ВРЕМЯ ЗОЛОТА, ВРЕМЯ СЕРЕБРА - Страница 3

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 01:58 | Сообщение # 31

Клан Арчер

Шарц стоял перед Рупертом Эджертоном, герцогом Олдвиком, не смея поднять глаз. Нет, это сэр Хьюго Одделл стоял, а Шарц... тому было наплевать, свой долг он выполнил — и что ему до чувств несчастного коротышки? Или нет? Кто это дышит в самое ухо? Это ты, сосед? Чего тебе, Шварцштайн Винтерхальтер? Чего ты хочешь? Это не тебя сейчас распинает неумолимая совесть, это не тебя жгут раскаленные угли вины. Ты свободен. Можешь возвращаться к своему горну. Невесту ты, мерзавец, заработал. Может, даже двух. Что тебе в моем горе? Уйди прочь!
Подвинься, болван! У меня тоже есть право на эту вину.
У тебя?! Право?!
— Хью, бедняга... — тихо промолвил герцог Олдвик. — Как же тебе тяжело вышло...
Шарца точно по лбу вдарили, хорошим таким гномским молотом.
— Я думал, вы... возненавидите меня...
— За что? За то, что ты любишь свой народ не меньше, чем я свой? — спросил герцог. — За то, что эта любовь не помешала тебе полюбить и нас тоже? Жить вместе с нами, радоваться и страдать вместе с нами, большими, глупыми и неуклюжими, ничего не смыслящими в истинном мастерстве? А ведь так легко было бы возненавидеть нас, мешающих твоему народу спастись, боящихся и ненавидящих любого гнома. Ответь сперва ты, почему ты не возненавидел нас?
— Не знаю. Я ведь очень хотел... победить вас. А чтоб победить — нужно понять. Вот я и старался. А когда понял — полюбил. Наверно, я просто опоздал вас возненавидеть.
— Ну так и за что мне ненавидеть тебя?
— За предательство... за ложь... за...
— За то, что спас меня, мою жену, моего сына, моего вассала, кучу других хороших людей, — насмешливо продолжил герцог. — Молчи уж! Дурак ты, хоть и доктор...

Не успел Шварцштайн Винтерхальтер, сэр Хьюго Одделл, петрийский шпион, вассал герцога Олдвика, шут, доктор и муж благородной леди Полли, хоть немного прийти в себя от разговора с герцогом, как на него тут же напустился золоченый придворный хлыщ при какой-то бумажной должности.
"Тот же Томас, только при короле!" — мелькнуло у Шарца.
— ...однако рыцарем Олбарии вы быть не можете, сэр! — уверенно заявлял тот, поигрывая чуть ли не дамским веером.
"И откуда они такие берутся?!"
— Почему это — не может?! — возмутился возникший из-за спины Шарца Руперт Эджертон, герцог Олдвик. — Я сделал его рыцарем!
— Вы были введены в заблуждение, — снисходительно пояснил придворный.
— Ну нет уж! — рассердился герцог. — Он спас жизнь мне, моей жене и моему сыну! Он действительно сделал это! Именно за это я и пожаловал ему шпоры и отымать не намерен!
— Но... он гном, — мягко пояснил придворный. — И в законах Олбарии нет прецедента...
— Ах так! — окончательно вышел из себя герцог Олдвик. — Тогда — вот что: я издам указ на территории моего герцогства считать его человеком!
— Какой-какой указ? — заинтересовался подошедший Роберт де Бофорт.
— Обыкновенный, — буркнул герцог Олдвик. — Я, Руперт Эджертон, герцог Олдвик, указываю: на территории герцогства Олдвик считать гнома Шварцштайна Винтерхальтера человеком, сэром Хьюго Одделлом. Человек сей полностью облечен моим доверием и прочее в том же духе...
— Беспрецедентно! — воскликнул придворный. — Гномы никогда...
— Вот и хорошо, — кивнул Роберт де Бофорт. — Как раз такой прецедент нам и был нужен, ваше величество. Я поддержу.
— Пожалуй, — кивнул король Джеральд. — Я тоже.
— Вообще-то, — продолжил его величество, повернувшись к придворному, — рыцарем Олбарии может быть любой, кого в рыцари посвятили, будь он человек, гном, эльф, дракон или ангел небесный!
Шарц хихикнул.
— Простите, ваше величество, я не над вами... Я просто представил, к какому месту дракону придется цеплять шпоры!

Я должен ей сказать. Должен. И даже не ради того, чтоб больше не лгать, раз уж и вовсе лгать не нужно... Это кому другому я лгать не хочу, а ей — не могу. Это раньше Хьюго Одделл говорил ей правду о себе самом, о Хьюго Одделле, а с господином Шварцштайном Винтерхальтером она просто не была знакома. Ему не приходилось лгать ей, он просто с ней не разговаривал, не знакомился, не... не присутствовал, одним словом, а теперь, когда все перемешалось, когда оба имени в равной степени принадлежат мне... теперь сказать нужно. Просто нельзя молчать о таком. Промолчать сейчас — это и значит солгать ей. Солгать на сей раз уже по-настоящему, страшно и непростительно. Нет. Только не молчать. Сказать все, как есть. Вот только как о таком скажешь?
Любимая, знаешь ли, а я вообще-то гном! Нет-нет, это не шутка... самый настоящий... из Петрии. Профессиональный лазутчик. Шпионил тут у вас помаленьку. Невесту себе выслуживал. Заодно на тебе женился.
Так, что ли?!!
Спасибо за идею! Попробуйте сперва вы. Этак ведь и довести можно хорошего человека. До убийства или самоубийства — это другой вопрос, но до чего-то одного — точно. А что в этом хорошего? То-то и оно, что ничего.
Шарц несколько раз вздохнул. Его сноровка лазутчика вся куда-то девалась, стоило ему заговорить с Полли. Ну вот не мог он ей наплести, как другим, не получалось. Он вздохнул еще раз — авось, на ходу что придумаю! — и начал осторожно и медленно:
— Полли, мне нужно открыть тебе одну страшную тайну... я давно должен был это сделать, но...
— Это про то, что ты гном, что ли? — с улыбкой спросила Полли.
Шарц где стоял, там и сел. Прямо на пол, в новеньком, дорогом придворном костюме. Ай да Полли! Ей, как и королю, удалось сказать такое, что повергло его в абсолютную растерянность. И если от короля он еще мог — и даже должен был! — ожидать чего-то в таком духе, то Полли...
"Черт! Но это моя жена! — сердито напомнил он сам себе. — Она и должна быть яркой, умной, талантливой! Стал бы я жениться на ком попало! На какой-нибудь дуре, чьи речи могу предсказать на десять лет вперед, как же! Я и без того знал, что Полли умнее меня, ну так и чего удивляться, что она сама все поняла?!"
Он все-таки задал один страшно глупый вопрос, такой глупый, что самому стыдно. Хотя, с другой стороны, это же на ней он женился, значит, это ее дело быть умной, а на себе самом он не женился и жениться не собирается даже, так что имеет полное право оставаться таким непроходимым идиотом, каким только получится.
— А почему ты... — выдавил он из себя и замолчал.
Он и сам не знал, как закончить вопрос. Полли пришла ему на помощь.
— Почему я вышла за тебя или почему я не рассказала остальным?
— Ну... да, — буркнул он, не уточняя, какое "да", имеется в виду.
Если честно, его интересовали оба.
— Вышла, потому что люблю, а не рассказала, потому что ты не рассказывал. Даже мне. К чему мне болтать о том, о чем тебе самому говорить неохота?
— Но ведь гномы, они...
— Чудовища из страшных сказок, — очаровательно улыбаясь, кивнула Полли. — Я помню. Я думала об этом. Но ведь ты — не такой. Совсем-совсем не такой. Ты никогда не был чудовищем. Всегда — человеком! Ой, прости!
— Что ты, — улыбнулся Шарц. — Разве это — оскорбление... от человека? А все же — как ты догадалась?
— На глупые вопросы не отвечаю! — фыркнула Полли.
— Но даже милорд герцог...
— Но он же не спал с тобой! — развеселилась Полли. — А я так сразу поняла, что никакой ты не коротышка! Ты сложен абсолютно нормально. Просто ты — другой. Вот. А раз ты не коротышка, а просто ты так сложен, значит, ты гном, что ж тут неясного? А что ты молчишь об этом, так ведь и это понятно. После того что ваши у нас натворили, кто ж тебя добром-то встретит? Кто поймет, что ты не такой, как те сволочи? Тут ведь главное что? Главное понять: они не гномы были, они были сволочи! А сволочью кто угодно может быть.
Шарц вздохнул. Это ведь еще не все. Это всего лишь половина правды. И если быть честным — Полли сама все сделала, это она объясняла, утешала, жалела, это она поняла про сволочей... Эх, Хью, ты вот читать ее учил, лучше б ты попросил, чтоб она научила тебя понимать, потому что сам ты так ничего и не понял, и если б не влюбился в звезды и тех, кто под ними живут, так и считал бы всех людей врагами, а ведь ни люди, ни гномы врагами быть не могут, врагами могут быть только сволочи. Поэтому ты не смеешь больше молчать, Шварцштайн Винтерхальтер. Ты скажешь этой чудесной женщине правду. Всю, как есть, до конца. Скажешь и будешь умолять ее о милосердии.
— Любимая... я должен открыть тебе еще одну тайну... — вновь неловко начал Шарц.
"Господи, как же я не хочу говорить этого! Как хочу остаться, пусть не прежним, веселым коротышкой Хью, так хотя бы ловким пронырой-гномом, устроившимся среди людей. Как же мне неохота становиться чужим опасным типом, с ледяным спокойствием использующим все вокруг себя".
— Это про то, что ты шпион, что ли? — хихикнула Полли.
Шарц нервно икнул и застыл, глядя на свою жену в суеверном ужасе.
"Откуда она могла узнать?! Как догадалась?!"
"Она — моя жена!" — вновь напомнил он сам себе, но на этот раз аргумент не сработал, а посему он задал еще один ужасно глупый вопрос:
— Это ты... тоже в постели выяснила?
Полли расхохоталась в голос.
— Если шпионы и отличаются чем-то от прочих мужиков, то я этого знать все равно не могла! У меня, кроме тебя, ни одного шпиона не было. У меня, кроме тебя, вообще никого не было.
— Но тогда... я что — во сне разговаривал?!
Его вдруг охватил ледяной ужас профессионала, привыкшего контролировать каждое свое движение, каждый вдох и выдох, и вдруг выяснившего, что с девяти до пяти он теряет разум и бродит по кабакам, выбалтывая все свои страшные тайны.
— Нет, — ухмыльнулась Полли. — Во сне ты не разговаривал. Просто я подслушала, когда ты с королем говорил. Обожаю подслушивать! И посмей мне только сказать, что это нехорошо, сэр лазутчик!
"Вот так вот, Шарц... и что дальше?"
— Ты все слышала? — спросил он.
— Самое интересное пропустила, — пожаловалась Полли. — Кто-то подымался по лестнице. Пришлось сбежать. А потом вы уже вышли. И были все страшно довольные. Только ты чего-то нервничал, будто не все еще позади.
"А ты хочешь сказать, что все позади? И ты меня... прощаешь? Нет. Ты даже не обвиняешь меня. Ты не видишь моей вины. Моей лжи. Неужто вовсе не видишь?"
— Так что ты давай рассказывай, — продолжила Полли. — Теперь-то уж, наверное, можно, раз королю рассказал. Королю — это ведь вроде как и всем остальным тоже... разве нет?
— Теперь — да, теперь — можно... — странным голосом промолвил Шарц.
Он ничего не понимал. Под ним давным-давно разверзлась бездна, но он в нее почему-то не падал. Эта сумасшедшая женщина отказывалась принимать всерьез все, что он ей говорил. Отказывалась ужасаться его подлости, мерзости и лжи. Она смотрела на него спокойными любящими глазами, как тогда, в библиотеке, словно ожидая, что он вот-вот перевернет следующую страницу в книге и прочитает ей очередную захватывающую дух историю.
Что ж, он никогда не сможет ей отказать. Слушай, любимая...
— Так оно... это ваше... Подгорное Царство... должно было рухнуть? — потрясенная, чуть дыша, спросила Полли. — И ты с королем договорился, чтоб всех-всех спасти, да?!
— Ну, если опустить некоторые детали... — пробормотал Шарц.
— И все это время ты был совсем-совсем один... — жалобно продолжала она. — Один... против всего света! Ты ведь даже мне сказать ничего не мог. Один, с целым народом на плечах... старики, женщины, дети — они умрут, если ты не справишься, так ведь?! О-х-х-х! — Полли уже рыдала, обхватив мужа.
— Почему ты плачешь? — тихо спросил Шарц.
— Ты скажешь, что я дура, если я скажу, сэр муж мой, — всхлипывая, сообщила она.
— Ты дура, леди жена моя, — улыбнулся Шарц. — Теперь говори.
— Я плачу от уважения, представляешь? — смущенно пробормотала она.
— Нет. Но сам сейчас заплачу от благодарности.
— Не стоит. Сначала отрасти себе гномскую бороду, — она уже улыбалась. — Тогда ты сможешь прятать в нее красный распухший нос, и никто не узнает, что ты плакал.
— Терпеть не могу гномские бороды! — очень искренне воскликнул Шварцштайн Винтерхальтер.
Сэр Хьюго Одделл только головой покачал.
"Да? А вот я бы от нее не отказался..."
"Молчи, гнусный коротышка, больное порождение моего разума! Бороду он захотел! Знаешь, сколько с ней возни? Тебе не кажется, что это время лучше потратить на возню с любимой женщиной?!"
— А знаешь, чем настоящее счастье похоже на звезды? — тихо спросил Шарц.
— Чем? — тихонько шепнула Полли.
Шарц почти видел, как перед ее мысленным взором вновь соткалась библиотека, почти чувствовал, как его пальцы переворачивают страницу книги.
— Тем, что оно не кончается, — шепотом ответил он, и глаза его жены вспыхнули ночными небесными огнями.
В одном царстве, неведомом государстве, далеко-далеко за синими морями... за лесами дремучими, за ключами кипучими...
— Я покажу тебе звезды, любимая, обязательно покажу! Я знаю, ты их много-много раз видела, куда больше, чем я... но ты ведь не смотрела на них вместе со мной!

