|
Первое Дерево
|
|
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:28 | Сообщение # 16 |
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Глава 13
Бхратхайрайн-порт
Шторм никак не желал утихать. Еще в течение двух дней у «Звездной Геммы» не было иного выбора, как продолжать идти прямо по ветру, дувшему с неослабевающей ураганной силой. Любая попытка хоть чуть-чуть изменить курс к западу грозила тем, что судно вновь получит крен на правый борт и пробоину снова зальет. А у Великанов и так дел было по горло, кроме как с утра до вечера стоять у помп. Опасаясь, что волнение на море может усилиться и их зальет так или иначе, Хоннинскрю принял решение отклониться на пару румбов к востоку для того, чтобы судно получило небольшой крен на левый борт, а правый, израненный, таким образом подвергался бы меньшей опасности.
Корабль продолжал идти только на двух парусах, за которыми днем и ночью следила особая вахта. Но и остальные Великаны не сидели без дела.
Управление кораблем требовало неусыпного внимания и точности работы всего экипажа. Но это было лишь частью вставших перед ним проблем. Падение грот-мачты полностью разворотило трюм в месте ее крепления. А тот день, который корабль провел лежа на боку, тоже принес немалые неприятности. Груз и продовольствие в залитых трюмах либо отсырели, либо были безнадежно испорчены соленой водой. Каюты по правому борту тоже пострадали, как и кладовые. Чтобы после крушения навести на судне порядок, Великаны трудились, не покладая рук, и все же каюты стали пригодны для житья только к вечеру, а в некоторых пришлось поработать и до глубокой ночи.
Поев, наконец, горячей пищи, Линден почувствовала, что начинает понемногу приходить в себя. К тому же Ковенант, наконец, обрел покой в своей каюте. Теперь она могла позволить позаботиться и о себе. Ее каюта находилась по левому борту и почти не пострадала. С помощью Кайла, не отходившего от нее ни на шаг, Линден расставила всю мебель по местам. Затем залезла в гамак и, расслабившись, позволила шторму убаюкать себя.
Пока ветер не утих, ей ничего не оставалось, как заняться восстановлением сил. Она выходила из каюты только для того, чтобы проверить состояние Ковенанта или помочь Яростному Шторму лечить Великанов.
Однажды Линден решила прогуляться на нос и разобраться с Финдейлом. Ей очень хотелось знать, почему он отказал в помощи ей и кораблю Великанов. Но, увидев его, такого одинокого, словно ему была предначертана участь парии, она почувствовала, что желание задать ему пару резких вопросов почти сошло на нет. Она до сих пор чувствовала безумную усталость, как физическую, так и душевную. Что бы он там важного ни сказал, с этим можно подождать. И она вернулась в каюту и погрузилась в сон.
Линден видела боевое, деловитое настроение экипажа, но у нее не было ни сил, ни умения им помочь. Но когда она ощутила, что корабль приближается к границе шторма, ею овладело такое возбуждение, что, будучи не в состоянии больше бездействовать, она отправилась на поиски какой-нибудь несложной работы, чтобы занять голову и руки.
Заметив ее настроение, Мечтатель отвел ее с Кайлом в одно из зернохранилищ, где до сих пор шла разборка маиса. Почти целый день Линден провела там, работая в полном молчании. Они с харучаем засыпали испорченное зерно черпаками в огромное ведро, а Мечтатель выносил его и выбрасывал за борт. Великанский черпак был большим и громоздким, руки скоро заломило, но Линден была рада любой работе.
Время от времени она поглядывала на Мечтателя. Казалось, ему нравилась ее компания, будто его Глаз Земли и ее видение были чем-то сродни. В остальном он, похоже, немного успокоился и пришел в себя после потрясения, пережитого им в Элемеснедене. Однако, приглядевшись к Великану повнимательнее, она обнаружила, что его тревожит и сам факт, что «Звездная Гемма» все еще продолжает свое путешествие в поисках Первого Дерева. Линден не пыталась задавать ему никаких вопросов: он все равно не смог бы на них ответить. Но в его взгляде она читала обреченность. И это как-то было связано с Первым Деревом.
Пребывание у элохимов надломило его. Может быть, свою роль сыграло то, что ему выпало пережить во время испытания, может, то, что ему пришлось отказаться от заветной мечты своей жизни. А возможно, его Глаз Земли увидел уже новую опасность, похлеще Солнечного Яда. А возможно… от одной мысли об этом у Линден засосало под ложечкой… возможно, он сумел разглядеть истинные намерения Лорда Фоула. Ту его главную цель, ради которой он не позволит Поиску достичь Первого Дерева.
Но ей никак не удавалось свести концы с концами в своих гипотезах. И вдруг ее пронзила острая тоска по Ковенанту. И она снова задумалась о его нелегкой судьбе. И тогда она стала перебирать в памяти пелены, окутывающие его сознание, и искать способ разрубить гордиев узел, стягивающий их. Но единственное решение, к которому ей удалось прийти, заключалось в том, что ее последняя попытка войти в него не удалась по двум причинам: во-первых, это было насилием над ним, во-вторых — она сама была в тот момент слишком злой. И тут Линден поняла, что стоит перед дилеммой: она ни за что в жизни не отважилась бы войти в него, не будь она в тот момент так зла и настолько слаба перед мраком, таящимся в ней. Настроение у нее окончательно испортилось. В чем-то она походила на Мечтателя, ибо для общения с Ковенантом тоже была как бы немой.
Ближе к вечеру шторм начал стихать и, наконец, оставил корабль в покое, улетев дальше блуждать по морям, словно сумасшедший насильник. «Звездная Гемма», облегченно вздохнув, вступила в район затишья. Вибрация гранита донесла до Линден ликование всей команды. Мечтатель выпрямился и застыл без движения, словно вместе со всей командой благодарил корабль и просил у него прощения. Из всех тяжелейших испытаний, выпавших на ее долю, «Звездная Гемма» вышла победительницей.
Несколько минут спустя Кайл сообщил, что капитан просит Избранную прийти к нему. Мечтатель только пожал плечами: всем своим видом он говорил, что может закончить работу и в одиночку. Взглядом, поблагодарив немого Великана за все, даже за то, что не имело имени, а в первую очередь — за спасение Ковенанта, Линден вслед за Кайлом направилась в каюту Хоннинскрю.
Там уже собрались Первая, Красавчик и Яростный Шторм. Над палубой корабля разносились хриплые команды якорь-мастера, который сейчас управлял кораблем.
Хоннинскрю стоял во главе стола, край которого находился на уровне носа Линден; он с головой ушел в изучение различных свитков пергамента и морских карт. Когда Линден вошла, он поприветствовал ее коротким кивком и вернулся к прежнему занятию. Какое-то время тишину нарушал только сухой шелест пергамента.
— Избранная, — наконец сказал капитан, — мы собрались на совет. Нам нужно выбрать курс. И вот что мы имеем. — Он развернул одну из карт, но, сообразив, что Линден не может ее увидеть, свернул снова. — Нас отнесло почти на двадцать лиг от курса к Первому Дереву. И все же сейчас мы находимся от нашей цели не дальше, чем в тот день, когда нас настиг шторм. Мы даже ближе. Да, нас подгоняет спешность нашего дела. Спешка стала для нас насущна с того момента, как Первая встретила Троса-Морского Мечтателя, обладающего Глазом Земли. — На секунду его взгляд затуманился болью. — И сейчас мы осознаем важность нашего Поиска с каждой минутой. Но нельзя не признать того факта, что «Звездная Гемма» сильно пострадала во время шторма. И теперь путешествие даже по самому смирному морю для нас опасно. А потеря провианта…
Он посмотрел на боцманшу, которая хмуро ответила:
— Если мы не уменьшим паек, то через пять дней нам придется подтянуть ремни. Пресная вода кончится через восемь дней. Если собрать все, что не испортилось, и использовать то, что только начало портиться, то можно растянуть дней на десять. Единственное, чего у нас в избытке, — так это «глотка алмазов».
Хоннинскрю бросил взгляд на Линден, и она кивком подтвердила, что слышала.
— Таким образом, — продолжал капитан, — перед нами два пути: либо положиться на милость моря и продолжить наш Поиск, невзирая на трудности, либо свернуть к ближайшему порту, где мы могли бы пополнить припасы и починить корабль. — Он снова развернул карту так, чтобы она свисала с края стола и Линден смогла ее разглядеть. — Шторм отнес нас к побережью Бхратхайрайнии, и сейчас мы находимся недалеко от столицы бхратхайров. — Он указал на кружок на карте. Но Линден смотрела не на карту, а на его лицо, пытаясь прочитать по нему ответ, который капитан хотел от нее услышать. — В Бхратхайрайн-порте мы сможем получить все, что нам нужно. Ветер нам благоприятствует, так что там мы будем не больше чем через двое суток.
Линден кивнула. Оглядев присутствующих, она поняла, что все за то, чтобы сделать остановку. Но они не осмеливались принять решение без ее согласия, и в глазах их сквозила некая неуверенность в правильности выбора. Очевидно, ее право руководить Поиском, которое она завоевала в Элемеснедене, заставляло их считаться с ней. Тем более что Ковенант не раз говорил о том, как им нужно спешить, и Великаны не были уверены в том, что Поиск можно задержать ради собственного комфорта.
«Или, — внезапно кольнуло Линден, — это во мне они не уверены».
Она упрямо прикусила губу: она ни на йоту не сдаст своих позиций. Слишком дорого она заплатила за то, чтобы быть нужной. Ледяным профессиональным тоном, словно выясняя у пациента симптомы болезни, она спросила у Красавчика:
— Есть еще причины, по которым корабль не может идти прежним курсом?
Тот нехотя ответил:
— Избранная, я, конечно, могу работать со смолой в любую погоду. Тем более сейчас, когда море успокоилось. В трюме достаточно обломков камня, чтобы заштопать пробоину. Но стены и крыша кубрика… — Он пожал плечами. — Чтобы починить «Гемму» как следует, мне понадобилась бы каменоломня. А грот-мачту вообще могут восстановить только кораблестроители Дома. Но, конечно, — заключил он со вздохом, — мы могли бы продолжать Поиск и без серьезного ремонта.
— А у бхратхайров есть каменоломни? Красавчик расхохотался:
— Да у них только и есть что песок да камни — и того и другого в неограниченном количестве! Их порт на этом-то и держится: они развивают кораблестроение и другие близкие промыслы и имеют от этого неплохой оборот.
Линден повернулась к боцманше:
— Если уменьшить порции до предельного минимума, то мы сможем растянуть запасы продовольствия на все путешествие до Первого Дерева и обратно в Страну?
— Нет, — твердо ответила Великанша и скрестила руки, на необъятной груди, всем своим видом показывая, что спорить с ней бессмысленно.
Но Линден настаивала:
— Вы же пополняли запасы по пути. Можем ли мы сделать то же, не сворачивая в этот порт?
Яростный Шторм переглянулась с капитаном и ответила уже с меньшей безапелляционностью:
— Может, да, а может, и нет. Если продолжать идти прежним курсом, то нам еще встретятся земли. Но, судя по карте, они не исследованы ни Великанами, ни теми, с кем мы когда-либо встречались.
— Хоннинскрю, — Линден все еще была уверена, что Великаны колеблются в принятии решения, — а есть ли какие-то особые причины, по которым нам не стоит заходить в Бхратхайрайн-порт?
Вопрос ему явно не понравился, и он ответил, стараясь не встречаться с ней глазами:
— В далеком прошлом бхратхайры были дружны с народом Великанов и всегда хорошо принимали наши суда. И мы не давали им ни малейшего повода относиться к нам иначе. — Его лицо побледнело: очевидно, он вспомнил элохимов, которым раньше так доверял. — Но за последние три поколения ни один из Великанов не ступал на берега Бхратхайрайнии. И до нас дошли сказания, повествующие о том, что бхратхайры уже не такие, какими были в те времена, когда мы общались с ними. Они и так всегда были довольно грубым и бесцеремонным народом: к добру или к худу, их сделали такими извечная борьба за выживание и бесконечные войны с песчаными Горгонами Великой Пустыни. Говорят, что они теперь слишком роскошествуют.
«Слишком роскошествуют?» — удивилась Линден про себя. Она не поняла, что хотел сказать этим капитан, но зато теперь ей стало ясно, что он не уверен в том, что «Звездную Гемму» примут в Бхратхайрайн-порте так же гостеприимно, как прежде. Она с непроницаемым лицом обернулась к Первой:
— А если бы нас с Ковенантом не было на борту, если бы вы вели Поиск без нас, как бы вы тогда поступили?
Великанша ответила ей твердым взглядом, где не было ни капли сомнений и нерешительности, которые читались в глазах остальных:
— Избранная, я утратила свой палаш. Я — воительница, и мой меч является для меня не только средством защиты, но и символом моего звания и профессии. Он имеет собственное имя, которое знают лишь я и тот, кто вручил его мне, и которое никто не узнает до тех пор, пока я еще принадлежу к воителям. Я потеряла его по собственной вине. И я стыжусь этого. Пока я не раздобыла себе другое оружие, я не достойна звания воительницы и Первой в Поиске. Слава бхратхайров как искусных оружейников гремит по всей Стране. Однако ради себя одной я не стала бы задерживать Поиск. Свой титул Первой я могу передать и кому-нибудь другому, а сама довольствуюсь той работой, которую он мне поручит.
Красавчик, пораженный тем, что услышал, прикрыл глаза рукой, но не посмел ее перебить.
— Но «Звездная Гемма» нуждается в ремонте. Это очевидно, — продолжала Великанша. — Учитывая это и то, что Бхратхайрайн-порт близко, я не постыдилась бы направиться туда за помощью. Выбора между небольшой отсрочкой Поиска и гибелью для меня просто нет.
Она замолчала, но продолжала с вызовом смотреть Линден в глаза, пока та их не опустила. Ее тронуло искреннее признание Первой. Все Великаны превосходили Линден не только ростом, но и моральными качествами. Принимать решения за них было непозволительной дерзостью с ее стороны. Ковенант занимал первое положение среди Великанов и харучаев по праву. А вот она таких прав не имела. Она стремилась к власти только по одной причине: ее гнал голодный мрак, таящимся у нее внутри. Это еще больше усугубляло ее низость. Она не достойна была Доверия, которое ей оказывали.
Стараясь походить на Ковенанта, она сказала:
— Хорошо. Я поняла вас. — Ей стоило огромного усилия воли поднять голову и встретиться глазами с Великанами, но она заставила себя продолжать: — Я вижу, что корабль сейчас слишком уязвим. И вряд ли мы принесем много пользы Стране, если затонем или умрем от голода, упорно следуя курсу. Я думаю, нам стоит идти в Бхратхайрайн-порт.
Секунду Великаны молча разглядывали ее, словно ожидали услышать совсем другой ответ. И вдруг уголки губ Красавчика задрожали, и он, не выдержав, прыснул:
— Беру вас всех в свидетели, Великаны! Разве я не говорил вам, и не раз, что она верно Избранная!
Он вскочил и, в порыве радости чмокнув руку жены, вылетел из каюты, словно веселый ураган.
Впервые за все время их знакомства Линден увидела, что в глазах Первой стоят слезы. Великанша мягко положила руку ей на плечо, словно благодаря ее и, прося прощения, а затем обернулась к капитану и хрипло сказала:
— Надеюсь, что мы услышим песню, которая сейчас родилась в сердце Красавчика.
И выбежала из каюты, чтобы скрыть от всех свои слезы. И без того круглое лицо Яростного Шторма расплылось от удовольствия. Она тут же прихватила один из свитков и поспешила на мостик, чтобы дать якорь-мастеру указания по поводу изменения курса.
В каюте остались лишь Линден и капитан.
— Линден Эвери. Избранная… — Казалось, Хоннинскрю и сам не был уверен в том, как надлежит к ней обращаться. Он заметил свою нерешительность, и на его лице мелькнула смущенная усмешка. Но тут же он снова стал торжественно серьезен. — Я не особо разбираюсь в таких материях, как Поиск или рана Страны. Многое мне просто неясно. Тайна Глаза Земли моего брата лишь наполняет скорбью мое сердце, но я ничего в этом не понимаю. Перемены, произошедшие с элохимами, и присутствие среди нас Финдейла… — Он растерянно развел руками. — Но Друг Великанов Ковенант убедил нас в том, что несет великий груз ответственности за всю кровь, которая пролита в Стране. И что ты поддерживаешь его и разделяешь с ним тяжесть его ноши. Разделяешь, и более того… Ты ведешь себя так, словно тоже взяла на себя полную ответственность. По правде говоря, я и не знал, что ты сделана из такого камня. Избранная, я благодарен тебе за ту передышку, которую ты даешь нам. Я благодарю тебя от своего имени и от имени «Звездной Геммы», которую люблю больше жизни и буду счастлив видеть восстановленной. — Он в волнении сжал кулаки, словно вспомнил удары, которые наносил кораблю, когда рубил грот-мачту. — Я благодарю тебя также и от имени моего брата — Троса-Морского Мечтателя. У меня на сердце становится легче, когда я думаю, что он получит небольшую передышку. Хоть я и боюсь, что мы никогда не найдем средства исцелить его, любая отсрочка, которая может дать ему хоть немного передохнуть, для него только во благо.
— Хоннинскрю… — начала Линден и замолкла, не зная, что ответить. Она не заслуживала его благодарности. И ничем не могла умерить его боль за брата. Глядя на капитана, она подумала, что все его опасения по поводу бхратхайров перевешивают страстное желание дать отдых Мечтателю. О нем он заботился даже больше, чем о судне.
Его внутренний разлад делал любой ответ Линден — будь то объяснение, почему она приняла решение, либо же просто формальное принятие его благодарности — бессмысленным. Поэтому она просто поделилась с Великаном тем, что поняла сама:
— Он боится Первого Дерева. Он думает, что там может произойти что-то ужасное. Но почему — я не знаю.
Хоннинскрю задумчиво кивнул. Он смотрел сквозь нее, словно забыл об ее присутствии, и, будто размышляя вслух, пробормотал:
— Он не может говорить не потому, что потерял голос. Он нем потому, что Глаз Земли невозможно выразить словами. Он в состоянии донести до нас, что нас ждет опасность. Но у этой опасности нет имени в человеческом языке.
Линден поняла, что сейчас ее присутствие здесь только мешает. Раз уж она ничем не может утешить, то лучше оставить его наедине со своим горем. И она тихо вышла из каюты. Капитан, похоже, этого не заметил.
«Звездной Гемме» понадобилось два дня, чтобы подойти к берегам Бхратхайрайнии, но так как по пути ей пришлось бороться с переменами ветра и отклониться от курса, то Бхратхайрайн-порт они увидели лишь на рассвете третьего дня.
Холод северной осени остался позади, и теперь жаркий сухой воздух мало напоминал о том, что приближается зима. Солнце палило настолько сильно, что Линден постоянно изнемогала от жажды и чувствовала, что кожа на лице слегка обгорела. Даже сквозь туфли она ощущала, как раскалилась каменная палуба. Паруса, истрепанные непогодой, на фоне сверкающего моря и ослепительно лазурного неба казались грязно-серыми тряпками. Лишь иногда щеки Линден касалось влажное дуновение — это одинокие облака высоко наверху проливались дождем, но он испарялся задолго до того, как достигал корабля, и потому не приносил никакого облегчения.
Первый раз, взглянув на берег в нескольких лигах восточнее Бхратхайрайн-порта накануне их прихода в гавань, Линден увидела лишь гряду невысоких скал и глинистых холмов. Они выбеливались и иссушались на протяжении стольких тысячелетий, и казалось, только сонное оцепенение удерживало их от того, чтобы растаять в дымке и испариться под жарким солнцем. Все живое давно исчезло из этого безрадостного края. Закатное солнце раскрасило скалы тревожно алым и угрюмо охряным цветом, как бы подчеркивая их дикий и негостеприимный характер.
Всю ночь корабль шел вдоль неприветливого берега, и по мере продвижения линия побережья снижалась и сглаживалась. С рассветом «Гемма» подняла все оставшиеся паруса. Стоя рядом с Красавчиком на носу, Линден увидела в медленно приближающейся гряде утесов небольшой проход, словно там находился каньон или устье реки. Но вдоль стен каньона тянулись рукотворные стены в тридцать, а то и сорок футов вышиной. Они были выстроены из того же выбеленного камня. У входа в каньон возвышались две сторожевые башни. Они были похожи на клыки, которыми ощерился мертвенный череп берега.
— Это и есть порт? — неуверенно спросила Линден. Расстояние между стеками каньона казалось слишком узким, чтобы там мог пройти корабль.
— Бхратхайрайн-порт, — мелодичным голосом поправил ее Красавчик. — Да. Здесь и начинается Песчаная Стена, которая защищает Бхратхайрайнию от Великой Пустыни. В этих водах нет ни одного корабля, который не знал бы, что эти Рога, — он кивнул на башни, — охраняют и защищают покой Бхратхайрайн-порта.
Подгоняемый ласковым бризом, корабль Великанов шел навстречу Рогам. Несмотря на все опасения Линден, расстояние между ними оказалось достаточным, чтобы «Звездная Гемма» смогла пройти спокойно, а за проходом открылась большая бухта, по меньшей мере, в лигу шириной. Здесь, защищенная от капризов моря, могла бы спокойно поместиться целая эскадра. Вдали, там, где широкой дугой изгибался берег порта, Линден увидела множество мачт и парусов.
По краям скал, окружавших бухту, шла Песчаная Стена. Город, расположившийся на их склонах и в основном сгрудившийся в районе гавани, был ею надежно защищен. А за стеной возвышалась пятиярусная каменная Удерживающая Пески, словно великан, глубоко задумавшийся о своем нелегком долге защищать город. Пятый ярус оканчивался тонкой башней, вонзающейся в небо, словно палец, поднятый в предостережение.
«Звездная Гемма» прошла между Рогами, и Линден отметила про себя, что гавань порта является идеальной ловушкой, из которой почти невозможно сбежать, если это вдруг понадобится. Бхратхайрайния была отлично защищена со всех сторон.
Хотя, с другой стороны, в этом была и ее уязвимая точка: вздумай враги напасть на них, им достаточно только перекрыть выход из бухты и взять бхратхайров измором.
Изумительная панорама города и вид мрачной громады Удерживающей Пески наполнили душу Линден трепетом восхищения и страха. Почти шепотом она попросила Красавчика рассказать ей то, что он знал об этом народе. После знакомства с элохимами она опасалась всего нового и незнакомого.
Тихо, словно говоря сам с собой, Красавчик начал свой рассказ:
— Это довольно странный народ: их неприветливая родина жестоко обходится с ними, заставляя их всю жизнь посвящать бесконечной смертельной схватке с самыми чудовищными обитателями Великой Пустыни. Этот вечный бой сделал их жестокими, упрямыми и воинственными. Может быть, теперь они считают это своими достоинствами. Хотя трудно сказать наверняка. Во всяком случае, до нас доходили весьма противоречивые рассказы о них. О них нам рассказывал и Друг Великанов Ковенант, до нас дошли и сказания Бездомных, которые некогда не раз помогали бхратхайрам сражаться с их извечными врагами — песчаными Горгонами. Потому-то Великанов и принимали здесь всегда с радостью. Но нас мало интересуют торговля и оружие, которое производится тут в избытке, и как-то постепенно мы стали бывать здесь все реже и реже. Однако сказания, которые до меня дошли, повествуют о том, что бхратхайры очень хорошо относятся к Великанам.
Он на секунду умолк, собираясь с мыслями, и продолжил:
— Вот, например, типичная для них поговорка: «Тот, кто гуляет под занесенным мечом, скоро потеряет голову». Для них это непререкаемая истина, — он невесело усмехнулся, — а отсюда следует, что нападение — лучший вид обороны. Многовековая борьба с песчаными Горгонами убедила их в том, что лучше убить самому, чем оказаться убитым.
Песчаные горгоны (по крайней мере, так говорят) — порождение яростных песчаных бурь, терзающих Великую Пустыню. Внешне они чем-то похожи на людей и не менее хитры и коварны. Но главными их характерными чертами являются просто невообразимая, чудовищная жестокость и огромная сила, которой не могут противостоять ни камень, ни железо. Если бы горгоны захотели объединиться и начать регулярные военные действия против бхратхайров, то уже никакая помощь — ни Великанов, ни вообще кого бы то ни было — не спасла бы их от изгнания с собственных земель или почти поголовного уничтожения. Но эти твари не способны на организованные действия, их нападения всегда стихийны, как бури, породившие их. Только поэтому Бхратхайрайния до сих пор еще существует, и ее защитники не теряют надежды. К тому же горгоны иногда исчезают надолго, и никто не знает, почему и как долго можно не опасаться новых нашествий. Как раз в один из таких периодов временного затишья и была построена Песчаная Стена. Как видишь, она сработана на совесть. Но, к сожалению, и она не способна удержать горгон. Не раз ее надстраивали и перестраивали, и не раз твари из пустыни пробивали в ней огромные бреши.
Возможно, так бы они и жили до самого конца мира, но однажды (несколько наших, великанских, поколений назад) в город приплыл из-за моря некий человек и предложил свою помощь властителю Бхратхайрайнии — гаддхи. Он представился как могущественный маг и потребовал, чтобы его возвели в сан кемпера — первого министра правителя, что давало бы ему практически полную власть над страной. А за это он обещал навсегда избавить страну от извечных врагов.
И он сделал это. Как — не знаю, но сделал. Может, это только он один и знает до сих пор. Оставалось закрепить достигнутые успехи. Он собрал все бури Великой Пустыни в один магический вихрь, столь чудовищный по своей силе, что он изменил весь ландшафт. И этим вихрем (в сказаниях он именуется Роком горгон) связал этих тварей. До сих пор он держит их, кружа в яростном смерче, и с каждым витком их ярость накапливается. Говорят даже, что с Удерживающей Пески можно увидеть этот неистово крутящийся на месте круговорот песка, воздуха и горгон. Еще говорят, что, хотя заключенные в нем твари и живы по сию пору, многие из них уже умерли от отчаяния, потеряв надежду выбраться на свободу. А еще говорят, — почти шепотом добавил Красавчик, — что время от времени кемпер выпускает одну-другую из выживших и использует их для особо грязных дел.
Век бхратхайров так же короток, как и у твоего народа, Избранная. Со времени, когда объявился маг, Бхратхайрайния видела множество сменявших друг друга гаддхи, но кемпер Касрейн-Круговрат пережил их всех. Однако говорят, что хоть он и живет дольше, чем любой Великан, но и он смертен. Именно он приказал построить Удерживающую Пески. Еще говорят, что, благодаря своей магической силе и знанию людей, отточенному за долгую жизнь, он превращает всех гаддхи в марионеток и управляет ими по своему усмотрению.
Правда ли это, я не знаю. Но кое-что могу показать. — Красавчик протянул руку к силуэту Удерживающей Пески, четко вырисовывающемуся на фоне выцветшего от жары неба: — Вон оно, его творение из пяти ярусов — словно пять жерновов один другого меньше сложили пирамидой. Первый, цокольный, ярус сейчас скрыт от нас Песчаной Стеной, он служит фундаментом для второго. Затем идет ярус Сокровищ, а следующий — ярус Величия. Там-то и восседает гаддхи на своем троне, который именуют Благодатью. Верхний ярус называют Башней кемпера, ибо там живет Касрейн-Круговрат. У меня лично нет никаких сомнений, что со своей вышки он прекрасно может держать под контролем не только всю Бхратхайрайнию, но и Великую Пустыню.
В голосе Красавчика, когда он говорил о Касрейне, почтительность смешивалась с неясными опасениями, и его рассказ всколыхнул в Линден самые противоречивые эмоции: она искренне восхищалась величием Удерживающей Пески и в то же время не могла отделаться от неприятной подозрительности по отношению к ее создателю — кемперу Бхратхайрайнии. Человек, способный заключить песчаных горгон внутрь магического смерча, обладал достаточной силой, чтобы стать тираном с неограниченной властью. К тому же ее тревожила судьба горгон. В ее мире опасных животных чаще всего уничтожали, но от этого он не стал лучше.
Задумавшись, она отвлеклась от рассказа Красавчика, но теперь снова прислушалась, любуясь городом, освещенным утренним солнцем:
— …под его правлением бхратхайры достигли полного процветания. Хотя странное у них благоденствие: на весь город всего пять источников пресной воды и только две делянки пахотной земли, но в то же время у них в избытке есть то, о чем другие могут только мечтать. За время мира, подаренного Касрейном, у них необычайно развились различные ремесла, и во многих из них они достигли совершенства. Например, в кораблестроении они превзошли всех своих соседей. Но во всех сказаниях о бхратхайрах и Удерживающей Пески, дошедших до нас, сквозит намек на то, что они близятся к упадку. Однако об упадке тут трудно говорить!
Линден поняла, что Великан имеет в виду. «Звездная Гемма» подходила к пристани, и теперь уже можно было разглядеть в подробностях и корабли, стоящие у пирса, и деловитую суматоху на причале. Линден бросилось в глаза множество военных судов: мощных галеонов; трирем с носами, обшитыми железом для тарана; галер, оснащенных катапультами. Однако торговых кораблей было все же много больше: бригантины, парусники, шлюпы толпились у пирса, поражая многообразием форм и красок, щетинясь лесом мачт на фоне скученного города. Весь этот пестрый, шумный порт кипел в оживленном котле торговли, и это никак нельзя было назвать упадком.
В воздухе носились стаи птиц. Чайки, вороны и бакланы в поисках пищи кружились, кричали и дрались; они садились на мачты, стремительно пикировали к воде; их было полно на крышах прибрежных строений, и по палубам кораблей они разгуливали, словно у себя дома. А высоко в небе чертили неспешные круги коршуны и ястребы. Должно быть, дела Бхратхайрайнии действительно шли очень неплохо, раз ее жители могли прокормить такую орду прихлебателей. Правда, эта же горластая компания мусорщиков платила городу тем, что избавляла его от отбросов и падали.
Линден обрадовалась, увидев птиц. Конечно, их нельзя было назвать особо чистыми или веселыми, но зато они были живыми. И к тому же поддерживали репутацию Бхратхайрайн-порта как города гостеприимного.
Как только «Гемма» подошла к гавани так близко, что до нее уже стал долетать портовый шум, впереди, словно из-под воды появилась шустрая лодчонка, которая шла им наперерез. В ней сидели четверо смуглых мужчин, а пятый, стоя на носу, бурно жестикулировал, явно обращаясь к экипажу корабля Великанов.
На лице Линден отразилось столь откровенное недоумение, что Красавчик рассмеялся:
— Они всего лишь хотят проводить нас к свободному месту у причала, подходящему для нашей осадки.
Великан был абсолютно прав: Хоннинскрю обменялся с лоцманом жестами, и лодка, развернувшись, заскользила впереди, указывая дорогу. И вскоре «Звездная Гемма» уже швартовалась к выдававшемуся далеко в бухту Причалу для крупных кораблей. На берегу толпилось множество портовых рабочих, которые, завидя подходящий корабль, бросились на помощь, но почти сразу разочарованно отступили, понимая, что выполнить работу на корабле Великанов им не под силу. Швартовочные канаты, полетевшие на причал, были слишком массивны и громоздки, но Великанам не впервой было швартоваться самим; несколько матросов уже спустились на причал и закрепили концы. Бхратхайрам оставалось только в изумлении глазеть на них и на и исполинский каменный корабль. Вскоре собралась уже довольно большая толпа зевак: грузчики, матросы с соседних судов, торговцы и горожане — никто никогда в жизни не видел ни одного Великана.
И пока они оживленно переговаривались, разглядывая «Гемму» и ее экипаж, Линден с не меньшим интересом изучала их. Большинство восклицаний, доносившихся до нее, произносилось на языках, которых она не знала. Здесь присутствовали люди всех цветов кожи, отличавшиеся ростом, сложением и одеждой; их лица носили характерные черты различных рас. У любого из них было множество разнообразных украшений, каждое из которых Сандер или Холлиан носили бы с гордостью как экзотическую редкость; качеству тафты и шелка самых нежнейших расцветок, в которые были одеты простые горожане, позавидовал бы любой султан. А уж капитаны и владельцы судов выделялись среди толпы поистине варварской роскошью одеяния и обилием драгоценностей. Но пальма первенства, вне всякого сомнения, принадлежала бхратхайрам. Они без всякой меры и стеснения кичились своим богатством и преуспеянием.
Вдруг толпа зашевелилась и нехотя расступилась перед человеком, направлявшимся прямиком к кораблю. Он был так же смугл, как и большинство зевак, но, судя по одежде, занимал достаточно высокое положение. На нем были туника и штаны из какого-то очень добротного черного материала, блестевшего как атлас, пояс, отделанный серебром, а на правом плече сверкал серебряный же кружок со знаком, очевидно, обозначавшим его принадлежность к какой-то официальной структуре. Он не торопясь, прошествовал к корме, всем своим видом давая понять, что корабль подобных размеров не производит на него никакого впечатления, и остановился, очевидно, ожидая, что его пригласят на борт и спустят трап. То, что этого не сделали немедленно, вызвало на его лице гримасу легкого раздражения, и он нетерпеливо махнул рукой.
По команде Хоннинскрю гостю в черном спустили лестницу. На палубе уже собралась группа для встречи: капитан, Первая и Мечтатель. Туда же Бринн доставил и Ковенанта. Линден вслед за Красавчиком подошла к ним поближе, чтобы лучше видеть. За ее плечом тут же вырос Кайл, а Кир с Хигромом ненавязчиво замаячили неподалеку. Только Финдейл и Вейн полностью проигнорировали появление на борту «Геммы» первого бхратхайра.
Через минуту гость перелез через борт и без всяких преамбул заявил:
— Я — капитан порта. — Его гортанный голос резал Линден ухо, и чувствовалось, что он испытывает трудности, говоря на чужом для него языке. — Для того чтобы вы могли здесь пришвартоваться и заниматься торговлей, вам следует получить мое разрешение. Для начала сообщите мне свои имена и название корабля, на котором вы прибыли.
Хоннинскрю бросил взгляд на Первую, но та осталась на месте и даже глазом не повела. Тогда он ответил сам:
— Этот корабль называется «Звездная Гемма», а я — его капитан Гримманд Хоннинскрю.
Бхратхайр достал вощеную табличку и быстро нанес на нее несколько знаков.
— А остальные?
— Это Великаны, — с холодным достоинством ответил Хоннинскрю, — а также их друзья. Помнится, в прежние времена Великаны и бхратхайры были союзниками.
— Это в прошлые времена, — ответил капитан порта, надменно глядя на капитана «Геммы». — Но мир не стоит на месте. В мои обязанности не входит знание всех давно канувших в прошлое договоров. Если вы будете продолжать скрытничать, то кара моя будет сурова.
В глазах Первой вспыхнула ярость, ее рука машинально ухватилась за пустые ножны, но тут же бессильно повисла. С трудом сдерживаясь, Хоннинскрю назвал поименно всех своих спутников.
Бхратхайр занес список в свою табличку.
— Ладно, — сказал он, когда сэтим было покончено. — Какой у вас груз?
— Груз? — мрачно повторил Хоннинскрю. — Нет у нас груза.
— Как это нет груза? — возмутился бхратхайр. — Вы что, прибыли сюда не для торговли?
— Нет, — хмуро отрезал Хоннинскрю, вызывающе скрестив руки на мощной груди.
— Тогда вы просто сумасшедшие. Что вам здесь надо?
— У тебя есть глаза, — пророкотал Великан. — Разве ты не видишь, что корабль сильно пострадал во время шторма. Мы пришли сюда за помощью. Нам нужны камень, парусина…
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:28 | Сообщение # 17 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| — Довольно! — брызгая слюной, взорвался бхратхайр, словно немилосердно пекущее солнце уже основательно подогрело его и для того, чтобы довести его до точки кипения, не хватало самой малости. — Вы либо тупые дикари, либо просто идиоты! Мы вам не какая-нибудь деревенщина, которая подожмет хвосты от страха перед такими дылдами, как вы! Мы — бхратхайры! Мы живем на краю Великой Пустыни и ведем постоянную борьбу за выживание! Все наше богатство мы получили неустанным трудом. Мы ничего не даем даром! Если у вас нет груза, вы можете расплатиться с нами деньгами. Но если у вас нет денег, вам придется уйти ни с чем. Это мое последнее слово.
Хоннинскрю спокойно смотрел на офицера, но видно было, что он весь подобрался, готовясь встретить грудью любую опасность.
— А если мы не уйдем? Будете выгонять нас силой? Только подумай сначала, чего вам это будет стоить.
Но на бхратхайра слова капитана не произвели никакого впечатления.
— Что ж, если вы не пожелаете заплатить или добровольно убраться, ваш корабль будет разрушен еще до того, как наступит ночь. Но ни один человек не поднимет на вас руку. Вы, если на то будет ваша добрая воля, можете беспрепятственно сойти на берег. Как только желающие сойдут, ваше корыто будет атаковано пятью галеонами, оснащенными катапультами. Они стреляют огнем и такими огромными камнями, что вскоре на этом месте останется только груда щебня. И та на дне.
Хоннинскрю угрюмо молчал, о чем-то размышляя. У Линден внутри стал расползаться холодный липкий страх: а что если она, приняв решение свернуть с курса, совершила очередную ошибку и поставила всех в безвыходное положение? Все молчали.
Налетела стайка любопытных птиц и, наспех исследовав новый корабль, быстро умчалась.
— Якорь-мастер, — тихо позвал Хоннинскрю, но его бас достиг ушей помощника, все еще находившегося на мостике. — Готовь корабль к атаке. Яростный Шторм. — Боцманша стояла рядом. — Придержи-ка пока этого… капитана.
Могучие пальцы Великанши сомкнулись вокруг шеи бхратхайра.
— Он скор на гнев. Пусть же теперь посмотрит, как умеем гневаться мы.
— Идиоты! — взвыл офицер, изо всех сил пытаясь говорить грозно и внушительно. Но это у него плохо получилось: с побагровевшим от великанской хватки лицом он выглядел как человек, которого вот-вот хватит апоплексический удар. А внушительный баритон сменился сиплым свистом закипевшего чайника. — Дикари! Ветра сейчас нет! Вы здесь в ловушке до вечернего прилива!
— Ну, тогда ты в еще более надежной ловушке, чем мы, — тихо пророкотал Хоннинскрю.- Очень скоро мы получим большое удовольствие, поучив ваш город уму-разуму и тому, что силу Великанов надо уважать. Когда бхратхайрам понадобилась наша дружба для того, чтобы мы поддержали их в борьбе с Горгонами, мы с легкостью подарили им ее. Теперь же вам нужна наша вражда. Что ж, и за этим дело не станет.
Толпа на пирсе, зашумела, и Линден оглянулась, чтобы проверить, не собираются ли они напасть на корабль.
Но, как оказалось, зеваки гневались не на Великанов, а на пятерых пробивавших дорогу к кораблю всадников, одетых во все черное. Это, вне всякого сомнения, были военные: их серебряные кирасы, круглые щиты и шлемы слепили глаза, за спину были закинуты арбалеты, и на боку у каждого висела сабля. Вырвавшись, наконец, из толпы, они пустили коней в галоп, доскакали до трапа, свисавшего с борта «Геммы», и остановились как по команде.
Четверо так и остались верхом, а пятый, кирасу которого украшала червленая эмблема в виде черного солнца, спешился и стал быстро подниматься по трапу. Когда он Шагнул на палубу, Кир, Хигром и Великаны встретили его крайне недружелюбно; но он, словно не замечая их, быстрым взглядом окинул корабль, нашел глазами полузадушенного чиновника и, не сходя с места, принялся на него орать.
Он орал на довольно неблагозвучном, с точки зрения Линден, языке, который, как она догадалась, и был бхратхайрским. Но ни слова из его пламенной речи она, естественно, не поняла. Капитан порта сдавленно пытался оправдываться, так как боцманша его все еще держала. И тут Линден почувствовала легкий толчок в бок. Она оглянулась на стоящего рядом Красавчика и увидела, что его глаза смеются. Он хитро подмигнул ей, и она вспомнила о способности к языкам, которой обладали все Великаны. Но остальные члены экипажа, не желая выдавать свой секрет, стояли с абсолютно непроницаемыми лицами.
Издав последний вибрирующий вопль, от которого капитан порта позеленел, новоприбывший спокойно обернулся к Хоннинскрю и Первой:
— Приношу вам свои извинения. Капитан порта должен быть строгим и исполнительным, но инициативным, а этот недоумок, — в последнее слово он вложил столько яда, что капитан стал фиолетовым и пошел лимонными пятнами, — перестарался и полез в формалистику. Будем знакомы, я — Раер Крист, кайтиффин кавалерии гаддхи. Прибытие вашего корабля было замечено в Удерживающей Пески, и меня немедленно послали встретить вас, как подобает. Увы, я слишком долго пробивался по запруженным толпами улицам, а потому опоздал и не пресек это досадное недоразумение в самом корне.
Хоннинскрю собрался что-то ответить, но кайтиффин перебил его:
— Будьте же снисходительны к честному служаке, допустившему бестактность не по злу, а просто по недомыслию и из чрезмерного усердия. Но он уже все понял и теперь готов оказать вам любую помощь и разрешить выдать вам все, что понадобится, во имя древней дружбы нашего народа с Великанами и по наивысшему повелению гаддхи. Я ни капли не сомневаюсь в том, что все ваши пожелания будут исполнены с заботой и тщанием. Может, теперь вы отпустите его? — кивнул он на обмякшего капитана.
— В самом скором времени,- пророкотал Хоннинскрю.- Мне чрезвычайно польстило, что гаддхи пожелал позаботиться о нас.
— Еще раз заверяю вас со всей искренностью, — кайтиффин отвесил элегантный поклон, — Рант Абсолиан, нынешний гаддхи Бхратхайрайнии, крайне к вам расположен. Он всячески озабочен тем, чтобы вам было предоставлено все, что необходимо, и с радостью пойдет навстречу любым вашим просьбам. А тех из вас, кто свободен от вахты на корабле, он приглашает быть его гостями в Удерживающей Пески. Ни он, ни его кемпер, Касрейн-Круговрат, ни разу в жизни не встречались с Великанами, и оба с нетерпением ждут возможности восполнить этот досадный пробел.
— Твои речи звучат учтиво, — с достоинством отозвался Хоннинскрю. — Но пойми нас, мы несколько обескуражены. Не подождешь ли ты немного, пока я обсужу все со своими друзьями.
— На твоем корабле хозяин — ты, — еще раз поклонился офицер. Он качался материализованным воплощением сконцентрированной воли гаддхи. — Не смею торопить вас.
— Вот и ладно. — В глазах Хоннинскрю запрыгали веселые чертики. — Великаны — народ неторопливый. — И с учтивым, хотя и несколько ироническим поклоном он проскользнул мимо офицера к мостику.
Увидев, что за ним последовали Первая, Красавчик и Мечтатель, Линден присоединилась к ним. Кайл, конечно же, не отставал от нее ни на шаг, а следом за ними Бринн нес Ковенанта. На мостике они собрались в плотный кружок, уверенные, что здесь Раер Крист, каким бы слухом он ни обладал, не сможет их подслушать.
Хоннинскрю тут же сбросил с себя маску учтивости и по старой привычке обратился к Первой:
— Ну, что ты думаешь об этом?
— Мне все это не нравится,- сдержанно прорычала она.- Уж больно радушно они нас приняли. Люди, которые безвозмездно предлагают помощь простым жертвам шторма, да еще с наивысшего соизволения гаддхи, выглядят весьма подозрительно.
— А есть ли у нас выбор? — вставил Красавчик. — Помощь, столь неожиданно подоспевшая, может быть и столь же неожиданно отозвана. Нам здорово повезло, что их гаддхи проявил к нам благосклонность. Но нам все едино: что принять их помощь и заплатить за нее неизвестно чем, что отказаться и потерять благосклонность гаддхи.
— Да, — подхватила Первая, — но мы имеем все шансы, потерять ее, стоит нам сделать хоть один неверный шаг в этом каменном мешке — Удерживающей Пески. И тогда нашей свободе будет та же цена, что и фальшивой учтивости бхратхайров.
Она и Хоннинскрю посмотрели на Мечтателя, надеясь, что его Глаз Земли может дать совет. Но тот только покачал головой — ему нечего было им сказать.
И тогда все взоры обратились на Линден. С самого прибытия бхратхайров на борт она не открывала рта. Ей было дурно от палящего солнца, сознание застилала дымка, и мысли путались. Удерживающая Пески нависла над горизонтом тяжелой глыбой, словно воплощенный в камне чудовищный Рок горгон. Интуиция ей подсказывала, что гаддхи и его первый министр дают им шанс на спасение, одновременно с этим втягивая их в какую-то новую рискованную переделку. Она с трудом взяла себя в руки и взглянула Великанам в глаза:
— А что говорил кайтиффин чиновнику? Ответил ей Хоннинскрю:
— Он сказал своему соотечественнику не больше, чем нам: он публично его высек за то, что тот не встретил нас достойно, что соответствует высочайшему повелению гаддхи. Но все же его ярость имела другую причину. Похоже, мы им не просто нужны. Мы им необходимы. Раеру Кристу был дан строжайший приказ провести дело как можно аккуратнее. И ему не простили бы ни малейшей оплошности.
Линден вздохнула. Она мечтала о тени и прохладе, чтобы хоть немного привести свои мысли в порядок. Но нужно было хотя бы что-то сказать:
— Мы уже сделали свой выбор, когда решили пойти сюда. Она не могла оторвать взгляда от громады Удерживающей Пески. За ее выбеленными нещадным солнцем стенами таились неизвестные ей магические силы. Сила и была для нее ответом на все вопросы.
Великаны вновь обменялись взглядами. Первая угрюмо кивнула, и Хоннинскрю, выпятив грудь, обратился к якорь-мастеру:
— Помощник, я оставляю корабль на тебя. Храни его. Люби его. Он — наша единственная надежда. Позаботься также, чтобы обеспечить Красавчика камнем для починки. И еще: загрузи кладовые под завязку. А также продумай способы передать нам весточку в случае опасности. Но если почувствуешь, что пахнет паленым, уводи корабль из бухты и за нас не беспокойся — уж мы-то выплывем и где-нибудь за Рогами к вам обязательно присоединимся.
— Есть, — только и сказал якорь-мастер, и на его унылом морщинистом лице не отразилось ни малейшей эмоции. Он любил и ценил любой риск, ибо это было единственным, что излечивало его от застарелой меланхолии.
— Я останусь со «Звездной Геммой», — тихо сказал Красавчик, хотя было видно, что он много охотнее пошел бы вместе с женой. — Я должен как можно скорее начать ремонт. Но если понадобится, я могу быть еще и курьером между вами и кораблем.
Первая снова угрюмо кивнула. Хоннинскрю дружески сжал плечо Повенчанного-Со-Смолой и, оглянувшись на команду, топтавшуюся на корме, гаркнул:
— Боцман! Отпустить капитана порта! Мы принимаем любезное предложение гаддхи Бхратхайрайнии!
Над кораблями, потревоженные его зычным басом, стаи чаек и ворон взвились с такой поспешностью, словно учуяли где-то запах падали.
Глава 14
Удерживающая Пески
Следуя за капитаном на корму, где их ожидал кайтиффин, Линден размышляла, стоит ли ей сделать попытку помешать Бринну взять Ковенанта в Удерживающую Пески. Она инстинктивно побаивалась этого дворца. Но пелена, окутывавшая ее мозг, все не рассеивалась, мысли путались, и Линден никак не могла понять, чего хочет сама. Но одно она знала точно: ей очень не хотелось бы расставаться с Ковенантом. Он выглядел настолько слабым и беспомощным, что она просто обязана неотступно находиться рядом с ним, чтобы защитить его от любых опасностей. К тому же, кто лучше нее, медика, сможет следить за развитием его болезни?
Капитан порта, уже не заботясь об остатках собственного достоинства, как только его отпустили, бросился к борту и практически сбежал с корабля. Раер Крист разразился пышной тирадой по поводу того, что Рант Абсолиан будет весьма доволен, узнав, что гости приняли его всемилостивейшее приглашение, на что Хоннинскрю отвечал со всей доступной ему учтивостью. Но Линден уже не прислушивалась к этому обмену любезностями и поклонами. Она отправилась на поиски Финдейла и Вейна.
К своему удивлению, она обнаружила, что они стоят рядом, словно старые знакомые. Черная гладкая кожа юр-вайла контрастировала с бледным морщинистым лицом элохима и его кремовой рясой. Но Финдейл, казалось, еще больше постарел с тех пор, когда Линден видела его в последний раз. Он осунулся, и его усталые глаза, обведенные желтыми кругами, смотрели на Вейна с каким-то странным выражением, словно одно его присутствие причиняло элохиму боль.
Оба они, как видно, собирались сопровождать Линден и Ковенанта в Удерживающую Пески.
И даже если кайтиффин и испытал некоторое замешательство при виде столь странной пары, то никак этого не проявил и, продолжая рассыпать любезности, направился к борту. Первая, нежно попрощавшись с Красавчиком, решительным шагом последовала за Раером Кристом и исчезла за бортом. За ней двинулись Хоннинскрю и Мечтатель.
Бринн и Хигром, поддерживая Ковенанта, направились, было за ними, но на секунду задержались у борта, словно ожидая указаний от Линден. Но ей нечего было им сказать. Волосы на висках слиплись от пота, и все мысли плавились. Бринн пожал плечами и начал бережно спускать юр-Лорда вниз, туда, где его уже ожидал Мечтатель.
Линден все еще не могла сдвинуться с места, пытаясь собрать воедино ускользающие ощущения от разговора с кайтиффином. Где-то подсознательно она понимала, что ему нельзя доверять: в его ауре слишком явно читались коварство и скрытность. И в то же время она не ощущала присутствия злого умысла. Что же ее так тревожит?
Она думала, что Финдейл и Вейн последуют за Ковенантом, но те явно ждали ее. Глаза юр-вайла слепо глядели в пустоту. Элохим тоже не смотрел на нее, словно пытался спрятать свои мысли.
Понуждаемая их молчаливым ожиданием, Линден подошла к борту, неуклюже перелезла через него и стала спускаться на пирс.
Солдаты уже спешились, и Раер Крист предложил их коней гостям. Бринн моментально взлетел в седло и с помощью харучаев устроил Ковенанта впереди себя. Кир и Хигром тоже — уже сидели верхом, и теперь все ожидали только Линден и Кайла. Не желая задерживать всех, Линден опасливо подошла к лошади, пытаясь успокоить себя тем, что та намного меньше Рысака и, уж конечно, не настолько опасна. Но дело было в том, что она еще никогда в жизни не ездила верхом. И все же она заставила себя поставить ногу в стремя и, ухватившись за луку седла, как-то уселась. А в следующую же секунду Кайл уже сидел позади нее.
Раер Крист вскочил на своего коня, а остальных солдаты взяли за поводья. Хоннинскрю и Первая заняли места по бокам кайтиффина, Мечтатель оказался между лошадьми, которые везли Ковенанта и Линден, а Вейн и Финдейл замыкали шествие. И кортеж тронулся.
Экипаж «Звездной Геммы» молча столпился у борта: они ощущали, что шумные проводы в такой ситуации неуместны — слишком большому риску подвергали себя их посланцы.
По приказу Раера Криста толпа расступилась, и пока процессия двигалась по образовавшемуся проходу, ее сопровождал удивленный говор зевак на языках, большинство из которых Линден не понимала, хотя уже научилась отличать гортанный выговор бхратхайров. Однако несколько выкриков было на языке, очевидно, являвшемся здесь языком интернационального общения, и их она поняла. Этого было достаточно, чтобы судить об общем настроении толпы. Зеваки обсуждали с соседями рост Великанов, хотя клялись друг другу, что видали кой-кого и повыше. Зато харучаи и Финдейл разочаровали их тем, что выглядели как обычные люди. Вылинявшие рубашки и мятые джинсы Линден и Ковенанта им явно не понравились. Они обсуждали и Вейна, находя его не более странным, чем другие обитатели этой части света. Но сколько Линден ни прислушивалась, она не услышала ничего такого, что могло бы ее насторожить.
Кайтиффин ехал на некотором расстоянии впереди и указывал дорогу. Вслед за ним они миновали пирс и вступили на саму пристань, вдоль которой выстроились ряды лавок, торговавших всем, что только может понадобиться морякам: парусиной, канатами, шпангоутом, продовольствием и многим-многим другим. А когда провожатый свернул на одну из ведущих к дворцу вымощенных булыжником улиц, Линден увидела, что стоящие вдоль нее лавки разительно отличаются от портовых. Они выглядели намного солиднее, и среди них преобладали оружейные и меняльные. И почти на каждом углу стояла таверна. Большинство зданий здесь были каменными с черепичными крышами; даже самые скромные из них были вычурно разукрашены, что, очевидно, символизировало для бхратхайров преуспеяние и богатство. Улицы запрудили толпы представителей всевозможных национальностей и профессий; одни зазывали, другие покупали — весь город кипел в бурном пестром водовороте торговли. Воздух пронизывали запахи — от тончайших изысканных ароматов духов и благовоний до запахов конского и человеческого пота.
Полуденный жар давил, как нависший над городом жернов, перемалывая все звуки и запахи в мерцающую пелену перед глазами Линден. Единственное, что она еще слышала, — это топот копыт по булыжнику мостовой. Но как бы ни были оглушены ее чувства, ее видение помимо воли отмечало то здесь, то там всплески алчности или похоти. Но по-прежнему нигде не чувствовалось ни истинной злобы, ни просто враждебности. Бхратхайры с удовольствием облапошили бы чужеземцев, обобрали бы их до нитки, но не собирались делать этого силой.
Хоннинскрю, не переставая глазеть по сторонам, засыпал кайтиффина вопросами. Один из них привлек внимание Линден. Как бы, между прочим, он предположил, что, возможно, приглашение во дворец исходило от кемпера, а не от Ранта Абсолиана лично.
Кайтиффин недолго раздумывал над ответом и естественнейшим тоном сообщил:
— Вне всяких сомнений, именно гаддхи изъявил желание познакомиться с вами и помочь вам. Но в то же время его многочисленные обязанности и развлечения полностью поглощают его внимание. Поэтому, предвосхищая его волеизъявление, кемпер, Касрейн-Круговрат, отдал мне приказ встретить вас и пригласить во дворец. Именно подобной предупредительностью кемпер и снискал расположение государя и всех, кто предан государю всей душой. Должен признаться, — добавил Крист с той же тонкой иронией, какая сквозила за всей учтивостью Хоннинскрю, — тех, кто не испытывает к нему расположения, при дворе — считанные единицы. Процветание учит великой любви к монархам.
Линден была поражена. Она четко ощутила разницу в отношении кайтиффина к гаддхи и его первому министру. А это можно было истолковать лишь как то, что за приглашением во дворец явно стояло что-то помимо официально оглашенной причины.
Но Хоннинскрю продолжал самым светским тоном, словно не заметив этого:
— Касрейн-Круговрат безупречно исполняет свои обязанности кемпера уже несколько столетий, что само по себе факт удивительный. Ведь это тот же самый Касрейн, что заключил песчаных горгон в смерч?
— Ты прав, это он и есть.
— А что означает его имя? Оно широко известно по всему миру, но я никогда не слышал ни одного разумного объяснения.
— О, это довольно просто. Касрейн — имя, данное ему при рождении далеко от Бхратхайрайнии. А вторая часть — прозвище, данное ему уже здесь, ибо оно характеризует основной принцип его искусства. Он великий волшебник, и большая часть его магических деяний основана на кругах. Ведь Рок горгон — не что иное, как круговращение воздуха, смерч, сдерживающий этих бестий внутри себя. А Удерживающая Пески также построена по принципу концентрических кругов. Кемпер может очень многое, но в самых важных случаях он пользуется именно смерчами или различными структурами в форме круга или спирали.
Хоннинскрю перешел к менее интересным темам, и Линден отвлеклась от разговора и вновь принялась разглядывать пеструю толпу, запрудившую улицы.
По мере того как гости приближались к дворцу, дома на улицах становились все роскошнее. Таверны и лавки встречались реже, и было видно, что товары, продающиеся в них, уже не по карману простому горожанину или матросу. Их место занимали особняки и виллы. В это время дня (только-только миновал полдень) людей на улицах было намного меньше, чем в портовой части города. Но и здесь не было спасения от духоты и запахов нижнего города, так как не было ни малейшего ветерка, а солнце пекло все жарче. Там, где толпа ненадолго расступалась, булыжники мостовой слепили глаза, словно были раскалены добела.
Но вскоре Линден стало не до разглядывания окружающего: ее внимание как магнитом приковала выраставшая над ней и закрывшая уже полнеба Удерживающая Пески.
Вот уже впереди показались трое огромных ворот в Песчаной Стене, ведущих ко дворцу. Ворота были сделаны из каменных плит и окованы железом. Но так как основным элементом рисунка оковки был железный шип, то создавалось впечатление, что она сделана не столько для украшения, сколько для защиты дворца от жителей Бхратхайрайнии. Ворота были широко открыты, и сначала Линден даже показалось, что они не охраняются. Но, присмотревшись, она все же заметила рядом с ними темные фигурки.
Кайтиффин направил своего коня к центральным воротам. Въехав в них следом за Хоннинскрю, Линден обнаружила, что Песчаная Стена имеет в толщину, по меньшей мере, сотню футов. Выехав с другой стороны снова на безжалостное солнце, она увидела, что с внутренней стороны Песчаная Стена оснащена бойницами. Но рядом с ними никого не было. Очевидно, процветание народа Бхратхайрайнии считалось лучшей защитой для ее правителя.
Впереди виднелась еще одна стена, окружавшая сам дворец, и с двух сторон от прохода обе стены — Песчаная и дворцовая — соединялись перемычками, образуя два треугольных дворика, в центре каждого из которых бил родник. Это и были два из пяти источников, имевшихся во всей Бхратхайрайнии. Оба были превращены в фонтаны, пышно отделанные каменными скульптурами и барельефами. На фоне иссушенных жарой стен они казались олицетворением самой жизни. Вокруг фонтанов находились небольшие кристально чистые бассейны; вода одного из них вытекала по трубам в сторону Бхратхайрайнии, второго — в сторону Удерживающей Пески.
В перемычках тоже имелись ворота, которые вели к немногочисленным пахотным участкам бхратхайров и трем другим источникам.
Двое других ворот из двориков вели во внутренний двор дворца. Раер Крист направился к воротам восточного дворика, и, проезжая мимо фонтана, путешественники на мгновение ощутили прохладу и сладкий запах родниковой воды. По дворику бродили вороны, лениво выпархивающие из-под копыт коней: видимо, они привыкли здесь чувствовать себя в полной безопасности.
Проезжая по дворику, Линден заинтересовалась стеной дворцовой ограды. Она была тщательно отшлифована и, очевидно, действительно имела форму окружности, столь любимой кемпером. Сверху она была идеально гладкой, и лишь над воротами вздымались две огромные каменные горгульи, разинувшие свои уродливые пасти в беззвучном вопле ярости.
Ворота в ней походили на городские, но стража уже стояла открыто: с каждой стороны по высокому мускулистому воину, вооруженному острым как бритва копьем. Они были одеты в ту же форму, что и кайтиффин и сопровождающие его солдаты. Но Линден испытала настоящий шок, обнаружив, что они являются людьми только наполовину: их лица с торчащими, как у саблезубых тигров, клыками, кабаньими рылами и маленькими свинячьими глазками напоминали звериные морды, а на головах вместо волос росла шерсть, похожая на обезьянью. То, что росло на кончиках их пальцев, скорее можно было назвать когтями, чем ногтями. И выглядели они настолько мощными, что могли бы помериться силой даже сВеликанами.
Линден без ошибки могла бы сказать, что эти существа выведены в результате многократного скрещивания различных видов.
Увидев подъезжающую группу, стражи скрестили копья, перекрыв вход. Их глазки зловеще блеснули, отразив безжалостное солнце, и оба в один голос, словно не обладали свободой воли и личностными различиями, прорычали с урчанием голодных хищников:
— Имя и цель!
Раер Крист придержал лошадь и пояснил своим гостям:
— Это хастины из личной гвардии гаддхи. Как и капитан порта, они понимают свои обязанности слишком буквально. Однако, — добавил он с кривой усмешкой, — они более понятливы. Ответить им мы обязаны. Но, уверяю вас, они ведут себя так из соображений государственной безопасности, а вовсе не из желания оскорбить наших высоких гостей.
Он обернулся к хастинам, назвался и коротко сообщил цель визита во дворец. Стражи внимали ему с бесстрастностью глухих, но, как только он закончил, рявкнули в унисон:
— Ты можешь пройти! Они должны назвать имена! Кайтиффин пожал плечами и покосился на Хоннинскрю. Линден все еще не могла прийти в себя от того, что увидела внутренним взглядом: эти твари были не более чем инструментами… Они и были созданы как идеальные инструменты власти. Так какова же должна быть сила того, кто сумел создать себе таких рабов и управлять ими!..
Но путешественники уже не находились под защитой «Звездной Геммы». Да и корабль был настолько изранен, что стал бы для них слишком ненадежным укрытием. Если Линден вспылит, она может вызвать силы, которые отпустят пружину и захлопнут ловушку. Здесь всем им придется надеяться на то, что живыми из дворца им удастся выбраться, только соблюдая правила игры, навязанной кемпером гаддхи. Крепко сжав зубы, она решила молчать.
Но у Хоннинскрю, как видно, уже созрело решение: он шагнул к хастинам и спокойным голосом, но, грозно нахмурив брови, словно желая поучить их вежливости, назвался.
— Проходи! — проревели стражи и раздвинули копья. Раер Крист въехал в узкий пролет и остановился за стеной, поджидая остальных. Хоннинскрю прошел вслед за ним.
Но как только Первая сделала шаг к воротам, стражи вновь скрестили копья.
Великанша скрипнула зубами, и ее рука машинально метнулась к пустым ножнам.
— Я — Первая в Поиске! — гордо заявила она.
— Это не имя! Это титул! — с первобытной злобой рыкнули хастины.
— Этого для вас должно быть достаточно, — бросила Первая с таким вызовом, что Линден напряглась, готовая то ли к бегству, то ли к битве.
Но стражи не бросились на них. Они лишь на секунду прикрыли глаза, словно мысленно советуясь с кем-то, и затем, глядя мимо Первой, раздвинули копья. Та, сияя от одержанной победы, присоединилась к капитану.
К стражам подошел Мечтатель, и Хоннинскрю поспешно сказал:
— Это Трос-Морской Мечтатель. Он мой брат. Он немой и не может сам назвать своего имени.
Хастинов, очевидно, удовлетворило такое объяснение, поэтому Мечтателю они позволили пройти, не чиня ему препятствий.
Солдат, который вел в поводу лошадь Линден, шагнул вперед, назвал свое имя и оглянулся на всадников, ожидая от них того же. Чувство надвигающейся опасности сдавило Линден виски, и сердце готово было выскочить из груди от страха, который хастины порождали в ней одним своим присутствием, и от необычайно острого ощущения, что мощные стены Удерживающей Пески могут стать для них тюрьмой и что если она хочет еще попытаться избежать неизъяснимой опасности, таившейся во дворце, то это — ее последний шанс. Но ей надоело убегать, как трусливый заяц. И, почерпнув мужества в дружеском взгляде капитана, смотревшего на нее из полумрака арки ворот, Линден ответила как можно тверже:
— Я — Линден Эвери, Избранная.
Кайл бесстрастно произнес свое имя из-за ее плеча, и хастины позволили им проехать.
Последовавшие за ними Кир и Хигром также были пропущены, стоило им назваться.
Теперь настала очередь Бринна, везущего Ковенанта. Солдат, сопровождавший их, уже назвался.
— Я — Бринн из племени харучаев. Со мной сидит юр-Лорд Друг Великанов Томас Ковенант, Обладатель кольца из белого золота.
Копья раздвинулись.
Остались только Вейн и Финдейл. Они подошли к воротам и остановились: Вейн как обычно с таким видом, словно ему безразлично, стоит он или идет, а элохим — оглядывая хастинов с откровенной брезгливостью. Помолчав, он хмуро процедил:
— Я не могу называть свое имя подобным существам. Они — воплощение мерзости, а тот, кто создал их, — безумец, одержимый жаждой разрушения.
Воздух затрепетал от напряжения. Хастины как один шагнули назад и угрожающе подняли копья.
— Стоять, болваны! — гаркнул кайтиффин, и его голос отдался глухим эхом в узком проходе. — Это же личные гости гаддхи!
Линден, теряя силы, оперлась на надежное плечо Кайла. Кир и Хигром уже спрыгнули с лошадей и стояли наготове за спинами стражей.
Но хастины не стали нападать, однако и оружия не опустили. Их поросячьи глазки буравили Финдейла и Вейна.
Но Линден почему-то не испытывала страха за элохима и отродье демондимов. Оба они были неуязвимы для обычного нападения. Но если здесь начнется бой, то в него окажутся втянутыми все остальные члены Поиска. Она видела, как в Финдейле копится гнев, как его морщинистое лицо приобретает все более надменное выражение, и она достаточно уже знала элохимов, чтобы понять: он вот-вот предпримет что-нибудь. И это что-нибудь вряд ли понравится хозяину Удерживающей Пески.
