Тайный сыск царя Гороха - Страница 2

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:52 | Сообщение # 16

Княгиня де Веллар

Баба Яга дала Митяю две рюмки настойки, и парень уснул. Я ограничился отваром валерианового корня, спать лягу позже, надо было выговориться. Яга слушала внимательно, не перебивая…
– Да, чего только нет на белом свете… Много разного про старое кладбище говорят, но, чтоб такие страсти там разгуливали, я и слыхом не слыхивала. Видать, ты в рубашке родился…
– Просто повезло. Без вашей ладанки пропал бы. Теперь о главном. В гробу похоронен не сам Тюря, а задушенный шамахан в его подобии.
– Значит, он все-таки жив?!
– Не просто жив, а руководит всей преступной организацией. Он умело верховодит шамаханской группировкой, он планирует операции, подставляет уже не нужных ему лиц. Как тонко он обвинил в собственной «смерти» боярина Мышкина! А отданный нам на расправу дьяк Филимон? Ведь если бы не проверенная практика работы следственного отдела, то оба были бы давно казнены! Царь долго размышлять не любит, а «виновные» представлены таким количеством «неопровержимых» улик, что у самого привередливого судьи не осталось бы никаких сомнений.
– Что же теперь делать-то будем? – задумчиво поинтересовалась бабка.
– Брать его надо. Я думаю, что если Кощей Бессмертный действительно намеревался завладеть Лукошкином, то он приехал сюда под любым видом (купец, посол, крестьянин, богомолец), выявил троих, наиболее отвечающих его плану. Выделил среди них одного, убедил, подкупил, дал в распоряжение террористическую группу шамаханов и, четко поставив цель, добивался захвата города руками казначея Тюри. Если мы сумеем его найти, задержать и обезвредить, заговор провалится. Кощей просто не успеет перестроиться. Орда шамаханов уже в пути, караван передового отряда будет в столице к обеду, остановить операцию невозможно. Теперь мы способны справиться со всеми проявлениями агрессора, но оставлять в тылу такую хитрую лису, как Тюря, было бы непростительной глупостью.
– Все так, Никитушка, а только где ж ты его брать собираешься?
– У него дома.
– Чего? – Баба Яга аж рот открыла от удивления. – Да нешто он такой дурак, чтобы у себя же дома прятаться?
– Наряды стрельцов периодически обходят весь город, в народе о смерти казначея знают, стоило бы ему появиться хоть где-нибудь, поднялся бы такой шум… Шутка ли, покойник воскрес! Шамаханские базы у боярина и дьяка мы накрыли. Тюря должен откуда-то руководить своими людьми. Лучшего места, чем собственный дом, он и придумать не мог. Кто пойдет туда его искать, если совсем недавно его вынесли оттуда ногами вперед? Я убежден, если мы со стрельцами нападем врасплох, то обязательно обнаружим в тереме тайное убежище, где и скрывается злоумышленник.
– Я с тобой пойду, – твердо решила Яга. – Сама стрельцов предупрежу, а ты поспи пока, наберись сил. На опасное дело идем, все силы понадобятся. Вот выпей-ка, уснешь сразу же, а через три часа встанешь бодрый да свежий. Отдохни, Никитушка, послушай меня… А я пока тебе китель твой пострадавший залатаю. Не след участковому милиционеру с оторванным рукавом задержание производить…
Я не стал спорить и через несколько минут спал сном праведника. Время летело незаметно… Проснулся я сам, как по будильнику. Зашитый китель лежал рядом на лавке, бабка так умело справилась с неразрешимой для меня задачей, что даже швов не было видно. Сама чинила или наколдовала чего, не берусь судить. Я выглянул в сени. Митяй спал, свернувшись калачиком, его лицо было по-детски наивным и простодушным, он улыбался во сне. Не хочу его будить. На арест Тюри мы с Ягой отправимся сами. За дверью послышались голоса, я вздохнул и вышел на крыльцо. Баба Яга принимала под свое командование полусотню стрельцов. Все правильно, больше нам и не надо. Пришлось вернуться за кителем, пора…
– Здравия желаем, сыскной воевода! – поклонился старший стрелец. – По приказу государеву мы в подчинении твоем полном. Что делать велишь?
– Выдвигаемся строем к дому покойного казначея Тюри. Все прочие указания – по прибытии на место…
Отряд безоговорочно развернулся и потопал вдоль по улице. Мы с Ягой пристроились чуть сбоку, бабка, на что уж старая и хромая, а не отставала ни на шаг. Шли молча. Я понимал, что, возможно, веду людей на смерть… Если Тюря действительно скрывается у себя в тереме, то выкурить его оттуда будет не проще, чем выволочь медведя из берлоги. Ему есть что терять, он себе на шею столько статей понавесил, что еще и «сопротивление при аресте» уже ничего не изменит. Вышка ему и без того обеспечена. Я не кровожаден по натуре, даже совсем наоборот, но то, что сделал этот человек, наполнило меня такой яростью… Он – вор! Ладно, воровал бы понемногу, набивал бы свой карман, заботился о семье – это еще как-то можно понять. Но возглавить заговор с целью уничтожения целого города?! Я читал, я знаю, что делали дикие кочевые племена с мирным населением… Сколько крови, боли, слез намеревался продать этот алчный мерзавец беззаконным шамаханам – убивающим, насилующим, грабящим, поедающим человеческое мясо – тварям! Если суд приговорит его к расстрелу, я тоже попрошу себе ружье.
На воротах тюринского терема нас встретил большущий замок. Лично меня такой удар просто сразил, но более опытные стрельцы барабанили в ворота до тех пор, пока во двор не вышел заспанный конюх, тот самый, что обнаружил тело «хозяина» висящим в петле. Старик яростно чесался, словно весь был покусан клопами или месяц не ходил в баню.
– Чего надо-то? Нету никого…
– Милиция, – пояснил я, отодвигая стрельцов в сторону. – Мне необходимо поговорить с женой вашего хозяина.
– Так ведь нет их, – удивился конюх, – еще вчерась поутру съехали. Хозяйка детишек собрала, дворню всякую, девок, бабок, нянек да холопов. Все добро в узлы навязала, четыре воза загрузили, ну и двинули на север, в деревеньку родительскую.
– С чего бы это так внезапно?
– Да вот и я о том же подумывал… – охотно пустился излагать свою точку зрения заскучавший работник лошадиного хозяйства. – Однако вдовица наша в голос кричит, что, дескать, без мужа ей жизнь в столице не мила. Мы-то меж собой поначалу думали, успокоится хозяюшка, в себя придет, чего ради с насиженного места в глухомань деревенскую рваться? Опять же дом-то какой, а? Рази ж этакое богатство по доброй воле оставишь? Ан она свое гнет! Будто бы ей сам муж-покойник по ночам является… Весь в белом, лицо такое смиренное, и мысли разные мудрые ей вещает. Что, дескать, обязательно надобно со всем скарбом к родителям ейным, подале отсюда ехать. Токмо когда она с ребятишками себе в деревне-то дом купит да за упокой его три ночи в тамошней церкви отстоит, тогда душа казначейская покой на небесах обрести сможет! Вон оно как… Мы-то поначалу думали – бабские бредни, но, однако ж, девки дворовые тоже этот призрак видели. Поутру от испуга не поседели едва…
– Калиточку отворите, пожалуйста, – вежливо попросил я.
– Ох, совсем из головы вон, – бросился извиняться конюх. – Ты уж прости, сыскной воевода, заговорился я. Вот, проходи, пожалуйста. Так о чем это мы? А, ну вот, значит, я себе и думаю…
– Взять его! Связать, кляп в рот, и пусть отдохнет в тенечке. Всем прочим – оцепить здание.

– Все исполнено, как велено, – доложил старший.
Я вместе с Ягой обошел весь дом, со всех сторон окруженный стрельцами. Все в порядке, стоят плотно, мышь не проскочит.
– Ну что, Никитушка, в дом-то пойдем? Пора ить брать его, супостата.
– Ничего не выйдет, – попытался объяснить я, причем больше самому себе. – После рассказа конюха наши первоначальные планы немного меняются. Уверен, что при обычном осмотре мы его не найдем. Уж если даже домашние, знающие этот дом как свои пять пальцев, не додумались, что призраку тоже надо где-то жить… Стрельцы – надежные ребята, но в деле розыска опыта у них – кот наплакал. Надо ждать, пока он сам вылезет…
– Да с чего ж ему лезть-то? У него, поди, в комнатке тайной и еды, и питья, и припасу всякого загодя заготовлено. Может, ему терем поджечь?
– Стыдитесь, бабушка!
– Чего мне стыдиться-то? – возмущенно уперла руки в бока Баба Яга. – Как он нам шамахана подослал мой терем поджечь – так пожалуйста? Ему, значит, – можно, а мне – нельзя?! Где справедливость?
– Но мы – работники милиции…
– Нет, ты мне скажи, где справедливость?
– Батюшка сыскной воевода! – вовремя прервал наш диспут подбежавший стрелец из царевой гвардии. – Государь за вами послал… Спешное дело! Караван с южной дороги показался. Царь просит не мешкая прибыть.
– Так скоро? – поразился я. – Чтоб ему пусто было, этому каравану!
Еще одна накладка… По моим планам, ему следовало прибыть после обеда, ближе к вечеру, чтоб мы успели разобраться с Тюрей. Теперь все придется менять, импровизируя на ходу.
– Бабушка Яга, поручаю вам арест преступника. Берите под свое командование весь отряд и постарайтесь в точности выполнять мои указания. Тюря наверняка знает время прибытия шамаханского каравана. Обязан знать! Он должен их встретить, уточнить детали операции у главных «купцов», передать последние данные по обороне города и скоординировать совместные действия. Он попытается выйти. Задерживайте всех, кто появится, арестовывайте хоть мертвеца, хоть призрака, хоть скелет говорящий. Тюря не должен уйти!
– Все сделаю, Никитушка, – серьезно ответила Яга. – Ты беги, за меня не беспокойся. Мы тут с молодцами в грязь лицом не ударим. Ежели надо, все на месте поляжем, а предателя не упустим.
Ближние стрельцы серьезно кивнули. Судя по суровым рожам, будут палить во все, что движется. Я развернулся и в сопровождении царского слуги поспешил на базарную площадь к купеческим подворьям. Караван должен будет пройти туда расположиться на ночь. Насколько я понимаю психологию захватчиков и террористов – они не рискнут напасть при дневном свете. В караване при всем желании не больше двух-трех сотен человек – горожане потопчут их даже без вмешательства стрельцов. Народ в Лукошкине решительный, всякого насмотрелся, внезапной атакой их не напугаешь, голыми руками не возьмешь. Шамаханы это знают и будут очень осторожны…
Царь Горох в боевом облачении ждал меня на одном из подворий. Мы поднялись на второй этаж, откуда было удобнее руководить операцией. Постоялые дворы для иноземных купцов строились стена к стене, образуя огромную подкову, выход из которой закупоривался тяжелыми воротами. В случае смут, мятежей или иных беспорядков купцы просто «замыкались» в своем кругу и могли держать оборону хоть целый год. Времена были такие, каждый обязан был сам о себе позаботиться.
– Здесь пришлые останавливаются, – пояснял мне государь. – Те, кто давно с нами торгует, уже свои собственные подворья по Лукошкину расставили. А персов, что позавчера сюда приехали, мы с утречка взашей выселили, пущай денек на базаре в палатках помаются. Потом извинюсь, подарков отсыплю, льгот торговых добавлю за беспокойство.
– Значит, сейчас подворье пустое?
– Ха… если бы. В каждом доме по сотне стрельцов сидит. Фитили зажженные, сабли заточенные, бердыши к бою налаженные. Как только во двор войдут, мы разом ворота на замок да как вдарим!
– Слишком много смертей… – поморщился я.
– Да ты в своем ли уме, участковый? – мгновенно нахмурился Горох. – Ты о ком жалеешь, за кого заступаешься? Да ты знаешь, какие они разоры творят? После шамаханских набегов земля по локоть кровью пропитана! Люди загубленные, ровно цветы смятые, на пепелище валяются… Да я всю дружину костьми положу, но шамаханам спуску не дам!
– Об этом и речь… После того как мы замкнем кольцо, они поймут, что попали в безвыходное положение. Возможно, их удастся склонить к переговорам.
– Не ведаешь ты, о чем просишь… Еще раз повторяю тебе, неслуху, это ж – шамаханы! Их бить надо, а не разговоры разговаривать. Вот как ударим врасплох, как пальнем из всех пищалей сразу да в сабельном бою покажем ворогу, кто чего стоит…
– В караване верблюды и лошади, – упрямо продолжал втолковывать я. – Пули могут перебить беззащитных животных, а шамаханы, поняв, что попали в засаду, будут биться как бешеные. Я хочу сохранить наших ребят. На подходе основные силы Орды, нам понадобятся все войска.
– С чего ты взял? Какая, к лешему, Орда? Мне не докладывали…
– Значит, в самое ближайшее время доложат. Я уверен, задача так называемого каравана состоит в том, чтобы сегодняшней ночью овладеть складами, пороховыми погребами, всеми жизненно важными объектами и удерживать их вплоть до подхода главной армии. Сколько времени надо конному войску, чтоб скакать от границы до города?
– День да ночь, – неуверенно буркнул государь.
– Значит, завтра они будут у наших стен. Мы не имеем права терять людей. Каждый человек на счету.
– Ладно, Никита Иванович, будет меня запугивать. Что ты предлагаешь?
– Надежа государь, вести спешные! – прервали нас. – Не вели казнить, вели слово молвить. Караван в город входит, пущать?
– А то нет? Пусть войдут, а как во дворе разместятся, так и ворота на запор!
– Еще грозная весть, царь-батюшка. У границы западной Орда Шамаханская показалась. Все конные, без обозов, скачут быстро, кабы не к завтрему у нас были…
– Слушай… – обернулся ко мне Горох. – Я вот одного не пойму, как ты смеешь со мной спорить?
– Но ведь я оказался прав…
– И об этом отдельно поговорим… Как ты осмеливаешься быть прав?! Ведь я – царь!

Согласно полученным указаниям, пограничные отряды не ввязывались в бой, а разошлись по флангам, беспрепятственно пропуская врага. Шамаханская Орда широким потоком хлынула в открытые «ворота», бодрым маршем спеша к столице. Гонец принес эти сведения с заставы царю, так что пока мы опережали врага на один ход, точно зная, как он поступит. В то же время шамаханский караван, примитивно загримированный под болгарских торговцев, вступил на купеческое подворье. Люди и животные заполнили широкое пространство пустынного двора; окружающие его дома, склады, террасы встретили гостей гробовым молчанием. Когда последний верблюд вошел внутрь, ворота захлопнулись. Царь Горох начал медленно поднимать руку, я понял, что сейчас произойдет. Мне не пришло в голову ничего более умного, как быстро выйти во двор, прогулочным шагом направляясь к пятерым наиболее важным «купцам».
– Здравия желаю. Младший лейтенант милиции Ивашов. Ваши документы попрошу…
– А… охранные грамоты? – догадался один и полез за пазуху. – Вот они: разрешение на торговлю, вот уплата пошлинная, вот список товаров, все честь по чести…
– Оружие, деньги, наркотики?
– Все есть, все привезли, не извольте сомневаться! – радостно включился в разговор другой.
Да… «купцов» они подобрали отменных – торгаши, каких свет не видывал! Ребятушки, кого вы хотите обмануть…
– Почему так много охраны?
– Где много? Кого много? Да тут их раз-два и обчелся! – уже в четыре голоса хором загомонили «купцы». – Дороги опасные, разбойники кругом, лихих людей мало ли?.. Да и вообще, охраны немного, просто шустрые, двигаются быстро, вот и двоятся перед глазами!
– Еще скажите – троятся… – фыркнул я. – Попрошу всех немедленно сдать оружие.
– Это еще зачем? – переглянулись «купцы».
Краем глаза мне было видно, как напряглись остальные, мгновенно хватаясь руками за рукоятки сабель и кинжалов.
– Повальное разоружение всех приезжих. Отдельный указ царя. Оружие вернут к вашему отъезду, после удачной, надеюсь, торговли.
– Но… так не принято… – в вежливых голосах гостей зазвучали угрожающие нотки. – Любой человек вправе носить с собой средства самозащиты.
– Зачем? В Лукошкине вы в полной безопасности.
– Мы требуем назвать истинную причину!
– Хорошо, – согласился я. – Буду очень признателен, если вы сумеете выслушать меня достойно, без выкриков и эксцессов. Служба в милиции обязывает чутко относиться к каждому человеку в отдельности. Поверьте, я не желаю вам зла. Но порой предотвратить преступление гораздо выгоднее, чем дать ему свершиться и уж потом наказывать виновных. Мне бы хотелось прийти с вами к разумному соглашению.
– Оружие мы не отдадим, – взвизгнул один, самый молодой.
– Торговое подворье битком набито стрельцами. – Я снял фуражку и повертел ее в руках. – Если вы не подчинитесь приказу, начнется пальба. Половина ваших людей ляжет после первого же залпа. Перестроиться для обороны вы не успеете. Лошади и верблюды, испугавшись выстрелов, начнут сумасшедшую беготню и потопчут остальных. Не приведи Господь, в ваших мешках окажется порох… От одной шальной пули взлетит весь караван. Я никого не хочу запугивать. Я лишь надеюсь, что вы подумаете…
– Но… ведь ты, младший лейтенант, можешь и не дожить до первого выстрела, – угрюмо заключил другой, поглаживая клинок.
– Очень может быть… – грустно согласился я. – Как только моя фуражка коснется земли, стрельцы откроют огонь. Через минуту здесь будет кровавый ад! Вы убьете меня сразу или попросите пару минут на голосование?
Пятеро командиров отошли в сторону посовещаться. Словно в подтверждение моим словам, из каждой щели торгового подворья высунулись граненые стволы стрелецких пищалей. Враг понял, что проиграл. Старший из купцов вернулся ко мне:
– С кем мы можем обсудить условия сдачи?
Я повернулся к тем окнам, за которыми прятался царь, и помахал рукой. Через минуту появились двое опытных бояр. Они быстро взяли переговоры в свои руки. Я вытер платочком выступивший пот… Можно было возвращаться. Где-то не очень далеко послышалась пальба. Боже мой, неужели у казначейского терема? Быстро пройдя стрелецкие заслоны, я рванулся к Бабе Яге. Прохожие так уважительно уступали дорогу, словно я бежал с включенной милицейской сиреной. На базарной площади, среди толкотни, скорость упала, но и тут вслед неслось:
– Смотри, смотри, дочка, вон участковый несется! Как шибко бежит, а?.. Небось ловит кого…
– Ату его, сыскной воевода, поддай!
– Ох и не повезет кому-то, когда поймает… Вон у милиции рожа какая красная…
С базара я действительно вырвался здорово взмокший. Нашему народу палец в рот не клади, при первом же случае так обласкают, от всей души, со всей заботой – хоть глаз не подымай…
Над тюринским двором медленно рассеивалось облачко порохового дыма, у ворот толкался народ, бурно обсуждающий происходящее за забором. Меня пропустили безропотно, хотя некоторые навязчиво ломились следом, слезно упрашивая меня разрешить им «пособить правоохранительному органу»… Когда они успели слов-то таких нахвататься – ума не приложу. Протиснувшись в калиточку, я бегло осмотрел поле боя. На поросшем травкой дворе валялось четыре трупа, все еще сжимающих в руках зубастые шамаханские ятаганы. Один стрелец сидел у забора, ему перевязывали руку, других пострадавших вроде не было.
– Тюря в доме, – подковыляла ко мне Яга. – Я сама его морду постную в окошке-то углядела.
– А это кто?
– Шамаханы все, я уже проверила. Без личин, как есть в своем же обличье из дверей выскочили. Стрельцы-то залпом пальнули, да один вон успел ножик бросить, зацепил плечо пареньку. Я пошептала, остановила кровь. Нож вроде не отравлен, до свадьбы заживет. Что теперь-то делать?
– А вот теперь… Эй, молодцы! А ну, сабли наголо! Тюрю взять живым, всех прочих – кроши в капусту. За мной!

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:52 | Сообщение # 17

Княгиня де Веллар

У царских стрельцов был боевой опыт, да и злость взяла за раненого товарища. Они действовали ловко и слаженно, строго распределив обязанности. Двое дюжих бородачей с разбегу ударились в дубовую дверь плечом, попросту сорвав ее с петель и выломав засов с гвоздями. Они отработанно рухнули на пол, а в дверной проем залпом выстрелил десяток снайперов. Пока не рассеялся дым, четверо закаленных рубак нырнули внутрь. Зазвенели клинки. Меня деликатно попросили не путаться под ногами. Стрельцы, выхватив сабли, по двое скрывались в большом казначейском тереме, там шла ожесточенная рукопашная.
– Погоди, участковый… – вцепилась в мой рукав Баба Яга, когда я вторично намылился в бой. – Там и без тебя управятся. Вот лучше скажи, ты сам рази не оставил бы себе лишний выход на случай беды?
– Понял, – сразу догадался я.
Конюшня! Там был обнаружен «самоубийца», туда легко прорыть ход из дома, оттуда можно прыгнуть в седло и верхом вырваться со двора. Как глупо, что после нахождения шамаханских тайных баз у боярина и дьяка я не додумался проверить подсобные помещения казначея. Надо все доводить до конца… Учили же! До конюшни я добежал первым, на свою голову… Двери мгновенно захлопнулись за моей спиной. Сзади, поигрывая ножом, стоял плечистый шамахан. В углу под ворохом сена чернел открытый люк, из него вылез еще один басурман, а следом показался и незабвенный казначей Тюря.
– Докопался-таки, ищейка участковая… Ну, вот он я. Арестовывать будешь или как?
– Арестовать всегда успеется, вам отсюда все равно не уйти. Сейчас стрельцы добьют ваших сообщников в тереме и подойдут сюда. Самое разумное будет сдаться. Суд зачтет в вашу пользу добровольную явку с повинной…
– Ох и добр же ты, сыскной воевода… – с угрожающей лаской в голосе протянул казначей. – Одного я не пойму, как же ты на меня-то вышел? Ведь все вроде бы как по маслу шло. Ни с того ни с сего стрельцы во двор бегут, терем окружают. Четырех шамаханов пустил, думал, возьмете – уберетесь, так нет. В дом ломиться стали. Я со старшими через лаз ухожу, а ты уж тут как тут, в конюшне дожидаешься… Может, скажешь перед смертью, где ж я ошибочку допустил?
– Пожадничали вы, гражданин Тюря. Если б не прельстились Кощеевым золотом, то, возможно, по сию пору жили тихо и мирно, неспешно приворовывая из казны монетку за монеткой. Рано или поздно я бы, конечно, вас взял, но… Воровство – это не государственная измена.
– Замолчи! – взревел мнимый покойный, хватаясь за длинный нож. – Пусть моей голове на колу торчать, да только ты, собака легавая, этого не увидишь!
Шамахан, стоящий за моей спиной у двери, вдруг охнул и мешком повалился наземь. Тюря изменился в лице. Я тоже не сразу понял, что произошло… В тяжелой двери дымились две сквозных дыры, словно кто-то прожег их на уровне глаз.
– Будь ты проклята, старая ведьма! – заскулил Тюря, первым догадавшись, что это было.
Почти в ту же минуту из подземного хода показался усатый стрелец, его сабля была испачкана кровью.
– Не робей, воевода, щас пособим…
Шамахан пошел на него, завывая по-волчьи. Зазвенела сталь, оба противника оказались искушенными фехтовальщиками. Я сдвинул брови и шагнул вперед:
– Гражданин Тюря, вы арестованы, немедленно сдайте оружие и…
Казначей, нагнув голову, как баран бросился вперед, держа шамаханский нож обеими руками. Я принял его в болевой захват, но толчок был так силен, что мы, сцепившись, покатились по разбросанной соломе. Тюря тяжело сопел и старался ткнуть меня ножом, а я упорно выкручивал ему руку. На деле он оказался не столь рыхлым, как казался внешне. От отчаяния в нем появилась сила. У меня тоже не было ни малейшего желания сесть на «бандитское перо», и в конце концов мне удалось его скинуть.
Шамахан, скрючившись, сучил ногами в углу, видимо, у него был распорот живот. Усатый стрелец, выронив саблю, зажимал кровоточащую рану в боку. Дверь упала внутрь конюшни, словно сорванная взрывом. Мы с Тюрей обернулись… На пороге стояла Баба Яга, страшная, как ночной кошмар! Ее глаза горели красным огнем, и мне сразу стало ясно, что именно прожгло такие дыры в двери. Бабка только глянула на перепуганного Тюрю, как он упал на колени и начал необъяснимым образом съеживаться. Вот оно, настоящее колдовство… Я потихоньку начал к нему привыкать, хотя, конечно, совершенно привыкнуть к этому невозможно. Меньше чем за минуту бывший казначей оказался превращен в крупный мухомор с красной шапкой в белых шариках. Огни в глазах Яги слегка померкли, она резво подошла к одинокому грибу, подняв над ним ногу в новеньком лапте…
– Нет!
Я сгреб старушку в охапку, пытаясь оттащить ее в сторону. Бабка вырывалась как бесноватая. Откуда только силы взялись?
– Пусти! Пусти, Никитка, не доводи до греха… Дай мне самой эту дрянь растоптать!
– Нельзя! Это самосуд… Мы не можем так просто уничтожить главного организатора всех этих преступлений.
– Он мне терем хотел поджечь, к тебе дважды убивцев подсылал, шамаханов в столицу напустил, заговор против царя строил… Ежели я сейчас его, гада, с землей не перемешаю, так сама от злобы задохнусь!
– Я все понимаю… Но нельзя! Когда милиция начинает сама изображать из себя правосудие, решать, кого карать, кого миловать, начинается беспредел! Я видел это в своем мире. Мы должны передать его в суд.
– Пусти, что ты за человек такой вредный? Вот ведь выгоню тебя со всем твоим отделением, куда пойдешь?
– Никуда, – улыбнулся я. – Кому же я такой еще нужен?
– И то верно… – вздохнула Яга, поправляя сбившийся платочек. – Сунь в карман поганку эту злодейскую. Пора ему пред ясные царские очи предстать.

Мы направили царю доклад сразу же, но аудиенцию у Гороха нам почему-то назначили лишь наутро. В принципе он по такому важному делу мог бы принять и не откладывая. Тем более что завтра ожидался подход Шамаханской Орды и времени на нормальный процесс было немного. Но один из бояр любезно пояснил, что государь повелел поутру всем явиться в тронный зал для показательного суда над изменниками Отечества. Я так понял, что боярин и дьяк пойдут как соучастники. Горох скор на расправу, надо бы как-то смягчить его горячий нрав, Ягу попросить, что ли…
В тереме казначея оказалось шестеро шамаханов, еще двое, как я рассказывал, нашли свою смерть в конюшне. Погиб один стрелец, двое были серьезно ранены. Парень с порезанным плечом отделался малой кровью. Вернувшись домой, я аккуратно положил мухомор на полку. Бабка обещалась поутру вновь вернуть ему человеческий облик. До этих пор пусть пребудет в грибообразном состоянии, и нам спокойнее, и ему безопаснее. Баба Яга накрыла роскошный ужин. В этот раз она сама пригласила Митьку за стол. Он страшно обрадовался, засмущался, сбегал куда-то, явившись через пару минут в мятой, но чистой праздничной рубахе. Парень даже руки лишний раз вымыл, чтобы сделать мне приятное. Яга пошарила на полке, достала глиняную бутылочку и налила всем по маленькой.
– Ну что, герои, выпьем…
– За первое дело первого милицейского отделения города Лукошкино, успешно завершенное нашей оперативно-следственной группой! – предложил я, присутствующие кивнули и чокнулись.
Напиток напоминал густой ликер на основе малины, разных трав и еще чего-то необычайно душистого. Ну, крепость тоже была приличная…
– А что, батюшка Никита Иванович, стало быть, завтра суд?
– Да, Митя, завтра суд. Мы должны представить царю преступников, ограбивших его казну.
– Но ить… Дьяк-то не особо виноват. Да и боярин, ежели разобраться, больше по дурости своей в такое дело влез. Государь их наказать, конечно, должен, а только есть и повиноватее…
– Не всякую вину на плаху кладут, – подтвердила Яга, а я пожал плечами:
– По нашим законам только казначей мог бы схлопотать высшую меру, да и то вряд ли. Скорее всего, дали бы лет пятнадцать в колонии строгого режима. Дьяк наверняка отделался бы строгим внушением и парой лет условно. Степень вины Мышкина несколько выше, но едва ли тянет на пятилетнее заключение. Вышел бы досрочно за примерное поведение.
– Хм… Государь обычно не столь милостив к ослушникам. Уж поверь, Никитушка, не одна буйная голова завтра с плеч покатится…
– А куда денут караван пленных шамаханов? – попытался я поменять тему, рассуждения о завтрашнем суде наводили меня на грустные мысли.
– Знамое дело, на каторгу пойдут, – ответила Яга. – Болота сушить, пни корчевать, огневища жечь, землю под пахоту готовить, да мало ли… Знатных начальников на выкуп обменяют, от них все равно в работе толку нет. Горох, он ведь только в бою гневлив, а с пленными, опосля боя, отходчив.
– Ну хорошо, хоть массовые расстрелы у вас не практикуются. Как вы полагаете, завтра будет война?
– С Ордой, что ли? Не-е… Шамаханцы, они лишь наскоком храбры. Налетят к городу с шумом, лязгом, воем, начнут крики кричать, стрелы горящие метать, а толку? Ворота у нас надежные, из мореного дуба сбитые, железными полосами окованные. Стены толстые, высокие, так что басурмане побузят часок-другой, да в степь свою обратно и повернут. А уж лошадей будут гнать – куда быстрей, чем сюда мчались!
– Я тоже думаю, что нет. Орда должна дождаться сигнала диверсионного отряда и под его прикрытием войти в город подземными ходами. А ничего этого не будет. Столица готова к обороне, ходы засыпаны, террористы задержаны, заговорщики с утра предстанут перед судом. Горох говорил, что пограничные отряды пропустят врага и ударят ему в спину, а царская гвардия сделает вылазку из ворот. Общими усилиями они погонят Орду с таким треском!..
– А все благодаря нам! – с тихой гордостью в голосе заключил Митька. – Если бы не милиция, быть Лукошкину под шамаханцами. Царь бы нам награду какую ни есть выдать должон. Батюшке участковому, к примеру, коня белого пожаловать. Бабушке Яге – корову дойную али курей заморских, а можно и павлина с перьями, я у них во дворе такого видел. Красивы-ы-ый! Вот ежели б с нашими хохлатками его да скрестить…
– Сам-то ты чего от царя хочешь? – улыбнулся я.
– Мне-то? Ничего мне не надо… Не за чины да награды старался, кровь свою проливал, жизни не жалел, смерти не боялся…
– Не вертись, балабол! А ить и вправду, скажи-ка нам с воеводой, чего б тебе хотелось?
– За-ради Отечества, при мысли о сиротах да старцах беззащитных, греховными почитаю и помыслы о наградах…
– Митька!
– Медаль хочу… – стыдливо вздохнул он, опуская глаза долу. – На шею повесить да в деревню к мамане, хоть на денек. Один я у нее, кровинушка… Пусть бы порадовалась, а то все бабы соседские непутевым дразнили. Заявился бы с медалью – все б так и ахнули! Вот вам и Митька непутевый! Мне самому не надо, мамани ради…
– Никитушка, – неожиданно дрогнувшим голосом зашептала Яга, – ты уж там попроси… Скажи, ежели царь ему энту медаль не даст, я сама ее сделаю да парнишке нашему на грудь-то и повешу. Нет такого закону, чтоб матерям огорчения доставлять! Пущай у них в деревне хоть один герой с медалью объявится. Уж ты похлопочи, посодействуй… Ну их, энтих павлинов, только медаль пущай даст.
Я молча кивнул. Какие они у меня славные… Что бы я без них делал?
– Ну что, еще по маленькой во славу российской милиции и… спать.

