Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения - Страница 2

[

]

Страница 2 из 3 « 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (Терри Гудкайнд)

Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:42 | Сообщение # 16

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 23
Дженнсен устроилась поудобнее на подушке, лежащей перед колдуньей.
— Много лет назад, — сказала Алтея, положив стиснутые руки на колени, — так давно, что ты можешь не поверить, я отправилась со своей сестрой в Древний мир за великим барьером на юге.
Дженнсен решила, что до поры до времени будет молчать о том, что знает про стремление нового лорда Рала напасть на Древний мир. Лучше послушать колдунью, а затем снова попытаться уговорить Алтею помочь.
— Я ходила в Древний мир, чтобы попасть в место под названием Дворец Пророков, — сказала Алтея.
Это Дженнсен тоже слышала от Себастьяна.
— У меня есть очень примитивный дар пророчества. Я хотела узнать, что можно с ним сделать, а моя сестра мечтала узнать о способах лечения. Кроме того, мне хотелось узнать о таких, как ты.
— Я ? — удивилась Дженнсен. — В каком смысле?
— Все потомки Даркена Рала были такими же, как он. Все, обнаружив, что на свет появились неодаренные отпрыски, уничтожали их. Мы с Латеей были молоды и полны пылкого желания помочь тем, кто в этом нуждался, кого, как мы чувствовали, несправедливо преследуют. Мы хотели использовать свой дар, чтобы изменить мир к лучшему. Хотя мы собирались изучать различные вещи, причина нашего появления там была одинаковой.
Дженнсен подумала, что именно так она все и представляла и именно такой помощи ждала от Алтеи. Но говорить сейчас об этом было не время.
— А почему понадобилось ехать во Дворец Пророков, чтобы все это узнать?
— Колдуньи там известны тем, что имеют дело со многими чародеями, с различной магией и, что самое главное, часто связаны с этим миром и другими мирами.
— Другими мирами? — Дженнсен показала рукой на доску с изображением Благодати. — Вы имеете в виду мир мертвых?
Алтея откинулась назад, на спинку стула:
— В общем, да, но не совсем. Ты понимаешь Благодать? — Алтея дождалась кивка Дженнсен. — Колдуньи из Дворца Пророков знают о действиях дара, о взаимных отношениях между мирами, о том, как все это сочетается друг с другом. Их называют сестрами Света.
Дженнсен вспомнила внезапно, что Себастьян говорил, будто сестры Света сейчас с императором Джеганем. Себастьян предлагал Дженнсен отправиться к сестрам Света. Он сказал, что, возможно, они помогут ей. Должно быть, они имеют какое-то отношение к Свету Создателя.
Тут ей пришла в голову еще одна идея.
— Это имеет отношение к тому, что говорила Латея? Будто вы можете видеть дыры в мирах?
Алтея улыбнулась, как учитель, испытывающий удовольствие от того, что ученик начинает делать собственные открытия.
— Это только самая верхушка горы. Видишь ли, не обладающие даром отпрыски лорда Рала — любого лорда Рала в последнее тысячелетие — отличаются от остальных людей. Вы — дыры в мире для тех из нас, кто имеет дар.
— А что это значит — дыры в мире?
— По отношению к вам мы слепы.
— Слепы? Но вы ведь видите меня. Латея тоже могла меня видеть. Я не понимаю…
— Мы не глазами слепы. Мы слепы с точки зрения нашего дара. — Колдунья махнула рукой в сторону окна. — Повсюду находятся живые существа. Ты их видишь с помощью глаз — как сейчас Фридриха и эти деревья. Я тоже могу видеть, как все вы, но… — Алтея подняла указательный палец. — Но с помощью моего дара я вижу и по-другому. И с тобой получается так, что по-другому, с помощью дара, я тебя не вижу. И Даркен Рал не мог тебя видеть. Не может этого и новый лорд Рал. Для тех, кто имеет дар, ты — дыра в мире.
Пораженная Дженнсен даже заикаться начала:
— Но… но… но… это совершенно не понятно. Он же все время преследовал меня. Он послал ко мне убийц. У одного из них на листе бумаги было записано мое имя.
— Они могли искать тебя, но только в самом обычном смысле этого слова. При помощи магии они обнаружить тебя не могут. Его дар в отношении тебя слеп. Ему приходится использовать шпионов, подкуп и угрозы, чтобы обнаружить твое местопребывание. Будь иначе, он бы послал магических тварей, и те бы разгрызли твои кости, и с тобой было бы покончено. Для него это гораздо проще, чем посылать людей с листочком бумаги, на котором написано твое имя.
— Вы имеете в виду, что для него я невидима?
— Нет. Я вижу тебя. Я помню твои рыжие волосы. Я узнаю тебя, потому что знаю твою мать, а ты похожа на нее. Я знаю тебя так, как все люди узнают и запоминают друг друга. Даркен Рал, будь он жив, мог бы узнать тебя, если бы помнил твою мать. А знавшие Даркена могли бы разглядеть в твоем лице его черты. Лорд Рал может узнать тебя самым обычным способом, как люди без дара. И может найти тебя обычными средствами. Но при помощи магии ему тебя не найти. Это не в его силах.
Дженнсен, нахмурившись, задумалась. Молчала и колдунья. Фридрих возился около очага. Наконец Алтея сказала:
— Когда я была во Дворце Пророков, я познакомилась там с колдуньей по имени Эди. Она в одиночку приехала в Древний мир, чтобы научиться новому. Она была слепа.
— Слепа?.. Как же она путешествовала одна, раз была слепой?
Алтея улыбнулась:
— Она видела с помощью своего дара, а не глаз. Все колдуньи… вообще все люди с даром имеют свои способности. У кого-то дар сильнее… как сильнее тебя тот, у кого более мощные мускулы. К примеру, Фридрих. Он более мускулистый. У тебя волосы такие же, как у всех людей, но только — рыжие. А у других — светлые, черные или каштановые. Каждый человек чем-то отличается от других. То же самое и с даром. Он различается не только по своим аспектам, но и по силе их проявления. У кого-то он очень силен, у кого-то слаб. Каждый из нас индивидуален. Все колдуньи уникальны по своим способностям.
— А что случилось с вашей подругой Эди?
Алтея опять некоторое время помолчала, размышляя. И сказала:
— Глаза у Эди были совершенно слепыми, но она научилась видеть при помощи своего дара. Дар говорил ей о мире больше, чем я могла увидеть при помощи глаз. Это похоже на обычных слепых людей, которые приучаются слышать лучше, чем я или ты. Эди проделала то же со своим даром. Она видела, ощущая мельчайшие искры от дара Создателя, которые находятся в любой вещи вокруг нас. Она видела саму жизнь, и более того: само Творение. — Алтея снова помолчала. — И для меня, и для Даркена Рала, и для Эди ты не существуешь. Ты — дыра в мире.
Дженнсен объял непонятный ужас. Но постепенно образ этого ужаса стал принимать определенные очертания. Из глаз ее брызнули слезы.
— Создатель дал мне не такую, как у других, жизнь? Я существую каким-то иным способом? Я своего рода… чудовище, да? Мой отец хотел убить меня, потому что я чудовищна по своей природе.
— Нет, дитя мое. — Алтея наклонилась и успокаивающе погладила Дженнсен по волосам. — Я вовсе не это имела в виду.
Дженнсен отчаянно пыталась сдержать вновь подступившую волну ужаса. Слезы застили ей глаза, и лицо Алтеи было размытым и нереальным, как дыра в мире.
— Я даже не часть Творения. Вот почему одаренные не могут чувствовать меня. Лорд Рал просто хотел избавить мир от ошибки природы, от зла…
— Дженнсен, не переиначивай мои слова! Послушай меня!
Дженнсен кивнула, вытирая глаза:
— Я слушаю.
— То, что ты другая, вовсе не делает тебя злом.
— Но кто я такая, если не чудовищное порождение зла?
— Дитя мое, ты — Столп Творения.
— Но вы сказали…
— Я сказала, что те, у кого есть дар, не могут видеть тебя с его помощью. Я не говорила, что ты не существуешь, что ты не часть Творения.
— Тогда почему я — одна из этих… существ? Одна из этих дыр в мире?
Алтея покачала головой:
— Не знаю, дитя мое. Но неведомое нам вовсе не является злом. Сова может видеть в темноте. Люди — нет. Но разве делает тебя злом то, что люди тебя во тьме не видят, а сова видит? Это только указывает на существование ограничений.
— Но все ли потомки лорда Рала одинаковы?
Прежде чем открыть рот, Алтея тщательно продумала ответ.
— Истинно неодаренные действительно одинаковы. Те же, кто родился с крошечной частицей дара, — разные. Эта частица может быть не используемой, ее даже трудно обнаружить. С практической стороны такие потомки кажутся людьми, лишенными дара, но его наличие делает их непохожими на тебя: они — не дыры в мире. И это делает их уязвимыми. Такого рода потомство можно найти с помощью магии и уничтожить.
— И большинство потомков лорда Рала таковы, да? И такие, как я, дыры в мире, встречаются редко, да?
— Да, — тихо признала Алтея. Дженнсен почувствовала, как внутри все оцепенело.
— И вы полагаете, что в этом есть нечто большее? Что мы — не просто дыры в мире, неуловимые для одаренных?
— Да. Это и была одна из причин, почему я поехала к сестрам Света. Я хотела лучше понять взаимоотношения одаренных с жизнью, с Творением.
— И вы поняли? Смогли вам помочь сестры Света?
— К сожалению, нет. — Алтея задумчиво смотрела в одну точку. — Вряд ли найдется много согласных со мной, но я пришла к тому, что все обычные люди и все отпрыски лорда Рала без дара имеют в себе неощутимую колдовскую силу, которая связывает их с людьми одаренными и, таким образом, с более высоким миром творения.
— Я не понимаю, какое это может иметь отношение ко мне.
Алтея медленно покачала головой:
— Есть в этом, Дженнсен, что-то большее, чем я понимаю.
Дженнсен не могла представить, что могут означать эти слова. И спросила:
— Сколько всего потомков родилось без дара?
— Мне удалось узнать, что они чрезвычайно редки. У каждого лорда Рала имеется не более одного отпрыска с даром. Как будто его семя содержит всего лишь одного истинного наследника. — Алтея подняла вверх палец и наклонилась вперед. — Но возможно, их гораздо больше. Просто у некоторых есть слабая искра дара, и их обнаруживают и уничтожают раньше, чем такие, как я, узнают об их существовании. Как я уже сказала, мне кажется, в этом есть что-то более важное, чем я знаю или могу понять. Но из таких, как ты, лишенных даже невидимых частичек дара, все…
— Столпы Творения, — саркастически сказала Дженнсен.
Алтея улыбнулась:
— Это звучит лучше.
— Но для одаренных мы — дыры в мире.
Улыбка Алтеи угасла.
— Именно так. Окажись здесь сейчас Эди, она бы видела все, кроме тебя. В отношении тебя она бы осталась слепой. Для Эди, которая может видеть только посредством дара, ты была бы истинной дырой в мире.
— Что-то мне не очень нравится воспринимать себя таким образом.
Алтея снова улыбнулась:
— Разве ты не понимаешь, дитя? Это только доказывает, что существуют какие-то ограничения. Для того, кто слеп, все вокруг представляет собой дыру в мире.
Дженнсен обдумала услышанное:
— Значит, это просто вопрос нашего восприятия. Некоторые люди попросту лишены способности воспринимать меня.
Алтея ответила коротким кивком:
— Верно. Но поскольку одаренные часто используют свой дар бессознательно… так же, как ты пользуешься зрением… то, когда мы встречаем таких, как ты, это вызывает беспокойство.
— Беспокойство? Почему?
— Неприятно, когда наши ощущения действуют вразнобой.
— Но ведь вы же видите меня… Так почему я тревожу ваши чувства?
— Ну, представь себе, что ты слышишь голос и не видишь, откуда он исходит.
Дженнсен не надо было особо напрягаться, чтобы представить такое. Она понимала, насколько это может беспокоить.
— Или представь, — продолжала колдунья, — что ты меня видишь, а когда протягиваешь руку, она встречает пустоту. Как будто меня здесь нет… Разве это не тревожило бы тебя?
— Полагаю, тревожило бы, — согласилась Дженнсен. — Есть ли еще какое-то отличие в нас? Кроме того, что мы — дыры?
— Я не знаю. Встретить таких, как ты, — невероятная редкость. Вполне возможно, что существуют и другие. Как-то до меня дошел слух, что один такой жил с целителями, которых называют Рауг’Мосс, но достоверно я знала только о тебе.
Когда Дженнсен была совсем девочкой, они с матерью посетили целителей Рауг’Мосс.
— Вы знаете его имя?
— Шептались, что его зовут Дрефан, но я не знаю, правда ли это. Если да, то очень сомнительно, что он еще жив. Лорд Рал — он и есть лорд Рал. У него свой закон. Даркен Рал, видимо, как и все его предшественники, породил много отпрысков. Скрывать, что ты знаешь происхождение такого ребенка, опасно. Мало кто пойдет на такой риск, поэтому большая часть вас была немедленно умерщвлена. Да и остальных, в конце концов, найдут.
Размышляя вслух, Дженнсен проговорила:
— Может быть, мы такие, чтобы защититься? Есть ведь животные, у которых особые черты, помогающие новорожденным выжить. Например, оленята рождаются пятнистыми, чтобы можно было спрятаться и стать невидимым для хищника. Они тоже делаются своего рода дырами в мире.
Алтея улыбнулась:
— Этот пример может служить хорошим объяснением. Как и любой другой. Однако, зная магию, я считаю, что все гораздо сложнее. Все вокруг стремится к равновесию. Олени и волки тоже существуют в равновесии. Оленятам помогают выжить пятна, но это угрожает существованию волков, которым нужна пища. Такие вещи действуют в обоих направлениях. Если бы волки съели всех оленят, то вымерли бы не только олени, но и сами волки, лишившиеся источника пищи. Ведь они бы нарушили баланс между собой и оленями. А в магии баланс — вещь особенно необходимая. То, что на поверхности может казаться простым, часто имеет более сложные причины. Я подозреваю, что такие, как ты, устанавливают некую форму равновесия, а появление дыр в мире — просто вспомогательный признак.
— И, видимо, то, что некоторые одаренные могут видеть меня, является частью этого равновесия. Ваша сестра говорила, что вы можете видеть дыры в мире.
— Нет, на самом деле это не совсем так. Я просто выучилась некоторым приемам при помощи дара. Примерно так же, как выучилась Эди.
Дженнсен нахмурилась, чувствуя себя совсем сбитой с толку, и Алтея поспешила с объяснением:
— Ты можешь увидеть птицу в безлунную ночь?
— Нет. Без луны это невозможно.
— Да нет, возможно. Там, где пролетает птица, на время исчезают звезды. Так же можно наблюдать и за дырами в мире.
— То есть просто другой способ видеть. — Дженнсен улыбнулась остроумному объяснению Алтеи. — Ну и какими вы видите подобных мне?
— Приведенное сравнение — самый легкий способ объяснить. Однако оба способа видеть имеют свои ограничения. Ты сможешь разглядеть ночью птиц только в случае, если они летят на фоне звезд, если нет туч и так далее. С такими, как ты, то же самое. Я просто выучила прием, помогающий видеть подобных тебе, но это очень ограниченный способ.
— А вы не узнали во Дворце Пророков о своей способности к пророчествам? Может быть, это сможет помочь?
Алтея покачала головой:
— Нет, пророчества тебе не помогут.
— Но почему?
Алтея наклонилась вперед, словно проверяла, внимательно ли слушает ее Дженнсен.
— Откуда исходит пророчество?
— От прорицателя?
— Вот именно. Но прорицание — это одна из форм магии. А одаренные не могут видеть тебя при помощи своего дара, ты помнишь? Для них ты — дыра в мире. Поэтому и для прорицателей ты — тоже дыра в мире. В пророчествах тебя нет. — Колдунья вновь откинулась на спинку стула. — У меня совсем незначительный пророческий дар, я — вовсе не великая прорицательница. Я провела десятилетия у сестер Света, изучая искусство прорицания, и могу сказать тебе — как с точки зрения собственного опыта, так и из прочитанного, — что пророчества по отношению к тебе слепы, как Эди. Для пророчеств такие, как ты, никогда не существовали, не существуют и никогда не будут существовать.
Дженнсен села на пятки:
— Вот уж действительно, дыра в мире!
— Во Дворце Пророков я встретилась с пророком по имени Натан. — Алтея опять помолчала. — И кое-что узнала о своем даре. В основном, насколько он ограничен. В конце концов, вещи, которые я узнала там, стали для меня проклятием.
— Что вы этим хотите сказать?
— Дворец Пророков был создан много тысячелетий назад. Он не похож ни на одно известное мне место. Уникальные чары окружают дворец. Те, кто попадает под их действие, по-другому старятся.
— И вас это тоже изменило?
— О да!.. Это меняет всех. Для тех, кто живет под чарами, которыми окружен Дворец Пророков, старение замедляется. За десять или пятнадцать лет обычной жизни во Дворце как будто проходит всего год.
Дженнсен посмотрела на колдунью недоверчиво:
— Как такое возможно?
— Мир меняется. Во время войны три тысячи лет назад он во многом был другим. Когда был установлен великий барьер к югу от Д’Хары, чародеи были совсем другими. У них была более мощная власть.
— У Даркена Рала тоже была огромная сила.
— Нет. Даркен Рал, со всем своим могуществом, был, в сравнении с чародеями былых времен, ничто. Они могли подчинять себе такие силы, о которых Даркен даже и не мечтал.
— Что же, с тех пор больше не рождалось чародеев такой силы?
Алтея отвела взгляд в сторону и ответила печальным голосом:
— Да, со времен той великой войны такие не рождались. Даже обычных чародеев рождалось все меньше и меньше. Но впервые за три тысячи лет один такой появился. Это твой сводный брат, Ричард.
Дженнсен была поражена. Оказывается, ее преследователь должен внушать ей гораздо больше страха. Стоит ли тогда удивляться, что мать убита, что люди Рала буквально шли по пятам Дженнсен? Ведь получается, что нынешний лорд Рал более могущественен и опасен, чем их отец…
— Поскольку это эпохальное событие, некоторые из прорицателей во Дворце Пророков знали о нем задолго до того, как твой брат появился на свет. По поводу Ричарда — боевого чародея — было много предостережений.
— Боевой чародей? — Дженнсен совсем не понравилось это словосочетание.
— Да. Было много горячих споров по поводу значения этого пророчества. Даже по поводу самого термина «боевой чародей». Будучи во Дворце Пророков, я дважды имела возможность очень ненадолго встретиться с пророком Натаном, о котором уже упоминала. С Натаном Ралом.
Дженнсен даже рот открыла:
— Натан Рал? Вы имеете в виду, настоящий Рал?
Алтея улыбнулась не столько воспоминаниям, сколько удивлению Дженнсен.
— Куда как настоящий!.. Властный, могущественный, умный и невероятно опасный. Они держали его взаперти, за непроницаемым щитом магии, где он никому не мог причинить вреда, хотя иногда он все же умудрялся это сделать. Да, он был настоящий Рал. Ему было более девятисот лет.
— Это невозможно! — вырвалось у Дженнсен прежде, чем она успела подумать.
Подошедший к ним Фридрих хмыкнул. Он вручил чашку с дымящимся чаем жене, а другую подал Дженнсен.
— Мне почти двести лет, — сказала Алтея. Дженнсен смотрела на нее молча. Конечно, Алтея выглядела старой, но не настолько же!..
— Отчасти из-за того, что случилось со мной и моим старением, я и познакомилась с твоей матерью и с тобой, когда ты была ребенком. — Алтея тяжело вздохнула и отпила глоток чая. — И это ведет нас к тому, о чем ты хотела узнать, — почему я не могу помочь тебе колдовством.
Дженнсен тоже приложилась к чашке, затем глянула на Фридриха, который казался ровесником Алтеи.
— Вам тоже столько лет?
— Нет, — ответил он. — Алтея качала люльку со мной.
Они обменялись теми взглядами, какими обычно смотрят друг на друга очень близкие люди. И было видно, что они понимают друг друга без слов. Это был вид общения, в котором чувствовалось не только хорошее знание друг друга, но и любовь, и уважение.
— Я встретила Фридриха, когда вернулась из Древнего мира. И после этого мы старились вместе. Вернувшись, я занялась кое-какими вещами. В том числе и тем, что помогла тебе.
Дженнсен внимала каждому слову колдуньи.
— Именно тогда вы встретили мою мать?
— Да. Видишь ли, я раздумывала на чарами во Дворце Пророков, и у меня появилась идея, как я могу помочь таким, как ты. Я знала, что обычное накидывание колдовской сети на подобных тебе ничего не даст. Другие пытались это сделать, но безрезультатно: все отпрыски Рала были убиты. Я натолкнулась на другую идею: набросить сеть чар не на тебя, а на тех, кто входил в контакт с тобой и твоей матерью.
Дженнсен в нетерпении подалась вперед, уверенная, что сейчас она подобралась к той помощью, которая ей нужна.
— Что вы сделали? Какого рода колдовством воспользовались?
— Я использовала магию, чтобы изменить временное восприятие людей.
— Не понимаю… Что вы сделали?
— Ну, я уже говорила, что Даркен Рал мог искать тебя единственным способом — используя обычные средства. Я сделала так, чтобы те, кто знал тебя, воспринимали по-другому время.
— Все равно не понимаю. Как… Что вы могли заставить их воспринимать? Время есть время.
Алтея наклонилась к ней с хитрой улыбкой:
— Я заставила их считать, что ты только что родилась.
— Когда только что?
— Всегда только что. Когда бы они не обнаруживали сведения о тебе, как о дитяти, рожденном от Даркена Рала, они воспринимали тебя, как новорожденного ребенка. Тебе было два месяца, десять месяцев, четыре года, шесть лет, а они все еще искали новорожденную девочку. В этом смысле я прятала тебя до шестилетнего возраста, прямо у них под носом. Все их подсчеты сбиты на шесть лет. Именно с того времени они отсчитывают твой возраст. И до настоящего времени, все, кто подозревает о твоем существовании, считают, что тебе около четырнадцати, тогда как на самом деле тебе двадцать.
Дженнсен опять встала на колени:
— Но ведь это может подействовать еще раз. Если бы вы наложили сейчас заклятие, как в детстве, оно бы подействовало, правда? И они не узнают, что я выросла. Они не будут преследовать меня. Они будут искать новорожденного ребенка… Пожалуйста, Алтея, сделайте это еще раз.
Краем глаза Дженнсен увидела, как Фридрих, сидевший теперь на скамье в другой комнате, отвернулся от них. Увидев, как изменилось лицо Алтеи, Дженнсен поняла: она сказала именно то, чего колдунья ожидала. И сказав это, угодила в ловушку.
— Тогда я была молода и искусна в своем колдовстве. — В темных глазах Алтеи вспыхнула искра. — За тысячи лет мало кому удавалось пересечь барьер и вернуться. Мне это удалось. Я училась с сестрами Света, имела аудиенции у их аббатисы, у великих пророков. Я смогла сделать такие вещи, какие удавались немногим. Мне было далеко за сто лет, но я была все еще молода, у меня был обаятельный муж, с которым мы только что поженились, и он верил, что я могу пройти до луны и обратно, если мне взбредет в голову. — Алтея вздохнула. — Да, мне было далеко за сто, однако выглядела я молодо, и передо мной была целая жизнь. Я была мудра по возрасту, но молода телом. Я была умна и сильна в своем искусстве. Я была опытна и привлекательна, у меня было много друзей и знакомых, которые внимали каждому моему слову. — Длинными изящными пальцами Алтея приподняла подол своей юбки, прикрывавшей ноги.
И Дженнсен отшатнулась от открывшегося зрелища.
Теперь она поняла, почему Алтея ни разу не встала со стула: ее ноги были деформированными, ссохшиеся кости покрыты сухим налетом мертвенно-бледной плоти, так, будто они умерли много лет назад, но их не похоронили, потому что все остальное оставалось живым.
«Как же эта женщина не кричит от постоянных страданий!» — подумала потрясенная Дженнсен.
— Тебе было шесть лет, — сказала колдунья совершенно спокойным голосом, — когда Даркен Рал наконец обнаружил, что я совершила. Он был очень изобретательный человек. И, как выяснилось, намного более проницательный, чем молодая колдунья ста с лишним лет от роду. У меня времени хватило лишь на то, чтобы предупредить свою сестру и твою мать. А потом он схватил меня.
Дженнсен помнила, как они с матерью бежали из дворца. Это случилось ночью, вскоре после того, как к ним пришел какой-то посетитель. И в темном коридоре шепотом произошел какой-то разговор…
— Но он… он не убил вас? — Дженнсен с трудом проглотила ком в горле. — Он проявил к вам милосердие, он пощадил вас.
Алтея хохотнула, хотя ей было нестерпимо грустно. Это был невольный смех: она впервые столкнулась с такой наивностью.
— Даркен Рал редко убивал тех, кто доставил ему неприятности. Он предпочитал сохранять им жизнь — на очень долгое время и так, чтобы смерть показалась им освобождением, понимаешь? Мертвые ни о чем не жалеют, никогда не страдают и не служат примером другим! Ты даже представить себе не можешь весь этот ужас!.. Как он схватил меня… Как меня вели к нему… Каково мне было находиться в плену у этого человека… Каково было смотреть на его спокойное лицо, в его холодные голубые глаза… И знать, что находишься в милости человека, у которого милость отсутствует как таковая. Ты не можешь представить себе, каково это — знать, что в одно ужасное мгновение все, что было тобой, все, что ты имела, все, на что надеялась в жизни, изменилось навсегда. — Алтея снова вздохнула. — А какая была боль… Ее ты можешь себе представить по моим ногам.
— Мне так жаль, — прошептала сквозь слезы Дженнсен, прижимая руки к защемившему сердцу.
— Но не боль была самым худшим во всей этой истории, — продолжала колдунья. — Он лишил меня всего, что я имела. С моим даром он поступил гораздо хуже, чем с моими ногами. Ты просто не можешь этого видеть — в этом отношении ты слепа. А я вижу это каждый день. Но и этого было мало Даркену Ралу. Его недовольство моим поступком было так сильно, что это оказалось только началом. Он запретил мне жить где-либо, кроме этого полузатопленного, омерзительного места с горячими ключами и зловонными испарениями. Он поместил меня здесь как в темницу, наполнив болото вокруг чудовищными тварями, созданными из моей колдовской силы, которой он лишил меня. Он хотел, чтобы я находилась рядом, понимаешь. Несколько раз он появлялся тут, просто чтобы посмотреть на меня в этом плену. — Колдунья уставилась куда-то вдаль, словно видела там человека, о котором говорила. — За пределами этого дома я нахожусь во власти сущностей, которые появились на свет при помощи моего собственного дара, того дара, к которому у меня больше нет доступа. Я никогда не смогу освободиться собственными силами, но даже если мне придут на помощь, эти твари, созданные из моей собственной силы, разорвут меня на части. Я не могу призвать их обратно. Он оставил тропу, чтобы могли привозить продукты и другие запасы, чтобы у меня наверняка было все необходимое. Фридриху пришлось построить дом здесь, потому что я не могу покинуть это место. Даркен Рал пожелал мне долгой жизни, которую я проведу, страдая для его удовольствия.