Но тут весь воздух в дворике затрепетал от неслышимого властного приказа, который она смогла все же ощутить благодаря своим сверхспособностям. Хастины моментально опустили копья и замерли по бокам прохода, словно никакого конфликта не было.
Не обращаясь ни к кому особо, Финдейл сардонически рассмеялся:
— Этот Касрейн соображает, — и спокойно прошествовал в проход, сопровождаемый Вейном, словно тенью.
Со стороны Первой до Линден донесся вздох облегчения. Свой она подавила.
— Приношу вам свои извинения, — суетливо затараторил Раер Крист. — Умоляю вас о снисхождении, — но церемонная вежливость его слов резко контрастировала с тоном, в котором не чувствовалось ни малейшего раскаяния. — Вы вновь были оскорблены слишком честно исполняющими свой долг служаками. Если бы гаддхи услышал об этом, он был бы крайне удручен. Я приглашаю вас следовать за мной и прошу: выкиньте из головы этих безмозглых хастинов — они не стоят того, чтобы на них обижаться. — И он сделал приглашающий жест, который был еле различим в полумраке перехода.
— Кайтиффин, — осторожно сказала Первая, судя по всему, тщательно подбирая слова, — мы, Великаны, — народ миролюбивый. Но мы никогда не уклоняемся от драки, если ее нам навязывают. Это предупреждение. Мы вынесли за последнее время столько всего, что любое оскорбление может оказаться последней каплей.
Раер Крист склонился в почтительном поклоне:
— Уверяю тебя, Первая в Поиске, что никто и не помышлял хоть чем-то оскорбить вас, но я прослежу, чтобы подобных недоразумений впредь не случалось. Удерживающая Пески и наш гаддхи ждут вас. Не соблаговолите ли пройти?
— Может, и не соблаговолим. — Учтивые речи кайтиффина не произвели на Первую ровно никакого впечатления. — Интересно, а что будет, если мы захотим прямо сейчас вернуться на свой корабль?
— Не советую вам делать этого. — Крист сохранял учтивый тон, но его голос дрогнул. — Я скажу вам прямо, без всяких экивоков: вряд ли Ранту Абсолиану понравится, что его любезное приглашение с презрением отвергнуто. Он не привык к подобным оскорблениям. Вообще вряд ли любой монарх потерпел бы отказ исполнить его волеизъявление с милой улыбкой.
— А ты что скажешь, Избранная? — спросила Первая.
У Линден все еще стоял комок в горле. Ее трясло от отвращения, дурных предчувствий, и к тому же после жаркого дворика здесь, в тени, ей стало на удивление холодно. Словно стена была сделана не из камня, а изо льда. Но она осторожно ответила:
— Скажу, что мне бы хотелось увидеть человека, способного создать подобных… хастинов.
— Ладно. — Первая повернулась к Кристу: — Мы пойдем с тобой.
— Благодарю вас, — отозвался кайтиффин с такой сердечностью, словно у него камень с души свалился, и, развернув коня, повел гостей в глубь прохода.
Когда Линден выехала из полумрака, яркое солнце почти ослепило ее. Зажмурившись, она подождала, пока глаза привыкнут, и, открыв их, увидела перед собой стену первого яруса Дворца.
До Удерживающей Пески оставалось еще футов пятьдесят, и все это пространство было засыпано песком. На верхнем крае стены тоже виднелись бойницы, но здесь они не пустовали — там несли стражу хастины. В отличие от дворцовой ограды, на которой находилось множество лестниц, ведущих к бойницам, стены первого яруса были абсолютно голыми и неприступными, словно стены донжона, откуда уже не возвращаются. Обрамляющие его парапеты оказались настолько высокими, что Линден, даже задрав голову, не видела за ними остальной части дворца.
В глухой стене имелись только одни ворота. Огромные, массивные, они были расположены прямо напротив прохода в ограде. Линден ожидала, что Раер Крист поскачет прямо к ним, но тот, однако, спешился и взглянул на своих гостей так, словно приглашал их последовать своему примеру. Кайл легко соскользнул с седла и помог Линден спуститься; Бринн передал Ковенанта подскочившему Хигрому и присоединился к нему, поддерживая юр-Лорда.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:29 | Сообщение # 18 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Солдаты тут же увели лошадей куда-то влево, и Раер Крист повел гостей к воротам. Даже сквозь подметки Линден ощущала, как накалился на солнце песок; пот струйками тек между лопатками, и рубашка на спине промокла и стала прилипать к телу. На секунду ей даже показалось, что и здесь действует пустынное солнце Солнечного Яда. Она чувствовала себя совершенно измотанной и с трудом тащила ноги по вязкому сухому песку. Она вспомнила, что с самого рассвета еще ничего не ела. Стена, нависавшая над ней, порождала воспоминания о мрачных башнях Ревелстоуна и мерзких руках Гиббона-Опустошителя. Небо в вышине не было голубым — оно словно отражало распростершуюся под ним Великую Пустыню. Линден уже несколько раз машинально поднимала к нему глаза, не понимая, что в нем непривычного, и лишь потом сообразила, что не видит ни одной птицы. Ни одна чайка, ни один баклан, ни даже ворона не осмеливались перелететь через Песчаную Стену.
Внезапно она почувствовала, как остро ей не хватает здесь Красавчика, который своим неугасимым оптимизмом мог бы поддержать ее. А на Ковенанта вообще было невозможно смотреть без слез: он еще никогда не выглядел таким слабым и беззащитным, как здесь, на сумасшедшем солнцепеке. Но мерзкие хастины все же оказали Линден услугу, они разбудили в ней злость и напомнили о том, что здесь нельзя раскисать и поддаваться слабости.
Ворота башни были закрыты, но по просьбе Раера Криста распахнулись. Хоннинскрю и Первая вступили внутрь, и Линден, сжав кулаки, последовала за ними.
— Как вы, возможно, уже поняли, это и есть первый ярус Удерживающей Пески, — раздался голос Криста.
Глаза Линден привыкли к полумраку, и она огляделась: они находились в огромном зале, способном вместить в себя несколько сотен человек. Потолок его терялся в окутанной сумраком высоте. Казалось, подобное помещение сделано не столько для того, чтобы служить чем-то вроде прихожей, сколько для того, чтобы подавить и унизить человека, впервые вступившего в пределы Удерживающей Пески. В дальнем конце зала, в свете, падавшем из нескольких амбразур над воротами, она разглядела две лестницы.
— Здесь у нас располагается кордегардия для стражников и таких, как ваш покорный слуга, солдат кавалерии, — продолжал свою экскурсию Крист.
Вдоль стен стояло на страже около двадцати хастинов, но они не обратили ни малейшего внимания, ни на кайтиффина, ни на его сопровождающих.
— Здесь у нас и кухня, здесь и трапезная, комнаты для жилья и тренировочные залы. У нас восемь тысяч стражей и три тысячи кавалеристов. Конюшни располагаются в нишах Песчаной Стены. Как видите, здесь еще достаточно места. По мудрому замыслу кемпера, помещение строилось специально с расчетом на то, что наши войска будут расти. Они и растут с каждым годом.
Линден захотелось спросить, для чего гаддхи (или же его первому министру) нужна такая огромная армия. И заодно, зачем им столько военных судов. Но она решила оставить эти вопросы до более подходящего момента и сконцентрировала видение на Удерживающей Пески, пытаясь уловить, насколько это удастся, ее сущность.
Раер Крист, не переставая говорить, повел их к правой лестнице. Хоннинскрю из вежливости задал ему несколько вопросов о кладовых, хранилищах для воды и еще о чем-то подобном — Линден его уже не слушала.
Лестница вела на второй ярус, и подниматься по ней пришлось долго. Помещение внутри него было уменьшенной и несколько более элегантно обставленной копией зала в первом. Здесь, по словам Раера Криста, размещались двор и дворня гаддхи: его слуги, придворные, советники и гости. Стражей нигде не было видно, и зал, в котором они оказались, украшали гобелены. Он был освещен ярким солнечным светом, лившимся из множества высоких окон. Вверху виднелись балконы для зрителей и музыкантов; там и тут стояли каменные столы, украшенные резьбой. В этот час в зале никого не было, и, может, поэтому, несмотря на всю пышность убранства и яркое освещение, он оставлял довольно безрадостное впечатление.
В самом его конце, как и на первом этаже, оказались две лестницы. По дороге к ним кайтиффин сообщил, что именно здесь гостей разместят по комнатам, где они смогут отдохнуть сразу после того, как будут представлены Ранту Абсолиану.
Хоннинскрю продолжал засыпать Криста вопросами и даже начал шутить. Но Первая по-прежнему хранила угрюмое молчание, будто разделяла опасения Линден по поводу того, что выбраться отсюда им будет нелегко. Свой щит она несла на спине, словно демонстрируя всем, что ее не так просто взять в плен. Но по тому, как дрожали ее пальцы, было видно, как тяжело она переносит утрату любимого меча.
Остальные тоже молчали. Ковенант тащился между Бринном и Кайлом, и те изо всех сил старались причинять ему как можно меньше неудобств. Линден тоже было не до разговоров: она погрузилась в знакомство с внутренней сутью Удерживающей Пески и пыталась прослушать все уровни, чтобы выявить таящееся в башне Зло. Если оно, конечно, тут присутствовало.
Поднявшись на третий этаж, они оказались в ярусе Сокровищ.
Название полностью соответствовало тому, что они увидели. В отличие от нижних этажей, в нем не было больших залов: он представлял собой лабиринт из галерей, каждая из которых являлась сверкающей выставкой сокровищ бхратхайров.
Здесь, как пояснил Раер Крист, гаддхи хранит лучшие творения художников и ювелиров Бхратхайрайнии, самые ценные ковры, гобелены и экзотические редкости. Здесь и шедевры местных мастеров, и дары, принесенные гаддхи правителями других стран. В нескольких галереях расположилась огромная коллекция оружия: бесконечные ряды сабель, шпаг и рапир; частоколы копий, арбалетов и несметное количество других инструментов, при помощи которых можно отнять у человека жизнь. Кроме того, тутбыл и отдел военной инженерии, где демонстрировались осадные башни, катапульты, тараны, так богато разукрашенные насечками и резьбой, словно были предметами роскоши. Но в большинстве комнат все же находились драгоценности всех видов и размеров. Еще шаг, и путешественники попали в галерею, сплошь увешанную гобеленами и коврами. А затем несколько помещений с изумительной посудой и столовыми принадлежностями. И все это великолепие было ярко освещено стоявшими везде светильниками с абажурами из горного хрусталя.
Пройдя всего лишь несколько галерей, Линден была потрясена богатством гаддхи. Если все это было плодом правления кемпера, то неудивительно, что ни один гаддхи не попытался сместить его. Как может любой монарх отказаться от слуги, который сумел создать подобную сокровищницу? Первый министр держался на своем посту не только за счет возраста и колдовства. Он был еще и очень хитер.
Первая искренне любовалась оружием, а когда заметила несколько мечей, достаточно длинных и тяжелых, чтобы прийтись ей по руке, глаза ее засверкали восторгом. Даже Хоннинскрю был потрясен увиденным настолько, что перестал молоть языком. Мечтатель был ослеплен и подавлен всей этой роскошью. Кроме Финдейла и Вейна, разве что только харучаи остались спокойны. Они по-прежнему не теряли бдительности и сгрудились вокруг Линден и Ковенанта, словно чувствовали неподалеку источник какой-то опасности.
Здесь, в сокровищнице, они, наконец, встретили людей, принадлежавших не к стражам, не к кавалерии, а ко двору гаддхи. Линден не увидела ни одного заурядного лица, каждое носило на себе отпечаток индивидуальности. Все придворные были ухожены, разодеты в бархатные платья, увешанные множеством драгоценностей, парчовые мантии, соперничающие расцветкой с павлиньими хвостами, или в газовые туники, соблазнительно облегающие великолепные фигуры.Они периодически останавливались, обменивались с Раером Кристом приветствиями на бхратхайрском и без тени смущения рассматривали гостей с откровенным любопытством, порой граничившим с наглостью. Их лица казались прекрасными масками, и Линден заметила, что, хотя они и делают вид, будто пришли сюда в качестве посетителей, все здешние богатства их совершенно не интересуют. За их напускным спокойствием и беззаботностью она ощущала неясный трепет предвосхищения некоего события, которое могло быть для них очень опасным и от которого у них не имелось никакой защиты, кроме красоты и пышных нарядов.
Однако, в совершенстве владея искусством лицемерия, они (как и кайтиффин) никак не проявляли своей тревоги внешне, и лишь Линден с ее обостренными чувствами могла разглядеть их истинное состояние души. Именно здесь она поняла, что в Удерживающей Пески правит страх.
Один из мужчин ожег ее откровенно похотливой улыбкой. По комнатам бесшумно скользили слуги, предлагая напитки и сладости. Первая с большим трудом оторвалась от созерцания огромного меча, который висел в витрине рукоятью к ней, словно сам просился в руки. И в этот момент Линден с содроганием осознала, что сокровищница гаддхи служила не только для того, чтобы он мог кичиться своим богатством, она еще и искушала. Она служила приманкой для слабых сердец.
Внезапно весь воздух в галерее затрепетал — Линден так и застыла на месте. Но, судя по реакции остальных, она была единственной, кто ощутил это: нечто беззвучное и невидимое возникло на ярусе и сейчас двигалось в сторону Поиска. И по мере его продвижения по анфиладам комнат говор смолкал.
Не успела она предостеречь своих друзей, как в дверях галереи уже стоял мужчина. Прежде чем Раер Крист склонился перед ним в церемонном поклоне и приветствовал его как кемпера, она уже знала, что это Касрейн-Круговрат, — от него исходила необычайная сила могущественного волшебника.
Аура, окружавшая его, была пронизана чудовищной алчностью.
Он был высок — примерно на голову выше Линден, — но настолько тощ, что казался ходячим скелетом. Дряблая и морщинистая кожа на руках была покрыта сеткой взбугрившихся вен. Но в то же время лицо его не выглядело старческим, и двигался он с легкостью юноши. Не зная его истинного возраста, ему можно было дать не больше семидесяти. Глаза его слегка слезились, отчего было трудно различить, какого они цвета, но, несмотря на это, взгляд его был властен и проницателен.
Приглядевшись к нему, Линден поняла природу голода, пожиравшего его: он жаждал времени. Он жаждал жить и жить без конца, преодолевая тяжесть навалившихся на него столетий.
Кемпер был одет в золотистую рясу, настолько длинную, что край ее волочился по полу. На желтой шелковой ленте на грудь свисал похожий на монокль золотой ободок, только без стекла.
На плечах у него виднелись кожаные ремни, словно он нес рюкзак, и лишь когда он повернулся, чтобы ответить на поклон кайтиффина, Линден увидела, что на спине у него укреплен младенец, запеленатый в желтую парчу.
Перекинувшись несколькими фразами с Кристом, кемпер двинулся навстречу членам Поиска.
— Счастлив приветствовать вас. — Его голос был старческим и слегка дрожащим, но тон — самым, что ни на есть дружелюбным. — Позвольте мне сказать, что подобные гости в Бхратхайрайнии, увы, редки, и потому мы им рады вдвойне. Потому я и взял на себя смелость познакомиться с вами прежде, чем вы предстанете пред светлые очи гаддхи, восседающего на Благодати в его тронном зале. Однако мы не нуждаемся в представлении друг другу. Этот могучий кайтиффин уже назвал вам мой титул, а я, в свою очередь, тоже уже знаю ваши имена. Гримманд Хоннинскрю, — обратился он к капитану, — ты привел сюда свой корабль издалека, и вы прошли немалое расстояние, но, боюсь, это и стоило вам немало.
Затем он отвесил легкий поклон Первой:
— Ты — Первая в Поиске, и мы горды тем, что принимаем тебя. — Его взгляд устремился на Мечтателя: — Мир тебе. Твое молчание ничуть не уменьшит удовольствия от твоего присутствия, и ты встретишь самый теплый прием и у гаддхи, и у его двора. — Теперь он смотрел на Линден и Ковенанта. — Томас Ковенант и Линден Эвери, — его голос затрепетал от алчности, — как вы любезны сердцу моему. Среди всех столь нежданных и удивительных гостей, — он указал на харучаев, Финдейла и Вейна, — вы — самые удивительные и самые почитаемые. Если слово кемпера имеет хоть какой-нибудь вес, вы не испытаете ни в чем недостатка. Мы все — к вашим услугам.
— Не прикасайтесь ко мне, — словно в ответ пробормотал Ковенант.
Кемпер удивленно приподнял седую бровь, и его глаза обратились к Линден, прося разъяснения.
Отдав все силы внутреннему сопротивлению его мощной силе, она попыталась придумать более или менее уместное объяснение, но лишь тщетно ломала голову. Сознание не прояснялось, присутствие волшебника мешало ей. И даже не столько его самого, сколько этого младенца на его спине. Внешне казалось, что он спокойно спит, уткнувшись в спину старика. Но Линден почудилось, что он присосался к нему, как вампир.
И то, что она не могла разглядеть этого при помощи видения (вокруг младенца словно стоял защитный экран), только усугубляло самые худшие опасения. Если она прикроет глаза, то присутствие кемпера будет ощущать по-прежнему, а вот ребенка — нет, словно она была способна видеть лишь глазами его внешнюю оболочку. А может, он просто что-то вроде галлюцинации?
Линден не сумела скрыть своего удивления, и это не ускользнуло от внимания кемпера. На секунду он задумался, прикинул что-то в уме и тут же расплылся в умилительной улыбке:
— Это мой сыночек. Я не расстаюсь с ним, поскольку боюсь, чтобы кто-нибудь случайно не нанес ему вреда. Я уже очень стар, Линден Эвери, и жена моя очень больна. Потому-то я так забочусь о нашем ребенке. Это моя последняя отрада. Не обращай на него внимания, он смирное дитя и не помешает нам.
— Прошу простить меня, — ответила Линден, изо всех сил пытаясь подражать учтивости Хоннинскрю. — Я никоим образом не хотела затронуть твои чувства.
Этот ребенок перепугал ее до смерти. Но если она покажет кемперу, что видит его ложь, то его отношение к ней может кардинально измениться, и тогда неизвестно, чего от него ждать.
— О, не беспокойся об этом, — с вежливой снисходительностью отозвался он. — Как может задеть отца интерес к его дитяти? — И он резко переменил тему, обернувшись к Великанам: — Друзья мои, с тех пор как вы оказали помощь бхратхайрам, много воды утекло. Но я не сомневаюсь, что вы по-прежнему остались морскими бродягами, искателями приключений и немало с тех пор узнали и повидали. Я таю надежду, что вы одарите меня хотя бы несколькими из тех сказаний, которыми столь славны Великаны. Но, к сожалению, не сейчас (хоть я и сгораю от нетерпения), а когда я смогу выкроить свободный от моих обязанностей часок. — Он поднял длинный костлявый палец, и в ту же секунду по сокровищнице разнесся звук гонга. — А сейчас нас с вами приглашают в тронный зал. Раер Крист проводит вас.
И, не попрощавшись, он резко развернулся и выскользнул из комнаты, унося на спине свое кошмарное дитя.
Линден почувствовала несказанное облегчение. И тут же ей пришло в голову, что Касрейн так и не позволил им задать ему ни одного вопроса. И сам не задал вопроса о состоянии Ковенанта. Разве он не настолько любопытен?.. А может, он уже знал ответ?
Раер Крист пригласил гостей следовать за собой, но Хоннинскрю остановил его:
— Минутку, кайтиффин.- По нему было видно, что и он разделяет опасения Линден в отношении кемпера. — С твоего позволения, я хочу получить ответ на один вопрос. Я заранее прошу прощения, если скажу что-то не так, но мне все же кажется, что кемпер гаддхи уже слишком стар, чтобы иметь детей. Или я ошибаюсь?
Кайтиффин окаменел. Но в следующую секунду выражение его лица резко изменилось: исчезла дипломатическая сдержанность — перед ними стоял суровый воин.
— Великан, — ледяным тоном произнес он, — во всей Бхратхайрайнии ты не найдешь ни одного человека — будь то стражи, будь то дворня, двор или низшее сословие — ни одного, кто станет обсуждать с тобой сына нашего кемпера. — И, развернувшись на каблуках, он, не оглядываясь, быстро вышел из комнаты, словно был уверен в том, что все последуют за ним.
Хоннинскрю, словно советуясь, посмотрел на Линден, а затем на Первую. Но Избранная смогла лишь пожать плечами.
— Ладно, пошли к этому гаддхи, — мрачно сказала Первая. — Тем более что у меня уже сердце разрывается при виде стольких великолепных клинков, к которым я не могу прикоснуться.
Хоннинскрю нелегко давалась роль учтивого вельможи, что выражалось в насупленных бровях и ссутулившихся плечах, но он коротко вздохнул и повел Поиск вслед за Раером Кристом.
Они догнали кайтиффина в конце следующей галереи. Учтивость уже вернулась к нему, однако он так и не извинился за свою вспышку. Напротив, он даже осмелился подгонять гостей.
Звон гонга, по-видимому, созывал в тронный зал весь двор, и теперь галереи заполнились придворными, спешащими в одном и том же направлении. Шуршали шелка, сверкали драгоценности, мелькали очаровательные личики; но все были сосредоточены и молчали, словно внутренне готовились к тому, что ожидало их наверху.
Ошеломленная увиденным, Линден послушно шла за остальными, совершенно не ориентируясь в лабиринте сокровищницы. Но вот они оказались в довольно большом зале, очевидно, в центре яруса. Со всех сторон, из всех дверей в зал вливались придворные, и людской поток уносило куда-то наверх по спиральной лестнице, находящейся в центре.
Теперь, очутившись в густой толпе придворных, Линден окончательно убедилась в том, что за их учтивыми манерами прячется панический страх. Очевидно, большой королевский прием у гаддхи пугал их не меньше, чем наших путешественников. Но понять причину их страха Линден так и не удалось.
Ее поднесло к лестнице, и она стала подниматься, чувствуя, что от голода и переживаний ноги еле повинуются ей. Она уже не могла полагаться на свое тело. Но, оперевшись на руку Кайла, получила настолько мощный заряд энергии, что, уже не отставая, стала подниматься вслед за Раером Кристом и Великанами.
Оказавшись в Величии — тронном зале гаддхи, — она мгновенно забыла про свою усталость.
Зал был настолько велик, что, очевидно, занимал все пространство четвертого яруса. Потолок и стены не были освещены и терялись в сумраке. Хастины, замершие на страже на расстоянии двух шагов друг от друга, казались изваяниями на фоне демонов и химер, высеченных на стенах, которые, в свою очередь, благодаря игре теней казались живыми: они кривлялись, извивались и гримасничали в пляске боли и ярости.
Пол был вымощен каменными плитами в форме круга, но пространство между ними не было заполнено: оно зияло чернотой, словно зал висел над пропастью. Любой неверный шаг грозил вывихом, если не переломом. Это и полумрак в этой части зала заставило Поиск двигаться очень осторожно, пока они не вышли на более освещенное место.
Центр зала был декорирован так, чтобы вызывать почтительный трепет и страх. Все источники света: окна в потолке, масляные светильники с ослепительно отполированными рефлекторами, высоченные канделябры — были ориентированы так, чтобы освещать только Благодать — трон гаддхи. А сам трон был настолько великолепен, насколько вообще в человеческих силах было создать столь драгоценное и пышное произведение искусства. Начинаясь каскадом лестниц на постаменте, он гладкой стелой устремлялся к потолку, словно воздетая рука, переливавшаяся драгоценными камнями и металлами, а спинка, возвышающаяся над сиденьем, находившемся как бы в ладони, была украшена ослепительно сверкавшей эмблемой в виде концентрических кругов.
Благодать казалась огромной, она царила над всем залом и подавляла своим величием. Но Линден уже поняла, что этот эффект достигался благодаря специальной подсветке и умелому использованию формы зала. Полумрак, в котором терялся потолок, создавал полную иллюзию, что ярко освещенный трон выше, чем на самом деле, а сверкающее драгоценными камнями сиденье невольно притягивало взор. Линден пришлось удвоить внимание, чтобы не оступиться; колеблющиеся на полу тени заставляли трижды подумать, прежде чем переставить ногу. По мере того как, не отрывая глаз от пола, Линден продвигалась вперед к трону, она стала понимать, чем вызвана такая странная архитектура. Его величество добивался, чтобы любой приблизившийся к его трону уже по дороге был подавлен, смущен и растерян.
Но с ней такой номер не пройдет! Наоборот, это ухищрение вызвало в ней только холодное упрямство и крайнюю неприязнь к правителю, прибегавшему к подобным методам. Когда члены Поиска, наконец, остановились у подножия трона, лицо ее пылало от гнева. Придворные расположились полукругом на некотором расстоянии позади них. Оглянувшись на Великанов, Линден по их лицам поняла, что они поддались трюку, и Благодать произвела на них именно то впечатление, которого добивались его творцы. Даже в глазах харучаев мерцало странное восхищение, словно они вспоминали звездный час своего племени, когда Стражи Крови принесли клятву Кевину-Расточителю Страны. Доверять обычной безучастности Вейна и замкнутому, независимому виду элохима Линден тоже не могла.
— Не прикасайтесь ко мне, — вдруг сказал. Ковенант. И эта его обычная присказка была настолько неуместна в данный момент, что от восторга Линден чуть не захлопала в ладоши. Но тут же возбуждение ее спало: эта фраза напомнила ей, что в любой момент они могут пасть жертвой хитрости и коварства, угнездившихся в этих стенах.
Вновь раздался звон гонга. И в ту же секунду света стало столько, словно само солнце сошло с небес, чтобы лично освещать явление государя. Хастины вытянулись по стойке смирно, салютуя копьями. Несколько секунд ничего не происходило, и вдруг у подножия трона появилось несколько человеческих фигур, словно сконцентрировавшихся из ослепительного света.
Они стали подниматься по ступенькам: впереди шел мужчина в сопровождении двух дам, чья почтительность граничила с раболепием. На некотором расстоянии от них следовала группа еще из шести женщин, и замыкал шествие Касрейн-Круговрат с сыном на спине.
Весь двор почтительно опустился на одно колено и замер в глубоком поклоне.
Кайтиффин, последовавший всеобщему примеру, торопливо зашептал:
— Гаддхи Рант Абсолиан. Его сопровождают его фаворитки — леди Алиф и леди Бендж. С кемпером вы уже знакомы.
Линден стала разглядывать гаддхи. Несмотря на все богатство, его окружавшее, на нем была простая короткая шелковая туника, словно он хотел показать, что материальные блага его мало волнуют. Но туника слишком откровенно облегала его тело, и в каждом движении сквозила манерная капризность, граничащая с нарциссизмом. Он откровенно красовался, с самодовольной ухмылкой принимая восторженные взгляды своих дам. Линден углядела, что его волосы блестят от благовонных масел, а на лицо наложен довольно грубый грим, благодаря которому он пытался выглядеть юношей.
Он не был похож на истинного властителя.
Женщины, сопровождавшие его, как фаворитки, так и остальные, были молоды и очаровательны. Точнее, были бы, если бы их лица не застыли в масках преувеличенного обожания и преклонения. Одеты они были как одалиски; их прически, духи, газовые накидки, движения — все служило одной цели: напоминать о гаремных утехах.
Гаддхи все с той же ухмылкой уселся на трон. И сразу приобрел величие. На этом троне любой смотрелся бы истинным правителем. Однако ничто не могло погасить маслянистый самодовольный блеск в его глазах. Это был взгляд избалованного ребенка.
Несколько минут он молча упивался видом коленопреклоненного двора, как вдруг в его глазах вспыхнуло недоумение, словно он сам не верил, что воочию видит Линден и остальных членов Поиска, продолжавших стоять. Он даже наклонился вперед, дабы убедиться, что ему это не мерещится, и в следующую секунду лицо его исказила гримаса крайнего возмущения, двусмысленно подчеркнутая гримом, наложенным с таким расчетом, чтобы придать ему томный и игривый вид.
— Кемпер! — раздраженно взвизгнул он. — Кто эти сумасшедшие, осмелившиеся не преклонить колен пред Рантом Абсолианом, гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни?
— О гаддхи! — Несмотря на показную почтительность, министр подпустил в свой ответ неуловимый сардонический оттенок. — Это и есть те самые Великаны и путешественники, о которых мы с тобой только что беседовали. И хотя они пренебрегли приветствием, которое единственно достойно гаддхи Ранта Абсолиана, они здесь по твоему величайшему соизволению, ибо ты соблаговолил даровать им свое гостеприимство и милостивую помощь в их нуждах. Они явились сюда, чтобы выразить тебе свою благодарность. — Все это он выпалил одним духом, не отрывая глаз от строптивых гостей.
Хоннинскрю не стал медлить и, осторожно ступая по кругам, словно шел по болоту, приблизился к трону, преклонил колено и громко сказал:
— О гаддхи! Твой кемпер сказал истинную правду: мы пришли сюда, чтобы выразить свою благодарность за твое любезнейшее и столь ценное для нас оказанной нам высокой честью приглашение. Прости нас, что мы, потрясенные твоим величием и богатством, растерялись и не сумели воздать тебе почести, как то положено. Мы народ грубый, неотесанный и не умеем вести себя при дворе столь изысканного монарха.
Раер Крист жестами умолял остальных последовать примеру капитана.
Первая издала тихий рык, но, понимая необходимость соблюдать политес, чуть ли не со скрипом опустилась на колено. К тому же она понимала, что их окружает, по меньшей мере, три сотни стражей.
Линден и Мечтатель без колебаний опустились рядом с ней. Но Линден боялась, что ни харучаев, ни Финдейла, ни Вейна никакими силами не заставить временно смириться и сымитировать покорность. А Ковенант — тот просто ничего не соображал.
Но гаддхи не стал настаивать. Более того, он произнес какую-то фразу на бхратхайрском, и весь двор, наконец, смог выпрямиться. Линден с облегчением вздохнула.
Гаддхи обернулся к Касрейну и с капризной гримасой произнес:
— Кемпер, зачем меня отвлекли от утех с моими фаворитками и притащили на эту дурацкую ассамблею?
Все это было сказано на общем языке и своей дерзостью напоминало неосознанный бунт подростка. Но кемпер абсолютно спокойно ответил:
— О гаддхи! К вящей твоей славе, ты всегда был неслыханно щедр, к тем, на кого соизволил обратить свой благосклонный взгляд. Твое имя с благоговением произносит любой, кто удостоен счастья проживать в пределах государства, освещенного мудростью твоего правления. А твой двор трепещет от счастья при одной мысли, что ему дозволено лицезреть тебя хоть иногда. Потому твоим новым гостям подобает явиться пред твои светлые очи, дабы выразить свою безграничную благодарность, а тебе подобает, — голос его стал строгим, — склонить к ним свой просвещенный слух. Они прибыли к тебе с просьбами, которые под силу исполнить лишь столь великому монарху, как ты. И ответ, до которого ты снизойдешь, покроет славой твое имя не только в Бхратхайрайнии, но и по всей Земле.
Выслушав министра, Рант Абсолиан откинулся на спинку трона, и Линден, уловив невидимые нити, связывающие их, поняла, что он полностью находится под властью Касрейна. Гаддхи обернулся к Великанам и с кислой улыбкой выдавил из себя:
— Как сказал мой слуга, — он намеренно подчеркнул последнее слово, — кемпер, я изъявляю вам свое расположение. Ну, чего вам от меня нужно?
Гости слегка опешили. Хоннинскрю покосился на Первую, не то, прося совета, не то, предоставляя ей слово. Линден внутренне подобралась: в такой ситуации любая просьба может оказаться детонатором взрыва ярости либо гаддхи, либо его министра.
Но Первая уже нашлась и обратилась со всем доступным ей смирением:
— О гаддхи! Ты уже успел милостиво распорядиться о ремонте, необходимом нашему кораблю. И наша благодарность не знает границ. — В ее голосе звучало не больше признательности, чем в свисте сабли. — Но щедрость твоя позволяет мне осмелиться просить еще об одном благодеянии. Ты видишь, что мои ножны пусты. Бхратхайры известны всему миру как искусные оружейники. В ярусе Сокровищ я видела великое множество превосходных клинков. О гаддхи, снизойди до моей просьбы и одари меня новым мечом взамен того, что я потеряла. На лице Ранта Абсолиана заиграла торжествующая улыбка, и снесказанным удовольствием он ответил:
— Нет.
Касрейн нахмурился и хотел что-то сказать, но гаддхи перебил его:
— Несмотря на то, что вы мои гости, я должен отказать. Вы сами не знаете, о чем просите. Я — гаддхи Бхратхайрайнии. Я — слуга своего народа. Все, что вы видели в третьем ярусе, принадлежит не лично мне, а моему народу, бхратхайрам. Я всего лишь хранитель. Сам я ничего не имею, у меня нет мечей, чтобы вам их дарить.
Он чеканил слова, словно стрелы, но направлены они были не в адрес Первой, а в кемпера, словно гаддхи, наконец, нашел возможность хоть как-то досадить своему министру.
— Если тебе нужен меч, поищи его в городе.
Он пытался удержать свой триумф за счет гордого заносчивого вида и того, что избегал смотреть на Касрейна, но, перепуганный собственной храбростью, не смог долго так продержаться, и взгляды их все же встретились.
Кемпер легонько пожал плечами, и гаддхи отпрянул. Но Первая вовсе не собиралась бросать дело, не доведя его до конца.
— О гаддхи, — процедила она сквозь зубы. — У меня нет средств на подобные поиски.
— Так ищи без средств! — неожиданно взбеленился гаддхи, заколотив кулаками по подлокотникам. — Я, что ли, виноват, что у тебя ни гроша за душой? А будешь мне надоедать, я отправлю тебя к песчаным Горгонам!
Касрейн метнул короткий, но выразительный взгляд, адресованный кайтиффину, и тот с глубоким поклоном обратился к правителю:
— О гаддхи! Они всего лишь чужестранцы и не имеют понятия о сути твоего ранга. Позволь мне принести за них извинения. Я уверен, у них и в мыслях не было оскорбить тебя.
Рант Абсолиан обмяк. Казалось, он был не в состоянии долго удерживать эмоции, которые не нравились его кемперу.
— Да, конечно, — забормотал он. — Меня никто не оскорблял. Я… Я выше любых оскорблений, — попытался он хотя бы в чем-то отыграться, и что-то забурчал себе под нос по-бхратхайрски. Судя по выражению его лица, это были довольно крепкие словечки.
— Это всем известно, — ровным голосом сказал кемпер. — И это лишь прибавляет тебе чести. Однако вышло так, что ты оставляешь своих гостей без дара. Возможно, ты сумеешь удовлетворить какую-нибудь иную их просьбу, которая не уронит твоего достоинства.
Внезапно Линден, словно что-то подтолкнуло, и она буквально впилась взглядом в Касрейна, который в этот момент вставил свой странный монокль в левый глаз. Придворные застыли, словно скованные ледяным страхом. Рант Абсолиан отпрянул и бессильно оперся на спинку трона. Но жест кемпера был настолько будничным, что Линден не отвела глаз и не подумала о самозащите.
Их глаза встретились. И она вдруг успокоилась. Она поняла, что у нее нет никаких причин для подозрений, как нет причин не доверять ему. В его левом глазу она могла прочитать ответы на все вопросы, какие только могли возникнуть. От него исходили флюиды, полностью подавлявшие ее волю. Последний внутренний протест потонул в глубокой вере в то, что его желания исходят от нее самой. И слова, которые были ему так нужны, сами слетели у нее с языка:
— О гаддхи! Прошу тебя дать высочайшее повеление своему кемперу, дабы он исцелил моего друга Томаса Ковенанта.
Рант Абсолиан был безумно счастлив, что монокль обратился не в его сторону, и звенящим от радости голосом поспешно заявил:
— Я уверен, что Касрейну по силам любая помощь, которая вам только понадобится.
Струйки пота потихоньку начали размывать грим на его лице.
— О, гаддхи! Я счастлив повиноваться твоей милости!
Кемпер больше не смотрел на Линден, но его воздействие на нее еще продолжалось. Даже неприкрытая алчность, с какой он уцепился за Ковенанта, оставила ее абсолютно спокойной.
Хоннинскрю и Первая с тревогой уставились на нее, Мечтатель горестно ссутулился. Но флюиды кемпера все еще продолжали свое действие.
— Подойди, Томас Ковенант! — резко приказал Касрейн. — Я попробую спасти тебя прямо сейчас.
Бринн бросил вопросительный взгляд на Линден, и та кивнула. Поскольку ничего другого и не могла сделать. Она свято верила, что кемпер, наконец, освободит ее от тяжкого груза болезни Ковенанта.
Харучай слегка нахмурился и с немым вопросом в глазах обернулся к Великанам. Но те не посмели перечить Линден. К тому же они и представить себе не могли, что с ней сейчас происходит.
Пожав плечами, Бринн подвел Ковенанта к Касрейну.
Тот внимательно его осмотрел и слегка дрогнувшим голосом сказал:
— Благодарю тебя, Бринн из племени харучаев. Теперь ты можешь оставить его под моей опекой, ничего не опасаясь.
Но тут Бринн, уже ни с кем не советуясь, угрюмо ответил:
— Нет.
Его отказ вызвал легкую волну потрясенного ропота среди придворных. Рант Абсолиан привстал с места и прикусил губу, словно ему показалось, что он ослышался.
Отчетливо, словно поддерживая Бринна, Ковенант заявил:
— Не прикасайтесь ко мне!
Касрейн снова вставил монокль в глаз и властно сказал:
— Бринн из племени харучаев, мое искусство не терпит свидетелей. Если я хочу помочь этому человеку, я должен делать это в одиночестве.
Бринн не мигая, смотрел в его волшебный монокль, но, когда он заговорил, голос его был тверже гранита:
— Это ничего не значит. Он находится под моей охраной. И я не оставлю его.
Кемпер побелел от ярости и разочарования. Он никак не ожидал, что его флюиды вдруг не подействуют.
Линден стала понемногу отходить. Ее спокойствие уже не казалось ей нормальным, и где-то в глубине пискнул инстинкт самосохранения.
Но в этот момент Касрейн снова поймал ее на мушку своего монокля:
— Линден Эвери, прикажи харучаю оставить Томаса Ковенанта под моей опекой.
И тут же спокойствие стало по-прежнему безмятежным. Она услышала свой голос:
— Бринн, я приказываю тебе оставить Ковенанта под его опекой.
Бринн ожег ее взглядом, в котором полыхнули воспоминания об Элемеснедене, но тут же взял себя в руки и лишь ровным голосом ответил:
— Нет, я не могу.
По толпе придворных пробежали трепет и какое-то шевеление, словно некоторые из них тихонько отступали к лестнице. Женщины гаддхи сбились в кучку у его ног, словно в поисках защиты.
Причиной этому было побагровевшее от гнева лицо Касрейна. Он поднял руки и, потрясая кулаками, напустился на Бринна:
— Дурак! Если ты немедленно не уберешься, я дам команду стражам растерзать тебя на месте!
Но прежде чем он успел договорить, Великаны, Хигром и Кир бросились харучаю на выручку.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:30 | Сообщение # 19 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Однако Бринн не нуждался в их помощи: неуловимым движением он скользнул вперед и, оказавшись между Ковенантом и кемпером, бросил тому в лицо:
— Если ты дашь такую команду, то умрешь раньше, чем хоть один из них успеет поднять копье!
Рант Абсолиан был до того напуган, что казалось, его сейчас хватит сердечный приступ. Придворные, уже не таясь, поспешно покидали зал.
Бринн стоял непоколебимо, как скала. А за его спиной уже выстроились два харучая и три Великана.
На секунду кемпер заколебался: не рискнуть ли ему попробовать подчинить Ковенанта своей власти прямо сейчас — но мудрость и коварство, благодаря которым он сумел достичь своего нынешнего положения и долголетия, подсказали ему другой выход. Он отступил на шаг и дрожащим, но крепнущим с каждым словом голосом постарался охладить их пыл:
— Вы неверно поняли меня! Я ничем не заслужил ваших подозрений. Подобная враждебность принесет вам только вред. Да она принесла бы вред любому, кто ответил бы подобным образом на милостивое приглашение гаддхи! Но я понимаю, чем она вызвана. Я умоляю вас о прощении за мою невольную вспышку гнева. Надеюсь, что, когда вы вкусите благ гостеприимства гаддхи, вы поймете, насколько чисты были мои намерения. И если вы все-таки изъявите желание прибегнуть к моей помощи, я буду только рад на него откликнуться.
Он говорил спокойно, но глаза его метали молнии. Не дожидаясь ответа, он отвесил торопливый поклон в сторону Благодати, пробормотал: «С вашего позволения, о гаддхи…» — и исчез в тени за троном.
В первую секунду Рант Абсолиан засиял, наблюдая за позорным отступлением своего министра. Но уже в следующую до него дошло, что он остался один на один с людьми, способными напугать Касрейна-Круговрата, и защитой ему были только его женщины и стражи. Он буквально скатился с трона и, распихивая одалисок, поспешил вслед за кемпером, словно был привязан к нему невидимой нитью. Женщины сперепуганным писком бросились его догонять.
Путешественники остались в зале только в обществе Раера Криста и трех сотен стражей.
Кайтиффин был потрясен, но это, однако, не лишило его дипломатической учтивости.
— Друзья мои, — хрипло начал он, — молю вас о прощении за столь невежливый прием. Как вы сами заметили, гаддхи сегодня не в настроении — он утомлен выполнением своих многочисленных обязанностей перед народом, и потому на плечи кемпера лег двойной груз ответственности: и за себя, и за своего государя. Но вскоре все вернется на круги своя, и, уверяю вас, вам щедро отплатят за сегодняшнее… — Он запнулся, словно осознав, что его последние слова прозвучали двусмысленно. Не зная, как выпутаться, он ухватился за первую мысль, которая пришла ему в голову: — Дозвольте мне проводить вас в ваши апартаменты. Вас ждет там трапеза и все, что можно пожелать для отдыха.
В эту секунду Линден, наконец, вынырнула из переполнявшего ее моря спокойствия и, осознав, что произошло, и что могло произойти, чуть не закричала от ужаса.
Глава 15
«Не прикасайтесь ко мне!»
Томас Ковенант все видел. И слышал тоже все. С того момента, как элохимы вскрыли тайное знание о местонахождении Первого Дерева, заложенное в его мозг Каером-Каверолом, все его органы чувств функционировали абсолютно нормально. Но при этом сознание оставалось чистым, как мемориальная каменная плита, с которой сточены все надписи. Все, что он видел, слышал или осязал, не имело для него никакого смысла, не рождало в нем никакой ответной реакции. Ничто его не могло тронуть, ибо все цепочки передачи импульсов в мозг были перекрыты.
Его не беспокоило то, что сделали с ним элохимы. Шторм, чуть не уничтоживший «Звездную Гемму», он попросту не заметил. Опасность для его собственной жизни и отважные попытки таких людей, как Бринн, Мечтатель и Линден, спасти его, — все это было ему понятно не больше, чем бормотание на незнакомом языке. Он все видел и, возможно, где-то подсознательно даже осознавал, но полностью утратил потребность понимать умом то, что происходило вокруг. Он дышал, потому что это было необходимо. Он глотал пищу, если ее клали ему в рот. Время от времени моргал, чтобы не резало глаза, когда слизистая оболочка слишком высыхала. Но все это он делал рефлекторно.
Лишь временами он ощущал смутное беспокойство, но стоило ему произнести свою единственную фразу, как оно отступало. Эти четыре слова были всем, что от него осталось. С каменным спокойствием он наблюдал попытку Касрейна его одержать. Хищные флюиды, лившиеся из монокля волшебника, не оказали на него ни малейшего воздействия. В нем не осталось ничего, на что можно было бы воздействовать. То, что друзья его спасли, также растворилось без следа в пустоте, заполонившей сознание. Панический уход из Величия Ранта Абсолиана, Касрейна и всего двора ничего для него не изменил. Но он все видел. И все слышал. Его органы чувств функционировали абсолютно нормально. Он встретился глазами с испытующим взглядом Финдейла, который задумчиво смотрел на него, словно оценивая, может ли пустота, оставленная в его мозгу элохимами, противостоять алчной страсти Касрейна. И он видел краску стыда и страдания, которая заливала лицо Линден, осознавшей, что кемпер только что навязал ей свою волю. Она обеими руками зажала себе рот, чтобы сдержать рвущийся крик. Она боялась одержания больше всего на свете, а сейчас сама, полностью утратив собственную волю, выполнила все приказы Касрейна. «Господи Иисусе!» — выдохнула она. Ее испуганный взгляд был прикован к лицу кайтиффина; все внутри нее кричало, что ему тоже нельзя доверять.
При взгляде на Линден Ковенант снова почувствовал некоторый дискомфорт и произнес свои привычные четыре слова, которые произвели на него обычный успокаивающий эффект. Он услышал, как Первая, с трудом сдерживаясь, прорычала: — Мы пойдем с тобой, кайтиффин. Мы очень нуждаемся в отдыхе и изрядно проголодались. К тому же нам нужно обсудить то, что произошло.
Раер Крист слеша скривился от ее резкого тона и, не делая больше попыток умиротворить разгневанных гостей, молча повел их к лестнице.
Ковенант, повинуясь Бринну, потянувшему его за локоть, стал механически переставлять ноги.
Кайтиффин снова отвел гостей на второй ярус, где они, пройдя сквозь центральный бальный зал, углубились в лабиринт комнат, переходов, ярко освещенных залов и кухонек. Всюду они встречали придворных, на лицах которых снова красовались учтивые маски, надежно скрывавшие терзавший их всю жизнь страх. Наконец путешественники оказались в длинном коридоре, в который выходило множество дверей. Каждому из них было предоставлено по отдельной спальне. В конце коридора находился довольно большой холл, где на столах из красного дерева, отделанных бронзовыми украшениями, гостей уже ждал роскошный обед.
Но у дверей каждой спальни стояло по вооруженному копьем и тяжелым мечом хастину, а у каждого стола дежурило еще по двое. Хоннинскрю только руками развел: то ли слугами обеспечили, то ли убийцами. Да и Раер Крист не спешил уходить. Но Ковенанту это было безразлично. Аппетитные запахи пищи и мускусная вонь хастинов были только фактом, который не требовал никаких объяснений. Зато в глазах Первой загорелись яростные огоньки, а губы Линден сжались в узкую полоску и побелели. Нахмурившись, она спросила Криста:
— Это что, еще один образец гостеприимства гаддхи? Или стражи у вас расставлены повсеместно?
— Избранная, ты не так нас поняла, — возобновил кайтиффин дипломатическую эквилибристику. — Эти существа созданы для службы и здесь находятся для того, чтобы прислуживать вам. Если вы хотите их отослать, они уйдут. Но без особой команды останутся на месте, и будут дожидаться ваших приказаний.
Линден повернулась к ближайшим двум стражам и бросила:
— А ну, пошли вон!
На звериных мордах ничего не отразилось, и стражи замаршировали к выходу. Тогда Линден скомандовала остальным:
— Все вон отсюда! Оставьте нас одних!
Их полное повиновение слегка умерило ее гнев, и теперь она, наконец, почувствовала, как устала за этот день. И вновь взрыв ее эмоций побудил Ковенанта повторить свою защитную формулу. Но его друзья уже настолько привыкли к этому постоянному рефрену, что не обратили на него внимания.
— Я тоже откланяюсь, — произнес кайтиффин, всем своим видом показывая, что уходит потому, что ему просто пора вернуться к своим обязанностям, а не потому, что боится, как бы не выгнали и его. — При случае я загляну к вам, чтобы донести до вас волю гаддхи или кемпера. Если же я вам понадоблюсь зачем-нибудь, то просто позовите ближайшего стража и назовите ему мое имя. Буду рад служить вам.
Линден лишь устало пожала плечами, но тут раздался голос Первой:
— Минуточку, кайтиффин. Сегодня мы видели много того, в чем не успели пока разобраться. И многое нас тревожит. Не рассеешь ли ты частично наше неведение ответом хотя бы на один вопрос? — Выражение ее глаз заставило его насторожиться, а тон недвусмысленно намекал, что уйти от ответа не удастся. — Ты говорил о том, что у вас восемь тысяч стражей и три тысячи кавалеристов. Оружия мы тоже видели более чем достаточно. Но песчаные горгоны давно уже скованы вихрем, а против любых других врагов вас всегда может защитить высокое искусство вашего кемпера. Так на что Ранту Абсолиану такая огромная армия?
Раер Крист с облегчением вздохнул, словно ожидал более опасного вопроса:
— Первая в Поиске, все дело в богатстве Бхратхайрайнии. Немалую часть его мы получили как плату за службу наших солдат и военных кораблей другим правителям и народам. Все это знают, и наше год от году растущее богатство заставляет других монархов с завистью поглядывать на нас. Поэтому наша армия существует еще и для того, чтобы сдерживать их аппетиты.
Первая сделала вид, что удовлетворена ответом. Поскольку больше вопросов не последовало, кайтиффин счел за лучшее раскланяться и удалиться. Хоннинскрю прикрыл за ним дверь, и все разом заговорили.
Первая и Хоннинскрю выражали свое возмущение; Линден пыталась объяснить всем и каждому, какую власть имеет монокль и что Раеру Кристу тоже нельзя доверять; Бринн настаивал на немедленном возвращении на «Звездную Гемму», остальные харучаи его поддерживали. Но капитан высказал предположение, что тогда гаддхи может отказать им в своей милости и корабль не будет починен. Лишь Финдейл и Вейн не принимали участия в общем разговоре.
Хоннинскрю по просьбе Мечтателя, который в волнении так бурно жестикулировал, что понять его мог только брат, спросил у Бринна, как ему удалось устоять против монокля кемпера. Тот абсолютно спокойно, словно говорил о чем-то будничном, ответил:
— Он говорил со мной взглядом. Я его услышал, но не стал слушать, что он скажет. — Он бросил на Линден взгляд, в котором было прямое обвинение. Та закусила губу от стыда за свое безволие.
Ковенант все это видел. Но не понимал. И не хотел понимать.
И все же на общем совете было решено оставаться в Удерживающей Пески как можно дольше, чтобы выиграть как можно больше времени для ремонта корабля. Лишь решив этот вопрос, друзья позволили себе сесть за стол, и то лишь после того, как Линден проверила, не отравлена ли пища. Впервые за день они поели. Бринн кормил Ковенанта, и тот машинально глотал, но при этом все видел и слышал. У Линден горели щеки, и в глазах стоял панический страх человека, загнанного в тупик. Ковенанту пришлось повторить свою формулу дважды, прежде чем он отделался от чувства дискомфорта.
После обеда время потянулось неимоверно медленно, ничего не происходило. Лишь иногда кто-то что-то произносил, чтобы разрядить напряжение. Ковенант слушал, смотрел, но все, что он видел и слышал, тонуло в пустоте внутри него. Течения времени он тоже больше не ощущал: дни тянулись однообразной чередой, неотличимые друг от друга, как бусины четок. Лишь одно изменялось: смутное беспокойство, чувство дискомфорта посещало его все чаще и чаще — может быть, это пыталась пробиться к нему и воззвать его совесть? Он утратил воспоминания о крови, льющейся в Стране, но, может быть, его чувство ответственности за людей, которых он обещал спасти от безжалостного убоя, не желало оставлять его в покое? Однако ему больше не было дела до Первого Дерева. Ему больше не было дела ни до чего.
Ожидание тянулось бесконечно. И каждый использовал его в меру своего темперамента: кто отдыхал, кто нервно мерил комнату шагами, кто тихонько спорил. Бринн решил послать Кира и Хигрома на разведку, и Линден не смогла отговорить его. Харучай просто перестал обращать на нее внимание. И лишь когда Первая поддержала ее, мотивируя это тем, что лучше им не расставаться, он отказался от своего намерения.
Вейн обращал внимание на происходящее не больше, чем Ковенант. Финдейл тоже молчал, но по-прежнему тревожно вглядывался в лицо Ковенанта, словно предчувствовал, что вскоре Неверящему предстоит пройти новое, определяющее его будущую жизнь испытание; словно заранее его жалел и сомневался, справится ли он.
Появление Раера Криста слегка разрядило обстановку. Кайтиффин принес приглашение на банкет, который давался двором в их честь. Линден не знала, что ответить: пренебрежительное отношение харучаев подорвало в ней веру в себя. Но Первая решила принять приглашение, и кайтиффин проводил гостей в пышную, ярко освещенную трапезную, где играла тихая музыка. Разряженные дамы и галантные кавалеры были заняты светской болтовней, флиртом и сплетнями. Простые костюмы путешественников казались нищенскими на фоне окружающей их роскоши, но придворные облепили пришедших, как мухи десерт. Возможно, они действительно посчитали гостей экстравагантным развлечением, а возможно, просто боялись вести себя иначе.
Мужчины, окружившие Линден, сыпали комплиментами, словно не замечали, что она близка к истерике. Женщины роились вокруг безучастных к их заигрываниям харучаев. Великанов осыпали колкими остротами. Ни гаддхи, ни кемпер не почтили пиршество своим присутствием, но вдоль стен стояли хастины, словно шпионы, и поэтому даже самые осторожные и деликатные вопросы Хоннинскрю не смогли выудить из щебечущих придворных ни капли полезной информации. Зато еда была приготовлена великолепно, а вина поражали тонкостью букета. Чем дольше продолжалось пиршество, тем более развязно и эксцентрично вели себя придворные. Мечтатель ушел в себя, словно его опять посетили видения. Глаза Первой метали молнии. Ковенант все чаще повторял свою спасительную формулу.
Наконец путешественники, будучи не в силах больше терпеть окружавший их разгул, попросили Криста проводить их обратно и, как только он оставил их одних, занялись приготовлениями ко сну.
Каждому гостю было предоставлено по отдельной спальне, в которой стояло по одной кровати. Но путешественники предпочли разместиться так, как было удобно им, а не хозяевам. Они решили переночевать по двое: Хоннинскрю с Мечтателем, Первая с Киром. Линден бросила прощальный взгляд на Ковенанта и под надзором Кайла отправилась в свою комнату. Хигром остался в холле охранять Вейна и Финдейла. Когда Бринн погасил свет, Ковенант рефлекторно закрыл глаза.
Свет зажегся, и он открыл глаза. Но источник его был другим: он исходил от позолоченного светильника, который держала в руках женщина, картинно задрапированная в ткань, просвечивающую, словно утренний туман. По ее плечам струились пышные золотые кудри.
Это была леди Алиф. Фаворитка гаддхи.
Игриво приложив палец к губам, она зашептала Бринну:
— Не надо никого звать. Касрейн-Круговрат хочет поговорить с Томасом Ковенантом. И он ничего не имеет против твоего присутствия. Естественно, как и против присутствия хоть всех членов вашей компании, но надо ли их будить? Кемпер глубоко скорбит по поводу произошедшего недоразумения, и хотел бы принести извинения. Но стоит ли ради этого лишать их заслуженного отдыха? Ты и один сможешь быть Томасу Ковенанту защитой и опорой.
На лице Бринна не отразилось ровным счетом ничего. Он мысленно взвесил риск, которому подвергался, если поддавался на эту новую уловку кемпера.
Пока он решал, что предпринять, леди Алиф подошла к нему поближе. Но двигалась она так мягко и естественно, что не вызывала никаких опасений. Каждый ее шаг сопровождался позвякиванием серебряных подвесок на ножных браслетах. Она подняла руку, разжала ее — на ладони оказалась щепотка буроватого порошка — и вдруг с силой дунула так, что порошок полетел прямо Бринну в лицо.
На лице харучая отразилось необычайное удивление, ноги подогнулись, и он рухнул на пол.
Леди Алиф с довольной улыбкой обернулась к Ковенанту и, взяв его за руку, помогла ему подняться с постели. Он автоматически подчинился.
— Не прикасайтесь ко мне, — пробормотал он. Но леди, не обращая на него внимания и не переставая улыбаться, повлекла его к дверям.
В коридоре они прошли мимо лежащего без движения на каменном полу Хигрома. Вейн стоял, вперив взор в двери комнаты Линден, и, по-видимому, ничего вокруг не замечал. Финдейл проводил их испытующим взглядом, но не сказал ни слова.
Фаворитка гаддхи, увлекая Ковенанта за собой, свернула за угол.
Хлопнула дверь, и раздался топот босых ног, словно кто-то из оставшихся харучаев — Кайл или Кир, — услышав шум падения Бринна, сообразил, что что-то не в порядке, и бросился в погоню.
Каменные стены внезапно превратились в зеркала. Леди прекрасно ориентировалась в этом хрупком лабиринте и все дальше и дальше уводила Ковенанта от его друзей. Харучаи метались в толпе отражений, натыкаясь на стекла, но все было бесполезно: леди Алиф с Ковенантом исчезли в глубинах Удерживающей Пески.
Пройдя между двумя последними зеркалами, они оказались в круглой, похожей на будуар комнате. Свет трех или четырех медных светильников мягко освещал пушистые голубые ковры, манившие ступить на них босой ногой. Тут и там стояли обитые бархатом и шелком диванчики и банкетки. Воздух был насыщен запахом благовоний, а гобелены на стенах изображали более чем откровенные любовные сценки. Лишь два вооруженных хастина у входа слегка нарушали интимность обстановки. Но на Ковенанта они произвели не больше впечатления, чем узоры ажурной металлической спиральной лесенки, устремлявшейся к потолку. Он смотрел на них и ни о чем не думал.
— Ну, наконец-то, — прощебетала леди с легким вздохом облегчения, — наконец-то мы одни.
Она обернулась к нему и облизнула пересохшие губы.
— Томас Ковенант, я сгораю от страсти к тебе. — Ее глаза, подведенные черным, казались неестественно большими. — Я привела тебя сюда не потому, что так хотел кемпер, а потому, что так хочу я. Эта ночь вернет тебе память. Я пробужу в тебе воспоминания о самых смелых твоих снах и воплощу их в жизнь.
Леди Алиф замолчала, ожидая ответа, и, когда его не последовало, даже слегка растерялась. Она с досадой прикусила губу, но тут ее глаза снова полыхнули страстью, и, призывно прошептав: «Смотри же!» — она грациозно отбежала на середину комнаты и начала танцевать, отбивая ритм серебряными бубенчиками браслетов. В каждом ее движении сквозили нега и сладостная боль желания. Она соблазняла его по всем правилам искусства опытной одалиски. Изображая, что от страсти совсем потеряла голову, она в танце то приближалась к нему, то отбегала, то снова приближалась; окутывавшие ее накидки с легким шелестом падали на ковер; руки, лаская, скользили по нежным, как шелк, бедрам, животу, груди, еще больше разжигая огонь желания. Ее маленькие твердые соски были подкрашены кармином и выглядывали из рассыпавшихся по груди золотистых локонов, как маки на пшеничном поле.
Но когда она обвила шею Ковенанта руками, прижалась к нему всем телом и попыталась страстно поцеловать, его губы остались плотно сжатыми. Ему даже не понадобилось повторять свой обычный рефрен: он видел ее, осязал, но она для него не существовала.
Его холодность испугала и насторожила женщину. Она отпрянула и с недоверием спросила:
— Разве ты не хочешь меня? — Она закусила губы, пытаясь это осознать. — Но ты не можешь не желать меня!
В отчаянии она прибегала все к новым и новым попыткам возбудить его, но только лишний раз убеждалась, что ее чары бессильны. Перепробовав все, что она знала и умела, леди Алиф,наконец, призналась себе, что над этим мужчиной она не имеет никакой власти.
Ей так и не удалось пробиться сквозь пустоту, созданную элохимами. Ковенант стал неуязвим, словно их целью было защитить его, а не изуродовать.
Леди Алиф не смогла перенести своего поражения: первый раз в жизни красота предала ее. Царапая щеки холеными наманикюренными пальчиками, извивавшимися, как лапки паука, она застонала в тоске:
— О кемпер! Смилуйся! Он не мужчина! Нет мужчины, который отказался бы от меня после всего, что я сделала!
Увидев, что она шевелит губами, и, услышав звук ее голоса, Ковенант тоже испытал потребность заговорить. И сказал:
— Не прикасайтесь ко мне!
Подобного унижения леди Алиф вынести уже не смогла.
— Идиот! — закричала она в ярости. — Ты уничтожил меня, но тебе же это не принесет никакой выгоды! За то, что я не справилась с тобой, кемпер отдаст меня в самый дешевый бордель, но и тебя не пожалеет! Да он тебя по косточкам разберет и использует их, чтобы отсрочить свою смерть! Если бы ты был настоящим мужчиной, то не устоял бы против моих чар и тогда остался бы жив. А я могла бы подарить тебе истинное наслаждение. — Она бросилась к нему и, сжав ладонями его заросшее худое лицо, прямо в глаза прошептала, обдавая горячим дыханием: — Наслаждение…
— Достаточно, Алиф, — раздался голос кемпера, спускавшегося по спиральной лесенке, и женщина застыла, сраженная страхом. — Тебе к нему не пробиться. И я не отдам его тебе на растерзание.
Благодаря лесенке казалось, что он ростом с Великана, лишь руки, слабые и морщинистые, слегка умаляли грозный облик. Младенец на спине молчал и, похоже, спал.
— Возвращайся к гаддхи. — Он сказал это спокойно, но от его злобы в комнате словно стало темнее. — Ты мне больше не нужна. Отныне твое процветание или падение зависят только от его каприза. Посмотрим, долго ли ты сумеешь ему угождать.
Каждым словом он словно забивал гвоздь в крышку ее гроба; однако этот приговор был все же менее страшен, чем тот, которого она панически боялась, и поэтому она сумела удержать себя в руках. Бросив последний взгляд на Ковенанта, она гордо выпрямилась, собрала свои накидки и, волоча их за собой, как королевский шлейф, с высокомерным и презрительным видом стала подниматься по лестнице.
Когда она удалилась, кемпер отдал приказ одному из стражей привести к нему Ковенанта и тоже исчез наверху.
Когда хастин положил ему на плечо когтистую лапу, Ковенанта пронизала дрожь, и, чтобы избавиться от смутного ощущения опасности, ему пришлось повторить свою спасительную формулу несколько раз подряд. Лестница, спиралями уходившая в потолок, словно витки Рока горгон, вела в Башню кемпера, и, когда она, наконец, кончилась, Ковенант оказался в лукубриуме Касрейна.
На длинных столах было расставлено множество странных аппаратов. Вдоль стен тянулись полки, заполненные фиалами и колбами с различными порошками. Отражавшееся во множестве зеркал сияние свечей казалось ослепительно ярким. Касрейн неслышно скользил по лаборатории, готовя какие-то инструменты. Руки его дрожали от волнения и сдерживаемого нетерпения, но младенец на спине спокойно спал. Золотистая мантия волшебника складками бежала за ним по полу, словно стайка маленьких зверьков. Но голос его был спокоен, и если все же немного дрожал, то, скорее от дряхлости.
— Честно говоря, я и не ожидал, что у нее что-нибудь получится, — обратился он к Ковенанту, но таким тоном, словно заранее знал, что не получит ответа. — Тебе было бы лучше, если бы она тебя покорила, но ты пренебрег ею. За эту неудачу она будет наказана так, как ни один мужчина еще не наказывал женщину. Она пикантная шлюшка, причем не так уж глупа, но меня она больше не интересует. — Он тихо вздохнул. — Пройдет время, и будут другие. Ведь гаддхи получает фавориток только из моих рук, да и то когда они мне надоедят. Правда, последнее время я способен лишь любоваться сверху на утехи других в той маленькой комнатке. Я таил надежду, что ты уступишь, и меня это несколько развлечет.
Пока Касрейн болтал, хастин усадил Ковенанта в стоящее в углу кресло, оснащенное какими-то аппаратами. Кемпер отложил инструменты и особыми зажимами стал закреплять его руки и ноги.
— Но подобные развлечения — лишь тень истинного удовольствия. Мне этого мало. И прожитых лет мне тоже мало. Вот для этого ты и здесь. — Он затянул ремень кресла на груди Ковенанта и таким же ремнем закрепил голову. Теперь Неверящий не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел, но Касрейн, похоже, знал, что он не имеет никаких желаний.
От всех этих приготовлений у Ковенанта возникло лишь чувство легкого дискомфорта, и он, чтобы освободиться, выговорил свою заветную фразу.
Касрейн стал настраивать аппарат, большей частью состоящий из линз различных толщины и размеров, соединенных между собой всевозможными способами. Затем опустил его на шарнирах, как экран, к лицу Ковенанта.
— Ты уже видел, — сказал кемпер, закончив приготовления, — как я внушал свою волю другим с помощью одного маленького монокля. Он изготовлен из золота. Из чистейшего золота без примесей. А в таких руках, как мои, этот редкий металл обладает огромным могуществом. С его помощью я способен на очень многое, на такое, по сравнению с чем Рок горгон — детские игрушки. Но мое искусство слишком совершенно (как совершенен круг) для столь несовершенного мира. Поэтому я волей-неволей вынужден в любом своем творении изыскивать место для щелочки или зазора, чтобы связать его с этим миром.
