Война Иллеарта - Страница 2

[

]

Страница 2 из 3 « 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Война Иллеарта (Стивен Дональдсон)

Война Иллеарта

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:42 | Сообщение # 16

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Трой однажды ранее уже наблюдал эффект, подобный этому. Он быстро взглянул по направлению к Высокому Лорду. Она посмотрела на него с вопросом на ее лице. Ее ничего не беспокоило. Эта рябь не воспринималась никем другим в приветственной. И даже Кавинант выглядел не знающим об этом. Но Стражи Крови по краям чаши стояли так, словно внимательно наблюдали, и Баннор стоял возле Кавинанта напряженно, что показывало максимум его внимания.
Затем Трой увидел, что поле искажения отделилось от Кавинанта и лениво поплыло по направлению к Высокому Лорду.
В другое время увидев это, появившееся так кратко, с такой мимолетностью, он в конце концов он не обратил бы на это внимание, воспринял бы это как загадочный эффект его видения, нетривиальности его видения. Но теперь он знал, что это было.
Он медленно поклонился Кораймини:
– Простите, что прерываю. Я забыл, что я тоже должен был говорить. – Не дожидаясь ответа, он обратился к Елене. Он надеялся, что она поймет его через осторожное безразличие его тона. – Почему ты не сказала об этом в самом начале? Ведь было еще кое-что, о чем мы хотели поговорить с лосраатом. – Пока он говорил это, он сделал несколько шагов в ее направлении, как будто это было естественным выражением его небезразличия. Краем глаза он наблюдал мираж, плывущий прямо к ней. Сам он тоже становился все ближе к нему.
Он обратил свой взор на Кавинанта, что позволило ему сделать еще два шага, и остро заметил:
– Как Вы знаете, для этой нужды, должно быть, можно было бы использовать и Ваше Белое Золото, которое хорошо для многих различных целей. – Немного волнения в его тоне позволило ему еще чуть продвинуться в желаемом ему направлении.
Затем еще мгновение – и он пришел в движение. Он быстро сделал три больших шага и прыжком бросился в рябение воздуха.
Оно пыталось избежать его, но он все же поймал его. Он поймал скопление плотного сопротивляющегося воздуха и прижал к сетке руками. Оно вырывалось – он мог чувствовать невидимые руки и ноги – но он держал его крепко. Он удерживал свою хватку, пока эта форма не перестала сопротивляться и не легла спокойно. Встав на ноги, он легко поднял это что-то светлое и бесформенное в своих руках. – Все в порядке, мой друг, – подбадривал он его. – Покажись нам.
Или мне попросить Высокого Лорда пощекотать твои ребра Посохом Закона?
Кавинант уставился на Троя, словно вомарк лишился рассудка. Но Лорда Аматин внимательно наблюдала за ним, и Высокий Лорд двинулась вперед, как бы поддержать его угрозу.
Раздался звонкий высокий молодой смех.
– Ох, очень хорошо, – сказал бестелесный голос, кипящий радостью. – Меня поймали. У тебя удивительное зрение. Отпусти меня – я не убегу. Воздух вдруг закрутился, и Амок стал видимым в объятиях Троя. Это был тот же нелепо древний юноша, что появлялся ранее в Совете Лордов в Ревлстоне.
– Приветствую тебя, Высокий Лорд, – сказал он радушно. Когда Трой отпустил его, он насмешливо поклонился ей, потом повернулся и повторил свой поклон захватившему его в плен. – Приветствую тебя, вомарк. Ты очень чуток – но груб. Разве это гостеприимство Ревлвуда? – Наполненный весельем, его голос стирал порицание его слов. – Нужды в твоей силе не было. Я и так здесь.
– Из ада, – бормотал Кавинант, – из ада.
– В самом деле? – сказал Амок с мальчишеской ухмылкой, которая, казалось, осветила смеющиеся кудряшки его волос. – Ладно, как что называть – это решать не мне. Но я все же славно сделан. Ты носишь Белое Золото. Это ради тебя я вернулся.
Все люди Ревлвуда вскочили на ноги, когда Амок появился, и Хранители Учения обступили сейчас кругом вомарка и его пленного. Как Кораймини, так и Асурака задавали смущенные вопросы Высокому Лорду. Но Елена отсылала их к Лорду Аматин. Вступив в круг, Аматин спросила Амока:
– Как же так?
Амок ответил:
– Лорд, Белое Золото превосходит мою цель. Я ощутил чувство готовности, когда Крилл Лорика вернулся к жизни. Я отправился в Ревлстон. И там я узнал, что оживление Крилла не было следствием постижения Лордами Учения Кевина. Я испугался, узнав, что я заблуждался. Но сейчас я попутешествовал по Стране и увидел опасности, и я понял Белое Золото, разбудившее Крилл Лорика. Это показывает мудрость моего создания. Хотя условия моего появления еще не выполнены, я вижу надобность, и вот я появился.
– Ты изменился? – спросила Аматин. – Откроешь ли ты нам сейчас свои знания?
– Я есть тот, кто я есть. Я уважаю Белое Золото, но я не изменился.
– Кто он такой? – настаивал Кораймини.
Отвечая Старшему лосраата, Высокий Лорд Елена дала Аматин время продумать следующие вопросы. – Это Амок, ждущий носитель знаний. Он был создан Высоким Лордом Кевином для… для ответа на особые вопросы. Кевина решил, что когда те, кто придут после него, смогут оживить Крилл Лорика, они будут уже готовы к знаниям Амока. Но мы не подчинили себе Крилл. Мы не знаем вопросов. При этом вздох изумления пронесся по лосраату. Но Трой мог видеть, что Хранители Учения мгновенно поняли эту ситуацию лучше, чем понял он. Их глаза светились возможностями, которые он не понимал.
По кивку Кораймини два Старших Хранителя Асурака и Дринишок вошли в круг и встали с другой стороны от Лорда Аматин, располагая свои знания для ее услуг. Она признала их, затем подняла свое вдумчивое лицо на Амока и спросила:
– Чужестранец, кто ты?
– Лорд, я тот, кого ты видишь, – ответил Амок. – Те, кто меня знает, не нуждаются в имени для меня.
– Кем ты создан?
– Высоким Лордом Кевином, сыном Лорика, сына Дэймлона, сына Берека Хатфью, Лорда-Основателя.
– Для чего ты был сделан?
– Я – воплощение ожидания. И я – ответы на вопросы. – Открытая мальчишеская усмешка, казалось, насмехалась над неправильностью вопросов Аматин.
Раздраженный насмешливостью Амока, Дринишок предположил:
– Юноша, ты несешь знания, которые относятся к боевому учению?
Амок рассмеялся:
– Старик, я был уже старым, когда дедушка твоего прапрадедушки был младенцем. Разве похоже, что я появился быть воином? – Меня не заботит возраст, – процедил Старший Хранитель боевого учения. – Ты ведешь себя как ребенок.
– Я таков, каков я есть. Я веду себя так, как я был создан, чтобы себя вести.
Лорд Аматин заговорила снова, четко логически выделяя слова: Амок, что ты?
Без колебания Амок ответил:
– Я – часть Седьмого Завета Учения Высокого Лорда Кевина.
Его ответ распространил ошеломленную тишину над всем собранием.
Оба Старших Хранителя глубоко выдохнули, а Кораймини пришлось удержаться за плечо Елены. Взрыв буйного волнения прокатился по лицу Елены. Глаза Морэма испускали почти видимый огонь. И Лорд Аматин широко разинула рот – изумилась или испугалась того, что ей открылось. Даже Трой, который не посвятил всю свою жизнь тайнам Заветов, почувствовал внезапную неустойчивость, как будто ветвь, на которой он стоял, встряхнуло что-то непостижимое. Затем среди Изучающих поднялся шум восхищения. Хранители Учения бросились стремительно вперед, как будто хотели удостовериться в существовании Амока, дотронувшись до него. И среди этого шума Трой услышал восклицание Высокого Лорда Елены:
– Во имя Семи! Мы спасены!
Кавинант тоже услышал ее. – Спасены? – шум резал его уши. – Но ведь ты даже не знаешь, что такое Седьмой Завет!
Елена проигнорировала его замечание. Она излучала восторженные поздравления Лорду Аматин, затем подняла руки, чтобы успокоить собрание. Когда некоторая степень порядка вернулась в приветственную, она сказала:
– Амок, ты действительно славно создан. Ты поступил мудро, вернувшись к нам. Теперь Презирающий не превышает нас в силе настолько, насколько он, возможно, думает.
Со усилием старый Кораймини напрягся вспомнить свой долгий опыт с недосягаемостью Заветов. Дрожащим голосом он сказал:
– Но мы все еще не знаем вопросы, открывающие это знание.
– Мы найдем их, – ответила Елена. Несомненная определенность звенела в ее голосе.
После паузы, успокоившись, Лорд Аматин вернулась к своим вопросам:
– Амок, Заветы, которые мы нашли, содержит различные знания по многим предметам. Так ли это и с Седьмым Заветом?
Амок, казалось, решил, что это был достаточно меткий вопрос. Он поклонился ей настолько серьезно, насколько позволял ему его веселый дух, и сказал:
– Лорд, Седьмой Завет несет в себе много применений, но я – только лишь вполне определенные ответы.
– И какие ты ответы?
– Я – дорога и дверь. – Каким же образом?
– В этом суть моих ответов. Лорд Аматин посмотрела на Елену и Морэма за подсказкой, и Трой воспользовался возможностью сказать:
– Дорога и дверь чего?
С усмешкой Амок ответил:
– Те, кто меня знают, не нуждаются в имени для меня.
– Да, я помню, – согласился Трой. – А среди тех, кто тебя не знает, ты зовешься Амоком. Почему тебе не дать более подробный ответ?
– Почему бы тебе не задать более подробный вопрос? – весело ответил юноша.
Трой отступился, поставленный в тупик, но через мгновение Лорд Аматин была готова продолжать.
– Амок, знание – это дверь и дорога к силе. Земная Сила отвечает только тем, кто знает, как ее вызывать. Как велико могущество Седьмого Завета?
– Он – кульминация Учения Кевина, – лукаво сказал Амок так, если бы отпустил тонкую шутку.
– Может ли это быть использовано в сражении с Презирающим?
– Сила есть сила. Она служит тому, кто ей обладает.
– Амок, – обратилась Аматин, затем заколебалась. Казалось, она почти боялась своего следующего вопроса. Но она утвердилась в своем решении и сказала это. – Содержит ли Седьмой Завет Учения Кевина описание ритуала Осквернения? – Лорд, осквернение не требует знаний. Оно всегда свободно идет в любую протянутую руку.
Аматин вздохнула, потом повернулась к Асураке и спросила совета у Старшего Хранителя по разделу Посох. Асурака переадресовала вопрос Дринишоку, но тот был не в своей стихии и не смог ничего ей предложить. Она резко повернулась к Кораймини. Вдвоем они недолго посовещались. Когда Асурака повернулась к Амоку, она робко сказала:
– Амок, другие Заветы обучают знанию пользоваться силой. Ты – сила Седьмого Завета?
– Я – дорога и дверь.
– Несешь ли ты силу в себе? – настаивала она.
Мгновение казалось, что Амок изучает допустимость этого вопроса.
Затем он ответил просто:
– Нет.
– Ты учитель?
– Я дорога…
Вдруг Лорду Аматин пришла новая идея, и она прервала Амока.
– Так ты – проводник?
– Да.
– Ты был создан для того, чтобы научить нас расположению каких-то знаний или силы?
– О, это уж как получиться. Можно долго идти по дороге, но так никуда и не прийти.
– Так где эта сила?
– Там, где следует быть любой силе – она скрыта.
– Что это за сила?
Смеясь, юноша ответил:
– Сила эта соответствует нуждам того, кто ее обретает. – Затем добавил:
– А те, кто знают ее, не имеют нужды в имени для нее.
Аматин обмякла и обернулась к Высокому Лорду. Ее худое лицо несло отпечаток поражения. Вокруг нее собрание лосраата вздохнуло, как будто люди почувствовали ее разочарование. Но Высокий Лорд ответила на взгляд Аматин, спокойно и уверенно выйдя вперед и утвердив Посох Закона перед Амоком. Сухим и конфиденциальным голосом она сказала:
– Амок, ты будешь моим проводником?
С неожиданной серьезностью, Амок кивнул.
– Да, Высокий Лорд. Если Белое Золото позволит.
– Не спрашивай у меня разрешения, – быстро сказал Кавинант. Но никто не слушал его.
Высокий Лорд улыбнулась, спросила:
– Куда мы пойдем?
Юноша не сказал, но сделал общий кивок к Западным горам.
– А когда мы пойдем?
– Когда только Высокий Лорд пожелает. – Запрокинув голову, он снова начал смеяться, как будто высвобождая переполнявшую его веселость. – Только подумай обо мне – и я к тебе присоединюсь. Смеясь, он поднял свои руки в загадочном жесте и исчез.
Или он скрыл себя сильнее, чем раньше, или передвигался быстрее; Трой не уловил последний его проблеск.
Вомарк обнаружил, что сильно сожалеет о появлении Амока.
Вскоре после этого собрание лосраата было распущено. Хранители Учения и Изучающие раздела Посоха поспешили обратно, анализируя то, что случилось, а Дринишок приказал всем своим Изучающим и преподавателям спуститься на тренировочные поля. Елена, Морэм и Аматин пошли с Кораймини и Старшим Хранителем раздела Посох Асуракой в главную библиотеку. В несколько мгновений Трой, Кавинант и Баннор оказались единственными людьми, оставшимися в чаше. Трой чувствовал, что ему следовало бы поговорить с Кавинантом; были вещи, которые ему нужно было понять. Но он боялся, что будет не в состоянии сдержать свой темперамент, поэтому он тоже удалился, оставив Баннора помогать Кавинанту выбраться из сетки. Он хотел поговорить с Высоким Лордом, спросить у нее, почему она сделала такое безрассудное предложение Амоку. Но он не мог распоряжаться своими эмоциями. Он выбрался из приветственной и зашагал большими шагами по одной из веток по направлению к комнатам Дринишока.
В кладовке Старшего Хранителя боевого учения он съел немного хлеба и мяса и выпил из фляги весеннего вина, стараясь рассеять смутное черное предчувствие дурного предзнаменования, которое было дано ему Амоком. Идея Елены скитаться где-то с этим парнем, охотясь за таинственной и возможно бесполезной силой в то время, когда она была нужна буквально везде, заставляла его расстроено скрежетать зубами. Его сердце стонало от предчувствия, которое говорило ему, что он теряет ее. Страна собирается ее потерять. В поисках моральной опоры он потребил великое количество весеннего вина. Но это не сделало его более стойким. Его мозг был в смятении, как будто ветра опасности закручивали его.
Сразу после полудня он отправился искать Лордов, но один из Хранителей Учения вскоре сказал ему, что они закрылись с Асуракой и изучают связь через прут ломильялора. Он спустился на землю, свистнул Мехрила и поскакал прочь от Ревлвуда, с Руэлом возле него. Он хотел посетить могилу того Изучающего, который вызвал его в Страну.
Кавинант сказал: «Вовсе не ты – тот, на кого они возложили всю свою веру. Это Изучающий, который вызвал тебя». Трою нужно было подумать об этом. Он не мог просто так отбросить эту возможность. Одной из причин, по которой он не доверял Кавинанту, была та, что в первый раз Неверящий был вызван Друлом Камневым Червем по подсказке Лорда Фаула. Имеет ли природа вызывающего какую-либо связь с тем, кто вызывается? Далее, Кавинант как-то странно относился к этому Изучающему, как если бы он знал о том молодом человеке что-то, чего Трою было не известно. Трой отправился к месту своего вызова в Страну, надеясь, что этот физический фон, конкретное место Тротгарда успокоит его неопределенные страхи и предчувствия. Он нуждался в том, чтобы вновь обрести свою уверенность. Он знал, что не может пытаться изменить решение Елены следовать за Амоком, если не верит в себя.
Но когда он достиг той могилы, он обнаружил там Трелла. Гравлингас стоял на травяном могильном холмике, как будто молился. Услышав приближение Троя, он поднял вдруг свою голову, и его лицо было таким возвышенным от выражения великого горя, что в мгновение поразило Троя безо всяких слов. Он тут же подумал об отсутствии причин, по которым гравлингасу Треллу следовало бы находился здесь, да еще так горюя.
До того, как Трой смог собрать все свои мысли, чтобы просить объяснения, Трелл вскочил и заспешил к своей ездовой лошади, которая была привязана неподалеку.
– Трелл!.. – закричал было вслед ему Трой, но Руэл прервал его ровным голосом:
– Вомарк, пусть он идет.
Трой с удивлением повернулся к Стражу Крови. Лицо Руэла было таким же бесстрастным, как всегда, но что-то в его глазах, следивших за Треллом, казалось, выражало необычную симпатию. Трой осторожно спросил:
– Почему? Я не понимаю?
– Можешь спросить об этом у Высокого Лорда, – ответил Руэл без изменения в голосе.
– Я спрашиваю тебя! – закричал на него Вомарк прежде чем смог взять под контроль свое раздражение.
– Тем не менее.
Трой с усилием успокоил себя. Выражение лица Руэла говорило так же ясно, как и слова, что он действовал по указаниям Высокого Лорда, и ничто, что не угрожает ее жизни, не могло заставить его ослушаться ее. – Ладно, – сказал Трой жестко. – Я так и сделаю. – Повернув Мехрила, он поскакал рысью вслед за скачущей галопом лошадью назад, в Ревлвуд. Но когда он вновь вступил в Долину Двух Рек и достиг Дерева, он увидел Дринишока, нетерпеливо ждущего его. Лорды объявили, что на следующее утро они покидают Ревлвуд, и Старший Хранитель боевого учения хотел, чтобы Трой обсудил защиту города со всеми Хранителями и Изучающими боевого учения. Это была ответственность, которую Трой не мог проигнорировать, поэтому до тех пор, пока его визуальное восприятие не обратилось в туман, а затем в ночную слепоту, он занимался со всеми знатоками боевого учения. Он даже не пытался увидеть то, о чем шел разговор, он с головой погрузился в стратегию обороны Долины.
Но когда все это закончилось, он выяснил, что потерял шанс говорить с Лордами. В темноте он, казалось, испытывал недостаток силы так же, как и видения. После этих занятий он пошел домой к Дринишоку и разделил еду, полную неперевариваемых кусков тишины, со Старшим Хранителем боевого учения. Потом он рано лег спать; он не мог более выносить расплывчатого полувидения при свете факелов. Дринишок уважал его настрой и оставил его одного. В слепой изоляции он уставился бесполезно в темноту, пытаясь восстановить свою уверенность. Он с несомненностью чувствовал, что теряет Елену.
Он жаждал поговорить с ней, отговорить ее, удержать ее. Но на следующее утро, когда все наездники собрались у своих лошадей сразу после рассвета с южной стороны великого Дерева, он понял, что он не может противостоять Высокому Лорду со своими страхами. Сидя царственно на спине Мирхи в слабом свете начинающегося дня, она производила слишком сильное впечатление своего присутствия, излучала слишком много персонального авторитета. И пока она была окружена таким количеством людей, он не мог задать ей свой вопрос о Трелле. Его вопрос был слишком личным, чтобы выноситься на публику. Он решил постараться занять свой мозг другими вещами до тех пор, пока не получит шанс поговорить с кем-нибудь.
Он неторопливо рассматривал компанию всадников. Стоя рядом со своими ранихинами, вместе с Лордами были двадцать Стражей Крови – Первый Знак Морин, Террел, Баннор, Руэл, Ранник и пятнадцать других. Очевидно, Корал остался с Лордом Аматин в Ревлвуде. В группе было только пять не Стражей Крови: Высокий Лорд Елена, Лорд Морэм, Кавинант, Трой и Трелл. Увидев гравлингаса, Трой вновь ощутил желание поговорить с ним. Явно измученное выражение Трелла было проникнуто беспокойством, как будто он ожидал какого-то решения от Елены с некой агонией, которая удивила Троя. Но вомарк воздержался от расспросов, несмотря на свое беспокойство. Высокий Лорд обратилась к Лорду Аматин и Старшему лосраата Кораймини.
– Мои друзья! – сказала она величаво. – Я оставляю Ревлвуд вашим заботам. Охраняйте его хорошо! Дерево и лосраат – два великих достижения Новых Лордов. Два символа нашей службы. Если это может быть сделано, они должны быть сохранены. Помните о бдительности . Наблюдайте за Центральными Равнинами. Если война придет на вас, вы не должны быть застигнуты врасплох. И помните: если сохранить Ревлвуд будет невозможно, Учение все же должно быть сохранено и Твердыня Лордов предупреждена. Лосраат и Заветы должны при необходимости найти безопасность в Ревлстоне.
Сестра Аматин, это тяжелое бремя. Но я поручаю его тебе без боязни. Оно не превосходит тебя. И помощь Кораймини – Старшего лосраата, Асураки и Дринишока – Старших Хранителей – бесценна. Я не верю, что Боевая Стража погибнет в этой войне. Но вы должны быть готовы к любым возможностям, даже к самым худшим. Вы должны пасть. Эта ответственность ложиться на вас.
Лорд Аматин закрыла глаза, чтобы скрыть слезы, и молча поклонилась Высокому Лорду. Затем Елена подняла голову на Ревлвуд и сказала так, чтобы могла быть услышана на Дереве.
– Друзья, товарищи! Гордые люди Страны! Это война перед нами.
Вместе мы пройдем испытание смертью. Теперь время разделиться, когда все защитники Страны должны заниматься своими отдельными задачами. Не желайте поменять свой жребий на другой. Во всех них вера и служба равны, также как достоинство и опасности, в это время всеобщей нужды. Но не печальтесь перед прощанием. Мы идем к величайшей победе наших веков – нам оказана честь дать все, что мы можем, Стране. Это испытание смертью, и это последнее, чем мы можем доказать достойность того, чему мы служим.
Пусть сердца ваши будут добрыми. Если нужды этой войны будут выше вашей силы, не отчаивайтесь. Отдайте всю вашу силу, и храните клятву Мира, и не отчаивайтесь. Держите мужество и веру высоко. Лучше пасть и погибнуть за мир, чем осквернить Страну.
Друзья мои, я горжусь, что мне оказана честь разделять жизнь с вами.
Высоко в Ревлвуде сильный голос прокричал:
– Да здравствует Высокий Лорд и Посох Закона.
И все люди на Дереве и на земле отвечали:
– Хей! Да здравствует Высокий Лорд.
Елена низко поклонилась Ревлвуду, раскрывая широко свои руки в традиционном жесте прощания. Затем она повернула Мирху к всадникам и сказала Лорду Морэму.
– Сейчас, Морэм, мой самый верный друг, нам придется расстаться.
Ты и вомарк Хайл Трой должны вновь присоединиться к Боевой Страже, чтобы руководить этой войной. Я приняла решение. Я сейчас покидаю вас и следую за Амоком к Седьмому Завету Учения Кевина.
Трой поневоле застонал и схватился за гриву Мехрила, будто удерживаясь от падения. Но Высокий Лорд не обратила на это внимания. Она сказала Морэму:
– Ты знаешь, что делаю я это не для того, чтобы избежать бремени войны. Но ты также знаешь, что ты более опытен и готов к сражению. И ты знаешь, что исход войны может не дать нам второй возможности открыть этот Завет. И к тому же возможно, что этот Завет может дать нам победу, которая в ином случае может быть отнята у нас. Я не могу выбрать другого.
Лорд Морэм какое-то время внимательно смотрел на нее. Когда он наконец заговорил, в голосе его был приглушенный отзвук просьбы: Будь осторожна, Высокий Лорд. Даже Седьмой Завет – этого недостаточно.
Елена встретила его взгляд прямо, но при этом ее взгляд казался расфокусированным. Направленность ее взгляда куда-то в другое измерение была столь явна, что, казалось, она его вообще не видела.
– Возможно, этого было недостаточно для Кевина Расточителя Страны, – ответила она сухо, – но этого будет достаточно для меня. – Нет, – протестовал Морэм. – Опасность явно слишком велика. Или эта сила по каким-то причинам не соответствовала нуждам Кевина, или опасность ее использования была так велика, что он испугался применять ее. Не бери на себя такой риск.
– Ты это видел? – спросила она. – Ты говоришь так оттого, что имел видение?
Морэм с трудом заставил себя сказать:
– Я это не видел. Но я чувствую это своим сердцем. Из-за этого будет смерть. Будут умирать люди.
– Мой друг, ты слишком беспокоишься обо всех рисках, кроме своего. Если бы тебе вместо меня был доверен Посох Закона, ты бы последовал за Амоком хоть на край Земли. А люди по-прежнему умирали. Морэм, я спрашиваю твое сердце – ты действительно веришь, что будущее Страны может быть выиграно в войне? Ведь Кевин ничего не добился этим путем. Я не должна упускать даже малейший шанс, который способен научить меня другим путям сопротивления Презирающему.
Морэм склонил к ней голову, чтобы ускорить взаимный обмен вопросами. В тишине они обменивались своими мыслями, и через несколько мгновений напряженность на его лице исчезла. Снова подняв глаза, он направил свой взгляд прямо на Кавинанта и Троя. Затем сухо сказал: Тогда, раз ты должна идти, пожалуйста, не уходи одна, возьми кого-нибудь с собой, кого-нибудь, кто мог бы быть тебе полезен. На одно мгновение Трой подумал, что Высокий Лорд собирается просить его пойти с ней. Несмотря на ответственность за Боевую Стражу, его губы были уже почти готовы выдать ответ: Да. Но она сказала:
– Таково мое желание. Юр-Лорд Кавинант, будешь ли ты сопровождать меня? Я хочу разделить этот поиск с тобой.
Неловко, словно ее просьба смущала его, Кавинант сказал:
– Ты действительно думаешь, что я могу быть тебе полезен?
Кроткая улыбка коснулась губ Елены. – Без сомнения.
Он уставился на мгновение в пространство ее глаз. Затем внезапно посмотрел вдаль и пожал плечами. – Да, я пойду.
Трой с трудом слышал то, что говорилось потом, последние формальные речи Елены и Кораймини, бравая песня лосраата о мужестве, обмен прощаниями. Когда Высокий Лорд сказала ему последнее слово, он даже не смог заставить себя поклониться в ответ. Со своим да, заледеневшим на губах, он наблюдал конец церемонии и видел Елену и Кавинанта, скачущих прочь вместе в западном направлении, сопровождаемых только Баннором и Первым Знаком Морином. Он чувствовал себя застывшим в акте падения – безмолвно кричащим: Я теряю тебя! К нему подошел Лорд Морэм и заговорил. Но он не двигался до тех пор пока не осознал сквозь свое потрясение, что Трелл не последовал за Кавинантом и Высоким Лордом.
Его отрешенность вдруг исчезла. Он резко повернулся в сторону Трелла, повернулся вовремя, чтобы увидеть как гравлингас вздернул свои тяжелые кулаки над головой, ухватился за поводья своей лошади и направил ее галопом прочь, к броду через Ллураллин, к северу от Ревлвуда.
Трой помчался вслед за ним. Мехрил пронесся под Деревом и догнал Трелла в сиянии света солнца вдали от города. Трой приказал гравлингасу остановиться, но Трелл не обращал на него внимания. Наконец вомарк приказал Мехрилу остановить лошадь Трелла. Мехрил издал короткое командное ржание, и лошадь остановилась так резко, что Трелл чуть не выпал из седла.
Когда Гравлингас поднял с трудом свою голову, чтобы встретить взгляд Троя, из его глаз лились слезы, он тяжело и удушливо дышал. Но у Троя не было времени обращать на все это внимание.
– Что ты делаешь? – выкрикнул он резко. – Куда ты?
– В Ревлстон, – простонал Трелл. – Здесь для меня ничего нет.
– Как же так? Мы идем на юг – разве ты не знаешь этого? Ты ведь из Южных Равнин, не так ли? Разве ты не хочешь помочь защитить свой дом?
Это было совсем не то, о чем Трою хотелось спросить его, но он не нашел слов для своего настоящего вопроса.
– Нет.
– Почему, нет?
– Я не могу туда вернуться. Она там… я не смогу перенести это.
После всего этого!..
Как только Трелл тяжело выдохнул свой ответ, к ним подскакал Лорд Морэм. Он тут же начал говорить, но Трой остановил его грубым жестом.
– Она? – спросил вомарк. – Кто? Твоя дочь? – Когда Трелл бессловесно закивал головой, Трой сказал:
– Подожди минуту. Подожди минуту. – Непонимание всего этого приводило его в смятение. Он пытался найти ответы. – Я не понимаю. Почему ты не идешь обратно домой – к своей дочери? Она же нуждается в тебе.
– Меленкурион, – задыхался Трелл. – Я не могу. Как я смогу смотреть ей в лицо… отвечать на ее вопросы – после этого?! Не мучай меня.
– Вомарк! – голос Морэма был тяжел и опасен – предостерегающий, почти угрожающий. – Оставь его. Ничто из того, что он может сказать, не поможет тебе.
– Нет! – возразил Трой. – Я же должен знать. Трелл, послушай меня.
Я должен знать. Верь мне, я понимаю, что ты чувствуешь по отношению к нему.
Казалось, Трелл больше уже не слушал Троя. – Она сама выбрала! выдохнул он тяжело. – Выбрала! – Он выдыхал слова сквозь крепко сжатые зубы, как будто они были готовы взорвать его! – Она сама выбрала его!
Его!
– Трелл, ответь мне. Что ты делал там вчера? – на той могиле?
Трелл!
Слово «могила» проникло в гнев Трелла. Внезапно он обернул руки вокруг груди, наклонился вперед. Сквозь слезы он свирепо сверкнул глазами на Троя. – Ты дурак! – прошипел он. – Слепец! Она истратила на тебя свою жизнь.
– Истратила? – Трой разинул рот. – Истратила? – Это Изучающий, который вызвал тебя… – Так Кавинант был прав?
– Возможно, – Лорд Морэм сказал мрачно. Тон его тут же заполнил все внимание Троя. Он уставился на Морэма взглядом, полным страха. – Он имел массу причин посетить эту могилу, – продолжил Лорд. – Этиаран, супруга Трелла, похоронена в ней. Она умерла от того поступка, который вызвал тебя в Страну. Она отдала жизнь в попытке вновь обрести Юр-Лорда Кавинанта, потерпев поражение в своей цели. Твое присутствие здесь – результат ее немиролюбивой горечи и жажды возмездия.
Объяснение Морэма превысило пределы терпения Трелла. Боль исказила черты его лица. Свирепо резко сжав пытки, он ударил свою лошадь, и она тут же испуганным галопом помчалась к броду через Ллураллин. Но Трой даже не видел, как он уходит. Вомарк резко обернулся и обнаружил, что он все еще в состоянии различать Елену, Кавинанта и двух Стражей Крови, скачущих в западном направлении по Долине Двух Рек. Амок был уже с ними, шагая самодовольно рядом с Высоким Лордом.
Супруга Трелла Этиаран?! Супруга Трелла? Она была его женой? Он знал об Этиаран – он слышал слишком много рассказов о Кавинанте, чтобы не знать, что она была той самой женщиной, которая провела Неверящего от подкаменья Мифиль в Анделейн и к реке Соулсиз. Но он не знал, что Трелл был ее мужем. Это было сокрыто от него.
Потом он сделал в размышлениях шаг дальше. Кавинант изнасиловал дочь Трелла – дочь Этиаран – дочь женщины, которая…
– Кавинант! Ты ублюдок! – завыл Трой. – Что ты наделал? – Но он знал, что путешественники уже не могли услышать его на таком расстоянии, шум двух рек заглушал отдаленные крики. Нахлынувшая беспомощность унесла его протест, и голос его сломался и утонул в тишине.
Теперь его не удивляло, что Трелл не мог вернуться домой, к своей дочери. Как он сможет объяснить ей, что Высокий Лорд предпочла дружбу возмездию над человеком, который ее изнасиловал. Трой не понимал, как она могла поступить так с Треллом.
Еще через какое-то время до него дошла суть сказанного только что Морэмом. Она умерла в том поступке… Именно Этиаран вызвала его, а не какой-нибудь молодой невежественный или вдохновенный Изучающий. Это тоже было от него скрыто. Он был результатом и последствием ее безответной боли.
Вовсе не ты – тот… Так Кавинант был прав? Были ли все его планы только следствием той отчаянной работы, приведшей к столь своеобразной смерти Этиаран?
– Вомарк, – голос Лорда Морэма был суров. – Это было сделано нехорошо. Боль Трелла и так слишком велика.
– Я понимаю, – Трой скрежетал над порывами своего сердца. – Но почему ты не сказал мне? Ты ведь знал все это?
– Совет решил скрыть эти знания от тебя. Мы видели только вред в том, чтобы рассказать тебе это. Мы хотели уберечь тебя от боли. И мы надеялись, что ты научишься верить Юр-Лорду Кавинанту.
– Вы надеялись, – застонал Трой. – Да этот ублюдок полагает, что все здесь – всего лишь его мысленная игра. Все это Неверие есть просто блеф. Он думает, что ему все сойдет с рук. Вы не можете доверять ему. – Он зловеще собрал все эти аргументы для заключения. – Но, очевидно, вы не можете доверять и мне – иначе бы ты рассказал мне все это раньше.
Она пыталась вызвать его. Насколько тебе известно, я – всего лишь его заменитель. – Он попытался говорить четко, но голос его дрожал.
– Ты меня неправильно понял, – сказал Морэм осторожно.
– Нет, я правильно понял. – Он чувствовал смертоносные силы, работающие вокруг – выбирающие, манипулирующие, решающие. С трудом он установил контроль над своей артикуляцией. – Морэм, что-то ужасное должно будет случиться с ней.
Он посмотрел на Лорда, затем отвернулся. Он был не в силах вынести страдания во взгляде Морэма. Похлопав Мехрила по шее, он направил ранихина рысью обежать с восточной стороны Ревлвуд, чтобы избежать ожидавших его возле Дерева Хранителей Учения, избежать прощания с ними. Жестами указав Стражам Крови и Лорду Морэму следовать за ним, он поскакал прочь от Ревлвуда, по направлению к южному броду.
Мысли его были обращены вперед, к войне. Ему хотелось скорее влиться в нее.
Глава 16
Ускоренный марш

Но даже в таком настроении он не мог пересечь брод через Рилл из Тротгарда без сожаления. Он любил солнечную красоту Ревлвуда, своеобразную дружбу Хранителей Учения, и не хотел терять их. Но он не оглядывался. Он не понимал, почему Елена отреклась от супруги Трелла Этиаран только лишь из-за ее гнева и печали. И он чувствовал теперь более основательно, чем ему казалось когда-либо ранее, что должен доказать в этой войне ненапрасность вызова себя. Он должен доказать, что он плод надежды, а не отчаяния.
Он должен победить.
Если же нет, то тогда он более, чем неудачник, он – активное зло, часть предательского заговора против Страны, вопреки своей любви или воле – хуже, чем Кавинант, ибо Кавинант все же пытался избежать быть ложной надеждой. Но он, Хайл Трой, сам преднамеренно брал на себя надежду, ответственность, управление…
Нет, такие мысли были невыносимы. Он должен победить, должен победить.
Миновав гребень холма, так что Ревлвуд скрылся из глаз, он замедлил Мехрила на более спокойный шаг, давая возможность Лорду Морэму и восемнадцати Стражам Крови догнать его. Затем он сказал сквозь зубы, сдерживая свой голос словно в тисках, чтобы это не казалось обвинением Морэма.
– Почему она взяла его с собой? Ведь он изнасиловал дочь Трелла.
Морэм ответил мягко:
– Вомарк Трой, мой друг, ты должен понять, что у Высокого Лорда был весьма ограниченный выбор. Путь ее обязательств узок и окружен опасностями. Она должна отыскать Седьмой Завет. И она должна удерживать Юр-Лорда Кавинанта возле себя – из-за Белого Золота. С Посохом Закона она должна обеспечивать, чтобы его кольцо не попало в руки Лорда Фаула. А если он обратится против Страны, она должна быть рядом – чтобы сражаться против него. Трой кивнул сам себе. Это была достаточно основательная причина.
Он крепко взял себя в руки, подавляя инстинктивный протест. Затем с усилием заставил себя перестать скрипеть зубами и вымолвил:
– Я хочу сказать тебе кое-что, Морэм. Когда я покончу с этой войной – когда я смогу оглянуться назад и сказать себе, что бедная Этиаран удовлетворена – я собираюсь взять отпуск на несколько лет. Я собираюсь осесть в Анделейне и не двигаться оттуда до тех пор, пока не увижу Празднование Весны. Иначе я никогда не буду в состоянии простить этого проклятого Кавинанта за то, что он был удачливее меня. – Но при этом под словом «удачливее» он подразумевал нечто другое. Хотя он и понимал сейчас, что другой выбор был невозможен, ему было больно думать, что Елена предпочла взять с собой Кавинанта, а не его.
Если Морэм и понял его, то все же тактично последовал тому, что он сказал, а не тому, о чем подумал.
– О, если мы будем победителями, – Морэм улыбался, но тон его был серьезен, – то ты не будешь одинок. Половина Страны будет в Анделейне, когда в следующий раз новолуние придется на ночь весеннего равноденствия. Немногие из живых видели Танец Духов Анделейна. – Ладно, но я все же прибуду туда первым, – невнятно пробормотал Трой, пытаясь поддержать этот диалог. Но затем все же не мог сдержать себя от возвращения к разговору о Неверящем. – Морэм, неужели ты не в негодовании на него? После всего того, что он сделал?
Спокойно и откровенно Лорд Морэм сказал:
– Сам я не столь добродетелен, чтобы негодовать на него. Нужно иметь силу для того чтобы судить слабость других. Я не так могущественен.
Этот ответ удивил Троя. На мгновение он уставился на Морэма, молчаливо спрашивая: Неужели это правда? И ты веришь в это? Но он мог видеть, что Морэм действительно верит в это. Смущенный этим, Трой отвернулся.
В окружении Стражей Крови он и Лорд Морэм следовали через холмы по кривой дороге, которая в целом вела их на юго-восток, на перехват Боевой Стражи.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:43 | Сообщение # 17

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Когда этот день подошел к концу, Трой был уже в состоянии все более и более сосредоточиваться на своей марширующей армии. Проблемы марша начали переполнять его сознание. Где вдоль линии марша расположены селения, в которых можно в достаточной мере запастись пищей для воинов? Смогла ли Первый Хафт Аморин сохранить темп? Такие заботы давали ему возможность хоть на время избавиться от предчувствия, от ноющего чувства потери. Он становился другим человеком в меньшей степени необычным слепым чужаком в Стране, и большей степени – вомарком Боевой Стражи Твердыни Лордов. Эта перемена успокаивала его. Он чувствовал себя более удобно в этом своем качестве.
Ему хотелось спешить, но он сопротивлялся искушению, потому что желал сделать эту часть поездки как можно более легкой для ранихина.
Спокойным темпом до конца этого дня, восьмого с тех пор, как они покинули Ревлстон, он, Лорд Морэм и Стражи Крови оставляли за собой вновь пышущий здоровьем Тротгард. Даже таким темпом, при котором они покрывали не более семнадцати лиг в день, земли, через которые они скакали, изменялись очень быстро. К востоку и юго-востоку от них были более суровые земли Центральных Равнин. В этом широком районе строгая скала Земли казалась более основательно покрытой на поверхности почвой, чем в Тротгарде. Равнины поддерживали жизнь без заботы об этом, и люди, проживающие на них, были более стойкими и выносливыми.
Большинство женщин и мужчин, составлявших Боевую Стражу, были родом из поселений Центральных Равнин. Это было традицией – и на хороших основаниях. Во всех великих войнах Страны армии Презирающего пробивались через Центральные Равнины, чтобы достигнуть Ревлстона. Таким образом, равнины вынесли много бед из-за преступных намерений Лорда Фаула. Люди равнин помнили это и посылали своих сынов и дочерей в лосраат изучать боевое учение.
Когда этим вечером был объявлен привал, Трой был под впечатлением тревожного осознания того, в какой степени его воины зависят от него лично. Их дома и семьи были под милосердием его успеха или поражения. Под его командованием они были вынуждены проходить через медленный ад этого ускоренного марша.
И он знал, что война уже начнется примерно где-то в течение следующего дня. К этому времени авангард армии Лорда Фаула достигнет западного конца долины Мифиль и встретит хилтмарка Кеана и Лордов Каллендрилла и Вереминта. Он был уверен в этом. Не позднее, чем вечером девятого дня. Затем мужчины и женщины начнут умирать – его воины. Начнут умирать Стражи Крови. Он хотел быть с ним, хотел сохранить их живым, но сделать этого он не мог. И марш к Роковому Отступлению будет продолжаться и продолжаться, подавляя дух Боевой Стражи как жернов безжалостной нужды. Трой вытянулся под одеялом и прижал свое лицо к земле, как если бы это было единственным способом сохранить свое душевное равновесие. Он провел большую часть ночи, оценивая каждую грань своего плана боя, пытаясь увериться в том, что он не сделал каких-либо ошибок.
На следующее утро он был полон настойчивости и спешки, и заметил, что как только он забывался, то начинал торопить шаг Мехрила. Поэтому он обратился к Морэму и попросил Лорда поговорить с ним, чтобы отвлечь его.
В ответ Лорд медленно вошел в певучий, полупесенный тон и начал рассказывать Трою о различных легендарных и просто важных частях Страны, которые лежали между ними и Роковым Отступлением. В частности, он рассказал несколько древних историй о Всеедином Лесе, могущественные дерева которого покрывали Страну во времена задолго до Берека Полурукого, с его Защитниками Леса и жестокими врагами, Опустошителями. Много веков назад, когда деревья еще не были погружены « их нынешнюю дрему, сказал он, Защитники Леса лелеяли их сознание и вели свою войну против мокши, туриа и самадхи. Но сейчас, если старые легенды рассказывают правдиво, в Стране уже нет остатков духа Всеединого Леса, а также Защитников Леса, кроме мрачных деревьев Дремучего Удушителя и Сиройла Вейлвуда. И никто из тех, кто заходит в Дремучий Удушитель, для блага или во зло, никогда не возвращается.
Этот темный лес лежал недалеко от линии марша Боевой Стражи, за Последними Холмами.
Затем Трой поговорил немного о себе и его восприятии Страны. Он чувствовал себя близким Морэму, и это позволяло ему обсуждать поступки Высокого Лорда Елены, олицетворявшей его чувства к Стране. Постепенно он смягчился, вновь обрел свою способность сказать себе: Это не важно, кто вызвал меня. Я тот, кто я есть. И я собираюсь оправдать это.
Поэтому он был не просто удивлен, когда он и Морэм достигли боевого марша воинов уже к полудню. Он был потрясен.
Боевая Стража почти на половину дня отставала от расписания.
Воины встретили его приветственными возгласами, которые обратились в тишину, как только они поняли, что Высокий Лорд не с ним. Но Трой проигнорировал это. Подскакав прямо к Первому Хафту Аморин, он рявкнул:
– Ты медлишь! Ускорь барабанный бой! Такими темпами мы прибудем ровно на полтора дня слишком поздно.
Радость от встречи на лице Аморин сменилась досадой, и она помчалась прочь, прямиком к барабанщикам. С широким, зримым стоном боли воины ускорили свои шаги, поспешая в соответствии с требованиями барабанного боя до тех пор, пока почти не бежали. Затем вомарк Трой промчался вдоль и поперек их шеренг подобно цепу, усиливая новый ритм своим сердитым присутствием. Когда он нашел один Боевой Дозор, следующий чуть медленнее, он закричал в лицо молодого барабанщика:
– Ради Бога! Я не собираюсь проигрывать эту войну из-за тебя! – Он отхлопывал такт на ухо пристыженного вохафта до тех пор, пока барабанщик его в точности не повторил.
Только после того, как гнев его стих, он понаблюдал, что сделали девять дней тяжелого марша с Боевой Стражей. И пожалел, что не мог уже отречься от своей грубости. Воины жестоко страдали. Почти все они как-нибудь прихрамывали, неровно толкая себя вперед против ноющей боли режущих и стонущих мускулов и костей, синяков. Многие настолько устали, что даже перестали потеть, и перегретая испарина их лиц была облеплена пылью, придающей им желтый и безумный вид. У многих были кровотечения на плечах из-за трения о них ремней их снаряжения. Несмотря на их упорство, они шли неровно, как будто с трудом помнили свое расположение в шеренгах, которое было установлено в девяноста лигах ранее в Ревлвуде. И они отставали от расписания. Они были все еще в ста восьмидесяти лигах от Рокового Отступления.
К тому времени как они, шатаясь и затрудненно дыша, прервали движение для ночного привала, Трой был почти взбешен, ища пути помочь им.
Он чувствовал, что голой решимости будет для этого недостаточно.
Как только сопровождающие хайербренды и гравлингасы разожгли костры, Лорд Морэм отправился сделать то, что мог для Боевой Стражи. Он ходил от Боевого Дозора к Боевому Дозору, помогая поварам. В каждой кастрюле его голубой огонь производил какой-то эффект в еде, улучшал ее, увеличивал ее способность возвращать здоровье и жизнеспособность.
И когда еда была готова, он прошел через всю Боевую Стражу, распространяя бальзам своего присутствия – разговаривал с воинами, помогая им с их синяками и повязками, шутил с теми, кто мог собрать силы смеяться.
Пока Морэм был занят этим, Трой собрал всех своих офицеров – хафтов и вохафтов. Объяснив причины отсутствия Высокого Лорда Елены, он вернулся к проблемам марша. Болезненно напомнил обстоятельства, которые сделали это тяжкое испытание таким крайне необходимым, таким болезненно необходимым. Потом он перешел к более мелким деталям. Он организовал расписание движения жестяных кувшинов с водой так, чтобы они непрерывно сновали через все шеренги для помощи перегревшимся воинам.
Он распорядился, чтобы ноша мужчин и женщин с изрезанными лямками плечами по возможности везлась на лошадях. Он приказал всем офицерам с лошадьми, кроме барабанщиков, брать по второму седоку, чтобы самые истощенные воины могли отдохнуть на спине лошади. Он сказал своим офицерам собирать по дороге алианту для воинов, если будет такая возможность. Он возложил всю разведку, а также доставку воды на Стражей Крови, освободив таким образом больше лошадей для помощи воинам. После этого он отослал хафтов и вохафтов назад к их Дозорам.
Когда они разошлись, Первый Хафт Аморин подошла поговорить с ним.
Ее грубоватое суровое лицо было заряжено некой хмуростью, и он быстро предугадал ее просьбу:
– Нет, Аморин, – сказал он. – Я не собираюсь ставить кого-то другого на твое место. – Она попыталась возразить, но он поспешил продолжить более вежливо:
– Я знаю, что я кричал, как если бы винил тебя в том, что мы отстаем от нашего расписания. Но это лишь потому, что на самом деле я виню только себя. Только ты одна годишься для этой работы. Боевая Стража уважает тебя, как она уважает Кеана.
Воины ценят твою опытность и честность. – И мрачно добавил:
– В то время как сам я вовсе не уверен, что так же они относятся и ко мне. Скептицизм в ее взгляде тут же исчез. – Ты – вомарк. Кто может подвергать сомнению твои действия? – Тон ее как бы подразумевал, что тот, кто будет сомневаться в нем, будет иметь дело с ней.
Ее преданность тронула его. Он не был полностью уверен, что заслужил это. Но он намеревался заслужить. Проглотив свое волнение, он ответил:
– Ни для кого не будет повода для этого, пока мы будем сохранять наш темп. – Себе самому он добавил: Я обещал Кеану. – Нам надо наверстать упущенное время. И сделать это надо здесь, в Центральных Равнинах. К югу от реки Черная местность станет гораздо хуже.
Первый Хафт закивала, словно была полностью согласна с ним.
После того как она покинула его, он пошел к своему ложу и всю ночь провел, копаясь в темноте своего мозга в поисках какой-либо альтернативы своей дилемме. Но он не смог придумать ничего, что устраняло бы нужду в этом ускоренном марше. Когда он уснул, ему снились воины, плетущиеся на юг так, словно там была для них открытая могила.
На следующее утро, когда шеренги Боевой Стражи зашевелились, слабо выровнялись и неуклюже пришли в движение, словно длинный темный стон вдоль Равнин, вомарк Хайл Трой пошел пешком вместе с ними. Воздержавшись от езды на ранихине, он стал сам бить в барабан, чтобы проверить этот темп и двигаться под него сам. Так он и шел весь день, перемещаясь по всей Боевой Страже между Боевыми Дозорами, посещая каждый Дозор, обращаясь к каждому вохафту по имени, удивляя воинов, выводя их из оцепенелой усталости своим присутствием и участием, стараясь, несмотря на свою собственную физическую нетренированность, показать пример, который, быть может, принес бы какую-то помощь его армии. В конце этого дня, проведенного в шеренгах, он был так утомлен, что едва добрался до маленького лагеря, который он разделял с Лордом Морэмом и Первым Хафтом Аморин, пробормотал им что-то о смерти и провалился в сон. Но на следующее утро он выволок себя из-под одеяла и возобновил свою деятельность, пряча свою боль за сочувствием, которое нес из одного конца своей армии в другой всем воинам Боевой Стражи.
Он шел со своей армией по Центральным Равнинам уже четыре дня.
После каждого дневного перехода он чувствовал, что исчерпал лимит своих сил, что весь ускоренный марш был невозможен, что он должен бросить эту затею. Но каждую ночь Лорд Морэм помогал готовить пищу для армии, а затем отправлялся к воинам, делясь с ними своим мужеством. Дважды в течение этих четырех дней Боевая Стража отправляла Стражей Крови забирать большие запасы еды, приготовленные жителями деревень Центральных Равнин. Свежая и обильная пища имела удивительную действенность: она возвращала силу духа даже тем воинам, которые уже не верили в свою способность вести себя вперед. Под конец четвертого дня на ногах тринадцатого дня марша – Трой наконец позволил себе полагать, что условия в Боевой Страже стабилизировались.
Они прошли уже более сорока лиг. Боясь сделать что-либо, что могло бы повредить хрупкому равновесию его армии, он решил продолжать это свое собственное участие в марше. Морэм и Аморин понуждали его остановиться – они знали . его истощении, больных ногах, неустойчивой походке – но он отвергал все их аргументы. В душе ему было стыдно ехать верхом, когда его воины страдали пешком.
Но на следующий день он вкусил больший стыд. Когда свет зари разбудил его, он выбрался из-под одеяла и обнаружил Аморин, стоящую прямо перед ним. Мрачным голосом она сообщила, что Боевая Стража ночью была атакована.
Вскоре после полуночи разведчики, Стражи Крови, сообщили, что на спутанных лошадей собирается напасть стая крешей. Мгновенно тревога распространилась по лагерю, но только верховые хафты и вохафты были в состоянии прийти на помощь быстро. Со Стражами Крови, они бросились на защиту лошадей.
Они обнаружили, что противостоят целой орде великих желтых волков – как минимум десяти стаям крешей. Стражи Крови на их ранихинах встретили первую волну атаки, но они превосходились в количестве не менее чем десять к одному. И офицеры за ними были пешими. Запах крешей испугал лошадей, поэтому они не могли быть оседланы и не защищались сами от опасности. Один ранихин, пять лошадей и около дюжины хафтов и вохафтов были убиты, прежде чем Аморин и Лорд Морэм смогли организовать защиту достаточно эффективно, чтобы прогнать волков. Но до того, как нападение крешей было отражено, одна из их стай сломила защиту офицеров и ворвалась в часть лагеря, где некоторые воины, бессильные от истощения, еще спали. Десять из этих мужчин и женщин остались лежать мертвыми или покалеченными под одеялами после того, как Стражи Крови и Морэм уничтожили этих волков. Слушая рассказ об этом, Трой становился все более злым. Размахивая руками в гневе и возмущении, он спросил:
– Почему ты не разбудила меня?
Не встречая его взгляд, Первый Хафт сказала:
– Я пыталась. Трясла тебя, кричала тебе в уши. Но не смогла разбудить. А нужда воинов во мне была так велика, что я пошла ей навстречу.
После этого Трой больше не шел сам с совершавшими марш воинами.
Он не хотел быть снова преданным своей слабостью. Верхом на Мехриле, он проехал с Руэлом вдоль следов крешей, и когда сам убедился, что волки не были частью сосредоточенной поблизости армии, вернулся на свое место во главе Боевой Стражи. Время от времени он обскакивал вокруг армии легким галопом, словно был готов защищать ее в одиночку. Креши снова атаковали следующей ночью, и еще раз через ночь. Но оба раза вомарк Трой был готов к ним. Хотя он был слеп в темноте, не в состоянии сражаться, он изучал местность и тщательнее выбирал место для лагеря, чтобы удобнее было защищаться. Он организовывал охрану лошадей, планировал их защиту. Затем устраивал засаду из Стражей Крови, стрелков и с огнем. Много крешей было убито, но его Боевая Стража от потерь больше не страдала.
После того третьего нападения волки оставили их в покое. Но затем появилась другая неприятность. Утром шестнадцатого дня марша стена темных туч выплыла к воинам с востока. Перед полуднем порывы ветра достигли Боевой Стражи, стали ерошить волосы людей, колыхать высокую траву равнин. Ветер усиливался по мере того как центр этого шторма становился ближе. Вскоре дождь начал изливаться на них из потемневших небес.
Скопление черных туч обещало убийственный для них ливень. И тучи эти делали Троя почти слепым. Все хайербренды и гравлингасы зажгли их огни, чтобы обеспечить свет, удерживающий Боевую Стражу вместе против силы льющихся с неба потоков. Но эпицентр шторма не ушел так далеко на запад. Казалось, что центр его застыл где-то вдали на востоке, и, заняв эту позицию, он стал постоянным.
Воины шли по краю области взбунтовавшейся погоды. Изнуряющий и мучительный дождь, хлеставший по ним из адской глубины шторма, не сильно им вредил, но их дух страдал, как бы то ни было. Все они ощущали болезненность той силы, которая вызывала эти порывы. Не требовалось проницательности Троя чтобы понять, что шторм этот почти несомненно был направлен против воинов хилтмарка Кеана.
К тому времени когда шторм наконец развеялся, к концу следующего дня, потери Троя составили около одного Дозора. Продвигаясь где-то почти во тьме и в постоянных опасениях за судьбу Кеана, почти два десятка наименее сильных духом воинов потеряли мужество; посреди бредущей и борющейся со штормом Боевой Стражи они просто ложились в грязь и умирали.
Но их было только восемнадцать. Более шестнадцати тысяч мужчин и женщин пережили шторм и продолжали марш. И ради живущих вомарк Трой ожесточил свое сердце против мертвых. Верхом на Мехриле, как будто не было предела его мужеству, он вел свою армию на юг, на юг и не давал жестокому ритму послабления.
Затем, тремя днями позже – в день полнолуния – Боевой Страже прошлось пережить еще одно тяжелое испытание – вплавь пересечь реку Черная. Эта река служила границей между Центральными и Южными Равнинами.
Она текла с Западных гор и присоединялась к реке Мифиль в нескольких десятках лиг отсюда в направлении Анделейна. Старые легенды гласили, что там, где река Черная вырывалась из-под большого утеса Расколотой Скалы, восточного основания великого Меленкурион Скайвейр, ее вода была такой же красной, как чистая кровь сердца. Проверить это было невозможно, потому что река эта вырывалась из Расколот ой Скалы посреди Дремучего Удушителя, и перед тем как она проходила через край Последних Холмов и уходила к Равнинам, она пересекала подножие Виселичной Плеши, старого места казней Защитников Леса. Вода, которую Боевой Страже пришлось перейти, была буро-черной, словно полной странного осадка. За всю историю Страны между Последними Холмами и рекой Мифиль через Черную никогда не было моста или брода. Река просто смывала последствия любых усилий проложить путь через нее. У воинов не было выбора. Только вплавь.
Перебравшись на южный берег, воины стали выглядеть еще более истощенными, будто какая-то существенная часть их жизненной силы была высосана из их костей текущим темным голодом.
Но они все еще шли. Вомарк руководил их продвижением, и они шли.
Однако сейчас они двигались как разбитые опустевшие корабли, ведомые обессиленным ветром над бездорожными саргассами Южных Равнин. Временами казалось, что только одинокий огонь воли Троя держит их, запинающихся, заставляя с трудом и старательно перебирать ногами.
А в Южных Равнинах еще одна трудность подстерегала их. Здесь поверхность земли стала грубее. На юго-западной оконечности Центральных Равнин только толстая кривая линия Последних холмов отделяла Дремучий Удушитель от Равнин. Но к югу от реки Черная эти холмы становились горами – перекошенный горный клин изрезанных вершин, кончик которого был возле реки, восточный угол – около бутылочного горла Рокового Отступления, а западный угол в Кравенхоу, где Дремучий Удушитель открывался в Южные Пустоши в сорока лигах от Рокового Отступления. Линия марша Боевой Стражи заходила все глубже и глубже в грубые земляные холмы, окружавшие эти горы.
После двух дней преодоления этих холмов воины выглядели как вернувшиеся с того света. Они еще не очень отставали от требуемого темпа, но ясно было, что это только вопрос времени, что скоро они начнут падать прямо на ходу.
Как только солнце стало садиться, затуманивая видение Троя, вомарк принял решение. Состояние воинов щемило его сердце; он чувствовал, что армия достигла своего рода кризиса. Боевая Стража была все еще в пяти днях от Рокового Отступления, в пяти ужасных днях. И он еще не знал, где был Кеан. Без некоторых знаний о расположении хилтмарка и общего положения, некоторых знаний об армии Фаула, Трой не мог подготовиться к тому, что лежало впереди. И его армия казалась более уже не способной к каким-либо приготовлениям.
Для него настало время действовать. Хотя Боевая Стража была все еще в лиге от предусмотренного на этот день конца продвижения, он остановил армию для привала на ночь. И пока воины заботились о разбивке лагеря, он отозвал Морэма в сторону. В затуманенности он мог с трудом различать фигуру Лорда, но сконцентрировался на нем со всей решимостью, старанием перенести на Морэма напряженность своей мольбы.
– Морэм, – вздохнул он, – есть ли хоть что-то, что ты можешь сделать для них? Что-нибудь, что ты можешь сделать своим посохом, или спеть, или положить в пищу, хоть что-то. Это надо сделать!
Лорд Морэм пристально посмотрел на вомарка. – Возможно, – сказал он через мгновение. – Есть одна помощь, которая может иметь некоторый эффект против касания реки Черной. Но я был не склонен воспользоваться ею сейчас, ибо, однажды сделанное, это не может быть сделано снова. Мы все еще в долгих днях от Рокового Отступления – и в сражении нужда воинов в силе может быть более велика. Нельзя ли сохранить эту помощь до того времени?
– Нет. – Трой попытался заставить Морэма услышать глубину его убеждения. – Самое время – сейчас. Им нужна сила сейчас – иначе им придется воевать до того, как они доберутся до Отступления. Или им придется бежать, чтобы попасть туда вовремя. И мы еще не знаем, как дела у Кеана. А после сегодняшнего вечера у нас не будет другого шанса до тех пор, пока сражение уже не начнется.
– Почему? – спросил Лорд осторожно.
– Потому что я покидаю Боевую Стражу сегодня вечером. Я отправляюсь к Смотровой Кевина. Я хочу посмотреть на армию Фаула. Я должен узнать точно, сколько времени дает нам Кеан.
И ты пойдешь со мной. Потому что ты единственный, кто сможет воспользоваться коммуникационным прутом Высокого Дерева.
Морэм оказался удивленным:
– Покинуть Боевую Стражу? – спросил он быстро и сухо. – Сейчас? Это мудро?
Трой был уверен. – Я должен сделать это. Я не имею сведений о его армии слишком долго. Но теперь я должен знать. Отсюда мы не в состоянии воспрепятствовать Фаулу удивить нас. И я… – он скривился в тумане. – Я единственный, кто видит достаточно далеко, чтобы определить, что делает Фаул.
Через мгновение он добавил:
– Вот почему они называют это Смотровой Кевина. Даже он нуждается в том, чтобы знать, против чего шел.
Внезапно Лорд провел рукой, чтобы снять напряженность со своего лица, затем добавил:
– Очень хорошо. Это может быть сделано. Есть помощь, которая может быть дана сейчас. Каждый из гравлингасов несет с ним небольшое количество лечебной грязи. А у хайербрендов есть уникальная древесная пыль, которую они называют риллинлур. Я надеялся сохранить такую помощь для использования при заживлении боевых ран. Но все это может быть использовано и сегодня вечером. Молюсь, чтобы этого было достаточно. – Без дальнейших вопросов он ушел отдать свои инструкции хайербрендам и гравлингасам.
Вскоре эти люди двинулись через лагерь, помещая или лечебную грязь, или риллинлур в каждую кастрюлю для еды. Каждая кастрюля получила только щепотку, каждый воин съел только малюсенькое количество.
Но хайербренды и гравлингасы знали, как извлекать наибольшую пользу из древесной пыли и лечебной грязи. С помощью песен и заклинаний они сделали свой дар воинам сильным и эффективным. Сразу после еды воины начали засыпать, многие из них просто падали на землю, теряя сознание. В первый раз за долгие страдания марша некоторые из них улыбались своим мечтам.
Когда Морэм вернулся к Трою после трапезы, он почти улыбался самому себе.
Затем Трой стал давать Первому Хафту Аморин инструкции по сражению за Роковое Отступление. После того, как они обсудили движение и финальный этап марша, они заговорили о самом Отступлении. Несмотря на его заверения, она полагала, что это страшное место. Во всех войнах Страны это было место, в котором армии пытались спастись, когда все их надежды были разбиты. Мрачная старая легенда говорила о воронах, которые гнездились высоко по обеим сторонам узкого ущелья, на валунах его краев, кружа над телами убитых.
Но Трой никогда не сомневался в этой части своего плана. Роковое Отступление было идеальным местом для маленькой армии в сражении против большой. Враг может быть заманен в каньон и разбит по частям. – В этом вся прелесть, – сказал Трой доверительным тоном. – Это единственное место, где мы можем обратить традиции Фаула против него – мы собираемся взять проклятие и обратить его в благословение. Когда прибудет Кеан, мы будем уже сверху. Фаул возможно даже не будет знать, что мы там, до тех пор, пока это не будет слишком поздно. Но даже если он и узнает, то ему все равно придется сражаться с нами. Он будет не в состоянии повернуться к нам спиной. Все, что вам надо для этого сделать, – добавил он, – это сохранять темп пять следующих дней. Грубый и хмурый вид Аморин напомнил ему, какими невозможными могут оказаться эти пять дней. Но утром он почувствовал, что был прав. Благодаря чудодейственному влиянию риллинлура и лечебной грязи, его воины встретили зарю с возобновившейся решимостью в их глазах и с чем-то вроде силы в их телах. Когда он достиг близлежащего холма, чтобы поговорить с ними, они столпились вокруг него и осыпали его благодарностями, которые заставляли его грудь тесниться гордостью. Ему хотелось обнять их всех.
Он стоял лицом к Боевой Страже, спиной к восходу солнца, и когда он смог различать их лица через затуманенность своего видения, он начал.
– Друзья мои! – прокричал он. – Слушайте меня! Я иду на Смотровую Кевина, чтобы выяснить, что делает Фаул. Так что, возможно, это мой последний шанс поговорить с вами перед тем, как начнется сражение. Я хочу дать вам справедливое предупреждение. Мы пока что провели самые легкие двадцать два дня. Но скоро спокойная часть закончиться. Вскоре мы собираемся начать исполнять свой долг. Он боязливо позволил себе эту блеклую шутку. Если воины правильно поймут его, они смогут расслабиться немножко, ослабить некоторую внутреннюю боль, стать ближе друг другу. Но если же они услышат унижение в его словах, если они будут оскорблены его черным юмором – они могут стать потерянными для него. Он почувствовал огромное облегчение и благодарность, когда он увидел, что многие из воинов улыбаются. Некоторые засмеялись вслух. Их ответ заставил его почувствовать, вдруг и с волнением, гармонию с ними – тональность его армии, инструмент его воли.
Он сразу же стал снова доверять своему руководству над ними.
С бодростью он продолжил:
– Как вы знаете, мы находимся только в пяти днях от Рокового Отступления. Нам осталось преодолеть ровно сорок восемь лиг. После того, что вы уже сделали, вы должны быть в состоянии сделать это даже сонными. Но все же есть еще несколько вещей, о которых я хочу сказать.
Первое. Вам следует знать, что вы уже достигли большего, чем любая другая армия в истории Страны. Никакая другая Боевая Стража никогда не совершала походов такой дальности и такой стремительности. Поэтому каждый из вас уже герой. Я не хвастаюсь, факты есть факты. Вы уже самые лучшие.
Но герои вы или нет, наша работа не сделана до тех пор, пока мы не победим. Вот почему мы идем в Роковое Отступление. Это совершенное место для западни – уж если мы доберемся туда, мы сможем управиться с армией в пять раз больше нашей. И только добравшись туда – только утянув армию Фаула на юг, в места, подобные этому, – мы уже спасем многие подкаменья и настволья в Центральных Равнинах. Для многих из вас это значит, что мы спасем ваши семьи.
Он остановился, надеясь позволить своему убеждению достигнуть сердец воинов. Затем сказал:
– Но мы должны достичь Отступления вовремя. Именно там хилтмарк Кеан рассчитывает найти нас. Он и его Боевые Дозоры сражаются в аду, чтобы дать нам эти еще пять дней. Если мы не достигнем Отступления до того, как они сделают это, они все умрут. – Мы едва успеваем. Но я могу вам сказать как факт, что хилтмарк уже купил нам три из необходимых пяти дней. Все вы видели шторм, прошедший шесть дней назад. Вы знаете, что это было – атака на Боевой Дозор хилтмарка. Это значит, что шесть дней назад он все еще сдерживал армию Фаула в долине Мифиль. И вы знаете хилтмарка Кеана. Вы знаете, он не позволит каким-то двум дням встать между нами и победой.
Мы едва успеваем. И мы прибудем туда не отдыхать. Но если мы все-таки прибудем в Отступление вовремя, я не боюсь за исход.
При этом хафты одобрительно зааплодировали в ответ на браваду Троя, и он молча стоял под этой овацией с опущенной головой, допуская это только потому, что мужество раздающихся вокруг бодрых выкриков, мужество его армии поглотило его. Когда одобрение смолкло и Боевая Стража стала вновь тихой, он сказал хрипло в безмолвии:
– Мои друзья, я горжусь вами всеми!
Затем повернулся и почти сбежал с холма.
Лорд Морэм последовал за ним, когда он вскочил на спину Мехрила.
Сопровождаемые Руэлом, Террелом и восемью другими Стражами Крови, эти двое поскакали галопом прочь от Боевой Стражи. Трой установил жесткий темп до тех пор, пока его армия не скрылась из его взгляда за холмами позади них. Затем он ослабил Мехрила до походки, которая покроет расстояние до подкаменья Мифиль и Смотровой Кевина за три дня. С Морэмом рядом, он легким галопом скакал к востоку через холмистость Южных Равнин.
Через некоторое время Лорд сказал спокойно:
– Вомарк Трой, ты и в самом деле воодушевил их.
– Ты все перепутал, – сказал он голосом, грубоватым от эмоций, – это они воодушевили меня.
– Нет, мой друг. Они стали очень лояльны к тебе.
– Просто они – очень лояльные люди. Они… Да, все верно, я понял, что ты имел в виду. Они лояльны ко мне. Но если я когда-либо их брошу, если я совершу какую-либо любую человеческую ошибку, они будут чувствовать себя преданными. Я знаю. Я слишком понадеялся на их мужество, на их веру в меня, в мои планы. Но если это приведет их в Роковое Отступление вовремя, риск будет того стоить. Лорд Морэм согласился кивком. После паузы он сказал:
– Но ты делал свою часть работы. Мой друг, я должен сказать тебе это. Когда я впервые понял твое намерение идти к Роковому Отступлению таким темпом, мне показалось, что это невозможная задача.
– Тогда почему ты позволил мне сделать это? – разозлился Трой. – Почему ты ждал до сего момента чтобы сказать что-либо о своих сомнениях?
– Ох, вомарк, – ответил Лорд. – Ведь если не пытаться, тогда вообще все будет невозможно.
При этих словах Трой повернулся к Морэму. Но когда он встретил испытующий взгляд Лорда, он понял, что Морэм не стал бы поднимать такого вопроса просто так. Принуждая себя расслабиться, он сказал:
– На самом деле ты не ожидал, что я удовлетворюсь таким ответом.
– Нет, – просто ответил Лорд. – Я сказал это только для того, чтобы выразить свое отношение к тому, что ты сделал. Я верю тебе. Я буду следовать твоему руководству в этой войне при любых опасностях. Внезапный наплыв благодарности спазмом сжал горло Троя, и ему пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать глупую улыбку. Чтобы ответить на доверие Морэма, он прошептал:
– Я не брошу тебя при этом.
Но позже, когда его порыв прошел, ему было неприятно вспоминать, как много таких обещаний он уже успел дать. Казалось, они увеличивались по мере продвижения марша. Его речь перед Боевой Стражей была только первой в серии таких утверждений. Сейчас он чувствовал себя так, словно дал свою личную гарантию успеха практически всей Стране.
Он загнал себя в угол – в такое место, где поражение и измена становятся вещами равнозначными. Даже простейшие мысли о поражении заставляли его пульс гулко отдаваться в голове.
А если это были мысли, подобные вдохновляющим Неверие Кавинанта, тогда Трой мог видеть, что это вызывает вполне определенное чувство. У него было жестокое имя для этого чувства. Оно называлось трусость.
Он силился отогнать такие мысли прочь и обратить свое внимание на Центральные Равнины.
В стороне от гор местность как-то сглаживалась и переходила в широкие пространства острой, жесткой травы, испещренные полосами серого орляка и вереска, становящимися пурпурными осенью. Эта земля не была щедрой – Трою говорили, что было всего лишь пять подкамений во всех Южных Равнинах, – но ее нерасточительное здоровье было жизнестойким и сильным, как у коренастых мускулистых людей, которые на ней жили. Что-то в ее строгости привлекало его, как будто эта земля сама была предназначена для войны. Он ехал спокойно, сохраняя медленный темп чтобы сберегать силу Мехрила для тяжелой скачки от Смотровой Кевина до Рокового Отступления.
Но на вторую ночь его уверенность несколько поколебалась. Вскоре после восхода луны Лорд Морэм внезапно проснулся, вскрикнув так неистово, что кровь Троя застыла. Трой ощупью пошел к нему через темноту, но он ударил вомарка своим Посохом и начал палить свирепыми взрывами силы в неуязвимые небеса, как будто они атаковали его. Безумие охватило его. Он не останавливался до тех пор, пока Террел не поймал его руки, заорав ему в лицо:
– Лорд! Порча увидит тебя!
С громадным усилием Морэм заставил себя утихомирить свою силу.
Затем Трой опять не мог ничего видеть. Ему пришлось ждать в слепом беспокойстве до тех пор, пока в конце концов он не услышал, как Морэма выдохнул:
– Это прошло. Я благодарю тебя, Террел. – Голос Лорда звучал абсолютно устало.
Трой был полон вопросов, но Морэм или не хотел, или не мог отвечать на них. Сила предвидения покинула его молчаливо и с дрожью. Он едва смог сдержать подрагивание губ для нескольких слов, которые он проговорил, чтобы успокоить Троя.
Вомарка это не убедило. Он потребовал света. Но когда Руэл усилил пламя лагерного костра, Трой увидел пылающий жар тоски и угрозы в глазах Морэма. Это успокоило его, вызвав с его стороны предложение поддержки и утешения. Но ему пришлось все же оставить Лорда одного в его муках пророческой боли.
Остаток ночи Трой лежал без сна в беспокойном ожидании. Когда наступил рассвет и зрение вернулось к нему, он понял, что Морэм благополучно пережил кризис. Лихорадка в его взгляде сменилась тяжелым проблеском подобия предостережения, что опасно пытаться противостоять ему, проблеск, который напомнил Трою картину в Зале Даров, озаглавленную «Победа Лорда Морэма». Лорд не стал давать никаких объяснений.
Весь третий день они продолжали свой путь в молчании.
Впереди на горизонте Трой смог разобрать тонкий черный палец Смотровой Кевина, хотя до подкаменья Мифиль оставалось все еще двадцать две лиги. После напряжения ночи ему еще больше хотелось подняться скорее на Смотровую и увидеть армию Лорда Фаула. Увидев это, он узнает судьбу своего плана битвы. Но он не гнал ранихина на самой лучшей скорости, поэтому долина была полна уже вечерних теней, когда он и Морэм достигли реки Мифиль и последовали вдоль ее течения вверх, в Южную Гряду.
Через затуманенность своего взора в сумерках он уловил только один проблеск подкаменья Мифиль. С вершины тяжелого каменного моста над рекой он посмотрел на юг, в сторону восточного берега, и в окружающем мраке заметил группу каменных лачуг. Затем последнее проникновение его взгляда поблекло, и скакать дальше в селение ему пришлось, доверившись ранихину.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:44 | Сообщение # 18

