Танец драконов. Грезы и пыль - Страница 2

[

]

Страница 2 из 3 « 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Танец драконов. Грезы и пыль (Джордж Мартин)

Танец драконов. Грезы и пыль

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 20:58 | Сообщение # 16

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 11. Дейенерис

– Что? – вскрикнула Дени, когда Ирри осторожно потрясла её за плечо. Снаружи царила беззвездная ночь. «Что-то не так», – сразу догадалась она.

– Это Даарио? Что случилось?

Во сне они с Даарио были мужем и женой – простыми людьми, которые жили простой жизнью в высоком каменном доме с красной дверью. Во сне он покрывал её поцелуями – целовал губы, шею, грудь.

– Нет, кхалиси, – прошептала Ирри, – это ваш евнух Серый Червь и безволосые. Вы примете их?

– Да.

Дени обнаружила, что её волосы всклокочены, а ночная рубашка смята и спутана.

– Помоги мне одеться. И принеси чашу вина – мне надо взбодриться.

«И утопить в вине мой сон».

Она услышала приглушенные всхлипы.

– Кто это плачет?

– Миссандея, ваша рабыня, – у Чхику в руках была лучина.

– Моя служанка. У меня нет рабов, – но Дени никак не могла понять суть. – Почему она плачет?

– Она плачет по тому, кто был ей братом, – объяснила Ирри.

Остальное она узнала от Скахаза, Резнака и Серого Червя, когда те предстали перед ней. Ещё до того, как они успели сказать хоть слово, Дени знала, что вести будут недобрые. Одного взгляда на уродливое лицо Бритоголового было достаточно.

– Дети Гарпии?

Скахаз кивнул, мрачно скривив рот.

– Сколько убито?

Резнак заломил руки:

– Д-девятеро, ваше великолепие. Отвратительное преступление, чудовищное. Ужасная, ужасная ночь.

«Девять». Это слово резануло её точно ножом. Каждую ночь под ступенчатыми пирамидами Миэрина шла невидимая война. Каждое утро с восходом солнца находили свежие трупы и рядом гарпий, нарисованных кровью на стене. На смерть был обречен любой вольноотпущенник, разбогатевший сверх меры или сказавший что-то лишнее. «Но девять за одну ночь...». Это пугало.

– Рассказывайте.

Доложил Серый Червь:

– Ваши слуги были убиты, когда обходили дозором улицы Миэрина, охраняя дарованный вашим величеством порядок. Все были хорошо вооружены копьями, щитами и короткими мечами. Ходили они по двое, и по двое же были убиты. Ваши слуги Черный Кулак и Кетерис были убиты из самострелов в Лабиринте Маздана. Ваши слуги Моссадор и Дуран были убиты камнями, сброшенными со стены у реки. Ваши слуги Эладон Златовласый и Верное Копьё были отравлены в винной лавке, куда они пристрастились заглядывать каждый вечер после обхода.

«Моссадор». Дени стиснула кулаки. Миссандея и ее братья были выкрадены из родного дома в Наате разбойниками с островов Василиска и проданы в рабство в Астапор. Ребенком Миссандея проявила такой талант к языкам, что добрые господа определили её в писцы. Моссадору и Марселену так не повезло: их оскопили и сделали Безупречными.

– Удалось схватить кого-либо из убийц?

– Ваши слуги арестовали хозяина лавки и его дочерей. Они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде.

«Все они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде».

– Отдайте их Бритоголовому. Скахаз, раздели их и допроси.

– Будет сделано, ваша милость. Как мне их допрашивать – мягко или с пристрастием?

– Для начала мягко. Послушай, что они скажут и какие назовут имена. Может, они тут и ни при чём, – она поколебалась. – Благородный Резнак сказал «девять». Кто еще?

– Трое вольноотпущенников убиты в собственных домах, – сообщил ей Бритоголовый. – Ростовщик, сапожник и арфистка Рилона Ри. Прежде чем убить, ей отрезали пальцы.

Королеву передернуло. Рилона Ри играла на арфе дивно, словно сама Дева. Будучи ещё рабыней в Юнкае, она играла для всех высокородных семей. В Миэрине Рилона стала предводительницей вольноотпущенников и представляла их в совете Дени.

– Кого-нибудь ещё арестовали, кроме торговца вином?

– Нет, о чём с горечью сознаётся ваш слуга. Просим простить нас.

«Милосердие, – подумала Дени. – Будет им милосердие дракона».

– Скахаз, я передумала. Допрашивай торговца с пристрастием.

– Сделаю. Или я могу сурово допрашивать дочерей на глазах у отца. Это должно выжать из него пару имен.

– Поступай, как считаешь нужным, но добудь мне имена, – гнев полыхал в ней огнем. – Убийств Безупречных больше не будет. Серый Червь, прикажи своим людям вернуться в казармы. Они будут охранять мои стены, ворота и меня саму. С этого дня порядок в Миэрине будут поддерживать сами миэринцы. Скахаз, набери новую стражу и составь её поровну из Бритоголовых и вольноотпущенников.

– Слушаю и повинуюсь. Сколько стражников мне набрать?

– Сколько понадобится.

Резнак мо Резнак разинул рот от удивления:

– Ваше великолепие, но откуда взять деньги на жалованье такому количеству людей?

– У пирамид. Назовем это платой за кровь. Я буду взымать с каждой пирамиды по сто золотых за каждого вольноотпущенника, убитого Детьми Гарпии.

Бритоголовый заулыбался.

– Будет сделано, – сказал он, – но вашей лучезарности следует знать, что великие господа Жак и Меррек готовятся оставить свои пирамиды и покинуть город.

Дейенерис уже осточертели и Жак, и Меррек, и все миэринцы, великие и малые – в равной степени.

– Пусть уходят, но проследите, чтобы они не взяли с собой ничего, кроме одежды на теле. Удостоверьтесь, что их золото останется у нас, и запасы провизии тоже.

– Ваше великолепие, – возроптал Резнак мо Резнак, – мы не знаем достоверно, что эти благородные господа хотят присоединиться к вашим врагам. Скорее, они просто перебираются в свои поместья в холмах.

– В таком случае они не будут возражать, если мы сбережём их богатства в стенах города. В холмах не на что тратить деньги.

– Они боятся за своих детей, – сказал Резнак.

«Да, – подумала Дейенерис, – как и я».

– Значит, мы должны сберечь и их. Я потребую от каждого из них двоих детей, и с других пирамид тоже. Мальчика и девочку.

– Заложники, – просветлел Скахаз.

– Пажи и виночерпии. Если великие господа будут возражать, объясните им, что в Вестеросе служить при дворе – это великая честь для ребенка, – договаривать она не стала. – Идите и сделайте, как я велела. Мне нужно оплакать моих мертвецов.

Дени вернулась в покои на вершине пирамиды и обнаружила на лежанке заплаканную Миссандею, пытающуюся изо всех сил приглушить звуки рыданий.

– Идем, поспишь со мной, – сказала она маленькой переводчице. – До рассвета ещё много часов.

– Ваше величество добры к вашей служанке, – Миссандея скользнула под простыни. – Он был хорошим братом.

Дени обняла девочку.

– Расскажи мне о нем.

– Когда мы были маленькими, он учил меня лазать по деревьям. Он мог поймать рыбу голыми руками. Однажды я увидела, как он спал в саду, а над ним порхала сотня бабочек. Он был так красив в то утро. Ваша служанка... я хотела сказать, я любила его.

– Как и он тебя, – Дени пригладила волосы девочки. – Только скажи, моя милая, и я отошлю тебя из этого ужасного места. Я найду где-нибудь корабль и отправлю тебя домой. В Наат.

– Лучше я останусь с вами. В Наате мне будет страшно. Вдруг опять придут работорговцы? С вами я чувствую себя в безопасности.

«Безопасность». От этого слова глаза Дени наполнились слезами.

– Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Миссандея была всего лишь маленькой девочкой, но рядом с ней Дейенерис чувствовала себя такой же маленькой.

– Ни с кем я не чувствовала себя в безопасности. Разве что с сиром Виллемом, но он умер, и Визерис... Я хочу уберечь тебя, но... так тяжело... быть сильной. Мне не всегда ясно, что делать. Но я должна знать. Я – всё, что у них есть. Я их королева... я их... я их...

– ...Мать, – шепнула Миссандея.

– Мать драконов. – Дени задрожала.

– Нет. Мать всем нам, – Миссандея обняла её крепче. – Вашему величеству надо поспать. Скоро придёт рассвет, и соберется ваш двор.

– Мы обе будем спать, и нам приснятся сны о лучших временах. Закрой глаза, – когда девочка послушалась, Дени поцеловала её в веки. Миссандея хихикнула.

Целовать Миссандею, однако же, было проще, чем заснуть. Дени закрыла глаза и попыталась думать о доме – о Драконьем Камне, Королевской Гавани и всех других местах, о которых ей рассказывал Визерис – местах в другой, более доброй, стране... но мысли её точно корабли, подхваченные встречным ветром, постоянно возвращались к Заливу Работорговцев. Когда Миссандея сонно засопела, Дени выбралась из её объятий и вышла на предрассветный воздух – опереться на холодный кирпичный парапет и поглядеть на город. Перед ней рассыпались тысячи крыш, и луна расцветила их оттенками слоновой кости и серебра.

Где-то внизу под этими крышами собирались Дети Гарпии и плели заговоры, чтобы убить её саму и всех, кто её любит, и снова заковать её детей в цепи. Где-то внизу голодный ребенок просил молока. Где-то в постели умирала старуха. Где-то обнимались мужчина и женщина, страстно срывая друг с друга одежду. Но здесь, наверху, лишь лунный свет блестел на стенах пирамид и арен, ничем выдавая того, что происходит внизу. Наверху была только Дейенерис – одна.

Она была от крови дракона. Она могла убить Детей Гарпии, и детей этих Детей, и детей их детей. Но дракон не может накормить голодного ребенка или облегчить боль умирающей.

«И кто осмелится полюбить дракона?»

Дени поняла, что снова думает о Даарио – с его золотым зубом и трёхзубой бородой, с сильными руками, покоящимися на рукоятях парных аракха и стилета – рукоятях чеканного золота в виде обнажённых женщин. В день его отъезда, прощаясь, он легко поглаживал их подушечками пальцев.

«Я ревную к рукоятке меча, – осознала она, – к женщинам из золота».

Она поступила мудро, отправив его к ягнячьим людям: она была королевой, а Даарио Нахарис не годился в короли.

– Прошло уже много времени, – сказала она только вчера сиру Барристану. – Что если Даарио предал меня и переметнулся к моим врагам?

«Три измены должна ты испытать».

– Что если он встретил другую женщину, какую-нибудь лхазарянскую принцессу?

Она знала, что старый рыцарь не любит Даарио и не доверяет ему. Несмотря на это, он всё равно галантно ответил:

– Нет на свете женщины прекраснее вашего величества. Только слепой может в этом сомневаться, а Даарио Нахарис не слеп.

«Нет, – подумала она, – у него глаза тёмно-синие, почти фиолетовые, и золотой зуб блестит, когда он улыбается».

Впрочем, сир Барристан был уверен, что Даарио вернется, и Дени могла только молиться, чтобы он оказался прав.

«Ванна поможет мне успокоиться».

Она прошлёпала босиком по траве к своему бассейну на террасе. Вода холодила кожу, заставив ее покрыться мурашками. Подплыла стайка мелких рыбешек и принялась пощипывать руки и ноги Дейенерис. Она закрыла глаза и отдалась воде.

Тихий шелест заставил её открыть глаза. Дени с легким всплеском села в бассейне.

– Миссандея? – позвала она. – Ирри? Чхику?

– Они спят, – прозвучал ответ.

Под деревом хурмы стояла женщина в плаще с капюшоном, касаясь травы длинными полами. Под капюшоном виднелось твердое блестящее лицо.

«Она носит маску, – вспомнила Дени, – деревянную маску, покрытую тёмно-красным лаком».

– Куэйта? Это сон? – она щипнула себя за ухо и поморщилась от боли. – Ты снилась мне на «Балерионе», когда мы впервые попали в Астапор.

– Это был не сон. Ни тогда, ни сейчас.

– Что ты здесь делаешь? Как прошла мимо моей стражи?

– Я пришла другим путем. Твои стражники меня не видели.

– Стоит мне позвать, и они убьют тебя.

– Они будут клясться тебе, что меня здесь нет.

– Так ты здесь?

– Нет. Послушай меня, Дейенерис Таргариен. Стеклянные свечи горят. Скоро придет бледная кобылица, а за ней и другие. Кракен и темное пламя, лев и грифон, сын солнца и скомороший дракон. Не верь никому из них. Помни Бессмертных. Берегись надушенного сенешаля.

– Резнак? Отчего мне его бояться? – Дени встала в бассейне. По её ногам стекала вода, и от ночного холода руки покрылись мурашками. – Если ты хочешь меня о чём-то предупредить, говори ясно. Чего ты хочешь, Куэйта?

В глазах заклинательницы теней блеснул лунный свет.

– Показать тебе путь.

– Я помню путь. На север через юг, на запад через восток, назад, чтобы продвинуться вперед. И чтобы обрести свет, я должна пройти через тень, – она отжала свои серебряные волосы. – Мне надоели загадки. В Кварте я была нищей попрошайкой, здесь я королева. Я приказываю тебе...

– Дейенерис. Помни Бессмертных. Помни, кто ты.

– Я от крови дракона. – «Но мои драконы рычат во тьме». – Я помню Бессмертных. «Дитя троих» – так они назвали меня. Трёх коней они обещали мне, три огня и три измены. Одну из-за крови, одну из-за золота, одну из-за...

– Ваше величество? – Миссандея стояла в дверях королевской опочивальни с фонарем в руках. – С кем вы разговариваете?

Дени метнулась взглядом к дереву. Там не было никого – ни плаща с капюшоном, ни лаковой маски, ни Куэйты.

«Тень. Воспоминание. Никто».

Она была от крови дракона, но сир Барристан говорил, что кровь эта может быть дурной.

«Неужели я схожу с ума?»

Когда-то её отца называли Безумным.

– Я молилась, – сказала она наатийке. – Скоро рассветёт. Стоит перекусить перед приемом.

– Я принесу вам что-нибудь на завтрак.

Снова оставшись одна, Дени обошла вокруг пирамиды в надежде найти Куэйту – мимо сгоревших деревьев и обугленной земли там, где её люди пытались пленить Дрогона. Но она не услышала ничего, кроме ветра в кронах фруктовых деревьев, и не встретила в садах ни одной живой души, лишь нескольких белесых мотыльков.

Миссандея вернулась к ней с дыней и чашей сваренных вкрутую яиц, но Дени не хотелось есть. Как только небо посветлело, и звезды угасли одна за другой, Ирри и Чхику помогли ей облачиться в токар из лилового шёлка с золотой бахромой.

Когда Резнак и Скахаз явились к королеве, она обнаружила, что смотрит на них с подозрением, помня о трех изменах. «Берегись надушенного сенешаля». Она опасливо потянула носом в сторону Резнака мо Резнака. «Я могу приказать Бритоголовому арестовать его и подвергнуть дознанию». Предотвратит ли это исполнение пророчества? Или его место просто займет какой-нибудь другой предатель?

«Пророчества неоднозначны, – напомнила она себе, – и Резнак может быть именно тем, кем кажется, и не более».

Скамья из чёрного дерева в пурпурном зале оказалась доверху завалена атласными подушками. Это зрелище вызвало у неё легкую улыбку. «Дело рук сира Барристана». Старый рыцарь был хорошим человеком, но иногда чересчур простодушным.

«Это была просто шутка, сир», – подумала она, но всё равно села на подушки.

Бессонная ночь скоро дала о себе знать. Дени едва подавляла зевоту, слушая, как Резнак толкует о ремесленных гильдиях. Похоже, каменотесы были недовольны королевой, и каменщики тоже. Некоторые бывшие рабы начали тесать камень и класть кирпичи, лишая работы членов гильдий – и подмастерьев, и самих мастеров.

– Вольноотпущенники слишком мало берут за свой труд, – говорил Резнак. – Некоторые называют себя подмастерьями или даже мастерами, а эти звания принадлежат по праву только ремесленникам – членам гильдий. Каменотёсы и каменщики почтительно просят вашу милость поддержать их древние права и обычаи.

– Вольноотпущенники мало берут за свой труд, потому что хотят есть, – указала ему Дени. – Если я запрещу им тесать камень или класть кирпичи, скоро у моего порога выстроятся свечники, ткачи и ювелиры, требуя не допускать бывших рабов и до этих ремесел.

Она немного подумала.

– Запишите указ: отныне только членам гильдии разрешается называть себя подмастерьями и мастерами... при том условии, что гильдия будет допускать в свои ряды любого вольноотпущенника, способного доказать нужные навыки.

– Так будет объявлено, – сказал Резнак. – Угодно ли будет вашей милости выслушать благородного Хиздара зо Лорака?

«Он что – никогда не отступится?»

– Пусть подойдет.

Хиздар в этот раз пришел без токара. Теперь он надел простые серо-синие одежды и, кроме того, побрился. «Он сбрил бороду и обстриг волосы», – поняла она. Хиздар зо Лорак присоединился к бритоголовым – правда, совсем волос он не лишился, но, по крайней мере, нелепых крыльев у него на голове уже не было.

– У тебя отменный цирюльник, Хиздар. Надеюсь, ты пришел ко мне всего лишь показать его работу, а не мучить меня разговорами о бойцовых ямах.

Он склонился в глубоком поклоне.

– Боюсь, ваше величество, что должен.

Дени скривилась. Даже её собственные люди никак не оставляли эту тему. Резнак мо Резнак подчеркивал, что казну пополняют налогами. Зеленая Милость уверяла, что открытие ям угодно богам. Бритоголовый считал, что этот жест придаст ей народную поддержку против Детей Гарпии. «Пусть дерутся», – ворчал Силач Бельвас, который когда-то и сам был бойцом в ямах. Сир Барристан предлагал заменить их турнирами – по его словам, ученики-сироты уже сбивали копьями кольца и дрались затупленным оружием. Дени знала, что это предложение безнадёжно, хоть и исходит из благих побуждений. Миэринцы хотели видеть кровь, а не боевое искусство – иначе бойцы носили бы латы. Похоже, только маленькая Миссандея разделяла убеждения королевы.

– Я отказывала тебе шесть раз, – напомнила Дени Хиздару.

– У вашей лучезарности семь богов, так что, возможно, в седьмой раз вы одарите меня своей благосклонностью. Сегодня я пришел не один. Выслушате ли моих друзей? Здесь их тоже семеро.

Он по очереди вывел их вперед.

– Это Кразз. Это Барсена Черноволосая, еще доблестнее его. Вот Камаррон по прозвищу «Граф» и Гогор-Гигант. Это Пятнистый Кот, это Бесстрашный Иток. И наконец, Белакво-Костолом. Они здесь, чтобы поддержать мою просьбу и молить вашу милость об открытии бойцовых ям.

Дени знала эту семерку – если не в лицо, то по имени. Все они были из числа самых знаменитых бойцовых рабов Миэрина... и именно бойцовые рабы, освобожденные из цепей её «канавными крысами», возглавили восстание, которое положило город к её ногам. Она у них в неоплатном долгу.

– Я выслушаю вас, – согласилась она.

Один за другим они просили ее снова открыть бойцовые ямы.

– Но почему? – осведомилась она, когда Бесстрашный Иток закончил говорить. – Вы больше не рабы, обречённые умирать ради прихоти хозяев. Я вас освободила. Ради чего вам желать смерти на багряном песке?

– Я тренировался с трёх лет, – сказал Гогор-Гигант, – и убивал с шести. Мать Драконов говорит, что я вольный человек – так почему я не волен сражаться?

– Если ты хочешь сражаться – сражайся за меня. Присягни своим мечом Детям Матери, или Свободным Братьям, или Храбрым Щитам. Научи других вольноотпущенников драться.

Гогор покачал головой.

– Раньше я сражался за хозяина. Ты говоришь «сражайся за меня». Я хочу сражаться за себя, – великан ударил себя в грудь кулаком размером с окорок. – Ради золота. Ради славы.

– Гогор говорит за нас всех, – у Пятнистого Кота через плечо была переброшена леопардовая шкура. – Последний раз, когда меня продавали, дали триста тысяч монет. Когда я был рабом, я спал на мехах и ел красное мясо с костей. Теперь, когда я свободен, я сплю на соломе и ем солёную рыбу, когда её удается достать.

– Хиздар клянется, что победитель будет оставлять себе половину всех собранных у ворот денег, – сказал Кразз. – Половину, он в этом поклялся, а Хиздар – честный человек.

«Нет, он хитрый человек», – Дейенерис почувствала себя в ловушке.

– А проигравшие? Что они получат?

– Их имена будут высечены на Вратах Судьбы среди имен других славных павших, – объявила Барсена. Как говорили, за восемь лет она не оставила в живых ни одной женщины, с которой сходилась в бою на арене. – Все люди смертны, мужчины и женщины... но не все останутся в памяти людей.

Дени не нашлась, что ответить.

«Если именно этого и хочет мой народ, разве у меня есть право им отказать? Миэрин был их городом до того, как стать моим, и это свои собственные жизни они хотят расточать».

– Я обдумаю всё, что вы сказали. Благодарю вас за беседу, – она встала. – Продолжим завтра.

– Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, – объявила Миссандея.

Сир Барристан проводил Дени до её покоев.

– Расскажите мне историю, сир, – попросила Дени, когда они поднимались по лестнице. – Какую-нибудь историю о доблести и с хорошим концом. – Она отчаянно нуждалась в историях с хорошим концом. – Расскажите, как вы спаслись от Узурпатора.

– Ваше величество, нет ничего доблестного в бегстве без оглядки.

Дени уселась на подушку, скрестив ноги, и поглядела на него.

– Пожалуйста. Младший узурпатор выгнал вас из Королевской Гвардии...

– Джоффри, да. Под предлогом моего преклонного возраста, хотя истина была очевидна: мальчишка хотел отдать белый плащ своему псу – Сандору Клигану, а его мать хотела, чтобы лордом-командующим стал Цареубийца. Когда они объявили мне об отставке, я... я сбросил плащ, как они велели, швырнул свой меч к ногам Джоффри и сказал нечто неразумное.

– Что именно вы сказали?

– Правду... но правда при том дворе никогда не была в чести. Я вышел из тронного зала с высоко поднятой головой, хотя не знал, куда иду. У меня не было другого дома, кроме Башни Белого Меча. Я знал, что моя родня найдёт мне приют в Харвестхолле, но не хотел навлечь на их головы гнев Джоффри. Я собирал свои вещи, и вдруг понял, что, приняв прощение Роберта, сам навлек на себя беду. Он был хорошим рыцарем, но плохим королём и не имел никакого права на тот трон, который занимал. Вот тогда я понял, что должен искупить свою вину – найти законного короля и служить ему верой и правдой, отдавая ему все силы, какие у меня остались.

– Моему брату Визерису.

– Таково было моё намерение. Когда я пошел к конюшням, золотые плащи попытались меня схватить. Джоффри даровал мне замок, где я мог бы умереть, но я с презрением отказался от его дара, поэтому он заменил замок на темницу. За мной явился сам начальник Городской Стражи, и вид моих пустых ножен придал ему храбрости – но у него с собой было всего три стражника, а при мне ещё был мой кинжал. Один из них попытался меня схватить, но я располосовал ему лицо и ускакал верхом. Когда я несся к воротам, то услышал, как Янос Слинт отдал приказ догнать меня. Улицы за стенами Красного Замка были наводнены людьми – если бы не это, я легко бы ушел. Но они перехватили меня на Речных Вратах. Золотые плащи, гнавшиеся за мной от замка, заорали караульным у ворот, что меня надо остановить, так что стража скрестила копья и преградила мне путь.

– Но у вас же не было меча. Как вам удалось прорваться сквозь них?

– Один истинный рыцарь стоит десяти стражников. Я застал часовых у ворот врасплох – затоптал одного конем, ухватил его копье и проткнул им горло моего ближайшего преследователя. Другой прекратил погоню, как только я оказался за воротами. А потом я гнал коня во весь опор вдоль реки, пока город не скрылся из виду. В тот же вечер я продал коня за пригоршню медяков и какие-то лохмотья, а на следующее утро присоединился к потоку простонародья, устремившегося в город. Я выехал через Грязные Ворота, а вернулся через Божьи – с грязью на лице, щетиной на щеках и без оружия, если не считать деревянной клюки. В лохмотьях и перепачканных грязью башмаках я выглядел просто ещё одним стариком, бежавшим от войны в город. Я заплатил оленя «золотому плащу», и тот разрешил мне пройти. Королевская Гавань кишела людьми низкого сословия, искавшими там спасения от войны, и я скрылся среди них. У меня было мало серебра, но мне надо было оплатить плавание через Узкое море, поэтому я ночевал в септах и переулках, и питался в дешевых харчевнях. Я отпустил бороду и притворился старцем. Я был на площади и видел, как лорд Старк лишился головы. Потом я отправился в Великую Септу и возблагодарил богов за то, что Джоффри лишил меня плаща.

– Старк был изменником и умер как изменник.

– Ваше величество, – сказал Селми, – Эддард Старк сыграл свою роль в падении вашего отца, но он не держал против вас злого умысла. Когда евнух Варис доложил нам, что вы понесли ребенка, Роберт хотел вас убить, но лорд Старк был против. Он не одобрил убийства ребенка и сказал королю, чтобы тот поискал себе другого десницу.

– Вы разве забыли о принцессе Рейенис и принце Эйегоне?

– Никогда. Но это дело рук Ланнистеров, ваше величество.

– Ланнистеры или Старки – какая разница? Визерис называл их псами Узурпатора. Если на ребенка спустили свору собак, какая разница, которая из них разорвет ему горло? Все псы в равной степени виновны. Вина... – слова застряли у нее в горле.

«Хаззея», – подумала она и внезапно для себя сказала тихим, как шёпот ребёнка, голосом:

– Я хочу взглянуть на яму. Пожалуйста, сир, отведите меня вниз.

По лицу старика прошла тень неодобрения, но не в его обычаях было прекословить королеве.

– Слушаю и повинуюсь.

Лестница для прислуги была кратчайшим путём вниз, но это был путь крутой, прямой и узкий, скрытый в стенах пирамиды. Сир Барристан прихватил с собой фонарь, чтобы королева не оступилась в темноте.

Вокруг, теряя окраску и отступая в темноту вслед за фонарем, теснились кирпичи двадцати различных цветов и оттенков. Трижды они миновали часовых-Безупречных, стоявших неподвижно, точно высеченные из камня. Единственными звуками в тишине были шаги Дени и сира Барристана по ступеням.

На нижнем уровне в Великой Пирамиде Миэрина царили безмолвие, пыль и тени. Внешние стены здесь были тридцати футов толщиной. Здесь, внутри, звуки шагов отдавались эхом от сводов из разноцветного кирпича и неслись по стойлам, хлевам и кладовым. Они прошли под тремя массивными арками и дальше по освещенному факелами уклону в подземелья под пирамидой, мимо резервуаров с водой, темниц и пыточных камер, где раньше бичевали рабов, сдирали с них кожу и жгли калёным железом. И в конце концов вышли к огромным железным дверям с заржавевшими петлями. Здесь тоже был пост Безупречных.

Повинуясь королеве, один из них принёс железный ключ. Двери отворились, скрежетнув петлями. Дейенерис Таргариен вступила в тёмное пекло и остановилась на краю глубокой ямы. В сорока футах внизу её драконы подняли головы. В полумраке загорелись четыре глаза – два цвета расплавленного золота и два – цвета бронзы.

Сир Барристан придержал ее за руку.

– Не подходите ближе.

– Думаете, они смогут причинить вред мне?

– Не знаю, ваше величество, и предпочел бы не подвергать вас опасности только ради того, чтобы это проверить.

Рейегаль зарычал, и язык желтого пламени на полмгновения обратил тьму в день. Огонь лизнул стены, и Дени ощутила лицом жар, точно из печи. На другой стороне ямы Визерион расправил крылья, разогнав застоявшийся воздух. Он попытался взлететь к ней, но натянувшиеся цепи не пустили его, и он упал на брюхо. Его ноги были прикованы к полу цепями в кулак толщиной, на шею был надет железный хомут, соединённый со стеной за спиной дракона. На Рейегале были такие же цепи. В свете фонаря его чешуя отливала нефритом, сквозь зубы поднимался дым. На полу под ногами драконов были разбросаны кости – треснутые, обугленные, разгрызенные. Воздух был неприятно жарок и пах серой и жареным мясом.

– Они подросли, – голос Дени эхом отразился от закопченных каменных стен. Капля пота стекла у нее по лбу и упала на грудь. – Правда, что драконы никогда не прекращают расти?

– Если у них хватает пищи и места для роста. Хотя, будучи прикованными здесь...

Великие господа использовали эту яму в качестве темницы. Она могла бы с легкостью вместить пятьсот человек... и годилась для двух драконов.

«Надолго ли? Что будет, когда они станут слишком велики для неё? Набросятся ли они друг на друга с огнём и когтями? Зачахнут и ослабеют, будут лежать с запавшими боками и сморщенными крыльями? Погаснет ли их пламя перед смертью?»

Что за мать оставит своих детей чахнуть во тьме?

«Если я буду в этом раскаиваться, я обречена, – убеждала себя Дени... Но как ей не раскаиваться? – Я должна была понять, к чему всё идет. Неужели я была слепа, или просто сама закрыла глаза на правду, чтобы не видеть цену власти?»

Когда она была маленькой, Визерис рассказал ей все сказки про драконов. Он любил о них рассказывать. Она знала, как пал Харренхолл, она знала о битве на Пламенном Поле и Танце Драконов. Один из её предков – Эйегон Третий – видел когда-то, как его собственную мать сожрал дракон, принадлежавший его дяде. И были еще бесчисленные песни, в которых деревни или целые королества жили в страхе перед каким-нибудь драконом, пока не появлялся храбрый рыцарь, способный убить дракона, и спасал их. В Астапоре её дракон огнем выжег глаза работорговцев. По пути в Юнкай, когда Даарио принес к её ногам головы Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, её дети полакомились ими. Драконы людей не боятся. И дракон, подросший, чтобы питаться овцами, может так же просто съесть и ребёнка.

Ее звали Хаззея, и ей было четыре года.

«Если ее отец не лгал. Но мог и солгать».

Никто, кроме него не видел дракона. Он принес в подтверждение своих слов обгорелые кости – но обгорелые кости ничего не доказывали. Он мог сам убить девочку и сжечь её труп. И был бы не первым отцом в Миэрине, который избавился от лишнего рта – так говорил Бритоголовый.

«Это могли сделать Дети Гарпии – подделать нападение дракона, чтобы город меня возненавидел».

Дени хотелось в это верить... но если это было так, почему отец Хаззеи ждал, пока зал для приемов опустеет, прежде чем обратиться к королеве? Если он хотел настроить против неё миэринцев, то рассказал бы о своей беде, когда зал был полон народа.

Бритоголовый упрашивал её казнить просителя.

– По крайней мере, вырвите ему язык. Ложь этого человека может погубить нас всех, ваше величество.

Вместо этого Дени предпочла заплатить отцу Хаззеи за жизнь его дочери. Никто не мог сказать ей, сколько стоит жизнь ребенка, так что она распорядилась выдать ему в сто раз больше, чем платила раньше за овец.

– Я вернула бы тебе Хаззею, если бы могла, – сказала она отцу, – но некоторые вещи не под силу даже королеве. Её кости упокоятся в Храме Милости, и в память о ней день и ночь будет гореть сотня свечей. Приходи ко мне каждый год в день её именин, и другие твои дети не будут ни в чем нуждаться... но ты не должен никому об этом рассказывать.

– Люди будут спрашивать, – сказал убитый горем отец. – Они будут спрашивать меня, куда делась Хаззея и как умерла.

– Её укусила змея, – сказал ему Резнак мо Резнак. – Её утащил голодный волк. Её забрала внезапная лихорадка. Говори им, что хочешь, но не упоминай драконов.

Когти Визериона скребли по камням, огромные цепи гремели, когда он пытался снова выбраться к ней из ямы. Когда ему это не удалось, он издал рык, запрокинул назад, насколько мог, голову и выдохнул золотое пламя на стену за собой.

«Как скоро его огонь станет таким жарким, что будет раскалывать камни и плавить железо?»

Когда-то – не так уж и давно – он мог сидеть у неё на плече, обвив руку хвостом. Когда-то она кормила его ломтиками жареного мяса с руки. Его заковали в цепи первым. Дейенерис сама привела его в яму и закрыла внутри с несколькими быками. Наевшись, он заснул, и на него спящего надели цепи.

С Рейегалем было сложнее. Возможно, он слышал, как буйствует в темнице его брат, несмотря на разделявшие их стены из кирпича и камня. В конце концов, на него пришлось набросить сеть из толстых железных цепей, пока он грелся на солнце у нее на террасе. Дракон сопротивлялся так яростно, бился и кусался, что его спуск по лестнице для слуг занял три дня. Во время этого спуска заживо сгорели шесть человек.

А Дрогон...

«Крылатая тень», – так назвал его отец девочки. Он был самым крупным из тройки, самым свирепым, самым диким, с чёрной как ночь чешуёй и глазами, точно огненные плошки.

Дрогон охотился далеко от дома, а когда возвращался – любил греться под солнцем на вершине Великой Пирамиды, где когда-то стояла миэринская гарпия. Трижды они пытались захватить его там, и трижды упустили. Сорок её самых храбрых людей рисковали своей жизнью, пытаясь его захватить, почти все получили ожоги, а четверо скончалось. Последний раз она видела Дрогона на закате в вечер третьей попытки. Чёрный дракон летел на север – через Скахазадан, к высоким травам Дотракийского моря. Он больше не вернулся.

«Мать драконов, – думала Дейенерис. – Мать чудовищ. Что я выпустила в мир? Я королева, но мой трон стоит на сожжённых костях и зыбучих песках».

Но как без драконов удержать Миэрин, а тем более отвоевать Вестерос?

«Я от крови дракона, – думала она. – Если они чудовища, то и я тоже».

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:08 | Сообщение # 17

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 12. Вонючка

Узник впился в крысу зубами, и та завизжала, дико извиваясь в его руках в неистовой попытке вырваться. Брюшко – самая нежная часть. Он вгрызся во вкусное мясо, тёплая кровь потекла по губам. От удовольствия на глаза навернулись слёзы. Пленник проглотил мясо, и в животе заурчало. После третьего укуса крыса перестала сопротивляться, и он почувствовал себя почти довольным.

За дверью темницы послышались голоса.

Прекратив от страха даже жевать, он замер на месте с набитым кровью, мясом и шерстью ртом, не смея ни проглотить это, ни выплюнуть. Окаменев, узник в ужасе прислушивался к шарканью сапог и звяканью железных ключей.

«Нет, – взмолился он, – нет, о боги, пожалуйста, не сейчас, только не сейчас. – Он так долго ловил эту крысу. – Если её найдут, то отнимут, донесут об этом, и лорд Рамси меня накажет».

Крысу, конечно, следовало бы спрятать, но голод был слишком силён: вот уже два, а то и три дня без крошки во рту. Здесь, в темноте под землёй, трудно сказать точно, сколько прошло времени. Его руки и ноги стали худыми как палки, а пустой живот, наоборот, раздулся, и так болел от голода, что было невозможно уснуть. Стоило закрыть глаза – и перед ним вставала леди Хорнвуд. После свадьбы лорд Рамси запер её в башне и уморил голодом. Перед смертью она дошла до того, что съела собственные пальцы.

Скрючившись в дальнем углу темницы, несчастный вцепился в свою добычу и вгрызся в неё остатками зубов, пытаясь проглотить как можно больше тёплой плоти, до того как откроется дверь. Из уголков рта стекали струйки крови. Мясо было жилистым, но таким сочным, что аж подташнивало. Он жевал и глотал, вытаскивая мелкие косточки из лунок в дёснах, оставшихся от выбитых зубов. Жевать было больно, но узник был так голоден, что не мог остановиться.

Звуки становились всё громче.

«Боги, пожалуйста, пусть это не за мной», – молил он, отрывая одну из лапок крысы. За ним давно никто не приходил. Есть и другие камеры, другие пленники. Их крики слышались иногда даже сквозь толстые каменные стены.

«Громче всех кричат женщины».

Он обсосал мясо с лапки и попытался выплюнуть косточку в сторону, но та, вывалившись изо рта, застряла в бороде.

«Уходите, – молил пленник, – идите себе дальше, не трогайте меня, пожалуйста, пожалуйста».

Но как раз в тот момент, когда шаги раздались совсем рядом, их звук вдруг смолк прямо за дверью и звякнули ключи. Крыса выпала у него из рук. Пленник вытер окровавленные пальцы о штаны.

– Нет, – пробормотал он, – не-е-ет. – Перебирая пятками по покрытому соломой полу, он попытался вжаться в угол, в промозглые каменные стены темницы.

Нет ничего ужаснее звука поворачивающегося в замке ключа. В глаза ударил свет, и узник пронзительно вскрикнул, невольно прикрывая лицо руками. Голова так раскалывалась от боли, что он выцарапал бы себе глаза, если бы только осмелился.

«Уберите свет, делайте что хотите, только в темноте, пожалуйста, ну пожалуйста».

– Это не тот, – произнес мальчишеский голос. – Взгляни на него. Наверное, мы ошиблись камерой.

– Последняя камера слева, – ответил другой мальчишка. – Это же последняя камера слева, разве нет?

– Ага. – Молчание. – Что он сказал?

– Похоже, ему не нравится свет.

– А тебе бы понравился, если бы ты так выглядел? – мальчик смачно харкнул. – Ну и вонища от него. Я сейчас задохнусь.

– Он жрал крыс, – сказал второй мальчик. – Смотри.

Первый мальчишка засмеялся.

– Точно. Вот умора.

«Мне пришлось».

Пока он спал, крысы кусали его, грызли пальцы на руках и ногах, и даже лицо, так что он не колебался, когда удалось поймать мерзавку. Выбор был невелик: съешь сам или съедят тебя.

– Да, – пробормотал пленник. – Да, да, я ел их, а они – меня, пожалуйста…

Мальчики подошли ближе, солома мягко зашуршала под их ногами.

– Отвечай, – произнёс один из них – тот, что был поменьше ростом, худенький, но смышленый. – Ты помнишь, кто ты?

От страха всё внутри сжалось, и он застонал.

– Говори. Как твоё имя?

«Мое имя, – стон застрял в горле. Они учили, как его зовут, да, учили, но это было так давно, что стерлось из памяти. – Если отвечу неправильно, то лишусь ещё одного пальца, или даже хуже. Он, он…» – Не надо думать об этом, это невыносимо. Челюсть свело судорогой, а в глаза словно вонзились тысячи иголок. В висках стучала кровь.

– Пожалуйста, – пропищал он тонким и слабым, как у столетнего старика голосом. А может он и правда старик?

«Сколько времени я уже здесь?»

– Уйдите, – пробормотал узник сквозь сломанные зубы и изувеченные пальцы, крепко сжимая веки, чтобы не смотреть на нестерпимо яркий свет. – Пожалуйста, забирайте крысу, только не трогайте меня…

– Вонючка. Тебя зовут – Вонючка. Вспомнил? – сказал более высокий мальчишка, державший в руках факел. У второго парнишки в руках была связка железных ключей.

– Вонючка? – по его щекам покатились слезы. – Я помню. Да, помню, – он открыл и закрыл рот. – Меня зовут Вонючка. Вонючка-колючка. – В темноте имя не нужно, так что его легко забыть.

«Вонючка, Вонючка, меня зовут Вонючка».

При рождении его нарекли иначе. В предыдущей жизни он был кем-то другим, но здесь и сейчас – Вонючкой. Он вспомнил.

И мальчиков вспомнил. Они были одеты в одинаковые серебристо-серые дублеты из овечьей шерсти, украшенные тёмно-синей окантовкой. Оба оруженосцы, обоим по восемь лет, и обоих звали Уолдерами Фреями.

«Да, Уолдер Большой и Уолдер Малый».

Причём тот, что повыше – Малый, а тот, что пониже – Большой, и это ужасно веселило мальчишек и путало всех остальных.

– Я знаю вас, – прошептал он потрескавшимися губами. – Я знаю, как вас зовут.

– Пойдёшь с нами, – приказал Уолдер Малый.

– Ты нужен его светлости, – добавил Уолдер Большой.

От страха у него свело живот.

«Они всего лишь дети, – подумал пленник. – Двое восьмилетних мальчишек».

Он точно справится с двумя восьмилетками. Даже ослабший, как сейчас, он мог бы выхватить факел, отобрать ключи и кинжал, висевший на боку Уолдера Малого, и сбежать.

«Нет. Нет, это слишком просто. Это ловушка. Если я сбегу, то лишусь ещё одного пальца и последних зубов».

Он уже сбегал раньше. Казалось, это было много лет назад. Тогда он ещё был сильным, ещё был непокорным. В тот раз это была Кира с ключами. Она сказала, что украла их. Что знает задние ворота, которые никогда не охраняются.

– Отвезите меня обратно в Винтерфелл, м’лорд, – молила она, бледная и дрожащая.– Я не знаю дороги. Одной мне не сбежать. Пожалуйста, пойдёмте со мной.

Так он и сделал. Охранник со спущенными до лодыжек штанами валялся смертельно пьяный в луже вина, дверь в подземелья была открыта, а задние ворота не охранялись – всё как она и сказала. Дождавшись, когда луна скроется за тучами, они выскользнули из замка и, спотыкаясь о камни, пошлёпали через Плачущую Воду. А когда, чуть не околев от холода в ледяной реке, они выбрались на другой берег, он её поцеловал.

– Ты спасла нас, – сказал он.

«Дурак. Дурак»

Это была ловушка. Игра. Розыгрыш. Лорд Рамси любил охоту и предпочитал загонять двуногую дичь. Всю ночь они бежали через тёмный лес, но когда взошло солнце, за деревьями послышался звук рога, а потом они услышали лай гончих.

– Нужно разделиться, – предложил он Кире, когда собаки были уже совсем близко. – Двоих они выследить не смогут.

Но девчонка с ума сошла от страха и отказалась уходить, даже когда он поклялся, что соберёт войско железных людей и вернётся за ней, если поймают именно её.

Меньше, чем через час, их схватили. Одна собака повалила его на землю, а другая вцепилась в ногу карабкавшейся на холм Кире. Остальная стая кружила вокруг с лаем и рычанием, угрожающе оскаливаясь, стоило им лишь пошевелиться. Собаки не выпускали их, пока не подъехал Рамси Сноу со своими загонщиками. Тогда он всё ещё был бастардом, а не Болтоном.

– Вот вы где, – сидя в седле и улыбаясь им свысока, сказал он. – Меня огорчил такой ваш уход. Неужели вам так быстро наскучило моё гостеприимство?

Тогда Кира и запустила камнем ему в голову, но промахнулась на целый фут.

– Придётся вас наказать, – улыбнулся Рамси.

Вонючка помнил, с каким страхом и отчаянием смотрела на него Кира. В тот момент она казалась как никогда юной, почти ребенком. Но он ничем не мог помочь.

«Это из-за неё нас поймали, – вспоминал он. – Один из нас мог бы скрыться, если бы мы разделились, как я предлагал».

От воспоминаний перехватило дыхание. Со слезами на глазах Вонючка отвернулся от факела.

«Что ему надо от меня на этот раз? – с отчаянием подумал он. – Почему бы просто не оставить меня в покое? Сейчас я ничем не провинился. Неужели нельзя просто оставить меня в темноте?»

У него была крыса. Толстая, тёплая и трепещущая.

– Может, стоит его помыть? – спросил Уолдер Малый.

– Пусть воняет, его светлости это нравится, – ответил Уолдер Большой, – поэтому он и назвал его Вонючкой.

«Вонючка, меня зовут – Вонючка. Вонючка-злючка, – ему пришлось запомнить это. – Служи, подчиняйся и помни, кто ты, и тогда тебе больше не причинят вреда. Господин пообещал, его светлость обещал мне».

Да и не осталось сил сопротивляться, даже будь у него желание. Их выбили, выморили голодом, сорвали вместе с кожей. Когда Уолдер Большой помог ему подняться, а Уолдер Малый, подгоняя факелом, выгнал вон из камеры, узник пошёл послушно, как собака. Будь у него хвост, он бы поджал его между ног.

«Если бы у меня был хвост, Бастард бы его отрезал. – Мысль пришла неожиданно. Дурная мысль. Опасная. Его светлость больше не бастард. – Болтон, а не Сноу».

Мальчишка-король на Железном Троне признал лорда Рамси законным сыном и дал ему право носить отцовское имя. Имя Сноу напоминало тому о незаконнорожденности и приводило в бешенство. Вонючка должен помнить об этом. И своё имя. Надо помнить своё имя. На какое-то мгновение оно вылетело из памяти, и он так испугался, что оступился на крутой лестнице, ведущей из подземелий, и порвал о камень штаны, ободравшись до крови. Уолдеру Малому пришлось ткнуть его факелом, чтобы заставить подняться на ноги и идти дальше.

На Дредфорт опускалась ночь, и над восточными стенами замка поднималась полная луна. В её слабом свете тени от высоких треугольных зубцов на мерзлой земле казались рядом острых чёрных клыков. Воздух был холодным, сырым и полным полузабытых ароматов. – «Свобода, – подумал Вонючка. – Это запах свободы». – Он не знал, как долго пробыл в подземельях, но, по крайней мере, не меньше полугода. – «Или даже больше. А что, если прошло пять лет, или десять, или двадцать? Заметил бы я? Что, если там, внизу, я сошёл с ума, и половина моей жизни уже прошла?» – Да нет же, это глупость. Не могло пройти столько времени. Мальчишки всё ещё оставались мальчишками. За десять лет они бы стали мужчинами. Не надо об этом забывать. – «Не давай ему свести тебя с ума. Пусть он отрежет тебе пальцы на руках и ногах, вырвет глаза, отрежет уши, но лишить тебя разума он не сможет, если не поддашься».

Уолдер Малый шёл впереди с факелом в руке, Вонючка безропотно плёлся следом, а Уолдер Большой – сразу за ним. Когда они проходили мимо псарни, залаяли собаки. Ветер закружил по двору, пробирая до костей сквозь грязные лохмотья так, что узник покрылся гусиной кожей. Ночной воздух был холодным и сырым, но снега совсем не было, хоть зима явно была на носу. Интересно, доживёт ли он до снега? – «Сколько пальцев останется у меня на руках и на ногах? – Вонючка поднял руку и поразился тому, какая она бледная и худая. – У меня руки старика». – А может он ошибся насчёт мальчишек? Что, если они на самом деле вовсе не Малый и Большой Уолдеры, а сыновья тех мальчиков, которых он знал?

Большой зал утопал в дымном полумраке. Справа и слева горели факелы, зажатые в выступающих рядами из стен костяных руках. Высоко над головой проходили почерневшие от дыма деревянные стропила, а свод потолка терялся в тени. Спёртый воздух был полон запахами вина, пива и запечённого на огне мяса. От всех этих ароматов в животе Вонючки громко заурчало, и рот наполнился слюной.

Подталкиваемый Уолдером Малым, пленник, спотыкаясь, прошёл мимо длинных столов, за которыми ели воины гарнизона. Он кожей чувствовал на себе их взгляды. На лучших местах возле помоста расположились любимцы Рамси – Бастардовы Мальчики. Костяной Бен – старик, что ухаживал за любимыми охотничьими гончими его светлости. Дэймон по прозвищу Дэймон Станцуй-для-Меня – светловолосый и юный на вид. Ворчун, лишившийся языка за опрометчивые разговоры в присутствии лорда Русе. Кислый Алин. Живодёр. Жёлтый Хрен. И хоть Вонючка не мог назвать по именам всех сидевших дальше, но помнил их внешне: дружинники, офицеры, солдаты, тюремщики и палачи. Впрочем, тут были и чужаки, чьих лиц он не знал. Некоторые из них прикрывали нос, когда он проходил мимо, другие смеялись над его видом.

«Гости, – подумал Вонючка, – друзья его светлости, а меня привели для их увеселения».

По коже пробежал мороз.

Бастард восседал за головным столом в кресле своего лорда-отца и пил из отцовской чаши. Вместе с ним на помосте расположились два пожилых человека. Вонючка с первого взгляда понял, что оба они знатного происхождения. Один – худощавый, с ледяными глазами, длинной белой бородой и суровым, как зимний холод, лицом. На нём была заношенная до дыр засаленная куртка из медвежьей шкуры. Под ней виднелась плетеная кольчуга, которую тот не снял даже за столом. Второй лорд – тоже худой, но кроме того – сутулый и кособокий. Он склонился над своим блюдом, словно стервятник над падалью. У него были жадные серые глаза, жёлтые зубы и почти седая спутанная борода, раздвоенная на конце. На покрытой пятнами голове торчало лишь несколько седых волосков. Однако на его плечах красовался отделанный чёрным соболиным мехом серый шерстяной плащ – мягкий и добротный, а застежкой служила кованная серебряная пряжка в виде звезды с расходящимися лучами.

Рамси был облачён в чёрные и розовые цвета: чёрные сапоги, чёрный пояс с ножнами, чёрный кожаный камзол поверх розового бархатного дублета, в прорезях которого виднелся тёмно-красный атлас. В его правом ухе блестел гранат в форме капли крови. Однако несмотря на всё великолепие наряда он по-прежнему был некрасив: ширококостный, с покатыми плечами, с той рыхлостью, которая с годами грозила превратиться в полноту. Кожа его была розовой и прыщавой, нос – широким, рот – маленьким, а волосы – длинными, тёмными и ломкими. Несмотря на толстые мясистые губы, самыми заметными в его внешности оставались отцовские глаза: маленькие, близко посаженные, необычно блеклые, призрачно-серые – так порой называют этот оттенок, но на самом деле – абсолютно бесцветные, как два осколка мутного льда.

Завидев Вонючку, Рамси улыбнулся, скривив рот.

– Вот и он. Мой старый закадычный друг. Вонючка был со мной с детских лет. Его подарил мне отец, в знак своей любви, – рассказал он сидевшим рядом мужчинам.

Лорды обменялись взглядами.

– Я слышал, твой слуга погиб, – произнес тот, у которого одно плечо было выше другого. – Говорили, его убили Старки.

Лорд Рамси хихикнул.

– Железнорожденные сказали бы на это: то, что уже мертво, никогда не умрёт, но восстанет сильнее и твёрже. Как Вонючка. Хотя смердит от него, как от трупа, в этом вы правы.

– От него несёт испражнениями и старой блевотиной. – Кривобокий старик отшвырнул в сторону кость и вытер пальцы о скатерть. – У тебя есть какая-то важная причина, чтобы навязывать нам его общество во время еды?

Второй лорд, прямой старик в плетёной кольчуге, изучал Вонючку хмурым взглядом.

– Посмотри-ка внимательней, – посоветовал он другому лорду. – Поседевший, похудевший на три стоуна, да, но не слуга. Разве не узнаешь?

Кривобокий вновь окинул пленника взглядом и вдруг фыркнул.

– Он? Не может быть! Старков воспитанник. Смешливый такой, вечно улыбался.

– Теперь он улыбается реже, – признался Рамси. – Кажется, я сломал часть его красивеньких беленьких зубиков.

– Лучше бы ты перерезал ему горло, – ответил лорд в кольчуге. – С собаки, напавшей на хозяина, нужно спускать шкуру.

– О, шкуру я с него тоже содрал, местами, – подтвердил Рамси.

– Да, мой господин. Я был плохим, мой господин. Дерзким и… – Вонючка облизал губы, пытаясь придумать, что же ещё сделал.

«Служи и подчиняйся, – напомнил он сам себе, – и тогда уцелеет хотя бы то, что осталось. Служи, подчиняйся, и помни своё имя. Вонючка, Вонючка-канючка».

–… плохим и…

– У тебя рот в крови, – заметил Рамси. – Ты снова грыз пальцы, Вонючка?

– Нет. Нет, мой господин, клянусь.

Вонючка однажды пытался откусить собственный безымянный палец – с того содрали кожу и он ужасно болел. Лорд Рамси никогда не отрезал пальцы просто так. Он предпочитал снять с них кожу. Голая плоть начинала сохнуть, трескаться и гноиться. Вонючку и секли, и вздергивали на дыбу, и резали, но даже эти муки были несравнимы с болью оголённой плоти. Она просто невыносима, она сводит с ума. Рано или поздно жертва обязательно взмолится: – «Пожалуйста, я больше не могу, не могу, прекратите, отрежьте его». – И лорд Рамси окажет эту услугу. Вот в такую игру они играли. Достаточно было взглянуть на руки и ноги Вонючки, чтобы понять, что он хорошо усвоил правила этой игры. Но однажды он забылся и попытался прекратить мучения сам – зубами. Рамси это не понравилось, и оплошность стоила Вонючке ещё одного пальца на ноге.

– Я ел крысу, – пробормотал он.

– Крысу? – Блеклые глаза Рамси блеснули в свете факелов. – Все крысы в Дредфорте принадлежат моему лорду-отцу. Как ты посмел съесть одну из них без моего разрешения?

Не зная, что ответить, Вонючка промолчал. Одно неверное слово – и он может лишиться очередного пальца на ноге или даже на руке. У него уже не было двух пальцев на левой руке и мизинца на правой. А на ногах – трёх пальцев на левой и мизинца на правой. Иногда Рамси шутил, не уравнять ли ему правую и левую стороны.

«Мой господин всего лишь шутил, – пытался себя успокоить Вонючка. – Он говорил, что не хочет делать мне больно. Он так поступает, только когда я виноват».

Его лорд – добрый и милосердный. Он мог бы снять кожу с лица Вонючки за те слова, что тот говорил, пока не выучил своё истинное имя и место.

– Это становится утомительным, – произнёс лорд в плетёной кольчуге. – Убей его, и покончим с этим.

Лорд Рамси наполнил свою чашу пивом.

– Это испортит наш праздник, милорд. Вонючка, у меня для тебя хорошие новости. Я собираюсь жениться. Мой лорд-отец везёт мне девчонку Старков. Дочь лорда Эддарда, Арью. Ты же помнишь малютку Арью, верно?

«Арья-Босоножка, – чуть не сказал он, – Арья-Лошадка».

Младшая сестра Робба, с каштановыми волосами, вытянутым лицом, тощая, как палка, и вечно чумазая.

«Красивой была Санса».

Когда-то он думал, что Сансу могут выдать за него, и лорд Эддард назовёт его сыном, но это были всего лишь детские фантазии. Что же касается Арьи…

– Я помню её. Арью.

– Она станет леди Винтерфелла, а я – её лордом.

«Она же совсем ещё ребенок».

– Конечно, мой господин. Поздравляю вас.

– Придёшь ли ты ко мне на свадьбу, Вонючка?

Он замешкался.

– Если вы пожелаете, мой господин.

– Да, я хочу этого.

Он снова заколебался. Вдруг это какая-то жестокая ловушка?

– Конечно, мой господин. Если это доставит вам удовольствие. Это такая честь для меня.

– Тогда надо вытащить тебя из этого ужасного подземелья. Отскрести до розового цвета, переодеть в чистое и покормить. Хочешь вкусной нежной овсянки? Или кусок горохового пирога с беконом? У меня для тебя небольшое задание. Но тебе понадобится восстановить силы, если хочешь мне служить. А я знаю, что ты хочешь.

– Да, мой господин. Больше всего на свете, – его била дрожь. – Я – ваш Вонючка. Пожалуйста, позвольте мне вам служить. Пожалуйста.