Он отступил на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться видом Ковенанта в кресле, но вдруг резко нагнулся и, глядя узнику прямо в глаза, прошипел, словно тот мог его понять:
— Поэтому и в моем творении собственного долгожительства также есть трещинка, и моя жизнь утекает сквозь нее капля за каплей. Зная, что такое совершенство, я вынужден страдать от неполноценности своих деяний. Томас Ковенант, я близок к смерти. — Он отпрянул и забормотал, разговаривая уже сам с собой: — И не могу этого допустить.
Он принес стул, поставил его напротив пленника и сел. Его глаза были на одном уровне с глазами Ковенанта.
— Ты владеешь кольцом из белого золота. — Он ткнул костлявым пальцем в обезображенную руку Томаса. — Это несовершенный металл, искусственный сплав. И его больше нет во всей Стране — только в твоем кольце. Я читал о подобном, но даже не смел мечтать, что однажды оно свалится мне в руки. Белое золото! Томас Ковенант, да ты сам-то понимаешь, чем обладаешь? Его несовершенство — один из величайших парадоксов, но в руках настоящего мастера оно станет залогом изумительных творений и навсегда избавит его от страха. И потому, — он опустил линзы на глаза Ковенанта, и теперь тот видел мир вокруг искривленным, но это его не волновало, — я собираюсь это кольцо у тебя забрать. Как ты знаешь (или знал), я не могу отнять его у тебя силой. Ты должен сам отдать его мне, по доброй воле. Но в своем нынешнем состоянии ты не способен ни на малейший волевой акт. Поэтому в первую очередь я должен снять покровы, окутывающие твое сознание. А так как ты полностью в моих руках, то я уж найду способ исторгнуть у тебя согласие. — Он расхохотался, щеря почерневшие от старости зубы. — Да, все же тебе было бы лучше уступить леди Алиф…
Ковенант начал свое предостережение, но, прежде чем он договорил, Касрейн поднял монокль, направил линзы в левый глаз своего узника, глянул сквозь него, и в мозгу Ковенанта взорвалась боль.
И не только в мозгу: все мышцы словно резало ножами, суставы выворачивало, каждый нерв трепетал, как натянутая струна. Голова горела так, словно с черепа содрали кожу. Ковенант забился в своих путах. Он видел пронзающий взгляд Касрейна, слышал свое хриплое дыхание, ощущал боль, раздирающую тело. Но все его органы чувств функционировали нормально.
Однако боль не вызвала в нем ничего, кроме рефлекторных конвульсий тела. Попав в его пустоту, она растворилась без остатка, без отклика. Связь с его сознанием была разорвана. Он не отвернулся бы и не закрыл глаз, даже если бы смог.
Внезапно все кончилось. Кемпер откинулся на спинку стула и, довольно немелодично насвистывая сквозь зубы, стал обдумывать новую попытку. Приняв решение, он добавил еще две линзы и вновь вставил в глаз монокль.
И Ковенанта охватило пламя, словно каждая капля крови, каждая клеточка тела стали нефтью и углем, брошенными в топку. Пронизанный безмерным страданием, из его горла исторгся жуткий вопль, какой способен издать лишь баньши. Кровь, костный мозг — все кипело, и легкие не справлялись с раскаленным паром дыхания. Заполыхала даже пустота внутри него, и ничто на свете уже, казалось, не могло спасти от пламени запрятанные где-то на дне ее остатки его души.
Все его органы чувств функционировали нормально. При других обстоятельствах он давно бы сошел с ума от боли. Но ему не с чего было сходить.
Элохимы об этом позаботились.
Касрейн вновь отпрянул, не скрывая разочарования. Он сник и, похоже, сдался.
Но через минуту новая мысль разогнула ему спину и зажгла огонек в тусклых глазах. Он вскочил, заменил несколько линз, а остальные поменял местами. Теперь Ковенант не видел ничего, кроме тумана, из которого выплыл искаженный золотой монокль, и кемпер вновь предпринял атаку.
Сердце стукнуло раз, два — но ничего не происходило. Затем туман стал рассеиваться, и лукубриум начал изменяться на глазах. Комната сначала медленно, а затем все быстрее закружилась, пока стены не слились в туманное пятно. Стул, на котором сидел Касрейн, вырос, но при этом взгляд кемпера остался по-прежнему пристальным. Ковенанта подхватил вихрь и по спирали понес в ночь.
Но ночь эта была особая; никогда еще он не видел ничего подобного. Здесь не было ни одной звезды, не было ничего вообще. Его внутренняя пустота закрутилась смерчем. В него он сейчас и падал.
Он падал как камень, все быстрее и быстрее. Он пролетел сквозь бушующее пламя, проскользнул сквозь терзающие ножи. Затем прошел сквозь горловину смерча — свою болезнь головокружений. И его закрутило еще сильней, словно желая с размаху швырнуть о крутой утес его неумолимой судьбы.
Он видел все, он слышал все. Глаз Касрейна, искаженный линзами, нависал над ним. Где-то далеко раздался резкий голос волшебника: — Убей его.
Но Ковенант не отнес это к себе.
И тут со дна смерча навстречу ему взвихрились образы, которые ему было бы страшно встретить, будь он прежним. Касрейн взбаламучивал его душу, и все, что находилось в осадке, стало подниматься наверх. Ковенант падал, а они летели навстречу.
Разрушение Посоха Закона.
Мемла и Линден, гибнущие во Мраке на-Морэма, потому что он не смог их спасти.
Его друзья, запертые в Удерживающей Пески. Поиск потерпел поражение. Страна беззащитна перед Солнечным Ядом. Земля отдана во власть Лорда Фоула.
Потому что он не смог их спасти.
Элохимы лишили его выбора. Они отняли у него возможность защитить тех, кого он любит. Он абсолютно беспомощен, как Страна, как Земля.
Измученный проказой и ядом, он теперь не более чем жертва. Флюиды, исходившие из глаза Касрейна, открывали ему всю правду, заставляли его осознать, кто он есть на самом деле. Он летел вниз, словно увлекаемый лавиной, на самое дно своей пустоты.
Там он разобьется. Стена, охранявшая его, окажется разрушена, она будет так же беззащитна, как Страна, перед пронизывающим взглядом Касрейна. И тут он услышал несколько глухих ударов. Затем шум битвы: тяжелое дыхание, крики. Где-то рядом дрались двое.
Рефлекторно он повернул голову.
И этим разорвал связь с Касрейном.
Ковенант вновь увидел лукубриум, не искаженный линзами. Он сидел на кресле, все еще привязанный. Ни на столах, ни полках ничего не изменилось.
Но страж бился в агонии на полу, а не стоял у дверей. А над ним возвышался Хигром. Ровным голосом харучай произнес.
— Кемпер, если ты причинил ему хоть малейший вред, за это заплатишь кровью.
Ковенант видел все и слышал все.
И он сказал (не в ответ, а просто, чтобы снять напряжение)
— Не прикасайтесь ко мне.
Глава 16
Монаршье наказание
Линден Эвери не спалось. Стены Удерживающей Пески отражали все ее попытки проникнуть сквозь них, словно были заколдованы. Ей удалось дотянуться лишь до нескольких хастинов, и то она воспринимала их как расплывчатые сгустки злой энергии. Эти противоестественные создания были стражами, тюремщиками не только для «дорогих гостей», но и для всего двора и дворни. Во время банкета Линден достаточно насмотрелась на придворных, чтобы понять, что их наигранная веселость служит им маской и броней одновременно. Но разве можно чувствовать себя защищенным в этом донжоне, построенном кемпером для своих нужд?
Она мечтала хоть ненадолго забыться, отвлечься от терзающих ее мыслей, но была настолько взвинчена, что никак не могла заснуть. А при одном воспоминании о монокле кемпера ей хотелось завыть: Касрейн всего-навсего посмотрел сквозь него, и, пожалуйста — она уже стала послушным орудием в его руках, бездумным выразителем его воли. И она сдалась без борьбы. Да ей даже в голову не пришло, что нужно бороться. Он одержал ее настолько легко, словно она всю жизнь ждала именно этого.
Вот харучай нашел в себе силы противостоять ему. Там, где Линден оказалась бессильна. Она была абсолютно открыта в этот момент. И даже не выставила никакой защиты. Да она просто не умеет наглухо закрывать двери, которые распахнула в ней Страна.
А в результате всего этого она предала Томаса Ковенанта. Он был соединен с ней такими интимными нитями, какими она не позволяла до сих пор себе привязываться ни к одному мужчине; и она продала его, словно он для нее не имел никакой цены. Нет, не продала: взамен она не получила ничего. Да ей и не предлагали ничего взамен. Она просто-напросто отдала Ковенанта, и лишь железная воля Бринна спасла его.
Это мучило Линден гораздо больше, чем все мерзкие тайны, которыми кишела Удерживающая Пески, вместе взятые. Это был пик ее неумения и недомыслия. Она чувствовала себя горой, истерзанной лавинами, землетрясениями и селями. Она еще держится, но от каждого удара, которые сыплются на нее со всех сторон, что-то внутри нее рвется. Она больше не может доверять самой себе.
Линден лежала без сна, но перед Кайлом притворялась, что спит. Даже повернувшись лицом к стене, она не переставала ощущать его молчаливое присутствие, которое служило для нее живым упреком и также не способствовало сну. Он тоже не доверял ей больше.
Но все же день был таким длинным и трудным, что усталость взяла верх и Линден задремала. И ее со всех сторон обступили холодные, непроницаемые стены темницы Ревелстоуна. Она пыталась проникнуть, просочиться сквозь гранит, чтобы убежать от Верных и их предводителя Гиббона. Но камень не пропускал ее. По рассказам Ковенанта, бывшие обитатели Страны умели договариваться с камнями, но эти стены были слепы и глухи к ее мольбам. А в ушах звучали слова Опустошителя: «Основное проклятие Страны ляжет на твои плечи! Ты избрана для особого осквернения». И она зашлась криком, изнемогая от омерзения к себе и своему мучителю: «Нет! Никогда!»
Снова раздался голос:
— Избранная, просыпайся. Юр-Лорда увели!
Линден подскочила и села, не в силах разобраться, явь это или продолжение ночного кошмара. Кайл положил ей руку на плечо, и в свете, льющемся из распахнутой настежь двери, она увидела, что его лицо как всегда непроницаемо-спокойно.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:31 | Сообщение # 20 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Она проглотила застрявший в горле крик, вызванный явлением Гиббона, и хрипло переспросила:
— Увели?
— Юр-Лорда увели. За ним пришла леди Алиф и от имени кемпера увела его за собой.
Линден все еще не могла прийти в себя после кошмара. Она с недоумением воззрилась на харучая:
— Зачем?
Кайл только пожал плечами:
— Она лишь сказала: «Касрейн-Круговрат хочет поговорить с Томасом Ковенантом».
Увели. Подозрение, острое как нож, кольнуло ей сердце:
— А Бринн с ним?
— Нет, — бесстрастно ответил харучай.
— Ты хочешь сказать, что вы позволили… - Ее глаза округлились от ужаса. Она вцепилась в плечи Кайла и затрясла его: — Вы что, рехнулись? Почему хотя бы меня не позвали?
Но, заглянув в его непроницаемые глаза, она без слов поняла, почему ее не позвали и как к ней теперь относятся харучай.
— Черт бы вас подрал! — Линден попыталась оттолкнуть его от себя, но вместо этого сама отлетела к стене. Она снова вскочила, обогнула харучая и, бросив через плечо: «Я вам еще понадоблюсь!» — вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа, который, увы, слишком хорошо знала.
В коридоре она встретила Великанов: полуодетых Хоннинскрю, Мечтателя и Первую, которая, словно и не ложилась спать, была облачена в кольчугу и держала на плече щит. Здесь же были Кир и Финдейл с Вейном, по обыкновению безучастные ко всему. Лишь Бринна и Хигрома нигде не было видно.
— Мы недооценили кемпера, — мрачно ответила Первая на немой вопрос Линден. — Вот что рассказал Кир: пока мы тут все храпели, леди Алиф своим придворным кривляньем совсем заморочила голову Хигрому, стоявшему на часах в коридоре, а потом дунула ему в лицо каким-то волшебным порошком, от которого он свалился без чувств. Ни Вейн, ни Финдейл, хоть и видели это, даже пальцем не пошевельнули, и она на их глазах, словно они были сообщниками, прошла в комнату Ковенанта. Там она обработала Бринна, а затем преспокойненько увела Друга Великанов за собой. Почувствовав неладное, Кир выбежал в коридор и уже в самом конце увидел удалявшиеся спины леди Алиф и Ковенанта. Он тут же бросился вдогонку, но догнать не успел — они исчезли. К счастью, Бринн и Хигром быстро пришли в себя и тотчас же отправились на поиски Друга Великанов или хотя бы кемпера. Я думаю, нам нужно последовать за ними.
Линден была вне себя: что нужно этому Касрейну от Томаса? Причем настолько, что он не побоялся пойти на риск и выкрасть его?
Конечно же! Что же еще, как не кольцо из белого золота? Она была близка к истерике и с трудом находила в себе силы сдерживаться.
— Как это «исчезли»? — накинулась она на Кира.
— Не знаю, — бесстрастно ответил харучай. — Там где-то есть потайная дверь. Они свернули за угол, а куда делись потом — не знаю.
Черт побери! Линден пробрала дрожь, когда ее осенило, как они смогли исчезнуть. Первой же она сказала:
— Они в Башне кемпера.
— Ахой! — издала боевой клич воинственная Великанша. Несмотря на пустые ножны, она горела желанием действовать. — В Башню кемпера!
По ее кивку Хоннинскрю и Мечтатель устремились в коридор; за ними, перейдя на бег, чтобы не отставать, помчался Кир. Линден и Кайл бросились вдогонку, слишком озабоченные судьбой Ковенанта, чтобы особо раздумывать, правильно ли они поступают.
Уже сворачивая за угол, Линден через плечо заметила, что элохим и Вейн тоже последовали за ними, впрочем, без особой спешки.
Почти сразу же участники погони напоролись на стражей, которых они выгнали из своей части яруса. На звероподобных мордах хастинов было написано крайнее недоумение. Некоторые из них даже неуверенно попытались преградить им дорогу, но когда Великаны на бегу их раскидали, остальные так и остались стоять на месте. Но Линден это только ужаснуло: это значило, что внимание Касрейна сосредоточено на ком-то другом. И она боялась думать, на ком именно.
Как и харучай, Великаны отлично умели ориентироваться в незнакомых местах. Руководствуясь врожденным чувством направления, они уверенно мчались по комнатам, переходам, коридорам к лестнице. Будь Линден одна, она давно заблудилась бы, а так через несколько минут они были уже в центральном зале, откуда открывался путь наверх — в ярус Сокровищ.
Сокровищница была ярко освещена. Очевидно, свет тут не гас никогда. Но сейчас, глубокой ночью, здесь не было ни одного человека. Хоннинскрю быстро вел их по лабиринту галерей. Дойдя до того места, где недавно Первая любовалась мечами, он остановился и тихо спросил:
— Почему бы тебе не вооружиться?
— Не соблазняй меня, — ледяным тоном ответила Великанша. — После того как нам отказали в подобном даре, это было бы объявлением открытой войны кемперу и гаддхи. Я думаю, нам не стоит спешить с этим.
Линден увидела очертания темных фигур, поднимавшихся по лестнице со второго яруса.
— Стражи, — пролепетала она. — Кто-то дал им приказ. Первая повелительным кивком отослала Хоннинскрю вверх по лестнице, в зал Величия.
Линден с трудом поспевала за Великанами, спотыкаясь на крутых ступеньках спиральной лестницы. Она уже задыхалась — сухой воздух пустыни резал легкие. Она боялась, что в Величии их уже дожидаются хастины. Если им отдан приказ задержать чужаков, то с таким количеством стражей не справиться даже Великанам.
Одолев последнюю ступеньку, она огляделась и с ужасом убедилась, что ее страхи полностью оправдались: их встречали несколько сотен ощетинившихся копьями хастинов, широким полукругом загородивших им дорогу. В неверном полумраке тронного зала они казались порождениями тьмы.
А преследующие их стражи уже начали подниматься по лестнице.
— Камень и море! — сквозь зубы выругалась Первая. — Хорошенькая встреча!
Мечтатель по инерции сделал шаг вперед, но она придержала его за локоть:
— Постой, Великан. Ты что, хочешь, чтобы нас перерезали, как котят? Избранная, — бросила она через плечо, — если тебе что-нибудь стукнет в голову, держи это при себе. Я не люблю глупого риска.
Линден не ответила. Поведение стражей яснее ясного говорило о том, насколько сильно Касрейн вцепился в Ковенанта. А элохимы постарались, чтобы Томас стал беззащитнее младенца. Она беззвучно выругалась, чтобы хоть частично снять напряжение и не взорваться.
Хастины начали медленно приближаться.
И вдруг раздался громкий приказ, отдавшийся эхом по всему тронному залу:
— Стойте!
Стражи остановились. И те, на лестнице, тоже.
Сквозь ряды хастинов кто-то стал пробиваться навстречу Великанам. Линден видела лишь светлую копну волос, то появлявшуюся, то исчезавшую. Стражи раздвинулись и пропустили женщину, вышедшую на середину зала. Она была полностью обнажена, словно только что поднялась с ложа гаддхи.
Это была леди Алиф.
Бросив на путешественников взгляд, словно просивший не обращать внимания на ее наготу, она обернулась к стражам и с напускной яростью набросилась на них:
— Как вы смеете нападать на личных гостей самого гаддхи? Поросячьи глазки стражей нерешительно забегали: с нее на гостей, обратно на нее, потом опять на гостей… Они решительно были сбиты с толку. Казалось, сейчас от напряжения у них затрещат мозги. Наконец несколько из них мрачно ответили:
— Здесь проход запрещен!
— Правда? — Ее голос зазвенел от дерзкой отваги. — А я вам приказываю их пропустить!
И снова хастины замялись, не зная, как поступить. Но несколько из них угрюмо повторили:
— Здесь проход запрещен!
Леди подбоченилась и, гордо подняв подбородок, свысока процедила:
— Стражи, вы знаете, кто я?
Хастины, моргая, уставились на нее. Несколько из них облизнулись, словно разрывались между голодом и смущением. Потоптавшись на месте, некоторые из них ответили:
— Леди Алиф, фаворитка гаддхи.
— Именно, — саркастически подтвердила она. — Я — леди Алиф, фаворитка гаддхи Ранта Абсолиана. Когда это Касрейн давал вам приказ не подчиняться гаддхи или его фавориткам?
Стражи молчали. Этот вопрос оказался слишком трудным для их крошечных мозгов.
— От имени Ранта Абсолиана, гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни, — медленно отчеканила она, — я приказываю вам пропустить наших гостей.
Затаив дыхание, Линден следила, как хастины озадаченно переминаются с ноги на ногу, не зная, как поступить. Очевидно, подобных противоречивых ситуаций в данных им инструкциях предусмотрено не было. Как не было новых приказов, которыемогли бы помочь им сориентироваться и найти верное решение. Но леди Алиф нетерпеливо прикрикнула на них, и строй дрогнул, потом треснул посередине, и стражи расступились. Фаворитка оглянулась, и ее глаза мстительно сверкнули. — А теперь не мешкайте! — поторопила она путешественников. — Пока Касрейн не отвлекся от беседы с вашим другом Ковенантом. Я не стала бы вам помогать, если бы не хотела преподать кемперу урок, что тех, кто работает на него, надо ценить и брать в расчет. Он слишком зарвался. Если так пойдет и дальше, то я не удивлюсь, если даже его пешки, — она кивнула на хастинов, — повернут против него. Да идите же, говорю вам! — Она в нетерпении топнула ногой, рассыпав звон серебряных бубенцов. — Он в любую секунду может проверить, что здесь творится, и отменить мой приказ.
Не заставляя себя упрашивать, Первая тут же поскакала огромными прыжками по каменным кругам, а за ней, прикрывая с тыла, последовали Кир, Хоннинскрю и Мечтатель. Линден замешкалась, собираясь задать леди пару вопросов, но Кайл ухватил ее под локоть и повлек за Великанами.
Последними шли Финдейл и Вейн; за их спинами стража вновь сомкнула ряды и на небольшом расстоянии последовала за ними.
Когда Великаны добрались до ярко освещенной Благодати, навстречу им из темноты, сгущавшейся за троном, вынырнул Бринн. Он не стал тратить время на лишние разговоры и расспросы, а только бросил через плечо, тут же развернувшись в обратный путь:
— Хигром нашел юр-Лорда. За мной! Линден оглянулась на хастинов. Те медленно приближались, но пока не делали попыток напасть. Возможно, им не было отдано приказа перекрыть все пути к отступлению.
Да и что ей теперь беспокоиться об отступлении, когда Ковенант в руках Касрейна! И вслед за Первой она побежала в темноту за стелой трона.
Стены здесь тоже были украшены барельефами, напоминающими пляску упырей. Даже при нормальном освещении было бы трудно найти выход, настолько хитро он был спрятан между каменными фигурами. Но их вел Бринн, который уже знал дорогу.
Он нажал рукой на одну из статуй, и она отъехала, открыв проход на узкую спиральную лестницу, идущую в каменной шахте. Линден медленно поднималась вслед за Первой и еле сдерживалась, чтобы не позвать Ковенанта.
Лестница казалась бесконечной, но, в конце концов, она кончилась, и они оказались в круглой комнате, выглядевшей как будуар кокотки: голубые мохнатые ковры, обилие диванчиков и банкеток, гобелены на стенах с пикантными любовными сценками. От запаха благовоний у Линден закружилась голова, и ее замутило.
Великаны и харучаи остановились: на страже металлической ажурной лесенки, устремлявшейся в потолок, застыл еще один хастин, недвусмысленно направив на них копье.
Этот страж не сомневался в том, что ему должно делать. Линден разглядела царапины на его щеке и поняла, что недавно он побывал в переделке. Очевидно, Хигром в поисках Ковенанта уже наведывался сюда. Но хастины, похоже, были невосприимчивы к боли, и этот преграждал им путь, нисколько не заботясь о том, что с ним будет.
Бринн бросился вперед, нырнул под копье и, подпрыгнув, уцепился за перила.
Хастин тут же повернулся, чтобы ударить его в спину, но Мечтатель не зевал: он навалился на стража всем своим мощным весом и, вырвав у него копье, отшвырнул в сторону. Тот без движения раскинулся между валявшимися подушками, словно пресыщенный любовник.
Хоннинскрю на всякий случай сломал копье о колено. Остальные поспешили за Бринном.
Эта лестница должна была привести их в святую святых — Башню кемпера.
Линден, цепляясь за перила, поднималась уже на одном упрямстве: ноги дрожали, а сердце было готово выскочить из груди. От бесконечных витков спирали у нее кружилась голова, и подъем казался ей ночным кошмаром. Она не знала, хватит ли у нее сил доползти. Но даже если она сумеет добраться до следующего яруса, то будет настолько измотана и слаба, что всех ее сил достанет только на то, чтобы восстановить дыхание. Но как долго ни тянулась лестница, все же и она закончилась, и компания оказалась в лукубриуме кемпера.
Линден быстро оглядела помещение: по-видимому, именно здесь Касрейн занимается своими колдовскими делами. Но от усталости у нее все плыло перед глазами; полки, уставленные различными сосудами, столы со странными аппаратами, необычные конструкции — все закружилось, и она чуть не упала.
Затем дурнота прошла, и Линден сумела сфокусировать взгляд на Великанах, стоящих над лежащим на полу хастином. Тот был мертв, и из раны на груди натекла большая лужа крови. Рядом в вызывающей позе стоял Хигром. Он кивком указал в один из углов лаборатории.
Там был Касрейн.
Находясь в своих владениях, вооруженный магией и презрением, он казался выше, чем на самом деле. Он гордо застыл, скрестив руки на груди. Монокль свисал на ленточке на грудь. Младенец спал.
Он стоял рядом с креслом странной конструкции, сверкавшим линзами и проводками, укрепленными в изголовье.
Внутри конструкции был привязан Ковенант.
Он смотрел на своих друзей, но глаза его были пусты.
Сдерживая рвущийся из груди крик, Линден рванулась к нему. На секунду она застыла перед Касрейном и обожгла его яростным, ненавидящим взглядом, а затем склонилась к Ковенанту.
Его руки ходили ходуном, словно он пытался вырваться из зажимов. Но для ее слабых пальцев замки оказались слишком тугими. На помощь ей пришел Бринн, и, предоставив ему управляться с путами, она занялась внутренним обследованием Ковенанта.
Линден не обнаружила никаких физических повреждений: ни внутри, ни снаружи. Единственным изменением были пересохшие губы и всклокоченная борода.
Кольцо по-прежнему тускло блестело на изуродованной руке. Она с облегчением вздохнула и в изнеможении оперлась на твердое плечо Бринна, позволив себе несколько минут отдохнуть, ни о чем не думая. Но не думать не получилось: слишком много вопросов пока не находили ответа. Она все еще не знала, что же случилось: то ли кемпер потерпел поражение, то ли Хигром остановил его вовремя. А может, Касрейну просто не под силу оказалось пробиться сквозь созданную элохимами пустоту?
Так, может быть, именно это и защитило Ковенанта? — Как вы сами видите, — нарушил молчание Касрейн слегка дребезжащим от старости и негодования голосом, — я не нанес ему никакого вреда. Что бы вы там обо мне ни думали, я заботился лишь о его благе, и если бы ваш харучай не ворвался сюда в самый неподходящий момент и не пролил бы невинную (кстати!) кровь, Томас Ковенант уже был бы в полном рассудке. Но никакие разумные убеждения не могут рассеять ваших подозрений. Раз вы продолжаете упорствовать в своих сомнениях, я воздержусь от завершения исцеления. Быть может, это научит вас больше доверять сведущим людям и чистоте их намерений. Линден резко обернулась к нему, минутная слабость сменилась яростью:
— Слушай, ты, ублюдок, если ты настолько, черт побери, добропорядочен, то зачем украл его и сотворил с ним это?!
— Избранная, — в подернутых старческой слезой глазах кемпера светилось кроткое негодование, — разве существует что-либо на свете, что могло бы тебя убедить оставить нас с ним наедине?
Со всей силой убеждения он старался создать в их глазах образ оскорбленной добродетели. Но на Линден это слабо подействовало. Она слишком хорошо ощущала разницу между его словами и ненасытной страстью, двигавшей его поступками. Она настолько разъярилась, что уже готова была выложить ему все, что она в нем увидела, но в этот момент по железной лесенке загрохотали тяжелые шаги. И прежде чем в воздухе повеяло близкой неминуемой гибелью, она поняла, что это пошли на приступ хастины. Убедившись, что Бринн уже освободил Ковенанта, она обернулась, чтобы предупредить друзей.
Однако те не нуждались в предупреждениях: Великаны и харучаи рассыпались по комнате, заняв оборонительные позиции. Но первым, кто вступил в комнату, был отнюдь не хастин. Это был Рант Абсолиан собственной персоной.
Из-за его плеча выглядывала леди Алиф (она уже успела одеться, хотя ее прозрачная накидка почти ничего не скрывала). А уже за ними стали подниматься стражи. На секунду самообладание изменило фаворитке гаддхи: когда она заметила мертвого хастина, на лице ее отразился откровенный ужас. Этого она не ожидала. Быстро нырнув в нее, Линден поняла, что фаворитка разбудила и привела сюда правителя, чтобы окончательно расстроить планы кемпера. Однако смерть стража меняла все. Прежде чем леди успела совладать со своим лицом, она уже осознала, что совершила ошибку.
Гаддхи не смотрел на Касрейна, и, казалось, не замечал и своих гостей: все его внимание было приковано к мертвому телу на полу. Он сделал шаг вперед, потом второй и, наконец, опустился на колени прямо в кровавую лужу, испачкав при этом полы туники. Его трепещущие пальцы нервно пробежались по лицу мертвого хастина. Затем он попытался перевернуть его, но тело оказалось слишком тяжелым. Гаддхи уставился на свои окровавленные руки, а затем ошалело оглядел собравшихся.
— Мой страж! — пролепетал он дрожащими губами, словно обиженное дитя. — Кто убил моего стража?!
В лукубриуме воцарилась тяжелая тишина. Затем Хигром сделал шаг вперед. Линден почувствовала, как воздух трепещет от нагнетавшейся опасности. Она хотела предупредить его, но опоздала. Хигром решил отвлечь монарший гнев на себя, чтобы спасти своих товарищей.
Хастины все продолжали прибывать. Великаны и харучаи хоть и приготовились к бою, но не имели оружия, и их было несравнимо мало.
Рант Абсолиан, наконец, обратил внимание на Хигрома. Гаддхи поднялся с колен, и по ногам его потекли кровавые струйки. Несколько мгновений он взирал на харучая с ужасом, словно не веря, что выискался выродок, способный на столь чудовищное преступление. Затем он тихо позвал: «Кемпер!» Горе и потрясение придали его голосу и осанке так недостававших ему раньше внушительности и властности.
— Накажи их, кемпер.
Касрейн, ужом проскользнув между гостями и стражами, тут же появился перед своим правителем.
— О гаддхи! Не казни его. Вина полностью моя. Это я наделал множество ошибок.
Но гаддхи его не слушал.
— Я хочу, чтобы его наказали! — Он забарабанил кулаками по груди кемпера, пятная кровью его золотистую рясу. Кемпер отступил, и тогда Рант Абсолиан обрушил свою истерику на Хигрома: — Этот страж был мой! Мой! - Он повернул к Касрейну искаженное лицо: — Во всей Бхратхайрайнии мне не принадлежит ничего! Я — гаддхи! А гаддхи — всего лишь слуга народа! — Его голос дрожал, а в глазах стояли злые слезы. — Удерживающая Пески мне не принадлежит! Сокровищница — тоже не моя! Двор повинуется мне только тогда, когда ты этого хочешь! — Он нагнулся и, зачерпнув обеими руками кровь хастина, выплеснул ее в лица Касрейну и Хигрому. Темные струйки потекли по лицу кемпера, но тот стоял как каменный. — Даже фавориток я получаю из твоих рук! После того как ты вдоволь ими наиграешься! Но стража — моя! И только моя! Они единственные, кто подчиняется мне без оглядки на тебя. — И, потрясая кулаками, он завизжал: — Я требую, чтобы он был наказан!
Бессильно замолчав, он уставился бешеными глазами на кемпера. Тот, выдержав небольшую паузу, ответил с глубоким сожалением:
— О гаддхи, ты приказываешь — я повинуюсь.
Он обернулся к харучаю, и Линден, заметив, что он готовится к чему-то ужасному, вскрикнула: «Хигром!..» — и тут же ее горло сжала непонятная сила.
Ее друзья рванулись, было на помощь, но замерли без движения.
Испытующе глядя на харучая, кемпер подошел к нему почти вплотную. Затем вставил в левый глаз монокль. Харучаи уже испытали на себе действие флюидов Касрейна и сумели ему противостоять, поэтому Хигром бесстрашно встретил его взгляд.
Глядя на него сквозь золотой кружок, Касрейн спокойно поднял костлявую руку и тощим пальцем уперся в лоб харучая.
У Хигрома при этом лишь слегка округлились глаза, но он не двигался.
Кемпер бессильно уронил руки, словно выполнил тяжелую работу, и, не сказав ни слова, отвернулся и побрел к креслу, к которому раньше был прикован Ковенант. Стражи почтительно расступались перед ним. Он тяжело опустился в кресло, но из-за ребенка откинуться на его спинку не смог. Тогда он согнулся и, словно глубоко скорбя, прикрыл лицо руками.
Но Линден невозможно было обмануть: она чувствовала, что внутри себя он ликует. Он был гением лицемерия. Зато эмоции Ранта Абсолиана были налицо: он не скрывал торжествующей ухмылки.
Он приоткрыл рот, словно хотел сказать что-то, что окончательно добило бы его гостей и доказало им, кто здесь хозяин, но только беззвучно пошлепал губами, так и не найдя нужных слов. Тогда, приказав стражам следовать за собой и упиваясь своей монаршей властью, он подхватил фаворитку под руку и гордо удалился.
Леди Алиф, перед тем как выйти, обернулась и бросила Линден короткий взгляд, полный искреннего сожаления, а затем исчезла в дверном проеме; хастины последовали за повелителем. Двое из них вынесли мертвое тело.
Пока стражи выходили, никто не пошевелился. Черная зловещая ухмылка Вейна как никогда контрастировала с бледными, горестно поджатыми губами Финдейла. Первая, скрестив на груди руки, сверкала глазами, как ястреб, готовый броситься на врага. Рядом с ней, словно охраняя ее, застыли Хоннинскрю и Мечтатель. Бринн уложил Ковенанта рядом с Линден, и четыре харучая встали вокруг них, как кордон.
Линден чувствовала себя совершенно нормально, ей казалось, что на нее не оказано никакого воздействия, но ощущение опасности не пропадало.
Последний хастин исчез в дверном проеме. Хигрому было нанесено какое-то пока что непонятное увечье. Через секунду кемпер останется наедине с Поиском и окажется полностью в их руках; конечно же, он не сможет защититься — их слишком много. Так почему же у Линден так неладно на душе, словно всем им угрожает гибель?
Бринн заглянул ей в глаза, словно пытался без слов подать какой-то знак. И она чисто интуитивно поняла, что он хочет сказать.
Шаги последнего хастина грохотали уже где-то в отдалении. Время пришло. Ее колени противно задрожали. Она напрягла ноги, чтобы остановить дрожь. Кемпер не шевелился.
— Вы можете вернуться к себе, — не отнимая рук от лица, произнес он с деланным состраданием. — Вне всяких сомнений, гаддхи пожелает вас снова увидеть. Я советую вам повиноваться ему. Таю надежду, что вы оценили все мои попытки избежать того, что здесь произошло.
Час пробил. Линден тщательно подбирала слова. Сколько раз она грезила, что убьет Гиббона-Опустошителя. Она даже ругала Ковенанта за его неоправданную сдержанность в Ревелстоуне. Она говорила ему: «Опухоли надо удалять». И искренне верила в это. На что еще нужны власть и сила, как не на то, чтобы уничтожить зло в зародыше?
И вот сейчас решение было рядом — руку протянуть, но она почему-то не могла говорить. Ее сердце бешено стучало в груди, возмущенное всеми мерзкими деяниями Касрейна, и все же Линден не могла вымолвить ни словечка. Она врач, а не убийца. И она не могла дать Бринну разрешения на то, что тот задумал.
С неуловимым оттенком презрения во взгляде харучай повернулся к ней спиной. И так же молча с надеждой взглянул на Первую в Поиске.
Но Великанша не ответила. Если бы она была абсолютно уверена в успехе, то не колебалась бы, но, очевидно, ее грызли сомнения, и она, проигнорировав немой вопрос харучая и не сказав ни слова ни кемперу, ни своим друзьям, направилась к лестнице.
Линден издала тяжелый вздох, сама толком не понимая, от облегчения или от разочарования.
Между бровями Бринна появилась тонкая сердитая морщинка, но когда Хоннинскрю последовал за Первой, он безропотно с помощью Хигрома поднял Ковенанта и понес его к выходу. Кайл и Кир тут же подтолкнули Линден вперед. Оставив Финдейла и Вейна их догонять, члены Поиска поспешно ретировались из лукубриума.
Они дошли до своих комнат, не разговаривая друг с другом, и по пути не встретили ни одного стража. Даже в тронном зале не оказалось ни одного хастина.
Когда все до единого собрались в центральной гостиной в конце коридора, Кир остался у дверей на часах.
Бринн осторожно положил Ковенанта на один из диванов. А затем обрушился на Линден и Первую:
— Почему мы не убили кемпера? — Его голос звучал как обычно ровно, но Линден уловила в нем обвинительные нотки. — Мы не можем чувствовать себя в безопасности, пока он жив.
Первая с заметным усилием, словно боролась с собой, ответила ему:
— Здесь восемь тысяч хастинов. Мы не смогли бы победить без кровопролития.
Линден чувствовала себя окончательно отупевшей. Снова она была парализована внутренними противоречиями и не могла отважиться на действие. Но не поддержать Бринна она тоже не могла:
— Их можно не брать в расчет. Я не знаю, конечно, кому подчиняется кавалерия… Но стражи без приказа Касрейна с места не двинутся.
Хоннинскрю удивленно поднял брови:
— Но ведь гаддхи говорил, что…
— Он ошибается. Касрейн потакает ему, как избалованному ребенку.
— Это только слова, — угрюмо буркнула Первая. — Так ты что же, предлагаешь нам таки убить кемпера?
Линден спрятала глаза. Она боялась встретиться взглядом с непримиримой Великаншей. Ей хотелось крикнуть: «Да!» И нет. Может, хватит проливать кровь? На ее руках и так достаточно крови…
— Мы — Великаны, — сказала Первая, так и не дождавшись ответа. — А не убийцы. — И отвернулась, давая понять, что разговор закончен.
Но она была воином, и по ее напряженным плечам Линден поняла, что и мужественную Великаншу тоже раздирают противоречия.
Глаза Линден затуманились слезами. Она всегда все делает не так. Даже пустота внутри Ковенанта, и та была немым упреком. И ей нечего было ответить.
Но что же Касрейн сделал с Хигромом?
В Удерживающей Пески не было окон, и понять, что там, снаружи, — день или ночь, — было невозможно. Но по приходу слуг, принесших завтрак, стало ясно, что утро наступило.
Линден отупела от усталости и переживаний, но машинально поднялась и подошла к столу, чтобы проверить еду. Она методично обследовала все блюда: судя по поверхностному осмотру, пища не была отравлена. Все сели за стол и без всякого аппетита позавтракали, и то лишь потому, что им были необходимы силы для борьбы с новыми, неизвестными опасностями.
Во время еды Линден не отрывала покрасневших от бессонной ночи глаз от Хигрома. Ни темная кожа его лица, ни упрямые скулы не изменились. Казалось, прикосновение Касрейна не нанесло ему никакого вреда. Но открытая неприязнь, читавшаяся в его взгляде, удерживала Линден от вопросов. Харучай полностью разуверился в ней. Отказавшись дать согласие на убийство Касрейна, она, возможно, отказалась и от единственного шанса на спасение Хигрома.
После завтрака появился Раер Крист в сопровождении еще одного военного с довольно неприятным, желчным выражением лица. Кайтиффин представил его как своего помощника. Он вел себя с гостями так, словно ничего не знал о ночном скандале. — Друзья мои, наш гаддхи сегодня изъявил желание насладиться прогулкой по Песчаной Стене.Он приглашает и вас. Сегодня чудесная погода, и на Великую Пустыню открывается восхитительный вид. Думаю, вас заинтересует это предложение. Вы пойдете?
Он был абсолютно спокоен и безупречно вежлив, но в глубине его глаз Линден прочитала хорошо спрятанный страх и поняла, что опасность их не миновала.
На мрачном лице Первой было написано: а есть ли у нас выбор? Линден тоже было нечего сказать. Она утратила доверие Поиска и право принимать решения. Ее страхи, словно крылья черной птицы, били ее по голове, по глазам, и, сражаясь с ними, она не могла никому помочь. Она вообще ничего не могла, хотя в ней все кричало: «Они собираются убить Хигрома!»
Но выбора у них не было. Они не могли противостоять несметным полчищам гаддхи. А раз сражаться они не могли, то оставалось лишь делать хорошую мину при плохой игре и доигрывать, как придется роль гостей Ранта Абсолиана.
— Мы готовы, — устало сказала Первая.
Линден уставилась в каменный пол, боясь, что взгляд выдаст ее, и, так и не поднимая глаз, вышла из комнаты вслед за остальными.
Кайтиффин отвел их вниз, к массивным воротам Укрепляющей Пески, которые, по-видимому, были единственным выходом из нее. В полумраке кордегардии около сорока кавалеристов скакали по кругу, обучая новых лошадей. Кони были исключительно темной масти, их подкованные копыта высекали искры из мощенного каменными плитами пола. Раер Крист поприветствовал офицера, командующего учениями, как старого знакомого и повел гостей на улицу.
Как только они вышли на посыпанную песком площадь перед донжоном, жаркое ослепительное солнце пустыни безжалостно обрушило на них свои жгучие лучи. Линден зажмурилась, чтобы привыкнуть, затем, моргая, устремила взгляд в пыльное небо пустыни, чтобы хоть недолго отдохнуть от гнета Удерживающей Пески. Но она напрасно ждала облегчения. В этом небе не оказалось ни одной птицы. Оно было безжизненным, как камни донжона. А на стене на равных расстояниях друг от друга торчали темные фигурки хастинов.
Кайл взял Линден за руку и отвел к остальным, уже спрятавшимся в тенек у восточной стены. Глазам сразу стало легче, но дышать сухим раскаленным воздухом было по-прежнему трудно. Она увязала в песке и еле волочила ноги, а впереди еще прогулка! Когда компания подошла к восточным воротам в стене, Линден вдруг безумно захотелось развернуться и бежать, не разбирая дороги.
Рассказывая об истории создания Стены, Раер Крист вел их между тем дальше, к широкой лестнице, идущей на верх укреплений. Он рассказал, что кроме этой лестницы существует еще одна, точно такая же, но с другой стороны; кроме того, Стена связана с Удерживающей Пески несколькими подземными переходами. Кайтиффин беззаботно болтал, но Линден видела, что на душе у него неспокойно.
Когда она ступила на первую ступеньку, ее охватила дрожь дурного предчувствия. Черпая мужество у Первой, Линден стала подниматься.
Лестница оказалась достаточно широкой, чтобы по ней в ряд могли пройти восемь-десять человек. Но ступеньки были высокими, и вскоре Линден стала задыхаться, а мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Когда она одолела последнюю ступеньку, ей казалось, что легкие забиты иголками.
Наверху, между парапетами, было достаточно места, чтобы могли разъехаться два всадника и даже две повозки. Отсюда Линден уже могла видеть все ярусы Удерживающей Пески, свивающей свои тугие кольца, как кобра, головой которой была Башня кемпера.
А с другой стороны до самого горизонта раскинулась Великая Пустыня.
Как и обещал Раер Крист, при такой ясной погоде на много лиг вокруг открывался поистине изумительный вид.
Залитые ярким солнечным светом, пески пустыни казались ослепительно белыми, как соль. Как обглоданная временем кость. Они отражали солнечные лучи, и оттого воздух над барханами мерцал и трепетал. Казалось, земля, измученная катаклизмами, вздыбилась, пошла волнами, да так и застыла. В Великой Пустыне не было ничего живого, ни одного движения; лишь ветер закручивал небольшие смерчи и гнал по песчаным волнам легкую пену сухого песка. Куда бы Линден ни посмотрела — все вокруг выглядело мертвым.
Но когда гости прошли немного вперед, на юго-запад, то увидели далеко на горизонте скопление туч. Там бушевала буря. Черные тучи затянули небо, и из них с треском вылетали ослепительные молнии. Издалека доносились глухие раскаты грома.
Пока Великаны не остановились, чтобы посмотреть на бурю, Линден не сообразила, что это такое на самом деле.
Рок горгон.
Дрожа, словно прорицательница в трансе, она ощутила всю силу этого урагана и поняла, что его мощи хватит, чтобы разорвать невидимые магические нити, примчаться сюда, к ним, и…
Недалеко от них уже стоял гаддхи в окружении своих дам. Его охраняло около двадцати хастинов. Его величество занял место, с которого Рок горгон был виден лучше всего, и, кстати, он сам тоже был прекрасно виден из окна Башни кемпера.
Когда путешественники подошли поближе, Рант Абсолиан сердечно с ними поздоровался, но в голосе его звучало еле сдерживаемое возбуждение. Он притворялся радушным, причем притворялся довольно плохо. Члены Поиска молчали, и поэтому кайтиффин счел за необходимость поблагодарить его величество от их лица за любезное приглашение на прогулку. Но не успел он договорить до конца, как гаддхи подошел ближе, и его свита смешалась с гостями. Теперь они были окружены стражей со всех сторон. Линден быстро оглядела присутствующих и с облегчением вздохнула: Касрейна нигде не было видно.
В отсутствие кемпера Рант Абсолиан продолжал играть роль радушного хозяина, но его «Добро пожаловать» прозвучало так фальшиво, что путешественники еще больше насторожились. На нем была простая холщовая хламида, сделанная, однако, с таким мастерством, что в ней он выглядел стройнее и выше. Фаворитки, напротив, были разряжены в шелка как жрицы любви. Кроме них, здесь присутствовали еще несколько девушек, но и им, видно, было отказано в праве одеваться просто. Они буквально сгибались под тяжестью роскошных юбок и накидок, абсолютно неуместных в такую жару. Но гаддхи даже не глядел в их сторону: все его внимание было отдано гостям. В руках он теребил массивную черную цепочку, с которой свисал медальон в виде черного солнца. Театральным жестом простерев руки, он обратился к гостям:
— Вот она, Великая Пустыня! Любуйтесь! Согласитесь, отсюда открывается прекрасный вид. Только при таком солнце, как сегодня, пески обретают свой истинный цвет. Такая она повсюду — на протяжении многих и многих лиг. Бхратхайры много путешествовали по ней, но говорят: везде одно и то же. Только далеко-далеко на юге, по легендам, песок окрашен во все цвета, какие только можно себе представить. — Говоря, он бурно жестикулировал, и медальон черной тенью метался вокруг его рук и головы. — Ни один народ, кроме бхратхайров, не смог бы выжить в такой скудной и неприветливой местности. А мы не только выжили, мы еще и разбогатели. Песчаную Стену вы уже осмотрели. Наше богатство увеличивается за счет монархов, правящих в более благодатных землях. А теперь вы впервые, — его голос задрожал от возбуждения, — видите Рок горгон. Нигде на Земле вы не увидите такого волшебного зрелища.
Линден невольно посмотрела туда, куда указывал гаддхи. Голова ее раскалывалась — то ли от жары, то ли оттого, что грозившая им неведомая опасность подступала все ближе.
— И ни один народ не умеет наказывать своих врагов так, как делаем это мы, — удовлетворенно заключил Рант Абсолиан.
Послышался далекий раскат грома, и путешественники вздрогнули. Харучаи смотрели на бушевавшую вдалеке бурю, как на врага, с которым им предстоит сразиться, и словно прикидывали, хватит ли у них на это сил.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:32 | Сообщение # 21 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| — Вы не знаете, что за бестии эти песчаные горгоны, — продолжал гаддхи, буквально захлебываясь от восторга, — но я вам расскажу. Любая из них способна, дай ей волю, разнести всю Песчаную Стену по камушку. В одиночку! Ни в одном, даже самом страшном, ночном кошмаре не увидишь подобной твари! И вот там они связаны. Они проводят теперь всю жизнь, кружась в бесконечном смерче Рока. А мы тем временем процветаем. Лишь в самых крайних, особо важных случаях мы освобождаем какую-нибудь одну, и то лишь на краткий срок.
Рант Абсолиан достиг высшей степени экзальтации и замер, глядя вдаль, словно дожидался неведомо чего. Линден стало плохо и захотелось отвернуться, оторвать глаза от бушующего на горизонте урагана, заставить своих друзей отвернуться и не смотреть туда. Но непонятная сила мешала ей даже пошевелиться. Что-то не давало ей говорить, что-то, не имеющее названия, приковывало ее взгляд к Року горгон.
— Веками бхратхайры боролись за выживание, сражаясь с мерзкими тварями. — Рант Абсолиан говорил, словно в трансе, не отрывая глаз от горизонта. — И вот теперь я — гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни, и все песчаные горгоны принадлежат мне!
Он закончил свою речь гордым напыщенным жестом — и черная цепочка вдруг выскользнула из его пальцев.
Черной тенью, почти невидимая в ярком солнечном свете, она описала дугу и упала на белый песок недалеко от основания Песчаной Стены. Сверху черное солнце медальона казалось пауком, гадким пятном, пачкающим чистоту земли.
Женщины гаддхи с визгом отпрянули и сбились в стайку поближе к лестнице. Великаны стали оглядываться, пытаясь понять, что их испугало.
Рант Абсолиан, словно не замечая переполоха, скрестил руки на груди и застыл, погруженный в тайные мысли.
Раер Крист с придворной учтивостью быстро подлетел к нему:
— О гаддхи! Я немедленно пошлю вниз своего помощника, чтобы он принес тебе твою драгоценность.
Солдат уже собрался бежать по лестнице и через одни из ворот выйти в пустыню, но гаддхи остановил его:
— Она нужна мне немедленно. Спустите веревку. Двое стражей тут же отправились за веревкой.
Линден чувствовала, как опасность сгущается с каждой секундой, и тщетно искала подсказку, откуда ее ждать. Гаддхи вел себя загадочно, но раскрыть его намерений она не могла. Раер Крист определенно играл в этой шараде какую-то роль, но безупречные светские манеры скрывали его истинные мысли. Из женщин, похоже, в тайну были посвящены только две фаворитки. Лицо леди Бендж было непроницаемо, зато леди Алиф украдкой бросала гостям предупреждающие взгляды.
Вскоре появились хастины с огромным мотком веревки и, не дожидаясь дальнейших приказаний, прикрепили один ее конец к парапету и сбросили моток вниз. Веревка зазмеилась к основанию Песчаной Стены. Ее длины как раз хватило: нижний конец коснулся песка.
На мгновение все замерли. Гаддхи молчал. Хоннинскрю и Мечтатель угрюмо переминались с ноги на ногу рядом с Первой. Вейн тупо пялился на барханы, словно происходящее его не касалось. Зато глаза Финдейла беспокойно оглядывали присутствующих, пустыню, далекую бурю, словно он видел слишком многое. Видел то, чего не видели другие. Харучаи подобрались и незаметно заняли наиболее подходящую позицию для обороны, если дело дойдет до драки.
— Не прикасайтесь ко мне! — раздался голос Ковенанта.
Рант Абсолиан резко обернулся к гостям и, сверкнув глазами, в которых отразилось безжалостное солнце, дрожащим от напряжения голосом крикнул:
— Ты! — Он выбросил вперед руку и ткнул пальцем в Хигрома. — Я приказываю тебе принести мой медальон!
Женщины побледнели, некоторые из них закусили губы. Леди Алиф беспомощно развела руками. Лицо Хигрома не выдавало никаких эмоций, зато остальные харучаи сосредоточенно осматривались по сторонам, в любую секунду ожидая нападения.
Линден почувствовала, что ей сжало горло, но, сделав над собой огромное усилие, прохрипела:
— Хигром, не делай этого! Пальцы Первой впились ей в руку:
— Харучаи наши друзья. Мы не можем позволить ему сделать это.
Гаддхи пролаял какое-то приказание на бхратхайрском, и хастины угрожающе подняли копья. В такой тесноте даже изумительная ловкость харучаев мало чем могла помочь.
— Это мое право! - выкрикнул Первой в лицо Рант Абсолиан. — Я — гаддхи Бхратхайрайнии! Наказание преступников — мое право и мой долг!
— Нет! — в тон ему крикнула Линден, ощущая спиной присутствие всего в нескольких дюймах от нее остро наточенного копья, но страх за Хигрома придал ей храбрости. — Во всем виноват Касрейн! Хигром всего лишь пытался защитить от него Ковенанта! — Она оглянулась на харучаев: — Вы не должны позволить им!..
Хигром отрешенно смотрел, как стражи потихоньку оттесняют от него товарищей; и эта отрешенность была страшнее, чем, если бы он закричал или позвал на помощь. Но вот они на секунду встретились с Бринном глазами, и тот обернулся к Линден:
— Избранная, мы решили принять это наказание — глядишь, и переживем. По крайней мере, все это закончится.
В его голосе звучала глубокая вера в несокрушимость харучаев, в те их качества, благодаря которым Стражи Крови некогда сумели одолеть смерть и время, подчиняясь данной ими Лордам клятве.
Линден тяжело вздохнула, собираясь разубедить их, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Хигром легко перепрыгнул через парапет и заскользил по веревке вниз.
Глаза Первой сверкали от с трудом сдерживаемого гнева. Но в ее грудь было нацелено три копья, а Хоннинскрю и Мечтателя окружили, как диких зверей.
Бринн легонько кивнул, и тут же Кир, легко проскользнув между стражами, слишком неуклюжими для такого ловкого противника, тоже вскочил на парапет. И уже в следующую секунду ухватился за веревку и заскользил вслед за Хигромом.
Рант Абсолиан выругался и, бросившись к перилам, стал следить за спускающимися харучаями. В ярости он заколотил кулаками по каменным плитам.
Стражи бдительно следили за остальными: теперь уже никто не смог бы сделать и шага, Гаддхи, уже успевший взять себя в руки, выкрикнул еще одну команду, услышав которую, Хоннинскрю и Мечтатель бессильно сжали кулаки. Хастины, повинуясь приказу, отвязали веревку, и она упала к ногам Кира и Хигрома.
Рант Абсолиан с довольной усмешкой оглянулся, а затем крикнул харучаям внизу:
— А теперь, убийца, я приказываю тебе говорить. Линден не понимала, чего он добивается, но все ее нервы трепетали от жестокой радости, исходившей от него. Она увернулась от нацеленного на нее копья, рванулась к парапету и, перегнувшись через него, увидела Кира и Хигрома, стоящих на песке; рядом кучей лежала веревка. Медальон гаддхи валялся между ними. Но они смотрели не на него, а наверх.
— Бегите! — закричала она изо всех сил. — К воротам! Бегите к воротам!
Легкое дуновение коснулось ее затылка, а затем острие копья принудило ее уткнуться лицом в камень парапета.
Ковенант без остановки заладил свое «Не прикасайтесь…».
— Говори, убийца! — настаивал гаддхи с каким-то извращенным сладострастием.
— Нет, — отрешенно ответил Хигром.
— Ты отказываешься? Ты смеешь мне не подчиняться? Преступление за преступлением! Я — гаддхи Бхратхайрайнии! Отказ повиноваться мне — это государственная измена!
Хигром бросил на него презрительный взгляд и ничего не ответил.
Но гаддхи был готов и к этому: он пролаял еще какую-то команду, услышав которую, его женщины в ужасе завизжали.
С трудом, чуть-чутьповернув голову, Линден увидела, что один из стражей тащит к парапету женщину, и узнала в ней леди Алиф, которая помогала им.
Страж уже перекинул ее через парапет и теперь держал на весу. Ее ноги в серебряных браслетах с бубенцами яростно молотили воздух, юбка задралась на голову, заглушая крики. Но Рант Абсолиан даже головы не повернул в ее сторону.
— Если ты сейчас же не произнесешь имя, леди упадет к твоим ногам. А если ты и тогда не скажешь то, что должен сказать… — он бросил короткий взгляд на Линден, — то та, которую ты зовешь Избранной, последует за ней. Кровь за кровь!
Линден молила небеса, чтобы Хигром продолжал молчать. Его ничего не выражающий взгляд скользнул по ней, потом по леди, потом по Ранту Абсолиану. Затем он так же молча посмотрел на Кира, и тот кивнул в ответ. Тогда Хигром повернулся лицом к Великой Пустыне и клубившемуся вдалеке Року горгон, словно зная, что его ожидает, сделал шаг вперед и расправил плечи.
Линден была готова сама прыгнуть вниз, но внезапно ее пронзила мысль, что Хигром уже сделал выбор и готов встретить свою судьбу лицом к лицу. А значит, она ничем не сможет ему помочь.
Он сделал еще шаг и случайно наступил на медальон гаддхи, который с треском сломался под его ногой. А затем над перепуганными перешептываниями придворных и молчанием Великой Пустыни взлетело одно короткое слово: «Ном!» — брошенное как вызов гордыми устами харучая.
Гаддхи издал победный вопль и подпрыгнул от радости.
В следующую секунду копье, давившее Линден на затылок, отодвинулось. Хастин, державший на весу леди Алиф, втянул ее обратно, и она тут же метнулась к кучке дам. Леди Бендж встретила ее снисходительной улыбкой.
Обернувшись, Линден увидела, что стражи вновь построились вдоль стены, не проявляя больше никакого интереса к ее друзьям.
А те, за исключением Ковенанта, Финдейла и Вейна, смотрели на Касрейна так, словно готовы были разорвать его на клочки.
Линден даже не заметила, как он появился.
— Надеюсь, вы поняли, что я ко всему этому не имею никакого отношения, — заговорил он, обращаясь к гостям и полностью игнорируя своего правителя. — Я обязан повиноваться приказам гаддхи. Но это не значит, что я разделяю его пристрастие к подобным действиям.
Линден подлетела к нему, как взбешенная фурия:
— Что ты с ним сделал?!
— Я ничего не сделал, — твердо ответил кемпер. — Ты сама тому свидетель. — Но тут он сгорбился, словно устал носить младенца на спине. — Хотя, конечно, в какой-то мере я заслужил ваши упреки. Я косвенно замешан в том, что сейчас произойдет.
Он шагнул к парапету и, тяжело облокотившись на него, указал в сторону Рока. Сейчас он казался еще более дряхлым, чем обычно, и голос его был едва слышен:
— Мощь воздействия любого магического действа зависит от трещинки. Полное совершенство недееспособно в этом столь несовершенном мире. Поэтому, заключив горгон в песчаный смерч, я был вынужден подумать о том, чтобы оставить в моем совершенном творении некую «трещинку».
Он помолчал, откровенно любуясь своим творением, затем с глубоким вздохом оторвался от созерцания и продолжил;
— Щелка, которую я оставил в Роке горгон, означает, что любую из них можно освободить. Стоит лишь произнести ее имя. Она вырвется на свободу, но первое, что она обязана будет сделать, — это найти того, кто ее вызвал. Затем она должна убить его и снова вернуться в смерч.
Убить? В голове Линден все перемешалось. Убить?
— Вот почему я заслуживаю ваших упреков, — кротко продолжал Касрейн, глядя на членов Поиска слезящимися глазами. — Ибо именно я в ответе за свое творение. И именно я был тем, кто заложил имя одной из горгон в сознание вашего приятеля.
Мозг Линден словно взорвался ужасной догадкой. Она видела кемпера насквозь, ее мутило от его лицемерия и лживости. Она перегнулась через парапет. «Беги, Хигром!» — хотела крикнуть она, но лишь беззвучно зашевелила пересохшими губами.
Это все потому, что она оставила Касрейну жизнь. Ей нет прощения. Она глубоко вздохнула и снова сделала попытку крикнуть: «Ворота!» На сей раз ей это удалось, но ее слабый хриплый вопль потерялся на просторах Великой Пустыни. «Беги! Мы поддержим тебя!»
Но ни Кир, ни Хигром не двинулись с места. — Они не могут, — пояснил кемпер, старательно изображая сострадание. — Они уже знают, что их ждет. Но они не могут привести за собой горгону, потому что ока растерзает и вас, и других обитателей Удерживающей Пески. К тому же у них нет на это времени. Песчаные горгоны быстро откликаются. А расстояния для них ничего не значат. Смотрите! До смерча более двадцати лиг по прямой, а ответ придет с секунды на секунду.
Сбоку послышалось хихиканье гаддхи. И тут же вдали показалась песчаная волна, с бешеной скоростью приближающаяся к Стене. Словно змееподобное облако, она скользила по поверхности, повторяя все неровности ландшафта. И уже было видно, что ее голова направлена точно на то место, где у подножия стены стояли Хигром и Кир.
Даже на таком расстоянии Линден ощущала ее неукротимую ярость и силу небывалой мощи.
Она вцепилась в парапет, мучаясь от собственного бессилия. Ее друзья столпились рядом, но сна не оборачивалась. Она не смела посмотреть им в глаза. Рант Абсолиан следил за приближением горгоны с нарастающим возбуждением. Солнце, слезно не желая быть свидетелем, зашло за Удерживающую Пески.
Тварь была уже так близко, что ее можно было разглядеть. Выбеленная, как кость, веками лежавшая на солнце, она почти сливалась с белизной песков.
Хотя она была больше, чем ожидавшие ее харучаи, все же ее размеры несколько не соответствовали той мощи, что ей приписывалась. На секунду Линден забыла обо всем, потрясенная способом передвижения горгоны. Ее ноги гнулись вперед, как у птиц, и заканчивались довольно широкими лапами, благодаря которым она и могла скользить по песку с такой скоростью. Теперь она была уже совсем близко.
У нее были руки, которые заканчивались не кистями, а тупыми обрубками, словно приспособленными для того, чтобы крошить камень и ступать по песку.
У нее была бесформенная голова, а по бокам, подобно жабрам, темнели две узкие щели. Лица у нее не было.
Она казалась воплощением звериной ярости. Линден смотрела на нее, затаив дыхание; сердце замерло в груди. Даже Ковенант со всей мощью своей дикой магии не смог бы выстоять против такой твари.
Хигром и Кир, сделав пару шагов ей навстречу, разошлись в разные стороны, чтобы она не набросилась сразу на обоих.
Почуяв близость добычи, горгона увеличила скорость и ринулась прямо на Хигрома.
В последнюю секунду он отскочил, и чудовище, будучи не в силах остановиться, по инерции врезалось в Песчаную Стену.
Линден увидела, как от места столкновения полетели каменные брызги, и ощутила, что внутри камня разбегаются трещины.
И тут неожиданно для всех Кир и Хигром запрыгнули твари на спину и изо всех сил заколотили ее по голове.
Но та обратила внимания на удары не больше, чем, если бы ее посыпали песком, и закружилась на месте, пытаясь руками стряхнуть людей с себя.
Кир кубарем скатился на землю, а горгона ухватила Хигрома поперек тела и отшвырнула его, словно тряпичную куклу.
Во время схватки ни один из них не издал ни звука. Стремительные перемещения на белом песке, удары, падения — суровая и скорбная картина битвы.
Рванувшись навстречу твари, Кир с таким остервенением врезал ей по подбородку, что та, оторопев, даже отступила на шаг. Ободренный успехом, харучай немедленно обрушил в то же место серию ударов. Но они уже не имели эффекта. Горгона пришла в себя и присела, готовясь к прыжку.
И тогда Кир ударил туда, где должно было находиться горло.
И вновь горгона, оторопев, застыла на мгновение. Но в ту же секунду одна из ее рук метнулась к его плечу. Линден механически констатировала перелом кости. Кир зашатался и чуть не упал.
И тут же так быстро, что харучай не успел защититься, горгона пнула его в колено.
Тот упал и остался лежать перед ней, абсолютно беззащитный. Острые осколки сломанной кости прорвали кожу. Кровь брызнула во все стороны и тут же впиталась в песок.
Мечтатель вскочил на парапет, собираясь прыгнуть вниз, — он был уверен, что не разобьется, — но Хоннинскрю и Первая удержали его.
В напряженной тишине слышалось лишь дьявольское хихиканье гаддхи.
Кайл с безмолвной мольбой вцепился в руку Линден. Но в бой вступил Хигром. Разбежавшись, насколько это было возможно на сыпучем песке, он подпрыгнул и ударил горгону пяткой прямо в морду.
Тварь отступила на шаг, но затем ринулась на бесстрашного харучая, расставив руки, словно хотела заключить его в объятия. Он увернулся и, проскочив к ней за спину, вновь подпрыгнул и вскочил на нее верхом. Закрепившись ногами, он обхватил ее за шею и сдавил изо всех сил. Чудовищно напрягая мускулы, он пытался добраться до горла и задушить ее.
Горгона замолотила в воздухе лапами, но не смогла ухватить прилипшего к спине харучая.
Рант Абсолиан прекратил хихикать. Его разочарование было горьким, как у ребенка, сломавшего любимую игрушку.
Линден до боли вцепилась в парапет, и из ее пересохшей глотки рвался беззвучный вопль поддержки.
Но тварь была не только сильна, она была еще и хитра. Внезапно она прекратила попытки стряхнуть харучая и, присев, вдруг одним прыжком одолела расстояние до стены и обернулась к ней спиной.
Хигром попал в ловушку: он был зажат между Горгоной и камнем. Словно предвестники землетрясения, стену стали сотрясать глухие толчки.
Руки Хигрома бессильно разжались, и, когда горгона отступила от стены, он рухнул на песок. Его грудная клетка была раздавлена. Он еще дышал, захлебываясь кровью и напрягая раздавленные легкие и сердце. Белая и безликая, как олицетворение судьбы, горгона застыла над ним, намереваясь нанести последний удар.
Но тело харучая содрогнулось, изо рта хлынула кровь, и Линден почувствовала, что нить, связывающая его с жизнью, оборвалась. Он затих.
Песчаная горгона примерилась к стене, собираясь ударить в нее, но тут пробил час ее возвращения в смерч.
Резко развернувшись, она устремилась назад, в пустыню, навстречу своему Року. И вскоре исчезла из глаз в клубах поднятого ею песка.
Линден зарыдала. Что-то внутри нее погибло. Ее друзья молчали, но она не смотрела на них. «Хи-гром, Хи-гром», — стучало ее сердце, снова и снова повторяя имя харучая, словно этим Линден могла хоть что-то сделать для него.
