|
Сила, которая защищает
|
|
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:23 | Сообщение # 16 |
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Трелл стоял прямо в яме с гравием, раздувая огонь и обеими ладонями подбрасывая к потолку жаркие сверкающие брызги. Вся его фигура была охвачена пламенем, который изливался во все стороны на камень – камень, который он так любил и все-таки не сумел уберечь.
Морэм зашатался, пораженный. Он присутствовал при начале Ритуала Осквернения. Безмерное отчаяние, владевшее Треллом, помогло ему открыть секрет, который Морэм скрывал от всех с таким страхом, и использовать против Ревелстоуна. Если Трелла не остановить, разрушение ворот станет меньшим из всех зол, которые могут произойти с Замком; более того, все плато может разлететься на части.
Трелла нужно было срочно остановить. Но Морэм не был гравелингасом, не умел настолько хорошо обращаться с камнем, чтобы оказать противодействие силе, которая породила этот огонь. Он повернулся к Торму.
– Ты – мастер радхамаерля! – прокричал он сквозь рев пламени. – Ты должен утихомирить огонь!
– Утихомирить? – Торм, пораженный ужасом, не сводил взгляда с пламени; у него был вид человека, на чьих глазах разрушали то, что было бесконечно дорого его сердцу. – Утихомирить? Я не смогу справиться с такой силой. Я – гравелингас, мастер радхамаерля, а не источник Жизненной Силы. Нет, я не смогу. Он погубит всех нас.
– Торм! – закричал Высокий Лорд. – Ты – Хранитель Замка Лордов! Если ты не сможешь, то никто не сможет. Торм одними губами спросил:
– Но как?
– Я помогу тебе! Я отдам тебе всю свою силу… Всю свою силу вложу в тебя… Только давай скорее!
Взгляд Хранителя метнулся к лицу Морэма и со страстной надеждой впился в его глаза.
– Мы сгорим…
– Мы выстоим!
Торм тяжело вздохнул – он понимал, что другого выхода нет, что попытаться необходимо, и готов был принести себя в жертву.
– Если вы поможете… – неуверенно произнес он. Морэм повернулся к Аматин:
– Мы с Тормом войдем в Палату, а ты постарайся защитить нас от огня. Прикрой нас щитом… Понимаешь? Она кивнула, откинув с лица прядь волос.
– Идите, – еле слышно произнесла она. – Стол Лордов уже плавится.
Высокий Лорд заглянул в Палату Совета и убедился, что она права. У них на глазах стол превратился в полужидкую массу, потек на пол и дальше в чашу с гравием, прямо к ногам Трелла.
Морэм прислонил кончик своего жезла к плечу Торма. Они повернулись лицом в сторону входа, дожидаясь, пока Аматин создаст вокруг них Защитную Стену. Пока она это делала, в коже возникло неприятное покалывание, но жар ослаб. Как только Аматин подала знак, они вошли в Палату Совета, точно в раскаленную печь.
Несмотря на защиту, жар тут же обрушился на них со всех сторон. Туника Торма и плащ Морэма затлели, волосы на голове и руках затрещали. Но Высокий Лорд не обращал на это внимания, полностью сосредоточившись на своем жезле и Торме. Он понял, что Хранитель запел – слышать этого он не мог из-за неистового рева жадного пламени. Собрав воедино всю свою силу, он через жезл послал ее Торму.
По мере того как они продвигались вперед, пламя понемногу отступало, но позади там и сям вспыхивал камень. Чем дальше они отходили от дверей, тем слабее становилась защита Аматин. Там, где тлеющая одежда касалась тела, Морэм ощущал острую боль; глаза почти ничего не видели. К тому моменту, когда они с Тормом добрались до чаши с гравием, рядом с которой по-прежнему стоял воткнутый в стол крилл, Морэм понял, что, если он так и будет отдавать всю свою силу Торму, не оставляя хотя бы часть для защиты, они оба просто зажарятся у самых ног Трелла.
– Трелл! – закричал Торм. – Ты – гравелингас, мастер радхамаерля! Остановись! Не делай этого!
Трелл уставился на них, ярость его на мгновение стихла; казалось, он узнал, кто перед ним.
– Трелл!
Но он зашел уже слишком далеко на пути разрушения и теперь полностью находился в его власти. Наклонившись, он набрал полные горсти пылающего гравия и бросил им прямо в лицо.
Морэм ощутил прилив невероятной, пронзительной силы. Аматин тоже; защита окрепла, стала прочнее. Огонь Трелла не задел ни Морэма, ни Торма. В глазах Высокого Лорда вспыхнула неуместная радость; постоянная сдержанность, к которой он принуждал себя, исчезла; только сейчас ему стала до конца ясна тайная сущность Осквернения. Она скрывала в себе невероятную мощь – мощь, обнаружить источник которой Лордам мешала данная ими Клятва Мира; мощь, которую можно было использовать и для защиты. Не только отчаяние способно было открыть к ней доступ.
Грудью, руками, жезлом Морэм ощутил приток новой силы; сама его плоть стала неуязвимой. Торм тоже почувствовал ее влияние. Он снова твердо стоял на ногах, сопротивляясь губительному воздействию Трелла, используя теперь не только все свои знания, но и силу, которая изливалась на него от Морэма.
Стоя друг против друга, почти лицом к лицу, оба гравелингаса делали одинаковые жесты, пели одни и те же могущественные песни мастеров радхамаерля, призвав все тайное знание – но с прямо противоположными целями. Вокруг огонь выл и бесновался, грозя уничтожить Ревелстоун, а они выкрикивали свои яростные призывы, пытаясь подчинить бушующее пламя.
Вооруженный силой Высокого Лорда, отзывавшейся на каждый его жест, слово или ноту, исполненный безграничной любви к камню, страдающий вместе с ним, Торм в конце концов сумел повернуть Осквернение вспять. Дернувшись в последний раз, Трелл рухнул на колени, и огонь начал ослабевать.
Сила, поддерживавшая пламя, иссякла, и по залу будто пронесся порыв шквального ветра. Жар сразу ослаб; из вентиляционных отверстий в Палату устремился свежий, прохладный воздух. Воспаленные глаза Морэма снова обрели способность видеть.
Плача от радости и горя, он помог Торму вытащить Трелла из ямы с гравием. Гравелингас, казалось, не замечал их присутствия. Бросая по сторонам безумные взгляды, он отрывисто бормотал:
– Цел и невредим… Все погибло… Все…
Потом, сидя на полу у ног Морэма и обхватив голову руками, он полностью ушел в себя, лишь изредка вздрагивая, будто собираясь зарыдать, но не мог.
Долго-долго Торм и Морэм смотрели в глаза друг другу, пытаясь до конца осознать, что и как им удалось сделать. В лице Хранителя появилось нечто, заставлявшее вспомнить о выжженной пустыне, которая никогда больше не зазеленеет. В конце концов он произнес, кивнув в сторону Трелла:
– Настало время траура. Все мы, мастера радхамаерля, будем скорбеть о том, что с ним произошло.
В этот момент на верхних ступенях лестницы послышался быстрый топот, а вслед за тем взволнованный голос закричал:
– Высокий Лорд! Мертвецы… Рассыпались в прах! Атака Сатансфиста захлебнулась, мы удержали внутренние ворота!
Сквозь слезы Морэм оглядел Палату Совета. Разрушения были очень велики. Стол и кресла Лордов расплавились, ступени стали неровными, нижние ярусы балконов тоже заметно изуродовал огонь. Но в целом Палата Совета уцелела – так же, как и сам Замок.
В глазах Морэма все расплывалось от слез, и ему показалось, что он видит две одетые в голубое фигуры, которые спускались к нему по ступенькам. Он смахнул слезы и вправду увидел рядом с Лордом Аматин Лорда Лорию.
Подойдя к нему, Лория посмотрела прямо ему в лицо.
– Я оставила девочек у Вольного Ученика Мерцающего озера, – смущенно произнесла она. – Может быть, им удастся спастись. Я вернулась.., когда мне достало духу их оставить.
Она внимательно посмотрела на Морэма. Проследив за его взглядом, она увидела, что тот не отводил глаз от крилла Лорика. Стол, в который был воткнут крилл, уцелел, и драгоценный камень, вделанный в рукоять меча, светился над ним неярким белым огнем – цветом надежды.
Морэм услышал, как чей-то голос произнес:
– Юр-Лорд Кавенант вернулся в Страну. Морэм не замечал, что происходит вокруг. Он подошел к столу, в который был воткнут крилл, протянул руку и сжал рукоять меча. По тому, как она была горяча, он понял, что это правда. Неверящий вернулся.
Владея этой новою, внезапно обретенной мощью, он легко вытащил крилл из камня. Обоюдоострое лезвие сверкало, тепло от рукояти разлилось по руке, не обжигая. Он повернулся к Лордам с улыбкой, которая, словно осенний луч, осветила его лицо.
– Позовите Лорда Тревора, – сказал он, и в голосе его зазвенела радость. – Я знаю… Я обладаю знанием силы и хочу поделиться со всеми.
Глава 12
Аманибхавам
Ненависть.
Только она и уцелела в сознании Кавенанта, все остальное рухнуло под тяжестью происшедшего.
Тяжело опираясь на копье, он выбрался из лощины и захромал вниз. Последние отблески костра Пьеттена некоторое время еще освещали ему дорогу, а потом наступила кромешная тьма. Искалеченная нога волочилась по земле, от непомерного напряжения и боли тело покрылось потом, леденевшим на холодном ветру. Но, стискивая древко копья и шатаясь, он шел вперед, поднимаясь с холма на холм. Постепенно он сворачивал на север, удаляясь от Равнин Ра и единственных оставшихся там друзей, и он шел туда неверной походкой, не задумываясь о том, куда идет.
Позади с ножом в животе в луже собственной крови лежала Лена. Елена, оставленная где-то в Меленкурион Скайвейр, погибла, потеряна навсегда.., и все из-за него, из-за его глупости, промахов и ошибок.
Она никогда не существовала.
Ранихины голодают, их убивают и калечат. Баннор и Мореход, возможно, погибли или находятся в отчаянном положении. Пьеттен, и Хайл Трои, и Трелл, и Триок – все они на его совести.
Никто из них никогда не существовал.
Не любимый никем, даже самим собой, трус, насильник, убийца, отверженный, прокаженный – все это был он. Если бы он только знал, до чего ненависть изуродовала его с тех пор, когда он впервые узнал, что у него проказа.
Ненависть… Ненависть?
Впервые с тех пор, как начались его испытания в Стране, он оказался совершенно один.
Когда занялся бледный рассвет, Кавенант по-прежнему пробирался куда-то на северо-восток. Угрюмый свет, лившийся с неба, в какой-то степени привел его в чувство. Найдя небольшую ложбину, он сел и попытался оценить ситуацию.
Растирая онемевшие пальцы, он с трудом восстановил кровообращение. Раненая нога чудовищно распухла, кожа потемнела; стопа торчала под неестественным углом, и сквозь корку засохшей крови в ране серебристо белели сломанные кости.
Вид раны был страшнее боли. Боль тупо отдавалась в коленной чашечке и поднималась вверх до бедра, но сама лодыжка ныла вполне терпимо. Ступни были стерты, как у измученного пилигрима. Мелькнувшая мысль о возможности потерять раненую ногу не очень его взволновала – это было лишь частью испытаний, которых на самом деле не существовало.
Он понятия не имел, как себе помочь. У него не было еды, он не мог развести костер, не понимал, где находится и куда идет. И все же какая-то неведомая сила снова погнала его вперед. Возможно, полуосознанная мысль о том, что только благодаря движению он еще жив.
Поднявшись, он поскользнулся и упал, вскрикнув от боли. Зима выла и бесновалась, точно торжествующий хищник, дыхание обжигало горло. Однако, воткнув копье в мерзлую землю, цепляясь за древко, он снова поднялся и двинулся вперед.
С невероятным трудом он вскарабкался на очередной холм и начал спускаться по склону. Руки дрожали от напряжения, пытаясь поднять всю тяжесть тела, и постоянно соскальзывали с гладкого древка. Крутой подъем почти доконал его. Добравшись до вершины, он едва не задохнулся и сильно закашлялся; от головокружения перед глазами все завертелось. Он стоял, опираясь на копье, пока в голове не прояснилось.
Вид, открывшийся сверху, подействовал на него угнетающе. Серый холод и смерть лежали везде до горизонта под серыми, безжизненными тучами – сплошной серый цвет неутешной печали и страха; пасмурная, промозглая, бесчувственная серость, навевающая мысли о пепле и прахе. Серый ветер гнал серый холод над серыми промерзшими холмами; повсюду в складках местности лежали серые сугробы; серая наледь на черных, безжизненных ветвях деревьев с левой стороны холма только подчеркивала их хрупкость и беззащитность. При виде всего этого зрелища серое оцепенение овладевало душой и телом каждого – присутствие Лорда Фоула Презирающего ощущалось везде.
Чувствуя, что зуб на зуб не попадает от холода, Кавенант захромал с высокого гребня вниз. Он не обращал внимания ни на боль, ни на резкий ветер, ни на виднеющуюся повсюду алианту. Первобытный инстинкт удерживал его от того, чтобы спуститься к реке, все остальные ощущения напрочь исчезли.
Когда стало совсем светло, он начал оступаться все чаще и чаще. У него не было больше сил держаться за копье; пальцы совсем не гнулись, и обледеневшее древко все время выскальзывало из рук; потом он даже не заметил, когда и где его выронил. Лед хрустел под ногами, и Кавенант постоянно падал, коротко вскрикивая от боли. В конце концов рухнув в очередной раз на скованную морозом землю и тяжело, хрипло дыша, он попытался уснуть.
Однако и это ему не удалось; душа его жаждала не сна. Она упрямо гнала его вперед, заставляя забыть обо всем, кроме цели, которую он себе поставил. С трудом дыша, он встал на колени и медленно поднялся; потом с решимостью, удивившей его самого, перенес вес тела на покалеченную ногу.
Раненая лодыжка ничего не почувствовала. Видимо, полностью онемела. Правда, верхнюю часть ноги пронзила боль, но она была вполне терпимой. Он с трудом выпрямился, зашатался и.., снова двинулся вперед.
Он шел долго, рывком ставя раненую ногу – точно марионетка, приводимая в действие неуклюжими пальцами. Он вновь и вновь падал; ступни стали похожи на два куска льда, и он больше не мог сохранять равновесие на более-менее крутых склонах, а между тем они становились все круче. Почему-то он все время забирал влево, где тянулись бесконечные обрывы и спуски, и тогда ему казалось, что он вышел на край пропасти, хотя для здорового человека одолеть их было бы пустяком. Теперь он все чаще взбирался наверх ползком, опираясь на руки и колени, а вниз просто беспомощно скатывался. После каждого падения он недолго отдыхал, но потом снова поднимался и шел – или полз – вперед, подталкиваемый все тем же стремлением к цели, к встрече с которой, однако, был совершенно не готов.
Когда день пошел на убыль, передышки, которые он себе устраивал после падений, удлинились. Вслушиваясь в то, как воздух со всхлипом входит в легкие, он проникся убеждением, что целью всех его снов – видений? иллюзий? – было одно: доконать его.
Ближе к вечеру он заснул, лежа на спине, точно пришпиленное булавкой насекомое; просто разом провалился в сон. Видения, возникающие в подсознании, не приносили утешения, а только больше беспокоили. Снова и снова во сне он наносил удар Пьеттену, но теперь этот удар эхом отзывался в его душе, пробуждая воспоминания о других людях – Ллауре, Служительнице Гривы Печали, Елене, женщине, которая погибла, защищая его у настволья Парящего.., почему он так и не спросил ни у кого, как ее звали? Во сне его томило ощущение, что это он погубил их всех. Они лежали вокруг него на снегу, их раны зияли, из них струилась кровь, а в отдалении звучала негромкая, незнакомая, странно чужая мелодия. Он напряженно вслушивался, но прежде чем смог как следует различить ее, перед ним возникла еще одна фигура, накренившаяся, точно покалеченный фрегат. Руки этого убого одетого человека были обагрены кровью, в глазах горела жажда убийства; во сне Кавенант изо всех сил старался разглядеть его лицо, но это ему никак не удавалось. В страхе он поднял нож и вонзил в незащищенную грудь; и только тут увидел, что человек этот был он сам.
Он резко дернулся и в ужасе проснулся, чувствуя, что совсем замерз, лежа на снегу. Тогда он поднялся и заковылял дальше.
К вечеру он добрался до холма, на который, несмотря на все усилия, не смог подняться. Он попытался ползти по склону, но и так у него ничего не получалось. Тогда он свернул влево и двинулся вдоль подножия, разыскивая место, где был бы пологий склон; вскоре он обнаружил, что почему-то катится вниз. Когда падение закончилось и он отдыхал, недоуменно оглядываясь, оказалось, что ему каким-то непонятным образом удалось перевалить через гребень холма. Задыхаясь, он поднялся и продолжил путь.
Немного погодя он обнаружил следы на снегу.
В глубине души он понимал, что они должны были бы напугать его, но при виде них испытал лишь чувство облегчения. Следы означали, что здесь кто-то прошел – прошел совсем недавно, иначе ветер уже успел бы их занести. И этот кто-то мог ему помочь.
А помощь была необходима. Он был голоден, замерз, ослабел. Под коркой засохшей крови и льда раненая нога все еще кровоточила. Силы его были на исходе – остановись он еще раз и, очень возможно, остановится и его жизнь. Этот след принадлежал человеку, который так или иначе мог бы решить всю его дальнейшую судьбу.
Он двинулся по следам; они вели влево и вниз, в лощину между холмами. Он не сводил с них взгляда, боясь потерять, и опасался лишь, что путь, которым шел тот, кто их оставил, окажется ему не по силам. Потом он увидел место, где тот упал, истекая кровью, отдохнул и поднялся снова. Вскоре Кавенант добрался до следующего холма. У него создалось впечатление, что теперь он шел по следами человека, который полз, как и он сам. Еще не понимая до конца, в чем дело, он почувствовал себя обессиленным, всеми покинутым, и его охватило такое отчаяние, какого никогда прежде в Стране испытывать не доводилось.
В конце концов он понял, конечно, что произошло. Он больше не мог обманываться, не мог скрывать от себя ужасную истину, которая заключалась в том, что все это время он шел по своим собственным следам и попросту кружил между холмами не в силах их преодолеть.
И только тогда до него в полной мере дошло, что это конец. Последние силы оставили его, он упал навзничь и скатился в неглубокую расщелину, засыпанную снегом.
Однако это был еще не конец; упав, он лицом уткнулся во что-то, прежде скрытое под снегом. Задыхаясь, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди, он ощутил сильный запах, настойчиво бьющий в ноздри. Острый и соблазнительный, запах привлек его внимание; с каждым вдохом желание узнать, от чего он исходит, становилось все сильнее. Опираясь на руку, другой он расчистил перед собой снег.
И обнаружил траву, росшую под снегом. Каким-то чудом ей удалось выжить; видны были даже неяркие желтые цветы. Это их острый аромат привлек его внимание. У него не хватило сил сорвать их. Опустив лицо в траву, от просто откусил и съел несколько цветков.
Как только он проглотил их, кровь в его жилах, казалось, обезумела. Это неожиданное ощущение застало его врасплох, но он продолжал срывать ртом и жевать цветы. Когда он сделал это в четвертый раз, судорога пронзила все тело и он рухнул в снег, неестественно выгнувшись и чувствуя, как яростная сила разливается в жилах.
Он закричал от ужасной боли. Однако почти сразу же ощущение собственного тела и вообще самого себя исчезло. Он оказался в черной пустоте, где не было ничего, кроме зимы, и холодного ветра, и злобы. Он вновь видел Лорда Фоула, словно это был живой человек; нервы завибрировали, точно больше между ним и злом не было никакой преграды. Из глубин этого странного видения возникла одна мысль и пронзила его, точно копье. Он внезапно осознал то, что прежде казалось невозможным.
Магия.
Мысль мелькнула – и тут же снова исчезла. Магия – древняя сила; ее не существовало, не могло существовать. И все же она являлась частью Страны, хотя он и не признавал ее. Эта мысль болью отозвалась в его сознании, точно кто-то безжалостно повернул в ране копье.
В его ушах зазвучали слова Морэма: “Ты сам – Белое Золото”. Какой в этом смысл? Он бессилен. Кавенант узнал откровения, но почерпнуть в нем жизненную силу не мог. Магия – сила. Прежде всего – сила. Она ускользала, такая близкая и такая недостижимая. Судьба Страны была намертво запечатана в Белом Золоте его кольца, а он не мог спасти даже самого себя.
Осуждая себя неизвестно за что, он ощутил, что пророческий дар и безумие стали неотделимы; он запутался в противоречиях, стремясь к тому, чтобы, совместив их, заполнить зияющий разрыв в своей душе.
Потом перед глазами замелькали резкие вспышки, и мысли о магии погасли, затуманились. Сознание вернулось, и он обнаружил, что держится на ногах, хотя не мог вспомнить, когда и как поднялся. Вспышки продолжали мелькать, словно безмолвная навязчивая мелодия. Дикий свет травы здоровья и безумия играл во всех его мышцах и жилах; он засмеялся, внезапно с пугающей ясностью осознав, насколько тщетны были все его усилия. Он надеялся выжить в одиночку – это ли не безумие?
Ему предстояло умереть – отвратительной смертью прокаженного.
Смех сменился неясным бормотанием. Спотыкаясь, хромая, Падая, он побрел, направляясь к мертвым деревьям. Каждый раз, падая, он снова разражался смехом, не пытаясь постичь скрытого сарказма своих страданий. Теперь он даже желал, чтобы и в самом деле наступил конец, который, так или иначе, сулил отдых; и тем не менее яркие всполохи, не гаснувшие в сознании, заставляли его каждый раз подниматься и продолжать путь к опушке леса.
Теперь он все отчетливее слышал странную мелодию и пришел к выводу, что это пели деревья – и пели для него. Вспышки перед глазами то появлялись, то исчезали, между ними и музыкой, которая не умолкала в ушах, была непонятная, но отчетливая связь. Иногда огни плясали прямо перед ним, а когда он пытался протянуть к ним руку и схватить, точно алианту, они рассыпались, оказываясь вне пределов досягаемости. Однако потом они снова и снова манили к себе, пока в конце концов он ни обнаружил, что оказался среди черных стволов.
Уже на краю леса он почувствовал, что стало заметно теплее. Дневной свет за спиной растаял, впереди не было ничего, кроме мрачной глубины леса. И все же с приходом ночи зимний холод не усилился, как этого следовало ожидать, а, напротив, ослабел. Между черными стволами снега было мало и кое-где даже проглядывала живая зелень. Ветви отдельных деревьев тесно переплетались, точно деревья держались друг за друга – точь-в-точь израненные, но верные и преданные друзья, которые не падают только потому, что вместе. На снегу там и сям мелькали цепочки следов, проложенные животными; они так петляли, что у Кавенанта начинала кружиться голова, когда он пытался проследить за ними взглядом. И с каждым шагом становилось все теплее.
Мало-помалу вокруг него стал заметен тусклый зеленоватый свет. “Что это?” – с удивлением и страхом подумал он. Но только когда влажная прядь мха коснулась лица, он неожиданно понял, куда забрел.
Стволы и ветви деревьев слабо светились, как будто облитые призрачным лунным светом. Со всех сторон вокруг Кавенанта они мерцали, точно светящаяся паутина; казалось, чьи-то белые глаза неотступно следят за ним. И со всех ветвей свисал влажный черный мох, похожий на занавеси и канаты.
Страх – безумный, нерассуждающий – овладел им. Он повернулся и бросился обратно. Однако раненая нога на каждом шагу подгибалась, да и музыка деревьев странным образом удерживала от бегства. Ее властная, чарующая сила заставила его, потеряв ориентацию, бежать среди мерцающих стволов и полотнищ мха не к выходу, а все дальше и дальше в глубину леса. Вскоре он перестал что-либо соображать. Безумная сила аманибхавама играла в крови, точно яд; голубовато-зеленые вспышки мелькали перед глазами то здесь, то там, уводя за собой. Он бежал, точно за ним гнались, запутываясь во мху, шарахаясь от стволов, оставляя на ветвях клочки волос. Звери разбегались, заслышав его приближение, и на всем протяжении пути его сопровождали унылые крики сов.
Вскоре силы окончательно оставили его. Неожиданно огромный, размером с большого баклана, покрытый шерстинками мотылек вспорхнул с ветвей, заметался среди деревьев и рухнул на Кавенанта. Удар свалил его на землю, точно мешок с костями. Некоторое время он еще слабо трепыхался, пытаясь восстановить дыхание, собрать остатки сил и все-таки подняться. Однако борьба была недолгой; провалившись в теплый, мягкий дерн, он полностью отключился.
Один из мерцающих огоньков, которые вовсе не были плодом воображения Кавенанта, долго парил над ним, точно ему было любопытно, почему тот лежит неподвижно. Потом, посверкивая, огонек заскользил среди деревьев, оставив его наедине с невеселыми снами. Пока он спал, свечение вокруг стало ярче. Деревья, казалось, со всех сторон придвигались ближе, как будто угрожая; однако они не причиняли вреда. Неожиданно, словно дуновение, по ветвям и мху пронесся легкий шелест. Свечение деревьев заметно ослабело, когда сверху на Кавенанта один за другим посыпалось множество легких, быстрых пауков. Они собрались вокруг его ран и, дружно работая, принялись плести над каждой из них свою паутину.
Вскоре обе его ноги оказались оплетены жемчужно-серой паутиной. Кровотечение из раны прекратилось, кости, мерцающие в ее глубине, теперь были скрыты мягкой повязкой. Снуя во все стороны, одни пауки оплетали его обмороженные щеки и нос, другие “перевязывали” руки, третьи – поджившую рану на лбу. Закончив свое дело, они суетливо убежали, так же быстро, как появились.
Он по-прежнему спал. Бешеный пульс начал понемногу успокаиваться, хриплое дыхание стало едва слышным.
Много позже, той же ночью, пошевелившись, он услышал приглушенную музыку деревьев и, слегка приоткрыв глаза, увидел, что сверкающие огоньки все еще парят над ним. Вряд ли он полностью проснулся, однако до его слуха явственно донеслись звуки шаркающих по траве шагов и невнятное бормотание.
– Ах, будь милостив. Создатель, – вздохнул над ним старческий женский голос. – Он наконец успокоился… Я уже и думать забыла о таких делах… И все же, похоже, мне не отвертеться. Будь милостив.
Руки бережно освободили его голову от нежных пелен.
– Теперь я понимаю, ради чего Лес меня потревожил. Раненый… Обмороженный… И он ел аманибхавам. Ах, будь милостив… Как тут отдохнешь, когда даже Мшистый Лес старается ради такого.., такого?.. Ну, трава помогла ему сохранить жизнь… Сама погибла, а его поддержала… Но мне не нравятся его мысли. Ох, это будет тяжким испытанием для меня.
Кавенант слышал слова, но смысл их доходил до него не полностью. Он попытался снова открыть глаза, но это ему не удалось, словно в глубине души он страшился того, что может увидеть. Ему было неприятно прикосновение старческих рук, шаривших по телу в поисках других ран; но он не мог ни двинуться, ни произнести хотя бы слово. У него не было сил сопротивляться старухе. Он затаился, делая вид, что продолжает спать, и надеясь, что в какой-то момент сможет вскочить, отбросить ее и освободиться.
– Будь милостив, – снова забормотала она себе под нос, – будь милостив, прошу тебя. Обмороженный и безумный. Где взять сил для такой работы? – Потом ее проворные руки распеленали ему левую руку, и она тяжело задышала, охваченная волнением. – Меленкурион! Белое Золото? Ах, Именем Семи! Ну и работенка свалилась на меня.
Необходимость защитить кольцо, прежде чем старуха стянет его с пальца, окончательно привела Кавенанта в чувство. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог даже уклониться от старческих прикосновений и поэтому решил попытаться хотя бы отвлечь ее.
– Лена… – сквозь запекшиеся губы прохрипел он, не задумываясь над тем, что именно говорит. – Лена? Ты жива? Приложив невероятные усилия, он наконец открыл глаза.
Глава 13
Целительница
Сон еще затуманивал его взор; сначала он не увидел ничего, кроме тусклого свечения деревьев. Однако сейчас его беспокоила только мысль о кольце – он должен был помешать женщине забрать его. Он изо всех сил постарался сфокусировать взгляд, но этому мешала странная серая пелена перед глазами.
Потом мягкое прикосновение освободило его веки от паутины, и он наконец смог рассмотреть женщину. – Лена? – снова прохрипел он.
Это была смуглая женщина, со спутанными седыми волосами и лицом цвета глины, черты которого казались грубоватыми, точно оно и впрямь было вылеплено из глины не очень умелым мастером; кожа была изрезана морщинами. Капюшон ветхого зеленого плаща прикрывал голову. Глаза у нее были странного коричневого цвета, тоже больше всего напоминающего глину, и, казалось, не имели зрачков – просто темные, блестящие, коричневые кружки. Во взгляде не ощущалось ни уверенности, ни силы – он говорил только о том, что большая часть ее жизни уже позади. Она выглядела очень старой и очень робкой. Ее голос зашелестел, точно сухой пергамент, когда она переспросила:
– Лена?
– Ты еще жива?
– Я.., что? Нет, я не твоя Лена. Она умерла.., если твой взгляд говорит правду. Будь милостив к ней, Создатель. “Будь милостив”, – беззвучно повторил он.
– Это все аманибхавам. Трава, конечно, спасла тебе жизнь, но ведь ты знал, что она слишком могущественна для человеческого тела.
– Ты еще жива? – повторил он, продолжая гнуть свою линию.
– Может, и нет, – вздохнула она. – Но оставим это. Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты обморозился, у тебя в голове помутилось от яда и… И еще сидит в тебе какая-то болезнь, которой я не понимаю.
– Ты не умерла?
Склонившись над ним, старуха продолжала:
– Послушай. Я знаю, ты плохо соображаешь, но постарайся.., послушай. Слушай и запоминай, что я скажу. Каким-то образом ты забрел во Мшистый Лес. Я – Целительница, Вольная Ученица, я всю жизнь занималась целительством. Я помогу тебе, потому что ты в беде.., и потому что твое Белое Золото говорит о том, что в Стране надвигаются большие перемены. И потому что у Леса хватило терпения, чтобы докричаться до меня ради твоего спасения, хотя я понятия не имею, как это ему удалось.
– Я знаю, кто убил тебя, – прокаркал Кавенант, продолжая притворяться, что он не в себе, и радуясь своей хитрой уловке, поскольку старуха явно заинтересовалась его Белым Золотом.
Услышав эти слова, она отодвинулась.
– Я пришла сюда оттуда.., оттуда, где живу.., потому что, когда Лес не спокоен, и мне не удается отдохнуть. Я – Целительница, и Мшистый Лес позволяет мне жить тут. Я чувствую.., и он говорит о том же.., надвигаются великие события. Ах, будь милостив. Создатель… Ладно, хватит болтать. Я живу тут одна уже много лет и привыкла разговаривать сама с собой.
– Я видел своими глазами.
– Ты не слышишь меня?
– Он пронзил тебя ножом. Я видел кровь.
– Милость Божья! Ну и жизнь, видать, была у тебя… Ладно, хватит об этом. Ты меня не слушал… Трава аманибхавам слишком далеко увела тебя за собой. Но соображаешь ты или нет, я должна тебе помочь. Хорошо, что мои глаза еще что-то помнят… Они видят, что ты слишком слаб, чтобы причинить мне вред, хотя ты и не прочь.
"Слишком слаб”, – мысленно повторил он. Это была правда – он был слишком слаб даже для того, чтобы сжать пальцы в кулак и тем самым защитить свое кольцо.
– Ты вернулась, чтобы отомстить мне? – прохрипел он. – Ты во всем винишь меня?
– Болтай что хочешь, если тебе нужно, – тут же отозвалась она, – но мне некогда слушать. Мне пора заняться делом.
Старчески охнув, она поднялась и двинулась в сторону.
– Это так, – продолжал он, радуясь тому, что его уловка сработала. – Это так, правда? Ты вернулась, чтобы мучить меня. Тебе мало, что я убил его. Я воткнул нож прямо ему в сердце, но тебе этого мало. Ты хочешь, чтобы мне стало совсем плохо. Я виноват, да. Я выполнял то, что велел Фоул, и ты вернулась, чтобы отомстить за это. Где ты была прежде? Почему не пыталась расправиться со мной даже после того, как я надругался над тобой? Почему ждала до сих пор? Если бы ты тогда же как следует отплатила мне за все, что я натворил, может быть, я хорошенько думал бы потом, прежде чем что-либо сделать. Все это твое великодушие! Оно хуже жестокости. О Лена! До меня даже не доходило, что я сделал тебе, пока не стало слишком поздно. Чего ты ждешь? Давай терзай меня! Пусть будет больно! Мне это необходимо.
– Еда тебе необходима, вот что, – проворчала Целительница; в ее голосе отчетливо слышны были нотки отвращения, вызванного его признаниями. Крепко ухватив его одной рукой за челюсть, другой она положила ему в рот несколько ягод жизни. – Давай, глотай. Это поддержит твои силы.
Он хотел выплюнуть алианту, но старуха так крепко его держала, что вопреки собственному желанию он разжевал и проглотил ягоды. Пока он глотал, одной рукой она поглаживала ему горло, потом заставила съесть еще немного. Он почувствовал, как благодатный сок заструился по телу, и его потянуло в сон. Кавенант что-то еще пробормотал, но уже сам не соображал, что именно.
Охая от усилия, старуха подняла его исхудавшее тело, пристроила себе на спину, перекинув ему руки, так что он повис у нее на плечах. Он спал, а она, точно трудолюбивый муравей, тащила его все дальше и дальше в потаенную глубь леса. И вскоре они оказались там, куда не распространялась власть Фоула. Воздух в этом лесу был свеж и целителен; ветви деревьев, на которых тут и там попадались птичьи гнезда, покрывала листва; в траве мелькали мелкие лесные звери. В этом месте явственно ощущался неистребимо стойкий дух Мшистого Леса, который, на самом деле, хотел одного – чтобы распускались почки, появлялись новые растения, пробуждалась жизнь.
И все же даже здесь, в потаенном сердце Мшистого Леса, ощущалось, пусть и слабо, пагубное воздействие Презирающего. Температура хоть и была выше нуля, но не намного. Листья на деревьях казались темнее обычного – им явно не хватало света. Зимние шубки зверей, с которыми они не торопились расставаться, прикрывали отощавшие тела – куда более худые, чем это обычно бывает к весне. Все выглядело так, как будто Защитник Леса, даже если он и впрямь снова поселился во Мшистом Лесу, обладал меньшим могуществом, чем его древние предшественники.
Да, похоже, могущественный Колосс и впрямь лишь пожимал плечами в своем полном глубоких дум сне, когда у него мелькала мысль о том, не взять ли ему на себя защиту Леса. Или даже, что Сирол Вейлвуд по-прежнему обитает не здесь, а в своей крепости в Смертельной Бездне, пытаясь защитить древний Мшистый Лес издалека.
И все же даже небольшое отступление зимы действовало на деревья и других обитателей Леса чрезвычайно благотворно – попросту говоря, оно сохранило жизнь многим, кто должен был неминуемо погибнуть, когда Лорд Фоул “отменил” весну.
Именно благодаря жизнестойкому духу Мшистого Леса Целительница с трудом, но тащилась вперед с Кавенантом на спине. Лес терпел ее присутствие, потому что она не раз помогала выжить его обитателям; по этой же причине он позвал ее помочь Кавенанту. Хотя она была стара, а Кавенант казался ей непомерно тяжелым, она, сгибаясь под тяжестью своей ноши, неутомимо брела вперед, время от времени посасывая влажный мох и таким образом поддерживая свои силы.
Свечение деревьев угасло, потерявшись в лучах тусклого, серого рассвета, когда она добралась до пещеры, расположенной в склоне холма. Откинув в сторону полотнище мха, заменяющее дверь, она нагнулась и втащила Кавенанта в единственную комнату своего скромного жилища.
Помещение было невелико. Высота его позволяла стоять выпрямившись, но и только; овальный пол в поперечнике имел метров пять, не больше. Это был хороший, уютный дом для одного человека – мягкие глиняные стены, постель, устланная ломкими, сухими листьями. Здесь было тепло даже зимой. Стены и потолок пронизывали мощные древесные корни, которые светились, когда день угасал. Имелся в пещере и небольшой очаг – здесь, глубоко под землей, его огонь ничем не грозил Лесу.
Кроме очага, имелся и горшок с гравием. Устало положив Кавенанта на постель, женщина открыл горшок и немного поколдовала над ним; огненные камни засветились. Потом она опустилась прямо на пол и надолго уснула.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:27 | Сообщение # 17 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| День был уже в разгаре, когда она со стоном поднялась, чтобы приготовить себе горячую еду. Пока она готовила и ела, взгляд ее ни разу не обратился в сторону Кавенанта. Еда была ей необходима в связи с делом, которое ей предстояло выполнить. У нее почти не осталось запасов для врачевания, она истратила их уже давно, когда еще не была старухой. По этой причине она тогда и оставила свое занятия – может, сорок, может, пятьдесят лет назад – и с тех пор просто доживала дни во Мшистом Лесу, погрузившись в его молчаливое спокойствие и не замечая быстро сменяющих друг друга времен года. Все это время она думала, что тяжкие испытания, выпавшие на ее долю, остались позади.
А теперь сам Мшистый Лес заставлял ее вновь заняться своим делом. Для этого требовались силы, вот почему она съела большой кусок мяса и снова уснула.
Однако, проснувшись в следующий раз, она поняла, что откладывать больше нельзя. Она поставила горшок со светящимся гравием на полку, которая была в углублении в стене – так, чтобы свет падал прямо на лицо Кавенанта. Он все еще спал; это облегчало ее задачу – ей не хотелось иметь дело ни с безумными бреднями, ни с возможным сопротивлением. Больше всего ее пугало то, что у него было ТАК много ран. Кроме того, в нем сидело нечто такое, чего она не знала и не понимала. Что-то напоминающее давно забытые ночные кошмары, в которых она, к своему ужасу, пыталась исцелить Презирающего.
Сломанная лодыжка, торчащие в ране кости были ей понятны; она умела лечить обмороженные и разбитые руки и ноги – она даже была уверена, что они зажили бы и сами, если бы на это хватило времени; его щеки, и нос, и уши, и запекшиеся губы со свежим шрамом с одной стороны, дурно залеченный лоб – все это было ей вполне по силам. Но последствия аманибхавама – это другое дело. Он спал, но белки его глаз под закрытыми веками так и ходили ходуном, брови хмурились от злости или боли, кулаки были так крепко сжаты, что, даже если бы она осмелилась попытаться прикоснуться к его кольцу, это ей вряд ли бы удалось. Но главная его болезнь была не от ран. Ей показалось, что каким-то образом болезнь связана с его безумием. Ей страшно было коснуться ее своей силой.
Чтобы успокоиться, она негромко затянула древнюю песнь.
Подбадривая себя таким образом, чтобы справиться с собственным малодушием, она делала необходимые приготовления. Сварила питье, бросив в горячую воду специальный порошок, который достала из кожаного мешка. Напоила им Кавенанта, не разбудив его, отчего его сон стал настолько глубок, что он не проснулся бы, даже если бы речь шла о спасении собственной жизни. Потом она начала его раздевать.
Не торопясь, чтобы оттянуть таким образом наступление решительного момента, она сняла с него всю одежду и вымыла кожу с ног до головы. Очистив тело от паутины, грязи, застарелого пота и засохшей крови, она мягко обследовала его руками, чтобы не оставить без внимания ни одного поврежденного места. Это заняло много времени, но ей показалось, что она сделала все слишком быстро; у нее не хватало мужества перейти к главному.
Все еще не решаясь начать, они достала одну из своих немногих ценностей – длинный, искусно сшитый из кусков тонкой, но плотной материи белый плащ, легкий и очень теплый. Десятки лет назад ей подарила его одна знаменитая ткачиха настволья Парящего – за то, что Целительница спасла ей жизнь, заплатив за это, как всегда, неимоверно высокую цену. От этого воспоминания стало теплее на сердце, и она долго держала плащ в своих старчески подрагивающих руках. Но теперь, когда она стала стара – стара и одинока, – ей ни к чему этот пышный наряд. Ей вполне хватало ветхой накидки, которую она носила в любое время года. Не сводя взгляда с дорогой ей вещи, она бережно укутала белым плащом Кавенанта, бормоча по стариковской привычке себе под нос:
– Ах, милость Божья, милость Божья! Эта работа для молодого.., для молодого. Мне что отдыхай, что не отдыхай, все равно моложе не станешь. Ладно, хватит об этом. Я ушла в Лес не потому, что надеялась найти здесь молодость. Я ушла, потому что потеряла мужество, без которого невозможно делать мое дело. Выходит, я так и не нашла его – за все это время? Ах, что время… Оно не Целитель. Тело стареет… А теперь еще эта жестокая зима… Нет, мужество не восстанавливается. Милость Божья, милость Божья! Мужество есть у молодых, а я старая.., старая… Надвигаются великие события.., великие и ужасные. Белое Золото! Именем Семи! Белое Золото, надо же… А эта зима – дело рук Презирающего, хотя Мшистый Лес и сопротивляется изо всех сил. Ах, какое тяжелое дело мне предстоит! Переложить на себя ношу этого человека… Я не могу… Нужно отказаться… Нет, отказаться я тоже не могу. Будь милостив. Создатель, я так боюсь! Я старая… Хотя чего мне бояться? Ведь не смерти же? Боли – вот чего, боли. Создатель, будь ко мне милостив! Я утратила мужество, как мне без него справиться с этим делом?
Однако Кавенант по-прежнему недвижимо лежал на постели, нуждаясь в помощи, и после по крайней мере еще десятка кратких перерывов она наконец сумела взять себя в руки.
– Ладно, хватит ныть. Жалобой не излечишь. Хватит ныть – и за дело.
Решительно поднявшись на ноги, она заковыляла в дальний угол пещеры, туда, где хранились дрова. В глубине души даже сейчас у нее теплилась надежда, что дров не хватит, придется идти в Лес за хворостом и тем самым удастся отложить выполнение основной задачи. Но куча дров оказалась достаточно велика и оттянуть время под этим предлогом оказалось невозможно. Она подтащила сухие ветки к очагу и разожгла огонь посильнее.
Сняв горшок с гравием с полки, она поставила его прямо в центр пылающего в очаге огня. Потом, трепеща от одной мысли о том, что ей предстоит, стала подкармливать пламя самыми сухими ветками, пока оно не начало лизать потолок, а по ее старческому лицу не потекли капли пота. Тогда она взяла мешочек с порошком, из которого готовила отвар для Кавенанта. Засунув в него руку и зажав порошок в кулаке, она внезапно замерла – это был последний момент, когда она еще могла отказаться от своего намерения совершить непоправимое.
– Ах, милость Божья… – снова запричитала она. – Я совсем одна. Кроме меня, о нем некому позаботиться.., да и обо мне самой тоже. Я должна работать за двоих. Нет, отшельник не может быть Целителем… Но хватит, пора делать дело.
Дрожа от страха перед собственной дерзостью, она бросила в разгоревшееся пламя немного порошка, и оно тотчас же начало меняться. Языки его заметно уменьшились – энергия пламени перешла в другую, невидимую форму. Цвет тоже переменился, из оранжево-красного в желто-коричневый, потом коричневый, словно глина. Как только огонь потемнел, по пещере распространился густой аромат. Целительнице он казался похожим на запах свежевскопанной земли, готовой принять зерна; он олицетворял собой все свежее, молодое, готовые раскрыться почки и саму весну. Этот аромат затуманил ей голову так сильно, что она едва не забыла и о зиме Лорда Фоула, и о лежащем рядом человеке, и всех его болезнях. Запах был ей необыкновенно приятен, но он же и напомнил ей о Кавенанте. Она подошла к постели, чтобы окончательно решить, что именно нужно делать.
Она не собиралась трогать его руки, ноги, лицо. Не в них было дело. Безумие же его было слишком странным, и потому вначале следовало убедиться, что он достаточно окреп физически. Пристальный взгляд ее обратился на раненую лодыжку.
Когда она сосредоточилась на этой ране, пламя стало темнее, выше, сильнее и чище; казалось, ее глаза сами излучали свет, и он был направлен на раненую лодыжку. Все остальное утонуло во мраке – остался лишь этот, объединивший их свет. Жар и благоухание пламени превратило их словно в одно целое, безраздельно и совершенно.
Несмело, точно больше не принадлежала себе самой, она положила руки на раненую лодыжку, ощупывая ее до тех пор, пока в подсознании не зафиксировалось, как та раздроблена. Потом встала.
Сила полностью подчинила ее себе – она была всего лишь сосудом, источником уз, связывающих ее воедино с болью Кавенанта.
Почувствовав, что эта связь достаточно окрепла, она отошла от него. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, она подняла с пола тяжелый гладкий камень, который обычно использовала вместо пестика. И все так же словно во сне, она, глядя на Кавенанта и держа камень обеими руками, подняла его высоко над головой.
На мгновение она закрыла глаза, и коричневый луч, связывающий ее с Кавенантом, дрогнул.
Со всей силой она с размаху опустила камень, ударив себя по лодыжке.
Кости хрустнули, как сухое дерево.
Боль пронзила ее – боль, объединившая их души. Она вскрикнула и без сознания рухнула на пол.
Дальше долгое время она не чувствовала ничего, кроме ужасной боли. Пока Целительница лежала на полу, огонь медленно умер, превратившись в тлеющие угли. Волшебный аромат весны, разлитый в воздухе, сменился запахом пыли, а корни на потолке и стенах перестали светиться. Не существовало ничего, кроме их боли, которую она полностью взяла на себя. Прошла ночь и наступила снова; она все еще лежала без сил. Сердце билось едва заметно, дыхание с хрипом вырывалось из безвольно раскрытых губ. Если бы сейчас она пришла в сознание, то с радостью предпочла бы умереть. Однако боль не отпускала ее ни на мгновение, и, в конце концов, в сознании не осталось ни одной мысли – ни о жизни, ни о смерти.
И все же наступил момент, когда она начала думать, что в молодости ей никогда не бывало так плохо. Никогда еще она не испытывала таких страданий. Ее истерзали жажда и голод – ив этом смысле тоже прежде она никогда так не мучилась. Куда все подевались? Почему никто не принесет ей хотя бы воды? Или они хотят, чтобы она умерла от жажды? Где родные и друзья, чью боль она не раз брала на себя и кто раньше бывал счастлив хоть чем-то помочь ей?
Когда сознание прояснилось, она вспомнила, что осталась одна и что некому позаботиться ни о ней, ни о больном. Он тоже не ел и не пил все время, пока длилось ее испытание, и ему еще труднее было выносить такие лишения. Может быть, он даже умер, и все, что она пережила ради него – напрасно.
С усилием, от которого затрепетало все ее дряхлое, измученное тело, она приподнялась с пола и передохнула, опираясь на руки, колени и тяжело дыша. Ей нужно было собрать все свои последние силы, прежде чем подойти к больному. Если он умер, ей предстоит сделать многое. Ей придется вернуть кольцо Белого Золота Лордам в Ревелстоун, борясь по дороге с ужасной зимой Презирающего. Такая ответственность ее пугала.
Понимая, что даже небольшая задержка может для Кавенанта оказаться роковой, она со стоном попыталась встать.
Однако, прежде чем это ей удалось, больной зашевелился. Не успела она и глазом моргнуть, как он вскочил, протопал мимо, задев ее ногой, от чего она снова упала, и выскочил из пещеры, в то время как она продолжала беспомощно лежать на земляном полу.
Удивление от того, что он оказался способен свалить ее, было сильнее боли; собственно говоря, никакого вреда он ей не причинил, для этого он был слишком слаб. Наоборот, неистовство, владевшее им, даже вернуло ей часть энергии. Тяжело дыша и ворча себе под нос проклятия в его адрес, она поднялась и хромая выползла следом за ним из пещеры.
Она догнала его совсем неподалеку – мерцающее свечение деревьев не пропустило его дальше. Он стоял, покачиваясь, и что-то бормотал, испуганно глядя на деревья, как будто были дикие звери, которые притаились, поджидая, когда можно будет на него напасть.
– Ты болен, – устало произнесла Целительница. – Пойми это, если ты вообще еще способен что-то понимать. Вернись в постель.
– Ты хочешь убить меня.
– Я – Целительница. Я не убиваю.
– Ты ненавидишь всех прокаженных и хочешь убить меня. – Он с безумным выражением вытаращил глаза, глядя в ее измученное лицо. – Тебя вообще не существует.
Она чувствовала, что неразбериха в его голове объясняется не только действием аманибхавама, но и его непонятной болезнью. И она была слишком слаба, чтобы утихомиривать его, говоря всякие нежные слова, которые не доходили до его сознания. Поэтому она просто доковыляла до него и жесткими, негнущимися пальцами хорошенько ткнула его в живот. Замолчав наконец, он упал в траву, а она отправилась на поиски алианты.
Она нашла ее совсем неподалеку, но усталость была настолько велика, что она снова потеряла сознание. Очнувшись, она разжевала и проглотила несколько ягод, и их волшебная сила тут же помогла ей подняться на ноги. Теперь она двигалась гораздо увереннее и набрала побольше ягод.
Съев половину, с остальными она вернулась к Кавенанту. Он попытался уползти от нее, но она прижала его к земле и заставила поесть. Потом она доковыляла до полянки мха, легла и ртом собрала обильную зеленую влагу. Это ее освежило, и теперь ей хватило сил заставить больного вернуться в пещеру и лечь в постель. Здесь она вновь напоила его отваром из своего таинственного порошка.
Она видела, как он испуган своей беспомощностью, но у нее не было сил, чтобы утешать его. Когда он впал наконец в беспокойный сон, она лишь пробормотала, склонившись над ним:
– Будь милостив, Господи.
Ей ужасно хотелось спать, но она была одна и позаботиться о ней было некому. Кряхтя и вздыхая, она снова разожгла огонь и принялась готовить еду для себя и больного. Пока еда варилась, она осмотрела его лодыжку и убедилась, что нога зажила, так же как и ее собственная. Незаметно было даже бледных шрамов в тех местах, где прежде была разорвана кожа. Она знала, что очень скоро его кости станут такими же крепкими, как прежде. Глядя на это свидетельство своей силы, она хотела обрадоваться, но не могла. Десятилетия прошли с тех пор, когда она обладала способностью радоваться, глядя на результаты своих стараний. Теперь она не колеблясь могла бы сказать, что если бы в юности понимала, какую цену ей придется платить, то никогда не стала бы Целительницей, не уступила бы тайной силе, томившейся внутри и жаждавшей освобождения.
Но устоять перед этой силой, не поддаться ей было не так-то просто. Она поняла ЦЕНУ расплаты лишь тогда, когда сила полностью проявила себя, а к этому времени уже не она была хозяином положения. Теперь не сила служила ей, она силе. Ничто не могло избавить ее от расплаты, и постепенно исцеление перестало доставлять удовольствие. Обманывать себя не имело смысла, и, в конце концов, она была вынуждена признать, что сделала страшный выбор.
– Ничего не поделаешь, – мрачно бормотала она, вновь занявшись приготовлением еды. – Чему быть, того не миновать. Лишь бы все получилось как следует.
Ей предстояло вынести еще одну боль.
Когда еда была готова, она поела сама, накормила Кавенанта и дала ему побольше своего сонного зелья, чтобы он не вздумал снова вскочить. Потом она сгребла угли в очаге, плотно завернулась в обтрепанный плащ и уснула на куче листьев, которые теперь служили ей постелью.
В последующие несколько дней она отдыхала, ухаживала за по-прежнему невменяемым Кавенантом и всеми силами старалась вновь набраться мужества. Состояние больного ужасало – она отчетливо видела, как страдал его истерзанный разум. По мере того как физически он становился все крепче, ее зелье постепенно утрачивало способность вызывать беспробудный сон. Он постоянно бредил и размахивал руками, точно отталкивая кого-то. Иногда совершенно необъяснимо его кольцо начинало мерцать ярким белым светом, и эти вспышки действовали на Целительницу как укор совести, вынуждая ее вновь заняться делом.
Лес тоже подталкивал ее к этому – требовательно и настойчиво. Она чувствовала его настроение так же безошибочно, как недавний призыв, заставивший ее отправиться на поиски Кавенанта. Она не понимала, почему Мшистый Лес так озабочен судьбой этого человека, но все время чувствовала, словно ее торопит чья-то властная рука. Он должен быть исцелен, и как можно быстрее, пока безумие не разрушило его до конца.
Наконец она поняла, что время пришло; свечение деревьев заметно усилилось, и это говорило о том, что где-то за непроницаемой завесой туч взошла зловещая луна – значит. Презирающий с каждым часом будет становиться все сильнее. Отбросив в сторону все колебания, все существующие и выдуманные помехи, она снова принялась за дело.
Разожгла свое мощное пламя, приготовила таинственный порошок и поставила на полку рядом с Кавенантом пищу и воду, чтобы, если он очнется прежде нее, ему не пришлось их искать. Роковое предчувствие все сильнее овладевало ею – она почти не сомневалась в том, что погибнет.
– Будь милостив. Создатель, – бормотала она, глядя на бушующее пламя. – Будь милостив.
Она снова и снова повторяла эти слова, точно надеялась таким образом вымолить спасение.
Вскоре в пещере стало жарко, увядшая кожа на щеках Целительницы зарделась. Время пришло; сила бурлила внутри, хрупкая и могучая одновременно. Словно увядший любовник, она томилась желанием еще раз вырваться из своей темницы и завладеть ею; да, сила жаждала этого, но и она была уже стара, и она уже не надеялась стать такой, как прежде.