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Когда Трой и его спутники спешились на открытом, круглом центре подкаменья, Лорд Морэм спокойно заговорил с людьми, которые вышли поприветствовать его. Вскоре к жителям подкаменья присоединилась группа из пяти человек, неся с собой широкую чашу со светящимся гравием. Они установили ее на подставку в центре круга, и теплое свечение и запах свежей глины обильно окружили их. Этот свет позволил Трою слабо видеть.
Группа этих пяти включала трех женщин и двух мужчин. Четверо из них были светловолосые, пожилые и величавые, но один мужчина был примерно вдвое моложе. Его черные густые волосы были с серыми полосами, и поверх своей коренастой, мощной фигуры он носил традиционную коричневую тунику жителя подкаменья со странным узором из пересекающихся молний на плечах. Он имел постоянное двойственное горькое выражение, будто что-то рано сломалось в его жизни, обратив вкус всего его жизненного опыта в кислый. Но несмотря на кислость его выражения и относительную молодость, его спутники уступи ли ему. Он заговорил первым.
– Здравствуй, Морэм, сын Вариоля, Лорд Совета Ревлстона. Здравствуй, вомарк Хайл Трой. Чувствуйте себя в подкаменье Мифиль как дома. Я Триок, сын Тулера, первый среди круга старейшин подкаменья Мифиль. Это не в наших традициях – расспрашивать наших гостей прежде, чем гостеприимство развеет усталость. Но это ужасные времена. Стража Крови оповестила нас о грозящей войне. Что за нужда привела вас сюда?
– Триок, своим гостеприимством ты оказываешь нам честь, – ответил ему Лорд Морэм. – Нам также делает честь то, что ты нас знаешь. Мы не встречались.
– Это правда, Лорд. Но я учился некоторое время в лосраате. Лорды и друзья Лордов, – он кивнул на Троя, – хорошо мне знакомы.
– Тогда, Триок, старейшины и люди подкаменья Мифиль, я должен вам сказать, что по Стране действительно идет война. Армия Серого Убийцы движется по Южным Равнинам, чтобы воевать с Боевой Стражей Ревлстона в Роковом Отступлении. Мы пришли для того, чтобы вомарк Трой мог подняться на Смотровую Кевина и изучить движение врага.
– Он, должно быть, обладает отличным зрением, если может видеть так далеко. Хотя известно, что Высокий Лорд Кевин обозревал всю Страну со своей Смотровой. Но это нас не касается. Пожалуйста, примите гостеприимство подкаменья Мифиль. Чем мы можем служить вам?
Улыбаясь, Морэм ответил:
– Горячая еда была бы самым лучшим проявлением гостеприимства. Много дней мы ели только походную пищу. После этого другой из старейшин выступил вперед.
– Лорд Морэм. Я Терас, супруга Слена. Наш дом большой, и Слен, мой муж, горд своим умением готовить. Поедите ли вы с нами?
– С удовольствием, Терас, супруга Слена. Вы почтили нас.
– Принятие дара оказывает честь дарящему, – вернула она серьезно.
В сопровождении других старейшин она провела Морэма и Троя из центра подкаменья к своему жилищу. Ее дом был широким, просторным зданием, которое был сформировано из одного громадного валуна. Внутри все было залито светом гравия. После нескольких церемоний представления Трой и Лорд Морэм обнаружили, что их усаживают за длинный каменный стол. Кушанья, которые Слен выставлял перед ними, полностью соответствовали его гордости.
Когда все гости наелись досыта и каменные блюда и кастрюли были унесены, Лорд Морэм решился ответить на вопросы старейшин. Терас начала с осторожных расспросов о войне, но прежде, чем она продолжила, Триок прервал ее.
– Лорд, как там Высокий Лорд Елена? Она в порядке? Она сражается в этой войне?
Что-то резкое в тоне Триока вызвало у Троя раздражение, но он предоставил возможность ответить Морэму. Лорд спокойно ответил:
– С Высоким Лордом все в порядке. У нее появились непонятные знания от одного из Заветов Кевина, и она отправилась на поиски самого этого Завета. – Он говорил осторожно, как будто у него была причина не доверять Триоку.
– А как там Томас Кавинант Неверящий? Страж Крови сказал, что он вернулся в Страну? Он вернулся?
– О, да, – сказал Трой. Казалось, ему передалась осторожность Морэма.
– А как там Трелл, супруг Этиаран? Много лет он был гравлингасом подкаменья Мифиль. Как он встретил надобности этой войны?
– Он в Ревлстоне, где его мастерство служит защите Твердыни.
Выражение лица Триока резко изменилось.
– Трелл не с Высоким Лордом? – спросил он резко.
– Нет.
– Почему нет?
Мгновение Лорд Морэм исследовал лицо Триока. Затем он сказал, как будто бы брал на себя риск:
– Юр-Лорд Томас Кавинант, Неверящий и Кольценосец, сопровождает Высокого Лорда.
– Он с ней? – вскричал Триок, вскочив на ноги. – И Трелл позволил это? – Он горько и ненавидяще сверкнул глазами на Морэма, затем развернулся и выбежал из дома. Его неистовство оставило в комнате неловкую тишину, и Терас тихо заговорила, чтобы нарушить ее. – Пожалуйста, не обижайтесь, Лорд. Его жизнь полна неприятностей. Может быть, вы знаете часть его истории. – Морэм кивнул, показывая Терас, что он не обиделся. Но поведение Триока вывело из себя вомарка Троя. Это живо напомнило ему Трелла. – Зато я не знаю, – сказал он грубо. – Какое ему дело до Высокого Лорда?
– Ох, вомарк, – сказала Терас печально. – Он не скажет мне спасибо за то, что я говорю об этом. Я…
Острый взгляд Морэма заставил ее замолчать. Трой повернулся к Морэму, но Лорд не встретил его взгляд своим.
– Перед тем, как… как Юр-Лорд Кавинант первый раз был вызван в Страну, – сказал Морэм осторожно. – Триок любил дочь Трелла и Этиаран.
Трой едва сдержал восклицание. Он хотел проклясть Кавинанта. Казалось, нет конца горю, которое принес этот Неверящий. Но он взял себя в руки ради хозяев дома. Он едва слышал, как Морэм спросил:
– С дочерью Трелла все в порядке? Могу ли я как-то помочь ей?
– Нет, Лорд, – ответила Терас. – Здоровье ее тела крепко, но мозг ее непонятен. Она всегда верила, что Неверящий вернется за ней. Она спрашивала круг старейшин… спрашивала разрешения выйти за него замуж. Мы не можем найти такого Целителя, который мог бы излечить эту болезнь. Я боюсь, что вы только обратите ее мысли снова к нему.
Морэм принял ее решение угрюмо.
– Извините. Эта неудача печалит меня. Но Лорды знают только одного Целителя-Освободившегося с силой, достаточной для такой нужды – и она оставила свой дом и покинула всех нас сорок лет назад, перед сражением у настволья Парящее. Это вынуждает нас быть такими скромными перед такой нуждой.
Его слова оставили за собой покров тишины. На какое-то время он уставился тупым взглядом на свои сжатые руки. Но затем, отрываясь от своих видений, сказал:
– Старейшины, как вы отнеслись к возможности войны? Вы приготовились?
– Да, Лорд, – ответила одна из женщин. – У нас мало причин бояться, что наши дома смогут разрушить, поэтому мы просто спрячемся в горах, если война придет сюда. Мы заготовили там запасы еды на случай этой нужды. С гор мы изведем любого, кто захватит подкаменье Мифиль.
Морэм кивнул, и через мгновение Терас сказала:
– Лорд, вомарк, вы проведете эту ночь с нами? Вы окажете нам честь предложить кровати для вас? И, может быть, вы выступите перед собранием жителей?
– Нет, – сказал Трой резко. Затем, ощущая свою невежливость, смягчил свой тон. – Спасибо, но нет. Мне нужно добраться как можно скорее до Смотровой.
– Что вы сможете там увидеть? Ночь темна. Вы можете поспать здесь в комфорте и взобраться на Смотровую Кевина перед утром.
Но Трой был непреклонен. Его злость на Кавинанта еще более увеличила его нетерпение. У него было сильное предчувствие осложнений, неминуемого кризиса. Вежливость Лорда Морэма, твердость его ответов вскоре убедили жителей подкаменья, что это решение было необходимым, и через короткое время он и Трой были уже в пути. Они приняли чашу со светящимися камнями от старейшины, чтобы освещать себе дорогу, оставили всех Стражей Крови, кроме Террела и Руэла, присматривать за ранихинами и наблюдать за долиной, затем быстро поскакали вдоль реки Мифиль в ночь.
Трой ничего не видел вокруг от слабого света гравия, но когда он был уверен, что находится уже вне подкаменья, он сказал Морэму. – Ты знал о Триоке до сегодняшнего вечера. Почему ты не сказал мне?
– Я не знал степень его горя. И зачем было обременять тебя? И все же, сейчас в моем сердце, что я обошелся с ним неверно. Мне следовало говорить с ним более открыто и более доверять его словам. Моя осторожность только увеличила его боль.
Трой придерживался другого мнения. – Тебе вовсе не нужно быть осторожным со всеми по отношению к этому ублюдку Кавинанту.
Но Морэм не ответил, в тишине продолжая свой путь. По долине они пробрались в южную сторону, к подножию окружающих гор. Затем, поднимаясь, вдвое дальше в северную сторону, к восточным склонам. В гористой местности тропа стала трудной. Террел вел Лорда Морэма, а Трой следовал за ними, подталкиваемый со спины с Руэлом. Пока они поднимались, он не видел ничего вокруг себя. Только свечение чаши с гравием проступало для него темным пятном, но постепенно он стал ощущать изменения в воздухе. Теплая осенняя ночь Южных Равнин стала холоднее, загадочнее.
Это заставило его сердце колотиться тяжелее. Еще через некоторое время, поднявшись еще на пару тысяч футов, он понял, что шел по горам, на которых уже выпал первый зимний снег. Вскоре после этого он и его спутники перестали карабкаться вверх по склонам, а стали пробираться через трещины, расщелины и скрытые долины. Когда они снова достигли открытого пространства, они находились на выступе утеса, двигаясь в восточном направлении под огромной неясно вырисовывающейся вершиной. Этот утес привел их к основанию длинного немного наклонного каменного шпиля Смотровой. Затем, карабкаясь на открытом пространстве по склону горы, как одинокие мечтательные странники, они поднялись к лестнице, обвивающей этот шпиль. После следующих пятисот шагов они оказались на окруженной парапетом площадке Смотровой Кевина.
Трой осторожно прошелся по полу Смотровой и уселся, оперев спину на окружавший площадку парапет. По описаниям он знал, что находился на вершине шпиля, возвышавшегося на четыре тысячи футов над предгорьями Гряды, и он не хотел давать своей слепоте возможность подвести его. Даже сидя, оперевшись спиной о твердый камень, он испытывал сильное ощущение нахождения на краю бездны. Его восприятие окружающего мучительно чувствовало отсутствие некоторых удобств, ограниченности стенами или границами. Это было подобно тому, чтобы остаться покинутым всеми на волю необъятных небес, и он реагировал на это как слепой человек – со страхом и с убежденностью в неизлечимости изоляции. Он поставил чашу с гравием на камень перед собой, так что мог хотя бы слабо видеть своих трех спутников. Затем, раскинув руки, оперся ими о камень за своей спиной, как бы удерживая себя от падения.
Легкий бриз подул на Смотровую с юга, от возвышавшихся там гор, и в воздухе повеяло приближением зимы, что вынудило Троя поежиться. Когда в темноте миновала полночь, он начал беседу с Морэмом, поговорить хотя бы о чем-то, чтобы поддержать бодрость звуком своего голоса. Сейчас ощущение подвешенности, окруженности пустотой напомнило ему последние моменты в том мире, который Кавинант настойчиво именовал «реальный» – когда его дом был охвачен пламенем, опаляющим его ослабевающие пальцы, держащиеся за подоконник, и долгое падение вниз, к ожидавшему далеко внизу асфальту.
Он возбужденно рассказывал о том мире до тех пор, пока яркость воспоминаний не уменьшилась. Затем сказал:
– Друг Морэм, напомни мне… напомни мне сказать тебе как-нибудь, как благодарен я тебе за все. – Ему было затруднительно говорить такое вслух. Но эти ощущения были слишком важны, чтобы оставаться невысказанными. – Ты и Елена, и Кеан, и Аморин – вы все очень дороги мне. И Боевая Стража – я думаю, что охотно прыгнул бы отсюда вниз, если бы это было нужно Боевой Страже.
Он снова замолчал. Время шло. Несмотря на то, что он дрожал от холодного ветра, течение его мыслей было плавно. Он пытался перебросить свои размышления на предстоящую битву, но неизвестное видение ожидаемого восхода занимало все его сознание, приводя в беспорядок все его планы и ожидания. А вокруг него глухая ночь оставалась неизменной, как непроглядная, хаотичная тьма. Трою было необходимо знать, против чего он сейчас стоит. Ему показалось, что он слышит на расстоянии неясный топот копыт. Но никто из его спутников не отреагировал на это, так что он не мог быть уверен, что действительно что-то слышал. Ему надо было отвлечься. Полуобернувшись к Морэму, он проворчал:
– Ненавижу рассветы. Я могу справиться с ночами. Они хранят меня – в них я имею хоть какой-то опыт. Но рассветы! Я не могу стоять, ожидая того, что я смогу видеть. – Затем резко спросил:
– Небо ясное?
– Ясное, – тихо сказал Морэм. Трой обвел взглядом местность. Через мгновение он смог расслабиться.
Смотровую снова окружила тишина. Ожидание продолжалось. Мало-помалу озноб Троя усилился. Камень, к которому он прислонил, оставался холодным, непроницаемым к теплу его тела. Он хотел встать и немного пройтись по Смотровой, но не отваживался. Морэм, Руэл и Террел стояли возле него как каменные изваяния. Спустя какое-то время он не смог уже дольше сдерживать себя от того, чтобы спросить Лорда, получал ли он какие-нибудь вести от Елены:
– Пыталась ли Лорд Елена связаться с тобой? Что она сейчас делает?
– Нет, вомарк, – ответил Морэм. – У Высокого Лорда нет с собой прута ломильялора.
– Нет? – эта новость напугала Троя. До этого времени он не представлял себе, сколько доверия он вкладывал в способность Морэма связаться с Еленой. Он хотел знать, что она в безопасности. И, ка к последнее утешение, он рассчитывал на ее способность отозваться. Но сейчас она была как бы совершенно потеряна для него, как если бы уже умерла.
– Нет? – он почувствовал вдруг, что так слеп, что не способен видеть лица Морэма, что никогда по-настоящему не видел лица Морэма. – Почему?
– Было только три прута Высокого Дерева. Один отправился к Твердыне Лордов, другой остался в Ревлвуде, чтобы что лосраат и Ревлстон могли защищаться совместно. Остался только один прут, и он достался мне для использования в этой войне.
В голосе Троя зазвучал протест.
– И что же в этом хорошего?
– При необходимости я могу поговорить с Ревлвудом и Твердыней Лордов. – О, ты глупец. – Трой сам не знал, к нему или к Морэму относилась эта реплика. Как много еще сохранено в секрете от него? Хотя он сам никогда не спрашивал, кто еще имеет такие прутья. Он отодвигал все эти заботы на тот момент, когда он сможет увидеть армию Фаула, зная, что эта помощь будет ему необходима. – Почему ты не сказал мне?
Вместо ответа Морэм только пристально посмотрел на него. Но сквозь затуманенность своего видения Трой не смог уловить выражение лица Лорда.
– Почему ты раньше не сказал мне? – повторил он резче. – Сколько еще есть такого, что ты мне не рассказал?
Морэм вздохнул. – Что касается ломильялора – я не говорил, потому что ты не спрашивал. Прут – это не инструмент, который ты мог бы использовать. Они были изготовлены для Лордов, и мы использовали их, как мы считали нужным. Нам не приходило на ум, что твои помыслы могли быть другими.
Морэм казался далеким, усталым. В первый раз Трой заметил, каким неотзывчивым Лорд был весь этот день. Волна озноба прохватила его. Тот сон, что был у Морэма прошлой ночью – что он означал? Что Лорд узнал о том, что сделает его совсем не таким, как обычно? Трой почувствовал внезапное предчувствие опасности.
– Морэм, – он начал. – Морэм…
– Тише, вомарк, – тихо сказал он, – кто-то идет.
Трой поднялся на ноги и сразу же ухватился за плечо Руэла, чтобы сохранить равновесие. Хотя он старательно прислушался, он ничего не смог услышать, кроме легкого ветра. – Кто это?
Но в следующее мгновение ему никто не ответил. Когда Руэл сказал, голос его прозвучал далеко и бесстрастно во тьме. – Это Тулл, который участвовал в миссии Корика к великанам Прибрежья…

Глава 17
История Тулла

Сердце Троя дрогнуло и тяжело забилось. Тулл! Он ощущал в висках биение собственного сердца. Миссия Корика! После потрясения от новостей Ранника он сдерживал себя от мыслей о великанах, запрещал себе думать о них.
Он сконцентрировался на войне, на чем-то таком, чем он занимался прямо сейчас. Но теперь его мысли беспорядочно закружились. Великаны!
Почти тотчас он стал прикидывать в уме возможные расклады. До Ревлстона было двадцать пять дней пути. Миссия в Прибрежье была завершена восемнадцать дней назад. Времени почти хватало, почти хватало. Великаны не могли передвигаться так же быстро, как Стража Крови на ранихинах, но, конечно, и далеко позади они быть не могли. Конечно…
Трою было вполне понятно, почему Тулл шел сюда один. Это имело смысл. Другой Страж Крови был проводником великанов, а Тулл пошел вперед предупредить Боевую Стражу, что помощь уже в пути. Из-за войны в Стране и наступления Лорда Фаула великаны не могли идти прямо к Ревлстону, не могли идти северным путем. Они могли идти только на юг, в обход Сарангрейвской Зыби, если даже не через нее. Стражи Крови знали план сражения Троя, они знали, что следует делать. Они могли случайно напасть на след армии Лорда Фаула выше Землепровала, к югу от Горы Грома, и следовать за ней, через Мшистый Лес, через долину Мифиль, затем юго-западнее, по направлению к Роковому Отступлению. Они могли надеялись атаковать тыл Лорда Фаула во время сражения у Отступления. И Тулл, знавший план сражения, в поисках Боевой Стражи, разумеется, пошел к югу, на окраину Южной Гряды, по направлению к Роковому Отступлению. Этот маршрут привел его чуть ли не к порогу подкаменья Мифиль.
Конечно же.
Когда Тулл ступил с лестницы на площадку Смотровой, Трой был настолько нетерпелив, что обошел все предварительные вопросы.
– Где они?
Слова произносились так быстро, что он сам с трудом мог ясно понимать их.
– Как далеко позади они находятся?
В тусклом свете Луны он был не в состоянии рассмотреть лицо Тулла, но он мог сказать, что Страж Крови не смотрел на него.
– Лорд, – сказал Тулл, – я уполномочен Кориком сообщить известия Высокому Лорду. Я отвечаю за это вместе с Силлом и Вэйлом. – А через мгновение его голос дрогнул. – Но Страж Крови в подкаменье сказал мне, что Высокий Лорд ушла в Западные горы вместе с Аморин. Однако я все же должен сообщить мои известия. Вы выслушаете?
Даже несмотря на свое волнение, Трой чувствовал что-то странное в тоне Тулла, что-то такое, что звучало как боль. Но он жаждал услышать объяснения. До того, как Лорд Морэм успел ответить, Трой переспросил:
– Так где они? – Они? – спросил Страж.
– Великаны! Как далеко позади они находятся?
Тулл медленно перевел взгляд с него на лицо Лорда Морэма.
– Мы выслушаем тебя, – сказал Морэм. Его голос звучал натянуто, с волнением, но он говорил твердо, без колебаний.
– Эта война в наших руках. Говори, Страж Крови.
– Лорд, они… мы не успели… великаны… – вдруг привычное безразличие в голосе Тулла исчезло. – Лорд!
В этом слове звенела боль такая острая, что Страж не мог справиться с ней.
Отголосок этой боли ошеломил Троя. Он привык в речи всех Стражей распознавать только отчужденные интонации. Он уже давным-давно перестал пытаться определить, что же они чувствовали, фактически даже забыл, что они имели какие-то эмоции. Но это не смутило его: ожидание хороших известий было так велико, что он уже почти вкушал его.
Но в этот момент, до того, как любой из них, он или Лорд Морэм, мог успеть что-нибудь сказать, отреагировать на эти слова, Террел шагнул к Туллу.
Движением столь быстрым, что Трой едва ли мог бы его увидеть, он ударил Тулла по лицу. В тишине удар прозвучал очень звонко.
Лицо Тулла сразу сделалось каменным, приковав к себе внимание.
– Лорд, – начал он снова, и теперь его голос был столь же выразителен, как сама ночь, – с Силлом и Вэйлом, мне было поручено передать эти известия Высокому Лорду. Перед рассветом двадцать четвертого дня операции – первым рассветом после захода Луны – мы покинули Коуэркри и двинулись на юг, как приказал нам Корик, пытаясь разыскать Высокого Лорда до сражения у Рокового Отступления. Но из-за произошедшего с нами несчастья мы предприняли путешествие пешком в обход Сарангрейвской Зыби, и так мы шли двенадцать дней. Мы подошли очень близко к Раздробленным Холмам, и Вэйл и Силл были схвачены разведчиками и защитниками Порчи. Но я спасся. Верхом на ранихине я скакал к Землепровалу и Верхней Стране, преследуемый воинами Порчи. Стараясь оторваться от погони, я поехал через холмы к Южной Гряде, и так прибыл наконец-то в подкаменье Мифиль – восемь дней ранихин скакал без передышки.
– Лорд, – он снова запнулся, но на этот раз он уже владел собой, – я должен рассказать тебе о судьбе миссии в Прибрежье и о злом роке, который постиг великанов. – Мы слушаем тебя, – с усилием произнес Морэм.
– Но простите меня – я должен сесть.
Подобно старику, он сел и оперся спиной на стену парапета:
– У меня не хватает сил стоять для таких известий.
Тулл сидел напротив Лорда, по другую сторону от чаши с гравием, и Трой сел так, будто движение Тулла передалось ему. Его видение было сосредоточено на Страже.
Мгновение спустя Морэм произнес:
– Ранник приходил к нам в Тротгард. Он рассказал о Хоэркине и Лорде Шетре, и о засаде в Сарангрейвской Зыби. Нет необходимости повторять нам об этом. – Очень хорошо, – Тулл взглянул на Лорда, но выражение его лица было скрыто под покровом темноты. Трой не мог видеть его, но ему казалось, что у него нет ни глаз, ни рта, ни других черт лица. Когда он начал свой рассказ, его голос был подобен гласу слепой ночи. Но он рассказывал внятно и связно, как будто бы повторял это про себя все время в продолжение своего путешествия из Прибрежья. И когда он говорил, Трою вспомнилось, что он был самым молодым из Стражей Крови – харучай был не старше, чем сам Трой. Тулл пришел в Ревлстон заменить того Стража Крови, который был убит во время попытки Лорда Морэма произвести разведку в Раздробленных Холмах. Так что Клятва была еще внове для него. Вероятно, это объясняло его неожиданную реакцию и его способность рассказывать о путешествии так, что слушатели его хорошо понимали.
После гибели Лорда Шетры и Стража Крови Серрина, в Сарангрейвской Зыби весь тот день шел дождь. Было холодно и мерзостно, и от этого все были понурые. Лорда Гирима тошнило от речной воды, которой он наглотался, но он терпел, хотя дождливость усиливала его тошноту. Стражи Крови не могли ничем помочь ему – не было ни тепла, ни убежища. Все одеяла при опрокидывании плота были потеряны. А отвратительная вода Теснистого Протока нанесла еще больший вред: пища была испорчена, особенно та, которая содержалась в плотных тюках; были испорчены прутья лиллианрилл, так что они не имели больше возможности защищаться теплом от дождя, даже испачкала одежду, так что мантия Лорда Гирима и одеяния Стражей Крови стали черными.
До окончания дня Лорд был слишком слаб, чтобы двигаться вперед или править плотом, глаза его лихорадочно блестели, губы были синими и дрожащими от холода. Сидя на середине плота, он обхватил свой посох так, будто тот мог согреть его.
Ночью он начал громко говорить. Голосом, пробивавшимся через шум воды, бегущей под ним, он взывал к самому себе как к мучителю и врагу, чередуя проклятия и мольбы. Иногда он плакал, как ребенок. Его бред был безжалостен к нему самому, унижая его, как будто у него не было достоинства. И Стражи Крови ничем не могли ему помочь.
Но перед рассветом дождь наконец стих и небо прояснилось. Тогда Корик направил плот к берегу. Хотя в темноте это было опасно, он послал Стражей Крови полазить по зарослям в поисках дров и алианты.
После того как Силл накормил его пригоршней драгоценных ягод, Лорд нашел в себе достаточно сил, чтобы вызвать огонь из своего посоха. Корик с помощью его разжег костер и расположил неровное пламя ближе к центру плота. Затем Стражи Крови шестами повели п лот дальше в ночи, и миссия продолжила свой путь.
В течение того дня они медленно продвигались от Сарангрейвской Зыби. С каждой лигой Теснистый Проток становился все шире и мельче, разделяясь на ответвления, увеличивались островки и грязные кочки. Эти ответвления были ненадежными – мелкими, граничащими со скоплениями грязи, полными гнилых бревен и пней – и лавирование среди них еще больше замедлило движение плота. А вокруг пейзаж зарослей мало-помалу менялся. Растительность Зыби сменилась высокими, темными деревьями с кронами, широко развернувшимися над голыми стволами, висячими мхами, папоротниками всех видов, кустарниками, цеплявшимися своими корнями за голые камни и пытавшимися пить из реки через листья и ветви. Водяные змеи плавали рядом с плотом. И зловоние Теснистого протока медленно переходило в запах сырой гнили и застойности.
Так миссия вступила в Глотатель Жизни, Великую Топь.
По мере их продвижения Корик старался вести плот в северном направлении. Таким способом он пытался следовать на северо-восток – по направлению к Прибрежью – и избежать прохождения через сердце Глотателя Жизни.
Когда пришла ночь, они порадовались тому, что небо было чистым; в этом извилистом протоке беззвездная ночная темнота остановила бы миссию совсем. Они все еще были в одной из наименее трудных частей Глотателя Жизни; вода все еще струилась по топкому илу и наносам.
Восточнее, в сердце Великой Топи, вода медленно уходила в почву, создавая единое сплошное болото на много лиг во всех направлениях, где грязь плыла и бурлила почти незаметно для глаз.
Но в остальном им не везло. Лорда Гирима мучила лихорадка. Хотя Силл кормил его алиантой и кипяченой водой, он ослаб. Он уже выглядел исхудавшим и дрожал, как будто его разбил паралич. А без него – без энергии его посоха – миссия не могла покинуть Глотателя Жизни. Стражи Крови силились шестами удержать плот там, где было больше всего воды, потому что ил Топи присасывался к бортам плота. Если бы плот сел на нанос грязи, они были бы не в состоянии освободить его.
Но даже в центре протока их успеху угрожали специфические деревья Глотателя Жизни. Эти деревья великаны называли болотни. Несмотря на свой вес и ширину крон, они не были закреплены в твердой почве. Они каким-то образом произрастали прямо в иле, и казалось, что они движутся вместе с трудноразличимыми течениями Топи. Проходы, которые выглядели открытыми на расстоянии, закрывались, когда плот достигал их; появлялись протоки, которые раньше были незаметными. Все чаще деревья двигались по направлению друг к другу, когда плот продвигался между ними, из-за чего казалось, будто они стремятся схватить его. Дни проходили, становилось все хуже и хуже. Уровень воды в протоках быстро спадал. С продвижением миссии севернее и восточнее река все больше и больше превращалась в болото и плот облепляла грязь.
Стражи Крови не могли найти выхода. Глотатель Жизни не давал им возможности проложить себе дорогу на север по твердой земле. Хотя они были всего в половине лиги от полосы обыкновенных болот, которая окаймляла Топь, они не могли достичь ее. Они продвигали плот вперед, неустанно работали день и ночь, останавливаясь только за пастись алиантой и дровами. Но выбраться они не могли. Им необходима была сила Лорда Гирима – а он был в бреду. Его глаза были покрыты коркой, как сухой пеной, и только драгоценные ягоды и кипяченая вода, которыми Силл кормил его, поддерживали в нем жизнь.
На восемнадцатый день путешествия бревна плота обложила грязь.
Хотя вода все еще обтекала по поверхности дерево, плот дальше не плыл.
Трясина держала его, несмотря на все усилия Стражей Крови, и тащила его восточнее, глубже в Топь, двигая вместе с медленным течением трясины.
Корик не видел никакой надежды. Но Силл был не согласен с ним. Он настаивал, что несгибаемый дух Лорда Гирима борется со вспышкой болезни. Он чувствовал это своей рукой на лбу Лорда: что-то в Гириме еще противится лихорадке. Целый день он заботился о нем, кормил этот «дух» целебными ягодами и кипяченой солоноватой водой. И к вечеру Лорд ожил. С лица его исчез лихорадочный румянец, появилась испарина. Как только прошел его озноб, ему стало легче. Ночью он спал спокойно.
Но случилось так, что он начал выздоравливать слишком поздно.
Глубокой темной ночью тиски грязи вынесли плот на открытую поверхность, лишенную деревьев. Здесь течение закручивалось, разворачивалось обратно и образовывало тихий, слабый водоворот, достаточный для того, чтобы захватить все четыре стороны плота и начать засасывать его вглубь.
Стражи Крови ничего не могли предпринять. Сила и ловкость потеряли свою ценность, здесь Клятва не имела силы. Путешествие было в руках Лорда Гирима, а он был слаб. Но когда Корик разбудил его, то увидел, что взгляд Лорда стал осмысленным. Он выслушал рассказ Корика о том затруднительным положении, в котором оказалась миссия, и спустя какое-то время спросил:
– Сколько нам еще выбираться?
– Лигу, Лорд, – Корик кивком указал направление.
– Так далеко? Друг Корик, ты должен рассказать мне, как мы вышли к этим проливам, – вздохнув, он подвинулся ближе к огню и принялся уничтожать запас еды миссии – алианты. Он даже не сделал попытки встать, пока не съел все.
Затем с помощью Силла он поднялся на ноги на медленно вращающемся плоту и встал в положение для заклинания. Оперевшись на Стража Крови, он глубоко затолкнул свой посох между бревен в грязь.
Обрывки песни вырывались через стиснутые губы, посох дрожал в его руках.
Шло время, его усилия не давали эффекта. Энергия пропитала его посох, ее стало еще больше от проявления несомненной силы Гирима, но плот уходил все глубже в Топь.
Гнилостное зловоние усиливалось. Конец был близок. Лорд Гирим стонал от напряжения и призывал еще большую силу. Он начал петь громко. Голубые искры снопами вырывались из дерева его посоха и осыпались в грязь. С громким чавканьем плот вырвался из трясины и начал неуклюже удаляться от нее. Покачиваясь в водовороте, плот медленно поплыл к северу. Долгое время Гирим управлял движение плота. Затем они достигли болотней у северной части водоворота.
Здесь Стражи Крови забросили веревки из клинго к деревьям впереди и использовали их для продвижения плота. Тогда Гирим ослабил свою энергию и тяжело упал. Силл перенес его обратно на середину плота. Не успел он лечь к углям костра, как уже уснул.
Но теперь Стражи Крови могли обойтись без его помощи. Они забрасывали веревки из клинго и тянули за них, волоча плот между деревьев. Их продвижение было медленным, но они не унывали. И когда грязь стала такой плотной, что веревки лопались от их усилий, они натянули веревки между деревьями так, чтобы можно было при ходьбе держаться за них, и покинули плот. Силл нес Лорда Гирима, привязав к спине, и продвигался через болото рывками вдоль веревок, в то время как другие Стражи Крови закидывали другие веревки дальше вперед и освобождали их там, где уже прошли. Затем, наконец, на рассвете топь сменилась мягкой влажной глиной, деревья сменились камышом и болотной осокой, и Стражи Крови почувствовали голыми пальцами ног твердую почву. Так они вышли к обширной полосе обыкновенных болот, окаймлявших Глотателя Жизни. Впереди они неясно различали холмы, которые были южным краем Прибрежья.
Миссия опаздывала на три дня.
Страж Крови уже не пожалел времени, чтобы приготовить Лорду Гириму горячую еду из последних запасов муки. Лорд был истощен и измучен, его овальное лицо стало худым, как волчья морда. Ему необходимо было питание и покой. И все же миссия развила хорошую скорость через Прибрежье по направлению к Коуэркри. Если требовалось, Стражи Крови несли Лорда Гирима.
Когда Лорд поел, он поднялся на ноги и устремился к Холмам. Он двигался медленным шагом, был вынужден часто и долго отдыхать. Стражи Крови скоро поняли, что при таком темпе им необходим целый день, чтобы пройти пять лиг и добраться до холмов. Но Лорд отказался принять их помощь. «Спешка?» – спросил он. – «У меня нет мужества для спешки». Его голос прозвучал с резкостью, которая поразила всех, пока Корик не напомнил им о том, что они услышали от вохафта Хоэркина, и что реакция Лорда была вполне естественной. Гирим, очевидно, доверял пророчеству Хоэркина, предвещавшего гибель великанов. Однако Лорд постарался за этот день добраться до холмов, а следующим днем он старательно карабкался на холмы, как будто изменился в течение ночи, убедился в срочности этого дела. Уставив глаза вверх, на труднодоступный склон, словно упрямая улитка, он карабкался, трудился, используя все резервы возвратившейся силы.
Когда наконец он достиг вершины последнего холма, он и все Стражи Крови остановились посмотреть на Прибрежье.
Земля, которую Старые Лорды передали великанам для жилья, была прекрасна и обширна. Огороженная холмами на юге, горами на западе и Солнцерождающим морем на востоке, она была благодатной гаванью для потерявших родину мореплавателей. Но хотя они и пользовались благами Страны – вели сельское хозяйство с культурами всех видов, взрастили прекрасные виноградники, вырастили целые леса красного и тикового дерева, из которых они строили свои огромные корабли – населением этой земли они так и не стали. Они были почитателями моря, и город свой предпочли сделать на отвесных скалах морского побережья, в сорока лигах восточнее того места, где сейчас находилась миссия.
Во времена Дэймлона Друга Великанов, когда Бездомные были более многочисленными, они расселились по всему побережью, возводя дома и селения по всей восточной части Прибрежья. Но их число медленно сокращалось, и к настоящему времени их осталось только треть от того, что было сначала. Они по-прежнему были старожилами, словоохотливыми, веселыми людьми, и отсутствие детей причиняло им мучительную боль.
Когда выяснилась эта печальная особенность их изгнания, они покинули свои разбросанные на севере и юге Прибрежья дома и создали единую общину – горно-приморский городок, где они могли сохранять своих немногих детей, и свои песни, и свои длинные истории. Несмотря на древний обычай давать всему длинные наименования – такие, которые рассказывают о названной вещи – они именовали свой городок просто Коуэркри то есть Горесть. Здесь они жили со времен молодости Высокого Лорда Кевина.
Осматривая сверху землю великанов, Лорд Гирим тихо заплакал: «Ах, Корик! Молись, чтобы Хоэркин солгал! Молись, чтобы его известия оказались обманом! Ах, мое сердце!» Он схватился за грудь обеими руками и пустился вниз по склону бегом. Корик и Силл быстро догнали его, подхватили под плечи. Они вели его между собой так, что ему было легче двигаться. Так миссия начала свое пешее путешествие по направлению к Горести. Лорд Гирим бежал весь остаток дня, отдыхая только тогда, когда боль в груди становилась нестерпимой. И Стражи Крови знали, что у него для этого были веские причины. Двадцать дней – говорил Лорд Морэм. Шел двадцатый день миссии. На рассвете следующего дня, когда Лорд Гирим очнулся от своего мучительного сна, он отпихнул Корика и Силла и побежал один. Его поспешный бег привел миссию на самый запад виноградников великанов. Корик послал Доара и Шалла через улицы в поисках каких-либо знаков. Но знаки эти рассказали, что великаны, растившие этот виноградник, в спешке покинули его все вместе. Все было очевидно. Мотыги и грабли великанов были брошены посреди винограда там, где только что прошлись своими железками и зубьями, возле следов, отмечающих их работу, и несколько кожаных мешков, в которых великаны обычно носили пищу и вещи, были оставлены прямо на земле. Очевидно, Бездомные получили какой-то сигнал и в ответ на него сразу же оставили свою работу. Отпечатки ног на мягкой почве виноградника вели по направлению к Коуэркри.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:46 | Сообщение # 19

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Этим днем миссия следовала через виноградники, тиковые деревья, поля. Брошенные повсюду инструменты и припасы подтверждали то же самое. Но следующий день принес дождь, который смыл и следы ног, и следы работы.
Стражи Крови больше не имели возможности узнавать хоть чего-нибудь по этим признакам.
Ночью дождь закончился. В слабом бризе Стражи Крови могли уже ощущать соленый запах моря. Ясное небо обещало ясный день, но рассвет двадцать третьего дня был кроваво-красным, со зловещими зелеными вспышками, и это не принесло Лорду Гириму облегчения. После того как он проглотил предложенные ему Силлом драгоценные ягоды, он не встал. Наоборот, даже обхватил колени руками и опустил голову, как будто хотел спрятаться. Заботясь об успехе миссии, Корик сказал:
– Лорд, мы должны идти. Горесть недалеко.
Лорд не поднял головы. Его голос приглушенно доносился от колен:
– Так вы не боитесь? Вы же не знаете, что мы застанем. Или это вас не волнует?
– Мы – Стража Крови, – возразил Корик.
– Да, – вздохнул Лорд Гирим, – вы – Стража Крови, а я – Гирим, сын Хула, Лорд Совета Ревлстона. Я поклялся служить Стране. Следовало бы мне умереть вместо Шетры. Если бы я имел ее силу…
Он резко вскочил на ноги. Расправив плечи, он прокричал слова старинной клятвы: Мы – новые хранители Страны – сторонники и верные слуги Земной Силы, поклявшиеся посвятить себя восстановлению… восстановлению… Ибо мы отдыхать не будем… – Но он не смог закончить это. – Меленкурион! – простонал он, сжав грязную рубаху на груди. – Меленкурион Скайвейр! Помоги мне!
Корик не хотел говорить, но нужда миссии заставила его. – Если великанам нужна помощь, мы должны это сделать.
– Помощь? – Лорд Гирим задыхался. – Мы – не помощь для них. – Он ссутулился, сел, обхватив колени. Несколько затруднительных вдохов он выглядел так, будто восполнял в себе мужество.
– Но есть здесь кое-что другое. Мы должны запомнить – Высокий Лорд должна услышать об этой силе, вызывающей такое отвращение!
Его глаза смотрели сквозь них, и веки покраснели, будто от испуга. Дрожа, он повернулся и молча пошел по направлению к Коуэркри.
Теперь миссия не торопилась. Они осторожно продвигались к морю, опасаясь наткнуться на засаду. Миновало еще одно утро. К полудню Лорд и Стражи Крови достигли наконец высокого маяка Горести.
Маяк представлял собой высокую башню, сложенную из камней, стоявшую на последнем и наиболее высоком холме, выше прибрежных утесов. Великаны построили его как ориентир для заблудившихся кораблей, и он всегда испускал яркий луч света сигнального фонаря.
Но когда Стражи Крови добрались до холма, на котором стоял маяк, они смогли увидеть, что огонь потух. Но все же проблеск света и струйка дыма вырывались из-под крыши башни. Они обнаружили кровь на ступеньках, ведущих к маяку. Она была черной и засохшей, слишком старой для того, чтобы быть смытой недавним дождем.
По распоряжению Корика Вэйл взбежал по ступенькам лестницы, ведущей к башне маяка. Остальные Стражи Крови ожидали, осматривая сверху Коуэркри и Солнцерождающее море.
Солнце стояло в зените, под чистым небом море было ярким, ослепительно блистающим, и с края утеса были видны волны, создававшие приглушенный грохот на пирсе и пристанях Горести.
Здесь, подобно устрице в раковине, в утесе был вырублен город великанов. Все их дома и коридоры, все их входы и зубчатые стены были вырублены из скал побережья. И это было великолепно. Город имел несколько площадок, где последние пять сотен великанов могли собираться на их Советы и для рассказывания историй, на изложение которых требовались дни; здесь были доки для восьми из десяти огромных кораблей великанов; домов и очагов здесь было достаточно для всех оставшихся Бездомных.
Не было здесь, однако, признаков обитаемости. Задняя окраина Горести, окраина, обращенная к земле, выглядела заброшенной. Над ней иногда пронзительно кричали чайки, и внизу шумело море. Но город не проявлял признаков жизни.
Однако Коуэркри был выстроен лицом к морю. Стражи Крови все еще надеялись найти великанов там.
Затем Вэйл спустился с маяка. Он сказал, обращаясь как бы только к Лорду Гириму: «Один великан здесь». Он указал на купол башни, резко кивнув головой. «Она мертва». Спустя момент он добавил: «Она была убита. Ее лицо и макушка разбиты. Мозг удален».
Все Стражи Крови посмотрели на Лорда Гирима. Он глядел на Вэйла широко раскрытыми покрасневшими глазами. Его худое лицо было искажено.
Изо рта донесся неясный звук, похожий на рычание. Суставы пальцев, державших посох, побелели. Без слов он повернулся и пошел вниз, по направлению к главному входу в Горесть.
Тогда Корик дал свои распоряжения. Из одиннадцати Стражей Крови Вэйла, Доара, Шалла и двух других он оставил у маяка – наблюдать и предупредить, если необходимо, и довести миссию до конца, если остальные погибнут. Троих он отправил в северном направлении, обследовать Коуэркри с того конца. А с Туллом и Силлом он последовал за Лордом Гиримом. Эти трое нагнали Лорда еще далеко до главного южного входа городка. Вместе, вчетвером, они пробрались в Горесть с южной стороны.
Вход, который они выбрали, представлял собой туннель, ведущий, постепенно снижаясь, прямо через утес. Они следовали по нему вперед до конца, где туннель выходил к открытой стене, нависшей над морем. С этой обзорной точки они смогли рассмотреть большую часть обращенной к морю стороны городской скалы. Стены крепости, подобные той, на которой они стояли, попеременно выступали, отходя от наклонной поверхности скалы, на несколько уровней ниже них, придавая лицу города вид громадной лестницы. Они могли заглянуть за многие выступы; почти весь город раскинулся перед ними, кроме северной оконечности, скрытой за выступом скалы. Внизу, на уровне моря, прямо на юг от этого выступа, была широкая пристань между двумя длинными каменными пирсами. Пристань и пирсы были пустынны. Никого не было на крепостных валах. Не считая шума моря, город был погружен в молчание.
Но когда Лорд Гирим открыл высокую каменную дверь, ведущую в чье-то жилище, и вошел в помещение по другую сторону этой двери, он нашел двух великанов, лежащих холодными в лужах засохшей крови. У черепов их обоих отсутствовала лобовая часть и они были опустошены, мозг их был полностью удален. В следующем жилище было еще три великана, и в следующем жилище – еще три, один из них был ребенком – все мертвые. Они лежали в лужах крови, и кровь была разбрызгана кругом, как будто кто-то шлепал через лужи, пока они были еще свежими. Все, включая ребенка, были убиты, убийца пробил им головы.
Но они еще не начали разлагаться. Они недолго были мертвы – не более трех дней.
– Три дня, – сказал Корик.
И Лорд Гирим горько подтвердил:
– Три дня.
Они отправились на поиски. Они заглядывали в каждое помещение по всей линии крепостной стены до тех пор, пока не оказались непосредственно над пристанью. В каждом жилище они обнаруживали одного или двух или трех великанов, все были убиты таким же образом. И никто из них, кроме младших детей, не оказывал попытку сопротивления, борьбы. Лишь только лица некоторых детей были искажены страхом, все же остальные лежали так, будто были просто убиты там, где они стояли или сидели. Когда искатели вошли в круглый зал для собраний, они обнаружили, что он пуст.
И громадная кухня по другую сторону зала тоже оказалась пуста.
Угли печного костра превратились в золу, но кухарки не были убиты здесь. Все это испугало Лорда Гирима.
Тяжело вздохнув, он сказал:
– Они шли в свои дома умирать! Они знали об опасности и шли в свои дома ожидать ее. Они не дрались, не спасались бегством, не посылали за помощью. Меленкурион абафа! Только лишь дети… Что за ужас охватил их?
Стражи Крови не ответили. Они знали, что нет страшнее несчастья, чем не сопротивляться убийце. Как только они покинул зал, Лорд Гирим открыто заплакал.
С крепостного вала он и Стражи Крови проникли на нижележащие уровни Коуэркри. Они воспользовались изогнутой лестницей, которая спускалась обратно к утесу, а затем дальше, прямо к морю. На следующем уровне они снова пошли осматривать комнаты. Здесь великаны тоже были мертвы.
Везде было то же самое. Бездомные шли в свои личные жилища умирать. Затем спешка охватила Стражей Крови и Лорда Гирима. Они начали поторапливаться. Лорд прыгал по высоким ступенькам, бежал вдоль гранитных стен, чтобы обследовать помещения. В своих грязных нарядах все четверо спешили вниз, похожие на полночных воронов, вкушающих историю пролитой крови и раскроенных черепов. Когда они прошли уже больше чем наполовину Горести, Корик остановил их. Он обратил их внимание на изменение воздуха в городке. Но изменение это было совсем незначительным; через момент он не смог уловить его. Тогда он побежал в ближайшее помещение, поспешил к одинокому великану, умершему в одной из задних комнат, и дотронулся до лужи крови.
Этот великан был убит совсем недавно; несколько пятен в застывшей луже крови были еще влажными. Возможно, убийца был еще в городе, выискивая свои последние жертвы. Тогда Лорд Гирим прошептал: «Мы должны быстро достичь самого последнего яруса. Если хоть кто-то из великанов жив, они должны быть там».
Корик кивнул. Тулл кинулся вперед, разведывая дорогу, а остальные побежали за ним по ступенькам вниз. На каждом ярусе они останавливались лишь для того, чтобы найти одного мертвого великана, проверить степень свежести его крови, и затем снова бежали вниз.
Кровь становилась все более недавней. Двумя ярусами выше пирсов они нашли ребенка, чье тело еще сохраняло остатки тепла. Следующий ярус они обследовали более осторожно. И в одной из комнат они обнаружили великана с кровью, все еще капавшей из рваной раны.
С величайшей осторожностью они достигли последних ступенек. Лестница выходила на широкое пространство скалы, опору двух пирсов и основание пристани между ними. Морской прилив был тихим и спокойным – волны ложились далеко ниже пристани – но звук моря все же наполнял воздух. Однако отсюда Стражи Крови и Лорд не могли заглянуть по ту сторону большого выступа утеса, расположенного севернее пирсов. Этот выступ и наружный изгиб южной оконечности Коуэркри формировал небольшую бухту вокруг пристани. Плоское основание города лежало в дневной тени от утеса, и холодная скала была увлажнена водяной пылью.
Никто не ходил по пирсам или вдоль дорожки, которая пересекала городок от его южного конца к северному вокруг изгиба утеса кратчайшим путем. В основании утеса возле дорожки и оснований пирсов было вырублено в скале множество проходов. Все имели тяжелые каменные двери, чтобы задерживать море во время приливов, но большинство дверей были открыты. Они вели в мастерские – высокие комнаты, где великаны делали тросы и обшивные доски для своих кораблей. Подобно залам для собраний и кухням, эти помещения были пусты. Но, в отличии от лежащих к западу виноградников и полей, мастерские не были покинуты внезапно. Все инструменты висели в своих мешках на стенах, столы и скамьи были убраны после работы; даже полы были чистыми. Великанам, работавшим здесь, хватило времени, чтобы привести свои мастерские в порядок до того, как они пошли домой умирать.
Но одна небольшая дверь ближе к южной оконечности рядов пирсов была крепко закрыта. Лорд Гирим пытался открыть ее, но она не имела ручки, и он не смог ухватиться за гладкий камень.
Корик и Тулл подступились к ней вместе. Протиснув пальцы в дверную щель, они дернули за нее. Со скрипом, похожим на приступ удушья, она распахнулась, пустив неясный свет в небольшую комнату.
Комната эта была пустой, в ней ничего не было, кроме низкой кровати возле одной из стен. Она не была освещена, и воздух здесь был спертым.
На полу у задней стены сидел великан.
Даже пригнувшись к согнутым ногам, он был так же высок, как Стражи Крови. Его широко открытые глаза тускло светились.
Он был жив. Тихое дыхание вырывалось из его груди, и тонкая струйка слюны бежала из угла рта в серую бороду.
Но он не шевельнулся, когда четверо людей вошли в комнатку. Ни блеска, ни узнавания в его глазах не было.
Лорд Гирим радостно бросился к нему, затем остановился, когда увидел, что на лице великана было выражение ужаса.
Корик подошел к великану, дотронулся до одной из голых рук, которые обхватили его колени. Великан не был холодным, он не был еще одним Хоэркином.
Корик потряс руку великана, но тот не отреагировал. Он сидел, отрешенно глядя на дверной проем. Корик вопросительно посмотрел на Лорда. Когда Лорд Гирим кивнул, Корик ударил великана по лицу. Его голова дернулась от удара, но это не оживило его. Не мигая, он вернул голову в прежнее положение, возобновив все тот же безжизненный взгляд.
Корик собрался ударить снова, с большей силой, но Лорд Гирим остановил его. – Не повреди ему, Корик. Он в этом сейчас почти равен нам.
– Мы должны достигнуть его, – сказал Корик.
– Да, – ответил Лорд Гирим, – да, мы должны. – Он подошел близко к великану и позвал:
– Горбрат! Услышь меня! Я – Гирим, сын Хула, Лорд Совета Ревлстона. Ты должен услышать меня. Во имя всех Бездомных, во имя дружбы и Страны – я заклинаю тебя! Открой свои уши для моих слов! Великан не ответил. Медленный темп его дыхания не ускорился; его бесцветный взгляд не дрогнул. Лорд Гирим шагнул назад, изучая великана. Затем сказал Корику:
– Освободи одну его руку. – Он потер один конец своего посоха, и когда он отвел руку, голубое пламя .хватило металл. – Я попробую каамору – пламя печали.
Корик понял. Каамора была ритуалом, которым великаны очищались от злобы или горя. Они были неуязвимы для любого обычного огня, но пламя вызывало боль, и они использовали это страдание, если нуждались в какой-либо помощи для того, чтобы взять себя в руки.
Корик быстро приподнял правую руку великана, разжав его объятие, и выпрямил ее так, что рука протянулась к Лорду Гириму.
Громко взывая:
– Камень и море, горбрат! Камень и море! – Лорд увеличил силу огня своего посоха. Он расположил пламя прямо под рукой великана, охватывая огнем его пальцы.
Вначале ничего не происходило; ритуал не давал эффекта. Пальцы великана висели неподвижно в пламени, словно пламя не беспокоило их. Но затем они пошевелились, начали шарить, задрожали. Великан двинул свою руку к огню, хотя пальцы его дрожали от боли. Внезапно он глубоко, прерывисто вздохнул. Его голова откинулась назад и глухо стукнулась о стенку, затем упала вперед на колени. Но все еще о н не отдергивал руку. Когда он снова поднял голову, его глаза были полны слез.
Дрожа, задыхаясь, он отдернул руку от огня. На ней не было каких-либо следов повреждений.
Лорд Гирим загасил пламя. – Горбрат, – воскликнул он поспешно. – Горбрат, прости меня.
Великан пристально смотрел на свою руку. Спустя какое-то время он начал медленно приходить в себя. Наконец он узнал Лорда и Стражей Крови. Вдруг он вздрогнул, обхватил обеими руками голову, задыхаясь спросил:
– Жив? – И до того, как Лорд Гирим успел ответить, он опередил его:
– Что с остальными моими людьми?
Лорд Гирим обхватил свой посох за ручку. – Все умерли.
– Ах! – простонал великан. Его руки упали на колени, и он оперся головой о стену. – О, мои люди! – Его слезы, катившиеся по щекам, были похожи на кровь.
Лорд и Стражи Крови смотрели на него в молчании, ожидая его. Наконец горе его отступило и слезы прекратились. Когда он оторвал голову от стены, то прошептал, как будто признавая поражение:
– Он оставил меня напоследок.
С очевидным усилием Лорд Гирим спросил его:
– Кто – он?
Великан ответил со страданием:
– Он… он пришел вскоре… он пришел вскоре после того, как мы узнали о судьбе трех братьев… братьев, рожденных одновременно… согласно Дэймлону Другу Великанов, это – предзнаменование конца. Эта весна… ах, это было так недавно? На это потребовалось больше времени. На это требовались годы. Там… о, мои люди! Этой весной… этой… мы узнали наконец, что древнее спящее зло Сарангрейвской Зыби проснулось. Мы думали послать вестника в прекрасный Ревлстон… – на какое-то время он задохнулся от горестного плача, вырвавшегося из его горла. – А затем мы потеряли братьев. Потеряли их. Как-то на рассвете мы встали, а они – исчезли. Мы тогда не сообщили об этом Лордам. Разве могли мы отправить кого-то сообщать им, что наша надежда потеряна? Нет, лучше уж мы сначала вернем ее. От Северных Высот и до Испорченных Равнин, и даже за ними мы искали. Мы искали в течение всего лета. Ничего. Отчаявшиеся искатели вернулись в Горесть, Коуэркри, последнее пристанище Бездомных. Затем вернулся последний из искавших – Хейлол Златокудрая, чье лоно выносило троих. Так как она была их матерью, она искала, когда все другие уже прекратили поиски, и она была последней вернувшийся. Она лично совершила путешествие в Раздробленные холмы. Она звала всех людей с собой, и пророчила нам удел троих, до тех пор, пока не умерла. Единственным последствием этих поисков… – Он опять застонал. – Теперь я последний. Ах, мои люди!
Он плакал, и в то же время зашевелился, поднимая себя на ноги, вставая во весь рост возле стены. Возвышаясь над своими слушателями, он опустил голову и начал петь старую песню Бездомных.

И поэтому теперь мы – бездомные,
Лишенные корней, и родных,
И знакомых.
За сокровенной тайной нашего счастья
Мы правили свои паруса,
Чтобы проплыть обратно,
Но ветры судьбы дули
Не так, как мы хотели,
И земля за морем была потеряна…

Песня была длинной, как и все песни великанов. Но он спел только отрывок из нее. Вскоре он безмолвно опустился на пол, и его подбородок безвольно упал на грудь.
Лорд Гирим снова спросил:
– Кто – он?
Великан ответил, возобновляя свой рассказ:
– Затем пришел он. Предзнаменование конца и Дома обратились в страдания и злобу. Затем мы узнали правду. Мы видели ее и до того – в то более хорошее время, когда знание могло принести немного пользы – но мы отвергли ее. Мы увидели наши пороки и отринули их, думая, что мы можем найти путь к Дому и избежать этого. Глупцы! Когда мы увидели его, мы поняли правду. Через безумие и истощение, и страсть, и нетерпение к Дому мы сами стали тем, что ненавидели. Мы увидели в нем правду. Наши сердца заныли, и мы пошли к нашим жилищам – этим маленьким комнаткам, которые мы называли домами. Напрасно.
– Почему вы не бежали?
– Некоторые пытались – четверо или пятеро, кто не знал длинного наименования для отчаяния – или не слышал его. Или они слишком любили его, чтобы обсуждать. Зло Сарангрейвской Зыби схватило их – их нет более.
Воспитанный в суровых традициях, Страж Крови Корик спросил:
– Почему вы не сопротивлялись?
– Мы стали тем, что сами же ненавидели. Мы предпочли умереть.
– Однако! – сказал Корик. – И это – верность великанов? Неужели все обещания борьбы свелись к этому? Во имя Клятвы: великан! Вы уничтожили себя и оставили жить зло! Даже Кевин Расточитель Страны не был так слабоволен.
В своем эмоциональном подъеме он забыл об осторожности, и все Стражи Крови были застигнуты врасплох. Внезапный голос за ними был ледяным от презрения. Он полоснул по ним, как зимний ветер. Повернувшись, они увидели, что другой великан стоит в дверном проеме. Он был заметно моложе, чем их великан, но был очень похож на старшего великана. Главное отличие заключалось в презрении, которое было написано на его лице, бушевало в его глазах, исказило его рот, как если бы он хотел плюнуть.
В правой руке он сжимал горящий зеленый камень.
Тот сверкал изумрудной силой сквозь его пальцы. Когда он сильнее сжал его, сияние стало ярче.
От него пахло свежей кровью; он был запачкан ей с головы до ног. И с ним, окутывая его кости, было ощущение присутствие огромной мощи, всего лишь использующей его внешнюю форму. За его глазами скрывалась великая сила злобы и зла.
– Хмм, – сказал он презрительным тоном. – Лорд и три Стража Крови.
Я доволен. Я думал, что мой друг в Сарангрейвской Зыби забрал всех таких как вы, но вижу, что получу это удовольствие и сам. Ах, но вы не совсем невредимы, не так ли? Однако грязь вам, пожалуй, к лицу. Надеюсь, вы оставили хотя бы несколько своих друзей моему другу? – он смеялся с громким звуком, напоминающим треск раздавливаемых валунов. Лорд Гирим шагнул вперед, выставив перед собой посох, и громко сказал:
– Не подходи ближе, Опустошитель туриа. Я – Гирим, Лорд Совета Ревлстона. Меленкурион абафа! Дьюрок минас милл кабаал! Я не позволю тебе пройти дальше!
Великан вздрогнул, когда Лорд Гирим произнес Слова Силы. Но затем он снова рассмеялся. – Ха! Маленький Лорд! Твои знания так ограничены?
Может, тебе не стоит подходить ко мне ближе, чем это – к истинному звучанию Семи Слов? Ты произносишь заклинания плохо. Но должен признать – ты узнал меня. Я – туриа Херим. Но теперь у нас новые имена, у меня и моих братья. Одного зовут Душераздиратель, другого – Кулак Сатаны. А я теперь буду зваться Уничтожителем Родственников. При этих словах старший великан тяжело застонал. Опустошитель скользнул взглядом в заднюю часть комнатки и сказал удовлетворенным тоном:
– Ах, он здесь. Маленький Лорд, я вижу, что ты уже поговорил с Настройщиком Килей. Сказал он тебе, что он мой отец? Отец, почему ты не встречаешь своего сына?
Стражи Крови не смотрели на старшего великана. Но они чувствовали страдания Настройщика Килей и понимали их. Внезапно что-то в великане сломалось. Он вдруг издал грубый хохот. Прыгнув мимо четверых людей, он набросился на Уничтожителя Родственников. Его пальцы схватили Опустошителя за горло. Затем он выгнал его назад, через дверной проем, на основание пирсов. Уничтожитель Родственников не стал делать попыток оторвать от горла руки отца. Он противостоял его напору до тех пор, пока тот крепко держался на ногах. Затем он поднял руку с зеленым камнем и двинул ее по направлению ко лбу Настройщика Килей. И кулак, и камень прошли сквозь череп старшего великана прямо в его мозг. Настройщик Килей пронзительно вскрикнул. Его руки бессильно опали, тело безвольно задергалось. Он как бы повис на той точке, в которой сила пробила его голову. Хищно осклабившись, Опустошитель держал так своего отца долгое время. Затем он сильнее сжал свой кулак. Вспыхнув глубоким изумрудным блеском, камень раскрошил всю переднюю часть черепа Настройщика Килей. Тот упал мертвым, заливая кровью основание пирсов. Уничтожитель Родственников поставил свои ноги в образовавшуюся лужу. Казалось, он забыл об оставшихся четверых людях, но это было не так. Как только Корик и Тулл бросились вперед, чтобы накинуться на него, он выставил руку, обрушив на них удар силы своего Камня. Это могло убить их еще до того, как они достигли дверного проема, но Лорд Гирим устремился вперед и выставил свой посох перед ними. Конец его посоха принял этот удар. Он взорвался с такой силой, что это разломило посох надвое и отбросило всех четверых людей в заднюю часть комнатушки.
От удара они потеряли сознание. Таким образом, даже Клятва не смогла поддержать Стражей Крови при крайней необходимости.
Первым пришел в себя Корик. Слух вернулся раньше зрения и осязания, и он стал слушать. В его ушах усиливался шум моря, начинавшего неистовствовать. Но звук этот не был звуком штормовых волн; он был более странным, более злобным.
Когда зрение его восстановилось, он удивился, обнаружив, что он может видеть. Он рассчитывал увидеть мрак туч. Но ранний свет звезд струился через дверной проем с чистого ночного неба. Снаружи море выбрасывалось и билось о пирсы и пристань, как будто подгоняемое шпорами. С неба сорвалась одинокая молния, последовал такой грохот, что он почувствовал содрогание в своей груди. Сквозь водяную пыль завывал ветер. Но небо при этом все еще было ясным.
Над всем морем разнесся стон.
Затем другая молния ударила в небеса – язык пламени, столь же зеленый, как сверкающий изумруд. Он исходил с пристани. Посмотрев через темноту, Корик различил очертания Опустошителя, Уничтожителя Родственников. Он стоял внизу, на пристани, так близко к приливу, что волны разбивались о его колени. Своим камнем он бил в небо зелеными разрядами и дирижировал руками, как будто командовал бурей.
На пристани позади него лежали три мертвых тела – трое Стражей Крови, которых Корик послал в северный конец городка.
Какое-то время Корик не понимал, что делал Уничтожитель Родственников. Но затем он осознал, что приливы по ту сторону пирсов двигались в соответствии с движениями рук великана. Когда Опустошитель двигал руками и делал жесты, волны поднимались и опускались и ломались и сталкивались все вместе. Его контроль становился все жестче. Медленно, с большим напряжением и судорогами, огромная стена воды поднялась посреди океана.
Зеленый свет камня Уничтожителя Родственников ослепительно сверкал на фоне стены воды, в то время как она надвигалась, вздымая свой гребень все выше и выше. Гребень этот рос, двигаясь по направлению к утесу.
Опустошитель создавал цунами.
Корик повернулся расшевелить своих соратников. Силл и Тулл были вскоре в сознании и наготове, но Лорд Гирим лежал неподвижно, и кровь сочилась из уголка его рта. Силл быстро пробежал руками по телу Лорда и заявил, что у Гирима несколько сломанных ребер, но других повреждений нет. Корик и Силл вместе растерли его запястья, похлопали его по шее. Наконец веки его затрепетали, и он очнулся.
Он был ошеломлен. В начале он не мог осознать новости Корика. Но когда он посмотрел на ночь, он понял. Поднимающаяся приливная волна была уже в половину высоты утеса, в котором был вырезан город великанов, и судороги ее были темного, болезненного цвета. Это проявляла себя ненависть, сконцентрировавшаяся в ней, чтобы стереть с лица земли Горесть. Когда Лорд Гирим отвернулся, его лицо было напряженным от понимания страшной цели Опустошителя.
Он закричал, чтобы голос его был слышен сквозь рев волн, ветер и гром. – Мы должны остановить его. Он совершает насилие над морем. Если он сумеет – если он подчинит море своей воле – Закон, который защищает его, будет уничтожен. Оно будет подчиняться Презирающему подобно новому Опустошителю! Корик ответил:
– Да!
В Стражах Крови вскипела ярость. Они должны были позаботиться о безопасности Лордов. Однако Силл вспомнил об осторожности, сказав:
– У него Камень Иллеарт.
– Нет! – Лорд Гирим искал по полу куски своего посоха. Когда он нашел их, то потребовал клинго. Тулл подал ему липкую веревку. Лорд воспользовался ею для того, чтобы связать вместе оба куска посоха. Сжимая этот неуклюжий инструмент, он сказал:
– Это только часть Камня! Сам Камень Иллеарт гораздо больше! Но в наших наихудших видениях мы не догадывались, что Презирающий осмелиться разрубить Камень на куски для своих слуг. Его власть над ним должна… должна быть очень велика. Таким образом он уверен в преданности великанов – Опустошители и Камень вместе, Камень наделяет силой Опустошителя, и Опустошитель использует Камень! И другие – Душераздиратель и Кулак Сатаны – они тоже должны обладать частями Камня. Ты слышишь, Корик?
– Слышу, – ответил Корик, – Высокий Лорд будет предупреждена.
Лорд Гирим кивнул. Боль в ребрах заставляла его вздрагивать. Но он вынудил себя выйти из комнатушки под воющий ветер. Корик, Силл и Тулл сразу же последовали за ним.
Перед ними Уничтожитель Родственников работал в экстазе от использования громадной мощи. Хотя до пирсов все еще оставалось большое расстояние, цунами уже возвышалось над ним, уменьшая в размерах его очертания. Сейчас он воспевал его, взывал к нему. Его слова прорезались сквозь буйство шторма:

Приди, Море!
Повинуйся мне!
Поднимись высоко!
С грохотом упади!
Сломай скалу!
Разбей камень,
Разбей сердце,
Уничтожь дух,
Разорви тело,
Разрушь целое!
Съешь мертвых
Вместо хлеба!
Приди, Море!
Повинуйся мне!