Когда бабка успевала стирать и гладить мою форму – неразрешимая загадка! Каждый вечер ложась спать, я складывал ее на скамью, каждое утро, просыпаясь, находил ее там же чистую и отутюженную. Наверно, все дело опять же в колдовстве. Видел я их утюги. Такие тяжелые, громадные, неуклюжие… На ногу раз уронишь – калека на всю жизнь. Хрупкой старушке в преклонном возрасте с таким вовек не справиться, значит, колдовство. Спустившись вниз, я застал Ягу, хлопотавшую у печки, не знаю, что уж там кипело в горшочках, но аромат был изумительный!
– Никитушка, давай скоренько за стол, надоть у царя пораньше быть. Пора нашу службу до самого конца справить. Ужо как суд решит, тогда и мы отдохнем. Я на все отделение такой пир закачу…
– Угу… а все отделение – мы трое. Ладно уж, после вынесения приговора преступникам посидим в узком кругу, как свои люди. Митька-то готов?
– Как всегда. Я ж говорю, он деревенский, до петухов вставать с детства приученный. Ну, вот и кашка по-лукошински с грибами да брусникой поспела. Бери ложку-то…
Завтракали быстро. От чая я отказался, сказывалось нервное перенапряжение последних дней. Потом выпью… все потом. Баба Яга аккуратно взяла с полочки мухомор, завернула его в платочек и положила в корзинку. Митяй дожидался нас во дворе, он был необычайно серьезен и собран. К царскому терему шли молча. Что-то недоговоренное давило на всех нас. Какое-то смутное, непонятное беспокойство тревожило изнутри, бередило, как заноза, перекатывалось холодным комком в животе и не давало дышать спокойно… Уже у самых ворот бабка обернулась и осторожно потянула меня за рукав:
– Пойдем отсюда, Никитушка… Не то здесь затевается, неправый суд вершиться будет. Кровь близкую чую, человеческую… Не по сердцу мне это.
– Поздно, уже пришли. – По правде говоря, мне тоже не хотелось идти на показательный фарс, но и отступать было некуда. – Младший лейтенант милиции Ивашов. Доложите царю.
– Предупрежденные уже, – расступились стражи. – Ждет вас государь, все проходите.
Мы поднялись в главный тронный зал. У входа под охраной стояли два «крупных уголовника» – боярин и дьяк. Увидев меня, они смущенно отвели взгляды, видимо, каждый все-таки чувствовал свою вину и отдавал себе отчет, что если бы вовремя во всем признался, то мог бы рассчитывать на серьезное снисхождение. Выражаясь их же языком – с повинной головы и волос не падает. Я подбадривающе улыбнулся…
Двери в залу распахнулись, и высунувшийся стрелец из царской гвардии громко оповестил:
– Государь приказывает сыскному воеводе войти и ответ держать.
Тут уж мы все трое недоуменно переглянулись. Но делать нечего, вошли. На этот раз кроме напыщенных бояр, восседающих на лавках, у трона Гороха стояло двое телохранителей. Лично я видел подобных гигантов впервые… Такими лапами лес валить без топора можно, гвозди лбом забивать, камни ногами в щебенку дробить. Сам государь явно пребывал в самом суровом расположении духа. Это ощущалось всеми и невидимым прессом давило души.
– А ну подойди, сыскной воевода! Доложи-ка всем нам, как ты следствие милицейское проводил, как покражу из казны разыскивал, на кого вину за все дело возложить, кому ответ держать… Смело говори, ничего не бойся.
Лично мне все это показалось сущей ахинеей. Царь говорил каким-то «не своим» языком. Однако все смотрели на нас, на представителей первого отделения, поэтому я сделал шаг вперед, раскрыл планшетку и начал речь:
– Краже в государственной казне предшествовал заговор.
– Не может того быть! Брехня! Клевета! Хула! – послышалось со всех сторон.
Царь поднял руку, и в зале вновь воцарилась тишина. Я продолжил:
– Все нити преступления ведут к небезызвестному Кощею Бессмертному. Он давно планировал захват Лукошкина. В конце концов ему удалось завербовать себе постоянного резидента, который, в свою очередь, шантажом и обманом заставил работать на себя дьяка Филимона Груздева и боярина Афанасия Мышкина.
– Опять ложь! Не мог боярин знатного рода так себя уронить! Врешь, участковый!!! – вновь возмутилось наэлектрилизованное общество.
Горох поманил стрельцов, и в залу ввели заключенных.
– Вина их тяжела и доказана! Нынче же казнить обоих. А ты, сыскной воевода, поведай нам о том, кто их на кражу направил?
– Дело в заговоре, а не в краже. Кража сундучка…
– Не перечь государю! – неожиданно взревел Горох, вскакивая с трона.
Все аж пригнулись. Я пожал плечами и попросил у Яги мухомор. Она положила гриб на ковер перед троном, зыркнула по сторонам, плюнула на пол… Грянул гром! Перед нами сидел казначей Тюря, протирая заспанные глаза. Бояре ахнули.
– Так он же помер! Преставился… Да не он это, поди, похож только. Опять милиция свои шутки шутит…
– Гражданин Тюря, вы обвиняетесь…
Я не успел договорить, казначей посмотрел на царя и злорадно улыбнулся. Он встал, сделал пару шагов к трону, внимательно разглядывая Гороха, а потом повернулся ко мне:
– Вот ты и проиграл, участковый. Да знаешь ли, против чьей воли идешь? Да ведаешь ли, кто перед…
– Казнить! – взвыл царь.
Дальше все произошло настолько быстро, что мы буквально обомлели. Один из молодцов, стоящих у трона, резво шагнул к казначею, схватил его за шею, сжал страшными пальцами, и, только когда раздался тихий хруст ломающихся костей, до меня дошло, что происходит. На безымянном пальце Гороха сияло золотое кольцо с зеленоватым смеющимся камнем. Вот он – перстень с хризопразом! Все сразу стало ясно…

– Митька! Хватай царя! Мышкин и Груздев, задержите телохранителей! Баба Яга, помогите им!
На мгновение из зала исчезли все звуки. Наступила абсолютная тишина… Первым шумом был звонкий подзатыльник, отвешенный раскрывшему рот Митяю.
– А ну, неслух, выполняй приказ сыскного воеводы! – рявкнула Яга, потирая ушибленную руку.
Дальше началось столпотворение! Наш парень прыгнул на Гороха, тот швырнул в него державой, не попал и, шипя, отбивался скипетром. Бояре дружно рухнули в обморок. Царские бугаи ринулись на выручку государю, но обезумевший дьяк подкатился под ноги одному, а бывший начальник охраны повис на шее у другого. Пока шла неравная возня, бабка громко выкрикивала заклинания. На шум драки прибежали стрельцы. Куча-мала покатилась по полу. Я потерял фуражку, сбил кого-то, пытавшегося меня удержать, и рванулся за трон. Там, завернутый в парчовое покрывало, неподвижно сидел связанный человек. Я потянул ткань… Царь Горох, собственной персоной, с кляпом во рту, со скрученными руками и ногами, повалился на пол.
– Все в порядке? – Я похлопал его по щекам.
Горох ответил мне бешеным взглядом. Я вытащил кляп и взялся за веревки. Кто-то из очнувшихся бояр сдуру замахнулся на меня посохом, но царь ловко пнул его ногой в пах, боярин повалился, а мы вырвались в зал. Горох вспрыгнул на трон, заорав, как пароходная сирена:
– Эгей, молодцы! Вяжи самозванцев! Я с вами, дети мои!..
С этими словами государь попытался «щучкой» прыгнуть с трона в гущу боя, но я удержал его ценой еще одной шишки на мою бедную голову. В зал ворвался целый отряд стрельцов с саблями наголо. Царь опомнился и начал, размахивая руками, руководить сражением. Мужики побросали оружие и, закатав рукава, пошли в рукопашную. Через пять минут победа была за нами!
Я окинул «поле битвы» беглым взглядом. На полу гора копошащихся тел, в основном стрельцы вперемешку с боярами, откуда-то снизу торчит обрывок рясы дьяка Филимона. В уголке Баба Яга, все еще что-то бормочущая, в позе кошки, увидевшей собаку. Царь Горох стоит слева от меня, в измятой рубахе, в атласных штанах и шерстяных носках, с синяком на скуле.
– Митька!
А в ответ тишина, он вчера не вернулся из боя… Тьфу! О чем это я?
– Митька!

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:52 | Сообщение # 18

Княгиня де Веллар

– …десь… атюшка… ыскной… оевода! – едва слышно донеслось из-под кучи-малы.
Мы с Горохом переглянулись и на пару взялись за дело. Где-то на середине был извлечен боярин Мышкин, намертво вцепившийся зубами в ногу расколдованного шамахана. Зубы пришлось разжимать ножом, а его жертву еще долго извлекали из-под полузадохнувшихся тел. Дьяк Филимон обнаружился еще ниже, он так крепко держал своего врага, также принявшего истинный облик, что их объятья скорее походили на интимно-супружеские. Сходство усиливалось длинной рясой дьяка и вызывающе торчащей сивой косицей. Предпоследним достали помятого и потоптанного Митяя. Как он вообще выжил под такой тяжестью? Но когда его подняли, то оказалось, что наш сотрудник припечатал своим пузом фальшивого царя. Благодаря заклинанию Яги все три шамахана лишились личин. Того, кто изображал нам Гороха, настолько расплющило, что его еле-еле откачали. Я вернул валяющуюся корону ее законному владельцу. Он мрачно принял от меня запылившийся символ верховной власти, собственноручно выправил погнутые зубцы и гордо водрузил головной убор набекрень.
– Ну, участковый… – Горох попытался что-то сказать, передумал, крепко, по-братски обнял меня и заскрипел зубами: – Шамаханов – на кол! Всех бояр – вон! Завтра разберусь… Подать мне доспех и оружие, не ровен час, Орда под стены пожалует.
Мы тоже вышли вместе со всеми. Митька отпросился в ополчение, «пострадать за Отечество»… Я махнул рукой – иди куда хочешь, но, если тебя убьют, на глаза мне не попадайся! Яга уцепила меня под локоток, и мы чинно отправились домой. Улицы Лукошкина были пустынны, как говорится: «Все ушли на фронт!» Мне уже ничего не хотелось… На кителе ни одной пуговицы, я их по полу собирал, нашел всего две. На фуражке кто-то сидел, теперь этот блин только на пугало одевать. На лбу шишка, то ли сам ударился, то ли стукнул кто… Еще локоть беспокоит, сгибать больно, придем, сниму рубашку, посмотрю.
До терема добрались быстро. Пока я раздевался, бабка за какие-то минуты растопила баню и отправила меня туда, сунув в руки чистое полотенце. Господи, какое блаженство… Баня – единственное спасение для усталого милиционера, только что свалившего с натруженных плеч тяжеленное дело. Я настолько разомлел в парной, что вышел к столу спустя не менее трех часов. В предбаннике меня дожидалась пара сменного белья, высокие красные сапоги, шелковая рубаха, штаны и богатый кафтан. Все правильно, после драки мои вещи нуждались в стирке, штопке и глажке одновременно. А… все равно надо что-то надевать. Будем надеяться, до завтра помощь милиции никому не понадобится. Ну, смущаюсь я пока в таком наряде на людях показываться. Иван-царевич какой-то… с планшеткой через плечо!
А на столе стояли – пельмени… Бабка их так замечательно делает. Хотя… если бы сюда еще жареной картошки с кетчупом и сосисками, кофе с пенкой и настоящий российский шоколад… Как же я по всему этому соскучился! Может, попросить Ягу и она наколдует? Ага, картошку или кофе из Америки, которую, поди, еще и не открыли. Как изготавливают шоколад, тоже вряд ли объяснимо на пальцах. Ладно, все… здесь тоже хорошо кормят.
Мы уже пили чай, когда заявился сияющий Митька:
– Погнали мы их, Никита Иванович! Всех как есть государь наш обратно и попер. Победа полнехонькая!
– Ты-то сам навоевался? – улыбнулся я.
– Не… – честно признал он. – Повоевать-то никому и не удалось. Шамаханцы как волной накатили, так и стали перед воротами, ровно ждут чего. А тут пушки со стен рявкать начали… Басурмане с коней падают, а от города не уходят, опять ждут. Потом большой отряд в тот лесок поскакал, ну, куда дьяковский ход вел, а остальные сдуру все под огнем стоят. Пушкари-то уж пристрелялись, так ядрышко к ядрышку и кладут. Откуда ж ворогам знать, что мы те ходы давно позасыпали? К тому времечку, пока ихний отряд в оборотку вернулся, от головной орды едва ли не четверть намертво выбита! Повернули они коней, и давай бог ноги… А вслед ворота распахнулись, да царская конница в погоню сабельками замахала. Шамаханцы-то как наших увидели – еще сильней припустили! До самой границы будут гнать супостатов. А ить там еще полки пограничные в засадах дожидаются… Надолго мы ворога от нашей земли отвадим!
– Вот и ладушки… – кивнула Баба Яга. – Садись, герой, дозволяю тебе с нами чаю откушать. Хорошо рассказывал, честно, а я уж грешным делом подумывала, будто опять про свои подвиги врать будешь.
– Вечно вы так, бабушка… Да рази ж я когда врал?!
– Митька-а…
Под нашими насмешливыми взглядами он заерзал на скамье и вынужденно признал:
– Ну, иногда… дык… для пользы дела же!
Яга пододвинула ему ватрушку.

Тихая идиллия нашего чаепития была прервана стуком в дверь. Вернувшийся Митяй осипшим голосом доложил:
– Сам! Царь!
Баба Яга поняла меня с полувзгляда:
– Беги в свою опочивальню, Никитушка, вся форма твоя там ужо дожидается.
Каким-то чудом я успел сгонять наверх, переодеться, слететь вниз и встретить государя, как раз когда он проходил в двери. Царя сопровождало четверо бояр в боевых кольчугах, следом топтались стрельцы из личной гвардии.
– Здравия желаю!
– И ты здравствуй, сыскной воевода. Вот, сам зашел, по-простому, по-соседски… Чаем-то угостишь?
– Присаживайтесь, ваше величество.
Я было пригласил к столу и сопровождающих, но они ответили мне такими высокомерными взглядами… Вам же хуже! Горох расселся на лавке, приняв от Яги большую кружку с ароматным облепиховым чаем.
– Все понимаю, все знаю, как на меня набросились мои же стрельцы, повязали, тряпку в рот засунули, да один в меня же и превратился – все принимаю. Так и было. Шамаханцы, они на самый рискованый шаг решились, лишь бы по-своему все повернуть. К ним у меня претензий нет, они враги. К своим дуракам – тоже, они царя на троне видели и служили ему верно. А вот как же ты догадался, что не я перед тобой?
– Человека выдает не только его внешность, но и жесты, характерные словечки, манера двигаться, смеяться, даже просто молчать. Шамахан изо всех сил старался изобразить присутствующим настоящего царя так, как он это понимал. Но его представление о вас и вы – это две разновеликие величины. С такими актерскими данными парень не прошел бы даже в любительский театр.
– Но остальные-то поверили?
– Они привыкли к перепадам вашего настроения. И потом, этот врожденный комплекс – кто на троне, тот и царь! Я смотрю проще… Ну, а самое главное, перстень с хризопразом. Я был уверен, что он у Тюри. Значит, перед арестом казначей успел передать опасную вещицу кому-то из шамаханов. Главное, чтобы она не попала в руки человеку, а тут сам «царь» носит на пальце «украденный» у него же перстень, который все ищут, и молчит! Все прочее на уровне интуиции…
– Ладно у тебя получилось, – подтвердил Горох, протягивая руку за плюшками. – Выходит, не соврал ты мне – и вправду обучен воров ловить. Врага мы прогнали. Покражу нашли. Виноватого тоже, да вот только он за свое предательство уже и без нас получил. Зачем же они убили его?
– На всякий случай, он мог ненароком выдать сообщника. Тюря по одному перстню сразу понял, что «царь» поддельный, и его убрали.
– С остальными-то чего делать посоветуешь?
– С кем? – переспросил я.
Творилось что-то невероятное… Да чтобы Горох стал спрашивать мое мнение по вопросу казнить-миловать?! Такое нельзя упускать…
– Дьяка стоит припугнуть и хорошенько загрузить работой, чтоб впредь не лез куда не просят. Боярина Мышкина отправить в ближайшую деревню на пару-тройку лет; если поумнеет, то впоследствии пристроить к какому-нибудь не очень сложному делу. Они оба оступились, но полны раскаяния и героически дрались за вашу милость во вчерашней попытке дворцового переворота.
– Будь по-твоему, – кивнул государь. – А для себя-то чего просишь?
– Ничего.
– Не скромничай, сыскной воевода, бери, пока даю. Чего хочешь?
– Медаль для Митьки, – вспомнилась мне просьба Яги. – За отвагу или заслуги перед Отечеством.
– Зачем такому богатырю еще и медаль? Ну да ладно, будь по-твоему. Завтра же дам приказ – выковать. Для себя проси.
– Не надо. Ничего не надо, я же у вас на жалованье. Это частные дела оплачиваются отдельным порядком. Лучше потом, когда будет побольше свободного времени, вы побеседуете со мной насчет планов развития материальной базы милицейского отделения в городе Лукошкине.
– Хорошо. Смотри же, я спрашивал… – Царь Горох поднялся, сунул в карман недоеденную плюшку и, попрощавшись, вышел вон…
– Так дадут медаль али нет?
– Дадут, – успокоил я. – Дело закончено. Остается лишь подробно описать все, что было, подшить мои записи из планшетки и сдать все в архив.
Через пару часов в дверь вновь постучали. Извиняясь за столь поздний визит, молодой дьяк думного приказа, в сопровождении двух стрельцов, доставил мне свеженький приказ от царя. Читал я вслух, так как написанное касалось всех. Опуская положенные титулы и пышные предисловия, сразу перехожу к главному:
– «…на подворье нашем новый терем поставить, дабы отделение милицейское завсегда под рукой было».
– Уходишь, стало быть? – мгновенно поникла Баба Яга. – Ну, знамое дело, приказ… Иди, иди, не держу. Опять же без тебя так спокойно было… Небось оно и к лучшему. Буду грибы солить, вареньем запасаться, саму себя в «дурачках» оставлять. Ох и жизнь начнется! Только о себе думать буду… Пока не повешусь от скуки…
– Да бросьте вы! Куда я отсюда поеду? Кто меня при дворе такими пельменями кормить будет? Управление останется здесь – и мне проще, и казне экономия. Эй, Митька, дальше про тебя: «…молодцу Дмитрию Лобову медаль выдать из чистого золота с надписью „За особые заслуги“. Опосля чего жалуем ему денег пять рублев и от работы в отделении освобождаем. Пущай к себе на деревню возвращается, пост старосты по чину берет да с жителями тамошними по закону управляется».
– Поздравляю, деревенский староста!
– За что обижаете, батюшка воевода? – напрягся Митяй, в глазах здоровенного парня стояли слезы. – Почто гоните? Где вина моя? Чем неугоден стал?!
– Опомнись, балда, кто тебя гонит? Царь медаль тебе дает и должность самостоятельную. Это же прямое повышение, карьерист ты недогадливый! Радоваться надо, представляешь, как матушку осчастливишь?
– Не хочу я… его медали. И в деревню не хочу… и старостой не буду! Я милиционером стать хочу! В отделении работать, преступников ловить, народ от лихих людей защищать. Не гони меня, батюшка… Христом Богом тебя прошу – оставь на службе!
Вы не поверите, мы еле-еле его успокоили… Несчастного Митяя трясло, его била нервная дрожь, он едва ли не ревел от незаслуженной «обиды». Кончилось тем, что я дал самое честное слово, поклявшись никогда не отпускать его с работы в отделении. В общем, пропуская несущественные детали, скажу – Яге была пожалована корова, две тонкорунных овцы и право изъятия любых пищевых продуктов с царевой кухни. Мне предлагался в награду «…добрый жеребец с государевой конюшни, шуба с царского плеча и кольчуга богатая венецианской работы…» Спасибо, очень приятно…
Утром меня разбудил петух. Убью! Если Баба Яга не сварит из него суп, я просто возьму тяжелую царскую саблю и буду гонять этого гада по всему двору, пока не зарублю. Никакого уважения к работникам милиции…
– Никитушка! Вставай, сокол ты наш ясный…
Ни за что! Я завернулся в одеяло с головой, не буду вылезать, у меня законный выходной.
– Вставай, вставай, голубь… Не забыл, чай, царь тебя сегодня ждет. Боярышень пригласил, пировать в честь победы будут, а тебе смотрины ненароком устроят. Посидишь, поглядишь, послушаешь, да и выберешь себе душеньку по сердцу…
Вот уж тут я встал! Елки-палки, он все-таки это устроил… Ну, надежа государь, удружил, ничего не скажешь! Вовек твоей доброты не забуду, с меня причитается…
– Батюшка воевода!
– Митька! Ты как посмел? – тут же напустилась Яга на моего напарника.
Он мгновенно нырнул обратно за дверь и уже оттуда продолжил:
– Там купцы у ворот! Покорнейше просят принять, покража у них страшная…
– Зови! – обрадовался я.
Никаких смотрин, никакой женитьбы, служба! Служба, господа! Все нормально, все хорошо, все при деле…
– Никитушка!
– Что?
– Ты уж как будешь купцов-то слушать, меня из горницы не гони. Я-то сразу угляжу, который из них врет.
– Как же можно? – Я дружески приобнял бабку за костлявые плечи. – Мы теперь одна команда. Оперативный отдел. Работаем вместе, согласно штатному расписанию. Митька, дуй к Гороху, скажи, что у меня новое дело, пусть к обеду не ждет. Потом рысью назад. Бабуля, зовите пострадавших!
Если бы я знал, чем это дело закончится, – ни за что бы за него не взялся.

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:54 | Сообщение # 19

Княгиня де Веллар

Заговор Черной Мессы

Все началось с того, что в то утро меня опять разбудил петух. В нем вся проблема… Именно из-за этой скотины с гребешком и перьями я регулярно катастрофически не высыпаюсь! Естественно, утро испорчено и настроение на весь день – хуже некуда! Если Яга не внемлет моим стонам и молитвам, я сам его задушу. Или застрелю из стрелецкой пищали (правда, для этого мерзавца надо привязать перед самым дулом, иначе я из этой базуки ни в жисть не попаду). Может, Митьку попросить, он на него медвежий капкан поставит? Нет, нет, нет… О чем это я? Да наш Митяй первым же в этот капкан и угодит. Пусть уж лучше он его так ловит. Представив себе двухметрового парня с квадратными плечами, гоняющего кур по двору Бабы Яги, я невольно улыбнулся.
Прошу прощения, что не представился сразу. Ивашов Никита Иванович, младший лейтенант милиции, холост, в политических партиях не состоял, родился и вырос в городе Москве. В настоящее время являюсь главой первого лукошкинского отделения милиции. Лукошкино – это столица нашего царства. Правит здесь царь Горох, очень неглупый мужчина, будет время – расскажу о нем подробнее. Отделение наше расположено в двухэтажном тереме Бабы Яги, где я одновременно и квартирую. Эта милая старушка с горбатым носом и кривыми зубами входит в штат оперативно-следственной бригады, в плане сбора информации – совершенно незаменимый работник. Да еще и приколдовывает иногда. Я раньше сам в это не верил, пока лично не убедился. Ничего, привык… Еще у нас служит Митяй, тот самый герой с фигурой Терминатора, только ростом повыше, а мозгов… вровень, что у одного, что у другого. Он сам деревенский, образования никакого, вот и носится на подхвате. Однако все трое мы составляем неплохую рабочую бригаду, заставляя считаться с нами весь криминальный мир родного Лукошкина. Хотя, честно говоря, уголовников здесь маловато. Народец местный к профилактике преступлений относится очень серьезно, как поймают карманника на базаре, так всем миром отметелят, что бедолаге только у нас в отделении и спасение. Еще стрельцы, конечно, очень помогают. Царь выделил специальную сотню для патрулирования города. Ходят по трое, а старший, бородач Еремеев, каждое утро докладывает лично мне криминалистическую обстановку. Как видите, работа наша, милицейская, в любом времени в любом государстве всегда востребованная. А этот сволочной петух… На самом-то деле проблема, конечно, не в петухе, а в том, что я просто хотел отдохнуть. Правда, из этого все равно ничего бы не вышло, но факт самого хотения…
Итак, сначала петух, потом Баба Яга доделывает его «черное дело», ласково уговаривая меня встать и спуститься к завтраку. Потом оказывается, что к обеду меня ждет царь-государь, а за столом будет присутствовать полсотни девиц-красавиц сплошь боярского рода и, как одна, на выданье. У Гороха своеобразное мнение о том, как и чем надо награждать за верную службу. Наградить, конечно, стоило… Прямо скажу, мы тогда провернули неслабое дельце с шамаханским заговором. Но награждать женитьбой?! Это уж какое-то чрезмерное древнерусское самодурство. Нет, я вовсе не противник брака, не убежденный холостяк или чего хуже… нет! Только жену я хочу выбрать себе сам. И вовсе не обязательно боярышню. По-моему, женская красота, ум и порядочность от сословий не зависят…
Так вот, в пиковый момент в терем залетает Митяй и на всю горницу орет, дескать, купцы пришли, дело у них. Я даже чуть не всплакнул от счастья – служба превыше всего! Значит, на смотрины к Гороху не идем, тирьям-пам-пам!
– Так что, воевода-батюшка, звать? – раздался из сеней Митькин бас.
– Зови, я же сказал.
Баба Яга сидела в уголочке у печи, проворные спицы так и мелькали в умелых пальцах. Старушка обещала связать мне шерстяные носки на зиму, ну а заодно заменяла в отделении так называемый «детектор лжи». Минутой позже представительная делегация вошла в горницу. Гости перекрестились на образа и поклонились сначала бабке, потом мне.
– По делу мы, Никита Иваныч.
Я указал на скамью. Все трое сели. Двоих я знал. Самый высокий и дородный, с окладистой рыжей бородой, был потомственный купец Аксенов Федор Борисович. Три собственные лавки, харчевня и постоялый двор; его дела, возможно, и попахивали «черным налом», но пока не шли в явный конфликт с законом. Вторым был его партнер по торговле персидскими тканями Кирокосьянц Арон Давидович. Выходец из далекой Армении, он уже лет десять безвылазно жил в Лукошкине. Перевез семью, открыл свой гостиный двор, склад, а в случае шамаханских налетов даже отправлял двоих сыновей в царское ополчение. Третьего я никогда не видел раньше, но мог догадываться… Черная шляпа с полями, длинная черная одежда, завитые пейсы на висках и острохарактерный нос.
– Я вас слушаю, граждане купцы.
– Ну, говорить, видать, мне придется, как старшому, – весомо решил Федор Борисович. – Так вот оно и получается – воруют у нас!
– У нас везде воруют – страна такая, – криво улыбнулся я. – Поподробнее давайте: что пропало, когда и где?
– А… это вот уж пусть товарищ мой доложит, весь учет через его руки идет.
– Ну что я тэбэ скажу, участковый? – даже привстал Кирокосьянц. – Клянусь мамой, сколько живу – такого нэ видэл! Вэришь, нэт?!
– Верю. Конкретней, пожалуйста.
– Вай, зачэм торопишь? Такоэ дэло бэз суэты разбираться надо. Все черноэ воруют.
– Как это все черное? – не понял я.
Баба Яга в уголке тоже сделала удивленные глаза.
– Сам нэ знаю, – пожал плечами армянин. – Ткани пэрсидскиэ вэзем, в лавках храним, всэ на мэстэ, черных – нэт! Бархат черный испанский – нэт, кожа черная африканская – тожэ нэт.
– Господи, вы что ж там, негров свежуете, что ли? – вырвалось у меня.
– Зачэм нэгров? Пантэра, лэв черный, змэи разныэ… Все на своем мэстэ лэжит, черный – нэт.
– Бред какой-то. Ладно, записал. Гражданин, вы что-то имеете добавить?
– Таки имею… Представиться позволите? Шмулинсон Абрам Моисеевич. Прибыл на днях в ваш трогательно милый город, имею честные намерения открыть меняльную контору с услугами опытного портного-гробовщика. Ви улавливаете суть? Вот ви человек молодой, благослови Господь, решаете жениться или, не приведи Боже, помереть…
– Ближе к делу, – напомнил я.
– Ах, дело. Всегда дела, бедный еврей вечно должен работать, потому как дома больная жена и шестеро ребятишек, а всем хочется кушать. Горе в том, шо я вложил весь свой капитал в черную материю, которая, как ви уже поняли, мне нужна до зарезу. Нет, я могу оббить гроб и веселым ситчиком в цветочек. По мне, так пусть покойник радуется, но поймут ли это родственники безвременно усопшего?
– Все ясно. Как я понял, вы, гражданин Аксенов, требуемый материал завезли?
– На том и стоим. Раз есть покупатель, мы ему товар завсегда лицом предоставим.
– А вы, гражданин Кирокосьянц, получили материю на склад и взяли деньги с Абрама Моисеевича?
– Ну, взял. Пачэму нэ взять? Мы дэла честно вэдем. Он дэньги вечером принес, утром на склад пошли – там нэт ничего!
– И дело-то не в деньгах, – снова вмешался старший купец, – деньги мы хоть сейчас вернем. А только непорядок это! Вора сыскать надобно всенепременно.
– Сыщем. – Я захлопнул планшетку. – На первый взгляд ничего особенного. Можете идти, граждане, мы займемся вашими кражами.
Все трое встали, поклонились и вышли. Баба Яга пересела ко мне за стол, задумчиво зевнула и грустно доложила:
– Все честь по чести, Никитушка. Преступника посредь них нет.
– Вы хотите сказать, вора?
– Ну, воруют-то все трое, в ихнем деле без воровства никак нельзя, в торговле воровать сызмальства учат, а не то прогоришь. Я тебе о чем толкую-то: все они правду говорят, и ни один об жулье энтом странном ничего не утаил.
– Я думаю, нужна хорошая ревизия на армянский склад. Наверняка там много чего неучтенного или «пропащего», а черной ткани хватились лишь из-за того, что за ней пришел покупатель, к тому же оплативший все услуги вперед.
– А зачем? – хмыкнула Яга.
– Хороший вопрос, – согласился я. – Действительно, зачем? Мог прийти утром, товар – деньги. Не вполне понятно…
– Что делать-то думаешь, Никитушка?
– Начну с базара. Надо обойти все лавки и поинтересоваться, но ненавязчиво, не пропадала ли где еще черная мануфактура.
– А еще кожу энту, негритянскую, не забудь.
– Африканскую. Не забуду. Эй, Митька, давай сюда, есть срочная работа. Значит, так…

Один из серьезных минусов нашего парня – это творческий склад ума. То есть ума как такового у него почти и нет, а та скромная масса, что есть, навеки отравлена вирусом созидания. Он любит творить! Дайте этой орясине любое задание – он его выполнит… Но так выполнит, что вы потом за голову схватитесь. После его походов на базар в качестве «народного контроля» за обвесом, недомером, нетоварным видом и т.д. отделение захлестнула волна жалоб от разобиженных торговцев. Проверяет степень пропеченности хлеба – сожрет полкаравая, уточняет наличие спирта в медовухе – вылакает весь жбан, если не отберут. А уж его извечная борьба за качество кислой капусты…
– В общем, слушай, – сурово начал я, – задание твое будет трудным, секретным и опасным.
– Батюшка сыскной воевода, да я… вы ж меня знаете… Живота не пожалею!
– Знаю, слишком хорошо знаю. Поэтому и настаиваю на четком и оперативном выполнении приказа. Никакой самодеятельности!
– Обижаешь, батюшка…
– Выдвигаешься в район базара. Ходишь по рядам, но ничего не трогаешь. Понял? Узнаю, что опять у старушек семечки клянчил, якобы «на нужды отделения», – накажу! А задача твоя – всех обойти, по всем лавкам побегать и выяснить где, когда, по какой цене можно приобрести следующие товары: первое – ткань черная (шелк, ситец, бархат); второе – кожа черная (сафьян, хром, кирза).
– Осознал, – серьезно кивнул он. – А ежели я…
– Нет, покупать ничего не надо, спросишь и уходи. Бумагу, карандаш и сумку получишь у Яги, непосредственно перед выходом на задание.
– Уловил. Вот только…
– Нет, образцов не воруй, мне их сюда тащить незачем. Еще вопросы?
– Дык… ясно, не лыком шиты. Значитца, коли я…
– Митька, только попробуй! Подозрительным продавцам руки за спину не крутить и в отделение ко мне через весь город не волочь… Во всем прочем – действуй по обстановке. Главное, не привлекай особенного внимания.
Митяй тяжело вздохнул, развел руками, попытался козырнуть, притоптывая лаптями, и повернулся к Яге. Та достала большую холщовую сумку, сунула в нее лист бумаги и новенький карандаш, после чего от щедрой женской души бросила туда же два яблока и повесила парню на шею.
– Ты уж смотри там. Задание у тебя больно серьезное, не подведи нас с участковым.
– Не робей, бабуля, справимся! Но ежели что… уж ты мамане моей на деревню-то сообщи. Так, мол, и так… смертью храбрых… на боевом посту… Можно, я напоследок бублик с собою возьму? Все не так страшно пропадать во цвете лет…
– Бери, бери, родимый, – всхлипнула бабка, но уже через секунду поняла, что, собственно, происходит. – Ах ты, вымогатель паршивый! Телок беспардонный! А ну, марш на работу и чтоб духу твоего здесь не было!
Митяй вовремя шмыгнул за дверь, и Яга поставила ухват на место.
– Совсем заболтал старую… А что, Никитушка, мы-то с тобой чем займемся?
– Рутиной, – вздохнул я, выглядывая в окно. – Вон Еремеев пожаловал, надо доклад принять. Сделайте нам чайку, пожалуйста.
Старший стрелец, Фома Еремеев, был немного моложе меня, но для солидности холил короткую бороду, а в начальники выбился благодаря личной храбрости и уму. Парнишка был поповского рода, но не пошел по родительским стопам, а сделал ставку на армейскую карьеру. По службе мы сдружились, и я всегда угощал его чаем.
– Что нового в городе?
– Жизнь течет, – философски ответствовал стрелец.
– А не было ли за последнее время каких-то подозрительных лиц?
– Народу много шастает, на то мы и столица. Тока если ребята начнут всех подозрительных хватать – у нас тюрем недостанет.
– Логично… – признал я.
– Али случилось чего? – Фома отодвинул чашку.
– И да и нет… Купцы пожаловались, будто у них черная ткань пропала, вот я и спросил. Так, на всякий случай…
– Да уж… ежели бы конь пропал, золото какое, а то тряпки. Обыскивать всех, что ли?
– Нет, конечно. Просто, если где всплывет рулон-другой, дай мне знать. Договорились?
– По рукам, участковый!
Вот с такими людьми и работать приятно. Однако на самом деле больше заняться было абсолютно нечем. При отсутствии какой-либо информации строить версии на пустом месте просто глупо. Похоже, Ягу съедала та же скука, мы на пару уселись за стол, и только тогда бабка дала выход своим сомнениям:
– Думала я, думала и вот что тебе, сокол ясный, скажу: ничего я не поняла! Зачем вору надо было ткань красть? Добро бы одну штуку, а то ведь все подчистую со склада умели. Чего с ней делать? Продать? А кому столько тряпок да кожи надо? Да ведь еще все сплошь черное…
– Это меня и смущает, – признался я. Абсолютная бессмысленность кражи. – Черный цвет у вас не в моде. Вот гробовщик захотел купить, так заказывать пришлось, в лавках не было. Почему вор не взял цветные ткани? Там, наверно, были и ярче, и дороже. Какой смысл в похищении именно черных?
– Вот и я о том же… И знаешь, беспокоит меня это, Никитушка. Прав ты был, надо завтра же на склад армянский идти, там ответ искать. Не нравится мне это дело. Помяни мое слово, добром оно не кончится.
– Ладно… На первый взгляд – ничего особенного, не будем нагнетать обстановку. Однако Митька задерживается… В Лукошкине не больше тридцати мануфактурных лавок, супермаркетов и универсамов в помине нет, где ж его черти носят?
Как бы в ответ на мой вопрос в ворота забарабанили. Яга пошла разбираться, а я бессмысленно мерил комнату шагами – черный цвет никак не хотел меня отпускать. Казалось, что я упустил что-то безумно важное, и, если бы только понять, почему именно черный, все стало бы легко и просто.
– Никитушка, тут к тебе…
В горницу вошли четверо купцов, судя по костюмам и лицам – все выходцы из Средней Азии. Самое трогательное, что трое держали в горизонтальном положении свернутый персидский ковер, с одной стороны которого почему-то торчали лапти сорок пятого размера.
– Да хранит Аллах тебя и твое управление, уважаемый участковый, – вежливо поклонились все, но говорил один, маленький, худой, в полосатом жилете и тюбетейке. – Мы люди не местные, приезжие, всех законов не знаем, но уважать очень стараемся. Вот шпиона поймали – тебе принесли. Благодарить не надо, подарков не надо – мы милицию очень любим.
Трое азиатов раскатали ковер, из которого вывалился… Митька! Собственно, кого еще я ждал?
– Шпион?
– Совсем шпион, гражданин начальник. Вокруг моего каравана целый час ходил, тюки смотрел. Я за ним Абдуллу послал, Абдулла говорит – шпион везде ходит, все смотрит, по-человечески не понимает, на бумажку пишет. Сам посмотри!
Я взял измятый лист, обильно исчерканный Митькиными каракулями, чертыхнулся про себя, а купец воодушевленно продолжил:
– Как одет! Разве честный гражданин так ходит? Шпион и есть! Мы его вежливо, как человека, спрашиваем: ты шпион? Молчит. А борода фальшивая! Вот, тебе принесли, начальник. Всего его забирай, нам даром не надо…
– Большое спасибо! – решился я, вставая из-за стола и пожимая всем четверым руки.
Улыбаясь и лопоча, купцы удалились. Настало время разборок…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:54 | Сообщение # 20