Мгновенно вся кровь отхлынула от лица Целительницы; слабость, овладевшая ею, была так велика, что кожаный мешочек выпал из пальцев. Но все же она пересилила себя, наклонилась, подняла его и бросила порошок в огонь, вложив в этот жест все остатки своего мужества.
Когда густой аромат вновь наполнил пещеру, а огонь начал медленно приобретать свой сверхъестественный цвет, она встала рядом с Кавенантом, с той стороны, где покоилась его голова, сдерживая дрожь в коленях. Пристально глядя на его лоб и дождавшись момента, когда жар и яркость пламени соответствовали ее внутренним состоянием, она, наконец, утратила все собственные желания и еще раз превратилась в сосуд своей силы. В пещере стало совсем темно, когда сочный свет глинистого оттенка весь стянулся в пространство между ее глазами и больной, безумной головой Кавенанта, связывая их воедино. Он напрягся, одеревенел – взгляд широко распахнутых глаз темен и безумен, руки стиснуты так, что костяшки пальцев побелели, – как будто вся его душа сжалась от страха перед ее силой.
Дрожа, она протянула руку и положила ему на лоб раскрытую ладонь, вслушиваясь в отзвуки ада, который бушевал внутри.
И тут же отшатнулась, точно обжегшись.
– Нет! – закричала она, охваченная безмерным ужасом. – Ты хочешь слишком многого! – Само существо ее взбунтовалось, и она старалась вытолкнуть силу, отречься от нее, чтобы не оказаться уничтоженной. – Я не в силах исцелить ЭТО!
Но ее уже охватило безумие человека – как будто он протянул руки и мертвой хваткой схватил запястья. Беспомощно причитая, она снова положила ладонь на его лоб.
И безумие вновь пронзило ее, нахлынуло, до отказа заполонив душу; она закричала, чтобы не замечать породившей его причины. А когда, в конце концов, это не удалось, когда она разглядела то, что лежало у истоков его болезни, то поняла, что ей пришел конец. Отдернув руку, она отошла и стала неистово рыться в своих вещах.
Все еще причитая, она нашла длинный каменный нож, схватила его и, вернувшись к Кавенанту, нацелила прямо в его незащищенное сердце.
Он лежал под ножом, точно жертва, предназначенная к закланию – если только жертва может быть осквернена проказой.
Однако прежде, чем она нанесла удар, который оборвал бы его жизнь, увенчав все страдания и нечистоту смертью, множество неярких, бледно-голубых огоньков заплясали в воздухе вокруг нее. Их мелькание создавало впечатление странной мелодии. Они падали на Целительницу, точно роса, льнули к рукам, удерживая их, загоняя вглубь и ее страдание, и ее силу. Они не давали ей пошевелиться до тех пор, пока она не сломалась, и лишь тогда позволили ей упасть.
А потом, мерцая и мелодично позванивая, умчались прочь.
Глава 14
Только тот, кто ненавидит
Прошла ночь, за ней день, прежде чем Кавенант проснулся. Его мучила жажда, и, сев на постели, он обнаружил на полке рядом с собой кувшин с водой. Жадно напившись, он заметил чашу с хлебом и алиантой. Съев все, что было, он снова напился и уснул, растянувшись на ложе из теплых сухих листьев. Когда он открыл глаза в следующий раз, дневной свет почти угас и темноту пещеры разгоняли лишь светящиеся переплетенные корни. Оглядевшись, он заметил завешенный мхом вход, который все еще пропускал немного света. Он понятия не имел, где находится, каким образом здесь оказался и как долго спал. Но это ничуть не огорчило и не испугало его – им овладела странная уверенность, что ему нечего опасаться.
Больше он ничего не чувствовал. Он был спокоен и странно пуст внутри – пуст и поэтому безмятежен, – как будто вместе со страхом исчезли все чувства. Он даже не помнил, что прежде испытывал; между ним сегодняшним и прежним, как ему казалось, не было ничего, кроме долгого сна и выжженной пустыни необъяснимого страха.
Потом он ощутил в воздухе слабый запах смерти. Принюхавшись, чтобы убедиться, не почудилось ли ему, он потянулся; мышцы одеревенели за время долгого сна, и он с удовольствием почувствовал, как они оживают. Кто бы ни принес его сюда, это, по-видимому, случилось так давно, что даже тело ничего об этом не помнило. И все же явное выздоровление не вызвало в его душе слишком бурной радости, как этого можно было бы ожидать. Он воспринял его как нечто само собой разумеющееся – почему, он и сам не понимал.
Он сел, свесив с постели ноги. И сразу же увидел старую женщину, которая, скрючившись, лежала на полу. Она была мертва; рот ее был искривлен и раскрыт в безмолвном крике, в широко распахнутых карих глазах застыло выражение ужаса и гнева. В тусклом, призрачном сумраке пещеры она выглядела точно невысокий земляной холмик. Он не знал, кто она такая, не мог даже сказать, видел ли ее прежде; однако у него возникло смутное ощущение, что он каким-то образом причастен к ее смерти.
"Хватит, – мрачно сказал он сам себе, отгоняя прочь другие воспоминания, которые начали всплывать на поверхность его сознания, точно мертвые водоросли и обломки крушения, которое претерпела его жизнь. – Это не должно больше повториться”.
Отодвинув в сторону белый плащ, которым был укрыт, он решил посмотреть, как обстоят дела с раненой ногой.
"Здесь же была раздроблена кость!” – с тупым удивлением подумал он, разглядывая лодыжку. Он прекрасно помнил, как и когда это произошло; помнил, как дрался с Пьеттеном, как упал, сломав ногу, как потом использовал копье Пьеттена, опираясь на него при ходьбе, и как мерзла и болела раненая нога. И все же сейчас она выглядела так, как будто ничего подобного не было. Он постучал ногой по полу, в глубине души ожидая, что это всего лишь очередная иллюзия, которая тут же исчезнет. Встал, попрыгал то на одной ноге, то на другой и сел снова.
– Черт возьми, черт возьми… – растерянно забубнил он себе под нос и впервые за много дней решил обследовать, в каком состоянии находится его тело.
Выяснилось, что он был более здоров, чем мог себе даже вообразить. Раны исчезли. Пальцы легко гнулись, хотя и заметно исхудали, так что кольцо свободно болталось на одном из них. Внутренние ощущения вполне соответствовали внешним впечатлениям – каждой клеточкой своего тела он чувствовал энергию и тепло, пронизывающие их.
Однако кое-что осталось. Через лоб тянулся рубец плохо зажившего шрама, чувствительного даже к легкому прикосновению, как будто рана затянулась только сверху, а внутри, под кожей, воспаление осталось. И его главная болезнь никуда не делась; более того, онемение продолжало распространяться. Пальцы потеряли чувствительность до самых ладоней, а на ногах лишь кончики пальцев и пятки еще ощущали прикосновение. Проказа по-прежнему гнездилась внутри его тела, точно навечно врезанная холодным резцом смерти.
Еще и по этой причине он остался почти равнодушен к заживлению ран.
Теперь, глядя на мертвую женщину, он вспомнил, что делал, когда зима сбила его с пути; он шел к Яслям Фоула. У него была одна цель – месть, и владело им одно чувство – ненависть. Как он мог настолько потерять разум, чтобы отправиться в этот поход в одиночку и к тому же воображать, будто он способен бросить вызов Презирающему? Весь пройденный им путь был усыпан трупами, жертвами того, кто подтолкнул его к этому безумному решению – Лорда Фоула, который сделал все, чтобы Кавенант совершил свою последнюю, фатальную ошибку. И результатом этой ошибки была бы полная и окончательная победа Презирающего.
Теперь он все понимал гораздо лучше – может быть, лежащая рядом женщина передала ему некоторую долю своей мудрости? Он не мог бросить вызов Презирающему по той же причине, по которой не мог в одиночку пробиться сквозь суровую зиму, охватившую Страну: это была совершенно невыполнимая задача, а смертные человеческие существа, которые берутся за невыполнимые задачи, всегда неизбежно погибают. Его конец был не за горами – как всякий прокаженный, он отдавал себе в этом отчет. Он лишь ускорил бы его приближение, взявшись за то, что сделать невозможно. И тогда Страна погибла бы окончательно.
Потом он осознал, что неспособность вспомнить то, что привело его в это место и что произошло здесь, была великим благом, своего рода проявлением милосердия. Эта мысль ошеломила его. Он понял также, по крайней мере отчасти, почему Триок говорил ему о милосердии и почему сам Триок отказался присоединиться к нему.
Отбросив всякие мысли о продолжении пути, он поискал взглядом свою одежду. Она грудой лежала около стены, но он тут же решил, что не станет ее надевать. Казалось, она олицетворяла для него то, с чем он не хотел больше иметь дела. Белый плащ… Подарок, который сделала ему умершая женщина – часть того, чем она пожертвовала ради него. Он взял этот дар со спокойной, грустной, тихой благодарностью.
Надевая сандалии, он внезапно остро почувствовал запах болезни, пропитавший собой каждую пору. Сама мысль о том, чтобы и дальше носить их, вызвала у него отвращение. Он отшвырнул сандалии. Он пришел босиком в этот свой мираж – видение? сон? – и должен выйти из него точно так же и с такими же разбитыми ступнями. Несмотря на вновь проснувшуюся в нем осторожность, он решил, что нет смысла тревожиться о ногах.
Запах смерти, по-прежнему витавший в воздухе, напомнил ему о том, что не следует задерживаться в пещере. Поплотнее завернувшись в плащ, он вышел наружу, оглядываясь и пытаясь понять, где находится.
Вид Леса вызвал в его душе еще одну волну удивления. Это был Мшистый Лес, он узнал его; он уже бывал тут прежде. Как ни смутно он знал географию Страны, в самых общих чертах представлял, где оказался, но по-прежнему не мог вспомнить, как попал сюда. Последнее, что сохранилось в памяти, было то, как он медленно погибал от холода и голода.
Признаки зимы здесь почти не ощущались. Черные деревья тесно переплетались ветками, покрытыми зелеными листьями, точно для них не существовало ничего, кроме вечной весны; воздух был не холоден, но свеж, и между стволами в изобилии росла трава. Вдыхая полной грудью ароматы Леса, он испытывал к нему безотчетное доверие; он твердо знал, что, находясь во Мшистом Лесу, может ничего не опасаться.
Вернувшись в пещеру, он уже представлял, пусть в самых общих чертах, что ему делать дальше.
Он не стал хоронить женщину. Ему нечем было вырыть яму, и не было ни малейшего желания причинить какой бы то ни было вред Лесу. Надев ее плащ, он в какой-то степени выразил таким образом свое уважение к ней, но не представлял, что еще может сделать для нее. Ему бы хотелось попросить у нее прощения за все, что он сделал ей, но, к сожалению, она больше не способна была слышать его. Он перенес ее на постель и, как смог, сложил ей руки, постаравшись, чтобы она выглядела достойно. Потом среди ее вещей он отыскал мешок и плотно набил его едой.
Допив воду, он не стал брать с собой кувшин, чтобы не увеличивать тяжесть ноши. С чувством сожаления он также отставил в сторону горшок с гравием – он все равно не умел обращаться с ним. Заметив на полу нож, он не стал брать и его, поскольку имелся свой. Вспомнив о Лене, он прикоснулся к увядшей щеке женщины легким поцелуем. И направился к выходу, тихонько выговаривая слова, которые стали для него талисманом, доставшимся в наследство от женщины:
– Будь милостив. Господи.
Он уверенно зашагал прочь. Мшистый Лес, насколько он помнил, тянулся с северо-запада на юго-запад, по направлению к Равнинам Ра. С мешком на плече и безмятежной пустотой в сердце он двинулся в ту же сторону – спокойный тем спокойствием, которое присуще человеку, не ожидающему от будущего ничего хорошего.
Он не успел пройти и двух лиг, как дневной свет угас и миром завладела ночь. Однако теперь дорогу ему освещал сам Мшистый Лес. Он чувствовал себя бодро и не испытывал потребности во сне. Шел он медленно, стараясь по возможности не наступать на темный мох и чувствуя, как тревога и беспокойство Леса вокруг растут. Лес вспоминал о насилии и прошлых утратах, он вздыхал, и бормотал, и плакал, но Кавенант отчетливо ощущал, что никакой угрозы лично для него Лес по-прежнему собой не представлял. Несмотря на онемение, затрагивающее и его чувства, он знал, что Лес терпит его, хотя это стоило ему немалого труда. Лес узнал его и прилагал все усилия для того, чтобы выносить его присутствие.
Потом он вспомнил, что Смертельная Бездна тоже не причинила ему никакого вреда. Обращаясь к мерцающим стволам и стараясь двигаться так осторожно, чтобы даже ненароком их не поранить, он по-прежнему бормотал:
– Будь милостив. Господи.
Когда наступил рассвет, он был уже на окраине Леса. Здесь зима ощущалась гораздо сильнее. Воздух похолодал, на ветвях не было листьев, трава лишь кое-где едва заметно пробивалась из-под обнаженной земли; он разглядел даже первые сугробы. Но лишь когда рассвет сменился тусклым днем, он в полной мере осознал, каким подарком на самом деле был белый плащ. Легкий, удобный и очень теплый, он прекрасно защищал от резкого ветра. К тому же у плаща имелся пояс, который плотно обхватывал тело, удерживая тепло.
Он остановился, поел, немного передохнул и двинулся дальше. Ветер порывисто дул. Еще одна лига – и черный лесной приют остался позади; теперь Кавенант был полностью во власти зимы Презирающего.
Ничего не изменилось – кругом царили все тот же снег, и ветер, и холод. От края леса местность, прорезанная невысокими холмами, спускалась к пасмурной реке, медленно текущей между пустынных берегов. Куда бы он ни бросил взгляд, везде чувствовалось губительное воздействие зимы. Несмотря на теплый плащ и вновь обретенные силы, Кавенант то и дело ежился от холода и резкого ветра.
Увидев брод, он остановился, пытаясь определить, где находится. Он почти не сомневался в том, что это – Камышовая река, текущая по северной границе Равнин Ра; да и местность слева тоже казалась смутно знакомой. Если воспоминания о Великом Походе в поисках Посоха Закона не обманывали его, он стоял прямо перед Камышовым бродом.
Согнувшись от ветра, ступая босыми ногами по замерзшей земле, он зашагал к броду. Однако расстояние до него оказалось намного больше, чем ему показалось вначале. К тому же мешали ветер, и снег, и неровность местности. Наступил вечер, прежде чем он добрался до последнего холма.
Скользнув взглядом вниз по склону, к броду, он ужасно удивился и даже испугался, заметив на берегу человека.
Тот стоял, подбоченившись и как будто с нетерпением ожидая приближения Кавенанта; лицо его было скрыто капюшоном плаща, какие обычно носили жители подкаменья. Осторожность побудила Кавенанта остановиться и внимательно вглядеться. Но человек тут же резко взмахнул рукой и закричал грубым голосом, который показался Кавенанту смутно знакомым:
– Иди сюда. Неверящий! Тебе не удастся ни спрятаться, ни убежать! Я уже давно слежу за тобой.
Кавенант на мгновение заколебался, однако вновь обретенная, хотя и совершенно не понятная уверенность в том, что с ним ничего плохого не может случиться, сделала его бесстрашным. Он пожал плечами и двинулся вниз по склону холма к броду, не спуская с человека глаз и пытаясь найти в его облике нечто, что позволило бы определить, кто он такой. Сперва он подумал, что человек этот каким-то образом связан с тем, что произошло с ним во Мшистом Лесу, и с женщиной, оставшейся в пещере, то есть с тем временем, которое полностью выпало у него из памяти. Но потом человек повел плечом.., и тут же словно вспышка света озарила сознание Кавенанта!
– Триок! – тяжело дыша, закричал он. – Триок?
Он торопливо запрыгал по мерзлой земле и, подбежав, обхватил человека за плечи.
– Триок… – Горло у него перехватило. – Триок? Что ты здесь делаешь? Как тут оказался? Что случилось?
Пока Кавенант задавал свои вопросы, человек отвернулся, так что капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Схватив Кавенанта за запястья, он резко сбросил его руки со своих плеч, точно их прикосновение было ему неприятно, и с совершенно очевидной, хотя и необъяснимой яростью оттолкнул Кавенанта. Потом он сказал небрежно:
– Вот и ты, юр-Лорд Кавенант, Неверящий и Владыка Кольца. – Когда он перечислял все эти звания, в его странно гнусавом голосе отчетливо слышна была насмешка. – Недалеко же ты ушел за столько дней. Надеюсь, ты хорошо отдохнул во Мшистом Лесу?
Кавенант пристально смотрел на него, потирая запястья, которые жгло, точно на них плеснули кислотой. На мгновение боль заставила его усомниться, Триок ли перед ним, но как раз в этот момент тот повернулся и Кавенант отчетливо разглядел его профиль. Ему была совершенно не понятна причина такой враждебности.
– Ты нашел Вольного Ученика? Передал сообщение Морэму? – продолжал допытываться Кавенант.
Триок по-прежнему явно стремился сделать все, чтобы Кавенант не смог разглядеть его лица. В движениях его пальцев, согнутых и искривленных, точно когти, ощущалась жажда насилия.
Однако все это тотчас заполонила волна грустных воспоминаний.
– Ты нашел Лену?
Триок хрипло ответил тем же небрежным тоном:
– Я отправился следом за тобой, потому что сомневался в твоих намерениях.., и в твоих спутниках. Похоже, я не ошибся.
– Ты нашел Лену?
– Ты хвастал, что доберешься до Презирающего, и тем сбил с толку своих спутников. Это дорого им обошлось.
Как мог Великан поверить тебе? Ты бросил его, – он усмехнулся, – ради сомнительных удовольствий Мшистого Леса.
– Что с Леной? – настойчиво повторил Кавенант внезапно охрипшим голосом.
Неожиданно Триок закрыл руками лицо; ладони приглушили звук его голоса, который прозвучал теперь почти так же, как прежде.
– Лежит с ножом в животе. И рядом – еще один мертвец. – Он сильно вздрогнул, однако тут же опустил руки и продолжил прежним язвительным тоном:
– Может, ты собираешься уверять меня, что они убили друг друга?
Кавенант печально ответил:
– Это я виноват. Она пыталась спасти меня. Потом я убил его. – Почувствовав, что эти слова мало что объясняют, он добавил:
– Он хотел отнять у меня кольцо.
– Глупец! – взорвался Триок. – Он надеялся, что ему удастся его сохранить? – Не дав Кавенанту возможности ответить, он мгновенно успокоился и вкрадчиво спросил:
– А Великан?
– На нас напали. Он остался, чтобы прикрыть нас с Леной, дать нам возможность уйти. Триок грубо расхохотался.
– С преданными покончено, – пробормотал он. В следующее мгновение он судорожно всхлипнул, точно временно утратил контроль над собой, точно горе его было настолько велико, что прорвало броню сдержанности.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:28 | Сообщение # 18 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Однако ирония тут же вернулась. Сверкнув зубами, он насмешливо сказал:
– Хорошо, что остался я.
– Хорошо? – Кавенант был изумлен его поведением и не скрывал этого. – Триок, что с тобой случилось?
– Поистине хорошо. – Триок захлюпал носом, точно борясь со слезами. – Ты потерял много времени в этом опасном месте, где столько соблазнов. С каждым днем Презирающий становится все сильнее. Он считает… – Его зубы снова сверкнули в усмешке, когда Кавенант попытался заглянуть под капюшон, скрывающий его лицо. – Томас Кавенант, нельзя больше откладывать то, что ты задумал. Я пришел, чтобы отвести тебя в Риджнк Тоум.
Кавенант по-прежнему пристально вглядывался в его лицо. У него возникло ощущение, что тот пуст внутри, что прежнего в нем не осталось ничего. Стараясь не обращать внимания на внешние перемены, он попытался проникнуть в глубину, почувствовать, в чем именно изменился Триок. Но явная уклончивость Триока мешала ему. Он видел лицо, которое тот старался держать в тени капюшона, видел негнущиеся, жесткие пальцы, похожие на когти, блестящие влажные зубы – что-то было не так, но что именно стояло за этим, ему никак не удавалось ухватить. На Триоке лежала печать застывшего страдания. Огорченный, исполненный сочувствия, понимая, что с Триоком что-то неладно, Кавенант сказал:
– Триок, ты должен рассказать мне, что произошло.
– Должен?
– Да.
– Ты мне угрожаешь? А если я откажусь, ты воспользуешься своей вольной магией, чтобы наказать меня? – Триок вздрогнул, как будто на самом деле испугался, судорога трусливой гримасы искривила его губы. Однако он тут же пожал плечами и отвернулся, так что ветер теперь дул ему прямо в лицо. – Ладно, спрашивай.
– Угрожаю? – Кавенант изумленно смотрел на сгорбленные плечи Триока. – Нет, нет. Я не хочу больше никаких несчастий, не хочу никому причинять вреда.
– Тогда спрашивай!
– Ты… – Горло у Кавенанта перехватило, ему было трудно говорить. – Ты нашел Вольного Ученика?
– Да!
– Ты передал сообщение Морэму?
– Нет!
– Почему?
– Оно не дошло до него!
Ошеломленный, Кавенант смог лишь повторить:
– Триок, что произошло?
– Вольный Ученик не смог совладать с ломиллиалором. Я отдал ему Высокое Дерево, но он не сумел… Йорквин и Квайррел погибли – мои друзья погибли, пока ты без толку шатался неизвестно где! Оба погибли.
– Я не… Как ты нашел меня?
– Их кровь тебе дорого обойдется. Когда ты пресытишься кровью, Кавенант?
– Пресыщусь кровью? Триок! – Ему больно было это слышать, но он знал, что давно потерял право обижаться на любые слова Триока. Усилием воли он заставил себя повторить:
– Как ты нашел меня?
– Я ждал! Куда еще ты мог пойти?!
– Триок. – Кавенант постарался собрать все свое мужество и сказал:
– Триок, посмотри на меня.
– Я не желаю смотреть на тебя.
– Посмотри на меня!
– У меня нет ни малейшего желания любоваться этим зрелищем.
– Триок! – Кавенант положил ладони ему на плечи.
Триок молниеносно повернулся и ударил Кавенанта по щеке.
Он ударил несильно; он даже отступил назад, точно пытаясь удержать собственные руки. И все же сбил Кавенанта с ног. Щеку обожгло, точно в нее плеснули кислотой, из глаз брызнули слезы. Он едва мог разглядеть, как Триок вздрогнул, повернулся и сделал попытку убежать, но потом остановился с настороженным видом, как будто опасаясь, что Кавенант бросит в него копье.
Точно поток черных вод, боль затопила сознание Ковената, но он заставил себя сесть, не обращая внимания на горящую щеку, и спокойно сказал:
– Я не собираюсь идти в Ясли Фоула.
– Нет? – Удивленный взгляд Триока впился в лицо Кавенанта.
– Нет. – Кавенант был не меньше него поражен своими словами. – Я хочу перебраться через реку.., добраться до рейменов. Они могут…
– Как ты смеешь? – закричал Триок. Он был в ярости, однако продолжал оставаться на месте, не приближаясь к Кавенанту. – Ты заплатишь мне за мою любовь! За моих друзей! За мой дом! Ты погубил всех, кто составлял смысл моей жизни! А теперь заявляешь, что отказываешься выполнить то, что обещал, что одно могло бы искупить все? Неверящий! Ты думаешь, я оставлю тебя в живых, если ты предашь нас?
Кавенант пожал плечами:
– Убей меня, если хочешь. Это ничего не изменит. Горящая щека мешала ему сосредоточиться, но все же он ощутил противоречие, скрытое в этой угрозе. Страх и гнев боролись в душе Триока, как будто в нем жили два человека, которые тянули его каждый в свою сторону – один подталкивал к бегству, другой к нападению. Сколько Кавенант помнил Триока, его всегда обуревали противоречивые чувства. Стараясь не обращать внимания на боль, он попытался объяснить свое поведение Триоку так, чтобы тот на самом деле понял его.
– Меня убить можно только в моем собственном мире.
Ты видел, в каком я был состоянии.., когда вызвал меня. Может быть, тогда ты и мог бы меня убить. Но теперь это тебе не под силу. Я могу быть убит как-то иначе. Может быть, меня погубят мои собственные фантазии.., вроде этой. Если хочешь, попробуй, но только прежде позволь мне объяснить тебе, почему я не хочу идти в Ясли Фоула. – Он встал, испытывая боль в ноге, и попытался подойти поближе к Триоку, чтобы заглянуть тому в лицо, но Триок по-прежнему держался от него на почтительном расстоянии. – Я не такой наивный, как ты, может быть, думаешь. Я все понимаю. Я сказал тебе, что виноват, и это правда. На моей совести страшная тяжесть. Лена, и Елена, и Этиаран.., и Великаны, и ранихины, и реймены, и Стражи Крови.., и ты… И это еще не все. Вы сами сделали выбор. Лена – когда решила спасти меня от возмездия.., и это после того, как я изнасиловал ее. Этиаран – когда помогла мне добраться до Ревелстоуна. Елена – когда она стала пить Кровь Земли. А ты – когда решил соблюдать Клятву Мира. Все это вы делали сами.
– Ты говоришь так, как будто веришь в то, что мы существуем, – с горечью проворчал Триок.
– Пока я не выполнил то, что предопределено, существуете. Я не способен управлять своими видениями. Часть меня.., та часть, которая это говорит.., тоже жертва, так же как и вы. Просто чуть менее наивная.
Все это подстроил Фоул. Он с самого начала все так и задумал. Он.., или та часть меня, которая создает эти иллюзии… Он манипулировал мной, и, в конце концов, я понял – зачем. Он хочет заполучить это кольцо – он хочет овладеть дикой магией. Он знал – знал! – что в конце концов из чувства вины, или ответственности, или из-за страданий я попытаюсь сразиться с ним в его собственном доме.., и на его условиях. В таком сражении мне не победить. Я вообще не знаю, как его победить, знаю только, что он хочет вынудить меня попытаться сделать это. Он попросту хочет вынудить меня совершить самоубийство. Посмотри на меня, Триок! Посмотри! Ты видишь – я болен. Я – прокаженный. Не заметить эту ужасную болезнь невозможно. А прокаженные.., для них самоубийство – пара пустяков. Им просто нужно перестать хотеть выжить. Закон выживания очень прост – думать о себе, соблюдать осторожность. Фоул чертовски хорошо потрудился, заставив меня позабыть об этом, – вот почему тебе теперь, может быть, и удастся меня убить, если захочешь. Но мне все же надо получить хотя бы крошечный шанс уцелеть, у меня нет другого выбора, чтобы вспомнить наконец, кто я такой. Томас Кавенант, прокаженный. И я намерен отказаться от неосуществимых попыток возместить все те потери, в которых я виноват. Я намерен отбросить в сторону чувства вины, долга, всего, что я всегда считал своей обязанностью. Я намерен отказаться от своей прошлой наивности. Ее уже не вернуть. Именно она толкала меня на самоубийство. А мое самоубийство – единственный абсолютный, идеальный способ для Фоула одержать победу. Пока я жив, он не получит доступа к магии, и до тех пор кто-то где-то когда-то, может быть, окажется способен нанести ему роковой удар. Вот почему я не собираюсь.., не собираюсь идти в Ясли Фоула. Вместо этого я буду просто думать о себе и соблюдать все практические меры предосторожности. Я буду заботиться о себе – так, как это должен делать прокаженный. Я пойду на Равнины.., и найду рейменов. Они примут меня к себе. Ранихины.., ранихины, вероятно, уже направились к югу, чтобы укрыться в горах. Я пойду туда с рейменами. Морэм не знает, что я здесь, поэтому он не может рассчитывать на меня. Пожалуйста, пойми меня, Триок. Ваша судьба очень огорчает меня.., и всегда будет огорчать. Я любил Елену и люблю Страну. Но до тех пор, пока я буду в состоянии делать все для того, чтобы уцелеть, – Фоул не победит. Он не сможет победить.
Триок, по-прежнему сохраняя дистанцию, среагировал на эту длинную речь довольно странно. Его гнев, казалось, пошел на убыль, но на его место не пришло понимание. Та смесь хитрости и отчаяния, которая ясно читалась на его лице, казалось, возобладала над желанием убежать, но в голосе явственно слышны были истерические и в то же время льстивые нотки, когда он сказал:
– Подожди, Неверящий… Ты слишком торопишься. Поговорим об этом потом, в спокойной обстановке. Не заставляй меня… – Он оглянулся, словно ожидая откуда-то помощи, и торопливо продолжал:
– Ты голоден и утомлен. Сдается мне, этот Лес наложил на тебя суровую епитимью. Давай передохнем немного. Никакая опасность нам не угрожает. Я разожгу огонь.., приготовлю тебе еду. Мы обсудим то, что ты сказал, – и кто знает? Может быть, ты изменишь свое мнение.
"В чем причина?.. – хотелось спросить Кавенанту. – В чем причина происшедшей с тобой перемены, Триок?” Однако ему было ясно, что, скорее всего, этому существовало великое множество объяснений. К тому же Триок тут же начал собирать хворост для костра, как будто стремясь оградить себя от дальнейших расспросов. На этом берегу Камышовой реки деревья росли в изобилии. Довольно быстро он собрал большую кучу сухих веток и сложил под прикрытием склона невдалеке от брода. И все это время он старался занимать такую позицию, чтобы Кавенант не смог рассмотреть его лица.
Набрав, по его мнению, достаточно хвороста, он наклонился над кучей таким образом, чтобы Кавенанту не было видно, как он разжигает огонь. И все время, пока пламя разгоралось, он стоял довольно далеко от костра, жестом пригласив Кавенанта подойти поближе к теплу.
Кавенант и сам был этому рад. Плащ не защищал от холода ни руки, ни ноги; его так и тянуло к огню. И он не мог отказать Триоку в его просьбе обсудить свое решение. Это была такая малость – его долг Триоку был гораздо больше. Усевшись поближе к огню напротив Триока, он молча наблюдал, как тот готовит еду.
За этим занятием Триок все время что-то недовольно бормотал себе под нос, отчего лишь усилилось ощущение неловкости, испытываемой Кавенантом. Его движения казались странно неуклюжими, как будто, готовя еду, он делал какие-то ненужные, непонятные жесты и пытался скрыть это. Он избегал взгляда Кавенанта, но стоило тому отвернуться, как, и он отчетливо чувствовал это, взгляд Триока тут же устремлялся в его сторону. Ему стало окончательно не по себе, когда Триок вдруг резко произнес:
– Значит, ты отказался от ненависти.
– Отказался? – До сих пор Кавенант не задумывался о своих проблемах в таком плане. – Можно и так сказать. Мне кажется, ненависть – не самый лучший ответ. Прежде всего, она никак не сочетается с законом выживания. Ненависть, унижение, месть – каждый раз, позволив этим чувствам завладеть собою, я совершал всякие глупости. Рисковал жизнью. И любовью тоже, если уж говорить начистоту. Но даже если не принимать во внимание этой стороны дела, я думаю, что она не поможет мне справиться с Фоулом. Я ведь всего лишь человек. Я никогда не смогу ненавидеть так, как он. И… – с трудом подыскивая слова, он старался как можно точнее сформулировать вслух новые для него ощущения, – моя ненависть не чиста.., не безупречна. Она подпорчена.., искажена тем, что я всегда обвиняю, а следовательно, и ненавижу не только его, но и.., самого себя. Всегда.
Триок поставил горшок с мясом на огонь и произнес мрачным тоном, в котором отчетливо звучало осуждение:
– Ненависть – единственный ответ. Погляди вокруг. Здоровье, любовь, долг – ничто не спасает от этой зимы. Уцелеет и обретет бессмертие только тот, кто ненавидит.
– Бессмертие?
– Конечно. Смерть – это еще не конец. Что помогает Презирающему и его… – он произнес это имя с плохо скрытым страхом, – его Опустошителям переносить все? Ненависть.
Сказанное хриплым, лающим голосом, это слово прозвучало так убежденно, как будто было единственным, несущим в себе истину, которая превыше всего.
Кавенант почувствовал аромат тушеного мяса и только тут понял, как сильно проголодался, – это ощущение на время даже вытеснило из его головы странные рассуждения Триока. Он улегся, вытянув ноги и облокотившись на одну руку.
– Ненависть… – вздохнул он, впервые задумавшись о том, что же именно это слово обозначает. – Что это такое, Триок? Я думаю… Я думаю, это моя фантазия.., иллюзия.., или реальность – называй ее как хочешь… – была всего лишь попыткой найти альтернативу смерти. Сопротивление, насилие.., смех.., любовь.., ненависть… Что это такое? Как ты считаешь?
– Не морочь мне голову, – ответил Триок. – Я не говорил, что ненавижу смерть.
Кавенант смотрел на пляшущий огонь, чувствуя, что аромат тушеного мяса с каждым мгновением усиливает ощущение пустоты в желудке. Потом он спросил:
– Что же ты ненавидишь?
– Я ненавижу жизнь. – Резко вскочив, Триок принялся раскладывать мясо в миски. Когда он поверх огня протягивал миску Кавенанту, рука у него дрожала. Мгновенно вернувшись в свое укрытие за языками пламени, он сердито спросил:
– Ты осуждаешь меня? Ты, Неверящий?
– Нет, нет. – Кавенант не смел поднять голову, слыша обвинительные нотки в голосе Триока. – Если тебе нужно ненавидеть меня, пожалуйста, – пробормотал он под треск горящих ветвей и бульканье мяса. – Я не хочу больше никаких жертв. – Не глядя по сторонам, он принялся за еду.
Вкус мяса нельзя было назвать неприятным, но оно отдавало чем-то странным. Тем не менее, набив полный рот и проглотив первый кусок, Кавенант нашел его вполне сносным. По всему телу начало распространяться ощущение тепла, вызывающего сонливость. Прошло совсем немного времени, и Кавенант с удивлением обнаружил, что его миска пуста.
Он отложил ее в сторону и откинулся на спину. Теперь огонь вздымался выше и пылал жарче, и сквозь его завесу Кавенант едва мог разглядеть быстрые взгляды, которые бросал на него Триок. Он начал понемногу засыпать, как вдруг Триок спросил сквозь потрескивание и рев пламени:
– Неверящий, почему бы тебе все-таки не отправиться в Ясли Фоула? Конечно, ты понимаешь, что вряд ли Презирающий даст тебе уйти.
– Может, ты и прав, – убежденно ответил Кавенант, – но, думаю, он слишком занят, чтобы заниматься мной. Стоит мне сейчас выскользнуть из его пальцев, и он не остановит меня… По крайней мере, на какое-то время я смогу исчезнуть. Ему нужно от меня одно – кольцо. Раз я держусь в стороне, не пуская его в ход, он позволит мне уйти, пока сражается с Лордами. А потом будет слишком поздно. Я заберусь так далеко, как только ранихины смогут меня увезти.
– Но как же этот.., этот Создатель? – Триок, казалось, с отвращением выплюнул это слово. – Говорят, ты им избран. Разве он не станет удерживать тебя?
Больше всего Кавенанту теперь хотелось спать.
– Я ничем ему не обязан. Может, он меня и избрал, но я-то его не выбирал. Если ему не нравится то, что я делаю, пусть подыщет себе другого.
– Но как же люди, которые мучились и умирали ради тебя? – Триоком снова овладел гнев. – Не считаешь ли ты, что все-таки обязан отплатить им за все, что они для тебя сделали? Их смерть и страдания окажутся напрасны, если ты сбежишь.
"Знаю, – мысленно вздохнул Кавенант. – Все это суета сует, и больше ничего. Живые, мертвые…” Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить, преодолевая дремоту:
– Какой им прок, если я покончу жизнь самоубийством? Они не поблагодарят меня, если я просто.., просто наплюю на то, что кажется им самым важным. Пока я жив… – Он почти потерял мысль, но все-таки снова сосредоточился:
– Пока я жив. Страна тоже жива.
– Потому что она существует только в твоих мечтах!
Да. В том числе и поэтому.
До Кавенанта не сразу дошло, с какой яростной силой Триок произнес эти слова. Он сел и сквозь пламя и дым костра пристально посмотрел на Триока. И пробормотал – больше ему просто ничего не пришло в голову:
– Почему бы тебе не отдохнуть немного? Ты, наверно, устал, дожидаясь меня?
– Мне не нужен сон. Кавенант зевнул:
– Не смеши. Ты что, вообразил себя Стражем Крови? В ответ Триок натянуто рассмеялся, лязгнув при этом зубами.
Звук был такой странный, что Кавенант наконец насторожился, почувствовав, что все происходит как-то не так, как он себе представлял; удивляла и неожиданная, неудержимая сонливость. Он понимал, что Триок говорит все о том же – о его страдании, и что ему, Кавенанту, следовало бы соответствующим образом прореагировать, но ему стоило невероятных усилий даже не давать глазам сомкнуться. Потирая лицо, ом сказал:
– Почему ты не хочешь спать? Боишься, что я сбегу, если не будешь следить за мной?
– Я не намерен упустить тебя снова, Томас Кавенант.
– Я не… Ладно, делай что хочешь.
Кавенант заморгал и снова опустился на землю. “Проснись”, – не очень убежденно сказал он сам себе. Однако сон, казалось, просто обрушился на него с серого неба. Он пробормотал:
– Я так и не понял, как ты нашел меня.
Но, произнося эти слова, он уже не слышал сам себя. Он спал.
Ему показалось, что он был без сознания совсем недолго и почти сразу же наполовину пробудился во мраке ночи. В этой мгле, бездонной, как сама смерть, возникли голубовато-зеленые вспышки и странная мелодия – они были знакомы, хотя он и не помнил откуда. Музыка казалась слабой, почти неуловимой – точно голоса, взывающие к нему издалека. Но они были настойчивы; они подталкивали его к чему-то, пели для него, усиленно стремились окончательно разбудить его. Пробиваясь сквозь сонное оцепенение, они пытались предостеречь от грозящего ему зла.
Он еле слышно пробормотал себе под нос, удивляясь собственным словам:
– Он чем-то опоил меня. Черт побери! Этот сумасшедший точно опоил меня.
Это было дичью – как могло такое прийти в голову? Триок был искренний человек, открытый и великодушный – человек, который оставался милосердным и добрым, независимо от того, как дорого это ему обходилось.
Он опоил меня.
Откуда такая убежденность? Кавенант, преодолевая сонливость, снова и снова перебирал в памяти свои недавние впечатления, и с каждым мгновением ощущение опасности, подкрадывающейся из темноты, все сильнее стискивало его сердце. Сквозь полудрему и мерцание огней, он внезапно словно воочию увидел Триока, разжигающего костер.
Как он разжег его?
Как он нашел меня?
Огоньки настойчиво пытались что-то рассказать ему, но он не понимал. Триок стал опасен. Триок опоил его. Он должен подняться и убежать.., убежать куда угодно.., убежать обратно в Лес.
Он постарался сесть и открыл глаза. Перед ним в последних вечерних лучах догорал костер. Ветер завывал вокруг, точно голодный зверь; начинался снегопад, вокруг костра уже вились первые снежинки. Напротив со скрещенными ногами сидел Триок, не спуская с него глаз, в которых пылало отвращение.
В воздухе перед глазами Кавенанта плясали неяркие огоньки, слышны были обрывки едва различимой мелодии. Далекие голоса настойчиво твердили одно и то же: “Беги! Беги!"
– Что это? – Он потер глаза, прогоняя остатки сна. – Что они делают?
– Прогони. – В голосе Триока слышны были страх и отвращение. – Избавься от них. Теперь ты уже не в его власти.
– Что это? – Кавенант вскочил и теперь стоял, вздрагивая; им все больше овладевала паника. – Что происходит? О ком ты говоришь?
– Это голос Защитника Леса, – напряженно ответил Триок. Он рывком поднялся на ноги и принял стойку, словно собираясь броситься на Кавенанта, если тот вздумает бежать. – Из Смертельной Бездны во Мшистый Лес прибыл Каер-Каверол, но ты уже не в его власти. Я не… – его голос задрожал, – не могу допустить этого.
– Власти? Допустить? – Ощущение ужасной опасности сдавило сердце Кавенанта с такой силой, что он едва ни задохнулся. Что-то внутри, подсказывало ему, что огоньки говорят правду. – Ты опоил меня!
– Только чтобы ты не вз.., не вздумал убежать! – Триока так трясло от страха, что он начал заикаться. – Он хочет, чтобы ты меня уничтожил. Он не может сам уйти далеко от Мшистого Леса, вот он и хочет… Белое Золото… Ax! – Внезапно его голос сорвался на крик. – Не надо играть со мной! Я не могу!.. Убей меня – и дело с концом! Я не вынесу этого!
Этот ужасный крик мгновенно заставил Кавенанта забыть о собственном страхе. Он ничего не чувствовал, кроме сострадания к Триоку. Не обращая больше внимания на то, о чем шептали огоньки, он хрипло спросил:
– Убить тебя? Ты меня боишься? Ты не понимаешь, что у меня нет ни единой, даже самой завалящей идеи насчет того, как использовать это Белое Золото? Я не мог бы причинить тебе вреда, даже если бы это было моим единственным желанием.
– Что? – взревел Триок. – До сих пор? Выходит, я зря тебя опасался?
– Зря, – подтвердил Кавенант.
Триок широко разинул рот от изумления, откинул назад голову и захохотал. Язвительный смех заставил умолкнуть и без того еле слышную мелодию, как будто он был так же отвратителен ей, как и она ему.
– Бессилен! – Он просто надрывался от хохота. – Вот мой хозяин повеселится! Бессилен!
Продолжая свирепо смеяться, он двинулся к Кавенанту. И сразу же огни, сопровождаемые музыкой, снова заплясали между ними. Однако Триок продолжал наступать, не обращая на них внимания.
– Убирайтесь! – прорычал он. – Вы тоже заплатите за то, что принимали в этом участие.
Ловким движением он захватил по огоньку в каждый кулак; вопль распорол воздух, когда он изо всех сил стиснул их пальцами.
Раздался звон, точно разбился брошенный на землю кристалл, и остальные огоньки исчезли.
Кавенант зашатался, точно внезапно потеряв невидимую опору. Он вскинул руки, защищаясь от приближающегося Триока, и отступил назад. Но Триок даже не дотронулся до него. Вместо этого он сильно топнул по мерзлой земле, отчего та мгновенно словно встала на дыбы, и Кавенант рухнул ему под ноги.
Потом Триок отбросил свой капюшон. В лице его можно было прочесть следы прежних надежд, разрушенной веры, разбитой любви, но прежде всего в нем была неуемная злоба. Глаза были черны как ночь, а зубы ощерились, точно он жаждал испытать вкус плоти. Устремив хитрый взгляд вниз, на Кавенанта, он самодовольно ухмыльнулся:
– Нет, ничтожество. Я не ударю тебя снова. Время маскарада прошло. Мой хозяин может быть недоволен, если я причиню тебе вред.
– Хозяин? – только и смог выдавить из себя Кавенант.
– Я – торайя-Опустошитель. Иногда меня называют Херимом.., или Насмешником.., или “Триоком”. – Он снова иронически расхохотался. – Его обличье хорошо мне послужило, хотя Триоку это вряд ли нравится. Смотри на меня, ничтожество! Мне больше нет нужды прятаться за ним. Ты бессилен. Отличная получилась шутка! Но теперь хватит, теперь я позволю тебе узнать, кто я такой на самом деле. Это я убил всех Великанов в Коеркри. Я убил Вольного Ученика, когда он попытался передать сообщение этому глупцу Морэму. И я захватил Белое Золото! Братья! Я буду сидеть по правую руку от хозяина и править вселенной!
С тем же злорадным выражением лица он достал из складок плаща жезл из ломиллиалора. Размахивая им перед Кавенантом, он рявкнул:
– Видишь это? Высокое Дерево! Испытание истиной! Плевал я на него.
Зажав жезл между руками, точно собираясь сломать, он злобно пробормотал над ним несколько отрывистых, непонятных слов. На мгновение Высокое Дерево вспыхнуло красным, словно в мучительной агонии, и превратилось в пепел.
Победоносно глядя на Кавенанта, Опустошитель продолжал:
– Это предвестник твоей гибели – так мне было приказано. Дыши глубже, слизняк. Это последние мгновения твоей жизни.
Мышцы Кавенанта дрожали, как будто земля по-прежнему ходила под ним ходуном, но он напряг все силы и постарался встать на ноги. Им владели невыразимый ужас и беспомощность, и все же он прикидывал, нет ли возможности убежать.
– Кольцо… – задыхаясь, произнес он. – Почему ты просто не отнял у меня кольцо?
Глаза “Триока” полыхнули черным огнем.
– А ты отдал бы мне его?
– Нет!
Отчаянное положение, в котором он оказался, породило безумную надежду, что, если бы ему так или иначе удалось заставить “Триока” попытаться отнять кольцо силой, огоньки Сирола Вэйлвуда, может быть, смогут вернуться и помочь ему.
– Ладно, ничтожество, я объясню тебе, почему не взял кольцо. У меня очень строгий хозяин, и он запретил мне это делать. Он не всегда нас ограничивает, очень часто мы выполняем его желания так, как считаем нужным. Но не теперь… Он приказал – я повинуюсь.
– Почему бы тебе все же не взять его? – воскликнул Кавенант. – Зачем тебе всего лишь сидеть по правую руку от своего хозяина? Почему он должен владеть кольцом? Стань сам владыкой мира!
На мгновение нечто похожее на сожаление мелькнуло в лице “Триока”. Однако Опустошитель лишь проворчал:
– Потому что Закон Смерти разрушен, и не он один. А кроме того, за мной следят.., глаза – глаза, от которых не спрячешься. – Он поглядел на Кавенанта с хитрым и злобным вожделением. – Может быть, ты даже заглянешь в них, прежде чем погибнешь, прежде чем мы с братом вырвем твое сердце из груди и съедим его.., у тебя на глазах.
Он хрипло засмеялся, и словно в ответ тьма над потухшим костром стала еще непрогляднее. Как будто вобрав в себя все исходящее от него зло, мрак сгустился и тут же распался на отдельные фигуры, которые двинулись вперед. Кавенант услышал шорох шагов по замерзшей земле и, оглянувшись, увидел, что его со всех сторон окружают юр-вайлы.
Ощутив его взгляд, они на мгновение заколебались. Втягивая воздух большими ноздрями, из которых сочилась слизь, они пытались унюхать силу дикой магии. И, видимо, убедившись, что опасаться нечего, бросились вперед.
Багровые клинки взметнулись над ним, точно молнии, готовые обрушиться с небес. Но не вонзились в него, а лишь коснулись лба. Волна ужаса окатила его, он вскрикнул и упал на руки юр-вайлов.
Глава 15
“Победа Лорда Морэма"
Напряжение, которое потребовалось самадхи-Сатансфисту для того, чтобы вызвать из-под земли мертвецов, истощило его силы. В изнеможении он наблюдал за тем, как пещерники сорвали знамя Высокого Лорда с флагштока на верхушке сторожевой башни. Он знал, что хотя бы часть намерений своего хозяина ему удалось осуществить. Пока его армия держит Замок в осаде, пока тонны песка и останков трупов блокируют внутренние ворота, пока зима опустошает плато над Ревелстоуном – Лорды и их люди обречены. Запасы продовольствия, так или иначе, были ограничены. Как только они придут к концу, Великану-Опустошителю не понадобится ничего, кроме терпения, чтобы превратить Замок в затхлую могилу, в склеп. Тогда мертвецы могут снова отправляться в преисподнюю, откуда их вызвали.
Тем не менее то, что внутренние ворота пока держались, выводило его из себя. Он жаждал реванша, хотя для новой атаки сил у него больше не осталось. Ведь он был Опустошителем, жадным до крови, несмотря на все ограничения, которые создавало смертное тело Великана. Однако дело было не только в этом. Сам дух его, жаждущий насилия, не желал мириться с неудачей – даже в том случае, если борьба казалась бессмысленной.
Когда в очередной раз мертвецы были уничтожены, Сатансфист приказал своей армии, которую до сих пор держал “на коротком поводке”, идти в атаку.
С ревом, который сотрясал воздух и грозным эхом отражался от каменных стен, лязгая клыками и когтями, бряцая оружием, орды Презирающего кинулись к Замку – точно серый поток, сметающий все на своем пути.
Сотворенные из камня и праха создания Лорда Фоула возглавляли атаку – не потому, что они обладали силой, способной проломить гранитные стены и контрфорсы, но лишь потому, что они были сотворены ради уничтожения. Армия Опустошителя уже насчитывала две сотни тысяч этих созданий, и с каждым днем их становилось все больше; они выходили из Яслей Фоула и через Центральные Равнины двигались к месту сражения. Здесь самадхи использовал их, чтобы они оттянули на себя оборону Замка, тем самым защитив пещерников и юр-вайлов. Тысячи этих отвратительных созданий падали и разрушались под ударами стрел, копий и дротиков, но на их место вставали новые. А уже за ними шли те, кто мог причинить настоящий вред Ревелстоуну.
Атака молниеносно обрушилась на Замок. Яростные, привыкшие иметь дело с камнем пещерники находили в зубчатых стенах удобные уступы и лезли по ним, стремясь добраться до балконов. С помощью своей едкой черной жидкости юр-вайлы разрушали парапеты и мощным клином устремлялись наверх по деревянным лестницам, которые подтаскивали к стенам другие твари. За короткое время Ревелстоун оказался атакован как с северной, так и с южной стороны.
Но Замок Лордов, так умело и продуманно выстроенный когда-то Великанами, был способен выдержать подобную атаку. Даже самые нижние парапеты находились над землей так высоко, что до них было не добраться, и с этой стороны атакующие проникнуть в город не могли; к тому же эти парапеты защищали воины, находившиеся еще выше на стенах. И вомарк Квен недаром год за годом неустанно тренировал своих воинов, готовя их к отражению атаки как раз такого рода.
Он знал свое дело. Защитники крепости бросились в бой сразу же, как только в городе раздался сигнал тревоги. Воины оставили все второстепенные занятия и побежали на зубчатые стены; для того чтобы снабжать защитников, расположившихся наверху, стрелами и другим оружием, заранее создавались смены; определенный, загодя назначенный Дозор сражался с пещерниками и юр-вайлами, которым удавалось добраться до нижних контрфорсов. Затем в бой вступили Учителя Лосраата, хайербренды и гравелингасы. Учителя Лосраата отражали атаки мощными песнями силы, хайербренды поджигали приставные лестницы, а гравелингасы бросили все силы на истребление пещерников.
Руководя боем с одного из внешних углов стены, Квен вскоре понял, что в этом сражении армия Опустошителя численностью в невероятной степени превосходила его армию – примерно тридцать или даже больше к одному. Армия Лордов была хоть и большой, но не безграничной; вот почему каждая жизнь имела такую ценность для него, в то время как для Опустошителя она не стоила ничего; и вот почему его армия нуждалась в помощи. Придя к такому выводу, он отправил гонца в Совет, призывая Лордов помочь Ревелстоуну.
Гонец нашел Высокого Лорда Морэма в Палате Совета, но тот не откликнулся на призыв Квена. Он слушал его краем уха, не вникая и не спрашивая о подробностях. Пока один из стражей объяснял гонцу, что случилось в разрушенном огнем Совете, Морэм выбросил из головы все мысли о сражении, о том, какая опасность угрожает Замку, и думал об одном – о том, что собирался наконец сообщить Лордам.
Они сидели на своих местах вокруг чаши с гравием, положив жезлы на каменный стол перед собой – Тревор и Лория слева, Аматин справа от Морэма. В его дрожащих руках пылал крилл, подтверждая тем самым, что Белое Золото снова в Стране. Он едва различал этот свет – его глаза воспалились и слезились, но он ничего не мог с этим поделать. Безмолвно открыв перед Лордами свои мысли, он поделился с ними знанием, которое тяготило его сильнее, чем он способен был выдержать. Он сообщил им, как ему удалось пробудить крилл от каменного сна и почему он сейчас не жжет его уязвимую плоть.
Он почувствовал, как Аматин отпрянула, услышав сказанное; как Тревор задрожал от боли, которая лишь частично объяснялась его ранами; что Лория думала только о новом мощном оружии. Он растворился в каждом из них, ничего больше не утаивая. Доказательство он держал в руках, поэтому они не могли усомниться в его словах. Посреди разгромленного Совета, не сводя взглядов с сияющего крилла, они шаг за шагом проследили за всем ходом его рассуждений, которые, в конце концов, привели его к тайному знанию, и поняли, какие опасения заставляли его до сих пор скрывать это знание.
Наконец Аматин не в силах была больше сдерживать рвавшийся наружу вопрос; она хотела, чтобы все в Ревелстоуне услышали его. Смущенно сглотнув, она спросила звонким голосом:
– Ведь это мы сами… Добровольно… В течение многих поколений Лорды придерживались Учения Кевина.
– Да, Лорд, – прошептал Морэм, зная, что любое его слово услышит каждый, находящийся в Совете.. – Клятва Мира препятствовала…
– Вот именно, Высокий Лорд. – Казалось, ей внезапно стало трудно дышать. – Тогда мы пропали.
Морэм знал, что она права, что здесь нет решения. Он внутренне собрался, в который раз ощутив на своих плечах ответственность Высокого Лорда.
– Нет.
– Если нам будет не на что опереться, нам конец, – возразила она. – Без Клятвы Мира мы станем не теми, кто мы есть, и нам конец.
– Томас Кавенант вернулся, – откликнулась Лория. Однако Аматин тут же бесцеремонно нанесла удар по тому, что Лория считала их последней надеждой.
– Ну и что? У него или нет силы, или его сила губит Клятву Мира, без которой мы, несмотря на все свои усилия, не сможем защитить Страну. В обоих случаях мы пропали.
