Донгар — великий шаман - Страница 2

[

]

Страница 2 из 3 « 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Донгар — великий шаман (Кащеев Кирилл, Волынская Илона)

Донгар — великий шаман

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:30 | Сообщение # 16

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 13

Про черный чум в черном пауле Черного шамана

К занавешенному шкурой проему шаманского чума, как и положено, тянулась дорога верхних духов, заставленная выкрошившимися от времени деревянными идолами. В вытесанном на цельном стволе сосны суровом лице Пукы сразу узнал владыку верхней, небесной Сивир-земли, подателя света Нуми-Торума — у их шамана такой же был, только поменьше. Узнал он и его отца, создателя мира Корс-Торума, и брата его, повелителя грома Сяхыл-Торума. Так, чтоб лунный свет всегда падал на него, возвышался столб, изображающий хозяина луны Этпос-ойку. Мать-земля Калтащ-эква и ее сестра, хозяйка солнца Хотал-эква, тоже стояли здесь.

Пукы обошел чум с другой стороны. В отличие от привычного чума Белых шаманов, там оказался еще один выход, и к нему тоже тянулась заставленная столбами дорога.

— Черный ход! — в ужасе прошептал Пукы. Из толстенного, тщательно ошкуренного черного дерева, вкопанного у второго входа в чум, на Пукы пялилась жуткая рожа родного брата Нуми-Торума — подземного повелителя, многорукого и одноногого владыки нижней Сивир-земли Куль-отыра. И дорога, в начале которой стоял он сам, вела в царство тьмы. Дорога, по которой мог ходить только Черный шаман.

В том, что перед ним последнее логово самого страшного из чудовищ Средней земли — Донгара Кайгала Черного, он не сомневался. Никто, никакие белые лисы, дышащие теплом чудовища, снежные бураны и ледяные горы не загонят его внутрь! Пусть уж прямо тут — съедят, раздавят, завалят… Все лучше, чем соваться туда.

На вырубке, окруженной высоченными соснами, стояла полная тишь. Лишь похрустывающие под ногами льдинки напоминали о недавней погоне. Снова навалилась уже ставшая привычной болезненная слабость. Пукы обхватил себя руками за плечи, стараясь сдержать колотящую его дрожь. Ну почему — он? Без мамы, без Орунга… Изгнанный, усталый, голодный, больной, в самом страшном, неправильном месте, куда не должен попадать ни один правильный хант-ман.

Невольно он почувствовал всплеск любопытства. А вдруг… Вдруг именно здесь — последний оплот черных шаманов? А где же тогда — Пукы огляделся — где знаменитый дом, который хоть и принадлежал черным шаманам, но почему-то именовался Белым? В старых байках, что рассказывали мальчишки в тундре по Ночам, говорилось, что из этого Белого дома Черные желали править всем Средним миром, и была у них для этого страшная красная кнопка. Нажмут на нее — и всю землю выжжет проклятое Рыжее пламя! Еще говорили, что в тот Белый дом стекались богатства со всего Среднего мира, и золота там — как в святилище Золотой Бабы! А уж сколько в Белом доме пушнины, оленьих шкур, парок, торбозов и моржовой кости, Пукы и задумываться боялся. Впервые ему захотелось, чтобы хоть часть этих баек оказалась правдой.

Он выхватил отцовский нож — и снес голову злобному кулю, духу болезней, пытавшемуся заразить его чем-то страшным и ужасным. Вонзил южную сталь прямо в черное сердце трехголового мэнква — головы тому рубить все равно бесполезно, новые отрастают. Перелез ворота, кованные из настоящего железа, и ворвался в Белый дом. Все спрятанные сокровища он вывез. Часть из них отдал своему паулю — все плакали, благодарили его и просили остаться. Но он не остался. Орунга лечить надо было — мать его хоть и нашла, но больного очень. Забрал мать, брата и пса — и переехал в ледяной город. Там построил себе дом — и не изо льда, а каменный, как в том безумном мире, где за ним гонялись чудища на колесах! Остальные сокровища отдал в Храм. Чтоб больше еду по паулям собирать не надо было.

— Э-хе-хе, — печально вздохнуло поблизости. Вроде как дерево заскрипело.

Пукы потряс головой, приходя в себя. Стиснул в потном кулаке рукоять спрятанного под паркой ножа и, по широкой дуге огибая черный чум, двинулся дальше. Сердце колотилось где-то в горле — ну а все-таки… А вдруг… Ему уже достаточно досталось, ей-Торум, должно сейчас случиться что-то хорошее — иначе неправильно выйдет!

Пукы обошел чум. Рука на ноже разжалась, и мальчишка мрачно уставился на открывшееся ему зрелище. Никакого Белого дома и железных ворот. Единственное, что там было необыкновенного, — расчищенные от подлеска делянки так и не заросли, хотя пяток самых обычных жилых чумов явно стоял тут Дни, и Дни, и Дни. К берестяной стене прислонились полусгнившие лыжи-гольцы. Сложенные некогда дрова рассыпались трухой. Стояли перевернутые на бок нарты — уцелели одни лишь гнутые полозья. Пукы досадливо цокнул языком. В неправильной песне была правда — с поля битвы под Воркой Черный Донгар и впрямь ушел не один.

Пукы громко чихнул, вытер нос ладонью. И что теперь делать? Мучивший его жар усилился. Перед глазами плыло все сильнее, ему казалось, что чумы колеблются, как воздух над Огнем. Ему бы сесть. Или лечь… Вот бы сейчас мама подошла… Положила руку на лоб, озабоченно покачала головой, сбегала к шаману за травами, как она всегда делала, когда Пукы болел — а болел он часто.

Ему вдруг показалось, что мама стоит у входа одного из чумов и манит его к себе. Он сморщил лоб — вроде бы не стоит туда входить. Но ведь это же не черный чум, а самый обычный. И куда ему деваться? Спотыкаясь, Пукы заковылял ко входу. Протянул руку к занавешивающей вход волчьей шкуре — под его пальцами она осыпалась клочьями серой пыли. Цепляясь за края проема, ввалился внутрь.

Лунный свет падал сквозь отверстие наверху, заливая чум серебром. Чум был практически пуст — чувал из обмазанных глиной жердей, за многие Дни смерзшейся в камень, несколько горшков. Котелок из железа — но ржавый и прохудившийся. На него Пукы поглядел с сожалением. И запах — слабенький, едва заметный, но настоящий запах чума, где живет шаман. Запах старых трав. Пошатываясь от слабости, Пукы побрел к тающей в лунных тенях лежанке на другой стороне чума. Там должен быть сундук с травами, или мешок, или…

Он замер, прижимая руку ко рту, чтобы не заорать. Сундук у лежанки действительно стоял. А еще на слепленной из утрамбованного снега полке лежал человек. На спине, вытянув руки вдоль тела. Длинное худое тело укрывал шаманский плащ, только сделанный не из птичьих перьев, как положено для камлания в Верхний мир, и даже не из шкур оленей, как для Средней земли. Плащ был сшит из медвежьих шкур, и Пукы даже побоялся думать, куда именно мог камлать шаман в таком плаще. В общем-то, понятно — куда. При черном-то чуме… Расшитая шаманская шапка сдвинута на затылок и открывает совсем юное, но до предела изможденное лицо. Молодой шаман — не больше чем на три-четыре Дня старше Пукы — казался обтянутым смуглой кожей скелетом. На его тонких губах застыла терпеливая улыбка. Как будто шаман ждал кого-то, спокойно, с полной уверенностью, что тот придет. Это выражение примерзло к его лицу, покрытому тонкой коркой прозрачного льда. Молодой шаман был мертв — очень, очень давно.

Пукы попятился. Потом остановился, в нерешительности поглядывая то на тело, то на сундучок. Шаман продолжал улыбаться. Пукы знал, конечно, что на самом деле черный наверняка был злобным чудовищем: людей в жертву приносил, Храм не чтил и жрицам перечил (неизвестно, что хуже!). Но почему-то он вовсе не казался страшным. Так, парень и парень. Могли бы даже и подружиться. Если бы, конечно, молодой шаман не был Черным. И мертвым.

Будь на его месте старик — Пукы ни за что не решился бы приблизиться. А этот — ну не сам же Кайгал здесь лежит!

— Не л-лежит, — хихикнул знакомый заикающийся голос. — Эт-т т-точно, что н-не лежит!

Пукы потряс головой, будто рассчитывал вытрясти надоедливый голос из ушей — не, явно хуже ему становится, делать что-то надо! Неуверенно косясь на мерзлое тело, Пукы наклонился над сундучком, откинул крышку. На него дохнули резкие, ощутимые даже сквозь заложенный нос травяные ароматы. В сундучке лежали мешочки из провощенной тюленьей кожи. Пукы торопливо растянул завязки — и впрямь травы. Тщательно высушенные и перетертые в мелкий порошок. С ними ничего не могло случиться и за тысячу Дней. В них было спасение. Пукы схватил с чувала горшок и принялся бросать в него одну щепотку за другой.

— Откуда з-знаешь, какие б-брать? — с любопытством спросил заикающийся голос.

— Я к шаману все время ходил, — пробормотал Пукы, продолжая отмеривать травы на кончике ногтя. — Помогал ему. Ну и слушал… всякое. И как он внука своего учил — тоже. Особенно про травы. Болею я часто, — неловко сознался он.

— Что болеешь — это нормально. А что лечить выучился… — голос захихикал ехидно. — Похоже, с-старый Б-белый т-трус обхитрил с-сам себя…

Пукы остановился в недоумении — неправильное что-то голос про Белых говорит, а еще в его собственной голове живет! Не станет он с ним больше разговаривать. Отвар выпьет, и тот вообще исчезнет! Пукы выскочил за порог, накидал в горшок снегу и повернул обратно. И только тогда сообразил, что совсем дурак. А заваривать-то на чем? Огонь кончился, чем чувал разжигать?

И тут он понял, что напрасно посчитал это место нестрашным. Пустой и мертвый чувал вспыхнул. Веселый трескучий Огонь радостно заплясал, будто приветствуя забредшего гостя, затрещал, рассыпая вокруг себя искры. Вот только был он… Рыжим. Как Огненный потоп чэк-най. Как пожар в пауле.

Снежная лежанка затрещала. Мертвец, такой же прямой и застывший, как и несколько ударов сердца назад, резко сел. Смерзшиеся веки медленно поднялись. И черный шаман уставился прямо на Пукы — глазами, в которых плясало Рыжее пламя.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:31 | Сообщение # 17

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 14

Где мертвые очень шустро бегают за живыми

Мертвый шаман встал с лежанки. Медвежий плащ обвис на плечах, окутывая худое тело. На негнущихся ногах мертвец шаг за шагом двинулся к Пукы. Неподвижные глаза пялились невесть куда, в пустоту. Обледеневшие руки медленно поднялись и безошибочно потянулись к лицу мальчишки. Пукы прикрылся горшком, будто тот мог его защитить, и попятился. Так, пятясь, выбрался из чума. Шаман следовал за ним. Шаг, шаг, еще шаг — негнущиеся ноги скрипели. Пукы понимал, что надо повернуться и бежать, но был не в силах оторвать взгляд от завораживающих глаз шамана, до краев налитых Алым пламенем. Он все пятился и пятился… Пока не уперся спиной во что-то твердое, холодное…

Пукы на мгновение замер, втягивая голову в плечи. А потом обернулся. За его спиной, глядя прямо перед собой, в пустоту, такими же остановившимися неживыми глазами, стояли еще два шамана. Мужчина средних лет в плаще из оленьей шкуры и дряхлый старик, облаченный в птичьи перья, Пукы даже успел мимолетно удивиться: разве верхние духи станут слушать Черного? Потом ему стало не до загадок — старик положил Пукы ладони на плечи. Мертвые окостеневшие пальцы с противным скрипом сомкнулись.

До Пукы дошло: все страшные истории про Черных сейчас случатся именно с ним! Извернувшись, мальчишка с размаху шарахнул старика горшком. Прямо промеж оленьих рогов, украшавших шаманскую шапку. Горшок разлетелся вдребезги. Пукы отчаянно рванулся. Его старенькая парка затрещала, выдранные куски кожи и меха остались в крепко стиснутых пальцах старика. Одним прыжком выскочив из кольца окруживших его мертвых шаманов, Пукы заячьим скоком рванул прочь. Бежать, бежать, только бежать! Он понесся к черному чуму, обогнул его… и с маху врезался в молодого шамана в медвежьем плаще. Не удержался, рухнул в снег… Скрип-скрип, скрип-скрип… Переваливаясь на ходу, как деревянные куклы, к нему подбирались старик и мужчина. Пукы перекатом ушел в сторону, вскочил и метнулся на дорогу верхних духов, под прикрытие столба Нуми-Торума. Не могут черные сунуться туда, где сам повелитель верхней Сивир-земли, это же все знают! Но мертвым шаманам, похоже, плевать на то, что знают все. Старик и мужчина обходили его с двух сторон.

Они двигаются медленно, единственное спасение — бежать! Бежать быстро! Длинными оленьими прыжками Пукы помчался вдоль дороги духов…

Раскинув руки крестом, шаман в медвежьем плаще уже поджидал его в самом конце. Фигуры остальных двух маячили между столбами духов.

— Да чего вам надо-то?! — отчаянно закричал Пукы.

Шаманы двинулись на него. Не сводя глаз с мертвецов, Пукы отступил на шаг и еще… Почувствовал что-то за спиной… Застонал — нужно оглянуться, нужно! Но мертвые придвигались все ближе, отведи взгляд — и они уже рядом, вопьются в него своими высохшими обледенелыми руками. Темная тень за спиной все вырастала и вырастала… Извернувшись, Пукы бросил быстрый взгляд через плечо.

За спиной у него темным провалом в беспредельную мглу открывался ход в черный чум. Волчий полог был откинут. Ждал. И эта жадно облизывающаяся в предвкушении чернота — страшнее подступающих мертвецов.

Горячая волна окатила Пукы с головы до ног. Шаманы загоняли его в черный чум!

— Нет! Не выйдет! — заорал мальчишка и, отчаянно зажмурившись, кинулся на теснящих его Черных.

Его голова со звоном врезалась во что-то сухое, твердое… и оказавшееся неожиданно легким. Как гнилое дерево, подшибленный мертвый шаман рухнул навзничь, задрав к небесам скрюченные руки. Истошно вереща от ужаса, Пукы пробежал прямо по мертвецу — под ногами у него сухо захрустело, будто яичная скорлупа. Сухие пальцы попытались ухватить его за щиколотку — Пукы вслепую брыкнул ногой и рванул к спасительному лесу, как заклинание бормоча:

— Мертвец не может уйти из своего пауля. Мертвец не может…

— Г-грамотный к-какой! — пробормотал голос у него в голове. — Еще и вправду с-сбежишь!

И тут Пукы почувствовал, что в его теле находится кто-то еще! Некто выпрямился внутри Пукы, заполняя его собой. Просунул свои ноги в его, как в торбоза, просунул свои руки в его, как в рукава парки. Пукы ощущал себя так, будто его тело вовсе не тело, а всего лишь натянутая кем-то одежда. И этот кто-то совсем не собирался бежать! Пукы встал как вкопанный — ни руки, ни ноги больше не повиновались ему.

Сзади послышались приближающиеся шаги. Руки мертвых шаманов ухватили Пукы.

— Что бы в-вы, ш-шаманы, без меня д-делали, — с упреком сказал голос, и Пукы почувствовал, как чужак внутри него снова сворачивается, оставляя мальчишку свободным — но в руках мертвецов.

Пукы заорал, рванулся изо всех сил. Мертвые пальцы держали надежнее стали. Мерно шагая, Черные направились к чуму, волоча извивающегося и не перестающего орать мальчишку.

Черная тень от входа упала Пукы на лицо. Сорвавший голос парень затих. Мертвецы втащили его в чум. Перед глазами у Пукы все закружилось. На мгновение как в хороводе промелькнули стены, увешанные шаманскими плащами, шапками и масками, жертвенными платками-арсынами, мешочками и деревянными мисками для приношений.

А потом он увидел идола. На самом почетном месте, напротив двери, висела вывязанная из пяти разноцветных лент кукла. Ленты выцвели, почти потеряв краски. Идол глядел в никуда гладкой тряпичной физиономией, но Пукы был уверен — видит! Смотрит на него, не отрывая глаз, которых у него нет!

Тихий вкрадчивый голос ветерком скользнул в уши:

— Олу бээрге, Ог-ле ээлээр, Оскус ээрен, Чан-гыс ээрен… Идол сирота, идол одинокий, он будет хозяином юрты, когда я уйду, будет владыкой шалаша… — и твердо закончил: — Он будет ждать!

Сорванный голос вдруг вернулся к мальчишке, и Пукы заорал с удвоенной силой. Ээрен-сирота — главный шаманский идол, дарующий силу и вдохновение и остающийся у потухшего очага мертвого шамана — в ожидании возвращения! Вопль Пукы отразился от берестяных стен. Прислоненный к центральному столбу громадный шаманский бубен недовольно заворчал.

Шаманы дружно качнули Пукы — вперед-назад…

Пукы забился так, что тело выгнулось дугой.

Шаманы качнули снова…

Пукы рванулся. Ноги отчаянно задергались, словно в припадке, он мотал головой, чувствуя, как изо рта начинает идти пена…

Шаманы качнули его еще раз…

Мир вокруг подернулся серой пеленой… Безглазая физиономия ээрена-сироты на миг зависла над ним…

Пукы с плеском погрузился в воды Великой реки — спокойно струящиеся и бурные, покрытые льдом и вырывающиеся из-под него…

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:31 | Сообщение # 18

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 15

О том, что быть съеденным — слабое удовольствие, даже в потустороннем мире

По берегам Реки клубился густой серый туман.

Он судорожно рванулся на поверхность сквозь толщу густой, как тюлений жир, темной воды. Всплыл и, отчаянно молотя руками и ногами, попытался пробиться к туманному берегу. Но течение мягко и уверенно, как огромная рука, повернуло перепуганного мальчишку и поволокло вперед, не обращая внимания на барахтанье.

Пукы скользил сквозь темные воды, и странные, незнакомые картины мелькали перед его глазами. Залы, изукрашенные столь богато, что Пукы был уверен — такой роскоши и не бывает в мире людей, неоткуда ей взяться… Огромный молот, мерно ударяющий по раскаленной полосе клинка. На него дохнул жар Огня — страшного, запретного Рыжего, но почему-то перевитого с Голубым. Сквозь это двухцветное сияние проступило гордое, надменное лицо незнакомого юноши…

Жар сменился прохладой и пустотой ледяных коридоров, и на него в упор ненавидяще уставилась девочка с волосами голубыми, как Дневные небеса…

Невиданно высокие сосны поднимались стеной, и страшным звериным смрадом дохнула на Пукы медвежья пасть, вырастающая на месте добродушной, плоской, как бубен, физиономии парня не старше самого Пукы…

Снова Огонь — Голубой, Рыжий, Голубой… Кровь, бегущие люди, сверкающие ледяные башни, оплывающие, словно топленый жир, трубят гигантские Вэс, звон скрещивающихся клинков, и все перекрывает мерный грохот шаманского бубна…

Воды Великой реки взмыли гигантской волной, поднимая Пукы на гребне. Мальчишка снова почувствовал, будто летит куда-то…

Он лежал на лавке — плохо оструганная поверхность царапала спину. Лавка стояла у стены чума, по самое дымовое отверстие завешанной звериными шкурками — беличьими, заячьими, соболиными. Сквозь слой шкурок кое-где проглядывала обтягивающая стены береста — не белая, не черная, а красная, как кровь!

Пукы попытался приподняться — голова не пошевелилась. Он рванулся — тугие, врезающиеся в тело ремни намертво притягивали его руки и ноги к лавке. Кричать сил не осталось, и Пукы заскулил — жалобно-жалобно, как умирающий щенок.

Кто-то наклонился над ним, и Пукы увидел старуху, одетую в новехонький, расшитый бисером меховой сахи снежно-белого цвета. Из-под такого же белого платка с бахромой выглядывали собственные старухины седые косы и добавленные для большей красы ложные, накладные, угольно-черные. И те и другие обвивали цветные шнуры, а на концах болтались подвески — зайцы и гусыни из настоящего золота. У ног старухи, послушные, точно псы, сидели толстощекие лоснящиеся бобры. Маленькие глазки с почти разумным любопытством пялились на Пукы.

Старуха узловатой рукой погладила привязанного мальчишку по голове.

— Малой совсем, — скрипучим, как старое дерево в бурю, голосом жалостливо прошамкала она. — Рано ему… Еще б Денька три-четыре подождать.

— Сейчас нужен… — Пукы с ужасом почувствовал, что это шевелятся его губы, произнося слова. Но ведь он ничего не собирался говорить! Он даже не понимал, о чем речь. Вырывающийся из его собственного горла голос был знаком ему — но это был не его голос! Это был тот самый, заикающийся, только теперь он звучал отчетливо и ровно.

— Через три Дня уж ветер станет выть над развалинами, — продолжил исходящий из его уст знакомый чужой голос.

— Без тебя знаю, — проворчала старуха. — Молод еще старую бабку учить.

— Разве великая мать-земля Калтащ-эква, грозная Умай, преславная Торум-щань, что покорила страну мертвых, свирепая Пугос, блистательная Маа-эма, божественная Маддре-акке, чьи золотые волосы развеваются как семикратная Обь вместе с устьем, а из кос исходит Дневной свет… — протяжно продекламировал голос.

Пукы, чей рот был накрепко заткнут чужим голосом, протестующе застонал — какие там золотые! Седые они, как у теток в пауле!

— Разве может она быть старой? — торжественно объявил голос. — Если она и молодой-то никогда не была? — шкодливо закончил он.

— Почему же, была, — задумчиво возразила старуха. — Была и молодой… Горячей… Да и сейчас еще иногда… вскипаю. — Она многозначительно поглядела на связанного мальчишку, но Пукы сразу понял — не его она видит. Да и слова ее подтвердили: — А ты б хоть изредка помалкивал, Заика! — отрезала старуха.

Пукы почувствовал, как то, что наполняло его горло, покорно исчезло. Дрожащим голосом мальчишка пробормотал:

— Вы… вы хотите принести меня в жертву? Черному Донгару?

Старуха насмешливо скосила на него совсем молодые, отливающие небесной лазурью глаза и беззубо усмехнулась:

— Тебя в жертву Донгару? Вот это было бы самопожертвование так самопожертвование, — непонятно ответила она. — Кто я — знаешь? — спросила строго.

Пукы покосился на белые одежды старухи, подвески в ее волосах, на покорно сидящих у ног бобров. Все это могло принадлежать лишь одному существу во всех трех Сивир-землях. Неужели голос говорил правду? И он выдохнул, сам себе веря и не веря:

— Вам моя мама поклоняется! Вы эта… наша предка! Прародительница, однако! Я из рода Мось, — выпалил он на случай, если Калтащ-эква сама не догадается. И уставился на старуху обиженно. Он Калтащ никогда не одобрял! Неправильная у них прародительница! Хорошая прародительница помогать-защищать должна, а не к лавке привязывать. Сейчас он ей выскажет, что на душе накипело! И прямо в лицо Матери-Земле Пукы выпалил то, чего в их селении не то что его родная мать — даже шаман слушать не захотел, бубном прикрылся: — Не понимаю я — как же вы так могли сделать, на Заре-то Времен? — Он хотел укоризненно покачать головой, но веревки не пустили. — Если вы из верхних духов — правильно себя вести нужно, хороший пример подавать! А не изменять мужу, да еще с кем — с Куль-отыром! — Пукы покосился на старуху — и внутри у него все содрогнулось. Лицо женщины было искажено дикой, как рев чэк-ная, и страшной, как содрогания земли, яростью. Но Пукы все равно упрямо закончил: — Правильно вас Нуми-Торум с небес изгнал. Хорошо еще в среднюю Сивир-землю, а мог и прямо в Нижнюю. Раз вам Куль так нравится…

— Ай-ой, лучше б я продолжал говорить, — безнадежно выдохнул голос Заики.

Над головой у Пукы загремел вопль, бешеный, как кипение раскаленного металла. Фигура старухи поплыла, размываясь, раздаваясь вширь, вымахивая вверх… По глазам Пукы ударило яростное сияние. Над ним, грозно глядя на него сверху вниз сверкающими, как два солнца, глазами, возвышалась гигантская Золотая Женщина. Золотой палец толщиной с сосну надавил Пукы на грудь, так что мальчишка захрипел, судорожно хватая ртом воздух. Ну чего… она… так? Он же… все правильно… сказал… Должна ж она знать… что о ней… потомки думают…

— Наглецом раньше был — наглецом и снова родился, ученик! — прогремело из золотых уст. — Может, мне голову тебе оторвать?

— Лучше ногу ему отрежьте, — услужливо предложил голос.

С металлическим грохотом Женщина медленно кивнула. Золотой ноготь, длинный, как когти мэнква-людоеда, чиркнул Пукы по колену. И отрезал ему ногу.

Все страдания, испытанные им раньше — и вечные болезни, и голод, и нестерпимый жар, и обида, и презрение, и побои, и порка, — утонули в беспредельном, нестерпимом Океане боли. Сквозь застлавшую глаза кровавую пелену Пукы увидел, как его нога упала на пол, прямо под лапы сопровождавших старуху бобров. Звери оскалили крупные зубы — и принялись грызть, отрывая мелкие кусочки и складывая их дымящейся кучкой. Пукы зашелся в немом вопле — он ощущал каждый укус крепких челюстей так, словно нога вовсе не была отрезана.

Золотой ноготь снова полоснул — и у Пукы отвалилась рука. Спутывающие его веревки лопнули, обвисая, но оглушающая боль не давала даже помыслить о бегстве. Крохотные человечки просочились из-под звериных шкурок, подхватили отрезанную руку. Послышался хлопотливый стук ножей — человечки деловито рубили руку Пукы на крохотные ломтики, как шаман требуху для ежедневной жертвы духам. Волны боли, которую Пукы и в страшных снах вообразить не мог, захлестнули его с головой. Он уже не чувствовал, не понимал, как его кромсают и почему он ощущает все, что проделывается с отрезанными кусками его тела. Последним всплеском угасающего сознания он поймал прикосновение золотого ногтя к своей шее…

Голова Пукы лежала во главе длинного, как дорога, стола, и, судорожно хлопая глазами, наблюдала, как огромные, неразличимые человеческим глазом существа пировали, кусок за куском поедая его, Пукы, мелко нарезанное тело. Золотая Женщина с поклоном погрузила миску с его печенью в нечто величественное, сияющее, как звездное небо… Быстрый лунный блик пробежался по отрезанным пальцам — и те словно растворились в серебре. Старик с разметавшимися, как грозовой ветер, волосами деловито накручивал кишки Пукы на молнию. Но больше всех жрал страшный, черный, ухмыляющийся… Загребал куски Пукы четырьмя руками, совал в клыкастую пасть. Суетящиеся у его ног разнообразные твари — крылатые, когтистые, рогатые и длиннозубые — жадно подбирали сыплющиеся на пол ошметки.