Княгиня де Веллар

– Бабуля, там у нас стрельцы не проходили? Надо сдать задержанного в тюрьму.
– Чего? – не понял Митька, сидящий на полу и завязывающий лапоть.
– Как скажешь, Никитушка, – подмигнула мне Яга. – Ах ты ж, напасти какие… Шпионы расползлись, как тараканы поганые! Всенепременно надо в тюрьму, там ужо с него спросят…
– Да вы что?! Баба Яга! Никита Иванович! Вы что ж, не признали? Это ж я – Митька!
– Кто? – сощурился я. – Вы, гражданин, здесь горбатого не лепите, у нас с военными разведчиками разговор короткий – за уши и к стенке!
– А еще честным именем сотрудника милиции прикрывается, – возмущенно поддержала Яга, – Митька, говорит, я! Да ты нашего Митеньку в глаза-то видел? Он парень молодой, ни усов, ни бороды не носит, ликом светел и одет по-русски. А теперь на себя посмотри, нехристь басурманская!
Бедолага встал и торопливо ощупал себя со всех сторон. Потом до него дошло… Он сорвал с головы пестрый тюрбан, почему-то украшенный турьими рогами, сбросил с плеч большой мешок из-под муки с прорезями для рук и головы, снял непонятный платок, обернувший его бедра, как клетчатая шотландская юбка, стер подолом рубахи слой дегтя с лица и окончательно отлепил полуоторванную бороду из лисьего меха.
– Вот он я!
Под нашими тяжелыми взглядами Митька неуверенно потоптался и пустился в торопливые объяснения, не дожидаясь законных вопросов:
– А че я? Че сразу я? Вы ж сами сказали – «не привлекая внимания». Так мою рожу каждая собака в Лукошкине знает. Козе понятно, что, раз человек из милиции интересуется, значит, дело уголовное. Рази ж тут кто правду скажет? Ну вот, переоделся. Сам от купцов заезжих слышал, будто страны есть, где люди черны, аки бесы! Ну, я и… дегтем лицо и руки… слегка того… Костюмец подобрал, опять же, чтоб не узнали. Да ежли б энти узкоглазые меня палкой по затылку не шарахнули, я б их сам всех в один ковер запихал и узлом завязал на память!
– Митька, – еле выдохнул я, почти умирая от хохота, – а рога бычьи какого лешего к тюрбану присобачил? Негры, они, конечно, черные, как бесы, но безрогие, честное слово…
– Правда? – искренне огорчился он. – А я уж думал еще и хвост сзади привесить… Не рискнул, мальчишки б засмеяли.
– Ладно, – отдышались мы с Ягой. – Судя по всему, внимания к операции ты не привлек. Теперь покажи, Христа ради, чего ты тут накалякал?
– Где? Дык… писал я тут. Не видно разве? Даже обидно как-то… Вот ведь нормальными буквами, разборчиво: «ничавонетутиисшоулафкахтоженету».
– Бабуля, это кто ж его, молодца, так грамоте обучил?
– Знамо кто – Филимон, дьяк думского приказу. После дела царского они, почитай, неделю безвылазно в его домишке сидели. Ты ж сам приказал, чтоб он премудрость эту книжную, как там… форсировал! Вот он и подошел со всем старанием…
– Ясненько… Ну что ж, шпион африканский из дружественной Нигерии, марш в баню! Как отмоешься, иди спать, устный доклад отложим на завтра.
К себе наверх я поднимался с тяжелым сердцем. Можно ругать Митьку за все грехи, но одно ясно без проверок: если он ничего не нашел, то в городских лавках черного материала нет! Толкнув дверь, я шагнул в свою комнату, и… кто-то сзади набросил мне что-то на голову и стал душить. Нападающий явно превосходил меня силой и весом, так что перебросить его через себя мне не удалось. Уже тускнеющим сознанием я сообразил прекратить бессмысленную борьбу с зажавшими мое горло лапами и, опустив левую руку, резко ударил противника в пах. Я попал туда, куда надо… Нападавший охнул и ослабил захват. Я вывернулся, кое-как сорвал с головы кусок мокрого шелка и, едва не падая, повис на двери. В слабом лунном свете была видна массивная мужская фигура, скрючившаяся в углу. Внезапно человек поднялся, блеснула узкая полоска стали, но он напрасно решил, что все будет так просто. Оттолкнувшись левой ногой от порога, я повис на руках, и, используя силу движения двери, ударил врага пяткой в грудь. Мужчину снесло к окну, через которое он и вылетел с торжественным звоном!
– Никитушка! Что с тобой, касатик?! – Ко мне бежала перепуганная бабка с ухватом наперевес.
– Все… нормально… – слова давались с трудом, видимо, негодяй все-таки сильно пережал мне горло.
Яга все поняла без слов, быстро осмотрела спальню, ткнула ухватом под кровать и высунулась в окно.
– Убег… – с сожалением доложила она. – Что ж это такое деется? Из-за каких-то тряпок на самого участкового злоумышленничать надумали… Не дело это. С утра потребую, чтоб наряд стрелецкий цельные сутки, в две смены, терем наш от злодеев охранял!
– Терем им не нужен. Им нужен я… почему?
– Нет уж, милок! – строго заявила Яга. – В прошлый раз, чтоб до тебя добраться, шамаханы дом мой жгли, красного петуха пускали. А в энтот раз чего удумают? Ну как порохом взорвут?!
– Уф… прямо какие-то арабские террористы… Что это?
– Где?
– Да вот. – Я поднял с пола кусок черной материи. – Шелк. Он набросил мне это на голову. Между прочим, цвет тот самый, как в ориентировках по поиску похищенного товара.
– Ну и что с того?
– Не знаю. Пока не знаю. А Митька где?
– В бане, где ему быть, – пожала плечами разгоряченная старушка. – Дак… и вправду, чей-то долго его нет… Не случилось чего?
Мы поспешили вниз. Баня находилась во дворе, рядом с порубом. Судя по луже воды и следам сапог, здесь тоже не обошлось без покушения. Боже ты мой, если они ему хоть что-то сделали! Я рванул дверь баньки. Показалось густейшее облако пара, и грозный Митькин голос визгливо проорал:
– Не подходи! Живым не дамся!
В то же мгновение на нас с Ягой выплеснулся целый жбан кипятка! Как мы умудрились отпрыгнуть в стороны – ума не приложу. Мне, человеку молодому и тренированному, это далось с трудом, что уж говорить о бабкином прыжке с кувырком-переворотом…
– Митька, дубина! Не дури! Это я, слышишь.
– Ба… воевода-батюшка? – недоверчиво спросил он, и из облака пара вышел красный, как вареный рак, наш вымытый сослуживец. Он прикрывался деревянной бадейкой и выглядел несколько напуганным.
– Что случилось?
– Так и я о том же спросить хотел. Случилось чего?
– Давай первый рассказывай.
– Че ж тут скажешь? Моюсь, согласно вашим начальственным указаниям. Вроде кто-то в дверь – шасть! Я смотрю – мужик, весь в черном, глаза злые, а в руке ножик. Так, думаю, не колбасу он сюда резать пришел. А зачем? Ну, спрашивать не стал, просто дал ему, вон, шайкой по зубам – он за двери и выпал. Я – к котлу с кипятком, полную бадью зачерпнул, жду… тут дверь опять открывается. Ну и все… я как… а это вы… Предупреждать же надо!
– Вот мы и бежали, чтоб тебя, дурака предупредить, – заворчала Баба Яга, она уже дважды поднималась из горячей лужи и дважды поскальзывалась вновь. На третьей попытке она плюхнулась и разразилась полновесной бранью, так и сидя в грязи: – Что ж ты, охальник, на пожилых людей кипятком-то плещешь? Мало тебя не пырнули, мало Никиту Иваныча не придушили – так то хоть враги! А на меня что ж, свои же сотрудники покушения устраивают?!
Мы кинулись спасать рассерженную старушку. Митька, отбросив шайку, шагнул шире, чем я, и легко поднял Бабу Ягу. Но, узрев перед собой голого мужчину, моя домохозяйка аж побурела и возопила как резаная:
– Пусти, бесстыдник!!! Хоть бы срам ладошками прикрыл!.. Да я из тебя!..
Договорить бабке не удалось, Митька послушно разжал руки, и Яга вновь грохнулась в лужу! Грязь так и брызнула взрывом во все стороны. Теперь уже мы все трое были «чистыми», как чушки.
– Ирод… – тихо и со значением произнесла бабка.
Я деликатно поставил ее на ноги. Митяй не нашел ничего умнее, как поклониться нам до земли и, сверкая голыми ягодицами, упрыгать назад в баньку.
– Иди и ты с ним, касатик. Чистое белье я принесу. С тер… как это? террористами твоими завтра разберемся, есть у меня одна задумка. Утро вечера мудренее…

До завтрака Яга хранила таинственное молчание. После чая она села напротив меня и сама начала серьезный разговор:
– Вот что, Никита Иванович, ты у нас начальник, тебе и решать. А только я, старая, одно предложение имею. Хочу на операцию пойти.
– Что-нибудь серьезное? – встревожился я. – В вашем возрасте ложиться на стол к хирургу – дело рискованное. Кто оперировать-то будет?
– Оперировать? – не сразу уловила бабка. – Ну, я ж говорю, ты начальник, ты и оперируй!
– Я?!
Похоже, мы действительно не понимали друг друга. Выдержав долгую паузу и сложив в уме два и два, я понял… Поэтому постарался сделать серьезное лицо:
– Итак, каков же план вашей операции?
– Хочу я тех варнаков найти, что на вас с Митькой вчера злоумышленничали.
– Мысль дельная. А как? Кота по следу пустим?
– Нет. Вот смотри, я стеклушки под окном подобрала. Видишь, вот на этом и этом кровь запеклась. Видать, порезался, вражина… А вот и зуб коренной! У самой баньки, в грязи валялся. Напарник-то твой хвастал, будто бадейкой злодею по мордам угодил? Так и есть, вот она, улика-то, зуб выбитый. По ним и найдем.
– М-м… весьма проблематично… В Лукошкине народу завались, если стрельцы начнут хватать всех беззубых или с порезом на пальце, то у нас поруба не хватит. Да и как идентифицировать группу крови на стекле с группой крови подозреваемого? Здесь нужна профессиональная медицинская экспертиза.
– Запутал ты меня… – поморщилась Яга. – Замудрил совсем словами своими учеными. Об эк…пертизе (прости ее, Господи) вашей я отродясь не слыхивала, а вот на крови человечьей завсегда поворожить можно. Прикрой-ка дверь да Митьке скажи, чтоб не пускал никого, – я колдовать буду.
На самом деле в этом нет ничего особенно интересного, Яга колдует по старинке. Технических приспособлений – минимум, химикатов никаких, но разных ингредиентов, типа сушеных ящериц, лягушачьей икры, куриного помета и прочей дурно пахнущей прелести, – в избытке. Все по баночкам, по горшочкам, по коробочкам, на специальных полочках, чтоб с кулинарными специями не перепутать. А то еще всыплешь ненароком в суп вместо перца толченые мышиные мозги…
– Кровь, кровь! Руда, руда! На три стороны свет, на четвертую ночь. Из сырой земли точит, точит вода – одолеть ее никому невмочь. Как на крестный ход не звонит звонарь, не разбить ветрам – камень Алатырь… Во степи гора, а на ней алтарь, как на алтаре том лежит Псалтирь. От ее страниц свет по времени, а сама от старости зелена… О хозяине, роду-племени, говори, руда-то, что велено!
За точность текста я ручаюсь, а вот что конкретно и в каком количестве Баба Яга сыпала в это время в глиняную миску, чем заливала, сколько раз плюнула… уже не запомнил. Главное, что после стиха она сунула в это месиво осколок стекла с размазанной капелькой крови, и над мисочкой заиграло розоватое сияние.
– Отвечай мне, кровь человеческая, – чьего ты роду-племени.
– Охранники мы, – тонким голоском пискнула склянка. – Служим у немецкого посла с самого своего рождения, поэтому роду-племени не ведаем.
– А кто твой хозяин, как имя его?
– Посла немецкого? – уточнила кровь.
– Ты мне из себя дуру-то не строй! – прикрикнула Яга. – На фига мне твой посол сдался?! Ты прямо говори – из чьего тела будешь?
– Так и говорю прямо – охранник Ганс Гогенцоллерн.
– Кто?! – обомлел я, не в силах сдержать удивления. – Это не тот Гогенцоллерн, что является высококняжеским родом Германии? Автомобильный магнат, подмявший под себя половину промышленности, блестящий аристократ, еще со времен саги о Нибелунгах, и постоянный претендент на императорский престол?..
– Нет, – хорошенько подумав, решила кровь, – я бы знала. Видимо, однофамилец.
– А зачем же твой хозяин нашего участкового душить удумал?
– Понятия не имею. Я за него не в ответе. Еще вопросы будут?
– Еще че спросить? – просемафорила Яга.
– Какой она группы? – брякнул я первое, что пришло в голову.
В криминалистике очень важно знать правильный состав крови подозреваемого…
– Какой ты группы? – певуче повторила бабка.
– Да вы че?.. – ошарашенно пропищала капля. – Ну и вопросики, однако… Я что ж, по-вашему, сама себе медицинский анализ делала?!
– Тогда… претензий не имеем, – переглянулись мы.
– Честь имею откланяться. – Розовое сияние исчезло.
– Записать-то успел?
– Естественно… – Я на минуту оторвался от планшетки: – Зуб тоже будем допрашивать?
– А то…
Баба Яга взяла другую миску и повторила ту же процедуру, на этот раз заменяя слова «кровь» и «руда» на «кость» и «зуб». При минимальных исправлениях ритмика стиха не изменилась и определенная напевность была сохранена. Как видите, я тоже стал немного разбираться в колдовстве… С выбитым зубом провели схожую беседу, он отвечал так же охотно, хотя почему-то шепелявил:
– Хожаин мой охранником шлужил у пошла немецкого, а шовут его Шора Шуков.
– Жора Жуков? – Я опять не поверил своим ушам. – Бабуль, а он не издевается над нами?!
– Не посмеет… – отмахнулась Яга. – А что такого, имя как имя…
– Да как сказать… Слушай, а у вашего посла, что вся охрана состоит из таких знаменитостей?
– Не жнаю… Мажепу помню, Бурбонов двое, Романов ешть, Ротшильд, ну и Ху Ши Мин вроде – вам то жачем?
– А вот это не твово ума дело! – обрезала бабка. – Тут мы вопросы задаем. Пиши, Никитушка, все фамилии ихние пиши, потом разберемся.
– Э-э… мужик! – заволновался зуб. – Ты там не укаживай… А то шкажут, будто я опять вшех жаложил…
– Так, значит, были прецеденты? – сощурился я.
– Ничего не жнаю! Я жа хожаина не ответчик…
Когда с допросом было покончено, мы попытались суммировать полученные сведения.
– Итак, удалось выяснить, что двое охранников из штата германского посла (а именно Ганс Гогенцоллерн и Георгий Жуков) совершили акт разбойного нападения на сотрудников уголовного отдела центрального отделения милиции города Лукошкино. Вопросы… Зачем они это сделали? Знал ли об их действиях посол и какова его роль в этом деле? Можно ли из-за куска черного шелка, брошенного преступником, вывести версию о наличии некой связи данного покушения с делом о краже черной ткани?
– Че тут думать-то? Действовать надо! – решительно хлопнула кулачком по столу Баба Яга. – Берем стрельцов и айда в немецком посольстве шерудить. Пусть узнает немчура проклятая, как на нашу милицию рот разевать!
– Не выйдет… – призадумался я. – Посол – лицо неприкосновенное, и двор посольский обладает дипломатической неприкосновенностью. Без ордера на территорию суверенного государства вторгаться не будем, отсюда и до международного конфликта недалеко… Митьку с записочкой к царю отправлю, пусть там оформят все документы, мы после обеда заедем, заберем. А уж вечерком, во всеоружии, вежливо заглянем к нашим немецким друзьям.
– Уж больно мудрено, – поморщилась Яга, вставая из-за стола и натягивая душегрейку. – По мне – так пошли бы прямичком и спросили без всяких там… Ну да ладно, ты молодой, тебе видней. Сейчас-то куда идем?
– Все по плану. – Я тоже встал, накинул китель и взялся за фуражку. – А по плану у нас визит на мануфактурный склад гражданина Кирокосьянца А.Д. Ну так что, пошли?

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:55 | Сообщение # 21

Княгиня де Веллар

Митька с запиской дунул к Гороху. Его при царском тереме все знали и на аудиенции к царю в прихожих не томили. Я встретил у ворот стрелецкого старшину Еремеева, рассказал о ночном происшествии, наказав поставить у терема охрану и прислать трех стрельцов за нами на армянское подворье. Мы с Ягой неторопливо отправились пешком. В Лукошкине нас узнавали и приветствовали снятием шапок, для простого люда мой мундир был вполне начальственным, хотя и не таким богатым, как, например, у тех же стрельцов.
– Никитушка, а что мы, собственно, у Арона искать-то будем? Ежели недостачу, так он ее, поди, в книгах учетных надежно схоронил. Ежели ткань черную, недосмотренную, так ему всех приказчиков в шею гнать надо. Ежели еще какую преступную деятельность, то… чего нам, делать нечего?
– Мы идем знакомиться, – подумав, решил я. – Это официальная версия. На самом деле меня напрягает не сам факт кражи, а непонятная система исчезновения товара. Вы понимаете, они ведь не первый день замужем, знают, как торговать, как лавку запирать, как собак с цепи спускать и сторожа на ночь ставить. Причем у армян талант к торговле просто врожденный. Я не понимаю, как у них могли украсть!
– Ежели жулики наши, местные, то и у армян украдут! – убежденно парировала Яга. – Русский человек во всем, что удали касаемо, верх возьмет. Ты б лучше подумал, с чего это на тебя убивца подослали?
– Вопрос, конечно, интересный… А самое главное, ответить на него нечем. Мы же еще ничего не узнали, не разведали, не выяснили… и нате вам!
– Никитушка, а может, тебя того… ну, захотели на тот свет отправить только потому, что ты, голубь сизокрылый, вообще за это дело взялся?
Этим она меня срезала. Милиционеров убивают… иногда. Как и полицейских или любых других представителей внутренней власти. К такому печальному финалу нас загодя подготавливало начальство, да и мы сами отлично знали, на что шли. Однако покушаться на участкового еще до того, как он хоть что-то узнал, – это уже беспредел! Дайте бедному милиционеру хотя бы понять, за что именно!
Армянское подворье почти ничем не отличалось от большинства стоящих в Лукошкине зданий, разве что ворота украшала какая-то национальная резьба. Нас встретили вежливо, сразу позвали хозяина, пригласили в дом. Арон Давидович буквально лучился от счастья, называя нас самыми дорогими и самыми любимыми гостями! На мой взгляд – перебор в эмоциях налицо. Как правило, это верный признак нечистой совести…
– А тэперь – за стол! Вэсь дом ужэ сидит, всэ вино налили, вас ждут. Идем, дорогиэ!
– Нет. Мы к вам строго по делу…
Пока мы препирались с хозяином, бабка быстро шмыгнула в горницу, вернулась и шепотом доложила на ухо:
– Никитушка, там и впрямь вся дворня сидит, стол от закусок ломится, вина полны кувшины. Если на минуточку сядем, аккурат к концу недели и уйдем…
– Гражданин Кирокосьянц, проводите, пожалуйста, нас на склад.
– Какой склад? Какая служба? Слушай, такиэ гости…
– На склад, где пропала черная ткань, проводите.
– Ой, куда спэшить? Что он, убэжит, да?! У мэня эсть такоэ вино…
– На склад нас проводи, чурка бестолковая! – отодвинув меня, грозно рявкнула Баба Яга. – А сам марш за свой стол и пей там, пока не окосеешь! Никитушка, вклепай ему пятнадцать суток за противодействие работникам милиции.
Гостеприимный армянин мгновенно развернулся и, как сомнамбула, отправился во двор. Мы – за ним. Открыв два висячих замка на большом сарае, он вновь развернулся и, также не говоря ни слова, ушел в дом.
– Это, как я понимаю, склад?
– Он и есть.
Все помещение было доверху набито товаром: ткани, шерсть, тюки с ватой, отдельно – связки кож и меха. Пока Яга находилась внутри, я внимательнейшим образом осмотрел помещение снаружи – никаких следов подкопа, взлома, тайного лаза – ничего. Как я понял, и у Яги негусто.
– Вот тут она лежала, ниточки черные к стене прилипли. А насчет способа, так я тебе так скажу, не крали ее, а сколданули!
– Как это? – не поверил я.
– А просто сидел кто ни есть у себя дома, книгу волшебную взял, заклинание прочел, и весь товар из лавок у его носа в сей же час и очутился. Сколданул он его, значит. Так что улик нет.
– Хорошенькое дело… Это что же, каждый, кому взбредет, такое может?
– Не каждый. На то книга нужна, не простая, а черная. И читать ее надо умеючи, а то и одного слова не произнесешь – замертво свалишься. Не простой человек тут орудовал, а колдун могучий! Нелегко будет с ним справиться…
– Ну, если колдун… Тогда понятно, почему исчезла именно черная ткань, – вслух поразмыслил я. – У него с головой не все в порядке, может, в детстве ушибся, может, в юности мухоморов переел… Ничего не мог умнее придумать, как в столичном городе у купцов со склада тряпки таскать. Черные! На носовые платки, что ли?
– Не смешно, – сухо откликнулась Яга. – Пошли отсюда, слышь, уже поют.
Из терема действительно доносились чистые звуки слаженного многоголосья. Пели, по-моему, «Аршин малалан», но не буду утверждать наверняка. Поманив к себе какого-то горбоносого паренька, мы объявили об уходе, попросили извиниться перед хозяином и не забыть запереть склад. Мальчик кивал не переставая…
Митьку со стрельцами мы встретили на улице. Наши первоначальные планы несколько изменились – царь разрешения на обыск посольства не дал, а потребовал, чтобы я сей же час предстал пред его светлые очи. На самом-то деле Горох вполне доверяет мне, как профессионалу, но иногда, со скуки, пытается изобразить из себя опытного оперативника на пенсии и «координирует мои действия». Это смешно и трогательно, хотя в его присутствии я стараюсь не хихикать – царь все-таки…
На входе в государевы палаты нас встретил думный дьяк Филимон Груздев. Его простили, восстановив в должности, и теперь он относился к милиции с необыкновенным почтением. По крайней мере при царе…
– Ба, Никита Иваныч пожаловали! Ну, здравствуй, здравствуй, свет ты наш участковый! И вам поклон, бабушка! И тебе привет, Митенька, что ж ты, стервец, второй день уроки прогуливаешь?!
– Заняты мы, Филя, – ответила за всех Баба Яга. – Проводи-ка нас к царю, да не болтай без дела.
– Конечно, конечно… Как можно? Да рази ж мы без понятия? Соображаем, что вам секретность тайную соблюдать надо… А что за дело-то?
– Секретное, – еще раз повторил дьяковы слова старательный Митька, зажимая священнослужителя пузом в угол. – Никита Иванович, вы идите, а мы уж тут… алфавит хором поразучиваем.
– Куды? Без меня? – метался дьяк, безуспешно пытаясь выпрыгнуть. – А я? Да как же… Нельзя ж… без докладу!
У тронного зала нас с Ягой встретили царские стрельцы. Вся стража сразу заулыбалась – помнила наш совместный бой за государевым троном.
– Проходи, сыскной воевода, ждут тебя.
– Давай, касатик, уж ты там разберись. Да помягче, поспокойней с Горохом-то, не ровен час, осерчает – уволит тебя под горячую руку. Я уж тут, у окошечка подожду…

– Здравия желаю!
– Здрав и ты будь, участковый. Ну-кось, садись да обскажи мне обстоятельно, чего вы там с благородным купечеством удумали?
Горох старше меня на несколько лет, горяч, но отходчив, храбр, по-своему справедлив и для своего шестнадцатого века человек очень прогрессивных взглядов.
– Дело пока не особенно интересное… – задумчиво начал я. – Двое известных торговцев, граждане Аксенов и Кирокосьянц, подрядились доставить определенное количество черного материала по предоплате некоему Шмулинсону. Купцы они известные, оба не один год в бизнесе, партнерством проверены и друг друга ни в чем упрекнуть не могут. Однако если вечером были переведены деньги, то утром оплаченного товара на складе не оказалось. Он таинственным образом исчез…
– Дак… это тот Шмель… Шмуль… он, в общем, сам его и покрал! – воодушевленно хлопнул себя по колену государь.
– Хорошая версия, но, боюсь, притянутая за уши. Зачем Шмулинсону красть собственный товар, если он за него уже заплатил?
– Так в чем и весь хитрый план… Он, вишь, и материю себе забрал, и деньги назад с купцов честных слупить хочет. Да точно тебе говорю – Шмулинсон и спер! Все они, Шмулинсоны, такие…
– О господи боже, что-то вас сегодня переклинило на антисемитизме. Разрабатываете новую концепцию «русской идеи»?
– А ты в мою политику не лезь!
– А вы в мою милицию лезете?
– А на то я и царь! Мне на роду написано всеми делами в государстве интересоваться, тем паче – уголовными. Ну, ладно… че там дальше-то было?
– Было покушение на меня и моего сотрудника, но мы с Митькой отбились. Обоим злоумышленникам удалось бежать. По следам крови и найденному зубу Бабе Яге удалось идентифицировать личности преступников.
– Кто посмел?! – грозно взревел Горох.
– По нашим сведениям, это некие Ганс Гогенцоллерн и Георгий Жуков, оба работают в штате охранников немецкого посла.
– Ешкин кот, – недобро процедил царь, сурово сдвинув брови. Мгновением позже он резво вскочил на ноги и громко топнул: – Стража!
– Здесь, ваше царское величество! – разом влетели стрельцы.
– Немецкий посол еще тут?
– Так точно, во дворе, в карету садится… – пояснил один. – Видать, домой к обеду поспешают.
– Вертать взад! – рявкнул Горох. – Сейчас он у меня здесь… откушает!
Посла со всем надлежащим уважением внесли уже через пару минут, хотя он грязно ругался и отбрыкивался.
– Доннер веттер! Дас ист дойчер дипломат! Руссиш швайн! Думкопф!
– А-а… кто к нам пожаловал! – игриво улыбнулся Горох, сходя с трона и гостеприимно распахивая руки. – Кнут Гамсунович Шпицрутенберг, собственной персоной! Входи, входи, дорогой посол немецкий… со стрелецких-то ручонок спрыгни, чай не дитя малое, чтоб с тобой цацкались!
– Ваше царское величество… – Посол мгновенно изобразил изящный европейский поклон.
Господин Шпицрутенберг оказался долговязым и сухопарым немцем, скупой точностью движений напоминающим циркуль, в лиловых штанах, в камзоле с несчетным количеством пуговиц, чулках, башмаках, как у Гулливера, и длинном парике, болтающемся, словно уши спаниеля. По-русски говорил необычайно чисто, без малейшего акцента:
– Чем я могу служить русскому государю?
– Да так, мелочь сущая… Скажи-ка, мил человек, охрана твоя, что при слободе немецкой, не слишком велика ли?
– Я имею столько стражей, сколько достойно иметь представителю великой державы, – высокомерно вытянулся посол. – Лично мне, для обеспечения собственной безопасности, не нужен ни один. Я вполне обхожусь собственной шпагой.
– Да неужели? Так сколько, ты говоришь, при тебе солдат?
– Всего сто человек, считая конюхов, егерей, лакеев, поваров, портных, кюре, кузнеца и брадобрея. Я сам очень скромен в притязаниях, но положение обязывает…
– Кнут Гамсунович, видать, никак ты меня понять не хочешь… – сокрушенно проворчал Горох. – Уж который раз спрашиваю, охранников у тебя сколько?
– Десять, – сухо выдавил посол. – Если ваше величество сочтет их число чрезмерным, я охотно повешу шпагу на стену и полностью доверю собственную охрану вашим стрельцам.
– Ну, спасибочки за совет… Может, и вправду усадить тебя, от греха подальше, в палаты каменные, стрельцов приставить да охранять посменно, чтоб носу никуда не высунул!
– Что это значит?! – взвизгнул немец.
– А ты мне тут голос не завышай! – грозно поднимаясь на цыпочки, прорычал Горох. – Я ведь не посмотрю на твою европейскую дипломатию – самолично по шеям надаю и с лестницы спущу!
– Мой государь Фридрих…
– А вот твоему Фридриху дулю с маком! Не нравится?! Другого посла пришлет. Не хочет?! Чихал я на его эмбарго, обойдусь и без немецких сосисок!
– Но… такой разрыв дипломатических отношений… это же оскорбление на международном уровне! Европа не допустит…
– Что-о-о?! – Государь в праведном и совершенно неуправляемом гневе подпрыгнул, поймал полномочного представителя за пряди парика и притянул нос к носу. – Так ты, немчура австрийская, мне войной грозишь? Мало мы вам прошлый раз под Ревелем навтыкали?! Еще захотел? Так я тут сейчас и начну…
– Ваше царское величество! – не выдержав, вмешался я. – Ну нельзя же так, в самом деле… отпустите посла, мне с ним живым поговорить надо.
– Не лезь, участковый!.. – сопел царь. – Зашибу…
– Посажу на пятнадцать суток за хулиганство и сопротивление работникам милиции! – твердо пообещал я, встревая между драчунами и распихивая их в стороны.
Оба активно упирались. Посол молча тянул к себе парик, а Горох ни в какую не хотел его отпускать. Победило русское самодурство. Государь удовлетворенно откатился, завладев отвоеванным париком, а немец оскорбленно дернул коротко стриженной макушкой.
– Так… все довольны? Как петухи, ей-богу… Наигрались, и хватит! Гражданин Шпицрутенберг, у меня к вам пара вопросов…
– Я не буду отвечать, пока…
– Фигу! Фигу тебе с маслом!
– Ваше величество… – Я требовательно протянул руку.
– Не отдам! – надулся Горох.
– Нехорошо…
– Все равно. Не отдам!
– Стыдно… И принесите извинения Кнуту Гамсуновичу за необоснованные обвинения.
Некоторое время царь и посол еще прожигали друг друга обиженными взглядами, потом парик перекочевал к немцу и противники молча пожали друг другу руки.
– Итак, если инцидент исчерпан…
– С кем имею честь? – перебил дипломат.
– Ивашов, Никита Иванович, начальник лукошкинского отделения милиции, – представился я. – С вашего позволения, хотел бы выяснить, не входят ли в штат охранников некие Ганс Гогенцоллерн и Жора Жуков?
– Да, эти храбрые парни служат у меня.
– Вам известно, где они провели прошлую ночь?
– Я не в курсе… – Он недоуменно пожал плечами. – Обычно мой дом охраняется четырьмя стражниками, на ночь заступают другие четверо. Признаться, я не помню, в какую смену дежурили эти двое, а чем вызвано…
– Да, вишь, твои «храбрые парни» вчерашней ночью на участкового моего напасть посмели! – вновь воодушевился Горох. – А ты, Кнут Гамсунович, и знать ничего не знаешь… Это что же получается? Дипломатия спит беспробудно, а за ее спиной ее же защитнички дела уголовные вершат… на мою милицию лапку задирают?! Не позволю!
– Но… я… прошу поверить… слово честного немца, если они виноваты… я сегодня же разберусь с мерзавцами! – воспрянул посол. – Господин милиционер, я буду просить вас немедленно отправиться со мной в слободу и лично, в моем присутствии допросить обоих! Если будет хоть тень сомнения в их невиновности, я тут же передам предателей в руки правосудия.
– Ну вот, другое дело… – ласково заключил царь. – Вот теперь – ты мне друг! Давай обнимемся и все забудем. Хоть ты и немец, а все-таки порядочный человек…

