|
Луна |
Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:48 | Сообщение # 31 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| Свиток 26
О шамане, молниях и неожиданном друге
— Две плошки жира! — немедленно поднял расценки Самсай, поглядывая то на Пукы, то на девочку. — А то работаем мы, а слава, как всегда, достается шаману! Я еще скромно требую! С этими чэк-наями, мэнквами, Вэсами и прочими стало совершенно невозможно кулей в узде держать! Сами знаете — где беда, там и болезни! Для них же человеческие беды — первое лакомство, ну прям как… — Самсай замолк, подыскивая сравнение, — как кровь молодого Черного! — Повелитель болезней покосился на Пукы и невольно облизнулся. Ясно было, что и для него отданная при посвящении шаманская кровь — немалое лакомство. — Как запах здешних несчастий вниз просочился, так кули взбесились просто — на поверхность рвутся! Сами хоть и духи, а никакой духовности, только бы жрать! А тут людьми от пуза насосутся — и собственный повелитель им уже не указ!
— Не набивай себе цену, Самсайка! — рявкнул Хонт. — Я, может, тоже от плошечки свеженького мясца не отказался бы, но как вежливый и хорошо воспитанный дух молчу — жду, пока предложат! — и он укоризненно покосился на Пукы — дескать, все не предлагают и не предлагают!
— Теперь у нас ч-черный шаман есть, — примирительно сказал Кэлэни. — Теперь п-полегче станет. А может — и вообще обойдется, — тихо-тихо, кажется, для себя одного шепнул он. На постоянно меняющейся физиономии духа-заики застыло выражение усталого довольства. И что-то вроде спокойной, уверенной надежды. Как у долго ждавшего, долго трудившегося ради одной цели, уже почти изверившегося — и вдруг, когда сил совсем не осталось, увидевшего, как самое важное для него дело сдвинулось с места и уверенно пошло к исполнению!
— И с кулями твоими, Самсай, как-нибудь совладаем! — твердо пообещал Кэлэни. — Сам понимаешь, нельзя им наверх подниматься!
Ошалелый Пукы также устало покивал головой — конечно, нельзя! Кули — они похуже мэнквов с эрыгами. От тех хоть отбиться можно, за стенами отсидеться, а что кулям стены? Не спрячешься. И справиться тоже тяжко — пока одного из девчонки выволок, уже еле живой. Не-е, и без болезней муторно, а уж с ними вовсе конец Югрской земле выйдет. Одно лишь его удивляло: он-то всегда думал, Самсай-ойка только тем и занят, что лихоманки, немочи и трясучки в Среднюю землю отправляет, людям на погибель. А он, вона — гнать куля кинулся, да и сейчас только и думает, как их наверх не пустить. Да за такую помощь и двух бочек жира не жалко. Или врет на самом деле нижний дух, морочит, с правильного пути, указанного Храмом, сбивает? А сам только и ждет, чтоб через Пукы всех своих кулей наружу вывести да на людей натравить? Но вот же она, Нямка, живая-здоровая, выгнал из нее куля Самсай, дрался с тем кулем честно — или Пукы не видел? Чему верить — что Храм говорит или что своими глазами видел? В Храме жрицы — умные, образованные. А он кто — мальчишка из тундры. Дикий совсем. Как его этот скуластый прозвал — «стойбищный». Что стоит древнему духу его, дурака, надуть? Мальчишка вцепился обеими руками в волосы — голова шла кругом, казалось, даже земля под ним качается.
— Что это? — вдруг пронзительно закричала Нямь. — Пукы, что это? — Девчонка отчаянно вцепилась в борта саней, чтоб не вылететь.
Сани под ней раскачивались, словно лодка. Ходили ходуном, норовя выкинуть визжащую девочку. Пукы завертелся на месте, испуганно озираясь. Почва под ногами действительно качалась. Да что там качалась — шла волнами! Слежавшийся снеговой покров осыпался кусками, обнажая прячущуюся под ним черную мерзлую землю. Сани обоза вертело и подбрасывало, они с грохотом сталкивались бортами, норовя пробить друг в друге дыру. Оказавшиеся на санях люди отчаянно хватались за что попало. Одни сани с грохотом перевернулись вверх тормашками, задрав к темным небесам полозья и вывалив седоков. Рядом послышался треск. Бревна деревянного домика стражников поползли в разные стороны. Из распахнутых дверей кубарем выкатились воины. Едва успели отскочить в сторону, как крыша завалилась внутрь, и здание осыпалось грудой бревен. Вздуваясь и опадая, земляные волны докатились до ледяной стены крепости. Послышался треск лопающегося льда, и гладкую поверхность расчертили длинные трещины. Сторожевая башенка над воротами зашаталась, как пьяная. Стена пошла рябью, словно была сделана не из прочнейшего льда, а из воды. Один из стенных луков с величавой медлительностью перекатился через край. Перевернулся в воздухе и рухнул во двор, едва не пришибив стражников. Сорвавшись с тетивы, громадная стрела до половины вонзилась в мерзлую землю посреди крепостного двора. Из-под земли послышался тонкий пронзительный свист, как если бы земля была проколотым бурдюком из тюленьей кожи, до отказа накачанным горячим дымом. Пукы даже показалось, что он и вправду видит дым — легкий, желтоватый, тонкими полосками сочащийся из-под воткнувшейся в землю громадной стрелы и тающий в морозном воздухе без следа.
Сама земля замерла. Вспучившийся волнами крепостной двор застыл черными холмами, покрытыми глубокими, как шрамы, трещинами. Сани прекратили качаться и подпрыгивать. Если бы не свист, можно было бы сказать, что над разоренным двором воцарилась тишина. Потом из-под перевернутых саней с оханьем выполз дядька Томан. Болезненно морщась от неприятного звука и спотыкаясь о вспученные холмики, заковылял прямо к стреле.