Дженнсен дрожала, не в силах что-либо сказать. А колдунья указала длинным изящным пальцем в открытую дверь:
— Человек, который любит меня, вынужден был стать свидетелем всего этого. Он был приговорен всю жизнь ухаживать за калекой — женой, которую он любил и которая больше не может быть ему женой с плотской точки зрения. — Алтея пробежала пальцами по своим костлявым ногам, нежно, словно видела их такими, какими они когда-то были. — У меня больше никогда не было возможности получить радость от моего мужа, как женщина от мужчины. Мой муж никогда больше не радовался ласкам женщины, которую любит. — Она замолчала, собираясь с силами, а затем продолжала: — В качестве дополнительного наказания Даркен Рал оставил мне власть над моим даром с одной только стороны, которая теперь преследует меня каждый день: он оставил мне дар пророчества.
Дженнсен не смогла удержаться от вопроса, который, как ей показалось, может послужить женщине хоть каким-то утешением.
— Эта часть вашего дара… разве она не может принести вам удовольствие?
Темные глаза колдуньи смотрели на нее в упор.
— Последний день с твоей матерью ты провела хорошо? Я имею в виду день, когда она умерла…
— Да, — ответила Дженнсен после долгой паузы.
— А если бы ты знала, что она будет убита? А если бы ты видела все задолго до того, как оно произошло? За день, за неделю, за месяц, за годы до того, как все произошло… Ты знала бы, как это случится и когда, видела бы все жуткие подробности. Видела бы силой своей колдовской власти материнскую кровь, мучения, смерть. Получила бы ты удовольствие?
— Нет, — ответила Дженнсен упавшим голосом.
— Что ж, теперь, Дженнсен Рал, ты понимаешь, что я не могу помочь тебе. И не потому, что я недобра и эгоистична, а потому что у меня не осталось силы. Ты должна найти в себе свободную волю, чтобы выполнить то, что должна. Только таким путем ты можешь достичь чего-то в жизни. Я не могу решить твои проблемы. Я провела большую часть жизни в страданиях за то, что помогла тебе когда-то. Если бы это касалось только меня, я бы вынесла: ведь во всем вина злого человека, а не невинного ребенка. Однако я страдаю каждый день, потому что это не только моя судьба, но и судьба Фридриха. У него могло бы быть…
— Ничего у меня не могло быть! — Фридрих стоял позади Дженнсен. — Я воспринимаю каждый день жизни как дар, который получил оттого, что рядом — ты. Твоя улыбка — мое солнце, она освещает краткое время моего существования. Не преуменьшай моей радости, Алтея, превращая ее во что-то незначительное или обыденное.
Алтея снова взглянула на Дженнсен:
— Вот видишь? Это моя ежедневная пытка: знать, что я ничего не могу сделать для этого человека.
Рыдая, Дженнсен рухнула к безжизненным ногам мужественной женщины.
— Колдовство, — прошептала Алтея, — это несчастье, которое тебе совершенно не нужно.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:42 | Сообщение # 17

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 24
В голове у Дженнсен словно туман стоял. Она ощущала себя несчастной и одинокой. Болото было не только под ногами, но и в сознании ее все перемешалось и переплелось — даже в большей степени, чем скрученные корни вокруг. Почти все, во что она верила, оказалось ошибочным. И от того рушились не только надежды, но и принятые ею решения.
Хуже всего было то, что Дженнсен лицом к лицу столкнулась с несчастьями, которые ее существование несло людям, пытавшимся ей помочь.
Сквозь слезы она едва различала дорогу. Она шла через болото почти вслепую.
Временами она спотыкалась и, упав, ползла, рыдая, иногда останавливалась, опираясь на крючковатые ветви деревьев. Как будто день, когда была убита мать, повторялся снова — та же мука, горькое отчаяние, замешательство, чувство нереальности происходящего…
После смерти матери целью жизни Дженнсен стали поиски колдуньи. Теперь она чувствовала себя потерянной, не знающей, как дальше жить.
Дженнсен шла, петляя среди трещин, из которых поднимался пар. Повсюду раздавалось злобное шипение, словно пар спустили с подземной привязи. Девушка брела то мимо зловонных отверстий, то среди густой растительности. Кустарники с колючками протягивали к ней свои лапы, широкие листья хлестали ее по лицу. Достигнув озера, которое она помнила смутно, Дженнсен пошла по берегу вдоль скалы, хватаясь за камень и плача навзрыд. Камень крошился. Она изо всех сил старалась не потерять равновесие.
Она глянула через плечо и увидела сквозь слезы уходящее вдаль водное пространство. Ей подумалось, что упасть в воду будет лучшим исходом. Пусть ее поглотит эта бездна, и со всем сразу будет покончено. И она наконец обретет покой. И завершится эта бесконечная, невыносимая борьба. И прекратится эта боль в сердце и эта печаль. И она встретится с матерью и добрыми духами…
Она, однако, сомневалась, что добрые духи примут убившего себя. И вообще это — неправильно. Если бы Дженнсен сдалась, все жертвы матери были бы напрасны. И мать не сможет простить Дженнсен за то, что та сама покончит со своей жизнью…
Алтея тоже потеряла в своей жизни почти все — ради нее, Дженнсен. Разве можно пренебречь такой отвагой — и не только Алтеи, но и Фридриха? Нет, хоть Дженнсен и бесконечно виновата перед ними, она не станет топиться.
Она и так словно отняла у Алтеи возможность жить. Алтея всегда будет находиться в этой тюрьме, в этом ужасном болоте, каждый день расплачиваясь за то, что попыталась спрятать ребенка от Даркена Рала. Разумом Дженнсен понимала, что в бедах Алтеи виновен Даркен Рал, но сердце ее не соглашалось с этим. И ее, Дженнсен, есть вина в том, что Алтея уже никогда не сможет ходить, никогда не сможет радоваться своему дару.
И вообще какое право имеет она, Дженнсен, ждать помощи от других? Почему другие должны ради нее рисковать своей жизнью и свободой? Из-за нее пострадала не только мать. Из-за нее Алтея и Фридрих прикованы к болоту, Латея убита, а Себастьян находится в плену. Даже Том, ожидающий ее на лугу, бросил все свои дела, чтобы придти к ней на помощь.
Так много людей пытались ей помочь и заплатили за попытку ужасной ценой! Какое она имеет право приковывать людей к своим желаниям? Почему они должны отдавать свои жизни ради нее?
Но как она сможет жить дальше без их помощи?..
Покинув узкий проход между горным уступом и озером, Дженнсен снова перебиралась по переплетенным корням. Корни как будто специально хватали ее за ноги. Дважды она падала, неуклюже раскинув руки и ноги. И оба раза, поднявшись, продолжала путь.
Упав в третий раз, она так сильно ударилась лицом, что оцепенела от боли. Провела пальцами по скуле, по лбу, почти уверенная в том, что получила перелом. Но не обнаружила ни крови, ни сломанных костей. Лежа среди корней, так похожих на змей, она почувствовала стыд за все те беды, которые навлекала на людей.
А затем испытала гнев.
Дженнсен.
Ей вспомнились слова матери. «Ты не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что люди — воплощение зла…»
Дженнсен приподнялась на руках. Сколько людей пытались помочь отпрыскам лорда Рала и поплатились своей жизнью? Сколько еще погибнет? Почему у них, как и у Дженнсен, не должно быть своей жизни?
Вся вина за разрушенные судьбы лежала на лорде Рале.
Дженнсен. Сдавайся.
Неужели это никогда не кончится?
Grushdeva du kalt misht.
Себастьян стал просто самым последним. Пытают ли его сейчас? Может быть, он тоже расплачивается своей жизнью за помощь ей?
Сдавайся.
Бедный Себастьян!.. Она почувствовала, как сильно ей хочется, чтобы он оказался рядом. Он такой смелый, такой сильный…
Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht.
Голос, настойчивый, требовательный, раздавался эхом вокруг, шепча слова, которые не имели для нее никакого смысла.
Шатаясь, она встала. Неужели ей никогда не доведется жить своей жизнью? И даже иметь свое собственное сознание? Должна ли она вечно слушать эти команды, произносимые лордом Ралом, его голосом?
Дженн…
— Оставь меня в покое!
Нет, она должна помочь Себастьяну!..
Она снова двигалась вперед, ставя одну ступню вслед за другой, отбрасывая в стороны плети винограда, прорываясь сквозь низкий кустарник. Нависающая над ней густая листва делала все вокруг темным. Дженнсен не имела представления, какое сейчас время суток. Она целую вечность добиралась до Алтеи. И там провела целую вечность. Наверное, время уже приближается к ночи. В лучшем случае — ранний вечер. И целая вечность минула с тех пор, как она оставила на лугу Тома.
Дженнсен. Сдавайся.
— Нет! Оставь меня!
Она шла за помощью, но помощь оказалась иллюзией. Она всю свою жизнь полагалась на мать, а потом стала ждать, что ей поможет Алтея. Пора бы признать, что все отныне зависит от нее самой…
О Создатель, как она устала от всего этого! А теперь еще была и зла. Но надо идти!..
Дженнсен резко шагнула вперед, в болото, и пошла, разбрызгивая из-под ног воду, ступая на корни и камни.
Она обязана помочь Себастьяну… Она должна вернуться за ним… Том ждет… Том отвезет ее назад…
А что потом? Как она собирается освободить Себастьяна?
Запыхавшись, она остановилась и обнаружила, что подошла к тому месту, где воевала со змеей. Сейчас вода была тихой и неподвижной, и не было никаких корней, которые на самом деле оказались ползучей тварью…
Стало гораздо темнее. И нельзя было понять, есть ли что-нибудь в темных тенях под склонившимися с берега ветвями.
Чего она ждет? Жизнь Себастьяна висит на волоске!..
Дженнсен приподняла юбки и шагнула в воду.
Пройдя с полпути, она вспомнила, что собиралась подобрать какую-нибудь палку, чтобы проверять дно. Она приостановилась, размышляя, стоит вернуться или нет. Сзади теперь было столько же воды, сколько и впереди, поэтому она продолжила путь. Она нащупывала ногой твердые корни (настоящие!) и осторожно ступала по ним. Удивительно, но пока она даже не замочила юбок!..
Что-то шлепнуло ее по ноге. Дженнсен вздрогнула и поскользнулась. Она успела увидела блеснувшую чешую и с огромным облегчением понять, что это всего-навсего рыба. Но равновесия было уже не удержать, и Дженнсен, слетев с корня, ухнула в черную бездонную глубину. У нее еще хватило времени на короткий вдох, а потом над головой сомкнулась вода.
Ее окружил сумрак, однако, опускаясь, она увидела взметнувшиеся вверх пузыри. Удивленная и перепуганная, она бешено заколотила ногами, пытаясь коснуться хоть чего-нибудь, чтобы оттолкнуться и подняться к поверхности. Ничего под ногами не было, только тяжелые башмаки, которые, вместо того чтобы служить опорой, тянули ее сейчас на дно.
Дженнсен замолотила руками, пытаясь выплыть на поверхность, но одежда ее стала ловчей сетью, не позволяющей сделать ни одного энергичного движения. Дженнсен охватил шок. Глаза ее расширились, она увидела полосы света, тусклого, переливающегося, сверкающего, пронизывающего мрак вокруг нее.
Как быстро все произошло!.. Как нереально все теперь было!.. Она изо всех сил пыталась удержать свою жизнь, а та ускользала сквозь пальцы…
Дженнсен.
К ней приближалось нечто темное и неясное. Легкие уже болели от нехватки воздуха.
Алтея сказала, что никто не может пройти через болото. Здесь живут какие-то твари, разрывающие людей на части. Один раз Дженнсен повезло. Второй раз может и не повезти…
Объятая страхом, она смотрела на приближающуюся к ней темную фигуру.
Она не хотела умирать. Какое-то время назад ей казалось, что она хочет умереть, но теперь она знала: нет! Это была ее единственная жизнь. Это была драгоценная жизнь, и больше она не хотела потерять ее.
Она пыталась плыть к поверхности, к свету, но все вокруг сделалось таким медленным, таким густым, таким тяжелым…
Дженнсен.
Голос звучал настойчиво.
Дженнсен.
Что-то натолкнулось на нее. Она увидела радужные переливы зеленого цвета.
Это была та змея.
Если бы Дженнсен могла, она бы закричала. Но сил больше не было, и оставалось только наблюдать, как длинное извивающееся тело твари начало заключать жертву в темную спираль.
Сил не было. Легкие уже просто горели. Дженнсен видела себя как бы со стороны — медленно опускающейся на дно, все дальше и дальше от поверхности, от жизни. Она вроде бы еще пыталась всплыть наверх, к свету и воздуху, но налитые свинцом руки просто покачивались, как водоросли в воде…
Дженнсен.
Сейчас она утонет…
Темные кольца обвили ее…
Было больно…
Ей представлялось раньше, что утонуть — это как упасть в сладкие объятия приятной воды…
Оказалось, совсем не так. Было больнее, чем когда-либо в жизни. Острая, невыносимая боль разрывала грудную клетку. Ужасно хотелось вздохнуть, но горло накрепко сдавило от мысли, что этот вздох будет последним.
Дженнсен почувствовала, как кольца змеи обвивают ее. Надо было убить эту тварь, когда была такая возможность. И сейчас еще можно достать нож, но нет сил…
Одна только боль в груди!..
Кольца змеи тянули ее, и она прекратила всякое сопротивление. Какой смысл?..
Дженнсен.
Она удивилась, почему голос не требует, чтобы она сдалась, как делал это всегда. Впрочем, к чему требовать? Она и так уже сдалась…
Что-то толкнуло ее в руку. Твердое… Потом — в голову. Потом — в бедро…
Она вдруг сообразила, что ее тащат вдоль берега, и корни задевают тело. Почти не сознавая себя, она схватилась за них и с внезапным отчаянием потянула. И поняла, что тварь осторожно подталкивает ее вверх.
Разметалась в стороны вода. На Дженнсен обрушился поток звуков. Она судорожно глотнула воздух. Раз, другой, третий, четвертый… Подтянулась выше, чтобы плечи оказались на узловатых корнях. Не было сил вытянуть из воды все тело, но по крайней мере голова теперь на воздухе, и можно дышать.
О Создатель, какое это счастье, когда воздух заполняет легкие, и нет больше той боли и того равнодушия!..
Тяжело дыша, с закрытыми глазами, Дженнсен дрожащими пальцами вцепилась в корни. Главное, не соскользнуть снова в воду!..
С каждым вздохом к ней возвращалась сила. Наконец, дюйм за дюймом, перехватывая руки, она смогла вытащить себя из воды на берег и замерла на боку, тяжело дыша, кашляя, дрожа и глядя, как всего в нескольких дюймах от нее колышется холодная тяжелая мокрая смерть.
Потом она разглядела голову змеи, разрезающую воду, легко, грациозно, беззвучно. Желтые глаза наблюдали за Дженнсен.
Некоторое время бывшие враги смотрели друг на друга. Потом Дженнсен прошептала:
— Спасибо тебе…
И змея, словно поняв, скользнула в глубину.
Дженнсен представления не имела, о чем думала эта тварь и почему она не попыталась снова убить беспомощного, тонущего человека. Может быть, после первого нападения она решила, что Дженнсен слишком велика, чтобы ее съесть? Может быть…
Но почему она помогла? Может быть, это — знак уважения? Может быть, она просто рассматривала Дженнсен как конкурента в поисках пищи и решила убрать ее со своей территории? Может быть…
Как бы то ни было, змея спасла ей жизнь. Дженнсен не любила змей, но эта спасла ее…
Все еще стараясь выровнять дыхание, она начала двигаться, на коленях и локтях, ползком. Вода сбегала с одежды и волос. Дженнсен не могла встать на ноги — она еще просто не доверяла своим ногам. Было хорошо уже то, что она может двигаться.
Вскоре она пришла в себя настолько, что, шатаясь, встала на ноги. Ей надо идти. Время на исходе…
Она всегда любила ходить. И очень скоро почти восстановила силы. В душе родилось пьянящее чувство от того, что она снова жива и стала такой же, как прежде. Теперь ей жутко хотелось жить. И жутко хотелось, чтобы жил Себастьян.
Еще большую радость она испытала, когда наконец выбралась к месту, где из болота лез вверх знакомый скальный гребень. Она нашла нужное ей место, она не заблудилась среди бездорожья трясины, и скоро эта жуткая топь останется лишь в воспоминаниях. Становилось все темнее, и Дженнсен вспомнила, что путь наверх далек и нелегок. Дженнсен отчаянно не хотелось проводить ночь рядом с болотом, но не менее страшно было взбираться в темноте по хребту.
Эти страхи погнали ее вперед. Пока еще светло, она должна двигаться. Споткнувшись, она вспомнила, что в некоторых местах по сторонам зияют пропасти, и приказала себе быть более осторожной. Никакие змеи не помогут ей, если она в темноте кувырнется со скалы.
Продолжая подниматься, она не переставала обдумывать то, что ей сказала Алтея. Дженнсен представления не имела, как освободить Себастьяна, но знала, что должна сделать это — ведь она была его единственной надеждой. Он спас ей жизнь, теперь она должна спасти его.
Ей жутко хотелось увидеть его улыбку, голубые глаза, ежик седых волос. Ей была невыносима сама мысль о том, что его могут пытать. Она обязана спасти его из лап врагов.
Но как ей выполнить эту невозможную задачу? Ну, для начала надо хотя бы вернуться туда, решила она. Может, к тому времени она и придумает какой-нибудь способ…
Во дворец ее отвезет Том. Том будет ждать, беспокоиться. Том… А почему, кстати, Том помогает ей?
Этот вопрос возник в ее голове, как неожиданно найденный самородок, и застрял в сознании, будто веха. Вот только куда ее приведет эта веха?
Том помогает ей. Почему?..
Она сосредоточилась на этом вопросе, продолжая подниматься по крутому гребню. Том сказал, что у него не будет мира в душе, если она одна да еще без припасов отправится на запад. Он заявил, что она умрет, а он не может позволить, чтобы такое случилось. Вроде бы достаточно здравые чувства…
Однако она понимала, что за этим что-то кроется. Он был так решительно настроен на помощь ей, словно это была его обязанность. Он ни разу не задал вопроса, что она намерена сделать, лишь спросил, как она собирается идти, и сделал все, чтобы помочь. А потом заявил, что ей следует рассказать лорду Ралу о его помощи, объяснить, что он, Том, хороший человек. Хотя брошено это было мимоходом, он был вполне серьезен. Вот только что он имел в виду?
Дженнсен рассматривала вопрос со всех сторон, продолжая подъем на гребень. Во влажном воздухе раздавались крики зверей. Им отвечали издалека гулкими посвистами и воплями. Теплые воздушные волны несли с собой болотные ароматы.
Дженнсен вспомнила, что Том видел ее нож. Она откинула полы плаща и обнаружила обрезанные ремешки кошелька. Тогда он и увидел нож.
Дженнсен остановилась и выпрямилась.
Может, Том решил, что она — какой-то… какой-то представитель или агент лорда Рала? Может, Том подумал, что она выполняет важную миссию, порученную ей лордом Ралом? Может, Том решил, что она лично знает лорда Рала?
А может, все проще? Она была полна настойчивой решимости отправиться в, казалось бы, неосуществимый поход. И он попросту понял, насколько это важно для нее…
Дженнсен двинулась дальше, ныряя под тяжелые ветви. Тьма продолжала сгущаться, и Дженнсен с новым пылом принялась карабкаться вверх по крутому склону.
Она вспомнила, как Том смотрел на ее рыжие волосы. Люди часто испытывали беспокойство, видя ее волосы. Многие думали, что у нее есть дар. Она часто сталкивалась с людьми, которые боялись ее из-за волос. Она намеренно использовала этот страх в целях собственной безопасности. В первую ночь с Себастьяном она постаралась внушить ему мысль, что у нее есть способ защититься с помощью магии, если он проявит враждебные намерения. Этим же способом она отпугнула людей в таверне…
Тьма все сгущалась. Дженнсен понимала, что продолжать подъем в таких условиях опасно, но не останавливалась. Она должна идти вперед. Ради Себастьяна…
Внезапно что-то темное пронеслось мимо ее лица. Дженнсен коротко вскрикнула и едва не упала, а существо уже умчалось прочь. Летучая мышь… Дженнсен прижала руку к груди: сердце бешено колотилось. Оно билось так же быстро, как крылья летучих мышей. Эти маленькие существа вылетели поохотиться на мошек, которые кишели в воздухе.
Дженнсен постаралась не думать, что от испуга могла запросто оступиться и упасть в пропасть, и продолжала взбиралась дальше и дальше, время от времени спотыкаясь в темноте, держась на ощупь за скалу и пытаясь не сбиться с пути.
Прошла вечность, и ее стала тревожить новая мысль: с наступлением темноты в опасности окажется Том. Какая-нибудь тварь под покровом ночи может выбраться из болота и схватить его. И, выйдя к лугу, Дженнсен обнаружит, что Том и лошади истерзаны чудовищами, созданными из магии Алтеи…
«Прекрати, — сказала она себе. — Все поводы для тревоги не переберешь!»
И внезапно вывалилась из зарослей на открытое пространство.
Совсем недалеко горел костер. Она удивленно смотрела на него, не веря своим глазам.
— Дженнсен! — Сидящий у костра Том вскочил и помчался к ней. Обхватил ее за плечи. — Милостивые духи, с вами все в порядке?
Она кивнула, не в силах от усталости промолвить ни слова. Он не увидел ее кивка — уже бежал к повозке. Дженнсен тяжело рухнула на траву, стараясь отдышаться и несказанно радуясь, что выбралась из болота.
Том уже бежал обратно.
— Вы насквозь мокрая, — сказал он и набросил на нее одеяло. — Что произошло?
— Я искупалась.
На миг он перестал вытирать ей лицо углом одеяла и нахмурился:
— Я не хочу вмешиваться в ваши дела, но не думаю, что это была хорошая идея.
— Вот и змея бы с вами согласилась.
Он нахмурился еще больше и склонился к ней:
— Какая змея? Что произошло? Что вы имеете в виду, говоря о змее?
Все еще стараясь отдышаться, Дженнсен молча махнула рукой. Она так боялась, что темнота помешает ей дойти, что фактически в течение последнего часа бежала вверх по крутому склону. И сейчас была на пределе.
Плечи ее задрожали. Все пережитые страхи обрушились на нее. Она поняла, что изо всех сил сжимает мускулистую руку Тома. Он, похоже, не замечал этого или делал вид, что не замечает. И Дженнсен отодвинулась, хотя было приятно ощущать его силу, надежность и искреннюю заботу.
Том притащил еще несколько одеял:
— Вам удалось добраться до Алтеи?
Она кивнула. Он протянул ей бурдюк с водой, и она начала пить — жадно, безостановочно, захлебываясь…
— Клянусь, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь прошел через болото! Вы видели какую-нибудь из этих тварей?
— Вокруг меня обвилась змея толщиной с вашу ногу. Я вдоволь на нее насмотрелась — гораздо дольше, чем хотелось бы.
— Вот это да! — Он тихо присвистнул. — А колдунья вам помогла? Вы получили от нее, что хотели? Все в порядке? — Он вдруг замолчал, обуздывая любопытство. — Простите!.. Вы вся промерзли и промокли. Мне не стоит задавать так много вопросов.
— Мы с Алтеей долго разговаривали. Не скажу, что я получила, что хотела, но знать правду лучше, чем гоняться за иллюзиями.
В его глазах и движениях, когда он прикрывал ей ноги одеялом, ощущалась забота.
— Значит, вы не получили нужной помощи?.. И что будете делать дальше?
Дженнсен достала свой нож. Держа за лезвие, протянула к лицу Тома, так, чтобы костер осветил рукоять. Буква «Р» блестела так, словно была украшена драгоценными камнями. Дженнсен держала нож перед собой, как талисман, как официальный документ, вылитый в серебре, как задание людей высокого ранга, которому нельзя воспротивиться…
— Мне надо добраться до дворца.
Не мешкая, Том сгреб ее в охапку со всеми одеялами, словно она весила не больше какого-нибудь ягненка, и потащил в повозку. Он перенес ее через борт и осторожно посадил среди сложенных гнездом одеял.
— Не беспокойтесь, я доставлю вас туда. Вам трудно пришлось. Теперь отдыхайте и позвольте мне отвезти вас назад.
Дженнсен с облегчением поняла, что ее подозрения подтвердились. И ей показалось, что тело ее покрыто чем-то скользким, словно она снова упала в болото. Она лгала Тому, использовала его. Это было нехорошо, но она не знала, что еще делать.
Прежде чем он отошел к лошадям, она схватила его за руку:
— Том, вы не боитесь помогать мне? Ведь я занимаюсь чем-то таким…
— Опасным? — закончил он. — Совершаемое мной — ничто по сравнению с тем, чем рискуете вы. — Он показал на разметавшиеся рыжие волосы. — Я по сравнению с вами не представляю из себя ничего особенного. И рад, что вы позволяете мне сделать хоть такую малость.
— Я вовсе не такая необычная, как вам кажется. — Внезапно Дженнсен почувствовала себя маленькой девочкой. — Я просто делаю то, что должна.
Том подоткнул ей под спину одеяло:
— Я встречаю много людей. И мне не надо объяснять, что вы отличаетесь от них.
— Вы знаете, Том… Это секретное дело, и я не могу рассказать вам о нем. Простите, но не могу.
— Конечно, не можете. Только необычные люди носят с собой необычное оружие. Я не жду от вас никаких объяснений и не собираюсь задавать вопросы.
— Спасибо вам, Том! — От его искренности Дженнсен чувствовала еще большую гадливость и с благодарностью сжала его руку. — Я могу сказать вам одно… Это очень важно, и ваша помощь велика.
Он улыбнулся:
— Завернитесь в одеяла и обсохните. Мы быстро доедем до Азритских равнин. А там — зима. Если вы будете мокрой, совсем замерзнете.
— Спасибо вам, Том! Вы — хороший человек. — Дженнсен рухнула на одеяла, не в силах сидеть.
— Я надеюсь, что вы расскажете об этом лорду Ралу, — проговорил он с легким смешком.
Не прошло и нескольких минут, как он запряг лошадей, потушил костер и взобрался на сиденье повозки.
Но Дженнсен этого уже не видела — она крепко спала.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:43 | Сообщение # 18

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 25
Сидя в раскачивающейся повозке, Дженнсен наблюдала, как приближается знакомое огромное плато. Утреннее солнце освещало каменные стены Народного Дворца, и они отливали теплыми пастельными тонами. Хотя ветер стих, утренний воздух все еще был пронизывающе-холодным. После зловонных болот плоская сухая пахнущая камнем равнина казалась родительским домом.
Но Дженнсен кончиками пальцев потирала лоб, пытаясь ослабить тупую боль, пульсирующую в висках. Том ехал всю ночь, а она спала в тепле одеял, но, кажется, спала плохо и недостаточно долго.
— Жаль, что лорда Рала здесь нет.
Пораженная, Дженнсен отвлеклась от своих мыслей и широко раскрыла глаза:
— Что?
— Лорд Рал там. — Ее спутник указал направо, к югу. — Жаль, что его здесь нет, чтобы помочь вам.
Он опять махнул рукой на юг, по направлению к Древнему миру.
Как-то мать рассказывала Дженнсен об узах, соединяющих д’харианцев с лордом Ралом. При помощи древней и тайной магии д’харианцы каким-то образом могли ощущать, где находится лорд Рал. Хотя сила связи у д’харианцев различалась, каждый из них в той или иной степени обладал ею.
Что получал от такой связи лорд Рал, Дженнсен не знала. Она считала, что это еще один способ управлять людьми. Им с матерью, однако, это помогло избежать тисков Даркена.