И волна прилива отвечала на это поднятием все выше и выше. Теперь гребень волны вспенился и достиг уровня верхних крепостных стен Коуэркри.
Стражи Крови хотели напасть немедленно, но Лорд Гирим удержал их.
Так как он не хотел быть услышанным Уничтожителем Родственников, он почти прошептал:
– Я должен нанести удар первым.
Затем он двинулся к площадке так быстро, насколько позволяли повреждения в его груди.
Когда четверо вышли к пристани, гигантская стена воды уже надвисала над ними. Только сила Камня Уничтожителя Родственников удерживала ее прямо. Когда они подошли, он был слишком поглощен зрелищем его собственной мощи, чтобы почувствовать их. Но в последний момент какой-то инстинкт предупредил его. Он внезапно обернулся и обнаружил Лорд Гирима в нескольких ярдах от себя.
Свирепо зарычав, он поднял свой пылающий зеленью кулак, чтобы обрушить заряд на Лорда. Но в то время, как Опустошитель готовил свой кулак, Лорд Гирим прыжком преодолел оставшееся разделявшее их пространство. Скрепленными кусками своего посоха Лорд добился своей цели. Металлическая часть посоха ударила руку Уничтожителя Родственников до того, как его заряд был готов. Две силы столкнулись во вспышке зеленого и голубого. Огромная сила Уничтожителя Родственников пробежала подобно молнии по рукам Лорда Гирима в его голову и тело. Зеленое пламя сожгло его ум и сердце. Когда пламя стихло, он упал.
Но это столкновение опалило руку Уничтожителя Родственников, и отдача отбросила руку назад. Он выронил Камень. Тот упал и покатился от него по площадке. Трое Стражей Крови подпрыгнули одновременно и со всей своей силы вместе ударили Опустошителя. И в том нападении их Клятва наконец проявила свою силу. Великан-Опустошитель был мертв еще до того, как тело его упало в воду.
Но в течение долгого времени Стражи Крови все еще били его, изливая избыток своей ярости и ненависти. Затем очередной всплеск соленой воды охладил их, и они осознали, что шторм начал утихать.
Как только воздействие Камня прекратилось, ветер сразу исчез.
Молнии перестали бить. После нескольких последних ударов гром стих.
Приливная волна со звуком, похожим на сход лавины, обрушилась посреди моря. Ее брызги освежили лица Стражей Крови, а порожденные ей волны разбились у их бедер. Затем она совсем растворилась.
Все трое вместе поторопились назад, к Лорду Гириму.
Он все еще цеплялся за жизнь, но был уже близок к смерти; заряд из камня Опустошителя серьезно обжег его. Его глазницы были пусты, и из-под век возле переносицы поднимался в звездную ночь тонкий зеленый дымок. Как только Силл устроил его в сидячем положении, его руки зашарили вокруг него, как будто искали посох, и он сказал слабо: «Не… не трогайте… не касайтесь…» Он не смог договорить. Это усилие разорвало его сердце. Со стоном он умер на руках у Силла.
В течение некоторого времени Стражи Крови стояли над ним в молчании, выказывая ему свое уважение. Не было таких слов, чтобы можно было облечь это в них. Корик пошел и поднял ту часть Камня Иллеарт, которой распоряжался Уничтожитель Родственников. Не имея воли, которая управляла бы им, Камень был тусклым; был виден только мерцающий свет в его центре. Но он обжег руку Корика глубоким, жгучим холодом. Он сжал Камень в кулаке.
– Мы доставим его Высокому Лорду, – сказал он. – Возможно, другие Опустошители используют такую же силу. Высокий Лорд сможет использовать эту силу, чтобы поразить их.
Силл и Тулл кивнули. После краха миссии у них не осталось никакой другой надежды.

***

– Затем мы отправили домой тела наших павших друзей, – мягко сказал Тулл. – Не было необходимости в спешке – мы знали, что их ранихины смогут найти безопасную дорогу к северу от Сарангрейвской Зыби. И когда эта задача была выполнена, мы вернулись к тем пятерым, которые остались у маяка. Двоим из них Корик поручил вернуться в Твердыню Лордов со всей возможной скоростью, чтобы Ревлстон был предупрежден. И так как он рассудил, что война уже началась – что Высокий Лорд должна была выступить в Южные Равнины с Боевой Стражей – мне было поручено, и Шалл и Вэйл отправились вместе со мной, передать эти известия на юг, туда, куда я и пришел. Корик, вместе и Силлом и Доаром, принял бремя Камня Иллеарт, чтобы доставить его в Ревлстон для Лордов. Сказав это, Страж Крови замолчал. В течение долгого времени Трой сидел на камне перед ним, слепо оглядываясь. Он чувствовал глухоту и онемение – он был слишком потрясен, чтобы слышать тихий бриз, веявший вокруг Смотровой Кевина, слишком ошеломлен, чтобы чувствовать прохладу горного воздуха. «Умерли?» – молчаливо спрашивал он. – «Все умерли?» Но ему казалось, что при этом он ничего не чувствует. Боль в нем была так глубоко, что он не ощущал ее.
Однако через какое-то время он пришел в себя достаточно, чтобы поднять голову и посмотреть сверху на Морэма. Он смутно мог видеть Лорда. Его лоб был сведен болью, глаза наполнены слезами.
С усилием Трой вернул себе голос. Но голос этот был сипящим и эмоциональным, когда он спросил:
– Это… Это ты видел прошлой ночью? Это?
– Нет, – ответ Морэма был резким. Но он был резок не от гнева; он был резок от усилия сдерживать свои рыдания. – Я видел Стражей Крови, сражавшихся в услужении Презирающего.
Последовала длинная и душераздирающая пауза, пока Тулл не сказал сквозь зубы:
– Это не может быть правдой.
– Им не следовало прикасаться к Камню, – слабо выдохнул Лорд Морэм. – Они не должны были… Трой хотел спросить Морэма, что же он имеет в виду. Но затем он внезапно осознал, что видение его начало проясняться. Затуманенность в его взоре рассеивалась. Он сразу же поднялся на колени, повернулся, лег грудью на край парапета. Инстинктивно он надел солнечные очки. По всей линии восточного края горизонта уже начинало светать.

Глава 18
Роковое Отступление

Трой резко вскочил, выпрямился, чтобы видеть солнце.
Его товарищи стояли рядом в напряженном молчании, как будто они намеревались разделить с ним то, что он сможет увидеть. Но он знал, что даже Стражи Крови не могут правильно понимать суть его ненормального видения. Однако он не обращал на это внимания. Все его мысли были захвачены тем, что постепенно раскрывало ему восходящее солнце.
Сначала он воспринимал окружающее лишь как бледно-пурпурную и серую пустоту. Но затем прямые лучи солнца осветили площадку Смотровой, и головы окружавших его людей окутались легкой дымкой. Находясь на вершине уходящего далеко вниз шпиля, первое зрительное ощущение он получил о широте открытого пространства, которое обозревалось со Смотровой Кевина: как если бы он стоял на кончике темного пальца, грозящего небесам. На западе, на слишком большом расстоянии для его зрения, он видел, как солнечный свет трогает толстые снежные шапки гор, отделяющих Южные Равнины от Дремучего Удушителя. А как только солнце поднялось выше, он различил длинную дугу вершин, бегущих к югу, а затем к западу от долины подкаменья Мифиль, к Роковому Отступлению.
Затем свет затронул холмы, составляющие восточную границу Южных Равнин, между Смотровой Кевина и Анделейном. Теперь он мог следить за рекой Мифиль на всем ее протяжением на северо-запад, а затем на север до тех пор, пока она не соединялась с Черной. Он почувствовал странное воодушевление и впечатление собственного могущества. Его пристальный взгляд раньше никогда не охватывал так много, и он понял, как должен был чувствовать себя Высокий Лорд Кевин. Вид со Смотровой давал впечатление присутствия на вершине мира.
Но солнце продолжало подниматься. Подобно приливу освещения, оно разлилось через равнины, смыв последние следы мрака.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:48 | Сообщение # 20

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Но то, что он увидел, потрясло его. Глаза его наполнил ужас, как если бы он увидел стремительный наплыв сходящей лавины. Это было хуже, чем что-либо, что он мог бы себе представить.
Прежде всего, он увидел Боевую Стражу. Его армия только что начала выступление; она ползла на юг вдоль горного клина. Он различал ее как грязное пятно у подножия холмов, но он мог оценить ее скорость. Им было еще целых два дня пути до Рокового Отступления. Воины хилтмарка Кеана располагались ближе к Смотровой и дальше от Отступления, но всадники двигались быстрее. Он оценил их численность, конечно же, лишь приблизительно, но при этом не мог ошибиться более чем на одну десятую. Более трети из двух сотен Стражей Крови уже погибли, и двадцать Дозоров Кеана были менее численны, чем десять полных. Они шумно торопились едва ли не к смертельному поражению.
Свирепо перебирая лапами, по пятам за ними гналась огромная орда крешей – по меньшей мере десять тысяч желтых волков. Мощнейшие из них, две тысячи самых сильных, несли на себе черных всадников – юр-вайлов. Оседланные креши бежали тесными клиньями, и юр-вайлы, располагавшиеся на краях клина, бросали потоки своей темной магической силы на каждого всадника, попадавшего в переделы их досягаемости. Напряженно контролируя темп, удерживая лошадей от слишком быстрого бега, Дозор сократил интервал. Одновременно двадцать или сорок воинов бросились на желтую стену, чтобы уменьшать численность крешей.
Трой мог различать вспышки голубого огня в этих вылазках: Каллендрилл и Вереминт были еще живы. Но двух Лордов было недостаточно. Всадники безнадежно превосходились по численности. И они были уже далеко от подкаменья Мифиль в своей гонке по направлению к Роковому Отступлению. Но даже если они будут бежать чуть медленнее, они достигнут Отступления раньше, чем Боевая Стража завершит свой переход туда.
Кеан был не способен задержать их на целый день, необходимый для этого перехода.
Но все же не это было самым сокрушительным зрелищем. Вслед за крешами шла главная часть армии Лорда Фаула. Она была ближе к Смотровой Кевина, и Трой мог видеть ее с ужасающей отчетливостью. Великан, вышагивающий во главе армии, был из всех них наименее отвратителен. За спиной великана маршировали несметные полчища пещерников – по меньшей мере двадцать тысяч сильных, неуклюжих камнекопов. За ними торопились столь же многочисленные юр-вайлы – неуклюжие, бежавшие для большей скорости на всех четырех. Среди их рядов были сотни грозных льволиких грифонов, также спешащих, перелетающих с места на место. А вслед за отродьями Демонмглы двигалось бурление, жуткая армия, такая огромная, что Трой не мог даже оценить ее численность: люди, волки, вейнхимы, лесные звери, болотные жители, все пышущие неизмеримой кровожадностью, которая понуждала их двигаться вперед – тьма искаженных, яростных существ, работа рук Лорда Фаула и Камня Иллеарт. Большая часть этой чудовищной армии уже перешла Мифиль, преследуя хилтмарка Кеана и его отряд. Они шли с такой лихорадочной быстротой, что до Рокового Отступления им оставалось не более трех дней пути. И выглядело это так мощно, что никакая засада, какой бы сильной она ни была, не могла надеяться выстоять против них.
Но засады и не было. Боевая Стража не знала об этой опасности, и она не могла достичь Отступления вовремя. Эти факты подкосили ноги вомарка Троя.
– Боже мой! – выдохнул он с болью. – Что я наделал? – Лавина откровения придавила его. – Боже мой! Боже мой! Что я наделал?
Лорд Морэм, стоявший за его спиной, настойчиво спрашивал с каменным упорством:
– Что там? Что ты видишь? Вомарк, что ты видишь?
Но Трой не мог ответить. Мир закружился вокруг него. Сквозь головокружительность восприятий воспаленный разум прокручивал только одну мысль: это была его ошибка, все вместе это было его поражением.
Безрезультатность миссии Корика, гибель великанов, неизбежная в дальнейшем гибель Боевой Стражи – все это было на его совести. Он был командующим. И когда это командование было отвергнуто и м, Страна оказалась беззащитной. Он с самого начала служил Презирающему, не зная об этом, и Этиаран, супруга Трелла, отдала свою жизнь напрасно.
– Хуже и быть не могло, – произнес он, задыхаясь. Он приговорил своих бойцов к смерти. И они были только началом его дани Лорду Фаулу, взимающего ее вследствие неправильности суждений Троя. – Боже мой. – Он хотел завыть, но его грудь была слишком полна ужасом, который не давал ему возможности кричать.
Он не понимал, как армия Презирающего могла оказаться так велика.
Она превышала его самые ужасные кошмары.
Он поднялся на ноги не глядя. Затем рванул себя за грудь, пытаясь исторгнуть достаточно воздуха для немедленного крика. Но он не мог извлечь его из груди, его легкие были наполнены крахом. Внезапная беспомощность оглушила его, и он бросился вперед. Он не осознавал, что пытался кинуться прямо к Террелу и Руэлу, забравшись для этого на парапет.
Затем он почувствовал, что его щеки охвачены жаром стыда. Лорд Морэм обхватил его. Когда он вздрогнул, Лорд придвинул свое лицо ближе к нему, глядя в его невидящие глаза:
– Вомарк! Хайл Трой! Слушай меня!
Я понял тебя – армия Презирающего велика. И Боевая Стража не достигнет Рокового Отступления вовремя. Я могу помочь!
Беззвучно, инстинктивно, Трой пытался выправить солнечные очки на лице, и обнаружил, что их нет. Он потерял их во время попытки спрыгнуть с парапета.
– Слушай меня! – кричал Морэм. – Я могу послать свое слово. Если или Каллендрилл, или Вереминт живы, я могу быть услышан. Они могут предостеречь Аморин, – он схватил Троя за плечи, и его пальцы впились в них, пытаясь добраться до костей. – Слушай! Я могу. Но я должен иметь для этого основание, надежду; я должен передать им какой-то план. Я не могу сделать этого, если это бесполезно. Отвечай! – требовал он сквозь стиснутые зубы. – Ты – вомарк. Найди выход! Не заставляй своих воинов умирать!
– Нет, – прошептал Трой. Он пытался освободиться из схватки Морэма, но пальцы Лорда были слишком сильны. – Выхода нет. Армия Фаула чрезмерно велика.
Он хотел заплакать, но Лорд не дал ему:
– Найди выход! – бушевал Морэм. – Они будут убиты! Ты должен спасти их!
– Я не могу! – выкрикнул Трой с бешенством. Полная невозможность требования Морэма затронула его скрытые силы, и он завопил:
– Армия Фаула чудовищно велика! Наши силы идут, чтобы добраться туда слишком поздно! Единственный способ для них оставаться в живых немного подольше – это бежать прямо через Отступление и быть в пути до тех пор, пока они упадут от бессилия. Здесь нет ничего, где можно было бы укрыться лишь Пустоши, и Пустыня, и груды развалин, и…!
Внезапно его сердце дрогнуло. Смотровая Кевина, казалось, наклонился под ним, и он схватил Морэма за запястье, чтобы успокоиться: О, милый Иисус! – прошептал он. – Это единственный шанс! – Говори!
– Это единственный шанс, – повторил Трой изумленным тоном. – Иисус! – С усилием он сконцентрировал свое внимание на Морэме. – Но это придется сделать тебе.
– Тогда я сделаю это. Только скажи мне, что должно быть сделано.
В течение длинной паузы сладкое чувство временного облегчения захватило Троя, перевешивая необходимость действовать, почти ошеломляя его. Его армия идет, чтобы получить основательную трепку, – прошептал он самому себе. – Боже! Она идет, чтобы получить основательную трепку. – Но настойчивая хватка Морэма держала его. Говоря медленно, чтобы дать самому себе собраться с мыслями, он сказал:
– Тебе придется сделать это. Другого пути нет. Но вначале ты пошлешь сообщение Каллендриллу или Вереминту.
Пронзительный взгляд Лорда Морэма изучал Троя. Затем Морэм помог вомарку крепче встать. После этого Лорд спокойно спросил:
– А жив ли Каллендрилл или Вереминт?
– Да. Я видел огни их посохов. Можешь ли ты достичь их? У них нет никакого прута Высокого Дерева.
Морэм мрачно улыбнулся:
– Какое сообщение им передать?
Теперь Трой смог заставить себя посмотреть на Морэма. Он чувствовал странную уязвимость без своих солнечных очков, как будто он подвергся посрамлению, даже стал вызывающим отвращение, но .н мог четко видеть Морэма. То, что он видел, убедило его. Глаза Лорда светились опасной напряженностью, и кости его черепа несли оттенок упорства. Контраст с его собственной слабостью унизил Троя. Он повернулся, чтобы снова оглядеть сверху Равнины.
Тяжелое надвижение полчищ Лорда Фаула продолжалось как и раньше, и зрение восстанавливало его панику. Но он держался за силу своего обязательства быть командиром в этой войне, он схватился за нее, чтобы не подпустить страх. Наконец он сказал:
– Хорошо. Тогда пошли. Тулл, тебе следует вернуться в подкаменье. Возьми ранихинов и возвращайся обратно к нам как можно скорее. У нас впереди долгий путь.
– Да, вомарк, – Тулл беззвучно покинул Смотровую.
– Теперь, Морэм. Ты подал правильную мысль. Аморин надо предупредить. Она достигнет Отступления раньше Кеана, – ему пришло в голову, что Кеан может и не остаться в живых, но он отогнал эту возможность. – Мне не важно, как она это сделает. Она подготовит засаду к тому времени, когда прибудут всадники. Если же она не сделает это … – он сжал челюсти, чтобы унять дрожь в голосе. – Можешь ли ты сообщить это? – Он содрогнулся при мысли о плачевном состоянии воинов. После двадцатипятидневного тяжелого похода они должны будут последние пять-десять лиг пробежать – и только для того, чтобы узнать, что до отдыха еще далеко.
Развернувшись кругом, чтобы смотреть Морэму в лицо, он потребовал:
– Хорошо?
Морэм уже достал ломильялор из своей одежды и привязал его к посоху поясом. Когда он закрепил прут, то сказал:
– Мой друг, ты должен покинуть Смотровую. Ты будешь в большей безопасности внизу.
Трой уступил без вопросов. Он пристально посмотрел на армии еще раз, чтобы быть уверенным, что правильно оценил их сравнительные скорости; затем пожелал Лорду Морэму удачи и начал спускаться. Ступеньки казались ненадежными под его руками и ногами, но он был уверен в присутствии Руэла прямо под собой. Вскоре он стоял на уступе основания Смотровой и пристально смотрел в голубое небо по направлению к Лорду Морэму.
После паузы, которая для быстротечного чувства острой настоятельности Троя казалась чрезмерно длинной, он услышал обрывки песни с вершины башни. Песня витала в воздухе, затем внезапно умолкла. Тут же пламя охватило пространство вокруг Лорда Морэма, поглотило всю площадку Смотровой и наполнило воздух отголосками грома, как будто сам утес издавал протяжный и невнятный визг. Это завывание резало уши Троя, понуждало закрыть их и спрятать голову, но он заставил себя выдержать его. Он не отвел своего взгляда от Смотровой.
Отголосок этого завывания был очень мягким. Почти сразу же после того, как прекратились последние вибрации воздуха, по лестнице спустился Террел, почти неся Морэма.
Трой испугался, что Лорд повредил самому себе. Но Морэм всего лишь испытывал сильное изнеможение – цена его напряжения. Все его движения были слабы, нетверды, и его лицо заливал пот, но он слабо улыбнулся Трою:
– Боюсь, что я нажил себе нового врага – Каллендрилла, сказал он слабо. – А он тоже силен. Он послал всадников к Аморин.
– Хорошо, – голос Троя был хриплым от признательности и восхищения. – Но если мы не доберемся до Рокового Отступления до полудня завтрашнего дня, все это будет напрасным.
Морэм кивнул. Он оперся на плечо Террела и заковылял по тропе, с Троем и Руэлом позади него.
Из-за сильного переутомления Морэма они двигались медленно, но вскоре добрались до маленькой, окруженной соснами долины, изобилующей растительностью и алиантой. Завтрак целебными ягодами подкрепил Лорда, и после этого он стал идти более быстро.
За Морэмом и Террелом, с Руэлом за спиной, Трой двигался против сильного ветра, препятствующего спешке, грозящего стать бурей. Он горел нетерпением скорее забраться на ранихина. Когда они встретили Тулла и других Стражей Крови на своем пути по тропе, .н прежде всего оседлал Мехрила и направил ранихина слабой рысью обратно, по направлению к подкаменью Мифиль.
Он собирался ехать прямо через селение к Равнинам, где ранихины могли бы бежать. Однако как только он и его товарищи приблизились к подкаменью, они увидели совет старейшин, ожидающих близ тропы.
Он неохотно остановился и поприветствовал их.
– Приветствуем тебя, вомарк Трой, – обратилась Терас, супруга Слэна. – Приветствуем тебя, Лорд Морэм. Мы слышали кое-что из новостей войны и знаем, что вы должны торопиться. Но Триок, сын Тулера, хочет поговорить с тобой. – Как только Терас представила его, Триок шагнул вперед.
– Приветствуем вас, старейшины подкаменья Мифиль, – ответил Морэм. – Мы еще раз благодарим вас за радушие. Триок, сын Тулера, мы выслушаем тебя. Но говори быстро – время тяжело давит на нас. – Это дело не первейшей важности, – быстро сказал Триок. – Я лишь хотел попробовать добиться прощения за мое поведение. У меня есть повод для страданий, если вам известно. Но я сдержал мою клятву Мира перед Этиаран, супругой Трелла, даже тогда, когда я жестоко желал отвергнуть все это. Я не желал позорить ее мужество и теперь.
Я надеялся, что гравлингас Трелл будет сопровождать Высокого Лорда, чтобы защищать ее. – Он сказал это вызывающе, как будто ожидал, что Морэм будет оправдываться. – Теперь он не с ней – и я не с ней. Мое сердце страшится этого. Но если это возможно, я должен взять обратно свою грубость по отношению к тебе.
– Нет необходимости в прощении, – ответил Морэм, – мое недостаточное доверие рассердило тебя. Но я должен сказать тебе, что верю, что Томас Кавинант – друг Страны. Бремя его преступлений тяготит его. И я верю, что он будет добиваться искупления на стороне Высокого Лорда.
Он сделал паузу, и Триок поклонился как бы тому, что было сказано, признавая слова Лорда, не будучи убежденным. Затем Морэм заговорил снова:
– Триок, сын Тулера, прими, пожалуйста, мой дар – во имя Высокого Лорда, любимицы всей Страны. – Покопавшись в одежде, он извлек свой прут ломильялора:
– Это Высокое Дерево, Триок. Ты был в лосраате, и можешь знать некоторые из его применений. Мне оно не понадобиться больше. – Он сказал это с убеждением, что удивило Троя. – А ты будешь нуждаться в нем. Хотя меня называют пророком и предсказателем, я даю предостережения лишь из-за широты моих знаний, хотя необходимость их самих для этого закрыта для меня. Пожалуйста, прими его – ради любви, которую мы разделяем, и как искупление моих сомнений.
Глаза Триока расширились, и черты его лица быстро смягчились.
Трой заметил блеск в глазах Триока, который говорил, что жизнь для него стала теперь не так уж кисла, как раньше. Он молча принял прут из рук Лорда Морэма. Но когда он держал Высокое Дерево, прежняя горечь опять исказила его лицо, и он сурово произнес:
– Я смогу найти ему такое применение, которое удивит вас. – Затем он поклонился, и другие старики поклонились с ним, освобождая Морэму и Трою дорогу.
Трой отсалютовал им и воспользовался возможностью продолжить путь. Сейчас у него не было времени подумать об удивительном подарке Морэма и непонятном обещании Триока. Он пришпорил Мехрила и повел своих товарищей галопом из долины подкаменья Мифиль.
Вскоре они обогнули западный уступ гор и вступили в Равнины. Оглянувшись на сопровождавших его, Трой был удивлен, увидев, что лошадь Тулла могла бежать аллюром. Этот ранихин скакал сквозь опасности бешеным темпом в течение последних восьми дней, и усталость сквозила в его походке. Но он был ранихином; его голова была поднята, глаза были горячими, а спутанная грива развевалась как гордо реющий флаг. Глядя на это, Трой понял, почему ранихийцы не ездят на ранихинах. Но сам он не сделал уступки усталости лошадей. Весь день он гнал свою компанию со скоростью почти равной быстроте грома на запад.
Он стремился скорее объединиться со своими воинами, разделить борьбу и отчаяние вместе с ними, показать им единственный путь, которым они могли быть в состоянии вырвать победу из зубов армии Лорда Фаула. Только необходимость спать заставила его сделать привал посреди ночи.
Руэл разбудил его перед рассветом, и он снова поскакал вдоль основания Южной Гряды. Когда дневной свет вернул ему зрение, он смог разглядеть впереди утесы, стоявшие рядом с Роковым Отступлением. Теперь прямой путь к Отступлению вел их прямо к авангарду армии Лорда Фаула. Но он сохранил это направление. Рядом с полчищами крешей и юр-вайлов он должен будет отыскать какие-нибудь следы конного Боевого Дозора.
Он заметил воинов Кеана раньше, чем ожидал. Хилтмарку следовало отозвать своих всадников с южного изгиба, чтобы держать своих преследователей как можно дальше от движущейся к Роковому Отступлению Боевой Стражи. Чуть позже полудня Трой и его товарищи достигли высокого холма, который давал им возможность видеть на заметное расстояние на север в Равнинах. И здесь, всего лишь в лиге от себя, они увидели оборванные, спасающиеся бегством остатки команды Кеана.
Сначала Трой почувствовал трепетное облегчение. Он мог разглядеть хилтмарка Кеана, скачущего среди воинов рядом со знаменосцем. Шесть двадцаток Стражей Крови скакали среди Боевого Дозора. И голубые одежды Каллендрилла и Вереминта были ясно различимы среди темной волны отступающих. Но затем Трой осознал то, как двигались всадники. Они были почти полностью деморализованы. Тесной кучей, напоминающей панику на Равнинах, они тащились и натыкались друг на друга, бросали безумные взгляды назад, на дорогу, что не способствовала устойчивости их лошадей, выглядели озлобленными и вскрикивали от страха. Некоторые из них хлестали время от времени своих лошадей.
Вслед за ними двигалась волна крешей, на которой было обилие черных точек, обозначавших юр-вайлов. Однако расстояние между всадниками и волками оставалось неизменным. Спустя некоторое время Трой понял. Боевой Дозор Кеана изо всех сил старался двигаться точно охотничьим шагом крешей. Сами волки не могли перейти к стремительной атаке. Их сдерживал вес седоков и длительность погони, они не могли двигаться быстро, а лишь со скоростью охотящейся стаи. И воины Кеана удерживали себя в своем бегстве почти прямо перед носами волков. Таким образом, они манили крешей вперед.
Когда добыча находилась так близко, волки не могли отдохнуть или повернуть обратно. Стратегия Кеана была хитрая – хитрая и опасная. Они были уязвимы для неожиданного рывка в скорости крешей. И любой воин, по каким-либо причинам сброшенный с седла, мгновенно разрывался на куски. Некоторые из Боевого Дозора уже были потеряны таким способом. Но если Кеану удастся сохранить эту тактику, движение Боевого Дозора должно к вечеру довести их до позиций Боевой Стражи в Роковом Отступлении.
Вомарк не стал пересчитывать оставшихся. Он погнал Мехрила вперед. В полном напряжении ранихин мчался, чтобы достичь Кеана.
Увидев Троя и Лорда Морэма, воины стегнули лошадей, чтобы отдалиться от погони, и сухо поприветствовали прибывших. Кеан, Каллендрилл и Вереминт устремились к вомарку. Они были рады их объединению. Положение Боевого Дозора было отчаянным. Подъехав ближе, Трой увидел, что большинство лошадей почти падали с ног, и только страх перед волками держал их на ногах и заставлял бежать. И воины были не в лучшем состоянии. Они скакали без должной пищи и сна. И никто из них не был невредим. Пыль Равнин облепила их лица и раны, делая порезы и царапины похожими на незажившие еще рубцы. Трой оторвал свой пристальный взгляд от них, чтобы приветствовать хилтмарка.
Сквозь топот копыт Кеан прокричал:
– Привет, вомарк! Рад нашей встрече! – Как только Трой подвел Мехрила поближе к нему, он добавил:
– Боюсь, что нет у нас восьми дней!
– Вы известили Аморин? – прокричал Трой.
– Да!
– Тогда все в порядке! Семи будет достаточно! – он похлопал хилтмарка по плечу, затем замедлил Мехрила и окунулся в толпу воинов. Тотчас же пыль и страх и напряжение охватили его, подобно горячему дыханию крешей. Теперь он мог слышать охотничье дыхание волков и завывания юр-вайлов. Он чувствовал их близость так, будто они были его надвигающимся поражением – как будто они были созданы для безумия. Но он смог заставить себя улыбнуться своим воинам, выразить одобрение сквозь этот шум. Он не мог позволить себе самобичевание. Бремя спасения Боевой Стражи лежало теперь на его плечах.
Чуть позже по волне волков пробежали лающие команды юр-вайлов. Трой предположил, что преследователи были почти готовы сделать резкий рывок.
Он быстро глянул вперед, по направлению к отвесным скалам Рокового Отступления. Они были не более чем в двух лигах отсюда. Западная оконечность Южной Гряды заворачивала к северу, чтобы встретиться с юго-восточным углом горного клина, отделяющего Южные Равнины от Дремучего Удушителя, и между двумя этими цепями было ущелье Рокового Отступления. Узкий каньон лежал подобно трещине в скал ах, и этот кривой проход обеспечивал единственный доступ из Страны к Южным Пустошам и Серой Пустыне.
Пристальный взгляд Троя устремился на зияющий проход каньона.
Последний Боевой Дозор его армии завершал свое вхождение в Роковое Отступление.
Если им не дать еще хотя бы чуть-чуть времени, они останутся снаружи перед крешами, и вся идея засады потерпит неудачу.
Вомарк действовал быстро, не давая себе быть нерешительным. Когда он убедился, что Боевая Стража увидела всадников Кеана, он двинул Мехрила вперед от крешей и привлек внимание хилтмарка взмахом руки. Затем он подал Кеану рукой сигнал, который предписывал Боевому Дозору развернуться и атаковать.
Кеан не колебался; он понял необходимость этого приказа. Несмотря на бедственное положение его воинов, он издал настойчивый, пронзительный свист, который привлек к нему внимание офицеров. Сигналами рук он передал инструкции хафтам и вохафтам.
Всадники почти сразу же отреагировали. Дальний край Боевого Дозора двинулся обратно, а воины в центре пытались развернуться на месте.
Они неистово развернули своих лошадей перед носами волков. Волна атаки сразу же захлестнула этот маневр. Как только как всадники перестали бежать, креши кинулись на них. Воины заднего края команды Кеана соскочили вниз, к нападающим, а юр-вайлы завертели своими железными палашами, разбрасывая едкую жидкую силу, косящую людей и лошадей. Жалобное ржание лошадей раздавалось среди рычания и криков. Почти в одно мгновение широкий ряд серо-зеленых папоротников стал кроваво-красным.
Но внезапный избыток трупов сломил жажду атаки крешей. Их передние ряды остановились, чтобы убить, разорвать и съесть, и это повергло следовавших за ними волков в замешательство. Только клинья юр-вайлов рвались прямо вперед, в толпящееся сердце Боевого Дозора.
Стражи Крови рванулись в помощь воинам. Три Лорда бросились на приближавшихся юр-вайлов. Остальные воины тоже вступили в битву. И в самом центре сражения, как сумасшедший, бился вомарк Трой, зарубая каждого волка в пределе досягаемости.
На какое-то время креши были задержаны. Воины бились с безрассудной яростью, а хладнокровные Стражи Крови умерщвляли волков во всех направлениях. Действуя согласованно, воины разрушили один отдельный клин юр-вайлов, затем другой. Но это была лишь десятая часть подоспевших юр-вайлов. Остальные перегруппировались, начали восстанавливать порядок, согласованность с крешами. Несколько лошадей потеряли опору на скользкой земле, еще несколько вышли из-под контроля от страха, сбросили своих седоков и затерялись в тщетных рысканиях среди волков. Трой понял, что для того, чтобы хоть кто-то из воинов пережил эту схватку, они должны спасаться бегством, и немедленно.
Он стал пробивать путь по направлению к Лордам. Но внезапно целая стая крешей окружила его. Мехрил кружил на месте, не давая волкам напасть и лягаясь. Трой отбивался так хорошо, как только мог, но кружения Мехрила мешали ему, выводили его из равновесия. Дважды он чуть не упал. При этом один раз волк прыгнул на него, и он едва спасся, воткнув свой меч ему в брюхо.
Затем Руэл привел к нему на помощь Стражей Крови. Согласовав действия, десять Стражей колотили стаю, уничтожая ее подчистую. Трой оправился, безуспешно попытался выправить свои отсутствующие солнечные очки, затем выругал себя и направил Мехрила по направлению к Лордам.
При этом он бросил быстрый взгляд на Отступление. Последние Дозоры совершавшего переход войска только что скрылись в каньоне.
– Делайте что-нибудь! – взревел он, когда приблизился к Лорду Морэму. – Нас уничтожают!
Морэм повернулся и крикнул Каллендриллу и Вереминту, затем развернулся к вомарку.
– По моему сигналу! – прокричал он сквозь грохот, – по моему сигналу – бегите!
Не дожидаясь ответа, он пустил ранихина галопом и рванулся по направлению к Отступлению с другими Лордами. В сотне ярдов они разделились. Вереминт остановился прямо между Отступлением и битвой, в то время как Морэм поскакал прямо на север, а Каллендрилл – на юг. Затем они спешились, и когда они заняли свои позиции, по всей ширине подступа к Роковому Отступлению протянулась светящаяся голубая линия.
Лорд Вереминт держал свой посох на земле вертикально, тогда как Морэм и Каллендрилл вращали свои посохи и выкрикивали странные заклинания сквозь шум сражения. В то время, когда они готовились, Трой пробил дорогу к Кеана и передал ему слова Морэма. Хилтмарк выслушал его, не прекращая сражаться. Они разделились, пробиваясь к флангам битвы, разнося команду.
Трой боялся, что клич Морэма придет слишком поздно. Сила девяноста двадцаток юр-вайлов быстро собирала буйствующих крешей.
Пока Боевой Дозор готовился к бегству, юр-вайлы вырвали крешей из неистовства схватки, собрали их снова в боевые клинья и пустили их на воинов. И в этот момент Лорд Морэм засигналил своим посохом.
Всадники пустили своих лошадей бегом прямо по направлению к Роковому Отступлению. Они казались выбегающими из-под рассыпающейся кучи волков. Оказавшиеся в самом хвосте воины были свалены на землю массированным ударом крешей. Но остальные всадники при этом не пытались помочь им. Они дали свободу страху своих лошадей и уносились прочь.
Внезапность этого побега открыла промежуток между ними и массой волков, и промежуток этот медленно расширялся по мере того как лошади наконец нашли выход для всех их накопленных страхов. Очень скоро Трой и Кеан с тремя последними Дозорами и немногим более сотни Стражей Крови пронеслись с обоих сторон от Лорда Вереминта. Пока они проезжали мимо него, он обеими руками взял свой посох оттуда, где воткнул его в линию между Морэмом и Каллендриллом, и поднял его над головой.
Последний всадник пересек линию.
Вереминт взмахнул посохом и ударил о землю по линии со всей своей силы.
Тут же мерцающая стена силы встала между Морэмом и Каллендриллом.
Когда первый креш достиг ее, она загорелась ослепительным голубым пламенем и отбросила его назад.
Видя, что стена удержалась, Лорд Морэм вскочил на ранихина и поскакал вслед за воинами. Лорд Вереминт следовал за ним так быстро, как мог нести его крепкий мустанг. Когда они догнали Троя и Кеана, Морэм закричал:
– Поспешите! Ограждающая сила не сможет сдержать их! Юр-вайлы сломают ее. Бегите быстрее!
Но воины не нуждались в его понукании, хотя Кеан в хвосте отступления все же подгонял их по направлению к Отступлению. Трой ехал рядом с ним. Какое-то время Морэм и Вереминт были прямо за ними. Но вдруг Лорды остановились. В тот же момент все Стражи Крови повернули своих ранихинов и тяжело поскакали назад, к стене.
Со страхом Трой повернулся, чтобы посмотреть, что же случилось.
Лорд Каллендрилл был по-прежнему на земле рядом со стеной. Несколько сильно израненных воинов упали с лошадей в нескольких ярдах от стены голубого огня, и Каллендрилл пытался помочь им. Он быстро разорвал свою одежду на куски, сделал жгуты и повязки.
При этом он не поднимал взгляда, чтобы не видеть опасность. Юр-вайлы были уже готовы пробить стену. Сильнейших неоседланных крешей они послали обойти кругом концы стены пламени. Три клина юр-вайлов двинулись вперед, готовые атаковать. Остальные отошли на короткое расстояние и начали перестраиваться в огромный совместный клин.
Трой пустил Мехрила в галоп и присоединился к Стражам Крови, Морэму и Вереминту.
Лорд Морэм был в двадцати ярдах впереди Троя, но и он не мог подоспеть к Каллендриллу вовремя. Три клина юр-вайлов возле стены огня уже атаковали. Они не пытались сломать стену Лордов. Вместо этого юр-вайлы собрали всю свою силу в одном месте. Они клацнули все вместе своими железными палашами.
Потоки их темной силы хлынули от этого удара, шлепнулись в стену защитного пламени и двинулись через нее.
Черными горящими сгустками едкая темная сила полилась по направлению к Каллендриллу. Она излилась почти рядом с ним, не затронув его.
Но при этом так сотрясла землю, что его и раненых воинов швырнуло в воздух, как тюки с ватой. Когда они опустились на землю, то остались лежать неподвижно.
Еще три клина направлялись ко входу в Отступление, а новый совместный гигантский клин начал надвигаться на огненную стену.
В то же самое время первые креши завершили с обоих сторон обход стены огня. В следующий момент Лорд Морэм спрыгнул со спины ранихина и присел рядом с Каллендриллом.
Быстрый взгляд сказал ему, что воины мертвы: сила сотрясения убила их. Он переключился на Каллендрилла. Трогая руками грудь Лорда, он убедился в том, о чем говорили ему глаза: жизнь все еще теплилась в Каллендрилле, но сердце не билось.
Затем Трой остановился возле Морэма, и Стражи Крови встали рядом, чтобы защищать Лордов. Вереминт на спине лошади работал у преграждающей стены, укрепляя ее перед атакой клина. Но он не мог противостоять пятнадцати сотням юр-вайлов. Клин надвигался медленно, но был уже в двадцати ярдах от огня. А креши вливались теперь по обоим концам стены, мчались к Стражам Крови и Лордам. Стражи Крови двинулись встретить волков, но сотня Стражей Крови не смогла бы долго удерживать пять тысяч крешей.
– Бегите! – закричал Морэм. – Уходите отсюда! Спасайтесь! Мы не должны умереть здесь все!
Но он не стал ждать, чтобы заметить, что никто не подчинился ему.
Вместо этого он снова склонился над упавшим Лордом. Прикусив нижнюю губу, он массировал грудь Каллендрилла, надеясь возвратить пульс. Но сердце оставалось неподвижным.
Морэм неожиданно глубоко вдохнул, поднял кулаки и ударил с силой по груди Каллендрилла. Удар встряхнул сердце Лорда. Оно дрогнуло, дернулось. Затем мягко забилось. Морэм позвал Моррила. Страж Крови тут же спрыгнул с ранихина, взял Каллендрилла на руки и снова сел на лошадь. Видя это, Лорд Вереминт перестал пытаться укрепить преграждающую стену и поскакал назад, по направлению к Роковому Отступлению.
Морэм и Трой вскочили на лошадей и бросились от стены вслед за ним. Стражи Крови следовали защитным кольцом вокруг Лордов. Моментом позже могучий клин юр-вайлов ударил в стену и пробил ее.
Темная жидкая сила прорезала голубое пламя, разделила его на куски и разбросала их. И тут же масса крешей потекла за убегающими ранихинами.
А волки, обходившие концы стены, изменили угол атаки, пытаясь перехватить убегающих всадников. Но ранихины были быстрее их. Великие лошади Равнин Ра проскакали вслед за Вереминтом, обогнали его и прогремели по направлению к Роковому Отступлению.
Впереди, под последней дневной тенью скал, хилтмарк Кеан направлял своих последних воинов в каньон. Взбешенные тем, что от них уходила такая большая добыча, креши завыли и бросились в погоню за Лордом Вереминтом.
Его мустанг бежал твердо и резво. Но он был уже изнурен; креши медленно приближались к нему. До того, как он прошел половину пути до Отступления, Трой заметил, что он потерял часть стремительности.
Трой позвал кого-нибудь помощь, но Стражи Крови не ответили. Только Томин, Страж Крови, отвечающий за Вереминта, остался позади. Трой в негодовании двинулся обратно, но Морэм остановил его возгласом:
– В этом нет необходимости!
Томин ждал до самого последнего момента, до того, как креши стали бросаться на пятки мустанга. Затем он пересадил Лорда на своего собственного ранихина и погнал по направлению к Отступлению. Почти сразу мустанг с криками упал под лавиной волков. На мгновение тень утеса стала красной в видении Троя. Но затем упругий бег Мехрила отвлек его от криков, развернул вдоль направления расселины в скалах. Он понесся в глубокой темноте теснины. Кроме луча света где-то впереди, он ничего не мог разглядеть. Резкая перемена в воздухе вызвала у него ощущение, что он был на дне. Грохот копыт отражался от скал по обеим сторонам, и позади эхо настойчиво смеялось карканьем воронов. Он чувствовал приливы темноты над головой. Когда он добрался до конца Отступления в тусклый, поздний свет дня, то облегчение почти ослепило его.
Пока он еще двигался вперед, Первый Хафт Аморин пронзительно крикнула, и тысячи воинов бросились от скал с обеих сторон, чтобы перегородить проход. Несмотря на прямо-таки исходящую от них сильную утомленность, они бежали твердо и быстро заняли позиции, создав полукруг перед окончанием каньона, делая западню.
Моментом позже первые креши вышли, завывая, из Отступления и кинулись на них. Весь полукруг воинов содрогнулся под ударом этого нападения. Но у Аморин было восемнадцать Дозоров, поставленные так, чтобы отразить эту бешеную атаку. Полукруг выгнулся почти в круг, но не сломался.
С усилием Трой взял себя в руки и остановил ранихина. Где-то сзади он услышал рявканье Лорда Вереминта:
– Отпустите меня! Что я – ребенок, что меня должны держать?
Трой мрачно усмехнулся, затем вывел Мехрила к полукругу и расположился так, что стал готов помогать своим воинам, если волки пересилят их. Он жаждал увидеть, что же творится в западне, но те ,нота Отступления была недоступна его зрению.
Вскоре, однако, он смог услышать звуки сражения, отражаемые тесниной. Над шумом сдерживающего атаку полукруга он различил мощное грубое рычание; креши в Отступлении обнаружили, что их атакуют сверху двадцать Боевых Дозоров, укрытые стенами каньона. Рычание содержало пока только удивление и свирепость, но не страх; волки еще не поняли грозящей им опасности.
Юр-вайлы были благоразумнее. Их команды прорезали ярость волков. И вскоре вой изменился. Креши со страхом начали понимать причину ликования воронов. И нытье юр-вайлов становилось более свирепым, более отчаянным. В узком ущелье они не могли использовать свой боевой порядок клином и стали без этого уязвимыми для стрел, копий и кидаемых камней.
Охваченная смятением, клинообразная масса волков начала распадаться.
Как только клин распался, страх и нерешительность пересилили волчью ярость от запаха крови. Креши отделились от изорванной в клочья передовой части отряда и попытались спастись бегством через каньон.
Но, стиснутые паникой других членов своего отряда, они только мешали им и делали юр-вайлов более уязвимыми. И смерть сыпалась на них сверху, как и глумление ворон. Безумная ярость бешеного сражения с врагами сделала их безразборчивыми, и креши начали атаковать сдерживавших их юр-вайлов. Ни волки, ни юр-вайлы не спаслись. Когда битва закончилась, весь авангард армии Душераздирателя лежал мертвым в Роковом Отступлении. На мгновение тихой горечи над полем битвы даже вороны хранили молчание. Затем в каньоне эхом разнеслись радостные восклицания. Боевые Дозоры громко отвечали на них, подтверждая окончание битвы в Роковом Отступлении. И вороны начали опускаться на дно ущелья, чтобы попировать над отродьями Демонмглы и крешами.
Трой не сразу осознал, что Аморин находится рядом с ним. Когда он повернулся к ней, то почувствовал, что улыбается как сумасшедший, но даже без своих солнцезащитных очков он не стал бы сейчас тревожиться об этом.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:49 | Сообщение # 21

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– Поздравляю, Аморин, – сказал он. – Вы отлично справились с этим. Вечерний туман был так густ, что ему пришлось спросить ее о раненых.
– Мы потеряли несколько воинов, – ответила она с мрачным удовлетворением. – Твой военный план был очень хорош.
Но ее похвала только напомнила ему об оставшейся армии Лорда Фаула и о предстоящем тяжелом испытании для войска. Он покачал головой. – Этого не достаточно. – А затем, объяснив, что он имел в виду, он сказал ей:
– Передай мою благодарность воинам, Первый Хафт. Накорми их и устрой на ночлег – сегодня они сражаться больше не будут. Когда об этом будет позабочено, мы соберем Совет.
Взгляд Аморин показал, что она не поняла его замыслы, но она без вопросов отсалютовала ему и пошла выполнять распоряжение. Густой туман в миг поглотил ее. Темнота тут же надвинулась на него, как если бы была войском, движимым ветром. Он подозвал Руэла и попросил Стража Крови проводить его к Лорду Морэму.
Они нашли Морэма около маленького лагерного костра на подветренной стороне западного склона. Он бдел возле Лорда Каллендрилла. Каллендрилл пришел в сознание, но его кожа была бледна как гипс, и он выглядел слабым. Морэм готовил на костре немного мясного бульона, и сделал массаж Каллендриллу, когда бульон был приготовлен. Лорд Каллендрилл слабо поприветствовал вомарка, и Трой радостно ответил на его приветствие. Он был доволен. Ему было отрадно видеть, что Каллендрилл ранен не смертельно, но ему был нужен Лорд Морэм. Ему была нужна любая помощь, какую он только сможет найти. И у него было еще кое-что для обсуждения, более важное, чем его потребность в помощи. Уверившись, что Лорд Каллендрилл был на пути к выздоровлению, он попросил Морэма отойти для беседы с глазу на глаз.
Он молчал до тех пор, пока они не отошли за пределы слышимости из лагеря войска. Затем он начал утомленно:
– Морэм, мы еще далеко не закончили. И мы не можем остановиться на этом. – И без перехода, как бы не меняя темы разговора:
– Что мы будем делать с Лордом Вереминтом? – Один из нас должен сказать ему о Шетре.
– Я сделаю это, если хочешь. Я, вероятно, заслужил это.
– Я сам поговорю с ним, – сухо проворчал Морэм.
– Хорошо. – Трой испытал резкое облегчение от освобождения от этой ответственности. – Так вот, насчет того, что рассказал нам Тулл… Мне не нравится идея сообщить всем, что эта миссия… – Он с трудом смог заставить себя произнести эти слова. – …Что великаны мертвы. Я не думаю, что будет способствовать подъему духа Боевой Стражи, если воины будут знать, какая судьба постигла миссию. Это уже чересчур. Захват Опустошителями трех великанов – даже этого более чем достаточно. Для них это известие будет куда более плохим, чем для меня.
Морэм мягко выдохнул:
– Они заслужили знать правду.
– Заслужили? – Глубокое чувство виновности Троя трансформировалось в злобу. – Что они заслужили – так это победу. Ради Бога, не говорите мне, что они заслужили. Сейчас уже несколько поздновато начинать заботиться о том, чтобы они что-то знали или чего-то не знали.
Ведь и сам ты до сих пор хранишь от меня какие-то свои секреты. Так что об этом держи свой рот закрытым.
– Такое решение было принято Советом. Ни один человек не имеет права замалчивать то, что знает, от других. Нет никого, кто был бы достаточно мудр для этого. – Морэм говорил это, как если бы боролся с самим собой.
– Но для этого сейчас совсем не время. Если же ты хочешь поговорить о правах, то ты не имеешь права разрушать, деморализовывать мою армию.
– Мой друг, таишь ли ты, страдая, какие-то знания, вредные для тебя самого?
– Откуда же мне знать это? Возможно, если бы ты раньше сказал мне правду об Этиаран, мы сейчас не были бы здесь. Возможно, я бы испугался риска. Ты потом когда-нибудь скажешь мне, хорошо это или плохо. – Затем его гнев смягчился. – Морэм, – в качестве доказательства он выставил довод, – они уже на грани. Я уже подтолкнул их на грань. А мы еще не закончили. Я как раз и хочу избавить их того, что может причинить им такую боль…
– Хорошо, – выдохнул Морэм тоном защитника. – Я не скажу им о великанах.
– Спасибо, – благодарно сказал Трой.
Морэм проницательно взглянул на него, но из-за темноты не смог разобрать выражение лица Лорда. На мгновение он испугался, что Морэм собирается рассказать ему сейчас еще что-то, раскрывающее прошлые тайны Трелла, Елены и Кавинанта. Он не хотел слушать об этом сейчас, когда и так был перегружен сверх меры. Но наконец Лорд молча повернулся и направился назад, к Каллендриллу. Трой последовал за ним. Но по пути он остановился поговорить с Террелом, старшим в Страже Крови.
– Террел, я хочу, чтобы ты послал разведчиков на Южные Равнины. Я не ожидаю армию Фаула раньше завтрашнего утра, но нам не следует оставлять им даже малейшего шанса, хотя все воины очень устали. И еще, если Фаул или Душераздиратель или кто-либо из их команды пошлет какой-либо отряд сюда в разведку, надо быть уверенным, что они узнают, что мы здесь. Я хочу, чтобы они не имели никаких сомнений о том, где нас искать.
– Да, вомарк, – сказал Террел и пошел отдавать распоряжения. Трой и Морэм вернулись к своему лагерному костру. Здесь они застали Лорда Вереминта, кормящего Каллендрилла. Он черпал ложкой бульон и подносил его к губам Каллендрилла. При этом хищнолиций Лорд уговаривал его глубоким низким раздраженным голосом, как если бы его гордость была уязвлена, но его движения были мягкими и он не отказывался от задачи Морэма. Он парил над Каллендриллом до тех пор, пока бульон не восстановил прикосновение цвета на его бледных щеках. Затем Вереминт встал и сказал скрипучим голосом:
– Тебе следовало бы быть менее безрассудным, ты рожден не ранихином. Тебе следует поучиться у менее прыткого мула ограничивать собственную силу.
Перевернутое повторение обычной присказки Вереминта о самом себе лишило Лорда Морэма самообладания. Стон вырвался из его рта, и глаза его наполнились слезами. На мгновение казалось, что он лишился своей храбрости, и он приблизился к Вереминту, как если бы пробирался ощупью через слепоту горя. Но затем он взял себя в руки, неуклюже улыбнулся в ответ на грубый взгляд удивления, коснувшийся на мгновение лица Вереминта. – Пойдем, мой друг, – прошептал он. – Я должен поговорить с тобой. Вместе они ушли в ночь, оставив Троя заботиться о Каллендрилле.
Бледным голосом Каллендрилл спросил:
– Что случилось? Что так беспокоит Морэма?
Трой сел напротив Лорда. Он был полон всем тем недобрым, что так его беспокоило. Он сглотнул несколько раз перед тем как смог найти свой голос чтобы сказать:
– Ранник вернулся от миссии Корика. Лорд Шетра погибла в Сарангрейвской Зыби.
Он был благодарен тому, что Каллендрилл не заговорил. Он не думал, что смог бы вынести его замечания так же, как боль. Они сидели оба в молчании до тех пор, пока Морэм не вернулся один. Морэм выглядел виноватым, как если бы был побит дубинками. Круги вокруг его глаз были красными и опухшими. Но сами его глаза светились большой силой, и его взгляды били как дротики. Он ничего не сказал о Лорде Вереминте. Слова не были необходимы, выражение лица Морэма и так показывало, как Вереминт принял известие о гибели своей супруги.
Успокоившись, Морэм сел возле еды, готовящейся для него и Троя.
Их принятие пищи происходило при подавленном настроении, но по мере того как он ел, Лорд Морэм постепенно справился с собой, расслабил боль на своем лице. Присматриваясь к нему, вомарк Трой постепенно укреплял себя для конфиденциального тона, в котором он будет нуждаться, когда Совет начнется. Он не хотел показывать свои сомнения, не хотел заставлять свою армию расплачиваться за его личную дилемму и несоответствие своим обязанностям. Когда хилтмарк Кеан приблизился к костру и провозгласил, что все хафты готовы, и Трой, и Морэм ответили ему твердо, спокойно.
Лорд кинул большую связку хвороста в огонь, пока Кеан собирал своих офицеров в широкий круг возле них. Но несмотря на пламя костра, хафты выглядели для Троя туманными и бестелесными. В неразумное мгновение волнения ему показалось, что они обратились в иллюзию и исчезнут, стоит ему сказать им, что им предстоит сделать. Н . он укрепил себя. Хилтмарк Кеан и Первый Хафт Аморин стояли подобно колоннам около него с одной стороны, а Лорд Морэм – с другой.
– Хорошо. Итак, мы здесь. Несмотря ни на что, мы совершили нечто, что любой из нас считал невозможным. Перед тем, как мы пойдем дальше, я хочу поблагодарить вас за все, что вы уже сделали. Я горжусь вами больше, чем я даже могу выразить. – Пока он говорил, он сопротивлялся соблазну нагнуть свою голову, как если бы стыдился неприкрытого отсутствия глаз. Но усилием воли заставил себя держать голову прямо и продолжал:
– Но я скажу вам прямо – мы далеко еще не победили в этой войне. Мы положили хорошее начало, но это – лишь только начало. В дальнейшем все будет гораздо хуже. – Его голос на мгновение пропал, и он сделал паузу, скрывая это. – Все происходит не так, как я планировал.
Хилтмарк Кеан, Первый Хафт Аморин – вы сделали все, что могли, все, что я просил. Но происходит все не так, как я планировал.
Однако – в первую очередь о главном. У нас есть о чем послушать.
Хилтмарк, ты будешь первым?
Кеан кивнул и вступил в круг. Его прямоугольное, обрамленное белыми волосами лицо было покрыто полосами въевшейся грязи и крови и проявляло сильно утомление, но его открытый взгляд был твердым. На грубом простом языке он описал все, что случилось с его командой с тех пор, как он покинул Ревлстон на плоту и поспешил в долину Мифиль, блокаду этой долины, дальнейшее развитие битвы; как Душераздиратель, захвативший тело великана, о котором говорила гривомудрая Печаль, организовывал успешные попытки сломить сопротивление защитников. В течение пяти дней воины, Стража Крови и два Лорда противостояли пещерникам, крешам, юр-вайлам и уродливым созданиям, порожденным Камнем Иллеарт.
– Но на шестой день, – продолжал Кеан, – Душераздиратель пошел против нас сам. – Сейчас его голос выражал усталость от долгих сражений и потерю воинов. – С помощью силы, названия которой я не знаю, он вызвал против нас свирепую бурю. Отвратительные создания, подобные тем, о которых говорила гривомудрая Печаль, накинулись на нас с неба. Они посеяли страх среди наших мулов, и мы отступили. Тогда Душераздиратель послал крешей и юр-вайлов преследовать нас. Снова и снова мы пытались сражаться, чтобы задержать врагов, снова и снова нас пересиливали. Часто мы высылали вперед всадников, чтобы дать предупреждение, но все посланники были убиты – орды летающих диких обжор атаковали их с неба и уничтожали их всех, хотя некоторые из них были Стражами Крови.
Мы сражались до последнего, – заключил он. – И вот мы здесь. Но половина Стражей Крови и восемь Боевых Дозоров уничтожены. И наши лошади почти на последнем издыхании. Многие лошади уже не могут держать седоков, и все они нуждаются в долгом дне отдыха. Следующее сражение может быть проведено только пешими воинами.
Закончив, он вернулся на свое место в круге. Его храбрость была очевидной, но когда он шел, то казалось, что его квадратные плечи несут больший вес, чем он мог выдержать. И поскольку Трой не смог найти достаточных слов признательности и благодарности, он ничего не сказал.
Молча он кивнул Первому Хафту Аморин. Она описала кратко последние несколько дней марша Боевой Стражи, затем доложила о текущем состоянии армии.
– Вода и алианта не в изобилии здесь, в Роковом Отступлении. Боевая Стража принесла с собой пищу, которую можно растянуть на пять или шесть дней – не больше. И сами воины сильно изнурены походом. Даже раненные страдают от истощения. У многих воинов есть нарывы на плечах и ногах – нарывы, которые не заживают. Самые слабые умерли во время нашего последнего перехода к Роковому Отступлению. Еще многие умрут, если войско теперь не отдохнет.
Ее слова смутили Троя, они были полны неумышленного упрека. Он был вомарком. Он обещал победу, и люди верили ему. И сейчас он испытывал сильное желание посрамить себя, сказать хафтам, как сильно он ошибся в расчетах. Но в это время заговорил Лорд Каллендрилл. Раненый Лорд опирался на двух Стражей Крови, но он заставил свой ослабший голос быть достаточно громким, чтобы его услышали.
– Я могу сказать о силе, для которой хилтмарк Кеан не нашел названия. Я все еще не могу понять, как Презирающий одолел великанов это выше моего понимания – но Душераздиратель и в самом деле имеет тело великана и обладает великой силой. Он носит с собой кусок Камня Иллеарт.
Лорд Морэм болезненно кивнул. – Увы, мои друзья, – сказал он, – это черное время для Страны. Опасность и смерть подстерегают нас на каждом шагу, и нет защиты от этой напасти. Слушайте меня, я знаю, как этот великан – Душераздиратель – был обращен против нас. Произошло это в результате совместного действия Камня и Опустошителей. Против любого из них в отдельности великаны могли бы устоять – они сильны и самоуверенны. Но вместе!.. Кто в Стране может выстоять против этого? Поэтому великан и носит кусок Камня Иллеарт, чтобы власть оставалась над ним и Опустошитель обладал дополнительной силой. Меленкурион абафа! Это величайшее зло. – Мгновение он стоял в молчании, как бы давая наполненным тревогой хафтам ощутить величие того зла, которое он описал. Но когда он заговорил снова, его глаза блеснули и обежали круг хафтов. – И так бывает всегда, когда мы имеем дело с Презирающим. Не позволяйте знанию об этом ослепить или ослабить вас. Лорд Фаул ищет пути превратить все доброе в Стране в плохое и испорченное. Наша задача понятна. Мы должны найти силы, чтобы превратить плохое и испорченное в доброе.
Для этого мы и сражаемся. И если мы сейчас дрогнем, мы сами станем подобны Душераздирателю – станем, сами того не желая, врагами Страны. Его слова обнадежили хафтов, помогли им утвердиться в своем решении. Однако до того, как он или Трой успели продолжить, Лорд Вереминт грубо спросил:
– Так что с великанами, Морэм? Что с миссией? Как много еще других душ было уже потеряно в пользу Презирающего?
Вереминт вступил в круг напротив Троя, пока говорил Лорд Каллендрилл. Затуманенность взора Троя мешала ему видеть выражение лица Вереминта, но когда Лорд заговорил, голос его был полон горечи.
– Ответь, Морэм, пророк и предсказатель! Гирим тоже умер? Живы ли еще хоть кто-то из великанов?
Трой воспринял горечь в словах Вереминта как нападение на Боевую Стражу, и он использовал слова как кнуты, чтобы ударить в ответ.
– Не это должно волновать нас сейчас. Мы все равно ничего не сможем сделать с этим. Сейчас мы – здесь, и мы собираемся здесь выжить или умереть! А не интересоваться тем, что случилось где-то еще. – В душе он почувствовал, что предал великанов, но у него не было выбора. – Все, что мы должны сейчас делать – это бороться. Вы слышите меня?
– Я слышу. – Лорд Вереминт замолчал, как если бы понял причины горячности Троя, и вомарк воспользовался случаем поменять тему разговора.
– Хорошо, – сказал он. – По крайней мере, сейчас мы знаем, где мы стоим. А теперь я скажу вам, что мы при этом будем делать. У меня есть план, и с помощью Лорда Морэма я заставлю этот план сработать.
Успокоив себя, он продолжил более сдержано:
– На ночь мы останемся здесь. Душераздиратель и его армия, вероятно, не доберутся сюда раньше завтрашнего полудня. К этому времени мы будем уже давно в пути.
Хафты моментально стали выглядеть удивленными и часто заморгали, поскольку поняли, что только что он объявил очередной переход. Затем некоторые из них громко проворчали, другие отпрянули, как если бы он ударил их. Даже Кеан открыто поморщился. Трой хотел поторопиться с объяснениями, но сдержал себя до тех пор, пока Аморин не шагнула вперед и запротестовала:
– Вомарк, не скороспелый ли это план? Воины выкладывались из последних сил, чтобы успеть достигнуть Рокового Отступления, как вы приказали. Почему же теперь мы должны покинуть его?
– Потому что армия Фаула чертовски велика! – Он не хотел кричать, но все же не смог сдержаться. – Мы убили десять тысяч крешей и две тысячи юр-вайлов, но остальная армия все еще цела. Она не в три раза больше нашей, и даже не в пять раз. Душераздиратель имеет двадцатикратный перевес! Их больше в двадцать раз! Я видел их. – Он приложил усилия, чтобы сдержать свою бессмысленную ярость, и погасил ее. – Мой старый план был до сих пор хорош, – продолжил он, – но он не был рассчитан на то, что армия Фаула так велика. Сейчас есть два варианта развития событий. Если этот великан двинет сюда армию численностью десять или двадцать тысяч, сражение растянется на недели. Но пищи у нас есть только на шесть дней – мы будем здесь умирать с голоду. И если он закроет проход одним большим взрывом, он будет контролировать оба конца Отступления. Тогда мы окажемся в западне, и он постепенно уничтожит нас всех. Так вот, слушайте меня! – вскричал он снова, глядя на сконфуженных хафтов. – Я не могу позволить устроить над нами бойню, пока хоть что-то может помешать этому – вообще хоть что-то! А у нас это что-то есть – хотя лишь только одно! Но у меня есть более чем один козырь в этой игре, и я смогу реализовать все их только если буду иметь поддержку каждого из вас.
Он оглядел круг, пытаясь придать своим невидящим глазам авторитетный, командный взгляд, наполненный той силой, которая заставляет Боевую Стражу слушаться его.
– Марш мы начинаем завтра на рассвете.
Ночная темнота окружала его, но в свете костра он мог видеть лицо Кеана. Старый ветеран боролся с собой, пытаясь найти силы принять это его новое требование. Он плотно закрыл свои глаза, и все хафты ждали его, как если бы он хранил мужество всех их в своих руках, утверждая или же отрицая то, что он полагал неподходящим. Когда он открыл глаза, его лицо казалось обвисшим от утомления. Но его голос был тверд.
– Куда нам надо идти, вомарк?
– Сначала идем на запад, – быстро ответил Трой. – К тем древним руинам. Это будет не слишком плохо. Если мы распределим все правильно, то сможем идти медленнее, чем нужно было бы для такого дальнего перехода.
– Ты расскажешь нам свой план?
– Нет. – Трой хотел бы сказать Если я скажу вам, вы так ужаснетесь, что ни за что не последуете за мной, но вместо этого добавил: Я хочу хранить это пока только в себе – пока все не будет готово. Вот только должны верить мне. – Самому себе он казался человеком, который свалился с дерева и кричит людям над ним, которые, как и он, падают вниз, что поймает их.
– Вомарк, – твердо сказал Кеан, – ты знаешь, что я всегда верю тебе. Мы все верим тебе.
– Да, я знаю, – вздохнул Трой. Вдруг утомленность нахлынула на него, и он не смог услышать свой голос. Он сам еле держался на ногах после долгого пути, проделанного с тех пор, как он покинул Ревлстон.
Ошибки в расчетах лишали его идеи жизненности, отбирали у них спасительность. Он сам удивился, как много еще вещей ему придется отторгнуть от себя, прежде чем эта война будет завершена. За время долгой паузы он нашел в себе достаточно энергии, чтобы сказать:
– И еще одно.
Это должно будет быть сделано – иначе у нас не будет совсем никаких шансов. Надо будет, чтобы кто-то попытался удержать Отступление, заставил Душераздирателя думать, что мы еще здесь, и осторожно заманил его вниз. Это будет самоубийством, поэтому для этого нужны добровольцы. Двух или трех Боевых Дозоров будет достаточно, чтобы все это сработало. Кеан и Аморин приняли это флегматично – они были воинами, хорошо знакомыми с этим типом мышления. Но до того, как Трой смог сказать еще что-нибудь, в круг ворвался Лорд Вереминт.
– Нет, – рявкнул он. – Никто не останется здесь. Я не позволю этого.
Сейчас Трой ясно мог его видеть. Его грубое лицо смотрелось с такой четкостью, будто было только что снято с точильного камня, и глаза его ярко сверкали. Горло Троя резко пересохло. С затруднением он сказал:
– Лорд Вереминт, прошу прощения, но у меня нет выбора. Этот марш-бросок убьет воинов, если они будут двигаться достаточно быстро, поэтому кто-то должен оттянуть время. – Тогда это сделаю я! – Голос Вереминта был груб. – Я буду удерживать Роковое Отступление. Эта задача – как раз для меня.
– Ты не сможешь, – определил Трой, почти заикаясь. – Я не могу позволить тебе это. Ты мне еще будешь нужен для другого. – Будучи не в силах сдержать силу взгляда Вереминта, он повернулся за поддержкой к Лорду Морэму.
– Вомарк Трой говорит правду, – сказал осторожно Морэм. – Смерть не исправит твоего горя. И ты еще будешь очень нужен в дальнейшем. Ты должен идти с нами.
– Именем Семи! – вскричал Вереминт. – Вы не слушаете меня?! Я сказал, что я остаюсь! Шетра, моя супруга, потеряна навсегда! Она, которую я любил все своей силой – и этого было мало. Меленкурион! Не говори мне, чего я не могу или не должен! Я остаюсь! Не надо оставлять здесь никаких воинов. Морэм урезал его:
– Лорд Вереминт, ты действительно полагаешь, что сможешь разгромить Душераздирателя?
Но Вереминт не ответил на этот вопрос. – Выздоравливай, Каллендрилл, – сказал он резко. – Ты мне завтра понадобишься. И отзовите Стражей Крови с Равнин. Я начну на рассвете. – Затем он, слегка покачиваясь, осторожно вышел из круга в ночь.
Его уход смутил и ослабил Троя. Он почувствовал, как участь войска уже ложится на его плечи, и это согнуло его так, что он двигался, как если бы был дряхлым. Смущение и усталость сделали его непригодным для речей, и он резко распустил хафтов. Как только он сделал это, то почувствовал, что не совсем прав по отношению к ним. Они нуждаются в нем, чтобы он руководил ими, был той сильной личностью, вокруг которой они могли бы объединиться. Но у него самого не было сил. Он пошел к своему одеялу, как если бы надеялся, что какая-то доля силы духа придет к нему во сне. От истощения он сразу же заснул, и спал до тех пор, пока для него было возможно спать – до восхода солнца над горами, заполнившего его мозг цветами и формами. Когда он поднялся, то обнаружил, что пока он спал, Боевая Стража уже сняла лагерь и начинала марш-бросок. Уже последние Боевые Дозоры неуклюже выбирались из Рокового Отступления. Они еле тащились, словно бы их калечило продвижение по сухим, бледно-серым землям Южных Пустошей.
Страдая от своей слабости, он схватил несколько кусков пищи, предложенных ему Руэлом, затем заторопился к Отступлению. Здесь он обнаружил Каллендрилла и Морэма с небольшой группой Стражей Крови. Лорды взобрались на скалы по разные стороны южного конца ущелья так высоко, как только позволял склон из щебня, и там стали усердно работать своими посохами, превращая окружающий их воздух в туман. Далеко за ними, в самом Роковом Отступлении, Лорд Вереминт карабкался, преодолевая скалы и осыпающийся глинистый сланец. По мере продвижения он размахивал своим пылающим посохом словно факелом, будто сражаясь с темнотой скал. Только Томин следовал с ним.
Трой поднялся и посмотрел на Каллендрилла. Раненный Лорд выглядел изможденным, усталым, и на его бледном лбу блестел пот, он но упорно делал свое дело и крепко держал свой посох. Трой поприветствовал его, а затем стал перебираться на другой склон, чтобы присоединится к Лорду Морэму.
Добравшись до Морэма, он сел и стал наблюдать, как опускался в ущелье и принимал определенную форму туман. Получилось так, что он медленно вращался, как большое колесо, стоящее вдоль прохода в конце Отступления. Это колесо по своей ширине хорошо подходило к стенам из камня и щебня, так что оно плотно блокировало дно ущелья, и при этом будто бы висело на стержне, проходящем между Морэмом и Каллендриллом. За всем этим Трой мог видеть только пустое Отступление – совершенно черные тела мертвых юр-вайлов и волков – и одинокий Лорд, пробивающийся то с одной, то с другой стороны ущелья с пламенем в руках, прыгающим подобно дикой метле. Вскоре, тем не менее, и Морэм и Каллендрилл закончили свои старания. Они воткнули свои палки по краям тумана словно якоря, и улеглись прямо там же, где и были, отдохнуть. Лорд Морэм при этом устало поприветствовал Троя.
После минутного колебания Трой качнул головой в сторону Вереминта.
– Что он делает?
Морэм закрыл глаза и сказал, словно отвечал Трою:
– Мы создали Слово Предупреждения.
Обдумывая, как перефразировать свой вопрос, Трой спросил:
– Ну и что из этого?
– Оно запирает Роковое Отступление.
– Как же это может сработать? Я же вижу его. Этим мы не удивим Душераздирателя.
– Твое зрение в чем-то гораздо проницательнее, чем у других. Я Слово не вижу.
Трой нерешительно спросил:
– Там остался еще кто-нибудь кроме Вереминта?
– Нет, все воины ушли. Разведчикам был дан сигнал к возвращению.
Никто теперь не сможет пробраться через это место, не потревожив Слово.
– Итак, он закрыл его собой – он закопался там.
– Да, – Морэм выдавил это слово сердито.
Трой вернулся к своему первому вопросу:
– Что он надеется выиграть этим? Это самоубийство.
Морэм открыл глаза, и Трой почувствовал силу взгляда Лорда:
– Мы выиграем время, – сказал Морэм. – Ты говорил о том, что нам нужно время. – Он вздохнул и взглянул вниз, в ущелье. – А Лорд Вереминт, супруг Шетры, завершит свои страдания.
Пораженный, Трой наблюдал за Вереминтом. Хищнолиций Лорд не производил впечатление человека, ищущего успокоения. Он пробирался вниз и вверх вдоль осыпающихся краев ущелья, пробивал себе путь по глинистому сланцу, мертвым костям и через наблюдающую тишину черных ворон, как если бы он был каким-то безумцем, идущим по царству мертвых. Он изнурял себя. Шаг его уже был неустойчивым, он несколько раз падал. Он пока не прошел и трети длины Рокового Отступления от невидимого клубка Слова. Но сила еще оставалась в нем, и безжалостное принуждение воли заставляло его идти дальше. На протяжении всего утра он продолжал свое чудное продвижение вдоль ущелья, останавливаясь лишь изредка, чтобы принять воды и поесть драгоценных ягод, подносимых ему Томином. К полудню он был уже почти на последнем издыхании.
Сам идти он уже больше не мог. Он был вынужден опереться на Томина, который, еле ковыляя, тащился вместе с ним вверх и вниз по склонам к северному концу ущелья, посох Лорда все еще мерцал и дымился. Несколько воронов вылетели из своих высоких гнезд и кружили над ними, будто хотели знать – долго ли они еще продержатся. Но Вереминт шел дальше, сила, горевшая в нем, не давала ему покоя.
Но все же он был вынужден оставить последние несколько ярдов Отступления непройденными. Томин указал ему на поднимающийся клуб пыли, оповещающий о приближении армии Душераздирателя. Вскоре появилась первая волна желтых волков. Лорд Вереминт прекратил свою работу, выпрямился, расправил плечи, отдал Томину последний приказ. Затем он вышел из Рокового Отступления, чтобы встретиться с армией Презирающего.
Широкий передний ряд волков кинулся к нему, к неожиданной желанной добыче. Но в последний момент они заволновались, остановились. Его неуклонная решимость привела их в колебание. Хотя они яростно сверкали глазами и огрызались, но не бросались в атаку. Они окружили двоих мужчин и бегали вокруг них, завывая, пока остальные части армии приближались к ним.
Армия Душераздирателя надвигалась с северо-востока до тех пор, пока ее темная масса не заполонила все до горизонта, и тяжелые шаги такого огромного числа ног сотрясали землю. Орда Презирающего, казалось, покрыла всю равнину, и это неимоверное количество принизило Лорда Вереминта подобно сравнению с океаном. Затем вперед вышел великан, пиная волков, освобождая себе дорогу, чтобы встать лицом к лицу с Лордом и его Стражем Крови, и один только его размер уже делал этих двух мужчин маленькими и незначительными.
Но когда великан был от него на расстоянии около десяти ярдов, Вереминт сделал запрещающий жест:
– Не подходи ближе, Опустошитель мокша! – злобно прокричал он, – я знаю, ты – Душераздиратель Джеханнум. Уходи! Уходи назад к тому злу, что сотворило тебя. Я запрещаю тебе проходить здесь – я, Вереминт, супруг Шетры, Лорд Совета Ревлстона.
Для тебя здесь нет прохода!
Душераздиратель остановился.
– О Лорд, – сказал он, склонившись над Вереминтом, словно тот был таким маленьким, что разглядеть его можно было лишь с трудом, – я изумлен. – Его лицо было перекошено, и злобный взгляд придавал ему выражение острой боли, будто тело его страдало от присутствия в нем ярости.
Но голос его, казалось, замирал и повисал в воздухе, как в зыбучем песке. В нем была только насмешка и вожделение, когда он продолжил:
– Ты пришел, чтобы пригласить меня на резню твоей армии? Но ты, конечно, знаешь, она слишком мала, чтобы назвать ее армией. Я бился и следовал за тобой от Анделейна, но не думаю, что ты перехитрил меня. Я знал, что ты хотел, чтобы наши армии встретились в Роковом Отступлении, потому что твоя армия слишком слаба, чтобы встречаться где-либо еще. Может быть, ты пришел сдаться, присоединиться ко мне? – Ты говоришь как дурак, – прорычал Вереминт, – ни один друг земли никогда не сдастся тебе или присоединится к тебе. Посмотри правде в глаза и уходи. Уходи, говорю тебе! Меленкурион абафа! – Он внезапно схватил свой посох двумя руками и поднял его над головой:
– Дьюрок минас милл кабаал! Могуществом Земной Силы я приказываю тебе! Для Презирающего здесь не будет победы!
Пока Вереминт выкрикивал эти слова, Опустошитель отступал. Чтобы защитить себя, он засунул правую руку под покров своей кожаной короткой куртки и выхватил гладкий зеленый камень, сияние которого заполнило его огромный кулак. Сверкающее изумрудное пламя играло в его глубинах и испускало пар, словно испаряющийся лед. Ожесточенно сжимая его в кулаке, делая пар все гуще, он заявил:
– Вереминт, супруг Шетры, сотни лиг я гнал перед собой двух Лордов подобно муравьям. Почему ты думаешь, что сможешь сейчас оказать мне сопротивление?
– Потому что ты убил мою жену Шетру! – закричал Лорд в ярости. – Потому что я был недостоин ее всю мою жизнь! Потому что я не боюсь тебя, Опустошитель! Я свободен ото всех ограничений. Ни страх, ни любовь не сдерживают мою силу. Я противопоставляю твоей ненависти ненависть, Опустошитель мокша! Меленкурион абафа!
Его посох завертелся над головой, мертвенно-бледно-голубая молния вылетела из дерева на Душераздирателя. В этот же самый момент Томин бросился вперед, и его пальцы как челюсти вонзились в горло великана. Душераздиратель встретил атаку с легкостью, даже презрительно. Он камнем поймал молнию Вереминта и держал ее, пока она прогорала вокруг его кулака как кадило. При этом голубое пламя превращалось в ослепительно-глубокое зеленое, разгорающееся все сильнее. А другой рукой великан стряхнул Томина со своей шеи с такой силой, что тот упал за Вереминтом.
Затем Душераздиратель вытянул перед собой руку с камнем и отправил изумрудное пламя обратно к Вереминту. Ярость Лорда не дрогнула.
Вскинув вверх посох, он встретил эту молнию его обитым металлом концом. Пламя налетело на препятствие, собралось снова в один ком и зависло над посохом в воздухе. Дикий треск раздавался из дерева по мере того как бушевание силы ослабевало, но посох держался. Вереминт выкрикивал над пламенем слова могущества, пытаясь подчинить его своей воле.
Постепенно зеленый огонь сменился его посохом на голубой. Когда он подчинил пламя, он снова метнул его в Опустошителя.
Душераздиратель снова поймал его и начал смеяться. Атака Вереминта, помноженная на некоторую часть могущества великана, отраженная затем Лордом и снова пойманная Камнем, послужила как бы фитилем для чудовищного по силе могущества. Зеленое пламя стало быстро и жадно расти, пока колонна изумрудного огня не вознеслась в воздух до огромной высоты.
Смеясь, Опустошитель опрокинул этот столб пламени на Вереминта.
Поток могущества как тростинку сломал его посох, сжег дотла его древесину, а затем пламя затопило Лорда, окутало его, приняв в своих очертаниях его форму, затем уплотнилось, стиснуло его и стало подобно зеленому ореолу. Руки Лорда бессильно упали вдоль тела, его голова свесилась вперед так, что подбородок уперся в грудную клетку; он закрыл глаза и безвольно повис в огненном ореоле, будто был к нему пригвожден.
С победным триумфом Душераздиратель воскликнул:
– Ну, что, Вереминт, супруг Шетры! Где же теперь твой вызов? – на секунду его насмешка как бы разлилась в воздухе и отозвалась эхом в горах; он продолжил:
– Я вижу, ты побежден. Но слушай меня, ничтожество. Может получиться так, что я подарю тебе жизнь. Конечно же, чтобы заработать право на жизнь ты должен изменить свою преданность. Повторяй эти слова:
«Я преклоняюсь перед Лордом Фаулом Презирающим. Он – единственное слово правды».
Губы Лорда Вереминта остались крепко сжатыми. Охваченные зеленым огнем мускулы его щек выпятились, когда он стиснул челюсти.
– Говори! – прорычал Душераздиратель. Резко дернув рукой с Камнем, он усилил яркость свечения вокруг Вереминта. Сильная боль агонии разъединила губы Лорда; он начал говорить:
– Я… преклоняюсь…
Он замолчал. И тут Томин вскочил, чтобы выполнить последнюю обязанность. Одним ударом Страж Крови сломал спину Лорда. В мгновение Лорд упал мертвым.
На лице Томина было явное волнение из-за этого убийства, когда он снова бросился и вцепился в горло Душераздирателя. На этот раз атака Стража Крови была столь неистовой и безжалостной, что превысила защиту Опустошителя. Он схватил Душераздирателя за шею, впившись пальцами в кожу великана, с такой страстностью, что Душераздиратель не смог сорвать его. Но затем Опустошитель прибегнул к помощи Камня. Одной вспышкой зеленого пламени он спалил кости Томина в пепел внутри его тела. Страж Крови свалился с него, образовав кучу бесструктурной плоти.
Затем на мгновение Душераздиратель, казалось, сошел с ума. Рыча словно сходящая с гор лавина, он впрыгнул на форму Томина, топтал его, пока бескровные остатки не были втерты в траву. А после этого послал орду завывающих волков в глотку Рокового Отступления. Ведомые его яростью, они слепо ворвались в ущелье и напоролись на Слово Предупреждения. Первый волк, дотронувшийся до Слова, активировал его. В тот же момент скалы стен ущелья, казалось, разнесло на мелкие куски. Сила, которую поместил там Вереминт, обрушила распавшиеся скалы вниз. Смертельный град валунов и глинистого сланца обрушился в ущелье, уничтожая тысячи волков с такой стремительностью, что этой орде удалось издать вой ужаса только один раз.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:49 | Сообщение # 22