– Нет, – повторил Высокий Лорд, – не пропали. Мы.., и юр-Лорд Кавенант.., должны оказаться достаточно мудры, чтобы использовать как Клятву Мира, так и силу. Мы должны сохранить наше знание, остаться теми, кто мы есть, иначе можно впасть в отчаяние и Осквернение, как это случилось с Кевином-Расточителем Страны. И все же нам не следует отказываться от применения силы, или мы потерпим неудачу, даже делая все возможное для Страны. Может быть, в будущем Лорды решат, что нужно полностью отказаться от Учения Кевина – пойти своей дорогой, найти собственное Учение, которое не будет в такой степени подвержено разрушению. У нас нет времени на эти поиски. Зная, насколько опасна эта сила, мы должны больше полагаться на самих себя, если не хотим предать Страну.
Его слова звучали в разрушенной Палате как удары колокола, но прошло какое-то время, прежде чем Аматин произнесла с болью:
– Ты предлагаешь нам сохранить то, что противоречит друг другу, и говоришь, что мы должны использовать и то и другое. Это легко только на словах.
Высокий Лорд промолчал. Он хотел, чтобы она сама подумала о том, как можно преодолеть это противоречие; вместо того чтобы убеждать ее, он, продолжая держать мысли открытыми, дал ей почувствовать, как сильно любит Страну, Ревелстоун и ее саму. И он улыбнулся, когда Лорд Тревор задумчиво произнес:
– Это возможно. Я испытывал нечто похожее. Мне понадобилось совсем немного усилий, чтобы прийти в себя, как только необходимость помочь Замку стала для меня важнее, чем страх перед врагами.
– Страх… – как эхо, повторила Лория, явно соглашаясь с ним.
И Морэм добавил:
– Страх. Или ненависть.
Чуть позже, все поняв, Аматин тихо заплакала. Призвав на помощь Лорию и Тревора, Морэм постарался передать ей свое мужество, пока ее страх перед опасностью осквернить Страну не исчез. Тогда Высокий Лорд положил крилл и оглядел Совет.
Сквозь дым, который по-прежнему витал в воздухе, он увидел Хранителя Торма и Трелла. Трелл по-прежнему не осознавал, что происходит, охваченный непонятным ему самому ужасом. Торм сочувственно качал головой, представляя, какие муки должен был испытывать гравелингас, поднявший руку на камень, который он так любил. Оба молчали, и Морэм пристально глядел на них, испытывая чувство вины за то, что случилось с Треллом.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:29 | Сообщение # 19 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Однако он не успел произнести ни слова, как в Палату Совета вбежал другой гонец от вомарка Квена и потребовал, чтобы его приняли. Когда Высокий Лорд поднял на него глаза, гонец настойчиво повторил, что им требуется помощь.
– Скоро, – вздохнул Морэм. – Теперь уже скоро. Передай Квену, что мы придем, как только появится возможность. Лорд Тревор ранен. Я тоже. – Он поднял руку и прикоснулся к обожженной коже на голове. – Лорду Аматин и мне нужно как следует подкрепиться и отдохнуть. А Лорд Лория…
– Я пойду, – твердо произнесла Лория. – Я еще сделала для Ревелстоуна не все, что в моих силах. – Потом она сказала, обращаясь к посланцу; – Проводи меня туда, где сейчас труднее всего, а после этого отправляйся к вомарку Квену и передай ему ответ Высокого Лорда.
Ее движения приобрели не свойственную прежде уверенность, как будто то, что она услышала от Морэма, развеяло все ее сомнения и отмело прочь колебания. Поднявшись по ступенькам, она последовала за воином на южную стену Замка. По дороге она сказала стражникам, чтобы они позвали к Лордам Целителей и принесли еду.
Как только они ненадолго остались одни, Торм воспользовался случаем, чтобы спросить Морэма, как можно помочь Треллу.
Морэм пристально разглядывал изуродованные галереи, словно пытаясь таким образом оценить степень разрушений, происшедших в душе Трелла. Он видел, что потребуется работа нескольких поколений мастеров радхамаерля, чтобы вернуть Палате Совета ее прежний вид. Слезы снова навернулись ему на глаза, и он сказал, обращаясь к Торму:
– Целители должны его вылечить. Может быть, им удастся восстановить его память.
– Хорошо ли это для него? Что с ним будет, когда он поймет, что сделал?
– Мы должны помочь ему. Я должен помочь. Нужно сделать все, чтобы вылечить его, как бы трудно это ни было. И прежде всего я, который бросил его в трудную минуту, должен приложить к этому все старания.
– Бросил его? – спросил Тревор. От боли, которую причиняла рана, кровь отхлынула от его лица, но он не потерял присутствия духа, позволившего ему встать на защиту Замка. – Каким образом? Ты не виноват в том, что он впал в такое отчаяние. Если бы ты относился к нему с подозрением, ты бы ничего не добился, кроме того, что ему стало бы еще хуже. Подозревать – значит не доверять даже самому себе.
Морэм кивнул:
– Я и не доверял – не доверял никому. Я хранил знание в секрете даже тогда, когда понял, что это не правильно. Счастье, что ущерб, причиненный им, был относительно невелик.
– И все же ты вряд ли смог бы ему помешать…
– Возможно. Но не исключено, что, если бы я поделился с ним своим знанием – так, чтобы он понял, насколько оно опасно, – он в последнюю минуту вспомнил бы о том, кем он был – гравелингасом радхамаерля; и любовь к камню возобладала бы в его сердце.
Торм согласился с этим и, выражая свое сочувствие Треллу, сказал:
– Вы были не правы. Высокий Лорд.
– Да, Хранитель, – откликнулся Морэм с глубокой мягкостью в голосе. – Я – тот, кто я есть… Я – смертный человек. И мне еще многому предстоит научиться.
Торм опустил голову. Некоторая напряженность, которая ощущалась в его фигуре, могла бы навести на мысль, что он сердится, но, пережив вместе с ним это тяжелое испытание, Морэм теперь лучше понимал его.
Чуть позже несколько Целителей торопливо прошли в Совет. Они принесли с собой пару носилок и заботливо уложили на одни из них Трелла. На другие заставили лечь Лорда Тревора, игнорируя его протесты. Торм вышел вместе с Треллом. Вскоре в Совете, кроме Морэма и Аматин, остались лишь воин, принесший им еду, и Целитель, который осторожно смазал ожоги Высокого Лорда успокаивающей мазью.
После того как раны Морэма были обработаны, он отпустил воина и Целителя. Он знал, что Аматин хочет поговорить с ним, и решил предоставить ей такую возможность. Затем он принялся за еду. Отдавая себе отчет в том, как сильно он устал, он ел медленно, чтобы заодно отдохнуть и набраться сил. Поэтому, покончив с едой, он был уже в состоянии вновь приняться за работу.
Лорд Аматин тоже хранила во время еды молчание; ее челюсти, казалось, двигались в том же ритме, что и у него, как будто перед лицом угрожающей им опасности ей не оставалось ничего другого, как во всем следовать его примеру. Морэм чувствовал, что ее давнишняя увлеченность изучением Заветов Кевина в огромной степени мешала воспринять то, что он сказал; ее вера в знания Старых Лордов была чрезвычайно велика. Поэтому он молчал, пока ел; и, закончив, он продолжал хранить молчание, отдыхая и выжидая, пока она сама выскажет то, что лежало у нее на сердце.
И все же ее вопрос застал его врасплох.
– Высокий Лорд, – спросила она, кивнув в сторону крилла, – если Томас Кавенант вернулся в Страну, кто вызвал его? Как это вообще могло произойти? И где он сам?
– Аматин… – начал было Морэм.
– Кто, кроме Презирающего, способен это сделать?
– Существует…
– И если это сделал не Лорд Фоул, тогда где появился Кавенант? Как он может помочь нам, если здесь его нет?
– Он будет помогать не нам, – твердо произнес Морэм, чтобы остановить поток ее вопросов. – Если он и окажет помощь, то Стране, а не нам. В Стране есть и другие места, где он может быть полезен, – да и другие люди, способные вызвать его. Мы и Лорд Фоул – не единственные, кто владеет силой. Даже сам Создатель может действовать так, если сочтет нужным.
Она не спускала с него глаз, пытаясь понять, чем объясняются его уверенность и спокойствие.
– В отличие от тебя я потеряла веру в Создателя. Даже если он и существует, то есть нечто, что мешает ему защитить Землю… Разве легенды не говорят о том, что Создатель разрушит Арку Времени, если возложит на Землю руки, и тогда сама Арка и весь мир вообще исчезнут, а Презирающей станет свободен?
– Да, так сказано, – подтвердил Морэм. – Я в этом не сомневаюсь. Однако судьба любого находится во власти его Создателя. А у нас своей работы хватает. Нам ни к чему возлагать на себя бремя богов.
Аматин вздохнула:
– Ты уверенно говоришь, Высокий Лорд. Я не могла бы так рассуждать.
– Тогда не говори об этом. Я говорю так лишь затем, чтобы подбодрить самого себя. Ты – другой человек, и смелость у тебя другая. Только помни, что ты – Лорд, слуга Страны. Помни о любви, которая заставила тебя быть тем, кто ты есть, и не оглядывайся.
– Да, Высокий Лорд, – ответила она, напряженно вглядываясь в его лицо. – Однако я не доверяю этой силе, которая допускает возможность Осквернения. Это очень рискованно.
Она снова перевела пристальный взгляд с него на крилл. Его самоцвет пылал сверхъестественным огнем, и что он обещал, было не ясно – может быть, жизнь, а может быть, и смерть. Медленно протянув руку, Морэм коснулся рукоятки.
Но его восторг уже в какой-то степени угас и жар крилла заставил его отдернуть руку. Он криво усмехнулся.
– Да, – вздохнул он, будто обращаясь к мечу:
– Это риск. Я сам боюсь.
Он снял накидку, осторожно завернул в нее крилл и положил в стороне, чтобы Лорды могли позднее унести его в такое место, где им было бы удобно заняться его изучением. Мельком взглянув на Аматин, он увидел, что она пытается улыбнуться.
– Идем, сестра Аматин, – сказал он, радуясь тому, что в ней вновь пробудилась отвага. – Мы и так слишком задержались с нашими делами.
Вдвоем они присоединились к Лорду Лории и с помощью огня своих посохов помогли ей отразить нападение орд Презирающего.
Позже, после полудня, Аматин и Морэм вновь встретились с забинтованным и прихрамывающим Тревором. К этому времени Ревелстоун выдержал одну из самых неистовых атак Сатансфиста. Лорды оказали своей Армии поддержку, в которой та нуждалась, да и Квен действовал умело и казался неутомимым. Убитых среди защитников почти не было, в то время как потери нападающих все увеличивались. В атаке подобного рода юр-вайлы не могли действовать эффективно. В результате Лордам удалось уничтожить огромное количество пещерников и других тварей. Еще до того как бледный день сменился ночью, самадхи-Опустошитель отозвал свои силы обратно.
Но это вовсе не означало, что он собирался дать защитникам Замка отдохнуть. Атака возобновилась, как только наступила ночь. По покровом холодной зимней тьмы юр-вайлы стремительно двинулись вперед, поливая зубчатые стены своей едкой жидкостью, а за ними тяжело нагруженные отряды других тварей тащили щиты и лестницы Этот бой отличался слепой и безрассудной яростью; это была дикая попытка просто сломить оборону Замка одним махом. На это войско Фоула было нацелено и не собиралось отступать. Рыча от голода, эти твари выстроились, намереваясь сломить сопротивление Ревелстоуна как можно скорее.
Бои продолжались и в последующие дни. Теперь потери Сатансфиста не намного превышали по численности поступившее подкрепление, и он действовал более осторожно. Эти не прекращающиеся атаки не позволяли воинам Замка восстановить силы. Несмотря на все усилия Квена чередовать Дозоры так, чтобы они все-таки хоть немного отдыхали, усталость его армии все возрастала – а утомленных воинов одолеть легче. И тот, кто падал, уже больше не вставал.
Но армия не одна несла на себе всю тяжесть сражений – в них участвовали и гравелингасы, и хайербренды, и Учителя Лосраата. Те, кто не был занят срочными делами – изгнанные из своих домов фермеры, художники, даже дети постарше, – помогали чем могли: они подносили стрелы и другое оружие, стояли на страже, передавали послания. Таким образом, Дозоры могли хоть в какой-то степени отдыхать. И Лорды без задержек появлялись там, куда бы их ни призвал Квен. Сила их посохов действовала мощно и неотразимо; они боролись не только с врагами, но и с отчаянием, в которое впадали утомленные люди – отчаянием, которое могло привести к Скверне, чего никто из них не хотел.
Так шла битва за Замок Лордов. Дозор за Дозором сражались день ото дня; запасы пищи таяли; Целителям для лечения нужны были травы, которых становилось все меньше. Непрерывное напряжение наложило свою мрачную печать на лица людей, истощило плоть; казалось, в их душах не осталось места ни для чего, кроме невыносимой усталости и скверных предчувствий. Но без Ревелстоуна сама их жизнь была бы окончена – и они держались.
Вначале Лорды думали только о том, что было так или иначе связано с защитой Замка. Они почти бессознательно и с некоторой опаской старались даже не вспоминать о своем опасном знании. Они использовали свою энергию для работы и для сражений, а не для обдумывания того, что считали крайним средством. Но после шести дней неустанных атак на Замок Высокий Лорд Морэм поймал себя на том, что боится наступления момента, когда Сатансфист изменит свою тактику – когда Опустошитель и его хозяин снова используют Камень и Жезл. На седьмую ночь Морэму снились кошмары, в которых ему являлись призрачные тени и слышался крик Вольного Ученика. Проснувшись в холодном поту, он тут же отправился в предгорья, чтобы убедиться, что с Вольным Учеником Мерцающего озера ничего страшного не произошло.
Ученик был цел и невредим, так же как и дочери Лории, однако Морэму от этого легче не стало. Он чувствовал, он был уверен, что именно сейчас кто-то где-то в муках умирает. Подбадривая себя, чтобы унять дрожь, вызванную страхом, он снова созвал Лордов на Совет, где впервые поднял вопрос о том, как их новое знание может быть использовано против Презирающего.
Его вопрос зажег тревожный огонь в душах всех. Аматин широко открытыми глазами неотрывно смотрела на Высокого Лорда, Тревор вздрогнул, Лория не отрывала взгляда от своих рук. Хотя они молчали, Морэм чувствовал волнение с такой остротой, как будто они произнесли вслух: “Ты думаешь, что мы должны повторить то, что сделал Кевин-Расточитель Страны?” Но он знал, что в их молчании нет осуждения. Он смотрел на них выжидательно, и наконец Лория сказала:
– Когда ты боролся с огнем в Палате Совета, ты расхлебывал последствия ошибки, допущенной другим. Ты не боишься сам совершить нечто подобное? Как ты будешь управлять силой, если ее вызовешь?
На это у Морэма не было ответа.
Затем Тревор с явным усилием заставил себе произнести;
– Мы не знаем, как создать каналы для этой энергии. Сердце подсказывает мне, что наших жезлов будет недостаточно – их могущества вряд ли хватит на то, чтобы управлять такой мощью. У нас нет Посоха Закона, а я не знаю другого средства, которое могло бы его заменить.
– И этого знания, – резко сказала Аматин, – в которое ты отваживаешься верить, оказалось не достаточно для Высокого Лорда Кевина, сына Лорика. Он только впал в отчаяние. Я… Я отдала свою жизнь его Учению, и я знаю, что говорю. Эта сила – тупик, иллюзия. Ею невозможно управлять. В первую очередь она бьет по тому, кто ею владеет. Лучше умереть с Клятвой Мира в сердце, чем выиграть один день жизни ценой такого риска!
Но Морэм по-прежнему молчал. Он не мог высказать никаких убедительных доводов в пользу своего предложения. Им двигало только холодное, пронизывающее душу предчувствие; шестым чувством он с непередаваемым страхом ощущал ужасное, неизвестное, которое где-то пока еще далеко от Ревелстоуна, крадучись, шло по Стране.
Аматин жестко закончила:
– Ты боишься, что юр-Лорд Кавенант все равно приведет нас к Осквернению?
Он не смог отрицать, что именно этого и боялся.
Так безрезультатно закончился этот Совет, и Лорды вернулись к защите Замка.
А бой все еще продолжался. Четыре дня Лорды боролись всей силой огненных жезлов, невзирая на невыносимую усталость, и остальные обитатели Ревелстоуна делали все, чтобы отогнать от стен пещерников, юр-вайлов и каменные отродья. Но Сатансфист не сдавался. Он снова и снова возобновлял штурм – словно потери для него ничего не значили, – отправляя все новые отряды разрушать город. И цена, которую Замок Лордов платил за свою твердость, возрастала день ото дня.
На пятый день Морэм покинул поле боя, чтобы проверить, в каком состоянии город. К нему присоединился вомарк Квен. Когда они увидели, как мало осталось запасов, и подсчитали потери, Квен устремил на Морэма твердый, пристальный взгляд и резко, с дрожью в голосе, произнес:
– Мы погибли. Если Опустошитель не даст нам передышки, мы погибли.
Морэм взглянул в глаза старого друга:
– Сколько времени мы можем продержаться?
– Самое большее – тридцать дней. Сорок – если мы перестанем кормить больных, раненых и ослабленных.
– Мы не будем отказывать в еде никому, кто еще жив.
– Тогда тридцать. Или меньше – если мои ослабевшие воины не смогут защитить стены… – Он запнулся и опустил глаза. – Высокий Лорд, неужели это случится? Неужели это конец – нам и Стране?
Морэм твердо положил руку на плечо Квена:
– Нет, мой друг. Мы еще не исчерпали всех своих возможностей. И Неверящий… Не забывай о Томасе Кавенанте.
Услышав это имя, Квен, как обычно, посуровел.
– Я не смог бы забыть о нем, даже если бы захотел. Он будет…
– Спокойно, вомарк, – безо всякого раздражения прервал его Морэм. – Не следует пренебрегать пророчествами. На Земле есть такие тайны, о которых нам ничего не известно.
Секунду спустя Квен пробормотал:
– Вы все еще верите в него?
Высокий Лорд ответил без малейшего колебания:
– Я верю в то, что в жизни есть не только Зло.
Квен задумался, пытаясь понять, из какого источника Морэм черпает свою уверенность. На его лице появилось протестующее выражение, но прежде чем он успел что-либо произнести, появился гонец, призвавший его на поле боя. Он тотчас повернулся и зашагал прочь.
Проводив его взглядом, Морэм встряхнулся и отправился к Целителям. Он хотел узнать, не наступило ли улучшения в состоянии Трелла, мужа Этиаран.
Один из залов, откуда сейчас доносились стоны. Целители превратили в госпиталь для сотен раненых; там Морэм нашел могучего прежде гравелингаса. Превратившись в беспомощную развалину, тот лежал, растянувшись на соломенном тюфяке в центре зала. Его терзало сильное воспаление мозга. К вящему ужасу Морэма, он был похож на всех жертв Кавенанта. Руки Морэма затряслись. Он знал, что не сможет выдержать, если ему придется наблюдать, как происходит это неизбежное опустошение.
– Сначала мы положили его к стене, – тихо сказал один из служителей, – чтобы он мог быть поближе к камню. Но он в ужасе старался как можно дальше отодвинуться от нее. Тогда мы перенесли его сюда. Он не пришел в себя, но и не кричал больше. Пока мы ничем не смогли ему помочь.
– Кавенант вылечит его, – ответил Морэм, как будто возражая служителю. – Он должен.
Дрожа, он пошел прочь и попытался освободиться от своего страха, сражаясь за Ревелстоун.
На следующую ночь самадхи изменил свою тактику. Под прикрытием темноты отряд пещерников осуществил стремительную атаку и вскарабкался на одну из главных зубчатых стен. Когда воины выбежали, чтобы отразить нападение, два клина юр-вайлов, спрятавшиеся в темноте возле стен, быстро сформировали Защитную Стену между соседними зубцами, отрезав таким образом некоторых воинов, оказавшихся в ловушке, и лишив их возможности спастись. Два Дозора, которые угодили в нее, были зарезаны юр-вайлами еще до того, как Лорд Аматин смогла уничтожить Защитную Стену. Нечто подобное было проделано сразу в нескольких местах вокруг Ревелстоуна.
Вомарк Квен потерял более ста шестидесяти воинов, прежде чем понял цель этой тактики. Сейчас враги стремились не разрушать Ревелстоун, а убить как можно больше его защитников.
Теперь Лорды были вынуждены принять на себя главный удар в борьбе с этой новой формой нападения: обезвредить Защитную Стену могли только они. Пока темнота скрывала подбирающихся к стенам юр-вайлов, атаки продолжались, не давая Лордам ни малейшей возможности отдохнуть. А когда наступил рассвет, Шеол-Сатансфист вернулся к своей прежней тактике.
После четырех ночей таких атак Морэм и его соратники едва держались на ногах. Уничтожение каждой Защитной Стены стоило двоим из них тяжелейшего напряжения. Один Лорд не мог достаточно быстро справиться с шестьюдесятью или даже сотней юр-вайлов. Аматин выглядела совсем больной, бледной, с ввалившимися глазами; когда-то крепкие мышцы Лории обвисли, утратив свою упругость; Тревор все время вздрагивал, как будто даже находясь в полной безопасности в Замке, он был окружен вампирами. У самого Морэма постоянно болело сердце. Все они имели теперь возможность почувствовать на себе, насколько точны были жестокие предсказания Квена, и их уже тошнило от этого.
Забывшись после четвертой такой ночи на короткое время тревожным полусном, Высокий Лорд обнаружил, что все время шепчет, как в бреду: “Кавенант, Кавенант”, – словно пытаясь напомнить Неверящему о его обещании.
На следующее утро атаки прекратились. На Ревелстоун опустилась тишина – точно покой открытых могил. Все твари вернулись в свои лагеря, а Ревелстоун вздрагивал, словно израненный узник в промежутке между пытками. Морэм воспользовался этой возможностью, чтобы подкрепиться; однако он клал еду в рот не глядя и жевал, не чувствуя вкуса. Где-то в глубине сознания он пытался вычислить, на сколько времени еще его хватит. Тем не менее он тут же откликнулся на сообщение гонца о том, что самадхи-Опустошитель приблизился к Замку один.
Под прикрытием арочных сводов, способных защитить от любого нападения, Морэм и остальные Лорды вышли на один из балконов, расположенных в восточной части Замка, и оказались лицом к лицу с Сатансфистом.
Великан-Опустошитель приближался к Замку с издевательской развязностью, каждым своим жестом выражая презрение. В огромном кулаке он сжимал кусок Камня, от которого в замерзшем воздухе поднимался холодный пар. Он остановился на таком расстоянии, чтобы стрелы не могли достать его, искоса взглянул на Лордов и хрипло прокричал:
– Эй, Лорды! Приветствую вас! Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо?
– Хорошо! – повторил Квен, понизив голос. – Пусть только подойдет на пять шагов поближе, и я ему покажу “хорошо”.
– Мой хозяин беспокоится о вас! – продолжал самадхи. – Он боится, как бы вы ни пострадали в этом бессмысленном конфликте!
Глаза Высокого Лорда насмешливо вспыхнули.
– Твой хозяин живет страданиями других! Ты хочешь, чтобы мы поверили, будто он больше не творит злых дел?
– Он удивлен и опечален тем, что вы так упорно сопротивляетесь ему. Разве вы все еще не поняли, что он единственный, кто несет слово истины в этот уродливый мир? Лишь он имеет силу – и лишь в нем заключена правда. Суть Создателя мира – презрение и жестокость! Все, у кого есть мозги и глаза, знают это. Все, кто не боятся взглянуть истине в лицо, знают, что Лорд Фоул – вот единственная истина. Неужели вас ничему не научили ваши страдания? И Томас Кавенант ничему вас не научил? Сдавайтесь, я говорю! Перестаньте упрямиться. К чему вам эти бессмысленные мучения? Сдавайтесь! Клянусь, вы станете слугами Лорда Фоула по рангу равными мне!
Несмотря на язвительный сарказм слов Опустошителя, они звучали со странной убедительностью. Дело было в могуществе Камня, который принуждал слушателей повиноваться. Пока самадхи говорил, Морэм чувствовал, как стремление противиться куда-то исчезает. У него заболело горло, точно само тело готово было предать его; он с трудом сглотнул, прежде чем смог начать говорить.
– Самадхи-Шеол… – чуть слышно просипел он, сглотнул снова и, вложив в голос всю свою решимость, прокричал:
– Самадхи-Шеол! Ты пытаешься рассмешить нас, но нам не смешно! Мы не слепые – мы видим, на какой жестокости основаны твои доводы. Убирайся! Фоул – раб! Забирай отсюда армию своих презренных мучеников и возвращайся к хозяину. Он заставил тебя страдать – пусть радуется, пока может. Дни его могущества сочтены. Когда ему придет конец, будь уверен – он и пальцем не пошевельнет, чтобы спасти твою жалкую жизнь. Убирайся, Опустошитель! Мне неинтересно слушать твои дешевые насмешки.
Он надеялся, что, разозлившись. Опустошитель забудется и подойдет ближе, тогда стрелы смогут достать его. Но Сатансфист лишь дико расхохотался, зашагал прочь и крикнул, чтобы его силы снова двинулись в атаку.
Морэм отвернулся и с трудом заставил себя взглянуть на остальных Лордов. Но они не смотрели на него. Их внимание было поглощено гонцом, который, дрожа, стоял перед ними. Несмотря на стужу, у него было мокрое от пота и страха лицо, горло его свело, и он не мог произнести ни слова. Молча он сунул руку за пазуху, вынул оттуда сверток и трясущимися руками развернул его.
Спустя мгновение напряженного ожидания он извлек оттуда крилл.
Его драгоценный камень стал тусклым, как сама смерть.
Морэму показалось, что он слышит стоны, вздохи, плач, но он не был в этом уверен. Страх ревел в его ушах, заглушая все прочие звуки. Он схватил крилл. Пристально, с ужасом глядя на него, он упал на колени, словно его ноги подломились. Со всей силой, к которой вынуждала его крайняя необходимость, он вперил свой взгляд в самоцвет, пытаясь уловить в нем хоть слабый отблеск жизни. Однако металл остался холодным, когда он прикоснулся к нему, и края лезвия потускнели. Слепая, бесстрастная зима завладела камнем, проникнув до самых его глубин.
Надеяться на дикую магию больше было нечего. Кавенанта не стало.
И только теперь Морэм понял, почему смеялся Опустошитель.
– Морэм?
– Высокий Лорд!
– Морэм!
До него донеслись молящие о чем-то, нет – требовательные, зовущие голоса, но он не обращал на них никакого внимания. Он отклонил их помощь. Пророчество, которого он опасался, сбылось. Ему нечего было ответить на призывы, мольбы и просьбы.
– Ах, Высокий Лорд!
В едва доносившихся до него словах звучали и слезы, и отчаяние, но ему нечего было ответить.
Едва осознавая, что делает, он поднялся на ноги и вернул крилл гонцу. Ему хотелось убрать его с глаз долой, точно меч предал его, однако это ощущение было лишь частью того, что он испытывал. Почти спокойным жестом он потуже запахнул на себе тонкую голубую мантию, словно был настолько глуп, чтобы верить, будто она защитит его от холода, и в оцепенении пошел прочь с поля боя. Копна коротких, жестких волос, уже отросшая после пожара в Совете, придавала ему немного сумасшедший вид. Люди двинулись вслед за ним, умоляя, прося о чем-то, но он продолжал широко шагать, все время обгоняя их, чтобы не видеть этих несчастных лиц.
Он не думал о том, куда идет, пока не достиг места, где галерея разветвлялась. Здесь необходимость выбирать снова навалилась на него – влево и вниз простирался Замок, вправо и вверх тянулось нагорное плато. Он решил повернуть вправо, не в силах выносить обвинений Ревелстоуна, пусть даже не намеренных, а также потому, что теперь стал человеком, у которого не было больше выбора.
Когда он начал долгий подъем наверх, люди, шедшие следом, постепенно отстали. Он услышал их шепот:
– Он идет к Вольному Ученику – толкователю снов. Однако он направлялся совсем не туда; вопросов к оракулу у него не было. Прорицания оракулов предназначались для тех, для кого их неясные видения могли что-то изменить, но сейчас Высокий Лорд Морэм, сын Вариоля, мог рассчитывать только на собственное мужество.
Цепенея от страха, он выбрался на плато, по которому гулял ветер. Сквозь его завывания он слышал грохот битвы у стен Замка, цепи атакующих бросались на них, словно пытаясь раздробить непокорные, но в конечном счете ломкие скалы. Но он не стал вслушиваться в эти звуки, просто выкинул их из головы; это был всего лишь символ ужасной судьбы, которая ожидала Страну. Без Томаса Кавенанта!.. Но Морэм не в силах был довести до конца эту мысль. Он поднялся на бесплодную возвышенность и пошел прочь от Ревелстоуна, к реке и вдоль ее северного берега, ощущая разверзшуюся в душе бездну. Именно это должен был чувствовать Кевин-Расточитель Страны – сказал он себе, – когда Лорд Фоул нанес ему поражение под Кураш Пленетор. Он не знал, как можно вынести такую боль.
Через некоторое время он обнаружил, что стоит на холодном ветру на холме, возвышающемся над Мерцающим озером, поверхность которого оставалась гладкой, несмотря на сильный ветер. Хотя небо над ним было серым, как прах, оставшийся после конца света, озеро, казалось, еще не забыло, что такое солнечный свет. В нем отчетливо отражались холмы и далекие горы, и сквозь кристально чистую воду Морэму видно было глубокое дно.
Он знал, что ему следовало делать; ему не хватало смелости, а не понимания. Замерзнув, он спустился вниз, к озеру, потому что больше некуда было идти. От Мерцающего исходила мощная Сила Земли. Он положил жезл на берег, снял одежду и бросился в озеро, молясь о том, чтобы ледяная вода сделала за него то, что он не мог сделать сам.
Хотя он окоченел от холода, вода, казалось, ошпарила тело, вырвала его из оцепенения, зажгла огонь в его крови. У него и в мыслях не было плыть, когда он заскользил в глубину, но мощная сила Мерцающего вызвала в нем ответную реакцию, заставив устремиться вверх. Задохнувшись, он вскрикнул и забил руками по воде, пытаясь, несмотря на обжигающий холод, восстановить дыхание, а затем поплыл к берегу, туда, где оставил свою одежду.
Карабкаясь по склону холма, он чувствовал, что все его тело горит, но не одевался до тех пор, пока вода на коже заледенела от ветра. Тогда он быстро натянул одежду и прижал жезл к груди, чтобы жар согревал его там, где это было важнее всего. Его бил лихорадочный озноб, и Морэм обхватил себя руками, стараясь помочь своему сердцу справиться со страхом, который ему предстояло испытать.
Он должен был сделать то, что, очевидно, было невозможно. Он должен убить самадхи Сатансфиста.
Ему требовалась помощь.
Беспощадно отбросив в сторону все прошлые сомнения и колебания, он обратился к тому, кто единственный мог помочь ему, – к тому, чья верность в полной мере соответствовала крайней нужде Морэма. Он поднес руку ко рту и три раза пронзительно свистнул.
Казалось, буйный ветер в одно мгновение подхватил звуки, разнес и раздробил их. Там, где эхо было обычным явлением, его призыв остался без ответа, пропал; ветер разорвал и унес его, словно задался целью помешать ему выполнить свое намерение, сделать так, чтобы тот, кого он призывал, не услышал его. Стараясь не падать духом, Морэм поднялся по склону холма и остановился на вершине в ожидании. Беспокойство, близкое к отчаянию, переполняло его сердце, но он повернулся лицом к западным горам, как будто никогда не знал ни сомнений, ни страха.
Прошли долгие минуты, во время которых его тревога усилилась настолько, что он готов был закричать, прежде чем он заметил неясное коричневое пятно, которое двигалось к нему с далеких гор. Душа его воспрянула, несмотря на все тяготы; ветер трепетал и бился в ушах, а он стоял, повернувшись к приближающемуся ранихину, который ответил на его вызов.
Ожидание длилось так долго, что кровь почти заледенела у него в жилах, но в конце концов ранихин добрался до подножия холма рядом с озером и приветственно заржал.
Морэм вздохнул, увидев, в каком он был состоянии. Ранихины обладали способностью загодя предчувствовать вызов, и Дринни покинул Равнины Ра много дней назад. По дороге ему пришлось спасаться от армии Сатансфиста, пересечь Центральные Равнины и Западные Горы, а потом в разгаре лютой зимы искать новую дорогу через горные отроги, за которыми находился Ревелстоун. Долгий тяжелый путь дорого обошелся сильному жеребцу. Он исхудал так, что были видны ребра, суставы у него опухли, а шкура обвисла и во многих местах была изранена. И все же это был, несомненно, Дринни. Морэм узнал его и приветствовал со всем возможным уважением:
– Хей, Дринни, гордый, смелый ранихин! Достойный сын достойной матери. Хвост Неба, Грива Мира, я… – У него от волнения перехватило горло, и он еле слышно закончил:
– Мое почтение.
Дринни сделал отчаянное усилие и подбежал к Морэму рысью, но тут, окончательно обессилев и дрожа, положил голову ему на плечо, словно ища поддержки. Морэм крепко обнял его за шею, прошептал на ухо слова похвалы и восхищения, погладил покрытую коркой льда шкуру. Они стояли рядом, точно давая обещание помочь друг другу во всем, что может понадобиться. Потом Морэм, помня о неутолимой гордости ранихинов, которая была для них едва ли не превыше всего, вспрыгнул ему на спину. Согревая коня теплом своего жезла, он медленно поскакал обратно в Ревелстоун.
Дорога заняла немало времени, так измучен был Дринни, который, несмотря на отчаянные усилия, то и дело спотыкался от боли и истощения. Пока они спускались вниз между холмами, страх и слабость снова овладели Морэмом. Но теперь судьба не оставила ему никакого выбора; сжимая бока ранихина коленями, он чувствовал свою решимость идти до конца, никуда больше не сворачивая. Дринни ответил на его призыв, Мерцающее озеро помогло ожить и отрешиться от оцепенения. Голова была ясной, и всю дорогу он строил планы.
Затем, наконец, конь, прихрамывая, поскакал по широкому туннелю, ведущему к Замку. Стук копыт отражался от каменных стен и потолков слабым эхом – отражался и уносился вперед, оповещая о возвращении Высокого Лорда. Люди бросали свои дела и торопились в главную галерею, чтобы увидеть его. Они выстроились в ряд вдоль его пути, вскрикивали от удивления и радости, вглядывались в его лицо, страшась того, что они там прочли. Казалось, его пронес через Замок поток изумления и надежды.
Потом он увидел тех, кто возглавлял город – Лордов Тревора, Аматин и Лорию, вомарка Квена и обоих Хранителей, Торма и Бориллара. Они ждали его, словно специально собрались вместе, чтобы выразить свое почтение. Когда ранихин замер перед ними, они безмолвно приветствовали Высокого Лорда и его коня.
Некоторое время Морэм, как бы изучая, пристально вглядывался в их лица. Каждый по-своему, все они несли на себе печать бесконечных боев, выглядели измученными и несчастными. Квен был, кроме всего прочего, как-то особенно нелепо одет. Его грубоватое лицо, изрезанное морщинами, как всегда, выглядело хмурым и усталым; похоже, только состояние непрерывной войны заставляло его держаться. Аматин казалась полностью отчаявшейся, как будто у нее не осталось больше сил – ни физических, ни моральных. Лицо Бориллара было мокро от слез; Морэм знал, что известие о возможной гибели Томаса Кавенанта подкосило его. Тревор и Лория поддерживали друг друга, словно самостоятельно стоять уже не могли. Изо всех них только Торм сохранял спокойствие, как будто его личный кризис уже остался позади. Для него не могло быть ничего хуже, чем осквернение камня, свидетелем которого он был в Палате Совета; однако его роль этим не ограничивалась – он определенно испытывал удовлетворение оттого, что помогал пресечь его. На всех лицах можно было прочесть смешанное выражение надежды, страха, ожидания и отчаяния – выражение, за которым стояло острое желание узнать, с чем он вернулся в Ревелстоун.
Кивнув в ответ на их молчаливое приветствие, он тяжело спрыгнул со спины Дринни и шагнул по направлению к ним. В его голосе звучали и сила, и сочувствие, и боль, когда он ответил на их безмолвный вопрос:
– Слушайте меня. Я, Морэм, сын Вариоля, Высокий Лорд, избранный Советом, принял решение. Слушайте и повинуйтесь. Вомарк Квен, прежде всего необходимо оказать помощь Дринни. Накормить, вылечить – одним словом, сделать все, чтобы силы как можно скорее вернулись к нему. Вскоре он мне понадобится. Лорды, Хранители, вомарк – необходимо как можно быстрее вновь завладеть сторожевой башней Ревелстоуна. Ворота Замка должны быть очищены от завалов. Вомарк, готовь лошадей для армии. Готовь также и воинов, которые смогут ехать верхом, а остальных – для атаки на самадхи-Сатансфиста. Мы ударим сразу же, как только путь будет расчищен.
Он видел, что они были ошеломлены его приказами, что мысль об атаке на армию Опустошителя показалась сумасбродной и испугала их. Но он не стал успокаивать, хотя счел необходимым дать некоторые разъяснения.
– Друзья мои, – с некоторым оттенком раздражения продолжал он, – свет крилла померк. Вы знаете, что это значит. Либо Томас Кавенант покинул Страну, либо нашел свою смерть, либо лишился кольца. И все же именно здесь кроется наша последняя надежда. Если Неверящий жив – а пока дикая магия еще не была использована против нас, – мы можем надеяться, что он снова завладеет своим кольцом. Но, надеясь на это, мы и сами должны действовать; одной надежды мало в такой отчаянной ситуации. Наша задача состоит в том, чтобы прекратить кровопролитие и препятствовать опустошению, которое несет с собой отчаяние. Мы должны действовать. Презирающий, несомненно, знает, что у юр-Лорда Кавенанта больше нет Белого Золота – если Неверящий в самом деле потерял его и если оно еще находится в Стране. Следовательно, его интересы могут быть на время не связаны с нами. Вот почему именно сейчас у нас есть возможность попытаться одержать победу над самадхи-Опустошителем. И если Лорд Фоул сосредоточил все усилия на том, чтобы помешать Неверящему вернуть его кольцо, мы своими действиями поможем юр-Лорду Кавенанту, отвлекая на себя внимание Презирающего.
Не в силах больше смотреть в ошеломленные, измученные лица своих друзей, он положил руку на шею Дринни и закончил, словно обращаясь к ранихину:
– Это – мой выбор. Если понадобится, я буду драться с Сатансфистом один на один. Но это необходимо.
Наконец, тяжело дыша, Аматин нашла в себе силы воскликнуть:
– Меленкурион! Меленкурион абафа! Морэм, тебя, похоже, ничему не научила судьба Трелла, мужа Этиаран, или Стража Крови, или Кевина-Расточителя Страны! Ты толкаешь себя к Осквернению. Идя таким путем, мы разрушим все, что любим.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:34 | Сообщение # 20 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Высокий Лорд властно произнес:
– Вомарк, я не хочу брать с собой тех воинов, которые не пойдут на это добровольно. Ты должен объяснить всем в Армии Лордов, что свет крилла Лорика померк и что у нас нет другого выхода.
Он шагнул к друзьям и обнял их, показывая таким образом, как сильно их любит и как нуждается в них. Как бы они к нему ни относились, он знал, что не способен покинуть их – по крайней мере, до тех пор, пока они не докажут, что могут действовать самостоятельно. Его собственное мужество уже много раз оказывалось почти полностью исчерпано; без их помощи ему, возможно, и не удастся удержаться на той извилистой и трудной тропе, которую он избрал. На мгновение крепко обняв Дринни, он круто развернулся и решительным шагом направился в свои покои.
Следующие дни он провел в одиночестве, стараясь набраться сил, которые дали бы ему возможность вынести всю тяжесть его решения. Однако душа его пылала. Вся его прежняя уверенность и безмятежность оказалась разрушенной. Что бы он ни делал – лежал на постели, ел или расхаживал по комнате, – он ощущал глубокую пустоту в сердце Замка, где больше не сверкал огонь крилла. Это яркое белое сияние заставляло Морэма снова и снова надеяться на помощь Неверящего. Теперь, когда огонь погас, он остался один на один со смертью, в которой не было никакого смысла; он готов был умереть за тех, кто осмеливался последовать за ним, за Дринни и, наконец, за самого себя, но эта смерть не увеличивала шансы Ревелстоуна на выживание. Много времени он провел, растянувшись на полу и сквозь камень пытаясь понять, как выполняются его приказы.
Ему не стоило особых усилий “разглядеть”, как шла подготовка в Армии Лордов. Несколько сотен лошадей из конюшен Замка были уже полностью готовы. Те воины, которые решили присоединиться к нему, теперь в основном отдыхали или готовились; таким образом, тяжесть сопротивления не прекращающимся атакам самадхи легла на плечи не многих оставшихся. Вскоре измотанные защитники впали в лихорадочное состояние, близкое к тому, которое не отпускало его самого. Их трясло от бешенства и отчаяния. Оставив пока в стороне эту “зубную боль”, он попытался выяснить, что происходит с Лордами.
И обнаружил, что Лорд Аматин уединилась в библиотеке Лосраата, но Тревор, Лория и Хранитель Торм не сидели сложа руки. Лорд Тревор вместе с Тормом спустились в одну из заброшенных пещер прямо под сторожевой башней. Там они объединили свои силы и знания, сотворив нечто вроде того, что сделал Трелл в Палате Совета; они вызвали к жизни и послали сквозь камень в галереи башни мощную волну жара. Они поддерживали нестерпимый жар целый день, все время направляя его в сторону врагов. В конце концов пещерники и другие твари начали покидать башню.
И когда нижние уровни башни опустели. Лорд Лория повела несколько Дозоров в атаку. Под покровом ночи они попрыгали со стен Замка в песок, пересекли внутренний двор и проникли в башню, пробивая себе путь наверх. На рассвете третьего дня они одержали победу. Над двором было тут же подвешено множество временных переходных мостиков, на которых расположились сотни стрелков, чтобы защищать башню.
Лорд Морэм гордился их успехом, и это ненадолго облегчило его подавленное состояние. Он сомневался в том, что им удастся удерживать башню больше одного-двух дней, но этого времени было бы вполне достаточно, если остальные его приказания выполнялись с той же точностью.
На третий день Аматин оставила свои изыскания и занялась делом. Потратив много времени и усилий на изучение Второго Завета, который сам Высокий Лорд Морам так и не сумел одолеть, она обнаружила там описания тех обрядов и заклинаний, которые ей были нужны. Вооруженная этими сведениями, она поднялась на контрфорс, находившийся прямо над внутренним двором, и запела песню, от которой у всех волосы на голове встали дыбом. Потом прямо на скале она начертила нужные символы и, делая странные, необычные жесты, затянула другую песню на давно умершем языке Старых Лордов. Результатом всего этого было то, что останки мертвецов внизу, во дворе, начали медленно рассыпаться, возвращаясь обратно в землю. Вскоре удалось открыть ворота, что обеспечивало Армии Лордов возможность выйти из Ревелстоуна.
Морэм не мог больше оставаться в своих покоях и присоединился к ней. Закончив, Аматин без сил упала ему на руки; он так гордился ею, что беспокойство за нее было сильнее, чем радость по поводу того, что ей удалось сделать. Целители заверили его, что после хорошего отдыха она быстро придет в норму. Услышав это, он предоставил ее их заботам и отправился на конюшню взглянуть на Дринни.
Ранихин уже ничем не напоминал того измученного, усталого коня, на котором он въехал в Ревелстоун. Хорошая еда и доброе отношение вновь зажгли свет в его глазах, вернули упругость мышцам, укрепили плоть. При виде Морэма он заржал и принялся гарцевать, словно показывая, что он готов к новым испытаниям.
Все это придало Морэму сил. Не колеблясь больше, он сообщил вомарку Квену, что выступит против Опустошителя на следующее утро.
Однако поздно ночью, когда Тревор, Лория и Квен отражали очередную свирепую атаку, в покои Морэма пришла Лорд Аматин. Она молчала, но ее бледный, изнуренный вид говорил сам за себя. Усиленные труды не прошли для нее даром. Она так долго находилась в почти невыносимом напряжении, что растеряла всю свою защиту и теперь оказалась открытой для понимания того, к чему у нее не было ни желания, ни возможностей. Эта уязвимость придавала ей в какой-то степени униженный вид – как будто она пришла к Морэму, чтобы пасть к его ногам.
Так же молча она протянула к Высокому Лорду руки, в которых держала крилл Лорика. Он принял его, не отрывая от ее лица пристального взгляда.
– Ах, сестра Аматин, – как можно мягче произнес он, – тебе нужно отдохнуть. Ты заслужила…
Страдание, вспыхнувшее в ее глазах, заставило его замолчать. Он перевел взгляд на крилл.
И в глубине драгоценного камня увидел слабое изумрудное свечение.
Так и не произнеся ни слова, Аматин повернулась и ушла. Он остался наедине с мыслями о том, что кольцо Кавенанта оказалось во власти Презирающего.
Покинув на следующее утро свои покои, он выглядел как человек, который всю ночь тщетно боролся с желанием проклясть самого себя. Двигался он неуверенно, глаза казались тусклыми, больными. Крилл он засунул под тунику и даже сквозь ткань ощущал, как изумрудное свечение внутри драгоценного камня, связанное с Лордом Фоулом, усиливается. Он понимал, что еще немного, и холодное зеленое пламя начнет жечь его плоть, но не думал об этом. Он заставлял себя двигаться вперед, как будто ему предстояло совершить предательство, и это его страшило.
В большом зале, расположенном неподалеку от все еще закрытых ворот в Ревелстоун, он присоединился к воинам. Они стояли рядами по Дозорам, и, мельком взглянув на них, Морэм увидел, что их было две тысячи; один верховой Боевой Дозор и четыре пеших – треть всей уцелевшей Армии Лордов. Он отвел глаза – он никак не думал, что берет на себя ответственность за такое количество жизней. Однако воины приветствовали его безо всякого страха, и он заставил себя ответить им тем же, точно не сомневался, что имеет моральное право руководить ими. Потом он вышел на переднюю линию, где его уже дожидался Дринни.
Лорды и вомарк Квен тоже были здесь, рядом с ранихином, но он прошел мимо, не смея поднять на них глаз, и попытался взобраться на коня. Однако тело, скованное страхом, не слушалось, С трудом подавив крик, он вцепился в гриву ранихина, стараясь успокоиться.
Он никак не мог подпрыгнуть достаточно высоко, а просить помощи ему было неприятно. Внезапно чьи-то руки коснулись его плеча, и, обернувшись, он увидел Квена. Старый вомарк настойчиво проговорил хриплым голосом:
– Высокий Лорд, мы очень рискуем. Треть всей Армии Лордов, две тысячи жизней могут кануть в никуда. Высокий Лорд, зачем? С вами случилось то же, что с Кевином-Расточителем Страны? Вы хотите уничтожить то, что любите?
– Нет, – еле слышно прошептал Морэм: так сильно у него перехватило горло. Продолжая держаться за Дринни, он как будто просил у ранихина дать ему сил. – Я не… Я не забыл о том.., что я – Высокий Лорд. Мне ясен путь, и я в него верю. Я должен идти этим путем, чтобы.., чтобы не впасть в отчаяние.
– Нам ничего не останется, кроме отчаяния, если вы потерпите неудачу.
Морэм не мог не слышать, какая боль звучала в голосе Квена. Он понимал его волнение; Квену тоже было сейчас очень плохо.
– Нет. Именно Лорд Фоул изо всех сил старается преподать нам урок отчаяния. Это – легче, чем урок мужества. – Он медленно повернулся, посмотрел в глаза Квену, а потом впервые перевел взгляд на Лордов. – Это – легче, – повторил он. – Без конца говоря только о своей ненависти и отчаянии, мы никогда не одержим победу над Презирающим.
Но его слова только усилили боль, терзающую душу Квена. Страдание исказило его открытое лицо, он простонал:
– О мой Лорд! Тогда почему ты мешкаешь? Чего боишься?
– Потому что я смертей и слаб. Путь ясен – нет лишь уверенности. Когда-то я был пророком и оракулом. Теперь мне хотелось бы… Да, мне нужно увидеть ЗНАК.
То, что он сказал, было вовсе не ново, но он сразу же почувствовал, насколько, в самом деле, его смертность и слабость еще сильны в нем. Слезы затуманили его взор. Он не способен был больше нести это бремя один. Распахнув объятия, он направился к Лордам.
Они открыли свои мысли друг другу, и он тут же ощутил волну их заботы, их любви; как долгожданная вода утоляет жажду, так эти чувства успокоили его, утихомирили бушующее в душе волнение. Все время, пока длилась осада, он отдавал им свои силы, а теперь они возвращали их ему. Лорд Тревор вернул ему утраченное ощущение уверенности, силу духа – ту силу, которая приходит, когда человек отдает себе отчет в том, какому делу он служит. Лорд Лория передала ему часть своего могучего инстинкта самосохранения, свою способность сражаться ради детей – тех, кого она любила и кто не мог сам защитить себя. А Лорд Аматин, хотя она и была еще слаба, поделилась с ним своей мудростью, своим знанием; это был исключительный дар, который она предложила ему вопреки собственным сомнениям и неуверенности.
Это слияние мыслей вернуло ему силы. Кровь, казалось, быстрее заструилась по жилам, мышцы расслабились. Приняв помощь Лордов, он в ответ поделился с ними пониманием тех причин, которые вынуждали его принять такое решение. Потом он полностью растворился в их любви, давая ей возможность внести успокоение в его мятущуюся душу.
Слияние мыслей принесло ему огромное облегчение, но вскоре оно было прервано резким криком, полным необычайного возбуждения. Женщина-стражник вбежала в зал и, когда они взглянули на нее, прокричала:
– Опустошитель атакован! Его армия.., лагерь.., на них напали! Это вейнхимы! Их не много.., не много.., но Опустошитель не ожидал этого нападения, и им уже удалось нанести ему серьезный урон. Он отозвал все отряды от Ревелстоуна, чтобы сражаться с ними!
Высокий Лорд Морэм заторопился к Дринни, приказав своим воинам следовать за ним. Они с Квеном обменялись взглядами – оба понимали, каковы могут быть последствия этого неожиданного нападения для Опустошителя; потом Квен вспрыгнул на своего коня, крепкого, выросшего в горах мустанга. Среди воинов Морэм заметил Хранителя Бориллара, тоже взбирающегося на коня. Высокий Лорд приказал ему слезть; Хранители Замка не должны были принимать участие в сражениях. Но потом он вспомнил, как много надежд Бориллар связывал с Томасом Кавенантом, и предоставил ему самому решать, что делать.
Лория тут же направилась в дозорную башню, чтобы помочь ее защитникам, заботясь о том, чтобы Армия Лордов смогла бы по окончании сражения беспрепятственно вернуться в Ревелстоун. Тревор заспешил к воротам. Только Аматин задержалась и успела увидеть опасный блеск, вспыхнувший в глазах Морэма. На мгновение задержав его, она пробормотала:
– Похоже, вейнхимы подхлестнули твою решимость.
Теперь Морэм безо всяких затруднений вспрыгнул на спину Дринни. Ранихин негромко заржал; гордость и вызов слышны были в этих звуках. Когда внутренние ворота распахнулись, Морэм галопом направил Дринни вперед.
Армия Лордов двинулась следом за ним.
Он пронесся сквозь ворота, пересек двор, объезжая высокие груды песка и праха, и устремился в туннель под дозорной башней. Дринни под ним напрягся, упиваясь своей здоровой силой, бегом и атмосферой боя. Когда Морэм миновал остатки разбитых внешних ворот, он уже был заметно впереди своей армии.
За воротами он сразу же повернул Дринни, бросив короткий взгляд на величественный Ревелстоун. Он не увидел воинов за укреплениями и окнами дозорной башни, но знал, что они там и в полной боевой готовности. Отвесные стены башни, с Ревелстоуном позади них, выглядели как нос огромного корабля; казалось, их гранит таит В себе пророческую мудрость древних Великанов – непостижимое понимание того, что слова “победа” и “поражение” имели смысл исключительно в применении к человеческому роду и ничего не значили на языке гор.
Потом всадники начали догонять его, и Морэм повернулся, чтобы как следует разглядеть своих врагов. Впервые он видел армию самадхи не сверху, а находясь на уровне земли. Открытые зимним ветрам, враги со всех сторон окружали его, точно железный ошейник, куда он так торопился сунуть голову. Он вспомнил другие битвы – Кирил Френдор, Роковое Отступление, Дориендор Коришев, – и они показались ему детскими играми, бледной тенью того, что ему предстояло. Но он тут же выкинул эти воспоминания из головы, сосредоточившись на движении, которое заметил впереди, у подножия холмов.
Как и сообщил дозорный, армия самадхи была атакована с тыла. Морэму было отчетливо видно, как все происходило. Плотный клин, состоящий из двухсот или трехсот вейнхимов, надвигался на Великана-Опустошителя.
Сам Сатансфист, по-видимому, не являлся целью этого нападения, хотя он пытался отразить их атаку вспышками своего изумрудного огня. Вейнхимы ударили по незащищенному тылу лагеря, стараясь уничтожить запасы продовольствия. Он уже сожгли огромные длинные корыта с падалью и кровью – основной пищей тварей Лорда Фоула; изо всех сил борясь с губительным воздействием Камня Сатансфиста, они уничтожали и другие запасы изрубленной мертвой плоти, поджигая их.
Однако, даже если бы против них выступал только один Опустошитель, у них не было бы ни малейшего шанса уцелеть. Обладая мощью Великана и куском Камня Иллеарт, он мог в одиночку уничтожить десять или пятнадцать тысяч вейнхимов. А ведь у него имелась еще и армия. Сотни юр-вайлов находились тут же, рядом с ним; тысячи других созданий из разных мест двигались на поле боя. Не удивительно, что вейнхимы гибли один за другим.