Из рассказов матери Дженнсен осознавала эту связь, но сама ничего в этом роде не чувствовала. Может быть, это имелось у нее в слишком малой степени. Мать говорила, что эта способность не имеет ничего общего с почитанием лорда Рала, что это — в чистом виде магическая связь, и она подчиняется вовсе не чувствам по отношению к этому человеку.
Дженнсен помнила случаи, когда мать, бывало, замирала в проеме двери или у окна, или вообще в лесу, внимательно прислушиваясь к чему-то. Дженнсен знала, что в это время мать ощущает Даркена Рала, зная, где он и насколько близко. Было только обидно, что это чувство ничего не говорит о тех чудовищах, которых отец посылал по следу своей дочери.
Будучи д’харианцем, Том не считал связь с лордом Ралом чем-то сверхъестественным и только что дал Дженнсен очень полезную информацию: лорда Рала нет во дворце. Эта новость укрепила ее надежды. На одно препятствие становилось меньше.
Наверное, лорд Рал находится в Древнем мире, воюет с людьми, живущими там. Себастьян же рассказывал ей…
— Да, — наконец отозвалась она, — жаль…
Рыночная площадь была уже полна народа. Столбы пыли поднимались над собравшейся здесь толпой и над ведущей на юг дорогой. Дженнсен задумалась, не тут ли уже колбасница Ирма. Дженнсен скучала по Бетти. Она так хотела увидеть бешено колотящийся при виде подруги хвостик козы, услышать ее полное восторга блеяние!..
Может, Ирма придет на старое место?.. Но Дженнсен снова придется оставить Бетти, чтобы пройти во дворец. И будет долгий подъем по лестнице, а потом она должна найти, где держат Себастьяна…
Пока повозку трясло по твердому грунту Азритских равнин, Дженнсен неотрывно смотрела на пустынную дорогу, которая, извиваясь, огибала плато сбоку.
— Езжайте по этой дороге, — сказала она.
— Что? — не понял Том.
— Езжайте по дороге, ведущей к дворцу.
— Вы уверены, Дженнсен? Не думаю, что это мудрое решение. Она только для официальных протоколов.
— Езжайте по этой дороге!
Он стегнул лошадей и свернул в сторону от рынка, к той дороге. Боковым зрением Дженнсен видела, как он бросает взгляды на свою загадочную пассажирку.
Солдаты, стоящие у начала плато, молча наблюдали за приближением повозки. Когда они оказались совсем рядом, Дженнсен вытащила свой нож.
— Не останавливайтесь, — сказала она Тому.
Он удивленно оглянулся:
— Что? У них, знаете ли, есть луки.
Дженнсен не отрываясь, смотрела вперед.
— Просто продолжайте ехать.
Когда они достигли солдат, Дженнсен вынула нож, взяла его за лезвие и вытянула руку, привлекая внимание охранников. И продолжала смотреть на дорогу впереди, всем своим видом показывая, что ее не стоит отвлекать на разговоры.
Несколько человек глядели на рукоять, украшенную орнаментированной буквой «Р», вспыхивающей у них перед глазами. Никто не шелохнулся, чтобы остановить повозку. Никто не собирался натягивать тетиву.
Том тихонько присвистнул. Повозка, грохоча, миновала охрану и покатилась дальше.
Делая повороты, дорога плавно поднималась по плато. В некоторых местах она была достаточно широкой, но временами сужалась, и приходилось ехать вдоль головокружительной пропасти. С каждым крутым поворотом открывался новый вид на расстилавшиеся далеко внизу Азритские равнины. Вдалеке они замыкались горами, прячущимися в голубовато-сизой дымке.
Когда повозка подъехала к мосту, пришлось все же остановиться: мост оказался поднят. Вера Дженнсен в себя и в свой план погасла, когда она поняла, что скорее всего именно это, а вовсе не смелый блеф, было причиной того, что солдаты внизу беспрепятственно пропустили их. Они знали, что гостья не преодолеет пропасть, пока стража не опустит мост. Они знали, что она не сможет проникнуть во дворец незваной, и в то же время не осмелились препятствовать женщине, у которой было то, что очень походило на официальный пропуск, полученный, может быть, от самого лорда Рала. Больше того, Дженнсен теперь поняла, что таким образом солдаты изолировали людей, которые, по их мнению, могли вторгнуться во дворец, в таком месте, откуда нельзя ни убежать, ни получить подкрепления. Любой вражеский лазутчик будет остановлен здесь.
Не удивительно, что Том не хотел ехать по этой дороге.
Их лошади, возбужденные подъемом в гору, нетерпеливо трясли головами. Один из солдат вышел вперед и взял лошадей под уздцы, утихомиривая их. Другие солдаты подошли к повозке сбоку.
— Добрый день, сержант, — окликнул Том.
Солдат, к которому он обратился, внимательно рассматривал повозку. Обнаружив, что она пуста, сержант взглянул на ездоков.
— Добрый день.
Дженнсен знала, что сейчас не время для робости. Если она потерпит поражение, все будет потеряно. И не только для Себастьяна — сама она скорее всего тоже присоединится к нему. Ни в коем случае нельзя терять самообладание!..
Когда сержант подошел, она наклонилась к нему, держа нож так, чтобы он видел рукоять. Словно показывала королевский пропуск…
— Опустите мост! — сказала она прежде, чем он открыл рот. Сержант осмотрел рукоять ножа и встретился глазами с ее настойчивым взглядом:
— По какому вы делу?
Себастьян объяснял ей, как надо блефовать. Она знала, что это можно сделать естественно. И теперь имела твердое намерение как спасти его, так и самой выбраться отсюда живой. И хотя сердце ее бешено колотилось, она сделала суровое, но не напряженное лицо.
— По делу лорда Рала. Опустите мост!
Ей показалось, что сержант несколько опешил от ее тона.
Потом он еще более насторожился, черты его лица напряглись.
— Мне требуется несколько больше, чем это, госпожа. — Он не собирался сдавать свои позиции.
Дженнсен крутила нож в руках, поворачивая между пальцами туда и обратно. Полированный металл блестел. Потом она резко сунула орнаментированную букву «Р» под нос сержанту и демонстративно откинула капюшон плаща, открывая солнцу и глазам солдат копну рыжих волос. По взглядам охранников было видно, что ее намеки вполне поняты.
— Я знаю, что вы на службе, — сказала Дженнсен с поразительным спокойствием, — но и я на службе. Я выполняю задание лорда Рала. Я уверена, что вы сможете понять, как будет недоволен лорд Рал, если я стану обсуждать свое задание со всеми, кто меня о нем спросит. Поэтому я не намерена этого делать, но могу сказать вам, что меня бы здесь не было, если бы не дело чрезвычайной важности. Сержант, вы заставляете меня тратить драгоценное время. Живо опускайте мост!
— А как все-таки ваше имя, госпожа?
Дженнсен наклонилась так, чтобы ее хмурое лицо оказалось прямо перед сержантом.
— До тех пор пока вы не опустите мост, сержант, я останусь в вашей памяти как госпожа Неприятность, посланная самим лордом Ралом.
Сержант, за спиной которого находилось подкрепление из нескольких дюжин человек с копьями, арбалетами, мечами и топорами, не дрогнул. Он посмотрел на Тома:
— А ты какое имеешь к этому отношение?
Том пожал плечами:
— Я просто веду повозку… На вашем месте, сержант, я не стал бы чинить препятствий этой женщине.
— Вот как?
— Да, именно так, — убежденно сказал Том.
Сержант долго тяжелым взглядом смотрел Тому в глаза. Наконец снова посмотрел на Дженнсен, обернулся и стал крутить рукой, давая стражнику знак опустить мост.
Дженнсен показала ножом в сторону дворца:
— Как мне найти место, где содержат заключенных?
Когда механизм с мерным стуком начал работать, а мост — опускаться, стражник повернулся к Дженнсен:
— Вы можете справиться у охраны наверху. Они направят вас куда надо, госпожа.
— Спасибо, — сказала Дженнсен, показывая, что разговор окончен, выпрямляя спину и глядя прямо перед собой.
Как только мост с глухим стуком опустился, сержант подал им сигнал двигаться. Том кивнул в знак благодарности и стегнул лошадей вожжами.
Дженнсен надо было играть роль на протяжении всего пути. Она вдруг обнаружила, что игра ее питается по-настоящему сильной злостью. Она, однако, встревожилась, когда Том тоже принял участие в этом представлении. Ей не хотелось пользоваться такой его помощью.
— Вы хотите увидеть заключенных? — спросил Том. Она вспомнила, что никогда не говорила ему, зачем хочет вернуться во дворец.
— Да. Они по ошибке взяли человека под стражу. Я решила позаботиться о том, чтобы его освободили.
Как только они переправились через мост, Том стегнул лошадей вожжами.
— Попросите капитана Лернера, — сказал он наконец.
Дженнсен взглянула на него, удивленная:
— Это ваш друг?
Том, слегка вскидывая вожжи, завернул повозку за поворот.
— Не знаю, могу ли я назвать его своим другом. Пару раз я имел с ним дело.
— Вино?
Том улыбнулся:
— Нет. Другие дела.
Он явно не хотел говорить об этих «других делах».
Пока они поднимались по плато, Дженнсен смотрела на раскинувшиеся внизу Азритские равнины и на далекие горы. Где-то там, за этими равнинами, за этими горами, лежала свобода.
Наверху дорога уперлась в огромные ворота в массивной внешней стене дворца. Стражники перед воротами жестами велели им проезжать, а затем принялись свистеть в свистки, предупреждая других, невидимых отсюда стражников за стеной. Дженнсен поняла, что об их прибытии уже сообщено.
Она чуть не задохнулась от изумления, когда они пересекли короткий тоннель в массивной внешней стене. Перед ними расстилалось огромное пространство. Лужайки и живые изгороди обрамляли извилистую дорогу, поднимавшуюся к холму с лестницей. До холма было не менее полумили. Тут и там находились группы солдат в прочных кожаных доспехах и металлических кольчугах, поверх которых были надеты шерстяные мундиры. Многие солдаты выстроились вдоль дороги, держа пики совершенно одинаковым образом. Никто из этих людей не слонялся без дела. И они нисколько не были удивлены, увидев поднимающуюся по дороге повозку.
Для Тома, похоже, все вокруг было не в новинку. Дженнсен старалась делать вид, что ее тоже не поражает окружающий величественный вид.
Перед лестницей их ожидала группа стражников около сотни человек. Том направил повозку в карман, который образовали стражники, загородив часть дороги. Дженнсен увидела трех человек, которые стояли на лестнице, наблюдая за солдатами. У двоих были накидки серебряного цвета. Между ними, ступенькой выше, стоял человек, одетый в белое; руки его были расставлены в разные стороны, и видны были рукава, отороченные золотой, сверкающей на солнце лентой.
Том остановил повозку, а один из солдат взял лошадей под уздцы. Прежде чем Том начал слезать, Дженнсен положила руку ему на плечо:
— Вы дальше не пойдете.
— Но…
— Вы сделали достаточно. Дальше я справлюсь сама.
Взгляд голубых глаз оценивающе пробежал по охранникам, стоящим вокруг повозки. Похоже, он не хотел уступать ей.
— Не думаю, что будет хуже, если я пойду с вами.
— Я бы предпочла, чтобы вы вернулись к своим братьям.
Он взглянул на ее руку на своем плече, потом посмотрел ей в глаза.
— Ну, если ты действительно этого хочешь, — сказал он почти шепотом. — Увижу ли я тебя снова?
Это прозвучало не столько вопросом, сколько просьбой. После всего, что он для Дженнсен сделал, она не могла отказать ему в такой простой вещи.
— Когда я освобожу моего друга, нам понадобится купить лошадей. Я приду к твоему месту на рынке.
— Обещаешь?
— Я должна заплатить тебе за услуги, помнишь? — совсем тихо сказала она.
На его лице появилась знакомая кривая ухмылка.
— Я никогда не встречал никого, похожего на тебя, Дженнсен. Я… — Он взглянул на солдат, вспомнил, где они находятся, и прокашлялся: — Я благодарен вам за то, что вы позволили мне сыграть эту небольшую роль, госпожа. Надеюсь на ваше слово и во всем остальном.
Дженнсен горячо надеялась, что по ее торопливой улыбке он поймет, насколько она благодарна ему за помощь, поскольку догадывалась, что может и не выполнить обещание увидеться с ним.
Могучей рукой он обхватил ее и сказал тихо и торжественно:
— Сталь против стали, чтобы он мог воспользоваться магией против магии.
Дженнсен не поняла, что он имеет в виду, но, глядя в глаза, напряженно смотрящие на нее, ответила уверенным кивком.
Она не хотела, чтобы солдаты заметили в ее поведении какую-то слабость, поэтому сразу слезла с повозки и остановилась перед человеком, который показался ей главным. Она позволила ему мельком взглянуть на нож и вложила лезвие в ножны.
— Мне нужно видеть человека, который отвечает за содержащихся у вас заключенных. Если память мне не изменяет, его зовут капитан Лернер.
Человек сдвинул брови:
— Вы хотите видеть капитана тюремной охраны?
Дженнсен не знала звания этого человека. Она мало разбиралась в военных делах, зная одно: солдаты, вроде этих, всегда пытались убить ее. Этот человек мог быть и генералом, и капралом. По одежде мужчины и его поведению она сделала вывод, что его звание явно выше капрала. Но она боялась ошибиться и решила, что будет безопасней проигнорировать вопрос вообще.
Она ответила резким взмахом руки:
— У меня не целый день в запасе. Мне, конечно, потребуется эскорт. Несколько человек будет вполне достаточно.
Поднимаясь по лестнице, она обернулась и увидела, что Том подмигивает ей. Это вселило в нее бодрость. Солдаты разошлись в стороны, чтобы пропустить отъезжающую повозку, и Том стегнул лошадей вожжами. Дженнсен было больно смотреть, как он уезжает — его присутствие успокаивало. Он отвлекал ее от пугающих мыслей.
— Вы, — сказала она, указывая на человека в белых одеждах, — отведете меня туда, где держат заключенных.
Этот человек, макушка которого просвечивала сквозь редеющие седые волосы, поднял вверх палец, отсылая большую часть снующих вокруг солдат назад, на свои посты. Офицер загадочного для нее звания и дюжина солдат остались за ней.
— Могу я взглянуть на нож? — вежливо спросил человек в белой одежде.
Дженнсен подозревала, что человек, имеющий право отсылать охранников, должен быть важной шишкой. Важные шишки во дворце лорда Рала должны иметь дар. А если он действительно принадлежит к одаренным, то он тут же обнаружит, что она — дыра в мире.
Дженнсен также пришло в голову, что сейчас неудачное время для того, чтобы выложить все начистоту. И еще более неудачное время для того, чтобы рвануться к воротам. Ей оставалось надеяться, что он — чиновник из дворца и не наделен даром.
Многие солдаты все еще наблюдали за ней. Дженнсен небрежно вынула нож из ножен и протянула его с таким лицом, что всем стало ясно: неизвестная гостья теряет терпение. Она держала нож перед глазами человека в белом так, чтобы он мог видеть орнаментированную букву «Р» на рукояти.
Он некоторое время смотрел, скосив глаза, на оружие, потом снова обратил свое внимание на Дженнсен.
— Это что, настоящий?
— Нет, — огрызнулась Дженнсен. — Я сама отлила его, сидя у костра прошлой ночью. Вы собираетесь отвести меня туда, где держат заключенных или нет?
Человек грациозно протянул руку:
— Если вы последуете за мной, госпожа.
Глава 26
Чиновник в белом поднимался вверх по ступеням, а по бокам его шагали два человека в серебряных одеждах. Дженнсен держалась сзади этих людей, на расстоянии, которое она сочла безопасным. Человек в белом заметил, что она отстает, и замедлил шаг, чтобы дать ей возможность догнать их. Она, в свою очередь, убавила шаг, соблюдая прежнюю дистанцию. Человек в белом нервно оглянулся и пошел еще медленней. Дженнсен снова убавила шаг. Процессия сделалась совсем медленной.
Когда они достигли следующего пролета этой широкой мраморной лестницы, человек в белом снова оглянулся. Дженнсен нетерпеливо махнула ему рукой. Он наконец понял, что гостья не намерена идти рядом, но хочет, чтобы он возглавил процессию. И он убыстрил шаги, позволяя ей сохранить требуемую дистанцию.
Офицер неизвестного звания и дюжина солдат следовали за ней, пытаясь соблюдать такую же дистанцию, какую она сохраняла с идущими впереди. Всем мужчинам было нелегко. Этого Дженнсен и добивалась: как и ее рыжие волосы, неуклонное соблюдение дистанции не давало им успокоиться.
Пологие мраморные лестницы прерывались широкими площадками, и здесь ноги отдыхали перед новым восхождением. На верху лестницы, за мощными колоннами, виднелись высокие, украшенные рельефом двери. Весь фасад дворца, возвышавшегося над ними, представлял собой один из самых величественных видов, которые доводилось встречать Дженнсен, но ее сознание сейчас было сосредоточено вовсе не на сложной архитектуре входа в здание. Она думала о том, что находилось внутри.
Они миновали тень от возвышающихся колонн и быстро вошли в двери. Солдаты все еще шлейфом тянулись за Дженнсен; их оружие на ходу позвякивало; звук шагов по полированному мраморному полу эхом отдавался от стен.
Вскоре процессия привлекла внимание обитателей дворца. Шедшие по своим делам, разговаривающие друг с другом, прогуливающиеся по коридорам оборачивались в сторону чиновников в белом и серебряном, солдат и женщины с рыжими волосами. По ее одежде было видно, что она только что с дороги. Дженнсен своей одежды не стеснялась: ее вид добавлял ощущения срочности и таинственности. А реакция зевак невольно заражала теми же чувствами и эскорт.
Человек в белом пошептался с двумя своими спутниками, они кивнули и исчезли за ближайшим углом. Охрана следовала за Дженнсен на прежнем расстоянии.
Процессия запетляла по лабиринту из небольших коридоров. Подошли к узкой спиральной лестнице, поднялись по ней, прошли по каким-то пустынным залам, по полутемным коридорам, несколько раз спустились по самым разнообразным лестницам… В конце концов Дженнсен потеряла всякую ориентировку. Однако поскольку лестницы были мрачными и пыльными, а коридоры пропахли плесенью, она решила, что человек в белом ведет ее по дворцу кратчайшим путем.
Это обнадеживало, ибо означало, что ее воспринимают всерьез. Это помогало ей. Она все время твердила себе, что является важным человеком, личным представителем самого лорда Рала, и не даст никому помешать ей. Все они здесь только для того, чтобы помочь ей. Это — их работа, их обязанность…
Запомнить все повороты и спуски, которые они проделали, было совершенно безнадежно, и она решила сосредоточиться на том, что предстоит.
В первую очередь Дженнсен напомнила себе, что для нее не должно иметь значения, в каком состоянии находится Себастьян. Надо проявить сдержанность — не расплакаться и не броситься ему на грудь, — иначе им обоим будет только хуже. Она надеялась, что, увидев его, не забудет об этом.
Человек в белом повернул на очередную, каменную, узкую, как колодец, лестницу.
Из-под отколотой краски на металлических перилах проступала ржавчина. Неудобные крутые пролеты спиралью спускались вниз и, наконец, вышли в коридор, освещенный трепещущим светом стоящих на полу факелов.
Двое знакомцев в серебряной одежде ожидали их у подножия лестницы. Сизый дым висел под низкими стропилами, пахло зловонной горящей смолой. Дженнсен заметила, что ее дыхание в холодном воздухе превращается в пар. Она физически почувствовала, как глубоко они оказались под Народным Дворцом. У нее мелькнуло знакомое неприятное ощущение темной болотной воды над головой.
Вдоль сумрачного каменного коридора тянулись двери, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга. В некоторых дверях, кажется, виднелись пальцы, вцепившиеся в края маленьких решеток. Откуда-то издали доносился сухой кашель, отражавшийся эхом от стен. Похоже, что людей сюда посылали не в наказание, а с целью умертвить.
Перед одной из железных дверей стоял человек могучего сложения, расставив ноги, руки за спиной, подбородок задран. Он так холодно глянул на Дженнсен, что она испугалась.
Ей захотелось бежать отсюда. Почему она решила, что сможет осуществить задуманное? В конце концов, кто она? Да никто, что бы там ни говорила Алтея!.. Эх, самой бы так верить в свои способности, как верила Алтея…
Глядя Дженнсен в глаза, человек в белом сказал:
— Капитан Лернер. Как вы и просили. — Он повернулся к громиле и протянул руку в сторону Дженнсен. — Личный представитель лорда Рала. Так она говорит.
Капитан хмуро улыбнулся ему.
— Спасибо вам, — сказала Дженнсен людям, сопровождавшим ее. — Это все.
Человек в белом открыл рот, но, встретившись с нею глазами, предпочел просто кивнуть. И повел двоих в серебряном и дюжину солдат прочь.
— Я ищу человека, который, как я слышала, попал в тюрьму, — сказала Дженнсен капитану Лернеру.
— Зачем?
— Кто-то все перепутал. Этого человека взяли по ошибке.
— Кто сказал, что это — ошибка?
Дженнсен вынула нож из ножен и, держа за лезвие, бесстрастно показала капитану рукоять:
— Я говорю.
Холодные, как сталь, глаза всмотрелись в орнамент на рукояти. Капитан продолжал стоять в расслабленной позе, загораживая собой металлическую дверь. Дженнсен подкинула нож, ловко поймала его за рукоять и одним движением вложила в ножны.
— В свое время я тоже носил такой, — сказал капитан, кивнув на нож. — Несколько лет назад.
— Но больше не носите? — Дженнсен надавила на рукоять, и замок ножен щелкнул.
Тут же отозвалось из темноты эхо. Капитан пожал плечами:
— Когда тебе все время приходится рисковать своей жизнью ради лорда Рала, это изматывает.
Дженнсен испугалась, что он спросит что-нибудь о лорде Рале, и решила пресечь эту возможность.
— Вы, значит, служили еще при Даркене Рале. Тогда мое время еще не наступило. Должно быть, знать его — большая честь.
— Ты явно не знала этого человека.
Дженнсен испугалась, что не прошла первое испытание. Она считала, что все, кто служит здесь, должны быть верными сторонниками лорда. Она была уверена, что, решив так, не ошибешься. Оказывается, ошибешься…
Капитан Лернер отвернулся в сторону и сплюнул. Теперь он смотрел на нее с вызовом.
— Даркен Рал был извращенный выродок. Я всегда хотел засунуть его нож ему же меж ребер.
Несмотря на испуг, Дженнсен удалось сохранить холодное выражение лица.
— Так почему же не сделали этого?
— Когда весь мир сходит с ума, быть нормальным не выгодно. В конце концов, я сказал им, что стал слишком стар, и начал работать здесь. И оказавшийся лучше меня в итоге послал Даркена Рала к Владетелю.
Дженнсен была ошеломлена таким неожиданным проявлением чувств. Она не знала, действительно ли этот человек ненавидел Даркена Рала, или это только слова, чтобы проявить свою преданность новому лорду Ралу, Ричарду, убившему своего отца и захватившему власть. Она попыталась сохранить спокойствие:
— Ну, Том сказал, что вы — вовсе не тупица. Похоже, он знает, о чем говорит.
Капитан засмеялся естественным, глубоким, раскатистым смехом, который был настолько неожиданным для человека с такой мрачной внешностью, что Дженнсен и сама невольно улыбнулась.
— Уж Том-то знает! — Он ударил себя кулаком в грудь, отдавая честь.
Лицо его смягчилось, появилась доброжелательная улыбка. «Опять Том помог мне!», — подумала Дженнсен. И тоже прижала кулак к сердцу.
Похоже, так и надо было сделать.
— Я — Дженнсен.
— Очень рад, Дженнсен! — Капитан вздохнул. — Возможно, знай я нового лорда Рала так же, как ты, я все еще служил бы вместе с тобой. Но к тому времени я уже бросил службу и перешел сюда. Новый лорд Рал все изменил, все правила, он весь мир перевернул вверх дном.
Дженнсен понимала, что ступает на зыбкую почву. Она не знала, что имел в виду этот человек, и боялась ляпнуть что-нибудь не то. Она просто кивнула и поспешила объяснить причину своего появления здесь.
— Я понимаю, почему Том посоветовал мне встретиться именно с вами.
— В чем же дело, Дженнсен?
Дженнсен глубоко вздохнула. Она обдумывала предстоящее с разных углов и была готова приступить к делу.
— Знаете, те, кто служит лорду Ралу, не всегда могут позволить себе рассказ о том, что мы делаем и кто мы такие.
Капитан Лернер кивнул головой:
— Конечно.
Дженнсен сложила руки на груди, словно хотела приглушить бьющееся сердце. Она угадала верно.
— Со мной работает один человек. Я узнала, что он попал в тюрьму. Меня это не удивляет. Парень выделяется из толпы, но для наших дел это часто попросту необходимо. Характер его миссии был таков, что ему пришлось появиться во дворце вооруженным, и это вызвало подозрение у остановивших его охранников. Раньше он тут не бывал, поэтому не знал, кому можно доверять. А главное, мы занимаемся предателями.
Капитан нахмурился, потирая челюсть:
— Предателями? Во дворце?
— У нас нет полной уверенности, но похоже, что сюда внедрился противник, которого мы и пытаемся отыскать. Поэтому парень не мог никому здесь довериться. Если бы чужие уши услышали, кто он на самом деле, возникла бы опасность для многих из нас. Я сомневаюсь, что он назвал свое настоящее имя, хотя мог — Себастьян. Зная, в какой мы опасности, он понимает, что, чем меньше скажет, тем меньше риска будет для остальных членов нашей команды.
Капитан внимательно слушал и, похоже, был поглощен историей.
— Не один заключенный не назвался таким именем. — Он вновь нахмурился. — Как выглядит твой парень?
— На несколько лет старше меня. Голубые глаза. Короткие седые волосы.
— Есть такой.
— То есть, информация оказалась верной? Он у вас? — Дженнсен хотелось встряхнуть этого человека, хотелось спросить, не причинили ли они Себастьяну страдания, хотелось кричать, чтобы его немедленно выпустили…
— Да, он у нас. Если ты говоришь именно о том человеке… Во всяком случае, он подходит под твое описание.
— Хорошо. Мне надо, чтобы его выпустили. У меня срочное дело, и я не могу позволить себе никакой задержки. Нам необходимо сразу убраться отсюда, пока след еще не остыл. И будет лучше, если из его освобождения не получится спектакля. Нам надо выскользнуть незаметно, чтобы было как можно меньше контактов с солдатами. Может быть, враги внедрились в саму стражу.
Капитан Лернер скрестил руки на груди и, вздохнув, наклонился к ней, как старший брат к младшей сестре:
— Дженнсен, ты уверена, что это один из ваших людей?
Дженнсен боялась переиграть свою роль:
— Его выбрали для этого задания специально. Глядя на него, никогда не скажешь, что он один из наших людей. Себастьян умеет так подойти к внедрившемуся врагу, что у них не возникает никаких подозрений.
— Но ты уверена, что знаешь, что у него на сердце? Ты уверена, что он не собирается нанести вред лорду Ралу?
— Себастьян один из наших — в этом я уверена. Но я не уверена, что человек, которого вы задержали, мой Себастьян. Я должна посмотреть на него. Если это Себастьян, я должна дать ему нагоняй и новое задание.
— Хорошо! — Капитан Лернер решительно кивнул головой. — Если это твой человек, я по крайней мере узнаю его имя. — Он повернулся к железной двери и сунул руку в карман, за ключами. — Если это он, ему повезло… Ты пришла прежде, чем одна из этих дамочек в красном успела задать ему вопросы. Из него бы выжали не только имя. Так что он и сам уберегся, и тебя уберег от неприятностей.