«Это же я! Это от меня куски!» — Пукы хотел набрать полную грудь воздуха, заорать так, чтоб у едоков уши позакладывало… Но губы на отделенной от тела голове только бессильно плямкали, не в силах выдавить ни звука. И тогда Пукы почувствовал просто сумасшедшую злость. Да кто они все такие? Сидят тут, едят! Его, между прочим! А он их не приглашал! И собой угощать не собирался! Вон, полный стол его было — все подчистую сожрали, одна голова осталась! Пукы ощутил, как ярость просто распирает его, заполняя каждый кусочек порубленного и съеденного тела…

Пирующие существа начали раздуваться, раздуваться, раздуваться, будто съеденный Пукы давил на них изнутри… И вдруг с громким, оглушительным грохотом лопнули. Пукы ощутил, как его разносит во все стороны — в один краткий миг он увидал голую тундру и непроходимый лес, сверкающие ледяные города, храмовые чаши с пылающим Голубым огнем, затерянные стойбища, вокруг которых бродят странные существа. Куски его размазало по стене гор у пределов Средней земли, и он услышал, как скребет о них свисающий край нижних небес, и увидел, как вокруг вершин вращаются звезды. Океанская волна с плавающими льдинами грохотала прямо в уши. Он вдруг увидел девчонок — невероятных красавиц в богатых одеждах, играющих прямо среди пушистых громад облаков, и погрузился в нестерпимо страшное Озеро черной воды, по которой с грозным гулом носились волны Алого пламени, и пролетел мимо тусклого щербатого солнца под каменным сводом…

Грохот копыт ворвался в оглушительную какофонию звуков. Прекрасный смуглолицый всадник верхом даже не на олене, а на настоящем коне — Пукы про таких только от шамана слыхал! — ворвался в чум.

— Ты опоздал, последний сын мой, Мир-сусне-хум, владыка людей! — прогрохотала Золотая Женщина.

— Разве можно что-то сделать с человеком против моей воли? — задорно выкрикнул дух людей и, перегнувшись с седла, сгреб голову Пукы за вихор на затылке. Поднял ее к лицу, внимательно глянул мальчишке в глаза — Пукы содрогнулся и головой, и всем своим несуществующим телом, будто искрой прошибло. Мир-сусне-хум коротко дунул Пукы в рот — и швырнул голову прочь, прямо в завешенную шкурками стену Красного чума.

Голова Пукы врезалась в стену и вместе с пучком шкурок упала на пол. Перед глазами у мальчишки все завертелось — его голова катилась под стол. Потом он перестал видеть вообще — голова по глаза замоталась в соболью шкурку. Серебристый мех прилип к его лицу и шее. Пукы почувствовал себя маленьким, легким, проворным… Переступил беленькими лапками, повел черным носиком, взмахнул пушистым хвостом… Из-под пиршественного стола серебряной стрелой метнулся юркий соболь… Лавируя между ногами гостей, понесся прочь.

— Эге-ге-гей! — заулюлюкали ему вслед.

Соболь прянул вперед и нырнул в густой серый туман — лишь пушистый хвост мелькнул серебряным росчерком. Туман клубился со всех сторон, залепляя маленькие ушки, отбивая нюх. Испуганно пища и поджимая лапки, соболь сунулся туда, сюда, чутко поводя носиком… Вокруг медленно плыли и вращались туманные клубы, в которых что-то приближалось, надвигалось на маленького зверька… Соболь отчаянно дернулся — вытянутое в прыжке тельце на миг зависло в тумане… Плотные черные перья обтянули его от кончика хвоста до головы. Носик вытянулся мощным клювом — и, мерно взмахивая крылами, черный ворон поднялся над туманом. Он летел и летел над сплошным клубящимся серым полем, пока далеко внизу черным клинком не сверкнула Великая река. Ворон завис над темными водами, сложил крылья и камнем ринулся вниз, на лету обрастая гладкой бобровой шкуркой. Без единого всплеска крупный бобер ухнул в мерно струящиеся воды — и скрылся в глубине.

И только громкий голос Заики выкрикнул над беспредельными просторами Великой реки:

— Донгар Кайгал Черный! Ты вернулся!

Пукы моргнул. Лунный блик скользнул сквозь верхнее отверстие чума, прохладной ладошкой погладил по лицу. Круглая луна обеспокоенно заглядывала в чум. Пукы кивнул ей, как старой знакомой, и сел. С его колен на утрамбованный пол соскользнули соболья и бобровая шкурки, а затем и вороньи крылья. Пукы поглядел на них равнодушно — конечно, они должны тут быть, они принадлежат ему. Громовой голос по-прежнему звучал у него в ушах: «Слава Донгару Кайгалу!»

— Никакой я не Кайгал! И уж точно не Черный! — громко сказал Пукы. — Меня зовут Пукы! Я — хант-ман! Я ненавижу Черных и их темное камлание! Я верен жрицам! Во мне ничего не изменилось! Слышите?!

Ответом ему было молчание. Пукы поднялся на дрожащие ноги, едва не ткнувшись носом в висящего на шесте куклу ээреня-сироты. Белая, красная, синяя, зеленая и желтая ленты, из которых тот был сплетен, резанули глаза неожиданно яркими свежими красками, сияющими даже сквозь полумрак.

Под центральным столбом чума лежали три кучки праха, прикрытые древними шаманскими плащами — медвежьим, оленьим, птичьим. Три шаманские шапки раскатились в стороны. Пукы постоял над прахом, почтительно склонив голову. На душе у него щемило. Ему было… жаль. Так жаль. Он похоронит их. Чуть позже.

В животе жадно заурчало от голода. Он потянулся всем телом, сильно выгибая спину. Каждая жилка откликнулась радостным звоном от переполнявшей ее силы. Он высоко подпрыгнул, кувыркнулся в воздухе, приземлился на поджатые ноги, толчком выпрямился и потянулся на полку за спрятанным в просмоленный тюлений чехол луком. На мгновение смутно удивился — откуда ему знать, что там лежит лук? Сам покачал головой, упрекая себя за глупые мысли. Откуда-откуда, да он всегда там лежит! Уверенным движением натянул тетиву и крадущимся шагом выскользнул наружу.

Здоровенный тигр, полосато-рыжей тенью скользящий между столбами духов, остановился, увидев прицельно глядящего на него человека. Длинный хвост стегнул снег, глаза хозяина тайги вспыхнули изумрудными огнями. С яростным рычанием тигр взвился в прыжке.

Звякнула тетива. Тяжелая стрела вонзилась тигру точно в горло. Громадная кошка рухнула наземь, взрыла снег когтистыми лапами и затихла.

Пукы довольно прищелкнул языком. Теперь у него есть еще одна шкура. Тигриного мяса наварить-навялить… А сердце и сырым едят! Пукы довольно зажмурился. В животе снова заурчало. Вытащив из-за пояса нож, он принялся экономными быстрыми движениями свежевать тушу.

— Н-ничего не из-зменилось! — издевательски захохотал внутри него знакомый заикающийся голос. — С-совсем н-ничего!

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:32 | Сообщение # 19

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 16

О могучем шаманском духе

— Нет, ты н-не сумасшедший, — уже безнадежно бубнил голос Заики. — Чтобы сойти с-с ума, его надо иметь! А ты — недоумок!

«Я никого не слушаю! Я ничего не слышу!» — мысленно повторял Пукы, шагая между гигантских, высоченных, совсем не похожих на привычные тундровые сосен. Нестихающий бубнеж ковырялся у него в мозгах, как крючок для разделки туш.

— Мне бы с-сразу это понять! — продолжал сетовать голос. — Еще когда ты Калтащ сказал, что она и Куль… что ее… — Голос сорвался на хохот.

Пукы почувствовал, как его тело начало содрогаться.

— Ой, не могу! — заходился Заика. — Лежит, к лавке п-привязанный, и Калтащ, самой Калтащ про п-правильное поведение… и хороший пример…

Изо рта Пукы вырвался громкий хохот. Мальчишка попытался зажать рот рукой, но безудержный смех пробивался сквозь стиснутые пальцы. Потеряв терпение, Пукы швырнул в снег свой узелок и остановился, в лучшей манере тетки Секак уперев руки в бока.

— Я хоть одно слово неправды сказал? — зло глядя прямо перед собой — ну а куда еще смотреть, если твой собеседник сидит внутри тебя самого и глянуть в его наглые глазенки ты не можешь, — спросил Пукы. — Вот хоть одно слово? Я ж говорю — повезло ей еще, что муж ее только изгнал. Да у нас недавно ор женку застукал, как она с заезжим купцом носами терлась. Так он за ней по всему паулю с поленом гонялся, а уж как догнал…

— П-повелитель верхних небес Нуми-Торум г-гоняется с поленом за Матерью-Землей. По всем девяти небесам и прилегающей Вселенной, — задумчиво сказал голос — и снова захохотал так, что Пукы пришлось согнуться, держась за живот. — Ну т-тогда это тебе повезло!

— Чего это? — с трудом пробиваясь сквозь рвущийся из его собственного горла чужой смех, выкрикнул Пукы.

— А ежели б он ее д-догнал? Да вдарил? От т-тебя б точно мокрое место осталось! И от хант-манов твоих, — задыхаясь от смеха, пояснил голос.

Пукы хотел выпалить, что он тогда еще не родился, но промолчал. Кто-то ж тогда уже родился — от кого он потом родился. А он-то все гадал, почему Нуми женку свою небесную не поучил по-свойски! Людей пожалел, однако. Радостный от осенившего его открытия Пукы выкопал утонувший в снегу узелок — мало что сосны здесь высоченные, так и снег глубоченный, не такой, как дома! Забросив узел за плечо, пошагал дальше, аккуратно ставя на сплошной снеговой покров найденные в шаманском пауле древние, подбитые вылезшим мехом снегоступы. Те угрожающе похрустывали при каждом шаге, норовя разломиться. Ну и как он тогда дальше пойдет — тут же снега по пояс! А еще и в животе такое делается — страх просто!

— Т-тебе страх? — немедленно влез Заика. — А мне-то каково — я ж тут, можно с-сказать, прям внутри процесса нахожусь! Т-только успевай уворачиваться! Ай! — Словно в подтверждение слов в животе у Пукы опять бешено заурчало, вскипело и вроде как даже рвануло. А еще внутри него забегали — громко ругаясь и жалуясь на «обжорство некоторых». Мальчишка страдальчески застонал, хватаясь за живот обеими руками.

— Тигров вообще есть не рекомендуется! — изнутри живота продолжал выступать разозленный Заика. — А ты его чуть не целиком сожрал!

— И ничего не целиком! — вытирая с лица противно теплый пот, пробурчал Пукы. — С голодухи отъесться надо было и на дорогу подзаправиться.

— Тебя кто-то в эту д-дорогу г-гнал? — Заика не желал слушать никаких отговорок. — Ч-чум заново очищать надо, идолы износились — в новые столбы их переселять надо… Кто это все делать б-будет?

— Не я. — Живот вроде отпустило, и Пукы упрямо шаг за шагом двинулся прочь от оставленного им пауля Черных шаманов. — Сказано тебе — никакой я не шаман! Да еще… — Пукы содрогнулся от теплой волны омерзения, окатившей все его тело, — Черный! Привиделось мне все, — продолжая шагать, отрезал Пукы. — Больной я был, жар сильный — может, целый День брел в беспамятстве, видишь же — зашел сам не знаю куда. — Он широким жестом обвел густой, заваленный снегом лес, совсем не похожий на тундру, откуда Пукы начал свой путь. — Всякое присниться могло. И как чудища меня рвут-кромсают — тоже. — Пукы содрогнулся, совершенно явственно вспоминая острые лезвия и резцы бобровых зубов. И боль — затопляющую, оглушающую, невозможную. Он снова остановился, схватившись ладонью за шею. — И ведь нет чтоб убить просто! — словно в забытьи, прошептал он. — Мучили еще, на кусочки кромсали, а те кусочки еще на кусочки… Мэнквы безжалостные! Людоеды!

— Нет, ну вы только п-послушайте этого неблагодарного! — возмутился его внутренний голос, и Пукы почувствовал, как тот всплескивает его же собственными руками. — Сил не жалели, зубов не жалели — для него же старались, а он обзывается! Да ты знаешь, чего мне стоило д-договориться, чтоб не ленились, помельче тебя шинковали? Какие я ради этого старые с-связи поднимал, а? Вон, шамана в пауле, где ты родился, всего на четыре части и разрубили, только ч-четырем духам рты набить хватило! Им он с т-тех пор камлать и может! Много у него власти, как думаешь?

— Так это ты! Ты заставил меня вот так… в клочки… — захлебываясь от ужаса и ярости при одном воспоминании о пережитом кошмаре, закричал Пукы, отчаянно сжимая кулаки и готовый лупить самого себя — лишь бы добраться до той гадины болотной, что внутри засела!

— Ч-чего заставил-то? Сам г-говоришь — привиделось тебе! — ехидно захихикал заикающийся голос.

Пукы зарычал от злости и снова упорно зашагал вперед. Некоторое время они двигались в молчании — только скрип снегоступов нарушал ледяную тишину засыпанного снегом леса.

— А что… — не выдержав, спросил Пукы. — Если человек все-таки шаман… Наш шаман из пауля, скажем… — торопливо добавил мальчишка. — И духи его едят… Это что значит?

— А это они его жертву п-принимают, — охотно откликнулся голос. — Ты их собой кормил, кровью своей п-поил — им такая еда не часто перепадает, они теперь тебе должны н-немножко, можешь их просить, выслушают. Вы ж, шаманы, сами ничего не м-можете, — высокомерно-покровительственным тоном сообщил он, — кроме как с нами, духами, договариваться, чтоб мы чего сделали. Т-ты ведь и раньше малых д-духов просил, — вдруг неожиданно выдал голос. — Нож просил эрыга убить. В-веревку просил ора т-твоего придушить. Собачьи души просил, чтоб п-псы в пауле за тебя заступились.

— Это не я! — мгновенно отрекся Пукы. — Это Орунг! Или шаман, — уже неуверенно закончил он. Когда с псами-то — Орунга рядом не было.

— Угу, как же, — опять ехидно хмыкнул голос. — Только ты не удивляйся, если веревка и псы на тебя рассердятся. С ножом-то ты сразу расплатился, эрыговой кровью напоил, а те так и ходят голодные.

Пукы неуверенно покачал головой. Шаман духов поит-кормит, одевает-обувает, подарки им дарит, камлает — о деле говорит. Если духи довольны — они его просьбы выполняют. Это все Пукы и раньше знал. Только оказывается, чтоб духи шамана слушать стали, тот сперва самого себя им скормить должен. Да они небось еще и не всякого есть станут, не то б шаманов было — ого-го! Каждый сам себе шаман. Пукы в очередной раз содрогнулся, вспоминая пирующих над его телом существ. Особенно того, черного, страшного… Выходит — если все правда, Куль-отыр, правитель подземный, его тоже ел? А потом обратно выплюнул? Теперь в нем, в Пукы, из Кулева рта куски?

— Еще к-как ел! — кажется, внутренний голос и впрямь видел все, что творилось внутри мальчишки. И мысли читал. — Они там, в нижней Сивир-земле, из-за тебя чуть не передрались в-все! Обычная жертва — ж-жира плошка или дичины кусок — им еще иногда перепадает, а шамана-то они, п-почитай, тысячу Дней не едали! Б-белые им в горло не лезут, а с-совсем без шаманятины тоже вредно, — пояснил Заика. — Ты бы в-видел, как нижние наверх п-полезли, когда кровь черного шамана унюхали! Куль-отыру лично пришлось за д-дубину браться, п-порядок наводить! На пир он ни одного мелкого д-духа не взял, т-только самых сильных! Цени, какая честь! Теперь у тебя вся Нижняя з-земля вот где! — И он крепко стиснул кулак Пукы.

Мальчишку от такой великой «чести» едва не стошнило — и буйствующий в животе тигр был тут вовсе ни при чем. Быстро скинув парку, он прыгнул под ближайшее дерево, дернул за пушистую сосновую лапу, обрушивая на себя целый сугроб.

— Не Черный я! Не Черный! — лихорадочно оттираясь снегом, словно хотел содрать с себя оскверненную подземным повелителем кожу, бормотал он. — Не буду я нижним шаманить! Не буду!

— Не будешь? П-покормить — покормил, а просить ни о чем не станешь? З-задаром, выходит, кормил. Для собственного удовольствия, — хмыкнул голос. — Ей-Торум, недоумок ты и есть! Сам Торум так и скажет! Он ведь тебя тоже з-за обе щеки н-наворачивал.

Пукы вдруг остановился, замерев с горстью снега в руке. Невероятная, оглушительная надежда накрыла его с головой, заставив затаить дыхание:

— Так что — выходит, Белый я? Верхним духам камлать буду? Раз меня сам Торум ел? — одними губами спросил он. А что, если Белым шаманом — он не против! Белым почет, белым уважение, Белых даже в Храмах привечают, Белые людям помогают, слово Храмово несут в эти… как это у них говорится… в масы! Или в массы? В народ, в общем!

— Все т-тебя ели — и верхние, и нижние, и те, и эти, — вдребезги разбивая хрупкий ледок надежды, проворчал голос. — К-как всякого н-нормального Черного.

Пукы взвыл.

— Не Черный! Не Черный я! — снова судорожно натираясь снегом, забормотал он. — Отойди от меня, злой дух!

— А может, у тебя уже шаманский припадок начинается? — задумчиво-спокойно предположил голос. — Cамое время — после съедения-то. С-слышь, тебе бы лучше на л-люди с-сейчас не показываться. Может, мне твои руки-ноги прихватить и обратно тебя отвести? — снова призадумался он.

Пукы опять застыл, мрачно зыркая по сторонам. А ведь может. Опять ногами завладеет и обратно в проклятый черный пауль уведет. И даже за сосну не уцепишься — руки не послушаются.

— Все равно убегу, — объявил угрюмо. — Не будешь же ты все время во мне сидеть. Как выйдешь — хоть ползком уползу…

— А ведь уползешь, — вздохнул голос. — Ищи тебя потом… И в прошлый раз такой же упрямый был — никогда меня не слушался, — с упреком сказал он. — Я тебе, Донгар, еще тогда говорил — беги, а ты с девками этими ненормальными драться полез. И чем все кончилось?
* * *

В ушах у Пукы вдруг пронзительно зазвенело. Неподвижный, сверкающий лунным сиянием снега лес поплыл в сторону. Низкие небеса нависли над ним, лихорадочно мерцая отчаянно перепуганными звездами. Вдалеке поднимался город. Пукы даже не сразу понял, что это город и есть — не было над ним ни сверкающего в ночи зарева Голубого огня, ни мерцающих под звездами ледяных шпилей. Походил он скорее на город виденного им чудовищного иного мира — дома, как вытянутые амбары, высокие, настоящие громады, серые, да белые, да темные совсем. А крыши — ей-Торум, железные! Крыши-то!

Перед ним тянулось поле, покрытое сплошной коркой льда, и лед этот был красным от крови. Кое-где его проплавили черные круги, будто от Огня. Руки Пукы оттягивали бубен и колотушка. Во рту сухо и горячо, но даже помыслить нельзя, чтобы коснуться губами алого льда. Эта пища не для него… Колотушка в дрожащей руке тяжело ухнула в бубен… Кровавая корка разломилась со зловещим хрустом, и в клубящемся черном дыму и языках Рыжего пламени жуткие одноногие и многорукие существа взвились в воздух. Все вокруг наполнилось нестерпимым жаром. Красный лед потек, превращаясь в тысячи алых ручьев. Сжимая колотушку сведенными судорогой пальцами, он бил!

— Выан! Выан-ан! — пронзительный, звенящий многоголосый вой взметнулся навстречу, и над железными крышами невозможного города густо, словно рой диких пчел, взмыли тоненькие девичьи фигурки. Точки сапфировых глаз сверкали во мраке. Выставив скрюченные, как когти, пальцы, в вихрях развевающихся волос они понеслись навстречу прущим на них чудищам. Стена Голубого огня рухнула сверху, вбивая чудовищ в кровавое месиво. Мир полыхнул двойным заревом.
* * *

Пукы пошатнулся, мотая головой и прижимая руки к полуослепшим глазам.

— Я не Донгар! Я — Пукы! — заорал он. С окрестных деревьев ухнули комья снега. — И ни про какой «прошлый раз» ничего не знаю!

— Ну да, ну да… — печально согласился голос. — Если в елках скачут глюки, не пугайтесь, это — Пукы!

Мальчишка отнял ладони от лица. Прямо перед ним в снегу виднелась подтаявшая проплешина. Только что ее здесь не было.

— Глюки — это вроде маячек ваших, — пояснил голос и устало добавил: — Парку надень. Холодно.

— Так это ж хорошо? — удивился Пукы.

— Тебе, может, и х-хорошо, а я вечно то туда, то сюда шатаюсь. В п-подземном Мире — тепло, в вашем — холодно, на верхних небесах вообще… — голос помолчал, — с-своеобразно. У меня от этих п-перепадов температуры голова б-болит. Т-твоя голова, между прочим, с-своей у меня нету.

Пукы немедленно почувствовал — и правда, побаливает слегка.

— Кто ты хоть такой? — натягивая парку, злобно пробурчал он. — Самого-то как зовут?

— Т-ты отлично з-знаешь, кто я такой и как меня з-зовут, — уже с раздражением буркнул голос.

— Не знаю я ничего, — так же раздраженно буркнул мальчишка. Это была неправда. Все он знал. Давно. Помнил. Хотя откуда — не должен бы… Человек, если, конечно, он не черный шаман какой, знает, как кого зовут, только когда тот сам скажет. Неправильно иначе.

— Знаешь, знаешь, — хмыкнул голос у Пукы в ушах. И вдруг мальчишка почувствовал, как его губы шевелятся против его собственной воли. Его рот распахнулся и во всю глотку на весь лес заорал: — Как меня зовут? А ну, Пукы, говори — как меня зовут? Как меня зовут? Как?

Снег часто и густо сыпался с сосновых лап.

— Чего орешь, прекрати! — на пару ударов сердца вклинившись в вопли, исходившие из не повинующегося хозяину горла, прошептал Пукы.

— Орать буду, пока сам не скажешь — как меня зовут! — Голос перехватил власть над языком. — Ну — как? Кстати, тут неподалеку — через пару елок — шайка мэнквов-людоедов бродит. Как меня зовут? Как меня…

— Мэнквы? Людоеды? Замолчи, Кэлэни, все что хочешь, только замолчи! — запищал перепуганный Пукы.

— Не Кэлэни, а — Кээлээни, — с достоинством поправил голос. — Но для начала сойдет. Многоязыкий дух-заика, переводчик между Нижним, Верхним и Средним мирами. Обеспечиваю общение с духами, передачу новостей, деловых, личных и любовных посланий! Когда совсем ошаманишься и свою колотушку заведешь, ты меня должен на рукоятке вырезать — я тогда к тебе легко приходить смогу.

— Ты чего разорался? — не вслушиваясь в болтовню Кэлэни, перепуганный Пукы упал в снег за пушистой разлапистой елью. — Одурел совсем — от тепла в Нижнем мире? Людоеды тут! Они же меня сейчас сожрут!

— Т-так тебе ж не привыкать, — ехидно уведомил его дух. — Ты ж у нас щедрый — з-задаром скармливаться! Мэнквы тебя с полным удовольствием схрумкают, вот только остальных бедолаг переловят да прожуют.

Невдалеке послышался хруст снега. Окружавшие Пукы гигантские сосны запрыгали, будто их подбрасывала неведомая сила. Даже крепкие корни с трудом притягивали их к земле. Тяжелые груды снега рушились наземь. Елочка, за которой прятался Пукы, тряслась, словно в припадке ужаса, завалив притаившегося за ней мальчишку пушистыми белыми хлопьями. Снег хрустел все ближе… Сквозь ажурную сетку ветвей Пукы увидел… ноги. Гигантские ножищи, толщиной со здешние сосны. Росший на коленях и голенях сине-зеленый, похожий на клочковатые бороды лишайник раскачивался при каждом шаге. Не выдержав, Пукы едва-едва приподнял голову, скользя взглядом по поросшим лишайником ногам. Выше… На фоне темного неба Пукы успел разглядеть гигантскую грудь, похожую на утес, ручищи, как медвежьи окорока… И вместо головы еще что-то… странное…

Снег заскрипел снова… Великан опустился на четвереньки неподалеку от Пукы. Три черных, похожих на собачьи носа, сосредоточенно шевелясь, принюхивались к снегу. И тут только Пукы понял, что голов на широченных плечах три! Все они озирались по сторонам: средняя сосредоточенно всматривалась вдаль, правая оглядывала лес, а левая… Водянистые, слишком круглые для человека глаза пялились прямо в ветви укрывающей Пукы елки. Лицо мэнква, по крайней мере то из них, которое разглядывал мальчик, было и человеческим и нечеловеческим. Оно казалось одновременно лицом злого старика — и мордой старой собаки. Или, может, лисицы?

Левый нос продолжал чутко шевелиться, водя по снегу, огромное лицо-морда надвигалось все ближе, ближе к присыпанному снегом Пукы… Мальчишка чувствовал, что отчаянно дрожит и от этой дрожи скрывающий его снег осыпается пластами. Водянистые глазищи мэнква размером с глиняную тарелку приблизились к самой елке — и в них вспыхнул неподдельный интерес. Черный нос ходил ходуном, втягивая в себя воздух вместе с колючими снежинками…

И тут у Пукы опять забурчало в животе. Он обмер совсем — конец, сейчас услышат! Бурчание становилось все сильнее — будто вскипало! Пукы почувствовал, что его просто распирает! Сморщился, скукожился, пытаясь удержаться…

Три черных носа ткнулись в елку. Пукы дернулся — и таки пукнул. Громко, будто ветка на елке сломалась.

Мэнкв завизжал, как щенок, сдуру сунувшийся в горячую золу костра. Замахал лапами перед собой — будто невесть какой страх отгонял. Быстро-быстро отполз назад — от его коленей и локтей в снегу оставались глубокие борозды, точно от протащенного волоком бревна. Сел столбиком, как собака. Его ладони размером с хорошую снеговую лопату терли носы — один за другим. Из-под толстых, как сучья, пальцев прорывался обиженный скулеж. Потом мэнкв вскочил на ноги — и длинными прыжками кинулся прочь.

— Эт-то что! — ехидно протянул Кэлэни. — Если б ты тюленьего жира c душком поел — на д-двадцать п-переходов окрест мэнквы полегли бы! Правду говорят: «Шаман п…нет — Сивир вздрогнет!»

— Если бы тебя слышала моя мама — она бы тебе рот вымыла! Теплой водой! — вскакивая на ноги, запальчиво выкрикнул Пукы.

— У меня рта нет, — с достоинством откликнулся Кэлэни. — А если бы ты слушал свою маму, а не посторонних голубоволосых теток — сейчас дома сидел бы, а не мэнквов по лесам своим… шаманским духом распугивал! Зато он к тебе больше ни в жизнь не сунется, — утешил мальчишку дух. — Мэнкв старый, зачем ему нарываться, охотясь на большого и с-страшного черного шамана, когда тут поблизости едет б-беззащитный обоз, а у охранников всего-то копья да стрелы!

— Я не Черный! — с угрюмым упрямством откликнулся Пукы, лишь потом сообразив, что именно ему сказал дух. — Обоз? Тут люди поблизости?

— А чего б им тут не б-быть — дорога наезженная, — рассудительно откликнулся Кэлэни. — Вон, даже мэнквы приметили — охотятся…

— Чего ж ты раньше молчал? — вскакивая, взвыл Пукы.