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Когда пыль улеглась, Душераздиратель смог видеть, что Отступление оказалось теперь заблокированным, забитым раскрошенной скалой и щебнем. Его армия могла бы потратить немало дней, пробираясь сквозь это скопление валунов. Внезапное ухудшение ситуации успокоило его. Жажда мести горела в его глазах, но голос был тверд, когда он выкрикивал команды. Он послал вперед грифонов. Тяжело вздымая крылья, с юр-вайлами на спинах, они полетели в Отступление, чтобы сразиться со Словом Вереминта. А за ними Душераздиратель послал своих камнекопов-пещерников – расчищать путь остальной армии.
Принужденные его властью, пещерники работали с безумным энтузиазмом. Много грифонов погибло, налетев, бездумно атакуя, на Слово. Много пещерников было убито друг другом в стремлении расчистить от обломков дно ущелья. Но обладавшие могучим учением юр-вайлы в конце концов сорвали Слово Предупреждения. И пещерники совершали изнурительный подвиг. Если бы им дали достаточно времени, они сумели бы сдвинуть и горы. Сейчас они убирали нагромождения обломков. Они работали не переставая всю ночь и к рассвету вычистили вдоль центральной части ущелья тропу шириной в десять ярдов. Держа Камень высоко над головой, Душераздиратель повел армию вперед через ущелье. На южном конце ущелья он обнаружил, что Боевой Стражи нет. Последние его враги – маленькая группа всадников, среди которых было два Лорда – галопом уносилась прочь вне пределов досягаемости. Он прорычал проклятия им вслед, клянясь, что догонит их и уничтожит.
Но затем его дальнозоркие глаза великана высмотрели Боевую Стражу. До всадников было семь или восемь лиг. Он отметил направление их движения, увидел, куда они направлялись. И опять начал смеяться. Раскаты саркастического смеха и торжества отдавались эхом в горах Рокового Отступления.
Боевая Стража направлялась в сторону Дремучего Удушителя.

Глава 19
Руины Южных Пустошей

Когда вомарк Трой скакал вместе с Лордом Морэмом и Каллендриллом и группой Стражей Крови от Рокового Отступления, он отринул свое послабление, лишь наполовину благоразумное стремление спрятать свою голову. Ушло также и чувство страха, парализовавшее его, когда умер Лорд Вереминт. Он отринул все эти вещи ночью, последовавшей за тем днем, когда Морэм и Каллендрилл вложили все свои силы в Слово Предупреждения. Сейчас он ощущал себя странно бесчувственным. Он был вомарком, и он вернулся к своей работе. Он думал, мерил расстояния, оценивал относительные скорости, предсказывал степень усталости Боевой Стражи. Он командовал. Он видел необходимость армии в руководстве так отчетливо, что это ему казалось даже где-то скверным. Впереди него Боевая Стража свернула немного на юг, чтобы не идти по предгорьям, и через эти земли, более легкие для прохождения, темп перемещения был не больше семи лиг в день. Но условия похода по-прежнему оставались ужасными. Его армия вступала в сухую полупустыню Южных Пустошей.
Здесь пока не было никаких признаков, даже намеков наступления осени, которая могла бы сделать более щадящим сухой ветер, дувший на север с высохшей безжизненной Серой Пустыни. Почти вся трава уже погибла, и оставшиеся ручейки или речушки, сбегавшие с гор, умирали, не доходя пяти лиг до пустыни. Южнее от предгорий местность была еще более тяжелой, чем перед Отступлением – размытая, потертая, потрескавшаяся от бесплодных ветров, дующих в сторону гребней холмов. Результатом всего этого была отвердевшая, опаленно-бледная земля, обладавшая таинственной и недружелюбной красотой. Боевая Стража была вынуждена ступать по этой земле, такой жесткой и враждебной, слов но под ногами была не земля, а камень, и, кроме того, клубы густой пыли поднимались из-под ног, словно это была не почва, а пепел.
Через три лиги пути от Отступления Трой и сопровождавшие его нашли первого мертвого воина. Труп жителя настволья лежал, скрюченный, на земле, словно жертва мучений. От истощения его язык и губы стали черными, а глаза навыкате были облеплены пылью. Троя охватило безумное желание остановиться и похоронить воина. Но все это лишь подтверждало точность его расчетов: в этой бесплодной жаркой местности потери Боевой Стражи с каждым днем, возможно, будут удваиваться. И никто из живых не должен позволять себе тратить время и силы на т ., чтобы позаботиться об умерших.
К тому времени, когда вомарк догнал свою армию, он насчитал еще десять мертвых. Цифры переполняли его голову: одиннадцать умерших в первый день, двадцать два во второй, сорок четыре в третий, в общем, сто девяносто три человеческих жизни будет уничтожено жестокими условиями этого марша до того, как они достигнут места назначения. И только Бог знает, сколько еще будет жертв. Он заметил, что с интересом думает, будет ли он теперь когда-нибудь в состоянии спать спокойно?
Он заставил себя обратить внимание на Кеана и Аморин, отчитывавшихся о своих усилиях сохранять воинов как можно дольше в живых. Еда была нормирована, все кувшины для воды заполнялись в каждом встречавшемся ручейке, даже маленьком, каждый хафт и вохафт передвигался теперь пешком, чтобы их лошади могли везти самых слабых мужчин и женщин; всадники, бывшие с Кеаном, тоже шли пешком, а их израненные лошади везли на себе снаряжение и обессиленных воинов; вся разведка и доставка воды осуществлялись только Стражами Крови. Каждый воин, который не мог уже больше идти, снабжался едой и направлялся пытаться найти безопасность в горах.
Ничего более командиры сделать не могли.
Все это вызывало у Троя боль. А затем Кеан описал ему, как небольшая группа воинов решила оставить поход и устроить засаду в холмах, чтобы попытаться хоть немного задержать преследователей. Эта новость успокоила Троя; он чувствовал, что это было с одной стороны ужасно, а с другой прекрасно, – что так много мужчин и женщин желали следовать с ним к полному краху его идеи. Он собрал всю свою уверенность, чтобы ответить на неминуемые вопросы Кеана и Аморин.
Кеан прямо перешел к проблеме:
– Душераздиратель следует за нами?
– Да, – ответил Трой. – Лорд Вереминт задержал его на день. Но сейчас этот великан следует за нами – и следует быстро.
Кеану не было нужды спрашивать, что случилось с Вереминтом. Вместо этого он сказал:
– Душераздиратель будет двигаться все так же быстро. Когда он догонит нас?
– Где-нибудь завтра днем. Самое позднее – завтра вечером.
– Тогда мы пропали, – сказала Аморин, и голос ее дрогнул. – Мы не сможем идти быстрее. Воины слишком изнеможенны, чтобы сражаться, вомарк, – сказала она умоляющим голосом. – Сними с меня эту обязанность.
Назначь Первым Хафтом кого-то другого. Я не выдержу. Я не могу отдавать такие приказания.
Он попытался передать ей часть своей уверенности.
– Не волнуйся. Мы еще не побеждены.
Но самому ему казалось, что он говорил более истерически, чем уверенно. У него возникло неожиданное желание орать.
– Нам и не нужно будет идти быстрее. Мы лишь только свернем еще чуть южнее, чтобы добраться до этого древнего разрушенного города «Дориендор Коришев», как его называет Морэм. Нам нужно добраться туда завтра до полудня.
Он почувствовал, что говорит слишком быстро. Сделав над собой усилие, он замедлил речь, когда объяснял свои намерения. Затем успокоился, увидев суровое одобрение в лицах его офицеров. Первый Хафт Аморин глубоко облегченно вздохнула, так как снова могла опираться на свою смелость. Через некоторое время он спросил:
– Кто будет командовать теми Боевыми Дозорами, которые останутся?
– Позволь мне, – сказала Аморин, – у меня уже нет сил продолжать этот марш. Я хочу биться.
Хилтмарк открыл было рот, чтобы возразить ей, но Трой жестом остановил их обоих. Секунду он оценивал в уме это бремя, ища точку оптимальности. Затем сказал Кеану:
– Лорды и я останутся с Первым Хафтом Аморин. Нам нужно восемь Боевых Дозоров добровольцев и каждая лошадь, которая еще может что-то везти. Стражи Крови, возможно, останутся с нами. Если мы сделаем все правильно, то большинство из нас выживет.
Кеан нахмурился, услышав это решение. Но его принятие было таким же беспристрастным, как и его неприятие. Он сказал Аморин:
– Надо найти добровольцев и подготовить их сегодня, потому что завтра времени для этого может не остаться.
Вместо ответа Первый Хафт отсалютовала Кеану и Трою, затем поскакала среди Боевой Стражи. Она держалась прямее, чем когда-либо за эти дни, и ее оживленность показывала Трою, что он сделал правильный выбор. Он кивнул ей вслед головой, насмешливо поздравляя себя, что хоть что-то наконец сделал правильно.
Но у Кеана все еще были вопросы. Вскоре он сказал:
– Извини, вомарк, но мы друзья, и я должен об этом поговорить. Не объяснишь ли ты, почему мы продолжаем поход сейчас? Если Роковое Отступление – не то место для битвы, которое ты хочешь, возможно, Дориендор Коришев может послужить им? Зачем должен продолжаться этот ужасный марш?
– Нет, я не собираюсь ничего объяснять. Не сейчас.
Трой скрывал финал своего плана, будто молчание и скрытность могли спасти от его опасений.
– И этот город не спасет нас. Мы бы смогли бороться там день или два. Но после этого Душераздиратель окружил бы и схватил нас. Мы должны придумать что-то лучше, чем это.
Хилтмарк угрюмо кивнул головой. Отказ Троя огорчил его как выражение недоверия. Но он с усилием сделал на лице кривую улыбку и сказал:
– Вомарк, у твоих планов нет конца?
– Есть, – Трой вздохнул, – есть, и мы доберемся туда. А потом Морэм должен будет спасти нас. Он обещал…
Не в силах смотреть в лицо Кеану со своей некомпетентностью, он отвернулся. Похлопав Мехрила пятками, он отправился на поиски Лордов. Ему хотелось поделиться своими планами, связанными с этим городом, и выяснить, какую дополнительную помощь Морэм и Каллендрилл могли бы при этом дать Боевой Страже.
Весь остаток этого дня и на следующее утро он получал регулярные сообщения от Стражи Крови о продвижении Душераздирателя. Армия Великана-Опустошителя была большой и плохо управляемой. На следующий после перехода через Роковое Отступление день она покрыла расстояние лишь в девять лиг. Но она не остановилась темной ночью и лишь немного отдохнула перед рассветом. Трой предполагал, что великан дойдет до города к полудню.
Знание этого болезненно принуждало его гнать Боевую Стражу быстрее. Но он не мог. Слишком много воинов покинули армию или умерли этой ночью и утром. К его отчаянию, число изнеможенных утроилось. Череда чисел пробегала в его голове: одиннадцать в первый, тридцать три ко второму, девяносто девять к третьему дню – при таком раскладе сам марш потребует четыре тысячи и еще четыре жертвы к исходу шестого дня. И еще жизни будут потеряны в Дориендор Коришев. Нужно было составлять уравнения в комплексных числах, чтобы измерять бедственность положения. Он не пытался торопить их.
В итоге когда Боевая Стража начала подниматься по высокому склону к развалинам Дориендор Коришева, они опережали Душераздирателя лишь немногим более чем на лигу. Древний город располагался на вершине холма перед вечно хмурыми горами, и сам этот холм был началом уходящего на юг горного хребта. Руины возвышались на линии, которая разделяла, прятала друг от друга восточную и западную стороны Южных Пустошей. В прошлом, когда город жил и процветал, он эффективно управлял северным краем этих местностей, и даже сейчас низкие, массивные остатки укреплений показывали, что жители города знали цену своей позиции. Согласно легендам, сохраненным Учением Кевина, эти люди были военно-агрессивны; им требовалось стратегически правильное размещение. Лорд Каллендрилл перевел это название как «место покорения» или «опустошение врагов». Легенды говорят, что многие века Дориендор Коришев был столицей нации, от которой произошел Берек Полурукий.
Это было время владычества в Стране Всеединого Леса. Кроме того, не было никаких Пустошей к югу от гор: эти места были зелеными и хорошо заселенными. Но со временем они стали перенаселены. Группы людей из этих южных местностей постепенно перемещались к северу по Стране и начали нападать на Лес. Сначала они хотели только заполучить лесоматериалы для цивилизации Дориендор Коришева. Потом захотели получить дополнительные поля для зерна. Затем им потребовались жилища. С бездумной помощью еще и других иммигрантов, с севера, они непреднамеренно изувечили Всеединый Лес.
Это вмешательство имело целый ряд последствий. С одной стороны, вырубка деревьев сняла запрет, наложенный Колоссом Землепровала на зло Нижней Страны. Опустошители были спущены с цепи – и их освобождение с неизбежностью привело к уничтожению монархии Дориендор Коришева в великой войне Берека Полурукого. А с другой стороны, потеря около ста тысяч квадратных лиг леса изменила природный баланс Страны. Каждое срубленное дерево было очередным бревном для дома безотрадной судьбы «места покорения». По мере умирания деревьев южные земли теряли водораздел, предохранявший их ранее от Серой Пустыни. Спустя века после того, как опустошение Всеединого Леса нельзя уже было повернуть назад, эти земли превратились в высохшие пустоши.
И сам город тоже был сильно опустошен со времен Берека, первого Лорда. Теперь, после тысячелетий ветра и пыли, ничего не осталось от «места покорения», кроме торчащих развалин его стен и строений, некой групповой схемы, сформированной бескровными обломками его роскоши. В этом запутанном лабиринте проходов вомарк Трой мог бы спрятать всю армию. За остатками городской стены, которые бессмысленно устремлялись к небу, воины могли бы несколько дней вести партизанскую войну против армии, подобной преследующей их.
Трой верил, что Душераздиратель тоже понимал это. Его планы основывались главным образом на его способности убедить великана, что Боевая Стража предпочла борьбу до последнего в Дориендор Коришеве явной смерти в Дремучем Удушителе. Он вел свою армию прямо вверх по длинному склону, и затем в беззубые ворота «места покорения». Потом он провел воинов через весь город и вывел за восточную его окраину, где они были спрятаны от Душераздирателя хребтом, на котором стоял город.
Здесь он передал Кеану свои наставления, воодушевил его как мог. Затем отсалютовал хилтмарку, отпуская его, и понаблюдал, как основная часть Боевой Стражи спускалась вниз по склону, исчезая из вида. Когда они совсем исчезли, он и его добровольцы вернулись в город вместе с двумя Лордами, Первым Хафтом Аморин, со всеми Стражами Крови и всеми лошадьми, которые еще способны были нести седоков. Среди разрушенных стен он обратился к восьми Боевым Дозорам, оставшимся купить Боевой Страже побег из Дориендора Коришева. Горло у него пересохло и было сжато спазмом, когда он начал:
– Вы все добровольцы. И я не буду проповедовать вам необходимость того, что мы делаем. Но я хочу, чтобы вы знали зачем мы это делаем.
Для этого есть две основные причины. Первая – мы даем возможность остальным воинам увеличить расстояние между ними и Душераздирателем. Второе: мы собираемся помочь им победить в этой войне. Я готовлю небольшой сюрприз для Фаула, и мы здесь будем помогать тому, чтобы это сработало. Части его армии передвигаются с очень различными скоростями, и если они слишком разбредутся, то не попадут в мою ловушку. Мы здесь должны соединить их всех воедино.
Он замолчал, оглядел воинов. Они стояли квадратом перед ним, подчеркнуто выражая каждый оттенок их усталости, хмурости и решительности, а их кости, казалось излучали смертность. При виде этого он начал понимать правоту мнения Морэма, что они заслуживали знать правду; они всей душой повиновались его командам. Он продолжал грубо:
– Но есть и еще кое-что. Душераздиратель наверняка запланировал для нас парочку сюрпризов. Многие из вас были с Кеаном во время той бури – вы понимаете, о чем я говорю. Этот великан обладает могуществом, и он намерен его использовать. А мы должны дать ему для этого шанс. Мы должны послужить ему мишенями, чтобы, чего бы он там ни сделал, это пало на нас, а не на всю Боевую Стражу. Я думаю, мы сможем выжить при этом если все будем делать правильно. Хотя это будет нелегко.
Он повернулся к Аморин и приказал ей развести Боевые Дозоры на стратегические позиций вдоль западной стороны «места покорения». – Подготовь пути отступления заранее. Я не хочу, чтобы, когда настанет время отступать, в суматохе гибли люди. – Затем он обратился к Стражам Крови и попросил их разведать окрестности города вдоль хребта:
– Я должен точно знать, пытается ли Душераздиратель окружить нас.
Террел мотнул головой, и несколько Стражей Крови удалились. Первый Хафт Аморин повела Боевые Дозоры через Дориендор Коришев. Всех лошадей, включая ранихинов, они оставили у западного выхода из города под наблюдением нескольких Стражей Крови. Сопровождаемые остальными Стражами Крови, Трой и двое Лордов пошли пешком к восточной стене. Когда они шли через развалины, Лорд Морэм спросил:
– Вомарк, ты уверен, что Душераздиратель не попытается окружить нас? Почему он поступит наоборот?
– Его инстинкт, – ответил Трой кратко. – Я думаю, он будет очень заботится о том, чтобы пустить нас убежать в восточную сторону. Ты же слышал, как он смеялся там, в Роковом Отступлении, когда увидел, куда мы направляемся. Я думаю, он хочет поймать нас в ловушку у Дремучего Удушителя. Он – Опустошитель. Он должен полагать, что идея использования против нас Леса достаточно разумна.
Он был благодарен Морэму, что тот воздержался от сомнений по поводу его идеи относительно Дремучего Удушителя. Он не хотел сейчас думать об этом. Вместо этого он пытался сконцентрировать свое внимание на плане города, чтобы найти выход из него даже ночью, если это будет действительно необходимо. Но при этом сердце его не было занято этой задачей. Слишком много других тревог было в его голове.
Дойдя до восточной стены и взобравшись на верх одной из руин, чтобы выглянуть за пределы развалин, он увидел армию Душераздирателя.
Она приближалась как огромное пятно, мрачный кровоподтек на бледных землях Пустошей. Ее передний край растянулся уже и на юг, и на север от руин. До нее было уже меньше лиги. Ее численность была просто неимоверной. Трой не представлял себе, как Лорд Фаул мог создать такую армию. Она продвигалась вперед, пока не дошла до подножия того холма, на котором стоял Дориендор Коришев. Наблюдая, Трой стиснул рукоятку своего меча, будто это была единственная вещь, не позволявшая ему паниковать. Несколько раз он пытался подправить солнечные очки, которых у него давно уже не было. Это движение было словно непроизвольная молитва. Но никто из Лордов не смотрел на него. Все взгляды были устремлены в сторону Душераздирателя.
Трой воодушевленно вскрикнул, когда Великан-Опустошитель остановил свою армию у подножия холма. Остановка пронеслась по его орде как шок, будто сила, которая двигала ими, поставила стену, на которую они разом наткнулись. Волки уже ощущали запах добычи; на остановку они ответили завыванием от расстройства их планов. Юр-вайлы яростно залаяли.
Исковерканные люди застонали, а пещерники стали жаждуще переминаться с ноги на ногу. Но команда Душераздиратель подчинила себе их всех. Они подтянулись ближе и сформировали арку вдоль всей восточной стороны холма, затем ожидающе застыли.
Когда он был удовлетворен расположением своей армии, Опустошитель сделал несколько шагов вверх по склону, упер руки в пояс и злобно и насмешливо закричал:
– Лорды! Воины! Я знаю, вы слышите меня! Слушайте, что я скажу! Сдавайтесь! Вам не уйти! Вы окружены: Пустошами и Удушителем. Я могу истребить вас и десятой частью моих сил. Сдавайтесь! Если вы присоединитесь ко мне, я смогу проявить милосердие. – При слове милосердие шум протеста и голода поднялся со стороны его армии. Прежде чем продолжать, он подождал, пока этот шум уляжется. – Если вы не сдадитесь, я уничтожу вас! Я сожгу и разрушу ваши дома. Я превращу Ревлстон в склеп и обращу Ревлвуд в пепелище и использую его как свалку. Я разрушу и опустошу Страну еще до того, как само Время исчезнет. Слушайте меня и сдавайтесь! Сдавайтесь – или вы все умрете!
В этот момент вомарка охватил неодолимый импульс; крушение надежд и ярость вскипели в нем. Неожиданно он вспрыгнул на стену. Здесь он встал на ноги, собрался с силами и поднял вызывающе кулаки. – Душераздиратель! – закричал он. – Истязатель земли! С тобой говорит вомарк Хайл Трой! Здесь командую я! Я плюю тебе в лицо, Опустошитель! Ты только раб! И твой хозяин – раб! Он раб голода, он гложет свою нужду как старую кость. Уходи! Покинь Страну! Мы – свободные люди. Отчаяние не в силах овладеть нами. Но я заставлю тебя испытать отчаяние, если ты осмелишься сразится со мной!
Душераздиратель резко выкрикнул команды. Зазвенели дюжины тетив, стрелы пронеслись над головой Троя, когда Руэл сдернул его со стены. Трой пытался вырываться, но Руэл удержал его. Когда вомарк успокоился, Морэм сказал:
– Ты слишком рисковал. Чего ты этим добился?
– Я взбесил его, – неуверенно ответил Трой. – Это нужно было сделать, и я это сделал. Чем он свирепее, тем лучше для нас.
– Ты так уверен в том, что знаешь, что он будет делать?
– Да. – Трой ощущал странную уверенность, убеждение, что теперь он будет прав во всем. – Он уже делает это – он остановился. И если он уже достаточно рассвирепел, то будет атаковать нас первым. Его армия останется на месте. Этого нам и нужно.
– Ну, тогда, пожалуй, ты добился успеха, – тихо вступил в беседу Лорд Каллендрилл. Говоря это, он смотрел через стену. Морэм и Трой присоединились к нему и сразу поняли, что он имеет в виду.
Душераздиратель отступил на такое расстояние, что между ним и ведущим вверх склоном осталось небольшое пространство ровной земли. Армия расположилась вокруг него. Несколько тысяч юр-вайлов образовали клины, направленные к этому ровному пространству, на кончиках которых были их мастера учения. Великан-Опустошитель при помощи палаша одного из мастеров учения прочертил в грязи широкий круг. Затем он приказал всем кроме юр-вайлов отдалиться от круга. Когда пространство очистилось, за дело взялись мастера учения.
Монотонно напевая, словно хор загипнотизированных собак, юр-вайлы передавали свою силу мастерам учения. Те же воткнули концы своих палашей в край круга и стали медленно покачивать ими вперед и назад.
Воздух наполнился низким приглушенным жужжанием. Юр-вайлы пели на своем языке, и их песня заставляла дрожать окруженный ими плоский участок жесткой почвы. Шум этот постепенно нарастал, как будто из земли рвался наружу целый улей бешеных пчел, и поверхность круга дрожала все заметнее. Каменистая почва изменилась как будто под действием все возрастающей жары, горячие красные отблески беспорядочно заплясали в круге, его поверхность забурлила. Жужжание становилось все неистовее, все громче.
Процесс был медленным, но ужасающая притягательность, казалось, ускоряла его. Когда дневной свет начал опадать с измученного неба, жужжание сменилось подобием криков боли, которые шли, казалось, из самой земли. Круг Опустошителя пузырился и кипел, словно грязь внутри него была расплавлена.
Этот звук мучил Троя, резал слух, полз как вши по телу. Пот слеплял его безглазые брови. Какое-то время он боялся, что поддастся искушению закричать. Но наконец этот крик перешел границы ощущений. Он мог теперь не обращать на него внимания, немного отдохнуть.
Когда он снова посмотрел в сторону круга, то увидел, что юр-вайлы отошли от него. Возле круга стоял лишь один Душераздиратель. Демоническая гримаса искажала его лицо, уставившееся на горячую, красную, кипящую почву. В руках он держал одного из мастеров учения. Тот отчаянно что-то бормотал, вцепившись обеими руками в свой палаш, но не мог вырваться из державшей его хватки.
Смеясь, Душераздиратель поднял мастера учения над головой и швырнул в круг. Когда бедняга ударился о землю, крик его потонул во вспышке пламени, после которой остался только его палаш, медлен но плавящийся на поверхности.
После захода солнца Душераздиратель стал пользоваться своим куском Камня, чтобы придавать расплавленному остатку палаша какую-то форму, превращать его во что-то совершенно новое.
Тихо, как бы опасаясь, что Великан-Опустошитель может услышать его, Трой спросил Лордов:
– Для чего это? Что он делает?
– Он создает для себя подручный инструмент, – прошептал Морэм, – чтобы увеличивать или концентрировать силу.
Это доставило Трою мрачное удовольствие. По крайней мере его стратегия оправдалась хотя бы в том, что Боевая Стража не подвергнется этой атаке. Но он знал, что этого оправдания недостаточно. Последняя часть его плана давила на него мертвым грузом. Он боялся, что потеряет контроль над Боевой Стражей как только расскажет всем свой план – это настолько напугает воинов, что они взбунтуются. После всех своих обещаний победы, он чувствовал себя лжепророком. И все же его план был единственной надеждой Боевой Стражи, единственной надеждой Страны.
Он молился, чтобы Лорду Морэму это оказалось по силам.
С заходом солнца его взор заволокло туманом. Пришлось полагаться на отчеты Морэма о дальнейших действиях Опустошителя. В темноте он чувствовал себя как в ловушке, лишенным всякой власти. Все, что он мог видеть – это бесформенный тусклый отблеск расплавленной земли. Иногда он различал сияние и вспышки зловещего зеленого света на фоне красного, но они ему ничего не говорили. Успокаивало его только то, что эта подготовка Душераздирателя давала ему все больше и больше так необходимого времени.
На стенах по обеим сторонам от него Боевые Дозоры Первого Хафта Аморин тоже наблюдали за работой Опустошителя. Никто не спал, надвисшая угроза нападения армии Душераздирателя держала всех в напряжении. Лунный свет не рассеивал мрака – всего лишь три дня назад было новолуние, – но отблески кузницы Опустошителя были достаточно яркими, чтобы затмить звезды.
За все время этого долгого наблюдения Душераздиратель ни разу не отошел от своего расплавленного круга. Вскоре после полуночи он извлек из него некое подобие скипетра и охладил его, взмахнув несколько раз над головой, рассыпая снопы искр. Затем закрепил свою часть Камня на его конце. Но когда и это было сделано, он все же остался возле круга. Когда ночь начала медленно переходить в утро, он начал делать движения руками и петь над расплавленным камнем, призывая с помощью этого расплава могущество. Его движения освещались зловещим светом, и Камень вспыхивал через ровные промежутки, освещая все зелеными сполохами его злости.
Все это было видно Трою очень слабо. Он мог пока только цепляться за свою надежду. В темноте единственной реальностью для него оставались расчеты, и он повторял их, как бы отражая удары ночи. Когда первый луч восходящего солнца стал прояснять его зрение, о н ощутил что-то вроде восторга.
Он мягко попросил позвать Аморин.
– Да, вомарк, – она уже давно стояла рядом с ним.
– Аморин, слушай. Этот монстр уже совершил большую ошибку – он затратил на подготовку слишком много времени. Теперь мы вынудим его поплатиться за это. Уведи отсюда воинов. Отправь их вслед за Боевой Стражей. Что бы ни случилось, великан не заполучит стольких из нас, скольких он рассчитывает здесь найти. Пусть останется по воину на каждую хорошую лошадь.
– Возможно, нам следует уйти сейчас всем, – ответила она, – пока не началась атака Опустошителя.
Трой усмехнулся этой идее. Он представил себе ярость Душераздирателя, если окажется, что великан атакует пустой Дориендор Коришев. Но он знал, что выиграл еще недостаточно времени, и ответил:
– Я хочу вытянуть у него еще полдня. Со Стражей Крови и несколькими сотнями воинов нам это удастся. Так что иди.
– Да, вомарк. – Она покинула его, и вскоре он услышал звуки отхода Боевых Дозоров. Тогда он снова взобрался на стену и стал смотреть в сторону восхода, ожидая света.
Вскоре его забеспокоило ощущение того, что сухой бриз с юга утих.
Затем затуманенность его видения развеялась. Сначала он увидел разрушенную внешнюю стену города, затем холмы, наконец увидел и ждущую армию. Она никуда не двинулась на протяжении ночи.
Ей и не надо было двигаться.
Душераздиратель все еще стоял возле круга. Огонь в земле погас, но прежде чем он окончательно умер, Душераздиратель использовал его чтобы обернуть себя в дрожащий полупрозрачный кокон энергии. Внутри этого кокона он стоял словно идол, держа скипетр прямо над головой, не двигаясь, не издавая ни звука. Но когда лучи восходящего солнца коснулись его, пронесся внезапный порыв ветра, словно Пустыня яростно выдохнула сквозь зубы. И стал крепнуть, дуть резкими позывами, словно у этого сирокко были острые края.
Затем приглушенный крик одного из воинов отвлек внимание Троя от Душераздирателя. Повернув голову, он оказался смотрящим прямо в разверзнутую пасть спускающегося с гор урагана.
С юго-востока, где Южная Гряда переходила в Серую Пустыню, на Дориендор Коришев надвигался смерч. Его крутящийся столб двигался прямо через Пустоши, вспахивая землю.
Он производил впечатление такой силы, что прошло несколько мгновений прежде чем Трой осознал, что этот вихрь был таким, понять которого он не был в состоянии.
Не неся ни дождя, ни облаков, он был сух как пустыня. И не неся ни пыли, ни песка, он был чист и прозрачен как воздух. Пожалуй, он должен был бы быть невидимым. Но взгляд Троя ясно видел, насколько этот вихрь был силен. Он почти физически ощущал его приближение. Это было настолько завораживающе, что он сначала не понял, что торнадо это двигается не по ветру.
Штормовой ветер несся на них с юга, свирепо сметая пыль с земли.
А торнадо передвигалось перпендикулярно к нему, невзирая на направление ветра, надвигаясь прямо на Дориендор Коришев. Трой заворожено смотрел на это. Пыль забивалась ему в рот, но он этого не осознал, пока не попытался что-то крикнуть. Тогда, мучительно закашлявшись, он отвернулся от удивительного зрелища. И в этот момент набравший уже сокрушительную силу сирокко чуть не свалил его. Когда он отворачивался от смерча, сила ветра закружила его и чуть не опрокинула. Руэл поддержал его, и с помощью Стража Крови он направился к Лорду Морэму.
Дойдя до Морэма, он крикнул:
– Что это?
– Да сохранит нас Бог! – ответил Морэм. Воющий ветер срывал слова с его губ, и Трой едва слышал его. – Это Ужасающий Вихрь.
Трой постарался выкрикнуть слова Морэму в ухо:
– Что он сделает?
Крича прямо в лицо Трою, Морэм ответил:
– Он повергнет нас в безумие!
В следующий момент он схватил Троя за руку и указал вверх, к вершине вихря. Вдоль края завихрения воздуха летали какие-то темные существа. Торнадо уже покрыло половину расстояния до Дориендор Коришева, и Трой мог ясно видеть этих существ. Это были птицы размером с крешей, с перекошенными сатанинскими лицами как у крыс, большими широкими крыльями и огромными острыми когтями. Они перекликались на лету, показывая двойные ряды острых зубов. Крылья их свирепо рассекали воздух.
Это были самые устрашающие существа, каких Трой когда-либо видел.
Уставившись на них, он попытался укрепить себя духом против них – стал оценивать их скорость, вычислять время, через которое они будут здесь, планировать защиту. Но это зрелище парализовало его ум, он не мог понять, что их породило.
Он попытался двинуться с места, овладеть собой настолько, чтобы сказать себе, что не испытывает последствия Ужасающего Вихря. Но он был парализован. Вокруг него кричали. У него сложилось смутное впечатление, что орды Душераздирателя приветствуют приближение вихря с радостью. Или они тоже боялись? Он не знал.
Затем Руэл схватил его за руку, оттащил от стены, крикнул в ухо:
– Вомарк, пошли! Надо готовиться к защите.
Трой не помнил, чтобы кто-нибудь из Стражей Крови кричал когда-либо до этого. Но даже сейчас в голосе Руэла не было паники. Трой почувствовал что-то ужасное в этой невосприимчивости Стража Крови. Он попытался осмотреться, но ветер поднял столько пыли над руинами, что все детали происходящего были скрыты. Оба Лорда исчезли. Воины бежали во всех направлениях, борясь с ветром. Стражи Крови то появлялись, то исчезали, как приведения.
Руэл опять прокричал ему:
– Надо спасать лошадей. Они взбесятся от ужаса.
На один безумный момент Трой пожелал увидеть Высокого Лорда Елену, чтобы признаться ей, что сделал еще одну ошибку. Если его сейчас убьют, никто не узнает, как спасти Боевую Стражу. Его план умрет с ним, а все женщины и мужчины его армии превратятся в кровавое месиво.
Эта мысль, казалось, подтолкнула его к полному отчаянию. Он безвольно опустился на колени. Сирокко и пыль душили его.
Руэл крикнул:
– Вомарк! Порча атакует!
При слове Порча сознание Троя прояснилось. Страх заполнил его мысли с кристаллической ясностью. Он тут же осознал, что любые старания Стража Крови всегда уничтожают что-то сделанное им самим, неизменная верность Руэла – это вызов ему, его способности командовать.
Осознав это, он заметался, двигаясь при этом четко, проворно. Оглянулся, увидел одну-две фигуры, снующие в серо-синем пыльном аде. Руэл хотел поймать его. Черные птицы над их головами пикировал и прямо на развалины. Трой подобрал камень и замер на месте. Когда Руэл коснулся его, он внезапно отскочил к нему за спину. Страж Крови начал оборачиваться, чтобы посмотреть на него. Трой ударил его камнем по затылку.
Затем вомарк побежал. Он не мог двигаться против ветра, приходилось пробиваться наискосок. Стены зданий тускло проступали в пыли. Он направился к какой-то двери.
Внезапно на него наткнулась Первый Хафт Аморин.
Она схватилась за него, он услышал что-то вроде криков страха. Но она тоже верна ему, значит она для него опасна. Он толкнул ее плечом, она неловко растянулась на земле. Он тут же устремился в лабиринт «места покорения».
Несколько раз он падал, когда ветер налетал на него из неожиданных проломов в стенах. Но он заставлял себя идти дальше. Он был полностью во власти ужаса; он знал, что ему надо сделать.
После короткой, беспорядочной битвы с ветром он нашел то, что искал. Рванувшись, он оказался в центре большого, открытого пространства – посреди остатков зала собраний Дориендор Коришева. На этом открытом месте ветер злобно набросился на него. Он встретил его спокойно.
Он ощущал парадоксальную радость страха, его собственный ужас доставлял ему удовольствие. Он стоял словно экзальтированный фанатик на открытом месте и смотрел вверх, как бы надеясь, что на него оттуда снизойдет благодать.
Когда он обернулся, сердце его тревожно стукнуло. Одна из птиц легко скользила по направлению к нему, как будто она сама управляла бушующим ветром. Ей было очень просто добраться к нему. Плавность ее движений взвинтила его нервы, и он был готов уже ринуться прямо к ней в пасть.
Но когда она приблизилась к нему, он увидел, что в мощных когтях она держит искалеченное тело Руэла, разглядел его плоские, бесстрастные черты. Страж Крови выглядел так, как будто его предали.
Трой затрясся в конвульсии. Но когда птица мягко скользнула к нему, он вспомнил, кто он. Гнев придал силу его мышцам, он выхватил меч и нанес ей удар.
Этот удар раскроил птице череп. Но ее вес придавил Троя к земле.
Зеленая кровь залила его голову и плечи. Эта горячая жидкость жгла его словно едкая кислота и так сильно пахла эфирным маслом, что он чуть не задохнулся. С придушенным криком он схватился за голову, пытаясь избавиться от боли. Но ядовитое пламя разлилось по голове, прожгло его череп, просочилось в мозг. Он потерял сознание.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:50 | Сообщение # 23

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

***

Проснулся он в тишине и темноте ночи.
После долгого промежутка времени, казавшегося сплошным воплем боли, он оторвал от земли голову. Ветер замел его пылью, и это движение подняло ее в воздух. Она набилась ему в горло, и в рот, и в легкие. Он подавил приступ кашля и прислушался к темноте.
Вокруг него Дориендор Коришев молчал словно склеп. Ветер и ураган стихли, оставив после себя хозяйничать пыль и смерть. На руинах проклятием лежало молчание.
Затем он закашлялся. Задыхаясь и сплевывая, встал на колени. Ему казалось, что звуки кашля подобны взрывам. Он пытался унять яростный припадок, но ничего не мог сделать, пока спазм сам не прошел.
Когда его отпустило, он вдруг понял, что все еще сжимает в руках меч. Инстинктивно еще сильнее стиснул его рукоять, проклиная свою ночную слепоту, но затем сказал себе, что сейчас темнота – это его единственная надежда.
Лицо его было в рубцах от ожогов, но он не обращал на это внимания.
Не двигаясь с места, он обдумывал свое положение.
Раз так много времени уже прошло после урагана, значит его спутники либо мертвы, либо ушли, рассудил он. Если их не убили вихрь и птицы, то смела армия Душераздирателя. Так что они помочь ему не могли. Хотя еще неизвестно, какая часть этой армии оставлена позади, в «месте покорения». И сейчас он ничего не видит. Он уязвим до наступления дня. Только темнота защищает его, он себя защитить не может.
Первой его реакцией было оставаться на месте и молиться, чтобы его не нашли. Но он быстро понял тщетность этого плана. В лучшем случае, это только оттянет его смерть. Когда придет рассвет, он по-прежнему будет один против неизвестного количества врагов. Нет, его единственный шанс – выскользнуть из города сейчас и затеряться в Пустошах.
Там он мог бы найти расщелину или пещеру, чтобы спрятаться.
А спасение это возможно, очень даже возможно, потому что у него было одно преимущество: никто из армии Душераздирателя, кроме юр-вайлов, не может ночью передвигаться через развалины так же, как он. А Опустошитель не оставит юр-вайлов позади. Они слишком ценны для него.
Если Трой вспомнит все, что когда-то умел – чувство пространственных связей, память на окружающую местность – он сможет выбраться из города. Придется только полагаться на слух, который должен предупредить о врагах.
Он начал с того, что осторожно поместил меч обратно в ножны. Затем начал ощупывать поверхность горячего песка. Нужно было определить, где он, и он знал только один способ это сделать.
Рядом он нащупал полосу обожженной земли. Грязь, прилипшая к пальцам, пахла эфирным маслом. И на этой полосе он нащупал скрюченное тело Руэла. Осязание сказало ему, что труп Руэла сильно обуглен. Видимо, темная птица вспыхнула, когда умерла, и полностью прогорела, лежа рядом с телом Стража Крови.
Это прикосновение вызвало у него тошноту, и он попятился. Пот лил с него градом, капал на ожоги. Ночь была жаркой, закат не принес развалинам облегчения. Отталкиваясь руками от земли, он с трудом встал на ноги.
Нетвердо стоя на открытом месте, он попытался отогнать от себя воспоминания о Руэле и птице. Нужно было вспомнить, что делать при слепоте, как ориентироваться в развалинах. Но ему не удавалось восстановить в памяти как он попал на это открытое место. Покачивая перед собой вытянутыми руками, он двинулся на поиски стены.
Ноги его стояли нетвердо, он не мог без опаски переставлять их, и двигался потому неловко. Чувство устойчивости покинуло его. Лицо было сплошной раной, и пот заливал щеки. Но он собрал в кулак всю волю и стал отмерять расстояние. Через двадцать ярдов он дошел до стены. Коснулся ее угла, повернулся под прямым углом и двинулся вдоль нее. Нужно было найти проход, где он смог бы дотронуться до двух сторон этой стены. Разница в температуре между двумя сторонами укажет ему направление, в котором следует идти.
Еще двадцать ярдов, и он добрался до угла. Повернув под прямым углом, пошел вдоль другой стены, держась параллельно ей, ощупывая камень пальцами. Вскоре он нащупал рваный край и нашел выход.
Стена здесь была толстая, но он смог дотронуться до ее обоих сторон, вытянув руки. Обе стороны были очень теплыми, но ему показалось, что он почувствовал легкую разницу в температурах. Та сторона, что выходила на открытое пространство, была более теплой. Это направление на запад, рассудил он. Вечернее солнце должно было сильнее нагреть западную сторону стены.
Теперь надо было решить куда идти. Если он пойдет на восток, то менее вероятно, что там встретит врагов. И как это они его не нашли?
Видимо, они прошли мимо, и их поиск передвинулся с востока на запад, вслед за Боевой Стражей. Однако если остается еще какой-то шанс на помощь его друзей и Мехрила, то помощь эта придет с запада.
Казалось, дилемму эту нельзя разрешить. Он заметил вдруг, что качает головой и что-то бормочет сквозь зубы, и тут же заставил себя замолчать. Затем принял решение двигаться на запад, ближе к Мехрилу.
Лучше такой двойной риск, чем безопасное спасение на востоке – это спасение оставит его одного в Южных Пустошах, без еды, воды и лошади. Он еще несколько секунд поизучал степень нагрева разных сторон стены, глубоко дыша чтобы собраться с силами. Затем встал, сосредоточился на своей способности ориентироваться в темноте и устремился прочь от развалин зала собраний.
Он продвигался медленно. Нетвердость шагов приводила к тому, что его все время сносило от точного направления к западу. Но он почти тут же подправлял себя и продолжал идти. Ему все труднее было сохранять равновесие без поддержки стен. Пройдя еще тридцать ярдов, он почувствовал, как земля закружилась под ним, и упал на колени. Пришлось закрыть рот, чтобы не взвыть от боли. Поднявшись на ноги, он услышал тихий смешок – сначала один голос, затем еще несколько. Смех был жесткий и как бы направленный к нему.
Звук слегка отдавался от стен, так что он не мог определить, откуда доносится этот смех, но казалось, откуда-то спереди.
Он примерз к месту. В бессилии он молился, чтобы темнота скрыла его.
Но голос поколебал его надежду.
– Смотрите, ребята, – сказал он. – Человек – один.
Голос говорил с трудом, как будто рот говорящего был полон слюней, но Трой все хорошо понял. Он разобрал злобу в низком хоре смеха, который ответил на это восклицание.
Заговорили другие:
– Да, человек, Убийца его побери!
– Смотри. Какая хорошая одежда. Врач, наверное.
– Ха! Посмотри внимательно, дурак. Это не человек.
– Он безглазый.
– Это кто, юр-вайл?
– Нет, я говорю, человек. Человек без глаз. Поразвлекаемся, ребята.
Голоса снова засмеялись.
Трой не переставал удивляться, как говорящие могли его видеть. Он повернулся и побежал туда, откуда пришел.
За ним сразу же погнались. Он слышал шлепанье босых ног по камню, резкое дыхание. Они его быстро поймали. Кто-то оказался рядом, схватил его. Упав, он почувствовал, что босые ноги окружили его.
– Осторожнее, ребята. Не надо убивать. Мы все с ним поразвлекаемся.
– Не убивайте его.
– Не убивать? Я хочу убить. Убить и съесть.
– Великану он будет нужен.
– После того как мы развлечемся.
– Зачем говорить великану, ребята? Он жадный.
– Он отбирает наше мясо.
– Этого оставим для себя, да.
– Убийца побери этого великана.
– Ох уж эти его драгоценные юр-вайлы. Когда опасно, людей он как всегда послал первыми.
– Да! Ребята, съедим это мясо!
Трой с трудом поднял себя на ноги. Из болтовни голосов он выхватил «послал первыми», и чуть снова не упал. Если эти существа из армии Душераздирателя были самыми первыми и только что вступили в «место покорения»!.. Но, отогнав эту мысль, он выхватил меч.
– Меч? Хо-хо!
– Смотрите, братцы! Человек без глаз хочет играть.
– Играть!
Трой услышал свист кнута, веревка ударила его по поясу. Затем петля вокруг талии затянулась, и он упал. Сильные руки отняли у него меч. Что-то ударило его в грудь, отшвырнуло назад. Но нагрудник спас его.
Один из голосов крикнул:
– Убийца! Моя нога!
– Дурак! – прозвучало в ответ. Затем смех.
– Убей его!
Какое-то металлическое оружие ударилось в его нагрудник и упало на землю. Он попытался найти его в пыли, но вдруг откуда-то взявшиеся руки отшвырнули его. Он отпрянул и снова встал на ноги.
Он снова услышал свист кнута, и веревка ударила его по лодыжкам.
Но на этот раз он не упал.
– Не надо убивать его. А как же развлечение?
– Поиграем с ним.
– Да, ребята. Играй.
– Играй с нами, безглазый.
Удар кнута обжег ему шею. Он согнулся под ударом. Сводящий с ума перекрестный огонь голосов продолжался.
– Играй, Убийца тебя побери.
– Развлекай нас!
– Зачем развлекаться? Я хочу мяса. Кроваво-свежего мяса.
– Великан кормит нас песком.
– Играй, тебе говорят. Ты что, ослеп, безглазый? Солнце что ли тебя ослепило?
Эта насмешка была встречена громким смехом. Но Трой застыл в ужасе. Солнце? – ошарашено подумал он. Так значит, он выбрал неправильное направление, восток вместо запада. Он вышел прямо на этих существ. Ему захотелось завизжать. Но это было бесполезно. Он чувствовал как гаснет огонь его жизни. Руки его тряслись, когда он попытался поправить отсутствующие солнечные очки.
– О, Боже, – простонал он.
В оцепенении, как будто сам не понимая, что делает, он сунул пальцы в рот и резко свистнул.
Кнут обхлестнул его вокруг пояса и сбил с ног. – Играй! – нескладно кричали голоса вокруг. Но когда он с трудом выпрямился, то услышал звук копыт. Секундой позже ржание Мехрила прорезало насмехающиеся голоса. Этот звук взбодрил сердце Троя как призыв походной трубы. Он вздернул подбородок и ушами старался определить, где находится ранихин.
Голоса перешли в крики – крики голода – когда стук копыт приблизился.
– Лошадь!
– Убейте ее!
– Мясо!
Чьи-то руки схватили Троя. Он ухватился за кулак, держащий нож.
Но затем стук копыт резко приблизился к нему. Толчок – и его противник отлетел в сторону. Он повернулся, попытался влезть на спину Мехрила. Но оказалось, что он встал ранихину поперек дороги. Тот толкнул его и сбил наземь.
Затем он услышал, как босые ноги собираются атаковать. Щелкали кнуты, свистели ножи. Мехрил отпрыгнул от него. Копыта зацокали по камню. И ранихин ускакал. Победно воя, существа погнались за ним. Звуки удалялись.
Трой вскочил на ноги. Сердце рвалось из груди, боль пульсировала в каждой клеточке лица. Звуки погони, казалось, показывали, что он остался один. Но он не двигался. Сконцентрировав все внимание, он старался слушать, несмотря на боль. Достаточно долго открытое пространство вокруг него было пустым, тихим. Он пошевелил руками и ничего не нашел. Но затем он услышал резкое, чистое дыхание.
Он дрожал как осиновый лист. Ему хотелось повернуться и убежать.
Но он заставил себя остаться на месте. Он сконцентрировался, направил все свои чувства в ту сторону, откуда доносился звук. Вдали другие существа потеряли Мехрила. Они возвращались; он уже слышал их.
Но голос рядом прошипел:
– Я буду убивать тебя! Ты поранил мою ногу. Убийца тебя забери!
Ты мое мясо!
Трой чувствовал приближение этого существа. Оно вырастало из пустоты. Трой чувствовал, будто что-то давило на его лицо. Звук дыхания стал громче. С каждым шагом он все острее ощущал присутствие существа.
Напряжение было мучительно, но он не шевелился. Он ждал. Нескончаемо тянулось время. Наконец он почувствовал, что существо приготовилось к прыжку.
Он выхватил из-за пояса боевой шнур гривомудрой Печаль, накинул его на шею противника и дернул как раз в тот момент, когда существо ударило его. Всю свою силу он вложил в то, чтобы затянуть петлю. Прыжок существа опрокинул его, но он вцепился в шнур, повис на нем. Существо упало на него сверху. Он навалился на него всем весом перекатился, сам оказался наверху, продолжая затягивать шнур. Теперь он чувствовал, как тело под ним обмякло. Но не расслабил петлю. Натягивая шнур, он бил существо головой о камень.
Он задыхался. Смутно осознавал, как другие существа навалились на него.
И все крепче затягивал петлю.
Ему показалось, что в воздухе затрещало от напряжения. Вокруг него как бы пылал огонь. Он слышал крики, звон мечей. Зазвенела тетива.
Существа визжали, бежали, тяжело падали.
Секундой позже чьи-то руки подняли Троя. Шнур Печали вынули из его одеревеневших пальцев. Первый Хафт Аморин прокричала:
– Вомарк! Вомарк! Слава Богу, вы живы!
Она с облегчением заплакала. Вокруг него двигались люди. Он слышал как Лорд Морэм сказал:
– Ну, друг мой, веселенькая у нас была охота! Без помощи Мехрила мы бы вас не нашли вовремя.
Голос как бы исходил из пустоты. Сначала Трой не мог говорить.
Сердце его билось с трудом. Он так задыхался, что едва стоял на ногах.
Казалось, что он сейчас зарыдает.
– Вомарк, – спросила Аморин, – что с вами случилось!
– Солнце, – выдохнул он, – солнце… светит?
Усилие, необходимое чтобы говорить, пронзило его сердце острой иглой.
– Вомарк! Ох, вомарк! Что с вами сделали?
– Солнце? – выдавил он из себя. Он отчаянно настаивал на ответе, но смог только беспомощно топнуть ногой.
– Солнце прямо над головой, – ответил Морэм. – Мы пережили и вихрь, и атаку этих существ. Но сейчас армия Душераздирателя входит в Дориендор Коришев. Мы должны быстро уходить отсюда.
– Морэм, – Трой отчаянно закашлялся. – Морэм. – Сделав несколько спотыкающихся шагов, он упал на руки Лорда.
Морэм успокаивающе обнял его. Ничего не говоря, он продолжал держать его, пока боль немного не утихла и Трой задышал легче. Затем Морэм сказал тихо:
– Я видел, как ты убил одну из птиц Презирающего. Это было хорошо сделано, друг мой. Здесь остались Лорд Каллендрилл и я. И еще около семидесяти Стражей Крови. И Первый Хафт Аморин сохранила горсточку своих воинов. После того, как Вихрь прошел, все ранихины вернулись. Друг мой, мы должны идти.
Часть уверенности Морэма передалась Трою. Он начал приходить в себя. Ему не хотелось висеть на Лорде как камень. Он медленно отстранился, выпрямился. Прикрывая обожженный лоб руками, как будто пытаясь спрятать свои изуродованные глазницы, он сказал:
– Мне нужно рассказать вам мой план до конца.
– Может, подождем с этим? Нам следует сейчас же уходить.
– Морэм, – простонал Трой, – я ничего не вижу.