Большой Совет собирался редко. Раз в десять лет Старейшины Знатных Родов, Почтенные Наставники, Мудрые Старухи и прочие Знатные гномы собирались в Священном Зале Совета, чтоб вместе с Владыкой Якшем обсудить некоторые требующие обсуждения вопросы. Великий Совет собирался и того реже — раз в сто лет, не чаще. Обычные вопросы решались на Малых Советах, куда являлись далеко не все, обычно лишь те, кто имел что предложить Владыке Всех Гномов, или надеялся что-нибудь выпросить у него для себя. Великий Совет, объявленный через три дня после Большого, да еще и такого, на котором не решалось ничего важного, — ну просто невероятная скучища, даже по гномским меркам! — Великий Совет, на который призывал сам Якш, да еще чтоб его личные телохранители разносили извещения тем, кто должен явиться, и подзатыльники тем, кому не хотелось этого делать, — такой Совет был, бесспорно, беспрецедентным событием. А если учесть всевозрастающие слухи о новых обвалах, — а как запретить то, на что каждый своими глазами полюбоваться может?! — если учесть, что Песня Камней на Нижних Ярусах стала просто угрожающе громкой, ясно было, что именно станут решать на так внезапно собранном Великом Совете, — вот только знать бы еще, что решат...
— Я должен сказать то, о чем молчит каждый гном Петрии, — суховато начал Якш. — Мы все молчим об одном и том же. Молчим, потому что ужас сковывает нам уста. Но я — Владыка, а значит, мой молот тяжелее прочих. Мне и начинать этот разговор.
В коротких жестких фразах Якш обрисовал для собравшихся положение дел.
— Тут некоторые были недовольны, говорили, что я много хорошего камня людям продавал, — с усмешкой заметил он. — Так ведь затем и продавал, чтоб этот камень не рухнул нам на головы. Весь камень был с "Крыши Мира". Да только поздно. Нам не успеть. Все, кому это интересно, могут получить таблички с расчетами. У кого есть желание — может пересчитать сам. Но... все уже считано и пересчитано сотни раз. Вывод один — нам не успеть. Я долго думал, что у нас нет выхода, пока вдруг не наткнулся на группу юных гномов, пришедших к тем же выводам, что и я, но думающих иначе. Они нашли выход.
После того как Якш высказал идеи сторонников мира, в Священном Зале Совета повисла мертвая тишина. Старейшины, Наставники, Мудрые Старухи и прочие Знатные гномы просто не могли поверить, что Якш сказал это.
Как?! Выйти наверх всем народом? Сдаться на милость людей? Просить у них позволения поселиться рядом? Превратиться в подданных чужого государства? Быть может, в рабов?! Перестать быть Петрией? Перестать быть гномами?! Учить чужой язык? Принять чужую веру?! Забыть себя?! Полно, да Якш ли это?!! Или это дурной сон, от которого не получается проснуться?! И не лучше ли остаться гномами до конца, каким бы он ни был?!
Внезапно и сразу заговорили все. Заговорили, закричали, затопали ногами... гвалт стоял жуткий.
Якш оставался спокоен. Он восседал на своем каменном троне, на возвышении, а у его ног бесновался неистовый гномий океан. Якш парил над угрозами и оскорблениями, над бредовыми идеями и скороспелыми выводами, он был совершенно спокоен, даже безразличен, он знал, что эти вопли ничего не стоят, и почтенные гномы бодрой трусцой побегут туда, куда их погонит его хлыст, да еще и спасибо скажут за то, что обо всем позаботился. Нет, его интересовали и тревожили не эти брызжущие слюной старые недоумки, побрызгают и успокоятся, когда во рту пересохнет, а потом все равно сделают, как он скажет, но среди этих идиотов притаились и реальные враги. Якш ждал, когда они проявят себя.
Впрочем, на некоторые вопли он все-таки отвечал. Если он будет вовсе молчать, могут решить, что ему нечего возразить. Можно с презрением пропускать всякие глупости, но нельзя терять инициативу.
— Якш решил скормить нас людям! — яростно прохрипел Старейшина Регин Пихельсдорф. — Продать наши шкуры, чтоб спасти свою!
— Ты безумец! — гневно загремел Якш. — Тот, кто останется здесь, погибнет! О каком предательстве ты говоришь, если я иду с вами?! Это еще вопрос, кто больше теряет, но тот, кто останется здесь, теряет все!
— Лучше умереть, чем ползать на коленях перед переростками, жалко клянча подачки! — вопил Старейшина Регин.
— Все ясно! — презрительно скривился Якш. — С дураками я не разговариваю! Погубить весь народ во имя своей непомерной гордыни, этого ты хочешь?! Так ты уже старик, ты как следует пожил, даже из ума успел выжить, а дети, а молодежь?! Что ж им, тоже лечь в твою стариковскую могилу?! Ни одного удара молотом, ни одного найденного алмаза, ни одного откованного доспеха, ни одного поцелуя желанной Невесты — ничего! Все сожрет твоя проклятая гордыня! Не слишком ли большие у тебя аппетиты, Старейшина?!
— Хорошо, что ты предлагаешь?! — взвился голос одной из Мудрых Старух. — Мы не отдадим наших девочек людям!
— Он ничего не предлагает! — отозвался Старейшина Кунц Унтершенкель. — Он только лжет! Пытается продать нам свое предательство под именем спасения всего народа!
— Вот как?! — опасно прищурился Якш. — Я ничего не предлагаю? А у тебя есть предложения получше? Слушаю внимательно, ты даже представить себе не можешь, насколько внимательно.
— Мне нет нужды в том, чтоб меня услышал предатель, хоть он все еще числится нашим Владыкой, — прошипел Старейшина Унтершенкель, — но пусть меня услышат достойные гномы, я верю, их немало на этом Совете! Слушайте, гномы Петрии! Наши воины по-прежнему сильны, наше оружие как всегда непобедимо! Никто не смеет в этом сомневаться! Просто возглавлять воинов должен не глупый мальчишка, а умудренный опытом гном! Я сам поведу авангард! О да, мы будем жить рядом с людьми, как того хочется нашему мудрому Владыке, но на своих условиях! На той земле, которую завоевали, а не на той, которую выпросили! Предатель Якш прав — идти к людям необходимо, у нас нет выбора! Но почему он хочет, чтоб мы шли с протянутой рукой?! Давайте возьмем в эту руку секиру или боевой молот!
— Ага! И наши доводы сразу станут весомее! — выкрикнул кто-то из задних рядов с такой интонацией, что не понять было, поддерживает или осуждает он это последнее высказывание.
— Замечательная идея! — воскликнул Якш, с презрением глядя на Старейшину Унтершенкеля. — В самый раз для тебя и таких дураков, как ты! Вот только как же быть остальным? Позволь тебе напомнить, что завоевательные походы хороши только тогда, когда есть куда отступать. Вы все знаете, что отступать нам некуда. И чем закончили предыдущие "завоеватели", тоже помните. Если мы выйдем с миром... Владыка людей обещал мне равные права для людей и гномов. А что сделают с завоевателями в случае их поражения? Думайте. И это меня обвиняют, что я пытаюсь кого-то там скормить людям? Думайте.
— Мы не станем отступать! — рявкнул Старейшина Кунц. — Только вперед! Мы сокрушим...
— А кто будет защищать... ну хотя бы Невест? — тихо и страшно поинтересовался Якш. — Армия завоевателей должна постоянно сражаться и двигаться быстро, чтоб быть успешной, как ты намерен позаботиться о тылах? О стариках, женщинах, детях? Что ты застанешь, обратив в руины человеческие города и повернув назад, что увидишь у себя за спиной? Изнасилованных Невест и перебитых детей? А может, вообще никого? Что будет делать твоя победоносная армия, за которой не останется народа?
— Это потому, что он глуп! — возопил Старейшина Регин Пихельсдорф. — Возглавлять Священную Войну должен я!
— Да из тебя уже не песок, из тебя камни сыплются! — заорал Старейшина Кунц Унтершенкель, и почтенные "завоеватели" вцепились друг другу в бороды.
"Хорошо, что я дал высказаться обоим, — подумал Якш. — Пока они решают вопросы главенства, можно продолжать".
— Сейчас речь не идет о сохранении нашего царства, наших устоев, свобод и традиций, — тихо продолжил Якш. — Речь идет о сохранении нашего народа, наших собственных жизней. Людям нужны мастера и воины, они согласны принять нас как равных. Я считаю это большой удачей для нас. Лучше сохранить жизнь и поступиться традициями, чем умереть, следуя оным. Живые могут постепенно возродить старые традиции. Мертвым традиции ни к чему.
— Очень замечательно они возродятся, под владычеством людей! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Владыка Джеральд дал мне слово, — ответил Якш. — Никто не станет насильно очеловечивать гномов.
— И ты ему веришь?! Человеку?!
— Больше, чем себе.
— Ты или лжешь, или безумен, Владыка!
— Что ж, я знал, что будет непросто, — вздохнул Якш.
— Да нет, все будет очень просто... куда проще, чем тебе кажется... Владыка, — услыхав этот голос, Якш вздрогнул.
Что ж, чего-то такого он и ждал все это время, но... Наставник "безбородого безумца"?! Никогда не был сторонником мира — это да, но... Духи Подгорного Пламени, как он оказался на острие атаки?! Почему говорит от имени всех врагов?!
— Владыка почему-то решил, что выжить должны все, — мягко промолвил Наставник "безбородого безумца". — Это показывает, как он устал. Долгое бремя власти утомило его. Тут кто-то назвал его предателем? Пусть тому будет стыдно за свои слова. Пусть он подумает в следующий раз, прежде чем произносить нечто подобное, ведь он произнес это на Великом Совете, а значит, говорил не только от себя, а и от имени своего Клана. Владыка не предавал никого из нас. Напротив, долгие годы он тяжко трудился, чтоб наш народ процветал и благоденствовал. Мы должны быть благодарны ему за это. Если б не его тяжкие каждодневные труды, у нас и вправду не было бы иного выхода, кроме как сдаться на милость людей. Именно Владыке мы должны быть благодарны, что такой выход есть. Он принял неверное решение? Это так. Но кто вправе осудить усталого, изнемогшего в заботах о своем народе старика? Кто вправе обвинить его? Напротив! Мы должны помочь. Разве не мы цвет гномьего племени? Разве не нам доверены судьбы остальных? Мы поможем. С благодарностью и восхищением мы поддержим слабеющую руку, направив ее по правильному пути. А в битве с людьми уцелеют не все. Лишь избранные. Те, кто и в самом деле достойны продолжить гномий род. А теперь Владыке необходимо отдохнуть. Ему необходим отдых. Долгий отдых. Помогите своему господину!
Наставник "безбородого безумца" сделал знак, и телохранители Якша схватили своего Владыку.
— Воины, кому вы подчиняетесь?! — ошеломленно выдохнул Якш.
— Тайному начальнику твоей собственной секретной службы, — поклонился Наставник "безбородого безумца". — Есть такая должность. Просто о ней Владыкам не сообщают. До тех пор, пока власть не утомляет их настолько, что они и сами уже не осознают, насколько им нужен отдых.
— Это измена! — выкрикнул Якш.
— Это забота, Владыка, — почти нежно ответил Наставник. — Если ты и этого не понимаешь... тебе действительно необходим отдых. И я не смею настаивать на твоем дальнейшем присутствии на заседании Совета.
"Так вот почему заболел мой Главный Советник! — мелькнуло у Якша. — Явный Глава Секретной Службы не посмел мешать Тайному!"
— Проводите Владыку в его покои...
— Это мы еще посмотрим! — дверь Священного Зала Совета с грохотом распахнулась. Молодые гномы хлынули внутрь.
— Братья, не отдадим Владыку! Владыка за нас! Покажем этим старым пердунам!
Молодежь перешла к активным действиям, щедро раздавая тумаки и расшвыривая упирающееся старичье.
— Мир! — кричали они, отвешивая зуботычины.
— Забавный способ бороться за мир, — усмехнулся Наставник "безбородого безумца". — Вот только не слишком искренний. Ну кто ж за мир кулаками-то сражается? Мир нужно отстаивать мирными средствами. Вот берите пример с Владыки, кажется, вы считаете его своим духовным лидером? Ну так и посмотрите на него: стоит себе спокойно и не дрыгается. И вы сейчас будете стоять... спокойно.
Из толпы Старейшин и Наставников выходили гномы помоложе. Невзрачные коренастые здоровяки ненавязчиво помахивали боевыми секирами.
— В Священный Зал Совета нельзя проносить оружие! — закричал кто-то из молодых гномов.
— В Священный Зал Совета нельзя врываться без разрешения! — парировал Наставник "безбородого безумца". — Впрочем, то, как горячо вы отстаиваете мир, дает мне повод думать, что вы просто по молодости перепутали сторону, на которую хотели бы встать, поэтому прежде, чем вас выкинут отсюда, я скажу вам, и можете передать это прочей молодежи: — Не все выживут в драке с людьми — драка будет отчаянной, но те, кто выживут, получат Невесту, а те, кто отличатся — двух. Думаю, я сказал достаточно. А теперь вышвырните вон нарушителей и продолжим...
— Нам тоже показалось, что ты сказал достаточно, старый мерзавец, а теперь просто немного помолчи...
Из разомкнувшихся рядов Мудрых Старух выходили Невесты. В своих белоснежных одеяниях до полу, с ритуальными ножами в руках.
— Войны не будет! — тихим яростным голосом сказала одна из них.
Сказано было так, что все бывшие в Зале Совета замерли, не в силах дышать, страшась шевельнуться. Сказано было так, что всем стало ясно: войны именно что не будет, вот просто не будет — и все, что бы они ни предпринимали — не будет, иначе из этой несчастной, почти свихнувшейся от переполняющей ее ярости девочки сейчас выплеснется такое, что ни война ни мир уже не понадобятся. Никогда и никому не понадобятся. Но не таковы Старейшины гномов, чтоб так легко смириться, уступить давлению, даже если оно и пугает до безумия.
— Невесты в Зале Совета! — воскликнул один.
— Позор! — поддержал его другой.
— Неслыханное нарушение нравственности! — вскричал третий.
— Оскорбление приличий! — орал еще кто-то.
— Позор! Безобразие! Немедленно вон! — орали уже толпой престарелые гномы. — Всякий стыд потеряли! Да что ж это делается! Куда смотрит Якш?! Это его вина! Распустил совсем! А Мудрые Старухи-то! Ишь ухмыляются! Это их вина!
Куда смотрел Якш, определить было несложно. Туда же, куда и все. На Невест, разумеется. Он и представить себе не мог, что события сложатся подобным образом, и теперь силился понять, можно ли извлечь из этого хоть какую-то пользу. Его ведь уже почти увели, и он не слишком обольщался насчет своей дальнейшей судьбы. Свергнутые Владыки долго не живут. Но даже его дисциплинированные стражи, подчинявшиеся, как оказалось, вовсе не ему, замерли, не в силах оторвать глаза от Невест. Потому что Невесты никогда себя так не вели, потому что они просто не могли так себя вести. Кем они были? Драгоценной утварью. Обожествляемыми рабынями. Нужно было родить нескольких детей и остаться в живых, чтоб обрести права личности и стать Мудрой Старухой. Юные девочки были желанным призом для любого гнома, не более. Они просто не могли принимать решения. И вдруг такое. Если бы "Крыша Мира" все же рухнула сейчас на ошеломленные гномские головы, ее бы, пожалуй, и вовсе не заметили. Неудивительно, что стража замешкалась, они ведь всего лишь гномы, а не Духи Подземного Пламени.
— Молчать! — яростно прошептала юная Невеста, и дикие вопли мигом прекратились.
Замолчавшие Старейшины смущенно переглядывались — надо же, какая-то сопливая девчонка одним словом прервала их праведный гнев! — но завопить по новой духу ни у кого не хватало. Уж слишком страшно она смотрела. Такая кого угодно на клочки порвет, причем голыми руками, без всякого там оружия.
— Чем же это вы здесь таким недостойным занимаетесь, что нам этого видеть нельзя? — выдохнула она, и строй Невест шагнул вперед.
Милые, тихие, скромные, покорные, желанные для каждого гнома Невесты выглядели столь устрашающе, что Старейшины и Наставники шарахнулись прочь, опрокидывая кресла.
— Вы должны немедленно уйти, — спокойно сообщил Невестам Наставник "безбородого безумца". — У нас достаточно дел, которые нужно решить быстро... если вы немедля нас покинете, вас не накажут, обещаю. Я ведь понимаю, вас тоже страшит ужас грядущей катастрофы, тяготит неизбежное расставание с родиной, трудно оставаться спокойным и мудрым в такой ситуации, любому гному трудно, но, пожалуй, вдвойне трудно вам, ответственным за рождение следующих поколений гномов...
— Которых все равно убьют люди на развязанной вами войне, — а всех, кто останутся, похоронит рухнувшая "Крыша Мира"! — зло закончила юная Невеста. — Хватит этой болтовни, Наставник! Войны не хотим мы, войны не хотят Мудрые Старухи, молодежь тоже ее не хочет, даже Владыка на нашей стороне! Вы проиграли, Наставник...
— Да? — удивился тот. — Почему это?
Строй Невест шагнул еще раз. Еще ближе.
— Духи Огня, какие у них глаза-то страшные! — выдохнул кто-то из Старейшин, пробираясь к выходу из Зала Совета.
— Думаю, я недостаточно ясно все объяснил, — вздохнул Наставник "безбородого безумца". — Что ж, такие вредные заблуждения должно развеивать как можно быстрее...
— Думаю, это вы недостаточно хорошо все поняли, — прервала его юная гномка. — Чем вы можете угрожать нам? Нас ведь с детства учат не бояться смерти. Собственно, смерть — это и есть наше предназначение. Умереть, давая новую жизнь. Мы не станем давать жизнь, чтоб вы тотчас скормили ее смерти! Мы просто умрем.
— Что? — ошарашенно выдохнул Наставник "безбородого безумца".
— Этим ножом... — юная гномка подняла к глазам ритуальный нож и посмотрела на него чуть ли не с вожделением, — этим ножом замечательно можно перерезать горло. Свое... или чужое. Я понятно выражаюсь?
— Нет... — Наставник "безбородого безумца" смотрел на юную гномку жалкими, испуганными глазами.
— Если мы не договоримся... это сделают все Невесты Петрии, — юная гномка поднесла ритуальный нож к своему горлу и медленно провела им, едва не касаясь кожи.
Зал Совета замер. Старейшины не то что сказать — дыхнуть боялись.
— Это... это конец! — жалко пискнул какой-то Наставник.
— Вот как?! — очаровательно улыбнулась юная гномка. — А мне казалось, что это ритуальный нож. Но я всего лишь глупая девушка, Наставник...
И она облизнула тускло мерцавший клинок.
— Мы договоримся! — прохрипел Наставник "безбородого безумца".
— Тогда секиры и молоты — на пол! — скомандовала девушка.
Наставник "безбородого безумца" махнул рукой, и секиры с молотами загремели о камень пола.
— Ты... ты знал об этом?! — яростно прошипел Наставник "безбородого безумца", поворотясь к Якшу.
— Нет, — с ухмылкой ответил тот. — Но это... интересно.
— Интересно?! — ярость Тайного Главы Секретной Службы не ведала границ. — Как ты теперь с ними справишься?!
— Я?! — изумился Якш. — А разве я не отправлен "на отдых"?
— Вот еще! — прохрипел Наставник "безбородого безумца". — Живой ты мне куда полезнее! Изволь справиться с этим безумием! И немедленно!
— Не могу, — дурашливо пожаловался Якш. — Злые стражи все еще держат меня за руки!
— Отпустить его! — прорычал Тайный Глава Секретной Службы.
Якша отпустили. У одного из стражей было такое обиженно-растерянное лицо, что Якшу даже стало его мимоходом жалко. Впрочем, долго предаваться этому чувству он не мог. Время и без того было почти упущено. Впрочем, нет, того, что он сейчас скажет, будет достаточно, неважно, когда говорить такое, важно успеть сказать это до того, как тебя убьют.
— У Владыки есть что сказать нам? — спросила юная гномка.
— У Владыки есть что сказать вам, — проговорил Якш, неторопливо направляясь в сторону Невест, подальше от предавших его стражей, восставших Старейшин и прочего, что теперь представляло для него несомненную опасность.
— Прежде всего я хочу поблагодарить ваших Наставниц и всех Мудрых Старух вместе с ними, — начал Владыка. — Их трудами вы такие, какие есть. А значит, их трудами и заботами спасется Петрия, ибо вы и есть спасение ее.
С каждым словом Владыка все дальше отдалялся от возможного кинжала в спину. Шаг, еще шаг...
— Владыка! — голос Наставника "безбородого безумца" ударил в спину. Только голос. Даже он не посмел. Еще шаг, и Невесты окружили Владыку.
— Если мы придем к людям с миром, они... у них есть эликсир, исцеляющий от "проклятия эльфов"! — выговорил Владыка как можно более ясным и твердым голосом.
И на дружный полустон-полувопль повторил еще раз, еще яснее и четче.
— У людей есть эликсир, исцеляющий от "проклятия эльфов"! Они поделятся с теми, кто придут с миром!
— Но... это же... — выдохнула та юная гномка, что так потрясла всех своей лютой яростью.
— Вам не нужно больше умирать! — возвысив голос, прогремел Якш. — Никому не нужно умирать! Ни в битве, ни родами!
Юная гномка слегка покачнулась, и Якш ухватил ее за плечо.
"Почти обморок!" — мигом определил он. Когда несказанная ярость резко сменяется несказанной радостью, чудом нежданным, трудно устоять на ногах даже такому сильному и мужественному существу, как эта юная Невеста.
— Не смей падать! — шепнул он ей. — Не смей падать, юный Владыка Всех Гномов! И плакать не смей! Владыки не плачут! У них нет права на это!
— Владыка?! — потрясение шепнула она. — Я?!
— Несомненно! — резко ответил Якш. — Ты только доживи! Выдержи!
— Но даже Мудрая Старуха никогда... а чтоб Невеста...
— Ты сама поменяла эти правила! Только что!
— Но я...
— Молчи! Владыкой является тот, кто ведет за собой других, не страшится принимать решения и отвечать за них. Жизнью, если понадобится. Жизнями, если потребуется. Ты — можешь. Так какая разница, какого ты пола и возраста? Теперь все гномы — твои. Я лишь доиграю свою роль, помогу тебе и постараюсь не умереть посреди сцены. На мой вкус, это слишком неубедительная концовка. Предпочитаю открытые финалы.
— Я... поняла... — шепнула гномка, отстраняясь от Якша. — Спасибо, Владыка!
— Не стоит благодарности, Владыка!