Сочащийся из пробитой в земле дыры желтоватый дымок стал гуще — и дядя Том вступил прямо в него. Дымок словно того и ждал — заклубился вокруг, будто обнимая, смерчами закрутился у ног, поднялся до пояса, дотянулся до плеч. Но дядька, казалось, этого не видел — шагал к стреле. Свист не стихал.
— Что ж это за стрела-свистулька? — с досадой вопросил дядя Том.
И тут Пукы увидел! Клубящиеся вокруг Тома нити были вовсе не дымом! Тонкие полупрозрачные отростки, похожие на древесные корни, хищно шевелились, все плотнее оплетая мужика. А из болтающегося у самых его ног плотного клубка жадно поблескивали алые глаза. В этот момент дядя Том поднял ногу…
— Стой! Не надо! — отчаянно завопил Пукы.
Поздно. Дядька бросил на Пукы недовольный взгляд — дескать, чего орешь, бесноватый? — и кажется, специально, чтоб показать, что мальчишка ему, взрослому мужику, не указ, со всех сил пнул толстенную стрелу, вывернув вместе с ней здоровенный кусок земли. Рвущийся из глубин свист стих… и из открывшегося провала по всей крепости ударил невероятный, оглушающий смрад! Пахнуло так, будто каждому обитателю крепости под нос сунули стадо сроду немытых мэнквов, сгнившую тушу дохлого Вэса и не убранное после драки эрыгов поле битвы. Зажимая рот и нос ладонями, дядька Том отскочил от отверстия. Оттуда, гоня перед собой волну тошнотворной вони, хлынул поток болезненно-желтого гнилостного тумана. Один удар сердца — и сеть желтых туманных корней-щупальцев облепила дядьку Тома со всех сторон, вкрадчиво извиваясь, скользнула в рукава, пробираясь под парку, поднялась до горла. Лицо и руки мужика покрылись омерзительной жесткой коростой. Дядька Том испуганно охнул, принялся судорожно коросту отдирать — из-под нее потек гной.
Туман стремительно расползался по всей крепости. Казалось, дома, стены и башни занавесили плотным желтым платком. Переставшие видеть друг друга люди испуганно перекликались в омерзительно пахнущем месиве. И вдруг кто-то из них судорожно, с надрывом закашлялся.
В толпе закричала мис-не. Слышать ее голос было странно — и страшно. Дикий вопль смертельно раненной волчицы взвился к темным небесам.
Пукы зажмурился, судорожно помотал головой, открыл глаза… И увидел… В сплошном мареве вонючего желтого тумана сверкали мелкие, как бисеринки, точки алых глаз. Сбоку проступила клыкастая морда, покрытая истекающими черным гноем язвами. Пукы шарахнулся прочь… Тут же рядом выгнулся голый костистый лисий хребет, поросший колючками ежовых игл. Прямо на мальчишку надвинулась знакомая рожа, похожая на гнилую рыбину. Издевательски ухмыльнулась Пукы — дескать, а я снова тут!
— Куль! — выдохнул Пукы. И отчаянно закричал: — Бегите, люди! Это кули! Кули! Бегите!
Поздно. Визжа от нестерпимого ужаса, на Пукы из тумана выскочила парочка знакомых мальчишек. Они слепо мчались невесть куда, не видя и не замечая, как длинные и гибкие, будто черви, пальцы кулей вцепляются в них со всех сторон. Кривые когти духов болезней нырнули им под кожу — мальчишки закричали уже не от страха, а от боли, судорожно прижимая руки к животам. Из глубины тумана послышался сухой ехидный смех. И тут Пукы понял, что и тумана-то никакого нет! Плывущее над крепостью вонючее марево — это кули, сплошь кули! Похожие на людей, и на насекомых, и на зверей, и просто на клубы дыма, и на чудовищ, которым нет названия в языках средней Сивир-земли, мелкие злобные твари роились вокруг вслепую мечущихся людей, приникали жадными, похожими на присоски пастями, впивались мелкими, но острыми, как шилья, зубешками в вены, где билась живая человеческая кровь!
Пукы яростно обернулся к зависшему над ним Самсаю:
— Это все ты! Я знал! Я подозревал! Ты — повелитель болезней, ты наслал!
— Зачем оно мне надо? — огрызнулся в ответ Самсай. — Какой я повелитель болезней, если все мои подданные разлетелись? Кем я повелевать буду?
Физиономия нижнего духа была настолько растерянной, что Пукы ему поверил. Почти.
— Так что ж ты тогда стоишь — останови их! — рявкнул он и, сам не вполне понимая, что делает, пинком вбил повелителя кулей прямо в густой рой его вырвавшихся на поверхность подданных.
Словно только этого ускорения ему и не хватало, Самсай ринулся на непокорных кулей.
— Стойте! А ну все назад! — закричал он, вертясь в середине плотного, как лежалый сугроб, клубка духов.
Его черные одежды распахнулись, развеваясь вокруг него, как дым из фонаря-дымаря, каким на охоте гнус отгоняют. Десятки — нет, сотни! — истошно визжащих тварей липли к этим летящим по воздуху одеждам. Вертясь волчком, Самсай прошелся из конца в конец крепости, наматывая кулей на себя, как нити на юркое веретено. Там, где с хохотом кружил повелитель болезней, в клубящихся роях кулей словно прорубали широкую просеку. Сам Самсай сейчас походил на толстый клубок — поверхность его одежд непрерывно шевелилась от налипших на них кулей. Духи болезней дергались, извивались, размахивая шупальцами-отростками, но вырваться не могли. Пукы даже показалось, что мерзкий липкий туман начал потихоньку редеть…
Самсай вдруг замер на месте. Его облепленные кулями одежды тяжело обвисли. Повелитель болезней перестал смеяться. Морщинистое лицо сморщилось от напряжения — точно старик из последних сил пытался удержать неподъемный груз. Самсай неуклюже закачался в воздухе… И вдруг стремительно понесся к земле — будто его дернули вниз.
