|
Маскарад
|
|
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:37 | Сообщение # 16 |
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| — Тебе понравится, мамочка. Правда понравится.
— Это не для таких, как мы, Генри. Не понимаю, почему господин Роймогил не подарил тебе билеты в мюзик-холл, на Нелли Притоп. Вот что я называю музыкой! Нормальные, понятные обычным людям мелодии.
— Песни типа «Она сидит среди капусты и лука» не очень культурны, мамочка.
Две фигуры двигались в толпе, направляясь к Оперному театру. И вели они следующий спор.
— Зато посмеешься от души. И не надо брать в прокат смокинг. По мне, это как-то по-дурацки: надевать специальный костюм только для того, чтобы послушать музыку.
— Это усиливает впечатление, — возразил молодой Генри. Данное объяснение он недавно вычитал в одной книжке.
— Я к тому, какое дело музыке до костюма? — возразила его мать. — А вот Нелли Притоп…
— Пошли, мамочка.
Похоже, вечерок будет тот еще.
В общем и целом жизнь и карьера Генри Крючкорукса складывались. Не в том смысле, как карточный домик, а в том, что шло все очень даже неплохо. Он служил клерком в фирме под названием «Роймогил, Кривс и Пейкров», которая являлась довольно старомодной юридической конторой. Причина старомодности заключалась в том, что господа Роймогил и Пейкров были вампирами, а господин Кривс — зомби. Следовательно, все три партнера были с юридической точки зрения покойниками. Что, однако, не мешало им трудиться полный рабочий день — в случае с господином Роймогилом и господином Пейкровом, полную рабочую ночь.
Впрочем, график Генри был весьма удобным, а сама работа — непыльной и необременительной. Несколько беспокоили, правда, перспективы продвижения по службе, поскольку кресла безвременно ушедших старших партнеров были прочно заняты этими самыми безвременно ушедшими партнерами. Тогда Генри решил, что единственный путь к успеху лежит через Расширение Сознания. Поэтому расширялся Генри при любой возможности. Однако разум Генри был скроен подобным образом, что, к примеру, книгу под названием «Как Расширить Сознание За Пять Минут» Генри читал исключительно с секундомером в руке. Его жизненному успеху препятствовало присущее Генри колоссальное чувство собственного невежества, комплекс, который, надо сказать, встречается крайне редко.
Господин Роймогил подарил ему два билета в оперу в качестве награды за успешное завершение одного особенно головоломного судебного разбирательства, и Генри пригласил свою мать, поскольку она представляла собой сто процентов всех знакомых ему женщин.
Люди почему-то с осторожностью пожимали Генри руку — наверное, боялись, что отвалится.
Первым делом Генри купил книгу про всевозможные оперы и изучил ее от корки до корки, поскольку слышал, что идти на оперу, не имея представления о ее содержании, — вещь абсолютно неслыханная, а шансы понять что-либо во время самого представления близки к нулю. В данный момент книга успокаивающе оттягивала ему карман. Единственное, что замутняло идеальную картину сегодняшнего культурного вечера, — присутствие не слишком образованной родительницы.
— А на входе можно будет купить арахиса? — спросила она.
— Мама, в опере не торгуют арахисом.
— Даже арахиса не будет? Что же мне тогда делать, если опера не понравится?
Подозрительные глаза Грибо светились во мраке.
— Ткни в него веником, — посоветовала матушка.
— Ну уж нет, — ответила нянюшка. — С такими, как Грибо, надо добром…
Матушка закрыла глаза и демонстративно отвернулась.
Из-под кухонного шкафа послышался вой. Потом там бешено заскребли лапами. Потом, оставляя когтями глубокие следы в половицах, показался Грибо, задом наперед, отчаянно сопротивляясь.
— Хотя не следует забывать, что немного жестокости тоже иногда не повредит, — согласилась нянюшка. — Ты ведь никогда особенно не любила кошек, Эсме?
Грибо собрался было зашипеть на матушку, но вовремя своим котячьим мозгом сообразил, что это будет не самый мудрый поступок в данных обстоятельствах.
— Дай ему икры, — сказала матушка. — Какая разница, сожрет он ее потом или сейчас.
Грибо изучил миску. О, тогда все в порядке. Оказывается, его всего лишь хотели покормить.
Матушка кивнула нянюшке Ягг. Обе воздели руки, ладонями вверх.
Грибо уже почти покончил с икрой, когда ощутил, что Это происходит.
— Врррррроуулл… — завыл он, а потом грудь у него расширилась и голос углубился, а сам он по мере удлинения задних лап стал подниматься все выше и выше.
Уши стали плоскими, после чего сползли на правую и левую стороны головы.
— …Ллллллуууааааа…
— Жакет сорок четыре дюйма в груди, — напомнила нянюшка.
Матушка кивнула.
— …Аааавввооооооо…
Котпачья морда тоже стала плоской. Усы обрели густоту. Нос Грибо зажил своей собственной жизнью.
— …Ооооооот… шьооорт!
— Процесс определенно стал быстрее, — заметила нянюшка.
— А теперь надень-ка что-нибудь, дружок, с закрытыми глазами велела матушка.
Впрочем, не то чтобы от этого что-то существено изменилось, признала она про себя чуть позже. Грибо, даже полностью одетый, источал ощущение наготы. Роскошные усы, длинные бакенбарды и взъерошенная черная шевелюра — все это в сочетании с хорошо развитой мускулатурой создавало впечатление, что перед вами либо пират, либо романтический поэт, который завязал с опиумом и перешел на сырое мясо. Лицо его пересекал шрам, а место, где шрам доходил до глаза, сейчас прикрывала черная повязка. Улыбаясь, он источал неразбавленное, волнующе опасное сластолюбие. Даже во сне он, наверное, выглядел шикарно. Фактически Грибо способен был сексуально домогаться, спокойно посиживая в соседней комнате.
Хотя ведьмы были неподвластны его чарам. Для матушки кот всегда оставался мерзким куроцапом, независимо от формы и обличья, а нянюшка по сей день считала Грибо маленьким невинным котенком.
Поправив ему галстук-бабочку, нянюшка Ягг отступила на шаг и критически осмотрела результат.
— Ну, что скажешь? — спросил она.
— Выглядит как форменный убийца, но сойдет, — кивнула матушка.
— Что за гадости ты говоришь!
Грибо в порядке эксперимента помахал руками и крутнул трость слоновой кости. Пальцы начали привыкать. Но для кота это естественно, кошачьи рефлексы мгновенно подстраиваются под обстановку.
Нянюшка игриво погрозила ему пальцем. Грибо довольно равнодушно попытался бывшей лапой ударить ее палец.
— А теперь держись подле матушки и делай все, что она скажет. И будь хорошим мальчиком, — приказала она.
— Ладноу, нянь-ннюшка, — неохотно проговорил Грибо. Наконец ему удалось как следует ухватить трость.
— И никаких драк.
— Ладноу, нянь-ннюшка.
— И не смей притаскивать добычу домой.
— Ладноу, нянь-ннюшка.
— И никаких проблем, вроде как с теми грабителями в прошлом месяце.
— Ладноу, нянь-ннюшка.
Вид у него был удрученный. У этих людей такая скучная жизнь. Из самого простого так и норовят сделать самое сложное.
— И никаких превращений обратно в кота, пока мы не скажем.
— Ладноу, нянь-ннюшка.
— А как мы его назовем? — задумалась матушка. — Не может же он так и оставаться Грибо. Кстати, всегда считала, что это и для кота чертовски глупое имя.
— Ну, вид у него вполне аристократический… — начала нянюшка.
— Вид у него как у красивого безмозглого быка, — поправила матушка.
— Аристократический, — повторила нянюшка.
— Это одно и тоже.
— Но нельзя же называть его Грибо.
— Что-нибудь придумаем.
Зальцелла безутешно опирался о мраморные перила лестницы в главном фойе и мрачно таращился в бокал.
Он всегда считал, что самое слабое место оперы как делового предприятия — это публика. Она тут совершенно не к месту. Хуже тех, кто не имеет о музыке вообще никакого понятия и в чьем представлении замечание типа: «Мне понравилось то место в самом конце, где у него голос так чувственно задрожал» — является признаком глубокого проникновения в суть музыкального произведения, — так вот, хуже их только те, кто воображает, будто в музыке разбирается…
— Что будете пить господин Зальцелла! Здесь, знаете ли много всего!
Мимо шустро пронесся Уолтер Плюм. Выряженный в смокинг, он выглядел точь-в-точь как первоклассное пугало.
— Плюм, говори просто: «Желаете выпить, господин?» — поправил его главный режиссер. — И пожалуйста, сними этот нелепый берет.
— Его мне мама сшила!
— Нисколько не сомневаюсь, и все же… К нему бочком подкрался Бадья.
— Я ведь предупреждал, что сеньора Базилику ни в коем случае нельзя подпускать к блюду с канапе! — прошипел он.
— Я помню, даже прихватил с собой лом побольше, но он куда-то задевался, — Зальцелла жестом отослал Уолтера прочь вместе с его беретом. — Кроме того, разве сеньор Базилика не должен сейчас пребывать в своей артистической гримерной? Наедине с музой? До поднятия занавеса осталось не больше двадцати минут.
— Он говорит, что на сытый желудок ему лучше поется.
— Значит, сегодняшнее угощение влетит в копеечку.
Полуобернувшись, Бадья окинул взором происходящее.
— Аперитив проходит неплохо, — заметил он.
— Будем надеяться.
— Здесь, знаешь ли, Стража. Тайно. Они смешались с толпой.
— Да ну? Что ж, попробуем их распознать…
Зальцелла осмотрел гостей. Вскоре обнаружился незнакомый коротышка в костюме, сшитом на гораздо более крупного мужчину; особенно это касалось оперного плаща — тот буквально волочился по полу. В итоге создавалось впечатление супергероя, который слишком долго сидел на диете. На голове у коротышки красовалась деформированная меховая шапка, а еще он украдкой смолил самокрутку.
— Вы про этого тощего типа, на котором большими буквами написано: «Я — переодетый стражник»?
— Где? Я не вижу никаких надписей! Зальцелла вздохнул.
— Это капрал Шнобби Шноббс, — утомленно произнес он. — Единственный из всех известных мне людей, которому, чтобы доказать собственную принадлежность к виду «человек разумный», приходиться предъявлять удостоверение личности. Надо отдать должное, он очень удачно «смешивается» с большой порцией шерри.
— Но он ведь не один, — обиженно возразил Бадья. — Стража серьезно отнеслась к сегодняшнему заданию.
— О да, — согласился Зальцелла. — Если, например, посмотреть вон туда, то мы увидим сержанта Детрита, тролля. Одетого в то, что при данных обстоятельствах вполне может сойти за смокинг. Поэтому немного обидно, что наш славный сержант позабыл снять шлем. И это, как вы понимаете, те представители Стражи, которых выбрали именно за их способность смешиваться с толпой.
— Но они могут оказаться очень полезны, если Призрак опять нанесет свой коварный удар, — сказал Бадья. Впрочем, надежды в его голосе было все меньше и меньше.
— Призраку придется… — Зальцелла осекся. Несколько раз сморгнул. — О, силы небесные, — прошептал он. — Ну и кавалера она себе подыскала…
Бадья оглянулся.
— Это же госпожа Эсмеральда… О. Матушка неторопливо приближалась к ним в сопровождении Грибо. Тот двигался с мягкой вкрадчивостью, от которой женщины мгновенно начинали о чем-то размышлять, а у мужчин чесались костяшки пальцев. Шум разговора на мгновение утих, после чего возобновился опять, уже на более пронзительных нотах.
— Однако, — промолвил Зальцелла.
— На господина он определенно не похож, — заметил Бадья. — Ты только посмотри, какого цвета у него глаз!
Изобразив на лице то, что, как ему казалось, сходило за улыбку, он поклонился.
— Госпожа Эсмеральда! — поприветствовал Бадья. — Как приятно опять с вами встретиться! Не представите ли нас вашему… гостю?
— Это лорд Грибау, — представила матушка. — Господин Бадья, хозяин, и господин Зальцелла, по-видимому это он всем здесь заправляет.
— Ха-ха, — откликнулся Зальцелла. Грибау оскалился. Разве что в зоопарке Бадье доводилось видеть более длинные резцы. А подобного глаза — зеленовато-желтого — он не видел никогда. И зрачок какой-то совсем ненормальный…
— Аргх, — сказал он. — Могу я заказать что нибудь для вас?
— Лорду молоко, — твердо заявила матушка.
— Ему, наверное, надо поддерживать силы, — съязвил Зальцелла.
Матушка круто повернулось. Ее профилем сейчас можно было резать сталь.
— Кто-нибудь желает выпить? — откуда ни возьмись появилась нянюшка Ягг с подносом. Она ловко вклинилась между собеседниками, словно очень маленькая миротворческая сила. — Здесь всего понемногу…
— Включая, как я вижу, и стакан молока, — закончил Бадья.
Зальцелла переводил взгляд с госпожи Ягг на госпожу Эсмеральду.
— Чрезвычайно предусмотрительно и, главное, очень вовремя, — заметил он.
— Никогда ведь нельзя угадать заранее, кто придет, — ответила нянюшка.
Грибау, схватив стакан обеими руками, опустил туда язык и принялся быстро-быстро лакать. Потом поднял глаза на Зальцеллу.
— Ну шштоу сссмоутрришшшь? Не уууидел, как мммолллокоу пьют, шшштолли?
— Чтобы так, честно говоря… нет, должен признать, никогда не видел.
Нянюшка заспешила прочь, но успела-таки подмигнуть матушке Ветровоск.
Матушка перехватила ее под руку.
— Помни, — прошептала она, — когда мы войдем в ложу… не своди глаз с госпожи Плюм. Ей что-то известно. Не могу с полной уверенностью сказать, что именно произойдет, но что-то случится непременно.
— Так точно, — ответила нянюшка и бросилась прочь, бормоча себе под нос: — О да… сделай то, выполни это…
— Напитки сюда, пожалуйста! Нянюшка оглянулась на голос.
— Ну и видок, — выговорила она. — А ты кто таков?
Видение в меховой шапке кокетливо подмигнуло ей.
— Граф дю Шноббс, — представился он, — а это, — дю Шноббс указал на ходячую стену, — граф де Трит.
Нянюшка бросила взгляд на тролля.
— Сколько графьев-то… Я и считать-то до столька не умею. И что вам предложить, офицеры?
— Офицеры? Мы? — растерянно повторил граф Дю Шноббс. — А с чего, госпожа, ты решила, что мы стражники?
— У него шлем на голове, — указала нянюшка. — А к твоему плащу пришпилена бляха.
— Я ведь говорил тебе снять этот дурацкий шлем! — прошипел Шнобби. Он вновь посмотрел на нянюшку и неловко улыбнулся. — Нынче такие головные уборы в моде. Как и подобные брошки, — объяснил он. — А на самом деле мы господа со средствами и не имеем абсолютно ничего общего со Стражей.
— В таком случае, посредственные господа, не желаете ли вина?
— Мы на дежурстве, — отказался тролль.
— Спасибо, что напомнили, граф де Трит, — с горечью произнес Шнобби. — Маскировка высший класс! Почему бы тебе не выставить на всеобщее обозрение свою дубинку?
— А это поможет?
— Убери сейчас же!
От напряженных мысленных усилий брови графа де Трита сошлись на переносице.
— А, это такая шутка юмора? — догадался он. — Шутим над старшим по званию, значит?
— Ты не можешь быть сейчас старшим по званию, понятно? Потому что мы не стражники. Слушай, командор Ваймс объяснял три раза…
Нянюшка Ягг почла за лучшее тактично удалиться. Достаточно, что она стала свидетельницей того, как от их маскировки остались рожки да ножки. К чему еще смаковать?
Она сейчас была в новом, незнакомом мире. Нянюшка привыкла к жизни, в которой мужчины носят яркую одежду, а женщины ходят в черном. Это сильно упрощает твое существование по утрам, когда решаешь что надеть. Но правила, действующие в Опере, составлялись по принципу «все наоборот», и в этом смысле они походили на законы так называемого здравого смысла. Здесь женщины походили на мороженых павлинов, а мужчины — на пингвинов.
Стало быть… тут Стража. В принципе, нянюшка Ягг была женщиной законопослушной, если не имела оснований нарушать закон. Ее отношение к Страже и прочим представителям силовых структур было характерным именно для такого типа личности и характеризовалось глубоким и неизменным недоверием.
Взять, к примеру, их подход к вопросу воровства. Взгляды на воровство, которых придерживалась нянюшка, были взглядами ведьмы, следовательно гораздо более сложными, чем те, которыми руководствовался закон и, если уж на то пошло, люди, обладающие собственностью, которую стоило красть. Но Стража в обстоятельствах, требовавших деликатного скальпеля, применяла огромный тупой топор закона.
«Нет, — подумала нянюшка. — Стражники с их здоровущими башмаками в такой вечер нам совсем ни к чему. Надо бы подложить под тяжелые стопы закона маленькую, но чувствительную кнопку».
Нырнув за золоченую статую, она принялась рыться в глубинах своих одеяний. Все это время окружающие в растерянности смотрели друг на Друга, не понимая, откуда доносятся эти эластичные «шлеп-шлеп». Где-то такая «кнопка» у нянюшки была, она точно помнила. Припасенная на крайний случай…
Звякнул пузырек. Ага!
Мгновением спустя нянюшка Ягг во вполне благопристойном виде появилась с двумя стаканчиками на подносе и целеустремленно направилась к стражникам.
— Не желаете ли лимонаду, господа офицеры? — предложила она и тут же спохватилась……
— Ох, ну что за глупости я мелю, какие офицеры! В общем, как насчет домашнего лимонада?
Детрит подозрительно принюхался, шумно втянув в себя воздух… ну и все остальное в носу.
— А из чего он? — спросил замаскированный граф.
— Из яблок, — бойко ответила нянюшка. — В основном из яблок.
Под рукой у нее пара пролившихся из стопок капель проели наконец железный поднос и упали на пол. Ковер начал дымиться.
Аудитория гудела, полнясь звуками, — то оперные завсегдатаи усаживались на свои места, а госпожа Крючкорукс пыталась найти башмаки.
— Право, тебе лучше было их вовсе не снимать, мама!
— Мои ноги играют со мной в прятки.
— Ты захватила свое вязанье?
— По-моему, я оставила его в дамской комнате.
— О, мама!
Генри Крючкорукс заложил страницу, на которой остановился, возвел глаза к небу и заморгал. Прямо над ним — очень высоко — сверкал световой круг.
Мать проследила за направлением его взгляда.
— А это что за штуковина?
— Это люстра, мама.
— Довольно большая. А на чем она держится?
— Наверняка на специальных канатах и других креплениях.
— Как по мне, вид у нее опасный.
— Я уверен, она абсолютно безопасна, мама.
— А что ты знаешь о люстрах?
— Я просто думаю, что люди не посещали бы Оперу, будь у них хоть тень опасения, что на голову им свалится люстра, — резонно ответил Генри и попытался продолжить чтение.
«Мистер Ха, он же Мастер Маски. Из-за Мистера Ха (тен.), загадочной личности благородного происхождения, в городе поднимается скандал: прикидываясь мужьями высокородных дам, он добивается их любви. Однако Лаура (сопр.), невеста Каприччио (бар.), не уступает его домогательствам…»
Генри заложил страницу закладкой, достал из кармана книжку поменьше и нашел в ней слово «домогательства». Сейчас он пребывал на территории, на которой чувствовал себя не вполне уверенно; за каждым углом поджидало что-то непонятное, способное смутить и повергнуть в замешательство, и он не собирался дать себя поймать на каком-то слове. Генри жил в постоянном ужасе того, что А Вдруг Потом Начнут Задавать Вопросы.
«…И с помощью своего слуги Вострокрыла (тен.) он изобретает увертку…»
Словарик опять был извлечен из кармана.
«…С кульминацией во время…»
И опять.
«…Сцены на знаменитом Балу Масок во дворце герцога. Но Мистер Ха не стал сводить счеты со своим старым оппонентом графом де…»
«Оппонент»… Вздохнув, Генри опять потянулся к карману.
Через пять минут поднятие занавеса…
Зальцелла давал смотр войскам. Они состояли из работников сцены, маляров и всех служащих, которых на сегодняшний вечер можно было освободить от основной работы. В конце строя по стойке «смирно» стояли примерно пятьдесят процентов Уолтера Плюма.
— Итак, теперь вы знаете, где кому нужно находиться, — произнес Зальцелла. — И если вы что-нибудь заметите, хоть что-то подозрительное, то незамедлительно дадите мне знать. Все понятно?
— Господин Зальцелла!
— Да, Уолтер?
— Оперу прерывать нельзя господин Зальцелла!
Зальцелла покачал головой.
— Я уверен, в таких обстоятельствах зрители поймут…
— Шоу должно продолжаться господин Зальцелла!
— Уолтер, ты сделаешь то, что тебе сказано!
Кто-то еще поднял руку.
— Однако он верно говорит, господин Зальцелла…
Зальцелла закатил глаза.
— Надо изловить Призрака, — объявил он. — Если удастся сделать это без лишнего шума, будет хорошо. Разумеется, я не хочу останавливать шоу. — Он заметил, как все сразу расслабились.
По сцене прокатился глубокий аккорд.
— А это что еще такое?
Зальцелла прошагал за сцену и столкнулся нос к носу с Андре. Вид у того был возбужденный.
— Что происходит?
— Мы починили его, господин Зальцелла! Только… видите ли, он не хочет теперь уступать мне место…
Библиотекарь кивнул главному режиссеру. Зальцелла знал о некоторых привычках орангутана. К примеру, если библиотекарь хотел где-то сидеть, то именно там он и сидел. Однако следовало признать, органистом он был первоклассным. Его послеобеденные концерты в Главном зале Незримого Университета пользовались колоссальной популярностью — в особенности потому, что орган Незримого Университета выдавал все до единого звуковые эффекты, даже те, которые изобретательскому гению Чертова Тупицы Джонсона и в самом бредовом сне не снились. К примеру, раньше никто не верил, что романтическую «Прелюдию Же», созданную великим Дойновым, можно переложить для исполнения на раздавленных кроликах и подушечках с сюрпризом. Библиотекарь с легкостью доказал обратное.