Предатает лишь близкий.
пасть может лишь великий
а крылья потерять лишь их имевший.
Так скажите может ли умереть тот кто не жил?
Клан Арчер

Сандал и кость дракона, 28.7 дюйма

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 01:59 | Сообщение # 32

Клан Арчер

Тэд Фицджеральд был единственным из всех Фицджеральдов, добившихся назначения в состав постоянного пограничного гарнизона, зорко стерегущего Петрийские Выходы. Лучшие лучники всей Олбарии, Фицджеральды были подготовлены как особая команда воинов, подчиняющихся его величеству лично. В конце концов, он им всем заменил отца, кому, как не ему, вести их в битву? И король сам распорядился, чтоб никого из них не назначали на охрану Петрийских Выходов. Что ж, это было справедливо. Лучшее, что любой из них подарил бы гномам, — это стрелу в горло. Впрочем, никто из них не стал бы по доброй воле дарить такую легкую смерть мерзким тварям, некогда вылезшим из своей поганой норы, чтоб изнасиловать их матерей. Насильники не смеют считаться отцами, они всего лишь насильники и как таковые не заслуживают стрелы в горло. Насильники должны умирать долго. Мучительно. Страшно.
Вот поэтому король Джеральд и запретил Фицджеральдам охранять Петрийские Выходы. Олбария все еще торговала с Петрией.
Тэд Фицджеральд был единственным. Как ему удалось добиться назначения? Лучше даже не спрашивайте. Если человек чего-то очень сильно захотел... а он еще и не совсем человек к тому же. Кто знает, почему именно ему удалось? Возможно, потому, что ему одному удалось переплавить клокочущую ярость в ледяное спокойствие. А потом и просто в спокойствие. О гномах он теперь отзывался с иронией. Он даже ходил на Петрийские Торги, где и гномы и люди выставляли на погляд и продажу изделия своего ремесла и плоды земные. Он даже переругивался с гномами, а потом перешучивался с ними же. А потом и вовсе завел моду обращаться к почтенным гномским купцам со словами "сэр мой возможный папа". Гномы морщились от таких шуток, но терпели. А он улыбался и казался вполне исцелившимся от своей ненависти. Гномы узнали от него о Фицджеральдах, а люди — о том, что любая ненависть может быть остановлена. И только он сам знал, что это не так. Сквозь теплоту его глаз на гномов смотрели острия стрел. Гномы всегда были паршивыми лучниками, быть может, именно поэтому Фицджеральды были лучшими? Оставаясь один, он часто вглядывался в свое лицо, пытаясь отделить черты матери и выяснить, как же все-таки выглядел "проклятый насильник". Все чаще и чаще перед его лицом вставало лицо некоего гнома. Гнома, которого он убьет. Но не сейчас. Сейчас мир. Он не подведет своего названого отца, не даст повод этим гнусным насильникам и убийцам вопить о предательстве и вероломстве людей. Когда-нибудь гномы вновь выйдут убивать и насиловать. Они всегда так делают, маленькие гнусные твари. Когда они сделают это, их будет ждать Тэд Фицджеральд с луком в руках. И если есть на небе бог — "проклятого гнома" Тэд узнает сразу. О том, что "проклятый гном" мог сотни раз погибнуть в тех битвах или попросту умереть от старости, Фицджеральд даже не думал. Бог не допустит такой несправедливости. Не зря же он, Фицджеральд, носит за спиной не один, а два полных колчана стрел. Второй — весь для "проклятого гнома". О собственной смерти тот будет вспоминать даже в аду — с воплями ужаса.
Тэд Фицджеральд надеялся на выход гномов, как на великое чудо господне. Раньше или позже это ведь все равно должно случиться? Так почему не при его жизни, не в его караул? Фицджеральд практиковал стрельбу, молитву и ждал чуда. Ждал и верил.
И чудо было ему даровано.
Петрийские Выходы буквально вскипели темной массой копошащихся тел. Великие Петрийские Ворота были распахнуты настежь. Тэд Фицджеральд возблагодарил бога и в мгновение ока натянул лук, стрела сама легла под руку.
Вот оно. Наконец. Его месть будет законной. Он всего лишь исполнит волю короля Олбарии и свой долг.
— Господи, за что?! — мгновением позже простонал несчастный мститель, глядя на приближающихся гномов.
Его рука чуть дрогнула. Он ослабил натяжение тетивы. Застыл. Все его тело выражало горестное недоумение. Он был похож на маленького ребенка, который, разбежавшись за укатившимся мячиком, вдруг ткнулся лицом в стену. Больно. Несправедливо. Зачем эта стена тут появилась? Ведь должен был быть мячик!
Гномы были далеко, но зоркие глаза лучника уже углядели главное... Он и вообще не будет стрелять, не сможет стрелять, не посмеет.
Строя гнусных, закованных в подгорную броню насильников не было. Не было мерзавцев, потрясающих оружием, не было пьяных безумцев, убивающих все живое, не было прославленного своей непобедимостью шарта и прочего, на что он так надеялся. Не было и "проклятого гнома". Нестройными рядами на Тэда Фицджеральда шли женщины. Гномки. И каждая глядела на него глазами матери. За женщинами шли дети. Маленькие гномики весело толкались, происходящее казалось им занятным приключением. Они представить себе не могли, что сейчас с ними случится что-то дурное, что здесь, наверху, притаилась их смерть, хищная и безжалостная тварь, всю жизнь мечтавшая утыкать их стрелами.
— Господи, но я же не этого хотел... — одними губами прошептал несчастный лучник.
"Только бы они не перешли Границу!"
После своей знаменитой победы король Джеральд распорядился очертить так называемый Петрийский Круг — черту, которую не смел переступать ни один гном. Переход черты означал немедленную смерть, массовый переход — начало войны и полную экономическую блокаду. Что ж, до сего дня ни один гном черты не переступал. Но сегодня... Слишком их много, слишком быстро их число прибывает — задние просто вытеснят передних. Те переступят черту не по злому умыслу, а просто чтоб не быть затоптанными. Они же не виноваты!
— Господи, неужто моя надежда... потребовала такого сурового наказания?! — холодея от ужаса, прошептал лучник.
Женщины и дети придвинулись почти к самой черте. Вот сейчас. Сейчас.
— Но они... они-то в чем виноваты?!
"Еще немного — и я это сделаю. Должен сделать. У меня приказ".
Тэд Фицджеральд выдернул из ножен кинжал и вгляделся в его отполированное лезвие. Он должен был увидеть себя. Немедленно. Пока еще не поздно. Он увидел. Предчувствие его не обмануло. С гладкого как вода лезвия ухмылялся "проклятый гном".
"У него тоже был приказ!"
"Тоже. Проклятье! Но ведь это не люди — это всего лишь гномы!"
"Это женщины и дети!"
"У меня приказ самого короля Джеральда! Как я могу ослушаться того, кто дал мне все? Все, что у меня есть!"
"Выстрели один раз — и тут же превратишься в "проклятого гнома"! И тогда тебе ничего уже не понадобится, а король проклянет тот день, когда помыслил стать твоим приемным отцом!"
Еще несколько шагов — и он должен подать сигнал. Подать сигнал и открыть стрельбу. Шаг. Еще шаг. Господи, за что?!
Все. Для мечты больше нет места. Грезы разрушены. Для чести и совести тоже нет места. Выполнить приказ и умереть. Разве ему остается что-то другое? Разве есть еще какой-то выход?
Внезапно маленький гномик уронил мяч, и тот бодро запрыгал в сторону запретной черты. Пересек ее и покатился дальше. Гномик бросился следом.
Лук дрогнул в руках Фицджеральда как живое существо, хищно выцеливая яркий полосатый мяч. Гномик побежал следом, и стрела уставилась на него, нагнувшегося за мячом.
"Это я в себя маленького сейчас выстрелю", — с каким-то священным ужасом вдруг подумал Фицджеральд.
С воплем ужаса гномка кинулась за сыном. Стрела нацелилась на нее.
"В мать я тоже выстрелю?" — с тоской и отчаянием подумал лучник.
"У тебя есть приказ, воин. Выполняй!"
Где-то совсем рядом стучали копыта коня, но это уже ничего не могло изменить. Кто-то страшно торопился, но... опаздывал.
Фицджеральд опустил лук и поднес к губам рог. Тревожный сигнал. Короткий хриплый звук рога тоже ничего не мог изменить. Он всего лишь отодвинул неизбежное. Стрела вновь уставилась на тех двоих, преступивших запретную черту.
Ты очень хотел убить "проклятого гнома" — так, Фицджеральд? А этих двоих — как, сможешь?! Да брось ты, она вовсе не похожа на твою мать! А он совсем не такой, как ты в детстве, самый обыкновенный гном, только маленький еще, вот вырастет, наденет броню, и превратится в мерзкого насильника. Гномы, знаешь ли, все такие. И мячик у тебя был красный, а не полосатый, как у этого. Ты так хотел убивать гномов! Так вот тебе — начинай! Их можно пронзить одной стрелой, пока они рядом. Ты даже обязан сделать это. Они переступили запретную черту. Они обречены. Ты ничего не можешь сделать.
Где-то совсем рядом, вверх по лестницам, неистово грохотали сапоги, кто-то спешил к тебе, но это уже ничего не могло изменить. Время остановилось, и бегущий мог вечно перебирать своими ногами. Он все равно не прибежит, пока стрела не расстанется с луком или... пока ты не найдешь другого решения. Время остановилось. Остались только эти двое и ты. Смертоносный лук в твоей руке и смешной полосатый мячик у гномика.
"Как они посмели быть такими беззащитными?!!"
Сапоги за спиной грохотали уже вовсю, но Фицджеральду было плевать. Он опустил лук. Фицджеральды не стреляют по полосатым мячикам. Джеральд де Райнор их такому не учил. Тэд Фицджеральд не станет убивать женщин и детей. Даже если они переступили запретную черту — не станет. Он не превратится в "проклятого гнома". Никогда.
— Правильно, лучник!
Возникший за его спиной Джеральд де Райнор, король Олбарии, задыхался от яростного бега.
И Фицджеральд чуть не влепил ему стрелу в горло. Не потому, что хотел убить собственного короля, да еще и заменившего всем Фицджеральдам отца, а потому, что... Потому, наверное, что в самый тяжкий и страшный момент того не оказалось рядом и жуткий выбор пришлось делать самому.
"Так это было испытание, господи?!"
— Они выходят без оружия, сир! — недоуменно сообщил он королю. — Женщины и дети... я не смог.
— Все правильно, — кивнул король Джеральд, переводя дух. — Так и должно быть.
И Фицджеральду вновь захотелось воткнуть стрелу в собственного короля.
"Так и должно быть?! А почему мне об этом не сказали?!"
Его величество, видимо, все прочел у него на лице. Вздохнул.
— Прости, — виновато сказал король. — Гонца убили. Я едва успел.
"Это не ты успел, это я промедлил!" — чуть не ляпнул Фицджеральд.
— Гонца убили? — вместо этого спросил он.
"Кто посмел убить королевского гонца, везущего известие небывалой важности?"
И впервые в жизни он не подумал: "Гномы!" Гномам это было нужно меньше, чем кому бы то нм было. С ними и так что-то случилось. Иначе с чего бы это они все наверх повылазили? Такого ни в одной сказке нет. Фицджеральду представилось жуткое подземное чудовище, безжалостно пожирающее гномов в глубине их темных пещер. Тогда понятно, почему наверх выбрались только женщины и дети. Мужчины прикрывают отход. Стоят небось до последнего. И ему внезапно захотелось туда, вниз, под землю. Встать в истекающий кровью гномий строй и посылать стрелу за стрелой в страшную подгорную тварь, от которой нет спасения. Он не знал, откуда взялось это желание, почему ему захотелось этого, быть может, потому, что все то, что он ощущал к гномам, дополнилось еще и страшным чувством вины. И радость от того, что он не сделал все же ошибку, тонула в черном океане ужаса и непоправимости того, что могло произойти. Тому, у кого горит дом, не стреляют в спину.
— Не все хотят мира с гномами, — сказал король. "Что?"
— Мира?!
— Вечного Мира, — кивнул Джеральд Олбарийский. — Петрия рушится. Ее скоро не будет. Нечего будет охранять. Гномы... станут подданными Олбарии. Такими же, как все.
Подгорного чудовища не было. И места его службы тоже скоро не будет.
— А для чего тогда я?! — с отчаянием выкрикнул Тэд Фицджеральд.
Ему хотелось схватить короля за шиворот и трясти изо всех сил. Все, чего робко касалась его надежда, тут же рушилось, исчезало на глазах. Ему нельзя убить "проклятого гнома", насильника матери, его просто нет. Он не может сражаться и умереть вместе с гибнущим в подгорных глубинах отважным шартом, такого тоже не существует. А теперь еще и места его службы не останется, а ведь он все силы приложил, чтоб добиться назначения сюда. Да что же это такое? В чем я так провинился, господи?!!
— Что же мне делать, ваше величество?! — чувствуя, что вот-вот расплачется, прошептал бедняга.
"Воины не плачут!"
"Вот именно, что не плачут! Они рыдают. Как малые дети, только соплей больше!"
— Как это — что делать?! — изумленно и чуть сердито поинтересовался король. — Да у меня на тебя, если хочешь знать, — главная надежда! Без тебя вообще ни черта не выйдет! Идем скорей, нас уже ждут!
Король развернулся и поспешил вниз. Фицджеральд забросил лук за спину и двинулся следом.
А гномов становилось все больше и больше, они прибывали с каждой минутой.

Владыку Якша Шарц узнал сразу. Его невозможно было не заметить. Уже одно то, как он стоял, небрежно поигрывая ритуальным золотым молотом... Глядя на него, казалось, что весь мир пришел сюда только затем, чтоб выразить свое восхищение и преданность Владыке Гномов, а тот снисходительно прощает бестолковому миру его невоспитанность и вопиющее незнание Высокого Гномьего Этикета. Эк ведь столпился-то, невежа: небо сверху, земля снизу, трава с деревьями и вовсе где попало!
Шарц вспомнил, как Наставник рассказывал ему об этой природной способности Владыки — одеваться в окружающий мир, словно в одежду, делать частью себя любое место, где привелось оказаться, любых собеседников превращать в слушателей, любых спутников в слуг.
Почти тут же Шарц заметил и короля Джеральда. Его тоже невозможно было не узнать, хоть он и стоял к Шарцу спиной. Спина короля Джеральда выражала непередаваемую иронию. Джеральд смотрел на Якша. Заметив это, тот улыбнулся и чуть развел руками.
"Ну ты и надулся, Якш!" — словно бы сказал король Джеральд.
"Что поделать, Джеральд, работа такая..." — будто бы отозвался Владыка Якш.
Потом все стихли — и выходящие из Петрии гномы, и встречающие их люди, воины, купцы, и просто зеваки, которые всегда появляются в такие моменты, даже если их раньше и в помине рядом не было, — все стихли, и Якш шагнул вперед. Джеральд шагнул ему навстречу.
Якш поднял руку и начал речь. Он благодарил людей за проявленное милосердие и готовность забыть взаимные обиды, обещал, что из гномов со временем получатся отличные соседи, а там, чем Духи Подземного Пламени не шутят, быть может, и друзья. Якш говорил то, что любой другой сказал бы на его месте, и Шарц подумал, что ничего необычного он не услышит, но...
— Люди, удержите жадность вашу, ибо она не меньше нашей, — вдруг сказал Владыка. — Удержите, дабы не постигла вас кара, подобная той, что постигла нас. Не подгрызайте основы своего мира, чтоб ваше небо не обрушилось вам на голову, как нам обрушилось наше. Петрия все еще стоит, но ее уже нет для нас. Навсегда нет. Наш дом умер, и нет в этом ничьей вины, кроме нас самих. Люди, не повторяйте наших ошибок! Это говорю вам я, Якш, последний Владыка гномов Петрии, несчастных изгнанников, наученных смирению, наказанных за гордыню и жадность.
С этими словами Якш снял свою алмазную корону и положил ее к ногам Джеральда, короля Олбарии.
Какой-то лучник тут же подхватил ее и с поклоном подал Джеральду.
— Она восхитительна!
Его Величество Джеральд король Олбарии держал в руках корону Владыки Якша.
— Она восхитительна, — повторил он. — И должна венчать того, кто ее достоин.
Король Джеральд со всем возможным почтением вернул корону обратно ее владельцу.
"Он все равно что короновал Якша! — с внезапным восторгом понял Шарц. — Якш принял корону из его рук! Это даже лучше, чем если бы Джеральд Олбарийский оставил эту чертову корону себе! Одно дело сдаться на милость кого-то более сильного, другое — получить власть из его рук. Даже если эта власть тебе же раньше — всего минуту назад! — и принадлежала. Ай да Джеральд! Или это Роберт де Бофорт придумал?"
Но то, что затем сделал Якш, изумило его еще больше. Якш не собирался проигрывать. Он был намерен свести партию вничью. Любой ценой.
Внезапно он бросил корону на землю — гномы дружно ахнули! — и, подхватив с земли какую-то палку, погнал ее, словно мальчишка обруч.
— Куда вы, Владыка?!! — кажется, это одновременно вскричали и люди и гномы.
— Куда корона покатится! — беспечно ухмыльнулся Якш. — Всегда хотел поглядеть, как оно здесь... наверху. А вы теперь — подданные Олбарии, — обернулся он к гномам. — За вами и Джеральд приглядит. Смотрите, не балуйтесь! Ведите себя хорошо!
С этими словами он решительно погнал корону прямо в большую лужу — гномы ахнули еще раз! — а потом — прямо на воинов Джеральда.
— Пропустить! — приказал тот, и воины расступились.

