Обладатель белого золота

[

]

Страница 1 из 3 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Обладатель белого золота (Стивен Дональдсон)

Обладатель белого золота

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:53 | Сообщение # 1

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Аннотация:
Поход к Острову Первого Дерева потерпел неудачу, надежда обрести новый Посох Закона рухнула. Но миссия Томаса Ковенанта еще не выполнена. Он должен вернуться в Страну. Но в Стране по-прежнему хозяйничает Лорд Фоул. И кому ведомо, что стало со Страной за это время? Какие новые разрушения нанес ей Ядовитый Огонь? Томас Ковенант понимает, что настало время последней битвы с Презирающим... Роман «Обладатель Белого Золота» завершает повествование о приключениях Томаса Ковенанта, Неверящего...

Брюсу Л. Блэки, без помощи которого...

О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПРЕЖДЕ

В «Раненой стране», первой книге «Вторых хроник Томаса Ковенанта», описывается возвращение героя в страну – смертельно опасный волшебный мир, где в прошлом он уже сражался против безумия и зла и одержал победу. С помощью дикой магии Ковенанту удалось одолеть извечного врага страны – Лорда Фоула, Презирающего, и тем обрести мир для Страны и очищение для себя.
Минуло десять лет в мире, где живет Ковенант, но для Страны это – века. Посрамленный Лорд Фоул восстановил былую мощь и, пребывая в уверенности, что на сей раз он сумеет овладеть принадлежащим Ковенанту кольцом из белого золота – средоточием дикой магии, вызывает героя в Страну. Томас Ковенант вновь оказывается на Смотровой Площадке Кевина – том самом месте, где Фоул некогда предрек, что ему, Ковенанту, предназначено разрушить мироздание. Ныне это предсказание начинает сбываться страшно и неожиданно.
Вместе с Линден Эвери – женщиной-врачом, случайно затянутой в магический мир, – Ковенант спускается в знакомую ему издавна деревню – подкаменье Мифиль – и там впервые сталкивается с высвобожденной Фоулом губительной силой – Солнечным Ядом. Суть поразившей Страну порчи состоит в беспрепятственном и непредсказуемом нарушении всех природных законов, хаотической смене ливней и засухи, необычайного плодородия и внезапного гниения всего растущего вне всякой связи с естественной сменой времен года. Солнечный Яд уже уничтожил древние леса Страны и грозит истребить все формы жизни. Дабы выжить, жители Страны вынуждены умиротворять Солнечный Яд кровавыми жертвенными ритуалами.
Проникнувшись состраданием, Ковенант принимает решение попытаться постичь природу Солнечного Яда и исцелить Страну.
Ведомые Сандером, одним из жителей подкаменья Мифиль, Ковенант и Линден Эвери направляются на север, к Ревелстоуну, где теперь обитают именующие себя Верными – знатоки учения, позволяющего воздействовать на Солнечный Яд. Однако путников преследуют исконные слуги Презирающего – Опустошители, вознамерившиеся навести на Ковенанта особую порчу, отравить его ядом, действие которого должно со временем безмерно увеличить магическую силу героя и тем самым ввергнуть его в безумие.
Преодолевая опасности, исходящие, как от Солнечного Яда, так и от Опустошителей, Ковенант, Линден и Сандер упорно продолжают свой путь. Неподалеку от Анделейна – чудесной области в самом центре Страны – они попадают в подкаменье Кристалла, деревню, где Ковенант прежде не бывал. Там они встречаются с женщиной по имени Холлиан, преследуемой Верными из-за ее способности предсказывать смены фаз Солнечного Яда. Путники выручают ее, и она присоединяется к ним. От Холлиан Ковенант узнает, что Анделейн неподвластен воздействию Солнечного Яда, но, оставшись по-прежнему прекрасным, он превратился в обитель Ужаса. Потрясенный этим известием, Ковенант расстается со спутниками и вступает в Анделейн с намерением противостоять Злу в одиночку. Однако там он узнает, что прекрасный край отнюдь не стал прибежищем злых сил. Напротив, он стал средоточием магической мощи, местом, где Умершие собираются вокруг Лесного старца, последнего хранителя Лесов Страны. Вскоре Ковенант встречается и с самим старцем – некогда человеком по имени Хайл Трой, выходцем из того же мира, что и сам герой, а также с некоторыми своими друзьями из далекого прошлого Лордами Морэмом и Еленой, Стражем Крови Баннором и Великаном по имени Мореход Идущий-За-Пеной. Старец и умершие одаряют Ковенанта тайным знанием. Помимо ценных советов Идущий-За-Пеной дает Ковенанту в спутники Вейна – странное существо, созданное юр-вайлами с неизвестной целью.
Сопровождаемый Вейном, Ковенант покидает Анделейн и пытается разыскать своих спутников, но выясняет, что во время его отсутствия их пленили Верные. Попытка вызволить друзей едва не стоила Ковенанту жизни – сначала он подвергся смертельной опасности в обезумевшем селении, именуемом наствольем Каменной Мощи, а затем испытал губительное воздействие Солнечного Яда в подкаменье Дюринга. Однако в конечном счете, с помощью вейнхимов ему удается добраться до Ревелстоуна.
Там Ковенант встречается с предводителем Верных по имени Гиббон и узнает, что кровь его пленных друзей предполагают использовать в магическом ритуале для воздействия на Солнечный Яд. Отчаявшись вызволить спутников и раскрыть коварные замыслы Лорда Фоула, Ковенант совершает кровавый обряд Предсказания, в результате чего ему приоткрывается истина. Он узнает, что Солнечный Яд смог обрести силу благодаря уничтожению Посоха Закона – могущественного магического орудия силы, с помощью которого прежде удавалось поддерживать естественный природный порядок, а также что Верные в действительности исполняют волю Лорда Фоула, ибо в их предводителя Гиббона вселился Опустошитель. С помощью дикой магии Ковенант освобождает друзей из Ревелстоуна, а затем решает отправиться на поиски Первого Дерева, дабы изготовить новый Посох Закона и использовать его в борьбе против Солнечного Яда.
В дальнейшем к Ковенанту присоединяются Бринн, Кир, Кайл и Хигром – представители народа харучаев, выходцы из которого в прошлом становились Стражами Крови. Охраняемый ими, вместе с Линден, Сандером, Холлиан и Вейном он направляется к морскому побережью, где встречается с отрядом Великанов, выполняющих особую миссию, называемую ими Поиск. Так же именуется и сам этот отряд. Один из участников Поиска – Великан по имени Трос-Морской Мечтатель – обладает особым даром, названным Глаз Земли. Узнав из явленного Морскому Мечтателю видения о Солнечном Яде, Великаны отплыли в Страну, дабы помочь ее жителям одолеть эту напасть. Ковенант приводит Поиск в Прибрежье, к покинутому городу Коеркри, где некогда жили Великаны, называвшие себя Бездомными. Поскольку Ковенант знал их предков, ему удается убедить Великанов принять его и его спутников на борт своего корабля и вместе отправиться на поиски Первого Дерева.
Прежде чем покинуть Страну, Ковенант совершает искупительный ритуал и избавляет умерших Великанов из Коеркри от проклятия, на которое они были обречены в силу того, что приняли смерть от Опустошителя. Затем Ковенант отсылает назад Сандера и Холлиан, надеясь, что они поднимут жителей Страны на борьбу с Верными, а сам готовится к отплытию.
«Первое Дерево» – вторая книга «Вторых хроник Томаса Ковенанта» – повествует о плавании корабля «Звездная Гемма» в поисках Первого Дерева.
Еще в самом начале путешествия Лорд Фоул наносит вероломный удар: Линден удается узнать, что на корабль пробрался один из Опустошителей, но слишком поздно. Используя стаю корабельных крыс, Опустошитель добивается своей цели – отравляет кровь Ковенанта ядом, вызывающим чрезвычайно опасное и для окружающих, и для него самого возрастание его мощи. Пребывая в бреду, опасаясь погубить своих друзей, Ковенант запечатывает свое сознание, ограждая себя тем самым и от возможной помощи. Ради спасения друга Линден приходится частично овладеть его рассудком.
Когда Ковенант приходит в себя, корабль направляется к земле элохимов, ибо, по убеждению Великанов, лишь этому таинственному народу может быть ведомо местонахождение Первого Дерева. Но в Элемеснедене, дивной обители элохимов, Ковенанта встречают с недоверием и предубеждением. Зато Линден Эвери элохимы приветствуют и провозглашают Солнцемудрой. Раскрыть местонахождение Первого Дерева они соглашаются лишь в обмен на проникновение в сознание Ковенанта, обеспечивающее им доступ к тайному знанию, заложенному в Анделейне Лесным старцем. В результате этого действа Ковенант теряет рассудок, но элохимы рассказывают Великанам, как отыскать Первое Дерево. Одновременно они пленяют и ввергают в заточение внушающего им опасения Вейна, однако загадочному творению юр-вайлов удается сбежать. Уже на борту «Звездной Геммы» путешественники с удивлением обнаруживают там элохима – Финдейла, посланного своим народом для надзора за Вейном, а также для осуществления некой тайной миссии. Осмотрев Ковенанта, Линден приходит к выводу, что исцелить больного она может, лишь полностью овладев его сознанием, но ей подобное действо представляется недопустимым.
Поврежденная ужасным штормом «Звездная Гемма» вынуждена для ремонта и пополнения запасов зайти в порт, принадлежащий бхратхайрам – народу, вся жизнь которого проходит в ожесточенной борьбе с чудовищными обитателями Великой Пустыни – песчаными Горгонами. Первый министр государя Бхратхайрайнии, древний чародей по имени Касрейн Круговрат предпринимает ряд попыток завладеть принадлежащим Ковенанту кольцом из белого золота. Сначала он пробует освободить сознание Ковенанта, чтобы убедить последнего уступить кольцо добровольно, а потерпев неудачу, оказывает давление на Линден. Дабы принудить ее забрать кольцо у Ковенанта и передать ему, Касрейн отдает двоих харучаев на растерзание песчаным Горгонам. В схватке один из харучаев гибнет, другой получает тяжелейшие увечья.
Спутники пытаются покинуть Удерживающую Пески – цитадель Касрейна, но, узнав об этом, чародей ввергает их в узилище. Однако Линден удается обратить все ухищрения мага против него самого. В решающий момент она принимает на себя повреждение, помутившее сознание Ковенанта, и таким образом возвращает ему и рассудок, и магическую силу. Ковенант обуздывает песчаных горгон, Касрейн погибает, а «Звездная Гемма» покидает Бхратхайрайнию.
Искалеченный в битве с песчаными Горгонами, Кир расстается с жизнью, но к Линден возвращается рассудок. Поход продолжается.
Когда спутники достигают Острова Первого Дерева, Трос-Морской Мечтатель предпринимает попытку отговорить Ковенанта и Линден от осуществления их замысла, но поразившая Великана немота не позволяет сообщить им то, что открылось ему силой Глаза Земли. Ради безопасности Ковенанта и к вящей славе народа харучаев Бринн вступает в бой с хранителем Первого Дерева. Одержав верх, он сам становится хранителем и допускает спутников в глубокую пещеру, где оно сокрыто. Ценою жизни Тросу-Морскому Мечтателю удается открыть истину и предотвратить ужасную катастрофу – спутники узнают, что все они оказались жертвами манипуляций Лорда Фоула. Наведенная с помощью Опустошителя порча сделала Ковенанта столь могущественным, что при попытке использовать дикую магию он неизбежно разрушит Арку Времени. К тому же Первое Дерево оберегает магическое существо, именуемое Червем Конца Мира: малейшее прикосновение к Дереву неизбежно потревожит Червя, и тогда, если только Ковенант не прибегает к дикой магии, всех его соратников ждет неминуемая гибель.
Осознав, что они угодили в западню, Линден отзывает Ковенанта из схватки. В ответ он пытается вернуть ее в прежний мир, но в итоге терпит неудачу. Линден возвращается к нему. Потерявшие надежду обрести новый Посох Закона спутники отплывают на «Звездной Гемме», а Остров Первого Дерева погружается в морскую пучину.
Дальнейшие события описаны в третьей книге «Вторых хроник Томаса Ковенанта», носящей название «Обладатель белого золота».
Дикая магия.
...Лорд Фоул все спланировал превосходно. Гиббон-Опустошитель оказался загнанным в угол. Отступать было некуда, и он более не колебался. А Ядовитый Огонь был слишком силен. Конечно, сам Ковенант обладал большей мощью, но не отваживался ею воспользоваться. Горький привкус осознания своей мощи заставлял Ковенанта чувствовать, как вокруг смыкается сама смерть, и отчаяние его превосходило все мыслимые переделы.
Он хотел кричать, вопить, выть – так, чтобы услышали небеса. Услышали и обрушились на него.
Но прежде чем успела разорваться ткань мироздания, Ковенант понял, что ответ ему уже дан. Нести то, что должно, как бы то ни было трудно . Наверное, это возможно, раз уж он зашел так далеко и у него еще оставался выбор. Безусловно, цена будет высока, но все, что угодно, предпочтительнее нового Ритуала Осквернения, в сравнении с которым свершенный Кевином мог бы показаться мелочью. «Да, – сказал он себе, впервые сознаваясь в этом: – Я и есть дикая магия ».
Да.

«Куда ни завели бы сны»

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:54 | Сообщение # 2

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Часть первая
ВОЗДАЯНИЕ

Глава 1
Шрам Капитана

Лишенная средней мачты «Звездная Гемма» неуклюже повернула к северу, оставив за кормой вспенившуюся, замутненную песком при погружении Острова Первого Дерева воду. Севинхэнд отдавал отрывистые приказы, матросы-Великаны сновали по реям, а внизу, на палубе, лежало мертвое тело Морского Мечтателя.
Стоявший у штурвала жилистый якорь-мастер выглядел удрученным, голос его был хриплым от боли. Стоило кому-то в команде замешкаться, как Яростный Шторм, боцман корабля, вторила Севинхэнду, да так, что ее приказы обрушивались на головы нерадивых, подобно гранитным глыбам. Оно и не диво, ведь Поиск зашел в тупик, и выхода не видел никто. Корабль устремился на север лишь затем, чтобы поскорее удалиться от места, где была погребена надежда.
Капитан дромонда Гримманд Хоннинскрю находился на юте. Великан молча склонился над телом брата, и лицо отважного моряка, не страшившегося бездонных глубин и яростных штормов, походило на сданную врагу твердыню. Солнце клонилось к закату, и в длинной бороде капитана путались тени. Первая в Поиске и Красавчик, ее супруг, стояли рядом с ним: казалось, что, лишившись возможности предвидеть грядущие опасности, они растерялись. Там же находились и Финдейл – элохим выглядел так, словно заранее знал, что должно было случиться на Острове Первого Дерева, – и Вейн, на когтистом запястье которого красовалось одно из металлических наверший бывшего Посоха Закона, и Линден Эвери, которую буквально разрывали противоречивые чувства. Боль утраты, печаль по Морскому Мечтателю застыла в ее глазах, но каждой клеткой своего тела она ощущала мучительную тягу к Ковенанту. А сам Ковенант забился в свою каюту, как забивается в нору искалеченный зверь, и затаился там. У него ничего не осталось. Он был разбит.
Исполненный отвращения к себе, он лежал в гамаке, тупо уставившись в потолок. Каюта предназначалась для Великанов, и здесь он казался совсем маленьким, ничтожным, каким и чувствовал себя, осознавая и собственную обреченность, и успех вероломных ухищрений Лорда Фоула, Презирающего Алый закатный свет, пробиваясь сквозь иллюминатор, окрашивал потолок в цвет крови, пока не сгустил мрак и Ковенант не утратил способность видеть. Впрочем, он и прежде был слеп. Слеп настолько, что не смог распознать свою истинную судьбу, пока Линден не прокричала ему в лицо: «Это то, чего хочет Фоул!»
Все рухнуло. Его былая мощь, его былые победы – все обернулось против него. Ковенант даже не ощущал присутствия стоявшего на страже харучая Кайла – телохранителя, чью верность не могло поколебать ничто. Казалось, сам воздух был пропитан не соленым запахом моря, а горечью тщеты его помыслов. Несмотря на мерное покачивание и скрип оснастки, Ковенант не чувствовал разницы между каютой дромонда и застенками Удерживающей Пески или обманными глубинами Ревелстоуна. Он видел перед собой лишь каменную каверну, а всякий камень казался ему бесчувственным, глухим к человеческому страданию.
Подумать только! Не останови его Линден, он действительно мог бы разрушить Арку Времени и погубить мироздание, словно и впрямь являлся слугой Презирающего.
Хуже того, он сам лишил себя единственной надежды на избавление. Движимый любовью и страхом за Линден, он позволил ей вернуться к нему, бросив его пораженное недугом тело в той, иной жизни. Оставив разлагаться, умирать, хотя Линден, конечно же, подобного намерения не имела.
«Возможность нести свою ношу есть дарованная тебе милость», – говорил ему Бринн. Но Ковенант в это не верил.
Он лежал в темноте без движения, но не спал. Сон не шел, хотя Ковенант был бы рад любой возможности забыться. Он таращился в каменный потолок каюты. Таращился безо всякой цели, ему казалось, что он сам был высечен из мертвого камня и являл собой сосуд, полный безрассудства и пустых мечтаний. Мечтаний, в который раз завлекших его в западню и обрекших на поражение.
Окажись старая одежда под рукой, гнев и злость на себя, возможно, выгнали бы Ковенанта на палубу и заставили присоединиться к скорбящим товарищам. Но он сам – будто бы для сохранности – оставил свои вещи в каюте Линден, а заставить себя пойти туда не имел сил. Его любовь к ней была отравлена эгоизмом, насквозь пропитана фальшью. В отношениях с нею он допустил ложь лишь единожды, в самом начале, но теперь эта ложь обернулась против него и стала его проклятием. Он утаил от нее один факт. Утаил, трусливо надеясь, что правда никогда не будет востребована, а его желание, его тяга к ней станет, в конце концов, оправданной и допустимой. Но, утаив истину, он не добился ничего, лишь ввел в заблуждение Линден, а заодно и Поиск. А в результате – победа Презирающего.
Но нет, на самом деле все обстояло еще хуже. Он действительно нуждался в ней. Нуждался отчаянно, так сильно, что эта нужда вдребезги разбила его защитную скорлупу. Но столь же остро Ковенант ощущал и иную необходимость, иной долг. Ему надлежало стать избавителем мироздания. Он, смертный, должен был противопоставить кровопролитию и боли – всему Злу, источаемому Лордом Фоулом, – свой достойный ответ. Но будучи обречен на эту борьбу, он настолько замкнулся, пестуя свое одиночество и недуг, что стал едва ли не оборотной стороной того же самого Зла.
И вот он разбит. У него не осталось ничего, на что можно было надеяться. Ничего, к чему стоило бы стремиться. А ведь многое можно было понять и раньше. Тот старик на Небесной Ферме разговаривал не с ним, а с Линден. Элохимы, видевшие в нем, Ковенанте, угрозу для мироздания, приветствовали Линден как Солнцемудрую. Да и Елена, умершая Елена, ясно дала понять в Анделейне, что исцеление Страны должно стать делом рук Линден. Линден, а не его. Услышанного было более чем достаточно, но он не захотел понять очевидное. Не захотел, ибо более всего нуждался в осознании собственной значимости. Но, тем не менее, даже сейчас, когда бесценные дары, бережно сложенные у его порога, рассыпались в прах, он не намеревался отказываться от кольца, ибо не хотел уступать, ни Линден, ни Финдейлу того, что составляло основной смысл его жизни. Раз уж он не в силах добиться победы, то должен хотя бы нести бремя своей вины. Потерпев неудачу во всем, он еще мог отказаться от пощады.
Так он и лежал, покачиваясь на подвесной койке во чреве Каменного корабля. Сознание своего провала сковывало его, как стальные цепи, и он даже не пытался пошевелиться. А когда свет выплывшей из мрака луны наполнил глаза Ковенанта, он вспомнил Анделейн и предостережение, услышанное от умершего Морэма, бывшего Высокого Лорда: «Помни, он не зря назвал тебя своим врагом. Он всегда будет пытаться направить тебя по ложному пути».
Все было именно так, только вот он, Ковенант, оказался не врагом, а скорее жалкой марионеткой Презирающего. Даже былые победы обернулись против него.
Зализывая душевные раны, Ковенант вновь вперил в потолок невидящий взгляд. Он так и не пошевелился. В своей горестной отрешенности Ковенант не ощущал течения времени, но когда за дверью его каюты послышался встревоженный рокочущий голос, ночь, скорее всего, еще не была слишком поздней. Слов Ковенант разобрать не мог, но зато расслышал ответную реплику Кайла.
– Рок самого мироздания тяготеет над ним, – промолвил харучай, – так неужто ты не испытываешь к нему жалости?
– Да неужто ты думаешь, будто я замышляю против него худое? – отозвался Хоннинскрю, слишком усталый, чтобы негодовать или спорить.
Затем дверь отворилась, и свет фонаря очертил в проеме рослую фигуру капитана. В сравнении с поглотившей мир ночью огонек казался совсем крохотным, но каюту он осветил достаточно ярко, и Ковенант ощутил резь в глазах, словно их жгли так и не пролитые им слезы. Но он не отвернулся, не прикрыл лица, а словно в оцепенении продолжал лежать, тупо уставясь в потолок.
Хоннинскрю поставил фонарь на стол. Для такой огромной каюты стол был очень низок. С первого дня плавания мебель, предназначавшуюся для Великанов, заменили на стол и стулья, подходившие по размеру для Ковенанта. В результате получилось так, что висевший выше фонаря гамак отбрасывал тень на потолок, и Ковенант словно бы покоился в отражении мрака, охватившего его душу.
Резко, так, что всколыхнулись полы рубахи, Хоннинскрю опустился на пол. Долгое время он сидел молча, а затем из полумрака донесся рокочущий голос.
– Мой брат мертв. – Сама эта мысль была для него невыносима. – Отца с матерью мы лишились рано, и он был моим единственным родичем. Я любил его, и вот – он мертв. Он обладал даром Глаза Земли, и его видения окрыляли нас надеждой, даже если для него они оборачивались мукой. А теперь надежда мертва, ему же вовеки не обрести избавления. Как и умершие из Коеркри, он расстался с жизнью в ужасе и уже не сможет освободиться. Трос-Морской Мечтатель, мой отважный, брат, носитель Глаза Земли, безгласно уйдет в могилу.
Ковенант так и не повернул головы. Резь в глазах заставила его моргнуть, но скоро он притерпелся к свету, да и тень над головою смягчала боль.
«Перед тобой путь обреченности и надежды», – припомнил Ковенант. Возможно, в этом и заключалась некая истина. Возможно, будь он честнее с Линден или внимательнее по отношению к элохимам, путь Первого Дерева и впрямь содержал бы некую надежду. Но разве Морской Мечтатель мог на что-то надеяться? Однако и лишенный надежды Великан попытался возложить бремя ответственности на себя. И каким-то немыслимым усилием сумел выкрикнуть предостережение.
– Я умолял Избранную поговорить с тобой, – прохрипел Хоннинскрю, – но она нипочем не соглашалась, а когда я сказал, что тогда пойду к тебе сам, выбранила меня и постаралась отговорить. «Разве он мало настрадался? – спрашивала она. – Неужто у тебя нет жалости?»
Великан помолчал, а потом понизил голос:
– Сама-то она держится превосходно. Нынче она истинная Избранная, а не та слабая женщина, которая спасовала в Нижней Стране перед тем, что таилось в Сарангрейве. Но, так или иначе, она была связана с моим братом тесными узами и теперь терзается не меньше меня, только по-своему.
Похоже, отказ Линден ничуть не уронил ее достоинства в глазах Великана.
– Но какое отношения имею я к милосердию или терпимости? – продолжал Хоннинскрю. – Столь высокие понятия мне недоступны. Я знаю одно: Трос-Морской Мечтатель мертв и не обретет избавления, если его не освободишь ты.
– Я?.. – Ковенант вздрогнул от изумления. – Если я не... Но каким образом я могу его освободить?
Ковенанта переполняли раздражение и чувство протеста, доходящее до боли. Ведь если бы не Линден да не подоспевшее, кстати, предостережение во время его борьбы с аурой Червя Конца Мира, он мог бы испепелить все от одного лишь сознания бессмысленности всей своей силы. Как вообще можно все это вынести?!
Несмотря на отчаяние, некую толику самообладания Ковенант сохранил. Хоннинскрю, пестовавший свою неразделенную печаль, присев у стены, казался неестественно маленьким. Этот Великан был другом Ковенанта и, вполне возможно, аватарой давно умершего Морехода Идущего-За-Пеной. И он испытывал достаточно сострадания, чтобы помолчать.
– Друг Великанов, – не поднимая головы, продолжил через некоторое время капитан, – слышал ли ты о том, как мой брат, Трос-Морской Мечтатель, заполучил тот шрам?
Кустистые брови скрывали глаза Великана, борода свисала на грудь. Тень от стола отсекала нижнюю часть торса, но судорожно сцепленные руки с вздувшимися узлами мускулов были хорошо видны.
– В этом виноват я, – сказал Хоннинскрю с глубоким вздохом. – Юности свойственны буйство и безрассудство, но та отметка всегда служила напоминанием о том, как мало я о нем заботился. Брат был моложе меня на несколько лет – по великанским меркам это совсем пустяк, но все же я считался старшим. Конечно, лет каждому из нас было куда больше, чем сейчас тебе, по нашим понятиям тогда мы едва вступили в пору возмужания и лишь начали практиковаться в столь любимом нами мореходном деле. Глаз Земли еще не снизошел на него, и вся разница между нами сводилась к этим нескольким годам да мальчишеской глупости, которую, впрочем, он перерос раньше меня. Он расстался с юностью до поры, к чему, признаться, приложил руку и я.
В те дни мы совершенствовали свои мореходные навыки на маленьком каменном суденышке с одним парусом, подвижным гиком и парой весел – на тот случай, если моряк не управится с ветрилом или потеряет ветер. Такие ладьи у нас зовутся трискалами. Имея навык, управлять трискалом можно и в одиночку, но мы чаще плавали вдвоем. Мы с братом не любили разлучаться, а «Пенный Змей», наш трискал, был отрадою наших сердец.
Как и все ученики, мы с удовольствием участвовали во всяческих гонках и состязаниях, что было прекрасным способом и себя показать, и отточить свое мастерство. Чаще всего соревнования устраивали в большой гавани близ Дома: это позволяло заплывать достаточно далеко, чтобы трискал можно было считать вышедшим в море, но в то же время оставаться на виду на случай, если он перевернется. С учениками такое случалось частенько, но мы с братом, несмотря на молодость, не оконфузились ни разу. Мы бы со стыда сгорели. Ну а когда гонок не было, мы неустанно тренировались и старались изыскать способ в следующий раз непременно взять верх над нашими товарищами.
Курс в гавань обозначался просто. Одним ориентиром служил установленный специально для этой цели буй, а другим – заостренный белый утес, словно бы кусающий небо, – у нас его называли Соленым Зубом. Не раз и не два мы огибали эту скалу, проверяя свое умение ловить ветер, лавировать и набирать скорость...
Голос Хоннинскрю слегка смягчился: воспоминания молодости помогли ему хоть на время забыть о горе, но головы Великан так и не поднял. Ковенант не сводил с него глаз. Казалось, что безыскусный рассказ капитана, звучание его голоса, перемежавшееся с плеском волн, преобразили саму атмосферу каюты.
– Мы с братом хаживали этим курсом чаще других юношей, потому как нас неудержимо влекло к себе море. Это не прошло даром. Мы стали выделяться среди своих сверстников, что вполне удовлетворяло Морского Мечтателя. Он был истинным Великаном, и радость состязания значила для него больше, нежели победа. Надо признаться, что я в этом отношении не столь достоин славы своего народа, ибо никогда не прекращал мечтать о первенстве и искать возможности его добиться.
Случилось так, что в голову мне пришла весьма удачная – так, во всяком случае, я тогда считал – мысль. Я тут же бросился к Морскому Мечтателю и стал подбивать его немедленно выйти в море на «Пенном Змее». Мне не терпелось поскорее проверить свою догадку на практике, но в чем она заключалась, я хранил в тайне от всех, даже от брата. Полагая, что сделал великое открытие, я желал приберечь признание для себя. Но брат ни о чем не расспрашивал: выход в море сам по себе был ему в радость. Вместе мы подвели «Пенный Змей» к бую и, поймав ветер, на полной скорости понеслись к Соленому Зубу. Денек выдался великолепный, столь же прекрасный, как и моя задумка. Небо было безоблачным, свежий ветер наполнял парус, суля быстрый бег трискалу и волнующее чувство риска нам. Разрезая белую пену на гребнях волн, «Пенный Змей» мчался вперед, и вот перед нами уже замаячил Соленый Зуб. Совершить поворот и обогнуть скалу на таком ветру непросто – неверно взятый галс может сбить суденышко с курса, а то и перевернуть его. Но меня ветер не пугал, ведь я придумал неслыханный способ быстрого разворота.
Поручив румпель и гик Морскому Мечтателю, я велел ему подойти к Соленому Зубу настолько близко, насколько достанет храбрости. Всем нашим сверстникам было настрого заказано совершать подобные маневры. Брат прекрасно знал, насколько это опасно, и попытался отговорить меня, но я отмолчался и ушел на нос «Пенного Змея». Мне все еще не хотелось раскрывать свою тайну. Устроившись так, что брат не мог видеть моих рук, я высвободил якорь и подготовился к броску... – Неожиданно капитан запнулся и смолк. Один его узловатый кулак покоился на колене, другой подпирал подбородок. То и дело Хоннинскрю дергал себя за бороду, словно это должно было добавить ему решимости. Но после недолгого молчания он глубоко вздохнул и со свистом выпустил воздух сквозь зубы. Капитан корабля был Великаном, а Великан не мог оставить такой рассказ неоконченным. – ...Мастерство Морского Мечтателя было столь велико, что «Пенный Змей» пролетел на расстоянии размаха рук от Соленого Зуба, хотя стоило трискалу хоть чуток вильнуть в сторону, нам бы не поздоровилось. Но рука брата была тверда. Он уверенно правил рулем, и уже в следующее мгновение я смог осуществить свой замысел. Вскочив, я бросил якорь так, чтобы он зацепился за скалу, и мгновенно захлестнул линь. Задумка состояла в том, чтобы обогнуть скалу с невиданной доселе быстротой. В этом мне должны были помочь якорь, скала и набранная заранее скорость. Все бы ничего, да только я не подумал о том, как отцепить линь, когда мы совершим поворот, и, главное, не посвятил в свой план Морского Мечтателя...
Голос Великана вновь стал низким и хриплым, словно горечь наждаком прошлась по его горлу.
– Брат полностью сосредоточился на том, чтобы проскочить как можно ближе к Соленому Зубу, и мой поступок был для него полной неожиданностью. Приподнявшись, он обернулся ко мне – не иначе как спросить, не сошел ли я с ума, – но тут линь натянулся, и трискал рвануло с такой силой, что мачта едва не вылетела из гнезда...
Великан снова умолк. Мускулы его взбугрились еще сильнее, а когда он заговорил снова, голос звучал так тихо, что Ковенант с трудом разбирал слова.
– ...Любой мальчишка мог бы сказать, чем обернется моя дурацкая выдумка, и только я, ослепленный собственным честолюбием, ничего не предвидел. «Пенный Змей» вздыбился, гик развернуло поперек палубы, а Морской Мечтатель оказался у него на пути. Ветер дул шквальный; я был полностью поглощен маневром, и не вскрикни брат, когда он получил удар, я бы, наверное, и не заметил, что он упал в море. О бедный мой брат, – простонал Хоннинскрю. – Поняв, что случилось, я прыгнул за борт, но, наверное, не смог бы спасти брата, если бы не следы крови на воде. Нырнув, я успел подхватить его бесчувственное тело и всплыть на поверхность. Лишь втащив Морского Мечтателя на палубу «Пенного Змея», я смог осмотреть его рану – и ужаснулся. Мне показалось, что удар вмял его глаза в голову. Я едва не обезумел, хотя безумием была вся эта затея. Как мы вернулись в порт – не помню, в себя я пришел уже на берегу. Целитель заставил меня выслушать его, и я с облегчением узнал, что брат жив и не лишился зрения. Удар по лицу самим гиком, наверное, уложил бы его на месте, но, к счастью, брата задело натянутым вдоль гика тросом, что в какой-то мере смягчило травму.
И вновь Хоннинскрю погрузился в молчание.
Ковенант не проронил ни слова. Он не обладал достаточной силой духа, чтобы спокойно выслушивать подобные исповеди, но Хоннинскрю был Великаном. И другом. С той давней встречи с Мореходом Идущим-За-Пеной Ковенант не мог закрыть свое сердце перед Великаном. И сейчас, раздавленный и удрученный, он просто молчал, давая Хоннинскрю возможность выговориться.
Через несколько мгновений капитан тягостно вздохнул.
– У Великанов не принято наказывать за безрассудство, – промолвил он – и я не был наказан, хотя принял бы справедливую кару с радостью. Ну а Трос-Морской Мечтатель был Великаном из Великанов, и он не винил меня за глупость, изменившую всю его жизнь. Он забыл о моей оплошности, но я, – голос Хоннинскрю посуровел, – я все помню. Помню о своей вине. И хоть я тоже Великан, эта история не радует меня. А порой мне кажется, что я виноват в большей степени, чем думал поначалу. Глаз Земли – великая тайна. Никто не знает, почему он снисходит на одного Великана, а не на другого. Но вполне возможно, что именно удар гиком каким-то образом пробудил в нем эту способность. Может быть, Глаз Земли снизошел на него как раз в момент удара – потому-то он и лишился чувств. Конечно, досталось ему крепко, но Великаны, даже юные Великаны, не так-то легко впадают в беспамятство.
Неожиданно Хоннинскрю поднял голову, и Ковенанту стало не по себе. Глаза Великана свирепо сверкали из-под нависших бровей, а избороздившие лицо морщины казались глубокими, будто шрамы.
– Вот потому, – медленно произнес Великан, – я и пришел к тебе. Необходимо восстановить справедливость. Моя вина должна быть искуплена хотя бы отчасти, но сделать это не в моих силах. В обычае нашего народа отдавать мертвых морю, но мой брат встретил свою кончину в ужасе, и море не освободит его. Подобно умершим из Коеркри, он обречен на вечные терзания. Если его духу не будет дарована каамора... – тут Великан на миг прервался, – ...он будет преследовать меня, покуда в Арке Времени сохранится хотя бы один камень.
Великан уставился себе под ноги.
– Каамора необходима, но в целом мире не найдется огня, что мог бы дать ему упокоение. Он – Великан и даже в смерти неподвластен пламени.
Только сейчас Ковенант уразумел, к чему клонит капитан, и все его страхи, начиная с опасения, запавшего в душу с того самого момента, как Хоннинскрю заговорил об «освобождении», и кончая ужасом перед роковым предопределением – уничтожить мироздание самому или поступиться кольцом и отдать его на растерзание Фоулу, – сошлись воедино.
«Зло, кажущееся тебе наихудшим, таится в тебе самом, – говорил Презирающий. – Ты сам, по своей воле вложишь белое золото в мою руку». И он был прав – иным исходом могло быть лишь разрушение Арки Времени. Ковенант был разбит, раздавлен из-за того, что утаил правду от Линден. А Хоннинскрю просил его о...
– Ты хочешь кремировать его? – Судорога страха сделала голос Ковенанта хриплым. – С помощью моего кольца? Ты сошел с ума!
Хоннинскрю вздохнул.
– Умершие из Коеркри... – начал было он.
– Нет! – воскликнул Ковенант. Тогда он возжег костер, чтобы избавить их от нескончаемых адских мучений, но теперь риск был бы слишком велик. Он и так стал причиной слишком многих бедствий. – Пойми, остановить это я уже не смогу.
На мгновение стих даже плеск волн, словно его горячность потрясла и само море. Казалось, что корабль Великанов сбился с курса, и даже фонарь замерцал, словно готов был вот-вот потухнуть. Откуда-то издали доносились звуки, напоминавшие сдавленные стоны, хотя Ковенант не исключал, что это ему мерещится. Его органы чувств позволяли воспринимать окружающее лишь поверхностно, и происходящее вне каюты оставалось для него сокрытым.
Трудно было сказать, услышал ли что-либо капитан. По-прежнему понурый, со склоненной головой, он медленно, словно с трудом владел своим телом, поднялся на ноги. Хотя гамак висел высоко над полом, голова и плечи Великана возвышались над Неверящим. Стараясь не встречаться с Ковенантом взглядом, Хоннинскрю сделал шаг вперед, и фонарь оказался у него за спиной. Угрюмое лицо капитана скрыла тень.
– Да, – упавшим голосом прохрипел он. – Ты прав, друг Великанов.
В этом обращении слышался оттенок горького сарказма.
– Твоя мощь угрожает самому мирозданию. Какое значение при таких обстоятельствах имеют терзания Великанов – одного или двух? Прости меня.
Ковенант разрывался между отчаянием и любовью, словно Кевин-Расточитель. Ему хотелось заплакать, заплакать навзрыд, но тут до его слуха донеслись громкие торопливые шаги. Кто-то спешил к его каюте. В следующее мгновение дверь распахнулась – на сей раз Кайл этому не воспрепятствовал. На пороге появился матрос.
– Капитан, – встревоженно воскликнул он, – скорее поднимись на палубу. Нас окружают никоры.

Глава 2
Обитель прокаженного

Медленно, словно он осознавал угрозы и действовал лишь в силу привычки, Хоннинскрю поднялся и вышел из каюты. Возможно, он уже упустил способность воспринимать происходящее, но на зов своего корабля все же откликнулся. Едва капитан перешагнул порог, Кайл закрыл за ним дверь, словно подсознательно чувствовал, что Ковенант за Великаном не последует.
Никоры! При одном упоминании о них сердце Ковенанта тревожно сжалось. Этих ужасных, похожих на гигантских змей морских чудовищ считали порождениями Червя Конца Мира. На пути к Острову Первого Дерева «Звездной Гемме» уже доводилось пересекать кишащие ими воды. Тогда они не удостоили дромонд внимания, но кто может сказать, что будет теперь, когда Червь растревожен, а остров погрузился в пучину.
И разве один корабль, пусть даже и каменный, в силах устоять против такого множества исполинских тварей? Что может предпринять Хоннинскрю?
Но, несмотря ни на что, Неверящий так и не покинул своего гамака, а продолжал лежать, тупо уставясь в потолок. Побежденный, раздавленный, он не решался даже попытаться отвести от корабля Великанов казавшуюся неминуемой беду. Ведь не вмешайся Линден, там, у Первого Дерева, он стал бы новым Кевином, пытавшимся покончить со Злом, совершив Ритуал Осквернения. Угроза, исходящая от никоров, бледнела в сравнении с опасностью, которую представлял собой он сам. Изо всех сил Ковенант старался замкнуться в себе, отрешиться от окружающего. Он не хотел знать, что происходит за стенами каюты, ибо не чувствовал в себе сил это вынести.
– Я болен собственной виной, – твердил себе Ковенант, но легче от подобных признаний не становилось. Сама его кровь являла собой отраву. Только бессильный мог бы считать себя безвинным, но он не таков. Не бессилен и, увы, не честен, ибо причина случившегося коренилась в эгоистичности его любви.
И все-таки отрешиться от грозившей дромонду беды Ковенант не мог, ибо опасности подвергались его друзья. Между тем «Звездная Гемма» колыхалась на воде, словно потеряв управление. Сразу после ухода Хоннинскрю с палубы донеслись крики и топот, но вскоре на корабле Великанов воцарилась тишина. Будь у него способности Линден, Ковенант смог бы узнать обо всем с помощью самого камня, но сейчас он был слеп и отрезан от мира. Лишь онемелые пальцы судорожно вцепились в край гамака.
Шло время. Ковенант чувствовал себя жалким трусом. Страхи, словно зародившись в тенях над его головой, мрачно клубились вокруг. Он пытался взять себя в руки, но проклятия и мысли о неизбежной гибели помогали мало. Перед его мысленным взором стояло горестное, искаженное болью лицо Хоннинскрю.
«Мой брат встретил свою смерть в ужасе», – говорил капитан. А он, Ковенант отказал ему в такой просьбе. А теперь еще и никоры!
Даже раздавленный человек еще сохраняет способность чувствовать боль. Сжав волю в кулак, Ковенант заставил себя сесть и хрипло, с дрожью в голосе, позвал:
– Кайл!
Дверь тут же открылась, и телохранитель вошел в каюту. Глубокий, тянущийся от плеча до локтя шрам на руке харучая являлся свидетельством его верности; выглядел Кайл, как всегда, бесстрастно.
– Юр-Лорд? – спокойно спросил он.
Невозмутимый тон Кайла не содержал даже намека на то, что он был последним из служивших Ковенанту харучаев.
Ковенант подавил стон.
– Что, черт подери, творится снаружи?
Кайл слегка сдвинул брови, но глаза его оставались бесстрастными.
– Я не знаю.
До вчерашнего вечера, до того момента как Бринн принял на себя роль ак-хару Кенаустина Судьбоносного, Кайл ни разу не оставался по-настоящему один, ибо свойственная его расе способность к ментальной связи позволяла постоянно ощущать контакт с сородичем. Но теперь он был одинок.
Одолев хранителя Первого Дерева, Бринн стяжал великую славу и для себя лично, и для всего народа харучаев, но Кайла он оставил в положении, постичь всю тяжесть которого человек, не способный к взаимопроникновению мыслей, просто не мог.
Грубовато-резкий ответ Кайла – «Я не знаю» – напомнил Ковенанту об этом, и у него перехватило горло. Он не хотел оставлять харучая в его томительном одиночестве, но хорошо помнил слова Бринна: «Кайл займет мое место подле тебя и будет служить, как служил Страж Крови Баннор» – и знал, что никакая просьба не заставит харучая свернуть с намеченного пути. Горькая память о Банноре не позволяла Ковенанту даже предположить, что кто-либо из харучаев станет оценивать себя по иным меркам, нежели принятым у его народа. Ковенанта по-прежнему переполняла горечь: судьба властна даже над убийцами и прокаженными. С трудом прочистив горло, он прохрипел:
– Кайл, мне нужна моя старая одежда. Она в ее каюте.
Харучай кивнул, словно не заметил в этой просьбе ничего странного, и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Ковенант снова растянулся в гамаке и стиснул зубы. Он вовсе не хотел надевать ту одежду, не хотел возвращаться к той суровой и безрадостной жизни, какую вел до того, как встретил любовь Линден. Но как иначе мог он покинуть свою каюту? Без того презренного одеяния он не мог сейчас обойтись, ведь любая другая одежда означала бы ложь.
Кайл вернулся не один, и, увидев его спутника, Ковенант мигом забыл про принесенный харучаем узел. Из-за искривленного позвоночника и сгорбленной спины Красавчик казался необычайно низкорослым для Великана: голова его даже не доставала до висящего гамака. Но неукротимое выражение придавало его изуродованному лицу особое достоинство. Несколько суетясь от возбуждения, он бросился к Ковенанту.
– Ну разве я не говорил, что она воистину Избранная! – без всяких предисловий воскликнул Красавчик. – О Друг Великанов, в этом не может быть сомнений. Возможно, это всего лишь одно из многих чудес, ибо путешествие наше воистину изобилует чудесами, но я не смею надеяться, что увижу что-либо, превосходящее это. Камень и море! О Друг Великанов, она вернула мне надежду.
Недоброе предчувствие, уколовшее Ковенанта, заставило его мрачно воззриться на собеседника. Какую еще роль успела взять на себя Линден, в то время как он так и не решился открыть ей правду?
– Ты не понимаешь, – мягко промолвил Красавчик, – да оно и не диво. Ведь ты никогда не видел, как под звездным небом появляются из моря никоры, и не слышал, как Избранные усмиряют их своим пением.
Ковенант молчал. У него просто не было слов, чтобы выразить одолевающие его противоречивые чувства: ощущения гордости, облегчения, и... горькой потери. Женщина, которую он любил, спасла корабль Великанов. А он – он, некогда одолевший в поединке самого Презирающего – более ничего не значил.
Вглядевшись в лицо Ковенанта, Красавчик вздохнул и еще более мягко и деликатно продолжил:
– Об этом ее деянии можно рассказывать бесконечно, но я постараюсь быть кратким. Ты, наверное, слышал о том, что Великаны умеют в случае нужды призывать никоров. Последний раз мы воспользовались этим умением, когда тобой овладел странный недуг, насланный Опустошителем.
Сам Ковенант ничего не помнил, но о том, что пребывал в бреду, между жизнью и смертью, знал по рассказам.
– Однако разговаривать с ними мы не умеем, наш дар понимания языков не простирается столь далеко. Опыт несчетных поколений бороздивших моря предков позволил нам затвердить слова, на которые они отзываются. Но мы повторяем их механически, не понимая значения, да и знаем лишь слова, позволяющие призвать никоров, но не утихомирить их. А кораблю, вступившему в море никоров, когда они в гневе, едва ли следует их призывать.
Губы Великана тронула легкая улыбка, и он продолжал рассказ:
– А Линден Эвери – вот уж кто настоящая Избранная! – нашла способ обратиться к ним и спасти нас. Правда, руки у нее слабые, поэтому ей пришлось прибегнуть к помощи Яростного Шторма. Вместе они спустились в самый глубокий трюм. Сквозь толщу камня Избранная прочла планы никоров, ощутила их ярость и, поняв, что им требуется, принялась выстукивать по корпусу ритм. Она стучала, а Яростный Шторм вторила ей, выстукивая тот же ритм молотом. И никоры вняли ей! – торжествующе воскликнул Красавчик. – Они расступились и пропустили нас целыми и невредимыми, а сами устремились прочь, унося свою злобу и ярость на юг.
Великан ухватился за край гамака, словно желая заставить Ковенанта получше вникнуть в его слова:
– Надежда не потеряна! Пока у нас есть силы терпеть, а Избранная и Друг Великанов остаются с нами, остается и надежда.
Это простодушное заявление заставило Ковенанта вздрогнуть. Слишком многим людям он причинил зло, и для него надежды не оставалось. Какой-то части его «я» хотелось кричать. Неужто, в конце концов, ему придется сделать именно это? Отдать кольцо – смысл всей его жизни – Линден, не видевшей Страны до того, как ее изуродовал Солнечный Яд, а потому неспособной по-настоящему любить ее.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:54 | Сообщение # 3

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– Расскажи все это Хоннинскрю, – слабо пробормотал Ковенант. – Ему не помешает любой намек на надежду.
Глаза Красавчика погасли, но он не отвел взгляда.
– Капитан рассказал мне о твоем отказе. Я не больно-то разбираюсь в таких делах и, что хорошо, что плохо, судить не берусь, но сердце подсказывает мне – ты поступил как должно. И это хорошо. Не думай, будто меня не печалит гибель Морского Мечтателя или я не понимаю обиды и горя капитана. Но я понимаю и другое – сколь опасна твоя сила. Никоры пропустили нас, но кто знает, как ответили бы они на пламя. Никому не дано постичь твою судьбу и твое бремя, но мне сдается, что, следуя своим путем, ты поступаешь верно.
Сочувствие Красавчика было столь неподдельным, что Ковенанта бросило в жар. Слишком остро он сознавал, что поступал вовсе не правильно. Но страх и отчаяние пригасили все прочие чувства. И ему было не по себе под пристальным взглядом собеседника.
– О Друг Великанов, – со вздохом промолвил Красавчик, – вижу, что скорбь твоя невыносима, но ума не приложу, как тебя утешить.
Неожиданно он наклонился, достал кожаную флягу одной рукой, протянул ее Ковенанту.
– Но если рассказ о деяниях Избранной не приносит тебе успокоения, может, ты выпьешь «глоток алмазов» и дашь отдых своей плоти? Не будь слишком суров к себе.
Эти слова заставили Ковенанта вспомнить Умерших Анделейна. Женщина, дочь которой он изнасиловал и довел до безумия, говорила так: «Наказывая себя, ты свершаешь Осквернение и тем самым действительно заслуживаешь наказания».
Но Ковенанту не хотелось думать об Этиаран.
«Если ты не находишь успокоения», – припомнил он слова Красавчика и запоздало представил себе, как в недрах дромонда Линден трудится ради спасения корабля и Поиска. Он не мог слышать выбиваемого ею ритма, но словно воочию увидел сосредоточенное, обрамленное пшеничными волосами лицо со строгими складочками у рта и между нахмуренных бровей. Лицо, каждая черточка которого была невыразимо прекрасной.
И этот образ, вместе с осознанием того, что сделано ею для спасения судна, принес долгожданное успокоение. Ковенант поднес флягу к губам и отпил из нее.