– Ты так славно просишь – как я могу отказать? – улыбнулся Рамси Болтон. – Я еду на войну, Вонючка. И ты поедешь со мной, чтобы привезти домой мою девственную невесту.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:11 | Сообщение # 18

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 13. Бран

Что-то в вороньем крике заставило Брана задрожать всем телом. «Я уже почти взрослый, – пришлось ему напомнить себе, – я должен быть храбрым».

Но сам пронизывающий морозный воздух пропитался страхом. Даже Лето был напуган. Шерсть у него на загривке встала дыбом. По склону холма протянулись голодные чёрные тени. Деревья согнулись и искривились под весом наросшего на них льда. Некоторые и на деревья-то не были похожи. Засыпанные смерзшимся снегом от корней до кроны, они возвышались на холме, подобно гигантским, чудовищным и уродливым существам, сгорбившимся под порывами ледяного ветра.

– Они здесь, – следопыт обнажил свой меч.

– Где? – тихо спросила Мира.

– Близко. Я не знаю. Где-то здесь.

Ворон снова каркнул.

– Ходор, – прошептал Ходор. Руки он засунул себе подмышки. С колючих зарослей его бороды свисали сосульки, а усы превратились в замёрзший, окрасившийся в красный цвет заката пучок соплей.

– Волки тоже близко, – предупредил их Бран, – те, что преследовали нас. Лето чует их каждый раз, когда мы оказываемся с подветренной стороны.

– Волки последнее, о чем нам сейчас стоит беспокоиться, – сказал Холодные Руки. – Мы должны подняться наверх. Скоро стемнеет. Хорошо бы вам оказаться внутри до наступления ночи. Их привлекает ваше тепло.

Он взглянул на запад, где сквозь деревья, словно отблеск далекого костра, смутно проглядывал свет заходящего солнца.

– Это единственный вход? – спросила Мира.

– Второй в трёх лигах к северу, на дне ущелья.

Дальнейших объяснений не требовалось. Даже Ходор не смог бы спуститься в ущелье с Браном, висящим у него за спиной, а для Жойена что пройти три лиги, что пробежать тысячу – было всё едино.

Мира осмотрела холм:

– Кажется, путь свободен.

– Кажется, – мрачно проворчал следопыт. – Ты чувствуешь холод? Здесь что-то есть. Но где?

– Может, это внутри пещеры? – предположила Мира.

– Пещера защищена. Они не могут войти, – разведчик показал направление мечом. – Вход находится вон там. Та расселина в скале между чардревами, на полпути к вершине.

– Я вижу её, – сказал Бран.

Туда влетали и вылетали обратно вороны.

Ходор переступил с ноги на ногу.

– Ходор.

– Трещина в скале, вот всё, что вижу я, – сказала Мира.

– Там есть проход. Спуск внутри скалы, сперва он отвесный и извилистый. Если сможете добраться туда, будете в безопасности.

– А как же ты?

– Пещера защищена.

Мира изучала расселину в холме:

– От нас до неё не больше тысячи ярдов.

«Но все эти ярды идут в гору», – подумал Бран. Холм был крутым и лесистым. Снегопад закончился три дня назад, но выпавший снег не собирался таять. Под деревьями земля была укрыта белым покровом, чистым и нетронутым.

– Здесь никого нет, – храбро заявил Бран. – Посмотрите на снег. На нём нет следов.

– Белые Ходоки ступают по снегу легко, – ответил следопыт. – Там, где они прошли, вы не найдёте следов.

Спустившийся с неба ворон уселся ему на плечо. С ними осталась только дюжина этих больших чёрных птиц. Остальные рассеялись по пути. С каждым рассветом, их становилось всё меньше.

– Иди, – раздался птичий клекот. – Иди, иди.

«Трёхглазая ворона, – подумал Бран. – Древовидец».

– Это не так уж далеко, – сказал он. – Небольшой подъем, и мы в безопасности. Может, даже сможем разжечь костер.

Все они, кроме разведчика, замёрзли, промокли и проголодались, а Жойен Рид ослаб настолько, что не мог идти без посторонней помощи.

– Ступай один. – Мира Рид склонилась над своим братом.

Тот привалился к стволу дуба, его бил сильный озноб, глаза закрылись. Часть лица, видневшаяся между капюшоном и шарфом, стала бледной, как окружавший их снег, но в нём всё ещё теплилось слабое дыхание. Мира несла его весь день. – «Еда и огонь вернут его к жизни», – пытался убедить себя Бран, хотя он и сам не очень-то в это верил.

– Я не могу одновременно сражаться и нести Жойена, подъем слишком крут, – добавила Мира. – Ходор, ты отнесёшь Брана в эту пещеру.

– Ходор, – сказал Ходор, хлопая в ладоши.

– Жойену просто нужно поесть, – печально сказал Бран.

Прошло двенадцать дней с того дня, как лось упал в третий и последний раз. Тогда Холодные Руки, присев рядом с ним в сугроб, пробормотал благословение на каком-то странном языке и перерезал ему горло. Когда из раны хлынула алая кровь, Бран разревелся, как девчонка. Он никогда ещё не чувствовал себя таким ущербным, как тогда, беспомощно наблюдая, за Мирой Рид и Холодными Руками, разделывающими храброго зверя. Ведь он так долго нёс их. Бран сказал себе, что не станет есть его мясо, что лучше ходить голодным, чем питаться другом, но, в конце концов, он поел дважды – один раз сам и ещё раз в шкуре Лето. Каким бы отощавшим и голодным ни был лось, мяса, заготовленного следопытом, хватило на семь дней. Они прикончили последние куски, сгрудившись вокруг костра в развалинах старого городища.

– Ему нужно поесть, – согласилась Мира, гладя брата по лбу. – Нам всем нужно, но здесь нет еды. Ступай.

Бран смахнул слезу и почувствовал, как она замерзает у него на щеке. Холодные Руки взял Ходора за руку:

– Темнеет. Если их ещё здесь нет, то скоро будут. Иди.

Промолчав на этот раз, Ходор стряхнул снег с ног, и, с Браном на спине, стал подниматься вверх, продираясь сквозь сугробы. Рядом, с мечом в чёрной руке, их сопровождал Холодные Руки. Лето шёл следом. В некоторых местах сугробы были выше его роста, и крупный лютоволк, очередной раз провалившись под тонкий наст, был вынужден останавливаться и отряхивать снег. Пока они подымались, Бран неуклюже повернулся в своей корзине. Он увидел, как Мира, подставив руку, пытается поднять брата на ноги. – «Он слишком тяжел для неё. Она оголодала, и уже не такая сильная как прежде». – Другой рукой она держалась за свою лягушачью острогу, для опоры вонзив её в землю. Мира ещё только начинала преодолевать крутой подъём, младшего брата она скорее волочила, чем несла. Потом Ходор прошёл между двумя деревьями, и Бран потерял их из виду.

Холм становился всё круче. Под ногами Ходора похрустывал снег. Один раз ему под ногу попал камень, великан поскользнулся и едва не покатился с холма. Его спас, поймав за руку, следопыт.

– Ходор, – сказал конюх. Каждый порыв ветра наполнял воздух мелкой белой пылью, сверкающей в последних отсветах дня, подобно осколкам стекла. Вокруг кружили вороны. «Осталось всего восемьдесят ярдов, – подумал Бран, – это совсем близко».

На границе крутого участка с нетронутым снегом Лето внезапно остановился. Лютоволк повернул голову, принюхался и зарычал. Шерсть встала дыбом, и он начал пятиться.

– Ходор, стой, – сказал Бран. – Ходор. Подожди.

Что-то было не так. Лето чуял это, и он тоже. «Что-то плохое. Что-то рядом с нами».

– Нет, Ходор, вернись.

Холодные Руки продолжал карабкаться вверх, и великан хотел идти следом.

– Ходор, ходор, ходор,– громко проворчал он, заглушая возражения Брана. Он тяжело дышал, наполняя воздух призрачным туманом. Конюх сделал шаг, потом другой. Снега было по пояс, и склон оказался очень крутым. Ходор наклонился вперед, цепляясь руками за камни и деревья. Ещё шаг. Ещё. Потревоженный великаном снег скатывался вниз, превращаясь позади в небольшую лавину.

«Шестьдесят ярдов». Бран приподнялся, чтобы лучше видеть вход в пещеру. Затем он увидел кое-что ещё.

– Огонь! – В маленькой расщелине между чардревами мерцал свет, алое пламя, зовущее сквозь сгущающуюся тьму. – Смотрите, кто-то…

Ходор вскрикнул. Он повернулся, споткнулся и упал.

Высокий конюх резко повернулся, и у Брана голова пошла кругом. От внезапного толчка у мальчика перехватило дыхание. Его рот наполнился кровью, a Ходор дёргался и катался, давя спиной искалеченного ребенка.

«Что-то держит его за ногу». – На краткий миг Бран решил, что, должно быть, это корень зацепился за его лодыжку… пока мнимый корень не пошевелился. «Это рука», – заметил он, а потом упырь целиком выбрался из-под снега.

Ходор пнул его, ударил облепленным снегом сапогом прямо в лицо твари, но мертвец, казалось, этого даже не почувствовал. Они покатились вниз по склону, молотя и вцепившись друг в друга. После очередного кувырка Брану в нос и рот набился снег, но мгновение спустя он перевернулся снова. Что-то ударило его по голове – то ли камень, то ли кусок льда, то ли кулак мертвеца, мальчик так и не понял – и вылетел из корзины. Отплёвываясь от снега, Бран растянулся на склоне. В сжатой руке остались клочья волос, вырванных из головы Ходора.

Вокруг из-под снега поднимались упыри.

«Два, три, четыре», – Бран сбился со счета. Они вставали резко, вздымая облака снега. На некоторых были надеты чёрные плащи, на других – поношенные шкуры, на третьих не было ничего. Тела мертвецов были бледными, руки почернели, а глаза горели, подобно голубым звездам.

Трое упырей набросились на следопыта. Бран видел, как Холодные Руки рубанул одного из них по лицу. Тварь продолжала наступать, оттесняя следопыта в руки двух остальных. Ещё двое, неуклюже спускаясь по склону, двинулись в сторону Ходора. – «Мира поднимается прямо к ним в объятья», – вдруг понял Бран. В бессильном ужасе он хлопнул по снегу и закричал об опасности.

Что-то его схватило.

И вот тогда его крик превратился в вопль. Бран набрал в руку снега и бросил, но мертвец даже не моргнул. Одна чёрная рука схватила мальчика за лицо, другая за живот. Казалось, пальцы твари были из железа. – «Он сейчас выпустит из меня кишки».

Внезапно между ними оказался Лето. Бран мельком заметил, как, словно ветхая ткань, рвётся кожа, услышал хруст костей. Он увидел, как оторвалась от руки кисть, и как продолжали извиваться бледные пальцы, заметил чёрные полинявшие лохмотья на месте разорванного рукава. «Чёрное, – подумал он. – Он носил чёрное, был дозорным». – Лето отбросил в сторону оторванную руку, развернулся и вонзил зубы в шею мертвеца. Дёрнув головой, серый лютоволк вырвал у твари большую часть горла вместе с ошметками бледного гнилого мяса.

Оторванная кисть всё ещё шевелилась. Бран откатился от неё подальше. Лёжа на животе, вцепившись в снег, он мельком увидел над головой бледные заснеженные деревья, и рыжеватое свечение между ними.

«Пятьдесят ярдов». – Если он сможет проползти пятьдесят ярдов, упыри его не достанут. Перчатки промокли. Он полз, цепляясь за камни и корни. Полз на свет. – «Чуть-чуть, ну, ещё чуть-чуть. Потом ты сможешь отдохнуть у огня».

К этому моменту последний луч светa уже исчез за деревьями. Настала ночь. Холодные Руки рубился в кольце мертвецов. Лето терзал поваленного противника, вцепившись зубами в лицо. Никто не обращал внимания на Брана. Он прополз ещё немного, волоча за собой бесполезные ноги. – «Если только я смогу добраться до этой пещеры…»

– Хоооодор, – донесся откуда-то снизу стон.

Внезапно он перестал быть Браном, искалеченным, ползущим по снегу мальчиком. Он стал Ходором, борющимся с пытающимся выдавить его глаза упырем на полпути к вершине холма. Заревев, Бран нетвердо встал на ноги и отбросил тварь назад. Мертвец упал на одно коленo, но начал подниматься снова. Бран сорвал с пояса меч Ходора. Глубоко внутри он слышал всхлипывания бедного Ходора, но снаружи он был семью футами ярости с древним железом в руке. Он поднял меч, и, крякнув, обрушил его на мертвеца, разрубив шерсть и ржавую кольчугу, сгнившую кожу, кости и плоть под ними.

– ХОДОР! – проревел он, и ударил снова. На этот раз он снёс мертвецу голову с плеч и на доли мгновения возликовал… пока пара мертвых рук не нащупала его горло.

Обессиленный, Бран отступил, но тут появилась Мира, и вогналa свою лягушачью острогу глубоко в спину мертвеца.

– Ходор, – снова взревел Бран, жестом призывая её подниматься выше. – Ходор, ходор.

Жойен слабо вздрагивал на земле, там же, где его оставила Мира. Бран подошёл к нему, отбросил меч, и, подняв мальчика на руки, пошатываясь, встал.

– ХОДОР! – проревел он.

Мира повела их вверх по склону, пронзая мертвецов острогoй, когда они приближались слишком близко. Твари не чувствовали боли, но были медленными и неуклюжими.

– Ходор, – с каждым шагом бормотал Ходор. – Ходор, ходор. Бран задумался, что подумает Мира, если он внезапно признается ей в любви.

Прямо над ними на снегу танцевали пылающие фигуры.

«Упыри, – понял Бран, – кто-то поджёг их».

Мир завертелся у него перед глазами. Белые деревья, чёрное небо, алое пламя – всё кружилось, вращалось и двигалось. Ему казалось, что он спотыкается. Он слышал, как кричал Ходор:

– Ходор ходор ходор ходор. Ходор ходор ходор ходор. Ходор ходор ходор ходор ходор.

Из пещеры тучей вылетели вороны, и он увидел маленькую девочку с факелом в руке, размахивающую им из стороны в сторону. На мгновение Брану показалось, что это его сестра Арья… Какое безумие, ведь он знал, что младшая из его сестер в тысяче лиг отсюда, или вовсе мертва. И всё же она была здесь – тощая, дикая, взлохмаченная, кружащаяся в лохмотьях. Глаза Ходора наполнились слезами, которые сразу же замёрзли.

Всё вывернулось наизнанку и перевернулось вверх ногами, Бран снова оказался в своем теле, наполовину засыпанный снегом. Нависший над ним горящий мертвец казался очень высоким на фоне одетых в белые саваны деревьев. Бран успел увидеть, что этот был голым, и тут ближайшее дерево стряхнуло с себя снег и засыпало его с ног до головы.

Следующим, что он почувствовал, была постель из сосновых иголок, и тёмная каменная крыша над головой. – «Это пещера. Я в пещере». – Во рту всё ещё стоял привкус крови от прокушенного языка, но рядом горел огонь, тепло разливалось по его телу, и он никогда ещё не чувствовал ничего более приятного. Рядом всё деловито обнюхивал Лето, и сидел насквозь промокший Ходор. Мира баюкала Жойена, положив его голову себе на колени. Над ними, сжимая в руках факел, стоял кто-то похожий на Арью.

– Снег, – произнес Бран. – Он упал на меня. Засыпал.

– Спрятал тебя. A я тебя оттуда вытащила, – Мира кивнула на девочку. – Вообще-то спасла нас она. Её факел… Огонь их убивает.

– Огонь жжет их. Он всегда голоден.

Голос был не Арьин, он вообще не мог принадлежать ребенку. Это был женский голос, высокий и нежный, наполненный странной музыкой, не похожей ни на что из того, что он слышал, и печалью, от которой, казалось, готово было разорваться его сердце. Бран сощурился, желая рассмотреть её получше. Это действительно была девочка, но меньше чем Арья ростом, её кожа под плащом из листьев была пятнистой, как у лани. Глаза были необычно большими и влажными, золотисто-зелёными, с узкими, как у кошки, зрачками. – «Ни у кого нет таких глаз». – В её волосах переплелись каштановые, красные и золотые пряди – смесь осенних цветов с вплетёнными в них веточками, лозой и засушенными цветами.

– Кто ты? – спросила Мира Рид.

Бран знал ответ:

– Она дитя. Дитя леса. – Он поежился от удивления ничуть не меньше, чем от холода. Они попали в одну из сказок Старой Нэн.

– Первые Люди называли нас детьми, – произнесла маленькая женщина. – Великаны назвали нас вох-дэк-нэг-грэн, людьми-белками, потому что мы были маленькими, юркими и любили деревья, но мы не белки и не дети. На Истинном Языке наше имя означает «поющие песню земли». Мы пели наши песни уже десять тысяч лет, прежде чем на вашем языке было произнесено первое слово.

– Но сейчас ты говоришь на Всеобщем языке, – сказала Мира.

– Для него. Для малыша Брана. Я родилась во времена драконов, и две сотни лет бродила по миру людей, наблюдая, прислушиваясь и изучая. И могла бы бродить до сих пор, но мои ноги больны, а сердце мое истомилось, поэтому я направила свои стопы домой.

– Две сотни лет? – сказала Мира.

Дитя улыбнулось:

– Люди, вот кто настоящие дети.

– У тебя есть имя? – спросил Бран.

– Только когда я в нём нуждаюсь.

Она махнула факелом в сторону чёрной расщелины в задней стене пещеры: – Нам нужно вниз. Вы должны пойти со мной.

Бран снова задрожал:

– Но следопыт…

– Он не может войти.

– Они убьют его.

– Нет. Они убили его давным-давно. Идем. Внизу теплее, и никто не причинит вам вреда. Он ждет тебя.

– Трёхглазая ворона? – спросила Мира.

– Древовидец.

С этими словами она ушла, так что у них не осталось другого выхода, кроме как пойти следом. Мира помогла Брану забраться обратно в висевшую на спине у Ходора корзину, хотя та была изрядно помятой и мокрой от растаявшего снега. Затем девушка ещё раз подняла своего брата на ноги. Его глаза открылись:

– Что? – произнёс он. – Мира? Где мы?

Увидев костер, он улыбнулся:

– Мне приснился очень странный сон.

Проход был узким, извилистым и таким низким, что вскоре Ходору пришлось пригнуться, но съёжившийся изо всех сил Бран всё равно задевал и ударялся головой о потолок. При каждом ударе, ему в глаза и на волосы сыпалась земля. А один раз он стукнулся лбом о торчащий из стены толстый белый корень, от которого отходили усики, опутанные нитями паутины.

Шелестя плащом из листьев, Дитя Леса шло впереди с факелом в руке, но проход поворачивал так часто, что Бран вскоре потерял её из виду. Теперь единственным освещением им служил свет, отражённый от стен. Пройдя ещё немного, они увидели, что пещера разделяется, но левый проход был чёрен, как смоль, так что даже у Ходора хватило ума последовать за факелом.

Tени двигались так, что казалось, будто двигаются и сами стены. Бран видел больших белых змей, вползающих и выползающих прямо из земли вокруг него, его сердце затрепетало от страха. Он подумал, что они вляпались в гнездо молочных змей или гигантских могильных червей, тихих, бледных и мягких. – «У могильных червей есть зубы».

Ходор тоже испугался.

– Ходор, – захныкал он, не желая идти дальше.

Но когда Дитя Леса остановилась, поджидая отставших, то свет её факела замер, и Бран увидел, что «змеи» оказались всего-навсего корнями, похожими на тот, о который он ударился головой.

– Это корни чардрева, – сказал он. – Помнишь сердце-древо в богороще, Ходор? Белое дерево с красными листьями? Дерево не может тебе навредить.

– Ходор.

Ходор двинулся вперед, спеша за провожатой и её факелом, уходящими всё глубже под землю. Они миновали ещё одно ответвление, затем другое, и вошли в гулкую пещеру, размером с Великий Чертог Винтерфелла. В ней было полно каменных зубцов, свисающих с потолка, и ещё больше торчащих из пола. Дитя Леса в плаще из листьев показывало между ними путь. Время от времени она останавливалась и нетерпеливо махала им факелом. «Сюда – казалось, говорил он, – сюда, сюда, быстрее».

После этого ответвлений стало ещё больше, как и пещер, и откуда-то справа до Брана донесся звук падающей воды. Посмотрев в ту сторону, он увидел глядящие им вслед, светившиеся в свете факела глаза с узкими зрачками. «Ещё Дети Леса, – сказал он себе, – «девочка» живет здесь не одна». Но ему также припомнились и сказки Старой Нэн о детях Генделя.

Повсюду оказались корни: они прорастали сквозь землю и камень, закрывали одни проходы и поддерживали потолок в других. – «Все оттенки цветов исчезли», – неожиданно понял Бран. Мир состоял из чёрной земли и белого дерева. У сердце-древа в Винтерфелле корни походили на ноги великана, но эти были ещё толще. И Брану никогда не доводилось видеть их в таком количестве. «Должно быть там, над нами, растет целая роща чардрев».

Свет снова померк. Несмотря на маленький рост, «дитя, которое не было ребенком» когда хотела, могла двигаться быстро. Когда Ходор поспешил за ней, что-то хрустнуло у него под ногами. Он остановился так резко, что Мира и Жойен едва не врезались ему в спину.

– Кости, – сказал Бран. – Это кости. – Пол коридора был завален костями птиц и зверей. Но там были и другие кости – большие, которые, должно быть, принадлежали великанам, и маленькие, которые вполне могли принадлежать Детям Леса. С обеих сторон из выдолбленных в камне ниш на них взирали черепа. Бран увидел медвежий и волчий, полдюжины человеческих, и почти столько же черепов великанов. Все остальные были небольшие и странной формы. – «Они принадлежат Детям Леса». – Внутри ниш росли корни, они обвивались вокруг, проникали внутрь и прорастали наружу каждого из черепов. Поверх некоторых из них восседали вороны, наблюдая за пришедшими блестящими чёрными глазами.

Последняя часть путешествия во тьме оказалась самой крутой. Ходор проделал последний спуск на ягодицах, под треск ломаемых костей, шорох земли и гальки. «Девочка» ждала их около естественного моста над зияющей пропастью. Там внизу, в темноте, Бран услышал звук льющейся воды: «Подземная река».

– Нам придётся перейти через него? – спросил Бран после того, как Риды скатились вслед за ним. Предстоящее его пугалo. Если Ходор споткнётся на таком узком мосту, то они будут долго падать.

– Нет, мальчик, – ответило Дитя Леса: – Обернись.

Она подняла свой факел вверх, и его свет, казалось, стал падать по-другому и как-то изменился. Один миг пламя было красным и жёлтым, наполняя пещеру алым сиянием; затем все цвета растаяли, оставив лишь чёрный и белый. За спиной ахнула Мира. Ходор повернулся.

Перед ними в гнезде из сплетённых корней чардрева, словно на троне, обнимавшем его увядшее тело, как мать обнимает ребенка – спал мертвенно-бледный лорд в чёрных одеждах.

Его тело было настолько истощённым, а одежда истлевшей, что сперва Бран принял его за ещё один труп, за мертвеца, который умер так давно, что сквозь него проросли корни. Кожа, которую ещё можно было разглядеть на теле лорда-мертвеца, была белой, за исключением кроваво-красного пятна, расползшегося с его шеи на щеку. Белые волосы были редкими и тонкими, словно те усики на древесных корнях, и такими длинными, что касались пола. Вокруг его ног, подобно змеям, обвились корни. Один из них пронзал бедро сквозь штанину и выходил из плеча. Прямо из черепа росла россыпь тёмно-красных листьев, a на лбу торчали серые грибы. Остатки белой кожи плотно обтягивали лицо, но даже она истончилась, и то тут то там сквозь неё проступали бурые и жёлтые кости.

– Вы трёхглазая ворона? – услышал Бран свой голос. – «У трёхглазой вороны должно быть три глаза. У него есть только один, да и тот красный». – Бран чувствовал, что глаз изучает его, сияя в свете факела словно омут, наполненный кровью. Из глазницы второго глаза рос тонкий белый корень, спускающийся вниз по щеке к шее.

–…Ворона? – Голос бледного лорда был сухим. Губы двигались медленно, будто забыли, как произносить слова. – Когда-то, да. В чёрных одеждах и с чёрной кровью.

Одежда на нём сгнила и выцвела, покрылась пятнами мха, местами её источили черви, но было видно, что когда-то она была чёрной.

– Я много кем был, Бран. Теперь я таков, каким ты меня видишь, и сейчас ты понимаешь, почему я не мог придти к тебе… иначе как во снах. Я долгое время наблюдал за тобой, наблюдал тысячей глаз и одним. Я видел твое рождение, так же как и рождение твоего лорда-отца. Я видел твой первый шаг, слышал твое первое слово, был частью твоего первого сна. Я наблюдал за твоим падением. И сейчас ты, наконец-то, пусть и с опозданием, пришёл ко мне, Брандон Старк.

– Я здесь, – сказал Бран, – но только я сломан. Сможешь ли ты… сможешь ли ты исправить меня… то есть, мои ноги?

– Нет, – ответил бледный лорд. – Это выше моих сил.

Глаза Брана наполнились слезами. «Мы проделали такой долгий путь». По пещере разносилось эхо подземной реки.

– Ты никогда не сможешь ходить, Бран, – пообещали его бледные губы, – но ты полетишь.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:13 | Сообщение # 19

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 14. Тирион

В кои-то веки он не ворочался, а просто лежал без движения на груде старых мешков, служивших ему постелью, прислушиваясь к ветру в снастях и к плеску реки за бортом.

Над мачтой повисла полная луна. «Она следует за мной вниз по реке и следит, словно какой-то огромный глаз», – несмотря на тепло пахнущих плесенью шкур, которыми укрылся Тирион, у него по коже побежали мурашки. «Мне нужно выпить чашу вина. А лучше – дюжину». Но скорее луна ему подмигнёт, чем этот паскуда Гриф даст ему промочить горло. Вместо этого карлик вынужден был пить воду, ночью – обречен на бессонницу, а днём на пот и дрожь в руках.

Карлик сел и сжал голову руками. «Мне что-нибудь снилось?». – Но все воспоминания об увиденном сне улетучились.

Ночи никогда не были нежны с Тирионом Ланнистером. Ему не спалось даже на мягких перинах. На «Скромнице» же он обустроил себе постель на крыше надстройки – с бухтой пенькового троса вместо подушки. Здесь ему нравилось куда больше, чем в тесном трюме. Воздух был посвежее, и речные звуки приятнее, чем храп Утку. За эти удобства пришлось расплачиваться: крыша была жесткой, и проснувшись, он ощущал боль и ломоту во всём теле, а ноги сводило судорогой.

Теперь их кололо, икры отекли и были на ощупь твёрдыми, как камень. Он помассировал, пытаясь избавиться от судороги, но когда он встал, то поморщился от боли. – «Мне надо помыться». Его детская одежонка провоняла, и сам он тоже. Остальные часто купались в реке, но пока что он к ним не присоединялся. На отмелях он видел черепах такого размера, что они могли бы перекусить Тириона пополам; Утка прозвал их «костегрызами». Кроме того, он не хотел, чтобы Лемора видела его голым.

Вниз с крыши вела деревянная лестница. Тирион натянул башмаки и спустился на корму, где у железной жаровни, закутавшись в волчью шкуру, сидел Гриф. Наёмник нёс ночную вахту в одиночестве – он вставал, когда весь остальной отряд укладывался в постель, и шёл спать с восходом солнца.

Тирион присел на корточки напротив и погрел руки над углями. За рекой пели соловьи.

– Скоро день, – сказал он Грифу.

– Ещё нескоро. Нам нужно плыть дальше.

Будь на то воля Грифа, «Скромница» шла бы по реке день и ночь, но Яндри и Исилла наотрез отказались рисковать судном и плыть в темноте. На Верхнем Ройне было полно топляков и коряг, любая из которых могла продырявить корпус «Скромницы». Гриф и слышать об этом не хотел. Он хотел в Волантис.

Взгляд наёмника постоянно блуждал, высматривая в ночи... – «Что? Пиратов? Каменных людей? Охотников за рабами?». – Карлик знал, на реке были свои напасти, но сам Гриф казался Тириону гораздо опаснее, чем любая из них. Он напоминал Тириону Бронна, хотя у того было присущее наёмникам висельное чувство юмора, а у Грифа никакого чувства юмора не было и в помине.

– Убил бы за чашу вина, – пробормотал Тирион.

Гриф не ответил. – «Ты умрешь, прежде чем успеешь её осушить», – казалось, говорили его блеклые глаза. В первую свою ночь на «Скромнице» Тирион напился в стельку. На следующий день, когда он проснулся, у него в голове точно воевали драконы. Гриф поглядел, как карлика рвёт за борт, и сказал:

– Больше ты пить не будешь.

– Вино помогает мне уснуть, – запротестовал Тирион. «Я топлю в нём свои сны», – мог бы добавить он.

– Значит, бодрствуй, – неумолимо ответил Гриф.

На востоке небо над рекой окрасил первый бледный свет дня. Воды Ройна потихоньку сделались из чёрных синими – в тон волосам наёмника. Гриф поднялся на ноги.

– Остальные скоро встанут. Палуба твоя.

Соловьи смолкли, но вместо них запели речные жаворонки. По тростникам зашлепали цапли, оставляя цепочки следов на песчаных наносах. Облака пламенели: розовые и фиолетовые, бордовые и золотые, жемчужные и шафранные. Одно облако было похоже на дракона. – «Если человек хоть раз в жизни видел дракона в полете, пусть остаётся дома и возделывает свой сад, – написал некогда какой-то автор, – потому что на белом свете нет большего чуда». Тирион почесал шрам и попытался припомнить, чьи это слова. Мысли о драконах последнее время не выходили у него из головы.

– Доброе утро, Хугор, – септа Лемора вышла на палубу в своём белом облачении, перехваченном тканым поясом семи цветов радуги. Волосы свободно падали ей на плечи. – Как спалось?

– Неважно, добрая леди. Мне снова снились вы, – «И сон был наяву». Он не мог заснуть, так что приласкал себя рукой, воображая на себе септу с прыгающими грудями.

– Грешный сон, без сомнения, ведь ты грешник. Помолишься со мной и попросишь прощения за свои грехи?

«Разве что мы будем молиться по обычаю Летних островов».

– Нет, но передай Деве от меня долгий и сладкий поцелуй.

Посмеиваясь, септа прошла к носу. У неё было заведено каждое утро купаться в реке.

– Определенно, эту посудину назвали не в вашу честь, – заметил Тирион, глядя, как она раздевается.

– Мать и Отец создали нас по своему образу и подобию, Хугор. Мы должны гордиться нашими телами, как божьим творением.

«Боги явно были пьяны, когда дело дошло до меня», – карлик смотрел, как Лемора спускается в воду. От этого зрелища у него каждый раз кое-что поднималось. Было что-то чудесное в грязных помыслах о том, как бы сорвать с септы незапятнанные белые одежды и раздвинуть ей ноги. «Попрание невинности», – думал он... хотя Лемора была не так уж невинна, как казалась на первый взгляд. У неё на животе были растяжки, какие бывают только у рожавших женщин.

Яндри и Исилла поднялись вместе с солнцем и занялись своими делами. Яндри, проверяя снасти, время от времени метал короткие взгляды в сторону септы Леморы. Его жена Исилла, маленькая смуглая женщина, не обращала на это внимания. Она подбросила древесной щепы в жаровню на корме, поворошила угли обгоревшим ножом и начала месить тесто для утренней выпечки.

Когда Лемора забиралась обратно на палубу, Тирион смаковал зрелище – как между грудей у неё текут струйки воды и как горит золотом в утреннем свете её гладкая кожа. Леморе было уже за сорок, красивой её не назовешь, но миловидной – вполне. «Лучше похоти только пьянство», – рассудил Тирион. Вид Леморы заставил его почувствовать себя снова живым.

– Ты видел черепаху, Хугор? – спросила его септа, выжимая воду из волос. – Большую, с гребнистым панцирем?

Черепах проще всего было увидеть как раз ранним утром. Днём они плавали на глубине или прятались в ямах у берега, но сейчас, когда солнце только-только встало, черепахи всплывали на поверхность. Некоторым нравилось сопровождать судно. Тирион насчитал с дюжину разных видов: большие черепахи и маленькие, плоскоспинные и красноухие, мягкопанцирные черепахи и «костегрызы», коричневые черепахи, зелёные черепахи, чёрные черепахи, когтистые черепахи и рогатые черепахи, черепахи с панцирями гребнистыми и узорчатыми, с завитками цвета золота, нефрита или сливок. Некоторые были так велики, что могли бы унести на спине человека. Яндри клялся, что в старые времена ройнарские принцы переправлялись на них через реку. Он и его жена были родом с Зеленокровой – пара дорнийских сирот, вернувшихся домой к Матери-Ройн.

– Проглядел я этот гребнистый панцирь. – «Смотрел-то я на голую женщину».

– Какая жалость, – Лемора надела облачение через голову. – Уверена, ты встаёшь так рано только ради того, чтобы полюбоваться черепахами.

– И на восход солнца тоже, – по разумению Тириона, это было всё равно что смотреть, как из воды выходит обнаженная купальщица. Одни девицы красивее других, но все без исключений дарят надежды. – Признаю, черепахи просто изумительны. Для меня нет большего удовольствия, чем зрелище пары красивых... панцирей.

Септа Лемора засмеялась. Как и все остальные на борту «Скромницы», она хранила свои секреты – ну и пусть. – «Я не хочу с ней знакомиться, я хочу её трахнуть». – И она это тоже знала. Когда Лемора вешала на шею хрустальный знак септы, пристроив его в ложбинке между грудей, она послала Тириону дразнящую улыбку.

Яндри поднял якорь, вытянул с крыши надстройки один из шестов и оттолкнул судно от берега. Пара цапель подняла головы глянуть, как «Скромница» медленно уходит от берега на стремнину. Потихоньку лодка пошла вниз по реке, Яндри ушёл к румпелю. Исилла переворачивала лепёшки. Она поставила на жаровню железную сковороду с куском бекона. Иногда она готовила лепёшку с беконом, иногда бекон с лепёшкой. Раз в две недели на завтрак могла попасться рыба, но сегодня пришлось обойтись без неё.

Когда Исилла отвернулась, Тирион утащил лепёшку с жаровни, успев отскочить как раз вовремя, чтобы избежать удара грозной деревянной поварешкой. Лепёшки лучше всего есть с пылу с жару, когда они сочатся мёдом и маслом. Запах жареного бекона вскоре выманил из трюма и Утку. Он жадно обнюхал жаровню, получил по лбу ложкой от Исиллы и пошёл на корму облегчиться.

Тирион присоединился к нему.

– Чудное зрелище, – заметил он, мочась за борт, – карлик и утка делают великий Ройн ещё полноводнее.

Яндри оскорбленно фыркнул.

– Матерь-Ройн не нуждается в твоей воде, Йолло. Это величайшая река в мире.

Тирион стряхнул последние капли.

– Соглашусь, она достаточно велика, чтобы утопить карлика. Мандер не уступит ей шириной, и Трезубец – около устья – тоже. А Черноводная будет и поглубже.

– Ты не знаешь реку. Подожди и увидишь сам.

Бекон запёкся корочкой, лепёшки стали золотисто-коричневыми. На палубу, позёвывая, вышел Юный Гриф.

– Всем доброе утро.

Парень был ниже Утку, но, судя по телосложению, ему ещё было куда расти. «Этот безбородый мальчишка, несмотря на синие волосы, уложит в постель любую девушку в Семи Королевствах. Его глаза заставят их растаять». Как и отец, Юный Гриф был голубоглаз, но если у отца глаза были бледно-голубые, у сына – темные. При свете фонаря они казались чёрными, а в сумерках отливали пурпуром. Ресницы у Юного Грифа были длинные, как у женщины.

– Чую бекон, – сказал парень, натягивая башмаки.

– Отличный бекон, – сказала Исилла. – Садись.

Она подала им завтрак на корме, пичкая Юного Грифа лепёшками и лупя Утку ложкой по пальцам каждый раз, когда тот пытался ухватить себе бекона сверх положенного. Тирион разделил стенки двух лепёшек, заложил в середину бекон и отнес одну Яндри, стоявшему у руля. После он помог Утке поднять большой треугольный парус «Скромницы». Яндри вывел судно на середину реки, где течение было сильнее. «Скромница» была отличным судном: осадка у неё была такая маленькая, что она могла легко пройти даже по самым мелким протокам и преодолеть отмели, которые бы заставили завязнуть большие суда, а с поднятым парусом, идя по течению – развить превосходную скорость. На верхнем Ройне, как уверял Яндри, скорость была вопросом жизни и смерти.

– Выше Горестей уже тысячу лет царит беззаконие.

– И людей тут нет, насколько я вижу, – Тирион углядел на берегу какие-то руины: остатки каменной кладки, заросшие лозами, мхом и цветами, но больше никаких признаков человеческого жилья.

– Ты не знаешь реки, Йолло. Пиратские корабли могут шастать по любым протокам, а в руинах часто прячутся беглые рабы. Охотники за рабами редко забираются так далеко на север.

– Лучше уж охотники за рабами, чем одни сплошные черепахи, – Тирион не был беглым рабом и не боялся, что его схватят. Да и пираты едва ли стали бы нападать на судно, идущее вниз по течению: всё ценное добро везли вверх по реке, из Волантиса.

Когда с беконом было покончено, Утка похлопал Юного Грифа по плечу.

– Время обзавестись парой синяков. Сегодня, пожалуй, мечи.

– Мечи? – Юный Гриф ухмыльнулся: – Мечи – это хорошо.

Тирион помог ему одеться для поединка – в плотные бриджи, стёганый дублет и стальной нагрудник, помятый и старый. Сир Ролли натянул на себя рубаху из вываренной кожи и кольчугу. Оба надели на головы шлемы и выбрали из груды оружия в сундуке затупленные мечи. Противники перешли на корму и встали наизготовку. Вся остальная компания собралась наблюдать за тренировочным боем.

Если бы эти двое сражались на булавах или затупленных секирах, более рослый и сильный сир Ролли быстро одолел бы противника; с мечами их шансы несколько выравнивались. Ни тот, ни другой в это утро не взял щита, так что бой сводился к парированию ударов, и кружению взад и вперёд по палубе. Над рекой разносился лязг мечей. Юный Гриф бил чаще, зато удары Утку были сильнее. Спустя какое-то время верзила начал уставать: взмахи его меча стали чуть слабее, чуть ниже. Юный Гриф парировал их все и сам ринулся в яростную атаку, заставившую сира Ролли отступить. Когда они достигли края кормы, юноша скрестил свой меч с мечом Утку и врезался плечом в грудь противнику, так что верзила сверзился в реку.

Он вынырнул из воды, фыркая, изрыгая ругательства и громко требуя выловить его, пока какой-нибудь «костегрыз не откусил ему причиндалы». Тирион бросил ему конец.

– Я думал, утки плавают получше, – заметил он, вместе с Яндри вытаскивая рыцаря на борт «Скромницы».

Сир Ролли схватил Тириона за шиворот.

– Посмотрим, как плавают карлики, – рявкнул он и швырнул Тириона в Ройн головой вперёд.

Хорошо смеётся тот, кто смеется последним – Тирион сносно мог грести руками и греб... пока ему не свело судорогой ноги. Юный Гриф протянул ему шест.

– Ты не первый, кто вздумал меня утопить, – сказал Тирион Утке, выливая речную воду из башмака. – В день, когда я родился, отец бросил меня в колодец, но я был так страшен, что жившая там русалка выкинула меня обратно.

Он стянул второй башмак, затем прошёлся колесом по палубе, обрызгав всю компанию.

Юный Гриф захохотал:

– Где ты этому выучился?

– У скоморохов, – соврал Тирион. – Моя мать любила меня больше всех других детей, потому что я был таким маленьким, и не отнимала от груди, пока мне не исполнилось семь. Братья приревновали, запихнули меня в мешок и продали в скомороший балаган. Когда я попытался сбежать, хозяин балагана отрезал мне полноса, так что у меня не оставалось выбора, кроме как ездить с ними и учиться развлекать людей.

На самом деле всё было иначе. Зачаткам акробатики он научился у дяди в шесть или семь лет. Тирион увлёкся ею и полгода вволю ходил колесом по Кастерли Рок, равно вызывая улыбки на лицах септонов, оруженосцев и слуг. Даже Серсея, наблюдая за ним, засмеялась раз или два.

Всё это оборвалось в тот день, когда после недолгого пребывания в Королевской Гавани вернулся отец. За ужином Тирион вздумал удивить отца, пройдясь по всей длине стола на руках. Лорд Тайвин этому не обрадовался.

– Мало того, что ты уродился карликом, так может ты и дурак в придачу? Ты – лев, а не мартышка.

«А ты теперь труп, отец, так что я могу дурачиться сколько угодно».

– У тебя настоящий талант веселить людей, – сказала Тириону септа Лемора, когда он вытирал ноги. – Ты должен поблагодарить Небесного Отца – он всех детей своих наделяет дарами.

– Так и есть, – жизнерадостно согласился карлик. – «А когда я умру, похороните меня с арбалетом в руках, чтобы я мог отблагодарить Небесного Отца за его дары точно так же, как отблагодарил земного».

Его одежда ещё не высохла после вынужденного купания и неприятно липла к ногам и рукам. Когда септа Лемора увела Юного Грифа для наставления в таинствах веры, Тирион стащил мокрую одежду и натянул сухую. Утка громко загоготал, когда карлик снова появился на палубе, и рыцаря нельзя было в этом винить. В новой одежде Тирион выглядел комично. Дублет у него был разделён посередине: левая сторона из пурпурного бархата с бронзовыми застежками, правая – из жёлтого сукна с зелёным цветочным узором. Бриджи тоже были двухцветными: правая штанина равномерно зелёная, левая – в красно-белую полоску. Один из сундуков Иллирио был набит детской одеждой, старомодной, но добротной. Септа Лемора распорола все костюмы и затем сшила их половинка к половинке, наделав шутовских нарядов. Гриф даже заставил Тириона помогать с ножницами и иглой. Без сомнения, он хотел унизить карлика, но Тириону шить нравилось. Общество Леморы было ему приятно, несмотря на её склонность бранить его за каждое грубое слово в адрес богов. – «Если Гриф хочет, чтобы я корчил из себя шута – я так и поступлю». – Карлик знал, что где-то от его проделок бесится лорд Тайвин, и это немного подсластило пилюлю.

Однако остальные его обязанности были совсем не шутовскими. – «У Утку меч, у меня перо и пергамент». – Гриф велел Тириону записать всё, что тот знает о драконах. Задача была не из легких, но карлик напряженно над ней работал каждый день. Старательно карябая пергамент, сидя, скрестив ноги, на крыше .

Тирион в своё время прочитал немало книг о драконах, но львиная доля этой писанины представляла собой досужие домыслы, которым нельзя было доверять, да и книги, которыми его снабдил Иллирио, были явно не те, что надо. Ему бы здорово пригодился полный текст «Огней Фригольда» – составленной Галендро истории Валирии. В Вестеросе не было ни одной полной копии книги, даже та, что хранилась в Цитадели, недосчитывалась двадцати семи свитков. – «В Старом Волантисе наверняка есть библиотека – может, там я найду лучшую копию, если мне удастся попасть за Чёрные Стены, в сердце города».

Куда меньшие надежды он возлагал на труд септона Барта «Драконы, змеи и виверны: их необычная история». Барт был сыном кузнеца, но при Джейехерисе Миротворце стал королевским Десницей. Его враги утверждали, что он скорее чародей, нежели септон, и Бейелор Благословенный, вступив на трон, приказал уничтожить все рукописи Барта. Лет десять назад Тириону довелось прочесть уцелевший фрагмент «Необычной истории», но он сомневался, что какая-либо из книг Барта найдется по эту сторону Узкого моря. Ещё меньше были шансы найти отрывочный, напитанный кровью трактат анонимного автора, который называли «Кровь и огонь» и иногда «Смерть драконов» – считалось, что его единственный уцелевший экземпляр хранится где-то взаперти в подземельях Цитадели.

Когда на палубу вышел зевающий Полумейстер, карлик как раз записывал всё, что мог припомнить о брачных играх драконов, хотя взгляды Барта, Манкана и Томакса по этому вопросу значительно расходились. Хэлдон прошёл к корме, чтобы помочиться на солнечную дорожку на воде, рассыпающуюся блёстками при каждом порыве ветра.

– К вечеру мы доплывем до места слияния Ройна с рекой Нойн, Йолло, – громко сказал он Тириону.

Карлик оторвал взгляд от своих записок.

– Меня зовут Хугор, а Йолло у меня в штанах. Хочешь, чтобы я его выпустил погулять?

– Лучше не надо – черепах перепугаешь, – улыбка Хэлдона была остра, как лезвие ножа. – Так как там называлась улица в Ланниспорте, где ты родился, Йолло?

– Это был переулок, и названия у него не было.

Тирион с язвительным удовольствием выдумывал детали красочной жизни Хугора Хилла, так же известного как Йолло, бастарда из Ланниспорта. – «Лучшая ложь та, что приправлена щепоткой правды». – Карлик понимал, что акцент выдает в нём уроженца Западных Земель, причем уроженца благородного, так что Хугор должен был быть ублюдком какого-нибудь дворянчика. Хугор родился в Ланниспорте – потому что Тирион знал этот город гораздо лучше, чем Старомест или Королевскую Гавань, а все карлики рано или поздно оказываются в больших городах, даже те, кого деревенские мамаши рожают на грядке с репкой. В деревнях нет ни кунсткамер, ни скоморошьих представлений... зато предостаточно колодцев для нежданных котят, трехголовых телят и младенцев вроде него.

– Вижу, ты опять портишь хороший пергамент, Йолло, – Хэлдон завязал бриджи.

– Не всем же тут быть полумейстерами, – Тириону свело руку; он отложил перо и размял короткие пальцы. – Не хочешь ещё раз сыграть в кайвассу?

Полумейстер его постоянно обыгрывал, но это был хоть какой-то способ убить время.

– Вечером. Я даю урок Юному Грифу – составишь компанию?

– Почему бы и нет. Должен же кто-то исправлять твои ошибки.

На «Скромнице» было четыре каюты. Яндри и Исилла делили одну, Грифы – вторую. У септы Леморы и у Хэлдона тоже были свои собственные каюты. Полумейстерова каюта была самой большой. Одну стену в ней занимали книги и корзины, набитые старыми свитками и пергаментами; на другой были полки, заставленные мазями, целебными травами и снадобьями. Через круглое окошко, забранное волнистым жёлтым стеклом, внутрь лился золотистый свет. Из мебели тут были койка, письменный стол, стул с табуретом и полумейстеров столик для кайвассы, уставленный резными деревянными фигурками.

Занятие начали с языков. Юный Гриф знал общий язык как свой родной, и бегло говорил на высоком валирийском и вульгарных диалектах Пентоса, Тироша, Мира и Лисса, а также на торговом жаргоне моряков. Волантийский диалект был для него в новинку, как и для Тириона, так что каждый день они учили новые слова, а Хэлдон поправлял их ошибки. С миэринским было сложнее: корни у него были тоже валирийские, но это деревце привили к грубому и некрасивому языку Старого Гиса.

– Чтобы правильно говорить по-гискарски, надо жужжать носом, как пчела, – пожаловался Тирион.

Юный Гриф засмеялся, но Полумейстер только сказал:

– Повторим.

Мальчик повиновался, хотя на этот раз, произнося «з-з-з-з», закатил глаза. «У него лучше слух, чем у меня, – был вынужден признать Тирион, – хотя, держу пари, на язык я проворнее».

За языками последовала геометрия. В ней мальчик был уже не так искусен, но Хэлдон был терпеливым наставником, да и Тирион сумел принести им кое-какую пользу. Он научился тайнам квадратов, кругов и треугольников у мейстеров своего отца в Кастерли Рок, и они вспоминались быстрее, чем он мог ожидать.

К тому времени, как они перешли к истории, Юный Гриф начал уставать.

– Мы прошли историю Волантиса, – сказал ему Хэлдон. – Ты можешь объяснить Йолло разницу между «тигром» и «слоном»?

– Волантис – старейший из Девяти Вольных Городов, первое дитя Валирии, – со скукой в голосе ответил парень. – После поглотившего Валирию Рока, волантийцам было приятно считать себя наследниками древней Валирии и полноправными властителями мира, но они не сошлись в вопросе, как именно достигнуть господства. Древние роды предпочитали меч, тогда как купцы и ростовщики отстаивали мирную торговлю. Со временем боровшиеся за власть группировки стали называть соответственно «тиграми» и «слонами».

«Тигры» оставались у власти почти сто лет после Рока Валирии. Какое-то время они преуспевали: волантийский флот захватил Лисс, армия взяла Мир, и в течение двух поколений всеми тремя городами управляли из Чёрных Стен Волантиса. Победы закончились, когда «тигры» попытались поглотить и Тирош. К войне на стороне Тироша присоединился Пентос вместе со Штормовым Королем Вестероса, Браавос дал лиссенийским изгнанникам сотню боевых кораблей, с Драконьего Камня на Черном Ужасе вылетел Эйегон Таргариен, а Мир и Лисс подняли восстания. Война опустошила Спорные Земли, но освободила Лисс и Мир от волантийского ига. «Тигры» пережили и другие поражения: флот, который они отправили на захват Валирии, пропал в Дымящемся Море; Квохор и Норвос разбили их силы на Ройне, на Кинжальном озере, где в битве сошлись огненные галеры. С востока пришли дотракийцы, заставив простой народ побросать свои хижины, а знать свои поместья, пока от Квохорского леса до верховьев Сельхору не остались лишь трава и руины. За сто лет войн Волантис был разбит, разорён и обезлюдел. Именно тогда к власти пришли «слоны», которые правят по сей день. Иногда «тиграм» удается избрать своего триарха, иногда нет, но всегда не более одного, так что уже триста лет городом правят «слоны».

– Верно, – сказал Хэлдон. – А нынешние триархи?

– Малакво – «тигр», Нессос и Донифос – «слоны».

– И какой урок мы можем извлечь из волантийской истории?

– Хочешь покорить мир – обзаведись драконами.

Тирион не мог удержаться от смеха.

Позже, когда Юный Гриф ушёл на палубу помогать Яндри с парусами и снастями, Хэлдон установил столик для игры в кайвассу. Тирион посмотрел на него своими разноцветными глазами и сказал:

– Способный мальчик, и ты хорошо его учишь. Как мне ни грустно признать, у доброй половины лордов Вестероса образование будет поскромнее. Языки, история, песни и счет – недурной набор для сына какого-то наёмника.

– Книга в верных руках может быть опаснее меча, – ответил Хэлдон. – Постарайся на этот раз оказать мне достойное сопротивление, Йолло – ты играешь в кайвассу так же плохо, как кувыркаешься.

– Я пытаюсь внушить тебе ложное чувство уверенности, – заявил Тирион, когда они расставляли фигурки по обе стороны резной деревянной ширмы. – Ты думаешь, что учишь меня играть, но порой дело обстоит не так, как кажется на первый взгляд. Быть может, я научился этой игре у нашего торговца сыром – как тебе?

– Иллирио не играет в кайвассу.

«Нет, – подумал карлик, – зато он играет в игру престолов, а ты с Грифом и Уткой в ней всего лишь пешки. Он отправляет вас, куда захочет, и если захочет – пожертвует вами, как он пожертвовал Визерисом».

– Что ж, тогда позор на твою голову – если я играю плохо, то это твоя вина.

Полумейстер хихикнул.

– Йолло, мне будет тебя не хватать, когда пираты перережут тебе глотку.

– И где эти хваленые пираты? Я уже начинаю думать, что вы с Иллирио их выдумали.

– Больше всего их на реке между Ар-Ноем и Горестями. Выше руин Ар-Ноя рекой правят квохорцы, а за Горестями на Ройне царят волантийские галеры, но ни тот город, ни другой не претендует на воды между ними, поэтому там владения пиратов. На Кинжальном озере множество островов, где они прячутся в потаенных пещерах и секретных оплотах. Готов?

– Играть? Несомненно. К встрече с пиратами? Чуть менее.

Хэлдон убрал ширму, и они стали изучать расстановку фигур друг у друга.

– Ты учишься, – заметил Полумейстер.

Тирион был уже готов взяться за дракона, но передумал. В прошлый раз он ввел фигуру в бой слишком рано, и Хэлдон побил её своим требушетом.

– Если мы всё-таки встретим этих сказочных пиратов, я, может быть, присоединюсь к ним. Скажу, что меня зовут Хугор Полумейстер, – он двинул всадника к горам Хэлдона.

Хэлдон сделал встречный ход слоном.

– Тогда уж «Хугор Полоумный».

– Полу-умный? Мне и половины ума хватит, чтобы помериться с тобой силами, – Тирион сделал ход рыцарем, чтобы поддержать всадника. – Как насчет ставки на выигрыш?

Полумейстер вскинул бровь.

– И сколько?

– Денег у меня нет – играть будем на секреты.

– Гриф мне язык отрежет.

– А, боишься? И я бы на твоем месте боялся.

– Скорее у меня черепахи полезут из задницы, чем ты выиграешь у меня в кайвассу, – Полумейстер выдвинул вперёд своего копьеносца. – По рукам, коротышка.

Тирион протянул руку за драконом.

Три часа спустя карлик наконец выбрался на палубу облегчиться. Утка и Яндри воевали с парусом, Исилла стояла у руля. Солнце нависло над тростниковыми зарослями на западном берегу, порывами налетал ветер. «Мне нужен бурдюк вина», – подумал карлик. Ноги у него затекли от сидения на табурете, а голова кружилась так, что он чудом не свалился в реку.

– Йолло, – окликнул его Утка. – Где Хэлдон?

– Лёг спать – неважно себя чувствует. У него черепахи лезут из задницы, – он оставил недоумевающего рыцаря на палубе и поднялся к себе на крышу. На востоке за скалистым островом сгущалась ночная тьма.

Здесь его и нашла септа Лемора.

– Чувствуешь в воздухе приближение бури, Хугор Хилл? Впереди Кинжальное озеро, где рыщут пираты. А за ним лежат Горести.

«Только не мои. Все свои горести я ношу с собой, – он подумал о Тише и месте, куда отправляются шлюхи. – Почему бы и не в Волантис? Быть может, я найду её там. Нельзя оставлять надежды». – И что он ей скажет? – «Прости, любимая, что я дал им тебя изнасиловать. Я думал, ты шлюха. Сможешь ли ты меня простить? Я хочу вернуться в наш домик, чтобы мы, как прежде, были мужем и женой».

Остров скрылся позади. Впереди по левому берегу Тирион увидел руины: перекосившиеся стены и упавшие башни, проломленные купола и ряды сгнивших деревянных колонн, улицы, заросшие грязью и пурпурным мхом.

«Ещё один мертвый город – в десять раз больше Гоян Дроэ». Теперь здесь жили огромные черепахи-костегрызы. Тирион смотрел, как они греются на солнце – коричневые и чёрные бугры с зазубренными гребнями, спускающимися от центра панциря. Несколько черепах увидело «Скромницу» и соскользнуло с берега в реку, оставив только круги на воде. Не лучшее место для купания.

Потом за кривыми стволами полузатопленных деревьев и широкими залитыми водой улицами он увидел серебрящийся отблеск солнечного света на воде.

«Другая река, – понял он сразу, – она впадает в Ройн».