Обходя гномов, Шарц внезапно столкнулся со своим Наставником.
"Гном, которого я предал".
Наставник, морщась, неумело брил свою роскошную бороду.
— Зачем? — тихо спросил Шарц, глядя наставнику прямо в глаза. — Ничего уже не изменить.
"Ну плюнь мне в рожу, скажи, что я предатель, скажи, перед тобой я действительно виноват. Плюнь мне в рожу, быть может, тогда у меня получится сказать, что я люблю тебя!"
Наставник улыбнулся так беззащитно, как улыбается медленно каменеющий дракон. Вся его сила, все его знания, деньги, агенты, все было при нем, но все не имело теперь смысла. Мир изменился невозвратимо. Недаром ведь всеми гномами теперь командует яркая и нахальная Невеста. Мир изменился — и драконам в нем больше нет места. Старый ящер еще может спалить огнем копошащихся вокруг него мелких надоедливых существ, но зачем?
— Я давно заподозрил, что все твои донесения — фальшивки, — негромко произнес Наставник, — но чтобы до такой степени... А кто получал настоящие? Якш?
— Никто, — ответил Шарц. — Как только я все понял, я решил играть сам. Я, видите ли, никому не мог доверить такое многотрудное дело, как предательство. Я так понял, его вообще нельзя никому поручать. Такое можешь делать только сам. Нужно быть удивительной сволочью, чтоб поручить кому-то стать предателем вместо тебя.
— Однако же само предательство прошло на удивление блестяще, — улыбнулся Наставник. — По каковому поводу я намерен испытывать законную гордость. Предательство было наилучшим выходом из положения, а я всегда учил тебя действовать эффективно. В конце концов, вопрос решен. Не так, как бы мне хотелось, но решен. Я смел мечтать о свободном государстве гномов — сильном государстве, внушающем соседям уважение и страх. Что ж, пока этого не вышло. Вызвать камнепад легче, чем управлять его действиями. Кстати — а когда тебе в голову пришла мысль о предательстве?
— Когда бороду брил, — отозвался Шарц, зачарованно глядя на бреющего бороду Наставника. — Но это было еще не настоящее предательство. Я просто хотел договориться с людьми о мире, чтоб гномы могли привыкнуть к жизни наверху, выждать момент, вызнать побольше о людях, чтоб у нас появилась своя конница и свой фаластымский огонь, быть может, даже — свои люди, но потом... потом я увидел звезды... А вы... вы видели звезды, Наставник?
— Нет пока... — удивленно промолвил тот. — А что, это какое-то особенное зрелище?
— Его хватило, чтоб я впервые подумал о предательстве, — отозвался Шарц. — Нынешней ночью, если только небо не затянут тучи... мне очень интересно, что скажете вы, Наставник. Правда, интересно. А потом... потом я посмотрел в глаза своей жены... и это стало гораздо серьезнее, Наставник. Потом я посмотрел в глаза сына — и просто перестал понимать разницу между людьми и гномами.
— Люди ее зато помнят, — жестко ответил Наставник. — Не скоро забудут они Маэлсехнайли и его подонков.
— А моя жена сказала, что они не гномы были, они были сволочи, — задумчиво проговорил Шарц. — Между гномами и людьми особой разницы нет. У них даже дети бывают. Важно не то, кто ты есть, важно то, каков ты сам.
— Теперь между гномами и людьми действительно не осталось разницы, — вздохнул Наставник. — Разве что в росте. Этот проклятый эликсир... Ты что, не мог найти для своей победы какое-нибудь менее ужасное средство? Ты хоть понимаешь, что это меняет все? Абсолютно все. Это страшнее, чем потеря родины. Гораздо страшнее. Еще одно-два поколения, и гномы будут считать своей родиной Олбарию — но в этом нет ничего ужасного. В Петрии мы тоже не с начала мира, думаю, и Олбария не станет нашим последним пристанищем. Но эликсир... Все наши обычаи, все традиции строились на трепетном отношении к женщине, как к чему-то редкому, чему-то чудесному, что может появиться в твоей жизни лишь ненадолго и уйдет, оставив еще одно чудо — ребенка, того, кто продолжит гномий род. Вся наша жизнь строилась на этом. А что теперь? Кто станет уважать и почитать гномку, раз она ничем не отличается от гнома? Одна из них нами теперь командует, видел? Когда такое раньше было? Мы теперь уже даже и не мы... не гномы... вообще не пойми кто...
— Вы так не правы, Наставник, что я даже не стану с вами спорить, — ответил Шарц. — Скажу лишь, что именно вы учили меня считать. Однажды, как следует насмотревшись на звезды, я подсчитал, сколько всего гномок в Петрии. И насколько часто они умирают родами. Их каждый раз становится все меньше, Наставник, неужто вам это неизвестно? Нам ведь всего-то ничего оставалось, еще семь, ну от силы восемь поколений... когда у какого-то народа совсем не остается женщин — он перестает существовать. Это страшнее, чем эликсир, наставник. Гораздо страшнее.
Глаза наставника потемнели. Он долго молчал.
— Я стоял на горке, и считал, что передо мной бездна, — наконец произнес он. — Ты показал мне настоящую бездну. И... я благодарен тебе за это наставление. Теперь я должен пойти и подумать, как и должно начинающему подмастерью. Вот только... хорошо ли я побрился, Наставник?
Шарц ошарашенно поглядел на своего старого учителя. Нет, надо же такое! Он ожидал чего угодно, но... В этом мире все меняется. Вот просто постоянно меняется. И даже по морде за это дать некому! Безобразие. И что теперь? Что сказать? Что сделать? Когда собственный Наставник тебя самого Наставником величает — это уже, знаете ли...
И тут в глазах Наставника, старательно и даже слегка подобострастно уставленных на него, он вдруг разглядел легкую тень ироничной ухмылки и облегченно вздохнул.
— Для первого раза вполне прилично, — ответил он.
— Ты победил меня, — промолвил Наставник, с удивлением ощупывая выбритый подбородок. — Я не поведу горстку стариков в последнюю атаку, это глупо. Твоя победа началась с того, что ты сбрил бороду. Я тоже хочу попробовать.
— Тот, кто ищет силу, никогда ее не находит. Силу находит тот, кто ищет что-то другое, — вздохнул Шарц. — У вас не получится, Наставник.
— Осталось выяснить, что находит тот, кто ищет силу, — усмехнулся Наставник.
— Может быть, мудрость? — предположил Шарц.