И все же они сражались, сопротивляясь воздействию злобной зеленой силы самадхи с поразительным успехом. Как и юр-вайлы, они были порождениями Дьявольской Мглы, хозяевами тьмы, и обладали могущественным знанием, которое никогда не было доступно Лордам. И они недаром потратили те сорок семь лет, пока о них ничего не было слышно. Они готовились к решительной схватке со Злом. Выкрикивая заклинания и жестикулируя, они отражали вспышки зеленого огня Опустошителя и продолжали громить все запасы продовольствия, которые им попадались.
Все это Высокий Лорд Морэм охватил единым взглядом. От холодного ветра у него стали гореть лицо и слезиться глаза, но это не помешало ему разглядеть, что из-за нападения вейнхимов армия Сатансфиста еще не заметила ни его самого, ни его воинов.
– Вомарк! – крикнул он. – Нужно помочь вейнхимам.
Командуй!
Как только все воины прошли через туннель, Квен тут же отдал распоряжения хафтам верховых и пеших Боевых Дозоров. Сразу же по сотне всадников заняли позиции по обеим сторонам от Высокого Лорда, оставшиеся две сотни выстроились в ряды позади него. Пешие воины сменили свой широкий шаг на бег.
Морэм тронул Дринни и медленным галопом поскакал вниз, мимо холмов, направляясь к Опустошителю.
Воинов Морэма заметили в лагере, прежде чем они проскакали треть расстояния. Послышались хриплые выкрики; юр-вайлы, пещерники, создания из камня и праха и прочие твари, пока еще не участвующие в сражении с вейнхимами, точно бешеный поток, сметающий все на своем пути, обрушились на Армию Лордов. Но столпотворение, которое творилось вокруг вейнхимов, помешало главным силам Сатансфиста услышать поднятую тревогу. Сам Опустошитель даже не повернул головы. Наступающие со стороны Ревелстоуна оказались совсем рядом, прежде чем он заметил надвигающуюся опасность.
Подойдя как можно ближе к противнику, вомарк Квен выкрикнул приказ, и всадники перешли на быстрый галоп. Морэм еще раз оценил ситуацию. Большинство подручных самадхи все еще были сконцентрированы в одном месте, уделяя все свое внимание вейнхимам. Если всадники Квена смогут нанести Опустошителю достаточно сильный удар, прорвавшись на подмогу к вейнхимам, а пеший Боевой Дозор сможет защищать тылы достаточно долго, тогда у остальных будет шанс уцелеть и вернуться в Замок.
Морэм послал Дринни в первые ряды всадников, устремившихся к беспорядочным ордам Сатансфиста.
Противники столкнулись с такой силой, что Высокого Лорда подбросило в седле. Лошади метались, топча копытами все, что попадалось под ноги. Мечи свистели и сверкали в воздухе, повсюду слышались крики боли и ярости. Однако целью воинов было прорваться к Опустошителю, и все, кто смог, устремились туда.
Это было нелегко – путь им преграждали тысячи тварей, находящихся между ними и Сатансфистом. Они были сбиты с толку, растерялись, но все же на какое-то время им удалось замедлить атаку Армии Лордов.
Заметив это, Квен отдал новый приказ. По его команде пешие воины, находившиеся позади Морэма, повернули, обходя его с обеих сторон, и очистили пространство перед ним для всадников, которые тут же устремились вперед. Когда они поравнялись с Морэмом, он выхватил свой жезл и призвал его могучую силу. Голубой огонь, точно острие пики, вырвался из жезла, уничтожая врагов, стоявших стеной. Морэм ринулся в самую гущу схватки.
На какое-то мгновение ему показалось, что они могут победить. Его воины быстро продвигались сквозь строй врагов по выжженному жезлом пути. Сатансфист был прямо перед ними, но он уже заметил новую угрозу и отвернулся от вейнхимов.
Опустошитель выкрикивал приказы, чтобы развернуть свою армию против воинов Морэма, и, взбешенный происходящим, сам сделал несколько шагов в его сторону. Морэм видел, что расстояние между ними сокращается. Он в ярости все усиливал и усиливал огонь своего жезла, стараясь достать им своего главного противника до того, как ему помешают.
" Но тут всадники натолкнулись на препятствие. Пещерники, услышав команды Опустошителя, выстроились в линию и сцепились сильными от постоянного копания земли руками, преградив всадникам путь. Их мощь была настолько велика, что воинам не удалось прорвать вражескую линию. Лошади повалились на землю, сбросив всадников, а те, кто двигались позади, падали, натыкаясь на упавших прежде.
Однако Морэм удержался в седле. Собравшись в последнее мгновение, Дринни перепрыгнул через головы пещерников, ударяя копытами по их головам. То же самое удалось проделать многим другим, но, оказавшись за вражеской линией и устремившись вперед, они встретились лицом к лицу с огромным клином юр-вайлов.
Пещерники отрезали Морэма от его всадников, которые продолжали биться с врагами на том месте, где были выброшены из седел. Оглянувшись назад, Морэм понял, что ему нечего ждать от них помощи.
Он мгновенно принял решение. Послав воинов, которые пересекли вражескую линию вместе с ним, атаковать пещерников, сам он бросился на юр-вайлов, по-прежнему держа в вытянутой руке свой жезл, из которого извергался голубой огонь.
В одиночку он вступил в бой с несколькими сотнями черных тварей. Но он недаром изучал Заветы Кевина, сумев с помощью их понять, по крайней мере, какая четкая связь существует между силой и страстью; сейчас он был сильнее, чем когда бы то ни было. Используя всю мощь своего жезла, на которую тот был способен, Морэм обрушился на строй юр-вайлов, точно ураганный огонь, уничтожая их и разбрасывая по сторонам, словно булыжники. Дринни под ним бил копытами, брыкался, топтал, сокрушая врагов, а Морэм, держа жезл обеими руками, водил им из стороны в сторону, посылая огненные голубые молнии, ревущие и грохочущие с такой силой, что содрогалась земля. И юр-вайлы пошатнулись, точно само небо обрушилось на них, а земля вздыбилась под ногами. Он выжигал себе среди них путь, точно всемогущий исполин, и не останавливался до тех пор, пока не добрался до долины, протянувшейся среди холмов.
Развернувшись, он обнаружил, что оказался совершенно один. Сопровождавшие его всадники поскакали обратно; возможно, Квен отозвал их, чтобы они помогли ему сражаться с превосходящими силами врага.
На противоположном краю долины стоял Сатансфист и пристально смотрел на Морэма. Он поднял свой Камень, как будто собираясь нанести удар, лицо Великана было искажено безумием Опустошителя. Однако внезапно он повернулся и исчез за краем долины, как будто решил, что вейнхимы представляют собой более серьезную опасность, чем Высокий Лорд Морэм.
– Сатансфист! – закричал Морэм. – Самадхи-Шеол! Вернись и сразись со мной! Неужели ты такой трус, что не осмелишься ответить на мой вызов?
Он ударил Дринни каблуками, посылая его вдогон за Сатансфистом. Однако, оглянувшись, он увидел, что оставшиеся в живых юр-вайлы наступают. На этот раз они не выстраивались клином, а просто бросились на Морэма. Не успел он взмахнуть своим жезлом, как жадные черные пальцы вцепились в него, царапая его руки и хватаясь за одежду.
Дринни отбивался как мог, но прыгал так неистово, что в конце концов Морэм скатился с него прямо на груду черных тел. Красные от крови лезвия созданий Дьявольской Мглы нависли над ним, но, прежде чем хоть один из юр-вайлов смог нанести удар, Морэм, орудуя жезлом, отбросил демонов прочь. Тут же вскочив на ноги, он уничтожал любого, кто приближался к нему, и одновременно оглядывался по сторонам в поисках своего коня.
Но ранихин уже умчался прочь, покинув долину.
Внезапно Морэм обнаружил, что остался один. Последние юр-вайлы бежали, оставив его с мертвыми и умирающими. Было так неестественно тихо, что кровь стыла в жилах. Оба сражения, по-видимому, закончились, и ветер унес все звуки прочь. Морэм не слышал ничего, кроме завываний ветра и звука собственного хриплого дыхания.
Эта внезапно навалившаяся тишина мгновенно сковала его. Он хотел позвать Квена, но от ужаса у него перехватило горло; хотел свистнуть Дринни, но не смог заставить себя разорвать жуткую тишину. Страх парализовал его.
И тут же ему стало ясно, что это – ловушка, уготовленная для него Опустошителем. Он бросился бежать, но не в сторону своей армии, а в направлении, где бились вейнхимы, надеясь таким образом сбить с толку преследователей.
Но ловушка была слишком хорошо задумана и ему не удалось сбить их с толку. Он сделал всего несколько шагов, как вдруг на краю долины, точно из-под земли, возникли сотни тварей. Они стояли, злобно глядя на него и пуская слюну в предвкушении предстоящей трапезы. Ветер доносил до Морэма их хриплые голоса.
И он был один против всех.
Он отступил к центру долины, шаря по сторонам взглядом в поисках щели или какого-нибудь другого укрытия, но не обнаружил ничего. Попытавшись мысленно ощутить, что происходит с его армией, он не почувствовал никакого отклика; если его воины и были еще живы, могучая сила, создавшая эту ловушку, отрезала его от них.
Когда он осознал свое положение, мысли его обратились внутрь самого себя. И там он увидел конец всех своих надежд и всего своего служения Стране и с удивлением обнаружил, что это больше не пугает его. Он был бойцом и сражался за свою Страну; для этого он и появился на свет. Все то оставшееся время, пока он сможет сражаться ради своей высокой цели, ужас не завладеет его душой. Пока он жив, это означает, что, по крайней мере, в одном сердце еще не угасло пламя любви к Стране. За это стоит сражаться.
Его губы искривила усмешка, возникающая только в минуты крайней опасности. В глазах вспыхнул яркий, несокрушимый, победный свет.
– Давайте идите! – закричал он. – Ваш хозяин слишком большой трус, чтобы сразиться со мной! Ну, что же, придется драться с вами. Предупреждаю – я убью любого, кто посмеет приблизиться ко мне.
В его голосе прозвучало нечто такое, что заставило их тут же остановиться. Они заколебались, в тревоге оглядываясь по сторонам. Но злая сила не выпускала их из-под своего контроля. Услышав грубый окрик, они двинулись к Морэму, точно лавина.
Он не стал дожидаться их приближения и двинулся в том направлении, куда ушел Сатансфист, намереваясь преследовать его до тех пор, пока хватит сил. Однако в последний момент какой-то инстинкт или интуиция остановили его, и он направился в другую сторону. Свернув, он оказался лицом к лицу с частью нападающих.
Сейчас его мощь ограничивала только одна вещь, а именно сам жезл. Он был вырезан из дерева людьми, которые не смогли в полной мере овладеть Учением Кевина; они не рассчитывали на то, что жезл будут применять так долго, как это делал Морэм, а сам он не позаботился о том, чтобы иметь запасной. Огонь, который он извлекал из жезла, становился все жарче – точно пламя, бушующее в топке; Морэм косил своих врагов одного за другим, орудуя жезлом, словно солнечным лучом.
Постепенно орды нападавших запрудили все пространство до самого горизонта, но он не знал, сколько их было. Он ничего не видел, ничего не замечал, кроме уродливых дьяволов, которые жаждали его крови. Хотя они бросались на него десятками и сотнями, он валил и сжигал их, перелезал через трупы, точно плывя в море смерти, и снова уничтожал и крушил. Ярость кипела в его жилах, упорство придавало силы телу, а дух поддерживало ощущение победы, светившееся в глазах.
Но они все еще наседали на него – их было слишком много. В любой момент, нанеси кто-нибудь удар Морэму мечом в спину, и его песенка была бы спета. Сквозь грохот и лязг сражения он слышал пронзительный вопль победы, но даже не понимал, что это кричит он сам.
И вдруг неожиданно между силуэтами атакующих он заметил проблеск огня, который тут же исчез, будто его и не было. Но Морэм понял, что это такое. Он снова закричал и бросился в ту сторону. Не думая больше об опасности, которая могла угрожать ему сзади, он проламывался сквозь волны врагов, медленно, но верно продвигаясь вперед. И вскоре снова увидел огонь.
Это был огонь хайербренда.
Стоя на краю лощины. Хранитель Бориллар и последние из уцелевших вейнхимов плечом к плечу сражались с врагами Морэма. Бориллар использовал свой пламенеющий посох как булаву, а вейнхимы поддерживали его, окружив со всех сторон. Вместе они делали все возможное и невозможное, чтобы спасти Высокого Лорда.
Увидев их, Морэм дрогнул; отвратительные чудовища бросались на его помощников, и опасность, нависшая над ними, на мгновение отвлекла его. Однако он тут же справился с собой и стал пробиваться к ним, по-прежнему действуя своим жезлом, так что, в конце концов, тот застонал в его руках.
Между ним и его спасителями было слишком много тварей – быстро добраться туда он не мог. Убивая, скользя по крови и убивая снова, он видел, как бился Бориллар и как редел строй вейнхимов. Он подумал, что вряд ли успеет пробиться к ним.
Однако гибли не только вейнхимы, но и те, кто нападал на них. И вдруг, брыкаясь и раскидывая врагов, среди них возник Дринни, разыскивающий своего седока.
С невероятной скоростью он несся вниз, в долину. На бегу он опрокидывал черных дьяволов, перепрыгивал через упавших, сметая все на своем пути. И прежде чем им удалось справиться с ним, он уже добрался до Высокого Лорда.
Морэм вспрыгнул на спину ранихина и понесся по головам врагов, взбираясь по склону. Оказавшись наверху, он увидел, что пространство перед ним было свободно от врагов.
Направив Дринни вперед, Морэм заметил вдалеке, посреди безбрежного моря армии Сатансфиста, крохотные отважные островки своих воинов. Держась возле Квена, они сражались с врагами, но их успехи были невелики, а потери огромны. Высокий Лорд знал лишь один способ помочь им и без колебаний направил Дринни вперед.
Он устремился прямо к самадхи-Опустошителю.
Тот был совсем недалеко от него. Стоя на холме, он руководил сражением, и рядом с ним никого не было. Он возвышался над холмом, точно призрак ненависти и разрушения, управляя армией с помощью своей злобной зеленой силы.
Держа жезл наготове, Морэм направил ранихина прямо к самадхи. Оставив врагов позади, он с вызовом прокричал;
– Меленкурион абафа! Дурос минас милл кхабаа!
Собрав все силы, он направил огонь своего жезла прямо на голову Опустошителя.
Сатансфист с легкостью отразил его атаку; презрительно скривив губы, зеленым лучом своего Камня он отразил голубую молнию и вернул ее обратно, полную холода и смертоносной силы.
Морэм ощутил эту силу; он знал, что она убьет его, если достанет, однако Дринни успел отскочить в сторону. Вместо того чтобы угодить в Морэма, молния обрушилась на тварей, преследовавших Высокого Лорда, и уничтожила их.
Это дало Морэму возможность выполнить маневр, который он собирался совершить. Указав Дринни направление и высоко подняв жезл, он устремился к самадхи и оказался рядом с ним, прежде чем тот успел сразить его новой вспышкой своего зеленого огня.
Собрав все свои силы, всю свою любовь к Стране, Морэм замахнулся. Голубая молния, вырвавшаяся из жезла, попала прямо в лоб Сатансфиста.
Однако и Морэм вылетел из седла – такова была сила нанесенного им удара. Жезл разбился вдребезги, а сам Морэм рухнул на мерзлую землю. Оглушенный, он беспомощно откатился в сторону, не имея сил восстановить дыхание. Сознание на мгновение померкло, а потом он ощутил чудовищную боль в голове и во всем теле. Ладони онемели, парализованные мощной силой, которая прошла сквозь них.
Однако, даже находясь в этом состоянии, он был ошеломлен тем, что сделал.
Его удар отбросил Сатансфиста назад. Великан-Опустошитель рухнул на землю и покатился по склону холма.
С величайшим трудом Морэм наконец справился с дыханием. Руку жгло, слепящая боль застлала глаза. Он попытался пошевельнуться, и через некоторое время ему удалось перевернуться на бок. Подвигав онемевшими руками, он почувствовал, что они оживают, и, опираясь на них, встал на колени. Тогда он позволил себе короткую передышку, с радостью ощущая, что боль отступает.
Услышав звук тяжелых шагов, он поднял глаза. Прямо над ним стоял самадхи-Шеол.
Кровь из раны на лбу заливала ему глаза, но от этого он только пришел в еще большую ярость. Он ощерил зубы, точно усмехаясь, лицо исказила злобная гримаса. В сцепленных вместе ладонях он держал свой смертоносный зеленый Камень, который пылал и дымился, точно настал момент его заключительного торжества.
Он медленно поднял Камень над головой Морэма.
Распростертый на земле, ошеломленный – точно беспомощная жертва, предназначенная на заклание, – Морэм не сводил глаз со своей смерти, взметнувшейся и зависшей над ним.
Где-то далеко раздался неистовый, но бесполезный крик Квена: “Морэм! Морэм!” Рядом с ним упавший на землю Дринни со стоном пытался встать на ноги. Воцарилась полная тишина. Все сражающиеся замерли, чтобы своими глазами увидеть гибель Морэма. А он не мог сделать ничего – только стоять на коленях и терзаться сожалением о том, что ради такого бесславного конца было загублено столько жизней.
Но спустя мгновение на него, казалось, обрушился шквал ветра; воздух затрепетал и заволновался, обволакивая Морэма со всех сторон. Сатансфист с удивлением поднял к небу широко распахнутые, непонимающие глаза, уронил кулаки и в смятении начал выкрикивать проклятия, обращаясь куда-то в сторону западной части горизонта.
Морэм, так же ничего не понимая, мог лишь недоуменно оглядываться, тяжело дыша. Происходило нечто невероятное.
В этот момент Дринни наконец удалось подняться. Пошатываясь на нетвердых ногах, он вскинул голову и заржал, тоже ощутив происшедшую перемену. Его ржание было слабым, едва слышным, но оно наполнило сердце Морэма ликованием, точно пропел трубный глас, возвестивший победу.
Пока он, и Сатансфист, и все сражавшиеся изумленно оглядывались, ветер так же неожиданно стих. Пролетев над землей, он упал, точно раненая птица. Растворился в воздухе, затих, исчез.
В первый раз с тех пор, как землю сковала зима Лорда Фоула, ветра не стало. Та сила, которая исходила от Сатансфиста и заставляла его дуть и дуть не переставая, исчезла.
С яростным криком Опустошитель снова повернулся к Морэму.
– Глупец! – закричал он, заметив ликующее выражение на лице Высокого Лорда. – Это было лишь одно орудие среди многих! Я еще высосу всю кровь из твоего сердца!
Содрогнувшись от собственной ярости, он снова поднял кулаки, чтобы нанести разящий удар.
Морэм внезапно ощутил жар, который жег его под одеждой, и интуитивно понял, что это значит. Как только Камень вознесся над его головой, он распахнул тунику и выхватил из-под нее крилл.
Камень крилла сверкал и переливался ослепительным белым огнем. Точно эхо, он отозвался на далекую вспышку дикой магии, и Морэм, держа крилл за рукоять, чувствовал, насколько она сильна.
Это было оружие, достаточно крепкое для того, чтобы выдержать поток силы любой мощи.
Морэм посмотрел Сатансфисту в глаза и прочел в них страх, нерешительность – и древнюю злобу, порожденную несокрушимой уверенностью в том, что Камень непобедим.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:34 | Сообщение # 21 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Прежде чем Сатансфист успел сделать хотя бы одно движение, чтобы защитить себя. Лорд Морэм вскочил и вонзил крилл глубоко в его грудь.
Опустошитель пронзительно вскрикнул и забился в агонии. Он молотил руками, точно пытаясь найти что-то, что спасло бы его. Потом он опустился на колени.
Прочно упираясь ногами в землю и не выпуская из рук крилл, Морэм, не ослабляя хватку, продолжал надавливать на него, все глубже и глубже вонзая лезвие в грудь Сатансфиста.
Однако самадхи еще был жив. Уже глядя смерти в лицо, он все еще пытался найти способ отомстить. Он стиснул ладонями Камень над затылком Морэма и со всей мощью своего тела Великана сжал его.
Страшная сила, похожая на трепетание холодного пульсирующего сердца, вырвалась из Камня и обрушилась на спину Морэма. Но он не обращал внимания на боль, терпел ее, продолжая всем своим весом давить на сверкающее лезвие, стремясь добраться до самого сердца самадхи. Его плоть не имела теперь никакого значения, как будто он медленно превращался в существо, чьей сущностью были лишь чистая сила, свободный дух и неукротимая воля. Сила Камня снова и снова била по нему сверху, а грудь Сатансфиста вздымалась перед ним в яростных вздохах.
Потом, точно струна, лопнула некоторая таинственная связующая нить.
Выйдя из-под контроля, Камень взорвался, разлетевшись на куски. Взрыв чудовищной силы отбросил и Морэма, и Сатансфиста, которые, так и не расцепившись, покатились по склону холма. Дрогнула земля, и сейчас же, точно по мановению волшебного жезла, прервалась жуткая тишина, нависшая над полем боя. Словно вихрь пронесся в воздухе, и тотчас испуганная армия Презирающего разразилась громким визгом.
Вомарк Квен и уцелевшие в схватке всадники помчались к подножию холма. Квен слез с лошади и подошел к Высокому Лорду. Одежда Морэма, запятнанная кровью, превратилась в лохмотья. Руки, которыми он все еще сжимал крилл, были обожжены так сильно, что с них свисали лоскуты черной, обугленной кожи. Все его тело казалось одной сплошной раной. И все же он был жив и слабо, едва заметно, но дышал.
Страх, усталость, неуверенность Квена исчезли. Он выдернул крилл, вытер его, засунул себе за пояс и осторожно поднял Морэма на руки. Потом он оглянулся вокруг. Увидел Дринни, стоящего рядом и встряхивающего головой и гривой, чтобы прийти в себе после взрыва. Увидел армию Презирающего, смятенную и растерянную. Он надеялся, что, оставшись без своего предводителя, эта армия развалится; однако он ошибся. Юр-вайлы уже собирались вместе, подзывая к себе остальных тварей и восстанавливая порядок.
Вес Высокого Лорда не помешал Квену разбежаться и вскочить вместе с ним на Дринни. Он крикнул, обращаясь к своим воинам:
– Уходим! Возвращаемся в Замок! Серый Убийца не оставит свою армию без поддержки!
Он пустил Дринни галопом и понесся к распахнутым воротам Ревелстоуна.
Глава 16
Колосс
Во тьме, окружающий его, время от времени возникали проблески, когда Кавенант чувствовал, что ему в горло вливают отвратительную на вкус жидкость; его враги явно пытались поддерживать в нем жизнь. Но между этими моментами не существовало ничего – ни воспоминаний, ни даже осознания самого себя, – ничего, кроме рвущей боли в голове, в том месте, где лба совсем недавно коснулись своими мечами юр-вайлы. Он был схвачен, покорен, лишен памяти и самой личности, и только красный коготь, раздирающий лоб, мешал ему окончательно утратить ощущение того, что он еще существует.
Когда, в конце концов, сознание все же начало возвращаться к нему, он задергался, точно пытаясь выбраться из могилы и сбросить давившую на него тяжесть. Его трясло от холода, но сердце работало, хотя и с перебоями. Руки безо всякого толку шарили по сторонам, натыкаясь на мерзлую землю.
Затем чьи-то руки грубо перевернули его на спину, перед глазами возникло и тут же исчезло злобное лицо. Последовал мощный удар по груди, в первый момент заставивший его задохнуться; однако почти сразу же стало легче дышать. Резко ударившись о землю затылком, он почувствовал, что лежит на спине, и перестал шевелиться, сосредоточившись на том, чтобы получше разглядеть окружающее.
Он хотел видеть, хотел понять, где находится и что происходит. Его глаза были открыты, и все же он не видел лиц, смутно маячивших перед ним. Холодная серая дымка затянула все, растворяя в себе то, что его окружало.
– Поднимайся, Кавенант, – прохрипел грубый голос. – От такого тебя нет ни малейшего толка.
Последовал новый удар, от которого его голова, болтающаяся на шее, точно он не управлял своими мышцами, дернулась и повернулась набок. Он ощутил прикосновение холодного ветра к щекам и болезненно сощурился; потекли слезы, смывая слепоту, он начал различать очертания и чувствовать пространство.
– Встать, я сказал!
Голос показался ему знакомым, хотя было неясно кому он принадлежал. Лежа на ледяной земле, он продолжал щуриться до тех пор, пока его взгляд не остановился на огромном каменном монолите, напоминающем кулак.
Камень находился примерно в двадцати метрах от Кавенанта, вздымаясь вверх метров на десять-двенадцать – обсидиановый столб, вросший в естественную скальную породу и слегка шероховатый в верхней части. Позади него Кавенант не видел ничего; там была лишь тьма, точно столб стоял на краю света. Сначала он показался Кавенанту воплощением Земной Силы, водруженным здесь, чтобы обозначать границу, за которой дьявол был бессилен. Но по мере того как взгляд его прояснялся, камень как будто начинал все больше напоминать обычную скалу. Если в нем еще и сохранилась жизнь, Кавенант не мог уловить ее признаков.
Постепенно, по частям, начали оживать другие чувства. Теперь он слышал хищное завывание ветра, а где-то вдалеке – глубокий, приглушенный гул, похожий на шум водопада.
– Встать! – снова раздался голос. – Я что, должен ударить тебя хорошенько, чтобы ты пришел в себя? – Последовал взрыв язвительного хохота, точно сказанное давало повод для веселья.
Внезапно грубый рывок поднял Кавенанта с земли. Он был еще слишком слаб, чтобы стоять самостоятельно, настолько слаб, что не мог даже поднять головы. Он прислонился к груди поднявшего его человека и, тяжело дыша от боли, попытался ухватиться за его плечи.
– Где я? – прохрипел он наконец. – Где?.. Снова послышался смех. Смеялись двое, теперь он отчетливо различал это; однако голоса были ему незнакомы.
– Где? – резко повторил человек. – Томас Кавенант, ты в моей власти. Это единственное, что имеет для тебя смысл.
Напрягшись, Кавенант приподнял наконец голову и встретился с пристальным, темным взглядом Триока.
Триок? Он попытался произнести это имя, но голос не повиновался ему.
– Ты уничтожил все, что было мне дорого. Подумай лучше об этом. Неверящий, – он произнес имя с глубоким презрением, – чем интересоваться тем, где ты находишься.
Триок?
– Каждый твой вздох несет смерть и вырождение. Фу! От тебя просто разит падалью. – Внезапная судорога исказила лицо Триока, и он снова отшвырнул Кавенанта на землю.
Кавенант упал под звуки саркастического смеха, охватившего Триока. Он никак не мог собраться с мыслями; явное отвращение, которое испытывал к нему Триок, больно задело его. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять, в чем дело.
И он понял: Триок был прав – от него разило проказой. Болезнь распространилась, и руки и ноги источали гнилостные миазмы. Не уловить их было просто невозможно. Его плоть разлагалась, отравляя все вокруг – как будто, в конце концов, даже само его тело стало осквернять и разрушать фундаментальные основы здоровья Страны. В каком-то смысле это было даже хуже того, что творила зима Презирающего – или, точнее, зараза, которую он распространял, довершала дело, начатое Лордом Фоулом. Цель Презирающего оказалась бы полностью достигнутой, если бы холод и проказа, объединившись, подорвали последние жизненные силы Страны.
Затем он внезапно понял еще кое-что – а именно, что с него сняли кольцо. Для этого ему не нужно было даже смотреть на руку, ощущение утраты было настолько сильным и острым, точно он лишился своего сердца.
Манипуляции Презирающего были завершены. Насилие, хитрость и все остальное, чем сопровождалось пребывание Кавенанта в Стране, принесли свои плоды в виде этого неизбежного конца. Теперь Лорд Фоул владел дикой магией.
Ощущение чудовищного бедствия, которое он навлек на Страну, захлестнуло Кавенанта. Грудь стеснило, он заметался, с трудом сдерживая слезы.
И тут над ним снова возник Триок. Ухватив Кавенанта за отвороты плаща, он встряхнул его с такой силой, что у того затрещали кости.
– Очнись! – злобно прохрипел Триок. – У тебя нет времени. У меня нет времени. Я не намерен попусту его тратить.
В первый момент Кавенант не мог сопротивляться – истощение, долгое беспамятство, горе лишили его сил. Но затем беспричинная грубость Триока пробудила в нем злость. Она подхлестнула его силы, вернув способность управлять своими мышцами. Он вырвался из хватки Триока, упираясь в землю ногами и руками, и, шатаясь, поднялся на ноги.
– Будь ты проклят. Опустошитель! Не прикасайся ко мне! Триок шагнул по направлению к Кавенанту, когда тот двинулся прямо на него, и резким ударом снова поверг его на землю. Возвышаясь над Кавенантом, он прокричал оскорбление:
– Я не Опустошитель! Я – Триок, сын Тулера! Я любил Лену, дочь Этиаран, и я хотя бы отчасти заменил отца Елене, дочери Лены, потому что ты бросил ее! Ты передо мной в долгу, и я могу поступать с тобой как угодно – ты не станешь отрицать этого!
В этих словах Кавенанту снова послышалась насмешка, но он пока не мог понять, чем она вызвана. Боль в голове, ставшая после удара невыносимой, грохотала в ушах. Потом она немного утихла, в глазах прояснилось, и он заставил себя взглянуть прямо в лицо Триока.
Этот человек снова изменился. Исчезло выражение отвращения и вожделения, гнева и страха; и уже не казалось, что он притворяется и хитрит. В лице его отчетливо проступили горечь и ярость, не поддающиеся никакому внутреннему контролю. Свойственное прежде молящее выражение глаз – результат трудной жизни – тоже исчезло под наплывом обуревающих его чувств. Теперь его брови сердито хмурились; морщины у глаз стали глубокими, точно шрамы; рот искривляла гримаса. Однако было в его взгляде что-то, вызывающее ощущение противоречивости его облика. Глаза были тусклыми и подернутыми дымкой, точно у больного катарактой, в них трепетала пустота. Казалось, он внезапно ослеп.
Вид Триока заставил Кавенанта почувствовать несправедливость своего гнева. Перед ним была еще одна из его многочисленных жертв – его возмущению не было оправданий.
– Триок! – простонал он, не находя нужных слов. – Триок!
Триок, который остановился, пока он поднимался, снова с угрожающим видом двинулся вперед.
Кавенант отступил на несколько шагов. Он знал, что должен что-то сказать – что-то такое, что хотя бы отчасти облегчило горечь Триока, – но никак не мог собраться с мыслями. Триок замахнулся, но Кавенант увернулся от удара, приложив все силы к тому, чтобы не упасть. Слова… Он с трудом подыскивал слова.
– Черт побери! – закричал он – больше ничего не приходило ему в голову. – Что стало с твоей Клятвой Мира?
– Ее нет, – прохрипел Триок. – Она умерла с ножом в животе! – Он замахнулся и снова толкнул Кавенанта. – Закон Смерти нарушен, а вместе с ним и все Клятвы.
Стараясь удержать равновесие, Кавенант снова немного отступил.
– Триок! – задыхаясь, сказал он. – Я не убивал ее. Она умерла, пытаясь спасти мою жизнь. Она знала, что я виноват, и все же пыталась спасти меня. Что бы она сказала сейчас, увидев, каким ты стал? Что Опустошитель сделал с тобой?
Триок продолжал медленно надвигаться на него, глаза его пытали яростью.
– Ты не такой! – закричал Кавенант. – Ты всей своей жизнью доказал, что ты не такой!
Внезапно прыгнув вперед, Триок схватил Кавенанта за горло и прорычал:
– Ты не видел того, что довелось видеть мне! Кавенант отбивался, но Триок был несравненно сильнее. Кавенант царапался, хватал и оттягивал от себя его руки, но они сжимались все сильнее. В конце концов он стал задыхаться, в голове у него загудело.
Освободив одну руку, Триок поднял кулак и с размаху ударил Кавенанта прямо в пылающий, израненный лоб. Тот отшатнулся и почти упал, но сзади его подхватили чьи-то руки и заставили удержаться на ногах – руки, чье прикосновение обожгло, точно едкая кислота.
Он оттолкнул их и обернулся, чтобы увидеть, кто это. Кровь бежала из раны на лбу, застилая глаза, он обтер ее онемевшими пальцами и разглядел позади себя двух людей. Оба они смеялись, глядя на него. Это были реймены. Он разглядел их в одно мгновение, точно их высветила внезапная вспышка молнии. Он понял, что это были Корды Кэма – Лэл и Вейн. Однако они сильно изменились. Несмотря на то что ему было трудно смотреть, он уловил перемену, которая полностью перевернула все существо каждого из них. Презрение и вожделение пришли на смену их прежней гордости духу. Отвратительные судороги, пробегающие по их лицам, и неистовство во взгляде – даже этого было бы достаточно, чтобы убедиться, что они стали совершенно другими.
– Наш друг Триок сказал правду, – произнесли они одновременно; их слова прозвучали притворно и насмешливо. – Наш брат не с нами. Он занят уничтожением Ревелстоуна. Но Триок занял его место – на время. На очень короткое время. Мы – торайя и мокша. Херим и Джеханнум. Мы пришли полюбоваться уничтожением того, что ненавидим. Теперь ты для нас – ничто, Неверящий. – И снова они засмеялись – один дух, один порыв, презрительно рвущийся из двух глоток. – Однако ты и наш друг Триок позабавили нас.
Но Кавенант едва слышал их. Спустя мгновение после того, как он понял, что произошло с ними, он увидел что-то еще, что-то, отчего Опустошители тут же вылетели у него из головы. Позади Вейна и Лэла он разглядел другие фигуры. Это были два человека, за которых он больше всего переживал во время похода, закончившегося во Мшистом Лесу: Мореход и Баннор.
При виде них его охватил ужас.
На лице и теле Морехода, наряду со старыми, появилось множество новых боевых отметин, а седые волосы и морщинистое лицо делали Баннора еще более постаревшим. Но все это казалось пустяками по сравнению с тем, что оба были недвижимы.
Они не могли даже повернуть головы в сторону Кавенанта – совершенно беспомощные, парализованные зеленой силой, которая со всех сторон окутывала их, светясь над головами, точно корона. Казалось, они не дышали и сердца их не бились. Широко распахнутые глаза ничего не видели, подернутые той же самой темной пеленой, которую Кавенант заметил у Триока, только более плотной – лишь слабые контуры зрачка и радужной оболочки просвечивали сквозь нее.
– Баннор! – воскликнул Кавенант. – Мореход! О-о! Внутренне сжавшись, он зашатался, словно земля под ним задрожала. Вид Баннора и Морехода, то состояние, в котором они находились, потрясли его до глубины души. Он схватился руками за голову, словно пытаясь защитить ее от готового обрушиться топора.
Однако Триок продолжал наступать на него, яростно выкрикивая:
– Ты не видел того, что я видел. Ты не знаешь, что натворил.
Слабый, потерявший кольцо, беспредельно несчастный, Кавенант тем не менее понимал, что означают слова Триока – что даже сейчас он не знает всего самого худшего. Это сообщение заставило погрузиться в самые глубины своего страха – туда, куда не мог добраться никто посторонний, в том числе и нападавшие. И там, в этих глубинах, он внезапно ощутил в себе нечто, чего не было прежде. Странное спокойствие, которое он приобрел во Мшистом Лесу; ту часть самого себя, о которой он забыл, но которая тем не менее существовала. Это был один из даров Леса, и уничтожить его не могло ничто.
Темная бездна страха осталась позади. Он поднял голову. Он был слишком слаб, чтобы драться с Триоком; он лишился своего кольца; кровь струилась из раны на лбу и заливала глаза – все это по-прежнему так и было. Но он больше не испытывал страха.
Поморгав, чтобы смахнуть с ресниц кровь, мешающую смотреть, он спросил у Триока, кивнув в сторону Морехода и Баннора:
– Что с ними случилось?
– Ты не видел! – снова взревел Триок, замахнувшись, чтобы ударить еще раз. Однако, прежде чем его кулак опустился, чей-то низкий голос спокойно произнес:
– – Остановись.
Триок вздрогнул, но рука его продолжала опускаться.
– У тебя было достаточно времени, хватит. Теперь он нужен мне.
Этот приказ наконец остановил Триока. Сердито сверкнув глазами, он отпрянул от Кавенанта, развернулся в сторону каменного монолита и крикнул:
– Сюда!
Кавенант покачнулся, вытирая глаза и не веря тому, что видел.
На середине расстояния между ним и воздетым к небу каменным кулаком стояла Елена!
Она была облачена в бархатное зеленое платье и держалась гордо, точно королева. Ее окутывала сверкающая изумрудная аура, которая вспыхнула, точно россыпь драгоценных камней, когда она улыбнулась. Ей не пришлось прикладывать никаких особых усилий – мгновенно стало ясно, что именно она является хозяйкой положения. Триок и Опустошители замерли в ожидании, словно подданные перед своей госпожой.
В правой руке она держала длинный жезл, с обоих концов окованный металлом; всю его среднюю часть покрывали вырезанные руны и волшебные символы.
Это был Посох Закона.
Но Кавенант больше всего был поражен чудесным появлением Елены. Он любил ее, он потерял ее. Когда она погибла от рук мертвого Кевина-Расточителя Страны, закончилось и его прошлое пребывание в Стране. И вот сейчас она стояла совсем рядом – и улыбалась.
Трепет радости пронзил его душу. Любовь, которая терзала его сердце с того самого дня, как она погибла, внезапно вновь вспыхнула в нем – с такой силой, что, казалось, оно сейчас разорвется. Радость переполняла его, горло перехватило, он не мог вымолвить ни слова. Наполовину ослепший от крови, стекающей со лба, и слез счастья, он двинулся к ней, как будто собираясь пасть ниц, целовать ей ноги.
Но прежде чем он прошел половину разделяющего их расстояния, она сделала быстрый жест Посохом, и мощный толчок силы остановил его. Он упал на руки и колени.
– Нет, – очень мягко, почти нежно произнесла она. – Я отвечу на все твои вопросы, прежде чем убью тебя, Томас Кавенант, юр-Лорд, Неверящий.., любимый. – Слово “любимый”, сорвавшееся с ее холодных губ, доконало его. – Но ты не должен дотрагиваться до меня. Не приближайся ко мне!
Непонятная тяжесть навалилась ему на плечи, вдавила в землю. Он хватал ртом воздух, но тот лишь обжигал легкие, точно густой дым. Вся атмосфера вокруг была пропитана ядовитыми испарениями, исходящими от Елены. От нее пахло так же, как и от него, – проказой.
Он заставил себя поднять голову и, тяжело дыша, изумленно воззрился на нее.
С улыбкой, больше напоминающей ухмылку, она протянула к нему левую руку и открыла ладонь, чтобы он мог видеть лежащее на ней свое обручальное кольцо Белого Золота.
"Елена! – беззвучно простонал он. – Елена!” Он чувствовал себя точно зажатым в тиски. Всем сердцем он стремился к ней, а она лишь тихо смеялась над ним, как будто его беспомощность доставляла ей удовольствие.
Прошло время, прежде чем он сумел как следует ее разглядеть. Он лежал перед ней ниц, а она вызывающе сияла над ним, словно чистый, бесплотный дух. Однако медленно, очень медленно взгляд его начал проясняться. Как возрожденный из пепла феникс, она была изумительно хороша, но чуждой, неземной красотой. Чем-то она напоминала призрак Кевина-Расточителя Страны, вызванный из своей могилы жестоким приказанием. Она была спокойна – потому что сознавала свою власть; она излучала торжество и.., тлен. Глаза ее не сияли, они были темны как ночь. Во всем облике ощущалась странная двойственность; она выглядела живой, но в то же время мир был совершенно ей чужд. Казалось, она не отдавала себе отчета в том, где она и что с ней; пристальный взгляд был устремлен куда-то в неизвестность, где находилось то, что подчиняло ее себе.
Она стала слугой Презирающего. Даже сейчас, когда она стояла здесь с Посохом Закона и кольцом в руках, взгляд Лорда Фоула был неотступно прикован к ней, завораживал ее, точно взгляд змеи.
В ее оскверненной красоте Кавенант видел то, что происходило со Страной. Оскверняя своей властью ее внутреннюю чистоту. Лорд Фоул испытывал особое удовольствие, точно грязный развратник, стремящийся не только завладеть телом, но и растлить душу невинной девочки.
– Елена!.. – начал было он и замолчал, задыхаясь от исходящего от нее смрада. – Елена! Посмотри на меня.
Презрительно покачав головой, она отвернулась от него и зашагала в сторону каменного столба.
– Триок, – небрежно бросила она, – ответь Неверящему на его вопросы. Пусть узнает все. Его отчаяние доставит особое удовольствие хозяину.
Триок тут же шагнул вперед и встал так, чтобы Кавенант мог видеть его. Взгляд Триока был все так же хмур, лицо напряжено, но голос звучал почти спокойно. Отрывисто, словно зачитывая приговор, он сказал:
– Ты спрашивал, где находишься. Ты в Землепровале. Позади – обрыв, за ним река Лендрайдер, а прямо перед тобой Колосс Землепровала. Возможно, Лорды – слово “Лорды” Триок почти прошипел с яростью и отчаянием – рассказывали тебе о Колоссе. В течение многих веков он защищал Верхнюю Страну от трех Опустошителей. Тысячелетиями он хранил молчание – даже тогда, когда люди разрушали и губили Всеединый лес. Однако ты, наверное, заметил, что торайя и мокша не приближаются к камню. До тех пор пока хотя бы один Защитник жив еще среди остатков Всеединого леса, нельзя считать, что Колосс полностью утратил свое могущество. Он – шип, торчащий в беспредельном могуществе Презирающего. Сейчас Елена уничтожит этот камень. – Позади Кавенанта Опустошители зарычали от удовольствия, услышав эти слова. – Раньше это было невозможно. С тех пор как началась война, Елена стояла здесь и Посохом Закона помогала армии хозяина. Зима в Стране – ее заслуга; тем самым у хозяина оказались развязаны руки для других дел, связанных с войной. И это место было выбрано для нее недаром – чтобы она оказалась рядом, если Колосс проснется, и чтобы она могла при первой же возможности уничтожить его, если каменный сон будет продолжаться. Однако он надумал сопротивляться ей. – Триок говорил почти так же жестко и презрительно, как Елена. – В нем еще не умерла Сила Земли. Теперь, когда в ее распоряжении не только Посох, но и дикая магия, она осуществит задуманное, сбросит каменный Колосс с его утеса. И когда древний бастион падет, несмотря на свою нетленность и Силу Земли, которые не спасут его от мощи хозяина, – тогда Елена, жена Фоула, убьет тебя прямо там, где ты сейчас стоишь на коленях. Она убьет нас всех. – Кивком головы он указал на Баннора и Морехода.
Опустошители засмеялись – по-прежнему в унисон. Корчась под властью силы, которая все еще прижимала его к земле, Кавенант спросил:
– Почему теперь она. , сможет?.. Этот вопрос мог означать многое, но Триок понял, что он имел в виду.
– Потому что Закон Смерти был разрушен! – прохрипел он.
Ярость полыхала в его голосе. Наблюдая за тем, как, грациозно двигаясь, Елена приближается к Колоссу, он, казалось, внутренне метался, выполняя приказ и в то же время стараясь найти хоть какой-то способ остановить ее. Несомненно, он отдавал себе отчет, что его заставили, что с ним что-то сделали, и понимание этого терзало его.
– Разрушен! – Он уже почти кричал. – Когда она использовала Силу Повелевать, чтобы вызвать Кевина-Расточителя Страны из могилы, она разрушила Закон, отделяющий живых от мертвых. Возможно, она сделала это ради того, чтобы хозяин забрал ее к себе – и с Посохом Закона. Потому что она – его слуга. И Посох в ее руках отлично служит ему; если бы он сам вздумал воспользоваться им, его постигла бы участь Друлла-Камневого Червя. Взгляни на нее, Томас Кавенант! Она все та же. Внутри нее по-прежнему живет дух дочери Лены. Даже собираясь уничтожить Колосс, она помнит, кем была, и ненавидит ту, кем стала. – Грудь Триока вздымалась, словно он задыхался от горя. – Так действует хозяин. Он воскресил ее ради того, чтобы превратить в руины Страну – Страну, которую она любит!
Он не делал больше вид, что обращается только к Кавенанту; его голос звучал как набат – как будто это было единственное, с помощью чего он мог еще сопротивляться ее власти.
– Елена, жена Фоула, – его передернуло от ужаса, когда он произнес эти слова, – теперь владеет Белым Золотом. Она служит хозяину лучше, чем любой Опустошитель. Окажись эта сила в руках торайи или мокши, они наверняка восстали бы против него. Владея дикой магией, любой Опустошитель мог бы свергнуть хозяина и занять его место в Риджик Тоум. Но Елена не станет бунтовать, не станет использовать дикую магию, чтобы освободиться. Она восстала из мертвых, и потому ее служение безупречно!
Он с такой яростью произнес слово “безупречно”, словно это было наихудшее оскорбление, которое ему пришло в голову. Но Елена осталась глуха к его тону – она не сомневалась в своей силе и своей победе. Похоже, она догадывалась о том, что он испытывал, но это лишь забавляло ее.
Повернувшись спиной К Кавенанту и Триоку, она теперь стояла лицом к монолиту. Он угрожающе нависал над ней, но она не сомневалась, что никакая опасность ей не страшна. С Посохом и кольцом она была сильнее всех в Стране. Прекрасным жестом, в котором отражалось все ее могущество, она подняла руки, в одной из которых был Посох Закона, а в другой – Белое Золото, и запела торжественную песнь, начиная атаку на Колосс Землепровала.
Ее пение резало слух Кавенанта, подчеркивая его беспомощность. Он не мог допустить, чтобы она осуществила свое намерение, и не мог противостоять ему; он по-прежнему стоял на коленях под тяжестью силы, которая удерживала и унижала его. Он был совсем рядом с ней.., но не мог сделать ничего!
Мысли метались, как безумные, в поисках возможного выхода. Нужно было остановить Елену до того, как она уничтожит Колосс. Он должен был найти возможность помешать ей!
– Мореход! – прохрипел он в отчаянии. – Я не знаю, что случилось с тобой… Не знаю, что с тобой сделали. Но ты должен воспротивиться ей! Ты же Великан! Попытайся остановить ее! Мореход! Баннор!
В ответ Опустошители разразились саркастическим смехом, а Триок, не отрывая от Елены взгляда, произнес:
– Ты дурак, Томас Кавенант. Они не в состоянии помочь тебе. Они слишком сильны, чтобы их можно было подчинить – как подчинили меня, – и одновременно слишком слабы, чтобы стать хозяевами. Вот почему она сковала их силой Посоха Закона. Жезл убивает ЛЮБОЕ сопротивление. Это доказывает, что Закон не противостоит Злу. Все мы подчинены безнадежно.
– Но не ты! – быстро ответил Кавенант. Все это время от старался освободиться от сковавшей его силы; однако, хотя сердце его едва не лопнуло от напряжения, ему это не удалось. Без кольца он чувствовал себя как без рук. Без кольца он мог сделать для Страны меньше, чем кто-либо из живущих в ней. – Но не ты! – снова прохрипел он. – Я слышал, как ты говорил, Триок! Ты… Она не опасается тебя… Но она не сможет и удержать тебя, Триок! Останови ее!
И вновь Опустошители засмеялись – правда, на этот раз их смех показался ему несколько натянутым. Кавенант ухитрился наконец хотя бы повернуть голову и посмотрел на Лэла и Вейна.
Они все еще держались на безопасном расстоянии от Колосса, но не помогали Кавенанту и не мешали Елене. Они лишь посмеивались, точно не были способны помочь даже самим себе. Однако по их лицам можно было понять, что с ними происходит нечто странное. Пот стекал по щекам, рты были крепко сжаты. С присущим им чувством гордости и независимости, реймены пытались обрести свободу.
И то же самое делали Мореход и Баннор! Каким-то образом оба нашли в себе достаточно сил, чтобы начать двигаться – слабо, едва заметно. Голова Морехода была опущена, он сжимал одной рукой лицо, точно пытаясь что-то содрать с него. Баннор пальцами царапал свои бока, рот его исказился, так что стали видны зубы. Они пытались вырваться из-под власти Елены – упорно и отчаянно.
Наблюдая за этой борьбой, Кавенант с особой остротой ощутил свою собственную беспомощность. Как и реймены, они делали то, что было почти невозможно, – и все же не добились практически ничего. Они боролись так яростно, что Кавенант испугался, – а вдруг их сердца не выдержат и разорвутся от напряжения? Однако он чувствовал, что шансов на победу у них не было. Чем сильнее они старались вырваться, тем более мощным становилось воздействие Посоха.
Тщетность их усилий причиняла Кавенанту большее страдание, чем собственная беспомощность. Он давно понял, что бессилен и слаб, но ни Мореход, ни Баннор не привыкли терпеть поражений. Наблюдая за тем, как это происходило сейчас, он готов был заплакать от боли и сострадания. “Перестаньте! – хотелось крикнуть ему. – Перестаньте или вы сойдете с ума!"
Но в следующее мгновение в сознании мелькнул проблеск надежды – когда он внезапно понял, что именно они делали. Они не пытались освободиться, нет! Они понимали, что это безнадежно. Их действия направляла совсем другая цель. Елена была полностью поглощена тем, чем занималась – подготовкой к разрушению Колосса. Их удерживала сила, оставленная ею – она не сомневалась, что этого достаточно.
Мореход и Баннор пытались воздействовать именно на эту силу, стремясь истощить ее. Пока, полностью выкладываясь, они делали это, Триок мотал головой, трясся, словно в лихорадке, щелкал челюстями – и вдруг начал медленно продвигаться в сторону Елены.
Опустошители не предпринимали попыток остановить его – их собственная борьба с рейменами отнимала все силы. Тело Триока странным образом вытягивалось, точно его кости теряли свою прочность, он все время повторял дрожащим, полным мольбы голосом:
– Елена! Елена?
И все же продолжал двигаться; шаг за шагом он все больше приближался к ней.
Кавенант не сводил с него глаз, мучаясь в ожидании того, чем все это закончится.
Однако, прежде чем он подошел к ней на расстояние вытянутой руки, она сурово произнесла:
– Стой! – Раздираемый противоречивыми воздействиями, он замер. – Если ты сделаешь еще хотя бы шаг, я вырву сердце из твоего жалкого, старого тела и скормлю его Джеханнуму и Хериму. Они сожрут его на твоих глазах, пока ты будешь умолять меня дать тебе умереть.
Триок заплакал, вздрагивая и снова повторяя:
– Елена… Елена?
Не глядя больше на него, она продолжила свое пение.
Однако спустя мгновение что-то отвлекло ее внимание от Колосса, и она обернулась, удивленно и гневно глядя в сторону запада.
Потом она взмахнула Посохом Закона.
– Лорды наступают! – в бешенстве взвыла она. – Самадхи в опасности! Как они посмели!
Кавенант изумленно вытаращил глаза, услышав это. Как она узнала о том, что происходит? Однако у него не было времени разбираться в этом.
– Клянусь Фоулом! – в ярости воскликнула она. – Уничтожь их. Опустошитель!
Невероятная сила, скрытая в Посохе, устремилась на помощь самадхи-Шеолу – никакое расстояние не было ей помехой.
Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы люди, окружающие Елену, вырвались из-под ее власти.
Пелена упала с глаз Морехода и Баннора. Вздрагивая и шатаясь, они задвигались. Опустошители тут же попытались остановить их, но им мешало противодействие рейменов. Давление на спину Кавенанта уменьшилось. Откатившись в сторону, он вскочил и бросился к Елене.
Однако ближе всех к ней находился Триок, который тут же воспользовался ее промахом. С диким ревом он обоими кулаками ударил ее по левой руке.
Его руки прошли сквозь ее призрачную плоть, зацепив кольцо. Не ожидая удара, от удивления она выпустила его из пальцев. Оно упало.
Триок кинулся следом, схватил кольцо одной рукой и швырнул в сторону Кавенанта, рухнув на землю.
Реакция Елены была мгновенной. Прежде чем Триок успел перевернуться, чтобы попытаться ускользнуть от нее, она с размаху опустила Посох прямо ему на спину. Взрывом силы ему раздробило позвоночник.
Она снова подняла Посох, держа его точно копье, и тут же оказалась около Кавенанта.
Кольцо, брошенное Триоком, пролетело мимо, но он успел наступить на него и поднять, прежде чем Елена смогла остановить его. Зажав кольцо в кулаке, он напружинился и замер, готовясь отразить ее нападение.
Однако она тут же решила не вступать с ним в борьбу. Взмахнув Посохом, она снова сковала Морехода и Баннора, подавила бунт рейменов. Не заботясь больше о своей безопасности, она произнесла голосом, который дрожал от гнева:
– Оно не поможет ему. Он не знает, как разбудить его мощь. Херим, Джеханнум – оставляю его вам.
Опустошители в унисон зарычали от удовольствия, предвкушая, как будут пожирать его.
Он оказался между ними и Еленой.
Боясь потерять кольцо, Кавенант снова надел его на безымянный палец. Он сильно похудел, кольцо едва держалось; однако именно сейчас оно было нужно ему как никогда. Сжав пальцы в кулак, он начал отступать перед надвигающимися на него Опустошителями.
В глубине души он сознавал, что Триок еще жив. Триок вызывал его – Кавенант должен был бы мгновенно покинуть Страну, если бы он умер. Но жить Триоку осталось совсем недолго. Кавенанту очень хотелось, чтобы эти оставшиеся секунды не пропали даром, но не знал, как это сделать.
Отвернувшись от Опустошителей, он увидел Елену. Она неподвижно стояла перед Колоссом, разглядывая его. Выражение ее лица непрерывно менялось – то в нем сквозило ликование, то гнев. Опустошители медленно, шаг за шагом, приближались к Кавенанту, жадно протягивая к нему руки, глумливо призывая его отказаться от борьбы и броситься в их объятия.