— А т-ты меня с-спрашивал? Э, т-ты куда? — закричал Кэлэни, когда Пукы, оправив на ногах снегоступы, ринулся в просвет между деревьями.

— К обозу! — скользя по снегу, выкрикнул Пукы. — Их надо спасти! — Приминаемый снегоступами снег хрустел все громче, все сильнее… Сосны стремительно замелькали мимо…

— Да к-куда ж ты н-несешься? — от быстрого бега заикаясь больше, чем обычно, простонал Кэлэни. — Хочешь спасти — с-спасай, чего проще-то! Даже для молодого шамана один старый мэнкв — тьфу! Землю у него под ногами р-разверзни, и все д-дела! П-проси Калтащ, она хоть на т-тебя и злится, а не откажет! Заодно п-помиритесь…

— На Ночь только Черные камлают! — на бегу крикнул Пукы. — И отстань от меня со своими темными делишками! Сам сказал — посторонних не слушать, вот я тебя и не слушаю! Так справлюсь! По-людски!

— Какой же я тебе п-посторонний, если я внутри тебя сижу? — возмутился Кэлэни. — Ближе меня у т-тебя, п-почитай, сейчас и нет никого!

Лес вокруг начал редеть, позади Пукы ощутил уже знакомое дрожание земли — топ-топ-топ! Пока еще слабое, отдаленное, но явственное. Пукы наддал, разгоняясь по слежавшемуся снегу.

Крак!

Старый снегоступ с треском переломился. Потерявший равновесие Пукы полетел головой вниз. Забарахтался, ломая слежавшиеся пласты снега. Неподалеку, за деревьями, промелькнуло что-то… Пукы услышал скрип полозьев, рванул завязки, сдергивая с ноги ставший бесполезным снегоступ, и по-мэнквьи, на четвереньках пополз вперед. Скрип полозьев стал ближе. Пукы даже услышал подбадривающее цоканье возниц. Земля под ним стала подпрыгивать — где-то неподалеку мэнкв перешел на бег.

— Люди! — хрипло заорал Пукы. — Берегитесь, люди! — Он еще раз рванулся, заскользил, съезжая по едва заметному уклону… и кубарем покатился вниз.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:35 | Сообщение # 20

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 17

В котором Пукы вместе с обозом спасается от многоголовых людоедов

Бац! Он больно ударился обо что-то ровное и твердое и остался лежать. Над ним отчаянно затрезвонили колокольчики, послышались крики — и Пукы увидел над головой крепкие копыта. Мальчишка отчаянно зажмурился, понимая, что сейчас эти копыта обрушатся ему на голову, разнося ее вдребезги… У самого его уха громко шарахнуло! А потом теплое дыхание взъерошило ему волосы. Пукы приоткрыл глаза. Замшево-коричневая оленья морда склонилась к нему с участливым любопытством. Ездовой олень аккуратно переставлял копыта, чтобы не наступить на вывалившегося на дорогу мальчишку. Из-за оленя показалось перекошенное от испуга и злости мужское лицо в обрамлении темного мехового капюшона. Брызгая слюной, мужик завопил:

— Тебя мамка не учила правильно дорогу переходить? Или тебе, малой, жить надоело — прямо оленю под копыта прешь, дубина еловая!

Пукы приподнял голову и прямо в это орущее лицо прошептал:

— Мэнкв! За вами…

Выражение лица мужика мгновенно изменилось, став решительным и собранным. Раскосые глаза сощурились в прицельные щелочки. Он вскинул руку и зычно гаркнул:

— Мэ-энквы! Мэнквы идут! Тревога! — Опустившаяся сверху ладонь ухватила Пукы за ворот парки. Натужно хакнув, мужик потащил его наверх. Пукы уцепился за бортик саней, подтянулся — и перевалился внутрь. — Сколько их там, малой? — торопливо спросил мужик, ударами шеста-хорея разворачивая упряжку.

— Одного видел, — цепляясь за бортик, прохрипел мальчишка. — Возле меня прошел… А я от него ползком — и к вам… Предупреждать…

— Не побоялся? Ка-акой ты смелый! — протянул восторженный девчоночий голосок.

Пукы вскинул голову — и увидел прямо перед собой приятно плоское личико с симпатичным коротеньким носиком. Девчонка восторженно жмурила глаза, глядя… на него! Так, как в родном пауле девчонки смотрели только на Орунга! Щекам Пукы вдруг стало горячо, а потом сразу прохладно.

— А вот я тебя сейчас хореем поперек спины перетяну! Что ж это за девчонка такая — мэнквы рядом, а ей и дела нет, с парнем заигрывает! — рявкнул мужик. — Лук мой ищи, копье давай, быстро, Нямка, быстро!

— Да ай, батюшка! Что вы говорите такое! — Девчонка досадливо мотнула косами, едва не съездив Пукы по лицу привешенными на концах медными бляхами. Но покорно принялась рыться в тюках на дне саней, выволакивать из чехла тюленьей кожи длинное охотничье копье.

Сани заложили крутой вираж — и встали как вкопанные. Мужик соскочил с передка, заворачивая оленей внутрь узкого кольца из уткнувшихся друг в друга саней. Олени нервно переступали копытами среди мельтешащих у их ног собак. Обоз оказался смешанный — тяжелые, нагруженные поклажей оленьи сани и легкие нарты. Нарты вместе с заходящимися лаем ездовыми псами загнали внутрь круга. Туда же набились испуганные женщины, прижимающие к себе вперемешку истошно ревущих детей и еще истошнее визжащих поросят. С быстротой, указывающей на немалый опыт, охотники залегли за санями, выставив острия копий. Среди каменных и костяных наконечников тускло поблескивали стальные. «Богатый род», — успел подумать Пукы.

Деревья вокруг дороги зашатались. Земля задрожала, и из леса выступил мэнкв. Три головы озирались по сторонам, высматривая добычу. Завидев обоз, замерли, вытянувшись на трех жилистых, как у старого гуся, шеях. На морщинистых старческих лицах расплылись идиотски-счастливые улыбки, открывающие выкрошившиеся гнилые зубы. Мэнкв похлопал себя по тощему, поросшему лишайником животу и, радостно кудахча, как старики над миской с рубленой олениной, торопливо поковылял к обозу.

Вот только что старый мэнкв был у кромки леса… Ручища-лопата взметнулась над обозом. Пукы обдало ветром, он испуганно присел, словно прочертившаяся по белому снегу черная трехголовая тень могла сожрать его. Со стремительностью атакующего медведя лапища врага протянулась поверх саней — и ухватила бегущего к матери ребятенка. Малыш завизжал. Сверкнул проблеск стали — подскочившая мать с размаху рубанула мэнква топором по запястью. Лапа людоеда разжалась — ревущий малыш упал в снег. Из-за саней послышался дикий, в три глотки, рев, и мэнкв воздвигся над обозом во весь свой гигантский рост. Снова потянулся за добычей… Грудью напоролся на вскинутые ему навстречу тяжелые — на медведя — охотничьи копья. Два сразу сломались. Одно удержалось, войдя людоеду в грудь на всю глубину остро заточенного наконечника. Пукы заткнул уши руками, когда яростный, полный боли и злобы вопль пронесся над обозом. Мэнкв рванулся. Выпустив копье, охотник откатился по снегу. Людоед отскочил, рывком выдернул из груди копье, швырнул его в сторону. И тут же жуткая трехголовая фигура выросла с другой стороны обоза.

Новые копья ударили мэнкву в грудь. Лучники выстрелили по людоеду в упор — одна стрела воткнулась тому в щеку, вторая пронзила одну из шей. Наконечник торчал с другой стороны. Ухватив стрелу за оперение, мэнкв с силой дернул, разворотив себе горло. Шарахнул кулачищем по краю саней — Пукы увидел, как изломанное тело лучника рухнуло в алый снег.

— Дядя! — тоненько, как поросенок, завизжала девчонка. — Дядечка, родненький!

Этот визг привлек внимание мэнква — лютый голод пересиливал даже боль от раны. Высоким прыжком, невероятным для такого огромного тела, людоед попытался перескочить преграждающие ему дорогу сани. Частокол копий принял на себя громадное тело, прошивая его насквозь. Луки ударили в упор — в толстую шкуру людоеда вонзились десятки стрел. Все три лица старого людоеда исказились болью, тело задергалось, с треском ломая древки копий, а вытянутые вперед лапы все шарили вокруг, пытаясь ухватить добычу.

Отец девчонки упер конец копья в снег, налегая на него, чтобы не упустить бьющегося на остриях людоеда. Ноги мужика разъезжались по утоптанному снегу дороги. Он поскользнулся и сел в снег, не удержав копье. Пополз, пытаясь уклониться от молотящих во все стороны лап мэнква. Позади Пукы послышался истошный визг — девчонка с луком и полным колчаном стрел бежала к отцу. Громадная лапа мэнква метнулась в сторону — и накрыла ее. Лук и колчан полетели в снег. Мэнкв поволок девчонку к себе — из его сжатой горсти торчали только отчаянно дрыгающиеся ноги.

Пукы упал, перекатился, подхватил лук — быстрым движением наложил тетиву и выстрелил, даже не успев толком прицелиться. Стрела вонзилась мэнкву в один из шести глаз. Полузадушенная девчонка вывалилась из кулака. Забилась в снегу, хрипло кашляя. Мэнкв ухватился за правое лицо, зажимая выбитый глаз лапами. Пукы подскочил с ножом к стоящим внутри кольца нартам — и полоснул по ремням, одну за другой освобождая беснующихся в постромках собак. Псы серой волной ринулись к насаженному на копья мэнкву. Рычащая и завывающая свора рвала людоеда в клочья. Мэнкв опрокинулся на спину, весь утыканный копьями, как недошитая парка — иголками. Ярящиеся псы накрыли его серым шевелящимся ковром.

— Уходим! — заорал отец девчонки, вздергивая дочь на ноги. — Выводите сани, выводите! Помогай, парень! — он налег на борт саней, выталкивая их из кольца. Пукы навалился рядом… Сани скользнули вбок, прыгающие от ужаса олени рванули постромки. Сани заскользили по дороге. Мужик зашвырнул на них едва живую дочь, вскочил сам. — Давай, скорее! — он перегнулся через борт, протягивая руку отставшему Пукы. Мальчишка вцепился в крепкую ладонь, запрыгнул на ходу. Мужик подхватил хорей. — Цо! Цо! А ну пошли! — шест прошелся по оленьим спинам, но скакуны и так неслись изо всех сил, то вытягиваясь в струнку, то запрокидывая назад увенчанные рогами головы.

Вцепившись в задник уносящихся саней, Пукы неотрывно смотрел назад. Толкаясь и цепляясь бортами, остальные сани обоза разомкнули кольцо и, подхватывая седоков на ходу, мчались, насколько хватало оленьих сил. На дороге остались брошенные нарты да с рыком шевелилась сплошная куча псов… Один с визгом отлетел в сторону и остался неподвижно лежать на снегу. Куча вздыбилась… и трехголовый великан восстал, стряхивая повисших на нем собак. Громадная ножища поднялась — опустилась… Послышался истошный собачий вопль. От страшного пинка псы разлетелись во все стороны — мэнкв ринулся топтать их. Собаки резво развернулись — и со всех ног рванули за хозяевами. Мэнкв несся следом.

— Ничего! Ничего! — оборачиваясь через плечо и работая хореем, гаркнул мужик. — Сейчас! Только до крепости доскачем!

— Тут есть крепость? — цепляясь за подскакивающие борта, крикнул в ответ Пукы.

— А ты разве не оттуда? — удивленно проорал мужик. Но разбираться у него не было времени — мэнкв нагонял последние сани. Брошенное копье заставило людоеда вильнуть.

Их сани, кренясь на один борт, вошли в поворот дороги — и Пукы увидел крепость. Высоченная стена из гладкого, отполированного льда вставала впереди. Сквозь его полупрозрачную толщу едва виднелся деревянный каркас, на который был наморожен лед.

— Мэнквы! Мэнквы! — заорал мужик, привставая на санях и размахивая хореем в воздухе.

На венчающей стену деревянной башенке загремело медное било. Пукы вертел головой, напряженно вглядываясь то вперед, то назад. Сани обоза вывернули из-за поворота и теперь неслись по дороге, растянувшись длинной лентой. Упорный мэнкв, спотыкаясь, гнался следом. Впереди на ледяной стене суетились люди. Кто-то бежал вниз — Пукы хотелось надеяться, что открывать ворота.

— Нас съедят? — испуганно глядя на бегущего следом мэнква, тоненьким жалобным голоском спросила девчонка.

— Нет, конечно! — чувствуя себя большим и сильным, отрезал Пукы и изменившимся голосом добавил: — А может, и да!

Лес по обеим сторонам дороги раскрылся, словно худой мешок, выпуская еще одного мэнква, другого…

— Я ж г-говорил, что их шайка! — пробормотал у Пукы в ушах молчавший все это время Кэлэни. — А ты опять не слушал.

Погонщики вскочили, лупя оленей хореями. Сани зигзагами пошли по дороге, мечась от одного ее края к другому. Гигантский кулак мэнква врубился в борт, пробивая сани насквозь. Двое седоков с маху перескочили на спины своих оленей, резанули постромки и понеслись вперед, подбадривая рогатых скакунов визгом. Ручеек обоза просвистел мимо гигантов. Ошалелые мэнквы мгновение смотрели на опустевшую дорогу. Очнувшись, с ревом ринулись вслед.

— Выносите, рогатые! Выносите, красавцы! — охаживая шестом оленей, орал мужик. Те, казалось, летели. Сани то и дело взмывали в воздух, не успевая за скакунами.

Створки ворот в ледяной крепости чуть дрогнули и начали открываться.

Сзади топотали гигантские ноги. Пара мэнквов, молодых и сильных, легко обогнала старика и теперь приближалась к последним саням. Олени неслись, обезумев от ужаса.

Ворота крепости начали медленно разъезжаться. Слишком медленно…

Но мужик, вместо того чтоб осаживать оленей, только громче заорал, размахивая хореем. Сзади орали тоже — молодой мэнкв попытался ухватить крайние сани за борт. Рывок оленей выдернул их из-под ладони людоеда.

Пукы отчаянно зажмурился — их сани летели прямо на не успевающие открыться ворота. Рядом высоко-высоко, на почти неслышной ноте заверещала девчонка…

Тень накрыла сани, послышался истошный скрежет. Стесывая борта, сани влетели в полураскрытые створки. На широкий двор крепости. Всей тяжестью повиснув на постромках, мужик бросил сани в крутой поворот, заставляя оленей обогнуть двор.

— На стены! Все, кто может держать оружие, — на стены! — Размахивая железным мечом, навстречу бежал старик в шлеме и куртке из тюленя, обшитой настоящими железными пластинами. — Сейчас начнется!

Ошалевший Пукы получил рукоятью меча по спине, его отбросило к прислоненной к ледяной стене лесенке, и он, повинуясь приказанию, растерянно полез наверх. В распахнутые ворота одни за другими влетали сани обоза. Врезались друг в друга, напротив ворот образовалась куча мала. Уцелевшие псы с лаем проскакивали между копытами.

— Лезь быстрее, малый! — его подпихнули сзади.

Пукы выскочил на верх стены над воротами. Створки под ним захлопнулись с неимоверной быстротой и диким грохотом.

Грохот повторился — бегущий первым мэнкв всей массой врезался в закрытые ворота. Широко раскинув лапы, распластался по створкам и с тихим обиженным ворчанием сполз вниз. Остальные двое лихо затормозили у самой стены, взрывая громадными пятками полотно дороги.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:39 | Сообщение # 21

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 18

Повествующий о славной битве и героической победе над мэнквами

Сзади и вокруг тоже затопотали. По гребню стены, волоча связки копий, деловитой рысцой бежали воины в жестких доспехах из вареной рыбьей кожи. Только теперь Пукы сумел нормально оглядеться — и восторженно присвистнул. Такого, конечно, в родном пауле не увидишь. Верх громадной ледяной стены венчал сколоченный из дерева солидный помост — еще и с толстенными перилами. Видать, специально для ротозеев вроде Пукы, чтоб не сверзились, когда беснующимся внизу мэнквам на макушки плюют (Пукы украдкой отер губы, проверяя, не видел ли кто).

Вдоль стены на жаровнях с Голубым огнем стояли большие медные котлы. Вода в них покрывалась суетливыми пузырьками — закипала. Но самым главным дивом были луки. Если, конечно, это можно назвать луками. Огромные, выгнутые из цельных молодых деревьев, они лежали на сбитых из крепких досок колесных платформах. Стрелу заменял остро заточенный кол, расщепленным основанием упирающийся в толстую тетиву.

Пукы не то что не видал — даже в сказках о таких не слыхал! Задыхаясь от любопытства, он полез на платформу.

— Эй, ты! Пошел отсюда! — послышался звонкий злой голос.

Напротив него стоял мальчишка. Противный — жуть! Лицо не плоское, а какое-то все выпуклое, с высокими скулами и бронзовой кожей. Глаза лишь чуть растянуты к вискам, а нос, наоборот, непривычно длинный. Лоб перехватывал широкий кожаный ремень. Одет бронзовокожий-скуластый был лишь в замшевую рубаху да порты. Руки, густо измазанные чем-то черным, вытирал обрывком грязной шкуры. А глядел надменно, сверху вниз, будто он сам — воплощение Голубого огня в Средней земле, а ты — блоха у него под ногами. Парня Пукы не знал. Точно — не встречались. А вот рожу его наглую где-то видел, причем совсем недавно!

Под его презрительным взглядом Пукы сперва невольно попятился. Остановился. Да что ж это такое? Опять, как в родном пауле, каждый-всякий будет его гонять? Да он с мэнквом дрался, пока этот тетерев гордый за стенами прятался!

— Тебе можно — а другим нельзя? — стараясь говорить, как Орунг, когда осаживает обнаглевшего Аккаля, насмешливо бросил Пукы и снова наклонился к тетиве.

— Я кому сказал — убери свои грязные лапы! — срывая голос, крикнул скуластый.

— На свои посмотри, — хмыкнул Пукы, косясь на его грязнючие, с ободранными ногтями руки.

Плечо прошило острой болью — будто иглу с размаху на всю длину воткнули. Пукы и охнуть не успел, как парень оказался рядом. Грязные пальцы, неожиданно сильные, как кузнечные клещи, впились в руку. Скуластый, оказавшийся на полголовы выше Пукы, навис над ним:

— Тебе, стойбищный, что сказали? — процедил он, скаля зубы, как оголодавший ночной волк.

— Я — из пауля, — процедил в ответ Пукы — и с размаху пнул незнакомого мальчишку ногой в голень. — Раскомандовался тут, прям воевода!

Не ожидавший коварного удара парень кубарем слетел с платформы. И тут же чей-то кулак врезался Пукы в физиономию, вышибая слезы. Сквозь мутную пелену он увидел нависшего над ним старика в шлеме.

— Ты! — рявкнул старик. — Да я тебя сейчас… — Из ножен со свистом вылетел стальной меч и, сверкнув в лунном свете, взвился над головой Пукы.

— Я только хотел посмотреть, как оно работает! — Пукы прикрылся локтем, понимая, что бесполезно, остро заточенное лезвие сейчас развалит его надвое…

— Мэнквы лезут! — загремело над стеной. — Воевода — мэнквы!

Старик мгновенно забыл о Пукы, нагнулся над краем платформы:

— Мастер Хакмар! Вы как — готовы, мастер?

Прихрамывая от полученного удара, наглый скуластый, даже не глядя на Пукы, метнулся к гигантскому луку.

— Сейчас! Сейчас-сейчас, — торопливо забормотал он, что-то подтягивая.

Пукы переводил возмущенный взгляд с него на воеводу и обратно. У них в пауле Орунг добычи не меньше взрослого приносил, а все равно старики его за охотника не считали — чтоб место свое понимал. А тут воевода этого наглого, как его, Хакмар, сдается (ох уж имечко), — мастером зовет! Да ведь парень не старше Пукы! Неправильные какие-то тут люди!

— Лейте кипяток! Лейте! — заорал воевода. — Что стал, бестолочь? — старик оскалился. — Хватай котел, если жить хочешь!

Пробегающий мимо воин влепил мальчишке быстрый подзатыльник, подталкивая его к кипящему котлу. Не вполне соображая, что и как он делает, Пукы ухватился за обернутую плотной кожей ручку. Переступая мелкими шажками под обрывающей руки тяжестью, вместе с воинами водрузил котел на край стены…

И заорал от ужаса и неожиданности.

Прямо под ним, запрокинув все три лица вверх, висел мэнкв. При виде людей три пары его бессмысленных глазок озарились жадным восторгом. Мэнкв облизнулся в три языка и, утробно ворча, полез наверх, всаживая крючковатые когти в ледяную стену.

— Переворачивай! — гаркнул воевода.

Котел дернулся у Пукы в руках, едва не сбросив мальчишку со стены, и брызжущий паром кипяток хлынул мэнкву на макушки. Людоед завизжал, выдернул изо льда когти, пытаясь прикрыть головы, — и полетел вниз.

— Лейте! Лейте! — Еще один кипящий водопад рухнул с другой стороны стены, сшибая вниз четырехголовую молодую мэнквиху. И еще один… Струи кипятка прожигали в ледяной стене глубокие дорожки, тут же застывая на морозе.

Троица мэнквов барахталась под стеной, рыча и награждая друг друга тумаками. С высоты они казались не такими огромными. Расцепились и, завывая, снова упорно принялись карабкаться на стену. От поросших лишаями шкур валил пар.

— Снова лезут! — испуганно заверещал Пукы, уверенный, что мэнквы уже не поднимутся.

— А то! — весело крикнул кряжистый воин. — Они, когда голодные, совсем дуреют, только жратву и чуют. А у нас тут для них еды — вкусных маленьких мальчиков… — и он насмешливо ткнул в Пукы пальцем, — полно! Да ты не боись, малой, мы им в пасти не дадимся! Мы тут и сами кого хошь сожрем! — и он захохотал гулким басом.

— Я и не боюсь! — оскорбился Пукы, старательно пытаясь скрыть мелкую дрожь в коленках.

— Знаю, ты, парень, не трус! Мэнква в глаз бьешь! — воин одобрительно хлопнул Пукы по спине и поволок пустой котел обратно на огонь. — Воин!

Пробегающая мимо девчонка — та самая, из обоза! — вывернула в котел горшок со снегом, улыбнулась, сверкнув белыми зубками. Пукы проводил ее взглядом — ясно, уже растрепала про его подвиги! И когда только успела? Вроде ж только приехали!

Пукы казалось, что его завернули в теплую золотистую шкурку гордости. Ему сказали, что он — воин! А что — неправда разве? Чистая правда — мэнква он подстрелил, сейчас вот стену обороняет! И нечего всяким-разным его стойбищным обзывать! Пукы обернулся, ища недавнего обидчика. Думает, воевода за него всегда заступаться будет?

Широко расставив ноги и положив руки на пояс, скуластый стоял на самом краю стены — прямой, как молодое деревце, гибкий, как хлыст. Лицо его казалось заострившимся. Старый воевода — на две головы выше мальчишки — переминался у него за плечом, нетерпеливо кусая губы:

— Пора, мастер Хакмар? Пора?

Мальчишка только, как олень, мотал головой.

Мэнквы лезли. Лед мелко крошился под их когтями.

Кривые когти вонзились в верхний край стены. Щепки помоста разлетелись во все стороны. С диким ревом старый знакомец — трехголовый мэнкв — поднялся над стеной, обдавая смрадом из раззявленных пастей. Его слюна капала на помост, протравливая дырки в старом мореном дереве.

И лишь тогда скуластый Хакмар заорал:

— Первая — пли! — и сам рывком отжал рычаг на гигантском луке.

Хлопнула — как в било ахнула — канатной толщины тетива. Заточенный кол со свистом вспорол воздух, сшибая мэнква. Начисто снесенная с плеч голова людоеда взлетела в воздух, как подброшенный мяч.

Разочарованный вопль вырвался у старого воеводы:

— В сердце надо бить! В сердце! У них новые головы вырастают!

— Всем! Прицел на два пальца ниже! — заорал скуластый.

Краем глаза Пукы успел еще заметить, как слева и справа за гребень стены ухватились мэнквовы лапищи — приотставшие людоеды тоже добрались до вершины. Воины яростно крутили поворотные ручки — хищные жала стрел-кольев опускались. Но тут же события на других участках стены перестали Пукы интересовать.

Потерявший голову — в полном смысле слова — мэнкв орал от боли и ярости двумя оставшимися головами. Он взвился в прыжке — деревянный помост страдальчески затрещал, когда в него ударили твердые, как гранит, пятки людоеда. Доски под мэнквом проломились. По самое бедро провалилась нога. Людоед застрял. На уцелевших головах появилось обиженное выражение. Непрерывно ревя и завывая, мэнкв дергал ногу. Обрубок шеи тоже дергался. Странно так, не в такт… Едва не потеряв рассудок от омерзения, Пукы увидел, как из обрубка медленно вылезает новая голова.

Только что изображавший из себя начальника всей стены Хакмар хрипло вскрикнул, повернулся и сломя голову побежал прочь. Подальше от мэнква.

Больше всего Пукы хотелось рвануть следом — новая голова людоеда уже проклюнулась по самые уши, открывшиеся глазки, выбирая жертву, бегали по людям на стене. Но… Ему сказали, что он воин! А воины, вооруженные топорами на длинных ручках, окружали мэнква.

— Трус! — крикнул Пукы вслед сбежавшему скуластому и выхватил из-под парки отцовский нож. Что именно делать, Пукы не знал. Но он не отступит!

Мэнкв махнул громадной ручищей — словно отвешивая всему войску оплеуху. Воина — того самого, что хвалил Пукы, — смело со стены. Но пятеро других с топорами наперевес кинулись к людоеду. Мэнкв взревел снова, рванул застрявшую ногу… Выломанные доски полетели во все стороны, со свистом проносясь над головами людей. Людоед взвыл — и прыгнул. Его пасти — теперь уже все три — распахнулись, он широко развел руки, будто собираясь сгрести всех одним махом и запихать в жадные рты…

— В стороны! — заорали сзади — Пукы узнал звонкий злой голос скуластого.

Строй распался, люди метнулись в стороны, прижимаясь к краям стены. Да чего ж они этого мальчишку слушаются? Пукы начал поворачиваться…

— Ложись, недоумок стойбищный! — раздался сзади новый крик.

Пукы успел увидеть Хакмара, стоящего на развернутой вдоль стены платформе соседнего лука. А потом весь мир заслонил летящий прямо Пукы в лоб заточенный кол.

— Таки недоумок! — рявкнул внутри его головы голос Кэлэни, и Пукы почувствовал, как его с маху швыряют на помост. Прямо над головой у него с громким шелестом просвистел кол. Раздалось хрусткое — чвяк!

Лежащий Пукы повернул голову. У мэнква в груди, точно напротив сердца, торчал кол. Людоед скосил вниз все имеющиеся глаза — что там такое? Еще мгновение постоял, словно в недоумении… Потом зашатался…

Пукы истошно заорал — и на четвереньках рванул прочь из-под валящегося на него гигантского тела. Поздно! Длинная тень накрыла улепетывающего мальчику. Дохнуло смрадом. Мэнкв тяжело ухнул вниз, накрывая мальчишку своей тушей.