Сандал и кость дракона, 28.7 дюйма

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 01:59 | Сообщение # 33

Клан Арчер

На Большом Королевском Рыцарском Турнире Полли была впервые. Она была ошеломлена... всем. Разноцветные шелковые палатки скрывали до времени горделивых рыцарей, чьи древние родовые стяги победительно реяли на веселом ветру, оповещая весь мир о несомненной доблести их обладателей. С полным сознанием собственного достоинства расхаживали разодетые в пух и прах герольды, важные, как сто аббатов и три гуся в придачу. Там и сям бродили в своих пестрых плащах уже пьяные менестрели, похваляясь друг перед другом обрывками заранее сочиненных баллад в честь победителя, ругая чужое творчество и приставая к хорошеньким девушкам. Вокруг ристалища было натянуто ограждение, и за ним уже собирался народ, как всегда пестрый, шумный и говорливый. Кто-то смеялся, кто-то пробовал петь, там и сям сновали уличные мальчишки, жулики и торговцы пирожками. И все это шумело, мельтешило, толкалось, полнясь ожиданием чего-то огромного, что вот-вот должно произойти. И вот наконец это огромное настало. Их величества заняли свои места, и король подал знак.
Затрубили трубы. Зычные голоса герольдов разнеслись от края до края ристалища. На мгновение замолкшая толпа разразилась бурными приветственными криками, и появились рыцари. Ничего более сказочного Полли в жизни своей не видела. В разноцветных плащах и блестящих доспехах они были красивы так, что дух захватывало. Грозные, в сверкающей броне, на великолепных конях, они разъезжали взад и вперед по ристалищу, красуясь, а толпа ревела от восторга. Голоса герольдов возвещали о подвигах, коими прославили себя доблестные рыцари, оказавшие честь этому турниру. Потом вновь заиграли трубы, и рыцари разъехались.
— Это все? — удивленно спросил Хьюго. — Разве они не будут сражаться?
— Они должны бросить вызов друг другу, — пояснил герцог. — Потом распорядители турнира договариваются о порядке следования поединков, а тогда уж...
Один за другим рыцари обменивались формальными вызовами, которые герольды тут же громогласно повторяли для зрителей. Возле каждого рыцарского шатра висел щит с гербом владельца. Вызывающий должен был коснуться копьем щита того рыцаря, которого он собирался вызвать на поединок. Касание тупым концом означало формальный поединок рыцарского мастерства, острым — серьезный бой, в котором допускалась смерть противника. Впрочем, на сей раз все знали, что его величество запретил смертельные поединки, дабы не омрачать радость от удачного решения Петрийского кризиса чьей-нибудь безвременной кончиной.
Одно из прозвучавших рыцарских прозваний показалось Полли ужасно странным.
— Хью, я ослышалась или там и в самом деле есть какой-то Рыцарь Пилы?
— А?! Что?! — вскинулся гном. — Прости, я отвлекся. О чем ты спросила?
— О каком-то Рыцаре Пилы! — фыркнула Полли. — Там в самом деле есть такой или мне почудилось?
— Я прослушал, — виновато пробормотал Хьюго.
— А на что такое ты отвлекся? — ехидно поинтересовалась Полли. — Углядел какую-нибудь красотку?
— Да, — честно признался Хью.
Полли слегка нахмурилась.
— Вот как? Что ж, покажи мне эту девушку!
Герцогиня звонко рассмеялась.
— Полли, — сказала она. — Пока ты пялилась на рыцарей, выслушивая их диковинные прозвания, этот замечательный шпион, считающийся нашим доктором и бог еще знает кем, а также являющийся твоим мужем и отцом твоего сына, действительно глазел на одну девушку. Эта девушка — ты! Он смотрел на тебя, Полли! Причем весьма нескромным взглядом, должна заметить.
— Ах он нахал! — тут же подхватила Полли. — И что же он себе такое вообразил? Да как он посмел!
— Весьма и весьма предосудительное поведение, — строго покивала миледи герцогиня. — Требует самого серьезного наказания.
— А какого? — огорчилась Полли. — Хоть вы посоветуйте, миледи, а то мне что-то в голову ничего не приходит.
— Ну... думаю, недельного заключения в твоей спальне будет достаточно, — задумчиво промолвила герцогиня. — Конечно, под самым строгим твоим присмотром. И ни на минуту не выпускай его из постели!
— Ваша светлость! — притворно возмутился Шарц. — Вы слышите, что они затевают?!
— Я дам тебе недельный отпуск, — тоном человека, покорившегося судьбе со всеми ее превратностями и огорчениями, промолвил герцог.
— И вы даже не попытаетесь за меня вступиться?! — возмутился будущий узник супружеской спальни.
— Что я — самоубийца? — пожал плечами милорд герцог.
— Вы — герцог и должны защищать собственного вассала! — наставительно заметил сэр Хьюго.
— Дожидайся, — проворчал герцог. — Этак вместе с тобой и меня накажут!
— Обратитесь к королю, — посоветовал Шарц. — Он совсем недалеко сидит.
— Думаешь, эти... любимые женщины... не сговорятся с королевой? — философски заметил герцог.
— Еще скажите, что вам неохота! — рассмеялся Шарц.
— Охота, — ухмыльнулся герцог. — Но настоящий мужчина должен сопротивляться до конца.
— Всему? Даже наслаждению?
— Ну конечно, иначе ведь никто не поверит, что он — идиот!
Первая пара рыцарей с шумом, треском и звоном врезалась друг в друга. Восторженно взвизгнула Полли. Дружно заорала толпа.
— Победил сэр рыцарь такой-то из оттуда-то! — возвестил герольд.
Затрубили трубы, возвещая начало нового поединка. Шарц не вглядывался. Смотреть на Полли и в самом деле интереснее. А если учесть предполагаемый недельный отпуск...
Кто сказал, вот тогда и насмотрится? А идите вы к доктору, уважаемый, с такими-то взглядами! И поторопитесь, потому как случай тяжелый, запущенный...
— Рыцарь такой-то и... Рыцарь Лекарской Пилы? — с ощутимым недоумением в голосе оповестил герольд.
"Полли не ошиблась, — подумал Шарц, лаская взглядом ее нежные черты. — Там и в самом деле есть такой болван!"
— Сэр Хьюго, я знаю, что созерцание собственной жены доставляет тебе ни с чем не сравнимое удовольствие, но все же отвлекись ненадолго, — внезапно вмешался герцог. — Один из этих рыцарей заслуживает самого пристального твоего... участия.
Хью вгляделся в рыцарей и... Полли глазам своим не поверила! Еще миг назад такой безразличный ко всему, что творилось на ристалище, он скакал и вопил вместе со всеми, вопил громче всех и колотил кулаками по коленям.
— Победил Раймонд де Бриенн, Рыцарь... Лекарской Пилы, — виновато сообщил герольд.
И доктор Хьюго Одделл бросился жене на шею. Неудобоваримый Рыцарь Лекарской Пилы выигрывал поединок за поединком. Умело уклоняясь от копий противника, сам разил без промаха. Победил в первом круге. Во втором. В третьем у него остался только один противник.
— На сопернике этого милого мальчика слишком много золота, — заметила герцогиня.
— Отпрыск знатной фамилии! — раздраженно фыркнул герцог. — Может себе это позволить... болван! Эх, на месте его отца я бы...
— А что плохого в золоченых доспехах? — поинтересовалась Полли. — Очень красивые, по-моему!
— Да у него даже сапоги позолочены, — буркнул герцог.
— И что?
— Не так уж давно Золотым Герцогом называли короля, — пояснила герцогиня. — Одеться с ног до головы в золото — проявить как минимум неуважение и весьма дурной вкус.
— Как минимум! — грозно повторил за женой герцог.
— Будем надеяться, что он просто дурак, — вздохнула Полли.
— Такой дурак плохо кончит, если вовремя не сбить с него спесь, — проворчал герцог.
— Они начали! — прошептал Шарц, сжимая кулаки.
— Большой Королевский Рыцарский Турнир выиграл Раймонд де Бриенн, Рыцарь Лекарской Пилы, — погребальным тоном сообщил герольд.
Его можно было понять — важному Королевскому Герольду такое дурацкое прозвание и про себя повторять-то стыдно, а уж цельный день твердить вслух, да еще и в присутствии их величеств и прочей знати...
Однако турнир шел своим чередом, и победитель получил право выбрать Королеву Турнира. Девушка не только завизжала от восторга, не только послала воздушный поцелуй своему странному рыцарю, но и подмигнула ему, что было расценено знатоками и завсегдатаями подобных мероприятий как нечто весьма и весьма лестное и обнадеживающее для молодого рыцаря. Мнения расходились лишь в том, насколько далеко зайдет благосклонность юной прелестницы.
Полли вздохнула так громко, что и дурной бы понял.
— Черт! Полли, следующей королевой турнира будешь ты, чего бы мне это ни стоило! — воскликнул Шарц.
— Это вовсе не обязательно.
— Врешь, леди жена моя!
— Ну... если тебе так хочется... я согласна, сэр муж мой!
— Он идет сюда, — удивленно заметила герцогиня.
— Кто? — поинтересовалась Полли.
— Победитель турнира, — ответила герцогиня.
— Разве он не должен быть где-то подле Королевы Турнира? — удивилась Полли.
— Должен, но... кажется, ему нужно что-то сказать твоему мужу.
— Ой, так это же тот самый несчастный мальчик! — воскликнула Полли.
— Точнее, бывший несчастный мальчик, — поправил ее герцог.
— И верно, — согласилась Полли. — Теперь он уже не мальчик и не несчастный.
— Тише, он может услышать, — одернула их герцогиня.
— Сэр Хьюго... доктор... — при помощи своего оруженосца рыцарь опустился на одно колено. — Спасибо! Спасибо вам! Все так и было, как вы обещали! И... у меня получилось!
— А ну-ка дайте мне свою руку, — распорядился доктор Хьюго.
Латная перчатка перекочевала в руки оруженосца. Тот немедля ее уронил. Ругнулся, подымая. Герцогиня удивленно приподняла бровь, всматриваясь в оруженосца. Рыцарь протянул руку своему доктору.
— Так... так... хорошо... — пробормотал тот, считая пульс. — А как ваш протез?
— Он сделал меня другим человеком! — воскликнул Раймонд де Бриенн.
— А почему Рыцарь Лекарской Пилы? — с любопытством спросила Полли.
— А потому что именно лекарская пила сэра Хьюго сделала меня рыцарем, — ответил де Бриенн. — Стыдно вспомнить, кем я был раньше.
— А кто на месте Королевы Турнира? — быстро спросила герцогиня у оруженосца.
От неожиданности тот вздрогнул и вновь уронил латную перчатку.
— Эти мужские игрушки такие тяжелые, — сочувственно покивала герцогиня.
"Оруженосец" ужасно смутился и покраснел.
— Я уговорила его оруженосца немного походить в моем платье, — виновато поведала девушка. — Мне хотелось самой...
— Все понятно, — ухмыльнулся герцог, глядя на жену. — Любимая, ты помнишь?
Он смотрел на супругу с загадочной улыбкой. Та улыбнулась в ответ.
— Все ясно, — констатировал Шарц. — Полли, мы явно что-то упустили. Вниманию всех заинтересованных лиц! На следующий турнир рекомендуется являться зрителями, дабы не огорчать своих дам!
— Щенок! Если бы мы сражались острыми копьями, ты бы здесь не красовался! — грубый возглас разрушил лирическую атмосферу.
Отсверкивающий разными оттенками золотого побежденный рыцарь шел к ним.
— Должен заметить, вы ненамного старше меня, сэр, — с ледяным спокойствием отозвался Рыцарь Лекарской Пилы. — И я готов повторить... когда и где вам будет угодно, сэр! Любым оружием.
— Много на себя берешь! — рычал тот. — Любым, видите ли! Да тебя вообще не должны были допустить к поединку! У тебя ж ноги нет!
— Только до колена, — хладнокровно улыбнулся победитель. — Не стану лгать, что это мне не мешает, но...
— Сдается мне, что некоторым две ноги мешают гораздо больше, — закончил за него Шарц.
— Вы кто, сэр? — набычился рыцарь.
— Врач, — ответил Шарц.
— Всякие докторишки, не способные даже поднять рыцарский меч, будут мне указывать?! — взревел невежа.
— Рыцарский меч — тяжелая штука, — ухмыльнулся сэр Хьюго Одделл. — Лучше уж я подыму самого сэра рыцаря.
С этими словами он, крякнув, ухватил в охапку ошеломленного "сэра рыцаря" вместе с его золочеными доспехами и мигом сбросил его с помоста вниз.
— Красивый был рыцарь, — вздохнул Шарц.
— А звенел-то как! — подхватил герцог.
— Может, еще раз влезет? — с надеждой предположила Полли.
— Да вряд ли, — усмехнулся герцог. — Он, кажется, сильно расшибся.
— А жаль, — вздохнула Полли. — Вот влез бы... мы б его еще раз уронили!

— Господи, что с тобой?! — Полли испуганно смотрела на Шарца. — На тебе лица нет. Что случилось?!
— Меня целовали... — Шарц пребывал в странном лунатическом состоянии.
— Целовали? — удивилась Полли.
— Да... Их было много.
— Они тебя только целовали? Не били, не пытали, не...
— Только целовали.
— А, ну тогда ладно, — сразу успокоилась Полли. — Насколько я знаю — это не смертельно. И чего ты тогда такую рожу скорчил?
— Я тоже подумал, что не смертельно, — выдохнул Шарц, немного приходя в себя. — Но теперь уже не уверен. Помнишь, когда мы были на Гномьем Острове, я сделал несколько операций? Ну с тем эльфийским эликсиром? Помнишь? И вот я заехал туда по делам, а они решили...
— То-то ты там на целый лишний день застрял! — хихикнула Полли.
— Угу. Знаешь, что было?
— Нет. Только догадываюсь. Но лучше сам расскажи.
— Они меня поцеловали. Все.
— Все, кому ты делал операцию? Но их же не так много. Это не могло отнять столько времени. Да и привести тебя в такое состояние тоже. Или все оставшееся время ты переживал по этому поводу?
— У меня не было никакого оставшегося времени, — вздохнул Шарц. — Они поцеловали меня все. Не все, которым я делал операцию, а вообще все. Все гномки, сколько их ни есть. Все невесты, все жены, все! Даже Мудрые Старухи. Даже глава Мудрых Старух. Я чуть в обморок не упал от удивления! Их было так много... Господи! Я даже и подумать не мог, что их столько!
— То есть тебя поцеловали все-все гномки! — ахнула Полли.
— Ну да...
— Ох... Пожалуй, я не стану бить тебя мокрой тряпкой из ревности... У меня к такому даже как-то и ревновать не получается!
— Спасибо. Меня сейчас разок стукнуть, так и убьешь, пожалуй.
— Ой, а мне можно тебя поцеловать?
— Только тихонько, а то больно.
— Я постараюсь, любимый...

Сандал и кость дракона, 28.7 дюйма

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 01:59 | Сообщение # 34

Клан Арчер

— Уважаемый гросс! Наставник! Проснитесь, мастер!
Сэр Хьюго Одделл сел, открыл глаза и попробовал проснуться. Впрочем, он не был уверен, что ему это удалось. Возможно, ему просто начал сниться кошмар.
— Бред! Кто напустил сюда столько гномов?! Почему они так галдят? Они что, взяли замок приступом? — сонно пробурчал он.
— Это я их напустила! — призналась хихикающая Полли. — Проснись, засоня! Это же твои ученики! И они явились не просто так! Посмотри, кого они принесли! И с кем пришли!
Сэр Хьюго Одделл зевнул еще раз и окончательно проснулся. Гномы не галдели. Это ему спросонья почудилось. Напротив, они вели себя удивительно тихо. А вот он не сдержал потрясенного восклицания. Хорошо, что не разбудил никого.
Вокруг его постели стояли первые его ученики. Пятнадцать гномов и семнадцать гномок с марлецийским дипломом лекаря. Каждый из них держал на руках одного, а то и двух совсем юных гномиков и гномочек, не больше двух месяцев от роду, бережно завернутых в разноцветные одеяльца. Позади стояли матери этих детишек — абсолютно, совершенно живые гномки. Счастливые. Смущенно улыбающиеся. Следом за ними топтались отцы детишек, смущенные еще более своих жен, все еще боящиеся поверить сбывшейся навсегда сказке. За спиной одной из гномок Шарц с изумлением увидел человека.
"Надо же, а!"
— Наставник, мы тут подумали и решили сделать вам подарок! — услышал Шарц.
— Вы решили подарить мне всех этих детишек?! — ужаснулся Наставник всех гномьих лекарей. — Помилуйте! У меня своих хватает.
Легкий добродушный смех прокатился по комнате.
— Нет, Наставник. Их родители сами как-нибудь справятся с их воспитанием. Мы о другом. Первое детское имя, как водится, дает ребенку мать, если успевает, если нет — отец. Второе детское имя дает самый почитаемый родич. У нас нет родича более почитаемого. Благодаря вам, уважаемый Наставник, все дети получили свое детское имя из уст матерей. Благодаря вам все матери живы, все семьи полны. Мы очень просим вас дать этим детям вторые детские имена.