Когда он пришел в себя, каюту заливали лучи полуденного солнца, а во рту еще оставался привкус напитка Великанов. «Звездная Гемма» вновь пришла в движение. Ковенант не мог припомнить, снились ли ему сны. Единственным воспоминанием, вынесенным им из дремоты, было ощущение пустоты, нечто, походившее на доведенную до логического конца бесчувственность прокаженного. Больше всего ему хотелось повернуться на другой бок, снова заснуть и никогда больше не просыпаться. Но обведя затуманенным взором залитую ярким, слепящим глаза солнцем каюту, Ковенант неожиданно увидел сидящую на стуле возле стола Линден.
Склоненная голова и уроненные на колени ладони женщины наводили на мысль, что ждать ей пришлось довольно долго. Поблескивающие в солнечном свете волосы придавали ей особо торжественный вид – вид человека, перенесшего тяжкие испытания, не уронив достоинства и вышедшего из них, обретя очищение.
«На свете есть еще и любовь», – с душевной мукой вспомнил он слова старика с Небесной Фермы. А Елена, его умершая дочь, пребывающая в Анделейне, сказала: «Позаботься о ней, любимый. Позаботься хотя бы ради того, чтобы в конечном итоге она смогла исцелить нас». При виде Линден у него защемило сердце. Он потерял и ее. Потерял все.
Словно почувствовав на себе его взгляд, Линден подняла глаза, машинально убрала с лица длинный локон, и Ковенант увидел, что случившееся не прошло для нее даром. Усталые глаза глубоко запали, щеки покрыла мертвенная бледность, а складочки у уголков рта выглядели так, словно их пробороздили слезы. Он смотрел, и в нем нарастал беззвучный протест. Неужто все это время, с того самого часа, как они избавились от никоров, Линден провела у его постели? Она, так нуждавшаяся в отдыхе?
Встретив его взгляд, Линден поднялась на ноги и сдвинула брови, что было явным признаком гнева или тревоги. Изучая Ковенанта с помощью своего видения, она приблизилась к гамаку и, по-видимому, ощутила нечто, отчего линии у ее рта сделались еще строже.
– Так ли это? – требовательно вопросила она. – Ты решил отступиться?
Ковенант вздрогнул – неужто его неверие в себя столь очевидно?
В тот же миг выражение ее лица изменилось, на нем появилось сожаление. Линден опустила глаза и бесцельно развела руками – так, словно ее рукам была известна неудача.
– Я не то имела в виду... – начала она. – ...то есть я пришла не затем, чтобы сказать тебе это. Я вообще сомневалась, стоит ли приходить сейчас. Ты столько перенес – может быть, следовало дать тебе подольше времени... – Линден снова подняла глаза, и, встретив обращенный к нему взгляд, Ковенант поразился ее целеустремленности. Она находилась здесь потому, что имела свое собственное представление – и о надежде, и о нем. – ...Но Первая собиралась прийти сама, вот я и решила опередить ее... – Линден вперила в Ковенанта такой взгляд, словно искала способ вытряхнуть его из гамака, из его отрешенности и одиночества. – Она хочет знать, куда мы направляемся теперь.
– Куда? – Сердце Ковенанта горестно сжалось. – Куда? – Казалось, что в одном этом слове заключалась вся его горестная судьба. Куда может направляться он?
Ведь он совершенно разбит, и вся его мощь обратилась против него. У него ничего не осталось: делать ему нечего, идти некуда. На какой-то миг Ковенант испугался того, что сейчас, на ее глазах, лишится тех остатков достоинства, что придавала ему отрешенность, и сломается окончательно.
– Первая говорит, что мы должны куда-то идти, – продолжала Линден. – Солнечный Яд по-прежнему существует, так же как и Лорд Фоул. Мы лишились Первого Дерева, но все остальное осталось прежним. Не можем же мы всю оставшуюся жизнь плавать кругами.
Говоря все это, Линден, скорее всего, пыталась заставить Ковенанта понять то, что для нее было уже очевидно. Однако на него эти слова подействовали иначе: почти без перехода боль сменилась жгучей досадой. Линден, возможно и не осознавая того, вела себя жестоко. Своими ошибками, провалами и ложью он уже предал все, что любил. Так какую же еще ответственность должен он теперь, по ее мнению, взвалить на свои плечи?
– Я слышал, ты избавила нас от никоров, – с горечью в голосе вымолвил Ковенант. – Я тебе не нужен.
Тон Ковенанта заставил Линден поежиться.
– Не говори так! – воскликнула Линден. Судя по глазам, ей было понятно все, словно она слышала каждый стон его исстрадавшейся души. – Ты нужен мне.
Ковенант чувствовал, как его отчаяние приближается к той грани, за которой оно грозит перерасти в истерику. В словах Линден ему почудилось ликование, торжествующий смех Презирающего. Возможно, он зашел по этой дороге слишком далеко, так далеко, что уже сам, во всяком случае какой-то частью своего «я», превратился в Презирающего, стал совершеннейшим его инструментом, а то и воплощением его воли. Но увещевания Линден не позволили ему поддаться этому чувству: он не мог обойтись с ней так, ибо любил эту женщину и уже причинил ей немало горя.
На миг голова его пошла кругом: в залитой ярким светом каюте все казалось расплывчатым, непрочным и зыбким. Он предпочел бы кромешную тьму, тень, в которой можно было бы спрятаться от гнетущей реальности. Но Линден по-прежнему стояла возле гамака, и Ковенанту казалось, будто и его голова, и весь мир вращаются вокруг нее. И ее слова, и ее молчание воплощали требование, отказать в котором он не мог. Но в то же время Ковенант не был готов сказать ей правду. Подпитываемый своими страхами, он непроизвольно искал какую-нибудь зацепку, чтобы перевести разговор в иное русло. Искал – и нашел. Щурясь от солнечного света, заплетающимся языком Ковенант спросил:
– Что они сделали с Морским Мечтателем?
Линден обмякла, видимо почувствовала, что кризис предотвращен, и слабым голосом ответила:
– Хоннинскрю хотел кремировать его, как будто такое возможно. – По мере того как Линден говорила, тягостные воспоминания подступали со все большей силой, и каждое слово давалось ей с трудом. – Но Первая велела Великанам похоронить его в море. Мне показалось, что в тот момент Хоннинскрю готов был броситься на нее. Но потом в нем что-то надломилось. Конечно, не в прямом смысле, но мне показалось, будто я слышала, как что-то треснуло...
По тону Линден можно было понять, что трещина эта прошла и по ее сердцу...
– Он поклонился Первой, словно не знал, что еще сделать со своей мукой, и вернулся на мостик. Вернулся к своей работе. – Линден беспомощно пожала плечами. – Держится он прекрасно, и понять, что с ним творится, можно лишь заглянув ему в глаза. Но когда они предавали Морского Мечтателя морю, он им помогать не стал.
В слепящем свете Ковенант видел лицо Линден не слишком отчетливо, но ему показалось, что глаза ее затуманились. Наверное, Морского Мечтателя все-таки следовало сжечь. Освободить от посмертного ужаса в кааморе белого пламени. Но одна лишь мысль об огне вызвала у Ковенанта нестерпимый зуд. Он ненавидел себя – ненавидел за ложь. Он знал – или, во всяком случае, должен был знать, – что случится. Но скрыл от нее правду. И виною тому его эгоистичная любовь. Не в силах заставить себя даже взглянуть на Линден, Ковенант процедил сквозь зубы:
– Что заставило тебя сделать это?
– Сделать что?.. – Особое видение, однако, не наделяло Линден даром предвидения, и она просто не поняла, о чем зашла речь.
– Ты бросилась в огонь! – со страстью и горечью воскликнул Ковенант. Он винил себя, а не ее – винить ее не имел права никто. – Я отослал тебя, чтобы попытаться спасти твою жизнь. Ничего другого мне придумать не удалось, да и, насколько я понимаю, было уже поздно что-то предпринимать. Червь уже пробудился, я уже уничтожил...
Горло Ковенанта перехватил спазм. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова, но затем конвульсивно сглотнул и продолжил:
– Я не видел иного способа спасти тебя, вот и отослал. Но ты бросилась в огонь. Я был связан с тобой, магия связала нас воедино. Впервые все мои чувства были обнажены. И единственное, что я увидел, это как ты бросаешься в огонь. Почему ты вынудила меня вернуть тебя обратно?
Линден ответила ему гневным взглядом, словно он задел обнаженный нерв.
– Почему? Да потому, что в том состоянии, в каком ты оказался, я ничем не могла тебе помочь.
Неожиданно женщина сорвалась на крик:
– Там находилось лишь твое тело, а тебя не было и в помине. А без тебя это тело представляло собой всего-навсего кусок гниющего мяса. Даже будь у меня возможность доставить тебя в больницу – да что там, будь у меня возможность прямо на месте сделать переливание крови и операцию, я все равно не смогла бы тебя спасти. Мне было необходимо, чтобы ты вернулся со мной. А как иначе могла я добиться твоего внимания?
Мука в голосе Линден заставила Ковенанта вновь взглянуть на нее. У нее был такой вид, что ему показалось, будто он камень, который теперь треснул и трещина дошла до самого сердца. С гамака он видел взволнованное, освещенное солнечными лучами лицо и решительно – такой решимости он не встречал ни в одной женщине – сжатые кулаки. Она, конечно же, винила себя, хоть и не была виноватой, а стало быть, он не мог более уклоняться. Настало время сказать ей правду.
Когда-то он искренне верил в то, что утаивает истину ради ее же блага, щадит ее, не желая взваливать на нее лишнюю ношу. Но теперь Ковенант яснее понимал свои побуждения и осознавал, что утаил правду по одной простой причине – эта правда его не устраивала. А поступив так, он сделал свои отношения с Линден неискренними, отравив их обманом.
– Мне следовало рассказать тебе раньше, – запинаясь от стыда, пробормотал Ковенант. – Я пытался говорить о чем угодно, но не об этом – слишком уж больно это ранит.
Словно ощутив присутствие между ними чего-то странного, Линден бросила на Ковенанта сердитый взгляд, но на сей раз он не отвел глаз.
– Так бывает всегда. Происходящее здесь никак не воздействует физически на тот мир, – откуда мы с тобой родом. Здешний мир замкнут в себе самом. Всякий раз повторяется одно и то же: в Страну я попадаю больным, может быть, даже умирающим, но попав сюда, исцеляюсь. Дважды моя проказа исчезала без следа. Я вновь начинал ощущать каждый свой нерв...
Ковенант осекся. Сердце его дрогнуло, и причиной тому были как нелегкие воспоминания, так и горестный взгляд Линден.
– Но стоило мне покинуть Страну и вернуться в свой прежний мир, как и мое физическое состоянием тоже оказывалось прежним, словно я и не бывал в Стране. Я снова становился прокаженным. Проказа не излечивается. На сей раз я получил удар ножом – но когда мы попали в Страну, исцелил рану с помощью дикой магии. Точно так же я исцелил и Кайла, а ведь чтобы раздобыть кровь, они располосовали ему руку. Теперь там и шрамов-то почти не осталось, но все это не имеет значения. Происходящее здесь никак не влияет на происходящее там. Если что и меняется, то лишь наше отношение ко всему этому.
Ковенант говорил, но испытывал при этом такой стыд, что все же не выдержал и отвел глаза.
– Теперь понимаешь, почему я не говорил тебе правду? Перво-наперво, во всяком случае в самом начале, я полагал, что тебе и без того хватает забот. Ты и сама могла узнать все довольно скоро. Но потом все изменилось. Я действительно не хотел, чтобы ты знала, ибо не мог просить тебя любить мертвеца.
По мере того как он говорил, потрясение Линден переросло в гнев.
– Ты хочешь сказать, что планировал умереть? – требовательно вопросила она, стоило ему умолкнуть. – И даже не потрудился поискать способов остаться в живых?
– Нет! – в отчаянии вскричал Ковенант. – Как ты думаешь, почему я так стремился обрести Посох Закона? Он был единственной моей надеждой, ибо обладание им сулило возможность бороться за очищение страны не прибегая к дикой магии. И возможность отослать тебя обратно. Ведь ты врач, разве не так? Вот я и хотел, чтобы ты меня спасла.
В глазах Линден стояла такая мука, что Ковенант не мог оправдаться даже перед собой.
– Я старался... – беспомощно промолвил он. – Я... Я не говорил тебе потому, что хотел любить тебя. Хоть некоторое время. Вот и все.
Линден шевельнулась, и Ковенант похолодел, испугавшись, что сейчас она повернется к нему спиной и уйдет. Покинет его навсегда. Но она не ушла, а, попятившись к стулу, рухнула на него, словно что-то в ней надломилось, съежилась и закрыла лицо руками. Плечи Линден дрогнули, но она не проронила ни звука, ибо еще у смертного ложа матери научилась сдерживать рыдания. Однако когда она заговорила, голос ее дрожал.
– Ну почему, почему я приношу гибель всем, кто мне дорог?
Жгучее осознание вины стало еще острее – Ковенант чувствовал, что и эта боль лежит на его совести. Больше всего ему хотелось вылезти из гамака, подойти к ней, обнять ее... Но он не решался, ибо считал, что лишился такого права. Ему оставалось лишь попытаться подавить в себе стыд и раскаяние и попытаться ее утешить.
– Нет, – возразил он, – ты ни в чем не виновата. Ты делала что могла. Я должен был сказать тебе правду. Ты спасла бы меня, будь это в твоих силах.
Линден вспылила, да так, что это захватило Ковенанта врасплох.
– Прекрати! – вскричала она, чуть ли не выплевывая слова. – Я не ребенок. У меня своя голова на плечах, и нечего оберегать меня от правды. – Солнечные блики играли на ее лице. – С тех пор как мы вернулись на корабль, ты валяешься в этом дурацком гамаке и мучаешь себя, будто во всем случившемся и вправду виноват ты. Но это не так! Все дело в том, что Фоулу удалось втянуть тебя в свой замысел. Ну и что ты собираешься делать теперь? Оставить все как есть и доказать, что он прав?
– Но я ничего не могу поделать! – воскликнул Ковенант, ибо каждым своим словом она словно втирала соль в его раны. – Он действительно прав. Как ты думаешь, кто он такой? Откуда он взялся? Я, я и есть этот самый Фоул. Он всегда лишь частица моего «я», злобная и презирающая часть моей сущности. Та часть, которая...
– Нет! – категорически отрезала Линден. Она не сорвалась на крик лишь потому, что давно научилась владеть собой. – Ты не он. Он не собирается умирать!
С равным успехом Линден могла бы заявить: «Это я приношу с собой смерть». Нечто подобное читалось в каждой черточке ее лица, хотя вслух она произнесла совсем другое:
– Каждый человек совершает ошибки. Но ты всего-навсего пытался бороться за свою любовь. У тебя есть ответ, а вот у меня его нет... – Она вымолвила это с жаром, в котором не было места жалости к себе: – ...нет, и не было с самого начала. Я не знаю Страну так, как знаешь ее ты. У меня нет никакой мощи, никакой власти. Единственное, что в моих силах, это повсюду следовать за тобой. И раз уж ты... – Руки ее судорожно сжались... – Раз уж ты собрался умереть, сделай так, чтобы твоя смерть не была напрасной.
И тут – словно на мгновение прикоснувшись ко льду – он понял, что Линден пришла вовсе не потому, что Первой вздумалось узнать, куда направляется Поиск. Прежде всего, это было нужно ей самой .
Отец Линден наложил на себя руки, а вину за это возложил на нее. Она чувствовала себя виноватой и в гибели матери, а теперь и его смерть казалась столь же неотвратимой, как Осквернение. Ей настоятельно требовалось обрести цель – и это в то время, когда он цели лишился. Сейчас она пестовала свою прежнюю суровость, ту строгость к себе, какая отличала ее с первой их встречи. Но нечто изменилось – в глазах Линден полыхало пламя, и он не мог не узнать этого огня. То были безответный гнев, неутоленная печаль.
Спросив, намерен ли он оставить все как есть, Линден еще раз обнажила его позор.
«У меня нет выбора! – мог бы воскликнуть Ковенант. – Он разбил меня. Выхода не осталось!»
Но он не сделал этого. Не сделал, ибо был прокаженным и кое-что знал лучше обычных людей. Проказа уже сама по себе есть поражение, поражение полное и необратимое. Но даже у прокажённых есть свои причины цепляться за жизнь.
Этиаран говорила, будто задача живых – ценить значение жертв, принесенных умершим, но теперь он понял, что истина простирается дальше: следовало суметь сделать значимой собственную смерть. И смерти тех, кого он любил и кто уже уплатил за это свою немалую цену. Уступая настойчивой решимости Линден, Ковенант сел и хрипло спросил:
– Чего ты хочешь?
Казалось, что его вопрос помог ей собраться и в какой-то мере совладать с горечью своих утрат. Но ответ ее прозвучал сурово:
– Я хочу, чтобы ты вернулся в Страну. В Ревелстоун. Ты должен остановить Верных. Укроти Ядовитый Огонь!
Это пожелание было настолько дерзким, что Ковенант чуть не ахнул, но Линден, не обратив на это внимания, продолжала:
– Если ты сделаешь это, действие Солнечного Яда замедлится. Он ослабнет, возможно даже отступит. А мы выиграем время и постараемся найти лучшее решение.
Тут, к немалому удивлению Ковенанта, Линден запнулась и отвела глаза.
– Наверное, я не так дорожу Страной, как ты. Мне было боязно идти в Анделейн. Я ведь не видела Страну такой, какой она была прежде. Но любое недомогание я распознаю сразу, а уж чтобы почувствовать Солнечный Яд, не обязательно быть врачом. Его чуешь всем телом. Я хочу покончить с этим, но сделать это сама не в силах. Мне остается одно – действовать через тебя.
Она говорила, а в жилах Ковенанта вскипала кровь – воспоминание о былой мощи. Однако страх возвращал его к исходной точке.
– Остановить Верных? Погасить Ядовитый Огонь? – раздраженно переспросил Ковенант. – Да с чего ты взяла, что я могу хотя бы помышлять о подобных вещах, не подвергая опасности Арку Времени?
Линден криво усмехнулась и уверенно пояснила:
– Да с того, что ты теперь научился ограничивать себя, управляться со своей силой. Я почувствовала это, когда ты использовал дикую магию, чтобы отослать меня обратно. Сейчас ты опаснее, чем когда бы то ни было. Я хочу сказать – опаснее для Лорда Фоула.
Некоторое время Ковенант удерживал устремленный на него взгляд Линден, но потом опустил глаза. Нет, он не чувствовал себя готовым возобновить борьбу – ведь с того момента, как все пошло прахом, прошел всего-навсего один день. Да и какой смысл говорить о борьбе, когда Презирающий уже одержал победу. Сила Ковенанта заключалась в кольце, но коварство Фоула сделало его более опасным для Страны, чем любой Солнечный Яд. То, чего хотела Линден, являлось безумием, а вот как раз безумным Ковенант себя не считал. Но все же он должен был дать ей хоть какой-то ответ, ибо любил ее и признавал за ней право на такого рода требования. Сгорая от стыда, Ковенант попытался придумать что-нибудь, позволяющее оттянуть необходимость принять решение. По-прежнему избегая взгляда Линден, он нерешительно пробормотал:
– Я слишком мало знаю. Пожалуй, мне стоило бы поговорить с Финдейлом.
Ковенант надеялся, что таким образом ему удастся увести разговор в сторону. С самого начала, с того момента как он присоединился к Поиску, Обреченный никогда не являлся по чьему бы то ни было зову, а приходил лишь тогда, когда находил это нужным, исходя из собственных соображений, остававшихся для всех прочих тайной. Конечно, если кто и мог располагать знаниями, способными помочь исправить положение, то лишь его дивный народ, однако было бы нелепо рассчитывать, что элохим явится на призыв Неверящего. Стало быть он, Ковенант, мог рассчитывать на передышку – во всяком случае до тех пор, пока Линден не сумеет договориться с Финдейлом.
Но она повела себя неожиданным образом. Не выходя из каюты, она повернулась в сторону корабельного носа и громко, отчетливо, словно приказывала ему прибыть, произнесла имя Обреченного. Почти в тот же миг на каменной стене каюты появилось светящееся, похожее на солнечный блик пятно, а затем из камня вытек, обрел человеческую форму и предстал во плоти перед Линден и Ковенантом Финдейл. Элохим словно ждал этого зова.
Облик его не изменился: бархатная мантия на плечах, пышные, спутанные серебристые волосы и золотые глаза, словно вместившие в себя всю скорбь мира – все беды, тяготы и невзгоды, что обходили стороной его безмятежный, замкнувшийся в себе народ. Изможденный, с лицом, каждая черта которого выражала безмерную душевную муку, он словно являл собою полную противоположность изысканной и грациозной красоте своих соплеменников. Ужасную противоположность – ибо такова была его роль. Но кое-что в нем все же изменилось. До событий на Острове Первого Дерева элохим не откликнулся бы ни на какие призывы. А сейчас он явился, хотя держался так же недружелюбно и отчужденно, как прежде. Слегка кивнув Линден, Финдейл с неодобрением произнес:
– К чему было так горячиться. Я прекрасно тебя слышу.
Однако его недовольный тон не произвел на Линден ни малейшего впечатления. Словно и не расслышав сказанного, она сердито подбоченилась и решительно заявила:
– Вот что, по-моему, эта игра в молчанку слишком затянулась. Нынче пришло время ответить на кое-какие вопросы.
На Ковенанта Финдейл даже не взглянул. В Элемеснедене элохимы обращались с Неверящим так, словно он ничего собой не представлял, и здесь, на корабле, их Обреченный придерживался той же позиции. Поэтому он задал Линден встречный вопрос:
– Значит ли это, что кольценосец вознамерился уступить свое кольцо?
– Нет! – отрезал Ковенант. «Не отдавай кольца», – звучали в его голове отголоски былого бреда. – Ни за что! Никогда!
Кольцо – это единственное, что у него осталось.
– Ну что ж, – вздохнул Финдейл. – В таком случае вы можете рассчитывать на такие ответы, какие – как я надеюсь – смогут помочь удержать его от безрассудства.
Линден обернулась к Ковенанту, явно ожидая, что вопросы будет задавать он. Но Ковенант, стоящий у самого края духовной пропасти, не мог ни ясно мыслить, ни внятно выражать свои мысли. Однако он знал и помнил, как много людей желает завладеть кольцом – тем единственным, что еще привязывало его к жизни и придавало значение его поступкам. Настойчивый взгляд Линден остался без ответа.
Сузив глаза, она пристально, словно оценивая его состояние, вгляделась в Ковенанта, а потом, будто принудив себя отказаться от намерения утешить и успокоить его, вновь обернулась к Финдейлу.
– Почему?.. – говорила она с трудом, мучительно проталкивая каждое слово... – Даже не знаю, с чего и начать... Почему вы сделали это?
Воспоминание придало Линден решимости. Голос ее окреп, в нем зазвучало негодование.
– О чем вы вообще думали, совершая такое? Все, что ему требовалось, – это разузнать о местонахождении Дерева. Вы могли дать ему прямой ответ, а вместо того погрузили его в молчание, в бездействие.
Элохимы обрекли сознание Ковенанта на полное бездействие, и не рискни Линден ради его спасения своей жизнью, он до конца своих дней оставался бы живым трупом, пустой оболочкой человека, лишенной мыслей, чувств и желаний. За его избавление пришлось уплатить немалую цену, и она не могла вспомнить об этом без гнева.
– Ты в ответе за это, Финдейл. Да неужто после такого злодеяния ты еще можешь жить в ладу с самим собой?
Финдейл нахмурился и, как только Линден умолкла, сердито возразил:
– А неужто ты думаешь, что мое Обречение мне в радость? Разве моя жизнь не в такой же опасности, как и ваши? Более того, когда ваше время истечет, вы оба – и ты, и Обладатель кольца – отбудете в свой мир, я же останусь здесь. И возможно, мне придется расплачиваться за то, в чем нет моей вины.
Линден собралась было спорить, но осеклась, уловив в голосе элохима неподдельную печаль.
– Так что не спеши порицать меня, – продолжал Финдейл. – Я Обреченный, и на меня ложится бремя всех ваших деяний. Не спорю, с Обладателем кольца мы и впрямь обошлись сурово. Но неужто ты – ты! – не в состоянии постичь суть дела. Ты – Солнцемудрая. А он – нет. Однако дикой магией, важнейшей из тайн Арки Времени, владеет он, а не ты. И в этом видна рука Зла, простертая над мирозданием и над нами, элохимами, воплощающими Земную Суть. Ты говорила, будто мы служим Злу, которое вы нарекли Лордом Фоулом, Презирающим, но это не так. Конечно, моего слова тебе недостаточно, но рассуди сама – стал бы этот Презирающий посылать против вас Опустошителя, своего слугу, имей он рядом с вами другого слугу, да еще такого, как я? Не думаю, чтобы ты могла в это поверить. Но скажу откровенно – тень омрачает и сердца элохимов. Свидетельство тому – наша неспособность найти другой – щадящий по отношению к вам – путь к спасению. Ты, должно быть, помнишь, что были среди нас и такие, кто вовсе не хотел нас щадить. Но учти и другое. Для нас самое простое решение заключалось в том, чтобы отобрать у него кольцо. Овладев дикой магией, мы могли бы не опасаться никакого Зла. Таким существам, как мы, было бы нетрудно изменить лик мироздания, сделав его совершенным. Но мы не пошли на это. Некоторые из нас справедливо полагали, что овладевать столь безмерной мощью в то время, когда на сердца наши явственно пала тень, – опасно. А некоторые поняли, что последствия подобного деяния всей тяжестью обрушились бы на тебя. Ты могла бы утратить свое «я», смысл и суть своего существования. Не исключено, что нечто подобное могло произойти и с Землей.
Поэтому мы избрали иной, более суровый путь – разделить с тобой бремя искупления и рока. Мы погрузили Обладателя золота в молчание не потому, что хотели ему зла: только так можно было уберечь мироздание от угрозы, таящейся в слепой силе. Это молчание, которое уберегло Обладателя золота от злоумышления Касрейна Круговрата, могло бы удержать его от исполнения замысла Презирающего в отношении Первого Дерева. А право выбора было оставлено за тобой. Ты могла взять кольцо себе и устранить тем самым злосчастный разрыв между силой и способностью видеть. А могла уступить его мне, и тогда мы, элохимы, сумели бы спасти мироздание, управившись со Злом на свой лад. Нам не пришлось бы опасаться могущества, ибо получить его в дар – вовсе не то, что завладеть им силой. Но какое бы решение ты не приняла, у нас оставалась надежда. И ни молчание Обладателя золота, ни мое Обречение не казались слишком высокой платой за возможность воплотить эту надежду в жизнь. Но ты лишила нас этой надежды. Там, в узилище Удерживающей Пески, ты приняла неверное решение, и силу вновь обрел тот, кто не способен нести ответственность. И теперь я говорю тебе снова – необходимо убедить его отказаться от кольца. Если он этого не сделает, то наверняка погубит Землю.
Для Ковенанта слова Финдейла прозвучали как приговор, но, обернувшись к Линден, он понял, что ее они потрясли еще сильнее. Лицо ее побледнело, руки непроизвольно дергались. Она силилась возразить, но не могла вымолвить ни слова. Беспощадная логика Финдейла, поместившего Линден в точку, где сходились вина и ответственность, привела ее в смятение. Кроме того, она еще не успела осознать суть недавнего откровения Ковенанта. До сих пор, принимая всю вину на себя, Линден не до конца понимала, какова может быть мера этой вины.
Гнев на Финдейла и обида за Линден помогли Ковенанту взять себя в руки. Элохим не имел права так, походя, взваливать на ее плечи всю тяжесть мироздания.
– Все не так-то просто... – начал он, даже не зная, что, собственно, собирался сказать. Но, видя расстроенный вопрошающий взгляд Линден, он не мог позволить себе колебаться. – ...Если все это замыслил Фоул, зачем ему потребовались лишние хлопоты?
Ковенант сознавал: это вовсе не тот вопрос, который нужен сейчас. Он задал его отчасти потому, что ничего лучшего не пришло в голову, отчасти же надеясь нащупать нужное направление в ходе самого разговора.
– Почему он не разбудил Червя сам?
По-прежнему не сводя глаз с Линден, Финдейл ответил:
– Только безумец стал бы тревожить Червя, не обладая властью над дикой магией, а этот Презирающий не таков. Разве крушение мироздания не погребло бы и его самого?
Пожав плечами, Ковенант отбросил этот довод: он пытался подыскать нужный вопрос, а заодно и найти изъян в рассуждениях элохима.
– Тогда почему ты не рассказал об этом раньше? Надо полагать, не мог снизойти до разговора с ней прежде, чем она сняла с меня ваше заклятие.
Ковенант произнес это со всем сарказмом, на какой был способен, ибо надеялся отвлечь элохима от Линден и таким образом освободить ее.
– Ты должен был понимать: после того что вы сотворили со мной, она ни за что не отдала бы кольцо, зная, сколь сильно ваше стремление завладеть им. Так почему же ты не сказал, какая опасность подстерегает нас у Первого Дерева?
Элохим вздохнул, но взгляд его продолжал удерживать Линден.
– Возможно, – негромко промолвил он, – то была моя ошибка. Но я не мог позволить себе пренебречь хотя бы маленькой надеждой. Надеждой на то, что в душе Обладателя кольца пробудятся мудрость или отвага, которые остановят его на краю пропасти. Отвратят его от рокового намерения.
По-прежнему пытаясь нащупать верную, тему, Ковенант приметил, что Линден начала собираться с духом. Она качала головой, как будто вела мысленный спор, стараясь опровергнуть выдвинутые элохимом обвинения. Губы ее сурово сжались. Окрыленный этим, Ковенант подался вперед и решительно заявил:
– Это тебя не оправдывает. Ты толкуешь, будто обречь меня на молчание было для вас единственным достойным выходом. Но – черт побери! – ты и сам знаешь, что это не так. Уж коли на то пошло, лучше бы вы попробовали совладать с порчей, которая делает меня столь опасным.
И тут Финдейл все же взглянул на Ковенанта. Золотые глаза элохима вспыхнули неожиданной яростью.
– Мы не решились! – Сдержанная страсть в его голосе опаляла мозг. – Проклятие этого века лежит также и на мне – и я тоже не решаюсь. Разве мы не элохимы, прозревающие Земную Суть? Разве не нам дано прочесть истину, сокрытую в Колючей Оправе, в ее склонах и снегах, покрывающих горные пики? Напрасно ты насмехаешься надо мной. Наведя на тебя порчу, Презирающий вознамерился твоими руками разрушить Арку Времени, и это, конечно, страшное Зло. Но даже оно бледнеет в сравнении с тем, что ждало бы Землю и все живое на ней, достигни его порча цели. Ты мнишь себя величайшим из великих, но на весах миров это далеко не так. Когда бы Презирающего не подвело алчное тяготение к камню Иллеарт, ты не был бы возвеличен выше любого смертного и не выстоял бы против него больше одного раза. А теперь он умнее, ибо не забыл былых уроков. С ним старая досада, которую иные почитают безумием.
Без этого яда в крови ты был бы слишком слаб, чтобы угрожать ему. Бесцельно блуждать по свету, не имея сил для борьбы, или служить для него забавой – такова могла бы быть твоя участь. А сила Солнечного Яда возрастала бы с каждым днем. Он поглощал бы моря и земли, и даже Элемеснедену не удалось бы избежать падения. Яд между тем продолжал бы крепнуть и крепнуть. Без конца, во веки веков. Не чувствуя за собой вины, ты не поступился бы кольцом, а следовательно, он был бы обречен оставаться в ловушке, ограниченной Аркой Времени. Но только ею – ничто иное не препятствовало бы его торжеству. Даже мы, элохимы, рано или поздно лишились бы своего величия, превратившись в игрушки для его тщеславия. Осквернение продолжалось бы вечно – пока терпит время. Вот что должно было случиться. А потому, – с нажимом произнес Обреченный, – мы благословляем тот миг, когда в гневе или безумии он навел на тебя порчу. Этот хитроумный гамбит вполне может обернуться против него. Заточенный в узилище нашего мироздания и недовольный этим, Презирающий решил освободиться с твоей помощью и пошел на риск, несказанно увеличив твою мощь. И тем самым посеял зерно надежды. Ибо мера ответственности теперь ясна. И поскольку в других отношениях ты слаб, нам остается лишь молиться о том, чтобы осознание этой ответственности заставило тебя уступить. И тем самым спасти мир.
Сказанное Финдейлом потрясло Ковенанта, словно выстрел: ведь все его доводы оказались начисто отброшенными. Элохим видел лишь два варианта: отказ от кольца или ритуал Осквернения – уничтожение Земли во имя избавления ее от власти Лорда Фоула. Но совершить такое – значит уподобиться Кевину Расточителю, повторив его деяние в несравненно больших масштабах. Страх пронзил Ковенанта до мозга костей. Неужто и вправду он должен лишиться кольца либо разрушить мироздание, дабы не допустить вечного торжества Презирающего?
Однако он чувствовал, что не может отдать кольцо – одна эта мысль внушала ему ужас. Слишком много значил для него этот маленький кружок из металла: в нем заключалось единственное подтверждение его права на жизнь и любовь, единственное, что позволяло ему преодолевать жестокое одиночество, на которое обречен прокаженный. Любая альтернатива была для него предпочтительнее.
«Да, – сказал себе Ковенант. – Лучше разрушить все. Или, во всяком случае, позволить себе рискнуть всеобщим разрушением, пытаясь при этом отыскать иной выход».

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:55 | Сообщение # 4

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Решая для себя эту дилемму, Ковенант задумался и умолк. Во время предыдущего столкновения с Лордом Фоулом он сумел обрести некое равновесие, ощущение устойчивости даже в его незавидном положении. Но сейчас он лишился точки опоры, необходимой, дабы одновременно отстоять и свое «я», и бытие Земли. А неизбежный выбор представлялся ужасным.
Однако к этому времени Линден уже полностью овладела собой. Ее ранили вовсе не те суждения, что так уязвляли Ковенанта. Отвлекая элохима на себя, он помог ей оправиться. Взгляд, брошенный Линден на Ковенанта, был исполнен тоски, но еще явственнее в нем читалось сочувствие. В следующий миг она повернулась к Обреченному, и голос ее опасно зазвенел.
– Все это не более чем слова. Ты просто боишься потерять свою драгоценную свободу, потому и пытаешься взвалить всю ответственность на него. Всей правды ты нам так и не рассказал.
Финдейл стоял прямо перед ней. Ковенант видел, как Линден вздрогнула, словно огонь в глазах элохима опалил ее. Вздрогнула, но не умолкла.
– Если хочешь, чтобы мы тебе верили, расскажи нам о Вейне.
Услышав это, Финдейл подался назад. Линден, наседая на него, продолжала:
– Сначала вы пленили его, словно он совершил против вас какое-то преступление. Когда он бежал, его пытались убить. А после того как он и Морской Мечтатель обнаружили тебя на борту, ты говорил с ним. Сказал что-то вроде «этого я не потерплю», – припомнила Линден, насупив брови.
Обреченный собрался было ответить, но Линден опередила его, не дав вымолвить и слова.
– Это не все. Ты еще много чего говорил, а кроме того, с тех пор стал следить за ним. Он был у тебя на виду постоянно, за исключением разве что того случая, когда ты, вместо того чтобы помочь нам, предпочел унести ноги. – Вне всякого сомнения, в последнее время Линден стала куда смелее, чем прежде. – С самого начала он интересовал тебя гораздо больше, чем мы. Почему бы, разнообразия ради, тебе не объяснить нам, в чем тут дело?
Голос ее звенел от гнева, и Ковенанту на миг показалось, что элохим ответит ей тем же. Но вместо этого Обреченный с печальной надменностью промолвил:
– Об отродье демондимов я говорить не стану.
– Вот именно , – отрезала Линден. – Конечно, не станешь. Но почему? Не потому ли, что, рассказав, дал бы и нам основание на что-то надеяться? Может, тогда нам не пришлось бы метаться из крайности в крайность, что, похоже, тебя устраивает?
Взгляд ее был под стать взору самого элохима, и рядом с ней он, несмотря на все свои знания и могущество, вовсе не казался таким уж великим и мудрым.
– Ушел бы ты лучше, – тихонько пробормотала Линден. – Мутит меня от твоего вида.
Финдейл пожал плечами и повернулся, но прежде, чем он успел удалиться, вмешался Ковенант.
– Минуточку.
Полуобезумевший от страха и сумятицы в голове, он неожиданно понял – или решил, что понял, – каким способом было совершено предательство. Лена считала его возродившимся Береком Полуруким, с чем соглашались и знакомые ему Лорды. Что же пошло не так?
– Мы не смогли раздобыть ветвь Первого Дерева. У нас не было ни малейшей возможности. Но ведь прежде такое удавалось. Как это сделал Берек?
Финдейл задержался возле самой стены и, обернувшись через плечо, ответил:
– Его приближение не потревожило Червя, ибо Береку не пришлось вступать в поединок. В то время у Первого Дерева не было хранителя. Ведь именно Берек и поставил хранителя, дабы никто не мог повредить Дерево, на котором зиждется жизнь.
– Берек?!
Ковенант был потрясен настолько, что почти не заметил, как элохим, слившись со стеной, исчез из каюты.
Берек поставил хранителя? Но зачем? Предания рисовали Лорда-Основателя провидцем и прорицателем. Неужто он оказался настолько недальновидным, что решил, будто больше никому и никогда не потребуется коснуться Первого Дерева? Или же у него были свои, сокровенные резоны позаботиться о том, чтобы в будущем никто не смог изготовить новый Посох Закона?
Ошеломленный открывшимся, Ковенант не сразу заметил устремленный на него требовательный взгляд Линден. Как только их глаза встретились, она отчетливо произнесла:
– Твои друзья в Анделейне вовсе не считали тебя Обреченным. И с какой-то целью отправили с тобой Вейна. А что еще они сделали? Или сказали?
– Они говорили со мной... Морэм заявил буквально следующее: «Когда постигнешь нужду Страны, тебе придется покинуть ее, ибо взыскуемое тобою пребывает вне ее рубежей. Но предупреждаю: не позволь обмануть себя этой нуждой. То, что ты ищешь, – иное, не такое, каким оно представляется. И в конце концов ты должен будешь вернуться в Страну».
Морэм сказал и другое: «Когда окажешься в затруднительном положении, вспомни парадокс белого золота. В противоречии коренится надежда». Но уж этого Ковенант и вовсе не понял.
Сосредоточенно кивнув, Линден спросила:
– Ну и что дальше? Будешь валяться и ныть, пока у тебя не разорвется сердце, или все же станешь бороться?
Отчаяние и страх не позволяли ему принять определенное решение. Ковенант не исключал того, что ответ существует, только вот сам он его не знал. Зато он знал, чего хочет от него Линден, и по мере возможности старался дать ей именно это.
– Я не знаю. Но все, что угодно, лучше, чем ничего. Скажи Первой, мы... мы что-нибудь предпримем.
Линден снова кивнула. Губы ее дрогнули, словно она хотела приободрить его, но, так ничего и не сказав, повернулась к двери.
– А как же ты? – спросил ей вслед Ковенант. – Что ты намерена делать?
Возле самой двери Линден оглянулась и, даже не пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы, ответила:
– Я подожду.
В ее одиноком, словно крик пустельги, голосе тем не менее звучала решимость.
– Подожду, теперь мой черед.
Она ушла, но Ковенанту казалось, будто ее слова вновь и вновь звучали в залитой солнцем каюте. Звучали как приговор. Или пророчество.
Выбравшись из гамака, он натянул свою старую одежду.

Глава 3
Тропа боли

Когда Ковенант поднялся на палубу, солнце уже клонилось к западу и закатные лучи окрашивали воду в малиновый цвет – цвет несчастья. Хоннинскрю поставил все паруса, какие только мог выдержать рангоут. Наполненные ветром, они стремительно уносили «Звездную Гемму» на северо-запад. Должно быть, корабль представлял собой величественное зрелище, но отблески рокового багрянца играли на его оснастке так, что казалось, будто каждый канат блестит от крови. Ветер нес с собой холод – предвестник куда более суровых морозов.
Однако зловещее море ничуть не устрашало стоящего на мостике Хоннинскрю. Ветер трепал кудлатую бороду, в глазах вспыхивали случайные отблески закатного зарева, но команды его были точны, владение кораблем – безупречно, и если он повышал голос, то причиной тому было отнюдь не нервное напряжение последних дней, а всего лишь необходимость перекрыть шум ветра. Капитан не был Идущим-За-Пеной, и ему не была дарована каамора, которой так жаждала его душа, но так или иначе он оставался Великаном и, командуя «Звездной Геммой», сумел подняться до высоты своей ответственности.
Сопровождаемый Кайлом, Ковенант поднялся на мостик. Он хотел извиниться перед капитаном за то, что не смог должным образом откликнуться на его нужду, но когда приблизился к Хоннинскрю, якорь-мастеру Севинхэнду и державшему Сердце Корабля – штурвал дромонда – рулевому, что-то в их глазах остановило его. Поначалу Ковенант решил, что они просто опасаются его присутствия, ибо знают, сколь велика исходящая от него угроза. Однако то, как, приветствуя Ковенанта, Севинхэнд склонил голову и промолвил «Друг Великанов», говорило скорее о разделенной скорби, нежели о недоверии. Вместо извинения Ковенант и сам склонил голову, как бы признавая себя недостойным сострадания. Он намеревался молча стоять на мостике до тех пор, пока не укрепит дух и не обретет достаточное самоуважение, чтобы вновь включиться в жизнь корабля Великанов. Но тут неожиданно заговорил Кайл. На сей раз обычная бесстрастность харучаев изменила ему – видимо, он собрался сказать нечто, из-за чего чувствовал себя неуютно. Ковенант не знал, как бескомпромиссный, подобно всем харучаям, Кайл воспринял роль, отведенную ему Бринном. И как следовало понимать слова Бринна о том, что со временем Кайлу будет позволено следовать велениям своего сердца. Но заговорил Кайл не об этом, и обратился он вовсе не к Ковенанту. Без всякого вступления харучай сказал:
– Гримманд Хоннинскрю, от имени своего народа я хочу попросить у тебя прощения. Когда Бринн возжелал сравниться в доблести с почитаемым всеми харучаями ак-хару Кенаустином Судьбоносным, он вовсе не думал, что это может привести к гибели твоего брата, Троса-Морского Мечтателя.
Капитан моргнул, его запавшие глаза отбросили на Кайла отблеск закатного пламени. Но уже в следующий миг он совладал с собой. Окинув взглядом палубу и убедившись, что на корабле все идет своим чередом, он поманил Кайла и Ковенанта к борту.
Солнце, словно символ жертвенной славы, уходило за горизонт. Глядя на него, Ковенант мрачно подумал о том, что солнце всегда садится на западе, а стало быть, всяк смотрящий на запад обречен видеть прощальную красоту уходящей жизни и гаснущего света.
В следующее мгновение голос Хоннинскрю возвысился над шумом плещущихся о борт волн.
– Великаны не становятся избранниками Глаза Земли по своей воле. Нам не дано право выбора, но тот, на кого этот выбор падает, не пытается уклониться. Мы верим – или, во всяком случае, верили, – что в этом заключена тайна жизни и смерти. Так как же в таком случае могу я обвинять кого бы то ни было?
Великан говорил скорее для себя, чем для Кайла или Ковенанта.
– Глаз Земли снизошел на моего брата, Троса-Морского Мечтателя. Явленные ему видения причиняли боль, которую невозможно было скрыть, но что именно терзало его, брат сказать не мог. Можно предположить, что поразившая его немота была порождена одним из этих видений. Можно предположить, что это видение сделало для него невозможным такое отрицание смерти, которое не было бы одновременно и отрицанием жизни. Об этом я судить не берусь. Знаю одно: рассказать о своем состоянии он не мог, а потому не мог обрести спасение. В этом нет ничьей вины...
Судя по тону, Хоннинскрю верил тому, что говорил, но застывшая в его глазах боль позволяла в этом усомниться.
– ...Его смерть не возложила на нас иного бремени, кроме бремени надежды.
Солнце уходило за край моря, закатные огни таяли, и лицо Великана из малинового превращалось в пепельно-серое.
– Необходимо надеяться, что, в конце концов, мы сумеем объяснить его уход. Объяснить, – негромко повторил капитан, – и понять.
В глазах Великана отражался умирающий свет. На своих собеседников он не смотрел.
– Так должно быть. И я грущу оттого, что не могу постичь, как же осуществить эту надежду.
Хоннинскрю заслужил право остаться в одиночестве, но Ковенант нуждался в более ясном ответе. Ведь капитан, как и Морской Мечтатель, говорил о надежде. Стараясь придать своему голосу мягкость и доброжелательность, Ковенант спросил:
– Но если так, почему ты продолжаешь начатое?
Тьма сгущалась, и теперь Хоннинскрю возвышался над собеседниками, словно мрачный утес. Он довольно долго молчал, будто не расслышал вопроса, но когда, наконец, заговорил, ответ его прозвучал просто:
– Я Великан. И капитан «Звездной Геммы», поклявшийся повиноваться Первой в Поиске. Это важнее прочего.
«Важнее», – с болью в душе повторил про себя Ковенант. Наверное, Морэм мог бы сказать нечто подобное. Но не Финдейл – такой довод не для него.
А вот Кайл кивнул: видимо, ответ Великана оказался харучаю понятен. Впрочем, почему бы и нет? В конце концов, его народ никогда не придавал надежде особого значения. Стремясь к победе, харучай всегда осознавал возможность поражения и принимал исход таким, каким он был.
Ковенант отвернулся от темнеющего моря, разжал пальцы и отпустил перила корабельного борта. Ему не было места среди таких людей. Он не знал, что важнее всего, и не видел перспектив, которые позволили бы ему легче перенести провал. Решение, принятое ради Линден, в конечном счете, представляло собой не более чем еще одну разновидность лжи. Конечно, она вынудила его выказать эту притворную уверенность. Но в какой-то момент даже прокаженный начинает нуждаться в чем-то большем, нежели самодисциплина или упорная борьба за выживание. К сожалению, в своих отношениях с ней он допустил фальшь. И решительно не знал, что теперь делать.
С наступлением темноты Великаны зажгли по всему кораблю множество светильников. Развешенные по реям передней и задней мачты – на месте средней мачты зиял провал, – они высветили огромный штурвал, трапы, ведущие с мостика, и двери в трюм и на камбуз. Маленькие масляные фонари казались крошечными точками света на фоне темного неба, но, тем не менее, они подчеркивали и его бездонность, и красоту «Звездной Геммы». Неожиданно Ковенант ощутил в себе желание пойти поискать Линден и уже двинулся к трапу, когда его внимание привлек к себе Вейн. Отродье демондимов стоял на неосвещенном месте, том самом, куда ступила его нога по возвращении с острова Первого Дерева. Его темный силуэт отчетливо вырисовывался на фоне тающего горизонта. Как всегда, он не обращал на посторонние взгляды никакого внимания, словно ничто в мире не могло его коснуться. Но нечто все же его коснулось. На руку Вейна было надето железное навершие бывшего Посоха Закона, но рука эта бессильно свисала с выступающего из его локтя, словно древесный сук, странного сочленения. Ковенант понятия не имел, зачем Мореход Идущий-За-Пеной навязал ему в спутники этот плод загадочных опытов мрачных и злонравных юр-вайлов. Но сейчас он не сомневался в правоте Линден: не проникнув в тайну отродья демондимов, трудно было надеяться найти удовлетворительное объяснение происходящему. Проходя мимо Вейна, Ковенант отчетливо осознал, почему ему так захотелось отыскать Линден.
Он нашел ее возле передней мачты, чуть пониже носовой надстройки, на которой, подобно украшавшей корабельный нос статуе, возвышался, устремив взгляд вперед – и в будущее! – Финдейл. Рядом с Линден находились Первая, Красавчик и еще один Великан, которого Ковенант узнал, подойдя поближе. То был Сотканный-Из-Тумана, тот самый, чью жизнь Линден спасла жизнью самого Ковенанта. Все трое Великанов поприветствовали его с той же деликатной осторожностью, какую выказали Хоннинскрю и Севинхэнд: с внимательной заботливостью людей, сознающих, что они находятся в присутствии человека, чья боль превосходит их собственную. И только Линден, казалось, не заметила его появления. В слабом свете фонарей лицо ее выглядело мертвенно-бледным, едва ли не изможденным: только сейчас Ковенант сообразил, что она, скорее всего, не отдыхала с момента прибытия Поиска на Остров Первого Дерева. Энергия, поддерживавшая ее все это время, иссякла, а лихорадочное возбуждение являлось лишь оборотной стороной смертельной усталости. Ему показалось, что Линден вот-вот упадет в обморок, и поначалу он даже не обратил внимания на ее одежду – застиранную фланелевую рубашку, потертые джинсы и крепкие башмаки. Ту самую одежду, в которой она впервые попала в Страну.
Хотя в этом выбор Линден не отличался от его собственного, облик ее неожиданно причинил Ковенанту боль. В который раз он был обманут собственным самомнением, непроизвольно внушавшим ему надежду. Он хотел верить, что все потрясения и откровения последних дней не изменят ее, не заставят ее вновь вспомнить о разделявшей их пропасти.
«Дурак!» – выбранил себя Ковенант. Разве он мог оказаться вне пределов ее восприятия? Ведь даже находясь внизу, в своей каюте, она узнавала о его намерениях раньше, чем он осознавал их сам.
Первая приветствовала Ковенанта тоном, который мог бы показаться грубоватым, но это говорило лишь об остроте ее собственных переживаний. Что же до слов «Томас Ковенант, я не сомневаюсь в правильности твоего выбора», – то они, бесспорно, указывали на уважение к его состоянию. Так или иначе, события последних дней отразились на ее внешности: сгущавшийся сумрак, заостряя тени, еще сильнее подчеркивал ее суровую красоту. Она была меченосицей, ее готовили к схваткам, к битве с угрожающим миру Злом. Когда Первая говорила, ладонь ее покоилась на рукояти меча столь естественно, словно клинок являлся неотъемлемой частью сказанного.
– Я назвала тебя Другом Великанов и горжусь этим. Красавчик, мой муж, имеет обыкновение утверждать, что суть жизни в надежде. Не знаю, можно ли измерить и оценить подобные вещи, но в одном я уверена твердо: лучше пасть в бою, чем сдаться без борьбы. Не мне судить об избранном тобою пути, но я была рада услышать, что ты решил вступить на тропу битвы.
Не приходилось сомневаться в том, что Первая старалась приободрить его, но делала это в манере, свойственной воительницам. Ее попытка тронула Ковенанта, но одновременно и внушила ему опасения: кажется, он вновь оказывался вовлеченным в нечто, явно превосходившее его возможности. Но, так или иначе, отвечать Ковенанту не пришлось, ибо, едва Первая умолкла, в разговор вступил ее муж:
– Я уже говорил, что Линден Эвери – истинная Избранная. Но увы, Друг Великанов, даже Избранные могут ошибаться. Сейчас она сделала неверный выбор, поскольку не собирается отдыхать.
В голосе Великана явственно слышался укор.
– Линден, тебе необходимо... – начал было Ковенант, но под ее взглядом осекся и умолк. Она словно впитала глазами сгущавшуюся ночную тьму и отгородилась от него стеной мрака.
– Я никуда не пойду.
Ощущение тяжкой утраты сковало Ковенанта леденящим холодом: слишком многое услышал он в словах Линден. Они означали, что прежний мир для нее рухнул – как и сам Ковенант, Линден не могла заставить себя вернуться в каюту. Ту каюту, которую недавно делила с ним. Откуда-то, словно издалека, до ушей Ковенанта донесся голос Красавчика:
– Мы предложили ей помещение, где прежде размещались харучаи, но она сказала, что боится спать в таком месте, А другой отдельной каюты на «Звездной Гемме» нет.
Ковенант сразу понял, в чем дело. Бринн обвинял Линден в смерти Хигрома, к тому же она пыталась убить Кира.
– Оставь ее в покое! – тупо пробормотал он, обращаясь не то к Красавчику, не то к самому себе. – Она отдохнет, когда сочтет нужным.
Ему хотелось сказать и совсем другое: «Прости меня. Прости, ибо сам я не могу найти себе оправдание», однако эти слова так и остались непроизнесенными. Вымолвить их оказалось свыше его сил. Вместо этого он судорожно сглотнул и сказал:
– Ты права. Мои друзья вовсе не считали меня обреченным. И уж конечно, Идущий-За-Пеной не случайно дал мне в спутники Вейна.
Даже эта фраза далась ему нелегко, однако, собравшись с духом, Ковенант продолжил:
– Кстати о Вейне. Что у него с рукой?
Глаза Линден все так же вбирали в себя ночь; окинув Ковенанта невидящим взглядом, она ответила невпопад:
– Сотканный-Из-Тумана не хочет уходить. Он говорит, что решил занять место Кайла.
На миг опешивший Ковенант уставился на нее с недоумением, но затем вспомнил собственные опасения в связи с настойчивостью пожелавшего служить ему Бринна, и сердце его дрогнуло.
– Линден... – Осознавая полную неспособность помочь ей, Ковенант тихим, слабым голосом повторил свою просьбу: – Линден, растолкуй мне, что у Вейна с рукой.
Он поддержал бы ее, когда бы осмелился. Когда бы имел на то право. Линден покачала головой, и блики от фонарей заплясали в ее сухих, усталых глазах.
– Я... не могу. – Казалось, она оправдывается, словно дитя, отчего Ковенант проникся еще большим сочувствием. – Его рука... она пуста. Стоит закрыть глаза, и мне кажется, что ее вовсе нет. Если бы ты отнял у Первого Дерева всю его жизненную силу – отнял настолько, что оно утратило бы какое-либо значение, – наверное, это было бы чем-то в том же роде. И если он вообще живое существо, а не созданный юр-вайлами механизм, он должен испытывать ужасную боль.
Медленно, словно у нее не было больше сил выносить его присутствие, Линден повернулась и побрела по палубе. Сотканный-Из-Тумана почтительно последовал за ней. Проводив Линден взглядом, Ковенант вздохнул: найти оправдание было не под силу и ей.
В тот миг Ковенанту казалось, что сейчас он сломается окончательно, но Красавчик и Первая не сводили с него глаз, полных заботы и сострадания. Они были его друзьями. И они нуждались в нем. Каким-то невероятным усилием Ковенанту удалось взять себя в руки.
По прошествии недолгого времени Сотканный-Из-Тумана вновь появился на палубе. Он сообщил, что Линден нашла, наконец, место, где можно было поспать, – в огромном камбузе, рядом с жаркими кухонными печами. Успокоившись хотя бы на сей счет, Ковенант вернулся в каюту – к своему гамаку и ночным кошарам. Так или иначе, сны, пусть даже кошмарные, были для него наименьшим из зол.

На следующее утро ветер усилился. Впрочем, то был истинно морской ветер – достаточно сильный, чтобы наполнить все паруса, но не несущий угрозы для корабля и команды. Однако неспешное скольжение дромонда сменилось стремительным бегом. Вспенивая гребни волн, ветер то и дело окатывал палубу водопадами брызг. Гранитный нос «Звездной Геммы» вздымался и падал, рассекая валы, паруса вздувались, ванты гудели от напряжения. Великаны со смехом сновали по реям и ловко управлялись с огромными полотнищами парусины, стараясь обеспечить устойчивость корабля при наибольшей скорости. Казалось, что, не будь «Звездная Гемма» лишена средней мачты, она опередила бы даже ветер.
Однако день выдался пасмурным – небо затягивали серые облака – и очень холодным. Неестественно холодным, ведь южному ветру скорее следовало бы нести тепло, тогда как этот, дувший оттуда, где прежде находился Остров Первого Дерева, пронизывал до костей. Солнечные лучи не могли пробить плотную облачную завесу, а морская вода казалась синевато-серой и густой, словно бы маслянистой. Хотя Ковенант и накинул поверх старой одежды теплое одеяло, он не мог унять дрожь.
В поисках поддержки и утешения он направился на мостик, где несла вахту Яростный Шторм, но она приветствовала его лишь рассеянным кивком. В обычной ее флегматичности появился, чего никогда не замечалось прежде, оттенок настороженности. Впервые со дня их знакомства Ковенанту показалось, что Великаншу мучают дурные предчувствия. Не желая добавлять к ее тревогам еще и свои, Ковенант повернулся, спустился с мостика и побрел по палубе в надежде отыскать кого-нибудь, к кому можно было обратиться с вопросом.
«Холод тут ни при чем, – твердил он себе. – Нет в нем ничего особенного. Ветер как ветер, вот и весь сказ». Но его по-прежнему била дрожь. Как ни пытался он потуже затянуть одеяло, холодный воздух забирался под одежду. В конце концов, Ковенант непроизвольно направился на камбуз, где можно было найти тепло. И Линден.
Она действительно находилась там: сидела у стенки, стараясь не мешать оживленно хлопотавшим возле очагов и плит корабельным кокам. Эти двое, муж и жена, даже имена носили под стать своему занятию – звали их Морской Соус и Зола-В-Очаге. Большую часть времени они проводили подле своих огромных печей, отчего с их лиц никогда не сходил румянец. Движения их со стороны казались хотя и быстрыми, но бестолковыми и суетливыми, тогда как на деле походившие друг на друга, словно зеркальное отражение, супруги превосходно знали свое дело, и работа у них спорилась. Когда повара выходили на палубу, все ощущали, что от них пышет теплом, а уж в замкнутом пространстве камбуза они, казалось, излучали столько же жару, сколько и их очаги. Но Ковенанта не оставлял озноб.
Линден уже не спала, но и отдохнувшей отнюдь не выглядела, ибо была слишком измотана предыдущими событиями и не могла так быстро восстановить силы. Ковенанта она, разумеется, узнала, хотя по ее сонным глазам трудно было прочесть даже это. Ковенант заколебался, размышляя, не лучше ли уйти и повременить с расспросами до тех пор, пока она не отдохнет как следует, но так и не осуществил это доброе намерение – скорее всего потому, что слишком продрог.
Усевшись на пол рядом с Линден, он спросил:
– Что ты думаешь об этом ветре?
Она зевнула и сухо пробормотала:
– Думаю, что Фоулу снова не терпится заполучить нас.

Однако на следующий день Линден восстановила силы настолько, что уже могла чувствовать погоду. К тому времени Ковенант вконец истерзался невнятными страхами и подозрениями. Ему вновь и вновь казалось, что жизнь потеряла всякий смысл, а он уже не в силах заставить себя сделать осознанный выбор и двинуться в определенном направлении. Страх и растерянность нарастали, хотя никаких оснований полагать, будто дромонду грозит опасность, у него не было. Подстегиваемый беспокойством, он вновь обратился к Линден с тем же вопросом.
Долгий сон сделал свое дело, и обращенный к нему взор был полон понимания. Кажется, она сразу, даже не задумываясь, осознала, что его раздражение не имеет отношения к ней. Словно давая понять, что не собирается покидать его, она слегка прикоснулась к запястью Ковенанта и поднялась на палубу – взглянуть, о каком же ветре идет речь.
После недолгого размышления Линден заявила, что в этом ветре нет никакой противоестественной или злой силы, ничего, что позволило бы заподозрить в нем дело рук Фоула. Он был вызван потрясением основ мироздания, тем самым, что привело к погружению Острова Первого Дерева. Однако он нес необычайно сильный холод, что нарушало природное равновесие. Возможно, Лорд Фоул знал, что представляет собой этот ветер, но никаких признаков его непосредственной причастности к происходящему Линден уловить не могла.
Услышав от Ковенанта, к какому заключению пришла Линден, Хоннинскрю пожал плечами: его истинные мысли оставались скрытыми в глубине глаз за густыми бровями.
– Вот и хорошо, – пробормотал он с таким видом, будто и сам-то себя не слушал. – Будь этот ветер порождением Зла, «Звездной Гемме» все едино пришлось бы плыть туда, куда он дует. Не имея одной мачты, я не решился бы повернуть против столь сильного ветра. Ну а коли он обычный – так и нужды нет. Сейчас мы отклоняемся от верного курса разве что на какой-нибудь спан.
Эти слова должны были успокоить Ковенанта. Он не слишком хорошо разбирался в морском деле и уж во всяком случае не мог соперничать с Великаном. Однако тревога не унималась – он нутром чувствовал неладное. К тому же его не покидало ощущение того, что и капитану, и Яростному Шторму тоже не по себе, хотя они и старались не подавать виду.
В течение двух последующих дней ветер продолжал усиливаться. Со все нарастающим неистовством, бешено, словно лемехом гигантского плуга вспахивая воду, он неизменно дул на север и так жалобно завывал в снастях, словно приносимая им стужа причиняла боль и ему самому. Несмотря на возросшую скорость, «Звездная Гемма» уже не выглядела легко скользящей по волнам: гонимая ветром, гигантская масса воды просто-напросто увлекала корабль Великанов за собой. Тучи затянули небосвод до самого горизонта. Казалось, что паруса вот-вот не выдержат и разлетятся в клочья.
А в ту ночь стужа стала нестерпимой. Поутру у Ковенанта зуб на зуб не попадал от холода. Когда он выбрался из гамака и Кайл поставил перед ним тазик для умывания, оказалось, что вода в нем покрылась корочкой льда. Да и муаровый гранит палубы и бортов был подернут инеем. Торопясь к теплу камбуза, Ковенант прошел мимо Вейна и приметил пятнышки изморози – словно отродье демондимов поразила проказа.
Несмотря ни на что, Великаны – все как один – были заняты своей работой. Невосприимчивые если не к боли вообще, то, во всяком случае, к огню, они, как выяснилось, могли противостоять и холоду. В большинстве своем они трудились на реях, стараясь не допустить, чтобы снасти обледенели и стали ломкими. От мороза глаза Ковенанта слезились, и поначалу ему почудилось, будто матросы сворачивают паруса. Но вскоре он разглядел поднимавшиеся от парусов туманные облака и понял, что Великаны беспрерывно выколачивают парусину, чтобы не позволить покрывающему ее инею превратиться в лед. Обледенелые паруса могло бы попросту сорвать с рей, тогда как сейчас, чтобы не сбиваться с курса, «Звездная Гемма» должна была двигаться вперед.
При каждом выходе на палубу борода Ковенанта покрывалась льдом. Дверь на камбуз также сковывало морозом – без помощи Кайла Ковенант ни за что не смог бы ее открыть. Когда харучай ломал печать, образовывающуюся из замерзших кухонных испарений, серебристые осколки сыпались во все стороны. Вот и сейчас подхваченный шквальным порывом Ковенант перелетел порог и едва устоял на ногах, когда дверь за ним с грохотом захлопнулась.
– Камень и Море! – возмущенно воскликнула Зола-В-Очаге. – Вы что, совсем сдурели? Это ж надо додуматься, при таком ветрище входить с кормы! Можно подумать, у нас нет переднего люка!
Негодующе взмахнув половником, повариха указала на другую дверь. Морской Соус промолчал, но и он выразил свое недовольство, с лязгом задвинув печную заслонку. Но уже в следующий миг, напрочь забыв о своей досаде, он вручил Ковенанту изрядный флакон разбавленного «глотка алмазов», а Зола-В-Очаге зачерпнула из огромного каменного котла полный половник овощного супа. Смущенный Ковенант неуклюже уселся на пол возле стены – рядом с Линден и так, чтобы не путаться под ногами у поваров, – и принялся отогревать свои промерзшие кости.
В последующие дни большую часть времени он проводил на шумном и жарком камбузе вместе с Линден. Хотя Ковенант пребывал в некоем оцепенении и все его чувства притупились, на палубе было слишком холодно даже для него, – что уж говорить о Линден, с ее обостренной чувствительностью. Правда, Ковенант попытался провести ночь в своей каюте, но мороз быстро выгнал его на камбуз, где повара поставили для него топчан, такой же, как и у Линден. Ветер непрестанно усиливался, а вместе с ним усиливалась и стужа. «Звездная Гемма», словно брошенное могучей рукой копье, неудержимо неслась вперед, устремляясь к оледенелому сердцу севера. Когда Великаны заглядывали на камбуз погреться, покрывавшая их одежду ледяная короста таяла, образуя на полу грязные лужицы. Шевелюры и бороды Великанов тоже были обледеневшими, а глаза запали от усталости. Время от времени Ковенант совершал короткие вылазки на палубу, но все, что он видел, – зловещее свинцовое море, хмурое небо, клочья замерзшей пены на бортовых поручнях, сбивать которые у вконец измотанной команды не было сил, – раз за разом заставляло его убираться обратно с ледяным комом в груди. Как-то раз, подойдя к самому носу корабля, Ковенант приметил стоящего прямо на пронизывающем ветру Финдейла. Вернувшись на камбуз, он не смог скрыть раздражения.
– Этот негодяй даже ничего не чувствует, – ворчал Ковенант, не обращаясь ни к кому в отдельности, хотя в помещении находились и Красавчик, и Линден, и Сотканный-Из-Тумана, и оба повара, и несколько других членов команды. – Все это ничуть его не затрагивает, пролетает мимо, да и только...
Ковенант едва ли четко осознавал, в чем именно причина его досады. Скорее всего, ему казалось несправедливым, что обрушившаяся на дромонд стихия не в силах даже коснуться Обреченного. Но Линден не взглянула на Ковенанта: все ее внимание было приковано к Красавчику, которому она, судя по всему, хотела задать очень важный вопрос. Поначалу, однако, ей не удавалось вставить и слова, поскольку Красавчик, словно расшалившийся мальчишка, поддразнивал Морского Соуса и Золу-В-Очаге и от души смеялся над их деланно серьезными ответами. В его изуродованном теле обитал высокий дух истинного Великана, а любовью к веселью он даже превосходил большинство своих собратьев. Его шуточки слегка развеяли даже мрачное настроение Ковенанта. Наконец – заставив-таки рассмеяться и поваров – Красавчик присел рядом с Ковенантом и Линден: отблески очага играли на его лице. Только тогда Линден сумела обратиться к нему со своим вопросом:
– Куда нас несет?
Красавчик посмотрел на нее с удивлением, скорее всего, притворным.
– Никто об этом и говорить не хочет, – продолжала она. – Я спрашивала и Яростный Шторм, и Севинхэнда, но они знай твердят, будто «Звездная Гемма» может мчаться так бесконечно. Даже Сотканный-Из-Тумана считает, будто услужит мне наилучшим образом, если будет держать рот на замке.
Сотканный-Из-Тумана таращился в потолок, делая вид, будто ничего не слышит.
– Итак, я спрашиваю тебя: куда нас несет? Отвечай.
Даже здесь, на камбузе, было слышно завывание прорывающегося в отверстия для якорных цепей ветра. Изморозь пробивалась в дверные щели. Красавчик пытался отвести глаза, но Линден упорно удерживала его взгляд. Постепенно его улыбка, размытая тщательно скрываемым страхом, истаяла, а пришедшее ей на смену мрачное выражение мигом состарило Великана. Невесть почему это заставило Ковенанта вспомнить историю, слышанную еще до того, как Поиск достиг Элемеснедена, – рассказ о смерти отца Первой и о том, какую роль сыграл в этом Красавчик. Сейчас он выглядел человеком, которого тяготят слишком многие воспоминания.
– Ох, Избранная, – ответил он, наконец, с тяжким вздохом. – Боюсь, что нас подхватил Гиблый Ветер. И несет прямиком к Душегрызу.
Душегрыз.
Красавчик называл его Обманчивым Океаном не только потому, что все побывавшие там корабли находили его в различных частях мира, но и потому, что рассказы тех, кому удавалось вернуться, оказывались весьма несхожими. Одни суда сталкивались со шквальными ветрами и рифами на юге, другие с мертвящим штилем на востоке, а третьи с непроходимой толщей оплетавших руль водорослей на западе. Однако то был именно Душегрыз, поскольку повсюду он являл свою грозную силу: не было корабля, что возвратился бы оттуда неповрежденным, не было команды, что не понесла бы потерь. И все суда заносил в это проклятое место непрекращавшийся ни на миг Гиблый Ветер. Похоже, Красавчик в своей правоте не сомневался, однако Линден его не слишком внятное объяснение убедило не сразу. Она даже попыталась спорить, но Ковенант уже не прислушивался к разговору, ибо с болезненным удовлетворением понял, что его леденящий страх обрел, наконец, имя. Душегрыз. Этот океан не был творением Лорда Фоула. Но избежать встречи с ним не было никакой возможности. А последствия такой встречи могли сделать пустыми все прочие его страхи.
Наверху стояла такая стужа, что выдерживать ее даже недолгое время могли одни лишь Великаны, но внизу, на камбузе, царило тепло. Правда, там было шумно – уж так привыкли работать коки, – но со временем весь этот гам и грохот стал убаюкивать Ковенанта, и его нервное возбуждение сменилось неким странным состоянием сонной отрешенности. Эта своеобразная погруженность в молчание представляла собой как бы внутреннее отражение той пустоты, в которую элохимы погрузили его сознание в Элемеснедене. Тишина давала ему некоторое ощущение безопасности и тем самым защищала его в единственно возможной в этом мире форме. То был истинный ответ прокаженного на отчаяние: состояние полной отстраненности и пассивности, вызванное омертвением каждого нерва, было присуще самой болезни. Элохимы не придумали ничего нового, они лишь внедрили в сознание Ковенанта саму суть его обреченности. Ничего не чувствовать – и умереть.
В тот раз Линден, уплатив немалую цену, удалось вытащить его из этого состояния. Но сейчас все обстояло иначе. Он был разбит. Он принимал решения не потому, что считал их правильными, а лишь потому, что их от него ждали. И он не обладал мужеством, необходимым, чтобы противостоять Душегрызу.
В последующие дни Ковенант жил словно во сне, хотя окружающие списывали его отстраненность на то, что он слишком часто прикладывался к фляге с «глотком алмазов». Он спал на камбузе, совершал короткие вылазки на палубу, принимал приветствия и даже вступал в разговоры, как живой человек. Но внутренне он не воспринимал ничего. После долгих лет строгой самодисциплины и упорной борьбы с соблазном уступить болезни он, наконец, сдался.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:57 | Сообщение # 5

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Тем временем «Звездная Гемма» неустанно взрезала свинцовые волны, а стужа все нарастала и нарастала. Теперь уже вся палуба, за исключением протоптанных здесь и там командой тропинок, покрылась льдом. Наледь, утяжелявшая корабль и изменявшая кривизну бортов, беспокоила Великанов, но они не могли позволить себе тратить время и силы на расчистку. Ветер был слишком влажен и взметал слишком много брызг с гребней вспененных волн. И даже на парусах корка нарастала так быстро, что счищать ее уже не успевали. То один, то другой из них становился слишком тяжелым и под напором ветра срывался и обвисал, будто саван. Серебристое ледяное крошево градом осыпало палубу, обрывки парусов хлопали, словно гигантские ладоши. Великанам без промедления приходилось ставить новые паруса. Лишенный средней мачты гранитный дромонд нуждался в каждом парусе – потеря любого из них грозила ему бедой.
С каждым днем скрип снастей и стон самого камня становился все громче, и «Звездной Гемме» в ее стремительном беге приходилось преодолевать все возраставшее сопротивление густевшей и превращавшейся чуть ли не в жидкий лед воды. Но Корабль Великанов был стоек, как и его команда. Мачты его дрожали и прогибались, но не ломались. «Звездная Гемма» держалась.
Все переменилось внезапно. Даже Линден, хотя отдых и восстановил остроту ее ощущений, не смогла предвидеть, что ожидает корабль. Великаны не предчувствовали ничего. Мгновение назад подхваченная ревущим шквалом, «Звездная Гемма» неистово мчалась вперед, устремляясь в самое сердце зловещей ночи. А в следующий миг дромонд резко взбрыкнул, словно боевой конь, у которого на полном скаку подсекли передние ноги, и ветер исчез. Не просто стих, а пропал – мгновенно и бесследно. На корабль неожиданно обрушилась тишина. Не было слышно ничего, разве что слабое потрескивание ледяной крошки.
Пустив в ход свои сверхчувственные способности, Линден принялась сквозь толщу каменных стен прощупывать состояние корабля. Она устремила свое внимание сначала в одну сторону, потом в другую, пожала плечами и растерянно пробормотала:
– Кажется... кажется, мы остановились.
В первое мгновение никто даже не шелохнулся. Затем Сотканный-Из-Тумана шагнул к двери и пинком распахнул ее. Снаружи потянуло немыслимым холодом, но воздух был абсолютно неподвижным. Стоял полный штиль.
С палубы донеслись громкие возгласы. Несмотря на свою отрешенность, Ковенант поднялся и следом за Сотканным-Из-Тумана и Линден вышел наружу.
Облака рассеялись без следа, сделав темноту четкой и острой, словно лезвие ножа. По мере того как Великаны зажигали все новые и новые светильники, светящиеся точки начинали обозначать контуры корабля. На востоке над самым горизонтом желтела луна. Выглядела она зловеще, ибо, будучи почти полной, совершенно не давала света и даже не отражалась на непроницаемо черной поверхности воды. Звезды были хаотично разбросаны по небосводу: невозможно было различить ни одно знакомое созвездие.
– Что за чертовщина, – пробормотала себе под нос Линден, но осеклась, так и не сумев сформулировать свой вопрос.
С противоположного конца судна появились Хоннинскрю и Красавчик. Когда к ним присоединилась и Первая, Красавчик с неубедительной небрежностью промолвил:
– Ну вот, кажется, мы и здесь.
Ковенант был настолько погружен в себя, что почти не чувствовал стужи, но стоящая рядом с ним Линден дрожала от холода. Едва ли не стуча зубами, она спросила:
– Так что же нам теперь делать?
– Делать? – мрачно отозвался из темноты Хоннинскрю. – Это Душегрыз. Нам остается лишь ждать его волеизъявления.
Клубы пара вырывались у него изо рта, словно с каждым словом частица души Великана покидала его тело.
«Его волеизъявления, – отстраненно подумал Ковенант. – Или моего. Или волеизъявления Фоула. Все это не имеет никакого значения».
Безопасность заключалась в тишине, в молчании. Если он не мог обрести надежду, то, по крайней мере, не мог отрешиться от безнадежности. Вернувшись на камбуз, он свернулся на своем топчане и мгновенно уснул.
На следующее утро его разбудили холод и тишина. Печи потухли, и все, кроме Кайла, куда-то исчезли. Казалось, будто «Звездная Гемма» покинута и на борту, кроме харучая и самого Ковенанта, не осталось ни души. Несмотря на всю опасность, Ковенант ощутил укол боли. Едва не окоченевший во сне, он с трудом распрямился и слабым голосом спросил:
– Где?.. Куда все подевались?
Ответ Кайла был прост и безжалостен.
– Поднялись наверх, созерцают Душегрыза.
Ковенант заморгал. Ему вовсе не хотелось покидать камбуз – место своего добровольного заточения. Он боялся возвращения полноты ощущений, а вместе с ней и полноты ответственности. Но ничего не выражавший взгляд Кайла был, тем не менее, настойчив. Кайл был харучаем, сородичем Бринна и Баннора. Кир и Хигром, его соплеменники, отдали за Ковенанта свои жизни. Он имел право требовать, и глаза его были столь же откровенны, как и слова.
«Достаточно, – подумал Ковенант, – пора брать себя в руки».
Идти на палубу Ковенант не хотел, но, тем не менее, заставил себя собраться, пытаясь одновременно плотнее замкнуться в своей отрешенности. Затем Кайл распахнул дверь. Ковенант перешагнул порог и ступил в ясное, холодное утро.
Столь долго скрытое за облаками солнце теперь сияло на безоблачном небе так ярко, что едва не ослепило его. Но слепящим был не только солнечный свет. Казалось, самая суть холода воплотилась в пленившей корабль сверкающей белизне. Свет вспыхивал повсюду. Яркие блики казались острыми, словно стрелы. Глаза слезились, а слезы мгновенно замерзали на щеках, так что, когда Ковенант пытался стряхнуть намерзшие льдинки, они отрывались вместе с кусочками кожи.
Проморгавшись, Ковенант увидел, что все Великаны – все до единого – выстроились в линию вдоль корабельных бортов. Стоя спиной к нему, они всматривались в океан. И были недвижны – столь же недвижны, как океан или обвисшие на реях паруса. В торжественном безмолвии Великаны созерцали Душегрыза. Ждали его волеизъявления.
Присмотревшись, Ковенант смог определить и источник слепящего света. Застывшую на месте «Звездную Гемму» со всех сторон окружали айсберги. Сотни айсбергов самых разных форм и размеров. Некоторые из них представляли собой лишь маленькие холмики на ровной поверхности спокойной воды, тогда как иззубренные вершины других вздымались вровень с реями дромонда. И все они состояли из безукоризненно прозрачного и твердого, как алмаз, льда. Именно этот лед, отражая свет утреннего солнца, разбрасывал во всех направлениях ослепительные лучи. И все они двигались. По одному или сбившись кучками, айсберги медленно проплывали вдоль бортов корабля, направляясь к югу. Иной из них проплывал так близко, что Великан запросто мог бы прыгнуть на него с борта. Но с кораблем ни один из них не столкнулся.
Сверкающая флотилия проплывала в непостижимо торжественном величии, столь же завораживающем, как и немыслимый холод. В большинстве своем Великаны выглядели так, словно и они были высечены изо льда, разве что не столь прозрачного. Они едва дышали, руки их примерзли к перилам бортового ограждения, в широко раскрытых глазах отражались солнечные блики. Линден стояла рядом с Первой, Красавчиком и Сотканным-Из-Тумана. Щеки ее уже покраснели от холода, но даже под свежим румянцем угадывалась бледность кожи: впечатление было такое, будто ее кровь стала молочно-белой, подобно самому морозу. Но она больше не дрожала и не обращала внимания на уже прихвативший ее полуоткрытые губы ледок. Непрерывное бормотание Красавчика также не прерывало ее транса. Вглядываясь в проплывавшие льды, Ковенант непроизвольно замер у борта. Ощущение было такое, будто весь этот сверкающий парад – не более чем прелюдия к какой-то весьма важной встрече.
Неожиданно Ковенант понял, что он просто не может оторвать глаз от нескончаемой вереницы чарующих своей красотой ледяных глыб. Он непроизвольно взялся руками за перила и в то же мгновение потерял способность двигаться. Зато обрел спокойную готовность ждать – если потребуется, то и вечно – встречи с тем, что принесет с собой великая стужа. Как будто издалека до него донесся голос Кайла:
– Юр-Лорд, мне это не нравится. Избранная, послушай меня, мне это не нравится. Вам лучше уйти отсюда...
Но с каждым словом голос харучая звучал все менее настойчиво. Наконец он встал рядом с Ковенантом и умолк.
Долго ли продолжалось ожидание, Ковенант не знал, ибо просто утратил ощущение времени, но неожиданно оно оборвалось. На одной из приближавшихся ледяных гор он увидел плоский уступ, нечто вроде ледяной платформы. И оттуда, с этого уступа, доносились громкие крики.
– Корабль! Наконец-то корабль!
– Помогите!
– Во имя милосердия!
– Нас бросили на произвол судьбы!
Ковенанту показалось, что точно такие же возгласы доносились и из-за его спины, со стороны противоположного борта, вдоль которого тоже стояли члены команды. Но эта странная деталь не произвела на него ни малейшего впечатления.
Тело Ковенанта застыло, и лишь глаза сохранили способность двигаться. Вскоре медленно дрейфующий к югу айсберг поравнялся с кораблем и застывшими вдоль борта неподвижными наблюдателями. И тут он увидел появившиеся прямо из прозрачного льда фигуры – человеческие фигуры. Три или четыре – почему-то ему трудно было сказать, сколько именно. Но ведь не в числе же дело. То были люди, и они нуждались в помощи. От жалости у него разрывалось сердце.
Изможденные, с ввалившимися глазами и обмороженными, замотанными в обрывки их же одежды руками, они взывали хриплыми от отчаяния, надрывными голосами:
– Нас бросили! Пощадите!
Но на дромонде никто не шелохнулся.
– Помогите им! – Сорвавшийся с обледеневших губ Линден призыв прозвучал словно стон. – Бросьте им линь. Хоть кто-нибудь, бросьте линь!
Никто не отозвался. Скованные холодом, лишенные воли, Великаны молча смотрели, как медленно уплывавший на юг айсберг уносил прочь своих отчаявшихся пленников. Постепенно течение отнесло айсберг от корабля, и крики несчастных стихли.
– Ради Бога!.. – Струившиеся из глаз Линден слезы замерзали прямо на щеках.
И вновь сердце Ковенанта мучительно сжалось. Но освободиться он не мог.
Вскоре в пределах видимости появился другой айсберг. С виду он казался всего лишь плоской, невысокой, поднимавшейся над водой льдиной, но, то была лишь видимая его часть. Подводное основание, бывшее значительно шире верхушки, задело корпус дромонда ниже ватерлинии. Раздался скрежет, но прочный гранит борта выдержал. И тут солнечный луч упал на зеркальную поверхность под прямым углом, и его отражение зазвенело, как погребальный колокол. Там, в самом центре ослепительного светового столба, Ковенант увидел людей, которых он знал, – Хигрома и Кира.
Они были напряжены, как и тогда, возле Песчаной Стены, и поначалу не заметили корабля Великанов. Затем Кир выкрикнул приветствие – оно словно обрушилось на палубу, но при этом не отдалось эхом. Оставив Хигрома, он подскочил к самому краю льдины и принялся размахивать руками, призывая на помощь.
А в следующий миг из света возникла песчаная горгона. Вытянув могучие смертоносные лапы, чудовище устремилось к Хигрому. Мускулы Кайла задрожали от страшного напряжения, зубы заскрежетали, но скованный холодом харучай не смог даже пошевелиться.
В следующее мгновение на лице Кира отразилось понимание того, что помощи от корабля Великанов ждать не приходится. Взгляд его, выражавший обвинение, оправдаться в котором невозможно, заставил Ковенанта содрогнуться. Затем харучай устремился на помощь Хигрому.
Песчаная горгона нанесла удар такой страшной силы, что затрещал лед. Кровь Хигрома окрасила прозрачную поверхность айсберга. Кир обрушил на горгону шквал ответных ударов, но вся его сила не значила ничего в сравнении с невероятной мощью чудовища.
На дромонде так никто и не шевельнулся. Великаны казались холодными и хрупкими, словно сами обратились в ледяные статуи.
Линден всхлипывала, рыдания замирали в ее горле. Ковенант попытался оторвать руки от перил. Из-под пальцев выступила кровь, но разорвать хватку холода он не смог.
Кир. Хигром.
Льдина медленно уплывала прочь, но никто так и не двинулся. Вновь последовало ожидание – сейчас, впервые с того момента, как он оказался во власти Душегрыза, оно показалось Ковенанту долгим. Затем его вновь ослепила яркая вспышка, но временная слепота прошла, и слезящиеся глаза вновь обрели способность видеть.
На той маленькой льдине стоял Трос-Морской Мечтатель. Выпрямившись, скрестив руки поверх своей зияющей смертельной раны, он смотрел вверх, на стоявших вдоль борта собратьев. Лицо Великана пересекал шрам, а глаза его были полны ужасного знания. С трудом, словно у него не гнулась шея, Великан кивнул и голосом тихим и напряженным, словно сама стужа, промолвил:
– Сородичи, вы должны оказать мне помощь. Это Душегрыз. Здесь страдают все обреченные на проклятие, все погибшие безвременно и не получившие помощи от тех, за кого они отдали свои жизни. Если вы не придете на помощь, я останусь здесь навеки, и вечно будут длиться мои муки. Лед не отпустит меня, не отпустит никогда. Слышите ли меня вы, те, кого я любил и за любовь к кому заплатил высокую цену? Неужели ни у кого из вас не осталось и капли любви ко мне?
– Морской Мечтатель, – простонала Линден. Хоннинскрю испустил крик, разорвавший оледенелую плоть вокруг рта, так что струйки крови потекли на его бороду. Первая слабо выдохнула:
– Нет. Я Первая в Поиске. Я не могу вынести этого.
Никто из команды, никто из участников Поиска не шелохнулся. Холод был неодолим, власть его – неоспорима. Тем временем Морской Мечтатель уже поравнялся с Ковенантом. Скоро его льдина должна была миновать середину корабля, а там и вовсе уплыть. А всем находившимся на борту «Звездной Геммы» предстояло остаться – остаться со своей скорбью, стыдом и холодом.
Это казалось невыносимым. Морской Мечтатель отдал свою жизнь, чтобы не позволить Ковенанту уничтожить мир. Немота не позволила ему поделиться тем, что открылось силой Глаза Земли, и тогда он пожертвовал собой, чтобы обеспечить отсрочку обреченному мирозданию и тем, кого он любил. А Ковенант отказал этому Великану в кааморе – в простом акте признательности. Вынести такое оказалось свыше его сил. Дикая магия забилась в нем, словно сукровица скорби, с кольца яростно срывалось белое пламя, жар которого позволил оторвать руки от борта.
– Мы освободим его, – крикнул Ковенант Великанам. – Дайте мне линь.
В следующий миг сумела освободиться и Первая.
– Нет! – прогремел над кораблем Великанов ее стальной голос. Резким движением она схватила шкворень, на котором висела бухта причального троса, и запустила им прямо в Морского Мечтателя.
– Изыди, демон! – яростно воскликнула она. – Мы не станем слушать твои лживые речи.
Великаны охнули, когда железный шкворень, пролетев сквозь Морского Мечтателя, отколол краешек льдины и исчез под водой. Образ Великана на льдине затуманился и покрылся рябью. Кажется, он еще силился что-то произнести, но так и не смог, растворившись в морозном воздухе. Пустую льдину продолжало медленно сносить к югу.
Пока Ковенант удивленно таращился ей вслед, огонь схлынул, и холод вновь взял его в клещи. Но уже в следующий миг чары были разрушены треском ломающегося льда. Линден подняла отмороженные руки, пытаясь растереть щеки. С криками и проклятиями отшатнулся от борта Хоннинскрю.
– Шевелись, бездельники! – взревел он, разбрызгивая капельки крови. – Ловите ветер!
На лице Красавчика попеременно отражались то облегчение, то уныние. Затем и прочие Великаны стали медленно, словно в полусне, отворачиваться от чарующей вереницы льдов. Некоторым требовалось время, чтобы прийти в себя, – казалось, они даже не осознавали случившегося, – но многие не мешкая отправились по своим местам. Морской Соус и Зола-В-Очаге припустили на камбуз с таким видом, словно пуще смерти стыдились того, что оставили свои котлы без присмотра. Первая и Яростный Шторм старались привести в чувство еще не оправившихся матросов, раздавая подзатыльники и встряхивая их за грудки. Хоннинскрю устремился к мостику, и уже несколько мгновений спустя, осыпав палубу градом ледяной крошки, над кораблем взвился первый парус. Первый из взобравшихся по вантам Великанов издал хриплый возглас:
– Эй, гляньте-ка на юг.
Над горизонтом уже вырисовывалось темное месиво облаков. Ветер возвращался.
В первое мгновение Ковенант задумался о том, сможет ли «Звездная Гемма» продолжить путь сквозь скопление ледяных гор и выдержат ли оледенелые паруса напор ураганного ветра. Но уже в следующий миг он позабыл обо всем, ибо увидел, как Линден покачнулась и стала падать на палубу. Еще секунда, и ее голова раскололась бы как орех о гранитный корпус дромонда. Ковенант не мог прийти ей на помощь, но Сотканный-Из-Тумана поспел вовремя. В последний момент он подхватил Линден на руки.