— Перебрал… кулей! — раздался его отчаянный вопль, и обвешанный духами повелитель болезней с глухим чавканьем стоймя ухнул по пояс в землю. Вокруг места его падения, как по воде, побежали круги. Крепостной двор мгновенно превратился в чавкающую болотную жижу.
Пукы бросился на помощь. На торбозах повисли пуды липкой грязи. Оскальзываясь и падая в жижу, мальчишка доковылял до Самсай-ойки. Повелитель болезней медленно погружался, все глубже уходя под землю, возвращаясь в Нижний мир. Его уже засосало по самые плечи… Недолго думая, Пукы вцепился в похожие на крылья нетопыря уши и поволок Самсая обратно.
— Оторвешь! — прохрипел Самсай-ойка.
— Ничего! Потерпи! Без тебя… не справиться… — выдавил в ответ Пукы. Уши старика скользили, их постоянно приходилось перехватывать, мокрая земля чавкала, словно у нее изо рта добычу вынимали. Мальчишка прогнулся назад в неимоверном усилии выволочь Самсай-ойку на поверхность. «А ведь расскажи кому, что я самого повелителя болезней из Нижнего мира на Среднюю землю тяну, скажут — как есть черный шаман Пукы, тварь злобная. И не объяснишь ведь никому, что без Самсая с кулями не совладать! Может, и все дела Черных тоже…»
Додумать эту важную мысль ему не дали. Слепленный из кулей пронзительно визжавший вихрь ударил в лицо. Пукы невольно отшатнулся. Распадаясь надвое у самого его носа, рой просвистел мимо, даже не коснувшись его. Но скользкие уши Самсая вырвались из пальцев, и старик нырнул в землю, словно там, в Нижнем мире, его с силой дернули за ноги. Мгновение у торбозов Пукы блестящим гладким островком еще блестела лысина, потом земля забулькала вокруг, как настоящая трясина, и Самсай исчез.
Победный вопль взбунтовавшихся кулей тряхнул крепость. Восторженно визжа, духи болезней густым роем пронеслись вдоль крепостных стен и, по широкой дуге обогнув Пукы, вновь хлынули на людей. Вонючий желтый туман протянул извивающиеся отростки к не видящим, не понимающим ничего обитателям крепости, просачивался в уши, в носы, в горла. Из его клубов выскакивали узкие, как щели, хищные пасти.
Отчаянно закричав, мис-не метнулась к дочери. Опрокинула, упала сверху, накрывая ее распущенными волосами. В желтом тумане метались ошалевшие от ужаса люди. Старому воеводе показалось, будто сотни крохотных, но невероятно острых зубок пробежались по его рукам, ногам, лицу, спине… В груди стало невыносимо горячо — и сухой лающий кашель заставил согнуться пополам. Рядом рухнул облепленный клочьями желтого тумана стражник и забился в припадке — белая пена разлеталась с его губ.
— Бабушка, нам плохо! Помоги нам, бабушка! — стонали знакомые Пукы мальчишки, а толстенькая тетка металась от одного к другому, пытаясь охладить пылающие жаром лбы. Крепостной двор наполнился кашлем, стонами, испуганными воплями. Люди один за другим валились наземь.
И только Пукы видел, слышал, как над дрожащими фигурами с визгом и хохотом пируют невообразимые твари. Кули убьют всех, а потом, оставив позади мертвую крепость, разлетятся по Югрской земле — даже до крохотного пауля в тундре, где осталась мама.
Пукы в отчаянии повернулся к молчаливо парящему рядом Хонт-Торуму:
— Ты же дух битв! Сделай что-нибудь!
— Ну-у… — черно-красный дух на мгновение задумался. — Могу придать тебе боевой дух! — наконец с энтузиазмом предложил он.
Пукы взвыл не хуже кулей и рванул духа за крыло, опрокидывая его в вязкую слякоть под ногами. Кэлэни метнулся между ними.
— Н-нечего на Хонта сваливать! С-сам делай! — выпалил он в лицо Пукы.
— Я не знаю — что! — в отчаянии выпалил мальчишка.
— А вот он — знает! — прокричал в ответ Кэлэни, указывая пальцем в глубь двора.
Сквозь густую, как мошкара над болотом, завесу кулей Пукы разглядел низенькую, толстенькую фигуру Белого шамана. Под мышкой у него был зажат такой же кругленький, упитанный поросенок. Белый без остановки кружил по крепостному двору — кули разлетались с его пути, не смея сунуться к нему так же, как и к Пукы. Поросенок повизгивал, но его тоненькое верещание тонуло в несмолкающем вое кулей, обезумевших от свободы и запаха человеческого ужаса.
Белый вскинул поросенка над головой, словно показывая его темным, безмятежным небесам. Небеса, равнодушно внимавшие как жутким завываниям духов, так и воплям погибающих людей, заметили. Высокие звезды моргнули раз, другой… Как юркие черные горностаи, по небу побежали торопливые тучки.
Белый бросил поросенка себе под ноги. Подхватил колотушку и малый бубен (взамен подранного Пукы большого), закружился на месте, ритмично ударяя и громко выводя:
Сяхыл-Торум, оой-оой, Нуми младший брат, оой-оой, молний-грома повелитель, оой-оой!