Чем уже оставалась полоска земли между реками, тем выше становились здания, пока город не окончился застроенной косой на слиянии рек. Здесь лежали развалины колоссального дворца из розового и зелёного мрамора, его обвалившиеся купола и сломанные башенки нависали над арочными галереями. У причалов, где когда-то могли пришвартоваться разом полсотни кораблей, спали «костегрызы».

Теперь Тирион знал, где находится. «Это был дворец Нимерии, и эти руины – всё, что осталось от Ни-Сара, её города».

– Йолло, – закричал Яндри, когда «Скромница» проходила мимо мыса, – что ты там говорил о вестеросских реках, которые шире Матери-Ройн?

– Я не знал, – громко ответил ему Тирион. – В Семи Королевствах нет ни одной реки шириной хоть в половину этой.

Этот новый приток Ройна был ничуть не уже той реки, по которой они приплыли, и сам по себе был под стать Мандеру или Трезубцу.

– Здесь, у Ни-Сара, Мать принимает на свое лоно Буйную Дочь Нойн, – сказал Яндри, – но она не достигнет своей наибольшей ширины, пока не встретит и остальных своих дочерей. У Кинжального озера к ней присоединится Койн, Черная Дочь, несущая золото и янтарь с Секиры и еловые шишки из Квохорского леса. Южнее Мать встретит Лхорулу, Ласковую Дочь с Золотых полей. Там, где они сливаются, некогда стоял Хроян, город празднеств, где вместо улиц каналы, а дома из золота. Затем Ройн долго-долго течет на юг и на восток, пока, наконец, к ней не подкрадётся Селхору, Робкая Дочь, что прячет своё русло в излучинах и зарослях тростника. Там Матерь-Ройн разливается так широко, что плывущий по середине реки не видит берега ни справа, ни слева. Сам увидишь, мой маленький друг.

«Увижу», – подумал карлик, заметив на воде рябь – прямо по курсу, меньше чем в шести футах от судна. Он уже собирался привлечь внимание Леморы, когда на поверхность всплыло нечто, да с таким всплеском, что «Скромницу» закачало из стороны в сторону.

Это была ещё одна черепаха – рогатая черепаха исполинских размеров; её темно-зелёный панцирь, испестрённый бурыми пятнами, оброс водяным мхом и чёрными речными моллюсками. Гигант поднял голову и издал горловой трубный рев – громче любого боевого рога, какой только доводилось слышать Тириону.

– Мы благословенны, – зарыдала от счастья Исилла, слёзы текли у неё по лицу, – мы благословенны, благословенны.

Утка заулюлюкал, следом Юный Гриф. Хэлдон выскочил на палубу, чтобы узнать причину переполоха... но слишком поздно. Гигантская черепаха снова скрылась под водой.

– Что это вы так расшумелись? – спросил Полумейстер.

– Черепаха, – ответил Тирион. – Черепаха размером больше нашей посудины.

– Это был он, – закричал Яндри, – Речной Старик.

«Почему бы и нет? – Тирион ухмыльнулся. – Чудеса и явления богов всегда сопутствуют рождению королей».

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:15 | Сообщение # 20

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 15. Давос

«Весёлая Повитуха» прокралась в Белую Гавань с вечерним приливом. Её залатанные паруса трепетали при каждом порыве ветра.

И хотя когг был очень старым, его и в молодости вряд ли можно было назвать красавцем. Нос корабля украшала деревянная фигура женщины. Её смеющееся лицо и попка младенца, которого она держала за ногу, казались рябыми от червоточин. Корпус судна покрывали бесчисленные слои унылой коричневой краски, а паруса посерели и обтрепались по краям. Корабль был явно не из тех, на какой захочется полюбоваться ещё разок, разве только из любопытства, чтобы понять, каким чудом ему удаётся до сих пор держаться на плаву. «Весёлую Повитуху» в Белой Гавани знали, как скромное судно, много лет возившее товары между Гаванью и Сестриным городком.

Не на такой прием рассчитывал Давос Сиворт, отплывая с Саллой и его флотом. Поначалу, всё выглядело предельно просто. Вороны не помогли королю Станнису завоевать верность Белой Гавани, поэтому его величество принял решение отправить к лорду Мандерли посланника для переговоров. Чтобы продемонстрировать силу, Давос собирался прибыть на борту флагманской галеры Саллы «Валирийки», во главе остального лиссенийского флота. Все их корабли были раскрашены яркими полосами: чёрные чередовались с жёлтыми, розовые с голубыми, зелёные с белыми, красные с золотыми. Лиссенийцы обожали сочные цвета, а Салладор Саан перещеголял в этом всех.

«Салладор Сверкающий», – вспомнил Давос. Но бури перечеркнули все его планы.

В результате приходится проникать в город тайком, точно так же, как двадцать лет назад. И пока он не разузнает, как обстоят дела в городе, разумнее не называться лордом, а притвориться простым моряком.

На восточном берегу, в устье реки Белый Нож, его взору предстали воздвигнутые из выбеленного камня стены Белой Гавани. Давос отметил, что город укреплен намного лучше, чем шесть лет назад. На пристани, разделявшей гавань на внутреннюю и внешнюю, теперь возвышалась каменная стена тридцати футов высотой и почти милю длиной, с башнями через каждые сто ярдов. От Тюленьей Скалы, где когда-то лежали одни руины, поднимался столб дыма. «Хороший знак. Или плохой. В зависимости от того, чью сторону выберет лорд Виман».

Давос всегда любил этот город, ещё с тех пор, как впервые приплыл сюда юнгой на «Бродячей Кошке». Белая Гавань была намного меньше, чем Старомест или Королевская Гавань. Однако в городе царили чистота и порядок. Красивые, сложенные из выбеленного камня, дома с темно-серой черепицей на крутых скатах крыш радовали глаз, а по прямым и широким мощёным улицам с лёгкостью можно было попасть в любое нужное тебе место. Роро Угорис, чудаковатый хозяин «Бродячей Кошки», утверждал, что он по запаху способен отличить один порт от другого. По его словам, города походили на женщин – у каждого свой особый аромат. Старомест благоухал цветами, словно надушенная вдовушка. Ланниспорт – свежестью и землёй, как молочница с пропахшими дымом волосами. Королевская Гавань воняла, будто немытая шлюха. Запах Белой Гавани был острым, соленым, и слегка отдавал рыбой.

– Она пахнет так, как и должна пахнуть русалка, – улыбался Роро. – Морем.

«А запах-то остался прежним», – подумал Давос. Правда, теперь к нему добавился запах горящего торфа, тянувшийся от Тюленьей Скалы. Этот морской утёс, высотой не менее пятидесяти футов, серо-зелёной громадиной нависал над подходом к внешней гавани. Его вершину венчало кольцо побитых ветром и дождями валунов – поселение Первых людей, опустевшее и заброшенное сотни лет назад. Но сейчас оно не пустовало. Давос заметил скорпионы и огнеметы, укрытые за камнями, и арбалетчиков, несущих между ними стражу.

«Должно быть, там наверху холодно и сыро».

Раньше, на камнях у подножия скалы грелось множество тюленей, и всякий раз, когда «Бродячая Кошка» отчаливала из Белой Гавани, Слепой Бастард заставлял Давоса их пересчитывать.

«Чем больше тюленей возле скалы, тем больше удачи в пути», – говаривал Роро. Сейчас же на камнях тюленей не оказалось. Дым и солдатня распугали их.

«Умный человек, наверняка, увидел бы в этом предупреждение. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы уплыл вместе с Саллой». Он смог бы пробраться обратно на юг, к Марии и сыновьям.

«Я отдал королю пятерых сыновей. Четверо из них погибли, пятый служит у него оруженосцем. Я имею полное право позаботиться о тех двух мальчиках, что у меня остались. Как же давно я их не видел».

В Восточном Дозоре чёрные братья рассказывали, что Мандерли из Белой Гавани недолюбливают Болтонов из Дредфорта. Железный Трон возвысил Русе Болтона, объявив Хранителем Севера, и все считали, что Виман Мандерли встанет на сторону Станниса. «Белая Гавань не выстоит в одиночестве. Городу нужен союзник и защитник. Лорд Виман нуждается в короле Станнисе не меньше, чем Станнис в нем». По крайней мере, так считали в Восточном Дозоре.

Сестрин городок разрушил эти надежды. Если лорд Боррелл не обманул, и Мандерли собираются объединиться с Болтонами и Фреями… нет, он даже не хочет об этом думать. Скоро он и так узнает всю правду. Давос только надеялся, что ещё не всё потеряно

«Стена на пристани скрывает внутреннюю гавань», – подметил он, пока «Весёлая Повитуха» спускала паруса. Внешняя гавань больше, но внутренняя лучше укреплена: с одной стороны городская стена, с другой – громада Волчьего Логова, а теперь к этому добавилась ещё и стена на причале. В Восточном Дозоре у Моря Коттер Пайк рассказал Давосу, что лорд Виман строит боевые галеры. Должно быть, за этими стенами скрывается несколько десятков кораблей, ожидающих приказа выйти в море.

На холме, позади мощных стен, окружавших город, гордо возвышался Новый Замок. Давос разглядел куполообразную крышу Снежной Септы, украшенную огромными статуями Семерых. Удрав из Простора, Мандерли принели свою веру на север. Правда, в Белой Гавани имелась и богороща – нечто несуразное, похожее на клубок из корней, веток и камней, да к тому же скрытая от человеческих глаз полуразрушенными мрачными стенами Волчьего Логова, древней крепости, служившей теперь обычной тюрьмой. В Белой Гавани в основном слушались септонов.

Водяной, герб Дома Мандерли, был повсюду: он реял над башнями Нового Замка, над Тюленьими Воротами и вдоль городских стен. В Восточном Дозоре северяне уверяли, что Белая Гавань никогда не откажется от своей клятвы верности Винтерфеллу, но Давос что-то нигде не заметил лютоволка Старков. «Впрочем, не видно и львов. Лорд Виман пока ещё не присягнул Томмену, иначе бы поднял его штандарт».

На пристанях царила суета. С беспорядочно сгрудившихся у рыбного рынка лодчонок сгружали улов. Среди прочих посудин выделялись три каяка – длинные, узкие, идеально подходящие для плаванья по Белому Ножу, с его быстрыми течениям и скалистыми порогами. Впрочем, Давоса больше заинтересовали морские суда: пара каррак, таких же неказистых и потрёпанных, как «Весёлая Повитуха», торговая галера «Штормовая Плясунья», когги «Бравый Магистр» и «Рог Изобилия», галеас из Браавоса, с фиолетовым корпусом и парусами…

…и стоявший чуть поодаль боевой корабль.

Едва Давос увидел судно, его надежды развеялись, как дым. Чёрный с золотом корпус, а на носу фигура льва, вздымающего лапу. «Львиная Звезда», гласили буквы на корме, прямо под развевающимся на ветру флагом с гербом малолетнего короля, сидевшего нынче на Железном Троне. Ещё год назад Давос не сумел бы прочитать название корабля, но на Драконьем Камне мейстер Пилос обучил его грамоте. Правда, на этот раз чтение не доставило ему никакого удовольствия. Давос молился, чтобы эта проклятая галера сгинула в тех же штормах, что разметали по морю флот Саллы, но боги не вняли его мольбам. Фреи были здесь, и ему придётся встретиться с ними лицом к лицу.

«Весёлая Повитуха» встала на якорь в самом конце потрепанного непогодами деревянного пирса внешней гавани, подальше от «Львиной Звезды». Когда её экипаж пришвартовался и опустил трап, капитан подковылял к Давосу. Кассо Могат – полукровка родом с берегов Узкого Моря, зачатый систертонской шлюхой и китобоем из Иббена, был всего пяти футов роста. А крашенные в болотно-зелёный цвет копна волос и бакенбарды делали его похожим на цветущий пень. Но, несмотря на эту странную внешность, он был отличным моряком и строгим капитаном. – Как долго вас не будет?

– Минимум сутки. Возможно, дольше. – Давос давно усвоил, что власть предержащие любят заставлять себя ждать. Он подозревал, что они делают это специально, чтобы заставить просителя поволноваться, а заодно лишний раз продемонстрировать, кто тут главный.

– «Повитуха» задержится здесь на три дня. Не дольше. В Сестрином городке ждут моего возвращения.

– Если всё пойдёт хорошо, я вернусь завтра утром.

– А если это ваше «всё» пойдет не так?

«Тогда я вообще могу не вернуться».

– В этом случае, не стоит меня ждать.

Пока он спускался по трапу, на борт поднялись таможенники. До простых моряков им не было дела – их интересовал груз, поэтому они направились к капитану. Давос ничем не отличался от других. Обычный мужчина среднего роста с загорелым и обветренным как у простолюдина лицом, тёмными волосами и бородой, которые морской солёный воздух припорошил сединой.

Одет он тоже был по-простому: старые сапоги, коричневые бриджи, голубая рубаха и шерстяной плащ с деревянной застёжкой, а просоленные кожаные перчатки скрывали изуродованные пальцы, обрубленные Станнисом много лет назад.

Его никак нельзя было принять за лорда, и уж тем более за Десницу. В таком виде куда сподручнее и проще выяснять, что творится в городе.

Давос зашагал вдоль пристани, направляясь к рыбному рынку. На «Бравый Магистр» грузили бочки с мёдом, сложенные вдоль пирса в штабеля по четыре штуки. За ними играли в кости трое матросов, чуть дальше рыбачки наперебой расхваливали покупателям свой товар. Неподалёку от них шустрый мальчишка бил в барабан, а в кругу, сооруженном из натянутых корабельных канатов, для речных рыбаков танцевал старый облезлый медведь. Тюленьи Ворота охраняли двое копейщиков, с гербами дома Мандерли на груди. Но они были слишком заняты заигрыванием с портовой шлюхой, чтобы обратить внимание на Давоса. Ворота были открыты, решётка поднята, и он вошел внутрь, смешавшись с толпой.

За воротами располагалась мощёная брусчаткой площадь, в центре которой бил фонтан – скульптура водяного, высотой в двадцать футов от хвоста до короны. Несмотря на то, что его борода стала бело-зелёной от разъевшего камень лишайника, а один из зубцов трезубца отломали ещё до рождения Давоса, выглядел водяной всё равно внушительно. Местные жители прозвали его Старик-Рыбоног. И хотя площадь носила имя какого-то давно почившего правителя, никто не называл её иначе, как площадь Рыбонога.

Сегодня здесь было многолюдно. Одна из женщин развешивала на трезубце постиранное тут же в фонтане исподнее. В тени колонн толковали о делах писари и менялы, а неподалёку демонстрировали свои умения фокусник, травница и никудышный жонглёр. На одном из каменных парапетов мужчина торговал яблоками, а рядом женщина предлагала селёдку с рубленым луком. Под ногами у прохожих сновали дети и цыплята. Раньше, когда Давосу доводилось бывать на площади Рыбонога, обитые железом дубовые ворота Старого Монетного двора всегда оставались закрытыми. Но сегодня их распахнули настежь. Заглянув внутрь, Давос увидел сотни женщин, детей и стариков. Одни сидели на разбросанных на полу шкурах, другие готовили еду на разведённых тут же костерках.

Давос остановился под колоннадой, и купил за полпенни яблоко.

– Значит теперь разрешено селиться в Старом Монетном дворе? – спросил он у торговца.

– А им больше некуда податься. Большинство из них простолюдины, жившие в деревнях у Белого Ножа, да ещё люди Хорнвудов. Когда Болтонский бастард принялся бесчинствовать, все они захотели укрыться за стенами. Понятия не имею, на кой они сдались его светлости. Почти все явились, не имея за душой ничего, кроме своего рванья.

Давос почувствовал укол вины. «Они нашли убежище в городе, который война обошла стороной, а я собираюсь вновь бросить их в это пекло».

Он откусил яблоко, и ему вновь стало стыдно за то, что он может себе позволить купить яблоко, а они – нет.

– На что же они живут? Откуда берут еду?

Продавец яблок пожал плечами:

– Кто-то клянчит милостыню, кто-то ворует. Многие девчонки торгуют тем, что может предложить женщина, когда ей не остаётся ничего другого. А мальчишки выше пяти футов роста легко находят себе место в казармах его светлости, лишь бы могли удержать копьё.

«То есть, он набирает людей. Это хорошо... или плохо, смотря зачем он это затеял». Яблоко было сухим и безвкусным, но Давос заставил себя откусить от него ещё раз:

– Правда ли, что лорд Виман хочет присоединиться к Бастарду?

– Ну-у, – ухмыльнулся торговец, – как только в следующий раз его светлость пожалует прикупить яблочек, обязательно спрошу.

– Я слышал, его дочь выходит замуж за кого-то из Фреев.

– Внучка. Я тоже слыхал, да его светлость почему-то забыл пригласить меня на свадьбу. Вы вроде доедать не будете? Так я заберу оставшееся, там хорошие семена.

Давос бросил ему огрызок. Яблоко оказалось отвратное, но новость о том, что Мандерли собирает войско, стоила полпенни. Давос обошёл вокруг фонтана, рядом с которым девушка продавала свежее козье молоко. Стоило ему очутиться в этом городе, как на него нахлынули воспоминания. Раньше трезубец Старика-Рыбонога указывал на переулок, где продавали жареную треску, покрытую хрустящей золотисто-коричневой корочкой. Вон там находился бордель. В нём было намного чище, чем в других, и моряк мог приятно провести время с женщиной, не боясь, что его убьют или ограбят. А вон там, в одном из домов, прилепившихся к стенам Волчьего Логова словно ракушки к старому кораблю, была пивоварня, где варили вкуснейшее густое чёрное пиво. В Браавосе или в Порт-Иббене бочку такого пива можно было продать по цене арборского золотого. Но это, правда, если только от местных выпивох оставалось что-то на продажу.

Вина, вот чего ему захотелось – кислого, темного и терпкого. Он перешёл площадь и спустился по лестнице в погребок «Ленивый Угорь», расположившийся прямо под складом, в котором хранили овечью шерсть. В его бытность контрабандистом, печальная слава «Угря» гремела по всей Белой Гавани. Все знали, что шлюхи там самые старые, вино самое плохое, а пироги с мясом, полные жира и хрящей, и в лучшие дни были несъедобными, а в худшие – так и просто отравой. Большинство местных избегало этот погребок, оставляя его морякам, не знавшим забегаловок получше. Зато в «Ленивом Угре» никогда нельзя было столкнуться ни с городской стражей, ни с таможенниками.

Некоторые вещи никогда не меняются. Время в «Угре», казалось, застыло. Всё тот же сводчатый чёрный от копоти потолок, утоптанный земляной пол и дикая вонь от дыма, тухлого мяса и засохшей рвоты. Толстые сальные свечи на столах больше чадили, чем светили. В этом полумраке вино, заказанное Давосом, казалось скорее коричневым, чем красным. За столиком у двери выпивали четыре шлюхи. Когда Давос зашёл в дверь, одна из них многообещающе улыбнулась ему, но он отрицательно помотал головой. Женщина что-то тихо шепнула своим товаркам, и те залились смехом. Впрочем, после этого они больше не обращали на него внимания.

Давос окинул «Угорь» взглядом, однако не увидел никого, кроме шлюх и хозяина. Но в погребке было множество перегородок и темных ниш, позволявших уединиться от посторонних глаз. Он сел в одну из них, привалился спиной к стене, отставил кружку и принялся ждать.

Вскоре он поймал себя на том, что смотрит на очаг. Красная женщина видела в огне будущее, но Давосу Сиворту, сколько бы он туда ни вглядывался, являлись лишь тени прошлого: горящие корабли, огненная цепь, зелёные сполохи, прорезавшие тучи, и нависавший над всем этим Красный замок. Давос был простым человеком, достигшим высоких постов по воле случая, войны и Станниса. Он не понимал, почему боги забрали четырех молодых и сильных парней, его сыновей, но пощадили их усталого отца. Иногда, по ночам, он думал, что выжил лишь для того, чтобы спасти Эрика Шторма…

...Но ведь теперь мальчик-бастард короля Роберта находится в безопасных Ступенях, а Давос всё ещё жив.

«Неужели у богов припасено для меня ещё какое-то дело? – размышлял он. – Если так, Белая Гавань определенно может быть одним из них». Он отхлебнул немного вина, и вылил полкружки на пол себе под ноги.

После заката, лавки «Угря» заполнились моряками. Давос подозвал хозяина и заказал ещё вина. Вместе с вином ему принесли свечу.

– Хотите что-нибудь поесть? – спросил хозяин. – Есть пироги с мясом.

– А с каким мясом?

– Обыкновенным. Свежим.

Шлюхи загоготали.

– Он имеет в виду – как всегда, с тухлятиной, – рассмеялась одна из них.

– Закрой свой поганый рот! Сама ж их трескала.

– Какого только дерьма я не ела, но это не значит, что оно мне нравится.

Как только хозяин отошёл от его столика, Давос задул свечу, и откинулся поглубже в тень. Моряки лучшие сплетники на свете, особенно когда вино течет рекой, пусть и такое дешёвое. От него требовалось лишь слушать.

Но почти всё, о чём тут болтали, он уже слышал в Сестрином городке от лорда Годрика и посетителей «Китового Брюха». Тайвин Ланнистер умер, убит собственным сыном-карликом, а труп его так смердел, что ещё несколько дней после похорон никто не мог войти в Великую септу Бейелора. Леди Гнезда убита менестрелем. Мизинец правит Долиной, но Бронзовый Джон Ройс уже поклялся, что вышвырнет его оттуда. Бейлон Грейджой тоже умер, а его братья передрались за Морской Трон. Сандор Клиган стал разбойником и бесчинствует в землях Трезубца. Мир, Лисс и Тирош снова ведут войну. На востоке бушует восстание рабов.

Другие новости были поинтереснее. Роберт Гловер в городе и пытается набрать войско, но безуспешно. Лорд Мандерли глух к его просьбам. По слухам, он ответил, что Белая Гавань устала от войны.

«Это плохо».

Ризвеллы и Дастины неожиданно напали на реке Горячке на Железных Людей и сожгли их ладьи.

«Ещё хуже».

Болтонский Бастард отправился на юг вместе с Хозером Амбером, чтобы, объединившись с ними, отбить Ров Кейлин.

– Амбер Смерть Шлюхам, собственной персоной, – утверждал один из местных, привезший груз шкур и древесины с верховий Белого Ножа, – вместе с тремя сотнями копейщиков и сотней лучников. А с ними кое-кто из людей Хорнвудов и Сервинов тоже.

«Это было хуже всего».

– Если Лорд Виман хорошо соображает, лучше бы ему отправить своих людей сражаться, – высказал своё мнение старик, сидевший в конце стола. – Лорд Русе теперь Хранитель. Честь Белой Гавани обязывает ответить на его призыв.

– Да что эти Болтоны вообще знают о чести? – проворчал владелец «Угря», вновь наполняя их кружки коричневым вином.

– Лорд Виман никуда не выдвинется. Тяжёл стал на подъём.

– Я слышал, он сильно сдал. Говорят, только спит, да вопит от горя. А большую часть времени слишком болен, чтобы встать с постели.

– Скорее уж слишком толст.

– Толстый он или худой, это ничего не меняет, – буркнул владелец «Угря». – У львов его сын.

Ни один из них даже словом не обмолвился о короле Станнисе. Словно никто не знал, что его величество прибыл на север помочь защитникам Стены. Одичалые, упыри и гиганты были темой всех разговоров в Восточном Дозоре. Но здесь, похоже, никто об этом даже не задумывался.

Давос придвинулся поближе к огню.

– Я думал, Фреи убили его сына. Об этом судачат в Сестрином городке.

– Они убили сира Вендела, – ответил хозяин. – Его кости покоятся в Снежной Септе в окружении свечей. Можете взглянуть на них, коли охота. А сир Вилис всё ещё в плену.

«Всё хуже и хуже». Он знал, что у лорда Вимана было два сына, но думал, что оба мертвы. «Если у Железного Трона есть заложник...» Давос был отцом семерых сыновей, и потерял четырёх из них на Черноводной. Он знал, что сделает всё, что от него потребуют боги или люди, ради защиты оставшихся трёх. Стеффон и Станнис в тысяче лиг от этой кровавой мясорубки и им ничего не угрожает, но Деван в Чёрном Замке. Он оруженосец короля. Короля, чей взлёт или падение зависят от Белой Гавани.

Его собутыльники заговорили о драконах.

– Да ты совсем сбрендил, – возмутился матрос «Штормовой Плясуньи». – Король-Попрошайка уже несколько лет как мёртв. Какой-то дотракийский табунщик отрезал ему голову.

– Это нам так сказали, – возразил старик. – А может, врут. Он умер на другом конце света, если вообще умер. Поди докажи. Коли король пожелает, чтоб я помер, может я его и уважу, прикинувшись трупом. Никто из нас не видел его тела.

– А я вот, к примеру, не видел трупов ни Джоффри, ни Роберта, – проворчал владелец «Угря». – Скажешь, они тоже живы? А может и Бейелор Благословенный просто проспал все эти годы?

Старик насупился:

– Принц Визерис был не единственным драконом, верно? Почему вы так уверены, что они убили именно сына принца Рейгара? Совсем младенца.

– И разве не было ещё какой-то принцессы? – поддакнула шлюха, предупредившая о тухлятине в пирогах.

– Две, – припомнил старик. – Дочь Рейегара и его сестра.

– Дейена, – уточнил один из рыбаков. – Так звали его сестру. Дейена с Драконьего Камня. Или всё-таки Дейера?

– Дейеной звали жену короля Бейелора, – возразил матрос. – Я служил на корабле, названном в её честь. «Принцесса Дейена».

– Если бы она была женой короля, то величалась бы королевой.

– Бейелор никогда не имел королевы. Он был святым.

– По-твоему, он не женился на собственной сестре? – удивилась шлюха.

– Он просто ни разу не спал с ней, вот и всё. После того, как его короновали, запер её в башне. И остальных сестёр тоже. Всех трёх.

– Дейенела, – громко произнёс хозяин. – Вот как её звали. Я о дочери Безумного Короля, а не о сраной бейелоровой жене.

– Дейенерис, – подал голос Давос. – Нареченной в честь Дейенерис, вышедшей замуж за принца Дорна во времена правления Дейерона Второго. Но я не знаю, что с ней стало.

– Я знаю, – сказал браавосский матрос, в чёрной шерстяной куртке, тот самый, что и завёл разговор о драконах.

– Когда мы прибыли в Пентос, мы пришвартовались рядом с торговцем под названием «Косоглазка». Мне довелось выпивать с помощником их капитана. Он рассказал мне забавную байку о какой-то девчушке, пытавшейся зафрахтовать его корабль из Кварта до Вестероса для себя и трёх драконов. Её волосы были серебряными, а глаза фиалковыми. Помощник мне поклялся, что лично отвел её к капитану, но тому не понравилась эта затея. Потом капитан ему сказал, что гвоздика и шафран более выгодный груз. И специи не поджигают паруса.

По погребку прокатился взрыв хохота, но Давос не смеялся вместе с остальными. Он знал, что случилось с «Косоглазкой». Боги жестоко пошутили над её капитаном, позволив ему переплыть полмира, а затем направив на ложный маяк почти у самого дома.

«Он был храбрее меня», – подумал Давос, пробираясь к двери. Одно плавание на восток, и смельчак мог жить, как лорд, до конца своих дней. Когда Давос был моложе, то тоже мечтал о таком путешествии, но годы летели, сгорая словно мотыльки в пламени свечи, а подходящее время всё никак не наступало.

«В один прекрасный день, – пообещал он себе. – Однажды, когда война закончиться, а король Станнис сядет на Железный Трон, и больше не будет нуждаться в луковых рыцарях, я возьму Девана, Стеффа и Станни, если они успеют подрасти, и мы вместе посмотрим на этих драконов, и на все остальные чудеса света».

Огоньки в масляных светильниках, освещавших улицу, дрожали под порывами сильного ветра. С заходом солнца похолодало, но Давос помнил, как ночами в Восточном Дозоре его до костей пробирал с воем налетавший из-за Стены ветер, заставляя кровь стыть в жилах – от него не спасал даже самый тёплый плащ. По сравнению с ним, ветерок в Белой Гавани казался летним бризом.

Неподалёку было ещё много мест, где он мог бы наслушаться вдосталь: гостиница, славящаяся своими пирогами с миногами; пивная, в которой частенько выпивали работяги и таможенники; балаган, где всего за пару пенни, можно посмотреть похабное представление. Но Давос чувствовал, что услышал достаточно. «Я опоздал». По привычке он потянулся к груди, где когда-то на кожаном ремешке висел мешочек с останками его пальцев. Но теперь там было пусто. Он потерял свою удачу в пламени Черноводной, когда лишился своего корабля и сыновей.

«Что же мне теперь делать? – Давос поплотнее запахнул плащ. – Подняться на холм, войти в ворота Нового Замка и обратиться с просьбой, заведомо зная о бесполезности этого занятия? Вернуться в Сестрин городок? Уплыть обратно к Марии и моим мальчикам? Купить лошадь и нестись вскачь по Королевскому Тракту, чтобы доставить Станнису весть о том, что у него нет ни друзей в Белой Гавани, ни надежды на успех?»

Королева Селиса в ночь перед отплытием флота устроила пир для Саллы и его капитанов. К ним присоединился Коттер Пайк и четверо высокопоставленных офицеров Ночного Дозора. Даже принцессе Ширен разрешили присутствовать. Пока подавали лосося, сир Акселл Флорент развлекал гостей рассказом о принце Таргариене, у которого была ручная обезьянка. Принц любил наряжать питомца в одежду своего мертвого сына и делал вид, что это его ребёнок. Сир Акселл утверждал, что время от времени принц даже подыскивал мартышке невесту. Лорды, удостоенные такой чести, всегда вежливо, но твёрдо отказывали.

– Даже разодетая в шелка и бархат, обезьянка остаётся обезьянкой, – закончил рассказ сир Акселл. – Принц поумнее знал бы, что обезьянке не под силу заменить мужчину.

Люди королевы смеялись, а некоторые открыто ухмылялись Давосу в лицо. «Я не обезьянка, – подумал он. – Я такой же лорд, как и вы, а как человек, так получше многих». Но это воспоминание всё равно продолжало больно жалить.

Тюленьи Врата были закрыты на ночь, и Давос не мог вернуться на «Весёлую Повитуху» до рассвета. Ему предстояло провести здесь всю ночь. Он посмотрел на Старика-Рыбонога со сломанным трезубцем. «Я прошёл сквозь ливни, кораблекрушения и бури. Я не вернусь, не завершив то, ради чего пришёл, каким бы безнадежным это ни казалось». Возможно, он и потерял удачу вместе с остатками своих пальцев, но он не обезьянка в бархате. Он – Десница короля.

Замковая Лестница была настоящей широкой улицей, вымощенной белым камнем, которая поднималась прямо от воды у Волчьего Логова и взбегала по холму к Новому Замку. Дорогу Давосу освещали мраморные русалки с чашами, наполненными горящим китовым маслом. Дойдя до вершины, он оглянулся. Отсюда были видны гавани. Обе. Внутренняя, скрытая стеной причала, была битком набита галерами. Давос насчитал двадцать три. Лорд Виман может и был толстяком, но явно не был лентяем.

Ворота в Новый Замок были закрыты, но в ответ на его крик дверь в караульной будке отворилась, и оттуда вышел охранник, чтобы узнать, в чём дело. Давос показал ему чёрно-золотые ленты на королевских печатях.

– Мне необходимо встреться с лордом Мандерли лично, – твердо заявил он. – Это дело касается его и только его одного.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:21 | Сообщение # 21

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 16. Дейенерис

Гладкие, выбритые тела танцоров, покрытые маслом, блестели в свете факелов, перелетавших из рук в руки под бой барабанов и трель флейты. Всякий раз, когда два факела встречались в воздухе, между ними, кружась, проскакивала обнажённая девушка. Свет пламени выхватывал из темноты блестящие ноги, руки, груди и ягодицы.

У танцующих мужчин была эрекция. Это возбуждало, хотя, по мнению Дейенерис Таргариен, и выглядело комично. Все мужчины были высокими, с длинными ногами, плоскими животами и рельефными, будто выточенными из камня, мускулами. Даже их лица почему-то казались одинаковыми… что было весьма странно, так как у одного кожа была тёмной как эбеновое дерево, у другого молочно-белой, а у третьего отсвечивала начищенной медью.

«Они специально пытаются меня распалить?» – Дени поёрзала на шёлковых подушках. Её Безупречные в шипастых шлемах стояли у колонн, неподвижные словно статуи, с ничего не выражающими гладкими лицами. Чего нельзя было сказать о полноценных мужчинах. Резнак мо Резнак смотрел с открытым ртом и влажно блестевшими губами. Хиздар зо Лорак, разговаривая с соседом, не отводил глаз от танцующих девушек. Безобразное лоснящееся лицо Бритоголового было как всегда сурово, но и он ничего не упускал.

Разгадать же мысли почётного гостя было сложнее. Бледный худой крючконосый мужчина, сидевший с ней за головным столом, великолепно выглядел в бордовых шёлках, расшитых золотыми нитями. Он элегантно, маленькими кусочками ел фигу, и его лысая голова блестела в свете факелов. Когда Ксаро Ксоан Даксос поворачивался вслед за танцорами, выложенные вдоль его носа опалы мягко мерцали.

В честь гостя Дейенерис оделась по моде Кварта, в шёлковый фиолетовый наряд особого кроя из тончайшей ткани, оставлявший левую грудь открытой. Её серебристо-золотые волосы струились по плечу, ниспадая почти до соска. Половина мужчин в зале украдкой бросали на неё взгляды, но не Ксаро. «Так же, как в Кварте». Её красота не действовала на купеческого старшину. «А найти его слабое место надо». Словно в ответ на её молитвы, он прибыл из Кварта на галеасе «Шёлковое Облако» в сопровождении тринадцати галер. После отмены рабства, торговля Миэрина сошла на нет, но в силах Ксаро было её восстановить.

Под нарастающий бой барабанов три девушки взвились в воздух над факелами. Танцоры поймали их за талии и опустили на свои члены. Дени смотрела, как женщины выгнули спины и обвили ногами своих партнёров, пока плакали флейты и мужчины двигались в такт музыке. Наблюдать половой акт было для неё не в новинку – дотракийцы совокуплялись так же открыто, как их кобылы и жеребцы. Однако она впервые видела, чтобы похоть совмещали с музыкой.

Лицо Дени пылало. «Это всё вино». Но почему-то её мысли неожиданно обратились к Даарио Нахарису. Его посыльный прибыл этим утром. Вороны-Буревестники возвращались из Лхазара. Её капитан ехал назад, везя с собой дружбу Ягнячьих Людей. «Еда и торговля, – напомнила она себе, – он не подвёл меня и не подведёт. Даарио поможет мне спасти город». Королеве не терпелось увидеть его лицо, погладить бороду, разделённую на три пряди, поделиться с ним своими бедами… но Вороны-Буревестники всё ещё в нескольких днях пути, за Кхизайским проходом, а ей нужно править королевством.

Между фиолетовыми колоннами висел дым. Танцоры опустились на колени и склонили головы.

– Вы были великолепны, – сказала им Дени. – Мне редко доводилось видеть такую грацию и красоту.

Она подозвала Резнак мо Резнака, и сенешаль спешно подошёл к ней. Капельки пота усыпали лысую морщинистую голову.

– Проводите наших гостей в купальни, пусть освежатся. И принесите им еды и питья.

– Это большая честь для меня, Великолепная!

Дейенерис протянула свою чашу, чтобы Ирри вновь её наполнила. Вино было сладким и крепким, с сильным ароматом восточных пряностей, гораздо лучше слабых гискарских вин, что ей наливали в последнее время. Ксаро внимательно осмотрел фрукты на блюде, поднесенном ему Чхику, и выбрал хурму такого же оранжевого цвета, как и коралл в его носу. Он откусил кусочек и скривил губы:

– Терпкая.

– Милорд предпочитает что-нибудь послаще?

– Сладость приедается. Вяжущие язык фрукты и острые на язычок женщины придают вкус жизни. – Ксаро откусил ещё кусочек, прожевал и проглотил. – Дейенерис, милая королева, не могу передать словами, какое удовольствие для меня вновь наслаждаться вашим присутствием. Кварт покинула девочка, потерянная и прекрасная. Я боялся, что она уплыла навстречу своей гибели, однако теперь нахожу её здесь, на престоле, хозяйкой древнего города, окружённой могучей армией, что выросла из мечты.

«Нет, – подумала она, – из крови и огня».

– Я рада твоему появлению. Приятно вновь увидеть твоё лицо, друг мой.

«Я не доверяю тебе, но ты мне нужен. Мне нужны твои Тринадцать, твои корабли, твои товары».

В течение многих веков Миэрин и его братья Юнкай и Астапор были оплотом работорговли, местом, где дотракийские кхалы и пираты с Островов Василиска продавали своих пленников, а остальной мир покупал их. Без рабов Миэрину практически нечего было предложить торговцам. В Гискарских холмах было полно меди, но теперь этот металл уже не ценился так, как в прежние времена, когда миром правила бронза. Кедры, когда-то возвышавшиеся вдоль всего побережья, исчезли, поваленные топорами Старой Империи или спалённые драконьим огнём во время войн Гиса с Валирией. Без деревьев почва высохла под горячим солнцем, и пыльные бури унесли её плотными красными тучами. «Эти бедствия и превратили моих людей в работорговцев», – сказала ей Галазза Галар в Храме Милости.

«Значит, я стану тем бедствием, которое превратит этих работорговцев обратно в людей», – поклялась себе Дени.

– Я должен был прийти, – томно ответил Ксаро. – Даже в таком далеком отсюда Кварте до моих ушей дошли ужасные истории. Я плакал, слушая их. Говорят, твои враги обещают богатство, славу и сотню рабынь-девственниц любому, кто убьёт тебя.

– Дети Гарпии. – «Откуда он знает об этом?» – По ночам они пачкают стены и убивают спящих ни в чем не повинных освобождённых. А когда всходит солнце, прячутся как тараканы. Они боятся моих Медных Зверей.

Скахаз мо Кандак создал новый дозор, о котором она просила, состоящий из равного числа освобождённых рабов и миэринских Бритоголовых. Они днём и ночью патрулировали улицы в тёмных капюшонах и медных масках. Дети Гарпии обещали ужасную смерть любому предателю, посмевшему служить королеве драконов, в том числе своим родным и близким, поэтому люди Бритоголового ходили в масках шакалов, сов и прочих зверей, пряча свои истинные лица.

– У меня была бы причина опасаться Детей Гарпии, окажись я одна на улице ночью, голой и безоружной. Они – трусливые твари.

– Нож труса может убить королеву так же легко, как и нож героя. Я спал бы спокойнее, зная, что отрада моего сердца держит своих свирепых лошадников поблизости. В Кварте трое кровных всадников никогда не отходили от тебя. Где они теперь?

– Агго, Чхого и Ракхаро всё ещё служат мне. – «Он играет со мной». Дени тоже умела играть в эти игры. – Я всего лишь юная девушка и мало смыслю в таких вещах, но люди постарше и мудрее говорят, что нельзя удержать Миэрин без контроля внутренних земель – к западу от Лхазара и до Юнкайских холмов на юге.

– Мне дороги не твои земли, а ты сама. Случись с тобой беда, этот мир потеряет свой вкус.

– Милорд очень добр, что так заботится обо мне, но меня хорошо охраняют, – Дени указала в сторону Барристана Селми, державшего руку на рукояти меча. – Барристан Отважный, так его называют. Уже дважды он спасал меня от убийц.

Ксаро бросил беглый взгляд на Селми.

– Барристан Старый, ты сказала? Медвежий рыцарь был моложе и предан тебе.

– Я не желаю говорить о Джорахе Мормонте.

– И не удивительно. Он был груб и волосат. – Купеческий старшина наклонился над столом. – Лучше поговорим о любви, мечтах и желаниях, и о Дейенерис – прекраснейшей женщине в мире. Я пьянею, глядя на тебя.

Напыщенные квартийские любезности были ей не в новинку.

– Если ты пьян, то дело в вине.

– Ни одно вино и вполовину не одурманивает так, как твоя красота. Мой дом кажется пустым как гробница, с тех пор, как Дейенерис покинула его, и все удовольствия Королевы Городов теперь на вкус как пепел. Почему ты оставила меня?

«Меня выгнали из твоего города под страхом смерти».

– Пришло время. Кварт желал, чтобы я ушла.

– Кто? Чистокровные? В их венах течёт вода. Гильдия Пряностей? У них творог между ушей. А все Бессмертные мертвы. Тебе следовало взять меня в мужья. Я почти уверен, что просил твоей руки. Даже умолял.

– Лишь полсотни раз, – поддразнила его Дени. – Ты слишком легко сдался, милорд. Ведь с тем, что я должна выйти замуж согласны все.

– У кхалиси должен быть кхал, – подтвердила Ирри, вновь наполняя чашу королевы. – Это известно.

– Мне следует попросить снова? – спросил Ксаро. – Нет, я знаю эту улыбку. Жестокая королева, играющая сердцами мужчин. Простые купцы вроде меня – лишь булыжник под твоими расшитыми самоцветами сандалиями.

Одинокая слеза медленно скатилась по его бледной щеке.

Дени слишком хорошо его знала, чтобы растрогаться. Квартийские мужчины могли расплакаться в любой момент по собственному желанию.

– О, прекрати! – она взяла вишню из вазы на столе и бросила, целясь в нос Ксаро. – Может я и молода, но не настолько глупа, чтобы выходить замуж за человека, предпочитающего моей груди блюдо с фруктами. Я заметила, что ты смотрел на танцоров, а не на девушек.

Ксаро смахнул другую слезу.

– Как и ваше величество, полагаю. Видишь, мы похожи. Если ты не возьмёшь меня в мужья, я согласен быть твоим рабом.

– Мне не нужны рабы. Я освобождаю тебя.

Усеянный драгоценными камнями нос Ксаро был заманчивой целью. На этот раз Дени кинула в него абрикос.

Ксаро поймал его в воздухе и откусил кусочек.

– Откуда взялось это безумие? Значит, мне повезло, что ты не освободила моих собственных рабов, пока гостила у меня в Кварте?

«Я была королевой-попрошайкой, а ты был Ксаро из Тринадцати, – подумала Дени, – и хотел от меня только драконов».

– Твои рабы выглядели довольными, с ними хорошо обращались. Лишь в Астапоре у меня раскрылись глаза. Знаешь ли ты, как готовят Безупречных?

– Жестоко, не сомневаюсь. Когда кузнец куёт меч, чтобы закалить сталь, он кладёт клинок в огонь, бьёт по нему молотом, а затем погружает в ледяную воду. Если хочешь вырастить сочный фрукт, следует поливать дерево.

– Это дерево поливали кровью.

– А как ещё вырастить солдата? Вашей лучезарности понравились мои танцоры. Может ты удивишься, узнав, что это рабы, взращенные и обученные в Юнкае? Они танцевали с тех самых пор, как научились ходить. Как иначе достичь такого совершенства? – Ксаро глотнул вина. – Они ещё и мастера эротических искусств. Я думал подарить их вашему величеству.

– Конечно, дари, – Дени не была удивлена. – Я освобожу их.

Купец содрогнулся.

– И что они будут делать со своей свободой? С тем же успехом можно дать рыбе кольчугу. Они были созданы танцевать.

– Созданы кем? Их хозяевами? А может, твои танцоры предпочитают строить, печь хлеб или возделывать землю. Ты их спрашивал?

– А может, твои слоны хотели бы быть соловьями. И ночи в Миэрине наполнились бы громогласным рёвом вместо сладких песен, а деревья шатались бы под весом огромных серых птиц. – Ксаро вздохнул. – Дейенерис, моя отрада, под этой очаровательной юной грудью бьётся нежное сердце… но послушай совета человека старше и мудрее. Вещи не всегда таковы, какими кажутся. Многое, что кажется дурным, может быть и хорошим. Например, дождь.

– Дождь?

«Он принимает меня за дуру или за ребёнка?»

– Мы проклинаем дождь, когда он обрушивается на наши головы, однако без него будем голодать. Миру нужен дождь… и рабы. Ты кривишься, но это правда. Посмотри на Кварт. В искусстве, музыке, магии, торговле, во всём, что отличает нас от животных, Кварт возвышается над остальным человечеством, как ты на вершине этой пирамиды… но внизу величие Королевы Городов покоится, как на кирпичах, на спинах рабов. Спроси себя, если все люди должны будут копаться в грязи ради еды, кто поднимет глаза, чтобы созерцать звёзды? Если каждый из нас будет надрывать спину, строя лачугу, кто будет возводить храмы во славу богов? Чтобы одни могли быть великими, другие должны стать рабами.

Ксаро был слишком красноречив. Дени нечего было возразить, у неё лишь появилось неприятное ощущение в животе.

– Рабство – не то же самое, что дождь, – настаивала она. – Я попадала под дождь и меня продавали. Это не одно и то же. Ни один человек не хочет быть чьей-то собственностью.

Ксаро томно пожал плечами.

– Так случилось, что сойдя на берег в твоём прекрасном городе, я увидел на берегу реки человека, некогда гостившего у меня, торговца редкими пряностями и лучшими винами. Он был гол по пояс, обгорел на солнце и, кажется, копал яму.

– Не яму. Канал, чтобы отвести воду от реки на поля. Мы собираемся сажать бобы. А бобовым полям нужна вода.

– Как любезно со стороны моего старого друга помогать тебе копать канал. И как это на него не похоже. Возможно, у него не было выбора? Нет, конечно же нет. Ведь в Миэрине нет рабов.

Дени покраснела.

– Твоего друга обеспечивают едой и крышей над головой. Я не могу вернуть ему богатство. Бобы нужны Миэрину больше, чем редкие пряности, а бобам требуется вода.

– Моих танцоров ты тоже отправишь копать каналы? Милая королева, когда мой друг увидел меня, он упал на колени и умолял купить его в рабство и забрать обратно в Кварт.

Её будто ударили.

– Так купи его.

– Если тебе угодно. Он-то точно будет рад. – Ксаро положил ладонь ей на руку. – Есть истины, которые поведает только друг. Я помог тебе, когда ты пришла в Кварт попрошайкой, и преодолел многие лиги и бурные моря, чтобы помочь тебе вновь. Можем ли мы где-нибудь поговорить откровенно?

Дени чувствовала тепло его пальцев. «В Кварте он тоже был теплым, – вспомнилось ей, – пока не отпала во мне нужда». Она поднялась на ноги и сказала:

– Идём.

Ксаро последовал за ней мимо колонн к широкой мраморной лестнице, ведущей в её покои на вершине пирамиды.

– О наипрекраснейшая из женщин, – заговорил он, когда они начали подъем, – сзади слышны шаги. За нами идут.

– Уверена, мой старый рыцарь тебя не испугает. Сир Барристан поклялся хранить мои тайны.

Дени вывела Ксаро на террасу, возвышавшуюся над городом. В чёрном небе над Миэрином плыла полная луна.

– Прогуляемся? – Дени взяла его под руку. Воздух был полон ароматами ночных цветов. – Ты говорил о помощи. В таком случае начни со мной торговать. У Миэрина есть соль на продажу, и вино…

– Гискарское вино? – лицо Ксаро скривилось. – Море предоставляет Кварту столько соли, сколько ему нужно, но я с удовольствием возьму все оливки, что ты мне продашь. И оливковое масло.

– Мне нечего тебе предложить. Работорговцы сожгли все деревья. – Оливы росли на берегу Залива Работорговцев многие века, но когда армия Дени наступала, миэринцы предали свои древние рощи огню, оставив ей выжженную пустыню. – Мы снова засаживаем землю, но оливковому дереву нужно семь лет, чтобы начать плодоносить, и тридцать, чтобы его можно было назвать действительно плодовитым. Как насчёт меди?

– Красивый металл, но ненадёжный, как женщина. А вот золото… золото искренне. Кварт с радостью заплатит тебе золотом… за рабов.

– Миэрин – свободный город свободных людей.

– Бедный город, который когда-то был богат. Голодный город, который когда-то был сыт. Кровавый город, который когда-то был мирным.

Обвинения жалили Дени. В них была большая доля правды.

– Миэрин вновь станет богатым, сытым и мирным, а также свободным. Если тебе нужны рабы, иди к дотракийцам.

– Дотракийцы людей порабощают, а гискарцы рабов воспитывают. И чтобы достичь Кварта, лошадникам придётся гнать своих пленников через красную пустыню. Погибнут сотни, если не тысячи… и множество лошадей. Вот почему ни один кхал не пойдёт на такой риск. Более того, Кварт не желает видеть ни один кхаласар подле своих стен. Вонь всех этих лошадей… не в обиду тебе, кхалиси.

– Запах лошади – честный запах. Чего не всегда можно сказать о некоторых великих лордах и купеческих старшинах.

Ксаро не обратил внимания на колкость.

– Дейенерис, позволь мне, как и положено другу, быть с тобой честным. Ты не сделаешь Миэрин богатым, сытым и мирным. Ты лишь разрушишь его, как и Астапор. Ты ведь знаешь, что у Рогов Хаззата была битва? Король-мясник скрылся в своём дворце, а его новые Безупречные бежали за ним по пятам.

– Это мне известно. – Бурый Бен Пламм послал ей весточку о битве. – Юнкайцы обзавелись новыми наёмниками, и на их стороне сражались два легиона из Нового Гиса.

– Два скоро превратятся в четыре, а потом в десять. К тому же юнкайцы отправили посланников в Мир и Волантис, чтобы нанять ещё мечей. Рота Кошки, Длинные Копья, Гонимые Ветром. Говорят, что мудрые господа купили даже Золотое Братство.

Её брат Визерис однажды угощал капитанов Золотого Братства в надежде, что они примут его сторону. «Они съели его угощение, выслушали его просьбы и посмеялись над ним». Дени тогда была маленькой девочкой, но запомнила это.

– У меня тоже есть наёмники.

– Два отряда. Если надо будет, юнкайцы пошлют против тебя двадцать. И выступят они не одни. Толос и Мантарис заключили с ними союз.

Дурные вести, если им верить. Дейенерис тоже отправила делегации в Толос и Мантарис, надеясь обрести друзей на западе и уравновесить враждебный Юнкай на юге. Её посланники так и не вернулись.

– Миэрин заключил союз с Лхазаром.

В ответ Ксаро лишь тихо рассмеялся:

– Дотракийские лошадники называют лхазарян Ягнячьими Людьми. Когда ты стрижёшь их, они лишь блеют. Это не воинственный народ.

«Даже робкий друг лучше никакого».

– Пусть мудрые господа последуют примеру лхазарян. Я пощадила Юнкай однажды, но больше не совершу такой ошибки. Если они осмелятся напасть на меня, я разрушу их Жёлтый Город до основания.

– И пока ты громишь Юнкай, моя милая, Миэрин восстанет за твоей спиной. Не закрывай глаза на эту опасность, Дейенерис. Твои евнухи превосходные солдаты, но их слишком мало, чтобы противостоять войскам, что пошлёт против тебя Юнкай, едва падёт Астапор.

– Мои освобождённые… – начала было Дени.

– Рабыни, цирюльники и каменотёсы не выигрывают сражений.

Дени надеялась, что он окажется неправ. Раньше освобождённые были просто сбродом, но теперь она организовала мужчин подходящего возраста в отряды и приказала Серому Червю сделать из них солдат. «Пусть думает что хочет».

– Ты забыл? У меня есть драконы.

– Правда? В Кварте тебя редко можно было увидеть без дракона на плече… однако, насколько я вижу, теперь это красивое плечико так же прекрасно и открыто, как твоя прелестная грудь.

– Мои драконы выросли, а плечи нет. Они охотятся далеко в поле. «Хаззея, прости меня». Дени не знала, как много было известно Ксаро, какие слухи дошли до него. – Спроси у добрых господ Астапора о моих драконах, если сомневаешься. «Я видела, как глаза работорговца лопнули и стекли по его щекам». Скажи правду, старый друг, зачем ты отыскал меня, если не для торговли?

– Чтобы преподнести подарок королеве моего сердца.

– Продолжай.

«Что за ловушка на этот раз?»

– Подарок, о котором ты просила меня в Кварте. Корабли. В заливе стоит тринадцать галер. Твоих галер, если ты примешь их. Я привёл тебе флот, который отвезёт тебя домой, в Вестерос.

«Флот». Это было больше, чем она могла надеяться, поэтому насторожилась. В Кварте Ксаро предлагал ей тридцать кораблей… за одного дракона.

– И что ты хочешь за эти корабли?

– Ничего. Я более не желаю драконов. Я видел их работу в Астапоре по пути сюда, когда моё «Шёлковое Облако» зашло в порт за водой. Корабли твои, милая королева. Тринадцать галер и люди на вёслах.

«Тринадцать. Ну конечно». Ксаро был одним из Тринадцати. Несомненно, он убедил каждого из своих собратьев отдать по одному кораблю. Она слишком хорошо знала купеческого старшину, чтобы поверить, что тот пожертвует своими тринадцатью кораблями.

– Мне нужно подумать. Могу ли я осмотреть корабли?

– Ты стала подозрительной, Дейенерис.

«Всегда была».

– Я стала мудрой, Ксаро.

– Делай, что пожелаешь. Когда твои сомнения рассеются, поклянись мне, что незамедлительно отправишься в Вестерос – и корабли твои. Поклянись своими драконами, семиликим богом и прахом своих предков, и уходи.

– А если я решу подождать год или три?

Лицо Ксаро омрачилось.

– Это меня очень сильно опечалит, моя сладкая отрада… пусть ты кажешься молодой и сильной, но вряд ли проживёшь так долго. Не здесь.

«Одной рукой он предлагает мне пряник, а другой показывает кнут».

– Юнкайцы не так уж и страшны.

– У тебя есть враги не только в Жёлтом Городе. Опасайся людей с холодными сердцами и синими губами. Не прошло и двух недель после твоего ухода из Кварта, как Пиат Прей с тремя собратьями-колдунами отправился искать тебя в Пентосе.

Дени это больше развеселило, чем напугало.

– В таком случае хорошо, что я свернула с пути. От Пентоса до Миэрина полмира.

– Это так – согласился он, – но рано или поздно до них дойдёт весть о королеве драконов в Заливе Работорговцев.

– Это должно напугать меня? Я боялась четырнадцать лет, милорд. Каждое утро в страхе просыпалась и каждую ночь со страхом ложилась спать… но все эти напасти сгорели дотла в тот день, когда я вышла из огня. Теперь лишь одно пугает меня.

– И что же это, милая королева?

– Я всего лишь маленькая глупенькая девочка, – Дени поднялась на цыпочки и поцеловала Ксаро в щёку, – но не настолько, чтобы тебе рассказать. Мои люди осмотрят корабли. Затем ты получишь ответ.

– Как скажешь, – он легонько дотронулся до её обнажённой груди и прошептал: – Позволь мне остаться и убедить тебя.

На мгновение она почувствовала искушение. Возможно, танцоры всё-таки возбудили её. «Я могла бы закрыть глаза и представить, что это Даарио». Воображаемый Даарио был бы безопаснее настоящего. Но она оттолкнула эту мысль.

– Нет, милорд. Благодарю, но нет. – Дени выскользнула из его объятий. – В другой раз, быть может.

– В другой раз, – рот Ксаро изображал печаль, но глаза выдавали скорее облегчение, чем разочарование.

«Будь я драконом, я бы улетела в Вестерос, – подумала она, когда он ушёл. – И мне не нужны были бы ни Ксаро, ни его корабли». Дени задумалась над тем, сколько людей поместится на тринадцати галерах. Чтобы перевезти её с кхаласаром из Кварта в Астапор, понадобилось три галеры, но это было до того, как она обзавелась восемью тысячами Безупречных, тысячей наёмников и огромной толпой освобождённых. «А драконы, что мне делать с ними?»