«Где я очухаюсь — в крепости или у остальных мэнквов в животах?» — полыхнуло в мозгу. Пукы провалился в глухое беспамятство.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:40 | Сообщение # 22

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 19

Про богиню Калтащ, правду и неправду

Ему было хорошо. Только странно. Слишком мягко для крепостной стены. Слишком сухо для желудка людоеда. Еще что-то нежное и невесомое легонько щекотало нос. Пукы громко чихнул и открыл глаза.

Он лежал в гнезде.

Отличное гнездо, натуральный искусник его плел. Тоненькие, одна к одной веточки складывались в сложный узор, только мальчик никак не мог понять, что же он обозначает. Дно выстилал гусиный пух — свеженький, несвалявшийся, только что нащипанный. Зыбкий серый туман ходил по верхнему краю гнезда.

Из тумана протянулись две руки и крепко ухватили Пукы поперек туловища. Прежде чем он успел толком испугаться, его перевернули на живот и принялись мять, крутить и тянуть во все стороны, будто тесто на лепешки. Пукы заверещал.

— Живой? — осведомился гулкий женский голос, и крепкие пальцы принялись растирать мальчишке бока. Отбитые ребра откликнулись звонкой болью. С трудом вывернув голову, Пукы глянул через плечо. Склоняясь над гнездом, как хозяйка над кадушкой, стояла Калтащ-эква. Свои и накладные косы свисали из-под платка, покачиваясь в такт движениям рук. Пальцы Матери-Земли прошлись вдоль позвоночника, отзываясь новой вспышкой боли.

С замиранием сердца Пукы понял — это она ему так страшно мстит! За слова про нее и Куля! Пукы закусил губу, давая себе слово терпеть. Ребром ладони Калтащ принялась растирать ему шею…

— Не хотел обидеть! — попискивая от острой боли, выдавил мальчишка. — Ей-Торум, не хотел! Не надо, бабушка Калтащ! Не нада-а-а!

— Надо-надо! — продолжая жестокую пытку, злорадно ухнула Калтащ. — Какая я тебе бабушка! — Она зачерпнула из горшка приятно пахнущей мази и принялась втирать ему в спину.

— А кто? — Пукы так удивился, что даже боль в растертой докрасна коже на мгновение перестал чувствовать.

— Мог бы сказать, что я красавица с румяно-янтарным лицом и веками с грациозными складками, — нараспев протянула Калтащ.

— Но это же неправда, — обиженно пробормотал Пукы, косясь на глубокие морщины вокруг глаз старухи и красную сеточку сосудиков, расчертившую ее лицо. — Неправда!

— Да ну? — насмешливо удивилась Калтащ. — А как ты отличаешь правду от неправды? — Облик старухи поплыл, растекаясь серым облаком. На краю гнезда, ехидно улыбаясь белоснежными зубками и болтая ногами в расшитых торбозах, сидела девчонка в белом сахи. Перевитые с накладными косами настоящие оказались золотистыми — почти рыжими! Она была похожа одновременно на Тан, на девочку из обоза и еще на какую-то, красивее и той, и другой, — Пукы знал на кого, но только никак не мог толком вспомнить. — И как отличить одну правду — от другой? Свою правду — от чужой? — звонко спросила девчонка.

— Жрицы… Заветы Храма… — пробормотал Пукы. Храм всегда знает, что правильно, что неправильно. Надо только слушаться…

— Жрицы всегда говорят правду? — Калтащ приподняла гладкие, как спинка соболя, брови. — Храм всегда прав?

— Всегда! — выпалил Пукы и осекся. Та жрица, что приезжала в пауль, — она не могла говорить правду про приказ наместницы! Потому что, если она говорила правду, тогда… именно Храм велел заморить их пауль голодом ни за что ни про что? Храм, который всегда прав? Нет-нет, это он, Пукы, сейчас не прав! Он просто не все знает, не все понимает. — Всегда! — вкладывая в голос больше уверенности, чем испытывал на самом деле, упрямо повторил он.

— Ох и трудно с тобой будет, — покачала головой Калтащ. Позади нее в сером тумане раздался какой-то шум. На выразительном девичьем личике промелькнула досада. Она вздохнула и строго велела: — Сиди тут! — перекинула ноги через край гнезда и соскользнула вниз.

Пукы немедленно вскочил и натянул валяющуюся рядом рубаху. Боль и слабость исчезли, сменясь звенящей бодростью. Пукы казалось, что он сейчас ка-ак полетит… Он подпрыгнул… Полететь не полетел, но, цепляясь за плетеные стенки, быстро взобрался на край. Аккуратно, чтоб не заметили, высунул голову и чуть не заорал с перепугу.

Он был в том самом Красном чуме, где его съели. Только теперь вместо него на столе безобидно дымился отвар трав. Чум был огромен! Или Пукы — так мал? Его гнездо, оказавшееся крохотным, стояло на полке. Рядом с пупыгами, идолами-охранителями, сплетенными из многоцветных тканей и увешанными жертвенными платками-арсынами.

Нетерпеливо теребя цветной пояс, громадная Калтащ — и не поверишь, что только сейчас на краю крохотного гнезда сидела! — в облике девчонки стояла у стола. Над столом заклубился серый туман — и из него выпала уже ощипанная курица. Откормленная такая… Калтащ придирчиво взвесила подношение на руке и неохотно процедила:

— Ладно, заходи уж…

Из клубов серого тумана выступил крепкий мужчина в шаманском одеянии. Пукы он сразу не понравился — похож на того наглого мальчишку-мастера. Такой же бронзовокожий, с хищным носом и высокими скулами. Шаман почтительно склонился к ногам девочки.

— Ну и чего явился, Белый, ни свет ни заря? — неодобрительно кривя пухлые красные губы, фыркнула Калтащ.

Шаман распрямился, с опаской поглядывая на девочку.

— Так ведь это… у нас еще пока Заря… Вечерняя, правда, — развел руками он. Говор у него был странный — Пукы никогда такого не слышал. Да и шаманский плащ выглядел непривычно. — Вот и велели покамлать напоследок! Вроде бы мальчишку какого-то ищут — непочтительность к Храму, преступное нарушение Заветов Голубого огня, связь с подземным миром…

— И что? Ты предлагаешь МНЕ рассказать, где искать несчастного ребенка? — голос Калтащ стал окончательно неприятным. Девичий облик поплыл, и над шаманом нависла жуткая старуха. Пукы предпочел бы встретиться с теткой Секак, парочкой мэнквов и десятком эрыгов разом, чем с Калтащ в таком настроении. И это ей он рассказывал, как глубоко она не права? Ай-ой! — Чтобы вы отправили его на костер?

— Нет! Нет, я — нет! — пятясь, пробормотал шаман. — Мне просто велели! Мне велели — я камлаю!

— Ве-елели! Эк вас девчонки-то голубоволосые согнули — просто в бараний рог! — узкие губы старухи скривились.

Пукы наверху, в гнезде, испытал мгновенный прилив гордости — а он знает, кто такой баран! На далеком юге зверь грозный с рогами неодолимыми водит за собой по скалам стада этих… диких баранок, во! Умен и покладист, говорят, необычайно.

— Вот за что я вас, Белых, не выношу — трусы вы! Пошел вон, — негромко обронила старуха.

Перепуганный шаман отпрыгнул назад, растворяясь в тумане.

— И курицу свою забери! — гаркнула Калтащ, запуская птицей в клубящийся на месте его исчезновения туман. Из тумана послышался звук удара и болезненный ойк. — Еще скажи спасибо, что отпустила, — недобро кривя рот, процедила старуха. — Но ты принес мне нужную весть, и потому уходишь живым! Начинается дело! — Калтащ глубоко вздохнула. — И первый здесь, и второй уже рядом, — загадочно пробормотала она и, вскинув голову, поглядела. Казалось, прямо в глаза Пукы.

Испуганный мальчишка нырнул за край гнезда, сорвался и покатился по пологой стене вниз, на пуховую подушку. Два гигантских пальца опустились в гнездо, ухватили Пукы поперек пояса. Громадная Калтащ поднесла крохотного мальчишку к лицу. Близоруко сощурилась. Глаза-щелочки лучились смехом:

— По крайней мере, ты не боишься тех, кто сильнее тебя. Еще бы тебе научиться не дразнить нас понапрасну. — Она вдруг посерьезнела. — Ты знаешь, чем отличается шаман от остальных людей?

— Травы знает, лечить может… — пробормотал Пукы, с опаской поглядывая вниз и на всякий случай покрепче цепляясь за большой палец гигантской Калтащ. — О, духами владеет!

— Да, но почему он ими владеет? — терпеливо спросила Калтащ и, не дожидаясь, пока призадумавшийся Пукы найдет ответ, ответила сама: — У обычного человека шесть душ — у шамана может быть больше. Он может впускать их в себя, изгонять, возвращать, отсылать снова… Тебе обязательно нужно найти еще три души. Одна — путь к великому мастерству и дорога под землю, — напевно произнесла Калтащ и крепко стиснула между пальцев вскинувшегося на словах «под землю» Пукы, не давая произнести ни слова. — Вторая — путь к женщине и дорога в небеса. — Она многозначительно посмотрела на густо покрасневшего Пукы. — И третья — путь от человека к зверю и обратно, твоя дорога по Средней земле. Если эти три души будут с тобой — ты станешь непобедимым, Донгар!

— Я не Донгар! — набычился Пукы. — Не нужны мне никакие другие души! Мне не нужно ничего от Черного Кайгала!

— А у него их и не было. — Старуха улыбнулась лукаво. Так, что на старческих щеках заиграли девичьи ямочки. — Он не сумел их удержать!

— Я их искать не стану! — яростно выкрикнул Пукы. Опять, выходит, не права Калтащ — и вовсе даже он не «дразнит понапрасну» тех, кто сильнее его! Это просто они не желают слушать, что он им говорит простым, доступным хант-манским языком!

— Никуда не денешься! — брови старухи сурово сдвинулись. — Тебя из Нижнего мира никто не гнал — сам оттуда рвался, чуть всему подземному воинству головы не пооткусывал. Даже мои парни тебя удержать не смогли. — Она вдруг шаловливо, совсем по-девчоночьи хихикнула. И тут же серьезно добавила: — Они тебя выпускать не хотели — не верят, что ты беде помочь сможешь, боятся, хуже сделаешь. А я… — она тихо вздохнула и уж совсем шепотом добавила: — Я вот думаю, может, все-таки… Мэнквы да чэк-наи — это ведь только начало… — и посмотрела на Пукы так… Ну совсем как мать на Орунга, когда он охоту на Вэс затевал! С беспредельным страхом и робкой надеждой.

Точно невидимая рука взяла Пукы за сердце и стиснула, как голодный мэнкв — шмат мяса. Запрокинув голову, Пукы растерянно глядел в нависшее над ним гигантское лицо. Мои парни… Пукы аж зажмурился от жуткой догадки. Так ведь это же Нуми-Торум — повелитель Верхнего мира и Куль-отыр — владыка Нижнего! Они — парни Калтащ! Это они в него не верят, причем оба разом! Они не выпускали его из Нижнего мира!

— Б-р-р! — Пукы, как олень, потряс головой. И не его вовсе, а Донгара Кайгала Черного. И правильно делали! Уж Торум-то небось додумался, что такую гадину злобную, как черный шаман, и в Нижнем мире надо поглубже закопать, камнями завалить, смолой залить и еще сверху сесть, чтоб не вылез! Странно только, что подземный повелитель с владыкой Небес заодно…

Калтащ вдруг звонко расхохоталась:

— Так ведь закопали! И завалили! А ошметки того бедолаги, что сверху сидел, до сих пор по всему подземному миру собирают — четвертую ногу так и не нашли, и двух пар ушей не хватает… Может, вспомнишь, куда ты их закинул, когда выбирался? А то этот прохиндей подземный ноет, что у владыки на службе калекой стал, и требует отпуск в Верхний мир для поправки здоровья!

— Не выбирался я ниоткуда! — завопил Пукы. Калтащ неодобрительно покосилась на него, и он невольно понизил голос, пробурчав: — Я ж ничего такого не помню!

— Как совсем малым в колыбельку прудил, ты тоже не помнишь, но это ж не значит, что ничего такого не было! — склочно, совсем как тетка Секак, буркнула Калтащ-эква. — А души недостающие тебе и искать не надо — сами они тебя найдут! — Старуха разжала ладонь и коротко дунула. Прохладный вихрь подхватил Пукы и, вертя, как сосновую хвоинку, понес в серый туман. Вслед ему летел ехидный каркающий хохот старухи, переходящий в звонкий девчоночий смех.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:40 | Сообщение # 23

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 20

Из которого всем понятно, что иметь много родичей — это хорошо

Прямо над головой Пукы радостно смеялась девчонка. Ему было твердо и неудобно. Что-то жесткое и колючее щекотало нос. Пукы громко чихнул и открыл глаза. Он лежал на лавке. Сухая хвоинка из набросанного на лавку елового лапника нахально лезла в ноздрю. На лбу у него лежала пропитанная чем-то остро пахнущим тряпка.

— Она — где? — облизывая губы, прошептал он и, с трудом повернув голову, огляделся в поисках Калтащ.

Между ним и низким деревянным потолком возникло улыбающееся лицо девочки из обоза. Ее косы упали ему на лицо, больно щелкнув по носу медной подвеской.

— Кто — она? — немедленно спросила девчонка, и ее глаза подозрительно блеснули. — Кроме меня, тут никого! Или ты о мэнквихе? Так нету мэнквов, совсем нету! — она захлопала в ладоши, и костяные браслеты у нее на запястьях загремели. — Мастер… Молодой мастер Хакмар их всех своими страшными стенными луками разогнал! Знаешь, говорят, он сам их придумал и построил! Ах, он такой умный! — она восторженно закатила глаза. Потом скроила разочарованную гримаску. — Только гордый очень. Совсем не обращает на наших девушек внимания.

А она бы и хотела! Пукы покосился на девчонку укоризненно. И это после всего, что между ними было! Целый мэнкв. И еще погоня… Все бабы — изменщицы, будь они хоть верхними духами, хоть девчонками из обоза!

— Мы за тебя так боялись, так боялись! — Край деревянной кружки ткнулся ему в губы. Пукы сделал глоток. Не обращая внимания на его несчастную рожу, девчонка продолжала тарахтеть, проливая Пукы на грудь половину воды из кружки. — Воевода разрешил тебя тут положить — он такой добрый!

Особенно когда саблей над головой машет. Пукы приподнялся на локтях и огляделся. Вдоль стен небольшой деревянной комнатки тянулись лавки. В деревянном поставце стояли собранные шалашиком колья. Входа в комнату не было — то есть вовсе никакого: сколько Пукы ни оглядывался, нигде не видел ни просто отверстия, ни полога из шкур.

— Где я? — слабо спросил он.

— А в караулке! Домик такой, где воины, которые стражу несут… — начала радостно пояснять девчонка.

Пукы ее прервал:

— Нет, где я вообще? Где мы все?

Она жалобно сморщилась:

— Ты совсем ничего не помнишь? Ой, это от удара, да! Это мэнкв тебе мозги отбил! — она многозначительно покивала, озабоченно хмуря брови.

Пукы промолчал. Пусть так и думает, не объяснять же ей, что он и раньше понятия не имел, где находится.

— Ты в таежной крепости! — начала возбужденно пояснять девчонка.

Тайга? Ничего себе! Далеко ж его занесло от родного пауля.

— Крепость мэнквов в лес отгоняет, дорогу для беженцев стережет…

— Мэнквы? Беженцы? — Пукы наморщил лоб.

— Здорово, парень, тебя приложило, если ты и этого не помнишь! — прогудел мужской голос. Пукы увидел, что часть стены отодвинулась, просто повернувшись на ременных петлях. Ой, так в городах делают — дверь называется. Тан рассказывала, что ей тетка рассказывала. Восхищалась очень. Хотя Пукы уверен: полог удобнее.

Пригибаясь, чтоб не заехать лбом в притолоку, вошел отец девочки. Остановился над лежащим и уставился на мальчишку внимательным изучающим взглядом.

Пукы, изобразив на лице неземное страдание — в случае чего, с раненого спрос меньше, — тоже разглядывал взрослого. Собственно, только сейчас он и сумел его рассмотреть — в обозе не до того было. Мужик оказался немолодым, но кряжистым и в то же время здоровым, повыше обычного хант-мана. Не иначе как с медведем или тигром в родстве. Выдубленная временем и ветрами кожа казалась совсем темной, почти черной, обычной косы мужик не носил, наоборот, стригся коротко-коротко, так что плотные темные волосы курчавились, как у южного зверя — барана.

— Томан я, староста обозный, — прогудел мужик. — Ты, парень, можешь звать меня дядей Томом. — Мужик ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице. — А это дочка моя…

— Нямка, — торопливо кивнул Пукы, искоса поглядывая на закрасневшуюся девчонку.

— Нямь, — строго поправил его дядя Том. — Это она для своих Нямка!

— Он нам разве чужой? — девчонка дерзко тряхнула косами. — Да если б он тогда на дорогу не выскочил — нам бы всем конец пришел! А я тоже знаю, как тебя зовут! — она лукаво покосилась на Пукы — дескать, не ты один догадливый. — Тебя зовут… — она сделала многозначительную паузу и выпалила: — Донгар!

Пытавшийся умоститься поудобнее Пукы едва не рухнул с лавки. Он замер, зависнув на самом краю, и сдавленным шепотом выдохнул:

— Ты с чего взяла?

— А ты, как без сознания лежал, — все бормотал: я, мол, Донгар! Красивое имя, — одобрила девчонка. — Не хант-манское совсем.

— Хант-манское у меня имя! — набычился мальчишка. — Меня Пукы звать! А вовсе не… Не так, как ты сказала!

— Ну-у — Пукы! — девчонка разочарованно надула губки. — Донгар — гораздо лучше. На твоем месте я бы…

— Да что ж ты за трещотка такая — на своем-то месте! — возмутился красный от гнева дядя Том. — Нет, зря я тебя не бью — дать бы вожжами для ума, может, научилась бы отца уважать! — в голосе его звучала безнадежность — похоже, в такой исход дядя Том и сам не верил. — А ну марш к матери, балаболка! С малыми ей пособи. А мужчины о деле и без тебя поговорят.

Нямь надула губы, но все же встала. Бросила обиженный взгляд на отца и, часто оглядываясь на лежащего мальчишку, вышла, громко хлопнув дверью. Вот теперь Пукы понял, почему женщинам дверь нравится больше. Пологом так не шарахнешь!

— Разбаловал я ее, — вздохнул дядя Том и прошелся по хижине туда-сюда. Набросанный на снеговой пол свежий сосновый лапник шуршал под его тяжелыми шагами. — Здешние думают, ты с нашим обозом приехал, — косясь на мальчишку, наконец пробурчал он. — А я решил — из крепости ты. Имен у тебя многовато для одного мальчишки. Кто ж ты такой, а?

— Я… — Пукы замолчал, лихорадочно соображая. Может, сделать вид, что ему и впрямь мэнкв всю память вышиб — ничего не знает, никого не помнит. Он тоже осторожно покосился на дядю Тома и поспешно отвел глаза. Ох и взгляд у мужика! Не-е, такого не надуешь. Подловит на чем-нибудь, а там, глядишь, и к местному шаману поволокут. А Белые, они хоть в Ночи камлать не могут — духи их не слышат, — зато сами духов очень даже видят. Еще углядит притаившегося в нем Кэлэни — доказывай потом, что невиноватый ты, тот сам пришел! Лучше уж сказать правду. Не всю. Кусочек. — Я… издалека. Из хант-манов, из тундровых…

— Родственничек, выходит? — оживился мужик. Окинул Пукы внимательным взглядом и ухмыльнулся. — Не иначе как «моська»!

— Из рода Мось, — надувшись, поправил его Пукы. — Я ж вас «поросюком» не зову, хоть и так вижу, что вы из рода Пор.

— Попробовал бы только, — хмыкнул дядя Том.

Пукы почувствовал, что начинает заводиться, и уже хотел объяснить мужику, как тот глубоко не прав. Укоризненная улыбка Калтащ словно всплыла перед ним. «Не бояться тех, кто сильнее тебя, но и не дразнить понапрасну». Пукы резко выдохнул и зачастил:
— У нашего пауля чэк-най поднялся, все порушил, а потом из-под земли эрыги полезли…

Лицо мужика из сурового мгновенно стало сочувственным.

— Что, погибли все твои, да? — тихо сказал он, и узловатая рука неожиданно погладила парня по голове.

Пукы промолчал. Пусть мужик сам додумывает, а он говорить не будет. Лишнего слова зря не скажи — неизвестно, как его духи услышат. А в родном пауле, кроме Секак и ора, еще мать осталась. Ну и брат — во всяком случае, Пукы хотелось в это верить. И Тан. Он постарался мысленно представить себе Тан — но вместо нее перед глазами вертелась улыбчивая Нямка. Красивая, и не скажешь, что «поросючка». Пукы невольно потупился. Дядя Том, похоже, посчитал это признаком горя — ободряюще стиснул Пукы плечо. Так крепко, что мальчишка чуть не охнул.

— Ты, парень, держись. Время, видать, пришло такое — горе на беде едет, порчей погоняет. Тут, в тайге, я тебе скажу, тоже не мед. — Он покрутил головой. — Чэк-наи поднимаются, люди целыми семьями в Огне тонут. Нашему селению, считай, повезло — все потеряли, да хоть сами целы остались. А еще мэнквы в лесах! Раньше ну один, ну два к охотничьему стойбищу вылезет, а нынче как из мешка их сыпануло — откуда только взялись? Шайками целыми бродят, на обозы охотятся. Едут люди новое место искать — от чэк-наев подальше, — а мэнквы уж у дороги караулят. Куда там вашим тундровым эрыгам!

— У нас еще Вэс есть! — запальчиво возразил Пукы. Ему вдруг стало обидно за родную тундру. — Они знаете какие огромные! Топнут — пауля как не бывало!

— Ну — Вэс! Вэс — зверюга тупая. — Мужика, похоже, тоже азарт взял — в соревновании «кто здесь самый несчастный» он твердо решил не сдавать позиций. — Говорят, вы на них охотитесь даже. Знать, сильны «моськи» — на мамонтов-то… — он ухмыльнулся ехидно.

Ну не свинство «поросючье»?! Думает, если взрослый, так можно насмехаться?

— Да мой брат… — гневно начал Пукы. И тут внутри него, прямо в животе вдруг сильно ударило. Как ногой кто лягнул. Громко лязгнув зубами, он ухватился обеими руками за живот.

Мужик мгновенно всполошился.

— Ты ж, наверное, голодный! Мы-то поели… Как, встать можешь? — Он заботливо наклонился над Пукы.

Встать мальчишка мог давным-давно. Все его тело, казалось, пело от избытка силы. Будто он не с мэнквами дрался, а на лавке целыми днями валялся, медвежатину наворачивал. Пукы кивнул и сел.

— Ну так одевайся и к кострам иди! Там, в котлах, еще много чего есть. Чтоб поесть! — весело скомандовал дядя Том, направляясь к дверям. Он остановился, держась за притолоку, и, не глядя через плечо, бросил: — Мэнквы в лесах, за стену высунешься — в зубы угодишь. Пока воевода не гонит — тут пересидим, помозгуем, как дальше быть. Нам разрешение на выезд лично господин Советник выправил, — гордо провозгласил он. — Жрицы нипочем бы не выпустили, а Советник — мужик справный, с пониманием. Как чэк-наи начались — он по всей Югре носится, во все сам вникает, вот и к нам заехал, на счастье наше. Понял, что совсем пропадем, если на старом месте останемся.

Насчет разрешения Пукы ничего не понял, но, как всегда, когда при нем не по-доброму поминали жриц, нахмурился. Привычка у него уже такая сделалась — он все хмурится, а жриц все поминают… И чем дальше, тем хуже…

— А как стронемся с места, можешь с нами ехать, — продолжал Томан. — Хоть в тундре, хоть в тайге — без рода не выживешь. Да и нам бедовый парень сгодится. — Он ободряюще усмехнулся и вышел.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:41 | Сообщение # 24

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 21

О непрошеных духах и других неприятностях

Глубоко задумавшийся Пукы встал с лежанки и натянул валяющуюся рядом рубаху. То воином назвали, теперь вот — бедовым. А раньше все сопливым-слюнявым. Неужто Пукы теперь, как Орунг — настоящим охотником стал?

— Ш-шаманом ты стал, — вздохнули у него в голове. — Пока не своим д-делом занимался, конечно, сопливым-слюнявым был, а как стал кем назначено…

— Ты еще здесь! — взвыл Пукы, хватаясь за голову и аж подпрыгивая от неожиданности и злости. — Да когда ж я от тебя избавлюсь!

— От меня? — девчоночий голосок задрожал от обиды. — А я тебе и не навязываюсь вовсе! — прямо напротив него в дверях стояла Нямь. — Я только вот, парку тебе зашила. И уйду сразу же, если я так тебе мешаю!

Его собственная парка полетела Пукы в лицо, накрыв с головой. Нямь круто повернулась и, гордо выпрямив спину, шагнула за порог.

— Нямь, погоди! — выпутываясь из рукавов, прокричал Пукы. — Это я вовсе не тебе! Это я… — С паркой в руках он выскочил следом за девчонкой, догнал, схватил за руку. — Это я… себе! Голове своей, вот! — поймав ее недоверчивый взгляд, выпалил он. — Болит после удара очень, однако! — он скроил несчастную рожу.

Нямь стрельнула в него взглядом из-под пушистых ресниц:

— А я уж думала, я тебе не нравлюсь!

— Ну… это… оно-то конечно… — Пукы засмущался. Что, так ей и сказать — нравишься, мол? Да он и сам толком не знает!

Но девчонку, похоже, его невразумительное бормотание устроило. Горделивым жестом она перебросила косы за спину и повелительно мотнула головой:

— За мной иди!

Натягивая на ходу парку, растерянный Пукы поплелся за ней. Пока он был сопливый-слюнявый, девчонки им не командовали, а как стал бедовым — тут же начали? Неправильно как-то получается.

Они шли, с одинаковым любопытством вертя головами по сторонам. Внутри крепости прятался целый город! Во всяком случае, Пукы был уверен, что вот таким город и должен быть. К высоченным ледяным стенам лепилось до трех десятков домов — втрое больше, чем в родном пауле. Не иначе как там жили жены и дети деловито пробегающих мимо воинов — ребятам то и дело приходилось останавливаться, пропуская. Но даже этих домов обитателям крепости было мало — прямо на улицах горели костерки, окруженные спальниками из рубленых еловых лап, крытыми старым мехом, а порой и просто холстом. На спальниках ютились женщины и дети — ни стариков, ни мужчин-охотников.

— Здесь еще беженцы из окрестных стойбищ прячутся, которые от мэнквов-людоедов спаслись, — солидно, будто прожила в крепости всю жизнь и сама лично принимала каждого беженца, пояснила девчонка. — Старики не дошли, а охотники прикрывать остались… — голос Нямь зазвучал очень грустно.

До Пукы не сразу дошло — а потом ему стало страшно.

— И что… погибли все? — с ужасом спросил он.

— Не знает никто, — еще печальнее ответила девчонка. — Но в крепости они так и не появились. Тут ребята есть — до сих пор отцов ждут. — Она поморгала, стряхивая слезы с ресниц.