Карактан-ар, кулактан-ар — смотрите, слушайте!
— Правильно! Правильно! — шепнул Кэлэни. — Он зовет Сяхыл-Торума! Молния Сяхыла — единственное, что может убить куля!
Карактажып-кулактажып —
когда ты зоркий, когда ты заботливый,
Хадын-биле, чазын биле, хамчык-чирик, ханаа-думаа, — с твоей бурей, с твоим дождем,
пусть пройдут заразные болезни! —
не останавливаясь в своем кружении, продолжал выводить Белый.
Кули остановились, перестав терзать бьющихся в жару и ознобе людей. Зависли в воздухе, настороженно и с явной опаской прислушиваясь к песне белого шамана. А звезды на небесах начали исчезать под сгущающимся покровом тяжелых и пышных, как перина богатея, грозовых туч.
— У него получается! — глядя то на небо, то на кулей, пробормотал Пукы. — Он вызовет Сяхыла!
— Он белый шаман, а не волшебник из бабушкиных сказок, — брюзгливо процедил рядом Кэлэни. — Никого он не вызовет.
Словно задавшись целью опровергнуть его слова, небо над крепостью зарокотало. Тучи провисли, как насквозь мокрые и тяжелые от воды тряпки; казалось, их перистые бока елозят по верхушке сторожевой башни. Поросенок взвизгнул снова — тучи откликнулись довольным ворчаньем. Далеко впереди, на самом горизонте мелькнул ветвистый язык молнии — будто небо облизнулось. Загрохотал гром. Молнии начали падать часто и густо — далеко впереди, словно там из небес в землю опустилась золотая решетка. Сверкающим дождем осыпались позади крепости. Пронзили небеса раз и другой. Словно кто-то, бродящий по облакам, тыкал в них на пробу, ища что-то. Гром, похожий на частый перестук копыт, загрохотал у самой крепости — и тут же удалился прочь, постепенно затухая. Вернулся, пройдя левее, смолк опять, чтобы загрохотать снова — уже в отдалении.
— Не н-найдет нас дух грозы, — запрокинув голову к затянутым тучами небесам, пробормотал Кэлэни. В голосе его тлело разочарование, словно он вопреки всему надеялся, что отчаянный Белый все-таки совершит невозможное. — Обещанную свинью Сяхыл слышит, а б-белое камлание — нет. Не может понять, откуда зов идет, куда лететь.
Белый шаман заплясал быстрее, непрерывно молотя колотушкой. Казалось, бубен взвыл в диком призыве… В ответ ударил гром — очень тихо. Очень далеко от крепости. Тучи над сторожевой башенкой начали неторопливо расходиться — и в них мелькнула равнодушная звезда на темных небесах.
Кули захохотали. Их смех заставлял кишки в животе сворачиваться от отвращения — в нем было тявканье лиса-падальщика, подбирающегося к раненому охотнику, и хлюпанье засасывающей болотной жижи, и скрежет крысиных когтей в подполе. Шаманская колотушка сорвалась на бешеный, неостановимый ритм, но кули больше не боялись Белого. Визжа и завывая, они понеслись по крепости в безумном хороводе. Сквозь него мелькали то кашляющий кровью воевода, то корчащиеся в припадках стражники, то задыхающиеся в жару дети, которым никто не мог помочь! Их матери метались в бреду, а сильные руки отцов покрывались источающими гной язвами. Изнемогающие, слабеющие люди… Обреченные. И хохот пирующих кулей над гибнущей крепостью.
Осмелившегося камлать в Ночи Белого словно накрыло черным куполом ужаса.
Бубен вывалился из рук шамана. Прижимая к себе колотушку, толстяк рухнул на колени.
— Мальчик… Мальчик… — шептали его посиневшие губы, а глаза отчаянно шарили по несущемуся вокруг страшному хороводу, пытаясь высмотреть кого-то сквозь него.
— Тебя ищет, — с усталым равнодушием бросил Кэлэни. — Рассчитывает, что ты поможешь.
— Но… Как я могу помочь? — выкрикнул Пукы. — Сяхыл же — верхний дух! Он белых шаманов слушает! А я-то… Я… — он не закончил. Кроме оглушающего, высасывающего силы отчаяния при взгляде на вертящийся вокруг страшный хоровод в глубине его души таилось еще и мелкое такое, гаденькое облегчение. Ни за что на свете он не мог шагнуть туда — сквозь сплошную завесу кулей. Так ведь и не надо, не надо! Все равно он ничего сделать не может.
Кэлэни поглядел на мальчишку так, словно по-прежнему сидел внутри него — и видел этот самый мелкий червячок облегчения.
— К-когда ты наконец поймешь? Черных слышат все. Черных слышат всегда. Черные для Дня — Черные и для Ночи. Черные камлают живым — Черные камлают и мертвым. И если уж Черные умудряются договориться со скандальными нижними духами, так с покладистыми и спокойными верхними у них и вовсе проблем не бывает. А м-может, ты вовсе и не хочешь понимать? Да что мы тебя, как девицу, уговариваем! — Кэлэни вдруг вытянулся тонкой струйкой дыма — и взвился в небеса. За ним сорвался Хонт, перевернулся в воздухе и, сложив крылья, ринулся вниз. Исчез, пройдя сквозь землю, как сквозь воду. — Решай сам, мальчик! Решай наконец сам! — грянуло с небес и из-под земли.
— Куда вы? Куда? — закричал вслед мальчишка, но его крик повис без ответа.