– Дрогон, – тихо прошептала Дени, – где ты?

На мгновение она почти увидела, как он летит по небу, затмевая звёзды своими чёрными крыльями.

Оставив ночь за спиной, она повернулась к Барристану Селми, молча стоявшему в тени.

– Мой брат однажды загадал мне вестеросскую загадку. Кто слушает всё, но не слышит ничего?

– Рыцарь Королевской Гвардии, – голос Селми звучал серьёзно.

– Ты слышал предложение Ксаро?

– Да, ваше величество, – разговаривая с Дени, старый рыцарь изо всех сил старался не смотреть на её обнажённую грудь.

«Сир Джорах не стал бы отводить взгляд. Он любил меня как женщину, тогда как сир Барристан – лишь как свою королеву». Мормонт был осведомителем её врагов в Вестеросе, но давал ей хорошие советы.

– Что ты думаешь об этом? И о Ксаро?

– О Ксаро ничего. Но эти корабли… ваше величество, с ними мы могли бы быть дома до конца этого года.

У Дени никогда не было дома. Только здание с красной дверью в Браавосе...

– Опасайся квартийцев, дары приносящих, особенно купцов из Тринадцати. Здесь какая-то ловушка. Возможно, корабли прогнили, или…

– Будь они непригодны для плавания, то не смогли бы доплыть сюда из Кварта, – заметил сир Барристан, – но ваше величество поступили мудро, настояв на осмотре. На рассвете я пойду к галерам с адмиралом Гролео, его капитанами и четырьмя десятками матросов. Мы исследуем каждый дюйм этих кораблей.

Это был хороший совет.

– Да, так и сделайте.

«Вестерос. Дом». Но если она уйдёт, что станет с её городом? «Миэрин никогда не был твоим городом, – казалось, шептал голос её брата, – твои города на том берегу моря. Твои Семь Королевств, где тебя поджидают враги. Ты была рождена, чтобы принести им кровь и огонь».

Сир Барристан прочистил горло и заговорил:

– Этот колдун, которого упомянул купец…

– Пиат Прей, – Дени попыталась вспомнить его лицо, но в памяти всплыли лишь губы. Вино колдунов – «вечерняя тень» – сделало их синими. – Если бы чары колдунов могли убить меня, я уже была бы мертва. Я оставила от их дворца лишь пепел.

«Дрогон спас меня, когда они собирались высосать из меня жизнь. Дрогон сжёг их всех».

– Как скажете, ваше величество. И всё же, я буду настороже.

Дени поцеловала его в щёку.

– Я знаю. Проводи меня обратно на пир.

На следующее утро Дени проснулась полной надежд, как было, когда она впервые вступила в Залив Работорговцев. Скоро рядом с ней опять будет Даарио, и они вместе отправятся в Вестерос. «Домой». Одна из её юных заложниц, полненькая и застенчивая девушка по имени Меззара, дочь правителя пирамиды Меррек, принесла ей завтрак и Дени весело обняла её, поблагодарив поцелуем.

– Ксаро Ксоан Даксос предложил мне тринадцать галер, – сообщила она Ирри и Чхику, когда они одевали её для выхода в суд.

– Тринадцать – плохое число, кхалиси, – прошептала Чхику на дотракийском, – все это знают.

– Все знают, – согласилась Ирри.

– Тридцать было бы лучше, – сказала Дейенерис. – А ещё лучше три сотни. Но и тринадцати может хватить, чтобы доставить нас в Вестерос.

Дотракийские девушки переглянулись.

– Отравленная вода проклята, кхалиси, – произнесла Ирри, – кони не могут пить её.

– Я не собираюсь её пить, – пообещала им Дени.

Этим утром её ждали только четверо просителей. Как всегда, первым перед ней предстал лорд Шаэль, и выглядел он ещё несчастнее, чем обычно.

– Ваша лучезарность, – простонал он, упав на мрамор у её ног, – армии юнкайцев надвигаются на Астапор. Умоляю вас, выступите на юг всеми своими силами!

– Я предупреждала твоего короля, что эта война – настоящее безумие, – напомнила ему Дени. – Он не хотел и слушать.

– Клеон Великий лишь хотел свергнуть подлых рабовладельцев Юнкая.

– Клеон Великий и сам рабовладелец.

– Я знаю, что Мать Драконов не оставит нас в час опасности. Дайте нам ваших Безупречных для защиты наших стен.

«И кто тогда будет защищать мои стены?»

– Многие из освобождённых прежде были рабами в Астапоре. Возможно, кто-нибудь из них захочет помочь защитить твоего короля. Это их выбор как свободных людей. Я дала Астапору свободу. Защищать её вам.

– Тогда мы все погибли. Ты дала нам смерть, а не свободу, – Шаэль вскочил на ноги и плюнул ей в лицо.

Силач Бельвас схватил посла за плечо и так сильно швырнул на мраморный пол, что Дени услышала как клацнули его зубы. Бритоголовый собирался довершить дело, но она остановила его.

– Довольно, – сказала Дейенерис, вытерев щеку краем своего токара. – Никто ещё не умирал от плевка. Уведите его.

Шаэля вынесли ногами вперёд, оставив на полу несколько выбитых зубов и кровавый след. Дени с радостью отослала бы оставшихся просителей… но она оставалась их королевой, поэтому выслушала и постаралась рассудить по справедливости.

Вскоре, осмотрев корабли, вернулись адмирал Гролео и сир Барристан. Дени собрала совет, чтобы выслушать их. От Безупречных присутствовал Серый Червь, от Медных Зверей Скахаз мо Кандак. В отсутствие её кровных всадников за дотракийцев говорил морщинистый, кривоногий и косоглазый джакка рхан по имени Роммо. Освобождённых рабов представляли капитаны трёх сформированных ею отрядов: Моллоно Йос Доб от Храбрых Щитов, Саймон Полосатая Спина от Свободных Братьев и Марселен от Детей Матери. Резнак мо Резнак застыл у локтя королевы, а позади неё, скрестив руки, стоял Силач Бельвас. Недостатка в советниках не было.

Гролео был несчастнейшим человеком с тех пор, как его корабль разломали, чтобы построить осадные машины для захвата Миэрина. Дени попыталась утешить его, назвав своим лордом-адмиралом, но это был пустой титул: миэринский флот уплыл в Юнкай, когда армия Дени подступала к городу, так что старик из Пентоса был адмиралом без кораблей. Однако сейчас сквозь косматую просоленную бороду королева увидела улыбку, которую с трудом могла припомнить.

– Итак, корабли в порядке? – с надеждой спросила Дени.

– Вполне, ваше величество. Старые корабли, да, но почти все хорошо сохранились. Корпус «Чистокровной Принцессы» изъеден червями. Я бы не стал отправляться на ней в открытое море. «Нарракке» не помешал бы новый руль и снасти, а на «Ящерице в лентах» несколько вёсел треснуло, однако эти галеры ещё послужат. Гребцы – рабы, но если мы предложим им честную плату, многие останутся. Всё, что они умеют – это грести. Тех, что уйдут, можно будет заменить моими матросами. Путь до Вестероса долог и тяжёл, но я считаю, что эти корабли достаточно надёжны, чтобы доставить нас туда.

Резнак мо Резнак издал жалобный стон:

– Значит, это правда. Ваша милость хочет покинуть нас, – он заломил руки. – Едва вы уйдёте, юнкайцы восстановят власть великих господ, и нас, ваших верных слуг, предадут мечу, а наших милых жён и дочерей изнасилуют и продадут в рабство.

– Только не моих, – прорычал Скахаз Бритоголовый, – я убью их собственноручно.

Он хлопнул по рукояти меча.

Ей словно дали пощёчину.

– Если вы опасаетесь последствий моего ухода, отправляйтесь со мной в Вестерос.

– Куда бы ни шла Мать Драконов, Дети Матери идут за ней, – заявил Марселен, выживший брат Миссандеи.

– Но как? – спросил Саймон Полосатая Спина, прозванный так за сетку шрамов на спине и плечах – напоминание о побоях в бытность им астапорским рабом. – Тринадцать кораблей… этого не достаточно. И сотни кораблей может не хватить.

– Деревянные лошади плохие, – возразил Роммо, старый джакка рхан, – дотракийцы поедут верхом.

– Мы можем двигаться по земле вдоль берега, – предложил Серый Червь. – Корабли будут держаться рядом и снабжать колонны провиантом.

– Такое возможно только до руин Бхораша, – ответил Бритоголовый. – За ними кораблям придётся свернуть на юг мимо Толоса и Кедрового Острова и обогнуть Валирию, пока пешие войска будут идти в Мантарис по старой драконьей дороге.

– По дороге демонов, как её сейчас называют, – вступил Моллоно Йос Доб. Пухлый командир Храбрых Щитов с выступающим брюшком и руками в чернилах больше походил на писца, чем на солдата, но он и умён был как писец. – Многие, очень многие погибнут.

– Оставшиеся в Миэрине позавидуют мёртвым, – простонал Резнак. – Нас обратят в рабство или бросят в ямы. Всё будет как раньше, если не хуже.

– Где ваше мужество? – вспылил сир Барристан. – Её величество освободила вас от цепей. Теперь ваше дело точить мечи и защищать свою свободу, когда она уйдёт.

– Храбро сказано для беглеца на закат, – огрызнулся в ответ Саймон Полосатая Спина. – Оглянешься ли ты, чтобы посмотреть как мы умираем?

– Ваше величество…

– Великолепная…

– Ваша милость…

– Довольно! – Дени стукнула по столу. – Никого не бросят умирать. Вы все мой народ! – Мечты о доме и любви ослепили её. – Я не оставлю Миэрин, как Астапор. Как ни грустно, но Вестерос подождёт.

Гролео был ошеломлён:

– Мы должны принять эти корабли. Если мы откажемся от подарка…

Сир Барристан преклонил перед ней колено:

– Моя королева, ваше королевство нуждается в вас. Здесь вы не желанны, но в Вестеросе люди будут стекаться под ваши знамёна тысячами, и с ними великие лорды и благородные рыцари. «Она вернулась! – будут они радостно кричать. – Сестра принца Рейегара наконец-то дома!»

– Если они так любят меня, то подождут, – Дени встала. – Резнак, пригласи Ксаро Ксоан Даксоса.

Она приняла купеческого старшину без свиты, сидя на скамье из отполированного эбенового дерева, на подушках, принесённых сиром Барристаном. Купеческого старшину сопровождали четыре квартийских матроса, неся на плечах свёрнутый гобелен.

– Я привёз ещё один подарок королеве моего сердца, – объявил Ксаро. – Он хранился в моей семье с давних пор, ещё до Рока, поглотившего Валирию.

Матросы развернули гобелен на полу. Он был старым, пыльным, выцветшим… и огромным. Дени пришлось придвинуться к Ксаро, чтобы разобрать рисунок.

– Карта? Она прекрасна!

Гобелен занимал половину комнаты. Голубые моря, зелёная суша, чёрные и коричневые горы. Города обозначались звёздами, вышитыми золотыми или серебряными нитями. «Здесь нет Дымящегося Моря, – осознала Дени. – Валирия ещё не остров».

– Вот Астапор, Юнкай и Миэрин, – указал Ксаро на три серебряных звезды у голубого Залива Работорговцев. – Вестерос… где-то там. – Его рука неопределённо махнула вдаль. – Ты повернула на север, а должна была продолжать идти на юго-запад, через Летнее море, но с моим подарком скоро окажешься там, где и должна находиться. Прими мои галеры с открытым сердцем и направь свои вёсла на запад.

«Если бы я только могла».

– Милорд, я с радостью приму эти корабли, но не могу пообещать того, о чём ты просишь, – Дени взяла его за руку. – Отдай мне галеры, и клянусь, что Миэрин будет другом Кварта, пока не погаснут звёзды. Позволь мне торговать, и тебе достанется достойная часть прибыли.

Довольная улыбка Ксаро исчезла с его губ.

– О чём ты говоришь? Ты не уплывёшь?

– Я не могу.

Слёзы наполнили его глаза и поползли по носу вдоль изумрудов, аметистов и чёрных алмазов.

– Я сказал Тринадцати, что ты прислушаешься ко мне. Грустно, что я так ошибся. Забирай корабли и уплывай, иначе погибнешь в муках. Ты даже не представляешь, сколько у тебя врагов.

«И один из них стоит сейчас передо мной, проливая фальшивые слёзы». Сознавать это было печально.

– Когда я отправился в Зал Тысячи Тронов и умолял Чистокровных сохранить тебе жизнь, то сказал, что ты всего лишь ребёнок, – продолжал Ксаро, – но Эгон Эмерос Франт встал и ответил: «Она – глупый ребёнок, безумный и безрассудный, её слишком опасно оставлять в живых». Пока твои драконы были малы, они были чудом. Выросшие – они смерть и разрушение, огненный меч, занесённый над миром, – он вытер слёзы. – Я должен был убить тебя в Кварте.

– Я была гостьей под твоей крышей и вкушала твои еду и питьё, – ответила Дени. – В память о том, что ты сделал для меня, я прощу тебе эти слова… на этот раз… но никогда больше не смей угрожать мне.

– Ксаро Ксоан Даксос не угрожает. Он обещает.

Её печаль обратилась в ярость.

– А я обещаю тебе, что если ты не уйдёшь до восхода солнца, мы узнаем, смогут ли слёзы лжеца погасить драконий огонь. Вон, Ксаро. Немедленно!

Он ушёл, но оставил карту. Дени вновь села на скамью и направила свой взгляд через синее шёлковое море на далёкий Вестерос. «Когда-нибудь», – пообещала она себе.

На следующее утро галеас Ксаро исчез, но «подарок» ей остался стоять в Заливе Работорговцев. Длинные красные вымпелы развевались на мачтах тринадцати квартийских галер, трепеща на ветру. Когда Дейенерис спустилась принимать просителей, её ожидал посыльный с кораблей. Он не сказал ни слова, но положил у её ног чёрную атласную подушку, на кот

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:26 | Сообщение # 22

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 17. Джон

– Осторожнее, здесь крысы, милорд, – Скорбный Эдд, держа фонарь в руке, вёл Джона вниз по ступеням.

– Они издают ужасный визг, если на них наступить. Помнится, когда я был маленьким, моя матушка визжала точно также. Думаю, в ней самой было что-то от крысы – каштановые волосы, маленькие блестящие глазки, и очень любила сыр. Может, и хвост был, но я никогда не проверял.

Все строения Чёрного Замка соединялись лабиринтом подземных туннелей, которые братья называли червоточинами. Под землей было темно и мрачно, поэтому летом червоточинами пользовались редко. Но когда задували зимние ветра и начинались метели, туннели становились самым быстрым способом передвижения по замку. И сейчас стюарды уже вовсю пользовались ими – проходя по туннелю, Джон видел горящие свечи в некоторых стенных нишах и слышал эхо шагов идущих впереди людей.

Боуэн Марш ожидал их на перекрестке, где встречались четыре червоточины. С ним был Вик Посошник, высокий и тощий как копьё.

– Это подсчёты, которые мы сделали три урожая назад, – сказал Марш Джону, протягивая тому толстую стопку бумаг, – Для сравнения с нашими нынешними запасами. Начнем с амбаров?

Они двигались сквозь серый подземный сумрак. У каждой кладовой была массивная дубовая дверь, закрытая на железный замок размером с тарелку.

– Бывают кражи? – спросил Джон.

– Пока нет, – произнес Боуэн Марш. – Но когда наступит зима, ваша светлость, будет разумно выставить здесь стражу.

Вик Посошник носил ключи на кольце вокруг шеи. Для Джона все они выглядели одинаковыми, но Вик каким-то образом находил подходящий ключ для каждой двери. Оказавшись внутри, он доставал из сумки кусок мела размером с кулак и помечал каждую посчитанную им бочку или мешок. В это время Марш сравнивал старые подсчёты с новыми.

В амбарах хранились овес, пшеница, ячмень и бочонки с мукой грубого помола. В овощехранилищах с балок свисали связки лука и чеснока; полки заполняли мешки с морковью, пастернаком, редиской, белой и жёлтой репой. В одной из кладовых хранились круги сыра, настолько огромные, что требовалось два человека, чтобы сдвинуть их с места. В следующем помещении, возвышаясь на добрые десять футов, громоздились бочонки с солёной говядиной, свининой, бараниной и треской. С потолочных балок под коптильней свисали три сотни окороков и три тысячи длинных чёрных колбасок. В ларе для специй они обнаружили перец, гвоздику, корицу, горчицу, кориандр, шалфей, мускатный орех, петрушку и куски соли. В другой кладовой хранились яблоки, груши, сушёный горох и инжир, мешки грецких орехов, каштанов, миндаля, кусочков копчёного лосося и запечатанные воском глиняные кувшины оливок в масле. В следующей нашлись горшки с зайчатиной, оленьи окорока в мёду, квашеная капуста, маринованная свёкла, лук и яйца, а также солёная сельдь.

По мере того, как они продвигались от одной кладовой к другой, в червоточинах становилось всё холоднее. Вскоре Джон уже мог различить в свете фонаря своё дыхание:

– Мы под Стеной.

– Почти что внутри неё, – сказал Марш. – В таком холоде мясо не портится. Для долгого хранения заморозка куда лучше, чем соление.

Освещая путь фонарём, Скорбный Эдд повёл их дальше, вверх по деревянной лестнице, находившейся за проржавевшей дверью. Наверху они обнаружили туннель длиной с Великий Чертог Винтерфелла, хотя и не шире любой червоточины. Ледяные стены обросли щетиной из железных крюков. К каждому из них были подвешены освежёванные туши: оленьи и лосиные, половинки туш говядины; с потолка свисали огромные свиные окорока, обезглавленные овцы и козы, имелись даже лошадиная и медвежья туши. Все припасы покрывал иней.

Когда они завершили все подсчёты, Джон стащил перчатку с левой руки и коснулся висевшей рядом туши. Он почувствовал, что пальцы примёрзли, а когда попытался оторвать их, то ободрал кожу. Кончики пальцев окоченели: «А чего ты ждал? Над твоей головой возвышается целая гора льда, которая весит больше, чем способен подсчитать даже Боуэн Марш». Но, всё равно, помещение казалось слишком уж холодным.

– Всё хуже, чем я опасался, милорд, – закончив, произнёс Марш. Его голос звучал мрачнее, чем у Скорбного Эдда.

Джон только что подумал, что собранного здесь хватит, чтобы накормить мясом весь белый свет. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу».

– Как так? Похоже, тут ещё полно еды.

– Лето было долгим. Урожаи были обильны, а лорды щедры. У нас было достаточно запасов на три года зимы. На четыре – при экономном расходе. Но сейчас, если мы продолжим кормить всех этих людей короля, людей королевы и одичалых… В одном только Кротовом Городке тысяча бесполезных ртов, и они всё прибывают. Вчера у ворот объявились ещё трое, и дюжина днём раньше. Так продолжаться не может. Поселить их на Даре – это, конечно, прекрасно, но сейчас уже слишком поздно для посевов. Мы перейдём на репу и гороховую похлёбку ещё до конца этого года. А после будем пить кровь наших собственных лошадей.

– Превосходно, – подал голос Скорбный Эдд. – Ничто не сравнится с чашкой горячей лошадиной крови в холодную ночь. Мне, пожалуйста, посыпьте её щепоткой корицы.

Лорд Стюард не обратил на него внимания:

– Ещё будут болезни, – продолжил он, – кровоточащие дёсны и выпадающие зубы. Мейстер Эйемон говорил, что лимонный сок и парное мясо могут помочь с этим справиться, но у нас уже год как закончились лимоны, и недостаточно корма, чтобы содержать скот. Нам придётся пустить под нож всех животных, кроме нескольких для разведения. Давно пора. В прошлые зимы еду можно было доставлять по Королевскому Тракту с юга, но с этой войной… Я знаю, сейчас ещё осень, но если это будет угодно милорду, я бы всё-таки посоветовал перейти на зимний рацион.

«Людям это понравится».

– Что ж, если это необходимо. Мы урежем порцию каждого на четверть.

«Если мои братья уже жалуются на меня, то что они скажут, когда им придётся есть снег и жёлуди?»

– Это должно помочь, милорд.

Тон Лорда Стюарда явно давал понять, что, по его мнению, это вряд ли сильно им поможет.

Скорбный Эдд произнёс:

– Теперь я понимаю, для чего король Станнис пустил одичалых за Стену. Он хочет, чтобы мы питались ими.

Джон не мог не улыбнуться:

–До этого не дойдёт.

– О, это хорошо, – сказал Эдд. – Потому что они кажутся чересчур жилистыми, а мои зубы уже не так остры, как раньше.

– Если бы у нас было достаточно денег, мы бы могли закупить еду на юге и доставить её морем, – сказал Лорд Стюард.

«Могли бы, – подумал Джон, – если бы у нас было золото и желающие продавать нам еду». У них не было ни того, ни другого. «Мы можем надеяться только на Гнездо». Долина Аррен славилась своими плодородными землями и, кроме того, до сих пор была нетронута войной. Джон задумался, как отнесётся сестра леди Кейтилин к перспективе кормить незаконнорожденного сына Неда Старка. Мальчишкой он чувствовал, что леди жалела для него каждый кусок.

– Если потребуется, мы всегда сможем охотиться, – вставил Вик Посошник. – В лесах ещё полно дичи.

– А также одичалых и чего похуже, – сказал Марш. – Я не пошлю туда охотников, милорд. Не пошлю.

«Нет. Ты бы навеки закрыл наши ворота и запечатал бы их льдом и камнем». Джон знал, что половина Чёрного Замка разделяла взгляды Лорда Стюарда. Но другая половина презирала их.

– Ага, запечатайте ворота и отращивайте ваши жирные чёрные задницы на Стене, а вольный народ полезет по Мосту Черепов или через ворота, которые вы считали запечатанными пятьсот лет назад, – громко вещал старый лесовик Дайвен за ужином две ночи тому назад. – Нет у нас людей, чтобы уследить за сотнями лиг Стены. Тормунд Великанья Смерть и этот грёбаный Плакальщик знают это не хуже нас. Видали хоть раз на пруду замёрзшую утку, у которой лапы в лёд вмёрзли? Так и с воронами бывает.

Большинство разведчиков соглашалось с Дайвеном, тогда как стюарды и строители поддерживали Боуэна Марша.

Но основной трудностью было не это. Здесь и сейчас главной проблемой была еда.

– Даже если нам этого хочется, мы не можем заставить короля Станниса и его людей голодать, – сказал Джон. – Если понадобится, он заберёт это всё силой. А у нас недостаточно людей, чтобы его остановить. Одичалых тоже надо кормить.

– Как, милорд? – спросил Боуэн Марш.

«Если бы я только знал».

– Мы найдём способ.

К тому времени как они выбрались на поверхность, полуденные тени уже удлинились. Обтрёпанные серо-белые лохмотья облаков, исполосовавшие небо, походили на рваные знамёна. Двор за пределами арсенала был пуст, но внутри Джон увидел ожидающего его королевского оруженосца. Деван был худеньким мальчиком двенадцати лет с каштановыми волосами и карими глазами. Они наткнулись на него у кузницы – парень не смел даже шелохнуться, пока Призрак обнюхивал его с ног до головы.

– Он не причинит тебе вреда, – сказал Джон, но мальчик вздрогнул от звука его голоса, и это внезапное движение заставило лютоволка обнажить зубы.

– Нет! – произнёс Джон. – Призрак, оставь его. Уйди.

Волк вернулся назад к своей кости, не издав при этом ни единого звука.

Деван выглядел таким же бледным, как и Призрак, на его лице выступил пот:

– М-милорд. Его величество т-требует вашего присутствия.

Мальчик был облачён в золотые и чёрные цвета Баратеонов, с нашитым пылающим сердцем – знаком людей королевы – поверх своего собственного.

– Ты хотел сказать «просит», – сказал Скорбный Эдд. – Его величество просит присутствия лорда-командующего. Вот как бы я это сказал.

– Брось, Эдд.

Джон был не в настроении для подобных перепалок.

– Вернулись сир Ричард и сир Джастин, – сказал Деван. – Вы пойдёте, милорд?

Следопыты-неумехи. Масси и Хорп ездили на юг, а не на север. Всё, что они узнали, не имело отношения к Ночному Дозору, но Джону всё же было любопытно:

– Если его величеству угодно.

Он последовал за юным оруженосцем обратно через двор. Призрак тихо шёл следом, пока Джон не сказал:

– Нет. Останься!

Вместо этого лютоволк убежал.

В Королевской Башне у Джона отобрали оружие и проводили к королю. В покоях было жарко и людно. Станнис и его капитаны сгрудились над картой севера. «Неумехи» тоже были здесь. Среди присутствующих был и Сигорн, молодой магнар Теннов, одетый в кожаный хауберк, расшитый бронзовыми пластинами. Гремучая Рубашка сидел, царапая сломанным жёлтым ногтем оковы на запястье. Каштановая поросль покрывала его впалые щёки и скошенный подбородок, пряди грязных волос падали на глаза.

– А вот и он, – произнёс Гремучая Рубашка, увидев Джона, – храбрый мальчуган, который убил связанного Манса Налётчика, сидевшего в клетке.

Большой камень прямоугольной формы, который украшал один из железных браслетов, мерцал красноватым светом.

– Нравится тебе мой рубин, Сноу? Знак любви от Красной Женщины.

Джон не обратил на него внимания и преклонил колено:

– Ваше величество, – произнёс Деван, – я привёл лорда Сноу.

– Я вижу. Лорд-командующий, полагаю, ты знаком с моими рыцарями и капитанами.

– Имею такую честь.

Он постарался разузнать всё возможное об окружении короля. «Люди королевы – все до единого».

Джона поразило, что рядом с королём не было никого из его собственных людей, но на то существовали свои причины. Если то, что слышал Джон, было правдой, на Драконьем Камне люди короля навлекли на себя гнев Станниса.

– Есть вино. Или вода с лимоном.

– Благодарю, но не стоит.

– Как пожелаешь. У меня есть для тебя подарок, лорд Сноу, – король указал рукой на Гремучую Рубашку. – Он.

Леди Мелисандра улыбнулась:

– Вы говорили, что вам нужны люди, лорд Сноу. Полагаю, Костяной Лорд всё ещё на что-нибудь годен.

Джон был ошеломлён:

– Ваше величество, этому человеку нельзя доверять. Если я оставлю его здесь, кто-нибудь перережет ему глотку. Если я пошлю его на разведку, он просто вернётся назад к одичалым.

– Только не я. Я порвал с этими проклятыми дурнями.

Гремучая Рубашка постучал по рубину на запястье:

– Спроси свою красную ведьму, бастард.

Мелисандра тихо заговорила на незнакомом языке. Рубин на её шее стал медленно пульсировать, и Джон увидел, что меньший камень на запястье Гремучей Рубашки тоже начал мерцать, то вспыхивая, то снова темнея.

– Пока он носит этот камень, он связан со мной кровью и душой, – произнесла красная жрица. – Этот человек будет верно служить тебе. Пламя не лжёт, лорд Сноу.

«Пламя, может, и нет, – подумал Джон, – а вот ты – да».

– Я буду ходить для тебя в разведку, бастард, – заявил Гремучая Рубашка. – Буду давать тебе мудрые советы или, если пожелаешь, петь песенки. Я даже буду за тебя сражаться. Только не проси меня надеть ваш плащ.

«Ты его недостоин», – подумал Джон, но придержал язык.

Перебранка на глазах короля ни к чему хорошему не приведёт.

– Лорд Сноу, расскажи мне о Морсе Амбере, – сказал король Станнис.

«Ночной Дозор не принимает ничью сторону, – подумал Джон, но другой голос внутри него произнёс: – Слова не мечи».

– Он старший из дядюшек Большого Джона. Его называют Воронье Мясо. Ворон однажды принял его за мёртвого и выклевал глаз. Он поймал птицу в кулак и откусил ей голову. В молодости Морс был суровым воином. Его сыновья погибли на Трезубце, жена – при родах. А его единственную дочь утащили одичалые тридцать лет тому назад.

– Так вот почему он хочет эту голову, – сказал Харвуд Фелл.

– Этому Морсу можно доверять? – спросил Станнис.

«Неужели Морс Амбер преклонил колено?»

– Вашему величеству следует заставить его принести присягу перед его сердцедревом.

Годри Убийца Гигантов расхохотался:

– Я и забыл, что вы, северяне, поклоняетесь деревьям.

– Что за бог позволит собакам на себя мочиться? – спросил приятель Фарринга Клейтон Саггс.

Джон решил не обращать на них внимания:

– Ваше величество, могу я узнать, присягнули ли вам Амберы?

– Половина из них, и то лишь в том случае, если я соглашусь на условия этого Вороньего Мяса, – раздраженно ответил Станнис. – Ему нужен череп Манса Налётчика в качестве кубка, а также прощение для своего брата, который отправился на юг, чтобы присоединиться к Болтону. Смерть Шлюхам, так его зовут.

Сира Годри позабавило и это:

– Что за имена у этих северян! Неужели он откусил голову шлюхе?

Джон холодно взглянул на него:

– Можно и так сказать. Одной шлюхе, которая пятьдесят лет назад пыталась обокрасть его в Староместе.

Это могло показаться странным, но старый Иней Амбер был уверен, что его младший сын имеет задатки мейстера. Морс любил похваляться рассказом о вороне, который лишил его глаза, но историю Хозера пересказывали только шёпотом… В основном потому, что шлюха, которую тот выпотрошил, была мужского пола.

– Другие лорды также присоединились к Болтону?

Красная жрица скользнула к королю:

– Я видела город с деревянными стенами и деревянными улицами, полными людей. Знамёна развевались над его стенами: лось, боевой топор, три сосны, длинные топоры, скрещенные под короной, голова лошади с горящими глазами.

– Хорнвуд, Сервин, Толхарт, Рисвелл и Дастин, – перечислил сир Клейтон Саггс. – Все предатели. Ланнистеровы собачонки.

– Рисвеллы и Дастины связаны с домом Болтонов браком, – сообщил им Джон. – Остальные потеряли своих правителей в сражениях. Я не знаю, кто теперь ими управляет. Но Воронье Мясо точно не собачонка. Ваше величество поступит правильно, если примет его условия.

Станнис сжал зубы:

– Он сообщил мне, что Амбер ни при каких условиях не будет воевать с Амбером.

Джон не удивился:

– Если дело дойдёт до драки, посмотрите, где реет знамя Хозера, и поставьте Морса на другом фланге.

Убийца Гигантов возразил:

– Все подумают, что его величество слаб. Я же считаю, что нам нужно показать силу. Сожжём Последний Очаг дотла и отправимся на войну с башкой Вороньего Мяса на копьё, это послужит уроком следующему лорду, которому вздумается присягнуть только наполовину.

– Отличный план, только если вы хотите настроить весь север против себя. Половина лучше, чем ничего. Амберы не питают любви к Болтонам. И если Смерть Шлюхам примкнул к Бастарду, то, возможно, лишь потому, что Ланнистеры держат в заложниках Большого Джона.

– Это предлог, а не причина, – заявил сир Годри. – Если племянник умрёт в заточении, эти дядюшки сами смогут получить земли и титул лорда.

– У Большого Джона есть сыновья и дочери. На севере дети мужчины всё ещё наследуют вперёд его дядьёв, сир.

– Если только не умирают до этого. Мёртвые дети всегда последние в очереди.

– Скажете такое при Морсе Амбере, сир Годри, и вы узнаете о смерти намного больше, чем вам бы хотелось.

– Я убил настоящего великана, мальчишка. С чего это я должен бояться какого-то блохастого северянина, который намалевал такого же у себя на щите?

– Тот великан убегал. Морс не будет.

Высокий рыцарь покраснел:

– Парень, у тебя острый язык здесь, в королевских покоях. Но во дворе ты запоёшь по-другому.

– Ох, оставь, Годри, – сказал сир Джастин Масси, гибкий, полноватый улыбчивый рыцарь с копной белокурых волос. Масси был одним из тех самых «неумех». – Я уверен, мы все знаем, какой у тебя гигантский меч. Тебе нет нужды лишний раз махать им у нас перед носом.

– Единственная вещь, которой тут размахивают, это твой язык, Масси.

– Молчать, – оборвал их Станнис. – Пойми меня, лорд Сноу. Я задержался здесь в надежде, что одичалые окажутся достаточно глупы, чтобы предпринять ещё одну атаку на Стену. Поскольку они не оказали мне такого одолжения, самое время заняться другими врагами.

– Понимаю.

Джон насторожился: «Чего он от меня хочет?»

– Мне не нравятся лорд Болтон и его сын, но Ночной Дозор не может поднять против них оружие. Наши обеты запрещают…

– Знаю я о ваших обетах. Избавь меня от твоих нравоучений, лорд Сноу. У меня и без вас достаточно сил. Я хочу выступить на Дредфорт.

Он улыбнулся, увидев потрясение на лице Джона:

– Тебя это удивляет? Хорошо. То, что удивляет одного Сноу, может удивить и другого. Болтонский Бастард ушёл на юг, захватив с собой Хозера Амбера. На этом сходятся и Морс Амбер, и Арнольф Карстарк. Это может означать только одно – удар по Рву Кейлин, дабы открыть путь на север его лорду-отцу. Бастард, должно быть, думает, что я слишком занят одичалыми, чтобы побеспокоить его. Прекрасно. Мальчишка подставил мне свою шею. И я собираюсь её перерубить. Русе Болтон, может, и вернётся на север, но когда он это сделает, то обнаружит, что его замок, стада, урожай – всё принадлежит мне. Если я смогу застать Дредфорт врасплох…

– Вы не сможете, – вырвалось у Джона.

Он словно ткнул палкой в осиное гнездо. Один из людей королевы засмеялся, другой сплюнул, ещё один выругался, а все остальные одновременно заговорили:

– У мальчишки по венам течёт кисель, – сказал сир Годри Убийца Гигантов.

А лорд Свит фыркнул:

– Трус за каждым кустом видит разбойника.

Станнис поднял руку, призывая к тишине.

– Объяснись.

«С чего начать?»

Джон подошёл к карте. По её углам стояли свечи, не давая пергаменту свернуться. Клякса горячего воска медленно, как ледник, расплывалась по Тюленьему Заливу.

– Чтобы добраться до Дредфорта, вашему величеству придётся пройти вниз по Королевскому Тракту через Последнюю Реку, повернуть на юго-восток и пересечь Одинокие Холмы, – показал он на карте. – Это земли Амберов, где они знают каждое дерево и каждый камень. Королевский Тракт тянется вдоль их западной границы на сотню лиг. Морс порежет вас на лоскуты, если только вы не примите его условия и не склоните его на свою сторону.

– Очень хорошо. Предположим, я так и сделаю.

– Это привёдет вас к Дредфорту, – произнёс Джон, – но замок узнает о вашем приближении, если только ваше войско не в состоянии опередить ворона или линию сигнальных огней. Рамси Болтон легко отрежет вам пути к отступлению, и вы останетесь вдали от Стены, без пропитания и убежища в окружении врагов.

– Только если он откажется от осады Рва Кейлин.

– Ров Кейлин падет ещё до того, как вы достигнете Дредфорта. Как только лорд Русе соединится с Рамси, они будут в пять раз превосходить вас числом.

– Мой брат выигрывал сражения и с худшим перевесом.

– Вы полагаете, что Ров Кейлин быстро падет, Сноу, – возразил Джастин Масси, – но железные люди – отважные бойцы, и, насколько я слышал, Ров ни разу не был взят.

– С юга – да. Небольшой гарнизон Рва Кейлин может уничтожить любую армию, идущую по гати. Но руины уязвимы с севера и востока.

Джон повернулся к Станнису:

– Сир, это смелый ход, но риск…

«Ночной Дозор не принимает ничью сторону. Баратеон или Болтон – для меня разницы быть не должно».

– Если Русе Болтон застанет вас под своими стенами с основными силами, то всем вам придёт конец.

– Риск – это часть войны, – объявил сир Ричард Хорп, худой рыцарь с обезображенным шрамами лицом, на чьём стёганом дублете были изображены три мотылька «мёртвой головы» на серо-жёлтом поле.

– Каждое сражение – это игра, Сноу. Тот, кто ничего не делает, тоже рискует.

– Риски бывают разные, сир Ричард. В этом случае… риск непомерно велик – слишком мало времени и слишком далеко. Я знаю Дредфорт. Это сильный замок, каменный, с толстыми стенами и массивными башнями. Вы обнаружите, что он хорошо подготовлен к приходу зимы. Столетия назад дом Болтонов восстал против Короля Севера, и Харлон Старк осадил Дредфорт. Ему пришлось морить их голодом два года. Чтобы иметь хоть какую-то надежду занять замок, вашему величеству потребуются осадные машины, башни, тараны...

– Осадные машины при необходимости можно построить, – сказал Станнис. – Если потребуется, можно срубить деревья на тараны. Арнольф Карстарк пишет, что в Дредфорте осталось менее пятидесяти человек, половина из которых слуги. Сильный замок, который плохо обороняется – слаб.

– Пятьдесят человек внутри замка стоят пяти сотен снаружи.

– Это зависит от людей, – сказал Ричард Хорп. – Там будут старики и подростки – люди, которых Бастард не счёл пригодными для сражения. Наши собственные люди закалены и проверены на Черноводной, и их поведут рыцари.

– Вы видели, как мы прошли сквозь одичалых, – сир Джастин откинул со лба светлую прядь. – Карстарки пообещали присоединиться к нам у Дредфорта, да к тому же, у нас будут наши одичалые. Три сотни боеспособных мужчин. Лорд Харвуд подсчитал их, когда они проходили через врата. Их женщины тоже способны сражаться.

Станнис бросил на него кислый взгляд:

– Не за меня, сир. Я не желаю, чтобы за мной по пятам следовали вопящие вдовы. Женщины останутся здесь вместе со стариками, ранеными и детьми. Они послужат гарантией преданности своих мужей и отцов. Одичалые сформируют мой авангард. Им будет командовать магнар, а их собственные вожаки будут офицерами. Но сначала мы должны их вооружить.

«Он хочет разорить наш арсенал, – понял Джон. – Еда и одежда, земли и замки, а теперь ещё и оружие. С каждым днём он затягивает меня всё глубже. Слова, может, и не мечи, а вот мечи оставались мечами».

– Я мог бы найти триста копий, – сказал он скрепя сердце. – И столько же шлемов, если вы возьмете старые и ржавые.

– Доспехи? – спросил магнар. – Броня? Кольчуги?

– Когда умер Донал Нойе, мы потеряли последнего оружейника.

Остальное Джон оставил невысказанным. «Дай одичалым броню, и они станут вдвойне опаснее для страны».

– Варёной кожи будет достаточно, – сказал сир Годри. – Когда начнётся битва, выжившие смогут обобрать павших.

«Те немногие, кто останется в живых». Если Станнис поставит вольный народ в авангард, то большинство из них довольно скоро погибнет.

– Морсу Амберу, может, и доставит удовольствие пить из черепа Манса, но вот смотреть, как одичалые топчут его земли – вряд ли. Со времён Рассвета вольный народ разорял земли Амберов, пересекая Тюлений Залив ради золота, овец и женщин. Одной из таких похищенных была дочь Вороньего Мяса. Ваше величество, оставьте одичалых здесь. Взяв их, вы только обратите против себя знаменосцев моего лорда-отца.

– Мне кажется, знаменосцы твоего отца в любом случае не проявят симпатии к моему делу. Я полагаю, они видят во мне…как ты там меня назвал, лорд Сноу? Ещё одного обречённого претендента?

Станнис уставился на карту. Довольно долго был слышен только скрежет королевских зубов:

– Оставьте меня. Все вы. Лорд Сноу, останься.

Столь бесцеремонный роспуск очень не понравился Джастину Масси, но ему не оставалось ничего другого, кроме как улыбнуться и откланяться. Хорп последовал за ним после того, как смерил Джона взглядом. Клейтон Саггс осушил свою чашу и что-то пробормотал Харвуду Феллу, от чего тот рассмеялся. Среди сказанного им прозвучало «мальчишка». Саггс был высоко забравшимся межевым рыцарем, столь же грубым, сколь и сильным. Последним ушёл Гремучая Рубашка. У двери он отвесил Джону шутливый поклон, ухмыляясь полным ртом гнилых и сломанных зубов.

«Все» явно не включало леди Мелисандру, «Красную тень короля». Станнис попросил у Девана ещё лимонной воды. Когда его чаша была наполнена, король выпил и произнёс:

– Хорп и Масси претендуют на место твоего отца. Масси хочет ещё и принцессу одичалых. Когда-то он служил оруженосцем у моего брата Роберта и перенял его аппетит к женским прелестям. Если я прикажу, Хорп возьмёт Вель в жёны, но на самом деле он жаждет лишь битвы. Оруженосцем он грезил о белом плаще, но Серсея Ланнистер высказалась против, и Роберт оставил его ни с чем. Быть может, не зря. Сиру Ричарду слишком нравится убивать. Кого бы ты избрал лордом Винтерфелла, Сноу? Шутника или убийцу?

Джон ответил:

– Винтерфелл принадлежит моей сестре Сансе.

– Я уже выслушал всё, что следовало о леди Ланнистер и её правах.

Король отставил чашу в сторону:

– Ты мог бы дать мне север. Знаменосцы твоего отца сплотились бы вокруг сына Эддарда Старка. Даже лорд Слишком-Жирный-Чтобы-Сесть-На-Лошадь. Белая Гавань служила бы базой снабжения и безопасным местом, куда в случае нужды я мог бы отступить. Ещё не поздно исправить твою глупость, Сноу. Преклони колено, присягни мне этим бастардовым мечом и поднимись Джоном Старком, лордом Винтерфелла и Хранителем Севера.

«Сколько ещё раз он заставит меня сказать это?»

– Мой меч принадлежит Ночному Дозору.

Станнис посмотрел на него с отвращением:

– Твой отец тоже был упрям. Честь – так он называл это. Что ж, и у чести есть своя цена, как к своему прискорбию узнал лорд Эддард. Если тебя это утешит, Хорпу и Масси придётся разочароваться. Я больше склоняюсь к тому, чтобы отдать Винтерфелл Арнольфу Карстарку. Хорошему северянину.

– Северянину.

«Лучше уж Карстарк, чем Болтон или Грейджой», – сказал себе Джон, но это не особенно его утешило.

– Карстарки бросили моего брата среди врагов.

– После того как твой брат отрубил голову лорду Рикарду. Арнольф в то время был на расстоянии тысячи лиг. В нём течет кровь Старков. Кровь Винтерфелла.

– Не больше, чем у половины других Домов севера.

– Эти твои другие Дома мне не присягнули.

– Арнольф Карстарк – сгорбленный старик, и даже в юности он не был таким бойцом, каким был лорд Рикард. Трудности кампании прикончат его.

– У него есть наследники, – сказал Станнис. - Двое сыновей, шестеро внуков и несколько дочерей. Будь у Роберта законнорожденные сыновья, многие погибшие до сих пор были бы живы.

– Вашему величеству следует объединиться с Морсом Воронье Мясо.

– Дредфорт послужит тому доказательством.

– Вы всё-таки планируете его штурм?

– Вопреки совету великого лорда Сноу? Да. Хорп и Масси, быть может, честолюбивы, но они правы. Я не буду сидеть без дела, в то время как звезда Русе Болтона становится ярче, а моя заходит. Я должен нанести удар и показать северу, что со мной всё ещё нужно считаться.

– Водяного Мандерли не было среди стягов, которые леди Мелисандра видела в своём пламени, – сказал Джон. – Если бы у вас была Белая Гавань и рыцари лорда Вимана…

– «Если» – любимое слово глупцов. Мы не получили ни слова от Давоса. Быть может, он так и не добрался до Белой Гавани. Арнольф пишет, что в Узком Море были ужасные шторма. Как бы то ни было, у меня нет времени горевать или ждать капризов лорда Слишком-Жирного. Будем считать, что Белая Гавань для меня потеряна. Без наследника Винтерфелла за моей спиной я могу надеяться захватить север только мечом. Для этого мне придётся позаимствовать страницу из биографии моего брата. Хотя сомневаюсь, чтобы сам Роберт прочёл хоть чью-нибудь биографию. Я должен нанести моим врагам смертельный удар до того, как они поймут, что я выступил против них.

Джон понял, что его слова были напрасны. Станнис захватит Дредфорт или погибнет, попытавшись сделать это. «Ночной Дозор не принимает ничью сторону, – говорил голос, но другой отвечал ему, – Станнис борется за страну, железные люди – за рабов и богатства».

– Ваше величество, я знаю, где вы сможете отыскать подкрепление. Отдайте мне одичалых, и я с радостью расскажу вам, где и как.

– Я отдал тебе Гремучую Рубашку. Этого довольно.

– Я хочу их всех.

– Некоторые из твоих братьев говорят, что ты и сам наполовину одичалый. Это правда?

– Для вас вольные люди только мишени для стрел. Я же могу более разумно использовать их на Стене. Отдайте мне одичалых, чтобы я использовал их по моему усмотрению, и я покажу вам, где искать победу… и людей.

Станнис потёр затылок:

– Ты торгуешься, как старуха с треской, лорд Сноу. Может быть, Нед Старк состругал тебя с какой-то рыбачьей жёнушкой? Сколько людей?

– Две тысячи. Может быть, три.

– Три тысячи? Что это за люди?

– Гордые. Бедные. Колючие, когда задета их честь, но при этом свирепые бойцы.

– Лучше бы это не было какой-то бастардской уловкой. Куплю ли я три тысячи за три сотни? Да, куплю. Я не полный дурак. Если я к тому же оставлю с тобой девушку, дашь ли ты мне слово, что присмотришь за нашей принцессой?

«Она не принцесса».

– Как пожелаете, ваше величество.

– Нужно требовать, чтобы ты поклялся перед деревом?

– Нет.

«Это, что, была шутка?» Со Станнисом не так легко так сразу и не поймёшь.

– Тогда по рукам. Ну что, где эти люди?

– Вы найдёте их здесь.

Джон протянул свою обожжённую руку через карту, к западу от Королевского Тракта и к югу от Дара.

– Эти горы? – Станнис стал подозрительным. – Я не вижу здесь ни одного замка. Ни дорог, ни городов, ни селений.

– Карта – это ещё не земля, так часто говорил мой отец. – В этих высокогорных долинах и на горных лугах тысячи лет живут люди под властью вождей кланов. Вы могли бы назвать их мелкими лордами, но они не используют таких титулов между собой. Лучшие воины кланов сражаются огромными двуручными мечами, а люд попроще метает камни из пращи или дерётся дубинкой из горного ясеня. Задиристый народ, надо сказать. Когда они не сражаются друг с другом, то пасут свои стада, рыбачат в Ледовом Заливе и разводят самых норовистых лошадей, на которых вам когда-либо приходилось ездить.

– И ты считаешь, что они будут сражаться за меня?

– Если вы их попросите.

– Почему я должен умолять о том, что и так принадлежит мне?

– Я говорил – просить, а не умолять. – Джон убрал руку. – Отправка писем здесь не поможет. Вашему величеству придётся самому к ним отправиться. Отведайте их хлеб и соль, выпейте их эля, послушайте их волынщиков, похвалите красоту их дочерей и отвагу их сыновей, и вы получите их мечи. Кланы не видели короля с тех пор, как Торрхен Старк преклонил колено, и ваш приезд окажет им честь. Прикажете им сражаться за вас, и они посмотрят друг на друга и скажут:

«Кто этот человек? Он мне не король».

– О скольких кланах ты говоришь?

– О двух десятках, маленьких и больших. Флинты, Вуллы, Норри, Лиддли... заполучите Старого Флинта и Большое Ведро, остальные последуют за ними.

– Большое Ведро?

– Он из Вуллов. У него самое большое пузо в горах и больше всего людей. Род Вуллов рыбачит в Ледовом Заливе и пугает своих детей тем, что их унесут железные люди, если они будут плохо себя вести. Однако для того, чтобы добраться до них, вашему величеству придётся пересечь земли Норри. Они живут ближе всего к Дару и всегда были друзьями Дозору. Я мог бы дать вам проводников.

– Мог бы? – переспросил Станнис, – или дашь?

– Дам. Они вам понадобятся. А также я дам вам несколько надёжных лошадок – тропы наверху немногим шире козьих.

– Козьи тропы? – глаза короля сузились. – Я говорю о том, чтобы двигаться быстро, а ты тратишь моё время на козьи тропы?

– Когда Молодой Дракон завоевывал Дорн, он использовал козьи тропы, чтобы обойти дорнийские сторожевые башни на Костяном Пути.

– Я тоже знаю эту историю, но Дейерон многое приукрасил в этой своей тщеславной книжонке. Ту войну выиграли корабли, а не козьи тропы. Дубовый Кулак уничтожил Деревянный Город и прошёл до середины Зеленокровной, пока основные дорнийские силы стояли на Принцевом Перевале. – Станнис постучал пальцами по карте. – Эти горные лорды не будут препятствовать моему продвижению?

– Разве что пирами. Ведь каждый будет пытаться переплюнуть соседей своим гостеприимством. Мой лорд-отец говорил, что никогда не ел и в половину так хорошо, как объезжая кланы.

– Полагаю, ради трёх тысяч человек я смогу потерпеть немного каши и волынок, – произнёс король, хотя его тон свидетельствовал, что ему будет трудно вынести даже это.

Джон повернулся к Мелисандре:

– Миледи, должен предупредить – в этих горах правят старые боги. И кланы не потерпят надругательства над их сердце-древами.

Это, похоже, позабавило её:

– Не бойся, Джон Сноу, я не потревожу твоих дикарей и их тёмных богов. Моё место здесь, с тобой и твоими отважными братьями.

Это последнее, чего хотелось бы Джону, но до того, как он успел возразить, король произнёс:

– Куда мне вести этих ваших здоровяков, если не в Дредфорт?

Джон бросил взгляд на карту:

– В Темнолесье, – постучал он пальцем. – Если Болтон собирается бороться с железными людьми, вы должны сделать то же самое. Темнолесье – это лишь холм с частоколом, посреди густого леса, к нему легко подобраться незамеченным. Сам замок деревянный, защищённый лишь земляным валом и частоколом из брёвен. Очевидно, что путь сквозь горы отнимет больше времени, но там ваше войско останется незамеченным, чтобы внезапно появиться почти у самых ворот Темнолесья.

Станнис потер подбородок:

– Когда Бейлон Грейджой восстал в первый раз, я побил железных людей на море, где они наиболее свирепы. На земле же, застигнутые врасплох… да. Я одержал победу над одичалыми и их Королем-за-Стеной. Если я смогу разбить и железных людей, север поймёт, что у него снова есть король.

«А у меня будет тысяча одичалых, – подумал Джон, – и никакой надежды прокормить хотя бы половину из них».

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:30 | Сообщение # 23

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 18. Тирион

«Скромница» продвигалась сквозь туман подобно слепцу, осторожно нащупывающему путь в незнакомой комнате.

Септа Лемора молилась. Сквозь белую пелену её голос звучал тихо и слабо. Гриф ходил по палубе. Под плащом из волчьей шкуры тихо позвякивала кольчуга. Время от времени он касался своего меча, словно проверяя, на месте ли тот. Утка с правого борта, а Ядри – с левого отталкивали лодку шестами. Исилла встала у руля.

– Не нравится мне это место, – пробормотал Хэлдон Полумейстер.

– Испугался легкого тумана? – поддел его Тирион, хотя, по правде говоря, туман был довольно-таки густым.

Вглядываясь с носа «Скромницы» в белую завесу, Юный Гриф держал наготове третий шест, чтобы оттолкнуть судно от любого появившегося по курсу препятствия. Нос и корма корабля освещались фонарями, но туман был таким плотным, что с середины палубы карлик видел на их месте лишь парящие в пустоте огоньки. Тириону поручили следить за жаровней, поддерживая в ней огонь.

– Это не простой туман, Хугор Хилл, – настаивала Исилла. – Тут веет колдовством, да ты бы и сам это учуял, будь у тебя нос. Здесь сгинуло множество путешественников, лодок, пиратов, а также больших речных галер. В тщетных попытках отыскать солнце, они в отчаянии скитаются в тумане, пока безумие или голод не забирают их жизни. Тут бродят духи тех, кто не нашел покоя, а там, внизу, под водой – измученные души.

– Вон одна из них, – пошутил Тирион. Справа по борту, из тёмных глубин к ним тянулась рука, достаточно большая, чтобы опрокинуть лодку. Из реки торчали лишь кончики двух пальцев, но, когда «Скромница» проплывала мимо, он разглядел сквозь водяную рябь всю руку и взирающее вверх бледное лицо. Несмотря на шуточки, в сердце Тириона закралась тревога. Это было плохое место, полное отчаяния и смерти. «Исилла права. Туман и, правда, неестественный». Что-то мерзкое водилось в этих водах и отравляло воздух. «Неудивительно, что каменные люди свихнулись».

– И оставь свои смешки, – предупредила Исилла. – Шепчущие мертвецы ненавидят тёплых и живых и постоянно ищут новые проклятые души, чтобы те присоединились к ним.

– Сомневаюсь, что у них найдётся саван моего размера.

Карлик помешал угли кочергой.

– Голод терзает каменных людей куда сильнее, чем ненависть, – из-за обмотанного вокруг рта и носа жёлтого шарфа голос Хэлдона Полумейстера звучал приглушённо. – Ни один нормальный человек не станет есть то, что растёт в этих туманах. Трижды в год триархи Волантиса посылают вверх по реке галеру с провизией, но корабли милосердия часто запаздывают, порой вместо продуктов, привозят новых едоков.

– В реке должна быть рыба, – произнес Юный Гриф.

– Я бы не стала есть рыбу из этих вод, – сказала Исилла. – Ни за что на свете.

– А лучше бы и этот туман не вдыхать, – добавил Хэлдон. – На нас может пасть проклятие Гарина.

«Единственный способ не вдыхать туман – это не дышать вовсе».

– Проклятие Гарина – всего лишь серая хворь, – сказал Тирион.

Эта зараза часто встречалась у детей, особенно во влажных, холодных районах. Поражённая плоть затвердевала, покрывалась коркой и трескалась. Впрочем, карлик читал, что болезнь можно остановить. Мейстеры утверждали, что хорошо помогают лимоны, горчичные компрессы и обжигающе горячие ванны, а септоны настаивали, что лучшее лекарство – молитва, жертвоприношение и пост. Тогда недуг пройдёт, оставив своих юных жертв изуродованными, но живыми. И мейстеры, и септоны соглашались в том, что детей, отмеченных серой хворью, не способна поразить более редкая смертельная форма этой болезни или её ужасная стремительная сестра – серая чума.

– Во всём виновата сырость, – сказал карлик. – Вредные испарения в воздухе. А вовсе не проклятья.

– Завоеватели тоже не верили, Хугор Хилл, – возразила Исилла. – Люди Волантиса и Валирии подвесили Гарина в золотой клетке и смеялись, когда тот призывал на их головы гнев Матери. Но ночью воды поднялись и поглотили врагов. С того дня и до сих пор нет им покоя. Они все ещё там, под водой, те, кто когда-то были повелителями огня. Их холодное дыхание поднимается из тьмы, порождая эти туманы, а плоть так же бесчувственна, как и сердца.

Тирион почесал отчаянно зудевший обрубок носа. «А старуха-то, похоже, права. Поганое местечко. Такое чувство, что я вновь стою в нужнике и смотрю, как умирает отец». Карлику подумалось, что он бы тоже свихнулся, доведись ему проводить свои дни в этом сером бульоне, наблюдая, как плоть и кости превращаются в камень.

Юный Гриф, похоже, не разделял его опасений.