Они приближались – он отступал; Елена стояла там, где и прежде, вызывая у него непреодолимое желание прикоснуться к ней. Кольцо безжизненно болталось на пальце – просто кусок металла, больше ничего; в его руке оно потеряло все свое могущественное значение. Его захлестнула волна возмущения и протеста.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:35 | Сообщение # 22 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| – Черт побери! Черт побери! – выругался он и потом, действуя совершенно импульсивно, закричал, подняв лицо к серому ветру:
– Защитник! Помоги мне!
И в тот же миг искривленный венец Колосса взорвался пламенем. Под вой Джеханнума и Херима монолит засверкал зеленым огнем – огнем цвета молодой зелени и свежей травы, таким зеленым, что изумрудный блеск Камня Иллеарт не шел рядом с ним ни в какое сравнение. Влажный густой аромат распространился в воздухе, подобно яростному наступлению весны.
Внезапно две огненные молнии вырвались из пламени и обрушились на Опустошителей. В вихре сверкающих искр они ударили Вейна и Лэла в грудь.
Мгновение – и смертная плоть обоих рейменов превратилась в пепел и, вспыхнув, исчезла. Огненные молнии и зеленое пламя тут же погасли.
Херим и Джеханнум погибли.
Кавенанта потрясло все происшедшее. Забыв об опасности, забыв обо всем, он недоуменно озирался по сторонам. Новая кровь, новые жизни были принесены в жертву его бессилию. “Нет!” – хотелось закричать ему.
Внезапно некий инстинкт предостерег его, заставив обернуться. Он быстро наклонил голову, и совсем рядом с ней просвистел в воздухе Посох Закона. Отпрыгнув в сторону и повернувшись, он с трудом удержался, чтобы не упасть. Прямо на него надвигалась Елена. Она держала Посох обеими руками, ее лицо пылало жаждой убийства.
Она могла расправиться с ним тут же, на месте, используя мощь Посоха, но яростное безумие подталкивало ее к тому, чтобы уничтожить его собственными руками. Даже не взглянув в сторону Морехода и Баннора, она сделала еле уловимый жест рукой, и они рухнули, точно марионетки, которым обрезали нитки. Потом она подняла над головой Кавенанта свой Посох, точно топор, и с размаху опустила его.
Выкинув руку, он отклонил Посох, и удар обрушился не на голову, а на правое плечо. Всю правую сторону тела точно парализовало, но он схватил Посох левой рукой, удерживая его, чтобы не дать возможности Елене нанести новый удар. Однако она тут же сжала Посох обеими руками и, надавливая на плечо Кавенанта, заставила его опуститься на колени.
Опираясь онемевшей рукой о землю, он изо всех сил сопротивлялся. Однако он был слишком слаб. Она ткнула Посохом в горло. Кавенант обеими руками ухватился за него, чтобы не дать Елене попросту сломать ему глотку. Медленно, не прилагая заметных усилий, она вынуждала его все дальше и дальше отклоняться назад.
И в конце концов, он оказался прижат к земле. Из последних сил отталкивая от себя Посох, он чувствовал, что все бесполезно. Он не мог больше дышать, глаза налились кровью и готовы были вылезти из орбит. Она, не отрываясь, смотрела на него пристальным, алчущим взором, как будто он был той пищей, которая одна могла утолить сосущий голод ее охваченной злом души. Казалось, над ним склонился сам Презирающий, от радости пускающий слюни. Но кроме этого было в ее глазах и еще кое-что. Триок сказал о ней правду. За яростной жестокостью он почувствовал в Елене некую непобедимую, затаенную, страдающую суть, это изменило для него все.
Он не мог спастись. Для этого нужно было всего лишь ощутить по отношению к ней ту же ненависть, которой полыхали ее глаза; тогда, может быть, он был бы способен сделать еще один судорожный рывок, который, по крайней мере, дал бы ему возможность выиграть еще несколько мгновений жизни. Но как раз этого он и не мог. Она была его дочерью; он любил ее. Это его поведение привело к тому, что она стала тем, кем она теперь была; произошло то, что должно было произойти, и с такой же неизбежностью, как если бы он все время сам был сознательным слугой Презирающего. Елена была совсем рядом – чтобы убить его, но он все равно любил ее. Ему оставалось одно – умереть, не предав хотя бы этой своей любви.
С последним вздохом он прохрипел:
– Ты даже не существуешь…
Его слова точно подхлестнули ее. Она глубоко вдохнула, словно втягивая в себя вместе с воздухом новую мощь, а потом надавила на Посох всем своим весом, и силой, и энергией – всем тем, что она получила от Фоула, когда он вызвал ее к жизни, – стремясь сделать то единственное, что оправдывало ее существование, – задушить Кавенанта.
Но его руки тоже сжимали Посох, и в какой-то момент кольцо соприкоснулось с ним. Дикая магия, запертая в кольце, вырвалась наружу, подобно проснувшемуся вулкану.
И вся ее мощь обрушилась на Посох.
Сила пронизала каждую клеточку покрытого рунами деревянного Посоха, разорвала его на волокна, как будто это была всего лишь обитая металлом обычная щепка. В воздухе послышался такой мощный треск, что даже Колосс, казалось, и тот отпрянул.
Посох Закона превратился в прах в мертвой руке Елены.
В то же мгновение непрекращающийся ледяной ветер стих. Трепеща и молчаливо стеная, он припал к земле и исчез, словно удар дикой магии был копьем, угодившим в самое сердце зимы.
Могучий вихрь возник вокруг Елены. Смерть вновь нашла ее; Закон Смерти, который сама же она и разрушила, еще раз отнял у нее жизнь. На глазах Кавенанта, оглушенного, ничего не понимающего, она начала растворяться в воздухе. Частичка за частичкой ее тело распадалось и исчезало, подхваченное могучим смерчем Но прежде чем это произошло окончательно, прежде чем она полностью утратила свой облик, напоследок она обрела на мгновение силы и вложила их в прощальный крик:
– Кавенант! – позвала она, и в голосе ее прозвучали беспредельное одиночество и отчаяние. – Родной! Отомсти за меня!
Потом она исчезла – погибла еще раз. Круговращение воздуха вокруг того места, где она лежала, постепенно утихло, становясь все бледнее, все прозрачнее.., и прекратилось совсем.
Кавенант остался наедине со своими безмолвными жертвами.
Ему удалось спастись – нечаянно, с помощью силы, которой он не умел управлять, – а его друзья погибли. Вместо радости победы он ощущал лишь чувство вины, как будто он только что сам, собственными руками, убил женщину, которую любил.
Слишком много жертв.
Он знал, что Триок еще жив, и, превозмогая боль, поднялся и подошел к нему. Триок дышал тяжело, с хрипом, кровь булькала у него в горле; мгновения его жизни явно были сочтены. Кавенант опустился на землю и положил голову умирающего себе на колени.
Лицо Триока было обезображено от чудовищного страдания, которое он пережил в последнее время. Кожа в нескольких местах почернела и висела клочьями, глаза погасли. Над расслабленным ртом вился легкий пар – казалось, то были клочки его отлетающей души.
Кавенант обхватил его голову руками и заплакал.
Спустя некоторое время Триок каким-то образом почувствовал, кто находится рядом с ним. Собрав все силы, он прошептал:
– Кавенант…
– Я слышу тебя, – ответил Кавенант сквозь слезы.
– Не суди ее слишком строго. Она была.., испорчена с самого рождения.
Это было последнее проявление его милосердия. С последним вздохом душа его отлетела прочь. Кавенант почувствовал, что сердце Триока остановилось.
Он понял, что Триок простил его; и если его прощальный дар не принес Кавенанту утешения, то в этом нельзя было винить Триока. Кроме всего прочего, если Елена и была испорчена от рождения, то ответственность за это тоже лежала на Кавенанте. Она была дочерью насилия и преступления, смыть которые не могло ничто. Не в силах ничего изменить, он сидел, держа на коленях голову навсегда смолкнувшего Триока, и плакал, ожидая конца – того мгновения, когда он исчезнет из Страны.
Но конец не приходил. В прошлом он всегда покидал Страну сразу же после смерти того, кто вызвал его; однако сейчас он все еще был здесь. Минута проходила за минутой – и все оставалось по-прежнему. В конце концов до него дошло, что на этот раз, непонятно почему, он не исчезнет.
Он не мог смириться с судьбой Елены. Последнее слово не было сказано – пока еще нет.
Когда Баннор и Мореход зашевелились и застонали, начиная приходить в себя, он встал. Осторожно сняв кольцо с безымянного пальца левой руки, он надел его на указательный палец правой, надеясь, что здесь оно будет держаться плотнее.
Потом, охваченный печалью и сожалением, он поднялся на ноги, которые, как ни странно, все еще держали его, и заковылял на помощь своим друзьям.
Глава 17
Испорченные равнины
Баннор пришел в себя быстрее, чем Мореход. Несмотря на свой возраст, крепость харучаев все еще жила в нем. Почти сразу же после того, как Кавенант растер ему запястья и шею, он пришел в сознание; и к нему мгновенно вернулась обычная настороженность. С характерным для него хладнокровием он пристально посмотрел на заплаканного Кавенанта, и вместе они принялись приводить в чувство Великана.
Мореход лежал на земле, охваченный лихорадкой. Он судорожно оскалил зубы, массивными руками шаря по своей груди, точно пытаясь найти и уничтожить то место, где в ней притаилось Зло. Опасаясь, что он может поранить себя, Баннор сел на землю рядом с его головой и, упираясь ногами ему в плечи, схватил за запястья. Пока он удерживал его, Кавенант уселся Великану на грудь и ударил по сведенному судорогой лицу.
Мореходу понадобилось совсем немного времени, чтобы вырваться. Взревев, он отшвырнул Баннора через голову Кавенанта, стряхнул Неверящего с груди и, тяжело дыша и пошатываясь, поднялся на ноги. Угрожая Кавенанту кулаком, он начал медленно надвигаться на него.
Однако, проморгавшись и переведя дух, он пришел в себя и понял, кто перед ним.
– Кавенант? Баннор? – спросил он, словно опасаясь, что они могут оказаться Опустошителями.
– Мореход… – Слезы облегчения покатились по исхудалым щекам Кавенанта. – С тобой все в порядке?..
Медленно, постепенно напряжение начало покидать Великана – он понял, что его друзья не подчиняются ничьей чужой воле, что они живы и невредимы.
– Камень и море! – вздрагивая, еле слышно выдохнул он. – Ну и ну! Друзья мои… Я не причинил вам вреда?
Кавенант не смог произнести ни слова; его снова душили рыдания. Вместо него откликнулся Баннор:
– С нами все в порядке.., насколько это возможно.
– А… А призрак Высокого Лорда Елены? Посох Закона? Почему мы еще живы?
– Она погибла. – Кавенант изо всех сил пытался справиться с собой. – Уничтожена.
На лице Морехода отразилось сочувствие.
– О нет, друг мой, – вздохнул он. – Нельзя уничтожить того, кто уже мертв.
– Я знаю. Я понимаю это. – Кавенант скрипнул зубами и схватился за грудь, дожидаясь, пока волнение отпустит его. Постепенно он успокоился, вновь обретя хотя бы некоторое присутствие духа. – Она просто умерла – умерла снова. Но Посох… Он точно уничтожен. Это сделала дикая магия. – Не зная, как его друзья прореагируют на это сообщение, он добавил:
– Я здесь ни при чем. Я ничего не делал. Она… – Он запнулся. В его ушах снова зазвучали слова Морэма: “Ты сам – Белое Золото”. Разве мог он сейчас с полной уверенностью сказать, что действительно то, что случилось, не было делом его рук?
Его откровения вызвали странный блеск в глазах Баннора. Харучаи никогда не могли равнодушно отнестись к сообщению о каком бы то ни было оружии, пусть даже пришедшем в негодность. Уничтожение Посоха не огорчило Баннора – напротив, он испытал чувство удовлетворения, узнав об этом. Мореход же просто не придал особого значения словам Кавенанта о Посохе – страдания, которые испытывал его друг, были для него неизмеримо важнее.
– Ах, Кавенант, Кавенант, – вздохнул он, – как ты выдержал? Кто может вынести такое?
– Я прокаженный, – ответил Кавенант, с удивлением обнаружив, что произносит эти слова безо всякой горечи. – Я все могу вынести. Потому что я ничего не чувствую. – Он махнул рукой, понимая, что его слезы доказывают обратное. – Все это – лишь сон. Разве сон может по-настоящему огорчить? Я.., бесчувственный. – Его лицо исказилось, когда он вспомнил о безграничном доверии, которое испытывал к Елене, и то, к чему это привело – к разрушению Закона Смерти.
Ответные слезы застлали глаза Морехода.
– Ты очень храбрый, – охрипшим голосом сказал он. – Я преклоняюсь перед тобой.
Печаль и сочувствие Великана снова заставили сердце Кавенанта сжаться. Но он постарался взять себя в руки – слишком много вопросов нужно было задать, слишком многое хотелось срочно выяснить. Он попытался улыбнуться Мореходу, но не смог этого сделать. Чтобы успокоиться, он отвернулся, и тут Баннор обратил его внимание на то, что погода изменилась.
Ветер стих. Борясь с Еленой, Кавенант не замечал перемен, происходящих вокруг, и сейчас удивился, почувствовав, как стало тихо. По крайней мере, на какое-то время ледяная зима Лорда Фоула отступила. Серые, угрюмые облака неподвижно висели в небе, точно крышка опустевшего гроба.
В воздухе ощущалось тепло. Казалось, снег вот-вот начнет таять и наступит наконец весна. Тишина была такой полной, что Кавенант слышал шум далекого водопада.
Баннор заметил даже то, что Кавенант упустил. Отойдя к Колоссу, он подозвал к себе Морехода и Кавенанта.
Обсидиановый монолит излучал мягкое тепло. И не просто тепло – от него веяло обещанием весны, запахом набухших почек, зеленой Травы, алианты, мха и разогретой солнцем земли. Это прекрасное ощущение позволило Кавенанту наконец расслабиться. Отбросив прочь все печали, страх, нерешенные проблемы, он опустился на корточки и с благодарностью прижался спиной к могучему камню.
Поискав вокруг, Мореход нашел мешок с провизией, который он захватил с собой из тайного убежища рейменов. Он достал еду, горшок с гравием, и все трое – он, Баннор и Кавенант – в молчании перекусили, сидя в тени Колосса, точно пытаясь таким образом показать ему, как они благодарны за тепло и приют. Другого способа выразить свои чувства они не знали.
Кавенант был голоден; в последнее время он лишь пил тот тошнотворный напиток, которым создания Дьявольской Мглы поддерживали его силы. Однако он ел горячую вкусную пищу со странным чувством смирения, как будто не заслужил ее. В глубине души он знал, что уничтожение Посоха дало Стране всего лишь короткую передышку, только ненадолго оттянуло возможную победу Презирающего. Но даже и эта отсрочка не была делом его, Кавенанта, рук. Движение, благодаря которому пришла в действие дикая магия, скрытая в кольце, было совершенно бессознательным, непроизвольным – точно все происходило во сне. Но хотя он действовал неосознанно, результат был все тот же – еще одна жизнь добавилась к его счету. Мысль об этом и сделала его таким смиренным. Он ел и грелся, потому что знал – его дело еще впереди и никто в Стране не сделает это дело за него.
Когда с едой было покончено, Кавенант приступил к расспросам. Прежде всего он хотел узнать, как друзья оказались около Колосса.
При этих воспоминаниях дрожь пробрала Морехода, и он предоставил рассказывать Баннору, а сам в это время занялся обработкой раны на лбу Кавенанта.
Как обычно, короткими, рублеными фразами Баннор сообщил, что рейменам удалось справиться с тварями, напавшими на их убежище, только благодаря помощи Великана. Однако бой затянулся, потери оказались очень велики; ночь подошла к концу, когда Баннор и Мореход смогли отправиться на поиски Кавенанта и Лены. (“Черт бы побрал этих юр-вайлов! – пробормотал Мореход, возясь с раной Кавенанта. – Очень может быть, что останется шрам”.) Служители Гривы отпустили с ними только двух Кордов, Лэла и Вейна. В эту ночь с ранихинами что-то произошло. К удивлению и радости рейменов, мудрые лошади неожиданно устремились на юг, туда, где они могли укрыться в горах. Реймены сразу же отправились следом за ними. Лишь страх и беспокойство за Владыку Кольца заставили тех двух Кордов, которые сопровождали Баннора и Морехода, остаться с ними и помогать им во всем.
Так вчетвером они начали свои поиски. Однако прошло уже слишком много времени; ветер и снег замели все следы. Они потеряли их к югу от Камышовой реки. Ломая голову над тем, куда мог отправиться Кавенант, они пришли к выводу, что, наверно, ему помог кто-то еще и он пошел на восток. Все вместе они поспешно двинулись в том же направлении – к водопаду реки Лендрайдер.
Их продвижению неоднократно пытались помешать своры крешей и прочих тварей; они начали опасаться, что Кавенант уже успел покинуть Верхнюю Страну, пока они отбивались от них. Дойдя до Колосса, они наткнулись на банду юр-вайлов под командой Опустошителя, Херима-Триока, которые тащили Кавенанта. Баннор и Мореход испугались – он выглядел точно мертвый.
Они атаковали юр-вайлов и прикончили их. Однако, прежде чем они попытались напасть на Херима, спасти Кавенанта и вернуть его кольцо, Херим-Триок призвал на помощь мертвую Елену, которая мгновенно явилась с Посохом Закона в руках. Без особых усилий она тут же справилась со всеми четырьмя. Чтобы помучить Триока, она отдала Вейна Хериму. Потом к ней присоединился Джеханнум и завладел телом Лэла. Остальное Кавенанту было известно.
Баннор и Мореход нигде не заметили даже следов пребывания Лены. Они понятия не имели о том, почему Кавенант так долго добирался до Землепровала.
Когда Баннор закончил. Мореход произнес с отвращением:
– Камень и море! Я чувствую себя нечистым! Мне необходимо искупаться… Только море может смыть следы этого насилия.
Баннор кивнул:
– И мне тоже.
Однако ни тот ни другой не двинулись с места, хотя река Лендрайдер была совсем рядом, в низине за холмами. Кавенант знал, что они полностью предоставляют себя в его распоряжение и они не хотят оставлять его одного. Да у них и самих имелось к нему множество вопросов, хотя Кавенант чувствовал, что пока еще не готов обсуждать то, что произошло. Помолчав, он спросил с болью:
– Меня вызвал Триок… Но он умер. Почему я все еще здесь?
Поразмыслив, Мореход сказал:
– Может быть, потому, что был нарушен Закон Смерти. Кто знает, возможно, именно этот Закон приводил к тому, что ты исчезал из Страны, когда умирал тот, кто вызывал тебя. А может быть, потому, что я тоже приложил руку к этому вызову.
"Да, – вздохнул про себя Кавенант. – Я обязан Мореходу не меньше, чем Триоку”.
Он не мог больше уклоняться от печальной обязанности вспомнить о том, что произошло с Леной.
С печалью в голосе и сердце он рассказал им о ней – старая женщина, принявшая кровавый и бесславный конец, потому что в смятении своего ума она цеплялась за человека, причинившего ей зло. И ее гибель была последней, но не единственной трагедией этой семьи. Все они так или иначе пострадали от встречи с ним: гравелингас Трелл, Этиаран, его жена. Высокий Лорд Елена и, наконец, сама Лена. Он погубил их всех. Однако все случившееся изменило его, сделало совсем другим человеком. Вот почему, закончив рассказ, он смог задать свой следующий вопрос.
– Мореход, – как можно мягче и осторожнее спросил он, – это, конечно, не мое дело. Но Пьеттен говорил о тебе ужасные вещи. Или он хотел, чтобы они казались ужасными. Он говорил… – Однако Кавенант не смог повторить слов Пьеттена. Он боялся, что они могли прозвучать как обвинение.
Великан тяжело вздохнул, все его мощное тело обмякло. Он не отрывал взгляда от своих сцепленных рук, точно именно в них была скрыта его тайна; однако молчание не могло длиться вечно – он понимал, что должен ответить на вопрос.
– Он говорил, что я предал свой род, что Великаны погибли все, до последнего ребенка, от руки торайи-Опустошителя, потому что я покинул их. Это правда.
"Мореход! – внутренне застонал Кавенант. – Друг мой!” Слезы вновь подступили к его глазам.
Баннор произнес отрешенно:
– Коеркри многого лишился в тот день.
– Да… – Мореход замигал, точно пытаясь удержать слезы, но глаза его оставались сухи – сухи, точно выжженная пустыня. – Да, многого. И я был меньшей из его потерь.
– Ах, Кавенант, как мне рассказать тебе об этом? Этот язык не имеет слов, чтобы выразить происшедшее. Какими словами передать любовь к потерянной родине? Или мучительное унижение от того, что народ вымирает? Или гордость.., гордость своей верностью? Только одну верность мы и могли этому противопоставить.
Мой народ… Великаны.., и я в том числе, по-своему.., исполнились ужаса и отвращения.., когда увидели, что их гордость попрана.., сброшена, точно прогнивший парус ветром. Обнаружив это, они и пошли ко дну. Все их надежды на возвращение, связанные с рождением тройни, в одночасье рухнули от одного удара, нанесенного рукой Презирающего. Кто в Стране мог помериться силами с Великаном-Опустошителем? Именно Бездомные стали средством для разрушения всего, во что они так верили. Оказалось, что их верность, которой они так гордились все долгие века, не принесла им ничего и ни от чего не спасла, и мысль об этом их уязвила. За все эти долгие годы они так привыкли к мысли о своей неприкосновенности – из-за того, что были такими преданными и верными, – что им даже в голову не пришло сопротивляться. Вместо того чтобы разумно оценить то, что с ними случилось… Вместо того чтобы сражаться, тем самым рискуя, конечно, стать слугами Душегуба… Они предпочли умереть. Я тоже – по-своему, конечно – был в ужасе. Но я уже сталкивался прежде с тем, с чем им до этого сталкиваться не приходилось. Я уже научился ненавидеть. Единственный из всего моего рода, я не был поражен случившимся. Не зрелище Великана-Опустошителя ужаснуло меня, а то, как себя повел мой собственный народ. Ах! Камень и море! Он-то и привел меня в ужас. Я разозлился на своих… Я метался по всему Коеркри, точно безумный, не находя ни в ком отклика, тщетно пытаясь разжечь хоть искру сопротивления в их сердцах. Но они.., они отложили в сторону свои инструменты, затушили костры и привели в порядок дома, точно.., точно просто собирались отправиться в путь. – Он неожиданно сорвался на крик:
– Мой народ! Я не мог вынести этого! Униженный их покорностью, я бежал, бежал, чтобы не стать таким же, как они, чтобы не дать унынию полностью завладеть собой. Вот почему они погибли. Я, единственный, кто мог встать на пути Опустошителя, бросил их, когда они так нуждались во мне.
Не в силах больше сдерживаться, он поднялся и хрипло произнес виноватым, срывающимся голосом:
– Я грязный. Мне нужно.., отмыться.
Он повернулся и зашагал к реке.
Чувство беспомощности, которое овладело Кавенантом, вылилось в гнев. Дрожащим голосом он пробормотал, обращаясь к Баннору:
– Если ты скажешь хоть слово ему в укор, я клянусь… И тут же остановил сам себя. В прошлом он слишком часто был несправедлив к Баннору; Страж Крови только и слышал от него, что подобные угрозы. Однако Баннор лишь пожал плечами.
– Я – харучай, – сказал он. – Мы тоже оказались не на высоте. Следы порчи есть и на моем лице. Укорять других проще всего – к тому же это хорошая маскировка для того, кто служит Презирающему.
Его слова заставили Кавенанта внимательнее приглядеться к нему. Что-то возникло между ними, что-то такое, чего не было никогда прежде – ни у Виселицы Хау, ни в убежище рейменов. В этом был некоторый оттенок обычной для Стража Крови подозрительности – но не только; встретившись с Баннором взглядом, Кавенант понял, что за этим стояло нечто большее.
Тем же ровным голосом Баннор продолжал:
– Ненависть и жажда мщения – тоже неплохие маски. Кавенанту было больно видеть, насколько постарел Баннор. Волосы побелели как снег – и брови тоже; кожа стала дряблой и покрылась морщинами, которые были теперь заметно глубже, словно нанесла их своим резцом сама смерть. Однако он по-прежнему был хладнокровным и собранным.
– Юр-Лорд, – спокойно произнес он, – что ты собираешься делать?
– Делать? – Кавенант приложил все усилия, чтобы сосредоточиться на вопросе Баннора, хотя от мысли о том, насколько тот стар, у него все еще щемило сердце. – Да, у меня есть еще дела. Я должен добраться до Яслей Фоула.
– С какой целью?
– Я должен остановить его.
– Высокий Лорд Елена тоже пыталась остановить его. Результат тебе известен.
– Да. – Кавенант был полностью согласен со словами Баннора и все же голос его прозвучал решительно. – Я должен сделать это лучше, чем Елена.
– Тобой движет ненависть?
– Не знаю, – честно признался Кавенант.
– Тогда зачем ты идешь?
– Потому что я должен. – Он вложил в слово “должен” то ощущение безотлагательной, не подлежащей обсуждению необходимости, которое испытывал сам. Он чувствовал, что просто убежать, скрыться, как он собирался сделать, оставляя Мшистый Лес, было недостаточно. Страна и ее проблемы по-прежнему держали его в крепкой узде. – Я наделал кучу ошибок и хочу попытаться исправить их.
Задумавшись на мгновение, Баннор резко спросил:
– Ты знаешь, как использовать дикую магию?
– Нет, – ответил Кавенант. – Да… – Он заколебался; не потому, что не знал ответа, а потому что не хотел объявлять о нем во всеуслышание. Странное ощущение, что между ним и Баннором возникла некоторая скованность, стало еще отчетливее; и речь шла не просто о недоверии. – Я не знаю, как вызвать ее и как с ней обращаться. Но я знаю, что запускает ее. – Он внезапно отчетливо вспомнил, как Баннор требовал, чтобы он помог Высокому Лорду Протхоллу, вызвав Огненных Львов Горы Грома. – Если я смогу заполучить Камень Иллеарт – я смогу все.
Теперь голос Баннора прозвучал жестко:
– Камень портит людей.
– Знаю. – Он понимал, что имел в виду Баннор. – Знаю. Поэтому я и хочу заполучить его. Он способен изменить все вокруг. Вот почему Лорд Фоул манипулировал мной. Вот почему Елена… Елена сделала то, что сделала. И вот почему Морэм возлагает на меня такие надежды.
Но Баннор по-прежнему сомневался.
– Не приведет ли он к еще одному Осквернению? Постаравшись, чтобы его голос звучал твердо, Кавенант ответил:
– Надеюсь, что нет. Я бы не хотел этого. Страж Крови поднялся на ноги. Сверху вниз глядя на Неверящего, он сказал:
– Юр-Лорд Кавенант, я тебе не товарищ в этом деле.
– Нет? – поражение спросил Кавенант – в глубине души он уже рассчитывал на поддержку Баннора.
– Нет. Я больше не служу Лордам.
Резче, чем ему хотелось, Кавенант внезапно охрипшим голосом спросил:
– Ты решил вообще больше нам не помогать?
– Нет. Помогу, чем смогу. Все Стражи Крови хорошо знают Испорченные Равнины, Раздробленные Холмы и всю остальную местность поблизости – я расскажу тебе все о них, что мне известно. Но Риджик Тоум, дом, где обитает Порча, – это уже слишком. Заветным желанием Стражи Крови всегда было сразиться с Презирающим в его доме, схватиться с ним, как говорится, врукопашную. Я больше не стремлюсь к этому. Я должен быть с рейменами и ранихинами, там, где они прячутся в горах.
Кавенант почувствовал за бесстрастным тоном, которым были сказаны эти слова, боль – ощущение, которое возникало у него всегда, когда он имел дело с этим человеком.
– Ах, Баннор, – вздохнул он. – Ты так стыдишься того, что с вами произошло?
В ответ Баннор приподнял седые брови, как бы удивляясь вопросу, но это только лишний раз подчеркивало, насколько близок Кавенант оказался к истине.
– Нет, не стыжусь, – без колебаний ответил он. – Но я огорчен тем, что понадобилось так много столетий, чтобы мы поняли предел наших возможностей. В своей гордости и глупости мы зашли слишком далеко. Смертный человек не должен отказываться от жены, сна и смерти ни ради какого служения – иначе, потерпев в этом служении неудачу, он не способен будет ее вынести. – Он замолчал, как будто заколебавшись на мгновение, но потом закончил:
– Ты не забыл, что Высокий Лорд Елена, вырезая свою последнюю скульптуру из кости, сделала ее похожей и на тебя, и на меня?
– Нет. – Слова Баннора взволновали его. – Я никогда этого не забывал.
Баннор кивнул и сказал:
– Мне тоже надо вымыться.
Не оборачиваясь, он зашагал к реке.
Кавенант некоторое время наблюдал за тем, как он уходит, а потом прислонился головой к теплому камню Колосса и закрыл глаза. Он знал, что надо отправляться в путь как можно скорее – чем дольше он остается здесь, тем сильнее рискует. Лорд Фоул наверняка в курсе того, что произошло; вряд ли он мог не заметить внезапного уничтожения Посоха Закона. А узнав, он выяснит, что случилось. Он мог даже еще раз заставить Елену ожить, чтобы получить от нее ответы на все вопросы. Узнав все, что его интересовало, Фоул успел бы как следует защитить свои Ясли и выслать навстречу Неверящему поисковый отряд.
Но Кавенант не был пока готов отправиться в путь. Он должен был сделать еще одно признание своим друзьям – последнее и самое тяжелое. Он сидел, впитывая тепло и энергию Колосса, и ждал, когда вернутся Баннор и Мореход. Покидая место, где погиб Триок, он не хотел уносить на плечах тяжесть хоть малейшего обмана.
Их долго не было, но в конце концов Баннор и Мореход появились – мокрые, они спешили обсохнуть у теплого камня. Мореход вновь обрел спокойствие. Баннор с суровым выражением стоял с ним рядом. Несмотря на разницу в росте, они ни в чем не уступали друг другу. В какой-то момент Кавенант почувствовал одиночество, как будто он был не с ними.
Но это чувство было мимолетным по сравнению с другим – с ощущением доверия и близости, которое охватило его, как только они оказались рядом. Страх, колебания, неуверенность – все тут же исчезло.
– Есть еще кое-что, – без проволочек сказал он, обращаясь к ним обоим. – Одна вещь, которую я должен вам рассказать.
Ему не хотелось видеть, как изменится выражение их лиц, когда он им все расскажет. Поэтому, не сводя взгляда со своего безжизненного кольца, он описал, как Лорд Морэм вызывал его в Ревелстоун и как он ответил тогда отказом.
Он старался не вдаваться в подробности – ни о том, что именно сказал ему Морэм, ни о том, что произошло с девочкой, из-за которой он отклонил вызов. Рассказывая, он еще раз почувствовал, что не сожалеет о своем тогдашнем выборе – он просто не мог поступить иначе. Но Страна… Для нее это было не самое удачное решение, и она дорого заплатила за то, что он не откликнулся на призыв Морэма и не отдал свое кольцо в его руки. Он попытался объяснить причину – не хотелось, чтобы у Морехода и Баннора возникло впечатление, будто он что-то скрывает от них.
Закончив, он наконец посмотрел на них, и ему стало ясно, что оба – хотя каждый по-своему – были огорчены тем, что услышали. После долгого молчания Баннор произнес, как всегда, спокойно:
– Твой выбор дорого обошелся Стране, Неверящий. Очень дорого. Много зла можно было бы предотвратить… Мореход прервал его:
– Дорого! Можно было бы! – Он усмехнулся. – Да будет тебе! Ребенок был спасен, вот что важно. Кавенант, друг мой, этот выбор дался тебе нелегко – так же, как и тот, что пришлось сделать мне, но я рад твоему выбору. Твоя храбрость… Камень и море! Я восхищен!
– Ладно, называй это храбростью, если тебе так хочется, – без колебаний ответил Баннор. – Я остаюсь при своем мнении. Страна еще долго будет истекать кровью, чем бы ни закончился твой поход к Яслям Фоула.
И снова Кавенант сказал:
– Я знаю. – Он отчетливо понимал, как сильно упал в глазах Баннора. – Но я не мог поступить иначе. И… И не был готов тогда. А сейчас я готов – совершенно готов. – “Я никогда не буду готов, – подумал он. – Невозможно быть готовым к этому”. – Может быть, сейчас мне удастся сделать то, что тогда я сделать бы не смог.
Некоторое время Баннор пристально смотрел ему в глаза, а потом резко кивнул.
– Ты пойдешь сейчас? – спросил он без всякого выражения. – Порча будет охотиться за тобой.
– Да. – Кавенант вздохнул, потянулся и встал; ему не хотелось уходить от Колосса. Готов или нет, какая разница? – Пора двигаться.
Идя между Баннором и Мореходом, он направился к тому месту, где кончались холмы и где с крутого обрыва Землепровала видны были Испорченные Равнины внизу.
Когда он оказался на краю, голова у него закружилась – обрыв уходил вниз не меньше чем на две тысячи футов. Ухватившись с обеих сторон за руки друзей, он глубоко задышал, и вскоре ему стало легче. Через минуту он уже спокойно смог различать отдельные детали.
У подножия холмов, справа от него, стремительно текла река Лендрайдер, тяжело обрушиваясь в конце через край Землепровала. Обрыв выглядел как четыре или пять огромных ступенек, поэтому вода падала не сразу до самого низа, а по уступам, ударяясь со страшным грохотом. От подножия водопада река текла дальше, устремляясь на юго-восток, в бескрайнюю пустыню Испорченных Равнин.
– Здесь, – сказал Баннор, – здесь и начинается тяжкое испытание этой реки. Отсюда и дальше она больше не Лендрайдер – она превращается в Отравленную реку, и ее оскверненные воды устремляются к морю. Это – темная, отвратительная вода, годная только для ее собственных поганых обитателей. Какое-то время тебе придется идти вдоль берега. Держись ее, это все же надежней, чем идти напрямик через Равнины, где тебя будет подстерегать множество опасностей. И она приведет тебя к югу от Раздробленных Холмов.
– Ты знаешь, – он кивнул Мореходу, – что Испорченные Равнины представляют собой широкое мертвое пространство вокруг мыса Риджик Тоум, на котором расположены Ясли Фоула. На этих безжизненных землях находятся Кураш Квеллинир – Раздробленные Холмы. Некоторые считают, что они представляют собой остатки когда-то разрушенных гор, другие – что это шлаки и отбросы из военных пещер Порчи, из печей и клеток, где живут мерзкие твари. Они находятся там, чтобы сбить с толку, запутать любого врага, который вздумает приблизиться к Яслям Фоула. И посреди них находится Горак Крембал – Убийственный Жар. От одного морского утеса до другого, расположенных по обеим сторонам мыса, пылающая лава защищает дом Порчи, так что никто не может проникнуть в саму утробу Яслей этим путем. Ворот тут нет – они просто ни к чему. Твари Порчи пробираются в Ясли Фоула и из них по туннелям, которые имеют выходы в тайных местах среди Раздробленных Холмов. Но чует мое сердце, что таким путем ты туда не доберешься. Я не сомневаюсь, что Великан сможет найти хотя бы один туннель среди лабиринта Холмов, но все входы и выходы из них надежно охраняют многочисленные отряды тварей Фоула. Ты не сможешь пройти. Я расскажу тебе, как можно пройти через Раздробленные Холмы с южной стороны. Самое узкое место Убийственного Жара находится там, где лава выливается в море через расселину в утесе. Великан сможет перешагнуть через это место.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:36 | Сообщение # 23 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| – Он говорил так спокойно и деловито, точно обсуждал, как лучше совершить приятную прогулку в горах, а не способ добраться до Порчи, как Стражи Крови называли Фоула. – Воспользовавшись этим путем, ты, может быть, появишься в Риджик Тоум, когда там тебя не будут ждать.
Мореход внимательно слушал и кивал. Баннор перешел к описанию того, как, по его мнению, можно пробраться через лабиринт Раздробленных Холмов. Кавенант тоже старался ничего не упустить, но его внимание все время рассеивалось. Землепровал притягивал его к себе; он чувствовал, что вот-вот у него снова закружится голова, и это мешало сосредоточиться. “Елена”, – вздохнул он про себя. Мысленно он потянулся к ней, надеясь, что воспоминание его поддержит. Но изумрудное сверкание заставило его вздрогнуть и застонать.
"Нет! – мысленно воскликнул он, чувствуя, что голова кружится. – Я не хочу! Это МОИ сон, и я могу изменять его по своему желанию”.
Баннор и Мореход удивленно посмотрели на него. Он тут же вцепился в них обеими руками, не в силах оторвать взгляда от грохочущего водопада, который манил его вниз, за собой.
Он глубоко задышал и медленно, палец за пальцем, заставил себя отпустить руки друзей.
– Давайте пойдем, – прошептал он. – Я не могу стоять тут больше и ждать.
Великан поднял свой мешок, со скептическим видом взвешивая его на руке.
– Я готов, – сказал он. – Наши запасы скудны.., но что поделаешь? Пополнить их негде. Будем надеяться на алианту, которую можно найти в Нижней Стране.
Не отрывая взгляда от водопада, Кавенант обратился к Баннору. У него не поворачивался язык попросить Стража Крови изменить свое решение, поэтому он сказал лишь:
– Ты похоронишь Триока? Он заслужил приличную могилу.
Баннор кивнули потом произнес:
– Я сделаю кое-что еще. – Он засунул руку под свой короткий плащ и достал обожженные металлические наконечники Посоха Закона. – Я отвезу это в Ревелстоун. Когда мое время подойдет к концу, я вернусь в горы, к харучаям. По пути я заеду в Ревелстоун – если, конечно, будут еще существовать и сами Лорды, и их Замок. Я не знаю, представляет ли этот металл какую бы то ни было ценность, но, может быть, те, кто уцелеет после этой войны, найдут ему применение.
– Спасибо тебе, – еле слышным шепотом, почти беззвучно произнес Кавенант.
Баннор коротко поклонился Кавенанту и Мореходу.
– Ищите помощь везде, где будете идти, – сказал он. – Даже на Испорченных Равнинах власть Порчи не беспредельна.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и заспешил обратно, к Колоссу. В последний раз мелькнула его спина на вершине холма.., и у обоих возникло отчетливое ощущение, что они никогда больше не увидят его.
"Баннор! – простонал Кавенант. – К чему эта разлука?” Он чувствовал себя брошенным, покинутым – как будто у него отняли половину души.
– Успокойся, друг мой, – вздохнул Мореход. – Он не хочет больше мстить. Две тысячи лет непорочной службы были осквернены – и все же он сделал свой выбор не в пользу мести. Такое решение нелегко далось ему – это вообще нелегкое решение. Возмездие… Ах, друг мой, возмездие – это сладчайших из всех темных сладостных снов.
Взгляд Кавенанта был по-прежнему неотрывно прикован к водопаду. Вода бурлила и пенилась, все так же маня и притягивая его.
– Черт возьми! – Он заставил себя встряхнуться. – Идем мы наконец, или нет?
– Идем.
Кавенант чувствовал на себе взгляд Великана, но упорно смотрел в сторону.
– Кавенант… Юр-Лорд, зачем тебе испытывать мучительный страх, спускаясь вниз? Закрой глаза, и я отнесу тебя вниз, как от Смотровой Площадки Кевина.
Кавенант едва сам слышал, как произнес:
– Это было раньше. – Он вновь почувствовал головокружение. – Я должен спуститься сам.., для себя.
И он тут же едва не упал на колени. Он нашел в себе некую точку, где возникало головокружение, и понял, что единственный способ справиться с этим – заставить эту точку, этот центр подчиниться разуму.
– Лучше иди впереди – в случае чего подхватишь меня.
Найти, поймать, схватить, удержать центр, где возникало кружение!
Мореход с сомнением посмотрел на него и начал спускаться вниз, к ближайшему от водопада утесу. Кавенант, прихрамывая, шел следом. Великан дошел до обрыва, заглянул вниз, чтобы выбрать лучшее место для спуска, – и почти мгновенно исчез из глаз, оказавшись за краем.
Какое-то мгновение Кавенант колебался, замерев на краю Землепровала. Водопад манил, словно приглашая отбросить все страхи и освободиться наконец от своего бреда. Это было бы так легко… Голова у него закружилась, он почувствовал, что не сможет противостоять этому манящему призыву.
Но ощущение беспредельной высоты заставило бешено запульсировать кровь в ране на лбу. На мгновение сосредоточившись на этой боли, он почувствовал, что охватившая его паника – равно как и желание прыгнуть вниз – исчезла. Мысль о том, что головокружение может быть остановлено, если он обнаружит, где центр, и сможет воздействовать на него, вернула ему надежду на то, что он сможет спуститься. Головокружение не проходило, но оно потеряло для него остроту, отступив на задний план. Пульсирующая боль во лбу медленно стихала.
Он не падал.
Он чувствовал себя слабым, как грешник после долгого поста; казалось, он не способен удержать даже вес собственного тела. Опустившись на колени, он свесил с края ноги. Цепляясь руками за верхнюю часть обрыва и прижимаясь к нему животом, он вслепую искал опору для ног. Вскоре он уже полз по склону Землепровала вниз – спиной к разверзшейся под ним бездне.
Спуск продолжался долго, но оказался не особенно трудным. Мореход подстраховывал его на всем протяжении пути, в каждом сомнительном месте. Хотя склон становился все круче, это компенсировалось тем, что все чаще попадались уступы, трещины и кустарник, так что все время было за что ухватиться. Великан с легкостью отыскивал путь, наиболее удобный для Кавенанта; в конце спуска тот двигался уже почти целиком самостоятельно.
Когда наконец спуск закончился, Кавенант сразу же направился к водоему у подножия водопада и упал в холодную воду, чтобы смыть с себя пот и страх.
Пока он мылся. Мореход наполнил водой из водоема кувшин и напился. Скорее всего, это был последний источник чистой воды, которым они могли воспользоваться. Потом Великан достал горшок с гравием и разжег для Кавенанта огонь. Обсохнув, Неверящий спросил, на сколько им хватит запасов еды.
Великан нахмурил брови:
– На два дня. Или на три-четыре, если в первые два дня удастся найти алианту, пока мы будем двигаться по Испорченным Равнинам. Но нам еще очень далеко до Яслей Фоула. Однако, друг мой, – он ухмыльнулся, – давно известно, что голод может многому научить. Я думаю, пройдя этот путь, мы станем гораздо мудрее.
Кавенант поежился. Он уже имел некоторый опыт голодания и знал, что в результате происходит с человеком. А сейчас, похоже, его ожидала длительная голодовка; на лбу у него снова была рана, весь долгий путь ему предстоит проделать босиком. Похоже, все его планы заботиться о своей жизни снова летели прахом. Стягивая плащ поясом, он раздраженно пробормотал:
– Помнится, я слышал от кого-то, что мудрость важна только в том случае, если она помогает жить. Или что-то в этом роде. В таком случае, прокаженные должны быть самыми мудрыми людьми на свете.
– А они действительно такие? – спросил Великан. – Ты мудр. Неверящий?
– Кто знает? Если да, мудрость, несомненно, переоценивается.
Мореход снова усмехнулся:
– Может быть, может быть… Друг мой, мы с тобой – два мудрейших сердца в Стране – мы, которые безоружными и почти без подготовки решились отправиться в самое логово Презирающего. Поистине, мудрость подобна голоду. Возможно, она очень приятна – но кто добровольно захочет к ней причаститься?
Несмотря на отсутствие ветра, воздух был все еще холодный. Когти льда обхватили водоем со всех сторон, дыхание Морехода в воздухе превращалось в пар. Кавенанту требовалось двигаться, чтобы не мерзнуть и поддерживать свое мужество.
– Нельзя сказать, чтобы со мной все было в порядке, – пробормотал он, больше обращаясь к самому себе. – Но терпеть можно. Идем.
Мореход убрал свой горшок с гравием, закинул мешок за плечо и повел Кавенанта вдоль реки, прочь от Землепровала.
Они прошли всего три или четыре лиги, когда опустилась ночь. Однако за это время они оставили позади предгорья и последние участки обычных, живых равнин, которые существовали здесь с давних пор и тянулись от Южных Пустошей до Сарангрейвской Зыби и Великой Топи – Глотателя Жизни. Они оказались у истоков Отравленной реки.
Серые, ломкие, мертвые кусты и деревья – можжевельник, некогда прекрасный тамариск – стояли по обеим сторонам потока; они росли на высохшей земле, которая когда-то была руслом реки. Но Отравленная река мелела с каждым годом вот уже в течение нескольких десятилетий, а может быть, и больше, оставляя по обеим сторонам от себя более-менее плодородные земли, где отдельные упрямые кусты и деревья умудрялись выживать до тех пор, пока пришедшая в Страну зима Лорда Фоула не доконала их. Когда тьма опустилась на землю, деревья и кусты приобрели жуткие, призрачные очертания и двигаться среди них стало почти невозможно. Кавенант смирился с мыслью о том, что придется заночевать здесь, хотя засохшая грязь заледенела, а река шумела совсем рядом, что могло помешать им заметить приближение врага. Он понимал, что безопаснее было бы двигаться ночью, но слишком устал и не очень верил, что даже Великан сможет найти дорогу в этом непроглядном мраке.
Позднее, однако, он обнаружил, что поверхность реки тускло светилась, словно ярь-медянка. Этот свет шел не от самой воды, а от угрей, которые шныряли по течению туда и обратно. Они рыскали в поисках пищи, их челюсти были полны устрашающего вида зубов. И все же благодаря им Мореход и Кавенант решили возобновить свой путь.
Но далеко они не ушли. Уничтожение Посоха Закона нарушило равновесие зимы Лорда Фоула; ветер теперь не разгонял тучи, и они скапливались, набухая дождем, который в конце концов обрушился с темного неба, заливая всю Нижнюю Страну, словно рухнули своды, поддерживающие небо. В такую погоду нечего было и думать найти дорогу. Им не оставалось ничего, кроме как остановиться в этой грязи, попытаться немного согреться и отдохнуть, пока они не смогут двигаться дальше.
С наступлением рассвета дождь прекратился, и Кавенант с Мореходом снова двинулись вдоль Отравленной реки в лучах мутного утреннего света. В этот день им в последний раз попалась алианта; грязь Испорченных Равнин была смертельна для ягод жизни. Есть приходилось мало и редко. Ночью дождь пошел снова и промочил их до самых костей.
На следующий день в просвете между серыми деревьями они заметили орла. Он дважды близко подлетал к ним, кружась над головами, а потом улетел прочь, с издевкой выкрикивая мертвенным голосом:
– Мореход! Тот, кто предал свой род!
– Они следят за нами, – сказал Кавенант. Великан со злостью сплюнул:
– Да. Они будут охотиться на нас.
Он подобрал гладкий камень размером с два кулака Кавенанта и взял его с собой на случай, если орел вернется. Однако в этот день он больше не появился. Прошла ночь, в течение которой дождь, казалось, затопил всю Страну – точно на землю обрушилось море. И на следующий день орел прокружил над ними дважды, утром и днем. В первый раз он насмешничал до тех пор, пока Мореход не побросал в него все камни, которые смог отыскать поблизости, после чего наглая птица пролетела прямо над их головами, глумливо вопя:
– Бросил свой род! Ничтожество!
Во второй раз Мореход спрятал камень. Дождавшись, пока стервятник пронесся совсем низко, выкрикивая свои насмешки, он с убийственной силой швырнул в него камень. Орел уцелел, но одно крыло у него оказалось подбито; переваливаясь и едва держа высоту, он полетел прочь.
– Поспешим, – проворчал Мореход. – Эта птица притащила за собой наших преследователей, и они уже недалеко.
Ускорив шаг насколько возможно, чтобы только Кавенант со своими онемевшими, избитыми ногами не отставал от него, Великан пошел между деревьями. Они старались держаться под их прикрытием – чтобы не дать возможность птицам выследить их; это, конечно, немного задерживало движение. Однако больше всего им мешала быстро продвигаться вперед усталость Кавенанта. Его рана и все, что произошло около Колосса, заметно ослабили его, силы восстанавливались медленно, с трудом. К тому же спал он мало, плохо и постоянно недоедал. В результате он едва волочил ноги. В тот вечером, в сумеречном свете угрей, они доели припасы Морехода.
– Что теперь? – с отсутствующим видом спросил Кавенант, отправив в рот последнюю крошку.
– Нам придется смириться с неизбежным. Больше ничего нет.
"О дьявол!” – мысленно простонал Кавенант. Он отлично помнил, как страдал в лесу за Небесной Фермой, когда морочил себе голову и не ел ничего, надеясь, что это ему каким-то образом поможет. Холодные мурашки побежали по телу при этом воспоминании.
Этот страх навеял другие воспоминания – о бывшей жене Джоан и сыне Роджере. Ему захотелось рассказать о них Мореходу, как будто они были духами, которых можно было отогнать простым рассказом о них хорошему человеку. Но прежде чем он собрался с мыслями, на них напали.
Безо всякого предупреждения банда тварей, чем-то похожих на обезьян, с треском выскочила из рощи на южный берег Отравленной реки. Без единого крика, точно призраки из ночного кошмара, в тусклом свете угрей они переплыли реку и двинулись среди хрупких деревьев, направляясь к своим жертвам.
Так же внезапно, как появились, твари исчезли, не издав ни единого вскрика. Вспыхнуло голубовато-зеленое сияние – и их не стало, будто и не было никогда.
Не понимая, что именно их спасло, Кавенант и Мореход тем не менее тут же двинулись вперед, стараясь отойти как можно дальше от того места, где появились твари.
Вскоре дождь начался снова, обрушившись на землю точно горный обвал. Темно стало – хоть глаз выколи, и они вынуждены были остановиться. Прислонившись к стволу голого дерева, съежившись и дрожа от холода, они попытались подремать, надеясь, что такая погода отпугнет и преследователей. Кавенанту и вправду удалось уснуть, причем так крепко, что он не сразу сообразил, где находится и что происходит, когда Мореход потряс его за плечо.
– Слушай!
Кавенант не слышал ничего, кроме непрекращающегося шума дождя.
У Великана слух был острее.
– Отравленная река поднимается! Будет наводнение.
Словно слепые, продираясь между неразличимыми в кромешной тьме деревьями и кустами, скользя в воде, которая уже поднялась до щиколоток, они попытались выйти из рощи и взобраться на более высокое место. Вода, однако, продолжая прибывать, подгоняла. Теперь и Кавенант сквозь шум дождя слышал рев потока. То и дело спотыкаясь в грязной воде, которая уже была ему по колено, он начал сомневаться, что им удастся спастись.
Но Мореход упорно тянул его вперед. Немного погодя они наткнулись на овраг, через обрывистые берега которого с шумом переливалась вода. Великан быстро извлек из мешка полосу клинго, скрепил с ее помощью Кавенанта и себя и двинулся через овраг.
Кавенант шел за ним, и ему казалось, что тьма вот-вот поглотит Морехода. Однако через некоторое время он почувствовал, что поднимается, и вскоре оказался на открытом склоне, где вода лишь заливала ступни. Когда они остановились, Кавенант, обессилев, опустился прямо в грязь. Дождь начал утихать, и, в конце концов, он снова уснул. Разбудил его холодный серый рассвет.
Он протер слипшиеся глаза и сел. Мореход с улыбкой смотрел на него.
– Ах, Кавенант, – сказал он. – Мы с тобой – подходящая пара. Ты весь в грязи, и я, по-моему, выгляжу не лучше. Что скажешь?
Он засмеялся и посмотрел на Кавенанта весело и беззаботно, точно шаловливый ребенок. От этого зрелища на душе у Кавенанта кошки заскребли – сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз слышал смех Великана?
– Умойся, – хрипло сказал он, пытаясь вложить в свои слова весь юмор, на который сейчас был способен. – Ты выглядишь нелепо.
– Ты льстишь мне, – ответил Мореход.
Но он больше не смеялся. Повернувшись, он брызнул в лицо немного воды, чтобы смыть грязь.
Кавенант последовал его примеру, хотя так устал, что ему было все равно, грязный он или нет. Сделав несколько глотков из кувшина – вместо завтрака, – он, пошатываясь, поднялся на ноги.
Вдали виднелись верхушки нескольких деревьев, торчащие из широкого коричневого потока – все, что осталось от леса, тянувшегося по берегам Отравленной реки.
В том направлении, куда предстояло двигаться Мореходу и Кавенанту, виднелась длинная гряда холмов. Отсюда они казались высокими, точно горы, их склоны были изъедены временем.
Глядя на них, Кавенант застонал. Его тело устало, устало так, что он едва плелся по равнине, а тут… Но выбора у них не было; идти вдоль реки они больше не могли.
Еще раз подкрепившись водой, они двинулись в путь.
Склон оказался не так крут, как они предполагали. Если бы Кавенант был сыт и здоров, такой подъем дался бы ему без труда. Но он был предельно изнурен и еле-еле тащился вверх. К тому же рана на лбу загноилась и болела; казалось, эта боль своей тяжестью тянет голову вниз. Воздух был сырой и плотный, дышать становилось все труднее. По-видимому, время от времени он терял сознание, обнаруживая, что лежит среди камней, но не помня, как свалился.
И все же, с помощью Морехода, он медленно, но верно продвигался вперед. К вечеру этого же дня они добрались до вершины холма и начали спуск.
Отойдя от берега Отравленной реки, они не замечали больше за собой никаких признаков погони.