Глава 20
Дремучий Удушитель

Два дня спустя, вскоре после полудня, за день до новолуния, Лорд Морэм привел Боевую Стражу в Кравенхоу, южную оконечность Дремучего Удушителя. В полуденной жаре армия подобно умирающему огибала подножия холмов, покачиваясь и спотыкаясь шла к месту зыбкого привала у самого края Удушителя. Воины продвигались по широкой, поросшей травой долине – первой здоровой траве, которую они увидели с тех пор, как покинули Южные Равнины. Впереди был Дремучий Удушитель, примерно в полулиге к востоку, к западу были горы, крутые и недоступные пики, подобно пасти Удушителя, а сзади была армия Душераздирателя мокша.
Великан-Опустошитель гнал свою армию беспощадно. Несмотря на задержку возле Дориендор Коришева, он был теперь не более чем в двух лигах.
Узнав об этом, Лорд Морэм сжался от холодного, утомительного страха. У него было так мало времени, чтобы попытаться выполнить план вомарка Троя. В этом положении уже не было никакой возможности скрыться и никаких надежд, кроме той, в лицо которой смотрел Трой. Если Морэм не добьется успеха – и причем в кратчайшее время, – т . Боевая Стража погибнет между Опустошителем и Дремучим Удушителем.
А он вообще сомневался, что может добиться в этом успеха, независимо от имеющегося в распоряжении времени. Он мог бы потерпеть поражение и за год непрерывных попыток, и за десять лет. А настоятельность требования была столь велика, что даже Ужасающий Вихрь не заставлял его чувствовать себя таким беспомощным.
Он все еще вздрагивал, когда вспоминал вихрь. Хотя Трой фактически спас всю Боевую Стражу, те мужчины и женщины, что оставались в «месте покорения», дорого заплатили за их выживание. Что-то в Лорде Каллендрилле сломилось при атаке Душераздирателя. Напряженная борьба с горчайшим злом, охватившим его самого, как-то унизила его, научила глубокому неверию в себя. Он был уже не способен сопротивляться страху. Теперь его глубокие кроткие глаза были затуманены болью. Когда он открыл свои мысли Лорду Морэму, то разделил с ним свои знания и тревоги, но не свою силу; он не верил более в свою силу.
Первый Хафт Аморин страдала подобным же образом, но по-своему. Во время атаки Опустошителя она сохранила деморализованные остатки своей команды вместе просто силой своего мужества, приняв на себя тяжесть ужаса своих воинов. Каждый раз, когда один из них падал от вихря или умирал в когтях птиц, она все более крепкой хваткой держала уцелевших. А после бури, когда сирокко стих, она начала отчаянный поиск вомарка Троя. В руины хлынули уродливые человекоподобные существа – одни с когтями вместо пальцев, другие с волчьей пастью на месте лица и конечностями, напоминающими отростки, и еще другие, с добавочными глазами или руками, – все исковерканы каким-либо образом силой Камня – и постепенно забирали под свой контроль все большую часть города. Но она прокладывала путь прямо сквозь них, как будто они были всего лишь тенями, преследовавшими ее, пока она вела свой поиск. Мысль следовать за Мехрилом принадлежала ей.
Но слепота вомарка – это было слишком много для нее. Хотя причина этого была ясна. Едкая кровь убитой птицы сожгла его лицо, и этот огонь убил дар зрения, полученный им в Стране. Ни у одного из Лордов не было лечебной грязи для ран, риллинлура или чего-либо другого для исцеления, что могло бы преодолеть это зло. Когда она поняла, в каком состоянии находится Трой, она совсем растерялась; твердость духа покинула ее. Пока они не присоединилась к Боевой Страже, она слепо следовала просьбам и указаниям Лорда Морэма, подобно марионетке, у которой исчез кукловод. А когда она увидела хилтмарка Кеана, то передала себя в его руки. Когда она излагала ему план Троя, то была настолько оцепенелой, что даже не запиналась.
Сам вомарк не произнес больше ни слова с тех пор, как изложил свою заключительную стратегию. Он как бы завернулся в свою слепоту и позволил Морэму усадить себя на спину Мехрила. Он даже не спросил об армии Душераздирателя, хотя от того, что он и его спутники не остались в ловушке этого города, их спасла только быстрота ранихинов. Не обращая внимания на возгласы разочарования, несущиеся вслед всадникам, он вел себя словно больной, отвернувшийся лицом к стене.
И Лорд Морэм тоже страдал. После сражения с самим собой в «месте покорения» усталость и страх запустили свои цепкие пальцы в щели и трещинки его души, так что стряхнуть их не удавалось. Он знал, что только время и победа могут исцелить такие же душевные раны воинов; но взял на себя ту часть их моральной нагрузки, с которой мог справиться, и отдал им всю силу утешения, которой обладал.
Однако он никак не мог смягчить потрясение Кеана от изложения Аморин заключительного плана вомарка. Пока она говорила, участие хилтмарка уступало место мертвенному ужасу за воинов. Лицо его вспыхнуло, и он взорвался:
– Это безумие! Каждый мужчина и каждая женщина будут убиты! Трой, что с тобой стало? Во имя Семи! Трой! Вомарк! – он неловко засомневался, прежде чем выразил свою мысль. – Ты бредишь? Мой друг, – выдохнул он, сжав плечи Троя, – как ты мог замыслить такую глупость?
Трой заговорил впервые с тех пор, как покинул Дориендор Коришев. – Я слеп, – сказал он глухим голосом, как будто это все объясняло. – С этим я уже ничего не поделаю.
Он освободился от объятий Кеана, сел у огня. Определив по исходящему теплу местонахождение пламени, он склонился к нему как человек, который изучает по уголькам какие-то тайны.
Кеан повернулся к Морэму.
– Лорд, вы принимаете это безумие? Это означает смерть для каждого из нас – и опустошение Страны.
Протест Кеана причинил боль сердцу Лорда. Но прежде чем он смог найти слова для ответа, вдруг заговорил Трой.
– Нет, это не так, – сказал Трой. – На самом деле он не думает, что я – слуга Опустошителя. – Его голос был хриплым от внутренней боли. – Он думает, что в вызове меня в Страну и в самом деле участвовал Фаул как-то так воздействуя на Этиаран, что я ясно вырисовался для нее вместо кого-то другого, кто выглядел менее дружелюбно. – Он выглядел, как если бы само зрение не стоило доверия. – Фаул хотел, чтобы Лорды мне доверяли, потому что знает, что я за человек. Милостивый Боже! И не имеет никакого значения, насколько я его ненавижу. Он знает, что я – тот человек, который может отступить в таком положении, в котором даже простая ошибка равносильна предательству.
Но не забывайте, что теперь это – уже не для меня. Я сделал свою часть дела – я привел вас туда, где уже нет выбора. Теперь спасать вас придется Морэму. Это теперь – его бремя.
Кеан, казалось, разрывался между беспокойством за Боевую Стражу и участием к Трою.
– Даже Лорд может потерпеть в этом поражение, – резко сказал он.
– Я говорю не о каком-то Лорде, – сказал Трой. – Я говорю о Морэме.
Лорду Морэму, в состоянии крайней усталости, было трудно отвергать это, отказываться от этого бремени. Он лишь сказал:
– Вомарк, я, конечно, сделаю все, что в моих силах. Но если Лорд Фаул выбрал тебя, чтобы совершить работу по нашему уничтожению – ах, тогда, мой друг, никакая помощь не принесет пользы. Бремя этого плана, в итоге, лежит опять-таки на тебе.
– Нет. – Трой еще ближе придвинул лицо к костру, словно пытаясь оживить на нем кислотный огонь, который лишил его зрения. – Ты дал клятву посвятить Стране свою жизнь, и сейчас от тебя требуется отдать ее.
– Презирающий слишком хорошо знает меня, – выдохнул Морэм. – В моих снах он насмехается надо мной. – Он как бы снова услышал отзвуки этого унизительного веселья, но усилием воли отстранил их. – Не обманывайся во мне, вомарк. Я не буду уклоняться от этого бремени. Я приму его. Я поклялся тебе на Смотровой Кевина – и ты посмел предложить свой план лишь из-за этой клятвы. Ты не сделал злого. Но я должен сказать, что у меня на сердце. Ты – вомарк. И я верю, что ты еще сыграешь свою роль в этих роковых событиях.
– Я слеп. Я больше ничего не в состоянии сделать. Даже Фаул не может с меня больше ничего спросить. – В свете костра раны его лица казались страшными, руки он держал сжатыми так, что побелели костяшки пальцев. Полный отчаяния, Кеан смотрел на Морэма глазами, которые спрашивали, не ошибается ли он, доверяя Трою.
– Нет, – ответил Морэм. – Не будем судить об этой загадке, пока все не закончится. А до тех пор нам следует сохранять веру.
– Очень хорошо, – Кеан тяжело вздохнул. – Если нас предали, у нас уже нет выхода. Попытка спастись бегством в пустыню может закончиться только смертью. А Кравенхоу – это место не хуже любого другого для того, чтобы сражаться и умереть. Боевая Стража не должна терять силы духа именно тогда, когда близка последняя битва. Я поддержу вомарка Троя. – Затем он пошел к своим одеялам, чтобы обрести сон среди своих страхов. Аморин онемело последовала его примеру, оставив с Троем Каллендрилла и Морэма.
Каллендрилл вскоре задремал. И Морэм тоже был слишком измучен, чтобы бодрствовать. Но Трой сидел у последних догорающих огоньков лагерного костра. Когда глаза Лорда закрылись, Трой все еще был обращен лицом к пламени, как замерзшее жалкое создание в поисках ослабления своей промороженности.
За время долгих часов ночного бодрствования вомарк, видимо, нашел ответ. Когда на следующее утро Морэм проснулся, он обнаружил, что Трой выпрямился, стоял с прижатыми к защитному нагруднику перекрещенными руками. Лорд внимательно наблюдал за ним, но не смог понять, какой же ответ нашел Трой. Он мягко поприветствовал слепого.
При звуке голоса Морэма Трой обернулся. Голову он держал слегка склоненной на бок, будто прислушиваясь к чему-то. Обычная полуулыбка, которая обычно была у него в годы жизни в Ревлстоне, бесследно ушла, стерлась с его губ.
– Позовите Кеана, – сказал он кратко. – Я хочу поговорить с ним.
Кеана был поблизости; услышав Троя, он сразу же подошел.
Уловив на слух приближение хилтмарка, Трой сказал:
– Сопроводи меня. Я намерен обойти Боевую Стражу.
– Трой, друг мой, – пробормотал Кеан. – Не мучай себя.
Трой напряженно стоял, непреклонный, не допуская отлагательства.
– Я – вомарк. Я хочу показать своим воинам, что слепота не остановит меня. Морэм почувствовал приближение слез, но сдержал их. Он криво улыбнулся Кеану, кивнув в ответ на молчаливый вопрос ветерана. Кеан отсалютовал Трою, хотя тот и не мог его видеть. Затем взял вомарка за руку и повел к Боевым Дозорам.
Лорд Морэм наблюдал, как они двигались среди воинов – как страдающее соболезнование Кеана сопровождает несгибаемую беспомощность Троя – от одного Дозора к другому. Он сколько мог терпел это зрелище и заглушал боль в сердце. К счастью, испытание было недолгим. Преследование Душераздирателя не давало времени Трою обойти всю Боевую Стражу. Вскоре Морэм был уже верхом на своем ранихине Дринни, сыне Ханерил, и скакал по направлению к Кравенхоу.
Большую часть этого дня он провел, наблюдая за вомарком. Но на следующее утро, когда Боевая Стража уже вплотную приближалась к Дремучему Удушителю, он был вынужден обратить внимание на задачу, стоявшую перед ним. У него было задумано несколько способов попытаться выполнить свое обещание. Он мыслительно объединился с Лордом Каллендриллом, и они совместно, соединив знания и интуицию, искали ключ к выходу из затруднений Морэма. В своем страхе, он надеялся обрести мужество в этом обсуждении, но боль, вызванная самонедоверием Каллендрилла, не давала ему такой возможности. Вместо того, чтобы обретать силу, Морэм ее отдавал.
С помощью Каллендрилла он выработал для себя план выполнения этой задачи, обдумал ряд возможных ответных действий на те опасности и подобия успеха, которые могли встретиться. Однако ничего действительно действенного полудню он так и не придумал. Но весь запас времени был уже израсходован. Боевая Стража достигла, пошатываясь, самого края Дремучего Удушителя.
И здесь, лицом к лицу с последними остатками сознания Всеединого Леса, Лорд Морэм начал испытывать всю горечь своей несостоятельности.
Тьма Удушителя, атавистическая ярость оставили его усилия безрезультатными, он чувствовал себя как человек без пальцев. Первые деревья были в дюжине ярдов от него. Словно стоящие невпопад колонны, они вырастали неожиданно из земли, без кустарника или кустов на подступах к ним и без подлеска хаотичной зелени, на котором бы они стояли. Сначала они были редкими: так далеко, как он мог видеть, они росли не достаточно густо, чтобы закрывать свет солнца. Тем не менее, тень среди них становилась гуще, сгущающийся в глубине мрак отталкивал солнечный свет. Уже на небольшом расстоянии погруженная во мрак воля Леса становилась почти осязаемым отрицанием возможности прохождения через него. У Морэма было ощущение, будто он всматривается в бездонную глубину.
Идея, что с таким вот местом может быть заключена какая-либо сделка, казалась теперь безумием, тщеславием, сотканным из мечтаний. Долгое время он только стоял перед Удушителем и изумленно смотрел, со стонущим холодным страхом на душе.
Но Трой сомнений не проявлял. Когда Кеан сообщил ему, что они прибыли, он повернул Мехрила и начал отдавать приказы. – Хорошо, хилтмарк, – сказал он повелительно. – Давай готовиться к этому. Всех накормить. Можно пополнить запасы, но делать это быстро. После этого придвинуть бойцов к Лесу на расстояние выстрела лука и образовать дугу вокруг Лорда Морэма. Сделать ее такой широкой, как только будет возможно, сохраняя ее плотной – я не хочу, чтобы Душераздиратель прорвался. Лорд Каллендрилл, думаю, что вы будете сражаться с Боевой Стражей.
И, Кеан… Я хочу поговорить с воинами, пока они будут есть. Я сам объясню им все.
– Хорошо, вомарк, – Кеан звучал далеким, ушедшим в цитадель своего мужества; в чертах его лица явно проступала решительность. Он ответил на салют Троя, затем повернулся и отдал свои приказания Аморин. Вместе они занялись последней подготовкой Боевой Стражи.
Трой повернул Мехрила обратно. Он попытался оказаться с Морэмом лицом к лицу, но ошибся на несколько футов. – Пожалуй, тебе следовало бы уже начинать, – сказал он. – У нас слишком мало времени.
– Я подожду, пока ты поговоришь с Боевой Стражей. – Морэм с досадой увидел, что лицо Троя исказила гримаса от открытия, что он неправильно оценил место расположения Лорда. – Мне необходимо много силы.
Нужно некоторое время, чтобы я мог сосредоточиться.
Трой резко кивнул головой, и можно было подумать, что он собирался наблюдать за приготовлениями Боевой Стражи.
Вместе они остались дожидаться сигнала Кеана. Лорд Каллендрилл задержался только чтобы сказать им:
– Морэм, Высокий Лорд не имела сомнений по поводу твоего соответствия бремени этих времен. И она – необычно верный оцениватель людей. Мой брат, твоей веры будет достаточно. – Голос его был мягким, но это неявно подчеркивало, что он предполагает, что его собственная вера недостаточна. Затем он пошел прочь от Удушителя, чтобы занять свое место рядом с воинами, оставив Морэма борющимся с наворачивающимися слезами.
Немного позже Кеан доложил, что Боевая Стража готова выслушать Троя. Вомарк попросил Кеана проводить его к месту, с которого он мог бы говорить, и они рысью ускакали вместе. Лорд Морэм отправился вслед за ними. Ему хотелось услышать речь вомарка.
Трой стоял внутри широкой арки воинов. Ему не нужно было требовать молчания. За исключением звуков еды, воины были совершенно молчаливы, слишком изнуренные, чтобы разговаривать. Последние три дня они шли через боль и в полном молчании, и сейчас поглощали свою пищу с ошеломляющей безжизненностью. Шевеля челюстями, глядя безвыразительными глазами, они выглядели подобно скелетам, голым сухим костям, оживленными некой вовсе не их одержимостью.
Морэм не мог сдержать слез. Они бежали по его скулам, капали теплой болью на руки, которые держали его посох.
И все же он был рад тому, что Трой не мог видеть, что его планы сделали с Боевой Стражей.
Вомарк Хайл Трой стоял лицом к воинам, держа свою голову так, словно предлагая осмотреть свои ожоги. Сидя на спине Мехрила, он был скован самодисциплиной – жестоким отрицанием собственной презренности. Как только он начал говорить, его голос стал хриплым, с борющимися в нем побуждениями, но становился все более твердым, пока он говорил.
– Воины! – сказал он резко. – Итак, мы здесь. Для победы или для смерти. Это – финал. Сегодня исход этой войны будет решен.
Наша позиция безнадежна – вы это знаете. Душераздиратель находится сейчас всего лишь в лиге отсюда. Мы зажаты между его армией и Дремучим Удушителем. Я хочу, чтобы вы знали: это не случайность. Мы пришли сюда не потому, что Душераздиратель пригнал нас. Вы – не жертвы.
Мы здесь по моему решению. Это решение принял я. Когда я был на Смотровой Кевина, то увидел, какой огромной была армия Душераздирателя.
Она была настолько велика, что у нас не было никаких шансов в Роковом Отступлении. Тогда я принял решение. Я привел вас сюда.
Я верю, что сегодня мы победим. Сегодня мы разобьем эту банду. Я верю в это. Я привел вас сюда потому, что я верю. А теперь позвольте рассказать вам, как мы сделаем это.
На мгновение он остановился, стал еще жестче, прямее, как бы готовя себя к тому, что он должен будет сказать. Затем продолжил:
– Мы будем сражаться с этой армией здесь всего лишь по одной причине. Лорду Морэму необходимо время. Он будет осуществлять задуманный мной план и мы должны сохранять его, пока это не будет выполнено.
И когда он сделает это, – Трой, казалось, сжал себя, – нам придется чертовски быстро убегать прямо в глубь Дремучего Удушителя.
Если он ожидал выкриков, то был удивлен; воины были слишком слабы, чтобы протестовать. Но спазмы боли прошли среди них, и Морэм мог видеть ужас на многих лицах.
Трой быстро продолжил:
– Я знаю, как ужасно это звучит. Никто и никогда не выживал в Дремучем Удушителе – никто и никогда не возвращался оттуда. Я все это знаю. Но столь же невозможным кажется противостоять Фаулу. Наш единственный шанс – это сделать нечто, что выглядит таким же невозможным. И я верю, мы не будем убиты.
Пока мы будем сражаться, Лорд Морэм вызовет Сиройла Вейлвуда, Защитника Леса. И Сиройл Вейлвуд поможет нам. Он сможет дать нам свободный проход через Дремучий Удушитель. И он разобьет армию Душераздирателя.
Я верю в это. Я хочу чтобы и вы верили в это. У Защитника Леса нет причин ненавидеть нас – вы это знаете. И у него есть все основания ненавидеть Душераздирателя. Но единственный способ для Вейлвуда заполучить Душераздирателя – это открыть нам свободную дорогу. Если мы побежим в самую глубь Дремучего Удушителя и Душераздиратель увидит, что мы не можем сопротивляться, а Лес не убивает нас – тогда он последует за нами. Он ненавидит нас и ненавидит Удушителя в достаточной мере, чтобы последовать за нами. Это сработает. Единственная проблема – это вызвать Защитника Леса. Этой задачей займется Лорд Морэм.
Он снова прервался, тщательно взвесил свои слова и произнес: Многие из вас знают Лорда Морэма дольше, чем я. Вы знаете, какой это человек. Он добьется успеха. Вы это знаете.
Но пока он будет добиваться этого успеха, мы должны будем сражаться только ради одного – сохранять его живым, пока он работает. Это все. Я знаю, как тяжело это будет для вас. Я знаю, как вы устали. Но вы – воины. Вы найдете в себе силы. Я верю в вас. Что бы ни случилось, я буду горд сражаться вместе с вами. И я не побоюсь вести вас в Дремучий Удушитель. Вы – истинные защитники Страны.
Он остановился, ожидая каких-нибудь реплик.
Но воины не стали ни хлопать, ни возмущенно кричать; потрясенные, они сохраняли молчание. Однако все они тяжело поднялись на ноги. Двенадцать тысяч мужчин и женщин дружно отсалютовали вомарку. Казалось, он услышал их движение и понял их. Он также отсалютовал им. Затем повернул своего гордого ранихина и поскакал обратно туда, где он оставил Лорда Морэма.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:51 | Сообщение # 24

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Морэм был еще в замешательстве от увиденного и услышанного и не смог перехватить его. Трой выглядел так, словно прямым его удерживала только жестокость крайней необходимости; голос его был тверд, когда он обратился в пустой воздух, где раньше находился Морэм. – Я надеюсь, ты понимаешь, что будет, если ты окажешься не в состоянии справиться с этим. Другого шанса у нас нет. Нам придется тогда все равно уходить в Дремучий Удушитель, и молиться только тому, что Защитник Леса все равно не убьет нас, пока не заполучит Душераздирателя. Но после этого все мы умрем, возможно вместе с Опустошителем.
Морэм торопился к Трою. Но Террел был ближе к вомарку и заговорил до того, как Морэм успел остановить его. – Это непозволительно, – сказал он хладнокровно. – Это будет самоубийством. Я говорю не о Боевой Страже. Мы – Стража Крови. Мы не позволяем Лордам распоряжаться их собственной смертью. Мы испытали поражение в попытке сохранить Лорда Кевина. И мы не собираемся снова испытывать поражение.
– Я слышу тебя, – резко произнес Морэм. – Но об этом говорить еще рано. Сначала я должен сделать свою работу. – Поворачиваясь к Трою, он сказал:
– Мой друг, останешься ли ты со мной, пока я буду пытаться?
Мне нужна… Мне нужна хоть какая-то поддержка.
Трой, казалось, дрожал как от озноба на спине Мехрила. Он схватился за гриву ранихина, успокаивая себя. – Только скажи мне, если я буду в силах хоть что-то для тебя сделать.
Он протянул свою руку, и когда Морэм пожал ее, он соскользнул со спины Мехрила. Морэм на мгновение еще крепче стиснул его руку, затем отпустил. Лорд оглянулся на Боевую Стражу, увидел, что она готовится встретить натиск Душераздирателя. Потом переключил все свое внимание на Дремучий Удушитель. Страх сжал его сердце. Он боялся, что Вейлвуд просто нападет на него, когда он начнет пытаться вызвать его – нападет на всю армию. Но он все еще был в силах оставаться самим собой. Он пошел вперед, подняв над головой посох, напевая ритуальное обращение к лесам.
– Приветствую тебя, Дремучий Удушитель! Лес Всеединого Леса! Враг наших врагов! Дремучий Удушитель, приветствую тебя! Мы враги твоих врагов, и мы знакомы с учением лиллианрилл. Нам надо пройти.
Слушай, Вейлвуд! Мы ненавидим топор и огонь, который может вредить. Твои враги – это наши враги. Никогда мы не обратим ни лезвие топора, ни огонь на тебя. Защитник Леса, слушай! Позволь нам пройти!
Ответа не было. Его голос падал в беззвучие деревьев и трав, но ничто не двигалось и не отвечало в мертвой тьме.
Он прислушался, пытаясь заметить хоть какие-то признаки, но ничего не было. Убедившись в тишине, он повторил ритуал. Снова не было ответа. После третьего воззвания мрачность тишины Удушителя усилилась, стала более глубокой и зловещей.
Сквозь безответность Леса он услышал первые радостные крики армии Душераздирателя, когда те завидели Боевую Стражу. Голодные вопли усилили его страхи. Твердо поставив свой посох на траву, он попробовал другое обращение.
Когда солнце уже стояло почти в полуденном положении, Лорд Морэм постарался сам обратиться к сердцу Дремучего Удушителя. К этому времени он уже использовал все имена Защитников Леса, сохраненные различными учениями Страны, испробовал все заклинания и вызывания, известные лосраату, исполнил даже Песнь Вызова, называвшуюся также Соглашение со Страной, изменив ее в соответствии со своей нуждой. Но все это не дало никакого эффекта. Лес продолжал хранить непроницаемую тишину.
А за его спиной уже вовсю шла последняя битва Боевой Стражи. Когда орда Душераздирателя бросилась на них, воины издали дружные бодрые крики, похожие на открытое неповиновение. Несмотря на то, что все их силы были истощены, они были готовы отражать натиск со стороны Пустошей.
Армия Опустошителя смертоносно обрушилась на них. Выпустив с близкого расстояния стрелы, воины пытались сломить натиск их первой атаки. Но орда бесчисленных юр-вайлов, пещерников и прочих тварей сметала все на своем пути, упорно надвигаясь на позиции Боевой Стражи. Передовая линия защиты была сломлена, тысячи различных существ прорвались внутрь. Но Кеан собрал все свои силы на одном фланге, а Аморин удержала другой. Впервые с тех пор, как они покинули Дориендор Коришев, она, кажется, обрела себя. Она отправила один Боевой Дозор исправить передовую линию. А Лорд Каллендрилл удерживал позицию в центре армии. Вращая посохом над головой, он рассылал потоки голубого огня во всех направлениях. Различные твари армии Опустошителя стали при нападении обтекать его, стаи неорганизованных юр-вайлов выли под его огнем. Затем Кеан и Аморин поддержали его с обоих сторон.
В каких-то глубинах самих себя, вопреки своим самым смелым ожиданиям, мужчины и женщины Страны нашли силы сражаться снова. Стоя лицом к лицу с ордой злобных созданий Лорда Фаула, они обнаружили, что еще способны сопротивляться. Воодушевление боя охватило их. Они сокрушили и отбросили первый натиск атаки Опустошителя.
Душераздиратель выкрикнул приказы; разнообразные твари, составлявшие его армию, отошли назад чтобы перегруппироваться. Юр-вайлы ускорили построение клина напротив Лорда Каллендрилла, а о стальная часть армии отодвинулась назад, выдвигая вперед пещерников для следующего натиска.
Пытаясь помешать всем этим приготовлениям, Кеан решил сам атаковать. Лорд Каллендрилл и один Боевой Дозор поспешили воспрепятствовать образованию клина юр-вайлов. В несколько яростных моментов они обратили организованное скопление отродий Демонмглы в хаос.
Но тогда напал Великан-Опустошитель, используя Камень чтобы поддержать юр-вайлов. Несколько взрывов изумрудного огня заставили Каллендрилла сдать позицию. Боевой Дозор вынужден был отступать.
Это была мрачная и безмолвная битва. После первой атаки армия Душераздирателя сражалась с немой маниакальной свирепостью. И воины не имели сил даже на крик, только шум ног, и удары мечей, и стоны изувеченных и умирающих, и приказы разрывали безмолвие этого боя.
Попытки не обращать внимание на сражение и сосредоточиться на своем деле вызывали у Морэма холодную испарину, заставляя его пульс биться подобно молоту заключенного, пробивающего проход в стене своей темницы.
Когда все традиционные обращения и заклинания потерпели поражение в попытках вызвать Защитника Леса, он начал использовать знаки и арочные символы. Он стал рисовать посохом на траве пентаграммы и круги, заставлял их пылать пламенем, совершал над ними жуткие жесты, бормотал сложные, запутанные песни.
Все было бесполезно. Тишина мрака Удушителя звучала для него подобно смеху.
И в этой тишине звуки смерти становились все ближе и ближе. Всей отваги воинов было недостаточно; их оттесняли назад.
Трой тоже слышал отступление. Наконец он не смог уже себя сдерживать.
– Боже мой, Морэм! – прошептал он. – Их уже рубят.
Морэм гневно повернулся к Трою:
– Ты думаешь, меня это не беспокоит? – Но когда увидел вомарка, остановился. Он мог явно видеть мучения Троя. Острота беспокойства ощущалась в нем ярким пламенем, он чуть ли не бился в истерике от острой душевной боли. Его руки бесцельно шарили в воздухе перед ним, как если бы он был потерян. Он был слеп. Со всей его мощной способностью планировать и задумывать, он был совершенно беспомощен в попытках выполнить даже самую простую из своих идей.
Лорд Морэм направил свой гнев в другое русло. И, воодушевленный этим, принял тяжелое решение.
– Хорошо, мой друг, – дыхание его было тяжелым. – Много попыток было сделано, но возможно только одна будет достаточно рискованной, чтобы иметь немного надежды на успех. Будь наготове. Ты должен – будешь сразу же стать вместо меня, если я паду. Легенды говорят, что песня, которую я намереваюсь сейчас исполнить, смертельна.
Затем Морэм повернулся лицом к Лесу и зашагал вперед. Внезапно он ощутил, что его охватило полное спокойствие. Оказавшись лицом к лицу с тем, чего он опасался, он смог увидеть, что мешал ему лишь собственный страх. Он встретил и пересилил подобный, когда его руки коснулся Опустошитель. И знания, которые он приобрел тогда, могли теперь помочь спасти Боевую Стражу. С угрозой, горящей в глазах, он шел по направлению к Удушителю, пока не оказался среди первых деревьев. Там он зажег голубой огонь своего посоха и поднял посох над своей головой, осторожно удерживая его вдали от ветвей. Потом начал петь.
Слова неуклюже произносились его губами, и акценты мелодии, казалось, пропускали свои такты. Он пел песню, которую не исполнял ранее ни один Лорд. Это была одна из мрачных тайн Страны, запрещенная, потому что несла опасность. Тем не менее слова песни были чистыми и простыми. Опасность была заключена не в них самих. Согласно Учению Кевину, они принадлежали, подобно любимым сокровищам, Защитникам Леса Всеединого Леса. И те убивали всех смертных, которые оскверняли эти слова. Тем не менее Лорд Морэм возвысил голо с, продолжая петь их.

Ветви разрастаются, и растут стволы деревьев.
Через дождь, и тепло, и холод, и снег.
Хотя широкие ветра мира, дующие невзирая на время,
И землетрясения распыляют камни и скалы,
Мои листья растут, зеленеют, и сеянцы буйно цветут.
С тех пор, когда Земля еще не была старой,
И Время начало ход к своей неминуемой судьбе,
Леса мира залечили собою безжизненность скал,
Ограждая от пыльных пустошей и смерти,
Я – сила Создателя Страны,
Я вдыхаю дыхание всех умирающих
И выдыхаю жизнь, чтобы залечивать и исцелять.

Как только пение его замерло вдалеке, он услышал ответ. Эта мелодия далеко превосходила его собственную. Она, казалось, падала с веток, словно листья, обрызганные редкими нотами – падала и порхала вокруг него, так, что он изумленно озирался, как если бы был ослеплен. У голоса был светлый, чистый звук, как журчание ручейка, но сила, которую он в себе заключал, наполнила Лорда благоговейным почтением.

Острый топор и жаркое пламя меня умерщвляют
Но знают ненависть руки мои, которые выросли смелыми.
Так уйди же, не тронув сердце моего семени
Ибо ненависть моя не знает ни отдыха, ни успокоения.

Мерцание музыки покрыло рябью его зрение. Когда оно прояснилось, он увидел Сиройла Вейлвуда, идущего по направлению к нему через зеленый луг. Защитник Леса был высоким мужчиной с длинной белой бородой и гладкими белыми волосами. На нем была мантия из чистейшей парчи, и он нес разросшуюся, покрытую зеленой листвой ветвь дерева как скипетр в изгибе руки. Венок из пурпурных и белых орхидей вокруг шеи только усиливал его аскетическое достоинство. Он появился из вечерних сумерек Удушителя, словно вышел из-за кулис, и двигался между деревьями как монарх. Они кивали ему, когда он проходил. С каждым шагом он рассыпал капельки мелодии около себя, как если бы он орошал окружающее своим пением.
Искрящийся мягкий голос смягчал суровость его вида, но глаза его мягкими не были. Из-под белых бровей струился серебряный свет от глазных яблок без зрачков или радужной оболочки, и его быстро бросаемые взгляды имели силу физических ударов. Продолжая напевать припев своей песни, он подошел к Лорду Морэму.
Его пристальный взгляд удерживал Лорда бездвижимым до тех пор, пока они не стали почти на расстоянии руки друг от друга. Морэм чувствовал себя словно под наблюдением множества глаз. Звучание мелодии продолжалось, и прошло еще некоторое время, прежде чем он осознал, что Защитник Леса обращается к нему, спрашивая: «Кто посмел исполнить мою песню?»
С усилием Лорд Морэм отстранил свой благоговейный страх, чтобы ответить:
– Сиройл Вейлвуд, Защитник Леса и слуга древесного сердца Дремучего Удушителя, пожалуйста, прости мою самонадеянность. Я не намеревался обижать или портить. Но мое дело безотлагательное, превосходящее и страх, и осторожность. Я – Морэм, сын Вариоля, Лорд Совета Ревлстона и защитник Страны в деревьях и скалах. Я ищу в твоих владениях благо, Сиройл Вейлвуд.
– Благо? – Защитник Леса задумался музыкально. – Ты принес огонь к моим деревьям – и теперь просишь благо?! Ты дурак, Морэм, сын Вариоля.
Я не заключаю сделок с людьми. Я не дарую никаких благ ни одному созданию, обладающему лезвием или пламенем. Убирайся!
Он не повысил голос и не сделал свою песню резче, но сила его приказания заставила Морэма вздрогнуть.
– Защитник Леса, послушай меня, – Морэм старался сохранять спокойствие в голосе. – Я использовал этот огонь только затем, чтобы привлечь твое внимание.
Загасив посох, он опустил его на землю и стиснул словно опору против отказа Защитника Леса. – Я Лорд, и я слуга Земной Силы. С тех пор как появились Лорды, все они клялись служить всеми своими силами делу охраны Страны и Леса. Мы любим и гордимся лесами мира, я не сделал никакого вреда этим деревьям – и никогда не сделаю, даже если ты откажешь мне в благе и осудишь Страну на огонь и смерть.
Напевая как бы для самого себя, Сиройл Вейлвуд сказал:
– Я не знаю ничего о Лордах. Они – ничто для меня. Но я знаю людей, смертных.
Ритуал Осквернения не забыт Удушителем.
– Все же послушай меня, Сиройл Вейлвуд, – Морэм отчетливо слышал звуки битвы, идущей за его спиной. Но вспомнил, что учил из истории Всеединого Леса, и остался твердым, спокойным. – Я не прошу блага, которого не могу оплатить. Защитник Леса, я предлагаю тебе Опустошителя.
При слове «Опустошитель» Сиройл Вейлвуд изменился. Влажное сверкающее дуновение его мелодии приобрело модуляцию гнева. Глаза его потемнели, их серебряное свечение предвещало бурю. Туман вытекал из его глазных яблок и струился вверх перед бровями. Но он ничего не сказал, и Морэм продолжил:
– Люди Страны ведут войну против Презирающего, древнего разорителя деревьев. Его огромная армия пригнала нас сюда, и последняя битва бушует сейчас в Кравенхоу. Без твоей помощи мы наверняка будем разбиты. А с нашей смертью Страна станет беззащитной. И тогда разоритель деревьев начнет войну со всеми Лесами – с деревьями прекрасного Анделейна, с сонным Зломрачным Лесом и неугомонным Мшистым. А затем он атакует Удушителя и тебя. Его армию надо уничтожить сейчас.
Защитник Леса остался равнодушным к его призыву. Вместо ответа на него он мрачно напел:
– Ты говорил об Опустошителе.
– Армией, которая нас разрушает, командует Опустошитель, один из трех палачей Всеединого Леса.
– Дай мне приметы того, что ты говоришь правду.
Лорд Морэм не колебался. Хотя область, в которую он вступил, была совершенна неисхоженной, не отмечена ни на каких картах научных дисциплин кроме его собственной интуиции, он ответил незамедлительно: Он – Опустошитель мокша, также именуемый Джеханнум – Душераздиратель. В давно прошедшие века он и туриа, его брат, научили ненависти к деревьям когда-то дружественную к ним Демонмглу. Самадхи, его брат, управлял королем Дориендор Коришева, когда этот безумный король пытался подчинить себе жизнь и смерть Всеединого Леса.
– Опустошитель мокша, – вывел Сиройл Вейлвуд с интонациями угрозы, опасности. – У меня есть особый интерес к Опустошителям.
– Их сила чрезвычайно возросла сейчас. Они разделяют неестественное могущество Камня Иллеарт.
– Это меня не беспокоит, – пропел в ответ Защитник Леса почти грубо. – Но ты предложил Опустошителя мне. Как это может быть сделано, когда даже сейчас он разбивает вас?
Звуки битвы неумолимо приближались, так как Боевая Стража неуклонно оттеснялась назад. С каждым проходящим мгновением Лорд Морэм слышал все меньше боя и все больше резни. И он ощущал за собой тяжелое дыхание вомарка Троя. Со всем своим с трудом сохраняемым спокойствием он ответил:
– Это и есть то благо, о котором я прошу, Сиройл Вейлвуд. Я прошу безопасного прохода для всех моих людей через Дремучий Удушитель. Это благо передаст Опустошителя мокшу в твои руки. Он и вся его армия, все его пещерники и прочие создания, будут твоими. Когда Опустошитель увидит, что мы убежали в Удушитель и не уничтожены при этом, он последует за нами. Он решит, что ты слаб – или что тебя уже нет совсем. Его ненависть к нам и к деревьям приведет его и все его войско в твои владения.
Мгновения, в течение которых Сиройл Вейлвуд размышлял, настойчиво бились в ушах Морэма. Шум битвы, казалось, говорил, что скоро не останется от Боевой Стражи ничего, что спасать. Но Морэм стоял лицом к Защитнику Леса и ждал. Наконец Защитник Леса кивнул. – Это плохая сделка, – пропел он медленно. – Деревья снова должны бороться. Но я готов к этому. Хотя это будет малая цена за мою помощь и за осквернение моей песни.
Воодушевление надежды Морэма вдруг прорезалось страхом, и он обернулся, пытаясь остановить вомарка Троя. Но раньше, чем он успел выкрикнуть предупреждение, Трой пылко сказал:
– Тогда заплачу я! Я согласен платить любую плату! Мою армию режут. Морэм содрогнулся от безвозвратного обещания, хотел попытаться протестовать. Но Защитник Леса спел живо:
– Очень хорошо. Я принимаю твою плату. Ведите вашу армию осторожно среди деревьев. Трой отреагировал моментально. Он развернулся, запрыгнул на спину Мехрила. Какой-то инстинкт руководил им: он садился верхом на ранихина так, как если бы мог видеть. В следующий миг он уже скакал галопом по направлению к битве, крича изо всех сил:
– Отступаем! Отступаем! Сопротивление Боевой Стражи уже сокрушалось, когда он кричал это.
Ряды бойцов были сломаны, твари Душераздирателя кровожадно врывались в них. Более двух третей Боевой Стражи уже пало. Но что-то в приказе Троя оживило бойцов для последнего усилия. Пробиваясь через окружающих их врагов, они поворачивались и убегали.
Неожиданность их бегства открыла короткий разрыв между ними и армией Душераздирателя. Лорд Каллендрилл сразу же бросился расширять этот разрыв. Защищаемый кругом из Стражей Крови, он метал молнии огня, которые падали с грохотом в траву перед фронтом армии врага. Его вспышки приносили мало вреда, но служили причиной колебаний в войсках Опустошителя. Вызвав их замешательство, Лорд последовал за бойцами. Все уцелевшие – едва ли больше чем десять полных Боевых Дозоров – бежали прямо по направлению к Морэму. Увидев, что они идут, Лорд Морэм вышел встретить Троя. Он убедил вомарка слезть со спины Мехрила – было небезопасно ехать верхом под ветвями Леса – взял его за руку и повел по направлению к деревьям. Убегающие воины были почти за их спинами, когда Морэм и Трой шагнули в Дремучий Удушитель.
Сиройл Вейлвуд исчез, но его песня осталась. Она, казалось, ярко отблескивала от каждого листика Леса. Морэм почувствовал, что она ведет его, и слепо последовал за ней. Он слышал, как сзади воины доводят до предела свое изнурение в последнем рывке, устремляясь к убежищу или к смерти. Он слышал, как Кеан прокричал, словно с большого расстояния, что все уцелевшие уже среди деревьев. Но не оглянулся. Песня Защитника Леса очаровывающе уводила его. Сжав руку Трою и пристально всматриваясь вперед, во мрак, он двигался бодрой походкой, куда вела его мелодия. Вместе с Каллендриллом, Троем, Аморин, оставшимися Стражами Крови, всеми ранихинами и более чем четырьмя тысячами воинов, Лорд Морэм двигался через время вне мира и человечества.
Музыка медленно отстраняла бдительность его сознания, вовлекая его в транс. Он чувствовал, что все еще сознавал окружающее, но ничего сейчас его не трогало. Он мог определить начало вечера по изменившейся густоте мрака Удушителя, но не мог ощущать течения времени. В просветах между деревьями время от времени были видны Западные горы. По изменению положений пиков он мог оценить свою скорость.
Ему показалось, что он движется быстрее, чем скачет галопом ранихин. Но он не чувствовал ни изнурительности, ни усилий этого путешествия. Плавное течение песни несло его вперед, словно он и его спутники были как бы втянуты Удушителем. Это был сверхъестественный, призрачный переход, путешествие души, наделенное скоростью, которой он не мог понять, и событиями, которые он не мог почувствовать.
Пришла ночь – луна была совершенно темной – но он не потерял при этом дорогу. Некоторые намеки света в траве и листьях, а также песня делали путь ясным для него, и он шел уверенно, не нуждаясь в отдыхе.
Песня Защитника Леса освободила его от бренности смертности, окутав беззаботным миролюбием.
В наступившей тьме он услышал изменение песни. Эта перемена не воздействовала на него, но он понимал ее значение. Хотя Лес поглощал все другие звуки, так что никакие крики или стоны не достигали его ушей, он знал, что армия Душераздирателя сейчас сокрушается. Песня возбуждала веками дремавший гнев, горесть над обширными пространствами безжалостного уничтожения родственников, древнюю медленную ярость, которая поднималась по соку деревьев до тех пор, пока каждая веточка и каждый лист не разделили ее, пропитались ею, испытывая жажду действий.
И через это мелодичное воздействие проходил шепот смерти, словно корни, и сучья, и стволы приходили в движение, чтобы давить, душить и раздирать.
Против громады Удушителя даже армия Душераздирателя была маленькой и беззащитной – ничтожное оскорбление, брошенное океану. Деревья сметали могущество юр-вайлов, и силу пещерников, и безумный, отчаянный страх прочих созданий. Ведомые песней Сиройла Вейлвуда, они просто удушили захватчиков. Огни были растоптаны, обладатели мечей были заколоты, мощь учения юр-вайлов – подавлена. Затем деревья выпили кровь и съели тела – и подчистую убрали каждый след врага в апофеозе древней безумной ярости.
Когда песня вернулась к своему прежнему плавному течению, в ней, казалось, дышало жестокое удовлетворение победой.
Вскоре после этого – Морэм думал, что вскоре, – грохот, подобный грому, пронесся над деревьями. Сначала он решил, что слышит смертельную битву Душераздирателя. Но потом понял, что у звука совершенно другой источник. Далеко от них, где-то впереди и к западу, что-то ужасное происходило в Западных горах. Красное пламя вырывалось откуда-то из края гряды. После каждого извержения волна сотрясения пробегала через Удушитель и сполохи освещали ночное небо. Но Морэм был невосприимчив к этому. Он взирал на это с некоторым интересом, но песня окутывала его своим очарованием и предохраняла от всех опасностей.
И он не почувствовал беспокойства, когда осознал, что Боевой Стражи за ним больше нет. Кроме Лорда Каллендрилла, Троя, Аморин, Хилтмарка, Кеана и двух Стражей Крови, Террела и Морила, больше никого не было. Но он не был обеспокоен этим, песня обволакивала его миром и доверием. Она вела его вперед и вперед, через бездонную ночь к рассвету нового дня.
Когда начало светать, он обнаружил, что продвигается через лесистую местность, изобилующую пурпурными и белыми орхидеями. Их мягкие, чистые цвета вплетались в музыку, как если бы были нотами песни Сиройла Вейлвуда. Они тесно оплетали Морэма утешающей мелодией. С широкой бессознательной улыбкой, он позволил себе идти так, словно течение, которое несло его, успокаивало все его обиды.
Его странная скорость передвижения стала сейчас более явной. Через пробелы в свешивающихся ветвях, покрытых густой листвой, он мог уже видеть спаренные спирали Меленкурион Скайвейр, высочайших пиков Западных гор. Он мог уже видеть высокую отвесную стену, над которой располагалось плато Расколотой Скалы, и то, что борьба, которую оно скрывало, продолжалась.
Извержения и приглушенный гул исходили, отражаясь, из глубин основания гор, и красные отблески силы рассекали небо через неравномерные интервалы. Но он по-прежнему не был тронут этим. Его скорость, веселая, легкая быстрота, наполняла сердце радостным ликованием. Он преодолел уже тридцать или сорок лиг с тех пор, как вступил в Удушитель, но чувствовал себя готовым двигаться такими же темпами вечно. Весь последовавший за этим день прошел с той же мимолетностью безвременья, которая несла его через ночь. Солнце подобралось к закату, и тем не менее у него не было ни чувства времени, ни усталости, ни голода, ни физического впечатления, что он путешествовал целый день.
Песня снова изменилась. Постепенно она не стала больше нести его вперед. Спад несущего его потока наполнил его совершенным унынием, но он принял его. Громы и извержения Расколотой Скалы были сейчас почти прямо к юго-западу от него. Он рассудил, что он и его спутники должны быть где-то около реки Черная.
Песня вела его через Лес к высокому лысому холму, стоявшему посреди лесистой местности словно нарост бесплодия. Сквозь нее пробивалось журчание воды – река Черная – но сам холм вдруг привлек его внимание, восстанавливая некоторые мерила самосознания. Почва на холме была совершенно безжизненной, как если бы за многие века она была слишком сильно пропитана смертью, чтобы на ней хоть что-то росло. И только возле макушки холма, на ближней к ним стороне, высились два стойких дерева, как часовые, свидетели, на расстоянии около десяти ярдов друг от друга. Они были так же мертвы, как холм – почерневшие, лишенные веток и листьев, истощенные. У каждого мертвого ствола осталось только по одному суку. В пятидесяти футах над землей эти суки достигали друг друга и переплетались, образуя перекладину.
Это была Виселичная Плешь, древнее место казней Защитников Леса.
Здесь, по легендам Страны, Сиройл Вейлвуд и его собратья проводили свои суды в давно прошедшие века, когда Всеединый Лес все еще боролся за выживание. Здесь же и был казнен Опустошитель, осмелившийся прийти в объятия Леса.
Сейчас Душераздиратель мокша грузно свисал с виселицы. Черная ярость переполняла его лицо, распухший язык как бы презрительно высовывался между зубами, и глаза его смотрели пусто. Ненависть напрягла и раздула все его мускулы. Предсмертное неистовство было столь непомерным, что многие его кровеносные сосуды разорвались, покрыв кожу темными кровоизлияниями. Пока Лорд Морэм вглядывался вверх через сгущающиеся сумерки, он ощутил вдруг усталость и жажду. Прошло несколько мгновений прежде чем он заметил, что Сиройл Вейлвуд тоже был здесь. Защитник Леса стоял возле виселицы, напевая спокойно, и глаза его излучали красный и серебряный свет.
Вомарк Трой рядом с Морэмом зашевелился, словно бы просыпаясь, и мрачно спросил:
– Что это? Что ты там видишь?
Морэм вынужден был сглотнуть несколько раз прежде чем смог найти свой голос:
– Это Душераздиратель. Защитник Леса убил его.
Резкое напряжение перекосило лицо Троя, как если бы он прилагал усилия, чтобы видеть. Потом он улыбнулся. – Слава Богу!
– Это была плохая сделка, – пропел Сиройл Вейлвуд. – Я знаю, что не могу убить дух Опустошителя. Но все же великое удовлетворение – убить тело. Теперь он на виселице. – Его глаза на мгновение вспыхнули красным, потом свечение сгладились опять к серебряному. – Поэтому не думайте, что я отменил мое слово. Ваши люди невредимы. Присутствие столь многих опасных смертных побеспокоило деревья. Чтобы сократить их неудобства, я отослал ваших людей за Дремучий Удушитель на север. Но вследствие этой сделки и того, что цена за нее еще не уплачена, я привел вас сюда. Созерцайте возмездие Леса.
Что-то в его высоком голосе заставило Морэма содрогнуться, но он уже пришел в себя достаточно, чтобы спросить:
– Что стало с камнем Опустошителя?
– Это было большое зло, – пропел Защитник Леса строго. – Я уничтожил его.
Лорд Морэм тихо кивнул:
– Это хорошо.
Теперь он попытался сосредоточить свое внимание на сущности цены Сиройла Вейлвуда. Ему хотелось найти доводы в пользу того, что Трой не должен быть взят за эту сделку. Вомарк не понимал, о чем его просят. Но пока Морэм все еще подыскивал слова, Террел отвлек его внимание. Страж Крови молчаливо указал вдаль, вверх по реке.
Ночь уже уступала рассвету. Но когда Лорд последовал взглядом за указанием Террела, то увидел вдалеке два различных огня. Далеко на горизонте полыхало дикое бушевание какой-то мощи в Расколотой Скале. Происходящий там катаклизм достиг, казалось, своей решающей стадии.
Другой огонь был значительно ближе. Маленький огонек могильно-белого свечения пробивался сквозь деревья, загораживающие от Морэма часть реки. Пока он смотрел на него, оно ушло из досягаемости его взгляда за Виселичную Плешь.
Кто-то путешествовал через Дремучий Удушитель по реке Черная.
Интуиция подвела Лорда Морэма, и в этот момент он обнаружил, что боится. Проблески проницательности и способность к видениям, о которых он забыл за последние десять дней, возвращались к нему. Он быстро повернулся к Защитнику Леса. – Кто еще пришел? Ты заключали другие сделки? – Если и заключал, – пропел Защитник Леса, – то они не противоречат сделке с вами. Но эти двое прошли в согласии с Лесом. Они не говорили мне. Я разрешил им, потому что у них – свет, они дают много света, который не вредит деревьям, и потому что они обладают силой, которую я уважаю. Ибо я не превыше Закона Сотворения.
– Меленкурион! – выдохнул Морэм. – Да сохранит нас Создатель!
Удерживая Троя за предплечье, он стал подниматься с ним на голый холм. Его спутники поспешили за ним. Миновав виселицу, украшавшую Плешь, он посмотрел вниз, к реке.
Два человека взбирались от берега реки на холм по направлению к ним. Один из них держал в правой руке сияющий камень, а левой рукой поддерживал своего товарища. Они двигались мученически, как если бы преодолевали давление бесплодия Плеши. Оказавшись возле вершины холма, будучи в состоянии уже охватить взглядом всю компанию Морэма, они остановились.
Медленным движение Баннор поднял над собой Оркрест, чтобы тот осветил гребень Плеши. Затем кивком подтвердил, что признал Лордов. Томас Кавинант понял, что все люди на холме смотрят на него, оттолкнулся от опоры Баннора и встал сам. Это усилие стоило ему большого напряжения. Стоя, он нетвердо покачивался. В свете Оркреста его лоб был жестоко бледным. Глаза сохраняли невидящий взгляд – уставясь в никуда, и все же напряженно что-то разглядывая, так, будто видимое разными глазами противоречило друг другу, словно он нас только проникся собственной двойственностью, что был не в состоянии воспринимать что-то лишь отдельной своей частью. Руки его сцепились перед грудью. Но когда неистовый взрыв в Расколотой Скале встряхнул его, он почти потерял равновесие и попытался протянуть свою ополовиненную руку к Баннору. Это движение раскрыло его левый кулак.
На его безымянном пальце горячо билось серебряное кольцо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗЕМНАЯ КРОВЬ

Глава 21
Дочь Лены

Трой назвал Неверие Томаса Кавинанта блефом. Но Кавинант не вел психологической игры. Он всего лишь был прокаженным. Он боролся за свою жизнь. Неверие было его защитой от Страны, просто способом сдерживать себя от потенциального самоубийства – от признания Страны. Он чувствовал, что растерял уже все другие формы самозащиты. А без самозащиты он закончит как тот старик, которого он видел в лепрозории искалеченный и зловонный в большей степени, чем это можно терпеть. Даже сумасшествие было бы предпочтительней. Если бы он сошел с ума, он во всяком случае был бы изолирован от знания того, что с ним происходит, слепой, глухой и онемелый к хищной болезни, гложущей его тело.
Но пока он ехал на запад из Ревлвуда с Высоким Лордом Еленой, Амоком и двумя Стражами Крови за Седьмым Заветом Кевина Расточителя Страны, он ощущал, что постепенно сам изменялся. Скачками и постепенно, его сознание становилось другим; какое-то могущество, неуловимая Земная Сила меняла структуру его личности. Незаметная, зыбкая сила толкала его к краю пропасти. И он ощущал беспомощность сделать что-либо с этим.
Самым опасной частью его нынешней ситуации была Елена. Ее непонятная внутренняя сила, ее происхождение и странная невозможность отказать ей одновременно беспокоили и привлекали его. Когда они покинули Долину Двух Рек, он уже проклинал себя за то, что принял ее приглашение. И все же у нее была сила влиять на него. Она спутывала его эмоции и выявляла неожиданные черты характера.
Согласие следовать с ней не было подобно его другим молчаливым согласьям. Когда Лорд Морэм попросил его отправиться вместе с Боевой Стражей, он согласился потому, что у него совершенно отсутствовала альтернатива. Ему настоятельно нужно было сохранять движение, сохранять возможность искать способы для бегства. Но вовсе не подобные соображения руководили им, когда Высокий Лорд попросила его сопровождать ее. Он чувствовал, что уезжает от затруднительностей своей дилеммы, уезжает от битвы против Лорда Фаула – избегая его, как трус. Но в момент решения он даже и не обдумывал возможность отказаться. И он чувствовал, что она может увести его таким образом и дальше . Безнадежно, ни на йоту, ни на черточку не веря своему имени, он был бы вынужден следовать за ней, даже если бы она шла сейчас сражаться с самим Презирающим. Ее красота, ее физическое присутствие, ее обращение с ним проедали части его брони, открывая уязвимое тело.
Проезжая через благоухающую осень Тротгарда, он смотрел на нее боязливо, робко.
Высокая и гордая на спине Мирхи, своего ранихина, она выглядела как коронованная особа, как-то одновременно мощно и хрупко – словно она могла бы разнести его кости одним лишь быстрым взглядом, и в то же время свалилась бы от прикосновения всего лишь брошенной щепотки грязи. Она обескураживала его. Когда Амок появился внезапно перед ней из чистого воздуха, она повернулась, чтобы поговорить с ним. Они обменялись приветствиями и вежливо дразнили друг друга как старые друзья, пока Ревлвуд сзади них становился все дальше и дальше. Скрытность Амока в отношении его Завета не препятствовала веселому многословию в других областях. Он пел и жизнерадостно беседовал на различные темы, словно его единственной функцией в этом путешествии было развлекать Высокого Лорда.
Утром, пока Амок недолго отсутствовал, Кавинант пристально осматривал окружающую местность.
Компания отправившихся на поиски Завета продвигалась по низинам Тротгарда с небольшим уклоном вверх. Они направлялись несколько южнее, чем на запад, почти параллельно руслу реки Рилл в сторону Западных гор. Западный край Тротгарда, до которого было еще около шестидесяти или шестидесяти пяти лиг, располагался на три тысячи футов выше, чем долина Двух Рек, и местность постепенно поднималась к горам. Компания Высокого Лорда постепенно поднималась вверх. Кавинант мог ощущать их ослабленный подъем, ощущать, как они ехали через лесистую местность, охваченную осенью, сверкающую оранжевым, желтым, золотым, красным пламенем листьев, и через сочные травянистые склоны, где изломы скал, оставшиеся от древних войн в Больном Камне, были покрыты густым вереском и тимофеевкой, как здоровая новая плоть вокруг раны, зеленеющая от здоровья.
Он ясно мог видеть вокруг суть выздоровления Тротгарда. Скрытые покрывалом травы и деревьев, не все повреждения от последней войны Кевина были залечены. Время от времени всадники проезжали возле гноящихся бесплодных участков, которые все еще отвергали все старания залечить их, и холмов, которые, казалось, лежат неудобно, как неверно вправленные сломанные кости. Но работа Лордов все же явно производила животворный эффект. Воздух Тротгарда был бодрящим, живительным, пропитанным жизненностью. По очень немногим деревьям было заметно, что их корни уходят в когда-то оскверненную почву. Новый Совет Лордов нашел прекрасный способ исстрачивать свои жизни.
Из-за того, что он тоже страдал, Тротгард тронул сердце Кавинанта. Он обнаружил, что полюбил его и доверяет ему. К тому времени, когда солнце перевалило через полдень, он уже не хотел никуда уходить отсюда. Он хотел только бродить по Тротгарду, желательно один, без каких-либо забот о Заветах, кольце или сражениях. Его как бы приглашали к отдыху.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:51 | Сообщение # 25