– Пусть только попробуют побеспокоить нас, и мы покажем, из чего сделаны.

– Мы сделаны из плоти и костей по образу и подобию Отца и Матери. Молю тебя, не нужно тщеславных речей, – попросила септа Лемора. – Гордыня – тяжкий грех. Каменные люди тоже были гордецами, а Лорд в Саване – самый гордый из всех.

Лицо Тириона раскраснелось от жара тлеющих углей.

– Так Лорд в Саване действительно существует? Или это какая-то легенда?

– Лорд в Саване правит этими туманами со времён самого Гарина, – ответил Яндри. – Кое-кто считает, что он и есть Гарин, восставший из своей подводной могилы.

– Мертвые не восстают, – возразил Хэлдон Полумейстер. – Ни один человек не проживёт тысячу лет. Да, Лорд в Саване существует. Их было не меньше десяти. Когда один умирал, его место занимал другой. Теперешний – корсар с Островов Василиска, считавший, что на Ройне добыча богаче, чем в Летнем Море.

– Да, я тоже это слышал, – кивнул Утка. – Но мне больше нравится другая история. Та, в которой говорится, что Лорд в Саване не такой, как другие каменные люди. Он был каменным изваянием, пока из тумана не вышла серая женщина и не поцеловала его холодными, точно лёд, губами.

– Хватит! – крикнул Гриф. – Замолчите все.

– Что это было? – выдохнула септа Лемора.

– Где?

Тирион не видел вокруг ничего, кроме тумана.

– Что-то шевельнулось. Я заметила рябь на воде.

– Черепаха, – весело сказал принц. – Крупный костогрыз, и только.

Он вытянул свой шест вперёд и оттолкнулся им от возвышающегося зелёного обелиска.

Сырой и промозглый туман обволакивал судно со всех сторон. Яндри и Утка, осторожно отталкиваясь, налегли на шесты – каждый со своего борта. Из серых клочьев тумана показался затонувший храм. «Скромница» проплыла мимо винтовой мраморной лестницы, которая поднималась из ила и обрывалась в воздухе. За ней вырисовывались другие силуэты: обломанные шпили, безголовые статуи и деревья с огромными, даже большими, чем их лодка, корнями.

– Это был самый красивый и богатый город на реке, – сказал Яндри. – Хройен, праздничный город.

«Слишком богатый, – подумал Тирион, – и слишком красивый. Не стоит искушать драконов». Они плыли посреди затонувшего города. В тумане послышался звук хлопающих кожистых крыльев, и над ними пронеслось бледное и едва различимое в белом мареве существо. Карлик задрал голову, чтобы получше рассмотреть, что же это было, но оно исчезло так же внезапно, как и появилось.

Прошло немного времени, и перед ними замаячил свет.

– Эй, на корабле, – донёсся до них чей-то голос. – Вы кто?

– «Скромница», – прокричал в ответ Яндри.

– «Зимородок». Вверх или вниз?

– Вниз. Шкуры, мёд, эль и жир.

– Вверх. Ножи, иглы, кружева, лён и вино со специями.

– Что слышно в старом Волантисе? – спросил Яндри.

– Война, – ответили ему.

– Где? – закричал Гриф. – Когда?

– Когда год сменится, – пришёл ответ. – Нессос и Малакво подружились, и у слонов проступают полоски.

Голос становился всё тише по мере того, как удалялось от них другое судно. И, глядя ему вслед, они наблюдали за его уменьшающимися огнями, пока те совсем не скрылись в белой пелене.

– Разумно ли, кричать сквозь туман лодкам, которые мы не видим? – спросил Тирион. – Что, если это пираты?

На их счастье Озеро Кинжалов – место, кишащее пиратами, они спокойно миновали ещё ночью, никем незамеченные. Однажды Утка увидел корпус корабля, который, по его заверениям, принадлежал Урхо Немытому. «Скромница» шла по ветру, и Урхо, если это и в самом деле был он, не проявил к ним никакого интереса.

– Пираты не плавают через Горести, – ответил Яндри.

– Слоны с полосками? – пробормотал Гриф. – О чём это он? Нессос и Малакво? Иллирио заплатил триарху Нессосу достаточно, чтобы купить его восемь раз.

– Золотом или сыром? – усмехнулся Тирион.

– Придержи-ка при себе свою очередную остроту, если только не сможешь разрезать ею туман, – набросился на него Гриф.

«Да, отец, – чуть было не брякнул карлик, – я буду вести себя тихо. Благодарю вас».

Он мало что знал о волантийцах, но ему казалось, что у слонов и тигров имеются веские причины, чтобы объединиться перед лицом драконов.

«Может, сыроторговец неправильно оценил ситуацию. Человека можно купить за золото, но только кровь и сталь сохранят его преданность».

Карлик вновь разворошил и раздул угли, чтобы те ярче горели. «Ненавижу. Ненавижу этот туман. Ненавижу это место, и ещё меньше мне нравится Гриф». У Тириона сохранились ядовитые грибы, прихваченные им из дома Иллирио, и порой он с трудом боролся с искушением подсыпать их в ужин Грифу. Беда в том, что тот почти ничего не ел.

Утка и Яндри налегли на шесты, Исилла повернула румпель. Юный Гриф оттолкнул «Скромницу» от разрушенной башни, глядевшей на них слепыми черными глазницами окон. Отсыревший парус их лодки поник и свисал вниз, словно мокрая, тяжелая тряпка. Вода под килем стала глубже, и шесты перестали касаться дна, но течение несло их дальше, пока…

Тирион увидел лишь, как из реки поднялось что-то гигантское, горбатое и зловещее. Он принял это за поросший лесом холм или какую-то скрытую туманом огромную скалу, покрытую мхом и папоротником. Но когда «Скромница» подошла ближе, форма этого холма стала более чёткой, превратившись в разрушенный и заросший лесной замок. Часть вздымавшихся вверх стройных шпилей были разбиты, словно сломанные копья. То тут, то там появлялись и снова исчезали башни с обвалившимися крышами. Мимо проплывали залы и галереи, изящные контрфорсы, ажурные арки, точёные колонны, террасы и беседки.

Всё разрушено, запущено, разорено.

Здесь плотным ковром рос серый мох, оплетая груды камней и обволакивая башни. По высоким каменным стенам стелились чёрные лианы, вползая под сводчатые проходы сквозь окна и двери. Туман скрывал три четверти дворца, но Тириону вполне хватило увиденного, чтобы понять, что твердыня этого острова когда-то была в десять раз крупнее Красного Замка и в сотню раз прекраснее. Теперь он догадался, где они находились.

– Дворец Любви, – прошептал карлик.

– Это ройнарское название, – произнес Хэлдон Полумейстер, – но уже тысячу лет это место называют Дворцом Горестей.

Вид развалин уже сам по себе вселял уныние, но ещё печальнее было знание о былой славе этого места. «Когда-то тут звенел смех, – подумал Тирион. – Сады пестрели цветами, и в солнечных лучах сияли золотом фонтаны. Раньше эти ступени оглашались звуком шагов влюблённых, а под этим разрушенным храмом скреплялись поцелуем браки». Его мысли вернулись к Тише, которая так недолго была его женой. «Во всем виноват Джейме, – подумал он в отчаянии. – Моя родная кровь, мой сильный старший брат. Когда я был маленьким, он приносил мне игрушки: обручи от бочек, кубики и вырезанного из дерева льва. Он подарил мне моего первого пони и научил ездить на нём верхом. Когда он сказал, что заплатил тебе за меня, я даже не заподозрил подвоха. Да и с чего? Это ведь был Джейме, а ты просто какой-то девушкой, игравшей роль. Я боялся этого с самого начала, с того момента, когда ты впервые мне улыбнулась и позволила коснуться твоей ладони. Мой собственный отец не смог полюбить меня. С чего же влюбляться тебе, если не ради золота?»

Сквозь серые клочья тумана он вновь услышал низкий дрожащий звук тренькнувшей тетивы, стон, который издал лорд Тайвин, когда стрела пронзила его живот, шлепок ягодиц, когда тот, умирая, плюхнулся обратно на камень.

– Куда отправляются все шлюхи, – сказал отец перед смертью.

«И куда же? – хотел спросить у него Тирион. – Куда отправилась Тиша, отец?»

– Сколько ещё нам мыкаться в этом тумане?

– Ещё час, и выберемся из Горестей, – ответил Хэлдон Полумейстер. – После этого путешествие станет намного приятнее. У каждой излучины нижнего Ройна лежат поселения. Сады и зреющие на солнце виноградники, поля пшеницы, рыбаки на реке, горячие ванны и сладкие вина. Селхорис, Валисар и Волон Терис –окруженные стенами городки такого размера, что в Семи Королевствах считались бы крупными городами. Думаю, я…

– Впереди свет, – предупредил Юный Гриф.

Тирион тоже его заметил. «„Зимородок” или ещё какая-нибудь лодка», – убеждал он себя, но чувствовал, что это не так. Карлик с яростью потёр зудевший нос. По мере приближения «Скромницы», свет становился всё ярче. На расстоянии он казался лишь звёздочкой, маняще мерцающей сквозь туман, но вскоре превратился сперва в два, потом в три, а затем и в целый ряд мигающих над водой огоньков.

– Мост Мечты, – объявил Гриф. – На нём каменные люди. Некоторые при нашем приближении начнут стенать, но досаждать нам не станут. Большинство каменных людей – жалкие существа, неуклюжие и безмозглые. Умирая, они все сходят с ума, но именно тогда и становятся наиболее опасны. Если потребуется, отгоняйте их факелами. Но ни в коем случае не позволяйте им к себе прикоснуться.

– Может, они нас даже не увидят, – предположил Хэлдон Полумейстер. – Туман скроет нас, пока не доберёмся до моста, а потом уплывём до того, как они поймут, что здесь кто-то был.

«Каменные глаза слепы», – подумал Тирион. Он знал, что серая хворь начинается с конечностей: покалывание в пальцах, почернение ногтей, потеря чувствительности. По мере того, как онемение распространяется по руке или вверх по ногам, плоть становится холодной и твердой, а кожа жертвы принимает сероватый оттенок, напоминающий цвет камня. Он слышал поговорку, что есть три хороших лекарства от серой хвори: топор, меч и тесак. Насколько было известно Тириону, отсечение поражённых участков иногда останавливало распространение болезни, но не всегда. Многие жертвовали рукой или ногой, а затем обнаруживали, что сереет другая конечность. Когда это происходило, надежда умирала. Слепота была обычным делом, если зараза добиралась до лица. На последних стадиях болезнь поражала мускулы, кости и внутренние органы.

Приближавшийся впереди мост становился всё больше и больше. «Мост Мечты», назвал его Гриф, вот только эта мечта разбилась вдребезги. Тянущиеся из Дворца Горестей к западному берегу реки арки из светлого камня исчезали в тумане. Половина из них была разрушена – обвалилась под тяжестью серого мха и толстых чёрных лиан, выползающих из воды, словно змеи. Широкий деревянный пролёт моста насквозь прогнил, но некоторые фонари, указывающие путь, всё ещё горели. Когда «Скромница» подобралась ближе, Тирион разглядел силуэты каменных людей, бесцельно шатавшихся на свету вокруг фонарей, словно ленивые серые мотыльки. Некоторые из них были голыми, другие – укутаны в саваны.

Гриф вытащил свой длинный меч.

– Йолло, зажги факелы. Парень, проводи септу Лемору в её каюту и останься с ней.

Юный Гриф упрямо посмотрел на своего отца.

– Она и сама знает, где её каюта. Я хочу остаться.

– Мы поклялись вас защищать, – мягко произнесла Лемора.

– Я не нуждаюсь в защите. Я умею пользоваться мечом не хуже Утки. Я наполовину рыцарь.

– И наполовину мальчишка, – сказал Гриф. – Делай, как велено. Сейчас же.

Тихо ругнувшись, юноша бросил свой шест на палубу. Туман странным эхом отразил звук удара, и на какой-то миг показалось, что вокруг них повсюду падают шесты.

– Почему я должен бежать и прятаться? Хэлдон остаётся, и Исилла. Даже Хугор.

– Да, – подтвердил карлик, – но я такой маленький, что могу спрятаться за уткой.

Тирион сунул полдюжины факелов в тлеющие угли жаровни и наблюдал, как загораются промасленные тряпки. «Не смотри на огонь», – говорил он себе. После огня невозможно ничего разглядеть в ночи.

– Ты карлик, – презрительно произнёс Юный Гриф.

– Тебе удалось раскрыть мой секрет, – согласился Тирион. – Да, я меньше, чем половина Хэлдона, и всем плевать, выживу я или умру. «По крайней мере, целиком». – Но ты… ты – это всё.

– Карлик, – сказал Гриф, – я тебя предупредил.

Из тумана до них донесся прерывистый стон, слабый и высокий.

Лемора, задрожав, обернулась.

– Спасите нас Семеро.

Впереди менее чем в пяти ярдах показался разрушенный мост. Вокруг его опор, точно пена, брызжущая изо рта безумца, бурлила вода. Сорока футами выше, под мерцающими фонарями, стонали и что-то бормотали каменные люди. Большинство не обращало на «Скромницу» внимания, словно она была просто плывущим бревном. Вцепившийся в свой факел Тирион понял, что почти не дышит. Потом они оказались под мостом. С обеих сторон сквозь занавеси серого мха проглядывали белые каменные опоры, вокруг которых сердито пенилась вода. На какой-то миг показалось, что они врежутся в правую опору, но Утка поднял шест и оттолкнул судно назад к середине канала. Несколько мгновений спустя, корабль выплыл из-под моста.

Не успел Тирион перевести дух, как Юный Гриф схватил его за руку.

– Что ты имел в виду? Я – всё? Что ты хотел этим сказать? Почему я – всё?

– Почему? – переспросил Тирион. – Забери каменные люди Яндри или нашу прекрасную Лемору, мы бы о них погрустили и поплыли дальше. А если бы мы потеряли тебя, то всё дело пошло бы прахом. Годы сумасшедших интриг торговца сыром и одного евнуха были бы потрачены зря… разве не так?

Мальчик посмотрел на Грифа.

– Он знает, кто я.

«И если бы не знал раньше, узнал бы теперь». К тому времени «Скромница» оставила Мост Мечты далеко позади. Всё, что осталось – это тающий свет за кормой, а скоро исчезнет и он.

– Ты Юный Гриф, сын Грифа-наемника, – ответил Тирион. – Или, быть может, сам Воин в обличье смертного? Дай-ка рассмотреть тебя поближе.

Он поднял факел, чтобы свет упал на лицо Юного Грифа.

– Угомонись, – приказал Гриф, – или пожалеешь.

Карлик не обратил на него внимания.

– Из-за синих волос, твои глаза кажутся голубыми, это хорошо. И история о том, что этот цвет – в честь твоей покойной тирошийской матушки, такая трогательная, что я чуть слезу не пустил. Однако какой-нибудь любопытный человек призадумается, зачем какому-то наёмничьему отродью нужна порченная септа, чтобы наставлять его в вере, или мейстер без цепи для изучения истории и языков? А умный человек подумает о том, зачем вашему отцу межевой рыцарь, чтобы учить вас сражаться, вместо того, чтобы просто отослать на обучение в один из вольных отрядов? Очень похоже, что кто-то хочет вас спрятать, чтобы подготовить к… чему? В этом весь вопрос, но я уверен, что в своё время узнаю ответ. Должен признать, что в вас есть благородные черты мёртвого мальчика.

Юноша покраснел:

– Я не мёртвый.

– Почему это? Мой лорд-отец завернул вас в алый плащ и положил рядом с вашей сестрой у подножия Железного Трона, в подарок новому королю. Те, кто нашли в себе силы заглянуть под него, утверждали, что у вас недоставало полголовы.

Парень в замешательстве отступил на шаг.

– Ваш?..

– …Отец, да. Тайвин из дома Ланнистеров. Возможно, ты о нём слыхал.

Юный Гриф засомневался.

– Ланнистер? Ваш отец…

– ...Мёртв. От моей руки. Если вашей милости угодно называть меня Йолло или Хугор, пусть будет так, но знайте, что я родился Тирионом из рода Ланнистеров, родной сын Тайвина и Джоанны, к смерти которых приложил руку. Тебе скажут, что я цареубийца, убийца родичей и лжец, и всё это будет правдой… но, в конце концов, мы все тут сборище лжецов, разве не так? Взять хотя бы вашего фальшивого отца. Гриф, да? – карлик хохотнул. – Ты должен благодарить богов за то, что Варис-Паук – один из участников вашего заговора. Гриф смог бы обмануть это кастрированное чудо не больше, чем меня. Его милость заявил, что он «не лорд и не рыцарь». Ну а я не карлик. Слова не делают это правдой. Кто бы смог лучше воспитать младшего сына принца Рейегара, чем его близкий друг Джон Коннингтон, бывший лорд Гнезда Грифона и Десница короля?

– Заткнись, – взволнованно произнес Гриф.

Слева по борту из воды высовывались два пальца огромной каменной руки. «Да сколько здесь таких?» – задумался Тирион, вздрогнув от пробежавшего по спине холодка. Мимо медленно проплывали Горести. Вглядываясь в туман, он увидел разбитый шпиль, безголового героя и вырванное из земли древнее дерево. Его торчавшие вверх огромные изогнутые корни вылезали через крышу и окна разрушенного купола. «Почему всё это кажется таким знакомым?»

Впереди изящной спиралью поднималась из воды покосившаяся лестница из светлого мрамора, резко обрываясь в десяти футах у них над головами. «Нет, – подумал Тирион. – Это невозможно».

– Впереди, – голос Леморы дрожал. – Свет.

Взгляды всех устремились вперед. И тогда все увидели огонёк.

– «Зимородок». Он, или что-то другое, похожее на него, – сказал Гриф, но вновь вытащил свой меч.

Никто не произнёс ни слова. «Скромницу» несло по течению. Её парус не поднимали с того времени, как они вошли в Горести. Она могла двигаться только вместе с рекой. Утка, прищурившись, сжимал свой шест обеими руками. Через какое-то время Яндри перестал отталкиваться. Все глаза были прикованы к далекому свету. Когда судно подошло ближе, он превратился в два, а затем в три огонька.

– Мост Мечты, – понял Тирион.

– Непостижимо, – произнес Хэлдон Полумейстер. – Мы оставили его позади. Реки текут только в одну сторону.

– Матерь-Ройн течёт, куда ей угодно, – пробормотал Яндри.

– Спасите нас Семеро, – взмолилась Лемора.

Впереди наверху взвыли стоявшие на пролете моста каменные люди. Некоторые указывали на них руками.

– Хэлдон, уведи принца вниз, – приказал Гриф.

Но уже было слишком поздно. Течение вцепилось в них своими зубами. Корабль неумолимо сносило к мосту. Яндри вытянул шест, чтобы не врезаться в опору. От этого движения их повело в сторону через занавес бледного серого мха. Тирион почувствовал, как мягкие, словно пальцы шлюхи усики мха касаются его лица. Потом позади него раздался оглушительный шум, и палуба внезапно накренилась. Карлик чуть не упал, и его повело в другую сторону.

На лодку грохнулся каменный человек.

Упав на крышу каюты с такой силой, что «Скромница» закачалась, он что-то проревел на незнакомом Тириону языке. За ним последовал второй, приземлившись рядом с румпелем. Потрепанные бурями и дождями доски раскололись под его весом, и Исилла вскрикнула.

Утка оказался к ней ближе всех. Здоровяк не стал тратить время на поиски меча. Вместо этого он размахнулся шестом, ударил каменного человека в грудь и сшиб его в реку. Тот тут же пошел ко дну без единого звука.

Вторым каменным человеком, слезшим с крыши каюты, занялся Гриф. Мечом в правой руке и факелом в левой он отогнал существо. Их движущиеся тени плясали на покрытых мхом стенах, пока течение несло «Скромницу» под мостом. Когда каменный человек двинулся к корме, Утка преградил ему путь с шестом в руках. Как только незваный пассажир двинулся вперёд, Хэлдон Полумейстер взмахнул перед ним вторым факелом и заставил отступить. Тому ничего не оставалось, кроме как двинуться прямо на Грифа. Капитан скользнул вбок, блеснуло лезвие его меча. От удара стали о затвердевшую серую плоть во все стороны полетели искры, но всё же отрубленная рука серого человека упала на палубу. Гриф пнул её в сторону. Подоспевшие Яндри и Утка шестами столкнули существо за борт в чёрные воды Ройна.

Между тем «Скромница» выплыла из-под моста.

– Со всеми разобрались? – спросил Утка. – Сколько прыгнуло?

– Двое, – дрожа, ответил Тирион.

– Нет, трое, – произнёс Хэлдон. – Последний у тебя за спиной.

Карлик повернулся. Позади него стоял каменный человек.

Прыгнув, он сломал ногу, и из-под гнилой ткани его штанов и разорванных серых мышц торчал обломок бледной кости, покрытой коричневой кровью. Несмотря на это, серый человек продолжал тянуться к Юному Грифу. Громадная серая рука казалась окоченевшей, но когда он попытался схватить мальчишку, между его пальцев, выступила кровь. Застыв, словно каменный истукан, юноша просто стоял и смотрел. Его ладонь лежала на рукояти меча, но, похоже, он забыл, зачем тот нужен.

Тирион подставил Юному Грифу подножку и, когда тот упал, перепрыгнул через него и ткнул факелом в лицо каменного человека, заставив его отступить. Припадая на сломанную ногу, он прикрывался от огня неуклюжими серыми руками. Карлик, переваливаясь, шёл следом, размахивая факелом и тыча им прямо в глаза серому человеку. «Ещё немного. Назад, ещё один шаг, ещё один». На самом краю палубы, существо бросилось на Тириона, и, схватившись за факел, вырвало его из рук. «Твою мать», – подумал Тирион.

Каменный человек выбросил факел, и чёрные воды с мягким шипением погасили пламя. Серый человек взревел. Когда-то он был жителем Летних Островов; его подбородок и половина щеки обратились в камень, но там, где кожа ещё не стала серой, её цвет был чёрным, как полночь. Когда он схватил факел, его кожа потрескалась и порвалась. С пальцев текла кровь, но он, казалось, этого не замечал. «Хоть какое-то утешение», – подумал Тирион. Несмотря на то, что серая хворь смертельна, она, видимо, не была болезненной.

– Отойди! – закричал кто-то издалека, а другой голос сказал:

– Принц! Защищайте мальчика!

Каменный человек двинулся вперёд, раскинув руки в стороны.

Тирион ударил его плечом.

Ощущение было такое, будто он врезался в стену замка, однако эта стена опиралась на сломанную ногу. Каменный человек отступил, схватившись за карлика. Они упали в реку с ужасным всплеском, и Матерь-Ройн поглотила обоих.

Внезапный холод поразил Тириона, как удар молота. Идя ко дну, он чувствовал, как по его лицу шарит каменная рука. Другая сжала запястье, утаскивая его вниз, во мрак. Ослепший, наглотавшийся воды, задыхающийся, тонущий, Тирион лягался и крутился, пытаясь сбросить сжимавшие его руку пальцы, но окаменевшая кисть не поддавалась. Изо рта шли пузыри. С каждой минутой мир становился всё чернее. Карлик не мог дышать.

«Утонуть не самое страшное. Существуют и более ужасные способы умереть». И, честно говоря, он уже умер давным-давно в Королевской Гавани. Остался только призрак, маленькое мстительное привидение, задушившее Шаю и пронзившее стрелой кишки великого лорда Тайвина. Ни один человек не будет горевать о таком, каким он стал. «Я не дам покоя Семи Королевствам, – подумал Тирион, погружаясь всё глубже. – Они не смогли полюбить меня живого, так пусть страшатся мертвого».

Когда он открыл рот, чтобы проклясть их, чёрная вода заполнила его легкие, и вокруг сомкнулась тьма.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:33 | Сообщение # 24

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 19. Давос

– Его светлость готов выслушать тебя, контрабандист.

Рыцарь носил серебряные доспехи. Его поножи и перчатки были украшены чернёным узором, в котором угадывались переплетённые водоросли. Под рукой рыцарь держал шлем, сделанный в виде головы короля водяных, с перламутровой короной и рельефной бородой из прядей чёрного и нефритового цвета. Его собственная борода была седой, как зимнее море.

Давос встал.

– Могу ли я узнать ваше имя, сир?

– Сир Марлон Мандерли.

Он был на голову выше Давоса и на три стоуна тяжелее, с серо-синими глазами и надменной манерой речи.

– Я имею честь быть двоюродным братом лорда Вимана и командую его гарнизоном. Следуй за мной.

Давос прибыл в Белую Гавань посланником короля, но превратился в пленника. Его покои были большими, просторными и красиво обставленными, но снаружи стояла охрана. Из своего окна он мог видеть улицы Белой Гавани за пределами крепостных стен, но ему не разрешали по ним пройтись. Ему была видна даже гавань, и он наблюдал, как «Веселая Повитуха» покидала залив. Кассо Могат прождал четыре дня до отправления вместо трех. С тех пор прошло ещё две недели.

Придворные стражники лорда Мандерли носили плащи из сине-зеленой шерсти и вместо обычных копий были вооружены серебряными трезубцами. Один шёл впереди него, другой – сзади, и ещё по одному – с каждой стороны. Они брели мимо выцветших знамён, разбитых щитов и проржавевших мечей – свидетелей сотен древних побед, и мимо десятков растрескавшихся и изъеденных червями деревянных фигур, когда-то служивших украшением кораблей.

У входа в чертог его светлости стояли два мраморных водяных, младших родственников Старика-Рыбонога. Когда охранники распахнули двери, глашатай ударил посохом об старый дощатый пол и звонко объявил:

– Сир Давос из дома Сивортов.

Хоть он и бывал в Белой Гавани много раз, но Давос никогда не ступал в Новый Замок, и уж тем более не входил в Чертог Водяного. Его стены, пол и потолок были сделаны из деревянных досок, хитро подогнанных вместе, и украшенных всевозможными морскими созданиями. Приближаясь к помосту, Давос ступал по нарисованным крабам, моллюскам и морским звездам, притаившимся среди запутанных зарослей чёрных водорослей и костей утонувших моряков. На стенах по обе стороны, в нарисованных сине-зеленых глубинах рыскали бледные акулы, а среди скал и затонувших кораблей скользили угри с осьминогами. Между высокими арочными окнами плавали огромные косяки сельди и трески. Выше, рядом со свисающими со стропил старыми рыболовными сетями, была изображена поверхность моря. Справа от Давоса на фоне восходящего солнца безмятежно скользила боевая галера, слева боролся с бурей, рвущей в клочья его паруса, потрепанный старый когг. За помостом среди нарисованных волн сцепились борющиеся кракен и серый левиафан.

Давос надеялся поговорить с Виманом Мандерли наедине, но застал двор в полном сборе. Придворные располагались вдоль стен, и на пять женщин приходился лишь один мужчина. Те немногие, кого он увидел, были седобородыми старцами либо еще не доросли до того, чтобы начать бриться. Также тут были септоны и святые сёстры в белых и серых рясах. В главной части зала стояла дюжина мужчин, одетых в синие и серебристо-серые цвета дома Фреев. Их внешнее сходство не заметил бы только слепой; некоторые из них носили герб Близнецов – две башни, соединённые мостом.

Давос умел читать по лицам задолго до того, как мейстер Пилос научил его читать слова на бумаге.

«Эти Фреи были бы рады увидеть мой труп», – понял он с первого взгляда.

В голубых глазах Вимана Мандерли он не смог найти ни капли радушия. Мягкий трон его светлости был достаточно широким, чтобы вместить трёх обычных людей, тем не менее Мандерли едва в нём помещался. Его светлость развалился на сидении. Его плечи обвисли, ноги были широко расставлены, руки лежали на подлокотниках, как будто их вес был слишком велик для хозяина.

«Боги, смилуйтесь – подумал Давос, когда увидел лицо лорда Вимана, – краше в гроб кладут». Кожа его светлости была бледно-серого цвета.

Как гласит старая поговорка, короли и трупы всегда привлекают свиту. Так же и с Мандерли. Слева от высокого сиденья стоял мейстер почти столь же толстый, как и его господин, толстогубый и румяный человек с золотыми кудрями. Сир Марлон занял почетное место по правую руку его светлости. На мягком табурете у ног лорда сидела пухлая розовощёкая дама. За Виманом стояли две молодые женщины, судя по виду – сёстры. Каштановые волосы старшей были собраны в длинную косу. У младшей, не старше пятнадцати лет, девушки коса была выкрашена в ярко-зелёный цвет.

Никто не снизошел до того, чтобы представиться Давосу. Первым заговорил мейстер:

– Ты стоишь перед Виманом Мандерли, лордом Белой Гавани и хранителем Белого Ножа, Щитом веры, Защитником обездоленных, Верховным судьёй Мандера, Рыцарем Ордена Зелёной руки. В Чертоге Водяного принято, чтобы вассалы и просители становились на колени.

Луковый рыцарь преклонил бы колено, но Десница короля такого себе позволить не мог. Сделать это означало показать, что король, которому он служит, менее значим, чем толстая светлость на троне.

– Я явился не в качестве просителя, – ответил Давос, – и у меня тоже есть титулы. Лорд Дождливого леса, адмирал Узкого моря, Десница короля.

Пухлая женщина на стуле закатила глаза:

– Адмирал без кораблей, Десница без пальцев, на службе у короля без трона. Кто перед нами – рыцарь или ответ на детскую загадку?

– Он посланник, дочка, – прервал её лорд Виман, – лук – предвестник слез. Станнису не понравился ответ, что принесли ему вороны. Поэтому он и послал к нам этого... этого контрабандиста.

Он покосился на Давоса сквозь наполовину скрывавшие глаза складки жира:

– Думаю, ты уже бывал в нашем городе и таскал деньги из наших карманов и еду с нашего стола. Интересно, сколько же ты у меня украл?

«Недостаточно для того, чтобы ты начал голодать».

– Я уже заплатил за своё прошлое в Штормовом Пределе, милорд.

Давос снял перчатку и поднял левую руку с четырьмя обрубленными пальцами.

– Всего четыре фаланги за всю воровскую жизнь? – спросила женщина с табурета. Её волосы были желтыми, а лицо – круглым, розовым и мясистым. – Ты легко отделался, Луковый рыцарь.

Давос не стал отрицать.

– Если милорд позволит, я бы просил о личной аудиенции.

Милорд не позволил.

– У меня нет секретов ни от моих родственников, ни от моих вассалов и рыцарей, ни от моих друзей.

– Милорд, – заявил Давос – я не хотел бы, чтобы мои слова были услышаны врагами его величества... или вашей светлости.

– Возможно у Станниса и есть враги в этом зале. У меня нет.

– А люди, убившие вашего сына? – уточнил Давос. – Эти Фреи были хозяевами на Красной Свадьбе.

Один из Фреев – высокий долговязый рыцарь, чисто выбритый, но с седыми усами, тонкими, как мирийский стилет – шагнул вперед:

– Красная Свадьба дело рук Молодого Волка. На наших глазах он превратился в зверя и разорвал горло моему двоюродному брату, безобидному простаку Динь-Дону. Он убил бы и моего лорда отца, не встань сир Вендел на его пути.

Лорд Виман сморгнул слезы:

– Вендел всегда был храбрым мальчиком. Я не удивился, узнав, что он умер героем.

От столь чудовищной лжи у Давоса чуть челюсть не отвисла:

– Вы утверждаете, что Вендела Мандерли убил Робб Старк? – спросил он у Фрея.

– И многих других. Моего сына Титоса и мужа моей дочери в том числе. Когда Старк обернулся волком, его северяне сделали то же самое. На всех них была печать зверя. Укушенный оборотнем сам становится им, это все знают. Всё, что я и мои братья могли сделать, это перебить северян прежде, чем они убили всех нас.

Рассказывая эту сказку Фрей ухмылялся, и Давосу захотелось ножом стереть его улыбку с губ:

– Сир, могу я узнать ваше имя?

– Сир Джаред, из дома Фреев.

– Джаред из дома Фреев, я называю вас лжецом.

Сир Джаред похоже удивился:

– Некоторые плачут, нарезая лук, но я лишен подобной слабости, – прошелестела сталь в ножнах, и он обнажил меч. – Если вы действительно рыцарь, сир, защищайте свою клевету собственным телом.

Лорд Виман выпучил глаза:

– Я не допущу кровопролития в Чертоге Водяного. Спрячьте ваш клинок, сир Джаред, иначе я буду вынужден просить вас покинуть наше общество.

Сир Джаред вложил меч в ножны.

– Слова капитана – закон на корабле, и раз я взошел к вам на борт, ваша светлость, я подчинюсь... но я хочу посчитаться с этим луковым лордом, прежде чем он покинет этот город.

– Кровь! – взвыла женщина на табурете. – Вот чего эта гнилая луковица хочет от нас, милорд. Видите, как он сеет раздоры? Отошли его прочь, заклинаю. Он хочет крови твоих подданных, крови твоих храбрых сыновей. Отправь его обратно. Если королева услышит, что ты дал аудиенцию этому предателю, она может усомниться в нашей преданности. Она могла бы... она может... она...

– До этого не дойдёт, дочка, – успокоил её лорд Виман. – У Железного Трона не будет причин в нас сомневаться.

Давосу не понравились эти слова, но он не для того проделал такой далёкий путь, чтобы держать язык за зубами:

– Мальчик на Железном Троне – узурпатор. И я не изменник, а Десница Станниса Баратеона Первого, законного короля Вестероса.

Жирный мейстер откашлялся:

– Станнис Баратеон был братом нашего покойного короля Роберта, да воздаст ему Отец по справедливости. Томмен же плоть от плоти Роберта. В таком случае законы наследования ясны. Сын идёт перед братом.

– Мейстер Теомор говорит правду, – заметил лорд Виман. – Он мудр в подобных вопросах и всегда давал мне хорошие советы.

– Законнорожденный сын идет перед братом, – согласился Давос, – но Томмен, называемый Баратеоном, рождён вне закона, так же как и его брат Джоффри. Они были зачаты Цареубийцей, вопреки всем законам богов и людей.

Заговорил другой Фрей:

– То, что он говорит, является изменой, милорд. Станнис отрубил ему его воровские пальцы. Вы должны отрезать его лживый язык.

– Лучше отрубите голову, – предложил сир Джаред. – Или же пусть он встретиться со мной в поединке чести.

– Что Фреи знают о чести? – бросил Давос в ответ.

Четверо Фреев рванулись к нему, но лорд Виман остановил их, подняв руку.

– Назад, друзья мои. Я выслушаю его, перед тем... перед тем как с ним разберусь.

– Можете ли вы предоставить какие-либо доказательства этого инцеста, сир? – спросил мейстер Теомор, сложив свои мягкие руки на животе.

«Эдрик Шторм, – подумал Давос, – но я отправил его подальше за Узкое море, чтобы уберечь от костра Мелисандры».

– У вас есть слово Станниса Баратеона, что всё, сказанное мной, это правда.

– Слова это ветер, – сказала молодая женщина, стоявшая за высоким сиденьем лорда Вимана, красавица с длинной каштановой косой. – Мужчина солжет, чтобы добиться своего, это вам скажет любая девушка.

– Для доказательства нужно больше, чем неподтверждённые слова какого-то лорда, – заявил мейстер Теомор. – Станнис Баратеон далеко не первый, кто солгал, чтобы занять престол.

Розовая женщина указала пухлым пальцем на Давоса.

– Мы не намерены участвовать измене, понял? Мы в Белой Гавани люди мирные, законопослушные и верные. Прекрати лить яд в наши уши, иначе мой добрый отец бросит тебя Волчье Логово.

«Чем я мог обидеть её?»

– Не имею чести знать имя миледи.

Розовая женщина сердито фыркнула и позволила мейстеру ответить.

– Леди Леона является женой сира Виллиса, сына лорда Вимана. В настоящее время он пленник Ланнистеров.

«В ней говорит страх. Если Белая Гавань поддержит Станниса, её муж ответит своей жизнью. Как я могу просить лорда Вимана обречь сына на смерть? Что бы я сделал на его месте, если бы заложником был Деван?»

– Милорд, я молюсь, чтобы вашему сыну не причинили вреда, как и любому другому человеку из Белой Гавани

– Еще одна ложь, – сказала леди Леона со своего табурета.

Давос решил, что будет лучше не обращать на неё внимание.

– Когда Робб Старк восстал против бастарда Джоффри, называемого Баратеоном, Белая Гавань его поддержала. Лорд Старк пал, но его война продолжается.

– Робб Старк был моим сеньором, – возразил лорд Виман. – А кто такой Станнис? Почему он нас беспокоит? Насколько помню, никогда прежде он не находил нужным посетить север. Теперь же он передумал и просит милостыню, как побитая шавка.

– Он пришёл, чтобы спасти королевство, милорд – продолжал настаивать Давос – чтобы защитить ваши земли от железорожденных и одичалых.

Стоявший рядом с троном сир Марлон Мандерли презрительно фыркнул:

– В Белой Гавани уже много столетий не видели одичалых, а железные люди и вовсе никогда не беспокоили этот берег. Может, лорд Станнис предложит заодно защищать нас от снарков и драконов?

По Чертогу Водяного прокатился смех, но леди Леона у ног лорда Вимана зарыдала:

– Железные люди с островов, одичалые из-за Стены... и теперь этот предатель со своими преступниками, мятежниками и колдунами. – Она указала пальцем на Давоса. – О да, мы слышали о вашей красной ведьме. Она заставит нас отвернуться от Семерых и преклоняться перед огненным демоном!

Давос не любил красную жрицу, но не мог оставить слова леди Леоны без ответа.

– Леди Мелисандра жрица Красного бога. Королева Селиса приняла её веру, наряду со многими другими, но большинство последователей его величества до сих пор поклоняются Семерым. И я среди них.

Он молился, чтобы никто не попросил его рассказать о септе на Драконьем Камне или о богороще Штормового Предела.

«Если они спросят, мне придётся им рассказать. Станнис не позволяет мне лгать».

– Семеро защищают Белую Гавань, – объявила леди Леона. – Мы не боимся твою красную королеву или её бога. Пусть насылает любые заклинания, какие захочет. Молитвы благочестивых людей оградят нас от зла.

– Действительно, – лорд Виман похлопал леди Леону по плечу. – Лорд Давос, если вы лорд, я знаю, чего ваш так называемый король хотел бы от меня. Стали, серебра и преклонённого колена. – Он перенес свой вес, оперевшись на локоть. – Лорд Тайвин, до того как его убили, предлагал прощение Белой Гавани за то, что мы поддержали Молодого Волка. Он пообещал, что мой сын вернётся ко мне, как только я заплачу выкуп в три тысячи драконов и докажу свою верность. Русе Болтон, нареченный Хранителем Севера, требует, чтобы я отказался от своих претензий на земли и замки лорда Хорнвуда, но клянется, что мои остальные владения останутся нетронутыми. Уолдер Фрей, его тесть, предлагает мне в жёны одну из своих дочерей. А также мужей для дочерей моего сына, стоящих за моей спиной. Эти предложения кажутся мне щедрыми, хорошая основа для справедливого и прочного мира. Вы просите меня отвергнуть их. Поэтому я спрашиваю у вас, Луковый Рыцарь – что даст мне лорд Станнис взамен присяги ему?

«Войну, горе и крики горящих людей», – мог бы ответить Давос.

– Шанс исполнить свой долг, – вместо этого ответил он. Именно такой ответ Виман Мандерли получил бы от Станниса.

«Десница должен говорить голосом короля».

Лорд Виман откинулся на спинку трона:

– Долг. Понимаю.

– Белая Гавань недостаточно сильна, чтобы выстоять в одиночку. Вы нуждаетесь в его величестве так же, как он нуждается в вас. Вместе мы сможем победить наших общих врагов.

– Милорд, – произнёс сир Марлон в своих богато украшенных серебром доспехах, – вы разрешите мне задать несколько вопросов лорду Давосу?

– Как пожелаете, кузен. – Лорд Виман закрыл глаза.

Сир Марлон повернулся к Давосу:

– Сколько северных лордов поддержали Станниса? Ответьте нам.

– Арнольф Карстарк поклялся присоединиться к Его величеству.

– Арнольф не истинный лорд, а всего лишь кастелян. Какими замками в настоящее время владеет лорд Станнис?

– Его величество избрал своим престолом Ночной Форт. На юге он владеет Штормовым Пределом и Драконьим Камнем.

Мейстер Теомор откашлялся:

– Вынужден заметить, что Штормовой Предел и Драконий Камень слабо защищены и, без всякого сомнения, скоро падут. А Ночной Форт всего лишь заброшенные руины, мрачное и ужасное место.

Сир Марлон продолжил:

– Ответьте нам, сколько людей Станнис может вывести на битву? Сколько рыцарей? Сколько лучников, вольных всадников, ополчения?

«Слишком мало», – знал Давос. Станнис привёл с собой на север всего пятнадцать сотен людей... но если он проговориться об этом, его миссия здесь будет обречена. Он попытался подыскать слова, но не смог.

– Ваше молчание – лучший ответ на мой вопрос, сир. Ваш король принесёт нам только новых врагов.

Сир Марлон повернулся к своему высокородному кузену:

– Ваша светлость спрашивали Лукового рыцаря, что предлагает нам Станнис. Позвольте мне ответить. Он предлагает нам поражение и смерть. Он предлагает вам сесть на коня из воздуха и сражаться мечом из ветра.

Жирный лорд медленно, как будто даже эти усилия были для него непосильны, открыл глаза:

– Мой кузен, как всегда, зрит в корень. Есть что-нибудь ещё, что вы хотите добавить, Луковый Рыцарь, или мы можем положить конец этому фарсу? Я уже утомился от вашего вида.

Давос почувствовал укол отчаяния.

«Его величество должен был послать другого человека, лорда, или рыцаря, мейстера – любого, кто сумел бы говорить за короля не столь косноязычно».

– Смерть, – услышал он собственный голос – о да, смерть грядет. Ваша светлость на Красной Свадьбе потеряли сына. А я потерял четырёх на Черноводной. А почему? Потому что Ланнистеры украли трон. Если вы сомневаетесь во мне, поезжайте в Королевскую Гавань и посмотрите на Томмена собственными глазами. Это увидит даже слепой. Что вам предлагает Станнис? Месть. Месть за моих сыновей и за ваших, за ваших мужей и ваших отцов, за ваших братьев. Месть за вашего убитого лорда, за вашего убитого короля, за ваших убитых принцев. Месть!

– Да, – взметнулся молодой женский голос, тонкий и высокий. Он принадлежал подростку со светлыми бровями и длинной зелёной косой.

– Они убили лорда Эддарда, леди Кейтилин и короля Робба. Он был нашим королем! Он был храбр и добр, а Фреи убили его. И раз лорд Станнис обещает отомстить за него, то мы должны к нему присоединиться.

Мандерли потянул её к себе.

– Вилла, каждый раз, когда ты открываешь рот, у меня появляется желание отправить тебя к Молчаливым Сёстрам.

– Я только сказала…

– Мы слышали, что ты сказала, – оборвала старшая сестра девушки. – Детские глупости. Не говори гадостей про наших друзей Фреев. Ведь один из них в ближайшем времени станет твоим господином и мужем, а ты – его женой.

– Нет, – заявила девочка, помотав головой. – Не хочу. Ни за что не стану. Они убили короля.

Лорд Виман покраснел:

– Станешь. Когда назначенный день придёт, ты произнесёшь свадебные клятвы. Или присоединишься к Молчаливым Сестрам и больше никогда не заговоришь.

Бедная девушка выглядела подавленной:

– Дедушка, пожалуйста ...

– Тише, дитя, – сказала леди Леона. – Ты слышала своего лорда-деда. Тише! Ты ничего не знаешь

– Я знаю про клятву, – настаивала девушка. – Мейстер Теомор, скажите им! За тысячу лет до Завоевания было дано обещание, и в Волчьем Логове мы торжественно поклялись перед богами, старыми и новыми. Тогда мы были слабыми и не имели союзников, тогда мы были изгнаны из своих домов, и сама наша жизнь была под угрозой. Тогда Волки приняли и накормили нас, и защитили нас от врагов. Этот город построен на дарованной ими земле. Взамен мы поклялись, что навсегда останемся их подданными. Людьми Старков!

Мейстер потеребил свою цепь.

– Да, торжественная клятва была принесена Старкам из Винтерфелла. Но Винтерфелл пал и династия Старков угасла.

– Потому что они их убили!

Вмешался ещё один Фрей:

– Лорд Виман, вы позволите?

Виман Мандерли кивнул:

– Да, Рейегар. Мы всегда рады слышать ваши благородные суждения.

Рейегар Фрей ответил на комплимент поклоном. Ему было тридцать или около того, он был пузат как чайник и сутул, но одет в дорогой дублет из мягкой серой овечьей шерсти с серебряной отделкой. Его плащ был полностью из серебряной ткани с вышитым гербом и застёгнут на вороте брошью в виде башен-близнецов.

– Леди Вилла, – обратился он к девушке с зеленой косой, – верность это добродетель. Я надеюсь, вы будете так же верны Уолдеру Малому, когда будете соединены брачными узами. Что же касается Старков, то пресеклась только мужская линия этого рода. Сыновья лорда Эддарда мертвы, но его дочери живы и младшая едет на север, чтобы выйти замуж за храброго Рамси Болтона.

– Рамси Сноу, – бросила в ответ Вилла Мандерли.

– Будь по вашему. Но как бы его не называли, он скоро женится на Арье Старк. Если вы желаете сохранить верность своей клятве, будьте готовы быть верной и ему, потому что он станет лордом Винтерфелла.

– Он никогда не станет моим лордом! Он заставил леди Хорнвуд выйти за него замуж, а потом запер в подземелье и вынудил её съесть собственные пальцы.

Одобрительное перешёптывание прокатилось по Чертогу Водяного.

– Девушка говорит верно, – заявил коренастый человек в бело-фиолетовых одеждах, чей плащ был скреплён парой скрещённых бронзовых ключей.

– Русе Болтон холоден и хитер, о да, но с Русе можно иметь дело. Мы все знаем людей и похуже. Но этот его незаконнорожденный сын... о нём говорят, что он безумен и жесток, просто чудовище.

– Говорят? – Рейегар Фрей погладил бороду и широко улыбнулся. – Его враги говорят, о да... но это Молодой Волк был чудовищем. Не мальчик, а скорее зверь – кровожадный и раздутый от гордости. И он был вероломен, о чём на свою беду довелось узнать моему высокородному деду. – Он развел руками. – Я не виню Белую Гавань, что вы его поддержали. Мой дед сделал ту же серьёзную ошибку. Во всех сражениях Молодого Волка Белая Гавань и Близнецы сражались бок о бок под его знаменами. Робб Старк предал всех нас. Он оставил север на милость жестоких Железных Людей, чтобы выкроить себе королевство на Трезубце. Потом он бросил и речных лордов, что рисковали всем ради него, разорвав брачный договор с моим дедом, чтобы жениться на первой встречной западной потаскухе. Молодой Волк? Он был гнусным псом, и умер, как подобает псу.

В Чертоге Водяного стало тихо. Давос почувствовал повисшее в воздухе отчуждение. Лорд Виман смотрел на Рейегара, как будто тот был тараканом, которого хочется раздавить каблуком... и после, внезапно, тяжело кивнул, сотрясая свои многочисленные подбородки.

– Пёс, о да. Он принес нам только горе и смерть. Действительно, подлый пёс. Продолжай.

Рейегар продолжил:

– Горе и смерть, о да ... а этот луковый лорд принесёт еще больше своими разговорами о мести. Откройте глаза, как сделал мой лорд дед. Война Пяти Королей почти закончена. Томмен наш король, наш единственный король. Мы должны помочь ему исцелить раны этой печальной войны. Как законный сын Роберта, он наследник оленя и льва, и Железный Трон по праву принадлежит ему.

– Мудрые слова. И правдивые, – подтвердил Виман Мандерли.

– Неправда! – Вилла Мандерли топнула ногой.

– Замолчи, негодница, – оборвала её леди Леона, – молодые девушки должны быть усладой для глаз, а не болью для ушей.

Она схватила девочку за косу и вытащила её, визжащую, из зала.

«Увели моего единственного друга в этом зале» – подумал Давос.

– Вилла всегда была своевольным ребенком, – сказала её сестра, извиняясь. – И боюсь, что она станет своенравной женой.

Рейегар пожал плечами:

– Брак смягчит её, я уверен. Твёрдой рукой и тихим словом.

– А если нет, есть Молчаливые Сестры, – лорд Виман заерзал на троне. – Что касается вас, Луковый Рыцарь, на сегодня я слышал достаточно изменнических речей. Вы предлагаете мне рисковать моим городом ради самозваного короля и ложного бога. Вы просите принести в жертву моего единственного сына, для того чтобы Станнис Баратеон смог сесть своим сморщенным задом на трон, на который он не имеет права. Я этого не сделаю. Ни для вас. Ни для вашего лорда. Ни для кого.

Лорд Белой Гавани поднялся на ноги. Это усилие заставило его лицо покраснеть вплоть до самой шеи:

– Вы остались контрабандистом, сир, и пришли, чтобы украсть мое золото и родных. Вы хотите обезглавить моего сына. Я думаю, что вместо этого я обезглавлю вас. Стража! Взять этого человека!

Прежде чем Давос успел хотя бы подумать о том, чтобы двинуться, он был окружен серебряными трезубцами:

– Милорд, – произнес он – я посланник.

– Разве? Вы пробрались в мой город как контрабандист. Я заявляю, что вы не лорд, не рыцарь, не посланник, а лишь вор и шпион, разносчик клеветы и измены. Я должен был бы вырвать вам раскаленными клещами язык и доставить вас в Дредфорт, чтобы с вас содрали кожу. Но Матерь милостива, и я тоже.

Он позвал сира Марлона:

– Кузен, бросьте эту тварь в Волчье Логово и отрубите ему голову и руки. Я не смогу проглотить ни крошки, пока не увижу голову этого контрабандиста на пике, с луковицей, торчащей из этого лживого рта.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:43 | Сообщение # 25

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 20. Вонючка

Они дали ему лошадь и знамя, мягкий шерстяной дублет, тёплый меховой плащ и отпустили. На этот раз от него не воняло.

– Возвращайся назад, взяв замок, – напутствовал Дэймон Станцуй-для-Меня, помогая трясущемуся Вонючке забраться в седло. – Или отправляйся на все четыре стороны и проверь, как далеко сможешь убежать до того, как мы тебя поймаем. Ему это понравится, это точно.

Ухмыляясь, Дэймон хлестнул по крупу лошади кнутом, и старая кобыла, заржав, потрусила прочь.

Вонючка не смел оглянуться, опасаясь, что Дэймон, Жёлтый Хрен, Ворчун и все остальные едут следом, что всё это лишь очередная шутка лорда Рамси, какая-то жестокая проверка, чтобы посмотреть, что он станет делать, если дать ему лошадь и отпустить. «Они думают, что я сбегу?» Глупо надеяться, что эта жалкая, хромая и полумертвая от голода кляча сможет ускакать от тех прекрасных лошадей, на которых лорд Рамси и его охотники отправятся за ним в погоню. А Рамси ни что так не любил, как пустить своих девочек по следу какой-нибудь новой жертвы.

Кроме того, куда ему бежать? С одной стороны лагеря полные солдат Дредфорта, с другой – люди Рисвелла, пришедшие с ним из Родников, а между ними – войско Барроутона. С юга от Рва Кейлин поднималась по гати другая армия – Болтонов и Фреев – под знамёнами Дредфорта. К востоку от дороги лежало унылое и бесплодное побережье и холодное солёное море, к западу – трясины Перешейка, кишащие змеями, львоящерами и болотными дьяволами с их отравленными стрелами.

Он не побежит. Ему не сбежать.

«Я достану им замок. Я смогу. Я должен».

День выдался серый, сырой и туманный. Дул южный и влажный, как поцелуй, ветер. Вдали, в просветах утренней дымки, показались развалины Рва Кейлин. Кобыла приближалась к ним шагом. Из под её копыт слышался хлюпающий звук, когда она выдергивала их из серо-зеленой жижи.

«Я ехал этим путем прежде». Это была опасная мысль, и Вонючка тут же о ней пожалел.

– Нет, – сказал он себе. – Нет, это был совсем другой человек, это случилось до того, как ты узнал свое имя.

Его звали Вонючка. Он должен помнить это. «Вонючка, Вонючка, Вонючка-колючка».

Когда тот, другой человек, ехал этим путем, его окружала армия – великое воинство севера под бело-серыми знамёнами дома Старков. Вонючка ехал один, сжимая сосновое древко мирного знамени. Когда тот, другой человек, скакал этим путём, он сидел на боевом коне, быстром и норовистом. Вонючка трясся на разбитой кляче – кожа да кости – и вел её медленно, боясь свалиться. Тот, другой человек, был хорошим наездником, а Вонючка с трудом держался в седле. Как давно это было. Он не наездник. Он даже не мужчина. Он – зверюшка лорда Рамси, хуже собаки, червяк в человеческом обличье.

– Ты будешь делать вид, что ты принц, – сказал ему лорд Рамси прошлой ночью, когда Вонючка отмокал в ванне, полной обжигающе горячей воды, – но мы-то знаем правду. Ты – Вонючка. И всегда останешься Вонючкой, как бы приятно ты не пах. Твой нос может обмануть тебя. Помни свое имя. Помни, кто ты есть.

– Вонючка, – ответил он. – Ваш Вонючка.

– Сделай для меня это небольшое одолжение, и сможешь стать моим псом и есть мясо каждый день, – пообещал лорд Рамси. – У тебя будет искушение предать меня. Бежать или сражаться, или присоединиться к нашим врагам. Нет, молчи, не хочу слушать возражений. Солжёшь, и я заберу твой язык. На твоем месте мужчина восстал бы против меня, но мы знаем, что ты такое, верно? Предай меня, если хочешь, это неважно… но пересчитай сначала свои пальцы и прикинь цену.

Вонючка знал цену. «Семь, – подумал он. – Семь пальцев. Человек вполне может обойтись семью пальцами. Семь – священное число». Он вспомнил, как ужасна была боль, когда лорд Рамси приказал Живодёру содрать кожу с его безымянного пальца.

Воздух вокруг был тяжёлым и влажным. Вонючка осторожно объезжал блестевшие на земле небольшие лужицы, держась того, что осталось от гати, проложенной авангардом Робба Старка, чтобы ускорить продвижение войска. Там, где когда-то стояла наружная стена, теперь валялись лишь камни – громадные глыбы чёрного базальта; когда-то, должно быть, понадобилась сотня человек, чтобы доставить их сюда. Некоторые из камней так глубоко увязли в трясине, что на поверхности торчали лишь их углы; другие были раскиданы, словно забытые игрушки какого-то бога, потрескавшиеся и рассыпающиеся, поросшие лишайником. Мокрые и сверкающие после ночного дождя, в утреннем свете они выглядели так, будто были покрыты толстым слоем чёрного масла.

За камнями возвышались башни.

Пьяная башня вот уже пятьсот лет стояла, накренившись так, будто вот-вот рухнет. Детская башня тянулась в небо, прямая, как копье, подставив разрушенную вершину ветрам и дождям. Привратная башня, широкая и приземистая, осклизлая от лишайника, была самой крупной из трёх. К северу от неё на дорожке из камней росло кривое дерево, а на восток и запад протянулись обломки разрушенной стены. «Карстарки заняли Пьяную башню, а Амберы – Детскую, – вспоминал Вонючка. – Робб же поселился в Привратной».