Пукы торопливо отвернулся. Девчонка плакать может, а ему, как дядя Том говорит — бедовому парню, — не годится.

Из верхнего отверстия стоящего на особицу дома валил черный дым и слышался непрерывный перестук молота. Пукы с робкой восторженностью предположил, что там — кузня. Куют самое настоящее железо! Он обязательно туда пойдет — только поест сперва, в животе аж ноет. Или это Кэлэни свербит?

Девчонка свернула, огибая выставленные одни на другие сани и загоны с оленями.

— А я знаю — ты из самой тундры пришел! — с торжеством в голосе объявила она. Печаль уже прошла, и теперь она кокетливо косилась на Пукы.

Мальчишка остановился. Ну и откуда знает? Он ведь только с отцом ее говорил, не мог тот успеть дочери пересказать!

— Поэтому ты такой грязный и обтрепанный, и волосы тоже… — она покрутила растопыренными пальцами у себя над ушами.

Пукы смущенно оглядел свою парку. Никогда она еще не была такой чистой и аккуратной. Похоже, эта девчонка успевала все — и слушать, и болтать, и шить. Он потянул себя за висящие лохмы — под пальцами прощупывались плотно сбитые колтуны. Не признаваться же ей, что он всегда так ходит.

— К Огню в таком виде не годится, — строго сказала Нямь, невесть откуда вытаскивая резной костяной гребень. — Иди сюда, я тебя расчешу!

— Еще не хватало! — шарахнулся Пукы. — Сам как-нибудь. — Он выхватил гребень у нее из рук.

Ой-е-е! Давно сбившийся колтун аж скрипел на зубьях гребня. Может, правильно мать говорила, может, не раз в День, а хоть два раза надо бы волосы чесать… Пукы отвернулся от девчонки, чтобы она не видела его перекошенного от боли лица, и принялся торопливо драть свои патлы гребнем.

— А у нас тоже пауль чэк-най пожег, как и у тебя, — с удовольствием глазея по сторонам, сказала Нямь. — А мне даже и нравится! Если б переселяться не надо было — так бы всю жизнь и прожила на одном месте. И никогда ничего б не увидела!

Пукы покосился на девчонку. Не, правду старики говорят: бабы за ягелем ходили, когда духи ум делили. Чэк-наю она радуется! Кошмар Рыжего пламени всплыл у него перед глазами, заставляя судорожно облизывать мгновенно пересохшие губы. Она бы еще с Вэсом носами потерлась — ее куцый носишка против его кишки!

У девчонки, будто она прочла его мысли, вдруг горестно опустились уголки рта:

— Только дядечку жалко!

— К-какого дядечку? — заикаясь совсем как Кэлэни, спросил Пукы. Да что это с ней — вот печалится, вот уже радуется, теперь опять плачет!

— Отца моего брат младший, — всхлипнула Нямь. — Веселый такой был, до-обрый… Он на дороге погиб — старый мэнкв убил. Ты еще его лук взял, — напомнила она.

Пукы мгновенно вспомнил человека, падающего под ударом кулака мэнква.

— А ты здорово стреляешь! — Нямь кокетливо покосилась на Пукы. Только что полные слез глаза уже горели восторгом. — Меня спас, — заглядывая ему в глаза, прошептала она и трогательно прикусила губку. Пукы замер. Она стояла так близко. И пахло от нее приятно. Травами.

— Весь обоз спас, — опуская голову, прошептала Нямь.

Пукы почувствовал, как его губы расплываются в глупо-счастливой улыбке. Никогда в жизни его еще столько не хвалили — и воин на стене, и дядя Том, и теперь вот Нямь…

— Только что б она сказала, если б узнала, что ее любимый дядя погиб из-за тебя, — послышался сзади неприятный, каркающий голос.

Пукы резко обернулся. На бортике оставленных саней сидел старик — высокий, тощий, закутанный в какой-то черный балахон, кажется, даже не из меха! Пукы с изумлением уставился на его голову — та была лысая, как колено, и отблескивала в Пламени костров.

— Кстати, как и воин на стене, который тебя похвалил, — глядя на Пукы в упор, добавил старик.

Мальчишка возмущенно уставился на незнакомца — и тут же торопливо отвел взгляд. Смотреть тому в глаза оказалось просто невозможно — будто заглядываешь в черные бездны, где шипит, ворочается, брызжет алыми Огненными искрами непроглядная мгла. Только мгла или не мгла, а не в характере Пукы оставлять такие неправильные слова без внимания. Он и так уже в ответ дяде Тому смолчал — хватит с него!

— Чего это — я виноват? Я бежал, я кричал, предупреждал… Стрелял вот еще… — глядя в землю, хрипло спросил мальчишка.

— Делал все, что мог сделать обычный человек, — кривя тонкие губы, презрительно протянул старик. — Хотя если бы ты просто утопил мэнква в Огненной яме, или порчу навел, или духов из-под земли вызвал, чтоб те его на куски порвали…

От деловитых перечислений лысого свежерасчесанные волосы Пукы встали дыбом.

— Людоед никогда не дошел бы до дороги! И эти двое остались бы живы, — выпалил лысый.

— Эй-эй! Ты хорей-то не перегибай! — возмущенно прозвенел голос Кэлэни. — П-полегче с мальчишкой! Он еще ребенок.

— Ребенок — а двух человек убил, — скривился лысый в черном. — Конечно, если бы он старого мэнква еще на подходах к дороге уделал, сгинул бы мэнкв, обоз спокойно до крепости доехал. Ни стрельбы, ни драки. Никто б и не хвалил, девчонка б оленьими глазами не глядела. Зато ее дядя-лучник сейчас бы мясо из котла ел, воин копье точил, вечером домой пошел — к женке с сынишкой. Только что нашему Пукы до того за дело — он у нас правильный, шаманскими штучками не балуется!

Пукы уставился на лысого совершенно беспомощно. Да за что ж он так? Да еще при девчонке! Э, а чего это она его трясет?

— Ты чего? — Пукы вырвался из рук Нямь, вцепившейся в его парку. Отскочил. Все с ума посходили!

— Я чего? — возмутилась Нямь. — Это ты — чего? Встал вдруг как вкопанный, на сани пялишься, бормочешь… Я кричу, я зову — ты меня как не слышишь!

— Я… Я и правда не слышал, — растерянно ответил Пукы. — Я… С мужиком вот разговаривал… — Он протянул руку, едва не ткнув пальцем в грудь старику в черном.

Нямь проследила взглядом за его рукой… и покосилась на него очень странно:

— Там же нет никого!

— Как это — нет? — Пукы растерялся. — Вот же он — лысый, в черном…

— Бедняжечка! — Нямь неожиданно погладила Пукы по плечу. — Лысые ему видятся, в черном… Страх-то какой!

Лицо лысого стало обиженным. Откуда-то из рукава своего одеяния он вытянул облезлую старую шапку, встряхнул ее так, что от нее во все стороны полетела пыль, а Пукы звонко чихнул, — и напялил на лысину.

— А теперь лысый — в шапке, — завороженно наблюдая за его действиями, пробормотал мальчик.

— Ничего, это пройдет, пройдет… — ласково приговаривала Нямь.

Пукы зажмурился и потряс головой — неужто и впрямь мерещится? Открыл глаза. Лысый в шапке стоял напротив, недовольно хмурясь.

— Сильнее меня приложило, чем я сам думал. — Пукы ухватил Нямь за руку. — Пойдем-ка отсюда!

Волоча за собой Нямь, он торопливо зашагал к костру. Лысый невозмутимо пристроился рядом — шаг в шаг.

— Тебя послушать, так он за всех людоедов Средней земли отвечает! — из живота у Пукы послышалось недовольное ворчание Кэлэни: — Мальчишка сделал что мог!

— Ерунда! — припечатал лысый, шагая рядом и глядя на Пукы неодобрительно. — Он мог гораздо больше — но не сделал!

Пукы испуганно поглядел на Нямь: неужели не слышит? Но девчонка уже сворачивала к костру, радостно крича:

— Я родича из Мось привела! Дайте ему миску, он голодный! — она улыбнулась Пукы и успокаивающим тоном добавила: — Сейчас поешь, и тебе полегчает!

— Ну да, наестся — и выкинет погибших из головы, — немедленно высказался лысый. — Как уже позабыл и мать, и брата!

— Я не позабыл! — этого уже Пукы стерпеть не мог.

— Кого не позабыл, сынок? — спросила стряпающая у костра бойкая кругленькая тетка.

— Никого! — быстро буркнул Пукы, нервно оглядываясь на толпящихся у костра людей. — В смысле… Ложку… Хлебать…

— Это ты молодец, — похвалила стряпуха. — Ложка для мужика — главное богатство! — Она плеснула в глиняную миску сытно пахнущей мясной похлебки. Сверху шлепнулся сочный ломоть мяса. — На! — тетка протянула Пукы миску. Прямо сквозь старика в черном.

Брезгливо оттопырив губу, лысый наклонил голову, изучая торчащую у него из груди руку с миской.

— И долго мне так стоять? — презрительно поинтересовался он.

Пукы торопливо схватил миску и отпрыгнул в сторону. Стряпуха поглядела ему вслед удивленно, постучала согнутым пальцем по лбу и вернулась к костру.

Миска в руках у Пукы мелко дрожала — мальчишку трясло. Видится ему этот проклятый лысый, кажется! Совсем с головой плохо!

Многострадальная голова Пукы мотнулась в сторону. На нее обрушился хлесткий подзатыльник.

— С головой — плохо, — подтвердил лысый, немедленно отвешивая Пукы еще один, только с другой стороны. — Только я тут ни при чем! Может, тебе еще и под зад дать — чтоб ты в меня поверил?

— Э-э, прекрати! — изнутри Пукы возмущенно завопил Кэлэни. — Я мальчишку нашел, я его жизни учу, а ты пришел на готовенькое — и сразу драться? Все вы, нижние, одинаковые! — Пукы почувствовал, как ноги снова не повинуются ему — в них, как в торбоза, просунулись чужие ноги… И перехвативший власть над его телом Кэлэни со всей силы пнул лысого. Пукы ожидал, что удар пройдет сквозь того — как миска с едой. И взвыл от боли в напрочь отбитых пальцах. Бедро у лысого оказалось твердым, как камень! Сухонький крепкий кулачок немедленно врезался мальчишке в зубы. — Хватит, я сказал! — голосом Пукы закричал Кэлэни, отвешивая противнику новый пинок. — Хватит, Самсай!

— Самсай-ойка! — губы Пукы дернулись, сдавленный шепот пробился через перехваченное чужой властью горло. Самсай-ойка — Невидимый старик! Проклятый нижний дух, повелитель болезней, первый слуга Куль-отыра!

Новый удар обрушился на Пукы сзади — с такой силой, что драгоценное мясо подскочило в миске и вывалилось в снег. Мгновенно вывернувший откуда-то тощий пес ухватил его и канул во тьму. Разъяренный Пукы развернулся и со всего маха шарахнул напавшего миской по голове. Вот тебе, проклятый Самсай!

За спиной у Пукы стоял дородный, почтенный человек в богато расшитой парке, по которой тихо стекали остатки похлебки. И смотрел на Пукы вовсе не по-доброму. Да и человек ли то вообще? Может, новая маячка маячится?

Для проверки Пукы ткнул толстяка пальцем в живот.

Кэлэни у него в голове зашелся хохотом.

Бледная — аж синяя, как тени на снегу, — Нямь юркой рыбкой проскользнула между толстяком и Пукы и затарахтела, как шаманская трещотка:

— Господин шаман, господин шаман, не гневайтесь на него, господин шаман! Он не со зла, вот ей-Торум, не со зла! Он не виноват! Его на стене по голове стукнули — правда, правда. Кого угодно спросите!

Пукы обвел ошалелым взглядом собравшуюся вокруг толпу.

— Вы его что — тоже видите? — прошептал он, снова собираясь ткнуть толстяка пальцем.

Нямь перехватила его вытянутый палец:

— Видите, господин шаман, видите — что я вам говорила! Не в себе он!

— Ай-ой! — До Пукы наконец дошло. Шаман! Местный, небось, из крепости! Настоящий Белый! — Ай-ой, господин шаман! Ей-Торум! — он стиснул руки, умоляюще глядя на оскорбленного им шамана. — Это не я! Это все вот он! Лысый! — Он повернулся, указывая на Самсай-ойку. Шаман, хоть и Белый, его обязательно увидит. И изгонит к Кулю. — А еще шапку надел!

Невидимого старика нигде не было видно. Самсай исчез.

— Вот Куль! — с досады охнул Пукы.

Новая затрещина обрушилась на него.

Белый встряхнул кистью и брезгливо поглядел на держащегося за щеку Пукы.

— Сколько в вашем обозе детей? — неприятным голосом осведомился он у тетки возле костра.

— Ну, так это… — Стряпуха нервно сглотнула, растерянно косясь то на Пукы, то на шамана, то на толпящихся вокруг родовичей. — Вот Нямка, значит… Еще внуков у меня двое… — Она снова поглядела на Пукы, не зная, считать его или нет. — Да младенцев штук десять…

— И все так же неправильно воспитаны, как этот? — поинтересовался шаман.

Пукы задохнулся: это он-то неправильно воспитан?

— Через каждое слово нижних духов поминают? — продолжал шаман.

— Так это… В дороге давно, — забормотала тетка. — От чэк-ная спасаемся… А шамана нашего еще в самом начале пути мэнквы съели. Отошел снег желтеньким сделать — а его ам! Одни торбоза и остались! Где ж детям хорошего набраться?

— Чэк-най — не оправдание, — плавным мановением руки отмел все ее возражения Белый шаман. — Волей Голубого огня и заботами Снежной Королевы и ее Советника все дети Сивир-земли должны получать правильное начальное образование под руководством шамана! И вот что получается, когда законами пренебрегают! — шаман простер руку к Пукы. — Раз у вас нет своего шамана, образованием ваших детей займусь я! Ешьте, устраивайтесь. — Шаман окинул расположившихся у костров обозников пронзительным взглядом. — И я жду ваших детей у себя в чуме! Будут заниматься вместе с детишками стражников! — И, величественно стряхнув с рукава мелкие осколки миски, он удалился.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:42 | Сообщение # 25

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

— Вот же Куль! — вполголоса выругалась ему вслед стряпуха. — Забота, понимаешь, Снежной Королевы… Лучше б она стражников прислала — мэнквов гонять, пока они нас всех не поели, да еды какой, пока мы с голодухи друг друга тут есть не начали…

— У Снежной Королевы забот много — вся Средняя земля! — с возмущением повторил Пукы слова жрицы. Да этих «поросюков» всех надо к шаману на выучку! — и голодухи у вас никакой нет — вон, мясо в котле!

Из-под котла выскочил человечек в сапфирово-огненной парке. Трескучим, как костер, голосочком насмешливо произнес:

— А они мэнква сварили! Тебя им накормят — и сам людоедом станешь! — и нырнул обратно в костер — только искры сыпанули во все стороны.

Ай-ой! А ведь Пор — у них и правда людоеды в предках! Пукы поглядел на тетку, на Нямь — алые точки плясали в их глазах. Верхняя губа тетки приподнялась — из-под нее блеснули желтые клыки!

— Ням-ням, — утробно проворчала девчонка. — Ням-ням!

Дико вскрикнув, Пукы метнулся прочь от костра. Сзади послышался дробный топот ног. Он глянул через плечо — сверкая во мраке Ночи, яркие точки алых глаз стремительно настигали его.

— А-а, она за мной гонится! Нямь! — Пукы нырнул в просвет между домами, слепо понесся, сам не зная куда… К шаману! Надо бежать к Белому! Рассказать! Он остановился. Но разве шаман его теперь послушает? Разве поверит? После того как он Самсая с Кулем помянул?

Невдалеке послышался звонкий перестук молота. Пукы огляделся. Кузница! Там Голубой огонь пылает в горне, там кузнец — а кузнец, он иногда не хуже шамана помочь может! Пукы рванул со всех ног. Из кузницы пыхало жаром, из верхнего отверстия сыпались искры, а сквозь приоткрытую дверь валил темный дым. Мальчишка нырнул в этот дым, как в детстве бросался маме навстречу — помогут, укроют, защитят…

Пукы судорожно закашлялся, из глаз его брызнули слезы: дым невыносимо вонял и ел глаза. Сквозь него слышался стук молота — быстрый, частый, веселый, будто прячущемуся в глубине кузнецу вовсе не мешала клубящаяся вокруг едкая гадость. Наоборот, звонкий молодой голос даже напевал в такт ударам:

Закаливать железо мы научились.
У подножия горы Сумэру, у хозяина вселенной,
Как молоко, белым песком
Ковать железо научились…

Пукы вытянул руки — ладони мгновенно утонули в клубящемся дыму — и пошел на голос. Тот, казалось, приближался. Молоточек стучал уже совсем близко — еще шаг, и мальчишка увидит кузнеца, расскажет ему свою беду, посоветуется… Голос вдруг зазвучал справа, словно певец резко отпрыгнул в сторону:

Научил нас этому искусству
Один из сорока четырех тэнгриев
Борон хара тэнгрий…

Пукы остановился, вслушиваясь. Ошибся, наверное, мудрено не ошибиться — и повернул на голос.

— То не наша сила и умение… — голос снова сместился — теперь он звучал слева.

Да что такое? Пукы опять повернул… Сквозь дым проступило что-то большое…

Голос — теперь он раздавался за спиной — пропел:

То деяния черных кузнецов,
семи сыновей Хожироя!

Пошатнувшийся Пукы с грохотом врезался в полку на стене. Какие-то железяки посыпались на пол, а Пукы очутился нос к носу с железной куклой. Это была самая прекрасная кукла, какую он когда-либо видел — на спине железной рыбы о тринадцати плавниках стояло восемь фигурок. Одна большая и семь поменьше. В искусно выкованных из железа руках они сжимали клещи, и молоты, и котлы. У ног их возвышалась крохотная наковальня.

Дым рядом колыхнулся, и из него вынырнул тот самый скуластый мальчишка, Хакмар, которого все называли мастером.

— Какого Эрлика ты тут шастаешь! — заорал он, и, кроме лютой злости, Пукы успел разглядеть в его глазах испуг. — Подслушиваешь?

— Я… Я кузнеца ищу, — пролепетал Пукы, мимолетно удивившись непривычному, нездешнему имени хозяина подземного царства. Кажется, Эрликом Куля на юге зовут…

— Я тут кузнец! Я! Ясно? — выпалил в ответ Хакмар, старательно и торопливо оттесняя Пукы прочь от полки с железными куклами.

— Да врешь! — мгновенно выпалил Пукы, глядя на скуластого презрительно. Он ведь заметил, как сквозь клубящийся дым проступает фигура кого-то взрослого.

Прямо за спиной у скуластого, медленно распрямляясь, как будто поднимая на спине гигантскую тяжесть, вставал громадный могучий мужик. Огромный молот возлежал у него на плече, а голову венчала трехрогая корона, сплетенная из настоящей железной проволоки. Коронованный гигант медленно положил руки на плечи Хакмара — тот даже не дрогнул, словно и не почувствовал. Серый дым раздернулся — как сдергивают платок. Пукы увидел еще семь таких же огромных фигур, удар за ударом — бах-бах-бах! — лупящих гигантскими молотами по наковальне, калящих клещи, раздувающих огонь.

На ладони нашей — волшебство-искусство,
В каждом пальце — сила превращений, —

уже на многие голоса грянула песнь.

И в такт ей яростное пламя полыхнуло в горне — Рыжее пламя! Повинуясь какому-то наитию, Пукы поглядел на полку. Спина железной рыбы пуста — восьми фигурок там больше не было!

— А-а! — заорал Пукы, отшатываясь от Хакмара. — Ты — злой дух! Злой дух! Подземный кузнец!

— Ты что такое говоришь! — растерянно пробормотал тот, и в глазах его вспыхнул настоящий ужас. — Ты откуда знаешь… То есть… Не выдумывай! Постой! — он потянулся, чтобы схватить Пукы за рукав парки.

И коронованный гигант потянулся тоже… Пукы завизжал — если этот его схватит, конец! — и отпрыгнул назад, спиной врезавшись в выставленные у стены металлические чушки.

— Ты чего? Мало того что стойбищный, еще и припадочный? — уворачиваясь от раскатившихся по полу чушек, возмутился Хакмар. А коронованный гигант у него за спиной гулко захохотал, словно тот невесть как остроумно пошутил.

Пукы в отчаянии зажал уши ладонями — и кинулся в едва очерченный в едком дыму контур дверного проема.

— А ну стой, кому сказано! — заорал вслед Хакмар, но его крик потонул в раскатах оглушительного, грохочущего металлом хохота.

Словно из-под земли на пути у Пукы вырос один из загадочных гигантских кузнецов. В руках он сжимал тяжелые клещи. Зажатый в них раскаленный добела кусок металла шипел, рассыпая искры. На Пукы дохнуло жаром… Задыхаясь от безнадежного отчаяния — не выпустят! — Пукы подхватил катающуюся под ногами чушку. С натугой вскинул ее над головой — и швырнул в гиганта. Тот неожиданно ойкнул… Схватился за лоб… И опрокинулся в снег, как сбитая ребенком кукла. Вихрем пронесясь мимо поверженного гиганта — не так уж вы сильны, черные! — Пукы выскочил наружу и со всех ног рванул прочь от проклятой кузницы.

— Да стой же ты! — завопил сзади Хакмар, и за спиной у Пукы затопотали торбоза. Сперва одна пара — легко, как бегают мальчишки. Потом к нему прибавились тяжелые бухающие шаги взрослого. И еще одного. И еще. И опять… Леденея от ужаса, Пукы понял, что скуластый гонится за ним не один — следом мчатся еще семеро… И нет, не люди вовсе!

Невыносимый ужас гнал Пукы. Мальчишка побежал между деревянными домами, нырнул в густо черный от сгустившейся темноты проулок и прижался к стене.

— Эй! Ты где? — буханье погони приближалось. — Да не убегай, поговорить хочу! — мимо скрывающего Пукы проулка промелькнула тень. Худая, мальчишеская, угловатая… А следом еще одна — гигантская. И еще. И еще… с молотами, клещами, жаровнями… Последняя, самая громадная, увенчана трехрогой короной.

Когда топот погони начал стихать, отдаляться, Пукы со стоном медленно сполз по стене. Поговорить, как же! Поговорил с ним уже один такой!

Пукы выпрыгнул из проулка — и напоролся на жесткий жилистый кулак!

Его отбросило назад, в темноту. У переулка, отрезая выход, стояли двое.

— А вы что за духи? — закричал Пукы, разглядывая двух обыкновенных вроде бы мальчишек. Может, чуть постарше самого Пукы. Ага, скуластый Хакмар ему тоже сперва обыкновенным показался!

Парни переглянулись.

— Ты из себя припадочного-то не корчь! — мрачно сказал один, потирая отшибленный кулак. — Не поможет! Это ведь из-за тебя нам снова придется к шаману ходить?

— Да из-за него, из-за него, мне бабка сказала, — склочным тоном подтвердил второй. — Нормально жили — ехали себе и ехали, от мэнквов отбивались, никто нас не трогал. А ты нас снова в учебу втравил?

— А еще он с Нямкой носами терся! — рявкнул первый, засучивая рукава парки.

— Не терся я! — пискнул Пукы, пятясь в глубь переулка.

— А она сказала, что терся! И что твой нос — лучше наших! — заорали парни, стискивая кулаки и с ревом влетая в проулок.

Пукы метнулся назад — и с разбегу врезался в выросшую перед ним деревянную стену. Переулок оказался тупиком. Он успел лишь повернуться лицом к нападающим… Удары обрушились ему на голову, на спину, на плечи. Его вдавило в стену.

— Мы тебе нос-то открутим, трусло тундровое! — орали парни, продолжая месить его кулаками. — Чтоб не совал его к нашим девчонкам!

Тело взорвалось болью. От удара в живот Пукы согнулся пополам. Перед глазами стало светло — будто в темном проулке прямо из-под земли вдруг вылетел сноп Огня.

Вопль, полный торжествующей ярости, тряхнул небеса и земли. Из разверзшейся у ног мальчишки дыры между Пукы и его мучителями взмыло пахнущее кровью и гарью черно-красное существо. Человеческую голову венчали заточенные стальные рога, из пышущей пламенем щели рта выскакивал язык с острыми, как лезвие ножа, краями. В каждой руке существо сжимало по мечу, а голую грудь прикрывала лишь кургузая одежка без рукавов странного, зеленого в черных пятнах цвета. Пукы лишь успел подумать, что в такой одежке в елках прятаться хорошо, как черно-красная тварь распахнула пасть, полную стальных зубов, и захохотала:

— Хо-хо-хо! Драка! Наконец-то! Я так и знал — как только ты вернешься, Донгар, будет славная драка! Только что-то ты совсем драться разучился! Давай-ка я тебе помогу, по старой дружбе!

— Я не хочу! — успел сдавленно пискнуть Пукы.

— А кто тебя спрашивает! — рявкнули в ответ молотящие его парни. Возвышающуюся над ними черно-красную рогатую тварь они явно не видели.

— Во-во! — согласно захохотал рогатый. — Кто тебя спрашивает! — выкрикнул он… Взвился в воздух… И черной струей дыма, алой струей крови ударил Пукы в ноздри. Мальчишка почувствовал, что задыхается. Что-то невероятно сильное вломилось внутрь него, как вражеская армия в захваченный город…

— Куда т-ты лезешь, Хонт! — заверещал изнутри Кэлэни. — Не видишь, з-занят мальчишка, в нем я сижу! — Дух-заика сдавленно вякнул, будто его придавило что-то тяжелое.

«Хонт-Торум! — в панике успел подумать Пукы. — Хонт-Торум, дух войны!» Он почувствовал, что снова теряет власть над собой. Некто, сидящий внутри него, натягивал его на себя, как доспех. Руки и ноги перестали подчиняться Пукы — другая воля командовала ими. И эта воля отлично знала, что делать, если два мелких придурка прут на тебя с кулаками.

Вскинутый кулак одного из мальчишек был перехвачен на взлете. Пальцы Пукы сомкнулись железными клещами, и он резко вывернул запястье противника. Раздался хруст. Парень взвыл.

Пукы почувствовал, как тот, кто сидел внутри него, рывком вздергивает его, Пукы, ногу. Пятка врезалась в подбородок второму мальчишке — клацнули зубы. Тело Пукы, совершенно непослушное ему самому, но обретшее вдруг невероятную, невозможную силу и легкость, волчком крутанулось на месте, подсекая противнику ноги.

Пукы подбросило — он резко перевернулся в воздухе, уходя от брошенного камня. Носок торбоза подцепил камень на лету — тяжелый снаряд полетел обратно в противника. Пукы легко приземлился на ноги у стены. Отброшенные к выходу из переулка парни смотрели на него — на лицах их был ужас. И восторг одновременно. Пукы не мог видеть свое отражение в их глазах — темно, далеко, — но ему почему-то казалось, что видит, словно со стороны, точно такое же выражение на собственной обалдевшей физиономии — восторг и ужас одновременно. Он понял, что именно делает сейчас. Точнее, что делает с ним — делает им? — разбушевавшийся дух битвы. Древняя борьба, превращающая тело в непобедимое оружие. Секрет, тщательно скрываемый от всех, даже от Храма — в первую очередь от Храма! Тайна наполовину легендарного племени нанайцев — борьба нанайских мальчиков!