Сквозь слезы она увидела, как Рант Абсолиан в сопровождении своих женщин и стражи начал спускаться по лестнице. Его довольное хихиканье потонуло в солнечном свете и ослепительно белой жаре.
Касрейна на Песчаной Стене уже не было.
Глава 17
Конец шарады
Линден не знала, сколько времени она простояла в горестном оцепенении. Уход Касрейна, который не пожелал остаться и смотреть на смертельную схватку харучаев с Горгоной, казался ей более циничным, чем откровенное ликование гаддхи по поводу победы этой твари. Она понимала, что нужно что-то делать, принимать какие-то решения, но была не в состоянии даже думать об этом.
Ее сердце все еще выстукивало: «Хи-гром, Хи-гром», а тело как омертвело.
— Не прикасайтесь ко мне! — сказал у нее над ухом Ковенант, и она чуть не закричала от накопившихся боли и страха.
Кайл отпустил ее, и на коже запястья остались следы его пальцев: он так сильно сжал ее руку, что ногти впились до самой кости. Ранки уже начали саднить и слабо пульсировали в такт биению сердца: «Хи-гром, Хи-гром…»
Наконец Первая стряхнула с себя оцепенение и обернулась к Раеру Кристу. Она пристально посмотрела на него подслеповато сощуренными покрасневшими глазами и сипло прошептала:
— Дай нам веревку.
Кайтиффин побледнел, его лоб покрывали крупные капли пота, и, казалось, он был близок к обмороку. Похоже, смерть харучая глубоко потрясла его. А может быть, он просто до сих пор ни разу не видел песчаной горгоны в деле. Или же до него дошло, что он сам может однажды, чем-то не угодив хозяевам, подвергнуться подобному же наказанию. Сиплым шепотом, как и Первая, он отдал приказ ближайшему хастину. И, раздраженный медлительностью стража, отвесил ему тяжелый пинок, чтобы хоть на ком-то сорвать свое настроение. Тот даже не обернулся, но прибавил шагу и вскоре появился вновь с мотком веревки в руках.
Мечтатель и Хоннинскрю с ловкостью бывалых моряков тут же закрепили конец и один за другим спустились вниз. Несмотря на то, что в их огромных руках веревка казалась слишком тонкой, она была достаточно крепкой, чтобы выдержать вес двух Великанов. И вскоре они уже стояли на окровавленном песке рядом с Киром.
Линден вздрогнула от прикосновения Кайла, мягко подтолкнувшего ее к парапету, и, не в состоянии сопротивляться, покорно побрела к веревке. Она не понимала, куда идет. Она не понимала, чего от нее хотят. Она шла, куда вели, и, когда Кайл помог ей взобраться на парапет, машинально уцепилась за веревку и соскользнула вниз.
Первое, что она увидела, было тело Хигрома. Его раны обвиняли ее. С трудом переставляя ноющие ноги по вязкому песку, она побрела к Киру.
Тем временем вниз на одной руке спустился Бринн, второй бережно поддерживая юр-Лорда. За ним буквально обрушилась Первая.
Вейн подошел к парапету, посмотрел вниз, словно оценивая ситуацию, затем решительно взялся за веревку и тоже спустился. В ту же секунду элохим влился в камень Песчаной Стены и тут же поднялся из песка рядом с Великанами.
Линден ничего этого не видела: она стояла на коленях перед Киром, собираясь его обследовать.
Харучай молчал. Его лицо как всегда не выражало никаких эмоций. Но лоб был покрыт испариной. Линден испугалась, что наступает агония, и решила поторопиться.
Его боль накатила на нее и накрыла с головой. Каждый нерв взвыл, а глаза словно наполнились раскаленным пеплом. С плечом дело обстояло не так уж плохо: сломана только ключица, и перелом чистый. Но вот нога…
Господи Иисусе!
Осколки костей разворотили мышцы от бедра до колена и торчали сквозь кожу во многих местах. Кир потерял много крови. Линден не верила, что он когда-нибудь сможет ходить. Даже если бы в ее распоряжении было хорошее больничное оборудование, рентгеновский аппарат, вышколенный персонал — даже тогда она не смогла бы спасти его ногу. Но все это осталось в том, другом мире. Мире, который она потеряла. А приобрела вместо него — мучительную боль, с точностью рентгеновского аппарата рисующую объективную картину повреждений харучая на ее собственной плоти.
Она закрыла глаза, не в силах больше смотреть на его страдания, которые он переносил с таким терпением и мужеством. Ей было страшно. Но ведь он нуждался в ее помощи. А она не могла предложить ему ничего иного, кроме насильственного, грубого вторжения в его сознание и организм. Но разве может она отказать ему? Она уже отказала Бринну, и вот результат. Она может потерять все. И все же она прошептала:
— Мне нужен жгут. И что-нибудь, что сгодится как шина. Все зашевелились. Бринн и Кайл разорвали одну из рубах на ленты, а Первая крикнула наверх Раеру Кристу:
— Дай нам копье!
Линден осторожно наложила тугую повязку на бедро Кира выше перелома. Затем попросила Кайла помочь ей управиться с плечом. Она указала харучаю, где нужно придержать, и вдвоем они сложили и закрепили ключицу так, чтобы она правильно срослась.
Все это время Линден чувствовала на себе угрюмые, внимательные взгляды Великанов, но у нее не хватало мужества открыть глаза. Чтобы не застонать от терзавшей ее боли Кира, она стиснула зубы изо всех сил. Но необходимость помочь ему была выше любой боли. И с помощью Кайла и Бринна она снова занялась больной ногой.
Когда Линден стала разбираться в острых осколках, пропоровших кожу, немой крик боли в теле харучая разросся с такой силой, что вот-вот мог вырваться из груди Линден, как бы она ни крепилась. Она еще крепче сжала зубы и веки и продолжала работать. Ее руки имели огромный опыт и сами делали все, что надо. — Сейчас я сделаю тебе больно. — Она не могла больше молчать. — Прости.
По команде Линден Кайл крепко зажал лодыжку Кира, а Бринн — верхнюю часть бедра. Затем Кайл потянул ногу Кира на себя, чтобы выровнять кости и вывести осколки.
Кир только чаще задышал сквозь сжатые зубы. Кости встали на место, но осколки прорвали кожу еще в нескольких местах. Линден ощущала все эти операции на собственной ноге и несколько раз чуть не вскрикнула. Но сумела сдержаться. И не это сейчас было главным: предстояло еще удалить осколки и остановить кровь, струйками бегущую из множества разрывов. Похоже, она сделала все, что в ее силах. Мениск был порван, колено раздроблено, но с этим Линден ничего не могла поделать, как не могла и восстановить порванные кровеносные сосуды и нервы. Здесь требовалось хирургическое вмешательство. Хотя чисто теоретически узкий, острый как бритва нож Кира вполне мог сойти за скальпель. Но здесь, в этой грязной пустыне, делать это было слишком опасно. Оставалось только наложить шину, и Линден объяснила Кайлу, что нужно делать. Кто-то из Великанов вложил в ее руки две круглые палки. Линден невольно взглянула на них и поняла, что это обломки копья. Мечтатель подал ей обрывок веревки.
Вдвоем с Кайлом они быстро привязали шину к ноге, а затем Линден размотала жгут.
Теперь, когда все было закончено, Линден поняла, что больше не в силах разделять с Киром его муки, и оборвала с ним связь. Она побрела к стене, села, оперлась на нее спиной и, спрятав лицо в ладонях, попыталась взять себя в руки. Ее перетруженная нервная система взывала к милости, стонала и плакала, как обиженный ребенок, и Линден не знала, как себе помочь. Когда она помогала Сотканному-Из-Тумана, все было совсем иначе. Тогда она не чувствовала вины за его ранения, хотя ее и терзали угрызения совести (как и сейчас!) за то, что произошло с Ковенантом по ее милости. Но тогда она еще не была так крепко связана с Поиском, не успела наделать столько ошибок и меньше боялась поражения. Гиббон-Опустошитель с беспощадной откровенностью сказал ей, что именно она разрушит оба мира: этот и свой собственный.
Боль Кира беспощадно обнажила перед Линден ее душу и показала, как много она уже успела утратить.
Но теперь, измотанная до предела, она подумала, что не жалеет ни о чем. Она все еще врач, а значит, все еще есть нечто, что не дает мраку, взлелеянному ее родителями, взять над ней верх. И на сей раз, в конце концов, она не сбежала. А боль — это всего лишь боль. Рано или поздно она проходит. Лучше чувствовать ее, чем ничего, пребывая в ступоре или параличе. И много лучше, чем эту гнетущую жажду власти.
Когда Первая присела перед ней на корточки и нежно взяла ее за плечи, Линден смогла поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Великанша погладила отметины, оставленные ногтями Кайла. Избранную затрясло, и она припала к плечу Первой.
За эту секунду искренней близости они познали друг друга. Им обеим открылась и уязвимая, пугливая натура Линден, и неукротимый дух Первой. Великанша встала, помогла своей подруге подняться и намеренно грубо, чтобы скрыть свою боль, буркнула: — Пора уходить отсюда.
Кайл и Бринн согласно кивнули. Мечтатель осторожно поднял Кира на руки и зашагал к воротам. Остальные собрались последовать за ним.
Линден ошарашено посмотрела на них:
— А как же Хигром?
Бринн ответил непонимающим взглядом.
— Но мы же не можем оставить его здесь!
Харучай отдал свою жизнь, чтобы спасти их всех. Его тело лежало на темном от крови песке у подножия Песчаной Стены словно жертва, принесенная Великой Пустыне.
— Он допустил ошибку, — без всякого выражения Бринн.
Его холодный взгляд пронзил Линден до глубины души, никогда не понять харучаев, у них совсем другая система ценностей. Не зная, как еще выразить свой протест, она шагнула вперед и размахнулась, чтобы изо всех сил залепить ему затрещину и разбить эту бесстрастную маску на его лице.
Но он легко перехватил ее руку, и его пальцы впились запястье той же страшной хваткой, что и пальцы Кайла, оставившие там свои отметины. Но в следующую секунду отпустил ее и, ни слова не говоря, повернулся к ней спиной, подхватил на руки Ковенанта и зашагал к воротам.
Хоннинскрю наклонился и подобрал цепочку Ранта Абсолиана. Черное солнце медальона было сломано пополам. Это Хигром наступил на него. Капитан молча протянул обломки Первой, и глаза его горели скорбным гневом.
Великанша посмотрела на лежащую на ее ладони безделушку и сжала руку в кулак. Когда она снова раскрыла ладонь, от медальона осталась кучка осколков. Первая швырнула их в сторону Великой Пустыни и ушла, не оглядываясь. Капитан последовал за ней.
Тогда пошла и Линден. Ее рука болела, ноги ныли, голова раскалывалась, и каждый, шаг давался с трудом. За ней шли Кайл, Вейн и Финдейл. А Хигром так и остался лежать, лишенный заботы и приличествующего погребения только за то, что позволил себя убить.
Стена тянулась бесконечно; а солнце нещадно хлестало жгучими лучами, словно сгоняло в кучу стадо дюн, чтобы перекрыть отряду дорогу. Ноги проваливались в обжигающий мелкий песок. Но откровение, полученное от боли Кира, не позволяло Линден сдаться. Да, Хигром мертв. Но она необходима Киру. Она должна попытаться провести операцию на его ноге. Ковенант опять завел свою бесконечную литанию, словно всем, что в нем оставалось, была его проказа. Не много ли для одной Линден?
Наконец Песчаная Стена перестала закругляться и пошла прямо, как рука, протянутая навстречу своей сестре, окружавшей Бхратхайрайнию. В центре этой перемычки находились ворота. Войдя в них, путешественники оказались во дворике с фонтаном, весело играющим на солнце.
Здесь они остановились; справа от них были ворота, ведущие в город, слева — в Удерживающую Пески. Путь в порт, где стояла «Звездная Гемма», не был перекрыт стражей, зато во вторых воротах стоял Раер Крист со своим помощником.
И здесь были птицы. Они парили над городом, разгуливали по дворику — они были везде, только не над Удерживающей Пески. Или там не было для них корма, или Касрейн почему-то выставил против них магический щит.
И вдруг заговорил Обреченный:
— Может, вам лучше вернуться на корабль? Здесь для вас нет ничего, кроме опасности.
Линден и Великаны в изумлении уставились на него. Первая, в которой его простые слова всколыхнули надежду, повернулась к Линден, глазами задавая ей тот же вопрос.
— А ты считаешь, что нам позволят уйти? — хрипло спросила Избранная. Она доверяла элохиму не больше, чем Касрейну-Круговрату.- Разве ты не видел, когда мы входили сюда впервые, стражей у ворот с той стороны? Крист только и ждет, чтобы отдать им приказ задержать нас.
Глаза Первой сузились; на ее лице отчетливо читалось, что сейчас она готова на любой, самый рискованный шаг, только бы не чувствовать себя беспомощной, загнанной в ловушку. Линден поняла, что ее немедленно надо остановить, и горячо заговорила:
— Мне нужно еще очень много работать с ногой Кира. Если я не сделаю ему операцию, он никогда не сможет ходить. Но с этим можно немного подождать. Зато прямо сейчас мне необходимы горячая вода и перевязочный материал. Некоторые раны у него все еще кровоточат. А при такой сильной жаре инфекция распространяется быстрее. — Она уже видела внутренним взглядом, как воспаляется плоть, как начинается заражение. — Это ждать не может. Если я немедленно не обработаю ему ногу, он может ее потерять.
Харучаи посмотрели на нее с большим сомнением. Но Линден, давшая себе клятву вытащить Кира, решила проигнорировать их презрение:
— Если мы будем продолжать играть роль гостей гаддхи, вряд ли Раер Крист откажет нам в том, что мне сейчас необходимо.
Несколько минут тишину во дворике нарушал только плеск фонтана. Наконец Бринн разлепил губы:
— Элохим прав.
— Да, — с вызовом откликнулась Первая, — элохимправ. А Хигром, отдавший за нас свою жизнь, по вашему мнению, — лишь жалкий неудачник. Так вот: чтобы спасти Кира, я пойду на любой риск! — И, не дожидаясь ответа, она зашагала к воротам, ведущим к Удерживающей Пески. — Эгей, Раер Крист! Наш харучай сильно пострадал! Нам нужны медикаменты.
— Сию секунду, — просиял кайтиффин, не скрывая облегчения, и отдал короткий приказ помощнику, который тут же рысью припустил в сторону донжона. — Первая в Поиске, все, что вам может понадобиться, будет, немедленно доставлено в ваши апартаменты.
Хоннинскрю, Мечтатель и Линден двинулись за Первой, не оставляя Кайлу и Бринну выбора. Чуть помедлив, к ним присоединились и Вейн с Финдейлом.
У ворот их снова встретили два стража, но на сей раз они не требовали называть имен. Или они уже знали гостей гаддхи в лицо, или же получили новый приказ. Путешественники почти бегом пересекли песчаную площадь перед донжоном. Линден прилагала титанические усилия, чтобы не отставать от Первой.
После яркого солнца в полумраке кордегардии глаза могли видеть лишь то, что было освещено льющимся из распахнутых ворот светом. Прежде чем глаза Линден успели привыкнуть к сумраку, она, к своему удивлению, ощутила, кроме стражей, еще и людей, которых вовсе не ожидала здесь встретить.
Приглядевшись, она распознала в них слуг, но это были не те вышколенные лакеи, что прислуживали им на этаже двора. Эти прислужники были слишком старыми или некрасивыми, чтобы допускать их пред светлые очи гаддхи и кемпера. На них были жалкие лохмотья — очевидно, общее процветание Бхратхайрайнии на них не распространялось. Они ползали на карачках по полу, убирая за лошадьми после недавних учений. Линден подумала, что некоторые из них лишились хозяйского расположения по милости придворных или фавориток.
Но вдруг случилось такое, что мгновенно вытеснило из ее головы все мысли о придворных: она увидела Красавчика.
Уродливый Великан стоял под конвоем нескольких хастинов, но они только охраняли его. Очевидно, им было приказано задержать его здесь до прихода его друзей.
Как только он увидел входящую Первую, лицо его тут же смягчилось. Но по его сгорбившимся плечам и печальному взгляду Линден поняла, что новости, которые он принес, их мало порадуют.
Глядя на него, она с новой силой ощутила, как затягиваются силки вокруг Поиска. Отчетливым шепотом, но так, чтобы Великаны услышали, она произнесла:
— Ничего не говори. Касрейн слышит все, что слышат стражи.
Как бы невзначай она взглянула на кайтиффина; его лицо покраснело так, словно он был близок к апоплексическому удару. Это доставило ей искреннее удовольствие. Она и добивалась того, чтобы кемпер узнал, что ей многое известно.
Кайл предостерегающе коснулся ее руки, что сразу напомнило ей о саднящих царапинах. Но Линден и без него понимала, на какой риск идет.
Красавчик сжал губы, и лицо его напряглось, словно ему пришлось проглотить все те слова, которые при других обстоятельствах полились бы из него рекой. Разгадав уловку Линден, Первая бросила на Хоннинскрю многозначительный взгляд. Капитан скорчил учтивую мину, памятуя о своей роли ведущего переговоры, и его борода при этом воинственно стала торчком. С безупречной вежливостью он представил Красавчика и кайтиффина друг другу, а затем испросил у Криста разрешения удалиться, так как они, мол, торопятся из-за больной ноги Кира.
Кайтиффин был рад поскорее освободиться от опасных гостей — очевидно, ему не терпелось встретиться со своим хозяином, чтобы получить новые инструкции. Поэтому он без промедления проводил гостей в их апартаменты на втором ярусе.
В гостиной путешественники увидели помощника Раера Криста, который уже принес все необходимое: большую латунную миску с кипятком, несколько ковшей и различных ножей и бритв, кусок льняного полотна для перевязки и целую кучу каменных горшочков с мазями и снадобьями. Когда Линден проверила, все ли доставлено, помощник спросил, не стоит ли пригласить еще и одного из дворцовых хирургов. Но она отказалась. Она отказалась бы даже в том случае, если бы его помощь действительно была ей нужна. Им было необходимо поговорить свободно, без чужих ушей.
Линден кивнула Хоннинскрю, и тот, поблагодарив сидящего как на иголках кайтиффина и его помощника, отпустил их. Они выскочили с такой поспешностью, что Линден не смогла скрыть угрюмой довольной усмешки.
Кайл тут же встал на страже у двери, которую Бринн предусмотрительно оставил открытой во избежание сюрпризов типа того, что преподнесла им леди Алиф. Мечтатель бережно опустил Кира на диван, и Линден склонилась над ним.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:33 | Сообщение # 22 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| — Камень и море! — прорвало Красавчика. — Я счастлив всех вас видеть, хотя то, что я обнаружил вас в таком тяжелом положении, наполняет сердце мое болью. Что случилось с Хигромом? Кто так изуродовал Кира? Я горю желанием услышать…
Но Первая не дала ему договорить. Тихо (но с такой горечью, что стало ясно: будь супруги сейчас наедине, она разрыдалась бы, а так — приходилось сдерживаться) она спросила:
— Какие вести ты принес нам со «Звездной Геммы»? Маска учтивости мгновенно слетела с лица Хоннинскрю, и он вскинул глаза на Красавчика. А Мечтатель, словно не проявляя интереса, повернулся спиной и присел рядом с Линден, чтобы помочь ей, если понадобится. Его старый шрам побелел от недобрых предчувствий.
Линден осторожно обмывала ногу Кира. Ее умелые руки двигались уверенно и быстро, как бы сами по себе, а все внимание было приковано к разговору Первой с мужем.
Великан словно стал меньше ростом, и ему большого труда стоило выдавить из себя:
— На корабль было совершено нападение.
Хоннинскрю зашипел сквозь зубы, руки Мечтателя бессознательно вцепились в подушку. Первая встретила эту новость с бесстрастностью харучая (что далось ей нелегко).
— Сразу после вашего отъезда,- начал рассказывать Красавчик, с трудом подбирая слова, — капитан порта поспешил исполнить приказ Раера Криста. Двери всех складов были для нас распахнуты: пища, вода, камень… Короче, полное изобилие. Еще до заката наши кладовые были забиты под завязку, а я заштопал борт «Геммы». Но дел оставалось еще немало…- Он чуть было по привычке не пустился в описание любимой работы во всех подробностях, но, вспомнив, где находится, заставил себя говорить о более важных вещах. — Все вели себя с нами дружелюбно, даже капитан порта смирился с тем, что мы оскорбили его достоинство. К счастью для нас, якорь-мастер не обманулся всем этим и приказал на ночь выставить дозорных. А я, дурак, видя полную луну над Бхратхайрайнией, был свято убежден, что при таком ярком свете ни одна опасность не подкрадется к нам незамеченной. Но лунный свет превратил весь залив в зеркало, скрывая то, что таилось в его глубинах. Так вот, когда луна поднялась в зенит, один из дозорных в трюме услышал непонятный стук.
Линден уже закончила обработку ран и достала осколки, до которых сумела добраться. Теперь она занялась изучением снадобий, которые принес помощник кайтиффина. Судя по всему, бхратхайры были искусными врачевателями. Она обнаружила дезинфицирующие и жаропонижающие настои, бальзамы с наркотическим действием и множество других порошков и мазей, годящихся на все случаи жизни. Это был результат многовековой практики. Линден отобрала что-то вроде антисептика и мазь, которая с успехом могла заменить новокаин.
Но при этом она не пропустила ни одного слова из рассказа Красавчика.
— Якорь-мастер тут же вызвал ныряльщиков. Сотканный-Из-Тумана и Яростный Шторм бесшумно прыгнули в воду и поплыли к тому месту, откуда доносился подозрительный шум. И там они обнаружили некий довольно большой предмет, приклеившийся к борту. Вдвоем они оторвали его и подняли на поверхность. Но якорь-мастер, только взглянув на него, приказал немедля отбросить его подальше. Его швырнули на пирс, и он тут же взорвался, изрядно разворотив все вокруг. Но «Звездная Гемма» при этом нисколько не пострадала. По мне, так это очень странно, — продолжал он с мрачной иронией, — что на такой салют не сбежалась половина порта. Но якорь-мастер не успокоился: ныряльщики обшарили каждую пядь днища на случай, если там окажется еще один подобный подарочек. Но так больше ничего и не нашли.
А я с самого утра отправился к вам. Меня без звука пропустили в первый ярус, где сообщили, что мне придется там сидеть, пока вы не придете. Мне казалось, что я ждал целую вечность. — Последняя фраза вместе с нежным взглядом была явно адресована Первой.
Хоннинскрю больше не мог сдерживаться и решительно шагнул к Первой, заставив ее посмотреть на себя:
— Мы должны вернуться на «Звездную Гемму» и убраться отсюда поскорее. Я не могу допустить, чтобы мой корабль стал добычей этих бхратхайров!
— Да, — мрачно согласилась Первая. — Но Избранная еще не закончила. Гримманд Хоннинскрю, я прошу тебя рассказать Красавчику о том, что мы здесь пережили.
Капитан нахмурился, словно ее просьба была слишком жестока. Но потом, поняв, что таким образом он может хоть немного разрядиться, словами, острыми, как черные обломки медальона гаддхи, поведал Красавчику все, что с ними произошло.
Слушая его, Линден с помощью Мечтателя смазала раны Кира отобранными снадобьями и порвала льняную ткань на бинты. Не торопясь, тщательно и аккуратно она наложила повязки, а затем снова прибинтовала шину.
Потом она попросила Мечтателя приподнять Кира и подержать в сидячем положении, пока она будет обрабатывать плечо. Глаза харучая были затуманены болью, но в остальном его лицо оставалось непроницаемым, как всегда. Закончив перевязку, Линден поднесла к губам больного фляжку с разбавленным вином.
Слушая рассказ Хоннинскрю, который скупыми словами описывал смерть Хигрома, Линден начала постепенно смиряться со случившимся, тем более что Кир так нуждался в ее заботе, и привычная работа успокаивала ее. Закончив, Линден стала складывать медикаменты. В тот же момент капитан закончил свое повествование.
Красавчик был потрясен. Он не мог поверить своим ушам.
— Этот гаддхи… — наконец процедил он. — То, как вы его описали… Вы думаете, что он способен провернуть такое в одиночку?
Хотя вопрос адресовался не лично ей, Линден выпрямилась и ответила:
— Нет.
— А значит… — Глаза Красавчика блеснули.
— А значит, за всем этим стоит Касрейн, — отчеканила она — Он вездесущ, он держит под контролем всех. Даже Рант Абсолиан не осознает этого полностью. Это кемпер внушил гаддхи, что делать. Это он приказал ему убить Хигрома. Но он не хотел, чтобы мы догадались о его роли в этом деле. Он хотел, чтобы мы боялись Ранта Абсолиана, а не его. Один раз он уже добрался до Ковенанта, но потерпел неудачу. Но обязательно сделает еще одну попытку. Может, он надеется, что мы побежим к нему искать защиты от гаддхи.
— Надо сматываться, — повторил капитан. Линден обернулась к Первой:
— У меня появилась идея. А что если мы пойдем к Ранту Абсолиану и попросим у него разрешения на отъезд?
— Ты думаешь, он нас отпустит? — сощурилась Великанша.
Линден пожала плечами:
— Попытка — не пытка.
Первая кивнула: она уже приняла решение. Присутствие Красавчика приободрило ее, она снова стала самой собой. Она быстро прошла по коридору и крикнула первому же стражу:
— Найди кайтиффина Раера Криста и немедленно приведи сюда!
Линден подавила вздох, ее нервная система и так была перегружена, а тут еще царапины, оставленные Кайлом, напомнили о себе внезапной болью. Но когда Первая вернулась, и они встретились взглядами, обе очень хорошо поняли друг друга.
Кайтиффин не заставил себя долго ждать. Даже пустынный загар не мог скрыть его бледности. Похоже, ему не удалось переговорить с хозяином. Он нервничал, и в его безукоризненном светском тоне то и дело проскальзывали нотки раздражения.
Первая словно не замечала этого. Она была спокойна и холодна:
— Раер Крист, мы хотели бы получить аудиенцию у гаддхи. Кайтиффин еще больше побледнел и смущенно затараторил:
— Друзья мои, вам не стоит этого делать, верьте мне. Я глубоко разделяю вашу скорбь по поводу гибели одного из вас и тяжких ранений другого, но смею посоветовать вам не навлекать на себя очередную опасность монаршего гнева своими новыми нечаянными проступками. Он здесь царь и бог. И не вам требовать у него ответа за его деяния. Сейчас, когда наказание, им назначенное, свершилось, он может вновь вернуть вам свою благосклонность. Но пока вам временно не стоит напоминать ему о себе, потому что любой ложный шаг, любое неверное слово могут вновь привести к вспышке его гнева…
Поняв, что начал повторяться, Крист замолк на полуслове. Как видно, Касрейн не подготовил его к подобному повороту событий. Пот крупными каплями струился по его лицу, и под холодным испытующим взглядом Первой он вертелся как уж на сковородке. На нее пылкая речь Раера Криста не произвела никакого впечатления.
— Кайтиффин, мы уже между собой обсудили и признали право вашего повелителя назначать наказания по своему усмотрению.
Линден слишком хорошо знала правдивую Великаншу и сумела различить в ее тоне фальшивые нотки, но Раер Крист, судя по его виду, поверил ей.
— Так что, уверяю тебя, мы вовсе не собираемся обвинять в чем-то гаддхи и наносить ему новые оскорбления. Мы лишь намерены попросить его об одном благодеянии, которое вполне ему по силам и принесет ему великую честь и славу, если он снизойдет до того, чтобы оказать нам его.
Глаза кайтиффина забегали: он лихорадочно соображал, что задумали его беспокойные опекаемые. Но потом он осознал, что ему все равно не скажут больше, чем уже сказали. Вытирая пот со лба тыльной стороной кисти, он был похож на человека, у которого выбили землю из-под ног. Но все же у него еще оставались силы на сопротивление. Наконец он нашел подходящий ответ:
— В это время дня гаддхи редко кого принимает. Но может быть, ради гостей он сделает исключение. Вы хотите пойти со мной?
Когда Первая утвердительно кивнула, он резко повернулся к дверям, словно только и мечтал поскорее сбежать из этой комнаты.
Первая окинула взглядом спутников — они уже были готовы: Мечтатель поднял Кира на руки, а Бринн подхватил Ковенанта; Хоннинскрю двинулся к дверям, зажимая свои чувства в огромных кулаках.
Вейн как всегда глядел в никуда, а Финдейл был погружен в горестные размышления. Но как только Линден двинулась вслед за Раером Кристом, оба не раздумывая, последовали за ней.
Путешественники держались близко друг к другу на тот случай, если кайтиффин выкинет какой-нибудь фокус. Но они не смогли помешать ему отдать какой-то приказ двум хастинам, которые тут же сорвались с места и исчезли в глубине переходов. Однако Линден, пристально за ним следившая, не смогла углядеть ни в его поведении, ни в тоне ничего предательского. Поэтому, когда он через плечо сообщил ей, что отослал стражей с тем, чтобы они передали их просьбу Ранту Абсолиану, она была готова ему поверить. Что бы он там ни задумал, прямо сейчас приводить это в исполнение, похоже, не входило в его намерения. Миновав сокровищницу, они поднялись в тронный зал. Войдя в Величие, Линден увидела, что с момента их последнего посещения здесь мало что изменилось: вдоль стен торчали десятки стражей, а весь свет был направлен на Благодать. Не хватало лишь придворных. Их отсутствие заставило ее вспомнить, что со вчерашнего дня ей не повстречался ни один из них. Она похолодела. Куда же они все делись? Спрятались от греха подальше или… Или же имбыло приказано убраться, дабыочистить поле боя для махинаций кемпера.
Раер Крист переговорил с одним из хастинов и получил ответ, который явно его устроил. Он обернулся и с учтивой улыбкой сообщил:
— Гаддхи милостиво дарует вам аудиенцию.
Линден и Первая одновременно глубоко вдохнули и, словно бросаясь в омут, двинулись за кайтиффином к трону по бесконечным кругам коварного пола Величия.
Там, где начиналось освещенное пространство, они остановились. Благодать сверкала и переливалась радужными лучами и была настолько великолепна и внушительна, словно она, а не Рант Абсолиан, — истинный правитель Бхратхайрайнии.
Гаддхи еще не было.
Но через несколько секунд он вынырнул из глубокой тени позади трона. Он был один. Без женщин и без кемпера. Видно было, что он нервничает. Когда он стал подниматься по лестнице к трону, Линден почувствовала дрожь в его коленках.
Раер Крист немедленно опустился на одно колено. Приняв самый смиренный вид, Великаны и Линден последовали его примеру. Линден очень хотелось крикнуть Кайлу, Бринну, Финдейлу и Вейну, чтобы они сделали то же самое, но она прикусила язык. Пока его величество карабкался к трону, Линден не сводила с него глаз. Он уже успел переодеться, и его светлая туника больше походила на ночную рубашку. Было видно, что он изрядно пьян. И его опьянение мешало Линден отчетливо улавливать его настроения и намерения.
Когда он, наконец, уселся, Линден и Первая поднялись, не дожидаясь его разрешения. Вслед за ними встали Великаны и даже Раер Крист. Мечтатель стоял с Киром на руках на свету, словно живой упрек.
Рант Абсолиан уставился на просителей мутными глазами, но ничего не сказал, а лишь облизал пересохшие губы. Удерживать внимание и равновесие одновременно удавалось ему с большим трудом.
Первая выдержала небольшую паузу, чтобы дать ему сосредоточиться и прийти в себя, затем выступила вперед и с легким поклоном заговорила:
— О гаддхи! Ты снизошел до нашей скромной просьбы. Мы твои гости и молим тебя оказать нам милость. — Свой обычно резкий голос она сейчас словно обернула бархатом, — До нас дошла весть, что, благодаря твоей щедрости, наш корабль уже починен и готов к дальнейшему плаванию. О гаддхи, нас ждут неотложные дела за морями, и наш Поиск не может ждать. Мы просим твоего милостивого разрешения оставить твой гостеприимный дворец, чтобы мы могли продолжить наше путешествие и разнести славу о тебе повсеместно.
Она говорила спокойно и убедительно, но гаддхи в ужасе отпрянул, откинулся на спинку трона, вцепился побелевшими пальцами в подлокотники и как в бреду зашептал: «Нет… Нет…»
На секунду Линден почувствовала к нему жалость, но это не смогло поколебать ее.
Наконец гаддхи справился с непослушным языком, тяжело ворочавшимся во рту, и прохрипел:
— Вы хотите уехать? Я не могу позволить вам этого. — Он собрался с силами, и в его голосе зазвенел металл: — Да, вы были оскорблены и обижены. Но это не моя вина. Первыми кровь пролили вы. Я обязан был свершить суд. — И вновь он съежился, смертельно перепуганный тем, что он здесь один. — Я не могу позволить вам разносить сплетни обо мне по всему миру. Вы — мои гости, а гаддхи всегда милостив к своим гостям. Я готов компенсировать вам вашу утрату. — Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и собрать разбегающиеся мысли. — Ты, кажется, просила меч? Так бери любой с моего позволения и будь довольна. Но уехать вам я не позволю.
Его глаза умоляюще уставились на Первую в надежде, что она смирится и оставит его в покое. Но она не смирилась и снова заговорила, твердо и веско:
— О гаддхи! Я слышала, что хастины принадлежат тебе и полностью подчинены твоей воле.
Он не ожидал такого поворота разговора и не мог понять, к чему она клонит. Но, вспомнив о стражах, приосанился и почувствовал себя более уверенно:
— Это истинная правда. Стражи подчинены мне.
— Это истинная ложь! — Первая бросила эти слова гаддхи влицо, как плевок. — Если ты сейчас прикажешь им пропустить нас и проводить до корабля, они откажутся!
— Ты лжешь! — закричал гаддхи, вскочив с трона.
— Нет! Ими заправляет Касрейн-Круговрат. Он создал их, и они принадлежат ему. И слушаются лишь его. — Великанша забивала слова, как клинья, в растущую между Рантом Абсолианом и его кемпером трещину.
— Врешь! — завопил гаддхи с перекошенным от ярости лицом. — Вы все врете! Они мои!
— Ну так испытай их! — подкинула жара в огонь Линден. — Прикажи им пропустить нас! Дай нам разрешение уйти. Ведь ты — гаддхи. Что ты от этого теряешь?
Рант Абсолиан смертельно побледнел и попытался заговорить, но только беззвучно шевелил губами. Он разрывался между желанием проверить, правду ли ему говорят, и инстинктом самосохранения, но его пьяный и перепуганный мозг отказывался участвовать в подобной борьбе.
Гаддхи стал устало спускаться по ступенькам; его ноги дрожали, словно вся Удерживающая Пески давила на него своим весом. Глядя прямо перед собой, он шагнул в сторону Линден, потом остановился и несколько раз глубоко вздохнул. Очевидно, это ему помогло, потому что взгляд его прояснился. Хриплым шепотом, словно боясь потревожить внутреннюю рану, он признался:
— Я никогда не осмелюсь.
Линден нечего было ему ответить. В этих четырех словах он рассказал о всей своей жизни.
Несколько секунд он смотрел ей в глаза, словно поверял все свои страхи, но, поняв, что не получит ответа, отвернулся и, сгорбившись, побрел в тень за троном, с трудом переставляя ноги по каменным кругам.
Первая обернулась к Линден.
— Ну, значит, так, — ее голос звенел, как боевая труба, — сваливаем отсюда ко всем чертям!
Она отцепила от пояса шлем, водрузила его на голову и, продевая руку в крепления щита, зашагала к лестнице.
Раер Крист устремился вслед за ней, что-то протестующе лепеча, но Хоннинскрю остановил его одним легким тычком, и кайтиффин без чувств распростерся на полу.
Стражи остались стоять, как стояли. Ни один из них не поднял копья. Они ожидали приказа.
Линден поспешила за Первой, но не позволила себе бежать — время для бега еще не пришло. Все ее чувствабыли настороже, видение работало в полную силу. Путешественники сбились в тесную группу, готовые отразить любое нападение. Но пока никто на них не нападал. Более того, в сокровищнице не оказалось ни людей, ни хастинов. А проверить, что ждет их впереди, Линден не могла: стены по-прежнему экранировали все ее попытки пробиться.
В полном молчании, нарушаемом только звуком ихшагов, путешественники стали спускаться в ярус Сокровищ. Первая уверенным шагом понеслась по галереям и притормозила лишь в оружейной, столь пленившей ее в прошлый раз.
— Мой слух меня не обманул? — промурлыкала она, снимая с подставки один из мечей и делая им несколько выпадов, чтобы проверить балансировку. — Я и вправду слышала, как гаддхи подарил мне этот клинок?
Ее глаза сверкали ярче, чем лезвие меча, а губы шептали, подбирая ему новое имя.
Усмехнувшись себе под нос, Красавчик подтолкнул Хоннинскрю локтем, и они пошли по рядам, выбирая и себе оружие по руке. Они догнали остальных уже около лестницы. Для себя Красавчик подобрал массивную булаву, усаженную железными шипами, а Хоннинскрю нес на плече здоровенную железную деталь какого-то осадного механизма. Он довольно усмехался и гордо топорщил бороду, обещая хорошую взбучку любому, кто осмелится на него напасть.
При виде этой грозной парочки глаза Бринна посветлели, и даже на измученном лице Кира появилась тень улыбки.
Но когда они спустились на второй этаж, Линден остановила их жестом. Все ее нервы трепетали, как натянутые струны; она была близка к истерике. В кордегардии собрались огромные силы, готовые к встрече строптивых гостей.
— Они внизу. И ждут нас. И он ждет.
Там же находился и Касрейн. Линден ощущала его чудовищный голод.
— Отлично. — Первая подняла свой клинок и невольно залюбовалась им. — Теперь ему уже не жить по-старому. Если он не откажется от своей тирании, очень много чего может произойти. И вряд ли это пойдет на благо и процветание его страны.
Три Великана и два харучая, окружив Линден, ведущую Ковенанта, и Мечтателя, несущего Кира, стали спускаться вниз. Сзади шли Вейн и элохим, но они не нуждались в защите.
В кордегардии их встретил Касрейн-Круговрат, опиравшийся спиной на закрытые ворота. Между ним и лестницей в боевом порядке стояло больше сотни хастинов и приблизительно столько же солдат-людей.
Полумрак зала пронзало лишь несколько солнечных лучей, падавших из недоступно высоко расположенных небольших окошек.
— Взять их! — неожиданно звучным голосом приказал кемпер. — Взять и вернуть в их апартаменты! Гаддхи запретил их выпускать!
Воодушевленная данными ею клятвами, Линден парировала:
— Он разрешил бы нам выйти, если бы у него хватило духу!
Путешественники, не останавливаясь, шли навстречу солдатам.
Касрейн пролаял еще один приказ, и ряды хастинов ощетинились копьями. Солдаты выдернули из ножен мечи и взяли их наизготовку.
Шаг за шагом враждующие стороны начали сближаться. На фоне войска Касрейна группа путешественников казалась маленькой и незначительной, как горсть песка, которую сейчас смоет грозный прилив. Без помощи дикой магии Ковенанта у них не было ни единого шанса. Если только им не удастся сделать то, о чем уже давно мечтал Бринн, — пробиться к Касрейну и убить его.
И тут Первая выкрикнула:
— Камень и море!
Хоннинскрю бросился в атаку, швырнув свою огромную дубину в наступавших стражей, и та смела их на несколько рядов в глубь войска. А капитан, не мешкая, ринулся в образовавшуюся брешь, молотя своими огромными кулаками не успевших прийти в себя хастинов.
Первая с мужем бросились за ним. Красавчик не обладал ни боевым умением жены, ни силой капитана, но вполне успешно крушил врагов своей булавой, прикрывая спину прорубавшейся к Касрейну супруги.
Она пробивалась к кемперу с такой яростью и ожесточением, словно могла утолить свою жажду мести только кровавым источником, бьющим из его груди. Она была Первой, а Касрейн посмел манипулировать ее друзьями и даже убивать безоружных. Попадая в лучи света, ее клинок сверкал как зарница — сперва иссиня-голубая, а потом кроваво-красная.
В рукопашном бою копья стражей больше мешали, чем помогали. А добраться до Великанов мечом обычной длины не удавалось ни одному из солдат. Трое моряков пробивались сквозь огромное войско к Касрейну и уже были близки к успеху.
Подталкивая перед собой Линден с Ковенантом, Мечтатель с Киром на руках стал осторожно продвигаться вперед. С обеих сторон их обороняли Кайл с Бринном, сражающиеся с такой скоростью, что их движения сливались в мутное пятно. Кружась, как в танце, они рассыпали вокруг смертельные удары. В течение нескольких первых мгновений боя, благодаря неожиданной тактике и яростному натиску, путешественникам удалось пробиться довольно далеко.
И все же силы были неравны. И на помощь кемперу сбегались все новые и новые хастины. Мечтатель, пытаясь закрыть собой Линден от удара копья, споткнулся и упал на колени, а она сама, поскользнувшись, не смогла удержать равновесия и села в теплую кровавую лужу. Ковенант остановился. Его пустые глаза фиксировали кипящий вокруг бой, но он никак не реагировал ни на яростную ругань сражавшихся, ни на стоны раненых.
Поднявшись на ноги, Линден оглянулась в надежде, что Финдейл и Вейн придут к ним на помощь. Солдаты собрались вокруг элохима в кружок и яростно рубили его мечами, но лезвия проходили сквозь него без малейшего ущерба. А затем он просто расплылся туманом и впитался в пол, оставив их ошарашено смотреть друг на друга.
Вейн стоял неподвижно, мрачно скалясь. Копья и мечи изорвали его одежду в клочья, но на теле не было ни одной раны. Удары сыпались на него без счета, но копья разлетались в щепы, а мечи отскакивали, раня самих нападавших. Он одолел бы хастинов всех вместе взятых, если бы вздумал сражаться. Но он не двигался.
Группу с Ковенантом окружили, и кольцо угрожающе сжималось.
— Вейн! — в отчаянии взмолилась Линден. — Сделай же что-нибудь!
Он уже столько раз спасал их! Им всем сейчас необходима его помощь.
Но отродье демондимов остался глух к ее мольбе.
И тут она увидела в воздухе мерцающий широкий золотой обруч. Хоннинскрю проревел предупреждение. Слишком поздно. Обруч опустился и стянулся вокруг головы Ковенанта, прежде чем кто-либо сумел понять, что произошло. Мечтатель попытался сорвать сверкающее кольцо, но оно словно было сделано из золотистой дымки, и рука Великана прошла насквозь.
Как только обруч опустился на Ковенанта, его колени подогнулись.
А в воздухе замерцал еще один. Он слетел с руки Касрейна.
И устремился к Мечтателю.
Внезапно Линден осознала, что бой прекратился, и солдаты отхлынули от них, окружив их плотным кольцом.
Первая была вынуждена прекратить атаку и вместе с Красавчиком и Хоннинскрю прийти на помощь своим друзьям.
Линден бросилась к Ковенанту, сжала ладонями его лицо и направила свое видение внутрь него. Ее окровавленные пальцы запятнали его виски и щеки.
Он спал. Угрюмая морщинка на лбу свидетельствовала о том, что сон его не сладок.
Мечтатель пытался увернуться от обруча, порхающего над ним, но хастины окружили его тесным кольцом и практически не оставили ему места. Бринн и Первая врубились в их кордон сзади. В одну секунду окружение было прорвано, а от копий остались одни щепы. Но было слишком поздно.
Обруч опустился на голову немого Великана и, скользнув вниз, накрыл и Кира.
Колени Мечтателя подкосились, и он рухнул на пол. А рядом с ним растянулось бесчувственное тело харучая.
Касрейн вставил в глаз монокль, прошептал заклинание, и третий мерцающий золотой обруч задрожал в воздухе и поплыл к Красавчику. Тот попытался сбить его своей булавой — но что дубина может сделать против колдовства!
Окаменев от горя, Линден сидела над Ковенантом. Золотистый обруч мягко скользнул к ней, опустился, и она провалилась в темноту.
Глава 18
Капитуляция
Она проснулась в промозглой тьме и медленно, шаг за шагом, стала возвращаться к действительности. До ее слуха долетал ритмичный лязг металла и ворчание.
Плечи мучительно ныли, рождая в памяти воспоминание о какой-то непростительной глупости.
Она ничего не видела. Там, где она находилась, было темно, как в склепе. Но по мере того, как сознание возвращалось, она стала пытаться идентифицировать звуки. Ей не хотелось возвращаться к жизни. Она потерпела полное крушение. Даже ее слабая попытка вывести Касрейна из равновесия, забив между ним и гаддхи клин, и та не удалась. Нет, она не героиня, и с нее довольно. Наконец-то в ее душе воцарился смертельный покой, и, оказывается, всю свою глупую непутевую жизнь она стремилась именно к нему, хоть и не смела себе в этом признаться.
Но надоедливое ворчание и лязг не давали ей снова отключиться и назойливо лезли в уши, заставляя разбираться в происходящем. Обреченно вздохнув, она позволила себе окончательно очнуться и прислушаться к своему телу.
Оказалось, что она прикована к стене за локти и все время, пока была без сознания, практически висела на них. Об этом свидетельствовали мучительная боль в мышцах и врезавшиеся в тело железные кандалы. Линден удалось выпрямить ноги, нащупать пол, встать и слегка ослабить давление оков на плечи, отчего им стало немного полегче, но тотчас же острой болью отозвались затекшие кисти.
Ноги ее тоже были в кандалах, но не закрепленных намертво в каменной стене, как ручные, а связанных с чем-то цепями. Поэтому ногами хоть немного можно было двигать.
Линден находилась в прямоугольной комнате, и видение подсказало ей, что это подземелье Удерживающей Пески. Стены и воздух здесь были ледяными. Она и вообразить себе не могла, что в Бхратхайрайнии может существовать место, где ей будет так холодно.
Линден ощутила слабый запах запекшейся крови. Ах, ну да, это же кровь солдат и хастинов, в которой она перепачкалась с ног до головы.
Звуки не смолкали: кто-то ворчал, гремя кандалами.
Во мраке она распознала Вейна, словно сгусток тьмы маячившего прямо перед ней фугах в десяти. Он был незыблем, как скала, и тверд, как закаленный клинок. Тайная цель, влекущая его по жизни, сделала его неколебимее земной оси. Но он уже не раз доказал, что взывать к нему о помощи бесполезно. Если она позовет, то, пожалуй, скорее стены откликнутся, чем он.
Ни на него, ни на Финдейла, который всякий раз, когда требовалась его помощь, предпочитал отмолчаться в стороне, а то и просто смыться, абсолютно нельзя было полагаться.
Возня и ворчание все не прекращались: кто-то пытался освободиться от оков. Линден узнала Хоннинскрю, чью ауру пронизывали вибрации ярости и отчаянной решимости, и сразу забыла о Вейне. В ней начал закипать гнев.
Капитан оказался прикован совсем близко. Да и вся камера была невелика. Великан периодически напрягал мышцы и со всей своей чудовищной силой налегал на цепи. Затем недолго отдыхал, снова повторял попытки и, судя по энергичному звону, сдаваться не собирался. Однако Линден, «проникнув» в него, почувствовала острую боль в израненных кандалами запястьях и то, что каждый вдох сырого затхлого воздуха отзывается болью в легких.
— Хоннинскрю! Угомонись ты, ради Бога! — раздался хриплый шепот Первой, прикованной где-то рядом с капитаном.
Но как мог он угомониться, зная, что бхратхайры собираются потопить «Звездную Гемму»!
По голосу Первой Линден определила, что та не особо пострадала в бою, и продолжила обследование камеры: в ней она явно слышала дыхание еще нескольких человек. Где-то между Хоннинскрю и Первой она обнаружила Красавчика и по ритму дыхания определила, что тот все еще без сознания, а по исходившей от него боли поняла, что ему был нанесен сильный удар по голове, однако кровотечения не обнаружила. Рядом с ней тихо, размеренно дышал Кайл. Он не был ранен, и Линден чувствовала исходящую от него твердую уверенность в себе. Что бы ни случалось, харучай оставался крепче камня, к которому сейчас был прикован.
Бринн находился напротив Первой. По его чуть учащенному дыханию Линден определила, что он, как и Хоннинскрю, тоже пытался освободиться, но, поняв, что ему не сладить с мощными оковами, почел за лучшее экономить силы.
Рядом с Бринном маялся Мечтатель, всем сердцем сопереживающий тщетным попыткам брата. Линден слышала его немые вопли, пронзительные в своей невысказанности. А ведь кроме физической боли его терзали еще и видения Глаза Земли.
Тут Линден вспомнила о Кире и сразу же нашла его: он, как и все, был прикован к стене. Его поза была тверда, а дыхание ровно, как у Кайла и Бринна; но она почувствовала, что он весь в испарине от боли. Его плечо страшно болело: оковы были закреплены так, что кости сломанной ключицы снова разошлись. Но все это бледнело перед теми мучениями, которым подвергалась его раздробленная нога.
Его боль была так сильна, что у Линден ослабели ноги, и она снова повисла на руках и висела до тех пор, пока плечи не взмолились о пощаде. Затем кое-как, с большим трудом, снова нащупала пол ногами. У Кира серьезные травмы, а его держат в таких условиях! Весь ее многолетний профессиональный опыт, все ее воспитание восставало против такого чудовищного обращения с больным. Тихо зарычав, она постаралась выкинуть из головы бесполезные сейчас проклятия подло обманувшему их Касрейну и попытаться придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.
Но ей не оставалось ничего другого, как смириться. Добровольно отдать Ковенанта кемперу. Помочь Касрейну в работе над его сознанием — может, вдвоем им удастся одолеть созданную элохимами пропасть. Порвать все интимные нити, связывавшие ее с Неверящим. Предать его. Нет. Этого она сделать не сможет. Даже для того, чтобы спасти агонизирующего Кира. Томас Ковенант был для нее чем-то гораздо большим… Ковенант!
В сырой мгле подземелья Линден не слышала, не ощущала его!
И в непроницаемом мраке донжона не могла его найти! Она лихорадочно шарила видением везде, куда только могла — дотянуться. Но нигде не обнаруживала ни ритма дыхания, ни стука сердца, которые могли бы принадлежать Неверящему. Вейн был здесь. Кайл был рядом. Хоннинскрю и Первая, не желающие смириться; Кир, истекающий кровью, — всех их Линден без труда опознала. Прямо за Вейном она ощутила холодный металл дверей. Но Ковенанта не было и следа. Господи Боже мой!
Очевидно, она сказали это вслух — ее товарищи по несчастью обернулись к ней.
— Линден Эвери, — позвала ее Первая. — Избранная, что с тобой?
Темнота вокруг Линден пошла кругом, сдавливая голову. Запах крови был везде. Если бы не кандалы, Линден рухнула бы на пол. Это она довела всех до нынешнего жалкого состояния. Имя Ковенанта кровью выступило на ее устах и кануло во мрак узилища.
— Избранная, — вновь окликнула ее Первая.
Линден молила в душе о громе небесном, о чем угодно, что вторглось бы сюда и отвлекло бы внимание от нее. Но вместо этого ее уши заполнили глумливые вопли ее матери, умоляющей о смерти. Железо и камень издевательски молчали, не пуская ее взлететь и скрыться от насмешек, ранящих сердце. А ей еще нужно было следить за здоровьем друзей!
— Его здесь нет, — еле шевеля губами, выдавила она. — Я проморгала его.
Со стороны Первой донесся глубокий вздох. Ковенанта нет. Поиск окончен. Однако опасности, встреченные по пути, не запугали Великаншу, а лишь закалили — в ее голосе не было уныния:
— В любом случае мы действовали правильно. Нам нужно было вбить клин между гаддхи и его кемпером.
Но Линден это мало успокоило, и от холода у нее разгулялась желчь:
— И кемпер заполучил его. Мы лишь сработали ему на руку. Теперь у него есть все, что нужно.
— Так ли? — Первая была настоящей женщиной, и ее не могли согнуть никакие невзгоды. — Тогда почему же мы до сих пор живы?
Линден хотела ответить: «Может, он просто хочет поиграть с нами ради развлечения», — но вдруг ее пронзила мысль о том, что Первая, может, и права. Может, Касрейн и в самом деле сохранил им жизнь, чтобы развеять скуку. А может, они все-таки ему еще нужны… Он уже делал попытку заполучить белое золото, и у него ничего не вышло. Не исключено, что для обработки Ковенанта ему понадобится вся компания.
А если так, то он попытает судьбу еще не раз. И это даст шанс и ей.
Вспыхнувшая надежда согрела ее окоченевшее тело. Сердце забилось так, словно его подгоняли, и в ушах зашумело.
Господи Иисусе, дай мне еще один шанс!
Но Первая заговорила вновь, и ее настойчивость не давала Линден погрузиться в свои мысли:
— Избранная, ты можешь видеть то, что нам недоступно. Скажи, что с моим мужем, Красавчиком? Я слышу его дыхание совсем близко, но когда зову его, он не отвечает.
Линден чувствовала тоску Первой, словно между двумя женщинами установилась прочная духовная связь.
— Он без сознания. — Машинально она заговорила профессиональным ледяным тоном. — Кто-то нанес ему сильный удар по голове. Но я уверена, что скоро он придет в себя. Я не чувствую никаких серьезных повреждений. Переломов тоже нет.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:34 | Сообщение # 23 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Первая что-то сказала, но лязг цепей не желающего сдаваться Хоннинскрю заглушил ее ответ. Тогда, возвысив голос, она почти крикнула:
— Благодарю тебя, Избранная!
Сырая тьма не помешала Линден понять, что несгибаемая Великанша плачет.
Линден напрягла все силы, стараясь удержать состояние ясности ума до той поры, когда ей это понадобится.
Много позже Красавчик пришел в себя. Со стонами и вздохами он попытался устроиться поудобнее, насколько позволяли оковы. На все его расспросы ответила Первая. Она говорила кратко и даже не пыталась смягчить боль в голосе.
Но Линден недолго слушала их разговор: откуда-то издалека до нее донеслись звуки, похожие на шарканье подошв. Вскоре она уже была в этом уверена.
Шли трое или четверо. Хастины. И с ними кто-то еще.
Железный лязг отпираемой двери заставил всех затаить дыхание. В проем хлынул свет из ярко освещенного коридора, и оказалось, что дверь находится на возвышении и к ней ведет каменная лестница. Двое стражей с пылающими факелами в руках спустились по ступенькам.
За ними вошел Рант Абсолиан.
Линден, ослепшая от яркого света, определила его присутствие только благодаря своему видению.
Когда ее глаза привыкли к свету, на полу, у своих ног, она увидела Томаса Ковенанта.
Он лежал абсолютно прямо, вытянув руки по швам, словно кто-то старательно уложил его в этой позе, но его тело было полностью расслаблено. Глаза без всякого выражения пялились в потолок. Он был словно выпотрошенная оболочка человека. Лишь слабое колыхание груди при дыхании свидетельствовало о том, что он еще жив. Тенниска была испятнана кровью — это были метки, оставленные руками Линден.
В камере разом стало холоднее. В первую секунду Линден даже не сумела осознать то, что видит: вот лежит Ковенант, и она способна воспринимать его лишь обычными органами чувств, а для видения он недоступен. Она со страхом и надеждой прикрыла глаза — и он вновь исчез для ее органов чувств. Но он был здесь. Она это знала. И могла убедиться в этом — стоило лишь поднять веки.
С содроганием она вспомнила, где уже встречалась с подобным феноменом. Ребенок кемпера. Ковенант стал таким же, как младенец Касрейна, которого тот вечно таскает на спине.
Затем Линден заметила на его шее золотистую полоску.
Она не в состоянии была понять, что это такое, и не могла догадаться о ее назначении с помощью видения. Но чисто интуитивно осознавала, что именно это и есть причина его «невидимости». Кемпер, надев на него это, словно установил для Линден непроницаемый экран. Ох уж этот ублюдок Касрейн!
Но времени на размышления уже не оставалось: стражи замерли у дверей, осветив факелами камеру, и Рант Абсолиан вступил на порог.
Линден с громадным сожалением вынудила себя оторваться от созерцания Ковенанта и взглянула на гаддхи. Он был в стельку пьян. Туника была забрызгана чем-то красным. В налитых кровью глазах светился страх.
Он тупо уставился на Хоннинскрю. А тот, невзирая на присутствие высокого гостя, продолжал попытки освободиться; его мощные руки представляли собой сплошную рану.
Линден решила воспользоваться замешательством гаддхи и быстро оглядела своих друзей.
Несмотря на внешние неподвижность и спокойствие, Кир уже изнемогал от боли, и его повязки пропитывала кровь из открывшихся ран. Состояние Красавчика было получше, но на его левом виске вздулась большая шишка.
Линден поймала себя на том, что не может оторвать глаз от Первой: Великанша потеряла в бою и щит и шлем, но новый меч по-прежнему лежал в ножнах. Она даже могла дотянуться до него. И это усугубляло ее ярость от полного бессилия перед толстыми цепями. Похоже, оружие оставили специально, ради более изощренной пытки пленницы. А может, таким образом Касрейн хотел поиздеваться над Рантом Абсолианом и преподать ему урок, который научит беспечного государя не раздавать дары направо и налево?
Но Первая держалась так, словно не замечала подобного издевательства над собой. Хоннинскрю, заметив, что Рант Абсолиан смотрит на него, отчетливо произнес:
— О гаддхи! Мудро ли будет говорить в присутствии этих… хастинов? Они — глаза и уши Касрейна, и твой кемпер немедленно узнает о нашей беседе.
Слова капитана, похоже, привели государя в чувство, и тот, покачнувшись так, что чуть не сел на ступеньки, обернулся к стражам и отдал им какой-то приказ на бхратхайрском. Хастины мгновенно вышли, оставив, впрочем, дверь открытой.
Глаза Хоннинскрю тут же устремились на светлый прямоугольник выхода, словно ему оставалось лишь небольшое усилие, чтобы окончательно разорвать цепи.
Как только стражи вышли, Рант Абсолиан направился к пленникам, неуверенно нащупывая пол, словно двигался вслепую. По дороге он споткнулся и чуть не налетел на Первую, удержавшись на ногах лишь благодаря тому, что уцепился за ее плечо. Восстановив равновесие, он упорно двинулся дальше и остановился перед Линден так близко, что она чуть не задохнулась от перегара.
Трусливо оглянувшись, он наклонился почти к самому ее лицу и просипел, обдавая ее сивушной волной:
— Освободи меня от этого… от кемпера!
— Ты и сам можешь это сделать, — с трудом сдерживая брезгливую жалость, так же сипло ответила она. — Это твой кемпер. Да и дел-то всего ничего — дать ему под зад коленом, и все… Прогони его.
Гаддхи ошалело заморгал и вцепился в ее плечи — не то для того, чтобы умолить ее, не то просто чтобы не свалиться на пол — и зашептал с пьяной сумасшедшинкой в голосе:
— Нет! Это невозможно! Я всего лишь гаддхи, а он — Касрейн-Круговрат, великий маг. Вся власть у него. И стражи у него. И песчаные горгоны… — Он затрясся, и по лбу его заструился пот. — Да вся Бхратхайрайния знает… — Абсолиан осекся и, переменив тему, зачастил: — И наше процветание тоже зависит от него. Не от меня. Мой народ меня ни в грош не ставит. — В пьяной скорби он шмыгнул носом и чуть не разрыдался, но затем вдруг устремил на Линден стеклянный взгляд и прошептал, как заклинание: — Убей его.
Линден не ответила, и тогда, покачнувшись, он с капризной ноткой добавил:
— Ты обязана.
На секунду ей стало жалко его, но надо было ковать железо, пока горячо.
— Освободи нас,- почти приказным тоном сказала она.- Тогда мы сможем найти способ избавить тебя от него.
— Освободить?… — Поперхнулся гаддхи. — Я не смею. Он сразу узнает. А если вам не удастся… Нет, вы сами должны освободиться. А потом убить его. А я останусь в стороне. — Его губы жалобно кривились, а в глазах светилась великая жалость к самому себе. — Я должен спастись.
Наступила тишина. Линден чувствовала, что все узники с надеждой ожидают ее решения, а в коридоре она уже слышала шаги и знала, как это использовать, чтобы забить последний гвоздь в гроб несчастного гаддхи. И в то же время ей было жалко несуразного государя: он — то, что он есть и другим уже не будет. Повысив голос, она заявила:
— Мы твои пленники, и приходить сюда, чтобы издеваться над нами, — низость.
И тут же в дверях возник Касрейн, кажущийся снизу, из камеры, огромным, незыблемым и твердо уверенным в своей власти. Голосом, разящим как удар хлыста, он бросил:
— Она права, о гаддхи. Поступая так, ты роняешь свое достоинство. Да, они убили нескольких твоих стражей, чем нанесли оскорбление и тебе лично, и всей Бхратхайрайнии. Но не к лицу государю размениваться на мелкую мстительность. Прошу тебя, уйди.
Рант Абсолиан пошатнулся, и лицо его искривилось, словно он вот-вот расплачется. Но как бы ни был он пьян, все же где-то в глубине сознания действовал инстинкт самосохранения: подчеркнуто пошатнувшись, он обернулся к кемперу и заплетающимся языком пробормотал:
— Я хотел немного разрядить свой гнев. Я имею право.
Он спотыкаясь заковылял по ступенькам и вышел из камеры, так и не посмотрев больше ни на своего кемпера, ни на узников. Ему казалось, что таким образом он сумел сохранить свою хрупкую надежду на спасение.
Глядя на его жалкую фигуру, Линден приняла окончательное решение: Касрейну-Круговрату не будет пощады!
Кемпер небрежно склонился перед протащившимся мимо гаддхи и, убедившись, что тот ушел, шагнул в камеру и запер за собой железную дверь. Спускаясь по лестнице, он неотрывно смотрел на Линден, словно готовил ее к новой атаке флюидами.
Тем временем она попыталась проверить свои наблюдения: так и есть — как и Ковенант, ребенок кемпера был видим для нее только физическим зрением, но стоило закрыть глаза, он словно растворялся.
— Друзья мои, — обратился Касрейн к узникам, однако по-прежнему глядя только на Линден. — С этим нельзя мешкать. Я страшно спешу. — Старческие слезы застлали его глаза. — Очень спешу, увы! — Он шагнул к Ковенанту и встал прямо над ним. — Вы, насколько могли, пытались мне помешать. Но теперь с этим покончено. Теперь я должен получить белое золото без промедления.
Линден и кемпер схлестнулись взглядами, и все остальные, кроме Хоннинскрю, который даже в присутствии Касрейна-Круговрата не оставлял попыток разбить оковы, замерли в напряженном ожидании.
— Я не собираюсь вас долго мучить, — острый язык облизнул пересохшие губы, — хотя должен признаться, что недооценивал вас. Но это все в прошлом. Линден Эвери, ты обязана добровольно передать мне кольцо из белого золота.
— Ты просто сумасшедший! — выплюнула она. Касрейн презрительно приподнял бровь:
— Ты так думаешь? Послушай меня и рассуди сама: я пытался подчинить себе Ковенанта, чтобы он сам отдал мне в руки кольцо. Подчинять можно по-разному, но у него в сознании установлена защита, которая полностью лишает его права выбора. А когда нет права выбора, можно ли говорить о доброй воле? Для того чтобы достичь своих целей, мне необходимо сокрушить эту защиту. — Костлявый палец уткнулся Линден в грудь: — И это сделаешь ты!
Ее сердце сумасшедше застучало. Но на сей раз она не позволила себе струсить и, надменно кривя губы и отчетливо выговаривая каждый слог, процедила в ответ непристойное ругательство.
Взгляд кемпера смягчился, затуманился, и он вкрадчиво спросил:
— Так ты отказываешь мне?
Линден промолчала, давая понять, что разговор окончен. Какое-то время тишину в камере нарушали лишь ритмичное лязганье оков Хоннинскрю. Она почти хотела, чтобы кемпер применил к ней свой монокль, так как была уверена, что не сможет больше войти в Ковенанта.
Но он, похоже, и сам понял, что колдовством здесь немногого добьешься. Без предупреждения он вдруг с размаху врезал ногой по окровавленному колену Кира.
Из сжатых зубов харучая вырвался стон, тихий, но полный муки. Кир чуть не потерял сознание от боли, и впервые выдержка изменила ему.
В чудовищном усилии Первая и Мечтатель рванулись вперед, но оковы их удержали.
Касрейн, не обращая ни на кого внимания, почти с нежностью посмотрел Линден в глаза и ласково переспросил:
— Так ты отказываешь мне?
От боли Кира и отвращения к кемперу ее забила дрожь. Она не стала сдерживаться и попыталась вложить в интонацию максимум убедительности:
— Если я позволю тебе принудить меня таким способом, то Кайл и Бринн убьют меня за это.
В глубине души она молилась, чтобы Касрейн поверил ей. Ей просто не вынести еще одного подобного удара.
— Да они тебя и пальцем не тронут, так как прежде умрут! — неожиданно заорал Касрейн. Но, тут же погасив вспышку гнева, снова ласково замурлыкал: — Впрочем, это неважно. У меня есть и другие способы.