Глава 4
Море льдов

Первый удар ветра пришелся кораблю в борт. Но довольно скоро «Звездная Гемма» развернулась к ветру кормой. Паруса захлопали и наполнились ветром. Казалось, что неудержимый шквал вот-вот сорвет их с рей и унесет прочь, тогда как погруженный в липкую, тягучую воду дромонд так и не двинется с места. Снасти отчаянно скрипели. Неожиданно Встречающий Восход лопнул, разорвавшись сверху донизу. С пронзительным завыванием ветер ворвался в прореху.
Но уже в следующий миг «Звездная Гемма» тронулась с места, и давление на парус ослабло. Когда над кораблем Великанов сгустились клубящиеся тучи, он уже мчался вперед.
Первое время Хоннинскрю приходилось проявлять крайнюю осторожность, лавируя среди айсбергов: арктический лед был столь прочен, что при малейшей оплошности мог вспороть гранитный борт дромонда, словно сухое дерево. Однако с каждым мгновением ледовая флотилия впереди Корабля Великанов становилась все менее плотной: по мере приближения «Звездной Геммы» к оконечности Душегрыза она буквально таяла на глазах. Правда, ветер продолжал усиливаться, но непосредственная опасность уже отступила. Спроектированный и построенный на совесть, дромонд был способен выдержать и не такие шторма.
Но Ковенант не замечал ни айсбергов, ни ветра: он боролся за жизнь Линден. Сотканный-Из-Тумана отнес ее на камбуз, где вовсю хлопотали стремившиеся вернуть тепло в свои очаги повара, но как только Великан положил женщину на топчан, Ковенант решительно оттеснил его в сторону. Красавчик и Кайл тоже спустились на камбуз: оба предлагали свою помощь, но Ковенант не обращал на них внимания. Ругаясь последними словами, он растирал ей запястья и щеки, ожидая, когда повара подадут горячей воды.
Линден была бледна как смерть, пульс ее почти не прощупывался, а восковая кожа выглядела такой тонкой, что казалось, стоит ему потереть посильнее, и она сойдет. Однако Ковенант остервенело массировал ее предплечья, плечи и шею, не переставая изрыгать проклятия. Голова его шла кругом от отчаяния, кровь ожесточенно пульсировала в висках. Вновь и вновь он яростно требовал горячей воды.
– Откуда ей взяться? – раздраженно отозвался Морской Соус. – Все печи погасли, а я не волшебник и не могу разжечь их мгновенно. Чтобы вскипятить воду, потребуется время.
– Она ведь не Великанша, – возразил Ковенант, – ей не нужен крутой кипяток.
Красавчик, присев на корточки у изголовья Линден, достал кожаную флягу и показал ее Ковенанту:
– Это «глоток алмазов».
Ковенант понял его и, ни на секунду не прекращая усилий, принялся растирать Линден бедра и ноги, освободив место и для Великана. Положив огромную ладонь под голову женщины, Красавчик осторожно приподнял ее и поднес флягу к губам.
В ужасе Ковенант заметил, что Линден не в силах сделать даже глотка – жидкость стекала по уголкам рта. Правда, дыхание ее стало глубже, но один лишь запах, пусть даже и сильнодействующего снадобья, не мог принести исцеления. Отчаяние едва не заставило Ковенанта забыть обо всем – белое пламя вспыхнуло в его сознании, пронизывая каждый нерв, каждый мускул. Он отбросил Красавчика в сторону, словно Великан был ребенком, но, тем не менее, не решился воздействовать этим жаром на Линден. Не обладая присущим ей видением и не умея толком соизмерять возможности с потребностями, он запросто мог не согреть, а испепелить ее. Подавив в себе яростно бьющийся огонь, Ковенант перевернул Линден на бок и несколько раз нажал ладонями на спину, рассчитывая вытеснить жидкость из ее легких. Затем он снова положил ее навзничь, приподнял ей голову, припомнив наставления по оказанию первой помощи, зажал ей нос и, припав к губам, стал делать искусственное дыхание – рот в рот.
Это оказалось непросто – от напряжения голова у Ковенанта шла кругом. Не имея возможности обрести опору в этом стремительном водовороте страхов, он был близок к панике, ибо не смел воспользоваться той единственной силой, с помощью которой мог бы спасти любимую.
И тут откуда-то, словно издалека, до него донесся голос Золы-В-Очаге:
– Друг Великанов, у меня тут горшок. Может, пригодится?
В первый момент Ковенант вскинул голову и недоуменно разинул рот, но тут же смекнул, что к чему.
– Налей туда воды! – крикнул он поварихе и снова приник к губам Линден. Все звуки – и плеск наливавшейся в каменный горшок воды, и свист ветра в клюзах, и крики Великанов на вантах – доносились откуда-то издалека. И камбуз, и сам корабль пришли в движение, вращаясь вокруг Ковенанта. Все было подчинено одной цели, одному ритму – вдох-выдох, вдох-выдох-вдох... Но долго сохранять этот ритм, не высвобождая огонь, Ковенант не мог – еще чуть-чуть, и ему предстояло или взорваться, или лишиться чувств.
– Готово, – произнес Морской Соус.
Красавчик прикоснулся к плечу Ковенанта, и тот попытался выпрямиться и высвободить онемевшие руки из-под головы Линден. В этот момент «Звездная Гемма», проскочив гребень, нырнула к подошве волны, и едва стоявшего на ногах Ковенанта отбросило в сторону, да так, что он чуть не ударился головой о гранитную стену. Но вместо этого Ковенант угодил в могучие объятия Сотканного-Из-Тумана, а Красавчик подхватил Линден.
Голова Ковенанта по-прежнему шла кругом. Отпрянув от Сотканного-Из-Тумана, он направился к плите, на которой стоял каменный горшок. Палуба то и дело порывалась ускользнуть из-под ног, но Ковенант все-таки добрался до цели. Крышка плиты находилась вровень с его подбородком, а уж поверх края горшка он мог видеть лишь шапку волос Линден, голову которой держал над водой Морской Соус. Но видеть всю Линден ему и не требовалось. Обхватив горшок руками, Ковенант прижался к нему лбом. Плита уже начала разогреваться, но чтобы согреть достаточно воды, требовалось бы слишком много времени. Закрыв глаза, чтобы избавиться от отвратительного головокружения, Ковенант направил свой внутренний жар в объемистый каменный сосуд.
Он уже умел контролировать свою силу настолько, что мог не опасаться поджечь камбуз, а толстенный каменный жбан заслонял от него Линден, не позволяя повредить ей случайным касанием. Сузив свое сознание, Ковенант вытеснил из него все, оставив лишь ослепительное белое пламя, и потерял представление об окружающем. Некоторое время он ощущал лишь протекающую сквозь него силу – безудержную мощь, в сравнении с которой даже гранит казался хрупким и способным превратиться в крошево. Затем – совершенно неожиданно – Ковенант услышал слабое покашливание и понял, что это кашляет Линден. Подняв глаза, он все равно не увидел ее, ибо теперь над горшком висела густая завеса пара, однако удостоверился в том, что не ошибся. Она действительно кашляла, хрипло и надрывно очищая свои легкие. А спустя мгновение из-за туманной завесы появилась ее рука и судорожно вцепилась в край каменного сосуда.
– Достаточно, – промолвил Красавчик. – Друг Великанов, этого вполне достаточно. Избыток жара может ей повредить.
Ковенант молча кивнул, внутренне напрягшись, отпустил силу и тут же пошатнулся и с трудом удержался на ногах. Головокружение, а вместе с ним и мучительный страх вернулись. Однако Красавчик успел поддержать его, не дав рухнуть на палубу. Когда головокружение унялось, Ковенант разглядел и покоившуюся в объятиях Морского Соуса Линден. Она оставалась мертвенно-бледной и была похожа на больное дитя, но глаза открылись, и затуманенный взор казался, тем не менее, вполне осмысленным. Когда Сотканный-Из-Тумана принял ее из рук кока, Линден непроизвольно обхватила Великана за шею и прижималась к нему, пока он бережно заворачивал ее в одеяло. Затем Кайл предложил ей полученную от Красавчика флягу. Не прекращая дрожать, она поднесла горлышко сосуда к губам и сделала судорожный глоток. Вскоре на ее щеках появился слабый румянец.
Ковенант отвернулся и сам уткнулся во впалую грудь Красавчика. Ему тоже не мешало прийти в себя.
Несколько мгновений – пока «глоток алмазов» еще не полностью проявил свою силу – Линден оставалась в сознании. Высвободившись из заботливых объятий Сотканного-Из-Тумана, она самостоятельно сняла с себя мокрую одежду и принялась оглядываться по сторонам, явно высматривая Ковенанта. Собрав все свое мужество, он встретился с ней взглядом.
– Почему?.. – спросила она хриплым, дрожащим голосом. – Почему мы не смогли им помочь?
Глаза Ковенанта затуманили слезы.
– То был Душегрыз, пойми это. Все они... то, что мы видели, было всего лишь иллюзией. Мы могли обречь себя на проклятие и отказавшись помочь – ибо, наверное, никогда не простили бы себе этого, – и попытавшись это сделать. Трудно представить, что могло произойти, прими мы на борт одного из этих призраков.
«Душегрыз, – повторил Ковенант про себя, стараясь отогнать мучительные воспоминания. – Вот уж воистину точное имя».
– Существовала лишь одна возможность освободиться – мы должны были разрушить мираж.
«Глоток алмазов» уже начинал действовать, и в ответ Линден лишь слабо кивнула и заплетающимся языком пробормотала:
– Нечто подобное мне пришлось пережить и с родителями. – Откинувшись навзничь, она закрыла глаза. – О, если бы они были такими, какими я мечтала их видеть. Если бы я позволила себе любить их... – Линден умолкла.
Когда Сотканный-Из-Тумана бережно укрыл ее одеялом, она уже крепко спала.

Мало-помалу на камбуз вернулось привычное тепло. Морской Соус и Зола-В-Очаге трудились изо всех сил, готовя горячую пищу для работавших на холодном ветру матросов. Убедившись, что «Звездная Гемма» способна выдерживать напор ветра, Хоннинскрю стал маленькими группами отпускать матросов вниз – перекусить, погреться и передохнуть. Выглядели они измотанными и истощенными, у многих появилась седина. Видения Душегрыза все еще стояли у них перед глазами. Однако сытная горячая еда и колкие шуточки поваров делали свое дело – на палубу моряки возвращались с обычной для любящих море Великанов беспечной отвагой. Они с радостью поднимались наверх, где их ждала пьянящая схватка с морской стихией.
Некоторое время Ковенант наблюдал за Линден, опасаясь, что ее сон может оказаться не предвестником исцеления, а всего лишь болезненным забытьём. Крохотная в сравнении с Великанами Линден казалась хрупкой, беспомощной и любимой как никогда. Однако облик свернувшейся в клубочек женщины пробудил в нем и иные воспоминания: в конечном счете чувство облегчения смешалось с горечью утраты. Линден была единственной женщиной, принимавшей его таким, каким он был, вместе с его недугом. Ее упорная, неодолимая верность ему – и Стране – превосходила его отчаяние. Больше всего Ковенанту хотелось заключить ее в объятия, прижать к сердцу – но именно этого он не мог себе позволить. Надеясь хоть немного умерить боль, он поплотнее закутался в одеяло и, выйдя на продуваемую ледяным ветром палубу, угодил в самую круговерть снегопада. Мокрые хлопья прилипали к лицу, ледяная корка хрустела под сапогами. Лишь проморгавшись, Ковенант разглядел обозначившие мачты и реи крохотные точечки света. Падавший снег оказался столь густым, что, хотя стоял день, Великанам пришлось зажечь огни. Это не могло не пробудить в Ковенанте тревогу, ведь «Звездная Гемма» стремительно неслась по бушующему, ревущему морю вслепую. Скорее всего, такое положение дел не вызывало восторга и у Хоннинскрю, однако капитану оставалось лишь стиснуть зубы и, отдавшись на волю ветра, удерживать корабль на плаву.
Так или иначе, от Ковенанта здесь ничего не зависело. Спотыкаясь и скользя, он с помощью Кайла побрел по обмерзшей палубе, стараясь отыскать Первую.
Однако, обнаружив ее в каюте, которую она делила с Красавчиком, Ковенант понял, что не знает, о чем с ней говорить. Да и сама она точила свой длинный меч с такой методичной и мрачной сосредоточенностью, которая заставляла предположить, что дело спасения «Звездной Геммы» больше от нее не зависит. Разрушив заклятие Душегрыза, она сделала все, что было в ее силах. Первая и Ковенант обменялись долгими взглядами – твердыми и беспомощными одновременно. Потом он отвернулся.
Снегопад продолжался. Ветер крутил белесые хлопья, так что небо казалось подернутым пеплом. Правда, снег принес с собой некоторое смягчение стужи, да и ветер несколько поумерился. Однако волнение оставалось сильным, и всякий раз, когда, зависнув на миг на гребне гигантской волны, «Звездная Гемма» стремительно ныряла вниз, по самый гакаборт в черную воду, у Ковенанта обрывалось сердце. Лишь невозмутимое лицо Хоннинскрю являлось порукой тому, что дромонд еще не идет ко дну.
Незадолго до заката снегопад поутих, а из-под облаков проглянуло грязно-желтое солнце. Не теряя времени, капитан воспользовался даже этим скудным освещением и послал Великанов на марсы осмотреть горизонт. Вернувшиеся матросы сообщили, что земля не видна, и вскоре над «Звездной Геммой» сомкнулась ночь. В непроглядной тьме Корабль Великанов продолжал мчаться вперед, словно увлекаемый в пропасть.
Ковенант предпочел переждать качку на камбузе: втиснувшись между стеной и плитой, он не сводил глаз с Линден. Та совершенно не ощущала волнения и спала так мирно, что своей безмятежностью напомнила Ковенанту о том, какой была Страна до появления Солнечного Яда, – воистину то было прекрасное место, заслуживающее лучшей участи, нежели беспрестанная пытка кровопролития и ненависти. Но Страна могла положиться на тех – пусть даже немногих – мужчин и женщин, что готовы были бороться за ее исцеление. В том числе и на Линден. А вот ей, Линден, в борьбе против своего собственного, внутреннего Солнечного Яда рассчитывать было не на кого.
Ночь нависла над «Звездной Геммой» и простиралась перед ней. Перекусив и выпив немного разбавленного «глотка алмазов», Ковенант решил отдохнуть. Лежа на своем топчане, он закрыл глаза и попытался внушить себе, будто его укачивают в колыбели. Как ни странно, эта затея увенчалась успехом: поначалу им овладела дремота, а следом пришел и настоящий сон.
Правда, облегчения он не принес. Ковенант обнаружил себя в застенках Удерживающей Пески связанным и ожидающим пытки. Каким-то образом он избежал мучений, уготованных ему кемпером, но был сброшен в пропасть своего «я», где должен был разбиться о несокрушимую стену – собственную участь. Однако и тут к нему пришло спасение. Его спас Хигром – но ведь теперь Хигром мертв. И от этого чудовищного толчка и ужасающего грохота дробящейся в щебень горы спасения не будет...
Весь в поту Ковенант вынырнул из сна и со страхом понял, что немыслимый грохот раздается и наяву. «Звездную Гемму» сотрясали могучие удары; казалось, будто гранитный корпус раскалывается на части. Очередной толчок швырнул Ковенанта лицом к стене. Кухонная утварь сыпалась с полок, разлетаясь множеством осколков. Стону самого камня вторило завывание ветра – мачты и реи трещали, сокрушаясь под напором неодолимой силы. По всей видимости, дромонд с чем-то столкнулся.
В следующее мгновение «Звездная Гемма» вздыбилась и резко замерла на месте. Перекатившись через поломанный топчан, Ковенант встал на четвереньки и, изрядно оцарапав ладони и колени о бесчисленные черепки, ухитрился подняться на ноги. И тут раздался еще один удар. Казалось, что на нос корабля обрушилась гора. Пол накренился, как будто «Звездная Гемма» устремилась вниз, в морскую пучину. Устоять на ногах Ковенант смог лишь благодаря помощи Кайла.
Несколько раз корабль швырнуло из стороны в сторону, но постепенно положение его выправлялось – крен, во всяком случае, становился менее резким. С палубы уже не доносился грохот, зато были слышны встревоженные крики, которые перекрыл громоподобный зов Хоннинскрю:
– Красавчик!
В одном углу камбуза зашевелилась Зола-В-Очаге, в другом Морской Соус кряхтя сбросил со спины остатки разломанной полки, и к Ковенанту вернулась, наконец, способность воспринимать действительность. Первым делом он подумал о Линден, но достаточно было одного взгляда, чтобы понять – с ней-то как раз все в порядке. Она по-прежнему лежала на своем топчане, бережно поддерживаемая Сотканным-Из-Тумана. Линден даже не открыла глаз – так крепок был вызванный «глотком алмазов» сон и так надежны объятия Великана. Перехватив взгляд Ковенанта, Сотканный-Из-Тумана успокаивающе кивнул. Больше не мешкая, Ковенант бросился к выходу – дверь на камбуз во время крушения сорвало с петель – и выскочил на палубу, в пасть ледяного ветра.
В первое мгновение он почувствовал себя ослепшим: ночь была черна, словно Вейн. По-видимому, все фонари задуло ветром. Затем он разглядел крохотную светящуюся точку возле самого Сердца Корабля и, присмотревшись, понял, что возле штурвала никого нет. Однако с носа доносились отчаянные крики и зычные команды. Чтобы не поскользнуться на оледенелой палубе, Ковенант вцепился в плечо Кайла и с трудом двинулся вперед.
Поначалу он брел вслепую, ориентируясь на громовой рев Хоннинскрю и стальные приказы Первой. Затем, по мере того как матросы, следуя полученным командам, стали зажигать светильники, он смог разглядеть, что творится на носу.
Вся передняя часть судна представляла собой невероятную мешанину обрывков парусов, спутавшихся канатов и обломков рангоута, придавленных расколовшимся надвое огромным каменным стволом фок-мачты. Одна из упавших рей уцелела, другая раскололась на три неровные части. Пробираясь к носу, Великаны на каждом шагу отбрасывали в сторону острые каменные осколки.
Четверо членов экипажа были придавлены обломками гранита. Фонари давали так мало света и отбрасывали столько теней, что Ковенант не мог разглядеть, живы ли они. Жив ли хоть кто-то из них?
Ловко орудуя своим длинным мечом, Первая разрубала перепутавшиеся узлы тросов и парусины, расчищая путь к ближайшему из упавших матросов. Яростный Шторм и еще несколько уцелевших делали то же самое с помощью ножей.
Севинхэнд тоже бросился разбирать обломки, однако Хоннинскрю отозвал его и приказал вместо этого собрать помощников и заняться помпами. Теперь и Ковенант почувствовал, что дромонд погружается в воду, но страха не ощутил – на это у него просто не было времени. Стараясь перекрыть шум, он крикнул Кайлу:
– Приведи Линден!
– Она выпила слишком много «глотка алмазов», – отозвался харучай. – Боюсь, разбудить ее будет не так-то просто. – Голос его звучал невозмутимо.
– Просто, не просто – а разбуди! – приказал Ковенант. – Она необходима здесь.
Резко повернувшись, он устремился вслед за Первой.
Та сидела на корточках возле обмякшего тела, но когда Ковенант приблизился, выпрямилась. В глаза ее горело отчаяние, вдоль клинка легла тень, словно он был в крови.
– Идем, – хрипло сказала она. – Здесь мы уже ничем не поможем.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:58 | Сообщение # 6

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Взмахнув мечом, она с похожим на плач свистом рассекла очередной сверток парусины. Ковенант бросил взгляд на погребенное под обломками тело. Женское тело. Эту молодую морячку – веселую, добродушную и отважную – Ковенант помнил. Он узнал ее по лицу, точнее по половине, ибо вторая половина была снесена краем обрушившейся мачты.
На мгновение ему показалось, что сгустившаяся тьма стала непроницаемой. Слепо подавшись вперед, он налетел на какие-то обломки, запутался в них и некоторое время никак не мог выбраться. Но в следующее мгновение он ощутил, как желчь подступает к горлу, а к запястью ползут червячки пламени, и испуг – ведь он едва не позволил разрушительному огню вырваться на волю – помог Ковенанту взять себя в руки. Чертыхаясь и спотыкаясь, он побрел за Первой.
Громкий возглас оповестил о том, что Яростный Шторм нашла еще одно мертвое тело. Ковенант отчаянно заторопился, как будто его спешка могла сохранить жизнь другим раненым, но Первая уже оставила позади третьего погибшего. То был Великан, в горло которого вонзилась каменная щепа в локоть длиной. Лихорадочно стараясь подавить рвущийся на волю, огонь, Ковенант бросился дальше.
Первая и Яростный Шторм сошлись возле четвертого, последнего тела. Вскоре к ним подошли Хоннинскрю и Ковенант.
Лица этой женщины Ковенант не помнил, так же как и ее имени, но это не имело никакого значения. Главное – она была жива.
Дыхание раненой было неровным и хриплым: из уголков ее рта сбегала темная жидкость, и под головой уже собралась лужица. Поперек груди, придавив несчастную к палубе, лежала каменная рея. Оба предплечья женщины были раздроблены.
Первая рывком забросила свой меч в ножны и одновременно с Яростным Штормом ухватилась за упавшую рею, силясь высвободить тело. Но каменная балка была слишком тяжела для них, тем паче, что один ее край прижимала еще и упавшая мачта, а над другим громоздилась гора щебня, снастей и парусины.
Яростный Шторм продолжала тужиться, словно не соглашаясь смириться со своим бессилием, но Первая, быстро сориентировавшись в обстановке, принялась громко призывать на помощь.
Матросы поспешили на ее зов. Живо поняв, что требуется, они разделились на две команды: одна пыталась откатить конец мачты, другая – разбросать завал.
Но времени оставалось в обрез. С каждым хриплым, хлюпающим вздохом жизнь покидала раненую. Ее лицо казалось искаженной болью маской.
– Нет! – в отчаянии вскричал Ковенант, рванувшись вперед. – Все назад! Я уберу эту штуковину.
Не дожидаясь ответа, даже не удостоверившись, услышали ли его, Ковенант обхватил руками каменную балку и почти высвободил белое пламя. Еще миг, и гранит рассыпался бы в прах.
Со свирепым ревом Хоннинскрю оторвал Ковенанта от балки и отшвырнул в сторону.
– Хоннинскрю!.. – изумленно воскликнула Первая.
– Эта рея нужна мне целой, – яростно тряся бородой, проревел капитан. – «Звездная Гемма» не сможет продолжать плавание всего лишь с одной мачтой. – Как истинный капитан, он в первую очередь думал о спасении корабля. – Если Повенчанный-Со-Смолой сможет восстановить мачту, мне потребуется эта рея, чтобы нести парус. Другой-то нет! Даже Красавчику не под силу собрать рангоут из этих щепок.
Некоторое время капитан и Первая смотрели друг на друга с такой яростью, что Ковенант едва не застонал, но тут напряженную тишину нарушил грохот – несколько матросов откатили упавшую мачту с конца реи. Не мешкая ни секунды, Первая и Хоннинскрю принялись за дело. Призвав на помощь Яростный Шторм и всех Великанов, какие оказались под рукой, они ухватились за гранитную балку и приподняли ее, словно обычное бревно.
Освободившись от страшной тяжести, полураздавленная морячка издала слабый стон и лишилась чувств. В тот же миг Яростный Шторм поднырнула под рею и, стараясь как можно меньше тревожить поврежденный позвоночник, подвела одну ладонь под затылок, а другую под подбородок и осторожно вытащила тело на расчищенный от обломков участок палубы.
Ковенант оторопело таращился на Великанов. Его била дрожь: он чувствовал себя так, будто остановился на самом краю пропасти, едва не совершив непоправимое.
Яростный Шторм тщательно осмотрела пострадавшую, и на лице ее – насколько позволял видеть слабый свет фонарей – отразились неуверенность и тревога. Будучи целительницей на дромонде, она умела врачевать любые видимые раны, но излечить столь серьезное внутреннее повреждение или даже определить его характер не могла. Яростный Шторм колебалась, и каждый миг ее растерянности приближал раненую к смерти.
Ковенант попытался выговорить имя Линден, но тут увидел приближающуюся группу Великанов со светильниками в руках. С ними шли Кайл и Сотканный-Из-Тумана. Последний нес на руках Линден.
Казалось, она еще спала, словно даже отчаянная нужда и тревога не могли преодолеть действие великанского снадобья. Однако едва Великан поставил Линден на ноги, как веки ее затрепетали и она открыла глаза. Пошатываясь, будто пьяная, Линден откинула упавшие на лицо волосы. Глаза ее были подернуты пеленой, черты лица исказил подавляемый зевок. Она напоминала сомнамбулу и, похоже, не чувствовала даже боли в ступнях. Неожиданно – словно у нее подкосились колени – Линден опустилась на палубу рядом с умирающей и низко склонила голову. Упавшие волосы вновь закрыли лицо.
Первая напряженно сжимала кулаки. Яростный Шторм бросила сердитый взгляд в сторону фонарей, а Хоннинскрю отвернулся, будто не мог вынести этого зрелища, и отдал какой-то приказ. Шепотом, однако таким тоном, что матросы бросились исполнять его сломя голову.
Склонившуюся над распростертым телом Линден со стороны можно было принять за молящуюся.
Отдаленные голоса моряков, скрип корабельного корпуса и потрескивание льда поначалу заглушали негромкое бормотание, но скоро ее голос зазвучал отчетливее.
– ...но спинной мозг не поврежден. Если наложить ей на спину шину и перетянуть ремнями, кости срастутся...
Яростный Шторм кивнула, но продолжала напряженно прислушиваться. В следующий миг Линден содрогнулась и резко вскинула голову:
– Внутреннее кровотечение. Сломанное ребро...
Невидящий взгляд Линден был обращен в темноту.
– Помоги ей, Избранная, – выдохнула сквозь зубы Первая. – Она не должна умереть. Трое уже расстались с жизнью – спаси хотя бы ее!
– Но как? – отозвалась Линден, по-прежнему глядя в сторону. – Каким образом? Сделать операцию? Но она потеряла слишком много крови, к тому же у меня нет даже хирургических нитей для сшивания раны.
– Избранная! – Опустившись на колени напротив Линден, Первая взяла ее за плечи. – Я знать не знаю, о каких нитях ты тут толкуешь: по части исцеления твои знания безмерно превосходят мои. Мне ясно одно: эта женщина умирает. И умрет, если ты сейчас же – сейчас же! – ей не поможешь!
Тупо, будто утратив интерес к происходящему, Линден уставилась на палубу.
– Линден! – выдавил из себя Ковенант. – Попытайся. Прошу тебя, сделай что-нибудь.
Линден взглянула на Ковенанта, и он увидел, как в темной глубине ее глаз вспыхивают, словно пылинки в солнечных лучах, крохотные светящиеся точки.
– Подойди, – слабо пробормотала она. – Подойди сюда.
Все мускулы Ковенанта одеревенели от старательно подавляемого страха, но он заставил себя подчиниться. Подступив поближе к раненой и оказавшись напротив Линден, он спросил:
– Что ты...
Выражение ее лица – выглядела она так, будто спала и видела сон – заставило его умолкнуть. Не проронив больше ни слова, Линден взяла Ковенанта за запястье и потянула его руку к себе, так что она оказалась простертой над искалеченным телом. Не успел он сообразить, в чем дело, как Линден резко сдвинула брови и проникла в его сознание. Это походило на некую внутреннюю вспышку, за которой незамедлительно последовала и другая – внешняя. Кольцо Ковенанта извергло пламя. Дикая магия разогнала ночь, осветив переднюю палубу ослепительно белым огнем.
Ковенант резко отпрянул, и причиной тому была не боль, а потрясение. То, что делала Линден, не причиняло ему физической боли, но лишало его возможности выбора. И тем самым разбивало вдребезги все его надежды. Все переменилось самым неожиданным образом. Тогда, в пещере Первого Дерева, Линден тоже сумела воспользоваться его силой, но он почти не задумывался – не осмеливался задуматься о том, чем это может обернуться. Ныне же ее возможности настолько расширились, что она смогла воздействовать на кольцо через него, но без его согласия. Это явилось попранием всего, на чем зиждилось его мироощущение.
«Ты сам и есть белое золото», – говорил ему Морэм. Дикая магия была неотъемлемой частицей его «я», и никто, кроме него самого, не имел права касаться ее, а уж паче того управлять ею. Однако как воспротивиться этому, Ковенант не знал.
Между тем Линден, продолжая крепко удерживать его запястье, зажгла в груди раненой такой огонь, словно вознамерилась выжечь ей сердце. Пламя гудело, заглушая все прочие звуки. Первая и Яростный Шторм, прикрывая глаза от слепящего света, с немым изумлением наблюдали за Избранной. Губы Линден беспрестанно шевелились, но слов ее никто расслышать не мог. Взгляд целительницы был устремлен вглубь, в самое средоточие пламени. Ковенанту казалось, что еще мгновение, и она умрет. Неожиданно распростертое тело раненой содрогнулось. Затем она тяжело, надсадно вздохнула, а стекавшая из уголка струйка крови истончилась, а потом и вовсе исчезла. Дыхание стало более ровным и свободным, а через некоторое время морячка открыла глаза.
Линден уронила запястье Ковенанта, и в тот же миг пламя угасло. На дромонд снова вернулась ночь. В первый момент впечатление было такое, будто даже светильники погасли. Ковенант отшатнулся и упал на кучу скомканной парусины: лицо его было столь же мрачным, как и эта ночь. Он едва слышал, как Первая, видимо не находя иных слов, дабы выразить свое безмерное изумление, беспрестанно повторяла:
– Камень и Море! Камень и Море!..
Мрак ослепил Ковенанта, но и когда глаза приспособились к темноте, он продолжал чувствовать себя слепым. Ведь ему было дано видеть лишь внешние очертания предметов. Прозревать их сущность, а уж тем более исцелять он не мог. Когда зрение восстановилось, Ковенант увидел Линден, лежащую прямо на теле спасенной ею Великанши, – она уже спала.
Стоящий на носу дромонда Финдейл внимательно смотрел на спящую женщину: казалось, он ожидал, что преображение может начаться в любой момент.
Несколько мгновений спустя тщетно пытавшийся подавить жгучую печаль Ковенант разглядел и стоящего рядом с Первой Красавчика. В слабом свете фонарей уродливое лицо Великана выглядело особенно усталым. Глаза его покраснели, дыхание было хриплым и тяжелым. Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
– Дело сделано. Конечно, «Звездная Гемма» не обретет прежней резвости, пока ею не займутся корабельные мастера у причалов Дома. Но брешь я заделал. Мы не пойдем на дно.
– Резвости! – прорычал сквозь бороду Хоннинскрю. – Да о какой резвости может быть речь? Ты видел фок-мачту? «Звездной Гемме» уже вовек не порхать по волнам, но сейчас я не знаю, как мне заставить ее хотя бы ползти!
Первая что-то сказала, но Ковенант не расслышал ее слов. Подошедший Кайл протянул руку, желая помочь ему подняться на ноги, но Ковенант не заметил и этого. Он не замечал никого и ничего, ибо чувствовал, что лишился последней опоры.
Линден имела больше прав на кольцо, нежели он.

Лишь когда холод проник в каждую клетку его тела так глубоко, что он уже не мог даже дрожать, Ковенант покинул палубу и спустился на теплый камбуз. Там он уселся на пол, привалился спиной к стене и уставился прямо перед собой, вперив взгляд в никуда. Взгляд, не видевший ничего, кроме мрачного лица его судьбы.
Между тем Великаны трудились не покладая рук. Из трюмов и с нижних палуб долгое время доносились ритмичные звуки – то работали помпы. На кормовой мачте спешно свернули на гитовы оставшиеся паруса, чтобы корабль не испытывал напора пусть несколько ослабшего, но все еще сильного ветра. Каменный ствол упавшей фок-мачты и ее реи очистили от обломков и откатили в сторону. Снасти и паруса, которые еще можно было починить, отбирали и складывали аккуратными стопками. Морской Соус и Зола-В-Очаге попеременно отлучались из камбуза и относили для подкрепления сил работавших на палубе Великанов здоровенные ведра наваристого бульона. Но все старания команды не могли изменить одного непреложного факта: дромонд был искалечен и потерял управление. Продолжать плавание лишенный двух мачт корабль не мог.
Поутру Ковенант вновь выбрался на палубу и теперь, при свете, смог по-настоящему оценить, сколь страшный урон нанесен «Звездной Гемме». Правда, кормовая часть не пострадала, и бизань-мачта, словно высокое дерево, вздымала ветви своих рей к бездонной, усеянной клочковатыми облаками голубизне неба. Но носовая часть выглядела изуродованной и брошенной на произвол судьбы. На месте сломавшейся в нескольких футах над нижней реей фок-мачты торчал зазубренный обломок. Даже мало что смысливший в морском деле Ковенант понял, что Хоннинскрю прав: без носовой оснастки, способной уравновесить напор на бизань, «Звездная Гемма» не сможет плыть дальше. С болью в душе он огляделся по сторонам, пытаясь уразуметь, с какой же напастью столкнулся корабль. Поначалу он впал в полнейшее недоумение: до самого горизонта расстилалась необъятная ледяная пустыня. Лишь у самых бортов дромонда взломанный лед вздыбился острыми осколками. Ледяное поле кругом выглядело совершенно гладким, лишенным каких-либо проломов и трещин, не говоря уж о канале. Оставалось лишь дивиться тому, как «Звездная Гемма» ухитрилась заплыть сюда, если во льду не было никакого прохода. Однако, вглядевшись из-под ладони в южный горизонт, Ковенант сумел различить за кромкою льда серую полоску воды. А сощурясь так, что кровь застучала в висках, он проследил линию, тянувшуюся от кормы дромонда к открытому морю. Там лед был тоньше, хотя борозда, пропаханная во льду кораблем Великанов, уже затянулась полупрозрачной коркой.
«Звездная Гемма», искалеченная и беспомощная, оказалась в западне. Даже будь она в целости и сохранности, с тремя мачтами, подо всеми парусами и при попутном ветре, ей все равно не удалось бы сдвинуться с места, пока весеннее солнце не растопит лед. Если в этом краю вообще бывает весна.
Проклятие!
Ощущение бессилия терзало Ковенанта сильнее, чем завывавший над ледяной равниной пронзительный студеный ветер. Верные непрестанно наращивали силу Солнечного Яда, питая его кровью невинных, и во всей Стране не осталось никого, кто мог бы противостоять им, – кроме Сандера, Холлиан и, возможно, горстки харучаев. Если хоть кто-то из харучаев еще жив. Поход к Первому Дереву завершился провалом, а с ним угасала и последняя надежда. А теперь!..
Он был прокаженным, а прокаженному не приходилось ждать милостей от жизни. Однако теперь все обстояло еще хуже, чем обычно, ибо все, решительно все он делал неправильно.
Возможно, и его упорное нежелание расстаться с кольцом тоже было ошибкой, но поступиться своим сокровищем Ковенант не мог. Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце болезненно сжиматься.
Ему требовалось что-то предпринять, найти хоть какой-то способ вновь обрести себя. Самопогруженность и замкнутость больше не помогали. Отчаяние вынуждало Ковенанта действовать – иного выхода просто не было. Линден доказала правоту элохимов – она могла исцелять с помощью его кольца. Но он не мог позабыть несравнимый ни с чем вкус белого пламени – ощущение, испытанное им, когда он нагревал каменный сосуд, чтобы спасти ее. И не мог заставить себя от этого отказаться.
Выхода не было.
Кольцо – единственное, что у него осталось.
Он знал, что превратился в источник самой страшной опасности для всех любимых и близких, но неожиданно понял – даже осознания этого недостаточно, чтобы остановить его. А поняв, намеренно отмел все доводы Линден – она желала, чтобы он делал то, что делала бы она на его месте, ее стремление бороться с Лордом Фоулом через него – и избрал собственный путь. Возможно, лишь для того, чтобы показать себе, своим спутникам, а может быть, и Презирающему, что имеет на это право.
Не отводя глаз ото льда, Ковенант обратился к Кайлу:
– Скажи Хоннинскрю – я хочу поговорить с ним. Поговорить со всеми – с ним, с Первой, с Линден и с Красавчиком. В его каюте.
Харучай беззвучно повернулся, а Ковенант поплотнее закутался в одеяло и принялся ждать.
Мысль о том, что он вознамерился предпринять, заставляла его сердце биться быстрее.
Впервые за последние дни небо очистилось от облаков, и ледяная гладь отражала яркий солнечный свет. Впрочем, гладь эта была обманчивой: испещренная бороздами, торсами, выступами и провалами, поверхность лишь на первый взгляд представлялась безукоризненно ровной. Но эта безбрежная студеная пустыня казалась символом того холодного и печального одиночества, что стало итогом всей его жизни, а потому притягивала к себе его взгляд.
Однажды – тоже зимой – ему уже довелось проделать путь через несчетные лиги снегов и отчаяния, дабы противостоять Презирающему. Тогда он добился своего, но знал: на сей раз такое не повторится. Ковенант зябко пожал плечами. Ну так что ж, решил он, придется поискать какой-нибудь другой способ. Он попытается, пусть даже эта попытка сведет его с ума. В конце концов, безумие есть всего-навсего проявление Силы – не слишком щепетильной и почти непредсказуемой. К тому же Ковенант не верил, что Лорд Фоул или Финдейл открыли ему всю правду. Однако Ковенант вовсе не собирался сходить с ума или хотя бы отказываться от своих сомнений. Проказа научила его не только выживать, но и жить, не видя перед собой будущего. «Служение дает право служить», – сказал некогда Идущий-За-Пеной. Источником надежды могла быть и сила служения, а не только сила желания.
К тому времени, когда Кайл вернулся, Ковенант уже чувствовал себя готовым. Медленно, осторожно он отвел взгляд от завораживающего льда и, огибая завалы, побрел по палубе к ведущим вниз сходням.
Дверь в каюту Хоннинскрю была открыта. Рядом с нею стоял Сотканный-Из-Тумана, на лице которого отражались раздиравшие его противоречивые чувства. Взглянув на него, Ковенант догадался, что, принимая решение заменить Кайла и взять на себя ответственность за Линден, Великан не вполне представлял себе, с чем ему придется столкнуться. Мог ли он предвидеть, что новые обязанности заставят его пренебречь нуждами дромонда и фактически вычеркнуть себя из числа членов команды? Все это отнюдь не добавляло ему уверенности в себе.
Однако что сказать Великану в утешение, Ковенант не знал, а дверь в каюту была распахнута настежь. Печально насупив брови – боль, терзавшая близких, даже сейчас не могла оставить его равнодушным, – Ковенант ступил через порог. Кайл остался снаружи.
Каюту Хоннинскрю отличали строгость и простота убранства. Вся мебель – несколько стульев, здоровенный рундук и койка – по размерам предназначались для Великана. Два фонаря, свисавшие с каменных подвесов, освещали длинный, заваленный картами и навигационными приборами стол. Капитан дромонда находился у дальнего края этого стола – видимо, дожидаясь прихода Ковенанта, он расхаживал по каюте. Севинхэнд, более меланхоличный и усталый, чем когда бы то ни было, пристроился на краешке койки. Рядом с ним, привалившись спиной к стене, сидела Яростный Шторм: лицо ее ничего не выражало. Первая и Красавчик сидели на стульях. Она держалась прямо, словно отказывалась поддаваться усталости, но ее вконец измотанный супруг обмяк, что еще сильнее подчеркивало его уродство.
В дальнем углу, скрестив ноги, сидела на полу Линден. Глаза ее были затуманены сном, и когда она подняла их на вошедшего Ковенанта, то, похоже, даже не узнала его. Рядом с Великанами она выглядела совсем крошечной, и ее присутствие здесь казалось неуместным. Однако порозовевшая кожа и ровное дыхание указывали на то, что она почти поправилась.
В атмосфере каюты чувствовалась напряженность, как будто Ковенант вошел в разгар спора. Поначалу его появление осталось почти незамеченным, ибо никто, кроме Красавчика и Севинхэнда, не смотрел в сторону входной двери. Обращенный к Красавчику вопросительный взгляд остался без ответа – супруг Первой лишь отвел глаза. Лицо Севинхэнда избороздили глубокие, горестные морщины. Но, будучи взвинченным до предела, Ковенант не стал проявлять деликатность и прямо с порога резко и требовательно спросил:
– Итак, что, по-вашему, мы теперь должны делать?
Линден нахмурилась, словно тон Ковенанта задел ее – или же она уже догадывалась о его истинных намерениях. Не поднимая головы, она пробормотала:
– Именно об этом они сейчас и спорили.
В какой-то мере ее слова успокоили Ковенанта. Он слишком далеко зашел по дороге своей судьбы и теперь инстинктивно ожидал ото всех проявлений враждебности. Так или иначе, он настойчиво повторил свой вопрос:
– Какой выбор нам остается?
Хоннинскрю стиснул зубы так, что выступили желваки. Севинхэнд потер щеки ладонями, словно силясь отогнать печаль. Первая тихонько вздохнула. Но никто не ответил.
Собрав все свое мужество, Ковенант сжал бесчувственные, окоченевшие кулаки, набрал побольше воздуху и выпалил:
– Если никто не может предложить ничего лучшего, я сам вызволю корабль из этой западни.
Все взоры мигом обратились к нему, и в каждом из них можно было прочесть испуг. У Хоннинскрю даже отвисла челюсть – рот его походил на отверстую рану. Из очей Линден мгновенно улетучился сон. Первая поднялась на ноги и скрежещущим, как железо, голосом спросила:
– Ты вознамерился поставить под угрозу судьбу Земли? Без всякой причины?
– Неужто ты и впрямь думаешь, что уже в полной мере способен контролировать свою мощь? – тут же добавила Линден. Она тоже поднялась на ноги, будто собиралась встретить его безрассудство стоя. – Или ты просто ищешь предлог, чтобы использовать Силу?
– Ад и кровь! – рявкнул Ковенант. Неужто Финдейл вдолбил всем и каждому, что ему нельзя доверять? Помеченное шрамом предплечье отчаянно зудело. – Если это вам не подходит, предложите что-нибудь другое. Уж не думаете ли вы, что мне нравится нагонять на всех страх?
Его вспышка произвела мгновенную перемену в настроении собравшихся. По лицу Первой пробежало облачко печали, Линден опустила глаза. На миг в каюте воцарилась угрюмая тишина – тяжелое дыхание Красавчика лишь подчеркивало ее. Затем Первая мягко промолвила:
– Прости, Друг Великанов. Я не хотела тебя обидеть. Однако знай: хоть мы и в затруднительном положении, это не значит, что у нас нет выхода.
Она повернулась, и ее острый, как клинок, взор остановился на Хоннинскрю.
– Слово за тобой, капитан.
Хоннинскрю бросил на нее сердитый взгляд, но возразить Первой в Поиске не решился, как не решился бы ни один Великан. Заговорил он медленно, натужно, роняя каждое слово словно тяжелый камень, в то время как его руки – сами по себе – неловко шарили по столу, перебирая инструменты и карты.
– Я не могу точно определить наше местонахождение. Облака рассеялись лишь недавно, и у меня было не слишком много возможностей производить наблюдения. Да и на точность наших карт полагаться трудно...
Первая нахмурилась, видимо, полагая, что он уклоняется в сторону, но на сей раз капитан не дрогнул.
– ...А когда знаний недостаточно, любой выбор становится опасным. Однако, скорее всего, мы застряли в восьмидесяти-ста лигах к северо-востоку от земли, которую вы называете Прибрежьем. Той самой, что была обителью Бездомных, где ныне находятся их могилы, а прежде стоял город печали Коеркри.
Название города капитан произнес таким тоном, словно предпочел бы его пропеть. А затем – уже совсем другим тоном – он описал выход, о котором говорила Первая. Ковенанту и вождям Поиска предстояло покинуть «Звездную Гемму» и, двигаясь по ледовой пустыне на юго-запад, попытаться достичь суши и добраться до Прибрежья.
– Или, – устало вмешалась Линден, все это время не сводившая с Ковенанта глаз, – можно не тратить время на Прибрежье и направиться прямо к Ревелстоуну. Я не знаю местности, но мне кажется, что это будет быстрее, чем тащиться в обход, забираясь далеко на юг.
– Айе! – буркнул Хоннинскрю, выражая то ли недовольство, то ли тревогу. – Все это возможно, если побережье и в самом деле находится хотя бы приблизительно там, где оно помещено на наших картах. – Капитан пытался говорить холодно и спокойно, однако обуревавшие его чувства прорывались наружу. – А также ежели этот лед тянется до самого берега, и на всем протяжении такой же ровный, и по нему можно пройти. И если этот холод продержится достаточно долго и лед не растает у нас под ногами – ведь двигаться-то придется к югу...
Пытаясь не сорваться на крик, Великан выламывал каждое слово, словно крушил скалу.
– ...И наконец, если с севера Страна не окажется огражденной непроходимыми горами. Если все это так, тогда, – он набрал воздуху, – тогда наш путь ясен.
Грусть его была столь велика, что ей, казалось, не хватало места в каюте. Но Первая не смягчилась.
– Все понимают, что это рискованный путь, капитан. Так что не отвлекайся и заканчивай свой рассказ.
– Мой рассказ? – не глядя в ее сторону, проворчал Хоннинскрю. – Ну уж нет, это не мой рассказ. Мой брат мертв, мой корабль искалечен и заперт во льдах. Нет, это – не мой рассказ!
Однако приказ Первой оказался сильнее печали. Стиснув огромные кулаки, словно сжимая в них невидимую дубинку, капитан вновь возвысил голос.
– Ты предложил расколоть лед, – промолвил он, обращаясь к Ковенанту. – Ну что ж, прекрасно. Ты отказал в искупительном огне моему брату, Тросу-Морскому Мечтателю, а теперь, движимый безрассудством и жаждой боя, готов сокрушить несчетные лиги льда. Прекрасно. Но так или иначе, «Звездная Гемма» пуститься в плавание не может. Даже будь у нас время, чтобы произвести хотя бы такой ремонт, какой в наших силах – а время бесценно, ибо его у нас в обрез, – и даже если во льду удалось бы проделать проход, наше положение все равно осталось бы нелегким. Дромонд поврежден слишком сильно и не в состоянии бороться с морской стихией. При попутном ветре мы, может быть, и доползли бы до Прибрежья, но поднимись буря, нас может занести неведомо куда. Мы можем оказаться еще дальше от цели, нежели сейчас. Увы... – Великан сглотнул, ибо последние слова дались ему с трудом. – Увы, «Звездная Гемма» больше непригодна для того, чтобы вести Поиск.
– Но... – начал было Ковенант и тут же осекся. Он растерялся, ибо чувствовал, что за печалью Хоннинскрю таилась бездна невысказанного отчаяния, суть которого Ковенанту была не ясна.
Но уже в следующее мгновение его осенило: понимание захлестнуло, словно океанский вал. «Гемма» не могла продолжать плавание, и Первая хотела, чтобы участники Поиска оставили корабль и отправились к побережью пешком. Ковенант поймал себя на том, что неотрывно смотрит на Первую. Сердце Ковенанта сжали тиски холода, от вспышки ярости его удерживала лишь отчаянная тревога.
– Почти сорок Великанов. Четыре десятка соплеменников Бездомных и Идущего-За-Пеной. И ты собралась бросить их во льдах на верную гибель?!
Первая была меченосицей, воительницей, обученной принимать нелегкие решения. Она спокойно встретила взгляд Ковенанта. Глаза ее казались холодными и равнодушными, и лишь где-то в глубине угадывались признаки боли.
– Айе! – процарапал воздух голос Хоннинскрю. – Их необходимо оставить здесь. Ибо если мы возьмем их с собой, тогда на гибель придется бросить саму «Звездную Гемму». И тогда никому из нас уже никогда не доведется увидеть родные утесы и бросить якорь в гавани Дома. Мы не можем построить новый дромонд. А наш народ не может прийти нам на выручку, ибо никому неизвестно, где мы находимся.
Говорил капитан вроде бы и негромко, но каждое его слово оставляло в душе Ковенанта кровоточащую рану. Он не был моряком и потому не слишком тревожился об участи корабля. Иное дело Великаны: страшно было и подумать о том, что предстояло или бросить их во льдах, или увести в Страну, на чужбину, где их ожидает повторение участи Бездомных.
Первая не колебалась: она знала свой долг и имела намерение не уклоняться от его исполнения. Почувствовав это, Ковенант предпочел иметь дело с Хоннинскрю и следующий свой вопрос обратил к нему.
– Но если мы оставим матросов здесь, – промолвил он, подняв глаза и встретившись взглядом с капитаном, – что потребуется им, чтобы выжить?
Хоннинскрю вскинул голову и даже раскрыл рот – его мохнатую бороду располосовала щель. Выглядел он так, будто решил, что Ковенант над ним насмехается, но уже в следующий миг усилием воли взял себя в руки.
– Припасов у нас в избытке, – промолвил капитан, и слова его звучали чуть ли не как мольба. – Припасов довольно, только вот корабль необходимо подлатать – насколько это возможно. А на то потребуется время.
«Время», – подумал Ковенант. Он покинул Страну уже более двух месяцев назад, а Ревелстоун – более трех.
Сколько невинных душ успели загубить Верные? Но чтобы не потеряв ни дня, пришлось бы оставить на корабле Красавчика – а он на такое, конечно же, ни за что не согласится. Да и сама Первая, скорее всего, тоже.
– Сколько времени? – натянуто спросил Ковенант.
– Дня два, – ответил Хоннинскрю. – А может быть, даже три. И это если работать не покладая рук.
– Проклятие! – вырвалось у Ковенанта. – Три дня! – А отступать он не собирался, ибо, будучи прокаженным, знал, сколь нелепо стремление купить будущее, продав ради этого настоящее. Угрюмо вздохнув, он повернулся к Красавчику.
Усталость еще сильнее подчеркивала болезненное уродство Великана: казалось, будто его согбенной спине не под силу выносить тяжесть головы и рук. Но глаза его светились внутренней силой, а на Ковенанта он смотрел так, будто заранее знал, что именно собирался сказать Неверящий. Знал и принимал с одобрением. Ковенант, напротив, чувствовал себя круглым дураком. Он явился сюда, гонимый желанием возжечь пламя, но теперь мог предложить сподвижникам лишь терпение, которого недоставало ему самому.
– Постарайся управиться за день, – пробормотал он и торопливо, чтобы не слышать, как отреагируют Великаны, вышел из каюты.
– Камень и Море! – усмехнулся ему вслед Красавчик. – Какие мелочи! И что мне за нужда в целом дне?
Сердито уставясь в ничто, Ковенант ускорил шаг.
Но едва он успел добраться до ведущего на ют трапа, как его догнала Линден. Догнала и схватила за руку с таким видом, будто между ними что-то произошло. Глаза ее были влажны, а нарочитая серьезность во взоре не имела ничего общего с прежней суровостью. Нежные губы – те самые, которые он целовал с такой страстью, – изогнулись, словно скрывали невысказанную просьбу.
Однако Ковенант не мог простить себя, и, почувствовав это, Линден отпустила его руку. Она подалась назад и заговорила так, словно не могла подобрать нужные слова:
– Ты по-прежнему удивляешь меня. Никогда не угадаешь, чего от тебя ждать. Всякий раз, когда ты отдаляешься так, что кажется, до тебя уже и не доберешься, ты вытворяешь что-нибудь в таком роде. Вроде того, что было сделано тобой для Сандера и Холлиан...
Неожиданно – видимо, почувствовав, что говорит не то, – Линден умолкла. Ковенант едва не взвыл от отчаяния – сила и искренность ее порыва причиняла ему боль. Он уже успел извратить все, на чем основывались их отношения. К тому же она была целительницей. И имела больше прав на кольцо, нежели он.
Отвращение к себе сделало Ковенанта грубым и бесцеремонным.
– Ты и вправду решила, что я надумал попусту разбрасываться силой? Вот, значит, какого ты обо мне мнения.
Линден вздрогнула, в глазах ее появились растерянность и обида.
– Нет! – протестующе воскликнула она – Ничего подобного. Я... я просто хотела привлечь твое внимание.
Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
– Дело в том, что ты меня напугал. Если бы ты смог увидеть себя...
– Если бы я смог увидеть себя со стороны, – сердито проворчал он, подавляя желание заключить Линден в объятия, – меня бы стошнило. – С этими словами он устремился вверх по трапу. Прочь от нее. И лишь выскочив на продуваемый пронизывающим ветром ют, Ковенант замер на месте и в отчаянии заломил руки.