— Орган звучит в увертюрах, — добавил Андре, — и еще в сцене во время бала…
— По крайней мере, пусть наденет галстук-бабочку, — процедил Зальцелла.
— Его не будет видно, господин Зальцелла, а кроме того, у него не так уж много шеи…
— Зато у нас есть принципы, Андре.
— Да, господин Зальцелла.
— И поскольку на сегодняшний вечер ты свободен от выполнения своих прямых обязанностей, ты наверняка не откажешься помочь нам в поимке Призрака.
— Конечно, господин Зальцелла.
— В таком случае разыщи ему бабочку и немедленно ко мне.
Немного спустя библиотекарь открыл свой экземпляр партитуры и аккуратно водрузил его на подставку.
После чего, запустив руку под сиденье, вытащил большой коричневый бумажный пакет с арахисом. Вообще-то, он не понимал, почему Андре сначала долго уговаривал его играть, а потом сказал тому человеку, что он, библиотекарь, уперся и не хочет освобождать место. На самом деле в библиотеке его ждала масса дел. Надо было привести в порядок каталоги, а это занятие библиотекарь любил, но вместо этого ему предстояло провести весь вечер здесь. Хотя, следует признать, фунт чищенного арахиса очень щедрое вознаграждение — по стандартам любого человекообразного. И все-таки человеческий ум — это большая загадка. Библиотекарь нисколечко не жалел, что некогда довольно удачно избавился от этой загадки раз и навсегда.
Он осмотрел галстук-бабочку. Как Андре и предрекал, данное украшение представляло собой определенные проблемы для существа, которое в момент раздачи шей где-то гуляло.
Матушка Ветровоск, остановившись перед восьмой ложей, осмотрелась. Госпожи Плюм нигде не было видно. Затем матушка отперла дверь ложи, вероятно, самым дорогостоящим ключом в мире.
— А ты смотри у меня, — предупредила она.
— Хорошшшооу, мяутушшшшка, — простонал Грибо.
— И не устраивай мне тут по углам уборную.
— Ладноу, ммммяутушшшшка. Матушка бросила грозный взгляд на своегокавалера. Даже в галстуке-бабочке, даже с навощенными усами, он все равно выглядел наглым котярой. На этих тварей нельзя было положиться ни в чем, кроме одного: они заявятся точнехонько к обеду.
Внутри ложа была обита роскошным алым плюшем с золочеными украшениями и представляла собой что-то вроде мягкой, удобной уединенной комнатки.
Справа и слева располагались толстые столбы. Они принимали на себя часть веса расположенного сверху балкона. Перегнувшись через бортик, матушка измерила взглядом расстояние до партера. Разумеется, можно, наверное, перелезть сюда из соседних лож, но, учитывая, что делать это пришлось бы на виду у публики, остаться незамеченным тут не удалось бы. Она заглянула под сиденья. Забралась на кресло и ощупала потолок, украшенный золочеными звездами. До мельчайшей ворсинки исследовала ковер.
Увиденное вызвало в ней улыбку. Она и раньше готова была побиться об заклад, что знает, как Призрак попадает в ложу. Теперь же ее соображения окончательно подтвердились.
Грибо, плюнув на ладонь, предпринял безуспешную попытку пригладить волосы.
— Сиди тихо и жуй свою икру, — сказала матушка.
— Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
— И слушай оперу, тебе это полезно.
— Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
— Добрый вечер, госпожа Плюм! — бодро поприветствовала нянюшка. — Ну разве это все не замечательно? Гул зрительного зала, атмосфера радостного ожидания, эти придурки в оркестре ищут, куда спрятать бутылку, и пытаются вспомнить, как играть… Волнение и драма оперы, которая вот-вот развернется перед нами…
— О, вечер добрый, госпожа Ягг, — ответила госпожа Плюм, полирующая бокалы из своего крохотного бара.
— А народу, народу-то сколько! — продолжала нянюшка, краем глаза наблюдая за старушкой [8] . — Все до единого места проданы.
Желаемой реакции не последовало.
— А не помочь ли прибраться в восьмой ложе? — гнула свое нянюшка.
— О, я как раз убирала там на прошлой педеле, — откликнулась госпожа Плюм и посмотрела бокал на свет.
— Да, но я слышала, что госпожа Эсмеральда очень придирчива, — не унималась нянюшка.
— Какая госпожа?
— Та самая, которой господин Бадья продал билет в восьмую ложу, — радостно сообщила нянюшка.
Бокалы тихонько звякнули. Ага.
Госпожа Плюм показалась из своего закутка.
— Но этого же нельзя делать!
— Опера принадлежит господину Бадье. — Произнося это, нянюшка Ягг внимательно следила за выражением лица госпожи Плюм. — Он, наверное, считает, что можно.
— Но это ведь ложа Призрака! В коридоре показались зрители.
— Вряд ли Призрак станет поднимать шум из-за одного-единственного представления, — успокаивающим тоном промолвила нянюшка Ягг. — Шоу ведь должно продолжаться, а? Эй, госпожа Плюм, с тобой все в порядке?
— Пожалуй, я пойду и… — начала та, отступая назад.
— Ты лучше присядь-ка, отдохни. Нянюшка Ягг, ловко поймав ее за руку, заставила госпожу Плюм вернуться на прежнее место.
— Но мне надо сходить и…
— И что, госпожа Плюм?
Пожилая женщина побледнела. Матушка Ветровоск умела быть невыносимой, но эта ее невыносимость всегда была на виду: вы всегда знали, что это блюдо в меню имеется. В то время как резкость со стороны нянюшки Ягг воспринималась как внезапный укус большого добродушного пса. Неожиданность только добавляла эффекта.
— Рискну предположить, что ты хотела пойти и перемолвиться кое с кем словечком, а, госпожа Плюм? — тихо произнесла нянюшка. — И кое-кого известие о том, что восьмая ложа занята, может несколько шокировать. Пожалуй, я даже могу назвать этого кое-кого по имени, госпожа Плюм. А теперь, если…
Рука старой женщины с зажатой в ней бутылкой шампанского поднялась, а затем с силой опустилась в попытке утопить корабль по имени «Гита Ягг» в океане бессознательного. Ударившись о голову нянюшки, бутылка отскочила.
Метнувшись мимо своей жертвы, госпожа Плюм пустилась бежать. Ее черные отполированные туфли так и сверкали.
Нянюшка Ягг, схватившись за дверную раму, слегка покачивалась. Перед ее глазами взрывались сине-фиолетовые фейерверки. Но один из древних Яггов был гномом, а это значит, что яггскими черепами можно было дробить горные породы.
Она одурело разглядывала бутылку.
— Год Оскорбленного Козла, — пробормотала нянюшка. — Отличный год.
Наконец сознание снова взяло вожжи.
Галопом следуя за убегающей фигурой, нянюшка ухмылялась. На месте госпожи Плюм она поступила бы точно так же. Только врезала бы гораздо сильнее.
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:37 | Сообщение # 17 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| Агнесса вместе с остальными ждала, когда поднимут занавес. Ей предстояло быть одной из толпы человек в пятьдесят, или около того, которые будут слушать, как Энрико Базилика распевает о своем успехе в качестве мастера перевоплощений. Существенной частью всего процесса являлся здоровенный провал в памяти участников хора. Они будут слушать Энрико, будут даже подпевать, но последующие разоблачения все равно станут для них полным сюрпризом.
По непонятной причине — словно по какой-то молчаливой договоренности — многие постарались добыть шляпы с очень широкими полями. Те, кому со шляпой не повезло, при каждом удобном случае смотрели вверх.
За занавесом герр Трубельмахер подал знак к началу увертюры.
Энрико, который как раз жевал куриную ножку, аккуратно положил кость на тарелку и кивнул. Болтавшийся поблизости работник сцены метнулся прочь.
Опера началась.
Госпожа Плюм сбежала по главной лестнице и, тяжело дыша, повисла на перилах.
Опера началась. Вокруг никого. И звуков погони тоже не слышно.
Выпрямившись, она попыталась восстановить дыхание.
— Э-ге-гей, госпожа Плюм!
Нянюшка Ягг, размахивая, как дубинкой, бутылкой шампанского, к первому повороту перил уже набрала изрядную скорость, по с профессиональной ловкостью наклонилась вбок и удержала равновесие, после чего опять заскользила по прямой, наклонилась на следующем повороте…
…Оставалось миновать только большую золоченую статую в самом низу. Похоже, это участь всех перил, по которым стоит съезжать, — внизу непременно поставят какую-нибудь мерзкую штуковину. Однако и это препятствие нянюшка Ягг взяла блестяще. Подкатив к самой статуе, она ловко переметнула ногу и спрыгнула на пол. Гвозди, которыми были подбиты ее башмаки, процарапали глубокие борозды в мраморе, когда ее акробатический этюд завершился крутым торможением прямо напротив обалдевшей пожилой женщины.
Госпожу Плюм быстренько оторвали от пола и перенесли в тень за другой статуей.
— Не надо пытаться обскакать меня, госпожа Плюм, — прошептала нянюшка, одновременно зажимая госпоже Плюм рот. — Ты будешь просто ждать здесь, вместе со мной. И не думай, что я добрая. Я добрая только но сравнению с Эсме, но по сравнению с ней практически кто угодно покажется ангелом…
— Ммф!
Одной рукой крепко держа госпожу Плюм за руку, а другой зажимая ей рот, нянюшка выглянула из-за статуи. Издалека доносилось пение.
Больше ничего не происходило. Через некоторое время она забеспокоилась. Возможно, она его спугнула. А может, госпоже Плюм все-таки удалось подать ему какой-то сигнал? И он пришел к выводу, что мир сейчас слишком опасное место для Призраков, хотя нянюшка сомневалась, что подобное заключение остановило бы его…
Но первый акт уже перевалил за свою середину, а никого…
Где-то открылась дверь. Долговязая фигура в черном костюме и нелепом берете пересекла фойе и двинулась вверх по лестнице. На верхней площадке человек повернул в направлении лож и исчез из виду.
— Видишь ли, — произнесла нянюшка, расправляя затекшие конечности, — Эсме — ведь она какая, она глупая…
— Ммф?
— …И поэтому она думает, что для Призрака самым естественным будет проникнуть в ложу через дверь. Если секретной панели не видно — так она думает, — то ее, значится, и нет вовсе. Ведь секретная панель, которой нет, это самая лучшая секретная панель. Как раз потому, что ни один умник ее не может найти. Вот у вас у всех мозги работают по-оперному. Вы тут сидите, как куры в курятнике, слушаете свои оперы на дурацкие сюжеты, и вам постепенно начинает казаться, что сюжеты вовсе не такие уж и дурацкие. Люка не видно, и вы восклицаете: о, какой шикарный секретный люк! В то время как нормальный человек, к примеру вроде нас с Эсме, скажет: так, может, там и нет никакого люка? А для Призрака, самый хороший способ расхаживать повсюду незамеченным — это быть у всех на виду. В особенности это удобно, если у него вдобавок есть ключи. Люди не замечают Уолтера. Они смотрят в другую сторону.
Она мягко ослабила хватку.
— Что ж, я тебя не виню, госпожа Плюм, потому что я сделала бы для своей кровинушки то же самое. Но лучше бы ты с самого начала доверилась Эсме. Кто-кто, а она человека в беде не бросит.
Нянюшка отпустила госпожу Плюм, но бутылку шампанского на всякий случай по-прежнему сжимала крепкой хваткой.
— Но как она нам поможет? — с горечью спросила госпожа Плюм.
— Ты думаешь, все эти убийства — дело рук Уолтера?
— Он хороший мальчик!
— Не сомневаюсь. Твой вопрос следует расценивать как подтверждение?
— Его посадят в тюрьму!
— Если убийства совершил он, то Эсме этого не допустит, — ответила нянюшка.
До госпожи Плюм хоть и не сразу, но дошло.
— В каком смысле не допустит? — ее побелевшие губы едва шевелились.
— А в таком. Кидаясь Эсме на грудь, вы должны быть искренны, иначе можно ведь и задушенным оказаться.
— О, госпожа Ягг!
— Ладно, не надо ни о чем беспокоиться, — проговорила нянюшка — в данных обстоятельствах, пожалуй, несколько запоздало.
Ей пришло в голову, что ближайшее будущее будет легче для всех, если госпожа Плюм вкусит немного заслуженного отдыха. Порывшись в складках одежды, она извлекла пузырек, наполовину заполненный оранжевой курящейся жидкостью.
— Выпей-ка чуть-чуть, это успокоит нервы.
— А что это?
— Что-то вроде тонизирующего. — Нянюшка большим пальцем поддела пробку; на потолке у нее над головой начала облезать краска. — Настойка из яблок. Ну… в основном из яблок.
Уолтер Плюм остановился около восьмой ложи и осмотрелся.
Затем снял берет и вытащил маску. Берет отправился в карман.
Выпрямился. Создавалось впечатление, что Уолтер в маске был на несколько дюймов выше Уолтера без маски.
Вынув из кармана ключ, он отпер ложу. Фигура, которая шагнула внутрь, двигалась совсем не так, как Уолтер Плюм. Этот новый человек шел абсолютно уверенным шагом, словно контролировал каждый свой нерв, каждую мышцу.
Ложа полнилась звуками оперы. Стены были выстланы красным бархатом и украшены балдахинами. Кресла были высокими, с толстыми подушками.
Призрак скользнул к одному из них и уселся.
С соседнего кресла к нему наклонилась фигура и прошипела:
— Не троооугай мяююю икруууу! Призрак подскочил. За спиной у него щелкнула задвижка.
Из-за занавесок показалась матушка.
— А-а, старый знакомый, вот и свиделись, — вместо приветствия произнесла она.
Призрак попятился к самому краю ложи.
— Вряд ли ты выпрыгнешь, — спокойно прокомментировала его действия матушка. — До низа лететь далеко. — Она сфокусировала свой самый лучший прищур на белой маске. — А теперь, господин Призрак…
Он стремительно взлетел на бортик, отдал ей бодрый салют и подпрыгнул вверх.
Матушка замигала.
До сегодняшнего дня прищур всегда срабатывал…
— Наверное, слишком темно, — пробормотала она. — Грибо!
Кот, принявший обличье человека, и без того нервничал, а от резкого окрика матушки его руки дернулись, и миска с икрой улетела в партер, устроив там небольшую суету сует.
— Да, мммяуутушшшшка!
— Поймай его! Получишь копченую селедку!
Грибо довольно оскалился. Это да, это по нему.
Некоторое время он увлеченно ждал, что на певцов вот-вот кто-нибудь выльет ведро холодной воды, но когда он понял, что этого не произойдет, у него от скуки стало сводить скулы. А погоня, преследование — как раз то, что надо, чтобы развеяться.
Кроме того, Грибо любил поиграть с друзьями.
Агнесса краем глаза уловила движение. Из ложи выпрыгнула фигура и теперь лезла на балкон. Вслед за ней, цепляясь за золоченых херувимов, появилась вторая фигура.
Певцы осеклись на полноты. Относительно первой фигуры ошибки быть не могло. Это был Призрак.
Библиотекарь услышал, что оркестр прекратил играть. Певцы по другую сторону задника тоже умолкли. Послышался гул возбужденных голосов, перемежаемый истерическими выкриками.
Волосяной покров, густо покрывавший все тело библиотекаря, встопорщился. Чувства, предназначенные для защиты представителей его вида, исконных обитателей джунглей, прекрасно приспособились к условиям большого города. Здесь просто суше и гораздо больше плотоядных.
Библиотекарь подобрал прежде ненужный галстук-бабочку и очень тщательно обвязал им голову, так чтобы походить на самого настоящего воина камикадзе. Потом отшвырнул партитуру и несколько секунд смотрел перед собой пустым взглядом. Инстинкт подсказывал, что отдельные ситуации требуют музыкального сопровождения.
И все же некоторых очень важных деталей этому органу по-прежнему недоставало, а именно: педали Грома, 128-футовой трубы Землетрясения и дополнительной клавиатуры, отвечающей за животные звуки. Однако, умело оперируя в басовом регистре, еще можно было произвести достаточно волнующий эффект.
Библиотекарь вытянул руки и пощелкал суставами пальцев. На это потребовалось какое-то время.
А потом библиотекарь заиграл.
Призрак, словно танцуя, балансировал по краю балкона, скидывая вниз шляпы и театральные бинокли. Публика некоторое время оторопело наблюдала, а потом начала хлопать. Зрители не совсем понимали, каким образом столь неожиданный поворот вписывается в сюжет, но это ведь, в конце концов, опера.
Добравшись до центра балкона, Призрак спрыгнул в проход, бодро взбежал по ступенькам примерно до середины, а потом вдруг развернулся и, набирая скорость, помчался обратно. Достиг бортика, подпрыгнул, оттолкнулся, взлетел над аудиторией…
…И приземлился на люстру. Та зазвенела и начала тихонько раскачиваться.
Публика аплодировала уже стоя, пока Призрак, балансируя, продвигался по издающим резкие нестройные звуки креплениям к центральному канату.
На бортик балкона вскарабкалась вторая фигура и легким прыжком также сиганула в направлении люстры. Второй человек был поприземистей первого, одноглазый, широкий в плечах и с узкой талией; вид у него был по-злодейски интересный — как у пирата, который воплотил слова «Веселый Роджер» в жизнь. Он даже не удосужился разбежаться. Это был обычный прыжок: присели, оттолкнулись — и вот уже парим в воздухе.
Он никак не мог долететь до люстры.
И совершенно непонятно, как он все же до нее долетел.
Зрители, кто наблюдал за происходящим через театральные бинокли, клялись впоследствии, что человек вдруг выбросил вверх руку, которая, такое впечатление, едва коснулась люстры, однако тело его каким-то образом внезапно закрутилось в воздухе и подлетело вверх.
Пара человек клялись еще горячее, что, когда незнакомец протянул руку к люстре, ногти у него выросли на несколько дюймов.
Гигантская гора стекла тяжеловесно раскачивалась на канате. Когда она достигла крайней точки своей амплитуды, Грибо, как акробат, выступающий на трапеции, качнул ее еще сильнее. Ответом было восторженное «о-о!» публики.
Грибо слегка переместился вбок. Люстра, мгновение поколебавшись в верхней точке дуги, откачнулась обратно.
И пока она с резкими звонами и скрипами проносилась над партером, висящая на ней фигура сильным движением подтянулась и выполнила обратное сальто-мортале с «приземлением» прямо в центр хрустальных дебрей. Свечи и призмы дождем посыпались в партер.
А потом под восторженные выкрики и аплодисменты аудитории Грибо начал карабкаться по центральному канату вслед за убегающим Призраком.
Генри Крючкорукс попытался пошевелить рукой, но упавший осколок хрусталя прочно пришпилил рукав смокинга к креслу.
Неожиданное затруднение. В глубине души он осознавал, что ничего такого в Опере происходить не должно, но на все сто процентов уверен он не был.
Со всех сторон доносились обрывки шепотков:
— Разве это часть сюжета?
— Наверняка.
— О да. Да! Без сомнений, — тоном специалиста произнес кто-то в конце ряда. — Да. Да. Знаменитая сцена погони. В самом деле. О да. В Щеботане это тоже показывали.
— О… да. Ну разумеется. Сейчас припоминаю, я тоже слышала…
— А клево они там летали! — госпожа Крючкорукс даже прищелкнула языком.
— Мама!
— А я уже засыпать начала. Почему ты меня не предупредил? Я бы надела очки!
Нянюшка Ягг громыхала по лестнице, ведущей в верхнюю, «воздушную», часть оперы.
— Что-то не заладилось! — бормотала она себе под нос, перепрыгивая через ступеньки. — Вечно она так. Думает, достаточно ейного прищура, а потом делай со злодеем что хошь. И кому приходится разбираться? Ну-ка, угадайте…
Древняя, замшелая деревянная дверь на верхней площадке не устояла перед ударной силой нянюшкиного башмака и нянюшкиной же кинетической энергией. Раздался пронзительный скрип, и перед нянюшкой открылось большое, полное теней пространство. В пространстве мельтешили силуэты. Неясный свет выхватывал из мрака бегущие ноги. Люди кричали.
Прямо на нее неслась какая-то фигура.
Нянюшка резко упала на одно колено, большими пальцами обеих рук изо всех сил зажимая пробку растрясшейся бутылки шампанского, которую держала под мышкой.
— Здесь две кварты, — предупредила она,-и я буду палить из всех стволов!
Фигура остановилась.
— Госпожа Ягг, это ты?
Безупречная память нянюшки на личные детали мгновенно выбросила нужную карточку.
— Питер? — произнесла она, немного расслабляясь. — У тебя еще нога болела?
— Верно, госпожа Ягг.
— Порошок, что я тебе дала, помогает?
— Стало гораздо лучше, госпожа Ягг…
— Что здесь творится-то?
— Господин Зальцелла поймал Призрака!
— Неужто?
Теперь, когда глаза привыкли к мраку и упорядочили творящийся вокруг хаос, нянюшка увидела кучку людей, столпившихся посреди помещения, вокруг люстры.
На дощатом настиле сидел Зальцелла. Воротничок его куда-то подевался, рукав пиджака был оторван, но глаза смотрели победоносно.
Зальцелла размахивал каким-то предметом.
Предмет был белый. И походил на осколок черепа.
— Это был Плюм! — восклицал он. — Говорю вам, это был Уолтер Плюм! Что вы стоите? Скорее за ним!
— Уолтер? — с сомнением в голосе переспросил кто-то.
— Вот именно, Уолтер!
В помещение, размахивая фонарем, вбежал еще один человек.
— Я видел, как Призрак лез на крышу! А за ним гнался какой-то одноглазый тип! Похожий на ошпаренного кота!
«Все не так, — подумала нянюшка Ягг. — Что-то здесь не так».
— Вперед, на крышу! — прокричал Зальцелла.
— А может, сначала прихватим зажженные факелы?
— Зажженные факелы не обязательны!
— А вилы и косы?
— Ты что, на вампиров собрался?
— Ну хотя бы один факел!
— Немедленно наверх! Понятно?
Занавес опустился. Прошелестели неуверенные аплодисменты, тут же заглушённые возбужденными разговорами публики.
— Правда? В сценарии все так и есть? — недоуменно спрашивали друг у друга участники хора.