Бочком-бочком он стал продвигаться к Вейну и вскоре уже стоял рядом с ним над распростертым Ковенантом. Из всех присутствующих только это отродье демондимов было способно оставаться бесстрастным, следя за загадочными маневрами мага. А тот несколько минут просто молча стоял, явно наслаждаясь все возрастающим страхом и полной беспомощностью пленников. Затем медленно поднял правую руку.
Повинуясь магии жеста, Ковенант, прямой как палка, стал подниматься с пола, словно его тянули за привязанную к горлу веревку. Его глаза были пусты. Золотой обруч, все еще сдавливающий шею, выхолащивал его ауру. Рубашка была покрыта кровавыми пятнами, словно смерть уже поставила свою подпись. Наконец маг жестами зафиксировал его в стоячем положении.
Линден почувствовала, как мужество медленно покидает ее: Ковенант — послушная игрушка в руках кемпера! В каких бы грехах его ни обвиняли, он не заслуживал подобного унижения! До сих пор он всегда находил в себе силы восстанавливаться! Ни один человек не был так жизнеспособен, как он. В Коеркри он прошел огонь кааморы. И уже раз нанес поражение самому Лорду Фоулу. И поступал всегда так, как Линден мечтала поступать.
Это несправедливо. Это — Зло.
Зло.
По ее щекам заструились горячие слезы, жгучие, как кислота.
Легким движением руки Касрейн направил Ковенанта к ней.
Она забилась в оковах, пытаясь оттолкнуть его, но он механически стиснул ее в объятиях и в поцелуе, похожем на поцелуй смерти, прижал к ее рту ледяные губы, загасив стон, рвущийся из ее груди. Затем отпустил ее, отступил на шаг и со всего размаху влепил ей затрещину такой силы, что щека мгновенно вспухла и побагровела.
После этого кемпер отозвал свою марионетку. Все это время Касрейн не отрывал глаз от лица Линден. Тонкие губы кривились в жестокой улыбке, открывая старые гнилые зубы. Сальным голосом он спросил:
— Ну как, убедилась, что он идеально слушается меня? Линден кивнула. Ей никто не сможет помочь. Она сама себе помочь не может. Вскоре Касрейн будет управлять ею так же, как Ковенантом.
— А теперь смотри… — Маг проделал несколько жестов, и кисти Ковенанта, скрючившись как когти, поднялись на уровень глаз. — Если ты не согласишься помогать мне, он по моей команде сам себя ослепит.
Это был конец. Выдержать подобное Линден уже было не по силам. С внутренним содроганием она призналась себе, что готова на все.
Но ее слабое согласие заглушил боевой вопль, вырвавшийся из груди Хоннинскрю. Неимоверным усилием он разорвал цепь, приковывавшую его левую руку, и, взмахнув ею, словно цепом, захлестнул тощую шею мага и опрокинул его навзничь. С глухим шумом тот рухнул на каменный пол. И раскинулся без движения. Такая толстая цепь, да еще брошенная с такой яростной силой, вне всякого сомнения, сломала ему шею. Линден устремила к нему видение и убедилась, что он мертв. Все произошло так неожиданно и так просто, что потрясло ее до глубины души. Затем с еще большим потрясением она заметила, что из-под содранной кожи у него не вытекло ни капли крови,
— Камень и море, Хоннинскрю! Отлично сработано! — вырвался из груди Первой ликующий вопль.
Но уже в следующую секунду кемпер пошевелился. Его руки и ноги слабо задергались, а затем он с трудом поднялся на четвереньки, на колени — и вот уже снова встал в полный рост. Сердце, еще секунду назад не бившееся, заработало с новой силой и энергией. Он повернулся к пленникам лицом, и те увидели на его лице улыбку, обещавшую смерть.
Линден в ужасе уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Со стороны Первой донеслось изумленное проклятие.
Младенец на спине кемпера улыбнулся сквозь сон.
Касрейн перевел взгляд на Хоннинскрю: тот висел на одной цепи, близкий к обмороку. Похоже, последний удар исчерпал все его силы. Но упрямый взгляд говорил о том, что и одной свободной рукой он сможет освободиться полностью, вот только немного отдохнет.
— Друзья мои,- сдавленным голосом прохрипел кемпер, — смерть, которую я вам уготовил, превзойдет даже самые кошмарные ваши сны.
Хоннинскрю ответил глухим рычанием. Но Касрейн уже стоял там, где цепь капитана не смогла бы его достичь.
Касрейн перевел тяжелый взгляд с Хоннинскрю на Линден и медленно, почти по слогам, произнес:
— Если ты и теперь откажешь мне, — лишь легкая хрипотца свидетельствовала о том, что с ним что-то произошло, — я прикажу ему ослепить самого себя.
Ковенант все это время стоял, подняв к глазам скрюченные пальцы.
Линден бросила на него долгий последний взгляд и позволила себе сдаться. Разве можно противостоять человеку, способному подняться из мертвых?
— Для начала ты должен снять с него обруч. Он мне мешает.
Кайл яростно забился в оковах. Красавчик с тревогой вскинул на Линден глаза.
— Избранная! — предостерегающе выкрикнула Первая. Но Линден уже не смотрела на них. Все ее внимание было устремлено на Касрейна. Злобно усмехаясь, он подошел к Ковенанту и протянул руку к его горлу. Повинуясь магии жеста, золотое кольцо затрепетало, соскользнуло с шеи и упало в руки мага.
И в ту же секунду Ковенант снова стал самим собой: пустышкой. Пустышкой, но не зомби. Глядя в пространство, он пробормотал:
— Не прикасайтесь ко мне.
Но, прежде чем Линден в тоске и ярости нырнула в него, ее остановило небывалое явление: пол вокруг Вейна вспучился, стал крошиться, и оттуда совершенно неожиданно вырвалась струя пара, тут же принявшая облик Финдейла, который, даже не успев закончить метаморфозу, набросился на Линден:
— Ты что, сдурела? Это же конец! — Никогда еще она не слышала подобных выражений от велеречивых элохимов. — Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар? Как ты думаешь, какого рожна я потащился за вами, как не для того, чтобы это предотвратить? Солнцемудрая, очнись и внимай!
Линден не ответила, и он еще больше заволновался:
— Я — Обреченный. Рок всей Земли я несу на своих плечах. Я взываю к тебе: не вздумай этого делать!
Но она не слушала его: Касрейн с чудовищной улыбкой стоял около Ковенанта и, по-видимому, совершенно не боялся элохима. В руках он все еще держал золотой обруч, приковывающий ее внимание. Даже сам по себе кемпер ее не так волновал. Она забыла о своих товарищах по несчастью. Она готовила себя к этому с той самой секунды, когда Первая сказала: «Тогда почему же мы до сих пор живы?» Ока стремилась к этому всеми фибрами души, пытаясь отыскать собственный, единственный ответ на этот животрепещущий вопрос. Надо снять ошейник. И тогда что-то, может быть, и получится…
Всем своим существом Линден сосредоточилась на Ковенанте. Невзирая на все протесты, она открыла свои чувства для него. С отвагой отчаяния, с горечью потери она воссоединилась с его пустотой.
Теперь ей было уже не до вопроса, насколько насильственно ее вторжение. Не сомневаясь ни в чем, не противясь, она нырнула в безднуего сознания. Она понимала, что все прошлые попытки провалились потому, что она пыталась подчинить его своей воле, использовать его в собственных интересах, но теперь ей самой ничего не было нужно, она делала это не ради себя. Полностью отказавшись от себя, она, как падающая звезда, летела во мраке отчаяния, которым элохимы выжгли его душу.
И все же забыть о Касрейне она не могла. Он жадно следил за нею, в любую секунду готовый к пробуждению воли Ковенанта. Пока тот не воспрянет, пока остается в бессознательном состоянии, флюиды кемпера бессильны. Линден проклинала в душе Касрейна и не находила ничего, что могло бы заставить ее понять его. Падая в пучину бессознательности Ковенанта, она продолжала выкрикивать беззвучные команды, отдававшиеся эхом в пустотах его сознания.
На сей раз со дна его сознания не поднялось никаких устрашающих образов. Линден настолько воссоединилась с ним, что уже не осталось ничего, что могло бы ее напугать. Наоборот, она почувствовала, как где-то в глубине его зреет протест против нынешнего состояния. Весь ее профессиональный опыт, все годы муштры в медицинской школе куда-то вдруг испарились, оставив ее, пятнадцатилетнюю, беззащитной перед трагедией смерти матери. Чувство вины и скорби, воспоминание о матери — все ушло, оставив шевелящий на затылке волосы холодок незабываемого ужаса от самоубийства отца. Но и это ушло, и Линден оказалась на залитом солнцем цветочном лугу, где так хотелось вволю, по-детски, поваляться, чтобы излить неизбывную радость, стремление к любви и счастью. Но для нее это было невозможно. Она сама отрезала все пути назад.
Солнце простерло над ней золотые крылья, и ветерок ласкал лицо и теребил волосы. Она закричала от избытка счастья, наполнявшего ее. И крик ее был услышан. Навстречу ей по лугу шел мальчик. Он был старше ее — хоть и оставался только мальчиком. Ковенантом он станет значительно позже, но в его глазах уже горит непримиримый огонь. На его губах играла светлая улыбка. Он распахнул руки, словно желая ее обнять. И она бросилась к нему навстречу, раскинув руки, жаждая объятия, которое исцелит ее.
Но как только она притронулась к нему, сквозь брешь, пробитую прикосновением, в нее хлынула его пустота. Теперь она тоже все видела и слышала. Все ее органы чувств функционировали нормально. Ее друзья замерли в молчании, тая в душе надежду на чудо. Касрейн трясущимися от дряхлости руками уже вдел в глаз свой монокль. Но за всем, что она видела и слышала, Линден ощущала привкус своей (такой далекой!) прежней жизни. Она была девочкой на цветущем лугу, и мальчик, которого она так любила, покинул ее. Любовь растворилась в солнечном свете, и вся радость разом поблекла, словно тяжелые тучи заволокли небо. Счастье умерло.
И вновь она увидела его, того мальчика, — в Томасе Ковенанте. Она видела, как к нему возвращается сознание, как он набирается сил, поднимает голову… Все ее органы чувств функционировали нормально, но она не могла его остановить. Вот он поворачивается и… попадает под обстрел флюидов Касрейна. Он еще не пришел в себя настолько, чтобы выставить защиту.
Но прежде, чем кемпер успел воспользоваться моноклем, команды, которые она в отчаянии рассыпала пригоршнями в бездну его бессознательности, сработали. Ковенант посмотрел прямо в глаза Касрейну и подчинился Линден.
Он выговорил одно-единственное слово:
— Ном!
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:35 | Сообщение # 24 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Часть третья
УТРАТА
Глава 19
Колдун
От этого имени воздух заледенел и, казалось, содрогнулись стены Удерживающей Пески.
Ковенант словно свысока, из дальней дали смотрел на отшатнувшегося Касрейна-Круговрата. В страхе кемпер уронил даже свой монокль. Его старческое лицо исказилось от ужаса и превратилось в маску смерти. Но он уже не мог вернуть назад того, кого позвал Ковенант. Страх смерти взял верх, и кемпер бросился наутек. Железная дверь с лязгом захлопнулась за его спиной, и загремели засовы. Но все эти звуки ни о чем не говорили Ковенанту. Все его органы чувств функционировали нормально: он осознавал степень приближающейся опасности, понимал тяжелое положение своих друзей и знал, что нужно делать. И все же чувства его были еще как бы затуманены. Связь между восприятием и действием, между фактом и оценкой осуществлялась пока слишком медленно. Сознание широкой волной хлынуло в брешь, пробитую Линден, но расстояние было велико, и его невозможно было пройти за одну минуту.
Поначалу воспоминания неслись галопом: детство, период полового созревания… Волна памяти захлестнула его и как очистительный, исцеляющий огонь прокатилась по мозгу. Яркой вспышкой осветилась его свадьба, годы брака и писательства. Но тут процесс замедлился. Да, тогда, когда еще не вышел его первый роман, когда еще не родился сын, они с Джоан были безмятежно счастливы в Небесной ферме, и ему казалось, что жизненная энергия бурлит в нем, переполняет его и все идет наилучшим образом. Но на поверку оказалось, что он изначально построил свою башню из слоновой кости на песке. Его бестселлер оказался не более чем пустышкой, данью его эгоизму. А брак был разрушен его безвинным преступлением, заключавшимся в том, что он подцепил проказу.
То, что было после, лучше бы вообще было забыть.
Силком навязанную изоляцию, медленно созревавшее в нем отвращение к себе, что в конечном итоге привело его к специфическому комплексу неполноценности, полусумасшествию, свойственному прокаженным. И как пик крушения всей его жизни — первый визит в Страну. Не успев там оказаться, он тут же изнасиловал первую отнесшуюся к нему с симпатией женщину. Он изводил и мучил всех, кто пытался ему помочь. Не ведая, что творит, он покорно шел по проторенной для него Лордом Фоулом стезе, ни разу не оглянувшись, пока наконец случайно не столкнулся с последствиями своих деяний. И они ужаснули его. Но и тогда он бы продолжал упорно двигаться к полному разрушению личности, если бы рядом с ним не оказались такие люди, как Морэм, Баннор и Идущий-За-Пеной. Люди, чья доблесть и умение любить заставили его произвести переоценку ценностей. Но даже сейчас, много лет спустя, его сердце разрывалось от горя при одной мысли о том, что он сделал со Страной и ее жителями. Горе, причиненное им, перевешивало те жалкие крохи добрых дел, которые он совершил для них.
Его крик эхом отдался в мрачном чреве камеры. Друзья рванулись к нему, внезапно рухнувшему на колени на камни пола. Однако в данную минуту он не помнил о них.
Но он не был раздавлен обрушившейся на него глыбой памяти. Да, он был изранен; да, кругом виноват; но раскаяние его было искренним. И проказа научила его быть сильным. В тронном зале Яслей Фоула, оказавшись лицом к лицу с Презирающим, он постиг суть парадокса, на котором была построена вся его жизнь. Разрываемый между самоотвращением и чувством собственного достоинства, между неверием и любовью, познав и отринув сущность Презирающего, он обрел свою истинную силу. И сейчас он ощущал в себе ее биение. Брешь затянулась, и он обрел себя теперь уже окончательно.
На глаза навернулись слезы. Линден вновь его спасла. Единственная встреченная им за все эти долгие одиннадцать лет женщина, которую не испугала его болезнь. И ради него она упорно, без всякой меры и оглядки подвергала себя риску. Он перед ней в неоплатном долгу. Даже представить невозможно, какой ценой ей удалось его исцелить.
Ковенант попытался подняться на ноги, но в этот момент пол камеры содрогнулся. Послышались глухие удары, словно где-то вдалеке кто-то крушил гранитные стены донжона. Потолок в мгновение ока затянулся сетью трещин, и из них посыпалась тончайшая пыль. Пол снова дрогнул. Железная дверь камеры зазвенела.
— Это песчаная горгона, — хладнокровно заметил кто-то. По невозмутимой интонации Ковенант признал Бринна.
— Томас Ковенант. — В голосе Первой не осталось ни следа от былой железной твердости, он дрожал от страха. — Друг Великанов! Избранная что, решила тебя убить? А за компанию с тобой и нас всех — скопом? Сюда идет песчаная горгона.
Но он не мог ей ответить. Дар речи к нему еще не вернулся. Вместо ответа он обернулся лицом к дверям, расставил ноги и покрепче уперся ими в ходящий ходуном пол.
Но кольцо не повиновалось ему. Яд, служивший катализатором дикой магии, был заблокирован элохимами, и до тех пор, пока он вновь не начнет действовать, должно пройти какое-то время. А пока Ковенант не мог воспользоваться своей силой. И все же он был готов. Линден все предусмотрела и сумела одним ударом и предостеречь его, и изгнать Касрейна.
Рядом с Ковенантом возник Финдейл. Его отчаяние было беспредельным. Однако он держал себя в руках.
— Не делай этого, — тихо сказал элохим. — Ты что, хочешь разрушить Землю? Солнцемудрая жаждет смерти, но хоть ты-то будь умнее. Отдай кольцо мне! — И он протянул руку.
В ту же секунду тлеющие угольки старинной ярости Ковенанта вспыхнули, и внутри него загудело пламя.
Удерживающая Пески содрогалась от мощных ударов, ее древние камни трещали — казалось, что она вот-вот рухнет. Но истинная опасность была намного ближе: в конце коридора раздался грохот бегущих шагов.
Ковенант приготовился к битве и еще крепче уперся ногами в пол.
Шаги достигли дверей, и на секунду все стихло.
— Горячая Паутинка, я люблю тебя! — с болью простонал Красавчик.
Ном заколотила лапами-таранами по железной двери, и там, где она ударяла, металл разрывался с легкостью бумаги.
Металлический звон разлетелся по всему донжону. Горгона действительно обладала мощью достаточной, чтобы разнести всю Удерживающую Пески по камешку. В дыре показалась ее безликая морда — тупой невыразительный обрубок. И тем страшнее казалась дикая звериная злоба этой твари — ее бешеная ярость была не преходящей эмоцией, а постоянным состоянием души. Если у нее была душа. И все же, несмотря на то что она не имела глаз, всем было понятно, что она стремится именно к Ковенанту.
Дверь наконец разлетелась, и Ном атаковала Неверящего с такой яростью, словно хотела пробить им стену и вышвырнуть наружу.
Человеческая плоть и скелет не способны устоять против такого мощного натиска. А яд Презирающего все еще был блокирован, хотя никак не ослаблен и не очищен элохимами. Но песчаная горгона сама по себе являлась воплощением дикой силы.
За мгновение до того, как Ном обрушилась на него, Ковенант исчез в факеле белого пламени.
Дикая магия, ключ к Арке Времени, сила, не подчиняющаяся никакому Закону, не ограниченная ничем, кроме личностных качеств своего владельца. Некогда у Лорда Морэма вырвались пророческие слова: «Ты и есть белое золото», и Ковенант жизнью доказал правоту друга. Он уже достиг высшей точки накала: белое пламя гудело, извергаясь из самого сердца, словно из серебряного горна.
— Нет! — отчаянно закричал Финдейл.
Песчаная горгона обрушилась на Ковенанта. По инерции его отбросило к стене. Но он едва почувствовал удар: белое пламя надежно защищало его от боли и любых повреждений. Оно было внешним выражением его проказы, и омертвевшие нервы снимали всякие ограничения. Не будь этого болезненного онемения, он не смог бы выдержать столь высокого напряжения. Яд жадно устремился в атаку, разливаясь по его организму. Рубцы от клыков на искалеченной руке заполыхали алым, словно глаза Презирающего. Ни о чем не думая, машинально, он грудью встретил атаку горгоны и остановил ее.
Ном отшатнулась и попятилась.
Как волна магмы, он обрушился на нее. Горгона отбивалась, и каждый ее удар был такой мощи, что с легкостью мог бы разбить в пыль скалу. Она изливала всю ярость, накопившуюся в ней за века заключения в вихре, а встретив сопротивление, окончательно озверела. Ковенант осыпал ее хлесткими ударами огненного бича. С потолка срывались обломки камня и разбивались об пол, покрывшийся пляшущими трещинами. Дверной проем перекосился и теперь зиял, словно открытая рана, алым светом факелов из коридора. Финдейл не переставая заклинал Ковенанта остановиться, и его мольбы казались стонами самой Удерживающей Пески.
Ковенант уже отогнал тварь к лестнице, но тутона остановилась, по-видимому, не собираясь отступать дальше. Противники обхватили друг друга руками, сплетясь, словно братья по року, в смертельном объятии.
Песчаная горгона обладала поистине чудовищной силой — будь Ковенант обычным человеком, она сломала бы его пополам, как гнилой прутик. Но он был самим воплощением пламени, его аватарой, разгорался все сильнее, питаясь ядом и гневом, полыхая в экстазе дикой магии. Его сияние уже ослепляло. Камни, попадавшие в зону его серебряной ауры, плавились и испарялись. Каждым ударом своего пылающего сердца он расшатывал фундамент Удерживающей Пески. Несколько минут назад он был лишь беспомощной жалкой пародией на человека, а сейчас стал олицетворением неотвратимой и беспощадной мести горгоне за убийство Хигрома и увечья Кира. И Касрейну, запустившему свой страшный механизм смерти. Касрейну, пытавшему и мучившему Ковенанта, когда тот был беззащитен и беспомощен. Только вмешательство Хигрома спасло его от неминуемой гибели. Или от одержания, что было даже страшнее смерти. Ненависть, оскорбленное достоинство, благородный гнев раскалили его, словно ядро солнца.
Но Ном пока не собиралась сдаваться: ее холодная звериная злоба была поистине неисчерпаема. Однако она была жива и могла действовать только потому, что такова была прихоть кемпера. Касрейн! Опять Касрейн! Перед глазами Ковенанта чередой проходили картины его преступлений. Власть, которой обладал кемпер, сделала его отзывчивым как вулкан и чувствительным, как песчаная горгона.
Ном стала слабеть. Импульсивно Ковенант усилил хватку. Но он еще был способен контролировать и сдерживать пробудившийся в нем яд. А значит — и убивать не хотел.
И вдруг горгона, ощутив новый прилив сил, стиснула его так, что чуть не переломила пополам.
Но Ковенант был слишком сильным противником: он опутал тварь целой сетью огненно-волевых протуберанцев и затянул ее. Ном барахталась, вырывалась, но освободиться не могла. Ковенант вырвался из ее рук и отступил на шаг.
Несколько минут горгона продолжала бороться, но потом, очевидно, поняла всю тщетность своих попыток. Более того, она поняла, что этот человек может ее убить. И застыла, бессильно опустив руки. По телу ее пробежала судорога, как будто она заглянула в лицо своей смерти и испугалась.
Ковенант постепенно втянул пламя в ладонь, и теперь только его кольцо светилось ослепительно-белым. Горгона была свободна.
В полной тишине вдруг раздался истерический смех Красавчика. Финдейл смотрел на Ковенанта так, словно не верил своим глазам. Но тот не видел и не слышал никого, кроме песчаной Горгоны. Ном сделала несколько осторожных движений, как бы проверяя, действительно ли она свободна. Убедившись в этом, она затряслась еще сильнее и замотала своей безликой головой, окончательно растерявшись и не понимая, что дальше может предпринять ее враг. Затем очень осторожно, в любую секунду ожидая отпора, она занесла руку, чтобы ударить Ковенанта в лицо.
Ковенант сжал кулак, и из его руки в пол ударила струя пламени, которая мгновенно выжгла яму с оплавленными краями. Но, вместо того чтобы защититься от горгоны, он вдруг хрипло произнес:
— Если ты не убьешь меня, то не сможешь вернуться в Рок.
Ном застыла. Похоже, до нее дошел смысл сказанного. Медленно-медленно она опустила руку.
А в следующую секунду распростерлась на полу. Сначала ее била крупная дрожь, но постепенно она успокоилась, подползла к ногам Ковенанта и склонила голову, словно покоряясь и обещая служить ему.
Прежде чем он сообразил, как ответить, горгона снова вскочила на ноги. По безликой морде невозможно было прочесть ни ее мыслей, ни настроения. Развернувшись, она со звериной ловкостью скользнула вверх по ступеням, протиснулась в полуобвалившийся дверной проем и исчезла в глубине коридора.
Откуда-то издалека вновь донеслись удаляющиеся глухие удары, крушащие стены Удерживающей Пески. Некоторые из них были так сильны, что донжон содрогался до основания, и тогда в камере с потолка и стен сыпались осколки. Похоже, Ном уже основательно растрясла фундамент.
Только теперь Ковенант пришел в себя настолько, чтобы заметить ослепительное сияние пламени все еще струящегося по его ладони. Его глаза, снова ставшие глазами нормального человека, резануло болью. Он тут же убрал огненный язык дикой магии с ладони. Теперь лишь его кольцо слабо светилось в полумраке камеры. Но пульсирующую силу внутри он не стал усмирять: между его друзьями и «Звездной Геммой» лежала вся Бхратхайрайния, а становиться снова узником не входило в его планы — слишком свежи еще были воспоминания об узилищах Ревелстоуна. Тогда, рассвирепев от собственного бессилия, он уничтожил двадцать одного Верного… Следы клыков на его руке все еще тускло светились. Опасность подстегнула его, и он, вспомнив наконец о своих друзьях, быстро огляделся. Рядом с ним стоял Вейн — юр-вайл в человеческом образе, — и на его черных губах цвела довольная улыбка. Но Ковенанту некогда было любоваться на отродье демондимов: Касрейн в любой момент мог установить защиту для Удерживающей Пески от разбушевавшейся горгоны и приняться за них. Или на это ему нужно время? А если да, то сколько?
Первая чуть слышно окликнула его. У нее, словно у смертника, которому сообщили о короткой отсрочке казни, наступил резкий упадок сил. Прикованный рядом с ней Красавчик, трясясь в приступе беззвучного истерического смеха, размазывал по лицу слезы. Похоже, удар по голове, о чем свидетельствовала огромная шишка на виске, не прошел даром для его нервной системы. Лицо Хоннинскрю, не обращавшего внимания на изодранные в кровь руки, светилось счастьем и надеждой.
Ковенант посмотрел туда, где были прикованы харучаи, и встретил их твердые взгляды, в которых еще светилось пламя дикой магии. Они были горды и возбуждены, как будто присутствовали на древнем обряде клятвы верности, которую их далекие предки, Стражи Крови, принесли когда-то Лордам Страны. Даже глаза измученного Кира сияли так, что свет почти скрывал таящуюся в них боль. Хотя Ковенант и не обладал больше внутренним зрением, но даже ему было видно, насколько серьезно состояние молодого харучая: бинты на его колене намокли от крови.
Мечтатель смотрел сквозь Ковенанта, погруженный в видения Глаза Земли. Он обхватил руками голову, однако, судя по отсутствию ранений, его терзала отнюдь не физическая боль.
И тут Ковенант увидел Линден.
Она бессильно висела в своих оковах; руки были вывернуты самым неестественным образом, словно сломанные. Голова опустилась на грудь, и волосы чадрой скрывали лицо. Ковенант содрогнулся: он не мог разобрать, дышит ли она вообще. А вдруг в пылу схватки с Горгоной он случайно убил свою спасительницу?
До него донеслось ворчание Финдейла, который, не заботясь о том, что его могут услышать, сварливо бормотал себе под нос: «Хвала Чреви, что он остановился. Подумать только, что судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего! А она, эта… тоже хороша: вновь проторила дорожку ко всеразрушению. И все же я, Обреченный, не сумел остановить ее… Теперь мне за всю жизнь не расплатиться. Уму непостижимо!»
Ковенант все еще не решался приблизиться к Линден, опасаясь обнаружить, что сам ранил ее, если не нанес ей еще худшего вреда. Поэтому его раздражение обратилось к элохиму. Он поймал его за край блеклой мантии и резко дернул к себе, не считаясь с его старческой слабостью.
— Что с ней?
Элохим на секунду заколебался, стоит ли отвечать или лучше просто испариться из жесткой хватки Ковенанта, но потом все же разлепил губы:
— Держи свое пламя при себе, Обладатель кольца. Ты и представить себе не можешь, насколько все это опасно. Сейчас в твоих грубых лапах судьба всей Земли — а она так хрупка… — Ковенант встряхнул его и бросил на него испепеляющий взгляд. — Ну ладно, ладно, сейчас скажу.
Но Неверящий только крепче сжал хилые плечи элохима. Дикая магия шевелилась внутри него, как клубок ядовитых змей, а сердце неистово билось в беззвучном вопле.
— Ее разум погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой. Войдя в тебя, она допустила переливание установленной тебе же в защиту пустоты сознания в свой мозг.
Финдейл говорил, подчеркивая каждое слово, будто хотел помимо информации о состоянии Линден довести до сведения Ковенанта смысл того, что некогда сделали с ним элохимы. Но Неверящий слышал и понимал сейчас лишь то, что напрямую касалось женщины, бессильно обвисшей в цепях. Он сжал кулаки, не позволяя себе взорваться.
— Но у нее это скоро пройдет, — скрипуче продолжал Финдейл. — Защита была создана индивидуально для тебя, с учетом всех особенностей твоего организма и психики. В Линден это долго не удержится. Всему свое время. Имей терпение, и она придет в себя. Так что успокойся! — Элохим нервничал все больше. — Усмири свою дикую магию — сейчас в ней нет уже надобности. Ты меня слушаешь или нет? Когда ты в покое, отдыхает вся Земля.
Но Ковенант действительно уже его не слушал. Он отбросил Финдейла в сторону, как ненужную больше вещь. По ладоням вновь побежали язычки пламени. Повернувшись к Линден, он пережег ее оковы и ринулся вперед, чтобы подхватить обмякшее тело. Падая, она попыталась удержать равновесие — простейшие инстинкты в ней сохранились, — но когда она подняла голову, Ковенант увидел, что глаза ее пусты; они отражали свет факелов, и мысли в них было не больше, чем в оконном стекле.
О Линден! Не в силах больше сдерживаться, он обнял ее, прижал к груди, а затем подхватил на руки и стал баюкать как ребенка. Он знал, каково быть в том состоянии, в котором она пребывала. В которое она попала, пожертвовав собой ради него. От его прикосновения вокруг нее затрепетало слабое серебристое сияние. Он окутал ее эманацией своей силы, словно был не в состоянии расстаться с ней больше ни на мгновение. Он не знал, смеяться ли от счастья, что она жива, или плакать оттого, что она в столь жалком положении. Она сделала это с собой ради него. Ради него.
— Юр-Лорд, кемпер не даст нам уйти так просто. Нам надо поторопиться, — раздался голос Бринна, в котором не было и намека на спешку или опасения, как, впрочем, и вообще на какие-либо эмоции.
— Да-да, Друг Великанов, — подхватила Первая, с каждой секундой все более похожая на прежнюю несгибаемую воительницу. — «Звездная Гемма» в опасности, а мы от нее слишком далеко. Я не сомневаюсь ни в мудрости, ни в осторожности, ни в бдительности якорь-мастера, но чем быстрее я покину эту конуру и вновь почувствую под ногами палубу корабля, тем спокойнее мне будет.
Это — слова, призывающие к конкретному действию, а не туманные намеки Финдейла — Ковенант понял. Элохим недавно произнес: «Судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего!» И еще он просил, чтобы ему отдали кольцо… А ведь Ковенант, невзирая на отвращение к кровопролитию, уже убил стольких… Он и сам не доверял никакой силе такого рода. А дикая магия все бурлила в нем, наполняя его головокружительным экстазом, стремлением к действию. Первая заставила его вспомнить о цели Поиска, о ее неотложности и о необходимости срочно отправиться в путь.
Но также напомнила ему и о Касрейне, по вине которого Линден стала беспомощной куклой.
Ковенант осторожно поставил ее на ноги, убедился, что она может стоять без его поддержки, и с минуту смотрел в лишенное всякого выражения лицо, словно пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда.
А затем занялся оковами своих друзей. Через минуту все они были свободны. Когда Кир рухнул на руки Мечтателя, его страдания вновь всколыхнули в Ковенанте такую ярость, что его ладони снова заполыхали, словно его тело было не более чем топливом для ненасытного пламени дикой магии. Сколько раз он излечивал сам себя, сколько раз спасал от смерти, а вот исцелить своих друзей был не в силах! Он с большим трудом подавил в себе это чувство горькой беспомощности, не без оснований опасаясь, что оно может спровоцировать его на абсолютно ненужный сейчас взрыв.
Красавчик, все еще слабый от раны, нетвердо держался на ногах, зато Бринн уже стоял рядом с Ковенантом, вытянувшись в струнку, готовый в любую секунду исполнить любое желание юр-Лорда. Кайл также приступил к своим обязанностям: он занялся Линден. Первая наконец-то достала из ножен свой новый меч и, подняв его обеими руками к потолку, звала всех в атаку; ее глаза сверкали металлическим блеском, и взгляд их был суров и резок, как лезвие палаша. Хоннинскрю вертел в руках цепь, которой еще недавно был прикован, очевидно, раздумывая, можно ли использовать ее как оружие.
Несколько секунд они наслаждались обретенной свободой, но вот Первая устремилась по лестнице вверх, и остальные немедля последовали за ней.
Коридор, в котором они оказались, с одной стороны заканчивался тупиком, а с другой раздваивался. Но Первая, не раздумывая, двинулась по тому ответвлению, что носило следы ярости горгоны. Вслед за ней в коридор шагнул Ковенант в сопровождении Бринна и Хоннинскрю, а за ними — все остальные. Потолки в коридоре были настолько низкими, что Великанам пришлось идти пригнувшись. Но вскоре они оказались в большом зале, из которого вело множество дверей. Очевидно, это были камеры. Но сторожившие их хастины не представляли больше никакой опасности: они валялись как попало там, где их застигла Ном. Ковенант не стал тратить времени на то, чтобы заглянуть в камеры, а, проходя мимо, выжег все замки.
Выйдя из зала, они углубились в лабиринт переходов, и чуть погодя Первая, уже не уверенная в том, что ведет друзей правильно, решила ненадолго остановиться. Вдалеке, в конце одного из коридоров, Бринн заметил лестницу и указал на нее своим товарищам.
И тут же наверху ее показалась хрупкая женская фигурка, бегом спускавшаяся вниз. Заметив в конце коридора группу людей, она на секунду остановилась, а затем, не раздумывая больше, со всех ног бросилась к ним навстречу.
В этой встрепанной беглянке в грязной порванной тунике и с четырьмя свежими царапинами на правой щеке было трудно узнать леди Алиф. И все же это была она.
— Песчаная горгона! — задыхаясь, выпалила она. — А как получилось, что вы?.. — Но, заметив через секунду пламя, струящееся по рукам Ковенанта, и его горящие жаждой битвы глаза, перевела дыхание и продолжила уже более спокойно: — Я так боялась за вас. Вы были моей последней надеждой, а когда эта горгона… Короче, я шла сюда и не знала, что встречу: вас или свою смерть. — Ее поцарапанная щека нервно дернулась, словно в тике, и леди Алиф, окончательно собравшись с мыслями, закричала: — Бегите! Касрейн собирается обрушить на вас всю мощь Удерживающей Пески!
Первая бросила на Ковенанта настороженный взгляд, но он не был взглядом Линден и не мог сказать наверняка, можно ли доверять этой женщине. Тем более у него были свои, личные впечатления от встречи с леди. Да и вообще, был бы он здесь сейчас, если бы тогда поддался искушению?
— Леди, что с твоей щекой? — строго спросила Первая. Леди Алиф машинально прикрыла царапины рукой. Ведь она была фавориткой, а значит, ее сила и влияние очень во многом зависели от внешнего вида. Но, поморщившись, она справилась с жалостью к себе и, открыто глядя в глаза Великанше, процедила;
— Леди Бендж не имеет жалости к побежденным. А так как она фаворитка гаддхи, то мне не положено защищаться от выражений ее триумфа.
Первая задумчиво кивнула, словно удовлетворилась объяснением, и спросила:
— Будешь нашей проводницей?
— Да. Кроме меня, здесь ни одной живой души. Великанша тут же шагнула в сторону лестницы, но побитая леди остановила ее:
— Эта лестница ведет в кордегардию. А оттуда дорога наружу одна: сквозь ворота, которые сейчас охраняются всеми военными силами Удерживающей Пески. Я покажу вам другой путь.
Ковенант, хоть и верил ей, имел свои планы: его сердце как горн раздувало пламя магии, и от него уже летели искры. Секунду подумав, он спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Горгона пробила в Песчаной Стене огромную дыру. Сквозь нее мы попадем в пустыню и пойдем вдоль стены до ближайшей калитки, ведущей в порт. Ее, конечно, охраняют, но надеюсь, что Касрейн сосредоточился на том, чтобы не выпустить вас из башни, а не на том, чтобы не впускать в город.
— Ну да, конечно, в городе ему труднее будет напасть на нас, — сощурилась Первая. — Годится. Пошли.
— Хорошо, — подхватил Ковенант. — Встретимся у стены. Или где-нибудь в городе. Если меня долго не будет, уходите за Рога и дожидайтесь меня там.
Первая, уже собравшаяся уходить, резко обернулась: -А ты куда собрался?
Звенящим от ярости и кипящего в нем яда голосом Ковенант ответил:
— Что толку сражаться со стражами, когда Касрейн еще жив? Да он может утопить наш корабль, даже не высунув носа из своей башни. — Его глаза затуманились: как живые всплыли перед ним лица Идущего-За-Пеной, Триока и Лены в день обороны подкаменья Мифиль. И в ушах вновь зазвучали данные в тот день клятвы. Клятвы, которые он сдержал. — Я собираюсь обрушить эту чертову башню ему на голову.
В те далекие дни он еще слабо разбирался в том, что такое дикая магия. Тогда он давал клятвы, не зная, чем владеет.
Теперь же все иначе: Линден овладела тишина; она глуха и слепа ко всему, а он, главный виновник ее несчастья, исходит белым пламенем. Первая угрюмо кивнула, соглашаясь, и он бегом бросился к лестнице.
За ним, не секунды не раздумывая, устремился Бринн. Ковенант бросил на харучая пытливый взгляд: они вдвоем — против всей военной мощи Удерживающей Пески. И в то же время этих двоих более чем достаточно. Тем более что в свое время они уже сражались плечом к плечу против всего Ревелстоуна и победили.
Уже поднимаясь по ступенькам, Ковенант заметил рядом еще одного человека — Финдейла, который, запыхавшись, прошептал:
— Не делай этого. Умоляю. Ты что, не только сумасшедший, а еще и глухой?
Ковенанту очень хотелось отпихнуть элохима с дороги, как котенка: его руки пламенели от ярости магии, — но он одернул себя. В скором времени у него будет куда лучший объект приложения сил. Обогнув Финдейла, он устремился вверх по лестнице, словно пылавший внутри огонь жег ему пятки.
Лестница была очень длинной, но наконец и она кончилась, приведя их на запутанные задворки первого яруса. Кругом, похоже, никого не было. Все силы Удерживающей Пески были сосредоточены в другом месте. Разобраться в лабиринте коридоров было непросто. Зато рядом находился Бринн, который уверенно двинулся вперед.
Грохот прекратился. Пол больше не дрожал. Но откуда-то издалека доносились сирены — протяжные тоскливые вопли, словно плач горгулий. Они выли, призывая Бхратхайрайнию к войне.
Прекрасно понимая, что, пока Касрейн-Круговрат жив, Поиску не вырваться из страны, Ковенант ускорил шаг.
Раньше, чем он сам этого ожидал, путаница коридоров закончилась, и Ковенант, словно язык белого пламени, ворвался в кордегардию.
Все ее внутреннее пространство было запружено стражами и солдатами.
Тут же раздалась команда к атаке, разбудившая под потолком гулкое эхо. Основные силы были сосредоточены у ворот, чтобы не дать пленникам уйти. Издалека казалось, что там скопилась туча копошащихся насекомых. Зал был погружен в полумрак, так как уже наступила ночь, и освещался лишь факелами в руках нескольких стражей, но они были слишком тусклыми источниками света для столь огромного помещения. Услышав команду, солдаты бросились навстречу пришедшим.
Не обращая на них внимания, Бринн скользнул к ближайшей ведущей наверх лестнице. Подгоняемый дикой магией Ковенант рванул за ним. А вслед за ними, словно на крыльях из воздуха, летел Финдейл.
В ответ на команду наверху загремели шаги хастинов, бегущих вниз со второго яруса. Очевидно, десятки их дожидались в засаде, чтобы захватить противника в клещи. Когда они поняли, что три жалких человечка вместо того, чтобы бежать от них со всех ног, продолжают двигаться им навстречу, на их звериных мордах отразилось крайнее недоумение.
Бринн, не теряя ни секунды, опрокинул одного, перебросил через плечо второго, а у третьего отобрал копье. А затем Ковенант смел остальных с лестницы языком пламени.
Обернувшись лишь для того, чтобы швырнуть трофейное копье, харучай устремился наверх.
На втором ярусе было темнее. Те, кто затаились тут в засаде, не хотели выдавать своего присутствия светом факелов, но магия Ковенанта, сиявшая как путеводная звезда, высветила их всех. И с каждым шагом его сила росла. Яд и пламя гнали его вперед, словно он был лишен собственной воли и права выбора. Здесь солдат и хастинов было уже слишком много, чтобы Бринн мог с ними сразиться без особых потерь. Ковенант подозвал его и, создав вокруг них обоих огненный щит, пошел вперед. По полу за ними тянулась полоса оплавленного камня. Нападающие, будучи не в силах добраться до объятого пламенем врага, стали метать копья, но дикая магия разбивала их в щепы.
По всей башне разносились вопли сирен; множась, отдаваясь эхом в каменных залах и переходах, они казались улюлюканьем на травле проклятых. Но Ковенант не обращал на них внимания. Защищенный пламенем, он достиг лестницы, ведущей в сокровищницу.
Здесь, как обычно, все было ярко освещено. Но не было видно ни одного солдата. Возможно, кемпер просто не ожидал, что его враги смогут добраться до этого яруса. А может быть, он не хотел устраивать здесь баталий, чтобы не подвергать уникальные сокровища, собранные за много веков, риску уничтожения. На вершине лестницы Ковенант приостановился, собрал пламя в большой пучок и пустил его вниз, чтобы несколько охладить пыл преследователей, а затем вновь поспешил за Бринном, ведущим его по лабиринту выставочных залов к Касрейну. Они вихрем взлетели по спиральной лестнице и огненным смерчем ворвались в тронный зал.
Здесь тоже горели все огни. И все рефлекторы канделябров и светильников были по обыкновению нацелены на Благодать, словно все еще пытались доказать, что трон гаддхи и его роль в судьбе Бхратхайрайнии — не пустое место. Но в Величии не оказалось ни одного стража — по-видимому, Касрейн разослал их на другие посты. Ковенант ринулся вперед, подстегиваемый ревущим в нем пламенем и неумолчным улюлюканьем сирен. Финдейл неотступно следовал за Неверящим и Бринном, словно голос совести, но они, не обращая на него внимания, уже ворвались в потайную дверь за троном и устремились вверх по лестнице, в личные покои кемпера.
Подъем был долог, но дикая магия придавала Ковенанту силы, и он сам не заметил, как одолел тугую спираль зажатой в каменном колодце лестницы: ему казалось, что он дышит огнем; как болид освещая темноту шахты, он одним махом взлетел на самый верх. В затылок ему выли сирены, и откуда-то снизу доносился топот хастинов, ползущих наверх с той скоростью, которую позволяли развить узкий проход и крутые ступеньки. Но Ковенант двигался настолько стремительно, что никакая погоня не могла за ним угнаться. Он чувствовал в себе такой подъем сил и заряд энергии, что в эту минуту безбоязненно шагнул бы в центр Рока горгон, зная, что это ему нисколько не повредит.
Но, несмотря на сверхвозбуждение и биение в голове дикой магии, разум его оставался ясен. Касрейн был очень умелым магом. Он удерживал свою власть в этой стране в течение нескольких столетий. Если Ковенант своевременно не выставит против бегущих за ним стражей защиту, не исключено, что ему придется убить их всех. От подобной мысли у него мороз пробежал по коже. Когда все это закончится, сможет ли его совесть примириться с таким количеством пролитой им крови?
Войдя в будуар, в котором леди Алиф тщетно пыталась его соблазнить, Ковенант загнал всю свою силу внутрь себя, оставив лишь слабое свечение вокруг кольца. От этого усилия у него голова пошла кругом, но он, стиснув зубы, вытерпел столь тягостное для него головокружение. Однако он чувствовал, что удержать силу в себе ему удастся недолго — слишком велика была его ярость. Он отстранил Бринна и стал подниматься по ажурной металлической лесенке в башню Касрейна.
Харучай, поняв, что ему приказывают остаться здесь, в изумлении воззрился на юр-Лорда, но тот лишь процедил сквозь зубы, изо всех сил сдерживая бушующее в нем пламя:
— Это только мое дело. Ты все равно не сможешь мне помочь. А я не хочу рисковать твоей жизнью. Ты нужен мне здесь, чтобы прикрывать меня от стражей.
Топот поднимающихся хастинов слышался все отчетливее.
Бринн смерил его недоверчивым взглядом, но согласно кивнул. Лестница была узенькая-преузенькая, и он шутя мог отбиться здесь от любого количества стражей. Задание даже немного польстило ему, поскольку было работой для настоящего харучая. Он церемонно поклонился юр-Лорду, и тот, простившись с ним небрежным кивком, стал подниматься по лестнице.
Только бы не взорваться раньше времени! Теперь, когда магия была загнана глубоко, ему приходилось полагаться на свою обычную физическую силу и выносливость. Ночью пустыня дышала холодом, и поэтому в башне было сыро и промозгло, но Ковенант не замечал этого: пот струйками стекал по его вискам, словно от беспрестанного воя сирен у него начали испаряться мозги. Необходимость сдерживаться мучила его больше, чем если бы он поднимался, трясясь от страха. Но вот наконец он одолел последние ступеньки и, с трудом переводя дыхание, с безумно колотящимся сердцем предстал перед Касрейном.
Кемпер стоял во главе длинного стола, уставленного ретортами, колбами и другими алхимическими сосудами и приспособлениями. Но больше всего места занимал огромный металлический сосуд, из которого вился слабый дымок. Колдун готовил какую-то новую пакость.
В двух шагах от него возвышалось уже знакомое Ковенанту кресло, однако теперь все линзы были раздвинуты в разные стороны и торчали вокруг изголовья на золотых спицах, как нимб из скипетров.
Ковенант подобрался, собираясь немедленно атаковать. Лишь огромным усилием воли ему удавалось еще сдерживать бьющееся в нем пламя. Однако кемпер, заметив его появление, бросил к него короткий пренебрежительный взгляд и вновь устремил слезящиеся глаза на сосуд, над которым сейчас колдовал. Его сын, спал мертвым сном у него на спине.
— Итак, ты сладил с песчаной Горгоной, — прошелестел он. Слишком много веков он был неуязвим и бессмертен. Страшный удар Хоннинскрю не оставил на его хилой шее ни малейшей отметины. — Великий подвиг. У бхратхайров бытует поверье, что тот, кто убил песчаную горгону, обретает бессмертие.
Ковенант почти его не слушал: ярость и яд кипели в нем, грозя в любую секунду извергнуться наружу, и он тратил все свое внимание на то, чтобы удерживать их под контролем. Его кровь бурлила, как магма, подстегивая его к убийству. К заслуженному убийству колдуна. Но, оказавшись здесь лицом к лицу с кемпером гаддхи, он вдруг понял, что не хочет убивать. По крайней мере, делать это сознательно и хладнокровно. На его руках и так уже слишком много крови.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:36 | Сообщение # 25 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Но Великаны смотрели не на них. Они не отрывали зачарованных глаз от Башни кемпера.
Высоко в небесах над ней извивались червяки белого пламени, разъедая, истачивая незыблемые камни донжона. И вдруг купол зашатался и стал разбухать. Дикая магия светлыми молниями исчертила ночное небо. Секунду башня казалась клубком серебряных змей, а затем взорвалась, рассыпая во все стороны обломки, камни и осколки.
— Так вот по кому выли хастины, — сквозь зубы выдохнула Первая.
Линден, окончательно поверженная, чувствовала себя как на иголках. И крушение Величия отозвалось в ее нервах саднящей болью.
— Ну что ж, друзья, — просипел Красавчик,- восславим имя Друга Великанов Ковенанта. И взовем к небесам, чтобы он смог выжить в том хаосе, что сам сотворил. Похоже, не только Величие разлетелось на куски, но и сокровищница тоже. Сколько потерь: и в жизнях, и в бесценном барахле! Как мне жаль всех этих придворных, которых Касрейн дергал за ниточки!
— А мне, — хрипло добавил Хоннинскрю, — в первую очередь жаль Песчаную Стену. Касрейн-Круговрат многое делал не так, но в камнях он знал толк.
Мечтатель, обхватив себя руками, погрузился в новые видения. Но и в его стеклянных глазах отражались серебряные зарницы, мечущиеся в небесах. Вейн оценил все происходящее обычной усмешкой юр-вайла.
Раздался глухой рокот, как предвестник землетрясения.
В этот миг единственным человеком, не утратившим рациональности, оказалась леди Алиф. Не разделяя общего возбуждения, она торопливо проговорила:
— Нам пора уходить. — И по ее лицу было видно: как бы болезненно она ни переживала крушение старой жизни, она готова безоговорочно принять любую новую. — Касрейну конец, и его стражам тоже. Но опасность тем не менее осталась. Теперь в Удерживающей Пески нет ни одного человека, кто может отменить команды, которые дал старый колдун. Боюсь, что сегодня ночью в Бхратхайрайнии начнется война за власть. И если вы хотите остаться в живых, вам нужно бежать.
Первая кивнула и бросила взгляд на распростертого Кира. Он был мертв — истек кровью, как отец Линден, хотя трудно найти двух столь различных людей. Первая коснулась щеки харучая, словно благословляя его, бросив при этом на Линден мрачный взгляд. Но ничего не сказала. И, прокладывая путь среди мертвых хастинов, шатающейся походкой направилась к воротам в Бхратхайрайнию.
Капитан, который сейчас мог думать только о корабле, поспешил за ней. Красавчик собрался с силами и тоже двинулся следом. Немо возопив над Киром, Мечтатель оставил тело харучая. А Кайл снова безжалостно поволок Линден за больную руку вслед за Великанами. Вторую же она практически не ощущала: та безвольно обвисла, слабая, как сердце, которое лениво стучало через раз. Похоже, удар Кайла повредил нерв. На голове тоже запеклась кровь, но Линден не у кого было спросить, откуда она взялась. Каждый ее стон отдавал кровью, ноги горели, словно она уже находилась в аду за свои прегрешения. Пустота разума, однако, стала прореживаться болезненными уколами чувства тревоги постепенного осознания. Как она может идти, залитая истекшей на нее кровью Кира? Это была та сильная кровь харучаев, которую столь высоко ценили Верные, в течение многих и многих поколений питавшие ею Солнечный Яд; а Линден была всего лишь усталой, одинокой, бессильной женщиной с онемевшей рукой. С онемевшей душой. Ей никогда не смыть пятен с совести и не избавиться от чувства вины.
Грохот рушащихся с Удерживающей Пески каменных глыб вместе с воем сирен создавал страшную симфонию крушения. Но сияние магического пламени стало слабеть, и в Бхратхайрайнии вновь наступила ночь. Лунный свет окутал серебристым покрывалом исковерканный край Песчаной Стены и руины Удерживающей Пески, словно нежный любовник, пытающийся спрятать от терпеливой ненависти Великой Пустыни израненное тело возлюбленной.
Поиск уже приближался к цели. Быстро, насколько можно, они пересекли дворик и уже подходили к воротам в город, как вдруг вой сирен изменился. Теперь он звучал громче и шел прямо из клювов уродливых горгулий, сидящих на стене над воротами.
Все непроизвольно ускорили шаг. Ворота были пусты и вроде бы никем не охранялись. Хастины сбежали со своих постов, а силы кавалерии гаддхи были сосредоточены в кордегардии. Но сирены продолжали выть, и это заставляло быть все время начеку, готовыми к любому непредвиденному нападению. Касрейн умер, но запущенный им в действие механизм продолжал хоть и со сбоями, но работать.
Они торопливо шли дальше по стене, начинавшей плавно спускаться к морю. И вот перед членами Поиска раскинулась обнаженная под лунным светом Бхратхайрайния. На ней была лишь накидка из мерцающих огоньков. Одни — освещенные вывески лавок и свет в окнах — не двигались, другие же постоянно перемещались — это были лампы и фонари в руках солдат, грабителей, и загулявших матросов. Казалось, эти маленькие искорки предвещают большой пожар, как первые робкие язычки пламени, лижущие ветки сухого валежника. А в порту действительно полыхал костер.
Великаны ринулись к парапету, пытаясь отыскать глазами «Звездную Гемму». Хоннинскрю сыпал сквозь зубы ругательствами и, видно, с трудом удерживался, чтобы не спрыгнуть со стены, невзирая на ее высоту. Зрение Линден было слабее, чем у Великанов и харучаев, поэтому она сначала осталась на месте, чувствуя, как медленно возвращается сама к себе. И до окончательного возвращения было уже рукой подать. Правда, пустота все еще сковывала все ее мысли и движения, словно сознание было обложено толстым слоем ваты, но, несмотря на это, она уже могла ощущать объявшее ее друзей волнение. Тогда и она медленно подошла к парапету и попыталась рассмотреть то, что привлекло их внимание.
Казалось, все корабли, стоявшие у пирса, где пришвартовалась «Гемма», были объяты пламенем.
От этого зрелища Линден окончательно пришла в себя и прежде всего почувствовала, что больше не в силах выносить железную хватку Кайла. Она дернулась, стараясь освободиться, но харучай резко рванул ее за руку, да так сильно, что развернул ее лицом к себе.
Линден вгляделась в непроницаемые глаза, оживленные лишь плясавшими в них отсветами дальнего пожара.
— Я не… — Язык ворочался с трудом; он был так же бессилен, как и правая рука. А ей так много нужно ему сказать! Не просто нужно — необходимо. Но не сейчас. Пока она лишь с трудом пролепетала: — Я не вижу. Далеко. Что с кораблем?
Харучай сощурился, словно оценивая произошедшие в ней перемены, и медленно разжал пальцы. Но выражение его глаз не стало мягче. Он молча указал ей на порт.
Но тут на помощь к Линден пришел Красавчик. Он приобнял ее за плечи, то ли принимая у Кайла эстафету заботы о ней, то ли для того, чтобы вклиниться между ней и харучаем, и заговорил тихо, словно каждое слово давалось ему с трудом. Хотя, возможно, так оно и было: из легких его периодически вырывался сип.
— Это работа якорь-мастера. Мы с ним заранее договорились, что, если вновь будет совершена попытка напасть на корабль, он разожжет огонь, чтобы предупредить нас. Как видишь, на корабль действительно напали.
— Но где же?… — Линден еще с трудом поспевала за ходом его мыслей и не видела ничего, кроме огромного костра. — Где же сам корабль?
— Вон там. — Великан указал куда-то в темноту залива, где она ничего не могла разглядеть. — Якорь-мастер знает, что делает. Но и теперь ему нелегко: жизнь корабля поставлена на карту.
Наконец-то Линден сумела увидеть «Гемму». Внезапно над темной гладью воды вздулся огненный шар и, разбрызгивая золотистые искры, озарил галеру, с катапульты которой был выпущен.
А затем, прочертив огненную дугу, он высветил алым и гранитное тело корабля Великанов.
Якорь-мастер поднял все паруса на обеих мачтах, и от этого брешь в центре между ними выглядела как кровоточащая рана. Казалось, паруса сами пытаются улететь от полыхающего ядра. Атаку на «Гемму» вели и две огромные пентиконтеры, лишь немного уступающие размерами кораблю Великанов, две триремы с обшитыми железом бортами и таранными приспособлениями на носах и еще одна оснащенная катапультой галера. Они окружали «Гемму», отрезая ей путь к выходу из гавани, и осыпали ядрами, пытаясь потопить.
Но пока она ухитрялась уворачиваться. Ядро, не задев корабля, пронеслось над ним, ухнуло в маслянистую черную воду и тут же взорвалось, распуская огненный цветок горящей нефти. Пылающие брызги полетели и в сторону корабля, но не нанесли ни малейшего вреда его гранитному борту.
Прежде чем пламя взрыва окончательно угасло, Линден успела заметить, как к «Гемме», целясь тараном в ее борт, устремилась одна из трирем. Ее весла так яростно работали, что казалось, море вокруг нее кипит. Тут свет погас окончательно. Но теперь, зная, куда смотреть, Линден и в лунном свете могла разглядеть силуэты двух сближающихся кораблей.
Хоннинскрю в полном отчаянии цедил сквозь зубы вперемешку с ругательствами команды и советы, которые якорь-мастер, увы, не мог услышать.
Затаив дыхание, Линден наблюдала.
До них не долетало ни звука: и гул города, и грохот сражения — все заглушалось осточертевшим надрывным воем сирен. Со второй галеры полетело еще одно ядро, но и оно было направлено так плохо, что не произвело никакого эффекта, кроме добавочной иллюминации.
В его свете Линден увидела, как «Гемма» маневрирует, обходя противника с уже развороченной кормой и еле держащегося на плаву, и направляется к ближайшей пентиконтере. За секунду вспышки она разглядела даже множество крошечных, торопливо перемещающихся человеческих фигурок, но свет тут же погас, и силуэт «Геммы» вновь слился с мраком ночи и воды.
Хоннинскрю и Мечтатель уже не могли спокойно следить за дальнейшим ходом сражения. Леди Алиф тоже выражала нетерпение и наконец потянула за руку Первую, завороженно глядящую на бой. Только тогда Великанша пришла в себя и с усилием переключилась на насущные проблемы.
— Вам нужно спешить и поскорей уходить к Рогам, — торопливо проговорила леди. — Конечно, их тоже охраняют, но это единственный шанс для вас попасть на корабль. А идти туда довольно далеко.
— А ты разве не проводишь нас? — удивилась Первая.
— Здесь есть лестница, ведущая вниз. Я вернусь к своему народу.
— Леди, — мягко попыталась отговорить ее Первая, — какая жизнь тебя там ожидает? После сегодняшних событий Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. Ради нас ты рискнула очень многим, так позволь нам в благодарность помочь тебе уехать отсюда. Конечно, впереди нас ждет еще множество опасностей и риска, но зато с нами ты будешь абсолютно свободна, и твоя жизнь больше не будет зависеть от капризов разряженного в шелка тирана.
— Ты права, — ответила леди Алиф, но в ее голосе звучала совершенно несвойственная ей суровая непреклонность. — Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. А значит, у меня появится шанс забыть, каково быть господской игрушкой. Сейчас у тех, кто всегда ненавидел гаддхи, окажется много работы. К тому же я знаю многие секреты Удерживающей Пески. И эти знания могут очень пригодиться тем, кто не захочет увидеть на троне нового Ранта Абсолиана. — Она стояла, гордо подняв голову, и даже порванная туника не умаляла величия человека, обретшего наконец веру в себя. — Я благодарю вас за любезное предложение, да и вообще за все, что вы сделали этой ночью. Но теперь нам пора расстаться. Помните, Рога охраняются! Будьте очень осторожны!
— Леди! — окликнула ее Первая, но та уже растворилась в темноте. Тогда Великанша прошептала: — Счастливого пути. У народа, который имеет столь прекрасных дочерей, всегда остается надежда на светлое будущее.
Но никто, кроме Линден и Красавчика, не услышал этих слов.
Они вновь обернулись к кораблям. Теперь «Гемму» нетрудно было найти: ее ярко освещал пылавший Встречающий Восход.
На снастях суетились Великаны, казавшиеся на расстоянии такими крошечными. Им удалось отцепить парус, и он, затрепетав, горящей птицей плавно полетел в воду. Но, прежде чем его свет угас, на его место уже поставили новый.
А «Гемма» уходила дальше, оставив в кильватере столкнувшиеся галеру и пентиконтеру: большая часть их весел была переломана, а у галеры к тому же был пробит борт в том самом месте, где крепилась катапульта, теперь полностью вышедшая из строя. Пока оставшиеся три судна противника маневрировали, намереваясь продолжить атаку, корабль Великанов прорвался к выходу из гавани.
— Очнитесь! — Резкий окрик Первой оторвал всех от созерцания боя. — Нам надо быстрей удирать к Рогам. Наш корабль подойдет к ним с пожаром на борту и преследователями на хвосте. Так что, вполне возможно, он не сможет там болтаться в ожидании, пока мы дотащимся.
Капитан не стал медлить ни секунды и, не отрывая горящих яростной надеждой глаз от любимого корабля, быстро побежал по стене.
Полагая, что все уже сказано, Первая помчалась за ним.
Но Линден все еще не могла сдвинуться с места: она была слишком измучена выпавшими ей за последнее время испытаниями. Смерть Кира и неведение по поводу судьбы Ковенанта тяжелым камнем лежали на сердце. При воспоминании о том, что она успела натворить, во рту появился противный металлический привкус ужаса. Сначала Хигром. Теперь Кир. Как мать. Врачи отказались взять на себя ответственность за смерть ее матери, а вот теперь она сама — врач — убила Кира. Ковенант ушел.
Когда Первая уже исчезла в темноте, Линден повернулась к развалинам Удерживающей Пески в надежде поймать малейшую вибрацию дикой магии, свидетельствующую о том, что Томас еще жив.
Но не ощутила ни малейшего признака его силы. На фоне ночного неба донжон, освещенный бледным лунным светом, казался теперь древними покинутыми руинами. Не горело ни одного огня, не было ни малейшего движения на его стенах. Лишь сирены, как плакальщицы на похоронах, продолжали свой надрывный вой. Казалось, они не замолчат никогда.
Правая рука Линден бессильно висела, словно вместе с пустотой Ковенанта та прихватила еще и проказу. Не сводя глаз с Удерживающей Пески, она застыла в горестном оцепенении.
Кайл снова схватил ее за руку и тряхнул, словно готов был погнать Линден пинками, если она вдруг вздумает упрямиться. Но Великаны еще не отреклись от нее: мрачно сверкнув глазами, Красавчик сжал запястье Кайла и, принудив его отпустить Избранную, мягким толчком отпихнул харучая в сторону. Где-то в глубине сознания Линден равнодушно удивилась, как ей при этом не оторвали руку. Красавчик жестом подозвал Мечтателя, и тот, взяв Линден, как ребенка, на руки, направился вдогонку за капитаном и Первой. Она вспомнила, что точно так же он нес ее через всю Сарангрейву.
Компания двигалось с такой скоростью, что Ковенант ни за что не смог бы их догнать, будь он даже в самой лучшей форме. Если он вообще сейчас был в состоянии следовать за ними. Сирен уже не было слышно. Правое плечо Линден стиснуло кольцом тупой боли — так отходит после ампутации наркоз. Открыв глаза, она увидела лишь белый, словно молодой месяц, шрам на угрюмом лице Мечтателя. Он нес ее так, что она уже не могла следить за «Звездной Геммой». И у нее не было сил, чтобы попросить Великана переменить позу.
Вдруг Мечтатель ни с того ни с сего остановился и круто развернулся. Остальные тоже встали. Кайл даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть приближавшегося в бледном рассветном тумане Вейна. А может, он хотел разглядеть еще кого-то за его спиной.
И тут Линден услышала цоканье копыт. Их было много. Стальные подковы звенели по камням Песчаной Стены и быстро приближались. Она приподнялась и разглядела вдали темную шевелящуюся массу.
— Хоннинскрю, — отчеканила Первая, — вы с Мечтателем должны продолжить путь и попытаться достичь Рогов. Забирайте Избранную и Кайла. Мы с Красавчиком останемся здесь и сделаем все, что в наших силах.
Великаны не посмели отговаривать ее. Когда Первая говорила таким тоном, любой член Поиска без звука повиновался ей. Ни сказав ни слова, они повернулись и, постепенно ускоряя шаг, двинулись вниз по стене. Харучай чуть помедлил, но затем тоже поспешил за ними. Вейн последовал за Линден. Первая и Красавчик встали рядом плечом к плечу и застыли в ожидании кавалерии гаддхи.
Но вскоре братья-Великаны вновь остановились. Линден ощутила, что Мечтатель каждым мускулом рвется на помощь Первой. Хоннинскрю обхватил голову руками, не зная, на что решиться: он не привык оставлять друзей в беде. В нерешительности оба снова обернулись и стали издалека наблюдать, как кавалеристы быстро продвигаются вперед.
Первая уже занесла меч. Красавчик тоже занял оборонительную стойку. В предрассветной дымке они казались высеченными из мрамора статуями древних героев.
Послышалась какая-то команда на бхратхайрском, и кони встали.
От авангарда отделился одинокий всадник на кобыле, с удил которой капала пена, и подъехал к Великанам поближе.
— Приветствую тебя, Первая в Поиске! -раздался знакомый голос. — Кто бы мог подумать, что ты сумеешь ввергнуть всю Бхратхайрайнию в хаос!
— Раер Крист, — ответствовала Первая, многозначительно помахав мечом, — возвращайся, откуда пришел. Я не хочу больше проливать кровь.
Молодая кобыла кайтиффина не желала стоять спокойно, и седоку приходилось ее все время осаживать.
— Вот тут ты ошибаешься. — И куда только делась его дипломатическая вежливость! Теперь в его голосе звенел воинский металл. — Если бы я сумел вовремя оценить тебя по достоинству, то пришел бы к тебе на помощь намного раньше. Касрейн мертв. Гаддхи слаб и почти свихнулся. Я прибыл, чтобы предложить тебе эскорт до самых Рогов, чтобы вы смогли в безопасности добраться до вашего корабля.
Но Первая не опустила меча.
— Так теперь ты правишь Бхратхайрайнией, кайтиффин?
— Если я за это не возьмусь, могут найтись другие желающие.
— Могут, — согласилась Великанша и вернулась к волновавшему ее вопросу: — И в такой важный момент ты бросаешь все ради помощи нам?