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Амок оказался весьма подходящим проводником для подобных путешествий.
Хранитель Седьмого Завета передвигался веселым мальчишеским шагом, который скрывал тот факт, что шаг, установленный им, был вовсе не ленивым. И хорошее настроение бурлило в нем неудержимо. Он пел длинные песни, которые, как утверждал, выучил от легендарных элохимов, песни столь чуждые, что Кавинант был не в состоянии различить ни слов, ни предложений, но все же на удивление заставляющие полагать, подобно лунному свету в лесу, что вызывают почти восторг. И еще Амок рассказывал истории о звездах и небесах, весело описывал небесный танец, как если бы танцевал его сам. Его радостный голос рассыпал комплименты окружавшему обилию жизни, остро свежему вечернему воздуху и закатному пожару деревьев, оплетая своих слушателей словно чары, гипноз.
Однако когда в Тротгард спустились сумерки, он внезапно исчез, оставив компанию Высокого Лорда без провожатого. Кавинант был выведен из своих раздумий. – Где?
– Амок вернется, – ответила Елена. В сумерках нельзя было определить, смотрела ли она на него, через, в или мимо него. – Он оставил нас только на ночь. Спускайся, Юр-Лорд, – сказала она, спрыгнув со спины Мирхи. – Надо отдохнуть.
Кавинант последовал ее примеру, оставив свою лошадь на попечение Баннора. Мирха и два других ранихина ускакали, разминая ноги после дневной прогулки. Потом Морин пошел к реке Рилл за водой, а Елена начала разбивать лагерь. Она достала небольшой горшочек со светящимся гравием и использовала эти огненные камни, чтобы приготовить скудную пищу для себя и Кавинанта. Ее лицо следило за действиями рук, но странная чуждость ее зрения была далеко, как если бы в свете гравия она читала о событиях на другом краю света.
Кавинант внимательно наблюдал за ней, даже ее простейшие действия очаровывали его. Но пока он изучал ее гибкую фигуру, уверенные движения, расфокусированный взгляд, он пытался восстановить свое самообладание, пытался вернуть себе представление о том, где он с ней стоял.
Она была для него загадкой. Изо всех сильных и образованных людей Страны она выбрала его в сопровождающие. Он изнасиловал ее мать – и все же она выбрала его. В Мерцающем озере она его поцеловала – память об этом причинила боль его сердцу. Она выбрала его. Но не из гнева или желания наказать – не по какой-либо из тех причин, которые одобрил бы Трелл. Он мог видеть в ее улыбке, слышать в ее голосе, чувствовать в окружавшей ее атмосфере, что она не имела намерения причинить ему зло. Тогда почему? Из-за какого тайного замысла или страсти она пожелала его компании? Ему надо было знать правду. Но при этом он наполовину боялся ответа.
После ужина, отхлебывая из кувшина вино, по другую сторону светящегося гравия от Елены, он собрал свое мужество, чтобы спросить ее. Оба Стража Крови удалились из лагеря, и он был спокоен, что ему не придется состязаться с ними. Запустив пальцы в бороду, напоминая себе об опасности ощущений, он начал с того, что спросил ее, узнала ли она что-нибудь от Амока.
Она беззаботно покачала головой, и ее волосы образовывали при этом в свете гравия венец вокруг ее головы. – У нас еще несколько дней пути до Седьмого Завета. Будет достаточно времени для расспросов Амока. Он принял это, но не это было нужно ему. Собрав всю свою выдержку, он спросил, почему она выбрала его.
Она пристально смотрела на него некоторое время, прежде чем произнесла:
– Томас Кавинант, ты знаешь, что не я выбирала тебя. Ни один из Лордов Ревлстона не выбирал тебя. Друл Камневый Червь осуществил твой первый вызов, и направлял его при этом Презирающий. Таким образом, мы – твои жертвы, так же, как ты – его. Хотя возможно и то, во что верит Лорд Морэм – возможно, это был выбор Создателя Земли. Или, возможно, Старые Лорды… возможно, Высокий Лорд Кевин имеет некоторое влияние за пределами своей могилы. Но я не делала никакого выбора. – Потом ее тон изменился, и она продолжала. – Хотя, однако, я все же выбрала…
Кавинант прервал ее. – Это не то, что я имел в виду. Я знаю, почему это случилось со мной. Потому, что я прокаженный. Нормальный человек просто бы посмеялся. Нет, я имел в виду почему ты попросила меня отправиться с тобой на поиск Седьмого Завета? Пожалуй, были и другие люди, которых ты могла бы выбрать.
Она спокойно возразила:
– Я не понимаю эту болезнь, которую ты называешь проказой. Ты описываешь мир, в котором страдают невинные. Почему происходят подобные вещи? Почему они дозволены?
– Здесь все вовсе не так уж от этого и отличается. Или, как ты думаешь, что же произошло с Кевином? Но ты подменяешь предмет разговора. Я хочу знать, почему ты выбрала меня? – Он вздрогнул от воспоминания о недовольстве Троя, когда Высокий Лорд объявила свой выбор.
– Хорошо, Юр-Лорд, – сказала она неохотно. – Если на этот вопрос нужно ответить, я отвечу. Есть много причин для моего выбора. Ты будешь слушать о них?
– Начинай.
– О, Неверящий. Временами я думаю, что вомарк Трой не так уж слеп. И правда… но ты избегаешь правды. Однако я объясню тебе свои основания. Во-первых, я пытаюсь предусмотреть различные варианты развития событий. Если ты наконец придешь к желанию использовать свое Белое Золото, Посохом Закона я буду более в состоянии помочь тебе, чем кто-либо другой. Я не знаю секрета Дикой Магии – но нет инструмента более проникновенного, чем Посох. А если бы ты все же пошел против Страны, Посохом возможно удалось бы сдержать тебя. Хотя у нас нет ничего, что могло бы противостоять силе Белого Золота.
Но при этом я имела в виду еще и другие цели. Ты не воин – а Боевая Стража идет навстречу большой опасности, где только сила и мастерство в бою способствует сохранению жизни. Я не хочу подвергать тебя риску смерти. Тебе надо дать время найти свой ответ самому себе. И мне нужен был компаньон. Однако ни вомарк Трой, ни Лорд Морэм не могут быть отлучены от этой войны. Тебе нужны еще дальнейшие объяснения?
Он понимал незавершенность ее ответа и заставил себя настоять на продолжении, пересиливая страх. С гримасой отвращения за всепроникающую нечестность при его сопровождении кем-либо по Стране, он сказал нерешительно:
– Нужен был компаньон?! После всего того, что я сделал?!
Ты воистину необычайно терпима.
– Вовсе я не терпима. Я не совершаю выборов, не посоветовавшись с собственным сердцем.
На мгновение его лицо окаменело от подтекста того, что она сказала. Это было то, чего он одновременно хотел и боялся услышать. Но затем нерасположенность, симпатия, страх и самокритика одновременно переполнили его. От этого голос его стал резким, когда он говорил:
– Ты разбиваешь этим сердце Трелла. И сердце твоей матери.
Ее лицо окаменело. – Ты обвиняешь меня в страдании Трелла?
– Я не знаю. Он бы последовал за нами, если бы имел хоть какую-то надежду. Сейчас он знает наверняка, что ты и не думаешь о наказании меня.
Он остановился, но вид боли, которую он причинил ей, заставил его говорить снова, чтобы не допустить натиска ответных реплик, контробвинений, чтобы она не издала ни звука.
– Что же касается твоей матери – не мне говорить об этом. Я имею в виду не то, что я сделал ей. Это нечто, что я хотя бы могу понять. Я был в такой… нужде – а она казалась такой богатой.
Нет. Я имел в виду ранихина – того ранихина, который приходил в подкаменье Мифиль каждый год. Я заключил сделку с ними. Я пытался найти решение – какой-либо путь сохранить себя от наступления полного безумия. И они ненавидели меня. Они были почти как Страна – они были большие и сильные, и недоступные, и они не любили меня. – Ему не понравились эти слова: «не любили», как если бы эхо вторило ему: «гадкий, грязный прокаженный». – Но они поклонялись мне – почти сотня их. Они были приведены…
Так что я заключил сделку с ними. Я обещал, что не буду ездить не буду заставлять одного из них носить меня. Но я заставил их дать обещание – я пытался найти какой-либо способ предохранить все то величие и силу, и здоровье, и верность от того, чтобы все это не гнало меня к безумию. Я заставил их дать обещание прийти на зов, если они когда-нибудь понадобятся мне. И я заставлял их дать обещание посещать твою мать.
– Все их обещания по-прежнему остаются в силе, – сказала она так, словно это было для нее предметом гордости.
Он вздохнул. – Так сказала Печаль. Но не в этом дело. Видишь ли, я пытался дать ей хоть что-то, возместить ей это как-нибудь. Но это не сработало. Если причинил кому-то боль, то бессмысленно ходить вокруг, делая подарки. Это самонадеянно и жестоко. – Его рот скривился от горького вкуса того, что он хотел сказать. – На самом деле я пытался улучшить лишь свое собственное самочувствие.
Во всяком случае, это не сработало. Нечистость замыслов может извратить все. К тому времени когда Поход за Посохом Закона пришел к своему завершению, все было уже настолько плохо, что никакие сделки не могли бы спасти меня.
Он резко замолчал. Он хотел сказать Елене, что не обвиняет ее, не может обвинить ее – и в тоже время часть его обвиняла ее. Другая часть чувствовала, что боль Елены заслуживала большей лояльности.
Но Высокий Лорд, казалось, поняла это. Хотя ее направленный куда-то в иное пространство пристальный взгляд не касался его, она ответила на его мысли.
– Томас Кавинант, вы все не понимаете Лену, мою мать. Я женщина такой же человек, как любой другой. И я выбрала вас быть моим спутником в этом поиске. Наверняка мой выбор выдает сердце моей матери так же явно, как мое собственное. Я ее дочь. С рождения я жила под ее заботами, и она учила меня. Неверящий, она не учила меня гневу или горечи по отношению к тебе.
– Нет! – воскликнул Кавинант. – Нет! – Нет! Не ее тоже! Вид крови затемнил его видение – крови на бедрах Лены. Он не мог подумать, что она простила его – она!
Он отвернулся. Он чувствовал, что Елена смотрит на него, ощущал ее присутствие, приближающееся к нему в попытке вернуть его внимание.
Но не мог смотреть ей сейчас в лицо. Он боялся тех эмоций, которые управляли ею, даже не называл их самому себе. Он лег под одеяло спиной к ней, пока она прикрывала гравий на ночь и укладывалась спать.
На следующее утро, вскоре после рассвета, Морин и Баннор вернулись к ним. Они привели с собой Мирху и лошадь Кавинанта. Он поднял себя и присоединился за завтраком к Елене, пока Стражи Крови упаковывали одеяла. Как только вскоре после этого они вновь поехали в сторону запада, Амок проявился в воздухе возле Высокого Лорда.
Кавинанту не доставляли удовольствие чарующие беседы Амока. Но прошедшей ночью он принял решение. Был некоторый риск в том, что он собирался сделать – это было опасным действием, которое, он надеялся, позволит ему снова обрести целостность. До того, как юноша успел начать говорить, Кавинант мысленно стиснул себя, чтобы сдержать внезапно заколотившее сердца, и спросил Амока, что ему известно о Белом Золоте.
– Много и мало, Носящий, – ответил Амок со смехом и поклоном. – Говорят, что Белое Золото повелевает Дикой Магией, которая разрушает мир. Но кто в состоянии объяснить, что такое мир и что значит его разрушать?
Кавинант нахмурился. – Ты играешь словами. А я задал тебе прямой вопрос. Что ты знаешь об этом!?
– Знаю, Носящий? Это слишком короткое слово – оно скрывает магнетизм своего значения. Я слышал то, что уловили мои уши, и видел, то, что углядели мои глаза, однако лишь только ты обладаешь Белым Золотом.
Это ли ты называешь знанием?
– Амок, – Елена пришла на помощь Кавинанту, – Белое Золото в некотором смысле вплетено в Седьмой Завет? Белое Золото – оно связано как-то с этим Заветом? – О, Высокий Лорд, все вещи взаимосвязаны. – Юноше, казалось, нравилась своя способность увертываться от вопросов. – Седьмой Завет может игнорировать Белое Золото, и Носящий Белое Золото может быть не полезен для Седьмого Завета – тем не менее оба есть могущество, то есть лишь разные формы и лица единого Могущества Жизни. Но Носящий – не повелитель мне. Он кладет тень, но не затемняет меня. Я уважаю то, что он несет, но моя цель от него не зависит.
Замечание Елены было произнесено сурово. – Тогда тебе не нужно было избегать его вопроса. Скажи, что ты слышал или узнал относительно Белого Золота.
– Таков уж мой стиль разговаривать, Высокий Лорд. Носящий, слышал я много, а узнал мало относительно Белого Золота. Шутливый парадокс Арки Времени, буйство, положенное в основу создания Земли, несуществующая кость Земной Силы, несокрушимость воды и текучесть скал. Все это – определения Дикой Магии, которая разрушает мир. О ней мягко говорят брафоры и с благоговением отзываются элохимы, хотя никогда не видели ее. Великий Келенбрабанал мечтает о ней в своей могиле, и мрачные песчаные горгоны впадают в беззвучный кошмар при прикосновении ее имени. Высокий Лорд Кевин в свои последние дни тосковал по ней, но безуспешно. Это – одновременно и пропасть, и вершина судьбы.
Кавинант вздохнул. Он боялся, что такой ответ и получит. Теперь ему придется пойти дальше, подтолкнуть вопрос прямо к краю своего страха. Растревоженный и раздосадованный, он проскрежетал:
– Этого достаточно, пощади меня. Только скажи мне, как Белое Золото, – на мгновение он замолчал, но, вспомнив Лену, продолжил, – как действует это проклятое кольцо?
– Ах, Носящий, – рассмеялся Амок, – спроси Солнцерождающее море или Меленкурион Скайвейр. Спроси огни Горак Крембол или древесное сердце Дремучего Удушителя. Это знает весь мир. Белое Золото приводится в действие, как и любая другая сила, страстью, искренним порывом сердца. – Адский огонь, – прорычал Кавинант, силясь скрыть свое утешение.
Ему было неприятно признаваться самому себе, как он был рад остаться неосведомленным по этому поводу. Ибо эта неосведомленность была жизненно важной частью его самозащиты. Пока он не знал как использовать Дикую Магию, его не могли обвинить в ответственности за судьбу Страны.
В тайной и предательской части своего сердца он рискнул задать вопрос только потому, что верил, что Амок даст на него неразоблачающий ответ. Теперь он почувствовал себя лжецом. Его попытка в целом провалилась. Но чувства облегчения в нем было больше, чем отвращения к себе.
Это в некотором роде утешение позволило ему изменить тему, попытаться завести нормальную беседу с Высоким Лордом. Он чувствовал себя так неловко, словно был калекой. Он не беседовал так спокойно ни с кем с тех пор, как у него была обнаружена проказа. Елена отвечала охотно, даже радостно; она приветствовала его внимательность. Вскоре ему уже не надо было выискивать вопросы, чтобы поддерживать беседу.
Их беседа текла спокойно в живописном окружении Тротгарда. Пока они пробирались по направлению к западу через холмы, леса и болотистую местность, осенний воздух становился все более живительным. Птицы искусно порхали в небе и парили в облаках. Радостные солнечные лучи тянулись так, будто в любой момент могли вспыхнуть ярким свечением и блеском. В их свете все цвета становились ослепляющими. И всадники видели все больше и больше животных – кроликов и белок, пухлых барсуков и случайно попавшихся на тропе лисиц. Вся это атмосфера, казалось, была приятна Высокому Лорду Елене. Постепенно Кавинант стал понимать этот аспект бытия Лордов. Елена ощущала Тротгард своим домом. Заживление Кураш Пленетор стало частью ее жизни.
В потоке его вопросов она избегала только одной темы – ее обучения в детстве у ранихинов. Что-либо, связанное с ее детскими прогулками и посвящениями в тайны, было слишком личным, чтобы обсуждать под открытым небом. Но на другие вопросы она отвечала охотно и непринужденно. Она позволяла увести себя в разговоре к тому времени, когда она была в лосраате, к Ревлвуду и Тротгарду, к Ревлстону, к ее бремени Лорда и ее могуществу.
Он чувствовал, что она помогала ему, позволяя многое, и был за это благодарен. Через некоторое время он больше не испытывал неудобства от пауз в их беседе.
Следующий день прошел таким же образом. Но еще через день его беззаботное настроение улетучилось. Он потерял легкость и плавность речи. Его язык становился все более неуклюжим, нахлынули воспоминания об одиночестве, борода раздражающе зудела, словно напоминая об опасности. Это не может быть, думал он. Ничего из этого не происходит со мной. Нерешительно, движимый своей болезненностью и всеми остатками той самодисциплины, которую он растерял, он завел речь о Высоком Лорде Кевине.
– Я восхищаюсь им, – сказала она, и спокойствие в голосе было странным, словно спокойствие в глазе шторма. – Он был высшим из великой династии Берека Полурукого – Лорд, который имел самую большую власть во всей известной или легендарной истории. Его верность Стране и Земной Силе была всегда непоколебимой и незапятнанной. Его дружба с великанами была делом, заслуживающим доброй песни. Ранихины обожали его, а Стражи Крови были воодушевлены им на их Клятву. Если он в чем и ошибался – так это в чрезмерном доверии – однако может ли доверие быть поставлено в вину? В первую очередь, это к его чести, что сам Презирающий смог стать при нем Лордом – стать Лордом и получить доступ к его сердцу. Разве не был Ядовитый Клык освидетельствован и одобрен тестами на правду Оркреста и ломильялора? Невинность славится уязвимостью.
Но он не был слеп. Терзаемый сомнениями, он отказывался от вызовов, которые привели бы к его смерти в Ущелье Предателя. В сжимавшем его сердце предвидении или пророчестве он принял решения, которые сберегли будущее Страны. Он приготовил свои Заветы. Он обеспечил выживание великанов и ранихинов и Стражей Крови. Он предупредил людей. А затем своими же руками все разрушил…
Томас Кавинант, некоторые полагают, что причиной Ритуала Осквернения была потеря Высоким Лордом Кевином благоразумия. Таких мало, но они – красноречивы. Обычное понимание заключается в том, что Кевин пытался достичь парадокса чистоты через полное разрушение – но потерпел в этом поражение, из-за чего все труды Старых Лордов были уничтожены, в то время как Презирающий уцелел. Эти немногие уверяют, что именно предельное отчаяние было тем безумием, которое воодушевило Кевина на этот Ритуал как на необходимую жертву, цену, чтобы сделать окончательную победу возможной. Они уверяют, что все его предварительные действия, а затем и Ритуал – усиление одновременно как здоровья, так и болезни, чтобы начать затем все работы с начала – были совершены, чтобы сохранить нас от завоевания Ядовитым Клыком. В таком случае, получается, что Кевин предвидел ту нужду, которая воодушевит Презирающего вызвать в Страну Белое Золото.
– Он, должно быть, был болен даже сильнее, чем я думал, – пробормотал Кавинант. – Или ему просто было по душе осквернение.
– Ни то ни другое, полагаю, – сказала она резко и сурово. – Он был мужественным и сильным человеком, доведенным до крайности. Любое смертное и беззащитное сердце может быть доведено до отчаяния – поэтому мы так и цепляемся за клятву Мира. И еще именно поэтому Высокий Лорд Кевин очаровывает меня. Он был влюблен в Страну и осквернил ее – одним и тем же вздохом и возвеличиваемый, и осуждаемый. – Ее голос поднялся от шторма ее внутренних эмоций. – Как велика должна была быть его печаль? И какова же была его сила, чтобы, сумев пережить это последнее всепожирающее мгновение – если, после совершения Осквернения, услышав ликование Презирающего, он все же жил, чтобы нанести еще один удар!
Томас Кавинант, я верю, что есть несоизмеримая сила во всепоглощающем отчаянии – сила, превышающая все, что только может представить себе живая душа. Я верю, что, если бы Высокий Лорд Кевин мог бы говорить из могилы, он произнес бы слово, которое потрясло бы саму суть Презрения Лорда Фаула.
– Это – безумие! – сказал Кавинант, тяжело дыша. Взгляд Елены колебался где-то на грани расфокусированности, и он не мог выдерживать смотреть на нее. – Ты думаешь, что чье-то существование после смерти может оправдывать твои действия после того, как ты просто искоренишь всю жизнь на Земле? Именно в этом и ошибался Кевин. Уверяю тебя, он жарится в аду.
– Возможно, – сказала она мягко. Его удивило, что буря волнения в ее голосе пропала. – Мы никогда не будем обладать такими знаниями – нам и не надо знать этого, чтобы жить своей жизнью. Но мне кажется опасной вера Лорда Морэма, что Создатель избрал тебя, чтобы защитить Страну. Сердце мое говорит мне, что бремя это не соответствует тебе.
Однако иногда мне кажется, что умершие в нашем мире переселяются в мир твой. Быть может, Высокий Лорд Кевин прогуливается сейчас, отдыхая, по вашей Земле, выбирая тот голос, которым мог бы произнести здесь его слово.
Кавинант простонал; предположение Елены ужаснуло его. Он заметил связь, которую она заподозрила между Кевином Расточителем Страны и ним. И подтекст этого сходства взволновал его сердце, будто оно было затоплено мощными волнами предчувствия. Какое-то время, пока они скакали дальше, тишина между ними мелькала подобно белым глазам страха.
Такое настроение становилось все напряженнее весь этот день и следующий. Значимость и значительность этого разногласия погрузили Кавинанта в оцепенение: у него не было сил противостоять этому. Он окунулся в тишину, будто спрятался, как куколка, защищенная из-за чрезмерной уязвимости или для превращения. Мрачные размышления, подобно воспоминаниям о днях, проведенных с Этиаран, укрепляли его стремление держаться в стороне от Елены, скакать сзади нее. Так, следуя за спиной, он продвигался за Амоком к верхним районам Тротгарда.
Затем, на шестой день – тринадцатый с тех пор, как он покинул Ревлстон, – он пришел в себя после почти полного изменения окружающей местности. Грозно хмурясь, он поднял голову и увидел простиравшиеся над ним вершины. Компания Высокого Лорда Елены приближалась к юго-западному краю Тротгарда, где русло реки Рилл взбиралось в горы, и скалы и снега этой гряды заполнили все западное небо. За спиной лежал Тротгард, раскрывшийся как на ладони, словно выставленные на обозрение результаты работы Лордов; он сиял в лучах солнца, как если бы был уверен в одобрении. Кавинант еще сильнее нахмурился и обратил внимание на другое.
Всадники двигались вдоль края ущелья Рилла. Низкий, не прекращающийся рокот воды, невидимой в глубине ущелья, как бы придавал Тротгарду звуковое сопровождение, словно гудение издавали сами горы и холмы.
Пейзажи вокруг них усиленно навевали мысли, навязывали причастность к ним. К тому же, вспомнил Кавинант, они взбирались на одно из самых высоких мест Страны – а он не любил высоких мест. Но он сдержался, чтобы не хмуриться, усиливая недобровольность выражения своего лица, и повернулся к Елене. Она улыбнулась ему, но он не смог улыбнуться в ответ, и они продолжили скакать вместе выше в горы.
Под вечер они остановились, разбили маленький лагерь у небольшого прудика возле края ущелья. Вода сливалась с горного обрыва, возвышавшегося перед ними, и собиралась в горном бассейне перед тем как перелиться через край в Рилл. Этот прудик мог бы служить угловой отметкой Тротгарда. На юг от него было ущелье Рилла, к западу горы, казалось, резко вырастали из-под земли, словно застывшая атака из засады; а Кураш Пленетор раскинулся в северо-восточном направлении, на спускающейся местности. Агрессивная близость гор резко контрастировала с окутанным в спокойствие Тротгардом, и этот контраст, усиленный журчанием невидимого Рилла, придавал всей этой картине ощущение удивления, впечатления неожиданности. Атмосфера вокруг пруда была полна ощущения границы.
Это не нравилось Кавинанту. Воздух был слишком пропитан ощущением засады. От этого он чувствовал себя подверженным опасности. И Стражи Крови не настаивали остановиться здесь, дневного света еще вполне хватало, чтобы продолжать путь. Но Высокий Лорд решила разбить у пруда лагерь. Она отпустила Амока, отослала обоих Стражей Крови с ранихинами и лошадью Кавинанта, затем установила чашу со светящимся гравием на плоский камень у пруда и попросила Кавинанта оставить ее одну, чтобы она могла поплавать.
Фыркнув, будто сам воздух раздражал его, он ушел по другую сторону большого валуна, так, чтобы не было видно прудика. Оперевшись спиной на камень, поджал колени и уставился вниз на Тротгард. Покрытые лесами холмы показались ему особенно привлекательными, когда на них легла тень от гор. Вершины гор, казалось, источали туманную мглу, которая сползала и медленно затопляла блистание Тротгарда. Несмотря на сопоставимый размер и величие, горы, казалось, все же превосходили по старшинству лежащую перед ними местность. Но Кавинанту более по душе был Тротгард. Он был ниже и человечнее.
Затем Высокий Лорд прервала его созерцание. Она оставила свою мантию и Посох Закона на траве возле светящегося гравия. Завернутая только в одеяло и высушивая свои волосы одним концом этого одеяла, она подошла и присоединилась к нему. Хотя одеяло сильно укрывало ее, скрывая даже больше от ее гибкой фигуры, чем мантия, ее присутствие было ощутимо более, чем когда-либо. Даже просто движение ее рук, когда она садилась рядом с ним, вызывало у него ощущение неуютности. Она требовала внимания к себе. Он почувствовал, что ему опять больно в груди, как это было в Мерцающем озере.
Стараясь защититься от непереносимой двойственности положения, он соскочил с валуна, быстро пошел к пруду. Зуд в бороде напомнил ему, что ему также нужно вымыться. Высокий Лорд осталась за пределами зрения, Баннора и Морина поблизости не было. Он сбросил одежду у чаши с гравием и подошел к воде.
Вода была холодной как снег, но он бросился в нее словно человек, отбывающий епитимью, и начал скрести свое тело, словно оно было в пятнах. Он тер голову и щеки пока у него не защипало в кончиках пальцев, затем погрузился в воду пока не стало жечь в легких. Но когда он вылез из воды и подошел чтобы согреться к светящимся камням, он ощутил, что только усугубил свои трудности. Он чувствовал себя возбужденным, более голодным, но ничуть не более чистым.
Он не мог понять власти Елены над собой, не мог управлять своими ответными чувствами. Она была иллюзией, фикцией; ему не следовало бы быть так к ней привязанным. А ей не следовало бы так желать привлечь его внимание. Он уже почти ощущал себя ответственным за нее, ибо именно его собственный бесконтрольный поступок в Стране обрек его на это. Как могла она не винить его?
Движимый острым нетерпением, он обсушился одним из одеял, а затем разложил его возле чаши с гравием просушиться и начал одеваться. В одежду он облачался с неистовством, как если бы готовился к битве зашнуровывал, затягивал, застегивал, завязывал себя в свои крепкие ботинки, тенниску, плотные защитные джинсы. Он проверил и убедился, что все еще носит перочинный нож и в кармане у него Оркрест хатфрола Торма.
Оказавшись упакованным должным образом, он через сумерки вернулся к Высокому Лорду, специально топая, чтобы предупредить ее о своем появлении, но трава поглощала его мрачную горячность, и он производил беспокойства не больше, чем негодующий призрак.
Он нашел ее стоящей чуть ниже валуна. Она пристально смотрела на Тротгард, скрестив руки на груди, и не повернулась к нему, когда он подошел. Какое-то время он стоял в двух шагах от нее. Небо было еще слишком светлым от лучей заходящего солнца, чтобы появились звезды, но тени гор накладывали на Тротгард преждевременные сумерки. Накрытое полутьмой, лицо обещания Лордов Стране было скрытым и темным. Кавинант покрутил кольцо и насадил его крепче на палец, стискивая его с таким напряжением, будто оно должно было сейчас взорваться. Вода с мокрых волос стекала ему на глаза. Когда он заговорил, голос его был хриплым от волнения, которое он не хотел ни подавить, ни ослабить.
– Адский огонь, Елена! Ведь я же твой отец!
Она не подала виду, что слышит его, но через мгновение сказала задумчиво:
– Триок, сын Тулера, мог бы сказать, что тебе была оказана такая честь. Он не стал бы любезно выражать это словами – но сердце его сказало бы эти слова, или он имел бы такую мысль. Если бы тебя не вызвали в Страну, он мог бы жениться на Лене, моей матери. И ему не пришлось бы надолго перебираться в лосраат, потому что у него нет стремления к знаниям – управления хозяйством и жизни в подкаменье было бы достаточно для него. Но если бы он и Лена, моя мать, родили ребенка, который вырос и стал бы Высоким Лордом Совета Ревлстона, он все же почувствовал бы себя удостоенным – одновременно как вознесенным, так и скромным в этой свой части – в своей дочери.
Послушай меня, Томас Кавинант! Триок, сын Тулера, из подкаменья Мифиль действительно мой отец, – родитель моего сердца, хотя он и не отец мне по крови. Лена, моя мать, не была замужем за ним, хотя он и умолял ее разделить с ним жизнь. Она больше не хотела ни с кем разделять свою жизнь – ее удовлетворяла жизнь твоего ребенка. Но хотя она и не разделила с ним свою жизнь, она разделяла его жизнь. Он окружал заботой ее и меня. Он занял место сына в семье Трелла, отца Лены, и Этиаран, ее матери.
Ах, он был строгим отцом. Любовь из его сердца шла не прямыми путями – острая тоска и печаль и, да, гнев против тебя ослабляли его, находя все новые пути, когда старые оказывались отвергнутыми или разрушенными. Но он дал Лене, моей матери, и мне всю свою отцовскую нежность и преданность. Суди о нем по мне, Томас Кавинант. Когда мечты о тебе уводили мысли Лены от меня и когда мучительная потеря Этиаран лишила ее способности заботиться обо мне и потребовалось, чтобы все внимание Трелла, ее отца, обратилось к ней – тогда Триок, сын Тулера, позаботился обо мне. Он мне отец.
Кавинант попытался погасить чувства язвительностью:
– Ему бы следовало убить меня, когда был для этого шанс.
Она продолжала, будто не слышала его:
– Он защитил мое сердце от несправедливых требований. Он научил меня, что муки и ярость моих родителей и их родителей не должны обязательно разрушать или бесить меня – что я не являюсь ни причиной, ни лекарством от их боли. Он научил меня, что моя жизнь – только моя собственность, что я могу разделять заботу и утешение при огорчениях без того, чтобы разделять сами огорчения, без того, чтобы стараться быть хозяином жизни других людей, а не только собственной. Он учил меня этому – он, который отдал свою собственную жизнь Лене, моей матери.
Он ненавидит тебя, Томас Кавинант. Однако если бы он не стал мне вместо отца, я бы тоже питала к тебе отвращение.
– Как ты думаешь, – проскрипел Кавинант сквозь зубы, – долго я могу еще это выносить?
Она ничего на сказала. Вместо ответа она повернулась к нему. Слезы полосами текли по ее лицу. На фоне темнеющей перспективы Тротгарда четко был виден ее силуэт, когда она шагнула к нему, обняла за шею и поцеловала.
Он чуть не задохнулся от неожиданности, и ее дыхание проникло в его легкие. Он был оглушен. Черный туман заволок его зрение, когда ее губы ласкали его.
Затем он на миг потерял контроль. Он оттолкнул ее, будто ее дыхание было заразным. Крича «Стерва!», махнул рукой и со всей силы нанес ей удар по лицу тыльной стороной ладони.
От удара она отшатнулась.
Он бросился за ней. Пальцы его ухватили одеяло и сорвали его с плеч.
Но это неистовство не испугало ее. Она выпрямилась, не отступая и не уклоняясь, не делая никаких попыток прикрыть себя. С высоко поднятой головой, обнаженная, она прямо и спокойно стояла перед ним, словно была неуязвима.
Кавинант отступил. Он дрогнул и отошел, как будто она ужаснула его. – Разве я совершил еще недостаточно преступлений? – хрипло выдавил он.
Ее ответ, казалось, был внезапен и чист, и прояснил странную особенность ее взгляда. – Ты не сможешь совершить насилие, Томас Кавинант.
В этом нет преступления. Я делаю это добровольно. Я выбрала тебя.
– Нет! – простонал он, – не говори так! – он обхватил свою грудь руками, словно пытаясь прикрыть дыру в доспехах. – Ты просто опять пытаешься давать мне дары. Ты стараешься подкупить меня.
– Нет. Я выбрала тебя. Я могу разделить жизнь с тобой.
– Нет, не надо! – повторил он. – Ты не знаешь, что делаешь. Разве ты не понимаешь, как отчаянно я… я…
Но он не смог произнести слов «нуждаюсь в тебе». Он подавился ими. Он хотел ее, хотел того, что она предлагала, больше, чем чего-либо другого. Но не мог сказать этого. Стимул более фундаментальный чем желание сдерживал его.
Она не сделала к нему никакого движения, но голос ее уязвил его:
– Как может тебе повредить моя любовь?
– Адский огонь! – он разочарованно широко развел руками, как человек, раскрывающий безобразный секрет. – Я же прокаженный! Неужели ты этого не видишь? – но сразу же понял, что она не видит, не может видеть, потому что у нее недостаточно знаний или горечи, чтобы постичь то, что он называет проказой. Он поспешил объясниться прежде, чем она шагнет к нему ближе и он тогда пропадет. – Смотри. Смотри! – он указал разоблачающе себе на грудь. – Ты не понимаешь, чего я боюсь? Ты не постигаешь этой опасности? Я боюсь, что я стану еще одним Кевином! Сначала я буду любить тебя, потом научусь пользоваться дикой магией, а затем Фаул поймает меня в ловушку отчаяния, и тогда я все уничтожу.
Вот такой у него план. Если я начну любить тебя или Страну или еще что-нибудь, ему тогда будет достаточно просто сидеть и посмеиваться! Проклятие, Елена! Разве ты этого не видишь?
Теперь она пошевельнулась. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она остановилась и протянула руку. Кончиками пальцев она коснулась его лба, будто чтобы стереть с него темноту. – Ах, Томас Кавинант, – мягко выдохнула она, – я не могу смотреть, когда ты так хмуришься. Не бойся, любимый. Ты не разделишь судьбу Кевина Расточителя Страны. Я защищу тебя.
От ее прикосновения что-то сломалось в нем. Чистая нежность ее жеста пересилила его внутренние ограничения. Но сломалось не то, что сдерживало его самого, а разочарование. Ответная нежность омыла его сознание. Он смог увидеть в ней ее мать, и при этом видении он постиг вдруг, что не гнев вызывал в нем неистовство против нее, не гнев, который так затемнял его любовь, но скорее печаль и отвращение к себе. Боль, которую он причинил ее матери, была всего лишь замысловатым способом причинить боль самому себе – это было проявлением его проказы. Ему не требовалось теперь повторять этот поступок.
Все это было невозможно, все вообще было невозможно, все это даже вообще не существовало. Но в этот момент для него это было неважно. Она была его дочерью. Он нежно наклонился, поднял одеяло и укутал ее плечи. Затем нежно протянул руки и коснулся ее милого лица пальцами, чудом возвратившими себе чувствительность. Он вытер большими пальцами соленую боль от слез и нежно поцеловал ее в лоб.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:52 | Сообщение # 26

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Глава 22
Анундивьен йаджна

На следующее утро они окончательно покинули Тротгард и стали ехать верхом по неприветливой горной местности. Через половину лиги такого пути Амок привел их к мосту из грубых неотесанных камней, перекинутому через ставшую уже узкой реку Рилл. Чтобы побороть свою боязнь высоты и более уверенно управлять своей лошадью, он не стал перед ним спешиваться. Мост был широким, и Стражи Крови сопровождали Кавинанта по бокам на своих ранихинах. Трудностей не возникло. После моста Амок повел компанию Высокого Лорда все выше и выше в горы.
Здесь, вдали от подножий, его тропа заметно усложнилась – стала неровной и медленной, с крутыми подъемами и спусками. Он был вынужден идти более осторожным шагом, так как вел всадников вдоль столь загроможденных и искромсанных долин, словно в них регулярно происходили катастрофы – все вверх и вверх по ненадежным и скользким тропам и каменистым осыпям, лежащим среди утесов и ущелий так, будто горы исторгли их из своего нутра, – вниз по уступам, которые шрамами рассекали истерзанные непогодой скалы. Но не оставалось никакого сомнения, что дорогу он знал. Иногда он вел их прямиком к единственному возможному выходу из тесной долины, или указывал единственный проход для лошадей через камнепад, или без колебаний направлялся торопливо в расщелину, которая вела в обход неприступного пика. Сквозь грубо вырубленные каменные массивы и беспорядочные глыбы гор, он вел компанию Высокого Лорда окольными тропами, производя впечатление человека, пробирающегося через привычный лабиринт.
В первый день путешествия по горам казалось, что цель его – просто подняться повыше. Он вел всадников все вверх и вверх, пока на них не повеяло холодом с ледяных вершин самых высоких пиков. В разреженном воздухе Кавинанту виделся в мыслях подъем на недоступную и безжалостную горную вершину, и он принял у Баннора толстую накидку с некоторой дрожью, вызванной не только прохладой.
Но затем Амок все же изменил характер продвижения. Словно будучи наконец удовлетворенным ледяным воздухом и высотой горных склонов, он больше не пытался забраться все выше. Вместо этого он повел их в южном направлении. Теперь он не углублялся более в Западные горы, а двигался параллельно их восточной границе. Днем он вел своих спутников по своему ничем не отмеченному пути, а ночью оставлял их в укромных лощинах и ущельях, где были неожиданные полянки с травой для лошадей, непонятно как произрастающей на таком бодрящем или жестоком холоде.
Сам он, казалось, холода не чувствовал. В легкой робе, болтающейся на его теле, он широко шагал вперед с неутомимой бодростью, как будто был невосприимчив к усталости и морозу. Иногда ему приходилось сдерживать себя, чтобы ранихины и мустанг Кавинанта могли за ним поспевать.
Оба Стража Крови походили на него – не подверженные воздействию холода и высоты. Но они были харучаями, уроженцами этих гор. Ноздри их раздувались при вдыхании тумана на заре и при наступлении сумерек. Их глаза осматривали устремляющиеся к солнцу утесы, долины, украшенные горными озерами, седые ледники, припавшие к высоким седловинам, истоки рек, стекающие с заснеженных вершин. Одетые только в короткие туники, они никогда не дрожали и не задыхались от холода. Их широкие лбы и плоские щеки, уверенная осанка выказывали отсутствие внутреннего волнения и дополнительной нагрузки для сердца. Хотя все же было что-то пылкое в их горячем рвении, с которым они наблюдали за Еленой, Кавинантом и Амоком.
Елена и Кавинант не были так безразличны к холоду. Их восприимчивость коварно терзала их, заставляла каждый новый день жаждать продвижения к более теплому южному воздуху. Но одеяла и добавочные накидки были теплыми. Казалось, что Высокий Лорд от этого не страдает. И пока она не страдала, Кавинант не чувствовал боли. Он мог не обращать внимания на неудобства, и чувствовал себя таким умиротворенным, каким не был уже давно.
С тех пор, как они покинули Тротгард – с тех пор, как он сделал открытие, позволявшее ему любить ее без отвращения к себе, – он выбросил все остальное из головы и сосредоточился на своей дочери. Лорд Фаул, Боевая Стража, даже сам этот поиск были для него несущественны. Он следил за Еленой, слушал ее, ощущал все время ее присутствие. Когда у нее было настроение поговорить, он с готовностью обменивался с ней вопросами, а когда не было, он молчал. И за каждое настроение он был ей благодарен, мучительно тронутый предложением, которое она сделала предложением, которое он отверг. Он не мог удержаться от осознания того факта, что она не так довольна, как он. Ей нелегко было сделать это предложение, и она, казалось, не хотела принимать его отказ. Но печаль от того, что он причинил ей страдание, только обостряла его внимательность к ней. Он сосредоточился на ней как может только мужчина, глубоко знакомый с любовью.
И она не была слепа к этому. После первых нескольких дней их путешествия по горам она снова стала чувствовать себя свободно в его обществе, а улыбки ее выражали откровенность приязни, которую она раньше себе не позволяла. Он чувствовал, что теперь он в согласии с ней, и с радостью составлял ей компанию в путешествии. Временами он нашептывал что-то на ухо своей лошади, как будто наслаждался ездой на ней.
Но в последующие дни в ней медленно произошла перемена – перемена, которая была с ним никак не связана. По мере того как шло время, по мере того как они становились все ближе к секретному месту хранения Седьмого Завета – она все более становилась поглощенной целью их поездки. Она все чаще задавала Амоку вопросы, все более напряженно расспрашивала его. Временами Кавинант мог видеть в отсутствующем взгляде ее глаз, что она думает о войне – о долге, от которого ей пришлось отвернуться, – и в ее голосе были отдельные всплески безотлагательной настойчивости, когда она прилагала усилия и задавала Амоку вопросы, которые могли бы открыть его загадочное знание.
Это было бремя, которое Кавинант облегчить ей не мог. У него не было для этого достаточно знаний. Дни проходили, луна уже дошла до полнолуния, затем стала уменьшаться к последней четверти, а успеха у нее все не было. Наконец желание помочь ей хоть каким-то образом привело его к разговору с Баннором.
Странно, но он не чувствовал себя в безопасности со Стражами Крови – не физически, а эмоционально. Между ним и Баннором было напряженное неравенство. Холодный каменный взгляд харучая придавал тому повелительный вид человека, который не снисходит до выражения своих суждений о спутниках. А у Кавинанта были свои причины чувствовать себя неуютно с Баннором. Не раз он заставлял Банн .ра выносить атаки своей бессильной ярости. Но ему было больше не к кому обратиться. Он был совершенно бесполезен для Елены.
После замеченной им в Ревлстоне необычности он был настороже к тонкой тени противоречивости в отношении Стражей Крови к Амоку – противоречивости, которая и в Ревлвуде была проявлена, но не объяснена.
Однако он не знал, как подойти к этому предмету. Извлечь из Баннора информацию было трудно: обычная сдержанность Стража Крови делала расспросы бесполезными. К тому же, Кавинант решил не говорить больше ничего, что могло бы восприниматься как оскорбление преданности Баннора.
Баннор уже доказал свою верность в пещернятнике под горой Грома.
Первым делом Кавинант попытался выяснить, почему Стражи Крови сочли достаточным послать для защиты Высокого Лорда в этом поиске только Баннора и Морина. Он остро осознавал свою неловкость, когда заметил: Я полагаю, вы не думаете, что мы в этой поездке подвергаемся сколько-нибудь значительной опасности.
– Опасности, Юр-Лорд? – сдержанная веселость произнесенного Баннором, казалось, подразумевала, что любому, находящемуся под защитой Стража Крови, не нужно думать об опасности.
– Да, опасности, – повторил Кавинант с оттенком своей прежней резкости, – в эти дни это самое обычное слово.
Баннор размышлял какой-то момент, затем сказал:
– Это горы. Здесь всегда опасно.
– Например?
– Могут падать камни. Могут прийти бури. На этих малых высотах бродят тигры. Здесь охотятся огромные орлы. Горы, – Кавинант, казалось, слышал в тоне Баннора намек на удовлетворенность, – полны опасности.
– Тогда почему – Баннор, я действительно хотел бы это знать, – почему здесь только двое Стражей Крови? – А есть необходимость в большем числе?
– Если на нас нападут – тигры или еще что-то? Или если пойдет лавина? Вас двоих достаточно?
– Мы знаем горы, – бесстрастно ответил Баннор. – Нас достаточно.
Это было не то утверждение, которое Кавинант мог опротестовать.
Он попытался приблизиться к тому, что хотел узнать, по-другому, хотя этот путь приводил его на почву чувствительности – территорию, которой он хотел бы избежать.
– Баннор, я чувствую, что постепенно начинаю понимать вас, Стражей Крови. Я не могу утверждать, что уже понимаю – но я, по меньшей мере, могу признать вашу преданность. Я знаю, на что она похожа. Однако сейчас у меня такое ощущение, что здесь происходит что-то… что-то несообразное. Но что – я понять не могу.
Мы здесь карабкаемся по горам, в которых все может случиться. Мы следуем за Амоком неизвестно куда, несмотря даже на то, что почти не имеем представления ни о том, что он делает, ни о том, почему он это делает. И при этом вы удовлетворены тем, что Высокий Лорд в безопасности, хотя у нее только два Стража Крови для защиты. Разве вы ничему не научились от Кевина?
– Мы – Стража Крови, – бесстрастно ответил Баннор. – Она в безопасности, насколько это возможно.
– В безопасности? – запротестовал Кавинант.
– Десяток или сотня Стражей Крови не даст ей большей безопасности.
– Я восхищаюсь вашей уверенностью.
Кавинант поморщился от собственного сарказма, сделал паузу, чтобы обдумать свои дальнейшие вопросы. Затем опустил голову так, будто собирался сломить сопротивление Баннора своим лбом, и спросил прямо:
– Значит, вы доверяете Амоку?
– Доверяем ему, Юр-Лорд? – тон Баннора намекал, что вопрос был в чем-то бессмысленным. – Он не ведет нас опасной дорогой. Он выбирает хороший путь через горы. Высокий Лорд решила следовать за ним. А остальное для нас не важно.
Кавинант ощущал все еще затаившееся присутствие чего-то необъясненного:
– Но послушай, этого же недостаточно, – раздраженно проскрежетал он. – Послушай. Хотя сейчас и немного поздно для этих несообразностей. Я в общем-то и не настаиваю на этом – это все равно не сулит мне никакой пользы. Но все же от тебя я предпочел выслушать что-то, что имело бы больше смысла.
Баннор, ты… Ты не честен со мной. Не нужно быть очень внимательным, чтобы заметить это. Сначала было что-то, чего я не мог понять, что-то… неуловимое… Относительно того, как вы, Стражи Крови , отнеслись к Амоку, когда он впервые прибыл в Ревлстон. И вы… Я не знаю, что это было. Однако в Ревлвуде вы не стали помогать Трою, когда он поймал Амока. А затем – только два Стража Крови! Баннор, это все выглядит бессмысленным.
Баннор был невозмутим.
– Она – Высокий Лорд. У нее Посох Закона. Ей легко защититься.
Этот ответ озадачил Кавинанта. Он его не удовлетворил, но он не мог найти способ обойти его. Он и сам не знал, чего же хотел нащупать. Интуиция говорила ему, что вертящиеся в уме вопросы имели значительный смысл, но он не мог четко их сформулировать или придать им удобный вид. И он отнесся к резкому безразличию Баннора так, будто это был своего рода пробный камень, парадоксально чистый и неизбежимый критерий честности. Баннор дал ему понять, что в его сопровождении Высокого Лорда есть что-то не вполне честное.
Поэтому он оставил Баннора в покое, снова перенес внимание на Елену. Ей по-прежнему не везло с Амоком, и когда она повернулась к Кавинанту, ее отрешенный вид был под стать его виду. Они продолжали ехать дальше, скрыв свои многочисленные тревоги за легкой беседой, полной взаимного сочувствия.
Потом, на одиннадцатый вечер их пребывания в горах, она выразила ему свое предчувствие. Она сказала, будто это была опасная догадка:
«Амок ведет нас к Меленкурион Скайвейр. Там спрятан Седьмой Завет». А на следующий день – восемнадцатый после их отправления из Ревлвуда и двадцать пятый после Военного Совета Лордов – спокойность течения их поездки была нарушена.
День занялся холодный и тусклый, будто солнце было окутано пеленой. Воздух был пропитан беспокоящим запахом. Отдельные порывы ветра завывали со всех сторон, пока Елена и Кавинант завтракали, а вдали они могли слышать ровный, детонирующий звук, подобный хлопкам упругой парусины на натянутых снастях. Кавинант предсказал, что будет буря. Но Первый Знак покачал головой в безразличном отрицании, и Елена сказала:
– Это не та погода, которая бывает перед бурей. – Она устало взглянула на вершины и проговорила:
– Это боль, разлитая в воздухе. Земля страдает.
– Что происходит? – Порыв ветра развеял слова Кавинанта и ему пришлось прокричать свой вопрос повторно, чтобы быть услышанным:
– Фаул собирается нанести нам здесь удар?
Ветер унесся и ослаб, она смогла ответить ему спокойно. – Зло частично уже совершилось. Земля подверглась насилию. Мы ощущаем изменение ее состояния. Но расстояние очень велико, да и прошло заметное время.
Не чувствую, чтобы опасность была направлена на нас. Возможно, Презирающий не знает, куда именно мы направляемся. – При следующем вдохе ее голос стал жестче. – Но он воспользовался Камнем Иллеарт. Принюхайся, как пахнет воздух! Где-то в Стране поработала Злоба.
Кавинант тоже почувствовал, что она имела в виду. Что бы ни сгрудило эти облака и породило этот ветер, это не было беззлобным естественным натиском бури. Казалось, воздух нес беззвучные крик и намеки на гниение, будто он дул с места, где произошло зверское побоище. И почти неразличимо, на уровне подсознания, казалось, что обрывистые скалы вздрагивают.
Эта атмосфера вызывала у него чувство необходимости поторопиться.
Но хотя лицо ее было прочерчено мрачными складками, Высокий Лорд не торопилась. Она закончила есть, затем аккуратно упаковала еду и светящийся гравий, прежде чем позвать Мирху. Уже будучи верхом на ранихине, она позвала Амока.
Он почти сразу же появился перед ней, отвесил ей бодрый поклон.
Кивком признав его, она спросила, может ли он объяснить боль в воздухе.
Он покачал головой и сказал:
– Высокий Лорд, я не всезнающий. – Но глаза демонстрировали его восприимчивость к тому, что творилось в атмосфере; они были ясные, и острые проблески, затаившиеся в них, в первый раз показывали, что он способен на гнев. Мгновение спустя, однако, он отвернулся, словно не желая выставлять напоказ ничего личного. Широким жестом он пригласил Высокого Лорда следовать за ним.
Кавинант забрался в седло из клинго своей упряжи, стараясь не обращать внимание на тягостное окружение. Но он не мог сопротивляться впечатлению, что земля под ним вздрагивает. Несмотря на весь уже обретенный опыт, он был еще не очень уверенным наездником – он не мог избавиться от ворчливого недоверия к лошадям и беспокоился, что может осуществиться предсказание его боязни высоты и он все же упадет с лошади.
К счастью, он поблизости обрывов не было и путь был относительно безопасен. Какое-то время тропа Амока шла вдоль хребта, в изломанной расщелине между неясно вырисовывающимися стенами из гор. В долине, стиснутой горами, невысокое искусство Кавинанта в верховой езде не подвергалось испытанию. Но сдавленный гул в воздухе продолжал усиливаться. Когда утро миновало, звук стал отчетливее, эхом отражаясь, словно хрупкие вздохи, от отвесных скал.
Вскоре после полудня Амок привел всадников к очередному повороту, и за ним они обнаружили громадный оползень. Огромные зубчатые расколы зияли друг напротив друга с обеих сторон расщелины высоко на отвесных горных стенах, а беспорядочная масса камней и щебня громоздилась на дне долины на высоту в несколько сот футов. Обвал полностью заблокировал расщелину.
Он и был источником детонирующих звуков. Огромный оползень лежал неподвижно и выглядел уже давнишним, как будто и горы уже давно забыли, когда он образовался. Но из его глубины доносились какие-то измученные трески и скрипы, словно обвалу ломали кости. Амок прошел дальше вперед, а всадники остановились. Морин какое-то время изучал преграду, затем сказал:
– Это непроходимо. Он все еще опадает. Возможно, пешком мы и могли бы попытаться пробраться вдоль края. Но вес ранихинов вызовет новые сдвиги.
Амок подошел к краю осыпи и поманил их рукой, но Морин безапелляционно сказал:
– Нам надо искать другой проход.
Кавинант оглядел ущелье:
– Сколько это займет у нас времени?
– Два дня. Может, три.
– Так плохо? Хотя вам, очевидно, не кажется, что эта поездка и так уже слишком затянулась. Вы уверены, что проходить здесь не безопасно? Амок пока еще не совершал оплошностей.
– Мы – Стража Крови, – просто сказал Морин.
А Баннор пояснил:
– Этот завал гораздо моложе, чем сам Амок.
– Это значит, что его здесь не было, когда Амок изучал дорогу?
Проклятье! – Кавинант заворчал. Оползень сделал его желание торопиться еще острее.
Амок вернулся к ним с тенью серьезности на лице.
– Мы должны здесь пройти, – сказал он терпеливо, словно объясняя что-то упрямому ребенку.
Морин сказал:
– Этот путь небезопасен.
– Это правда, – ответил Амок, – но другого нет. – Повернувшись к Высокому Лорду, он повторил:
– Мы должны здесь пройти.
Пока ее спутники разговаривали, Елена задумчиво осматривала оползень сверху донизу.
Когда Амок обратился прямо к ней, она кивнула головой и ответила:
– Так мы и сделаем.
Морин спокойно запротестовал:
– Высокий Лорд…
– Я приняла решение, – ответила она, а потом добавила:
– Возможно, Посох Закона сможет удержать завал, пока мы будем проходить.
Морин принял это бесстрастным кивком. Он отвел своего коня от завала, так, чтобы у Высокого Лорда было место для действий. Так же поступили и Баннор с Кавинантом. Спустя миг к ним присоединился Амок.
Четверо мужчин наблюдали с близи за ее действиями.
Она не стала делать какой-либо сложной или замысловатой подготовки. Подняв Посох, она выпрямилась на спине Мирхи, застыв на какое-то мгновение лицом к оползню. С того места, где был Кавинант, ее голубое платье и блестящая шкура ранихина красочно вырисовывались на пестро-сером фоне щебня и камней. Она и Мирха по сравнению с глубоким отвесным ущельем выглядели маленькими, но гармония их цветов и форм придавала им вид монументальной композиции. Затем они шевельнулись.
Запев тихо песню, она подъехала к подножию оползня. Здесь, держа Посох за один конец, второй она опустила к земле. Казалось, он весь пульсировал, пока она двигалась вдоль переднего края оползня, рисуя параллельно обвалу линию в грязи. Она направила Мирху сначала к одной стене, затем обратно, к другой. Все так же продолжая касаться Посохом земли, она вернулась в центр.
Затем она снова повернулась лицом к оползню, подняла Посох и слегка постучала по линии, которую нарисовала.
Волнистая бахрома ярь-медянковых искр расцвела перед обвалом от ее линии. Огни мерцали подобно вырывающейся из щели силы и отблескивали на каждом изломе или грани камней, проступавших на склоне. Через мгновение все они исчезли, оставив в воздухе слабый аромат орхидей. Приглушенный стон обвала как-то стих.
– Идем, – сказала Высокий Лорд. – Надо проходить сейчас. Это Слово продержится недолго.
Морин и Баннор живо устремились вперед. Амок последовал рядом с ними. Он с легкостью ничуть не отставал от ранихинов. Посмотрев вверх, Кавинант испытал приступ тошноты, сдавивший его кишки. Челюсти от страха стиснулись. Но он хлопнул ногами по бокам своей лошади и поскакал по стонущему обвалу.
Он догнал Стражей Крови. Они заняли позиции по обеим сторонам от него, следуя по склону за Еленой и Амоком.
Компания Высокого Лорда продвигалась зигзагами вверх по оползню.
Их карабкание балансировало между опасностью задержки и угрозой обвала склона из-за чрезмерной нагрузки в случае спешки. Мустанг Кавинанта напряженно трудился над подъемом, и его усилия резко контрастировали со свободным шагом ранихинов. Их животы стремительно проносились над сланцем и щебнем оползня, но их ноги ступали спокойно, осторожно. Им не грозила неудача. Когда они вскоре достигли скругленной Л на верху оползня, Кавинант остановился.
Он не был готов к тому, что лежало по другую сторону. Он автоматически ожидал увидеть южный конец этой же долины, похожий на северный. Но за спуском оползня он увидел, что долина переходила в огромный разлом в горах, слишком большой, чтобы быть заполненным обвалом, произошедшим к северу от него.
Основание долины прямо перед ним драматично уходило куда-то вглубь. И обвал делал то же самое. Южная сторона оползня была в три или четыре раза длиннее северной. Далеко внизу долина расширялась, там было видно травянистое дно, очерченное с одной стороны густой посадкой сосен, а с другой – речушкой, падавшей в долину с одной из стен. Но чтобы достичь этого соблазнительного вида, надо было спуститься более чем на тысячу футов по дрожащей волнистости оползня.
Он хрипло сглотнул.
– Проклятие! Сможешь ты удержать все это?
– Нет, – тупо сказала Елена. – Но то, что я сделала, будет успокаивать это. И я могу при необходимости попытаться дополнительно успокоить. Резко кивнув, она начала вслед за Амоком спускаться по склону.
Баннор сказал Кавинанту держаться поближе к нему, затем направил своего ранихина через гребень, вслед за Амоком. Какое-то мгновение Кавинант чувствовал себя слишком парализованным охватившим его страхом, чтобы двигаться. Сухое, сжатое спазмом горло и неуклюжий язык не могли формировать слова. Адский огонь, молчаливо шептал он. Адский огонь.
Он пересилил себя, двинул своего мустанга вслед за Баннором.
Какая-то часть его сознания улавливала, что Морин и Елена следуют за ним, но он не обращал на них внимания. Он зафиксировал свой взгляд на спине Баннора, как бы мысленно цепляясь за него при спуске.
Но не прошел он и ста футов, как пугливость его лошади вывеяла все другое из его сознания. Уши мустанга вздрагивали, словно бы он пугался каждого очередного стона обвала. Кавинант напрягался и дергал поводья, стараясь сохранить контроль над лошадью, но только удручал этим ее беспокойство. И при этом слабо шептал самому себе: «Помогите.
Ну помогите же».
Затем гром, подобный грохоту раскалывания скал, всколыхнул воздух. С тяжелым глухим ударом оползень подпрыгнул и сдвинулся. Каменное месиво под Кавинантом начало скользить.
Его лошадь попыталась спрыгнуть с движущейся поверхности. Она бросилась в сторону, затем устремилась вниз прямиком, отказавшись от зигзагообразного спуска.
Ее прыжок только ускорил скольжение. Почти сразу мустанг погрузился в щебень, так что тот засыпал его по колени. Он рвался изо всех сил, пытаясь избежать ухудшения, но каждый рывок только увеличивал вес булыжника, нагроможденного над ним выше по склону.
Кавинант неистово цеплялся за седло из клинго. Он пытался направить лошадь в сторону, увести ее с направления прямиком вниз – направления скольжения. Но мустанг уже закусил удила. Он не мог повернуть его.
Следующая волна камней завалила его до его бедер в ускоряющемся скольжении массы валунов. Кавинант услышал резкий вскрик Елены. В тот же момент к нему прыгнул ранихин Баннора. Скачками передвигаясь по осыпающимся камням, он бросился своим весом на мустанга. Удар почти сбросил Кавинанта с седла, но зато выправил движение его лошади. Направляемый Баннором, ранихин столкнул лошадь с направления скольжения, заставил ее направиться к скале.
Но лавина уже была потревожена, потек щебень, запрыгали валуны.
Крупный булыжник ударил по крестцу мустанга, и тот упал. Кавинант растянулся ниже по склону, вне пределов досягаемости Баннора. Щебень засыпал его все выше и выше, но он выбрался из него, встал и, вынимая по очереди засыпаемые ноги, оставался над оползнем. Сквозь рокот движения массы булыжника он услышал вскрик Морина:
– Высокий Лорд!
В следующий момент она пронеслась на Мирхе мимо него, скача вдоль боковой кромки оползня. В пятидесяти футах ниже него она повернула на лавину. С диким криком она взмахнула Посохом Закона и ударила по оползню. Огонь вспыхнул над поверхностью оползня. Словно внезапно прижатый невидимой мощной рукой, булыжник вокруг Кавинанта перестал двигаться. Усилия удерживаться на поверхности подбросили его вверх, и почти сразу же затем он еще раз подпрыгнул, чтобы его мог подхватить Баннор, остановивший своего ранихина на застывшем участке оползня. Страж Крови поймал Кавинанта одной рукой, закинул его на спину ранихина сзади себя и бросился прочь от ползущего участка.
Когда они достигли относительно спокойной поверхности боковой кромки оползня, возле стены ущелья, Кавинант увидел, что Елена спасла его с риском для себя. Сдерживающая сила, которой она остановила тонны скользящих камней, оказалась недостаточной, чтобы защитить ее собственную позицию. И мгновением позже эта сила была сломлена. Поток раздробленного булыжника устремился на нее. У нее не было второй возможности воспользоваться Посохом. Почти в тот же момент волна щебня с треском и грохотом обрушилась на нее и Мирху.
Мгновение спустя она показалась ниже по склону от Мирхи. Огромная сила ранихина защитила ее. Но волна щебня завалила Мирху по грудную клетку. И мустанг Кавинанта, все еще бешено боровшийся со скользящей поверхностью, бросился по направлению к ранихину. Кавинант неосознанно попытался бежать обратно в лавину, чтобы помочь Елене. Но Баннор придержал его одной рукой.
Он начал вырываться, потом остановился, так как над оползнем пролетела длинная веревка из клинго и поймала за запястье Высокого Лорда.
Эту веревку кинул закрепившийся со своим ранихином у стены ниже Кавинанта и Баннора Первый Знак Морин, и липкая кожа поймала Елену. Она отреагировала в тот же момент.
– Убегай! – крикнула она Мирхе, потом, опираясь на Посох, вылезла из завалившего ее по пояс щебня, после чего Морин оттащил ее в безопасность.
Хотя могучая кобыла была изранена и истекала кровью, у нее были другие намерения. С диким напряжением она устремилась к мустангу. Когда безумно кричащая лошадь проскакивала мимо, она вцепилась зубами в ее поводья.
Один напряженный момент она удерживала мустанга, пытавшегося переставлять ноги, поворачивая его по направлению к стене ущелья. Потом лавиной их снесло к основанию крутой выпуклости, а затем потревоженный их копытами холм щебня хлынул на них. С протяжным стоном груда камней завалила их обоих.
Мустанг как-то удержался на поверхности, боролся с потоком камней ниже по склону. Но Мирха не показалась. Кавинант крепко держался за свой живот, будто сдерживая тошноту. Ниже по склону Елена кричала:
– Мирха! Ранихин!
Волнение в ее голосе испугало его. Лишь через несколько мгновений он понял, что его вышедшая из-под контроля лошадь привела спутников уже более чем на две трети пути вниз по оползню.
– Надо идти дальше, – сказал Баннор решительно. – Здесь мы уже ничего не сделаем. Спокойствие нарушено. Будет больше обвалов. Мы подвергаемся опасности. – Недавние усилия даже не ускорили его дыхания.
Кавинант оцепенело сидел сзади Баннора, в то время как ранихин спускался вдоль стены к Высокому Лорду и Морину. Елена выглядела изумленной, пораженной своей печалью. Кавинант хотел приласкать ее, но Страж Крови не давал ему такой возможности. Баннор последовал мимо них дальше вниз по склону, и Морин с Высоким Лордом опустошенно следовали за его спиной.
Они нашли Амока ожидавшим их на траве в долине. Его глаза источали что-то похожее на беспокойство, когда он подошел к Высокому Лорду и помог ей слезть с лошади.
– Прости меня, – сказал он тихо. – Я принес тебе боль. Что я мог сделать? Я был бесполезен для таких нужд.
– Тогда убирайся, – воскликнула Елена грубо. – На сегодня ты мне больше не нужен.
Пристальный взгляд Амока сузился, как если бы Высокий Лорд ранила его. Но он сразу же подчинился ей. Поклонившись и взмахнув руками, он исчез.
Проводив его гримасой, Елена повернулась к оползню. Нагромождение булыжника скрипело и трещало от внутренних перемещений теперь гораздо сильнее, обещая в любой момент другие обвалы, но она проигнорировала опасность и встала на коленях у подножия оползня. Она наклонилась вперед, будто подставляя свою спину кнуту, и всхлипы прерывали ее голос, когда она стонала:
– Увы, ранихин! Увы, Мирха! Моя оплошность убила тебя.
Кавинант заспешил к ней. Он жаждал обнять ее, но ее печаль остановила его. С трудом он заставил себя сказать:
– Это моя вина. Не упрекай себя. Мне следовало лучше ездить верхом.
Он нерешительно протянул руку и погладил ее шею.
Его прикосновение, казалось, обратило ее боль в гнев. Она не пошевелилась, однако заорала на него изо всех сил:
– Оставь меня в покое! Это ты во всем виноват. Ты не должен был посылать ранихинов к Лене, моей матери!
Он отшатнулся, словно она ударила его. Сразу вспыхнула собственная инстинктивная ярость. Его моментально охватил ужас своего падения в ее глазах, как внезапный пожар охватывает сухое дерево. Ее скоропалительное обвинение изменило его в одно мгновение, словно все спокойствие недавних дней было неожиданно превращено в обиду и злость прокаженного. Он онемел от грубого оскорбления. Шатаясь, он повернулся и гордо пошел прочь.
Ни Баннор, ни Морин не последовали за ним. Они были заняты ранами и ссадинами своих ранихинов и его мустанга. Он прошагал позади них, затем продолжил спуск в долину, как клочок бессильной ярости, безнадежно трепещущий на ветру.
Через некоторое время глухие стоны оползня за спиной стали затихать. Он продолжал идти. Запах трав пытался отвлечь его, манил утихающий шум и темный, мягкий, тихий, сладостный покой соснового леса. Он отверг их, прошел мимо отрывистым, механическим шагом. Тупая ярость раздражала мозг, гнала все дальше. Снова! – кричал он сам себе. Каждая женщина, которую я любил!… Как могло случиться такое дважды в жизни?
Он продолжал идти так, пока не прошагал почти целую лигу. Тогда он заметил, что находится возле журчащего потока. Долина по обеим сторонам ручья была изрезана оврагами. Он шел, внимательно осматриваясь по сторонам, вдоль нее, пока не нашел заросший травой глубокий овраг, из которого не была видна северная часть долины. Там он улегся на живот, чтобы поглодать старую кость своего оскорбления.
Прошло время. Тень наползала на долину по мере того как солнце двигалось к вечеру. Сгущались сумерки, словно вытекая из щели между скал. Кавинант перевернулся на спину. Сначала он с суровым удовлетворением наблюдал, как темнота ползет по стене гор к востоку от него. Он чувствовал, что испытывает желание остаться в обществе лишь ночи да собственных утрат.
Но вот опять, с удвоенной силой, вернулось воспоминание о Джоан.
Это заставило его принять сидячее положение. Еще раз он обнаружил, что удивляется жестокости своего заблуждения, той злобе, что разлучила его и Джоан – для чего? Адский огонь! – выдохнул он. Сумерки заставили его почувствовать, что он слепнет от переполнявшей его злости. Когда он увидел Елену, идущую к нему по оврагу, она, казалось, шла сквозь легкий туман проказы.
Он отвернулся от нее, попытался сосредоточить взгляд на слабеющем свете, отбрасываемым заходящим солнцем на скалу к востоку от них; и пока его лицо было обращено в другую сторону, она подошла, уселась на траву у его ног. Он мог живо ощущать ее присутствие. Сначала она молчала. Но когда он все еще отказывался встретиться с ее пристальным взглядом, мягко сказала:
– Любимый. Я сделала для тебя статуэтку.
С усилием он повернул голову. Она наклонилась в его сторону с многообещающей улыбкой на губах. Обе ее руки протягивали ему белый предмет, казавшийся сделанным из кости. Он совершенно не обратил на него внимания; его глаза впились ей в лицо, словно в своего врага. Умоляющим тоном она продолжила:
– Это сделано из костей Мирхи. Я сожгла ее – чтобы оказать последнюю честь, какая была в моих силах. Затем из ее костей я сделала это. Для тебя, любимый. Пожалуйста, прими ее.
Он взглянул на скульптуру. Против воли она вызывала интерес. Это был бюст. Сначала он показался слишком большим по размеру, чтобы быть сделанным из кости лошади. Но затем он увидел, что четыре кости каким-то образом были состыкованы вместе и сплавлены. Он взял фигурку из ее рук, чтобы рассмотреть поближе. Его заинтересовало лицо. Черты были не такими грубыми, как в другой костяной фигурке, виденной им. Оно было худым, вытянутым, непроницаемым – пророческое лицо с волевым выражением. Статуэтка изображала кого-то знакомого, но он не сразу узнал лицо.
Затем, осторожно, словно боясь ошибиться, он сказал:
– Это Баннор. Или кто-то из Стражей Крови.
– Ты смеешься надо мной, – ответила она. – Я не настолько бездарна. – В улыбке ее было какое-то особенное удовлетворение. – Любимый, я сделала тебя.
Его ярость медленно угасла. В конце концов, она была его дочерью, а не женой. Она имела право на любой упрек, казавшийся ей справедливым. Он не мог оставаться с ней злым. Он осторожно опустил бюст на траву, затем нагнулся к ней и, как только село солнце, обхватил ее обеими руками.
Она жадно приняла его объятие и на несколько секунд прильнула к нему, словно обрадовавшись, что гнев прошел. Но постепенно он почувствовал, как изменилась напряженность ее тела. Ее слишком страстная любовь, казалось, стала жестокой, почти назойливой. Какая-то натянутость сделала грубыми ее руки, заставила ее пальцы сжать его, словно клешнями. Дрожащим от страсти голосом она сказала:
– Ядовитый Клык уничтожил бы и это.
Он поднял щеку с ее волос, повернул ее так, чтобы было видно лицо.
Взгляд ее глаз остудил его. Несмотря на слабый свет, они потрясли его, словно погружение в ледяные воды северного моря. Странность ее взгляда, необычайная его сила усиливались, концентрировались до тех пор, пока ее глаза не стали выражением чего-то дикого и беспредельного. Вселяющая страх мощь вырывалась из них. Хотя ее взгляд не был устремлен на него, он как сверло проходил через него, оставляя кровавый рубец. Это было видение картины конца света. Он не мог придумать для всего этого другого названия, нежели ненависть.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:53 | Сообщение # 27