Пукы остался один — совсем как окруженный кулями Белый. В этот момент застывший на коленях Белый шаман схватился за сердце — и тяжело завалился на бок. Мальчишка накрыл голову руками — и, словно мечом, вспоров своим телом разделяющий их хоровод кулей, рванул к скорчившемуся на земле шаману. Ухватил толстяка за плечи, с натугой повернул к себе. Белый шаман хрипло дышал, но его посеревшие губы тронула слабая улыбка.
— Хамнаар хамы чуве кара дуне хамнаар чуве, — слабо выдохнул он. — Тот, кому суждено камлать, тот камлает черной Ночью. — Его веки медленно опустились. Но Пукы еще почувствовал, как в руку ему ткнулась рукоять шаманской колотушки.
Дунгурлугнун Дуву чангыс
Орбалыгнын Оруу чангыс,
У того, кто взял бубен, — путь один.
У того, кто взял колотушку, — дорога одна.
слова для ответа пришли сами собой.
Мальчишка опустил шамана на землю. Выпрямился, пристально поглядев на вертящихся вокруг кулей. Поздно думать о Храме, о правильном пути и о верности заветам. И даже решать тоже уже поздно.
Пукы подхватил валяющийся у его ног бубен — и колотушка в первый раз ударила в туго натянутую кожу. Он нерешительно притопнул торбозами — а потом ноги будто сами вспомнили, что делать. Он подпрыгнул на месте, крутанулся — и понесся по кругу, обратному бешеному хороводу кулей, не переставая выстукивать сложный призывный ритм.
— Мой бубен как гора, моя колотушка как камень! — слова речитатива складывались мгновенно, словно он делал это уже сотни и сотни раз. — Вы — верхние духи, вы — повелители! Я вас славлю, я вас славлю, здесь ждет вас вкусная пища, придите и возьмите ее! Ты, Сяхыл-Торум, повелитель молний! Летит он стремительно, звучит свирель пронзительно… — в мерный рокот бубна и впрямь вплелся тонкий, пронзительный, как комариный звон, посвист свирели. И еще топот копыт. Топот приближался.
Кули перестали хохотать. Карусель вокруг Пукы замедлилась. Духи болезней один за другим начали зависать в воздухе. Их измученные жертвы вываливались из скрюченных когтей, но духи даже не замечали этого, испуганно уставившись в небеса.
А в небесах творилось странное. Сплошной покров облаков мелко задрожал, словно отвечая ритму приближающейся скачки. Копыта били все ближе, ближе… И по краю открывшегося над сторожевой башенкой окошка чистого Ночного неба, застилая звезды, пронеслись огромные сани, запряженные черными оленями. Их копыта дробным цокотом отозвались в ушах Пукы — нависающие над крепостью тяжелые тучи ухнули перекатывающимися грозовыми раскатами. Голос, неотличимый от ударов грома, прикрикнул на оленей. Громко щелкнули вожжи небесной упряжки — ветвистая золотая молния рухнула во двор крепости, пронзив куля с гнойными язвами. Жуткая тварь вспыхнула, рассыпавшись кучкой черного пепла. Восседающий на санях старик с разметавшимися, как грозовой ветер, волосами склонился над крепостью. Огромный раскосый глаз уставился прямо на двор. На стонущих людей, разбросанных по улочкам, словно ненужный мусор, на бесчувственного белого шамана, на перепуганного мальчишку со слишком большим для него бубном в руках… На роящихся в воздухе кулей. Пукы увидел, как этот глаз наливается яростью. А потом на крепость рухнул целый водопад золотых молний.
Небесные стрелы мелькали одна за другой, нанизывая на себя мгновенно вспыхивающих и рассыпающихся кулей. Истошно визжа — теперь уже от ужаса, — духи болезней заметались по двору в поисках укрытия, но молнии находили их везде.
И тогда кули взмыли в воздух — и ринулись прочь, за крепостную стену. Золотые молнии прожигали в их роях целые просеки — но уцелевшие кули летели, летели…
«Да ведь я как всегда — сделал только хуже! — мысленно взвыл Пукы. — Стрелы Сяхыл-Торума только разгонят их, кули полетят по Югрской земле, а потом дальше — по всему Сивиру, пока никого живого не останется! Точно, черное шаманство — и впрямь злое дело! Или у меня удача такая?»
Пукы отчаянно заметался — их надо удержать! Во что бы то ни стало удержать! От напряжения в ушах зазвенело, из разбитого в недавней драке носа снова закапала кровь… Проносящийся мимо него куль остановился. Завис перед Пукы. Метнулся прочь. Снова вернулся, будто не в силах решить, чего же он хочет — бежать или остаться. И, кажется, не в силах противиться необоримому желанию, вдруг протянул похожий на гнилой отросток палец. Движением, таким быстрым, что Пукы даже отпрянуть не успел, подхватил на лету капельку крови — и сунул в зубастую пасть. На его гнилой морде застыло выражение непередаваемого блаженства — и тут же молния Сяхыла испепелила его.
— Ну хоть помер счастливый, — пробормотал Пукы, вытирая кровь из-под носа. И тут же услышал жадное ворчанье — десятки кулей зависли возле него, не отрывая безумных глаз от выпачканной кровью ладони. — Ах, вот оно что… — прошептал он. — Самсай говорил — любимое лакомство! Кровь шамана! А вас-то, мелких, к столу не пустили… Ну сейчас я вам устрою пиршество! — он отшвырнул колотушку и бубен и бегом рванул на развалины стражницкой — подальше от лежащих на земле людей. Оскальзываясь на раскатывающихся бревнах, взобрался на самый верх оставшейся от стражницкой высокой кучи бревен. Выхватив из-под парки отцовский нож, с маху полоснул себя по ладони. Боль показалась ему восхитительно холодной — наверно, таким и был знаменитый поцелуй Снежной Королевы, дар отважным и верным. Пукы широким веером окропил развалины брызгами своей крови. — Нате! Жрите! Идите сюда — возьмите! — он высоко вскинул руку.