Дженнсен обуяла бурная радость — морд-сит не успели замучить Себастьяна пытками.
— Когда занимаешься делами лорда Рала, держишь рот на замке, — сказала она. — Себастьян знает цену молчания.
Капитан хмыкнул, соглашаясь, и повернул ключ. Гулко щелкнул засов.
— Ради нынешнего лорда Рала я готов держать рот на замке, даже если все морд-сит начнут задавать вопросы… Впрочем, ты лучше меня знаешь лорда Рала, так что нет необходимости объяснять это.
Дженнсен не очень поняла, но ничего не спросила. Капитан толкнул дверь, и она медленно распахнулась, открывая длинный коридор, освещенный несколькими свечами. С каждой его стороны находились двери с маленькими зарешеченными окошечками. Они проходили мимо этих окошечек, и множество рук тянулось к ним, пытаясь схватить. Из темноты раздавались мольбы, грязные ругательства и проклятия. По количеству тянущихся рук и по числу голосов Дженнсен поняла, что в каждой камере содержится по несколько человек.
Она следовала за капитаном, все дальше углубляясь в крепость-тюрьму. Когда заключенным удавалось разглядеть, что идет женщина, они начинали выкрикивать непристойности. Дженнсен была потрясена этими грубыми выкриками и издевательским хохотом, но постаралась скрыть свои чувства, надев на лицо маску спокойствия.
Капитан Лернер держался центра коридора, время от времени ударяя по вытянутым рукам заключенных.
— Берегись! — предупредил он ее. Дженнсен еще не успела ничего понять, когда кто-то бросил в нее какой-то грязный ком. Ком пролетел мимо, шлепнувшись о противоположную стену, и Дженнсен с отвращением увидела, что это испражнения. К забаве подключилось еще несколько заключенных, и Дженнсен то и дело приходилось уклоняться и отпрыгивать. Капитан внезапно пнул ногой дверь, за которой очередной заключенный готовился сделать очередной бросок. Грохот разнесся по всему коридору, послужив предостережением «стрелкам», и они отступили в глубину камер. И лишь убедившись, что его угроза понята, злобно сверкающий глазами капитан пустился в дальнейший путь.
Дженнсен, не сдержавшись, спросила:
— В чем обвиняют этих людей?
Капитан вполоборота оглянулся:
— Кого в чем… Убийства, насилия и прочее в том же духе. Несколько человек — из тех, за кем ты охотишься. Шпионы…
Зловоние стало таким, что у Дженнсен перехватило дыхание. Дикая ярость заключенных была ей понятна, но даже невзирая на симпатию к людям, которые сражались с жестоким правлением лорда Рала, их поведение было самым настоящим свинством. И Дженнсен не отступала от капитана Лернера ни на шаг, пока он наконец не свернул в боковой проход.
Он подошел к нише, высеченной в стене, достал лампу и зажег ее от ближайшей свечи. Свет от лампы не только не разогнал эту кошмарную тьму, но и сделал ее еще более пугающей.
Очередная открытая ключом дверь вывела их к новому коридору, где двери располагались ближе друг к другу. Дженнсен догадалась, что это камеры-одиночки. В одно из окошек внезапно просунулась грязная, покрытая язвами рука, попыталась схватить Дженнсен за плечо. Та оттолкнула руку прочь и зашагала дальше.
Капитан Лернер открыл ключом дверь в конце коридора, и они вошли в совсем узкий коридорчик. Этот извивающийся, стесняющий движения проход, похожий на трещину в скале, напугал Дженнсен так, что по коже мурашки забегали. Ни одна рука не потянулась из-за решеток. Капитан остановился и, подняв лампу, заглянул в маленькое отверстие в двери справа. Удовлетворенный увиденным, он вручил лампу Дженнсен и открыл дверь.
— Мы держим здесь особо опасных преступников, — объяснил он.
Чтобы открыть дверь, ему пришлось действовать двумя руками и приложить весь свой вес. Дверь протестующе скрежетала. Внутри, к своему удивлению, Дженнсен обнаружила пустой крошечный закуток и еще одну дверь. Вот почему здесь не высовывались в коридор руки: в этих камерах были двойные двери. Отперев вторую дверь, капитан забрал у Дженнсен лампу.
Пригнув голову и держа лампу перед собой, он нырнул в низкий дверной проем. Дженнсен сразу очутилась в темноте, но капитан протянул ей руку и помог перешагнуть высокий порог. Дженнсен ступилась в камеру. Камера оказалась больше, чем можно было ожидать; похоже, ее высекли прямо в скале. Ни один из заключенных не сможет сделать здесь подкоп…
На скамье, выдолбленной в скале, сидел Себастьян. Его голубые глаза были устремлены на Дженнсен. В этих глазах не было ничего, кроме желания выбраться отсюда. По физиономии Себастьяна никто никогда не смог бы определить, что он знает Дженнсен.
Его одежда была в полном порядке, ничто не показывало на то, что его пытали. На холодном камне лежал аккуратно сложенный плащ — Себастьян использовал его как подушку.
Как хорошо было снова увидеть его лицо, глаза, короткие белые волосы!.. Он облизнул губы, свои красивые губы, которые так часто улыбались ей. Сейчас, однако, об улыбке не могло идти и речи. Но Дженнсен очень хотелось кинуться ему на грудь, обнять и завыть от облегчения.
Капитан указал на узника лампой:
— Это он?
— Да, капитан.
Дженнсен шагнула вперед, но наткнулась на предостерегающий взгляд.
— Все в порядке, Себастьян, — сказала она спокойно. — Знакомься, это капитан Лернер. Он знает, что ты один из нашей команды. — Она легонько постучала по рукояти ножа. — Ты можешь доверять ему. Никто не узнает от него, кто ты такой.
Капитан Лернер протянул руку:
— Приятно познакомиться, Себастьян. Прости за эту путаницу. Мы не знали, кто ты. Дженнсен рассказала, какая у тебя миссия. Я служил в свое время и понимаю, что бывают моменты, когда необходимо хранить тайну.
Себастьян поднялся со скамьи и пожал капитану руку:
— Мне не причинили никакого вреда, капитан. Я не могу винить наших людей за то, что они делают свое дело.
Себастьян не знал плана Дженнсен и явно ожидал, что она поведет главную партию. Она нетерпеливо махнула рукой и задала вопрос, который должен был объяснить ему ситуацию:
— Ты обнаружил кого-нибудь из проникших во дворец лазутчиков, прежде чем тебя задержала стража? Ты узнал хоть одно имя?
Себастьян тут же подхватил игру и, убедительно вздохнув, ответил:
— Прости, нет. Я едва-едва прибыл, и у меня не было возможности сделать это… — Глаза его опустились к полу. — Мне очень жаль.
Капитан Лернер переводил взгляд с одного на другую.
— Хорошо, — снисходительно сказала Дженнсен. — Я не могу винить стражу за то, что они не оставили тебе шансов. Теперь нам надо двигаться дальше. Мне удалось достичь кое-каких успехов в поисках и раскрыть некоторые важные связи. Время не терпит. Эти люди очень осторожны. И надо, чтобы именно ты вышел на них. Не могу же я покупать им выпивку — они меня не правильно поймут. Поэтому ими займешься ты, а у меня есть другие дела.
Себастьян кивнул головой:
— Хорошо.
Капитан взмахнул рукой:
— Пойдемте, я выведу вас.
Себастьян шагнул за Дженнсен, но остановился:
— Мне понадобится мое оружие, капитан. И все монеты, что были в кошельке. Это деньги лорда Рала, они мне нужны, чтобы выполнить его приказ.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:44 | Сообщение # 19

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

— Ничего не пропало, — ответил Лернер. — Даю слово.
Все трое вышли в коридор. Капитан закрыл дверь камеры и вдруг взял Дженнсен за руку.
Дженнсен похолодела, боясь вздохнуть, и почувствовала, как рука Себастьяна скользнула по ее талии к рукояти ножа.
— Это правда, что говорят люди? — спросил капитан. Дженнсен обернувшись, посмотрела ему в глаза:
— Что вы имеете в виду?
— Я про лорда Рала. О том, как он… Ну… Я слышал, люди говорили — те, кто встречал его… Они говорили о том, как он обращается с мечом, как сражается и все такое, но больше всего они говорили о нем как о мужчине. Их рассказы — правда?
Дженнсен не поняла, о чем он, и побоялась ляпнуть что-нибудь не то. Она не знала, что именно д’харианские солдаты говорят между собой о новом лорде Рале.
Она понимала, что можно убить этого человека, здесь и сейчас. У них преимущество неожиданности. И Себастьян, держащий руку на рукояти ее ножа, определенно думает о том же.
Но им все равно придется искать выход из дворца. Тело наверняка найдут очень быстро. Д’харианские солдаты — кто угодно, но только не дураки. Даже если Себастьян и Дженнсен спрячут мертвого капитана тюремной стражи, проверка заключенных скоро выявит, что Себастьяна нет. И шансы на успешный побег станут тогда совсем малы.
Еще хуже было то, что она попросту не могла убить этого человека. Пусть он и д’харианский офицер, у нее не было к нему ненависти. Он казался человеком порядочным, а никаким не чудовищем. Он нравился Тому и сам уважал Тома. Одно дело — заколоть ножом человека, который пытался бы убить их. Но тут будет совсем другое…
— Мы готовы отдать жизни за этого человека, — сказал очень серьезно Себастьян. — Я бы не выдал вам ничего под любыми пытками, если бы знал, что этим подвергну лорда Рала опасности.
— Я тоже, — тихо добавила Дженнсен. — Я почти ни о чем не думаю, кроме как о лорде Рале. Он мне порой даже снится.
Она говорила правду, но это была правда, рассчитанная на то, чтобы обмануть. Капитан улыбнулся, глядя на Дженнсен; он явно был удовлетворен ответом, и пальцы его отпустили ее руку.
А следом и рука Себастьяна соскользнула с рукояти ножа.
— Полагаю, все подтверждается, — сказал капитан. — Я долго служил. Я потерял всякую надежду и даже не мечтал о таком. — Он поколебался секунду, затем спросил: — А его жена? Она действительно Исповедница, как говорят? Я слышал всякие байки про Исповедниц, в той стороне, где границы, но никогда не знал, правда ли это.
Жена?.. Дженнсен никогда не слышала, что у лорда Рала есть жена. Дженнсен не могла представить его с женщиной и не могла представить женщину, которая захочет быть с ним. Зачем лорду Ралу жена, если он может иметь любую женщину, какую только пожелает?.. Жена, да еще Исповедница!.. Что такое «Исповедница» также оставалось полной загадкой для Дженнсен, но сам титул звучал зловеще.
— Увы, — сказала Дженнсен. — Я не встречала ее.
— Я тоже, — сказал Себастьян. — Но я слышал о них то же самое.
Капитан рассеянно улыбнулся:
— Я рад, что дожил до такого лорда Рала. Я рад, что появился лорд Рал, который наконец возьмется управлять Д’Харой так, как надлежит.
Дженнсен снова пошла вперед. Она решила не обращать внимания на слова человека, который рад тому, что лорд Рал намерен завоевать мир и управлять им от имени Д’Хары.
Сейчас Дженнсен всей душой мечтала об одном — выбраться из тюрьмы и из дворца. Они прошли по узкому коридору, миновали железную дверь, и двинулись мимо тянущих к ним руки узников. Капитан на этот раз лишь угрожающе прорычал на них, но и этого хватило: заключенные убрали руки и замолчали. В тюрьме повисла напряженная тишина.
Наконец они прошли через последнюю обитую железом дверь перед лестницей. И остановились.
Высокая привлекательная женщина, с длиной светлой косой, затянутая в красную кожу, стояла, ожидая их. Выражение ее лица было подобно собирающейся ударить молнии.
Это могла быть только морд-сит.
Глава 27
Ничто теперь не могло оказаться случайным. Звуки шагов эхом отлетали от стен, и все ближе надвигались, сгущались над головой грозовые тучи…
По телу Дженнсен, от коленок до самых корней волос, волной пробежали мурашки.
Ровным, размеренным шагом женщина обошла их кругом, оглядев с головы до пят. Как ястреб, высматривающий добычу…
Дженнсен тут же заметила эйджил, оружие морд-сит, прикрепленное изящной цепочкой к запястью. Девушка знала: оно обладает смертельной силой, хоть и выглядит обычным обтянутым кожей стержнем длиной не более фута.
— Что за важные лица явились сюда! — раздался шелковый голос морд-сит, переводящей мертвый взгляд холодных глаз с Себастьяна на Дженнсен и обратно. — Он решил, что мне необходимо спуститься и лично проследить за происходящим. За женщиной с рыжими волосами… Кажется, из-за нее могут возникнуть проблемы… Как ты думаешь, о чем он так беспокоился?
Капитан вышел из-за спины Дженнсен:
— Здесь не произошло ничего такого, что бы потребовало вашего вмешательства.
Раздался легкий щелчок, и эйджил оказался в кулаке морд-сит.
— Вам никто не давал слова. Я спросила молодую женщину. — Острый как бритва взгляд теперь был обращен только на Дженнсен. — Как ты думаешь, почему он мог просить о необходимости моего присутствия?!
Дженнсен.
— Потому, — сказала Дженнсен, не в силах отвести взгляда от этих холодных голубых глаз, — что он самовлюбленный идиот и не вынес, что я ему не подыграла только потому, что он носит белые одежды.
Улыбка, родившаяся на лице морд-сит, отдавала дань уважения правдивости сказанного Дженнсен.
Но при виде Себастьяна она испарилась. Взглядом, вновь обращенным на Дженнсен, казалось, можно было резать сталь.
— Самовлюбленный он идиот или нет, это дела не меняет. Есть узник, и для его освобождения необходимо нечто большее, чем твое слово.
Дженнсен.
Дженнсен раздраженно вынула из-за пояса нож, сунула рукоять к лицу женщины:
— Моего слова достаточно. Вот подтверждение.
— Ерунда, — шелковым голосом прошипела морд-сит. Кровь бросилась Дженнсен в лицо:
— Неужели…
— Ты думаешь, меня так просто надуть? — Красная кожа обтягивающего костюма скрипнула, когда морд-сит наклонилась к Дженнсен. — Приходишь сюда, рассказываешь сказки, тыкаешь ножичком и полагаешь, что все наши подозрения моментально испарятся?
Гладкая кожаная одежда лишь подчеркивала силу тела. Дженнсен чувствовала себя маленькой и безобразной рядом с этим безупречным созданием. А все идиотские байки, которыми она пыталась накормить эту уверенную в себе женщину, видящую весь их шитый белыми нитками рассказ, лишь ухудшали положение. Но сворачивать было поздно: это было равносильно подписанию им с Себастьяном смертного приговора.
— Я ношу этот нож во имя лорда Рала, и ты в этом убедишься! — Дженнсен постаралась вложить в слова все презрение, какое у нее было.
— Правда? И как же?
— Это доказательство того, что лорд Рал доверяет мне.
— Конечно… Но только с твоих слов я должна поверить, что лорд Рал дал тебе нож? А может, ты нашла его, мы ведь не знаем… А?
— Нашла? Да ты не в себе!
— Или вы с дружком подкараулили настоящего владельца и отобрали нож… Убили с целью заполучить желаемый предмет — в надежде, что он придаст вам авторитета… А?
— Не понимаю, как можно верить в такую чушь?
— А может, вы прикончили парня во сне? А может, у вас и на это мужества не хватило, и вы наняли убийцу… А?
— Чепуха!
Морд-сит наклонилась так близко к лицу Дженнсен, что та почувствовала ее дыхание:
— Или ты соблазнила парня своими стройными ножками, и, пока он с тобой развлекался, твой приятель украл нож. Или ты просто проститутка, а убийца или вор расплатился им за твои услуги…
— Я? — отпрянула Дженнсен. — Я никогда бы…
— Короче, этот нож ничего не доказывает. Мы не знаем, чей он.
Сдавайся.
— Нож мой! — сказала Дженнсен.
— Да что ты говоришь! — произнесла морд-сит, выпрямляясь.
Капитан сложил на груди руки. Стоявший рядом с Дженнсен Себастьян и бровью не повел. Девушка почувствовала, что панические слезы уже готовы предательски хлынуть из глаз. Усилием воли отогнав их, она придала лицу дерзкое выражение.
Дженнсен. Сдавайся.
— Я выполняю по поручению лорда Рала важное задание, — процедила она сквозь зубы. — У меня нет времени на пустые разговоры.
— Важное задание, — передразнила морд-сит, — по поручению лорда Рала… Да, звучит серьезно! — Она повела плечами. — И какое же задание?
— Тебя не касается.
— Магическое? Да? Все дело в магии? — холодная усмешка опять озарила лицо морд-сит.
— Это мое дело. Я выполняю поручение лорда Рала, и хорошо бы тебе зарубить это на носу. Не думаю, что бы ему понравилось твое вмешательство.
— Вмешательство? — от удивления брови морд-сит поползли вверх. — Моя дорогая юная леди, морд-сит никогда ни во что не вмешивается. Будь ты тем, за кого себя выдаешь, уж об этом бы по крайней мере тебя уведомили. Морд-сит существуют с единственной целью — защищать лорда Рала. Не кажется ли тебе, что я совершу служебный проступок, если не обращу внимание на такое странное происшествие?
— Но я же говорю…
— А если получится так: лорд Рал, теряя жизнь, спросит меня о причине, а перед смертью услышит байку о девушке, устроившей представление с целью освобождения подозрительного молчаливого узника. Спектакль произвел на нас огромное впечатление — отличный нож, прекрасные голубые глазки! И мы сразу же отпустили узника. Что ты на это скажешь?
— Конечно, твой долг…
— Продемонстрируй свою магию. — Морд-сит протянула руку, коснувшись большим и указательным пальцами рыжих волос Дженнсен. — Ну-ка? Это будет доказательство твоих слов. Попробуй вызвать молнию или создай огненный шар!
— Я не умею.
— Продемонстрируй магию, ведьма! — в интонациях властного голоса прозвучали отголоски смерти.
Сдавайся.
Дженнсен вышла из себя. Резким движением она отбросила руку морд-сит:
— Хватит!
Себастьян был быстр, как молния. Но эйджил оказался еще быстрее: конец смертельного оружия коснулся плеча Себастьяна. Тот взвыл. Мягким движением руки морд-сит надавила на эйджил. Раздался новый вопль, и Себастьян, сжавшись, мешком свалился на пол.
Дженнсен бросилась к морд-сит. Резкое движение, и эйджил был уже перед лицом девушки. На полу в агонии бился Себастьян, и Дженнсен забыла обо всем, кроме его спасения. Схватив эйджил, она отпихнула оружие вместе с рукой морд-сит и опустилась на колени рядом с Себастьяном. Того трясло, как после удара молнией. Но от мягкого прикосновения и тихих слов Дженнсен ему стало легче, и он попытался сесть. Дженнсен придерживала его под локоть. Результат одного лишь прикосновения эйджила был ужасен. Глядя в глаза Себастьяну, Дженнсен пыталась понять, узнает ли он ее. Ему было ужасно больно, однако он ответил слабым кивком головы.
— Встаньте — прозвучал над ними голос морд-сит. — Оба!
У Себастьяна не было сил. Дженнсен поднялась с колен, вызывающе глядя в лицо женщины.
— Я не собираюсь больше терпеть все это! Если лорд Рал узнает, тебе дадут плетей!
Женщина потрясенно смотрела на нее. Протянула эйджил:
— Возьмись!
Дженнсен снова отпихнула оружие:
— Перестань!
— Он же работает, — пробормотала морд-сит. — Я чувствую…
Она повернулась и коснулась смертоносной игрушкой руки капитана. Тот завопил и упал на колени.
— Хватит! — Дженнсен схватила эйджил и едва не вырвала из рук морд-сит.
Та не могла придти в себя от удивления:
— Как это у тебя получается?
— Что именно?
— Эйджил не причиняет тебе вреда! Никто не может безнаказанно прикоснуться к нему, даже лорд Рал.
Дженнсен поняла: происходит нечто беспрецедентное. Она не стала вникать в тонкости, она знала одно: если ситуация вышла из-под контроля, этим надо воспользоваться.
— Ты хотела магию, вот и получай!
— Но как…
— Ты полагаешь, что лорд Рал доверил бы мне нож, если бы я была болтлива?
— Но эйджил…
Капитан Лернер медленно вставал на ноги.
— Что ты делаешь? — сказала Дженнсен женщине. — Ведь у нас обеих одна цель.
— Да, — отрезала морд-сит. — И это защита лорда Рала! — Она подняла эйджил. — Вот мое оружие для его защиты. И я должна понять, почему оно дает сбой.
Дженнсен подошла к ней, снова взялась за оружие и встретилась с морд-сит взглядом. Она не совсем понимала, что происходит, но надо было пользоваться полученным преимуществом. Она вспомнила о своем происхождении и представила, что бы сделала на ее месте знатная дама.
— Я понимаю твою озабоченность. Я знаю, что ты хочешь защитить лорда Рала. Я разделяю твою преданность и священный долг. Наши жизни принадлежат ему. Наши цели совпадают: защита лорда Рала. Ты многого не знаешь, а у меня нет времени объяснять. Я и так достаточно тебе рассказала. Жизнь лорда Рала в опасности, и нельзя терять ни минуты. Не дав мне выполнить задание, ты подвергнешь его жизнь еще большей опасности, и мне придется убрать тебя с дороги.
Морд-сит задумалась.
Интересно, о чем?.. Дженнсен даже не предполагала, что морд-сит могут размышлять, она принимала их за безмозглых убийц. Но в глазах этой явно светился разум.
Наконец морд-сит приняла решение и, протянув Себастьяну руку, помогла ему встать. Потом повернулась к Дженнсен:
— Я бы с огромной радостью получила плетей, лишь бы это помогло защитить лорда Рала. И даже больше чем плетей… — Теплая улыбка озарила ее лицо, она напутственно похлопала девушку по спине. — Поторопись. Да пребудут с тобой добрые духи! — И задумчиво добавила: — Но почему же на тебя не действует сила эйджила? Такое просто невозможно!
Дженнсен ошеломило, что столь злобное и жестокое существо осмеливается взывать к добрым духам, среди которых находилась теперь и ее, Дженнсен, мама.
— Извини, но именно это я не могу тебе сейчас рассказать. Тем более, что от этой тайны зависит безопасность лорда Рала.
Женщина подняла на нее тяжелый взгляд.
— Меня зовут Нида, — сказал она в конце концов. — Дай мне клятву, что ты выполнишь свое обещание. И защитишь его.
— Клянусь, Нида! Мне нужно идти. Нельзя больше терять время.
Но не успела она и шага сделать, как морд-сит схватила ее за плечо:
— Что — время?.. Нам нельзя потерять лорда Рала, или мы потеряем все. Если я когда-нибудь узнаю, что ты меня обманула, клянусь: я найду тебя, где бы ты ни спряталась! И твоя смерть окажется страшнее самого ужасного ночного кошмара. Я ясно выразилась?
Дженнсен под ее лютым взглядом смогла лишь кивнуть. Нида повернулась и пошла вверх по ступенькам:
— Как ты? — спросил капитан Себастьяна. Себастьян смахнул пыль с колен:
— Мне дали плетей, но кажется, я еще жив.
Капитан, в свою очередь потирая руку, улыбнулся:
— Надо вернуть твои вещи: оружие и деньги.
— Это деньги лорда Рала, — поправил Себастьян.
Самым горячим желанием Дженнсен было поскорее выбраться за пределы дворца. Она все прибавляла шагу, стараясь не сорваться на предательский бег.
— Эй! — Морд-сит остановилась и, держась за перила, поджидала их. — Я забыла сказать вам.
— Что еще? — спросила Дженнсен. — Мы торопимся.
— Помните человека в белых одеждах, который позвал меня?
— И что? — поравнявшись с ней, спросила Дженнсен.
— После того, как он зашел за мной, он собирался найти волшебника Рала, чтобы тот взглянул на вас.
Дженнсен почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
— Лорд Рал далеко на юге, — насмешливо заметил капитан, подойдя к ним.
— Не лорд Рал, — сказала Нида. — Волшебник Рал. Волшебник Натан Рал.
Глава 28
Натан Рал… Это имя было знакомо Дженнсен. Алтея рассказывала, что встречалась с ним в Древнем мире во Дворце Пророков. «Это был куда как настоящий Рал», — сказала она. Волшебник был всемогущий и невероятно опасный, поэтому его держали взаперти за непроницаемыми магическими экранами, где он не мог никому причинить зла. А лет ему было более девятисот. Видно, каким-то образом старому колдуну удалось выбраться из-под магического замка.
Дженнсен схватила за локоть морд-сит:
— Нида, что он здесь делает?
— Не знаю, мы не встречались.
— Очень важно, чтобы и мы не встретились! — Дженнсен подтолкнула Ниду локтем. — Нет времени объяснять, но он опасен.
Нида огляделась по сторонам, прежде чем ответить Дженнсен:
— Опасен? Ты в этом уверена?
— Несомненно!
— Хорошо. Тогда пошли за мной.
— Мне нужны вещи, — напомнил Себастьян.
— Они там, — капитан указал на дверь неподалеку.
Оставив Ниду на лестнице, Себастьян с капитаном Лернером пошли за вещами. С дрожью в коленях Дженнсен стояла в дверном проеме, наблюдая, как капитан зажигает светильник и открывает внутреннюю дверь. Забрав лампу, мужчины исчезли. Послышались звуки голосов и шорох вещей.
Текли секунды. Дженнсен почти слышала шаги волшебника — все ближе и ближе. Если он их поймает, оружие Себастьяна уже не пригодится. Если волшебник Рал увидит Дженнсен, то сразу поймет, что перед ним дыра в мире, не обладающий даром отпрыск Даркена Рала. И блефом здесь уже не спасешься. Тогда ей конец.
Появился Себастьян, а за ним и капитан:
— Идем.
В поношенном зеленом плаще Себастьян выглядел совершенно обычно. Вряд ли можно было заметить арсенал, который был спрятан в его одежде. Скорее его выделяли из толпы голубые глаза и растрепанные светлые волосы. Наверное, из-за них стражники и остановили его.
Капитан поймал руку Дженнсен:
— Как она сказала? — он кивнул на морд-сит. — Да пребудут с тобой добрые духи!
Он отдал ей лампу. Дженнсен прошептала слова благодарности и, оставив капитана, поспешила следом за остальными.
Нида повела их вниз, по темным залам и пустым коридорам. Порой они мчались по узким ущельям без потолка — по крайней мере при взгляде вверх не было видно ничего, кроме темноты.
Пол стал земляным. Правая стена представляла из себя голый камень. Левая была выложена гранитными блоками. Каждый блок был размером с дом, а стыки так хорошо подогнаны, что даже лезвие ножа вряд ли можно было просунуть.
Добравшись до конца тоннеля, они проскользнули сквозь низенькую дверь и попали в узкий проход, внутри которого был положен деревянный настил. Далее над глубокой трещиной в плато висел пешеходный мост. Свет лампы, отраженный от каменных стен, терялся в глубоком мраке. Дна не было видно. Оказавшись на узкой тропке над пропастью, Дженнсен почувствовала себя маленькой, как муравей. Морд-сит, держась рукой за железные перила, остановилась и посмотрела в пропасть:
— Почему волшебник Рал опасен? — Было очевидно, что этот вопрос все еще занимает ее. — Какие беды он может принести тебе? — Грубый голос эхом отлетал от каменных стен.