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Глава 23
Знание

Этот взгляд вынудил его выкарабкаться из оврага, прочь от нее.
Ему удавалось с трудом удерживаться в вертикальном положении, он накренился так, будто сильный ветер вынес его куда-то на мель. Он услышал ее слабый вскрик: «Любимый!», но не мог обернуться. Ведение заставило его сердце дымиться как сухой лед, и ему было нужно найти место, где он мог преодолеть боль и отдышаться в одиночестве.
На некоторое время дым застлал его рассудок. На бегу он налетел на Баннора и отскочил от него, словно натолкнувшись на огромный валун.
Это столкновение удивило его. Безмятежный вид Баннора был полон некой таинственной угрозы. Он бессознательно отшатнулся. – Не прикасайся ко мне! – И отправился, шатаясь, в другую сторону, ковыляя в ночи до тех пор, пока от Стражей Крови его отделил крутой холм. Тут он сел на траву, обхватил грудь руками и попытался заставить себя заплакать.
У него ничего не вышло. Его слабость, его постоянная проказа перекрыли этот эмоциональный канал; он слишком долго пытался разучиться облегчать страдания. И отсутствие неудач в этих попытках сделало его жестоким. Он был до краев полон застоявшейся, не находящей выхода яростью. Даже в бреду он не мог избежать ловушки своей болезни. Встав на ноги, он потряс кулаками в небо, словно севший на рифы одинокий галеон, стреляющий из своих пушек в бессмысленном споре с неуязвимым океаном. Проклятие! Но наконец наваждение прошло. Его гнев резко остыл, он оборвал свой внутренний крик, надежно закрыл этот выход своей ярости. Он чувствовал себя так, словно просыпался после тяжелого сна. Ворча сквозь зубы, он упорно двинулся к потоку.
Не позаботившись снять одежду, он неистово бросился лицом в воду, ныряя словно для какого-то прижигания или избавления от боли в ледяной холод ручья.
Он не смог выносить этот холод дольше секунды; все тело обожгло, судорогой схватило сердце. Дыша с трудом, он вынырнул и встал, дрожа, на каменистом дне потока. Вода и ветер хищной болью пробирались до костей, словно холод лакомился его костным мозгом. Он выбрался из потока. В следующее мгновение он снова увидел взгляд Елены, почувствовал, как тот опаляет его сознание. Он замер. Внезапная идея заставила забыть про холод. Она родилась практически созревшей, словно медленно развивалась в темной глубине его сознания, ожидая, пока он будет к ней готов. Он понял, что у него есть возможность для нового вида сделки соглашения или компромисса, издалека похожего, но далеко превосходящего ту сделку, которую он заключил с ранихинами. Они были п о природе своей слишком ограничены; они не могли принять его условия, выполнить тот его договор, который он подготовил для своего выживания. Но человек, с которым он мог бы теперь совершить сделку, почти идеально соответствовал тому, чтобы помочь ему.
Для него было вполне возможно обрести свое избавление посредством Высокого Лорда.
Он тут же увидел трудности. Он не знал, что содержит в себе Седьмой Завет. Он должен бы направить апокалиптический импульс Елены сквозь непредсказуемое будущее к неопределенной цели. Но сам этот импульс был чем-то, что он мог использовать. Он делал ее лично могущественной – могущественной, а потому уязвимой, ослепленной желанием – и, к тому же, она владела Посохом Закона. Он мог убедить ее занять его место, принять его положение в силу обязанности противостоять интригам Лорда Фаула. Он мог, управляя ее необычной страстью, отказаться от влияния его Белого Золота на судьбу Страны. Если он сможет заставить ее взять на себя мучительную ответственность, столь неотвратимо ожидавшую его, то станет свободен, и это уберет его голову с плахи этой галлюцинации. Но чтобы добиться этого он должен поступить на службу к Елене в каком-либо качестве, которое бы скорее концентрировало, чем рассеивало ее внутренние силы – и держать ее под контролем до соответствующего момента.
Эта сделка была более расточительной, чем заключенная между ним и ранихинами. Ему не позволялось оставаться пассивным, от него требовалось помогать ей, управлять ею. Но это было оправдано. Во время похода за Посохом Закона он боролся лишь затем, чтобы осилить тот до невозможности неодолимый сон. Теперь же он более ясно осознал подлинную опасность.
Прошло так много времени с тех пор, как он задумывался о возможности свободы, что сердце его почти замирало в нервном волнении от замысла. Но после первой волны возбуждения он заметил, что весь сильно дрожит. Его одежда была совершенно мокрой.
Испытывая с каждым движением все большую боль, он вернулся в овраг к Высокому Лорду.
Он нашел ее сидящей у яркого костра, расстроенную и задумчивую.
На ней кроме платья было накинуто еще шерстяное одеяло; все остальное она разложила у огня, чтобы просушить. Когда он спустился в овраг, она страстно посмотрела на него. Он не мог встретиться с ней взглядом. Но она, видимо, не заметила досады у него на лице между посиневшими губами и побелевшим лбом. Срывая с себя теплое одеяло, чтобы укрыть его, она притянула его ближе к огню. Несколько коротких фраз были полны заботы, но его она не спрашивала ни о чем до тех пор, пока костер не избавил его от ужасного озноба. Тогда, застенчиво, словно спрашивая о том, что она для него, она приблизилась и поцеловала его.
Он ответил на ласку ее губ, и это, казалось, помогло преодолеть внутренний барьер. Он подумал, что теперь может взглянуть на нее. Она мягко улыбнулась; всепоглощающая сила ее взгляда снова растворилась в его удивительной странности. Кажется, она приняла его поцелуй за искренний. Она обняла его, затем уселась рядом. Чуть погодя спросила:
– Ты удивился, узнав, что я так неистова?
Он попробовал оправдаться.
– Я не привык к такому. Ты не дала мне хорошенького предупреждения.
– Прости меня, любимый, – сказала она сокрушенно. Затем продолжила:
– Ты был очень испуган тем, что увидел во мне?
Он немного подумал прежде, чем ответить.
– Я думаю, что если ты когда-нибудь так на меня посмотришь, я тут же упаду замертво.
– Тебе такое не угрожает, – нежно уверила она его.
– А что, если ты передумаешь?
– Твои сомнения оскорбляют меня. Любимый, ты часть моей жизни и меня самой. Неужели ты веришь, что я могу бросить тебя?
– Я не знаю, во что верить. – В его голосе звучало раздражение, но он снова обнял ее, чтобы скрыть это. – Сновидение – это как… как рабство. Сны создаются всеми частями твоего сознания, так что теряешь всякий контроль. Вот почему… вот почему истинную опасность представляет безумие.
Он был признателен за то, что она не пыталась спорить с ним. Когда отступил пробиравший до костей озноб, его неудержимо потянуло ко сну. После того как она уложила его возле костра и плотно укутала одеялами, единственным, что удерживало его от того, чтобы полностью довериться ей, была убежденность, что в его сделке было что-то бесчестное.
Он почти не помнил об этой своей убежденности в течение трех следующих дней. Его внимание было притуплено легким жаром, который охватил его, видимо, из-за купания в ручье. На его упрямо белых щеках появился лихорадочный румянец; лоб был холодным и липким от пота; глаза блестели так, словно он был охвачен тайным волнением. Время от времени он погружался в дрему верхом на своей потрепанной лошади и просыпался, чувствуя, что бессвязно бормочет во сне. Он не всегда мог вспомнить, что при этом он говорил, но зато крепко усвоил один принцип: единственный способ быть всегда неуязвимым – никогда не спать. Ни один антисептик не сможет защитить от ран, полученных во сне. Хочешь быть невиновным – не спи.
Когда он не бормотал в полусне, все его внимание было занято дорогой.
Отряд Высокого Лорда приближался к месту назначения.
Утром следующего после преодоления оползня дня яркий солнечный свет был как бы возмещением предшествующих несчастных событий. Когда Амок появился, чтобы вести дальше Высокого Лорда, Елена свистнула, словно призывая Мирху, и уже другой ранихин ответил на зов. Кавинант с изумлением на лице наблюдал, как тот скачет по долине. Преданность ранихинов к тем, кого они избрали, превосходила все его представления о гордости или верности. Видение этого напомнило ему о его предыдущей сделке – сделке, которая, как говорили и Елена и Печаль, все еще сохраняла силу для великих лошадей. Но потом он забрался на своего мустанга, и другие заботы вытеснили эти его мысли. Он чуть не забыл отдать подарок Елены – статуэтку из кости – на попечение Баннора.
После того как всадники вслед за Амоком выехали из долины, Кавинант впервые мельком увидел Меленкурион Скайвейр. Хотя она была еще во многих лигах почти точно к юго-востоку от них, высокая гора вздымала свои сдвоенные, покрытые льдом пики над неровной цепью гор на горизонте, и ее ледники мерцали голубым в свете солнца, словно лазурный небесный свод опирался там. Предположение Елены казалось верным: полузаметная окольная тропа Амока постепенно вела к возвышающейся горе. Она почти сразу же исчезла, как только Амок привел всадников под сень другой скалы, но под конец дня снова показалась. К следующему полудню она заняла весь юго-восточный горизонт.
Но ночью Кавинанту было не до гор, устремляющихся к небесам вокруг него. Он все равно не смог бы увидеть Меленкурион. После ужина его возбужденность несколько ослабла. Избавившись от истощающей сосредоточенности, он пришел к некоему неясному определению сути своей сделки.
Не требовалось вовсе ее согласие; он понимал это, и ставил это себе в вину. Как-то раз, когда его сдержанность растворилась в жаре и тревоге, он хотел рассказать ей, что задумал. Но ее заботливое к нему отношение охладило это его желание. Она готовила для него специальные целебные супы и мясные блюда, отдалялась время от времени от маршрута, чтобы найти ему алианту. Но его чувства к ней изменились. Его ответы на ее нежность были полны коварства и лести. Он боялся того, что случилось бы, если бы он поведал ей, что при этом думает.
Лежа поздно ночью без сна, лихорадочно дрожа, он ощущал во рту неприятный привкус рационалистического объяснения. Ни замешательство, ни вера не удерживали его тогда от объяснений с самим собой. Его челюсти были сжаты неотступной необходимостью выжить, его яростью, борьбой против собственной смерти.
Наконец его жар прошел. Ближе к вечеру третьего дня – двадцать первого с тех пор, как компания Высокого Лорда вышла из Ревлвуда – он вдруг весь внезапно вспотел, и казалось, порвался внутри туго натянутый шнурок. Он наконец ощутил расслабление. Вечером он впал в безмятежный сон, пока Елена рассуждала о своем невежестве или отсутствии понятливости, которые мешали ей выведать что-нибудь у Амока.
Долгий, крепкий сон вернул ему ощущение здоровья, и на следующее утро он мог уже уделять больше внимания своему окружению. Скача рядом с Еленой, он рассматривал Меленкурион. Она возвышалась над ними словно какой-то могучий покровитель, не допускающий с юго-востока утреннюю зарю. Оценивая расстояние до нее, он решил, что компания Высокого Лорда доберется туда возможно еще до конца дня. Он осторожно попросил Елену рассказать ему об этой горе.
– Я не многое могу тебе рассказать, – ответила она. – Это самая высокая гора в Стране, и ее название есть в одном из Семи Заветов. Но Учение Кевина мало открывает о ней. Возможно есть другое знание в других Заветах. Но Первый и Второй содержат лишь несколько ссылок или намеков. И в наше время Лорды сами не открыли ничего, касающегося этого места. Никто не подходил к этой горе так близко с тех пор как люди вернулись в Страну после Ритуала Осквернения. Я уверена, что эти огромные вершины означают место могущества, превосходящее возможно даже Грейвин Френдор. Но у меня нет доказательств для такой веры, происходивших бы не от странного молчания Учения Кевина. Меленкурион – одно из главных мест Страны, и все же Первый и Второй Заветы не содержат информации о нем кроме нескольких старых карт, фрагмента одной песни и двух необъяснимых фраз, которые, если их перевод не ошибочен, говорят о повелевании и крови. Так что, – она скривилась, – в безуспешности моих попыток выведать что-нибудь у Амока нет в общем-то ничего удивительного. Это повергло ее снова в размышления о своем невежестве, и она замолчала. Кавинант пытался выдумать способ помочь ей. Но все его усилия напоминали попытки посмотреть сквозь каменную стену; у него было еще меньше необходимого знания. Если он собирался придерживаться сделки, ему следовало бы действовать несколько иначе.
Интуитивно он верил, что настанет еще его время. А пока он решил ждать, что будет, когда Амок приведет их к этой горе.
Заключительный этап их странствий начался даже скорее, чем он ожидал. Амок провел их по спуску через длинный проход между двумя скалами, затем в извилистое ущелье, которое продолжало опускаться, пока не свернуло на восток. К полудню они сбавили высоту более чем на две тысячи футов. Здесь ущелье закончилось, выведя их на широкое, ровное, голое плато, прилегавшее к склонам огромной горы. Насколько мог видеть Кавинант, плато охватывало Меленкурион с востока и юга. Ровная поверхность казалась оправой, основанием для пятнадцати или двадцати тысяч футов вздымавшихся на ней двух горных пиков. А к востоку от плато гор вообще не было.
Ранихины после долгих дней не свойственного им карабканья рвались пуститься вскачь и перешли на легкий галоп, почувствовав ровную и твердую поверхность. С поразительной быстротой Амок мчался впереди них. Он тоже радовался их быстрой езде и даже увеличил скорость. Ранихины скакали изо всех сил, перешли на настоящий галоп, оставляя позади мустанга Кавинанта. Но все же гарцующая поступь Амока опережала их. Он весело направлял всадников на восток, а затем на юг, к центру плато. Кавинант не спеша следовал за ними. Вскоре он подъехал к первой вершине. Плато здесь было несколько сот ярдов шириной и простиралось к югу, пока его западная часть не скрывалась за подножием второй вершины. Горные пики расходились друг от друга на высоте нескольких тысяч футов над плато, но линия их соединения оставалась заметной до самой поверхности, словно две части отличались по своему строению. В месте, где эта линия доходила до плато, по ровной его поверхности проходила трещина. Эта расщелина рассекала все плато до его восточной кромки. Впереди Кавинанта ранихины закончили свой галоп возле края расщелины. Теперь Елена понеслась вдоль нее к наружной кромке плато. Кавинант повернул своего мустанга туда же и нагнал ее. Вместе они слезли с коней, и он улегся на живот, заглядывая в пропасть. Четырьмя тысячами футами ниже отвесной скалы, насколько хватало взгляда, раскинулся темный дремучий лес. Чаща облепила изрезанную местность – плотный древний лесной покров, застилавший основание Западных гор, словно чтобы скрыть и утешить тайной неотступную и открытую боль. А в сторону северо-востока через это заросшее пространство пролегла красно-черная линия реки, вырывавшейся из подножия расщелины. Неслышимо от сюда, она с трудом вырывалась на поверхность и устремлялась к самой сердцевине леса. Река была похожа на рубец в чаще, шрам на мрачном зеленом лице. Этот рубец придал суровому, злому лицу выражение дикости, словно вызываемой мечтами о разрываемом на кусочки враге, который оставил этот рубец.
Елена принялась объяснять Кавинанту увиденную картину.
– Это река Черная, – сказала она почтительно. Она была первой из Новых Лордов, кто видел этот пейзаж. – Начинаясь здесь, она течет сто пятьдесят или более лиг, чтобы соединиться с Мифиль по пути в Анделейн. Ее источник, говорят, лежит глубоко под Меленкурион Скайвейр. Мы стоим на Расколотой Скале, у восточного подступа или портала огромной горы. А ниже нас – Дремучий Удушитель, последний в Стране Лес, в котором все еще бродит Защитник Леса – где искалеченное сознание Всеединого Леса все еще общается с самим собой. – На секунду она замерла, чтобы глубоко вздохнуть. Затем добавила:
– Любимый, я верю, что мы уже недалеко от Седьмого Завета.
Отползя от кромки, он с трудом встал на ноги. Ветер, казалось, приносил легкое головокружение. Он отошел от кромки на несколько шагов, прежде чем ответил:
– Я тоже надеюсь. Не исключено, что война сейчас, возможно, уже закончилась. Если планы Троя не сработали, Фаул может быть уже на полпути к Ревлстону.
– Да, я тоже этого боюсь. Но я по-прежнему верю, что будущее Страны не будет потеряно в этой войне. И что битва эта – не наша забота. У нас есть другое дело.
Кавинант прикинул расстояние до ее глаз, как бы оценивая опасность обидеть ее, затем сказал:
– А тебе не приходило в голову, что ты не способна выведать что-нибудь у Амока?
– Конечно, – резко ответила она. – Я не слепая.
– Тогда что ты собираешься делать, если он ни о чем не станет рассказывать?
– У меня есть Посох Закона. Это возможный ключ. И когда Амок проводит нас к Седьмому Завету, я не буду беспомощна.
Кавинант отвернулся с кислым выражением на лице. Он не считал, что это будет так просто.
Он пошел с Еленой обратно вдоль расщелины к двум Стражам Крови и Амоку. День был еще далек от завершения, но тень от Меленкуриона уже рассекла Расколотую Скалу. Эта тень сгущала естественную черноту трещины, так что та казалась длинной черной полосой, пересекающей плато. В самом широком месте она была не более двадцати футов, но казалась неизмеримо глубокой, словно бы доходила прямо до подземного основания горы. Подчиняясь бессознательному импульсу, Кавинант бросил в трещину маленький камешек. Падая вниз, тот отскакивал от стенки к стенке; он насчитал двадцать два сердечных удара до того, как тот стал совсем не слышен. Инстинктивно он стремился сохранять безопасное расстояние от этой трещины, пока шел к Баннору и Морину.
Стражи Крови распаковали еду, и Кавинант с Еленой слегка перекусили. Кавинант ел медленно, словно пытаясь отсрочить следующий этап поисков. Он предвиделось только три варианта – вверх на гору, вниз в расщелину, и вглубь трещины – и все они казались ему плохими. Он не хотел вовсе ни карабкаться вверх, ни спускаться вниз; одна лишь близость обрыва уже заставляла его нервничать. Но когда он увидел, что Высокий Лорд ожидает его, он вспомнил о своей сделке. Он закончил трапезу и попытался укрепить себя для того, что замыслил Амок. Твердо сжимая Посох Закона, Елена повернулась к проводнику.
– Амок, мы готовы. Что делать с ранихинами? Ты хочешь, чтобы мы дальше ехали верхом или шли пешком?
– Как вам будет угодно, Высокий Лорд, – сказал Амок с усмешкой. – Если ранихины останутся, они могут не понадобиться. Если же они уйдут, вам, возможно, потребуется снова вызывать их.
– Так мы должны следовать за тобой пешком?
– Следовать за мной? Я не говорил, что мы будем странствовать дальше.
– Седьмой Завет здесь? – быстро спросила она.
– Нет.
– Тогда, значит, в другом месте?
– Да, Высокий Лорд.
– А если он в другом месте, мы должны пойти туда.
– Это верно. Сам Седьмой Завет нельзя принести к вам.
– Чтобы пойти туда, нам следует отправиться пешком либо поехать верхом?
– Это тоже верно.
– Так как?
Слушая эту беседу Кавинант испытывал тайное восхищение тем, как Елена боролась с умением Амока обходить вопросы. Прошлый опыт, казалось, научил ее, как загонять в угол юношеский задор. Но своим следующим ответом он снова ускользнул от нее. – На ваш выбор, – повторил он. – Решайте сами.
– Ты не поведешь нас дальше?
– Нет.
– Почему нет?
– Я действую согласно своей природе. И делаю лишь то, что создан делать.
– Амок, разве ты не дорога и не дверь к Седьмому Завету?
– Да, Высокий Лорд.
– Тогда ты должен провести нас к нему.
– Нет.
– Почему нет? – снова спросила она. – Ты решил закапризничать?
Кавинант услышал в ее голосе нотки отчаяния.
Амок с легким упреком ответил:
– Высокий Лорд, я создан исключительно для той цели, которой служу. Если же я кажусь при этом упрямым, вам следует спросить моего создателя, чтобы он объяснил, для чего же я, собственно, нужен. – Другими словами, – мрачно вставил Кавинант, – сейчас мы нуждаемся в знании четырех других Заветов. Это обычный способ защиты Кевина. Без ключей, которые он с такой мудростью поместил в других Заветах, мы упираемся в глухую стену.
– Крилл Лорика ожил, – сказал Амок. – Это – знак для меня. И Страна в опасности. Поэтому я стал доступен. Больше я сделать ничего не могу. Я всего лишь служу своей цели.
Высокий Лорд испытующе взглянула на него, затем сурово сказала:
– Амок, мои спутники каким-то образом не годятся для твоей цели?
– Твои спутники должны годиться для своих целей. Я – дорога и дверь. Я не сужу о тех, кто пытается воспользоваться этим.
– Амок, – она помедлила, и ее губы беззвучно шевелились, словно она проговаривала про себя все возможные варианты, – существуют условия, лишь при соблюдении которых ты можешь вести нас дальше? Амок обрадовался ее вопросу и ответил с легким смешком:
– Да, Высокий Лорд.
– Ты проводишь нас к Седьмому Завету при соблюдении этих условий?
– Я создан для этого.
– Что это за условия?
– Я знаю только одно. Если вам хочется больше, вы должны сами придумать их без моей помощи.
– Что это за условие, Амок?
Молодой человек искоса со злостью взглянул на Елену.
– Высокий Лорд, – сказал он со все возрастающей веселостью, – вы должны назвать могущество Седьмого Завета.
Одно мгновение она изумленно смотрела на него, затем воскликнула:
– Меленкурион! Ты же знаешь, что я не знаю этого.
Амок был совершенно невозмутим.
– Тогда, возможно, хорошо, что вы еще не отпустили ранихинов. Они смогут довезти вас до Ревлстона. Если там вы добудете необходимое знание, вы можете вернуться сюда. Меня вы найдете здесь. Поклонившись с раздражающим безразличием, он помахал рукой и исчез.
Она пристально туда, где он только что находился, сжимая Посох так, словно собиралась ударить пустоту. Она стояла спиной к Кавинанту; он не мог видеть выражение ее лица, но движение плеч заставило его испугаться, что взгляд ее снова концентрирует свою силу. От этой мысли кровь застучала в висках. Он протянул руки, пытаясь остановить или отвлечь ее.
Прикосновение заставило ее обернуться. Ее лицо выглядело изнуренным – кровь отхлынула от него, проявив ослепительную белизну черепа и она казалась изумленной, будто лишь только что обнаружила свою способность пугаться. Но она не пошевелилась, не попыталась вырваться из его рук. Она замерла, закрыла глаза. Кости скул, челюстей и лоб сконцентрировались на Нем. Он чувствовал, что в его мозгу открывается пропасть.
Он не мог понять ощущения мрачного, зияющего провала. Елена стояла перед ним в тени Меленкуриона подобно статуи из полированной кости, одетой в голубое; но позади нее, позади массива Раскол .той Скалы, ширилась мгла, подобно трещине через резервуар его сознания. Эта трещина высасывала его, он переставал сознавать самого себя.
Это ощущение исходило от Елены.
Внезапно он понял. Она пыталась проникнуть в его мысли.
Яркая вспышка ужаса пронзила мрачное головокружение, истощавшее его. Она высветила угрожавшую ему опасность; если он поддастся ее попыткам, она узнает о нем всю правду. Он не мог позволить такого погружения в свои мысли, никогда не мог позволить этого. С криком: «Нет!» он отпрянул, отшатнулся от нее внутри самого себя.
В тот же момент давление на сознание прекратилось. Он обнаружил, что его тело тоже отступало от нее. С усилием он заставил себя остановиться, поднял голову.
Глаза Елены расширились от разочарования и печали, она страдальчески опиралась на Посох Закона.
– Прости меня, любимый, – вздохнула она. – Я просила о большем, нежели ты готов отдать.
Несколько мгновений она молчала, давая ему возможность сказать что-либо. Затем тяжело выдохнула:
– Мне надо подумать, – и отвернулась. Опираясь на Посох, она медленно двинулась вдоль расщелины к внешней кромке плато.
Встряхнувшись, Кавинант уселся прямо на скалу и обхватил голову руками. Противоречивые чувства раздирали его. Он был испуган обретенным с трудом спасением и сердит на собственную слабость. Чтобы спастись, он причинил Елене боль. Он подумал, что должен подойти к ней, но что-то в ее одинокой фигуре сдерживало его назойливость. Через некоторое время он с болью в сердце снова взглянул на нее. Затем с трудом встал на ноги, бормоча в пустоту:
– Он мог бы из вежливости рассказать нам об этом заранее – по крайней мере до того, как она потеряла своего ранихина…
К его удивлению, Первый Знак ответил:
– Амок действует по законам своего создания. Он не может нарушить эти законы лишь для того, чтобы не причинять страдания.
Кавинант в негодовании взмахнул руками. Бесполезно ругаясь, побрел через плато.
Он провел остаток дня, без отдыха бродя с места на место по Расколотой Скале, разыскивая какой-нибудь ключ к тому, чтобы Амок вел их дальше. Наконец он успокоился в достаточной мере, чтобы понять замечание об Амоке Морина. Морин и Баннор сами были узниками их Клятвы, они могли с уверенность говорить о необходимых неумолимостях закона. И то, что Стражи Крови симпатизировали Амоку, было гвоздем в крышку гроба для этих поисков Высокого Лорда.
Другим таким гвоздем была безуспешность самого Кавинанта. Он мог уже ощущать напыщенную глупость своей сделки, насмехающуюся теперь над ним. Как он мог помочь Елене? Он знал недостаточно даже для того, чтобы понять суть поставленного Амоком вопроса. Хотя его бесцельная прогулка охватывала значительную часть плато, он не узнал ничего хоть сколько-нибудь полезного. Голые камни напоминали ему собственную бесполезность – неодолимую и ограничивающую. Когда последний луч солнечного света рассеялся на небе, он направился к свету гравия, обозначавшему лагерь Высокого Лорда, размышляя на привычную тему о том, что тщетность управляла всем его существованием.
Он нашел Елену возле чаши со светящимся гравием. Она выглядела и утомленной, и возбужденной одновременно, словно затруднения подавили ее индивидуальность, вернули к обязанностям Высокого Лорда. Решимость мерцала в обточенной белизне ее костей. Она приняла все тяготы своего бремени.
Кавинант неловко прочистил кашлем голосовые связки, затем спросил:
– Ты добилась чего-нибудь? Разгадала хоть что-то?
Безучастным голосом она спросила:
– Насколько хорошо ты представляешь план сражения вомарка Троя?
– Я в общих чертах знаю, что он собирается делать, но ничего конкретного. – Если его план не сорвался, сражение началось вчера.
Он секунду поразмыслил, затем осторожно спросил:
– Так что же нас сдерживает?
– Мы должны удовлетворить условие Амока.
Он жестом подчеркнул свое непонимание.
– Как?
– Я не знаю. Но я верю, что это можно сделать.
– Без остальных четырех Заветов?
– Да, – вздохнула она. – Кевин ясно подразумевал, что мы должны получить Седьмой Завет только после овладения предыдущими шестью. Но Амок уже нарушил это намерение. Зная, что мы не овладели Криллом Лорика, он все же вернулся к нам. Он увидел опасность, грозящую Стране, и вернулся. Тем самым продемонстрировал некоторую свободу – некоторую независимость своих действий. Он не полностью по рукам и ногам связан своим законом.
Она сделала паузу, и через секунду Кавинант сказал:
– Если посмотреть на это с другой стороны, я бы сказал, что это делает его опасным. Зачем бы он всю дорогу тянул нас сюда, когда знал, что мы здесь застрянем, если не пытался отвлечь тебя от войны?
– Амок не замышляет предательства. Я не чувствую в нем злобы.
Он огрызнулся, пытаясь рассеять ее легкомыслие:
– Тебя могут водить за нос. Или ты забываешь, что Кевин даже признал Фаула Лордом? Елена спокойно ответила:
– Возможно, что первые шесть Заветов не содержат название этого могущества. Возможно, они могут только научить, как заставить самого Амока произнести это название.
– А в таком случае…
– Амок привел нас сюда потому, что каким-то образом для нас все же возможно выполнить его условие.
– Но ты не можешь найти верные вопросы?
– Я должна. Какой другой выбор для меня существует? Я не могу присоединиться сейчас к Боевой Страже.
В ее голосе звучала унылая решительность, словно она выносила приговор самой себе. Рано на следующее утро она вновь позвала Амока. Он появился, мальчишески усмехаясь. Она обеими руками вцепилась в Посох Закона и уперла его в камень перед собой.
При первых лучах солнца, коснувшихся основания Меленкуриона, они начали свой поединок за доступ к Седьмому Завету.
В течение двух дней Высокий Лорд Елена прикладывала все усилия, чтобы вырвать у Амока необходимое название. На второй день сильная буря нависла на горизонте к юго-востоку, но она не стала приближаться к Расколотой Скале, и они почти не обращали на нее внимание. Пока Кавинант сидел, крутя кольцо на пальце, или без отдыха вышагивал возле противников, или блуждал, время от времени начиная что-то бормотать, пытаясь снять напряжение, она каждым вопросом, который могла придумать, испытывала Амока. Иногда она действовала методично, иногда интуитивно. Она разрабатывала серии детальных вопросов, а которые ему надо было отвечать только «да» или «нет». Затем заставляла его отвечать все подробней и подробней. Она вела его через многократное повторение известного чтобы вывести прямо к требуемому неизвестному. Она расставляла ему логические ловушки, пыталась запутать его в противоречиях.
Пыталась проникнуть в его мысли.
Это был словно бы поединок с лужей воды. Каждый удар и отражение встречного удара в ее вопросах встречалось им так, будто она хлопала по воде плоскостью клинка. Его ответы рассыпались брызгами после каждого вопроса. Но когда она прикладывала все усилия, чтобы попасть в точное определенное место, она проходила насквозь, не оставляя следа.
Изредка он позволял себе насмешливый ответный удар, но как правило он просто парировал ее вопросы со своей веселой уклончивостью. Ее тяжкий труд оставался безрезультатным. К заходу солнца она вся дрожала от расстройства, подавляя ярость и чувство голода. Чрезмерная прочность Расколотой Скалы, казалось, издевалась над ней.
Вечером Кавинант утешал ее, сообразно условиям своей сделки. Он ничего не говорил о собственных страхах и сомнениях, своей беспомощности, своей растущей уверенности в непроницаемости Амока; он вообще ничего не говорил о себе. Вместо этого он уделял как можно больше внимания ей, сконцентрировавшись на ней изо всех своих сил.
Но все его усилия не могли коснуться сути ее страдания. Она ощущала бессилие помочь бедам своей страны, и это было несчастьем, для которого не было утешения. Поздно ночью она приглушенно скрежетала зубами, будто стискивала их, сдерживая рыдания. А утром третьего дня тридцать второго с тех пор, как они оставили Ревлстон – она потеряла всякое терпение. Ее взгляд был голодным и пустым и выражал нежелание дальнейших усилий.
Кавинант приглушенно спросил, что теперь она собирается делать.
– Я буду взывать.
Ее голос был грубым, бичующим. Она выглядела хрупкой, словно скелет – лишь смелые ломкие кости, противостоящие тому, кто под прикрытием своей мальчишеской веселости был непокорен, как лавина.
Предчувствие, похожее на страх, говорило Кавинанту, что она была близка к нервному срыву. Если Амок не уступит ее мольбам, она может прибегнуть, как к последнему средству, к своей странной внутренней силе.
Насильственность силы этой способности пугала его. Он поймал себя на желании просить ее остановиться, оставить всякие попытки. Но, вспомнив о сделке, его мозг устремился за другими вариантами.
Он был согласен с ее убежденностью, что выполнение условия Амока должно быть доступно для них. Но полагал, что она все же не найдет его, она подходила к проблеме не с той стороны. Хотя, казалось, существует всего одна сторона. Пробираясь через вздор, засорявший его мысли, он пытался вообразить другие подходы. Пока он пытался нащупать в своих мыслях какую-нибудь спасительную интуитивную догадку, Высокий Лорд Елена снова стала собранной, обратив все внимание на стоящую перед ней задачу, и вызвала Амока. Юноша появился в тот же момент. Он поприветствовал ее изысканным поклоном и сказал:
– Высокий Лорд, какова на сегодня ваша воля? Отложим ли мы наше противоборство и будем петь вместе радостные песни?
– Амок, слушай меня. – Ее голос звучал угрожающе. Кавинанту слышались в нем нотки самобичевания. – Я не буду больше играть с тобой в эту игру в вопросы и ответы. – Тон выражал и достоинство, и отчаяние одновременно. – Несчастья Страны не допускают более отсрочки. Сейчас уже идет война – смерти и кровопролитие. Презирающий идет против всего того, что Высокий Лорд Кевин пытался сохранить, когда создавал свои Заветы. В такой ситуации требование выполнения его условий будет лишь ложной приверженностью к его намерениям. Амок, я прошу. Во имя Страны, проводи нас к Седьмому Завету.
Ее просьба, казалось, тронула его, и ответ был необычно серьезен.
– Высокий Лорд, я не могу. Я именно тот, кем создан быть. И если бы я предпринял попытку действовать как-то иначе, то просто перестал бы существовать.
– Тогда опиши нам дорогу так, чтобы мы могли пойти туда сами.
Амок покачал головой.
– И тогда я тоже перестал бы существовать.
На секунду она замерла, словно испытывая горечь поражения. Но в наступившем молчании ее плечи распрямились. Внезапно она взяла Посох Закона обеими руками и вытянула руки перед собой, удерживая его горизонтально.
– Амок, – приказала она, – положи руки на посох.
Юноша без дрожи смотрел в ее властное лицо. Но все же повиновался. Его руки спокойно легли между ее рук на изрезанное рунами дерево. Она издала высокий резкий вскрик. И тут же вдоль Посоха пробежало пламя, огонь охватил все дерево. Пламя окутало их руки, усилилось, словно сами пальцы загорелись в нем. Оно глухо гудело и источало неприятный аромат, подобный запаху насилия. – Кевином порожденный Амок! – воскликнула она сквозь гул. – Дорога и дверь к Седьмому Завету! Силой Посоха Закона – во имя Высокого Лорда Кевина, сына Лорика, создавшего тебя, – я заклинаю тебя. Скажи мне название могущества Седьмого Завета! Кавинант почувствовал мощь ее приказания. Хотя оно адресовалось не ему – хотя он не касался Посоха – он с усилием заставил себя сжать губы, чтобы не пытаться произнести названия, которого он не знал.
Но Амок не моргнул и глазом, его голос ясно прорезался сквозь гул пламени Посоха.
– Нет, Высокий Лорд. Я не поддаюсь принуждению. Вы не можете заставить меня.
– Клянусь Семью! – закричала она. – Я не потерплю, чтобы мне отказывали! – Она злилась, словно пыталась яростью подавить крик. – Меленкурион абафа! Скажи мне название! – Нет, – спокойно повторил Амок.
Она взбешенно вырвала Посох у него из рук. Пламя собралось в ком, поднялось, затем шумно исчезло в небе подобно грохоту грома.
Амок пожал плечами и исчез.
Долгое время Высокий Лорд стояла в шоке, не двигаясь, удивленно взирая на исчезновение Амока. Затем дрожь всколыхнула ее и она повернулась к Кавинанту, словно гора давила ей на плечи. Ее лицо было как пустыня. Она сделала два неуверенных шага и остановилась, чтобы опереться на Посох. Взгляд был пустым, вся ее сила была направлена внутрь, против самой себя.
– Не получилось, – с трудом выдохнула она. – Обрекла. – Страдание перекосило ее рот. – Я обрекла Страну.
Кавинанту было невыносимо видеть ее такой. Забывая о безрезультатности всех своих размышлений, он поспешил сказать:
– Все же должно быть еще что-то, что мы можем сделать.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:54 | Сообщение # 28

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Она ответила с ужасающим спокойствием. Деликатно, почти ласково, она сказала:
– Веришь ли ты в Белое Золото? Ты сможешь использовать его, чтобы выполнить условие Амока?
Голос ее был полон безумия. Но в следующее мгновение ее страсть вырвалась наружу. Изо всей силы она ударила Посохом по Расколотой Скале и закричала:
– Так сделай это!
Могущество, которое она пробудила этим, всколыхнуло широкое плато словно ударившийся о внезапное препятствие плот. Скала как бы встала на дыбы и резко опустилась, силовые волны прокатились через нее от Посоха.
Мощный рывок сбил Кавинанта с ног. Он оступился, стал падать по направлению к трещине.
Почти тотчас же Елена вернула контроль над собой. Она утихомирила могущество Посоха, крикнула Стражам Крови. Но рефлексы Баннора сработали быстрее. Пока скала еще вздрагивала, он уверенным прыжком преодолел отделявшее его от Кавинанта расстояние и поймал его за руку.
Через секунду Кавинант, настолько ошеломленный происшедшим, что был бессилен сделать хоть что-нибудь, безвольно висел в хватке Баннора. Насилие Высокого Лорда протекало сквозь него, выметая все из его сознания. Но потом он ощутил боль в руке, за которую держал его Баннор. Он почувствовал что-то пророческое в той древней силе, с которой Баннор схватил его, сохранил ему жизнь. Страж Крови имел железную хватку, более прочную, чем камень Расколотой Скалы. Затем он услышал стон Елены:
– Любимый! Я причинила тебе вред? – но уже бормотал в полголоса:
– Подожди. Сдерживай себя. Все в порядке. Его глаза были закрыты. Он открыл их и обнаружил, что Баннор все еще держит его. Елена была уже рядом, она обняла его и спрятала свое лицо в его плечо. Он сказал: «Я получил по заслугам». Она не обратила на это внимания, бормотала извинения в его плечо. Чтобы остановить ее, он сказал более резко:
– Забудь об этом. Я, должно быть, лишаюсь способности разумно мыслить. Мне следовало понять это еще несколько дней назад.
Наконец его слова дошли до ее сознания. Она высвободила его из объятий и отшатнулась. Ее опустошенное лицо застыло. Затаив дыхание, она медленно провела рукой по волосам, постепенно снова превращаясь в Лорда. Ее голос был робким, нетвердым, но ясно различимым, когда она произнесла:
– Что ты понял?
Баннор тоже отпустил Кавинанта, и Неверящий, слегка покачиваясь, оперся на собственные ноги. Они не давали ему теперь чувства незыблемости опоры, но он сжал колени и попытался не обращать внимания на это ощущение. Эта проблема была у него в голове, все его восприятия слегка сдвинулись. Он хотел быстро рассказать все, облегчить неотступное страдание Елены. Но для этого не хватало еще очень многих нитей. Ему было нужно спокойно сосредоточиться на своей интуиции, чтобы он мог бы соединить все концы воедино.
Он попытался прояснить мысли, слегка потряхивая головой. Елена вздрогнула, словно этим он напоминал ей об ее вспышке. Он сделал в ее сторону успокаивающий жест и повернулся к Стражам Крови. Какое-то время он пристально рассматривал безжизненный металл их лиц, искал в них какой-то проблеск или оттенок двуличности, скрытой цели, которые подтвердили бы его интуицию. Но их древние, не смыкаемые для сна глаза, казалось, ничего не скрывали и ничего не раскрывали. Он почувствовал на мгновение страх от мысли, что он, возможно, ошибается, но отогнал его и спросил как можно спокойнее:
– Баннор, сколько тебе лет?
– Я – Страж Крови, – ответил Баннор. – Наша Клятва была принята в начале правления Высокого Лорда Кевина.
– До Осквернения?
– Да, Юр-Лорд.
– До того, как Кевин обнаружил, что Фаул был на самом деле врагом?
– Да.
– А ты лично, Баннор? Сколько тебе лет?
– Я был среди первых харучаев, отправившихся в Страну. Я принимал участие в первом принятии Клятвы.
– Это было много сотен лет назад. – Кавинант сделал паузу, прежде чем спросил:
– А хорошо ли ты помнишь Кевина?
– Не надо так жестоко, – предостерегла Елена. – Не смейся над Стражами Крови.
Но Баннор не оценил ее заботливость. Он твердо ответил Неверящему:
– Мы не забываем.
– Я так и предполагал, – вздохнул Кавинант. – Как это чертовски мучительно – жить долго! – На секунду он отвернулся к горам, набираясь смелости. Затем с неожиданной жестокостью продолжил:
– Вы уже знали Кевина, когда он создавал свои Заветы. Вы знали его, и вы помните. Вы были с ним, когда он отдавал Первый Завет великанам. Вы были с ним, когда он спрятал Второй в те проклятые пещеры под горой Грома. Сколько раз вы приходили сюда вместе с ним, Баннор?
Страж Крови слегка поднял бровь.
– Высокий Лорд Кевин ни разу не был ни на Расколотой Скале, ни возле горы Меленкурион.
Этот ответ смутил Кавинанта.
– Никогда? – Протест проявил себя прежде, чем он смог подавить его. – Так вы говорите, вы никогда не были здесь прежде?
– Мы – первые Стражи Крови, стоящие на Расколотой Скале, – ровно ответил Баннор.
– Тогда как? Подождите. Постойте. – Кавинант закрыл глаза, чтобы избавиться от головокружения, затем ребром ладони ударил себя по лбу. – Правильно. Если этот Завет есть некий естественный феномен – как камень Иллеарт – и если Кевин не клал его сюда сам, то он не должен бы был приходить сюда, чтобы узнать о нем. Лорик или кто-то еще мог бы рассказать ему. Лорик мог бы рассказать любому.
Он глубоко вздохнул, успокаивая себя.
– Но каждый, кто мог знать об этом, умер при Осквернении. За исключением вас.
Баннор смотрел на Кавинанта так, будто все его слова были бредом.
– Слушай меня, Баннор, – продолжал он. – Многие вещи наконец становятся понятными. Вы все странно прореагировали, когда Амок появился в Ревлстоне в тот первый раз. Вы все странно прореагировали, когда он появился в Ревлвуде. И вы позволили Высокому Лорду одной последовать за ним в горы под охраной лишь двух Стражей Крови. Лишь двух, Баннор!
И когда мы в итоге застряли на этой безжизненной скале, Морин имеет нахальство оправдывать Амока. Черт побери! Баннор, вы должны рассказать Высокому Лорду хотя бы то, что вы знаете об этом Завете. Или же, как вы думаете, насколько вы верны нам?
Елена снова предостерегла Кавинанта. Но тон ее изменился, ход его мыслей заинтересовал ее.
– Мы – Стража Крови, – сказал Баннор. – Вы не можете иметь повода сомневаться в нас. Мы не знаем намерений Амока.
Кавинанту послышалось легкое ударение в том, как Баннор произнес слово знаем. К своему удивлению, он испытал внезапное желание поймать Баннора на слове, выяснить, что же Стражи Крови знали. Он заставил себя спросить:
– Не знаете, Баннор? Но как же вы можете не знать? Для этого вы слишком полагаетесь во всем на него.
Баннор отрицал все, как и прежде:
– Мы не полагаемся на него. Высокий Лорд хочет следовать за ним. Этого достаточно. Мы больше ни о чем не спрашиваем.
– Вы вообще ни о чем не спрашиваете. – Самопринуждение сделало его грубым. – И не стойте так с отсутствующим видом. Вы пришли в Страну, и вы приняли Клятву защищать Кевина. Вы поклялись сохранять его или, во всяком случае, отдать свои жизни за него и Лордов и Ревлстон до скончания времени, если не навсегда, – ибо зачем же тогда вы лишены даже простой привычки спать? – но этот несчастный безрассудный человек перехитрил вас. Он спас вас тогда, когда уничтожил и себя, и все то, во что верил. И вот вы оказались висящими в пустом пространстве с вашей Клятвой, как будто в мире внезапно исчезли все основания.
Но вот! – вот вы получили вторую возможность соблюсти Клятву, когда появились Новые Лорды. Но что же происходит? Неизвестно откуда появляется Амок, и в это время идет война против самого Фаула – и что же вы делаете? Вы позволяете этому творению Кевина увести Высокого Лорда, будто это способствует безопасности, и она не находит ничего лучшего, чем пойти.
Позволь мне сказать кое-что, Баннор. Быть может, ты и в самом деле считаешь, что не знаешь Амока. Ты должен был научиться от Кевина некоторому недоверию. Но ты несомненно хорошо понимаешь, что делает Амок. И ты одобряешь это! – Внезапная резкость собственного крика на мгновение остановила его. Он почувствовал себя потрясенным моральными суждениями, увиденными в Банноре. Он приглушенно продолжил:
– Так почему вы рискуете ею ради чего-то, созданного тем самым единственным человеком, который смог успешно усомниться в вашей неподкупности?
Без предупреждения появился Амок. Прибытие этого древнего юноши встревожило Кавинанта, но затем он расценил это как признак того, что он был на верном пути. С тяжелым вздохом он сказал:
– Почему, во имя вашей Клятвы или по крайней мере хотя бы просто дружбы вы не рассказали Высокому Лорду об Амоке, когда он впервые появился?
Взгляд Баннора не изменился. Со своей обычной раздражающе безэмоциональной интонацией он ответил:
– Юр-Лорд, мы видели Осквернение. Мы видели плоды опасного обладания Учением. Учение – это не просто знание. Учение – это оружие, как меч или копье. Стражи Крови не используются оружием. Любой нож может повернуться и поранить руку, которая его держит. Однако Лордам оружие нужно. С его помощью они совершают важные дела. Поэтому мы не противимся ему, хотя при этом не трогаем его, не служим ему и не бережем его.
Высокий Лорд Кевин создал свои Заветы чтобы сохранить свое Учение, но так, чтобы уменьшить опасность попадания этого оружия в ненадежные руки. Это мы одобряем. Мы – Стража Крови. Мы не рассказываем об Учении. Мы рассказываем только о том, что знаем сами.
Кавинант не мог позволить ему продолжать. Он ощущал, что его неприязнь к Баннору разрослась чересчур. И был разозлен тем, что сказал Баннор, несмотря на ровный тон Стража Крови.
Однако Елена узнала уже достаточно, чтобы поспорить с его рассуждениями. Ее голос был и спокойным и уверенным:
– Первый Знак, Баннор, Стражи Крови должны сейчас принять решение. Слушайте меня: Я – Елена, Высокий Лорд по решению Совета. Это вопрос вашей преданности. Будете ли вы служить мудрости мертвого Кевина или будете ли вы служить мне? В прошлом вы служили обоим, мертвому и живой. И служили хорошо. Но теперь вы должны выбирать. В несчастьях Страны нет больше какого-то среднего пути. На нас всех будет кровь и вина, если мы позволим победить Порче.
Баннор медленно повернулся к Первому Знаку. Они долго оценивающе смотрели друг на друга в полном молчании. Затем Морин повернулся к Высокому Лорду с выражением значительности в глазах.
– Высокий Лорд, – сказал он, – мы не знаем название могущества Седьмого Завета. Мы слышали много названий – некоторые ложные, другие явно для нас бесполезные. Но одно название мы слышали лишь произносимое шепотом Высоким Лордом и его Советом. Это название – Сила Повелевания.
Когда Амок услышал название, он закивал головой, и его волосы, казалось, запрыгали от радости.

Глава 24
Спуск к Земному Корню

Кавинант внезапно ощутил, что в одно мгновение весь взмок. Несмотря на прохладный ветерок, лоб его покрылся испариной. Влажная борода вызывала зуд, и холодный пот стекал по спине. Повиновение Морина заставило его почувствовать необычное истощение. На мгновение он поднял глаза к солнцу, словно чтобы спросить его, отчего оно не согревает.
Вершины Меленкуриона тянулись ввысь в утреннем свете словно пальцы, стремящиеся обхватить солнце. Их покрытые льдом вершины ярко сверкали, и этот блеск заставил глаза Кавинанта слезиться.
Величие этих каменных пиков вызывало у него страх. Часто моргая, он перевел свой взгляд обратно на Высокого Лорда Елену.
Из-за ослепления солнцем он, казалось, увидел только ее коричневые волосы. Более светлые пряди блестели словно отполированные. Но он моргнул – и такая картина исчезла. Он отчетливо видел теперь ее лицо.
Она весело улыбалась. Лицо светилось волнением, на нем вновь появилась надежда. Она ничего не говорила, но ее губы шептали одно слово: «Любимый».
Кавинант остро ощутил, что обманывал ее. Морин и Баннор стояли позади нее почти плечом к плечу. Ничто в настороженной осанке их внутреннего равновесия или в слегка расслабленной готовности их рук не выражало никакого удивления или раскаяния в решении, которое они приняли. Хотя Кавинант знал, что сейчас они в корне изменили характер своего служения Лордом. Он сам потребовал от них этого. Но он желал бы оправдаться перед ними каким-то образом , таким, который имел бы значение для Стражей Крови.
Но он не мог ничего сказать им. Они были слишком независимы, чтобы принять любой жест раскаяния. Их обособленная приобщенность к своей Клятве не оставляла ему никакой возможности приблизиться к ним. Ни одно извинение не подходило.
– Сила Повелевания, – слабо выдохнул он. – Этого мне только и не хватало.
Не в состоянии вынести вид спокойной, торжествующей, благодарной улыбки Елены или усмешки Амока, он повернулся и утомленно побрел через плато к краю Расколотой Скалы так, словно его ноги снова не чувствовали твердости опоры.
Он двигался параллельно трещине, но оставался от нее на безопасном расстоянии. Как только над краем обрыва показалась зловещая полоса Дремучего Удушителя, он остановился. Здесь он и остался, желая одновременно и чтобы Елена пришла к нему, и чтобы не пришла.
Сильный ветер из Удушителя веял ему в лицо, и в первый раз за многие дни он оказался способен уловить привкус времени года. Он почувствовал, что осень в Стране пошла на спад, проходя свой ежегодный круг от веселья к грусти. Воздух больше не искрился изобилием и богатством, с радостью или мрачностью спелости. Теперь ветер нес привкус наступающего начала зимы – суровое предзнаменование, обещающее долгие ночи, бесплодные земли и холод.
Понюхав воздух, он понял, что в Дремучем Удушителе не происходили осенние смены красок. Он мог заметить яркую черноту там, где деревья уже потеряли листья, но мрак Удушителя сам по себе образовывал сплошной щит. Он переходил без перехода или украшения из лета в зиму. Глазами и носом Кавинант ощутил причину этого, древнюю злость Леса, истощающую его силу и волю, лишающую его способности и желания растратиться в простом выставлении напоказ своего великолепия.
Наконец он услышал шаги за спиной и узнал походку Елены. Чтобы защититься от всего, что она могла ему сказать или спросить, он произнес:
– Знаешь ли, там, откуда я пришел, люди, которые занимались этим в лесу, назывались бы пионерами – особой породой героев, так как вместо того чтобы убивать других людей они занялись уничтожением самой природы. Правда, я знаю людей, которые говорят, что все наши общественные неудобства происходят оттого, что мы просто ничего не оставили в себе от пионеров. – Любимый, – мягко сказала она. – У тебя что-то не в порядке. Что у тебя неладно?
– Неладно? – он не мог принудить себя взглянуть на нее. С языка пытались сорваться слова о его сделке, и ему пришлось слегка прикусить язык прежде чем сказать:
– Не беспокойся обо мне. Я как тот Лес там, внизу. Иногда я, кажется, слишком погружаюсь в свои страдания.
В затянувшемся молчании он почувствовал, как мало этот ответ удовлетворил ее. Она заботилась о нем, хотела понять его. Но возрождение надежды восстановило безотлагательность ее дела. Он понимал, что сейчас у нее не было времени заниматься его изучением. Он лишь угрюмо кивнул, когда она сказала:
– Я должна идти – несчастья Страны тяжким бременем лежат на мне. – Затем добавила:
– Может, ты желаешь остаться здесь – дожидаться моего возвращения?
Наконец он нашел силы повернуться и взглянуть ей в лицо. Он встретился с серьезным выражением ее лица, странностью раздвоенности ее взгляда и грубо сказал:
– Остаться сзади? И пропустить возможность снова рискнуть своей шеей? Вздор. Я не имел такого шанса с тех пор, как был на горе Грома. Его сарказм был острее, чем ему хотелось, но она, казалось, все же восприняла его. Она улыбнулась, легко коснулась его руки своими пальцами.
– Тогда пойдем, любимый, – сказала она. – Стражи Крови уже готовы.
Надо отправиться в путь до того, как Амок придумает новые помехи для нашего пути.
Он попытался улыбнуться в ответ, но вместо этого на лице у него получилась лишь жалкая гримаса. Ругая самого себя за эту неудачу, он пошел вслед за ней к Стражам Крови и Амоку. Пока они шли, он время от времени смотрел на нее, оценивая украдкой. Напряжение трех последних дней отошло на задний план, ее решительный шаг и твердые черты выражали новую цель и силу. Восстановление надежды дало ей возможность не обращать внимания на изнеможение. Но суставы ее пальцев, обхвативших Посох, были напряжены, а шея чуть выгнута вперед, как у изголодавшегося человека, увидевшего еду. От такого зрелища сделка Кавинанта беспокойно заворочалась в нем, как будто он был не подходящей и слишком просторной могилой.
Он все еще не ощущал сознательно незыблемость Расколотой Скалы.
Но ему была нужна уверенность походки, ничто не спасло бы его сейчас, если он не сможет сохранить равновесие.
Мельком он заметил, что Первый Знак и Баннор действительно были готовы трогаться в путь. Они собрали в тюки все запасы и привязали их к своим спинам ремнями из клинго. И Амок весь искрился от предвкушения, казалось, видения роились в его веселой голове. Все трое вызвали у Кавинанта острые угрызения совести за свою неподготовленность. Он не чувствовал, что он способен ко всему тому, что ждало впереди компанию Высокого Лорда. Его томленной душой овладела тревога. Что-то еще было необходимо сделать, нужно было попытаться каким-то образом вернуть себе былую целостность. Но он не понимал еще – как.
Он наблюдал, как Высокий Лорд прощалась с ранихинами. Они радостно кивали ей, били копытами и ржали, предвкушая грядущую активности после трех дней терпеливого ожидания. Она обняла каждую из великих лошадей, затем отошла от них, взяла Посох обеими руками и поприветствовала их по обычаю ранихийцев. Ранихины ответили вскидыванием грив, смотрели на нее гордыми, смеющимися глазами, пока она обращалась к ним.
– Гордые ранихины, первая любовь моей жизни, я благодарю вас за вашу службу. Мы чтим вас. Но теперь нам надо будет некоторое время идти пешком. Если мы вернемся живыми из нашего путешествия, мы призовем вас снова, чтобы вы доставили нас в Ревлстон – с победой или поражением, нам будут нужны ваши широкие сильные спины. Но теперь же будьте свободными. Бродите там, где хочется вашим сердцам и копытам. А если случится так, что мы не призовем вас – если вы одинокими вернетесь в Долины Ра – тогда, отважные ранихины, расскажите всем своим родственникам о Мирхе. Она спасла мне жизнь на оползне и отдала свою собственную за простую лошадь. Расскажите всем ранихинам, что Елена, дочь Лены, Высокий Лорд по решению Совета и владелец Посоха Закона, гордится дружбой с вами. Вы – хвост Неба, грива Мира.
Поднимая Посох над головой, она воскликнула:
– Ранихины! Хей!
Великие лошади ответили ржанием, отразившимся от громады Меленкуриона. Затем галопом описали круг и понеслись прочь, прихватив с собой мустанга Кавинанта. Их копыта стучали по камням как раскаты от стрельбы, когда они мчались к северу, скрываясь из глаз за изгибом горы.
Когда Елена обернулась к своим спутникам, на ее лице было ясно различимо чувство потери. С печалью в голосе она произнесла:
– Пойдемте. Раз уж мы должны идти дальше без ранихинов, давайте хотя бы идти быстро.
Она ожидающе повернулась к Амоку. Древний юноша ответил изысканным поклоном и беспечно пошел к тому месту, где трещина в плато заканчивалась у круто устремляющейся вверх горы. Кавинант дернул себя за бороду и безнадежно наблюдал, как Елена и Морин последовали за Амоком. Затем резко и задыхаясь воскликнул: «Подождите!» Пальцы его правой руки впились в бороду. «Постойте». Высокий Лорд вопросительно взглянула на него. Он сказал:
– Мне нужен нож. И немного воды. И зеркало, если есть – я не хочу перерезать себе горло.
Елена спокойно сказала:
– Юр-Лорд, нам надо идти. Мы и так потеряли слишком много времени, а Страна в беде.
– Это важно, – огрызнулся он. – У тебя есть нож? Лезвие моего перочинного ножа недостаточно острое.
Секунду она изучала его, будто такое поведение было загадкой. Затем медленно кивнула Морину. Первый Знак снял свой тюк, раскрыл его и вынул каменный нож, кожаный мешочек с водой и пустую чашу. Он протянул все это Неверящему. Кавинант прямо тут же уселся на камень, наполнил чашу и стал мочить свою бороду.
Он почти физически ощутил присутствие Высокого Лорда, когда она остановилась перед ним – он почти мог ощутить напряжение, с каким она держала Посох – но сосредоточил все внимание на полоскании в воде своих бакенбард. Его сердце стучало так, словно он занимался чем-то опасным. Он остро ощущал, от чего он отрекается. Но его принуждала к этому внезапная уверенность, что его новая сделка была ложной, потому что не многого стоила ему. Подняв нож, он скреплял этим свой компромисс с судьбой.
Елена остановила его за руку. Низким голосом она грубо сказала:
– Томас Кавинант.
Она так произнесла имя, что заставила его поднять голову.
– Разве есть безотлагательность в том, что ты делаешь? – Она сдерживала грубость, говоря спокойно, но негодование ощущалось в голосе. – Мы провели три дня в пустой трате времени из-за неведения. А теперь ты смеешься над несчастьями Страны? Ты сознательно прилагаешь усилия, чтобы наш поиск не увенчался успехом?
Грубый ответ прямо-таки и напрашивался. Но условия сделки требовали воздержаться от этого. Он снова опустил голову, еще раз брызнул водой на бороду.
– Сядь. Я попробую объяснить.
Высокий Лорд уселась перед ним, скрестив ноги. Он не мог спокойно выдерживать ее взгляд. И он не хотел смотреть на Меленкурион: тот так сурово и холодно вздымался сзади нее. Вместо этого он принялся рассматривать свои руки, игравшиеся с каменным ножом.
– Понимаешь, – с трудом сказал он, – я не из тех, кто носит бороды.
Они чешутся. И из-за них я выгляжу как изувер. Я позволил вырасти ей лишь по одной причине. Это способ доказательства – способ продемонстрировать так, чтобы даже самый тупоголовый и вообще бестолковый мог понять это – когда я проснусь в реальном мире и обнаружу, что у меня нет этой бороды, которую я растил, тогда я буду точно знать, что все это обман. Это будет очевидным. Сорока– или пятидесятидневная борода просто так не исчезнет. Только в том случае, если всего этого не было в действительности.
Она продолжала пристально смотреть на него. Но тон ее изменился.
Она признала значительность его откровения.
– Тогда почему теперь ты хочешь сбрить ее?
Он боялся подумать о том риске, которому подвергался. Но ему была нужна свобода, и сделка эта обещала дать ее. Стараясь не выдать голосом опасения быть раскрытым, он рассказал ей ту часть правды, которую мог позволить.
– Я заключил другую сделку – подобную той, что я заключил с ранихинами. И я не пытаюсь доказать, что Страна нереальна.
А мысленно он умолял: «Пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я не хочу врать тебе»
Она изучала его взглядом.
– Тогда… ты веришь… ты принимаешь Страну?
Он чуть не вздохнул от облегчения. Но он не мог смотреть ей в глаза, когда отвечал на этот вопрос.
– Нет. Но мне хотелось бы прекратить разговор об этом. Ты очень много для меня сделала.
– О, любимый! – вздохнула она с неожиданной силой. – Я ничего не делала – я лишь следовала своему сердцу. Но я с радостью сделала бы хоть что-нибудь для тебя.
Он, казалось, видел страсть даже в оттенке ее кожи. Ему захотелось наклониться вперед, прикоснуться к ней, поцеловать ее, но присутствие Стражей Крови сдерживало его. Вместо этого он протяну
Ей нож.
Во имя нее он отрекался от самого себя, и она поняла это. Румянец удовольствия залил ее лицо, когда она взялась нож.
– Не бойся, любимый, – прошептала она. – Я буду оберегать тебя.
Осторожно, словно выполняя ритуал, она склонилась к нему и начала сбривать его бороду.
Он инстинктивно вздрогнул, когда лезвие первый раз коснулось его, скрипнул зубами, чтобы успокоиться, стиснул челюсти, сказал себе, что в ее руках ему безопаснее, чем в собственных. Он ощущал острие лезвия, когда оно проходило по коже – это вызывало у него образы гноящихся ран и гангрены – но закрыл глаза и оставался неподвижным.
Нож застревал в его бороде, но острота лезвия не давала его трудному продвижению стать болезненным. Вскоре ее пальцы коснулись чистой кожи его скул. Она погладила стиснутые челюсти, чтобы успокоить его. С усилием он открыл глаза. Она встретила его взгляд, улыбаясь словно через пелену любви. Затем осторожно запрокинула назад его голову и сняла остатки бороды с шеи плавными, уверенными движениями.
Она закончила. Его обнаженная кожа остро ощущала воздух, и он потер лицо руками, наслаждаясь новой поверхностью щек и шеи. Ему снова захотелось поцеловать Елену. Отвечая на ее улыбку, он поднялся и сказал:
– Теперь я готов. Пойдем.
Она схватила Посох Закона, легко вскочила на ноги. Веселым тоном она обратилась Амоку:
– Ну, так ты поведешь нас к Седьмому Завету?
Амок оживленно поманил ее, словно приглашая вступить в игру, и снова двинулся к месту, где трещина Расколотой Скалы упиралась в Меленкурион. Морин быстро снова упаковал все в свой тюк и пристроился за Амоком. Елена и Кавинант последовали за Первым Знаком, а Баннор замыкал шествие.
Так начался последний этап поисков Силы Повелевания.
Они быстро пересекли плато. Амок вскоре достиг места соединения горы и трещины. Здесь он помахал рукой своим спутникам, счастливо ухмыльнулся и прыгнул в расщелину.
Кавинант невольно открыл от изумления рот и заторопился с Еленой к краю. Когда они всмотрелись в тесную черноту глубокой расщелины, они увидели Амока стоящим на выступе противоположной стены. Выступ начинался на пятнадцать-двадцать футов ниже и на несколько футов под нависающим камнем. Он не был ясно различим. Сплошная каменная стена и темный мрак трещины образовывали бездну, в которой не на чем было остановиться глазу. Амок, казалось, стоял на темноте, ведущей в темноту.
– Черт! – простонал Кавинант, посмотрев вниз. Он уже ощущал головокружение. – Забудь об этом. Просто забудь, что я когда-либо упоминал это.
– Ну, давайте, – бодро сказал Амок. – Следуйте за мной!
Голос его звучал на фоне удаленного рокота подземного потока реки. Беззаботной походкой он двинулся вдоль трещины к горе. Тьма тут же полностью поглотила его.
Морин взглянул на Высокого Лорда. Когда она кивнула, он прыгнул в трещину, приземлился точно туда, где мгновением раньше стоял Амок.
Сделал шаг в сторону и принялся ждать.
– Не издевайтесь надо мной, – пробормотал Кавинант, словно разговаривая с сырым, холодным ветром, веявшим из трещины. – Я не Страж Крови. Я всего лишь обычный человек из крови и плоти. У меня кружится голова даже когда я стою на стуле. Иногда у меня начинается головокружение, стоит мне просто постоять на месте.
Высокий Лорд не слушала его. Она прошептала несколько древних слов Посоху и стала внимательно наблюдать как его охватывало пламя.
Затем шагнула во тьму. Морин поймал ее, когда ее ноги коснулись уступа. Она отошла за него и встала так, что огонь от Посоха давал свет для прыжка Кавинанта.
Неверящий заметил, что Баннор задумчиво глядит на него.
– Иди первым, – сказал Кавинант. – Дай мне набраться храбрости. Я догоню вас через годок-другой.
Он снова вспотел, и испарина щипала выбритую кожу щек и шеи. Посмотрел на гору, чтобы укрепить себя, изгладить в мозгу действие пропасти.
Баннор без предупреждения схватил его сзади, поднял и понес к трещине.
– Не трогай меня! – пролепетал Кавинант. Он попытался освободиться, но хватка Баннора была слишком крепкой. – Черт побери! Я!..
Его голос поднялся до крика, когда Баннор бросил его в пропасть.
Морин ловко поймал и поставил его, с широко открытыми глазами и дрожащего, на выступ рядом с Еленой. Мгновение спустя Баннор тоже спрыгнул, и Первый Знак прошел мимо Кавинанта и Елены, чтобы встать между ней и Амоком. Кавинант наблюдал за их передвижениями через туман своего ошеломления. Он оцепенело прислонился к прочному камню и пристально смотрел в пропасть, словно в могилу. Казалось, прошло некоторое время, прежде чем он смог заметить успокаивающее пожатие Высокого Лорда на своей руке.
– Не трогай меня, – бессмысленно повторил он, – не трогай меня.
Когда она двинулась дальше, он автоматически последовал за ней, повернувшись спиной к солнечному свету и открытому небу над трещиной.
Левым плечом он задел о каменную стену и придвинулся ближе к Елене, к ее свету. Пламя Посоха источало аромат свежести над компанией Высокого Лорда и ярко отражалось от темных плоских граней окружавшего камня. Оно освещало тропу Амока, не проникая во мрак впереди. Уступ нигде не шире трех футов – осторожно спускался вниз. Над ним медленно нарастала высота трещины, усиливая впечатление огромности этой пещеры.
Расширялась и сама трещина, словно она вела к огромной пустоте в сердцевине Меленкурион Скайвейр.
Кавинанту казалось, что зияющая в горе щель покачивается, словно делая ему знаки, соблазнительно подстрекая принять навевающую дремоту безразличия от головокружения, довериться глубинам пропасти. Он сильнее прижался к камню и вцепился взглядом в спину Елены. Вокруг него темнота и огромная тяжесть камня сжимали края света от Посоха. А за спиной он мог слышать хлопающие крылья стервятников над его личной судьбой. Постепенно он понял, что продвигался фактически к своему внутреннему кризису.
Подземелья! Он разозлился на свою непредусмотрительность. Он не мог забыть, как падал с обрыва в расщелину под горой Грома. Прошлый его спуск в подземелья привел к поражению прежнего компромисса, его сделки с ранихинами. Адский огонь! Он почувствовал, что вовсе не готов к испытанию пещерами.
Впереди него Высокий Лорд следовала за Морином и Амоком. Они приноровились к ее скорости, а она двигалась так быстро, насколько позволял узкий выступ. Кавинанту было трудно не отставать от нее. Старания придерживаться ее темпа увеличили его опасения, ему казалось, что щель раскрывала свои челюсти рядом с ним. Он в страхе пытался двигаться по уступу осторожно. Это требовало всей его сосредоточенности.
Он не мог измерить продолжительность или расстояние – у него не было ничего, чем можно было бы определить время, кроме накопления страха, напряжения и усталости, – но постепенно характер верха пещеры изменился. Теперь над ними простирался купол. Огонь Елены мог освещать лишь небольшую по длине каменную арку. Окружавшие их призрачные очертания заполнили темноту. Затем неровный изгиб скалы в свете Посоха постепенно стал угловатым и выщербленным, словно бы медленное сжатие бровей на лбу пещеры. И наконец сдвинутые брови уступили место сталактитам. Воздух наверху обтекал изогнутые старые шпили и острия – висящие в воздухе копья и чьи-то когти – свешивающиеся чудовища – длинные, появившиеся в муках наросты внутреннего пота горы. У некоторых были плоские грани, частично отражавшие пламя Посоха, отбрасывая его отблески в укромные уголки пещеры, словно бы распределяя светотень на живописном полотне. Другие склонялись к уступу, будто стремились тяжело ударить по головам пришельцев-людей.
Сталактиты становились все толще, длиннее, все более сложных очертаний, пока не заполнили весь купол пещеры. Когда Кавинант набрался духа посмотреть вверх, казалось, он разглядывает освещенный голубым светом черный перевернутый лес – густую поросль искривленных и зловещих старых деревьев с корнями, уходящими в потолок. Они создавали ощущение, что было возможно, даже на единственной тропе этого уступа, все же сбиться с дороги.
Это ощущение раздражало все сильнее перекатывающийся внутри него страх. Когда Елена резко остановилась, он чуть было не обвил ее руками.
За ней в мягком свете Посоха он увидел гигантский сталактит, упиравшийся в уступ, по которому они шли. Сталактит, казалось, всей своей массой давил на него. Несмотря на явную древность, он словно бы еще колыхался от силы вогнавшего его в уступ удара. Лишь тесный проход оставался между сталактитом и стеной. Амок остановился перед этим узким проходом. Он ожидал, пока не подошли его спутники. Затем сказал через плечо почтительным тоном:
– Вы видите Дверь Дэймлона – единственную дорогу к Силе Повелевания. Это одна из причин, почему никто не может обрести эту Силу в мое отсутствие. Способа открыть эту дверь нет ни в одном Завете Высокого Лорда Кевина. Всякий, кто отважится пройти через Дверь Дэймлона, не открыв ее, не найдет Силу. Этот несчастный будет вечно скитаться по пустынной местности без какой-либо дороги. Теперь слушайте меня. Когда Дверь откроется, быстро проходите в нее. Она не долго будет оставаться открытой.
Елена решительно кивнула. Стоявший сзади нее Кавинант вцепился правой рукой в ее плечо. У него вдруг появилось чувство, что это его последняя возможность вернуться, отказаться или забыть о решении, которое привело его сюда. Но эта возможность – если она и была – исчезла сразу же, как только появилась. Амок приблизился к Двери. С медленной торжественностью юноша протянул правую руку, указательным пальцем коснулся плоскости прохода. В молчании он задержал палец на этом месте, на уровне груди.
Замысловатая желтая кружевная сеть начала вырастать в воздухе.
Начинаясь от пальца Амока, изящная светящаяся паутина развернулась в плоскости прохода, потянулась к границам Двери, завиваясь кружевами, пока не заполнила собой всю плоскость.
Амок приказал: «Пошли!» и проворно шагнул через паутину. Он не порвал изящных нитей света. Точнее, он просто исчез, когда проходил через них. Кавинант заметил и следа его на уступе за Дверью.
Морин последовал за Амоком. Он тоже пропал, когда пересекал желтую паутину. Затем настала очередь Высокого Лорда. Кавинант двинулся вместе с ней, держа ее за плечо, боясь отделиться от нее. Она смело шагнула в проход. Он последовал за ней. Коснувшись сверкающей сети, вздрогнул, но не почувствовал боли. Легкое пощипывание, словно от укусов муравьев, быстро пробежало по всему телу, когда он пересекал проход. Он почти физически ощущал прямо за собой Баннора.
Он оказался стоящим в месте совсем другом, нежели ожидал увидеть.
Пока он оглядывался вокруг, паутина поблекла и исчезла. Но Посох Закона продолжал гореть. Через проход он мог увидеть сзади уступ, сталактиты и пропасть. Но на этой стороне Двери Дэймлона про пасти не существовало. Вместо этого тут простирался широкий каменный пол, на котором неуклюжей колоннадой стояли сталактиты и сталагмиты, а испещренный ими потолок дугой изгибался над этим широким пространством. Молчаливое спокойствие наполняло воздух. Еще через мгновение Кавинант понял, что больше не слышит низкого подземного грохотания реки Меленкурион Скайвейр. Обводя рукой окружающее пространство, Амок торжественным тоном произнес:
– Созерцайте Приемный Зал Земного Корня. Сюда в давно позабытые времена бессолнечное озеро поднималось в соответствующие дни, чтобы встретить тех, кто искал его вод. Теперь, когда Земная Сила не доступна пониманию смертных, Приемный Зал сух. Но все же он сохраняет свою способность ставить в тупик и срывать планы тех, кто не подготовлен умом и сердцем. Любой, кто войдет сюда не открыв должным образом Двери Дэймлона, навсегда будет потерян для жизни, лишится памяти и своего имени.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:55 | Сообщение # 29