Если бы он закрыл глаза, то мог бы представить полотнища знамен, гордо хлопавшие на свежем северном ветру. «Теперь всё ушло. Все погибло». Его щеки обдувал южный ветер, а над руинами Рва Кейлин развевались лишь знамёна с изображением золотого кракена на чёрном поле.

За ним наблюдали. Он практически чувствовал устремленные на него взгляды. Подняв голову, Вонючка заметил бледные лица, выглядывавшие из-за крепостной стены Воротной башни и через разбитую каменную кладку наверху Детской Башни, где, согласно легенде, дети леса однажды призвали молот вод, чтобы разбить земли Вестероса надвое.

Единственный сухопутный путь через Перешеек – гать, а башни Рва Кейлин затыкали путь на север, как пробка бутылку. Дорога была узкая, а руины располагались так, что любому врагу, приближающемуся с юга приходилось проходить под ними и между ними. Чтобы штурмовать любую из трёх башен, нападавший, карабкаясь по мокрым камням, заросшим склизкими гирляндами белого мха по прозвищу «шкура призрака», вынужден был подставить свою спину под стрелы двух других. Болотистая почва вокруг гати была непроходимой, бесконечной трясиной, полной засасывающих воронок, плывунов и пестревших зеленью лужаек, выглядевших надежными для неопытного глаза, а на самом деле, оказывающихся водой в тот самый миг, как на них вступишь. Всё это кишело ядовитыми змеями, источающими отраву цветами и чудовищными львоящерами с огромными, словно кинжалы, клыками. Такими же опасными были и люди, почти всегда незаметные, но наблюдающие: болотные жители, лягушатники, грязевики. Фенны и Риды, Питы и Боггсы, Крэи и Квагги, Гринхуды и Блэкмайры – так они себя величали. Железнорожденные называли их всех болотными дьяволами.

Вонючка прошел мимо гниющего трупа лошади с торчащей в шее стрелой. При его приближении в её пустую глазницу скользнула длинная белая змея. За лошадью он заметил всадника, вернее то, что от него осталось. Лицо трупа склевали вороны, а дикие собаки, забравшись под кольчугу, сожрали внутренности. Дальше лежало ещё одно тело. Его уже почти засосало в трясину, и на поверхности виднелись только лицо и пальцы.

Чем ближе он подходил к башням, тем больше становилось трупов. Сквозь их зияющие раны проросли кровоцветы – бледные, с мясистыми и влажными, как женские губы, лепестками цветы.

«В гарнизоне ни за что меня не узнают». Кто-то, возможно, и вспомнил бы юношу, которым он был, пока не узнал своё имя, но Вонючка им незнаком. Он уже давно не смотрелся в зеркало, но догадывался, что выглядит стариком. Большинство его волос выпало, а те, что остались, поседели и стали жесткими и сухими, как солома. Подземелья ослабили его, превратив в старуху, и такую тощую, что сильный порыв ветра мог сбить его с ног.

А его руки… Рамси дал ему прекрасные перчатки из чёрной кожи, мягкие и эластичные. Там, где недоставало пальцев, их набили шерстью, но, приглядевшись к ним повнимательнее, можно было заметить, что три пальца не сгибаются.

– Стой! – прокричал голос. – Чего тебе надо?

– Поговорить. – Вонючка подстегнул лошадь, размахивая мирным знаменем так, чтобы его точно заметили.

– Я пришел без оружия.

Ответа не последовало. Он догадывался, что сейчас внутри железные люди обсуждают, впустить ли его или нашпиговать его стрелами. «Всё равно». Быстрая смерть здесь будет в сотню раз лучше, чем возвращение к лорду Рамси с пустыми руками.

Наконец дверь сторожки открылась.

– Давай!

Вонючка поворачивался на звук голоса, когда рядом просвистела стрела. Она прилетела откуда-то справа, где лежали обломки наружной стены, наполовину поглощённые трясиной. Древко прошило полотнище в футе от его лица. От испуга он выронил знамя и вывалился из седла.

– Сюда, – закричал голос. – Скорее, дурень, скорее!

Вонючка взбирался по ступенькам на четвереньках, когда над его головой пролетела другая стрела. Кто-то схватил его и втащил внутрь, и Вонючка услышал, как захлопнулась дверь. Его поставили на ноги, толкнули к стене и приставили нож горлу. Бородатый мужчина стоял так близко, что Вонючка мог сосчитать волоски у него в носу.

– Кто ты? Зачем пришел? Отвечай быстро, не то я сделаю с тобой то же, что и с ним.

Стражник кивнул в сторону позеленевшего и кишащего червями тела, гниющего у двери.

– Я железнорожденный, – солгал Вонючка. Юноша, которым он был прежде, в самом деле, был железнорожденным, но Вонючка появился на свет в подземельях Дредфорта. – Посмотри на мое лицо. Я сын лорда Бейлона. Ваш принц.

Он хотел назвать имя, но слова застряли у него в горле. «Вонючка. Я Вонючка, Вонючка-канючка». Ему придётся ненадолго об этом забыть. Никто не сдастся такому ничтожеству, как Вонючка, даже в самом отчаянном положении. Он должен притвориться, что снова стал принцем.

Захвативший его мужчина, прищурившись, взглянул на его лицо, а затем, обнажив коричневые зубы, подозрительно скривил рот, из которого разило элем и луком.

– Сыновья лорда Бейлона убиты.

– Мои братья. Не я. Лорд Рамси взял меня в плен после Винтерфелла. Он послал меня сюда, чтобы поговорить с вами. Вы здесь командуете?

– Я? – Мужчина опустил нож и отступил, едва не споткнувшись о тело. – Нет, м’лорд.

Видневшаяся из под его ржавой кольчуги кожаная рубаха уже начала гнить, а на тыльной стороне руки кровоточила открытая рана.

– Капитан назначил командиром Ральфа Кеннинга. Я лишь сторожу дверь, вот и все.

– А это кто?

Вонючка пнул тело.

Стражник уставился на мертвеца, словно видел его в первый раз.

– Он… он пил воду. Мне пришлось перерезать ему горло, чтобы перестал кричать. Больной живот. Воду пить нельзя, поэтому мы запаслись элем.

Стражник потер лицо с красными, воспаленными глазами.

– Раньше мы складывали трупы в подвалах. Все погреба затопило. Никто не хочет возиться с мертвецами, вот они и лежат там, где померли.

– Подвал – лучшее место для мертвых. Отдайте их воде. Утонувшему Богу.

Мужчина расхохотался.

– Там внизу нет богов, м’лорд. Только крысы и водяные змеи. Белые твари, толщиной с вашу ногу. Иногда они заползают по ступеням и кусают спящих.

Вонючка вспомнил подземелья Дредфорта, крысу, извивающуюся в зубах, вкус тёплой крови на губах. «Если я не справлюсь, Рамси пошлет меня обратно, только сначала сдерет кожу еще с одного пальца».

– Сколько людей осталось в гарнизоне?

– Немного, – ответил железный человек. – Я не знаю. Меньше, чем раньше. Думаю, кто-то ещё есть в Пьяной башне, но не в Детской. Дагон Кодд ходил туда пару дней назад и сказал, что осталось только двое, да и те ели мертвецов. Не поверите, но он обоих убил.

«Ров Кейлин пал, – понял Вонючка. – Только никто не удосужился им это сообщить». Он потёр рот, прикрывая разбитые зубы, и сказал:

– Я должен поговорить с вашим командиром.

– С Кеннингом? – стражник, казалось, был в замешательстве. – Вряд ли он много расскажет. Он умирает. Может, уже помер. Я не видел его с… Уже не помню сколько…

– Где он? Отведи меня к нему.

– А кто же присмотрит за дверью?

– Этот.

Вонючка пнул тело.

Мужчина захохотал.

– Точно. Почему бы и нет? Тогда идем.

Он снял факел со стены и махал им, пока тот не разгорелся.

– Туда.

Стражник провёл Вонючку сквозь дверь вверх по винтовой лестнице. Пока они поднимались, свет факела отражался от черного камня стен.

В комнате наверху лестницы было темно, дымно и ужасно жарко. На узком окне весела рваная шкура, защищая помещение от влаги, а в жаровне тлел кусок торфа. В комнате стоял отвратительный смрад: воняло плесенью, застарелой мочой, дымом и хворью. Пол покрывал грязный тростник, а в углу, на куче соломы, заменявшей кровать, дрожал под грудой мехов Ральф Кеннинг.

Рядом с ним лежало его оружие: меч, топор, хауберк, железный шлем и щит с изображением высунувшейся из облаков руки штормового бога, бьющего молнией в бушующее море. Краска на рисунке выцвела и облупилась, а дерево под ней начало гнить.

Ральф тоже гнил. Он метался под мехами в лихорадке; его голое, бледное тело раздулось и покрылось кровоточащими язвами и струпьями. Голова Ральфа превратилось в нечто уродливое – одна щека распухла до невообразимых размеров, а налившаяся кровью шея, грозила поглотить всё лицо. Рука с той же стороны, что и опухшая щека, стала толстой, как бревно, и в ней копошились личинки. Судя по его виду, Кеннинга много дней не мыли и не брили. Из одного глаза тек гной, а борода покрылась коркой засохшей рвоты.

– Что с ним произошло?

– Стоял на парапете, и какой-то болотный дьявол пустил в него стрелу. Всего лишь оцарапал, но… их стрелы отравлены, наконечники смазаны каким-то дерьмом или чем похуже. Мы залили рану кипящим вином, но это не помогло.

«Я не могу вести с ним переговоры».

– Убей его, – сказал Вонючка стражнику. – Он лишился рассудка, весь распух и кишит червями.

Мужчина уставился на него.

– Капитан оставил Ральфа за главного.

– Ты бы добил умирающую лошадь.

– Какую ещё лошадь? У меня никогда не было лошади.

«У меня была». В голове вспыхнуло воспоминание. Улыбчивый кричал почти как человек. С горящей гривой он поднялся на дыбы, ослеплённый болью, и бил копытами. «Нет, нет. Не мой, он не был моим. У Вонючки никогда не было лошади».

– Тогда я убью его сам.

Вонючка схватил меч Ральфа Кеннинга, лежавший возле щита. Ему все еще хватало пальцев, чтобы обхватить рукоять. Когда он рассек клинком распухшее горло, из под прорвавшейся кожи хлынул поток черной крови и желтого гноя. Кеннинг сильно дернулся, а потом замер. Комнату наполнил ужасный смрад. Вонючка бросился к лестнице. Там воздух был влажным и холодным, зато он был чище. Побледневший, едва сдерживающий рвоту железный человек выбежал за ним. Вонючка схватил его за руку.

– Кто следующий по старшинству? Где остальные?

– Кто наверху, на укреплениях, кто в зале. Спят или напиваются. Я отведу, если хотите.

– Пошли.

На всё Рамси дал ему всего один день.

Высокий зал из тёмного камня, несмотря на сквозняк, был полон дыма. Каменные стены покрывали пятна белого лишайника, в почерневшем за долгие годы очаге тлел торф, а все свободное место, как и много веков подряд, занимал массивный стол из резного камня. «Вот тут я сидел, когда был здесь в последний раз, – вспомнил Вонючка. – Робб занял место во главе стола, Большой Джон – по правую руку, а Русе Болтон – по левую. Гловеры сидели рядом с Хелманом Толхартом. Карстарк и его сыновья – напротив».

За столом, развалившись, выпивали две дюжины железнорожденных. Когда он вошёл, лишь немногие удостоили его скучающим взглядом, но большинство не обратило внимания. Все были ему незнакомы. Кое-кто из них носил плащи с застёжками в виде серебряной трески. Коддов недолюбливали на Железных Островах: мужчин считали ворами и трусами, а женщин – потаскухами, спавшими с родными отцами и братьями. Его не удивило, что, дядя оставил здесь именно их, когда Железный Флот отправился домой. «Это очень упростит мне задачу».

– Ральф Кеннинг мертв, – объявил Вонючка. – Кто здесь за главного?

Пьяные тупо уставились на него. Один засмеялся. Другой сплюнул. Наконец, мужчина из Коддов сказал:

– А кто спрашивает?

– Сын лорда Бейлона.

«Вонючка, меня зовут Вонючка, Вонючка-отключка».

– Я прибыл по приказу Рамси Болтона, лорда Хорнвуда и наследника Дредфорта, пленившего меня в Винтерфелле. Его войско стоит к северу от вас, войско его отца – к югу, но лорд Рамси готов проявить милосердие, если вы сдадите ему Ров Кейлин до захода солнца.

Он вытащил письмо, которое ему дали, и бросил на стол перед забулдыгами.

Один из них поднял его, перевернул, рассматривая печать из розового воска, и спустя какое-то время сказал:

– Пергамент. Что с него толку? Нам нужны сыр и мясо.

– Ты хотел сказать сталь, – произнес сидевший рядом с ним старик с обрубком на месте левой руки. – Мечи. Топоры. И луки, ещё сотню луков, да стрелков в придачу.

– Железнорожденные не сдаются, – произнес третий голос.

– Скажи это моему отцу. Лорд Бейлон преклонил колено, когда Роберт проломил его стену. Иначе бы он погиб. Так же как и вы, если не сдадитесь. – Вонючка указал на пергамент. – Сломайте печать. Прочитайте. Это условия, при которых вам сохранят жизнь, написанные собственной рукой лорда Рамси. Сложите оружие, и отправляйтесь со мной, тогда его светлость накормит вас, позволит уйти невредимыми на Каменный Берег и найти корабль домой. Иначе вы умрете.

– Это угроза?

Один из Коддов вскочил на ноги.

Глядя на его выпученные глаза, широкий рот и мертвенно бледную кожу, можно было подумать, что отец зачал его с рыбой, но всё же это был крупный мужчина, да ещё с длинным мечом.

– Дагон Кодд никому не сдается.

«Нет, пожалуйста, вы должны выслушать». От мысли, что с ним сделает Рамси, если он приползет в лагерь, не приведя гарнизон, он едва не обмочился. «Вонючка, Вонючка, Вонючка-ссыкучка».

– Это ваш ответ? – Он едва расслышал собственный голос. – Эта треска говорит за всех вас?

Стражник, встретивший его у двери, казалось, был уже не так уверен.

– Виктарион приказал нам держаться, это правда. Я слышал это собственными ушами. Держитесь здесь до моего возвращения, так он сказал Кеннингу.

– Да, – подтвердил однорукий. – Именно так и сказал. Его призвало Вече, но он поклялся вернуться с короной из плавника на голове и тысячей мужей за спиной.

– Мой дядя никогда не вернется, – ответил им Вонючка. – Вече короновало его брата Эурона, а Вороньего Глаза волнуют другие сражения. Вы думаете, мой дядя ценит вас? Это не так. Вы те, кого он оставил умирать. Он поступил с вами, как с грязью, которую счищает со своих сапог, сойдя на берег.

Слова достигли цели. Вонючка видел это в их глазах, в том, как они смотрели друг на друга или хмурились над своими чашами. «Они все боялись, что их бросили. Но потребовался я, чтобы превратить страх в уверенность». Здесь не было ни родичей знаменитых капитанов, ни крови великих родов Железных Островов. Тут сидели лишь сыновья рабов и морских жен.

– Если мы сдадимся, то сможем уйти? – спросил однорукий. – Так говорится в этой писульке?

Он толкнул свиток с до сих пор несломанной печатью.

– Сам прочти, – ответил Вонючка, почти уверенный, что никто из них не умеет читать. – Лорд Рамси обращается со своими пленниками достойно, пока они держат слово.

«Он забрал только пальцы на руках и ногах – и это ещё милостиво, хотя мог отрезать язык или снять кожу с ног от пятки до бедра».

– Сдайтесь, и он пощадит вас.

– Лжец. – Дагон Кодд обнажил свой длинный меч. – Ты тот, кого зовут Перевёртышем. Почему мы должны верить твоим обещаниям?

«Он пьян, – понял Вонючка. – За него говорит эль».

– Верьте во что хотите. Я доставил послание лорда Рамси. Теперь мне пора возвращаться. На ужин у нас дикий кабан и репа, вымоченные в крепком красном вине. Тем, кто пойдет со мной, будут рады на пиру. Остальные умрут в течение дня. Лорд Дредфорта приведёт своих рыцарей по гати, а его сын отправит за вами своих людей с севера. Пощады не будет. Тем, кто умрет в бою, очень повезёт. Оставшихся в живых кинут болотным дьяволам.

– Достаточно, – прорычал Дагон Кодд. – Ты решил запугать железнорожденных словами? Убирайся. Беги к своему хозяину прежде, чем я вспорю тебе брюхо, выпущу кишки и заставлю их съесть.

Он собирался сказать что-то ещё, но внезапно вытаращил глаза – с громким хрустом, прямо в середину его лба вонзился метательный топор. Меч Кодда выскользнул из его пальцев. Он задергался, как рыба на крючке, а потом упал лицом на стол.

Метнувший топор однорукий старик поднялся из-за стола, сжимая в руке другой топорик.

– Кто ещё хочет умереть? – поинтересовался он у остальных собутыльников. – Скажите, и я об этом позабочусь. – От лужи крови, где упокоился Дагон Кодд, по камню растекались красные ручейки.

– Что до меня, то я собираюсь жить, а не оставаться гнить здесь.

Один из мужчин глотнул эля. Другой перевернул свою кружку, чтобы смыть струйку крови, пока та не добралась до места, где он сидел. Все молчали. Однорукий сунул метательный топор обратно за пояс, и Вонючка понял, что победил. Он почти что снова почувствовал себя мужчиной. «Лорд Рамси будет мною доволен».

Неловкими движениями из-за отсутствующих пальцев, но благодарный за те, что лорд Рамси ему оставил, Вонючка самолично спустил знамя с кракеном. Прошла добрая половина дня, прежде, чем железнорожденные собрались в путь. Их оказалось больше, чем он думал: сорок семь в Привратной башне и ещё восемнадцать в Пьяной. Двое из них были безнадежны, ещё пятеро – слишком слабы, чтобы идти. Но всё же оставалось пятьдесят восемь бойцов. Если бы лорд Рамси пошел на штурм руин, то, несмотря на всю свою слабость, они смогли бы положить втрое большее число противников. «Он верно поступил, послав меня», – говорил себе Вонючка, взбираясь на лошадь, чтобы вывести потрепанную колонну через болото к лагерю северян.

– Оставьте оружие здесь, – сказал он сдавшимся. – Мечи, луки, кинжалы. Вооруженных сразу же убьют.

Обратный путь занял втрое больше времени, чем когда он ехал один. Для четверых неходячих соорудили грубые носилки; пятого нёс на спине его сын. Это замедляло движение, и все железнорожденные понимали, как они уязвимы для отравленных стрел болотных дьяволов. «Умру, так умру». Вонючка только молился, чтобы лучник знал свое дело, и смерть была быстрой и безболезненной. «Умереть, как мужчина, а не повторить судьбу Ральфа Кеннинга».

Однорукий, прихрамывая, ковылял впереди процессии. По его словам, звали его Адрак Хамбл и дома на Большом Вике его ждали одна островная жена и три морских.

– Когда я уплывал, три из четырёх были брюхаты, – поделился с Вонючкой однорукий, – а у Хамблов частенько рождаются близнецы. Первое, что придётся сделать по возвращении, это пересчитать своих новых сыновей. Может, даже назову одного в вашу честь, м’лорд.

«Да, назови его Вонючкой, – подумал он, – а если будет плохо себя вести, сможешь отрезать ему пальцы на ногах и кормить крысами». Вонючка повернул голову и сплюнул, думая о том, а не был ли Ральф Кеннинг счастливчиком.

К тому времени, как перед ними показался лагерь лорда Рамси, с синевато-серого неба заморосил легкий дождик. Часовой молча наблюдал за шагавшими людьми. Воздух пропитался дымом от кухонных костров. Колонна всадников, возглавляемая лордиком с лошадиной головой на щите взяла их в кольцо. «Один из сыновей лорда Рисвелла, – узнал его Вонючка. – Роджер, а может Рикард». Он не мог их различить.

– Это все? – спросил всадник на рыжем жеребце.

– Те, кто остался в живых, милорд.

– Я думал, будет больше. Мы три раза их атаковали, и три раза они нас отбрасывали.

«Мы – железнорожденные», – с внезапной гордостью подумал Вонючка, и на миг вновь стал принцем, сыном лорда Бейлона, кровью Пайка. Но даже думать так было опасно. Он должен помнить свое имя. «Вонючка, меня зовут Вонючка, Вонючка-закорючка».

Они были у самого лагеря, когда лай своры гончих возвестил о приближении лорда Рамси, сопровождаемого Амбером Смерть Шлюхам и полудюжиной любимчиков: Живодёром, Кислым Алином, Дэймоном Станцуй-для-Меня, Большим и Малым Уолдерами. Вокруг них, рыча и щёлкая зубами на незнакомцев, носились собаки. «Девочки бастарда», – сказал про себя Вонючка, прежде чем вспомнил, что никто никогда, никогда, никогда не должен использовать это слово в присутствии Рамси.

Вонючка спешился и преклонил колено.

– Милорд, Ров Кейлин ваш. Вот его последние защитники.

– Так мало. Я надеялся на большее. Они так упорно сопротивлялись. – Бледные глаза лорда Рамси засияли. – Вы должно быть, голодали. Дэймон, Алин, присмотрите за ними. Вино, эль и столько еды, сколько пожелают. Живодёр, покажи раненых нашим мейстерам.

– Да, милорд.

Несколько железнорожденных пробормотали слова благодарности, прежде чем потащиться к кухонным кострам в центре лагеря. Один из Коддов даже попытался поцеловать кольцо лорда Рамси, но собаки отогнали его, а Элисон отгрызла ему кусок уха. Не обращая внимания на текущую по шее кровь, тот подскакивал, кланялся и восхвалял милосердие его светлости.

Когда последние из них ушли, Рамси Болтон с улыбкой повернулся к Вонючке, взял его за затылок, притянул его к себе и, поцеловав в щеку, прошептал:

– Мой старый приятель Вонючка. Неужели они и правда приняли тебя за своего принца? Какие идиоты эти железные люди. Боги смеются над ними.

– Всё, чего они хотят, это отправиться домой.

– А чего хочешь ты, мой милый Вонючка? – нежно, как любовник, прошептал Рамси. Изо рта у него сладко пахло вином и гвоздикой. – Такая доблестная служба заслуживает награды. Я не могу вернуть тебе твои пальцы, но наверняка тебе что-нибудь от меня нужно. Может тебя отпустить? Освободить от службы? Хочешь пойти с ними, вернуться на свои унылые острова в сером холодном море, снова стать принцем? Или предпочтешь остаться моим верным слугой?

По спине пробежал холодок. «Будь осторожен, – сказал себе Вонючка, – очень, очень осторожен». Ему совсем не понравилась улыбка его светлости, то, как блестели его глаза, и как сверкала в уголке рта слюна. Он уже видел такое. «Ты не принц. Ты Вонючка, просто Вонючка, Вонючка-белоручка. Дай ему тот ответ, который он хочет».

– Милорд, – ответил он. – Моё место здесь, с вами. Я ваш Вонючка. Я хочу лишь одного – служить вам. Все чего я прошу… мех вина – достаточная награда для меня… красного вина, самого крепкого, что есть, столько вина, сколько может выпить мужчина…

Лорд Рамси расхохотался.

– Ты не мужчина, Вонючка. Ты всего лишь моя зверушка. Но ты получишь свое вино. Уолдер, позаботься об этом. И не бойся, я не верну тебя в подземелья, даю слово Болтона. Вместо этого мы сделаем из тебя пса. Мясо каждый день, и я даже оставлю тебе достаточно зубов, чтобы ты смог его есть. Можешь спать рядом с моими девочками. Бен, у тебя найдется для него ошейник?

– Сделаем, м’лорд, – ответил старый Костяной Бен.

Старик сделал даже больше. Той ночью в придачу к ошейнику Вонючке досталось потрепанное одеяло и половинка цыпленка. Ему пришлось сражаться за мясо с собаками, но это было лучшее, что он ел со времен Винтерфелла.

А вино… вино было тёмным и кислым, но крепким. Присев на корточки среди собак, Вонючка пил, пока не закружилась голова и его не вырвало. Он вытер рот и выпил ещё, а потом лег и закрыл глаза. Когда он проснулся, собака слизывала блевотину с его бороды, а темные облака закрывали месяц. Где-то в темноте кричали люди. Вонючка отпихнул собаку, перевернулся и снова заснул.

На следующее утро лорд Рамси отправил троих всадников вниз по гати, чтобы сообщить отцу о том, что путь свободен. Над Привратной Башней – там, где Вонючка спустил золотого кракена Пайка, подняли ободранного человека дома Болтонов. Вдоль истлевших досок дороги на вбитых прямо в болото деревянных кольях гнили красные, истекающие кровью тела. «Шестьдесят три, – Вонючка точно знал их число. – Их шестьдесят три». У одного не доставало половины руки. У другого в зубах был зажат пергамент с так и не сломанной печатью.

Три дня спустя авангард войска Русе Болтона прошел через руины и мимо ряда их жутких стражей: четыре сотни конных Фреев в серо-голубом, наконечники их копий сверкали в лучах пробивавшегося сквозь тучи солнца. Возглавляли отряд двое сыновей лорда Уолдера. Один – здоровяк с массивной выпирающей челюстью и толстыми мускулистыми руками. Другой – лысый с голодными, близко посаженными глазами, острым носом и жидкой каштановой бороденкой, еле прикрывавшей его безвольный подбородок. «Хостин и Эйенис». Вонючка помнил их по тому времени, когда ещё не знал свое имя. Хостин был подобен быку – терпеливый, но беспощадный, если его вывели из себя, и слыл самым свирепым бойцом на службе у лорда Уолдера, а старший, Эйенис – безжалостнее и намного умнее, командир, не боец. Оба слыли матерыми вояками.

Далеко позади от этого отряда под развевающимися на ветру потрепанными знаменами шагали северяне. Вонючка смотрел, как они шли – их было очень мало, и в основном пешие. Он вспомнил огромное войско, отправившееся на юг с Молодым Волком под лютоволком Винтерфелла. С Роббом на войну отправилось около двадцати тысяч мечей и копий, назад вернулись только двое из десяти, и большинство из них – воины Дредфорта.

В центре самой многолюдной части колонны ехал человек в тёмно-серых доспехах и тунике из кроваво-красной кожи. Его рондели, прикрывавшие подмышки, были выполнены в форме человеческих голов с открытыми в предсмертном крике ртами. С плеч ниспадал розовый шерстяной плащ с вышитыми на нём капельками крови, а на глухом шлеме развевался длинный шлейф из красного шёлка. «Ни одному болотному жителю не удастся убить Русе Болтона отравленной стрелой», – заметив всадника, подумал Вонючка. Позади него скрипел тарантас, запряжённый шестью сильными тягловыми лошадьми. Спереди и сзади его прикрывали арбалетчики, а тёмно-синие бархатные занавески скрывали пассажиров от посторонних глаз.

Дальше тянулись обозы: громыхающие телеги, прогнувшиеся под тяжестью провизии и военных трофеев, и повозки, заполненные ранеными и калеками. А за обозом снова шли Фреи. По меньшей мере, тысяча, может и больше: лучники, копейщики, вооруженные косами и заострёнными кольями крестьяне, вольные всадники, конные лучники, и для усиления отряда – сотня рыцарей.

Вновь обряженный в лохмотья, в ошейнике и на цепи, Вонючка с другими собаками следовал по пятам за лордом Рамси. Его светлость шагнул вперёд, чтобы приветствовать своего отца, но когда всадник в темной броне снял шлем, его лицо оказалось совсем не таким, как помнил Вонючка. Улыбка Рамси угасла, на лице вспыхнул гнев.

– Что это за шутки?!

– Просто предосторожность, – прошептал Русе Болтон, выглянув из-за занавесок крытой повозки.

Лорд Дредфорта мало походил на своего сына-бастарда: самое обычное, чисто выбритое лицо, гладкая кожа. Его нельзя было назвать ни красивым, ни уродливым. Ни одного шрама, хотя Русе участвовал в сражениях, и, несмотря на то, что ему было сильно за сорок, морщины ещё не избороздили его лицо, и лишь слабые намёки на них свидетельствовали о его возрасте. Губы были такими тонкими, что когда он их сжимал, казалось, что они вовсе исчезали. В нём была какая-то вечность, постоянство; на лице Русе Болтона гнев и радость выглядели почти одинаково. Всё, что у него было общего с Рамси – это глаза. «Холодные, словно лед. – Вонючка задумался, плакал ли когда-нибудь Русе Болтон. – Если так, не ледяные ли слезы катились по его щекам?»

Когда-то юноша по имени Теон Грейджой любил высмеивать Болтона на советах Робба Старка, передразнивая его тихий голос и отпуская шутки о пиявках. «Наверняка, он был в бешенстве. Это не тот человек, с которым можно шутить». Стоило только раз взглянуть на Болтона, как ты понимал, что в его мизинце больше жестокости, чем во всех Фреях вместе взятых.

– Отец.

Лорд Рамси преклонил колено перед своим родителем.

Лорд Русе какое-то время его изучал.

– Можешь встать.

Он повернулся, чтобы помочь двум молодым женщинам выйти из повозки.

Первая была маленького роста, очень толстая, с круглым красным лицом и тремя подбородками, видневшимися из-под соболиного капюшона.

– Моя новая жена, – представил её Русе Болтон. – Леди Уолда, это мой незаконнорождённый сын. Поцелуй мачехе руку, Рамси.

Тот так и сделал.

– И я уверен, ты вспомнишь леди Арью. Твою наречённую.

Девочка была худенькой и выше, чем он помнил, но этого и следовало ожидать. «В этом возрасте девчонки быстро растут». Она была одета в платье из серой шерсти с белой атласной подкладкой, а поверх накинут плащ из горностая, застёгнутый серебряной волчьей головой. Тёмные каштановые волосы спадали до середины спины. А ее глаза…

«Это не дочь лорда Эддарда».

У Арьи были отцовские глаза, серые глаза Старков. Девочка её возраста могла отрастить волосы, стать выше, её грудь могла округлиться, но она не могла поменять цвет глаз. «Это маленькая подружка Сансы, дочка стюарда. Джейни, так ее звали. Джейни Пуль».

– Лорд Рамси.

Девочка сделала реверанс. И это тоже было неправильно. «Настоящая Арья Старк плюнула бы ему в лицо».

– Я молюсь о том, чтобы стать вам хорошей женой и родить сильных сыновей- наследников.

– Так и будет, – пообещал Рамси. – И скоро.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 21:53 | Сообщение # 26

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 21. Джон

Свеча погасла, превратившись в лужицу воска, но сквозь ставни уже пробивался утренний свет . Джон опять заснул за работой. На столе громоздились высокие стопки книг. Сноу сам принёс их из пыльных хранилищ, где провёл с фонарем полночи. Сэм был прав, книги отчаянно нуждались в том, чтобы их рассортировали, внесли в списки и привели в порядок. Но не умеющие писать и читать стюарды не справятся с таким заданием. Придется ждать возвращения Сэма.

«Если он вернется». Джон беспокоился за Сэма и мейстера Эйемона. Коттер Пайк написал из Восточного Дозора, что у берегов Сагоса «Штормовая ворона» видела обломки галеры. Было ли разбитое судно «Чёрной птицей», одним из наемных кораблей Станниса Баратеона, или принадлежало какому-нибудь торговцу, команда распознать не смогла. «Я хотел отправить Лилли и ребенка в безопасное место. Неужели вместо этого я отправил их в могилу?»

У локтя Джона стоял остывший едва тронутый вчера ужин. Скорбный Эдд заполнил миску до предела, надеясь, что похлёбка из трех сортов мяса – печально известное блюдо Трёхпалого Хобба – размягчит черствый хлеб. Братья шутили, что три сорта мяса – это баранина, баранина и баранина, но скорее то были морковка, лук и репа. На остатках варева блестела плёнка застывшего жира.

После того, как Станнис освободил бывшие покои Старого Медведя, Боуэн Марш убеждал Джона перебраться туда. Но он не соглашался. Переезд в эти комнаты выглядел бы так, словно возвращения короля не ждут.

Когда Станнис выступил на юг, обитателей Чёрного Замка охватила странная вялость. Как будто и вольный народ, и чёрные братья затаили дыхание в ожидании вестей. Дворы и обеденный зал опустели, от башни лорда-командующего остались лишь стены, от старого общего зала – груда обугленных досок, а башня Хардина, казалось, вот-вот упадёт под порывом ветра. Единственным признаком жизни был отдаленный звон мечей, доносившийся со двора арсенала. Железный Эммет кричал Хоп-Робину, чтобы тот закрылся щитом. «Нам всем стоило бы закрыться щитами».

Джон умылся, оделся и вышел из оружейной. Во дворе он остановился, чтобы подбодрить парой слов Хоп-Робина и других подопечных Эммета. И в очередной раз отказался от предложенного Таем сопровождения. С ним и так едет достаточно людей, а если дело дойдёт до кровопролития, два лишних бойца ничем не помогут. Хотя Джон взял с собой Длинный Коготь, да и Призрак бежал следом.

К тому времени, когда Сноу добрался до конюшни, Скорбный Эдд уже оседлал и взнуздал его лошадь. Под бдительным присмотром Боуэна Марша повозки выстраивались в ряд. Лорд-стюард быстрым шагом обходил вереницу, в суматохе отдавая приказы. Его раскрасневшиеся от мороза щёки стали ещё ярче, когда он заметил Джона.

– Лорд-командующий, вы всё ещё настаиваете на этой...

– ...безумной глупости? – закончил Джон. – Признайтесь, вы ведь хотели сказать именно это, милорд. Да, настаиваю. И наш спор давно закончен. Восточный Дозор нуждается в людях. Сумеречная Башня, Серый Дозор и Ледовый Порог, несомненно, тоже. Остальные четырнадцать крепостей пустуют, и слишком большие участки Стены остаются без присмотра и защиты.

Марш поджал губы:

– Лорд-командующий Мормонт...

– ...мёртв. И он пал не от рук одичалых, а от рук своих же братьев по клятве, тех, кому доверял. Ни вы, ни я не знаем, что бы он сделал или не сделал на моем месте, – Джон повернул свою лошадь. – Довольно разговоров. В сторону!

Скорбный Эдд слышал всю перепалку. Когда Боуэн Марш поспешил прочь, он кивнул в его сторону и сказал:

– Гранаты. Они полны косточек. Человек может подавиться насмерть. Я б лучше выбрал репку. Никогда не слышал, чтобы репа причинила кому-нибудь зло.

Именно в такие моменты Джону больше всего не хватало мейстера Эйемона. Клидас хорошо заботился о воронах, но у него не было и десятой части знаний и опыта Эйемона Таргариена, а его мудрости и того меньше. Боуэн – по-своему хороший человек, но ранение, полученное на Мосту Черепов, ожесточило его, и теперь все свои разговоры он сводил к необходимости запечатать ворота. Отелл Ярвик был одновременно бесстрастен, лишён воображения и молчалив, а Первые Разведчики, казалось, гибли чуть ли не сразу после назначения. «Ночной Дозор потерял много отличных людей, – размышлял Джон, когда повозки наконец двинулись. – Старый Медведь, Куорин Полурукий, Донал Нойе, Джармен Баквелл, мой дядя...»

Пока вереница выдвигалась на юг по Королевскому тракту, начал падать снежок. Длинный ряд повозок следовал мимо полей, ручьёв и поросших лесом холмов. Сопровождали груз по дюжине копьеносцев и лучников. В последние несколько посещений Кротового городка братья столкнулись с недовольством. Некоторые его жители устраивали давку, кое-кто выкрикивал проклятия, и многие провожали их угрюмыми взглядами. Боуэн Марш считал, что лучше не рисковать, и хотя бы в этом они с Джоном были согласны.

Лорд-стюард возглавлял колонну. Чуть позади ехали Джон и Скорбный Эдд Толлет. В полумиле к югу от Чёрного Замка Эдд заставил свою лошадку подойти ближе к лошади Сноу и сказал:

– М’лорд? Взгляните-ка туда. На большого пьянчугу на холме.

Пьянчугой называли древний ясень, за столетия изогнувшийся под порывами ветра. Теперь у него появилось лицо. Печальный рот, сломанная ветка вместо носа. Два глубоко вырезанных в стволе глаза смотрели на север вдоль Королевского тракта, в сторону замка и Стены.

«Всё-таки одичалые принесли с собой своих богов». Джон не удивился. Людям нелегко отказаться от своих богов. Представление, устроенное леди Мелисандрой под Стеной, внезапно показалось фальшивым, как фиглярский фарс.

– Он чем-то похож на тебя, Эдд, – сказал Джон, пытаясь обратить всё в шутку.

– Да, м’лорд. У меня на носу не растут листья, но во всем остальном... Леди Мелисандра будет недовольна.

– Она этого не увидит. Проследи, чтобы никто ей не сказал.

– Но она многое видит в своём огне.

– Дым и пепел.

– И горящих людей. Наверное, меня. С листьями на носу. Я всегда боялся сожжения, но надеялся умереть перед этим.

Джон бросил последний взгляд на дерево, размышляя, кто же вырезал на нем лицо. Он выставил караулы вокруг Кротового городка, чтобы охранять женщин одичалых от его братьев-ворон, а также чтобы помешать вольному народу учинять набеги на юг. Несомненно, тот, кто вырезал лицо на ясене, пробрался мимо часовых. И если один человек сумел проскользнуть через кордоны, сумеют и другие. «Я мог бы еще удвоить стражу, – угрюмо подумал он. – Выделить больше людей, в ущерб дозору на Стене».

Повозки продолжали медленно ползти через метель на юг по замерзшей грязи. Спустя милю обнаружилось второе лицо, вырезанное на каштане, растущем возле превратившегося в лед ручья. Глаза дерева смотрели на старый дощатый мост.

–Вдвое больше неприятностей, – объявил Скорбный Эдд.

Листья с каштана давно облетели, но его голые коричневые ветви не пустовали. На низком, вытянувшемся над ручьем суке сидел нахохлившийся от холода ворон. Заметив Джона птица расправила крылья и каркнула. Джон поднял кулак и свистнул. Черный ворон слетел вниз, с криком:

– Зерно, зерно, зерно.

– Это зерно для вольного народа, – сказал ему Джон. – Не для тебя.

Про себя он подумал, не придется ли им всем перейти на воронье мясо прежде, чем закончится надвигающаяся зима.

Джон не сомневался, что братья на повозках тоже заметили это лицо. Все промолчали, но для любого зрячего послание было ясно как день. Однажды Джон слышал от Манса Налётчика, что большинство преклонивших колени – просто овцы.

– Собака может пасти овечье стадо, – говорил Король-за-Стеной, – но кое-кто из вольного народа – сумеречные кошки, кое-кто – камни. Одни рыскают, где хотят, и разорвут ваших псов на клочки. Другие не сдвинутся с места, пока их не пнёшь.

И сумеречные кошки, и камни едва ли отрекутся от богов, которых почитали всю жизнь, чтобы склониться перед едва знакомыми.

Прямо на север от Кротового городка на огромном дубе, обозначавшем границу поселения, был вырезан третий страж. Глубокие глаза пристально глядели на Королевский тракт. «А лицо-то недружелюбное», – отметил Джон. Лица, которые вырезали на стволах чардрев Первые Люди и Дети Леса в далёком прошлом, чаще всего были суровыми и жестокими, но огромный дуб выглядел особенно разгневанным. Казалось, он вот-вот выдернет корни из земли и с рёвом кинется на людей. «Его раны так же свежи, как раны людей, что его вырезали».

Основная часть Кротового городка находилась под землёй, укрытая от холода и снега, поэтому он всегда был больше, чем казался. И сейчас это было заметнее, чем когда-либо раньше. Магнар теннов, готовясь штурмовать Чёрный Замок, мимоходом предал пустую деревню огню. Наверху остались лишь груды обгоревших балок и старые, черные от копоти камни. Но внизу, под замёрзшей землей, уцелели туннели, убежища и глубокие подвалы, и именно там укрывались люди вольного народа, ютились в темноте, как кроты, в честь которых и был назван город.

Повозки встали полукругом перед остатками бывшей деревенской кузницы. Неподалёку стайка детей с разрумянившимися лицами строила снежную крепость, но при виде одетых в чёрное братьев они разбежались и юркнули в подземные норы. Спустя несколько мгновений из-под земли стали появляться взрослые. И с ними пришло зловоние: вонь немытых тел и грязной одежды, дерьма и мочи. Джон видел, как один из братьев сморщил нос и сказал что-то своему соседу. «Пошутил про воздух свободы», – догадался он. Слишком многие из его подчинённых насмехались над вонью дикарей в Кротовом городке.

«Дурацкое предубеждение», – подумал Джон. Люди вольного народа ничем не отличались от бойцов Ночного Дозора, кто-то был чистым, кто-то грязным, но большинство бывали порой чистыми, порой грязными. А эта вонь – просто запах тысячи людей, набившихся битком в подвалы и туннели, рассчитанные не более чем на сотню.

Одичалым происходящее было не в новинку. Безмолвно они встали в очереди у повозок. На каждого мужчину приходились три женщины, многие с детьми – бледными тощими созданиями, цепляющимися за юбки. Джон увидел лишь несколько младенцев. «Грудные дети умерли во время перехода, – понял он, – а те, кто пережил битву, умерли в королевском лагере для пленных».

Бойцы держались лучше. Три сотни боеспособных мужчин, как утверждал Джастин Масси на совете. Их сосчитал лорд Харвуд Фелл. «Еще есть копьеносицы – пятьдесят-шестьдесят, возможно, даже сотня». Джон знал, что при подсчете Фелла учитывались и раненые. Таких он увидел множество – на грубых костылях, безруких с пустыми рукавами, с одним глазом или половиной лица, безногих, которых несли товарищи. Все они были с серыми лицами, изможденные. «Сломленные люди, – подумал Джон. – Мертвецы с чёрными руками – не единственный вид живых трупов».

Однако не все бойцы пали духом. Полудюжина теннов в бронзовых доспехах стояли группой на лестнице одного из подвалов, молча наблюдая и не делая попыток присоединиться к остальным. В развалинах старой деревенской кузницы Джон заметил большого лысого человека, в котором узнал Хеллека, брата Хармы Собачьей Головы. Однако свиньи Хармы исчезли. «Съедены, без сомнения». Двое в мехах были рогоногими, столь же дикими, сколь и тощими, они ходили босиком даже по снегу. «Среди этих овец все еще встречаются волки».

Ему об этом напомнила Вель в их последнюю встречу.

– Между вольным народом и поклонщиками больше сходства, чем различий, Джон Сноу. Мужчины остаются мужчинами, а женщины – женщинами, не важно, по какую сторону Стены они родились. Хорошие люди и плохие, герои и негодяи, люди чести и лжецы, трусы и изуверы... у нас, как и у вас, довольно тех и других.

«Она права». Сложность заключалась в том, чтобы отличить одних от других, отделить овец от волков.

Чёрные братья начали раздавать съестное. Они привезли куски твёрдой солонины, вяленую треску, сухие бобы, репу, морковь, мешки ячменной и пшеничной муки, маринованные яйца, бочки с луком и яблоками.

Джон услышал, как Волосатый Хэл говорил одной женщине:

– Ты можешь взять или яблоко, или луковицу, но что-то одно. Ты должна сделать выбор.

Женщина, кажется, не поняла.

– Мне нужно два яблока и две луковицы. По одному мне и моему мальчику. Он болеет, но яблоко поставит его на ноги.

Хэл покачал головой.

– Он должен прийти и сам взять своё яблоко. Или луковицу. Но не то и другое сразу. И ты тоже. Ну, что выбираешь – яблоко или луковицу? Поспеши, ещё многие ждут своей очереди.

– Яблоко, – сказала она, и получила одно, старое, высохшее, маленькое и вялое.

– Шевелись, женщина! – крикнул мужчина, стоявший на три места дальше неё. – Тут холодно.

Женщина не обратила внимания на крик.

– Дайте еще одно, – сказала она Волосатому Хэлу. – Это для сына. Пожалуйста. Это такое маленькое.

Хэл взглянул на Джона. Тот покачал головой. Яблоки и так скоро закончатся. А если каждому, кому захочется, давать по два яблоку, опоздавшим не достанется ни одного.

– Отходи! – сказала девочка, стоявшая за женщиной, и толкнула её в спину. Женщина пошатнулась, уронила яблоко и упала. Остальные продукты выпали из ее рук. Бобы рассыпались, репа закатилась в грязную лужу, мешок муки порвался и его драгоценное содержимое вывалилось в снег.

Поднялись злые крики на старом и общем языках. Еще большая сутолока разразилась у другой повозки.

– Этого недостаточно, – ворчал старик. – Вы, проклятые вороны, хотите уморить нас голодом.

Сбитая с ног женщина ползала на коленях, собирая свою снедь. Джон увидел проблеск обнаженной стали парой ярдов дальше. Его лучники наложили стрелы на тетивы.

Он повернулся в седле:

– Рори, утихомирь их.

Рори поднял огромный рог к губам и дунул.

Суматоха и толкотня прекратились. Головы обернулись. Заплакал ребенок. Ворон Мормонта перешел с левого плеча Джона на правое, кивая головой и бормоча:

– Сноу, Сноу, Сноу.

Джон подождал, пока стихли последние отголоски, пришпорил лошадь и выехал вперед, чтобы все могли его видеть.

– Мы кормим вас так, как можем, даём столько пищи, сколько можем выделить. Яблоки, лук, репа, морковь... впереди долгая зима, а наши закрома не бездонны.

– Вы вороны едите досыта, – Хеллек выступил вперед.

«Пока что».

– Мы охраняем Стену. Стена защищает королевство... а теперь – и вас. Вы знаете, кто наш враг. И знаете, что грядет. Некоторые из вас сталкивались с ними раньше. Мертвецы и белые ходоки, трупы с синими глазами и чёрными руками. Я тоже их видел и отправил одного в ад. Они убивают, а потом посылают ваших же мертвецов против вас. С ними не совладали ни великаны, ни тенны, ни кланы ледяной реки, ни рогоногие, ни вольный народ... и чем короче дни, а ночи – длиннее, тем возрастает их могущество. Вы покинули свои дома и бежали от них на юг сотнями и тысячами... зачем? Чтобы оказаться в безопасности. Что ж, вашу безопасность обеспечивает Стена. И мы, чёрные вороны, которых вы презираете.

– Безопасность и голод, – сказала сидевшая на корточках женщина с обветренным лицом, копьеносица, судя по виду.

– Хотите есть лучше? – спросил Джон. – Еда предназначена для бойцов. Помогите нам охранять Стену – и будете есть так же хорошо, как любой из ворон.

«Или так же плохо, когда запасы станут подходить к концу».

Воцарилась тишина. Одичалые обменялись настороженными взглядами.

– Есть, – пробормотал ворон. – Зерно, зерно.

– Драться за тебя? – прозвучал голос с сильным акцентом. Сигорн, молодой магнар теннов, говорил на общем языке сильно запинаясь. – Не драться за тебя. Убить тебя – лучше. Убить ваших всех.

Ворон забил крыльями:

– Убить, убить.

Отец Сигорна, старый магнар, погиб под обрушившейся лестницей во время штурма Чёрного Замка. «Я чувствовал бы то же самое, если бы кто-нибудь попросил меня присоединиться к Ланнистерам ради общей цели», – сказал себе Джон.

– Твой отец пытался убить нас всех, – напомнил он Сигорну. – Магнар был храбрым человеком, но всё же потерпел поражение. А если бы выиграл... кто бы тогда защищал Стену? – Он отвернулся от теннов. – Стены Винтерфелла тоже были крепкими, но теперь замок лежит в руинах, сожжённый и разрушенный. Стена сильна людьми, которые её обороняют.

Старик, прижимающий к груди репу, сказал:

– Вы убивали нас, вы морили нас голодом, а теперь хотите сделать из нас рабов.

Коренастый краснолицый мужчина громко прокричал:

– Я скорее стану ходить голым, чем надену черные лохмотья на свою задницу.

Одна из копьеносиц рассмеялась:

– Даже твоя жена не хочет видеть тебя голым, Баттс.

Дюжина голосов зазвучала одновременно. Тенны кричали на старом языке. Маленький мальчик расплакался. Джон Сноу дождался, пока все не угомонятся, после чего повернулся к Волосатому Хэлу и спросил:

– Что ты сказал той женщине?

Хэл растерялся.

– Вы имеете в виду, насчет еды? Яблоко или луковица? Это всё, что я сказал. Они должны сделать выбор.

– Вы должны сделать выбор, – повторил Джон Сноу. – Все вы. Никто не требует от вас принять наши обеты, и мне не важно, каким богам вы поклоняетесь. Мои боги – старые боги, боги Севера, но вы можете оставить себе красного бога, или Семерых, или любого другого, который слышит ваши молитвы. Нам нужны копья и луки. Нам нужны глаза на Стене.

Я возьму каждого мальчика старше двенадцати лет, который знает, как держать копьё и натягивать лук. Я возьму ваших стариков, раненых и калек, даже тех, кто больше не может сражаться. Для них есть другие задания. Делать стрелы, доить коз, собирать дрова, убирать конюшни... работе нет конца. Да, я возьму и ваших женщин тоже. Мне не нужны стыдливые девы, нуждающиеся в защите, но я приму столько копьеносиц, сколько явится.

– А девочек? – спросила девочка, такая же юная, как Арья, когда Джон видел её последний раз.

– Шестнадцати лет и старше.

– Ты берешь мальчишек с двенадцати.

В Семи Королевствах двенадцатилетние мальчики часто уже были пажами или оруженосцами, многие годами тренировались с оружием. Двенадцатилетние девочки оставались детьми. «Но это одичалые».

– Как хотите. Беру мальчиков и девочек с двенадцати лет. Но только тех, кто готов слушаться. Это требование одинаково для всех. Я не прошу вас кланяться мне, но назначу вам своих капитанов и сержантов, которые будут говорить вам, когда вставать и когда спать, где есть, когда пить, что надевать, когда доставать мечи и выпускать стрелы. Люди Ночного Дозора служат всю жизнь. Я не стану просить этого от вас, но пока вы на Стене, будете мне подчиняться. Не выполните приказ – отрублю вам голову. Спросите братьев, если сомневаетесь. Они видели, как я это делал.

– Отрублю! – крикнул ворон Старого Медведя. – Отрублю, отрублю, отрублю.

– Выбор за вами, – сказал им Джон Сноу. – Те, кто хотят помочь нам удерживать Стену, вернутся в Чёрный Замок со мной, и я позабочусь об их вооружении и пище. Остальные – забирайте лук и репу и уползайте назад, в свои норы.

Девочка первой шагнула вперед:

– Я могу драться. Моя мать была копьеносицей.

Джон кивнул. «Ей, возможно, даже нет двенадцати», – подумал он, глядя, как она протискивается между парой стариков, но не мог отказать своему единственному новобранцу.

За девчонкой последовала пара подростков, мальчишки не старше четырнадцати лет. Потом покрытый шрамами мужчина без глаза.

– Я тоже их видел, мертвецов. Даже вороньё лучше них.

Высокая копьеносица, старик на костылях, круглолицый мальчик с сухой рукой, юноша, чьи рыжие волосы напомнили Джону об Игритт.

А потом Хеллек.

– Я не люблю вас, вороны, – прорычал он, – но и Манс мне никогда не нравился, не более чем моей сестре. Но мы дрались за него. Почему бы не подраться за вас?

И тогда будто прорвало плотину. Хеллек был выдающимся человеком. «Манс не ошибся».

– Вольный народ следует не за именами или маленькими зверьками, вышитыми на туниках, – говорил ему Король-за-Стеной. – Они не станут танцевать за монетки, им не важно, как ты себя величаешь, какова твоя должность и кто был твоим предком. Они следуют за силой. Они следуют за человеком.

Родичи Хеллека последовали за ним, затем один из знаменосцев Хармы, потом люди, сражавшиеся вместе с ней, а следом те, кто слышал легенды об их доблести. Седобородые старики и зеленые юнцы, воины в расцвете сил, раненые и калеки, немало копьеносиц, даже трое из рогоногих.

«Но ни один из теннов». Магнар развернулся и исчез в туннелях, за ним по пятам последовали его подручные в бронзовых доспехах.

К тому времени, когда было роздано последнее вялое яблоко, повозки переполнились одичалыми, людей было на шестьдесят три больше, чем утром, когда вереница повозок отправилась из Чёрного Замка.

– Что вы собираетесь с ними делать? – спросил Джона Боуэн Марш, когда они ехали назад по Королевскому тракту.

– Обучить их, вооружить и распределить. Отправить туда, где они нужны. В Восточный Дозор, Сумеречную Башню, Ледовый Порог, Серый Дозор. Я собираюсь открыть еще три крепости.

Лорд-стюард оглянулся:

– А женщины? Наши братья не привыкли к присутствию женщин, милорд... Их клятва... будут драки, насилие...

– Эти женщины носят ножи и прекрасно умеют ими пользоваться.

– Рано или поздно какая-нибудь из этих копейщиц перережет глотку одному из наших братьев. Что тогда?

– Тогда мы потеряем бойца, – сказал Джон, – но только что мы получили шестьдесят три новобранца. Вы отлично умеете считать, милорд. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мои подсчеты говорят, что в таком случае у нас останется шестьдесят два.

Марша это не убедило:

– К нам добавились шестьдесят три рта, милорд... но сколько из них действительно бойцы, и на чьей стороне они будут сражаться? Да, они, скорее всего, поддержат нас, если Иные придут к воротам... но если это будет Тормунд Великанья Смерть или Плакальщик с десятью тысячами воющих убийц, что тогда?

– Тогда и узнаем. Пока же будем надеяться, что до этого никогда не дойдет.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 22:35 | Сообщение # 27

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 22. Тирион

Ему снились отец и Лорд в Саване. В этом кошмаре они были единым целым. Сдавив его в каменных объятиях, отец склонился, чтобы подарить веявший могильным холодом поцелуй… и тут Тирион проснулся. Во рту пересохло, и чувствовался привкус крови, а сердце колотилось как бешеное.

– Наш мёртвый карлик, похоже, воскрес, – произнёс Хэлдон.

Тирион потряс головой, чтобы окончательно придти в себя.

«Горести. Я упал в воду в Горестях».

– Я не умер.

– Ну, на это мы ещё посмотрим. – Над ним возвышался Полумейстер. – Утка, будь послушной птичкой и вскипяти немного бульона для нашего друга. Он наверняка голоден.

«Я на борту ”Скромницы”, – догадался Тирион, лежа под колючим пледом, от которого разило уксусом. – Горести остались позади. Это был лишь сон. Мне всё это привиделось, когда я тонул».

– Почему от меня воняет уксусом?

– Это всё Лемора. Говорят, растирания уксусом помогают от серой хвори. Лично я в этом сомневаюсь, но попробовать-то можно, хуже не будет. Гриф вытащил тебя из воды, а она откачала воду из лёгких, хоть ты и был холодный, как ледышка, а губы уже посинели. Яндри предлагал выбросить тебя обратно за борт, но парень не позволил.

«Принц».

Воспоминания обрушились на него, словно ураган: каменный человек тянет к нему покрытые трещинами серые руки, из пальцев сочится кровь.

«Он был тяжёлым, словно валун, и тянул вниз за собой».

– Меня спас Гриф?

«Как же он меня ненавидит, раз не дал умереть».

– Сколько я проспал? И где мы?

– В Селорисе. – Хэлдон вытащил из рукава миниатюрный ножик. – Вот, держи. – Легким движением руки он метнул нож в Тириона.

Карлик испугано отшатнулся когда лезвие, задребезжав, воткнулось в палубу у него между ног.

– Зачем? – удивился он, выдернув нож.