Дженнсен чувствовала, как мост шатается под ее ногами. У нее закружилась голова. Морд-сит ожидала ответа, и его непременно надо было придумать. Судя по взгляду Себастьяна, у того не было подходящих идей. И девушка решила сыграть на полуправде, тем более что Нида могла знать кое-что о прошлом волшебника.
— Он — пророк. Его держали в месте, где он не мог никому причинить зла. Однако он исчез оттуда.
Морд-сит перебросила на плечо свою косу и принялась перебирать ее, обдумывая слова Дженнсен. Она совершенно не спешила.
— Я слышала о нем как об очень интересном человеке. — Глаза Ниды блуждали по невидимым мирам.
— Он опасен, — настаивала Дженнсен.
— Почему?
— Он может помешать мне выполнить задание.
— Как?
— Я же сказала, он — пророк.
— Пророчество — это дар. Он может помочь тебе в исполнении твоей миссии — защиты лорда Рала.
Дженнсен вспомнились слова Алтеи о пророчествах.
— Например, он может рассказать мне, как я умру, и назвать точную дату смерти. Представь, что было бы с тобой, защитницей лорда Рала, если бы ты знала, что на следующий день умрешь самой ужасной смертью, какая только возможна! Если бы ты знала точный час и подробности… Такое кого угодно парализует, и в состоянии паники ты вряд ли сможешь полноценно защитить жизнь лорда Рала.
Нида медленно подняла брови:
— И ты полагаешь, что волшебник Рал расскажет тебе именно это?
— А как ты думаешь, почему его заперли? Он опасен. С теми, кто защищает лорда Рала, пророчества могут сыграть дурную шутку.
— Или наоборот могут помочь, — не соглашалась Нида. — Ведь в этом случае ты сможешь избежать неприятностей.
— Но тогда это будет уже не пророчество!
Нида задумчиво теребила косу:
— Но если услышишь страшное предсказание, то можно предотвратить несчастье.
— Если несчастье можно предотвратить, то предсказание не сбудется. Если оно не сбудется, то это не предсказание, а бред выжившего из ума старика. И как тогда отличить настоящее пророчество от предсказаний сумасшедшего, возомнившего себя пророком?
Нида промолчала.
— Нет, это не просто предсказание, — настаивала Дженнсен. — Это пророчество. И зная свое будущее, я могу обмануть ожидания лорда Рала.
Нида отпустила косу и взялась рукой за перила.
— Ну а я не оступлюсь, даже зная подробности своей смерти. Особенно, если от меня будет зависеть жизнь лорда Рала. Морд-сит всегда готова к смерти. Любая из нас мечтает найти свою смерть в бою за лорда Рала, а не в собственной постели, став старой и беззубой каргой.
Дженнсен смотрела на нее и удивлялась: неужели может существовать такая преданность, доходящая до сумасшествия!..
— Лихо хвастаешься, — вставил Себастьян. — А не хочешь ли сделать ставку на жизнь лорда Рала?
Нида посмотрела ему прямо в глаза:
— Если на кону будет моя жизнь? Да. Я не отступлю, даже зная, где и когда мне предстоит умереть.
— Значит, ты лучше меня, — заметила Дженнсен. С безжалостным выражением лица Нида кивнула:
— Я и не думала, что мы с тобой одинаковы. У тебя может быть нож, но ты не морд-сит.
Дженнсен изнемогала от желания, чтобы Нида наконец двинулась дальше. Если не удастся убедить морд-сит и предстоит схватка, место, где они стоят, наименее удобно. Морд-сит сильна и ловка. От Себастьяна, идущего позади Дженнсен, проку мало. Кроме того, на шатком мостике над пропастью у Дженнсен кружилась голова. Она не переносила высоты и не могла похвастаться чувством равновесия.
— В подобной ситуации я сделаю все от меня зависящее для защиты лорда Рала, — сказала она, — но поклясться не могу. И мне это не нравится.
Наконец Нида кивнула:
— Это разумно. — Она повернулась и продолжила путь по мосту. — А я бы тем не менее все-таки попыталась обмануть пророчество.
Дженнсен тихо вздохнула. Эту упрямицу можно только убить…
Дна под мостиком все еще не было видно.
— Пророчества невозможно обмануть, или они перестанут быть таковыми. Их изрекают оракулы, те, кто одарен по-настоящему.
Нида снова теребила косу:
— Оракул знает будущее, которое, как ты говоришь, изменить нельзя, иначе пророчество перестанет существовать. То есть он может сказать только то, что произойдет, но изменить будущее не способен. Ты тоже не способна изменить будущее. Оно наступит в любом случае, рассказал тебе оракул или нет. Если он предскажет, что тебе не удастся защитить лорда Рала, то именно это он и увидел в будущем.
Поправив прядь волос, сбившуюся на глаза, Дженнсен шла по мостику, крепко держась за перила. Она продолжала придумывать доводы, которые могли бы все-таки убедить морд-сит. Не имея точного представления о реальном положении вещей, ставших предметом разговора, она предполагала, что ее доводы звучат убедительно. Проблема была в том, что чем больше Нида задавала вопросов, тем больше, отвечая, волновалась Дженнсен. Как будто они опускались сквозь темную воду, и с каждой попыткой всплыть она тонула все глубже и глубже. Однако она не собиралась показывать Ниде свое отчаяние ни голосом, ни взглядом.
— Разве ты не понимаешь? Пророк вовсе не видит так, будто происходящее в мире — пьеса, которую разыгрывают в соответствии со сценарием, уже прочитанным им. Пророк может видеть лишь часть. Но и на то, что он не видит, он может попытаться оказать влияние.
Нида бросила недовольный взгляд:
— Что ты хочешь этим сказать?
Дженнсен чувствовала, что для собственной безопасности ей необходимо поддерживать в Ниде беспокойство за лорда Рала.
— Если он захочет причинить вред лорду Ралу, он расскажет мне историю, из-за которой я изменю свой путь. Заставит меня отступить, даже если именно этого он и не видел.
—То есть он может солгать? — чувствовалось, что Ниду это задело.
— Да.
— Но почему волшебник Рал будет вредить лорду Ралу? Разве у него есть причины?
— Я же говорила тебе, что он опасен. Именно поэтому он был заперт во Дворце Пророков. Кто знает, за какие прегрешения его там держали?
— Это не ответ на вопрос, почему волшебник Рал собирается причинить вред лорду Ралу.
Разговор походил на схватку на ножах. Дженнсен изо всех сил пыталась защититься от острых, как бритва, вопросов морд-сит.
— Он не просто пророк, он — волшебник, наделенный даром. Я не знаю точно, собирается ли он причинить вред лорду Ралу, но не хочу рисковать жизнью последнего, чтобы проверить это. Я знаю о магии достаточно, чтобы не связываться с нею. На первом месте для меня — жизнь лорда Рала. Возможно, Натан Рал и не собирается навредить. Просто в мои задачи входит защита лорда Рала, и мне совершенно не хочется связываться с магией, которой я не могу противостоять.
Морд-сит плечом навалилась на дверь, расположенную с другой стороны подвесного моста.
— С тобой не поспоришь. Мне не нравятся всякие магические штучки. Но если лорду Ралу грозит опасность от этого пророка-волшебника, то лучше встретиться с ним лицом к лицу.
— Не знаю, представляет ли Натан Рал угрозу, но у меня есть определенное задание — отвести смертельную опасность от лорда Рала. И мой долг — выполнить это задание.
Нида повторила попытку открыть дверь, но она оказалась запертой. Все трое двинулись по дорожке, в сторону от моста.
— А если подозрения, касающиеся Натана Рала, верны, то мы должны…
— Нида, надеюсь, ради меня ты присмотришь за Натаном Ралом. Мне не разорваться. Приглядишь, а?
— Ты хочешь, чтобы я убила его?
— Нет. — Дженнсен поразила готовность морд-сит к такого рода действиям. — Конечно же, нет! Просто будь внимательной, следи за ним, и больше ничего.
Нида подошла к другой двери. На этот раз замок поддался. Перед тем, как открыть его, она обернулась. Дженнсен совершенно не понравился взгляд, которым она наградила ее и Себастьяна.
— Все это бред, — сказала морд-сит. — Слишком длинно и бессмысленно. Слишком многое не сходится. Ненавижу пустое.
Опасная тварь готова в любой момент уничтожить их…
Дженнсен собралась с мыслями, пытаясь повернуть разговор в более благоприятное русло. Она вспомнила слова капитана Лернера и ласково сказала:
— Новый лорд Рал изменил все, все правила. Он целый мир поставил с ног на голову.
Нида глубоко вздохнула. На ее губах заиграла задумчивая улыбка.
— Да, это верно, — мягко сказала она. — Чудо из чудес. Вот почему я лягу костьми, защищая его, вот почему я так беспокоюсь.
— И я… Мне нужно выполнить задание.
Нида повела их по темному спиральному тоннелю, выбитому в скале. Дженнсен прекрасно понимала: придуманная ею сказочка совершенно неубедительна.
Но, на удивление, она каким-то образом сработала.
Путь вниз казался бесконечным. Они шагали по длинным лестницам и темным коридорам Народного Дворца, по тоннелям, полным солдат, опускаясь все ниже и ниже. Большую часть пути Дженнсен чувствовала у себя на плече руку Себастьяна. Рука дарила ей силу, надежду и спокойствие, хотя Дженнсен до сих пор не до конца верилось, что план удался.
В конце концов они вышли на центральную площадь. Нида провела их кратчайшим путем, сэкономив время. Дженнсен хотелось и дальше двигаться тайными тоннелями, но, похоже, тоннели закончились, и впереди их ждало путешествие среди толпы.
По дороге во дворец, как и всегда, двигались потоки людей, а вдоль стен стояли небольшие палатки, в которых продавали еду. После грязных коридоров запах пищи приятно щекотал ноздри.
Они двигались против толпы, и первый же патруль сразу обратил на них внимание. Подобно всем стражникам, это были крупные парни, мускулистые, сытые, с настороженным взглядом. В коже и металлических кольчугах, вооруженные до зубов, они выглядели устрашающе. Но, заметив, что подозрительную парочку сопровождает Нида, тут же потеряли к Дженнсен и Себастьяну всякий интерес.
Себастьян натянул на голову капюшон, и Дженнсен сообразила, что так они сразу сольются с толпой: здесь было холодно, и у многих головы были прикрыты шляпами и капюшонами. Она последовала примеру Себастьяна, и они пошли дальше, уже не привлекая ничьего внимания.
Проходя очередным лестничным пролетом, Дженнсен взглянула вверх. На площадке стоял высокий мужчина с длинными седыми волосами, рассыпанными по плечам. Несмотря на возраст, он был поразительно красив и полон сил, и Дженнсен поневоле задержала взгляд на его импозантной фигуре.
А потом он обернулся, и их взгляды встретились.
Мир остановился. Вокруг больше не было ничего, кроме этих глубоких голубых глаз.
Дженнсен пробрал озноб. Что-то в незнакомце показалось ей поразительно знакомым.
Шедший впереди Себастьян остановился. Нида стояла рядом и тоже смотрела наверх.
Старик ястребиным взглядом впился в Дженнсен, как будто никого, кроме них, тут и не было.
— Добрые духи! — прошептала Нида. — Кажется, это Натан Рал.
— Откуда ты знаешь? — спросил Себастьян.
Нида ответила, не отрывая взгляда от старика:
— У него глаза Рала, Даркена Рала. Я часто видела их в ночных кошмарах.
Потом она перевела взгляд на Дженнсен, и ее брови от удивления поползли вверх.
А Дженнсен поняла, где она видела глаза незнакомца: в зеркале.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:45 | Сообщение # 20

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 29
Волшебник поднял руку, указывая сквозь толпу людей:
— Стойте!
Голос был глубок и властен. Даже если бы вокруг грохотала гроза, Дженнсен бы все равно услышала его.
— Стойте!!!
Нида уставилась на нее. Казалось, она наконец поняла что-то очень и очень важное. Дженнсен схватила ее за руку:
— Нида, ты должна остановить его!
Морд-сит перевела взгляд на волшебника, а потом вновь посмотрела на Дженнсен.
И та вспомнила слова Алтеи: «Все, кто знал Даркена Рала, могли бы разглядеть в твоем лице его черты…»
Она схватилась за эйджил, висящий на запястье Ниды:
— Останови его! Не слушай его!
Морд-сит молчала.
Дженнсен снова дернула за эйджил:
— Ты что, не слышишь? Он хочет помешать мне! Он попытается тебя одурачить! Останови его, Нида! Над жизнью лорда Рала нависла серьезная опасность!
Заветное имя возымело свое действие.
— Беги, — сказала Нида, — и быстрее.
Дженнсен кивнула и бросилась прочь.
Оглянувшись на бегу, увидела, что волшебник сорвался с места, устремляясь за ней, а Нида, выставив перед собой эйджил, мчится ему навстречу.
Дженнсен еще успела поискать взглядом стражников, но тут Себастьян схватил ее за руку, и они понеслись вперед, и Дженнсен даже не успела бросить прощальный взгляд на своего родственника…
Она еще не до конца осознала случившееся. Раньше были две женщины: она да мать. Теперь она увидела мужчину одной с ней крови. И ее не покидало странное ощущение — что-то вроде теплой, щемящей грусти…
Однако если новый родственник поймает ее, это будет конец.
Они с Себастьяном мчались по ступеням, лавируя между поднимающимися людьми. Кто-то ругался им вслед, кто-то в удивлении отскакивал. На каждой лестничной площадке они маневрировали между людьми и пулей проносились по следующему пролету. Когда неподалеку показались солдаты, им пришлось сбавить шаг. Дженнсен глуше натянула капюшон, проверяя, надежно ли скрыты рыжие волосы и часть лица. Ее снедало беспокойство и тревога, что люди узнают в ней дочь Даркена Рала.
Рука Себастьяна крепко сжимала ее талию, помогая двигаться сквозь людской поток. Желая избежать солдат, патрулирующих вдоль балюстрады, он повел Дженнсен по противоположной стороне, рядом со скамейками.
Следующая площадка была запружена людьми, покупающими сувениры на память о посещении дворца. На скамьях сидели люди. Они ели, пили, улыбались, мирно разговаривали. Кто-то просто пялился на проходящих мимо. В укромных уголках между ларьками и колоннами некоторые парочки сидели, обнимаясь и целуясь.
Достигнув края площадки, Дженнсен и Себастьян заметили поднимающийся по ступенькам патруль. Увидев нерешительность Себастьяна, Дженнсен сразу догадалась, что он опасается, как бы солдаты опять не обратили на него внимание. Они шли большой группой, и проскочить мимо них было невозможно.
Если Себастьяна арестуют, Дженнсен вряд ли удастся снова уговорить стражников отпустить его. На этот раз они были вместе, следовательно, арест грозил им обоим. И в этом случае ее судьбу будет решать Натан Рал. Девушка почувствовала, как страх и обреченность навалились на нее.
Она схватила Себастьяна за руку и потащила назад, за колонны, ларьки и прилавки, за людей, обнимающихся в темных нишах. Задыхаясь от бега, она прислонилась к стене, повернула Себастьяна спиной к солдатам и обняла за талию: они выглядели обыкновенной влюбленной парочкой, решившей ненадолго остаться наедине.
Звуки их тяжелого дыхания тонули в гомоне толпы. Для большинства они исчезли из поля зрения, а те, кто мог их увидеть, не обращали на парочку никакого внимания, занятые своими делами.
Дженнсен чувствовала себя неловко и неуютно по соседству с такими же обнимающимися парочками. Рука Себастьяна лежала у нее на талии: пока стражники не пройдут, придется изображать одно целое. Но она испытывала благодарность к добрым духам, которые помогли при спасении Себастьяна.
— Не верилось, что мы снова встретимся с вами, — прошептал он. И поправился: — С тобой…
Его искренний взгляд заставил Дженнсен отвести глаза от толпы.
— Не могла же я вас здесь бросить, — сказала она. И тут же поправилась: — Тебя…
— И как вам… тебе удалось уговорить их? — спросил он. — Как ты их подчинила своей воле?
— Просто я должна была спасти тебя. — Дженнсен вздохнула и позволила себе наконец всхлипнуть от избытка эмоций, от страха и ликования. — Ведь тебе грозила опасность. И я отправилась за помощью к колдунье Алтее.
— Значит, тебе помогла ее магия?
— Нет. Алтея не смогла помочь. Это долгая история. — Дженнсен глядела Себастьяну прямо в глаза. — Она рассказала о своей поездке на твою родину, в Древний мир. — Дженнсен улыбнулась. — Однако подробнее я расскажу тебе в другой раз. Это касается Столпов Творения.
— Столпы Творения? — Себастьян удивленно вскинул глаза. — Ты полагаешь, она действительно была там?
— Где?
— В Древнем мире…
— Наверное… В общем, она не смогла мне помочь. Я должна была действовать самостоятельно. Было страшно за тебя и непонятно, что делать дальше. И тут на ум пришли твои слова насчет блефа… А почему так важно, была она там или…
Но слова и мысли ее растворились в улыбке Себастьяна.
— В жизни не встречал никого умнее!
Дженнсен передались его удивление и радость, на душе стало изумительно легко.
В руках, которые все крепче обнимали ее, было так хорошо, так спокойно!
На щеке чувствовалось дыхание Себастьяна.
— Было так страшно, ведь мы могли расстаться навсегда.
— Понимаю.
— А тебе было страшно?
— Да. Потерять тебя.
Он был так близко — ближе некуда. Тело прижато к телу, губы почти касаются друг друга. Сердце Дженнсен бешено заколотилось.
Себастьян вдруг слегка отодвинулся, будто опомнившись, но не выпустил девушку из объятий. Это было как нельзя кстати — она едва стояла. Каким пьянящим должен быть поцелуй, украденный у жизни при таких обстоятельствах!..
Мимо шли люди, но двое никого не замечали — они были одни в этом мире.
Себастьян вновь привлек Дженнсен к себе, будто борясь с чем-то. В глазах девушки светилось согласие. И тогда он поцеловал ее.
Дженнсен затаила дыхание. Это был поцелуй, настоящий поцелуй! То, что она раньше видела только со стороны, происходило сейчас с нею.
Руки ее ответили на объятия, а губы вернули поцелуй.
Какое было удивительное, пьянящее ощущение!..
Ей всегда казалось, что с нею такого никогда не случится. Конечно, есть мечты, есть фантазии, но в реальности это не имеет к Дженнсен Рал никакого отношения.
И вдруг все чудесным образом переменилось.
Дженнсен застонала, напряглась в страстных объятиях Себастьяна. Она остро чувствовала руку, ласкающую ее спину, твердые грудные мышцы, плющившие ее грудь, губы, прижатые к ее губам, ответный вздох…
Неожиданно все закончилось. Казалось, Себастьян вновь обрел самообладание, заставил себя опомниться. Дженнсен трепетала, переводя дыхание. Ей понравилось быть в его власти. Все произошло так потрясающе, так быстро и неожиданно. Так удивительно, так совершенно…
Хотелось снова таять в объятиях, чувствовать на губах сладкий поцелуй, но обстоятельства диктовали иное. Себастьян огляделся по сторонам, проверяя обстановку, и девушке пришлось собраться с мыслями, вспомнив, зачем они оказались в этом закутке.
Нужно было как можно быстрее выбираться из дворца.
— Идем! — Себастьян взял Дженнсен за руку, и они вновь оказались в толпе.
Дженнсен все еще не могла оправиться от головокружительных эмоций: стыда, страха, счастья, желания…
Она неслась, не ощущая под ногами ступенек, пытаясь выглядеть спешащим домой обывателем. Однако ей было как-то не по себе, возникало ощущение, будто каждый из встречных догадывается о недавнем поцелуе.
Когда они неожиданно натолкнулись на стражника, девушка взяла руку Себастьяна в свою и положила ему голову на плечо, одарив солдата улыбкой. Этого оказалось достаточно, чтобы стражник потерял к Себастьяну всякий интерес.
— Однако ты быстро соображаешь! — В голосе Себастьяна прозвучало восхищение.
Они прибавили шагу. Достопримечательности, так привлекавшие ее внимание по дороге во дворец, сейчас остались неоцененными. Дженнсен владело одно желание — поскорее убраться отсюда. Ей казалось, что пребывание во дворце опаснее путешествия по болоту.
Наконец лестница кончилась. Солнечный свет, льющийся через огромный зев величественных ворот, слепил глаза. Вид на плато отсюда был по истине потрясающим. Рука об руку они сделали последний рывок.
Вокруг все так же крутились толпы народа. Люди стояли у ларьков, глазели на прохожих, любовались окрестными видами, поднимались вверх по ступенькам. Солдаты по обеим сторонам дороги наблюдали за входящими во дворец. К тем, кто выходил, они внимания не проявляли.
Холодный день поприветствовал Дженнсен и Себастьяна. На рынке рядом с плато царила привычная суета. Туда-сюда ходили, прицениваясь, покупатели; громко расхваливали достоинства своих товаров продавцы; сновали между торговыми рядами разносчики…
Дженнсен рассказала Себастьяну о пропаже Бетти, Пита и Расти, и они двинулись к ближайшему загону, где стояли лошади всех мастей и размеров. На деревянном ящике рядом с веревочной изгородью, растирая замерзшие руки, сидел мужчина.
— Мы хотим купить лошадей, — сказал Себастьян.
— Рад за вас, — прищурившись, ответил мужчина.
— Так они продаются или нет?
— Нет! — Мужчина отвернулся и сплюнул, тыльной стороной руки вытерев подбородок. — У этих лошадей есть хозяева. Мне платят за присмотр, а не за торговлю. Если я продам чужую лошадь, с меня спустят шкуру.
— А кто может продать лошадей?
— Простите, не знаю… Походите вокруг.
Дженнсен и Себастьян двинулись дальше, отыскивая в торговых рядах свободные пространства, где могли стоять лошади. Дженнсен привыкла ходить пешком: для них с матерью это был естественный способ передвижения. Однако она понимала, что на этот раз без лошадей не обойтись. Они едва оторвались от преследователей, и Натану Ралу ничего не стоит догнать их. Надо как можно быстрее убраться подальше от дворца.
Во втором загоне им ответили то же самое. Дженнсен умирала от голода, но молчала, понимая: лучше удрать голодной, чем погибнуть на полный желудок. Себастьян, крепко держа ее за руку, двинулся, рассекая толпу, к очередному грязному загону. Подошел к мужчине, положившему руки на подпорку изгороди:
— Вы продаете лошадей?
— Нет.
Себастьян молча кивнул и шагнул в сторону. Мужчина неожиданно схватил его за плащ, нагнулся к уху:
— Вы ведь собираетесь уехать?
— Да, нам надо на юг. Вот мы и решили, посетив Народный Дворец, купить лошадей.
Мужчина огляделся по сторонам:
— Если планируете провести здесь весь день, приходите, когда стемнеет. Возможно, я помогу вам.
— У меня есть кое-какие дела на сегодня, — кивнул Себастьян. — В сумерках я буду здесь.
Взяв Дженнсен за руку, он повел ее по запруженным рядам. Пришлось уступить дорогу двум сестрам, все внимание которых было поглощено купленными ожерельями, и шагающему за ними с грузом покупок отцу. Мать семейства тянула за собой пару овец. Воспоминание о Бетти отдалось в сердце Дженнсен болью.
— Мы же не можем торчать здесь целый день, — зашептала она на ухо Себастьяну.
— Конечно, не можем. Этот тип — бандит. Раз мне нужны лошади, значит, у меня водятся деньги, следовательно, их можно отобрать. Вернувшись сюда вечером, мы бы прямиком угодили в компанию к его дружкам.
— Ты это серьезно?
— Здесь полно воров и грабителей, Дженнсен. Это Д’Хара — страна, где процветают жадность и порок, где людей волнует прежде всего собственное благосостояние, а не будущее человечества.
Дженнсен прекрасно понимала его. Она вспомнила, как по пути в Народный Дворец он рассказывал ей о брате Нареве, его учении, о счастливом будущем человечества, где не будет места страданию, голоду, жестокости, болезням. Где брат заботится о брате… Джегань Справедливый, добрая воля, хорошие люди и Братство Порядка помогут построить такое будущее.
Однако представить этот волшебный мир, в которым не будет лорда Рала, Дженнсен могла с трудом.
— А если это — грабитель, зачем ты с ним договаривался?
— В противном случае он бы подослал к нам дружков. Мы ведь их не знаем, и они вполне бы могли подкараулить нас в подходящем месте.
— Ты действительно так думаешь?
— Говорю же, здесь полно воров. Смотри, как бы у тебя незаметно не срезали кошелек.
Дженнсен уже была готова признаться, что кошелек давно срезали, но вдруг услышала, как ее окликают по имени.
Это был Том. Огромный, он возвышался над всеми, как гора над холмами, и размахивал руками, будто опасался, что она его не заметит.
— Ты его знаешь? — спросил Себастьян.
— Он помог мне вытащить тебя из тюрьмы.
Больше она ничего не успела объяснить. Том кинулся к ней, радуясь, как щенок. А чуть в стороне стояли за столом его братья.
— Я знал, что ты вернешься, как и обещала. Джо и Клейтон считали, что нечего и думать о твоем возвращении, но я был уверен, что ты сдержишь слово, и мы обязательно встретимся! — Том просто расплылся в улыбке.
— А я только что из дворца, — сказала Дженнсен и похлопала себя по плащу, в том месте, где был спрятан нож. — Но, боюсь, мы слишком торопимся. Нам давно уже пора в путь.
Том многозначительно кивнул:
— Я — Том. — Он схватил руку Себастьяна и крепко пожал, будто они были давними друзьями. — А вы, должно быть, друг Дженнсен, которого мы выручали.
— Именно так. Меня зовут Себастьян.
— Она чудо, правда? — Том мотнул головой в сторону Дженнсен.
— Никогда не видел никого чудеснее, — подтвердил Себастьян.
— О такой женщине мужчина может только мечтать! — Том встал между ними, сгреб их в объятья, чтобы никуда не сбежали, и повел к своему столу. — А у меня для вас сюрприз!
— О чем это ты? — спросила Дженнсен.
У них не было ни одной лишней минуты. Нужно было убраться прежде, чем преследователи выйдут на их след. Теперь, когда Натан Рал ее увидел, он расскажет солдатам, как она выглядит. И все сразу ее узнают.
— Да так, ни о чем, — последовал уклончивый ответ.
— И все-таки?.. — Она не могла не улыбнуться.
Том сунул руку в карман и вынул кошелек:
— Во-первых, я возвращаю это…
— Мои деньги?
Он расплылся в улыбке, глядя, как она с удивлением берет в руки свой старый потрепанный кошелек.
— Господин, укравший его, пообщался с нами неохотно, но пришлось вернуть то, что ему не принадлежит. В конце концов свет разума дошел и до него. — Том резко повел плечом, как бы показывая, что произошло дальше.
Себастьян наблюдал, как он распахивает плащ Дженнсен и привязывает кошелек к ее поясу. По всему было видно, что других пояснений не последует.
— А как ты нашел его? — спросила Дженнсен.
— Рынок кажется большим только тем, кто редко сюда заходит. Бывая здесь часто, быстро узнаешь постоянных посетителей и род их занятий. По твоему описанию я узнал одного вора-карманника. С утречка он прилетел, занял рабочее место и начал одурачивать какую-то женщину. Я подождал, пока он засунет ей под шаль руку, и взял его за шиворот. Подоспели братья, и у нас получился долгий и неприятный для него разговор.