Сверху дождем сыпалась пыль. Там, наверху. по помостам взад-вперед носились подсобные рабочие. Крики отдавались эхом среди канатов и пыльных задников. Один рабочий с горящим факелом в руке выбежал на сцену.
— Так что происходит? — спросил тенор.
— Призрака поймали! Он лезет на крышу! Это Уолтер Плюм!
— Как? Уолтер?
— Наш Уолтер Плюм?
— Да!
Подсобный рабочий тут же убежал в шлейфе искр, предоставив дрожжам слухов быстро всходить в квашне под названием «хор».
— Уолтер! Не может быть!
— Н-ну-у-у… Все-таки он немного со странностями, а?..
— Но не далее как сегодня утром он сказал, мне: «Какой чудесный день правда господин Сидни!» Именно так и сказал, да-да. Совершенно нормальным голосом. В смысле… для Уолтера нормальным.
— Должна признать, у меня всегда вызывало беспокойство то, как у него движутся глаза. Словно хотят оказаться подальше друг от друга…
— И он вечно где-нибудь поблизости отирается!
— Да, но он ведь разнорабочий…
— Тут возразить нечего!
— Это не Уолтер, — произнесла Агнесса. Все дружно посмотрели на нее.
— Но, милочка, рабочий ведь сказал, что гонятся именно за Уолтером.
— Не знаю, за кем там гонятся, но Уолтер — не Призрак. Уолтер — Призрак? Это же просто смешно! — горячо воскликнула Агнесса. — Да он мухи не обидит! Кроме того, я видела…
— И все же, должна заметить, мне он всегда казался каким-то скользким типом…
— А я слышала, он постоянно лазает в подвалы. Зачем, спрашивается? Давайте повернемся к правде лицом. Факт остается фактом. Он сумасшедший.
— И вовсе он не сумасшедший! — возразила Агнесса.
— Да, но выглядит он, как будто вот-вот свихнется, признай. Ладно, пойду, взгляну, что там происходит. Кто-нибудь со мной?
Агнесса махнула рукой. Как ни страшно это осознавать, бывают моменты, когда доказывать что-либо бесполезно. Все доказательства безжалостно втаптываются в грязь, ведь идет охота.
Люк распахнулся. Из него выбрался Призрак, бросил взгляд вниз и резко захлопнул люк. Раздался пронзительный вой.
Потом Призрак легким танцующим шагом, переступая с одной свинцовой плитки на другую, достиг облепленного горгульями парапета, черно-серебряного в лунном свете, и побежал вдоль самого края крыши. Ветер играл его плащом. Достигнув следующего люка, Призрак опустился на колени…
И вдруг одна из горгулий оказалась вовсе не горгульей, а человеческой фигурой, которая протянула руку и сдернула с него маску.
Как будто обрезала нитки у марионетки.
— Добрый вечер, Уолтер, — сказала матушка. Юноша бессильно осел.
— Привет госпожа Ветровоск!
— Можешь называть меня матушкой Ветровоск. А теперь встань.
С дальнего конца крыши донеслось рычание, затем глухой удар. В лунном свете картинно взлетели вверх обломки люка.
— А здесь приятно, не правда ли? — произнесла матушка. — Свежий воздух, звезды. Я все ломала голову: где? Наверху или внизу? Но там, внизу, только крысы.
В следующее мгновение она уже держала Уолтера за подбородок и резким движением вздернула его лицо к лунному свету. Грибо, гонимый жаждой убийства, выкарабкался наконец на крышу.
— Что ты за человек, Уолтер Плюм? Если бы в твоем доме начался пожар, какую вещь ты вынес бы в первую очередь?
Грибо, глухо рыча, ковылял по крыше. Он любил крыши в целом, и некоторые из самых нежных его воспоминаний были связаны именно с крышами. Но его только что оглоушили ударом люка по голове, и сейчас он искал, кого бы выпотрошить.
Потом он узнал Уолтера Плюма — человека, который его кормил. А рядом с ним стояла вызывающая гораздо менее приятные ассоциации матушка Ветровоск. Однажды она поймала Грибо у себя в саду, когда он кое-что закапывал, и пнула так, что он улетел далеко в огурцы.
Уолтер что-то сказал. Грибо не обратил на его слова особого внимания.
— Отлично, — кивнула матушка Ветровоск. — Хороший ответ. Грибо!
Грибо тяжело хлопнул Уолтера по спине.
— Хочу мммяуллллаакау прямау сейчасссс!
Мурр, мурр!
Матушка швырнула маску коту. В отдалении появились бегущие фигуры. Они что-то кричали.
— Ну-ка, надень это! А ты, Уолтер Плюм, сиди тише воды, ниже травы. В конце концов, один человек в маске очень похож на другого человека в маске. А когда они погонятся за тобой, Грибо… заставь их хорошенько побегать. Если сделаешь все как следует, то получишь…
— Дааау, зззннаааюю, — уныло ответил Грибо, натягивая маску.
Похоже, ради одной жалкой копченой селедки придется вкалывать весь вечер.
Из сломанного люка высунулась чья-то голова. На маске Грибо сверкнул отблеск лунного света… и даже матушка признала, что Призрак из него получился первокласнный. Во-первых, его морфогенетическое поле стремилось восстановиться. А его нынешние когти даже с большой натяжкой не могли сойти за человеческие ногти.
Преследователи через люк высыпали на крышу. Грибо плюнул в их сторону, стоя на самом краю крыши, драматически выгнул спину и шагнул вперед.
Этажом ниже он резко выбросил одну руку, ухватился за подоконник и приземлился прямо на голову горгульи, которая укоризненно произнесла: «Больфое фпафибо».
Преследователи, свесившись с крыши, растерянно смотрели вниз. Некоторые все-таки ухитрились где-то найти пылающие факелы. Иногда сила традиционных убеждений сильнее логических доводов.
Грибо вызывающе оскалился и перемахнул с горгульи на водосточную трубу, оттуда — на балкон и так далее. Время от времени он останавливался, чтобы принять драматическую позу и еще раз оскалиться в сторону преследователей.
— Нам бы за ним надо, капрал Шноббс, — сказал один из них, подковылявший к краю крыши позже всех прочих.
— Надо, но лучше нам попробовать спуститься по лестнице. Кроме того, кое-что из выпитого мной очень не хочет оставаться выпитым. Я тебе так скажу: еще немного беготни, и этому миру не поздоровится.
По всей видимости, прочие ополченцы также пришли к заключению, что погоня вниз по отвесной стене вряд ли завершится для них удачно. Дружной толпой они повернулись кругом, кинули пару победоносных кличей и, размахивая факелами, утопали в сторону лестницы.
Крыша быстро опустела. Теперь на фоне неба вырисовывался лишь силуэт нянюшки Ягг с вилами в одной руке и факелом в другой. Она воинственно выбрасывала в воздух то факел, то вилы, периодически восклицая: «Шурум! Бурум!»
Матушка, приблизившись, похлопала ее по плечу.
— Они ушли, Гита.
— Шуру… О, привет, Эсме, — отозвалась ня нюшка, опуская орудия праведного возмездия. — Я просто была поблизости, следила, чтобы события не вышли из-под контроля. Это сейчас Грибо был?
— Да.
— О-о, да хранят боги, — отозвалась нянюшка. — Хотя вид у него был несколько раззадоренный. Надеюсь, он ни с кем не случится, мой котик.
— А где твое помело?
— За кулисами, в шкафу.
— Тогда я его позаимствую и послежу за событиями.
— Эй, это же мой кот, это я должна за ним следить… — начала нянюшка.
Матушка отступила в сторонку, и взору нянюшки открылась скрюченная фигура. Человек сидел, обнимая себя за колени.
— Ты лучше последи за Уолтером Плюмом, — сказала она. — Это у тебя получится лучше, чем у меня.
— Привет госпожа Ягг! — скорбно произнес Уолтер.
Нянюшка некоторое время смотрела на него.
— Так он и есть?..
— Да.
— Ты хочешь сказать, он в самом деле совершил все эти уби…
— А ты сама-то как думаешь?
— Ну, если уж на то пошло, я считаю, что нет, — ответила нянюшка. — Дай-ка я тебе кое-что шепну на ушко. Мне кажется, юному Уолтеру не стоит это слышать.
Головы ведьм сблизились. Последовал краткий обмен шепотками.
— Все просто, когда знаешь ответ, — заключила матушка. — Я скоро вернусь.
Она заспешила прочь. Нянюшка слышала, как ее каблуки стучат по ступенькам.
А потом она опять посмотрела на Уолтера и протянула руку.
— Все, Уолтер, хватит рассиживаться. Вставай .
— Да госпожа Ягг!
— Нам, пожалуй, стоит найти тебе местечко поукромнее, а?
— Я знаю местечко поукромнее госпожа Ягг!
— В самом деле?
Уолтер, двигаясь своей фирменной неровной походкой, подошел к незаметному люку поблизости и гордо ткнул в него пальцем.
— Нам туда? — уточнила нянюшка. — Я бы не сказала, что это место слишком укромное.
Уолтер ответил ей озадаченным взглядом, а затем улыбнулся так, как улыбается математик, только что разрешивший особенно заковыристое уравнение.
— Самое укромное место то которое у всех на виду госпожа Ягг!
Нянюшка посмотрела на него пронзительным взглядом, но глаза Уолтера были подернуты глянцем невинности, сквозь который больше ничего нельзя было разглядеть.
Юноша поднял дверцу люка и вежливо указал вниз.
— Ты первая госпожа иначе я увижу твои панталоны!
— Очень… мило с твоей стороны, — ошеломленно ответила нянюшка. Впервые в жизни она слышала от мужчины нечто подобное.
Юноша терпеливо ждал, пока она достигнет конца лестницы, а потом, пыхтя, последовал за ней.
— Это ведь просто старая лестница? — спросила нянюшка, тыкая во мрак факелом.
— Да! Она идет до самого низа! А с низа до самого-самого верха!
— А кто-нибудь еще о ней знает?
— Призрак госпожа Ягг! — ответил Уолтер, спускаясь.
— Ах да, — медленно произнесла нянюшка. — И где Призрак сейчас, Уолтер?
— Убежал!
Она подняла факел повыше. По лицу Уолтера по-прежнему ничего нельзя было определить.
— И что Призрак здесь делает, Уолтер?
— Оберегает Оперу!
— Ну надо ж, какой добренький. Нянюшка начала спускаться по ступенькам.
На стенах заплясали тени.
— Знаешь госпожа Ягг она задала мне очень глупый вопрос! — продолжал сзади нее Уолтер. — Такой глупый любой дурак ответ знает!
— О да, — нянюшка вглядывалась в тени. — Наверное, про пожар в доме спрашивала?
— Ага! Что бы я вынес из дома если б там пожар начался!
— Думаю, ты, как примерный мальчик, ответил, что взял бы свою маму.
— Нет! Моя мама сама может себя взять!
Нянюшкины пальцы пробежались по ближайшей стене. Когда лестницу сочли ненужной, выходящие на нее двери забили гвоздями. Но, как говорится, имеющий уши да услышит, а отсюда можно услышать много интересного…
— Так что бы ты вынес из дома, Уолтер? — спросила она.
— Пожар!
Нянюшка невидящими глазами уставилась в стенку. Потом на ее лице медленно появилась улыбка.
— Какой же ты все-таки бестолковый, Уолтер Плюм.
— Бестолочь я госпожа Ягг! — весело ответил Уолтер.
«Однако ты не сумасшедший, — подумала она. — Ты глупый, но мысли у тебя здравые. Так сказала бы Эсме. Все бывает куда опаснее…»
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:37 | Сообщение # 18 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| Тяжело дыша, Грибо бежал по Брод-авеню. С ним происходило что-то неладное. Мышцы очень странно, вразнобой, подергивались. Покалывание в нижнем отделе позвоночника свидетельствовало о том, что хвост хочет вырасти обратно, а ушам не терпелось вернуться на макушку, на привычное место. Когда подобное случается в обществе, испытываешь легкое неудобство.
А общество это отставало всего лишь на сотню ярдов и твердо намеревалось переместить его уши в позицию, существенно отличающуюся от той, которую они занимали сейчас. И неудобство по этому поводу оно испытывать не собиралось.
Расстояние между Грибо и обществом медленно, но верно сокращалось. Будь Грибо в своем нормальном состоянии, он бы показал им, что такое ускорение с места, но когда твои колени так и норовят развернуться на сто восемьдесят градусов, ускоряться весьма затруднительно.
Обычно, когда за ним гнались, он следовал такому плану: заскочить на бочку с водой, что за домом нянюшки Ягг, а когда из-за угла покажется преследователь, расцарапать ему нос в кровь. Поскольку, чтобы осуществить этот план сейчас, потребовалось бы перенестись на добрых пятьсот миль, приходилось искать альтернативу.
Рядом с одним из домов стоял экипаж. С трудом доковыляв до него, Грибо подтянулся, ухватился за вожжи и на какое-то мгновение переключил внимание на возницу.
— А нуу пшшшшелл!
Клыки Грибо ярко сверкнули в лунном свете. Возница продемонстрировал поистине замечательное присутствие духа и прекрасную телепор-тацию тела. Мгновенно исполнив обратное сальто-мортале, он исчез в ночи.
Лошади встали на дыбы, после чего предприняли попытку взять с места в галоп. У животных склонность к самообману развита не так сильно, как у людей; они-то знали, что за спиной у них сидит здоровенный котяра. От того, что он принял обличье человека, легче лошадям не становилось.
Повозка неуклюже тронулась. Грибо оглянулся через подергивающееся плечо на озаренную факелами толпу и насмешливо помахал лапой. Произведенный эффект настолько ему понравился, что он взобрался на крышу покачивающейся повозки и продолжил глумиться оттуда.
Это характерное свойство всех котов — плевать на врага и вызывающе насмешничать над ним из безопасного места. В данных обстоятельствах было бы неплохо, если бы в число характерных кошачьих свойств входила еще и способность управлять повозкой.
Одно из колес зацепилось за парапет Бронзового моста и громко, пронзительно завизжало. С железного обода посыпались искры. Резкое торможение вышибло Грибо с его насеста — прямо посередине очередного весьма выразительного жеста. Грибо приземлился на ноги посреди дороги, а обалдевшие от ужаса лошади унесли разом полегчавшую и раскачивающуюся карету прочь.
Общество остановилось.
— Что это он там?
— Просто стоит.
— Он один, а нас-то много, правильно? Мы его раздавим как муху.
— Неплохая идея. На счет «три» все кидаемся на него. Раз… два… три… —Пауза. —Ну, чего стоим?
— А ты чего?
— Я ведь считал!
— Сам кидайся. Господин Хвать, наверное, тоже кидался, бедняга. Не заслужил он такой смерти…
— Ну, по правде сказать, я никогда не питал к этому крысятнику особой симпатии.
Грибо оскалился. Теперь уже покалывало все тело. Он откинул голову назад и взревел.
— Послушайте, в худшем случае он прикончит одного-двух из нас, не больше…
— Хорошо-то как!
— Эй-эй, а что это он так дергается?
— Может, когда упал с повозки, повредил себе что-нибудь?
— Тогда кидаемся!
Толпа начала наступать. Грибо, раздираемый противоречиями морфогенетического поля, съездил первому нападающему кулаком в челюсть и уже когтями гигантской лапы содрал со второго рубаху.
— Воооооууууут, шшшшшьоооо….
Его схватили разом двадцать рук. А потом в темноте и всеобщей кутерьме оказалось, что двадцать рук сжимают одежду и пустоту. Заряженные местью башмаки бесполезно пинали воздух. Дубинки, которыми замахивались на оскаленную харю, просвистели сквозь пустоту и врезались в ухо стоящего напротив.
— …Ооооооаааааааууууулл!
Никем не замеченная в кутерьме пуля серого меха с прижатыми к черепу ушами проскочила между ногами драчунов.
Пинки и удары прекратились только тогда, когда стало очевидно, что толпа нападает на самое себя. А поскольку интеллектуальный уровень толпы равняется интеллектуальному уровню самого глупого ее представителя, поделенному на число ее членов, никто так и не понял, что же, в сущности, произошло. Они очевидно окружили Призрака. И было не менее очевидно, что убежать он не мог. И тем не менее все, что им осталось, это маска и клочки одежды. Так что, логично рассудила толпа, он, наверное, угодил в реку. Что ж, туда ему и дорога.
Довольное сознанием хорошо выполненной работы, общество отправилось в ближайший трактир.
Все, кроме сержанта графа де Трита и капрала графа Шнобби дю Шноббса. Они неуверенно вышли на середину моста и теперь изучали клочки одежды.
— Командору Ваймсу это… это… это не понравится, — проговорил Детрит. — Ты же знаешь, он предпочитает, чтобы арестованный оставался в живых.
— Верно, но этого все равно бы повесили, — произнес Шнобби, изо всех сил стараясь удерживать вертикальное положение. — А так получилось просто немного более… демократично. Огромная экономия в смысле веревок, не говоря уже об износе оков и ключей.
Детрит почесал голову.
— А где тогда… кровь? — рискнул поинтересоваться он.
Шнобби кисло посмотрел на него.
— Скрыться он не мог, согласен? — произнес он. — Так что перестань задавать глупые вопросы.
— Да, но только люди, они такие: ударишь их посильнее, они ж все стены забрызгают… А тут…
Шнобби вздохнул. Вот каких работничков набирают нынче в Стражу. Везде им всякие тайны мерещатся. В прежние времена, во времена старой гвардии, когда действовала неофициальная политика «живи сам и дай жить другим», они поблагодарили бы незваных помощников от всего сердца: «Отличная работа, парни», — и вернулись бы в штаб-квартиру засветло. Но теперь всем командует старик Ваймс, а он набирает людей, которые только и делают, что задают вопросы. Поветрие сказалось и на Детрите. А ведь про него даже другие тролли говорят, что светоч его разума способен сравниться лишь со светом дохлого червяка-светляка.
Детрит подобрал глазную повязку.
— И что же ты думаешь? — насмешливо спросил Шнобби. — По-твоему, он превратился в летучую мышь и улетел?
— Ха! Эт' вряд ли. Потому что не… сог… лас… нуется с современными установками, — пожал плечами Детрит.
— Ну, а я думаю, — ответил Шнобби, — что после исключения всего невозможного, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, не заслуживает того, чтобы болтаться тут в холодную ночь, вместо того чтобы пойти куда-нибудь и хорошенько подзарядиться. Давай, шевели ногами. Мы сегодня загнали целого слона, и я готов его сожрать.
— Енто была ирония?
— Это была метамфора.
Детрит, которому то, что сходило за его ум, упорно продолжало посылать неопределенные, но тревожные сигналы, поддел носком сапога лоскуты одежды.
Что-то мазнуло его по ноге. Это был кот. С драными ушами, одним здоровым глазом и мордой, похожей на покрытый мехом кулак.
— Привет, котик, — произнес Детрит.
Кот потянулся и улыбнулся во всю пасть.
— Пауцеулллуй меннняу в зззззад, ляугаувый…
Детрит часто заморгал. До своего прибытия в Анк-Морпорк он не видел ни одного кота, поскольку тролли домашних животных не держат. Только в городе Детрит познакомился с представителями кошачьей расы и выяснил, что съесть их очень и очень сложно. Но до сих пор он ни разу не видел говорящего кота. С другой стороны, ему было прекрасно известно, какой репутацией он пользуется: репутацией самого глупого тролля в городе. Поэтому он счел за лучшее не привлекать к говорящему коту излишнего внимания. А вдруг окажется, что все, кроме него, знают, что коты болтают без умолку?
В сточной канаве, в нескольких футах от них, что-то белело. Детрит осторожно подобрал предмет. Похоже на маску, которая была на Призраке.
Ага, наверное, это Улика.
Он взволнованно помахал маской.
— Эй, Шнобби…
— Большое спасибо!
Во мраке что-то мелькнуло, выхватило маску из руки тролля и улетело обратно в темное небо. Капрал Шноббс оглянулся.
— Да? — спросил он.
— Э… А птица очень большой может вырасти? Ну совсем большой — может?
— Чтоб мне треснуть, не знаю. Наверное, может. А что?
Детрит пососал палец.
— Да так, просто спросил, — ответил он. — Меня на мякине не проведешь. Я враз отличу нормальное от обычного.
Под ногами захлюпало.
— Здесь довольно сыро, Уолтер, — заметила нянюшка.
Воздух был спертый и тяжелый. Казалось, он выжимал весь свет из факела. Вокруг пламени клубился темный ореол.
— Осталось немного госпожа Ягг!
Он чем-то звякнул в темноте. Заскрипели петли. — Нашел госпожа Ягг! Это тайная пещера Призрака!
— Тайная пещера, говоришь?
— Ты должна закрыть глаза! Надо закрыть глаза! — настойчиво произнес Уолтер.
Нянюшка поступила как было велено, и покрепче вцепилась в факел — так, на всякий случай.
— А Призрак что, у себя сейчас? — поинтере совалась она.
— Нет!
Загремели спички в коробке, послышалась какая-то возня, а потом…
— Теперь можешь смотреть госпожа Ягг!
Нянюшка открыла глаза.
Цвет и свет сплылись в одно пятно, а потом приняли четкие очертания — сначала в ее глазах, а потом, наконец, и в голове.
— Ух-ты, — только и смогла выговорить нянюшка. — Ухты-ухты-ухты…
Сияли свечи — большие и плоские, которые обычно используют для освещения сцены. Они помещались в плавающих сосудах. Излучаемый ими свет был мягким, он струился над помещением, словно сотканный из водяной мороси.
Играл на клюве огромного лебедя. Отражался в глазах гигантского, вынырнувшего из воды дракона.
Нянюшка Ягг медленно повернулась. Она не могла похвастаться длительным знакомством с оперой, но ведьмы быстро схватывают новое, поэтому она мгновенно узнала и крылатый шлем Гильдабруны из «Кольца Бабалунгов», и полосатый шест из «Псевдополисского цирюльника» и лошадь со скрытым люком из «Волшебной лютни», и вообще…
…И вообще, это была сплошная опера, сваленная в кучу. Как только глаз несколько осваивался со всем этим великолепием, сразу замечалась и облезающая краска, и подгнившая штукатурка, и общая атмосфера папье-маше. Дряхлые декорации, схваченные на живую нитку костюмы —все это свалили здесь за общей ненужностью.