На следующее утро, после ночного дождя, такого унылого и серого, как будто сами тучи впали в дремоту, они начали спуск с холмов вниз. Постепенно организм Кавенанта в какой-то степени привык к голоду; он не чувствовал себя сильнее, конечно, но его меньше лихорадило. Спускался он спокойно, без особых затруднений. Перевалив через гряду холмов, они с Мореходом двинулись на восток, углубляясь в просторы бесплодных равнин.
После очередной голодной и мрачной ночи они достигли небольшой долины, безжизненное дно которой выглядело ужасающе из-за колючей растительности, которая его покрывала. Изогнутые, искривленные сучья и ветви деревьев, напоминающие заломленные в тоске руки, были усеяны колючками и тверды, как железо. Вся низина выглядела как погибший сад, в котором роль плодов играли шипы и крючья; деревья стояли извилистыми, неровными рядами, между ними тут и там виднелись прогалины, но с того расстояния, на котором находился Кавенант, невозможно было разглядеть, что там.
Мореходу очень не нравилась перспектива идти через долину. Колючие деревья вряд ли могли послужить им укрытием; пока они находились внизу, их легко можно было бы заметить. Но у них опять не было выбора – обход занял бы слишком много времени, которого у них не было.
Довольно долго Мореход изучал местность, стараясь разглядеть, нет ли за ними погони. Потом он повел Кавенанта вниз. Оказалось, что самые нижние ветки находились на высоте примерно метров двух над землей. Кавенант мог двигаться среди деревьев, не наклоняясь, но Мореходу приходилось сгибаться почти вдвое, а иногда даже ползти, чтобы не зацепиться за колючки. По этой причине он не мог двигаться достаточно быстро.
Земля под ними была покрыта толстым слоем сухого песка и пыли. Дождь, низвергавшийся с неба на протяжении всех прошлых ночей, похоже, обошел эту долину стороной. Пыль, вздымающаяся при ходьбе, оказалась едкой – набиваясь в легкие, она мешала дышать и жгла глаза. К тому же, вздымаясь над ними, она безошибочно отмечала собой их путь.
Вскоре перед ними оказалась одна из прогалин, которые Кавенант заметил еще сверху. К своему удивлению, они обнаружили, что там находилась яма, полная пузырящейся влажной глины. В противоположность безжизненным деревьям и мертвой пыли, кипящая глина, казалось, была полна странной мутной жизни; однако от нее дышало зимним холодом. Кавенант тут же кинулся в сторону, к деревьям, словно почуяв таившуюся в ней опасность, и Мореход быстро последовал за ним.
Когда они находились примерно в середине долины, внезапно позади раздался хриплый крик. Обернувшись, они увидели два больших отряда тварей, мчавшихся со всех сторон. Достигнув долины, оба отряда соединились и скрылись среди колючих деревьев, устремившись в погоню за своей добычей и завывая от обуревающей их жажды крови.
Кавенант и Мореход побежали изо всех сил.
От страха у Ковенадта неизвестно откуда прибавилось энергии. Сначала он сосредоточился лишь на одном – на дыхании и ногах; но вскоре заметил, что Мореход отстает от него. Защищая голову от колючек. Великан был вынужден все время наклоняться и не мог бежать изо всех сил.
– Беги! – крикнул он Кавенанту. – Я задержу их!
– Выкинь это из головы! – Кавенант побежал медленнее, чтобы Мореход мог нагнать его. – Только вместе!
– Беги! – повторил Мореход, молотя одной рукой по воздуху, словно надеясь таким образом подтолкнуть Кавенанта вперед.
Вместо ответа Кавенант остановился и дождался его. Дикие крики погони, казалось, жгли ему спину, но он не отходил от Морехода ни на шаг. Он уже и так потерял слишком многих, кто был ему дорог.
Внезапно Мореход остановился.
– Иди, кому говорю! Камень и море! – в ярости закричал он. – Ты думаешь, мне легко будет вынести, если ты из-за меня не выполнишь то, что задумал?
Кавенант тоже остановился.
– Выкинь это из головы, – задыхаясь, повторил он. – Я ничего не стою без тебя.
Мореход оглянулся, чтобы посмотреть, далеко ли погоня.
– Тогда ты должен найти способ использовать твое Белое Золото. Их слишком много.
– Я не могу этого делать на ходу! Черт возьми! Может, все же попытаться удрать?
Великан наклонился, вглядываясь в лицо Кавенанта. Но потом он повернул голову, замер и перевел взгляд поверх Кавенанта сквозь ветки деревьев.
Вздрагивая от вновь накатившего страха, Кавенант повернулся и проследил за взглядом Великана.
Весь восточный склон долины усыпали юр-вайлы. Их было множество, вся пустыня, казалось, кишела ими, и они становились в три клина. Оказавшись на дне долины, они остановились; вожаки подняли свои жезлы и.., стали поджигать мертвые деревья.
Сухие деревья вспыхнули мгновенно. Пламя с ревом распространялось по ветвям от дерева к дереву, каждый ствол тут же превращался в факел. Прошло совсем немного времени – и стена огня отрезала Кавенанта и Морехода от восточного выхода из долины.
Мореход крутил головой то назад, то вперед, его глаза под массивными бровями яростно вспыхнули жаждой боя.
– Ловушка! – гневно закричал он, словно сама возможность такой ситуации оскорбляла его. – Но они просчитались! Мне огонь не страшен, я могу пробиться сквозь него и напасть на них!
– Зато мне он страшен, – в оцепенении откликнулся Кавенант.
Он наблюдал за все возрастающей яростью Великана с отвратительным, тошнотворным ощущением. Он знал, что нужно было ответить. Мореход гораздо лучше него был приспособлен к борьбе с Презирающим. Он, Кавенант, должен был сказать:
"Бери мое кольцо и иди. Может быть, ты найдешь способ использовать его. И ты можешь пройти мимо юр-вайлов”. Но он не смог выдавить из себя ни слова. Им овладел такой страх при мысли о том, что Мореход сам попросит дать ему кольцо, что он прохрипел, пытаясь найти другой способ выпутаться:
– Ты смог бы залезть в плывун? Великан взглянул на него с таким видом, будто то, что он произнес, было лишено всякого смысла.
– Грязевые ямы! – объяснил Кавенант. – Мы можем спрятаться в одной из них и переждать, пока пройдет огонь. Конечно, если ты придумаешь, как сделать, чтобы мы не утонули.
Мореход все еще смотрел на него непонимающим взглядом. Кавенант испугался, что ярость настолько сильно овладела Великаном, что он не в состоянии понять, о чем идет речь. Но Мореход быстро справился с волнением, подавив в себе желание немедленно кинуться в бой.
– Да! – закричал он. – Пошли! – И тут же бросился прочь от огня.
Они понеслись, пытаясь отыскать подходящую яму, прежде чем преследователи их догонят. Они очень торопились – даже сквозь дикий рев огня слышны были истошные крики врагов. Но как на зло, ни одной ямы не попадалось. Жар бушующего неподалеку пламени жег глаза, Кавенант наполовину ослеп. Они были слишком близко к огню, он подбирался к ним по верхушкам деревьев, точно ненасытный зверь. Кавенант закричал от ужаса, но его голос утонул в шуме яростно бушующего пожара.
Великан схватил его за руку и потащил за собой. Пригибаясь, он устремился к яме, находившейся прямо рядом со стеной огня. Ветки ближайших деревьев взорвались горячими оранжевыми цветками, как будто огонь вдохнул в них новую жизнь.
Мореход прыгнул в яму.
Глина накрыла их с головой, но Великан тут же оттолкнулся мощными ногами от дна, и они вновь вынырнули на поверхность. Казалось, от жара сейчас вспыхнет кожа на лицах. Однако больше этого Кавенант боялся утонуть в грязи. Он забился, как сумасшедший, но потом вспомнил, что самый быстрый способ дать себя засосать трясине – это пытаться выбраться из нее. Борясь с паникой, он заставил себя двигаться медленней, чувствуя, что за его спиной Мореход делает то же самое. Теперь из грязи торчали только их головы.
Они не погружались. Они плавали во влажной глине, едва осмеливаясь дышать, а огонь проносился над ними; лицо Кавенанта пылало, он никак не мог дождаться, когда утихнет пожар.
Наконец жар как будто спал. Набрав побольше воздуха, Кавенант собрался крикнуть Мореходу, что им пора вылезать, но тут глубоко в толще булькающей под ним глины чьи-то руки ухватили его за щиколотки и потянули вниз.
Глава 18
Порча
Кавенант отчаянно барахтался, пытаясь выбраться на поверхность. Но вязкая глина сковывала движения, с каждым его усилием засасывала все сильнее, а руки, схватившие за лодыжки, неумолимо тянули вниз. Он хотел уцепиться за Морехода, но не нашел его. В какой-то момент он почувствовал, что провалился глубже дна.
Боясь задохнуться, он сдерживал дыхание. Инстинкт упрямо заставлял бороться за жизнь, хотя он и понимал, что, скорее всего, ему не удастся выбраться из этой ледяной глубины. Напрягшись, он согнулся, пытаясь руками дотянуться до пальцев, схвативших его за ноги. Он чувствовал их влажное прикосновение, но его собственным рукам никак не удавалось нащупать их, хотя пальцы, казалось бы, касались тех мест, где они должны – обязаны! – были находиться.
На мгновение у него возникло ощущение, что в Белом Золоте появилась пульсация; однако сил у него от этого не прибавилось, и пульсация, если она и была, исчезла так быстро, что он тут же забыл о ней.
Запас воздуха в легких подходил к концу, под веками замелькали красные всполохи. Он дико вскрикнул:
– Нет! Нет!
И тут же ощутил, что направление движения изменилось. Легкие, казалось, готовы были в любое время лопнуть, а невидимые руки, протащив его некоторое время горизонтально, потянули за собой наверх. С чмоканьем они извлекли его из грязи, и он оказался в темном влажном пространстве.
Кавенант судорожно, жадно задышал. Воздух был спертый и зловонный, точно он оказался в пропитанном миазмами склепе, но даже такой, он означал жизнь, и Кавенант с наслаждением его вдыхал. Глаза залепило грязью, он ничего не видел вокруг. Но когда дыхание успокоилось, он протер глаза и заморгал, пытаясь разглядеть, где находится.
Темнота вокруг казалась непроницаемой.
Кавенант лежал на влажной глине; подвинувшись, он левым плечом коснулся стены. Встав на колени, на высоте вытянутых рук над собой он нащупал потолок. Казалось, он находился в комнате, вырубленной в глине, у одной из ее стен.
Глухой голос неподалеку произнес:
– Он не видит.
Голос звучал тоненько и испуганно, но этот неожиданный звук заставил Кавенанта в страхе прижаться к стене.
– Это хорошо, – откликнулся другой, столь же робкий голосок. – Иначе он мог бы причинить нам вред.
– Нет, это нехорошо. Пусть ему станет светло. – Этот первый голос звучал, казалось, несколько тверже, но все равно в нем чувствовался страх.
– Нет! Нет! Нет! – На этот раз Кавенант понял, что протестующих голосов было несколько – восемь или десять.
Твердый, первый голос продолжал настаивать:
– Если мы не собираемся помогать ему, зачем понадобилось его спасать?
– Он может причинить нам вред!
– Еще не поздно. Лучше утопим его!
– Нет. – Твердый голос был неумолим. – Мы ведь сами решили рискнуть.
– Ох! Если Творец узнает…
– Мы сами решили, я говорю! Спасти и потом убить – вряд ли такое понравилось бы Творцу. Уж пусть лучше он причинит нам вред. Я… – Голос испуганно вздрогнул. – Если нужно, я сам сделаю так, чтобы ему было светло.
– Приготовиться! – запели голоса, и Кавенант снова испугался, не зная, чего ему теперь ожидать.
Немного погодя раздался звук, более всего похожий на тот, который издает палка, выдергиваемая из вязкой грязи. Рядом с лицом Кавенанта в темноте возникло красноватое свечение, исходящее, как ему показалось, от самой стены.
Однако он тут же понял, что ошибся. Свет исходил от странной глиняной фигуры, стоящей на полу комнаты. В высоту она достигала не многим более полуметра и выглядела, точно ее вылепили неумелыми детскими руками. Неуклюжие конечности, грубой формы выпуклости и впадины, лишь отдаленно напоминающие уши, рот и нос. Эта странная коричневая фигура тускло светилась красноватым светом.
Кавенант обнаружил, что находится в конце туннеля. Рядом с ним была яма, полная булькающей грязи, а за ней виднелись стены, пол и потолок, образующие само пространство туннеля, дальняя сторона которого тонула во мраке.
В слабом свете он разглядел чуть больше десятка глиняных фигур вроде той, что стояла прямо перед ним.
Они не двигались, не издавали ни звука и казались неживыми, словно их просто забыли здесь строители туннеля. Однако поблизости не было никого, способного разговаривать. С удивлением разглядывая эти угловатые создания, Кавенант попытался придумать, как ему лучше обратиться к ним.
Неожиданно грязь в яме забурлила. Из нее показалось несколько глиняных созданий, волочащих за собой две огромные ноги. Светящаяся фигура быстро отступила в глубину туннеля, чтобы освободить для них место. В один момент они вытащили из грязи Морехода и отступили назад, к тем созданиям, которых прежде заметил Кавенант.
Гигантские легкие Морехода отлично послужили ему – он почти не задыхался. Загромоздив собой все узкое пространство, он с ворчанием потянулся в сторону глиняных созданий, угрожающе размахивая кулаком.
И тут же снова стало темно. Пронзительно вереща от страха, создания бросились в дальний конец туннеля.
– Мореход! – воскликнул Кавенант. – Они спасли нас! Он услышал, что Великан замер, тяжело дыша.
– Мореход! – повторил он. – Великан!
– Друг мой? – неуверенно спросил Мореход сдавленным голосом. – С тобой все в порядке?
– В порядке? – Кавенант почувствовал, что нервное напряжение внутри достигло апогея и вот-вот готово прорваться истерикой, но постарался сдержать себя. – Они не хотят причинить нам вреда, Мореход. Они спасли нас.
Самообладание, похоже, вернулось к Великану.
– Да, – тяжело вздохнул он, – да. Теперь я понял – они боятся нас. – Повернувшись в сторону туннеля, он закричал:
– Пожалуйста, простите меня. Вы и вправду спасли нас. Я слишком несдержан… Да, я легко впадаю в гнев, очень легко. Однако я не хотел причинить вам вред. Я испугался за своего друга, испугался, что он умер… Отчаяние овладело мной. Страж Крови Баннор советовал нам искать помощи везде, где мы будем идти, а я, дурак, не поверил ему и не рассчитывал на помощь так близко от владений Душегуба. Когда вы схватили меня, я ужасно разозлился. Пожалуйста, простите меня.
Ответом ему была полная тишина.
– Ах, послушайте! – настойчиво продолжал он. – Вы спасли нас от рук Презирающего. Не бросайте нас теперь. После непродолжительного молчания голос из темноты произнес:
– Мы не хотели вмешиваться в дела Творца. Наше намерение состояло не в этом.
– Не верьте им! – закричали другие голоса. – Они – твердые.
Послышались шаркающие шаги. Существа возвращались к Кавенанту и Мореходу, некоторые из них светились, так что в туннеле стало заметно светло. Осторожно приблизившись, они остановились, не доходя до Великана.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:38 | Сообщение # 24 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| – Мы тоже просим простить нас, – сказал главный, стараясь, чтобы голос его не дрожал.
– Ах, вам не нужно извиняться, – откликнулся Мореход. – Может быть, до меня медленно доходит, кто мои друзья. Но уж если я понял, им не приходится опасаться меня. Я – Мореход Идущий-За-Пеной, – он сглотнул, словно эти слова душили его, – последний из Великанов-Мореплавателей. Мой друг – Томас Кавенант, юр-Лорд и Владыка Кольца.
– Мы знаем, – ответил главный, – мы слышали. Мы джехерины – ауссэт джехерины Бефилам. Здесь, рядом с домом Творца, от джехеринов ничто не скроется. Против вас кое-что затевается. Джехерины обсудили и решили помочь.
– Если Творец узнает, – произнес дрожащий голос сзади, – мы пропали.
– Это правда. Если он догадается, что мы помогаем, нам придется плохо. Мы опасаемся за свою жизнь. Но вы – его враги. А легенды говорят…
Внезапно замолчав, главный отвернулся, чтобы посовещаться с остальными джехеринами. Очарованный, Кавенант не сводил с них глаз, пока они шептались друг с другом. Издалека все они выглядели похожими один на другого, но при более близком рассмотрении становилось ясно, что они различаются – как различались бы фигурки из глины, вылепленные разными детьми. Эти различия касались размеров, формы, цвета, а также большей или меньшей робости и тона голоса. Однако все они казались странно мягкими. Во время движения их тела колыхались, точно внутри тонкой кожи, обтягивающей их, была не слишком густая глина и любой удар мог превратить их в бесформенную лужицу.
После короткого совещания главный вернулся. Дрожащим голосом, словно страшась собственной дерзости, он спросил:
– Зачем вы пришли? Вы осмеливаетесь… Каковы ваши намерения?
Мореход ответил непреклонно – так, чтобы у джехеринов не осталось никаких сомнений:
– Наше намерение – уничтожить Лорда Фоула, Презирающего.
Откровенность Великана заставила Кавенанта вздрогнуть, но как еще можно было сформулировать то, что он собирался делать?
Джехерины снова начали шептаться, после чего главный произнес быстро, с явной тревогой:
– Это невозможно. Идите с нами.
Неожиданность последних слов придала им характер приказа, хотя голос главного дрожал и был лишен всякого намека на властность. Кавенант хотел запротестовать – не потому, что у него были возражения против того, чтобы следовать за джехеринами, а потому, что его задела безаппеляционность заявления о том, что его намерение не выполнимо. Но они не дали ему произнести ни слова; один за другим они исчезали в глубине туннеля, и с уходом каждого становилось все темнее.
Пожав плечами. Мореход жестом кивнул Кавенанту в том же направлении, куда они уходили. Тот пригнулся и пошел вслед за джехеринами.
Оступаясь на каждом шагу, они неожиданно быстро то ли побежали, то ли заскользили по уходящему вниз туннелю. Кавенант не поспевал за джехеринами. В тесноте, согнувшись, дыша спертым воздухом, он торопился изо всех сил, однако ноги у него постоянно разъезжались в скользкой грязи. Мореход двигался еще медленнее – из-за низкого потолка он был вынужден почти ползти. Но некоторые из джехеринов специально держались около них, чтобы указывать встречные повороты и перекрестки. Постепенно туннель понемногу начал расширяться, разветвления попадались все чаще, потолок становился все выше. Вскоре Кавенант уже мог стоять не пригибаясь, а Мореход – передвигаться на корточках. Здесь они пошли гораздо быстрее, Это продолжалось довольно долго. Пробираясь запутанными переходами с ноздреватым полом, они то и дело замечали другие создания, торопившиеся в том же самом направлении. Грязь под ногами стала влажной и липкой, в стенах все чаще появлялись угольные жилы; они отражали свет, исходящий от джехеринов, и вскоре стало заметно светлее. Однако с каждым шагом Кавенант двигался все медленнее. Уже два дня у него во рту маковой росинки не было и около десяти дней он толком не отдыхал. Воспаленный лоб покрылся коркой грязи и болезненно пульсировал. Онемение рук и ног – то самое онемение, не имеющее отношения к холоду – распространялось все дальше.
И все же, хоть с трудом, но он продвигался вперед. Он больше не беспокоился о том, что может пораниться; этот вечный страх прокаженных не имел теперь над ним власти. Онемевшие ноги, разрываемая болью голова, голод – именно в таком состоянии он прибыл в Страну, значит, существовала большая степень вероятности, что он мог в ближайшее время оказаться выброшенным в свой собственный мир. Именно эта мысль подгоняла его, а вовсе не страх проказы, о которой он сейчас даже не вспоминал.
Двигаться становилось все легче. Вместо глины под ногами теперь были скалы, воздух стал заметно свежее, теплее и чище. Все это помогало Кавенанту продолжать идти, так же как внимание и забота, которые постоянно проявлял по отношению к нему Мореход. Лига за лигой незаметно оставались позади.
Постепенно им овладела дремота. Он не замечал больше ни того, что их окружало, ни своих спутников, ни даже собственной усталости. Не чувствовал, что Мореход крепко держит его за плечо, время от времени разворачивая в нужном направлении. Оказавшись совершенно неожиданно для себя в большой пещере, высеченной в скале, среди множества удивительных созданий, он принялся недоуменно оглядываться по сторонам, не отдавая себе отчета в том, как тут оказался.
Большинство созданий держалось на почтительном расстоянии от Кавенанта и Морехода, но некоторые протолкались вперед, неся глиняные чаши с водой и пищей и разглядывая своих гостей со страхом. И все же они подошли достаточно близко, чтобы поставить свои чаши поближе к Мореходу и Кавенанту.
Кавенант протянул было руку, но Мореход удержал его. – Ах, джехерины, – с оттенком официальности произнес он, – ваше гостеприимство делает вам честь. Мы, конечно, очень не хотели бы обидеть вас своим отказом принять то, чем вы нас угощаете. Но мы не такие, как вы.., мы другие. Ваша пища может оказаться вредной для нас.
Эти слова заставили Кавенанта встряхнуться. Заглянув в чаши, он пришел к выводу, что Мореход прав. То, что там лежало, походило на полужидкий известняк и пахло гнилью – точно покрытая давнишней плесенью мертвая плоть.
Но вода оказалась свежей и чистой. Мореход взял чашу, в которую она была налита, благодарно кивнул и как следует напился, передав чашу Кавенанту.
И только тут до Кавенанта дошло, что Мореход потерял свой мешок, когда они бежали среди колючих деревьев.
Большое количество воды, булькающей в пустом желудке, окончательно развеяло его дремоту. Он осушил чашу до дна, с наслаждением смакуя каждый глоток – как будто не очень верил в то, что ему еще когда-нибудь придется пить что-то столь же свежее и чистое. Возвращая чашу дрожащему от страха джехерину, он поклонился – так же, как Мореход.
Потом он оглянулся по сторонам. В пещеру уже набилось несколько сот созданий, и с каждой минутой их становилось все больше. Так же, как и те джехерины, которые спасли их, все они казались ожившими статуэтками, вылепленными из глины. Их странные, необычные фигуры выглядели уродливыми и.., забавными, как будто тот, кто их лепил, был большим шутником; казалось, они были лишены всех известных Кавенанту органов восприятия. И все же он с удивлением отметил, что их можно было разделить на несколько отличающихся друг от друга типов. Кроме тех коротышек, которых он видел вначале, в какой-то степени все же похожих на людей, были два-три вида, напоминающие животных; они выглядели как не очень удачные попытки вылепить из глины коней, волков, пещерников и даже змей.
– Мореход, – пробормотал он, объятый неожиданным страхом. – Кто они такие?
– Они говорят на языке Старых Лордов, – негромко ответил Мореход таким тоном, как будто тоже почувствовал некоторую опасность, угрожающую им, – и называют себя в соответствии с тем, как выглядят. Те, которые спасли нас – это ауссэт Бефилам джехерины. Другие Бефилам, которых ты видишь – фаел Бефилам, – он указал на змееподобных, – а те – родже, пещерниковая форма джехеринов. Я слышал кое-что из их разговоров, когда мы шли, – добавил он, не объясняя, что именно ему удалось услышать.
У Кавенанта возникла догадка, от которой его замутило. Он настойчиво повторил:
– Кто они?
Несмотря на грязь, засохшую на лице Морехода, Кавенант увидел, как он стиснул челюсти. Его голос едва заметно дрожал, когда он сказал:
– Спроси их об этом. Пусть они сами расскажут тебе, если захотят. – Он оглядывался по сторонам, стараясь не встречаться с Кавенантом взглядом.
– Мы будем говорить, – раздался холодный, мрачный голос. Один из фаел Бефилам джехеринов подполз к ним поближе. Двигаясь, он скользил по влажному каменному полу; оказавшись перед ними, он некоторое время лежал, задыхаясь, точно рыба, вытащенная из воды. Во всем его облике ощущались боровшиеся друг с другом решимость и страх. Однако Кавенант не испытывал по отношению к нему отвращения или неприязни; вид джехеринов вызывал у него прежде всего сострадание. – Мы будем говорить, – повторил змееподобный джехерин. – Вы твердые… Вы – угроза для нас.
– Они погубят нас, – прошелестело множество голосов.
– Мы сами решили им помочь.
– Но мы не думали, что это может нам повредить! – закричали голоса.
– Мы сделали свой выбор. Вы.., легенды говорят… – Джехерин в смятении запнулся. – Мы решили рискнуть. – В его голосе теперь явственно звучали нотки страдания. – Мы умоляем вас… Не подведите.
Мореход сказал спокойно и твердо:
– Мы никогда по своей воле не причиним зла джехеринам.
Ответом ему было молчание, в котором явственно ощущалось недоверие. Потом, точно устав сражаться сами с собой, кто-то из джехеринов произнес:
– Хорошо, говорите. Мы сделали свой выбор. Змееподобный джехерин заявил:
– Мы будем говорить. Мы сделали свой выбор. Человек, у которого есть Белое Золото, ты спрашиваешь, кто мы такие. Мы – джехерины.., мы – мягкие.., мы – создания Творца.
Когда он заговорил, свет в пещере начал пульсировать, точно реагируя на грустные интонации его голоса.
– Творец трудится глубоко под землей, в своей крепости, создавая для себя воинов. Он берет живую плоть, если вы знаете, что это такое, и своей властью изменяет ее, наделяя такой же силой и злобностью, которыми обладает сам. Но то, что у него получается, не всегда соответствует его желаниям. Иногда его создания оказываются слабыми.., или слепыми.., или калеками, а иногда даже мертворожденными. Такое.., потомство.., он выбрасывает в безбрежную трясину, состоящую из горячей глины, чтобы она поглотила их.
Дрожь ужасных воспоминаний пробежала по пещере.
– Но эта бездна тоже обладает могуществом. Мы не погибаем. Пройдя через ужасные страдания, мы становимся джехеринами – мягкими созданиями. Мы преображаемся. И тогда мы выползаем из глубин.
– Мы выползаем… – точно эхо, повторили голоса.
– В темных пещерах, забытые Творцом…
– Забытые…
– ..мы молимся о том, чтобы уцелеть.
– Уцелеть…
– От самых окраин колючей пустыни до стен крепости Творца скитаемся мы в грязи и, дрожа от страха, ищем…
– Ищем…
– ..слушаем…
– Слушаем…
– ..ждем.
– Ждем.
– Мы не можем находиться на поверхности земли – стоит солнечному свету прикоснуться к нам, и мы гибнем. Мы не можем также рыть землю, строить новые туннели, которые позволили бы нам покинуть эти места. Мы слишком мягкие.
– Брошенные…
– И мы боимся как-нибудь ненароком вызвать раздражение Творца. Мы терпим.., мы все терпим, а он лишь смеется над нашим унижением.
– Забытые…
– И все же в нас остается что-то от тех существ, на которых мы похожи. – Голос задрожал, как будто его обладатель опасался, что будет тут же наказан за свою дерзость. – Мы – не слуги Творца.
Трепет пробежал по рядам джехеринов.
– Многие из наших пещер и туннелей вплотную примыкают к галереям в крепости Творца. Мы находим нужную стену и слушаем. Мы слышим все.., все секреты Творца… Мы знаем, что он враждует с вами; нам известно, что он затевает против вас. Во имя того, о чем рассказывают древние легенды, мы посовещались и сделали свой выбор. Мы окажем вам любую помощь.., при условии, что об этом не узнает Творец.
Когда змееподобный джехерин закончил, остальные замерли в молчании, наблюдая за Кавенантом, обдумывающим ответ. Какой-то частью своей души он страстно жаждал заплакать, просто обнять эти уродливые создания и зарыдать вместе с ними. Но он тут же напомнил себе, что сейчас не время для таких чувств – сейчас, когда перед ним стояла задача уничтожить Лорда Фоула.
– Но вы… – хрипло произнес он. – Они говорили, что это невозможно. Что этого нельзя сделать.
– Нельзя, – дрожа, ответил джехерин. – Туннели Творца под Раздробленными Холмами охраняются. Сами Раздробленные Холмы – настоящий лабиринт Огонь Убийственного Жара защищает крепость Творца В залах его крепости множество злобных слуг Мы слышали. Творцу не утаить от нас своих секретов – И все же вы помогли нам, – задумчиво произнес Великан. – Вы рискнули вызвать гнев Творца. Вряд ли вы пошли бы на это без серьезной причины.
– Это так. – В голосе джехерина звучал страх перед тем, что Мореход собирался сказать дальше.
– Несомненно, вы все-таки можете оказать нам какую-то помощь.
– Да. Да… Об Убийственном Жаре нечего говорить. Но мы знаем все ходы Раздробленных Холмов. И.., и в самой крепости Творца тоже . Это уже кое-что Но… – Говорящий запнулся и замолчал – Но, – настойчиво произнес Мореход, – вы оказали нам помощь, у вас на уме что-то есть Я не глухой и не слепой, джехерины Не ради того, чтобы сообщить нам об этом, вы пошли на такой риск.
– Легенда… – Джехерин сглотнул и неожиданно заскользил к своим собратьям, чтобы вновь посовещаться с ними.
Пока они горячо шептались, Кавенант попытался отогнать ощущение надвигающегося кризиса. По какой-то непонятной ему самому причине, он надеялся, что джехерины не станут рассказывать легенду, о которой неоднократно упоминали Однако, когда змееподобный джехерин вернулся. Мореход требовательно сказал.
– Расскажи Молчание, полное ужаса, воцарилось в пещере, когда джехерин ответил.
– Мы расскажем – Хор жалобных голосов зазвучал в воздухе, несколько десятков джехеринов выбежали, не в силах справиться с волнением. – Расскажем. Так надо Другого пути нет.
Джехерин подполз еще ближе и резко припал к полу, хватая ртом воздух, точно ему нечем было дышать. Спустя некоторое время, справившись с собой, он запел. Древнего языка песни Кавенант не понимал, а страх, которым было пронизано каждое слово, мешал воспринимать мелодию. И все же – от того, как слушали джехерины – он ощутил ее могущество и силу. Не понимая ни слова, он растрогался.
Это была совсем короткая песня – как будто за все долгие века унижения и жестокости, на протяжении которых ее пели, она становилась все короче, теряя силы. Закончив, джехерин слабым голосом произнес:
– Это легенда. Она рассказывает о единственной надежде джехеринов, о той части нашей жизни, которая не связана с Творцом. В ней говорится, что далекие предки джехеринов – Несозданные Творцом – сами были Творцами. Но они создавали не так, как он. Им не нужна была для этого плоть других. Они из своего собственного тела порождали детей, а те вырастали и делали то же самое. Таким образом мир постоянно обновлялся и расширялся. Это не может быть выдумкой. Но потом с Творцами что-то произошло. Некоторые утратили силу, другие ослепли, третьи стали просто небрежны, Тогда-то и родился нынешний Творец, ожесточенный и не способный продолжать свой род так, как это делали они; но они не замечали его недостатков и не боялись его. Вот почему он подчинил их своей власти. Он переловил их и запер в глубоком подземелье под своей крепостью; а потом, используя их плоть, он начал создавать своих воинов. Мы – потомки этих испорченных Несозданных Творцом. Вся их прошлая жизнь сохранилась в нас. В наказание за то, что они сделали, мы обречены ползать во тьме печали и вечного страха. Глина – наше солнце и дом, кровь и плоть. Страх – вот что досталось нам в наследство, страх перед Творцом, который может уничтожить нас одним словом, пока мы находимся рядом с ним. Но мы терпим все эти страдания во имя своей единственной надежды. Потому что сказано – некоторые Несозданные Творцом еще живы и не находятся под властью нынешнего Творца, еще способны порождать потомство только из своих собственных тел. Сказано, что, когда придет время, родится ребенок без следов порчи, не подвластный Творцу и его деяниям. И еще сказано, что он отправится к дому Творца, неся на себе определенные знаки того, кем является – знаки силы. Сказано, что он освободит джехеринов, если они докажут.., если он сочтет, что они достойны.., освободит их от страха и глины, если.., если…
Змееподобный джехерин не в силах был продолжать. Его голос постепенно сошел на нет, заглушенный невыносимой болью, которая терзала его.
Кавенант почувствовал, что все внимание джехеринов сосредоточилось на нем. Казалось, они безмолвно спрашивали его: “Ты ли то чистое дитя? Если мы поможем тебе, ты освободишь нас?” Но он не мог дать им тот ответ, которого они ждали. Их жизнь, которую можно было приравнять к смерти, заслуживала того, чтобы он не обманывал их, не поддерживал в них ложную надежду.
Обдумав все, он понял, что должен отказаться от их помощи. Его голос звучал сурово и гневно, когда он сказал:
– Взгляните на меня. Вы знаете ответ. Под слоем глины нетрудно разглядеть, что я болен.., болен. И я делал такие вещи… Нет, я не чист. Я тоже подвержен порче.
Один долгий момент тишины был ему ответом – момент, пока трепетная, выстраданная ими надежда разбилась вдребезги. А потом ужасный крик отчаяния множества джехеринов потряс своды пещеры. Сразу же погасли все огни. Неутешно рыдая в кромешной тьме, глиняные создания разбежались.
Не разобрав в темноте, куда они бегут. Мореход закрыл собой Кавенанта, чтобы защитить от возможного нападения. Но джехерины и не думали их атаковать – они спасались бегством. Словно ветер прошелестел по пещере – и исчез. Снова наступила тишина, Кавенант и Мореход остались одни, точно саван, брошенный в опустевшей могиле.
Грудь Кавенанта сотрясали сухие спазмы, похожие на рыдания, но он постарался сдержать их. Он не мог принять помощь джехеринов – в противном случае смертей и разрушений было бы гораздо больше. “Фоул! – мысленно простонал он. – Ты слишком жесток!"
Он почувствовал успокаивающее пожатие руки Великана на своем плече. Он хотел ответить тем же, хотел объяснить, почему именно так поступил, но неожиданно услышал где-то в отдалении тихие рыдания.
По мере того как он вслушивался, звук становился все громче. Кавенант хотел вскочить, подбежать к тому, кто плакал, утешить его как мог. Но как только двинулся с места, он услышал слова, от которых у него сжалось сердце:
– Мы не можем вмешиваться в дела Творца. Ничего, кроме отчаяния…
– Прости меня, – с тяжелым вздохом произнес Кавенант. Интуитивно он понял, что нужно сказать дальше. – Ваша легенда все равно остается. Мой отказ… Он не затронул ее. Я не отрицаю ее ценности.., и вашей тоже. Просто я.., не то чистое дитя. Он еще не пришел, но это не означает, что ваша надежда умерла.
Плачущий не отвечал, продолжая заливаться слезами; раз начав, он никак не мог остановиться. Потом неожиданно по скале пробежали вспышки света, и Кавенант увидел, что это был тот самый змееподобный джехерин, который говорил за всех.
– Пошли, – прошептал он. – Пошли.
Продолжая всхлипывать, он повернулся и заскользил прочь из пещеры.
Не колеблясь, Кавенант и Мореход последовали за ним. Уважая печаль и горе несчастного создания, они готовы были с благодарностью принять все, что он захотел сделать для них.
Он повел их в направлении тех же пещер, откуда они прежде пришли, но гораздо более коротким путем, через лабиринт туннелей. Вскоре от стен снова повеяло холодом, в воздухе стал явственно ощутим запах серы. Они прошли совсем немного – чуть больше половины лиги, – когда их проводник внезапно остановился.
Держась на почтительном расстоянии от него, они терпеливо ждали, пока он справится со своими рыданиями. Было больно наблюдать, как он борется с собой, но они изо всех сил сдерживали собственные переживания. Кавенант скорее умер бы, чем позволил бы себе сделать страдальцу хоть намек на то, что им следовало поторопиться. Чем еще он мог отблагодарить джехерина?
Но тот и сам понимал, что время дорого. Овладев собой, он хрипло сказал:
– Этот туннель… Он заканчивается в Раздробленных Холмах. Всякий раз поворачивайте туда, где будет виден свет. Вы должны пересечь один из переходов Творца. Он, конечно, охраняется. Как только вы это сделаете, сворачивайте в дальнейшем, наоборот, в ту сторону, где не будет света. Так вы доберетесь до Убийственного Жара. Вам нужно перебраться через него, хотя это почти невозможно. Сразу за ним – крепость Творца. Вход в нее охраняется, но там нет ворот. Дальше идет… Но это тайный ход… У Творца там есть тайный ход, которым его слуги не пользуются. Внутри есть дверь. Она не видна, но вы должны найти ее. Давите на стену, и, когда попадете на середину дверного проема, дверь откроется. За ней вы обнаружите множество ходов и потаенных мест.
Змееподобный джехерин повернулся и заспешил в глубину туннеля. Его свет начал меркнуть и вскоре погас. Мореход и Кавенант оказались в полной темноте. Уже почти скрывшись, джехерин еле слышно простонал:
– Попытайся поверить, что ты чист. И исчез.
Оба помолчали, потом Мореход дотронулся до плеча Кавенанта:
– Друг мой… Он оказал нам бесценную помощь. Ты хорошо запомнил все, что он сказал?
Кавенанту послышались печальные нотки в голосе Морехода. Но он был слишком занят своими собственными переживаниями, чтобы поинтересоваться, в чем дело.
– Я рассчитываю на тебя. Если бы не ты, я бы не оказался здесь.
– Друг мой… Неверящий, – начал было Великан, но тут же остановился, посчитав, что на разговоры у них нет времени. – Ладно, пошли. – Он положил руку на плечо Кавенанту, направляя его. – Сделаем что сможем.
Они двинулись по туннелю. После двух крутых поворотов тот стал заметно сужаться, становясь все ниже. Вскоре Кавенант вынужден был опуститься и, опираясь на колени и руки, уже почти полз по холодному камню. Мореход тяжело дышал позади; иногда Кавенанту приходилось его тащить – по мере того как проход все более и более сужался.
Потом туннель уперся в непроходимую стену. Пошарив вокруг онемевшими пальцами, Кавенант не нашел выхода, но зато не почувствовал и потолка над головой. Взглянув вверх, он увидел отверстие, через которое пробивался тусклый красный свет.
Помогая друг другу, Мореход и Кавенант поднялись на ноги. Отверстие находилось примерно на высоте вытянутых рук Великана. Он осторожно поднял Кавенанта и помог ему пролезть через дыру.
Это была узкая вертикальная щель в скале. Кавенант прополз еще немного вперед и вскоре увидел, что она представляет собой короткий, без потолка каменный коридор, стены которого уходили высоко вверх. Они казались грубо вытесанными из черной вулканической породы. Всего лишь коридор, соединяющий одну глухую стену с другой, с разочарованием подумал он. Но когда его глаза привыкли к свету, стало ясно, что оба его конца представляли собой ничто иное, как перекрестки.
Свет исходил от ночного неба; и одна из стен отсвечивала красным, отражая далекие огни. В воздухе пахло кислотой и серой, он стал теплее, и Кавенант сделал вывод, что они находятся уже не очень далеко от Убийственного Жара.
Убедившись, что коридор пуст, он негромко позвал Морехода. С большим трудом Великану удалось просунуть в отверстие сначала голову и плечи и наконец пролезть целиком. Вскоре он уже стоял рядом с Кавенантом.
– Это и есть Раздробленные Холмы, – прошептал он, оглядываясь. – Кураш Квеллинир. По моим подсчетам, мы уже забрались очень далеко. Если бы не помощь джехерина, нам пришлось бы добираться сюда гораздо дольше… Держись за моей спиной. – Теперь он обращался непосредственно к Кавенанту. – Если нас обнаружат, я должен знать, где ты.
Он двинулся вдоль стены, на которой видны были отсветы огней, Кавенант за ним. Дойдя до конца коридора, они, прислушиваясь, на мгновение прижались к стене. Кавенант старался даже не дышать, когда Мореход осторожно выглянул из-за угла. Потом Великан сделал знак рукой, и они нырнули в следующий переход, повернув в сторону кроваво-красного отблеска.
Второй коридор был заметно длиннее первого. Третий длиннее второго, и все были настолько причудливо изогнуты, что иногда даже возникало впечатление, что они поворачивают обратно. Кавенант вскоре потерял всякое ощущение направления, полностью положившись на Морехода. Думая о том, какой ценной оказалась для них помощь джехеринов, он снова убеждался в том, насколько сама его жизнь здесь зависела от других. Этиаран, Елена, Лена, Баннор, Триок, Морэм, джехерины, наконец, – без них он не смог бы сделать ничего. Он бывал груб, чуть что вспыхивал, сплошь и рядом поступал глупо и неосторожно – и все же, вопреки всему этому, они помогли ему уцелеть и сделали все, чтобы он смог выполнить задуманное. А сейчас он полностью зависел от Морехода Идущего-За-Пеной.
Однако проказа давала себя знать.
Он едва тащился; его одолевали мрачные предчувствия. Рана на лбу болела так сильно, что он с трудом поднимал голову; воздух, пропитанный ядовитыми испарения, казалось, разрывал легкие. В то же время он чувствовал, что его начинают охватывать оцепенение и безучастность; временами даже казалось, что он перестает сознавать, где находится и что с ним.
Все же он заметил усилившийся свет за поворотом одного из коридоров. Свечение не было ярким – казалось, там просто то открывается, то закрывается дверь, – но оно заставило его встряхнуться и насторожиться. Двигаясь по пятам за Мореходом, он приблизился к повороту.
За углом послышались приглушенные голоса. Первым желанием Кавенанта было – бежать, но он тут же остановил себя. То, что они слышали голоса, еще не означало, что им что-то угрожает.
Очень осторожно Мореход высунул голову и заглянул за угол; то же самое из-под его плеча сделал и Кавенант.
Перед ними открылось широкое пространство, тускло освещенное двумя небольшими светящимися камнями, стоящими поблизости один от другого. У дальней стены, примерно посередине, между камнями стояла группа тварей, отдаленно напоминающих людей. Кавенант насчитал их десять. У всех были копья; они стояли и разговаривали между собой низкими хриплыми голосами. Потом пятеро подошли к стене. Каменная секция бесшумно открылась, оттуда хлынул поток красного света. Пятеро шагнули в образовавшийся вход, который тут же снова закрылся, причем так плотно, что каменная стена казалась монолитом. Она не пропускала ни малейшего луча света, так что догадаться о существовании этого хода было бы совершенно невозможно.
– Смена караула, – еле слышно сказал Мореход. – Нам повезло, что мы заметили свет.
Как только выход закрылся, оставшиеся стражники встали на некотором расстоянии друг от друга возле темных стен, почти слившись с ними, и замерли в молчании.
Кавенант и Мореход отошли на некоторое расстояние от поворота. Кавенант не знал, что делать; пройти мимо стражников казалось совершенно невозможным, и все же он так устал, что перспектива отыскивать в лабиринте коридоров другой проход пугала его еще больше. Однако Мореход не колебался. Он прошептал почти в ухо Кавенанта:
– Оставайся здесь. Когда я позову, пересекай открытое пространство и поворачивай в сторону от Убийственного Жара. Трепет страха охватил Кавенанта.
– Что ты собираешься делать?
Великан усмехнулся. Однако выражение его перепачканного лица явственно показывало, что ему не до смеха; глаза гневно сверкнули.
– Задать жару тварям Фоула.
Не дав Кавенанту возможности ответить, он вернулся к повороту.
Обеими руками ощупывая стену, он нашел выступающий кусок камня. Сработали мощные мышцы, и обломок тут же оказался у него в руках.
Выглянув за поворот, он бросил камень, и тот с грохотом рухнул у одной из дальних стен.
Один из стражников тут же выкрикнул приказания остальным. Подняв копья, они двинулись туда, откуда послышался шум.
Едва лишь они сделали несколько шагов, как Мореход бросился следом.
Кавенант прижался к стене, следя за тем, что делал Великан. Стражники его не видели. Благодаря своим длинным ногам. Мореход очень быстро догнал их. Он двигался совершенно бесшумно и, прежде чем они заметили его приближение, обрушился на них, точно горный обвал.
Они выглядели чудовищно большими и сильными – но он был Великан; по сравнению с ним они казались почти карликами. К тому же они никак не ожидали его появления. Один взмах могучей руки, два, три – не успели они и глазом моргнуть, как трое получили мощные удары кто в голову, кто в грудь и упали, а Мореход прыгнул в сторону четвертого.
Тварь отшатнулась и подняла копье, но Мореход вырвал его и разбил о голову стражника одним мощным ударом.
Но на все это потребовалось время, которое позволило пятому добраться до входа в туннель. Дверь тут же открылась, вспыхнул свет, и стражник мгновенно исчез в просвете каменной глотки.
Мореход бросился к выходу, держа в правой руке копье. В его огромном кулаке оно казалось не больше стрелы, но он размахнулся и швырнул его в убегающего стражника.
Дикий крик боли эхом отозвался в туннеле. Великан повернулся к Кавенанту.
– Давай! – закричал он. – Бежим!
Кавенант рванулся вперед, подгоняемый голосом Великана. Однако он не мог заставить свои онемевшие ноги двигаться достаточно быстро – вид Морехода ужаснул его. Тот стоял в ярком свете камней с окровавленными руками и., усмехался. Наслаждение битвой исказило черты его грубовато-добродушного лица; красные отблески полыхали в глазах.
– Мореход, – испуганно прошептал Кавенант. – Великан?..
– Идем! – закричал тот и бросился к туннелю.
Взмахнув рукой, он закрыл каменную дверь.
Замерев в призрачном свете, Кавенант не сводил с него взгляда. Мореход подобрал три оставшихся копья, отнес их к проходу в туннель, разбил на куски и вставил в щель двери, чтобы заклинить.
Покончив с этим, он отошел от стены и только тут осознал, что Кавенант не послушался его. Подбежав к Неверящему, он схватил его за руку.
– Глупец! – закричал он, оттаскивая Кавенанта к дальнему проходу. – Ты что, смеешься надо мной?
Однако руки его стали скользкими от крови, хватка ослабела, Кавенант вырвался и прижался к стене, тяжело дыша.
Мореход тут же оказался рядом и, схватив за плечи, сильно встряхнул его.
– Не издевайся надо мной! Я делаю все это ради тебя!
– Не надо ради меня, – запротестовал Кавенант. – Ты не должен делать это ради меня.
Взревев, Мореход схватил Кавенанта.
– Ты и в самом деле глуп, если думаешь, что здесь можно выжить по-другому.
Схватив Неверящего под мышку, точно ребенка, он бросился в лабиринт, в сторону Убийственного Жара.
Теперь он сворачивал каждый раз туда, где было темно. Болтая ногами в воздухе, Кавенант требовал, чтобы тот отпустил его; но Мореход сделал это, лишь когда позади осталось три поворота. Тогда он остановился и поставил Кавенанта на пол.
Кавенант зашатался, стараясь сохранить равновесие. Он хотел прикрикнуть на Морехода и потребовать объяснений. Но слова застряли у него в горле. Вопреки самому себе, он понимал Морехода Идущего-За-Пеной. Последний из Бездомных, Великан, когда мог, дрался – хотя знал, что они не могли никого вернуть; да, Кавенант понимал его. И все же сердце Неверящего противилось тому, что произошло.
Спустя некоторое время он услышал звук, на который Мореход еще прежде обратил его внимание. Он напоминал далекие, ритмичные удары о камень; можно было предположить, что твари Презирающего пытаются выбраться из своего туннеля. Вскоре послышались грохот и резкие крики – по-видимому, им удалось расщепить каменную дверь.
Великан положил руку на плечо Кавенанта;
– Пошли И они поспешили вперед по коридорам.
Отбросив всякую осторожность, они больше не думали об опасности, которая могла подстерегать впереди. И с каждым новым поворотом, с каждым извилистым коридором они все больше погружались в дышащую огнем, пропитанную едкими испарениями атмосферу Убийственного Жара. Отравленный воздух стал горячим и сухим, точно в пустыне. Часто дыша, хватая его ртом, Кавенант все время слышал за спиной шум погони, эхом отдававшийся от стен Кураш Квеллинир.
Всякий раз, когда он спотыкался. Великан подхватывал его и тащил на себе. Это стало происходить все чаще и чаще. От усталости у Кавенанта начала кружиться голова. В конце концов все это, а также бесконечные падения привели к тому, что его тело от головы до ног оцепенело.
Он настолько глубоко впал в это состояние, что, когда неожиданно они оказались там, куда стремились, он не сразу понял, что это наконец произошло. Только что они слепо пробирались по одному коридору за другим – и вот уже стояли у берегов Убийственного Жара.
Их обдало жаром и светом полыхающей лавы, и они остановились. Здесь Холмы резко обрывались; Кавенант стоял примерно в десяти метрах от грязновато-красного потока расплавленного камня.
Под черным куполом небес в обе стороны от него простирался Убийственный Жар. Он кипел и бурлил, наполняя воздух испарениями лавы и серы и кружась в медленном водовороте, отчего создавалось впечатление, что он не течет, а стоит на месте. Не слышно было ни звука; тишина стояла такая, что Кавенанту показалось, будто он оглох. Жар пробирал его до костей, но поток лавы двигался абсолютно беззвучно, точно в ночном кошмаре, ослепительный и нереальный.
В первый момент его изумленному взгляду представилось, что лава простирается от одного конца горизонта до другого, но постепенно, освоившись с насыщенным ядовитыми испарениями воздухом, он разглядел, что поток не превышает в ширину пятидесяти метров. За ним виднелась лишь узкая полоска берега. По контрасту с жарким красным свечением все остальное казалось погруженным в кромешную тьму – словно они оказались перед распахнутой, алчущей глоткой ада.
Кавенант застонал от мысли о том, что Ясли Фоула находятся по ту сторону этого смертоносного потока и что, следовательно, они каким-то образом должны его пересечь. Это представлялось совершенно невозможным. Значит, все страдания и боль были напрасны. Потом звуки за спиной заставили его обернуться – он не сомневался, что увидит тварей, выбегающих из лабиринта.
Однако их еще не было. Звуки утихли, преследователи проскочили мимо.
– Мореход! – воскликнул Кавенант с отчаянием в голосе, которое он безуспешно пытался сдержать. – Что делать?
– Слушай меня! – требовательно произнес Мореход с пылающими от возбуждения глазами. – Мы должны пересечь поток прямо сейчас.., до того, как нас заметят. Если нас заметят.. Если Душегуб узнает, что мы перебрались, он встретит нас на том берегу. И тогда он схватит нас.
– Пересечь? – непонимающе повторил Кавенант.
– Если нас не увидят, ему и в голову не придет, что мы это сделали. Он будет считать, что мы скрываемся где-то в лабиринте… Он будет искать нас там, а не в Риджик Тоум.
– Пересечь это? Ты с ума сошел? Как ты думаешь, из чего я сделан? – Он не верил своим ушам.
Прежде он допускал, что они с Мореходом каким-то образом смогут перебраться через Убийственный Жар, но это потому, что не представлял себе, как выглядит поток раскаленной лавы и не осознавал невыполнимости этой задачи. Теперь он ясно понимал всю глупость их планов. Он чувствовал, что, если приблизится к потоку хотя бы на два шага, его кожа просто вспыхнет.
– Да, – ответил Мореход обреченно. – Я знал, на что иду, и старался подготовить себя как мог. Может быть, потом я еще долго буду страдать от ожогов, прежде чем умру. Друг мой, конечно, ты не сможешь перейти. Я понесу тебя.
Он тут же поднял Кавенанта и усадил на свои широкие плечи.
– Опусти! – запротестовал Кавенант. – Какого черта? Великан задрал голову, чтобы как можно больше уберечь ее от обжигающего жара.
– Не дыши! – сердито приказал он. – Я могу перенести тебя, но не в силах уберечь твои легкие, если ты будешь дышать!
– Проклятие, опусти меня. Великан! Ты хочешь погубить нас!
– Я – последний из Великанов, – прохрипел Мореход. – Я так дешево свою жизнь не отдам.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:39 | Сообщение # 25 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| И прежде чем Кавенант смог произнести еще хотя бы слово, он побежал с берега прямо к Убийственному Жару.
Как только лава коснулась его ног, он изо всех сил бросился к противоположному берегу.
От жара, охватившего его со всех сторон, Кавенант почти потерял сознание. Ему послышался далекий вопль, но прошло некоторое время, прежде чем он осознал, что этот звук исходит из его собственной глотки. Огонь ослепил его, перед глазами полыхало алое зарево. Казалось, тело распадается на части, плоть сползает с костей.
Но он не умер – Мореход передал ему часть своей стойкости. К тому же ему показалось, что кольцо вбирало в себя часть его боли, облегчало страдания плоти.
Несмотря на то что лава была гуще глины или песка, Мореход с каждым шагом погружался все глубже и глубже. Когда они добрались до середины потока, лава покрывала его уже до бедер. И все же он решительно продолжал двигаться вперед, испытывая при этом невыносимую боль.
Кавенант заставил себя замолчать, чтобы сдержать дыхание, хотя он ощущал страдания Великана почти как свои собственные. Мысленно он пытался воззвать к своему Белому Золоту, попросить помощи для Великана, но не знал, добился ли хоть какого-то успеха. Красный свет перед глазами не позволял ничего разглядеть. Сделав еще два шага, Мореход погрузился до пояса. Ухватив Кавенанта за лодыжки, он поставил его себе на плечи. Кавенант зашатался, но сильные руки Великана сжали его ноги, точно железные скобы, помогая стоять прямо.
Еще два шага – и лава поднялась до груди Морехода. Он пытался справиться со своей болью, время от времени прерывая молчание коротким вскриком:
– Вспомни джехеринов!
Потом начался подъем.
Кавенант не видел ничего, не знал, сколько им еще осталось идти. Паря над лавой, он изо всех сил сдерживал дыхание, стараясь не вскрикивать вместе с Великаном. Мореход продолжал идти, отталкиваясь от дна своими истерзанными болью ногами, как будто ступал по воде.