Шварцштайн Винтерхальтер, сэр Хьюго Одделл, лекарь, шут, Наставник лекарей шел от одного младенца к другому, давая им имена. Давал бережно и с превеликой нежностью, потому что только так и можно давать имена, пусть всего лишь детские. Он ощущал себя так, будто по его жилам вновь струится "Слеза Гор", но это не была древняя магия таинственных подгорных трав, это было вдохновение. Быть может, даже вдохновение свыше. Шарц очень на это рассчитывал. И, хотя день еще только начинался, с каждым новым именем, слетавшим с губ, для него все шире и шире распахивалось звездное небо. Звезд было так много, что слезы подступали к глазам. С каждой звездой все сильней подступали.
Когда Шарц дошел до конца круга, плакали все, включая Полли. Вы думаете, это стыдно и нелепо — плакать от счастья? Ох, вы не правы... Иногда только слезы способны выразить несказуемое. Суровые бородатые гномы и не страшащиеся смерти гномки плакали, как дети, глядя на утирающего слезы Шарца. Хлюпали носами ко всему привычные марлецийские лекари. Могучий воин-человек плакал, не стесняясь, обхватив плечи своей жены гномки, глядя, как сладко посапывает на руках лекаря его маленькая дочь.
Они плакали, потому что единственным другим вариантом, кроме слез, был бы яростный крик: "Мы сделали это!" — но разве можно кричать, когда дети спят?
— Так я принесу лимонаду? — спросила улыбающаяся сквозь слезы Полли.
— И пива, — хрипло шепнул Шарц. — Разве ж в таком деле можно без пива?
Собравшиеся гномы дружным гудением подтвердили, что без пива никак нельзя.
— Детей наших зови! — продолжил Шарц.
— Они играют с детьми герцога, — ответила Полли.
— Значит: всех зови!
— И герцога?
— И герцога!
— И герцогиню?
— И герцогиню!
Полли уже смеялась.
— Может, тебе весь замок позвать?
— Зови!
— А старого доктора?
— Его — обязательно.
— Но его величество я тебе не позову, он в Лоумпиане. И лорд-канцлер тоже.
Гномы уже не плакали. Они улыбались. Тихо светились от счастья. А потом к гномам присоединились люди. А когда их стало много, начались самые счастливые именины на свете.
— Никогда не имел чести присутствовать на столь обширных именинах, — смущенно шепнул Шарцу герцог Олдвик.
— Это только начало, герцог! — пообещал ему Шарц, подымая кружку пива.
"Все получилось, — подумал он. — Абсолютно все. Даже пиво с герцогом. Только бороды не хватает. Ну да и шут с ней!"

Вот и все, что можно рассказать о похождениях безумного безбородого гнома Шварцштайна Винтерхальтера, сэра Хьюго Одделла, шута, врача, рыцаря и наставника всех гномьих лекарей одновременно. Хотя на самом деле ничего этого, конечно, не было. Ведь безбородых гномов, как известно, не бывает. Спросите любого из них, и он вам беспременно это подтвердит. Только Шарца не спрашивайте, этот подлец все равно что-нибудь соврет.

Сандал и кость дракона, 28.7 дюйма

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 02:00 | Сообщение # 35

Клан Арчер

В. СЕРЕБРЯКОВ
КРАТКИЙ ОЧЕРК ФИЗИОЛОГИИ ПОДГОРНОГО ПЛЕМЕНИ,
в целях просвещения невежественных и поучения неразумных составленный достопочтенным Даниэлем Аржаном по поручению декана медицинского факультета Королевского университета Лоумпиана