В само посольство мы выбрались уже к вечеру. Горох, по широте души легко переходивший от шумного гнева к щедрой любви, приказал накрывать столы и праздновать победу дипломатии. После третьей посол окончательно размяк, все простил и пил с царем на брудершафт, клянясь в вечной дружбе. Русский и немец – братья навек! Я ухитрился избежать возлияния, для службы нужна трезвая голова. Вышел к Яге, пояснил обстановку, потом договорился насчет стрелецкого эскорта. Если уж эти двое решились напасть на представителей милицейского управления, то уголовники они матерые. На всякий случай стоило оцепить всю немецкую слободу, а это не менее двух кварталов. Одной еремеевской сотней не обойтись…
Митька с присмиревшим дьяком сидели во дворе, у конюшни, старательно горланя в два голоса:
Аз есть Арбуз, Арап, Армяк.
А Буки – Бредни, Бор, Бардак.
Есть Веди Вор, Весло, Варнак.
Глаголь – есть Гвоздь, Гумно, Гусак.
Добро – Дубина, Двор, Дурак…
Таким нехитрым способом дьяк Филимон учил своих подопечных азбуке. Оригинальный стихотворный текст принадлежал ему же, правда, на мой взгляд там было слишком много ругательств, но ни учителя, ни ученика это ни капли не смущало, и Митяй с воодушевлением продолжал:
Мыслете – Мымра, Море, Мир.
Покой есть Плут, Полено, Пир.
– Сожалею, что вынужден прервать ваши интеллектуальные занятия, но нам пора.
– Дак… мы ж не все буквы еще повторили, – заспорил было дьяк, но я проявил твердость:
– Завтра. Сегодня Дмитрий нужен мне как свидетель, необходимо провести очную ставку и опознать преступника. Завтра обещаю отпустить его на полдня для восполнения пробелов в чистописании. Напомните ему, что слова в тексте надо разделять, а каждое новое предложение начинать с заглавной буквы. Пошли, напарник…
Немецкий посол вышел от царя приплясывая, но своим ходом. Видимо, он уже не первый год осуществлял дипломатическую миссию в Лукошкине и был тренирован в таких делах. Для иностранца держался просто молодцом… Великолепный форейтор подал карету к самому крыльцу, мы четверо заняли места, я с послом, Митька с Ягой. Всю дорогу хранили вежливое молчание. Кнут Гамсунович нюхал какую-то соль, чтобы выветрить алкоголь из головы, а я размышлял о том, намного ли мы продвинулись в следствии. Выходило, что ни на шаг. Только больше запутались. Вылезли колдуны, нуждающиеся в черных тканях, охранники немецкого посла, хлебосольные армяне, и ни малейшей зацепки по самому существу дела. Похищенного-то как не было, так и нет. Надо бы не забыть завтра вызвать в отделение этого новоявленного гробовщика-менялу. Побеседовать о причинах непонятной доверчивости. Еврей дает армянину деньги и верит на слово в то, что русский товар уже привез, но взять можно только завтра! Подозрительно, да? Интуиция говорила мне, что стоит поглубже копнуть в этом направлении.
Немецкая слобода поразила прежде всего чистотой и аккуратностью. Судя по всему, дворы и дома ежедневно просто мыли с мылом! Стерильность прямо-таки умопомрачающая… Идя по чистеньким гаревым дорожкам, Яга только завистливо цокала языком, а Митька фыркал, бормоча под нос что-то квасно-патриотическое. Нас встретили вежливо-корректные лакеи, сопроводили в дом. Десяток стрельцов последовал с нами, десяток остался во дворе, больше сотни, как и договаривались, оцепили слободу. Кнут Гамсунович дал конкретные указания, поэтому никто не нервничал, все проходило без суеты и паники, в атмосфере законопослушания и полного подчинения начальству. Усадив всех нас в своем кабинете, немецкий посол велел подать кофе и немедленно пригласить к нему требуемых лиц. Яга с Митькой от угощения отказались, а я с таким восторгом выпил чашечку, прилагая всю силу воли, чтобы не попросить еще. Кофе! Господи, ну как же я не догадался поинтересоваться у иностранных посольств. Их ведь в Лукошкине не меньше пяти. Купцы иноземные кофейные зерна, конечно, не завозили, а вот в немецкой слободе – пожалуйста, есть! По моей просьбе, для чистоты эксперимента, все десять телохранителей были вызваны, построены в ряд, и Митька придирчиво осмотрел каждого, медленно гуляя туда-сюда. Потом неожиданно развернулся и, схватив за грудки рослого крепыша с бесцветными глазами, громко потребовал:
– Так, быстро, без размышления, повтори – слон сосал соску!
– Нихт ферштейн, – не разжимая зубов, напряженно прошипел немец.
– Ах, не ферштеешь, – обрадовался Митяй. – Он это, Никита Иванович, он! А ну, покажи зубы! Зубы покажи, кому говорят… О, вот! Нет у него зуба, что я говорил! Братва, вяжи злодея!
Посол сурово кивнул, и стрельцы взяли парня под стражу. Мне было намного сложней, я ведь не видел своего врага в лицо. Было слишком темно, а по силуэту много не скажешь, но у одного охранника половина лица красовалась в свежих порезах, как у Шарапова.
– Ганс Гогенцоллерн?! – утвердительно спросил я.
Немецкий посол подумал и снова кивнул.
– Остальные свободны. Благодарю всех и приношу извинения за то, что оторвал от дела.
Прочие восемь молча кивнули, и по-военному развернувшись, вышли, не задавая вопросов.
– Они оба ваши, – подтвердил Кнут Гамсунович. – Надеюсь, вы упомянете его величеству о моем полном содействии властям?
– Всенепременно.
Я обернулся к двум равнодушно ожидающим охранникам:
– Ну что, граждане… вы задержаны по подозрению в нападении на работников милиции. Если у вас имеется алиби, какие-нибудь смягчающие обстоятельства, вопросы или протесты, то лучше заявить об этом сейчас, чем через пару часов в пыточной башне.
– Нихт ферштейн. – На лицах подозреваемых не дрогнул ни один мускул.
– В отделение обоих. Вот ключи от поруба, на данный момент он пустует. Сунете вниз, поставите охрану, дождетесь меня, мне еще надо кое-что уточнить.
Стрельцы понятливо кивнули и увели преступников, Яга с Митькой вышли во двор, а я намеренно задержался у посла.
– Кнут Гамсунович, давно хочу спросить… Вот вы – немец, сколько я слышал о Германии – порядок у вас в стране есть. А мы в России, что у меня, что здесь, живем в каком-то непреходящем бардаке. То ли с властителями не везет, то ли природа у нас такая… И ведь народ-то талантлив без меры, душой богат, руки золотые, потенциал огромный, а вот… никак.
– Да, да, мой друг… У вас удивительный народ, совершенно замечательный народ…
– И я о том же… Но вот ведь смотрю, даже по вашей немецкой слободе – все чистенько, вылизано, мужчины и женщины ходят выглаженные, вежливые. Детишки во дворе в белых воротничках и фартучках играют. Мусора нет, шелухи от семечек не видать, пьяные под заборами не валяются… Одним словом – культура. У нас этого нет, а у вас – есть. Почему? Что нам с Россией делать надо, чтобы страну из хамства вытащить?
– Пороть, – ласково и убежденно пояснил немец. – Пороть ежедневно. За провинность и в качестве назидания. Только так!
– Чего? – не понял я. – Как это – пороть?
– Как мы порем. Вот у нас в слободе утро начинается с порки. В шесть утра общий подъем, хоровое пение гимна Германии, а потом специальная зондеркоманда ходит по домам и проверяет, где мусор, где шум, где недозволенные речи, где просто пели с недостаточным почтением… Виновных там же на месте и порют. С утра десять шпицрутенов. За невымытые окна – двадцать, за грязь на улице – двадцать пять, за неопрятный вид – десять, за более серьезные проступки – до ста, за детские шалости – не больше пяти – мы же не звери…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:55 | Сообщение # 22

Княгиня де Веллар

Я вышел от него с больной головой и вздыбленными волосами. Слов не было… Фашист! Фашист натуральный! Да пусть нам по гроб жизни не быть в Европейском союзе, чем входить в него на шпицрутенах и детских слезах…
– Никитушка, ты че смурной такой?
– С немцем поговорил… о том, как нам благоустроить Россию.
– Да ты что?! Рази ж можно? Они ж, стервецы, отродясь ничего путного не посоветуют!
– Я бы не сказал… В моем мире немцы очень много сделали для приютившей их страны – Крузенштерн, Белинсгаузен, Клодт, Штильмарк, Блюхер…
– Как, как, Никита Иванович? Блю… кто?
– Иди ты, Митька! На два шага вперед! Не к Филимону тебя в обучение сдавать надо было, а в немецкую слободу. За неделю бы человеком сделали.
– Не серчай на него, Никитушка, он по глупости, не по злобе… – вновь вмешалась бабка. – А только пока ты с послом о политике беседовал, я тут у обермейстера насчет субчиков наших уточнила. Не было их на дежурстве в ночь! Якобы у себя в казарме спали. Им, вишь, и в голову не приходит, чтоб кто-то самовольно из казармы ночью ушел. Че с них взять, немцы…
Уже темнело. Фонарей на лукошкинских улицах не предусматривалось, но пару раз попадавшиеся на пути стрелецкие дозоры радушно предупреждали, что в городе все спокойно. За поворотом темнел двухэтажный силуэт нашего терема. Вот и родное отделение, почти добрались… Митька первым ступил на деревянный мостик над неглубокой канавой на углу.
– Ой, батюшка воевода… глянь-кось, огонечек бежит! – удивленно выкрикнул он, указывая пальцами вниз.
Я слишком поздно понял, что это может значить… Грохнул такой взрыв! Земля и пламя взлетели в воздух, дымом заволокло все вокруг, нас с Ягой снесло к какому-то забору. Я так врезался спиной, что наверняка выломал пару досок. Рядом вверх тормашками приземлилась Яга, на фоне догорающих огрызков мостка четко вырисовывался ее впечатляющий нос, почему-то утыканный мелкими щепками.
– Поленом неструганым зацепило… – проследив мой взгляд, простонала бабка.
Я полез ей на помощь и едва не рухнул от дикой боли в колене – брюки были разорваны и над коленной чашечкой темнел багровый кровоподтек. Зазвонил пожарный колокол, со стороны отделения бежали стрельцы с факелами, повылезали встревоженные соседи. Нас подняли, осмотрели, затушили огонь… Еремеев приказал своим ребятам порыскать по темным углам, но злоумышленников не нашли. Бабу Ягу так на руках и понесли в терем, я хромал следом, опираясь на стрелецкий бердыш. Черт побери! Вот это уже действительно круто! Заминировать мостик на нашем пути, вовремя поджечь бикфордов шнур, да так, что едва Митька…
– Митька! Где Митька?! Еремеев, задержи своих, нам надо его найти…
– Не кричи, участковый, – глухо ответил старший стрелец, обнимая меня за плечи. – Нет там никого… Мы уж сами все обыскали. Знали, что вас трое было…
– Как это нет?! – уперся я, а сердце сковало скользким холодом. – Он же… первым шел. Вон, говорит, огонек бежит. Я хотел… не успел я… Так грянуло, что земля дыбом! Но Митька… Боже мой, как же это?
Ближайшие парни поснимали шапки. Мы стояли, окруженные толпой народа, чья-то баба заголосила первая, ее рев подхватили остальные, мужики хмурили брови, но кое-где уже раздавались гневные выкрики о «государевых злодеях». Люди поняли: в городе творится что-то противоестественное. Ну, грабеж, разбой, поджог, даже убийство, были делом редким, но все же привычным. А вот взрыв… Это уже акт террора! Это не метод уничтожения отдельно взятой личности, а попытка запугать всех. Лукошкинцев всегда отличала здоровая способность сплачиваться перед лицом общей беды, и народ заволновался, требуя раскрыть дело и примерно наказать преступников. Возмущенные крики становились все громче:
– Че случилось, православные?
– Да Митьку беспутного из милиции убило!
– Как убило?
– На куски разорвало, даже лоскуточков не осталось…
– Ой, бабоньки-и-и!
– Ягу в терем унесли, видать, помрет к ночи.
– А участковый-то где?
– Да здесь стоит, весь пораненный. Ох, не жилец он теперь на свете, не жилец…
– Это кто ж такое злодейство удумал?
– Знамо кто – враги государевы! Сыскной воевода, вишь, многим злодеям хвосты-то прижал, вот они ему и намстили…
– Ой, бабоньки-и-и!..
Импровизированный митинг грозил перерасти в несанкционированный самосуд. Не дожидаясь, пока какой-нибудь горлопан самолично укажет толпе подходящего «преступника», я с помощью стрельцов кое-как вскарабкался на покосившийся забор и обратился к людям:
– Граждане! Послушайте меня, вашего участкового… То, что сейчас произошло, не останется безнаказанным! У меня… погиб друг. Мой напарник, человек, беззаветно преданный службе в милиции… Дмитрий. Не сомневайтесь, я найду виновных. Я никому не позволю…
– Ой, бабоньки-и-и!..
– Да уймите же наконец эту дуру! Террористы, устроившие сегодняшний взрыв, будут найдены и обезврежены. Когда мне понадобится ваша помощь, а она понадобится обязательно, я сам приду и попрошу. А сейчас – расходитесь по домам. Не надо ничего предпринимать, оставьте это дело профессионалам, мы… – Мне было очень трудно говорить. Мы – уже не звучало. Баба Яга приходит в себя в тереме, Митька… Эх, Митя, Митя…
– Летит! – совершенно сумасшедшим голосом заорал кто-то, и с ночных небес в шарахнувшуюся толпу упал непонятный предмет.
При ближайшем рассмотрении все признали в нем обычный лапоть. Минутой позже рядом грохнулся второй.
– Ой, бабонь… оп! – Похоже, тетке действительно заткнули рот.
Все подняли глаза вверх. На самом коньке нашего терема, невероятно изогнувшись, висела долговязая мужская фигура. Судя по ритмичному качанию, она намертво зацепилась штанами.
– М… м… Дм… Митька?! – прозрев, заорал я.
– …а …атюшка …икита …ваныч! – протяжно раздалось сверху.
– Ты живой?!
– …ока… а! …нимите …еня …риста …ади! …ропадаю!
– Граждане! – воспрянул я. – Вот и пришло ваше время помочь родной милиции. А ну, у кого дома самая большая и крепкая скатерть – тащи сюда!
Через пять минут воодушевленные горожане стояли у нашего терема, растянув за края целых шесть больших, расшитых петухами, льняных скатертей с бахромой.
– Митяй! Все готово, падай!
– …оюсь! …друг …е …оймаете? – Высота гасила его крики, да и орать носом вниз, ногами вверх не очень удобно.
Я повернулся к Еремееву:
– Фома, можешь пальнуть из своей пищали?
– Сбить его, что ли? – не понял он. – Дак… на таком расстоянии не промахнусь.
– Не дури! В него стрелять не надо. Просто пальни для острастки… Митька! Слушай меня! Сейчас стрельцы дадут залп и пулями прострелят тебе… ты чем зацепился-то?
– …танами! …олько …не …треляйте …ристом …огом …олю!!! – перепуганно заверещали сверху.
– По штанам! Прямой наводкой! Целься! Пли!!! – командирским голосом опытного артиллериста рявкнул я.
Раздался слаженный залп… в воздух. В ту же минуту с крыши нашего терема, вопя, слетел младший сотрудник лукошкинского отделения милиции. Митька угодил на чью-то растянутую скатерть, два раза подпрыгнул и был подхвачен заботливыми стрельцами. Народ ломанулся потрогать воскресшего героя. На сегодняшнюю ночь Митька, несомненно, занимал ведущее место в графе популярности. Я облегченно вздохнул и позволил Еремееву увести меня в дом. Нога болела страшно, и голова кружилась. Надо позаботиться и о себе. Делом займемся завтра…

Сквозь приоткрытое окно опять доносилось треклятое «ку-ка-ре-ку». Не открывая глаз, я нашарил на стуле у кровати свои штаны, торопливо ощупал карманы с тайной надеждой обнаружить в одном табельный пистолет. Он не доживет до того дня, когда вылупившиеся цыплята скажут ему: «Здравствуй, папа!» Увы, чуда не произошло… Горластая скотина проорала побудку еще раз, спрыгнула с тына и величественно прошествовала во двор. Я со стоном сел и опустил ноги в теплые тапочки. Моя форма, как положено, висела на стуле. Брюки целехоньки, выстираны и отутюжены, к таким «бытовым» чудесам я давно привык. Сама Яга этого не делает, у нее какой-то договор с домовым насчет подобной работенки. А вот то, что на ноге не было и следа вчерашнего ушиба, – несомненная заслуга моей домохозяйки. Видимо, когда я отключился, она, невзирая на собственные страдания, занялась моей «раной». А может, не сама, может, кота ко мне направила, он у нее на все руки мастер. Или на все лапы? Или не на все, а на две передние? Тьфу! Что за чушь лезет в голову? Я встал, наклонил рукомойник, поплескал в лицо водичкой – вроде полегчало. Все, пора за дела.
Одевшись, я толкнул дверь – заперто. Не понял юмора… Толкнул посильнее – за дверью что-то мягко бухнуло об пол. Потом моим глазам предстал заспанный стрелец, видимо, во сне он подпирал дверь спиною.
– А-а-м-м… Доброго утречка, батюшка сыскной воевода!
– Ты что здесь делаешь?
– Вас от лиходеев сторожу, как Фома Силыч приказывали.
– Еремеев, что ли? – раздраженно буркнул я. – А почему спишь на посту?!
– Виноват, ваше благородие! Ненароком… и не заметил как, но всю ноченьку, аки филин, бдил!
– Ладно, свободен. Возвращайся к начальству и доложи, что все нормально. Да, встретишь Еремеева, передай ему, чтоб он порядки свои в отделении не устраивал. Я не младенец, нечего ко мне нянек приставлять.
Парень поклонился, забрал стоящий у лестницы бердыш и убежал. Я медленно спустился вниз. Голова гудит… На Фому неизвестно зачем собак спустил, он же как лучше хотел… Все наперекосяк! Яги в горнице не было. Стол пустой. Выглянув в сени, я убедился, что и Митька куда-то слинял с утра пораньше. Все против меня! Полез в печку, хотел достать углей, разогреть самовар, но зацепился штаниной за ухват. Сначала упал он, больно стукнув меня по пальцам руки, а потом заслонка, которую я, естественно, выронил. Грохоту! Я тихо взвыл и в полном отчаянии опустился на скамью.
– Никитушка! Сокол ты наш ясный, да что ж это с тобой деется? – Баба Яга неслышными шагами просеменила из своей половины и обняла меня, утешая, как ребенка. Я уткнулся носом в ее цветастую душегрейку, и мне стало так легко, так тепло, как бывает только в раннем детстве на руках у бабушки.
– Здорово, бабуленька! – донеслось из сеней. – А я вот с утра на рынок сбегал, яблочков спелых Никите Иванычу принес.
– Да не ори ты, неслух! Али не видишь, до чего враги нашего воеводу-батюшку довели? Измотался совсем человек, на себя не похож, а ты и рад спозаранку горло драть?!
– Прощения просим. – Митька на цыпочках подошел к нам, в скорбной позе стал рядом.
– Никита Иваныч, уж вы не переживайте, не берите близко к сердцу… Одолеем мы их, супостатов! Вы мне только пальцем ткните, который обидел, а уж я из него всю борзоту-то на раз повышибаю!
– В самом деле, занялся бы ты этим, Митенька. Участковый наш – человек хрупкий, умственной работой перегруженный, где ему за всем уследить. Я так думаю, пусть уж он нонче дома отсидится, а ты сам милицейскую службу справь. Проверь, где, чего, за порядком присмотри, чтоб знал народ: мы на посту. А там вечерком и доложишься.
– Рад стараться, – не веря такому счастью, тихо проскулил мой напарник. – Да я, да за такое служебное доверие…
– Стоп! Сбавь обороты, герой. – Я собрался и вырвался из добрых бабкиных рук. – Не хороните меня раньше времени. Да и в санаторий для инвалидов записываться рановато. Давайте-ка завтракать, ну и по ходу посоветуемся о наших делах.
Митька разочарованно сник. В его жалобном взоре еще отсвечивала вожделенная кокарда. Яга, наоборот, охая, бросилась к печке доставать горшок с гречневой кашей, топленое молоко и пироги с грибами. Я только сейчас обратил внимание, что длинный нос нашей старушки был забинтован тряпочкой и украшался маленьким бантиком сбоку. Видимо, ее «ранения» были не в пример серьезней моих. Несмотря на возможный комизм ситуации, смеха это не вызывало, даже наоборот, здоровое раздражение и желание всерьез разобраться с негодяями, так издевающимися над заслуженной пенсионеркой. Митьку с пирогом и миской каши отправили в сени. Сколько я ни боролся с этой старорежимной дискриминацией, Яга была неумолима. Конечно, основной темой разговора за столом являлся вчерашний взрыв.
– Ты как хошь, участковый, а только это немцы твои нас подорвали! Нет им моего доверия, не было и нет! Вот погоди, не спорь… Посол энтот, Кнут Плеткович…
– Гамсунович, – поправил я.
– А мне, знаешь ли, без разницы, – взвилась бабка, – что ж он, немчура поганая, мне нос портить будет, а я молчи?! Да я ему… он у меня… я ж до самого царя дойду, чтоб засвидетельствовать…
– Это все эмоции, к тому же абсолютно не подтвержденные реальными фактами. С чего вы вообще взяли, что Шпицрутенберг имеет к этому отношение?
– Так ты сам посуди. Чьи охраннички на твою светлость покушались? Его! Кто нас пойлом горьким с запахом дурманным поил? Он! Кто тебя в кабинете задержал, пока его подручные покушение готовили? Опять он! А кому все это было выгодно? Ему же, басурманину!
– Глупости! – Я твердо отмел все возможные инсинуации. – Посол слишком дорожит своим местом и безропотно сдал двух телохранителей при малейшем намеке на его личное участие в нападении на работников милиции. Угощал он нас кофе. Между прочим, очень хорошего качества. Если не нравится, не пейте. И в кабинете он меня не задерживал, это моя бредовая идея посоветоваться с иностранцем насчет прогрессивных реформ в стране. Он за это время никуда не отлучался, никому никаких приказов не отдавал, мы все время были с глазу на глаз.
– А кто ж тогда знал, что мы из слободы домой пойдем?
– А куда мы могли пойти, на ночь глядя? В ресторан или библиотеку?!
Баба Яга некоторое время сосредоточенно молчала, выстраивая в уме новую версию обвинения, но, ничего не придумав, сдалась:
– Ничего не могу с собой поделать… А только чую: не русские это люди под нами мостик разнесли. Наш злодей, он ведь как… Ножик под ребро запустить, кистенем из-за угла ошарашить, удавку на шею набросить, а то и попросту оглоблей вдоль хребта ломануть – всегда пожалуйста. Но чтобы такое…
– А если шамаханы? – предположил я.
– Навряд ли… Уж они-то так сильно по загривку схлопотали, что теперь нескоро к нам нос сунут. Чтобы взрыв устроить, здесь ведь и точность, и расчет, и знания нужны. Немецкий склад ума – вот как это обзывается. Без них, нехристей, тут не обошлось…
– Хорошо, не будем сбрасывать посла со счетов, оставим как рабочую версию. Тогда дело о пропаже черной ткани придется задвинуть в дальний ящик. Есть более неотложные задачи: наша безопасность, например.
– Царя оповестить надобно.
– Надо, но не хочется… Вы ведь его знаете, начнет кулаками махать, всех немцев в тюрьму, посла на каторгу, охранников на дыбу, там покаются… Я тут бьюсь-бьюсь над установлением в городе хоть какой-то законности, и все коту под хвост? В условиях диктатуры милиция работать не может. Мы просто выродимся в очередной фискально-карательный орган.
– Ох, Никитушка, – вздохнула Яга, – не лез бы ты в политику, себе дороже. Служил бы помаленьку, и все.
– Не могу, душа болит…
Мы помолчали. По большому счету она права, каждому надо заниматься своим делом, а нести прогресс в Древнюю сказочную Русь совершенно бесперспективно, да и небезопасно…
– Значит, на сегодня план действий таков… Митька!
– Ям… чавк… ам… нь?! – выжидательно донеслось из сеней.
– Давай завтракай поскорее, поработаешь курьером. Я составлю докладную для царя, передашь лично в руки. Потом сгоняешь в торговый квартал, найдешь погребальную контору Шмулинсона и пригласишь его ко мне в отделение, повестку я выпишу. Именно пригласишь! Вежливо, с поклонами, а узнаю, что опять угрожал за неявку «смертью безвременной и геенной огненной», – накажу.
– Умн, – наконец прожевал наш старательный товарищ и обиженно буркнул: – Да рази ж я совсем без понятия? Я ж по злобе и мухи не обижу…
– Угу, а кто плотника Лепехина в короб с опилками по самую шею засунул?
– А… у… а вы как узнали?
– На то я и участковый. Доложили уже. – Поморщившись, я достал из планшетки лист бумаги: – Вот его заявление, полностью признает себя виновным в том, что в пьяном виде обозначал цвет милицейского мундира как мышиный. За таковую дерзость и был опущен в опилки со стружками младшим сотрудником отделения. Вину свою осознал, прощения смиренно просит, и чтоб Христа ради, голову ему за эту провинность не рубили. Твоя работа?
– Моя, – гордо выпятился Митяй, – а пущай теперь милицию уважает.
– Подведешь ты своими угрозами всех нас под монастырь… Ладно, задание понял?
– Как не понять… Исполню в точности, не извольте сомневаться. Разрешите выполнять?
– Погоди, сейчас докладную напишу.
Когда Митька умчался по делам, мы с Ягой тоже начали собираться. Во-первых, стоило осмотреть место вчерашнего теракта, возможно, колдовские способности бабки и укажут истинный след. Во-вторых, вернуться и допросить охранников посла. Они наверняка только косят под незнание языка, но при правильном допросе непременно расколются. И в-третьих, вечером провести разъяснительную беседу с гражданином Шмулинсоном Абрамом Моисеевичем. В смысле, чтобы он разъяснил мне кое-какие непонятные моменты. Вроде бы все…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:55 | Сообщение # 23

Княгиня де Веллар

Еремеев догадался поставить на охрану места преступления двух стрельцов. Они спроваживали любопытных и шугали соседских ребятишек, чтоб не затоптали следы. Беглый осмотр подтвердил мои худшие подозрения – никаких улик. Подобрав пару обгорелых щепок, я не обнаружил характерного запаха пороха. Что же тогда так рвануло? Динамит, бертолетова соль, пироксилин, нитроглицериновая смесь, пластиковая или водородная бомба? Баба Яга шныряла по канаве едва ли не на четвереньках, подбирая совершенно непонятные для меня камушки, листики, угольки… Когда она вылезла из-под единственного уцелевшего бревна, даже белая повязка на ее носу была перемазана сажей.
– Пошли в дом, участковый, там переговорим…
После умывания задумчивая бабка опустилась на скамью, наморщила лоб и долгое время молча о чем-то размышляла, передвигая по столу собранный в канаве мусор. Я приготовил бумагу и карандаш, а потом сидел тише мыши, ожидая, пока она настроится…
– Значит, вот как все оно было… Злодеи нам всем верную смерть приготовили. Уж как они прознали, когда мы через мосток пойдем, – про то мне не ведомо… А только сунули под него котел чугунный мало не в три ведра! Под котел тот разрыв-травы положили – целый пук! Бегун-травой на десять шагов дорожку выстелили и в начале Степкин огонек поставили. Ну, а что потом было – про то ты не хуже моего ведаешь…
– Минуточку, – запротестовал я, – может, вам действительно все понятно, но я из всей этой ботаники ничего так и не уяснил. По-вашему выходит, что нас пытались подорвать какими-то лютиками-ромашками?!
– Ты думай, че говоришь-то! – Яга даже покраснела от незаслуженной обиды. – Не знаешь, так уж молчи.
– Нет, молчать я не буду, а вот вы объясните мне все популярно. Так, чтобы и я сам понял, и к делу подшил серьезный документ, а не обгорелый гербарий.
– Пожалуйста… – поджала губки бабка. – Чему вас только в милиции учили? Слушай, значит… Про разрыв-траву у нас даже дети малые знают. Растет она в лесу, от иной травы сразу не отличная, листы крестиком, цветочки красненькие, а вот только брось ее в воду – все травинки по течению плывут, она одна – против! Тут ее в руки бери да храни до поры. Потому как ежели разрыв-траву на замок, на засов али еще на что железное положить – она тот предмет на куски порвет!
– А… котел вроде был чугунный, – напомнил я.
– И чугун порвет, от него даже куски еще мельче посыплются. Оттого трава эта ворами разными пуще золота ценится… Добыть ее нелегко, а польза великая.
– Так, про воров я записал. А каким образом это биологическое оружие активизируется?
– Чего?!
– Виноват… Ну, в смысле, как добиваются того, чтобы она сработала? Кидают травку на замок и прячутся куда подальше, чтоб взрывом не зацепило?
– На то бегун-трава на дне канавы и положена была… Помнишь, Митька тебе еще на огонек указал? Так вот это цветок был махонький, Степкой-огоньком кличут. Он сам на одном месте не цветет, все по другим травам шастает, словно искорка огненная перебегает. А ежели им в человеческий след ткнуть, то цветок того человека завсегда сам отыщет. Вот враги наши чего и удумали… Котел под мостом уложили, разрыв-травы под него бросили да на Степкин огонек и заговорили.
– А где они Митькин след взяли?
– Эвон где… да он своими лаптями такие следы у забора наоставлял – любо-дорого поглядеть. Злодеям только и дела, что на след этот как бы ненароком цветок уронить, да подобрать, да на бегун-траву выложить. Как наш парень на мосток ступил, так Степкин огонек к нему и ринулся…
– Добежал до разрыв-травы, она сдетонировала, взорвала чугунный котел, который, в свою очередь, и разнес конкретный мостик, – аккуратно дописал я. Абсолютная белиберда! Но пока нет научного объяснения, будем держаться этого. – Вот только мне не вполне понятно, почему террористы ориентировались именно на Митькин след?
– Про то не ведаю, – развела руками Баба Яга. – Могла бы приврать, да не хочется. Вот разве мыслишка у меня одна была, как ее… гипотеза! Что, ежели соглядатай наш, по лавкам гуляя да про тряпки расспрашивая, ненароком углядел чего не следовало?
– Очень может быть, но что именно?
– У него и спроси.
– Как? Подойти и поинтересоваться, не видал ли он, часом, чего-то такого, о чем мне сказать подзабыл, а нас из-за этого «чего-то» едва не подорвали? Ну, он враз такого навспоминает – мы за неделю не разгребем.
– Тоже верно, – согласилась Яга. – А теперь давай время не тянуть, потому как…
В дверь постучали.
– Ты ждешь кого, Никитушка?
– Нет, а вы?
– И я нет.
– Войдите! – хором попросили мы.
В горницу торжественно вступила целая армянская делегация. Две старые толстухи с черными усами, еще молодая женщина с зареванным лицом, двое стройных юношей призывного возраста, худущий дед с трясущейся головой, трое ребятишек мал мала меньше и четверо взрослых мужчин, скорее всего слуг.
– Вы по какому вопросу, граждане? – недоуменно повернулся я.
Вместо ответа они дружно бухнулись на колени и стали бить лбами о пол. Терем зашатался… Я не преувеличиваю – на столе, подпрыгивая, звенела посуда!
– Прекратить немедленно! – взвыл я, пока Яга успешно перехватывала спрыгивающий самовар.
На минуту стало тихо, но только на минуту. Едва я перевел дыхание, как вся толпа так же дружно ударилась в слезы. Рыдали все – от мала до велика. Искренне, старательно, от души…
Мне пришлось орать снова и даже топать ногами, пока они наконец не замолчали, жалобно глядя на меня печальными, укоризненными взглядами.
– Что случилось? – очень тихо спросил я. – Отвечайте по существу, одним голосом. Если кто еще раз заплачет – злой дядя-милиционер посадит того в тюрьму. Все поняли?
– Да, гражданин началник… – горько вздохнула молодая женщина. – Милости твоэй пришла просить для мужа своэго Кирокосьянца Арон-джана.
– Какой милости? Но… я же его не арестовывал, никаких обвинений не предъявлял, о чем вы просите?!
– О прощэнии, началник… Ради дэтэй, ради матэри эго и тети с дядэй, ради мэня, безутэшной, – прости эго, дорогой участковый! Вэли своэй уважаэмой бабушкэ с нэго заклятьэ снять.
– Опять не понял… Какое заклятье? – Я беспомощно повернулся к Бабе Яге.
Она смущенно завозилась и поманила меня пальцем:
– Никитушка, видать, слова-то те, что я ему в запале сказала, – к месту пришлись… А что, хозяюшка, муженек-то твой совсем пьяный лежит?
– Совсэм… – скорбно закивала жена Кирокосьянца. – Как за стол сэл, как все выпил, так и упал – нэ поднимаэтся. Совсэм пьяный…
– А глазоньки у него не окосели?
– Окосэли, совсэм окосэли. Пьяный лэжит, никого нэ узнает, а глаза совсэм косыэ…
– Ладно, помогу горю вашему. На вот, пузыречек возьми, на тряпочку капни да мужу под нос и сунь. Небось протрезвеет… А как очухается, скажи, чтобы впредь милиции в работе помогал, а не застольями отвлекал от дел серьезных.
– Нэпрэмэнно! – Женщина подхватила пузырек, чмокнула бабку в щеку, и, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», со всей родней бросилась из терема вон.
– Ну и дела, – проворчал я. – Вы, бабушка, когда граждан заколдовываете, хоть в известность меня ставьте, а то стою дурак дураком. С чего это вы решили на нем отыграться? Нам подозреваемых беречь надо…
– Ну, уж прости старую, не нарочно я…
– И как у вас это получается? Сказала слово – раз, и все! В моем времени экстрасенсы какие-то пассы руками делают, рожи корчат, установки дают… Некоторые потом книги о колдовстве пишут, секретами ремесла делятся и успешно приторговывают разными крестами, звездами, браслетами… Бизнес поставили на широкую ногу.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи, – мгновенно привстала Яга, в ее глазах загорелись желтые искорки материальной заинтересованности.
Добрые полчаса мы потратили на обсуждение коммерческих принципов действия всяких лонго, чумаков, джунн и прочих баб нюр. Потомственные колдуны, опытные ясновидящие, могущественные маги, всезнающие гадалки. Таро, исправители кармы, жрецы вуду и настоящие чукотские шаманы – все разъясняли недипломированной старухе, как убедить среднестатистического человека добровольно расстаться с деньгами, да еще и чувствовать себя после этого счастливым, здоровым и богатым. Ну, хотя бы какое-то время…