— Да-а, здесь полно воров.
Том взял ее за руку:
— Не суди по одному человеку. Конечно, воров здесь немало, однако большинство — честные люди. Если есть глаза, воров увидишь повсюду. Они всегда были и всегда будут. Гораздо больше, чем воров, я опасаюсь типов, проповедующих высокие идеалы и лучшую жизнь, а на самом деле сбивающих людей с пути истинного.
— Возможно, добродетель и стремление к лучшей жизни все-таки заслуживают доверия, — заметил Себастьян.
— Судя по тому, что я видел в своей жизни, проповедующий лучший образ жизни — это человек, которого на самом деле ничего не интересует, кроме личного господства.
— Понимаю, о чем вы говорите, — сказал Себастьян. — Но я не встречался с подобными людьми.
— Считайте, вам повезло, — заключил Том.
Дженнсен пожала руки Джо и Клейтону:
— Спасибо за помощь, я уже распрощалась со своим кошельком.
Лица братьев осветила широкая улыбка — совсем, как у Тома.
— Это еще не все, — сказал Джо.
— Да, — добавил Клейтон. — Хоть вас и не стоит благодарить за то, что Том вместо работы столько дней болтался неведомо где. Зато теперь его черед предоставить нам отпуск.
Приобняв Дженнсен, Том подтолкнул ее к фургону, стоящему позади стола. Себастьян последовал за ними. Они прошли между бочонками вина и палаткой, в которой продавали кожаные изделия. В прошлый раз на этом месте торговала колбасками Ирма. За фургоном стояли лошади. Среди них Дженнсен узнала старых знакомых.
— Это же наши лошади! — удивилась она. — Вы нашли наших лошадей?
— Конечно. На следующий день мы встретили Ирму, когда она пришла продавать новую партию колбасок. С ней были и ваши лошади. Я объяснил Ирме, что перед отъездом вы обещали попрощаться, и она была рада вернуть их. Теперь все ваше опять с вами.
— Поразительно! Не знаю, как вас и отблагодарить… Но нам нужно убираться отсюда как можно быстрее.
— Я заметил. — Том показал на нож, спрятанный под плащом Дженнсен.
— А где Бетти?
— Что за Бетти? — нахмурился Том.
— Моя коза, Бетти. — Дженнсен с трудом сдержала слезы. — Где же она?
— Прости, Дженнсен. Мне ничего не известно о твоей козе. У Ирмы были только лошади, — Том был явно огорчен. — Мне и в голову не пришло спрашивать еще о чем-то.
— А ты не знаешь, где она живет?
— Прости, нет. Она была сегодня утром здесь. Продала колбаски и немного посидела, прежде чем отправиться домой.
Дженнсен схватила его за рукав:
— Давно?
Том пожал плечами:
— Да не знаю… — Он повернулся к братьям. — Пару часов назад, наверное?
В ответ они молча закивали.
Губы Дженнсен предательски дрогнули. Она попыталась собраться с силами, зная, что терять время нельзя. На лице Себастьяна было написано то же самое.
Но слезы жгли глаза.
— А разве вы не выяснили, где живет Ирма?
С потухшим взором Том мотнул головой.
— И не спросили, нет ли у нее еще чего-нибудь нашего?
Он снова мотнул головой. Дженнсен готова была завыть и броситься на него с кулаками.
— И вы не знаете, когда она вернется?
Ответ на этот вопрос не отличался от прежних.
— Мы обещали ей заплатить за то, что она присмотрела за нашими лошадьми, — объяснила Дженнсен. — Она должна была сказать, когда вернется, чтобы мы могли расплатиться.
— Она сказала мне о вашем обещании, и я заплатил, — произнес Том, не поднимая головы.
Себастьян вынул деньги, пересчитал серебряные монеты и протянул их Тому. Тот поначалу отказывался, но, не устояв перед настойчивостью Себастьяна, все-таки принял их.
Дженнсен с трудом сдерживала отчаяние: теперь Бетти была для нее потеряна навсегда.
— Извини! — у Тома разрывалось сердце. Девушка смогла лишь кивнуть. Пока Джо и Клейтон седлали лошадей, Дженнсен вытирала глаза и нос. Звуки рынка доносились до нее словно сквозь вату. Она будто окаменела, не ощущая даже холода. Перед ее глазами стояла блеявшая в отчаянии Бетти. Знать бы, что она еще жива!..
— Нам нельзя больше оставаться, — ответил на ее умоляющий взгляд Себастьян. — Ты сама это прекрасно понимаешь. Мы уже должны быть в пути.
Дженнсен снова повернулась к Тому:
— Я же говорила тебе о Бетти! Я это точно помню! — В ее голос все-таки прорвалось отчаяние.
Том не мог поднять глаз.
— Вы говорили, госпожа. Извините, я просто забыл ее спросить. И соврать не могу, и извинения не помогут. Вы мне сказали, а я забыл.
Ничего с ним было не поделать. К тому же, в конце концов, у него были заботы и поважнее…
Кивнув, Дженнсен взяла его за руку:
— Спасибо за лошадей, за помощь. Не знаю, что бы мы без тебя делали…
— Пора отправляться, — сказал Себастьян, проверяя седельные сумки и подтягивая подпруги.
— А давайте мы вас проводим, — внес предложение Джо.
— От одного вида наших лошадей люди разбегутся в разные стороны, — пояснил Клейтон. — Поехали кратчайшей дорогой. Скачите за нами.
Братья взгромоздились на высокие спины своих лошадей. Себастьян оседлал Пита и, ожидая спутницу, держал поводья Расти.
Дженнсен подошла к Тому и посмотрела ему прямо в глаза. Потом поцеловала его в щеку и подставила свою для ответного поцелуя. Кончиками пальцев Том слегка прикоснулся к ее плечу, не сводя с лица Дженнсен задумчивого взгляда.
— Спасибо за то, что помог мне, — прошептала она. — Без тебя бы я пропала.
Улыбка снова заиграла на его губах.
— С превеликой радостью, госпожа.
— Дженнсен, — поправила девушка.
Он кивнул:
— Дженнсен, — и слегка откашлялся: — Дженнсен, прости…
Девушка, сдерживая слезы, прикоснулась пальцами к его губам.
— Ты помог мне спасти Себастьяна. В самый нужный момент ты вел себя как герой. Спасибо, от всего сердца спасибо!
Теперь он стоял, глядя в землю и засунув руки в карманы.
— Куда бы тебя не занесла судьба, Дженнсен, пусть дорога твоя будет гладкой, — сказал он. — Спасибо за то, что позволила сопровождать тебя хотя бы на небольшом ее отрезке.
— Сталь против стали, — непонятно почему вырвалось у Дженнсен. — Спасибо, Том!
Том снова заулыбался, его взгляд был полон бесконечной преданности и признательности.
— И, возможно, магия против магии… Спасибо, Дженнсен!
Похлопав Расти по крепкой шее, она всунула ногу в стремя и вскочила в седло. Через плечо бросила последний взгляд на великана, который, оставшись приглядывать за товаром, смотрел вслед удаляющейся группе.
Джо и Клейтон, свистя и гикая, пробивали путь в людском море — услышав их, люди оборачивались и, увидев двух огромных лошадей, расступались. Дженнсен и Себастьян ехали следом.
Себастьян нагнулся к Дженнсен:
— Что этот бычара нес там насчет магии? — В голосе его прозвучал с трудом сдерживаемый гнев.
— Не знаю, — ответила она. И, вздохнув, добавила: — Но он помог мне спасти тебя.
Она могла бы сказать ему, что Том — пусть и великан, но вовсе не бычара… Однако не стала — ей не хотелось говорить о Томе с Себастьяном.
Наконец они выехали за пределы рынка. И под прощальные крики Джо и Клейтона пустили лошадей галопом в сторону холодных и пустынных Азритских равнин.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:46 | Сообщение # 21

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 30
Дженнсен и Себастьян скакали все дальше и дальше. Их путь пролегал неподалеку от тех мест, где оба уже побывали, когда Дженнсен искала путь к дому Алтеи. Всего один день прошел со времени того путешествия, но девушке казалось, будто это случилось давным-давно. Как много событий вместил этот день! Блеф, удачно разыгранный перед солдатами и офицерами; знакомство с капитаном Лернером; Себастьян в тюремной камере; уговоры недоверчивой морд-сит… И, как итог, — волшебник Рал на хвосте.
А день уже близится к концу, и за оставшееся до наступления темноты время вряд ли удастся уехать далеко, и лагерь придется разбивать в открытом поле.
— Нельзя разводить огонь, — сказал Себастьян, глядя на дрожащую Дженнсен. — Нас заметят за сотню миль, а мы разглядим противников только тогда, когда нам уже начнут скручивать руки.
Безлунное небо раскинуло над ними звездный полог. Дженнсен раздумывала о том, что сказала ей Алтея: «Ты сможешь разглядеть ночью птиц только в случае, если они летят на фоне звезд». Сейчас на фоне звезд не было видно ни одной птицы, зато неподалеку трусили несколько койотов, осуществляя обход территории. При звездном свете они были легко различимы в этих пустынных краях.
Негнущимися пальцами Дженнсен отвязала от седла спальник и растянула его на земле.
— Интересно, где ты собрался набрать дров для костра?
Себастьян расплылся в улыбке:
— А мне и в голову не пришло. Дров-то и в самом деле днем с огнем не найдешь!..
Дженнсен сняла седло с Расти, положила его на землю рядом с Себастьяном и внимательно огляделась. Даже при слабом свете звезд на плоской равнине не скроется никакое движение.
— Мы заметим любого, кто пожелает приблизиться, — сказала она. — Может, одному из нас стоит покараулить?
— Нет. На этих просторах без огня мы будем незаметны. Лучше выспаться, тогда завтра будет легче.
Лошадей привязали, а седла использовали под сидения. Развернув спальник, Дженнсен обнаружила внутри два белых узелка, которые она туда не клала. Развязав концы, она обнаружила в узелке пирог с мясом. Себастьян, открыв другой узелок, сделал в свою очередь точно такое же открытие.
— Надо же, как Создатель о нас заботится! — заметил он.
— Это Том положил, — улыбнулась Дженнсен, держа пирог на коленях.
Себастьян решил не спрашивать, с чего она это взяла.
— Это Создатель позаботился о нас с помощью Тома. Брат Нарев говорит: когда мы считаем, что кто-то побеспокоился о нас, на самом деле через него это сделал Создатель. Мы, в Древнем мире, верим: делая что-либо для другого, мы выполняем добрые дела Создателя. Именно поэтому нашим святым долгом является улучшение благосостояния ближних.
Опасаясь, что ее слова можно воспринять как критику брата Нарева — или даже Создателя! — Дженнсен решила промолчать. Разве можно оспаривать слова такого великого человека, как брат Нарев?.. Ей не довелось сделать ни одного хорошего дела, похожего на те, что совершил брат Нарев. Она даже пирогом с мясом никого не угостила! И вообще доставляла людям одни проблемы — и матери, и Латее, и Фридриху с Алтеей, и многим другим. И если кто-то и действовал через нее, то уж точно не Создатель!
Себастьян, похоже, угадал ее мысли по выражению лица, потому что мягко сказал:
— Знаешь, почему я с тобой? Я верю, что таково желание Создателя, и уверен, что брат Нарев и император Джегань одобрят эту помощь. Мы боремся именно за то, чтобы люди могли заботиться друг о друге.
Дженнсен отвела глаза от пирога с мясом. Лицо ее застыло: благородные устремления благородными устремлениями, но для девушки услышать такое — все равно что получить нож в спину.
— Так вот почему ты мне помогаешь, — сказала она, вымученно улыбаясь. — Всего лишь из чувства долга…
— Нет, — поспешно сказал Себастьян. Он подошел к ней и встал на одно колено. — Сначала, конечно… Но сейчас это уже никакой не долг…
— Как будто я прокаженная, а ты…
— Да нет же! — Он замолк, пытаясь найти слова. Дженнсен ждала.
На лице Себастьяна вдруг заиграла нежная улыбка, а в голосе зазвучала горячая мольба:
— Такой девушки, как ты, Дженнсен, я никогда не встречал. Клянусь, нет на свете никого прекраснее и находчивее тебя. С тобой я почувствовал себя… никем. Такого со мной еще не бывало…
Несколько секунд Дженнсен смотрела на него с ошарашенным видом, потом пробормотала:
— Никогда бы не подумала…
— Мне нельзя было целовать тебя. Это была ошибка. Я — солдат армии, сражающейся против угнетателя. Вся моя жизнь посвящена народу, мой долг помогать людям. Я не должен желать женщину, подобную тебе.
Дженнсен никак не могла понять, почему он оправдывается. Ведь он спас ей жизнь…
— А почему же ты поцеловал меня?
Себастьян смотрел ей прямо в глаза, и, казалось, ему было невыносимо больно подыскивать слова.
— Я не сдержался… Пытался устоять, и не смог… Я знал, что это ошибка, но мы оказались так близко… Я видел твои прекрасные глаза, твои руки обнимали меня… Мне ничего в жизни не хотелось сильнее… Я просто не справился с собой. Хотя и должен был. Извини!
Дженнсен опустила глаза. Себастьян тут же надел привычную маску хладнокровия и вернулся к своему седлу.
— Не огорчайся, — прошептала она. — Мне понравилось.
Он обернулся:
— Правда?
— Я рада услышать, что это было не из чувства долга.
От этих слов Себастьян улыбнулся, и напряжение, витавшее в воздухе, куда-то исчезло.
— От долга другое ощущение, — сказал он. И они оба захохотали. Дженнсен показалось, что она смеется чуть ли не впервые в жизни. И как это было здорово!
Она разделила пирог надвое и с аппетитом принялась за него, наслаждаясь букетом приправ и ароматом мяса.
Что за чудо! Наверное, она слишком строго повела себя с Томом из-за Бетти. А он — добрый человек…
Да-а, Том… С ним было легко. С ним она почувствовала свою значимость и уверенность в силах, тогда как с Себастьяном была робкой и скромной. И улыбки у них разные. У Тома она — от всего сердца, тогда как у Себастьяна — непроницаема. От улыбки Тома любая девушка почувствует себя сильной и защищенной, а Себастьяна — беззащитной и слабой.
Доев пирог и собрав крошки, Дженнсен, не снимая плаща, завернулась в спальник. Дрожа от холода, она вспомнила, как их согревала Бетти. В ночной тишине вернулась боль утраты, не дала заснуть, хотя усталость, накопившаяся за последние два дня, казалась едва ли не смертельной.
Девушка не заглядывала в будущее. Впереди была лишь беспрестанная гонка — до тех пор, пока люди лорда Рала не схватят ее. Без матери и без Бетти Дженнсен чувствовала себя бесконечно одинокой. Когда они с Себастьяном ехали в Народный Дворец, где-то в глубине ее души теплилась безрассудная надежда на то, что возвращение туда, где прошло детство, так или иначе принесет благоприятное разрешение всех проблем. Надежда эта не оправдалась.
И поэтому дрожала Дженнсен не столько от холода, сколько от унылого отчаяния.
Себастьян осторожно придвинулся к ней, защищая от ветра. Мысль о том, что им двигает не только долг, согревала девушку. Она представляла себе, что он чувствовал тогда, прижимаясь к ней всем телом, вспоминался дурманящий поцелуй.
Она припомнила, что Себастьян отпустил несколько комплиментов в ее адрес уже в день встречи. Якобы упавший со скалы солдат разбился, заглядевшись на красивую молодую женщину… Или это «правило Себастьяна»: красота принадлежит красоте… Дженнсен никогда не доверяла словам, изрекаемым с такой легкостью.
Но теперь он порой был косноязычен и неловок. Лицемерные речи, как правило, льются легко, зато идущее от сердца высказать всегда труднее. Слишком многое ставится на кон…
Как здорово, что Себастьян — сильный человек, человек мира — считает ее прекрасной! Ведь в сравнении с матерью она всегда чувствовала свою непривлекательность. И вот теперь есть человек, считающий ее прекрасной… Как это здорово!..
Она представила, что случится, если он сейчас повернется к ней, снова обнимет, поцелует. Ведь сейчас им никто не мешает… Сердце Дженнсен бешено застучало, и она затаила дыхание.
— Мне очень жаль твою козу, — прошептал Себастьян.
— Я знаю, — отозвалась Дженнсен.
— Она бы связала нас сейчас по рукам и ногам…
— Я знаю, — повторила Дженнсен и вздохнула. Как бы она ни любила Бетти, сейчас нужно думать о другом.
Однако она бы многое отдала, чтобы увидеть, как смешно виляет Бетти задранным хвостиком, радуясь встрече с подружкой… Нет, надо думать о другом!
Дженнсен долго смотрела в темноту, потом подняла голову и спросила:
— Они пытали тебя? Я так боялась…
— Морд-сит была близка к этому. Ты появилась очень вовремя.
— А что ты почувствовал, когда она прикоснулась к тебе эйджилом?
— Как будто меня ударило молнией, — ответил, подумав, Себастьян.
Дженнсен вновь положила голову на заплечный мешок.
Интересно, почему на нее не подействовало оружие морд-сит?.. Наверное, Себастьяна тоже занимает этот вопрос, однако он промолчал. В любом случае, ответа у нее нет. И Нида тоже была удивлена — она считала, что действие эйджила распространяется на всех.
Нида ошиблась.
И было бы очень неплохо знать причину этой ошибки.
Глава 31
Дженнсен проснулась, когда небо на востоке окрасилось в тусклый розовый цвет. Тело одеревенело, и она чувствовала себя совсем разбитой. Неплохо было бы поспать еще, но оставаться здесь, на открытом пространстве, смерти подобно… Дженнсен села и потянулась.
В западной стороне небосвода все еще мерцали звезды. А на востоке, на фоне розового, четко виднелся черный контур плато. Постепенно в золотых лучах восходящего солнца там стал вырисовываться Народный Дворец. Дженнсен странно и неумолимо тянуло туда, но во дворце ее ждали только ужас и смерть.
Беглецы быстро собрались, оседлали лошадей и приготовились к путешествию. Дженнсен прикрылась попоной, рассчитывая, что тепло Расти не позволит ей замерзнуть. Чтобы согреть озябшие пальцы, она то и дело похлопывала лошадь по шее. Второй пирог с мясом завернули в спальник, а спальник привязали к седлу — теплый бок Расти не позволит пирогу превратиться в ледышку.
И начался тяжелый путь. Время от времени приходилось покидать седла и идти пешком, чтобы дать лошадям отдохнуть. Путешественники собирались скрыться за горами, торчащими из-за горизонта на западе. Погони пока не было — за спиной на многие мили растянулась пустая равнина.
После полудня въехали в край низких холмов и оврагов, стала попадаться тощая растительность и низкорослые деревья. Казалось, нетронутая целина Азритских равнин от скуки решила слегка разнообразиться. Голодные лошади на ходу пытались сорвать лист кустарника или пучок сухой травы. Пирог с мясом был давно съеден.
К вечеру пейзаж изменился еще больше, и путешественники поняли, что подъезжают к краю Азритских равнин.
Подножия гор они достигли еще до наступления темноты. Между двумя скалами — выходом горных пород на поверхность — разбили лагерь. Место для привала было отличное: скалы защищали от ветра, а рядом раскинулась покрытая травой лужайка. Расседланные лошади сразу же бросились объедать молодые побеги.
Дженнсен распаковывала вещи и доставала припасы, а Себастьян рыскал вокруг в поисках дров для костра. Вскоре он принес кучу длинных сухих веток, порубил их боевым топором и развел огонь рядом со скалой, там, где его будет труднее заметить. Потом он заботливо положил попону на плечи Дженнсен. Сидя у разгорающегося костра, она нанизывала на прутья кусочки соленой свинины и раскладывала их на камни вокруг огня. Себастьян уселся рядом.
— Трудно было добраться до дома Алтеи? — спросил он после долгого молчания.
Дженнсен вспомнила, что в суматохе последних двух дней так и не рассказала ему о событиях, произошедших за время его пребывания в тюрьме.
— Мне нужно было пройти через болото, и я прошла.
Ей совершенно не хотелось рассказывать о трудностях, страхах, битве со змеей, о том, как она чуть не утонула. Все осталось в прошлом. Главное — она победила. Себастьяну в ожидании пыток и смерти пришлось гораздо хуже. А Алтея и вовсе была вечным узником трясины.
— Болото, — задумчиво сказал Себастьян. — Интересное место… Должно быть, там лучше, чем в этом пронизывающем холоде. За всю свою жизнь я ни разу не был в болоте.
— Значит, на твоей родине, в Древнем мире, гораздо теплее?
— Да нет, зимой бывает холодно, однако, конечно, не так, как здесь. Случается, идет дождь. Но снегопадов и такого пронизывающего холода, как в Новом мире, не бывает. Не представляю, как может возникнуть желание здесь жить…
Дженнсен с трудом могла представить зиму без снега и холода. Она была озадачена самой возможностью существования такой зимы.
— Где же еще нам жить? У нас нет выбора.
— Понимаю, — коротко заметил он.
— Зима уже на исходе. Ты и не заметишь, как придет весна, вот увидишь.
— Надеюсь… Уж лучше оказаться в Очаге Владетеля… ты недавно упоминала об этой земле… чем на этих промерзших пространствах.
— Я упоминала? Никогда я не говорила ни о каком Очаге Владетеля.
— Да говорила же, говорила. — Себастьян мечом придвинул дрова поближе друг к другу, чтобы разгорелось пламя. — Во дворце, как раз перед поцелуем.
Сноп искр взлетел в темноту. Дженнсен протянула к огню руки, согревая пальцы над весело играющим пламенем.
— Не помню.
— Ты же сказала, что там была Алтея.
— Где?
— В Столпах Творения.
Дженнсен засунула руки под плащ, ее удивленный взгляд остановился на Себастьяне.
— Нет, этого я не говорила. Алтея рассказывала мне вовсе не о землях, которые посещала.
— А о чем же она тогда рассказывала?
Дженнсен неопределенно махнула рукой, явно не собираясь отвечать на вопрос.
— Да просто так болтала, ничего особенного. — Дженнсен убрала с лица прядь рыжих волос. — Столпы Творения — это такая местность?
Кивнув, Себастьян перемешал мечом белые от жара угли.
— Иначе ее называют Очаг Владетеля.
— И что это значит?
Себастьян пристально взглянул на спутницу:
— Представь себе очень сильную жару. О такой иногда говорят: сегодня жарко, как в очаге Владетеля. Именно поэтому в народе так называют местность, которая на самом деле носит имя Столпы Творения.
— Ты там был?
— Шутишь? Я не знаю ни одного человека, который бы побывал там. Страшное место!.. Некоторые полагают, что это действительно царство Владетеля, в котором нет ничего, кроме смерти.
— А где оно находится?
Себастьян мечом указал на юг:
— Это пустынное место в глубине Древнего мира. Люди часто очень суеверны в отношении таких заброшенных мест.
Дженнсен следила за игрой пламени, пытаясь мысленно свести все воедино. Что-то неправильное, волнующее было во всем этом разговоре.
— А почему оно называется Столпы Творения?
Себастьян недовольно пожал плечами:
— Говорят, это необитаемое место… — Он замолк.
— А если там никто не был, то откуда все это известно?
— Когда-то были люди, ходившие туда, или по крайней мере побывавшие поблизости. Они-то и поведали об этой земле. Ползли слухи, сведения накапливались. Это место — аналог ваших Азритских равнин…
— Азритских равнин?
— Да, там пустынно, как на Азритских равнинах, но всегда стоит жуткая жара. По окраинам этой бесплодной земли пролегает несколько торговых путей. Без специальной одежды, защищающей от палящего солнца и постоянных ветров, очень быстро изжаришься живьем. И без воды долго не протянешь.
— И такая пустыня называется Столпами Творения?
— Нет, это лишь начало пути. Чтобы попасть туда, нужно пройти сквозь эту пустыню, а там, в ее сердце, находится широкое ущелье, в котором еще жарче, просто смертельно жарко. Как в очаге Владетеля…
— Так почему же все-таки ее называют Столпами Творения?
Носком сапога Себастьян отправил обратно в пылающее сердце костра выкатившиеся из него угольки.
— Говорят, на дне ущелья находятся высоченные каменные столпы. В честь этих вздымающихся каменных глыб и называется вся эта земля.
Дженнсен перевернула прутики с соленой свининой:
— Тогда название имеет смысл.
— Мне доводилось видеть нечто подобное, но в других местах и гораздо меньшего размера. Стоят неровные каменные башенки. Будто столбики монет на столе… — Голос Себастьяна чуть дрогнул. — Говорят, там такое ощущение, словно весь мир вздыбился в знак благоговения перед Создателем. Некоторые полагают, что это святое место. Но поскольку там удушающе жарко, многим приходит на ум, что оно сотворено не одним Создателем. Каким-то образом оно связано и с Владетелем. Потому и Очаг… Кстати, помимо жары есть и другие причины не соваться туда. Говорят, там место потустороннего столкновения.
— Созидание и разрушение, жизнь и смерть — вместе?
Себастьян смотрел на Дженнсен, в его глазах плясали отблески пламени.
— Таковы слухи…
— Иначе говоря, люди считают, что это смертельное место пытается поглотить мир жизни?
— Смерть всегда идет по пятам жизни. Брат Нарев учит, что зло в человеке притягивает тень Владетеля. Если мы вступим на путь зла, то привнесем его силу в мир жизни, и Владетель получит возможность свалить Столпы Творения, и мир рухнет.
Холод этих слов пробрал Дженнсен до костей, будто к ней прикоснулась рука смерти. Будто ведьма наложила на нее тайное злое заклинание… Дженнсен не раз слышала от матери, что ведьмы никогда не открывают своих знаний, всегда утаивая самое важное.
Было совершенно непонятно, зачем Алтея мимоходом назвала ее, Дженнсен, одним из Столпов Творения. Тем не менее девушка была совершенно уверена: Алтея посеяла в ее голове этот росток — Столпы Творения — с вполне определенной целью. Вот только какова эта цель?..
— А что случилось с Алтеей? Почему она не смогла помочь тебе?
Вздрогнув, девушка отбросила тягостные мысли. Перевернула прутики с соленой свининой — она оказалась совершенно готовой, — прикинула, как точнее ответить на поставленный вопрос.
— Алтея сказала, что однажды, когда я была маленькой, она уже попыталась мне помочь. Даркен Рал узнал об этом и отомстил ей. Он лишил ее дара. Теперь, даже захоти она, у нее нет возможности помочь мне, используя магию.
— Похоже, сам того не понимая, Даркен Рал выполнил работу Создателя.
От удивления Дженнсен отпрянула:
— Что ты имеешь в виду?
— Имперский Орден стремится убрать из мира магию. Брат Нарев говорит, что мы выполняем работу Создателя, ведь магия — это зло.
— А ты как думаешь? Неужели ты тоже полагаешь, что дар Создателя может обернуться злом?
— Весь вопрос в том, как магия используется! — Бесстрастный взгляд Себастьяна остановился на Дженнсен, но за бесстрастием скрывалась ярость. — Разве магия используется для помощи людям? Разве помогает детям Создателя в преодолении трудностей? Нет! Ею пользуются исключительно в корыстных целях. Взгляни хотя бы на Дом Рала. Разве он существует для блага людей? Или для пыток и смерти?
Последний вопрос прозвучал скорее как утверждение, которое Дженнсен не смогла бы опровергнуть, даже если бы пожелала от всей души.
— Похоже, Даркен Рал выполнил работу Создателя, милосердно освободив Алтею от магии, — повторил Себастьян.