Впрочем, нет. Здесь это кому-то было нужно. Да, были признаки дряхления, но были и робкие заплатки, признаки недавнего ремонта, и пятна недавно нанесенной краски.
На единственном крохотном пятачке, не занятом старыми декорациями, располагалось нечто вроде стола. Вдруг до нянюшки дошло, что у стола имеются клавиши, а на крышке его аккуратными стопками сложены листы бумаги.
Уолтер, широко и горделиво улыбаясь, следил за сменой выражений на ее лице.
Нянюшка быстро направилась к необычному предмету.
— Это ведь фисгармония, верно? Маленький орган?
— Верно госпожа Ягг!
Нянюшка взяла один из бумажных листков. Шевеля губами, она про себя читала строчки, выведенные аккуратным, каллиграфическим почерком.
— Это что, опера о котах? — не поверила она. — Ни разу не слышала, что бывают оперы о котах.,.
На мгновение задумавшись, она добавила про себя: «Хотя почему бы и нет?» Чертовски хорошая идея. Если задуматься, в кошачьей жизни очень много от оперы.
Она перелистала другие стопки.
— «Парни и тролли»? «Пунсторонняя история»? «Отвороженные»? «Семь гномов для семерых гномов»? Что все это такое, Уолтер?
Присев на табуретку, она стукнула на пробу по паре клавиш. Всякий раз ответом был звучный скрип. В нижней части фисгармонии были две большие педали. Нажимаешь на них, они задействуют мехи, и эти поношенные клавиши рождают на свет нечто, имеющее к органной музыке такое же отношение, какое слово «дрянь» имеет к ругательствам.
Так, значит, именно здесь Уол… именно здесь и скрывался Призрак, подумала нянюшка, прямо под сценой, окруженный отслужившими свое декорациями старых представлений; здесь, под огромным помещением без окон, в котором вечер за вечером эхо от музыки, песен и безудержных эмоций никогда не стихало окончательно, но оставалось внутри, в этих стенах. Призрак тут работал, и ум его был открыт, как колодец, и наполнялся оперой. Опера входила в его уши, а сознание, переработав ее, выдавало нечто свое.
Нянюшка понажимала на педали. Ссохшиеся пазы с шипением выпускали воздух. Она попробовала извлечь несколько нот. Результат получился пронзительный. Но ведь иной раз, подумалось ей, старая ложь — это и в самом деле новая правда, а размер действительно не имеет значения. Важно то, что в конце концов получается…
Уолтер наблюдал за ней, ожидая реакции.
Она взяла еще одну кипу листков. Посмотрела на первую страницу. Но Уолтер, перегнувшись через плечо нянюшки, выхватил партитуру у нее из рук.
— Эта еще не закончена госпожа Ягг!
Опера все еще гудела. Половина зрителей вышла наружу, а вторая половина предпочитала отираться внутри, на случай дальнейшего развития событий. Оркестранты толпились в своей яме, готовясь требовать Премиальные За Игру Под Страхом Призрака. Занавес опустили. Кое-кто из хора оставался на сцене; другие отбыли, чтобы принять участие в погоне. Царила наэлектризованная атмосфера, характерная для моментов, когда нормальное течение цивилизованной жизни нарушается коротким замыканием.
Агнессу кидало от одного слуха к другому. Призрака изловили, и им оказался Уолтер Плюм. Призрака поймал сам Уолтер Плюм. Призраку удалось скрыться. Призрак мертв.
Повсюду вспыхивали споры.
— А я все равно не могу поверить, что это был Уолтер! Да вы подумайте сами… Уолтер?
— А что будет с шоу? Нельзя ж его вот так взять и остановить. Мы никогда не останавливаем шоу, даже если кто-то умирает…
— О, когда кто-то умирал, мы все-таки прерывались…
— Ну да, но ровно на то, чтобы убрать тело со сцены!
Агнесса зашла за кулисы и чуть не споткнулась обо что-то.
— Прошу прощения, — автоматически произнесла она.
— Это всего лишь моя нога, — ответил голос матушки Ветровоск. — Ну и как тебе жизнь в большом городе, Агнесса Нитт?
Агнесса повернулась.
— О… привет, матушка… — промямлила она. — И здесь я не Агнесса, спасибо, что поинтересовалась, — добавила она несколько более вызывающе.
— Хорошая работа — быть чьим-то голосом?
— Я делаю то, что хочу делать, — ответила Агнесса и гордо расправилась во всю ширь. — Вам, ведьмам, меня не остановить!
— Но ты как будто стоишь в сторонке, — спокойно ответила нянюшка— Пытаешься стать частью, а потом вдруг оказывается, что ты опять смотришь на себя глазами других людей. Так никому и не веришь, да? И всякие мыслишки мучают?
— Замолчи!
— Ага. Так я и думала.
— Во всяком случае, в мои намерения не входит стать ведьмой, благодарю покорно!
— Ты вот кипятишься, а сама понимаешь: тебе ведь от этого не убежать. Ты станешь ведьмой только потому, что ты уже ведьма. А если ты сейчас отвернешься от него, то и не знаю, что станется с Уолтером Плюмом.
— Так он жив?
— Живехонек.
Некоторое время Агнесса молчала.
— Я знала, что он Призрак, — наконец призналась она. — Но потом мне доказали, что я ошибалась.
— О, — ответила матушка. — И ты поверила собственным глазам? Это в опере-то?
— Один из подсобных рабочих только что сказал мне, что Призрака загнали на крышу, а потом прогнали по всем улицам и забили до смерти!
— Ну, — хмыкнула матушка, — если ты еще будешь верить всему, что слышишь, ты так вообще никуда не придешь. А что ты знаешь?
— В каком смысле, что я знаю?
— Брось со мной эти свои штучки, девочка! Увидев выражение лица матушки, Агнесса поняла, что настала пора немножко сдать назад.
— Я знаю, что он Призрак, — ответила она.
— Правильно.
— Но умом я понимаю, что это не так.
— И?
— И я знаю… то есть абсолютно уверена, что он никому ничего плохого не сделал.
— Хорошо. Прекрасненько. Уолтер, может, и не отличит правую ногу от левой, но уж отличить добро от зла он сумеет. — Матушка потерла руки. — Ну, вот мы и разобрались.
— Что? Но мы ведь так ничего и не узнали!
— Как это не узнали? Все постепенно. Нам теперь известно, что Уолтер никого не убивал. Осталось лишь выяснить, чьих это рук дело. Легче легкого.
— А где Уолтер сейчас?
— Нянюшка куда-то его увела.
— Она одна?
— Я же сказала тебе, с ней Уолтер.
— Як тому… он все-таки немного со странностями.
— Его странности совершенно безвредны.
Агнесса вздохнула и хотела было заявить, что все это не ее проблемы. Но поняла, что сопротивляться бесполезно. Знание уже вторглось в ее душу и довольно потирало там лапки. Теперь это и ее проблема тоже.
— Ну хорошо, — сдалась она. — Я помогу чем смогу, потому что я здесь. Но потом… все! Потом вы оставите меня в покое. Обещаешь?
— Конечно.
— Ну… тогда… — Агнесса осеклась. — О нет! — воскликнула она. — Меня опять обвели вокруг пальца. Я тебе не верю.
— Не веришь? — переспросила матушка. — То есть ты мне не доверяешь?
— Именно. Не доверяю. Ты извернешься и найдешь какую-нибудь лазейку.
— Я никогда не прибегала к подобным трюкам, — ответила матушка. — Это нянюшка Ягг считает, что нам нужна третья ведьма. Ну а у меня и так хлопот полон рот. Не хватало еще, чтобы вокруг ошивалась какая-нибудь девица, считающая, что ей очень идет черный цвет.
Наступила долгая пауза.
— И на это я тоже не поймаюсь, — наконец произнесла Агнесса. — Это то же самое, как если бы ты сказала, что я слишком глупа, чтобы быть ведьмой, а я бы начала убеждать тебя, что и вовсе я не глупа, и в конце ты бы опять победила. Уж лучше я буду чьим-то голосом, чем старой ведьмой, у которой совсем нет друзей и которой все боятся. Хотя что ее бояться-то? Она всего-навсего чуточку умнее других, а ее ведьмовство — сплошное надувательство!
Матушка склонила голову набок.
— Больно ты востра! Смотри, не порежься! — предупредила она. — Ну ладно. Когда все это закончится, я тебя отпущу. Иди своей дорогой. Я не стану тебе мешать. А сейчас проведи меня к кабинету господина Бадьи.
Нянюшка улыбалась своей характерной улыбкой, улыбкой «чертовски веселого печеного яблока».
— Ну-ка, дай-ка это мне, — ласково сказала она. — Ну какой вред от того, что я взгляну одним глазком? Старая нянюшка добрая, она бо-бо не сделает…
— Пока не закончено смотреть нельзя!
— Хорошо, хорошо, — произнесла нянюшка, сама себя ненавидя, что ей пришлось-таки сбросить атомную бомбу, — но твоей маме ведь не понравится, если она услышит, что ты вел себя как плохой мальчик, а, Уолтер?
Уолтер пытался охватить умом сразу несколько идей. Борьба противоположностей отражалась на его лице. Наконец, не сказав ни слова, он трясущимися от напряжения руками сунул ей в руки всю пачку.
— Молодец, хороший мальчик, — похвалила нянюшка.
Бегло проглядев первые несколько страниц, она поднесла бумаги ближе к свету.
— Гм-м.
Немножко поработав педалями фисгармонии, она указательным пальцем левой руки нажала по очереди на несколько клавиш. Особого опыта чтения нот тут не требовалась. Мелодия была простенькая, из тех, которые можно сыграть одним пальцем.
— Так, а дальше у нас что?
Ее губы шевелились, пока она читала сюжет.
— Насколько я поняла, Уолтер, — сказала она наконец, — это опера о призраке, который живет в оперном театре? — Нянюшка перевернула страницу. — Он очень умен и очарователен. О, и у него шикарная потайная пещера…
Она проиграла еще один коротенький отрывок.
— И музыка такая запоминающаяся.
Она продолжила чтение, время от времени произнося что-нибудь вроде «ну и ну» или «неужели?». Лишь периодически она отрывалась, чтобы с уважением посмотреть на Уолтера.
— Интересно, а зачем Призраку понадобилось это писать? — через некоторое время спросила она. — Скромный, тихий паренек положил свою историю на музыку…
Уолтер, опустив глаза, смотрел себе под ноги.
— Будут большие неприятности госпожа Ягг.
— О, мы с матушкой разберемся, — успокоила его нянюшка.
— Врать нехорошо, — ответил Уолтер.
— Наверное, — кивнула нянюшка. Прежде она никогда не задумывалась над этим.
— Будет неправильно если наша мама потеряет работу госпожа Ягг.
— Согласна, это будет неправильно.
У нянюшки возникло смутное ощущение, что Уолтер пытается донести до нее какую-то мысль.
— Э-э… Плохо, говоришь? И о чем же нельзя врать, а, Уолтер?
Уолтер выкатил глаза.
— О том что видите госпожа Ягг! Даже если вы и правда это видите!
Нянюшка решила, что, пожалуй, настал подходящий момент для выражения истинно яггской точки зрения на проблему.
— Говорить неправду иногда можно, Уолтер. Главное — не думать неправду, — ответила она.
— Госпожа Ягг он сказал если я скажу то мама потеряет работу а меня запрут!
— В самом деле? И кто же так тебе сказал?
— Призрак госпожа Ягг!
— Думается мне, матушке стоит хорошенько с тобой поработать, Уолтер, — произнесла нянюшка. — А то мысли у тебя совсем перепутались, как нитки в упавшем клубке. — Она задумчиво понажимала на педали. — Так это Призрак написал всю эту музыку, Уолтер?
— И нельзя врать о комнате в которой мешки госпожа Ягг!
Ага, подумала нянюшка.
— Эта комната там, внизу?
— Он сказал никому не говорить!
— Кто сказал?
— Призрак госпожа Ягг!
— Опять ты за свое… — нахмурилась нянюшка, но потом решила испробовать иной подход. — Послушай, ты ведь можешь ничего и не говорить, — предложила она. — Если бы ты просто пошел в эту комнату с мешками, а я бы пошла за тобой, где ж тут вранье? Ты же не виноват, что какая-то старушка за тобой увязалась.
Лицо Уолтера мучительно исказилось от нерешительности. Но как ни скакали его мысли, им было все равно не угнаться за мыслями нянюшки, поскольку последние жили странной, пестрой и двуличной, жизнью. Он столкнулся с умом, для которого правда была информацией к размышлению, но никак не кандалами. Нянюшка могла одной силой мысли вывинтиться из горловины торнадо, ни разу не коснувшись стенок.
— Так или иначе, мне можно, — добавила она для закрепления успеха. — Да он, скорее всего, именно это и намеревался сказать: не говори, мол, никому, кроме госпожи Ягг. Он просто забыл.
Замедленными движениями Уолтер потянулся и взял свечу. Не произнеся ни слова, он вышел из зала и двинулся в сырой мрак подвалов.
Нянюшка Ягг последовала за ним. Ее башмаки хлюпали в грязи.
Путь оказался не очень длинным. Насколько нянюшка могла судить, они вскоре вышли из-под здания Оперы; впрочем, она могла и ошибаться. Неверные тени плясали вокруг. Они проходили одну комнату за другой, каждая последующая все темнее предыдущей. С потолка тоже капало все чаще. Вскоре Уолтер остановился перед кучей досок. В подгнивших местах они поблескивали. Он отшвырнул в сторону несколько изъеденных червями планок.
Под ними, аккуратно сложенные, лежали мешки.
Нянюшка пихнула один ногой. Он расползся по шву.
В неверном сиянии свечи могло показаться, что из мешка сыплются искорки света. Однако ошибки быть не могло: такой мягкий металлический скользящий звук издают лишь деньги, много денег. Очень, очень много. Достаточно, чтобы предположить, что принадлежат они либо вору, либо какому-нибудь издателю. Второй вариант исключался сразу, поскольку никаких складов с книгами нянюшка не проходила.
— Что это, Уолтер?
— Это деньги Призрака госпожа Ягг!
В противоположной стене зияла квадратная дыра, в нескольких дюймах под которой поблескивала вода. А в дыре виднелось с полдюжины старых коробок из-под печенья и разбитых горшков. Из каждого торчала палка, смахивающая на ветку засохшего куста.
— А это что, Уолтер? Что это за палки?
— Розовые кусты госпожа Ягг!
— Там? Но разве что-нибудь может рас… Нянюшка умолкла на полуслове.
Хлюпая по воде, она приблизилась к горшкам. Их заполняла земля. На мертвых стеблях блестел ил.
Разумеется, здесь ничто не может вырасти. Ведь тут нет света. Все растущее нуждается в солнце. Впрочем… Поднеся свечу поближе, нянюшка втянула носом аромат. Да. Запах был едва заметен, но он ощущался. В темноте росли розы.
— Ну, Уолтер Плюм, — сказала она. — Ты способен подкидывать сюрприз за сюрпризом.
Письменный стол господина Бадьи едва не гнулся от вываленных на него книг.
— То, что ты делаешь, плохо, матушка Ветровоск, — произнесла Агнесса от двери.
Матушка подняла взгляд.
— Так же плохо, как проживать за людей их жизни? — спросила она. — Но если хочешь знать, есть вещи и похуже, например жить за счет их жизней. Ты о таком «плохо» говоришь?
Агнесса промолчала. Матушка Ветровоск не могла знать, ее же тут не было…
Матушка повернулась спиной к книгам.
— Это только выглядит плохо. Но внешность обманчива. А ты, девочка, будь так любезна, понаблюдай-ка за коридором.
Она принялась копаться в обрывках конвертов и клочках бумаги с нацарапанными на них циферками — по всей видимости, оперном эквиваленте бухгалтерских отчетов. Полный беспорядок. Больше чем беспорядок. Слишком уж все беспорядочно для беспорядка. В обычном беспорядке периодически натыкаешься на связные фрагменты. Но тут царил абсолютный хаос, как будто кто-то долго и упорно создавал беспорядок беспорядков.
Возьмем бухгалтерские отчеты. Они полны крохотных строк и столбцов. Но кто-то счел излишним тратиться на линованную бумагу, а почерк при этом имел неровный. Например, разворот начинается с сорока столбцов, но до правой его половины почему-то доживают лишь тридцать шесть. И заметить такие вещи довольно трудно, ведь скачущий почерк ужасно утомляет глаз…
— Чем ты там занимаешься? — Агнесса отвела взгляд от коридора.
— Просто диву даешься, — откликнулась матушка. — Многие расходы проведены дважды! А на одной странице вообще прибавляли месяцы и вычитали время суток!
— Мне казалось, ты терпеть не можешь всякие книжки.
— Не люблю. — Матушка перевернула страницу. — Они могут смотреть тебе прямо в глаза и нагло врать. Сколько в здешнем оркестре скрипачей?
— По-моему, девять.
— Ага! — возликовала матушка, не поворачивая головы. — А по книгам получается, что жалованье получают двенадцать, но трое записаны на другой странице, так что этого можно и не заметить. — Она оторвалась от расчетов и довольно потерла руки. — Если, конечно, не обладаешь хорошей памятью.
Костлявый палец пробежался по еще одному разъезжающемуся столбцу.
— А что такое летающий храповик?
— Мне-то откуда знать?!
— Здесь сказано: «Ремонт летающего храповика, новые пружины для вращательного механизма и починка. Сто шестьдесят долларов шестьдесят три пенса». Ха!
Облизнув палец, она перелистнула страницу.
— Даже нянюшка так не путается в цифрах, — покачала головой матушка. — Чтобы настолько плохо считать, надо считать прекрасно. Ха! Ничего удивительного, что Опера не приносит никакого дохода. С таким же успехом можно черпать воду решетом.
Агнесса метнулась в комнату.
— Кто-то идет!
Матушка поднялась и задула лампу.
— Ты спрячься за занавеской! — приказала она.
— А ты?
— О… Ну, я просто сделаюсь незаметной… Агнесса поспешила к большому окну, но не удержалась и все-таки оглянулась на матушку. Та замерла у камина.
Старая ведьма таяла. Нет-нет, она никуда не исчезла, просто слилась с фоном.
Ее рука постепенно стала частью облицовки камина. Складка платья превратилась в тень. Локоть — в верхнюю часть кресла у нее за спиной. Лицо слилось с вазой увядших цветов.
Она была по-прежнему здесь, как старушка на старой картинке-загадке — из тех, что печатают иногда в «Ещегоднике». На ней можно увидеть старуху, а можно — юную девушку, но не обеих одновременно, потому что каждая представляет собой тень другой. Матушка Ветровоск стояла у камина, однако увидеть ее мог лишь тот, кто знал, что она там стоит.
Агнесса сморгнула. И остались лишь тени, кресло и камин.
Дверь открылась. Девушка скользнула за занавеску, чувствуя себя столь же незаметной, как клубника в блюде с тушеной говядиной, уверенная, что стук сердца вот-вот ее выдаст.
Дверь закрылась с легким, едва слышным щелчком. Кто-то пересек комнату. Деревянный скребущий звук мог быть звуком пододвигаемого кресла.
Еще один царапающий звук и шипение — это, видимо, чиркнули спичкой о коробок. Звяк-звяк подняли стекло лампы…
А потом все стихло.
Агнесса сжалась в тугой комочек. Внезапно ей показалось, что каждая ее мышца кричит от напряжения. Лампу не зажгли, иначе бы она увидела сквозь занавеску свет.
Кто-то там не издавал ни единого звука.
Кто-то там внезапно что-то заподозрил.
Заскрипела половица — оччччень мммеддлее-еннно. Кто-то переместил вес.
Рот приоткрылся в безмолвном крике. Либо крикнуть, либо взорваться от усилия подавить рвущийся наружу вопль. Ручка оконной рамы у нее за спиной, всего секунду назад не более чем одна из точек опоры, сейчас демонстрировала серьезные намерения стать частью ее жизни. Горло настолько пересохло, что даже сглотнуть было нельзя, иначе бы оно заскрипело, как несмазанная петля.
Не может быть, чтобы этот человек находился здесь по праву. Люди, которые имеют право находиться в том или ином месте, ведут себя абсолютно иначе. Они шумят, двигаются, бормочут.
Оконная ручка вконец обнаглела. Она вытворяла такое…
Попробовать подумать о чем-то другом… Занавеска шевельнулась. По другую ее сторону кто-то стоял.
Если бы не эта страшная сухость в горле, Агнесса бы обязательно завопила.
Сквозь ткань она чувствовала чье-то присутствие. В любой момент этот кто-то может отдернуть занавеску, и…
И тут она прыгнула, по крайней мере совершила нечто настолько близкое к прыжку, насколько это было возможно. Это было нечто вроде неуклюжего вертикального рывка. Как девятый вал, она смела занавеску, врезалась в кого-то стройного и очутилась на полу в путанице конечностей и рвущегося бархата.
Жадно хватая ртом воздух, она придавливала собой что-то корчащееся и извивающееся.
— Я закричу! — предупредила она. — А если я это сделаю, барабанные перепонки полезут у тебя из носа.
Незнакомец мигом прекратил извиваться.
— Пердита? — приглушенно спросил кто-то. Карниз осел набок. Медные кольца, крутясь, по очереди устремились к полу.
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:38 | Сообщение # 19 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| Нянюшка вновь обратилась к мешкам. Из каждого выпирали круглые твердые предметы. Если потрогать пальцем, они начинали тихонько позвякивать.
— Это настоящая куча денег, Уолтер, — с расстановкой произнесла она.
— Да госпожа Ягг!
Нянюшка довольно легко теряла счет деньгам. Не то чтобы деньги совсем ее не интересовали, просто существовала определенная планка, довольно невысокая, надо сказать, после которой становилось все равно. Но сейчас нянюшка твердо знала одно: от того количества денег, которое она видела перед собой, панталоны упадут у кого угодно.
— Наверное, — задумчиво проговорила она, — если бы я тебя спросила, откуда тут такие деньжищи, ты бы ответил, что это все дело рук Призрака, верно? Так же как и розы?
— Да госпожа Ягг!
Она бросила на него встревоженный взгляд.
— Ты ведь можешь здесь спокойно посидеть? — спросила нянюшка. — Просто посидеть, ничего не делая. Мне надо кое с кем посоветоваться.
— А где моя мама госпожа Ягг?
— Она сладко спит, Уолтер.