Сидя за завтраком на камбузе и пытаясь вобрать в себя как можно больше исходящего от плит тепла, Ковенант слышал доносившиеся с палубы отрывистые команды. Голоса принадлежали Севинхэнду и Яростному Шторму: он руководил расчисткой передней палубы, она – подготовкой к погребению погибших. Но через некоторое время к ним присоединился и голос Красавчика – ему вторили топот ног, грохот и скрип снастей. Собрав остаток мужества, Ковенант поднялся наверх – посмотреть, что же там происходит.
За ночь команда успела расчистить большую часть передней палубы, рассортировать и разложить обломки. Теперь Великаны готовились к починке сломанной фок-мачты. Красавчик склонился над огромным каменным чаном со смолой, но ухитрялся при этом следить за действиями матросов, скреплявших неповрежденный нок с обломанным концом мачты. Работали Великаны непривычно тихо – обычных шуток и прибауток не было и в помине. Слишком долго пребывали они во власти Гиблого Ветра, с момента встречи с Душегрызом не имели ни минуты отдыха, а теперь еще и их будущее стало хрупким и ломким, как окружавший корабль лед. Выдерживать подобное напряжение неопределенно долго не под силу даже Великанам.
До сих пор Ковенанту не приходилось видеть Красавчика за работой. С интересом – тем паче, что рад был любой возможности отвлечься – он наблюдал за тем, как супруг Первой заканчивает свои приготовления. Передав чан одному из своих помощников, он подцепил в петлю плиту крепь-камня, перекинул эту ношу через плечо и принялся медленно взбираться на торчащий из палубы обломок фок-мачты. Между тем Великаны поместили чан со смолой в сеть и с помощью шкива и ворота подняли его к обломанной верхушке, туда, куда поднялся и где закрепился с помощью пропущенной под мышками петли Красавчик. Снизу было отчетливо видно, как из его рта вырываются клубы пара.
Повенчанный-Со-Смолой без промедления принялся за дело. Зачерпывая из чана вар, он стал обмазывать им обломанную, зазубренную верхушку. Смола была липучей и вязкой, но Красавчик управлялся с густой массой на удивление ловко. Пальцами он втирал вар в каждую трещинку и разглаживал поверхность до тех пор, пока обломанная верхушка не стала ровной и плоской. Затем он отломил от плиты кусочек крепь-камня и погрузил его в смолу.
Почти в то же мгновение вар впитался в камень, ставший неотличимым от гранита мачты.
Удовлетворенно хмыкнув, Красавчик знаком велел опустить вниз чан со смолой и спустился сам.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:59 | Сообщение # 7

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Матросы принесли из трюма канаты и принялись поспешно крепить их к неповрежденной перекладине, а Красавчик полностью сосредоточил внимание на той части мачты, что упала на палубу. При падении она раскололась на несколько кусков, но один из них по длине равнялся всем остальным вместе взятым. С помощью смолы и крепь-камня Красавчик сделал оба конца этой, лучше всего сохранившейся, секции такими же ровными и плоскими, как и обломанную верхушку.
Ковенант не мог взять в толк, какой во всем этом смысл, а необходимость торопиться заставляла его нервничать. Через некоторое время он сообразил, что Яростного Шторма нигде не видно. Предав тела погибших морю, она покинула палубу – надо полагать, у нее были и другие дела. Желая тоже заняться делом, а заодно и согреться, Ковенант поплотнее закутался в одеяло и отправился на, поиски боцмана. Он нашел ее в ее собственных владениях – в лабиринте кладовых и каморок. На борту дромонда находилось поразительное количество древесины: она использовалась как топливо и как материал для мелкого ремонта в тех случаях, когда обстоятельства или сроки не позволяли использовать камень. Яростный Шторм с тремя помощниками работала в сравнительно просторном трюме, служившем плотницкой мастерской.
Мастерили они огромные сани. Двое саней с широкими полозьями. Сколочены сани были грубо, но добротно и, судя по виду, были достаточно велики и прочны, чтобы нести Великана.
Двое матросов сколачивали доски гвоздями, тогда как Яростный Шторм и еще одна Великанша взяли на себя работу потоньше – они вырезали полозья. С помощью ножей, напильников и тесаков они счищали кору с бревен толщиной с Ковенантову ляжку и придавали им форму, позволявшую легко скользить по снегу и льду. Кора и стружка густо устилали пол, воздух напитался запахом смолы, но до завершения работы было еще далеко.
На недоуменный вопрос Ковенанта Яростный Шторм пояснила: для того чтобы достичь Ревелстоуна, ему и его спутникам потребуется больше припасов, чем можно унести на спинах. К тому же сани позволят Великанам доставить Ковенанта и Линден к берегу с такой скоростью, которая людям, разумеется, не под силу.
И вновь, уже в который раз, Ковенант был пристыжен предупредительностью служивших ему людей. Сам он не осмеливался заглядывать в будущее дальше того момента, когда покинет борт «Звездой Геммы». Великаны же заботились о нем больше, чем о себе, больше, чем о своем корабле. Если бы другие не пеклись о нем так, его уже давно не было бы в живых.
На обратном пути он проходил мимо каюты капитана. Дверь была закрыта, но изнутри доносился голос Первой. Она убеждала Хоннинскрю остаться на дромонде.
Капитан молчал, но молчание его было более чем красноречивым. Пристыженный тем, что, пусть и невольно, подслушал чужой разговор, Ковенант ускорил шаг и вновь отправился на переднюю палубу – взглянуть, что удалось сделать Красавчику и Севинхэнду.
Солнце висело как раз над выбоиной, образовавшейся на месте грот-мачты, и замысел изуродованного Великана уже начинал обретать зримые очертания. Даже Ковенант догадался, каковы его намерения. Красавчик завершил работу над лежавшей на палубе длинной каменной балкой и вместе с Севинхэндом наблюдал за тем, как матросы, обмотав канатом, крепили к обломку сохранившуюся в целости массивную каменную рею. Ковенант недоверчиво прищурился:
– Неужто это будет держаться?
Красавчик пожал плечами – так, словно развести руками было уже свыше его сил. Голос Великана от усталости звучал сипло:
– Должно. А коли не будет, нам за день никак не управиться. Так что молись, чтобы все прошло благополучно. Иначе придется разбить ствол мачты на мелкие части и устанавливать их по одному. Меня это отнюдь не прельщает.
Великан умолк – он так утомился, что каждое слово давалось ему с трудом. Тем временем матросы приподняли ствол мачты, стараясь свести к минимуму бортовую нагрузку на снасти. Канаты со скрипом натянулись – Ковенант затаил дыхание. Перекладина, через которую были перекинуты тросы, казалась слишком тонкой и хрупкой для того, чтобы выдержать чудовищный вес гранитной балки. Но, хотя канаты натянулись как струны, ничто не хрустнуло и не порвалось. Медленно, осторожно Великаны тянули за тросы, и балка неуклонно поднималась. Когда ее край достиг уровня головы, Красавчик скомандовал:
– Держи!
Великаны застыли, канаты зазвенели от напряжения, но не оборвались. Держалась и рея. Захватив полные пригоршни смолы, горбатый Великан бережно обмазал один край мачты ровным и плотным слоем. Затем он перебрался к другому концу. Веревка болталась рядом. Старательно очистив руки, Красавчик ухватился за нее и дал Великанам знак поднять его вверх.
Закрепившись в веревочной петле, он медленно, фут за футом, поднимался к обрубку мачты, пока не завис у самого ободка. Там, наверху, он казался на удивление уязвимым. Некоторое время Красавчик не двигался, и Ковенант поймал себя на том, что дышит так тяжело, словно сам оказался на месте Великана. Поднявшаяся сюда же, на переднюю палубу, Первая не отрывала от мужа напряженного взгляда. Не выдержи реи, лишь чудо могло бы спасти ее мужа от гибели под грудой каменных обломков.
Красавчик подал знак стоящим внизу матросам, Севинхэнд шепотом отдал приказ, и команда продолжила подъем ствола мачты.
Осторожно, мало-помалу его оттянули так высоко, что обмазанный смолой комель завис над головой Красавчика. Затем Великаны стравили канаты, и край мачты опустился до уровня его груди. Красавчик казался слишком слабым даже для того, чтобы справляться с тяжестью своего тела, но, тем не менее, он сумел, ухватившись за каменную балку, удерживать ее от раскачивания и не давать ободраться уже наложенному слою смолы. Великаны чуточку натянули канаты, приподняв конец примерно на фут, затем Севинхэнд приказал им остановиться. Очень медленно и осторожно Красавчик выровнял зависший край мачты, установил его точно над торчащим обломком и нетерпеливо выдохнул:
– Готово!
Великаны принялись опускать балку. Красавчик удерживал ее руками, не давая уклониться в сторону. Миг-другой – и осмоленные края обломанной мачты сомкнулись. Не теряя ни секунды, Красавчик погрузил в вар на месте соединения осколок крепь-камня, и разделявшая две каменные балки линия исчезла, словно ее и не было. Фок-мачта вновь стала монолитом. У Первой вырвался облегченный вздох. Матросы выпустили канаты и разразились ликующими криками.
Корабль вновь обрел переднюю мачту. Правда, теперь она была ниже бизани, но, тем не менее, являлась достаточно высокой для того, чтобы нести вторую рею. А это давало возможность поставить необходимые для выживания корабля паруса.
Правда, укрепить эту самую рею на обновленной фок-мачте еще только предстояло, но поскольку день едва начался, не приходилось сомневаться в том, что работа будет выполнена в срок. Двое Великанов вскарабкались на мачту и помогли Красавчику спуститься вниз, к ликующим товарищам. Первая заключила его в объятия с такой силой, что, казалось, едва не переломала кости. Невесть откуда появился кувшин с «глотком алмазов». Его всунули Красавчику в руки. Тот изрядно отхлебнул из горлышка, и вокруг вновь раздались одобрительные возгласы.
Ковенант наблюдал за происходящим, и душу его омывала волна благодарности и облегчения.
Мгновение спустя Красавчик появился из толпы обступивших его матросов. Нетвердо держась на ногах – сказывались и утомление, и основательная доза «глотка алмазов», – он целеустремленно направился к Ковенанту и, отвесив низкий, церемонный поклон, едва не стоивший ему равновесия, промолвил:
– Сейчас я, пожалуй, малость передохну. Но еще до ночи эта рея будет укреплена на положенном ей месте. Тогда я смогу считать, что сделал для «Звездной Геммы» все возможное...
Запавшие от усталости глаза и неверная поступь Великана напоминали о том, что и до сегодняшних трудов он немало сделал ради спасения «Звездной Геммы». Но это было еще не все. Неожиданно голос Красавчика помягчел, и он искренне и доверительно добавил:
– ...Спасибо тебе, Друг Великанов, за то, что ты предоставил мне возможность оказать дромонду эту скромную услугу.
Солнечные лучи падали на его лицо, и казалось, будто Повенчанный-Со-Смолой светился сам. Отвернувшись, он заключил в объятия жену и, пошатываясь как пьяный, сопровождаемый восхищенными возгласами матросов, направился к сходням. В этот миг, несмотря на согбенную спину, он выглядел не ниже любого из своих соплеменников.
Жгучие слезы благодарности выступили на глазах Ковенанта. Напряжение спало – впервые за долгое время он позволил себе расслабиться. Красавчик весьма убедительно дал понять, что даже в нынешних обстоятельствах можно обойтись без страха и гнева.
Собранные Севинхэндом матросы вернулись к работе: нужно было готовить к подъему вторую рею, а Ковенант отправился на поиски Линден. Он хотел рассказать ей об успехе Красавчика, а заодно и попросить прощения за вчерашнюю грубость.
Ему удалось ее отыскать почти сразу. Линден находилась на камбузе, спала на своем топчане и во сне сосредоточенно хмурилась, что делало ее похожей на бесприютного ребенка. Просыпаться она, похоже, не собиралась – видимо, еще не успела восстановить силы после изматывающей встречи с Душегрызом. Беспокоить ее Ковенант не стал.
Тепло камбуза напомнило о том, что он сам основательно продрог и устал. Растянувшись на топчане, Ковенант вознамерился малость передохнуть, а потом вновь подняться на палубу и полюбоваться работой Великанов. Но стоило ему закрыть глаза, как усталость захлестнула его и унесла с собой.
Ковенант не мог сказать, спал он или бодрствовал, когда в ушах его зазвучало пение. Поначалу радостное – Великаны восхваляли моря и родную гавань. Но вскоре послышалась печальная мелодия песни о погибших кораблях и навек разлученных с ними близких. В словах Великанов, словно предчувствуемая мука кааморы, слышалось потрескивание пламени. Ковенанту уже доводилось участвовать в кааморе – тогда, в Коеркри. Тот огонь был достаточно силен, чтобы коснуться его; он помог всем, кроме себя самого. Теперь, погрузившись в грезы, Ковенант представил иное пламя – несравненно более неистовое, разрушительное, но действующее при этом избирательно. И он знал, как обрести этот огонь. Знал и спал, боясь пробуждения.

Потом он проснулся, и все грезы исчезли. Оживленные хлопоты Морского Соуса и Золы-В-Очаге заставили его предположить, что уже настал новый день. Ковенанту стало стыдно, что он проспал так долго. Он присел и увидел опустевший топчан Линден. Ни ее, ни Сотканного-Из-Тумана на камбузе не было. Зато бесстрастный, словно не знающий, что такое нетерпение, Кайл невозмутимо стоял на своем месте.
Заметив, что Ковенант открыл глаза, харучай промолвил:
– Ты вовремя проснулся, юр-Лорд. Уже утро. Те, кто уходит, уже начали собираться в дорогу.
Ковенанта пронзила боль.
Окружавшие его люди делали для него все возможное, и только он никогда и ни к чему не был готов вовремя. С усилием поднявшись на ноги, Ковенант принял поданную Золой-В-Очаге миску с кашей и торопливо принялся за еду. Проглотив сколько мог, он шагнул к двери – ее предупредительно распахнул Кайл – и вышел на освещенную утренним солнцем палубу. Яркий, отражавшийся от ледяного зеркала свет резал глаза, но, прищурясь, Ковенант сумел разглядеть фок-мачту и стоявших у борта Великанов.
Его появление было встречено приветственными восклицаниями. Матросы расступились, и он оказался рядом с Линден, Сотканным-Из-Тумана, Первой, Красавчиком и Хоннинскрю.
Красавчик и Линден выглядели куда более крепкими и бодрыми, нежели в предыдущий день, но Линден избегала встречаться с Ковенантом взглядом, словно не доверяла ему. Первая устремила свой ястребиный взор за борт. Хуже всех выглядел Хоннинскрю – казалось, он не спал всю ночь, разрываясь между желанием и долгом.
Бросив взгляд за борт, Ковенант увидел, что изготовленные Яростным Штормом сани уже спущены на лед. Они были основательно загружены мешками и коробками с припасами, размещенными так, чтобы на каждых санях мог устроиться хотя бы один пассажир.
Завидя Ковенанта, Первая повернулась к Севинхэнду, Яростному Шторму и другим Великанам:
– Вот и пришел час расставания, – провозгласила она. Морозный воздух делал ее голос особенно резким и звонким. – Опасность велика, ибо Поиск больше не направляет провидец – Трос-Морской Мечтатель. Но, тем не менее, все мы в соответствии с принесенным обетом следуем к намеченной цели, а потому я не испытываю страха. Мы смертны, и мысль о возможной неудаче не может не удручать нас. Однако мы не обязаны преодолевать все и вся. От нас требуется одно: крепко держаться при сильном ветре, а уж там будь что будет. На всех морях не нашлось бы команды, более подходящей для такой работы, чем вы – те, кто остается на борту «Звездной Геммы». Так чего же, спрашивается, нам страшиться? Поэтому я оставляю вам единственное указание – как только сойдет лед, плывите следом за нами. Направляйтесь к Прибрежью, туда, где прежде жили наши собратья. Но если вы не застанете нас там – и не получите от нас никакого известия, – бремя Поиска будет возложено на ваши плечи. Исполняйте свой долг, не страшась никого и ничего. Покуда Землю оберегает хотя бы одно отважное сердце, о победе Зла говорить рано.
Тут она умолкла и посмотрела на Красавчика так, будто ее удивили собственные слова. Тот ответил ей лучащимся взглядом. Глаза Севинхэнда наводили на воспоминания о несравненном мастерстве, спасшем «Звездную Гемму» от военных кораблей Бхратхайрайнии. Взгляд Яростного Шторма был суров и бесстрастен, словно грядущее, каким бы оно ни было, не властно было устрашить ее. Да и все моряки, несмотря на крайнюю усталость и грозящую им опасность, светились от гордости. Сердце Ковенанта сжалось: он не представлял, как сможет расстаться с ними.
Но другого выхода у него не было. Первая уже спускалась по трапу, Красавчик следовал за женой. Они не были в ответе за судьбу мироздания, но жизнями своими рисковали в той же степени, что и он. Жестом Ковенант приказал Кайлу спускаться по трапу первым, чтобы в случае нужды тот мог поддержать его. Затем Ковенант поставил ногу на обледеневшую ступеньку и, преодолевая головокружение, стал спускаться вниз. Ступив на лед, Ковенант неверной поступью заковылял по его коварной поверхности к большим саням. Линден шла следом: волосы вились по ветру, словно знамя ее решимости. Сотканный-Из-Тумана, по-прежнему упорствующий в своем желании служить Избранной, шагал за ней. Замыкал шествие Хоннинскрю. То и дело он порывался вернуться – не иначе как для того, чтобы отдать множество прощальных распоряжений Севинхэнду и Яростному Шторму. Однако помолчав – молчание его походило на беззвучный крик, – он все же оторвался от своего корабля и присоединился к отряду.
Затем стоящие на палубе расступились и пропустили к борту Вейна. Тот легко перемахнул через ограждение и застыл в обычной для него неподвижности: черные глаза были устремлены в никуда.
Из воздуха выскользнула какая-то тень и через несколько мгновений сформировалась в человеческую фигуру – рядом с Вейном возник Финдейл. Казалось, что элохим и отродье демондимов принадлежат друг другу.
Повинуясь торопливым распоряжениям Первой, Ковенант взобрался на сани и устроился среди припасов. На другие сани уселась Линден. Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана впряглись в постромки. Первая и Красавчик прошли в голову, колонны, Кайл пристроился между санями. Замыкали колонну Вейн и Финдейл.
Под полозьями заскрипел лед. Ковенант и его спутники расстались с Кораблем Великанов и устремились вперед, на поиски надежды. Шестьдесят три дня прошло с тех пор, как они расстались с Сандером, с Холлиан – и с Прибрежьем. И вот теперь их отделяло от Ревелстоуна не меньше трехсот шестидесяти лиг.

Глава 5
К побережью

Первая задала исключительно быстрый темп. Из легких Хоннинскрю и Сотканного-Из-Тумана вырывались клубы пара, но они не отставали. Все Великаны стремились как можно скорее удалиться от дромонда, оставить позади свое искалеченное судно и брошенных на милость ледяной стихии товарищей. Тяжелые полозья скользили по льду, подскакивая на выбоинах – приметные торосы Великаны ловко огибали. Ковенанта и Линден швыряло из стороны в сторону среди коробов и мешков, но она молча вцепилась в поручни, его же в первую очередь интересовала скорость. Страна и Лорд Фоул научили Ковенанта многому, но он так и не обзавелся умением без сожаления бросать на произвол судьбы нуждавшихся в нем друзей. Мороз щипал его щеки, глаза слезились. Съежившись под тяжелыми одеялами, Ковенант неотрывно глядел на запад, позволяя Хоннинскрю уносить его в безбрежную белую пустыню.
Однако через некоторое время он не выдержал и оглянулся. Дромонд, все еще четко вырисовывавшийся за спинами Финдейла и Вейна, быстро, прямо на глазах уменьшался в размерах, словно его поглощало ледяное поле. Горький ком встал у Ковенанта в горле. Затем он приметил поднятый на кормовой мачте вымпел и понял, что Севинхэнд посылает приветствие уходящему отряду.
Яркий, весело плескавшийся на ветру флажок словно воплощал в себе дух доблести и терпения – неукротимый дух «Звездной Геммы». Лишь когда слезы затуманили глаза Ковенанта так, что корабль Великанов превратился в расплывчатое пятно, он отвернулся и снова уставился вперед.
Линден внимательно присматривалась к нему через разделявший их сани ледяной пробел. Ковенант и рад был поддержать ее, но не мог найти нужных слов – таких, какие стоило бы выкрикнуть, перекрыв скрип полозьев, ритмичный топот ног и тяжелое дыхание Великанов. Снова, уже в который раз он устремился вперед, навстречу своей цели и своим страхам, и вновь это было достигнуто отнюдь не его усилиями, но стараниями других – тех, кто заботился о нем и кому он был дорог. Всякий раз, когда в его жизни наступал очередной кризис, происходило одно и то же: при всей своей целеустремленности и мощи он не достиг бы ничего без самоотверженной дружеской помощи. Он же в награду за участие не мог предложить соратникам ничего, кроме страданий боли и лжи.
Сани мчались прямо на запад. На юге, возле самого горизонта, виднелась полоска открытой воды, и было нетрудно догадаться, что чем ближе к ней, тем тоньше и ненадежнее лед. В сложившихся обстоятельствах Ковенанту оставалось лишь надеяться на то, что в поисках безопасного пути отряду не придется уклоняться к северу.
Первая обгоняла спутников на несколько саженей: на бегу она высматривала, не попадутся ли на пути трещины, надломы и щели. Позади нее трусил Красавчик. У него не было иной ноши, кроме собственного изуродованного тела, но по неровной поступи можно было понять, что измотан он до предела. Зато Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю, казалось, могли тащить тяжелые сани хоть весь день напролет, выдерживая заданную скорость и не сбиваясь с шага. Что же до Кайла, то харучай был привычен к борьбе с враждебной стихией. Лишь поднимавшийся из ноздрей пар да заиндевелые щеки указывали на то, что дышит он несколько глубже, чем обычно.
Вейн и Финдейл двигались так, словно долгий, выматывающий путь не значил для них ровным счетом ничего. Если не считать бессильно обвисшей руки, загадочное творение юр-вайлов не выказывало ни малейших признаков слабости. Для каких бы целей ни предназначали его создатели, результат их трудов был безупречен. Ну а Обреченный уже давно доказал, что никакие невзгоды над ним не властны.
Повсюду, насколько мог видеть глаз, расстилалась однообразная ледяная равнина. Казалось, нигде, до самых пределов мироздания, не осталось ничего, кроме холода. В лучах низкого сурового солнца лед сверкал так ослепительно, что Ковенанту приходилось щуриться изо всех сил, пока кровь не застучала в висках. Мороз забирался под одежду, норовя проникнуть в каждую складочку и застежку. Ледяное безмолвие нарушалось лишь хриплым дыханием и топотом ног. На каждой выбоине Ковенанта швыряло на уложенную рядом с ним вязанку дров. Ему оставалось лишь хмуро съежиться и поплотнее подоткнуть одеяла.
Падение Первой застало Ковенанта врасплох – он и видел-то лишь маячившее впереди расплывчатое серое пятно. И тут неожиданно это пятно пропало из виду.
Провалившись в припорошенный снегом пролом, Первая ударилась грудью о ледяную кромку, несколько мгновений судорожно цеплялась за нее, а потом соскользнула вниз.
Красавчик, отставший от жены на четыре или пять шагов, без промедления прыгнул, чуть ли не нырнул головой вперед, надеясь на лету ухватить ее за руки. Однако он опоздал, а сила броска увлекла на скользкий край провала и его самого. Не удержавшись на льду, Красавчик полетел вслед за супругой.
Почти мгновенно – насколько это было возможно на гладком льду – Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана остановили сани. Те, в которых сидела Линден, едва не перевернулись, но Кайл успел удержать их и поставил обратно на полозья.
Выбравшись из саней, Ковенант встал на ноги. Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана спешно сбрасывали постромки. Финдейл и Вейн замерли на месте. Тем временем Кайл оказался уже на полпути к полынье.
Ковенант достиг ее одновременно с Великанами, да и Линден отстала от них разве что на шаг. Кайл, словно позабыв о неотложных делах, стоял на самом краю и смотрел вниз. А в нескольких футах ниже края висели Первая и ее муж. Пролом оказался лишь ненамного шире плеч Великанши, и, расставив руки, она смогла удержаться между его стенками. А еще ниже, неуклюже обхватив бедра жены, болтался Красавчик. Прямо у него под ногами осыпавшийся в полынью снег уже растекался серой кашицей. Там стояла вода.
– Камень и море! – выдохнул Красавчик, подняв глаза. – Поторопитесь!
Однако капитан и Сотканный-Из-Тумана не нуждались в понуканиях. Хоннинскрю распластался возле пролома так, что его руки и плечи зависли над краем, тогда как Сотканный-Из-Тумана держал его за ноги. Дотянувшись до Первой, капитан рванул ее на себя, и уже в следующее мгновение она выбралась из пролома и вытащила за собой мужа.
Выглядела она так, будто ничего не случилось, зато Красавчик тяжело дышал, а его узловатые руки дрожали.
– Камень и море! – снова промолвил он. – Я – Великан и люблю богатые событиями путешествия. Но, должен признаться, такие приключения мне вовсе не по вкусу...
Помолчав, он облегченно вздохнул, выпустив целое облако пара и оскалив зубы в усмешке.
– К тому же я малость подрастерялся. Затеял спасать жену, а вышло как раз наоборот – она-то меня и удержала.
Первая коснулась рукой его плеча.
– Ты слишком порывист. Бросился мне на выручку сломя голову, вот и не удержался.
Затем она обернулась к Хоннинскрю, и голос ее зазвучал тверже:
– Капитан, мне кажется, нам придется отклониться к северу. Лед ненадежен.
– Айе! – проворчал Великан. С тех пор как ему пришлось признать необходимым расстаться со «Звездной Геммой», в голосе его постоянно слышалась горечь. – Но ведь мы торопимся, а северный путь длиннее. Да и продвигаться по льду там будет труднее – он хоть и толстый, но зато не такой ровный. К тому же ты сама знаешь, что север опасен.
Первая неохотно кивнула. Некоторое время она молчала, а потом вздохнула и выпрямила спину.
– Ладно, попробуем и дальше двигаться на запад.
Никто не пошевелился, и она жестом указала Ковенанту и Линден на их сани.
Лицо Линден раскраснелось от холода, но оставалось сосредоточенным и строгим. Повернувшись к Ковенанту, она ровным, спокойным тоном поинтересовалась:
– А чем он так опасен, этот север?
Ковенант покачал головой:
– Понятия не имею. – Шрамы на левой руке отчаянно зудели, предвещая грядущие невзгоды. – Я никогда прежде не забирался севернее Ревелстоуна и Коеркри.
Ковенант не знал, какая еще опасность подстерегает его впереди, но полагал, что и здешнего холода более чем достаточно. И он не представлял, как отряд будет перебираться через трещину. Но как раз эта проблема решилась просто – оказалось, что длина саней превосходит ширину разлома. Подтянув сани к краю, Первая и Красавчик перекинули их через трещину, а когда все спутники, словно по мосту, перешли на другую сторону, Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана вновь взялись за упряжь, и Первая повела колонну на запад.
Теперь они продвигались медленнее – отчасти из осторожности, отчасти же учитывая усталость Красавчика. Впрочем, Ковенант нипочем не смог бы бежать и с такой скоростью. Ему казалось, что ледяная поверхность становится все более шероховатой: во всяком случае, сани стало трясти сильнее и полозья заносило чаще. Заметив что-либо подозрительное, Первая переходила на шаг, прощупывала поверхность острием длинного меча и, лишь убедившись в прочности льда, позволяла возобновить движение.
До середины дня отряд продвигался беспрепятственно, но вскоре после обеденного привала – путники наспех перекусили и подкрепили силы «глотком алмазов» – острие меча проткнуло тонкую ледяную корку, и несколько сот футов плотного снега мигом рухнуло в открывшуюся щель. Она тоже оказалась узкой, и переправиться через нее не составляло труда, но, уже оказавшись на противоположной стороне, Первая пристально посмотрела на Хоннинскрю и сказала:
– Это уж чересчур. Лед под нами становится слишком хрупким.
Капитан выдохнул сквозь заиндевевшую бороду ругательство, но когда Первая повернула к северо-западу, где лед был плотнее, возражать не стал.

Большую часть дня заметенное снегом ледяное поле оставалось ровным, но надежность его вызывала сомнения. Время от времени Ковенанту казалось, будто начинается подъем, но, учитывая слепящее солнце, это вполне мог быть оптический обман. Хотя он периодически прикладывался к фляге с «глотком алмазов», стужа все глубже пробиралась в его кости. Собственное лицо казалось ему кованой металлической маской. Постепенно ему стал грезиться большой пожар. Всякий раз, когда после очередной порции великанского снадобья Ковенант погружался в дремоту, он ловил себя на мечтах о необузданном пламени, том самом, которое возжигает дикая магия. Пламени, способном не только уничтожить башню кемпера, но и бороться с безмерной мощью Червя Конца Мира. Соблазн этого могущества казался неодолимым. Дикая магия стала частью его самого – такой же, как собственная кровь, и отказаться от нее Ковенант не смог бы ни за что на свете.
Но грезы о магическом пламени неизбежно вызывали к жизни и другие воспоминания – те, которые Ковенант предпочел бы изгнать из памяти. Он вновь слышал едва не разорвавший его сердце крик и слова Линден, открывшие ему роковую истину. И вновь задумывался об ином огне, огне, сокрытом в самой его сути. О той кааморе, обрести которую он не мог, как бы ни стремилась к этому его душа.
Вновь и вновь тревога вырывала его из дремы, а открыв глаза в последний раз, Ковенант с удивлением увидел, что ледяное поле уже не тянется на север до самого горизонта. Выбранная Первой дорога вела к оледенелому кряжу, гигантскому нагромождению торосов, тянувшемуся на восток и запад сколько мог видеть глаз. Клонившееся к закату солнце уже не ослепляло, и в его красноватом свете ледяная стена, представлявшая собой край огромного ледника, выглядела совершенно неприступной. Здесь Первая вновь повернула на запад, стараясь держаться как можно ближе к основанию гряды. Все чаще на пути попадались принесенные ледником похожие на менгиры валуны. Саням приходилось лавировать между ними, и движение отряда замедлилось. Но, тем не менее, цель была достигнута – лед, выдерживающий столь чудовищную тяжесть, едва ли мог расколоться под весом пары саней.
Когда солнце уже окрасило западный горизонт роковым багрянцем, путники остановились на ночлег. Красавчик упал прямо на лед и обхватил голову руками: он вымотался настолько, что был не в силах даже говорить. Ковенант и Линден с трудом выбрались из саней и принялись ходить взад и вперед, притопывая и потирая руки, тем временем Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю занялись разбивкой лагеря. Капитан распаковал кипу просмоленной парусины, предназначавшейся на подстилки, и достал дополнительные одеяла. Сотканный-Из-Тумана разгрузил сани Линден и добрался до плоской прямоугольной каменной плиты. Именно на ней предстояло развести костер – в противном случае подтаявший под огнем лед мог бы подмочить дрова. Не обращаясь ни к кому в отдельности, Первая сообщила, что отряд проделал более двадцати лиг, и умолкла.
Как только занялось пламя, Красавчик с трудом поднялся на ноги, стер иней со щек и принялся хлопотать над ужином. Работая, он бормотал под нос что-то невразумительное, словно звучание голоса – хотя бы и собственного, коли уж других не было – придавало ему сил. Вскоре он смог угостить спутников горячим густым варевом. Но и за ужином царило молчание, словно сама безмолвная пустыня поразила странников немотой. Перекусив, Красавчик упал на парусиновую подстилку и мгновенно уснул. Первая сидела у костра и задумчиво ворошила уголья. Сотканный-Из-Тумана, всерьез настроившийся сравниться в преданности с харучаем, присоединился к стоящему на карауле Кайлу. Хоннинскрю уставился в пространство, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Глаза его были скрыты под кустистыми бровями, щеки впали. Выглядел он изможденным.
Линден суетливо расхаживала возле костра: по всей видимости, ей хотелось поговорить. Но Ковенант был почти полностью поглощен своим томлением, щемящей тоской по белому пламени. Отказ от этой мечты стоил таких усилий, что ему нечего было сказать даже ей. Леденящая тишина одиночества окутывала его со всех сторон. Помедлив, он собрал свои одеяла и улегся на подстилку, решив последовать примеру Красавчика.
Ковенант думал, что, укутавшись потеплее, он уснет довольно быстро. Однако Линден устроила себе постель рядом с ним. Вскоре он почувствовал на себе настойчивый взгляд и, открыв глаза, увидел ее лицо, освещенное пламенем костра.
Во взоре Линден читалась мольба, но слова ее стали для Ковенанта полнейшей неожиданностью:
– Я так и не узнала, как ее зовут.
Он поднял голову и недоуменно заморгал.
– Ту Великаншу, – пояснила Линден, – которую придавило обломком мачты.
Она говорила о морячке, исцеленной с помощью его кольца.
– Я так и не выяснила, кто она. И так всю жизнь. Я лечу не людей, а болезни, как будто у больных нет души. Борюсь против смерти, но не за человека.
Поняв ее беспокойство, Ковенант дал лучший ответ, на какой был способен:
– А разве это плохо? Ты ведь не Бог и не можешь помочь каждому, примеряясь к особенностям его личности. Ты просто лечишь тех, кому плохо, кто нуждается в твоей помощи. Иначе, – заявил он, старательно подбирая слова, – ты позволила бы Сотканному-Из-Тумана умереть.
– Ковенант! – Казалось, что голос Линден пронизывает его так же, как и ее взгляд. – Так или иначе, тебе придется иметь со мной дело. С такой, какая я есть. Мы были возлюбленными, и я никогда не переставала любить тебя. Мне было больно узнать, что ты солгал мне, позволил поверить в то, чему не суждено сбыться. Поверить, что у нас с тобой есть общее будущее. Но любить тебя я не переставала никогда.
Низкие языки пламени походного костра плясали в ее казавшихся бесстрастными, но почему-то влажных глазах.
– А ты, как мне кажется, полюбил меня из-за истории с моими родителями, из-за того что я оказалась в беде. Полюбил не столько меня, сколько мое горе.
Неожиданно потеряв самообладание, Линден перекатилась на спину и закрыла лицо руками. Голос ее упал до шепота:
– Возможно, такого рода любовь весьма альтруистична и по-своему даже прекрасна. Не знаю. Но мне этого недостаточно.
Глядя на ее болезненно сцепленные руки и вьющуюся за ухом прядку волос, Ковенант думал о том, что она права. Ему действительно придется иметь с ней дело. Только вот как – этого он себе не представлял. Со дня утраты Первого Дерева они как бы поменялись ролями. Теперь она знала, чего хочет, он же пребывал в растерянности. В небе горечь их утрат освещали далекие, холодные звезды.
Проснувшись на рассвете и выбравшись из-под вороха одеял, он обнаружил, что Хоннинскрю куда-то ушел. Первая, Красавчик и Линден еще спали. Сотканный-Из-Тумана тоже лежал на парусиновом ложе и выглядел так, будто упал на месте словно подрубленный. Видимо, его попытка сравняться с харучаем не увенчалась успехом. Отродье демондимов и Финдейл уже были на ногах, не выказывая никаких признаков усталости.
Ковенант обернулся к Кайлу.
– Где?..
Харучай кивком указал наверх. Обшарив взглядом хаотичное нагромождение ледяных утесов, Ковенант с трудом не с первой попытки – углядел сидевшего на самом высоком выступе Хоннинскрю. Капитан сидел лицом к северу, спиной к югу и отряду. Повеявший с его стороны ветерок донес слабый запах дыма.
– Кровь и проклятие! Какого черта он там делает? – проворчал Ковенант, но, еще не закончив вопроса, понял, что ответ ему известен. Слова Кайла лишь подтвердили его догадку.
– Некоторое время назад он опробовал лед и ушел. Обещал скоро вернуться. С собой взял вязанку дров и подвесной котелок.
То была каамора. Хоннинскрю пытался сжечь свою печаль. Голос Кайла пробудил Первую, она подняла голову – во взгляде ее читался вопрос. Внезапно Ковенант почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. Он смог лишь указать глазами на ледяную стену. Увидев, куда удалился капитан, Первая выругалась и вскочила на ноги. Растормошив мужа, она одновременно спросила у Кайла, давно ли ушел Хоннинскрю. Харучай невозмутимо повторил то, что уже рассказал Ковенанту.
– Камень и Море! – воскликнула она, обращаясь к мужу. Тем временем Линден тоже проснулась и подошла к ней. – Неужели он забыл свои собственные слова? Сам же предупреждал, что север опасен.
Прищурившись, Красавчик покосился в сторону Хоннинскрю. Взгляд его был угрюм, но голос звучал успокаивающе:
– Капитан дромонда – Великан, и ему не страшна любая опасность. К тому же после гибели Троса-Морского Мечтателя душа его не находит утешения: Возможно, таким образом, он сможет, наконец, обрести мир.
Первая бросила на мужа сердитый взгляд, но отрывать Хоннинскрю от его занятия и призывать к себе не стала.
Взгляд Линден был затуманен сном, и она так ничего и не сказала.
Вскоре Хоннинскрю поднялся на ноги. Обойдя гребень, он нашел ведущую вниз тропинку и молча, неуклюже, словно на ходулях, направился к лагерю. Когда он подошел поближе, Ковенант увидел, что руки Великана опалены огнем. Поравнявшись со спутниками, капитан остановился и вытянул руки перед собой, давая понять, что затея не увенчалась успехом. Конечно же, пальцы Великана не обгорели, но следы перенесенной боли были очевидными.
Линден непроизвольно сцепила руки.
Голос Первой прозвучал непривычно мягко:
– Все ли с тобой в порядке, Гримманд Хоннинскрю?
Он растерянно покачал головой:
– Этого недостаточно. Ничто не помогает. Это горит в моей груди – горит и не может выгореть.
В следующее мгновение, как будто поддерживавшая его все это время воля иссякла, Хоннинскрю упал на колени и погрузил руки в снег. От его запястий поднимались клочковатые лохмотья пара.
Немые от беспомощного сочувствия Великаны обступили товарища. Линден кусала губы. Взор Ковенанта затуманился. Казалось, даже холодный ветер нес с собой печаль.
Порой Ковенанту удавалось придумывать себе оправдание – ведь во многих бедах он и вправду не был повинен. Но смерть Морского Мечтателя явно не относилась к их числу.
Прервала молчание Первая.
– Идем, капитан, – промолвила она с горестным вздохом. – Поднимайся и принимайся за дело. Мы должны надеяться – или умереть.
Надеяться или умереть!

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:05 | Сообщение # 8

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Стоящий на коленях посреди замерзшей пустыни Хоннинскрю выглядел так, словно потерял ориентир и не мог решить, что именно – надеяться или умереть – больше ему по душе. Но затем Хоннинскрю собрался и медленно выпрямился. Взгляд его был суровым, лицо напряженным – выглядел он чуть ли не зловеще. Несколько мгновений он неподвижно стоял под взглядами товарищей, а потом повернулся и, не сказав ни слова, пошел разбирать лагерь.
В глазах Линден Ковенант уловил печаль, но, когда встретился с ней взглядом, она лишь покачала головой, видимо, ощущая неспособность выразить свои чувства словами.
Вместе они последовали примеру капитана.
Пока Хоннинскрю упаковывал парусину и постельные принадлежности, Сотканный-Из-Тумана приготовил холодный завтрак. Глаза его покраснели. Выглядел он усталым и до крайности сконфуженным, ибо, будучи Великаном, никак не ожидал, что уступит в выносливости Кайлу. Теперь он, видимо, решил скомпенсировать проявленную слабость усердием в работе и, пока все завтракали, старательно помогал Хоннинскрю готовиться к отъезду.
Когда Ковенант и Линден устроились на санях, по возможности загородившись от студеного ветра узлами и коробами, Первая вновь обратилась к Хоннинскрю. Говорила она тихо, но ветер донес ее слова до Ковенанта.
– Оттуда, с высоты, ты не разглядел знака?
– Нет! – коротко и сурово ответил капитан.
Затем он и Сотканный-Из-Тумана взялись за постромки. Кайл занял место между санями, Вейн с Финдейлом пристроились сзади, и отряд отправился в путь.
Двигались они не так быстро, как в первый день, – рельеф стал сложнее, а дующий с гряды ветер швырял в лица путников кусачие облака ледяных кристалликов. Вокруг саней танцевали снежные вихри. Мороз пробирал до самых костей. Ковенант боялся не выдержать и поддаться завлекающей, убаюкивающей власти стужи.
Подняв в очередной раз голову и отряхнув иней, он почувствовал, что сил на сопротивление у него не осталось, и впал в оцепенение, куда заманивают свою добычу зима и проказа.
Линден же сидела выпрямившись и все время вертела головой, словно что-то высматривала. В затуманенном сознании Ковенанта промелькнула догадка – не иначе как пробует с помощью своих способностей проверить надежность льда. Едва он успел подумать об этом, как Линден громко воскликнула:
– Стоите!
...ойте!.. ойте! – вторило эхо, отражаясь от ледовой стены. На студеном ветру возглас ее прозвучал странно – в нем чудилось нечто, заставлявшее вспомнить о Душегрызе. Первая повернулась навстречу саням, и они резко остановились неподалеку от нагромождения валунов и торосов, походившего на оледенелые развалины поверженной крепости.
Линден поспешно выбралась из саней. Никто не успел даже спросить, в чем дело, как она встревоженно прохрипела:
– Мороз усиливается.
Первая и Красавчик переглянулись. Не понимая, что происходит, но чуя неладное, Ковенант подошел ближе. Немного помолчав, Первая промолвила:
– Усиливается? Мы этого, не чувствуем. Что ты имеешь в виду, Избранная?
– Не эту зимнюю стужу, – торопливо заговорила Линден, пытаясь объяснить то, что и сама-то не очень хорошо понимала. – Это совсем другой холод, не такой... – Спохватившись, она выпрямилась и медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, заявила: – Возможно, вы ничего не чувствуете, но я говорю вам – там, среди валунов, находится нечто, делающее воздух холоднее. И это не лед, не ветер, не снег – что-то совсем иное... – Губы ее посинели и дрожали... – Что-то опасное.
«Все только и говорят, что север опасен, – подумал Ковенант, плохо соображающий в своем нынешнем состоянии. – Здесь-то чего бояться?» Он открыл было рот, желая высказать свое мнение, но так ничего и не произнес.
Хоннинскрю резко вскинул голову, глаза Красавчика встревоженно вспыхнули. В тот же миг Первая рявкнула «аргулех» и, подскочив к Ковенанту и Линден, подтолкнула их к саням.
– Скорее, мы должны бежать! – крикнула она и отвернулась, чтобы оглядеться по сторонам.
Ковенант оступился, однако Кайл подхватил его и бесцеремонно забросил в сани. Линден прыгнула на свое место. Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю, подхватив постромки, припустили с места так быстро, как позволял не слишком-то ровный лед. Не успели они сделать и трех шагов, как то, что казалось ледяной глыбой, выскользнуло из нагромождения валунов и устремилось за ними. Массивное, шириной в рост Великана ледяное чудище на толстых коротких ножках передвигалось на удивление быстро. По краю его окаймляли темные провалы, каждый из них походил на зев. И оно излучало нестерпимый холод. Остановившись, Первая преградила дорогу мчавшейся бестии.
– Это аргулех! – снова воскликнула она. – Бегите!
– Там и другие! – воскликнул Красавчик, указывая рукой на гребень. – Смотри!
Два таких же зверя соскользнули с ледового кряжа и устремились к отряду.
А на юге появился четвертый.
Вместе они испускали такой холод, что казалось, будто отряд угодил в самое сердце зимы.
Первая остолбенела.
– Не может быть, – растерянно пробормотала она, – аргулехи так не охотятся. – Слова ее подхватил ветер.
Неожиданно Финдейл растекся каплевидным облаком, а затем принял облик ястреба и улетел.
– На запад! – зычно скомандовал Хоннинскрю. Будучи капитаном дромонда, он привык не теряться в трудную минуту. – Мы должны прорваться!
С этими словами он рванул вперед с такой силой, что Ковенанта отбросило на гору поклажи.
Сотканный-Из-Тумана, не отставая, следовал за ним. Наращивая скорость, он обернулся через плечо и крикнул Линден:
– Не бойся. Мы Великаны, и холод нам нипочем.
В следующий миг аргулехи обрушились на отряд.
Услышав предостерегающий возглас Красавчика, Первая развернулась, чтобы встретиться с чудовищем лицом к лицу. Однако аргулех не бросился на нее, а замер на месте и принялся стремительно вертеть одной из своих лап. Морозный воздух вокруг нее стал сгущаться, на глазах превращаясь в паутину льда.
Расширяясь и густея по мере продвижения вперед, эта паутина, словно охотничья сеть, поплыла по направлению к Первой. Еще не достигнув цели, она уже выглядела достаточно прочной, чтобы удержать даже Великана.
В то же самое время аргулех, приближавшийся с юга, тоже остановился и как будто зарылся в им же проделанную во льду борозду. Послышался треск, лед вспучило, и от того места, где скрылась хищная тварь, к отряду с быстротой молнии побежала трещина. Поначалу узенькая, она уже через мгновение стала шириной в сани. Щель пробежала прямо под Вейном. Ковенант и глазом моргнуть не успел, как лед поглотил отродье демондимов, не оставив даже следа. Непроизвольно обернувшись, Ковенант увидел, что к отряду стремительно приближаются еще два чудовища. Хоннинскрю поднажал из последних сил. Сани накренились. Бросив взгляд назад, Ковенант увидел, как на Первую падает ледяная сеть.
Красавчик бросился на выручку, но поскользнулся на коварной поверхности. Зато Кайл, чувствовавший себя на льду так же уверенно, как и на земле, промчался мимо него со стремительностью ранихина. Однако Первая и сама могла постоять за себя. Даже не доставая меча, она рубанула по опускавшейся паутине ребром левой ладони. Сеть рассыпалась мириадами крохотных, поблескивавших на солнце осколков. Ветер подхватил ледяную крошку и унес ее прочь. Однако и рука Великанши оказалась по самый локоть закованной в прозрачный лед. Первая яростно стучала по запястью правым кулаком, однако ледовая корка оказалась прочной как сталь.
Между тем тянувшие сани Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана резко свернули в сторону, стараясь проскочить мимо аргулеха. Трещина, поглотившая Вейна, продолжала расширяться. Финдейла нигде не было видно.
Линден судорожно вцепилась в поручни саней, лицо ее исказилось в беззвучном крике.
Проскочив мимо Первой, Кайл бросился на аргулеха.
– Нет! – в один голос закричали ему и она и Красавчик. – Нет!
Не обращая на них внимания, харучай вложил всю свою силу в нацеленный на чудовище удар.
Но нанести его он не успел. Заметив приближавшегося врага, аргулех присел, и неожиданно часть его тела трансформировалась в огромную ледяную лапу. Обрушившись на Кайла сверху, она сбила его с ног, подмяла и подгребла под корпус ледяной твари.
Ковенант вскочил и, хотя сани отчаянно трясло, силился удержаться на ногах. Падение Кайла наполнило его жгучей болью и не менее жгучей яростью. Сверкающая белизна льда слилась воедино с сиянием белого пламени, рождаемого дикой магией. Сердце его сжалось, а когда забилось снова, в нем уже пульсировала сила. Жаркое, словно в печи, злобное, словно порча, пламя готово было обрушиться на аргулехов. И в этот миг Ковенант чуть не угодил в выпущенную одной из отстававших тварей паутину. Два приближавшихся с севера зверя повернули вслед за санями, и один из них, остановившись, нанес удар. Правда, ледяная сеть лишь краем зацепила поднятую руку Ковенанта и полоснула по правому виску, а бушевавшее в нем пламя мгновенно обратило лед в ничто, однако даже это соприкосновение не прошло даром. Ковенанта не сковало ледяным панцирем, но обрушившаяся на него волна несравнимого ни с чем холода ввергла его в оцепенение, подобное параличу. Он не лишился чувств и сохранил способность видеть и осознавать все происходящее, однако был совершенно беспомощен и не мог даже шелохнуться.
Пока Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана маневрировали на берегу, пытаясь не угодить в ледяные сети, Первая устремилась на помощь Кайлу. Красавчик неотступно следовал за ней. Аргулех не особо рвался в бой. Он торопливо попятился, но, почувствовав, что противники настигают его, присел, как и в тот раз, когда поверг харучая. Левая рука великанши оставалась скованной льдом, но она не обращала внимания на эту досадную помеху. Ледовая лапа взметнулась над ее головой, но Первая опередила чудовище и, вложив в удар всю тяжесть своего тела, всю свою ярость и силу, обрушила на аргулеха могучий кулак. Эхом отразился от ледяной, гряды гром. Чудовищный зверь, словно и впрямь был всего лишь ледяной глыбой, раскололся на части. Мимо Первой промчались уклонявшиеся от преследователей сани, и она резко развернулась, чтобы преградить бестиям путь. Красавчик тем временем принялся разбрасывать в стороны обломки льда – то, во что превратился поверженный его женой зверь. Затем Великан выпрямился. Он был покрыт инеем и припорошен снегом, словно и мертвый аргулех продолжал испускать холод. На руках его покоился Кайл.
С ног до головы харучай был покрыт прозрачной ледяной коркой, точно такой, какая сковывала левую руку Первой. Казалось, что проломить этот ледовый панцирь невозможно и Кайл обречен, если уже не мертв, однако Красавчик сжимая окостенелое тело, устремился вслед за санями.
Подхватив увесистый осколок льда, Первая швырнула его в сторону приближавшихся чудищ и последовала за отрядом.
Аргулехи замешкались, но тут один из них присел, вмерз в ледяную поверхность, и в тот же миг во все стороны от него побежали глубокие, расширяющиеся на глазах трещины. Одна из них разверзлась прямо под ногами Великанши, и та едва не провалилась, однако, хотя и поскользнулась, успела откатиться в сторону. Тем временем бешено мчавшиеся сани оказались за пределами досягаемости чудовищ. Вскочив на ноги, Первая пустилась вдогонку. Вырвавшийся из кольца отряд был спасен.
Ковенант увидел, как Первая, догнав мужа, поощрительно похлопала его по плечу. Красавчик пыхтел, стараясь, несмотря на свою ношу, не отставать от остальных. Благодаря искривленной спине создавалось впечатление, будто он навис над Кайлом, стараясь укрыть его от опасности. Ледяной панцирь был прозрачен, словно стекло, и шрам Кайла казался заметнее, чем когда бы то ни было. Этот человек был последним из харучаев, посвятивших себя служению Ковенанту. А он, Ковенант, не мог совладеть с холодом, сковавшим его сознание. Надежда на белый огонь угасла.
– Мы должны остановиться! – крикнула Линден, обращаясь к Первой. – Кайлу необходима помощь! И тебе тоже!
Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана мчались, не сбавляя темпа.
– А если аргулехи появятся снова, – спросила на бегу Первая, – ты почувствуешь приближение?
– Да, – заверила ее Линден. – Непременно почувствую, ведь теперь я знаю, что это за холод. Но сейчас необходимо остановиться. Так мы долго не продержимся.
Первая кивнула.
– Капитан, – рявкнула она, – мы делаем привал.
Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана замедлили шаг, и вскоре сани остановились. Проковыляв еще пару саженей, Красавчик споткнулся, упал на колени и склонился над Кайлом, сжимая его в объятиях, словно хотел отдать харучаю тепло собственной жизни. Сани еще не успели остановиться, а Линден уже соскочила с них и, чудом удержавшись на ногах, поспешила к Красавчику. Туда же Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана подкатили и сани по-прежнему пребывавшего в оцепенении Ковенанта.
Там же стоял и Вейн. Ковенант не видел, откуда тот появился, и представить не мог, как ему удалось спастись. Изорванную одежду Вейна покрывала ледяная короста, но на черном теле не было ни царапины. Он не дышал, его полуночные глаза были устремлены в никуда.
Красавчик осторожно усадил Кайла. Опустившись на колени, Линден внимательно осмотрела харучая, а затем слегка прикоснулась к нему пальцами. Лицо ее мгновенно перекосилось от боли. Она отдернула руку, но на льду остались кусочки кожи с кончиков пальцев.
– Проклятие! – выругалась Линден не столько от боли, сколько от неожиданности и досады. – До чего холодно.
Поежившись, она подняла голову и взглянула на Первую.
– Тебе ведь кое-что известно об аргулехах. Может, ты знаешь и что делать в таких случаях?
Вместо ответа Первая извлекла из ножен свой меч и, подняв его над головой, обрушила рукоять на левую руку. Ледяная корка треснула и отпала, не оставив на коже никаких видимых повреждений. Великанша принялась разминать затекшую руку, и на лице ее появилась гримаса, почти сразу же сменившаяся усмешкой.
– Видишь? Мы Великаны, и нам не страшны ни огонь, ни стужа. Мы не нуждаемся в снадобьях от ожогов или обморожения, и потому у нас их попросту нет.
Досада в ее глазах позволяла предположить, что Первая чуть ли не винит в этом себя.
Но Линден не располагала временем для размышлений о правых и виноватых.
– С ним так не получится, – пробормотала она. – Чего доброго, все кости переломаем. – Внимательно приглядевшись к Кайлу, Линден добавила: – Он еще жив, но, боюсь, долго не протянет. Нам нужен огонь. – Затем она бросила взгляд на Ковенанта, и глаза ее расширились от страха: ей стало ясно, что губительный холод коснулся не только харучая.
По-прежнему пребывавший в оцепенении, Ковенант испытывал странное ощущение, будто в висок ему вогнали холодный гвоздь и этот гвоздь медленно, совершенно безболезненно, но назойливо проникает в его мозг и вглубь самого сознания. Левый глаз Ковенанта ослеп, левая половина лица потеряла чувствительность, словно при проказе. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог – кажется, уже не знал, как это делается.
Неожиданно прямо из воздуха появился Финдейл. Обретя человеческий облик, элохим расположился в стороне и все свое внимание сосредоточил на Линден.
Она что-то говорила, но слов ее Ковенант не слышал – все поглощал холод. Отчаянно не хотелось умирать, тем более умирать таким образом. Остатки разума взывали к борьбе, но воле к жизни противостоял весь холод в мире. Каждая лига льда, каждый торос ополчились против него. И тогда из недр отчаяния всплыла память о белом пламени, и Ковенант потянулся к отравленной порчей Силе, словно вознамерился навеки избавить землю от холода. Он готов был сорвать само Время с его основания, лишь бы только одолеть сковавшую мозг ледяную смерть.
И тут Ковенант ощутил присутствие чужого сознания – сурового, целеустремленного, но едва ли не отчаявшегося от тревоги: Оно было пугающим, но одновременно и успокаивающим. Инстинктивно он пытался сопротивляться стремлению чужого «я» овладеть пламенем, но ледяное оцепенение сделало эти попытки бессмысленными и жалкими. Преодолев его волю, чужое «я» обосновалось в мозгу Ковенанта, овладело его собственными стремлениями и, идя навстречу его нужде, одарило его теплом его же огня. В какой-то момент Ковенант почувствовал, что знает, кто вторгся в его сознание, но тут весь мир обратился в белое пламя. Холод бежал.
Несколько мгновений спустя Ковенант вновь обрел способность видеть и осознавать происходящее и понял, что стоит на четвереньках. Линден покинула его, оставив боль утраты: она словно приоткрыла дверь и позволила увидеть, как пусто без нее его сердце. Тупая боль пульсировала в правом предплечье, но кольцо по-прежнему оставалось на последнем пальце его искалеченной руки. Холодный ветер забирался в складки одежды, а солнце светило так, словно возвещало вечное торжество Солнечного Яда. Он снова потерпел поражение. И еще раз получил подтверждение, что она...
На сей раз она просто проникла в его сознание и завладела им. Не было никакой разницы между этим и тем, что сделал Фоул с Джоан. С тем, что сделал он со Страной. Никакой, если не считать разницы между самой Линден и Презирающим. А ведь Гиббон-Опустошитель предсказал, что она уничтожит Землю.
И она обладала силой, достаточной, чтобы исполнить это пророчество сейчас или в любое другое время.
Горькая волна печали захлестнула его. Он не мог не сокрушаться, думая и о себе, и о ней – об ужасном положении, в котором оказалась Линден, и о собственной роковой обреченности. Ковенант боялся, что зарыдает вслух, но резкий порыв ветра, донесший до него хриплый вздох, заставил вспомнить, что он здесь не один.
Сковывавший харучая лед исчез, и теперь Кайл с трудом, борясь за каждый вздох, возвращался к жизни из ледового небытия. Никогда прежде – даже став жертвой морских плясуний – он не был так близок к гибели. Но Линден сумела вырвать его из объятий смерти, а уж дальнейший путь – путь к жизни – Кайл проделал сам. Прямо на глазах у Ковенанта.
Хоннинскрю, Сотканный-Из-Тумана и Первая смотрели на Линден, Кайла и Ковенанта со смешанным выражением восхищения и тревоги. Красавчик, поначалу попросту разинувший рот, теперь одобрительно ухмылялся. Что же до Линден, то она не сводила глаз с Ковенанта.
Болезненная бледность Линден указывала на то, что она испытывала отвращение к содеянному, проникновение в чужое сознание претило ей еще больше, чем Ковенанту, однако обстоятельства вынуждали ее делать это снова и снова. Причины, в силу которых Линден стала врачом, вынуждали ее ко злу. Какие причины? – спросил себя Ковенант и тут же нашел ответ: конечно же, отсутствие Силы. Будь кольцо у нее – как того желали элохимы, – Линден была бы избавлена от этого проклятия.
Но отдать ей кольцо Ковенант не мог. Он готов был сделать для нее все, что угодно, только не это. Линден не раз выражала сомнение в обоснованности его стремления избавить ее от тяжелого бремени. Но как мог он объяснить ей, что все это не более чем попытка уплатить долг? Дать хоть что-то взамен того, чем невозможно поступиться.
И сейчас он предпринял эту попытку снова. Едва отошедший от мертвящего оцепенения – прокаженный, тронутый порчей и разбитый наголову, – Ковенант набрался храбрости, взглянул ей прямо в глаза и, проглотив горький ком, торопливо сказал:
– Надеюсь, я никого не обидел.
Конечно, это было немного. Но пока – достаточно. Лицо Линден смягчилось, на губах появилось некоторое подобие улыбки. Моргая из-за неожиданно выступивших слез, она сбивчиво пробормотала:
– С тобой непросто иметь дело. Когда я увидела тебя впервые... – Этот момент он помнил не хуже нее: тогда он захлопнул дверь перед ее носом, – ...то сразу поняла, что ты мне еще доставишь хлопот.
В голосе ее звучала такая любовь, что у Ковенанта едва не вырвался стон, ибо он не мог подойти к ней и обнять ее. Не мог принести ту единственную жертву, которая действительно была ей нужна.
Стоявший за спиной Линден Сотканный-Из-Тумана откупорил сосуд с «глотком алмазов» и вручил ей. Оторвав, наконец, взгляд от Ковенанта, Линден опустилась на колени рядом с Кайлом и влила в горло тяжело дышавшего харучая основательную дозу подкрепляющего напитка.
Действие снадобья сказалось довольно быстро. Пока его спутники сами прикладывались к фляге, Кайл успел оправиться настолько, что сначала сел, а потом самостоятельно поднялся на ноги. Лицо его, несмотря на решительный взгляд, казалось на удивление смущенным. Видимо, гордость не позволяла харучаю легко смириться с поражением, хотя опыт общения с водяными девами уже несколько поумерил его амбиции: А возможно, и обещания Бринна, сказавшего, что, в конце концов, Кайл будет волен следовать зову своего сердца, каким-то образом повлияло на харучая, неуклонно стремившегося к одному – победить или умереть. Впрочем, уже в следующее мгновение лицо Кайла обрело обычное невозмутимое выражение. Твердо и спокойно он выразил готовность немедля продолжать путь.
Возражать никто не стал, однако, приметив кислую ухмылку Красавчика, Первая объявила, что перед выступлением не помешает перекусить. Харучай, похоже, находил даже кратковременный отдых излишней роскошью, однако смирился с этой задержкой.
Все время, пока спутники ели, Линден оставалась в напряжении. Свою порцию она проглотила, даже не заметив, что ест, ибо была полностью поглощена своими раздумьями, страхами и сомнениями. А когда она заговорила, первый же вопрос показал, что найти ответ ей не удалось.
– Что ты знаешь об этих аргулехах? – спросила Линден Первую.
– О них нам известно немного, – отвечала воительница, – Великанам редко доводится встречаться с этим зверьем. Конечно, всем нам доводилось слышать рассказы, но они мало что дают.
– Тогда почему же ты пошла на риск? – не отставала Линден. – Почему позволила нам зайти так далеко на север?
– Возможно, это было моей ошибкой, – безо всякой снисходительности к себе ответила Первая. – Но южный лед тонок, а я искала безопасный путь. И не считала опасность, исходящую от этих зверей, такой уж грозной. Великаны не боятся холода, и убить любого из нас не так-то просто. Я решила, что четырех Великанов более чем достаточно, чтобы защитить вас. И едва не поплатилась за это, – добавила она еще более сурово. – Недостаточные знания подвели меня. Впрочем, все это глупости, – пробормотала великанша себе под нос. – Всякое знание не более чем химера, ибо за пределами его непременно лежит иное знание, и неполнота того, что известно, делает любое знание ложным. Я же знала – и считала это непреложной истиной, – что аргулехи не могут нападать скопом. Дело в том, что это не разумные существа, а дикие звери, свирепые и злобные, как сама порождающая их стужа. Они воплощают в себе ненависть, и ненависть эта распространяется не только на теплокровные существа, служащие их добычей, но и на им подобных. Согласно всем – решительно всем! – рассказам, какие мне доводилось слышать, лучшей защитой от напавшего аргулеха всегда служило появление другого. Эти твари уничтожают друг друга с такой яростью, что забывают даже о добыче. Во всяком случае, так о них рассказывали. Вот потому-то, – проворчала Первая, – я и сочла север безопасным. Против одного аргулеха четырех Великанов более чем достаточно. Мне даже в голову не приходило, что они смогут отбросить взаимную враждебность и начать действовать совместно.
Линден уставилась в ледяное пространство. Хоннинскрю внимательно разглядывал свои узловатые руки. Прочистив горло, Ковенант нарушил затянувшееся молчание.
– Так что же случилось? – спросил он, опасаясь, что ответ известен. Солнечный Яд неуклонно искажал природные свойства всего живого. Но неужто влияние Лорда Фоула распространилось так далеко? – С чего это они так изменились?
– Не знаю, – хмуро ответила Первая. – Я бы скорее поверила в возможность изменить сущность Камня и Моря, нежели преодолеть взаимную ненависть этих бестий.
И вновь Ковенант подавил стон. Он все еще находился в сотнях лиг от Ревелстоуна, однако страх мучительно гнал его вперед, словно отряд уже находился в пределах досягаемости источаемою Презирающим Зла.
Неожиданно Линден вскочила на ноги, бросила взгляд на восток, будто оценивая расстояние, и отрывисто сказала:
– Они приближаются. Я-то думала, мы отделались от них окончательно. Но нет, по-видимому, совместная охота – не единственное, чему они научились.
Хоннинскрю крепко выругался. Первая, жестом указав ему и Сотканному-Из-Тумана на сани, помогла мужу подняться. Не теряя времени, капитан и Сотканный-Из-Тумана упаковали и погрузили припасы. Ковенант тоже тихонько произнес ругательство. Ему очень хотелось улучить минутку и поговорить с Линден с глазу на глаз, но, в конце концов, он последовал ее примеру и забрался в свои сани.
И вновь впереди бежала Первая. Стремясь оторваться от преследователей как можно дальше, она задала самый быстрый темп, какой только мог выдержать Красавчик. Кайл держался между санями. Он бежал легкой рысцой, словно уже полностью восстановил силы. В хвосте колонны, отбрасывая тени друг на друга и на продуваемую ветром ледяную пустыню, двигались Вейн и Финдейл.