Дженнсен положила голову на колени, слушая, как шипит поджаренная свинина. Алтея вовсе ни считала, что расправа над ней была милосердием. Наоборот, ей было мучительно больно остаться с одним лишь даром пророчества.
Мать Дженнсен научила дочь рисовать Благодать и говорила, что дар дается Создателем. В верных руках Благодать тоже была магией. Даже несмотря на отсутствие дара у Дженнсен, этот волшебный символ несколько раз защитил ее. Конечно, люди могут совершать злые поступки, но девушке совсем не нравилась мысль, будто дар — это зло. Дар — это чудо!..
Она мягко попыталась высказать свое мнение:
— Ты рассказывал, что императору Джеганю помогают колдуньи — сестры Света, живущие при его дворе. Они ведь используют магию. Если магия — зло, то как же…
— Они используют магию в наших целях, — резко сказал Себастьян. — И однажды она будет уничтожена во всем мире.
— Но какой смысл? Если вы верите, что магия — зло, то почему позволяете себе пользоваться ею?
Себастьян проверил готовность свинины на ближайшем прутике, снял кусок кончиком ножа.
— Люди убивают друг друга мечами и ножами. Пожелай мы уничтожить мечи и ножи, чтобы остановить убийства, вряд ли бы мы добились поставленной цели одними словами. Отобрать ножи и мечи можно только силой, встав на защиту добра, остановив сумасшествие насилия. Зло прилипчиво. Мы должны использовать мечи и ножи в борьбе с этим злом. Только так восторжествует мир. Если не станет убийств, страсти людей остынут, и Владетель будет вынужден покинуть их сердца.
Дженнсен отрезала кусочек шипящего мяса и подула на него:
— И в этих же целях вы используете магию?
— Именно! — Себастьян прожевал свинину и, застонав от наслаждения, проглотил. — Мы хотим очистить мир от магии, но в борьбе за это нам приходится использовать ее, в противном случае мы попросту проиграем.
Дженнсен тоже откусила сочный кусок и мычанием выразила свое согласие с мнением спутника о вкусе мяса. А проглотив, сказала:
— Брат Нарев и император Джегань тоже считают, что ножи и мечи — зло?
— Конечно, ведь предназначение этих предметов — калечить и убивать. Естественно, речь идет не о ножах для резки хлеба, а об оружии и, следовательно, орудиях зла. В конечном счете люди освободятся от бед, связанных с насилием, и тогда убийство и смерть останутся в прошлом.
— Ты хочешь сказать, что оружия не будет даже у солдат?
— Нет, солдаты должны быть всегда вооружены — для защиты свободных и миролюбивых людей.
— А разве люди не могут защитить себя сами?
— От чего? Смертоносное оружие будет только у солдат.
Дженнсен недоверчиво наклонила голову:
— Солдаты запросто убили мою маму. Могли убить и меня.
— Это были солдаты зла. Наши солдаты сражаются только за добро, защищая людей, но не порабощая их. Когда мы разгромим войска Д’Хары, наступит мир. И тогда… — Себастьян нагнулся к Дженнсен. — Разве ты не понимаешь? В конечном счете, когда исчезнет магия, то и оружие уже не понадобится. К убийствам и преступлениям приводят страсти развращенных людей, имеющих доступ к оружию.
— У солдат тоже имеются страсти.
Он рубанул рукой воздух:
— Только не у тех, кто хорошо обучен и находится под командой толковых офицеров.
Дженнсен посмотрела на мерцающие звезды.
Да-а, мир, который нарисовал Себастьян, манил к себе. Но если его утверждения истинны, а магия в руках Ордена используется в благих целях, то, значит, сама по себе она ни плоха ни хороша. И принесет ли она вред или нет, зависит исключительно от намерений. Однако спросила Дженнсен о другом.
— И что же это будет за мир — без магии?
На лице Себастьяна заиграла мечтательная улыбка.
— Все будут равны. Ни у кого не будет нечестно полученных преимуществ. — Кончиком ножа он снял с прутика новый кусок мяса. — Все станут работать вместе, потому что будут поставлены в равные условия. Никто не будет при помощи магии пользоваться плодами чужих трудов. К примеру, ты получишь возможность жить, не прячась от магии лорда Рала.
Алтея утверждала, что Ричард Рал родился с даром такой силы, какой за последние тысячи лет ни у кого не было. И он подобрался к Дженнсен гораздо ближе, чем это удалось Даркену. И он подослал людей, убивших ее мать…
— Ты не освободишься от Ричарда Рала, пока не уничтожишь его, — заключил Себастьян тихим голосом.
Взгляд Дженнсен остановился на нем.
— А почему я? Почему сражаются против него все, а уничтожить должна именно я?
Но прежде чем девушка задала вопрос, перед нею уже был ужасный ответ.
— Да ладно, — сказал Себастьян, вновь наклоняясь к ней. — Я имел в виду, что ты не освободишься от лорда Рала до тех пор, пока он жив.
Он отвернулся и взялся за бурдюк с водой. Пока он пил, Дженнсен не сводила с него глаз, а потом решила сменить тему.
— Капитан Лернер сказал, будто лорд Рал женился.
— На Исповеднице, — заметил Себастьян. — Если Ричард Рал хотел найти подругу по злым делам, то он ее нашел.
— А что ты о ней знаешь?
— Немного. Лишь то, что слышал от императора. Могу рассказать, если хочешь.
Дженнсен кивнула и сняла с прутика очередной кусок свинины. Она ела, наблюдая, как пляшут в глазах спутника отсветы пламени, а Себастьян начал рассказ.
— Между Древним миром, на юге, и Новым, на севере, тысячи лет существовал барьер, покуда лорд Рал не разрушил его и не захватил наших людей. Судя по всему, незадолго до рождения твоей матери Новый мир распался на три государства. На западе лежала Вестландия, на востоке — Д’Хара, а между ними Срединные Земли. После убийства отца и захвата власти Ричард Рал разрушил границы, разделяющие страны Нового мира. Срединные Земли — жуткое государство, в котором огромное влияние имеет магия. Там живут Исповедницы. Управляет страной Мать-Исповедница. Император Джегань рассказывал, что в юности она была столь прекрасна, сколь и беспощадна.
По спине Дженнсен пробежали мурашки.
— А ты знаешь, кто такие эти Исповедницы? — спросила она. — Что означает само слово?
Придерживая одной рукой бурдюк, Себастьян упер другую в колено.
— Не знаю ничего, за исключением того, что Исповедница обладает даром пугающей силы. Одно ее легкое прикосновение сжигает разум человека, и тот превращается в нерассуждающего раба.
Дженнсен слушала страшный рассказ, затаив дыхание.
— И люди всегда делают то, что она говорит? Просто потому, что она прикасается к ним?
Себастьян передал ей бурдюк:
— Исповедница касается их злой магией. Император Джегань рассказывал, что ее магия столь сильна, что прикажи она порабощенному человеку умереть на месте, он так и поступит.
— Он что… убьет себя прямо у нее на глазах?
— Нет. Просто упадет замертво, потому что она так сказала. Например, сердце остановится или что-нибудь еще в этом роде.
Дженнсен была настолько потрясена услышанным, что отложила бурдюк и поплотнее завернулась в попону. Все новости о лорде Рале нагоняли на нее тоску и страх. Хотя ни одна новость теперь не может быть ужасней давнего знания о том, что сводный брат, убив собственного отца, продолжил фамильное занятие — охоту на сестру.
Они доели, проверили лошадей, и девушка, не снимая плаща, свернулась калачиком в спальном мешке. Ей очень хотелось заснуть, чтобы обнаружить утром, что все происходящее было всего лишь дурным сном. Или вообще не просыпаться…
Поскольку сегодня рядом горел костер, Себастьян больше не согревал спутницу своей спиной, и Дженнсен обнаружила, что ей не хватает этого тепла. Себастьян сразу заснул, а девушка глядела на огонь. Ее мучили тревожные мысли.
Она вспоминала погибшую мать. Мамы нет, и дома больше нет. Дом всегда был около мамы, куда бы ни заносила их судьба. Наверное, мама сейчас наблюдает за нею из мира мертвых вместе с другими добрыми духами. Наконец-то она обрела покой и счастье…
При мысли об Алтее Дженнсен почувствовала глухую боль. Ну почему на долю всех, кто оказался связан с девочкой, появившейся на свет двадцать лет назад, выпали одни страдания! Мать погибла из-за того, что родила ее, совершив тем самым преступление. Латею убили безжалостные кводы неведомо за что. Алтею навеки изувечили за одну лишь попытку защитить малышку. Фридрих стал почти пленником, и его жизнь лишена многих радостей…
Дженнсен вспомнила наслаждение от поцелуя Себастьяна. Алтея и Фридрих потеряли саму возможность наслаждаться друг другом. А будет ли еще такая возможность у нее, Дженнсен? Не запер ли ее лорд Рал в своего рода тюрьму, в лабиринт бесконечного бегства?
Она размышляла о том, что сказал Себастьян: не будет у нее свободы, пока не исчезнет Ричард.
Дженнсен посмотрела на спящего Себастьяна, так неожиданно ворвавшегося в ее жизнь. При первой встрече, да и потом тоже, ей и в голову не приходило, что все это может закончиться поцелуем.
Растрепанные светлые волосы в свете костра приобрели золотой оттенок, лицо казалось таким родным и близким.
Но какое будущее их ждет?
На этот вопрос Дженнсен ответа найти не могла. Она не знала, значил ли что-нибудь поцелуй и куда все это может привести их. Она сомневалась в том, что сама хочет продолжения. Ибо не была уверена в Себастьяне и боялась, что не захочет он.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:46 | Сообщение # 22

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 32
Остались позади земли, лежащие на границе Азритских равнин. Началось тяжелое путешествие по глубокому снегу и сколькому камню, постепенно, неуклонно, вверх, в страну гор.
Себастьян согласился сопровождать Дженнсен в Древний мир. Без Себастьяна мечте оказаться в безопасности и на свободе вряд ли удастся осуществиться.
Он рассказал Дженнсен, что за цепью гор, покрытых непроходимыми лесами, простирается западная окраина Д’Хары. По этой земле и проходит путь в Древний мир. Они пойдут, затерянные среди гор, на юг, по направлению к далекой свободе.
В горах царила суровая непогода. Пришлось несколько дней идти пешком, чтобы не замучить лошадей. Расти и Пит были давно не кормлены, а под толстым слоем снега было слишком трудно добыть хоть какую-нибудь траву. Их густая по-зимнему шерсть свисала клочьями. Но по крайней мере они были живы.
То же самое можно было сказать и про самих путешественников.
В один из дней чистое небо после полудня затянуло зловещими тучами, и посыпался снег. К счастью, путники очень скоро вышли к небольшой деревне. Там и переночевали, поставив лошадей в стойло, где бедные животные наконец-то получили долгожданный овес и отдых. В деревне не было таверны. За несколько медных пенни Себастьян и Дженнсен обрели ночлег на сеновале. После долгих дней, проведенных на открытом воздухе, сеновал показался Дженнсен дворцом.
Утро принесло бурю с ветром и снегопадом. К тому же снег шел вперемешку с дождем. В таких условиях пускаться в путь было не только страшно, но и попросту опасно. Девушка была рада, что лошади смогут еще постоять в стойле и подкормиться. Так и получилось. Лошади действительно ели и отдыхали, а Дженнсен и Себастьян рассказывали друг другу истории из своего детства.
Они пустились в путь по дорогам — в такую погоду путешественников было мало. Себастьян, всегда бывший осторожным и осмотрительным, посчитал, что так безопаснее. Дженнсен, которой уверенность придавал нож на поясе, тоже считала, что лучше проехать по дороге, чем двигаться по незнакомой местности, покрытой толстым снежным одеялом. Пересечь эту страну было трудным делом, иногда даже опасным, а преодолеть горный хребет, окружавший ее — практически невозможным.
В один из вечеров, когда Дженнсен начала строить шалаш, сплетая молодые деревца и покрывая их ветками бальзамина, Себастьян вернулся в лагерь, задыхаясь от усталости и с руками, залитыми кровью.
— Солдат, — с трудом переводя дыхание, пояснил он. Дженнсен понимала, что может означать появление поблизости солдата.
— Но как им удалось напасть на наш след? Как?..
Себастьян отвернулся в ответ на ее неистовое, яростное возмущение.
— Нас преследует одаренный, — он тяжело вздохнул. — Тогда во дворце тебя видел волшебник Натан Рал.
Но ведь это не имело никакого значения!.. Для имеющего дар Дженнсен была дырой в мире. Как же тогда он мог ее преследовать?
— По снегу нас выследить не трудно, — ответил Себастьян на невысказанный вопрос.
Ах да, снег, ну конечно!.. Дженнсен смиренно кивнула — ярость превратилась в страх.
— Один из квода?
— Я не уверен. Но солдат д’харианский. Он появился неизвестно откуда. Мне пришлось вступить в схватку. Я убил его. Теперь нам надо спешить, неподалеку могут оказаться и другие.
Дженнсен была слишком напугана, чтобы спорить. Придется спасаться бегством. Думая о человеке, появившемся из темноты, она принялась помогать Себастьяну оседлать лошадей. Вскочив на коней, они понеслись вперед настолько быстро, насколько позволяла опускающаяся ночь.
Через некоторое время пришлось дать лошадям отдых и пойти дальше пешком. Себастьян был уверен, что им удастся оторваться от преследователей. Снег делал ночь светлой, несмотря на облака, то и дело заслонявшие месяц, и с дороги было сбиться трудно.
К следующему вечеру они были настолько истощены, что, несмотря на опасность ареста, были вынуждены остановиться. Спали сидя, рядом друг с другом у небольшого костра, прислонившись спинами к упавшему дереву.
День следовал за днем, а преследователи так и не появлялись. Дженнсен стало немного спокойнее. Она поняла, что так просто их не поймаешь.
Наступили солнечные дни, двигаться стало легче. Однако именно хорошая погода и доставляла Дженнсен массу волнений: следы на снегу могли помочь преследователям догнать беглецов.
Они задерживались на проезжих дорогах, которые приходилось пересекать, — чтобы сбить с толку и запутать солдат.
А потом снова пошли снежные бури. Путники с трудом двигались вперед, стараясь не обращать внимания на снег и ветер. Пока они различали перед собой дорогу и могли переставлять ноги, ничто не могло заставить их остановиться — ведь снег, их союзник, быстро заметал следы. Опыт всей жизни подсказывал Дженнсен, что по такой непогоде выследить их просто невозможно. И вновь у беглецов появилась надежда, что удастся выскользнуть из аркана, уже почти обвившего их шеи.
Они выбирали дороги и тропинки случайным образом. Дженнсен радостно встречала каждую развилку, потому что она предоставляла преследователям еще одну возможность ошибиться. А когда беглецы проходили по бездорожью, падающий снег заметал следы, и никто уже не смог бы узнать, куда они держат путь.
Дженнсен очень ослабла, но несмотря на это, дышалось ей гораздо легче, чем несколько дней назад.
Путешествие было изнуряющим, и, казалось, давно скрывшая следы беглецов погода никогда не смилостивится над ними, однако это произошло. После полудня ветер наконец приутих, и тихий зимний день засиял во всей своей красе. Беглецы нагнали бредущую по дороге женщину. Поравнявшись с ней, Дженнсен увидела, что та несет тяжелый груз.
Погода все улучшалась, однако с неба еще продолжали падать крупные снежинки. Сквозь просветы облаков проглядывало солнце, окрашивая серый день волшебной позолотой.
Женщина услышала шаги, отступила на обочину, подняла руку:
— Помогите мне, пожалуйста!
Дженнсен показалось, что женщина несет маленького ребенка, завернутого в одеяло.
По выражению лица своего спутника Дженнсен поняла, что Себастьян собирается пройти мимо. Он бы наверняка сказал, что нельзя останавливаться, когда на хвосте у тебя убийцы, когда по пятам следует волшебник Рал. Но девушка была уверена, что за последнее время им удалось уйти от преследователей далеко.
Заметив, что Себастьян искоса поглядывает на нее, Дженнсен не дала ему возможности высказать свои соображения.
— Как будто это Создатель направил нас на помощь несчастной женщине, — воскликнула она.
Убедили ли Себастьяна ее слова или он просто не рискнул обсуждать намерения Создателя, Дженнсен не знала, однако он тотчас остановил лошадь, спрыгнул на землю и взял поводья обеих лошадей. Дженнсен соскользнула с Расти и, утопая в глубоком снегу, подошла к женщине.
Та протянула свой сверток, как будто надеялась, что он сам все объяснит. Казалось, в отчаянии она была готова принять помощь от самого Владетеля. Дженнсен отогнула уголок белого одеяла и увидела мальчика лет трех-четырех, его спокойное личико было покрыто красными пятнами, глаза закрыты. Он явно горел в лихорадке.
Девушка взяла сверток из рук женщины. Та была одних с Дженнсен лет, но выглядела сильно истощенной, испуганной и обеспокоенной.
— Не знаю, что с ним, — чуть не плача сказала женщина. — Так внезапно заболел…
— Что вы здесь делаете с ним в такую погоду? — спросил Себастьян.
— Два дня назад муж ушел на охоту. В ближайшие несколько дней не вернется. Не могу же я просто так сидеть и ждать.
— И что вы собираетесь делать? Куда идете?
— К Рауг’Мосс.
— Куда-куда? — переспросил Себастьян.
— К целителю, — прошептала Дженнсен.
Женщина нежно коснулась рукой щеки ребенка. Глаза неотрывно смотрели на его личико. Наконец она подняла взгляд на путников.
— Помогите мне довезти его. Боюсь, ему становится хуже.
— Не знаю, сможем ли мы… — засомневался Себастьян.
— Это очень далеко? — резко оборвала его Дженнсен.
Женщина показала на дорогу:
— Вам по пути, недалеко.
— Насколько недалеко? — спросил Себастьян.
Женщина не выдержала и разрыдалась:
— Не знаю. Я надеялась, дойду за день, но вижу, что до темноты не успею. Боюсь, это дальше, чем я смогу дойти. Пожалуйста, помогите мне!
Улыбнувшись, Дженнсен посмотрела на спящего мальчика:
— Не волнуйтесь, мы обязательно поможем.
Незнакомка сжала руку девушки:
— Извините, что причиняю вам беспокойство.
— Перестаньте. На лошади ехать не трудно.
— Не можем же мы оставить вас здесь с больным ребенком, — согласился и Себастьян.
— Когда я заберусь на лошадь, подайте мне мальчика, — сказала Дженнсен, возвращая ребенка в руки матери.
Оказавшись в седле, девушка протянула руки. Мать на мгновенье задумалась, опасаясь расставаться с ребенком, но затем передала его. Дженнсен положила спящего мальчика на колени, удостоверилась, что ему удобно и безопасно. Тем временем Себастьян подал руку матери и помог ей устроиться у себя за спиной. Двинулись в путь. Женщина крепко держалась за Себастьяна, но глаза ее неотрывно следили за Дженнсен и мальчиком.
Девушка поехала вперед, чтобы мать смогла видеть незнакомку и ребенка. Она гнала Расти по глубокому снегу, переживая, что ребенок не спит, а находится без сознания. Лихорадка есть лихорадка…
Над дорогой снова закружилась поземка, приближались сумерки, а путешественники все скакали и скакали. Переживания за ребенка и желание помочь делали дорогу бесконечной. За каждым холмом, за каждым поворотом снова и снова оказывался лес. Дженнсен начала беспокоиться, что если лошади продолжат бешеную скачку по глубокому снегу, то непременно падут. Раньше или позже придется замедлить движение, чтобы дать им отдохнуть.
Приближалась развилка. Сзади послышался свист Себастьяна. Дженнсен обернулась.
— Туда, — закричала женщина, показывая направо, куда уходила узкая цепочка следов.
Дженнсен повернула Расти направо. Дорога пошла вверх по склону. Здесь, на склоне горы, стояли огромные деревья, их нижние ветви росли высоко над головами путников, закрывая свинцовое небо. Впереди лежала снежная целина, и лишь узкий пунктир следов указывал путникам дорогу через лес, под скалистыми выступами каменных стен и по облегчавшим путь каменным уступам.
Дженнсен убедилась, что мальчик спит. Вокруг не ощущалось человеческого присутствия. После дворца, болота Алтеи и Азритских равнин девушке было очень спокойно в этом лесу. Себастьяну же, наоборот, леса не нравились. И снег он тоже не любил. Дженнсен же всегда очаровывали мир и покой, священная тишина заснеженной чащи.
Впереди показался дымок. Похоже, близился конец пути.
Обернувшись на мать, Дженнсен убедилась в правильности вывода. Когда путники достигли гребня горы, они увидели несколько деревянных строений, расположившихся вдоль поросшего лесом склона.
На расчищенном участке, огороженном плетнем, стоял сарай. Рядом, в загоне, топталась лошадь. Вдруг она подняла голову и приветственно заржала. Расти и Пит фыркнули в ответ. Дженнсен свистнула в два пальца, и Расти ринулась через сугробы к небольшой хижине, ближайшей к вершине и единственной, из трубы которой шел дымок.
Не успели они подъехать ближе, как дверь открылась. Из домика навстречу путникам вышел мужчина средних лет в накинутом на плечи льняном плаще. Его лица, закрытого от холода капюшоном, Дженнсен разглядеть не удалось.
Мужчина взял Расти под уздцы.
— Мы привезли больного мальчика, — сказала Дженнсен. — Вы случайно не целитель?
— Заносите его в дом, — кивнул мужчина. Мать ребенка уже соскользнула с лошади и стояла около Дженнсен, готовая принять ребенка на руки.
— Спасибо Создателю, вы дома…
Целитель, успокаивающе положив руку женщине на плечо, проводил до двери.
— Можете поставить лошадей вместе с моей, а потом заходите в дом, — сказал он Себастьяну.
Тот поблагодарил и повел лошадей в загон. Дженнсен пошла к избушке.
В свете угасающего дня она так и не разглядела лицо незнакомца.
Хоть и было глупо надеяться, она знала, что это Рауг’Мосс, и он мог бы ответить на ее вопрос.
Глава 33
Очаг занимал в хижине почти всю стену с правой стороны. На дверях, ведущих в соседние комнаты, висели грубые холщовые занавески. На полке стояла лампа. Глядя на нее, приходилось выбирать объяснение: то ли полка неровная, то ли лампа перебрала лишнего. В очаге потрескивали дубовые дрова. Приятно пахло дымком, комнату освещали отблески веселого пламени. Над огнем, чуть сдвинутый в сторону, висел черный от сажи чайник. Оказавшись в теплой комнате после стольких дней, проведенных под открытым небом, Дженнсен сразу почувствовала, что ей жарко.
Целитель положил мальчика на один из соломенных тюфяков, лежащих вдоль стены напротив очага. Мать присела неподалеку, наблюдая, как он разворачивает одеяло. Тем временем Дженнсен тщательно изучала в окно деревеньку — хотела удостовериться в отсутствии неожиданностей. Из труб не шел дым, следов на ровном снегу тоже не было. Однако судить об отсутствии людей по этим признаком было трудно.
Дженнсен прошлась по комнате, обошла грубо сколоченный стол, стоявший посередине, протянула руки к очагу. Отсюда были видны две маленькие комнаты. В них лежали тюфяки, на гвоздях висело кое-что из одежды, людей не было. Рядом с дверными проемами стояли сосновые шкафы.
Мать больного мальчика принялась напевать ему что-то тихое и спокойное. Целитель быстро прошел к шкафу и достал оттуда несколько глиняных фляг.
— Пожалуйста, принесите огня для лампы, — попросил он, расставляя фляги на столе.
Дженнсен отщипнула лучинку от полена, подержала в огне очага, пока та не загорелась. Девушка зажгла лампу и поставила на место ламповое стекло. Целитель насыпал в белую чашку порошок из глиняных фляг — по щепотке из каждой.
— Как мальчик? — шепотом спросила Дженнсен.
— Плох, — ответил он.
Дженнсен поправила фитиль:
— Могу я чем-то помочь?
Целитель закупоривал очередную флягу.
— Если не трудно, принесите мне ступку и пестик. Они лежат в буфете, по центру.
Дженнсен достала массивную каменную ступку и пестик, поставила на стол перед лампой. Целитель добавил в чашку порошок горчичного цвета. Он был так увлечен своей работой, что забыл скинуть плащ. Но теперь капюшон был снят, и Дженнсен смогла хорошенько рассмотреть его.
Лицо целителя, в отличие от волшебника Рала, не притягивало взгляд. Не было ничего странного ни в его круглых глазах, ни в прямых бровях, ни в приятной линии рта, почему-то показавшегося Дженнсен знакомым. Целитель показал на бутылку из рифленого зеленого стекла.
— Вы не могли бы растереть кое-что?
Он пошел куда-то в угол и достал с полки коричневую глиняную кастрюлю. Дженнсен раскрутила проволоку, державшую крышку, и со скрежетом откупорила бутылку. Внутри находились мелкие кружочки. Впрочем, нет, не совсем кружочки… нечто темное и плоское, странное, будто высушенное. При свете лампы их удалось разглядеть получше, и… пораженная Дженнсен слегка потрясла бутылку: казалось, ее наполнили маленькими Благодатями.
Как и на магическом символе, на них были два круга, вписанный и описанный, и квадрат. Однако удивительное сходство было неполным: кружочки напоминали звезду, отличавшуюся от тех, что обычно рисовали на Благодати.
— Что это? — спросила Дженнсен.
Целитель снял плащ и засучил рукава простой рубашки.
— Высушенные сердцевинки горной розы. Ее еще зовут розой лихорадки. Правда, симпатичные крошки? Уверен, вам доводилось их видеть — самых разных цветов, в зависимости от местности, в которой растут. Однако самые распространенные — красные, цвета румянца. Неужели ваш муж никогда не приносил вам букетик горных роз?
Дженнсен почувствовала, как вспыхнуло лицо.
— Он мне не муж, мы просто путешествуем вместе. Друзья, не более того.
— Да, — просто сказал знахарь, не выказав ни любопытства, ни удивления. — Смотрите: вот здесь, здесь и здесь должны быть лепестки. Если у розы удалить лепестки и тычинки, а серединку высушить, то в конце концов она станет как раз такой.
Дженнсен улыбнулась:
— Похоже на маленькую Благодать.
Улыбнувшись в ответ, целитель кивнул:
— И, как Благодать, она может исцелить, но может и принести смерть.
— Как такое возможно?
— Если добавить мальчику в питье одну перемолотую сердцевинку, то он сможет справиться с болезнью. А от нескольких можно заболеть лихорадкой.
— Неужели? — Дженнсен наклонилась над столом.
Целитель поднял кверху палец:
— Если взять две дюжины или, для пущей уверенности, три десятка, то это окажется уже не лекарство. Исход болезни будет смертельным. Именно по этой причине этот цветок называется розой лихорадки, — он хитро улыбнулся. — Подходящее имя для цветка, связанного с любовью.
Девушка раздумывала над его словами.
— А что будет, если съесть больше одной, но меньше двух дюжин? Возможен ли смертельный исход?
— Если размелете и добавите в чай десять или двенадцать штук, то свалитесь в лихорадке.
— И потом умрешь?
Озадаченное лицо Дженнсен вызвало у целителя улыбку.
— Нет, в этом случае лихорадка не будет столь сильной. Через день-два все пройдет.
Девушка внимательно посмотрела на бутылку, наполненную смертоносными маленькими Благодатями, и отставила ее.
— Если дотронетесь до нее, вреда не будет, — заметил целитель в ответ на ее нерешительность. — Действие цветка проявится, если съесть его. И в нашем случае один из них вместе с другими снадобьями поможет мальчику победить лихорадку.