Заявился Митька. Никого с собой не притащил, никто за ним не гнался, так что задание, видимо, исполнил как надо. Царь докладную прочел, ответную записку писать не стал, а на словах передал, что дает мне полную свободу действий. Но когда начну атаковать немецкую слободу пушками, то без него не начинать, ему тоже интересно… Шмулинсон божился именем святого Моисея быть к пяти часам как штык. Глупых вопросов не задавал, в панику не вдавался, сказал, что лишь возьмет пару чистого белья, теплые носки и мацу в дорогу.
Митяй уверял, что никого не запугивал…
– Хорошо, возьми двух стрельцов у ворот, открой поруб, там охранники посольские еще с ночи сидят. Забирайте обоих и ведите сюда, будем проводить перекрестный допрос по всем правилам.
Через пару минут к нам ворвался бледный стрелец:
– Батюшка сыскной воевода! Беда! Спустились мы в поруб, а заключенные-то совсем окоченели…
– Да, там у нас калориферы не топят… – не сразу врубился я.
– А что с трупами делать?
– С какими трупами?!
– Дак я ж говорю, холодные они совсем. Померли!
Переглянувшись с Ягой, я схватил фуражку и следом за стрельцом бросился к порубу. Митька ждал меня внутри. Поруб представлял собой большую землянку с бревенчатой крышей, десять ступеней вниз, ходить можно только пригнувшись. Раньше Яга держала здесь припасы на зиму, а со времени открытия отделения мы использовали его как «камеру предварительного заключения». Тусклый огонек свечи позволял разглядеть две скорчившиеся на земляном полу фигуры. Неужели действительно замерзли насмерть? Раньше такого никогда не было… Холодно здесь, да, но не настолько же!
– Что делать будем, Никита Иванович?
– Вытаскивай их во двор по одному. Сами справимся?
Митяй снисходительно пожал плечами. Силы ему Бог отпустил, ровно владимирскому тяжеловозу. Когда два мертвеца были уложены у забора, Баба Яга придирчиво осмотрела обоих. Впрочем, на этот раз и у меня не было ни малейшего сомнения относительно причин скоропостижной смерти… Застывшие гримасы боли, изломанные судорогой тела, почерневшие языки и подсохшая пена в уголках рта явно указывали на преднамеренное отравление. Черт подери, я почувствовал себя обманутым и обворованным! Два преступника, двое подозреваемых, два свидетеля одновременно – уже никому ничего не расскажут. Кто-то просто убрал их с шахматной доски, как проигранные фигуры. Эти пешки слишком много знали. Может, не слишком, но достаточно для того, чтобы тот, кто стоял за их спинами, предпочел не рисковать…
– Никитушка, стрельцы говорят, что обыскивали обоих, оружия при них не было, а вот шарик малый, крошку ядовитую, вполне пронести могли. В ухе, например…
– К порубу никто не приближался?
– Знамо, нет, стрельцы ведь теперь все тут охраняют, заметили бы. Вон тот, помоложе, у самых дверей стоял, глаз не смыкая.
– Эй, молодец! Подойди-ка сюда. Напомни мне, с того времени, как заключенных отправили в поруб, к нему никто не подходил?
– Никто, воевода-батюшка.
– Ни животное, ни человек, ни насекомое? Поднапряги память, точно никто?
– Нет…
– А петух?
– Не… ну, может, муха туда-сюда летала, а так никого.
– Изнутри доносился какой-нибудь шум? Голоса, песни, плач, крики, возня?
– Да… нет… вроде. – Парень почесал в затылке. – Ну, ясное дело, живые люди, шебуршали слегка. Только по лестнице никто не ходил, в дверь не стучали, пристойно себя вели. Трубки курили…
– Курили?! – не сразу поверил я.
За все время своей работы в Лукошкине не встречал ни одного курящего человека. Табак в Россию был завезен царем Петром, а здесь его появление и не планировалось.
– Так ведь многие немцы трубки курят, – даже удивился стрелец. – Зелье дурманное, бесовское, и запах от него дюже зловонный, а им в удовольствие. Вот отсюда, из щели дымок черный тянулся. Я и решил – курят, супостаты…
– Странно… Я был внизу и совершенно не почувствовал запаха табака. Митяй, обыщи их обоих еще раз.
– Ничего нет, Никита Иванович!
– А что, когда в первый раз обыскивал, что-нибудь было?
– Нет, – покачал головой второй стрелец. – Я сам их перещупал – ни в карманах, ни за пазухой, ни в сапогах, крошка хлебная – и та не завалялась.
– Так чего же ты мне тут дедуктивный метод разыгрываешь? – напустился я на стрельца помоложе. – Курили они… Ни трубки, ни огнива, ни табака, а он логические размышления строит, Честертон ходячий!
Парень страшно смутился и покраснел, меня отвлекла Яга, уж очень мрачным стало ее лицо.
– Никитушка, плохо дело! Надо этим жмурикам до заката осиновый кол в грудь вбить и либо сжечь, либо в землю зарыть да могилку солью присыпать, чтоб, не ровен час, не встали.
– Неужели настолько паршиво? – обреченно спросил я.
Старушка только многозначительно хмыкнула. Все ясно: остальная информация не для случайных свидетелей. Но… поступить с мертвецами согласно бабкиному предложению совершенно не представлялось возможным. Они – граждане другого государства. Если мы еще вправе судить их по нашим законам, то где и как им устроить похороны – частное дело немецкого посла. Тут и так-то не знаешь, каким образом выпутываться… Взяли двоих телохранителей под честное слово, вечером посадили в КПЗ, утром они оба окочурились. Что подумает посол о наших методах ведения допроса? С другой стороны, Баба Яга – очень серьезный специалист в своей области. Если уж она говорит, что надо сжечь или похоронить с колом в груди, то именно так и надлежит сделать, не иначе! Бабка – профессионал, лично я с ней спорить не буду, мне уже приходилось от воскресших мертвецов ладанкой отмахиваться.
– Значит, так, ребята, – обратился я к ожидающим стрельцам, – грузите оба тела на телегу и везите в немецкую слободу. Передадите с рук на руки. Начальником с вами пойдет младший сотрудник. Митя, обязательно дождись посла, перескажи ему все, что Яга советовала сделать с усопшими, и попроси к вечеру заглянуть в отделение, мне с ним еще раз побеседовать надо.
– Все понял, Никита Иванович, исполню справно, не извольте сомневаться… Один вопросик можно?
– По существу?
– А то!
– Валяй.
– Вот вы у стрельца про всех, кто к порубу подходил, спрашивали… Петуха нашего особо упомянули. Неужто подозрения у вас против него имеются?
– Нет, – буркнул я, краснея. – Просто… был случай подвести его под статью. Совсем, понимаешь, спать не дает…
Митька сделал умное лицо и умчался на конюшню готовить телегу. Мы с бабкой присели на завалинке, требовалось поговорить. Для начала я высказал свои скромные соображения:
– Дело становится интригующим, появились первые трупы. Совершенно непонятно с чего… Визиты на армянский склад и в немецкое посольство ясности не добавили. Такое, чтобы подозреваемый умер у меня в КПЗ в первый же вечер по задержанию, – на моей памяти впервые. Как-то напрягает черный дым, замеченный бдительным часовым. Потом еще эти мухи… Поруб все-таки не медом намазан, да и уборная у нас в другом конце двора, с чего же им явиться?
– Все так, Никитушка, – мудро качала головой Баба Яга, – во всем ты в самое яблочко метишь. Хотя сама я в этом деле ничего понять не могу, но чую – хлопот мы с ним огребем не хуже, чем с шамаханами.
– У меня похожее предчувствие. Так что если я правильно угадал, то версию самоубийства мы решительно отметаем. Что-то или кто-то сумел проникнуть в поруб, заставить охранников принять яд и исчезнуть до нашего появления.
– Все так и было… – призадумалась Яга. – Вот только кто это – ума не приложу. В поруб он мушкой малой проник, на то большое умение надобно. А из поруба – дымом черным вылетел, так то вообще колдовство великое. Не с мелкой сошкой дело имеем.
– Может, опять Кощей за старое взялся?
– Может, и взялся, а только Кощей на тебя взрыв строить не стал бы. Не его это рук злодейство, не русское оно вообще, не было у нас такого…
– Почему же не было? На первый взгляд никакого импортного колдовства не заметно. Гномы по Лукошкину не шастают, эльфы не летают, гоблины с топорами не бегают, даже у взрывного устройства самое что ни на есть русское название – «разрыв-трава». Где вы тут иностранщину заметили?
– Чую… – развела руками Баба Яга.
Что тут скажешь? Еще незабвенный Шерлок Холмс советовал не пренебрегать таинственной силой женской интуиции.

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:56 | Сообщение # 24

Княгиня де Веллар

Шмулинсон заявился сразу после обеда, на два часа раньше, чем его ждали. В руках посох, за спиной холщовый мешок, из кармана выглядывает потрепанная Каббала – словом, человек готов в дорогу.
– Проходите и присаживайтесь.
– И ви всегда так любезны после борща со сметаной, скажите на милость? Нет, нет, я пройду и сяду, такой грех жаловаться на вашу воспитанность. Когда ближайший этап?
– Чего? – не понял я.
– Ой, ну не делайте удивленное лицо! У моей Сары всегда бывает такое же, когда я спрашиваю, где деньги? Она идет на базар, имея в кармане рубль, по теперешним временам это – финансы! Но масло не мажется, маца пахнет дегтем, а кукурузной каши так мало, что дети кушают ее в две ложки! «Где деньги, Сара?» – спрашиваю я. Так вот она делает такое же лицо…
– Гражданин Шмулинсон, я вас пригласил не шутки шутить.
– Я жутко извиняюсь, гражданин начальник! – всплеснул руками язвительный гробовщик. – Таки позвольте полюбопытствовать, шо вы хотели услышать напоследок от бедного еврея?
– Просто хотел поговорить…
– Ну так разговаривайте.
– Абрам Моисеевич! – привстал я. – Что вы мне здесь комедию разыгрываете?! Вы не в Одессе и «Золотого Остапа» не получите, а вот за нежелание сотрудничать с милицией…
– Шо?! – прищурился Шмулинсон, сдвигая шляпу на затылок и оттопыривая пальцем ухо. – Я не ослышался? Речь шла о сотрудничестве? Скажите мне, шо я не оглох. Ви предлагаете мне сотрудничать с вами? Но, боже мой, я категорически согласен! Шо я буду делать? Дайте же мне потрогать наш трудовой договор, а вопросы оплаты обсудим позднее…
– Все… – сдался я. – Ответьте мне на один вопрос, и вы свободны.
– Всего один?! Ну, это даже как-то обидно… Ваш младший сотрудник, придя в мой огромный дом, громко оповестил, шо меня ждет жуткий допрос со всеми пристрастиями. Шо по моим пейсам в любом случае Магадан плачет, но чистосердечное признание скостит лет десять, так шо к семидесяти я буду на свободе. Сара сказала: «Абрам, сдавайся немедля! В семьдесят пять я еще не буду сморщенной старухой. Возьми теплые носки и отправляйся, а не то впаяют два срока». Она пожарила мне куру в дорогу…
– Где Митька? – Я повернулся к Яге едва ли не с нервным тиком.
– Дак со слободы немецкой не вернулся еще… – начала было моя хозяйка, но ее прервали.
В двери без стука вломился молодой стрелец, тот, что дежурил у входа, и, задыхаясь, доложил:
– Батюшка… сыскной воевода! Немцы!
– Что орешь, как белорусский партизан?! Еще скажи – танки, мотоциклисты и отборная дивизия СС. Если из немецкой слободы, то пропусти.
– Да вся слобода сюда идет! Всем миром маршируют с камнями и палками. Хотят все отделение дотла спалить!
– Что за бред?! Где Митька?
– Ворота бревном подпирает.
– А… посол немецкий где?
– К царю побег на твою милость жаловаться. Он, вишь, за ворота, а к сотруднику твоему пастор местный пристал – скажи да скажи, зачем приходил? Ну, он и… объяснил. Дескать, охранников ваших замели, а теперича упырями вернули, делайте с ними что хотите. А если кто возмущение проявлять будет, так и… в общем, по закону. Священник бледный стал, как поганка. В кирху ихнюю забежал, начал своих скликать. Мы-то развернулись да в обрат пошли, а смотрим, за нами вся немецкая слобода идет, с песней!
Буквально в ту же минуту раздался грохот булыжников, брошенных в наши ворота. Я торопливо натягивал китель, Яга взялась за ухват, а гражданин Шмулинсон, выглянув в окошко, присел в уголке, надвинув шляпу на нос:
– Ша, меня тут не было. Живым я больше пригожусь родной милиции…
Мы выскочили на крыльцо. За нашим забором организованно бесновалась толпа. Был слышен лающий голос священника, вдохновенно орущего на чистом немецком что-то о превосходстве арийской расы. Хотя я в школе учил английский, но общий смысл его призывов был понятен без перевода. От напирающих людей забор буквально прогибался. Двое стрельцов, дежуривших при отделении, выпрягли кобылу и прижали телегой трясущиеся ворота. Со всех сторон раздавались удивленные крики народа:
– Немчура нашу милицию атакует!
Все, я полез на телегу – если их не остановить сейчас, то горячие лукошкинцы полезут нас защищать и все кончится грандиозной братоусобицей! Мое появление над воротами вызвало шквал оскорблений…
– Думкопф! Убийца! Руссише швайн! Палач! Отомстим за гибель Ганса и Жоры!
– Граждане немцы! – заорал я во всю мощь, рискуя сорвать голос и надеясь быть услышанным. – Вы находитесь во власти жестоких заблуждений! Ваши действия ведут к нарушению законности и порядка! Предлагаю немедленно разойтись по домам! На все вопросы я пунктуально отвечу перед вашим представителем – гражданином Кнутом Шпицрутенбергом.
– Найн! Нет! Здесь и сейчас! – дружно взревели крепкие немецкие парни, а из всех переулков, засучивая рукава, уже спешил на выручку наш народ, и столкновение казалось неизбежным.
– Хорошо! Я готов к откровенному разговору, но прекратите кричать все сразу. Пусть говорит один.
Посовещавшись, немцы выдвинули вперед маленького незаметного человечка в коричневых одеждах католического пастора. Он говорил по-русски очень неплохо, хотя и с явными проблемами в склонениях и падежах:
– Мы требовать ответа за смерть двух честных солдат из охраны нашего посла!
– Все ясно, сам факт их гибели я как начальник отделения не отрицаю. Граждане Жуков и Гогенцоллерн были арестованы по подозрению в нападении на работников милиции. Их доставили сюда и посадили в камеру предварительного заключения…
– Они ни в чем не виноваты! – перебил священник, и толпа поддержала его согласным гулом. – Все обвинения были ложными. Мы знать этих людей как честных немцев.
– А им и не выдвигалось никакого обвинения. Я же сказал – задержаны по подозрению. Степень виновности определяет суд, а мы лишь подготавливаем материалы дела. Но сегодня утром, спустившись за ними для предварительного допроса, было обнаружено, что оба задержанных мертвы. Причины смерти выясняются.
– Вы убили их! Они отравлены! Кто, как не вы, могли дать яд?!
– А зачем? – Я перешел в наступление, упрямый немецкий пастор нравился мне все меньше и меньше. – С какой целью милиции было травить граждан чужого государства, даже не допросив их ни разу? Какой смысл арестовывать, прятать в поруб, давать яд, а утром следующего дня возвращать обратно?
– Это есть демагогия! Факт налицо – наши честные немцы мертвы!
– Вы забодали меня вашей «честностью»! – в свою очередь взорвался я.
Между прочим, у нас на руках были серьезные улики для предъявления обоим очень весомых обвинений. Но кто-то не хотел, чтобы они заговорили… И уж, будьте уверены, я выясню, кто этот «кто-то», и он получит свое на всю катушку!
Священник хлопал глазами, забыв закрыть рот, но не находил, что сказать. Жители немецкой слободы тоже подуспокоились и, будучи по натуре людьми законопослушными, перестали давить на наш забор. По центральной улице бодро двигалась стрелецкая сотня Еремеева, а со стороны царского дворца, громыхая, неслась карета посла.
– Еще раз убедительно прошу всех разойтись! Обещаю, что проведу самое тщательное расследование причин гибели ваших соотечественников. В интересах следствия определенную информацию я не имею права открывать, но она обязательно выведет нас на настоящих преступников.
– Мы не верить русскому полицаю! Мы требовать казни всех служащих отделения! Особенно тот длинный парень, что хотят надругаться над телами наших погибших товарищей!
– Если наш сотрудник допустил серьезные служебные нарушения – он будет наказан по всей строгости устава.
– Нет! Мы требовать казни всех! – продолжал бесноваться пастор, но прочие немцы уже смущенно молчали.
По-моему, до них стало доходить, в какую опасную игру их втягивают яростные вопли духовного пастора. Кнут Гамсунович вылез из кареты, резко бросил пару коротких фраз на немецком, и вся толпа, послушно построившись в колонну по четыре, строевым шагом отправилась восвояси. Злобный пастор семенил в самом хвосте, что-то бормоча себе под нос.
– Я должен просить у вас извинения, герр Ивашов, – поклонился посол. – То, что произошло, досадная ошибка, невероятное помутнение рассудка, это просто невероятно для немецкого народа. Мы чтим законы, уважаем порядок и никогда бы не подняли бунта против государственной власти. Надеюсь, мы найдем способ забыть обо всем этом за штофом хорошего шнапса и порцией настоящих немецких сосисок с горохом.
– Конечно. – Я помахал ему рукой. – Обещаю держать вас в курсе хода следствия.
– Благодарю, позвольте откланяться.
– Куда-то спешите?
– Пороть! – даже удивился моей непонятливости посол.
Стало быть, сегодняшний вечер в немецкой слободе пройдет под знаком массовой экзекуции. Ну что ж, похоже, и мне не грех перенять кое-что из социального строя соседних держав.
– Митька-а! А ну вылезай, мерзавец…

Суровый товарищеский суд был устроен поздним вечером, как только я наконец избавился от словообильного гражданина Шмулинсона. Он просто завалил меня уговорами использовать его как «секретного сотрудника», фискала, шпиона, соглядатая, тайного агента и разведчика. Причем зарплату требовал не намного меньшую, чем у меня самого. Когда он стал непрозрачно намекать на вакантную должность моего заместителя и разработчика плана оперативных действий, Яга, не выдержав, вытолкала наглеца за дверь. Очень вовремя: еще немного – и либо я дал бы ему пятнадцать суток за саботаж, либо мне самому пришлось бы давать объяснения по факту причинения телесных повреждений потенциальному свидетелю…
После того как Яга заставила меня выпить успокаивающего чаю с медом, мы поставили перед наши грозные очи задумчивого Митяя.
– Бабуля, у меня на него уже просто слов не хватает. Диверсант какой-то… За последние дни он успешно провалил три задания. Показал всему городу, что мы интересуемся черной тканью, перепугал семейство Шмулинсонов, спровоцировал на мятеж целую слободу! Что ты им понарассказывал?
– Да… ничего такого… – замялся он. – Все как велено… Послу сказал, что охранники его от перепугу ночью дуба дали, а он не понял, обиделся. К царю жаловаться побежал.
– С царем мне еще завтра объясняться предстоит. Какого лешего ты этому пастору наговорил? Он же всю толпу сюда подогнал, они могли отделение по бревнышку разнести.
– А я че? Я ему ничего и не сказал…
– Врешь! – поднажал я.
– Нехорошо получается, Митенька, – поддержала Баба Яга.
Парень покраснел:
– Ну… сказал я. Правду сказал! Что смертью они померли неестественной и хоронить их надо умеючи. Кол в грудь или вообще сжечь да пепел по ветру… А он все слушал так вежливо, кивал все… Уж когда мы за ворота выехали, весь сыр-бор и поднялся. Я-то здесь при чем?
– Все. Кончилось мое терпение. Увольнять его надо, и дело с концом.
– Ты начальник, тебе видней, – неожиданно легко согласилась бабка.
Митька переводил круглые глаза с Яги на меня, словно не верил собственным ушам:
– Как… это? За что же… как же так? Батюшка сыскной воевода… Бабуленька Ягуленька… смилуйтесь!
– С завтрашнего утра собираешь вещички, получаешь зарплату, и к себе в деревню, – окончательно решил я. – Или мы тебя вовремя уволим, или ты, в конце концов, все отделение под суд подведешь. Все, разговор закончен. Всем спокойной ночи…
Возможно, я обошелся с парнем слишком круто, но и денек выдался – сами знаете… Я же не железный, у меня тоже нервы есть.
Ночь была теплая, надо взять у Яги более легкое одеяло. Звезды и месяц светили так ярко, что уснуть не было никакой возможности. Все тело требовало отдыха, но голова принципиально оставалась холодной и ясной. Я перевернулся на спину и, закинув руки за голову, лирично уставился в окно. Вот она – Вечность… Проливается серебристым светом из черного муара ночи, играет россыпью разноцветных брызг на Млечном Пути. А местные жители называют его Лебединой дорогой, тоже красиво… Падающих звезд этим летом много, только успевай желания загадывать. Вы не поверите, я ни разу не загадал вернуться назад, в свое время. Именно здесь, в Лукошкине, пришло прозрение – как все-таки прекрасна жизнь! Жизнь нормальная, человеческая, в борьбе с врагами, в мирном быте, в праздниках и буднях, во всей ее красе и естественности. Люди проще, значимей, ближе к земле и Богу. Никаких тебе парламентов, импичментов, политики в общественном транспорте, американских куриных окорочков, телевизионной рекламы… Интересно, вот ведь живут же лукошкинские боярыни в критические дни без прокладок с крылышками? Все, все… замолкаю, человеку моего времени только дай шанс с утра плюнуть в рекламу – он до вечера не остановится!
Прав Горох, жениться мне надо. Конечно, не каждая жена сможет долго выносить тяжести и лишения нашей службы. Но, с другой стороны, здесь всех венчают в церкви и батюшка сразу готовит невесту к полному послушанию, терпению и «страху перед мужем, аки страху перед Богом»! Для жены работника милиции – в самый раз… Я вспомнил двух рослых фрейлин из немецкой слободы. Девушки были статные, крепкие, с отменными фигурами питерских кариатид. Может, намекнуть послу, зайти, познакомиться? Если они там не все помешаны на чистоте арийской крови, то вполне можно и поухаживать… На пляски народные пригласить, в трактирчике за чашечкой свежего сбитня посидеть, по лавкам и ярмаркам прогуляться, в скомороший балаган на вечернее представление зайти – ну, все как у людей, одним словом. Кажется, с этими мыслями меня сморил сон. Мне снилась далекая заснеженная Москва, Тверской бульвар, где недавно установили новый памятник Есенину. Мы с Наташей часто сидели там на скамеечке, просто кормили голубей, после моего дежурства…
Я буквально подскочил, казалось, сердце сжала чья-то холодная, безжалостная рука. Дыхание было хриплым, как после долгого бега, на лбу выступил горячий пот… Все тихо. Вроде бы ничего не происходило, весь терем был погружен в мирный сон, но что-то не давало мне покоя. Какой-то липкий привязчивый страх ледяной струйкой скользил по нервам. Я достаточно быстро учусь – пора доверять своим предчувствиям. В распахнутое окно дышал холодный ветер, небо голубело, значит, до рассвета не слишком далеко. Упираясь ладонями в подоконник, я посмотрел во двор и… вздрогнул. У самого забора валялась стрелецкая шапка. Тем, кто не знаком с уставом царской службы, этого не понять. Шапка была более чем формой одежды – она являлась как бы символом принадлежности к своему полку, знаком, по которому определяли своих. Каждая стрелецкая сотня имела свой цвет верха, свой род ткани, свой мех опушки и даже свою манеру ношения – набекрень, на затылок, на самые брови, ровно… Потерять шапку для стрельца – верх позора! Если она бесхозно валяется у ворот, значит… Я начал лихорадочно одеваться, потом взял подсвечник, запалил от лампадки все три свечи и осторожно спустился вниз. На первый взгляд все было тихо. Я прошел к комнатке Яги – из-за дверей доносился ровный присвистывающий храп, здесь все в порядке. А вот из сеней шел неясный шум. Отодвинув засов, я на какое-то время просто окаменел – двое уже знакомых нам охранников: Гогенцоллерн и Жуков – в четыре руки успешно душили нашего Митяя! В обычном случае он бы и шестерых таких борцов заломал, но сейчас… Митька не спасует перед любым живым врагом, а вот мертвецов боится пуще смерти. Глаза упырей горели синим огнем, их сила явно удваивалась, мой напарник, лежа на полу, дрыгал ногами, хрипел и кое-как отпихивался, скуля от страха…
– Руки вверх! Все арестованы! – не своим голосом тонко возопил я, отставляя подсвечник и хватаясь за деревянное ведерко в углу.
Гогенцоллерн оставил Митьку и молча повернулся ко мне. Я так огрел его ведром по башке, что только щепки брызнули во все стороны! Упырь отлетел в угол…
– Ага, не нравится! Я кому сказал, что все арестованы?! Приказываю сейчас же отпустить младшего сотрудника или…
Перебивая мою тираду, второй охранник отставил удушение и тоже повернулся ко мне. В ту же минуту из угла поднялся первый, и они оба пошли на меня, вытянув вперед когтистые руки. Я тактически отступил в комнату, здесь больше простора для маневра. Из своей комнатки выглянула Яга:
– Чей-то ты тут, Никитушка, делаешь? Ох ты ж, страсти Господни! Ожили-таки, кровопийцы проклятущие…
Первого нападающего я поймал на бросок с упором ноги в живот, он перелетел через всю комнату и сбил башкой полку с горшками. От такого грохота должно было проснуться полквартала! Второй едва не оторвал мне рукав, но я, упав на колено, провел прием дзюдо и, уложив противника, попытался заломить ему руку за спину. Бесполезно! Во-первых, он не чувствовал боли, во-вторых, сила мертвяка настолько превосходила мою, что он легко освободился. Я отпрыгнул к Бабе Яге, старушка как раз начинала начитывать заклинание. Двое упырей приближались с неотвратимостью бормашины в руках врача-садиста. Я успел нагнуться и рвануть на себя пеструю дорожку, на которой они стояли. Оба охранничка рухнули навзничь, но такой же «бряк» раздался за моей спиной. Оказывается, на другом конце дорожки стояла бабка… Упырь поймал меня за ногу, я врезал ему каблуком и вырвался, однако второй успел облапить меня за пояс. Это был конец… Его руки так страшно сжали мои ребра, что я взвыл! И сразу со двора донесся счастливый крик петуха, приветствующего новое утро. Упырь вздрогнул и, разжав объятья, тупой колодой грянул на пол. Второй так и не успел встать. Отдышавшись, я с горечью подумал, что мне придется объявить петуху благодарность от лица всего отделения…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:57 | Сообщение # 25

Княгиня де Веллар

– Никитушка…
– Да. Весь во внимании.
– Тебя не поцарапали, часом? – Баба Яга, охая, на четвереньках, добралась ко мне и помогла сесть, привалив спиной к печке.
Ребра болели так, что каждый вздох обжигал легкие. Точно сломал, фашист недобитый…
– Крови не видать, хорошо это, – утвердительно кивнула бабка после поверхностного осмотра. – Вот ежели б он укусил тебя до крови, то от его слюны тебя самого бы в упыря перевернуло. Они тем и опасны: как кого куснет – все, новый кровосос объявился! Только такое очень уж редко бывает.
– Почему? – невольно заинтересовался я.
– Да ведь упырь как присосется, так и не отпустит, пока всю кровушку не выпьет. Тогда уже человек трупом становится, хорони его безбоязненно, аки мученика.
– А… ну, тогда все в порядке, меня они не покусали и не поцарапали. Ребра помяли… Боже мой! Там Митька полузадушенный лежит!
Охая и ахая, держась за стены, мы кое-как доковыляли до сеней. Картина ужасная! Везде разгром, солома раскидана, лавка перевернута, от ведерка, как вы помните, одни щепки, на затоптанной овчине валяется наш отчаянный герой и… спит! Тихо так спит, доверчиво свернувшись калачиком. Сопит, бормочет что-то во сне, а от его дыхания на полу травинки высохшие перекатываются.
– Пойду-ка я лекарство тебе приготовлю, – тихо решила Яга, – а ты посмотри, что да как во дворе, и стрельцов кликни, пущай мертвяков этих из моего терема выносят.
Я, все еще кривясь от боли, обошел спящего, осторожно прикрыв за собой дверь. Первого стрельца я обнаружил у самого порога – он лежал с распоротым горлом, но на земле не было ни капли крови – упыри высосали всю. Второй, молодой парень, рассуждавший о вреде курения, был найден под забором. Его так крепко приложили затылком о дубовые доски, что бедолага до сих пор валялся в беспамятстве. Хлопаньем по щекам мне удалось привести стрельца в чувство.
– Ничего не помню… – слабо простонал он. – Из-за крыльца прыгнул кто-то, я и оборониться не успел…
– Встать можешь? Давай помогу.
– Голова кружится…
– Это бывает, сегодня всем досталось, пойдем в терем.
При виде тела своего товарища парень вздрогнул.
– Не смотри. Упыри его порвали.
Когда мы прошли в сени, Баба Яга укутывала лоскутным одеялом спящего Митьку.
– Плохо его дело. Вон, глянь, какие царапины на шее – заболеть может. А этот что?
– Похоже, сотрясение мозга вследствие тяжелого удара. Я уложу его в горнице, посмотрите потом, как помочь…
Где-то через час пришли сменные стрельцы, был вызван Еремеев, поднята на ноги вся сотня. Трупы охранников вновь отправили в немецкую слободу для разбора и опознания, раненого товарища забрали с собой, убитого повезли родным. Дело принимало кровавый оборот…
Митяя перенесли в мою комнату, он метался во сне, что-то снова шептал, но не просыпался и не приходил в сознание. Длинные следы упыриных когтей на его шее почернели и распухли, Яга прикладывала к ним мокрую тряпочку. Мне она сунула голубоватую мазь в горшочке, я, морщась, натер оба бока, боль отпустила. Вот Митьке, похоже, повезло меньше, ему становилось все хуже…
– Если до вечера не выходим парня, готовь гроб, участковый, – мрачно предупредила Яга.
– Мы можем что-нибудь сделать?
– Я и делаю, что могу!
– Ну… лекарства какие-то, уколы обеззараживающие, операция или переливание крови? Может быть, кровь нужна?
– Одно лекарство ему помочь может – вода живая. А у меня, как на грех, кончилась. Вот что, Никитушка, собирайся-ка ты в дорогу дальнюю, на речку Смородину поедешь. Там под мостом гиблый омут есть, надо тебе тамошних русалок выкликнуть – они помогут.
– Понял, отправляюсь. Сколько надо воды – пузырек, флягу, канистру? – Я накинул китель и взял фуражку.
– И трех капель довольно, но лучше все-таки флягу возьми, – наставляла бабка. – Кобылу нашу седлай, в телеге там не проехать. Как из городских ворот поскачешь, сразу налево бери до распутья, там направо по дороге до леса, за лесом пруд увидишь и мельницу заброшенную, вот от них по тропиночке на восход и погоняй. Как речку увидишь, так при ней и мост старый, рубленый. Русалки, они – девки капризные, ну да уж убеди их добром поделиться… Да смотри, до заката назад возвращайся, а не то плохо будет – сгубим парня во цвете лет.
Я молча кивнул и бодро направился на конюшню. Ребра еще болели, что, впрочем, не мешало мне успешно оседлать лошадку и с помощью чурбачка взгромоздиться ей на спину. Ездить верхом мне здесь уже приходилось, так что есть надежда, не упаду.
– Поспешай, Никитушка! – прокричала вслед Баба Яга, стрельцы распахнули ворота, а я изо всех сил толкнул кобылу пятками.
Она послушно припустила тряской рысью. Всю дорогу я ехал на «автопилоте», сказалась бессонная ночь и утренние потрясения. Такого массированного давления на милицию я здесь еще не видел. Ну, жаловались на нас, кляузы писали, угрожали неоднократно, терем поджигали, но чтоб… Ни с того ни с сего, в первый же день следствия, покушение на жизнь прямо в помещении отделения?! Террористический акт – взрыв моста, на следующие сутки?! А потом еще и явление мертвецов-зомби, жестокое убийство одного стрельца, травмирование другого и мой младший сотрудник, бьющийся в горячечном бреду, – это не слишком?
– Дядя, дай сироте копеечку!
Неожиданно кобыла чуть не встала на дыбы, с трудом удержавшись в седле, я углядел стоящего в придорожной пыли мальчика лет пяти. Светловолосый, голубоглазый, мордашка грязная, одежонка драная, ноги босы, через плечо – холщовая сумка – классический побирушка. Вообще-то в Лукошкине это редкость.
– Эй, малый, так под копыта коня лезть опасно. Какая-то мелочь у меня есть, вот, держи…
– Ой, сколько! Спаси тебя Бог, добрый дяденька!
– А по дорогам больше не бегай. Все-таки проезжая часть – не место для детских игр. Иди-ка прямо в Лукошкино, найди отделение милиции, там спросишь Еремеева. Это старшина стрелецкой сотни, ответственный за порядок в городе. Ему скажешь, что тебя участковый послал, младший лейтенант Ивашов. Запомнишь?
– Запомню, дяденька участковый младший лейтенант Ивашов, – послушно повторил мальчик.
– Так вот, он отведет тебя в детский приют при церкви Кирилла и Мефодия. Там есть школа, столовая, кормят хорошо (я проверял). Поживешь, поучишься годик-другой, а там, глядишь, и в подмастерья к кому-нибудь поступишь. Грамотные люди везде нужны.
– Спасибо, дяденька! – не переставал кланяться мальчик, а потом прямо в лоб спросил: – А чего это ты ко мне такой добренький?
– Работа наша, милицейская, такая, – буркнул я и тронул поводья.
Вскоре из-за деревьев показалось полуразрушенное строение, это наверняка была старая мельница. От нее мне следовало свернуть и ехать по солнышку, но едва я поворотил, как из-за кустов мне навстречу шагнул тот же самый мальчик.
– Ну и скорость у тебя, паренек! – искренне восхитился я. – Тебе бы в спортшколу по легкой атлетике, все медали на юниорских соревнованиях собирал бы. Что еще случилось?
– Дай милостыньку, дяденька участковый! – Он вновь затянул ту же песню. – Мамка хворая, батька хворый, дома хлеба нет, малые братишки да сестренки по лавкам сидят, кушать просят, а сами от голода плачут…
Голос мальчика, такой жалобный и проникновенный, мог бы растопить и камень, не то что чувствительное сердце милиционера. Я пошарил по карманам, извлекая последний серебряный рубль, оставшийся от зарплаты, в Лукошкине на эти деньги можно было пировать три дня.
– Держи, передай родителям. А насчет школы все-таки подумай. С грамотой и такими ногами, как у тебя, можно бы к самому царю скороходом устроиться. Ему вечно курьеров не хватает…
– Спасибочки, дяденька. – Мальчик мигом исчез в кустах.
Я поехал дальше. В третий раз он поджидал меня на холме, когда впереди уже змеились тяжелые воды речки Смородины.
– Ну ты даешь, братишка… – только присвистнул я. – Так бегать… Прямо Маленький Мук какой-то… Волшебных лаптей у тебя, случайно, нет?
– Дяденька, подай на хлеб сиротинке нищему, безродному, вся семья по полатям с голоду пухнет. Бабка с дедом еле дышат, тетка с дядькой уже и есть не просят, только слезы точат, а про двоюродных братьев и говорить-то страшно…
– Все, малыш! Рад бы помочь, да нечем.
– Что, больше совсем ничего нет? – недоверчиво сощурился он.
– Ничего – ни меди, ни серебра, – вздохнул я.
– А золота?
– Слушай, ты… малолетний вымогатель! – вдруг дошло до меня. – Ты что ж это тут дорожный рэкет устроил, всех проезжих трясешь? Что было – я тебе отдал, назад отнимать не буду, но имей же совесть…
– Не сердись, дяденька участковый, – тут же лучезарно заулыбался он. – Хочешь деньги свои вернуть? Так мне не жалко, бери!
С этими словами неблагодарный дошколенок как-то необычно размахнулся и ловко отправил полную горсть монет прямо в речку, только «плюх» раздался. У меня, наверно, челюсть отвисла. Не от его наглости – от таланта. До реки – добрых метров сто! У ребенка феноменальные спортивные данные!
– Дяденька!
– А? Что? Что тебе, мальчик?
– Рот закрой, ворона залетит, – серьезно посоветовал он, а потом попросил: – Фуражку дай померить.
– Великовата она тебе будет.
– Ну дай, а?
– Вот что, малец, она у меня форменная, заколдованная, – попытался сочинить я. – Кто ее наденет – сразу в милиционера превращается, а служба наша тяжелая и неблагодарная.
– Ну дай! Дай, пожалуйста! Не обижай сироту. Я только померяю, – жалобно заныл малыш, размазывая по щекам мгновенно брызнувшие слезы.
Я со вздохом снял фуражку и протянул ему. Счастливое дитя утонуло в ней с ушами, по самый нос.
– Вот спасибо тебе, дяденька участковый! Вовек твоей доброты не забуду…
Когда я опомнился – его уже не было. И моей фуражки тоже, естественно…