– Снимай ботинки и уколи по очереди все пальцы на руках и ногах.

– Звучит довольно… болезненно.

– Надеюсь, что так и будет. Приступай.

Тирион стащил с себя ботинки, затем стянул чулки и недоуменно уставился на свои ноги. На его взгляд, они выглядели не лучше и не хуже, чем обычно. Он осторожно потыкал острием ножа большой палец.

– Сильнее, – потребовал Хэлдон Полумейстер.

– Нужно до крови?

– Если понадобится…

– Я же себе все пальцы изрежу.

– Мы тут не в считалочки пальцев играем. Посмотрим, что ты почувствуешь. Если боль – можешь спать спокойно, а нет – начинай бояться.

«Серая хворь».

Тирион скривился и с силой ткнул ножом в следующий палец. Увидев выступившую на месте укола бусинку крови, он тихо ругнулся.

– Больно. Теперь ты счастлив?

– Сейчас спляшу на радостях.

– Ну и вонючие у тебя ноги, Йолло, похлеще моих, – скривился Утка, принёсший бульон. – Гриф ведь предупреждал, что не стоит прикасаться к каменным людям.

– Ага, вот только подзабыл предупредить их, что не следует прикасаться ко мне.

– Ты не просто тыкай ножом в пальцы, а проверяй, нет ли там серых омертвевших участков кожи и не чернеют ли ногти, – наставлял Хэлдон. – Если увидишь такие признаки – режь. Лучше остаться без пальца, чем без ноги. Лучше лишиться руки, чем провести остаток дней, рыдая на Мосту Мечты. Закончишь с первой ногой – принимайся за вторую, затем руки.

Опустив злосчастную ногу, карлик закинул на неё другую и вновь принялся колоть себя ножом.

– А палец между ног мне тоже потыкать?

– Проверь. Вреда не будет.

– Это тебе вреда не будет… А может его просто отрезать, всё равно никакой пользы.

– Да пожалуйста! Высушим, набьём чем-нибудь и продадим за огромные деньги. Причиндалы карлика обладают магической силой.

– Я годами твердил о том же всем женщинам, – усмехнулся Тирион, ткнул острием ножа подушечку большого пальца на руке и быстро сунул его в рот, чтобы отсосать выступившую кровь. – И сколько времени мне себя истязать? Когда точно мы узнаем, что я здоров?

– Честно? – прищурился Полумейстер. – Никогда. Ты пол реки выхлебал – может, серая хворь уже расползается по твоему телу, превращая внутренности в камень. Сначала сердце и лёгкие, а потом всё остальное. И если я прав, то покалывание пальцев и обтирания уксусом тебя не спасут. Как закончишь, отправляйся есть суп.

Бульон был хорош. Правда, Тирион заметил, что Полумейстер сел на другой конец стола, стараясь держаться подальше от него. «Скромница» пришвартовалась к потрёпанному пирсу на восточном берегу Ройна. Со стоявшей на якоре двумя пирсами ниже волантийской галеры сходили на берег солдаты. Пристань была буквально утыкана жавшимися друг к дружке торговыми лавками, палатками и складами. А за сложенной из песчаника стеной в красных лучах заходящего солнца полыхали огнём городские башни и купола.

«И всё же это не город».

Селорис до сих пор считался большой деревней, и управляли им из Старого Волантиса. Это был не Вестерос.

На палубу вышла Лемора, а следом за ней принц. Увидев Тириона, она бросилась к нему и крепко обняла.

– Благодарение Матери! Я молилась за тебя, Хугор.

«Ну хоть ты за меня молилась».

– За это я на тебя не в обиде.

Приветствие Юного Грифа было более сдержанным. Наследничек трона пребывал в дурном настроении, злясь, что его заставили остаться на «Скромнице» и не позволили сойти на берег вместе с Яндри и Исиллой.

– Мы лишь хотим уберечь тебя, – успокаивала юношу Лемора. – Уж больно нынче времена неспокойные.

– По пути из Горестей в Селорис на восточном берегу мы трижды видели всадников, скакавших вдоль реки на юг. Дотракийцев. Однажды они пронеслись так близко от нас, что было слышно, как звенят колокольчики в их косах, и иногда ночами за восточными холмами сияло зарево от их костров. Еще нам встретились военные суда – волантийские речные галеры, полные солдат-рабов. Триархи, как видно, опасаются атаки на Селорис, – рассказал Полумейстер.

Тирион практически сразу понял, что к чему. Селорис единственный среди таких же крупных прибрежных поселений располагался на восточном берегу Ройна, отчего он был уязвимее для табунщиков, чем города на другой стороне.

«Даже если так, не велика добыча. Будь я на месте кхала, то сделал бы вид, что хочу напасть на Селорис, заставив волантийцев броситься на его защиту, а сам повернул бы на юг и рванул прямо на Волантис».

– Я умею пользоваться мечом, – настаивал на своём Юный Гриф.

– Даже храбрейшие из твоих предков в опасные времена держались поближе к гвардейцам.

Лемора сменила рясу септы на наряд, скорее подходящий жене или дочери зажиточного торговца. Тирион присмотрелся к ней повнимательнее. Он довольно легко раскусил, кто скрывается под синими крашеными волосами Грифа и Юного Грифа, Яндри и Исилла, похоже, были теми, кем казались, а Утка даже проще, чем пытался изобразить. Но вот Лемора...

«Кто же она на самом деле? Зачем она здесь? Полагаю, не ради золота. Что для неё значит этот принц? Была ли она когда-нибудь настоящей септой?»

Хэлдон тоже заметил смену её наряда.

– И как же нам реагировать на эту внезапную утрату веры? Я бы предпочел видеть вас в облачении септы, Лемора.

– А на мой вкус, уж лучше голой, – хмыкнул Тирион.

Лемора наградила его укоризненным взглядом.

– Потому что душа у тебя нечестивая. Одеяние септы выставляет напоказ нашу связь с Вестеросом, привлекая ненужное внимание. – Она повернулась к принцу Эйегону. – Вы не единственный, кому приходится прятаться.

Похоже, парня это мало успокоило.

«Идеальный принц, но при этом совсем ещё ребенок, ничего не смыслящий в жизни и её превратностях».

– Принц Эйегон, раз уж мы оба застряли на судне, не окажете ли вы мне честь сыграть со мной партию в кайвассу, дабы скоротать за ней время? – предложил юноше Тирион.

Принц бросил на него настороженный взгляд.

– Меня уже мутит от кайвассы.

– Вы хотите сказать, что до тошноты надоело проигрывать карлику?

Как и рассчитывал Тирион, эти слова задели парня за живое:

– Пойди принеси доску и фигуры. На этот раз я разобью тебя в пух и прах.

Они уселись, скрестив ноги, прямо на палубу возле каюты, и игра началась. Юный Гриф построил свою армию для атаки, выведя вперед дракона, слонов и боевого коня.

«Стратегия юнца, столь же глупая, сколь и смелая. Рискнуть всем ради быстрой победы».

Карлик предоставил принцу сделать первый ход. Хэлдон, стоя позади них, наблюдал за игрой.

Когда принц потянулся к своему дракону, Тирион кашлянул.

– На вашем месте я бы не стал этого делать. Большая ошибка выводить дракона так скоро, – невинно улыбнулся он. – Ваш отец знал, чем грозит храбрецу безрассудство.

– Ты знал моего настоящего отца?

– Видел пару раз. Когда Роберт его убил, мне было лишь десять лет, и мой собственный отец прятал меня в Утёсе. Нет, не могу сказать, что я знал принца Рейегара. Не так хорошо, как ваш мнимый отец. Лорд Коннингтон ведь был лучшим другом принца, верно?

Юный Гриф откинул со лба прядь синих волос.

– Они вместе служили оруженосцами в Королевской Гавани.

– Наш лорд Коннингтон – воистину самый преданный друг. А как же иначе, раз он до сих пор так верен внуку короля, отобравшего у него земли и титулы, а затем отправившего в изгнание. А зря. Когда мой отец захватил Королевскую Гавань, друг Рейегара был бы там весьма кстати и мог помешать размазать по стене королевские мозги драгоценного сыночка своего венценосного приятеля.

Парень покраснел.

– Я же тебе говорил. Убили не меня, а сына какого-то кожевника из Вонючей Канавы, чья жена умерла во время родов. Бедняк продал младенца лорду Варису за кувшин арборского золотого. Сыновей у него хватало, а вот арборского вина попробовать не довелось. Варис забрал меня у моей матери, поменяв на мальца из «канавы».

– Да уж. – Тирион передвинул своих слонов. – И как только этот «принц из канавы» благополучно окочурился, евнух, не теряя времени, тайно переправил вас через Узкое море к своему толстому дружку. Сыроторговец спрятал вас на лодке и нашёл лорда-изгнанника, согласившегося назваться вашим отцом. Прелестная история, без сомнений. Когда вы завоюете Железный Трон, барды воспоют ваше спасение во всех красках… если, конечно, наша прекрасная Дейенерис соизволит взять вас в мужья.

– Она так и сделает. Должна сделать.

– Должна? – Тирион скептически поцокал языком. – Неподходящее слово для ушей королевы. Конечно, вы для неё отличная партия. Умный, смелый, да к тому же красавец – о таком мечтает любая девица. Но Дейенерис Таргариен – не какая-то там девица. Она вдова дотракийского кхала, мать драконов и покорительница городов – прямо-таки, Эйегон Завоеватель с сиськами. Она может оказаться не такой уж и сговорчивой, как вам бы хотелось.

– Она согласится. – Эйегон выглядел сбитым с толку. По всему было видно, ему и в голову не приходило, что его невеста откажется выйти за него замуж. – Ты её совсем не знаешь. – И схватив фигуру боевого коня, принц с грохотом опустил её на доску.

Карлик пожал плечами.

– Я знаю, что она провела детство в изгнании, бедствуя, живя лишь мечтами и надеждами. В вечных бегах из города в город, всегда в опасности, в страхе. И никого не было рядом, кроме полубезумного брата… Брата, продавшего её девственность дотракийцу за обещание дать армию. Я знаю, что где-то в степях вылупились её драконы, и она сама заново родилась вместе с ними. Знаю, что она горда. А как иначе? Что у нее осталось кроме гордости? Она сильна. А как по-другому? Дотракийцы презирают слабость. Будь Дейенерис слаба, то сгинула бы вместе с Визерисом. Я знаю, что она жестока. Астапор, Юнкай и Миэрин – отличное тому доказательство. Она пересекла бескрайние степи и Красную пустыню, на её жизнь не раз покушались, против неё строили заговоры и использовали тёмное колдовство. Она оплакала брата, мужа и сына. Втоптала города работорговцев в пыль своей изящной ножкой. И как, по-вашему, отреагирует эта королева, когда, представ перед ней с протянутой рукой, вы пролепечете: «Доброго утра тебе, тетушка. Я – восставший из мертвых твой племянник Эйегон. Я всю жизнь прятался на лодке, но теперь смыл синюю краску с волос и хотел бы забрать одного дракона… ах да, я уже говорил, что у меня больше прав на Железный Трон, чем у тебя?»

Эйегон скрипнул зубами от ярости.

– Я приду к своей тете не с протянутой рукой. Я явлюсь к ней как родич, во главе армии.

– Малюсенькой такой армии.

«Ну вот, это его хорошенько разозлило». Этот разговор напомнил карлику беседы с Джоффри. «У меня просто дар злить принцев».

– У королевы Дейенерис огромное войско, но вы не имеете к нему никакого отношения. – Тирион передвинул своих арбалетчиков на соседнюю клетку.

– Говори, что хочешь. Она станет моей невестой, лорд Коннингтон позаботится об этом. Я верю ему, как родному.

– Может, нарядитесь шутом вместо меня? Не доверяйте никому. Ни своему мейстеру без цепи, ни лже-отцу, ни подлизе Утке, ни очаровательной Леморе, ни одному из этих милых друзей, растивших вас с колыбели. И в первую очередь не доверяйте сыроторговцу, Пауку и этой юной драконьей королеве, на которой вознамерились жениться. Конечно от всего этого недоверия у вас начнется несварение желудка и бессонница, но уж лучше страдать от бессонницы, чем заснуть вечным сном. – Карлик передвинул черного дракона через горную цепь. – Но кто я такой, чтобы вас учить? Ваш приемный отец – великий лорд, а я всего лишь скрюченный коротышка, похожий на мартышку. И все же, на вашем месте я бы поступил иначе.

Последняя фраза привлекла внимание парня.

– Иначе? Как именно?

– Будь я на вашем месте? Я бы отправился не на восток, а на запад. Высадился в Дорне и созвал знамена. Семь Королевств никогда ещё не были такой легкой добычей, как сейчас. На железном Троне сидит мальчишка, на севере хаос, речные земли разорены, в Штормовом Пределе и на Драконьем Камне хозяйничают повстанцы. Когда наступит зима, в королевстве разразится голод. И кто же будет со всем этим разбираться? Кого беспрекословно слушается мальчик, правящий Семью Королевствами? Конечно же, мою ненаглядную сестрицу! Больше некого. Моего брата Джейме влекут сражения, а не власть. Много раз ему нужно было лишь протянуть руку – и вот она власть, но он просто отмахнулся от всех этих возможностей. Мой дядя Киван мог бы стать неплохим регентом, если бы кто-то возложил на него эти обязанности, но он никогда не возьмёт их сам. Боги создали его исполнителем, но не лидером. – «Предположим, таким его сделали не только боги, но и мой отец». – Мэйс Тирелл с радостью захапал бы себе скипетр, но мои родственнички не из тех, кто останется тихо стоять в сторонке. И все вокруг ненавидят Станниса. Кто же остался? Оп-ля-ля – только Серсея.

– Вестерос изранен и истекает кровью. Ни секунды не сомневаюсь, что и сейчас моя сестрица залечивает эти раны… солью. Серсея деликатна, как король Мейегор, самоотверженна, как Эйегон Недостойный, и мудра, как Эйерис Безумный. Она никогда не забывает пренебрежения – настоящего или только кажущегося. Она считает осторожность трусостью, а инакомыслие – неповиновением. И жадности её нет предела. Она жадна до власти, до почестей, жадна до любви. До сих пор правление Томмена держится лишь на союзах, которые так тщательно создавал мой отец. Но близок день, когда она все их разрушит, все до единого. Высаживайтесь и созывайте знамёна. Никто не оставит ваш призыв без ответа – ни лорды всех мастей, ни простой люд. Но не тяните с этим, мой принц. Можно упустить момент. Волна, поднимающая вас на своем гребне, скоро покатится вниз. Постарайтесь прибыть в Вестерос до того, как моя сестра падёт и кто-то более сообразительный займёт её место.

– Но, – растерялся принц Эйегон, – как же мы победим без Дейенерис и её драконов?

– А вам и не обязательно побеждать, – ответил Тирион. – Всё, что вам нужно сделать – это созвать знамена, сплотить своих сторонников и продержаться до тех пор, пока Дейенерис не присоединится к вам со своей армией.

– Ты же сам сказал, что она может меня не принять?

– Пожалуй, я слегка преувеличил. Может она и сжалится, когда вы приползете просить её руки, – пожал плечами карлик. – Вы правда готовы рискнуть своим троном, понадеявшись на женскую прихоть? Но если вы отправитесь в Вестерос… о, тогда совсем другое дело. Вы уже мятежник, а не попрошайка. Храбрый, безрассудный, истинный наследник Таргариенов, идущий по стопам Эйегона Завоевателя. Дракон!

– Говорю же, я знаю нашу юную королеву. Стоит ей услышать, что убитый сын её брата Рейегара жив, что этот храбрый мальчик, горя желанием отомстить за своего отца и вернуть Железный Трон роду Таргариенов, поднял над Вестеросом драконье знамя её предков и мужественно сражается, окруженный со всех сторон неприятелем… она примчится к вам на всех парусах. Вы последний из её рода, а Мать Драконов, эта Разбивающая Цепи, прежде всего – спасительница. Девушка, утопившая в крови города рабовладельцев, лишь бы совершенно чужие ей люди не томились в оковах, едва ли оставит в беде сына собственного брата. И когда, прибыв в Вестерос, она увидит вас в первый раз, то вы встретитесь на равных, как мужчина и женщина, а не как королева и проситель. Неужели после этого она сможет не влюбиться в вас? – Улыбаясь, он схватил своего дракона и передвинул его на другой край доски. – Надеюсь, ваше величество простит меня. Ваш король в ловушке. Поражение в четыре хода.

Принц изумленно уставился на игральную доску:

– Мой дракон…

– …слишком далеко, чтобы спасти вас. Вам следовало переместить его в центр битвы.

– Но ты же сказал…

– Я солгал. Не верьте никому, и держите дракона поблизости.

Юный Гриф резко вскочил на ноги и пнул игральную доску. Фигурки разлетелись во все стороны и, подпрыгивая, покатились по палубе «Скромницы».

– Собери их, – приказал юноша.

«В конце концов, может он и правда Таргариен».

– Как пожелает ваше величество. – Тирион опустился на четвереньки и принялся подбирать фигурки, ползая по палубе.

День близился к вечеру, когда на «Скромницу» вернулись Яндри и Исилла. Едва поспевавший за ними носильщик толкал перед собой тачку, доверху нагруженную провизией: солью, мукой, свежим маслом, завернутыми в полотно окороками, мешками с апельсинами, яблоками и грушами. На плече Исиллы красовалась громадная, размером с Тириона, щука, а Яндри тащил на загривке бочонок с пивом.

Увидев стоявшего у сходней карлика, Исилла остановилась так резко, что Яндри врезался в нее и соскользнувшая с её плеча щука чуть было не шлепнулась обратно в реку. Подоспевший Утка еле успел схватить рыбину. Уставившись на Тириона, Исилла сделала странный жест, как будто протыкая воздух тремя пальцами.

«Знак, ограждающий от зла».

– Давай помогу тебе с рыбешкой, – предложил Тирион Утке.

– Нет, – одёрнула Исилла. – Не приближайся. И не смей трогать еду, кроме той, что ешь сам.

Карлик послушно поднял над головой руки:

– Как прикажешь.

Яндри опустил винный бочонок на палубу.

– Где Гриф? – спросил он у Хэлдона.

– Спит.

– Тогда буди. Мы принесли новости, которые будут ему интересны. В Селорисе только и говорят, что о королеве. По слухам, она до сих пор торчит в Миэрине под осадой. Если верить базарным байкам, то Старый Волантис скоро присоединится к войне против неё.

Хэлдон поджал губы.

– Сплетням рыботорговцев доверять нельзя. Но думаю, Гриф захочет это услышать. Вы ж его знаете, – и Полумейстер спустился в каюту.

«Девчонка так и не выступила на запад».

Без сомнения, у неё были на это веские причины. Между Миэрином и Волантисом не менее пятисот лиг пустынь, гор, болот, да древних руин. Плюс Мантарис с его зловещей репутацией.

«Город монстров, но если она отправится по суше, то где же еще ей достать еды и воды? Морем, конечно, быстрее, но если у нее нет кораблей…»

Тем временем на палубу, где Исилла поливала лимонным соком скворчавшую на жаровне щуку, вышел Гриф. На наемнике была надета кольчуга, плащ из волчьей шкуры, мягкие кожаные перчатки и тёмные шерстяные штаны. Если он и удивился, увидев здравствующего Тириона, то не подал вида, если не считать его обычной хмурости. Он отвел Яндри к румпелю и стал с ним что-то обсуждать. Они разговаривали слишком тихо, чтобы карлик мог услышать хоть слово.

Наконец Гриф подозвал Хэлдона.

– Надо выяснить, правдивы ли слухи. Ступай на берег и разузнай, что сможешь. Каво наверняка в курсе. Если только ты его найдёшь. Проверь «Речника» и «Расписную Черепаху», да ты и сам знаешь, где ещё он бывает.

– Сделаю. И возьму с собой карлика. Четыре уха лучше, чем два. К тому же, вы помните, как Каво относится к кайвассе.

– Как хочешь. Постарайтесь вернуться до восхода. Если вас что-то задержит, то отправляйтесь к «Золотому Братству».

«Речь истинного лорда», – подумал про себя Тирион.

Хэлдон накинул на плечи плащ с капюшоном, а Тирион сменил пёстрый самодельный шутовской наряд на более неприметный серый. Гриф выдал каждому из них кошель серебра из сундука Иллирио. «Для развязывания языков».

Пока они шли по набережной, закат сменили сумерки. Карлик и Полумейстер шагали то мимо пустых судов с поднятыми сходнями, то мимо кораблей, на которых толпились вооруженные люди, провожавшие их настороженными взглядами. Висевшие над прилавками у городской стены бумажные фонарики освещали мощеную дорогу разноцветными огоньками.

Тирион наблюдал, как лицо Хэлдона становилось то зелёным, то красным, то фиолетовым. Где-то впереди сквозь какофонию иноземного говора пробивалась странная музыка – нежные, высокие ноты флейты переплетались с грохотом барабана, а неподалёку заливалась лаем собака.

И, конечно, на причале сновали шлюхи. Речной или морской порт всегда оставался портом, а там, где матросы, непременно крутятся и потаскухи.

«Не об этом ли говорил мой отец? Может, все шлюхи отправляются к морю?»

Шлюхи Ланниспорта и Королевской Гавани – свободные женщины. В Селорисе их сёстры по ремеслу были рабынями, на что указывала татуировка в виде слезинок под правым глазом.

«Большей частью старые и страшные, как грех, если не хуже». От их вида даже трахаться почти расхотелось.

Тирион почувствовал на себе любопытные взгляды. Глядя, как он вперевалочку ковыляет на своих коротких ногах, шлюхи принялись шептаться и хихикать, прикрывая рты ладошками. «Можно подумать, никогда карликов не видали».

Речные ворота охранял взвод волантийских копейщиков. В стальных когтях, торчавших из их латных рукавиц, отражались огни факелов. Шлемы, сделанные в виде тигриных морд, не скрывали лиц с зелёными полосами-татуировками на щеках. Тирион знал, как солдаты-рабы Волантиса гордятся своими тигриными полосками.

«Тоскуют ли они по воле? – размышлял он. – И что станут делать, если эта юная королева дарует им свободу? Кем ещё они могут быть, если не тиграми? Кто я, если не лев?»

Один из тигров, увидев карлика, сказал что-то остальным, и те засмеялись. Когда Тирион со своим спутником подошли к воротам, стражник стянул с руки когтистую рукавицу вместе с провонявшей потом перчаткой, а затем, обхватив карлика за шею, грубо потер его голову. Всё произошло так внезапно, что ошарашенный случившимся Тирион даже не сопротивлялся, а лишь спросил у Полумейстера:

– Зачем он это сделал?

– Он говорит, что потереть голову карлика – к удаче, – объяснил Хэлдон, перекинувшись со стражником парой слов на чужом языке.

Тирион выдавил улыбку.

– Скажи ему, что отсосать у карлика – к ещё большей удаче.

– Лучше не надо. Тигры славятся своими острыми зубами.

Тем временем другой стражник, нетерпеливо помахивая факелом, дал им понять, что можно проходить. Хэлдон Полумейстер уверенным шагом направился в Селорис, а Тирион заковылял вслед за ним.

Их взору открылась огромная ярко освещенная площадь, даже в это позднее время заполненная людьми. Над воротами постоялых домов и борделей раскачивались на железных цепях фонари, сделанные из разноцветного стекла, а не бумаги, в отличие от тех, что висели перед городской стеной. Справа перед храмом из красного камня горел костер. Стоявший на балконе жрец в алых одеждах что-то вещал собравшейся вокруг пламени группке людей. А чуть дальше, напротив постоялого двора, за игрой в кайвассу коротали время путешественники. В здание, судя по всему бордель, беспрерывно то входили, то выходили пьяные солдаты. Рядом с конюшней женщина стегала мула. Мимо прогрохотала двухколёсная телега, запряжённая белым карликовым слоном.

«Другой мир, – подумал Тирион, – но не так уж он и отличается от моего».

На площади возвышалась статуя из белого мрамора, изображавшая безголового всадника на боевом коне. И конская сбруя, и доспехи статуи выглядели роскошно.

– А это кто такой? – заинтересовался Тирион.

– Триарх Хоронно. Волантийский герой Кровавого Века. Его выбирали триархом на протяжении сорока лет, а потом он устал от выборов и провозгласил себя пожизненным триархом. Волантийцы, впрочем, не оценили эту шутку и вскоре после этого его казнили – разорвали пополам, привязав к двум слонам.

– Статуе явно не хватает головы.

– Он был тигром. Когда к власти пришли слоны, их сторонники вошли в раж и поотбивали головы у статуй тех, кто, по их мнению, был виновником всех войн и смертей. – Полумейстер пожал плечами. – Это случилось уже в другую эпоху. Пойдём-ка лучше послушаем, о чём говорит жрец. Могу поклясться, что там прозвучало имя Дейенерис.

Перейдя через площадь, они присоединились к толпе у храма, которая становилась всё больше и больше. Зажатый между возвышающимися над ним людьми карлик понял, что за всеми этими задницами вряд ли много увидишь. Тирион слышал почти каждое слово, произнесенное жрецом, но не улавливал смысл.

– Ты понимаешь, о чём он говорит? – спросил он у Хэлдона на общем языке.

– Обязательно бы понял, если бы один карлик не орал мне в ухо.

– Я не орал. – Скрестив на груди руки, Тирион вертел головой, рассматривая лица мужчин и женщин, остановившихся послушать жреца. И куда бы он ни взглянул, всюду маячили татуировки.

«Рабы. Четверо из пяти – рабы».

– Жрец призывает волантийцев отправиться на войну, – объяснил ему Полумейстер. – Но на правильной стороне, в качестве воинов Владыки Света – Рглора, создавшего солнце и звезды, извечного борца с тьмой. Нессос и Малакво отвернулись от света, жёлтые гарпии с востока посеяли тьму в их сердцах. Он говорит о…

– Драконах. Это слово я понял. Он сказал «драконы».

– Угу. Драконы явились, чтобы вознести её к славе.

– Её. Дейенерис?

Хэлдон кивнул.

– Бенерро послал из Волантиса весть дальше по миру. Её пришествие – это исполнение древнего пророчества. Из дыма и соли была она рождена, дабы сотворить мир заново. Она – возродившийся Азор Ахаи… и её победа над тьмой принесёт лето, которому не будет конца… сама смерть преклонит пред ней колени, а те, кто падет, сражаясь за неё, переродятся заново…

– А я обязан переродиться в этом же теле? – спросил Тирион. Люди всё прибывали. Он чувствовал, что давка растёт.

– Кто такой Бенерро?

Хэлдон вздёрнул бровь.

– Первосвященник красного храма Волантиса, Пламя Истины, Свет Мудрости, Первый Служитель Владыки Света, Раб Рглора.

Единственным известным Тириону красным жрецом был Торос из Мира. Дородный, добродушный, в заляпанной винными пятнами одежде гуляка, который вечно ошивался при дворе Роберта, напиваясь вдрызг лучшими королевскими винами и воспламеняя свой меч ради турнирных схваток.

– Я предпочитаю толстых, безнравственных и циничных жрецов, – сказал он Хэлдону. – Тех, что, развалившись на мягких атласных подушках, трескают сладости и вставляют маленьким мальчикам. Беду приносят те, кто искренне верит в богов.

– Возможно, у нас получится использовать нынешнюю беду себе на пользу. Я знаю, где мы можем найти ответы.

Хэлдон направился мимо безголовой статуи к расположенному на площади большому каменному постоялому двору. Над дверью висел ярко раскрашенный панцирь огромной черепахи. Внутри, словно далёкие звёзды, мерцали тусклые красные огоньки сотни свечей. Воздух сочился ароматами жареного мяса и специй, а рабыня с вытатуированной на щеке черепахой разливала бледно-зелёное вино.

Хэлдон остановился на пороге.

– Вон там, те двое.

В нише за резным каменным столом для игры в кайвассу сидели два человека. Прищурившись от красного света свечей, они смотрели на расставленные на доске фигуры. Первый был тощим мужчиной болезненного вида с редеющими чёрными волосами и длинным острым носом, а второй – широкоплечий и толстопузый, с длинными вьющимися локонами, спускавшимися ниже воротника. Оба, не отрываясь, смотрели на доску, пока Хэлдон не втиснул между ними свой стул:

– Мой карлик играет в кайвассу лучше вас обоих вместе взятых.

Оторвавшись от игры, здоровяк недовольно взглянул на непрошеных гостей и произнёс какую-то фразу на языке Старого Волантиса. Он говорил слишком быстро, чтобы Тирион смог понять смысл сказанного. Тощий откинулся на спинку стула и спросил на общем языке:

– Он продается? Коллекции диковинок триарха не помешал бы играющий в кайвассу карлик.

– Йолло не раб.

– Какая жалость. – Тощий передвинул ониксового слона.

Его соперник, игравший алебастровой армией, неодобрительно поджал губы и переставил своего боевого коня.

– Зря, – заметил Тирион, игравший свою роль знатока кайвассы.

– И верно, зря, – согласился тощий, сделав ответный ход боевым конем, за которым последовала череда быстрых ходов. – Ты продул, друг мой, – улыбнулся тощий.

Здоровяк кинул сердитый взгляд на доску и, ворча что-то на своем родном языке, поднялся из-за стола. Его противник рассмеялся:

– Да ладно тебе. Карлик так сильно не воняет.

Он жестом пригласил Тириона занять освободившееся место.

– Твоя очередь, коротышка. Выкладывай серебро, глянем, насколько ты хорош в игре.

«В какой именно игре?» – чуть было не брякнул Тирион, вскарабкиваясь на стул.

– Мне играется лучше на сытый желудок и с чашей вина в руке. – Проявив гостеприимство, тощий подозвал рабыню, чтобы заказать еду и питье.

– Благородный Каво Ногарис служит таможенным офицером здесь, в Селорисе. Мне ни разу не удалось победить его в кайвассу, – с почтением произнёс Хэлдон.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 22:38 | Сообщение # 28

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Тирион всё понял.

– Может, мне улыбнется удача. – Он развязал кошель и принялся столбиком выкладывать на доску монеты, пока Каво одобрительно не улыбнулся.

Игроки расставляли фигуры каждый на своей стороне перегороженного ширмой игрового поля.

– Что слышно из низовий? Будет ли война? – спросил тем временем Хэлдон.

Каво пожал плечами.

– Юнкайцы рвутся воевать. Они называют себя Мудрыми Господами. Не знаю, как там у них с мудростью, но в хитрости недостатка нет. Их посол прибыл к нам с сундуками, набитыми золотом и драгоценными камнями, и двумя сотнями рабов: едва расцветших девочек и ещё не бреющихся мальчиков, обученных пути семи вздохов. Мне рассказывали, что его взятки щедры, а пиры запоминаются надолго.

– Юнкайцы подкупили ваших триархов?

– Только Нессоса. – Каво убрал ширму и пристально оглядел расположение войск Тириона. – Малакво, может, стар и беззуб, но он всё ещё тигр, а Донифоса больше не переизберут. Город жаждет войны.

– Но почему? – удивился Тирион. – До Миэрина много лиг по морю. Чем же милая деточка обидела Старый Волантис?

– Милая? – засмеялся Каво. – Если хоть половина историй, дошедших до нас из Залива Работорговцев, правдива, эта деточка – настоящий монстр. Говорят, она кровожадна, и тех, кто скажет слово поперёк, сажают на колья, и они умирают долгой мучительной смертью. Говорят, она колдунья, кормящая своих драконов новорожденными младенцами, клятвопреступница и богохульница, что она нарушает перемирия, угрожает послам и вымещает свой гнев на тех, кто служил ей верой и правдой. Говорят, её похоть невозможно утолить: она совокупляется с мужчинами, женщинами, евнухами и даже с псами и детьми. Горе тому любовнику, что не сможет её удовлетворить. Она отдается мужчинам, взамен забирая их души.

«Прекрасно, – подумал Тирион, – если она отдастся мне, пусть забирает мою маленькую невзрачную душонку».

– Под «говорят» ты подразумеваешь тех работорговцев-изгнанников, которых она вышвырнула из Астапора и Миэрина, – ухмыльнулся Хэлдон. – Пустая клевета.

– В любой клевете есть доля правды, – возразил Каво. – К тому же, главный грех девчонки неоспорим. Это самонадеянное дитя взяло на себя смелость уничтожить торговлю людьми, однако Заливом Работорговцев дело далеко не заканчивается. Это часть всемирного морского промысла, и драконья королева замутила воду. За Чёрными Стенами лорды из древних родов спят неспокойно, прислушиваясь, как их рабы точат на кухне длинные ножи. Рабы обрабатывают наши поля и ухаживают за нашим скотом, чистят наши улицы, учат наших детей. Они сторожат наши стены, гребут на наших галерах, сражаются за нас в битвах. А теперь, оглядываясь на восток, они видят там эту сияющую издалека юную королеву, эту Разбивающую Цепи. Этого не потерпят не только представители древних родов, бедняки тоже ненавидят её. Даже последний попрошайка – и тот стоит выше раба. А эта драконья повелительница хочет отобрать у него последнее утешение в жизни.

Карлик переставил вперед своего копьеносца. Каво ответил лёгкой кавалерией. Тирион передвинул арбалетчика на одну клетку и сказал:

– Красный жрец на улице, похоже, считает, что Волантис должен сражаться на стороне серебряной королевы, а не против неё.

– Красным жрецам лучше бы попридержать языки, – нахмурился Каво Ногарис. – Уже начались потасовки между их прихожанами и теми, кто поклоняется иным богам. Яростные речи Бенерро приведут лишь к тому, что он навлечет на себя большую беду.

– Какие речи? – спросил карлик, крутя в руке фигурку простолюдина.

Волантиец с досадой отмахнулся.

– В Волантисе каждую ночь тысячи рабов и вольноотпущенников наводняют храмовую площадь, чтобы послушать болтовню Бенерро о кровоточащих звездах и огненном мече, который очистит мир. Из его проповедей следует, что Волантис наверняка сгорит в огне, если триархи поднимут оружие против серебряной королевы.

– Ну, такой ход событий даже я мог бы предсказать. А вот и еда.

На ужин принесли тарелку с жареной козлятиной, кусками разложенной на нарезанном кольцами луке. Приправленное специями мясо, сочащееся кровью внутри и покрытое хрустящей корочкой снаружи, источало вкуснейший аромат. Тирион схватил кусок. Козлятина оказалась такой горячей, что он обжёг пальцы, но такой вкусной, что он тут же потянулся за следующим куском. Карлик запил его бледно-зеленым волантийским ликёром, вкус которого по сравнению с теми напитками, что он пил последнее время, более всех напоминал вино.

– Отлично, – заявил он и, приподняв пальцами своего дракона, убрал одного из слонов Каво. – Самая сильная фигура в игре. У Дейенерис Таргариен, как известно, таких три.

– Три, – согласился Каво, – каждый против трех тысяч врагов. Граздан мо Эраз не единственный посол, которого отправили из Жёлтого Города. Когда мудрые господа поведут свои войска против Миэрина, легионы из Нового Гиса выступят на их стороне. Толосийцы. Элирийцы. Даже дотракийцы.

– Дотракийцы топчутся и у ваших собственных ворот, – сказал Хэлдон. – Кхал Поно.

Каво отмахнулся бледной рукой.

– Табунщики приходят, мы дарим им подарки, табунщики уходят.

Он снова передвинул свою катапульту, накрыл ладонью алебастрового дракона Тириона и убрал его с поля.

Остальные фигуры постигла та же участь, хотя карлик и продержался ещё с дюжину ходов.

– Пришло время для горьких слез, – подытожил Каво, сгребая кучку серебра. – Ещё партию?

– Думаю, хватит, – помотал головой Хэлдон. – Мой карлик получил урок смирения. Пожалуй, нам лучше вернуться на корабль.

Костер на площади всё ещё пылал, но жрец ушел, и толпа разошлась. В окнах борделя мерцали огоньки свечей, а изнутри доносился женский смех.

– Ночь только началась, – заметил Тирион, – а Каво наверняка рассказал нам далеко не всё. Зато шлюхи много чего слышат от мужчин, которых обслуживают.

– Ты так соскучился по женщинам, Йолло?

– Заскучаешь тут, когда вся любовь в собственных руках.

«Вполне вероятно, что Селорис именно то место, куда отправляются шлюхи. Тиша может быть здесь прямо сейчас с вытатуированными на щеке слезами».

– Я ж чуть не утонул. После такого мужчине необходима женщина. Кроме того, хочу удостовериться, что мой дружок не окаменел.

Полумейстер рассмеялся.

– Буду ждать тебя в таверне у ворот. Не затягивай там с этим делом.

– На этот счет можешь не переживать. Большинство женщин предпочитают закончить со мной как можно быстрее.

Бордель оказался довольно скромненьким по сравнению с теми, что карлик частенько посещал в Ланниспорте и Королевской Гавани. Хозяин хоть и говорил только по-волантийски, зато отлично понимал звон серебра. Он провел карлика под аркой в длинную пахнущую ладаном комнату, где скучали четыре полураздетые рабыни. На взгляд Тириона, двум из них было не меньше сорока, а самой младшей пятнадцать или шестнадцать. Привлекательными их вряд ли можно было назвать, но они были и не такими страшными, как те, что он видел в доках. Одна была явно беременна. Другая просто толстуха с железными кольцами в сосках. И у каждой – татуировка в виде слез под глазом.

– У тебя есть девушка, говорящая на языке Вестероса? – спросил Тирион.

Хозяин недоумённо прищурился, и карлик повторил свой вопрос на Высоком Валирийском. Пару слов, похоже, тот всё-таки понял и ответил на Волантийском, но Тирион смог разобрать лишь фразу «закатная девушка» и решил, что хозяин имеет в виду девушку из Закатных Королевств.

В борделе была лишь одна такая, но совсем не Тиша. Конопатое лицо и бронзовые кудри девушки говорили о том, что грудь у неё тоже покрыта веснушками, а волосы между ног – рыжие.

– Сойдёт, – кивнул Тирион. – И принеси кувшин. Красное вино к красноволосой красавице.

Шлюха с отвращением рассматривала его безносое лицо.

– Я пугаю тебя, лапуля? Мерзкое чудовище, как сказал бы мой отец, если б не гнил в могиле.

Девушка хоть и выглядела как уроженка Вестероса, но не знала ни слова на общем языке.

«Возможно, она попала в рабство ещё ребёнком».

Её комната оказалась совсем маленькой, но на полу лежали мирийский ковёр и матрас, набитый перьями, а не соломой.

«Видал и похуже».

– Скажешь, как тебя зовут? – спросил Тирион, когда она протянула ему чашу с вином. – Нет?

Вино оказалось крепким и кислым и не нуждалось в переводе.– Пожалуй, самое время наведаться в твою пещерку. – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Ты хоть раз спала с монстром? Почему бы не сделать это сейчас? Долой одежду и марш в постель, если ты не против. А если и против, всё равно это ничего не меняет.

Девушка застыла столбом, удивлённо уставившись на Тириона, пока он не забрал у неё кувшин и не принялся задирать ей юбки. Тут она поняла, что от неё требуется, хотя и не проявила особой активности. У Тириона так долго не было женщины, что он кончил уже после третьего толчка.

Слезая с девушки, карлик чувствовал скорее стыд, чем удовлетворение.

«Это было ошибкой. Какой же жалкой тварью я стал».

– Тебе не знакома женщина по имени Тиша? – спросил он, наблюдая, как его семя вытекает из нее на постель. Шлюха не ответила.

– Ты знаешь, куда отправляются шлюхи?

Девушка продолжала молчать.

«Она как неживая… Я только что поимел труп».

Её спина была исполосована шрамами, а глаза ничего не выражали, застыв, как у мертвеца. «У нее даже нет сил ненавидеть меня».

Ему захотелось вина. Много вина. Тирион схватил кувшин и поднес к губам. Он пил так жадно и быстро, что вино красными струйками полилось по подбородку и закапало с бороды на матрас. В тусклом свете свечей оно выглядело таким же тёмным, как и вино, отравившее Джоффри. Допив, Тирион отшвырнул в сторону кувшин, перекатился на край лежанки и сполз вниз. Он пошарил рукой по полу, надеясь найти ночной горшок, но того нигде не было.

Внезапно подкатила тошнота, и Тирион, грохнувшись на колени, облевал ковёр – тот самый великолепный пушистый мирийский ковёр, прекрасный, как сама ложь.

Шлюха жалобно вскрикнула.

«Они накажут за это её», – устыдился за себя Тирион.

– Отрежь мне голову и отвези ее в Королевскую Гавань, – посоветовал он девушке. – Моя сестра сделает тебя леди, и больше никто не посмеет сечь тебя розгами. – Поняв, что до неё не доходит, о чём он говорит, Тирион раздвинул ей ноги и, пристроившись между ними, взял её снова. Хотя бы это она способна понять.

Вскоре вино закончилось, и сам Тирион обессилел, так что он поднял с пола тряпьё девушки и швырнул его к двери. Она поняла намек и поспешно убралась из комнаты, оставив его в одиночестве лежать в темноте на продавленном матрасе.

«Я вдрызг пьян».

Он не смыкал глаз, боясь заснуть. Там, за занавесом сна подстерегали Горести. Крутые скользкие каменные ступени уносились в бесконечную высь, и где-то там наверху поджидал Лорд в Саване.

«Не хочу встречаться с ним».

Он неуклюже оделся в темноте и наощупь нашёл выход на лестницу.

«Гриф сдерет с меня шкуру. Ну и ладно… Если и есть на свете карлик, заслуживающий такой участи, то это я».

Внезапно на середине лестницы его нога скользнула в пустоту. Лишь чудом избежав падения, он с грохотом съехал по лестнице. Сидевшие внизу шлюхи удивлённо наблюдали за его спуском. Приземлившись у подножия лестницы, Тирион с усилием поднялся на ноги и отвесил им поклон.

– Я куда как проворнее, когда пьян. Боюсь, что испортил ваш ковёр, – повернулся он к хозяину заведения. – Девушка не виновата. Позвольте мне заплатить за него. – И, вытащив из кармана горсть монет, швырнул её прямо ему в лицо.

– Бес, – произнес за спиной чей-то низкий голос.

В темном углу комнаты сидел мужчина с елозившей у него на коленях шлюхой.

«А эту мне не показали. Я бы выбрал её вместо конопатой».

Девушка была моложе других: стройная, красивая, с длинными серебристыми волосами. Скорее всего лиссенийка… но мужчина, на чьих коленях она сидела, был из Семи Королевств. Дюжий и плечистый, лет сорока, а может и старше. Несмотря на большие залысины на лбу, его щёки и подбородок покрывала жёсткая щетина, а на руках густо росли волосы, даже на костяшках пальцев.

Тириону совсем не понравилось, как выглядит этот незнакомец, и ещё меньше – большой чёрный медведь, украшавший его одеяние.

«Шерсть. Он носит шерстяную одежду в такую жару. На такое хватит мозгов только у рыцаря».

– Приятно в такой дали от дома услышать родной язык, – сделав над собой усилие, поприветствовал незнакомца карлик. – Но боюсь, вы меня с кем-то спутали. Меня зовут Хугор Хилл. Позвольте угостить вас чашей вина, друг мой.

– Я и так уже достаточно пьян. – Рыцарь отпихнул шлюху, поднялся на ноги и, сняв висевший на стене позади него меч, вытащил клинок из ножен...

Сталь скользнула по коже с лёгким шорохом. Пламя свечей отражалось в широко распахнутых глазах шлюх, с жадностью взиравших на эту сцену. Хозяин заведения бесследно испарился.

– Ты мой, Хугор.

Пытаться сбежать было так же безнадёжно, как и драться. Тирион так опьянел, что не смог бы даже заговорить зубы рыцарю. Карлик беспомощно развёл руками.

– И что же ты со мной сделаешь?
– Отвезу тебя к королеве, – ответил рыцарь.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 22:59 | Сообщение # 29

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 23. Дейенерис

Галазза Галар прибыла в Великую Пирамиду в сопровождении дюжины Белых Милостей – благородных девушек, слишком юных, чтобы провести положенный год служения в садах удовольствий при храме. Вместе они представляли собой прекрасную картину – гордая старица в зелёном в окружении одетых в белые мантии и вуали маленьких девочек, воплощавших саму невинность.

Королева тепло поприветствовала гостей и поручила Миссандее проследить, чтобы девочек накормили и развлекли, пока они с Зелёной Милостью ужинают наедине.

Повар приготовил им роскошную трапезу – ягнёнка в меду, благоухающего растёртой мятой и поданного с её любимым лакомством – мелкими зелёными фигами. Двое из лучших её «воспитанников» подносили еду и наполняли чаши. Это были брат с сестрой – волоокая Квезза и тощий мальчик по имени Гразхар, приходившиеся родственниками Зелёной Милости. Та приветствовала их поцелуями и спросила, хорошо ли они справлялись со своими обязанностями.

– Они оба очень милы, – заверила жрицу Дени. – Квезза иногда поёт для меня. У неё красивый голос. А сир Барристан обучает Гразхара и других мальчиков традициям западного рыцарства.

– Они мои кровные родственники, – сказала Зелёная Милость, пока Квезза наполняла её чашу тёмно-красным вином. – Отрадно слышать, что они угодили вашей лучезарности. Надеюсь, и я смогу быть полезной.

У старой женщины были седые волосы и пергаментно-тонкая кожа, но годы не затуманили её зелёных, в тон облачению, печальных и полных мудрости глаз.

– Да простит меня ваша лучезарность, вы выглядите… утомленной. Вы хорошо высыпаетесь?

Дени едва не рассмеялась:

– Не очень. Вчера под покровом ночи три галеры из Кварта поднялись вверх по Скахазадхану. Дети Матери обстреляли их паруса горящими стрелами и забросали палубы горшками со смолой, но кораблям удалось ускользнуть, почти неповрежденными. Квартийцы намерены перекрыть реку так же, как перекрыли бухту. И теперь они не одни. К ним присоединились три галеры из Нового Гиса и каррака из Толоса.

В ответ на предложенный ею союз толосийцы объявили её шлюхой и потребовали вернуть Миэрин под власть великих господ. Но это было лучше, чем ответ от Мантариса, доставленный в кедровом сундуке караванным путем. Внутри она обнаружила головы трёх своих посланников, пересыпанные солью.

– Возможно, нам помогут ваши боги. Попросите их наслать бурю и прогнать корабли из бухты.

– Я помолюсь и принесу жертву. Может, боги Гиса меня и услышат. – Галазза Галар отхлебнула вина, не отрывая взгляда от Дени. – Внутри стен штормы бушуют не меньше, чем снаружи. Минувшей ночью погибло ещё несколько вольноотпущенников, по крайней мере, мне так сказали.

– Трое, – с горечью ответила Дейенерис. – Трусы вломились к ткачихам. Те никому не причиняли вреда, лишь создавали прекрасные произведения. У меня над кроватью висит подаренный ими гобелен. Прежде чем перерезать женщинам горло, Дети Гарпии изнасиловали их и сломали ткацкий станок.

– Мы наслышаны об этом. И до сих пор, ваша лучезарность находила в себе смелость отвечать на резню милосердием. Вы не причинили вреда никому из детей-заложников.

– Пока нет. – Дени прониклась симпатией к своим юным подопечным. Одни из них были застенчивыми, другие – отважными, некоторые – милыми, некоторые – угрюмыми, но все вместе – невинными.

– Если я казню своих чашниц, кто же будет наливать мне вино и прислуживать за ужином? – ответила она, стараясь, чтобы это прозвучало как шутка.

Жрица не улыбнулась.

– Говорят, что Бритоголовый собирается скормить их вашим драконам. Жизнь за жизнь. За каждого зарезанного солдата Медных тварей он отнимет жизнь у ребенка.

Дени поковыряла еду в тарелке. Она не осмеливалась посмотреть туда, где стояли Гразхар и Квезза, боясть расплакаться.

«Бритоголовый намного жестокосерднее меня». Они полдюжины раз ссорились из-за заложников.

– Дети Гарпии посмеиваются в своих пирамидах, – сказал этим утром Скахаз. – Что пользы в заложниках, если вы их не казните? – В его глазах она всего лишь слабая женщина.

«Мне хватило Хаззеи. Что хорошего в мире, купленном кровью малых детей?»

– Эти убийства не их деяние, – слабым голосом ответила Дени Зеленой Милости. – Я не мясник.

– И Миэрин благодарен за это, – сказала Галазза Галар. – Мы слышали, что Король-Мясник из Астапора мертв.

– Убит собственными солдатами после приказа выступить и атаковать юнкайцев. – В её словах звучала горечь. – Тело ещё не успело остыть, а его место уже занял другой, назвавшись Клеоном Вторым. Всего через восемь дней ему перерезали горло, и убийца потребовал корону себе. Как и любовница первого Клеона. Жители Астапора прозвали их Король-Горлорез и Королева-Шлюха. Их последователи сражаются друг с другом на городских улицах, а юнкайцы со своими наемниками ждут под стенами города.

– Да, скорбные времена. Ваша лучезарность, могу ли я осмелиться дать вам совет?

– Вы знаете, как высоко я ценю вашу мудрость.

– Тогда внемлите мне сейчас и вступите в брак.

– Ах, – Дени ожидала этого.

– Вы часто говорили о том, что вы всего лишь юная девушка. Глядя на вас, видишь девушку, слишком юную и хрупкую для таких испытаний. Рядом с вами должен быть король, чтобы помочь нести это бремя.

Дени наколола ломоть ягненка и, откусив кусочек, медленно прожевала:

– Скажите, способен ли король надуть щеки и сдуть корабли Ксаро обратно в Кварт? Может ли он хлопнуть в ладоши и прорвать осаду Астапора? Накормить досыта моих детей и вновь принести мир на наши улицы?

– А вы? – спросила Зеленая Милость. – Король не бог, но сильный мужчина способен на многое. Когда мой народ смотрит на вас, то видит прибывшую из-за морей завоевательницу, явившуюся убить нас и превратить наших детей в рабов. Король в силах это изменить. Король из благородного гискарского рода может примирить город с вашим правлением. Иначе я опасаюсь, что оно закончится, как и началось – кровью и огнём.

Дени продолжала ковырять еду в тарелке.

– И кого боги Гиса прочат мне мужем и супругом?

– Хиздара зо Лорака, – решительно произнесла Галазза Галар.

Дени даже не потрудилась притвориться удивленной:

– Почему Хиздар? Скахаз тоже высокого происхождения.

– Скахаз из рода Кандак, Хиздар – Лорак. Да простит меня ваша лучезарность, но только истинный гискарец способен уловить разницу. Мне часто приходилось слышать, что вы от крови Эйегона Завоевателя, Джейехериса Мудрого, Дейерона Юного Дракона. Благородный Хиздар наследник Маздхана Великолепного, Хазрака Красивого и Зхарака Освободителя.

– Его предки мертвы, как и мои. Разве Хиздар призовёт их тени, чтобы защитить Миэрин от врагов? Мне нужен муж с кораблями и мечами. Вы же предлагаете мне предков.

– Мы древний народ. Предки важны для нас. Вступите в брак с Хиздаром зо Лораком и родите сына. Его отцом станет гарпия, а матерью – дракон. В этом ребенке исполнятся пророчества, и ваши враги растают, как снег.

«Жеребец, который покроет весь мир». Дени знала истинную цену пророчествам. Они сотканы из слов, а слова – только ветер. Не будет у Лорака ни сына, ни наследника, в котором объединятся дракон и гарпия. «Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, когда высохнут моря и ветер унесёт горы, как листья», – только тогда её лоно сможет зачать ребенка…

…но у Дейенерис Таргариен есть другие дети. Десятки тысяч человек, когда она разбила их цепи, провозгласили её матерью. Она подумала о Храбром Щите, о брате Миссандеи, о той женщине – Рилоне Ри, так прекрасно игравшей на арфе. Никакой брак не вернёт их к жизни, но если супруг поможет остановить жестокие убийства, тогда ради погибших она обязана выйти замуж.

«Если я вступлю в брак с Хиздаром, не отвратит ли это от меня Скахаза?» Бритоголовому она доверяла больше, чем Хиздару, но на троне он стал бы настоящим бедствием: слишком вспыльчив и злопамятен. Она не видела выгоды от брака с мужчиной, которого ненавидят так же, как и её. Насколько могла судить Дени, Хиздар пользовался большим уважением.

– А что думает об этом мой предполагаемый супруг? – спросила она Зелёную Милость.

«Что он замышляет на мой счет?»

– Ваше величество может спросить его самого. Благородный Хиздар ожидает внизу. Позовите его, если изволите.

«Ты слишком много себе позволяешь, жрица», – подумала королева, но проглотила гнев и заставила себя улыбнуться.

– Почему бы нет? – Она послала за сиром Барристаном и попросила старого рыцаря привести к ней Хиздара. – Там долгий подъем. Отправьте Безупречных ему помочь.

Пока благородный Хиздар поднимался, Зелёная Милость закончила трапезу:

– Я удалюсь, если это угодно вашему великолепию. Не сомневаюсь, что вам и благородному Хиздару нужно многое обсудить.

Пожилая женщина смахнула капельку меда с губ, одарила Квеззу и Гразхара прощальным поцелуем в лоб и опустила на лицо шелковую вуаль.

– Я возвращаюсь в Храм Милости и помолюсь, чтобы боги подсказали нашей королеве мудрое решение.

Когда она вышла, Дени позволила Квеззе вновь наполнить чашу, отпустила детей и приказала, чтобы к ней допустили Хиздара зо Лорака.

«Если он осмелится произнести хоть слово о своих драгоценных Бойцовых Ямах, я прикажу вышвырнуть его с террасы».

Хиздар носил простую зелёную мантию под стёганым камзолом. Он вошел с торжественным лицом и низко поклонился.

– Вы мне даже не улыбнётесь? – спросила Дени. – Неужели я вас так сильно пугаю?

– Я всегда становлюсь серьёзным в присутствии такой красоты.

Хорошее начало.

– Выпейте со мной. – Дени сама наполнила его чашу. – Вам известно, почему вы здесь. Похоже, Зелёная Милость полагает, что если я возьму вас в мужья, то все мои печали вмиг рассеются.

– Я никогда не сделал бы столь смелого заявления. Мужчины рождены для борьбы и страданий. Наши враги исчезают лишь с нашей смертью. Однако я могу стать вам опорой. У меня есть золото, друзья, влияние, и в моих жилах течет кровь Старого Гиса. Я никогда не был женат, однако у меня двое внебрачных детей, мальчик и девочка, поэтому я способен подарить вам наследников. Я могу примирить город с вашим правлением и положить конец всей этой ночной поножовщине на улицах.

– Сможете ли? – Дени вгляделась в его глаза. – Почему ради вас Дети Гарпии решат отложить свои ножи? Вы один из них?

– Нет.

– А признались бы мне, будь это так?

– Нет, – рассмеялся он.

– Бритоголовый знает, как добиться правды.

– Не сомневаюсь, что Скахаз быстро заставит меня сознаться. Проведя день с ним, я стану одним из Детей Гарпии. Два – и стану самой Гарпией. Три – и окажется, что в детстве я приложил руку к убийству вашего отца в Закатных Королевствах. Затем он посадит меня на кол, и вы сможете полюбоваться моей смертью… но потом убийства продолжатся, – Хиздар наклонился ближе. – Или же выходите за меня замуж и позвольте мне остановить их.

– С чего это вдруг вы захотели мне помочь? Ради короны?

– Не стану отрицать, корона будет мне к лицу. Однако есть и многое другое. Что странного в том, что я хочу защитить свой собственный народ, как вы защищаете своих вольноотпущенников? Миэрин не вынесет еще одну войну, ваша лучезарность.