Типический образ гнома вызывает неоднозначные чувства в тех, кому предстает въяве или перед мысленным взором. Для обычного землепашца эта фигура воплощает оживший кошмар. Для рыцаря — непримиримого, безжалостного, бесчестного врага. Для ученого тот же образ являет собою свидетельство неизреченной мудрости Создателя, ибо только Творец всего сущего мог столь дотошно приспособить сие племя к неприютным его обиталищам.
Строением тел и общей конституцией подгорное племя ближе всего подходит к людям — настолько близко, что наиболее дерзкие медикусы утверждают, будто гномы являют собою не отдельную разновидность божьих тварей, а всего лишь людскую народность, хотя и чуждую всем прочим. Невзирая на отчаянное сопротивление обеих сторон сему, как мнится им, ущемлению чести людей, а равно и гномов, данное мнение укрепляется все прочнее, и тому имеются, нельзя не признать, определенные основания: в частности, плотские союзы людей и гномов не только дают потомство — в конце концов, и союз осла и кобылы, несомненно идущий против естества, дает мула, — но потомство это само является плодовитым, чему примером многочисленные семейства Фицджеральдов. Насколько плодовиты союзы людей и эльфов — вопрос дискуссионный, и даже изыскания, проведенные автором в обширной библиотеке Джориана Безумного Книжника, не помогли прояснить его, ибо в трудах авторитетов можно обнаружить по этому вопросу мнения, совершенно различные, а проверить его в настоящее время не представляется возможным по очевидным причинам.
Между тем организм типичного гнома несет на себе отпечаток, наложенный на него средой давнего, однако явно не изначального обитания. Вывод этот может показаться на первый взгляд странным — в особенности тем, кто, доверяя старинным легендам, полагают пещерное племя вышедшим из камня — но следует заметить, что легенды эти сочинялись людьми, а в летописях гномских хронистов изначальные дни подгорного народа описаны на редкость невнятно. Окончательно пролить свет на происхождение гномов могли бы разве что труды эльфийских историков, однако о трудностях, связанных с поисками аутентичных документов Перворожденных, уже упоминалось выше.
В самом деле, вспомним, как выглядят типичные обитатели пещер: это бледные от вечной темноты, слепые или полуслепые — по той же причине, медлительные и тощие — от бескормицы, холоднокровные твари, что вяло отползают из-под ног исследователей и горнопроходцев. Можно ли вообразить нечто менее похожее на румяного, плечистого гнома, орудующего секирой с той же легкостью, что и кузнечным молотом, и поглощающего пиво не кружками, а бочками, заедая прожаренной отбивной? Любому вдумчивому натурфилософу очевидно, что подгорное племя зародилось на поверхности земли и лишь позднее — по каким причинам, нам остается только догадываться — вынуждено было спуститься в пещеры и шахты. Однако случилось это так давно, а жизнь под землей изменила гномов настолько, что и сами они, и прежние их сородичи-люди по одному этому перестали полагать два народа едиными. Пути племен разошлись давно и прочно, еще до начала письменной истории, и следы былого единства приходится отыскивать по крупицам — в строках древнейших летописей, или в смрадной атмосфере анатомического театра.
Никто не знает, отчего первобытные гномы избрали себе местом обитания еще природные тогда пещеры в северных горах. Однако среда эта принялась властно кроить новых насельников по непривычному, чуждому прочим народам лекалу.
Основной враг, подстерегающий человека (в широком смысле этого слова) под землей, — это не темнота, не удушье, не угроза обвала и не рудничные газы. Это холод. Подземный холод коварен — он подкрадывается исподволь, он вытягивает тепло из тела, отнимая силы, он почти незаметен — но для тех, кто вынужден проводить в пещерах дни за днями, он представляет страшную угрозу, особенно в тесноте узких расселин, где невозможно даже закутаться в закупленное на поверхности, и оттого слишком ценное сукно. Поэтому тела подгорного племени приобрели сходство с телами всех зверей, обитающих в студеном климате: ноги, руки и пальцы стали короткими, тело — массивным. Геометрия учит, что из всех фигур равного объема наименьшей поверхностью обладает сфера. Если гномы и не приобрели окончательно шарообразной формы, то лишь потому, что в таком виде им неудобно было бы передвигаться по коридорам в скалах.
Однако идеальная сфера, к которой стремились приблизиться очертания гномов, не могла быть большой, хотя это было бы выгодно с точки зрения сохранения тепла. В тесноте подземелий не выживали излишне рослые — тем более что пропитания им требовалось намного больше, хотя об этом подробнее будет сказано ниже. Вес среднего гнома приблизительно равен весу среднего человека, и, если подгорные жители уступают нам ростом, это возмещается шириной плеч и мощью мускулов. Различные школы медикусов придерживаются по этому поводу несходных мнений, однако факт остается фактом: мускулы гномов сильней человеческих, причем это касается не только мышц, привычных к ежедневной нагрузке. Всякий, кому доводилось видеть гнома в полном боевом облачении, может засвидетельствовать, насколько полезным может оказаться подобное свойство для тех, чей рост вынуждает поглядывать снизу вверх даже на самых смиренных.
Присутствует и еще один механизм сохранения тепла: подкожная жировая прослойка отчасти изолирует организм гнома от внешней среды. Поэтому на первый взгляд мышцы гномов не так уж внушительны; мягкий жирок скрадывает их, затушевывает. Но сохранить внутренний жар мало; невзирая на все ухищрения природы, тепло продолжает утекать.
При вскрытии тела гномов представляют собою удивительное зрелище для опытного медикуса. Там, где у людей, в особенности немолодых и тучных, мы видим желтую или палевую массу сала, облегающую внутренние органы, у гнома можно наблюдать тонкий узор белых и темных, красно-бурых прослоек, которые один из первых исследователей в сердцах назвал "салом с проростью". Нечто схожее можно наблюдать у младенцев, а также у животных, впадающих в зимнюю спячку, однако гномы — единственные живые существа, у которых "бурый жир" залегает между слоями обычного и используется для создания запасов. Последние исследования показали, что эта своеобразная ткань обладает свойством вырабатывать тепло с особенной силой. В частности, гномы почти не подвержены обморожениям. Более того: процессы жирового обмена в организмах гномов протекают с особенной быстротой, так что голодающий или замерзающий гном воспользуется упомянутыми запасами куда легче и полней, чем человек в тех же обстоятельствах.
Однако механизм этот имеет свою оборотную сторону — вернее, обратный ход, поскольку равновесие жирового обмена может смещаться в обоих направлениях. Гномы легко сбрасывают вес при вынужденном голодании — но так же легко его набирают, если к тому появится хоть малейшая возможность. Не случайно Старейшины подгорного племени отличаются несоразмерной полнотой! Сидячий образ жизни и сытная еда любого гнома превратят в обрюзглую жирную тушу. Отчасти по этой причине многие подгорные мастера продолжают работать, даже имея полную возможность и право отойти от дел, а вовсе не из желания заработать лишний грош, хотя и оно, конечно, играет свою роль.
Тепло по телу разносит кровь — это верно как для людей, так и для гномов. Однако трудно судить, что является причиной особенностей кровеносной системы подгорного народа: упомянутое приспособление к среде, или же попросту ставшие типическими отклонения, которые наблюдаются обыкновенно среди людей пикнического телосложения. Сердцебиение у гномов в среднем чаще человеческого, а давление крови в сосудах — несколько выше, что в пожилом возрасте становится причиною массовой склонности к церебральным инсультам. Одной из самых распространенных причин смерти среди гномских Старейшин является смерть от удара в моменты наивысшей ярости (настолько распространненной в случаях смертей, выгодных ближним, уместных и своевременных, что возникает невольный соблазн предположить — во многих случаях удар был нанесен тупым тяжелым предметом). В то же время среди подгорного племени почти неизвестна такая обычная для людей болезнь, как грудная жаба, или стенокардия, а также сердечные приступы.
Кроме того, внутренняя печка, что позволяет гномам переносить подземные холода, требует топлива. Много. Жителям поверхности кажется, что гномы не по росту прожорливы, — это не так. Во-первых, ростом они невелики, а вот весом не уступят среднему человеку. А во-вторых, попробуйте помахать кайлом в тесном забое, обогреваясь только собственным теплом! Принято считать, будто гномы любят пиво. Любят. Только не то, что вы можете опробовать в ближайшем трактире. По мнению гномов, в пиве должен стоять... нет, не ложка, а черпак. И в том, что они варят себе сами, — действительно стоит. Напиток в результате выходит настолько питательным, что не всякий людской желудок его выдержит; гномы же, однако, считают его достойным языческих богов и потребляют в непосильных наземным жителям количествах.
Между тем недостаток пищи — вечная проблема и вечный страх подгорных жителей. Нельзя сказать, чтобы многие поколения гномов жили впроголодь, но, возможно, именно бедная мясом диета сказалась на их обмене веществ. Насколько легко их организмы перерабатывают (и накапливают) запасы жира, настолько тяжело расстаются с белком. Тело голодающего человека очень быстро начинает пожирать само себя в попытках дожить, дотянуть до лучших времен — пусть и ослабев, — подобно тому, как замерзающий человек разбирает стены собственного дома, чтобы бросить доски в костер, не замечая, что от этого внутрь проникает ледяной ветер. В противоположность этому голодающий гном до последнего сохраняет силы, и его организм, даже избавившись от последних крошек внутреннего жира, не спешит взяться за разборку мышц. Но и это свойство имеет свою темную сторону: как только предел будет преодолен, гном умирает очень быстро, и не от голода даже, а от почечной недостаточности — непривычный к такой нагрузке орган сдает, будучи вынужден избавляться от продуктов распада подобных количеств белка.
А вот пресловутая любовь гномов не только к пиву, но и к мясу — будь то поджаристая отбивная или хороший ломоть окорока — никакого отношения к белковому обмену не имеет и объясняется гораздо проще. Мясо в любом виде для подземного племени — роскошь, и регулярно оно попадает на стол далеко не ко всем. Несколько дико представить себе яростных подгорных воителей вегетарианцами, но это не сознательный выбор, а веление необходимости. Причина тому понятна: в пещерах не вырастишь ни пшеницы, ни репы, а уж держать на привозном корму скотину — роскошь, попросту непозволительная. В выработанных штреках гномы выращивают грибы нескольких сортов, а отходы с их стола идут на прокорм особым, предназначенным на праздничный стол крысам, но обеспечить прокормление многочисленным жителям Подгорья эти источники, конечно, не в силах. По большей части продукты питания поступают в подземные города извне — будь то из окрестных деревень, с особым образом обустроенных самими гномами ферм или из дальнего далека, при посредстве караванщиков, но так или иначе — за весьма высокую по меркам поверхности плату. Естественно, что, вырвавшись на поверхность, где отношение к мясным продуктам несколько иное, гномы дают волю вполне человеческому стремлению пороскошествовать. Впрочем, и тут они не изменяют себе, предпочитая из всех видов мяса — свинину, причем как можно более жирную. Натуры не переделаешь!
Обмен веществ у гномов отличается еще несколькими интересными особенностями.
Можно было бы предположить, что в условиях природных пещер, с их бедной и угнетенной микрофлорой, иммунная система должна была за ненадобностью атрофироваться. Так и происходило бы, если б подгорные жители не казали носу из своих шахт. В действительности дело обстоит с точностью до наоборот. В тесноте и скученности подземных городов моровое поветрие распространяется с неимоверной быстротой. Древние хроники гномов содержат леденящие кровь описания страшных эпидемий, когда целые поселения вымирали до последнего жителя, и умирающие рушили над собою своды, чтобы моровая зараза осталась погребенной под толщей камня — а потом жадные до захороненных сокровищ гробокопатели вскрывали братскую могилу умерших, и кошмар начинался снова. Выжить в таких условиях могли только самые стойкие — и это качество они передавали потомкам. Нынешние гномы в результате отличаются большой стойкостью к различным миазмам и, даже если заболевают, переносят всякую хворь легче, нежели жители поверхности. То же относится и к нагноениям, однако лишь в природной среде подгорного племени. Невзирая на постоянную сырость, порезы и царапины, во множестве получаемые гномами-горняками, не нагнаиваются и быстро заживают — однако, стоит гномам выйти на поверхность, как они таинственным образом теряют данное качество и страдают от ран, полученных, допустим, в бою, не меньше нас. Ученые медикусы связывают это с различными породами анималькулей, вызывающих гнойное воспаление.