По толпе кулей прокатился стон. Стремительно удирающие от ударов молний беглецы зависли на месте. И словно некая непреодолимая сила потянула их обратно. Жужжа, они ринулись к забрызганным кровью Пукы развалинам, десятками и сотнями пикируя на каждую капельку его крови. Послышалось восторженное, захлебывающееся чавканье, где-то вспыхнула первая драка. Вытянувшийся в струнку Пукы видел, как со всех сторон надвигаются жадные глаза духов. Даже те, кто успел отлететь далеко, теперь мчались обратно, не в силах противиться одуряющему запаху шаманской крови. Ну что же Сяхыл, чего он медлит? Где молнии? Пукы запрокинул голову.
Возвышающийся на небесных санях исполинский возница замер. Пучок молний дергался и искрился в его руках. Он растерянно смотрел на тонкую мальчишескую фигурку, плотно, со всех сторон окруженную желтым туманным морем духов болезней.
Пукы огляделся — и понял, что ему не уйти. Духи сбились вокруг, неспособные оторваться от запаха, от вида бегущей по запястью крови. Молнии Сяхыла накроют их — и его!
Пылающий жар ужаса вспыхнул в животе — а голову закружил холодок восхитительного восторга. Ему не придется решать! Не нужно будет судить, действительно ли доброе — это Белое, а все Черное — злое и всегда ли прав Голубой огонь. Он все-таки увернется от предназначенной ему участи. Никогда не назовут его злым черным шаманом, а имя его будут славить — может, даже в Храмах! Ведь он уйдет, унося за собой все болезни Сивир-земли!
— Бей! Ну что встал — бей! — заорал Пукы, щедро разбрызгивая свою кровь во все стороны.
Исполин наверху дернулся, как от пинка. Сгреб зажатые в кулаке молнии. В одно мгновение скрутил их в переливающийся всеми цветами пылающий клубок и швырнул вниз. Нестерпимо сверкающий шар понесся к земле. Волна ослепительного сияния накрыла зажмурившегося мальчишку. Пукы сжался в ожидании конца…
Что-то тонкое и гибкое упало ему на плечи. Стиснуло, вышибая воздух из груди. Послышался громкий щелчок тетивы — и его рвануло вверх и вбок. Пронесло по воздуху… С силой шарахнуло. Пукы заорал от боли и широко распахнул глаза. Прямо под ним слепленный Сяхылом шар-молния врезался в толпу кулей. И полыхнуло! Отчаянный вопль-визг вырвался из глоток кулей, но кольцо нестерпимого света и жара уже катилось по ним, вплавливая оставшийся от них сухой пепел в мерзлую землю. Пламя едва коснулось ног бесчувственного дядьки Томана и, слабо зашипев, погасло у самых торбозов лежащей на земле мис-не.
Сквозь плавающие перед глазами цветные круги Пукы видел, как громадная рука опустилась с небес на двор крепости. Сгребла бегавшего между ошеломленно озирающимися людьми поросенка. Втянулась обратно. Топот копыт растаял в затихающих раскатах грома.
Сквозь боль в отбитом теле Пукы почувствовал, как его медленно, рывками тащат наверх. Мальчишка слабо дернулся — и понял, что его плечи стягивает тугая волосяная петля. Он болтался на веревке под самым краем крепостной стены. Другой конец веревки тянулся через платформу гигантского лука на колесах и уходил дальше, за внешний край. Стрелы в луке не было, а канатная тетива еще слабо дрожала.
Пукы снова поволокло наверх — чьи-то руки вцепились ему в ворот парки и перекатили через край, на стену. Над ним нависла физиономия скуластого мальчишки. Того, кого все называли молодым мастером Хакмаром.
— Слава Высокому Небу — не забыл еще, как аркан бросать, — бормотал тот. — Дед был бы доволен. Вроде тощий ты, а такой тяжеленный! Я думал, стрела тебя аж на ту сторону выдернет, а тебя до края едва дотащило! — Он зло поглядел на Пукы и, задрав тому рукав парки, принялся торопливо бинтовать тряпками располосованную руку.
Пукы со стоном приподнял голову. Стрела выдернет? Какая… Ох, Куль! Который главный. Куль-отыр. До него постепенно начало доходить. Этот скуластый-длинноносый накинул на него петлю — прямо со стены. И пальнул из своего лука. Привязанная к концу стрелы веревка выдернула Пукы из-под удара молнии! Не дав ему погибнуть геройской смертью! Снова заставляя выбирать и решать!
— Зачем? — простонал он, в отчаянии молотя свободным кулаком по льду стены. — Ну зачем ты это сделал?
— Кажется, ты мне очень нужен, стойбищный! — затягивая узел у Пукы на ладони, неуверенно сказал Хакмар. — Кажется, от тебя зависит моя жизнь! — и он поглядел на Пукы с надеждой и вроде бы с испугом. Словно очень боялся ошибиться.
— Тогда хотя бы не называй меня стойбищным! — удивляться Пукы уже не мог. Сил хватило только огрызнуться.
— А как мне тебя звать? — миролюбиво поинтересовался Хакмар.
— Пук… — начал Пукы.
— Как-как? — переспросил Хакмар, и брови его презрительно поползли вверх.
И тут Пукы вспомнил, где он его видел. В видениях. Когда его несло по Великой реке, в Красный чум Калтащ-эквы.
Насмешливый голос тихо зашелестел в его ушах:
Алганыптар хам-на болган
Аскым кежии хуум-дур ийиии!