Но у Раера Криста на все был готов ответ:
— Я забочусь о нашей славе, которую вы разнесете по другим странам. И еще: чем скорее вы отсюда уберетесь, тем скорее я смогу приступить к работе, не заботясь о всяких там чудесах и магиях, которые не понимаю, а значит, не могу держать под контролем. — Он помолчал, а затем вдруг открыто улыбнулся и неожиданно дружелюбно добавил: — А если говорить откровенно, то я вам очень благодарен. Не удайся ваша авантюра, я недолго бы продержался в фаворе у старого чернокнижника, и тогда, вполне возможно, он при случае скормил бы меня своим Горгонам. — Последнее слово он произнес с содроганием. — Яумею быть благодарным.
Первая смерила его испытующим взглядом и потребовала:
— Если ты говоришь правду, то немедленно отзови военные корабли, которые до сих пор преследуют нашу «Гемму».
Кобыла взбрыкнула, и кайтиффин, натягивая поводья, закружился на месте.
— А вот этого я сделать не могу! — выкрикнул он, продолжая борьбу со строптивым животным. — Они подчиняются сиренам, но я не знаю, как их выключить. А другой связи с судами у меня пока нет.
Первая инстинктивно обернулась к гавани: быстроходная трирема настигла корабль Великанов и заставила его повернуть. На подмогу ей спешила пентиконтера. Но и «Гемма», не желая сдаваться, разворачивалась сейчас для атаки на галеру.
— В таком случае я предлагаю тебе предъявить нам другое доказательство своей доброй воли, — сказала Первая, и голос ее дрогнул. — Ты должен отослать своих людей назад в Удерживающую Пески на поиски Томаса Ковенанта. Всех, кто попытается помешать ему присоединиться к нам, надо нейтрализовать. Дай ему также лошадь, чтобы он смог нас догнать. Для почетного эскорта хватит и одной твоей персоны. А пока мы доберемся до Рогов, у тебя будет время поразмышлять, как связаться с военными кораблями и остановить их. В голосе Первой звучала неприкрытая угроза, и меч она так и не вложила в ножны.
Кайтиффин слегка отпустил поводья и позволил своей норовистой кобыле попрыгать вволю, что дало ему возможность обдумать ответ. Но он зашел слишком далеко, чтобы отказываться от своих слов. Подскакав к солдатам, он спрыгнул с лошади и бросил поводья одному из них. Затем отдал несколько приказов, и подразделение резко развернулось и галопом умчалось.
Раер Крист отвесил Первой церемонный поклон. Та ответила коротким кивком. Затем молча обняла Красавчика за плечи, и они повернулись, собираясь продолжить путь к Рогам. И только тут Великанша заметила, что братья не подчинились ее приказу, но это ее не рассердило.
И компания снова двинулась вперед. Кайл тут же пристроился как охранник за спиной Раера Криста, который, пытаясь приноровиться к размашистому шагу Великанов, очень скоро начал задыхаться.
Над заливом взлетело еще одно огненное ядро и осветило «Гемму», которая снова, благодаря искусному управлению якорь-мастера, сумела прорваться к выходу и теперь шла прямиком к проливу между Рогами.
Сторожевые башни ясно виднелись в свете огненных ядер и занимающегося рассвета. Они казались огромными и грозными, а проход между ними — узким и опасным.
Корабль Великанов развивал свое преимущество и вскоре, как только он окажется рядом с западной башней, путешественники смогут подать ему знак. Кайтиффин, неотступно сопровождаемый Кайлом, устремился вперед и стал выкрикивать команды в амбразуры сторожевого поста. Тут же последовал ответ; мышцы Мечтателя расслабились, и Линден поняла, что Раер Крист был действительно искренним во всех своих обещаниях.
Но его лояльность по отношению к беглецам не произвела на Линден ровно никакого впечатления. Она вообще не думала ни о чем, кроме того, что рука ее онемела, что «Звездная Гемма» в опасности и что Ковенанта нет рядом. Она не слушала, о чем говорили вокруг, — все ее внимание было устремлено назад, туда, откуда, как она надеялась, скоро донесется стук копыт, с которым придет радостная весть.
Наряд сторожевого поста в полном составе выстроился перед Раером Кристом и торжественно отсалютовал. Кайтиффин быстро переговорил с солдатами, и они все вместе скрылись в башне. Первая послала вслед за ними Хоннинскрю на тот случай, если Раер Крист вдруг все же передумает. А тот уже вел через пролив переговоры с нарядом восточного Рога.
Члены Поиска отошли в угол стены, откуда можно было одновременно наблюдать и за портом, и за Песчаной Стеной, и стали ждать. Линден, все еще бессильно лежащая на руках у Мечтателя, тоже ждала. Но она ощущала, что больше не разделяет с ними ничего, кроме молчания. Ее зрение не было таким острым, как у Великанов; возможно, и слухом они обладали более чутким. Кроме того, ей все время мешала сосредоточиться «Звездная Гемма», которую все еще преследовали три военных судна. Линден пыталась найти в себе хоть песчинку веры в то, что и Ковенант, и корабль спасутся. И не могла. Не находила. Наконец Красавчик не выдержал молчания и прошептал: -Если он придет слишком поздно… Если «Гемме» придется дожидаться его здесь, в проливе, где не сманеврируешь толком…
— Да уж, — проворчала Первая, — в такую мишень и слепой попадет. И тогда все добрые намерения кайтиффина пойдут коту под хвост.
Кайл угрюмо молчал, скрестив руки на груди. Казалось, он вот-вот взорвется и только огромным усилием воли еще сдерживает себя.
— Ну, якорь-мастер, — прошептал Красавчик, сжав кулаки. — Ну давай же!
И вновь надолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленными командами кайтиффина и тихим плеском воды у подножия Рога. И вдруг она взорвалась отчаянным воплем, вырвавшимся у экипажей триремы и пентиконтеры: обманутые очередным маневром якорь-мастера, они с разгона врезались друг в друга. В ту же секунду с катапульты взлетело новое ядро и ударилось в стену чуть ниже того места, где стояли Великаны.
Этот удар на несколько секунд оглушил Линден, перед глазами замелькали белые пятна, сменившиеся кроваво-алыми. Теперь она не сможет услышать приближения Ковенанта.
Вдруг все Великаны резко повернули головы к уходящей по дуге стене. Мечтатель осторожно поставил Линден на ноги, и ей пришлось ухватиться за его руку, чтобы не упасть. Кайл сделал несколько шагов вперед, а затем застыл в почтительной позе.
Вынырнув из тумана, на гребне стены появилась лошадь. Ее копыта выбивали звонкое стаккато в общей какофонии ругани матросов, шума весел и плеска волн.
Она шла ровной рысью и одним махом влетела на площадку перед башней, где и замерла, загнанно дыша. В седле сидел Бринн.
Он взмахнул рукой, приветствуя Великанов, и спешился. Лишь тогда Линден увидела Ковенанта. Он, скорчившись, сидел все это время за спиной харучая, до смерти перепуганный скоростью и норовом бхратхайрской кобылы. Бринн помог ему спуститься на землю.
— Добро пожаловать, Друг Великанов, — промурлыкала Первая, но в ее приветствии было столько искренней радости, что, выкрикни она эти слова, получилось бы не так душевно. — Добро пожаловать. Наконец-то.
В небе захлопали крылья, и вокруг Ковенанта закружилась большая сова, словно намереваясь усесться ему на плечо. Но внезапно она растаяла в воздухе и обернулась Финдейлом. Лицо элохима трагически осунулось, а в глазах застыло выражение безнадежности. Ковенант, не двигаясь, стоял там же, где слез с лошади. Он выглядел мрачным, и в глазах его не было ни уверенности, ни храбрости, ни надежды. Он мог вот-вот вернуться в прежнее, навязанное ему элохимами состояние. Линден смотрела на него, и в голове ее не было ни единой мысли, лишь здоровая рука сама собой протянулась к нему в немой мольбе.
Его взгляд разрушителя и убийцы устремился к Линден. Ковенант смотрел на нее так, словно пытался рассказать все то, что ему пришлось пережить.
— Линден… — начал он и осекся. Говорил он с трудом, словно накаждое слово приходилось затрачивать огромные усилия. — С тобой все в порядке?
Она не стала отвечать. Какое это имело значение сейчас когда его лицо искажено такой мукой? Она как на ладони увидела все его страдания и угрызения совести за новые жертвы дикой магии и поспешно сказала:
— Ты должен был это сделать. У тебя не оказалось другого выхода. Если бы ты этого не сделал, все мы были бы мертвы. Ну Ковенант, нупожалуйста, не вини себя в том, что ты спас наши жизни!
Но ее слова лишь всколыхнули в нем новую волну угрызений совести: до сих пор он, движимый заботой о друзьях, заставлял себя не думать об этом.
— Их были сотни… — простонал он. — И я не дал им даже шанса на спасение. — Слезы исчертили его лицо отражающими огни катапульт сверкающими дорожками, и казалось, что его сейчас охватит буря горя и разрушения, словно Башню кемпера, пронизанную молниями дикой магии. — Финдейл сказал, что мне под силу в одиночку уничтожить всю Землю.
О Ковенант! Линден так хотелось обнять его, прижать к себе и успокоить, но ее правая рука висела как плеть.
— Друг Великанов, — вмешалась Первая. — Нам пора возвращаться на «Звездную Гемму».
Несмотря на то что Ковенант был полностью — и физически, и морально — опустошен, он сумел услышать ее и понять, чего от него хотят. Он механически пошел по направлению к башне, спотыкаясь как калека, и обогнул Линден, словно не замечал ее стремления к нему. Он все еще пытался обойтись без ее помощи.
Будучи не в состоянии объяснить его поведение, Линден поплелась за ним. На ней кровь Кира. Рука не двигается. В конце концов, Ковенант абсолютно прав, что не принял ее сочувствия. Рано или поздно харучаи расскажут ему правду о смерти Кира. И тогда он уже никогда не позволит ей к себе прикоснуться.
Красавчик, похоже, решил заменить Линден Кайла: он подхватил ее под локоть и бережно сопроводил к башне.
Вскоре к ним присоединился и капитан. Руководствуясь полученными от Раера Криста объяснениями, он повел всех вниз по каскаду лестниц, завершавшемуся широким пирсом. В этот момент «Звездная Гемма» вошла в пролив.
Здесь, внизу, отраженные водой, сирены взвыли почти в полную силу. Но Хоннинскрю своим натренированным на штормах голосом сумел заглушить их и привлечь внимание команды корабля Великанов. Уже несколько минут спустя гранитный корабль вплотную подошел к причалу, и матросы сбросили трапы. На борту поднялась радостная суматоха, а еще через несколько минут капитан «Звездной Геммы» и его спутники ступили на надежный гранит палубы.
Но тут же в проливе показался последний из преследователей — пентиконтера. Она подошла уже на расстояние полета копья, как вдруг с западного Рога на нее посыпался дождь огненных стрел — это Раер Крист исполнял данное Великанам слово. Как и леди Алиф, он быстро определился, чью сторону занять в той сумятице, что воцарилась с крушением многовекового правления Касрейна.
На пентиконтере еще ничего не знали о ночных событиях, зато хорошо знали Раера Криста как эмиссара кемпера. В страхе, что на них может пасть гнев первого министра гаддхи, экипаж военного корабля спешно развернул судно и во все лопатки заспешил в гавань.
Распустив все паруса, «Звездная Гемма» вновь вышла в открытое море.
Глава 21
Дочь своей матери
РукаЛинден наконец начала болеть. Она ощущала, как кровь, жгучая, словно она превратилась в кислоту, медленно просачивается по сосудам от плеча к локтю. И хотя ниже локтя рука все еще оставалась бесчувственной, как кусок мертвого мяса, теперь Линден знала, что со временем и это пройдет. Все ее плечо, каждый его нерв горели как в огне.
Боль не давала забыть о себе и была мучительна и неослабна, как кара за все. Черная депрессия вновь вернулась и окутала темным туманом ее сознание; из сердца заструились миазмы мрака. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Когда она бросила взгляд в иллюминатор своей каюты на кусочек размытого утренним туманом серого моря, даже этот слабый свет ослепил ее, в глазах появилась резь, и они наполнились слезами. Правая рука безвольно покоилась на колене. Левой Линден ее медленно осторожно массировала, пытаясь помочь скорее восстановиться. Кир! При одном воспоминании о нем ее корчило от стыда.
Она не выходила из каюты с того самого момента, как Красавчик помог ей спуститься сюда. Он ласково пытался с ней заговорить, всеми силами стремясь утешить, но, так и не придумав, как вывести ее из угрюмого молчания, решил в конце концов оставить в покое. Но вскоре после рассвета — бледного, затянутого тучами — он вновь вернулся, неся поднос с едой. Линден вновь не смогла говорить с ним. Она слишком хорошо понимала, что означает его опека: он помогает ей, кормит ее…Он, а не Кайл! Ее преступления перед харучаями были неискупимы, и наверняка те уже вынесли свое суровое решение.
Она понимала Кайла. Он не мог ее простить. И это было справедливо. Она тоже не знала, есть ли для нее прощение.
Несмотря на острую боль в мышцах, словно сжигаемых внутренним огнем, она подумала, что неплохо было бы попытаться раздеться и постирать одежду. Но кровь Кира все равно останется на ее руках. Навечно. И ей некого винить, кроме себя. Это как неизлечимая проказа Ковенанта. Бесконечно терзаемый виной и безысходностью, он отталкивал ее от себя, словно не заслуживал ее заботы. А теперь она сама оттолкнула его. Никогда уже он не позволит к нему прикоснуться. А ведь ей так мало нужно — всего одно прикосновение! Тот его образ, который она встретила, открыв себя навстречу пустоте, созданной элохимами, был символом его неизбывной боли. Боли, которую не излечишь лекарствами и болеутоляющими средствами. Его образ! Бесконечно дорогой и притягательный, как сама любовь! Но, может быть, именно сейчас, именно в этот момент Кайл рассказывает ему о том, как умер Кир. И все его чувства к ней сейчас сворачиваются, как кровь, покрывая сердце засохшей коркой ненависти. Как вынести это, Линден не представляла.
И все же она должна это вынести. Всю свою жизнь она только и делала, что трусливо убегала и пряталась от своих проблем. Ее боль разрослась настолько, что заполнила всю каюту. Нет, никогда ей не забыть этот пульсирующий, фатальный ток крови из раны Кира. Линден поднялась. Джинсы, заскорузлые от крови, царапали ей ноги. Рука бессильно свисала и ныла, как кандидат на ампутацию. Но она заставила себя подойти к дверям, открыть их и выйти из каюты. Она была готова встретить заслуженную казнь лицом к лицу.
Подъем по великанским ступенькам дался ей нелегко — все-таки она уже больше суток ничего не ела. Да и прошлая ночь выжала ее как лимон. К тому же корабль слегка качало словно, лишившись средней мачты, «Гемма» потеряла стабильную устойчивость. Откуда-то издалека, перекрывая свист ветра и шум волн, до Линден донеслись возбужденные голоса: кто-то то ли ссорился, то ли спорил. Ее потянуло туда, словно мотылька на огонь.
Как только она переступила шторм-порог и шагнула на палубу, ее чуть не сбил с ног порыв ветра. Солнце скрывалось за пеленой серых туч. Где угодно это было бы признаком приближающегося дождя, но только не здесь, у края Великой Пустыни. Сам берег уже исчез за горизонтом. «Звездная Гемма» резво бежала на северо-запад, оставляя за собой пенистый след, а ее паруса хлопали, словно крылья птицы. Оглядевшись, Линден заметила наконец, что Красавчик успел заделать огромную пробоину в борту. А на месте разрушенного кубрика была гладкая палуба с небольшой надстройкой по правому борту, откуда лестница вела на камбуз. Несмотря на подавленное состояние, Линден не смогла не восхититься мастерством уродливого Великана. Он ведь тоже был своего рода целителем.
Однако его мастерства все же не хватало, чтобы помочь «Гемме», утратившей грот-мачту, вернуть себе былую балансировку и устойчивость. Но зато это дало преимущество во время боя с бхратхайрскими кораблями, и якорь-мастер смог маневрировать ею с таким искусством, что большая часть врагов была выведена из строя. Корабль стал похож на правую руку Ковенанта: в ее неполноценности таились бесценные достоинства.
И тутЛинден увидела Ковенанта, стоящего посреди кормы с непримиримым и неуступчивым выражением лица. По одну сторону от него стояли Первая с Красавчиком, по другую — Бринн и Кайл. Как только Линден показалась на палубе, все разом замолчали и повернулись к ней. По выражению их лиц она поняла, что причиной их яростного спора была именно она — Линден.
Рубашка Ковенанта была все еще в черных пятнах крови хастинов, которой она испачкала его тогда в кордегардии.
Над головой Линден периодически раздавался сочный бас капитана, выкрикивающего с мостика команды. Теперь, когда надстройка исчезла, можно было видеть нос корабля, где снова стоял Финдейл. Вейн же замер там, где его ноги коснулись палубы, когда он перелез через борт.
Линден вдруг поймала себя на том, что кого-то не хватает. И тут же поняла: Мечтателя. Он один понимал ее и мог защитить.
Взяв себя в руки, она медленно двинулась к Ковенанту, придав лицу гордое и неприступное выражение, — только так она могла удержать себя от того, чтобы не разрыдаться. Ветер бросил ей в лицо прядь волос, и она только сейчас вспомнила, как давно их уже не мыла. Но до личной ли гигиены было, когда вокруг происходило столько ужасного и жестокого. А ведь раньше Линден с чисто профессиональной манией всегда следила за чистотой собственного тела и волос. Но теперь грязь на волосах и пятна на джинсах и рубашке воспринималось лишь как заслуженное наказание.
— Избранная, — позвал ее Красавчик. Судя по выражению лица, он слегка нервничал. — Друг Великанов Ковенант рассказал нам, как он рассчитался с Касрейном-Круговратом. В его истории много неясного, и на ряд вопросов вообще может ответить только Обреченный. Если он, конечно, соизволит это сделать. Он предчувствует некую невыразимо страшную опасность в…
— А Кайл, — перебил Великана ровным голосом Бринн, и каждое его слово походило на удар бича, — рассказал юр-Лорду подробности смерти Кира. И о том, как ты приблизила его конец.
Кровь бросилась Линден в лицо. Она машинально хотела поднять руку, как для защиты, но та лишь бессильно дернулась.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:37 | Сообщение # 26 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| — Избранная, — проговорила Первая, осторожно подбирая слова, — тебе вовсе не обязательно присутствовать при наших раздорах. Мы все понимаем, что ты предельно вымотана. Может, тебе лучше сейчас вернуться в каюту и поспать?
Бринн с непроницаемым лицом дал ей договорить, а затем резко бросил, словно один из своих неотразимых ударов:
— Ей обязательно надо присутствовать. Она — вкравшийся в наши ряды шпион Порчи. Она хотела убить Кира. Если она в этом не виновата, что ж, — в его голосе появились саркастические нотки, — пусть докажет нам это. Если она, конечно, в состоянии.
— Довольно! — взорвался Красавчик. Никогда еще Линден не видела его в таком гневе. — Ты торопишься с выводами, харучай! Ты, как и все, прекрасно слышал, как элохим объяснил ее состояние Ковенанту: «Ее разум был погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой». А ведь именно она, взяв на себя такую муку, вытащила нас из подземелий Удерживающей Пески. И после этого ты еще смеешь ее в чем-то обвинять?
Ковенант не отрываясь смотрел на Линден, словно не слышал разгоревшегося вокруг него спора. Но утолки его губ непроизвольно дергались, реагируя на каждое слово. Его горящие глаза и встрепанная борода придавали ему странное сходство с тем стариком, что сказал ей когда-то: «Будь честной». Но цвет его щек и лба заставлял вспомнить о яде, бродящем внутри него, о медленно сводящей с ума проказе, неизбывной и мучительной. В своих болезнях он был уверен, но больше ни в чем на свете — даже в себе, даже в Линден. Ты избрана для особого осквернения.
В порыве малодушия Линден чуть не принялась оправдываться перед ним и умолять, чтобы он взял назад эти ужасные слова, хоть и не он их произнес. Но ведь Бринн осыпал ее упреками и выдвинул против нее обвинение, и не ответить было нельзя.
Тем более что спор продолжался и Бринн снова пошел в атаку:
— Нет, это ты торопишься с выводами, Великан! Лучше вспомни: когда разум юр-Лорда Томаса Ковенанта был погашен элохимами, он не был способен ни на какие сознательные действия. Он ничего не понимал и ничего не боялся. Вспомни, такой ли была она?
Красавчик хотел возразить, но Бринн не позволил себя перебить:
— И разве она сама не рассказывала нам, что Гиббон-Опустошитель говорил ей в Ревелстоуне: «Ты избрана для особого осквернения»? И разве ты не заметил, что с тех пор все ее действия идут нам только во вред?
И вновь Красавчик попытался вступиться за нее, но харучай опять не дал ему сказать ни слова:
— Когда юр-Лорд пал жертвой Опустошителя, ее нерешительность, — последнее слово он издевательски подчеркнул, — чуть не стоила жизни и ему, и всему кораблю Великанов. Когда элохимы вознамерились лишить его нашей защиты, она преспокойно выслала нас из страны, чтобы позволить им сделать с ним все, что вздумается. И это несмотря на то, что она сама прекрасно могла добыть у него информацию, не подвергая его злокозненным экспериментам этих перевертышей. Но она отказалась!
А после этого, Великан, вспомни, как долго она морочила нам голову, рассказывая, что не в силах одолеть пустоту в его сознании. А затем, когда Касрейн оказался практически в наших руках, она отказалась дать согласие на его убийство, прекрасно понимая, чем это может окончиться для Хигрома. А вспомни, как уже после смерти Хигрома, когда даже элохим призывал нас к побегу из Удерживающей Пески, она единственная настаивала на том, чтобы остаться. Она хладнокровно позволила разделаться с Хигромом, искалечить Кира, заключить нас всех в подземелье и лишь тогда соизволила помочь юр-Лорду.
А теперь внимательно прислушайся к моим словам ты, Первая. В нашем народе тоже есть сказания. В них рассказывается о Стражах Крови, принесших клятву верности прежним правителям Страны :- Высоким Лордам. И о Кевине-Расточителе Страны, совершившем Ритуал Осквернения. Этот сумасшедший акт привел к тому, что Высокие Лорды погибли. А значит, с ними должны были погибнуть и Стражи Крови — разве не присягнули они до конца своей жизни служить Лордам? Однако они выжили, так как перед самым обрядом Кевин отослал их от себя. Они повиновались, ибо не знали, что он замыслил. И когда они узнали, что за этим последовало, в душах некоторых из них родилось великое сомнение в правомерности послушания. А там, где сомнения, — там появляется щелочка для Порчи. Ошибка Стражей Крови состояла в том, что они не осудили Лорда Кевина. Вот так Порча разделался одним махом и сВысокими Лордами, и со Стражами Крови. А новые Лорды еще хуже прежних — ни один из них не отважился подобно юр-Лорду взять на себя ответственность за судьбу Страны.
Так вот, говорю я вам, мы, харучаи, не повторяем ошибок прошлого. И истинная служба заключается в том, чтобы служить, а не слепо повиноваться. Мы больше не позволим запятнать себя службой фальшивкам.
Вы слышите меня, Великаны? Теперь мы уже не ошибемся в своем суде. И мы обвиняем Линден Эвери. Она фальшива насквозь: она лгала нам, юр-Лорду, лгала Стране. По ее вине умер Кир. Она — рука Порчи, протянутая, чтобы нас погубить. Она должна понести кару по заслугам!
Ковенант вздрогнул. Первая угрюмо мерила Бринна взглядом. Красавчик застыл как громом пораженный. Но Линден смотрела на одного Ковенанта. Обвинительная речь Бринна не стала для нее сюрпризом. Еще тогда, у подножия Песчаной Стены, когда он бессердечно осудил Хигрома за недостаток ловкости, ее поразила резкость его суждений. Но молчание Ковенанта было для нее много страшнее любых обвинений харучая. Он даже не смотрел на нее. Что ж, он с самого начала не доверял ей. Ей вдруг захотелось наброситься на него с кулаками и колотить до тех пор, пока он не ответит ей на вопрос: «Так вот как ты обо мне думаешь?!» Но она с трудом могла пошевелить плечом, а ниже локтя рука все еще не ощущалась.
После стольких громких слов на палубе установилась тишина, нарушаемая лишь хлопаньем парусов. Ветер пронизывал до костей. Первая мрачно смотрела вдаль, словно взвешивая доводы, приведенные Бринном. Линден почувствовала, что идет ко дну. Все они своим молчанием подталкивали ее к союзу с мраком, словно Опустошитель, вцепившимся в ее сердце.
Наконец Первая заговорила:
— В Поиске решаю я. И хотя вы не Великаны и не подчиняетесь мне официально, вы все же приняли мое командование, а значит, должны выслушать и мое мнение. — Говоря, она взвешивала каждое слово, но при этом была непоколебима и решительна, как обнаженный палаш. — Но сначала ответь мне, харучаи, какой кары ты для нее требуешь?
— Пусть позовет песчаную горгону! — не раздумывая выпалил Бринн.
На секунду воцарилась такая тишина, словно даже ветры Земли затихли, потрясенные жестокостью харучая. Линден показалось, что палуба уходит из-под ног, и перед глазами все поплыло. Позвать горгону?..
Так вот как ты обо мне думаешь?!
Потом она услышала какие-то звуки и, лишь сосредоточившись, поняла, что это Первая рокочущим от сдерживаемого гнева голосом спрашивает ее:
— Избранная, неужели ты и теперь ничего не скажешь? Линден попыталась взять себя в руки. Ковенант так и не сказал ни слова в ее защиту. Он только стоял и смотрел, ожидая ее ответа. И Великаны тоже ждали. И харучаи. Она попыталась снова поднять правую руку, но тщетно — та не работала. И тогда Линден тихо сказала:
— Нет.
Первая бросила на нее сердитый протестующий взгляд. Лицо Красавчика исказилось, словно он с трудом сдерживал крик. Но Линден знаком остановила их и добавила:
— Они не имеют права.
Бринн попытался что-то сказать, но она резко оборвала его, выпалив прямо в лицо:
— Вы не имеете права!
Даже матросы на реях застыли, стараясь сквозь хлопанье парусов и свист ветра услышать, что происходит на палубе. Лицо харучая, неподвижное как маска, нависло над Линден. Она невольно оглянулась, ища глазами поддержки у Ковенанта. Но в ответ увидела лишь глубокую горечь в его взгляде.
— Вы хоть когда-нибудь задавались вопросом, почему Кевин решился на Ритуал Осквернения? — Голос ее дрожал не то от холода, не то от ненависти. — Ведь он наверняка был человеком, полным всяческих достоинств, раз уж харучаи готовы были ради него отказаться и от сна, и даже от самой смерти. Так что же довело его до этого?
Она заметила, что Ковенант хочет ответить, но резко перебила его:
— Я вам скажу! Кевина довели до этого его паршивые Стражи Крови! Мало ему было того, что Страна погибала у него на глазах, — так ему еще приходилось терпеть этих - мозолящих ему глаза своим безупречным служением, взирающих на него, словно он Господь всемогущий! И это в то время, когда все вокруг сыпалось, рушилось и он уже потерял все, что любил. — Несмотря на иронию, звучащую в ее голосе, сама Линден, говоря все это, была далека от сарказма. Это скорее была последняя отчаянная мольба не толкать ее в пучину урчащего от голода мрака. А ты и так меня не любишь. - Господи Иисусе! Так что ж удивительного в том, что он от отчаяния дошел до такой крайности. Кто угодно от этого может сойти с ума! Да как он мог сохранить хоть грамм самоуважения, когда его окружали такие слуги? Вот он и решил уничтожить все, что не было столь безупречно, как они!
В глазах Ковенанта сверкнул ужас, взгляд Бринна горел возмущением. Но Линден уже невозможно было остановить.
— А теперь вы идете по той же дорожке! — Всем своим существом она пыталась достучаться до сердца Ковенанта. — Вы так сильны, вы так безупречно, так преданно служите своему господину, что… — Их понимание преданности превращало ее в малодушную трусиху и лгунью. — Что любого нормального человека рано или поздно доведете до бешенства. От вашей идеальности просто тошнит! А у меня нет власти избавиться от вас. Не мне это решать…
Но тут она сама себя остановила. Как бы тяжело ей ни было, она не имеет права обвинять харучая в своих преступлениях. Он может слишком всерьез принять ее обвинения, а ведь он их не заслужил. Мучаясь, что не сумела выразить того, что хотела, она потерянным голосом заключила:
— Вы не имеете права.
Но Ковенант опять ничего не сказал. Глаза его были опущены, словно его не занимало ничего, кроме внимательного изучения гранита у ног.
Зато заговорил Бринн:
— Линден Эвери, — его тон был ровен, а лицо — беспристрастно-спокойно, как у Фемиды, — ты действительно хочешь заставить нас поверить, будто в том, что сотворил Лорд Кевин, виноваты его Стражи Крови?
Она не ответила: все ее внимание было приковано к Ковенанту.
Внезапно он воздел руки к небесам, и из сжатых над головой кулаков вспыхнула серебряная арка дикой магии. Несколько секунд она трепетала в сгустившейся тишине и так же внезапно исчезла. Но, так и не опустив рук, Ковенант обратил безумный взгляд на Линден и спросил со всей мягкостью, на которую был способен его охрипший голос:
— Что с твоей рукой, Линден?
Этого она ожидала меньше всего и растерялась. Даже в глазах Великанов засветилось недоумение. Брови Кайла дернулись, словно он собирался нахмуриться, но передумал, и лоб его так и остался безупречно гладким. В одну секунду ситуация изменилась. Теперь разговор больше не был спором между Линден и харучаями. Теперь основными противоборствующими силами стали она и Ковенант. Линден поняла, что должна ответить, что у нее больше нет сил сопротивляться.
Сгорая от стыда за то, что сделала, она с удивлением заметила, что ее чувство отвращения к себе придало ее ответу язвительную окраску:
— Это Кайл ударил меня, чтобы не дать мне убить Кира. Ковенант выдохнул сквозь сжатые зубы, словно испытал внезапную боль.
Бринн кивнул, подтверждая, что так оно и было. Если обвинения Линден его и задели, то пока он этого никак не проявлял.
Ковенант задумался на минуту и сухо пробормотал:
— Хорошо. Этого довольно.
— Юр-Лорд, — тут же воспользовался ситуацией харучай, — она должна понести за это кару.
— Нет, — возразил Ковенант и продолжил, словно отвечая на свои собственные мысли: — Она врач. И спасла много жизней. Как ты думаешь, чего ей это стоило?
— Я не знаю, что творится у нее в душе, — отрезал Бринн. — Я знаю лишь то, что она покушалась на жизнь Кира.
— А мне плевать! — вдруг взорвался Ковенант. — Она спасла меня! Она спасла нас всех! Ты думаешь, это было так легко? И после этого я не отвернусь от нее только потому, что она сделала что-то, что недоступно моему разумению!
— Но, юр-Лорд… — начал Бринн.
— Нет! — оборвал его Ковенант, в котором ярость бурлила с такой силой, что Линден почувствовала ее по вибрации камня под ногами. — Ты зашел слишком далеко! — Его грудь ходила ходуном от неимоверных усилий удержать кипящую от ярости магию под контролем. — В Анделейне, когда я встречался с Мертвыми, Елена сказала мне о Линден: «Береги ее, любимый, ибо только она способна исцелить нас всех». Елена, - повторил он с нежностью. — Высокий Лорд Елена. Она так любила меня, а я ее убил… Впрочем, не это сейчас важно. Короче, я не собираюсь наказывать Линден. — Его голос дрожал от напряжения, — Вы можете не доверять ей. — Кольцо стало слабо светиться. — Вы можете не доверять мне. — И, не удержавшись, он сорвался на крик: — Но, ради Бога, оставьте вы ее в покое!
Бринн промолчал, но в его глазах блеснуло сомнение в здравости рассудка его господина.
По телу Ковенанта с ног до головы пробежали огненные язычки. Следы клыков на руке тускло засветились. От его ярости даже воздух затрепетал, как раскаленный.
— Слышите меня?!
Бринн с Кайлом дрогнули и, отступив на шаг, склонились в почтительном поклоне, как в тот день, когда он вернулся с Мерцающего озера с криллом.
— Мы слышим тебя, юр-Лорд, — смиренно ответствовал Бринн.
Издав сквозь сжатые зубы мучительный стон, Ковенант выпустил пламя в небеса.
И тут же рядом с ним возник Финдейл. В глазах элохима светилась тревога.
— Они слышат тебя, Обладатель кольца, — торопливо заговорил он. — Все, кто обитает на Земле, имеют уши. Ты один глух. Разве я тебе не говорил (и неоднократно), чтобы ты не ярил понапрасну свою магию? Ты же ставишь под угрозу смерти всех, кого любишь.
Ковенант медленно обернулся к элохиму и указательным пальцем искалеченной руки уперся в его грудь, словно отмечая место, куда направить удар.
— Если ты и дальше будешь избегать прямых ответов на мои вопросы, — прорычал он, — то и не подходи ко мне вовсе со своими увещеваниями. Если бы твой народ имел совести хоть на грамм, мы избегли бы очень многих неприятностей!
Секунду они смотрели друг на друга, затем элохим тихо произнес:
— Разве мы не защитили твою душу? — И, не дожидаясь ответа, в одну секунду вернулся на свое излюбленное место на носу корабля.
Теперь Ковенант вновь смотрел на Линден. Бьющаяся в нем энергия заставила ее заглянуть в него глубже, чем она осмелилась бы еще минуту назад. С огромным удивлением она вдруг обнаружила, что за все время их знакомства он никогда и не думал о том, что она делает что-то плохое и тем более заслуживает какого-то наказания. Смерть Кира и Хигрома все еще были открытыми ранами в его сердце, ранами, которые разъедал яд и обжигал огонь дикой магии; его ужасала ее роль в этом, однако у него и мысли не было о том, что она заслуживает за это наказания.
— Иди за мной, — велел он, не оставив ей времени на размышления.
Слова прозвучали как команда. Резко развернувшись, Ковенант быстрыми шагами устремился к центру корабля, туда, где раньше возвышалась грот-мачта. Похоже, он выбрал это место, чтобы видеть всех, кто приблизится, и тем обезопасить себя от подслушивания. А может, потому, что над его головой было пустое пространство, свободное от рей и парусов.
На лице Красавчика появилось смешанное выражение облегчения и опаски. Первая утерла пот со лба и взглядом посоветовала Линден подчиниться всему, что скажет или потребует Друг Великанов. И Избранная безропотно потащилась за ним. Она понимала, что это ее последний шанс сохранить все то, на чем она строила всю свою жизнь. Серый, тусклый в свете туманного утра гранит палубы трепетал под ее ногами от сдерживаемой мощи ожидавшего ее Ковенанта. С трудом передвигая ноги, Линден приблизилась к нему.
Он стоял к ней спиной, будто не желал смотреть на то, во что она превратилась. Но вот, обхватив свои плечи, словно скрепляя себя ободьями, он обернулся и жестко произнес:
— А вот теперь расскажи мне, почему ты это сделала.
Ей не хотелось отвечать. Ответ таился в ней самой, в ее натуре. И рос из того же корня, что ее депрессии и приступы страха. И прикасаться к нему было больнее, чем к измученному оковами плечу и поврежденному Кайлом локтевому нерву. Линден стало страшно. Она еще никому не рассказывала о своем преступлении, потому что на всем свете не было того, кто имел бы право судить ее. А Ковенант уже и так знал о ней немало плохого. Если бы правая рука действовала, Линден закрыла бы лицо ладонями, чтобы спрятаться от его требовательного взгляда. А так она лишь опустила глаза и выдавила из себя:
— Я ведь врач. И не могу смотреть спокойно, как люди умирают в мучениях. А если уж я не в силах их спасти, то…
— Нет. - В голосе Ковенанта билось пламя дикой магии. — Не пытайся уйти от ответа. Это только верхняя часть айсберга. Все это слишком важно.
Ей очень не хотелось отвечать. И все же она ответила. Его вопрос всколыхнул в ней все переживания и мысли прошлой ночи. И все это было необходимо поверить ему. Пятна крови Кира на джинсах были лишь малой частью испестривших ее душу пятен пролитой ею крови. Пролитой так давно, что она много лет разлагалась, разъедала сердце, как раковая опухоль. Отец причастил Линден к смерти. И она оказалась достойной ученицей.
Поначалу слова сочились из нее медленно, как капли крови. Но постепенно терзавшая душу тоска набирала силу и вскоре прорвалась бурным потоком, который стал неподвластен Линден. Ей было необходимо излить все, что накопилось за долгие годы молчания. И все то время, пока она говорила, Ковенант не сводил с нее глаз, полных брезгливого отвращения, словно все, что он к ней раньше чувствовал, она сейчас душила своими руками.
— Вначале была тишина. — Ее первые слова были тяжелыми, как первые капли, медленно просачивающиеся сквозь трещинку в камне плотины — предвестники того, что рано или поздно плотина будет сметена. — И отрешенность. — Элохимы словно вбили клин между ощущениями и сознанием Ковенанта, лишив его таким образом причинно-следственных связей с окружающим миром. — И это было внутри меня. Я сознавала все, что делаю. Я видела все, что происходит вокруг меня. Но мне казалось, что у меня нет своей воли, нет права выбора. Я даже не понимала, почему до сих пор дышу. Или каким образом это делаю.
Линден больше не смотрела на него. События минувшей ночи вновь явственно встали перед ней и затуманили глаза воспоминаниями. Дневной свет померк, и она осталась одна в мрачной холодной пустыне, в которую сама превратила свою жизнь.
— Все мы пытались сбежать из Удерживающей Пески, а я еще в это же время пыталась вылезти из пропасти пустоты, в которую свалилась. Мне пришлось начинать с самого дна. Я вновь должна была вспомнить свою жизнь в том старом доме с пыльным чердаком, поля, залитые солнечным светом, и своих родителей, вечно искавших смерти. Потом отец перерезал вены. После этого прошлое и настоящее для меня переплелись: я одновременно шла по переходам Удерживающей Пески и рыдала над умирающим отцом…
Ее мать тогда окончательно сдала и озлобилась. Она считала, что ее, уже стареющую женщину, муж эгоистично бросил на произвол судьбы. Мало того, на голову ей обрушились еще и его банкротство, и непомерные больничные счета Линден. Чтобы расплатиться, ей пришлось продать дом. Это ее подкосило: она устала сопротивляться и бороться за жизнь. Зато ее религиозность перешла в манию: церковь стала для нее своеобразным моральным наркотиком, болеутоляющим. Несмотря на то что нищета им не грозила, она при помощи лести и обмана уговорила одного из членов общины сдать ей квартиру, а остальным беспрестанно навязывалась в поденщицы. Причем труд она превратила для себя в торжественный ритуал самоуничижения. И посещение молитвенных собраний, и участие в благотворительных акциях, и работа на собратьев по вере — все это были лишь судорожные попытки обрести утешение и поддержку. Но погасить сжигавшую ее ненависть оказалось не так-то легко.
В результате какого-то непостижимого мыслительного процесса она создала для себя новый образ мужа: мягкого, кроткого, почти святого человека, ушедшего из жизни потому, что он не мог больше выносить жестокости и неблагодарности ненавидевшей его дочери. Это позволяло матери Линден и из себя строить святую, давало некоторую эмоциональную разрядку и прекрасно оправдывало ее неприязненное отношение к собственному ребенку. Но и этого ей было мало. Ей всегда было всего мало. Каждый заработанный пенни она тут же превращала в пищу. Она ела необычайно много, словно постоянный физический голод был символом и демонстрацией ее духовной ущербности. Она одевала Линден исключительно в тряпье из благотворительных фондов, и вскоре девочка возненавидела и церковь, и благотворительность, что тоже было воспринято как доказательство ее испорченности. Более того, видя, что от дочери, одетой в чужие обноски, благодарности не добьешься, мать встала в позу оскорбленной добродетели.
Слова грязевым потоком лились с уст Линден, словно черное застоявшееся болото вдруг забило фонтаном. На глазах выступили злые слезы. Но она была готова идти до концами. Платить по полной мере. Это было справедливо.
— Я думала, что заслуживаю подобное отношение. Хотя примириться было очень нелегко. После больницы я сильно изменилась. Я вела себя так, словно хотела доказать всему миру, что отец был все-таки прав и я никогда не любила его. И вообще никогда никого не любила. Церковь я просто возненавидела. Себе я объясняла это тем, что, не будь моя мать столь религиозна, в тот проклятый день она сидела бы дома, а не потащилась бы за тридевять земель на службу. И может, тогда ничего бы не произошло. Но она не осталась дома. Она не помогла ему. И не помогла мне. Но истинной причиной было то, что церковь отняла ее у меня, а я все-таки была еще ребенкоми очень нуждалась в материнской любви. И в то же время вела я себя так, словно мне никто не нужен. Ни она, ни ее Бог. Конечно же, и я была ей необходима так же, как и она мне, но отец убил себя таким образом, словно хотел наказать персонально меня, и я мало заботилась о том, что нужно матери. Думаю, я просто боялась, что, если позволю себе полюбить ее или хотя бы стану вести себя так, словно люблю ее, она тоже убьет себя. Наверное, в ее озлобленности была и моя вина. Когда она заболела раком, это почему-то никого не удивило.
Линден попыталась обнять себя за плечи, чтобы унять дрожь, вызванную воспоминаниями, но правая рука вновь не послушалась. Теперь, когда она подошла к болезни матери, у нее самой заныло все тело. Она попыталась настроиться на суровую отрешенность, с которой рассказывала Ковенанту о смерти отца, но боль стала слишком явной, чтобы от нее можно было отрешиться. Легкие спазматически сжимались, словно у Линден вот-вот начнется приступ удушья. Ковенант смотрел на нее с ужасом.
— Ее можно было вылечить простым оперативным вмешательством. Если бы это сделали вовремя. Но врачи слишком долго не принимали ее жалобы всерьез. Она была слишком мнительна и слишком много плакала. Синдром вдовы. И к тому времени, когда они все-таки решились на операцию, было уже поздно: меланома дала метастазы. И врачам ничего не оставалось, как лгать, что все в порядке. Они лгали ей до последней минуты.
При воспоминании о том последнем месяце у Линден вырвался судорожный вздох, словно эхо тяжелого дыхания матери. Она без движения лежала на больничной койке, будто единственное, что в ней еще жило, были ее голос и дыхание. Ее тяжелое, заплывшее жиром тело казалось лишенной костей глыбой мяса. Руки бессильно лежали поверх одеяла. И каждый вздох был свистящей, мучительной мольбой о смерти. Единственное, что ей еще удавалось делать, так это бесконечно перечислять грехи дочери. Нет, она не пыталась таким образом вернуть Линден в лоно церкви — наоборот, в порицании, посрамлении грешницы находила она свою единственную опору. Только так могла она доказать собственную невиновность и благонравие, только так могла заслужить любовь Господа.
— Это случилось тоже летом. — Воспоминания овладели Линден целиком. Она уже не чувствовала плавно покачивающейся палубы корабля Великанов, не видела серого, затянутого сумрачными облаками неба. — Наступили каникулы. И у меня не оказалось никаких других занятий. А она все-таки была моей матерью. — Слова не могли передать всю глубину отчаяния пятнадцатилетнего подростка. — Она была единственным, что у меня осталось. Члены общины кормили меня и давали приют на ночь, но дни я посвящала ей. Потому что мне некуда было больше идти. И я сидела там день за днем, слушая стоны и плаксивые жалобы на то, что во всем виновата я одна. Доктора и медсестры давно махнули на нее рукой. Они давали ей какие-то лекарства, кислород и дважды в день мыли. Но это делалось только для проформы: на самом деле они уже ее списали. С ней осталась я одна. Слушать ее обвинения. Это было для нее единственным способом самооправдания. Хотя сестры знали, что я не смогу помочь, если что, но им не хотелось возиться с ней, и большую часть своей работы они переложили на меня. Мне выдали кучу ваты и бинтов, показали, как мыть больную. Как промокать пот. Как вытирать мокроту, выступавшую на губах от кашля. Я не должна была оставлять ее ни на минуту. Она худела на глазах, лицо осунулось и напоминало череп. А дыхание… Заполнившая плевральную полость жидкость разлагалась в ней. От одного запаха мне становилось плохо. — Эта вонь была сравнима лишь со смрадом изо рта того старика, которого она спасла по дороге в Небесной ферме. — Сестры приносили еду и мне, но я не могла есть и большую часть кормежки спускала в унитаз.
Будь честной.
— Она не смотрела на меня. И я не могла ее заставить посмотреть мне в глаза. Когда я попыталась сделать это насильно, мать плотно сжала веки и зашлась плачем.
Господи, позволь мне умереть.
После этого жуткого месяца девочка поняла, что хрупкая нить жизни матери в ее руках. Горе, оскорбления и чувство вины покрыли ее душу коркой, как засохшая кровь. Не осталось ни одного живого местечка. Ей необходимо было найти в себе силы, чтобы создать хоть какую-то защиту, сделать что-то, что могло спасти ее от удушья в этой клоаке; но, поскольку она не обладала сильной волей, жадный, изголодавшийся мрак, зародившийся в день смерти отца, вновь поднял голову. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Мрак, просачивающийся сквозь рассохшиеся половицы, истекающий ненавистью к жизни, из разинутого в беззвучном хохоте рта отца.
Линден смотрела на мать, и мрак одним рывком расправил крылья, заволакивая сознание с неотвратимостью ночного кошмара, потом разросся, полностью захватив не только мозг, но и руки, тело — и тело понимало, что ему делать, в то время как сознание в отчаянии заливалось слезами, но не могло ни вмешаться, ни остановить. У нее не было выбора. У нее не было своей воли. Она рыдала, но без слез. Из судорожно сжатых зубов не вырвалось ни малейшего стона или всхлипа, которые могли бы насторожить медсестер. Мрак застил глаза, и сквозь дымку она едва различила свои руки, вырывающие кислородные трубки из ноздрей матери.
Мрак сыто заурчал и затрепетал от довольного хохота. Смерть — это сила. Это Власть. Сила. Власть. Сила, способная забить все обвинения в глотки тех, кто посмеет осуждать ее. Да ты убила человека! Разве это не зло? Захлебываясь слезами, которые ей уже никогда не осушить, которые невозможно простить и забыть, она запихивала матери в рот бинты и вату.
— Зато она наконец-то посмотрела на меня. — Лицо Ковенанта размытым пятном маячило перед ней, но Линден ощущала, что ее слова корежат, ломают его, что ему мучительно больно ее слушать. — Она пыталась сопротивляться. Но у нее не хватило сил, чтобы управлять своей тушей. Она не могла остановить меня… Наконец все было кончено. Я знала, что навсегда прервала ее тлетворное дыхание и мне уже никогда не придется им дышать. — Линден больше не дрожала. Внутри что-то сломалось. — Уверившись в том, что все кончено, я стала действовать так, словно все заранее продумала и рассчитала. Я вытащила у нее изо рта бинты и спустила их в унитаз. Затем вставила на место кислородные трубки. После чего пошла к медсестре и сказала, что, похоже, моя мать перестала дышать.
Вдруг корабль сильно качнуло, и она чуть не упала, но «Звездная Гемма» тут же выровнялась, и Линден удалось удержать равновесие. Ее глаза потемнели и горели жгучей яростью, той же, что и боль, сжигавшая плечо, стекавшая по нему раскаленными струйками и впитывающаяся, как ручьи в песок, в онемевший локоть. Теперь излучение эмоций Ковенанта стало настолько сильным, что пробилось к ней даже сквозь пелену воспоминаний. В его глазах было потрясение, узнавание, понимание. Глядя на него сквозь слезы, Линден поняла, что любит его. Любит со всей его проказой и ядом. Эти изъяны были частью его — такого дорогого и желанного. Она видела, как в нем растет крик, — и не знала, примется ли он кричать на нее или зарыдает вместе с ней. Но она еще не закончила свой рассказ.
— Я дала ей то, чего она хотела. Господь не давал ей ничего, кроме страданий, и я исполнила ее желание. Это было Злом.
В глазах Ковенанта вспыхнул протест. Он знал цену страданиям, да еще таким, какие ей и не снились, но она не позволила ему заговорить и настойчиво продолжала:
— Вот почему я никогда не верила в Зло. Я боялась его признать, потому что тогда должна была признать и свою причастность к нему. Я не хотела знать твоих секретов, чтобы иметь право не открывать свои… Вот так все случилось. Я лишила ее жизни. И отобрала у нее возможность найти собственный выход, собственный ответ на извечный вопрос: «За что?» Я отобрала у нее шанс на чудесное спасение. Я не дала ей умереть достойно… — Довольно. Об этом можно говорить часами. И она никогда не найдет оправдания тому, что сделала. — Благодаря мне последним, что она почувствовала перед смертью, был ужас. Животный страх.
— Нет, — не выдержал Ковенант. — Не надо, Линден. Твои самообвинения слишком резки. Ты их не заслужила. — Его лицо осунулось от тревоги за нее, и даже через гранит палубы до Линден доходило его сострадание и желание пробиться к ней сквозь коросту воспоминаний. — Ведь ты была тогда совсем еще ребенком. И не представляла себе иного выхода. Но ты не одна такая. В каждом из нас живет частица Лорда Фоула. Но меня ты спасла. Да ты всех нас спасла.
Линден затрясла головой:
— Нет! Я одержала тебя! Ты сам себя спас.
Он позволил элохимам забрать у него сознание и волю и оставить лишь жалкое беспомощное заклинание: «Не прикасайтесь ко мне». Но он принял и этот крест ради Страны, ради грядущей битвы с Презирающим. А она, Линден, капитулировала и лишь с помощью ужасов, окружавших ее с самого детства, пыталась достучаться до него. Она считала, что в этом нет ни грамма добродетели. Она лишь сделала то, что и все остальные, кто вел Ковенанта по пути свершения его предназначения. Она только провоцировала ситуации, в которых ей открывался доступ к его силе.
— Всю жизнь я сражаюсь с этим мраком. И всю жизнь он периодически прорывается. А для того чтобы проникнуть в тебя поглубже, мне пришлось отдать все силы, чтобы его блокировать. И на Кира сил уже не осталось… — Линден вдруг оборвала себя: — Тебе надо было разрешить Бринну казнить меня.
— Нет. — Ковенант смотрел на нее так, словно ее искренность была для него, во много раз важнее пролитой ею крови. Он слишком хорошо знал, что такое угрызения совести, и вложил это знание в горячий шепот, обжигавший и согревавший ее, как пламя дикой магии: — Ты не в ответе за свою мать. И не в ответе за то, что пыталась одержать меня. У тебя были благие намерения. К тому же ты сделала не только это. Ты спасла Поиск. Ты единственная женщина, которая не боится меня. — Его руки дрогнули, словно он хотел ее обнять, но не решался. — Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя?
Люблю? Она попыталась повторить это слово — и не смогла. Своим признанием Ковенант изменил весь мир. Линден пошатнулась и чуть не упала на него. Он был мертвенно бледен, измучен невыносимой тяжестью своего предназначения. Старая прореха в испачканной кровью тенниске на месте ножевого удара казалась меткой смерти. Но Линден чувствовала, как в нем бурлит великая сила, и, причастившись ее, вдруг снова почувствовала себя живой. Он не собирался отталкивать ее. И когда бывал холоден, дело было вовсе не в ней. Это он боялся слишком приблизиться. Он был измучен ядом и проказой, но Линден все понимала и не страшилась. Вот и теперь он снова хотел уйти, но она не позволила и нежно обняла его. Так нежно, как только было возможно с онемевшей рукой.
Несколько мгновений Ковенант, очевидно, боролся с собой и был напряжен и скован. Но наконец сдался. Его руки сомкнулись на ее талии, лицо стремительно приблизилось, и их губы слились в поцелуе.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:38 | Сообщение # 27 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Глава 22
«Есть еще в мире любовь»
На следующее утро Линден проснулась довольно поздно. Несмотря на то что было полнолуние, она отлично выспалась. Правая рука потеплела и ощущалась уже до самых кончиков пальцев. Она чувствовала себя так, словно вернулась ее юная плоть — плоть ребенка, не ведающего, что такое смерть, словно после епитимьи онемения вся ее кровь обратилась в елей. Ей не хотелось открывать глаза. Сквозь веки она чувствовала, что вся каюта залита солнечным светом, но ей так не хотелось признаваться себе, что ночь уже прошла и начался день.
И вдруг ее тело — столь расцветшее этой ночью от ласк Ковенанта — ощутило, что его нет рядом. Просто удивительно, как ему удалось вылезти из гамака, не потревожив ее. Она сонно запротестовала, но тут же почувствовала на щеке ласковое покалывание дикой магии и поняла, что он все еще рядом, в каюте. Она тихо засмеялась от счастья и, повернувшись, свесила голову вниз.
Он стоял босиком в тугом солнечном луче, спиной к ней, и закрывал лицо руками, словно борясь с отчаянием. Но потом Линден поняла, что он просто «бреется»: небольшим, вырывавшимся из кольца язычком пламени сжигает бороду со щек и подбородка. Их одежда была развешана на спинках стульев и сохла после стирки, устроенной усмиренными харучаями, считавшими, что это их святая обязанность.
Линден молча наблюдала, не торопясь прерывать его самоконцентрацию. Нежась в воспоминаниях о прошедшей ночи, она дожидалась, пока он сам заметит, что она уже проснулась. Ковенант был тощим как скелет — непрестанно сжигавшая его энергия не позволяла ему нарастить и грамм лишнего мяса. Но Линден нравилась эта вызванная его даром худоба. Она и не представляла себе, что однажды чье-либо тело сможет вызвать у нее столь пристальный (и отнюдь не профессиональный) интерес.
Вскоре с бородой было покончено, и Ковенант загасил огонек. Обернувшись, он встретился глазами с ее пристальным взглядом. На секунду его лицо вспыхнуло от смущения, и он извиняющимся тоном заговорил:
— Пока я только учусь, но, надеюсь, рано или поздно овладею контролем над ним. Кроме того, — он угрюмо усмехнулся, — я не люблю щетину. Когда пламя маленькое и я не злюсь при этом, мне удается делать с его помощью все, что захочу, но как только я пытаюсь сделать что-то большее… — Он хотел продолжить разговор о своем овладении силой, но, заметив настроение Линден, пожал плечами и сменил тему. — Ну как, чисто? — спросил он, поглаживая резко выделявшиеся белизной на фоне загорелого лба и щек подбородок. — У меня-то пальцы не чувствуют, как ты знаешь…
Линден кивнула; Взгляд Ковенанта смутил ее: в его глазах читалось много больше, чем просто воспоминание о прошедшей ночи. На душе у него было неспокойно. А ей очень не хотелось рисковать своим таким еще хрупким счастьем, но лучше было сразу спросить в лоб, чем начинать новую жизнь с недоговоренностей.
— В чем дело?
Он на миг отвел глаза, но с внезапной решимостью снова взглянул на нее:
— Слишком много всего: дикая магия… Огромное количество вопросов без ответов… И еще мой эгоизм: Я принял твою любовь, в то время когда… — Он вздохнул. — Когда я так опасен для всех. Не знаю, имею ли я право позволить себе роскошь любить. А я тебя очень люблю. — Слова давались ему с трудом. — Может статься, что тебе не удастся сделать что-то с моей раной. А я хочу в наш мир. Я устал нести ответственность за все. Я уже убил стольких людей… И, похоже, впереди меня ждет что-то ещехудшее.
Как она понимала его! Его душа истосковалась по взаимопониманию и дружеской поддержке. Но того, чего он так боялся, — той ножевой раны — для нее словно и не существовало сейчас. Шрам был уже едва виден. Ей трудно было поверить в то, что столь удачно зажившая рана не поддается излечению и таит в себе какую-то опасность.
Но это занимало Линден лишь отчасти. Что касалась ее самой, то она была вполне счастлива там, где находилась, — в объятиях Ковенанта, на борту «Звездной Геммы», летящей на поиски Первого Дерева, в милой компании Великанов, харучаев, Финдейла и Вейна. Она верила, что все вместе они смогут изменить будущее и избежать ловушек, приготовленных Лордом Фоулом. И она попыталась, насколько умела, объяснить это Ковенанту:
— Мне все равно. Можешь быть каким угодно опасным и эгоистичным. — То, что рядом с ним опасно находиться, ее всегда только привлекало. — Я не боюсь.
Ковенант сощурился и заморгал, словно ее улыбка сиялаярче солнца. Линден подумала: вот сейчас он вновь поднимется к ней и найдет успокоение в ее объятиях… Но он не сдвинулся с места. На его лице отразилась сложная гамма чувств: ранимость детский страх и в то же время вызов. Он попытался заговорить, но горло его сжалось, и, лишь откашлявшись, он пробормотал:
— А Финдейл говорит, что я в состоянии уничтожить всю Землю.
Только сейчас до нее дошло, что помимо понимания ему нужна ее помощь, — он слишком устал нести крест своего предназначения в одиночку и хотел с кем-то разделить его тяжесть. Он не мог открыть перед ней только одну дверь в себя — они распахивались все разом. Линден уселась поудобнее и посмотрела Ковенанту в глаза.
Финдейл. Воспоминания нахлынули на нее, острыми когтями разрывая счастье на части. Элохим ведь пытался уже помешать ей войти в Ковенанта. Ты что, сдурела? Это же конец! Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар?
— А что имел в виду Финдейл, когда сказал вчера: «Разве мы не защитили твою душу?», — как можно спокойнее спросила она.
У Ковенанта задрожали губы.
— Это меня пугает. Он прав. В некотором роде они защитили меня. Когда я остался один на один с Касрейном, то был совершенно беспомощен. Ведь Хигром пришел уже позже. А до его прихода у кемпера оставалось достаточно времени, чтобы успеть сделать со мной все, что угодно. Но сквозь тишину, созданную элохимами, он пробиться не смог. Я слышал каждое его слово, каждый приказ, но былне в состоянии их выполнить, а принудить меня он не мог. Если бы я не был в тот момент «погашен», он обязательно нашел бы способ завладеть моим кольцом. Но и это не объясняет всего до конца. — Лицо его заострилось от мучительных раздумий. — Отчего им вздумалось делать это сразу же в Элемеснедене? И почему Финдейл так боится за меня?
Линден пристально вгляделась в него, пытаясь свести воедино все, что он помнил, чувствовал и желал. У него было лицо человека, идущего к своей цели прямыми путями: об этом говорили и жесткая, упрямая складка у рта, и горящие фанатичным пламенем глаза. Но внутри него все было очень сложно и запутанно. А некая часть его сознания вообще не поддавалась ее восприятию или была просто выше ее понимания.
— Ты сам за себя боишься, — как можно мягче констатировала она.
Ковенант нахмурился, собираясь по старой привычке окрыситься: «Ну да, не будь я так самонадеян, неопытен и туп, бояться было бы нечего. Ты это хочешь сказать?» — но вместо этого внезапно ссутулился и тихо признался:
— Знаю. Чем большего могущества я достигаю, тем беспомощнее себя чувствую. И мне всегда его не хватает. Мне всегда мало. А так не должно быть. Либо я что-то делаю не так, либо однажды полностью потеряю над ним контроль. Вот это меня и пугает.
— Ковенант. — Линден не хотелось сейчас говорить о том, что причиняло ему такую боль. Но с другой стороны, она никогда не видела, чтобы он избегал больных вопросов. К тому же ей очень хотелось доказать, что она может поддержать его в трудную минуту. — Расскажи подробнее о необходимости свободы выбора.
Он удивленно поднял брови, недоумевая, что могло направить ее мысли по такому руслу, но возражать не стал.
— Это трудно объяснить. Думаю, что главное здесь в том, кем ты себя осознаешь: личностью, обладающей сильной волей, возможно, некоторым упрямством и… как бы это сказать точнее?.. непредсказуемостью поступков, или же ты инструмент, орудие в чужих руках. Инструмент сам по себе ничего не может, и все его действия зависят от умения и целей того, кто им работает. Так что если ты собираешься совершить нечто особое, на что у тебя самого не хватает сил и умения, то инструменты тут тебе не особо помогут. В таком случае приходится привлекать на помощь личность и уповать на то, что ее непредсказуемые поступки послужат достижению и твоей цели тоже. А следовательно, приходится мириться и с тем, что эта личность вовсе не такова, какой бы ты хотел ее видеть. Это палка о двух концах. Создатель хочет остановить Фоула. Фоул хочет разрушить Арку Времени. Но ни один из них не может использовать для этого обычные инструменты, ибо те могут помочь лишь там, на что и так простираются их возможности. Да будь они способны сделать это, не завися ни от кого, они бы давно уже это сделали. Потому-то оба цепляются за нас. И единственная разница в подходах состоит, как я понимаю, в том, что Создатель не манипулирует нами. Он только при случае пользуется шансом, а выбор предоставляет нам. А вот Фоул действует совсем иначе. И как ты думаешь, при таком раскладе много ли нам с тобой остается личной свободы?
— Нет, — призналась Линден, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре. — Нам ничего не остается. — Ее мучило то, что своими ответами она растравляет его рану, но любовь должна быть предельна откровенна, иначе это не любовь. — Ты единственный обладатель кольца. Так где она, твоя свобода? А после того как ты занял место Джоан… — Она осеклась, сама испугавшись того, чем может закончить эту фразу.
Ковенант понял ее. Непроизнесенные ею слова подтверждали его собственные опасения.
— Я ни в чем не уверен.
И снова он отвел глаза. Но не потому, что избегал ее взгляда, — им овладели воспоминания.
Однако она еще не договорила, и то, к чему она вела, должно было быть высказанным:
— После элохимпира… Когда я попыталась войти в тебя… — Она чувствовала, что слова ускользают, как кусочки рассыпавшейся мозаики, и она не в состоянии сложить ее. Вызвав в памяти случившееся, она с внутренним трепетом, кое-как стала собирать рисунок события воедино. — Это произошло в тот день, когда на корабле обнаружили Финдейла. Тогда я все еще надеялась, что ты сам сможешь восстановиться. Но после того как объявился элохим, уже не могла ждать. Я подумала, что, кроме тебя, никто не сможет разобраться с ним.
Она прикрыла глаза, чтобы не видеть его тревожного взгляда.
— Но я зашла слишком далеко. — Тогда, ослепшая от застившего глаза голодного мрака, она попыталась овладеть его силой. И теперь с новой силой ощутила боль от того, что получилось в результате. Линден заерзала в гамаке, стараясь усесться поудобнее, и, помогая себе руками, попыталась выразить в словах свои тогдашние переживания. — Я была выброшена… Точнее, я сама себя вышвырнула. Я бежала от того, что увидела.
И она описала ему ту страшную жертву Солнечного Яда, того монстра, что был отвратительнее Марида, которого она встретила в пустыне его сознания.
Лицо Ковенанта застыло в маске предельного страха. В глазах боролись ужас и гнев. С неожиданной для себя твердостью и даже жестокостью Линден процедила:
— Разве ты мне не говорил, и не раз, что продал себя? Так как ты считаешь: ты уже орудие Презирающего или пока еще нет?
— Может, пока еще нет. — Его глаза непокорно сверкнули, и он нахмурился, словно она отдалялась от него и принуждала его вновь отступить в гранитный бастион боли и одиночества. Голосом, непреклонным, как проказа, он продолжил: — Возможно, и элохимы думали, что я уже им стал. Возможно, то, что видела ты, — их восприятие меня… — Тут он замолчал и затряс головой, пытаясь разобраться в самом себе. — Нет. Это было бы слишком просто. — Очень медленно его черты разгладились, и он поднял голову, словно отдаваясь под власть Линден. — Может быть, Финдейл и прав. Мне надо отдать кольцо ему. Или тебе. Прежде, чем станет слишком поздно. Но будь я проклят, если сдамся так легко! Нет, до тех пор, пока во мне жива надежда…
«Надежда?» — повторила про себя Линден. Но Ковенант продолжал, не давая ей вставить ни слова:
— Ты тоже одна. Тот старик у Небесной фермы избрал тебя. Он сказал тебе: «Будь честной». Ты все еще здесь и помогаешь мне добровольно. То, что ты мне сейчас рассказала, имеет совсем другой смысл. Если бы то, что ты видела, означало, что я уже стал инструментом или жертвой Фоула, то тогда бы я не смог его остановить. Но ведь и он тогда не смог бы меня больше использовать!
Ковенант замолчал, давая ей время обдумать его слова. А отсюда вытекало, что свои надежды Лорд Фоул связывает с ней. И что ответственность за спасение Земли лежит и на ней, пусть даже она этого пока не осознает. Что ею тоже манипулируют. Ты избрана для особого осквернения.