Ответ, по-видимому, удовлетворил его.
— Ты посидишь спокойно в своей… ну, в той комнате?
— Да госпожа Ягг!
— Хороший мальчик.
Она опять посмотрела на мешки. От денег одни проблемы.
Агнесса прислонилась к стене.
Андре, приподнявшись на локтях, стянул с лица занавеску.
— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил он.
— Я… В каком это смысле, что я здесь делаю? Это ведь ты сюда прокрался!
— А ты пряталась за занавесками! — Андре поднялся на ноги и принялся рыться в поисках спичек. — В следующий раз, когда будешь задувать лампу, помни: некоторое время она еще остается теплой.
— Мы здесь по важному делу… Лампа засветилась. Андре повернулся.
— Мы? — переспросил он.
Агнесса кивнула и посмотрела на матушку. Ведьма не шевелилась, и чтобы выделить ее среди предметов и теней, требовалось приложить усилия.
Андре поднял лампу и шагнул вперед.
Тени сместились.
— Ну? — произнес он.
Агнесса пересекла комнату и помахала рукой в воздухе. Вот кресло, вот ваза, а больше… больше ничего и никого.
— Но она же была здесь!
— Кто? Еще один Призрак? — саркастически заметил Андре.
Агнесса отпрянула.
Что-то было не так. Свет лампы освещал лицо юноши снизу. И тени падали неправильно, как будто специально выбирая неудачные места. От этого зубы казались длиннее. До Агнессы начало доходить, что она при очень подозрительных обстоятельствах находится наедине с человеком, чье лицо выглядит гораздо более неприятно, чем раньше.
— Предлагаю тебе, — сказал Андре, — сейчас же вернуться на сцену. Это самое лучшее, что ты можешь сделать. И не вмешивайся в дела, которые тебя не касаются. Ты и так уже достаточно натворила.
Страх не покинул Агнессу. Достигнув определенного рубежа, он предпочел трансформироваться в гнев.
— Уйти просто так? Ни за что на свете! Из того, что я знаю, следует, что ты вполне можешь быть Призраком!
— В самом деле? А кое-кто уверял меня, что Призрак — это Уолтер Плюм, — ухмыльнулся Андре. — И с кем еще ты успела поделиться своими соображениями? Так вот тебе новое известие: говорят, Уолтер Плюм мертв…
— Ошибаешься, он жив!
Агнесса выпалила это не подумав, она просто хотела немножко сбить с него спесь. И ей это удалось. Однако выражение, появившееся на лице Андре, нисколечко не обрадовало ее.
Скрипнула половица.
Оба повернулись на звук.
Рядом с книжным шкафом в углу стояла вешалка, на которой висели несколько пальто и плащей. И конечно, только из-за странного смешения теней и только под каким-то необычным углом зрения могло показаться, что там прячется некая женщина…
— Чертов пол, — выругалась матушка, проявляясь из пальто.
Как позже рассказывала Агнесса: не то чтобы матушка была невидима. Она всего-навсего стала частью обстановки, а потом опять выступила на передний план. И она никуда не уходила из комнаты, просто некоторое время ее в комнате не было. Таким же умением владеют все хорошо вышколенные слуги — они все время рядом, но вы их не видите.
— Но… Откуда?.. — недоуменно покачал головой Андре. — Я же осмотрел всю комнату!
— Видеть значит верить, — спокойно ответила матушка. — Разумеется, есть и обратная сторона медали, а именно: верить значит видеть. Последнее время тут слишком многому верили. Но я знаю, что ты не Призрак… И что же ты шныряешь по комнатам, в которых тебе нечего делать?
— Я, кстати, могу задать такой же воп…
— Мне? Я ведьма, и довольно хорошая.
— Она, э-э, из Ланкра. Оттуда же, откуда я, — промямлила Агнесса, стараясь смотреть себе под ноги.
— О? Не та ли, которая написала книгу? — усмехнулся Андре. — Люди много говорят про…
— Нет! Я гораздо хуже, понятно?
— Это правда, — промямлила Агнесса.
Андре, словно взвешивая свои шансы, посмотрел на матушку долгим взглядом. Судя по его следующей фразе, он решил, что шансы эти достаточно высоки, прямо-таки подпрыгивают до потолка.
— Я… шатаюсь по темным закоулкам, чтобы нарваться на неприятности.
— В самом деле? Есть одно очень точное определение для таких людей, — парировала матушка.
— Именно, — ответил Андре. — Полицейский, он же шпик.
Нянюшка Ягг, задумчиво скребя подбородок, выбралась из подвалов. Музыканты и певцы, все еще не вполне уверенные, что будет дальше, ошивались поблизости. У Призрака хватило совести быть пойманным и убитым во время антракта. Теоретически это значило, что нет никаких причин отменять третий акт, который наверняка начнется, как только герр Трубельмахер обойдет ближайшие трактиры и приволочет всех оркестрантов обратно. Шоу должно продолжаться.
Да, подумала нянюшка, оно должно продолжаться. Это как перед грозой: что-то растет, растет, пока не сверкнет молния и не грянет гром. Хотя нет, скорее это сродни занятию любовью. Да, точно. Эта метафора была куда более яггской. Ты вкладываешь всего себя, и вскоре наступает момент, когда шоу обязано продолжаться, поскольку невозможно себе представить, что оно вдруг возьмет и прекратится. Даже если режиссер лишит работников жалованья, шоу все равно будет продолжаться. И все это знают.
Добравшись до лестницы, нянюшка принялась медленно взбираться по ступенькам, на самый верх.
Кое в чем она сомневалась. И ей нужно было увериться.
Наверху было пусто. Она осторожно шла по мосткам, пока не очутилась прямо над зрительным залом. Снизу доносился слегка приглушенный гул голосов.
Там, где толстый канат люстры уходил вниз, сиял яркий свет. Нянюшка склонилась над скрипучим люком.
Жуткий жар чуть не спалил ей волосы. В нескольких ярдах под ней горели несколько сотен свечей.
— Если эта штука упадет, будет ужасно, — тихонько сказала она. — Опера вспыхнет, как стог сухого сена…
Ее взгляд скользил по канату, все выше и выше, пока не достиг места на уровне ее талии, где канат был наполовину перерезан. Если специально не приглядываться, то и не заметишь.
Нянюшка снова опустила глаза и принялась обшаривать темный, грязный настил, пока не обнаружила некий предмет, полупогребенный под пылью.
У нее за спиной тень, скрывавшаяся среди теней, поднялась на ноги, качнулась пару раз, обретая равновесие, и бросилась вперед.
— Мне кое-что известно про стражников, — проговорила матушка. — Они носят здоровенные шлемы, у них большущие ноги, и их узнаешь за милю. Там, за кулисами, ошивается парочка таких. Всем ясно, что они — стражники. Но ты на стражника не похож. — Она повертела в руках бляху. — Тайная полиция, значится… Это что-то новенькое. Не могу сказать, что я счастлива знакомству с тобой. Зачем вообще кому-то понадобилась тайная полиция?
— Затем, — ответил Андре, — чтобы ловить тайных преступников. Такие тоже иногда встречаются.
Матушка почти улыбнулась.
— Это факт, — согласилась она и вгляделась в мелкую гравировку на оборотной стороне бляхи. — «Особисты с Цепной» — так, стало быть, вас называют?
— Нас немного, — пожал плечами Андре. — И мы лишь недавно начали нашу деятельность. Командор Ваймс говорит, раз уж мы все равно ничего не можем поделать с Гильдией Воров и Гильдией Убийц, будем заниматься другими преступлениями. Скрытыми. Тайными. Для этого требуются стражники с… иными умениями и навыками. Я, например, очень неплохо играю на фортепиано…
— А эти ваши тролль и обезьяна? Какими-такими навыками они-то обладают? — осведомилась матушка. — По мне, единственное, что у них получается хорошо, это расхаживать с глупым видом и бросаться в глаза… Ха! А ведь и точно…
— Их даже обучать почти не пришлось, — подтвердил Андре. — По словам командора Ваймса, они самые очевидные шпики, каких только можно придумать. Между прочем, у капрала Шноббса есть документы, подтверждающие, что он человек.
— Подделка, наверное?
— Не думаю.
Матушка Ветровоск склонила голову набок.
— Если бы в твоем доме начался пожар, что бы ты первым делом вынес?
— О, матушка… — взмолилась Агнесса.
— Гм-м. А кто поджег дом? — спросил Андре.
— Ты действительно шпик. — Матушка отдала ему бляху. — Стало быть, ты явился, чтобы арестовать беднягу Уолтера?
— Я знаю, что он не убивал доктора Поддыхла. Я за ним следил. Весь день он чистил уборные…
— И я тоже могу подтвердить, что Уолтер и Призрак — разные люди, — встряла Агнесса.
— Мое предположение — это все дело рук Зальцеллы, — продолжил Андре. — Мне известно, что он иногда лазает по подвалам, а еще я подозреваю, что он ворует деньги у Оперы. Но Призрака видели в такие моменты, когда Зальцелла был на виду. Так что теперь я думаю…
— Думаешь? Ты думаешь? — переспросила матушка. — Неужели кто-то здесь наконец начал работать головой? И по каким же приметам ты опознаешь Призрака, а, господин шпик?
— Ну… на нем маска…
— В самом деле? А теперь повтори еще раз — и сам послушай, что мелешь! Ты узнаешь его по маске? Не зная, кто он такой, ты его узнаешь? Экий ты ловкий парень! Кстати, кто сказал, что Призрак всего один?
Фигура бежала среди теней под стропилами. Плащ колыхался волнами. Силуэт склонившейся над люком нянюшки Ягг четко вырисовывался на световом фоне.
— Привет, господин Призрак, — не поворачиваясь, поздоровалась она. — Ты ведь за напильником вернулся?
После чего метнулась за канат. Теперь ее лицо было обращено к тени.
— Миллионы людей знают, что я здесь! Ты же не причинишь вред слабой пожилой женщине? О боги… мое бедное старое сердечко!
И нянюшка опрокинулась на спину, при этом ударившись о пол достаточно сильно, чтобы заставить канат раскачиваться.
Фигура в замешательстве замерла. Затем человек достал из кармана обрезок тонкой веревки и осторожно двинулся к лежащей на полу ведьме. Опустившись на колени, он привязал концы веревки к ее рукам и наклонился вперед.
Нянюшка резко выбросила колени.
— Стало гораздо лучше, господин, — произнесла она, когда он отпрянул.
Поднявшись на ноги, она схватила напильник.
— Вернулся, чтобы закончить дело, а? — спросила она, размахивая инструментом. — Интересно, как ты собирался свалить это на Уолтера? Тебе доставило бы удовольствие смотреть, как все здесь полыхает?
Она надвигалась. Человек неуклюже отступал. Потом повернулся, пробежал по раскачивающимся и извивающимся мосткам и растворился во мраке.
Нянюшка затопала следом. Вскоре она увидела человека опять. Тот спускался по веревочной лестнице. Она быстро оглянулась и схватила веревку, чтобы на ней последовать за беглецом. Откуда-то сверху послышался стук — это завращался блок.
С раздувающимися юбками нянюшка Ягг опускалась вниз. Примерно на середине спуска мимо нее быстро взлетела вверх связка мешков с песком.
Под аккомпанемент блочного стука она продолжала спускаться. Глянув вниз, она увидела — где-то между башмаками, — как кто-то пытается открыть подвальный люк.
Она приземлилась в нескольких футах от беглеца, все еще цепляясь за веревку.
— Господин Зальцелла?
Сунув два пальца в рот, нянюшка издала свист, способный расплавить ушную серу.
И отпустила веревку.
Уже открывая дверцу люка, Зальцелла поднял глаза. И увидел, как из-под крыши на него несутся какие-то мешки.
Сто восемьдесят фунтов песка ударились в люк и захлопнули его.
— Осторожно! — бодро предупредила нянюшка.
Бадья, нервничая, ждал за кулисами. Нервничать, разумеется, не стоило. Призрак мертв. Беспокоиться не о чем. Люди утверждают, что видели, как его убили, — хотя, когда доходило до конкретных подробностей, повествование становилось немного сбивчивым.
Беспокоиться не о чем.
Абсолютно не о чем.
Все прекрасно.
Дела обстоят так, что беспокоиться абсолютно не о чем и все прекрасно.
Он прошелся пальцем по внутренней стороне воротничка. Когда господин Бадья занимался оптовой продажей сыра, жизнь была не так уж плоха. Ну, попали пуговицы от титанов Рега Множа в «Аромат Деревни». Ну, угодил палец юного Вивинса в мешалку — все равно они в это время делали клубничный йогурт. Разве ж это неприятности?
Рядом с ним замаячила фигура. Чтобы не упасть, господин Бадья вцепился в занавес. Когда же он наконец нашел в себе силы повернуться, его взору предстало величественное и успокаивающее зрелище: живот Энрико Базилики. В своем огромном костюме петуха, дополненном огромным клювом, гребешком и бородкой, сеньор Базилика смотрелся великолепно.
— А, сеньор, — выдохнул Бадья. — Очень впечатляюще, смею заметить.
— Си, — послышался приглушенный голос откуда-то из-под клюва.
Тем временем на сцену уже начали стекаться другие актеры.
— Позвольте выразить глубочайшие извинения по поводу всей этой суматохи. Уверяю, такое случается не каждый вечер, а-ха-ха…
— Си?
— Не обращайте внимания, просто хорошее настроение, а-ха-ха…
Клюв повернулся в его сторону. Бадья попятился.
— Си!
— …Да… Ну что ж, я очень рад, что вы отнеслись с таким пониманием…
Темпераментный, с уважением подумал господин Бадья, когда великий тенор зашагал к сцене. Тем временем приближалась к завершению увертюра к третьему акту. Настоящие артисты, они такие. Нервы у них, должно быть, натянуты, как резиновые жгуты. Это все равно что ждать сыр. Можно здорово переволноваться, ведь ты ждешь и не знаешь, что получишь: полтонны белого чуда голубых кровей или цистерну кормежки для свиней. Так же, наверное, и с какой-нибудь арией…
— Куда он пошел? Куда он пошел?
— Что? О, госпожа Ягг…
Старушка взмахнула перед его носом напильником. Учитывая состояние духа господина Бадьи, этот жест не слишком способствовал повышению настроения.
Внезапно оказалось, что вокруг него толпятся и другие фигуры, не менее выразительно, чем госпожа Ягг, передающие идею восклицательного знака.
— Пердита? Почему ты не на сцене?.. О, госпожа Эсмеральда, я вас и не заметил. Разумеется, если вы желаете пройти за кулисы, вам стоит только…
— Где Зальцелла? — спросил Андре.
Не понимая, что происходит, Бадья огляделся.
— Всего несколько минут назад он был здесь… То есть, — Бадья взял себя в руки, — господин Зальцелла, вероятно, занят выполнением своих обязанностей, и я, молодой человек, уже сказал больше, чем…
— Я требую, чтобы представление было остановлено немедленно, — произнес Андре.
— О, ты требуешь, неужели? И на каких основаниях, позволь узнать?
— Он перепиливал трос у люстры! — сообщила нянюшка.
Андре вытащил бляху.
— Вот на каких!
Бадья вгляделся.
— «Гильдия Музыкантов Анк-Морпорка. Член номер 1244»?
Андре посмотрел на него, потом на бляху, и принялся яростно рыться в карманах.
— Нет! Черт! Всего минуту назад она была здесь… Послушайте, вы должны полностью освободить помещение. Пусть люди покинут Оперу. Необходимо все тут обыскать, а это значит…
— Не надо прерывать представление, — сказала нянюшка.
— Я и не собираюсь, — пожал плечами Бадья.
— Потому что мне кажется, он тоже хочет, чтобы шоу было остановлено. А ведь оно должно продолжаться, верно? Разве не в это все тут верят? Кстати, он не мог покинуть здание?
— Я приставил к заднему входу капрала Шноббса, а к выходу из фойе — сержанта Детрита, — успокоил Андре. — Когда дело доходит до охраны дверей, лучше них не найти.
— Прошу прощения, но что происходит? — недоуменно спросил Бадья.
— Он может быть где угодно! — воскликнула Агнесса. — Здесь сотни укромных мест!
— Кто? — удивился Бадья.
— А как насчет этих подвалов, о которых все говорят? — высказалась матушка.
— Где?
— Там только один вход, — заявил Андре. — Он не дурак.
— В подвалы ему не попасть, — заключила нянюшка. — Он убежал! Забился, скорее всего, в какой-нибудь шкаф!
— Нет, он постарается смешаться с толпой, — возразила матушка. — Я бы именно так поступила на его месте.
— Как? — спросил Бадья.
— А не мог он отсюда пробраться в зрительный зал? — задумалась нянюшка.
— Кто? — недоумевал Бадья. Матушкин большой палец дернулся в направлении сцены.
— Он где-то там. Я его чувствую.
— Так подождем, пока он уйдет со сцены!
— Сцену одновременно покидают восемьдесят человек! — возразила Агнесса. — Когда занавес опускается, тут такое столпотворение!
— И шоу тоже останавливать не хочется, — задумалась матушка.
— Точно, шоу мы останавливать не хотим, — Бадья с радостью ухватился за соломинку знакомой идеи, проносимую мимо волнами непонятного и неведомого. — Не то придется вернуть людям деньги. А о чем мы вообще говорим, кто-нибудь знает?
— Шоу должно продолжаться… — бормотала матушка Ветровоск, по-прежнему вглядываясь в закулисный мрак. — Истории должны заканчиваться как положено. Это опера. Поэтому они должны заканчиваться… по-оперному…
Нянюшка Ягг взволнованно подпрыгнула.
— О-о, я знаю, что у тебя на уме, Эсме! — пискнула она. — О-о, да! Думаешь, получится? Представить только, я смогу рассказывать, что сделала это! Э-э? Получится? Пошли! Вперед!
Генри Крючкорукс вчитывался в программку. Разумеется, он не до конца разобрался в событиях первых двух актов. Но он знал, что это нормально: ведь только совершенно наивный человек может ждать от оперы в придачу к хорошему пению еще и смысл. Так или иначе, в последнем акте все прояснится. Этот акт называется «Бал-маскарад во дворце герцога». Почти наверняка окажется, что женщина, за которой довольно дерзко ухаживал тот мужчина, — это его собственная жена, но крошечная узенькая масочка совершенно изменила ее внешний вид, и муж даже не заметил, что она в том же платье и причесана как раньше. Чей-нибудь слуга непременно окажется чьей-то переодетой дочерью; кто-нибудь умрет от какой-то заразы, что не помешает ему перед смертью долго распевать об этом; и сюжет придет к своему разрешению благодаря нескольким совпадениям, в реальной жизни столь же вероятным, сколь вероятен картонный молоток.
Хотя, конечно, не факт, что именно так все и случится. Генри просто основывался на логике и собственных расчетах.
Тем временем третий акт начался традиционным балетом. На сей раз Придворные Девушки исполнили деревенский танец.
Генри показалось, что со всех сторон до него доносится приглушенный смех.
Смех объяснялся тем, что в цепочке балерин, которые, взявшись за руки, выпорхнули на сцену, в одном месте обнаружился провал.
Однако стоило опустить взгляд, и целостность восстанавливалась. Просто в этом месте стояла маленькая жирная балеринка. Ухмыляясь во весь рот, она выступала в растянутой, чуть ли не лопающейся по швам пачке, длинных белых панталонах и… в стоптанных башмаках.
Генри смотрел не отрываясь. Это были здоровенные башмаки, и двигались они с поразительной скоростью. Атласные туфельки других балерин так и мелькали, когда девушки плавно перемещались по сцене, но эти башмаки словно бы возникали то в одном месте, то в другом… и жутко громыхали каблуками.
Исполнение пируэтов также отличалось нестандартностью. В то время как прочие балерины кружились, словно снежинки, маленькая толстушка крутилась как волчок и перемещалась по сцене тоже как волчок. При этом отдельные фрагменты ее организма стремились вращаться вокруг своей хозяйки наподобие планет-спутников.
До Генри донеслись перешептывания других зрителей.
— О да, — авторитетно заявлял кто-то, — в Псевдополисе такое тоже показывали…
Мамаша пихнула Генри под локоть.
— Это так и должно быть?
— Э-э… вряд ли…
— Однако до чего забавно! Похохочешь всласть!
Но это были еще не все неожиданности вечера.
В тот момент, когда жирная балеринка столкнулась с ослом в вечернем костюме, она, слегка покачнувшись, вскинула руки вверх и содрала с него маску.
Герр Трубельмахер, дирижер, застыл от ужаса, не веря своим глазам. Оркестр, издав серию нестройных звуков, умолк. Только туба все продолжала свое…
…Уум-БАХ-уум-БАХ-уум-БАХ…
…Тубист выучил свою партию много лет назад и не имел привычки обращать внимание на происходящее вокруг.
Прямо перед Трубельмахером выросли две фигуры. Одна из них схватила его дирижерскую палочку.
— Прошу прощения, сэр, — это был Андре, — но ведь шоу должно продолжаться, верно? — Он передал палочку второй фигуре. — Начинай, — приказал он. — И чтоб музыка не прекращалась!
— У-ук!
Библиотекарь одной рукой осторожно поднял Трубельмахера, поставил его чуть в сторонке, потом задумчиво облизал палочку и устремил взор на тубиста.
— …Уум-БАХ-уум-БАХ… уум… ум… Тубист постучал тромбониста по плечу.
— Эй, Фрэнк, смотри— ка, на месте старика Трумпеля настоящая обезьяна…
— Тихотихотихотихо!
Довольный орангутан воздел лапы.
Оркестранты посмотрели на него. Потом посмотрели еще раз. Ни один дирижер за всю историю музыки — ни тот, кто однажды зажарил печень флейтиста себе на ужин за одну неверно взятую ноту, ни другой, насадивший на дирижерскую палочку троих скрипачей, ни даже тот, который отпускал по-настоящему обидные саркастические замечания на ползала, — так вот, ни один из них не удостаивался со стороны оркестра столь почтительного внимания.
Тем временем нянюшка Ягг на сцене воспользовалась суматохой, чтобы стянуть голову с лягушки.
— Госпожа!
— Прошу прощения, я приняла тебя за другого…
Длинные руки упали. Оркестр одним долгим, путаным аккордом с грохотом пробудился к жизни.