В ту ночь отряду почти не пришлось отдыхать, хотя и Красавчику отдых был необходим. Вскоре после восхода луны природная осторожность побудила Кайла поднять Линден. Проснувшись, она проверила воздух, и отряду пришлось спешно сниматься с лагеря.
С полнолуния минуло всего три дня, небо оставалось ясным, и находить дорогу Первой удавалось без особого труда. Но продвижение тормозила крайняя усталость Красавчика. Без помощи жены он мог бы двигаться разве что шагом. К тому же, пытаясь подкрепить силы, он так часто прикладывался к фляге с «глотком алмазов», что был не совсем трезв и даже время от времени пытался затянуть какую-то заунывную песню. Правда, до сих пор путникам удавалось удерживаться на безопасном расстоянии от чудовищ, но увеличить темп они уже не могли.
А когда над бескрайней зеркальной гладью поднялось солнце, стало ясно, что положение отряда ужасно. Ибо он оказался неподалеку от края ледяного поля. Ночной бросок завел путников туда, где лед истончился и стал ломким. А за его кромкой, от которой то и дело откалывались и превращались в айсберги торосы и льдины, тянулась полоса открытой воды. Первой не осталось ничего другого, как повернуть к хаотическому нагромождению иззубренных ледяных утесов, отделявшему арктический ледник от рушившейся на глазах граничившей с водой полосы.
Ковенант полагал, что здесь ей придется отдать распоряжение бросить сани. И он и Линден уже вылезли из них и продолжали свой путь пешком, но это мало изменило тяжесть груза, который приходилось тащить Хоннинскрю и Сотканному-Из-Тумана. Однако Великаны не сдавались. Протиснувшись в узкую расщелину, они продолжали неуклонно продвигаться к северо-западу, хотя теперь оба они были измучены не меньше Красавчика. Ковенанту оставалось лишь дивиться их силе и стойкости. Помочь он не мог ничем – разве что старался не отставать, чтобы товарищам не пришлось тащить вдобавок и его.
Но и это немногое давалось ему с огромным трудом. Холод и отсутствие сна подорвали его силы. Онемелые ноги казались неуклюжими, как у калеки. Несколько раз ему пришлось ухватиться за сани, чтобы не скатиться вниз. Это, хоть и на время, добавляло Великанам тяжести, но ни Хоннинскрю, ни Сотканный-Из-Тумана не выказали ни малейшего неудовольствия.
Некоторое время казалось, что Первая ведет отряд просто по наитию, да скорее всего так оно и было. Однако поднимавшаяся вверх расщелина, в конце концов, вывела путников на поверхность ледника, и двигаться стало несколько легче. Правда, лед здесь был куда более шероховатым и изломанным, чем на замерзшей поверхности океана. Выветривание в сочетании с чудовищным внутренним давлением породили множество разломов, причудливой формы трещин, пустот и провалов. В поисках приемлемого пути отряд вновь повернул на север. Наконец Первой удалось отвести колонну подальше от кромки ледника. Лед стал ровнее, и отряд смог, наконец, свернуть на запад.
Голова Ковенанта кружилась от холода, усталости и режущего глаза света. Он нетвердо держался на ногах и едва поспевал за санями. Линден, отстав от него на пару шагов, чувствовала себя ненамного лучше. Лицо ее было бледным как кость, губы слегка посинели. Казалось, даже «глоток алмазов» уже не мог вселить в нее бодрость. Но напряженная твердость шага указывала на то, что Линден собрала волю в кулак и сдаваться не собирается.
Морозный воздух поскрипывал у Ковенанта в легких, страх холодил спину, однако каким-то образом ему удалось проковылять за Великанами целую лигу и не свалиться.
Но потом все изменилось. Избранный по наитию маршрут завел отряд в западню. После того как колонна остановилась у ледяного утеса, Ковенант, подавляя страх, выглянул из-за его края и вместо сверкающего льда увидел темную воду. Нежданно-негаданно путники вышли к западной оконечности ледника.
Слева от них высился зубчатый кряж, отделявший толщу ледника от нижнего ледяного поля. Но во всех остальных направлениях не было видно ничего, кроме воды.
Голова Ковенанта пошла кругом, колени его подогнулись.
Но Красавчик поспел вовремя и не дал ему упасть.
– Нет! – прокашлял искалеченный Великан. Казалось, будто голос его застревает в горле. – Нет, не стоит отчаиваться. Посмотри. Посмотри перед собой. Чтобы увидеть то, что вселяет надежду, нет нужды иметь глаза Великана.
– Надежда... – простонал Ковенант, которому все еще не удавалось сладить с головокружением. – Хотел бы я иметь надежду...
Однако крепкая хватка поставившего его на ноги Красавчика вынудила Ковенанта вновь открыть глаза. Некоторое время все казалось ему расплывчатым, но усилием воли он заставил себя сосредоточиться.
Зрение стало ясным, и он увидел то, о чем говорил Великан. Впереди, отделенная от ледника полосой черной воды шириной в половину лиги, виднелась полоска земли. Отчетливая и недостижимая.
Она тянулась и к югу и к северу, сколько мог видеть глаз.
– Я уже говорил, – проворчал Хоннинскрю, – что эти края обозначены на наших картах не очень точно. Но вполне возможно, что перед нами не что иное, как побережье Страны.
Ковенант разразился безумным смехом.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Могу себе представить, как посмеялся бы Презирающий. Стало быть, это Страна. Ну что ж, значит, мы, на худой конец, сможем любоваться ею до тех пор, пока не околеем от холода. Или нас не сожрут аргулехи. – Опасаясь, как бы смех не превратился в рыдание, Ковенант подавил его.
– Томас! – воскликнула Линден, то ли протестуя, то ли сочувствуя.
Но он не смотрел ни на нее, ни на других спутников. Почти не слыша собственных слов, он, не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил:
– И это вы называете надеждой?
– Мы Великаны, – отрывисто, с ноткой уверенности в голосе возразила Первая. – И мы одолеем этот пролив, каким бы ужасным он ни казался.
Хоннинскрю молча скинул рубаху, свернул ее и уложил в один из узлов на своих санях. Сотканный-Из-Тумана достал бухту крепкого троса, после чего последовал примеру капитана.
Ковенант ошарашенно уставился на них. Линден охнула.
– Уж не собрались ли вы... – В глазах ее блеснула растерянность. – Но как же мы? В такой холодной воде мы не выдержим и минуты!
Внимательно изучая нависший над водой отвесный обрыв, Первая ответила:
– Стало быть, мы должны позаботиться о том, чтобы оградить вас от холода.
Неожиданно она обернулась к Кайлу и, указывая на сани, спросила:
– Хватит ли твоей силы, чтобы выдержать этот вес? И вес друга Великанов?
Харучай ограничился тем, что пожал плечами. Всем своим обликом он выражал полное презрение к столь ничтожному грузу.
– Лед скользкий. Удержаться на краю обрыва будет непросто.
– Я удержусь, – без всякого выражения заверил ее Кайл.
Первая кивнула – она уже научилась доверять харучаям – и, вновь повернувшись к обрыву, сказала:
– Тогда поспешим. Нельзя допустить, чтобы нас настигли аргулехи.
Когда Ковенант увидел, как Хоннинскрю привязывает трос к заднику саней, у него неприятно засосало под ложечкой. От голой спины и плеч Великана поднимался пар, однако почему-то казалось, что ему вовсе не холодно.
И тут – Ковенант не успел вмешаться и остановить ее – Первая уселась на край ледника, спрыгнула с обрыва и пропала из виду. Линден ахнула. Борясь с тошнотой, Ковенант пополз к обрыву, заглянул вниз и поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Первая тяжело плюхнулась в воду. На месте ее падения вода вспенилась белыми барашками. Казалось, будто море навек поглотило воительницу, но уже в следующий миг она с плеском вынырнула на поверхность и приветственно помахала рукой.
Присмотревшись, Ковенант понял, что ледовый обрыв только казался отвесным – на самом деле он имел небольшой уклон, хотя и был слишком гладким, и вскарабкаться по нему не представлялось возможным. Высота ледовой стены не превышала двухсот футов. Судя по всему, канат Хоннинскрю был достаточно длинным, чтобы достичь воды.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:08 | Сообщение # 9

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– Пожелай мне удачи! – крикнул жене стоящий на краю обрыва Красавчик. В голосе его слышались усталость и боль. – Не слишком-то я гожусь для таких прыжков.
Однако он не помедлил ни секунды и уже в следующее мгновение оказался рядом с женой. Первая крепко ухватила его и удерживала на поверхности.
Оставшиеся на леднике молчали. Ковенант стиснул зубы, опасаясь, что, если откроет рот, охвативший его панический страх прорвется наружу. Линден обняла себя за плечи и уставилась в никуда. Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана деловито крепили к саням узлы с припасами. Когда они закончили, капитан направился прямо к обрыву, а Сотканный-Из-Тумана подошел к Линден, бережно коснулся ее плеча и улыбнулся, стараясь успокоить ее и одновременно напоминая, что он обязан ей жизнью. Потом он последовал за Хоннинскрю.
Кайл ухватился за трос и кивком указал Ковенанту на сани.
– О черт! – простонал Ковенант, голова которого снова пошла кругом. – А что если эта проклятая веревка не выдержит? И вообще, с чего это Великаны решили, будто сани можно спустить на воду?
Однако выбора у него не было. Аргулехи приближались. К тому же он должен был каким угодно способом добраться до Страны и попасть в Ревелстоун. Да, выбора не было, тем паче, что Великаны уже действовали. На мгновение Ковенант обернулся к Линден, но та ушла в себя, стараясь совладать с собственным страхом.
Он молча залез в сани и попытался покрепче упереться ногами в узлы, а окоченевшими пальцами ухватился за поручни. Кайл обернул трос вокруг лодыжек безучастного ко всему Вейна, узлом затянул его на обоих кулаках и, прислонившись к саням спиной, стал толкать их к обрыву.
Лишь когда сани зависли над краем пропасти, Линден, словно только сейчас заметив, что происходит, вымолвила:
– Держись крепче.
Ковенант прикусил щеку, да так сильно, что кровь размазалась по губам и заиндевелой бороде.
Кайл осторожно стравил трос, и вес саней потащил его в сторону Вейна. Тот не шелохнулся: казалось, будто зацепленный за лодыжки трос с привешенными к нему санями не доставляет отродью демондимов ни малейшего беспокойства. Не дрогнул и харучай: медленно и плавно он опускал сани с Ковенантом вниз по почти отвесному склону.
Стараясь справиться со страхом, Ковенант сглотнул наполнившую рот кровь. Головокружение прошло, ибо самое худшее было уже позади. Фут за футом Кайл стравливал канат, и сани скользили к воде. Несколько раз натянувшийся трос откалывал от края ледника куски льда, но вызванные этим рывки были не слишком сильными. Обложенный со всех сторон мягкими узлами, Ковенант мог не бояться падения. Снизу донесся ободряющий возглас Красавчика. Темное море казалось тягучим, словно черный дьявольский елей, однако четыре Великана плавали в нем, как в обычной воде, и лишь одному Красавчику требовалась поддержка.
Когда передний край саней приблизился к самой воде, Сотканный-Из-Тумана подплыл к ним и поставил полозья себе на плечи. Кайл еще больше стравил канат, сани выровнялись и опустились на воду. Сотканный-Из-Тумана отвязал трос, и Кайл вытянул его вверх. Хоннинскрю, поднырнув под сани и практически держа их на своей спине, поплыл прочь от ледяной стены. Первая что-то крикнула Ковенанту, но плеск воды заглушил ее голос.
Боясь нарушить хрупкое равновесие, Ковенант не поворачивал головы, однако краешком глаза все же ухитрялся следить за спуском саней Линден. Уверенный в Кайле, он со страхом думал о том, что может прийти в голову Вейну, и несколько успокоился, лишь увидев, как вторые сани опустились на плечи Сотканного-Из-Тумана. По знаку Первой Кайл сбросил вниз трос и легко соскользнул по почти отвесному ледяному склону.
Теперь Ковенант сосредоточил все свое внимание на видневшейся в полулиге низкой полоске берега. Расстояние казалось слишком большим, и Ковенант с трудом мог поверить в то, что Хоннинскрю и Сотканному-Из-Тумана хватит сил доплыть туда самим и доставить сани. В любой момент их могло поглотить алчное холодное море.
Несокрушимая выносливость Великанов и впрямь подверглась суровому испытанию, но они не сдавались. Первая помогала держаться на поверхности мужу. Бесстрашный харучай плыл между санями и поддерживал то одни, то другие всякий раз, когда что-то нарушало равновесие. Малейшее волнение, не говоря уж о шторме, стоило бы храбрецам жизни, но море оставалось спокойным. С холодным равнодушием оно предпочло не заметить брошенный ему вызов.
Во имя Поиска, во имя друга Великанов Томаса Ковенанта и Избранной Линден Эвери Великаны выстояли.
В тот вечер путники разбили лагерь на твердом, усыпанном галькой берегу. Чувствовали они себя так, будто достигли небес обетованных.

Глава 6
Ледовое побоище

Впервые с тех пор, как он выбрался из теплого камбуза «Звездной Геммы», у Ковенанта возникло ощущение, что кости его несколько отогрелись. Омывавшее побережье теплое течение не только не давало морю замерзнуть, но и немного смягчало суровость зимы. И как бы ни была тверда прибрежная галька, все же под ногами находилась земля, а не ледяной панцирь. Разложенный Сотканным-Из-Тумана костер – поскольку все Великаны слишком устали, чтобы бороться со сном, присматривал за ним Кайл – распространял благодатное тепло. Завернувшись в одеяла, Ковенант уснул сном праведника, а когда проснулся, тотчас решил, что малость перекусит и снова завалится на боковую. Отряд заслужил, по крайней мере, один день отдыха. Во всяком случае, Великаны имели на него право.
Но, бросив взгляд на море, Ковенант мигом забыл об отдыхе. Восходящее солнце было скрыто за затянувшими небосвод облаками, и рассвет занялся неяркий, однако покинутый отрядом массивный ледник он разглядел без труда. Разглядел и поначалу не поверил своим глазам. Но уже через мгновение все сомнения отпали.
От подножия ледяной стены, с того самого места, откуда отряд пустился вплавь, к берегу шел намерзший за ночь ледяной клин. Судя по его размерам, лед был довольно прочным, а острие клина нацелилось прямо на отряд.
Едва не застонав от отчаяния, Ковенант позвал Первую. Пока воительница разглядывала ледник, у Ковенанта еще теплилась надежда на то, что он ошибся и острое зрение позволит Великанше найти иное объяснение происходящему. Но надеялся он напрасно.
– Похоже, – ворчливо пробормотала она, – аргулехи не отстают.
Проклятие! Ковенант вспомнил ужас ледового плена, поежился и хрипло спросил:
– Сколько времени у нас в запасе?
– Не знаю, – отвечала Первая, – я ведь не видела, когда они начали наращивать лед. Скорость их оценить трудно, но я бы очень удивилась, доберись они до берега раньше завтрашнего утра.
Некоторое время Ковенант продолжал чертыхаться, но, в конце концов, умолк. Гнев был столь же неуместен, как и надежда. Повинуясь указаниям Первой, так толком и не отдохнувшие, путники принялись собирать вещи. Никто не роптал: необходимость бегства не вызывала сомнений. Вконец измотанная беспрерывным напряжением последних дней, Линден выглядела не лучшим образом. Зато Великаны если и не восстановили силы полностью, все же изрядно приободрились. Глаза Красавчика оставались уставшими, но в них вновь появились веселые огоньки. Сотканный-Из-Тумана хоть и не сумел потягаться в выносливости с Кайлом, держался с достоинством, словно предвидел, что его соплеменники сложат о подвигах отряда хвалебные песни.
Ковенант не знал, как преодолели пролив Вейн и Финдейл, но оба – отродье демондимов с его загадочной пустотой и исполненный боли Обреченный – находились здесь, а стало быть, никакие вопросы не имели смысла.
Снявшись с места, путники двинулись по пологому, покрытому галькой склону вверх, к окаймлявшей побережье неровной линии холмов. Пока местность оставалась ровной, Ковенант и Линден шагали рядом с Кайлом и санями. Хотя Ковенант и чувствовал себя не лучшим образом, его радовала возможность самому нести свою ношу, не карабкаясь при этом по утесам и не рискуя свернуть шею. Кроме того, он хотел поговорить с Линден, рассчитывая выяснить, как она себя чувствует. Не обладая видением, он не мог самостоятельно оценить ее состояние. Но как только путники перевалили холмистую гряду, за которой расстилалась широкая низина, пошел снег. В считанные минуты завеса тяжелых хлопьев скрыла горизонт, и очень скоро снежный покров стал достаточно плотным, чтобы по нему могли скользить сани. Ссылаясь на то, что это позволит двигаться гораздо быстрее, Первая уговорила Ковенанта и Линден усесться в сани. Густой снегопад не мешал ей вести колонну: помогало острое зрение и прирожденное чувство рельефа.
Ближе к вечеру снегопад кончился и путники обнаружили, что находятся посреди ничем не примечательной белой пустыни. Первая поднажала, и теперь сани неслись быстрее, чем мог бы бежать самый быстроногий человек. «Только ранихины», – подумал Ковенант. Только ранихины могли бы с тем же неуемным рвением нести его навстречу судьбе. Но всякая мысль о великих лошадях, одном из великолепнейших украшений Страны, причиняла ему боль. Спасаясь от Солнечного Яда, они вынуждены были бежать, может быть навсегда. Возможно, им уже никогда не удастся вернуться.
Приступ гнева заставил Ковенанта вспомнить о том, что его цель – положить конец деятельности Верных, подпитывающих Ядовитый Огонь с помощью Солнечного Яда. А это, в свою очередь, побудило задуматься, как достигнуть желаемого. Он понимал, что нагрянуть в Ревелстоун нежданно-негаданно не удастся. Лорд Фоул наверняка знал о возвращении Ковенанта в Страну; возможно, он даже планировал это возвращение заранее. Однако можно было надеяться, что ни Опустошители, ни сам Презирающий не догадываются, какой удар нанесет им Неверящий.
То была идея Линден.
«Останови Верных, – сказала она. – Погаси Ядовитый Огонь». Чтобы справиться с заражением, порой приходится прибегать к ампутации.
Теперь, размышляя о природе своей силы и насланной врагом порчи, Ковенант находил эту идею правильной. Тем паче, что она предоставляла возможность сделать все, чтобы безотказное и ревностное служение Великанов не оказалось напрасным.
Всякий раз, когда он задумывался о подобных вещах, зуд в предплечье становился нестерпимым. Впервые с того дня, как он согласился предпринять еще одну попытку, ему не терпелось добраться до Ревелстоуна.

Прошло два дня, а отряд все еще тащился по бескрайней снежной равнине. Ни Великаны с их острым зрением, ни даже Линден со своим видением не улавливали никаких признаков приближения аргулехов, однако в том, что их преследуют, никто из путников не сомневался. Казалось, будто сама необъятная, лишенная признаков жизни равнина порождает недобрые, мучительные предчувствия. Впрочем, возможно, всем невольно передавалось нервическое напряжение Линден. Та не переставала внимательно изучать равнину – принюхивалась к воздуху, всматривалась в облака, даже пробовала на вкус снег – как будто эта зима казалась ей не естественным природным явлением, а порождением неких неведомых сил. То, что она чувствовала, трудно было выразить словами, однако эти ощущения не предвещали ничего хорошего. Где-то в глубине пустыни вызревала беда. Однако пройдя еще один день в юго-восточном направлении, путники увидели на горизонте горы. А спустя день после этого отряд вышел из долины к предгорью и, петляя среди пологих холмов, стал подниматься вверх.
Поначалу путь среди древних, подточенных тысячелетними льдами скал был не слишком труден, и к закату солнца путники уже оказались в тысяче футов над долиной.
Но уже на следующий день все изменилось – им пришлось чуть ли не ползти. Ковенант и Линден с трудом прокладывали себе путь в снегу, в то время как Великаны шаг за шагом затаскивали сани вверх по неровному и крутому склону, вершину которого скрывали тяжелые, набухшие облака. Но в результате этого нелегкого перехода отряд поднялся еще на две тысячи футов и оказался в местности, которую скорее можно было назвать холмистой, нежели гористой. Время и холод сокрушили высившиеся здесь некогда скалистые гребни, превратив остроконечные пики в округлые бугорки. В тот вечер Первая разрешила отряду остановиться на ночлег довольно рано, а поутру принялась энергично собираться в дорогу, видимо надеясь, что день будет удачным.
– Если только мы не заплутались вконец, – заявил Ковенант, – это не что иное как Северные Высоты. – Само звучание знакомого названия окрыляло, хотя Ковенант едва осмеливался верить в свою правоту. – А если так, то со временем мы упремся в Землепровал.
Северные Высоты находились неподалеку от чудовищного обрыва, проводившего границу между Верхней и Нижней Страной.
Кроме того, по нему проходила и граница действия Солнечного Яда, ибо источник этого бедствия коренился в сокрытом в недрах Горы Грома логовище Лорда Фоула. Именно оттуда, с оседлавшей середину Землепровала горы, Солнечный Яд распространился на запад, поражая Верхнюю Страну. Добравшись до обрыва и поднявшись по нему вверх, путники должны были попасть в земли, оказавшиеся во власти Презирающего. Если только Солнечный Яд не успел уже распространиться еще дальше.
Однако Линден не слушала Ковенанта и неотрывно смотрела на запад, словно не могла избавиться от мучившего ее дурного предчувствия.
– Мороз усиливается, – пробормотала она, и в голосе ее слышалось странное эхо воспоминания.
Ковенант почувствовал укол страха.
– Это из-за высоты, – попытался возразить он, – мы забрались очень высоко в горы.
– Может быть, – рассеянно отозвалась Линден. – Все может быть, только вот... – Она пригладила волосы пятерней, словно пытаясь внести ясность в собственные ощущения. – ...Только вот мы забрались и довольно далеко на юг. По-моему, здесь должно быть теплее.
Припомнив, как некогда, вопреки законам природы, Лорд Фоул сумел наслать зиму на всю Страну, Ковенант заскрежетал зубами и поймал себя на мысли об огне.
Линден была права: даже он, с его не слишком-то обостренными чувствами, ощущал усиление холода. Ветра не было, но казалось, будто крепчавший мороз придавал воздуху большую плотность. Снег затвердел, превратившись в наст. Со временем стало трудно дышать, ибо морозный воздух обжигал легкие. Несколько раз начинал идти снег, но и он был твердым, словно песок.
Однако усиление мороза имело и положительные стороны. Снег затвердел настолько, что уже мог выдерживать тяжесть Великанов, и им больше не приходилось прокладывать себе путь сквозь сугробы. Скорость продвижения отряда заметно увеличилась. Все бы ничего, только вот мороз продолжал крепчать и дальше. Когда отряд остановился на ночлег, закутавшийся в одеяла Ковенант вскоре обнаружил, что эти одеяла замерзли, стали твердыми, как навощенные погребальные облачения. Из этого кокона он вылез словно куколка, так и не превратившаяся в бабочку.
Красавчик встретил его ухмылкой.
– Не стоит волноваться, Друг Великанов, – промолвил он. Клубы пара вырывались изо рта Великана, создавая впечатление, будто замерзает даже звук его голоса. – Лед сам по себе защита от холода, и довольно надежная. Ты мог бы спать дальше.
Но Ковенант не слушал его, он смотрел на Линден. Лицо ее покрыла болезненная бледность, губы дрожали.
– Этого не может быть, – тихо проговорила она. – Не может быть, чтобы пусть даже во всем мире их было так много.
Что она имеет в виду, все поняли без расспросов. Спустя мгновение Первая со вздохом промолвила:
– Ты уверена, что ощущаешь именно их, Избранная?
Линден кивнула. Уголки ее губ были прихвачены инеем.
– Да. Именно они принесли с собой эту стужу.
Несмотря на тепло разведенного Сотканным-Из-Тумана костра, Ковенанту казалось, что сердце его превращается в ледяной ком.

Через некоторое время стало настолько холодно, что перестал идти снег, хотя тяжелые облака по-прежнему затягивали небо до самого горизонта. Затем небо неожиданно прояснилось. Сани крутились и подскакивали так, словно их тянули не по затвердевшему насту, а по гранитной поверхности.
Первая и Красавчик больше не возглавляли колонну – они держались с северной стороны, чтобы иметь возможность заметить приближение ледяных чудовищ. На одном из привалов Первая предложила повернуть к югу и таким образом избежать опасности, но Ковенант отказался. Он не был большим знатоком географии Страны, но по его представлению о том, где они сейчас находились, если свернуть на юг, отряд рисковал угодить прямо в Сарангрейвскую Зыбь. В результате было решено двигаться прямиком к Ревелстоуну, возложив на Первую и Красавчика несение караула.
Вскоре после полудня гладкую, ярко освещенную солнцем снежную равнину сменила скалистая местность, где из толщи арктического льда то и дело поднимались увенчанные снежными шапками отвесные, как менгиры, утесы. Хоннинскрю и Сотканному-Из-Тумана приходилось лавировать между каменными громадами, высившимися порою на расстоянии всего лишь сажени один от другого. Теперь Первой и Красавчику приходилось держаться поблизости, иначе они запросто могли бы потерять колонну из виду.
Линден, взвинченная и напряженная до предела, сидела на санях, то и дело повторяя:
– Они здесь. Господи Иисусе, они здесь.
Однако предупредить нападение путникам не удалось. Немыслимый холод ослабил видение Линден, к тому же общее ощущение надвигающейся беды мешало ей определить источник конкретной опасности. Первая и Красавчик внимательно следили за северным направлением и никак не ждали, что враг нагрянет с юга.
Отряд угодил в устроенную аргулехами засаду.
Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана тащили сани по открытому пространству, окруженному кольцом утесов и ледяных глыб, когда два невысоких ледяных бугра неожиданно поднялись на коротких лапах и, алчно клацая пастями, бросились вперед. Неподалеку от саней твари остановились. Один из аргулехов сплел ледяную сеть и попытался набросить ее на Сотканного-Из-Тумана, тогда как второй ждал, видимо намереваясь перехватить путников, когда те ударятся в паническое бегство.
Крик Ковенанта и зычный призыв Хоннинскрю прозвучали одновременно. На удивление твердо держась на скользком, оледеневшем снегу, Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю резко рванули вперед. Ковенанта отбросило в санях, и он не вылетел из них лишь потому, что успел ухватиться за поручень. С севера донесся ответный крик Первой, но и она и Красавчик находились за линией камней, вне пределов видимости. В следующий момент сани Линден и Ковенанта столкнулись, и его снова чуть не выбросило на снег.
Стремительный рывок Сотканного-Из-Тумана позволил ему проскочить под опускавшейся ледяной паутиной, но вывезти из-под угрозы и сани он не успел. Правда, Великан попытался отвернуть в сторону, чтобы в сеть не угодила Линден, но сани Ковенанта помешали осуществлению этого маневра. В следующий миг сеть опустилась на постромки саней Линден и канаты мгновенно затвердели, обратившись в сосульки. Голова Линден дернулась и упала на грудь.
В момент нападения Кайл, как обычно, находился между санями. Когда Великаны пустились бежать, он побежал с той же скоростью, стараясь держаться между Ковенантом и ледяными бестиями. Но тут харучая не смогла выручить даже его великолепная реакция. Когда Сотканный-Из-Тумана резко отвернул в сторону сани Линден, Кайл отпрыгнул, стараясь не попасть под них, а в результате угодил под сеть. Правда, не весь – харучай мчался так быстро, что паутина успела оплести лишь его левую руку, мгновенно приморозив к саням.
Тем временем Хоннинскрю уже протащил сани Ковенанта мимо Линден. Ковенант хотел крикнуть, чтобы Великан остановился, но не успел: аргулех уже плел новую паутину. Порча кипела в его крови, устремляясь через предплечье к сжатому кулаку. Он поднял руку, готовый использовать дикую магию для защиты Линден.
В это мгновение с ближайшей скалы спрыгнул еще один аргулех. Обрушившись прямо на Хоннинскрю, зверь подмял Великана под себя и сковал ледяным панцирем. Сани перевернулись, Ковенант растянулся на снегу и оказался в пределах досягаемости чудовища. Но о том, что ему грозит опасность, Ковенант не думал – он боялся за Линден. Голова его закружилась. Разбрасывая снег – эта маленькая метель явилась как бы отражением бури, бушевавшей внутри, – он вскочил на ноги.
Одна-одинешенька Линден по-прежнему сидела в санях. Ее неподвижная фигура четко выделялась на фоне белого снега. Всепроникающий холод овладел ею, лишив воли и способности к сопротивлению. На какой-то миг ему показалось, что это уже не та женщина, которую он люби – сейчас она скорее походила на Джоан. Ковенанта буквально распирала подстегиваемая порчей, бурлящая и не находящая выхода сила. Он готов был освободить ее: растопить аргулехов, расплавить скалы, уничтожить все и вся – лишь бы только спасти Линден.
Но между ним и ею находился Сотканный-Из-Тумана.
Проскочивший под сетью Великан не бежал. Он остался на месте и сейчас растерянно вертел головой, переводя взгляд с Линден на Хоннинскрю и обратно. Он буквально разрывался между попавшими в беду соратниками. Линден спасла ему жизнь, и он покинул «Звездную Гемму», чтобы занять возле нее место Кайла. Но Хоннинскрю был капитаном. У Сотканного-Из-Тумана не хватало сил, чтобы сделать выбор.
– Беги!
Ярость и стужа извергли из горла Ковенанта отчаянный крик, но Сотканный-Из-Тумана не сознавал ничего, кроме роковой неизбежности выбора, и даже не шелохнулся. Над его правым плечом нависла новая паутина, расширяясь и густея, она потянулась к Линден. Ковенанту казалось, что он видит испускаемый сетью холод.
Левая рука Кайла оставалась прикованной к саням. Но плывущая по воздуху паутина воплощала в его глазах все неудачи харучаев – и гибель Хигрома и Кира, и обманные песни водяных дев, – и отчаянная решимость победить или умереть удесятерила его силы. Мускулы Кайла вздулись, затвердев как сталь, и лед треснул. Он оторвал руку от саней, хотя на ней и остался намерзший ледяной ком величиной с голову Великана. Размахивая этой ледяной головой, он метнулся вперед и раскрошил сеть, прежде чем она успела опутать Линден. Ее осыпал водопад ледяных кристалликов, но она осталась на месте с раскрытым ртом и ничего не видящим взором.
Прежде чем Ковенант успел хоть как-то отреагировать на происходящее, второй аргулех сзади подскочил к Сотканному-Из-Тумана и, встав на дыбы, обрушился на Великана всей тяжестью своей ледяной туши. Но тут появилась Первая. Как ястреб она прыгнула на аргулеха, подмявшего под себя Хоннинскрю, а тем временем Красавчик, выскочив из-за утеса, метнулся к Линден и Кайлу. Взревев, Ковенант высвободил силу, и ближайший аргулех разлетелся на мелкие осколки, словно от удара чудовищной молнии.
– Глупец! – донесся откуда-то выкрик Финдейла.
– За нами охотятся! – бросила через плечо запыхавшаяся меченосица. Отчаянно круша лед, она пыталась вызволить Хоннинскрю. – Аргулехов – множество! Видимо-невидимо!
Хоннинскрю недвижно лежал среди ледяных осколков: казалось, что он задохнулся под тушей аргулеха. Однако, как только Первая рывком подняла капитана, он тут же пришел в себя и, хоть его и шатало из стороны в сторону, оказался способен держаться на ногах.
– Бежим! – кричала меченосица.
Однако Ковенант оставил этот призыв без внимания. О безопасности Линден, во всяком случае, в данный момент, можно было не беспокоиться. Красавчик уже сколол лед с руки Кайла, а вдвоем они могли защитить ее от любого зверя. Распираемый клокочущим внутри огнем, Ковенант обернулся к чудищу, все еще пытавшемуся расправиться с Сотканным-Из-Тумана. Неизвестная сила, заставившая ледяных бестий преодолеть взаимную ненависть, по-видимому, лишила их и инстинкта самосохранения. Аргулех не прекращал попыток убить Великана, пока высвобожденное Ковенантом пламя не обратило его ледяную тушу в воду. Он растаял. Обуреваемый гневом, Ковенант воздел руки. Шрамы на его запястье горели как огненные клыки. «Ну! – хотел закричать он так, чтобы содрогнулись скалы. – Ну, возьмите меня! Жалкие твари, я уничтожу вас! Всех до единого!»
Они осмелились напасть на Линден.
Однако она уже избавилась от ледяного оцепенения и тут же с громким криком бросилась к нему.
– Нет! Хватит! Ты и так сделал достаточно! Не позволяй огню вырваться на волю!
Ковенант пытался услышать ее. Он видел ее испуганное лицо, видел, как она бежала к нему, словно желая броситься ему в объятия. Он страстно желал услышать ее, ведь на карту было поставлено так много. Желал, но не мог. Позади нее появилось множество аргулехов. Красавчик устремился на помощь Сотканному-Из-Тумана. Кайл держался рядом с Линден. Первая и еще не вполне оправившийся Хоннинскрю пытались не потерять сани и одновременно прикрыть Ковенанта и Линден. Финдейл исчез. Вейн оставался неподвижным и безучастным. И тут аргулехи навалились со всех сторон. Десяток, два, три, четыре... все новью и новые звери выскакивали из проходов между скалами. Каждый из них рвался вперед, стремясь первым добраться до теплой плоти и насладиться кровавым пиршеством. Их было так много, что они могли пожрать даже Великанов. Без помощи дикой магии весь отряд, кроме разве что Вейна, ждала неминуемая гибель.
Внутренне Ковенант усмехнулся, и усмешка эта была жестокой и алчной. В каком-то смысле он истомился по разрушению, ибо устал осознавать беспомощность, и ему не терпелось забить ее в глотку Презирающему.
Укрыв Линден за своей спиной, он выступил вперед, навстречу чудищам. Никто из его путников не попытался остановить Ковенанта – иной надежды у них не было.
– Выродки! – зарычал он на аргулехов. Звери окружили его, но он их почти не видел. Сознание его затемнила порча. – А ну, возьмите меня!
Неожиданно раздался громкий – то ли повелевающий, то ли просто изумленный – крик Первой. Слов Ковенант не расслышал, но сталь в голосе меченосицы заставила его обернуться. Он хотел узнать, что же она увидела.
От потрясения он замер на месте.
С южной стороны из-за кольца скал появились серые человекоподобные фигуры. То были не люди, а диковинного вида существа с руками и ногами странных пропорций, с безволосыми обнаженными телами и остроконечными ушами, торчащими по бокам лысых черепов. И у них не было глаз. Над похожими на щели ртами на их лицах виднелись лишь плоские широкие ноздри.
Что-то выкрикивая на чудном, походившем на лай наречии, они ловко танцевали среди ледяных бестий, размахивая короткими стержнями из темного металла, которые разбрызгивали вокруг едкую жидкость. Соприкосновение с нею было для аргулехов губительным. Жидкость разъедала ледяные тела, прожигая их насквозь. Страшная боль заставляла зверей позабыть о добыче: они бились в конвульсиях или исступленно метались из стороны в сторону. Некоторые с разбегу налетали на скалы и, расколовшись от удара, погибали. Однако иным удавалось нарастить лед и заживить раны.
Тихо, словно даже он научился, наконец, удивляться, Кайл пробормотал:
– Это же вейнхимы. О таких существах повествуется в старых преданиях.
Узнал их и Ковенант. Как и юр-валы, вейнхимы являлись созданиями демондимов. Но они посвятили себя и свои странные знания служению Стране, а не Презирающему. Однажды по пути к Ревелстоуну вейнхимы помогли Ковенанту. Они спасли его, но это случилось в сотнях лиг к югу.
Безжалостно поражая аргулехов, вейнхимы окружили отряд. А затем неожиданно Ковенант услышал знакомый голос, выкликнувший его имя, и увидел, как с юга, из-за кольца скал, выступил человек.
– Томас Ковенант, – снова возгласил он, – беги! Спасайся! Мы не готовы к битве!
То был тот самый человек, чьи мягкие карие глаза, открытое лицо и вынесенная из множества горчайших утрат доброта некогда вернули Ковенанту надежду и веру в милосердие. Бывший житель подкаменья, спасенный вейнхимами, когда насланный на-Морэмом Мрак разрушил его дом. Человек, живший среди вейнхимов, понимавший и любивший их.
Хэмако.
Ковенант попытался выкрикнуть приветствие, броситься вперед... но не смог. Следом за радостью узнавания пришла боль – он испугался того, что могла означать эта встреча. Лишь нечто ужасное могло заставить Хэмако и этот риш вейнхимов оказаться так далеко от дома.
Однако положение не позволяло тратить время на догадки и раздумья. С севера прибывали все новые и новые аргулехи, да и некоторые из пострадавших от жидкости вейнхимов уже успели нарастить лед. И когда Кайл схватил Ковенанта за руку, тот позволил харучаю увлечь его навстречу Хэмако.
Линден бежала рядом с ним. Сейчас ее лицо выражало решимость. Видимо, она узнала Хэмако и вейнхимов – то ли по рассказам Ковенанта, то ли благодаря своим сверхчувственным способностям. Когда Ковенант стал отставать, Линден помогла Кайлу тащить его вперед, схватив за другую руку.
Великаны, волоча сани, бежали следом. Вдогонку за ними устремился и Вейн. Под напором все новых и новых аргулехов вейнхимы начали отступать.
Когда путники подбежали к Хэмако, тот приветствовал Ковенанта улыбкой.
– Добрая встреча, Обладатель белого золота. Вот уже воистину благословение – встретиться с тобой в этой пустыне. Идем, – добавил он и, не теряя времени, устремился в лабиринт утесов. По обе стороны от него бежали вейнхимы.
Онемелые ноги Ковенанта подгибались, тяжелые башмаки скользили на твердом льду. Он спотыкался, пытаясь не отстать от Хэмако, лавируя в узких скальных проходах, и устоял на ногах лишь благодаря поддержке Кайла. Линден бежала быстро и на ногах держалась вполне уверенно. В тылу отступавшего отряда вейнхимы сражались изо всех сил, стараясь задержать аргулехов. Однако внезапно ледяные звери разом прекратили преследование – словно направлявшая их неведомая сила решила отозвать свое воинство, опасаясь, что оно угодит в засаду. Вскоре один из вейнхимов сказал что-то Хэмако, и тот замедлил шаг.
Ковенант устремился к Хэмако.
«Ничего себе „добрая встреча», – хотел сказать он. – И вообще, какой черт занес тебя в эту глухомань?» Хотел, но не сказал, ибо был обязан Хэмако слишком многим. Вместо этого он, задыхаясь, промолвил:
– Ты научился появляться вовремя. Как ты узнал, что мы нуждаемся в помощи?
Хэмако поморщился, уловив в словах Ковенанта упоминание о том случае, когда его риш прибыл слишком поздно и не смог помочь Обладателю белого золота, но ответил так, будто не понял, что стоит за этой колкостью.
– О тебе мы ничего не знали. Конечно, – тут он ухмыльнулся, – среди вейнхимов ходили рассказы о том, что ты покинул Страну. Они народ проницательный, и для них не было тайной, что из Ревелстоуна ты направился в Нижнюю Страну и к Прибрежью.
Обогнув очередной утес и войдя в широкий проход между скалами, он продолжил:
– Разумеется, мы не могли предвидеть заранее, когда и каким путем ты вернешься. Сюда, в эту пустыню, караулы были выставлены из-за аргулехов. Мы не могли понять, что заставляет этих зверей, вопреки их природе, массами устремляться на юг, навстречу неминуемой гибели. Мы хотели выяснить, какова их цель, а в результате встретили тебя. И вовремя – кажется, мы вас выручили. Это счастливая случайность – место сбора риша не так далеко отсюда, но и не слишком близко, так что вы вполне могли остаться без подмоги.
У Ковенанта было еще множество вопросов, однако мороз обжигал легкие при каждом вздохе, ноги заплетались, и он решил повременить с разговорами.
Вскоре отряд и риш покинули скалистую местность и вышли на заснеженную равнину, примерно в полулиге на юг заканчивающуюся откосом. У его подножия порывы ветра вздымали снежные вихри – здесь снег еще не слежался и не отвердел окончательно. Именно туда – словно эти вихри служили опознавательными знаками – и устремился Хэмако.
Когда вконец запыхавшийся Ковенант добрался, наконец, до каменистого подножия склона, он уже был слишком измотан даже для того, чтобы удивляться – а ведь снежные смерчи в действительности оказались чем-то вроде караульных. Как только вейнхимы пролаяли что-то на своем наречии, вихри замерли, превратившись в выстроившиеся двумя рядами снежные столбы. Пройдя между ними, путники оказались перед открывшимся у подножия склона проходом. Он был достаточно широк, чтобы пропустить отряд, но не настолько высок, чтобы Великаны могли идти не сгибаясь. Вскоре он перешел в освещаемый и обогреваемый железными курильницами тоннель.
– Это ришишим, место сбора риша, – приветливо улыбнувшись, сказал Хэмако. – Входите без страха, ибо здесь знают Обладателя белого золота, а врагам Страны путь сюда заказан. В наше время нигде нельзя рассчитывать на надежную безопасность, но до завтра, до того дня, когда риш исполнит свою задачу, у вас будет надежное убежище. Мне предоставлена честь говорить за всех вейнхимов, разделяющих Судьбу. Добро пожаловать, друзья.
В ответ Первая церемонно поклонилась.
– Мы принимаем ваше приглашение с благодарностью. Ваша помощь уже стала благодеянием, отплатить за которое нам нечем. Хочется верить, что в какой-то мере мы сможем вознаградить вас дружеской беседой и добрым советом.
Тронутый ее любезностью, Хэмако ответил низким поклоном и повел отряд вглубь тоннеля.
Как только Вейн и последний из вейнхимов вошли внутрь, проход в горе мгновенно закрылся, точнее, просто исчез, словно его там никогда и не было. На его месте появилась шероховатая каменная стена, запечатавшая вход. Ришишим встретил гостей светом и благодатным теплом. Поначалу Ковенант не обратил внимание на то, что Финдейл вновь присоединился к отряду, однако невесть откуда взявшийся Обреченный уже занял свое неизменное место рядом с Вейном. Его появление вызвало среди вейнхимов кратковременное оживление, однако, малость пощебетав, они перестали обращать на него внимание, словно элохим являлся не более чем тенью отродья демондимов.
Некоторое время в тоннеле слышалось поскрипывание деревянных полозьев. Наконец спутники добрались до каменного зала – некоего подобия прихожей, и Хэмако предложил Великанам оставить сани там. К тому времени тепло уже залечило горло Ковенанта, и он ожидал, что Хэмако засыплет его вопросами. Ему и самому было что сказать и о чем расспросить. Но, приглядевшись к старому знакомцу, Ковенант приметил, что со времени их последней встречи тот заметно изменился. Подобно окружавших его вейнхимам, Хэмако держался так, словно время вопросов для него миновало. В облике его отчетливо читались смирение, решимость и нечто, указывавшее на обретение мира. То был человек, прошедший сквозь тяжкие испытания, но горе не озлобило, а закалило его.
Только сейчас Ковенант заметил, что одет Хэмако отнюдь не по-зимнему. От полностью обнаженных вейнхимов его отличала лишь кожаная набедренная повязка. «Уж не превратился ли он и вправду в вейнхима? – с опаской подумал Ковенант. – Что означают все эти перемены?»
И какого черта здесь делает этот риш?

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:11 | Сообщение # 10

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Зато его спутники никаких недобрых предчувствий не испытывали. Красавчик выглядел так, словно встреча с вейнхимами вернула ему былую живость, любознательность и любовь к приключениям. Он с интересом таращился по сторонам, любуясь невиданными прежде диковинами. Тепло и забытое ощущение безопасности смягчили и железную строгость его супруги. Положив руку на плечо мужа, она шла рядом с ним и, похоже, воспринимала увиденное почти с таким же интересом. Мысли Хоннинскрю были скрыты в глубине глаз за его густыми бровями. А вот Сотканный-Из-Тумана... При виде его лица Ковенант вздрогнул. Обстоятельства изменились так быстро, что Ковенант уже успел забыть о мучительной растерянности Великана, оказавшегося неспособным сделать выбор. Но лицо Великана, в каждой его черточке, запечатлело горькую память об этой позорной неудаче.
«Пропади все пропадом! – выругался про себя Ковенант. – Неужто мы все обречены?»
Возможно, это было именно так. Линден шла рядом с ним, не поднимая глаз, лицо ее было бледным и исполненным той строгости, которую Ковенант уже научился истолковывать как проявление страха. Линден боялась не за себя, а своей способности впадать в панику и поддаваться ужасу. Возможно, случившееся при нападении аргулехов лишний раз убедило ее в том, что обречена она.
Конечно же, это было несправедливо. Линден решила, что вся ее жизнь являлась не более чем бегством от себя, формой выражения нравственной паники. Но она ошибалась. Прошлые грехи не могли обесценить ее нынешнего стремления к добру. А если все же могли, стало быть, Ковенант проклят и обречен, как и она, а торжество Лорда Фоула уже обеспечено. Ковенант знал, что такое страх. Мирясь с этим ощущением в себе, он не выносил его в людях, которых любил. Они заслуживали лучшего.
Неожиданно петлявший в толще горы извилистый тоннель закончился – спутники оказались во внушительных размеров пещере, и перемена обстановки отвлекла Ковенанта от его мучительных раздумий.
Пещера была велика и достаточно высока, чтобы Великанам не приходилось нагибаться. Судя по шероховатым стенам и неотделанному полу, вейнхимы пользовались ею недолго, но, тем не менее, здесь было довольно уютно. Жаровни, во множестве расставленные вдоль стен, давали достаточно света и излучали благодатное тепло. Неожиданно Ковенанту пришло в голову, что глаз у вейнхимов нет, а стало быть, свет им вовсе не нужен. Возможно, огонь имел отношение к их магическим обрядам, или же вейнхимы разводили его ради умиротворяющего тепла. Так или иначе, прежнее обиталище риша Хэмако тоже освещалось и обогревалось огнем костра.
Вспоминая то место, Ковенант не мог оставаться спокойным. К тому же ему еще никогда не доводилось видеть столько вейнхимов сразу. В пещере собралось не менее шести десятков человекоподобных существ: одни спали прямо на голых камнях, другие хлопотали у черных металлических котлов, приготовляя витрим или какое-то магическое зелье, иные же спокойно ждали возможности разузнать что-нибудь о приведенных Хэмако людях. Вейнхимское слово «риш» означало сообщество, и Ковенанту рассказывали, что каждый риш обычно насчитывал от двадцати до сорока вейнхимов, разделявших специфическое толкование понятия Судьба, являвшегося первоосновой самосознания этой расы и включавшего ее представления о причине и смысле существования их народа. Ковенант припомнил, что Судьбу вейнхимы и юр-вайлы трактовали по-разному.
Получалось, что сейчас Ковенант видел перед собой, по крайней мере, два риша, а из слов Хэмако можно было понять, что их здесь еще больше. Сколь же настоятельной была нужда, оторвавшая от дома и приведшая сюда не только риш Хэмако, но и другие сообщества?
Сопровождаемый Ковенантом, Хэмако прошел в центр пещеры и оттуда вновь обратился к гостям.
– Я знаю, ваша цель вынуждает вас спешить с возвращением в Страну, – промолвил он доброжелательным тоном человека, знающего, что такое страдание, – но все же вы можете провести некоторое время с нами. Аргулехов множество, но эта дикая орда продвигается не слишком быстро. Мы предлагаем вам кров, пищу, возможность задавать вопросы и, – тут он взглянул Ковенанту прямо в глаза, – может быть, услышать ответы.
Ковенант едва не вздрогнул, ибо отчетливо вспомнил вопрос, ответить на который Хэмако отказался. Однако Хэмако еще не закончил свою речь.
– Согласны ли вы задержаться под нашим кровом? – спросил он.
Первая бросила взгляд на Ковенанта, который, прежде чем определиться с ответом, хотел узнать побольше.
– Хэмако, – спросил он напрямик, – почему вы здесь?
Боль и решимость в глазах Хэмако указывали на то, что он все понял. Однако с ответом бывший подкаменник не торопился. Прежде всего, он пригласил гостей усесться и пустил по кругу чаши с витримом – темным вейнхимским варевом. На вкус оно было кислым и казалось едким, как купорос, но насыщало и подкрепляло, словно выжимка из алианты. Лишь когда путники утолили первоначальный голод и хотя бы немного взбодрились, он заговорил, но так, словно намеренно упустил истинное значение заданного вопроса.
– Обладатель белого золота, – промолвил Хэмако, – вместе с четырьмя другими ришами мы явились сюда, чтобы сразиться с аргулехами.
– Сразиться? – переспросил Ковенант. Вейнхимы всегда славились своим миролюбием.
– Да. – Судя по облику, прежде чем оказаться здесь, Хэмако проделал долгий путь, такой, какой не измеришь в лигах. – Таково наше намерение.
Ковенант попытался возразить, но Хэмако остановил его решительным жестом и пояснил:
– Хотя вейнхимы и служат миру, они готовы к бою, когда этого требует от них Судьба. Вейнхимы – существа, созданные демондимами. Иное оправдание собственного существования, кроме туманных представлений о замысле сотворившей их сущности, им неведомо. Из единого ствола выросло всего две ветви, два народа, у каждого из которых свой путь. Юр-вайлы испытывают отвращение к тому, чем они являются, и стремятся овладеть знаниями и силой, дабы изменить собственную суть. В отличие от них вейнхимы жаждут придать ценность и смысл тому, чем они являются, через служение тому, что изначально им чуждо, – Закону и красоте Страны. Это тебе известно.
Да, это Ковенанту было известно. Но стоило ему вспомнить, как риш Хэмако послужил Судьбе прежде, в горле его застрял ком.
– Кроме того, – продолжал подкаменник, – ты знаешь, что во времена Высокого Лорда Морэма, когда тебе в последний раз довелось сразиться с Презирающим, вейнхимы поняли и признали необходимость насилия во имя спасения Страны. Именно их выступление помогло Высокому Лорду уберечь Ревелстоун.
Ковенант хотел отвести глаза, но Хэмако, не отпуская его взгляд, промолвил:
– А потому не кори нас за то, что мы вновь решились прибегнуть к насилию. То не вина вейнхимов, а их беда.
Понимая, что его ответ не полон, и предвидя возможные возражения, Хэмако на этом не остановился.
– Солнечный Яд и злая воля Презирающего пробуждают темные силы мироздания. Хотя многие из них и обладают собственной волей, все они так или иначе способствуют осуществлению его разрушительных замыслов. Нечто подобное происходит с аргулехами – какая-то сила заставляет их, преодолевая природную вражду, сбиваться в стада и насылает их на Страну, словно смертоносную десницу самой зимы. Суть этой силы сокрыта от вейнхимов, мы не знаем ее, хотя и ощущаем ее присутствие. И мы собрались в этом ришишиме, чтобы противостоять ей.
– Как? – вмешалась в разговор Первая. – Каким образом вы собираетесь ей противостоять?
Хэмако обернулся к ней.
– Прошу прощения, если вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, – промолвила Великанша. – Но ты преподнес нам в дар наши жизни, мы же еще не отблагодарили тебя даже простой любезностью. Позволь сообщить тебе наши имена и, может быть, поделиться знаниями.
Она кратко представила своих спутников, после чего представилась сама.
– Я Первая в Поиске, меченосица Великанов. Меня готовили к битвам, и умение сражаться – главное из моих умений. – В свете огня черты ее лица казались особенно резкими. – Вот почему я хотела бы обсудить с тобой план сражения.
Хэмако кивнул, но скорее из вежливости, нежели потому, что рассчитывал на какую бы то ни было помощь. И то была вежливость человека, не страшившегося взглянуть в глаза собственной судьбе.
– Благодарю тебя от имени каждого из этих ришей. Однако план наш весьма прост. Многие вейнхимы сейчас находятся снаружи: они беспрестанно тревожат аргулехов, стараясь раздразнить их и заманить сюда. Завтра мы встретим их орду на равнине. Вейнхимы соберут воедино всю свою мощь и ударят в самое сердце ледяной стаи. Мы попытаемся найти самое сердце той силы, что управляет этими тварями. Если нам удастся найти его и хватит сил уничтожить, отряд аргулехов рассеется и они тут же примутся истреблять друг друга. Если же нет... – Хэмако пожал плечами. Страха на его лице не было. – ...если же нет, гибель наша все равно не будет напрасной, ибо, прежде чем сложить головы, мы успеем, по крайней мере, ослабить врага.
Ковенант хотел возразить, но его опередила Первая.
– Хэмако, – сказала она, – такой план мне вовсе не по душе. Это тактика отчаяния, не оставляющая надежды в случае неудачи первого удара.
Однако Хэмако не смутился.
– Так оно и есть, но разве мы не в отчаянном положении? За нашими спинами не осталось ничего, кроме Солнечного Яда, против которого мы бессильны. У нас отнято все, кроме возможности победить или погибнуть. Нам не нужны ухищрения, мы лишь хотим нанести удар со всей силой, на какую способны.
Не зная, что возразить, Первая отвела глаза и взглянула на Ковенанта. Что же до Хэмако, то его карие глаза казались влажными, словно к ним подступали слезы, но слишком суровыми, чтобы можно было заподозрить хотя бы намек на сомнение.
– Поскольку я дважды лишался всего, что было мне дорого, – продолжил он голосом, в котором удивительная доброта сочеталась с несокрушимой твердостью, – мне оказана честь идти в бой впереди, соединив в руках смертного мощь пяти ришей.
Ковенант понял, что теперь он, наконец, может задать ключевой свой вопрос, и ему на миг отказало мужество. У подобной доблести могло быть несколько источников, одним из которых являлось отчаяние. Однако ничто во взгляде Хэмако не наводило на мысль о жалости к себе.
Спутники не сводили глаз с Ковенанта: природная чуткость заставила их ощутить важность того невысказанного, что лежало между ним и Хэмако. Даже Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю выглядели озабоченными, что же до Линден, то в ее взоре застыла такая боль, словно горе Хэмако было и ее горем. Усилием воли Ковенант подавил свой страх.
– Все это очень интересно. И даже понятно. – Ковенант чувствовал, что близок к отчаянию и его прошибает пот. – Но почему, во имя всех прекрасных и добрых дел, совершенных когда-либо в твоей жизни, здесь находишься ты? То, чем ты занимался прежде, несравненно важнее схватки с аргулехами, сколько бы их ни было.
При одном лишь воспоминании об этом Ковенантом овладела грусть. Лорд Фоул сумел уничтожить или извратить практически все естественные формы жизни, существовавшие в Стране. Неподвластным порче остался лишь Анделейн, оберегаемый Каер-Каверолом. Все прочее, рождавшееся в соответствии с Законом, являвшееся на свет как плод любви, все произраставшее из яйца или семени – либо погибло, либо претерпело искажение самой своей сути.
Все, кроме того, что сохранил целым и невредимым риш Хэмако.
В пещере, огромной по человеческим меркам, но слишком маленькой в сравнении с нуждами Страны, вейнхимы любовно взрастили сад, содержащий все виды трав, кустарников, цветов, деревьев, злаков и овощей, какие им удалось сберечь. А в состоящих из множества отсеков и закутков катакомбах они содержали животных – всех, выкормить которых позволяли их знания и умения.
В этом подвиге нашла воплощение неискоренимая вера в будущее, надежда на то, что рано или поздно власти Солнечного Яда придет конец, и тогда сбереженные ими ростки естественной жизни позволят вернуть Стране прежний облик.
Но всего этого более не существовало. Едва увидев Хэмако, Ковенант понял – хотя и не хотел сознаваться в этом даже себе, – что подземные сады вейнхимов погибли. Разве могли бы они оказаться здесь, бросив то, что считали главным в своей жизни?
Разрываясь между бессмысленным гневом и сокрушающим остатки его мужества страхом перед истиной, Ковенант ждал ответа.
Ответ последовал не сразу, но то был прямой ответ. Хэмако не дрогнул даже сейчас.
– Случилось именно то, чего ты боялся, – мягко промолвил он. – Мы изгнаны, а дело всей нашей жизни уничтожено. – Только теперь в голосе подкаменника послышался намек на гнев. – Однако действительность оказалась еще хуже, чем опасался ты. Пострадали не мы одни. Все риши Страны изгнаны из своих обиталищ, а плоды их трудов уничтожены. Здесь собрались все вейнхимы, каким удалось спастись. Другие уже не подойдут.
Ковенант едва не взвыл от отчаяния. Сколько еще должна была продолжаться нескончаемая череда смертей? Разве Фоулу недостаточно было гибели Бездомных? Неужели Стране придется смириться и с этой невосполнимой утратой? Прочтя мысли Ковенанта по его потрясенному лицу, Хэмако покачал головой.
– Ты ошибаешься, Обладатель белого золота, – серьезно промолвил он. – Мы имели возможность предвидеть козни Опустошителей и Презирающего, и знали, как от них защититься. К тому же у Лорда Фоула не было причин опасаться нас: никакой угрозы для него мы не представляли. Нет, на нас обрушились юр-вайлы, наши сородичи, если можно говорить так о тех, кто не был рожден. Это они принесли гибель всему народу, от риша до риша. По всей стране.
«Всему народу». «По всей Стране». Ковенант больше не смотрел на Хэмако. Не мог. Все красоты и чудеса Страны уходили в никуда, как уходят мечты, оставляя после себя лишь печаль. Ковенант боялся, что, встретившись взглядом с влажными карими глазами Хэмако, он не выдержит и разрыдается.
– Их нападение увенчалось успехом, так как явилось для нас полной-неожиданностью – ведь с самого своего сотворения вейнхимы и юр-вайлы всегда жили в мире. Кроме того, все это время они учились разрушать, не то что мы. Ну что ж, мы были по-своему счастливы, но всему приходит конец. Многие погибли – среди них и те, кого ты знал. Врайт, Дхурнг, Грамин... – Он произносил имена, зная, что каждое из них не может не ранить Ковенанта. То были имена вейнхимов, отдавших свою кровь, чтобы предоставить ему возможность вовремя добраться до Ревелстоуна, спасти Линден, Сандера и Холлиан. – ...Но немало оказалось и спасшихся. А вот в некоторых других ришах полегли все до единого. Уцелевшие вейнхимы могли подолгу блуждать без всякой цели, но рано или поздно они встречались с себе подобными и, в конце концов, образовали новый риш. Вейнхим не живет сам по себе, вне клана его жизнь теряет какой бы то ни было смысл. Но, так или иначе, мы последние, кто остался в живых. Других вейнхимов нет, и больше не будет.
– Но почему? – спросил Ковенант. Глаза его затуманились, кулаки судорожно сжались, а слова давались с трудом, словно в горле загустела кровь. – Почему они напали? После стольких веков мира?
– А потому, – не колеблясь, отвечал Хэмако, – что мы предоставили тебе убежище. А вместе с тобой и тому созданию юр-вайлов, которое они именуют Вейном.
Ковенант вскинул голову, глаза его протестующе вспыхнули. Не сомневаясь в сказанном, он полагал, что хотя бы эту вину не следовало возлагать на него. Однако Хэмако тут же сказал:
– О нет, Томас Ковенант. Прошу прощения. Боюсь, ты понял меня не совсем правильно. – Голос его вновь обрел непроницаемую мягкость человека, лишившегося всего. – В этом нет ни твоей вины, ни нашей вины. Даже по приказу самого Лорда Фоула юр-вайлы не обрушились бы на нас только за то, что мы предоставили кров тебе и любому твоему спутнику. Не думай об этом. Их гнев был вызван совсем другим.
– Так чем же? – выдохнул Ковенант. – Что, черт возьми, случилось?
Простота и очевидность ответа вынудили Хэмако пожать плечами.
– Они были уверены в том, что мы раскрыли тебе предназначение этого, – он кивнул в сторону Вейна, – порождения демондимов.
– Но ведь это не так, – протестующе воскликнул Ковенант. – Ты ведь так ничего мне и не рассказал.
Тогда вейнхимы наказали Хэмако молчать. На все расспросы Ковенанта он отвечал одно: «Достижение цели, ради которой создано это существо, было бы весьма желанным, но она едва ли будет достигнута, если я раскрою его предназначение».
Хэмако вздохнул.
– Так-то оно так, но ведь юр-вайлы этого не знали. И не могли знать, ибо презрение никогда не позволяло им постичь наше видение Судьбы. Они не спрашивали у нас, как мы поступили, ибо сами на нашем месте не погнушались бы ложью, а стало быть, все равно не могли принять на веру любой наш ответ. Они обрушили на нас кару, ибо страстно желали сохранить тайну Вейна, пока не придет его час.
Сам Вейн, по-прежнему безучастный ко всему, молча стоял в стороне. Правая рука бессильно болталась, но во всем остальном он выглядел как безупречное изваяние, чье совершенство словно подчеркивало многочисленные изъяны Ковенанта.
В мрачном взгляде Хэмако промелькнул страх, но он не спасовал и сейчас.
– Томас Ковенант, – произнес он так тихо, что голос его едва ли был слышен даже собравшимися поблизости, – Обладатель белого золота...
Дом Хэмако в подкаменье был разрушен Мраком, насланным на-Морэмом. Он обрел новый, поселившись среди вейнхимов, но и тот был уничтожен в отместку за деяние, которого риш не совершал. Дважды лишенный крова.
– ...будешь ли ты и теперь расспрашивать меня о предназначении этого порождения демондимов?
Линден резко выпрямилась и прикусила губу, чтобы удержать рвавшийся вопрос. Первая напряглась, глаза Красавчика загорелись, Сотканный-Из-Тумана оторвался от своих печальных раздумий, и даже бесстрастный Кайл заинтересованно приподнял бровь.
Но Ковенант молчал. Молчал, ибо почувствовал, что кроется за предложением Хэмако. Вейнхимы больше не настаивали на сохранении тайны, ибо уже не верили в беззлобность конечной цели юр-вайлов. Учиненная теми резня многое изменила. Многое, но не все. Тревога в глазах Хэмако указывала на то, что его равно страшат обе возможности – и раскрыть секрет, и сохранить его. Он пришел сюда со своим ришем для того, чтобы умереть, а сейчас просил Ковенанта избавить его от тяжкой ответственности – принять решение.
Чувствуя, что к нему приковано внимание всего отряда, Ковенант заставил себя выдавить:
– Нет.
Внутренне терзаясь из-за необходимости отказаться от знания того, что, возможно, могло бы наставить его на верный путь, он поднял на Хэмако горящий взгляд и пояснил:
– Один раз ты уже отказал мне. Я доверяю тебе и не вижу оснований сомневаться в правильности твоего решения.
Линден взглянула на Ковенанта с досадой, но истомленные горечью черты Хэмако смягчились от нескрываемого облегчения.