На секунду осознание ледяной дрожью пробежало по телу Линден, и даже солнце, бьющее в иллюминатор, не могло ее согреть. Но Ковенант заговорил снова, как бы отвечая на ее опасения:
— Но есть и еще кое-что. Есть надежда. Я уже говорил тебе, что до этого я бывал в Стране трижды. Но на деле получается, что четырежды. Три раза у меня не было никакого выбора. Я переносился независимо от того, хочу я этого или нет. А после первого же раза я этого очень не хотел. Но самым худшим было мое третье посещение. Я бродил в лесу неподалеку от Небесной фермы и встретил девочку, которую хотела укусить гадюка. Я попытался спасти ребенка, но не успел, потому что уже в следующий момент перенесся в Ревелстоун, где Морэм как раз заканчивал ритуал вызова. Я отказал ему. Девочка была частью реального мира, и змеиный укус мог оказаться смертельным. Для меня это было важнее всего на свете, что бы там ни творилось в Стране. И когда я объяснил Морэму, в чем дело, он отпустил меня. — Плечи Ковенанта дрогнули. Морэм. - Я вернулся в лес, когда было уже поздно: змея успела атаковать. Я попытался отсосать яд, сколько мог, а затем отнес ребенка к родителям. И тут же начался четвертый вызов. И я принял его. Я имел право выбора и выбрал сам. В тот момент я уже ничего не хотел, кроме как расправиться с Лордом Фоулом.
Он говорил, не отрывая от Линден горящего взгляда, и та читала в его глазах всю горечь сомнений, все мучительные вопросы, оставшиеся без ответа.
— Но разве, отказав Морэму, я продал себя тем самым Презирающему? Или Создателю, приняв четвертый вызов? Не знаю. Я считаю, что ни один человек не может стать инструментом без его воли на то. Его можно разрушить. Можно согнуть или сломать. Но если я делаю что-то в угоду Фоулу, это означает лишь, что я в чем-то ошибся: пошел не по той дороге, чего-то недопонял, поддался на провокации своего внутреннего Презирающего, утратил мужество или научился находить в разрушении радость… — Каждое его слово звучало как обвинение. — Но ведь это вовсе не означает, что ты — орудие в чьих-то руках.
— Ковенант. — Линден придвинулась к самому краю гамака. Сейчас она вновь видела его таким, когда он в первый раз поразил ее воображение: сильным и целеустремленным, околдовавшим ее своим отношением к одержимой Джоан; заворожившим нежностью, с которой нес свою измученную жену к месту выкупа; сверкающим в ореоле яростного пламени, когда спас ее из Ревелстоуна; тем, кто зажег искупительную каамору для Мертвых Коеркри. Она тихо позвала его, словно наслаждаясь вкусом его имени. И затем открыла ему свой последний секрет, последнее, что до сих пор подсознательно удерживала от него в тайне. — Я тебе не рассказывала всего, что сказал мне тогда тот старик. Да, он говорил мне: «Будь честной». Но это не все. — Несмотря на то что с того дня миновало много времени и событий, его слова впечатались в ее мозг. — Он сказал еще: «Не бойся, доченька. Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя». — И, твердо глядя в глаза Ковенанту, она добавила: — И еще он сказал: «Есть еще в мире любовь!»
Он замер, пораженный ее словами. Уголки его угрюмо сжатых губ дрогнули в кривой улыбке, а глаза засветились болью. Воздев к Линден свою увечную руку, он почти выкрикнул:
— И ты способна в это верить? Я привык считать себя импотентом. У меня проказа.
Вместо ответа она села в гамаке и спустила ноги на ступеньки лесенки. Затем взяла его за руку, и он привлек ее к себе в столб яркого солнечного света.
Позже они вдвоем поднялись на палубу. Их одежда еще не просохла, поэтому они обрядились в туники из грубой шерсти, которые один из Великанов сшил из своего старого плаща.
Несмотря на величину, туники были очень теплыми и удобными. Ковенант и Линден шли босиком, словно хотели окончательно сдружиться с камнем, из которого был построен корабль. Ивсе же Линден видела, что Ковенанта не оставляет тревога.
Поднявшись на корму, Линден вдруг обнаружила, что сама сияет, как девица на выданье, и попыталась взять себя в руки, но не смогла стереть со своих щек предательского румянца, порожденного весенним бурлением крови. Ей казалось, что каждый встретившийся Великан, все понимая, смотрит на них с тайной усмешкой и осуждением. А Красавчик — тот вообще расплылся так, что даже вдруг похорошел. Глаза Хоннинскрю из-под щетинистых бровей так и лучились, а борода топорщилась самым что ни на есть заговорщическим образом. Якорь-мастер на время сменил обычное меланхолическое выражение лица на теплую искреннюю улыбку, хотя и немного печальную — улыбку человека, который потерял свою любимую так давно, что уже не испытывает зависти к чужому счастью. Даже Яростный Шторм при виде их не сдержала довольной ухмылки. А в обычно суровых глазах Первой запрыгали задорные чертики.
Вскоре всеобщее внимание стало таким откровенным, что Линден захотелось удрать с палубы. От смущения в ее голосе даже появились раздраженные нотки. Но Ковенант вдруг остановился, вызывающе подбоченился и во весь голос заявил полушутя-полусерьезно:
— Ну, кто из вас свечку держал?
Красавчик покатился со смеху, и тут же весь корабль откликнулся эхом мощного великанского хохота. Ковенант по привычке ощетинился, но тут же расхохотался вместе со всеми. Линден обнаружила, что тоже смеется, да так, как никогда еще в жизни не смеялась.
А над их головами хлопали тугие паруса, и небо было безоблачно-лазурным. Линден ощущала трепет здоровой жизни, охватившей весь корабль: гранит под ее шагами был пронизан мощными вибрациями единения с экипажем, ритмом бега по волнам и звоном натянутых канатов. «Звездная Гемма» летела по светлому морю с такой резвостью, словно вновь обрела утраченную грот-мачту, словно полностью восстановилась после выпавших ей тяжелых испытаний. А может, это Линден полностью восстановилась?
Весь день они с Ковенантом бродили по кораблю, то беседуя о том о сем с Великанами, то просто молча греясь на теплой от солнца палубе. Линден заметила, что за все это время Вейн не сдвинулся с облюбованного места ни на дюйм. Он был похож на прекрасную обсидиановую статую с тускло блестящими браслетами на запястье и лодыжке. Впечатление лишь слегка портила драная обгоревшая туника. И он по-прежнему контрастировал с Финдейлом, не покидавшим поста на носу корабля. Блеклая туника элохима развевалась на ветру, а иногда и против ветра, напоминая о том, что она, как и тот, кто ееносит, может принимать любые подобия. Казалось совершенно невозможным, что между элохимом и отродьем демондимов может существовать хоть какая-то связь. Какое-то время Линден с Ковенантом обсуждали эту тайну, но потом поняли, что ничего нового пока друг другу сказать не могут, и решили отложить ее решение до новых событий.
Кайл с Бринном старались держаться на расстоянии, но когда понадобилась их помощь, прислуживали с прежней почтительностью и бесстрастностью. То ли они не хотели мешать, то ли все-таки не желали смириться с тем, что Линден осталась безнаказанной. Но она давно уже не обманывалась внешним спокойствием их лиц, зная, какие страсти могут кипеть в не признающей компромиссов душе харучая. И все же в их поведении проскальзывала какая-то нерешительность, словно они еще не знали, как отнестись к произошедшим переменам. Ковенант потребовал от них беспрекословного послушания, и они подчинились. Но доверия к Линден от этого у них не прибавилось.
Их подчеркнутая покорность насторожила и даже слегка расстроила Линден. Но все искупалось благотворным присутствием Ковенанта. И все же она периодически поглаживала кончиками пальцев шрамы на его искалеченной руке — не только от избытка нежности, но и чтобы удостовериться, что он здесь и никуда не делся. И каждый раз, убедившись, что это ей не снится, она впадала в состояние блаженной расслабленности.
Когда, нагулявшись, они устроились отдохнуть на большой бухте каната, к ним присоединился Красавчик. После нескольких незначительных фраз Линден спросила, куда делся Мечтатель. Она была искренне привязана к немому Великану, чувствуя в нем родственную душу.
Но Красавчик вздохнул в ответ:
— Мечтатель… Хоннинскрю понимает его лучше, чем остальные Великаны, но и он не в состоянии уяснить всего. Сейчас мы идем на всех парусах, и если ветер продержится еще немного, то стрелой домчимся прямо до нашей цели. Казалось бы, чего еще желать? Но Мечтатель тоскует с каждым днем все сильнее. Непонятная тьма, которую он не способен назвать или как-то определить, сгущается в его душе. Чем ближе мы к Первому Дереву, тем мрачнее он становится, словно земля, на которой оно растет, — место страшное и грозящее неведомыми опасностями. Если б только он мог говорить! Сердце Великана не приспособлено к тому, чтобы держать в себе подобные сказания. Он не выходит из своей каюты. Думаю, он хочет избавить нас от своих бесплодных попыток рассказать, что его так мучает.
Линден с грустью подумала, что, скорей всего, он из чувства собственного достоинства просто хочет избавить всех от вида своих страданий. Из всех, кто плыл на «Звездной Гемме», она была единственной, кто испытывал нечто схожее с его ощущениями. И все же Глаз Земли и ее видение были настолько разными явлениями, что она не могла перекинуть мостик от себя к Великану. Но сейчас Линден не хотелось думать ни о чем грустном: она закинула руки за голову и, греясь на солнце, отдалась жадному насыщению жизнерадостной энергией экипажа «Звездной Геммы».
Так прошел день, а вечером Хоннинскрю убрал часть парусов и объявил, что сегодня дает команде отдых. Поэтому сразу после ужина, оставив на вахте якорь-мастера, боцманшу и нескольких матросов на реях, остальная часть экипажа собралась на любимом месте на полубаке.Линден и Ковенант присоединились к ним. Их тянуло к Великанам, к их шуткам, песням и увлекательным сказаниям. Собрание освещалось одним-единственным фонарем, но темнота, подступавшая со всех сторон, не страшила: она была пропитана дружеским участием, симпатией и здоровым юмором Великанов. А от глаз их шло столько света и тепла, что Линден окончательно забыла все свои страхи.
Высоко в небесах между танцующими мачтами горели яркие звезды. Когда запели первую песню, Линден примостилась у фока, прижавшись спиной к его надежному граниту, и позволила себе унестись на крыльях мелодии.
Ритм песни был укачивающе-монотонным, как погребальная песнь самого моря, но мелодия взмывала над ним светлыми радугами веселья и радости жизни; в ней говорилось, что все на свете надо принимать сблагодарностью: радость и горе, избыток и нужду. И пусть слова были подобраны порой не совсем умело, зато смысл, душа пески были светлы и чисты, а это — главное. В ней сливались в гармонии светлая печаль и искрящаяся радость, две основные составные души: свобода и счастье жизни.
Когда песня закончилась, Хоннинскрю выступил вперед и обратился к собравшимся с речью. Он рассказал Великанам о том, что Поиск пережил в Бхратхайрайнии, но основная часть его повествования была посвящена харучаям. Особое внимание он уделил последним дням жизни и героической смерти Хигрома. Доблесть и мужество Кира он тоже не обошел молчанием, отдавая дань памяти погибшим. Великаны слушали его, затаивдыхание; воцарилась столь торжественная тишина, что даже Бринн и Кайл не осмелились вмешаться и дополнить рассказ так, как считали нужным.
А затем полилось новое сказание, а за ним еще и еще. Яростный Шторм с похоронным выражением лица изложила историю о том, как два угрюмых, туповатых и замкнутых Великана втрескались друг в друга по уши, что привело их в конечном итоге к смертельной вражде. Красавчик исполнил старинную балладу о тоске Бездомных по родине. А Ковенант оставил Линден для того, чтобы поведать сагу о Береке Полуруком, легендарном герое Страны, первым ощутившем Земную Силу в раскатах рыка Огненных Львов — огненной реки с Горы Грома,- создавшем Посох Закона для управления ею и Совет Лордов для службы ей. Ковенант говорил тихо, словно рассказывал сам себе, пытаясь определить для себя суть их нынешнего Поиска. Но это была одна из любимейших историй Великанов, и, когда он закончил, несколько матросов поклонились ему в знак благодарности, признавая тем самым связь между ним и древним спасителем Страны.
На минуту все замолчали, и вдруг раздался голос Красавчика:
— Мне хотелось бы знать побольше о тех древних временах. О таких людях, как Берек, можно слушать часами.
— Да, — прошептал Ковенант. — А слава земная слабеет и проходит.
Но он не стал ни разъяснять своих последних слов, ни рассказывать больше.
Снова над палубой повисло молчание. Все ждали новой истории или песни. И вдруг свет фонаря закрутился штопором, и прямо из него перед Ковенантом и Линден возник Финдейл. Его появление встретили восклицаниями и шутками. Но почти тут же снова наступила настороженная тишина: элохим все еще оставался для всех слишком загадочной и слегка опасной персоной.
На фоне слабого шелеста парусов и легкого шипения пены, разбегающейся от гранитного носа «Геммы», раздались слова:
— Если дозволите, я тоже расскажу одну историю. Первая серьезно кивнула, давая согласие. Правда, она не знала, чего от него можно ожидать, но все, что бы ни рассказал элохим, обещало быть интересным. Возможно, он поможет им немного лучше понять свой народ и его обычаи. Линден напряглась и сосредоточила на Обреченном всё свое видение. Она ощутила, как напрягся и Ковенант, который тоже не испытывал доверия к элохиму.
Финдейл воздел руки к небесам, словно вверяя им свое сердце, и устремил песнь в глубины ночи.
Ничего подобного Линден в жизни не слышала. Мелодия была настолько необычна, сверхъестественна, что все ее нервы затрепетали в такт. Казалось, что поет не один человек: звучало стройное многоголосие, словно пели камень, вода и ветер, обретшие людские голоса. Песня взмывала над человеческим обликом, в котором сейчас пребывал элохим, обнажала его истинную суть, открывая его удивительную многогранность. Песня была настолько чарующе прекрасна, что Линден поразилась, как еще до нее доходит смысл слов.
Склонитесь, покорившие моря.
Склонитесь вы, идущие по суше.
Пред тем, кто обречен идти туда,
Где верная погибель смертным душам.
Склонитесь вы, чей боязливый взгляд
Не выдержит картин Земли крушенья,
Когда смешаются и рай и ад,
До самых звезд всплеснувшись возмущеньем.
А тот, кто может посмотреть в лицо
Всемирной катастрофе, тот заплатит
Самим собой, и он в конце концов
Во имя Жизни жизнь свою растратит.
И потому склонитесь на пути
Того, кто бросил душу свою в тигель,
Кто обречен на то, чтобы спасти
Мир, обреченный на погибель.
Звуки лились из груди элохима легко и свободно, и, когда он закончил, несколько минут никто не мог произнести ни слова. Даже несмотря на свое крайнее недоверие и антипатию к Финдейлу, Линден подумала, что на сей раз он был искренен. Да, действительно, элохимы — народ совершенно непостижимый. Да и как понять и оценить их миропонимание и философию, если они вмещают в себя все, что только есть на Земле, если они сами — суть всего.
И все же она попыталась не поддаваться его очарованию. Слишком много было у нее поводов для сомнений, и одной песней их все не разрешить. Стараясь сохранить отчужденность, Линден ждала, что элохим скажет дальше.
И он начал, не дожидаясь, когда потрясенные Великаны придут в себя. Теперь он вновь заговорил обычным человеческим голосом, голосом старика, словно желал подчеркнуть: то, что он собирается сказать, настолько важно, что ему не надо прибегать к специальным эффектам, дабы заставить себя слушать. Линден подумала, что, возможно, этому есть и еще одно объяснение: в его истории может быть столько болезненно-личного, что он пытается таким образом как бы отстраниться, встать в позу беспристрастного сказителя.
— Элохимы — народ, не похожий ни на один другой на Земле. Мы и есть Земля, а Земля — это мы. Мы — квинтэссенция и абсолют выражения жизни. Мы ее Чревь. И нет другого слова, чтобы выразить нашу сущность во всей полноте. Наученные горьким опытом неоднократных нападений на нас в прошлом, мы отделились от всего окружающего мира и других народов. Да и могли ли мы поступить иначе? К тому же что может объединять нас с другими? Наши интересы практически не совпадают. Потому-то частенько случается так, что те, кто приезжает к нам за помощью, получают вовсе не то, чего ожидали. Или вовсе ничего.
Но так было не всегда. Во времена, которые для нас еще памятны, а для вас давным-давно забыты, мы жили не столь отчужденно. Из нашего дома — Элемеснедена, расположенного в центре Земли, — мы общались со всем миром, пытаясь найти в нем ответы, которые потом, много позже, нашли в самих себе. Вообще-то мы не имеем возраста в том смысле, как вы его понимаете. Но в любом случае по отношению к самим себе мы были моложе тогда, нежели теперь. В те времена мы много путешествовали и частенько принимали самое активное участие в событиях, с которыми сталкивались.
Но не об этом мой рассказ. Он об Обреченных. О тех, кто до меня принимал на себя это бремя, кто посвятил все свое время и саму жизнь столь хрупкой нашей Земле. Исходя из наших знанийи опыта, они жертвовали собой ради продолжения жизни на Земле.
Однако они тоже были юны, и это сыграло свою роль. Но во все прошедшие с тех пор века мы старались… я не могу сказать «избегать жертвовать человеческими жизнями», но, по крайней мере, сводили эти жертвы к минимуму по мере возможности. Когда перед нами встают насущные проблемы, мы собираемся вместе, но лишь на плечи Обреченного принятое решение ложится всей своей тяжестью. Для того чтобы вы смогли оценить груз наших проблем, я приведу вам пример. В незапамятные времена в той части Земли, которую вы ныне называете Страной, жили не люди, а деревья. Всеединый Лес тянулся от края до края, и в каждом листочке, в каждой веточке любого из великого множества деревьев бился пульс единого сердца, и объединяло их всех единое сознание. Элохимам это прекрасное существо было очень дорого.
Но, как всегда, нашлись и те, кому чудо-лес был не по нраву, и они возжелали его полного уничтожения. По отношению к деревьям, способным чувствовать любовь и боль, но полностью лишенным способов самозащиты, это были величайшая подлость и злодейство. А знаниями деревья не обладали. Вот тогда мы собрались, и, согласно общему решению, тогдашняя Обреченная, отдала свою жизнь лесу: она полностью растворилась в нем, напитав его знаниями, которых им так недоставало.
И тогда, использовав дарованные им знания, деревья воссоздали ее образ в камне, начертав на пьедестале ее имя, и установили его на своей границе, как щит, отражающий чужую ненависть. Так она отказалась от себя и своего народа, зато щит оставался до тех пор, пока лес осознавал себя.
— Колосс, — выдохнул Ковенант. — Колосс Землепровала.
— Да, — сурово подтвердил Финдейл, и Ковенант, не удержавшись, продолжил за него:
— И когда в Страну стали приходить люди и вырубать деревья, мешавшие им расселяться, всеединый лес создал себе в защиту хранителей. Однако это заняло у него так много времени, что люди успели обосноваться и их стало уже слишком много. А хранители все же не были вездесущи и не могли поспеть за всем, чтобы предупредить множество убийств деревьев и пожаров. Но они, по крайней мере, до последнего боролись за то, чтобы лес сохранил свое сознание и самобытность.
— Да, так и было, — опять подтвердил Финдейл.
— Ну а вы-то где были тогда, черт вас побери! — взорвался Ковенант. — Почему вы ничего больше не сделали?
— Обладатель кольца, — тихо ответствовал элохим, — мы к тому времени уже возмужали. А для тех, кто создан бессмертным, добровольно принять на себя участь Обреченного, а значит, рано или поздно отказаться от жизни — очень нелегко. И, поскольку юношеская порывистость нас уже оставила, мы стали прибегать к подобным мерам лишь в исключительных случаях.И сейчас мы так мало путешествуем не потому, что в нас остыл интерес к происходящему вокруг (ведь что бы ни случилось на Земле, мы все равно будем знать), а потому, что хотим пореже встречаться с ситуациями, при которых нам придется во имя любви жертвовать своей жизнью. Но я еще не закончил, — добавил он, останавливая Ковенанта, который собирался еще что-то сказать. — Я хочу рассказать вам о Кастенессене, Обреченном, пренебрегшем своим долгом.
Во времена общей юности элохимов он был одним из самых молодых — подростком, как и Чант, с которым вы знакомы, упрямым, резким в суждениях, но обладавшим совсем другим характером. Из всех наших путешественников он был самым заядлым: уходил чаще и дальше других. В тот день, когда его выбрали, он находился не в Элемеснедене, а в стране, лежащей далеко-далеко на востоке, о которой многие элохимы и слыхом не слыхивали. И там он совершил то, чего никогда не позволил бы себе ни один элохим. Он влюбился в обычную смертную. Он втерся в доверие к ее народу, притворяясь обычным человеком, но в ее доме был элохимом и использовал свои способности на полную мощность, чтобы окончательно вскружить девушке голову и заставить ее восхищаться собой.
Мы всегда осуждали подобное поведение и никогда не перестанем осуждать его и впредь, хотя и не считаем это Злом. Однако для любой смертной женщины это чревато жертвами, цены которых она сама постичь не в силах. Одаренная, а скорее поглощенная любовью всей Земли, воплощенной в человеческом облике, она теряет свою душу. Это можно сравнить с сумасшествием, одержанием, но никак уж не с той любовью, на которую способны смертные. Полюбив ее, он, сам того не ведая, подписал ей смертный приговор.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:40 | Сообщение # 28 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Тогда-то его и избрали Обреченным, чтобы он сам исправил причиненный вред. Но в то время Земле угрожала столь серьезная опасность, что мы не могли не вмешаться. На самом крайнем севере, где зарождаются зимы, вдруг забил огненный фонтан. Я не стану объяснять вам причин этого явления, достаточно лишь сказать, что его жар был столь велик, что грозил расплавить земную кору. Так вот, повторяю, когда мы собрались, чтобы избрать Обреченного, Кастенессен отсутствовал в Элемеснедене. Но даже если бы он там и находился и попытался противиться общему решению, то все равно был бы избран, ибо причинил вред смертной, не из самозащиты, а потому что называл это убийство любовью.
Но так была велика в нем сила того, что он называл любовью, что, узнав о своем избрании, Кастенессен не придумал ничего лучшего, как подхватить свою смертную любовницу и улететь вместе с ней в надежде скрыться и от нас, и от судьбы, на которую его обрекли.
Мне и еще нескольким элохимам было поручено разыскать его. Он, очевидно, тогда совсем сошел с ума от страха, так как иначе все же понял бы, что на всей Земле ему негде скрыться от нас. И даже если бы ему удалось каким-то образом обмануть нас, приняв образ, в котором мы не смогли бы его распознать, то придать такой же образ своей любимой было выше даже его возможностей. И все же он так и не оставил ее до тех пор, пока мы не нашли его и не доставили обратно в Элемеснеден.
Женщине мы старались помочь как могли, но его любовь уже разъела ее душу настолько, что мы сумели лишь слегка облегчить ее страдания. Но исцелить ее уже было невозможно. А его мы отправили на север, гасить пожар. Для нас он так и остался элохимом, который не может избежать участи, на которую его обрекли. Но сам он считал, что принадлежит теперь не Земле, не народу элохимов, а только той женщине, которую любил. Кастенессен совсем сошел с ума: он не желал признавать ни своего избрания Обреченным, ни того факта, что Земле угрожает катастрофа, которой нельзя пренебречь. Он взбунтовался против нас, против небес, против Чреви. А меня, поскольку я неотлучно находился рядом и не мог его не слушать, он осыпал проклятиями, предрекая мне участь гораздо страшнее его собственной. Но, несмотря на все его протесты, мы все же довезли его до места, лишив его права выбора и имени, и погасили им пламя. Так Земля была спасена, а Кастенессен утратил свое бессмертие.
Элохим замолчал, и на несколько мгновений воцарилась мертвая тишина; Великаны подавленно молчали. Тогда Финдейл обернулся к Линден с Ковенантом, глядя на них так, словно его рассказ был ответом на многие их вопросы и сомнения, и дрогнувшим голосом добавил:
— Будь у нас в распоряжении другие средства затушить пожар, мы не стали бы принуждать Кастенессена. Он был избран не для жестокого наказания. Он был избран потому, что кто-то же должен был это сделать. — Казалось, что его желтые глаза, вобрав в себя свет фонаря, светятся в темноте. — Цена за умение дальше видеть — риск и ответственность. Я хотел бы, чтобы вы меня поняли.
И через секунду его уже не стало. Лишь тишина, словно эхо его непостижимого одиночества, распростерла крылья над Великанами.
Когда Линден подняла голову к звездам, они больше не радовали ее. Финдейл мог бы повторить: «Ты что, сдурела? Это же конец!»
В течение последующих трех дней погода оставалась прекрасной, а ветер продолжал гнать «Звездную Гемму» с прежней скоростью в нужном направлении. Но на пятый день после отбытия из Бхратхайрайнии внезапно резко похолодало, над морем нависла промозглая мгла, и ветер ослаб, словно был не в силах пробиваться сквозь сырой туман. Небеса затянуло разбухшими тучами. А вскоре хлынул дождь, и ветер задул с новой силой, но теперь уже он постоянно менялся, и корабль Великанов стало швырять по волнам, как игрушку. Временами все другие звуки заглушал рев хлещущей с неба воды и хлопанье мокрых парусов. Изменчивые и мощные шквалы разгуливали от горизонта до горизонта. Для корабля они пока не представляли серьезной угрозы, зато основательно замедляли его ход. Лишенная грот-мачты «Гемма» медленно, но упорно продолжала ползти к своей цели, стараясь не обращать внимания на шалости погоды.
После дня болтанки Линден почувствовала, что ей недалеко до морской болезни. Тем более что сквозь камень она ощущала вибрации уныния, охватившего команду из-за того, что цель уже близка, а достичь ее опять что-то мешает. Ковенант тоже не мог ее успокоить, потому что сам весь издергался. Линден спас Красавчик, заставивший ее выпить разведенного водой «глотка алмазов», что мгновенно избавило ее от головокружения и заставило желудок работать нормально.
В ту ночь Линден с Ковенантом предпочли спать на постеленных на полу ее каюты соломенных тюфяках, считая, что заснуть в раскачивающемся как маятник гамаке вряд ли удастся. Но на следующий день погода стала еще хуже. Вечером, когда ветер слегка разогнал тучи, Хоннинскрю по звездам определил, что за минувшие сутки «Звездная Гемма» прошла немногим больше двадцати лиг.
— Мы так поспешаем, — проворчал он, — что Остров Первого Дерева успеет трижды затонуть, прежде чем мы доползем до него.
— От Великана ли я это слышу? — хмыкнул Красавчик. — Хотя, конечно, капитан, торопыгой тебя уж никак не назовешь.
Хоннинскрю не ответил и обернулся к Ковенанту, в его глазах читалась боль за Мечтателя. Неверящий как бы про себя заметил:
— Спустя несколько столетий после Ритуала Осквернения Посох Закона разыскал один из пещерников — Друлл Камневый-Червь. У него была одна из любимых забав: играть с погодой.
Линден пристально посмотрела на него, собираясь спросить, не думает ли он, что происходит нечто подобное и сейчас, но Ковенант тем временем снова заговорил:
— Как-то раз я по глупости попал в один из его штормиков. И разнес его еще до того, как поверил, что дикая магия существует.
Теперь внимание всех, кто находился поблизости, было прочно приковано к Ковенанту. В воздухе повисли немые вопросы. Вслух отважилась высказаться только Первая:
— Друг Великанов, уж не хочешь ли ты сказать, что можешь управлять погодой?
Ковенант замялся. По его напрягшимся плечам и нервным пальцам Линден видела, что он горит желанием предпринять любое действие, лишь бы оказаться ближе к цели. Даже во время сна он не расслаблялся до конца. Однако он сказал:
— Нет. — И, выдавив кривую улыбку, добавил: — С моим везением я скорее пробью еще одну дыр в борту.
Вечером он улегся на свой тюфяк лицом вниз, словно каменный, и Линден пришлось долго теребить его, прежде чем он повернулся к ней.
А шторм все не утихал. На следующий день ветер стал еще сильнее и капризнее. Линден провела большую часть утра на палубе, вглядываясь сквозь пелену дождя в горизонт, в небо и пытаясь разглядеть хоть малейшие признаки того, что погода начнет меняться. Она окончательно, всем сознанием, всей плотью прониклась тоской Ковенанта. Первое Дерево. Надежды, с ним связанные. Для Страны. А для нее, Линден, что? Этот вопрос причинял ей боль. Ковенант как-то сказал, что Посох Закона можно использовать и для того, чтобы отправить ее назад. В ту жизнь.
После полудня небо над кораблем расчистилось. Ковенант и Линден стояли вдвоем на корме, глядя в этот странный просвет в багровых тучах, пытаясь понять, что в нем их так настораживает, как вдруг с мачты донесся предостерегающий крик. Хоннинскрю отозвался с мостика. Линден ощутила, как камень под ее ногами затрепетал, пронизанный тревогой. По палубе загрохотали тяжелые шаги. И тут же появились Первая с Красавчиком, бегом направлявшиеся к ним.
— Что?.. — начал Ковенант, но Первая, не дав ему договорить, ожгла его взглядом и молча указала за борт.
Красавчик занял боевую позицию, явно намереваясь защищать Ковенанта.
Тут же подбежал Мечтатель. Линден на секунду ухватилась за невероятную идею, что весь этот переполох вызван тем, что они уже достигли Острова Первого Дерева. Но в глазах немого Великана отсутствовала привычная, вызванная видениями Глаза Земли скорбь. Он был похож на человека, узревшего нечто прекрасное, но вместе с тем смертельно опасное.
С неистово бьющимся сердцем Линден обернулась к морю и, направив свое видение туда, куда указывала Первая, содрогнулась от бьющего оттуда потока странной, сверхъестественно сильной энергии.
Но, прежде чем увидеть источник этой загадочной энергии, она почувствовала его всей кожей лица. Затем огромная волна, мчавшаяся на корабль, опала, рассыпалась брызгами и оставила прямо перед ними огромный — больше длины корабля Великанов — круг гладкой и спокойной воды.
Со всех его сторон по-прежнему бушевал шторм, и на невидимой границе, словно разбиваясь о стену, взметались гейзерами буруны вышиной с мачты «Геммы». Но они вздымались прямо вверх, словно для них не существовало ни ветра, ни течений, и рассыпались искрами сверкающих на солнце капель, десятками маленьких радуг. А между ними лежала спокойная водная гладь, словно охваченная летаргическим сном до самых своих глубин.
Кольцо гейзеров медленно двигалось к кораблю.
— Так что?.. — снова попытался спросить Ковенант, но осекся, словно и сам почувствовал вибрации той загадочной мистической силы, что приближалась к ним.
— Водяные девы, — отрешенно ответила Первая, а Красавчик добавил сиплым шепотом:
— Танцующие-На-Волнах.
Линден хотела спросить, кто же это такие, но Красавчик, опережая ее вопросы, продолжил все тем же почтительным, взволнованным шепотом:
— Существует много дивных сказаний о них, но я никогда не смел надеяться, что сподоблюсь увидеть их своими глазами.
Гейзеры медленно приближались: Линден уже чувствовала брызги на своих щеках. И эти брызги тоже были концентрацией все той же дивной, странной энергии. Хоннинскрю даже не пытался отвести «Звездную Гемму» в сторону, чтобы избежать сближения с таинственным кругом. Все свободные от вахты Великаны столпились на палубе, беспокойно переговариваясь.
— Говорят, — продолжал Красавчик, — что это женская часть души самого моря, которая вечно скитается в поисках мужчины с сердцем достаточно сильным, чтобы стать ее идеальным мужем. Но в других легендах повествуется, что это женщины из племени, некогда жившего в морских глубинах, и они бродят в поисках своих мужей, погибших или заблудившихся. Что здесь правда, а что нет — я не знаю. Но во всех легендах говорится, что они опасны. Нет мужчины, который устоял бы перед их песнями. Избранная, слышишь ли ты, как они поют? — Линден промолчала, и он принял ее молчание как ответ. — И я не слышу. Возможно, водяных дев не интересуют Великаны. Как женщин, я имею в виду. Наш народ еще никогда не имел неприятностей от встречи с ними,
Тут гейзеры забили уже у самого борта, и Красавчик невольно повысил голос:
— Но что до обычных мужчин…
Линден в ужасе отшатнулась. Но на ее лице были лишь соленые морские брызги. Водяные девы не имели над ней власти. Она не слышала их песни, хоть и чувствовала некие вибрации, пронизывающие и ее, и гранит палубы, заставляющие трепетать воздух перед глазами. И вот «Звездная Гемма» плавно вошла в зону спокойной воды, окруженная со всех сторон искрящимися фонтанами, пляшущими радугами и бриллиантовым ореолом брызг. Паруса безжизненно обвисли. И тут корабль стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, словно находился в центре водоворота.
— Если им не ответить, — голос Красавчика сорвался на крик, — они потопят нас!
Линден услышала, как он вдруг запыхтел, но Томас, стоящий рядом, молчал, и она оглянулась.
Ковенант отчаянно бился в могучих объятиях Красавчика.
Глава 23
Дезертиры
Зов водяных дев был столь ненавязчив и неуловим, что Ковенант и сам не почувствовал, как полностью подпал под его власть, до тех пор пока сердце не забилось как сумасшедшее, словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки; пока все его существо не устремилось к ним навстречу и горло не перехватило страстным желанием ответить. Он не понимал, что бьется в железных объятиях Красавчика, не чувствовал, что хватает воздух ртом с такой жадностью, словно тот уже не мог насытить и для дыхания ему была необходима вода. Песня поглотила его. Обещание грядущей любви пронзило его до глубины души, каждая клеточка трепетала в преддверии вечной нежности и покоя. Перед ним чередой поплыли дивные картины, сулящие безбрежное счастье; каскады фонтанов пульсировали в особом ритме, словно говоря на языке, который он уже начал понимать, и мелодия без слов в его сознании вдруг наполнилась смыслом:
Приди, приди, приди!
Мы исцелим твои сердечные раны,
Мы утолим жажду твоей души.
Мы усладим твою плоть…
Сильные руки Красавчика были единственной преградой, мешавшей Ковенанту нырнуть в глубины и ответить на зов.
Потом возникла еще одна преграда: перекошенное от страха лицо Линден загородило ему фонтаны. Она что-то кричала, но он слышал только чарующую песню. Лишь эти руки, что удерживали его от погружения в морскую прохладу навстречу счастью, лишь эти проклятые руки!..
Внутри стала медленно закипать дикая магия, а затем вокруг Ковенанта полыхнуло белым пламенем, и руки Красавчика разжались.
Но нарастающая сила и пробудившийся яд, подействовав на него изнутри, пробудили его сознание, и теперь нежный зов водяных дев превратился в оглушительный вопль. Он ощутил, как по всему телу растекается волна отвращения: то ли дев к нему, то ли его собственного к самому себе — сейчас это было неважно. Танцующим-На-Волнах он по каким-то причинам не подходил; а Красавчик — его друг, и как ему только могла прийти в голову мысль причинить вред своему другу… Сколько можно? Ведь он уже и так слишком часто служил невольной причиной мучений и гибели тех, кого любил. Ведь даже несмотря на великанскую нечувствительность к огню, пламя дикой магии не могло не повредить Повенчанному-Со-Смолой. Сколько можно?!
Освобожденный от зова, Ковенант обмяк и рухнул на Линден.
Она тут же обхватила его изо всех сил, пытаясь удержать, словно тот все еще стремился прыгнуть за борт. Ковенант попытался вырваться. В его мозгу эхом отдавались отголоски финального всплеска зова: девам он, с его опасной силой, был не нужен. Они искали мужчин — живых, во плоти и сексуально зрелых. Линден все еще пыталась удержать его, используя те приемы, что однажды уже испытала на Сандере. Ковенант хотел крикнуть: «Да отпусти ты меня! Я им не нужен!» — но горло его сжалось при одном воспоминании о песне, которую больше никогда не услышит. Мы усладим твою плоть… Он высвободил одну руку и…
Слишком поздно.
Кайл и Бринн уже перелезали через борт.
А все были заняты только Ковенантом: Мечтатель и Первая стояли наготове на тот случай, если ему удастся вырваться из объятий Линден. Все слишком привыкли доверять независимости харучаев от чего бы то ни было, поэтому ни один Великан не успел среагировать вовремя.
Бринн и Кайл приготовились к прыжку и очертя голову, словно увидели на дне цель всей своей жизни, бросились в море.
На секунду все ошеломленно замерли. Мачты застыли, словно вклеились в превратившийся в камень воздух. Паруса зависли, как клочья тумана. И при этом корабль продолжал плавно вращаться. На водной глади в том месте, куда нырнули харучаи, не осталось ни ряби, ни пузырька — ничего, что могло бы служить подтверждением, что они все еще живы.
Ковенант забился в отчаянном крике, словно не понимая, что уже опоздал.
— Бринн! Бринн! - всхлипывал он.
Харучаи были его опорой, они были необходимы ему. Где их верные сердца? А ведь и они смертны и уязвимы. «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников», — говорил ему Баннор. А он снова не смог выполнить просьбы друга.
С диким усилием Ковенант оторвал от себя Линден, отшвырнул ее в сторону и, как только она оказалась вне досягаемости его пламени, зашелся в огненном крике.
Его взрыв вывел остальных из транса. Первая и Хоннинскрю стали выкрикивать команды, и Великаны тут же развили бурную деятельность.
Линден снова попыталась вцепиться в Ковенанта. Ее лицо превратилось в жуткую гримасу панического страха за него. Не обращая на нее внимания, он, словно огненная волна, устремился к борту.
Но у борта боролись Мечтатель с Красавчиком: немой Великан порывался прыгнуть в воду, а муж Первой всеми силами пытался его удержать. Но даже в пылу схватки Красавчик улучил момент, чтобы тяжело дыша бросить Ковенанту:
— А ты что, не мужчина? Если ты слышал их зов, как тебе удалось ему не поддаться?
Ковенант протянул язык пламени как руку и швырнул Мечтателя на палубу,асам легко вскочил на край борта. Пламя устремилось огненными молниями вниз: он хотел основательно вскипятить это стоячее болото водяных дев.
Линден, Первая и Финдейл что-то кричали ему. Но он сосредоточился на своем. В этот момент его даже не особо тревожило, что случится, если Танцующие вновь попробуют охмурить его своими песнями. Он кипел от ярости: харучаи всегда верно ему служили и помогали даже там, где просить помощи он не имел права. Теперь он сам должен прийти к ним на помощь.
Внезапно плеча Ковенанта коснулась чья-то рука, и он удивленно обернулся: Первая схлестнулась с ним взглядами и выкрикнула ему в лицо:
— Послушай меня, Друг Великанов! Смири свою силу, иначе они найдут что выставить против и сделают это за тебя!
— Но там же мои друзья! — с отчаянием воскликнул он.
— Они и мои друзья! — с металлом в голосе отрезала воительница. — И если только их вообще можно спасти, то, как бы это рискованно ни было, я это сделаю!
Но он не желал останавливаться на полпути. Яд в его теле бурлил, наполняя его безумной радостью грядущей битвы. Ковенант уже собрался щелчком смахнуть Великаншу, как надоедливую муху, хотя бы для того, чтобы та научилась с уважением относиться к его силе, но…
Но рядом с ней возникло умоляющее лицо Линден. Ее протянутые руки — такие беззащитные :- обезоружили его. Волосы ее сверкали, как спелая пшеница. И он вспомнил, кем является на самом деле, — жалким прокаженным, случайно ставшим носителем магического дара.
— Но они же мои друзья! — хрипло повторил он. А что если девы вновь попытаются позвать его? Теперь он уже не имел сил противиться их зову. И к тому же его сила была столь велика, что если он попытается спасти Бринна и Кайла, то может попутно, сам того не заметив, разнести в осколки и «Звездную Гемму».
Он спрыгнул с борта и поднял голову к небу, словно желая взглядом взорвать лазурную твердь, нависшую над кораблем. Но вместо этого он заставил себя расслабиться и усмирил бьющееся внутри пламя. Кольцо, сжимающее палец, казалось ему сейчас тяжелее любых оков.
Со стороны Финдейла донесся тихий вздох облегчения. Но Ковенант даже не обернулся. И без элохима паршиво. Его взгляд остановился на Мечтателе. Надо подойти и извиниться. — Но немой Великан встретил его смущенным взглядом, словно им обоим было чего стыдиться.
Ковенант скривился, как от боли. Подошла Линден и, утешая, погладила его тихонько по увечной руке. Он переплел в дружеском пожатии свои бесчувственные пальцы и ее, и они вместе вновь вернулиськ борту, где суетились, затевая что-то, Великаны.
Командование операцией взяли на себя Первая и Яростный Шторм. Матросы, подстегиваемые их приказами, как угорелые носились между бортом и ближайшим люком. Первая с угрюмой сосредоточенностью быстро сняла кольчугу и отстегнула палаш. Ее глаза были прикованы к водной глади, словно там она ожидала встретить неведомую смертельную опасность. Тем временем матросы вытащили из люка два длинных брезентовых шланга. Словно серые змеи, они заняли почти всю палубу своими витками и кольцами. Сверху донеслась команда, и серые змеи зашевелились и зашипели: их заполнил воздух.
Но на все это ушло слишком много времени. От волнения Ковенант так сильно сжал руку Линден, что у нее побелели пальцы, но она не стала вырываться. Кто знает, как долго Бринн и Кайл смогут там выдержать? Может, они уже утонули. Линден ощутила, как его рука снова начинает наливаться жаром. Он попытался подавить вновь растущий гнев, и от усилия у него закружилась голова и показалось, что корабль вращается все быстрее и быстрее.
— Предупредите капитана, — сказала Первая так тихо, что услышали лишь те, кто стоял совсем рядом. — Говорят, что, получив желанную добычу, водяные девы становятся несколько добрее. Но если нам удастся задуманное, то понадобятся все его мастерство и опыт.
Один из матросов тут же бегом понесся на мостик. На секунду оторвав глаза от моря, Первая обернулась к Линден и Ковенанту.
— Держите за меня кулаки и не оставляйте надежды. Я не сомневаюсь в победе.
«Так иди же! — хотелось крикнуть Ковенанту. — Что ты тянешь?!»
Линден мягко освободила руку и шагнула к Первой. Ее губы были плотно сжаты, а лицо заострилось и осунулось. Ковенант уже научился читать ее настроения, порой скрывавшиеся под внешней холодностью и отстраненностью. И когда она заговорила ледяным тоном, он расслышал в ее голосе почти неуловимую попытку оправдаться перед Бринном:
— Возьми меня с собой. Я могу помочь.
— Избранная, — не раздумывая ответила Великанша, — в данной ситуации мы можем сделать гораздо больше, чем ты.
И тут же они с Яростным Штормом, подхватив концы шлангов, вскочили на борт и нырнули в воду.
Шланги быстро уходили в глубину, и их кольца, разматываясь, согнали Ковенанта с места. Вместе с Линден он подошел к мужу Первой, неотрывно, со скорбью глядящему на то место, куда только что нырнули две Великанши. Но, как и харучаи, те исчезли бесследно, не оставив на водной глади ни малейшей ряби. Однако вокруг уходящих в воду шлангов поднимался ореол пузырьков.
Фонтаны на границе вдруг забили с еще большей силой, словно ликуя. За их искрящейся завесой море все еще штормило. День клонился к вечеру. Но ничего не происходило, лишь пузырьки продолжали подниматься на поверхность. Великаны в трюме, сменяясь, качали и качали помпой воздух.
Неопределенность стала потихоньку выводить Ковенанта из себя, и в нем вновь начала копиться подогреваемая гневом яростная сила. Он бросился к борту, вцепился в него и простонал:
— Я должен сделать хоть что-нибудь!
Затем заставил себя оторвать руки от гранита и деревянным шагом направился на нос.
Линден поспешила за ним, все еще опасаясь, как бы он не свихнулся от напряжения или вновь не услышал зов водяных дев. Он чуть было не вспылил, но сдержался, понимая, что одним своим присутствием она уже оказывает ему огромную поддержку. Только благодаря ей, дойдя до Финдейла, Ковенант нашел в себе силы обратиться к нему спокойно, а не взорваться.
— Ты хочешь, чтобы мы тебе доверяли, — процедил он, глядя в желтые скорбные глаза. — Нет, не просто доверяли… Ты ведь элохим. И столь примитивное чувство, как доверие смертного, тебя мало интересует. Ты хочешь, чтобы мы тебя поняли. Так вот тебе шанс. Помоги моим друзьям. Они всегда были готовы сражаться за то, чтобы я оставался в живых, до последней капли крови. И не только я. Но и Линден. Солнцемудрая. Я перед ними в неоплатном долгу.
Руки его непроизвольно сжались в кулаки, и между пальцами брызнули белые огоньки. Шрамы заныли, словно вспоминая боль укуса.
— Черт побери, ты обязан сделать что-нибудь, чтобы спасти моих друзей!
— А если я откажусь? — мрачно, без обычной надменности спросил Финдейл. — Ты что же, заставишь меня? Может, ты всю Землю вывернешь наизнанку, чтобы принудить меня?
Ковенант ссутулился, и плечи его задрожали. Медленно, слово за словом, он выговорил:
— Я прошу тебя. Помоги моим друзьям.
Взгляд Финдейла смягчился, теперь элохим смотрел с состраданием. Тихо, словно слова причиняли ему боль, он заговорил:
— О водяных девах, или иначе Танцующих-На-Волнах, действительно сложено много легенд и сказаний. В одной из них говорится, что они потомки той женщины, которую некогда чуть не убил своей любовью Кастенессен. Говорят, что, оставшись одна, она собрала дочерей женщин, которых бросили мужья, и при помощи магических знаний, полученных у своего любовника-элохима, отправилась в вечное скитание по океанам в поисках мужчин, которые забыли о своем доме и любимых ради морских странствий. Харучаев толкнул к ним извечный, неугасимый жар их сумасбродных сердец — а ведь девы только пели, ничего больше. Они сами ринулись в пучину. А я не смогу вновь поднять руку на плод сумасшедшей любви Кастенессена.
И он спокойно, повернулся к Ковенанту спиной, словно провоцируя его на удар.
По руке Неверящего пробежала огненная волна, энергия вновь бурлила в нем и жаждала высвобождения. Этот Финдейл только и умеет что болтать и не хочет палец о палец ударить, чтобы хоть как-то загладить вину элохимов перед Ковенантом. Томас изо всех сил сцепил зубы, чтобы не дать вырваться огненным протестам, которые тут же запечатлятся на парусах. Но рядом стояла Линден, и ее прохладное прикосновение к горящей руке привело его в чувство и позволило вновь загнать раскаленную магму в глубь себя.
— Онничего не сделает, — процедил Ковенант, — даже если я вырву у него сердце голыми руками.
Но все же он верил, что сумеет сдержаться. Жажда крови, поднимающаяся к горлу, пугала его больше всего на свете. Не в этом ли причина, что Лорд Фоул все еще жив?
Линден смотрела на него с мягким упреком, словно говоря: «Ну сколько еще ты будешь кулаками махать?» А в памяти всплыли ее горькие слова: «Опухоли надо удалять. И если ты жалеешь пациента и не режешь его, рано или поздно ты его теряешь». Лицо ее было бледным, и у губ залегли две скорбные складки, но сейчас ее сострадание приняло несколько неожиданную для Ковенанта форму — она, с трудом подбирая слова, заговорила:
— После того как Хигром спас тебя — ну, убил того стража, — на какое-то время мы все остались с Касрейном наедине. Бринн очень хотел его убить. И я того же хотела. Но не смогла… Не смогла дать ему разрешение на это. Даже несмотря на то, что понимала: Хигрому угрожает нечто ужасное. Оказалось, что я не способна взять на себя ответственность еще за одно убийство. — А перед глазами стояла мать, как живая. — Может быть, прав был тогда Бринн. Может быть, таким образом я взяла на себя ответственность за все, что случилось потом. Впрочем, какая разница — мы все равно не смогли бы его убить.
Линден замолчала и поняла, что продолжать ни к чему, — Ковенант и так все понял. Он не убил Лорда Фоула. Истинное Зло никогда не убить.
И все же кое в чем она ошибалась: разница была. Она заключалась в том, что изменила всю ее жизнь после убийства матери.
Ковенант хотел сказать, что рад тому, что она не позволила Бринну разделаться с Касрейном, но слишком много было других мыслей и забот. Он на секунду застыл, глядя Линден в глаза, а затем повлек ее туда, где Великаны все еще стравливали шланги за борт.
Вцепившись в борт, он уставился на тоненькую цепочку пузырьков. Прошло уже столько времени! Разве Бринн и Кайл могут так долго оставаться в живых под водой? Пузырьки истончились, будто Великанши спустились уже на такую глубину, где чудовищное давление сжимает грудную клетку так, что дышать почти невозможно. Шланги дрожали от нагнетаемого воздуха. Ковенант заметил, что сам начал дышать в ритме работы помпы.
Он с усилием оторвал глаза от воды. Фонтаны незаметно сжимали кольцо, точно готовились поглотить «Звездную Гемму». Палаш Первой одиноко валялся на палубе, словно забытая и ненужная вещь. Линден рассеянно осматривала водную гладь, следя, как круг уменьшается. Ее губы шевелились, как если бы она пыталась постичь язык гейзеров и сама заговорить на нем.
Внезапно шланги остановились.
И тут же застывший воздух затрепетал, как от взрыва. В ту же секунду мозг Ковенанта заполнился дикими дисгармоничными звуками, в которых почти невозможно было узнать песню водяных дев. А снаружи в прозрачную стену заколотили яростные кулаки огромных волн.
Великаны выстроились вдоль шлангов и стали быстро вытаскивать их из воды. Ковенант бросился было к ним на помощь, но, взглянув на Линден, так и застыл: ее лицо было бледным, как саван, она обеими руками зажимала себе рот, а в широко распахнутых глазах читался несказанный ужас.
Он схватил ее за плечи, не осознавая, насколько погрузились в ее плоть его бесчувственные пальцы, и яростно затряс. Линден не пошевелилась и смотрела сквозь него.
— Линден! — закричал он, испугавшись ее остекленевшего взгляда. — В чем дело?
— Волны. Валы. — Она шептала чуть слышно, уверенная, что говорит в полный голос. — Это тоже часть танца. Водяные девы специально устраивают бури, чтобы ловить корабли в капкан. Я должна была раньше догадаться.
Озаренная догадкой, она пришла в себя, взгляд ее сфокусировался, а щеки вспыхнули от волнения.
— Буря! — Она забилась в руках Ковенанта, пытаясь вырваться. — Я должна предупредить капитана! Сейчас все это обрушится на нас!
Пораженный ее словами, он тут же отпустил ее, и она, чуть не упав, резко развернулась и со всех ног понеслась к мостику.
Ее волнение передалось Ковенанту, и он побежал за ней. Но Первая и Яростный Шторм уже поднимались на поверхность. Были ли с ними Бринн и Кайл? Так на кого же в первую очередь обрушится ярость водяных дев?
Великаны налегали на шланги. Красавчик, вцепившись побелевшими пальцами в фальшборт, вглядывался в водную гладь.
Рядом с ним на борту стоял Мечтатель, готовый сразу же прыгнуть вниз, если Первой или боцманше понадобится помощь.
Общее напряжение достигло предела.
С мостика послышались взволнованные голоса Линден и Хоннинскрю. А затем зычный бас капитана разнесся над всем кораблем, и, повинуясь его командам, все, кто не был занят у шлангов, бросились занимать места на реях.
Перегнувшись через борт, насколько позволял страх высоты, Ковенант заметил под водой поднимающиеся размытые фигуры. Красавчик крикнул, чтобы ему немедленно дали канат, не замечая, что давно уже держит его в руках. Как только головы появились над водой, вниз зазмеилось несколько концов.
Первая, отфыркиваясь, огляделась и свободной рукой поймала ближайший к ней трос. То же сделала и Яростный Шторм, и обе, не мешкая ни секунды, стали подниматься.
Первая, как ребенка, прижимала к груди Бринна, а Кайл висел, как кукла, на плече могучей боцманши.
Оба харучая казались погруженными в глубокий сон.
Красавчик и Мечтатель помогли Великаншам взобраться на борт. Ковенант прыгал вокруг них, пытаясь из-за широких спин Великанов разглядеть харучаев поближе, но ему это никак не удавалось.
Как только Великанши вступили на палубу, синева небесного свода затянулась тучами.
Чудо-фонтаны и водная гладь в одну секунду растворились в бушующих волнах, и со всех сторон одновременно на корабль обрушились огромные валы. По палубе забарабанили крупные капли дождя, и линия горизонта исчезла, размытая яростью бури. «Звездная Гемма», продолжая по инерции кружение вокруг оси, содрогнулась от обрушившихся на нее ударов так, что гранит загудел, и на мгновение замерла.
Ковенант, не уцепись он в этот момент за Мечтателя, полетел бы по палубе кувырком. Если бы капитана вовремя не предупредили, то в этой свистопляске ветров корабль потерял бы все паруса. И не только — шквал оказался таким сильным, что, будь мачты оснащены, их бы с легкостью выдрало из креплений. Но все паруса были убраны. Корабль мотало из стороны в сторону, швыряло по волнам, как щепку. Но «Гемма» была цела.
И тут все ветра словно собрались в один, и этот непомерной силы ураган обрушился на корабль Великанов, завывая, как тысяча грешников в аду. Он ударил сбоку и едва не опрокинул «Гемму». Ковенант чуть не полетел за борт, но Мечтатель придержал его. Ливень хлестал в лицо, мешая видеть и слышать все, что происходит вокруг. Даже мощный рык капитана был не способен пробиться сквозь свист ветра и рев волн.
Но Великаны были слишком опытными матросами и прекрасно сами знали, что нужно делать. С большим трудом они натянули парус на фоке, и тот поймал ветер. Дрожа от киля до клотика от ударов волн, корабль стал разворачиваться. Тут же были выставлены еще несколько парусов, и «Гемма», выровнявшись, пошла по ветру.
Ковенант потащил Мечтателя к Первой и, добравшись, сразу вцепился в харучая, пытаясь отыскать на его залитом дождем лице признаки жизни. Но тот лежал без движения, и было трудно понять, дышит ли он вообще. Ковенант хотел расспросить Первую, но не смог говорить: еще две смерти на его совести. Смерти двух человек, служивших ему с такой преданностью, на которую способны только Стражи Крови. Со всей его дикой магией он был бессилен спасти их. По палубе бежали мутные потоки.
— В трюм! — гаркнула Великанша и сама устремилась к ближайшему люку.
Ковенант рванулся за ней с такой напористостью, словно ни шторм, ни хлещущий в глаза ливень, ни уходящая из-под ног палуба не в силах были заставить его остановиться.
Он нырнул в люк, и ему показалось, что сверху на него обрушился всемирный потоп, и если бы он изо всех не вцепился в веревки трапа, то его смыло бы на пол. Но спустившийся за ним Мечтатель опустил крышку, и можно было немного отдышаться. Сквозь толстый гранит палубы завывания шторма почти не проникали. Но качало так, что идти по коридору было почти невозможно. Фонари на стенах бешено раскачивались. Здесь, в замкнутом пространстве, опасность, которой подвергалась «Звездная Гемма», казалась еще более страшной. Здесь некуда было бежать, и не было никакой надежды на спасение, если что случится. Ковенант изо всех сил спешил за Первой и боцманшей, но сумел догнать их только уже в новом кубрике.
Помещение показалось ему огромным, как пещера: здесь висело, не задевая друг друга, с четыре десятка великанских гамаков. На каждом столбе, между которыми они были растянуты, горел яркий фонарь. Здесь не было никого: весь экипаж находился у помп и на палубе.
В центре возвышался вмурованный в пол длинный каменный стол. Первая и боцманша уже уложили на него харучаев.
Ковенант приблизился и увидел, что столешница находится на уровне середины его груди. Он стряхнул воду с челки и ресниц и впился глазами в распростертые загорелые тела, все еще не подававшие ни малейшего признака жизни.
И вдруг он заметил, что у обоих слегка вздымается грудь,- они дышали! А вот затрепетали ноздри, все сильнее с каждым вдохом вбирая в себя воздух.
Глаза Ковенанта снова затуманились, но это была уже совсем другая соленая жидкость.
— Бринн, — выдохнул он. — Кайл. Благодарю тебя, Господи!
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:41 | Сообщение # 29 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| Харучаи тихо дышали, но не шевелились, словно были погружены в глубокий чаровской сон.
Ковенант настолько ушел в свои переживания, что резкий голос Первой донесся до него словно издалека:
— Принеси «глоток алмазов», — приказала она Красавчику, и тот сразу же исчез в коридоре. — Боцман, как ты думаешь, тебе по силам их разбудить?
Яростный Шторм умело занялась осмотром: прощупала пульс, подняла веки и изучила глазные яблоки. Затем прослушала обоих и констатировала, что в легких воды не осталось. С разрешения Первой она легонько похлопала Кайла по щекам. Когда это не помогло, она стала хлопать энергичнее, но его голова лишь моталась из стороны в сторону — толку не было никакого. Оба — и Кайл, и Бринн — пребывали в глубоком ступоре.
Боцман угрюмо сдвинула брови и задумалась.
— Водяные девы, — прошипела Первая. — Да кому могло в голову прийти, что наши непрошибаемые харучаи поддадутся и сиганут к ним?
В кубрик, запыхавшись, влетел Красавчик и протянул ей бутыль. Яростный Шторм приподняла Бринна и придержала его в сидячем положении, а Первая раздвинула ему губы и вставила в рот горлышко бутыли. Воздух наполнился ароматом «глотка алмазов». Бринн инстинктивно глотнул. Но не проснулся. Ту же операцию проделали с Кайлом. И с тем же результатом.
Ковенант наблюдал за всем этим, в нетерпении постукивая кулаками по коленям, раздраженный собственным бессилием. Великанши обменялись хмурыми растерянными взглядами и отступили от стола.
— Линден, — вдруг сказал он. — Нам нужна Линден.
И будто в ответ на его слова, дальняя дверь кубрика отворилась, и в проеме появилась Избранная. За ее плечом, словно тень, возник Мечтатель. Спотыкаясь от качки почти на каждом шагу, она целеустремленно направилась к столу, словно не замечая, что промокшая насквозь тяжелая туника путается, в ногах, что волосы мокрой вуалью облепили лицо и что за ней словно след тянется цепочка маленьких лужиц.
Ковенант был настолько поражен, что даже не нашел, что сказать.
Первая тоже остолбенела от неожиданности, но сразу же обрела дар речи.
— Камень и море, Избранная! Ты не очень-то торопилась! — заявила она сверкая глазами, но тут же взяла себя в руки и уже деловым тоном сообщила: — Мы никак не можем их разбудить. Мы дали им «глотка алмазов», но это не помогло. Мы впервые видим такое и не знаем, как с этим бороться.
Линден остановилась, глядя на Первую, словно ждала продолжения, и та хрипло заговорила снова:
— Мы боимся, что водяные девы их все еще не отпустили, а значит, и наш корабль тоже. И пока это так, все мы в страшной опасности. Возможно, нам вообще не удастся уйти от шторма, пока харучаев и дев продолжают связывать невидимые нити. Танцующие-На-Волнах нипочем не отступятся от того, что уже раз попало им руки, — а как им иначе вернуть свою собственность, как не потопив наш корабль?
Линден вздрогнула и бросила на Первую резкий взгляд:
— И ты хочешь, чтобы я вошла в них?
Ковенант заметил на ее виске бьющуюся жилку и понял, что Линден смертельно боится.
— Ты хочешь, чтобы я разорвала связь? Так?
А в ее взгляде билось: «Опять?! Сколько, по-твоему, я еще смогу выдержать?»
Ковенант всем сердцем сочувствовал ей. Но даже в те давние времена, когда и он обладал видением, ему не удавалось овладеть им с таким искусством, как Линден. К тому же харучаи возвели на нее столько напраслины и полностью разуверились в ней… Но в данной ситуации он был беспомощнее нее. Его руки с утратившими чувствительность нервами годились только для того, чтобы направлять поток дикой магии на разрушение. Бринн и Кайл лежали с такими отрешенными лицами, словно жизни в них было меньше, чем в Вейне.
Ковенант встретился с Линден глазами и, неловким жестом указав на распростертые тела, одними губами прошептал умоляюще:
— Пожалуйста…
Линден словно окаменела. Замерли и Великаны, не решаясь вмешиваться. Затем она снова вздрогнула, плечи ее опустились, и она устало вздохнула:
— Ну что ж, хуже, чем уже было, мне не станет.
Она шагнула к столу и принялась за обследование харучаев. Не отрывая глаз, Ковенант жадно следил за всеми ее действиями. И все же его уже начали грызть смутные опасения, как бы с ней чего не случилось. Он-то на себе почувствовал, на что способны эти водяные девы. И слишком хорошо помнил, на что была похожа Линден после того, как впитала в себя пустоту элохимов и привела его в сознание в темнице Удерживающей Пески. За жесткой складкой рта, за страхами и угрюмостью, за мучительными переживаниями прошлого таилась такая щедрая натура, столь безоглядно отдающая себя другим, что рядом с ней ему оставалось только пристыжено молчать.
Но чем больше Линден погружалась в работу, тем мягче становилось выражение ее лица. Казалось, она заряжается от харучаев их самообладанием и мужеством.
— Что ж, по крайней мере, водяные девы предпочитают здоровых мужчин, — пробормотала она себе под нос, затем отступила на шаг и, ни на кого не глядя, приказала Красавчику крепко прижать к столу левую половину тела Бринна.
Тот безмолвно повиновался, хоть и не понимая, зачем это нужно. Первая и боцманша, не отваживаясь на комментарии, следили за происходящим из-под сосредоточенно сдвинутых бровей. Взгляд Мечтателя метался от Линден к Бринну и обратно, словно он пытался понять, что она затевает.
Но то, что произошло дальше, заставило всех широко раскрыть глаза от удивления: целительница уложила правую руку харучая на край стола и изо всех сил рванула, словно хотела выдернуть ее из плеча. После этого она приблизила губы к самому уху своего пациента и прошептала:
— А теперь я собираюсь твою руку сломать. Бринн мгновенно сел, причем с такой яростью и энергией вырвался из рук Красавчика, что не ожидавший от него такой прыти Великан не смог его удержать и перехватить тяжелый харучайский кулак, устремленный Линден в лицо.
Удар пришелся прямо в лоб, и она, отлетев назад, врезалась спиной в один из столбов. Заткнув уши, словно услышала вопль баньши, она рухнула на пол.
Ковенант на секунду остолбенел, будто жизнь покинула его. Первая, сыпля проклятиями, бросилась к Линден. Бринн легко спрыгнул со стола и рванулся в ту же сторону, но у него на пути возникла Яростный Шторм и подняла свой массивный кулак к самому его носу. Тут же очнулся и Кайл и попытался вскочить, чтобы броситься Бринну на помощь, но Красавчик и Мечтатель уже не зевали и плотно придавили его к столешнице.
Сжавшись в комок и прикрывая руками голову, Линден каталась по полу, словно ее со всех сторон осаждали невидимые водяные девы.
Откуда-то из дальнего далека до Ковенанта донесся разгневанный рык:
— Бринн, сволочь! Если с ней что-то случилось, я своими руками переломаю тебе все кости!
Возможно, это был его собственный голос, но он не стал об этом раздумывать, потому что уже бежал к Линден. Сам не зная как, он обогнал Первую и, склонившись над своей любимой, обнял ее и крепко прижал к груди, а она забилась, пытаясь вырваться, с такой яростью и отчаянием, словно сошла с ума.
В его сознании взметнулся хаос звуков, которые тут же сложились в приказ: Отпусти ее!
Но от присутствия Ковенанта, от присутствия его силы Линден, похоже, пришла в себя: она опустила руки и, подняв к нему лицо, одними губами взмолилась:
— Нет!
Он продолжал сжимать ее в объятиях до тех пор, пока ее блуждающий взгляд не обрел ясность и мускулы потихоньку не расслабились. Линден побелела как простыня и еле дышала, но все же нашла в себе силы прошептать:
— Думаю, теперь все в порядке.
Перед глазами Ковенанта в сумасшедшей штормовой пляске раскачивались фонари, и, чтобы не потерять сознание, он прикрыл веки.
Когда он снова открыл глаза, Первая с Красавчиком уже сидели на корточках и наблюдали, как Линден приходит в себя. Неподалеку стояли Кайл с Бринном, а за их спинами возвышался Мечтатель с таким угрожающим видом, словно не колеблясь переломал бы им шеи, вздумай они снова дурить. Рядышком с не менее грозным выражением лица стояла боцманша. Но харучаи не обращали на Великанов ни малейшего внимания. Казалось, они успели оценить обстановку и принять решение.