Пукы бросил испуганный взгляд на свою руку. Пальцы ее вдруг выпрямились, чуть отгибаясь назад, и словно бы закаменели.

— Не-ет! — заорал Пукы, видя, как, повинуясь чужой воле, его собственная ладонь, вытянувшись, как клинок меча, с силой вонзилась в деревянную стену между бревен. Пальцы Пукы сомкнулись на бревне — рванули. Старенький дом истошно заскрипел. Стена пошла волнами и осела, крыша скособочилась. Изнутри послышались испуганные крики, но Пукы их уже не слышал. Двигаясь, точно деревянная кукла, он развернулся к противникам, сжимая в руках выломанное из стены громадное бревно.

Восторг с лиц парней исчез. Остался ужас — только ужас. Хрипло крича, они повернулись и, спотыкаясь, изо всех сил рванули прочь. Руки Пукы дернулись вверх, неожиданно легко поднимая толстенное бревно над головой. Изо рта снова вырвалось мучительное, с подвыванием:

— Не-ет! — но ноги уже несли его вперед — размеренной рысью, позволяющей бежать долго-долго, не уставая.

Вслед за улепетывающими беглецами Пукы выскочил в широкий проход между домами, размахивая бревном над головой, пробежал еще чуть-чуть… и вылетел на широкий, заполненный народом крепостной двор.

— Бабушка! — завопили напуганные противники, врезаясь в толпу и кидаясь к кругленькой тетке у костра. — Он за нами с дубьем гонится!

Десятки взглядов уставились на Пукы. А потом толпа с единым слитным вздохом подалась назад — видно, маленький тощий мальчишка с большим толстым бревном в руках представлял собой внушительное зрелище. Впереди — неподвижный — остался только тот самый парень из кузницы, Хакмар. А за спиной у него… Возвышаясь над толпой, проступая сквозь людей, плечом к плечу стояли гигантские кузнецы. Все восемь. И смотрели прямо на Пукы.

Рот мальчишки открылся сам собой — и из него вырвался зловещий хохот духа войны:

— Хо-хо-хо! И вы тут, молотобойцы! Поиграем?

Пукы развернуло… Бревно вырвалось у него из рук и полетело прямо в грозную восьмерку. Стоящий впереди Хакмар плашмя упал на землю. Бревно просвистело у него над головой — и врезалось точно в лоб тому самому, с клещами. Без единого звука гигантский кузнец рухнул оземь — будто осело облачко тумана. Бревно шарахнуло, выбив в снегу внушительную яму. Народ с криками прыснул в стороны.

— Ты что же делаешь? — у Пукы из живота раздался придушенный голос Кэлэни. — Ты же привлекаешь внимание! Ну почему все военные такие идиоты!

— Кто идиот — я идиот? — изо рта Пукы вырвался возмущенный рев.

Страшные толчки сотрясли все его тело. Мальчишка с ужасом уставился на собственный живот. Тот вдруг растянулся, принимая странные очертания — словно изнутри надавила занесенная для удара рука. Рука исчезла — оскорбленный Хонт изо всех сил вмазал по наглому Кэлэни. Кажется, попал — внутри у Пукы кто-то врезался в его позвоночник. Оттолкнулся — мальчишку скорчило. Ринулся навстречу врагу — Пукы почувствовал, как ему оттоптали желудок. Кожа на спине у мальчишки вспучилась. На мгновение в ней проступило очертание головы с рогами. Появилось — пропало, появилось — пропало. Кэлэни не дал себя в обиду — захватив Хонта, он колотил его физиономией об спину Пукы.

— Пошел… в-вон… отсюда… морда рогатая! — в такт ударам изо рта Пукы вырвался заикающийся голос.

— Сам пошел! — кратко и по существу возразила торчащая у Пукы из спины рогатая морда.

В животе произошел мгновенный переворот. Кто-то шустро забегал между ребрами. Кости хрустели и скрипели от ударов. Внутри Пукы шло настоящее сражение.

Мальчишка согнулся пополам, с трудом удерживая стоны, но устоял на ногах и, шатаясь от обрушивающихся на него изнутри ударов, побрел с площади. Ему нужно… добраться… до шамана… — изнутри его плотно схватили за горло. Ему нужно… — горло освободилось, зато едва не проломивший грудную клетку удар швырнул его на стену. Пусть Белый хоть убьет его — как Черного шамана, как прибежище нижних духов! Что угодно, лишь бы прекратилась эта мука! Скуля, завывая и корчась на каждом шагу, Пукы брел.

Белый, как сугроб, шаманский чум лучился изнутри голубым светом. Пукы поднял измученные глаза… и понял, что вход в это последнее пристанище для него закрыт. У задернутого полога, грозная и неприступная, возвышалась сияющая стража верхних духов. Неумолимые, полные Голубого огня взгляды вперились в Пукы, давая понять, что оскверненный присутствием тварей подземного мира мальчишка не смеет переступить порог Белого чума.

— Что такое думаешь, однако, — не смеет? — зазвенел у Пукы в ушах возмущенный голос Хонт-Торума, и битва внутри вдруг стихла. — Донгар, нас тут что — не уважают? Так мы сейчас это исправим!

— Я не Донгар! — успел выкрикнуть Пукы, но его никто не слушал.

Его тело швырнуло в воздух — он взвился в длинном прыжке. На лету отмахнулся рукавами парки — выпущенные в него стрелы бессильно отлетели в стороны. Приземлился прямо на голову одного из духов-охранников, вбивая его в снег. Ребром ладони снес острие направленного в него копья. Вырвал палку и обратным махом засветил по головам еще парочке противников. Короткий удар тупым концом копья в живот — последний из охранников Белого чума, стеная, свалился в снег. Пальцы Пукы с силой рванули занавесь — и мальчишка тяжело перевалился через порог.

— Ну вот, а ты мялся-жался, однако! — довольно прогудел дух войны. — Я снова к твоим услугам, Кэлэни!

— Нет! — понимая, что внутренняя битва сейчас начнется сызнова, Пукы рванул к возлежащему на лавке Белому. — Господин шаман! Спасите меня, господин шаман!

Пукы склонился над лежащим шаманом, и слова застряли в горле. До горла закутанный в черные одежды, на лавке лежал Самсай-ойка. Отблески Голубого огня в чувале играли на его лысой голове.

— Что-то, гляжу, тебе нехорошо, парень, — вперив в Пукы взгляд своих черно-огненных глаз, прогудел Невидимый старик. — Может, помочь?

Он протянул тощую когтистую лапу — и по локоть сунул ее Пукы в грудь, что-то ощупывая изнутри. Пукы охватил ужас, смешанный с дикой яростью. У него и так внутри полно постороннего народу — только духа болезней не хватало!

Пукы отчаянно рванулся. Рука Самсая выскочила. Пукы схватил стоящий у стены шаманский бубен — мелкие духи с истошными взвизгами посыпались с него, — и со всей силы шарахнул Самсай-ойку по голове. Кожа бубна гулко треснула, и остов повис на шее у повелителя болезней.

— Бей Самсайку! — неожиданно заорал изнутри Хонт-Торум. — Нечего в мальчишку лезть, его и так мало, самим тесно!

Озверевший Пукы сорвал порванный бубен с головы Самсай-ойки. Дух болезней с испуганным воплем сорвался с лавки и дернул прочь из чума. Пукы помчался за ним.

Они выскочили наружу. Бегущий впереди Самсай вдруг начал истончаться — старик в черном одеянии медленно растворялся, превращаясь в облако черного дыма. Сейчас он унесется по ветру…

— Бубном его вяжи, бубном! — заорал изнутри Хонт.

В длинном прыжке Пукы нагнал повелителя болезней и надел на него прорванный бубен. Обод соскользнул нижнему духу до пояса — и с неожиданной для самого себя силой Пукы скрутил замысловатую загогулину. Черный дым рванулся — и опал, не в силах вырваться из пут. Еще мгновение — и дым сгустился, снова принимая обличье старика в черном. Гневно пялясь на Пукы мрачными провалами глаз, Невидимый старик отчаянно бился, пытаясь разорвать стиснувшие его путы.

С настоящим медвежьим ревом Пукы подскочил к нему, ухватил за пояс, поднял над головой и швырнул в снег. В руках его невесть откуда взялась деревянная лопата. С яростным рычаньем Пукы запрыгал вокруг, забрасывая связанного повелителя болезней снегом.

— Вот тебе! Вот! — приговаривал он, наваливая сугроб на скрученное тело.

Кажется, кто-то пытался его остановить — наверное, мелкие злобные духи, но Пукы лишь вкруговую отмахнулся, и рядом снова стало пусто. Самсай сперва еще дергался, словно надеясь вырваться, но потом затих. Вскоре возле шаманского чума возвышалась гора снега. Его бы еще водой облить, чтоб льдом схватился, — и повелитель болезней не вылезет больше, не станет добрых людей мучить.

Кажется, верхние духи услышали его — прямо рядом с ним возникло ведро с уже подернутой ледком водой. Пукы рванул его на себя — и с размаху плеснул на сугроб. Раскатившаяся водная дорожка схватилась морозцем, превращаясь в ледяную.

— Эк ты его уделал, болезного! — всей грудью мальчишки вздохнул Хонт. — Ну и ладно! — бойко закончил он. — Сейчас еще Заику выселю — и совсем просторно будет! Тут-то мы с тобой, Донгар, и развернемся! Я — дух войны, ты — военный шаман…

— Я не военный! — завопил Пукы. Ноги его разъехались на льду.

— А! — Пукы испуганно открыл рот, замахал руками, пытаясь удержаться — и больно шлепнулся на задницу. Что-то вскипело внутри, словно подброшенное этим толчком, — и крохотная черно-красная фигурка рыбкой выскользнула изо рта, кубарем покатилась по льду, постепенно увеличиваясь в размерах. Но прежде чем она успела вырасти, Пукы уже был на ногах — и изо всех сил колотил по Хонту лопатой.

— Не будет… тебе… просторно! — раз за разом вколачивая крохотного Хонта в лед, орал мальчик. — Не развернешься! Я — не Донгар! Не Донгар!

— Если не Донгар — чего так дерешься? — отползая, визжал Хонт. — Донгар — он в войне понимал!

— А я не понимаю! — умело вертя лопату вокруг себя и лупя по духу войны то острием, то черенком, рявкнул Пукы. — И пленных не беру, ясно тебе, вражина?

С испуганным воплем дух войны рванулся вперед, выдираясь из-под настигающей его лопаты. Из спины его взметнулись перепончатые крылья. Пукы немедленно перехватил лопату, как копье, и с силой вогнал ее в крыло, пришпиливая Хонта ко льду. Дух войны заорал от боли, рванулся, раздирая перепонку в клочья. Тяжело взмыл. Неловко колотя по воздуху разорванным крылом, виляя и заваливаясь на бок, полетел прочь. Разъяренный Пукы метнул лопату ему вслед — дух войны едва успел нырнуть вниз, пропустив ее над собой.

Пукы взвыл:

— Промахнулся! А, Куль, промахнулся! Совсем разучился… — он осекся.

В наступившей тишине из его же собственных губ вырвался издевательский смешок.

— Разучился, г-говоришь? — протянул ехидный голос Кэлэни. — Ты ж вроде никогда и не умел, а, Пукы?

— Про тебя-то я и забыл, Кэлэни, — зловещим шепотом ответил мальчишка. — Молодец, что сам напомнил!

Пукы мстительно улыбнулся и, держа лопату наготове, сунул два пальца в рот.

Слова Кэлэни сменились хриплым испуганным бульканьем.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:43 | Сообщение # 26

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 22

О том, что бывает, если в голове все дома и еще куча гостей

— Очнись, Пукы! Да очнись же ты! — в дрожащем голосе явственно слышались слезы.

Пукы еще разок встряхнули за плечи — голова безвольно мотнулась туда-сюда. Холодная маленькая ладошка хлестко прошлась по его щекам.

— Ничего не помогает, — растерянно пробормотал девчоночий голос. — Может, снега ему за шиворот напихать?

— Не надо, — промямлил Пукы, с трудом разлепляя веки. Перед глазами все плыло и кувыркалось. Сторожевая башенка на ледяной стене побежала вправо, побежала влево, остановилась, шатаясь туда-сюда — будто хмельной араки перебрала. Нежное мерцание Ночного снега вспыхивало пятнами — мерзкими, как болотная гниль. И привкус во рту — словно болотной жижи наглотался и гнусом закусил. Лицо стоящей перед ним Нямки то появлялось, то пропадало.

— Б-р-р! — Пукы потряс головой. Напрасно — пляска предметов вокруг только усилилась. Зато Нямь обрадовалась.

— Очухался наконец-то! — радостно крикнула она. — Пойдем скорее, надо тебя спрятать! — она потянула его за рукав парки.

Нетвердо стоящий на ногах Пукы едва не упал. Уцепился за стену дома.

— Погоди, погоди… — забормотал он. — Зачем меня прятать? Я ж это… не клад! — собственное заявление показалось ему вдруг очень смешным. — Не сокровище я! — мелко хихикая, подтвердил он. Ох, не сокровище!

Нямь его веселья не разделила. Обведя улочку, в которой они стояли, испуганным взглядом, она снова раздраженно потянула Пукы за рукав:

— Затем, что тебя ищут!

— Кто ищет? — Веселье исчезло так же, как и появилось, — мгновенно. — Нижние духи? — задушенным шепотом выдавил Пукы, тоже озираясь.

— Да лучше б тебя нижние духи искали! — потеряв терпение, рявкнула Нямка в полный голос. — Воевода тебя ищет! Воины ищут — всю крепость прочесывают! Молодой мастер тебя ищет. Мальчишки наши из обоза… — Нямка осеклась, подумала, потом покачала головой. — Не, те уже не ищут, те уже тебя один раз нашли — больше не хотят. Ой, я знала, что ты храбрый, знала, что ловкий, но что ты та-акой сильный — даже не думала! По тебе и не скажешь. — Она стрельнула в Пукы взглядом из-под ресниц. — Ну ладно, пошли, пошли, я тут нашла одно местечко…

Пукы снова уперся.

— А… Зачем меня все ищут? — недоуменно спросил он.

— Ты что — прикидываешься? — Нямь возмущенно уставилась на Пукы, некоторое время гневно пялилась ему в глаза. Потом на лице у нее мелькнуло сомнение. — Ты не помнишь, чего творил?

Пукы содрогнулся — помнил, еще как помнил! Только ведь он не виноват!

— Нижние духи… — пробормотал он. — Это все они…

— Какие еще нижние духи! — снова возмутилась Нямь. — Ты по всей крепости шороху навел! Как шаману миску с мясом на голову надел — помнишь?

— Ну… — смущенно согласился Пукы. — Нехорошо вышло…

— Конечно, нехорошо! — энергично кивнула Нямь. — Такое мясо пропало!

— Это мэнквятина-то? — теперь уже возмутился Пукы. Хорошо, что его дух Огня предостерег — единственный приличный дух на всю недавнюю компанию!

— Почему мэнквятина? — теперь уже Нямь уставилась на Пукы недоуменно. — Обыкновенная оленина. Ты дурной совсем — кто ж мэнквов ест? Они жесткие, их не уваришь!

Ну во-от! Пукы расстроился — выходит, то вовсе не дух костра был? Дух Голубого огня — даже мелкий — врать не стал бы! Или стал?

— А потом ты от костра рванул, — не обращая внимания на его расстроенную физиономию, продолжала Нямь. — Как будто за тобой гонятся! И орал — что за тобой гонятся! Что за тобой я гонюсь! — Нямь обиженно надула губы. — А мне вовсе не нужно за тобой гоняться, подумаешь, какой нашелся — гоняйся за ним! У меня парней на самом деле знаешь сколько? Это они за мной гоняются!

— Я… вовсе не то имел в виду, — промямлил Пукы. Ну да, он имел в виду, что Нямь — людоедка, как ее предки-мэнквы. Вот только говорить об этом девчонке он не станет — он, может, и рехнулся, но еще не до конца.

— Потом ты в кузню побежал. — Нямь поглядела на него вопросительно.

Пукы кивнул — это он тоже помнил:

— Спрятаться хотел…

— От меня, что ли? — скривила губки девчонка, но, видя, что ответа не будет, продолжала: — Вломился в кузню, все там раскидал, заготовки для мечей расшвырял, молодому мастеру Хакмару шибко доброе слово сказал…

— Я нечаянно… — пробубнил Пукы. Он ведь и правда — нечаянно!

— Заорал и к выходу рванул, — продолжала Нямь.

Конечно — заорешь тут! Знали б они, кто у этого мастера взаправду в кузне орудует!

— А тут шаман как раз к мастеру шел — самописки железные для ребят из нашего обоза заказать. Для уроков. А ты на него… И как вдаришь по нему — он в снег брык! — и опрокинулся.

Задумавшийся Пукы даже не сразу понял, о чем она толкует. Что за ерунда? Какой шаман? А как же подземный кузнец? С клещами? В дверях кузни?

— Ты что говоришь? Я ударил шамана? — он непонимающе уставился на Нямь.

— Железной чушкой по башке, — радостно подтвердила Нямь.

Но… ведь этого не может быть! Он же видел кузнеца! Видел!

— Потом ты на ребят наших наткнулся и на площадь их бревном выгнал, — увлеченно продолжала Нямь.

— Это они на меня наткнулись… Двое на одного! — пожаловался Пукы. А потом смутился. Если считать подвалившего к нему Хонта — два на два выходит, все по-честному.

— Ну, ты же с ними справился, — уверенно кивнула Нямь.

В том-то и дело, что не совсем он…

— Но бревном ты почему-то не в них, а в мастера Хакмара запустил, — вдруг призадумалась Нямь. — Ну а попал, сам понимаешь, в шамана. — Она развела руками.

Пукы подпрыгнул:

— В кого? Как… Зачем?.. Да откуда он там взялся, на площади?

— А что ж ему — всю Ночь на пороге кузницы валяться? Ты сбежал, мастер за тобой, а шаман к моему отцу пошел — на тебя жаловаться. А тут и вы с бревном подоспели — и прямо в него!

Пукы медленно сполз вдоль бревенчатой стены в снег.

— Это конец, — прошептал он.

— Еще нет! — радостно заверила Нямь. — Ты в припадке биться начал, корчило тебя, пена изо рта шла. И орал — да все на разные голоса, будто не один ты, а много вас там…

А их и было много, уныло вздохнул Пукы. Хонт еще и Черным Донгаром его называл… Если это слышали — ай-ой!

— Чего орал-то хоть? — простонал Пукы.

— А не понял никто, на чужом языке потому что. Это какой был — тувинский? Отец сказал — похоже, да не совсем…

— А потом что? — перебил ее Пукы. Хоть в чем-то повезло!

— Ты в улицы уполз, а воевода велел шамана в чум нести. Только отнесли, из чума вышли… — на лице Нямь мелькнул отблеск недавнего страха, — а тут ты как выскочишь! И ка-ак кинешься! Стрелы на лету отбивал! Сто стрел, тысячу! Тучу! — в голосе Нямь звучал благоговейный восторг.

— Всего-то две! — поправил ее честный Пукы. И не он на самом деле, а Хонт-Торум.

— А, все-таки помнишь что-то! — возликовала Нямь. — А как воеводе тупым концом копья в живот засадил, что он до сих пор разогнуться не может, тоже помнишь? А как шамана его собственным бубном по крепости гонял?

— Ай-ой! — только выдохнул Пукы. Второй раз сползти по стене он не мог — и так уже сидел, а потому испытал острое желание зарыться в снег.

— А потом ты шамана снегом закидал! Лопату у моего отца отнял — и закопал! А у тетки какой-то — ведро! И под лед! Тебя остановить пытались — да где там! — частила Нямь. — Стражники шамана с другой стороны сугроба выдернули — ты вроде сперва и не заметил. А потом догнал и давай Белого лопатой охаживать! Он от тебя ползком — а ты догоняешь, догоняешь! Стражники опять к тебе — а ты вдруг такой страшный стал! Ну такой страшный! — она прижала руки к груди. — Потом ты в шамана лопату кинул, потом снова ее подобрал, потом… — девчонка захихикала. — Потом… ну… В общем, как бы тебе сказать… Ты на него… Тебя на него… Стошнило, в общем.

— А потом? — совершенно безжизненным тоном спросил Пукы. Собственно, ему даже не было интересно. Совсем.

— А потом ты вдруг в снег сел, лопату обнял, да так и застыл. Только дышал тяжело, — сказала Нямь. — Я поняла, что вот теперь тебя бить будут, — и к тебе! Схватила за руку — бежим, говорю! Ты и побежал. Хорошо бежал, только вот тут встал почему-то. — Она снова оглядела укрывший их переулок. — Надо нам снова бежать. Ты не бойся, все хорошо будет. Главное — не попадаться, пока воевода со стражниками не успокоятся. А потом моя мама их уговорит. Все ведь знают, что ты не виноват, ты просто мэнквом ушибленный.

Вот глупая — будет еще воевода ее мать слушать! Но промолчал — старается ведь Нямка! Ради него!

— А ты мне, такому ушибленному, зачем помогаешь? — грубовато спросил он.

— Ну-уу… — девчонка засмущалась, накручивая на палец пушистый кончик косы и то и дело бросая на Пукы кокетливые взгляды. — Ты смелый. Из лука хорошо стреляешь. Сильный — вон как парней наших отделал, до сих пор дрожат. А еще, оказывается, и образованный — языки знаешь, — в голосе Нямь прозвучало глубокое уважение.

Пукы поглядел на нее с возмущенным недоумением. Все у этих девчонок не так! И чтоб смелый, и чтоб сильный, и чтоб из лука, образование еще подавай — хотя какой от него прок, в тундре-то, с оленями? Только мысли неправильные, противные Храму, в голове заводятся! А вот главного-то — правильности его, преданности Храму — ни одна не ценит! У него полный живот нижних духов — а такая красавица, как Нямка, с ним нянчится, шамана за него просит, воеводу просит… А на простого правильного парня, каким он был раньше, небось бы и не глянула!

— Еще помог ты нам, — торопливо, словно посчитав, что наговорила лишнего, напомнила Нямь. — Без тебя не только дядечка бы погиб — все пропали…

Пукы мучительно сморщился, вспоминая слова Самсай-ойки, — если бы он признал себя Черным, мог бы спасти всех, и дядечку тоже! Да не может он, ей-Торум, не может! Вот так взять — и предать все, чему его учили! Ради кого? Ради мужика, о котором он и не слыхал тогда! Даже Кай Отступник был с Искусительницей Гердой хотя бы с детства знаком! И вообще — нашел кого слушать! Повелителя болезней!

— Если тебе получше стало — может, пойдем отсюда? — тревожно спросила Нямь. — А то достоимся — найдут нас!

— Уже нашли, — тихо сказал Пукы, устремляя глаза в пока еще пустой и тихий конец переулка.

Ровно через три удара сердца в проулок ввалилась толпа.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:44 | Сообщение # 27

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 23

В котором все кончилось хорошо только благодаря женскому волшебству

Впереди всех, как и положено, ковылял воевода. Видать, старику и впрямь крепко досталось — шагал он раскорякой, то и дело хватаясь за живот. Следом за ним валила вооруженная стража. А дальше с воплями и гомоном следовала беспорядочная толпа. И Пукы почему-то точно знал, кто первым заметит его, сидящего в снегу, и испуганно вжавшуюся в стену Нямку. Вот тот дядька с исцарапанной физиономией. Заметил. Замолчал, уставившись на ребят. Его молчание, как туман, поползло по толпе, запечатывая один рот за другим. Люди — много людей — стояли напротив измотанного мальчишки. И молча глядели на него.

Воевода судорожно сглотнул — и заговорил. И снова Пукы знал, что он заговорит — именно сейчас и именно он, никто другой не решится.

— Что ж ты наделал, эрыгов сын? — пробормотал воевода, поглядывая на потрепанного мальчишку с хорошо заметной опаской. — Ты зачем шамана нашего бил?

«А вот сейчас раздастся крик, — с тем же отрешенным спокойствием подумал Пукы. — Вон та бабка, что на Секак похожа…»

Истерический женский вопль взвился над молчаливой толпой:

— Ой, шаманчик наш! Ой, Беленький! Как же мы без тебя! Что ж этот злодей с тобой сделал!

— Дух он! Нижний дух! — завизжала вторая. — Разве ж мог мальчишка воинов побить!

Напряженные, красные от злости воины заворчали, злобно косясь на Пукы. Мальчишка увидел, как руки их тискают древки копий… Достаточно лишь одного возгласа… Вот сейчас!

— Бей его, кто в Торума верует! — взвился истошный вопль.

«Может, оно и к лучшему», — подумал Пукы, вставая и делая шаг навстречу качнувшейся к нему толпе. Запутался он, а распутываться — нету сил… Лишь бы Нямка убежать успела.

Ну да, побежит эта дурища-колмасам, дождешься от нее! Тонкая девичья фигурка скользнула между ним и толпой.

Лишь через полный удар сердца Пукы понял, что то вовсе и не Нямка. Похожа, да, такая же стройная, гибкая — глядеть приятно. Но эта была повыше, и двигалась без свойственной Нямь порывистости — мягко и плавно, как колышутся таежные ели под легким холодным ветерком. И еще — она молчала. Совсем. Стояла между Пукы и взбешенной толпой и молчала. Спокойно, терпеливо, как луна в небесах, как тундра зимой, как полынья подо льдом…

Женщина поглядела на толпу огромными глазищами лесной лани. Озлобленные крики стихли. Отбросила назад волосы — роскошные, густые, как хвоя в глубинах тайги, не заплетенные в косы, свободно струившиеся по плечам, вьющиеся, как таежные ручьи. Толпа отшатнулась назад. Только что злые, распаленные обидой воины начали неловко переминаться, как нашкодившие ребятишки, пряча копья за спины, словно запретные игрушки.

А Пукы понял, что ничего ему не привиделось. И не кончилось тоже — ничего!

Воевода смущенно откашлялся, не отрывая глаз от молчаливой красавицы:

— Э… Госпожа… Вы, конечно, очень верно все говорите…

Красавица опустила длиннющие темные ресницы.

— Так я ж и не спорю, не спорю! — тут же заверил ее воевода. — Конечно — болен, конечно — пострадал! Но все-таки непорядок получается. Набедокурил мальчишка, воинов опозорил…

Красавица перевела трогательный взгляд на воинов. Те мгновенно подтянулись, невольно выстраиваясь в строгую шеренгу, будто перед наместницей на Храмовом плацу.

— Да чего там, господин воевода, — выпячивая грудь и беря копье «на караул», прогудел ветеран с иссеченным шрамами лицом. — Сами виноваты. Готовы понести наказание за недостаточную против мальчишки боевую подготовку!

— Ну да, ну да, — неопределенно согласился воевода. — А шаман как же — тоже готов?

— Я зла не держу, — раздался в другом конце переулка слабый голос тяжело больного и измученного человека. В разорванном плаще, весь покрытый синяками и ссадинами, хватаясь то за голову, то за ближайшую стену, к ним ковылял шаман. — Мне бы голову удержать, — сжимая руками виски, пробормотал он.