Добрых пять минут я орал негодному мальчишке, чтоб он сию же минуту вернулся, иначе я серьезно поговорю с его родителями и порки ему не миновать. Абсолютно бесполезное сотрясение воздуха… Давно не чувствовал себя в такой бессильной ярости. Хоть плачь, хоть смейся, я ведь даже имени паршивца мелкого спросить не удосужился! Над головой издевалось солнце, впереди хихикала яркими бликами река, и даже ромашки, казалось, прятали смущенные улыбки, стесняясь в открытую хохотать над одураченным милиционером…
Я остановил кобылу у моста и, намотав поводья на перила, спустился вниз, к самой воде. Она была неестественно синего цвета, ближе к середине – вообще чистый ультрамарин, за что, видимо, и получила такое название – Смородина. Как именно следует вызывать русалок, я понятия не мел. Надо было бы вовремя поинтересоваться у Яги, да теперь поздно… Однако делать-то все равно что-то надо, у меня в Лукошкине парень пропадает.
– Гражданки русалки-и-и! Покажитесь, пожалуйста-а-а!..
Господи, что я несу?! Более идиотской формулировки вызывания кого-либо и придумать трудно. Вторая мысль, пришедшая мне в голову, была не более умной, но тем не менее сработала. Я попросту набрал камешков и начал кидать их в реку. Буквально через пару минут на поверхность вынырнули две хорошенькие головки, одна – с зелеными волосами, другая – с синими. Физиономии у обеих крайне недовольные, та, что с зелеными, еще почесывала шишку на макушке, куда ее стукнул мой камешек.
– Эй, добрый молодец, ты чего это тут озорничаешь?
– Виноват, гражданочки. – Я попытался козырнуть, но вовремя вспомнил, что лишен головного убора. – Разрешите представиться: начальник милицейского отделения города Лукошкино, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович.
– Смотри, какой представительный, – хихикнула та, что с синими. – Мундир с пуговками, покрой иноземный, все так блестит, аж глазам больно. Ты, сокол, лучше бы сказал, зачем камнями кидался?
– Так я это и пытаюсь объяснить, – торопливо зачастил я. – Баба Яга меня послала к вам за живой водой. Младший сотрудник наш в бреду мечется, его упыри поцарапали, так что вы уж постарайтесь, пожалуйста.
Русалки переглянулись и довольно откровенно зевнули, им это было неинтересно…
– Но… там же человек умирает!
Они развернулись и неторопливо заскользили вниз по течению.
– Эй! Эй, вы куда, гражданочки! А знаете, чем карается отказ содействовать работникам милиции?
Они этого не знали, и им это было до лампочки. В отчаянии я заорал в полный голос:
– Да стойте же вы, спекулянтки мокрохвостые! Я заплачу!
Вот тут они мигом остановились, переглянулись и повернули обратно.
– Что ты там говорил об оплате, Никита Ивашов?
– Что готов заплатить за ваше снадобье. Между прочим, стыдно делать бизнес на безнадежно больных людях, но… об этом в другой раз. Вот емкость, наполните ее, пожалуйста, живой водой, скажите, сколько я вам должен, и не забудьте выписать чек – мне перед Ягой отчитываться надо.
– Зачем? – не поняли они.
– А откуда мне знать, что вы туда налили?! – резонно ответил я. – Старушка у нас в этом деле образованная, она проверит, если что не так – вот чек, и разбираться будем уже в другом месте.
Синеволосая подмигнула зеленокудрой, и та, подхватив мою флягу, скрылась под водой. Пока она отсутствовала, ее подруженька чересчур пристально меня разглядывала. В ее глазах сверкала такая неприкрытая откровенность, какая может быть только у истинных «детей природы». Ее морально-этические нормы явно отличались от моих, а рамки приличия в ее понятии вообще вряд ли имели место.
– Начальник милиции, а ты женат?
– Нет.
– А почему так? Не нашел суженую по сердцу?
– Времени не хватает, – буркнул я. – Служба, все время служба. И днем, и ночью, и в будни, и в праздники, так что как-то недосуг…
– И мне не до кобелей, – томно вздохнула она.
Я не сразу угадал скрытую игру слов, а когда понял, покраснел. Она надо мной издевалась.
– А почему ты назвал нас мокрохвостыми? – вновь полюбопытствовала русалка. Я пожал плечами… – Ты, наверно, думаешь, что у нас такие рыбьи хвосты, как у карасей?
– А что, нет? – опять смутился я.
Синеволосая заливисто рассмеялась, словно горсть хрустальных шариков рассыпали по мраморному полу:
– Конечно же нет. Мы точно такие, как и все земные девушки, просто больше времени проводим в реке. Разве ты на земле не устаешь от этого солнца, пыли, вечно потной одежды, людского столпотворения? А здесь тихо, легко, прохладно… Рыбьи хвосты придумали досужие бабы, чтобы отпугивать от нас своих мужчин. Ничего такого нет, посмотри…
– Эй, эй, гражданочка, что это вы делаете, – слабо запротестовал я, беспорядочно отступая, потом споткнулся, бухнулся задом на песок, да так и остался сидеть, не в силах отвести взгляда от дивного создания, что выходило ко мне из реки.
Нет, она была одета, но как… Тонкая, почти прозрачная, длинная рубашка без рукавов скорее обнажала, чем скрывала стройную девичью фигурку. Мокрая ткань облегала такие формы, каким могла бы позавидовать суперпопулярная манекенщица. Девочка была рождена для экрана и подиума, а белая кожа и синие волосы только добавляли ей своеобразного шарма. Когда вода стала ей по колено, она игриво повернулась и, подхватив волну мокрых волос, шутливо покачала бедрами.
– Вот видишь, никакого рыбьего хвоста!
– Ам… ну-у? вс…м… о-о-о!..
– Что, что? – обернувшись, переспросила она.
Ответить я не успел – из реки вынырнула вторая русалка и с деланным возмущением напустилась на подружку:
– Вот вы тут, значит, чем занимаетесь?! Я за живой водой плыву, туда и обратно в пять минут уложилась, а они здесь знакомство крутят… Даже меня не подождали, бесстыдники!
– Да мы ничем еще и не занимаемся, – улыбнулась синеволосая. – Никита захотел посмотреть, есть ли у меня хвост. Представляешь, чего ему там, в Лукошкине, нагородили?..
– Еще бы! Ну что ж, добрый молодец, вот твоя фляга, полнехонька. Где платить будешь?
Зеленоволосая тоже медленно вышла из реки. По сравнению с первой она была чуть ниже ростом и пухленькой, капли воды стекали с ее одеяния, как жемчужные нити… Две сразу – это перебор! Я не знал, куда прятать глаза. А обе русалки, ни малейшим образом не смущаясь, встали передо мной едва ли по щиколотку в воде и прямо потребовали:
– Плати!
– Что? Ах, да. Конечно, сейчас, минуточку. Вот только… – Я лихорадочно обыскивал карманы и только тут вспомнил, что отдал все свои деньги тому шустрому мальчугану, который в результате выбросил их в реку и бессовестно спер у меня милицейскую фуражку.
– Что ты там ищешь, милиционер? – немного удивились подружки.
Я, игриво улыбаясь, делал вид, что вот-вот вытащу из какого-нибудь внутреннего кармана завалявшийся золотой. Бесполезно. Ни золотого червонца, ни серебряного рубля, ни даже медной копеечки у меня не было. Малолетний спортсмен вытряс все подчистую.
– Никита, ты что, деньги потерял? – догадалась синеволосая.
– Ага, – жалобно признался я. – Может, как-нибудь в долг, а? Я вам расписку оставлю, честное слово.
– Слушай, он что, с нами деньгами рассчитываться собирался? – нахмурила бровушки зеленокудрая пышка. – Парень, ты тут давай не мудри, обещался платить – выполняй.
– Так я и говорю, что денег… – начал было я и осекся. Кажется, до меня дошло, какую именно оплату она имеет в виду.
– Что ж ты побледнел, миленький? – ласково заговорила вторая, протягивая ко мне белые руки. – Иди сюда, не бойся… Нас никто не увидит. Мы будем любить тебя так, что ты сам никогда больше не захочешь вернуться на эту сухую землю.
– Не переживай за друга, – поддержала зеленоволосая, – мы доставим ему живую воду, обещаем. А ты останься с нами хоть на денек. Тебе понравится! Иди к нам, ты ведь обещал плату…
Я невольно сделал пару шагов навстречу. Русалки нежно взяли меня за руки и поманили за собой. Я не находил слов, чтобы объяснить этим прекрасным созданиям, что у меня нет времени, что мне пора, что Митька болен, а в столице остались неразрешенные дела… Они глядели такими умоляющими глазами, называли меня самыми ласковыми именами, уговаривали остаться всего лишь на день, на часок, на пару минут… И лишь когда вода захлестнула меня выше колена, я опомнился. Попытался шагнуть назад. Ласковые руки русалок сжали мои запястья, словно медвежьи капканы. На секунду я почувствовал липкий страх…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:57 | Сообщение # 26

Княгиня де Веллар

– А ну отпустите дяденьку милиционера! – грубо потребовал тонкий мальчишеский голосок. Позади меня, на берегу, стоял тот самый пятилетний бегун в нахлобученной на нос форменной фуражке. – Я кому сказал?
– Вечно ты лезешь не в свое дело, Ванечка! – укоризненно затараторила зеленоволосая. – Младший лейтенант сам, добровольно с нами идет. Мы ему живую воду добыли, для больного сотрудника, а он за это заплатить обещался. Все честь по чести, без обмана, зачем же ты вмешиваешься?
– И не стыдно вам, а? – Мальчик по-детски погрозил пальчиком. – Пользуетесь тем, что он в наших краях человек новый и ничего о привычках ваших знать не знает. Охмурили мужика?
– Да ничего подобного! – хором возмутились обе русалки. – Никто его даже не держит, он сам!
– Ну, уж мне-то не надо голову морочить. Не первый год на свете живу… А ты, участковый, чего стоишь как неживой, хватит купаться, давай вылезай…
Я вырвался-таки из прохладных русалочьих рук, пошел и встал рядом с белобрысым спасителем, жалко хлюпая мокрыми ботинками.
– Ничего, пока до города доскачешь, небось высохнешь… – Он улыбнулся и протянул мне фуражку. – Не сердись, Никита Иванович, добрая у тебя душа, но доверчив ты, словно дитя малое, неразумное. Разве ж с русалками можно в воду идти? Защекочут и утопят! Не от характера злобного, а натура у них такая. Вон та, зеленоволосая, Дина, ее мать еще в младенчестве в реку бросила, от «греха внебрачного» избавлялась. А подружка ее, Уна, сама камень на шею повесила. Из-за любви несчастной в омут головой бросилась. Сам посуди, за что им людей любить?
– Понимаю, – тихо кивнул я. – Ну, а ты-то кто такой будешь? На вид ребенок, а рассуждаешь так, будто меня лет на двадцать старше.
– Больше! Много больше, участковый, – еще шире улыбнулся он. – Внешность-то, она ох как обманчива бывает… Ванюша-полевичок мое имя. В поле да на дороге живу и пропитаюсь. Хороший человек пройдет – награжу, плохой поедет – накажу.
– Это… что-то вроде лешего или домового, только в поле? – предположил я.
– Догадливы-ый… Время-то не тяни, глянь, полдень уже. Садись на кобылку свою да в город поспешай. Флягу не забудь!
– Спасибо! – Я надел фуражку, козырнул непонятному малышу и повернулся к реке, обе русалки смотрели на меня самыми печальными глазами.
– Вы уж извините, гражданочки, что так получилось… Честное милицейское, как с делами управлюсь, обязательно вернусь и за воду заплачу. Нет, тонуть я не намерен, но, может, подарок по душе каждой раздобыть сумею.
– Мне – бусы! – воскликнула Уна.
– А мне – серьги! – тут же поддержала зеленокудрая Дина.
– Заметано… – серьезно кивнул я. – А ты… Вы, Иван-полевик, примите мою благодарность за своевременную помощь.
– Ладно уж… езжай. – Малыш привстал на цыпочках и помахал мне рукой. – Бабе Яге привет передавай, мы с ней старые знакомые.
На обратном пути я гнал лошадь, как мог. Полная кожаная фляга болталась на ремне через плечо и била меня по спине. Бабка просила доставить лекарство до заката, и, хотя до города мне добираться таким темпом едва ли больше часа, я пустил в галоп. Да мало ли чего еще подобного на пути встречается. А не показался бы этому многолетнему крохе «добрым дядей», так уже бы пускал пузыри на дне речки Смородины? Нет! Надо срочно попасть домой, в родное Лукошкино, а если куда еще и ездить, то заранее выспрашивать у Яги все возможные сюрпризы.
Стрелецкий конный дозор встретил меня уже за разрушенной мельницей.
– Эгей, по твою душу посланы, батюшка сыскной воевода!
– Что-то серьезное?! – Я привстал на стременах, резко осаживая разгоряченную лошадь.
– Хозяйка твоя нас за тобой погнала. Беда в отделении! Парень-то ваш совсем сбесился! – начал старшой.
– Митька?!
– А кто ж? Баба Яга говорит, все в бреду метался, да вот, как на беду, в отделение армяне Кирокосьянцы всей семьей пожаловали. Вина принесли, яблок, персиков разных, ковер большущий в подарок. Все за «науку» кланялись…
– Короче! – взмолился я.
– Чего?! А… ну, так Митька ваш как вдруг на четвереньки встал, да как начал всех по-собачьи облаивать! Кто в смех, кто в визг, а он ведь не шутки шутить – он кусаться начал. Армяшки из отделения как горох посыпались! Крику на всю улицу, а сотрудник твой – ну их по двору гонять! Рычит, у самого глаза красные, на землю пена падает, а зубами кусок штанов чьих-то так и треплет…
– Уволю! – сквозь зубы поклялся я, снова пускаясь вскачь. – Совсем мне мундир милицейский дискредитировал.
По Лукошкину мы неслись целым боевым отрядом. Из-под конских копыт с возмущенным кудахтаньем уворачивались куры, махали вслед счастливые ребятишки, испуганно крестились бабы, и уважительно снимали шапки мужики – милиция едет!
У ворот отделения нас встречала целая толпа народа. Стрелецкая сотня Еремеева успешно отпихивала чересчур нахальных, но самые любопытные облепили близстоящие деревья и заборы, пытаясь хоть как-то углядеть, что творится у нас во дворе.
– Православные, гляньте-ка, сам участковый приехал!
– Ну, все… Теперь-то он тута порядок наведет! Сейчас уж полетят с плеч буйны головы, пойдут плясать кнуты с нагайками, посидят молодцы по острогам сибирским… Никитка, он на расправу крут! – восторженно вопил какой-то мелкий старикашка, грозя кулачком неизвестно кому.
Народ поддержал его уважительным сопением. Пока я спешивался и проталкивался к воротам, разнообразные крики со всех сторон делались все громче:
– А че случилось, че случилось? Случилось че?!
– Да Митька с милицейского двора совсем с ума спятил!
– Так его ж намедни бомбой разорвало?!
– Ни хрена! Взорвешь его, как же… Живой, подлец! Ничего-то ему не делается…
– А че случилось? Случилось-то че, православные? Скажите Христа ради, не то помру!
– Так я и говорю – Митька этот безбожный милицейской властью прикрывался, а сам все армянское подворье так живьем и загрыз!
В толпе раздались нестройные вздохи – бабы решили попадать в обморок…
– Таки всех?!
– Всех! И жен, и стариков, и детей малых не помиловал… А все почему? Потому, что милиция эта – служба адова! Не от Бога она идет, а от самого дьявола!
– Еремеев, будь другом, поймай мне этого голосистого умника и сунь в поруб. Мы с ним вечером разъяснительную беседу проведем, – на ходу попросил я и шмыгнул в калитку.
Зрелище, увиденное мной, заставило бы присесть любого, менее закаленного оперативного работника. С одной стороны, у меня волосы дыбом встали, с другой – вздохнуть не мог от хохота… Прямо по двору с гиканьем носилась Баба Яга, восседающая на Митькиной спине. Она цепко держала его за воротник и хлестала полотенцем по заднице. Митяй скакал на четвереньках с приличной скоростью, поднимая тучи пыли и резво взбрыкивая ногами.
– Никитушка-а-а… поберегись! – Бабка осадила скакуна прямо перед моим носом. – Воду живую принес?
– Угу… – едва держась на ногах, кивнул я.
– Так давай скорей, пока я его, неезженого, держу!
Я откупорил флягу и сунул в раскрытый Митькин рот. Он запрокинул голову и в минуту выхлестал все. Потом скосил на меня безумные глаза, чихнул и рухнул на живот, распластавшись, как тещин блин. Баба Яга вовремя успела соскочить и, сделав пару неуверенных шагов, тоже ухнулась было наземь, но я ее подхватил.
– Неси меня в дом, участковый… – слабо простонала она. – Совсем замотал, супостат, будто не я на нем, а он на мне ездил.
– А… с ним как?
– С ним? Ниче с ним теперь не сделается… Как проспится – сам прибежит. Ох, спина, спина, спина… Замучил радикулит проклятый!..

Гороху я отправил докладную записку, на то, чтобы сегодня еще идти во дворец, сил уже не было. Забегал нарочный от немецкого посла, тот жутко извинялся за ночное происшествие. По совету шибко умного пастора трупы отравленных охранников были оставлены на ночь в открытых гробах в костеле. Утром их, естественно, не обнаружили. Когда стрельцы приволокли обоих, то выпиравшие клыки и острые когти у мертвецов волшебным образом исчезли. Но посол вроде бы мне во всем верит и обязуется сегодня же вечером обоих надлежащим образом похоронить. Правда, каким именно, деликатно умалчивает… Если они еще раз восстанут, я этого посла первого им на съедение суну. Итак, в деле уже три трупа. Что же такое творится? Складывается нехорошее впечатление, будто бы кто-то задался целью уничтожить все наше отделение. Но кому и чем мы так насолили? Ума не приложу…
Вечером я поделился своими сомнениями с Ягой. Митьку перенесли в сени, и он спал совершенно нормальным, здоровым сном. Мы с бабкой сели друг напротив друга, ведя неспешную беседу.
– Ты уж прости, что я тебе про русалок-то не рассказала. Все время забываю, что ты у нас не местный. Наши-то все знают, оттого и на речку Смородину особенных ходоков нет. А за привет от Ванечки-полевика спасибо! Добрый он, понапрасну никого не обидит…
– Да, мальчишка забавный… – Я крутил в пальцах деревянную ложечку, наблюдая, как медленно перемещается в ней густая капля меда.
– Не томи, участковый, говори прямо, что душу мучает?
– Сомнения у меня, бабушка… Серьезные сомнения в правильности всего дела. Куда-то не туда мы движемся…
– А мы и не движемся вовсе, – хмыкнула Яга. – Все на одном месте толчемся. Как только взялись, так все шиворот-навыворот и пошло. Немцы невесть откуда влезли, упыри понабежали, взрывы, убийства, нападения в собственном доме… Такое творится – голова кругом!
– И, как вы заметили, все концентрируется на одном Митьке.
– Это… как же? – не поняла Яга.
– А вот посмотрите… Мы отправили его на базар, поспрашивать насчет черной ткани. Он вернулся, доложил, что ничего не обнаружил, и в тот же вечер на нас напали. Следом очередное покушение – взрыв, ориентированный, между прочим, именно на Митькин след. Вчерашней ночью упыри не полезли ко мне или к вам. Они убрали стрельцов и дружно взялись за нашего горе-сотрудника. Сегодня я сам слышал подстрекательские выкрики из толпы, что, дескать, милиция – это от дьявола, а Митька – его слуга.
– Поймали болтуна-то?
– Нет, затерялся в толпе, – сумрачно вздохнул я. – Так вот, теперь я убежден, что все события между собой очень тесно связаны и ключом ко всему все-таки является наш герой. Видимо, вы были правы, он увидел что-то очень важное, но сам не осознал и не понял. А тот, кто об этом знает, не хочет ждать, пока он вспомнит… Его снова попытаются убрать.
– Ладно, завтра с утречка с ним потолкуем. Ты сегодня-то чего еще делать будешь?
– Видимо, да. Послал стрельцов за Шмулинсоном. Он ведь, хитрец, ушел вчера, так и не объяснив мне, почему рассчитался за ткань до получения товара.
– А… ну, вон, видать, его и ведут. – Бабка, приподнявшись, выглянула в окно. – Свеж как огурчик, без вещей, идет в милицию как к себе домой.
– Да что вы говорите?.. Ну, тогда зовите его пред наши грозные очи.
Шмулинсон шагнул в горницу, фамильярно подмигивая и улыбаясь самой покровительственной улыбкой:
– Ви не поверите, как я рад вашему лицезрению! Я таки чую, шо наше деловое сотрудничество уже почти дает сочные плоды. – Он без приглашения уселся за стол, по-хозяйски раздвинув локти, и, хитро сощурясь, спросил: – Сегодня мы решаем вопрос оплаты, угадал?
– Нет, – сухо ответил я, доставая бумагу и ручку.
– Шо за странное слово «нет»? Я категорически не уловил его значения. А… понял! Таки ви хотите знать, чем я располагаю, прежде чем предложить мне свои условия? Это разумно. Мы с вами – деловые люди…
– Гражданин Шмулинсон Абрам Моисеевич, сорока трех лет от роду, женат, имеет троих детей…
– Ви забыли тещу!
– …работает гробовщиком и портным одновременно, оказывает мелкие услуги как ростовщик, приводов в милицию не имел, за правонарушения не привлекался, проходит в деле о краже черной ткани как свидетель и пострадавший. Все так?
– В самое сердце! Именно так и не иначе, – растроганно подтвердил Шмулинсон, – только ви забыли про тещу. Она тоже сидит на моей шее и, представьте себе, много ест…
– Абрам Моисеевич, – устало оборвал я, – скажите, почему вы заплатили деньги до того, как получили товар?
– А шо? – сразу насторожился он. – Где-то тут скрыт крупный криминал?
– Во всем Лукошкине даже дети знают классическую формулу здоровой торговли: товар – деньги. У вас почему-то наоборот. Отдаете деньги, судя по указанной сумме, немалые, и спокойненько ждете целый день, чтобы только завтра пойти на склад за получением ткани. Вас ничего не напрягает?
– А шо такого? Нет, шо такого, ви мне скажите! Я таки весь жутко пострадавший, а ви мне шьете дело! Нет, так у нас ничего не получится… Вам придется искать себе другого заместителя. Рад был видеть, преисполнен печали, буду вспоминать с щемящей болью в груди… Спешу откланяться.
– А ну сесть! – Я хлопнул ладонью по столу так, что самовар подпрыгнул, а перепуганный гробовщик вцепился руками в шляпу.
Нервотрепки последних дней давали о себе знать… Яга укоризненно свела брови, но ее глаза смеялись.
– Итак, мне очень хотелось бы знать, какие именно причины побудили вас на столь «странный» поступок?
– А шо? Чуть шо, сразу… Я шо, нарушил? Ви, гражданин начальник, или выдвигайте напротив меня ваши обвинения, или я склонен жаловаться государю! – постепенно успокаивая сам себя, завернул Шмулинсон.
– Значит, не хотите отвечать? Хорошо, я сам вам расскажу.
– Ви? Мне? Ой, ну жутко интересно…
– Вы заплатили Кирокосьянцу и Аксенову деньги вперед, так как были почти на сто процентов уверены, что на складе ткани не окажется. Думаю, вам известно имя человека, который также искал черную ткань и был готов ее у вас перекупить. Наверняка он сначала обращался напрямую к поставщикам, но купцы отказали. Они дорожат своим именем и не станут нарушать данное слово из-за лишней горсти серебра. А вот вы смекнули, как на этом можно сделать деньги… Этот некто знал, когда ткань поступит на склад, и вы это знали. Поэтому сунули всю сумму в руки недоумевающего армянина, спокойненько прождали целые сутки, а наутро осторожно уточнили, нельзя ли забрать купленное? Как вы и ожидали, черной ткани на складе не оказалось! Оставалось лишь поднять шум, обвинить купцов в прикарманивании «последних денег бедного еврея» и получить в качестве откупного солидный куш, что вы и намеревались сделать.
– Ну, не… шо ви такое сочиняете? Да я ни в одном глазу… как можно?! Такие достойные люди, а я против них…
– Вот именно. Лукошкинские купцы славятся непререкаемой честностью в своем бизнесе. Малейший скандал мог бы бросить тень на их репутацию… Еще полгода назад они бы безоговорочно вернули вам деньги и щедро добавили от себя, лишь бы не допустить такого позора. Вы ошиблись лишь в одном: времена изменились. Теперь в столице работает милицейское отделение. И слава Богу, купеческие головы додумались сюда обратиться… Вам ведь этого очень не хотелось?
По смуглым щекам горбоносого афериста текли неискренние слезы, он аккуратно промокнул их мятым носовым платком, отступая на заранее подготовленные позиции:
– Ну… и шо? Где ж тут… состав преступления?
– Мошенничество, милый друг, – охотно пояснил я, – да еще в особо крупных размерах. Когда до купцов дойдет, как именно вы их подставили, они обойдутся без черной ткани, от всей души украсив ВАШ гроб хоть китайской парчой.
– Сколько мне светит? – мгновенно прекращая слезоразлив, по-деловому уточнил Шмулинсон.
– Все зависит от моей доброты, но мне нужна информация.
– Понял на раз, начальник. Пишите. За два дня до привоза ткани ко мне подходил некий пастор Швабс из немецкой слободы. Ему срочно нужны были три штуки черного шелка и четыре штуки бархата на нужды костела. Я охотно согласился, можно сказать, подал руку помощи, но… мы не сошлись в цене. Прошу заметить в протоколе, шо он обозвал меня «грязным барыгой». За шо? Если я покупаю по одной цене, а продаю по другой – так это мой кусок хлеба, зачем ругаться?
– Дальше, – потребовал я.
– Ну, он сказал, шо тогда я ее вообще не увижу. Очень неприятный человек, ни с того ни с сего такие угрозы… Поговорив дома с Сарой, я принял мудрое соломоново решение – заплатить вперед. Либо все тихо и я таки получаю товар, либо его нет и я… опять не в обиде! Слушайте, ви так молоды, у вас все впереди, а у меня больная жена, голодные дети, теща с язвой и шумы в сердце. Я сказал чистую правду, клянусь Моисеем! Теперь я могу поспешить откланяться?

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:58 | Сообщение # 27

Княгиня де Веллар

Когда гробовщик вышел, я тут же приказал двум стрельцам, дежурившим в сенях, идти за ним следом, но на расстоянии, чтоб не заметил. Дело к ночи, а гибель ценного свидетеля меня абсолютно не устраивает. Парни кивнули и обязались бдить за «долгоносым» вплоть до самого его дома. Вообще стрельцов в тот вечер у нас было пруд пруди. Еремеев расквартировал на бабкином дворе едва ли не половину своей сотни. Все были суровы, собранны и полны решимости отомстить за гибель боевого товарища.
– Никитушка, ты бы шел спать, касатик… – начала Баба Яга, когда мы напились чаю.
Я выпил не меньше трех чашек, успокаивая душу после «содержательного» допроса свидетеля.
– Сейчас пойду, стрельцов дождусь только. Не век же они будут его провожать.
– Да уж, больше часа прошло… Вскорости должны быть. А как ты угадал про того злодея, что тканями интересовался?
– Про пастора? Это элементарная логика. Первые сомнения мне подбросил царь Горох, он начал шуметь, будто евреи вечно норовят с наших купцов три шкуры содрать. Глупости, конечно… По мне, так все хороши, но сама идея того, что Шмулинсон знал или подозревал о краже, в голову запала.
– Одно непонятно, зачем же пастору немецкому черную ткань красть? У них ведь, как я помню, во всем одеянии церковном черного цвета нет. Сам в белом платье по улицам разгуливает, служки его в коричневых рясах. При чем же тут черное-то?
– «Ищите причину – найдете преступника», как говорил нам полковник Шмулько.
– Че ж тут искать? – удивилась Яга. – Преступник – пастор этот, как его… Швабс. Заарестовывать его – и дело с концом!
– Хорошо бы… а за что?
– За… за… вот ведь, змей, и ухватить-то его не за что!
– К сожалению… Что мы можем ему предъявить? Что некий Шмулинсон бездоказательно утверждает, будто бы он, гражданин Швабс, пытался перекупить у него черную ткань, а когда не вышло, в сердцах пообещал, что тогда она никому не достанется? Банальнейшее брюзжание из-за несостоявшейся сделки. Состава преступления – никакого, признаков правонарушения – тоже. Не говоря уж о том, что немец вообще сделает круглые глаза и скажет, что он этого еврея впервые в жизни видит! Нет… Направление мы получили правильное, но, чтобы добиться результата, нам еще пахать и пахать…
– Охохо-о-нюшки, грехи наши тяжкие… – сочувственно вздохнула Яга, убирая со стола.
В дверь постучали, явились стрельцы, следившие за Шмулинсоном.
– Все мирно, батюшка сыскной воевода. До самого дома проводили гробовщика энтого.
– В дороге ничего особенного не приметили?
– Нет… ну, вот разве… – Говорящий замолчал, неуверенно глянул на напарника, потом все же решился и продолжил: – Показалось мне, будто на Гончарном переулке из-за забора человек выглядывал. Вроде вылезть собрался, да нас услыхал… Я туда сбегал – никого. Иваныч говорит, показалось…
– Так… Это все? – уточнил я.
– Вроде все, – кивнули оба.
– Ясно. А что, молодцы, когда шли обратно, не было ли у вас ощущения, что за вами следят?
– Как в воду глядишь, участковый! – перекрестились стрельцы. – Только назад повернули, а чуем, ровно в спину кто дышит. Всю дорогу со страху оборачивались… Ну, да Бог миловал…
– Что ж, спасибо за службу. Вы свободны, доложите Еремееву о выполнении задания, и пусть располагает вами по собственному усмотрению. Бабуль, так я, видимо, пойду? Время и впрямь позднее, а этот петух завтра опять ни свет ни заря…
– Тревога-а! – истошным мужским воплем грянуло за окном. – Тревога, ребята, вражье!
Я бросился к дверям первый, оба стрельца – за мной, Яга кинулась к окошку. Во дворе горели факелы, толпились вооруженные люди, несколько человек в середине что-то яростно рубили бердышами…
– А ну, пропустите! Да разойдись же! Пропусти, кому говорю!
Когда я протолкался в центр, от «врагов» осталась лишь куча мелко нарубленных костей, плоти и тряпок, крови не было… На этот раз я узнал бы их и без дактилоскопического анализа. Ганс Гогенцоллерн и Георгий Жуков, бывшие охранники, неудавшиеся террористы, упыри, сегодня вечером похороненные на кладбище иноземцев. По крайней мере, нам так было обещано… Сейчас бессмысленно гадать, как они выбрались из могил. Наверно, осиновых колов все-таки не вбили. О результате Яга предупреждала…
– Никто не пострадал?
– Нет, батюшка участковый, – откликнулись стрельцы. – Мы на стреме были, во всеоружии. Только эти злодеи через забор прыгнули, как мы их всем миром – в топоры!
– Вообще-то поступили правильно, но только в данном конкретном случае, – напомнил я. – Это упыри, избавились от них, и ладно. А представьте, если бы живые люди? В плен надо брать, а не за бердыши хвататься. Впредь глядите повнимательней… Ну а за службу – всем спасибо.
– Рады стараться, батюшка сыскной воевода! – тихо грянули герои. – А что… это вот те самые, что Игната Дубова порвали и Петрушку Котова башкой к бревнам приложили?
– Да, те самые. В немецкую слободу этот мусор больше не повезем. Возьмите дров из поленницы и сожгите все это к чертовой матери.
– Слушаемся, – облегченно вздохнули стрельцы. – Стало быть, за своих мы все ж таки отомстили, сделали богоугодное дело… Ну, вот так-то, будут знать! Тащи дрова! У кого огонь? Гореть им на том свете, как на этом…
Я вернулся в дом. Рассказал Яге, как и что, да она и сама все в окошко видела.
– Ох, Никитушка, двоих злодеев завалили, а как бы дальше-то худо не было… Мы, вишь, все веточки рубим, а сам ствол – целехонек. Не нравится мне это…
– Мне тоже, а что поделать? Пока у нас на руках лишь разрозненные подозрения. Помните рассказ стрельцов? Я убежден, что они действительно видели упырей, охотящихся за Шмулинсоном. Когда убедились, что тот надежно заперся в доме, они пошли следом за стрельцами к отделению. Видимо, хотели попробовать счастья еще раз…
– Так ты все считаешь, что им наш Митька нужен?
– По рабочей версии – да. Вот он завтра проснется, я первым делом спрошу, не слыхал ли он о других покупателях черной ткани. Почти уверен, что он вспомнит тихого немецкого пастора. Но только вспомнит сам, без нашего давления, как нечто настолько несущественное, о чем в донесении и упоминать не стоило.
– Совсем ты запутал меня, старую… Да разве ж охранники посольские пастору подчиняются? У них, чай, свое начальство есть. Попробовал бы наш поп Кондрат командовать, да вон хоть тем же Еремеевым. Где сел бы, там и слез!
– Вообще-то – да… Мне это тоже не дает покоя. Но других гипотез пока нет. Может быть, они ему служили как духовному отцу? А может, он их загипнотизировал как-то?
– Чушь мелешь, участковый! – досадливо отмахнулась Яга. – Уж в этом-то я б их сразу раскусила… Нет, они по иным причинам и после смерти его воле послушны. Иное колдовство здесь кроется, сильное да страшное…
– Ладно вам перед сном кошмары нагнетать, – зевая, попросил я. – Давайте-ка спать пойдем. По комнаткам, на бочок, и баиньки. День завтра тяжелый…
– А когда он у тебя в последний раз легкий был, Никитушка? – улыбнулась бабка. – Иди, иди, соколик, а насчет снов не беспокойся, уж я о том озабочусь…