Я — шаман, который рожден камлать,
В этом — залог моего счастья!
Пукы узнал этот голос — это был его, его собственный голос!
Он тяжко вздохнул, смиряясь, и выдавил сквозь боль в груди:
— Донгар. Меня зовут Донгар Кайгал.
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Суббота, 17 Мар 2012, 01:48 | Сообщение # 32 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| Глоссарий
Арсын — ритуальный платок с зашитыми в уголках монетами, жертва-подарок духам.
Великая река — река, текущая через все три мира — Верхний, Нижний и Средний и соединяющая их между собой. Истоки Реки находятся в Нижнем мире, оттуда она поднимается в Средний, в Верхнем делает петлю и вновь через Средний опускается в Нижний, впадая сама в себя. По Реке души умерших уходят в Нижний мир, а души новорожденных возвращаются в Средний. Путешествовать по Великой реке могут только шаманы. Иногда Великая река предстает в образе Великого древа — его корни растут из Нижнего мира, ствол находится в Среднем, крона — в Верхнем, где она служит коновязью скакунам духов. Потом Древо кренится так, что его ветви свисают обратно в Нижний мир, смыкаясь с корнями (и обитатели Нижнего мира вешают на них чайники).
Вэс — громадное древнее чудовище, иногда появляется из мерзлых недр земли, а иногда живет в отдаленных озерах, реках или горных пещерах. Чаще всего описывается как мохнатый зверь с двумя хвостами и торчащими из морды рогами (бивнями), т. е. как мамонт. Но существуют и описания Вэс как гигантской рыбы, нападающей на лодки. Бытует предположение, что Вэс может менять облик.
Девять небес — Верхний мир состоит из девяти небесных ярусов, населенных духами. В Нижних небесах имеются отверстия-звезды, через которые верхние духи могут наблюдать за жизнью в Среднем мире. Край Нижних небес свисает над землей, задевая верхушки гор Сумэру. Все девять небес связаны между собой небесной коновязью, к которой духи привязывают своих скакунов (Полярной звездой). Двигаясь вдоль коновязи, можно попасть с одного неба на другое.
Долгий день — продолжительный период, когда Солнце все время на небе; Долгая ночь — период, когда Солнце уходит за горы Сумэру и царит постоянная тьма. Между ними есть Вечерняя заря (когда последние лучи заходящего Солнца падают из-за отрогов Сумэру) и Утренняя заря (подъем Солнца из-за отрогов Сумэру). Все вместе они составляют Сивирский год.
Иттерма — кукла, изображающая умершего, делается в день похорон. У каждого человека несколько душ (четыре — у женщин, шесть — у мужчин). После смерти некоторые души уходят в Нижний мир, другие остаются с похороненным телом, пока оно не сгниет в земле, а некоторые вселяются в сделанную потомками фигурку иттерма. Иттерма можно приносить дары и просить предка о помощи. Хранятся они в специальном ящике — ив-тотап.
Йим — ритуальный запрет, на пищу (например, девушкам нельзя есть оленьи хвосты), на действия (когда муж уходит на охоту, жене нельзя прясть — дорогу запутает), на темы разговоров (гадать вслух об успехе охоты — к беде).
Калтащ-эква — дух земли, пожалуй, самый сильный и значимый дух. Своим мужем Нуми-Торумом сброшена с Верхних небес в Средний мир за связь с его братом Куль-отыром, владыкой Нижнего мира. Повелевает как рождением всего живого, так и смертью, а также судьбой. Ответственна за воспитание, обучение и наделение силой шаманов. Известна во множестве образов и ипостасей у всех народов. Именно ее изображает упоминаемая в северных легендах Золотая Баба, великий идол, спрятанный где-то в тайге. Может являться в разных обликах — старухи, девочки, гусыни, зайца. Волосы — седые до белизны или золотисто-медные. Главные помощники — духи-бобры. Обычно является в белых одеждах.
Куль-отыр (он же Эрлик-хан) — дух-повелитель Нижнего, подземного мира. При этом сам относится не к нижним, а к верхним, небесным духам и должен регулярно появляться в Верхнем мире, на девятых небесах духов для пополнения своей силы, позволяющей поддерживать существование Нижнего мира. Один из «старших», самых значимых и сильных духов, вместе со своим братом — Нуми-Торумом, повелителем Верхнего мира, его женой Калтащ-эквой, Матерью-Землей, и их общим родителем — Корс-Торумом, творцом всех трех миров.
Куль — мелкий дух из Нижнего мира, настолько чуждый Среднему, что само его появление в Средней земле вызывает различные болезни и приводит к эпидемиям.
Кээлээни — дух-посредник, обеспечивающий связь между другими духами и камлающими шаманами. Дух-переводчик, знает все языки всех трех миров, а потому заикается — они у него путаются. Большой любитель шуток и розыгрышей. Изображение Кээлээни обычно вырезается на шаманской колотушке.
Маячка — дух, чей образ может видеться — маячиться — людям, заманивая их в опасные места.
Мир-сусне-хум — «за миром наблюдающий человек», младший из сыновей Калтащ-эквы, Матери-Земли, возможно, рожденный ею не от Нуми-Торума, а то ли от Куль-отыра, то ли от смертного человека. Вместе с ней был сослан из Верхнего мира в Средний, где стал духом всего людского рода. Ездит на белом восьмикрылом коне с золотой гривой. Его символы — золотой гусь и береза.
Милк — злой дух. Если милк успевал наречь новорожденному свое имя раньше, чем тот получал имя от людей, то мог забрать души этого ребенка, а через него дотянуться и до других членов рода.