Поравнявшись с Пукы, он пошатнулся. Мальчишка качнулся к шаману — поддержать. Белый кинул на него испуганный взгляд и с неожиданной прытью метнулся на другую сторону улицы. На всякий случай еще и в стенку дома вжался, настороженно зыркнув.

— Сказано — не держу зла! — громким хриплым шепотом выдал он оттуда. — Помочь, подлечить бедного ребенка не могу — Ночь нынче, не мое время! Разве что на следующий День…

Красавица плавно повела тонкой рукой.

— Говорите, прошло все? Больше не повторится? — задумался воевода. — Ну, глядите, под вашу ответственность, госпожа! — Он коротко отсалютовал красавице мечом и распорядился: — Эй, кто-нибудь, сопроводите господина шамана до чума, видите, неможется ему! — И воевода кинул на Пукы недобрый взгляд, ясно давая понять, что уступил просьбам, а сам не простил и не забыл ничего.

Пара воинов двинулась было к шаману… Но толстяк Белый неожиданно отмахнулся:

— Без меня идите. Госпожа меня прийти просила — пришел, не по чину сразу-то обратно бежать, не мальчик, чай. Посижу вот пока. — И он уселся в снег напротив Пукы. — Подумаю, откуда такие шустрые пареньки берутся. — И он с неподдельным интересом уставился на взъерошенного, похожего на линялую белку мальчишку.

— Ну коли так… Доброй тогда всем Ночи! — удивленно пробормотал воевода, еще потоптался, скрипя снегом под сапогами рыбьей кожи, круто повернулся и вперевалочку утопал прочь. За ним, тихо переговариваясь и бросая короткие любопытные взгляды то на шамана, то на скромно опустившую очи красавицу, потянулись люди. Последним шел мастер Хакмар. Шел, то и дело оглядываясь. Не на шамана. Не на красавицу. На Пукы. Выражение лица у него было озадаченное.

— Ну вот видишь! — стоило переулку опустеть, Нямка повернула к Пукы пылающее торжеством личико. — Я же тебе говорила, что моя мама…

— Ты зачем мне соврала? — не дослушав, накинулся он на Нямь. — Зачем соврала, что я шамана прибил, что никаких духов не было? Вот же шаман — живой! — тыча пальцем во внимательно изучающего его шамана, выпалил Пукы. — А это — мис-не! Настоящая! — и он обвиняюще указал на красавицу.
— Ну конечно, настоящая! — удивленно уставилась на него Нямь. — Это моя мама!

— Мис-не? — потерянно пробормотал Пукы, вглядываясь то в красавицу, то в миловидное личико Нямь. А ведь похожи, ей-Торум, похожи! — Твоя мама — лесной дух?

— Ну да! — с великолепным безразличием кивнула Нямь. — Мама — мис-не, лесная дева! А ты думаешь, откуда нашему роду столько удачи? И от чэк-ная мы спаслись, и припасы наши жрицы не нашли, и до крепости мы добрались! — она усмехнулась. — Только шаману не повезло. А нечего было говорить, что мама не за папу, а за него должна была замуж пойти. Папа у меня — мужчина! Настоящий охотник! Очень маме нужно было вместо него за этого сморчка старого, храмовую подстилку идти!

Молчаливая мис-не улыбнулась и шутливо дернула дочь за косу. Пукы вздохнул. Вот и эти тоже — провизию от Храма утаили. И шаман у них небось правильный был — а мис-не его не захотела! Почему так?

— А я — дочка мис-не! Меня кто угодно, любой охотник замуж возьмет!

— Тебя и так — кто угодно замуж… И без мамы — мис-не, — пробормотал Пукы. — Ты это… Ну… Красивая. Вроде… И добрая.

Уф, сказал! Пукы почувствовал, как щекам его становится мучительно жарко. Все-таки у Орунга это как-то легче получалось.

Лесная дева рассмеялась. Одобрительно взъерошила волосы Пукы. Лукаво поглядела на дочь — и пошла из переулка, держась прямо, как молодое деревцо, походкой плавной и легкой, как туман над землей.

— А ты вот так, с первого взгляда понял, что мама — мис-не? — стараясь не смотреть на Пукы, забормотала тоже покрасневшая Нямка. — Какой ты молодец! Даже мой отец не сразу понял, когда мама к нему в лесу вышла! А ты и раньше мог мис-не отличать или только теперь, когда тебя мэнкв подшиб? А может, ты теперь шаманом будешь?

Сладкое смущение Пукы моментально улетучилось. Он аж подпрыгнул, чувствуя переполняющую его злость. И эта туда же! Мало ему духов!

— Не буду я шаманом, слышишь, не буду! Не выйдет! — он едва не выпалил, что теперь-то точно ему шаманом не быть — ведь он с духами подрался, отлупил их как мог, прочь изгнал… Теперь-то уж они им командовать не смогут! И Черным его не сделают! Но вовремя опомнился. Скажи только, что ты в Черные шаманы чуть не попал! Или в совсем рехнувшиеся запишут, или… Сделают то, что всегда с противными Храму делают.

Пукы содрогнулся, искоса поглядел на так и сидящего у стены Белого. И встретился с внимательным взглядом светлых, как Голубой огонь, глаз.

— А знаешь, парень, — медленно, взвешивая каждое слово, произнес шаман, — если б сейчас День был, а не Ночь, я б сказал, что только шаманом ты и можешь быть. Уж больно дела твои сегодняшние на шаманское безумие похожи.

— На что? — замирающим голосом спросил Пукы.

— Ты что, у себя — откуда ты там родом — не видал, как шаманами становятся? — усмехнулся Белый.

— Наш шаман-то старый, — вглядываясь в лицо Белого так, точно от следующего слова зависела его жизнь, выдохнул Пукы.

— Ясно. — Белый кивнул. — Когда шаман посвящение проходит, духи на него накидываются. И тут уж от него все зависит. Поддастся — погибнет, замытарят его духи, замучают, тяжестью своей разорвут. Совладает — будет им приказывать, будут они на зов его приходить и волю его исполнять. И чем сильнее духи, которых шаман победит, тем сильнее он сам. Мне вот всякая мелочь лесная досталась, — грустно улыбнулся Белый. — Не в обиду твоей маме сказано, — кивнул он Нямь.

Пукы стоял как оглушенный. Он вспомнил дорогу нижних духов позади черного чума — Донгарова чума! Выше Самсай-ойки и Хонт-Торума стоял только сам подземный повелитель — Куль-отыр! Он справился с сильнейшими! Значит, сам он…

— А вот если человек… ну, справился с духами… Он обязательно становится шаманом? — дрогнувшим голосом ответил Пукы.

— Птенец, когда взлетает, обязательно становится птицей? — величественно вопросил шаман. Посмотрел на ошалелую физиономию Пукы и, видно, решив, что мальчишке не понять высоких сравнений, отрезал: — Обязательно. Духи для того и приходят — чтоб совсем шаманом сделать.

Пукы почувствовал, что его не держат ноги. Он снова сполз вдоль стены и плюхнулся напротив Белого. Обязательно. Обязательно. Для того и приходят.

— Но тебе-то что за дело? — не отрывая от Пукы глаз, медленно протянул толстяк. — По Ночам духи к шаманам уже с тысячу Дней не приходили. С тех самых пор, как не стало Черных. Белые встречаются с духами Днем, камлают на свету, лечат под лучами солнца… Был бы ты и впрямь шаманом, мальчик, рассказал бы я тебе… сказку. Глупую и наверняка лживую, из тех, что порой старые, выжившие из ума шаманы рассказывают своим ученикам. Историю про всеми забытые времена до Кайгаловых войн. Когда Донгар Великий Шаман и его черное воинство вставало между людьми и Ночью. Когда злые духи не рисковали входить в стойбище, привлеченные писком новорожденного младенца, ибо кроме сладкого детского мяса да бессильных криков беспомощной матери их могла встретить ледяная ухмылка поджидающего Черного. Когда деревья в тайге вдруг набрасывались на похищающих наших женщин чудищ подземного мира, а земля проламывалась под лапами крадущихся к чумам мэнквов-людоедов. Когда кули, духи болезней, не истребляли к Рассвету целые селения. Но Черных шаманов нет уже тысячу Дней, а потому страшное время — Ночь, мальчик. — Белый вдруг подался вперед, пристально вглядываясь Пукы в лицо. Голос его упал до едва слышного шепота. — Ночью нельзя болеть — никто тебе не поможет. Нельзя в лес идти — никто тебя не оборонит. Ночью темные духи гуляют на свободе — нет им в Ночи повелителя. Захотят — душу украдут, захотят — силу отнимут, мужчину достанут, женщину, ребенка… — по лицу его пробежала тень. Страшная тень — горя. Вечного, неизбывного. — А Белые лишь глядеть будут да выть от бессилия, а сделать — ничего не смогут. Поверь мне, я знаю. Сам глядел. Страшное время — Ночь, — повторил он и тяжело, по-стариковски, поднялся. — Выздоравливай, мальчик. Не стоит хворать Ночью. Нет в Ночи человеку защиты.

Шаркая, будто у него враз отнялись ноги, Белый побрел прочь. Пукы не отрываясь глядел ему вслед.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:45 | Сообщение # 28

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 24

О тяжелом наследстве Черного шамана

Она стояла перед ним, насмешливо улыбаясь. Огни ярко-сапфировыми точками мерцали в ее глазах, раздвоенный язычок хищно трепетал между приподнятых в улыбке губ, а тонкие руки уверенно сжимали копье. Он знал, что копье любимое, с удобным ухватистым древком, никогда не выскальзывающим из ладоней. Еще бы ему не знать, ведь он сам ладил это копье для нее. Когда-то.

Сейчас — ее войско стояло за ее спиной. Ровными рядами выстроившись в снегу. Зависнув на ветвях вековых сосен. Кружа в темном небе под светом луны.

За его спиной не было никого. Ни духов, покинувших его, ни соратников, оставшихся на залитом кровью поле. Никого, кроме тех троих, что сейчас торопливо уходили тайными лесными тропами, уходили от места последней битвы — часто оглядываясь, но не смея вернуться. Потому что он сам отослал их. Конечно, эти трое не смогут уже ничего изменить. Но, может, они сумеют хоть что-то сохранить?

Она склонила голову:

— Приветствую тебя, Донгар Кайгал, Черный Шаман, земной муж мой!

— Приветствую и тебя, ведьма-албасы, небесная жена моя! — хрипло ответил он, чувствуя, как медленно, капля за каплей оставляют его силы.

Она тоже это почувствовала — и ударила мгновенно. Именно так, как он когда-то учил. Копье завертелось сплошной мельницей, не давая понять направление удара. Хищное лезвие наконечника метнулось из круговерти, целя ему в грудь. Он отмахнулся своим копьем, принимая удар на древко, — руки двигались тяжело, словно до краев налитые свинцом. Попытался на обратном ходе достать ее тупым концом, но она легко, играючи, отбила удар и закружила вокруг него. Казалось, весь воздух наполнился сверканием копейного острия — она атаковала слева, справа, в лицо и со спины, кажется, пребывая во всех местах одновременно. Он топтался на месте, едва успевая подставлять свое копье под ее удары, и казался затравленным медведем, которого атакует шустрая сильная лайка. Осталось только немного подождать — и израненный медведь сам рухнет в снег, подставив беззащитное горло. Это видели все, в это верили все — ее соратники счастливо орали у нее за спиной, видя, как копье предводительницы загоняет в угол некогда грозного врага. Побежденного. Проигравшего. Обреченного на гибель. Всего один верный удар…

Он явно слабел, копье его двигалось все медленнее, вот он открылся… Она ударила. Не могла не ударить — чтобы завершить их давнюю вражду, на глазах у всего войска победить его, пришпилить к мерзлой земле и оставить умирать, одного, никому не нужного… Пусть даже потом ей останется лишь умереть самой. Ее копье прянуло вперед.

Он подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе. Наконечник ее копья просвистел у него под ногами. Донгар приземлился прямо на древко, ломая его пятками, опрокинув в снег женщину. Она успела только хрипло закричать и бесполезно закрыться руками, глядя на сверкнувшее над ней острие…

…С хриплым криком Пукы вскочил. Пошатнулся. Что-то подбило его под ноги, и он полетел вниз, распластавшись по покрытой ледяной коркой земле. Громко чихнул.

Он лежал, уткнувшись носом в золу погасшего костра. У подножья саней, с которых только что свалился. Подаренное отцом Нямь одеяло из заячьих шкурок свисало с подножки. Он сел, потирая заспанную физиономию:

— Какая еще жена… Не нужна мне жена, зачем мне жена, мне только тринадцать Дней…

В ушах его все еще звенели боевые крики, а под веками плавало прекрасное девичье лицо с расширившимися от ужаса глазами. Она была красивая. Красивее Нямки. Пожалуй, даже красивее самой мис-не. Неужели он ее убил? Пукы разжал стиснутые кулаки и завороженно посмотрел на свои ладони. Кажется, они еще помнили ощущение шершавого древка…

Он медленно огляделся по сторонам. Обозники безмятежно спали у погасшего костра. Пукы поднялся и подхватил с земли пустой берестяной туесок. Заглянул в котел. Если по стенкам да по дну поскрести, немного мяса наберется. Все не совсем пустым в путь пускаться. Пукы наклонил котел — дужка тихо звякнула. Знакомая тетка-стряпуха завозилась, зашлепала губами… и перевернулась на другой бок. Обмерший было Пукы тяжело перевел дух. Пронесло! Нервно оглядываясь, он отколупывал со стенок кусочки пригорелого мяса.

— Ладно, на всю дорогу не напасешься, — пробормотал мальчишка, захлопывая крышку туеска. Он попятился от костра, не отрывая глаз от спящей на санях возле матери Нямь. Вздернутый носик тихонько сопел, темные косы девчонки переплелись с роскошной гривой мис-не. Уходить не хотелось — будет ли еще когда-нибудь девочка, которая станет смотреть на него… так? Не как та, из сна, а вот как Нямь?

Именно поэтому он должен уйти! Он не сможет! Не вынесет! Не вынесет того взгляда, которым Нямь, и ее мать, и дядя Том посмотрят на него, когда узнают, что он — Черный! Пукы попятился еще больше. Круто повернулся и, не оглядываясь, нырнул в уводящую с площади улочку.

Лежащая на санях мис-не приподняла голову, внимательно посмотрела ему вслед, вздохнула и устроилась поудобнее, натянув на себя и дочь меховое одеяло. На губах ее играла умиротворенная улыбка.

— Ну и к-куда ты с-собрался?

Знакомый голос раздался где-то возле самого уха Пукы, но мальчишка даже не сразу понял, кто с ним говорит. Слишком он уже привык слышать его или прямо у себя в ушах, или откуда-то из живота, или вырывающимся из собственного горла. Мальчишка стремительно обернулся…

Зыбкий, лишь отдаленно похожий на человеческий силуэт плавал перед ним в воздухе, мерцая. То вырастал в великана с раскосыми глазами, то оборачивался крохотным существом с ехидной рожицей. Позади него, широко простирая перепончатые крылья, парила могучая черно-красная фигура в зеленом пятнистом одеянии. Пукы аж зарычал, чувствуя, как поднимается в груди клокочущее бешенство.

— Мир! Дружба! — вскидывая ладони, выпалил дух войны Хонт-Торум. — Любовь, а не война! В смысле, Калтащ, а не я!

— Все вы одинаковые! — хрипло выкрикнул Пукы. — И не будет между нами никакой дружбы! Вы меня обманули!

— Инт-тересно, в ч-чем это? — заикаясь даже сильнее, чем обычно, протянул мерцающий Кэлэни, и по голосу чувствовалось, что дух-переводчик обижен.

Но Пукы и сам был обижен. Так обижен, ну так… На всех! На духов — верхних и нижних, на всю среднюю Сивир-землю, на все девять небес, на… На маму! Ну где она, когда она ему так нужна! «Мамочка, ну пожалуйста! Помоги мне, подскажи, я не знаю, что делать, я совсем запутался!».

— Обманули! — упрямо повторил Пукы. — Я думал, я с вами справился! Я думал, я вас победил!

— Так справился же! — удивился Хонт. — Победил! Мне аж приятно стало — давно меня никто не побеждал! Никому-то я, старый, не нужен, хоть бойцовских белок иди тренируй, — по-старушечьи подперев рогатую голову когтистой лапой, пригорюнился дух битвы.

— Духи не знают снисхождения, духи не знают жалости, духи не знают милосердия, — тихо сказал Кэлэни. — Духи не умеют поддаваться. Нас можно или по-настоящему победить — или погибнуть.

— Но я думал, что перестану быть черным шаманом! — отчаянно выкрикнул Пукы.

— Разве тебе это кто-нибудь обещал? — устало переспросил Кэлэни. — Если кто здесь и обманывал — так это ты. Себя.

Пукы почувствовал, как слезы невольно катятся у него из глаз, и отвернулся, чтоб эти, подлые, не увидели. Не будут они над ним смеяться! Он снова решительно закинул туесок за плечо и пошагал через спящую крепость к воротам.

— Ты д-до сих пор уверен, что быть Черным так п-плохо? — спросил медленно скользящий рядом с ним Кэлэни.

— Здешний Белый говорил… странные вещи, — после недолгой паузы выдавил Пукы.

— П-после того как ты меня… — Кэлэни замолчал, брезгливо кривясь.

— Скажем так — вывел из себя, — предложил неторопливо летящий рядом Хонт. — С помощью двух пальцев в рот…

Кэлэни одарил духа битв недобрым взглядом, но ввязываться в перепалку не стал, снова повернувшись к Пукы.

— Я обратился «наверх». — Он ткнул пальцем в небеса. — И мне кое-что рассказали про этого Белого. День назад у него умерли жена и ребенок. От болезни. И дух болезни — куль, что в них вселился, совсем мелким был, Белый бы с ним запросто справился. Днем. А дело было — Ночью. И он ничем не смог помочь. Только выл — от бессилия, — повторил Кэлэни слова шамана.

— Черные не лечили! — выкрикнул Пукы, повторяя то, чему его учили всю его жизнь. — Черные убивали! Черные наводили порчу!

— Ого, еще какую! — оживился Хонт. — Я как вспомню порчу, что ты на то бабское войско навел, — вот это было да, вот это была порча так порча! Хоть в учебник вставляй отдельной главой: «Использование тактики боевого шаманства в полномасштабных боевых действиях».

Кэлэни протянул призрачную руку и предостерегающе ткнул Хонта под крыло. Но было уже поздно.

— Кого куда вставлять? — насторожился Пукы.

— В свиток, — поглядывая на Пукы с жалостливым смущением, пояснил Хонт. — Ну… Специальный такой, для тех, кто воевать хочет научиться.

Пукы опять остановился, пронзительно глядя на духа битв. Тот засмущался еще больше, забил крыльями… Когда молчание стало невыносимым, Пукы покрутил головой:

— Вот только войны нам не хватает! Не-ет, правильно я не хочу быть Черным! — И он снова зашагал к воротам.

— Если ты Черный — необязательно в-войну затевать! — вскричал Кэлэни, не обращая внимания на явное недовольство Хонта.

— Донгар же затеял! — выкрикнул мальчишка.

— Но т-ты же вроде бы говорил, что не Донгар? — попытался подловить его Кэлэни.

— Не Донгар, — упрямо, убеждая скорее себя, чем их, повторил мальчишка. — Но все равно — лучше бы мне от людей подальше. На всякий случай.

— И г-где это «подальше»?

— А хоть в вашем черном чуме! — отмахнулся Пукы, сворачивая из узкой улочки на небольшую открытую площадь перед крепостными воротами. — Там меня никто искать не будет, а будет — не найдет, и я никого не увижу…

— А что, Кэлэни, не самая плохая идея! — неожиданно поддержал его Хонт. — Посидит мальчишка в тишине, подумает, мы его пока подучим. Чтоб знал, что такое тактика. Ну или хотя бы что такое учебник…

— А л-люди пусть т-тут пропадают? — гневно выкрикнул в ответ Кэлэни.

— Ничего! — отрезал Пукы. Неожиданная поддержка со стороны духа битв его смутила — ясно ведь, что правильную мысль нижний дух не поддержит. Но лучше-то все равно ничего не придумаешь! — Люди раньше без Черных прекрасно обходились, и теперь обойдутся!

— Раньше не п-поднимался чэк-най, не от-тмораживались эрыги и В-вэсы, не шастали голодные м-мэнквы, — захлебываясь словами, выпалил Кэлэни. — Ты бы х-хоть подумал… — Его яростный тон вдруг изменился, и он ласково-ехидно пропел: — Ты бы хоть подумал — кто тебя из крепости-то выпустит? — и Кэлэни ткнул в сторону накрепко закрытых ворот.

Рядом с воротами на обтесанных бревнах сидели стражники и, не отрываясь, глядели на топчущегося Пукы. Один из них приподнялся и негромко окликнул:

— Эй, парень, ты чего тут шатаешься, как разбуженный медведь? И с кем разговариваешь?

Второй стражник приоткрыл один глаз, зевнул и сонным голосом пробормотал:

— Это из обоза парнишка. Недоумок убогий, который шамана избил.

— Тебя он тоже избил, — насмешливо ответил его напарник и, не обращая внимания на то, как побагровел его приятель, снова окликнул Пукы: — Слышь, убогий, шел бы ты отсюда. Не положено у ворот без дела шастать.

— По-моему, нас опять не уважают, — пробомотал Хонт.

— Тихо ты, — шикнул на него Пукы, забывая, что никто, кроме него, не может слышать духа войны, и подошел поближе к стражникам. — А я и есть по делу, господа стражники! Я выйти хочу!

Стражники переглянулись. Один из них громко прыснул. Потом оба дружно захохотали.

— Вход бесплатный, выход — рупь! — протянул один из стражников. — Серебряный, храмовый…

Пукы поглядел на него растерянно. Деньги — медные полушки, с половинку медвежьего ушка, — он видел только у заезжих купцов. Но такого сокровища, как целый рубль, да еще серебряный, он и вообразить не мог!

— Чего ж так дорого-то? — пробормотал он. Может, таежные цены просто сильно отличаются от тундровых?

Стражники захохотали снова, потом один сжалился над Пукы:

— Хорош над убогим издеваться! Не нужны нам твои деньги, парень, это так, пошутили мы. Никого из крепости не выпускают, ясно?

— Тебе не наружу рваться надо, а радоваться, что внутрь попал, — рявкнул его напарник. — Сюда ваших, стойбищных, тоже не всех берут, а только тех, кто со специальным разрешением от Храма на переселение из района бедствия.

— А что, не все разве переселяются? — на мгновение позабыв о своей цели, удивился Пукы. Разрешение от Советника поминал и дядя Том. А Пукы-то думал, что вся тундра, вся тайга нынче по дорогам тянется, от чэк-наев подальше. Еще удивлялся — отчего это засевшие в крепости беженцы дальше не уходят, да обозов — только Нямкиного отца, и больше ни одного.

Стражник поглядел на него удивленно.

— Ты что, не просто недоумок, а целый дурак? — удивился стражник. — Указом Снежной Королевы и ее Советника переселяться разрешается только родам, признанным особо ценными для дела Голубого огня. Уж не знаю, как вашему обозу повезло в особо ценные пролезть…

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:45 | Сообщение # 29

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

«Зато я знаю, — мелькнуло в голове у Пукы. — С кем мис-не, тем всегда везет!»

— Только другим-прочим, не ценным, строжайше велено оставаться на месте и бороться с бедствием своими силами. Ну и то сказать, кому нужна эта орава нищих в спокойных-то районах? — рассудительно сказал стражник. — Это ж в дороге корми их, пои, на обустройство давай, землю выделяй, а ведь и без них уже все поделено.

— Но… Но ведь люди все равно побегут! — вскричал Пукы. Он вспомнил слова Орунга — уйти в тайгу, к родичам Пор. Орунг тогда ведь и не знал, что здесь тоже беда.

— А они и бегут, — ухмыльнулся стражник. — Не по дороге, конечно, на дорогу их мы не пускаем. По лесам, напрямую.

— А там мэнквы! — подхватил второй.

— А кто доходит до центральных районов…

— А там кордоны пограничные! Храмовая стража, — снова подхватил второй. — И поворачивай, стойбищный, обратно!

— Но так же все погибнут! — Пукы все никак не мог понять.

— Зачем — все? — покачал головой старжник. — Кто в городах, за стенами, или в крепостях, на собранных припасах отсидится. Стойбища, конечно, мэнквы за Ночь подъедят. Потом друг друга жрать начнут — тут-то им и конец придет. Решится проблема без всякого для Храма беспокойства. А стойбища новые появятся — Сивир пустой не бывает.

Пукы хотел спорить, хотел кричать, что стражники лгут, что Храм не мог бросить своих детей, даже если они живут в далеких стойбищах, и… промолчал. Многих чэк-най пожег, а других-то обозов и впрямь — не видно.

Нет, прочь, бежать отсюда, из этого страшного места, где то, что всегда было правильным, оборачивается ложью, где даже ты сам оказываешься вдруг кем-то другим… Бежать, исчезнуть, забиться в какую-нибудь щель, пусть даже этой щелью станет черный чум…

— Мне очень надо наружу, — умоляюще пробормотал мальчишка.

Стражникам он явно надоел.

— Если так сильно надо — мэнквам в зубы, — приноси разрешение от воеводы, тогда выйдешь! — и один из них замахнулся копьем, отгоняя мальчишку прочь.

— Этого так впустили, — проныл Пукы, завистливо глядя на степенно шествующего мимо стражи человека в длинной, до земли серой малице и глубоко надвинутом на лицо капюшоне. — Или скажете, у него разрешение есть?

— У кого? — стражник растерянно завертел головой. В это самое мгновение человек в серой малице неспешно проскользнул мимо него, не ускоряя плавного шага, словно и не боялся, что находящийся на расстоянии вытянутой руки воин его заметит. — Нет тут никого! Опять мерещится тебе, парень! Иди отсюда, пока цел! — Он снова замахнулся копьем. Древко зацепило неторопливо шествующего серого — и прошло насквозь.

Пукы отпрыгнул еще дальше — и проводил скользящее через площадь существо взглядом. Его словно жаром окатило — существо вовсе не шло! Оно плыло в локте над землей, будто его гнал легкий ветерок. И ворота! Они-то оставались закрытыми! Никто не мог войти в закрытые ворота, кроме…

— Это что — тоже дух? — дрожащим голосом спросил он.

— Скорее в-всего, — неопределенно буркнул промолчавший весь разговор со стражниками Кэлэни.

— А какой? — жадно спросил Пукы, не отрывая взгляд от удаляющейся фигуры.

— Откуда я знаю? — раздраженно буркнул в ответ Кэлэни.

— Ну так выясни! — сам не понимая, откуда взялся повелительный тон, рявкнул Пукы.

Кэлэни внимательно поглядел на мальчишку:

— Шаманом так он быть не хочет! А покомандовать бедным старым Кэлэни так он не отказывается! — И, снявшись в места, полетел незнакомому духу вслед.

Догнал, описал круг и вернулся.

— Куль, — хмуро буркнул он.

— Куль-отыр? — ахнул Пукы.

— Ты что, и правда — недоумок? — воззрился на него Кэлэни. — Или как с самой Калтащ познакомился, так нос выше гор Сумэру задрал? Вот тебе лично Куль-отыр, повелитель всей Сивир-нижней, здесь возьмет и явится? Может, еще и Нуми-Торуму в эту затрюханную крепость ради тебя спуститься?