Но в конце концов он остановился. Он не мог двигаться дальше.
Сделав последнее, отчаянное усилие, он сжал ноги Кавенанта и изо всех своих сил швырнул его на берег.
Пролетев сквозь пылающий воздух, Кавенант приземлился на мертвый шлак в полутора метрах от края Убийственного Жара. Пепел в какой-то степени смягчил удар. Ловя ртом воздух, он перевернулся и встал на колени. Но по-прежнему ничего не видел – слезы слепили глаза. Смахнув их онемевшими пальцами, усиленно моргая, он изо всех сил старался разглядеть, что с Мореходом.
Примерно в метре от края он увидел над поверхностью лавы лишь одну руку Великана. Пальцы то сжимались, то разжимались, словно хватая отравленный серой воздух. Потом рука исчезла – скрылась в раскаленном потоке.
«Мореход! – беззвучно воскликнул Кавенант. Ему не хватило воздуха, чтобы закричать в полный голос. – Мореход!»
Жар со всех сторон обрушился на него. И он услышал крики – это приближалась погоня.
"Прежде чем нас заметят”, – вспомнил Кавенант слова Морехода. Великан сделал все, чтобы его не заметили, чтобы Фоул не узнал о том, что он перебрался через Убийственный Жар. Больше всего ему хотелось не двигаться, остаться тут, на коленях, пока огонь и печаль не испепелят его, но он заставил себя подняться.
«Мореход! Друг мой!»
Неуклюже ступая, он повернулся спиной к лаве, точно в ней были похоронены все его жертвы, и двинулся во тьму.
Вскоре он перевалил через невысокий бесплодный гребень и упал на дно лощины. Усталость мгновенно одолела его, и он провалился в сон, такой же мрачный, – лишенный солнечного света, как мир вокруг.
Глава 19
Риджик Тоум
Кавенант проснулся с едким вкусом серы во рту и с болью в сердце. В первый момент он не мог сообразить, где находится; не понимал, почему лежит на голой земле, откуда у него в горле такой отвратительный вкус, почему над ним небо, лишенное солнца; не мог вспомнить, почему остался один. Но спустя некоторое время он почувствовал запах пота и болезни, пробивающийся сквозь серный смрад. “Пот, – пробормотал он. – Проказа”. Он вспомнил.
С трудом сев, он прислонился спиной к склону и попытался оценить ситуацию.
Обрывки мыслей проносились в мозгу, измученном усталостью и страданием. Он знал, что ослаб от голода. “Все правильно, – сказал он себе. – Так и должно быть”. Его ноги были изранены, покрыты порезами, а рана на лбу болела так сильно, словно ему в череп всадили копье. “Все правильно, – кивнул он, – так и должно быть”. Но кожа у него хоть и пересохла, однако не обгорела, задубевшая от глины одежда тоже. Некоторое время он сидел без движения, пытаясь понять, каким образом ему удалось уцелеть.
Должно быть. Мореход спас его от жара, призвав на помощь свой дар покорять течение – не зря только Великаны умели управлять лодками, сделанными из золотня. Он склонил голову, вспомнив о доблести Морехода, не зная, как сможет продолжить начатое без помощи своего удивительного друга.
И все же он не уронил ни одной слезинки, вспомнив о Великане; казалось, у него не осталось больше слез. Он был прокаженный, а радость или печаль – не их удел. “Никаких чувств”, – решительно сказал он себе. То, что произошло около Колосса, заставило его пережить чувства, которые были не для него. Теперь он вновь ощутил, что в душе все оцепенело. Он вернулся к началу. “Нечего замахиваться на то, что выше твоих возможностей”, – напомнил он себе.
Но дело еще не было закончено. Его нужно было продолжить, встретиться с Презирающим лицом к лицу – довести до конца, если это возможно, выполнение той задачи, которая привела его сюда. От еще не был свободен от своих обязательств перед Страной. Лорд Фоул жаждал заполучить Белое Золото; к хорошему или к дурному, с этим делом должно быть покончено.
Он мог делать это как Баннор – бесстрастно и хладнокровно – или как Мореход – пылко, с полной самоотдачей, – мог сражаться или уклоняться от сражений, мог действовать и так и эдак – это не играло роли. Главное, у него имелась тысяча причин, которые толкали его к встрече с Презирающим. В воспоминаниях перед ним вставали образы всех его жертв, и они не позволяли забыть о том, что ему открыта лишь одна дорога.
И эта дорога должна была привести его к победе над Злом.
Только поражение Лорда Фоула придало бы смысл смерти всех тех, кто погиб во имя этой победы; и только оно одно позволило бы ему самому уцелеть, остаться тем, кто он есть. А кто он есть?
Томас Кавенант, Неверящий. Прокаженный.
Он внимательно вгляделся в свое кольцо. Оно болталось на похудевшем пальце – тусклое, лишь слабо отсвечивающее серебром, непокорное. Тяжело вздохнув, он заставил себя встать.
Удивительно, что после гибели Морехода он все еще оставался в Стране, но это его мало беспокоило. Возможно, дело было в разрушении Закона Смерти – после того как это произошло. Презирающий мог оказаться способным сделать что угодно. Теперь, когда Лорд Фоул забрал себе такую власть над Землей, все ее законы были искажены.
Он направился к дальней стороне лощины. Ничем не обремененный – ни припасами, ни планами, – он мог начать в любой момент и двигаться в любом направлении. Важно было не откладывать – всякое промедление грозило тем, что он полностью обессилеет.
Взобравшись на гребень невысокого холма, он оглянулся И тут впервые увидел Ясли Фоула.
Крепость стояла примерно в половине лиги от него; между ней и Кавенантом расстилалось ровное пространство, усыпанное песком и камнями, такое мертвое и безнадежно унылое, как будто здесь никогда никто не жил. То, что он стоял на холме, создавало определенное преимущество, позволяющее хорошо разглядеть весь мыс Риджик Тоум, в дальнем конце которого и находился Дом Фоула. С другой стороны от Кавенанта был крутой обрыв; он слышал шум волн, бьющихся о скалы, и видел вдали темное, зеленовато-серое море.
Но он почти не обратил внимания на ландшафт – взгляд его приковали Ясли. Он уже слышал, что большая часть крепости Лорда Фоула находится под землей, и сейчас убеждался в правдивости этих слов. Мыс заканчивался высокой скалой, где и находились Ясли. Две дозорные башни, такие высокие и тонкие, что они скорее походили на минареты, возносились вверх примерно на несколько десятков метров, а между ними на уровне земли виден был темный провал единственного входа. Больше никаких признаков пребывания тут Презирающего Кавенант не увидел. Из верхних окон сторожевых башен отлично просматривались весь мыс, Убийственный Жар и даже большая часть Раздробленных Холмов, но все остальное – пещеры, склады, бараки, собственные апартаменты Фоула, в том числе и тронный зал – все это находилось под землей, в скале. Проникнуть туда можно было через единственный вход или через подземные туннели под Раздробленными Холмами.
Кавенант пристально смотрел в дальний конец мыса, а темные окна на верхушках башен слепо взирали на него, словно бездушные глаза, тусклые и отвратительные. В первый момент зрелище просто ошеломило его. Но когда эмоции схлынули, он начал размышлять о том, как подойти ближе к крепости, оставаясь незамеченным для стражей. Хотя в башнях не было видно никакого движения, он не сомневался в том, что они охраняются; вряд ли Презирающий мог оказаться настолько неосторожен. Можно было, конечно, дождаться темноты, но где гарантия, что он не свалится с обрыва или не упадет в какую-нибудь незаметную трещину в земле?
Он обдумывал свою задачу так и эдак, не находя решения, но в конце концов пришел к выводу, что стоит попробовать просто подойти к Яслям. Это было не более невозможно, чем все, что он делал до сих пор. Земля, которую ему предстояло пересечь, была сильно изрыта, вся в ямах, щелях, грудах окалин и каменных обломков; в случае чего, ему было бы где укрыться.
Он вернулся в лощину и по ней двинулся к обрыву. Теперь океан был совсем рядом, хотя из-за серных испарений лавы, которыми по-прежнему был насыщен воздух, не чувствовалось морских запахов; но он не обращал внимания ни на что, кроме опасности, которая могла подстерегать его по мере приближения к обрыву. Здесь он снова взобрался на высокий холм, чтобы как следует оглядеть окрестности.
К своему облегчению, он заметил в земле несколько больших расщелин. Точно шрамы на изъеденной временем коже, они тянулись от самого подножия холма, где он стоял, через весь мыс. Если бы ему удалось незаметно пробраться в одну из них, он смог бы без опасений почти приблизиться к Яслям.
Он порадовался тому, что за время этого похода, его белый некогда плащ приобрел такой цвет, который позволял ему совершенно сливаться с окружающей местностью. Собрав все свое мужество, Кавенант побежал вниз по склону холма и свернул в ближайшую расщелину.
Она оказалась недостаточно глубока, чтобы он мог двигаться в полный рост; однако, где ползком, где пригнувшись, он мог продвигаться вперед. Правда, ему постоянно приходилось продираться сквозь паутину, попадавшуюся на каждом шагу.
Здесь воздух был не только не горячим, как возле Убийственного Жара, – напротив, в нем заметно ощущалось морозное дыхание зимы. Холод проникал под одежду, лицо и борода начали покрываться инеем. Земля была очень тверда, и каменные обломки, по которым приходилось ползти, причиняли сильнейшую боль коленям. Голод терзал его неотступно. И все же, стараясь не обращать на все это внимания, Кавенант неуклонно продвигался вперед.
Выбравшись из расщелины, он побежал, укрываясь то за грудой шлака, то в глубоких ямах. Но в конце концов он добрался до ровной поверхности – настолько гладкой, что на ней совершенно невозможно было укрыться. Шум моря был еще слышен; иногда он ощущал сильное течение воздуха из вентиляционных отверстий крепости. Он должен был заставить себя преодолеть открытое пространство, должен был преодолеть свой страх, вызывающий нечто вроде головокружения. И он сделал это. Добравшись до шероховатого подножия скалы, на которой возвышались сторожевые башни, он упал, прижался к валуну и некоторое время лежал, тяжело дыша, дрожа от холода и со страхом прислушиваясь к звукам, доносящимся из башен.
Однако не было никаких признаков тревоги – ни криков, ни топота бегущих ног; он не слышал ничего, кроме звука своего собственного хриплого дыхания. Либо стражники и вправду его не заметили, либо они уж очень тихо подготовились к тому, чтобы захватить его. Собрав остатки сил, он начал карабкаться по скале.
Подъем давался ему с величайшим трудом. Из-за слабости и головокружения онемевшие пальцы лишь царапали скалу, не в силах уцепиться, ноги то и дело соскальзывали. Временами он останавливался с сильно бьющимся сердцем, когда слышал – или думал, что слышит – то лязг внутри скалы, то шуршание песка за спиной – звуки, которые могли означать, что кто-то подкрадывается к нему. Но потом он снова заставлял себя ползти дальше. Слабый, одинокий, дрожащий, беззащитный, одолеваемый головокружением, он продолжал борьбу, смысла которой не понимал. Но он зашел слишком далеко, чтобы отступать.
Теперь он забрался так высоко, что ни о каком укрытии не могло быть и речи, однако его спасало то, что под этим углом с башен уже было трудно разглядеть что-либо на поверхности утеса. На последних метрах подъема он уже почти не боялся быть замеченным, сосредоточив все свои силы, внимание и энергию на том, чтобы просто передвигать руками и ногами, подтягивая тело вверх.
Наконец он добрался до вершины. Спрятавшись за огромным валуном, он бросил первый взгляд с близкого расстояния на то, что представлял собой вход в Ясли Фоула.
Это было гладкое, симметричное, лишенное каких бы то ни было украшений отверстие, прорубленное в скале. По бокам он был обрамлен массивными камнями, обточенными и отшлифованными, такими же серыми, как небо над ними, и это делало его похожим на вход в священный склеп.
Перед самым входом стояла удивительная фигура – высокая, как Великан. Существо имело три головы и три пары глаз – так, чтобы оно могло смотреть в три стороны сразу; его поддерживали три мускулистые ноги, похожие на треножник. Три руки находились в постоянной боевой готовности. В каждой был зажат сверкающий палаш, и кожаная перевязь надежно защищала руку. Длинный, обтянутый кожей щит прикрывал мощный торс. Существо было настолько неподвижно, что Кавенант засомневался, живое ли оно. Но потом оно моргнуло, и Кавенант заметил его жуткие желтые глаза. Они все время буравили взглядом вершину утеса, высматривая врагов.
Но если существо и заметило его, оно не подавало виду. Спустя некоторое время Кавенант понял, в чем дело. Страж был поставлен в таком месте, откуда мог обозревать весь мыс, но не то, что находилось рядом. Теперь, припав к земле у самого входа в крепость, Кавенант оказался недоступен его взгляду. Но, чтобы проникнуть в Ясли Фоула, ему непременно нужно пройти мимо грозного стража.
Он не представлял, как можно это сделать – сражаться с существом явно было совершенно бессмысленно. Лежа на земле в ожидании некоего озарения, которое подсказало бы, что делать, он чувствовал, как растут в нем страх и бессилие.
Чувствуя, что, если и дальше лежать здесь, это может привести к полному параличу воли, он постарался успокоить дыхание и собрать все свое мужество, приглядываясь к камням, стоящим у входа. Единственное, что ему приходило в голову – под их прикрытием подкрасться поближе и, ворвавшись внутрь, попытаться убежать от стража. Он находился так близко, что тот, казалось, мог учуять его запах, услышать шорох движений и даже стук сердца.
Но он не мог заставить себя сдвинуться с места. Он чувствовал себя беззащитным, открытым для нападения со стороны тех, кто находился в башнях, хотя стражники и не могли видеть его из окон. Он боялся! Как только его заметят, как только страж увидит его, в Яслях Фоула сейчас же поднимется тревога. В одно мгновение пойдут прахом все усилия и жертва Морехода, помощь джехеринов – все будет напрасным. Как ему в одиночку сражаться со всеми защитниками Риджик Тоум?
Ясли Фоула представляли собой огромную крепость, в которой не так уж трудно затеряться. Если бы ему удалось незамеченным прокрасться мимо стража, тогда, возможно, его бы не поймали и он смог бы отыскать ту потайную дверь, о которой говорил джехерин. Но это ЕСЛИ казалось непреодолимым. Он разрывался между нравственным долгом и невозможностью выполнить его и вспоминал о всех упущенных возможностях, оставшихся позади.
Он обхватил пальцами камень и глубоко вздохнул.
Но прежде чем он успел сдвинуться с места, что-то обрушилось на него, свалив с ног. Он боролся как мог, но железная хватка удерживала его руки за спиной, а ноги оказались прижатыми к земле. Охваченный яростью и страхом, он хотел закричать, но чья-то рука зажала ему рот.
Он был совершенно беспомощен, нападавший мог сломать ему шею одним движением. Но схватившие его руки не причинили вреда – они лишь удерживали его; тот, кому они принадлежали, похоже, ждал, пока он перестанет сопротивляться.
Когда это произошло, рука, зажимавшая ему рот, осталась на месте, но его неожиданно и быстро перевернули на спину.
Он увидел перед собой добродушное, открытое лицо Морехода Идущего-За-Пеной.
Великан жестом приказал ему сохранять молчание и отпустил его.
Кавенант обхватил его могучую шею руками и прижался к ней, точно ребенок. Радость, словно солнечный свет, разогнала мрак его души, оживила надежду и веру – как будто наступил яркий свежий рассвет прекрасного нового дня.
Мореход тоже на мгновение обнял его. Потом, отодвинувшись, они поглядели друг на друга, хотя Кавенант мало что мог видеть от слез. Великан показал рукой, куда надо двигаться, и они осторожно перебрались к подножию одной из башен. Здесь они по-прежнему были недоступны взгляду стража, к тому же шум волн заглушал их голоса. Улыбаясь счастливой улыбкой, Мореход прошептал:
– Пожалуйста, прости меня. Надеюсь, я не причинил тебе вреда. Я все время незаметно следил за тобой. Крикнуть я не мог, иначе это отродье Фоула тут же услышало бы. И я очень боялся, что ты, увидев меня, от удивления выдашь свое присутствие.
Кавенант поморгал, смахивая слезы. Голосом, дрожащим от радости и облегчения, он сказал:
– Простить тебя? Ты удержал меня от очевидной глупости.
Мореход мягко рассмеялся, не в силах скрыть свою радость.
– Ах, друг мой, ты не представляешь, как я счастлив снова тебя видеть. Я боялся, что потерял тебя в Убийственном Жаре.., боялся, что ты захвачен в плен.., боялся… Ах! Да мало ли что могло случиться с тобой!
– Я думал – ты погиб, – с трудом сдерживая рыдания, прошептал Кавенант, не сводя глаз с Великана, точно опасаясь, что тот может снова исчезнуть.
Мореход выглядел на удивление хорошо. Он был совершенно гол – вся его одежда сгорела в огне Убийственного Жара, – но от головы до ног его могучая плоть казалась совершенно здоровой. Прежняя ярость, горевшая в глазах, сменилась удивительной ясностью и улыбкой. Все тело выглядело мощным и крепким, точно из мрамора; и за исключением нескольких незначительных царапин и ссадин, которые он получил, карабкаясь к Яслям Фоула, даже все его старые шрамы исчезли от купания в огненной лаве. Похоже, он не испытывал никакой боли.
Физической боли, подумал Кавенант, глядя на него. Запрятанные где-то в глубине души, боль и страдания совсем иного рода никуда не исчезли, никакой Убийственный Жар не способен был избавить его от них.
Глубоко вдыхая морской воздух, чтобы успокоиться, Кавенант повторил:
– Я думал, что ты умер.
– А я то же самое думал о тебе. То, что ты жив, просто ошеломило меня – так же, как и тебя, да? Камень и море! Я поклялся уцелеть. Кавенант, Презирающий никогда не победит мир, в котором такое возможно!
Это так, согласился мысленно Кавенант. Вслух он сказал:
– Но как.., как ты выбрался? Что случилось?
– Я не вполне уверен… Друг мой, полагаю, ты слышал о кааморе, огне печали. Плоть Великанов нельзя повредить обычным огнем. Эта боль очищает, а не сжигает. Таким образом мы. Бездомные, время от времени освобождались от того, что томило наши сердца. И еще… Может быть, ты удивишься, но мне кажется, что твоя дикая магия в какой-то степени мне помогла. Перед тем как швырнуть тебя на берег, я почувствовал, что какая-то мощная сила вливается в меня – и она исходила от тебя.
– Черт возьми…
Кавенант с удивлением посмотрел на серебряный ободок на своем пальце. Черт возьми! И снова на память пришли слова Морэма; “Ты сам и есть Белое Золото”. Однако до сих пор он все еще не мог понять, что Высокий Лорд имел в виду.
– Вдобавок, – продолжал Мореход, – земля таит в себе такие таинственные животворные силы, которых Лорд Фоул, Сердце Сатаны и Душегуб, не может даже вообразить себе. Та Сила Земли, которая по-дружески разговаривала с Береком Полуруким, сейчас молчит. А может быть, она говорит, но на другом языке, забытом людьми, которые сейчас живут на Земле, – но она не угасла. Земля не смогла бы существовать, если бы не могла противопоставить что-то хорошее и сильное такой язве, как Камень Иллеарт.
– Может быть, – пробормотал Кавенант, едва ли слыша сам себя. То, что Мореход сказал о кольце, породило множество идей в его голове. Среди них были и такие, о которых он хотел бы забыть, о которых ему крайне неприятно было говорить, но спустя некоторое время он все же принудил себя сделать это. – А ты… Ты уверен, что с тобой не произошло того же, что с Еленой.., что тебя.., не оживили?
Улыбка осветила лицо Великана.
– Камень и море! Одно слово – Неверящий!
– Ты уверен?
– Нет, друг мой, – засмеялся Мореход. – Я не уверен. Но меня это ничуть не беспокоит. Я лишь радуюсь тому, что у меня появился еще один шанс тебе помочь.
Обдумав слова Великана, Кавенант пришел к выводу, что на них существует только один хороший ответ.
– Тогда нам остается лишь делать что задумано, пока мы еще в силах.
– Да. – Мореход посерьезнел, но это не изменило его настроения, представлявшего смесь радостного возбуждения и затаенной боли. – Мы должны. Слишком многие в Стране погибли ради этого.
– Надеюсь, хоть ты что-нибудь придумаешь. – Кавенант постарался справиться со своими опасениями. – Вряд ли страж просто пропустит нас, даже если мы очень вежливо попросим его.
– У меня есть кое-какие соображения на этот счет, – сказал Мореход и в общих чертах объяснил, что он имел в виду.
Обдумав сказанное, Кавенант заявил:
– Это здорово. Ну а если им известно о том, что мы идем? А вдруг они ждут нас.., внутри?
Великан покачал головой и сказал, что в течение некоторого времени вслушивался сквозь скалу в то, что происходит в башнях. Он не услышал ничего, что могло бы навести на мысль о тревоге или беспокойстве – ему даже показалось, что, может быть, там вообще никого нет.
– Может быть, Душегуб абсолютно не сомневается в том, что мы не способны добраться к нему таким путем. Может быть, этот страж – единственный, кто охраняет вход. Так или иначе, это мы вскоре узнаем.
– Да, это уж точно, – пробормотал Кавенант. – Только я терпеть не могу сюрпризов. Неизвестно, из-за какого угла на нас может обрушиться смертельный удар.
– Может быть, именно сейчас нам удастся отплатить ему за все.
Кавенант кивнул – Я очень надеюсь на это.
Они подползли обратно к камням и здесь разделились. Следуя указаниям Великана, Кавенант пополз дальше ко входу, укрываясь за камнями и стараясь подобраться как можно ближе, прежде чем его заметят. Он двигался с максимальной осторожностью, кружным путем. Наконец перед ним оказалось открытое пространство, простирающееся метров на сорок. Это расстояние ужаснуло его, но он не видел другого выхода. Он не собирался прокрадываться мимо стража; он лишь хотел сделать так, чтобы тот заколебался, не зная, что предпринять.
"Давай, Кавенант, – мысленно прикрикнул он сам на себя. – Сделай это. Здесь не место для трусов”.
Глубоко вздохнув, он выругался в свой адрес и шагнул в открытое пространство.
И сразу же ощутил, что взгляд стража остановился на нем, но попытался не обращать на это внимания и зашагал ко входу, придав себе, по крайней мере внешне, бесстрастный вид. Сцепив за спиной руки и насвистывая сквозь зубы, он шел вперед, как будто не сомневался, что ему открыт свободный доступ в Ясли Фоула.
Он избегал взгляда стража, чувствуя, что тот может уничтожить всю его решимость. И все же этот взгляд жег – вся кровь отхлынула от лица Кавенанта. Однако, дойдя до одного из полированных камней непосредственно рядом со входом, он заставил себя поглядеть в лицо стража.
Непроизвольно споткнувшись, он перестал свистеть. Желтые глаза стража, казалось, пронзили его насквозь, добравшись до самых потаенных глубин души. Как будто ему было известно о Кавенанте все и это все вызывало у него одно чувство – презрение. На мгновение у Кавенанта возникло ужасное ощущение, что это существо и есть сам Презирающий. Но он тут же понял, что это не так. Подобно множеству других тварей, это создание было сотворено из исковерканной плоти – еще одна жертва трудов Лорда Фоула.
С притворной дерзостью Кавенант сделал еще шаг, пока не оказался почти в пределах досягаемости мечей Стража. Тут он остановился и внимательно оглядел его с головы до ног. После чего посмотрел прямо в его завораживающие, полные злобной силы глаза и произнес как можно более наглым тоном:
– Не сообщай Лорду Фоулу, что я здесь. Я хочу сделать ему сюрприз.
Как только прозвучало слово “сюрприз”, он неожиданно вытащил из-за спины правую руку, на указательном пальце которой сияло кольцо, и вытянул его вперед, точно собираясь обрушить на стража всю мощь своей дикой магии.
Страж прыжком занял оборонительную позицию, все три его руки тут же повернулись в сторону Кавенанта В это мгновение Мореход спрыгнул с верхнего свода над входом в Ясли.
Приземлившись, он рванулся вперед, обогнул стража и сбил его с ног. Тот рухнул, размахивая своими палашами.
Мореход тут же навалился на него. Страж был такой же огромный, как Великан, может быть, даже больше. И он был вооружен. Но Мореход обрушил на него такие мощные удары своих кулаков, так сильно придавил сверху всем телом, что страж не смог защититься. После двух ударов кулаком в основание шеи страж обмяк Мореход тут же схватил один из палашей, собираясь обезглавить потерявшего сознание стража.
– Мореход! – протестующе воскликнул Кавенант. Великан, с занесенным палашом, поднял голову и удивленно взглянул в лицо Кавенанта.
– Не убивай его.
Тяжело дыша от напряжения. Великан сказал:
– Придя в себя, он поднимет на ноги все Ясли. Весь его вид выражал первобытную жестокость.
– Хватит убийств, – хрипло ответил Кавенант. – Я их ненавижу.
Какое-то время Мореход непонимающе смотрел на Кавенанта. Потом, откинув голову, он расхохотался.
Кавенант неожиданно почувствовал такую слабость, что колени вот-вот готовы были подогнуться под ним.
– Так-то лучше, – с облегчением пробормотал он. Прислонившись к стене, он ждал, пока у Великана пройдет приступ веселья.
Резко оборвав смех, Мореход спокойно сказал.
– Очень хорошо, друг мой. Смерть этой твари могла бы позволить нам выиграть время – то самое драгоценное время, за которое мы могли бы сделать свое дело и попытаться спастись бегством. Но в конце концов, замышляя все это, мы не думали о бегстве. – Он бросил палаш прямо на стража, все еще не пришедшего в сознание. – Пока он тут валяется, мы выполним свою задачу, а что касается бегства… Что же, это не главное. – Он криво улыбнулся и продолжал:
– Однако чует мое сердце, что этот щит может пригодиться. – Наклонившись над стражем, он отцепил со щита кожу и сделал себе что-то вроде набедренной повязки.
– Отлично, – вздохнул Кавенант; он и не помышлял ни о каком бегстве. – Но тебе вовсе не обязательно погибать. Помоги только мне найти эту потайную дверь и уходи.
– Бросить тебя? – Мореход с выражением отвращения на лице поправил свой кожаный наряд. – К тому же, чтобы выбраться отсюда, мне снова придется пересечь Убийственный Жар, а я во второй раз не смогу сделать это.
– Прыгнешь в море.., уплывешь.., не знаю… – Кавенанта охватило ощущение, что им надо торопиться, а не тратить время на разговоры у самого входа в Ясли Фоула. – Только избавь меня от ответственности и за твою смерть.
– Как сказать, – ответил Мореход. – По-моему, это я несу за тебя ответственность – ведь это я тебя вызывал. Кавенант поморщился:
– Это меня не волнует.
– А меня волнует, – усмехнулся Мореход. – Мне не нравится разговор о том, чтобы я тебя бросил. Друг мой… Это не для меня.
Они посмотрели в глаза друг другу; и во взгляде Великана Кавенант отчетливо прочел – так, как будто тот произнес это вслух, – что он не может заставить своего друга изменить решение. Все, что он мог сделать – это с благодарностью принять помощь Морехода. Поняв это, Кавенант тяжело вздохнул.
– Тогда пошли, – мрачно произнес он. – Я не собираюсь больше тут торчать.
Мореход взял его за руку, и бок о бок они вошли в темный зев входа.
К их удивлению, мрак рассеялся, как только вход остался позади. Они обнаружили, что находятся в зале овальной формы. Весь он был освещен, как будто сами стены светились холодным зеленоватым огнем, точно сделанные изо льда; все пространство было насыщено этим странным холодным свечением.
Они невольно остановились, оглядываясь. На широкой дальней стороне зала были видны два входа, ведущие к дозорным башням, а в другом конце пол плавно опускался, переходя в широкую винтовую лестницу, уходящую в глубь скалы. Каменные стены зала были прекрасно отшлифованы – ни малейших следов швов, стыков, трещин, но и никаких украшений и орнаментов; безукоризненно симметричная форма и столь же совершенное исполнение, как будто идеальный замысел его создателя воплотился в безупречном камне. Со всей очевидностью, это не было работой Великанов, о чем свидетельствовали форма зала и столь нехарактерное для них отсутствие орнаментальных деталей. Это было своего рода совершенство, хотя и не лишенное оттенка чего-то противоестественного.
Кавенант с удивлением рассматривал зал. Мореход тут же пошел вдоль стен, разыскивая дверь, о которой говорил джехерин, а Кавенант, не отдавая себе отчета в том, что делает, направился к лестнице. Здесь во всем ощущалась древняя магия, мощь, оберегаемая ненавистью и вожделением; она проявлялась в мертвенном свете, в резком холодном воздухе, даже в сверхъестественной безупречности каменных стен. Это место, пронизанное холодным огнем, и было Домом Лорда Фоула, его мастерской и тем источником, откуда он черпал свою силу. Все это бездушное творение свидетельствовало о его полной и абсолютной власти. Один только огромный зал, в котором так явно ощущался дух его создателя, заставлял врагов Презирающего ощущать себя ничтожными мошками, безуспешно пытающимися укусить гиганта. Кавенант вспомнил слышанное от кого-то, что победить Фоула невозможно, пока существует Риджик Тоум. Теперь он верил, что это так.
Подойдя к широкой винтовой лестнице, он обнаружил просторную площадку, а за ней – ступени, уходящие по спирали в сторону мыса. Сама лестница была достаточно широка, чтобы на ней могли поместиться в ряд пятнадцать или двадцать человек. Заглянув в ее глубину, Кавенант отшатнулся и отошел подальше от края, стараясь смотреть на что угодно, только не на уходящую в бесконечность лестницу, повисшую над бездной. Зрелище безупречного зала помогло ему справиться с головокружением, преодолеть необъяснимый страх перед высотой.
Один раз ему уже удалось преодолеть головокружение – и не упасть. Он отыскал взглядом площадку, сделал шаг в ее направлении.., и замер. Опасное очарование высоты тут же вылетело у него из головы.
По ступенькам вверх мчался большой отряд юр-вайлов.
Кавенант отступил в глубину зала.
– Поторопись, – сказал он Мореходу. – Они идут. Мореход все так же методично продолжал ощупывать стены, разыскивая тайный проход, и лишь пробормотал:
– Отлично спрятано. Не понимаю, как можно так отшлифовать камень. Мой народ в этом деле был не из худших, но такая стена вряд ли могла бы им даже присниться.
– У них и без этого хватало ночных кошмаров, – скрипнул зубами Кавенант. – Найди ее! Эти юр-вайлы мчатся как вихрь. – Вспомнив о твари, которая стала причиной его падения в катакомбах под Горой Грома, он добавил:
– Может быть, они способны учуять запах Белого Золота.
– Я – Великан, – ответил Мореход. – Работа с камнем у нас в крови. Этот проход от меня не укроется.
И тут его руки нащупали секцию стены, за которой ощущалась пустота. Он быстро обследовал ее, попытавшись оценить размеры этой пустоты, хотя никаких видимых признаков дверного проема в идеально отполированной стене заметно не было.
Прикинув примерно, где находится центр этого участка, он сильно надавил. На черной стене возникла мерцающая зеленая линия по краю двери, и часть каменной плиты бесшумно заскользила вниз, к полу, открывая проход внутрь.
Мореход удовлетворенно потер руки.
– Все как ты приказал, юр-Лорд, – заявил он, сделав Кавенанту приглашающий жест в сторону дверного проема.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:39 | Сообщение # 26 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Мельком оглянувшись на лестницу, Кавенант торопливо шагнул внутрь и оказался в небольшом помещении. Мореход последовал за ним, нагнув голову – и дверной косяк, и потолок в комнате были расположены не слишком высоко. Пошарив ладонью по стене, он тут же закрыл дверь, наблюдая за тем, как она вновь сливается со стеной и становится неотличима. Потом, обогнав Кавенанта, он двинулся по коридору, расположенному за комнатой.
Здесь было так же светло и холодно, как и в большом зале. Коридор уходил вниз, в глубины мыса, и Кавенант с надеждой посмотрел вперед, надеясь, что этот коридор окажется именно тем, который им нужен. Он чувствовал слишком большую слабость и боялся, что у него не хватит сил, если им придется обшаривать все Ясли.
Оба молчали, не желая рисковать быть услышанными юр-вайлами. Мореход взглянул на Кавенанта, пожал плечами и устремился в глубину туннеля.
Низкий потолок заставлял Великана идти на корточках, что не мешало ему передвигаться достаточно быстро И Кавенант не отставал – заметный уклон вниз позволял без особого труда переставлять усталые ноги. Точно близнецы-братья, несмотря на все свои различия, неразрывно связанные друг с другом тем, что предшествовало их появлению на свет, они бок о бок устремились сквозь скалу Риджик Тоум.
Кавенант несколько раз падал, пока они шли. Ощущение, что надо торопиться, и страх возрастали, пока они пробирались по узкому коридору; и эти чувства не прибавляли сил. Напротив, ему стало так муторно, точно он уже потерпел поражение. Мертвенный холод сковывал его, пронизывая до самых костей, хотя через некоторое время он начал испытывать от него странное удовольствие – как будто, измученный странствиями, он наконец добрался до своего последнего прибежища, туда, где его ждал домашний очаг. Время от времени он ощущал нависшую над этим местом, где царила безупречность, яростную, ненасытную злобу. В этой атмосфере удовольствие и презрение ощущались как одно и то же. Ясли Фоула были местом обитания существа, которое понимало, что такое совершенство – существа, которое ненавидело жизнь не потому, что она представляла для него какую бы то ни было угрозу, но потому, что сама ее смертность оскорбляла чувства, составляющие основу его существования. От этого измученные ноги Кавенанта время от времени переставали чувствовать камень под ногами, и он падал головой вперед прямо на спину Морехода.
Тем не менее они продолжали двигаться и в конце концов добрались до конца туннеля. За ним открылся ряд совершенно пустых помещений – безо всяких украшений и мебели, аккуратных, симметричных; создавалось впечатление, что здесь никто не живет, а может быть, и никогда не жил. И все же холодный зеленый свет сиял везде, отчего все было похоже на сверкающий ледяной кристалл. Пот на бороде Морехода застыл сверкающими каплями, похожими на изумруды, и он дрожал, несмотря на свою отличную закалку.
За этими помещениями они обнаружили ряд ступенек, которые вели вниз через огромные пустые залы с галереями, где оратор мог бы произносить речи, обращаясь к многотысячной аудитории. И снова – никаких признаков чьего-либо присутствия. Эта часть Яслей относилась к личным апартаментам Лорда Фоула; сюда не допускались ни юр-вайлы, ни какие-либо другие твари. Мореход вел Кавенанта все дальше и дальше сквозь это безупречное совершенство – вниз, вниз, все время вниз, в самые глубины, туда, где Лорд Фоул хранил Камень Иллеарт. Ощущение печали и древнего зла Риджик Тоум становилось все сильнее, по мере того как они опускались на более низкие уровни. Со временем Мореход так замерз, что даже перестал дрожать, а Кавенант шагал позади, чувствуя, что веки у него слипаются, и с трудом удерживаясь от того, чтобы не заснуть прямо на ходу.
Инстинкт, заставляющий их опускаться все ниже, не обманул. Постепенно Мореход начал ощущать, что они приближаются к Камню; излучение Зла стало почти осязаемым, заставляя вибрировать нервы.
Наконец путь им преградила стена. Мореход нашел в ней еще одну потайную дверь – таким же способом, как первую – и открыл. За ней оказался высокий круглый зал. Пропустив вперед Кавенанта, Великан закрыл дверь и осторожно направился к центру зала.
Точно так же, как и все предыдущие, этот зал был лишен каких бы то ни было особенностей, если не считать того, что в нем имелось несколько дверей. Мореход насчитал их восемь – все размещенные на идеально одинаковом расстоянии друг от друга, все внешне ничем не различающиеся, все сделанные из хорошо отшлифованного камня. Никаких признаков жизни или какой-либо деятельности за дверями не ощущалось, однако нервы Морехода напряглись, как только он повернулся лицом в ту сторону, где находился Камень.
– Здесь, – уверенно произнес он, указывая на одну из дверей. – Здесь тронный зал Риджик Тоум. Здесь Душегуб хранит Камень Иллеарт.
Не глядя на друга, он подошел к двери и прикоснулся к ней руками, проверяя свою догадку.
– Да, – прошептал он. – Это здесь.
Страх и ликование боролись в его душе; прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что Кавенант молчит.
Он надавил руками на дверь, чтобы проверить ее прочность.
– Кавенант, – сказал он через плечо, – друг мой, конец близок. Осталось немного, собери все свое мужество. Я разобью дверь. Как только я сделаю это, ты должен сразу же вбежать в тронный зал. Иди к Камню – прежде чем какая-либо сила помешает тебе. – И снова от Кавенанта не было никакого ответа. – Неверящий! Мы у цели, теперь не время колебаться.
Чужим, отрывистым голосом Кавенант сказал:
– Тебе нет необходимости ее разбивать. Мореход резко обернулся и отскочил от двери.
Неверящий стоял в центре зала – и не только он.
Рядом с ним стоял один из вожаков юр-вайлов. Из ноздрей его сочилась отвратительная слизь, а в руках он держал железные кандалы, соединенные цепью.
Мореход в ужасе наблюдал, как они сомкнулись на запястьях его друга. Потянув за цепочку, юр-вайл подвел Кавенанта к двери в тронный зал.
Великан кинулся на помощь Кавенанту, но его остановил страшный, темный, горящий взгляд его глаз; в них Мореходу почудилось нечто совершенно непонятное. Неверящий пытался этим взглядом сказать ему что-то – то, для чего у него не было слов. Мореход представлял, что порождения Дьявольской Мглы способны сделать с Кавенантом, но все же… Чтобы человек вот так, сам, добровольно подчинился им… Это не укладывалось у него в голове.
– Кавенант! – протестующе воскликнул он.
Мгновение взгляд Кавенанта словно пытался просверлить Морехода насквозь, а потом метнулся прочь, заставляя Великана посмотреть в ту же сторону. Вопреки собственному желанию, Мореход повернулся и увидел еще одного Великана, стоящего на другом конце зала – руки в боки и свирепая ухмылка на лице. Мореход сразу же узнал его; это был один из трех братьев-близнецов, которые стали жертвами Опустошителей. Подобно Елене, эта измученная душа была поднята из праха, чтобы служить Душегубу.
Прежде чем Мореход успел опомниться, дверь тронного зала открылась и тут же захлопнулась за Кавенантом.
В то же мгновение распахнулись все остальные двери и толпа оживших монстров ринулась в зал.
Глава 20
Неверящий
Резко обернувшись, Мореход понял, что окружен. Множество тварей набилось в зал; их было больше чем достаточно, чтобы просто задавить его своей массой, даже не применяя оружия. Но они не нападали. Они стояли вдоль стен, сгрудившись у каждой двери, чтобы отрезать ему путь к отступлению, и напряженно наклонившись вперед, как будто жаждали разорвать его на куски. Но они предоставили сделать это ожившему Великану.
Мореход повернулся лицом к монстру, который медленно надвигался на него, злорадно ухмыляясь.
– Приветствую тебя, Мореход, – произнес он скрипучим голосом. – Тот, что предал свой род. Ты – мой товарищ, и я хочу поздравить тебя. Ты отлично послужил хозяину. Мало того, что ты бросил наших соплеменников во время расправы, когда наш род был стерт с лица земли; теперь ты доставил это ничтожество с его Белым Золотом, которому он не смог найти применения, прямо в руки Презирающего, Сердца Сатаны и Душегуба. Отлично сработано! Приветствую и поздравляю тебя, товарищ мой! – Он произнес слово “товарищ” подчеркнуто презрительным тоном. – Я – Насмешник. Это я убил всех Великанов Коеркри, взрослых и детей.
Смотри на дела всей своей жизни, ты, который предал свой род. Смотри и будь безутешен!
Мореход отступил на несколько шагов, ни на секунду не отрывая взгляда от лица ожившего Великана.
– Возмездие! – усмехнулся Насмешник. – Вот чего ты жаждешь, и я вижу это на твоем лице. Ты не собираешься падать духом и отчаиваться – ты настолько туп, что до тебя не доходит, что ты наделал. Именем хозяина! Ты не подумал даже о том, что будет с твоим ничтожным другом. В твоем сердце, товарищ мой, одна лишь жажда возмездия! Ты смотришь на меня и веришь, что, несмотря на все неудачи твоей жизни, сейчас ты, по крайней мере, можешь отомстить за все свои потери. За свои собственные преступления! Ты, кто бросил свой род, – я читаю все это на твоем лице. Твое сердце горит желанием разорвать меня на клочки собственными руками. Глупец! Разве я похож на того, кто боится тебя?
Не отрывая взгляда от глаз твари. Мореход занял позицию, которая позволила бы ему относительно свободно двигаться. Насмешнику удалось своими словами задеть его – они напомнили ему, что такое сладость возмездия. Он уже не раз убивал. Ему было знакомо наслаждение, которое испытываешь, своими руками уничтожая врага. Страстное желание обуяло его, он задрожал, мощные мышцы вздрогнули и напряглись.
– Давай попытайся, – продолжал оживший мертвец. – Дай волю страсти, которая обуревает тебя. Ты веришь, что можешь таким образом оправдаться? Ты настолько слеп? Товарищ мой! Тебе нет оправданий. Даже если бы ты смог пролить столько крови, чтобы затопить ею всю Страну от края и до края, все равно тебе не удалось бы отмыться! Дурак! Слабоумный дурак! Если бы хозяин не управлял тобой, ты все равно так быстро сделал бы то, что ему нужно, что это даже не доставило бы ему никакого удовольствия. Иди, товарищ! Нападай! Я уже мертв. Как тебе удастся снова убить меня?
– Я попытаюсь сделать это, – процедил Мореход. – У меня есть способ.
Совершенно ненужная, дразнящая болтовня монстра подсказала ему то, что он хотел знать. Твари у стен могли расправиться с ним в любой момент – и все же они не делали этого, пока Насмешник дразнил его. Следовательно, в планы Душегуба не входило уничтожить его прямо сейчас – следовательно, и Кавенант был все еще жив. Может быть. Лорд Фоул рассчитывал каким-то образом использовать Морехода против Неверящего.
Но Мореход прошел через каамору Убийственного Жара – и уцелел. Он слегка развернулся, все его тело напряглось. Однако вместо того, чтобы наброситься на Насмешника, он изо всех сил оттолкнулся ногами и ринулся к дверям тронного зала.
Твари, стоящие перед ними, от неожиданности шарахнулись в стороны. Всей мощью своих кулаков Мореход обрушился на дверь. Не рассчитанная на столь могучие удары, она с пронзительным треском раскололась и рухнула внутрь.
Он оказался в круглом зале, отличающемся от предыдущего только тем, что имел меньше дверей и был выше – как будто иначе он не смог бы вместить в себя ту огромную силу, которая находилась в нем. Прямо напротив Морехода стоял огромный трон. На дальнем его краю из старой, ноздреватой скалы было вырезано возвышение для Презирающего в форме челюстей с крючковатыми зубами, готовыми, казалось, хватать и рвать. Этот трон и его основание были единственным убранством в Яслях Фоула, которые не были идеально обработаны и отшлифованы. Казалось, трон был каким-то образом испорчен, искажен воздействием постоянного присутствия злобного духа Лорда Фоула. В нем как будто пророчески воплотилась судьба всех безупречно обработанных камней крепости Риджик Тоум.
Прямо перед троном на полу лежал Камень Иллеарт.
Камень был меньше, чем предполагал Мореход; казалось, он мог бы поднять его одной рукой. И все же сверкание Камня ударило его, точно огромный кулак. Он пылал не так уж сильно – освещение в зале, которое им создавалось, было лишь не многим ярче, чем где-либо в другом месте Риджик Тоум, – но он казался ужасающим воплощением абсолютного холода. Камень пульсировал, словно безумное сердце, испуская яростные вспышки своей разрушительной энергии. Это сияние остановило Морехода, словно он ударился о невидимую стену; он замер, и ему показалось, будто вся его кожа под влиянием изумрудного свечения покрывается льдом.
Некоторое время он пристально глядел на Камень, ужасаясь его мощи, но затем потрясенный Мореход ощутил воздействие еще одной силы, находящейся в тронном зале. Силы, не подчиняющейся Камню, но дополняющей его. Силы более тонкой, более коварной, но не менее могучей. Повернувшись, Мореход увидел хозяина Камня.
Перед ним был Лорд Фоул.
Он определил, что это Презирающий, скорее чутьем, чем зрением. По существу, Лорд Фоул был невидим, хотя там, где он находился, в воздухе образовалась пустота, подобная тени вертикально стоящего человека – тени, обозначающей не столько присутствие, сколько отсутствие человека. Именно по ней можно было определить, где он находится; по краям тени проступал светящийся зеленый контур. Из этого участка пространства исходил сильный запах эфира.
Он стоял несколько в стороне от Камня, спиной к двери и Великану. А перед ним, лицом к Мореходу, стоял Томас Кавенант.
Больше в зале никого не было; захвативший Кавенанта юр-вайл исчез.
Кавенант, казалось, не осознавал, что на нем цепи, сковывающие запястья. Он явно даже не пытался бороться и выглядел как человек, дошедший до последней стадии изнурения. Страдание проступало на его истощенном лице, а взгляд измученных, опустошенных глаз был прикован к Лорду Фоулу.
Ни Кавенант, ни Лорд Фоул не заметили появления Морехода, несмотря на грохот, которым оно сопровождалось; они были полностью поглощены друг другом. Между ними как будто происходил какой-то торг, но чего он касался. Мореход мог только догадываться. Однако Великан видел, к чему он привел. Как раз в тот момент, когда Мореход обратил внимание на Кавенанта и Лорда Фоула, Презирающий поднял свою едва светящуюся руку и ударил Кавенанта по лицу.
Мореход, громко вскрикнув, тут же бросился на помощь другу.
Но не успел сделать и двух шагов, как целая орава тварей ворвалась в зал сквозь разбитые двери и обрушилась на него, придавив к полу. Он сопротивлялся изо всех своих сил, но противников было слишком много. В мгновение ока они скрутили его, подтащили к стене и приковали цепями, настолько прочными и тяжелыми, что даже ему было не под силу их разорвать. Оставив его в таком беспомощном положении, твари тут же покинули тронный зал.
Ожившего Великана с ними не было – он уже выполнил свою задачу. Или провалил ее и был изгнан в небытие вновь?
Теперь Мореход мог только наблюдать за Лордом Фоулом и Кавенантом – всего лишь как зритель.
Как только твари убрались из зала. Презирающий в первый раз обратил свое внимание на Морехода. Сияющая зеленая полутень переместилась, оказавшись перед Великаном, и он увидел глаза Презирающего. Они являлись единственной видимой частью Лорда Фоула.
Эти глаза походили на клыки, гнилые и желтые, и горели такой неистовой злобой, что у Морехода, который хотел подбодрить Кавенанта криком, перехватило горло.
– Заткнись, – ядовитым тоном произнес Лорд Фоул, – или я испепелю тебя, прежде чем придет твой срок.
Мореходу не оставалось ничего другого, как повиноваться. Он лишь разинул рот, точно задыхаясь от холодного смрада, и продолжал беспомощно наблюдать за происходящим.
Глаза Презирающего довольно замерцали, он вновь вернулся к Кавенанту.
Когда Лорд Фоул ударил его, Кавенант упал и теперь лежал, униженным жестом прикрывая лицо скованными руками. Пальцами, потерявшими чувствительность, он водил по лицу, словно пытаясь определить, есть ли на нем следы крови.
Его истерзанные нервы напряглись до предела от губительного присутствия Лорда Фоула. Он знал, что проказа, распространение которой до этого временно приостановилось, сейчас вновь набрала силу, захватывая не только новые участки тела, но и саму душу, точно корни дерева, разыскивающие малейшие трещины в камне, чтобы разрушить его. Он был так слаб и утомлен, что любой внезапно оживший перед ним ночной кошмар мог бы мгновенно остановить его сердце.
Но когда он опустил свои окровавленные руки – от прикосновения Лорда Фоула его губы тут же почернели и распухли, – когда снова взглянул в сторону Презирающего, то уже не был ни жалким, ни униженным. Он больше не ощущал, что потерпел поражение.
– Будь проклят, – пробормотал он. – Будь проклят. Я так легко не сдамся.
Он крепко стиснул кольцо.
Глаза Презирающего яростно вспыхнули, но, стараясь сдержать себя, он сказал насмешливо-отеческим тоном:
– Давай, Неверящий. Хватит тянуть. Ты прекрасно понимаешь, что против меня ты бессилен. Здесь, у себя дома, я во всех отношениях выше тебя. И у меня есть Камень Иллеарт. Я могу остановить луну, вызвать из глубоких могил мертвецов и, если вздумается, обратить все в руины. Без малейшего труда я могу разорвать твое жалкое смертное тело на куски и развеять по ветру.
"Тогда сделай это”, – про себя пробормотал Кавенант.
– И все же я предпочитаю пока подождать. Я вовсе не собираюсь причинять тебе какой бы то ни было вред. Вложи свое кольцо в мою руку – и твоим мучениям придет конец. Это – совсем небольшая цена. Неверящий.
"Я так легко не сдамся”.
– Я щедро вознагражу тебя. Хочешь вместе со мной править Страной? Пожалуйста. Ты сам убедишься, что лучше меня тебе хозяина не найти. Хочешь, чтобы твой друг Мореход остался жив? Я не буду возражать, хотя он и оскорбил меня. – Мореход протестующе зазвенел цепями, но ни одно слово по-прежнему не слетело с его языка. – Хочешь быть здоровым? Никаких сложностей. Смотри!
Лорд Фоул взмахнул полупрозрачной рукой, и перед взором Кавенанта на мгновение все подернулось рябью. И сразу же он почувствовал, что кровь забурлила в нем с необыкновенной силой. Нервы ожили, но все его страдания – боль, голод, слабость – исчезли. Тело, казалось, звенело каждой своей клеточкой, торжествуя возрождение жизни.
Кавенант остался неподвижен. Вновь обретя голос, он произнес сквозь зубы:
– Меня не волнует здоровье. Ты научил прокаженных ненависти.
– Ничтожество! – закричал Лорд Фоул, и так же внезапно Кавенант снова ощутил себя больным и умирающим от голода. – На колени! Я заставлю тебя вымаливать у меня хотя бы крошечную частицу жизни! Научил ненависти? Значит, они мудры. Я покажу тебе, каков истинный лик ненависти!
Мгновенно собственная несокрушимая ненависть Презирающего из его давно сгнивших глаз хлынула на Кавенанта, который с трудом удержался, чтобы не броситься на него. И тут Лорд Фоул презрительно засмеялся. Этот звук, похожий на тот, который издают трущиеся друг о друга валуны, потряс воздух тронного зала, заставил даже пол ходить ходуном, точно он был обыкновенной трясиной, а не частью каменной скалы. Когда приступ смеха закончился. Лорд Фоул сказал:
– Ты – почти мертвец, ничтожество, искалеченный жизнью больше, чем других калечит смерть. И все же ты отвергаешь меня. Ты отказываешься от здоровья и власти.., даже от дружбы. Я заинтересован.., и я подожду. Я дам тебе время обдумать, насколько такое поведение безумно. Объясни мне, почему ты так упорствуешь в своей глупости?
– Потому что я ненавижу тебя, – не колеблясь, ответил Кавенант.
– Это не причина. Множество людей убеждены в том, что они ненавидят меня, но они слишком трусливы, чтобы не придавать значения таким вещам, как глупость, безрассудная храбрость, притворство и лесть. Но меня не обманешь. Ответь правду, ничтожество.
– Потому что я люблю Страну.
– О, несомненно! – презрительно засмеялся Лорд Фоул. – И все же я не могу поверить, что ты настолько туп. Страна – не твой мир, с какой стати ты должен проявлять верность по отношению к ней? С самого начала она требовала от тебя того, что ты не мог сделать. Ты изображал из себя человека, который хранит верность под угрозой смерти ради такой ерунды, как одежда, которую кто-то тебе подарил, или обед, на который тебя пригласили по случаю – верность грязным плащам и всяким жалким людишкам. Нет, ничтожество, ты не убедил меня. И снова я спрашиваю тебя: скажи мне, почему ты так глуп? – Он сделал ударение на слове “почему”.
"Страна прекрасна, – со вздохом подумал Кавенант. – А ты – безобразен”. С трудом преодолев усталость, он ответил:
– Потому что я не верю.
– Нет? – оживился Презирающий. – Все еще нет? – Он снова презрительно засмеялся. – Да тебе цены нет! Я все больше убеждаюсь, что ты мой человек. У меня ты стал бы шутом и облегчил бы мое тяжкое бремя… Как можно ненавидеть или любить то, во что ты не веришь?
– И тем не менее.
– Как можно не верить в то, что ты любишь или ненавидишь?
– И все-таки.
Лорд Фоул снова засмеялся:
– Может быть, я ослышался? Ты.., после того как мой Враг сделал все, используя свою силу, чтобы подчинить тебя себе.., ты все еще полагаешь, что это сон?
– Это – иллюзия. Но никакого значения это не имеет. Это не важно.
– А что тогда важно, презренный?
– Страна. Ты.
И снова Презирающий засмеялся – на этот раз коротко и зло. В этих звуках ощущалось беспокойство, как будто он обнаружил в Кавенанте нечто, чего не понимал.
– Страна и Неверие! – усмехнулся он. – Ты бедная, заблудшая душа! Невозможно иметь и то и другое. Они исключают друг друга.