Мис-не — лесные духи в образе прекрасных дев. Могут становиться невидимыми. Иногда, если охотник им приглянулся, показываются ему, предлагая взять себя в жены. Такая жена приносит удачу не только самому охотнику, но и всему его роду. После смерти своего избранника мис-не возвращаются в лес, оставляя своих детей среди людей, но продолжают покровительствовать роду.
Обиженная мис-не отличается мстительностью: если выбранный жених откажет ей — погибнет на охоте. Несчастные случаи могут произойти также с членами рода, выказавшими недостаточное уважение к мис-не. Тогда мис-не уходит, уводя с собой детей, а на род обрушиваются несчастья.
Мэнкв — лесной великан-людоед. Обычно мэнквы имеют две и больше голов, единственный способ убить их — пробить сердце. Могут вступать в брачные союзы с людьми и даже иметь от них детей, но дети урождаются в человеческих родителей (разве что потом вырастают силачами), а потому мэнкв всегда пытается их съесть.
Най-эква — верхний дух огня, а также вулканической лавы, сестра Нуми-Торума. Най повелевает огнем в целом в его двойной сущности — огня подземного и огня небесного. Кроме нее еще существуют духи каждого конкретного костра, очага и т. д.
Нуми-Торум — глава верхних духов и повелитель Верхнего мира.
Пупыг (пубы) — идол-охранитель дома, часто делается из цветных кусков ткани, для него специально шьются ритуальные одежды. Для каждого пупыга — свои цвета и свои одежды. Изготовлять пупыгов очень опасно — мастер, сделавший пупыга неправильно, может быть наказан тем духом, которого пупыг изображает. Держат пупыгов на чердаке или самой верхней полке в доме (пубы-норма) — поближе к Верхнему миру, туда и ставят плошки с жертвоприношением. Пупыги насыщаются паром приготовленных для них блюд.
Самсай-ойка — «Невидимый старик». Один из самых значимых духов Нижнего мира. Отвечает за мелких духов, не позволяет им проникать из Нижнего мира в Средний. Между чувалом и стеной в человеческом жилище обычно помещают изображение Самсай-ойки — тогда вырвавшиеся из Нижнего мира болезни пугаются и в дом не входят.
Сумэру — горы, сложенные великим героем Уралом из тел гигантских змеев и великанов. Ограничивают пределы мира. Солнце и луна вращаются вокруг их вершин.
Сяхыл Торум — дух грозы, грома и молнии. Когда он на своей оленьей упряжке несется по небесам, от ударов копыт начинается дождь, когда подгоняет оленей — слышится гром и сверкают молнии. Молнии Сяхыла выжигают любые болезни.
Хадау — великий герой, обустроивший землю так, что на ней смогли жить люди. Создатель души шаманов. Окончив свои работы на земле, обратился в камень.
Хингкэн — дух охоты, к которому обращаются с просьбами о богатой добыче.
Хожир (Кыдай Бахсы Тойон, Хожи хара дархан) — создатель первой кузницы. У него есть семь сыновей-кузнецов: 1) Сар хара, мечущий искры из головы; 2) Бок шара, у которого искры сыплются из-под ног; 3) Худэрэ хара, в правой руке держит молот; 4) Нухур хара хара — сжигая красную лиственницу, он добывает уголь; 5) Аляа ху-бун — шаловливый сын, создатель прекрасного, ведающий онгонами — фигурками, в которые могли вселяться духи; 6) Абтай хубун — сын с волшебными кузнечными чарами; 7) Альгандаа арбан гурбан абтай жибтэй хубун, с тринадцатью волшебными чарами в ладонях. Покровительствуют родам черных кузнецов, с которыми встречаются у подножья гор Сумэру. Хожир и семеро его сыновей традиционно принадлежат к нижним духам, но к людям относятся благожелательно, причиняя вред лишь тем, кто обидит кузнеца. Остальные духи — как верхние, так и нижние — кузнецов побаиваются.
Хонт-Торум — дух битв с ярко-красной кожей.
Хотал-эква — дух — хозяйка солнца, отвечает за приход и уход тепла, обычно изображается с восьмью лучами.
Чэк-най — огненный потоп, когда потоки Рыжего пламени поднимаются из-под земли, заливая Среднюю землю.
Эрыг отыр — древние богатыри. Отличались огромным ростом и силой, а также неукротимой воинственностью. Перебили друг друга в постоянных схватках.
Этпос-ойка — дух — хозяин луны, отвечает за прохождение светила через небосвод, изображается обычно с девятью лучами. Иногда вмешивается в дела людей — например, забрав к себе девушку, которую обижали родные.
Ээрен — используемые шаманом для камлания вместилища духов, чаще всего делались из разноцветных лент или шкур. Ээрен-сирота был постоянным спутником шамана, отвечая за вдохновение, и оставался в его чуме после смерти хозяина, дожидаясь его возрождения. Ээрен-радуга помогал в лечении. Ээрен-ворон служил гонцом. Буга-ээрен (резная фигурка быка) принимал дары-ожерелья от пришедших за помощью. Ээрен-барсук и ээрен-филин защищали самого шамана. Ээрен-медведь (из медвежьей шкуры) не подпускал злых духов, но использовать его могли только очень сильные шаманы. Такие шаманы могли также применять эди ээрен («небесное тело»), т. е. метеориты, для лечения душевных болезней. И наконец, символом опыта и величия шамана был ээрен-ядро — делавшийся из подарочных платков (стоимость каждого приравнивалась к стоимости скакуна). На ээрен-ядро шло не меньше пятидесяти платков. «Ядро» висело над сундуком с шаманскими атрибутами и покидало чум только со смертью шамана.
|
|
| |
]