— Ну вы же двое явились, — сам удивляясь собственной дерзости, бухнул Пукы.

Хонт поглядел на него укоризненно и пояснил:

— Куль мелкий, обыкновенный, из хозяйства Самсайки, наверное, дух какой-нибудь болезни.

— Чего он тут делает? — спросил Пукы.

Кэлэни поднял глаза к небесам и, кажется, жалуясь кому-то, кто там, наверху, мог его услышать, убежденно сказал:

— Все-таки он действительно — недоумок. Я д-даже не знаю, что хуже: самоуверенный — как в прошлый раз, или дурной — как теперь.

— Не придирайся к мальчику, Кэлэни, — теперь уже за Пукы вступился Хонт. — Он просто еще не в состоянии соотнести свои новые возможности и свою прошлую жизнь. Его совсем другому учили…

— А ты его не з-защищай! — взбеленился Кэлэни. — Как он тебе лопатой навернул, так сразу в любимчики п-попал?

— Вы мне ответите или так и будете ругаться? — спросил Пукы; куль тем временем уже успел неторопливо пересечь площадь и скрыться за стражницкой караулкой.

— Ну что тебе отвечать, вот что? — продолжал бушевать Кэлэни. — Не знаешь, зачем болезни приходят? Или что каждую Ночь в стойбищах п-половина народу вымирает? Впервые слышишь, д-да? Или д-думаешь, крепость от т-твоего пауля отличается? Стены от к-кулей не защита!

— А чего ж теперь делать-то? — растерянно спросил Пукы, невольно делая шаг вслед ускользнувшему кулю.

— Тебе — ничего, — отрезал Кэлэни. — Некоторые шаманами быть не желают — это, видите ли, не соответствует их жизненным принципам…

— Чему? — Пукы почувствовал, что у него голова кругом идет.

— Ничему! — рявкнул Кэлэни. — У Калтащ-эквы ты побывать успел! И мазью своей она тебя натерла! Теперь тебе никакая болезнь не страшна, любой куль тебя десятой тропой обойдет!

Мазь Калтащ-эквы? Про нее в отличие от загадочных «принципов» он как раз все понимал! Действительно, натирала его Калтащ в их последнюю встречу, было дело. Но… Ведь он же не просил! Он даже не знал, что теперь защищен от всех болезней!

— Так что делай что хочешь! — продолжал орать Кэлэни. — Можешь спокойно оставаться — будешь б-больным водичку подавать и мертвых хоронить. А тебя опять все хвалить станут, как за спасение обоза. — Кэлэни скривился.

Пукы ощутил, как внутри него все горит и корчится. Значит, Кэлэни тоже — как Самсай? Считает, что Пукы мог сделать больше — и не сделал? Думает, похвалы ему нужны? Слова Самсая Пукы еще мог пропустить мимо ушей — нижний дух все-таки, чего его слушать! Но Кэлэни… Заика стал за последнее время единственной близкой душой… В смысле духом.

— Или сматывайся — если тебе, жалостливому, тяжело на м-мертвых смотреть! — Кэлэни все не мог остановиться. — Тебе же не впервой уходить — а те, кто останется, пусть справляются со своими бедами как хотят!

— Как же я смотаюсь? — ошалевший от этого взрыва Пукы уцепился за более-менее понятную фразу. — Ворота же…

— Ой, проблема! — всплеснул прозрачными руками Кэлэни. — Перекинься вороном и улетай!

Пукы застыл. Самые разные мысли и чувства тянули его в разные стороны. А ведь и верно. Чего он к стражникам-то приставал — зачем ему ворота? Достаточно натянуть на себя вороньи перья — наверняка у Белого найдутся! — и он оставит крепость позади. Крепость с заваленными трупами улочками. Крепость, где заболевших сжигают на Голубом огне — в надежде остановить заразу. Но юркий куль в неприметной серой парке шастает от дома к дому — а белый шаман лишь может следить за ним полными отчаяния глазами. Пукы перекинется, улетит и не станет на это все смотреть.

Но если он сможет перекинуться — Ночью! — значит, лечить тоже сможет! Остановить проникшую в крепость болезнь… Но тогда — тогда придется признать, что он черный шаман!

Пукы застонал.

— Эк на паренька навалилось-то! — вдруг жалостливо вздохнул дух войны и погладил Пукы по голове когтистой десницей.

— Некогда ждать, пока повзрослеет, — сквозь зубы буркнул Кэлэни. — К тому же еще неизвестно, что из него без нас вырастет.

— Напрасно ты воевать не хочешь, — задумчиво сказал Пукы Хонт. — Это в мирное время всякие сложности, проблемы душевные, выбор. А на войне все просто — здесь свои, там чужие, чужих надо бить, своих спасать…

— Пукы! Пукы, где ты? Куда ты подевался? — из-за стражницкой послышался скрип снега под торбозами и негромкий зов.

— Это Нямка, — раздосадованно пробормотал Пукы. — Проснулась небось, меня не увидела и искать пошла. И чего ей на месте не лежалось?

Хонт, сильно работая крыльями, взмыл чуть повыше. Подтверждающе кивнул:

— Она самая. И, похоже, ее надо спасать. Хоть и не война, — хладнокровно заявил он и на вопросительный взгляд Пукы пояснил: — Куль-то как раз в ту сторону уплыл.

До Пукы дошло. Лицо его изменилось, он заорал:

— Уходи оттуда, Нямка! Уходи, быстро! — и ринулся в сторону стражницкой.

Стражи у ворот опять переглянулись, один покачал головой:

— Воеводу, что ли, позвать? Не нравится мне этот ненормальный, как бы не выкинул чего… — и приподнялся, отдавая копье напарнику.

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Луна

Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:46 | Сообщение # 30

Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар

Свиток 25

Повествующий о злобном духе болезни и его изгнании

Пукы добежал до угла стражницкой.

— Стой! — вцепившийся в него Кэлэни дернул мальчишку назад. — Куль не должен тебя видеть — иначе сразу в ней спрячется!

Распластавшись по стене стражницкой, Пукы выглянул из-за угла — и понял, что опоздал. То исчезая в Ночных тенях, то появляясь в падающих от жаровни бликах Голубого огня, серый куль медленно плыл вокруг испуганно замершей Нямь. Девочка не могла его видеть, но текущая в ее жилах кровь мис-не позволяла ей чувствовать неладное. Она вертела головой, ощущая враждебное присутствие, но не в силах была определить, откуда оно исходит. И пугалась все больше.

— Давай вдоль стены, — напряженно шепнул в ухо Кэлэни. — Надо подобраться поближе! Сгребешь его и держи, пока не сдастся! Понял?

— Сгрести и держать, — дрожащим голосом шепнул в ответ Пукы. — Ничего сложного! Ничего!

Кэлэни явно хотел съязвить, но потом промолчал и лишь ободряюще похлопал Пукы по спине. Пукы решительно выдохнул… Стараясь держаться поглубже в тени, выскользнул из-за стражницкой и, прижимаясь к стенам домов, неслышным шагом двинулся к кулю.

Дух не спешил. Он словно наслаждался видом своей беспомощной добычи. А ужас Нямки достиг предела.

— Кто здесь? — дрожащим голоском спросила девочка, вертясь на месте в попытках разглядеть невидимого врага. — Я вас слышу… вижу… чувствую! Не прячьтесь! Выйдите! Ну пожалуйста! Вы меня пугаете! Я… я маме расскажу! А у меня мама знаете, кто? У меня мама — мис-не…

Нямь испуганно всхлипнула, губы ее задрожали, из глаз одна за другой покатились слезинки. От этого куль совсем ошалел. Он прекратил вращаться и завис перед лицом девочки, будто впитывая в себя ее нарастающий страх. По его серой фигуре шли волны, словно дух приплясывал от наслаждения. Пукы ускорил шаг. Он был совсем близко. Вылетел на середину улицы — за спиной у духа. Свет жаровни озарил его лицо…

Глаза Нямь расширились — она увидела мальчишку. Радостно вскрикнула:

— Это ты? Ты меня напугал! — и шагнула к Пукы, сама налетев на плавающего перед ней духа болезни.

Серый туман окутал Нямь. Дух повернул голову, поглядел на мальчишку. Его выглянувшая из-под капюшона парки жуткая морда, похожая на прогнившую рыбину, исказилась страхом и одновременно торжеством… и дух втянулся в тело девочки.

Тонкий, вибрирующий крик вырвался из горла Нямь. Ее выгнуло дугой, голова запрокинулась, от лица мгновенно отхлынула краска, сделав его белым-белым. Пукы едва успел подхватить рухнувшее ему на руки тельце. Удержать не смог — Нямь билась, как попавшая в силки лиса. Она упала на покрытую снежным настом землю, извиваясь в судорогах, таких сильных, что затылок касался пяток. Пукы упал рядом с ней на колени, обхватил обеими руками. Чьи-то еще руки — тонкие и нежные, но одновременно сильные — легли рядом на плечи девочки. Мис-не крепко обняла дочь. Ее густые кудри окутали мечущуюся девочку, дохнул запах хвои, воды, спокойствия леса… И Нямь начала затихать под руками матери. Успокоилась совсем, глубоко вздохнула, словно прогоняя наваждение, приподнялась, улыбнулась… и закашлялась. Сухой лающий кашель сотрясал худенькое тело. Она прижала ладони ко рту — и сквозь пальцы на снег закапала кровь. А по лицу и рукам девочки начали медленно расползаться сине-черные пятна.

— Черная немочь, — страшным голосом прошептал кто-то сзади.

Пукы обернулся. Стражник, с которым Пукы разговаривал у ворот, стоял совсем рядом. Позади него, плечом к плечу, замерли воевода и Белый шаман. Все трое, не отрывая глаз, смотрели на пятна на лице девочки, и выражение у всех троих тоже было одинаковое. Отвращение. Бессильная, беспомощная ярость. Но больше всего — страх. Кромешный ужас перед врагом, с которым нельзя сражаться, нельзя насадить на копье, нельзя даже увидеть! Ужас, от которого сильные мужчины теряют голову, превращаясь или в жалких слюнтяев, или в чудовищ, каких и в подземном мире не найдешь.

— Это все они! Обозники! — потрясая крепко стиснутыми кулаками, выкрикнул стражник, и лицо его в этот момент было страшнее гнилой морды куля. — Они виноваты! Не нужно было их пускать! Одни беды от них! — он вдруг схватился обеими руками за живот. — Я заболел! В животе жжет! Будто черви внутри ползают!

Пукы поглядел на крикуна с возмущением. Он ясно видел, что куль не успел коснуться никого, кроме Нямь!

— Руки мыть не пробовал? — сквозь зубы процедил он, поднимаясь. — Такое древнее шаманство — мыть руки перед едой! Очень помогает!

— Что-то я такого шаманства не знаю, — пробормотал Белый.

Пукы вдруг с ужасом сообразил, что он ведь тоже о мытье рук перед едой от Белых никогда не слышал. Неужели это — из позабытых знаний нижнего мира, из памяти Черного Донгара?

Словно прочитав его мысли, стражник вдруг снова завопил:

— Это все их мальчишка! Это он Самсай-ойку у костра призывал — все слышали! Да он сам — куль! А может… — стражник вдруг аж задохнулся от своей догадки, — может, он — черный шаман!

Для Пукы его слова были как ледяная глыба, со всего маху рухнувшая на голову. Мальчишка попятился, зацепился за лежащую на руках у матери Нямь и упал на снежный наст.

— Эй-эй! — подскочивший шаман удержал воина за плечо. — Ты что говоришь! Черных шаманов уже тысячу Дней как нет…

— Сейчас много дряни повылезло, какой тысячи Дней не было! — заорал в ответ стражник. — И Черные могли появиться!

— Самое интересное, этот воин даже не представляет, до какой степени прав! — в левое ухо Пукы шепнул Хонт. — Где неприятности — там и Черный!

— Только с-с чего все решили, что он их с-создает? — прозвучал над правым ухом голос невидимого для всех Кэлэни.

Для всех — кроме мис-не! Склонившаяся над заходящейся в мучительном кашле дочерью лесная дева вдруг вскинула голову. Поглядела на Пукы. Ее огромные, завораживающие, прекрасные, как лесные озера, глаза смотрели на мальчишку не отрываясь. И была в них надежда — неистовая, как буран над тундрой. И вера, из тех, что раскалывает льды Океана. И еще приказ — не повиноваться которому было почти невозможно. Почти. Пукы отполз еще дальше — теперь уже от взгляда мис-не, обжигавшего страшнее, чем чэк-най.

— Чего вы от меня хотите? — простонал он. — Зачем вы меня все заставляете? Я не могу! Я не хочу! Я боюсь, слышите! Я — не Черный! — словно отвечая на слова стражника, закричал он. — Черные плохие! Черные злые! От Черных все беды! Так жрицы говорят! Так говорят!

— А ты и поверил! — насмешливым хором откликнулись Хонт и Кэлэни.

Но Пукы их уже не слушал. Вскочив, он ринулся прочь по улице — бежать, бежать, бежать…

— Держите мальчишку! — закричали ему вслед.

Но Пукы не слышал ни топота погони, ни криков стражников. Он снова несся по крепости, но сейчас уже не убегал от духов. Просто бежал, пытаясь в бешеном движении выплеснуть свою боль, ярость, ужас… Ледяная стена словно сама выскочила ему навстречу. Пукы извернулся на бегу, отворачивая в сторону. Остановился, тяжело дыша. Мимолетно подумал, что еще совсем недавно ни бежать на такой скорости, ни тем более остановиться точно бы не сумел — вмазался бы в лед башкой. Медленно шагнул к стене и прижался к ней пылающим лбом. Откуда пришли эти новые силы? А главное, для чего? Чтоб стал Черным — и губил, накликивал порчу, вызывал войны, уничтожал тысячи людей? Или и правда — чтоб стал заступником от ужасов нынешней Ночи?

— Докладываю — твою девочку отнесли в обоз, — доложил возникший из пустоты Хонт. — Белый возле нее — пытается травами отпоить.

— Она… она вроде не моя, — словно именно это было сейчас важным, принялся оправдываться Пукы.

— Не твоя — и не будет! — жизнерадостно заверил его дух битв. — Все равно помрет скоро — куля изгонять надо, а не отварами поливать!

— Воевода велел обозу убираться из крепости, — возникая рядом, сообщил Кэлэни. — Его т-тоже можно понять — он за своих людей отвечает и за тех беженцев, что из разоренных мэнквами стойбищ пришли, — рассудительно добавил Заика.

— Не поможет! — все так же жизнерадостно объявил Хонт. — Куль расправится с обозом — а потом вернется в крепость. Или приятелей позовет!

— Это все вы! — выдавил Пукы, даже не замечая, что говорит почти как давешний стражник. — Я понял — это вы нарочно! Чтоб я согласился Черным стать! Подговорили Самсая, тот своего куля в крепость запустил…

— Мне, конечно, нравятся упорные парни, но даже я начинаю уставать, — буркнул Хонт. От его недавнего добродушия не осталось и следа. — Ты, мальчик, нашего Самсая так бубном скрутил, что мы его до сих пор развязать не можем! Самсай здесь, в Средней земле. А кули его там, в Нижней, без начальника остались. Видать, этот явился повелителя искать…

— Ну так забрал бы его и валил отсюда! — выпалил Пукы. — Чего он к Нямь соваться вздумал?

— А вот теперь я, пожалуй, с тобой, Кэлэни, соглашусь, — торжественно объявил Хонт. — Парень действительно не очень сообразительный. Это же кули! Духи болезней! Они безмозглые совсем! Ты когда-нибудь задумчивый насморк видел? А образованный понос? Они нападают на людей не потому, что так задумали, а потому, что природа у них такая! Их только Самсай придержать и может! А Самсая нет!

— А если Самсай велит этому кулю убраться? — с неистовой надеждой спросил Пукы. — Тот оставит Нямь в покое?

Воздух вздрогнул, и между Хонтом и Кэлэни возник облаченный в черное Самсай-ойка. Устремленный на Пукы взгляд мрачных глаз аж искрился, даже лысина, казалось, сверкала от ярости.

— Только после того, как ты меня освободишь! — рявкнул Самсай, всем телом извиваясь в стягивающем его ободе от бубна.

— Он не обманет? — настороженно поглядывая на плывущего впереди Самсая, шепотом спросил Пукы у Кэлэни.

— Очень мне надо — Черного Донгара обманывать! — немедленно откликнулся сам Самсай, презрительно оглядываясь на Пукы. — А ты потом опять вниз по Великой реке спустишься в подземный мир, устроишь самому повелителю Куль-отыру большой скандал, на меня всех ездовых собак навешаешь — причем в буквальном смысле этого слова! Виру за обман стребуешь — и буду я сто Дней до приказа служить у тебя на посылках? Знаем, проходили уже — больше не хочется!

— Я не… — привычно хотел отречься от Донгарова черного имени Пукы. Но вдруг, если он не Донгар, его можно обманывать? Лучше уж он в этот раз промолчит.

— Неужели? — делано изумился плывущий сзади Кэлэни. — Не иначе как что-то большое в лесу сдохло. Мэнкв, наверное. Если ты еще пару раз промолчишь, проблема мэнквов будет решена раз и навсегда.

— Я не знаю, что такое «проблема», — не оглядываясь, буркнул Пукы. Темный он, стойбищный, откуда ему!

— Ты не темный, ты Черный, — с ласковым издевательством откликнулся Кэлэни.

— А ты не смей читать мои мысли! — рявкнул в ответ Пукы.

— Я? Да ты сдурел, парень! — откликнулся незнакомый стражник, неожиданно выросший у него на пути.

— А с вами вообще никто не разговаривает! — рыкнул Пукы, полоснув нежданного собеседника взглядом.

Тот отпрянул. То есть хотел-то он навернуть наглому малодневке древком копья по шее. Но от устремленного на него взгляда мальчишки веяло такой жуткой, завораживающей силой, что стражника прошиб горячий пот. И он даже не отступил, а отпрыгнул в сторону, пропуская Пукы на окруженную воинами площадь, где уже собирал свои манатки несчастный обоз.

Не обращая внимания ни на злобные окрики стражи, ни на причитания обозников, Пукы неторопливо шел к головным саням. Там никто не собирался: не грузил котлы, со стонами и жалобами не перетряхивал пожитки, не точил копья, осыпая проклятиями мэнквов, воеводу, Снежную Королеву с ее Советником…

От этих саней слышался только частый лающий кашель: трое взрослых склонились над бессильно раскинувшейся девочкой. Сжимая руками голову, раскачивался в отчаянии отец Нямь. Поглаживая мокрые от болезненного горячего пота косы дочери, сидела рядом мать. Напрасно пытался шаман влить девочке в стиснутое судорогой горло какой-то отвар.

Заслышав приближающиеся шаги, дядька Том поднял голову. Увидел Пукы — и его темное лицо налилось краской бешенства.

«Не иначе как стражники ему наговорили», — равнодушно подумал Пукы.

Стискивая пудовые кулаки, отец Нямь поднялся мальчишке навстречу.

— Что ж ты, мэнквеныш, наделал, а? — переходя на крик, начал он, и на лбу вздулись толстые, как веревки, жилы.

— Не надо… так… разговаривать… со мной… — раздельно произнес Пукы. Дядя Том думает, что он в ярости? Да он и наполовину не понимает, какая ярость сейчас бушует в самом Пукы! Тот и сам не знает, на кого сейчас кинется — то ли на засевшего в Нямь куля, то ли на Самсая с Кэлэни, то ли… самому себе горло от злости перервет! Впрочем, некстати подвернувшийся обозник тоже сгодится. И Пукы поглядел на дядю Тома.

Старосте обоза вдруг показалось, что под ним разверзлась земля, а из глубин ее доносится жуткий рокот поднимающегося чэк-ная. Он метнулся вперед, прикрывая собой жену и ребенка…

Мис-не ласково похлопала мужа по плечу. Потерлась носом о горячий лоб дочери, встала… поклонилась Пукы низко-низко, как кланяются даже не шаманам, а только высшим Храмовым жрицам. И спустилась с саней. Не оглядываясь, направилась прочь.

— Что? Куда? — ахнул дядя Том.

— Иди, иди, — рассеянно скомандовал Белый. — Твоя женка всегда знает, что делает.

Мужик поглядел на шамана, на безмятежно помогающую обозникам собираться мис-не, на закаменевшего, как в бесконечной муке, Пукы и, глухо ворча, полез прочь. Шаман отставил чашку с отваром. Спускаясь с саней, оглянулся:

— Знаешь этого куля?

Пукы только молча покачал головой — ему казалось, еще хоть слово, и он не выдержит, снова ринется прочь отсюда, оставив Нямь во власти куля.

— А я знаю. — Белый неприятно усмехнулся. — Прошлой Ночью он к нам уже захаживал. Держи. Тогда мне это не пригодилось. — И он протянул Пукы вырезанное из древесного сучка изображение.

Пукы поглядел на лежащего у него на ладони идола. В жуткую — как прогнившая рыбина — морду. Мальчишка сунул идола под парку — и шагнул к лежащей на медвежьей шкуре Нямь.

— Ну! Давай! — на выдохе потребовал он у Самсая.

— Ты давай, — как всегда склочно, огрызнулся в ответ Невидимый старик. — Или ты думаешь, я скомандую: «А ну, выходь!» — и куль выскочит как ошпаренный? Куль, если уж в человеке поселился, даже повелителя своего не слушает. За ним лезть надо!

— Ну так лезь! — чувствуя, что силы его на исходе, выкрикнул Пукы.

— Ну так подсади! — рявкнул в ответ Самсай. — В смысле меня в нее подсади!

— А сам ты — никак? — опасливо спросил Пукы. Он знал, как шаманы духов в людей запускают — для лечения или для чего еще. Их старый шаман, в пауле, не раз показывал. И делать это ему ну совсем не хотелось. Как голубоволосая жрица говорила — категорически, во!

— Могу и сам, — насмешливо согласился Самсай. — Если ты, конечно, твердо решил от девчонки избавиться.

— Он же в нее как сам полезет — в клочья разнесет, всеми болячками сразу заразит. — Хонт поглядел на Пукы как на полного дурака. — Под контролем надо… В смысле…

Пукы не стал дослушивать. Если он еще немножко подождет — точно сбежит. Вместо этого он просто сгреб парящего перед ним Самсая — и принялся обеими руками мять его, как мама уминала тесто для лепешек, скатывая духа в круглый колобок. Крепко зажмурился — и сунул себе в рот.

— Что он делает? — успел прокричать скатываемый в колобок Самсай.

— Ест тебя — как положено по всем правилам, — откликнулся довольный Кэлэни.

— Скажите ему, чтоб хотя бы не жевал! — уже изо рта Пукы выкрикнул Самсай.

Мальчишка, который как раз и собирался по привычке всадить в духа зубы, замер. Щеки у него раздулись, как у грызущего дерево бобра. Самсай судорожно дергался внутри, щекоча язык. Пукы нагнулся над надрывно закашлявшейся Нямь и, разжав ей зубы, вдул Самсая из своего рта в ее. А потом с силой ударил девочку под дых. Глаза Нямки широко распахнулись, и она судорожно сглотнула.

— Есть! — ухнул Самсай, сквозь горло проваливаясь ей в желудок.

Глаза девчонки стали еще больше. Нямка отчаянно забилась, начала давиться.

— А вот этого не надо! — Пукы с маху запечатал ей рот ладонью. И тут же в пальцы ему что-то ткнулось — будто брошенный с огромной силой мяч.

— Спасибо! — послышался глухой голос Самсая. — Чуть не выкинул меня! Надо же, сколько силы набрал, бродяга! Ну я тебя сейчас!

Нямь швырнуло вправо, швырнуло влево. Кожа на ее животе натянулась, проступая контурами головы, совсем не похожей на лысую голову Самсая. Пукы немедленно навернул по этой голове кулаком. Нямка скорчилась, прижимая к животу руки.

— Держу! — тут же глухо закричал изнутри Самсай. — Выпускай нас!

Пукы отпустил зажатый рот Нямки и тут же — точно как делал шаман в пауле, — дернул ее за нижнюю челюсть. Из широко раскрытого рта девочки воспарили две фигуры: лысый Самсай жилистыми лапами вцепился в тварь в серой малице. И какая же эта тварь стала огромная! Больше Самсая втрое! Из-под капюшона парки на Пукы сверкнули полные ненависти глазищи.

— Чего встал, помогай! — рявкнул на растерявшегося мальчишку Кэлэни.

Пукы подпрыгнул — и повис в воздухе, вцепившись в край серой малицы. Тварь дико завизжала и рванулась, едва не сбросив Пукы. Держащий ее с другой стороны Самсай немедленно вцепился ей когтистой лапой в горло. Тварь полоснула своего повелителя по глазам. Самсай закричал, но не выпустил куля. Тварь принялась отчаянно лягаться, молотя висящего на ней Пукы торбозами по лицу. Мальчишка почувствовал, как в носу у него что-то хрустнуло, и по подбородку потекло теплое. Пальцы скользили. Тварь поднималась все выше в воздух, волоча за собой мальчишку.

— Идола давай, идола! — заламывая молотящий его по лысой голове рукав серой парки, прохрипел Самсай.

«Ну, если упаду, так хотя бы на Нямку! — подумал Пукы, пытаясь извернуться в воздухе. — Хотя толку-то от нее, тощей! Ох, недаром люди говорят, что толстые девушки лучше!» — Он наконец вытащил из-за пазухи крохотного деревянного идольчика с мерзкой рожей гнилой рыбины.

Самсай торжествующе рявкнул — и со всей силы саданул тварь кулаком в лоб. Существо взвыло — и словно сложилось внутрь изваяния.

— А-а! — сжимая идольчика в кулаке, Пукы ахнул вниз; Нямка, как назло, шарахнулась в сторону.

— Вижу, тебе уже лучше, — буркнул он, выбираясь из сбитой медвежьей шкуры. Не обращая внимания на мучительно ноющее тело, вихрем слетел с саней, подскочил к костру — и швырнул идола в Огонь. Костер взвился тучей сверкающих искр. Затрещал, разбрызгиваясь во все стороны, как горный водопад. Поднялся, опал, поднялся снова… И рухнул в самого себя, мгновенно опадая начисто выгоревшим серым пеплом. Над этим пеплом поднялось густое облако дыма, сложилось в размытую серую фигуру, медленно отделилось от костра, взмывая в воздух, вытянулось в тонкую нить и со свистом всосалось в землю.

— А уж дома я с тобой разберусь! — погрозил вслед кулю Самсай-ойка. — Будешь знать, как повелителя не слушаться! Кстати, с тебя плошка жира! — бросил он Пукы. — Договоры — договорами, а без харчей я работать не нанимался! Я все-таки уважаемый нижний дух высшей квалификации, а не бродяга какой!

— Он не знает, что такое «квалификация», — хмыкнул Кэлэни. — А в остальном — отлично справился, парень! — И дух-заика похлопал Пукы по плечу, указывая на сидящую на санях Нямь.

Девочка, не отрываясь, разглядывала свои руки, с которых, медленно тая, исчезали сине-черные пятна. Она подняла на мальчишку полные слез глаза и прошептала:

— Пукы? Это ты сделал, да, Пукы?

Подпись

Красное дерево и перо Финиста, 17 дюймов

Страница 2 из 3
«
1
2
3
»