Позже, когда спутники Ковенанта расположились на отдых в тепле пещеры, Хэмако отвел Неверящего в сторону для разговора с глазу на глаз и принялся мягко уговаривать уйти до того, как разразится битва. Он предложил выделить проводника, чтобы тот показал спутникам дорогу, следуя которой отряд мог бы подняться по склону, уйти в сторону Землепровала и продолжить путь, не опасаясь преследования аргулехов.
Ковенант не раздумывая отказался.
– Вы и так уже сделали для меня слишком много, – сказал он, – и я не брошу вас в такую минуту.
Выдержав сердитый взгляд принявшего твердое решение Ковенанта, подкаменник помолчал, а потом со вздохом спросил:
– Ну что ж, Томас Ковенант. А рискнешь ли ты использовать дикую магию, чтобы помочь нам?
– Нет, если это будет в моих силах, – прямо ответил Ковенант. Когда бы не постоянно напоминавший о порче зуд в отмеченном шрамами предплечье, он давно уже вышел бы чтобы встретиться с аргулехами в одиночку. – Но от моих друзей может быть толк. И я не собираюсь смотреть, как вы сложите головы ни за что ни про что.
Ковенант знал, что он не имеет права давать подобные обещания – не в его власти жертвовать жизнями или сберегать их. Но он оставался самим собой и не мог бросить на произвол судьбы тех, кто нуждался в помощи.
Помрачневший, терзаемый внутренними противоречиями Ковенант молча рассматривал вейнхимов. Безглазые, с зияющими ноздрями и конечностями, с виду более подходящими для ходьбы на четвереньках, они скорее походили на животных или каких-то странных уродцев, нежели на представителей благородной расы, издревле посвятившей себя служению Стране. Однако давным-давно именно одному из вейнхимов выпало, хотя и косвенно, стать причиной повторного появления Ковенанта в Стране. Подвергнутый немыслимым мучениям, он был выпущен из узилища Презирающего, дабы заманить Ковенанта в ловушку. Добравшись до Ревелстоуна, вейнхим рассказал Лордам, что войска Фоула готовы к выступлению. Это известие побудило Высокого Лорда Елену вызвать Ковенанта в Страну – что полностью соответствовало замыслам Презирающего. Последовавшие события с неумолимой логикой привели к гибели Елены, нарушению Закона Смерти и уничтожению Посоха Закона.
И вот теперь последние из вейнхимов оказались на краю гибели. Прошло немало времени, прежде чем Ковенанту удалось заснуть. Слишком уж явно он видел, какую выгоду мог надеяться извлечь Лорд Фоул из безвыходного положения вейнхимов.
Но, в конце концов, выпитый витрим одолел все страхи и увлек Ковенанта в глубокий сон, продолжавшийся до тех пор, пока шум и гомон в пещере не вырвали его из забытья.
Подняв голову, он увидел, что пещера полна вейнхимов – их здесь было, по крайней мере, в два раза больше, чем накануне. По затуманенному взору Линден можно было догадаться, что она только что проснулась. Все четыре Великана уже поднялись.
– Вы неплохо поспали, друзья мои, – промолвил подошедший к Ковенанту и Линден Красавчик. Он ухмылялся, словно ему передалось витавшее в воздухе пещеры возбуждение. – Камень и Море, славный напиток этот витрим. А уж ежели смешать его с нашим «глотком алмазов» – такое питье порадует любую глотку. Хвала жизни, наконец-то и я сумел найти способ обессмертить свое имя. Смотрите! – Эффектным жестом он указал на свой пояс, увешанный кожаными бурдюками с витримом. – Теперь передо мной стоит высокая цель – познакомить мой народ с удивительными свойствами придуманной мною смеси. Я назову ее Смолянкой, и слава Повенчанного-Со-Смолой облетит всю Землю, превзойдя даже славу Богуна Невыносимого.
Шутливое настроение Великана вызвало улыбку у Линден, но Ковенанту было не до веселья. Проснулся он с тем же настроением, с каким и заснул: грозившая вейнхимам опасность не давала ему покоя. Бросив на Красавчика хмурый взгляд, Ковенант спросил:
– Что здесь происходит?
– О Друг Великанов, – со вздохом отозвался Красавчик, – ты спал очень долго. Сейчас уже полдень, и вейнхимы готовятся выступить на битву. Аргулехи наступают медленно, но сейчас они уже неподалеку от этого убежища. Думаю, все решится до захода солнца.
Ковенант выругался про себя, ибо ему хотелось оттянуть неизбежную развязку. Подняв на него глаза, Линден нарочито безразличным тоном промолвила:
– Время еще есть.
– Время унести ноги? – хмуро возразил он. – Бежать сломя голову и оставить их на верную погибель – чтобы их и оплакивать-то было некому? Забудь об этом.
Глаза Линден вспыхнули.
– Я вовсе не то имела в виду, – заявила она. Черты ее лица заострились от гнева. – Мне не больше твоего нравится покидать друзей. Может, у меня и нет твоего опыта, – последнее слово Линден произнесла с нажимом, – но чего стоят Хэмако и вейнхимы, я понимаю. Пора бы тебе знать меня получше.
Она глубоко вздохнула и уже поспокойнее добавила:
– Я хотела сказать, что еще есть время спросить о Вейне.
Ковенант самому себе напоминал грозовую тучу, напоенную гневом, но неспособную разразиться громом. Колкость Линден, касавшаяся его «опыта», еще не отражала степени, до которой он сам исказил их отношения. С самой первой встречи на Небесной Ферме он утаивал многое, ссылаясь на то, что ей не под силу понять некоторые вещи из-за недостатка «опыта». И вот результат. В последнее время решительно все, сказанное этой женщиной, вызывало у него горький осадок.
Но он не мог позволить себе поддаваться досаде. Лорд Фоул наверняка злорадно предвкушает, как он, Ковенант, высвободит дикую магию, чтобы помочь вейнхимам. Мрачно подавив желание вступить в спор, он ответил просто и однозначно:
– Нет. Я не хочу услышать это от Хэмако. Не хочу отпускать Финдейла с крючка.
Ковенант повернулся к элохиму, но Обреченный встретил его взгляд все с той же непроницаемой грустью, какой отвечал на любой вызов. И скорее отвечая Линден, нежели желая задеть Финдейла, Ковенант заключил:
– Я жду, когда этот чертов элохим поймет, что элементарная честность, даже простое приличие обязывает его рассказать правду.
Желтые глаза Финдейла помрачнели, но он промолчал. Несколько раз переведя взгляд с Ковенанта на Обреченного и обратно, Линден кивнула и с таким видом, словно Финдейла не было рядом, промолвила:
– Надеюсь, что он скоро примет решение. Меня не слишком радует перспектива столкновения с Верными, в то время как они по-прежнему знают о Вейне больше, чем мы.
Благодарный хотя бы за попытку понимания с ее стороны, Ковенант попробовал улыбнуться. Но получилась у него лишь вымученная гримаса.
Вейнхимы беспорядочно сновали по пещере, создавая впечатление, будто до начала сражения каждый из них непременно хотел переговорить со всеми остальными. Их тихие, лающие голоса наполняли атмосферу. Великаны не путались среди них, стараясь держаться в стороне. Хоннинскрю стоял в одиночестве, подперев каменную стену и свесив голову. Красавчик оставался рядом с Ковенантом, Финдейлом и Кайлом.
Первая, стоя чуть поодаль, говорила о чем-то с Сотканным-Из-Тумана. Судя по позе и выражению лица Сотканного-Из-Тумана, он обратился к ней с просьбой, которая рассердила воительницу. Когда Великан попытался настаивать, голос ее перекрыл гомон вейнхимов.
– Ты смертен, Великан. Подобные решения всегда непросты, но неудача есть неудача, не более того. Ты поклялся и посвятил себя если не Избранной, то Поиску. И я не освобождаю тебя от клятвы.
Оставив его в сумятице чувств, она сурово отвернулась и сквозь толпу вейнхимов зашагала к остальным спутникам. Подойдя к ним и прочитав в их взглядах невысказанные вопросы, она пояснила:
– Ему стыдно. Ты, – Первая перевела взгляд на Линден, – спасла ему жизнь в то время, когда Ковенант, Друг Великанов, был в опасности. Теперь он не находит прощения нерешительности, проявленной им, когда в опасности оказалась ты, и просит разрешения присоединиться к вейнхимам, дабы искупить свою вину участием в битве. Я отказала ему, – добавила она, хотя в этом пояснении не было никакой надобности.
Линден чертыхнулась.
– Я не просила его служить мне. Он вовсе не должен... Хоннинскрю! Не надо! – неожиданно воскликнула она. Но капитан не слушал ее. Сжав кулаки, он мрачно и решительно направился к Сотканному-Из-Тумана.
Линден рванулась было за ним, но Первая остановила ее. Молча они наблюдали за тем, как, подойдя к Сотканному-Из-Тумана, капитан ткнул ему палец в грудь – в самое сердце. Судя по тому, как работали челюсти, слова его были подобны бичующему камнепаду, но разобрать их спутники не могли – все перекрывали голоса вейнхимов.
– Он капитан, – мягко пояснила Первая. – Для меня важно то, что при всей своей боли он, так или иначе смог отреагировать на чувства Сотканного-Из-Тумана. Не тревожься – он никогда не причинит вреда тому, кто служил под его началом на борту «Звездной Геммы».
Линден кивнула. Но губы ее оставались сжатыми, выказывая сочувствие и досаду, и она не сводила глаз с Сотканного-Из-Тумана. Поначалу тот отпрянул под бурным натиском рассерженного Хоннинскрю, но вскоре вспылил и даже поднял сжатый кулак. Однако капитан перехватил руку, силой опустил ее и продолжал говорить, уставя торчащую бороду прямо в лицо собеседника. Спустя некоторое время Сотканный-Из-Тумана неохотно кивнул – видимо, он вынужден был признать правоту капитана. Глаза его по-прежнему горели, но озлобление, судя по всему, ушло.
Ковенант позволил себе перевести дух.
И тут из толпы вейнхимов выступил Хэмако. Глаза его светились в свете жаровен, в каждом движении чувствовалось лихорадочное возбуждение. В руках он держал длинный симитар – кривой меч, выглядевший так, словно он был вырезан из кости в глубокой древности.
– Время пришло, – без предисловий заявил Хэмако. – Аргулехи уже близко. Мы должны выступить вперед и дать им бой. Что собираетесь делать вы? Учтите, здесь оставаться нельзя. Как только мы покинем пещеру, проход будет запечатан и вы можете оказаться в ловушке. Другого выхода отсюда нет.
Первая собралась ответить, но Ковенант опередил ее. Отчаянный зуд терзал его предплечье.
– Мы выйдем вместе с вами, – хрипло сказал он, – и будем следить за ходом сражения, пока не найдем хороший способ оказать вам помощь.
Заметив на лице Хэмако выражение протеста, он добавил:
– Не беспокойся о нас. Мы и не такое повидали. Даже если все пойдет прахом, мы найдем какой-нибудь способ спастись.
Неожиданная ухмылка смягчила напряжение на лице Хэмако.
– Томас Ковенант, – возгласил он голосом, звучавшим словно приветствие. – Хотел бы я встретиться с тобой в не столь тяжкое время.
Вооруженные кривыми костяными клинками, походившими на меч Хэмако, но уступавшими ему по размерам, вейнхимы последовали за ним, словно избрали его своим предводителем на уготованном им роком пути.
Их набралось около двух сотен, однако пещеру они покинули на удивление быстро. Отряд остался позади.
Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана присоединились к своим спутникам. Первая посмотрела на Ковенанта и Линден, потом на Великанов. Все молчали. Лицо Линден побелело как снег, но она держала себя в руках. Красавчик выглядел так, словно пытался подыскать подходящую шутку, чтобы разрядить напряжение. Первая, Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана – каждый на свой манер – казались такими же невозмутимыми, как и Кайл.
С горечью в сердце Ковенант кивнул. Повернувшись спиной к теплой, гостеприимной пещере, он и его друзья двинулись наружу. Навстречу зиме.
Еще в туннеле он почувствовал резкое похолодание. Для его онемелых пальцев эта перемена не имела значения, однако он потуже затянул кушак, как будто это могло помочь ему собрать все свое мужество. Отряд следовал за вейнхимами по разветвленному коридору, пока не достиг помещения, где были оставлены сани. Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана молча взялись за постромки. Из их ртов и ноздрей уже начинал подниматься пар, а огонь светильников делал его похожим на золотую дымку.
Вход в ришишим был открыт, и холод жадно устремился внутрь, словно желая уничтожить тайное прибежище тепла и покоя. Глубоко внутри у Ковенанта нарастала дрожь. Его одеяние и раньше-то не грело, а лишь позволяло не замерзнуть, сейчас же оно казалось ему и вовсе никчемной защитой. Когда он повернулся к Линден, та, словно прочитав его мысли, сказала:
– Долго ли – не знаю. Надеюсь, что достаточно.
Но вот впереди показался проход. Холодный воздух ожег лицо Ковенанта: борода мигом оледенела, в глазах выступили слезы. Но он, наклонив голову, упорно шел вперед и, в конце концов, вместе со своими спутниками вышел в отверстие и ступил на каменистую равнину.
Яркий солнечный свет резал глаза. Воздух казался необычайно хрупким, таким, словно он готов был вот-вот рассыпаться, не выдержав собственной тяжести. Под сапогами хрустел наст. На какой-то миг холод показался Ковенанту ярким, словно огонь. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не позволить дикой магии высвободиться помимо его желания.
Проморгавшись на свету, он заметил, что отмечавшие вход и охранявшие ришишим снежные вихри исчезли. Вейнхимы в них больше не нуждались. Тихонько переговариваясь на своем лающем наречии, они построились, сформировав плотный клин: и вейнхимы, и юр-вайлы использовали этот строй, когда им требовалось сконцентрировать все свои силы. На острие клина стоял Хэмако. Завершив построение и исполнив необходимые магические обряды, вейнхимы должны были вложить в его симитар совокупную мощь всех пяти ришей. Каждый вейнхим из стоявших по сторонам клина мог наносить и свои удары, но пока строй оставался непрорванным, меч Хэмако вбирал в себя силу двух сотен клинков.
С каждым мигом близилась битва. Бросив взгляд на север, Ковенант не смог разглядеть скального лабиринта – он скрылся за медленно, но неуклонно надвигавшейся массой аргулехов. Тяжеловесные и грозные ледяные чудовища издавали грохот, эхом отражающийся от горного склона и уже начинающий заглушать возбужденные голоса вейнхимов. Похоже, аргулехи ненамного превосходили вейнхимов числом, но огромные размеры и свирепость чудовищ заставляли считать их силу неодолимой. Отряд еще мог бежать, но о такой возможности никто даже не заикнулся. Первая стояла спокойно и строго, положив руку на рукоять меча. Глаза Хоннинскрю метали молнии: казалось, лишь битва может дать выход его неутоленной печали. Лицо Красавчика было усталым и не столь уверенным: он не являлся воином. А вот у Сотканного-Из-Тумана был такой вид, словно предстоящая битва сулила ему возможность восстановить самоуважение. Кайл наблюдал за наступавшей ордой совершенно бесстрастно: его не трогали ни доблесть вейнхимов, ни опасность, грозившая отряду. Возможно, он просто не видел в самопожертвовании риша ничего особенного, ибо по понятиям харучаев подобный риск представлялся вполне оправданным и разумным.
Ковенант заговорил, хотя из-за холода его слова чуть ли не замерзали в горле.
– Я хочу помочь им. Если они в этом нуждаются. Хочу, но не знаю как. – Повернувшись к Первой, он добавил: – Пока их строй не сломается, не вмешивайся ни во что. Мне уже доводилось видеть такие схватки.
Он действительно видел, как в Праздник Весны юр-вайлы истребляли духов Анделейна, и был бессилен против их черного клина.
– Пока не нарушен боевой порядок, их не победить.
Потом он обернулся к Линден, но выражение ее лица испугало его. Глаза ее походили на лиловые раны, кожа была мертвенно-бледной – Ковенанту показалось, что она вновь, как когда-то, впадает в панику. Но затем он взглянул ей в глаза и понял – Линден подавлена, но отнюдь не запугана.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:12 | Сообщение # 11

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– Не знаю, – скованно пробормотала она. – Не знаю, что это, но в одном он прав. Там есть нечто, какая-то сила, принуждающая их действовать заодно. Но что это такое – не понимаю.
– Попытайся, – выдавил Ковенант, сглатывая комок страха. – Очень тебя прошу. Я не хочу, чтобы вейнхимов постигла участь Бездомных.
Линден не ответила, но ее кивок говорил о твердой решимости лучше любых слов. Затем она повернулась к наступающим чудовищам. Теперь они находились в опасной близости. Переднюю линию составляло два десятка зверей, и примерно столько же эта орда насчитывала и в глубину. Дикие, злобные, ненавидящие все и вся бестии, повинуясь неведомой воле, наступали в боевом порядке, словно вымуштрованное войско. Неуклонно наращивая скорость, они готовились обрушить на вейнхимов всю свою мощь.
И тут вейнхимы затянули песнь, от звуков которой кровь стыла в жилах. Их завывание и лай представляли собой не что иное, как заклинание, призывающее неведомых людям духов. Эхом отразившись от склона, жуткие звуки заполнили собою равнину, а в следующее мгновение на острие клина засиял черный – ослепительно черный! – свет. Хэмако взмахнул своим симитаром – кость стала эбеново-черной и излучала губительную тьму.
В тот же самый миг все короткие, искривленные клинки вейнхимов почернели и стали источать едкую, горячую жидкость. Капли ее с шипением падали на снег, обращая его в пар.
Ковенант непроизвольно подался назад. Ему казалось, что сам холодный воздух равнины обратился в беззвучный – беззвучный, несмотря на пробудившую его к жизни песнь – зов Силы. И эта Сила взывала к нему. Неистовая жажда огня билась о стены воздвигнутых его волей запретов, шрамы на предплечье горели. Он отступил еще на несколько шагов, ибо чувствовал, что, оставаясь слишком близко, может не выдержать и нанести удар. Инстинктивно он нащупал путь к зубчатой скале в половину человеческого роста, торчащей неподалеку от входа в ришишим. Этот камень казался единственной защитой, однако Ковенант не съежился за ним и не припал к земле. Вцепившись в глыбу онемелыми пальцами и впившись глазами в вейнхимов и аргулехов, он взмолился:
– Нет. Это не должно повториться!
Он не хотел стать свидетелем повторения того, что случилось с Бездомными.
Но тут Хэмако издал боевой клич, и клин двинулся вперед. Все как один вейнхимы устремились в битву, которая должна была стать их последней службой Стране.
В следующий миг Ковенант и его спутники увидели, как острие клина разорвало переднюю линию ледяных бестий и проникло вглубь. Первый напор оказался столь силен, что на миг Ковенанту показалось, будто исход битвы уже предрешен. Риш вливал в меч Хэмако всю свою силу, и этим мечом он прорубал в рядах врагов просеку, в которую, неуклонно ее расширяя, погружался клин. Вейнхимы, сформировавшие наружные стороны клина, разбрызгивали во всех направлениях жидкость, разъедавшую лед. Прожигаемые ею насквозь, аргулехи падали, разваливались на части или, пытаясь отступить, сталкивались друг с другом.
Истошно воя, они навалились на клин со всех сторон, пытаясь смять или проломить хотя бы одну из боковых линий. Но это привело лишь к тому, что и третьей, тыловой стороне уже глубоко внедрившегося во вражеские ряды клина пришлось вступить в бой. Симитар Хэмако звенел, словно молот, и после каждого удара по сторонам разлеталось ледяное крошево. Хэмако нацелил клин на державшегося в тылу зверя, превосходившего всех прочих размерами. Точнее сказать, это странное существо представляло собой двух аргулехов, слившихся воедино, причем один из них сидел у другого на спине. С каждым шагом вейнхимы приближались к цели.
Аргулехи были свирепы, безжалостны и бесстрашны. Над рвущимся вперед клином беспрестанно взлетали ледяные сети, наст под ногами избороздило множество трещин. Однако черная жидкость превращала паутину в лохмотья, а трещины не были столь опасны, как на морском льду, поскольку под слоем снега находилась твердая земля. Конечно, падавшие обрывки паутины нанесли увечья некоторым вейнхимам, но это не могло ослабить их боевого порядка.
Ковенант замер на месте, едва осмеливаясь верить своим глазам. У сжимавшей в руках меч Первой то и дело вырывались одобрительные восклицания. Истосковавшийся по надежде Красавчик жадно всматривался в схватку, как будто ждал, что в следующий миг сама зима обратится в бегство.
Но в следующий миг все изменилось.
Аргулехи не обладали рассудком, однако этого нельзя было сказать о направляющей их силе. Сила эта – чем бы она ни была – все примечала и сумела извлечь урок из того, как вейнхимы сберегли свой клин.
Неожиданно орда аргулехов полностью изменила тактику. Казалось, будто лед взорвался – все уцелевшие звери одновременно вскинули ледяные лапы и выбросили в воздух сети. Но обрушили они их вовсе не на вейнхимов, а на своих поверженных собратьев. Осколки льда стремительно смерзались воедино, воскрешая павших аргулехов и возвращая их в бой.
Вейнхимы не переставали сражаться, но в ходе битвы быстро наметился перелом. Теперь аргулехи исцелялись быстрее, чем их успевали уничтожать. На каждого поверженного приходилось несколько воскрешенных. А по мере того, как их становилось все больше, они все настойчивее возобновляли напор на клин. Поняв, что опутать вейнхимов паутиной, скорее всего, не удастся, враги обступили клин сплошной ледяной стеной, стараясь замкнуть его в непроницаемую оболочку. В этом случае, даже если бы клин продержался долго, его бы неминуемо сломила усталость.
Ужас охватил Ковенанта. Вейнхимы явно не были готовы к такой манере ведения боя. В отчаянии Хэмако устремлялся на врага с удвоенной яростью, но всякий раз, когда очередной аргулех разлетался вдребезги под его ударом, чья-то паутина собирала осколки воедино и зверь вновь устремлялся в атаку. Стараясь разрубить паутину, Хэмако рванулся вперед слишком рьяно – и нарушил контакт с клином. В тот же миг черное пламя погасло: его симитар вновь обратился в кость и раскололся от удара о лед. Хэмако упал бы и сам, но протянутые из клина руки подхватили его и вернули в строй.
Помочь вейнхимам Ковенант не мог. Великаны взывали к нему, желая услышать хоть какую-нибудь команду. Первая изрыгала проклятия, которых он даже не слышал. Но он ничего не мог поделать.
Ничего, если говорить о возможности использовать дикую магию. Порча пульсировала в его висках. Дикая магия, неугасимое, необузданное серебристое пламя! Всякая мысль об этом, страшная и манящая, была столь же безумной и исступленной, как неистовый крик Линден:
– Остановись! Ты разрушишь Арку Времени! Это то, чего хочет Фоул!
Каждое биение его сердца было пропитано ядом. Нечего было и надеяться, что, высвободив столь могучую силу, он сумеет с нею управиться. Но Хэмако грозила неминуемая гибель. Это было так же ясно, как то, что солнце над белой равниной клонилось к западу. А потом вейнхимы будут разбиты. Разбиты и уничтожены ради утоления злобы. А ведь этот человек и эти самые вейнхимы некогда вернули Ковенанта к жизни, показав ему, что в мире еще есть красота. Если они погибнут, ледовое побоище в его душе будет продолжаться вечно.
Проклятая порча! Шрамы на правом предплечье горели, словно пламенеющие глаза Лорда Фоула, искушая Ковенанта, принуждая использовать Силу. Солнечный Яд извращал Закон, порождая немыслимые мерзости, но он, Ковенант, был страшнее, ибо мог ввергнуть в хаос и само Время. Теперь находившийся не так уж далеко от него клин уже не вел наступательных действий – вейнхимы перешли к обороне и сражались за спасение своих жизней. Некоторые уже попали в ледяные узы, разорвать которые им было не под силу. Еще большему числу предстояло погибнуть после того, как аргулехи замкнут свое ледовое кольцо. Хэмако оставался на ногах, но, лишившись оружия, он уже не мог управлять боевой мощью клина и переместился в центр строя. Его место занял вейнхим. Сражался он ловко и стремительно, но его короткий клинок не мог вобрать в себя всю мощь риша.
– Друг Великанов! – взывала Первая. – Ковенант!
Клин погибал, а Великаны не решались вступить в схватку, опасаясь оказаться на пути белого пламени.
Проклятая порча! Ярость желания сжигала его предплечье. Его сделали могучим, чтобы он стал бессильным! Отчаяние требовало крови. Закатав рукав, Ковенант обхватил свое правое запястье левой рукой и, вложив всю силу боли и ярости, располосовал уже помеченную шрамами плоть об острый край каменной глыбы. Кровь хлынула на камень, разбрызгиваясь по снегу и мгновенно застывая на морозе. Ковенант не обращал на это внимания. Некогда Верные располосовали его запястье, дабы обрести силу для пророчества, того пророчества, которое не позволило ему обрести верный путь. Сейчас Ковенант терзал свою плоть, стремясь болью победить порчу, силясь стереть из своей души отметины ядовитых клыков. И тут на него налетела Линден. Ударив его изо всей силы и встряхнув за ворот, она яростно закричала:
– Послушай меня!
Казалось, будто она не верит в его способность что-то услышать, равно как и в способность видеть что-либо, кроме окрасившей камень крови.
– Послушай, я поняла. Здесь то же самое, что и в Бхратхайрайнии! Вспомни кемпера! Касрейна!
Она трясла его изо всей мочи, силясь хоть как-то заставить осмыслить услышанное. И это ей удалось.
Ковенант понял, и это потрясло его так, что он едва устоял на ногах. Сын кемпера. О боже!
Кроел.
Но эта мысль еще не успела оформиться, как он уже вырвался из цепкой хватки Линден и устремился к Великанам.
Кроел. Суккуб, порождение неведомых и мрачных глубин. Заключив сделку с этим таинственным созданием, Касрейн Круговрат обрел магическую силу и невероятное долголетие. И это существо Касрейн носил на своей спине. А там, в гуще ледяных тварей, на спине одного из аргулехов сидит другой. Неужто этот вожак ступил в сговор с кроелом и получил власть над своими сородичами и самой зимой?
Финдейл наверняка знал, что за сила противостоит вейнхимам. Знал, но не сказал ни слова.
Однако Ковенанту некогда было размышлять о непорядочности элохима.
– Отзови их! – закричал он, подбежав к Первой. – Заставь их отступить! – Размахивая руками, он разбрызгивал по сторонам кровь. – Так им не добиться победы. Мы должны рассказать им о кроеле!
Великанша отреагировала, как спущенная с поводка борзая. Резко развернувшись, она выкрикнула короткую команду, и Великаны устремились в гущу боя.
Ковенант в страхе и надежде смотрел им вслед. Линден, все еще сердитая, подбежала к нему и, ухватив за правое запястье, заставила согнуть руку в локте и крепко зажать в этом положении, чтобы немного ослабить кровотечение. Затем, так и не проронив ни слова, она все свое внимание сосредоточила на схватке.
Четыре Великана с разбега вломились в ряды ледяных тварей. Первая крушила аргулехов своим длинным мечом, размахивая им, словно дубинкой. За нею, сражаясь словно титаны, следовали Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана, тогда как Красавчик оберегал спины собратьев, не подпуская аргулехов сзади. Продвигаясь к окруженному клину, они беспрестанно выкликали на языке вейнхимов призыв Ковенанта.
Реакция клана оказалась почти мгновенной. Вейнхимы сделали поворот налево, переместив острие боевого порядка в другой угол треугольного строя, и, увлекая с собой Хэмако, устремились навстречу уже сделавшим прорыв во вражеских рядах Великанам.
Прежде чем аргулехи поняли, что происходит, и попытались перекрыть путь к отступлению, клин уже наполовину вышел из окружения.
Но битва еще не кончилась. Красавчик оказался придавленным тушами сразу двух бестий, однако Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана, орудуя кулаками, словно кузнечными молотами, вдребезги раскололи ледяные панцири и мигом извлекли товарища из-под обломков. Ледяная сеть опутала Первую, но предводитель клина разрубил паутину в клочья. Вейнхимы и Великаны неистово пробивались к Ковенанту, но все же им не хватало скорости. Не приходилось сомневаться в том, что уже через несколько мгновений клин снова попадет в окружение и аргулехи восстановят свою ледяную стену. Однако вейнхимы поняли замысел Великанов. Неожиданно клин резко расступился, пропустив из своей середины Хэмако в сопровождении двух десятков телохранителей. Они устремились к Ковенанту, а риш, мгновенно сомкнув ряды, продолжил сражение.
Как только Хэмако и его товарищи оказались вблизи Ковенанта, тот принялся кричать, но бывший житель подкаменья сделал ему знак, призывая к молчанию.
– Ты сделал свое дело, Обладатель белого золота, – возгласил запыхавшийся Хэмако, – вейнхимам известно, кто такой кроел. – Ему пришлось возвысить голос, ибо его боевые товарищи уже начали распевать новое заклятие – Ковенанту показалось, что он уже слышал его прежде. – Нам недоставало знания, понимания того, с какой силой мы имеем дело. Но теперь нам все ясно. Пожалуйста, не подходи близко.
Будто бы для того, чтобы придать убедительности своей просьбе, Хэмако сорвал с пояса каменный кинжал.
Ковенант подскочил как ужаленный – он уже видел тот кинжал. Или точно такой же. Подобные ножи использовались в кровавых магических ритуалах. «Нет! Не надо!» – хотел выкрикнуть Ковенант, но слова застряли у него в горле. Наверное, Хэмако был прав. Наверное, лишь эта крайняя мера могла спасти оказавшийся в отчаянном положении риш.
Быстрым движением подкаменник полоснул по венам на внутренней стороне предплечья.
Порез на руке кровоточил. Хэмако немедленно передал кинжал вейнхиму. Тот без промедления рассек свое запястье и тут же вручил нож ближайшему товарищу, а порез на своей руке прижал к порезу на руке Хэмако. Человек и вейнхим стояли, словно слившись воедино, в то время как заклинание звучало все громче.
Когда вейнхим отступил назад, в глазах Хэмако светилась сила. Таким же способом этот риш дал возможность устремившемуся за Линден, Сандером и Холлиан Ковенанту без отдыха преодолеть Центральные Равнины. Для совершения этого подвига потребовалась жизненная сила восьми вейнхимов, сила, которую Ковенант едва смог вместить. А вокруг Хэмако собралось два десятка соратников.
Один за другим вейнхимы вскрывали вены и отдавали кровь и энергию человеку, ставшему одним из них. Мощь его возрастала и грозила превысить пределы, доступные смертному. Ковенант боялся, что Хэмако не выдержит, ибо существо из плоти и крови не могло остаться в живых, пропустив через себя этот всесокрушающий поток. А потом он вспомнил печаль и решимость в глазах Хэмако и понял – остаться в живых не входило в его намерения.
Десять вейнхимов уже преподнесли свой дар. Кожа Хэмако начинала тлеть, в морозном воздухе от нее поднимался пар. Но, ни он, ни его друзья не остановились.
Между тем в ходе сражения произошел решительный перелом в пользу ледяных тварей. Внимание Ковенанта было полностью сосредоточено на Хэмако, и он не видел, как аргулехам удалось расщепить клин. Но теперь боевой порядок вейнхимов оказался разорванным надвое, и ни одна половина клина не обладала достаточной силой, чтобы проломить ледяную стену и прорваться на соединение со своими. Вейнхимы погибали один за другим. Лед сковывал Великанов так, что они едва могли двигаться. И те и другие сражались не щадя себя, но не могли одолеть ставших неистребимыми ледовых чудовищ. Рано или поздно исход боя должна была решить усталость.
– Идем! – тяжело дыша, обратился Ковенант к Кайлу. Когда он пошевелил рукой, кровавая ледяная корка треснула у локтя. – Идем, мы должны им помочь.
Но харучай не двинулся с места. Несмотря на исконную дружбу между его народом и Великанами, лицо Кайла оставалось невозмутимым. Кайл занял место Бринна, и принесенная клятва обязывала его оберегать Ковенанта, а отнюдь не Первую.
Ядовитый Огонь! Ковенант готов был рвать и метать, но злился при этом на себя самого. Он мог терзать свою плоть, пока она не отпадет от костей, но не мог найти выход из западни, устроенной для него Фоулом. Пятнадцать вейнхимов отдали свою кровь Хэмако. Шестнадцать... Теперь бывший житель подкаменья не только светился сам, но, казалось, непроизвольно пробуждал силу кольца Ковенанта. Тому приходилось прилагать усилия, чтобы сдержать рвущийся на волю огонь. Отвлекшись на эту борьбу, Ковенант не видел, как завершился ритуал и вобравший в себя дарованную вейнхимами мощь Хэмако двинулся в самую гущу врагов. Когда высвободившийся из хватки Кайла Ковенант устремил взгляд ему вослед, полуобнаженный, сияющий, словно путеводная звезда, Хэмако уже оказался в окружении ледяных чудовищ. От него исходил такой жар, что попадавшиеся на пути аргулехи оплавлялись и таяли, словно у горнила раскаленной печи. Он неуклонно продвигался вперед, расчищая путь, чтобы дать вейнхимам возможность восстановить единство своего клина. Позади него, затуманивая картину боя, поднимались густые облака пара.
– Там! – громко закричала Линден.
Пар рассеялся полностью, от растаявших бестий не осталось никакого следа – они попросту обратились в воздух. Теперь ход битвы вновь был виден и в нем вновь отчетливо наметился резкий перелом. Десятки аргулехов все еще яростно атаковали клин, но они перестали использовать лед для заживления ран своих соплеменников. А некоторые, напрочь позабыв о том, что еще несколько мгновений назад их объединяла общая цель, вгрызались друг в друга.
А позади, за пределами всего этого хаоса, Ковенант увидел светящуюся фигуру Хэмако, оседлавшего странного вожака ледяных чудовищ, как бы состоявшего из двух сидевших один на другом зверей. Чудовище не пыталось сбросить Хэмако, чтобы придавить или растерзать его, да и сам он не наносил ударов. Борьба их представляла собой поединок огня со льдом. Хэмако сиял как солнце, враг его источал немыслимый холод. Сцепившись, противники замерли: казалось, что вся равнина звенела от чудовищного напряжения этой схватки.
Ни один смертный, ни одно существо из плоти и крови не смогло бы выдержать столь чудовищного напряжения – Хэмако стал таять, подобно тому, как истаивали деревья Страны, когда Солнечный Яд вступал в фазу опустошения. Черты его лица расплывались, тело теряло форму, рот растянулся в беззвучном крике.
Но пока билось сердце, он оставался живым, а пока был жив – продолжал бороться. Неукротимое пламя не ослабевало ни на миг. Все его лишения, его разбитая жизнь и отнятая любовь слились воедино. Не обращая внимания на разрушение собственной плоти, Хэмако воздел походившие на оплавленные культи руки, словно угрожая ими бездонному небу.
И это последнее, страшное усилие увенчалось успехом – растаяв сам, он растопил и своих врагов. Аргулех и кроел превратились в жидкую кашицу – но и Хэмако вместе с ними. Растекшаяся лужица медленно замерзала на безликой равнине.
И в тот же миг, с почти физически ощутимым треском, сломался неестественный холод. Уцелевшие аргулехи все еще продолжали взаимное истребление, но движущая ими сила бесследно исчезла.
Всю жизнь Линден учила себя скрывать свои чувства, но сейчас она рыдала не таясь.
– Почему? – всхлипывая проговорила она. – Почему они позволили ему это сделать?
Ковенант знал ответ. Они сделали это потому, что Хэмако лишился всего дважды, тогда как никому из вейнхимов – ни мужчине, ни женщине – не случалось перенести такую потерю больше одного раза.
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая горизонт траурным багрянцем. Закрыв глаза, Ковенант прижал окровавленную руку к груди. В сгущавшихся сумерках зазвучала печальная песнь – вейнхимы оплакивали павших.

Глава 7
Больная равнина

Хотя ночь и была безлунной, отряд пустился в дорогу сразу после того, как вейнхимы совершили обряд прощания. Великаны не желали поддаваться усталости, к тому же боль, что испытывали Ковенант и Линден, побуждали их убраться подальше от того места, где встретил свой конец Хэмако. Пока Сотканный-Из-Тумана готовил еду, Линден обработала руку Ковенанта витримом и туго перевязала ее. К тому же она влила в него столько «глотка алмазов», что, когда отряд покинул последний ришишим, он с трудом заставлял себя не спать.
Пока вейнхимы показывали Великанам дорогу вверх по склону, он боролся со сном. Ибо знал, что за сны могут ему присниться. Некоторое время в этой борьбе ему помогала боль в предплечье. Однако когда Великаны прочувствованно и церемонно распрощались с вейнхимами и размеренно, хотя и настолько быстро, насколько было возможно при тусклом свете звезд, зашагали на юго-запад, он понял – даже боли недостаточно, чтобы избавить его от ночных кошмаров.
Посреди ночи он с трудом избавился от душераздирающего видения гибели Хэмако и с удвоенным пылом принялся бороться с усыпляющим действием «глотка алмазов».
– Я был не прав, – промолвил он в черную пустоту. Скорее всего, его слова заглушил скрип полозьев, но он и не стремился к тому, чтобы быть услышанным. Он хотел одного – побороть сонливость и не видеть кошмаров. – Зря я не послушал Морэма.
Эти слова пробудили воспоминания столь же живые и цепкие, как и сны. Впрочем, он сам невольно держался за них, ибо это было легче, чем вновь и вновь созерцать гибель Хэмако.
Когда Высокий Лорд Морэм попытался вызвать Ковенанта в Страну на последнюю битву с Лордом Фоулом, Ковенант воспротивился этому призыву. В то самое время в его собственном мире одну маленькую девочку укусила гремучая змея, и несчастная малышка нуждалась в его помощи. Чтобы помочь ей, он отказал Морэму и Стране.
– Я отпускаю тебя, Неверящий, – сказал тогда Морэм. – Ты отворачиваешься от нас ради спасения жительницы твоего мира, но это не освободит тебя от воспоминаний. А потому, даже если нас поглотит тьма, красота Земли все же сохранится, ибо ты будешь помнить ее всегда. А сейчас – ступай с миром.
– Мне многое следовало понять, – продолжал Ковенант, обращаясь к холодным звездам. – Я не должен был отказывать Морскому Мечтателю в кааморе. И должен был найти какой-то способ спасти Хэмако. Забыть о риске и найти. Отпуская меня, Морэм в свое время пошел на страшный риск. Но судьба всего, что заслуживает спасения, не должна зависеть от такого рода решений...
Ковенант не винил себя – он всего-навсего стремился отогнать кошмары. Но он был не более чем человеком, смертельно усталым, и, лишь кутаясь в одеяло, мог сохранить хоть какое-то тепло. В конце концов, сны вернулись.
Видение приносящего себя в жертву Хэмако преследовало Ковенанта до самого восхода солнца. А открыв глаза, он неожиданно обнаружил, что плотно завернут в одеяла и лежит вовсе не на санях, а прямо на утоптанном снегу. Все его спутники находились поблизости, хотя бодрствовали лишь Кайл, Красавчик, Вейн и Финдейл. Красавчик ворошил уголья в маленьком костре и смотрел на пляшущие язычки пламени так, словно сердце его находилось где-то в другом месте.
Прямо перед ними высилась отвесная каменная стена высотой не менее двух сотен футов. Лучи восходящего солнца окрашивали камень в тревожащий красный цвет, словно напоминая о том, что за нею властвует Солнечный Яд.
Пока Ковенант спал, отряд добрался до подножия Землепровала. Все еще осоловелый от действия «глотка алмазов», он выбрался из одеял, прижимая онемевшую от боли перебинтованную руку к шраму на груди. Красавчик бросил на него рассеянный взгляд и вновь повернулся к костру. Впервые за много дней после долгого пребывания на открытом воздухе лицо Великана не было покрыто ледяной коркой. Хотя изо рта Ковенанта по-прежнему вырывались клубы пара, мороз показался ему вполне терпимым – видимо, в сравнении с тем, что ждало его впереди. Тепла маленького костра было явно недостаточно, чтобы обрести успокоение. Ковенант, наполовину остававшийся во власти воспоминаний и сновидений, смотрел на своих спутников, но угрюмое молчание Красавчика сулило не больше спокойствия, чем суровая невозмутимость Кайла.
Харучаи могли испытывать скорбь, восхищение или презрение, однако Кайл все свои чувства держал в себе. Да и Вейн с Финдейлом – каждый по-своему – отрицали покой самим своим существованием. Создатели Вейна почта поголовно истребили вейнхимов, а желтые глаза Финдейла переполняла боль из-за знания, поделиться которым он отказывался.
А ведь он мог рассказать ришу Хэмако о кроеле. Скорее всего, это не повлияло бы на судьбу Ковенанта или Хэмако. Но многие жизни можно было бы спасти.
Однако, взглянув на элохима, Ковенант отказался от намерения потребовать объяснений, ибо понял: Финдейл делал и будет делать все, что способствует усугублению вины Ковенанта. Дабы груз этой вины вынудил его уступить кольцо.
Потому он не нуждался в объяснениях – во всяком случае, пока. Что ему требовалось, так это четкое осознание сути происходящего.
Неужто она так сильна? Вот, пожалуй, единственный вопрос, который он задал бы сейчас Обреченному.
Впрочем, Ковенант и на сей раз знал ответ. Она еще не была столь сильна, но возможности ее возрастали с каждым днем, словно сила принадлежала ей по праву рождения, сдерживало ее лишь мучительное внутреннее противоречие. Линден попала в ловушку, оказавшись между двумя кошмарами – ужасом содеянного с нею отцом и не меньшим ужасом содеянного ею с матерью. Между ненавистью к смерти и тяготением к ней. Но она имела больше прав на обладание дикой магией. Ибо умела видеть.
Тем временем зашевелились и остальные. Первая привстала, непроизвольно сжимая рукоять меча: ей грезилась битва. В глазах неловко поднявшегося на ноги Хоннинскрю появилось что-то странное, словно он, подобно Хэмако, познал нечто, не веселящее, но, тем не менее, придающее сил.
Сотканный-Из-Тумана по-прежнему все еще казался несколько подавленным и смущенным. Хотя последняя схватка с аргулехами дала ему некоторую возможность хотя бы частично восстановить самоуважение.
Линден, проснувшись, выглядела так, словно половину ночи она проливала слезы.
Душа Ковенанта рвалась к ней, но сказать об этом он не решался – попросту не знал как. В предыдущий вечер она пестовала его больную руку с рвением, какое вполне можно было принять за любовь. Но рьяность его самоотречения отдалила их друг от друга. И он не мог забыть о том, что у нее больше прав на кольцо. Равно как и о том, что его неискренность неизменно извращала все, что он делал или хотел сделать.
Но и уступить Ковенант не мог. Ночные кошмары настойчиво убеждали его в необходимости обретения огня. Того огня, которого он так страшился.
Сотканный-Из-Тумана занимался приготовлением завтрака, когда его хлопоты неожиданно прервал Красавчик. Одно то, как изуродованный Великан поднялся на ноги, привлекло внимание товарищей – в его позе было что-то особенное, да и глаза в лучах восходящего солнца поблескивали влагой. А затем он хрипло затянул песню на незатейливый великанский мотив. Его протяжный голос эхом отдавался от отвесной стены Землепровала, создавая впечатление, что поет он не только для себя, но и для всех своих спутников.

Есть в сердце дальний уголок
Там, где очаг потух давно.
Укромный, тихий уголок,
Где пылью все заметено.
Пора бы вычистить золу
И пыль смести при свете дня.
Но что осталось в том углу,
Так много значит для меня:
Ведь помнят пепел и зола,
Что здесь любовь жила.
Пусть так должно произойти.
Как слово мне произнести,
Как силы мне в себе найти
Сказать последнее «прости»?
И хоть иного не дано.
Коль не горит любви очаг,
Язык немеет все равно,
И до сих пор не знаю, как
Мне жить в сердечной пустоте,
Сказав «прощай» своей мечте.
И в запыленном том углу,
Одной надеждою дыша,
В остывшем очаге золу
Воспоминаний вороша,
Я не могу захлопнуть дверь,
Отрезать все и все забыть,
Ведь сердце даже и теперь
Желает биться и любить
Пока осталась хоть зола
Там, где любовь жила.

Когда Великан умолк, Первая крепко сжала его в объятиях. Впервые за долгое время Сотканный-Из-Тумана выглядел умиротворенным. Линден бросила взгляд на Ковенанта и, силясь скрыть дрожь, закусила губу. Но глаза Хоннинскрю оставались скрытыми под бровями, а на щеках его выступили желваки – словно «прощай» было отнюдь не единственным словом, произнести которое он не мог.
Ковенант понимал его. Трос-Морской Мечтатель пожертвовал своей жизнью так же отважно, как и Хэмако, но его гибель не была оправдана победой. И он не обрел кааморы, дабы упокоиться с миром.
Неверящий не без оснований опасался, что его собственная смерть будет иметь больше общего со смертью Морского Мечтателя, нежели с гибелью Хэмако.

Пока спутники завтракали и сворачивали лагерь, Ковенант не переставал гадать, как же им удастся подняться по едва ли не отвесному обрыву. Здесь, на севере, Землепровал не был столь высок, как в центре Страны, где Верхнюю и Нижнюю Страны разделяла пропасть глубиною в тысячу футов, а между Анделейном наверху и Сарангрейвской Зыбью внизу, подпирая небеса, высилась мрачная Гора Грома. Однако и здесь стена казалась неодолимой.
Но превосходное чутье и великолепное зрение Великанов подсказало им ответ. Повернув на юг, они, протащив сани менее лиги, добрались до места, где стена обломилась, рассыпав широким веером землю и каменные обломки. По образовавшемуся склону не так уж просто подняться, но все же он оказался преодолимым. Ковенант и Линден вскарабкались самостоятельно, а Великаны сумели еще и затащить наверх сани. Еще не минуло утро, а путники уже стояли среди снегов Верхней Страны.
Осматривая местность, Ковенант испытывал невеселые чувства, ибо каждый миг боялся услышать от Линден, что она ощущает Солнечный Яд. Но и за Землепровалом царствовала та же зима, а путь на юго-запад преграждал горный кряж.
Горы казались почти столь же высокими, как и Западные, однако Великанов это ничуть не смущало – они были привычны к ущельям, пикам и склонам. Хотя оставшаяся часть дня ушла на подъем по крутым, извилистым тропам, отряду удалось проделать немалый путь, причем Ковенант и Линден все это время оставались в санях.
На следующий день путь стал труднее: все круче забиравшийся наверх склон был завален валунами и кусками льда, а поднявшийся ветер дул прямо в лица, норовя сбить Великанов с дороги. Вцепившись в заднюю спинку саней, Ковенант устало тащился следом за Хоннинскрю. Правая рука его дрожала, онемелые пальцы совсем утратили силу. От потери сознания его спасали лишь ветер, «глоток алмазов» и желание как можно меньше обременять своих спутников.
Двигался Ковенант словно во сне – казалось, что кряж нависает над его головой, а каждый глоток холодного, разреженного воздуха терзает легкие, словно ржавая пила. Он чувствовал себя слабым и уже не верил в то, что когда-нибудь доберется до Ревелстоуна. Но, тем не менее, он вытерпел все. Ковенант уже давно перестал выполнять незыблемые для всякого прокаженного правила, но их дух, дух упорной борьбы за выживание, у него сохранился. Привычка, ставшая частью его натуры, оказалась сильнее и страха перед грядущими испытаниями, и боли перенесенных утрат. Даже когда ночь вынудила отряд остановиться, Ковенант держался на ногах.
Следующий день был еще хуже предыдущего. Холодный воздух напоминал о стуже, источавшейся аргулехами. В лощинах, по которым продвигался отряд, неистовствовал злобный ветер. То и дело Кайлу приходилось помогать то Линден, то Ковенанту – а порой и кому-нибудь из Великанов, которым было непросто управляться с санями. Однако решимость отряда не могло поколебать ничто. Великаны рвались все выше и выше, словно желая доказать, что им по силе любые кручи. А вместе с ними, не уступая, а может быть, и превосходя в упорстве Ковенанта, шла Линден. Глаза ее остекленели от холода, щеки побелели, как мел. Но она выдержала все.
На ночь отряд встал лагерем в створе прохода между вздымавшимися к небесам остроконечными пиками. За этим проходом уже не было видно гор – во всяком случае, настолько высоких, чтобы их касался отблеск заката.
Приготовить ужин оказалось не так-то просто: чтобы завывший в ущелье ветер не задул и не разбросал костер, Великанам пришлось соорудить из одеял заслон от ветра. Однако, в конце концов, им удалось и разогреть пищу, и вскипятить воду, необходимую Линден для перевязки.
Когда она размотала бинт, Ковенант с удивлением увидел, что раны, его почти зажили. Обработав еще не затянувшиеся порезы, Линден бережно наложила новую повязку.
Признательный за ее заботу, терпение, просто за ласковое тепло ее рук и не находивший нужных слов, Ковенант пытался поблагодарить Линден взглядом. Однако она не поднимала на него глаз. Движения ее были резкими и нервными, голос – когда она заговорила – каким-то потерянным, заброшенным и одиноким, словно те горные пики.
– Мы приближаемся к... – Она сделала растерянный жест, по-видимому обозначавший ветер... – Этот ветер, он не настоящий. Не естественный. Это реакция на нечто – уж не знаю на что – находящееся с той стороны.
На лице ее появилась натянутая улыбка.
– И, если хочешь знать, по всем моим ощущениям выходит, что здесь уже два дня как стоит солнце пустыни.
Линден умолкла. Молчал и Ковенант, ожидая продолжения. Солнечный Яд с самого начала был для Линден мучением. Сверхчувственные способности делали ее особенно беззащитной перед этим Злом, ибо чередующиеся засуха и загноение мира, пожар пустыни и плач деревьев она воспринимала с особой, недоступной иным остротой. Гиббон предсказывал, что мироздание будет разрушено отнюдь не Ковенантом, но ею. Что ее видение станет источником всеобщего Осквернения, задуманного Презирающим. Тогда же ее коснулся Опустошитель. Квинтэссенция злобы влилась в ее уязвимую плоть, и потрясение оказалось столь сильным, что Линден два дня пребывала в беспамятстве.
Когда же она пришла в себя, после того как Ковенант вызволил ее из узилища в Ревелстоуне, пережитый ужас заставил ее возненавидеть свои способности. Она умоляла его пощадить ее, как он пытался умолить Джоан. Лишь поняв, что ее видение открыто не только злобе, но и всей красоте мира и что оно наделяет ее способностью к исцелению, Линден несколько воспряла духом.
Теперь Линден стала совсем другой женщиной: страшно было подумать о том, как она изменилась. Но ее восприимчивость к скверне Солнечного Яда осталась той же. Ковенант не мог знать, что у нее на сердце, но знал, как знала и она сама, что скоро ей придется оказаться под бременем слишком тяжелой для нее ноши.
Ноши, что никогда не выпала бы ей вторично, не позволь он себе лживо убедить ее, будто у них может быть общее будущее.
В свете костра лицо Линден казалось красным от возбуждения. В глазах плясали отблески подстегиваемых ветром языков пламени. Создавалось впечатление, будто ей не удается придать чертам своего лица обычную строгость. Она возвращалась туда, где все было пронизано Злом. Линден чувствовала себя обреченной.
– Я никогда не говорила... – вернулась к разговору Линден, – ...потому что хотела все забыть. Мы покинули Страну и забрались так далеко, что даже угрозы Гиббона стали казаться нереальными. Но теперь, – она непроизвольно проследила взглядом за ветром, – теперь это не идет у меня из головы.
Сердце Ковенанта сжалось: неужто после всего, что она уже рассказала ему, осталось нечто невысказанное, еще худшее, чем все остальное? Но он держался как мог.
– ...В ту ночь... – В голос ее прокралась боль. – ...В первую ночь на борту «Звездной Геммы»... еще до того как я поняла, что на корабль пробрался Опустошитель, до того как тебя укусила крыса...
Он вспомнил укус, приведший в действие порчу, едва не погубившую дромонд и Поиск, прежде чем Линден удалось найти способ совладать с ней.
– ...Так вот, тогда мне привиделся самый страшный кошмар. – И она описала этот сон.
Они находились на Небесной Ферме, и он, Ковенант, оказался на месте Джоан – во власти фанатичных приспешников Лорда Фоула. Она, Линден, бросилась вниз по склону, чтобы спасти его, но ничего не могла поделать. В грудь ее вонзился нож, из раны хлынула кровь – больше крови, чем ей доводилось видеть когда-либо в своей жизни. Кровь хлестала так, будто тем ударом был повержен весь мир. Словно клинок вонзился в самое сердце Страны. Линден едва не утонула, пытаясь остановить этот страшный поток.
Воспоминание повергло ее в ужас, но она не умолкла. Слишком уж долго и мучительно вынашивала Линден свои вопросы, и о чем желает спросить, знала, с ужасающей точностью.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:14 | Сообщение # 12

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Глядя прямо в глаза Ковенанту, она сказала:
– На Смотровой Площадке Кевина ты говорил, что существуют два разных объяснения. Внешнее и внутреннее. Разница между ними примерно такая же, как между хирургией и терапией. Внутреннее заключается в том, что мы видим общий сон. «Связаны в одном и том же бессознательном процессе», – так ты сказал. Это согласуется с тем, что я узнала позднее. Если нам снится сон – стало быть, любое совершенное здесь исцеление не более чем иллюзия. Оно не оказывает никакого влияния на оставшиеся там тела – на физическую непрерывность нашего существования в том мире. Но что может означать сон, увиденный во сне? Не является ли он своего рода пророчеством?
Ее прямота потрясла Ковенанта, да и это умозаключение оказалось для него неожиданным.
– Все не так просто... – попытался возразить он, припоминая собственные сны, но тут же осекся, ибо не мог подыскать убедительный довод. – Ведь тот сон приснился тебе под влиянием Опустошителя, – промолвил он, прервав наконец, затянувшееся молчание. – Тебе снилось то, что побуждало тебя к видению. Но пророчество Лорда Фоула тебя не касается, так что все это не имеет значения.
Линден уже не смотрела на него. Склонив голову, она закрыла лицо ладонями, но не смогла скрыть струившихся по щекам слез.
– Это случилось, когда я еще ничего не знала о Силе, – промолвила она, с обескураживающей откровенностью обнажая суть того, что не давало ей покоя. – А сейчас... Я могла бы спасти Хэмако. Могла бы спасти их всех. Ты был близок к взрыву – а я могла овладеть твоей дикой магией и вырвать сердце у того кроела. Я не представляю угрозы для Арки Времени. Никому из них не было нужды умирать.
От ужаса и стыда лицо Линден пылало. Ковенант знал – она говорила правду. Видение непрестанно усиливалось, а вместе с ним возрастали и ее возможности.
– Так почему же ты не сделала этого? – спросил он, подавляя стон.
– Из-за тебя! – отрезала Линден. – Видя, как ты терзаешь свою руку, я не могла думать ни о чем другом.
Боль в ее голосе помогла ему овладеть собой и не впасть в отчаяние. Он не мог позволить себе испугаться, ибо ей требовалось нечто большее.
– Я рад, что ты этого не сделала, – сказал Ковенант. – И не во мне дело. Я рад, что ты не сделала этого ради него. – Вспомнив о ее матери, он с расстановкой добавил: – Ты предоставила ему возможность достичь своей цели.
Линден вскинула голову и яростно впилась в Ковенанта взглядом.
– Он умер ! – прошептала она с нажимом, словно в одном этом слове заключалось больше горечи и гнева, чем можно было выразить криком. – По меньшей мере, дважды он спасал твою жизнь, а свою, всю без остатка, посвятил служению Стране. Той самой Стране, которая, если верить твоим словам, так тебе дорога. Принявший его народ почти полностью уничтожен. А он – умер!
Ковенант не дрогнул – ныне он был готов ко всему, что мог услышать от Линден, ибо никакие слова не могли сравниться с собственными его кошмарами. И он отдал бы душу за возможность быть достойным Хэмако.
– Я отнюдь не радуюсь его смерти. Но радуюсь тому, что он нашел ответ.
Минуту, показавшуюся бесконечной, Линден не отводила яростного взгляда, но, в конце концов, гнев медленно отступил. Она опустила глаза и заплетающимся языком проговорила:
– Прости. Но мне этого не понять. Убивать людей – плохо. – Память о матери была жива для нее, так же как и для Ковенанта. – Боже мой! Но разве спасти их было бы не лучше, чем позволить им умереть?
– Линден...
Она явно не хотела слушать его, ибо, затронув основной вопрос своей жизни, чувствовала необходимость ответить на него самостоятельно. Но он не мог оставить свою мысль невысказанной и со всей мягкостью, на какую был способен, промолвил:
– Хэмако не хотел, чтобы его спасли. По причине, противоположной той, что заставила твоего отца отказаться от помощи. Отец не хотел, чтобы его спасали. И он победил.
– Я знаю, – пробормотала Линден. – Знаю. Я просто не понимаю этого.
И, словно для того, чтобы удержать его от дальнейших слов, она поднялась и ушла от костра за одеялами.
Ковенант взглянул на Великанов, но тем нечего было ему сказать. Он начинал думать, что, когда смерть придет и к нему, она будет для него желанной.
Очень скоро костер погас. Сотканный-Из-Тумана попытался разжечь его снова, но не сумел. Однако когда Ковенант улегся, наконец, спать, ему приснилось, будто пламя разгорелось так яростно, что готово его поглотить.

Ночью ветер утих. Рассвет занялся на удивление ясный: в хрустальном, разреженном воздухе скалы светились, и казалось, что их не может коснуться никакая скверна. К дальнему концу прохода путники двинулись в приподнятом настроении, словно это утро обещало им несбыточную надежду.
Открывавшийся за перевалом вид при других обстоятельствах непременно привел бы их в восторг, ибо потрясал своим величием. Солнце играло на причудливом нагромождении утесов, острых зубчатых гребней и вздымавшихся к небесам пиков. А внизу, от подножия горных склонов до самого юго-западного горизонта, расстилались безбрежные Северные Равнины, по которым пролегал путь к Ревелстоуну.
Но в ярком солнечном свете они выглядели побуревшими и пожухлыми, словно пустыня.
Само по себе это не могло повергнуть в молчание Великанов, заставить Линден прижать ладони ко рту, а Ковенанта затаить дыхание – в это время года засуха в долине могла быть вызвана и естественными причинами. Но по мере того как рассветные лучи касались обнаженной земли, на ней начинал появляться зеленоватый налет. С огромного расстояния бесчисленные ростки и побеги казались отвратительной, склизкой плесенью.
Выругавшись, Ковенант обернулся и взглянул на солнце, но, к своему удивлению, ни малейших признаков ауры, которой должен был сопутствовать столь неожиданный всплеск зелени, не увидел.
– Мы находимся прямо под ней, – поняв его немой вопрос, бесстрастно пояснила Линден. – Вспомни, что я рассказывала, когда мы в прошлый раз пересекали Землепровал. Эту кайму мы увидим, но позже.
Ковенант не забыл ее объяснений. Солнечный Яд представлял собой извращение Земной Силы, и источник его находился под землей, в недрах Горы Грома, где устроил свое обиталище Лорд Фоул. Однако фокусировало его, приводило в действие солнце – потому-то смены фаз Яда и сопровождались окружавшей светило противоестественной аурой.
– Вам необходим камень, – хрипло промолвил Ковенант обращаясь к спутникам. – Нельзя находиться на голой земле в тот момент, когда ее коснутся лучи, – это опасно.
Самого Ковенанта, так же как и Линден, защищала обувь, принесенная из другого мира. Харучаи и Вейн уже показали, что они к Солнечному Яду невосприимчивы, что же до Финдейла, то он не нуждался ни в каких советах. Но Ковенант не мог допустить и мысли о том, чтобы подвергнуть опасности Великанов.
– Отныне и каждый день в момент восхода у вас под ногами должен быть камень.
Первая молча кивнула. Как и другие Великаны, она не могла оторвать взгляд от густеющего на глазах зеленого покрова на отдаленных равнинах.
Это зрелище заставило Ковенанта с тоской вспомнить о Сандере и Холлиан. Гравелинг подкаменья Мифиль покинул свой дом и сородичей, дабы служить проводником Ковенанту, понятия не имевшим о том, какие угрозы таит в себе Солнечный Яд. Его знания, упорство, преданность и отвага сохранили жизнь и Ковенанту, и Линден. А способность Холлиан предсказывать смену фаз Солнечного Яда была просто бесценной. И хотя сейчас Ковенант мог рассчитывать на Великанов и Линден с ее необычной силой, он не чувствовал себя готовым столкнуться с Солнечным Ядом, не имея поддержки бывших соратников.
И его тревожила их судьба. Ковенант отослал их из Прибрежья, полагая, что они едва ли смогут сыграть заметную роль в поисках Первого Дерева, коль скоро за это взялись могучие Великаны. К тому же ему претила сама мысль о возможности на время своего отсутствия – сколько оно продлится, не мог сказать никто, – оставить Страну в безраздельной власти Верных. Поэтому он вручил им крилл – магический клинок, изготовленный Лориком Усмиряющим Зло, и повелел попытаться поднять население Страны на сопротивление требовавшим свою кровавую дань Верным. Сопровождаемые лишь Силлом и Харном, вооруженные помимо простых ножей криллом, оркрестом – Солнечным Камнем Сандера и лианаром – деревянной палочкой эг-бренда и воодушевляемые хрупкой надеждой на то, что они смогут получить помощь от других харучаев, мужчина и женщина бесстрашно выступили против злых сил, овладевших Страной.
Память пересилила страх. Вид неестественно набухавшей зеленью равнины заставлял вспомнить прошлое с особой отчетливостью. Сандер и Холлиан были его друзьями. С ними он проделал далекий и трудный путь и теперь остро желал повстречать их снова.
Или отомстить за них.
– Идемте, – отрывисто бросил он спутникам. – Надо спуститься.
Первая окинула его оценивающим взглядом, словно его возрастающая суровость к себе пробуждала в ней сомнения. Но она была не из тех, кто отступает. Молча кивнув, Первая знаком направила его и Линден к саням, а сама, повернувшись, двинулась вниз по крутому, занесенному снегом склону с такой решимостью, словно ей не терпелось встретиться с приведшим сюда Поиск Злом.
Издав клич, похожий на вызов, Хоннинскрю сорвал с места Ковенантовы сани и, проваливаясь в снег, устремился следом за меченосицей.
На то, чтобы спуститься по склону к кромке снегов и оказаться у подножия горы, отряду потребовался всего один день. С немыслимым креном, на сумасшедшей скорости, доступной лишь Великанам, сани мчались с горы, ненадолго останавливались, лишь когда Первой требовалось оглядеться, чтобы выбрать лучший маршрут. Казалось, она вознамерилась отыграться на спуске и наверстать все время, затраченное на долгий и трудный подъем. До полудня зеленый обод – цвета хризопраза и глаз Дафин – сомкнулся вокруг солнца, словно гаррота. Но Ковенант не мог смотреть на солнце – как, впрочем, и куда бы то ни было. Его хватало лишь на то, чтобы цепляться за поручни саней да усилием воли сдерживать тошноту.
Лед и снег, покрывавшие склон, резко обрывались у кромки равнины, успевшей покрыться столь густой и буйной растительностью, что она казалась непроходимой. Поскольку Ковенанта все еще мутило, да и голова его шла кругом, он не мог не порадоваться тому, что спуск завершился в сумерки и Первой не взбрело в голову продолжить эту безумную гонку, ринувшись напролом сквозь заросли. Однако меченосица прекрасно видела, в каком состоянии находятся он и Линден. Пока Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю разбивали лагерь, она передала Ковенанту флягу с «глотком алмазов» и оставила их с Линден вдвоем – приходить в себя.
Снадобье быстро уняло тошноту Ковенанта, но ничего не могло поделать с яростью и страхом в глазах Линден. В течение вечера Красавчик и Первая попеременно обращались к ней с вопросами, но отвечала Линден односложно, и вид у нее был отсутствующий: Ползучая растительность говорила на языке, понятном лишь ей одной, и это поглощало все ее внимание. Не осознавая, что за ней наблюдают, Линден то и дело растерянно покусывала губу, словно утратила прежнюю собранность и понятия не имела, как ее вернуть.
Ее поза и облик живо напомнили Ковенанту то время, когда она впервые столкнулась с солнцем плодородия и едва не лишилась рассудка.
– Нет! – шептала Линден тогда. – Этого не может быть. Я не верю в такое Зло.
Теперь она верила во Зло, но легче от этого не становилось – напротив, ее возросшие сверхчувственные способности делали восприятие неотвратимого, как смерть, и неизлечимого, как проказа, Солнечного Яда еще более мучительным.
Ковенант пытался не спать, всем видом предлагая ей свою молчаливую поддержку, но Линден оставалась напряженной и отстраненной, и, в конце концов, смертельная усталость взяла верх над его сочувствием. Он провалился в сон с мыслью о том, что обладай он хоть малой толикой способностей Линден, то опасность, грозившая Стране, была бы не столь велика. А Линден была бы не столь одинока. Несмотря на видения, избавиться от которых он не мог, ночь пролетела как один миг. Когда Кайл разбудил Ковенанта, рассвет уже занимался. Почувствовав прикосновение харучая, Ковенант вздрогнул и, открыв глаза, поймал себя на том, что непроизвольно уставился на зелень. Его спутники были уже на ногах. Пока Красавчик и Сотканный-Из-Тумана готовили завтрак, а Хоннинскрю разбирал лагерь, Первая, стиснув зубы и бормоча ругательства, изучала местность. Пробел между горными пиками позволял первым лучам высветить полоску растительности прямо перед лагерем. Еще чуть-чуть, и солнце должно было коснуться отряда.
При виде того, как извивается и растет зелень, у Ковенанта по коже пробежали мурашки. Контраст между местами, куда падал солнечный свет, и теми, которых он еще не достиг, придавал этому зрелищу еще более фантастический и зловещий вид. На каменистой почве у подножия горы деревьев не было, однако корявые, немыслимо искривленные кустарники уже вымахали размером с деревья. Пространство между их стволами заполнялось чертополохом и другими гигантскими сорняками, а огромные полосы мха и лишайника цеплялись за камни, словно короста. И все, к чему прикасалось солнце, принималось расти с невероятной быстротой, словно поднимаясь на чудовищной опаре. Ковенант понял, что в действительности успел позабыть, сколь ужасен Солнечный Яд, и теперь страшился момента, когда ему придется оказаться в этом зеленом аду.
А потом первый солнечный луч упал на стоянку.
В последний момент Первая, Хоннинскрю и Красавчик успели встать на оголенные участки скалы. Сотканный-Из-Тумана вскочил на плоскую каменную плиту, предназначавшуюся для разведения костров на снегу.
Линден кивнула, одобрив предусмотрительность Великанов.
– На Кайла это не действует, – пробормотала она, – а вам необходимо беречься. – Ее и Ковенанта защищала обувь из иного мира, а Финдейлу и Вейну никакой защиты не требовалось.
Поначалу поднявшееся над скальным проемом солнце казалось нормальным: возможно, именно по этой причине у подножия холмов еще оставались места, свободные от растительности. Однако вскоре застывшие в неподвижности путники увидели, как вокруг светила сомкнулось ядовито-зеленое кольцо, изменив даже цвет солнечных лучей. Теперь и полоска голой земли у подножия склона приобрела изумрудный оттенок.
В горах еще стояла зима, и воздух в долине отнюдь не был теплым, однако Ковенанта прошиб пот. Линден мрачно повернулась к солнцу спиной, а Великаны занялись своими делами. На лице Вейна по-прежнему сохранялась странная, ничего не выражающая улыбка, а вот печаль в глазах Финдейла казалась еще более глубокой, чем обычно. Ковенант приметил, что у элохима дрожат руки.
Вскоре после того, как спутники позавтракали, Хоннинскрю кончил разбирать сани, превратив их в вязанки дров. Затем он и Сотканный-Из-Тумана увязали припасы в четыре тюка – два огромных для себя и два поменьше – для Красавчика и Первой. Теперь отряд был готов к выступлению.
– Друг Великанов, – обратилась Первая к Ковенанту. – Существует ли здесь иная опасность, кроме той, о которой мы уже знаем?
«Не должно бы, – подумал он, – но кто знает, как многое здесь изменилось. И не забираются ли теперь Всадники Верных даже так далеко на север».
– Думаю, – ответил он, – пока не переменится солнце, новой угрозы можно не опасаться. Но лучше не задерживаться.
– Понятно, – кивнула меченосица. Вытащив меч, она сделала два размашистых шага к подножию холма и принялась прорубать дорогу в высоких зарослях чертополоха.
Последовавший за ней Хоннинскрю расширял тропу.
Ковенант заставил себя занять место за спиной Красавчика. Кайл держался между Неверящим и Линден. Затем шел Сотканный-Из-Тумана, а позади него неразлучные Вейн и Финдейл.
Так отряд, потерпевший неудачу при попытке обрести ветвь Первого Дерева, вступил туда, где царила безраздельная жестокость Солнечного Яда.
Более чем до полудня отряду удалось сохранять поразительный темп. Чудовищные кустарники сменялись столь же зловещими папоротниками, чередующимися со скоплениями колючих трав, и все это с мучительной, болезненной неудержимостью тянулось вверх, к затянутому в зеленую петлю солнцу. Однако как ни трудно было прокладывать путь, Первая и Хоннинскрю продвигались столь быстро, что Ковенанту и Линден не приходилось замедлять шага. По мере того как путники удалялись от заснеженных гор, воздух становился все более теплым и влажным. Ковенанту пришлось снять верхнюю одежду – она нашла себе место в узле Красавчика, – но он все равно отчаянно потел. Прежде он, наверное, не выдержал бы такой скорости, но перенесенные испытания не только ожесточили, но и закалили его.
Однако во второй половине дня отряд оказался в местности, какую не могла бы измыслить даже самая безумная фантазия. Скрюченные, как вурдалаки, можжевеловые деревья душили друг друга чудовищно раскинувшимися кронами, тогда как их, в свою очередь, оплетала гигантская и злобная паутина вьюнов. Саму же почву сплошным ковром устилали источавшие яд огромные орхидеи. Первая с размаху нанесла удар по одной из лиан и тут же осмотрела отскочивший клинок – не затупился ли он? Стебель оказался крепким, словно железное дерево. Растения шевелились, шуршали и отравляли воздух своими выделениями. Теперь, чтобы хоть как-то продвигаться вперед, спутникам приходилось лавировать, а порой и протискиваться между стволами и стеблями.
Сумерки застали их посреди этого леса кошмаров. Вокруг не было видно ни единого камня; даже расстелить одеяла между стволами оказалось весьма непросто. Но на следующее утро, когда Кайл разбудил спутников, они с удивлением увидели, что он невесть где ухитрился набрать кучу мелких камней, достаточную, чтобы защитить двоих Великанов. А на плоском камне Сотканного-Из-Тумана вполне могли разместиться еще двое. Чувствуя себя защищенными, они приготовились встретить рассвет.
Но едва первые солнечные лучи стали пробиваться сквозь кроны задыхавшихся деревьев, как Ковенант содрогнулся, а Линден прикрыла рот рукой, чтобы подавить восклицание.
Они видели лишь краешек ауры, но она оказалась не зеленой, а красной. Солнечный Яд вступил в фазу губительного поветрия. То было солнце чумы.
– Два дня! – не удержался от стона Ковенант. – Все гораздо хуже, чем я думал.
Встретив вопросительный взгляд Первой, он с горечью пояснил, что прежде каждая фаза Солнечного Яда продолжалась не менее трех дней. Ускорение смены фаз означало, что мощь Яда усиливается, а из этого, в свою очередь, следовало... О том, что из этого следовало, Ковенант предпочел бы не думать. Это могло значить, что Сандер и Холлиан потерпели поражение, что на-Морэм заполучил источник крови, неиссякаемый, как его злоба, или же что Лорд Фоул настолько уверен в своей победе, что Верные больше не делают вид, будто они сдерживают Солнечный Яд.
Некоторое время Первая хмуро обдумывала ответ Ковенанта, а затем осторожно спросила:
– Возможно ли, что это лишь случайная вариация, а основной цикл остался без изменений?
Такое представлялось возможным – Ковенант вспомнил, что один раз он видел фазу, продолжавшуюся всего два дня. Но когда он повернулся к Линден, чтобы поинтересоваться ее мнением, то увидел, что она так и держит руку у рта. Зубы ее сомкнулись на костяшке указательного пальца, на подбородке виднелась капелька крови.
– Линден! – воскликнул он, хватая ее за запястье и отводя руку. Ее смятение передалось и ему.
– Солнце чумы, – прохрипела она, с трудом выдавливая слова из горла. – Ты забыл, что это такое? Или, может быть, у нас есть ваура?
И тут Ковенанту стало по-настоящему страшно. Ваура представляла собой едкий растительный сок, помогавший отогнать тучи насекомых, кишевших под солнцем чумы. Более того, это снадобье являлось противоядием против порождаемого Солнечным Ядом смертельного недуга. Недуга, способного поразить всякого, у кого на теле имеется хотя бы маленькая ранка.
– Адское пламя! – выругался он. – Скорее перевяжи палец!
Шрамы на руке Ковенанта уже успели зажить, а вот крохотные отметки на ее костяшках под этим солнцем могли оказаться роковыми. Вокруг уже начинали клубиться миазмы. Как только свет касался растений, кора на их стволах начинала отслаиваться, а древесина сочиться гноем. То были первые признаки начинавшегося гниения и распада.
К нарастающему зловонию вскоре присоединился надоедливый, буравящий уши писк невесть откуда взявшихся насекомых. Ковенанта охватили мрачные предчувствия, те самые, во власти которых оказалась Линден. Помимо всего прочего, она раньше него сообразила, что даже Великаны могут опасно заболеть, надышавшись ядовитых испарений или получив множество столь же ядовитых укусов.
И, тем не менее, она не сдвинулась с места. Глаза ее потускнели и были обращены внутрь. Из укушенного пальца сочились и падали в пыль маленькие красные бусинки.
– Черт побери! – неистово закричал Ковенант. – Я же сказал, забинтуй палец! И придумай что-нибудь. Похоже, мы попали в беду.
Линден вздрогнула, словно ее вырвали из забытья.
– Ты не понимаешь, – прошептала она, – ты не чувствуешь этого. Я не помню, чтобы когда-нибудь... чтобы такое... – Она сглотнула, чтобы удержаться от крика. Тон ее стал мертвенно равнодушным. – Ты этого не чувствуешь. Это так безобразно. Тебе с этим не справиться.
Клубы пара вились у ее лица, словно и оно начинало гнить.
Схватив Линден за плечи, Ковенант встряхнул ее изо всех сил.
– Может, я и не могу, зато ты – можешь! А иначе зачем ты здесь? Ты Солнцемудрая.
Солнцемудрая – таков был титул, данный ей элохимами. На миг взгляд Линден стал столь рассеянным и блуждающим, что Ковенант испугался, не лишилась ли она рассудка. Но в следующий миг она устремила на него взгляд, исполненный такой решимости и силы, что Ковенант вздрогнул. Лицо ее побледнело, как алебастр, но очи блестели, как алмазы.
– Сейчас же отпусти меня, – проговорила она одними губами. – У тебя нет никакого права...
Ковенант мгновенно выполнил ее требование, но Линден не смягчилась и, как только он разжал хватку, отвернулась, словно отпуская его прочь из своей жизни.
– Найди какой-нибудь еще не сгнившей зелени, – велела она Первой. Голос ее звучал странно: сурово и в то же время ломко. – Веток или чего-нибудь в этом роде. Обмакни концы в витрим и подожги. Дым в некоторой степени сможет нас защитить.
Приметив возникшую между Линден и Ковенантом напряженность, Первая приподняла бровь, однако медлить Великаны не стали: они прекрасно знали, какова сила видения Избранной. В считанные минуты они наломали достаточное количество ветвей, вполне годившихся на факелы. Красавчик пробормотал, что это не лучшее использование сбереженного им драгоценного напитка, однако одну из своих фляг вручил Первой без возражений. Вскоре четыре Великана и Кайл вооружились пылающими факелами: горели они с треском и отчаянным чадом, давая достаточно дыма, чтобы распугать гнус и отбить гнилостный запах. Раздосадованно жужжа, громадные кровососы устремились на поиски другой добычи.
Когда все припасы были уложены, Первая в ожидании указаний обернулась к Линден, признавая тем самым происшедшие изменения. Ковенант был Другом Великанов и Обладателем белого золота, однако теперь жизнь отряда целиком зависела от видения Линден.
Не глядя на Ковенанта, Линден кивнула и заняла обычное место между Первой и Хоннинскрю. Отряд пустился в дорогу.
Путь их пролегал сквозь клубы омерзительного пара. Вьющиеся лозы, еще вчера слишком твердые даже для меча Первой теперь набухали и покрывались омерзительными, то и дело прорывавшимися язвами. У некоторых деревьев выгнивала сердцевина, другие истачивали в труху древоточцы. На некоторых стволах кору почти полностью обглодали термиты. Дурманящая сладость орхидей порой пробивалась даже сквозь едкий дым факелов. Ковенант чувствовал: то, что им приходилось преодолевать сейчас, являлось венцом усилий Лорда Фоула. Именно такой, согласно его вынашиваемому тысячелетиями замыслу, должна была стать судьба всей Страны. Красота ее была порушена, естественный закон попран. Щуря слезящиеся глаза, задыхаясь и с трудом сдерживая рвоту, Ковенант молился о том, чтобы солнце не продержалось больше двух дней.
Однако солнце чумы давало им и некоторые преимущества: гниение дерева позволило Первой вновь взяться за меч и начать прорубать путь. Спутники зашагали быстрее и через некоторое время вышли из можжевелового леса на пространство, поросшее густой, высокой и липкой, словно вымазанной нечистотами травой. Здесь Первая объявила привал: следовало перекусить и подкрепиться «глотком алмазов».
В снадобье Ковенант безусловно нуждался, но кусок не лез ему в горло. Он не мог оторвать взгляд от распухшего пальца Линден.
«Недуг Солнечного Яда», – с горечью подумал он. А ведь Линден уже пришлось перенести эту болезнь. В тот раз Сандер и Холлиан, знавшие эту хворь не понаслышке, полагали, что ей не выжить. До сих пор Ковенант содрогался, вспоминая ее ужасные, какие не привидятся и в кошмаре, конвульсии. Спаслась она лишь благодаря собственному видению и вауре...
Это воспоминание вынудило Ковенанта вновь обратиться к Линден, хотя он и понимал, что вызовет ее досаду.
– Я, кажется, говорил тебе... – начал он более грубо, чем ему хотелось.
– А я говорила, чтобы ты оставил меня в покое, – оборвала его Линден. – Никто не просил тебя выступать в роли моей матери!
Однако Ковенант не отвел взора, и в глазах его читалась такая тревога, что воинственный пыл Линден несколько поутих. Нахмурившись, она отвернулась в сторону и пробормотала:
– Не беспокойся об этом, я знаю, что делаю. Это помогает мне сосредоточиться.
– Помогает?.. – Он решительно ничего не понял.
– Сандер был прав, – пояснила Линден. – Солнце чумы – худшее из проявлений Яда. Оно то ли высасывает из меня силы, то ли пропитывает... это трудно объяснить. Короче говоря, я становлюсь им. А оно – мною.
Попытка облечь в слова то, что не могло быть понято другими, заставило ее поежиться.
– А это, – продолжила она, подняв руку и пристально глядя на раненый палец, – боль и то, что она меня так пугает, помогает сохраниться различию. Чувствовать себя собой.
Ковенант кивнул – он ничем не мог ей помочь. Уязвимость Линден была ужасна – и для него тоже.
– Смотри, чтобы не стало слишком уж плохо, – прохрипел он и в очередной раз попытался хоть что-нибудь проглотить.