После краткого смятения, вызванного тем, что нянюшка обезглавила клоуна и феникса, балеринки попытались продолжить танец.
Хор недоуменно наблюдал.
Кристина почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу. Оглянувшись, она увидела Агнессу.
— Пердита!! Ты где пропадала?! — шепотом воскликнула она. — Вот-вот начнется мой дуэт с Энрико!!
— Ты должна мне помочь! — прошипела в ответ Агнесса.
«Энрико? — подметила кроющаяся в глубине ее души Пердита. — А для всех остальных, между прочим, он сеньор Базилика…»
— Помочь тебе в чем?!
— Нужно поснимать со всех маски! Гладкий лобик Кристины прелестно сморщился.
— Но, по-моему, маски снимают только в самом конце!!
— Э-э… Все изменилось! — горячо произнесла Агнесса.
Повернувшись к соседнему вельможе, она быстрым движением дернула маску зебры вниз. Из-под маски на нее гневно уставились глаза певца.
— Прошу прощения! — прошептала она. — Я приняла тебя за другого!
— Почему так рано? Еще не время снимать маски!
— Сценарий изменился!
— В самом деле? А мне никто не сказал! Стоявшая поодаль жирафа с короткой шеей наклонилась к певцу:
— Что такое?
— По всей видимости, большая сцена со сниманием масок должна произойти прямо сейчас!
— А почему мне никто не сказал?!
— О нас всегда забывают. Мы ведь всего-навсего хор… А с чего это вдруг старик Трумпель облачился в наряд обезьяны?
Мимо в пируэте пронеслась нянюшка Ягг, врезалась в слона в смокинге и обезглавила зверя по самое туловище. Свои странные действия она сопроводила пояснительным шепотком:
— Мы ищем Призрака, понятно? Только тс-с!
— Но… Призрак ведь мертв!
— Их, Призраков, так запросто не убьешь, — ответила нянюшка.
С этого момента по хору, как круги по воде от брошенного камня, пошли слухи. Лучше места для слухов, чем хор, в жизни не сыскать. Есть люди, которые ни за что не поверили бы высшему духовному лицу страны, вздумай тот утверждать, что небо синее, — даже если бы он в подтверждение своих слов предоставил письменные свидетельства от седовласой матери и трех девственниц-весталок. Зато эти люди без оглядки верят любьш словам, которые случайно услышали за своей спиной поздно ночью в самом низкопробном трактире.
Какаду повернулся и стянул маску с попугая…
Бадья сотрясался от рыданий. Это было хуже, чем в тот день, когда взорвался кефир. Это было хуже, чем полоса сильной жары, от которой сошел с ума целый склад с «Ланкрским Особо Острым».
Опера превратилась в пантомиму.
Зрители хохочут.
Пожалуй, единственный, кто все еще оставался в маске, был сеньор Базилика. Он наблюдал за суетой в хоре с той степенью надменного изумления, которую позволяла передать его собственная маска, — и это, как ни удивительно, было довольно много.
— О нет, — простонал Бадья. — Такое нам замолчать не удастся! Он никогда больше не вернется. Мы приобретем дурную славу, и уже никто никогда не захочет прийти в мою Оперу!
— Никто никогда что? — промямлили у него за спиной.
Бадья оглянулся.
— О, сеньор Базилика, — промолвил он. — Я и не заметил, как вы подошли… А я как раз… Надеюсь, вы не подумали, что подобный балаган творится у нас каждый день!
Сеньор Базилика, слегка покачиваясь, смотрел сквозь Бадью. На нем была рваная рубашка.
— Ктотта… — произнес он.
— Прошу прощения?
— Ктотта… ктотта ударил меня по голове, — произнес тенор. — Сстакан воды пжжалста…
— Но вам ведь… как раз сейчас… петь, разве нет? — проговорил Бадья. Схватив оглушенного тенора за воротник, он сделал попытку притянуть его поближе. В результате он лишь сам оторвался от пола, и туфли его теперь болтались на уровне колен сеньора Базилики. — Скажите мне… ведь это вы там… на сцене… умоляю!!!
Даже в своем оглушенном состоянии Энрико Базилика (также известный как Генри Лежебокс) различил то, что можно назвать дихотомией данного высказывания. Он предпочел держаться известной ему версии.
— Ктотта ударил меня в коридоре… — рискнул сообщить он.
— Значит, там не вы?
Базилика захлопал тяжелыми ресницами.
— Где не я?
— Через секунду вы исполняете знаменитый дуэт!!!
Ушибленный череп тенора тут же родил логическое продолжение предыдущей мысли.
— Стало быть, там не я? — произнес он. — Ну… Очень интересно. Никогда прежде мне не приходилось слышать себя самого со стороны…
Издав счастливый полувздох, он опрокинулся навзничь.
Бадья, в свою очередь, чтобы не упасть, прислонился к колонне. Потом нахмурил брови, посмотрел на поверженного тенора и, в лучших традициях слегка запоздалых озарений, на пальцах сосчитал до одного. После чего повернулся к сцене и сосчитал до двух.
Он почувствовал, что четвертый восклицательный знак может вырваться из него в любую секунду.
Тем временем тот Энрико Базилика, который пребывал на сцене и по-прежнему оставался в маске, воровато глянул по сторонам. Справа Бадья что-то шептал подсобным рабочим. Слева дежурил тайный пианист Андре, рядом с которым возвышалась фигура огромного тролля.
Толстый певец в ярком костюме встал посреди сцены, прозвучала прелюдия. Зрители опять успокоились. Забавные фокусы и розыгрыши в хоре, что ж, это неплохо; в конце концов, кто знает, может, таков сюжет, но платили-то они не за это. А за то, что вот-вот начнется. За самое главное.
К Базилике двинулась Кристина. Агнесса внимательно рассматривала тенора. Что-то в нем было не так. Да, он был толстым, но такими толстяками становятся, когда, к примеру, запихнут под рубашку подушку, да и двигался он как-то иначе, не так, как Базилика. Сеньор Базилика, как это зачастую бывает с полными людьми, двигался легко, словно громадный воздушный шар, который в любую секунду может взлететь.
Агнесса бросила взгляд на нянюшку. Та тоже пристально наблюдала за тенором. Матушки Ветровоск видно не было. А это, скорее всего, означает, что она где-то совсем рядом.
Взволнованное ожидание аудитории передалось всем. Уши раскрывались как цветочные лепестки. Четвертая стена сцены, она же большая, черная, засасывающая все и вся дыра, превратилась в колодец, ждущий, когда его наполнят.
Кристина тем временем совершенно спокойно направлялась навстречу тенору. Впрочем, Кристина вошла бы и в пасть к дракону, если бы там висела табличка: «Совершенно безвредно, клянусь мамой»… По крайней мере, если бы эти слова были написаны большими, четкими буквами. Создавалось впечатление, что никто ничего не хочет предпринимать.
Это и в самом деле был знаменитый дуэт. И очень красивый. Уж Агнесса-то знала это наверняка. Она ведь исполняла его не далее как вчера.
Кристина взяла псевдо-Базилику за руку, на первых тактах открыла рот и…
— Стой где стоишь!
В этот окрик Агнесса вложила всю свою мощь. Люстра зазвенела.
Оркестр, издав серию дисгармоничных хрипов, бряков и звяков,затих.
Под угасающие аккорды и замирающее эхо шоу остановилось.
Уолтер Плюм, сложив руки на коленях, сидел в полумраке под сценой. Не часто случалось такое, чтобы Уолтеру Плюму было нечего делать. Но когда ему было нечего делать, он ничего и не делал.
Ему здесь нравилось. Все знакомое. Сверху просачиваются звуки оперы. Приглушенные, но это и не важно. Уолтер знал все слова, каждую нотку, каждый шажок балерины. В действительности эти представления нужны были ему ровно в той же мере, в какой часам нужен маятник: чтобы тикалось лучше.
Госпожа Плюм учила его читать по старым программкам. Именно тогда он узнал, что навсегда принадлежит этому миру. Когда у маленького Уолтера резались зубки, он грыз шлем с крылышками. Первой в его жизни постелью стал батут под балдахином — арена постыдного эпизода с примадонной Хихигли (известного под названием Случай с Прыгающей Хихигли).
Уолтер Плюм жил оперой. Он вдыхал ее песни, раскрашивал ее декорации, зажигал ее огни, мыл ее полы и полировал ее туфли. Опера заполняла те пространства внутри Уолтера Плюма, которые иначе были бы пустыми.
И вдруг шоу остановилось.
Но вся энергия, все грубые, неприглаженные эмоции, которые накапливаются за сценой, — вопли, страхи, надежды, желания, — словно тело, отброшенное взрывом в сторону, продолжали полет.
И эта энергия врезалась в Уолтера Плюма, накрыла его с головой, завертела, как бурное море — чайную чашку.
Его снесло со стула и швырнуло на разваливающиеся декорации.
Уолтер сполз вниз и, подергиваясь, свернулся в клубочек на полу. Ладонями он хлопал по ушам, чтобы заглушить эту внезапную противоестественную тишину.
Из теней выступила фигура.
Матушка Ветровоск никогда не слышала о психиатрии. А если бы и слышала, то все равно бы ничего не поняла. Есть области человеческой деятельности, слишком темные даже для ведьм. Сама же она практиковала головологию — то есть сейчас ей практиковаться уже не было смысла, она считалась лучшей на данном поприще. И хотя внешне может показаться, что у психиатра и головопатолога много общего, на самом деле между ними огромная практическая разница. Психиатр, заполучив пациента, которому кажется, что его преследует большое и страшное чудовище, постарается убедить беднягу, что никаких монстров не существует. Матушка, наоборот, давала больному стул, на который он мог взобраться, и большую тяжелую палку.
— Встань, Уолтер Плюм, — произнесла она.
Уолтер, глядя прямо перед собой, встал.
— Оно остановилось! Остановилось! Останавливать шоу — дурная примета! — прохрипел он.
— Значит, его надо начать снова.
— Шоу нельзя останавливать! Это ведь шоу!
— Да. И кто-то должен возобновить его, Уолтер Плюм.
Уолтер, казалось, не замечал ее. Он бесцельно листал пачки нот. Его руки пробегали по сугробам старых программок. Рука задела клавиатуру фисгармонии и извлекла несколько невротических нот.
— Останавливать плохо! Шоу должно продолжаться!
— Это ведь господин Зальцелла пытается остановить шоу, верно, Уолтер?
Голова Уолтера вздернулась. Он уставился прямо перед собой.
— Ты ничего не видел Уолтер Плюм! — произнес он голосом, настолько похожим на голос Зальцеллы, что даже матушка вздернула бровь. — А если попробуешь соврать тебя запрут а у твоей матери будут серьезные неприятности!
Матушка кивнула.
— Он узнал о Призраке, да? — спросила она. — О Призраке, который приходит в маске… так ведь, Уолтер Плюм? И тогда этот человек подумал: а не воспользоваться ли удобным случаем? И когда Призраку придет время быть пойманным… что ж, мы дадим им Призрака. И самое главное, все поверят. Может, людям будет не по себе, но они все равно поверят. Даже Уолтер Плюм будет сомневаться, потому что в мозгах у него вечная путаница.
Матушка глубоко вздохнула.
— Может, в них и путаница, но работают они как надо. — До нее донесся ответный вздох. — Так или иначе, все должно разрешиться само собой. Больше здесь ничего не сделаешь.
Сняв шляпу, она запустила туда руку.
— Сейчас я тебе кое-что скажу, Уолтер, — продолжала матушка, — хотя ты все равно ничего не поймешь и не запомнишь. Жила-была одна старая злая ведьма по имени Черная Алиса. Ее боялись как огня. Она была самая злая и самая могущественная. Раньше, но не сейчас. Потому что сейчас, дружок, я могла бы плюнуть ей в глаза и украсть ее вставную челюсть. Но из-за того, что она не отличала Добро от Зла, все у нее внутри перекрутилось. И тогда ей пришел конец.
— Дело в том, что если ты отличаешь добро от зла, то просто не можешь выбрать зло. Это не получится: выбрать зло и продолжать жить как ни в чем не бывало. Так что… если бы я была злой ведьмой, то сделала бы так, что мускулы господина Зальцеллы ополчились бы на его кости и он бы сам себя сломал на месте… Это если бы я была злой. А еще я могла бы залезть ему в голову, изменить его мысли о себе, и он бы упал на свои бывшие колени и умолял превратить его в лягушку… Это если бы я была злой. А еще я могла бы превратить его ум в яичницу, и он бы слушал цвета и видел запахи… Это если бы я была злой. О да. — Последовал еще один вздох, более глубокий и проникновенный. — Но я не могу сделать ничего такого. Это было бы неправильно, это было бы не Добро.
Матушка издала легкий смешок. Будь здесь нянюшка Ягг, она прокомментировала бы его следующим образом: ни сумасшедшее гоготанье Черной Алисы, не к ночи будет помянута, ни хихиканье обезумевшего вампира, чьи нравственные устои еще хуже, чем его произношение, ни сопровождаемый разбрызгиванием слюны хохот самого изощренного пыточных дел мастера не способны настолько вывести из равновесия, как единственный веселый смешок матушки Ветровоск, которая собралась совершить самое доброе дело в своей жизни.
Из наконечника шляпы матушка извлекла маску, тонкую, как бумага. Маска изображала обычное лицо — гладкое, белое, с самыми основными чертами. Для глаз были прорезаны полукружья. Маска не выражала ни счастья, ни печали.
— Простая вещь, а? — произнесла матушка. — Выглядит красивой, но она очень проста, ничем не отличается от любой другой маски. Волшебники могли бы целый год толочься вокруг нее и все равно сказали бы, что ничего волшебного в ней нет. Это лишний раз доказывает, как мало они знают, Уолтер Плюм.
Она бросила маску юноше. Тот с жадностью подхватил ее и натянул на лицо.
А потом поднялся легким, текучим движением танцо
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:40 | Сообщение # 20 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| Все смотрели на нее.
Бывают такие моменты, точки во времени между прошлым и настоящим, когда секунда может тянуться бесконечно…
Агнесса почувствовала, что начинает краснеть. Румянец двигался к ее лицу, словно месть бога вулканов. Она знала: когда он постигнет пункта назначения, с ней будет покончено.
«Ничего страшного, ты извинишься, и тебя простят», — усмехнулась Пердита.
— Заткнись! — выкрикнула Агнесса. Не успело эхо вернуться из дальних углов зрительного зала, как Агнесса уже вышла на середину сцены и дернула красную маску вниз.
Затихающую ноту подхватил весь хор. Это ведь, в конце концов, опера. Шоу, может, и остановилось, но опера продолжается…
— Зальцелла!
Он схватил Агнессу, зажимая ей рот, а свободной рукой потянулся к поясу и вытащил шпагу.
Шпага была совсем не бутафорской. Когда Зальцелла повернулся лицом к хору, клинок с пронзительным свистом рассек воздух.
— Вот это да, вот это да, вот это да! — воскликнул он. — Как это по-оперному с моей стороны. Боюсь, теперь мне придется захватить бедную девушку в заложницы. Ведь это так естественно в данных обстоятельствах, не правда ли?
Он победоносно осмотрелся. Публика зачарованно наблюдала за происходящим, не издавая ни звука.
— И что? Неужели никто не воскликнет: «О нет, негодяй! Тебе это с рук не сойдет!»? — осведомился он.
— Негодяй! Тебе это с рук не сойдет! — крикнул из-за кулис Андре.
— И наверняка Опера окружена? — радостно спросил Зальцелла.
— Совершенно верно, Опера окружена! Кристина завопила и упала в обморок. Зальцелла улыбнулся еще радостнее.
— Ну наконец-то, все-таки не перевелись еще истинные ценители оперы! — подвел итог он. — Но, знаете ли, мне это именно что сойдет с рук, поскольку мыслю я не no-оперному. Я сам и эта юная госпожа отправимся сейчас в подвал, где я, возможно, не причиню ей никакого вреда. Сильно сомневаюсь, что вы сумели окружить все подвалы. Они тянутся далеко за город, даже я не изучил их досконально, а поверьте мне, мои познания в данной области весьма обширны…
Он сделал паузу. Агнесса попыталась вырваться, но Зальцелла еще крепче сжал ее шею.
— К этому моменту, — продолжал он, — кто-нибудь уже должен был спросить: «Но, Зальцелла, почему?». Слушайте, я что, должен выступать за всех?
Бадья осознал, что все это время простоял с открытым ртом.
— Именно это я как раз и собирался спросить! — выкрикнул он.
— Что ж, отлично. А мне полагается ответить чем-нибудь вроде: «Потому что мне так захотелось» . Или потому, что я, видите ли, люблю деньги. Но превыше всего потому, что… — Он набрал полную грудь воздуха. — Я всем сердцем ненавижу оперу! Не хочу показаться вам излишне эмоциональным типом, но опера действительно ужасная вещь. И с меня хватит. Так что, пока я на этой сцене, позвольте выразить вам, сколь жалкой, самовлюбленной, абсолютно нереалистичной, ничего не стоящей формой искусства является опера, какое ужасное злоупотребление музыкой она собой представляет, какая…
Сбоку зажужжало. Полы костюмов захлопали. Дохнуло пылью.
Андре огляделся. Рядом с ним заработала ветродуйная машина. Ручка вращалась сама по себе.
Зальцелла тоже обернулся посмотреть, что происходит.
Призрак легко приземлился на сцену. Волны плаща окутывали его… так по-оперному.
Отвесив вежливый поклон, Призрак также извлек шпагу.
— Но ты же мё… — начал Зальцелла, но тут же прервался. — Ага! Ты, наверное, Призрак Призрака. Совершенно невероятное оскорбление здравого смысла, все в лучших традициях оперы! На подобную концовку я даже не рассчитывал!
Отшвырнув Агнессу, он довольно кивнул.
— Вот что опера делает с человеком, — хмыкнул он. — От нее, видите ли, гниют мозги, а у этого паренька их и так не слишком много было. Опера сводит людей с ума. Делает из них сумасшедших. Сумасшедших, слышите вы меня, абсолютных безумцев!! Гм-м. Они ведут себя нерационально. Я уже столько лет наблюдаю за вами. Да это же форменный сумасшедший дом!! Слышите вы меня? Сумасшедший дом!!
Он и Призрак принялись описывать круги но сцене.
— Вы и представить себе не можете, что такое быть единственным нормальным человеком в сумасшедшем доме!! Вы верите чему угодно!! Вы скорее поверите, что Призрак может очутиться в двух местах одновременно, чем предположите, что просто-напросто есть два человека, играющие Призрака!! Даже господин Хвать считал, что может шантажировать меня!! Совал свой нос куда не следует!! Ну что ж, само собой, пришлось его убить. Ради его же собственного блага. Это место даже крысоловов сводит с ума!! А уж Поддыхл… Он вечно забывал повсюду свои очки, бродил слепой, как летучая мышь, так нет ведь, в тот раз он меня увидел — ну разве это нормально?
Зальцелла сделал выпад. Призрак парировал.
— А теперь я буду сражаться с тобой, Призрак, — произнес он, перейдя в наступление и обрушив на противника вихрь ударов. — И вы заметите, что ваш Призрак совсем не умеет фехтовать… потому что он знаком только со сценическим фехтованием… а там ведь самое главное — просто ударить по клинку противника так, чтобы вышел приличествующий случаю металлический звук… чтобы ты потом мог долго и драматично умирать, зажав его шпагу у себя под мышкой…
Под градом уколов Призрак вынужден был отступить. Он пятился назад, пока не споткнулся о тело Кристины, которая как упала, так и лежала без сознания. Призрак кубарем покатился по сцене.
— Видите? — прокомментировал Зальцелла. — Вот что случается, когда веришь в оперу!!!
Быстро подскочив к противнику и протянув руку, он сдернул с Уолтера Плюма маску.
— Что такое, Уолтер!!! О, ты и в самом деле плохой мальчик!!!!
— Простите господин Зальцелла!
— Ты сам оглянись!!!! Тебя все осуждают!!!!
— Простите господин Зальцелла!
В пальцах Зальцеллы маска рассыпалась. Он выждал, пока ее клочки мягко опустятся на сцену, после чего сильным рывком поставил Уолтера на ноги.
— Ну что, видите?!! Вот она, ваша удача!!! Вот он, ваш Призрак!!! Без маски он просто слабоумный идиот, даже собственные шнурки не способный завязать!!! А-ха-ха-ха!!!! Гм-м. Это ты во всем виноват, Уолтер Плюм…
— Да господин Зальцелла!
— Нет.
Зальцелла повернулся на голос.
— Никто бы не поверил Уолтеру Плюму. Даже сам, Уолтер Плюм. сомневается в том, что видит Уолтер Плюм. Даже родная мать считала его убийцей. Когда дело касается Уолтера Плюма, люди готовы поверить чему угодно.
Послышалось мерное постукивание.
За спиной у Зальцеллы открылся люк.
Медленно показалась остроконечная шляпа, а следом за ней — остальные части матушки Ветровоск. Матушка стояла со сложенными на груди руками. Пол со щелчком восстановил свою целостность. Нога матушки перестала постукивать по половицам.
— Так, так, — произнес Зальцелла. — Госпожа Эсмеральда, не правда ли?
— Я больше не госпожа, господин Зальцелла. Он бросил взгляд на остроконечную шляпу.
— Что, решила вместо госпожи побыть ведьмой?
— Совершенно верно.
— И наверняка ты выбрала личину злой ведьмы?
— Все куда хуже.
— А вот это, позволь тебе представить, шпага, — улыбнулся Зальцелла. — Всем известно, что ведьмы не способны заговаривать железо и сталь. Прочь с дороги!!!
Клинок со свистом рассек воздух. Матушка выставила руку. Человеческая плоть и металл слились в одно целое, а потом…
…Потом уже матушка держала шпагу — за лезвие.
— Вот что я тебе скажу, господин Зальцелла, — невозмутимо промолвила она, — закончить все должен именно Уолтер Плюм. Это ему ты больше всего навредил — не считая, конечно, тех, кого ты убил. Кстати, к чему были все эти убийства? Хотя да, на тебе же была маска. В масках есть свое волшебство. Маски скрывают одно лицо, но при этом являют другое. То, которое проявляется только в темноте. Бьюсь об заклад, в маске ты делал то, что тебе нравилось…
Зальцелла заморгал. Потянул на себя шпагу. Он что было сил дергал ее на себя, в то время как матушкина незащищенная рука спокойно сжимала острое лезвие.