Но Кавенант понимал больше; после всего, что с ним произошло, он понимал больше. Только утверждая и то и другое, только принимая обе эти противоположности, сохраняя целостность обеих, удерживая между ними равновесие, только двигаясь вперед не между ними, а вместе с ними, он мог сохранить и то и другое – и Страну, и себя, мог нащупать то место, где параллельные прямые его невыполнимой задачи пересекаются. Парадоксальный подход. Однако он чувствовал, что именно такой подход позволял понять, зачем он оказался в Стране. Вот почему, глядя на пустую тень и ее изумрудную кромку, ощущая на себе всю мощь Презирающего, он не сказал ничего, а только подумал: “Нет, не исключают, Фоул. Ты ошибаешься – все не так просто. Если бы все было так просто, я бы давным-давно нашел выход”.
– Впрочем, мне уже начинает надоедать слушать твои глупости, – продолжал между тем Лорд Фоул. – Мое терпение не безгранично. И есть другие вопросы, которые мне хотелось бы выяснить. Не будем говорить о твоем вторжении в мои владения. На это легко получить ответ. Каким-то непонятным образом ты подкупил множество моих подданных, в результате чего я дважды получал ложные сообщения о твоей гибели. Но, как я уже сказал, оставим это. Я вырву из них всю душу и в конце концов узнаю правду. Ответь вот на какой вопрос, презренный. – Он придвинулся так близко, как будто хотел проникнуть в самое сердце Кавенанта. – Эта вольная магия не является частью твоего мира, а между тем именно она, несомненно, поколебала твое Неверие. Как можно использовать силу, в которую ты не веришь?
И тут до Кавенанта дошло, почему Лорд Фоул проявлял по отношению к нему такую явную снисходительность и тратил свое время на разговоры с ним, вместо того чтобы просто оторвать ему палец и взять кольцо. Лорд Фоул боялся, что Кавенант тайно владеет вольной магией, что, смертельно рискуя на Испорченных Равнинах, в Убийственном Жаре и Раздробленных Холмах, а затем позволив захватить себя в плен, он просто скрывает свою силу; и делает он это для того, чтобы обмануть бдительность Лорда Фоула, напасть на него неожиданно, застав врасплох.
И у Фоула были основания для таких опасений – так или иначе. Посох Закона больше не существовал.
У Кавенанта молнией мелькнула мысль, что, сыграв на этом страхе Презирающего, он может каким-то образом помочь себе. И тут же понял, что не станет этого сделать – ради себя самого, ради того, чтобы его стойкость не дала трещину под давлением собственной же двуличности.
– Я не знаю, как пользоваться дикой магией. – Из-за опухших губ ему было очень трудно говорить. – Не знаю, как вызвать ее. Но знаю, что в Стране она – реальная сила. И знаю, каким образом можно привести ее в действие. Я знаю, как покончить с этим кровавым ледником, который ты тут устроил.
У Презирающего не осталось никаких сомнений. Он дико закричал, буравя взглядом Кавенанта:
– Ничего ты не можешь! Все, я достаточно терпел твое высокомерие! Говоришь, ты прокаженный? Но ты пока не знаешь по-настоящему, что такое проказа. Я покажу тебе это!
И тут же его сила бросилась на Кавенанта со всех сторон, словно мириады взбесившихся ос. Пустая тень Презирающего стала расти все выше и выше, наливаясь мощью, пока и Кавенант, и Мореход, и тронный зал по сравнению с ней не стали ничтожно малы; казалось, она заполнила собой все Ясли, а может быть, и весь мир. Кавенант почувствовал, что погружается в разверзшуюся перед ним бездну. Он закричал, моля о помощи, но никто не помог ему. Точно раненая птица, он лежал на спине, не в силах пошевелиться.
Запах эфира усилился, когда безжизненный голос над ними произнес:
– Пади ниц предо мной и я спасу тебя.
Мгновенно яростное, нестерпимое желание так и сделать пронзило его душу. Отчаяние колоколом билось в мозгу, пытаясь сокрушить его решимость, он чувствовал себя растоптанным, почти погибшим – и все же не сдался, сохранив верность самому себе. Он был прокаженный; Страны на самом деле не существовало; он не собирался добровольно обрекать себя на смерть.
Изо всех сил, на какие только был способен, он стиснул свое кольцо.
Боль взорвалась в черепе, кромсая его на клочки, точно хищные когти рвали саму плоть мозга. Боль была как огромная приливная волна, с помощью которой Фоул пытался сокрушить дамбу его решимости или перелиться через нее. Но Кавенант был слишком истерзан; руки и ноги ничего не чувствовали – в том числе и боли; холод так глубоко проник внутрь тела, что оно онемело. Он был почти трупом – и это позволило ему остаться непоколебимым в своем внутреннем сопротивлении.
Тогда Лорд Фоул попытался проникнуть внутрь него, слиться с ним воедино. Это предложение тоже казалось соблазнительным – он знал, что сразу же исчезнут боль и непроходящая тревога, не дававшие ему спокойно жил”. Но он уже так давно шел по своей дороге, что не способен был свернуть в сторону или отступить. Ведь он был Томас Кавенант, Неверящий и прокаженный. Он отказался.
Боль отступила так же внезапно, как до этого возникла. Осталось лишь хорошо знакомое оцепенение, отсутствие всяких ощущений, но к нему добавилось странное чувство, будто где-то в этой огромной черной бездне он потерял самого себя.
Точно он был нигде, окруженный ничем; он пристально смотрел на свои руки, как будто надеясь в них обнаружить объяснение тому, что происходит.
На первый взгляд они выглядели вполне обычно – крепкие, несмотря на их истощенность; отсутствие двух пальцев на правой руке напомнило о его ущербности, заставив безмолвно застонать. Но кольцо было на месте, свободно болталось на указательном пальце, точно такое же, как всегда – если теперь это имело хоть какое-то значение.
И вдруг он заметил, что руки начали покрываться красными пятнами – на пальцах, на суставах, на тыльной стороне ладоней. Постепенно увеличиваясь, эти жуткие пятна источали гной, выступая точно волдыри и захватывая все большую поверхность. В конце концов обе руки приобрели вид сплошных язв.
Прямо у него на глазах руки разлагались, как будто он уже стал трупом. Гнилая плоть отставала от костей, смердя, точно зловонный, протухший гриб. Сами кости скручивались, ломались и вновь срастались уже изогнутые, изувеченные. Черные, липкие гангренозные опухоли поползли от запястьев вверх.
Распад и гниение распространялись, корежа кости сначала предплечий, потом и самих плеч; плоть свисала с них, словно рваное тряпье. Поглядев на ноги, Кавенант обнаружил, что то же самое происходит и с ними – ноги были изуродованы уже до колен.
То, что он увидел, заставило его затрепетать от ужаса – это был исход его болезни, конец долгого пути, которым движется каждый прокаженный. Проказа жрала его – и какой смысл теперь оставаться в живых?
Однако в проказе он разбирался отлично; он знал ее так хорошо, точно был ее верный и преданный любовник. Ему было известно, что так быстро развиться она не может. Но и это было еще не все. Он знал, чувствовал, что это мерзкое, гнилостное разложение не было, не могло быть итогом всего его существования. Что бы там ни утверждали его враги.., что бы он сам ни увидел в себе.., он был больше, чем просто обычный прокаженный.
«Нет, Фоул! – внутренне воскликнул он. – Я так просто не сдамся!»
– Том! Том! – закричал измученный, хорошо знакомый голос. Такой же знакомый, как и любимый. – Не упрямься! Посмотри, что ты делаешь с нами!
Он поднял взгляд и увидел Джоан; она держала на вытянутых руках Роджера, их маленького сына. Оба выглядели так же, как и когда он видел их в последний раз – так давно! Лицо Джоан казалось печальным, в глазах застыла мольба, как будто она горько сожалела о том, что им пришлось расстаться, и просила его понять, что заставило ее так поступить. Непонятно почему, она была обнажена. Душа Кавенанта заплакала, когда он увидел то, от чего был теперь отрешен навсегда – ее бедра, грудь и прекрасное, но недоступное лицо.
Роджер жалобно захныкал и повернул беспомощное детское личико к отцу. Кавенант с ужасом увидел, что глаза его тусклы и подернуты пленкой – они были наполовину слепы от проказы. На щеках рдели два неярких красных пятна.
«Фоул! – внутренне взвыл Кавенант. – Будь ты проклят!»
И тут он увидел другие фигуры, возникшие позади Джоан – там стояли Морэм, Лена и Этиаран; Баннор и Хайл Трои. Все лицо Морэма было изъедено желтой гнилью и покрыто страшными волдырями, из глаз непрерывно бежали слезы. У Лены выпали волосы, лысый череп был покрыт отвратительными узлами будущих язв. Этиаран ничего не видела – ужасные бельма застилали ей глаза. Страшно изогнутые, вывернутые конечности Баннора придавали ему уродливый вид. У Троя вместо лица была одна сплошная гангренозная маска, словно мозг внутри его черепа превратился в огромный зловонный гнойник.
За ними толпились другие – множество людей, которых Кавенант когда-либо встречал в Стране. И все они были поражены болезнью, которую им принес Кавенант. Измученные, потерянные, противные сами себе – бедные, ни в чем не повинные, загубленные жизни.
Увидя все это, он взорвался. Ярость, так долго сдерживаемая, выплеснулась наружу, в пустоту, точно лава из внезапно проснувшегося вулкана.
– Фоул! – пронзительно закричал он. – Фоул! Ты не можешь сделать это!
– Еще как могу, – последовал насмешливый ответ. – Я уже делаю это.
– Остановись!
– Отдай мне кольцо!
– Никогда!
– Тогда радуйся, видя дела своих рук. Смотри! Теперь ты не одинок – у тебя много товарищей по несчастью, таких же прокаженных, как и ты.
– Я не позволю тебе сделать это! Презирающий язвительно рассмеялся:
– Не только позволишь, но и поможешь – прежде чем умрешь.
– Никогда! Будь ты проклят! Никогда!
Бешенство овладело Кавенантом – такое же яростное и всесокрушающее, как поток магмы. Гнев при виде этих толпившихся вокруг, истерзанных людей сокрушил внутри него все преграды, им овладела решимость драться за свое освобождение – словно он был новорожденный младенец, пытающийся вырваться из материнской утробы на свет.
Ему по-прежнему казалось, что он нигде, окруженный ничем – но он знал, что чувства обманывают его; тело его все еще стояло на коленях посреди тронного зала. Диким усилием воли прогнав галлюцинации, дрожа, он приказал себе встать. Глаза, которые все еще находились под контролем Лорда Фоула, были слепы, но он яростно прохрипел:
– Я вижу тебя, Фоул.
Глаза были ему не нужны – всеми своими обнаженными нервами он ощущал вокруг себя эманацию мощной силы.
Сделав три тяжелых, неуклюжих шага, он и вправду увидел перед собой Лорда Фоула, который бросился ему наперерез, пытаясь остановить; но прежде чем он смог это сделать, Кавенант поднял руки и обрушил сжатые кулаки на Камень Иллеарт.
Его обручальное кольцо ударило по Камню, и вспышка невероятной мощи пронзила руки Кавенанта. Зеленая и белая молнии взорвали воздух, и все то наваждение, которым окружил его Лорд Фоул, тут же развеялось, как дым. Кавенант лежал на полу, а от его правой руки поднимался вверх смерч чудовищной силы.
Он встал на ноги. Согнув руку, сбросил кандалы, словно они были такой же иллюзией, как то, от чего он только что освободился.
Полупрозрачная тень Фоула в боевой готовности припала к полу между ним и Камнем Иллеарт. Глаза Презирающего сверкали желтым огнем, словно он стремился пронзить взглядом сердце Кавенанта.
– Дурак! – взревел он. – Ничтожество! Здесь правлю я! Я – твой единственный законный хозяин… И лишь я один могу приказывать Камню! Попробуй только прикоснуться ко мне!
С криком он обрушил на Кавенанта молнию своей силы, которая ударила в его руку и впилась в кольцо. Белое Золото мгновенно изменилось – холод и зеленое Зло просочились в металл, оскверняя его. И тут же снова тронный зал исчез.
Кавенант находился на Смотровой Площадке Кевина. Точно титан, он возвышался над каменной платформой и с помощью своего ставшего вредоносным кольца в одиночку осуществлял новый Ритуал Осквернения Страны. Все здоровое внизу под ним гибло и умирало. Огромные золотни рушились, распадаясь на щепки. Цветы увядали, плоды алианты чахли и превращались в пыль, реки мелели и высыхали. Подкаменья и настволья рассыпались. Все живое погибало, оставшись без приюта и пищи. Он стал Лордом Разрушения более полного, чем то, которое когда-либо существовало; разрушения, которое было совершенно непоправимо.
Никогда!
Невероятным усилием воли он исторг зеленую силу из своего кольца.., и вернулся в тронный зал. Кольцо снова сияло чистым серебристым светом; ветер его мощи утих, победив таинственную изумрудную силу.
Ему стало почти смешно. Камень не способен был подчинить себе его, он был болен, безнадежно болен, и никакое новое разложение не могло оказать своего губительного воздействия на него.
– У тебя был шанс, – прохрипел он, обращаясь к Презирающему – Ты применил всю свою грязную силу Теперь – мой черед, и ты не сможешь остановить меня. Ты нарушил слишком много законов А я – вне любого Закона. Дикая магия не подчиняется ни одному из них, значит, и я тоже. Закон – единственное, с помощью чего ты мог бы остановить меня. А теперь Закон – это я сам. Закон или мое желание, это все равно. – Ярость душила его, он почти задыхался – Я – прокаженный, Фоул. Я способен выдержать все.
И тут Презирающий бросился на него Положив руки на Камень, он вызвал к жизни всю его мощь, и она обрушилась на Кавенанта.
Точно тонны камней навалились на него. Он попытался освободиться с помощью кольца, но сила, с которой он по-прежнему не очень умело обращался, лишь опрокинула на спину его самого. Однако он тут же понял, в чем ошибка. Он пытался использовать дикую магию, словно она являлась оружием или орудием, чем-то таким, что можно взять в руки и заставить действовать так, как ему хотелось. Но Высокий Лорд Морэм сказал: “Ты сам – Белое Золото”. Дикая магия была не тем, чем можно командовать; ее нельзя было использовать хорошо или плохо, обращаться с ней мастерски или неумело. Теперь, когда она пробудилась, он понимал, что она была частью, проявлением его самого. Ему не нужно было ни концентрироваться на ней, ни нацеливать ее; она стала его плотью и кровью, отражением его собственных чувств.
Громко вскрикнув, он отбил нападение, и окружающая его стена разлетелась прочь миллионом зловонных пылающих капель.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:41 | Сообщение # 27 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Лорд Фоул ударил снова. Сила, опалившая воздух между ними, была направлена на кольцо Кавенанта. От столкновения двух мощных сил тронный зал засверкал бело-зелеными взрывами; послышался ужасающий грохот, словно весь мир внезапно сошел с ума.
Размах битвы испугал Кавенанта до глубины души, едва не поколебав его решимость. До сих пор он не представлял себе масштабов этой силы. Но ярость и боль за Страну, по-прежнему бушевавшие в нем, поддержали его. Лучше чем кто-либо другой в Стране он знал, что Лорд Фоул не бессмертен – не может быть бессмертен. Остальные, может быть, и верили в это, но только не он. Так его Неверие еще раз помогло ему. Люди, живущие в Стране, не могли одолеть Зло, потому что были убеждены в его незыблемости. Для Кавенанта же Лорд Фоул был лишь живым воплощением какой-то части его самого – но не бессмертным, не богом. Его можно было победить.
Именно с таким ощущением Кавенант, собрав все силы своей души, сердца, плоти и крови, вновь ринулся в бой. Он и мысли не допускал о поражении; не думал и о том, какую цену придется лично ему заплатить за победу. Лорд Фоул давил на него своей силой, заставляя отодвигаться к стене, к которой был прикован Мореход. Яростная мощь Камня высасывала из воздуха последние остатки тепла, разрушая все вокруг. Но она не заставила Кавенанта заколебаться. Дикая магия была страстной и безграничной; такой же безграничной, как Время, и такой же могучей, как сама Земля – силой, ограниченной только пределами его воли. А эта воля росла, становилась все сильнее, расцветала, питаясь богатыми соками его ярости. С каждой минутой он все больше обретал способность отразить любое нападение Презирающего.
Почувствовав, что может двигаться, он отошел от стены. Бело-зеленые взрывы по-прежнему сотрясали воздух, две силы сражались не на жизнь, а на смерть, рвали друг друга на клочки и тут же возрождались снова. Кавенант удивился тому, что Риджик Тоум еще цел; но Ясли выстояли, выстоял и тронный зал.
Постепенно Кавенанту удалось добиться того, что Лорд Фоул все дальше и дальше отступал от Камня. С каждым его шагом собственный огонь Кавенанта сиял все ярче – не касаясь камня. Презирающий мог управлять своей изумрудной мощью менее успешно. Его усилия стали суматошными, почти бестолковыми. Трон покачнулся, с потолка обрушились куски скалы. Презирающий пронзительно вскрикнул.
Кавенант продолжал наступать. Внезапно ему пришла в голову мысль создать из своей силы стену, которая разделила бы Лорда Фоула и его Камень. Как только это ему удалось, Презирающий закричал и бросился на стену, пытаясь пробить ее. Но было уже слишком поздно – стена, возведенная Кавенантом, окружила его со всех сторон, точно кокон.
Но Кавенант на этом не остановился. Со всей яростью своей многократно усилившейся воли он, точно ястреб, бросился на самого Презирающего, пытаясь проникнуть в его полутень.
Кромка, окружавшая Лорда Фоула, сопротивлялась, осыпая Кавенанта дождем искр. Он ощущал ее как нечто твердое, закоснелое; раскаленные молнии, которые из нее извергались, казались просто детскими игрушками. Они не причиняли Кавенанту вреда. Ослепительно сверкая, дикая магия снова и снова посылала свои молнии и стрелы внутрь изумрудно переливавшейся кромки и, в конце концов, одним мощным взрывом разрушила ее.
Она разлетелась на множество осколков, тронный зал вздрогнул, как будто произошло землетрясение. Полутень вспыхнула, точно кора сухого дерева, стала рваться, отшелушиваться, падая на пол горячими кусками и лохмотьями.
Захваченный в тиски силой Кавенанта, Лорд Фоул Презирающий постепенно обретал материальность, превращаясь в телесное существо. Становясь видимыми, медленно проступили конечности, как будто вылепленные из гипса; старая, благородной формы голова, украшенная серебристой бородой, в которой было что-то львиное; величественное, массивное туловище. Лишь глаза остались прежними – воплощение не коснулось их, и взгляд, обращенный на Кавенанта, сверкал, исходя ядом.
Полностью воплотившись. Лорд Фоул сложил на груди руки и резко произнес:
– Теперь ты видишь меня таким, каков я есть, презренный. – В его голосе не ощущалось никаких признаков страха или того, что он потерпел поражение. – Ты воображаешь, что можешь повелевать мной? Глупец! Независимо от твоей ничтожной мудрости и веры, я появился на свет задолго до того, как твой собственный мир еще лежал в пеленках. Все очень просто, ничтожество: Зло, такое как я, – единственный истинный плод опыта и мудрости. Пройдет время, и ты будешь делать то же самое, что и я. Ты научишься презирать человеческие существа – их мелкую ненависть, которую они ошибочно называют любовью, верой, надеждой и верностью. Ты поймешь, что легче управлять ими, чем проявлять терпение, – легче и лучше. Ты не найдешь другого пути, отличного от моего. Ты станешь лишь слабой тенью того, чем являюсь я, – ты будешь презирающим без мужества презирать. Продолжай, ничтожество. Разрушь дело моих рук, если должен.., убей меня, если сможешь.., но доведи дело до конца! Я устал от твоего неверия и нерешительности.
Невольно эти слова задели Кавенанта. Надменный вид Лорда Фоула, чувство собственного достоинства.., и смирение произвели большее впечатление, чем это могли бы сделать проклятия или открытый вызов. Кавенант видел, что он еще нашел ответы не на все вопросы – и это несмотря на то, что ему пришлось пережить.
Он попытался обдумать сказанное, разобраться в собственных чувствах, вызванных словами Лорда Фоула, но не успел. Казалось, новый мощный взрыв разорвал тишину тронного зала. Точно огромная невидимая дверь распахнулась в воздухе за его спиной; безо всякого предупреждения он почувствовал позади чье-то мощное присутствие, ощутил воздействие неведомой силы, неистовой и отвратительной. Это отвлекло его внимание от Лорда Фоула.
Собравшись с духом, он обернулся, чтобы взглянуть прямо в лицо новой напасти.
Он обнаружил впереди высокие фигуры, напоминающие одну из тех, которые он видел в пещере под Меленкурион Скайвейр. Они возвышались над ним, могущественные и жуткие; казалось, они находились вне пределов тронного зала и он видит их сквозь каменные стены.
Это были призраки мертвых Лордов. Кавенант узнал Кевина-Расточителя Страны, сына Лорика. Рядом с ним стояли еще двое, такие же мертвенно-бледные и ужасные; шестым чувством Кавенант догадался, что это Лорик-Победитель Вайлов и Деймон-Друг Великанов. Он увидел также Протхолла, Осондрею и еще десятка два мужчин и женщин, о которых никогда ничего прежде не слышал. Здесь же находилась и Елена, дочь Лены. А позади, выше всех, он увидел еще одного человека с горячечным взглядом пророка, у которого на правой руке не хватало двух пальцев. Это был Берек-Друг Земли, Лорд-Основатель.
В один голос – словно заговорил гром, который потряс Кавенанта до мозга костей – они воскликнули:
– Убей его! Это в твоих силах. Не слушай его лживых, предательских слов. Во имя всей Земли и благополучия живущих на ней – убей его!
Их страстное желание нахлынуло на него, затопив с головой. Все они любили Страну глубочайшей любовью и поклялись защищать ее. И все же Лорд Фоул одержал над ними победу, один за другим они сходили в могилы, пока он бесчинствовал и разорял Страну. Они ненавидели его такой жаркой ненавистью, перед которой мерк гнев Кавенанта.
Но вместо того чтобы подхлестнуть его ярость, поток их ненависти унес с собой всю его решимость сражаться. Ненависть ушла из его сердца, уступив место скорби – скорби за них; и это чувство было таким сильным, что он с трудом сдерживал слезы. Он должен был повиноваться им – они заслужили это; они имели право на свою ненависть. Но, увидев со стороны, как выглядят те, кем полностью владеет это чувство, он внезапно вспомнил кое-что. Вспомнил, какой жаждой убийства пылали глаза Морехода. Да, ему, Кавенанту, еще предстояло кое-что выполнить, но это кое-что нельзя делать с яростью и ненавистью в сердце. Гнев необходим и хорош только во время схватки, сражения. Теперь он мог лишь погубить то немногое, чего Кавенанту удалось достичь. Печально он ответил Лордам:
– Я не могу убить его. Вы неоднократно пытались сделать это, но он оставался жив. И каждый раз, поднимаясь вновь, становился все сильнее. Это – то же самое Зло. Я не могу убить его.
Его ответ их ошеломил, они вздрогнули от ужаса. Потом Кевин спросил:
– Неужели ты позволишь ему остаться в живых? Кавенант не знал, что ответить. Но он уже понял, что самое правильное – во всем следовать голосу своей интуиции. Впервые с тех пор, как началось его сражение с Презирающим, он повернулся к Мореходу Идущему-За-Пеной.
Великан стоял, прикованный к стене, горящим взглядом наблюдая за происходящим. Его запястья и щиколотки были в крови от тех усилий, которые он прикладывал, чтобы освободиться; в лице была опустошенность – результат того, чему он стал свидетелем. Но в остальном он был цел и невредим. Заглянув в его глубоко запавшие глаза, Кавенант, казалось, прочел в них понимание сложности стоящей перед ним проблемы.
– Ты поступил правильно, друг мой, – негромко произнес он, встретившись взглядом с Кавенантом. – Я верю – чтобы ты ни выбрал, ты выбираешь сердцем.
– У меня нет выбора, – ответил Кавенант, борясь со слезами. – Я не намерен убивать его – он вскоре возродился бы снова. Я не хочу, чтобы и эта вина пала на мою голову. Нет, Мореход, друг мой. Для тебя все закончилось. Для тебя – и для них. – Он кивнул в сторону призрачных Лордов. – Слух радуется, когда.., помнишь? Когда-то ты говорил мне это. Сейчас я скажу тебе то, что обрадует твой слух. Слушай меня. Я победил Презирающего – в этот раз. Страна спасена – пока. Клянусь, что это так. Сейчас я хочу…
Мореход! – Слезы, которые он не мог больше сдерживать, застлали ему глаза. – Я хочу, чтобы ты снова смеялся. Радуйся. Пусть в этой кровавой яме зазвучит смех. – Повернувшись к Лордам, он крикнул:
– Слышите меня? Предоставим Фоула самому себе! Займемся собственным исцелением!
Наступила тишина – долгая и зловещая. Лорд Фоул, схваченный тисками силы, по-прежнему пылал презрением. Лорды замерли, пораженные ужасом. Мореход повис на своих цепях, словно ноги больше не держали его.
– Помогите мне! – закричал Кавенант.
И вот, очень медленно и постепенно, эта мольба достигла слуха и сердец тех, кто слышал его. Сделав над собой громадное усилие. Мореход Идущий-За-Пеной начал смеяться.
Поначалу его смех звучал ужасно, больше напоминая рыдания и проклятия. Потом раздались глубокие, низкие голоса Лордов, в которых звучала презрительная насмешка по отношению к побежденному Презирающему. Но постепенно Мореход успокоился, и прежний, давно забытый юмор вновь ожил в его душе, изгнав из нее последние следы ярости и боли. Вскоре то, что лишь отдаленно напоминало радость, сменилось взрывом настоящего веселья.
Лорды тоже не устояли! Смех Морехода крепчал, становясь все более заразительным, и неумолимые призраки поддались его очарованию. Ненависть покидала их сердца, сменяясь чистым, почти детским юмором – они ощутили давно забытый вкус веселья. Все их презрение к Лорду Фоулу растаяло, они больше не издевались над ним. Они смеялись, да, но этот смех вообще не имел к нему никакого отношения. К их собственному удивлению, они просто развеселились, испытывая чистое, ни с чем не сравнимое удовольствие от самого смеха.
В ответ на эти звуки Лорд Фоул съежился. Его последняя защита рухнула; с криком боли и ярости он прикрыл руками лицо и.., начал изменяться. Он молодел! Волосы темнели, борода сделалась более густой. Исчезла также былая осанистость. Но и это было еще не все – молодея, он становился все меньше и вскоре стал совсем юным, едва различимым.
Однако на этом процесс его превращений не закончился. Юноша, потом ребенок, совсем крошечный, неистово орущий… И потом он исчез совсем.
По-прежнему смеясь. Лорды покинули тронный зал. Вернулись в свои могилы, где теперь могли спать спокойно – больше им не надо было страдать из-за того, что был нарушен Закон Смерти. Кавенант и Мореход остались одни.
Больше не сдерживаясь, Кавенант заплакал. Вся его усталость разом обрушилась на измученное тело и израненную душу. Он почувствовал себя таким слабым, что едва мог поднять голову – не то чтобы продолжать жить дальше. Однако ему оставалось сделать еще одно. Он поклялся, что Страна в безопасности – теперь настало время сделать то, что бы и в самом деле обеспечило это.
– Мореход… – произнес он. – Друг мой… Он настолько ослабел, что не мог на словах выразить то, что необходимо было сделать, надеясь, что Мореход и так поймет его.
– Не беспокойся обо мне, – с новой, спокойной гордостью откликнулся Мореход, как будто, заговорив с ним, Кавенант оказал ему огромную честь. – Томас Кавенант, юр-Лорд, Неверящий, храбрый Владыка Белого Золота, я не желаю другого конца. Делай то, что должен, друг мой. Наконец-то я пребываю в мире. Я стал свидетелем и участником удивительных событий.
Кавенант кивнул, глаза его ослепли от слез. Одним напряжением воли он разрушил цепи, сковывавшие Великана – чтобы тот смог, по крайней мере, спастись бегством, если решит сделать это. И тут же выкинул из головы все мысли о своем Друге.
Он плелся через весь зал на неуклюжих, онемевших ногах и думал о том, что, кажется, нашел ответ. Ответ на вызов смерти состоял в том, чтобы использовать ее, заставить служить своим целям, а не просто стать ее жертвой. Это был не очень хороший ответ – но единственный, который он знал.
Следуя ощущениям, которые посылали его ставшие крайне восприимчивыми нервы, он приблизился к Камню Иллеарт, как будто это был плод дерева познания жизни и смерти.
И тут же угасшая было мощь кольца пробудилась вновь. Между Камнем и кольцом возник огромный бело-зеленый столб; казалось, он был настолько высок, что мог проткнуть небеса. Почувствовав эту силу, рвущуюся наружу сквозь ненужную плоть его существа, Кавенант понял, что это и есть огонь, предназначенный для него; как будто он был ворохом осенних листьев или старой рукописью, которые так хорошо горят. Находясь в центре мощного, быстро вращающегося вихря, он встал рядом с Камнем на колени и положил на него руки, как делает человек, приносящий жертву. Кровь из его распухших, почерневших губ заструилась по подбородку; капая на Камень, она тут же испарялась.
С каждым мгновением противоборство двух сил становилось все мощнее. Точно неукротимое сердце. Камень Иллеарт пульсировал под руками Кавенанта, бездумно стремясь уничтожить его. Кавенант как можно крепче прижал его к груди, тем самым еще раз подтверждая свой выбор. Он не смог убить Порчу, но мог, по крайней мере, уничтожить его орудие разрушения и осквернения; без этого всему, что уцелело после гибели Презирающего, потребовались бы века, чтобы восстановить свою прежнюю силу. Обхватив Камень руками, Кавенант сосредоточил всю волю и силу на том, чтобы уничтожить его.
Бело-зеленый, зелено-белый смерч становился все мощнее и наконец вырвался из Риджик Тоума. Точно воины, в смертельной схватке стиснувшие друг друга за горло так, что никакая сила не смогла бы оторвать их друг от друга, изумруд и серебро вспыхнули, взорвались и кругами понеслись вверх со скоростью, перед которой скала оказалась беззащитной. Мыс задрожал до самого основания, стены Яслей покоробились, с потолка рухнули огромные глыбы, более мелкие камни начали плавиться и стекать вниз, словно вода.
Ясли задрожали в агонии. Трещины зазмеились по полу, а затем и по стенам. Взрыв вызвал тучи осколков, которые обрушились внутрь через образовавшиеся трещины и щели. Убийственный Жар растекся на множество отдельных потоков. Дозорные башни накренились, словно ивы под напором ветра.
С могучим взрывом, от которого содрогнулось море, вся центральная часть мыса взлетела в воздух. Ясли рассыпались на град огромных осколков, сам мыс треснул от вершины до основания. Обе его половины медленно отошли друг от друга и с оглушительным ревом рухнули в море.
Океан хлынул в образовавшуюся щель, а Убийственный Жар прорвался к морю. Горячий пар со свистом взметнулся вверх, когда они встретились, и превратил то, что осталось от Риджик Тоума, в кипящий котел; пар сделал неразличимым все, кроме силы, которая продолжала сверкать в самом центре хаоса.
Зелено-белая, жестокая, дикая – она вздымалась вверх, устремляясь к своему апокалипсису.
Однако белая часть возобладала и торжествовала.
Глава 21
Конец прокаженного
Вот каким образом Томас Кавенант сдержал свое обещание.
Спустя много времени он обнаружил, что лежит в полном забвении, точно в могиле, в изнеможении свободно плывет сквозь тьму в безлюдном пространстве между жизнью и смертью. Ему казалось, что он и в самом деле умер, став бесчувственным, как сама смерть. Однако сердце его продолжало биться – как будто ему не хватало мудрости, чтобы остановиться, когда его работа потеряла смысл. Неровными толчками, с заметным усилием, оно поддерживало в нем жизнь.
И где-то глубоко внутри, под черепом, еще жива была мысль; она не покинула его совсем, хотя медленно утекала в теплую, мягкую землю его могилы.
Он хотел покоя; он заслужил его. Но то облегчение, которое он испытывал теперь, находясь в тепле и покое, далось ему слишком дорогой ценой. Он никак не мог прийти в себя. “Мореход мертв”, – безмолвно шептал он. Нельзя было спастись бегством от собственной вины. На все вопросы получить ответы невозможно. Жизнь продолжается слишком долго, чтобы умудриться остаться безупречно чистым.
Он никогда не думал, что его жизнь окажется такой долгой.
И все же нечто внутри него вело ожесточенный спор. “Здесь нет твоей вины”, – шептало оно. Он сам сделал свой выбор. Всему должна быть определена мера, иначе слишком высокое чувство ответственности способно превратиться в своего рода самоубийство.
Все эти рассуждения были ему знакомы. Он знал по опыту, что прокаженные были обречены именно с того момента, как только они начинали ощущать чувство вины за то, что заболели проказой, свою ответственность за это. Возможно, чувство вины и смерть, как физический предел жизни, были в конечном счете одним и тем же – фактами жизни, которые невозможно ни" исправить, ни оспорить. Тем не менее Мореход умер, и его уже не вернуть. Никогда больше Кавенант не услышит снова его смех.
"Тогда не тревожься и из-за другой своей мнимой вины, – произнес голос за пределами тьмы. – Не ты выбирал это дело. Если бы от тебя зависело, ты не взялся бы за него. Тебе его навязали. Ответственность лежит на том, кто остановил свой выбор на тебе, не спросив твоего согласия”.
Он сразу же узнал – этот голос принадлежал старику нищему, с которым Кавенант столкнулся перед тем, как впервые попал в Страну. Именно этот старик убеждал его сохранить свое обручальное кольцо и дал ему прочесть бумагу, на которой были записаны некоторые фундаментальные вопросы этики.
Он вяло откликнулся:
– Ты, должно быть, очень уверен в себе.
– Уверен? О нет. Это был огромный риск – риск для мира, который я создал, риск даже для меня. Если бы мой враг завладел дикой магией Белого Золота, ничто больше не удержало бы его на Земле… Он разрушил бы ее, чтобы попытаться напасть на меня. Нет, Томас Кавенант, я рисковал, но не потому, что я так самоуверен, а потому, что верил в тебя. Мои руки были связаны. Как бы мне ни хотелось защитить Землю, я не мог вмешиваться, иначе это могло бы привести к гибели того, чему я хотел помочь. Только совершенно свободный человек имел шанс устоять против моего врага и защитить Землю.
Кавенант слышал в звуках голоса сочувствие, уважение, даже благодарность, но сомнения продолжали мучить его.
– Разве я был свободен? Это был не мой выбор.
– О, все это так, но ты был свободен от моих советов, моей силы, моего желания сделать тебя своим орудием. Разве я не сказал, что риск был предельно велик? Оказаться в Стране или нет – тут ты не имел выбора, это я решил за тебя. Но в самой Стране я не принуждал тебя служить моим целям. Ты свободно мог проклясть и Страну, и Землю, и само Время – если бы таков был твой выбор. Только идя на подобный риск, мог я надеяться, что мое творение будет защищено чистыми руками.
Кавенант пожал плечами:
– И все-таки я не был свободен. Эта певица.., которая назвала меня Береком. Эта девочка, на которую напала змея. Может быть, ты и предоставил мне свободу в Стране, но в своем собственном мире.., здесь ты вмешивался.
– Нет, – мягко отозвался голос. – Я не принимал участия в том, о чем ты говоришь. Если бы я сделал это.., или что-то еще в том же роде.., ты стал бы всего лишь моим орудием – и совершенно бесполезным. Если бы ты не был свободен и полностью независим, если бы тобой не руководила твоя собственная верность, ты не смог бы одолеть моего врага. Нет, даже в том единственном случае, когда я заговорил с тобой, я сильно рисковал. Но больше я не вмешивался.
Кавенанта неприятно поразила мысль о том, что его свобода в принципе позволяла ему разрушить Страну. Он был так близок к этому! Какое-то время он обдумывал слова Создателя о риске, а потом спросил:
– Что заставило тебя думать, что я не разрушу ее.., не приведу ее на грань отчаяния?
И голос тут же ответил:
– Отчаяние – всего лишь чувство, как и многие другие. Проклятием является не само отчаяние, а привычка к нему. Ты был человеком, уже знакомым и с самим отчаянием, и с тем, что к нему можно привыкнуть. Тебе был известен Закон Самовыживания, который одновременно и спасение, и проклятие. То, что ты так хорошо понимал особенности своей болезни, сделало тебя мудрым.
"Мудрым”, – повторил про себя Кавенант. Наверное, это ни в какой степени не относилось к его сердцу – иначе зачем бы оно продолжало биться?
– Дальше, в некотором роде ты сам был создателем. Ты уже представлял себе способ, с помощью которого создатель может исцелить свое создание. Часто этим способом является бессилие – именно оно подталкивает создание к отчаянию.
– А как насчет самого Создателя? Почему он не впадает в отчаяние?
– Почему он должен впадать в отчаяние? Если ему не нравится мир, который он создал, он может создать другой. Нет, Томас Кавенант, – чувствовалось, что говорящий печально улыбнулся, – Боги и создатели слишком сильны и в то же время слишком бессильны, чтобы впадать в отчаяние.
"Да, – грустно согласился про себя Кавенант. И добавил почти по привычке:
– Все не так просто”. Ему хотелось, чтобы голос замолчал, оставил его одного; но хотя тишина и не нарушалась, Кавенант знал, что говоривший еще здесь. Спустя некоторое время, собравшись с духом, он спросил:
– Чего ты хочешь?
– Томас Кавенант, – все так же мягко прозвучал голос, – хотя и против своей воли, ты в каком-то смысле мой сын. Я хочу сделать тебе подарок.., наградить тебя, чтобы выразить всю мою благодарность; словами это сделать невозможно. Твой мир подчиняется определенному закону, так же как и мой. И по любому из них я – твой должник. Ты спас мою Землю от гибели. Никакой дар не будет слишком велик, чтобы мой долг мог считаться оплаченным.
"Подарок?” – вздохнул Кавенант. Нет. Он не хотел унижать ни себя, ни Создателя, прося исцелить от проказы. Он уже собирался отклонить это предложение, как вдруг волнение охватило его.
– Спаси Великана, – сказал он. – Спаси Морехода.
– Нет, Томас Кавенант, не могу, – с чувством невыразимого сожаления отозвался голос. – Разве я не говорил тебе, что разрушил бы Арку Времени, если бы сквозь нее попытался прикоснуться к Земле? Несмотря на то что я очень-очень тебе благодарен, я ничего не могу сделать для тебя ни в Стране, ни на Земле. Если бы я мог, то никогда не допустил бы, чтобы мой враг натворил так много бед.
Кавенант кивнул – он понимал соображения, которые прозвучали в ответе. Спустя некоторое время он сказал:
– В таком случае ты не можешь сделать для меня ничего. Я сказал Фоулу, что не верю в него. Я не верю и в тебя. Я получил возможность сделать очень важный выбор. Этого достаточно. Не нужно мне никаких подарков. Подарок – это слишком просто; я не могу позволить себе этого.
– Да, но ты заслужил…
– Ничего я не заслужил. – Легкая волна гнева поднялась в его душе. – Ты не дал мне возможности заслужить что-либо. Ты отправил меня в Страну без моего согласия, даже ничего толком не объяснив. Все, что я сделал, – это научился понимать разницу между здоровьем и болезнью. Положим, с меня этого достаточно. Однако ничего особенного в этом нет.
– Не торопись с осуждением тех, кто творит миры, – прошептал голос. – Ты уверен, что герои тех историй, которые тебе предстоит написать, никогда ни в чем не смогут тебя упрекнуть?
– Я буду стараться, – ответил Кавенант. – Я буду стараться.
– Да, – продолжал шептать голос. – Возможно, для тебя этого достаточно. И все же мне хотелось бы сделать тебе подарок ради самого себя. Пожалуйста, позволь мне.
– Нет, – скорее устало, чем воинственно отказался Кавенант.
Ему казалось, что и в самом деле больше ему не надо ничего.
– Я могу возвратить тебя в Страну. Ты можешь прожить всю оставшуюся жизнь уважаемым и здоровым человеком – как и следует великому герою.
– Нет. (“Будь милостив. Господи, – подумал он. – Я не вынесу этого”.) Это не мой мир. Я не принадлежу ему.
– Я могу сделать так, что ты поверишь в реальность Страны.
– Нет. – Все не так просто, мелькнула у него мысль. – Ты сведешь меня с ума.
И вновь голос на некоторое время смолк, а потом заговорил печально:
– Хорошо. Тогда выслушай меня, Томас Кавенант, прежде чем снова отказать. Я должен рассказать это тебе. Когда родители той девочки, которую ты спас, поняли, что ты для них сделал, они попытались помочь тебе. Ты был ранен и ослабел от голода. Яд, проникший в тело через раны на губах, когда ты спасал ребенка, еще больше ухудшил твое состояние. Ты был почти мертв. Они доставили тебя в больницу. При лечении было использовано средство, которое врачи в твоем мире называют “антивенин”. Томас Кавенант, это лекарство делается из лошадиной крови. Твой организм отторг его – у тебя аллергия на лошадиную сыворотку. Ты был настолько слаб, что твой организм не справился с этим последним ударом. В данный момент ты находишься на пороге смерти. Томас Кавенант, выслушай меня, – сочувственным тоном снова повторил голос. – Я могу дать тебе жизнь.
Я могу сделать так, что твоя плоть обретет силы, чтобы выжить.
В глубине сознания Кавенанта ворочались мысли из полузабытого прошлого, что-то такое, о чем он слышал прежде – что некоторые люди имеют аллергию на антивенин, применяющийся в случае укуса гремучей змеи. Конечно, врачи должны были сделать тест на аллергию до того, как вводить полную дозу лекарства, но, скорее всего, у них на это не хватило времени – он был слишком плох. У него мелькнула мысль – взять и умереть назло, чтобы отомстить за такую небрежность.
Но он тут же отбросил эту идею и жалость к себе, которая стояла за ней.
– Я предпочел бы выжить, – еле слышно пробормотал он. – Мне не хотелось бы умереть таким образом. В голосе послышалась улыбка.
– Сделано. Ты будешь жить. В силу привычки Кавенант сказал:
– Поверю, когда сам увижу.
– Увидишь. Но прежде ты увидишь кое-что другое. Ты не просил меня об этом, но я сделаю тебе этот подарок независимо от того, хочешь ты или нет. Я не спрашивал твоего согласия, когда остановил на тебе свой выбор, чтобы ты помог Стране; не спрашиваю его и сейчас.
Прежде чем Кавенант смог возразить, он почувствовал, что говорящий исчез. Кавенант снова остался один в полной темноте и покое; ему было так приятно погрузиться в них, что он почти пожалел о своем решении выжить. Неожиданно что-то в нем самом или рядом с ним изменилось. Не видя, не слыша и не ощущая прикосновений, он каким-то образом почувствовал рядом с собой низкие негромкие голоса, мягкий теплый ветер и солнечный свет. Ему стало ясно, что он находится высоко над Мерцающим озером, смотрит на него откуда-то сверху.
Чистая вода озера отражала облака, плывущие в глубокой, сверкающей лазури; ветер доносил мягкие запахи весны.
Холмы вокруг озера все еще несли на себе печать неестественной зимы Лорда Фоула, однако сквозь истерзанную морозом землю уже начала пробиваться трава, а кое-где появились первые робкие цветы.
Вокруг озера собрались сотни людей. Почти сразу же Кавенант увидел Высокого Лорда Морэма – тот стоял рядом с озером, повернувшись лицом на восток; в забинтованных руках не было обычного жезла. Слева от него стояли Лорды Тревор и Лория вместе со своими дочерьми, а справа – Лорд Аматин. Все они выглядели торжественно и счастливо, но красноречивее всего о победе Страны говорил ясный, незамутненный печалью взгляд Морэма.
Позади Лордов стояли вомарк Квен и Хранитель Торм – Квен вместе с хафтами Армии Лордов, а Торм в окружении всех гравелингасов и хайербрендов Замка Лордов. Трелла, мужа Этиаран, среди них не было, и Кавенант понял почему: так или иначе, судьба Трелла была решена, и он либо умер, либо просто удалился от людей. И снова при мысли о нем Неверящий ощутил укор совести.
Вокруг озера, позади Лордов, стояли Учителя Лосраата и воины, а еще дальше за ними – все те, кто уцелел в Ревелстоуне: фермеры, пастухи, конюхи, повара, ремесленники, мастера; дети и взрослые, молодые и старые – все, кто выжил.
В молчании все они приблизились к Мерцающему озеру. Дождавшись полной тишины и внимания. Высокий Лорд Морэм громким голосом заговорил:
– Люди Страны, мы собрались здесь, чтобы отпраздновать торжество жизни. Я давно не пел, и пока мне это не под силу. Я все еще слаб, да и кто сейчас среди нас силен? Но мы живы. И Страна спасена. Мы знаем, что Лорд Фоул пал, потому что его армия в безумном страхе разбежалась. Вспышка яростного света внутри крилла Лорика позволила нам понять, что Белое Золото вступило в бой с Камнем Иллеарт и одержало над ним победу. Одного этого достаточно, чтобы торжествовать и радоваться. Достаточно? Друзья мои, конечно, достаточно – для нас и наших детей, для всех будущих поколений Страны. В ознаменование этого я принес к Мерцающему озеру крилл. – Слегка скривившись от боли, он достал из складок одежды меч, драгоценный камень которого выглядел безжизненным и тусклым. – Посмотрите на него. Все мы понимаем, что это значит – юр-Лорд Томас Кавенант, Неверящий, Носящий Белое Золото, возвратился в свой мир, где этот великий герой был подготовлен к тому, чтобы освободить нас. Это хорошо, все идет так, как и должно, хотя сердцем я сожалею о его уходе. Не нужно опасаться, что он покинул нас навсегда. Не сказано ли в древней легенде, что Берек Полурукий еще вернется? И разве появление Неверящего не подтверждает это? Такие обещания не даются попусту. Друзья мои, люди Страны! Томас Кавенант не раз удивлялся, почему мы так привержены Учению Высокого Лорда Кевина-Расточителя Страны. Но только сейчас, во время этой войны, мы осознали, в чем состоит опасность этого Учения. Как и обоюдоострый крилл, оно – сила, имеющая две грани, сила, которая может быть использована и для защиты, и для разрушения. Прибегая к ней, мы ставили под удар нашу Клятву Мира. Я – Морэм, сын Вариоля, Высокий Лорд, избранный Советом. И я заявляю, что с сегодняшнего дня впредь мы не будем привержены никакому Учению, которое способно нарушить нашу Клятву Мира. Мы будем искать свое собственное Учение, искать и учиться до тех пор, пока не найдем его, такое Учение, которое даст возможность защищать Страну, не нарушая Клятвы. Слушайте меня, люди! Мы будем верны Стране и Земле, но по-новому!
Закончив речь, Морэм поднял крилл и подбросил его высоко вверх. Тот сверкнул в солнечном свете и упал прямо в середину озера. Соприкоснувшись с водой, полной таинственной силы, он на мгновение вспыхнул – и потом исчез навсегда.
Высокий Лорд проводил взглядом круги на воде и вскинул руку ликующим жестом. Все, кто стояли рядом с озером, запели:
Хей, Неверящий! Наш Хранитель и Завет,
Юр-Лорд, уничтоживший Камень Иллеарт
И подаривший нам жизнь.
Хей! Кавенант!
Суровый владелец дикой магии,
Служитель юр-Земного Белого Золота и Лорд!
Твоя сила – та, которая защищает.
Споемте же, люди Страны.
Возликуем и восславим!
Будем высоко держать честь и славу
До конца дней,
Хранить в чистоте истину,
Которая даровала нам победу!
Хей, Неверящий!
Кавенант!
Хей!
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Воскресенье, 01 Июл 2012, 16:41 | Сообщение # 28 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Они ликующим жестом вскинули вверх свои жезлы и мечи.
Глаза Кавенанта застлали слезы, и постепенно Мерцающее озеро затянулось дымкой, пока не превратилось лишь в неясное пятно света. Он вытер слезы, надеясь снова увидеть озеро.
И только тут до него дошло… Слезы! Он чувствовал – по-настоящему чувствовал! – что слезы стекают с уголков глаз по щекам и шее. Сам он удобно лежал на спине, а пятно света перед ним было… Да, несомненно, теперь он это видел совершенно ясно – это было человеческое лицо!
Некоторое время человек внимательно смотрел на него, лицо его казалось окруженным легкой флюоресцирующей дымкой. Постепенно Кавенант разглядел, что с обеих сторон кровати находились блестящие ограждения. Левая рука была привязана к одному из них, чтобы он не мог случайно выдернуть иголку капельницы из вены. От иглы прозрачная трубка шла к бутылке с жидкостью, висевшей у него над головой. В воздухе слабо пахло лекарствами.
– Никогда бы не поверил, если бы не видел своими глазами, – произнес человек. – Этот чертов мученик собирается жить дальше.
– Поэтому я вас и вызвала, – сказала женщина. – И что нам теперь делать?
– Делать? – резко переспросил доктор.
– Ну, я имею в виду не это… – извиняющимся тоном ответила женщина, показав рукой на приборы и аппаратуру. – Но ведь у него проказа! Все в этом городе его боятся. Никто не знает, что с ним делать. Некоторые медсестры хотят.., хотят, чтобы им дополнительно платили за то, что они ухаживают за ним. Вы только взгляните на него! Он весь какой-то.., запаршивленный. Я просто подумала, что было бы лучше для всех.., если бы он…
– Хватит! – гневно воскликнул доктор. – Сестра, если я услышу от вас еще что-нибудь в этом роде, вам придется искать себе другую работу. Этот человек болен. Если вы не желаете помогать больным людям, вам нужно заниматься другим делом.
– Я не собиралась причинять ему никакого вреда, – обиженно произнесла медсестра и вышла из палаты.
На какое-то время доктор исчез из поля зрения Кавенанта, который воспользовался этим, попытавшись оценить ситуацию. Правое запястье также было привязано, словно его распяли прямо в постели. Все это лишало его возможности двигаться, но не мешало оценить свои ощущения. Ноги по-прежнему были холодны как лед и ничего не чувствовали; состояние рук было точно таким же – окоченевшие, безжизненные пальцы. Лоб болезненно пылал, губы распухли и горели.
Он был согласен с медсестрой – должно быть, он и в самом деле скверно выглядел.
Потом доктор снова оказался рядом. Он был молодой и рассерженный. Внезапно дверь распахнулась и в палату вошел еще один человек. На вид он был старше первого, лицо его было смутно знакомо Кавенанту по предыдущему пребыванию в больнице. В отличие от своего молодого коллеги, облаченного в больничный халат, он был одет в цивильный костюм. Войдя, он сказал:
– Полагаю, у вас были веские причины для того, чтобы вызвать меня. Я обычно не пропускаю церковной службы ни ради кого.., в особенности на Пасху.
– Это больница, – резко ответил молодой врач, – и мы с вами – врачи. Конечно, у меня была серьезная причина.
– Чем вы так взволнованы? Он умер?
– Нет. Как раз наоборот – он намерен выжить. Он находился в аллергическом шоке целую минуту, практически был мертв; он слишком ослаблен, к тому же яд в крови и эта болезнь… Организм не мог справиться еще и с шоком. И вдруг – пульс выровнялся, дыхание стабилизировалось, цвет кожи заметно улучшился. Просто Божественное чудо.
– Давайте-ка посмотрим, – пробормотал пожилой доктор. – В отличие от вас, я не верю в чудеса. – Заглянув в карту, он выслушал дыхание и сердцебиение Кавенанта. – Может быть, он просто такой упрямый… Мистер Кавенант, – произнес он, склонившись над его лицом, – я не знаю, слышите вы меня или нет. Если да, я хотел бы сообщить вам кое-какие новости, которые могут оказаться важны для вас. Вчера я виделся с Меган Роман.., вашим адвокатом. Она сказала, что городской совет решил оставить в покое Небесную Ферму. Вы сумели спасти маленькую девочку… Кое-кому стало стыдно, когда они узнали об этом. Отнять у героя его дом… У них не поднялась рука. Конечно, если уж быть честным до конца, я должен сообщить, что Меган пошла ради вас на маленькую хитрость. Она – очень опытный адвокат, мистер Кавенант. Она сообразила, что городской совет дважды подумает, прежде чем решится выселить вас из дома, если известная национальная газета напечатает историю о том, как один весьма известный писатель спас ребенка, укушенного гремучей змеей. Ни один из наших местных заправил не испытывал желания, чтобы о нем упоминали в статье под заголовком вроде “Город травит своего героя”. Вот почему вопрос о сохранении вами Небесной Фермы больше не стоит.
Пожилой доктор встал и сказал, теперь уже обращаясь к своему молодому коллеге:
– Я так и не понял, чем было вызвано ваше возмущение.
– Пустяки, – ответил первый врач, покидая вместе с ним палату. – Одна из наших прелестных сестер намекнула на то, что нам следовало бы от него отделаться.
– Кто это? Я поговорю со старшей медсестрой, чтобы перевести ее отсюда. Нужно обеспечить ему надлежащий уход и…
Голоса удалились, Кавенант снова остался один.
"Божественное чудо, – подумал он. – Вот именно”.
Он был очень больным человеком, жертвой страшной болезни Хансена. Но он не был прокаженным – вернее, он был не только прокаженным. Закон, по которому развивалась эта болезнь, был выгравирован большими буквами в каждой нервной клетке его тела; и все же сам он был нечто большее, чем этот закон. В конечном счете он не дал Стране погибнуть. И у него еще было сердце, способное гнать кровь, и кости, способные выдержать вес тела; он не потерял самого себя.
Томас Кавенант, Неверящий.
Божественное чудо.
Несмотря на мучительную боль в губах, он улыбнулся пустому пространству палаты. Он чувствовал эту улыбку, знал, что и вправду улыбается – впервые за много дней.
Он улыбался потому, что был жив.
|
|
| |
]