Остаток дня был ужасен, но на следующий день стало еще хуже. Однако к вечеру, сопровождаемый треском цикад и досадливым завыванием отпугиваемых дымом москитов, отряд добрался до холмистой местности, где из топи разлагавшегося мха и плюща выступали могучие валуны и скалы. Место оказалось подходящим для лагеря, ибо когда на следующее утро взошло солнце, его окружала пыльно-коричневая пелена.
Всего через два дня солнце чумы сменилось солнцем пустыни, несущим с собой засуху и палящий зной.
Скалы несколько защитили путников от воздействия солнца пустыни на гниющую растительность.
Казалось, что все, взращенное солнцем плодородия и подвергнутое гниению солнцем чумы, было вылеплено из воска. Под лучами замкнутого в коричневый обод светила все это истончалось, таяло подобно опавшим свечам и растекалось сероватой слизью. Мхи и лишайники образовывали в лощинах мутные лужицы, насекомые на лету превращались в склизкие дождевые капли. А потом вся эта жижа попросту испарилась, словно была выпита солнцем.
Еще утро не вошло в силу, а вся местность до последней лощинки уже оказалось выжженной: здесь не осталось ничего, кроме голого камня и сухой пыли.
Великанам это показалось страшнее, чем все виденное ими до сих пор. До сих пор могущество Солнечного Яда не было явлено им полностью – и ускоренный рост растений, и их разложение, так же как и обилие насекомых, еще можно было воспринять в пределах нормального. Но почти мгновенное исчезновение всяких признаков пусть искореженной и извращенной, но жизни потрясло спутников Ковенанта до глубины души.
– О Трос-Морской Мечтатель, – выдохнула Первая, оглядываясь вокруг. – Неудивительно, что ты не находил слов, чтобы описать это. Удивительно, как тебе удалось вынести такое, держа его в себе.
Красавчик непроизвольно жался к жене, лицо Сотканного-Из-Тумана исказила гримаса, словно его мутило. Зато глаза Хоннинскрю пламенели уверенностью человека, знающего, что он на верном пути.
Линден потребовала у Красавчика нож. Он, казалось, даже не услышал ее и пришел в себя лишь после того, как его жена, встрепенувшись, отвела взгляд от раскрывшейся перед ней бесплодной пустыни. Все еще в оцепенении, Красавчик протянул Линден свой клинок, и та аккуратно вскрыла загноившуюся рану на пальце, тщательно промыла ее витримом и забинтовала. Когда она подняла голову, вид у нее был не менее решительный, чем у Хоннинскрю. Похоже, она желала идти вперед, подобно капитану «Звездной Геммы».
Или подобно Елене, Высокому Лорду, той, которую любовь, омерзение и тяготение к Силе привели к безумному нарушению Закона Смерти. Уже через три дня пребывания под Солнечным Ядом Линден казалась способной на нечто подобное.

Вскоре отряд вновь выступил в путь. По опустошенной долине, казавшейся наковальней под свирепым молотом солнца, путники продвигались на юго-запад.
Вновь и вновь пред взором Ковенанта представали картины прошлого. Он и Линден были вызваны на Смотровую Площадку Кевина в день дождя, но в ту ночь был убит Нассис, отец Сандера, а на следующее утро взошло солнце пустыни. Под этим солнцем в подкаменье Мифиль Ковенант и Линден повстречали Опустошителя.
Много бедствий выпало в ту пору на долю Сандера. Как от гравелинга подкаменья от него требовали пролития крови его близких – жены и сына, дабы эта жертва могла послужить деревне.
Но вмешательство Опустошителя лишило его еще и отца и вынудило пожертвовать Маридом, самым близким другом, и поставило перед необходимостью пролить кровь матери. Все это и привело к тому, что он решился пренебречь долгом гравелинга ради Ковенанта и Избранной. И ради самого себя, ибо не желал больше совершать убийства. Под тем же самым солнцем пустыни многое изменилось и в судьбе Ковенанта. Под этим солнцем Марид, обратившийся в чудовище под действием Солнечного Яда, исполнил замысел Презирающего. С того времени в Ковенанте поселилась порча, яд, подталкивающий его к участи, уготованной Лордом Фоулом. К участи всепожирающего огня. К гибели мира в кошмаре необузданной магии, высвободить которую должны его любовь и печаль.
Солнце не позволяло думать ни о чем другом. Отряд располагал достаточными запасами воды, съестного и «глотка алмазов», однако, в конце концов, жаркое марево сделало головокружение Ковенанта столь сильным, что Хоннинскрю пришлось нести его на руках. Великан делал это не раз, следуя вместе с Ковенантом по дорогам судьбы и надежды. Но сейчас надежды не было – лишь тошнота, отчаяние и безжалостно палящее солнце.
Эта фаза Солнечного Яда также продлилась всего два дня, а за ней последовало новое появление солнца чумы.
Однако здесь, среди голой равнины, перенести красное солнце оказалось легче, чем в можжевеловых зарослях, ибо гнить было почти нечему, да и из насекомых попадались лишь роющие норы в земле. Правда, ни влаги, ни тени тоже не появилось. Через некоторое время путникам стали попадаться рогатые жуки и скорпионы размером с доброго волка, но меч Первой позволял держать эту нечисть на расстоянии. И всякий раз, когда Сотканный-Из-Тумана и Хоннинскрю брали Ковенанта и Линден на руки, скорость отряда существенно возрастала.
Но, в конце концов, начали уставать даже Великаны, несмотря на всю их природную силу и выносливость. Расстояния, пыль и жара исподволь делали свое дело. И тут, после двух дней чумы, Солнечный Яд вступил в фазу дождя. Стоя на камнях и встречая рассвет, путники ощутили на лицах непривычную прохладу, а когда солнце взошло, его окружало голубое кольцо – куда более голубое, чем само небо. И почти в тот же миг западный горизонт стало затягивать грозовыми тучами.
При мысли о дожде Ковенант воспрял духом, но когда крепчавший ветер принялся трепать его свалявшиеся волосы и бороду, он вспомнил, каково было путешествовать под солнцем дождя в прошлый раз.
– Нам потребуется веревка, – промолвил он, обернувшись к Первой, – чтобы не потерять друг друга.
Ветер уже свистел в ушах.
Линден, неотрывно смотревшая на юго-запад, как будто все ее внимание было приковано к Ревелстоуну, рассеянно пробормотала:
– Сам по себе дождь не опасен. Но он будет очень сильным.
Первая хмуро покосилась на облака и кивнула. Сотканный-Из-Тумана вытащил из своего узла моток веревки.
Впрочем, веревкой ее могли считать разве что Великаны – для людей это был толстенный канат, слишком тяжелый для того, чтобы его можно было обвязать вокруг пояса Ковенанта или Линден. Поэтому обвязались веревкой Великаны – от возглавляющей колонну Первой до замыкающего ее Сотканного-Из-Тумана. Людям приходилось держаться за канат руками.
Первая окинула взглядом местность, стараясь закрепить в памяти все детали рельефа, и отряд двинулся навстречу надвигающейся буре.
Мрачные тучи полностью затянули небо. Хлынул дождь, за пеленой которого Ковенанту едва удавалось различить шедшую впереди отряда Первую. Даже очертания Красавчика казались размытыми. Ветер напирал на левое плечо Ковенанта. Сухая пыль под ногами почти мгновенно превратилась в жидкую грязь, и башмаки начали скользить. Скоро Ковенант уже хлюпал по лужам, а дождевые струи молотили, словно дубинки. Ему оставалось лишь вцепиться в веревку.
Весь мир превратился в безжалостно хлещущий водопад, с завыванием ветра и холодом нескончаемого потока воды. Ковенанту следовало бы раздеться еще до начала дождя – мигом промокшая насквозь футболка была теперь лишь обузой.
«И откуда, – гадал он, – могла взяться эта чертова пропасть воды, если еще вчера равнина и вся Страна изнывали от жары?» Теперь, глядя перед собой, он с трудом мог рассмотреть лишь спину Красавчика. Она оставалась единственным ориентиром – она да веревка. Когда Ковенант оглянулся, чтобы посмотреть на идущих сзади, буря ударила его прямо в лицо. То была обреченная земля, и он обречен был блуждать по ней, ибо не мог отыскать ответа на свои сны.
В конце концов, из виду пропал даже Красавчик. Стена дождя стала сплошной, не оставив и проблеска света. Онемелые пальцы Ковенанта уже не позволяли держаться за веревку, и он зажал ее под мышкой, а потом и просто повис на ней. У него оставалась одна-единственная мысль: надо остановиться и переждать бурю в каком-нибудь укрытии. Однако веревка продолжала тянуть вперед.
И тут, столь же неожиданно, как приходили изменившие всю его жизнь вызовы в Страну, движение прекратилось. Веревка дернулась назад, да так резко, что он едва устоял на ногах. Пока Ковенант пытался восстановить равновесие, веревка провисла, а потом что-то тяжелое сбило его с ног, повалив в грязь.
В шуме бури ему слышались крики людей.
Почти сразу же сильные руки Великана – то был Красавчик – подхватили его и, поставив на ноги, подтолкнули на несколько шагов к хвосту колонны.
Казалось, будто дождь остался за его спиной, ибо прямо перед собой он увидел трех человек. Все они походили на Кайла. Один из них – то действительно был Кайл – схватил Ковенанта за руку и прижал губы к его уху. Сквозь шум дождя Ковенант с трудом расслышал слова:
– Здесь Доррис и Фол, харучаи, пришедшие противостоять Верным.
Ковенанта нещадно хлестал дождь, ветер пронизывал его насквозь, но он, забыв обо всем, закричал:
– Где Сандер?! Где Холлиан?!
В ярости хлещущих струй он смутно различил еще две человеческие фигуры – и одна из них протянула ему какой-то предмет.
И тут, пронзая тьму, вспыхнул ослепительный белый свет, исходивший из яркого драгоценного камня, вплавленного в крестовину длинного кинжала. Свет рассеивал мглу, и казалось, что даже дождь не в силах его коснуться.
Крилл Лорика.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

Что-то правил GolDiVampire - Четверг, 12 Июл 2012, 15:14

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:17 | Сообщение # 13

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Он высветил лица всех, кто окружал Ковенанта: Кайла, его соплеменников Дорриса и Фола, Сотканного-Из-Тумана, по бокам которого стояли Вейн и Финдейл, Красавчика и Первую, поддерживавших с обеих сторон Линден. И тех двоих, принесших крилл.
Сандера, сына Нассиса, гравелинга подкаменья Мифиль.
И Холлиан, дочь Амит, бывшую эг-брендом.

Глава 8
Защитники Страны

Дождь грохотал, как гром. Потоки воды несли звуки голосов, но Ковенант не мог разобрать ни слова. Губы Сандера беззвучно шевелились, Холлиан моргала, словно не зная, плакать ей или смеяться. Ковенанту хотелось подойти к ним, обнять их – ведь то, что они живы, само по себе было для него радостью, – однако сияние крилла удерживало его на месте. Усилилось жжение в предплечье: порча подталкивала его к тому, чтобы овладеть криллом. И сжечь. Через несколько мгновений Кайл снова прокричал Ковенанту в ухо:
– Гравелинг спрашивает, увенчались ли наши поиски успехом.
Вздрогнув при этих словах, Ковенант схватился за голову, непроизвольно прижав ко лбу излучающее внутреннее тепло кольцо. К горлу его подступил ком с трудом сдерживаемых рыданий. Он так стремился встретить Холлиан и Сандера живыми, что совершенно забыл, что означал для них провал его поисков.
Слух Первой был острее, чем у Ковенанта, и она расслышала вопрос, еще когда его задавал сам Сандер. Набрав побольше воздуха, она прокричала, перекрывая шум бури:
– Мы потерпели неудачу. Трос-Морской Мечтатель погиб. Мы прибыли сюда в поисках иной надежды.
– Здесь вы ее не найдете! – едва донесся из-за стены дождя ответный крик Сандера.
Затем свет отступил. Гравелинг повернулся и, держа крилл над головой, чтобы указывать отряду путь, двинулся в ревущую мглу.
Ковенант в отчаянии уронил руки.
В первое мгновение за Сандером никто не последовал, хотя его силуэт четко вырисовывался в сиянии крилла. К Ковенанту и Линден подошла Холлиан. Он не заметил ее приближения, и когда она крепко обняла его в знак приветствия, не успел никак отреагировать. Она разомкнула объятия и шагнула, чтобы обнять Линден. Однако ее порыв помог Ковенанту собраться с духом – он воспринял его как знак прощения или подтверждения того, что его и Линден возвращение могло быть важнее надежды. Поддерживаемый Кайлом, едва справляясь с онемевшими членами, он двинулся вслед за светом.
Они находились в лощине между холмами. Собравшаяся там вода доходила Ковенанту до колен. Однако этот поток струился в том же направлении, куда шел он, к тому же его поддерживал Кайл. Похоже, харучай был настроен куда решительнее, чем когда бы то ни было. Скорее всего, именно свойственная его народу ментальная связь друг с другом помогла Доррису и Фолу отыскать путников в хаосе бури. И теперь Кайл был не один. Ни скользкая глина, ни дождь, ни стремительный поток под ногами не могли лишить его точки опоры. Поддерживающий Ковенанта харучай казался высеченным из гранита.
Ковенант совершенно потерял из виду своих спутников, но его это не заботило. Он доверял всем харучаям, как привык доверять Кайлу, и сейчас полностью сосредоточился на том, чтобы побыстрее переставлять неловкие, подгибающиеся ноги.
Дорога сквозь бурю и мглу казалась бесконечной. Потом впереди замаячила скала, и Ковенант с Кайлом увидели, как свет крилла Сандера отражается от влажных краев широкого входа в пещеру. Войдя внутрь, Сандер, не теряя времени воспользовался серебряным пламенем крилла, чтобы зажечь заготовленную заранее кучку хвороста, завернул клинок и спрятал его за пазуху.
Костер был далеко не столь ярок, как крилл, но давал достаточно света, чтобы разглядеть сложенные у стен пещеры вязанки хвороста и узлы с припасами. Здесь находился лагерь Сандера, Холлиан и харучаев.
Пещера оказалась высокой, но неглубокой – всего-навсего впадина в склоне холма. По скошенному потолку дождевая вода стекала внутрь и сочилась на пол, так что поддерживать огонь было отнюдь нелегко. Но для вконец измотанного и издерганного Ковенанта это убежище было сущим раем. Стоя у костра и пытаясь растереть похолодевшую до онемения кожу, он молча смотрел на Сандера.
Тем временем собрались все остальные. Доррис привел четырех Великанов, а Фол, словно обязательства, принятые по отношению к Линден Сотканным-Из-Тумана, уже перешли к нему, доставил ее. Финдейл и Вейн подошли сами и остались у входа в пещеру, не выказывая желания укрыться от хлещущего дождя. Холлиан сопровождал Герн, харучай, взявший ее под свою опеку в те дни, когда Ковенант вызволил эг-бренда из Ревелстоуна и спас от Ядовитого Огня. Когда Сандер и Холлиан покинули Прибрежье и отправились поднимать людей против Верных, Герн пошел с ними. Но не один: Стилл, второй харучай, оберегал Сандера.
Где же Стилл?
Впрочем, этот вопрос был еще не самым трудным. Где люди? Где жители деревень, которых Сандер и Холлиан Должны были вдохновить на борьбу? Где другие харучаи? Неужто после учиненной Верными гнусной бойни они послали сразиться с ними лишь Фола и Дорриса?
«Здесь вы не найдете надежды». Неужели на-Морэм уже одержал победу?
В недоумении глядя через оплывающий костер, Ковенант пошевелил онемевшей челюстью, но так ничего и не сказал. Пещера приглушала шум бури, но она продолжала реветь у входа, словно яростный и голодный зверь. Однако Ковенанта остановило не это: он увидел, как изменился Сандер. Будучи гравелингом подкаменья Мифиль, он вынужден был проливать кровь, но никогда не походил на человека, умеющего убивать. Теперь же он выглядел именно так.
Когда Ковенант повстречал его впервые, на молодом лице Сандера отражалось терзавшее его противоречие между долгом и знанием. Отец открыл ему, что мир отнюдь не таков, каким он являлся по утверждению Всадников, что он вовсе не наказание за прегрешения рода человеческого. Как же непросто было ему исполнять свой долг, свершая то, чего требовали Верные и к чему принуждала неумолимость Солнечного Яда. Груз тайных сомнений лег на его чело, наполнив глаза квинтэссенцией горечи. Но сейчас Сандер выглядел столь же неумолимым и острым, как тот кинжал, которым когда-то ему приходилось отнимать жизни близких. В свете костра глаза его полыхали, как стальные клинки, а каждое движение было исполнено напряженного, ждущего своего часа гнева – дикой, невыразимой ярости.
В облике его не было даже намека на радость встречи. Конечно, Первая уже сообщила ему, что поиски не увенчались успехом, но, скорее всего, дело было не в этом. Казалось, что его угрюмость не имеет отношения к Неверящему: просто этот человек уже утратил способность радоваться.
В смятении и тревоге Ковенант обратил свой вопрошающий взгляд к Холлиан. Не приходилось сомневаться в том, что и ей довелось перенести немало; кожаная одежда была изодрана и наскоро зачинена во многих местах, а судя по исхудалым рукам и ногам, знавала она и голод. Однако выглядела Холлиан совсем иначе, чем Сандер.
Оба они принадлежали к крепкой, выносливой породе жителей подкамений – как правило, приземистых и темноволосых. Холлиан была несколько моложе Сандера, и жизнь ее поначалу складывалась совсем по-иному. До того как прибывший в подкаменье Кристалла Всадник потребовал ее жизнь и ей, спасенной Ковенантом, Линден и Сандером, пришлось покинуть свой дом, она являлась самым ценным членом общины. Будучи эг-брендом, Холлиан обладала способностью предсказывать смену фаз Солнечного Яда, что давало землякам бесценное преимущество. Она не знала горьких сомнений и тягостных утрат, какими была полна жизнь Сандера. Сейчас ее глаза светились неподдельной теплотой, являвшей разительный контраст с суровостью Сандера. Не будь столь нежны обращенные ею к гравелингу взгляды, Ковенант мог бы подумать, что эти двое стали друг другу чужими.
Волосы ее остались такими, как прежде: черными, как вороново крыло, метавшимися по плечам при малейшем движении. Это придавало ее облику оттенок обреченности.
К стыду своему, Ковенант не знал, что ей сказать. Она и Сандер значили для него так много. «Здесь вы не найдете надежды» – не это он желал бы услышать. Но, так или иначе, интуиция подсказывала Ковенанту, что Холлиан и Сандер вовсе не стали чужими. Напротив, его суровость и ее внутреннее свечение могли иметь один и тот же источник. Но эти догадки едва ли стоило высказывать вслух. Да и мучили его в первую очередь иные вопросы.
Где же Стилл?
Где жители Страны? Где харучаи?
Затянувшееся молчание становилось неловким, и Первая решила разрядить обстановку великанской любезностью. Прежде эту роль брал на себя Хоннинскрю, но в последнее время он пребывал не в том расположении духа.
– Камень и Море! – начала она. – Я искренне рада приветствовать вас снова, Сандер гравелинг и Холлиан эг-бренд. Когда мы расстались, я и мечтать не смела о новой встрече. Это...
Едва начавшуюся речь прервал неожиданный шепот Линден, все это время внимательно присматривавшейся к Холлиан.
– Ковенант. Она беременна.
«О мой бог!»
По стройной фигурке женщины догадаться об этом не смог бы никто, но ведь она и Сандер покинули Прибрежье едва ли девяносто дней назад. Но сомневаться в сказанном Линден не приходилось: в этом она не могла ошибиться. У Ковенанта подкосились ноги.
Беременна .
Так вот в чем дело. Вот что радовало Холлиан и тяготило Сандера. Она ликовала, ибо любила его. А он был устрашен по той же причине. Поиски Первого Дерева закончились провалом. Миссия, с которой Ковенант послал его в Страну, тоже не увенчалась успехом. А ему, Сандеру, уже пришлось убить жену и ребенка. Пути назад для него было.
– О Сандер! – Ковенант не был уверен, что заговорил вслух, но чувствовал, как глаза его наполнили слезы. Он склонил голову, которую следовало бы посыпать пеплом позора. – Прости меня.
– Твоя ли вина в том, что поиски завершились крахом? – сурово спросил Сандер. – Ты ли привел нас к тому, что моя собственная неудача открыла последнюю дверь обреченности?
– Да, – ответил Ковенант. Вслух или молча – это не имело значения.
– Тогда послушай меня, юр-Лорд. – Сандер подошел ближе, и сейчас в его голосе слышалась печаль. – Слушай меня, Неверящий, Обладатель белого золота. Слушай меня.
Пытаясь восстановить самообладание, Ковенант поднял глаза. Гравелинг присел перед ним: отблески костра очерчивали его твердые скулы.
– Когда ты убедил меня пренебречь долгом и покинуть мой дом, я желал одного: чтобы ты не предал меня. Ты втравил меня в безумный поиск моего друга Марида, спасти которого я не мог. Ты отказался воспользоваться моей кровью, что могла бы помочь тебе, и добился того, чтобы я отведал алианты, хотя я считал ее смертельным ядом. Во всем этом я видел залог чего-то большего, нежели верность. Я молил тебя придать смысл моей жизни и смерти моего отца Нассиса. В подкаменье Кристалла ты ценой огромных усилий спас от грозившей ей опасности Холлиан, дочь Амит, словно бы специально для того, чтобы я ее полюбил. А когда мы оказались в руках Верных, вырвал из узилища и спас нас обоих. Но, научив нас видеть Зло, творимое Верными, ты повернулся спиной к преступлению, вопиющему о воздаянии перед лицом всей Страны. Ты не придал моей жизни смысла, в котором я так нуждался, а вместо того возложил на меня задачу, которая оказалась мне не по силам. И этим ты предал меня, юр-Лорд.
То была правда. Ковенант сам возложил на себя ответственность за ту истину, принять которую он потребовал от Сандера. И потерпел неудачу. Как можно было назвать это, если не предательством? Ответом на обвинения Сандера могли быть лишь печаль и слезы.
Однако гравелинг еще не закончил.
– Следовательно, – резко продолжил он, – я вправе требовать, чтобы ты, юр-Лорд, Неверящий, Обладатель белого золота, выслушал меня до конца. Ты предал меня – и я рад, что ты вернулся. Хотя ты и не принес надежды, надежда в тебе самом. Иная мне неведома. Только в твоих руках возможность возвеличить или отринуть какую угодно истину по твоему усмотрению. Пока есть ты, я не приму ни обреченности, ни отчаяния. Пока я с тобой, для меня не существует предательства или неудачи. И пусть даже истина, которой ты учил меня, обречена, я смогу утешиться тем, что мне и моей любимой не придется носить горечь этой утраты в одиночку. Впрочем, Ковенант, что могут сказать слова? Я рад, что ты вернулся.
Ковенант молча обнял Сандера и сжал в объятиях. Плач его сердца был молчаливым обещанием.
– На сей раз я не повернусь спиной к злодеяниям, и эти выродки получат по заслугам.
Лишь ответные объятия гравелинга несколько утешили Ковенанта. Снова воцарилось молчание, но Красавчик нарушил его покашливанием, а Линден хрипловатым от сочувствия голосом промолвила:
– Лучше поздно, чем никогда, а то я уж боялась, что эти двое так и не начнут разговаривать. – Она стояла рядом с Холлиан, и казалось, будто две женщины за несколько мгновений стали родными сестрами.
Ковенант ослабил объятия, но отпустить гравелинга смог не сразу.
– Некогда подобные вещи говаривал Морэм, – промолвил он, сглотнув подступавший к горлу ком. – Ты начинаешь напоминать мне его.
Воспоминание о давно умершем Лорде заставило Ковенанта заморгать, чтобы подступившие слезы не застилали глаза.
– Фоул полагает, будто ему только и надо, что разрушить Арку Времени и разорвать мир. Но он не прав. Красоту так просто не уничтожить.
Вспомнив песню, что пела ему Лена, когда она была юной девушкой, а он впервые попал в Страну, Ковенант тихонько произнес:

Душа, взрастившая цветок,
Не увядает, а живет.

Сандер, сумев выдавить улыбку, поднялся на ноги. Ковенант последовал его примеру, и оба они обернулись к собравшимся.
– Прости мою неприветливость, – промолвил Сандер, обращаясь к Первой. – Мне жаль, что ваш поход не увенчался успехом. Но вы побывали на неведомых окраинах Земли, повидали немало опасностей, испытали немало тягот и вправе рассчитывать на радушный прием. Страна нуждается в вас, да и мы, думаю, сможем вам пригодиться. Да будет наша встреча счастливой.
На тот случай, если Великаны не расслышали имен харучаев раньше, он официально представил Дорриса и Фола, после чего сказал:
– Трапеза наша скудна, но я прошу разделить ее с нами.
Первая ответила тем, что представила Сотканного-Из-Тумана. Вейна Сандер и Холлиан уже видели, а о Финдейле она предпочла умолчать, словно для нее он перестал существовать. Оглядев неглубокую сырую пещеру, она заметила:
– Похоже, с припасами у нас получше – их хватит на всех. Но скажи, гравелинг, далеко ли находится Ревелстоун, куда так стремится Друг Великанов?
– Дорога туда займет пять дней, – отвечал Сандер, – или даже три, если нам не потребуется идти крадучись, чтобы не попасться на глаза Верным.
– Тогда, – заявила Первая, – мы снабжены всем в избытке, свыше всякой меры. А вот ваша мера, – она взглянула на исхудавшее лицо Холлиан, – и впрямь скудна. Давайте же отпразднуем нашу встречу вместе.
Она развязала свой узел, и другие Великаны последовали ее примеру. Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана тут же принялись готовить еду. Дождь продолжал немилосердно барабанить по склону холма, и на полу пещеры образовались уже изрядные лужицы. Однако после кошмарного похода сквозь бурю это прибежище казалось и сухим, и теплым. Ковенанту доводилось слышать, что если долго держать человека под непрекращающимся дождем, его можно довести до безумия. Потирая онемелые пальцы, он наблюдал за спутниками, стараясь набраться мужества, чтобы задать мучившие его вопросы.
Зато Первая и Красавчик, несмотря на страшную усталость, перенесенные тяготы и невеселые перспективы, упорно продолжали оставаться сами собой. Дожидаясь ужина, она первым делом вытащила свой длинный меч и начала тщательно его начищать, тогда как он присоединился к Сандеру и стал предаваться воспоминаниям, с неподражаемым юмором описывая их предыдущую встречу и приключения в Сарангрейвской Зыби. Сотканный-Из-Тумана все еще чувствовал себя неуверенно, порой долго не мог найти нужный мешок или короб и стал работать шустрее, лишь когда Хоннинскрю сердито рыкнул. Ни время, ни мужество, проявленное в битве с аргулехами, не излечили его от сомнений.
Да и капитан, похоже, все чаще начинал вести себя в вовсе не свойственной Великанам манере. Он выказал поразительное отсутствие энтузиазма по поводу встречи с Сандером и Холлиан, да и ужин, казалось, вовсе его не интересовал. Все, что он делал, делалось по обязанности, а возможно, просто по необходимости занять время до той поры, когда у него появится возможность достичь цели. Какова эта цель, Ковенант не знал, но от одной мысли о том, в чем она может заключаться, у него по коже пробегали мурашки. Все шло к тому, что Хоннинскрю задумал любой ценой воссоединиться со своим братом. Ковенант хотел поговорить с ним, но возможности перемолвиться с глазу на глаз не было. Оставив эту затею, он огляделся по сторонам.
Линден отвела Холлиан на самое сухое место возле стены и с помощью своего видения старалась определить состояние, вес и рост вынашиваемого ребенка. Шум дождя заглушал тихие голоса женщин, но о главном Линден объявила довольно громко:
– Это мальчик.
Устремленные к Сандеру темные глаза Холлиан сияли.
Вейн и Финдейл так и не двинулись с места: отродье демондимов попросту не обращал на пропитавшую его рваную тунику и стекавшую по гладкой черной коже воду ни малейшего внимания. Обреченного же дождь и вовсе не мог коснуться: он проходил сквозь него, словно элохим был представителем некой иной реальности.
Стоящие поблизости от входа в пещеру харучаи вовсе же сбились в кучку. Доррис и Фол наблюдали за бушевавшей снаружи бурей, Кайл и Герн выглядели погруженными в себя. Возможно, они обменивались своими мыслями и переживаниями, но по их бесстрастным лицам нельзя было судить ни о чем.
«Совсем как Стражи Крови», – подумал о них Ковенант. Казалось, любой из них полностью владел всеми знаниями остальных. Единственная разница заключалась в том, что эти харучаи были подвластны времени. Возможно, именно это делало их еще более бескомпромиссными.
Ковенант не желал, чтобы харучаи ему служили, – он чувствовал, как крепнет в нем эта уверенность. Он не желал, чтобы ему служил кто бы то ни было. Обязательства, которые принимали по отношению к нему, обходились слишком дорого. Каждый, находившийся рядом с ним, был обречен. Ему следовало бы путешествовать в одиночку. А ведь теперь любая навлекаемая им опасность будет грозить не только добровольным спутникам, но и еще не родившемуся ребенку Холлиан.
И что же случилось с остальными харучаями – теми, кто, как Фол и Доррис, наверняка выступили против Верных?
И почему Сандер и Холлиан потерпели неудачу?
Когда ужин был готов, Ковенант уселся у костра в кругу своих спутников и, привалившись спиной к стене пещеры, внутренне напрягся. Ужин и отодвигал, и в то же время с неизбежностью приближал время расспросов.
Холлиан пустила по кругу кожаную флягу. Отхлебнув глоток, Ковенант сразу узнал метеглин – густой, питательный напиток, бывший в ходу у жителей страны.
От неожиданности он резко вскинул голову:
– Так, стало быть, вы вовсе не провалились?
Сандер нахмурился, словно вопрос Ковенанта причинил ему боль.
Зато Холлиан ответила прямо, без обиняков:
– Не совсем.
Губы улыбались, но в глазах было уныние.
– Ни в одном подкаменье, ни в одном настволье мы не провалились полностью.
Ковенант бережно опустил флягу на пол. Плечи его дрожали, лишь усилием воли он сумел унять дрожь в голосе и руках.
– Объясните мне... – начал он. Все взоры обратились к Сандеру и Холлиан. – Объясните мне, что все же случилось.
Сандер отложил недоеденный ломоть хлеба.
– Провал или неудача – это не то слово, которому можно доверять. – Избегая смотреть на Ковенанта, Линден и Великанов, Сандер остановил взгляд на угольях костра. – Каждый вкладывает в него свой смысл. Мы потерпели неудачу – и вместе с тем это не так.
– Гравелинг, – добродушно встрял Красавчик, – у нашего народа принято говорить, что радость истории не в устах рассказчика, но в ушах слушателя. Поиски Первого Дерева дали нам темы для многих ужасных и жестоких историй, слушать которые не всегда в радость. Однако пусть даже мы и понесли утраты, – он бросил взгляд на Хоннинскрю, – нас не удалось устрашить до конца. И мы здесь. Не сомневайся, позволь нам разделить твою боль.
На миг Сандер закрыл лицо ладонями, словно собирался заплакать, но, когда опустил руки, глаза его были яркими и сухими.
– Так слушайте же, – натянуто начал он. – Мы покинули Прибрежье, вооруженные криллом Лорика и облеченные доверием юр-Лорда. В сердце моем царила надежда, передо мной имелась ясная цель, и я обрел новую любовь – тогда как все, что я любил прежде, было мертво... – Все, кого он любил раньше, были убиты, причем жена и сын пали от его собственной руки. – ...Поэтому я полагал, что, когда мы пронесем по деревням призыв к неповиновению, нам поверят. Из Коеркри мы двинулись на северо-запад, пытаясь попасть в Верхнюю Страну в обход Сарангрейвской Зыби, чтобы не рисковать встречей с таящимся Злом. Путешествие это доставило нам великую радость, ибо мы оставались наедине друг с другом, если не считать общества Стилла и Герна, а Прибрежье от самого моря до высоких холмов и остатков Леса Великанов никогда не подвергалось воздействию Солнечного Яда...
Когда они пересекли эту местность впервые, страх и неуверенность затуманили их восприятие, и только сейчас они смогли по-настоящему оценить благоухающую красоту земли, которой не коснулась скверна. Леса и звери, цветы и птицы – все наполняло их сердца благодатью. Верные учили, будто Страна создана в наказание за несчетные злодеяния человеческого рода. Ковенант отрицал это учение, заверяя, что прежде Страна была несказанно прекраснее, но даже поверившие ему Холлиан и Сандер лишь в Прибрежье начали понимать, что же он имел в виду.
Таким образом, они еще раз убедились в злокозненности Верных и, чтобы не мешкая приступить к осуществлению своей миссии, решились пройти по северной оконечности Сарангрейвы.
Взобравшись на Землепровал, они вновь вступили в края, где властвовал Солнечный Яд. Найти хоть какую-нибудь деревню было непросто – карт у них не было, и они даже плохо представляли себе, каковы истинные размеры Страны. Но, в конце концов, зоркому харучаю удалось углядеть Всадницу, и эта облаченная в красное женщина невольно вывела путников к первому селению – маленькому, притулившемуся в лощине среди холмов настволью.
– В настволье Дальнем нас не очень-то приветили, – кисло пробормотал гравелинг.
– Всадники забирали у них самых молодых и самых здоровых, – пояснила Холлиан. – И это было не то, что прежде. Раньше Верные всегда выказывали в своих требованиях предусмотрительность, разумно полагая, что, забирая каждого десятого, они, в конце концов, сами же останутся без источников новой крови. Но с учащением смен Солнечного Яда все прежние предосторожности оказались отброшенными. Верные стали наведываться в деревни вдвое, втрое чаще и увозили с собой стольких, скольких могли нести рысаки.
– Лишенные выкупленных тобой харучаев, – добавил Сандер, обращаясь к Ковенанту, – Всадники перешли от привычного для них сбора урожая к беззастенчивому истреблению всех и вся. Началось это, если верить тому, что нам рассказывали, примерно в то время, когда мы направлялись из Верхней Страны через Сарангрейвскую Зыбь к морю. Благодаря рукху – тому, который потом носил я, – на-Морэм знал, что с тобой случилась беда и нанести удар ты не сможешь...
Сандер говорил так, будто знал, как воспримет Ковенант это известие – как будет корить себя за то, что не дал боя Верным раньше, – а зная это, решил, что ему больше незачем проявлять осторожность.
Ковенант внутренне содрогнулся, но заставил себя слушать дальше.
– Когда мы пришли в настволье Дальнее, – продолжал эг-бренд, – там не было никого, кроме стариков, калек и всеобщего горя. Какие уж тут могли быть приветствия. Они увидели в нас лишь чужаков, ценой крови которых можно продлить свое существование...
Сандер сердито уставился в огонь. Глаза его были тверды, словно полированные камни.
– Но я был готов к этому и знал, чем ответить на попытку насилия. С помощью крилла Лорика и оркреста я, не пролив и капельки крови, поднял из недр воду и вырастил уссусимиму под солнцем пустыни. Такое могущество не могло не поразить их, и после увиденного они готовы были верить каждому нашему слову, направленному против Верных. Только вот что толку было от этих слов и от их веры? Какое сопротивление Всадникам могла оказать горстка больных да убогих? Они могли лишь прятаться по домам, и единственным их стремлением было подольше оставаться в живых. Итак, вроде бы нельзя сказать, что мы в том настволье потерпели неудачу, – но как это назвать иначе, мне неизвестно.
Холлиан ласково положила ладонь на его руку. По-прежнему барабанил дождь, под ногами Ковенанта уже собралась лужица, но он не замечал этого – как старался не замечать и мучительных спазмов бесполезного сожаления. Время для покаяния придет потом. Сейчас он должен был слушать.
– Но в одном, – вновь взяла на себя рассказ эг-бренд, – жители Дальнего нам все-таки помогли. Они рассказали, где находится ближайшее селение – подкаменье, лежащее к западу, – и нам не пришлось тратить время на поиски.
– Помогли, – угрюмо проворчал Сандер. – Легко оказать помощь, которая ничего не стоит. Эдак нам и в других деревнях помогали. Не добившись толку в одной, мы узнавали, где тут ближайшая, и отправлялись туда. Но чем дальше мы продвигались на запад и ближе оказывались к Ревелстоуну, тем хуже встречали нас люди, ибо близость твердыни на-Морэма внушала им страх. Конечно, с помощью крилла, оркреста и лианара нам всегда удавалось обеспечить себе более или менее сносный прием, но у всех этих людей было недостаточно крови, чтобы порождать страх и уж тем более – заставлять сопротивляться. Кончалось тем, что нам вновь рассказывали, в какой стороне расположено ближайшее подкаменье или настволье... И вот что я тебе скажу, Томас Ковенант, – пусть мне это и горько, но я хочу, чтобы ты правильно меня понял. Я бы не сказал, что во всех деревнях встречались одни лишь увечные да убогие. Мы встречали мужчин и женщин, достаточно молодых и сильных, чтобы помочь нам, – только вот желания подобного у них не было. Многие просто-напросто не понимали, как и за что человек может любить Страну! Бывало, что на наши жизни покушались, да оно и понятно – ведь наша кровь могла помочь им выжить. Мы остались целы лишь благодаря отваге и мастерству харучаев. Не знаю, чем подсластить эту горечь, но твердо уверен в одном – жители деревень ни в чем не виноваты. Трудно поверить, что люди способны перенести такие страдания и все еще жить и терпеть.
На миг он умолк, и в пещере был слышен лишь шум дождя. Взяв за руку Холлиан, гравелинг сжал ее так, что его мышцы вздулись узлами. Ростом он был не выше Линден, но обладал неимоверной силой. Ковенанту он показался упорным и грозным, каким, наверное был Берек Полурукий в тот час, когда на склоне Горы Грома древний герой прикоснулся наконец своей рукой к Земной Силе.
Молчание затянулось. Верные уже пролили море крови, однако под угрозой еще оставалось множество жизней. А как их защитить, Ковенант не знал. В поисках поддержки он посмотрел на Линден, но та не заметила его взгляда. Голова ее была поднята, глаза напряжены, словно она принюхивалась к воздуху, стараясь уловить невнятную для долгих угрозу. Ковенант обернулся к Великанам, но глаза Хоннинскрю скрывали кустистые брови, а Сотканный-Из-Тумана, Первая и Красавчик смотрели лишь на Сандера и Холлиан.
Стоящий у входа в пещеру Кайл поднял руку, будто вознамерился сделать протестующий жест, хотя это и шло вразрез с его природной бесстрастностью, но передумал, уронил руку и остался на месте.
Неожиданно Сандер заговорил снова; говорил он надсадно, будто каждое слово давалось ему непросто:
– И лишь одна деревня не оказала нам даже подобия помощи, о которой я говорил, – последняя. Мы оттуда недавно пришли, возвращаясь пройденным уже путем, ибо у нас не осталось надежды и цели. Мы продвигались на запад зигзагами, от деревни к деревне, и в конечном итоге к востоку от Ревелстоуна вышли к подкаменью, которое называется Рубежное Настволье, в котором нам рассказали об этой деревне, находилось в опасной близости от твердыни на-Морэма, но Рубежное лежало еще ближе, и мы опасались, что страх тамошних жителей будет столь велик, что они даже не захотят нас выслушать. Но мы ошиблись. Добравшись до той деревни, мы поняли, что там никто не испытывает подобного страха.
Он помолчал и еле слышно продолжил:
– Потому что там в живых не осталось никого. Всадники погубили всех до единого, пронзили каждое сердце, чтобы напитать кровью Ядовитый Огонь. Они не пощадили ни стариков, ни младенцев.
Сандер снова умолк и обхватил себя руками: казалось, что при попытке вымолвить хоть слово у него вырвется лишь отчаянный вой.
Холлиан ласково обняла его.
– Куда идти дальше, мы не знали, – заговорила Холлиан, – а потому вернулись на восток. Мы решили избегать Верных и дожидаться тебя, ибо не сомневались в том, что Неверящий, Обладатель белого золота, добьется удачи...
Говорила она искренне и печально, без малейшего намека на сарказм или обвинение.
– ... а добившись своего, он непременно вернется в Страну с востока. И, по крайней мере, в этом мы не ошиблись. Благословенная встреча состоялась, и гораздо скорее, чем мы смели надеяться. Харучаи ощутили ваше приближение, и вот мы вместе.
Спустя миг она добавила:
– Истинным благословением была для нас и встреча с харучаями.
Линден уже не смотрела на сидящих вокруг костра – повернувшись к Кайлу и его товарищам, она напряглась, но так ничего и не сказала.
Ковенант заставил себя не думать о том, что его тревожит. Ведь Сандер и Холлиан рассказали еще не все. Недобрые предчувствия сделали его тон резким, едва ли не гневным.
– Где вы повстречались с Фолом и Доррисом, – спросил он, уже не пытаясь скрыть нервную дрожь. – И куда подевался Стилл?
Сандер стиснул зубы. Ответила за него Холлиан.
– Томас Ковенант, – промолвила она, обращаясь лично к нему, как будто говорила с ним одним. – Ты дважды спас меня от преследования Верных. И хотя из-за тебя я потеряла родной дом и рассталась с подкаменьем, где меня уважали и ценили, ты дал мне любовь и цель, способную восполнить эту потерю. Я не хочу причинять тебе боль.
Она бросила взгляд на Сандера и продолжила:
– Не хочу, но придется. Эту историю рассказать необходимо. Когда мы, направляясь на север, проходили к востоку от Ревелстоуна, нам повстречался отряд харучаев. Восемьдесят бойцов были посланы своим народом, дабы посчитаться за кровопролитие, учиненное Верными. Услышав наш рассказ и поняв, что поднять Страну на сопротивление невозможно, они приняли решение: окружить Ревелстоун и не пропускать через образовавшийся кордон ни одного Всадника. Таким образом, они надеялись лишить Верных питающей Ядовитый Огонь крови – а мы бы тем временем дожидались твоего возвращения. Четверых они выделили на подкрепление нам – Дорриса и Фола, которых ты видишь, а также Берна и Трелла, сгинувших, как сгинул и Стилл. Ибо нас подвело наше невежество. Способность Верных овладевать умами была известна всем, ведь именно поэтому в прошлом харучаи угодили в ловушку. Однако никому из нас и в голову не могло прийти, сколь безмерно возросла эта сила в последнее время. Когда мы пересекали местность неподалеку от Ревелстоуна, Берн, Трелл и Стилл отправились на разведку: проверить, безопасна ли дорога. Мы находились всего в дневном переходе от Твердыни, но ни мы сами, ни Герн, ни Доррис, ни Фол не столкнулись ни с какой угрозой. Однако разведчики, оказавшись лишь ненамного ближе к цитадели Верных, попали в зону их влияния и были лишены воли и разума.
Герн, Доррис и Фол мигом почувствовали, что произошло, но они не могли пуститься на выручку, ибо тогда угодили бы под власть Верных и сами. Зато мы с Сандером могли, и мы... – Холлиан запнулась, но не позволила себе остановиться: – ...мы отправились в погоню и вступили в битву. Конечно, огонь крилла позволил на-Морэму узнать о нашем присутствии. Мы выдали себя – а может быть, и тебя. Но нас охватило отчаяние и ярость. Наверное, мы гнались бы за ними до самых ворот Ревелстоуна, но... – Женщина судорожно сглотнула. – ...Но тут мы узнали, что в ловушку попали не только Берн, Стилл и Трелл. Более двух десятков харучаев со всех сторон бездумно брели под нож, чтобы стать пищей для Ядовитого Огня. – Глаза ее наполнились слезами. – Это оказалось последней каплей. Мы поняли, что бессильны, и вынуждены были бежать. Ночью, – закончила она совсем тихо, – Гиббон на-Морэм дотянулся до нас и попытался овладеть белым камнем крилла. Но Сандер, любовь моя, сохранил свет в чистоте. – Голос ее посуровел. – И сдается мне, если на-Морэму вообще ведомо, что такое страх, – он устрашен, ибо Сандер заставил его поверить, что юр-Лорд уже вернулся.
Но Ковенант едва ли прислушивался к ее рассуждениям – он пытался разобраться в нахлынувшем с ее словами хаотичном потоке воспоминаний и видений. Харучаи, лишенные воли и разума, и другие, с безумной обреченностью пытавшиеся спасти товарищей. Мрачный восторг, сопутствовавший попыткам Гиббона овладеть криллом... Мысли Ковенанта кружили вокруг пагубных последствий его отказа сразиться с Верными. В Анделейне, когда он встретился с Умершими, Баннор сказал ему: «Вызволи моих сородичей, их нынешнее положение невыносимо». А он, Ковенант, ограничился тем, что освободил харучаев из Ревелстоуна. И при этом позволил Всадникам и на-Морэму продолжать свои злодеяния. А в результате питаемый кровью харучаев и несчастных жителей разоренных деревень Солнечный Яд усилился, и смена его фаз участилась до двух дней.
От размышлений его оторвало восклицание Линден, неожиданно вскочившей на ноги и бросившейся к Кайлу и Герну. Ковенант непроизвольно последовал за ней.
Линден поняла, что крылось за напряженным молчанием харучаев, но слишком поздно. С устрашающей внезапностью Герн нанес Кайлу удар, выбросивший его под дождь. За спиной Ковенанта повскакивали со своих мест Сандер, Холлиан и все Великаны. Опередившую Ковенанта на шаг Линден схватил и оттащил в сторону Фол, а в следующее мгновение Доррис оттолкнул и самого Ковенанта – впечатление было такое, словно тот налетел на стальной прут. Толчок вышиб из легких Ковенанта весь воздух, перед глазами его заплясали огоньки. Не упал он лишь благодаря тому, что его поддержала оказавшаяся позади Первая.
Кайл и Герн были едва видны за завесой дождя. Однако в грязи, где казалось невозможно обрести точку опоры, под ослепляющим ливнем они обменивались ударами с безумным неистовством и невероятной точностью.
– Прекратите! – негодующе воскликнула Линден. – Вы что, с ума посходили?
– Ты не права, – спокойно отозвался Доррис. Он и Фол преграждали путь к створу пещеры, дабы никто посторонний не вмешался в схватку. – Они делают то, что должно. Так принято.
Пока Ковенант силился набрать воздуха, Первая потребовала объяснений. Совершенно бесстрастно, даже не оглядываясь туда, где за пеленой дождя шел бой, харучай пояснил:
– Таким образом мы проверяем друг друга и разрешаем сомнения...
Похоже, Кайл оказался в невыгодном положении. Равновесие он удерживал и все удары Герна отражал с непостижимым – учитывая свирепый ливень – мастерством, однако все время находился в обороне.
– ...Кайл рассказал нам историю об ак-хару Кенаустине Судьбоносном. Он был спутником победителя, великого героя, и мы должны помериться с ним силами...
Неожиданно Герн отвлек внимание соперника ложным выпадом и молниеносной подсечкой сбил его с ног. Однако упавший харучай перекатился и мгновенно вновь оказался в боевой стойке.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:19 | Сообщение # 14

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– ...А еще Кайл говорил, что и он сам, и Бринн изменили своему, ими же избранному долгу, поддавшись соблазну водяных дев. Он утверждал, будто ни один харучай не устоял бы перед их чарами...
Искусство и сила Кайла и Герна были равны. Однако Герн, видевший, как теряют волю его соплеменники, наносил удары с неистовством самоотречения. Что же до Кайла, то он, не устоявший перед Танцующими-На-Волнах, научился оценивать себя. И помнил, что победа Бринна над хранителем Первого Дерева привела к гибели Троса-Морского Мечтателя. Герн обрушил на противника шквал стремительных ударов, и один из них достиг цели. Кайл упал лицом в грязь.
Кайл!
Невесть как ухитрившийся восстановить дыхание, Ковенант вывернулся из рук Первой. В мозгу его вспыхивал огонь – то белый, то черный попеременно. Языки пламени пробегали по правому предплечью, словно его плоть была трутом. В груди рождался неистовый крик, который должен был остановить харучаев.
Оглушить их.
Доррис тем временем невозмутимо продолжал:
– ...а, кроме того, мы желаем почтить память Хигрома и Кира. Почтить память тех, чью кровь пожрал Ядовитый Огонь.
Затем без всякого предупреждения он отвернулся от собеседников и со свойственной харучаям смертоносной грацией прыгнул туда, где сражались Герн и Кайл. Такой же прыжок совершил и Фол. Они напали вместе.
– Не надо! – закричал Сандер, схватив Ковенанта за руку в попытке унять разгорающееся пламя. – На-Морэм ощущает свечение крилла в моих руках. Подумай, сколь же явственно будет взывать к нему твоя сила?
– Мне все равно, – гневно проревел Ковенант. – Пусть он попробует остановить меня, и я... – но тут же осекся. Оказалось, что Фол с Доррисом вовсе не навалились на Кайла. Они сражались и с Герном и друг с другом. Уже вскочивший на ноги Кайл тоже ввязался в общую схватку. Все четверо отвешивали удары во всех направлениях.
– Хотят оплакать... – Разгоревшееся было пламя медленно угасало. – О, черт! – Ковенант махнул рукой. В конце концов, он не имел права вмешиваться в дела харучаев, ибо его собственная печаль была связана с насилием.
Линден следила за бойцами с тревогой, как врач опасаясь возможных травм и увечий. Сандер же, встретившись с Ковенантом взглядом, молча кивнул в знак понимания.
Схватка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Покрытые синяками и ссадинами, харучаи вернулись в пещеру. Кайлу досталось больше, чем трем его соплеменникам, однако на его лице не было уныния, так же как и на их лицах – торжества.
– Мы сошлись на том, что я недостоин, – промолвил он, глядя прямо в глаза Ковенанту. Кровь сочилась из его разбитой губы, на скуле красовался багровый кровоподтек. – Я остаюсь с тобой, ибо этого хотел ак-хару Кенаустин Судьбоносный, но должен признать, что недостоин такой чести. Фол будет охранять Избранную... – Слегка поколебавшись, он добавил: – Прочие вопросы разрешить не удалось.
– О Кайл, – простонала Линден.
У Ковенанта вырвалось проклятие, заглушённое бранью Первой и увещеваниями Красавчика. Впрочем, все слова пропадали всуе – эти харучаи были столь же непостижимыми, как и Стражи Крови. Выругавшись еще раз, – уже про себя, – Ковенант вернулся к костру.
Спустя мгновение к нему присоединились Сандер и Холлиан. Они молча стояли рядом, и лишь когда Ковенант поднял глаза, гравелинг на удивление мягким и тихим голосом вымолвил:
– Думаю, тебе есть что рассказать нам, юр-Лорд.
– Да перестань ты называть меня так, – желчно буркнул Ковенант. – Здесь уже три тысячи лет не было Лордов, заслуживающих этого звания.
Но отказать друзьям он не мог и скрепя сердце начал рассказ.