Хороший ответ, и честный.

– Я вовсе не хотела войны. Я сокрушила юнкайцев, но пощадила их город, хотя могла бы разграбить его. Я отказалась присоединиться к выступившему против них королю Клеону. Даже сейчас, когда Астапор в осаде, я не вмешиваюсь. А Кварт… Я не причинила его жителям никакого вреда…

– Намеренно – нет. Но Кварт – торговый город, и он любит звон серебряных монет и блеск золота. Когда вы уничтожили работорговлю, на земли от Вестероса и до самого Асшая обрушились невзгоды. Кварт зависит от торговли рабами, так же как Толос, Новый Гис, Лисс, Тирош, Волантис… список длинный, моя королева.

– Пусть приходят. В моем лице они найдут врага посуровее, чем Клеон. Я скорее погибну в бою, чем позволю вернуть моих детей в цепи.

– Возможен и другой вариант. Думаю, юнкайцы согласятся, чтобы все ваши вольноотпущенники остались свободными при условии, что ваша милость отныне не станет вмешиваться в работорговлю и обучение рабов в Жёлтом городе. Дальнейшего пролития крови не потребуется.

– За исключением крови тех, кого юнкайцы будут продавать и обучать, – добавила Дени. Но она понимала, что отчасти он прав.

«Возможно, это лучшее, на что мы можем надеяться».

– Вы так и не сказали, что любите меня.

– Полюблю, если это доставит удовольствие вашей лучезарности.

– Это не ответ влюбленного мужчины.

– Что такое любовь? Вожделение? Любой полноценный мужчина, увидевший вас хоть раз, возжаждет обладать вами, Дейенерис. Однако я хочу заключить с вами брак не поэтому. Перед вашим приходом Миэрин умирал. Нами правили старцы с иссохшими членами и старухи, чьи морщинистые щели были сухи, как пыль. Сидя на вершинах пирамид, они потягивали абрикосовое вино и рассуждали о былой славе Старой Империи, в то время как целые века уносились прочь, растирая в пыль сами кирпичи, из которых построен город. Обычаи и осторожность сжимали Миэрин стальной хваткой, пока вы не пробудили нас кровью и огнем. Наступили новые времена, и теперь многое стало возможным. Выходите за меня.

«Он недурён, – подумала Дени, – и говорит, как настоящий король».

– Поцелуйте меня, – велела ему она.

Он вновь взял её руку и поцеловал пальцы.

– Не так. Целуйте, словно я ваша жена.

Хиздар нежно обнял Дени за плечи, словно птенца, склонился и прижал свои губы к её губам. Его поцелуй был легким, сухим и мимолетным. Дени не почувствовала никакого волнения.

– Мне… поцеловать вас ещё? – спросил он.

– Нет. – На террасе был бассейн для купания, и когда она входила в воду, мелкие рыбки пощипывали её за ноги. Даже они целовались с большим пылом, чем Хиздар зо Лорак. – Я вас не люблю.

Хиздар пожал плечами:

– Возможно, это придет со временем. Иногда такое случается.

«Но не с нами, – подумала она. – И не рядом с Даарио. Я вожделею его, а не тебя».

– Я хочу однажды вернуться в Вестерос, чтобы потребовать наследие моего отца – Семь Королевств.

– Однажды все мы умрём, но не к добру постоянно думать о смерти. Я предпочитаю жить сегодняшним днем.

Дени сложила руки вместе:

– Слова – лишь ветер, даже такие, как «любовь» или «мир». Я же больше доверяю делам. Рыцари в моих Семи Королевствах, желая доказать девам, что достойны их любви, совершают подвиги. Они отправляются на поиски волшебных мечей, сундуков с золотом или выкрасть корону из драконьего клада.

Хиздар удивленно приподнял брови:

– Единственные драконы, которых я знаю – ваши, а волшебные мечи ещё большая редкость. Если пожелаете, я с удовольствием доставлю вам кольца, короны и сундуки с золотом.

– Я желаю мир. Вы сказали, что поможете остановить резню на улицах. Я велю вам так и сделать. Положите конец ночной войне, милорд. Мир – вот тот подвиг, которого я от вас жду. Дайте мне девяносто мирных дней и ночей, и я поверю, что вы достойны трона. Можете это сделать?

Хиздар, казалось, задумался:

– Девяносто дней и ночей без убийств, и на девяносто первый мы вступаем в брак?

– Возможно, – с притворной застенчивостью произнесла Дени. – Юные девушки славятся непостоянством. Может, я захочу ещё и волшебный меч.

Хиздар рассмеялся:

– Тогда, лучезарная, вы получите и его. Ваше желание для меня – закон. Велите вашему сенешалю начать подготовку к нашей свадьбе.

– Ничто так не порадует благородного Резнака.

Узнай жители Миэрина о предстоящей свадьбе, и одно это даст ей передышку в несколько ночей, даже если все усилия Хиздара ни к чему не приведут.

«Бритоголовый вряд ли обрадуется, но Резнак мо Резнак запляшет от радости». Дени не знала, кто из них беспокоит её больше. Ей нужны Скахаз и Бронзовые Твари, и она уже научилась подвергать сомнению советы Резнака. «Опасайся надушенного сенешаля». Может Резнак, Хиздар и Зелёная Милость сговорились и устроили мне западню?»

Как только Хиздар зо Лорак покинул её, вернулся сир Барристан в своем длинном белом плаще. Годы, проведенные на службе в Королевской Гвардии, научили белого рыцаря оставаться незаметным, когда она принимала гостей, но он всегда находился поблизости.

«Он все знает, – сразу поняла Дени, – и не одобряет этого». Морщины вокруг его рта стали ещё резче.

– Итак, – сказала она ему, – по-видимому, мне снова предстоит вступить в брак. Вы рады за меня, сир?

– Как прикажет ваше величество.

– Хиздар не тот муж, которого бы вы избрали для меня.

– Мне не по чину выбирать вам мужа.

– И правда, – согласилась Дени, – но для меня важно, чтобы вы поняли. Мой народ истекает кровью. Гибнет. Королева не принадлежит себе, её удел – государство. Передо мной стоит выбор – брак или кровавая бойня. Свадьба или война.

– Ваше величество, дозволено ли мне высказаться прямо?

– Как всегда.

– Есть третий вариант.

– Вестерос?

Он кивнул:

– Я поклялся служить и защищать ваше величество, куда бы вы ни отправились. Мое место подле вас – здесь или в Королевской Гавани… но ваше место там, в Вестеросе, на Железном Троне вашего отца. Семь Королевств никогда не признают Хиздара зо Лорака своим королем.

– Не более чем Миэрин признает Дейенерис Таргариен своей королевой. В этом Зелёная Милость права. Рядом со мной должен быть король, наследник старого гискарского рода. Иначе они всегда будут видеть во мне неотёсанную дикарку, вломившуюся в их врата, посадившую их родню на кол и похитившую их богатства.

– В Вестеросе в вас видели бы потерянную дочь, вернувшуюся порадовать отцовское сердце. Ваши добрые подданные любили бы вас и встречали бы ваше появление приветствиями.

– До Вестероса далеко.

– Задержка не сделает его ближе. И чем скорее мы покинем это место...

– Знаю, знаю, – Дени не находила слов, чтобы заставить его понять. Ей хотелось в Вестерос так же сильно, как и ему, но вначале она обязана излечить Миэрин. – Девяносто дней – долгий срок. Хиздар может потерпеть неудачу. И если так, попытка дает мне время. Время заключить союзы, укрепить оборону...

– А если он преуспеет? Что тогда сделает ваше величество?

– Выполнит свой долг, – от этих слов у неё онемел язык. – Вы видели свадьбу моего брата Рейегара. Скажите, он женился по любви или по зову долга?

Старый рыцарь колебался:

– Принцесса Элия была хорошей женщиной, ваше величество. Доброй и умной, с благородным сердцем и веселым нравом. Я знаю, что принц питал к ней нежные чувства.

«Нежность, – подумала Дени. Как много значит это слово. – Возможно, со временем я смогу относится с нежностью к Хиздару зо Лораку».

Сир Барристан продолжил:

– Я видел также свадьбу вашего отца и матери. Да простит меня моя королева, но между ними не было и следа нежности, и королевство дорого за это заплатило.

– Зачем они поженились, если не любили друг друга?

– Так приказал ваш дед. Лесная ведьма заверила его, что в их потомстве родится принц, обещанный в пророчествах.

– Лесная ведьма? – удивилась Дени.

– Она прибыла ко двору вместе с Дженни из Старых Камней. Из-за крошечного росточка и нелепого вида люди называли её карлицей. Но она нравилась леди Дженни, утверждавшей, что та была одной из Детей Леса.

– И что с ней стало?

– Летний Замок.

Роковые слова.

Дени печально вздохнула.

– А теперь оставьте меня. Я очень устала.

– Как прикажете, – поклонившись, сир Барристан повернулся, чтобы уйти, но задержался в дверях. – Прошу прощения. Ваше величество, к вам посетитель. Должен ли я сказать ему придти завтра?

– Кто это?

– Нахарис. Вороны-Буревестники вернулись в город.

«Даарио». Сердце затрепетало в её груди.

– Как давно… где же он?.. – Казалось, она не может вымолвить ни слова.

Сир Барристан, похоже, понял:

– Ваше величество были вместе со жрицей, когда он прибыл. Я знаю, вы бы не захотели, чтобы вас прервали. Новости капитана могут подождать и до завтра.

– Нет.

«Как же я засну, зная, что мой воитель так близко?»

– Позовите его немедля. И… я больше не нуждаюсь в вас сегодня вечером. С Даарио я в безопасности. Да, будьте так любезны, пришлите Ирри и Чхику. И Миссандею.

«Мне нужно переодеться и навести красоту».

Она так и сказала вошедшим служанкам.

– Что ваше величество пожелает надеть? – спросила Миссандея.

«Звёздный свет и морскую пену, – подумала Дени, – дымку шёлка, что, соскользнув, обнажит левую грудь, услаждая взор Даарио. Да, и цветы для волос». С первой встречи во время всего пути из Юнкая в Миэрин командир Ворон-Буревестников каждый день дарил ей цветы.

– Принесите серое льняное платье с вышитым жемчугом лифом. И мою белую львиную накидку. – Завернувшись в львиную шкуру, подаренную ей Дрого, она всегда чувствовала себя в безопасности.

Дейенерис приняла командира Ворон-Буревестников на террасе, сидя на резной каменной скамье под грушевым деревом. По усыпанному тысячью звёзд небу над городом плыл месяц. Даарио Нахарис вошел к ней с самодовольным видом. «Он всегда самодовольный, даже когда просто стоит неподвижно». На капитане наёмников красовались полосатые панталоны, заправленные в высокие сапоги из пурпурной кожи, белая шелковая рубашка и кольчужная безрукавка из золотых колец. Его раздёленная на три части борода была выкрашена в пурпур, изогнутые усы вызолочены, а длинные вьющиеся волосы расчесаны на прямой пробор. На одном бедре он носил стилет, а на другом дотракийский аракх.

– Лучезарная королева, – приветствовал ее Даарио, – за время моего отсутствия вы стали ещё прекрасней. Как такое возможно?

Королева успела привыкнуть к подобным восхвалениям, и, тем не менее, комплимент из его уст трогал её куда больше, чем произнесённый кем-нибудь вроде Резнака, Ксаро или Хиздара.

– Капитан. Нам рассказали, что вы сослужили добрую службу в Лхазаре.

«Я так по тебе тосковала».

– Ваш капитан живёт, чтобы служить своей жестокой королеве.

– Жестокой?

В его глазах сверкнул лунный свет:

– Он мчался впереди всех своих людей, стремясь поскорее узреть ее лицо. И лишь для того, чтобы его заставили томиться от вожделения, пока она с какой-то иссохшей старухой ест ягненка и фиги.

«Никто не доложил мне, что ты тут, – подумала Дени, – Иначе я бы сделала глупость и сразу же послала за тобой».

– Я ужинала с Зелёной Милостью. – Видимо, Хиздара лучше не упоминать. – Мне срочно понадобился её мудрый совет.

–У меня только одна срочная потребность – Дейенерис.

– Послать за едой? Вы должно быть голодны?

– Я не ел два дня, но сейчас, когда я здесь, мне достаточно вашей красоты.

– Моя красота не наполнит ваш живот. – Она сорвала грушу и бросила ему. – Съешьте это.

– Как прикажет моя королева, – он откусил кусок плода, блеснув золотым зубом. Сок потек по его пурпурной бороде.

Девушка внутри неё до боли желала поцеловать его. «Его поцелуи крепкие и грубые, – говорила она себе, – и его не тронет, если я закричу или прикажу прекратить». Но часть её, принадлежавшая королеве, знала, что это глупо:

– Расскажите о своём путешествии.

Он небрежно пожал плечами:

– Юнкайцы послали каких-то наемников перекрыть Кхизайский Проход. Длинные Копья – так они себя называют. Мы нагрянули к ним ночью и отправили нескольких в ад. В Лхазаре я убил двух своих сержантов, задумавших украсть драгоценные камни и золотое блюдо – дары для Овечьих Людей, доверенные мне моей королевой. В остальном всё прошло, как я обещал.

– Сколько людей вы потеряли в сражении?

– Девять, – ответил Даарио,– но дюжина Длинных Копий решили, что лучше стать Воронами-Буревестниками, чем быть трупами. Поэтому нас вернулось на трое больше. Я объяснил, что они проживут дольше, сражаясь вместе с драконами, а не против них, и они разглядели смысл в моих словах.

Это заставило её насторожиться:

– Они могут шпионить на Юнкай.

– Эти люди слишком тупы для шпионов. Вы не знаете их.

– Также как и вы. Вы им доверяете?

– Я доверяю всем своим людям, лишь пока могу дотянуться и пронзить их, – улыбнулся он в ответ на её подозрения и сплюнул семечко. – Мне следует принести вам их головы? Я сделаю это, если вы прикажете. Один плешивый, двое других с косами, а четвёртый выкрасил бороду в четыре разных цвета. Скажите-ка, какой шпион будет носить такую бороду? Пращник может попасть камнем в глаз комара за сорок шагов, а уродливый хорошо управляется с лошадьми, но если моя королева скажет, что они должны умереть…

– Я так не говорила, я только… не спускайте с них глаз, и это всё, – произнеся это, Дени почувствовала себя глупо. Она всегда немного терялась в присутствии Даарио.

«Застенчивая, глупая девчонка. Что он обо мне подумает?», – и поэтому решила сменить тему.

– Овечьи Люди пришлют нам провизию?

– Зерно прибудет на барже по Скахазадхану, моя королева, а другие товары придут караваном через Кхизай.

– Нет, только не по Скахазадхану. Река для нас закрыта. И море тоже. Вы наверняка видели корабли в бухте. Квартийцы отогнали треть нашего рыболовецкого флота, а ещё треть захватили. Остальные слишком перепуганы, чтобы покинуть порт. Это положило конец даже той скудной торговле, что мы вели.

Даарио отбросил огрызок груши в сторону:

– У квартийцев в жилах молоко вместо крови. Покажите им ваших драконов, и они убегут.

Дени не хотелось говорить о драконах. Несмотря на то, что Дрогон не вернулся в город, фермеры до сих пор приходили ко двору с обгорелыми костями, предъявляя претензии за пропавших овец. Кое-кто утверждал, что видел, как дракон летал севернее реки, над пастбищами Дотракийского Моря. А внизу, в своей темнице, Визерион порвал одну из цепей. С каждым днем они с Рейегалем все больше дичали. Однажды Безупречные сообщили, что стальные двери накалились докрасна, и в тот день никто не посмел к ним даже прикоснуться.

– Астапор тоже в осаде.

– Это мне известно. Один из Длинных Копий прожил достаточно долго, чтобы поведать нам о том, что в Красном Городе люди едят друг друга. Он сказал, что скоро придет и черед миэринцев, поэтому я отрезал ему язык и скормил его желтой собаке. Ни одна собака не станет есть язык лжеца. А когда желтая съела, я понял, что тот не врал.

– В городе тоже идет война. – Дени рассказала о Детях Гарпии и Медных Тварях, о крови на мостовой. – Меня повсюду окружают враги: и в городе, и за его пределами.

– Нападайте! – воскликнул он. – Человек, окруженный врагами, беззащитен. Попробуйте обороняться, и пока вы отбиваете меч, вам в спину вонзится топор. Нет. Когда противостоишь множеству врагов, выбери слабейшего, убей его, втопчи в землю и беги.

– И куда мне бежать?

– В мою постель. В мои объятья. В моё сердце. – Золотые рукояти аракха и стилета Даарио были выкованы в виде фигурок обнажённых женщин в развратных позах. Он потер их большими пальцами ужасно непристойным жестом и похотливо улыбнулся.

Дени почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо. Это выглядело так, словно он ласкал её.

«Сочтет ли он меня распутницей, если я затащу его в постель?» С Даарио ей хотелось побаловаться. «Нам не стоит встречаться наедине. Он слишком опасен, чтобы быть рядом со мной».

– Зелёная Милость сказала, что я должна сделать гискарца королем, – произнесла Дени, волнуясь. – Она убеждала меня вступить в брак с благородным Хиздаром зо Лораком.

– С этим? – Даарио усмехнулся. – Почему не с Серым Червем, если вас прельщает евнух в постели? Вы так хотите короля?

«Я хочу тебя».

– Я хочу мира. Я дала Хиздару девяносто дней, чтобы положить конец убийствам. Если он преуспеет, то я выйду за него замуж.

– Выходите за меня. Я справлюсь за девять дней.

«Ты же знаешь, я не могу», – чуть не сказала она.

– Вы сражаетесь с тенями, когда следует сражаться с теми, кто их отбрасывает, – продолжил Даарио. – Говорю вам – убейте их всех и заберите их сокровища. Прошепчите приказ, и ваш Даарио сложит их головы в груду выше этой пирамиды.

– Если бы знать кто они...

– Зхак, Пал и Меррек. Эти и все остальные. Великие господа. Кто же ещё?

«Его храбрость не уступает кровожадности».

– У нас нет доказательств, что это их рук дело. По-вашему, я пойду на убийство собственных подданных?

– Ваши подданные с радостью зарежут вас.

Его не было так долго, что Дени почти забыла, кто он такой. Наёмники коварны по натуре, напомнила она себе.

«Переменчивый, вероломный, жестокий. Он никогда не станет лучше, чем есть. У него никогда не будет истинного королевского величия».

– Пирамиды сильны, – пояснила она ему. – Взять их можно только огромной ценой. Как только мы атакуем хоть одну – остальные восстанут против нас.

– Тогда выманите их из пирамид под каким-нибудь предлогом. Свадьба вполне сгодится. Почему бы и нет? Обещайте вашу руку Хиздару, и все великие господа придут посмотреть на бракосочетание. А когда они соберутся в Храме Милости, позвольте нам разделаться с ними.

Дени пришла в ужас. «Он просто монстр. Пусть он и обходителен – и всё же чудовище остается чудовищем».

– Вы принимаете меня за Короля-Мясника?

– Лучше уж быть мясником, чем мясом. Все короли – мясники. Разве королевы чем-то отличаются?

– Эта – да.

Даарио пожал плечами:

– Большинство королев нужны лишь для того, чтобы согревать постель короля и рожать ему сыновей. Если вы хотите стать такой королевой, то лучшее – вступить в брак с Хиздаром.

Дени вспыхнула от гнева:

– Вы забыли кто я?

– Нет. А вы?

«За подобную дерзость Визерис снял бы с него голову».

– Я от крови дракона. Не смейте меня поучать. – Когда Дени встала, львиная накидка соскользнула с её плеч и упала на пол. – Оставьте меня.

Даарио резко поклонился:

– Я живу, чтобы повиноваться.

Когда он ушел, Дейенерис, снова призвала сира Барристана:

– Я хочу, чтобы Вороны-Буревестники опять отправились в поход.

– Ваше величество? Они ведь только что вернулись…

– Я желаю, чтобы они ушли. Пусть патрулируют юнкайское приграничье и защищают караваны, проходящие через Кхизайский Проход. Отныне Даарио должен докладывать вам. Оказывайте ему столько почета, сколько потребуется, и следите, чтобы его людям хорошо платили, но ни в коем случае не допускайте его ко мне.

– Как скажете, ваше величество.

Этой ночью Дени не могла уснуть, без конца ворочаясь и крутясь в постели. Она даже дошла до того, что позвала Ирри. Дени надеялась, что ласки служанки помогут ей заснуть, но вскоре вытолкала дотракийку прочь. Ирри была очаровательной, мягкой и желанной, но не могла заменить Даарио.

«Что я наделала? – думала Дени, свернувшись калачиком в своей пустой постели. – Я так долго ждала его возвращения, а теперь отослала прочь».

– Он сделал бы из меня чудовище, – прошептала она, – королеву мясников. Но потом ей вспомнились улетевший Дрогон и драконы в темнице. «На моих руках тоже есть кровь, как и на сердце. Не такие уж мы с Даарио разные. Оба чудовища».

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:01 | Сообщение # 30

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 24. Погибший лорд

«Почему так долго?» – тревожился Гриф, расхаживая по палубе «Скромницы». Неужели они потеряли Хэлдона, как и Тириона Ланнистера? Может, его схватили волантийцы? «Надо было послать с ним Утку». На Хэлдона, как показал Селхорис, где он позволил карлику сбежать, полагаться нельзя.

Корабль пришвартовался в одной из самых убогих частей длинной и запутанной речной пристани между накренившейся лодкой, которая уже много лет не покидала причал, и ярко раскрашенной баржей фигляров. Шумные и жизнерадостные лицедеи постоянно цитировали друг другу монологи и почти всё время пребывали в подпитии.

День выдался жаркий и душный, как и все остальные после отплытия из Горестей. Свирепое южное солнце обжигало кишащую людом пристань Волон Териса, но жара волновала Грифа в последнюю очередь. Золотое Братство разбило лагерь в трёх милях к югу от города, оказавшись значительно севернее, чем он ожидал. И триарх Малакво тоже отправился на север во главе пяти тысяч пехотинцев и тысячи всадников, чтобы отрезать их от дельты реки. Дейенерис Таргариен находилась на другом конце света, а Тирион Ланнистер мог быть где угодно. Если это угодно богам, то его отрубленная голова была на полпути к Королевской Гавани, но, скорее всего, карлик находился поблизости и в полном здравии, пьянствуя и замышляя новые козни.

– В каких семи преисподних носит Хэлдона? – пожаловался Гриф леди Леморе. – Сколько нужно времени, чтобы купить трёх лошадей?

Она пожала плечами.

– Милорд, не будет ли безопаснее оставить мальчика на борту корабля?

– Безопаснее, да, но не мудрее. Теперь он мужчина и должен встать на путь, для которого был рожден.

Грифу давно надоели эти пустые споры. Он устал от скрытности, ожидания и осторожности. «У меня нет времени на предосторожности».

– Мы с таким трудом столько лет скрывали принца Эйегона, – напомнила Лемора. – Знаю, что придёт время смыть краску с его волос и объявить его настоящее имя. Но не сейчас и не в лагере наемников.

– Если Гарри Стрикленд замыслил дурное, прятать принца на «Скромнице» бесполезно, это его не спасет. Под началом у Стрикленда десять тысяч мечей против одного нашего у Утки. Эйегон воплощает всё, что только можно ожидать от принца. Стрикленд и остальные должны увидеть его. Они его сторонники, в конце концов.

– Потому что их купили и заплатили им золотом. Десять тысяч вооруженных чужаков, ещё лагерные прихлебатели и маркитантки. А для того, чтобы всё погубить, достаточно одного предателя. Представь, сколько заплатит Серсея Ланнистер за законного наследника Железного Трона, раз обещала за голову Хугора титул лорда? Вы не знаете этих людей, милорд, ведь прошла дюжина лет с тех пор, как вы покинули Золотое Братство, а ваш старый друг мертв.

«Чёрное Сердце». Когда Гриф видел его в последний раз, Майлз Тойн был полон жизни. Трудно поверить, что его больше нет. «Остался лишь позолоченный череп на шесте, а на месте Майлза сидит Бездомный Гарри Стрикленд». Лемора права, он понимал это. Кем бы ни были их предки в Вестеросе до изгнания, теперь люди Золотого Братства – наёмники, а наёмникам не стоит доверять. И все же…

Прошлой ночью ему опять снилась Каменная Септа. Один, с мечом в руке, он бежал от дома к дому, выбивал двери, взбегал по лестницам, прыгал с одной крыши на другую, а в ушах стоял звон далеких колоколов. Глубокий бронзовый набат и серебряный перезвон гремели в его черепе. Сводящая с ума какофония становилась временами такой громкой, что, казалось, его голова вот-вот лопнет.

Со времени Колокольной битвы прошло семнадцать лет, но от перезвона колоколов у него до сих пор сводило внутренности. Пусть говорят, что королевство было потеряно в тот момент, когда принц Рейегар пал от молота Роберта на Трезубце. Но Битвы на Трезубце не случилось бы, срази грифон оленя в Каменной Септе.

«В тот день колокола звонили по всем нам. По Эйерису и королеве, по Элии Дорнийской и её маленькой дочери, по каждому верному мужчине и честной женщине в Семи Королевствах. И по моему серебряному принцу».

– По плану мы должны были объявить об Эйегоне, только когда встретимся с Дейенерис, – продолжала Лемора.

– Тогда мы считали, что девочка направляется на запад. Наша драконья королева превратила этот план в пепел, и благодаря толстому дураку из Пентоса мы схватили дракониху за хвост и обожглись до костей.

– Как же Иллирио мог предвидеть, что девочка решит остаться в Заливе Работорговцев?

– Так же, как не смог предугадать, что Король-Попрошайка умрет молодым или что кхал Дрого последует за ним в могилу. Очень немногое из того, на что рассчитывал толстяк, исполнилось.

Гриф ударил по эфесу меча затянутой в перчатку рукой.

– Я плясал под дудку толстяка долгие годы, Лемора. И что толку? Принц вырос. Его время…

– Гриф, – громкий голос Яндри перекрыл звон колокола на судне лицедеев, – Хэлдон появился.

Так и есть. Полумейстер, весь взмыленный и грязный, шел вдоль берега к трапу на причале. Под мышками на его тонкой льняной мантии расплывались темные пятна пота, длинное лицо выражало точно такую же скорбь, как и в Селхорисе, когда, вернувшись на «Скромницу», он признался, что карлик сбежал. Тем не менее, он вёл за собой трех лошадей, это было самое главное.

– Приведи мальчишку, – велел Гриф Леморе, – и проследи, чтобы он был готов.

– Как скажете, – безрадостно откликнулась она.

«Да будет так». Гриф привязался к Леморе, но это не означало, что ему требуется её одобрение. Ей поручили наставлять принца в вопросах Веры, и с этим Лемора справилась. Но молитвы не вернут мальчику Железный Трон. Это должен сделать Гриф. Однажды он подвел принца Рейегара, но, покуда в теле теплится жизнь, такое не повторится с его сыном.

Лошади Хэлдона Грифу не понравились.

– Это лучшее, что ты смог найти? – упрекнул он Полумейстера.

– Да, – раздраженно ответил Хэлдон, – и лучше не спрашивай, во сколько они нам обошлись. На другой стороне реки появились дотракийцы, и половина жителей Волон Териса решила поскорее убраться куда-нибудь подальше, так что конина с каждым днем растет в цене.

«Лучше бы я сам пошёл». После Селхориса он перестал доверять Хэлдону. «Он позволил болтливому карлику одурачить себя, разрешил ему войти в бордель одному, пока сам, как дурак, болтался на площади». Владелец публичного дома клялся, что коротышку похитили, приставив нож к горлу, но Гриф не поверил. Бес был достаточно умен, чтобы устроить побег. Он сам мог нанять того пьяного похитителя, о котором рассказывали шлюхи. «Я тоже виноват. После того, как карлик встал между Эйегоном и каменным человеком, я ослабил бдительность. Надо было перерезать ему глотку при первой встрече».

– Думаю, сойдут и эти, – бросил он Хэлдону. – Лагерь всего в трёх милях к югу отсюда.

«Скромница» могла доставить их гораздо быстрее, но он предпочитал держать Гарри Стрикленда в неведении о своём местонахождении. Кроме того, было мало приятного в том, чтобы шлёпать по мелководью и взбираться на какой-нибудь грязный берег. Такое появление больше пристало наемнику с собственным сыном, а не великому лорду и принцу.

Гриф внимательно оглядел юношу с головы до ног, когда тот появился из каюты в сопровождении Леморы. Принц надел начищенные до блеска чёрные сапоги, чёрный плащ, подбитый кроваво-алым шёлком, на поясе висели меч и кинжал. Волосы вымыты, подстрижены и заново окрашены в темно-синий цвет. Из-за них глаза тоже казались голубыми. На шее висела цепь из воронёного железа с тремя крупными квадратными рубинами, дар магистра Иллирио. «Красное и чёрное. Цвета дракона». Неплохо.

– Ты выглядишь, как подобает принцу, – приветствовал он мальчика, – отец гордился бы тобой.

Юный Гриф провел рукой по волосам:

– Меня уже мутит от этой синей краски, нам следовало бы смыть её.

– Уже скоро, – Гриф тоже был бы рад вернуть настоящее обличье, хотя его рыжие волосы давно поседели. Он хлопнул парня по плечу.– Ну что, едем? Твоя армия ждёт твоего появления.

– Мне нравится, как это звучит. Моя армия, – На лице юноши расцвела и исчезла улыбка. – Хотя моя ли? Они – наемники. Йолло предупреждал меня никому не доверять.

– Это мудро, – согласился Гриф. Командуй Золотым Братством Чёрное Сердце, всё было бы по- другому, но Майлз Тойн умер четыре года назад, а Гарри Стрикленд – человек иного склада. Правда, он не собирался сообщать это мальчику. Карлик уже успел посеять в его юной головке достаточно сомнений. – Не всякий человек тот, за кого себя выдает, поэтому принцам нужно быть особенно осторожными… но если зайти по этой дороге слишком далеко, то недоверие отравит тебя, сделает трусливым и подозрительным. «Король Эйерис стал таким, под конец даже Рейегар понял это».

– Лучше придерживайся золотой середины. Пусть люди добиваются твоего доверия преданной службой… а когда они покажут себя, будь великодушным и благодарным.

– Я запомню, – кивнул мальчик.

Они дали принцу лучшую лошадь – большого светло-серого, почти белого мерина. Гриф и Хэлдон ехали рядом на лошадях поменьше. Дорога бежала на юг под высокими белыми стенами Волон Териса добрых полмили. Затем они оставили город за спиной, следуя вдоль извилистого русла Ройна, через ивовые рощи и маковые поля, мимо высокой деревянной ветряной мельницы, лопасти которой, вращаясь, скрипели, словно старые кости.

Когда они нашли Золотое Братство подле реки, солнце уже клонилось к закату. Этот лагерь одобрил бы даже сир Эртур Дейн – небольшой, аккуратный, хорошо защищённый. Вокруг лагеря пролегал глубокий ров с заострёнными кольями, палатки стояли ровными рядами с широкими проходами между ними. Отхожие места были устроены около реки, так что течение уносило нечистоты прочь. Коновязи располагались севернее, за ними у воды паслись две дюжины слонов, выщипывая хоботами пучки тростника. Гриф с одобрением взглянул на огромных серых зверей. «Ни один боевой конь в Вестеросе не выстоит против них».

На высоченных древках по всему периметру лагеря развевались боевые штандарты из золотой парчи. Под ними, контролируя все подходы, прохаживались закованные в броню часовые с копьями и арбалетами. Гриф опасался, что под началом Гарри Стрикленда, который, казалось, предпочитал дружить с подчинёнными, нежели налегать на дисциплину, отряд может расслабиться. Но, похоже, его опасения оказались беспочвенны.

У ворот Хэлдон что-то сказал командиру караула, и вестовой отправился к капитану. Явившийся к ним на зов оставался таким же уродливым, каким его запомнил Гриф. Неуклюжий увалень с огромным животом, c лицом, испещрённым старыми шрамами; правое ухо выглядело так, будто его изгрызла собака, левого вообще не было.

– Они что, сделали тебя капитаном, Флауэрс? – поприветствовал его Гриф. – Я думал, у Золотого Братства высокие стандарты.

– Хуже того, педрила, – парировал Франклин Флауэрс, – меня ещё и в рыцари посвятили.

Он крепко схватил Грифа за руку и обнял, да так, что у того кости затрещали.

– Выглядишь ужасно даже для человека, который двенадцать лет как мертв. Синие волосы? Я чуть не обделался, когда Гарри объявил, что ты возвращаешься. А-а, Хэлдон, ледяная ты щелка, рад и тебя видеть. Никак не вытащишь копье из задницы?

Он повернулся к Юному Грифу.

– А это, должно быть...

– Мой оруженосец. Парень, познакомься с Франклином Флауэрсом.

Принц кивнул.

– Флауэрс – это имя бастарда. Вы родом из Простора.

– Да, моя мать была прачкой в Сидр Холле, пока один из сыночков лорда не изнасиловал её. На мой взгляд, моё яблоко тоже от яблоньки Фоссовеев, только червивое.

Флауэрс провел их за ворота.

– Следуйте за мной. Стрикленд созывает всех офицеров к себе в шатёр. На военный совет. Проклятые волантийцы потрясают копьями и требуют посвятить их в наши планы.

Бойцы Золотого Братства болтались у своих палаток, играя в кости, выпивая и отмахиваясь от мух. Гриф гадал, сколько из них знали, кем он был. «Совсем немного. Двенадцать лет – большой срок». Даже сражавшиеся с ним бок о бок люди могут не признать в морщинистом гладковыбритом и синеволосом наемнике Грифе огненнобородого лорда-изгнанника Джона Коннингтона. Большинство из них слышали, что Коннингтон спился насмерть в Лиссе, после того как был с позором изгнан из отряда за воровство из казны. Стыд за эту ложь все еще стоял комком в горле, но Варис настаивал, что это необходимо.

– Нам не нужны песни об отважном изгнаннике, – жеманно хихикнул евнух, – погибших героями помнят долго, а воры, трусы и пьяницы забываются скорее.

«Что евнух знает о мужской чести?» Гриф пошёл на поводу у Паука ради мальчишки, да только это не означало, что он смирился хоть на толику. «Дайте мне дожить до того дня, когда мальчик окажется на Железном троне, и Варис заплатит за это унижение и за многое другое. Тогда посмотрим, кого забудут скорее».

Шатер капитан-генерала был из золотой парчи, окружённый кольцом копий с насаженными на них позолоченными черепами. Один, необычайно уродливый, был крупнее остальных. Ниже висел второй, не больше детского кулачка. «Мейелис Чудовище и его безымянный братец». Другие черепа походили друг на друга, хотя некоторые треснули и раскололись под ударами, лишившими жизни их владельцев. Ещё один щерился остро заточенными зубами.

– Который из них Майлз? – спросил Гриф.

– Вон тот. В конце, – показал Флауэрс. – Подожди. Я доложу о тебе.

Он скользнул в палатку, оставив Грифа любоваться золочёным черепoм старoго другa. При жизни сир Майлз Тойн был страшен, как смертный грех. Его знаменитый предок, черноволосый и галантный Терренс Тойн, о ком барды слагали песни, отличался столь прекрасным лицом, что перед ним не смогла устоять даже любовница короля. А Майлзу достались оттопыренные уши, кривая челюсть и самый огромный нос, который когда-либо видел Джон Коннингтон. Но всё это не имело значения, когда он улыбался. Чёрное Сердце – так его прозвали солдаты в честь эмблемы на щите. Майлзу, похоже, очень нравилось прозвище и скрытый в нем смысл.

– Капитан-генерала должны бояться и враги, и друзья, – как-то признался он. – Гораздо удобнее, когда люди думают, что я жесток.

На самом деле всё было иначе. Солдат до мозга костей, свирепый, но справедливый, Тойн отечески заботился о своих подчиненных и всегда благоволил к изгнаннику Джону Коннингтону.

Смерть лишила его ушей, носа и человеческого тепла. Улыбка осталась, превратившись в позолоченный оскал. Все черепа скалились, не исключая Злого Клинка на высокой пике в центре. «Чему он усмехается? Он погиб побеждённым и одиноким, сломленным и на чужбине». Находясь на смертном одре, сир Эйегон Риверс отдал знаменитый приказ, повелев очистить свой череп, покрыть золотом и нести впереди, когда отряд переправится обратно через море, чтобы отвоевать Вестерос. Преемники Злого Клинка последовали его примеру.

Джон Коннингтон мог бы стать одним из его преемников, если бы его судьба в изгнании сложилась по-другому. Он провел пять лет в отряде, поднимаясь в званиях и, прославившись, стал правой рукой Тойна. Останься он и, вполне возможно, сидел бы на месте Гарри Стрикленда после смерти Майлза. Но Гриф не сожалел об избранном пути. «Я-то вернусь в Вестерос отнюдь не черепом на палке».

Флауэрс вышел из шатра.

– Заходи.

Когда они вошли, высшие офицеры Золотого Братства встали с табуреток и походных кресел. Старые друзья приветствовали Грифа улыбками и объятиями, новички были более сдержанны. «Не все здесь так уж нам рады, как пытаются меня убедить». В некоторых улыбках ему чудился стальной оскал. Ещё совсем недавно большинство из них верило, что лорд Джон Коннингтон благополучно покоится в могиле, и, без сомнения, многие считали, что это самое подходящее место для человека, кравшего у братьев по оружию. На их месте Гриф думал бы также.

Сир Франклин представил всех присутствующих. Некоторые из капитанов наёмников, подобно Флауэрсу, носили имена бастардов: Риверс, Хилл, Стоун. Другие называли фамилии, некогда мелькавшие в истории Семи Королевств. Гриф насчитал двух Стронгов, трех Пиков, по одному Мадду, Мандрейку и Лотстону, а также пару Коулов. Он знал, что среди них есть самозванцы – в вольных отрядах человек мог назвать себя как угодно. Независимо от имени, наёмники блистали кричащей роскошью. Как и многие их собратья по ремеслу, они держали своё богатство при себе: усыпанные самоцветами клинки, инкрустированные доспехи, массивные гривны благородных металлов и тончайшие шелка ослепляли взгляд. Все присутствующие носили на предплечьях целое состояние в виде тяжеленных золотых браслетов. Каждый браслет означал год службы в рядах Золотого Братства. Марк Мандрейк c обезображенным оспой лицом и дыркой на щеке в том месте, где было выжжено рабское клеймо, носил ещё и цепь из золотых черепов.

Не все капитаны были вестеросцами. Черный Балак, беловолосый уроженец Летних островов с кожей чёрной как сажа, командовал лучниками ещё в дни Чёрного Сердца. Его плащ, сделанный из зелёных и оранжевых перьев, производил великолепное впечатление. Горис Эдориен, который заменил Стрикленда на посту казначея, носил через плечо шкуру леопарда, по плечам бледного как смерть волантийца волнами спадали кроваво-красные намасленные локоны, а остроконечная бородка была чёрной. Командира разведчиков Гриф видел впервые, лиссениец Лисоно Маар обладал сиреневыми глазами, платиновыми волосами и губами, которым позавидовала бы шлюха. Поначалу Гриф чуть не принял его за женщину. Ногти Маара были покрашены в пурпурный цвет, в мочках ушей сверкали капли аметистов и жемчуга.

«Лицемеры, зыбкие тени, – думал Гриф, вглядываясь в их лица, – призраки забытых войн, проигранных сражений и проваленных мятежей, братство побежденных и павших, лишённых чести и наследства. Это и есть моя армия. Наша единственная надежда».

Он повернулся к Стрикленду.

Бездомный Гарри мало походил на воина: тучный, с большой круглой головой, спокойными серыми глазами и редкими волосами, которые он зачёсывал набок, пытаясь скрыть лысину. Стрикленд сидел в походном кресле, отмачивая ноги в кадке с соленой водой.

– Прости, что не встаю, – приветствовал он. – Переход выдался изнурительным, мои ноги стерлись до волдырей. Проклятье.

«Даешь слабинку, голосишь, как старуха». Стрикленды были частью Золотого Братства со дня основания, прадед Гарри потерял титулы и земли, поддержав Чёрного Дракона во время первого мятежа Чёрного Пламени.

– Золотой в четвертом поколении, – хвастался Гарри, как будто четыре поколения изгнания и поражения достойны гордости.

– Я могу приготовить вам мазь, – сообщил Хэлдон, – и существуют такие минеральные соли, которые сделают вашу кожу плотнее.

– Как мило с твоей стороны, – Стрикленд махнул оруженосцу, – Уоткин, подай вина нашим друзьям.

– Спасибо, не стоит, – сказал Гриф. – Мы обойдемся водой.

– Как будет угодно.

Капитан-генерал улыбнулся принцу.

– А это, должно быть, твой сын.

«Он знает? – удивился Гриф, – как много Майлз ему открыл?» Когда дело касалось тайны, Варис был непоколебим. В планы, которые они с Иллирио строили с Чёрным Сердцем, были посвящены только они сами. Остальные в отряде оставались в неведении. Чего они не знают, того не выболтают.

Но теперь настало время открыться.

– Ни один отец не может мечтать о более достойном сыне, – ответил Гриф, – но этот юноша не моей крови и не носит моего имени. Милорды, я представляю вам Эйегона Таргариена, первенца Рейегара, Принца Драконьего Камня, и принцессы Элии Дорнийской… скоро, с вашей помощью, он станет Эйегоном, шестым этого имени, королем андалов, ройнаров и Первых Людей, владыкой Семи Королевств.

Ответом на его речь было молчание. Кто-то прочистил горло, один из Коулов наполнил свой кубок из графина с вином. Горис Эдориен поигрывал завитым локоном и что-то бурчал себе под нос на неизвестном Грифу языке. Ласвел Пик кашлянул, Мандрейк и Лотстон переглянулись. «Они знают, – понял, наконец, Гриф, – они все знают».

Он повернулся к Стрикленду.

– Когда ты им сказал?

Капитан-генерал пошевелил в воде покрытыми волдырями пальцами.

– Когда мы добрались до реки. В Братстве начались волнения, и на то были веские причины. Мы отказались от легкой войнушки в Спорных Землях и чего ради? С чего бы ещё мы продолжили изнывать от этой проклятой богами жары, наблюдая, как тают наши деньги, а мечи покрываются ржавчиной, пока я отвергаю выгоднейшие контракты?

От этой новости по коже Грифа поползли мурашки.

– Кто?

– Юнкай. Эмиссар, которого они послали обхаживать Волантис, уже снарядил три вольных отряда к Заливу Работорговцев. Он хотел, чтобы мы стали четвёртым, и предлагал вдвое больше, чем нам платили мирийцы, и, вдобавок, раба для каждого солдата, десять для офицеров и сто прекраснейших дев для меня.

«Проклятая преисподняя!»

– Потребовались бы тысячи рабов для такой платы. Где же юнкайцы планируют найти столько?

– В Миэрине.

Стрикленд поманил оруженосца.

– Уоткин, подай полотенце. Вода остывает, и мои пальцы сморщились, как изюм. Нет, не это, давай мягкое.

– Ты им отказал, – продолжил Гриф.

– Я сказал, что подумаю над их предложением. – Гарри морщился, пока оруженосец вытирал ему ноги.

– Осторожнее с пальцами. Представь, что это виноградины с тонкой кожицей, парень. А ты хочешь вытереть их, не раздавив. Промакивай, а не три. Да, вот так.

Он снова повернулся к Коннингтону.

– Прямой отказ был бы неумным ходом. Люди справедливо могли задаться вопросом, не выжил ли я из ума.

– Твоим мечам скоро найдётся работа.

– Неужели? – вступил Лисоно Маар. – Полагаю, ты знаешь, что таргариенская девчонка все ещё не выступила на запад.

– Мы слышали эти россказни в Селхорисе.

– Это не россказни. Так и есть. А вот причину понять труднее. Выпотрошить Миэрин, почему бы и нет? Я бы поступил так же на её месте. Города работорговцев смердят золотом, а завоевание требует денег. Но зачем там задерживаться? Страх? Безумие? Лень?

– Не имеет значения, – Гарри Стрикленд раскатал пару полосатых шерстяных чулок. – Она в Миэрине, мы здесь, а недовольство волантийцев из-за нашего присутствия растет с каждым днем. Мы пришли, чтобы поддержать короля и королеву, которые повели бы нас домой в Вестерос, но девчонке, видимо, больше нравится сажать оливковые деревья, а не сражаться за трон отца. Тем временем её враги набирают силу. Юнкай, Новый Гис, Толос. Кровавая Борода и Принц в лохмотьях – оба будут на стороне её противников… и совсем скоро на неё обрушится и флот Старого Волантиса. А что у неё есть? Наложницы с палками?

– Безупречные, – парировал Гриф, – и драконы.

– Драконы, конечно, – подхватил капитан-генерал, – но маленькие, только вылупились из яиц.

Стрикленд осторожно надел чулок и подтянул его до лодыжки.

– Какой от них прок, когда все эти армии возьмут её город в кольцо?

Тристан Риверс забарабанил пальцами по колену.

– Тем больше причин добраться до неё как можно скорее. Я говорю: раз Дейенерис не идет к нам, то мы должны идти к ней.

– А что, мы научились ходить по воде, сир? – поинтересовался Лисоно Маар. – Сколько можно повторять, мы не можем добраться до серебряной королевы морем. Я лично пробирался в Волантис под личиной торговца, чтобы выяснить, на сколько кораблей мы можем рассчитывать. Гавань кишит галерами, коггами и карраками всех мастей и размеров, но при всём этом мне пришлось разговаривать с контрабандистами и пиратами. У нас в отряде десять тысяч бойцов, я уверен, что это лорд Коннингтон ещё помнит, ведь он пять лет служил вместе с нами. Пятьсот рыцарей, у каждого по три коня. Пять сотен оруженосцев, тоже верхом. А слоны? Мы не должны забывать о слонах. Пиратского корабля не хватит. Нам понадобится целый пиратский флот… и даже если мы найдем его – из Залива Работорговцев пришла весть, что Миэрин в морской блокаде.

– Мы можем притвориться, что приняли предложение юнкайцев, – посоветовал Горис Эдориен. – Позволим судам Юнкая доставить нас на восток, затем вернём им их золото под стенами Миэрина.

– Один разорванный контракт уже большое пятно на честном имени отряда, – Бездомный Гарри сделал паузу, массируя больную ногу.

– Позвольте мне напомнить вам, это Майлз Тойн заключил секретный договор, а не я. Я бы выполнил его обязательства, да только как? Очевидно, что таргариенская девчонка никогда не пойдёт на запад. Вестерос был королевством её отца, а Миэрин – её собственное. Если она разобьет Юнкай, то станет королевой Залива Работорговцев. Если нет – умрёт задолго до того, как мы до нее доберемся.

Его слова не стали неожиданностью для Грифа. Гарри всегда был рассудительным, ему лучше удавалось пробивать контракты, чем доспехи врагов. У Стрикленда нюх на золото, но вот вопрос – есть ли у него вкус к битве?

– Есть путь по суше, – заметил Флауэрс.

– Дорога демонов – это смерть. Если решимся на подобный марш, половина наших людей дезертирует, а половину остальных мы похороним на обочине. Мне неприятно это говорить но, возможно, магистр Иллирио с друзьями совершил ошибку, сделав ставку на эту девочку-королевочку.

«Нет, – подумал Гриф. – Главную ошибку они совершили, положившись на тебя».

– Ну, так сделайте ставку на меня, – неожиданно вмешался принц Эйегон. – Дейенерис – сестра принца Рейегара, но я его сын. Я единственный дракон, который вам нужен.

Гриф положил затянутую в чёрную кожу руку на плечо принца.

– Смелые слова, но подумай, что ты говоришь.

– Я подумал, – не уступил парень. – Почему я должен бежать со всех ног к своей тете, словно попрошайка? У меня больше прав на трон. Пусть она приходит ко мне… в Вестерос.

Франклин Флауэрс засмеялся:

– Это мне нравится. Поплыть на запад, а не на восток. Оставим маленькой королеве её оливки и посадим принца Эйегона на Железный Трон. Парень-то кремень.

Капитан-генерал выглядел так, будто ему влепили пощечину.

– У тебя на солнце мозги сварились, Флауэрс? Нам нужна девка. Нам нужна свадьба. Если Дейенерис примет нашего крошку-принца и сделает своим супругом, то и Семь Королевств поступят так же. Без неё лорды только посмеются над его притязаниями и назовут самозванцем и мошенником. И как ты хочешь добраться до Вестероса? Вы слышали Лисоно. Судов не нанять.

«Этот человек боится сражаться, – понял Гриф, – как они могли выбрать его преемником Чёрного Сердца?»

– Кораблей нет для Залива Работорговцев, Вестерос – другое дело. Восток закрыт для нас, но не море. Не сомневаюсь, триархи будут только рады спровадить нас. Они даже помогут нам снарядиться для возвращения в Семь Королевств. Ни одному городу не нравится армия, стоящая у порога.

– Он прав, – поддержал Коннингтона Лисоно Маар.

– Лев уже учуял запах дракона, – заявил один из Коулов, – но внимание Серсеи приковано к Миэрину и к другой королеве. Она ничего не знает о нашем принце. Как только мы высадимся и развернем знамена, многие сразу примкнут к нам, а за ними последуют и другие.

– Некоторые, – возразил Бездомный Гарри, – отнюдь не многие. У сестры Рейегара есть драконы, а у его сына – нет. Мы не настолько сильны, чтобы взять королевство без Дейенерис и её армии. Её Безупречных.

– Первый Эйегон взял Вестерос без евнухов, – сказал Лисоно Маар, – почему бы шестому Эйегону не поступить так же?

– План…

– Какой план? – перебил капитан-генерала Тристан Риверс. – План жирдяя? Который меняется с каждой луной? Сперва Визерис должен был присоединиться к нам во главе пятидесяти тысяч дотракийцев. Но Король-Попрошайка умер, его заменила сестра, эта маленькая нежная девочка, которая направлялась в Пентос с тремя вылупившимися драконами. Вместо этого она повернула на Залив Работорговцев, оставляя за собой след из сожжённых городов. И жирдяй решил, что мы должны ждать её в Волантисе. Этот план тоже потерпел крах, как и все предыдущие.

– С меня хватит планов Иллирио. Роберт Баратеон завоевал Железный Трон и без всяких драконов. Мы можем сделать то же самое. А если я не прав, и королевство не встанет за нас, то мы всегда можем бежать обратно за Узкое море, как однажды поступил Злой Клинок и другие после него.

Стрикленд упрямо покачал головой.

– Риск…

– … сильно уменьшился после смерти Тайвина Ланнистера. Семь Королевств никогда еще не были столь удобны для завоевания. На Железном Троне сидит мальчишка ещё моложе, чем предыдущий, а мятежники вылезают как грибы после дождя.

– Пусть так, – не сдавался Гарри, – в одиночку мы не можем надеяться…

Гриф был сыт по горло трусостью капитан-генерала.

– Мы будем не одни, Дорн поддержит нас, должен поддержать. Принц Эйегон – сын и Элии тоже, не только Рейегара.

– Это так, – сказал мальчик, – и кто же противостоит нам в Вестеросе? Женщина.

– Женщина Ланнистеров, – гнул свое капитан-генерал. – Эта сучка держит рядом с собой Цареубийцу, имей в виду, и в их распоряжении золото Кастерли Рок. Иллирио говорит, что мальчишка помолвлен с девочкой Тиреллов, это значит, мы встретимся со всей мощью Хайгардена.

Ласвел Пик грохнул кулаком по столу.

– Даже век спустя у некоторых из нас всё ещё есть друзья в Просторе. Мощь Хайгардена может оказаться совсем не такой, какой её представляет Мейс Тирелл.

– Принц Эйегон, – обратился к наследнику Тристан Риверс, – мы ваши люди. Вы желаете, чтобы вместо востока мы отправились на запад?

– Да, – горячо вскричал Эйегон. – Если моя тётя хочет оставить себе Миэрин, пусть забирает. Я же с вашей помощью и вашими мечами завоюю Железный Трон. Если не будем мешкать и ударим во всю силу, то сможем одержать ряд легких побед, прежде чем Ланнистеры даже прознают о нашей высадке. Это привлечет людей на нашу сторону.

Риверс одобрительно улыбался, остальные обменивались задумчивыми взглядами. Затем Пик сказал:

– Уж лучше умереть в Вестеросе, чем на дороге демонов.

Марк Мандрейк рассмеялся в ответ:

– А я лучше выживу, завоюю земли и какой-нибудь огромный замок.

Франклин Флауэрс ударил по эфесу меча и произнес:

– Если там я смогу прикончить несколько Фоссовеев, то я с вами.

Когда все они заговорили одновременно, Гриф понял, что ветер переменился. «Такого Эйегона я ещё не видел». Конечно, это было неблагоразумно, но его уже тошнило от благоразумия, мутило от секретов и трясло от ожидания. Победа или смерть, он снова увидит Гнездо Грифонов перед смертью и будет похоронен в склепе подле отца.

Один за другим люди Золотого Братства поднимались, преклоняли колено и возлагали мечи к ногам принца. Последним был Бездомный Гарри Стрикленд со своими покрытыми волдырями ногами.

Когда они вышли из шатра капитан-генерала, солнце окрасило западный небосклон в красный цвет и отбрасывало ярко-алые блики на золотые черепа, насаженные на копья. Франклин Флауэрс предложил принцу пройтись по лагерю и познакомиться, как он выразился, с ребятами. Гриф согласился.

– Но помни, пока мы не пересечем Узкое Море, для всех в отряде он должен оставаться Юным Грифом. В Вестеросе мы отмоем его волосы и облачим в доспехи.

– Понял, – Флауэрс хлопнул по спине Юного Грифа. – Пошли, начнем с поваров. Полезное знакомство.

Когда они удалились, Гриф повернулся к Полумейстеру.

– Скачи к «Скромнице» и возвращайся с леди Леморой и сиром Ролли. Ещё нам понадобятся сундуки Иллирио, все деньги и доспехи. Передай Яндри и Исилле нашу благодарность, их участие на этом закончено. Они не будут забыты, когда Его Величество вернет своё королевство.

– Как прикажете, милорд.

Гриф ушел в палатку, которую ему предоставил Бездомный Гарри.

Предстоящая дорога была полна опасностей, но что с того? Все люди смертны. Единственное, о чём он молил – это время. Он так долго ждал, несомненно, боги даруют ему несколько лет – достаточно, чтобы увидеть мальчика, которого он называл сыном, на Железном троне. Чтобы вернуть свои земли, имя и честь. Чтобы, наконец, смолкли колокола, громко звонящие в его снах, стоит ему только закрыть глаза.

Уединившись в палатке, при свете золотисто-багровых лучей заходящего солнца, пробиравшихся сквозь открытый полог, Джон Коннингтон скинул плащ из волчьих шкур, стянул через голову кольчугу, затем уселся на походный стул и снял перчатку с правой руки. Ноготь среднего пальца стал чёрным, как гагат, а серость доползла почти до первого сустава. Кончик безымянного пальца тоже начал темнеть, и когда он коснулся его острием кинжала, то ничего не почувствовал.

«Смерть, – он знал это, – но медленная. У меня ещё есть время. Год, два, может пять. Некоторые каменные люди прожили целых десять. Времени достаточно, чтобы переправиться через Узкое море и снова увидеть Гнездо Грифонов. Положить конец династии Узурпатора и посадить сына Рейегара на Железный Трон».

Тогда лорд Джон Коннингтон сможет умереть спокойно.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Танец драконов. Грезы и пыль (Джордж Мартин)

Страница 2 из 3
«
1
2
3
»