Несколько хористов издали стон. Матушка широко улыбнулась. Она сжала клинок еще сильнее, так что костяшки ее пальцев побелели. И повернула голову к Уолтеру Плюму. — Надень свою маску, Уолтер. Все посмотрели на клочки картона, разбросанные по сцене.
— У меня больше нет ее госпожа Ветровоск!
Матушка проследила за его взглядом.
— О, какая неприятность, — произнесла она. — Ну что ж, придется предпринять меры. Посмотри на меня, Уолтер.
Он послушно поднял взгляд. Матушкины глаза превратились в щелки.
— Ты ведь… доверяешь Пердите, Уолтер?
— Да госпожа Ветровоск!
— Это хорошо, потому что у нее есть для тебя новая маска, Уолтер Плюм. Волшебная. Точно такая же, как твоя прежняя, но только носить ее надо под кожей и снимать ее не понадобится. И никому, кроме тебя, не нужно знать, что ты носишь маску. Она у тебя с собой, Пердита?
— Но я… — начала было Агнесса.
— Она у тебя с собой?
— Э-э… ода. Вот она. Да. Я держу ее в руке, — Агнесса неопределенно взмахнула пустой рукой.
— Ты ее держишь вверх ногами, деточка!
— О! Прошу прощения.
— Ну? А теперь отдай маску ему.
— Э-э. Да.
Агнесса двинулась к Уолтеру.
— А ты, Уолтер, возьми маску, — приказала матушка, по-прежнему сжимая шпагу.
— Да госпожа Ветровоск…
Он потянулся к Агнессе. В этот миг она была совершенно уверена, что ощущает на кончиках пальцев некое легкое давление.
— Ну? Надень же ее!
Уолтер медленно кивнул и поднес руки к лицу.
И вдруг он как будто стал четче. Нет, не произошло ничего такого, что можно было бы измерить каким-либо инструментом, — с таким же успехом можно попытаться взвесить идею или отпустить покупателю полтора метра удачи. Но когда Уолтер выпрямился, на губах его играла легкая улыбка.
— Отлично, — заключила матушка и вперилась взглядом в Зальцеллу. — Я считаю, вы двое обязаны еще раз сразиться. Однако все должно быть честно. Маска Призрака при тебе? Госпожа Ягг видела, как там, наверху, ты ею размахивал. Кстати, Гита Ягг вовсе не такая уж безмозглая, какой кажется…
— Огромное тебе спасибо, — поблагодарила толстая балеринка.
— …И она сразу подумала: что-то тут неладно, ведь погоня за Призраком продолжалась. Но как можно отличить Призрака? Только по маске. Стало быть, масок не одна, а две.
Матушка с прищуром посмотрела на главного режиссера. Зальцелла полез в карман и извлек оттуда ту самую маску, которую видела нянюшка. Кстати, все это он проделал исключительно по собственной воле — во всяком случае, так он себя убеждал.
— Хорошо. Надень ее. — Матушка наконец отпустила клинок. — А теперь тот, кем стал ты, может драться с тем, кем стал он.
В оркестровой яме ударник уставился на свои барабанные палочки. Взметнувшись в воздух, они сами по себе начали выбивать дробь,
— Это ты, Гита? — спросила матушка Ветровоск.
— Но я думала, это ты…
— Значит, это опера. О да, шоу должно продолжаться.
Уолтер Плюм взмахнул шпагой. Зальцелла в маске бросил взгляд сначала на него, потом на матушку и сделал выпад.
Клинки встретились.
Это было чистой воды «фехтование на зрителя». Шпаги клацали и гремели, противники танцующими движениями двигались взад и вперед по сцене. Уолтер даже не пытался поразить Зальцеллу. Каждый выпад парировался. Каждая возможность нанести ответный удар игнорировалась. Зальцелла злился все больше и больше.
— Дерись нормально! — выкрикнул Зальцелла. выпрямляясь. — Иначе я…
Уолтер нанес удар.
Зальцелла вздрогнул, попятился и врезался в нянюшку Ягг, после чего покачнулся, сделал пару шагов вперед, рухнул на одно колено, с трудом поднялся снова и, словно пьяный, вышел опять на середину сцену.
— Что бы меня ни ждало, — задыхаясь и срывая маску, выкрикнул он, — это все равно лучше, чем оперный сезон!!!! Куда бы мне ни предстояло сейчас отправиться, меня устроит любое место, лишь бы там не было толстых стариков, изображающих из себя стройных юношей, и лишь бы там не пели занудных длинных песен, красотой которых все восхищаются только потому, что не понимают, о чем в них поется!!!! А-аргх…
Он рухнул на пол.
— Но ведь Уолтер не… — удивилась Агнесса.
— Закрой рот, — произнесла уголком рта нянюшка Ягг.
— Но он даже не… — изумился Бадья.
— Между прочим, чего я еще не выношу в опере, — Зальцелла поднялся на ноги и, пошатываясь, бочком двинулся в сторону кулис, — так это сюжетов. Они лишены всякого смысла!! Однако никто никогда этого не признает!!! А уровень актерской игры? Да никакой игры просто не существует!! Все стоят вокруг и смотрят, как один человек поет. О боги, воистину, будет огромным облегчением оставить все это за спиной… ах…аргх…
Он рухнул на пол.
— Теперь все? — спросила нянюшка.
— Что же до зрителей, — Зальцелла опять поднялся и, спотыкаясь, двинулся в неопределенном направлении, — так их я, по-моему, ненавижу еще больше!!! Они настолько невежественны!!! И ничегошеньки не понимают в музыке!!! Все, что их интересует, это мелодии!!! День-деньской они стараются вести себя как разумные человеческие существа, а потом приходят сюда и сдают своей интеллект в гардероб…
— Тогда почему ты просто не ушел? — возмущенно воскликнула Агнесса. — Ты ведь украл все, что хотел, и ты так ненавидишь это место! Почему ты просто не ушел из оперы?
Зальцелла, раскачиваясь вперед-назад, непонимающе смотрел на нее. Пару раз он открывал, но тут же захлопывал рот, как будто пытаясь произнести некое ужасное, противное слово.
— Уйти? — наконец выдавил он. — Уйти? Уйти из оперы?… Аргх-аргх-аргх…
И опять упал на пол.
Андре носком башмака потыкал поверженного главного режиссера.
— Он уже мертв? — спросил он.
— Да с чего ему быть мертвым? — удивилась Агнесса. — О боги, неужели вы все не видите, он же…
— А что меня окончательно добивает, — Зальцелла поднялся на колени, — это то, что в опере всем надо столько!!!!! времени!!!!! … чтобы!!!!! … аргх… аргх… аргх…
Он опрокинулся навзничь.
Некоторое время актеры и хористы ждали. Зрительный зал задержал свое коллективное дыхание.
Нянюшка Ягг легонько пнула Зальцеллу.
— Да, похоже, свершилось, — констатировала она. — Отвыступался, бедняга. На бис не выйдет.
— Но Уолтер даже не задел его! — вскричала Агнесса. — Неужели никто не видит?! Вы приглядитесь, шпага торчит у него из-под мышки! Да протрите же вы глаза!
— Все правильно, — согласилась нянюшка. — Жаль, что Зальцелла этого не знал. — Она шумно почесала плечо. — Эти балетные платья, они такие колючие…
— Но он мертв на самом деле!
— Наверное, слегка переволновался, — ответила нянюшка, возясь с лямкой.
— Переволновался?
— Ага, вошел в роль. Беда с этими артистическими натурами. Ну да ты и сама такая.
— Он что, правда мертв? — не поверил Бадья.
— По-моему, да, — откликнулась матушка. — Готова побиться об заклад, это была одна из наиболее оперативных смертей.
— Это ужасно!! — Схватив бывшего Зальцеллу за воротник, Бадья рывком поднял его в вертикальное положение. — Где мои деньги? Хватит прикидываться, рассказывай, что ты сделал с деньгами!!! Не слышу ответа!!!! Он ничего не отвечает!!!
— Это потому, что он умер, — объяснила матушка. — Неразговорчивые они, эти скончавшиеся. Как правило.
— Но ты же ведьма!!! Разве ты не можешь что-нибудь сделать? Ну там, с картами, с хрустальными шарами?
— Можно перекинуться в дуркера, — сразу оживилась нянюшка. — Кстати, неплохая идея.
— Деньги в подвале, — сказала матушка. — Уолтер покажет дорогу.
Уолтер Плюм щелкнул каблуками.
— Будьте спокойны, — подтвердил он. — С радостью помогу.
Бадья, не веря своим глазам, уставился па него. Голос принадлежит Уолтеру Плюму, и исходит он со стороны лица Уолтера Плюма — но и голос, и лицо изменились. Из голоса исчезли неуверенные, напуганные нотки, а лицо утратило свою обычную скособоченность.
— С ума сойти, — пролепетал Бадья и отпустил ворот Зальцеллы.
Последовал глухой стук.
— И поскольку тебе потребуется новый главный режиссер, — произнесла матушка, — лучше Уолтера тебе никого не найти.
— Лучше Уолтера?
— Он знает о музыке все, — подтвердила матушка. — И об Опере тоже.
— Ты бы посмотрел, что за музыку он пишет… — вставила нянюшка.
— Уолтер? Главный режиссер? — Бадья по-прежнему не верил своим ушам.
— …Прилепится — не отвяжешься, так и будешь насвистывать…
— Ты будешь очень удивлен, — пообещала матушка.
— …Мне особо понравилась та, где куча моряков пляшут и поют, мол, все женщины повывелись…
— Это мы о Уолтере говорим?
— …А еще есть про отвороженных, эта тебе точно придется по душе…
— О нем самом. О Уолтере Плюме, — подтвердила матушка.
— …Но самая лучшая — это где коты скачут и поют, вот эта действительно развеселая, — не умолкала нянюшка. — Ума не приложу, и как он такое выдумал…
Бадья поскреб подбородок. Голова его шла кругом.
— И ему можно доверять, — добавила матушка. — Он честный. И, как я уже говорила, он знает все об Опере. Абсолютно все. Даже то, где кое-что лежит.
Этот аргумент был самым весомым.
— Хочешь стать главным режиссером, а, Уолтер? — спросил Бадья.
— Благодарю, господин Бадья, — ответил Уолтер Плюм. — Был бы весьма счастлив. Но кто будет чистить уборные?
— Что-что?
— Не хотелось бы их запускать. Я столько сил потратил, чтобы все там работало как надо…
— О-о? Ну… В самом деле? — Глаза господина Бадьи на мгновение сошлись в кучку. — М-да, что ж, отлично. Во время работы, если хочешь, можешь петь, — щедро разрешил он. — И я даже не урежу тебе жалованье! Я… Я, наоборот, как раз намеревался его повысить! И буду платить тебе… шесть… нет, целых семь долларов, и ни пенсом меньше!
Уолтер задумчиво поскреб подбородок.
— Господин Бадья…
— Да, Уолтер?
— Мне кажется… по-моему, господину Зальцелле вы платили целых сорок долларов, и ни пенсом меньше…
Бадья повернулся к матушке.
— Он что, совсем разум потерял?
— Ты только послушай, какие песенки он пишет, — хмыкнула нянюшка. — Самое то, и даже не на этих ваших заграничных языках. А кстати, посмотрите… звиняйте на секундочку…
Она повернулась спиной к зрительному залу… … Шуршш лепчпокшурш…… И волчком крутанулась обратно, сжимая в руке кипу нотной бумаги.
— Хорошую музыку я с первого взгляда узнаю, — произнесла она, передавая ноты Бадье и тыкая пальцем в особо полюбившиеся отрывки. — Смотри, какие закорючки ритмичные.
— То есть все это… ты написал сам? — обратился Бадья к Уолтеру.
— Совершенно верно, господин Бадья.
— Надеюсь, ты занимался этим в свободное от работы время?
— Тут есть одна чудная песенка, — встряла нянюшка. — Называется «Не плачь по мне, Орлея». Очень печальная, прямо обрыдаешься. Кстати, это мне напомнило, пойду посмотрю, как там госпожа Плюм, не очух… в смысле, не проснулась ли. Во всей этой суматохе я, может, слегка переборщила. — И нянюшка Ягг бодро затрусила прочь, периодически подергиваясь, когда какая-нибудь деталь костюма в очередной раз куда-нибудь врезалась. По пути она подпихнула локтем балеринку, которая с открытым ртом наблюдала за происходящим. — Это балеринство не такая уж сложная штука, а?
— Прошу прощения, осталась одна вещь, в которую мне трудно поверить, — произнес Андре.
Подняв шпагу Зальцеллы, он осторожно провел рукой по клинку.
— Ай! — воскликнул он.
— Что, острый? — спросила Агнесса.
— Да! — Андре пососал палец. — И она схватила его голой рукой?
— Она ведьма, — объяснила Агнесса.
— Но шпага же стальная. Я всегда считал, что на сталь волшебство не действует! Это известно каждому.
— На твоем месте я бы не стала так уж удивляться, — кисло буркнула Агнесса. — Скорее всего, это был какой-то трюк…
Андре повернулся к матушке.
— И ты даже не поцарапалась?! Как… тебе…
Сапфировые глаза матушки словно бы загипнотизировали его. Когда же Андре наконец отвел взгляд, вид у него был смутно озадаченный, словно у человека, который никак не может вспомнить, куда он задевал то, что буквально секунду назад держал в руках.
— Надеюсь… гм, надеюсь, Кристина не ранена? — промямлил он. — Почему никто ею не занимается?
— Она вопит и падает в обморок до того, как начинается вся суматоха. Момент она подгадывает очень точно, — хмыкнула Пердита, она же Агнесса.
Андре двинулся по сцене, Агнесса устремилась за ним. О Кристине все же нашлось кому позаботиться — ее, опустившись на колени, обмахивала пара танцоров.
— Было бы ужасно, если бы с ней что-то случилось, — произнес Андре.
— О… да.
— Все говорят, она такая многообещающая… Сзади подошел Уолтер.
— Надо ее куда-нибудь перенести, — сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.
У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.
— Но… но вы-то знаете, что пела за нее я!
— О, да… да, разумеется… — замялся Андре. — Просто… дело в том… это, видишь ли, опера… не знаю, как объяснить…
Уолтер взял ее за руку.
— А ты меня учил! — в отчаянии крикнула она ему.
— И ты оказалась очень способной ученицей, — кивнул Уолтер. — Она даже после долгих лет занятий не сможет петь, как ты. Но есть такое понятие, как «звездность». Не всякий человек может стать звездой, для этого тоже нужны задатки.
— Это то же самое, что талант? — парировала Агнесса.
— Примерно, но встречается куда реже.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо нынешнего Уолтера стало более сосредоточенным, обрело очертания и при свете рампы казалось весьма привлекательным.
Она рывком высвободила руку.
— Когда ты был Уолтером Плюмом, ты нравился мне намного больше.
Агнесса уже повернулась, чтобы величественно удалиться, но внезапно почувствовала на себе взгляд матушки Ветровоск. Взгляд насмешливо буравил ее спину.
— Э-э… надо перенести Кристину в кабинет господина Бадьи, — сказал Андре.
Свой фразой он словно бы разрушил некие чары.
— Ты абсолютно прав!!! — воскликнул Бадья. — И господину Зальцелле тоже нечего трупом лежать на сцене. Вы, двое, отнесите его за кулисы. А остальные… Представление все равно уже почти закончилось… Э-э… Так и есть… Опера закончилась…
— Уолтер Плюм!
Это появилась нянюшка Ягг, которая вела под руку госпожу Плюм. Мать Уолтера впилась в сына взглядом маленьких и блестящих, как бусинки, глаз.
— Ты что, был плохим мальчиком?
Господин Бадья, приблизившись, слегка похлопал ее по руке.
— Тебе, пожалуй, тоже стоит пройти ко мне в кабинет, — сказал он.
Он передал кипу нот Андре. Тот вытащил наугад первый попавшийся лист и сначала небрежно скользнул по нему взглядом, а потом глаза его вдруг расширились.
— Эй… да это же очень хорошо! — воскликнул он.
— В самом деле?
Андре просмотрел другой лист.
— Силы небесные!
— Что? Что такое? — не понимал Бадья.
— Я просто никогда… то есть даже я понимаю… этотум-ти-ТУМ-тум-тум… ага… Господин Бадья, это ведь не опера вовсе. Здесь есть музыка, но… да… танцы, пение. Но это не опера. От оперы это весьма далеко…
— И насколько далеко? Неужели ты хочешь сказать… — Бадья на секунду замолк, смакуя идею. — Хочешь сказать, что музыка и деньги все-таки совместимы?
Андре напел несколько тактов.
— Вполне возможно, господин Бадья.
Бадья просиял. Одной рукой он обнял Андре, а другой — Уолтера.
— Отлично!!!!! — воскликнул он. — Что ж, по такому случаю я всех приглашаю… попить чайку!!!!
Певцы и танцоры, кто поодиночке, а кто группами, покинули сцену. Теперь на сцене остались лишь ведьмы и Агнесса.
— Что, и все? — спросила Агнесса.
— Не совсем, — ответила матушка.
На сцену, пошатываясь, выбрался великий тенор. Чья-то милосердная рука забинтовала голову Энрико Базилики, и предположительно чья-то другая милосердная рука сунула ему тарелку спагетти. Последствия легкого сотрясения мозга, судя по всему, еще сказывались. Увидев ведьм, Генри Лежебокс поморгал, после чего заговорил как человек, утративший нить текущих событий, а потому предпочитающий держаться берега более старых, проверенных вещей.
— Ктотта дал мне 'гетти, — промолвил он.
— Очень мило с стороны кого-го, — отозвалась нянюшка.
— Ха! Пускай сами жуют свои 'гетти… а я не буду! Ха! Да! Не буду! — Повернувшись, он ошалело уставился в темный зрительный зал. — И знаете, что я сделаю? Знаете, что я сделаю сейчас? Я распрощаюсь с Энрико Базиликой! О да! Сегодня он сжевал свое последнее щупальце! Прямо отсюда я пойду и выпью восемь пинт турботского убойного. Да! И закушу сардельками! А потом отправлюсь в мюзик-холл послушать, как Нелли Притоп исполняет «Что Толку В Устрице, Если Нечем Ее Вскрыть». И если я еще когда-нибудь буду петь здесь, то только под старым гордым именем Генри Лежебокса — слышите меня?..
— Генри Лежебокс?! — отозвался пронзительным воплем зрительный зал.
— Э-э… да?
— Я так и думала, что это ты! Ты отрастил бороду, и в штанах у тебя не меньше стога соломы, но я сразу увидела: под этой узенькой масочкой —мой Генри, точно!
Генри Лежебокс прикрыл глаза, защищаясь от слепящего света рампы.
— …Ангелина?
— О нет! — утомленно произнесла Агнесса. — Такого просто не бывает.
— В опере бывает. На каждому шагу, — возразила нянюшка Ягг.
— Ты права, — подтвердила матушка. — Нам еще повезло, что у него нет пропавшего без вести брата-близнеца.
Из зрительного зала донеслись звуки шумной возни. Кто-то, пробираясь вдоль ряда, кого-то за собой волочил.
— Мама! — донеслось из мрака. — Ты сама-то понимаешь что делаешь?
— Иди за мной, Генри, малыш, просто иди за мной!
— Мама, нам нельзя на сцену!..
Генри Лежебокс, швырнув тарелкой в сторону кулис, слез со сцены и с помощью двух скрипачей перевалился через край оркестровой ямы.
Они встретились в первом ряду. Агнесса слышала их голоса.
— Я хотел вернуться. Ты ведь знаешь!
— Я хотела ждать, но потом началось — то одно, то другое… особенно одно. Иди сюда, юный Генри…
— Мама, что происходит?
— Сынок… помнишь, я всегда говорила тебе, что твой отец — господин Крючкорукс, жонглер угрями?
— Да, но…
— Прошу тебя, пойдем в мою гримерную! Нам о стольком надо поговорить!
— О да. Разговор будет долгим…
Агнесса проводила их взглядом. Зрительный зал, который чувствовал оперу даже тогда, когда ее не пели, разразился аплодисментами.
— Отлично, — сказала она. — Но теперь-то конец?
— Почти, — ответила матушка.
— Вы что-то сотворили с мозгами всех этих людей?
— Да так, только вправили их кое-кому, — ухмыльнулась нянюшка.
— И ведь спасибо никто не скажет!
— Как обычно, — вздохнула матушка.
— Ну конечно, ведь грядет следующее представление, — сказала нянюшка. — Шоу должно продолжаться, — добавила она.
— Но это… это просто безумие!
— Это опера. Я заметила, что даже господин Бадья ею заразился, — сказала нянюшка. — И, насколько я могу судить, молодой Андре счастливо избегнул карьеры шпика.
— А что же будет со мной?
— О, тот, кто создает счастливый конец, сам, как правило, в нем не участвует, — усмехнулась матушка и смахнула с плеча невидимую пылинку. — Гита, нам, пожалуй, пора, — сказала она, поворачиваясь к Агнессе спиной. — Завтра тяжелый день.
Нянюшка подошла к краю сцены и, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в черную утробу зрительного зала.
— А зрители, знаешь ли, еще здесь, — сообщила она. — Все еще сидят.
Матушка, присоединившись к ней, вгляделась во мрак.
— Ума не приложу почему. Он же сказал, что опера закончилась…
Они разом повернулись и посмотрели на Агнессу. Стоя в центре сцены, она сердито смотрела в пространство.
— Немного рассержена? — спросила нянюшка. — Что ж, этого следовало ожидать.
— Да!
— Тебе кажется, что все интересное происходит с другими, а не с тобой?
— Да!
— Но, — предложила матушка Ветровоск, — почему бы не взглянуть на это следующим образом. Чего ждать от жизни Кристине? Ну, станет певицей. Она завязнет в этом маленьком мирке. Если повезет, немного прославится, но однажды голос ее уже не сможет подняться на прежнюю высоту — и тогда ей конец. А у тебя есть выбор. Ты можешь выступать на сцене, играть роль, произносить чужие реплики… или быть за сценой, но знать, как пишется сценарий, где висят декорации, где расположены люки. Разве это не лучше?
— Нет!