Митька выздоровел! Это было первой новостью, порадовавшей меня в то утро. Или нет, вернее, второй, первой было отсутствие петуха. Меня разбудил заботливый стрелец, присланный Еремеевым, а не эта скандальная птица. До определенного момента я не мог поверить в свалившееся на голову счастье… Неужели петух повесился?! На деле все оказалось гораздо прозаичнее, я так умотался за день, что утром просто проспал петушиный крик. Значит, по-настоящему радостным остается все-таки одно событие – выздоровление нашего младшего сотрудника. Причина, по которой Баба Яга скрепя сердце позволила меня разбудить, – срочный вызов к царю! Горох в очередной раз «страшно гневался на неуважительного участкового». В большинстве случаев это делалось в уступку некоторым влиятельным боярам, до сих пор не простившим мне «посягательства» на их древние права. Просто в деле о шамаханском заговоре оказался изрядно замешан один очень родовитый гражданин, столбовой боярин Мышкин, и мне, естественно, пришлось его допрашивать, держать в порубе… Словом, обращаться без церемоний, как с обычным подозреваемым. Для прочих это было началом конца света! Горох хотя и всемерно меня поддерживал, но иногда «кидал кость» боярской думе, устраивая шумные разносы всему управлению в моем лице. Что делать, политика везде одинакова…
– Никитушка, к царю-то пойдешь, меня не забудь, – застенчиво напомнила бабка, пододвигая ко мне миску с варениками. Я только кивал, болтать с набитым ртом трудновато, а готовила Яга отменно. – У меня, слышь, тоже своя версия имеется. Да ты кушай, кушай, родной, не отвлекайся… Митю мы опосля чая вызовем, да и расспросим с предосторожностями. Сейчас он во дворе молодым стрельцам о своих подвигах бахвалится. Врет, будто бы с ним даже двое упырей справиться не смогли… О чем это я? А, насчет версии… Вот я что удумала, надо тебе к лесному дедушке сходить, посоветоваться. Я-то сама уж не один годок в городе живу, нюх притупился, силы уже не те, а леший, он с землей-матушкой навечно корнями связан… Если в нашем деле какое чужедейное волшебство есть, он тебе на него сразу же укажет! А мне сдается – есть оно. Шамаханцы-то что! Тьфу – и нет их Орды! Они же язычники поганые, без Кощеева зелья ничего из себя не представляют… А тут мы дело имеем с врагом серьезным. Сдается мне, за пастором этим такие силы стоят, что и Кощей с ними за ручку поздороваться не погнушается. Вот от царя вернемся – я тебя в лес свожу…
– М… н… в лес!.. – отрицательно замотал головой объевшийся я. – Давайте лучше вас туда командируем, у меня от общения с русалками еще мурашки по коже бегают. А леший, я так полагаю, еще более крупный авторитет? Нет уж, мы как-нибудь по старинке, методом дедукции…
– Да ты не волнуйся, милый, я те все, что надо, обстоятельно расскажу. Если вечером поедешь, то к утру уже назад обернешься.
– А вы-то почему не хотите сходить?
– Нельзя мне… – снова засмущалась бабка, да так, что щеки у нее стали красными. – Дело тут такое… слишком уж личное. Сватался он ко мне неоднократно. Я все отказывала, молодой была, глупой… Долго мы с ним не виделись, и теперь уж что старое ворошить? Только опасение имею, приду в лес – ну, как он вновь приставать начнет?
– Да… но… – при мысли о том, кем надо быть, чтобы плениться «прелестями» Бабы Яги, – мне едва не стало дурно. – Так… ведь он, наверно, старый уже?
– Старый, – подтвердила Яга. – Я-то еще в девчонках бегала, а он уже не молод был. Теперь-то, видать, совсем стар, но рисковать не буду. Знаю я вас, мужиков, седина в голову – бес в ребро!
В конце концов она меня уговорила, пообещав с текущими делами отделения управляться самолично. Да и за ночь что особенного может произойти? Если бы днем – дело другое, а ночью… Бандиты тоже люди, им тоже спать надо. К царю мы пошли все трое плюс еще четверо стрельцов в качестве охраны. День как день… Народ занимался своими делами, никто не паниковал, об упырях горожане не знали, и я почувствовал некоторую зависть к этим безмятежным людям. Если верить Яге, то в Лукошкине свило гнездо какое-то страшное колдовство, и хотя его цели пока не ясны, но намерения наверняка преступны. Что можно такого взять с города? Зачем кому-то устраивать здесь тайную резиденцию чужеродных темных сил? Во-первых, нам и своих хватает. Во-вторых, я не уверен, что местный «криминал» потерпит конкуренцию. И все ради чего?! Обложить Лукошкино данью? Требовать от жителей человеческих жертв? Поменять власть? Установить свой порядок и свою религию? Чушь какая-то… Это от нехватки настоящей рабочей информации всякая дрянь лезет в голову. И все-таки где-то в глубине подсознания билась мысль о том, что здесь есть рациональное зерно, надо только его разглядеть. Все непременно встанет на свои места, как только мне станет понятной причина кражи черной ткани… Цвет! Черный цвет… Видимо, все дело в нем. Дальше мои умозаключения натыкались на железобетонную стену отсутствия фактов. Гадать можно долго, но следствие держится только на голых фактах. Увы, именно их категорически не хватает…
У царского терема нас встречала представительная делегация бояр, немецкий посол и двое его приближенных, включая пастора Швабса. Теперь, когда он был у нас под подозрением, я постарался рассмотреть его попристальнее. Увы, в этом человеке не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Среднего роста, среднего телосложения, неопределенного возраста (где-то после тридцати, но до семидесяти), блеклые глаза на тусклом и настолько обыкновенном лице, что память отказывалась его фиксировать. Ни одной особой приметы! Когда-то я читал, что люди именно с такой внешностью становились кадровыми разведчиками и профессиональными шпионами. Он не был похож ни на кого, но при этом на всех одновременно…
Филимон шумно пригласил всех в зал боярской думы. Пока поднялись, пока расселись, пока объявили о приходе царя… Горох прошествовал через весь зал, как флагман на белых парусах, с ходу бухнулся на подушки трона и оборвал начавшего дежурное перечисление титулов дьяка:
– Цыц! Дел невпроворот, на охоту собираюсь, время на праздную болтовню тратить не соизволяю. Значит, так, посол немецкий в третий раз жалобу пишет на участкового нашего, воеводу сыскного Ивашова Никитку.
– Наказать милиционера! В кандалы его! Дожили, иностранцы в нос тычут, попрекают… – дружным хором отозвались боярские ряды.
Горох недобро сощурился и продолжил:
– Однако ж, первую и вторую жалобщину посол при мне разорвал с извинениями серьезными.
– Так и мы о том, наградить бы молодца! – с тем же пылом поддержала дума. – Службу справно несет, своих не забижает, иностранцы, и те, опомнившись, поклон ему бьют. Опять же для престижу российского зело полезно!
– Вот только третью жалобу он сам мне в руки утречком и вручил. По его словам выходит, что украл у него сыскной воевода ночью два трупа из костела, да и надругался над прахом. На куски посек, в огне спалил, а пепел по ветру развеял.
– Казнить участкового!!! Христопродавец! Совсем страх Божий потерял! – через секундное замешательство раздалось со всех сторон. – Нешто мы язычники какие, чтоб к покойным уважения не иметь? Казни, государь, отступника!
Царь вскинул бровь, и в зале мгновенно повисла тишина.
– Ну что, посол немецкий, тебе слово. Говори все как есть, что на душе накипело… Уж мы выслушаем и без промедления будем суд вершить, скорый, но справедливый.
– Государь, – немец с достоинством шагнул вперед и поклонился так, что «уши» завитого парика коснулись напольного ковра, – и вы, благородные господа бояре, я прошу у всех вас прощения за то, что оторвал от важных государственных дел. Только что, во дворе, мы переговорили с Никитой Ивановичем, я получил исчерпывающие ответы и ни одной претензии в адрес лукошкинской милиции не выдвигаю. Надеюсь, что и младший лейтенант Ивашов извинит мне некоторую горячность ложных выводов. Благодарю за внимание…
На этот раз тупое молчание висело гораздо дольше.
– Че делать-то? – жалобно раздался наконец чей-то одинокий голос. – Опять награждать, что ли?
– А может, в кандалы? На всякий случай… А, государь? – участливо поддержал второй.
Царь демонстративно молчал. Бояре осторожно начали обсуждение, мало-помалу увлеклись и вскоре кое-где уже переходили на «ты», хватали друг друга за бороды, грозно размахивая резными посохами. Что ни говори, а времена не так резко меняются… Душа, например, как была, так и осталась прежней. Мы втроем неспешно считали мух… Митька ковырял лаптем узор на ковре, Яга что-то пересчитывала на ладони (вроде камушки, а вроде и чьи-то зубы), я отрешенно пялился на двух стилизованных русалок, вырезанных на подлокотниках трона. Волосы одной казались зеленоватыми, кудри другой отливали глубокой синевой…
– Быть по сему! – неожиданно громко рявкнул Горох, перекрывая общий бардак. Бояре, ворча, расселись по местам. – Иди сюда, сыскной воевода… За службу верную, по поддержанию имени российского перед державами иноземными, жалую тебе мою царскую благодарность да кошель с червонцами сверху.
– Спасибо, большое спасибо. – Я взял золото.
– Стой, куда пошел? Я ж еще не закончил, – удивился царь. – А за халатность и попустительство да над гостями чужедальними насмехательства глупые велю тебя наказать десятью плетьми прямо посередь двора. Или ты деньгами откупишься?
Я посмотрел на него задумчиво и вернул кошелек. В зале раздалось довольное урчание. Бояре выглядели, словно коты, объевшиеся сметаны. Горох исхитрился угодить всем, даже послу:
– А ты, друг Кнут Гамсунович, больше нас пустыми жалобами не тревожь. Ишь, взял манеру шутки шутить… Утром пишешь – вечером рвешь. На третий-то раз уже не смешно, ей-богу.

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:58 | Сообщение # 28

Княгиня де Веллар

Когда царь объявил очередное заседание закрытым и все начали расходиться, Горох незаметно сделал мне знак, щелкнув пальцами. Я шепнул Бабе Яге, что задержусь, чтоб ждали с Митькой во дворе. Она понятливо кивнула и, цапнув парня под локоток, ушла со всеми. Охрана царской особы также удалилась, став караулом у дверей.
– Ты что же такое творишь?! – обрушился на меня Горох, едва мы остались одни. – Голова твоя еловая, милицейская, ты хоть что-нибудь в международной обстановке понимаешь? Ты на фига мне отношения с немцами обостряешь до крайности?
– Но…
– Молчать! Не перечь государю, ибо в гневе я за себя не отвечаю! Три дня – три жалобы, это как? Ты что ж, генерал, решил, что ежели я на посла при тебе всех собак спустил, то так во веки веков будет?
– Не совсем, но вы…
– Не возражать! – окончательно взвинтился царь. – Я те повозражаю! – Он спрыгнул с трона и с размаху ткнул мне кулаком в лицо, целя в нос.
Горох, конечно, драчун не из последних, но и нас в школе милиции не только дорожным правилам учили. Я профессионально заломил ему руку за спину, не особо задумываясь о последствиях, Горох крякнул от боли:
– Пусти, злодей…
– Драться не будете?
– Ладно… Прощу тебя на сегодня. Да пусти же, кому говорят!
После чего мы сели рядком, и я обстоятельно рассказал государю весь парад последних событий. Он ахал, вскрикивал, перебивал, уточнял детали, а в самом конце и вовсе завопил в голос:
– Где посол?! Да я ему сейчас все рога поотшибаю, козлу недоверчивому!
– Не надо! – Я успел оттащить его величество от двери. – Это уж точно лишнее… Не волнуйтесь, мы накроем всю банду, но раньше времени хватать всех подозреваемых – глупо.
– Так и по хвостам бить – проку мало! – опомнился царь, вновь напуская на себя вид бывалого милицейского полковника. – Значит, так, твои действия, участковый… Во-первых, обо всем тотчас докладывать мне! Во-вторых, сам в змеиное гнездо не лезь, где я другого такого опера найду? В-третьих, будешь ихнего пахана вязать – меня позови, я с тобой инкогнито, в стрелецком платье сам на задержание пойду.
– Вам должность не позволяет, – засомневался я, – да и бояре наверняка такой хай поднимут… Не царское это дело.
– Царское! Очень даже царское! – надулся государь. – Ты думаешь, если я на троне сижу, так мне в жизни больше ничего не интересно? Я, чай, не бревно в короне, а человек действенный, мыслящий. А ты со мной все споришь, как с деспотом каким… Вот женю тебя, дурака, будешь знать!
– Не надо, – поспешно капитулировал я. – Лучше уж я вас с собой на облаву возьму.
– Ну, то-то… А насчет лесного дедушки, так послушайся моего совета – сказки это все, ничего ты так не узнаешь.
– Хм… я раньше думал, что и русалки – сказки, и Кощей – ненастоящий, и упыри – плод воображения. А вдруг он все-таки есть? Яга-то в этом уверена.
– Так я и не говорю, что нет его, – пустился в объяснения царь Горох. – Как же лесу и без лешего стоять? Я имел в виду, что информацию свою ты там не добудешь. Потому как представить тебе нечего, улики ни одной нет. Леший, может, и впрямь в любой вещице колдовскую силу угадает, но только ведь нет у нас на руках ничего. Всякий мусор после взрыва? Или зуб выбитый? Так он же человеком утерян был, а не упырем, нечистью охранники уже после смерти стали… Да и тела ты самолично сжечь повелел. С чем пред светлые лешевы очи предстанешь?
Тут он меня подцепил… Все, что было в деле, – это неуверенные подозрения в причастности немецкого пастора к грабежу и убийству. Доказательств – ни одного! Все улики косвенные, свидетелей вообще нет… Да любой начинающий адвокат при таком раскладе отмажет самого отпетого преступника в пять минут!
– То-то и оно, что крыть тебе нечем, – глубокомысленно заключил Горох. – Тяжела служба милицейская, все понимаю, а помочь не могу. Хочешь, кошелек верну? Только по-тихому, пока никто не видит…
– Да ладно… не надо. Бояре правы, никакой награды я пока не выслужил.
– Это правильно. – Государь сунул было руку за пазуху, как бы в поисках кошелька и, удовлетворенно нащупав его, оставил на том же месте. – Чем до вечера заниматься-то будешь?
– В немецкую слободу пойду, хочу там попристальней оглядеться.
– Дело говоришь. А я, пожалуй, уж ни на какую охоту не поеду. Медведей да зайцев в зиму бьют, глухарей да уток – по осени, а за мелким сором мне соколов гонять неохота.
– Тогда честь имею. – Я развернулся на выход.
– Эй, погоди! – задержал меня царь. – Ну-ка… покажи еще разок, как это ты так лихо руку крутить навострился…
После третьей попытки Горох уяснил механизм приема и, наскоро попрощавшись со мной, убежал тренироваться на стрельцах. Я отправился восвояси… Во дворе ожидала моя команда.
С той же стрелецкой охраной мы направились в сторону немецкой слободы. Митька, как ни в чем не бывало, вертелся вокруг нас с Ягой, донимая меня вопросами:
– А что царь-то сказал?
– Ничего особенного, уточнил отдельные моменты по ходу следствия.
– И все? Эхма… я-то думал, что он вам кошелек с червонцами обратно вернет.
– Нет, я отказался.
– Чего?! – едва не взвыл Митька, выпучив глаза.
– Отказался, отказался, – спокойно подтвердил я, – материальное поощрение мы пока еще не заработали, но…
– А что «но»? – с надеждой протянул герой.
– Но у меня осталась устная царская благодарность!
Митька решил, что я над ним издеваюсь, изобразил глубокую обиду и было ускорил шаг, но Баба Яга задержала его за рукав и елейным голоском начала тонкий психологический допрос:
– А что, Митенька, как нонешние купцы с покупателями себя ведут, не грубят ли?
– Грубят! – мгновенно «включился» в игру наш младший сотрудник. – Еще как грубят, и обзываются неприлично, и обвешивают безбожно. А с капустой квашеной вообще что удумали?! Сверху в бочонок сухую да кислую валят, а сочную да ядреную внизу держат! Тетка Матрена эта не иначе как враг идейный, потому что с капустой такое творит – не дай бог…
– Ох, ох, и не говори, милый, – участливо подпела бабка. – А я-то, старая, хотела ткани бархатной на кацавейку прикупить, да боюсь одна идти – еще недомерят…
– Недомерят! – категорично подтвердил Митька. – Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый… Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать!
– Ай-ай-ай… Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются?
– Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был… Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синюю да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь – а и нет никого. Один купец за прилавком озирается… Увидел меня – креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен?
– Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! – от души пообещала Яга. – Вот ведь времена, прибудешь в лавку – ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков?
На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить.
– Нет, не могу сказать, бабуля… Обычный такой. Как все. Только вот… не наш он.
Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж – многое становилось понятым.

В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами.
– Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели.
– Странно… Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере…
– Ну, вообще-то, – замялся стрелец, – батюшка наш порой… себе позволяет. Редко, конечно, по большим церковным праздникам. Как он говорит: «Питие – не грех, в меру, в потребное время, во славу Божию!»
– Это уже интересней, – воодушевился я, цитата мне понравилась, – и что же учудил наш преподобный, находясь в состоянии алкогольного опьянения?
– Богомаза приезжего начал доской иконной по башке бить. Два дьякона вмешались было, а как увидели, чего этот иконописец там намалевал, так и сами рукава позасучивали… Он кое-как вырвался, да в бега! Отец Кондратий с дьяками – за ним, кадилами над головой крутят, матерят его всячески, мы, когда увидали, еле отбить успели…
– Где задержанные?
– А… это… можно разве? Духовных-то особ в отделение особо не потащишь, проклянут еще…
– Перед законом все равны, – наставительно отметил я. – Пока еще церковь никто не отделял от государства, это будет сделано гораздо позднее, в двадцатом веке. Ладно, а пострадавший куда делся?
– А вот его мы в поруб запихали, – облегченно вздохнул стрелец. – Ему там сейчас самое безопасное место, еды мы оставили, пущай переночует парень, а?
– Ну… вообще-то это у нас камера предварительного заключения, а не гостиница. Но, с другой стороны, темнеет уже, гнать человека на ночь глядя – тоже не дело. Ладно, утром сам с ним поговорю.
Я прошел в терем, Яга уже вовсю хлопотала у печи, а Митька скромненько сел в сенях. Видимо, не хотел слишком уж часто мозолить нам глаза – вдруг я вспомню, что собирался его уволить? От плотного ужина я принципиально отказался, больно надо с набитым желудком в седле трястись… Яга поворчала для порядка, но уступила и, усевшись напротив, начала неторопливый инструктаж:
– К лешему пойдешь пешим, он коней не жалует. Оружия с собой тоже никакого не бери, смыслу нет – саблей его не изрубить, пулей не застрелить, а пушку ты, что ж, на своем гробу потащишь? Неча хозяина зря гневить, так иди… В провожатые тебе клубочек дам, куда он покатится, туда и ты ступай. От меня привет передавай, да особо не расписывай – решит еще, что я ему намеки делаю. Мне ж потом хоть в лес не заходи, любая кикимора пальцем тыкать будет…
– Бабуль, не отвлекайтесь, что я ему сказать должен?
– Вот обо всем, что у нас тут творится-то, и скажи! Пущай он по своим каналам проследит, а нет ли тут умыслу злодейского, инородного?
– У нас улики ни одной! – вовремя вспомнил я. – Предъявить ему для экспертизы абсолютно нечего.
– Он же леший, а не дьяк судейский! – укоризненно качнула носом Яга. – Это вон Гороху да боярам будешь улики в нос совать, а в лесу они без надобности. Он тебе и так, на слово, поверит. Давай-ка, собирайся, Никитушка, время не ждет!
Собираться мне особенно нечего, взял планшетку с материалами по делу, надел фуражку перед зеркалом, сунул яблоко в карман на дорогу, вот и все сборы. Бабка достала из корзинки с вязаньем самый обыкновенный клубок серых шерстяных ниток, еще раз пообещав присматривать за городом в мое отсутствие.
– Клубочек-то раньше времени на землю не бросай. Выйдешь за ворота, иди направо, к сосновому бору, как до кладбища дойдешь, обогни его по тропиночке, а уж там напрямую в лес-то и иди. Как три сосны высокие в три обхвата толщиной увидишь – так клубок бросай, а сам за ниточку держи, он тебя выведет.
Уже во дворе мы еще немного поспорили с Еремеевым, который мою ночную прогулку прямо обозвал дурацкой затеей. Но в конце концов смирился, настояв в свою очередь на том, что до леса меня проводят шестеро его парней. Пришлось согласиться… Да я и спорил больше для вида, ближе к ночи меня мимо кладбища пройти – под пулеметом не заставишь! Было дело, нагулялся…
По дороге мы коротали время неспешной беседой. Степенные стрельцы, знающие, почем фунт лиха, больше помалкивали, сурово улыбаясь в усы, а вот молодой парнишка, лет семнадцати, все лез с вопросами. Видно, его впервые взяли на задание, и он радовался как ребенок, постоянно дергая меня за рукав с каким-то очередным «интересом».
– А вот интересуюсь я, служба-то она, милицейская, насколь премудра? Как вот можно выучиться, чтоб воров ловить?
– Это непросто, – важно отвечал я. – По большому счету, проблема даже не в поимке вора, а в умении доказать его вину.
– Как так? Да ежели я, например, на ярмарке какого ни есть жулика за руку поймал да в собственном кармане – рази ж еще чего-то и доказывать надо?
– Ну, положим, такие случаи чрезвычайно редки. Вор-карманник работает на уровне фокусника с музыкальными пальцами. Причем обычно в паре, украденный кошелек тут же передается товарищу, и тот спешит скрыться.
– Но ить первого вора-то я держу! – не сдавался паренек.
– Держишь, а что толку? Ну, приведешь к нам в отделение, обыщут его – кошелька нет, он Христом Богом клянется, что в глаза его не видел, а в карман твой попал по чистейшей случайности – прижали в толпе – и все тут… За что судить? Так что основная задача милиции – пресекать саму попытку воровства, проводить работу с населением, ну и ловить, конечно, но так, чтобы уж наверняка!
– А вот я еще, дяденька Никита Иванович, интерес имею…
– Думай, что говоришь! – С добродушной суровостью старший товарищ отвесил молодцу подзатыльник. – Какой он тебе дядя? Он – сыскной воевода, или гражданин участковый. Хватит языком-то молоть, пришли вроде…
Мы действительно незаметно дотопали до лесной опушки. Стрельцы отсалютовали мне бердышами, сняв шапки, отдали земной поклон и перекрестили на прощание:
– Отчаянная ты голова, сыскной воевода… Храни тебя Господь, участковый! А меня в милицию возьмете?
По-моему, за последний выкрик паренек схлопотал еще одну дружескую затрещину. Было уже почти темно, однако три сосны я нашел довольно быстро. Во-первых, луна светила вовсю, во-вторых, три огромных дерева, растущих как бы из одного корня, спутать с другими было просто невозможно. Толщиной, высотой и массивностью они выделялись на общем фоне, как великаны среди лилипутов. Достав из кармана бабкин клубок, я крепко намотал толстую нитку на палец и бросил клубок наземь. Он покатился. Это меня уже не удивляло, привыкаешь ко всякому… Баба Яга сказала, что покатится, вот он и катится, а я бегу за ним в сырую чащу леса по непонятной тропинке, то и дело перешагивая пеньки и пригибаясь под ветки. Немного похоже на погоню за преступником с помощью служебно-розыскной собаки. Клубок несся резвой рысью, подпрыгивая на кочках, то замирая, словно бы принюхиваясь к следу, то натягивая «поводок», будто обнаружив наконец искомого злодея.
– Вперед, Джульбарс! – неожиданно для самого себя выкрикнул я. Тьма сгущалась, в лесу мелькали неясные огоньки, слышались странные шорохи и пугающие крики ночных птиц. Наверно, поэтому очень хотелось, чтобы рядом было хоть одно живое существо, близкое и родное человеку. – Ищи след! Ищи… Ну, давай же, лохматый, мы должны его взять. Если только найдем, обещаю тебе первую медаль на международной собачьей выставке!
Словно понимая, о чем идет речь, клубок, едва не повизгивая, возбужденно тянул меня вперед. Выскочив на широкую, залитую лунным светом поляну, он сделал охотничью стойку, неподвижно замерев посередине. Я внимательно огляделся – вроде бы никого…
– Ишь ты, резвый какой, – добродушно произнес хрипловатый голос за моей спиной.
Я неторопливо, с достоинством, обернулся. Ни-ко-го!
– Че уставился-то? – Тот же голос раздался слева.
Резко повернув голову, я успел заметить еле уловимое движение еловых лап, но никакого постороннего лица не было.
– Пришел и вертится чего-то… – подковырнули уже справа.
Голос был, но говорящий оставался вне поля зрения. Морочит, догадался я, читал же в детстве, как леший заставлял охотников блуждать кругами, аукает, зовет, а в результате бросает где-нибудь в болоте с комарами. Нет уж, здесь такой номер не пройдет.
– Гражданин леший! Попрошу прекратить неуместные шутки и предъявить документы!
Секунда гробового молчания… А потом лес разразился хохотом. Смеялось все – деревья, травы, пни, невидимые мне птицы и звери, мелкая мошкара, звезды на верхушках сосен и даже палая хвоя под ногами… Все смеялось, хрюкало, хихикало, фыркало, хохотало, визжало, ухало, ахало – общее веселье было столь заразительным, что я и сам заулыбался.
– Наш человек! – отдышавшись, шумно провозгласил тот же голос, и на поляну шагнул старый дед.
На вид я бы дал ему лет семьдесят, но если Яга помнила его, еще будучи девочкой… Волосы длинные, на прямой пробор, схваченные ремешком, борода седая аж до пояса, одет в рубаху полотняную до колен, штанишки какие-то, ноги босые, пальцы корявые, как еловые сучки, и глаза непонятного цвета. Ростом старик был почти с меня, но вдвое шире в плечах, а легкость шага имел просто поразительную для такого возраста. Он обошел меня кругом, налюбовался со всех сторон, присел напротив на пенек и довольно безапелляционно потребовал:
– Подарок давай!
Наверно, у меня как-то изменилось лицо, потому что дедок сурово сдвинул брови и разочарованно пробурчал:
– Ну вот… он еще и без подарка приперся!
– Кх-м… меня к вам… послали, так сказать… – откашлявшись, начал я.
– Послали, говоришь?! И правильно сделали! Я вот тебя тоже пошлю… раз ты без подарочка…
– Подождите… вот! У меня яблоко есть… Пожалуйста!
– Чего?! Тьфу! Это что ж, теперь каждый Иван-царевич будет мне в нос дрянь недозрелую совать? – заворчал старик, но яблоко все-таки взял, в два приема сгрыз и снова сплюнул – кислятина!
– Другого сорта нет… – Я развел руками, леший не производил благоприятного впечатления. Больше всего он был похож на престарелого хиппи, капризного, художественно замурзанного, с претензией на значимость и глубокую философию.
– Все равно кислятина! Но уж ладно, по подарку и отношение будет… Говори, Иван-царевич, что тебе в моем лесу надобно?
– Ну… начнем с того, что я не Иван-царевич.
– Тогда Иван-дурак! – убежденно заключил леший.
Я мысленно досчитал до десяти и постарался объяснить как можно спокойнее:
– Я из милиции. Начальник Лукошкинского отделения охраны правопорядка, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович.
– Ах, вон ты что за птица… Да чтоб ты знал, я с вашей судейской братией отродясь дела не имел и не буду! Понаехали законнички на нашу голову…
– Я расследую дело о краже и убийстве…
– А я говорю – вон отсюда, вертухай!
– Поверьте, мне бы искренне не хотелось напоминать вам, пожилому, уважаемому человеку об ответственности за отказ сотрудничать с органами милиции. Всякий порядочный гражданин должен стоять на страже законов общества и…
– Ты откуль такой настырный взялся? – неожиданно заинтересовался дед, перебивая меня.
– От Бабы Яги! – Я решил пойти с козырей.
– От кого?!
– От нее, – подтвердил я. – Она моя домохозяйка, сдает мне комнату на втором этаже. Заодно и помогает в особо сложных расследованиях. О шамаханском заговоре слышали? Ну вот, а дело было шумное… Можно сказать – преступление века! Без ее знаний и советов мы бы ни за что не раскрыли опаснейшую банду, перевоплощающуюся в высоких должностных лиц и планировавшую полный захват Лукошкина!
– Да… врешь небось? – сощурился леший.
– Слово работника милиции!
– Ну, ежели не врешь… Тогда садись, Никита Иванович, так уж и быть, из-за старой дружбы выслушаю тебя. Раз сама Яга прислала… Эй! – вдруг опомнился старик, – а ты ей, случаем, не полюбовник?!
– Да вы в своем уме?! – даже не сразу нашелся с ответом я.
Дед вперил в меня пристальный взгляд, прикинул и согласился:
– Нет, конечно… куда тебе, теленку мокроносому? Яга-то сейчас небось баба в самом соку, молокососами интересоваться не станет. Эх, а чего ж она сама сюда не пришла? Мы бы с ней… гораздо быстрей договорились.
– Поэтому и не пришла, – сухо ответил я. – Вы уж извините за прямоту, но время позднее, а мне еще домой добираться. Баба Яга просила рассказать вам о некоторых особенностях одного темного дела, над которым мы в данный момент и бьемся.
– А уж какова она молоденькая была… – совершенно не слушая меня, пустился в воспоминания дедок. – По тропиночке шла – что пава! И спереди, и сзади – глаз не налюбуется, а руки так и тянутся, шаловливые…
– Гражданин леший! Не знаю, как вас по имени-отчеству, но дело серьезное… Вы же обещали меня выслушать!
– Ну, ты упрямый какой… Ладно уж, давай говори, что у тебя там, только быстро – у меня гость сегодня, водяной подойти должен в картишки перекинуться… О, да вот и он!