Говорил Ковенант не один – к рассказу то и дело подключались Линден, Первая и Красавчик. Разинув рты выслушали Сандер и Холлиан историю о том, как элохимы погрузили Ковенанта в молчание, – у них просто не находилось слов. Когда спутники помянули Троса-Морского Мечтателя, Хоннинскрю неожиданно встал и вышел на дождь. Скоро он вернулся, но выглядел при этом словно выветренный, источенный извечным голодом моря валун. Оплакивая утраты и восхваляя отвагу, Красавчик поведал о событиях на Острове Первого Дерева. Затем Первая рассказала о плавании «Звездной Геммы» в холодных северных водах. Она разъяснила причины, побудившие оставить дромонд во льдах, и в ее изложении – благодаря стальной сдержанности тона – это нелегкое решение казалось более терпимым.
Ковенант рассказал о вейнхимах, Хэмако и о последнем отрезке пути, проделанном после вступления в земли, пораженные Солнечным Ядом. К тому времени как он закончил, ярость бури несколько поумерилась. К закату ливень стал слабнуть, перешел в моросящий дождик, а потом тучи развеялись и ушли вслед за солнцем, открыв Страну звездам и ясной, холодной ночи.
По мере того как снаружи сгущалась тьма, пламя костра казалось все ярче. Размышляя над услышанным, Сандер некоторое время ворошил уголья, а потом обернулся к Ковенанту:
– Так ты и впрямь вознамерился напасть на Верных? Покончить с Ядовитым Огнем?
Ковенант кивнул.
Посмотрев на Холлиан, Сандер вновь перевел взгляд на Ковенанта.
– Нет необходимости говорить, что мы последуем за тобой. Мы претерпели столько, что теперь уже нет мочи. Даже дитя Холлиан... – Он запнулся, словно только сейчас осознал истину, пробормотал: – Мой сын... – Но тут же снова заговорил твердо: – Даже мой сын не настолько драгоценен, чтобы его нельзя было подвергнуть риску в таком деле.
– Ошибаешься, – попытался возразить Ковенант. Он хотел сказать, что драгоценны они все – все будущее страны, если, конечно, у нее есть будущее. Однако гравелинг зашел уже слишком далеко, чтобы ему можно было отказать. Да и Ковенант не имел права препятствовать людям, которых любил, распоряжаться своими жизнями.
Он набрал воздуху, стараясь успокоиться, а заодно и унять боль в ушибленной Доррисом груди. Но вопрос, которого он страшился, Сандер так и не задал. Он не спросил – каким образом ты собираешься противостоять мощи Ревелстоуна, если твоя сила угрожает самому мирозданию. Вместо этого гравелинг поинтересовался:
– Что будет с харучаями?
И этот вопрос был не из легких, но все же на него Ковенант ответить мог.
– Если я добьюсь успеха, с ними все будет в порядке. Ну а нет... тогда останется не много такого, о чем стоит жалеть.
Сандер кивнул, отвел глаза в сторону и осторожно поинтересовался:
– Томас Ковенант, ты примешь от меня крилл?
– Нет, – отвечал Ковенант более резко, чем ему хотелось. Когда он впервые отдал клинок Лорика, Линден спросила, в чем причина такого поступка. «Я слишком опасен и без него», – ответил ей Ковенант, тогда еще не знавший, сколь велика эта опасность. – Тебе он потребуется.
Потребуется, чтобы сражаться со Злом, если он, Ковенант, потерпит поражение.
Или одержит победу.
Худшая горечь – истинный корень отчаяния – заключалась в том, что даже полная победа над Верными ничего не даст. Она не восстановит Закон, не исцелит Страну и не обновит ее народ. И уж само собой, не низвергнет Презирающего. Лучшим, на что мог рассчитывать Ковенант, была отсрочка. Отсрочка неизбежного. А это все равно что и вовсе никакой надежды.
Однако он так давно жил с отчаянием в сердце, что оно лишь укрепляло его решимость. Подобно Кевину Расточителю Страны, он утратил способность оглянуться назад, пересмотреть свои намерения. Различие заключалось в одном: он знал, что умрет.
Знал и предпочитал это гибели Страны.
И не желал обсуждать это со своими спутниками. Он не хотел давать Линден основания полагать, будто он винит ее за неспособность помочь его умирающему в лесу за Небесной Фермой телу. Не хотел гасить нарождающуюся веру Сандера и Холлиан в то, что у них появился еще один шанс, придающий значение всем невзгодам, какие им пришлось претерпеть. Отчаяние свойственно одиноким сердцам, и он держал его при себе. Лорд Фоул извратил все – обратил во Зло даже отказ от ненависти, некогда удержавший Ковенанта от расправы с Верными. Но – несмотря ни на что – ему была дарована встреча с Сандером и Холлиан. Можно было надеяться на спасение некоторых харучаев и Великанов. А также вернуть Линден в ее природный мир.
Он был готов вынести это.
Когда Хоннинскрю, чтобы хоть немного развеяться под бесстрастными звездами, вновь вышел из пещеры, Ковенант последовал за ним.
Ночь стояла холодная, будто ливень вымыл из земли все накопившееся в ней тепло. Словно не осознавая присутствия Ковенанта, Хоннинскрю взобрался на ближайший холм, с вершины которого открывался юго-западный горизонт. В узилище Касрейна капитан держался неколебимо и стойко, но узы, сковывающие его сейчас, крепостью своей превосходили стальные цепи. Из горла Великана доносился хрип, словно его осыпали струпья печали.
Однако Хоннинскрю заметил следовавшего за ним Ковенанта и спустя некоторое время заговорил:
– И это тот мир, который был куплен ценою души моего брата? – Голос звучал холодно, онемело. – Поняв, что прикосновение к Первому Дереву неизбежно пробудит Червя, брат пошел на смерть, но предупредил тебя. И каков результат? Солнечный Яд крепчает, а доблесть Сандера и Холлиан пропадает втуне, равно как и беззаветная верность харучаев. Не наводит ли это на мысль о тщетности всякой попытки противостоять Злу, повивальной бабкой которого оказался Трос-Морской Мечтатель? Находишь ли ты этот мир достойным того, чтобы в нем жить? Я – нет!
Некоторое время Ковенант хранил молчание. Он считал себя не тем человеком, которому следовало бы выслушивать исполненные боли откровения Хоннинскрю, – слишком уж глубоко было его собственное отчаяние, и петля вокруг него сжималась все туже. Однако он не мог оставить капитана без ответа – хотя бы без попытки ответа. Тем паче, что сам нуждался в ответе столь же настоятельно, как и Великан.
– Как-то мне довелось разговаривать с Идущим-За-Пеной... – Воспоминания были ясны и чисты, как свет здорового солнца. – ...Так вот, он сказал, что это исходит не от нас. Но зависит от нас. Это коренится в значении и силе того, чему мы служим...
«Потому-то я и служу Ковенанту, – заявил тогда Идущий-За-Пеной, а когда тот попытался протестовать, спросил: – Неужто тебя так удивляет то, что я думаю о надежде?»
– Айе, – проворчал он, не глядя на Ковенанта. – Ну и где же, скажи на милость, раскопал ты под этим Солнечным Ядом «значение и силу», которым стоит служить?
– В тебе! – отрезал Ковенант, слишком истерзанный болью для того, чтобы разводить любезности. – В Сандер и Холлиан. В харучаях.
Он хотел добавить: «в Анделейне», но Хоннинскрю никогда не видел это лучшее украшение Страны. И уж конечно, Ковенант не мог произнести – «во мне», а потому продолжил:
– Когда мы странствовали с Идущим-За-Пеной, я не обладал никакой силой. Кольцо у меня было, но я понятия не имел, как им пользоваться. И угодил в ловушку, расставленную Презирающим. Меня понесло прямо в Ясли Фоула, и спасся я лишь благодаря Идущему-За-Пеной.
Тогда Великан на руках перенес Ковенанта через свирепый поток лавы, носивший название Горячий Убийца.
– Он выручил меня не потому, что увидел во мне что-то особенно достойное. Он просто помогал человеку, чье сердце терзал Лорд Фоул. И это давало Идущему-За-Пеной надежду, в которой он так нуждался.
Эти слова воскресили в памяти Ковенанта картину гибели Великана, и лишь способность к суровому самоограничению, обретенная в пещере Первого Дерева, позволила ему удержаться от крика:
«Не говори мне об отчаянии! Мне предназначено уничтожить мир, и я ничего не могу с этим поделать. Так не мучь же меня еще и ты».
Слова эти так и остались невысказанными. И помимо самоограничения, причиной тому была вырисовывавшаяся на фоне звездного неба фигура капитана, терзаемого горчайшей из потерь. Однако Хоннинскрю обернулся к Ковенанту с таким видом, словно расслышал их. Голову и плечи его вызолотила луна.
– Ты Друг Великанов, – тихо промолвил он, – и я благодарен за то, что в твоем сердце есть место и для меня. Ты не должен винить себя ни в смерти Морского Мечтателя, ни в том, что по необходимости отказал ему в кааморе. Но пойми, мне не нужна надежда. Я желаю увидеть видение – то самое, что побудило моего брата принять проклятие.
С этими словами он спустился с холма, оставив Ковенанта наедине с пустотой ночи. Оказавшись в одиночестве, Ковенант попытался разобраться в безжалостной логике манипуляций Лорда Фоула. Ревелстоун находился всего в трех днях пути от пещеры, но дикая магия была отравлена, и все помыслы Ковенанта оскверняла порча. Надежды в них заключалось не больше, чем в черной бездне небес, питавшей Червя Конца Мира. Вымученное милосердие Хоннинскрю не походило на прощение. Оно казалось тяжким, как жернов, на котором оттачивается сама тьма.
И он был один.
Не потому, что ему недоставало друзей. Хотя Страна и подверглась осквернению, она одарила его дружбой в большей мере, нежели когда бы то ни было. Нет, он чувствовал себя одиноким из-за кольца. Поскольку никто иной не обладал чудовищной возможностью уничтожить мир. И поскольку он сознавал, что не имеет на это кольцо никакого права.
Неразрешимое противоречие калечило самосознание Ковенанта. Что мог он предложить Стране, кроме дикой магии и своей неуемной страсти? Какую ценность представлял он для друзей – или для Линден, которой придется нести это бремя после него? Его пребывание в Стране с самого начала было наполнено безрассудством и болью, грехом и скверной, и лишь дикая магия давала возможность искупления.
А теперь Верные едва ли не вконец извели деревни. Харучаи вновь угодили в западню, а период смен Солнечного Яда уменьшился до двух дней. Морской Мечтатель, Хигром и Хэмако сложили головы. И если он – как настаивал Финдейл и к чему подталкивал рок – откажется от кольца, у него не останется ничего, что помогло бы нести груз собственной вины. «Мы враги, ты и я, враги до конца. Но то будет твой конец, Неверящий, твой, а не мой. У тебя останется только один выбор, выбор отчаяния, и ты его сделаешь. По собственной воле ты отдашь белое золото в мои руки ». Ответа у Ковенанта не было. В Анделейне, когда он был среди Умерших, Морэм предостерегал его: «Фоул сказал, что ты его враг. Но не забывай – он всегда и во всем стремится ввести тебя в заблуждение...»
Однако что именно имел в виду Высокий Лорд, Ковенант так и не понял. Казалось, что охватившая его тревога накрыла окрестные холмы – лунному свету было не под силу ее развеять. Непроизвольно, словно его тяготило укоряющее мерцание звезд, Ковенант опустился на землю. Финдейл, как и Презирающий, считал, что его необходимо убедить отказаться от кольца, ибо в противном случае он неизбежно погубит Землю. Ему отчаянно хотелось закричать, выплеснуть всю свою ярость и неистовство в равнодушные небеса, но он не мог себе этого позволить. Его чрезвычайная, усугубленная порчей сила делала опасным всякое проявление чувств. Он угодил в западню Презирающего, и выхода оттуда не было.
Заслышав звук приближающихся шагов, Ковенант закрыл лицо, дабы, проявив малодушие, не воззвать о помощи.
Угадать, кто приближается, Ковенант не мог, но, скорее всего, ожидал появления Сандера или Красавчика. Однако голос, со вздохом произнесший его имя, принадлежал Линден.
Ковенант выпрямился, хотя он и не обладал мужеством, необходимым, чтобы встретить ее незаслуженное участие.
Луна придавала ее волосам особый блеск – они казались ухоженными и несказанно прелестными. Лицо оставалось в тени, и догадаться о ее настроении можно было лишь по голосу. А он звучал так, словно Линден знала, насколько он близок к тому, чтобы сломаться.
– Позволь мне попробовать. – Тихая просьба походила на мольбу.
При этих словах в нем и впрямь что-то сломалось.
– Позволить тебе? – вскипел Ковенант. – Да о чем ты? Можно подумать, будто я могу тебе помешать. Если уж тебе так приспичило взвалить на себя ответственность за судьбу мира, какая тебе нужда в моем разрешении? Фактически тебе не требуется даже кольцо. Чтобы использовать его, тебе достаточно овладеть мной!
– Прекрати, – пробормотала она. – Перестань сейчас же. – Слова ее звучали молитвенным эхом. Но любовь Ковенанта к ней обратилась в муку, и он уже не мог остановиться.
– В этом для тебя, пожалуй, не будет ничего нового. Почти то же самое ты проделала со своей матерью. Единственная разница в том, что, когда ты закончишь, я еще буду жив...
Он осекся, с сердечной мукой желая, чтобы эти слова – этот грубый выпад – никогда не достиг ее ушей.
Линден сжала кулаки. Он ожидал, что она начнет браниться – может быть, даже бросится на него, – но ничего подобного не произошло. Должно быть, видение позволило ей осознать причину его раздражения. Некоторое время она стояла неподвижно, а потом разжала кулаки и ровным, бесстрастным тоном, каким никогда не разговаривала с ним, произнесла:
– Я не это имела в виду.
– Знаю.
Ее отстраненность ранила больнее, чем гнев. Теперь он знал, что она, стоит ей пожелать, может заставить его плакать.
– Прости! Я проделал весь этот путь, но с тем же успехом мог бы остаться в пещере Первого Дерева. Я не знаю, как со всем этим справиться.
– Тогда позволь кому-нибудь другому помочь тебе.
Она не смягчилась, однако старалась воздерживаться от резких выпадов.
– Если не для себя, то сделай это для меня. Я дошла до точки. Все, что я могу сделать, глядя на Солнечный Яд, – отчетливо произнесла она, – это попытаться сохранить рассудок. А вид твоих страданий никак не добавляет мне куражу. Лишенная силы, я ничего не могу предпринять в отношении Лорда Фоула. Или Солнечного Яда. Так что нравится тебе это или нет, но единственная причина моего пребывания здесь – ты. Я здесь из-за тебя, и я стараюсь бороться, стараюсь сделать хоть что-то... – Кулаки ее вновь сжались, но голос остался ровным: – ...хоть что-то для этого мира и в посрамление Лорду Фоулу – из-за тебя! А если ты будешь продолжать в том же духе, я сломаюсь.
Неожиданно ее самообладание дало трещину, и боль вскипела в ее словах, словно кровь в зияющей ране.
– Я нуждаюсь в тебе! Хотя бы для того, черт побери, чтобы перестать так походить на моего отца.
«Ее отец... – подумал Ковенант. – Человек, исполненный такой жалости к себе, что, вскрыв вены, стал винить в этом ее. Ты никогда меня не любила. А из той жестокости, искалечив всю ее жизнь, произросла порождающая насилие и бессилие тьма».
Сердце Ковенанта сжалось.
– Я не знаю ответа, – сказал он, стараясь держаться спокойно и не дать ей возможности догадаться, в какой степени от этих слов зависит его жизнь. – Я не знаю, что мне нужно. Но что предпринять в отношении Верных – знаю.
Чему его научили ночные кошмары, Ковенант сказать не решился.
– А когда мы покончим с этим, я так или иначе буду знать больше.
Линден поймала его на слове. Ей было остро необходимо верить ему. Не будь этого, ей пришлось бы держаться с ним так, словно он потерян для нее, как ее родители, а подобная перспектива внушала ей ужас. Кивнув себе, Линден сложила руки на груди и, покинув вершину холма, возвратилась к скудному теплу пещеры.
На некоторое время Ковенант остался в темноте один. Он не сломался.

Глава 9
Путь к перелому

Перед самым рассветом спутники позавтракали и уложили припасы, после чего пополнившийся отряд расположился на камнях ближайшего склона в ожидании солнца. Ковенант, втайне опасавшийся, что период Солнечного Яда сократится до одного дня, хмуро поглядывал на восток. Но поднявшееся над горизонтом солнце вновь окружало голубое свечение, окрасившее лазурью серый каменистый ландшафт.
«Цвет предвкушения славы, – мрачно подумал Ковенант. – Пожалуй, в других руках – не в руках Фоула – он был бы прекрасен».
Скоро на западе стали сгущаться тучи. Свет холмов поредел, а там и первые порывы ветра принялись насмешливо трепать шевелюру и бороду Ковенанта.
Повернувшись к нему, Сандер достал из-за пазухи сверток. Взгляд гравелинга был тверд словно камень. Когда он заговорил, ветер уже усилился настолько, что сносил его слова в сторону.
– Скажи мне, Неверящий, какова твоя воля. Вручив мне крилл, ты посоветовал пользоваться им как рукхом – настроиться на него и таким образом научиться использовать его силу. Так я и сделал. Любовь моя, – тут он бросил взгляд на Холлиан, – научила меня этому. Сам бы я не сумел, но ее уроки усвоил как следует. – Он приобрел большой опыт и, судя по всему, был настроен решительно. – Следовательно, я способен облегчить и ускорить наш путь. Однако в этом случае о нашем приближении неизбежно прознают Верные и Гиббон, на-Морэм будет предупрежден. А потому, – натянуто повторил он, – скажи мне, какова будет твоя воля.
Ковенант задумался; казалось, он спорил сам с собой. Нельзя было исключить того, что, получив предупреждение, Гиббон примется вовсю уничтожать пленников, дабы поддержать Ядовитый Огонь. Но кто мог поручиться, что он уже не проведал о грозящей опасности? Сандер и сам высказывал такое предположение. Возможно, мешкая да осторожничая, Ковенант лишь предоставил бы на-Морэму время для подготовки к отпору. Он пожал плечами, чтобы унять дрожь.
– Воспользуйся криллом. Я и так уже потерял слишком много времени.
Гравелинг кивнул, словно другого ответа и не ждал. Затем он извлек из-за пазухи Солнечный Камень. То был осколок скальной породы, которую древние мастера каменного учения именовали оркрестом. Неправильной формы, размером с половину человеческого кулака, он был гладок, и поверхность его производила странное впечатление – не будучи прозрачным на просвет, камень казался бездонным, словно открывал окно в иное пространство, где не существовало ничего, кроме него самого. Расторопно откинув ткань с самоцвета на крестовине крилла, Сандер выпустил в дождливый сумрак ясный серебристый свет. Затем он поднял Солнечный Камень, и два источника Силы соединились. В тот же миг из оркреста вырвался и устремился прямо к сокрытому сердцу солнца багровый луч. С яростным шипением он пронзил завесу дождя и, презирая громовые раскаты, ударил в средоточие Солнечного Яда. Крилл засиял, словно сам его свет мог отбросить ливень прочь. Буря взревела с удвоенным неистовством – казалось, что бушующие небеса восприняли алый луч оркреста как оскорбление. Однако Сандер не дрогнул.
И дождь не коснулся путников. То и дело налетал порывистый ветер, грохотал гром, тьму облаков пронзали молнии. Но мощь Сандера позволила образовать прямо под грозовыми тучами зону, свободную от дождя. По существу, гравелинг делал почти то же самое, чем занимались Верные, заставлявшие Солнечный Яд служить их цели. Но его мощь не подпитывалась кровью, не требовала человеческих жертв. Это различие, несомненно, было весьма существенным.
Ковенант подал знак, и отряд выступил в путь. Спутники сгруппировались вокруг Сандера. Держа крилл и оркрест плотно прижатыми друг к другу, гравелинг двинулся на юго-запад, в направлении Ревелстоуна. Сила магических камней оберегала отряд от ливней, но мало-помалу свечение крилла стало приобретать малиновый оттенок, словно сердцевина самоцвета начинала кровоточить. А багровый луч, в свою очередь, то и дело вспыхивал серебристым блеском. Однако Сандер, заметив это, слегка раздвинул руки и разделил источники Силы, вернув каждому из них изначальную чистоту. Защищенная зона уменьшилась, но не настолько, чтобы это могло помешать продвижению отряда.
Путников хлестал ветер, грязь липла к обуви, затрудняя каждый шаг, а сбегавшие с холмов пенистые потоки едва не сбивали с ног. Не будь Кайла, Ковенант не раз вывалялся бы в грязи. Линден льнула к плечу Фола. Казалось, весь мир – это прорезаемая молниями, освещаемая серебром и багрянцем сплошная водяная громыхавшая стена; никто из путников даже и не порывался говорить. Однако, при всем том, отряду еще никогда не удавалось продвигаться в зоне Солнечного Яда с такой быстротой. В течение дня за дождевой завесой то и дело появлялись серые, размытые, словно воплощение бури, человеческие фигуры. То были харучаи. Проникнув под защитный купол, они представлялись Ковенанту и, заручившись его согласием, молча присоединялись к отряду. Настойчивое внимание, с которым присматривалась Линден к Сандеру, лишний раз напоминало Ковенанту о том, что он знал и сам: управление двумя столь могущественными амулетами требовало от гравелинга чудовищного напряжения. Однако он был уроженцем подкаменья, выходцем из народа, многим поколениям которых лишь природная выносливость помогла выжить, пройдя через страшные испытания. И он четко осознавал свою цель. Когда день подошел к концу и гравелинг позволил своему огню угаснуть, он едва стоял на ногах, однако держался ничуть не хуже Ковенанта, которому только и пришлось что преодолеть лиг десять по бездорожью. Не в первый раз Ковенант подумал о том, что он не заслуживает дружбы таких людей.
Когда ветер отогнал тучи на запад, отряд разбил лагерь на открытой равнине, строгий ландшафт которой напоминал Ковенанту окрестности Ревелстоуна. В минувшие века, стараниями земледельцев и скотоводов вкупе с мудрым попечением Лордов, край этот был цветущим и плодородным, но ныне все изменилось. Он чувствовал, что уже приблизился к рубежу непосредственных владений Верных – вот-вот вступит в пределы обители на-Морэма.
Не скрывая беспокойства, Ковенант поинтересовался у Холлиан, какое солнце ожидается завтра. В ответ та достала лианар – тонкую палочку, полированная поверхность которой засверкала в пламени лагерного костра, вызывая воспоминания о древних лесах Страны.
Как и левое предплечье Сандера, ее правая ладонь была покрыта шрамами – старыми порезами, из которых она получала необходимую для предсказаний кровь. Но теперь надобности в кровопролитии не было. С улыбкой Сандер вручил ей обернутый тканью крилл. Она отогнула уголок – лишь настолько, чтобы выпустить серебристый лучик – и почтительно поднесла лианар к свету. И в тот же миг палочка обернулась огненным деревцем – во все стороны взметнулись огненные побеги, в воздухе распустились бутоны филигранного пламени. Не опаляя ни Холлиан, ни палочку, вокруг, как сияющая эманация тайны, распространился огонь. Зеленый огонь, пахнущий весной и свежими яблоками.
Ковенант невольно поежился.
Холлиан не нужно было объяснять значение этого свечения ни ему, ни Линден – им уже случалось видеть ритуал предсказания эг-бренда. Но наблюдающим за ритуалом с широко раскрытыми глазами Великанам она пояснила:
– Завтра взойдет солнце плодородия.
Ковенант покосился на Линден, но ее внимание было приковано к харучаям. Она выискивала признаки опасности, однако, по словам Сандера, хватка Гиббона теряла силу на расстоянии дневного перехода от ворот Ревелстоуна. Встретившись, наконец, взглядом с Ковенантом, Линден молча покачала головой.
«Еще два дня, – подумал он. – Даже один, до того как до нас доберется Опустошитель. До того, как он снова испытает на нас свой Мрак».
Зло, которое ты считаешь самым ужасным...
Всю ночь Ковенанта терзали злобные кошмары. Полыхавшее в его видениях пламя было черным, как порча.

В предвещавшем зеленый рассвет сумраке к отряду присоединились еще двое харучаев. Лица их были суровы, как родные горы этого мужественного народа, однако Ковенант не мог отделаться от ощущения, что они пришли к нему в страхе. И страшила их не смерть, а несравненно худшая опасность, исходившая от Верных.
Их нынешнее положение ужасно...
Ковенант принял харучаев, но этого было недостаточно. Баннор просил его вызволить их.
Взошедшее солнце залило голую равнину болезненно-зеленым светом, напомнившим Ковенанту о камне Иллеарт. Прошло шесть дней с тех пор, как солнце пустыни начисто выжгло растительность Верхней Страны, превратив ее в пустошь. Но теперь земля пропиталась водой настолько, что при первом же касании солнца от нее поднимался пар. И в клубах этого пара из земли прямо на глазах с пугающей скоростью поползли ростки вереска и папоротника. Грязь, лежавшая в тени, так и оставалась бесплодной, но зато в других местах, подпитанные двухдневным ливнем и подгоняемые Солнечным Ядом, побеги неудержимо рвались вверх. Кое-где кустарники уже достигли голеней Ковенанта. Вздумай он постоять подольше, ему, пожалуй, и вовсе не удалось бы сдвинуться с места.
Но впереди, на горизонте, уже маячили зубчатые, заснеженные пики Западных Гор. И Сандер вел отряд прямиком к одному из них. По всей вероятности, Великаны, с их превосходным зрением, уже могли видеть Ревелстоун.
Впрочем, если и так, об этом они не обмолвились ни словом. Красавчик морщился, с отвращением поглядывая на противоестественную растительность, Сотканный-Из-Тумана, оттесненный от Линден Фолом, предавался невеселым раздумьям, а Первая уже обнажила свой меч, примеряя его к тлетворному буйству зелени. На юго-запад посматривал лишь Хоннинскрю, но сжатые зубы и суровый взгляд Великана не говорили ни о чем и лишь заставляли вспомнить его же слова: «И этот мир ты считаешь достойным того, чтобы в нем жить?» Однако на сей раз Первой не пришлось прорубать отряду дорогу. Сандер воспользовался оркрестом и криллом так же, как пользовались своими рукхами Верные, расчищавшие себе путь с их помощью. Багряный огонь и белое пламя гравелинга уничтожали поросль впереди, давая спутникам возможность двигаться еще быстрее, чем в предыдущий день, благо грязной жижи под ногами не осталось и в помине.
Прежде чем вереск и папоротник успели вымахать так, что загородили от Ковенанта горы, он успел углядеть тянущийся к солнцу тонкий, подобный испускаемому оркрестом Сандера луч и внутренне содрогнулся. Ибо узнал его. Увидеть на таком расстоянии можно было лишь луч невероятной мощи.
Луч Ядовитого Огня.
Вскоре юго-западный горизонт был полностью скрыт болезненно корчившимися кустами. Но некоторое время Ковенант не мог думать ни о чем, кроме увиденного. Ядовитый Огонь! Одна мысль о нем заставляла Ковенанта чувствовать себя маленьким и слабым. Ему довелось видеть, как яростно пожирает это пламя питающую его кровь. В Ревелстоуне, даже на том уровне, где Чтецы ухаживали за мастер-рукхом, этот неистовый огонь едва не обратил в пепел его мысли. Одолеть его было едва ли под силу и дикой магии. А коли и под силу – столкновение столь могучих стихий может сокрушить горы. И останется ли цела Арка Времени?
Ответа Ковенант не знал.
Еще задолго до полудня Сандер начал спотыкаться, и Ковенанта охватила щемящая тоска. Гравелинг пользовался амулетами, образуя из них некое подобие рукха, однако не более чем подобие: рукх каждого Всадника получал свою силу непосредственно от мастер-рукха, черпал ее из Солнечного Яда. Собственные усилия Всадники прилагали лишь для того, чтобы поддерживать контакт с Ревелстоуном – все остальное довершал Ядовитый Огонь. Но Сандер управлялся с криллом и Солнечным Камнем сам. И это изматывало его. Каково его состояние, Линден поняла с первого взгляда.
– Пусть выпьет «глотка алмазов», – напряженно пробормотала она. Постоянное воздействие противоестественной ауры порожденной Солнечным Ядом зелени заставляло ее голос звучать отстраненно и как бы бесстрастно. – С ним все обойдется.
Помолчав, она добавила:
– Он достаточно упорен и выстоит.
Сандер ответил ей слабой улыбкой. Он был бледен, глаза глубоко запали, но первый же глоток великанского снадобья заметно оживил гравелинга. Впрочем, когда Хоннинскрю подхватил его на руки, возражать Сандер не стал. Набравшись сил, он снова привел в действие магические камни, и отряд продолжил свой путь.
Вскоре после полудня к Ковенанту присоединились еще двое харучаев. Теперь их число достигло десятка: образовав походную охрану, они двигались по обе стороны отряда.
Ковенант приветствовал их со всей подобающей церемонностью, однако появление новых харучаев внушало ему все больший страх. Ибо он не знал, как защитить их от Гиббона. И страх его возрастал по мере того, как слабел Сандер. Даже е криллом и Солнечным Камнем в руках гравелинг был не более чем человеком, одиноким и слабым. Пока ему приходилось бороться лишь с папоротником да вереском, он прокладывал дорогу не хуже любого Всадника. Однако вскоре характер местности изменился – отряд оказался в сердце немыслимых джунглей, в непроходимых зарослях рододендронов, джакапанды и медососов. Не видя направления, он не мог прокладывать тропу с той же точностью, с какой это делали ориентировавшиеся на Ядовитый Огонь Верные, и вынужден был продвигаться на ощупь, по пути наименьшего сопротивления. За спинами путников мгновенно смыкались джунгли. Уже смеркалось, и клонившееся к закату солнце скрылось за Западными Горами, когда Линден и Холлиан одновременно ахнули:
– Сандер!
Хоннинскрю застыл на месте. Первая, резко обернувшись, уставилась на гравелинга. У Ковенанта от страха перехватило горло. Отряд столпился вокруг Хоннинскрю, бережно опустившего Сандера на землю. Колени гравелинга подгибались, руки его тряслись от лихорадочного озноба.
Протиснувшись между Первой и Красавчиком, Ковенант оказался рядом с Сандером. Он видел, что лицо Холлиан побледнело от страха, и даже ее черные волосы выглядели как траурный плат. Глаза Линден перебегали с Солнечного Камня на крилл и обратно.
Багряная стрела, устремлявшаяся из оркреста к заходящему солнцу, казалась поблекшей и потускневшей, словно ее силу поглощало иное, более жаркое пламя. А в сердцевине ясного самоцвета крилла, словно червоточина, полыхал тупой узел черного огня.
– На-Морэм пытается овладеть криллом, – в отчаянии выдохнула Холлиан. – Сможет ли Сандер противостоять ему – ведь он так устал!
Напряженный взгляд гравелинга был устремлен в никуда. Его мертвенно бледное лицо лоснилось от едкого пота, мускулы на дрожащих руках вздувались узлами. Выглядел он ужасно, как человек, пораженный приступом чудовищного недуга.
– Отпусти камни, – резко, стараясь докричаться до слабо воспринимавшего окружающее Сандера, распорядилась Линден. – Сейчас же! Не позволяй ему проделывать с тобой такое!
На щеках Сандера выступили желваки. Застонав, словно ему пришлось обрубить собственную руку, он с усилием опустил Солнечный Камень на землю и разжал пальцы. В тот же миг малиновый луч пропал и к оркресту вернулась его обычная полупрозрачная бледность.
Но чернота в сердце крилла сгущалась и набухала. С угрюмым видом Сандер взялся свободной рукой за обернутый тканью клинок. От металла исходил жар. Склонив голову, гравелинг судорожно сжимал крилл, изо всех сил стараясь одолеть силу воздействия Верных. Он боролся с тем истинно человеческим самозабвением, какое некогда едва не позволило ему убедить Гиббона в том, что Ковенант мертв.
– Сандер! – взывала к нему Линден. – Прекрати! Это убьет тебя. – Но гравелинг не обращал на нее внимания.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 15:23 | Сообщение # 15

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

– Сандер! – взывала к нему Линден. – Прекрати! Это убьет тебя. – Но гравелинг не обращал на нее внимания.
Ковенант простер свою искалеченную руку. Кольцо разбрызгивало огонь, словно близость силы Гиббона делало его серебристое пламя негасимым.
Финдейл протестующе закричал, но Ковенанту было не до элохима. Сандер был другом, а он и так слишком часто подводил друзей. Он не чувствовал себя способным выстоять против Верных и Ядовитого Огня, однако не колебался. Ухватившись за крилл, Ковенант с помощью белого пламени высвободил клинок из хватки Сандера, словно мускулы гравелинга превратились в песок.
Но когда он сомкнул вокруг крилла дикую магию, пламя кристалла почернело.
Неутомимый полуночный огонь яростно взметнулся вверх, опаляя деревья. Он источал безумие тьмы, заставляя поверить в торжество порчи, в то, что теперь она составляет истинную суть силы крилла.
На миг Ковенант пал духом, но истошный крик Линден вырвал его из оцепенения. Отчаянным усилием он удалил огонь кольца, сбросил его вниз, словно сорвал гобелен со стены своего сознания. Крилл выскользнул из его окаменелых пальцев и вонзился в оскверненную землю.
Он не успел ни отдышаться, ни сообразить, что к чему, ни даже унять сердце, бившееся словно набат отчаяния, как неожиданно сзади на него обрушился тяжелый удар. Краешком глаза Ковенант приметил, что Кайл, пошатываясь, побрел в кустарник.
Последовал второй удар – нанесший его кулак был тверд, словно камень. Ковенант пошатнулся, споткнулся и растянулся навзничь, да так, что из легких у него вышибло весь дух, а в глазах заплясали огоньки и все пошло кругом.
Вокруг, под кронами деревьев, кипела ожесточенная схватка. Но она была беззвучной – во всяком случае, он ничего не слышал. Ни испуганного крика Линден, ни гневных восклицаний Первой.
Ухитрившаяся сохранить самообладание Холлиан поспешила оттащить беспомощного от усталости Сандера в сторону. На миг она заслонила Ковенанту обзор, но головокружение мешало ему видеть гораздо больше. Впрочем, он видел достаточно, чтобы ужаснуться: Кайл и Великаны сражались с Герном, Доррисом и остальными харучаями.
Движения нападающих были до странности медлительны и неточны, словно они не контролировали себя. Но если двигались харучаи как лунатики, то удары наносили со всей свойственной этому народу мощью – так, что шатались даже Великаны. Фол и еще один харучай сумели изрядно потеснить Красавчика, и Первая устремилась на помощь мужу, охаживая противников мечом плашмя. Хоннинскрю нанес сдвоенный удар, одновременно сбив с ног каждым кулаком по харучаю. Соплеменники Кайла лишились свойственных им стремительности и гибкости и не смогли увернуться от сокрушительных ударов Великана, однако оказалось, что они вовсе не ощущают боли. В следующее мгновение оба повергнутых харучая вскочили на ноги и снова насели на Хоннинскрю. Сотканный-Из-Тумана, отбросив пинком одного харучая, сдавил другого в объятиях, однако тот исхитрился ударить Великана в лицо и высвободиться из его хватки.
С безумным упорством Герн атаковал Кайла. Двигался он скованно, как в полусне, и Кайл легко отражал его удары, но Герн не унимался. Взгляд его был отсутствующим, как у Фола, Дорриса и всех остальных. Они оказались во власти Верных.
Головокружение медленно улеглось, и Ковенант понял, что он смотрит на крилл, торчащий из земли в нескольких футах от его лица, словно маленький крест. Хотя вокруг кипела схватка, никто не коснулся таинственного клинка Лорика.
Самоцвет в крестовине сиял ясным, ничем не запятнанным серебристым светом.
Покушение Гиббона на крилл оказалось всего лишь хитростью, позволившей ему отвлечь внимание спутников и тем временем овладеть сознанием харучаев.
Всех, кроме Кайла.
Ковенанту все еще не хватало воздуха, но даже в этом состоянии он не мог не задуматься о том, почему Кайл не поддался влиянию на-Морэма. Вместе с дыханием к Ковенанту постепенно вернулся и слух – он стал различать хруст сучьев, тяжелое дыхание и топот ног. А затем словно издалека донесся громкий крик Линден:
– Кайл, не поддавайся! Вспомни водяных дев!
Ковенант поднялся с земли как раз вовремя – он успел увидеть, как отреагировал харучай.
С быстротой пантеры Кайл налетел на Герна, который был слишком вял и медлителен, чтобы дать достойный отпор. Поднырнув под удар Герна, Кайл сумел поймать его за руку и провести молниеносный бросок через спину, после чего нацелился коленом в хребет упавшему противнику, словно намереваясь сломать ему спину.
И тут Герн сумел увернуться, словно вновь обрел былую сноровку. Когда Бринн и Кайл были зачарованы водяными девами, именно угроза Линден оставить Бринна без руки привела его в чувство. Вот и сейчас вывернувшийся из хватки Кайла Герн овладел собой. Некоторое время он и Кайл молча смотрели друг на друга. Затем Герн кивнул и вместе с Кайлом устремился на выручку Великанам.
Все еще кашлявший от нехватки воздуха, Ковенант наблюдал за ходом схватки, привалившись к древесному стволу. Впрочем, продолжалась она недолго. Вдвоем Кайл и Герн сумели освободить из-под власти Гиббона Дорриса и Фола, и вскоре эти четверо харучаев вызволили шестерых оставшихся.
Красавчик и Сотканный-Из-Тумана помогли изрядно помятым харучаям подняться. Первая все еще сжимала меч, с подозрением оглядываясь по сторонам, тогда как Хоннинскрю скрестил руки на груди, стараясь унять свою всесокрушающую ярость. Однако пришедшие в себя харучаи не обращали на Великанов никакого внимания. Отойдя в сторону, они смотрели лишь друг на друга и безмолвно обменивались мыслями. Несмотря на все случившееся, они не выглядели ни испуганными, ни даже встревоженными.
Когда мысленный разговор закончился, Кайл посмотрел на Великанов и Линден, а потом встретил взгляд Ковенанта. Он не стал извиняться. Его соплеменники были харучаями, и урон, нанесенный их незыблемым представлениям о чести, был слишком велик для простого раскаяния. Ровным и бесцветным, лишенным какого-либо намека на оправдание или сожаление голосом он произнес:
– Мы пришли к выводу, что из некоторых моих недостатков можно извлечь пользу. Дабы искупить содеянное, мы сделаем все, что ты сочтешь нужным. И в любом случае более не обманемся.
Ковенант попросту не находил слов. Он долгое время имел дело с харучаями и еще в древности знался со Стражами Крови, но до сих пор не переставал поражаться бескомпромиссности их этических норм. И просто не мог вынести мысль о том, что такие люди и впредь будут ему служить. Она приводила его в неистовство.
Однако важнее было другое: как могло случиться, что белый огонь почернел за столь короткое время?
Красавчик пробурчал под нос некое подобие шутки, а когда никто не отреагировал, скорчил гримасу. Хоннинскрю был слишком угрюм для веселья, да и Сотканный-Из-Тумана в вечной тяге к самооправданию позабыл, что такое смех. Что же до Первой, то схватка пробудила ее воинский инстинкт, и лицо ее было под стать отточенному для боя клинку.
Поскольку солнце уже клонилось к закату, да и измотанный вконец Сандер не мог продолжать путь, она распорядилась сделать привал, однако это решение не принесло ей покоя. Чтобы хоть как-то разрядиться, она с угрюмым видом принялась вырубать кустарник, расчищая площадку для лагеря.
Ковенант молча наблюдал за ней.
Линден не подходила к нему. Насколько позволяло расчищенное Первой пространство, она старалась держаться в отдалении, словно бы для того, чтобы по возможности свести на нет его влияние на ее способность к восприятию.
Холлиан то и дело поглядывала на него из-за плеча Сандера, и взгляды ее были полны растерянности и страха. Лишь Вейн, Финдейл и харучаи держались так, словно ничего не случилось.
Ковенант едва не закрыл лицо, но в последний момент опустил руки. Онемелые пальцы внушали ему отвращение. Он был грязен, пропах потом и весь, с головы до ног, казался себе прогорклым и тухлым. Он боялся звука собственного голоса, однако заставил себя заговорить.
– Ну что, так и будем молчать? Скажите хоть что-нибудь.
Яростным взмахом Первая отсекла толстый, как человеческая рука, стебель и резко повернулась к Ковенанту. Острие меча обвинительно указывало на него.
Линден вздрогнула, но вмешиваться не стала.
– Друг Великанов, – прохрипела предводительница Поиска, словно ей с трудом удалось выговорить это прозвание, – мы лицезрели великое Зло. Воистину ли ты вознамерился обратить против Верных этот темный огонь?
Она возвышалась над Ковенантом, и в свете разожженного Сотканным-Из-Тумана костра казалась особенно величественной и грозной. Он чувствовал себя слишком слабым и хрупким, чтобы отвечать ей. Как-то раз он попытался вывести порчу, располосовав предплечье о скалу, и теперь оставшиеся от этой попытки шрамы причудливо сплелись со следами от ядовитых зубов Марида. Но теперь он был умнее.
– Если он вздумает устроить со мной нечто подобное, – осторожно промолвил Ковенант, – ему это не сойдет с рук.
– Но что будет с Землей? – не колеблясь спросила Первая.
Глаза Ковенанта вспыхнули. Отчетливо произнося каждое слово, он ответил:
– Давным-давно... – тогда он был обагрен кровью полубезумного пещерника, – ...я поклялся никогда никого не убивать. Но клятва не остановила меня... – Обеими руками он вонзил нож в грудь человека, убившего Лену, и этот удар вернулся к нему проклятием. Он понятия не имел, сколько бхратхайров погибло во рву Кемпера. Никак не меньше двух дюжин мужчин и женщин, в большинстве своем не знавших, что они служат Злу. – ...Я устал от своей вины. Если ты считаешь, что я способен предпринять нечто, могущее разрушить Арку Времени, тебе лучше не тянуть, а попробовать остановить меня прямо сейчас.
Глаза Первой сузились, словно она вознамерилась вогнать клинок в его горло. Холлиан и Линден испуганно вытаращились, а Сандер попытался привстать и поспешить Ковенанту на помощь. Однако Первая и сама была другом Неверящего. Неожиданно она опустила меч и глубоко вздохнула:
– Нет, Друг Великанов, так мы можем зайти слишком далеко. Или я не верю тебе, а если уж верю – так до конца.
Вложив длинный меч в ножны, Первая отвернулась.
Золотые блики играли на участливом и озабоченном лице Линден.
Спустя мгновение она подошла к Ковенанту и, не встречаясь с ним взглядом, быстро прикоснулась рукой к его правому предплечью. Давая понять, что он не таков, как ее отец.
Пока длилось это прикосновение, Ковенанту до боли хотелось поднести ее руку к своим губам. Однако он не шелохнулся. Сделать это означало допустить колебание. И в конечном итоге нарушить данное обещание.
На следующий день зеленое солнце разгулялось еще пуще, чем в предыдущий. Его порождения заполонили землю с неукротимым неистовством штормового моря. А усталость Сандера оказалась слишком сильной для того, чтобы ее можно было преодолеть с помощью сна, хотя бы и навеянного чудодейственным снадобьем, полученным Красавчиком путем смешения «глотка алмазов» с витримом. Однако Верные не предпринимали больше попыток овладеть криллом или установить контроль над харучаями. Тень от вымахавших еще вчера деревьев оберегала подлесок от солнечных лучей, и кое-где он оставался вполне проходимым. И никто не преграждал путникам дорогу – на-Морэм не выслал из Ревелстоуна Всадников и не обрушил на отряд Мрак. К тому же последние два дня спутники продвигались так быстро, что теперь им не было особой нужды торопиться. Никто не сомневался, что твердыня на-Морэма уже в пределах досягаемости. В редкие минуты привалов, вглядываясь в просветы между уродливыми ветвями, все они могли видеть, как, разрезая зеленоватое небо, подобно незаживающему шраму, с жарким неистовством тянется к солнцу луч Ядовитого Огня.
И с каждым таким взглядом Линден становилась все бледнее. Помимо силы, воздействующей на ее обостренные чувства, Линден терзали страшные воспоминания. Она уже побывала в Ревелстоуне, в плену у Гиббона-Опустошителя, и одно лишь его прикосновение пробудило обвивавшую корни ее души тьму. Однако страх не породил колебаний. Она сама, усилием собственной воли, нацелила Поиск на Ревелстоун, вырвав у раздавленного отчаянием Ковенанта обещание привести друзей сюда. Несмотря на все страхи, сомнения и внутреннее отторжение магической силы, она не позволила себе спасовать.
Сандер и Холлиан тоже держались твердо. У них были свои счеты с Верными, и стремление свести эти счеты придавало им сил. Когда Сандер сдавал, крилл и оркрест принимала у него Холлиан. Она не обладала необходимыми навыками, и тропа получалась у нее не такой чистой, однако пройти сквозь кошмарное переплетение искаженных мукой ветвей она позволяла. И отряд шел.
К тому времени, когда солнце начало клониться к высокому кряжу Западных Гор, путники добрались до края джунглей и вышли к подножию лишенных растительности скал. Остановившись под укрытием последних деревьев, они молча впились глазами, в то, что было конечной целью их нелегкого пути, – это был Ревелстоун, некогда горделивый оплот служивших Стране Лордов, ставший ныне твердыней на-Морэма и Верных.
От скалистого кряжа брал начало простиравшийся на восток и север гигантский уступ – высокое плато с отвесными каменными стенами, в центре которого плескались таинственно мерцающие воды, которых, пока они не низвергались в низину грохочущим водопадом Фэл, не мог коснуться Солнечный Яд. Чуть восточнее водопада находилась сама твердыня. Бездомные превратили восточный участок плато в могучую крепость, скорее даже в невиданный, высеченный из камня город.
Прямо перед путниками вздымался в небо выступавший вперед утес – сторожевая башня твердыни. Полый внутри, у основания он срастался с плато, но в большей своей части был отделен от него. Этот утес, примерно вдвое уступающий по высоте самому плоскогорью, оберегал единственный вход в Ревелстоун. В прошлом в сторожевую башню можно было попасть с юго-востока, пройдя сквозь массивные ворота, перекрывавшие тоннель, выводивший в каменный мешок двора. Во время последней войны наружные ворота были разбиты, но внутренние – это Ковенант знал по опыту – и сейчас оберегали покой и безопасность Верных.
Стены сторожевой башни были обтесаны и прорезаны амбразурами, однако их отделка не шла ни в какое сравнение с великолепием каменного убранства наружной стены основной части твердыни. Она была затейливо изукрашена зубцами, причудливо сгруппированными окнами, балконами, контрфорсами, эркерами и парапетами – словом, многочисленными, разнообразными и на первый взгляд хаотичными деталями, которые при более пристальном рассмотрении образовывали некий рисунок. Гармоничный и загадочный, сокровенный смысл которого, по искреннему убеждению Ковенанта, был ведом лишь создателям этого чуда – Великанам. Слабые отблески зеленоватого заката танцевали на южном фасаде великого творения Бездомных, делая его красоту еще более грандиозной, непостижимой и неподвластной времени.
Но сколь бы ни было велико восхищение Ковенанта, даже оно не могло отвлечь его внимания от устремлявшегося из могучей цитадели прямо к солнцу луча Ядовитого Огня. Кровавый луч, поправ память о славе и величии, превратил горделивую обитель Лордов в юдоль злобы и ужаса. В прошлый раз, когда Ковенант приблизился к Ревелстоуну, чтобы вызволить Линден, Сандера и Холлиан, его одолевала печаль – он скорбел по Лордам, Великанам и всей той красоте, которой лишилась Страна. Но ныне узел его гнева был затянут так туго, что для грусти не оставалось места. Если для того, чтобы искоренить Верных, потребовалось бы сровнять Ревелстоун с землей, Ковенант был готов и на это, однако одна мысль о возможности нанести урон каменному чуду приводила его в неистовство.
Но при виде восторженных лиц Великанов гнев его несколько поунялся. Твердыня зачаровывала их. Красавчик просто сиял от восхищения, да и в глазах Первой светилась гордость за давно умерших сородичей. Сотканный-Из-Тумана жадно смотрел вверх, позабыв на время все свои невзгоды. И даже Хоннинскрю – пусть только на миг – перестал выглядеть мрачным и обреченным, словно каменная песнь Ревелстоуна посулила ему некую надежду. Раздираемый противоречивыми чувствами, Ковенант заплетающимся языком спросил:
– Вы можете это прочесть? Объяснить, что все это значит? Я был здесь четыре раза... – Четыре, считая и то кратковременное появление, когда он отказался откликнуться на призыв Лорда Морэма. – ...Но никто так и не смог растолковать мне, что за этим кроется.
Некоторое время Великаны молчали – попросту не могли оторвать от твердыни восхищенных глаз. В Прибрежье они видели Коеркри и дивились его красе, но Ревелстоун потряс их. Неожиданно Ковенант с болью в душе понял – теперь ничто не заставит Великанов отступиться, ибо Ревелстоун и Поиск неразделимы. Они никогда не согласятся оставить его на волю Солнечного Яда и Лорда Фоула. Солнечный Яд разъедал их души, подтачивая веру в то, что Поиск действительно может увенчаться удачей. И вправду – чем могли Великаны помочь Стране, сама природа которой стала источником ужаса? Но один лишь вид Ревелстоуна укрепил в них решимость бороться до конца. А стало быть – погибнуть, если только он, Ковенант, не сумеет достаточно скоро найти верный ответ.
Наконец Красавчик, тяжело сглотнув, пробормотал:
– Нет слов... их не найти. Твой скудный человеческий язык лишен... – Слезы струились по щекам Великана, вычерчивая на лице карту его чувств.
– Не только твой, Друг Великанов, – поправила мужа Первая. – Нужных слов не найти во всех языках Земли. В величии гранитного сердца мира заключено то, что невозможно выразить словами. Ибо все смолкает, когда поет чистый камень – а именно это происходит здесь. О сердце мое! – воскликнула она, словно хотела и петь и рыдать одновременно, но не могла должным образом выразить свои чувства.
Несколько мгновений Ковенант не знал, что и сказать, но потом вспомнил, как в древности принято было приветствовать в Ревелстоуне Великанов.
– Добро пожаловать, горные братья, наследники верности Стране. Приветствую вас во здравии и недуге, в благоденствии и несчастье, просящих или дарующих. Вам не будет отказано в любой просьбе – лишь бы мне достало сил ее выполнить. – Хриплым голосом он прочел нараспев:

Честь тебе, о Ревелстоун, что воздвигли Великаны
Магии мечом, могучим, грозно истину хранящий,
К сердцу истинного Друга дверь отверстая, как море
Ты, твердыня древних Лордов, гор извечный повелитель.

Первая резко повернулась к Ковенанту, и на миг ему показалось, что она едва сдерживает рыдания, ибо он коснулся самой сути глубочайшей любви Великанов к камню. Правда, обычная суровость вернулась к ней почти мгновенно, но Ковенант успел осознать, что теперь она готова следовать за ним безоговорочно. Скрипучим от волнения голосом она сказала:
– Томас Ковенант, я нарекла тебя Другом Великанов. Но этого титула недостаточно. Ты – Друг Земли. Никакое иное имя не будет достойным тебя.
Ковенант едва сдержал стон.
Друг Земли! Господи помилуй, ведь такой титул носил Берек Полурукий, вырезавший Посох Закона и основавший Совет Лордов. Он не мог принадлежать человеку, пораженному порчей и таившему в себе угрозу для Арки Времени. Человеку, способному обратить все созданное Береком в прах. Он в раздражении посмотрел на твердыню. Солнце уже опустилось за Западные Горы и закатный свет слепил глаза, но, так или иначе он не мог приметить ни единого признака присутствия в башне какой-либо стражи. То же впечатление было у него и в прошлый раз, однако Ковенант не доверял впечатлению – ни тогда, ни сейчас. Хотя внешние ворота были сорваны, башня оставалась жизненно важной частью оборонительных сооружений твердыни. Ковенанту следует быть готовым к бою с того момента, как его нога ступит на плиты тоннеля. Если, конечно, Верные не обрушатся на отряд прежде.
Предчувствие неизбежного кровопролития заставило Ковенанта понурить голову и отвернуться. Затем он отступил в глубь леса, где отряд мог остановиться на ночлег.
Вскоре все спутники собрались вокруг него. Вдоволь налюбовавшись Ревелстоуном, Великаны расчистили местность, развели костер и принялись готовить еду. Сандер и Холлиан то и дело искоса посматривали на твердыню, откуда исходило омрачившее их жизни зло. Там они едва не погибли и теперь непроизвольно жались к Ковенанту, словно в нем видели единственную защиту. Харучаи рассредоточились вокруг лагеря, обеспечивая охрану. Финдейл неподвижно стоял возле костра.
Линден была явно обеспокоена. Досадливо хмурясь, она напряженно всматривалась в сумерки. Ковенант догадывался, что Линден тревожит близость Опустошителя, но чем ее успокоить, не знал. За несчетные годы борьбы Страны с Презирающим никому и никогда не удавалось убить Опустошителя. Лесной старец Дремучего Удушителя, бывший наставник Каер-Каверола, сумел показать, что и Шеол и Джеханнум могут испытывать боль и страх, когда умирает захваченное ими тело. Но, так или иначе, умирало лишь тело. Дух Опустошителя выживал. Ковенант не верил, что Страна когда-либо избавится от нынешнего обладателя Гиббона, и ничего не мог сказать в утешение Линден.
Но когда та заговорила, выяснилось, что истинная причина ее тревоги заключалась вовсе не в на-Морэме. Обернувшись к Ковенанту, она неожиданно промолвила:
– Вейн исчез.
Застигнутый врасплох Ковенант растерянно заморгал, а затем вскочил на ноги и принялся пристально оглядывать окрестности.
Отродья демондимов нигде не было, но когда Ковенант спросил о нем Кайла, харучай равнодушно ответил:
– Он остался на расстоянии броска камня, вон там. – Кайл кивком указал в чащу, в направлении, откуда пришел отряд. – Стоит как вкопанный. Ты хочешь, чтобы мы охраняли и его?
Ковенант покачал головой, размышляя о Вейне. В прошлый раз, когда он и Вейн приблизились к Ревелстоуну в поисках Линден, Сандера и Холлиан, Верные попытались отогнать его и сумели поранить. Правда, несмотря ни на что, Вейн сумел пробраться в твердыню и отыскать навершия Посоха Закона. Но после этого отродье демондимов держался так, словно боялся Верных, опасался того, что они могут с ним сделать. Может быть, все дело в этом? Уже раздобыв в Ревелстоуне то, что ему требовалось, Вейн предпочитал держаться подальше от Верных.
Но какой вред могли они причинить отродью демондимов, если ни Солнечный Яд, ни Мрак не оказывали на него никакого воздействия?
– Суть в том, каков он, чем он является, – пробормотала Линден, словно услышав невысказанный вопрос Ковенанта. Они обсуждали эту тему и раньше, причем Линден высказывала предположение, что Верные знали о предназначении Вейна больше, нежели те, кого он сопровождал. Но теперь у нее появилось другое объяснение.
– Он представляет собой чистую структуру, структуру – и ничего более, словно скелет, лишенный нервов и мускулов. Персонифицированная упорядоченность. То, что не направлено непосредственно против его сути, не может повредить ему... – Медленно, словно не осознавая, что делает, она повернулась к Ревелстоуну и подняла лицо к высившейся в темноте твердыне. – Но Верные делают как раз это. Они извращают Закон – оскверняют порядок, целенаправленно разрушая структуру как таковую. Прояви они достаточно упорства... – В глазах Линден сверкнул гнев, словно она стала свидетельницей злобного нетерпения и мрачного ликования Гиббона. – Возможно, им удалось бы разрушить его, разложить его структуру так, что он забыл бы, для чего создан. Неудивительно, что он боится к ним приближаться.
Ковенант затаил дыхание, надеясь, что она продолжит и скажет, для чего именно был создан Вейн. Но Линден этого не сделала.
– Будь проклят этот подонок, – тихонько пробормотала она, опуская взгляд, – провались он в ад.
Мысленно Ковенант вторил ей. Вейн представлял собой загадку столь неразрешимую, что то и дело Ковенант забывал о ней – не думал о том, что с отродьем демондимов каким-то образом связано будущее мироздания. И о том, какое значение придавали ему элохимы. Но сейчас отсутствие Вейна совершенно не тревожило Финдейла – его полные муки золотые глаза не выказывали ни малейшего интереса к чему бы то ни было, кроме, разумеется, Ковенантова кольца. Чувствуя, как по его предплечью пробегает зуд, Ковенант поморщился и сказал, обращаясь к Кайлу:
– Не стоит, Кайл, он сам о себе позаботится. За этим дело не станет – ему не впервой. – Кисло усмехнувшись, он вернулся к костру.
Ужинали спутники в задумчивом молчании, но, покончив с едой, Первая посмотрела на Ковенанта сквозь дым костра и решительным тоном, наводившим на мысль об отточенном клинке, заявила:
– Итак, Друг Великанов, не пришло ли время поговорить об этой чарующей и горделивой твердыне?
Ковенант бестрепетно встретил ее взгляд, хотя и поморщился, ибо ему немалых усилий стоило удерживаться за пределами видения Линден.
– Бездомные, – твердо продолжала воительница, – выполнили свою работу превосходно. Ворота этой крепости были разбиты с помощью силы, недоступной моему разумению; но, как я понимаю, там есть и вторые. Стены же совершенно неприступны – при первой попытке подступить к ним мы все сложим головы. Верные сильны, и их много, а нас мало. Друг Земли, – заключила она с таким видом, словно готова была согласиться с любым его решением, – объясни, каким же образом ты собираешься овладеть этой цитаделью?
Ковенант мрачно насупился. Он ждал этого вопроса, ждал и страшился, ибо знал, что при попытке ответить на него с позиции здравого смысла решимость его рассыплется в прах. Треснет, как прогнившая кость, устрашив тем самым друзей, которые после этого, скорее всего, попытаются остановить его. А если и не попытаются – Ковенант был уверен, что их тревоги и страха ему не вынести.
Однако собравшиеся ждали ответа, и он должен был дать его. Хоть какой-то ответ. Слишком много жизней зависело от того, что ему предстояло сделать. Собравшись с духом, Ковенант повернулся к Холлиан и спросил:
– Какое солнце ожидается завтра?
Спутанные темные волосы падали на перепачканное лицо женщины. В пути не было возможности следить за собой, однако то ли из-за причудливой игры света и тени, то ли в силу самой ее внутренней сути Холлиан выглядела незапятнанно-чистой. Лик ее не омрачался отчаянием или сомнением, движения были исполнены спокойной грации. Приняв от Сандера крилл, она извлекла свой лианар и зажгла свет предвидения. В следующий миг вокруг палочки распустился огненный цветок. Пламя имело пыльный оттенок солнца пустыни.
Ковенант кивнул. Стало быть, солнце пустыни. Случайно ли, нет ли, судьба посылала ему именно ту фазу Солнечного Яда, с которой он связывал осуществление своего замысла. Благодаря этой малости у него хватило духа снова взглянуть в глаза Первой.
– Пока мы не придумали ничего лучше, я хочу бросить вызов Гиббону. Постараюсь добиться, чтобы он вышел со мной на поединок. Возможно, он не согласится, но Опустошитель может возжелать овладеть кольцом, заполучить его для себя. Вдруг это желание заставит его пренебречь волей своего господина? Если он примет вызов, я смогу сломать хребет Верным без ущерба для кого бы то ни было.
Пусть Гиббон обрушит на него всю мощь Ядовитого Огня – Ковенант был готов и к этому.
Однако Первую этот ответ не удовлетворил.
– Ну а если он этого не сделает? – незамедлительно спросила она. – Вызова не примет, а вместо того обрушится на нас всеми своими силами?
Ковенант резко вскочил на ноги. Почувствовав, что им движет, Линден бросила на него обеспокоенный взгляд, однако он не предоставил ей возможность что-либо сказать. Лунный свет просачивался сквозь плотную завесу листвы, но там, на небе, луна была полной – раздувшейся и готовой лопнуть, словно от данных им и не выполненных обещаний. Она отбрасывала серебристые блики на могучие стены по-прежнему казавшегося прекрасным Ревелстоуна. Вынести этого Ковенант не мог.
– Если так, я что-нибудь придумаю, – задыхаясь, пробормотал он и побрел наугад сквозь кустарник, пока не оказался у самой кромки леса. Впереди высилась могучая твердыня – безмолвная и темная, словно надгробный памятник, могильная плита, под которой были погребены несбывшиеся мечтания.
«Что они с тобой сделали?», хотел крикнуть Ковенант поруганной цитадели. Но промолчал, ибо знал, что камень не ответит ему. Камень был глух и слеп к собственному осквернению – беспомощен против Зла, как сама Земля, но одна мысль о возможности повредить твердыне вызывала у Ковенанта дрожь.
Кайл, словно живое воплощение спокойствия ночи, неотступно сопровождал Ковенанта, и тот, поняв, что новых расспросов ему не вынести, повернулся к харучаю и хрипло прошептал:
– Я буду спать здесь. Хочу побыть один. Не подпускай ко мне никого.
Заснуть ему так и не удалось. Всю ночь Ковенант провел, глядя на каменный город, словно бы являвший собой последний барьер, разделявший его нынешнюю тоску и торжество Лорда Фоула. Несколько раз он слышал, как друзья порывались подойти к нему, но Кайл заворачивал их обратно. Линден пыталась спорить с харучаем, но прорваться не удалось и ей. Неусыпная верность Кайла оберегала покой Ковенанта до самого рассвета.
Когда Ковенант увидел первые отблески восходящего светила над главной стеной цитадели, за парапетами сторожевой башни, стрела Ядовитого Огня уже устремилась к востоку. Аура солнца пустыни придавала серому камню коричневый оттенок. Распрямляя затекшие члены, Ковенант с неожиданной болью подумал о Холлиан, вынашивающей ребенка и с каждым днем все больше сближающейся с Сандером. В то время как в отношениях между ним и Линден появилась незаживающая рана.
Стоило ему подумать о Линден, как позади послышался ее голос – уже в который раз она обращалась к Кайлу.
– Ему надо поесть, – досадливо выпалила она, услышав очередной отказ, – уж в чем, в чем – а в этом он не отличается от обычного человека.
Голос Линден звучал прерывисто, словно она и сама провела бессонную ночь. Вероятно, она не сомкнула глаз, ибо сам воздух вокруг Ревелстоуна казался ей подвластным Опустошителю. В прошлый раз Гиббон указал ей на ту часть ее личности, что в алчном вожделении восстала из темных недр души, дабы забрать жизнь ее матери. Но нынче, на этом роковом месте, она думала не о себе, а о Ковенанте. И простила бы его давным-давно, предоставь он ей такую возможность.
Напряженно, словно все его мышцы сводило судорогой отчаяния, Ковенант побрел вверх по холму, по направлению к Ревелстоуну. Он не мог взглянуть в лицо Линден, страшился ее взгляда почти так же, как нависающей гранитной громады. Спрятаться было некуда, и Ковенант боялся за нее. Из-за того, что ей предстояло увидеть. Осветив сторожевую башню, лучи рассветного солнца уже устремлялись к подножию холмов. Краем глаза Ковенант приметил, как по сторонам начинали таять макушки деревьев, но основное его внимание было сосредоточено на башне. Ее амбразуры и контрфорсы были пусты, темные зияющие бойницы казались глазницами, в которых угас свет жизни.
«О Свет жизни и мрак скверны», – промелькнула в его голове мысль, отдаленная и смутная; он был слишком слаб для того, чтобы терзаться противоречиями. Впрочем, он знал, как совладать с ними. Ответ был найден в тронном зале Ясель Фоула, когда невозможность поверить в истинность существования Страны вкупе с невозможностью отрицать ее реальность вынудили его обрести некую точку равновесия, укрепиться в концентрации силы, предоставив головокружительным противоречиям бытия вращаться вокруг. Однако сейчас в этом знании уже не было никакой пользы. За ночь Ковенант растерял весь гнев и теперь поднимался к зияющему зеву Ревелстоуна, словно просто пустая оболочка.
Но так или иначе, явные признаки того, что город покинут, внушали ему беспокойство. Неужто Верные бежали? Неужто одно его приближение заставило Всадников попрятаться? Но нет, интенсивность Ядовитого Огня указывала на то, что зловещий луч отнюдь не оставлен без присмотра. Да и Лорд Фоул не допустил бы ухода Гиббона. Может ли триумф Презирающего быть полным и сладостным, если Ковенант низвергнет Арку Времени в противоборстве с Верными? «В конце концов, – говорил Лорд Фоул, – у тебя останется лишь один выбор, выбор отчаяния. И ты сделаешь его...» Он обещал это твердо и смеялся.
Что-то похожее на гнев и ощущение силы зашевелилось в сознании Ковенанта. Непроизвольно сжав кулаки, он продолжил путь вверх по склону. Теперь солнце припекало ему затылок, отбрасывая тень на голую землю впереди. Жар словно бы выискивал нить его воли, вознамерившись выжечь ее, свести на нет, как сводил он на нет всю тлетворную зелень Верхней Страны. Ковенанту казалось, будто он видит себя со стороны – видит распростертым для жертвоприношения, готовым во второй раз принять роковой удар, удар, что, пронзив его грудь, не только лишит его жизни, но и положит конец надежде. В правом предплечье явственно ощущался зуд, словно под кожей суетливо завозились паразиты. Он машинально ускорил шаг.
Вскоре Ковенант достиг основания башни, и перед ним, в створе разрушенных ворот, открылся тоннель. Проход казался темным, словно могила, но, приглядевшись, он смог разглядеть на его противоположном конце смутный свет открытого внутреннего двора и даже вторые ворота твердыни. Они были закрыты.
Ковенант непроизвольно оглянулся назад, туда, где остались его спутники. Солнце слепило глаза, и поначалу он не мог различить ничего, кроме тянувшейся до горизонта тошнотворной серой жижи – того, что осталось от пожранной Солнечным Ядом растительности. Но, прищурившись, из-под ладони он разглядел отряд.
У самой кромки испаряющейся грязи кучкой стояли друзья. Первая и двое харучаев удерживали Хоннинскрю. Красавчик удерживал Линден. С болью отвернувшись от них, Ковенант вновь устремил свой взгляд в темное жерло тоннеля. Входить туда он не стал, ибо знал об оберегающих проход тайных бойницах. Не стал он и возвышать голос, поскольку интуитивно чувствовал, как неотрывно и внимательно следит за ним затаившийся Ревелстоун. В пыльном воздухе разрастающейся безбрежной пустыни перед громадой цитадели голос его казался тихим и слабым.
– Гиббон, я пришел к тебе. Пришел за тобой. Если ты выйдешь, я сохраню жизнь твоим Всадникам...
Насмешливое эхо, отражаясь от стен тоннеля, заставило Ковенанта прерваться, но едва оно стихло, он продолжил:
– ...Не выйдешь, я разнесу твердыню вдребезги, но доберусь до тебя. Ты знаешь, у меня хватит на это сил...
«Ты гораздо опаснее, чем когда бы то ни было».
– ...Сам Фоул не думает, будто ты способен одолеть меня. Он использует тебя для того, чтобы я сам себя погубил. Но сейчас мне наплевать на его ухищрения. Так или иначе ты умрешь. Выходи, и покончим с этим.
Казалось, будто его слова повисли в воздухе, так и не долетев до конца тоннеля. Ревелстоун нависал над ним мрачно, словно то был остов города, умершего много веков назад. По спине Ковенанта, обжигаемой палящими лучами солнца, струился едкий пот.
И тут в створе тоннеля на фоне освещенного внутреннего двора вырисовалась казавшаяся черной человеческая фигура. Человек шел навстречу, и звук его шагов отдавался негромким эхом.
Ковенант попытался сглотнуть – и не смог. Солнце пустыни схватило его за горло.
Жаркая боль пронзила его предплечье, шрамы засверкали, словно клыки. Невидимая тьма устремлялась из прохода ему навстречу, обволакивая его пламя пеленой порчи. Эхо приближавшихся шагов становилось все громче.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

Обладатель белого золота (Стивен Дональдсон)

Страница 1 из 3
1
2
3
»