Иногда эти ведьмы ужасно бесили Агнессу. К примеру, они могли, не обмениваясь ни словом, действовать абсолютно слаженно, как один человек. Разумеется, ей не нравилось в них и многое другое. Они считали себя вправе вмешиваться в чужую жизнь (ведь если вмешиваются они, то человеку это только на благо). Они автоматически исходили из предположения, что все происходящее вокруг должно происходить только при их участии, а прямой путь к цели — он самый прямой. И всюду им нужно было сунуть свой нос, все поправить, все сделать как надо. По сравнению с этим действия, совершаемые словно по молчаливой договоренности, не более чем досадная мелочь, но сейчас налицо была именно эта мелочь. Матушка и нянюшка приблизились к ней. Каждая положила руку ей на плечо.
— Сердишься? — спросила матушка.
— Да!
— Тогда я бы на твоем месте выплеснула гнев наружу, — посоветовала нянюшка.
Агнесса закрыла глаза, сжала кулаки, открыла рот и завопила.
Все началось с низких нот. С потолка, будто снежинки, посыпались хлопья штукатурки. Призмы в люстре, вздрогнув, зазвенели в унисон.
Затем голос взлетел выше, быстро миновал таинственную высоту четырнадцать циклов в секунду, после которой человеческий дух начинает крайне неуютно чувствовать себя в этой вселенной и беспокоиться по поводу места в оной органов пищеварения. Мелкие предметы по всей Опере, вибрируя, попадали с полок и разбились о пол.
А голос все повышался, звенел как колокол, после чего повышался опять. В оркестровой яме, одна за другой, полопались струны всех скрипок.
Хрустальные призмы дребезжали уже не переставая. В баре бутылки шампанского дали дружный пробочный залп. Лед в ведерке раскрошился на мелкие льдинки. К общему хору присоединились бокалы, ободки их подернулись трещинками и взорвались, как головки некоего опасного чертополоха.
Во все стороны разлетались гармоники, вызывающие самые странные последствия. В артистических гримерках растаял грим номер три. Зеркала треснули, наполнив балетный класс миллионами осколков изображений.
Пыль поднималась, мухи падали. В камнях, из которых была сложена Опера, начали перемещаться крошечные частицы кварца…
А затем наступила тишина, нарушаемая лишь редкими глухими ударами и звонами.
Нянюшка улыбнулась во весь рот.
— А, — сказала она. — Вот теперь опера действительно закончилась.
Зальцелла открыл глаза.
Пустая сцена была погружена во тьму — и вместе с тем озарена светом. Гигантский световой поток струился из какого-то невидимого источника. Но освещать, кроме как самого Зальцеллу, на сцене было некого.
Послышались звуки приближающихся шагов. Их обладателю, чтобы приблизиться, потребовалось некоторое время. Но когда он шагнул в окружающий Зальцеллу жидкий воздух, главному режиссеру показалось, будто к нему явился сам бог огня.
Он был во всем алом: алый смокинг, отделанный алой шнуровкой, алый плащ, алые туфли с алыми рубиновыми пряжками и широкополая алая шляпа, на которой качалось огромное алое перо. При ходьбе незнакомец опирался на алую трость, украшенную алыми лентами. Но для человека, столь тщательно заботящегося о своей внешности, к маске он отнесся на удивление небрежно. Это была грубая картонка, изображающая голый череп. Такую можно купить в любом магазине театральных принадлежностей. По краям маски торчали резиночки.
— А куда все подевались? — громко осведомился Зальцелла.
В голове его начали всплывать недавние воспоминания. Нельзя сказать, чтобы они были приятными. Хотя в подробностях вспомнить, что именно произошло, он не мог.
Фигура ничего не ответила.
— Где оркестр? Что случилось с публикой?
Высокая красная фигура едва заметно пожала плечами.
Зальцелла начал подмечать и другие детали. То, что он сначала принял за сцену, оказалось слегка присыпанной песком поверхностью. Потолок был очень далеко, так далеко, что дальше уже некуда, и его испещряли холодные твердые световые точки.
— Я, кажется, задал тебе вопрос!
— ТРИ ВОПРОСА.
Слова эти попали в уши Зальцеллы без каких-либо признаков того, что им пришлось, подобно обычным звукам, перемещаться сквозь воздух.
— Ты мне не ответил!
— НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ НАДО ОСОЗНАВАТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО. И ПОВЕРЬ МНЕ, СЕЙЧАС КАК РАЗ ТАКОЙ СЛУЧАЙ.
— Кстати, что ты тут делаешь? Я точно помню, в этой опере такой роли нет! Немедленно сними маску!
— КАК ПОЖЕЛАЕШЬ. ПРОСТО Я ВСЕГДА СТАРАЮСЬ ВЖИТЬСЯ В ОБРАЗ.
Фигура сняла маску.
— А теперь вторую! — выкрикнул Зальцелла. Ледяное предчувствие пронизало его до костей.
Смерть коснулся скрытой пружины в трости. Показалось лезвие, тонкое до прозрачности. Разрезая молекулы воздуха на атомы, оно отливало зловещей синевой.
— О, — произнес он, поднимая косу. — ТУТ-ТО ТЫ МЕНЯ И ПОЙМАЛ.
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:41 | Сообщение # 21 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| В подвалах царила тьма, но нянюшка Ягг ходила одна по странным пещерам под Ланкром и с матушкой Ветровоск — по ночным лесам. И вообще, для Яггов темнота не помеха, скорее наоборот.
Она чиркнула спичкой.
— Грибо?
За последние часы тут побывало множество людей. Эта темнота потеряла свою уединенность. Чтобы вынести все деньги, потребовалось много рук. Пока опера не закончилась, в этих подвалах присутствовала некая тайна. Теперь же они превратились в… обычные сырые подземные комнаты. Прежний их обитатель съехал.
Нянюшка споткнулась о глиняный черепок и чуть не упала.
Ворча, она опустилась на одно колено. Кто-то тут разбил цветочный горшок. По полу были разбросаны какие-то мертвые прутики.
Только полный идиот может затолкать сухие палочки в горшки с землей, поставить их в подземелье и ждать, когда что-то вырастет.
Подобрав один прутик, нянюшка осторожно нюхнула. Пахло самой обычной землей. И больше ничем.
И все-таки интересно: как они росли? Чисто профессиональное любопытство, само собой. Однако нянюшка понимала: этого ей уже никогда не узнать. Уолтер теперь занятой человек, все время на виду. А еще — чтобы что-то началось, что-то другое должно закончиться.
— Все мы носим те или другие маски, — сказала она во влажный воздух. — Какой смысл ворошить теперь прошлое…
Дилижанс отправлялся в семь утра, по ланкрским стандартам — чуть ли не в полдень. Ведьмы прибыли загодя.
— А я хотела купить сувениров. — проговорила нянюшка, притопывая ногами, чтобы согреться. — Для ребятишек.
— Нет времени, — отрезала матушка Ветровоск.
— Хотя какая разница, покупать-то их все равно не на что, — продолжала нянюшка.
— Сама все деньги растранжирила.
— Я? О да, Анк-Морпорк навсегда запомнит нянюшку Ягг.
— Деньги нужны для того, чтобы их тратить.
— Согласна. К примеру, с их помощью я могла бы купить пару новых башмаков.
Нянюшка еще немножко попрыгала, что-то насвистывая сквозь зуб.
— Очень мило со стороны госпожи Лады, что она позволила нам пожить у нее за счет заведения.
— Ага.
— Хотя я не сидела сложа руки: играла на фортепиано, рассказывала анекдоты.
— Отблагодарила, то бишь, — кивнула матушка.
— А вчера приготовила печенюшки. И Особый Вечерний Соус к ним.
— Вот именно. — Лицо у матушки стало жестким, как кочерга. — А сегодня утром госпожа Лада поделилась со мной своими планами: она думает в следующем году уйти на пенсию.
Нянюшка еще раз окинула взглядом улицу.
— Молодая Агнесса, наверное, вот-вот появится, — сказала она.
— Не знаю, не знаю, — надменно ответила матушка.
— В конце концов, ей тут не очень-то светит. Матушка фыркнула.
— Она сама все решит.
— Ты, кстати, тоже шоу устроила. Удержать клинок голой рукой — не каждый сумеет. Все были потрясены.
— Ха! — фыркнула матушка. — Еще бы не потрясены. Людям же лень головой подумать. Хотя, казалось бы, чего тут ведьмовского? Спрятал в ладони какую-нибудь железную пластинку или еще что. Наипримитивнейший трюк. Но нет, люди предпочитают оставаться потрясенными. Тогда как если объяснение поискать, оно всегда найдется. А они, должно быть, сочли, что стали свидетелями какого-нибудь жуткого ведьмовства.
— Ага, но ведь… у тебя же в руке ничего не было, а?
— Дело не в этом. А если бы было? — Матушка окинула взглядом площадь. — Не говоря о том, что железо заговорить нельзя.
— Все верно. Только не железо. Хотя ведьма типа Черной Алисы что-нибудь придумала бы. Сделала бы свою кожу тверже стали… но ведь эти чары все в прошлом, правда?
— Черная Алиса такое умела, — подтвердила матушка. — Но причинно-следственные дела — штука тонкая, полезешь туда — хлопот не оберешься. Поэтому она и сошла с ума, а потом ей и вовсе конец пришел. Черная Алиса считала, что можно быть выше всякой ерунды типа причины и следствия. Так вот, нельзя. Если схватишься голой рукой за острый клинок, то обязательно поранишься. Если бы люди забыли об этом, мир превратился бы в сплошной кошмар.
— Но ты же не поранилась.
— Это совсем другое. У меня тогда не было времени на всякую ерунду.
Нянюшка подула на ладони.
— В общем, много всякого случилось, — задумчиво проговорила она. — И не случилось тоже. Счастье, что люстра так и не упала. Я, как ее увидела, с той минуты не переставала беспокоиться. Слишком драматический вид у нее был вид, такое не к добру, подумала я. Будь я сумасшедшая, так первым делом грохнула бы эту люстру.
— Да.
— Со вчерашнего вечера ищу Грибо, так и не нашла.
— Отлично.
— Хотя он всегда является.
— К сожалению.
Послышался стук копыт. Из-за угла вывернул дилижанс.
Вдруг он затормозил.
Некоторое время возница всматривался в двух ведьм, потом щелкнул вожжами, дилижанс сделал полный поворот и быстро скрылся из виду.
— Эсме? — через некоторое время окликнула нянюшка.
— Что?
— Из-за угла за нами подглядывают человек и две лошади. — Она повысила голос. — Эй, выходите, мы вас видели! Семь часов, и дилижансу уже пора отправляться! Ты купила билеты, Эсме?
— Я?
— Гм, — несколько неуверенно произнесла нянюшка. — Так что… у нас, значит, нет восьмидесяти долларов на билеты?
— А в твоих панталонах ничего не осталось? — поинтересовалась матушка.
Между тем дилижанс осторожно приближался.
— Ничего платежеспособного.
— Тогда… мы не можем себе позволить купить билеты.
Нянюшка вздохнула.
— Ну что ж, в таком случае прибегнем к испытанному средству — к моему обаянию.
Дилижанс затормозил. Нянюшка, посмотрев на возницу, невинно улыбнулась.
— Доброе утро, любезный господин!
Господин отреагировал испуганно-подозрительным взглядом.
— А оно доброе? — недоверчиво осведомился он.
— Мы желали бы путешествовать в Ланкр, но, к сожалению, мои панталоны этого не потянут.
— И что?
— Однако мы ведьмы и могли бы заплатить за дорогу другими способами: например, вылечить некоторые досадные недомогания, которыми ты страдаешь.
— Я не повезу тебя просто так, старая карга, — нахмурился возница. — И никакими досадными недомоганиями я не страдаю!
Вперед выступила матушка.
— Недомогания — дело наживное, — твердо сказала она.
Над равнинами катился дождь. Ленивый, непрерывный ливень, в подметки не годившийся овцепикским грозам. Скорее даже густой туман, чем дождь. Однако настырности ему было не занимать — он преследовал путников весь день.
Дилижанс оказался в полном и безраздельном распоряжении ведьм. Перед самой отправкой несколько человек туда вроде бы заглянули, но по каким-то неведомым причинам решили отложить поездку.
— Неплохо проводим время, — заметила нянюшка, отодвигая занавеску и выглядывая в окно.
— Возница, по-моему, куда-то спешит.
— Да, мне тоже так показалось.
— Закрой-ка окно. Здесь становится мокро.
— Сейчас-сейчас…
Нянюшка уже было ухватилась за занавеску, как вдруг увидела что-то на дороге.
— Стой! Стой! закричала она, высовываясь по пояс в дождь. — Эй, возница, скажи этому человеку остановиться!
Колеса бешено закрутились, и дилижанс, подняв волну грязи, затормозил. Нянюшка распахнула дверцу.
— Ты только посмотри, он ведь и правда возвращался домой. Ни дождь, ни буря не помеха! А ну залазь, со Смертью захотел свидеться?
В открытую дверь ворвались дождь и туман. Потом в карету нырнула заляпанная грязью фигура и, оставляя на коврах мокрые пятна, юркнула под сиденье.
— Очень независимый котик, — с гордостью произнесла нянюшка. — Все сам да сам.
Дилижанс снова тронулся. Матушка рассеянно уставилась в бесконечные темнеющие поля, затянутые вечным дождем, — как вдруг увидела еще одну фигуру. Та, утопая по колено в грязи, медленно двигалась вдоль дороги, которая в конце концов должна была привести в Ланкр. Проезжая мимо, дилижанс щедро окатил путника — вернее, путницу — из лужи.
— Да уж, независимость — достойное устремление, — произнесла матушка, решительно задернув занавески.
Когда матушка Ветровоск вернулась в свою хижину, деревья уже облетели.
Под дверь нанесло сухих веточек и семян. Под камином насыпало сажи. Ее домик, всегда представлявший собой нечто органическое, стал еще немного ближе к своим корням.
Однако надо было заняться делами, и она ими занялась. Требовалось подмести листья, сложить под навесом дрова. Полотняный экран, натянутый за ульями, был весьма потрепан осенними ветрами и нуждался в штопке. А еще нужно было заготовить сено для коз и сложить на чердаке яблоки. Да и стены неплохо было бы побелить.
Впрочем, кое-чем следовало заняться в первую очередь. После этого все остальные дела станут несколько более трудными, но тут уж ничего не поделаешь. Железо нельзя заговорить. И нельзя схватиться за клинок и не пораниться. Если бы это было не так, весь мир перевернулся бы.
Приготовив чай, матушка заново вскипятила чайник. Зачерпнув полную горсть трав из стоящей на полке коробки, она опустила травы в миску с водой, от которой поднимался пар. Вытащила из ящика чистый бинт и аккуратно положила его рядом с миской. Заправила нить в чрезвычайно острую иглу и положила нить с иглой рядом с бинтом. После чего зачерпнула ногтем из бутылочки с зеленоватой мазью и намазала мазью кусочек корпии.
Ну вот, теперь все готово.
Опустившись на табурет, матушка положила руку на стол, ладонью вверх.
— Теперь можно, — произнесла она, обращаясь к вселенной в целом.
Отхожее место нужно было перенести, э-э… на другое место. Эту работу матушка предпочитала выполнять сама. Когда роешь очень глубокую яму, испытываешь необыкновенное удовлетворение. Эта работа так незамысловата. Копая яму, ты буквально чувствуешь, как мир делается все более простым и понятным. У земли нет странных идей типа «если-человек-не-отводит-глаз-и-креп-ко-жмет-тебе-руку-значит-он-говорит-правду».
Нет, земля лежит себе спокойненько и ждет, пока ты перенесешь ее на другое место. И заканчивать рыть яму тоже очень приятно. А после этого ты сидишь, и тебя греет приятная мысль, что тем же самым придется заниматься только через много-много месяцев.
Работа уже близилась к завершению, когда на яму упала тень.
— День добрый, Пердита, — не поднимая глаз, поприветствовала матушка.
Подняв полную лопату на уровень головы, она высыпала землю через край.
— Приехала навестить? — спросила она и с силой вонзила лопату в глину на дне ямы.
На мгновение ее лицо исказилось от боли. Надавила на лопату.
— Мне казалось, у тебя прекрасно идут дела в опере, — продолжала она. — Хотя я, конечно, не специалистка по таким вопросам. И все же приятно видеть, как молодежь отправляется на поиски счастья в большие города.
Подняв голову, матушка Ветровоск улыбнулась радостной, дружелюбной улыбкой.
— О, вижу, ты здорово похудела, — эта фраза истекала невинностью, как сладкой тянучкой.
— Я… занималась, — ответила Агнесса.
— Занятия — вещь хорошая, — согласилась матушка, выкидывая наружу очередную лопату земли. — Хотя, говорят, с занятиями и переборщить можно. Ну а когда обратно?
— Я… еще не решила.
— Ну и правильно. И правильно. Всегда планировать тоже плохо. Лично я все время твержу: не связывай себя всякими планами. Живешь-то у мамы?
— Да, — кивнула Агнесса.
— Правда? Это я к тому, что домик Маграт все еще пустует. Ты окажешь всем большую услугу, если проветришь его немного и приведешь в порядок… Пока ты здесь.
Агнесса ничего не сказала. Просто не знала, что сказать.
— Забавная штука, — произнесла матушка, сражаясь с особенно упорным корнем. — Я никому раньше не рассказывала, но на днях мне вспомнилось: когда я была моложе и называла себя Эндемонидия…
— Что, в самом деле? И когда это было?
Матушка утерла лоб забинтованной рукой, оставив рыжий глиняный потек.
— О, это длилось недолго. Часа три-четыре, — пожала плечами она. — Некоторые имена не клеятся к человеку. Имя должно быть таким, чтобы в нем было удобно мыть пол.
Она выбросила лопату наружу.
— Помоги выбраться, а?
Агнесса подала ей руку. Матушка стряхнула с фартука землю и ошметки листьев и пару раз топнула ногами, сбивая с башмаков глину.
— А не выпить ли чайку? — предложила она. — О, да ты выглядишь просто отлично. А все свежий воздух. В этой твоей Опере вечно такая духота.
Агнесса пристально посмотрела матушке Ветровоск в глаза, но увидела там незамутненную глубину и абсолютную честность.
— Да. Я тоже так считаю, — сказала она. — Э-э… ты что, руку поранила?
— Заживет. Все раны постепенно затягиваются.
Закинув лопату на плечо, она было направилась к хижине, но на полпути вдруг оглянулась.
— Слушай, я просто хочу полюбопытствовать, так, по-соседски, было бы странно, если б я не спросила…
— Да? — вздохнула Агнесса.
— …Ты по вечерам очень занята?
— О? — с некоторым сарказмом откликнулась Агнесса, все еще сохранившая толику бунтарского духа. — А ты что, предлагаешь научить меня чему-нибудь?
— Учить? Я? — усмехнулась матушка. — Избави боги. Чтобы учить, нужно терпение, которым я не обладаю. Но я могу позволить тебе поучиться у меня.
— Когда мы вновь увидимся втроем?
— Мы еще ни разу не виделись.
— Ну да! Лично я знаю тебя уже по крайней мере…
— Я имела в виду, что Втроем мы еще не Виделись. В смысле… официально…
— Хорошо, хорошо… Так когда ж мы встретимся втроем?
— Мы только что встретились.
— Ладно. Но когда…
— Закрой рот и жарь зефир. Агнесса, дай нянюшке зефир.
— Да, матушка.
— И смотри, не сожги мою порцию.
Матушка откинулась, прислонившись к стволу деревца. Ночь была ясная, хотя облака, собирающиеся вокруг Пупа, обещали скорый снегопад. К звездам взметнулись несколько искр. Матушка Ветровоск горделиво огляделась.
— Правда здорово, а? — спросила она.
|
|
| |
|
Хмурая_сова |
Дата: Среда, 09 Май 2012, 00:41 | Сообщение # 22 |
|
Леди Эбис/Живая Легенда/Вице-Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 3048
Магическая сила:
| Примечания
1
Жители Ланкра считают, что женитьба — очень серьезное мероприятие, на котором все должно пройти как положено, так что усиленно практикуются заранее.
2
Которая сама не своя до шоколадных конфет.
3
Э-э… то есть ложатся спать в то же время, что и петухи, а встают в то же время, что и коровы. Подобные неточные определения и порождают потом всякие грязные сплетни.
4
Самогоноварение в Ланкре было объявлено вне закона. С другой стороны, король Веренс не питал никаких иллюзий насчет того, что какой-то там королевский указ может помешать ведьме делать то, что она захочет. Поэтому единственное, что он требовал от нянюшки Ягг, это чтобы она держала свою винокурню подальше от глаз людских. А нянюшка, в свою очередь, горячо поддерживала запрет на самогоноварение, поскольку благодаря этому получала неограниченный рынок сбыта своего продукта. В среде любителей опрокинуть стопку-другую, а потом поваляться в канаве нянюшкина укипаловка была более известна как «опрокид».
5
Сложная история. Видимо, некогда некий издатель, будучи в затруднительном денежном положении, заплатил автору за книгу роялем, который стоил куда больше, чем сумма сделки. Автору это понравилось, он рассказал своим друзьям, и с тех пор все настоящие известные писатели требуют за книгу не авторский гонорар, а роялти, надеясь получить больше, чем им причитается.
6
Впрочем, особых сожалений нянюшка но этому поводу не испытывала, поскольку все равно не могла найти ей никакого применения.
7
Бергольд Статли («Чертов Тупица») Джонсон — самый известный (в самом отрицательном смысле) анк-морпоркский изобретатель и провозвестник эпохи Анти-Возрождения. Отличался полным отсутствием математических дарований, и также каких-либо полезных навыков, не говоря уже об абсолютной неспособности уловить суть проблемы, что, однако, ни разу не встало на пути его жизнеразрушающего творчества. Вскоре после возведения достославной Рухнувшей башни в Щеботане Б. С. («Ч. Т.») Д. обратился к миру музыки, в частности к большим органам и механическим оркестрам. Его творения и по сей день периодически встречаются на всяческих распродажах, дешевых аукционах, а чаще всего на свалках.
8
Сама нянюшка Ягг — и эта черта была одной из главных составляющих ее личности — никогда не думала о себе как о старухе. Что не мешало ей пользоваться всеми благами, которые давало ей такое восприятие со стороны окружающих.
|
|
| |
]