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:58 | Сообщение # 29

Княгиня де Веллар

Из-за сосен, пришлепывая, вышла бесформенная фигура. Если бы меня не предупредили, что это и есть водяной, – я бы счел его просто огромным комом мокрых водорослей. Одутловатое лицо, явно зеленого цвета, большие печальные глаза и лягушачий рот до ушей. Он отвесил поясной поклон лесному хозяину и вопросительно глянул на меня:
– Так вот ты какой, участковый инспектор из Лукошкина… Знаем, знаем, мне девчата про тебя все рассказали.
– Уна и Дина? – догадался я.
– Они самые. Что, сосед, он и у тебя время отнимает?
– Да вот, – пожал плечами леший, – принесла нелегкая, говорит – Яга послала.
– И к нам, на речку Смородину, тоже она удружила… – грустно поддержал водяной. – Такая свойская бабка была, а теперь вот, как в милицию устроилась, так и шлет кого ни попадя…
– Точно, точно… Ну, давай, участковый, не томи! Уж коли я обещался, так выслушаю.
– Правильно, – кивнул водяной. – Мы – люди порядочные, мне отойти или не секрет?
– Не секрет, – решил я. – Буду предельно краток, дело выглядит так…
Опуская детали и диалоги, мне удалось уложиться минут в десять. Оба слушали не перебивая. Когда я закончил, леший многозначительно перемигнулся с водяным и повернулся ко мне:
– Очень занятная история. Спасибо тебе, Никита Иванович, потешил душу. Ну, прощай… Берись за клубок, он тебя аккурат к городу выведет.
– Как это? И… это все? А…
– А я ж говорил – законникам не помогаю! – обрезал хипповый дед, доставая из-за пазухи засаленные карты.
Водяной быстренько расставил вокруг гнилушки, и широкий пень мгновенно преобразился в карточный стол.
– Иди, иди своей дорогой, добрый человек. Не видишь разве, мы заняты…
Во мне поднялась волна здорового раздражения этими нахальными пенсионерами. Ведь оба явно что-то знали, подозревали или поняли из моего рассказа, но намеренно и демонстративно отказывались помочь. Если бы не бабкина просьба – ей-богу, я бы развернулся и ушел! Но Яга так надеялась на то, что леший что-нибудь подскажет… Собрав в кулак всю силу воли и затолкав куда поглубже собственную гордость, я вновь повернулся к старичкам и глянул на расклад.
– Во что играем?
– Уф… ты еще здесь? Иди домой, милиция, азартные игры запрещены только монахам да детям малым, – отмахнулся леший.
– Значит, в «дурачка», – снисходительно хмыкнул я. – Ну-ну, старье, конечно, и ума особого не требует. Вся культурная Европа давно перешла на покер.
– Чей-то такое? – навострили ушки оба.
– Серьезная интеллектуальная игра, обычно на деньги. Профессионалы делают на этом в казино целое состояние за один вечер. А в Монте-Карло проводятся международные турниры по покеру. Ни один уважающий себя джентльмен не упустит возможность сыграть партию в покер. А в «дурака»… только бабы в деревнях и режутся. Ладно, удачи вам, ухожу…
– Эй, эй, участковый! – всполошились леший с водяным, как только я сделал пару шагов с поляны. – Погоди немного… Ты вот – человек молодой, да много повидавший. Не подскажешь ли нам, темным, как в эту премудрость твою карточную играют?
– Ну… почему нет? Времени у меня, конечно, немного, но только из уважения… А вам-то зачем?
– Надо, – уклончиво потупились оба, и в их глазах мелькнул азартный огонек легкой наживы. Ну что ж, дедули, вы сами этого хотели…
– Начнем с азов!
К полуночи, а может и чуть позднее, старички настолько вошли в игру, что я уже мог «катать» их по полной программе. Не подумайте ничего плохого, просто работа в милиции учит всякому, а уж умение разбираться в азартных играх, как в одном из самых солидных видов мошенничества, вдалбливалось с первого курса. Наш капитан был буквально помешан на картах и, не обладай он генетической честностью, наверняка бы занял достойное место в когорте известных шулеров. Как же я сейчас был благодарен ему за все уроки в школе милиции, когда мы часами просиживали в классе, конспектируя в тетради масти, значения, расклады, методику раздачи, правильное тасование и те неуловимые маленькие хитрости, что дают игроку о-о-очень большие преимущества…
– Две десятки, шестерка и туз! Гони фуражку, участковый!
– А я говорю – у меня флэш!
– Не спешите… Итак, кто подтверждает ставку?
– Поддерживаю…
– Играю вдвое плюс бонус.
– Да на тебе, на тебе, на! Ненасытная твоя водяная утроба.
– Сожалею, граждане… Да, полный флэш-рояль. И китель тоже, спасибо…
– Ты что, смерти моей хочешь? Нет у меня больше золотых рыбок! И на фига они тебе в лесу?
– Сбрасываю.
– А бонус? У меня бонус сыграл!
– Куда ты смотришь, участковый? Он же карты водой кропит! Да чтоб я с ним после этого…
– Проигрывать надо достойно, – заключил я, когда небо на верхушках сосен стало заметно светлеть.
Оба старичка сидели мрачные, как черти на паперти, и все пытались понять, как это я все время проигрывал, а потом буквально на последней игре сорвал весь банк?! Я не только вернул себе китель, фуражку, кокарду, галстук с заколкой, записную книжку, планшетку и авторучку, но и получил сверх того карманный аквариум с тремя позолоченными мальками, полную горсть речного жемчуга, красивую ракушку, два берестяных туеска с негранеными самоцветами, рукописную книгу по бытовому колдовству, серебряное колечко и почти новые лапти тридцать пятого размера. Леший предлагал мешок свежих шишек, а водяной – партию лягушек, из них шесть – с икрой!
– Не могу, – мирно, но твердо объяснил я. – Служба не ждет. Большое спасибо за увлекательную игру. В следующий раз вам повезет больше. Мне пора.
– Никита Иваныч, – леший вцепился в мой рукав, скорчив самое жалобное лицо, – ну не уходи ты… Ради всего святого – дай отыграться!
– Рад бы, да не могу – дела. Всего хорошего…
– Смилуйся, добрый человек! Прояви сострадание – меня же лешачиха домой не пустит! Я ить… ить… ить ее книжку продул и колечко тоже. Лапти-то, тьфу! не жалко, каменьев тоже наберу…
– И мне теперь хоть в болото не заходи! – хлюпая носом, поддержал водяной. – Русалки засмеют… Жемчуг я новый добуду, но рыбки!.. Они ж мне как родные… Я их и по именам, и в лицо, и ласково по-всякому… Дай отыграться, аспид милицейский!
– Ну, будет, будет вам… – Мне с трудом удавалось подавить смех. – Что ж мы в милиции, звери какие? У нас тоже сердце есть, мы пожилых людей всегда уважаем. Но сами видите, рассвет скоро, а у меня в Лукошкине дело нераскрытое висит. Вот уж закончу, вернусь…
– Когда? – с надеждой воспрянули дружки.
– Да скоро… может, уже на следующей неделе, хотя… к концу месяца все-таки будет реальней.
– Без ножа режешь, – скорбно решили леший и водяной, потом переглянулись и внесли контрпредложение: – А ежели мы тебе совет дадим, который Баба Яга просила, вернешь проигрыш?
– Вполне возможно, – как бы нехотя согласился я. – Но информация должна быть очень ценной.
– Ладно, – решился леший, – твоя взяла. Только чур, никому не говорить, что я законнику помогаю.
– Помощь – это когда добровольно, – подтвердил я, – а вы просто оказываете мне некую услугу, в обмен на возврат проигранного имущества.
– Во-во… именно так. Значит, слушай… Многое мне неведомо, а только по лесам нашим слух ходит, будто бы вознамерилась нечисть иноземная и в наших краях себе пристанище искать. Уж больно у них там в Европе доблестные рыцари лютуют, вроде всех драконов подчистую извели, эльфов выжили, тролли под землю подались, а ведьмовскому племени и вовсе на людях показываться боязно… Инквизиция! Уловил?
– Не совсем, – признал я.
– А это значит, что простой народ, доселе с нечистью местной в тихом согласии живший, пасторами своими подстрекаемый, в большую амбицию ударился. Не хочет верить в брауни, пикси молока не оставляет, от «маленького народца» подковами да крестом отгораживается. Оно, может, и не так плохо, времена разные бывают. Глядишь, и прошло бы… Но люди более злопамятны и начатого дела не бросают. Видать, уж слишком понравилось священникам тамошним на ведьм охотиться. Решили они, что пора и на Руси свои порядки заводить… Нечисть всякую, ну, нас то есть, поганой метлой выгнать. А как? И удумали они штуку страшную – словом Божьим ужасно могучего демона из самого ада заклясть! Чтоб, значит, он нас отсель повыкидывал…
– Нет, этого им никто не позволит! – категорически заявил я. – У нас суверенное государство, и со всеми своими проблемами мы разберемся сами. Ну а какое конкретно отношение все эти далеко идущие планы имеют к нынешним лукошкинским событиям?
– Ты че, глухой?! – даже обиделся леший. – Я тут че перед тобой полчаса дурочку ломаю…
– Не горячись… – успокоил друга водяной. – Он хочет сказать, что для вызывания иноземного демона необходим священник, храм и месса. Судя по вашим же протоколам, подозрительный пастор в немецкой слободе имеется, а значит, имеет смысл поискать и храм. Между прочим, он должен быть черным. По крайней мере, изнутри…
– Черная ткань, – прозрел я.
– Отчего нет? А для мессы им понадобится еще и человеческое жертвоприношение.
– Теперь дошло, участковый? – снисходительно буркнул леший. – Отдавай добро, мы свое слово сдержали.
– Да, пожалуйста. Хотя… мне кажется, что могли бы и так помочь. Все-таки беда надвигается общая. И вам, возможно, небезразлична судьба будущего России?
– Конечно… – серьезно кивнули сказочные пенсионеры. – Только если мы б тебе так сразу бы все и рассказали – интересу бы не было. А нам… скучно тут. Вот и решили пошутить по-стариковски…
– В каком смысле? – опять уточнил я.
– Эх, молодежь… – лукаво взглянул водяной. – Ты что ж, участковый, и в самом деле думаешь, что мы твой покер только сегодня в глаза увидели?!
– Ладно уж, пусть идет… – добродушно усмехнулся леший.
А я чувствовал себя так, что хоть сквозь землю от стыда провалиться.
– Не красней ты, словно девица. Мы ведь, почитай, за картами полжизни провели, все игры наперечет знаем… Хороший ты человек, Никита Иванович, только доверчивый слишком, но старых людей уважил, спасибо тебе… А Яге привет передавай, пущай заходит на огонек, клубочек-то не забудь.
– Сп… спаси… бо за содействие… – с трудом прокашлялся я.
– Ну, беги, беги… Вон рассвело совсем. Удачи тебе, участковый!
Держа клубок за длинную нитку, я брел по пробуждающемуся лесу по колено в росе и клялся сам себе самыми страшными клятвами, что никто никогда не узнает о моей игре в карты с лешим и водяным! Порой мне даже чудился тихий стариковский смех за спиной, но оборачиваться не хотелось. Вот таким образом меня давно не ставили на место…

Несмотря на несусветную рань, у городских ворот меня дожидались шестеро стрельцов. С пищалями наперевес, видимо, заботливый Еремеев расстарался.
– Привет, молодцы! Вы что же, всю ночь здесь куковали?
Они молча кивнули. Обвинять мужиков в невежливости не хотелось, сам отлично знаю, как портят настроение долгие дежурства в мирное время. Я прошел вперед, стрельцы маршировали следом. В иное время я бы обратил на это внимание… Итак, есть версия о попытке духовного подрыва существующего строя. С одной стороны, все варианты уничтожения нечистой силы вроде бы должно приветствовать. (Хотя я не представляю себе, как мог бы сдать в тюрьму ту же Бабу Ягу или подружек русалок, Ваню-полевика, лешего и водяного. Вот Кощея – посадил бы с превеликим удовольствием!) Но главное не в этом, а в том, что мы к себе в Лукошкино никаких «спасителей человечества» не звали, и спасать нас от одной нечисти, вызывая для этого другую, – не решение проблемы. Это ведь – что в лоб, что по лбу! А если копнуть поглубже, то и вовсе…
– Ложись! Ложись, Никита Иванович!!! – Чей-то сумасшедший крик вернул меня в действительность.
Чуть удивленно обернувшись назад, к сопровождающим стрельцам, я вдруг увидел нацеленные в мою сторону стволы. Дымились фитили, лица целящихся были искажены ненавистью, и то, что я успел вовремя подогнуть ноги, было просто чудом…
– Хайль дойчланд! Капут руссиш швайн-полицай!
Грянул залп! Буквально в тот же миг – второй. Следом раздалось яростное «Ребята, вяжи сукиных детей!», и чьи-то сильные руки помогли мне встать. Из шестерых стрельцов, сопровождавших меня от ворот, четверо лежали на земле, изрешеченные пулями. Двоим уцелевшим крутили руки веревками такие же стрельцы. В пороховом дыму я с трудом отыскал Фому, в надежде получить хоть какие-то объяснения. Старший стрелец протянул мне мою фуражку – рядом с кокардой зияла солидная дыра от пули, палец проходил свободно.
– Еще немного ниже, и не было бы у нас сыскного воеводы…
– А что случилось? – наконец смог спросить я.
– Никита Иванович, ты у нас с утречка туго соображать стал. Разуй глаза-то, али сам не видишь?
– Что за фамильярный тон, сотник Еремеев?! Субординацию забыли?
– Да вот уж забыл! – неожиданно сорвавшись в крик, разошелся старший стрелец. – Ты что ж с людьми моими делаешь, умник милицейский?! Одного похоронили, другой по сей день в бинтах ходит, нонешней ночью сам, своими руками шестерым ребятам глаза закрыл! Я тут никому не позволю стрельцов гробить! Кровь людская – не водица!.. И ты, участковый, мне в этом деле не указ!
– Прекрати орать! – Я сгреб бледного от ярости парня и встряхнул изо всех сил. – Что тут произошло?!
– Пусти, воевода… Не доводи до греха!..
Вместо ответа я как следует дал ему в грудь. Присутствующие стрельцы так и замерли… Их мрачные взгляды не обещали мне ничего хорошего, но нападать на главу милицейского управления они тоже не решались. Положение спасла неизвестная девица, идущая в такую рань от колодца с полными ведрами на коромысле. Одно ведро я успел подхватить и окатил поднявшегося стрельца ледяной водой с ног до головы. Еремеев только крякнул… С минуту мы стояли молча, огонек опасного русского безумства в его глазах медленно таял.
– Прости, Никита Иваныч… Совсем голову потерял… Мало не восемь человек за последние дни из строя вывели! Я ж как не в себе весь…
– Ты можешь членораздельно доложить, что же все-таки случилось?
– Могу… – кивнул он, потом повернулся к стрельцам: – Пленных – в поруб, трупы с собой в отделение, на опознание. Охранять так, чтобы муха не пролетела! Еще раз прости, сыскной воевода… Дозор у меня по ночи пропал. Не явились к означенному часу. Пошли на поиски, мало ли чего… Нашли только под утро, под мостком, всех… холодных уже. Ран на теле не видно, от чего умерли – не разберешь. Одежду с них поснимали, одно исподнее да кресты.
– Что за чертовщина?.. – помрачнел я.
– Ну, мы всю сотню срочным порядком под ружье, бабка твоя потребовала, чтоб сию минуту к воротам бежали – у нее предчувствие. Глядим, ты идешь… Вроде весь задумчивый, а того не видишь, что за спиной у тебя творится. Я в голос ору! Тут они и махнули залпом. Ну, мы тоже… Дальше сам знаешь.
– Кто они?
– А ты не понял? Немцы! В платья стрелецкие переоделись, а рожи бритые куда спрячешь? Хорошо, успели вовремя – не то, быть бы тебе на кладбище, в могилке маленькой с крестом деревянным да фуражкой милицейскою.
– Спасибо…
– Не за что, – буркнул стрелец, но протянутую руку пожал. – Слышь, сыскной воевода, с четверыми мы посчитались, но неужто допустишь, чтоб эта сволота германская и дальше наших била?! Надо сей же день жечь слободу!
– Нет.
– Как… нет?
– Я сказал – нет! Не спеши, как друга прошу… Не все в этом деле так просто. Если можешь, поверь, я найду виновных и заставлю их ответить за погибших парней по всей строгости закона!
Еремеев сплюнул и ускорил шаг. Я надеялся, что он меня понял. Боже мой, каким же дураком надо быть, чтобы принять переодетых немцев за дозорных стрельцов… Их ведь даже внешне не спутаешь. Мне ведь бросилось в глаза их дружное марширование, в войске царя Гороха эта наука еще даже не замышлялась. Жители немецкой слободы чисто брили лица, а стрельцы носили усы и бороды, русские любят поболтать, а эти не сказали ни слова за всю дорогу. Я должен был почувствовать неладное…
Баба Яга ждала меня в тереме не в лучшем расположении духа.
– Живой?
– Так получилось…
– Бедовая твоя голова, участковый… Есть хочешь?
– Нет. Вы слышали, что произошло?
– Про стрельцов-то убитых? Слышала… – Бабка села рядышком, сумрачно скрестив руки на груди. – Плохо наше дело… По всем статьям плохо!
– Да… – вынужденно признал я. – Такое впечатление, будто бы все наши планы заранее известны противнику. Он всегда успевает ударить первым. Я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Ночью убито шесть человек, и убийцы почти наверняка – те немцы, что в меня стреляли. Убежден, на поверку они все окажутся личными охранниками посла… Если Еремеев сумеет удержать стрельцов, если Горох не полезет засучивать рукава, если город ничего не узнает раньше времени – у немецкой слободы есть шанс на справедливый суд. В противном случае ее просто спалят со всем мирным населением…
– Про первых охранников-упырей не забывай. Если их приплюсовать да стрельца умершего, так в деле нашем уже девять трупов обретается!
– Есть подозреваемые…
– И ни одной улики.
– Есть вполне сложившаяся версия…
– И ни одного вещественного доказательства.
Какое-то время мы с Ягой тупо смотрели в разные стороны. Перенасыщение эмоциями вылилось в равнодушную апатию ко всему происшедшему.
– Тут у нас за ночь-то ничего особенного не было…
– Ага, кроме шести убитых.
– …но вот записочку стрельцам для тебя передали. Уж за полночь Шмулинсон нос из дому высунул, дозор проходящий остановил и упросил вручить. Чего ему до утра не терпелось?
– Давайте, что там у нас… «Имею информацию и нужду в вознаграждении. Ваш Абраша». Вот наглец… Как вам это нравится?
– Никак… Может, выпороть его разок?
– О-о-у… Тут такой хай поднимут – до Израиля слышно будет! Нас же потом Тель-Авив по самую крышу нотами протеста завалит. После обеда пусть Митька его приведет.
– Ты решил по утречку царя навестить?
– Да надо бы. Час-другой передремлю, и в путь, но сначала хочу рассказать о моем разговоре с лешим. Кстати, там еще и водяной оказался…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар

Послать сову

Лиственница, ус снежного барса, 12,5 дюймов

Дата: Воскресенье, 15 Янв 2012, 16:59 | Сообщение # 30

Княгиня де Веллар

К обеду я встал, наскоро перекусил, отправил Митьку на базар (продуктов прикупить, настроение народа выяснить и Шмулинсона на обратном пути захватить), а сам направился к царю. Дело принимало слишком серьезный оборот, и не было гарантии справиться с ним только силами работников милиции. Я намеревался требовать у Гороха более широких полномочий с привлечением основных сил стрелецкой гвардии. Хотя против кого конкретно мы будем воевать – до сих пор оставалось непонятным. В прошлый раз это были шамаханы, но их уже знали, к ним привыкли, кто появится теперь – я даже боялся предполагать. Судя по многозначительным намекам лешего и водяного, работа нам всем предстоит каторжная…
Стрелецкий эскорт, следующий за мной, уже начинал изрядно раздражать. Первоначально их было всего двое, но чем дальше, тем ценнее становилась моя голова в глазах сотника Еремеева, и теперь охрана усилилась до шести человек. Лукошкинский народ уважительно ломал шапки, но за моей спиной не ограничивал себя в разнообразии догадок:
– Гля, гля… сыскной воевода со стрельцами пошел! Видать, на дело… Без дела таким отрядом разве пойдут?
– Ткача Шпильку заарестовывают!
– А за что?
– А он вчерась по пьяни отца Кондрата кобелем брюхатым обозвал!
– Брешешь! Рази ж бывают брюхатые кобели?
– А ты отца Кондрата видел? Ну вот и молчи…
– Эй, сердешные, а зачем на одного ткача-то столько народу?
– Дак он же, супостат, наверняка сопротивление милиции окажет! Я его, аспида, знаю – так и норовит иголкой ширнуть…
– Ох ты ж, страсти какие… Ну, храни Господь нашего участкового…
– Бедовая голова! Поди, в шрамах весь.
– Да уж, человек храбрости отчаянной… Митька с милицейского подворья трепался, будто бы Никита Иванович в боях с преступностью весь как есть израненный! А ему все нипочем – глянь, лицо бледное, гордое…
В общем, наслушался, пока дошли. Горох только что откушал и пожелал видеть меня сию же минуту, пока чай не остыл. Для спокойствия седобородых бояр это звучало как «А подать каналью пред мои грозные очи!», но на самом деле охранные стрельцы улыбались в усы, сурово сопровождая меня в царские покои. Горох отослал всех, самолично налил мне большую чашку ароматного чая и булькнул две ложки сахару:
– Заморский, купцы аглицкие два мешка презентовали. Это вот «Граф Грей» с бергамотом… Вроде зверь такой здоровенный, а?
– Нет, – улыбнулся я, – бергамот – это растение, а зверь такой есть – бегемот или гиппопотам.
– Образование… – без зависти, но с легкой грустью отметил царь. – Я вот вроде немалому обучен, а в животных не силен. Как там правильно наука эта называется?
– Если про животных, то зоология, а про растения – уже ботаника. А все вместе – биология.
– Вот, вот… и купец аглицкий тоже мне все о ценности биологического состава толковал. Хорош чай-то?
– Очень. А что, у купцов опытный переводчик?
– Зачем он мне? – пожал плечами Горох. – Языкам-то мы, слава богу, с малолетства обучены.
– Как это? – не поверил я.
– Ну, аглицкому, франкскому да италийскому всех царевичей учат. Государства эти сильные, богатые, язык знать надобно. А прочие…
– Что?!
– Я говорю – прочие, – невозмутимо продолжал царь, – они специального обучения не требуют, их как-то само собой знаешь. Немецкий, польский, финский, шведский, татарский, персидский… Все соседи наши, ихней речью поневоле говорить будешь.
– Да вы полиглот!
– Пылеглот?! Ну ты… это… говори, да не заговаривайся! – побурел от обиды государь.
– Полиглот – это уважительное звание человека, говорящего на нескольких языках, – поспешил объясниться я.
Горох понимающе кивнул. Лично для меня это был очередной «щелчок по носу», чтоб не зазнавался. Я-то в глубине души считал себя в плане образования на две головы выше любого лукошкинского ученого и… нате вам! Царь Горох свободно владеет несколькими языками, даже не задумываясь о том, какое это достижение. Царский рейтинг резко вырос в моих глазах…
– Ладно, хватит чаевничать, – решил Горох после третьей чашки. – Ты ведь не за плюшками сюда прибежал, докладывай.
Я предельно коротко описал свою встречу с лешим и водяным и, как можно деликатнее, о шести убитых стрельцах и перестрелке у главных ворот. Не помогло… Знал ведь, что может случиться, но и промолчать не мог. Горох вспылил так резко, что опрокинул стол. Медный самовар гулко бухнулся на пол, посуда разлетелась во все стороны, роскошный ковер оказался залит медом и вареньем.
– Стража! Всех в ружье! Чтоб гвардия конная сию же минуту у крыльца стояла. А ты молчи, сыскной воевода!
– А я еще ничего и не сказал.
– Вот и молчи!
– Ну и пожалуйста, – отвернулся я.
– Нет уж, ты скажи! – мгновенно завелся царь, пока стрельцы носились туда-сюда, выполняя монаршие указания. – Ты мне сейчас скажи, что я тут законы нарушаю, презумпции невиновности всякие… Мне немчура будет в столице моих же людей душить, а я их дипломатической неприкосновенностью потчевать, да?!
– Ну, гвардию-то зачем? Арестовать надо всего одного человека. Посол наверняка окажет всестороннее содействие, немцы чтут порядок.
– Вот я им для порядку и… – Горох сунул мне под нос внушительный кулак. – А ты, милиция, если еще хоть слово вякнешь супротив моего самодурства – со службы разжалую! Сам буду воров ловить… Куда как интереснее, а ты за меня будешь перед боярами с умным видом сидеть…
– Ладно, – не стал спорить я, – но перед тем, как меня переведут на новую должность, позвольте съездить с вами на дело. В качестве стороннего наблюдателя, в последний раз…
– В последний, говоришь? – на секунду задумался государь. – А, поехали, черт с тобой! Только смотри, под горячую руку не лезь и в методы мои не вмешивайся!
– Упаси бог…
Я и в самом деле близко не собирался вмешиваться в его действия. Во-первых, это со всех сторон глупо. Он – царь, творит что хочет, ограничений – практически никаких. Отделение курирует самолично, если ему так уж взбрело покомандовать – пусть развлекается. Во-вторых, мне действительно интересно посмотреть, как будет реагировать пастор Швабс, поняв, что его действия возбудили подозрения не только у скромного лейтенанта милиции, но и у самого государя. Пока Горох спешно облачался в боевые доспехи, я спустился вниз, попросил конюха предоставить мне лошадь и вместе с гвардейцами дождался выхода начальства. Затрубили трубы, забили барабаны, и мы, кавалькадой в пятьдесят всадников, бодрой рысью тронулись в сторону немецкой слободы. Я держался рядом с Горохом, с левой руки, так ему было удобнее разговаривать.
– Арестуем всех! Ну, не всю слободу, конечно, а всех, что у посла в охране. Руки крутить я уже навострился… Сейчас мы всех преступников в два счета переловим!
Немцы встретили наш отряд недоуменно-вежливо, ворота раскрыли, не дожидаясь просьб или требований, но Кнут Гамсунович навстречу почему-то не вышел…

– Перекрыть все выходы и входы! В оба глядеть за смутьянами! При попытке сопротивления – руки за спину и в тюрьму! – раскомандовался царь Горох, не слезая с белого, празднично наряженного жеребца. – Где посол? Подать его сюда!
Все немцы, находившиеся в данный момент в слободе, побросали работу и выбежали поглазеть на неожиданное вторжение. Мужчины и женщины, старики и дети, в аккуратно отглаженных костюмчиках, без тени страха и без слова упрека, позволили конным гвардейцам взять себя в кольцо и лишь доверчиво смотрели на царя, что-то тихо шепча по-немецки. Никто и не думал сопротивляться… Всадники смущенно ерзали в седлах и старались ободряюще улыбаться, а Горох все продолжал бушевать, хотя уже и не столь уверенно:
– А ну, который тут пастор Швабс? Выходи ответ держать за дела свои злодейские… И посла, посла мне наконец найдите!
– Великий государь, – на хорошем русском ответил один пожилой бюргер, делая шаг вперед, – я исполняю обязанности бургомистра в нашей небольшой колонии. Господин посол должен был быть у вас во дворце, он уехал еще ранним утром.
– Не было у нас вашего Шпицрутенберга. Если б явился, мне б враз доложили. Хватит врать, тут он небось… Пусть лучше сам выйдет, пока мои ребята здесь все закоулки не обыскали.
– Как будет угодно вашему величеству, – послушно поклонился немец.
По его лицу было ясно, что он не лгал. Видимо, посол со свитой и вправду куда-то уехал утром. В слободу они не возвращались, в царские палаты не заезжали, тогда где они? Горох тоже мужик неглупый, оставив на потом вопрос поиска посла, он переключился на пастора.
– Увы, преподобный отец Швабс очень болен, – покачал головой бургомистр. – Он второй день лежит не вставая. Если вашему величеству угодно, я провожу вас к нему.
Царь кивнул одному из стрельцов, что-то приказал сквозь зубы, и тот, спешившись, отправился с немцем. Буквально через пять минут они вернулись. Парень также шепотом доложился на ухо государю. Горох помрачнел…
– Может быть, мы можем предложить вашему величеству обед? – неуверенно молвил бюргер.
Он явно не понимал, зачем царь во главе отборного стрелецкого отряда неожиданно ворвался в слободу. Прочие немцы тоже прикрывали робкими улыбками полное непонимание происходящего. Похоже, все планы царя рушились, как шалашики в грозу. Он то краснел, то бледнел, но решительно не находил, к чему придраться.
– Пошлите двух молодцов проверить личные покои посла, – тихо посоветовал я.
Горох быстро закивал. Пока бургомистр водил стрельцов по высокому каменному дому, где размещалась резиденция немецкого дипломата, я сполз с коня и деликатно поинтересовался, где здесь церковь.
– Кирха? – вежливо переспросив, мне указали на небольшое пузатое здание в самом дальнем конце слободы.
Я прошелся к нему пешком. Двери не были закрыты, но внутри – ни души. Похоже, что церковь находилась в состоянии капитального ремонта или реставрации. Ни икон, ни скульптур, ни росписей на стенах – вообще ничего, что бы указывало на ритуальное помещение. Есть только алтарь из грубых гранитных плит черно-красного оттенка, и тот без креста. Хотя и никаких намеков на присутствие иного бога тоже не было. Я обошел все здание, изнутри оно повторяло форму пятиугольника, снаружи вписывалось в обыкновенный квадрат. Это как-то закрепилось в моем подсознании… Беглый обыск ничего не дал, похищенной ткани я не обнаружил, признаков планируемой черной мессы тоже нигде не замечалось. На всякий случай я вернулся к царю и уточнил:
– Что там с пастором?
– И впрямь больной, – напряженно подтвердил Горох, – стрелец говорит, так жаром и пышет. В кровати лежит, слова непонятные бормочет, бредит…
– Государь, беда!!! – донеслось из посольского дома.
Переглянувшись, мы поспешили внутрь, причем бургомистр, несколько немцев и особо любопытные стрельцы увязались следом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы ахнули, ошарашенные увиденным. Рабочий кабинет немецкого посла был перевернут вверх дном! Шкафы взломаны, стол лежит на боку, бумаги и грамоты разбросаны по всему полу, ковер скомкан, личные вещи валяются где попало…
– Ну, что ты на это скажешь, сыскной воевода?
– Скажу, что крови нет, следов борьбы не видно. Наверняка весь этот тарарам был произведен, как только гражданин Шпицрутенберг выехал со двора. Здесь явно что-то искали. Потайной шкафчик, тайник в полу, сейф в стене, но не нашли.
– Почему ты так уверен?
– Исходя из милицейского опыта, злоумышленники в большинстве случаев уничтожают следы преступления. Если бы они нашли то, что хотели, то либо убрали бы за собой, либо устроили пожар. Так избавляются от улик, метод старый, но проверенный.
– Ничего не понимаю… – Царь задумчиво почесал бороду. – Так ведь посол вернется, все увидит, и уж такой шум поднимется… Знаю я его, всех тут перепорет, а виновного найдет.
– Значит, они рассчитывают, что он… не вернется, – неожиданно для себя прозрел я.
– Плохо дело. Вот что, Никита Иваныч, бери подчиненную тебе сотню и объявляй посла в розыск. Здесь нам больше делать нечего. Больного священника я с собой не потащу, люди засмеют. Но стражу у его постели поставлю! Как только оклемается – сразу ко мне на допрос. Присутствовать будешь?
– Нет.
– Вот и молодец. Я сам хотел об этом попросить, а пыр…т… пыртокол я тебе после покажу.
Из немецкой слободы мы уезжали несолоно хлебавши, с извинениями за беспокойство. В плане продвинутости следствия – абсолютный нуль. Человек, которого я планировал арестовать, мечется в горячечном бреду, тащить его в отделение в таком состоянии – и бессмысленно, и преступно. Посол никакой разумной информации наверняка не даст, ему самому сейчас требуется помощь. Вот тут-то я вспомнил, что забыл задать парочку существенных вопросов. Я догнал того стрельца, что ходил к пастору:
– Слушай, молодец, а ты не расслышал, как именно бредил этот немецкий поп? Какие слова он говорил?
– Дык… он же по-немецки больше, – пожал широкими плечами стрелец. – Ниче толком и не разобрать. Хотя… погодь, участковый, вот – вспомнил! Про мух он что-то бормотал!..

На полпути я козырнул Гороху и направил коня в отделение, потом Митька вернет. Всю дорогу эти «мухи» не давали мне покоя, что-то скреблось на самом дне памяти, но что именно? Я не забыл, как стрельцы, сторожившие поруб с отравленными телохранителями, тоже отмечали навязчивое присутствие мух. Но почему? При чем они здесь? Мух, комаров, мошек и прочей насекомой братии в Лукошкине хватало с избытком. Если всерьез загружать себя энтомологическими проблемами – свихнешься и кончишь тараканами в голове.
Баба Яга ждала меня на крыльце вместе с Еремеевым. Это хорошо, не придется искать его по городу.
– Случилось чего, сыскной воевода?
– Да. Собирай своих ребят и срочно прочеши все закоулки – из немецкой слободы посол пропал.
– Вот те раз! Неужто похитили?
– Очень похоже, – кивнул я, – поскольку его телохранителей в слободе не оказалось, можно предположить, что он с ними и исчез. Добровольно или его увезли силой, обманом – мне неизвестно. Куда и зачем – тоже…
– Все понял, Никита Иванович. – Старший стрелец взялся за шапку и шагнул с крыльца на двор. – Сей же час всю сотню подниму под ружье, к вечеру твоего немца где-нибудь да отыщем!
– Что, Никитушка, закрутилось колесо, не остановишь? – Баба Яга подцепила меня под ручку и ввела в дом.
В горнице уже ждал накрытый стол, бабка у меня в этом плане очень обязательная: война войной, а обед – по расписанию. На самом деле есть ни капли не хотелось, а вот выговориться требовалось. Яга слушала, как всегда, внимательно.
– Все сходится, Никитушка… Чуяла я в этом деле чужедальний прицел, заморскую руку, так оно на то и вышло. Подмога нам нужна, сами не управимся.
– Царь дает войска.
– Толку от них… Вон посол немецкий пропал, что они, нашли его? И не найдут.
– Мне непонятно, зачем вообще его было похищать?
– А ты, соколик, так уверен, что его похитили? А ну как он сам почуял запах паленого, да и сбежал? – сощурилась Яга.
Это уже была проверенная система: я строил версию, бабка ее разбивала. В результате мы обычно приходили к единственно правильному решению.
– Если он хотел бы сбежать, то почему в его кабинете все поставлено с ног на голову? Там явно производили неквалифицированный обыск.
– Так, может, он сам все и порушил, чтоб от себя подозрения отвести, а нас на ложный след направить.
– Тогда бы он подбросил нам «следы кровопролитной борьбы», – парировал я. – А мог бы и чей-нибудь труп подложить, потом поджечь все, и мы бы обнаружили лишь обгорелые останки «немецкого посла», а он сам спокойненько удрал бы в нейтральную страну по фальшивому загранпаспорту. Нет, к обыску в собственном доме он явно непричастен… Будем надеяться на еремеевских ребят, у них с этими «телохранителями» свои счеты.
– Дался тебе этот немец! О главном думать надо: о том, какую нечисть иноземную нам в Лукошкино всучить вздумали.
– Я говорил с лешим и водяным, они не знают. Предполагают, что это кто-то очень сильный, но кто именно…
– Да уж эти два старых пня поперед дела и не почешутся! Им зад от сиденья оторвать – так давиться легче. Оба уж плесенью покрылись, а кроме карт ничего путного на уме. Они нам не подмога… Пока их самих напрямую этот демон иноземный в мухоморы носом не ткнет – нипочем вмешиваться не станут!
– Тогда о какой помощи речь? – поинтересовался я.
Яга надолго замолчала.
– Ладно, утро вечера мудренее. Скоро Митька с базара придет. Ты его всерьез увольнять надумал?
– Нет, пожалуй, дам последний шанс и назначу испытательный срок.
– Оно и правильно. Дурак он, конечно, и растяпа, но ведь наш человек. Попривыкли мы к нему, прогоним – самим же скучно станет. Ну, а пока давай-ка поешь…
– Да не хочу я.
– Никитушка-а-а… ну зачем обижаешь меня, старую? Ну если я тебе слово грубое молвила, так прости, не со зла, от возрасту. Покушай хоть чего, не мучай бабушку… А потом уж и делами займемся. Не забыл, чай, кто у нас в порубе сидит?
– Два пленных немца из свиты Шпицрутенберга и скрывающийся от православного гнева богомаз Савва Новичков! Вот его-то, я думаю, давно пора выпустить.
– Правильно, а к злодеям этим я четверых стрельцов подсадила в охрану. Ежели еще и их кто отравить вздумает, так стража не позволит.
– Тогда попросите кого-нибудь, чтобы парня вывели из поруба, пусть перекусит и отправляется домой.
– Нечего тут всяких приваживать, – ворчливо откликнулась Яга, – не хватало еще арестантов из КПЗ прикармливать. Пусть спасибо скажет, что мы его от тумаков избавили.
Новичков оказался высоким сухопарым мужчиной лет на пять старше меня. Волосы рассыпчатые, русые, лицо простое, одет в оригинальное тряпье, но чисто и аккуратно. Я уверен, что богомаз шил на себя сам, и должен признать, кутюрье из него получался неплохой.
– Вы свободны, гражданин. Впредь постарайтесь избегать конфликтов с церковной властью. За что они вас все-таки?
– Иконы я пишу… в новой манере… – скромно помялся художник.
– Странно… Неужели манера настолько новая, что за нее уже бьют? – удивился я.
– А вот не изволите ли глянуть, батюшка сыскной воевода… – Он сунул руку за пазуху и извлек обернутый тряпочкой сверток.
Из него на стол высыпались плоские расписные дощечки размером в тетрадный лист. Да… парень явно поспешил родиться. Тут был такой авангард! Куда там бледному Пикассо в голубовато-розовом периоде… Нет, лично мне очень даже нравилось, но и отца Кондрата я теперь тоже хорошо понимал. Иконописными канонами здесь и не пахло. Богоматерь и младенец из геометрических фигур, у коня Святого Георгия – пять ног, ангел с огненным мечом – многорук, как каракурт, и такого же цвета. Вон моющийся ангелочек в тазике – очень симпатичный получился, я бы даже себе попросил, но неудобно…
– А в установленных традициях творить не пробовали?
– Отчего же, и в установленных могу, – вздохнул горе-автор, – только скучно же, так все умеют.
Вечная трагедия непонятых гениев. Мы пожали друг другу руки и распрощались. Спустя недолгое время заявился Митька. Не один…

Тот, кто ищет, тот всегда найдет. Особенно если знает то, что он ищет...
Клан Веллар