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Усмехнувшись, он обернулся к Елене:
– Высокий Лорд, усильте на мгновение свет Посоха.
Она, казалось, угадала его намерение, выпрямилась, словно предчувствуя что-то ужасное. Острое предвкушение, казалось, заблестело на ее лбу. Прошептав заклинание, она стукнула концом Посоха о камень. Посох засиял, потоки света устремились к потолку.
Результат потряс Кавинанта. Волна огня вызвала ответный отблеск во всех сталактитах и сталагмитах. Они в то же мгновение засветились отраженным светом. Свет зажегся в каждой колонне, зарезонировал, зазвучал ошеломляющим звоном по всей пещере. Он слепил глаза со всех сторон, пока Кавинант не почувствовал себя как бы на язычке гигантского светового колокола. Он попытался прикрыть глаза, но резкий металлический звук продолжал звучать в голове. С трудом дыша, ища вслепую поддержки, он совсем потерялся.
Елена приглушила свечение Посоха. Звенящий свет поблек вдали, унесся эхом на расстояние, словно отзвук рожка. Кавинант обнаружил, что стоит на коленях, зажимая уши руками. Он нерешительно поднял глаза. Все отблески исчезли, колонны снова приняли свой прежний грубый вид. Когда Елена помогала ему подниматься на ноги, он слабо бормотал:
«Это Ад! Это Ад!» Даже ее нежное лицо и спокойные, безмятежные выражения Стражей Крови не могли развеять его ощущения, что он не знает больше, где находится. И когда Амок повел компанию Высокого Лорда дальше, Кавинант пошатывался, словно не находя твердой опоры под ногами.
После того как они покинули эту пещеру, время и расстояние проходили для него в беспорядке. Сетчатка сохраняла одуряющее ослепление, мешавшее правильно ориентироваться. Он был в состоянии видеть, что Высокий Лорд и Амок спускались по склону, уходящему за пределы области, освещаемой Посохом, словно пологий берег, взморье с колоннадой, остающееся сухим из-за отсутствия подземного моря. Но его ноги не могли сами вести его за ними. Глаза говорили ему, что Амок вел их прямо вниз по склону, а чувство равновесия отмечало деформации в направлении, перемены в высоте и угле снижения. Когда же он закрывал глаза, то терял всякое ощущение ровности склона, чувствовал головокружение от ненадежности изогнутой поверхности тропы.
Он не знал, как далеко и как долго он шел, когда Елена остановилась для краткого привала. Он не знал, сколько длилась остановка или какое расстояние он прошел после того, как она закончилась. Все его чувства пришли в расстройство. Когда Высокий Лорд снова остановилась и сказала ему отдохнуть, он опустился на сталагмит и без вопросов заснул. Во сне он блуждал, словно те несчастные, которые безрассудно отваживались пройти сквозь Дверь Дэймлона в поисках Земного Корня – он мог слышать пронзительные вопли от ран потерь, он сам словно бы кричал в поисках своих спутников и самого себя – и проснулся в полном замешательстве. Темнота заставила его предположить, что в его доме кто-то вытащил пробки, пока он, раненый и беспомощный, лежал на полу рядом с кофейным столиком. Он оцепенело попытался нащупать телефон, надеясь, что Джоан еще не повесила трубку. Но затем его получувствительные пальцы признали поверхность камня. Со сдавленным вздохом он вскочил на ноги в непроглядной тьме под Меленкурионом.
Почти в тот же момент засветился Посох. Елена в голубом свете поднялась, чтобы обхватить его свободной рукой и крепко обнять.
– Любимый! – прошептала она. – О, любимый. Успокойся. Я здесь.
Он до боли обнял ее, спрятал лицо в ее прекрасные волосы, пока не утихло его страдание, не вернулось самообладание. Затем медленно отпустил. Улыбкой он попытался выразить свою благодарность, но улыбка не получилась, развалившись на куски прямо на лице. Больным дребезжащим голосом он сказал:
– Где мы?
Амок проговорил за его спиной:
– Мы стоим в Проходе Подступа. Скоро мы доберемся до Спуска Земного Корня.
– Что? – Кавинант попытался прояснить голову. – Как много времени прошло?
– Время не имеет измерения под Меленкурионом, – невежливо ответил молодой человек.
– О, проклятие! – простонал Кавинант в ответ. Ему слишком часто говорили, что Белое Золото было основой Арки Времени.
Елена попыталась утешить его.
– Солнце уже поднялось, сейчас середина утра, – сказала она. – Сейчас тридцать третий день с тех пор, как мы покинули Ревлстон.
Словно только что пришедшее в голову, она добавила:
– Сегодня – ночь новолуния.
«Нет луны, – язвительно пробормотал он сам себе. – Просто замечательно. Ужасные вещи происходили, когда не было луны. На духов Анделейна напали юр-вайлы – Этиаран так никогда и не простила ему этого».
Высокий Лорд, казалось, читала по лицу его мысли.
– Любимый, – спокойно сказала она, – не стоит так верить в судьбу.
Затем она отвернулась и принялась готовить скудную пищу. Глядя на нее – видя ее решительность и личную силу, очевидную даже в том, как она выполняла эту простую задачу – Кавинант сжал зубы и сдержал напрашивающиеся слова о своей сделке.
Он с трудом смог заставить себя съесть еду, которую она ему протянула. Усилия молчать вызывали у него чувство боли, сдерживание себя в подчиненности пассивной лжи, казалось, вязало его, делало пищу невкусной несмотря даже на то, что он был голодным. Чтобы уменьшить свое истощение, он заставил себя съесть немного сухого хлеба, консервированного мяса и сыра. Остальное вернул Елене. Он чувствовал себя уже почти успокоенным, когда она снова последовала за Амоком через темноту.
Он беспрекословно пошел за ней. Когда-то вчера компания Высокого Лорда оставила позади Приемный Зал. Теперь они шли широким пустым туннелем, подобным дороге через скалу. Свет Елены легко касался потолка и стен. Их поверхности были гладкими, будто стертыми за долгие века движением чего-то грубого и могучего. Эта гладкость делала туннель похожим на трубопровод или артерию. Кавинант не доверял его спокойствию, ему все время казалось, что по нему вот-вот хлынет обильная сукровица лавы. Двигаясь, он нервно играл своим кольцом, будто этот маленький круг был связан с его самоконтролем.
Елена ускорила шаги. По ее спине он мог заметить, что она была возбуждена растущим желанием овладеть Силой Повелевания.
Наконец туннель изменился. Дорога круто уходила влево, а правая стена исчезла, обратившись в другую расщелину. Эта трещина очень скоро превратилась в огромную пропасть. Каменный уступ дороги суживался, пока не стал лишь десяти футов шириной, затем, изогнувшись вниз, превратился в грубо вытесанные крутые ступени. В следующий момент компания Высокого Лорда уже спускалась по лестнице, которая спиралью вилась вокруг ствола гигантского колодца в бездну.
Многими футами ниже их дно пропасти светилось огненными красными отблесками. У Кавинанта было ощущение, что он всматривается в ад. Он вспомнил, где он раньше видел такой же свет. Это был скальный свет излучавшийся камнем, подобный тому, что использовали пещерники под горой Грома.
Спуск вызывал у него головокружение. После трех кругов в его голове все смешалось. Только дрожащий свет Посоха Елены и собственная полная собранность, когда он преодолевал неровные ступени, спасали его от падения вниз головой с края. Но он принял твердое решение не просить о помощи ни у Елены, ни у Баннора. Он не мог больше позволить себе быть чем-то обязанным, это аннулировало бы его сделку, опустило бы чашу весов его расплаты. «Нет!» – пробормотал он про себя и, шатаясь, шагал вниз по ступенькам. «Нет. Больше нет. Не будь так чертовски беспомощен. Сохрани сделку. Крепись». Как бы издалека он слышал собственный задыхающийся голос:
– Не трогайте меня. Не трогайте меня.
Позывы стошнить шпорами впивались в его сознание. Мускулы были напряжены, с трудом удерживая его от падения. Но он обхватил руками грудь и льнул за поддержкой к свету Елены. Пламя качалось над ней, словно знамя отваги. Постепенно его голубое освещение принимало красный оттенок, по мере того как они неумолимо приближались к блеску скального света на дне пропасти.
Он спускался с упорством, механически, подобно безвольной кукле, передвигающейся неверными шагами, пока не кончился завод. Круг за кругом он приближался к источнику скального света. Скоро красное освещение сделало ненужным пламя Посоха, и Высокий Лорд Елена погасила его.
Впереди нее Амок начал двигаться быстрее, словно становился все более нетерпелив и нетерпим ко всем задержкам, откладывавшим решение его судьбы. Но Кавинант следовал за ними собственным темпом, намеренно не принимая в расчет ничего, кроме, уходящих спиралью ступеней и своего головокружения. Последний участок спуска он прошел по залитому скальным светом камню так оцепенело, словно спал на ходу. Достигнув ровного дна, он сделал несколько одеревенелых шагов к озеру, затем остановился, прикрыл глаза от яркого, огненного, красного света и вздрогнул, будто нервы его были на грани истерии.
Впереди него Амок торжествующе провозгласил:
– Созерцайте, Высокий Лорд! Бессолнечное озеро Земного Корня! Сок земли и нектар великого Меленкурион Скайвейр, отца гор! О, посмотрите на него! Долгие годы моего предназначения подошли к завершению.
Его слова эхом ясно отзывались далеко от них, словно им вторило множество призрачных, чутко следящих голосов. Сдерживая сбившееся дыхание, Кавинант открыл глаза. Он стоял на пологом берегу неподвижного озера, расстилавшегося перед ним насколько хватало взгляда. Каменный свод был где-то очень высоко, спрятанный во тьме, но озеро было по всей поверхности освещено скальным светом от огромных столбов, которые стояли по всему озеру как колонны или как корни горы, спускающиеся к воде. Эти колонны или корни располагались через равные интервалы в продольном и поперечном направлении, эта регулярность была видна и на далеком расстоянии. Их скальный свет и звенящее спокойствие озера придавали всему месту, несмотря на грандиозный размер, вид места уединения. Земной Корень производил впечатление места, делавшего простых смертных скромными и благочестивыми.
Это заставило Кавинанта почувствовать себя святотатцем в священном и величественном храме гор.
Озеро было настолько спокойным – производя при этом впечатление значительности и массивности – что выглядело больше похожим на жидкую бронзу, чем на воду, жидкость, выжатую из неизмеримых бездн Земли. Скальный свет отблескивал на нем, словно оно было охвачено пламенем.
– Так здесь?.. – кивнул Кавинант, затем заметил, как его вопрос побежал, легко отдаваясь эхом, над водой, не ослабевая на расстоянии. Он не смог заставить себя продолжить. Даже грубое шарканье ботинок по камню подхватывалось эхом, словно имело какое-то пророческое значение. Но Амок радостно подхватил вопрос.
– Здесь ли, в Земном Корне, Сила Повелевания? – Эхо засмеялось в след за ним. – Нет. Земной Корень лишь принимает в этом участие. Сердце Седьмого Завета лежит еще дальше. Мы должны будем пройти дальше. Высокий Лорд Елена задала следующий вопрос осторожно, словно она тоже робела перед лицом внушающего почтение озера:
– Как?
– Высокий Лорд, дорога будет. Я – дорога и дверь. Я не брошу вас без пути. Но пользование дорогой будет в ваших руках. Это последнее испытание. Я позволю себе лишь одно слово: не трогайте воду. Земной Корень – силен и суров. Он не примет в расчет тело смертного.
– Так что же нам делать сейчас? – спросила она мягко, чтобы уменьшить эхо.
– Сейчас? – хихикнул Амок. – Только ждать, Высокий Лорд. Это не долго. Смотрите! Путь уже появляется.
Он стоял спиной к озеру, но, говоря, сделал рукой жест, указывая куда-то позади себя. Словно в ответ на этот знак, на некотором расстоянии от берега возле столба появилась лодка.
Лодка была пустой. Это было узкое деревянное суденышко, заостренное с обоих концов. За исключением яркой блестящей позолоты на ее носовых планширах и скамьях для гребцов, она была не украшенной – чистая, простая работа, аккуратно сделанная из светло-коричневого дерева, – и достаточно вместительной для пяти человек. Но она была не управляемой, никто не греб и не правил на ней рулем. Не вызывая ряби, она изящно оплывала столбы и плавно двигалась к берегу. В священном пространстве Земного Корня это не казалось странным, она была подходящим и естественным дополнением к бронзовому озеру. Кавинант не удивился, поняв, что она плыла сама по себе.
Он наблюдал за ее приближением, словно она была надвигающейся угрозой. Обручальное кольцо зудело на его пальце. Кавинант быстро взглянул на руку, почти ожидая увидеть, что кольцо сверкает и ли изменило цвет. Серебристый металл выглядел особенно белым от скального света, он потяжелел на руке, пощипывал кожу. Но с ним ничего не сделалось. «Ну, хотя бы это», – вздохнул он, словно бы непосредственно обращаясь к Белому Золоту. Затем вздрогнул, когда его голос подхватился легким эхом, рассыпался множеством кристальных повторений.
Амок засмеялся над ним, и чистые раскаты его веселья объединились с их подражаниями.
Высокий Лорд Елена была теперь слишком поглощена Земным Корнем, чтобы обращать внимание на Кавинанта. Она стояла на берегу, как бы уже чувствуя запах Силы Повелевания, и ждала как прислужник пустую лодку. Вскоре судно приблизилось к ней. В тишине оно легко ткнулось носом в сухой склон и остановилось, словно бы готовое, ожидающее. Амок поприветствовал ее глубоким поклоном, затем легко прыгнул на борт. Его ноги не произвели ни звука, когда коснулись досок. Он отошел к дальнему концу судна, повернулся, уселся на носовой планшир, ухмыляясь, как монарх. Первый Знак Морин последовал за Амоком. Следующей на судно вошла Высокий Лорд Елена и разместилась на скамье посередине. Посох Закона она расположила на коленях. Кавинант увидел, что настал его черед. Дрожа, он спустился по берегу к деревянному носу. Мрачное предчувствие стучало в висках, но он подавил его. Обеими руками он схватился за носовой планшир, забираясь на судно. Его ботинки с глухим звуком, подхваченным эхом, стукнулись о доски. Когда он сел, то, казалось, был окружен грохотом невидимого бремени.
Баннор отпихнул лодку в озеро и сразу же вскочил на борт. Но пока он усаживался, лодка остановилась. Она не двигалась, словно приварилась к как бы пылающей воде в нескольких футах от берега.
Мгновение никто не двигался и не разговаривал. Все сидели, ослабевшие и утихшие, ожидая какой-то силы, приведшей лодку сюда, которая сможет снова увести ее прочь отсюда. Но судно оставалось неподвижным зафиксированным как курильница на красной неподвижной поверхности озера. Пульс Кавинанта стал ощутимей в висках. Он грубо бросил вызов эхо:
– Так что мы будем делать?
К его удивлению, лодка на несколько шагов проскользила вперед. Но она остановилась снова, когда повторения его голоса замерли. Опять компания Высокого Лорда оказалась остановлена, поймана в ловушку.
Он изумленно осмотрелся вокруг. Никто не говорил. Он почти ощущал напряженную мыслительную работу Елены по мышцам ее спины. Он снова посмотрел на Амока, но его счастливая усмешка была такой устрашающей, что он поспешно отвел свой пристальный взгляд прочь. Боль подозрительности начала казаться нестерпимой.
Неожиданное движение Баннора испугало его. Обернувшись, он увидел, что Страж Крови поднимается на ноги. Он вынул сиденье лодки из паза.
А вот и весло! – подумал Кавинант.
Он ощутил вдруг возрастающее возбуждение.
Баннор взял доску обеими руками, перенес ее через край лодки, собираясь грести. Но как только конец доски коснулся воды, какая-то сила захватила ее, выдернула из его ладоней. Ее утащило прямо вниз, в глубину озера. Не было брызг или зыби, но доска пропала как камень, брошенный в глубину. Баннор изучающе посмотрел ей вслед и поднял одну бровь, как если бы отвлеченно размышлял о том, какая же сила могла так легко оторвать что-нибудь от Стража Крови. Но Кавинант был не столь спокоен. Он слабо выдохнул:
– Адский огонь.
Лодка снова заскользила вперед. Она плыла еще несколько ярдов, пока эхо удивления Кавинанта не растворилось вдали. Затем она снова замерла, возобновив почтительное спокойствие.
Кавинант повернулся лицом к Елене, но он не решился выразить свой вопрос словами. Ее лицо осветилось пониманием:
– Да, любимый, – выдохнула она с облегчением и триумфом. – Я поняла. – И когда лодка снова начала скользить по озеру, она продолжила:
– Именно звук наших голосов заставляет лодку двигаться. Таково использование дороги Амока. Судно стремится к собственной цели. Но чтобы везти нас, ему нужно наше эхо. Истинность ее высказывания была до несомненности очевидна. Пока отблески ее голоса рябили по поверхности Земного Корня, лодка легко скользила вперед. Она сама направляла себя между столбами, как если бы была указателем рудоискателя. Вскоре Спуск Земного Корня исчез из виду. Но когда она перестала говорить – когда вежливый подражатель оставил их в тишине и покое – судно снова остановилось. Кавинант расстроено простонал. Он был внезапно обеспокоен тем, что сейчас его попросят говорить, помочь разговором двигать лодку. Он опасался, что не удержится и разрушит сделку, если ему придется произнести достаточно длинную речь. В самозащите, он спешно выдвинул свое требование, пока этого же не потребовали от него. – Ну, хорошо, говори же что-нибудь, – проворчал он Елене.
Светлая неясная улыбка коснулась ее губ – ответ, но не ему, а некоторому соответствию внутренним планам. – Любимый, – ответила она нежно, – в этом у нас не будет затруднений. Многое еще осталось между нами не сказанным. Есть секреты, тайны и источники твоего могущества, которое я воспринимаю, хотя и слабо. И я раскрыла еще далеко не все о самой себе. Здесь подходящее место, чтобы открыть наши сердца. Я расскажу тебе о том, как ранихин взял с собой девочку, дочь Лены из подкаменья Мифиль, в Южную Гряду, и там великие тайные обряды ранихинов научили ее… научили ее многим вещам. Величественным движением она поднялась на ноги, глядя на Кавинанта. Осторожно оперев Посох Закона на дно лодки, подняла голову к потолку пещеры. – Юр-Лорд Томас Кавинант, – сказала она, и эхо разнесло ее голос подобно стае белых гусей, вплетающейся в блестящие воды, – Неверящий и Носящий Белое Золото, любимый – я должна рассказать тебе это.
Ты знал Мирху. Еще юной она пришла к Лене, моей матери, в соответствие с обещанием ранихинов. И именно она унесла меня к великим событиям моего детства, так что никому более они не были известны. До того как эта война подошла к концу, хорошему или плохому, я должна рассказать, как обещание ранихинов тебе было выполнено.
Будь милосердна ко мне! – воскликнул он снова со стоном своего сердца. Но он был слишком ошеломлен, слишком напуган озером и эхом, чтобы остановить ее. Он сидел в немом страхе и слушал как Елена рассказывает ему историю о своем обучении у ранихинов. И все это время судно несло их по наклонной страха, между светящимися столбами озера, оплывая их под резонансы ее голоса, словно бы переправляя их на какой-то ужасный берег. Это случилось с ней когда Лена, ее мать, третий раз позволила ей проехаться верхом на ранихине. Во время двух предыдущих визитов в подкаменье Мифиль, совершенных в силу обещания ранихинов Кавинанту Кольценосцу, старая лошадь из Равнин Ра удивленно вращала своими глазами на маленькую девочку, когда Трелл, ее дед, усаживал ту на ее широкую спину. А на этот раз молодая Мирха доставила ее в древний жеребячий питомник. Кобыла пристально смотрела на Елену взглядом, полным какого-то тайного замысла, характерным для всех ранихинов, и Елена, чувствуя некое предложение ранихина без понимания его, радостно доверилась Мирхе. Она не оглядывалась назад, когда кобыла уносила ее далеко от подкаменья Мифиль в горы Южной Гряды. День и ночь Мирха неслась галопом, унося Елену далеко на юг, по горным тропам и проходам, неизвестным людям Страны. Наконец они добрались до высокогорной долины, поросшего травой ровного пространства, окруженного со всех сторон отвесными каменными стенами, с питаемым весенними потоками небольшим горным озерцом посередине. Это маленькое озеро было каким-то загадочным, и его темные воды не отражали солнечного света. Да и саму долину тоже было интересно созерцать, ибо здесь были сотни ранихинов – сотни гордых лоснящихся жеребцов и кобылиц собравшиеся вместе для редкого и тайного ритуала великих лошадей.
Но любопытство Елены быстро обратилось в страх. Сквозь это дикое сборище, издавая приветственное ржание, Мирха понесла маленькую девочку к озеру, опустила ее на землю и умчалась прочь, беспокойно стуча копытами. И тогда остальные ранихины начали бегать по долине. Сначала они бегали рысью по всем направлениям, налетая друг на друга, но следя за ребенком, как бы стараясь быть осторожными, чтобы не раздавить ее. Постепенно темп их скачки увеличивался. Время от времени несколько ранихинов покидали толпу попить в озере, затем возвращались обратно в толчею так, словно темные воды озера неистово бушевали в их венах. Пока солнце было наверху, великие лошади носились и становились на дыбы вокруг нее, пили в озере, снова бросались бегать в неутолимом буйстве танца безумия. А Елена стояла среди них, и ее жизнь подвергалась опасности от промелькивающих возле нее копыт. Она оцепенела от ужаса и со страхом думала, что если бы она попыталась уклоняться, то наверняка была бы моментально раздавлена насмерть.
Стоя там – затопленная жаром и грохотом, погруженная в ужас предвещания конца ее жизни – она отключилась на некоторое время. Она все еще стояла, когда ее глаза снова начали видеть, стояла прямо и окаменело в последних лучах солнца. Но ранихины не бегали больше. Они обступили ее, они разглядывали ее, изучали ее с видом принуждения в их глазах, некоторые так близко подошли к ней, что она вдыхала их жаркое, влажное дыхание. Они хотели, чтобы она сделала что-то – она могла чувствовать настойчивость их воли, заставившей ее подавить страх. Медленно, одеревенело, безвольно она пошевелилась.
Затем подошла к озеру и испила из него.
Высокий Лорд внезапно оборвала свой рассказ и начала петь заунывную и нагоняющую тоску песню, которая давала выход страсти даже в воздухе Земного Корня. По причинам, о которых Кавинант мог только интуитивно догадываться, она разразилась «Стенаниями Лорда Кевина», как если бы это была ее собственная личная и неизлечимая погребальная тоска.

Где сила, которая защитит
Красоту жизни от гниения смерти?
Сохранит правду чистой ото лжи?
Сохранит верность от пятен позора хаоса,
Который наводит порчу?
Как мало мы воздаем за Злобу.
Почему сами скалы не рвутся
К их собственному очищению,
Или крошатся в пыль от стыда?

Пока эхо ее песенной печали затихало над озером, она в первый раз со времени начала своего рассказа обратила внимание на пристальный взгляд Кавинанта.
– Любимый, – сказала она низким, волнующимся голосом, – я изменилась – я как бы родилась заново. От прикосновения этих вод слепота или незнание моего сердца развеялись. Мой страх растаял, и я присоединилась к общности ранихинов. Обретя истинное видение, я поняла – поняла все. Я увидела, что в силу их обещания тебе я была доставлена на лошадиный обряд Келенбрабанала, Отца Лошадей – ритуал ранихинов, передающий из поколения в поколение и сохраняющий их великую легенду, рассказ о величественной смерти Келенбрабанала от челюстей Ядовитого Клыка-Терзателя. Я поняла, что беспорядочная беготня ранихинов вызывалась разделением печали, ярости, гнева и безумия от кончины великого Отца.
Келенбрабанал был Отцом Лошадей, Жеребцом Первого Стада. Равнины Ра были его владениями, которые он охранял. Он был вождем ранихинов в их великой войне против волков Ядовитого Клыка.
Но война все продолжалась и продолжалась, и зловоние пролитой крови и разорванного мяса становилось болезненным в ноздрях Жеребца. И тогда он пошел к Ядовитому Клыку. Он встал перед Терзателем и сказал:
– Пусть эта война прекратится. Я чувствую твою ненависть – я знаю, что тебе требуются жертвы, иначе в своей страсти ты съешь самого себя. Я буду твоей жертвой. Убей меня, а мои соплеменники пусть живут в мире. Утоли ненависть на мне, и прекрати войну.
И Ядовитый Клык согласился. Так Келенбрабанал подставил свою глотку зубам Терзателя, и был принят землей в своей жертве.
Но Ядовитый Клык не сдержал слова – волки снова стали нападать. А у ранихинов не было более такого лидера, и сердца их были разбиты. Они не могли сражаться хорошо. Остатки ранихинов были вынуждены бежать в горы. Они не могли вернуться на любимые равнины до тех пор, пока не познакомились с ранихийцами и с их помощью прогнали волков. С тех пор каждое поколение ранихинов исполняет этот лошадиный обряд, передавая друг другу предание о Жеребце – сохраняя память об их гордости за его самопожертвование, и горе их от его смерти, и гнев их на Злобу, которая предала его. И для этого они пьют эту мыслеобъединяющую воду и дают выход этой их страсти ровно на один день и одну ночь. И поэтому когда я испробовала воду из озера, я стала бегать и плакать и бушевать вместе с ними в сильной экзальтации, и носилась так всю ночь. Сердцем и разумом, и душой, и всем прочим я поклялась, что всегда буду бороться за смерть Ядовитого Клыка.
Слушая ее, уставившись ей в лицо, со сжатыми кулаками, Кавинант почувствовал себя оплетенным ее тяжелой печалью. Она была женщиной, которая предлагала себя ему. Теперь он понял ее страсть, понял опасность, таящуюся в ней. И ее взгляд, направленный куда-то в другое измерение. Его боязнь этого взгляда принудила его заговорить. Голос его разрывался между страхом и любовью, когда он сдавленно прохрипел:
– Что я не понимаю, так это – какая же во всем этом польза для Фаула?

Глава 25
Седьмой Завет

Долгое мгновение Высокий Лорд Елена сидела, стиснув Посох Закона и свирепо глядя на него. Фокус ее взгляда снова был где-то в неизвестности, и это было словно ударом и наказанием для него. Но потом она казалось вспомнила, кем он был. Постепенно выражение гнева сошло с ее лица, уйдя за завесу спокойствия. Она опустилась на сиденье лодки. Спокойно, опасливо она сказала:
– И все? Ты спросил, какая польза для Лорда Фаула во всем том, что я сказала тебе?
Он ответил с беспокойной поспешностью. Невзирая на фактическое соучастие с ней, он спешил объясниться, чтобы хотя бы в этом уменьшить фальшь своего положения.
– Конечно же это так. Ты сама признала, что та моя прежняя порочная сделка с ранихинами привела к тому, что ты стала тем, кто ты есть. Не говоря уже и о том, что я сделал с твоей матерью. Конечно же так. Я думаю, именно так он все и планировал. Ты вызвала меня, и мы на пути к Седьмому Завету, и я хотел бы знать, что Фаул получит от этого. Он не упустил бы подобного шанса.
– Это не было его намерением, – ответила она холодно. – Решение вызвать тебя был моим, а не его.
– Правильно. Но именно так он и действует. Ведь что заставило тебя решиться на мой вызов?.. Отложим пока в сторону тот факт, что я имею несчастье носить обручальное кольцо из белого золота и у меня отсутствуют два пальца. Что заставило тебя принять решение о вызове? – Вейнхим дуккха дал нам новые знания о могуществе Ядовитого Клыка.
– Новые знания, как же! – проворчал Кавинант. – Ты думаешь, это произошло случайно? Фаул освободил его. – Он крикнул слово «освободил», и эхо повторило его как полное значимости. – Он освободил того бедного страдающего демона, потому что точно знал, что вы при этом будете делать. Он хотел, чтобы я появился в Стране строго в определенное время, ни раньше, ни позже.
Важность того, что он говорил, проняла ее; она начала слушать его серьезно. Но голос ее оставался спокойным, когда она спросила:
– Почему? Как это служит его целям?
На мгновение он отвернулся от нее и задумался.
– Откуда мне знать? Если бы знал, я мог бы как-нибудь сопротивляться этому. Если не считать того подозрения, что я могу уничтожить всю Страну… – но мрачная внимательность Елены остановила его. Ради нее он набрался храбрости. – Да посмотри, что случилось из-за меня. Я что-то сделал с Криллом Лорика – из-за этого Амоку пришлось раскрыть себя – из-за это ты собираешься попытаться достичь Седьмого Завета. Все происходило как точно рассчитанное по часам. Если бы вы вызвали меня раньше, вы оказались бы перед знанием, которого совершенно бы не поняли. А если бы это случилось позже, нас сейчас здесь бы не было мы были бы слишком заняты ужасами войны.
Что касается меня, – он сглотнул и перебрал в памяти обстоятельства, побудившие его к сделке, – то это был лишь единственный способ, которым я возможно могу спастись от этой западни. Если бы де ла пошли иначе, на меня было бы куда больше давления – ото всюду – научиться пользоваться этим кольцом. И Джоан… Но ты фактически была отвлечена – твои мысли были направлены к Седьмому Завету вместо использования Дикой Магии или чего-то подобного. А Фаул явно не хочет, чтобы я научился с пользой применять кольцо из Белого Золота. Ибо я мог бы использовать это против него.
Неужели ты не понимаешь этого? Фаул завлек нас сейчас сюда. Он освободил дуккха именно для того, чтобы мы были сейчас здесь. У него должна быть для этого причина. Его способ сокрушать людей – через то, на что они надеются. Он заставляет людей осквернять то, что им дорого. Он мучительно осознал, что этими словами подвергает опасности свою новую сделку, и потому закончил осторожно:
– Елена, Седьмой Завет может оказаться самым наихудшим делом из всего, что уже случилось.
Но у нее уже был готов ответ.
– Нет, любимый. Я не верю в это. Высокий Лорд Кевин создавал свои Заветы в то время, когда его мудрость не была еще затуманена отчаянием. В них нет влияния Ядовитого Клыка. Возможно, Сила Повелевания и опасна, но сама она не несет в себе злобы.
Ее предположение не убедило его. Но у него не было мужества спорить с ней. Эхо здесь многоголосо подчеркивало даже ничего не значащие слова. Он сидел, угрюмо разглядывая свои ноги, и безудержно чесал свое обручальное кольцо. Когда эхо ее голоса стихло – когда лодка, плавно скользя, остановилась – он почувствовал, что потерял шанс на откровенность.
Какое-то время не прозвучал ни один голос чтобы двигать лодку.
Кавинант и Елена сидели в тишине, изучая свои собственные мысли. Но потом Елена заговорила снова. Мягко, почтительно она стала декламировать слова «Стенаний Лорда Кевина». Лодка снова плавно поплыла вперед.
Вскоре судно миновало последний ряд колонн, и Кавинант вдруг стал изумленно всматриваться в открывшийся им высокий, сверкающий, безмолвствующий водопад. Его верхний край исчезал в тени потолка пещеры, но стремительные потоки, лившиеся бесшумно вниз, дробили поверхность, освещенную ровным скальным светом, на тысячи ярких бликов, так что водопад напоминал каскад пылающих дорогих красных самоцветов. Лодка спокойно плыла, ведомая речитативом Елены, к скалам возле одной из сторон водопада, и плавно скользнула к берегу. Амок выпрыгнул из лодки и стал ждать своих спутников возле края озера Земного Корня, но они какое-то время не следовали за ним. Они сидели, очарованные блеском и величием водопада.
– Идем дальше, Высокий Лорд, – сказал юноша. – Седьмой Завет близко. Я должен довести свое бытие до конца. – Его тон соответствовал необыкновенной серьезности его лица.
Елена слабо покачала головой, как бы вспоминая о своих недостатках, усталости и отсутствии знаний. И Кавинант прикрыл глаза от приводящих его в замешательство бесшумности и сверкания водопада. Затем Морин сошел на берег, и Елена со вздохом последовала за ним. Охватив планширы обеими руками, Кавинант выкарабкался из лодки. Когда Баннор присоединился к ним, компания Высокого Лорда оказалась на берегу в полном составе.
Амок выглядел теперь более рассудительным. Он казался повзрослевшим за время путешествия на лодке. Лицо его светилось радостью.
Его губы шевелились, будто он хотел что-то сказать. Но он ничего не говорил, а лишь бросал короткие взгляды на каждого из своих спутников. Затем повернулся и странно тяжелой походкой пошел по направлению к водопаду. Достигнув первых мокрых утесов, он вскарабкался на них и вступил в водопад.
С широко расставленными ногами, противостоя весу падающей воды, он посмотрел на своих друзей. – Не бойтесь, – сказал он из-под безмолвия стремительного потока. – Это всего лишь хорошо вам знакомая вода. Могущество Земного Корня происходит из другого источника. Пойдемте. – С манящим жестом он исчез под водопадом. Елена при этом стала суровой. Близость Седьмого Завета наполнила ее лицо. Отметя в сторону усталость, она торопилась за Морином к водопаду.
Кавинант двинулся следом за ней. Разочарованный, утомленный, полный непонятного страха, он тем не менее не мог сейчас робеть. Когда Елена прошла через поток падающей воды и исчезла из виду, он перелез через нагромождение каменных глыб и начал пробираться к водопаду. Водяные брызги ударили ему в лицо. Мокрая каменная поверхность была слишком скользкой для него. Он продвигался с трудом, но отказался от помощи Баннора. Сдерживая дыхание, он вступил в падающую воду, как если бы это была лавина.
Это привело его почти в смятение, как бы придавило весом всех его иллюзий. Но он смог противостоять этому: когда водопад промочил его насквозь, заполнил его глаза, рот, уши – он почувствовал прилив энергии. Это было подобно невольному омовению, очищению, совершенному как последнее необходимое условие достижения Силы Повелевания. Его очистило его так, словно бы пыталось вымыть его скелет. Но воде не удалось смыть с него ощущение нечистости. Она играла на его обнаженных нервах, но ей не удалось счистить с него чувство собственной непригодности. Мгновение спустя он медленно двигался в сырой тьме за водопадом. Дрожа, он мотал головой, вытряхивая воду из ушей и изо рта. Руки подсказали ему, что он был на ровной каменной поверхности, но камень казался странным, одновременно холодным и скользким, будто что-то не давало его ладоням войти в соприкосновение с ним. Он не видел ничего, не слышал ни шарканья ног, ни шепота спутников. Но его обоняние реагировало очень сильно. Он почувствовал, что воздух вокруг него настолько наполнен силой, что это выметало память о всех остальных запахах из его жизни. Это душило словно зловоние гангрены, жгло словно вонь серы, но не имело сходства ни с этими, ни с какими-либо другими запахами, которые он знал. Это было подобно гладкому безмятежному пространству Земного Корня, подобно безмерности освещенной скальным светом каверны, подобно беззвучности темной силы водопада, подобно пересмешнику-эху, подобно бессмертной неизменности Меленкурион Скайвейр. Этот запах отрицал осознание бренности человеческой жизни.
Это был запах Земной Силы.
Он не смог больше держаться на ногах, опустился на колени, уперся лбом в холодный камень и обнял руками сзади шею.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Вторник, 12 Июн 2012, 19:56 | Сообщение # 30

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Затем он услышал низкий гул. Это Елена осветила окружающее Посохом Закона. Он медленно поднял голову. От колючести воздуха его глаза наполнились слезами, но он все же, мигая и щурясь, осмотрелся.
Он находился в туннеле, уходящем в сторону от водопада. Посреди него протекал маленький ручеек, шириной менее ярда. Даже в голубом свете Посоха этот поток был таким же красным, как свежая кровь. Он-то и был источником запаха – источником опасного могущества Земного Корня. Он мог видеть его концентрированную силу, власть.
Перебирая ногами, он стал карабкаться выше, к стене туннеля, желая отойти как можно дальше от ручья, но его ноги скользили по черному каменному полу словно по льду. Он с трудом удерживал равновесие, но все же достиг стены, прислонился к ней. Затем посмотрел на Елену.
Ее взгляд был восторженным, словно от воодушевления у нее перехватило дыхание. Чувство восхищения, ликование наполняло ее лицо, и она казалась выше, увеличилась в росте. То, как она держала Посох Закона – как будто пламя Посоха поддерживалось за счет ее внутреннего огня, – напоминало апофеоз победы. Она смотрела как жрица, предписывающая почитать и выполнять ритуалы, исполненные оккультным могуществом силы. Странная двойственность ее направленного в никуда взгляда была вытеснена экзальтацией и дикими потенциальными возможностями. Все это заставило Кавинанта забыть про едкость насыщенного могуществом воздуха, забыть слезы, текущие из его глаз, и двинуться вперед предупредить ее.
Но в то же мгновение ноги перестали держать его, и он судорожно старался сохранить равновесие. До того как он смог восстановить устойчивость, он услышал, как Амок сказал:
– Иди сюда. Конец уже близок. – Речь юноши звучала подобно призыву к смерти, и Высокий Лорд Елена начала спускаться по туннелю в ответ на его зов. Кавинант быстро осмотрелся вокруг, нашел Баннора за своей спиной. Он схватил его за руку, как бы намереваясь потребовать: «Останови ее! Разве ты не видишь, что она собирается сделать?» Но не сказал этого: он заключил сделку. Вместо этого он поспешил вслед за Еленой.
Он не щадил своих ног. Его ботинки скользили, пробуксовывая, по камню; он казалось потерял чувство равновесия, но все же упорно карабкался вперед. Большим усилием воли он обуздал свое стремление рваться вперед быстрее, чтобы держаться на ногах более уверенно. В результате он добился некоторого контроля над своими движениями, не отставая при этом от Высокого Лорда.
Но он не мог поймать ее. И не мог видеть, куда она шла; продвижение требовало слишком большей концентрации усилий. Он не поднимал глаз до тех пор, пока становящийся все более густым запах не пересилил его, заставив опуститься снова на колени. Слезы заполнили глаза так обильно, что они оказались совершенно затуманены, лишены фокуса. Густота этого запаха сказала ему, что они достигли источника красного ручья.
Несмотря на слезы, он мог видеть растекающееся пламя посоха Елены. Он выжал воду из своих глаз и смог на мгновение увидеть, что же его окружало. Он стоял позади Елены в широкой пещере в конце туннеля. Перед ним была черная, похожая на срез рудной жилы наклонная мокрая скальная поверхность. Вся эта поверхность мерцала, испускаемое ею слабое сияние искажало визуальное восприятие, создавая впечатление, что он находится в мираже, лишало уверенности в прочности существующей материи. Она казалась ему пористой мембраной в основании времени и космоса. Сверху донизу по всей поверхности этой мембраны выделялась кровавого цвета жидкость, скапливалась в желобке и текла отсюда по центру туннеля.
– Созерцайте, – спокойно сказал Амок. – Созерцайте Земную Кровь.
Здесь я выполню свое предназначение. Я – часть Седьмого Завета Учения Высокого Лорда Кевина. Сила Повелевания, к которой я – путь и дверь, здесь. – Когда он говорил это, его голос становился более глубоким и густым, становясь как бы старше. Бремя многих прожитых лет стало давить ему на плечи. Когда он продолжил, казалось, он осуждал необходимость такой спешки, необходимость быстрее сказать все до полного исчезновения его иммунитета ко времени.
– Высокий Лорд, слушайте меня внимательно. Воздух этого места освобождает меня от этого бремени. Сейчас я должен исполнить свое предназначение.
– Тогда говори дальше, Амок, – ответила она, – я слушаю тебя.
– Ах, слушаешь, – сказал Амок с печалью, унылым тоном, так, будто бы ее ответ вверг его в мечтательность. – Разве не для того только нужен зачастую хороший слух, чтобы выслушивать глупости? – Затем, как бы напоминая себе, он сказал строгим тоном:
– Но все же слушай, хорошо это или плохо. Я всего лишь подчиняюсь закону моего создания. Мой создатель не предусмотрел для меня более ничего.
Высокий Лорд, созерцайте Земную Кровь. Это пламенная и многосущностная сукровица каменного основания гор, сосредоточие Земной Силы, которая поднимает и удерживает высокие вершины. Сама земля кровоточит здесь – быть может потому, что великий вес Меленкурион Скайвейр выжимает здесь кровь из скал – или быть может потому, что горы готовы раскрыть кровь своего сердца каждому, кто настолько нуждается в ней, что может найти ее. Какова бы ни была причина – результат перед вами. Любая душа, испробовавшая Земной Крови, обретает Силу Повелевания.
Он спокойно встретил ее настойчивый пристальный взгляд и продолжил:
– Сила эта – уникальная и могущественная, и потому полная опасностей. Будучи обретенной от Крови, она должна использоваться быстро, ибо даже наименьшее ее количество разрушит испившего Крови. Никто не способен выдержать больше, чем один глоток – лишь бессмертные мускулы и кости могут вытерпеть больше, чем один глоток Крови. Это слишком необыкновенная жидкость, чтобы какая-либо плоть могла сохранять ее.
Но все же эти опасности не объясняют почему Высокий Лорд Кевин сам не попытался обрести Силу Повелевания. Эта Сила способна исполнить почти любое пожелание – можно все что угодно повелеть камню и равнинам, и траве, и лесу, и воде, и самой жизни, и это повеления будет исполнено. Если кто-либо, испивший Земной Крови, скажет Меленкурион Скайвейр «раскрошись и упади» – великие вершины тут же исполнят это.
Если кто-либо испивший скажет Огненным Львам горы Грома:
– Покиньте ваши голые склоны, нападите и превратите Риджек Тоум в пустыню – они будут стараться изо всех сил. Эта Сила может добиться всего, что лежит в пределах возможности повелевания. Но все же Высокий Лорд Кевин не решился воспользоваться этим.
Я не знаю всех тех причин, скрывавшихся в его сердце, когда он избрал не пользоваться Земной Кровью, не испытывать такой путь, но я должен объяснить глубокие опасности использования Силы Повелевания. Пока Амок говорил, голос его становился все более пустым и безжизненным, и Кавинант слушал его с отчаянием, так, будто держался за что-то сырое, необработанное, повредил пальцы об острые края слов Амока. Тепло стучало в его висках, слезы подобно ручьям огня бежали безостановочно вниз по мокрым щекам. Он чувствовал, что его удушает запах Земной Крови. Его кольцо страшно чесалось. Он не мог сохранять равновесие, опора постоянно утекала из-под его ног. И даже все его восприятия ушли при этом куда-то. Истощившиеся чувства напрягались так, будто из последних сил удерживали свои головы над водой. Пока Амок говорил о глубоких опасностях, Кавинанта встревожило что-то новое, появившееся в пещере.
Сквозь густой запах Крови он начал обонять что-то неправильное, болезненное. Оно коварно просачивалось сквозь всепоглощающий запах, будто отклоненный вызов, который, казалось, все же достиг цели, несмотря на огромную силу, ему противостоящую, который принижал, предавал. Но он не мог определить его источник. Либо Сила Повелевания сама была в некотором роде лжива, либо что-то неправильное было в другом месте и медленно просачивалось через плотный воздух. Он не мог определить, что же именно.
Никто более не заметил трудноуловимую вонь зла. Чуть погодя, утомленный паузой, Амок продолжил свои объяснения.
– Первая из опасностей – первая, но может быть не самая главная это одно великое ограничение этой Силы. Оно заключается в том, что влияние Земной Силы не распространяется на что-либо, не относящееся к естественным последствиям творения Земли. Таким образом, невозможно повелеть Презирающему прекратить завоевания. Невозможно повелеть ему умереть. Он жил до создания Арки Времени – Земная Сила не способна управлять им.
Уже одно это возможно предостерегало Кевина от использования Земной Крови. Может быть он не пил Крови потому, что он не мог понять, как составить Повеление, направленное против Презирающего. Но это другая острая опасность. В этом месте любая отважная душа, испившая Земной Крови, обретает силу Повелевания. Но не каждый может предвидеть получаемый от его повеления результат. Когда такая безмерная сила используется бездумно, любое распоряжение может обратиться и против приказавшего. Если испивший отдаст Повеление разрушить Камень Иллеарт, возможно, что зло Камня уцелеет и разольется, отравляя, по всей Стране. Испивший Земной Крови, если он не пророк, рискует добиться цели, прямо противоположной той, к которой он стремился. Здесь есть такие возможности для Осквернения, которые даже Высокий Лорд Кевин в своем отчаянии оставил дремать непотревоженными.
Зловоние неправды все сильнее раздражало ноздри Кавинанта, но он не мог опознать его источник. Он не мог сосредоточиться на этом; его волновал другой вопрос, который он лихорадочно хотел задать Амоку, но душная атмосфера мешала его горлу, душила его.
Пока Кавинант справлялся со своим дыханием, что-то случилось с Амоком. Во время этой речи тон его становился все глуше и слабее. И сейчас, во время паузы после его последнего предложения, он неожиданно пошатнулся, как будто сломались какие-то внутренние распорки. Пошатнувшись, он сделал шаг по направлению к желобу с Земной Кровью. Но через мгновение он снова встал прямо, подняв свою голову .
Взглядом, полным страха, страдания и гнева, он осмотрелся; смертная тоска и мука были в этом взгляде, как будто он предощущал свою близкую кончину. Нежную плоть его щек разъело, серость пробежала по его волосам. Будто сухая губка, он впитывал свою природную меру своих лет. Когда он снова начал говорить, голос его был слабым и пустым.
– Я больше не в состоянии говорить. Мое время истекло. Прощай, Высокий Лорд. Не предавай Страну.
Кавинант смог наконец конвульсивно задать свой вопрос:
– А как же насчет Белого Золота?
Амок ответил словно через великую бездну веков. – Белое Золото существовало до Арки Времени. На него не распространяется Сила Повелевания.
Еще одно внутреннее сотрясение встряхнуло его, он судорожными движениями направился к желобу.
– Помоги ему, – простонал Кавинант, но Елена только подняла Посох Закона в немом пламенном приветствии.
Преодолевая старческий паралич, Амок с трудом заставил себя выпрямиться. Слезы бежали по морщинам на его щеках, когда он поднял голову по направлению к своду пещеры и закричал вселяющим ужас голосом:
– О, Кевин! Жизнь сладка, а я жил так недолго! Неужели я должен умереть?
Третье сотрясение заставило его вздрогнуть, будто это был ответ на его обращение. Он споткнулся так, будто его кости падали отдельно от тела, и упал в желоб. В один момент Земная Кровь растворила его тело, и он исчез.
Кавинант беспомощно простонал:
– Амок! – Сквозь туман своих бесполезных слез он глядел на красный текущий ручеек Земной Крови. Зыбкость передавалась ему от камня, наполняла его мускулы подобием головокружения. Он потерял ощущение реальности, не понимал, где сейчас находится. Усилием воли он вывел себя из этого состояния и схватился за плечо Елены.
Ее плечо было жестким и сильным, полным непреклонной целеустремленности – это чувствовалось сквозь ткань мантии, прикрывающей ее обнаженное тело. Она вся была пропитана возбуждением, он почувствовал при прикосновении ее напряжение.
Это напугало его. Несмотря на головокружение, охватившее его, он определил источник, источавший болезненность.
Это зло было в самой Елене, в Высоком Лорде.
Она, казалось, не сознавала этого. В ее тоне слышалось только сдерживаемое возбуждение. Она сказала:
– Амок покинул нас – цель его создания выполнена. Теперь не следует задерживаться. Ради всей Страны, я должна испить и обрести Силу Повелевания. – На слух Кавинанта, это было произнесено с холодной решимостью, как вызванное нуждами, обязанностями и намерениями, которым она собиралась соответствовать. Такое воплощение ее стремлений, подобно мокрой руке, схватившей сзади за шею, принудило его подняться с колен. Когда она двинулась к желобу с Кровью, он почувствовал, что она рвет его последнюю защиту. Елена! безмолвно завыл он. Елена! Этот его крик был криком унижения. На мгновение колени его подкосились, а в сознании пронеслись мрачные видения. Он головокружительно увидел все те причины, по которым он был сейчас ответственным за Елену – все те способы, которыми он заставил ее быть такой, какой она сейчас была. Его двуличность была главной причиной – его жестокость, его никчемность, его собственные нужды. И он вспомнил апокалиптичность, скрытую в ее взгляде. Это было зло. Все это заставило его вздрогнуть от боли. Он видел ее сквозь туман своих слез. Когда он увидел ее нагнувшейся к желобу, все в нем всколыхнулось в протесте неповиновения этим гладким скалам, и он хрипло закричал:
– Елена! Нет! Не делай этого!
Высокий Лорд замерла. Но она не повернулась и не выпрямилась. Вся напряженность ее спины сосредоточилась на одном вопросе:
– Почему?
– Ты не видишь этого? – он задыхался. – Все это – какой-то заговор Фаула. Нами управляют – тобой управляют. Сейчас произойдет что-то ужасное.
Какое-то время она оставалась безмолвной. Он молчаливо стонал при этом. Затем тоном, полным осуждения, она произнесла.
– Я не могу отвергнуть свое служение Стране. Меня предостерегали об этом. Но даже если это хитрейшая уловка Ядовитого Клыка чтобы поразить нас, то для нас лучшим выбором было бы все же воспользоваться этой возможностью. Я не боюсь соизмерить свою волю с его. И я обладаю Посохом Закона. Ты же понимаешь, что этот Посох не годится для его рук. Он не допустил бы его захвата нами, если бы Посох хоть как-то мог пригодиться ему. Нет. Посох служит мне оправданием. Лорд Фаул не мог бы обмануть мое восприятие.
– Твое восприятие? – Кавинант протянул руки в мольбе к ней. – Неужели ты не чувствуешь этого? Ты не видишь, откуда это? Это от меня от той злобной сделки, которую я заключил с ранихинами. Сделки, которая потерпела неудачу, Елена!
– Однако это показывает, что ты совершил сделку лучше, чем думаешь. Ранихины сдержали свои обещания. Они дали больше, чем ты мог предвидеть или попросить. – Ее ответ, казалось, встал ему поперек горла, и в наступившей тишине она сказала:
– Что? Это переубедило тебя, Неверящий? Без твоей помощи мы бы не добрались до этого места. На Расколотой Скале ты оказал мне бесценную помощь, хотя мой собственный гнев подвергал тебя опасности. Однако сейчас ты задерживаешь меня. Томас Кавинант, ты не должен быть так малодушен.
– Малодушен? Адский огонь! Я чертовски труслив. – Что-то от его ярости возвратилось к нему, и он прошипел сквозь пот и слезы, которые текли на его губы:
– Все прокаженные – трусы. Мы все таковы.
Наконец она повернулась к нему, уставилась на него пылающим взглядом. Сила этого взгляда превышала его слабую устойчивость, и он растянулся на камне. Но он заставил себя подняться снова. Сдерживая свой страх, ради нее же самой, он отважился противостоять ее силе. Он неустойчиво встал перед ней и, предавая самого себя, окунулся в саморазоблачение.
– Управляют, Елена, – проскрежетал он. – Я говорил, что тобой управляют. Ты понимаешь, что это означает? Управлять – значит использовать людей. Принуждать их служить тем целям, которые сами они избрали бы. Тобой управляли. Не Фаул – я! Я управлял тобой, использовал тебя. Я говорил тебе, что заключил еще одну сделку, но не сказал, какой она была. Я использую тебя, чтобы снять с себя ответственность. Я обещал себе, что буду делать все возможное, чтобы помочь тебе найти этот Завет, но в то же время я обещал себе, что буду делать все возможное, чтобы заставить тебя взять на себя мою ответственность. Я наблюдал за тобой и помогал тебе, чтобы когда мы наконец окажемся здесь, ты поступила именно так – вступила в противоборство с Фаулом без думы о том, что же ты на самом деле делаешь – чтобы все то, что случится потом в Стране, было только твоей виной, а не моей. Таким образом, я мог избавиться своего противоречия. Проклятие, Елена! Ты слышишь меня?
Все это может быть на руку только Фаулу!
Она, казалось, слышала только часть из того, что он говорил. Направив свой ожесточенный взгляд прямо в него, она сказала:
– Было ли когда-либо время, когда ты любил меня?
В агонии протеста он почти прокричал:
– Конечно я любил тебя! Потом овладел собой, вложил всю свою силу в обращение, призыв:
– Раньше я никогда и не думал о том, чтобы использовать тебя – до тех пор, пока мы не пересекли оползень. Именно тогда я понял, что ты способна и на дурное. Я любил тебя до этого. Я люблю тебя сейчас! Я, конечно же, бессовестный ублюдок, я использовал тебя, но теперь – все. Сейчас я сожалею об этом. – Всей оставшейся силой своего голоса он упрашивал ее:
– Елена, пожалуйста, не пей этого. Забудь о Силе Повелевания и возвратись в Ревлстон. Позволь Совету решить, что делать со всем этим. Но то, как она отвела свой взгляд от его лица, обжигая им стены пещеры, сказало ему, что он не смог убедить ее. Когда она заговорила, она только подтвердила его провал.
– Я стану недостойна быть Лордом, если окажусь не в состоянии действовать сейчас. Амок предложил нам Седьмой Завет потому, что понимал, что крайняя необходимость Страны превосходит условия его создания. Ядовитый Клык сейчас в Стране – и ведет войну. Сейчас Страна, и жизнь, и все живое подвергается опасности. Пока какая-то сила или оружие находятся в пределах моих возможностей – я не упущу этого!
Ее голос смягчился, когда она добавила:
– И если ты любишь меня, то как я могу отказаться бороться за твое избавление? Вовсе не требовалось держать эту сделку в секрете. Я люблю тебя. Я хочу спасти тебя. Твоя нужда только усиливает необходимость моих действий.
Повернувшись снова к желобу, она подняла горящий Посох высоко над своей головой и выкрикнула словно боевой клич:
– Меленкурион абафа! Сам Завет не может быть источником зла, Ядовитый Клык. Я иду, чтобы сокрушить тебя.
Затем она склонилась к Земной Крови.
Кавинант безумно бросился к ней, но ноги снова не удержали его, и он упал. Она опустила голову к желобу. Он крикнул:
– Это плохой ответ!
А как же твоя клятва Мира?
Но крик его не проник за барьер ее экзальтации. Без колебаний она набрала в рот немного Крови и проглотила ее.
Затем она медленно выпрямилась и стояла прямо и непреклонно, как будто была одержимой. Она начала разбухать, увеличиваться, подобно надувающейся статуе. Огонь Посоха пробежал по дереву к ее рукам. В одно мгновение ее руки вспыхнули голубым пламенем. – Елена, – Кавинант пополз к ней, но могущество ее потрескивающего пламени отбросило его назад подобно крепкому ветру. Он вытер слезы с глаз, чтобы они видели более ясно. Внутри ореола охватившего всю ее огня она была невредимой и свирепой.
Пока пламя полыхало вокруг нее, обволакивая ее с головы до ног огненным саваном, она подняла руки, обратила вверх лицо. Один напряженный момент она стояла недвижно, пойманная пожарищем. Потом заговорила, так, как если бы слова произносило пламя.
– Я вызываю тебя! Я испробовала Земной Крови! Ты должен подчиниться моей воле. Стены смерти не должны быть помехой. Кевин, сын Лорика! Я вызываю тебя!
Нет! вопил Кавинант. Нет! Но даже его внутренний крик был смыт великим голосом, который дрожал и стонал в воздухе так сильно, что он, казалось, слышал его не ушами, но всей поверхностью своего тела.
– Дура! Прекрати! – страдание волнами боли лилось из его голоса. – Не делай этого.
– Кевин! Слушай меня! – прокричала Елена изменившимся голосом. – Ты не можешь отказаться! Земная Кровь принудит тебя. Я избрала тебя исполнить мое Повеление. Кевин, я вызываю тебя!
Великий голос повторил:
– Дура! Ты не знаешь, что ты творишь!
Затем в одно мгновение атмосфера пещеры сильно изменилась, будто в нее открылась могила. Судороги агонии прокатились по воздуху. Кавинант вздрагивал от каждой ее волны. Он обнаружил, что стоит на коленях и смотрит вверх.
Бледные очертания призрака Кевина Расточителя Страны проступали за Еленой. Сравнению с ним принижало ее, как принижало и саму пещеру.
Согнувшийся и выглядевший опустошенным, он скорее проступал через камень, чем был целиком внутри пещеры. Он возвышался над Еленой так, будто был частью этих скал. Рот его был похож на гильотину, глаза полны силы осквернения, а на его лбу была повязка, закрывавшая, казалось, какую-то смертельную рану. – Освободи меня, – простонал он. – Я и так совершил уже довольно вреда для одной души.
– Тогда послужи мне, – крикнула она в исступлении. – Я даю тебе Повеление, чтобы избавиться от этого вреда. Ты – Кевин, сын Лорика, опустошитель Страны. Тебе знакомо отчаяние этих подонков – ты испробовал полную чашу желчи. У тебя есть знание и сила, которые не даны ни одному из живущих.
Высокий Лорд Кевин, я Повелеваю тебе сражаться до уничтожения с Лордом Фаулом Презирающим! Уничтожить Ядовитого Клыка! Силой Земной Крови, я Повелеваю тебе!
Призрак ошеломленно уставился на нее и поднял свои кулаки, будто собираясь ударить. – Дура! – повторил он страшным голосом.
В следующий момент сотрясение, словно бы от закрытой со стуком двери склепа, встряхнуло пещеру. Последний волна его муки сбила с ног сопровождавших Высокого Лорда; пламя Елены потухло как задутая свеча. Темнота заполнила пещеру.
Кевин исчез.
Прошло много времени, прежде чем к Кавинанту вернулось сознание.
Он отдыхал, утомленный. Отдыхали его руки и колени. Он был рад темноте и отсутствию призрака. Но наконец он вспомнил о Елене. Поднявшись на ноги, он обратился к ней с возгласом:
– Елена!? Очнись, Елена? Надо уходить отсюда!
Сначала не было никакой реакции. Затем на Посохе, который Елена все еще держала, вспыхнуло голубое пламя. Она села, производя впечатление руины самой себя, на полу. Когда ее серое, изнуренное лицо повернулось к нему, он понял, что самое худшее уже позади . Вся ее экзальтация истратилась на действие Повеления. Он подошел к ней, помог встать на ноги. – Пойдем, – сказал он. – Ну, давай же, пойдем.
Она медленно покачала головой и сказала голосом, в котором чувствовалась мука:
– Он назвал меня дурой. Что же я такого сделала?
– Надеюсь, мы никогда не разгадаем этого. – Глубокое сочувствие к ней заставило его произнести эти слова сурово. Ему следовало позаботиться о ней, хотя он и не знал – как. Чтобы дать ей время собраться с силами, он двинулся прочь от источника Земной Крови. Переведя взгляд на туннель, к Баннору, он заметил слабое выражение удивления на лице Стража Крови. Странность наличия хоть какого-то выражения на его лице вызвала у Кавинанта опасения. Казалось, причиной удивления был он сам. Он попробовал разгадать это, задав вопрос:
– Это был Кевин, не правда ли?
Баннор кивнул, видимое визуально удивление осталось на его лице.
– Хорошо, во всяком случае он не похож на того нищего. Так что теперь мы точно знаем, что не Кевин выбрал меня для всего этого. Взгляд Баннора все еще сохранял удивление. Это заставило Кавинанта почувствовать себя неудобное, так, будто было что-то неприличное в том, что он сделал.
Смутившись, он повернулся к Высокому Лорду.
Внезапный безмолвный порыв ветра, словно бы от вопля камня, потряс пещеру, заставил пол ее дрожать и прыгать как при землетрясении. Кавинант и Елена потеряли равновесие и шлепнулись на пол. Крик Морина предостерегающе безжизненно вторил:
– Кевин вернулся!
Затем снова повеяло могилой. Кавинант кожей ощутил присутствие Кевина. На этот раз призрак принес с собой ужасную вонь гниющей плоти и эфирного масла, и фоном его присутствия было глубокое громыхание скал, начинающих крошиться. Когда Кавинант поднял голову от пола, он увидел Кевина, контуры которого проступали сквозь камень – напряженно сохраняющего равновесие, сжавшего кулаки. Горячая зелень заполняла шары его глаз, источавшие вонючие испарения, сморщивающие его лоб. Он был пропитан насквозь изумрудным светом, так, будто только что вылез из болота.
– Дура! – прокричал он в приступе боли. – Будь ты проклята, предатель! Тем, что ты вызвала меня, ты нарушила Закон Смерти – ты развязала безмерные возможности для Злобы в Стране – и Презирающий управляет мной с такой легкостью, как если бы я был ребенком. Камень Иллеарт управляет мной. Сражение, дура! Я получил Повеление уничтожить тебя!
Ревя как множество бесов, он опустил вниз руки, чтобы схватить Елену.
Она не двигалась. Она была ошеломлена, заворожена результатом своей великой отваги.
Но Морин отреагировал немедленно:
– Кевин! Держи! – и прыгнул ей на помощь.
Призрак, казалось, услышал Морина – услышал и узнал, кто это был.
Старые воспоминания коснулись Кевина, и он засомневался. Это сомнение дало время Морину достичь Елены и оттолкнуть ее за себя. Когда неуверенность покинула Кевина, его пальцы обвились вокруг Морина вместо Высокого Лорда.
Он схватил Стража Крови и потянул его вверх.
Рука Кевина запросто проходила сквозь скалы, но Морин этого не мог. Страшная сила вдавила его в каменный свод. Удар высвободил его от тисков рук Кевина, но этого удара было достаточно. Первый Знак умер, как сломанная веточка.
Видение этого вывело Елену из транса. Она осознала опасность, которой подвергалась, и быстро закружила Посох над своей головой. Его пламя стало ослепительно голубым, горячая стрела сорвалась с Посоха и понеслась прямо в Кевина.
Удар пламени потряс его подобно физическому удару и вынудил отступить на шаг в камень. Но это ни сколько не смутило его. Глубоко рыча от боли, он двинулся вперед, снова пытаясь схватить ее. Безумно крича «Меленкурион абафа!», она встретила Посохом его атаку. Огненное колесо обожгло его пальцы.
Он снова отпрянул, тряся обожженными пальцами и стоная.
В этот момент передышки она прокричала для Посоха странное заклинание и, повернув его пламя вокруг себя три раза, оградила себя щитом силы. Когда призрак попытался схватить ее еще раз, он не смог завладеть ею. Он стиснул ее щит. Пальцы его источали изумрудную болезненность, но он не смог дотронуться до нее. Где бы он ни продавливал ее защиту, она восстанавливала ее могуществом Посоха.
Исступленно крича от боли, он изменил свою тактику. Он выпрямил спину, сжал кулаки и заколотил ими в пол пещеры. Камень жестоко затрясло. Пол вздыбился, Кавинант не смог удержаться на ногах, а Баннора отбросило к противоположной стене.
Сбивающая дыхание дрожь, похожая на конвульсии мучений, пронеслась через гору. Стены пещеры стали крушиться. Грохот сокрушаемого камня наполнил воздух.
На полу прямо под Еленой появилась трещина. Еще до того, как Елена успела заметить ее, трещина стала расширяться. Затем резким рывком она раскрылась, подобно прожорливой пасти.
Высокий Лорд Елена упала в раскрывшуюся пропасть.
Кевин спрыгнул вслед за ней и тоже пропал из виду. Его завывания доносились из пропасти подобно пронзительным визгам безумца.
Но хотя они и скрылись из виду, битва их продолжалась. Голубой огонь Лордов с гулом извергался из трещины в пещеру. Грохот и скрежет истязаемого камня наполнял воздух тоннеля, и пещеру бросало из стороны в сторону, как если бы Меленкурион Скайвейр тошнило. Кавинант с ужасом подумал о том, что вся громада горы разваливается.
Затем он вскочил на ноги и поплелся прямо к Баннору. Страж Крови сжал его руку умоляющим жестом и прокричал через шум:
– Спаси ее!
– Я не могу! – боль этого ответа вызвала у него стон. Требование Баннора так остро напомнило ему о собственной беспомощности, что это было трудно выносить. – Я не могу!
– Ты должен! – хриплый крик Баннора не оставлял ему права выбора.
– Как?! – прокричал он, взмахнув покалеченной рукой перед лицом Баннора. – С этим?!
– Да, с этим, – Страж Крови поймал левую руку Кавинанта и заставил его посмотреть на это.
На его обручальном пальце кольцо яростно билось, пульсировало силой и светом, подобно рвущемуся к использованию инструменту. Мгновение он изумленно смотрел на серебряную полоску так, будто она предала его. Потом, забыв о бегстве, забыв себя, забыв даже, что он не знает, как оказать влияние на Дикую Магию, он отчаянно устремился прочь от Баннора и, спотыкаясь, подошел к трещине. Выглядя как человек, борющийся сам с собой в безоружной решимости против бессмысленного рока смерти, он прыгнул за Высоким Лордом.

Глава 26
Виселичная Плешь

Но он потерпел неудачу еще до того, как начал. Он не знал, как укрепить себя для подобной битвы, которая происходила под ним. Когда он миновал край расщелины, по нему ударило волной силы, словно извержением из вулкана. Он был беззащитен против этого, это сдуло с него все ощущения подобно слабому огоньку.
Какое-то время он крутился через темноту – несся куда-то в слепой мяучащей пустоте, которая сгущалась и разбивалась над ним, в то время как он покачивался подобно кораблю с крушащимися балками. Он не обращал ни на что внимания, кроме как на силу, которая наносила по нему удары. Но вдруг что-то схватило его за руку, словно резко поставив корабль на якорь. Сначала он решил, что его схватила рука Елены – что это она держала его сейчас, как хранила его той ночью после вызова в Страну. Но когда он пригляделся в темноте, то увидел Баннора. Страж Крови за руку вытаскивал его из щели.
Видение этого – осознание своей неудачи – расстроило его. Когда Баннор поставил его на ноги, он стоял, бессильно слушая, посреди бушевания битвы – взрывов, глубоких стонущих скрипов истязаемого камня, грохота падающих скал – подобно пустому корпусу судна, непригодному для плавания, без груза, с пробитым днищем, постепенно погружающемуся в смерть из-за раны ниже ватерлинии. Он не сопротивлялся и не задавал вопросов, когда Баннор почти вынес его из пещеры Земной Крови.
Тоннель освещался только отражениями вспышек сражения, но Баннор продвигался уверенно через черноту под скалами и в несколько мгновений подтащил своего неуклюжего опекаемого к водопаду. Там он поднял Неверящего на руки и пронес его как ребенка сквозь давление потока. В скальном свете Земного Корня Баннор действовал даже более проворно. Он поспешил к доставившей их сюда лодке, усадил Кавинанта на одно из сидений, затем вскочил на борт, столкнув лодку на зеркальную гладь озера. Без колебаний он начал декламировать что-то на своем родном языке харучаев. Лодка плавно отправилась в путь между колоннами этого храма.
Но его усилия увели лодку недалеко. Через несколько сотен ярдов ее нос начал дергаться и отклоняться от курса. Он прекратил говорить, и лодка тут же отклонилась в сторону. Постепенно она стала набирать скорость.
Лодка была крепко захвачена потоком. Стоя в центре невидящего взора Кавинанта, Баннор слегка приподнял бровь, чувствуя себя в начале тяжелого испытания. Долгое время он ждал, наблюдая за медленным усилением потока, чтобы разгадать его направление. Затем в отдалении он увидел то, что вызвало это течение. Далеко впереди лодки скальный свет высветил линию в озере, похожую на раскол, которая простиралась в обе стороны насколько хватало взора. В эту щель и рвался безмолвными водопадами Земной Корень.
Баннор отреагировал спокойными действиями, будто он готовился к этому испытанию все долгие века своей службы. В первую очередь он извлек из своего тюка моток веревки из клинго и привязал Кавинанта к лодке. В ответ на молчаливый вопрос, написанный на лице Кавинанта, он пояснил:
– Битва между Кевином и Высоким Лордом раскрыла щель в основании Земного Корня. Нам надо спуститься вместе с водой и поискать выход внизу. – Он не ждал ответа. Поворачиваясь, он встал устойчивее, схватился за один из золоченых планширов и оторвал его. С помощью этого длинного изогнутого куска дерева, используя его как руль и шест, отталкиваясь от столбов, он смог повернуть лодку, удерживая ее на расстоянии от водопада.
Кипящая линия щели была менее чем в ста ярдах и лодка быстро приближалась к ней, засасываемая течением. Но Баннор сделал еще одно приготовление. Обращаясь к Кавинанту, он спокойно сказал:
– Юр-Лорд, ты должен воспользоваться Оркрестом. – Его голос властно прозвучал в тишине.
Кавинант непонимающе посмотрел на него.
– Ты должен. Он у тебя в кармане. Достань его.
Какое-то мгновение Кавинант продолжал смотреть изумленно. Но наконец команда Стража Крови дошла до него сквозь оцепенение. Он медленно полез в карман и вытащил гладкий, прозрачный камень, затем неуклюже стиснул его правой рукой, как будто не мог правильно схватить его только тремя пальцами.
Водопад теперь маячил прямо перед лодкой, но Баннор произнес спокойно и твердо:
– Возьми камень в левую руку. Подними его над головой и освещай путь.
Как только Кавинант коснулся Оркрестом волнующегося кольца, ослепительный серебряный свет хлынул из сердцевины камня. Он ярко осветил планшир в руках Баннора, затмил освещавший их скальный свет. Когда Кавинант неуклюже поднял кулак, держа камень как факел, Страж Крови одобрительно кивнул. На его лице было написано такое удовлетворение, как будто все обязательства его Клятвы были исполнены.
Затем нос лодки устремился вниз. Баннора и Кавинанта увлекло потоком Земного Корня в темные глубины.
Вода дико ревела и бурлила. Упав через одну расщелину, она устремлялась затем через другую. Водопад непрерывно заворачивал, стремнинами пробиваясь по пещерам, протекая через каналы. В свете Оркреста Баннор высматривал, какой путь выбирала вода. Он направлял лодку так, что она плавно летела вдоль потока.
Лодка неслась вниз безумным курсом, в долгий кошмар грохота, зазубренных скал, ущелий, внезапных, сжимающих сердце водопадов, скрытой смерти. Течение металось, грохотало, рвалось из пещеры в пещеру, сквозь лабиринты трещин, туннелей и ущелий в бездонные внутренности Меленкурион Скайвейр. Много раз судно исчезало под яростным натиском потока, но каждый раз крепкое дерево – дерево, способное противостоять Земному Корню – вновь выносило их на поверхность. И хотя много раз Баннор и Кавинант окунались с головой в воду под натиском потоков, обрушивавшихся на них сверху, вода не вредила им – она либо потеряла свою силу в водопаде, либо была уже разбавлена другими подземными ручейками и озерами.
Проносясь сквозь все это, Кавинант высоко держал свой Оркрест.
Какая-то последняя подсознательная сила удерживала его пальцы сжатыми, а руку поднятой. Ровное свечение камня освещало путь лодки, так что даже в самой яростной истерии потока Баннор мог управлять судном – избегать скал и отмелей, огибать повороты – сохранять свою жизнь и жизнь Неверящего. Яростный поток вскоре расщепил его шест, и он заменил его другим планширом.
Напрягаясь изо всех сил, он бесстрашно направлял лодку к последнему испытанию.
Неожиданно мощный поток понес лодку в пещеру, из которой казалось не было выхода. Вода яростно пенилась, давление воздуха возрастало и становилось с каждым мгновением все более угрожающим. Быстрый водоворот подхватил суденышко, закружил его и увлек под мощный поток воды.
Беспомощную лодку тянуло вниз.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Война Иллеарта (Стивен Дональдсон)

Страница 2 из 3
«
1
2
3
»