Также следовало бы предполагать, что подгорные жители, проводящие дни, недели, а то и месяцы без солнечного света, станут страдать от тяжелейшего рахита, усугубленного растительной по преимуществу диетой. Между тем ныне ничего подобного не наблюдается. (Ныне — поскольку возможно, что первобытные гномы уменьшались в росте именно по причине рахита, которым страдало не одно их поколение.) Наоборот — кости у гномов плотные, тяжелые, весьма прочные. Связано это отчасти с большей чувствительностью организма гномов к тем небольшим количествам витамина Д, что попадают к ним с пищей, а отчасти — с компенсаторными механизмами, выработанными за долгие века. В частности, снижена функция мелких железок, называемых околощитовидными, отчего кальций практически не вымывается из костей и содержание его в крови существенно понижено.
Это вызывает еще один общеизвестный, однако непонятный большинству людей эффект. Всем ведомо, что гномы не любят воды в больших количествах: то есть все, что нельзя зачерпнуть в походный котелок. А уж перспектива погрузиться в реку хотя бы по пояс вызывает в любом гноме реакцию, сходную с истерической. Невежды обычно объясняют это врожденной нечистоплотностью подгорных жителей, вечно измазанных то каменной пылью, а то сажей из кузнечной печи и тонущих в рабочем поту. Между тем объяснение это не выдерживает никакой критики: те же невежды с охотой признают, что гномы тщеславны и весьма заботятся о своей внешности, если только к тому наличествует возможность.
К несчастью, возможности купаться у гномов-то и нет. Мышцы их из-за низкого содержания кальция в крови находятся в постоянной, как принято выражаться среди медикусов, "судорожной готовности". С одной стороны, это полезно — напряженные мускулы сами по себе прекрасно вырабатывают тепло. С другой — внезапные перепады температур переводят "готовность" в судорогу. Гном может часами работать в стылой пещере, где человек к половине срока отправится к праотцам от переохлаждения, потому что температура там более-менее постоянна — но при попытке зайти в холодную воду он в лучшем случае нелепо повалится набок и заорет от невыносимой боли в сведенных ногах. В худшем — у него попросту остановится сердце. Горячую ванну и тем более — паровую баню гномы переносят прекрасно; есть сведения, что в своих подземных городах они даже устраивали подобные заведения. Но текучая — а горные и подгорные ручьи и реки обыкновенно холодны, как лед, — вода вызывает в них ужас, тем более понятный, что ни один гном еще не научился плавать. Это и невозможно, даже если забыть о судорогах — тела гномов, с их крепкими костями и могучими мышцами, плотнее воды, и им пришлось бы прилагать огромные усилия, чтобы просто держаться на поверхности.
С обменом кальция связана и самая большая проблема физиологии гномов. Кости у них перестают расти довольно рано — еще один эффект экономии, вызванный невысоким ростом. Но и те сочленения, которые у людей в норме долго сохраняют частичную подвижность, у гномов словно вырезаны из камня. В частности, у гномских женщин практически не растягивается лонное сочленение и не отгибается копчик.
А это, вкупе с крупными относительно роста матери головами плодов, вызывает чудовищный, по человеческим опять-таки меркам, уровень родовых травм и смертности — в основном матерей. В этом, и только в этом, состоит причина той фантастической диспропорции полов, которую наблюдали древние летописцы; в этом — корень диких легенд о гномах, "родящихся из камня" (это что же надо вытворять с камнем, чтобы он забеременел?). Если рождается у гномов, как и у людей, приблизительно равное число мальчиков и девочек, то к концу детородного периода в прежние времена соотношение составляло приблизительно 3:1 в пользу мужчин. Неудивительно, что главным сокровищем гнома считалась жена, и очень немногие иноплеменники видели гномок хотя бы издалека.
Гормональный фон гномов — тема для отдельного сложного разговора, тем более что здесь физиология теснейшим образом переплетается с культурой, и не всегда удается определить, что является первичным в конкретном случае. Среди многочисленных веществ, которые организм использует для регуляции внутренних процессов, есть одно, чьи эффекты замечательным образом являются выгодными для подземных жителей. Этот гормон вызывает прирост мышечной массы, частично размыкает дыхательную цепь, позволяя перерабатывать энергию пищи непосредственно в тепло, вызывает раннее закрытие зон роста в костях и повышенное оволосение лица и тела. Естественно, что уровень этого гормона в крови гномов повышен. К несчастью, все перечисленные эффекты являются для него побочными, поскольку гормон этот — тестостерон.
Люди, несведущие в медицине, обычно удивляются, узнав, что тестостерон вырабатывается не только мужским, но и женским организмом. Для гномов это тем более верно. Женщины подгорного племени, с точки зрения людей, страдают от острого избытка этого гормона: невысокие даже по меркам своего народа, мускулистые, крепко сбитые, с покрытыми явственно видным пушком щеками (отсюда, вероятно, пошли байки о "бородатых гномках"). Впрочем, один из эффектов тестостерона является в данном случае позитивным: именно этот гормон отвечает за половое влечение, как у мужчин, так и у женщин. Если бы не бешеный темперамент обоих полов, гномы, надо полагать, давно вымерли бы, учитывая страшную смертность родами.
О мужчинах гномов можно сказать то же самое — только в десятикратном размере. Гномы чудовищно, по меркам людей, агрессивны, вспыльчивы, неуживчивы до злобности, и, да простят меня читательницы, любвеобильны, чтобы не сказать — похотливы. А пышная гномья борода — предмет почти религиозной значимости для своего обладателя. Если бы гном вздумал выдавать себя за человека, пускай и карлика, ему пришлось бы бриться каждый день по два раза, чтобы не зарасти предательской щетиной.
Следующее, о чем надлежит рассказать, — пресловутое долголетие гномов. На самом деле оно сильно преувеличено. Действительно, подгорные жители могут в благоприятных условиях прожить дольше среднего человека — до ста пятидесяти, а то и до ста восьмидесяти лет, не более, — но оговорки здесь приобретают ключевое значение. Младенческая смертность среди гномов довольно велика, невзирая на собственническую заботу, которой окружены наследники гордых мужей. Молодым гномам приходится из кожи вон лезть, чтобы доказать свою значимость, и это тоже не способствует долголетию. Но на рубеже зрелого возраста вступает в действие механизм, который и привел в действие мельницу слухов.
Гномы быстро стареют. Может показаться, что с долголетием это плохо сочетается, однако ничего подобного — старость не подразумевает дряхлости. Достигнув, как выражаются они сами, "зрелого возраста" лет в пятьдесят, гномы в дальнейшем почти не меняются внешне — даже седина их не берет до конца. Более того: именно "зрелый", а реально старческий возраст считается среди них самым плодотворным — тестостероновый угар, в котором проводит гном свои молодые годы, постепенно рассеивается, стремление показать себя и навязать окружающим свою волю не пропадает совсем, но умеряется здравым смыслом, а силы не оставляют подгорных жителей и на смертном одре. Можно сказать, что для эльфов, с их несоразмерно развитой тимической системой, основным возрастом является юность, для людей — зрелость, а вот для гномов — деловитая, властная, очень долгая старость.
А в результате два-три поколения людских купцов могли иметь дело с одним и тем же, нимало не изменившимся за это время гномским мастером. И расходились из уст в уста байки о почти вечных, подобно эльфам, подгорных жителях...
Здесь физиология теснейшим образом переплетается с культурой и демографией, и трудно решить, где в этой цепочке голова, а где — хвост. Фактически в традиционном обществе гномов, весьма разложившемся ныне после тесных контактов с людьми, существовало две параллельных иерархии, из которых посторонним обычно заметна и доступна только одна: мужская. В промежутке между отрочеством и зрелостью гномы мужеска полу, строго говоря, никаким весом в обществе не обладают. Исключения редки — это выдающегося таланта мастера, как это принято говорить, "от бога", или, что встречается еще реже, единственные наследники больших состояний (обычно, в силу принятых в Подгорье законов о наследовании, вынужденных делиться с братьями; гномское право считает более важным, чтобы состояние не ушло из клана). Полноправным считается женатый гном — и вот тут большинство подгорных жителей и спотыкается. Холостяк может пережить всех своих сверстников, но место в совете старейшин ему недоступно. А за жену надо платить. Дорого.
Дефицит невест — проблема острейшая в условиях, когда на одну гномку детородного возраста приходится по двое-трое потенциальных женихов. Некоторые людские племена — дикари, живущие в крайне стесненных условиях, — склонны к многомужеству, но гномам — властным до нелепого, по-мальчишески гордым — такой выход даже в головы прийти не мог. В результате общество их расслаивается на три примерно равных части: неудачники, так и не скопившие выкупа хотя бы за одну женщину, середняки, к концу жизни по грошу собравшие вожделенный "выход" и продолжившие род, и старейшины, способные, буде первая супруга скончается родами, заменить ее новой (многоженство среди гномов традиционно не запрещалось, но почиталось расточительством дурного тона: на черта тебе вторая жена, когда первая еще рожать в силах?).
Нетрудно видеть, что в этой иерархии на вершине находятся старейшины, многонаследные богачи. Возникает искушение посчитать их единственной властью в патриархальном гномском обществе... и это окажется неправдой.
Женщина детородного возраста (да и девочка до его наступления) является среди гномов не более чем предметом купли-продажи. Это может быть покупка дорогая или выгодная, удачная или не очень — но и только. А вот те гномки, кому удается пережить климакс, оказываются в весьма любопытной ситуации. Формальной власти помешанное на статусе подгорное общество им не дает. "Бабки", "бабушки", как их кличут вкупе, не сидят на совете старейшин... но порою диктуют его решения. Связано это с тем, что среди гномов при прочих равных условиях сироты считаются младшими — а может, обычай этот появился, чтобы объяснить влияние бабушек на своих потомков. Именно бабки воспитывают обычно младшее поколение — не вечно беременным же молодым гномкам следить за сорванцами! Именно на попечении бабок остается общее достояние клана — и наследство бездетных мастеров (за исключением мужских игрушек, таких, как инструменты, изделия, оружие) делят тоже они. Они занимаются обучением молодежи — в самом деле, если поручить это занятие мужчинам, те или сбегут через полчаса к наковальне или в забой, или устроят драку, и уж, во всяком случае, хорошему не научат. Таким образом среди гномок складывается своя иерархия, где на нижних ступенях стоят матери, а на верхних — "бабки", жены и старшие жены старейшин, родоначальницы кланов. Одним словом, место, которое занимают женщины в традиционном обществе гномов, мало отличается от такового в большинстве культур, которые мы привыкли считать "патриархальными".
Таким образом, завершая сей очерк, автор позволяет себе надеяться, что несколько развеял тьму невежества, которая все еще окутывает происхождение и достойные если не восхищения, то изучения качества подгорного племени. Если приглядеться внимательно, образ бородатого и низкорослого врага рода человеческого отступает, сменяясь другим: образом племени, скованного сделанным в незапамятные времена выбором. Способ жизни, вначале возвысивший гномов над нецивилизованными соседями, превратился в кандалы, намертво прикрепившие подгорное племя к секире и кайлу, заставляя бесплодно истощать силы народа в бесконечных "роениях", отрезая все пути к миру с теми, кто только и мог помочь гномам вырваться из завещанного предками порочного круга — с обитателями поверхности. И частью этого круга была гордыня — гордыня, не позволявшая гномам обратиться за помощью, покуда цикл не был разомкнут: дважды разомкнут сталью — клинком и ланцетом.

Сандал и кость дракона, 28.7 дюйма

Дата: Среда, 25 Янв 2012, 02:01 | Сообщение # 36

Клан Арчер

КОНЕЦ.