— Не осуждайте нас, — произнес Бринн. Голос его был ровен как всегда, однако ни он, ни Кайл не решались встретиться глазами с Ковенантом. — Мы столкнулись со своей судьбой лицом к лицу. И просим прощения, хоть я и признаю, что моей рукой управляли. Я не хотел никому причинять вреда. — Казалось, что к собственным извинениям он относится чисто формально. Его мысли занимало нечто другое, в этот момент гораздо более важное. — Мы берем назад все наши обвинения, выдвинутые против Избранной. Однако продолжаем считать, что осудили ее за дело. И продолжаем считать ее человеком Порчи. Но что говорить о ней, когда среди нас находятся те, кто предался ему еще больше и достоин гораздо большего осуждения. Мы не можем говорить ни от имени нашего народа, все еще живущего в горах, ни от имени тех харучаев, что оставляют дом, дабы отомстить Верным за их набеги. Но лично мы больше служить тебе не можем.
Ковенант встрепенулся, ошарашенный услышанным. Лично мы больше служить тебе не можем. До него даже не сразу дошел смысл этих слов. А когда дошел, то горло у него сжалось от горя. Он почувствовал, как напряглась Линден. В ее глазах читался недоуменный вопрос: «О чем это вы?»
Что они значат для тебя?
Не выдержав, Первая вскочила на ноги и, скрестив руки на груди, с высоты своего роста окинула харучаев ледяным взглядом. Она была прекрасна в своем гневе.
— Вы все еще находитесь во власти иллюзии. Песня водяных дев совсем свела вас с ума. Вы рассуждаете о судьбе, но что бы ни сулили вам Танцующие-На-Волнах, на самом деле дают они лишь одно: смерть. Неужто вы ослепли настолько, что не соображаете, в какую пасть пихаете свои дурные головы? Мы с Яростным Штормом сами чуть не погибли, вытаскивая вас из такой глубины, где даже нас чуть не сплющило, как черепах. Уж не знаю, что эти ведьмы напели вам в уши, да и знать не хочу, только нашли мы вас повисшими на коралловом дереве, за которое вы зацепились штанами. И на том спасибо, потому что иначе вы погрузились бы так глубоко, что нам бы до вас было уже не добраться. А вы улыбались — точь-в-точь деревенские дурачки — и совсем обалдели от своих видений, которые на самом-то деле один морок. Вот вам правда — нравится она вам или нет. Так что, вы и теперь хотите вернуться к водяным девам, чтобы получить у них дырку от бублика? Значит, все побоку, все — ничто, харучаи устремляются в доблестную погоню за миражами! Камень и море! — Она грохнула по столу кулаком. — Я не позволю!..
— Мы не этого хотим, — не поднимая глаз, перебил ее Бринн. — Мы не ищем смерти. И снова отвечать на зов Танцующих не станем. Мы просто не будем больше служить ни юр-Лорду, ни Избранной. Мы не можем.
— Не можете? — в смятении переспросил Ковенант.
Но Бринн все так же монотонно и по-прежнему избегая смотреть в глаза кому бы то ни было, продолжил свою речь, причем обращаясь исключительно к Первой:
— Нас мало волнует, как вы к этому, отнесетесь. Вы — Великаны, народ из легенд, которые передают друг другу наши сказители. Ты говоришь, что песня водяных дев — лишь обман и иллюзия. Мы признаем, что ты права. Но эта иллюзия… — И вдруг его голос смягчился. Ковенант никогда не слышал, чтобы в голосе Бринна было столько нежности: — Юр-Лорд почему ты все еще сидишь? Не подобает нам стоять перед тобой навытяжку. А сидеть с тобой, как добрые друзья, — тем более.
Ковенант обменялся с Линден тревожными взглядами. Она все еще не до конца пришла в себя и теперь усиленно старалась сосредоточиться, отчего между бровями залегла глубокая угрюмая складка. Но она понимающе кивнула и ухватилась за руку Красавчика. Великан бережно поднял ее на руки, и Ковенант шагнул к харучаям.
Он боялся дать выход бурлившим в нем эмоциям и поэтому двигался крайне осторожно. Значит, ему суждено потерять харучаев? Харучаев, преданных и верных, как некогда ранихины?
Что они значат для тебя?
И тут Бринн в первый раз взглянул на него. Пораженный болью, горевшей в этих обычно столь спокойных глазах, Ковенант чуть не отступил на шаг. «Звездную Гемму» продолжало болтать, и гранит жалобно поскрипывал, словно в любую секунду она могла разлететься на куски под безжалостным напором волн. Не дожидаясь, что еще скажет Бринн, Ковенант громко и отчетливо произнес, пресекая тоном любую попытку себя перебить:
— Вы дали мне слово. — Его грудь тяжело вздымалась, и слова давались с трудом, ибо он признавал, что не имеет права ни вчем упрекнуть столь верно служивших ему харучаев. — Так вот, я не могу освободить вас от него. Я был вынужден по просьбе Баннора взять на себя ответственность за вас. И изменить уже ничего не могу. Не от меня это зависит. — Тогда, на плато у Ревелстоуна, он чуть не истек кровью. Его спас Бринн. - Так о чем вообще, черт побери, еще говорить?
— Юр-Лорд, — не давая сбить себя с толку, но так же мягко сказал Бринн, — разве ты сам не слышал песни водяных дев?
— Ну и что с того? — Ковенант сам понимал, что бравирует, но это было его единственной защитой. — Единственной причиной, почему они предпочли вас мне, было то, что им не нужны столь огнеопасные мужчины.
Бринн помотал головой, не соглашаясь с ним, и добавил:
— Разве неправду рассказывают о Неверящем, что однажды в тяжелую минуту он поклялся, что вся Страна — не более чем сон, соблазнительный и фальшивый насквозь?
Ковенант застыл с открытым ртом. Все, что он собирался сказать, рассыпалось в прах. Он вспомнил, как говорил Линден тогда, на Смотровой Площадке Кевина: «Наши сны слились в одно общее видение». Это было его надеждой, якорем в мире, от которого можно было сойти с ума. Но эта попытка объяснить себе хоть что-то так и не оправдала себя.
«Даже это мне в упрек?»
Словно не замечая его смущения, харучаи холодно продолжал:
— Первая сказала, что песня водяных дев — лишь иллюзия. Мы и сами прекрасно сознавали это. Но мы — харучаи, и мы приняли их вызов. Ты, похоже, совсем нас не знаешь. Жизнь в горах сурова и не для неженок — на наших ледниках и обрывах им просто не выжить. Потому-то у нас рождается так много детей — это необходимо, чтобы сохранить наш род. Для нас брачные узы нечто священное; они глубоки и нерушимы. Разве Баннор тебе об этом не рассказывал? Для тех, кто во имя службы в Стражах Крови отказался от сна и самой смерти, это не было такой уж большой жертвой. Но вот отказ от брака — это был уже подвиг. Поэтому, как только они поняли, что Порча проник и в их ряды, они закончили свою службу и посчитали, что Клятва исполнена до конца. Любой, человек может оступиться, ошибиться или погибнуть — но как харучаи, во имя преданной службы высокой идее отказавшийся от своих жены и детей, смог бы смириться с тем, что его преданность используется идее во вред? Да лучше бы клятва никогда не произносилась вовсе! Юр-Лорд, — голос Бринна вдруг снова неожиданно смягчился, но харучаи не мигая продолжал сверлить Ковенанта взглядом, — в песне водяных дев мы услышали зов тех, кто остался дома. Да, мы попали под власть иллюзии, но как она была сладка! Вокруг нас вдруг выросли родные горы. Воздух вновь стал чистым и прохладным от далеких снегов на вершинах. И с утесов нас звали к себе женщины, желавшие нашей страсти, нашего семени для зачатия новой жизни. — В его голосе зазвучали интонации, присущие мелодичному языку харучаев, а лицо просветлело. — И потому мы без оглядки на наш долг и службу устремились навстречу им. Наши женщины смуглы от рождения и от палящего солнца. Но иногда среди них встречаются и белокожие — их кожа ослепительна, как лед, сверкающий на горных пиках; она мягка, словно чистейший снег с таких высот, куда можно подняться лишь на крыльях ветра. Ради них, чистых как снег и сияющих как лед, мы и отдали себя Танцующим-На-Волнах.
Теперь отвел взгляд Ковенант. Баннор как-то намекал ему о том, что и в харучаях есть некие вполне человеческие струнки. Их недоверчивое, враждебное ко всему миру отношение произрастало из жестокой, суровой жизни, где каждый вдох был надеждой, а выдох — утратой.
В поисках поддержки он оглянулся на Великанов и Линден, но ни один из них не знал, что сказать. Глаза Линден были затуманены то ли болью, то ли состраданием, на лице Красавчика читалось откровенное сочувствие, и даже суровая воительница Первая смотрела на харучаев с мягкой грустью.
— Так мы доказали сами себе, что мы предатели. Мы предали нашу верность долгу ради миража. Мы оказались неспособными держать слово, данное вам. Мы не совладали с собой и потому не имеем права служить вам впредь. Наваждение прошло, но кто теперь поверит нашим самым громким клятвам?
— Бринн, — растерянно сказал Ковенант, — Кайл. Не надо. Никто вас ни в чем не обвиняет.
Он откашлялся, чтобы придать голосу суровые нотки, и напустил на себя грозный вид. Тут же прохладная рука Линден коснулась его локтя, словно моля о сострадании. Сама она не отрываясь смотрела на харучаев. Но Ковенант сделал вид, что не заметил ее жеста. В нем вновь стала закипать сила, и говорить другим тоном он уже не мог.
— Как-то раз то же самое, что и вы, проделал Баннор. Да-да, то же, что и вы. Тогда мы вместе с ним и Идущим-За-Пеной стояли на краю Землепровала. Он отказался идти с нами, в то время как мне… — Ковенант судорожно вздохнул. — Я спросил его, что его смущает, и он ответил: «Ничего. Просто я потрясен внезапно открывшейся мне истиной, что понадобилось так много столетий, чтобы научить нас понимать пределы своих возможностей. В своей глупой гордыне мы зашли слишком далеко. Ни один смертный мужчина не должен отказываться ни от жены, ни от сна, ни от смерти — как бы ни была высока идея, которой он служит. Отрекаясь от себя, мы делаемся слабее и сами ведем себя к крушению всех надежд». Вы только что почти повторили его слова. Но поняли ли вы, что сказали? Все не так просто. Любой может допустить ошибку. Любой, кроме Стража Крови. Он теряет к себе доверие. Но как вы думаете, зачем Баннор встретился со мной в Анделейне? Ведь если вы правы, то должны понести за вашу слабость заслуженное наказание — он лишь одобрил бы это. Или нет?
Ковенанту хотелось избить Бринна за глупость, но, сдержавшись, он решил, что это сделают за него слова, адресованные пристыженному харучаю.
— Так я скажу вам. Клятва или данное вами слово — это ответ Презирающему, но вовсе не отречение от самих себя. Баннор встретился со мной в Анделейне не для того, чтобы вручить мне дары, и не для того, чтобы давать новые клятвы. Он сказал: «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников. С ними обошлись отвратительно. Избавь их от плена, и они будут служить тебе верой и правдой». Он говорил это, имея в виду не только плен Верных, но и плен, в который вы сами загнали себя, — плен самоотречения.
Ковенант замолчал. Он видел отчаяние в глазах харучаев и понимал, что больше говорить не следует. На несколько минут в кубрике воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелыми вздохами помп, поскрипыванием мачт и приглушенным ревом шторма. Фонари все так же плясали на столбах. Наконец раздался тихий вопрос Бринна:
— Юр-Лорд, разве мы тебе плохо служили?
Лицо Ковенанта исказилось, как от боли, и, терзаемый дурными предчувствиями, он с трудом выдавил из себя:
— Вы сами знаете, что хорошо.
— Тогда позволь нам уйти, — бесстрастно попросил харучай.
Ковенант обернулся к Линден и потянулся к ней, нуждаясь в тепле ее рук. Но его бесчувственные пальцы ничего не ощутили. Даже она не могла помочь ему.
Вечером, когда они остались наедине в каюте, стены которой гудели от хлещущих в них волн, а пол ходил ходуном, Ковенант принялся растирать ушибленную спину Линден. Он делал это с яростью, в которую вкладывал всю боль своей утраты. Но Линден спала, ничего не чувствуя, усыпленная выпитым как лекарство «глотком алмазов». А он, не зная, как еще умерить отчаяние, продолжал свою работу, пока руки не устали окончательно. Уход харучаев, к которому он не мог отнестись иначе как к дезертирству, казался ему недобрым предзнаменованием других грядущих поражений, которые, в свою очередь, могли привести его к краху всех надежд.
К утру буря стихла, и «Звездная Гемма», вырвавшись из капкана водяных дев, устремилась навстречу хмуромусерому рассвету. По палубе стучали капли дождя, словно безутешные слезы. Ветер улегся, и Хоннинскрю уже не составляло большого труда направлять корабль Великанов точно по курсу. И цель была уже близка.
Но харучаи приняли решение окончательно и бесповоротно.
Глава 24
Остров
Еще два дня небо хмурилось, а море неспокойно ворочалось, словно было недовольно незваным вторжением «Звездной Геммы», потревожившей его сон. Но на третий день корабль Великанов наконец вошел в зону ясной погоды. Дни были солнечны, и водная гладь казалась отражением безоблачного неба; а по ночам звездная дорожка ложилась на воду прямо по курсу корабля, что для любого искушенного взгляда было добрым предзнаменованием.
С каждым днем Гримманд Хоннинскрю становился все беспокойнее. А Первую и Красавчика несущий судно прямо к цели бриз привел в состояние радостного возбуждения. В минуты, когда им казалось, что на них никто не смотрит, они взирали друг на друга с такой нежностью и любовью, что их лица — одно уродливое, а второе сурово-стальное — становились невыразимо прекрасными и даже как будто похожими, словно чем ближе было Первое Дерево, тем больше супруги сближались друг с другом. Все трое постоянно проверяли и перепроверяли пройденное расстояние и в конце концов заразили своим нетерпением всю команду. Даже во флегматичных глазах Яростного Шторма периодически вспыхивали азартные огоньки, а застарелая боль во взгляде якорь-мастера временами сменялась светлой надеждой.
Линден приглядывалась к ним, к кораблю, к Ковенанту, пытаясь найти в этой предпраздничной суматохе свое место. Она видела, как действует на Великанов несчастный вид Мечтателя, и понимала, что сейчас, когда цель так близка, они думают не только об избавлении Страны от Солнечного Яда, но и о том, что это сулит их любимцу и некоторое облегчение его мук Глаза Земли. Но сама она не разделяла их надежд, считая, что, очевидно, их представления об истинной сути Глаза Земли слишком далеки от того, что есть на самом деле.
А настроение Ковенанта еще больше усиливало ее мрачные предчувствия. В его стремлении к Первому Дереву было что-то болезненное. После ухода харучаев он словно замкнулся. Физически он находился рядом, но все его мысли витали далеко. Когда он говорил, в его голосе явно слышались раздраженные нотки, и он даже не делал попыток смягчить их, а в глазах его вновь горел неугасимый огонь боли по невинно пролитой крови. Линден читала на его лице воспоминания о Верных, о людях, приносимых в жертву Ядовитому Огню. Она видела его неверие в собственные силы, основанное на том, что он не знал, как долго еще сумеет держать яд и силу под контролем. Временами он надолго застывал, глядя в никуда. Даже в любви он стал неистовым и жадным, словно чувствовал, что вот-вот потеряет ее.
Линден не могла забыть, что Ковенант собирался отправить ее назад, в ту жизнь. Сам же он стремился к Первому Дереву в безумной надежде, что там найдет некий способ, который поможет ему совладать с Лордом Фоулом без помощи дикой магии и разрушения. Но конечно же, дело было и в Линден тоже. Он хотел отослать ее назад.
А она безумно боялась этого и так же безумно боялась Первого Дерева. То, что так мучило Мечтателя, терзало и ее, как открытая рана. Даже не видя немого Великана, Линден всегда ощущала его молчаливое присутствие. Временами ей хотелось закричать на всех, кто так рвался к Первому Дереву: на Ковенанта, на Первую, — заставить их немедленно повернуть, возвратиться в Страну и там отыскать оружие, при помощи которого можно будет совладать с Солнечным Ядом. Она верила, что Мечтатель — единственный, кто действительно понимает, что затеял Лорд Фоул. А главное — она не хотела возвращаться в прошлую жизнь.
Однажды ночью, когда Ковенант уже заснул, она, убедившись, что его не мучают кошмары, осторожно встала и поднялась на палубу. На ней была все та же шерстяная туника. Несмотря на то что в последние дни воздух стал значительно холоднее, Линден не хотела надевать джинсы и рубашку, напоминавшие ей о слишком многих ошибках и страданиях. Оперевшись на борт, она стала смотреть на луну, уже входившую в последнюю четверть. От темного купола ночи «Звездную Гемму» защищало лишь сияние звезд и нескольких фонарей. Но в эту ночь даже свет ущербной луны был слишком ярок.
Якорь-мастер приветливо помахал ей рукой с мостика. Линден чувствовала его ауру, как и ауру всех матросов, несущих вахту, как чувствовала каменный ритм бегущей по волнам «Геммы» и звонкую свежесть ветра. Но тут словно ледяная рука сжала ее горло, и она поняла: где-то здесь, рядом, мается своей несказанной скорбью Мечтатель. Кутаясь в складки просторной туники, Линден отправилась на поиски.
Немой Великан сидел, опершись спиной на фок-мачту и не отрывая глаз от смутно маячившего на носу силуэта элохима, будто там, за ним, уже видел Первое Дерево, и его лицо было искажено немыслимым напряжением, словно он пытался внушить Финдейлу, чтобы тот высказал все, чего Великан не может рассказать сам. Но элохим не замечал, а может, не хотел замечать его страстного безмолвного призыва. А может быть, то, что он был вынужден выслушивать рвущие сердце мольбы, являться свидетелем множества чужих страданий, не имея права никому помочь, тоже было частью той ноши, на которую его обрекли? Он также не отрывал глаз от горизонта, из-за которого уже скоро должен был появиться Остров Первого Дерева.
Мечтатель сидел по-турецки, положив ладони на колени. О чем он думал, говорили его руки и тело: он то раскрывал ладони и поднимал лицо к кебу, словно смирившись и принимая свою судьбу, то сжимал кулаки и сгибался, чуть не касаясь лбом коленей в немом протесте. Ни слова не говоря, Линден опустилась на палубу рядом с ним.
Она обернулась к нему — в скудном лунном свете виднелся лишь смутно белеющий шрам на темном размытом пятне лица — и тихо сказала:
— Попытайся. Должен же быть какой-то выход.
С внезапной, напугавшей Линден яростью он застучал кулаком себя по лбу. А затем, словно приняв решение, повернулся к ней и стал быстро жестикулировать.
Сначала она так растерялась, что не смогла ухватить смысла того, что он показывает. А Мечтатель, видя ее недоумение, повторил все снова, на сей раз медленнее. И она поняла:
— Первое Дерево?
Он нетерпеливо кивнул и широким жестом обвел палубу.
— Корабль. «Звездная Гемма», — догадалась Линден. Он снова кивнул и указал в сторону носа судна, а затем изобразил руками пышную крону и толстый ствол.
— Корабль плывет к Первому Дереву… Мечтатель отрицательно замотал головой.
— Когда корабль приплывет к Первому Дереву, случится… На сей раз она оказалась права, и Великан подтвердил это скорбным кивком, а затем пальцем постучал по своей груди в том месте, где находилось сердце. Потом двумя руками показал бьющееся сердце, которое вдруг разрывается. Линден очень надеялась, что его жест следует трактовать в переносном смысле, но не видела выражения его лица — лишь шрам отсвечивал серебром — и потому не могла уверить себя, что поняла правильно. Будучи не в силах больше смотреть на страдания Великана, она отвела глаза в сторону и тут же увидела Финдейла, стоящего рядом с ними и наблюдающего за пантомимой Мечтателя. Луна выглядывала из-за его правого плеча, поэтому выражения его лица Линден тоже не могла рассмотреть.
— Помоги ему, — тихо попросила она. «Помоги мне». — Разве ты не видишь, что его ожидает?
Элохим не шелохнулся. Молчание затянулось настолько, что Линден уже начала сомневаться, получит ли она вообще ответ. Но тут Финдейл, по-прежнему не говоря ни слова, шагнул к Великану и положил руку ему на лоб. Его пальцы легонько пробежались по глубоким морщинам, словно читая знаки судьбы. Мечтатель легонько вздохнул и расслабился, затем его голова склонилась на грудь, и он заснул.
Так и не сказав ни слова, Финдейл растворился в сумраке ночи, а в следующую секунду Линден увидела его темный силуэт на носу корабля.
Она тихонько встала, чтобы не потревожить покой измученного Великана, и вернулась в каюту, где долго еще лежала рядом с Ковенантом, глядя в потолок и предаваясь нелегким размышлениям. Наконец заснула и она.
На следующее утро она собрала Хоннинскрю, Первую, Красавчика и Ковенанта и поставила вопрос о состоянии Мечтателя ребром. Но капитан мало что мог добавить к ее выражениям озабоченности, а Красавчик высказал предположение, что, возможно, когда они достигнут Первого Дерева и Поиск будет завершен, кончатся и мучения Мечтателя.
В ответ на это Линден рассказала о своем ночном разговоре с ним.
На лице Красавчика отразился откровенный ужас, который он даже не пытался скрыть. Первая заехала кулаком в борт и разразилась длиннющим ругательством на великанском языке. Лицо Хоннинскрю скривилось, словно суровый капитан еле сдерживал слезы.
Ковенант один сохранил спокойствие, и взгляд его был настолько холоден и отчужден, что даже Линден отвела глаза, когда он процедил:
— Ты что, хочешь сказать, что нам нужно повернуть назад?
Как ей хотелось крикнуть в ответ: «Да!» — но язык не повернулся: она слишком хорошо знала, что значило Первое Дерево для Ковенанта.
Несколько часов после этого разговора команды Хоннинскрю звучали без обычной бодрости и уверенности, словно все внутри него противилось тому, что он делал, и больше всего на свете ему хотелось отдать команду немедленно поворачивать назад. Но он был Великаном и потому, зажав свое сердце в кулак, лишь хмурился, а корабль шел дальше — по намеченному курсу.
Прошло еще пять дней. Попутный ветер держался, лишь с каждым днем, по мере продвижения на север, ощутимо холодало. В течение первых трех дней на корабле не происходило ничего особенного: море было спокойным, опасностей никаких не предвиделось, каждый занимался своим делом, и все даже немного расслабились.
Но на четвертый день рутинный покой на палубе взорвался от сигнала тревоги. Каменная палуба затрепетала под ногами Линден так, словно все море вокруг было охвачено мощной вибрацией. Хоннинскрю тут же приказал убрать несколько парусов и отдал команду «Свистать всех наверх!». Еще через лигу выяснилось, что «Звездная Гемма» вошла в район, где море буквально кишело никорами.
То тут, то там над волнами взмывали их змееподобные кольца и тупые морды; казалось, что их здесь тысячи. Линден, как и всю «Гемму», насквозь пронизывали их подводные разговоры. Памятуя о встрече с одним-единственным никором, она не на шутку испугалась. Но, к ее удивлению, эти твари совершенно не обращали внимания на корабль. Да и двигались они с ленцой, сыто ворочаясь в воде, миролюбиво, сонно переговариваясь между собой. Морда одного из них вынырнула почти рядом с кораблем, но никор, даже если и заметил «Гемму», не проявил к ней ни малейшего интереса. Он лишь шумно вздохнул и вновь ушел под воду, подняв мощную волну, на которой судно подпрыгнуло как поплавок. Хоннинскрю стал осторожно лавировать, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания и как можно скорее убраться из этого логова.
— Камень и море! — восторженно прошептал Красавчик на ухо Линден. — Никогда бы не подумал, что во всех морях Земли их наберется столько! Мы знаем о них так мало! Да и в наших сказаниях, как правило, фигурирует только один никор. До сих пор считалось, что и этого более чем достаточно! Интересно, чем может обернуться наша беспечность, с которой мы вкатили прямо в середину их стаи? Однако, — добавил он, заметив подходящую Первую, — из этого выйдет недурное сказание. А уж детишки — те будут слушать с открытыми ртами.
Суровая воительница отвела глаза, и на ее губах появилась странная мягкая усмешка, словно в тоне Красавчика она уловила что-то очень личное.
Несколько часов «Гемма» осторожно двигалась по морю, бурлящему от никоров, и лишь к вечеру, оставив их позади, смогла снова набрать скорость. Напряжение этого непростого перехода вылилось во всплеск безудержного веселья. Великаны смеялись, дурачились, пели озорные песенки, словно весь экипаж превратился в ребятишек, которым не было никакого дела ни до Поиска, ни до Первого Дерева, ни до неизбывной боли Мечтателя. В центре внимания, конечно же, находился Красавчик — он был заводилой и умело подстегивал всех на еще большие дурачества. Линден прекрасно видела, что в своем лихорадочном веселье он близок к истерике, да и другие не отстают, но понимала, что Великаны таким образом пытались скрыть друг от друга дурные предчувствия и хоть как-то разрядить обстановку. И Красавчик, как умелый режиссер, дав им полностью разрядиться, постепенно стал наполнять их оптимизмом; его шутки становились все светлее, исчезала горечь, и вместо оскалов на лицах Великанов заиграли теплые улыбки.
Если бы Ковенант захотел во всем этом участвовать, Линден, конечно же, последовала бы за ним.
Но он не захотел. Он держался особняком, и его не трогали шутки и озорные выходки Красавчика. Казалось, после ухода харучаев его уже ничто не могло развеселить. А может быть, он уже просто забыл, каково нести свой крест в одиночку, не надеясь, что хоть кто-то разделит твою ношу. Так или иначе, спустившись вместе с Линден в каюту, Ковенант ничком бросился на тюфяк. Но не смог улежать спокойно. Первое Дерево уже близко. Сверху доносились приглушенные раскаты хохота Великанов. Линден приникла к его груди и мысленно повторила мольбу, которую все эти дни твердила про себя, но так и не решалась произнести вслух: «Ну пожалуйста, не отсылай меня назад!» Но, взглянув на его застывшее лицо, поняла, что и сегодня этого не скажет.
Всю ночь ее мучили кошмары из прошлого, но, проснувшись, она не помнила об этом. Осталось лишь смутное неприятное ощущение.
Ковенант стоял спиной к Линден и держал в руках джинсы и тенниску, очевидно, собираясь их надеть. Она внутренне сжалась и мысленно взмолилась: «Не надо! Не возвращайся к себе прежнему! Не возвращай нас обоих к нашему одинокому безнадежному прошлому!»
И, словно ощутив спиной этот страстный призыв, Ковенант обернулся и глянул ей в лицо. Его лицо искривила нервная усмешка, но он не отвел глаз, и Линден поняла, что он и сам безумно боится того момента, когда увидит Первое Дерево. Ковенант не давал забыть ни ей, ни себе, насколько он опасен для тех, кто его любит. Лишь секунду они смотрели друг на друга, а затем он зашвырнул одежду в угол, опустилсяна колени перед любимой и, обняв ее, прижал к себе с невыразимой нежностью.
Когда спустя какое-то время они поднялись на палубу, Ковенант вновь был одет в шерстяную тунику. И хотя осенний воздух был уже достаточно холоден, он не дрожал, словно проказа не позволяла ему чувствовать перемены температуры. А Линден согревала мысль о том, что он понял ее и согласился.
Весь день они в ожидании простояли на носу корабля, вглядываясь в горизонт. Ждали все: и Ковенант, и Линден, и Великаны. Даже те, кто нес вахту, старались найти повод оказаться на баке и замедляли шаги, вглядываясь вперед, но видели лишь бегущие навстречу волны. Наспех пообедав, все, кто был свободен, снова устремились на нос, и опять потянулось ожидание.
Когда наконец раздался радостный крик впередсмотрящего, Линден вздрогнула, словно услышала похоронный набат. Великаны разом загалдели, и через минуту большая часть экипажа оказалась на реях, выглядывая желанную цель. На палубу поднялся и Мечтатель и, не глядя ни на кого, угрюмо направился на бак. Ковенант перегнулся через борт и вытянул шею, надеясь, что так скорее увидит остров. Но, поняв, что ведет себя глупо, пробурчал, обращаясь к Линден: «Пошли», и, взяв ее за руку, повел к капитанскому мостику. Она чувствовала, что он с трудом удерживается, чтобы не побежать, и сама, поддавшись его возбуждению, невольно ускорила шаг.
|
|
| |
|
GolDiVampire |
Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:42 | Сообщение # 30 |
|
Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014
Новые награды:
Сообщений: 2778
Магическая сила:
| На мостике, кроме Хоннинскрю и рулевого, уже стояли Первая и Красавчик. И почти сразу же к ним присоединились якорь-мастер и Яростный Шторм. В напряженном молчании все уставились на линию горизонта, ожидая, что с минуты на минуту из-за нее поднимется Остров Первого Дерева.
Но корабль прошел еще около лиги, прежде чем Хоннинскрю поднял руку и указал вперед. Линден не обладала таким острым зрением, как Великаны, но вскоре и она увидела на горизонте небольшое пятнышко. Там, вдалеке, где небо встречалось сморем, маячил крохотный островок, бывший центром всей этой Земли, центром роковым и судьбоносным. Ветер гнал «Звездную Гемму» прямо на него, и остров рос на глазах.
Линден оглянулась на Ковенанта, но тот не отрываясь смотрел вперед, забыв обо всем, и глаза его горели мрачным огнем. С того момента, когда показался остров, он не произнес ни слова, но по выражению его лица можно было понять, что именно там для него решается вопрос жизни и смерти.
Вскоре уже можно было разглядеть некоторые детали: остров походил на сложенную из камней древнюю пирамиду. Ветра и бури обточили его скалистые уступы. Между ослепительно-белыми под солнечным светом камнями лежали черные, словно сгустки мрака, тени. Он словно находился на границе дня и ночи: седой, обрывистый, неприступный. Его форма наводила на мысль, что это угасший вулкан и что на его вершине находится кратер.
Когда корабль подошел ближе, выяснилось, что остров окружен кольцом рифов. Они торчали из воды, словно хищные клыки, и нигде между ними не было видно прохода достаточно широкого, чтобы мог войти корабль Великанов.
Капитан в поисках гавани повел «Гемму» вокруг острова, а нескольким матросам дал команду тем временем высматривать Первое Дерево. Линден включила свое видение на полную мощность и тоже стала внимательно исследовать остров с подножия до вершины, скользя внимательным взглядом по сложному узору света и тени. Но она не видела и не чувствовала присутствия никаких форм жизни, кроме разве что слепой дремоты древних камней. Даже в омывавших его берега волнах не было ни водорослей, ни прибрежной живности.
Вздымавшиеся гранитные скалы казались торчащими над водой костями обнажившегося скелета Земли. Может, именно поэтому здесь господствовала единственная форма жизни (или нежизни?) — камень. Даже птицы здесь не гнездились.
— Так где же оно? — пробормотал Ковенант, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Где же оно?
— За краем гребня, где ж еще! — наконец отозвался Красавчик. — Разве это не идеальное место для того, что мы ищем?
Линден сильно в этом сомневалась, но высказывать свои опасения вслух не стала. Когда «Звездная Гемма» обошла вокруг острова полный круг, так и не найдя подходящего прохода, солнце уже стало садиться, и дикие берега окрасились в золотисто-оранжевые тона. Но Линден так и не ощутила присутствия Первого Дерева, словно его там никогда и не было. Или оно давно уже засохло?
Хоннинскрю вместе с Первой решили до рассвета поставить корабль на якорь с северной стороны острова, а утро вечера мудренее. Только сейчас Линден осознала, что радостная суматоха прибытия давно сменилась угрюмым, настороженным молчанием. Негостеприимные берега острова напомнили всем, что цель еще не достигнута и неизвестно, с какими препятствиями придется столкнуться. Перед кораблем Великанов возвышалась гранитная твердыня в ожерелье рифов, причем с таким неприступным видом, словно не собиралась открывать своих тайн никому и никогда, до самого скончания времен. Но в то же время сияющая золотом и багрянцем в лучах заката каменная пирамида невольно внушала почтение: от нее исходила неведомая грозная сила. Великаны почтительно понижали голоса, а вскоре и вовсе приумолкли, и вечернюю тишину нарушали лишь жалобные поскрипывания кабестана да влажный плеск волн.
— Друг Великанов, — сдержанно произнесла Первая, — может быть, лучше дождаться утра? Или ты непременно хочешь отправиться на поиски прямо сейчас?
— Я не могу ждать, — сдавленным голосом произнес Ковенант, не отрывая глаз от скал.
Первая судорожно сглотнула и, приказав якорь-мастеру спускать на воду баркас, вновь обернулась к Ковенанту:
— Мы вместе прошли очень долгий путь, прежде чем достигли этих берегов. Все это время из уважения к тебе за то, что ты сделал ради наших Мертвых в Коеркри, я не досаждала тебе расспросами об истинной цели твоего путешествия. Но теперь я имею право знать все.
Солнце тонуло в морских волнах, и глаза Ковенанта светились, то ли отражая его последние умирающие лучи, то ли бушевавшее внутри него пламя.
— Знаешь ли ты, как нужно обращаться с Посохом Закона? И как ты определишь, из чего именно его делать? Там ведь может расти и несколько деревьев.
— Для того здесь есть я, — торопливо ответила Линден, всеми силами пытаясь доказать ему свою необходимость. Ей не хотелось, чтобы он отослал ее в ту жизнь.
Ковенант бросил на нее предостерегающий взгляд, но она, словно не замечая этого, посмотрела на Первую и, смущаясь оттого, что могут подумать, будто она хвастается, почти прошептала:
— Я же умею видеть. То есть все, что я вижу глазами, я чувствую, понимаю. Состояние здоровья. Степень искренности. Где настоящее, а где фальшь. Это трудно объяснить. Короче, я и Закон тоже вижу особым образом. И могу сказать, что годится для Посоха, а что нет. Я буду ему подсказывать.
Но как только эти слова сорвались с ее губ, она поняла, что не смогла выразить всего, что хотела. Она чувствовала, что Ковенант доверяет ей и с радостью примет ее помощь, но ощущала примешивавшуюся к радости горечь: похоже, он понял ее так, будто она торопится найти Посох лишь для того, чтобы поскорее вернуться домой. Чтобы бросить его.
Первая приняла ответ Линден, очевидно, так и не заметив, сколь противоречивые чувства вызвал он у Ковенанта, и вместе с Красавчиком и Хоннинскрю пошла проследить, как спускают баркас.
Хозяйкой на мостике осталась Яростный Шторм. Убедившись, что корабль надежно закреплен, она ободряюще подмигнула Ковенанту:
— Все идет как по маслу.
Но тот, похоже, не услышал ее: все его внимание было поглощено островом, освещенным заходящим солнцем. Он так пристально вглядывался в его скалистые берега, в игру теней на камнях, словно по ним мог прочесть свою судьбу.
Линден положила ему руку на плечо, и лишь тогда он обернулся и позволил ей прочитать в своих глазах все мучившие его сомнения. Его лицо, медное от закатного света, испещренное глубокими тенями, было схоже с каменным ликом острова. Линден снова попыталась объяснить ему свои опасения:
— Мечтатель испуган. Я думаю, что он знает истинную цель Лорда Фоула.
Ковенант сдвинул брови, но почти тут же лицо его разгладилось, и на нем возникло некое подобие столь напугавшей ее когда-то улыбки, которой он одарил Джоан.
— Это неважно. — Он все еще не позволял возбуждению овладеть собой. — Когда я был в Анделейне, Морэм сказал мне: «Ничто не поможет тебе избежать его западни, поскольку она окружена другими ловушками. Жизнь и смерть вросли друг в друга, и их невозможно отделить. Лишь понимая и принимая эти крайности, ты обретешь над ними контроль и власть». — Лицо его снова помрачнело, и он добавил: — Ну что ж, пошли, посмотрим, что нам там приготовили.
Линден очень не хотелось пускать его на остров. Если бы ее объятия могли остановить его, она вцепилась бы изо всех сил, лишь бы не допустить, чтобы он ступил на эти камни и исполнил задуманное. Но она знала, что даже ей не остановить его. Да и разве не за то, что он никогда не боялся боли, она так любила его? Собрав все свое мужество, она последовала за ним, почти не видя ступенек трапа в сгущающихся сумерках.
Палуба уже погрузилась в вечернюю тень, хотя на концах мачт еще догорали прощальные отблески заката. Вдали, у борта, где спускали баркас, Линден увидела несколько силуэтов и, лишь подойдя ближе, разглядела рядом с Первой, капитаном и Красавчиком Мечтателя. Тут же чернела фигура Вейна, а рядом с ним привычным контрастом перламутрово светилась мантия Обреченного. К своему удивлению, она вдруг увидела и Бринна с Кайлом. Ковенант, завидя их, ускорил шаг. Но, поскольку харучаи не проронили ни слова и даже не подняли глаз, он, не сбавляя шага, устремился мимо них к Первой и бросил ей нетерпеливо:
— Ну что, мы готовы?
— Готовы, — усмехнулась она. — Насколько это возможно, если учитывать, что понятия не имеем, с чем столкнемся.
— Ну что ж, тогда в путь. — Тон его голоса был сумрачнее сгущавшейся вокруг ночной мглы.
Ковенант шагнул к борту, но на пути его вдруг возник Финдейл.
— Обладатель кольца, хорошо ли ты подумал? — В голосе элохима звучала мольба. — Ведь у тебя пока еще есть выбор. Так стоит ли следовать своей сумасшедшей мечте? Я не раз говорил тебе в открытую, что ты владеешь силой, которая может уничтожить не только тебя самого, но и всю Землю. Ты не должен идти к Первому Дереву.
Мечтатель страстно закивал, словно цепляясь за соломинку.
— Я знаю, чего вы все боитесь, — скорее себе, чем Обреченному, тихо ответил Ковенант. — Первого Дерева. Посоха Закона. Вы боитесь, что у меня получится. Зачем еще вам, элохимам, было пленять Вейна? Зачем еще вам нужно было прилагать столько усилий, чтобы вселить в нас неуверенность? Похоже, если мы преуспеем, вы что-то потеряете. Не знаю, что именно, но вас это очень волнует, если не сказать — пугает. А теперь, смотри, — продолжил он с мрачной усмешкой, — Вейн все еще с нами. И разве не напоминание о старом Посохе следует за нами по пятам? И я еще здесь. И кольцо мое тоже со мной. И Линден тоже здесь. — Его голос упал до шепота, словно он пытался сдержать ярость. — Черт тебя подери, элохим, если ты хочешь удержать меня, то попробуй найти для этого разумную причину!
Обреченный не ответил и, по-видимому, отвечать не собирался.
Ковенант развернулся к остальным и, словно ожидая, что и они станут ему препятствовать, ожег всех непримиримым взглядом. Но ни капитан, ни Первая, ни Красавчик не выказали ни желания отложить вылазку, ни удивления его речами. Даже Мечтатель — и тот больше не пытался остановить его.
Подстегиваемый нетерпеливыми чертиками, Ковенант, забыв о головокружении, перелез через борт и начал спускаться в баркас.
Линден тут же последовала за ним, не доверяя никому место рядом.
А сразу же за ней через борт полезли Кайл с Бринном.
Весь остров уже покрывала ночная тень, лишь его пик еще пламенел на закатном солнце, но и его вскоре должна была поглотить долгая ночь Земли. Но, пока гребень был освещен, он казался единственным местом, где могло находиться Первое Дерево. Уже спускаясь по лестнице, Линден вспомнила, что сегодня новолуние и ночь будет очень темной. При мысли об этом по ее телу пробежала дрожь. Внезапно ей показалось, что туника — слишком слабая защита от ночной сырости, поднимавшейся от тусклых вод внизу. Когда она ступила на борт баркаса, ногу ее лизнула волна, и ей показалось, что соль проникла в плоть и разъедает ее, как кислота. Но Линден сдержала невольный вскрик и, стиснув зубы, пробралась на нос, где уже сидел Ковенант. Соленая вода, высыхая, слегка пощипывала и стягивала кожу.
За харучаями в лодку спустился Хоннинскрю. И тут солнце окончательно исчезло за горизонтом, и остров погрузился во тьму. Теперь он казался лишь темным силуэтом на фоне звездного неба. Первая с Красавчиком молча заняли свои места на корме, а спустившийся за ними Вейн примостился рядом с харучаями. Линден даже не могла различить бурунчиков на рифах. Хоннинскрю что-то говорил брату, но шум волн и всплески весел не позволяли расслышать ни слова.
Из ночной темноты за спиной Мечтателя сгустился силуэт Финдейла Обреченного.
Линден протянула руку, нашла ладонь Ковенанта и сжала ее. Его пальцы были холодны как лед, онемение его рук можно было уже почувствовать на ощупь.
Первая помахала Великанам, остававшимся на корабле, и якорь-мастер с Яростным Штормом помахали ей в ответ. Но никто не произнес ни слова. Хоннинскрю отвязал канат и оттолкнул баркас от корабля веслом. В тишине, нарушаемой лишь плеском волн, каменная лодка заскользила в ночь.
Ковенант сидел, уставясь на мрачную громаду острова и вцепившись в руку Линден, словно она была якорем. Линден тоже разглядывала то, что была способна увидеть, хотя рифы все еще оставались для нее неразличимыми на фоне черной воды и темного камня. Капитан и Мечтатель взялись за весла, и их мощные руки ритмично заработали, словно они и вслепую могли разыскать безопасный путь. И все равно Линден казалось, что тьма абсолютно непроницаема. Но весла продолжали ритмично вздыматься и падать, и баркас довольно быстро скользил к берегу, где их ожидали неведомые события и тайны. Остров рос, заслоняя собой небо, и, чем ближе путешественники к нему подходили, тем больше брала их оторопь, словно они находились в преддверии ада.
Внезапно Линден пронзила мысль о том, что, вне всякого сомнения, лодка напорется на рифы и они утонут.
— По правому борту что-то есть, — тихо констатировала Первая, и баркас тут же сменил направление.
А через несколько секунд с другой стороны вырос пышный коралловый куст. Линден безумно перепугалась, но лодка, к ее удивлению, благополучно скользнула мимо и вошла в полосу прибоя.
Сейчас, когда ночь простиралась от горизонта до горизонта, остров казался отсюда даже дальше, чем с борта «Звездной Геммы». Но лодка быстро двигалась вперед. Мечтатель, подгоняемый видениями Глаза Земли, налегал на весла с такой силой, что они жалобно скрипели, а Хоннинскрю, хоть и горестно вздыхал, но приноравливался к ритму, который задавал брат. И вскоре уже почти все небо закрыла темная громада, окаймленная по краям звездным сиянием. Линден подумала, что в такой темени, даже если Ковенант и сумеет совладать со своим головокружением, они все равно не смогут вскарабкаться на вершину. Его рука в ее ладони была совсем ледяной, словно промерзла до самых костей.
Но тут Линден забыла обо всех своих опасениях, забыла даже о руке Ковенанта; Первая с Красавчиком вскочили, а гребцы остановились и подняли весла: с островом прямо на глазах стали происходить странные изменения.
Внезапно из всех щелей и трещин начали сочиться струйки тумана, с каждой секундой разбухая и плотнея. Вскоре уже вся гора была покрыта клубящимся, плотным как облако покрывалом, каскадом ниспадавшим к морю. А небо вокруг острова заволокло полупрозрачным флером.
И этот туман светился!
Однако при этом он не выглядел каким-то необычным, загадочным явлением: он был похож на обыкновенный ночной туман, озаренный лунным светом. Вот только никакой луны на небе не было. Вместо острова перед ошеломленным Поиском висело косматое светящееся облако, с каждой секундой все ближе подползавшее к воде. Лишь вершина все еще темнела, слегка подсвеченная млечным отблеском тумана. А серебряные клубы свечения все ползли по воде, как щупальца, словно намеревались заполнить пространство до самых рифов.
Линден подавила в себе желание немедленно сбежать. Она вдруг с необычайной ясностью ощутила, что не имеет ни малейшего желания, чтобы этот странный мистический туман коснулся ее. Но Поиск был нацелен вперед. Первая тихо, но строго приказала Хоннинскрю и Мечтателю снова взяться за весла:
— Я устала ждать. Если уж нам суждено с этим встретиться, то лучше самим, по своей воле пойти к нему навстречу.
Весла вновь опустились на воду, и каждый их взлет все больше сближал Поиск с таинственным туманом. Звезды странно мерцали в вышине, словно предупреждали о неведомых опасностях, но баркас упрямо шел прямо на светящуюся завесу. Вскоре все вокруг окуталось тончайшей дымкой, а пелена на склонах так уплотнилась, что вершина острова почти исчезла из виду. Словно боясь, что и она вот-вот растворится, братья-Великаны заработали веслами с таким усердием, что лодка помчалась к дальнему, уже неразличимому берегу с необычайной скоростью.
Первая неразборчиво отдала какую-то команду, Хоннинскрю с Мечтателем подняли весла, и лодка по инерции заскользила навстречу мерцающей завесе.
Небо исчезло. Ощутив на лице влажное прикосновение тумана, Линден инстинктивно сжалась, ожидая неведомой опасности. Но ее видение подсказало ей, что сама по себе дымка настолько слаба и неуловима, что не может причинить никакого вреда. Она видела всех сидящих в лодке, однако море уже полностью скрылось под сияющим покровом, и концы уходящих в туман весел казались обрубленными.
Линден вдруг испугалась, что их группа заблудится и никогда не найдет дороги к острову. Но тут Первая спокойно отдала команду слегка изменить курс и снова начать грести. Очевидно, она руководствовалась присущим всем Великанам чувством направления.
Лодка пошла быстрее, и туман влажной маской облепил лицо Линден. Капельки светящейся жидкости сконденсировались на волосах Ковенанта, словно пот, порожденный его усилиями достичь цели. Туман на секунду расступился, и Линден, увидев впереди вершину острова, убедилась, что способность ориентироваться в любых условиях Первую не подвела.
Вдруг ни с того ни сего Красавчик, хрипя и сипя, словно туман до отказа наполнил его исковерканные легкие, начал благодарить Хоннинскрю и Мечтателя за их замечательную греблю, Вейна — за его непроницаемую таинственность, а затем перешел к долгому повествованию обо всех туманах, которые когда-либо встречались на его пути во время долгих странствий. Линден поняла, что ему было не важно, о чем говорить, главное — помочь всей компании сохранить спокойствие в этом странном тумане. Но голос его звучал глухо, и каждое слово порождало странное эхо, словно лодка невзначай заплыла в пещеру. От его разглагольствований всем стало еще больше не по себе, и Первая что-то прошипела. Красавчик замолчал на полуслове.
В тишине, которую нарушали лишь мерные всплески весел, лодка скользила к острову.
Линден показалось, что здесь, в тумане, время течет как во сне — несоразмерно реальным меркам. Слабое свечение уже начало оказывать на нее гипнотическое воздействие. Мельчайшие частицы светящегося тумана, собираясь в крупные капли, стекали по лицу Ковенанта и усыпали его тунику мерцающими жемчужинами. Да и сама Линден была с ног до головы украшена эфемерными драгоценностями. Волосы ее намокли и темными прядями обрамляли бледное лицо.
Когда в тумане вновь на секунду образовалась брешь, оказалось, что остров находится на том же расстоянии, что и прежде.
Хоннинскрю и Мечтатель вновь перестали грести, но Линден видела впереди их сгорбленные усилием спины и слышала тяжелое дыхание. Только сейчас она поняла, сколько времени уже прошло. Похоже, что они, словно в трансе, пытались доплыть до острова в течение нескольких часов. Прошла как минимум уже половина ночи. Линден попыталась стряхнуть овладевшее ее телом оцепенение и снять с лица влажную маску тумана. Вновь дымка рассеялась, и на сей раз она увидела остров отчетливо
Баркас не приблизился к нему ни на шаг.
— Черт побери! — воскликнул Ковенант.
— Я совсем запутался, — сдавленно признался Красавчик. — Эта атмосфера… — И, окончательно растерявшись, замолчал.
Финдейл стоял на носу баркаса и разглядывал остров. Его одежда и волосы были абсолютно сухими — на него туман не оказывал никакого воздействия. Руки он скрестил на груди с таким непримиримым видом, словно вся сила морей была сосредоточена в его локтях. Его глаза буравили туман, словно одной силой воли он мог проникнуть в непроницаемое.
— Финдейл, — обратилась к нему Линден, — ради Бога, скажи, что ты делаешь?
Но в ту же секунду на баркасе началась суматоха.
Бринн попытался вскочить, но Мечтатель, ухватив его за руку, заставил сесть на место. В результате оба свалились на дно лодки. Несколько секунд Хоннинскрю пытался грести, но затем бросил весла, чтобы поймать беспомощно болтавшиеся весла брата. Но тут же ему на помощь подоспел Красавчик. Пока он занимался веслами, капитан попытался разнять боровшихся Мечтателя и харучая.
Кайл тоже не остался встороне и попытался принять участие в схватке. Но Первая, вскочив на ноги, удержала его. А в следующую секунду в ее правой руке сверкнул палаш.
— Хватит!
Хоннинскрю снова взялся за весла, а Мечтатель утихомирился. Острие клинка повисло в опасной близости от горла Бринна.
Кайл отчаянно бился в железном объятии Первой, пытаясь прийти на помощь другу.
— А теперь, — холодно заявила Великанша, — объясните мне, что на вас вдруг нашло.
Бринн почему-то смутился и пролепетал:
— Если юр-Лорд позволит мне говорить с тобой… Мечтатель яростно затряс головой, то ли отрицая, то ли пытаясь стряхнуть с себя видения.
Ковенант хотел ответить, но Линден перебила его:
— Минуточку.
Она задыхалась в этом тумане. С трудом перешагивая скамейки, она приблизилась к Мечтателю, скорчившемуся на дне баркаса. Его глаза устремились к ней с немой мольбой.
— Ты что-то видел, — констатировала она. — Ты понимаешь, что здесь происходит.
Его лицо светилось от покрывавших его капелек тумана. Шрам ослепительно сверкал, словно молил о помощи.
— Ты не хотел, чтобы Бринн переговорил с Ковенантом. Мечтатель прикрыл веки. Она ошиблась. Тогда Линден предприняла еще одну попытку:
— Ты не хотел, чтобы Бринн сделал то, что намеревался. И ты не хотел, чтобы харучай убедил Ковенанта в необходимости этого.
Немой Великан тут же согласно закивал. Вдохновленная интуитивными предчувствиями и странной трансцендентной логикой Мечтателя, она продолжила:
— Если бы Бринн сделал то, что намеревался, то на нас обрушилось бы то, что ты видел в своих видениях. И это было бы ужасно. И мы не сумели бы остановить это.
Внезапно у нее перехватило горло, и она поняла, что у них есть только один-единственный шанс сохранить свои жизни.
Невольно повысив голос, Линден обратилась к Ковенанту, уже шагнувшему к носу лодки:
— Не позволяй Бринну выполнить задуманное! — Ее голос дрожал от напряжения. — Обстоятельства против нас…
Но Ковенант смотрел не на нее, а на Бринна. И в его взгляде читалось столь знакомое сумасшествие, что Линден рванулась, чтобы оказаться между ними.
Харучай ухватился за лезвие, приставленное к его горлу, и, несмотря на огромную силу Великанши, попытался отвести клинок в сторону. По его запястью зазмеилась струйка крови. Но он словно не обращал на это внимания. Если Первая не дрогнет и не отведет клинок, то через несколько секунд он отрежет себе пальцы.
— Бринн! — отчаянно воззвала к харучаю Линден. Но тот словно не слышал ее.
Первая, ругаясь одними губами, отвела клинок в сторону.
— Да ты рехнулся,- хрипло пробормотала она.- Но я не стану помогать тебе помереть, если ты так уж этого захотел вдруг.
Не глядя на нее, освобожденный Бринн рванулся к Ковенанту. Он совершенно не обращал внимания на рану на ладони. Он лишь сжал руку в кулак, и со стороны казалось, что он хочет ударить Неверящего.
Но, оказавшись совсем рядом со своим господином, харучай остановился и произнес:
— Юр-Лорд, ты должен меня выслушать.
Ковенант устремил на Бринна долгий взгляд и неуверенно кивнул, будто решимость харучая лишила его сил. Туман сгущался, словно пытался напомнить, что дороги дальше нет.
— У харучаев есть легенда, — бесстрастно промолвил Бринн, — дошедшая до нас из незапамятных веков. Она относится к тем временам, когда харучаи ничего не знали о Лорде Кевине и еще не произносили великой клятвы. В ней говорится о некоем человеке, который стоит в конце времен, на краю Земли, и держит в руках нити судеб харучаев. Человек, которого мы называли Кенаустином Судьбоносным. В своем мастерстве и величии он вознесся выше пиков самых высоких наших гор. Только сверяясь по его неизмеримым достоинствам, мы можем судить, одержали ли мы победу или понесли поражение. Легенды гласят, что однажды кто-то из нас приблизится к ак-хару и познает меру его добродетели. Потому-то харучаи и находятся в вечном поиске. В сердце каждого из нас сквозит надежда, что именно он окажется избранным и постигнет меру вещей. Но путь, ведущий к ак-хару Кенаустину Судьбоносному, нам неведом. По легенде, этот путь нельзя узнать заранее, его можно лишь постичь по прошествии. И приведет он нас вовсе не к тому, к чему мы стремились. — Голос Бринна, столь ровный поначалу, затрепетал, словно его хозяин не был уверен в том, что говорит. — Я один из ищущих. Потому-то я и бросился очертя голову в то, что ты предложил мне. Юр-Лорд, мы отреклись от самих себя ради службы тебе. Но теперь я больше не твой слуга. Хоть ты и носишь кольцо. Твоя сила противостоит моим стремлениям. Ведь если ты возьмешь всю тяжесть предназначения только на свои плечи, то нам, харучаям — всем харучаям, — это будет заказано навеки. Я прошу тебя, я умоляю разделить ее со мною. Я ничего не понимаю в смутных видениях Троса-Морского Мечтателя, но отчетливо вижу, что мы должны вместе достичь нашей цели. Если я ошибаюсь, то плоды моей ошибки падут на тебя. Но если я прав… — Он запнулся, не в силах выразить всю полноту своих чувств. — Юр-Лорд, молю тебя, — воздел он к небу кровоточащий кулак, — не останавливай нас на пути к самим себе!
Линден ничего не поняла из его путаной речи. Ей показалось, что все, о чем он говорит, наполнено смыслом не больше, чем ночной кошмар. Лишь Мечтатель и Финдейл согласно кивнули, словно им все было понятно. Немой Великан закрыл лицо руками, будто не в силах был вынести то, что услышал. А элохим страдальчески молчал, словно знал ответы на все вопросы, но не испытывал ни малейшего желания произнести их вслух.
Ковенант провел по лицу рукою, стирая светящиеся капельки. Его губы заплясали в попытке сказать что-то. Но только с третьего раза он наконец исторг из себя звук:
— Да о чем ты, черт возьми, толкуешь?!
Бринн не ответил. Он лишь простер окровавленную руку в сторону острова.
Его жест был столь страстным, что приковал к себе внимание всех, кто находился в лодке.
Очередное окно в тумане вдруг открыло им в осязаемой близости острый край скалы острова. В этой странной светящейся дымке все расстояния казались неопределимыми. Однако край скалы надвигался, твердый, реальный, как бы ни казалось мистически зыбким все вокруг. В конце концов, эта скала могла быть вовсе не частью острова, а лишь одним из рифов. А может, она была лишь частью морока, навеянного туманом.
На ее вершине восседал в позе лотоса человек в изодранной рясе.
Склоненная голова свидетельствовала о глубоком погружении в медитацию. Однако глаза его были широко открыты, а зрачки закатились, открывая перламутровые белки. Слабый ветерок шевелил его волосы, и на изможденных щеках залегли глубокие тени. Его кожа была испещрена морщинами, и он казался слабым и зависимым от внешнего мира. И в то же время Линден ощутила идущую от него волну незыблемой силы.
— Да, — выдохнул Финдейл, словно не думая о том, что хоть кто-нибудь его услышит. — Хранитель Первого Дерева. Мы должны пройти мимо него.
Ковенант воззрился на Обреченного. Но элохим не ответил на его взгляд. Тогда Неверящий ссодроганием обратил взгляд на Бринна. В тумане лицо его приобрело странный синюшный оттенок.
— Так вот чего ты хотел? — хрипло прокаркал он. — Сразиться со стражем Дерева? Одолеть его?
Тщательно подбирая слова,Бринн ответил:
— Элохим сказал, что мы должны миновать его, прежде чем достигнем Первого Дерева. Я понял, что он и есть ак-хару, Кенаустин Судьбоносный. И если я последую за ним, то мы оба обретем служение.
— А если ты неправильно понял? — бросил Ковенант в бесстрастное лицо Бринна. — Вы опять разуверитесь в себе? Как ты думаешь, долго вы сможете тогда продержаться, харучаи, а?
Но смутить Бринна было невозможно:
— Скоро я узнаю правду. И любой, кто избегает ее, кто боится ее, — лишь жалкий трус.
Ковенант вздрогнул и бросил молящий о помощи взгляд на Линден.
Она прекрасно поняла бушующие в его груди чувства. И испугалась, что он обрушит бушующую в нем силу на стража Дерева. Ведь Ковенант никогда в жизни не задумывался о том, где находятся его друзья в ту минуту, когда он испуган и жаждет действия. Но его страх преобладал над отвагой. Ему вовсе не хотелось зависеть от проницательного взгляда Мечтателя. А немой Великан все прятал лицо в ладонях, словно не желал перейти границы недозволенного.
Линден вдруг ощутила, как в ней начинают возрождаться старые противоречия. Инстинктивно она доверяла Мечтателю, но та нужда, что принудила Бринна оттолкнуть клинок Первой, потихоньку забирала власть над ней. Линден вдруг осознала всю глубину одиночества харучаев, и ей захотелось помириться с ними. В то же время ей трудно было забыть яростные попытки Мечтателя обрести ее понимание.
Она вдруг осознала, что Первая и Красавчик встали со своих мест и теперь в упор смотрят на нее. Хоннинскрю впился пальцами в плечи брата. Великаны изучали ее. И Ковенант не отрываясь смотрел на нее. Один лишь Бринн не искал ее взгляда: все его внимание было приковано к Неверящему.
Не в состоянии ответить прямо «да» или «нет», она попыталась найти средний путь.
— Мы плывем уже почти половину ночи, — ее слова были обращены в основном к Бринну, — но до сих пор не достигли берега. Так как же вы собираетесь добраться до того человека, чтобы сразиться с ним?
Последний вопрос прозвучал воплем в ее устах, но Бринн воспринял его как разрешение. И, прежде чем кто-либо успел его остановить, нырнул в клубящийся на носу лодки туман.
Светящаяся дымка поглотила его. Линден услышала слабый всплеск в тот момент, когда он входил в воду. Но проследить его путь была не в состоянии — харучаи оказался вне досягаемости ее видения. А плыл он совершенно бесшумно.
— Черт бы вас всех побрал! — взорвался Ковенант. Его восклицание отозвалось тусклым эхо в каверне тумана. — У нас нет права на ошибку!
Целое мгновение никто не отзывался. Затем раздался голос Первой:
— Хоннинскрю, Мечтатель. Мы зашли уже так далеко, как никогда не заходили. Если это только в силах Великанов, мы догребем до этого острова.
Капитан снова взялся за весла. Но Мечтатель замешкался. Линден испугалась, что он настолько погружен в ужасы своих видений, что не способен откликнуться. Она даже подготовилась к тому, чтобы защитить его от Первой. Но она недооценила немого Великана: он громадным усилием согнал с себя морок, вновь сел на весла и ударил по воде с такой яростью, словно хотел ее разбить.
Линден была потрясена, но как только она слегка пришла в себя, то вновь обернулась к Ковенанту.
Хоннинскрю недолго пытался поймать ритм брата; вскорости они работали веслами, словно близняшки.
И вновь в тумане зазияла дыра. И вновь свет звезд вокруг неприступной вершины свидетельствовал, что лодка не продвинулась вперед ни на дюйм.
Но скала впереди была вновь отчетливо видна. Казалось, она намного ближе, чем остров. Но теперь она была пуста. Отшельник исчез.
И на сей раз туман не стал наползать. В прорехе дымки все увидели Бринна, подтягивающегося на утес. Он вел себя так, словно видел там кого-то. Он осторожно поднялся на уступ, и вдруг на него обрушились невидимые удары, которым он не способен был противостоять.
Он упал с обрыва, и туман тут же затянулся, не давая увидеть, что случилось потом.
Линден только сейчас осознала, что гребцы перестали грести и заерзали на скамейках. Никто не произнес ни слова, лишь Красавчик бормотал что-то себе под нос да хрипло, невнятно ругался Ковенант.
И вновь туман раздвинулся, как театральный занавес: на сей раз перед ними появилась россыпь камней где-то на недосягаемой вышине.
И по этим голым камням полз Бринн, борясь с разреженным воздухом. Его правая рука была испятнана кровью, сочившейся из вены. Но он продолжал ползти, словно от этого зависела вся его жизнь. Пальцами рук, ног он впивался в камень и двигался вперед. Казалось, что некто невидимый противостоит ему, пытается сбить его с пути, но харучай упрямо продвигался вперед. Удары, пытающиеся его сдержать, скользили по его лицу, запутывались в складках туники. И вновь туман сгустился.
Ковенант скорчился на носу, словно снедаемый внутренним жаром. Капли светящегося тумана окутывали его, как сияние дикой магии. Линден понимала, она была даже уверена в том, что пламя не копится в нем. Ледяной холод тумана пронизал его насквозь и погасил в нем бьющийся огонь. Линден ощущала это. Он перестал сыпать проклятиями, словно осознав их тщетность.
Кайл перебрался на нос лодки и теперь стоял там, пытаясь взглядом разогнать туман. Его лицо заострилось, а по лбу, словно пот, стекали светящиеся капли тумана. Впервые в жизни Линден увидела взволнованного харучая.
И вновь завеса тумана раздвинулась. Путешественники увидели уступы почти у самой вершины, но это не приблизило их к цели. Однако они успели рассмотреть, что местами камни просели и тропинки усыпаны сколами острее ножа. Бринн продолжал свой путь, невзирая на страшные раны на ногах. Вся его одежда была растерзана в клочки. И на теле не оставалось места, которое бы не кровоточило.
Но теперь сквозь туман можно было разглядеть стража. Он мерцал и переливался в лунном свете и по-прежнему был недостижим. Но чем ближе к нему продвигался Бринн, тем реальнее он казался.
Внешне страж никак не отреагировал на появление харучая, однако на Бринна вновь обрушилась невидимая атака. Линден не понимала, как у харучая нашлись еще силы, чтобы противостоять новой серии ударов. Ему даже пришлось спрятаться за камнями, чтобы этот странный старик не швырнул его вниз.
И даже отступить он был не в состоянии: туман закрывал все вокруг, не давая ни малейшей возможности сориентироваться.
— Я должен помочь ему, — заявил Ковенант, сжимая кулаки с такой яростью, что на побелевших костяшках проступили капли крови.
Но каждый изгиб его тела, согбенность его плеч говорили о том, что он понятия не имеет, как это сделать.
Линден воззвала к себе, но не добилась ничего, кроме того, что нужно немедленно осушить незваные слезы. Бринну уже недолго осталось сражаться. Скоро он погибнет — рана его настолько глубока, что он истечет кровью. Разве может он сражаться с неведомым, в то время как силы его тают с каждой секундой?
И вновь в тумане появилось окно, и вновь в нем показались горы. Линден даже пришлось задрать голову, чтобы увидеть то, что открылось. Но там не оказалось ничего, кроме горных круч и непреодолимых уступов.
И вдруг в окне возник Бринн. Неведомый враг, сбив его с ног, кружил его в воздушном водовороте, колотя об острые края скал. Одежда харучая изорвалась в клочья, и тело его было покрыто лишь полосками истекающей крови. Он с трудом воздел руки, чтобы защититься от невидимой опасности.
Теперь все ясно разглядели стража.Его перламутровые закатившиеся глаза мерцали в тумане. Казалось, он гнал харучая к краю обрыва. Борьба происходила в полном молчании. Одеяния стража струились вокруг него и не имели ни цвета, ни формы. Посылая Бринна на верную смерть, он оставался неизменно спокойным.
И вот харучай уже скатился к самому краю обрыва. Там он остановился, закачался и вдруг с неизвестно откуда взявшейся силой рванулся к своему врагу и обрушился на него в последней яростной атаке. Но ни один удар не причинил стражу ни малейшего вреда, и он отшвырнул харучая назад.
И чем больше старец воплощался, чем реальнее становилось его тело, тем более опасным противником он делался. Нанеся харучаю резкий удар в солнечное сплетение, он полностью лишил его возможности сопротивляться, а затем мощным ударом в лоб снова отправил его на край обрыва. Бринн зашатался и стал клониться в сторону пропасти.
— Бринн! - раздался звериный вопль Ковенанта. Все растянувшееся на бесконечность мгновение, пока харучай пытался удержать равновесие, он в упор смотрел на потрясенных свидетелей его последнего боя. Его нога соскользнула с камня, и он стал падать, но в последнюю секунду резко выбросил руки вперед и намертво вцепился в мантию старца.
|
|
| |
]