Дженнсен позабавило собственное замешательство. Двумя пальцами она достала цветок, положила на дно ступки, где его сходство с Благодатью заметно поубавилось.
— Для бодрствующего взрослого я просто разминаю цветок между пальцев, — говорил целитель, наливая в чашку мед. — Но мальчуган мал и к тому же спит. Нужно, чтобы ему было как можно легче пить, поэтому разотрите цветок в пыль.
Дженнсен быстро растерла маленькую Благодать, и целитель добавил в чашку получившийся темный порошок.
Было интересно, что бы Себастьян сказал о подобном явлении. Не захочет ли брат Нарев искоренить эти розы, потому что они тоже могут нести смерть?
Пока Дженнсен возвращала на место ступку и пестик, целитель понес мальчику медовое питье. Вместе с матерью они принялись осторожно поить больного. Разбудить его не было возможности, и им приходилось понемногу вливать лекарство в рот, ждать, пока ребенок, не просыпаясь, проглотит, а потом наливать еще.
Тут в хижину ввалился Себастьян. В распахнувшуюся дверь были видны звезды. Потянуло сквозняком, отчего у Дженнсен пробежали по спине мурашки. Когда затихает ветер, а небо очищается от облаков, чаще всего это означает, что ночью будет пронизывающий холод.
Замерзший Себастьян сразу сунулся к очагу. Дженнсен подбросила полешко, чуть подвинула его кочергой, чтобы огонь занялся получше. Рука целителя все еще лежала на плече матери мальчика. Предоставив ей возможность допоить ребенка и повесив плащ на крючок у двери, хозяин подсел к Дженнсен и Себастьяну.
— Женщина с ребенком — ваши родственники? — спросил он.
— Нет, — ответила Дженнсен. Согревшись у огня, она тоже сняла плащ и положила его на скамейку у стола. — Мы встретились на дороге, она попросила о помощи. Мы просто подвезли ее.
— Ну что ж, — сказал целитель. — Сегодня мать и мальчик переночуют здесь. Ночью мне нужно будет понаблюдать за ним. — Он пристально посмотрел на нож, висящий на плясе Дженнсен. — Пожалуйста, поухаживайте за собой сами. У нас всегда в запасе тушеное мясо на случай, если забредет какой-нибудь путник. Сейчас уже поздно пускаться в путь. Располагайтесь на ночь в соседних хижинах. Они свободны, так что вы можете ночевать раздельно.
— Вот это подарок! — воскликнул Себастьян.
— Спасибо! — Дженнсен уже была готова сказать, что им подойдет и одна комната, но спохватилась: ведь сама недавно рассказала целителю, что они с Себастьяном не женаты.
Представив, как это будет выглядеть теперь, она решила ничего не менять. Ведь спать рядом с Себастьяном на открытом воздухе было естественно и непорочно, а в одной комнате это бы выглядело уже совсем по-другому. Да, несколько раз во время путешествия в Народный Дворец они ночевали в тавернах вместе. Но это было до того, как он ее поцеловал.
— Эта местность принадлежит Рауг’Мосс? — Дженнсен сделала рукой обводящий жест.
Целитель улыбнулся, будто в этом вопросе было что-то забавное, однако ответил серьезно.
— Несомненно. Это одна из нескольких небольших застав, или станций, на которых могут передохнуть путешественники, нуждающиеся в наших услугах.
— Мальчику повезло, что вы оказались дома, — заметил Себастьян.
Рауг’Мосс внимательно посмотрел ему в глаза:
— Если он выживет, я буду очень рад, что смог помочь ему. На этой станции всегда есть кто-нибудь.
— Почему? — спросила Дженнсен.
— Такие заставы, как эта, приносят Рауг’Мосс доход от обслуживания людей, не имеющих возможности пойти к другим целителям.
— Доход? Я думала, Рауг’Мосс помогают людям бескорыстно, а не с целью заработать.
— Мясо, тепло и крыша над головой не появляются по волшебству, только из-за того, что в них есть нужда. Мы рассчитываем, что люди, приходящие сюда за знаниями, на которые было потрачено достаточное время, внесут свой вклад в обмен на нашу помощь. А кроме всего прочего, если мы будем голодать, то как сможем помогать другим? Знаете ли, благотворительность по выбору — это благотворительность, но благотворительность по принуждению — всего лишь вежливое название рабства.
Естественно, целитель не имел в виду Дженнсен, однако эти слова больно ужалили девушку. Она всегда ожидала, что люди помогут ей, чувствовала, что имеет право на их помощь только потому, что в ней нуждается. Будто ее желание о помощи должно иметь для людей большее значение, чем их собственные интересы…
Себастьян, порывшись в кармане, вынул серебряную монету и протянул хозяину:
— Мы бы хотели внести свой вклад в обмен на вашу помощь.
Взглянув на нож Дженнсен, целитель ответил:
— В вашем случае в этом нет необходимости.
— Мы настаиваем, — сказала Дженнсен, испытывая жуткую неловкость, поскольку деньги, которыми она расплачивалась за еду, кров и заботу о лошадях, были взяты у мертвеца.
Кивнув, хозяин принял плату.
— Миски на полке справа. Позаботьтесь о себе сами, а мне нужно вернуться к мальчику.
Дженнсен и Себастьян сели на скамейку около грубо сколоченного стола и принялись за еду, наложив из большого котла по миске нежнейшей тушеной ягнятины. После пирогов с мясом, заботливо приготовленных Томом, ничего более вкусного они не ели.
— Временное неудобство превратилось в удачу, — тихо сказал Себастьян.
Дженнсен, бросив взгляд на противоположную сторону комнаты, где целитель и мать опять склонились над ребенком, пододвинулась к спутнику:
— О чем ты?
Он перевел на нее взгляд голубых глаз:
— Лошади хорошо поедят и отдохнут, да и мы тоже. Это даст нам преимущество перед преследователями.
— Ты думаешь, они догадались, куда мы направляемся? И снова идут по следу?
Себастьян с набитым ртом смог только пожать плечами. Прежде чем ответить, он огляделся.
— Не знаю, каким образом это у них получается, но они и раньше удивляли нас, верно?
Дженнсен пришлось согласиться, и она, кивнув, молча принялась за еду.
— Как бы то ни было, и мы, и лошади получили так необходимые нам всем еду и сон. Теперь мы сможем еще больше оторваться от них. Я рад, что ты напомнила мне о том, как Создатель помогает страждущим.
Тепло его улыбки согрело Дженнсен.
— Надеюсь, это поможет бедному мальчику.
— И я тоже, — сказал Себастьян.
— Нужно прибраться и узнать, не нужна ли им помощь. — Дженнсен положила в его ложку последний кусок ягнятины.
Когда он отставил пустую миску, Дженнсен накрыла его руку своей:
— Приятных снов!
Он кивнул и улыбнулся:
— Ложись в ближней хижине, а я — в следующей. Пойду разведу огонь, пока ты здесь прибираешься.
От улыбки Себастьяна девушке стало легко на душе. Убирая со стола, она посматривала, как он перешептывается с целителем. По тому, как тот закивал головой, ей стало ясно: Себастьян пожелал доброй ночи. Мать, сидевшая около ребенка, явно поблагодарила Себастьяна за помощь.
Дженнсен принесла ей миску с дымящимся мясом. Женщина вежливо, но безучастно приняла пищу, все внимание ее было поглощено спящим на коленях малышом. Целитель, в ответ на предложение Дженнсен поужинать, согласно кивнул и сел за стол. Девушка поставила перед ним миску с мясом.
— Очень даже ничего, несмотря на то, что я сам это приготовил, — сказал он с добрым юмором.
Дженнсен придвинула ему кружку с водой и хихикнула, соглашаясь с его выводом. Пока хозяин ел, девушка помыла миски в деревянной кадушке, потом подбросила несколько поленьев в очаг. Оттуда снопом вылетели искры. Дуб давал хороший жар, но без каминного экрана было много грязи. Взяв из угла метлу, Дженнсен замела в очаг золу и вылетевшие угли.
Когда в тарелке у целителя почти ничего не осталось, она присела рядом с ним на скамейку.
— Завтра мы уедем рано, и, если утром не встретимся, я хотела бы поблагодарить вас за помощь не только мальчику, но и всем нам, — тихо сказала она.
Мужчина не посмотрел на ее пояс, но по выражению его лица она поняла, что хозяин связывает их ранний отъезд с ножом. Дженнсен промолчала, не желая разубеждать его.
— Мы ценим ваш щедрый денежный взнос, — сказал целитель. — Он поможет нам в деле поддержки людей.
Дженнсен понимала — он просто тянет время, предоставляя возможность заговорить о том, что ее по-настоящему занимает. Наконец, она решилась:
— Я бы хотела узнать о человеке, который, как мне стало известно, живет вместе с Рауг’Мосс. Возможно, он даже целитель, хотя я и не уверена. Может, вы знаете что-нибудь о нем…
Целитель пожал плечами:
— Спрашивайте. Что знаю, расскажу.
— Его зовут Дрефан.
Впервые за вечер в глазах мужчины загорелся недобрый огонь.
— Дрефан был злобным ублюдком Даркена Рала.
Дженнсен пришлось приложить усилие, чтобы не показать, насколько ее поразила энергия, сквозившая в этих словах. Хозяин видел нож с буквой «Р», и, возможно, поэтому слова его приобрели такой тон. Тем не менее они прозвучали весьма и весьма выразительно.
— Об этом мне хорошо известно. Однако я должна разыскать его.
— Вы опоздали. — На лице хозяина расплылась довольная улыбка. — Магистр Рал защитил нас. — Целителя переполняла преданность.
— Не понимаю.
— Лорд Рал, новый лорд Рал, убил его… освободил всех нас от этого ублюдка, сына Даркена Рала.
Дженнсен.
Дженнсен сидела ошеломленная, ей казалось, что невидимые когти откуда-то из темноты сжимают ей горло.
— Вы вполне уверены? — только и смогла произнести она. — То есть вы уверены, что именно лорд Рал сделал это?
— Ходили какие-то приукрашенные рассказы о смерти Дрефана. Будто бы он погиб, служа народу Д’Хары… Однако я, как и большинство Рауг’Мосс, считаю, что Дрефана убил лорд Рал.
Дженнсен.
Приукрашенные рассказы…
Дженнсен почувствовала, как от страха сжалась грудь. Лорд Рал так близко к ней. Даркену Ралу не удалось найти Дрефана. Ричард Рал сумел это сделать. Ричард Рал и ее найдет.
Дженнсен сжала под столом дрожащие руки, надеясь, что лицо не выдаст ее переживаний. Очевидно, что целитель предан лорду Ралу. И девушка старалась не обнаружить своего истинного отношения — страха и отвращения.
Сдавайся.
И своей досады.
Сдавайся.
Знакомое слово эхом носилось вокруг, за скачущими мыслями, безнадежным страхом, усиливающимся отвращением, нарастающей досадой…

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:47 | Сообщение # 23

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 34
Дженнсен сидела на полу перед очагом, который развел Себастьян, и смотрела на пламя. Ее взгляд рассеянно скользил по мерцающим желто-оранжевым углям, которые время от времени отваливались от сложенных колодцем поленьев. Девушка смутно помнила прощание с целителем и матерью больного мальчика и едва осознавала, как тащилась по снегу в пустую хижину.
Она не знала, как долго сидела перед огнем, глядя в никуда. Дремотные неясные мысли без остановки скользили в мозгу. В своем безжалостном стремлении добраться до Дженнсен нынешний лорд Рал отнял у нее мать, лишив семьи и дома. Дженнсен скучала по матери каждой клеточкой тела, скучала так, что боль казалась невыносимой, и не было другого выхода, кроме терпения. Даже слез не осталось…
С тех пор как Алтея рассказала ей о Дрефане, Дженнсен мечтала найти этого сына Даркена Рала, своего сводного брата, дыру в мире. Она надеялась, что они смогут почувствовать кровную связь и, сражаясь вместе, сумеют найти решение своих проблем.
Теперь ей никогда не узнать, суждено ли было сбыться хоть одной их этих надежд.
Все планы рухнули. Ричард Рал убил Дрефана. Ричард Рал, без сомнения, убьет и ее, Дженнсен, когда найдет. А он ее найдет. Теперь она в этом не сомневалась. Теперь она знала это наверняка. Он ее найдет.
Дженнсен.
Неуправляемая буря чувств бушевала в ее сердце — от надежды до отчаяния, от ужаса до ярости.
Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht.
Она слышала голос сквозь поток мыслей, сквозь хаос эмоций, он шептал ей странные, знакомые и незнакомые, слова.
В конце концов все остальные чувства поглотил разгорающийся гнев.
Дженнсен. Сдавайся.
Она уже попробовала сделать все, что могла. Другого выхода нет. Лорд Рал лишил ее всякой надежды.
Теперь она знала, что надо делать.
Дженнсен встала, чувствуя странное умиротворение от принятого решения. Она набросила на плечи плащ и вышла навстречу ледяной бездушной ночи. Воздух был настолько холодным, что было больно дышать. Под ногами скрипел нетронутый снег, на котором оставались за спиной свежие следы.
Дрожа то ли от холода, то ли от чудовищности принятого решения, она постучала в дверь соседней хижины. Себастьян чуть приоткрыл дверь и, поняв, кто пришел, впустил ее. Дженнсен поспешила внутрь, к огню и теплу, которое окутало ее восхитительной волной и приняло в свои объятия.
Себастьян был без рубашки. По запаху мыла и перекинутому через плечо полотенцу она поняла, что он только что вымылся.
Вероятно, он оставил таз с горячей водой и в ее хижине, но она не обратила на это внимания.
Себастьян, застыв в напряженной позе, хмуро ждал объяснений того, что привело ее сюда; морщинки исчертили его лоб. Дженнсен подошла к нему так близко, что почувствовала тепло его тела, и, сжав кулаки, решительно посмотрела в его глаза.
— Я намерена убить Ричарда Рала.
Он спокойно принял ее решительный тон. Как будто все это время знал, что однажды она придет к нему с тем, чего не избежать. И молчал, ожидая продолжения.
— Теперь я знаю, что ты был прав, — сказала она. — Я должна уничтожить его, иначе никогда не буду в безопасности. Иначе никогда не смогу быть свободной и жить так, как хочу. Я — единственная, кто может это сделать, и должна это сделать.
Она не стала объяснять, почему должна убить лорда Рала именно она.
Себастьян схватил ее за плечо, пристально посмотрел в глаза:
— Будет трудно подобраться к такому человеку с намерением сделать то, что ты решила. Я уже говорил, у императора есть колдуньи. Они сражаются с целью положить конец правлению лорда Рала. Позволь, я сведу тебя с ними.
Дженнсен сосредоточилась скорее на самом решении, чем на его деталях. Она и не думала о том, как справиться со всеми теми, кто защищает лорда Рала. Она пока знала одно: ей нужно оказаться достаточно близко, чтобы совершить убийство. Тогда она ударит Ричарда кинжалом и скажет, как сильно его ненавидит, как хочет заставить его страдать за все, что он сделал. Она думала пока только о самом убийстве, а не о том, как подобраться к жертве. Но чтобы добраться до цели, нужно учесть все детали.
— Ты думаешь, эти женщины способны помочь мне?
Себастьян кивнул:
— Я бы не предложил их помощь, если бы так не думал. Я знаю разрушительную силу магии лорда Рала, я видел ее действие собственными глазами. Именно колдуньи помогли нам дать отпор. Конечно, магия не сможет сделать за тебя все, но, полагаю, они способны оказать неоценимую помощь.
Дженнсен выпрямилась и вздернула подбородок:
— Я с радостью приму любую поддержку, которую они смогут предложить.
Легкая улыбка тронула губы Себастьяна.
— Я знаю одно, — добавила Дженнсен, — с чьей-либо помощью или без нее, но я убью Ричарда Рала. Я убью его, даже если буду одна, с голыми руками. Я не успокоюсь, пока не убью его, потому что не могу жить, пока жив он. Это его решение, не мое. Я больше не стану бегать.
— Я понимаю. Я сведу тебя с колдуньями.
— Далеко ли до Древнего мира? Когда мы доберемся до них?
— Мы не пойдем в Древний мир. Утром мы начнем искать тропу на запад, через горы. Нам нужно найти дорогу в Срединные Земли.
Дженнсен откинула с лица локон:
— Но я думала, император и сестры Света находятся в Древнем мире.
Себастьян хитро улыбнулся:
— Нет. Мы не позволим лорду Ралу ввергнуть мир в войну и не ответить за это. Мы намерены сражаться и победить — как только что решила ты. Император Джегань с нашими войсками намерен осадить столицу Срединных Земель — город Эйдиндрил. Там находится дворец Исповедниц — дворец жены лорда Рала. Мы пробиваемся через Новый мир. Когда наступит весна, мы захватим Эйдиндрил и разобьем тылы армии Нового мира.
— Я ничего не знала об этом. И ты все это время знал, что император Джегань намерен предпринять такой смелый шаг?
Себастьян усмехнулся:
— Я — его стратег.
Дженнсен от удивления открыла рот:
— Ты? Ты придумал все это?
Он не обратил внимания на ее восторженное удивление.
— Император Джегань пришел к власти в Древнем мире, потому что он гениален. У него был выбор — атаковать сперва Срединные Земли или сначала напасть на Д’Хару. Брат Нарев сказал, что поскольку справедливость на нашей стороне, то Создатель дарует нам победу в любом случае, а потому он, брат Нарев, не отдает предпочтения ни одному варианту. Император же давно считал, что целью должен стать Эйдиндрил, но хотел сначала выслушать наши рекомендации. Мой совет стал решающим. Император Джегань не всегда следует моим советам, но на этот раз наши мнения совпали. Захват города и дворца жены лорда Рала станет не только важной военной победой, но и сильным ударом в самое сердце врага.
Дженнсен смотрела на Себастьяна новыми глазами, благоговея перед тем, каким значительным человеком он оказался. Этот человек менял ход истории. Судьбы наций и жизни миллионов людей зависели от его решения.
— Император может захватить дворец Исповедниц прямо сейчас?
— Нет, — убежденно ответил Себастьян. — Пока погода против нас, мы не будем рисковать жизнями наших людей, пытаясь достичь такой значительной цели. Мы захватим Эйдиндрил весной, когда закончится эта проклятая зима. Я думаю, мы с тобой сумеем добраться туда вовремя, чтобы стать свидетелями великих свершений.
Дженнсен была захвачена самой мыслью, что увидит такое грандиозное событие. Силы свободных людей нанесут сокрушительный удар лорду Ралу. Да, это будет началом конца Д’Хары. Но и концом зла.
Потрескивал огонь. Эта ночь была необыкновенной во многих смыслах. Мир изменился, и она, Дженнсен, должна была стать его частью. Она тоже изменилась этой ночью.
Дженнсен чувствовала тепло пламени на щеке и вдруг поняла, что никогда раньше не видела Себастьяна без рубашки. И ей понравилось, как он выглядит.
Себастьян мягко взял ее за руки:
— Император Джегань будет рад встретиться с тобой.
— Со мной? Но я — никто!
— Нет, Дженнсен. Джегань Справедливый будет рад встретиться с тобой, я тебя уверяю. Он будет рад встретиться с храброй женщиной, которая, ради свободного будущего человечества, хочет помочь нашим храбрым людям, которая хочет положить конец насилию Дома Рала. Чтобы увидеть такое историческое событие, как взятие Эйдиндрила и дворца Исповедниц, сюда из Древнего мира собирается приехать сам брат Нарев. Я уверен, он тоже будет очень рад увидеться с тобой.
— Брат Нарев…
Дженнсен размышляла о водовороте событий, о которых она до сегодняшнего дня и не подозревала. Теперь она стала частью этих грандиозных перемен. Она чувствовала глубокое волнение, даже трепет. Она увидит Джеганя Справедливого, настоящего императора, и брата Нарева, самого выдающегося духовного лидера из всех, которые когда-либо жили.
Без Себастьяна это было бы невозможно. В нем все было необычным: от замечательных голубых глаз и прядей седых волос до обаятельной улыбки и восхитительно острого ума.
— Поскольку спланировал эту кампанию ты, Себастьян, то я рада, что ты окажешься там и увидишь триумф своей стратегии. И это большая честь для меня — находиться рядом с таким благородным и умным человеком.
Хотя ее спутник был как всегда скромен, Дженнсен заметила искорки гордости в его глазах. Впрочем, искорки тут же исчезли.
— Когда мы встретимся с императором, не бойся того, что увидишь.
— В каком смысле?
— Император Джегань отмечен Создателем. Он даровал императору глаза, которые видят гораздо больше, чем глаза обыкновенных людей. Глупые часто пугаются. Я хочу предупредить тебя заранее. Ты не должна бояться великого человека только потому, что он выглядит не так, как все.
— Я не испугаюсь.
— Что ж, значит, все решено.
Дженнсен улыбнулась:
— Я согласна с твоими планами. Утром мы отправимся в Срединные Земли, к императору и сестрам Света.
Себастьян, казалось, не слышал ее. Его взгляд блуждал по лицу Дженнсен, ее волосам, снова и снова возвращаясь к глазам.
— Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо встречал.
Дженнсен почувствовала, как его руки сжимают ее все крепче и крепче.
— Ты льстишь мне, — услышала она собственный голос.
Иначе и быть не могло. Ее спутник был доверенным советником императора, а она — простой девчонкой, которая выросла в лесах. Он управлял историей, она от нее убегала. До сегодняшнего дня…
Но сейчас он был просто Себастьян. Мужчина, с которым она разговаривала, путешествовала, ела. Она тысячу раз видела, как он устает, зевает, засыпает…
В нем самым неожиданным притягивающим образом смешивались благородство и простота. Его раздражало, когда перед ним преклонялись, но самой манерой поведения он, казалось, едва ли не требовал этого.
— Прости за то, что мои слова звучат недостаточно верно, — робко прошептал он. — Я хотел сказать гораздо больше, чем сказал.
— Да? — В этом коротком слове был не вопрос. Это было удивленное ожидание.
Губы Себастьяна торопливо коснулись ее губ. Его руки крепко обняли Дженнсен. Она стояла недвижно, боясь обнять его, потому что тогда бы ей пришлось коснуться его тела. Она замерла в его объятиях, с безвольно повисшими руками, выгнувшись назад под тяжестью его тела.
О-о, его губы были восхитительны. А руки не просто касались ее, они защищали. Дженнсен закрыла глаза, отдаваясь поцелую. Его тело казалось таким напряженным, таким крепким… Он провел руками по ее волосам, а потом его язык неожиданно проник в ее рот. И голова Дженнсен закружилась от восхитительных ощущений.
Весь мир, казалось, потерял точку опоры, все перевернулось. Дженнсен почувствовала, что оказалась на руках Себастьяна, а затем, неожиданно, под ее спиной возникла кровать. Дженнсен смутилась, осознав, что они с Себастьяном лежат на кровати, и не известно, что делать и как реагировать.
Она хотела остановить его, пока он не зашел слишком далеко. И в то же время она боялась сделать что-нибудь, что заставило бы его решить, что она отвергает его.
Она осознала, насколько они одиноки сейчас. Такая изоляция и беспокоила ее, и одновременно возбуждала. Только они двое в мире, и только она может остановить его. Ее выбор решал не только ее судьбу, она могла управлять Себастьяном. Это мысль дала Дженнсен успокаивающее чувство власти.
Это ведь всего лишь поцелуй. Больше, чем тот поцелуй, во дворце, но все равно лишь поцелуй. Головокружительный, волнующий…
Она подалась к нему, отвечая на поцелуй, и была взволнована его пылкой реакцией. Она почувствовала себя женщиной, желанной женщиной. Ее пальцы пробежали по его гладкой коже, чувствуя рельеф мышц, не скрытых теперь тканью рубашки, чувствуя, как его гибкое тело все больше и больше прижимается к ее телу. Ошеломленная всеми этими новыми чувствами, Дженнсен едва могла дышать.
— Джен, — прошептал Себастьян, — я люблю тебя.
Дженнсен замерла. Все казалось нереальным. Как будто она спала или находилась в чужом теле. Она понимала, что Себастьян произнес услышанные ею слова, но это казалось неправдоподобным.
Ее сердце билось так быстро, что стало страшно, как бы оно не разорвалось. Себастьян дышал порывисто, резко вдыхая и выдыхая, словно желание сводило его с ума. Дженнсен вцепилась в него, стремясь снова услышать эти три слова.
Она боялась поверить ему, она боялась позволить себе поверить ему. Она боялась поверить, что это произошло с ней наяву, что она ничего не придумала.
— Но… ты ведь не можешь. — Эти слова были защитной стеной.
— Могу, — выдохнул он. — Очень даже могу. Я люблю тебя, Дженнсен.
Его теплое дыхание щекотало щеку, посылая по телу волны дрожи.
Почему-то в этот момент она вспомнила о Томе. Она представила, как он, в обычной для него манере, улыбается. Он бы повел себя сейчас совсем по-другому. Дженнсен не знала, почему так уверена в этом, она просто знала. Том бы никогда не заговорил о любви такими словами.
Почему-то она почувствовала внезапную боль за Тома.
— Себастьян…
— Завтра мы пойдем навстречу нашей судьбе…
Дженнсен кивнула, удивляясь, как страстно прозвучали эти слова. Их общая судьба, их общий путь…
Она крепко прижалась к Себастьяну, чувствуя приятное тепло его руки, коснувшейся ее живота, талии, бедра… Она готовилась к тому, что он сейчас скажет что-то пугающее, и в то же время молила, чтобы этого не случилось.
— Но ночь наша, Джен, если только ты воспользуешься случаем.
Дженнсен.
— Себастьян…
— Я люблю тебя, Дженнсен. Я люблю тебя.
Дженнсен.
Она хотела, чтобы образ Тома исчез.
— Себастьян, я не знаю…
— Я никогда не думал о таком. В мои намерения не входили такие чувства, но я люблю тебя, Джен. Я не ожидал этого… О Создатель, я ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя.
Он начал целовать ее шею, и она закрыла глаза. Как было здорово слышать его шепот, слова признания, смешанные с сожалением и гневом на себя самого и наполненные отчаянной надеждой.
— Я люблю тебя, — снова прошептал Себастьян.
Дженнсен.
Дженнсен вздрогнула от удовольствия — от наслаждения ощущать себя женщиной, от сознания, что мужчину волнует само ее существование. Никогда раньше она не чувствовала, что привлекательна. Сейчас же она ощущала себя не просто красивой, а соблазнительно красивой.
Сдавайся…
Она поцеловала шею Себастьяна, и он сжал ее еще крепче. Она поцеловала его ухо и провела языком вокруг, как только что проделал с нею он. И его тело просто воспламенилось.
Рука его нырнула под платье, пальцы скользнули по колену к обнаженному бедру…
«Выбор за тобой, — сказала себе Дженнсен. — За тобой».
Она судорожно вдохнула, широко открыв глаза и уставившись на темные балки под потолком. Рот Себастьяна накрыл ее губы прежде, чем она смогла произнести хоть слово, чтобы остановить его. Она уперлась кулаком в его плечо, в тщетной попытке дать себе возможность сказать это короткое важное слово, в тщетной попытке оттолкнуть его.
Но этот человек спас ей жизнь!.. Если бы не он, ее бы убили вместе с матерью той дождливой ночью. Она была обязана ему жизнью. И позволить ему прикасаться сейчас к ней было пустяком по сравнению с тем, что он для нее сделал. Что в этом плохого? Это было мелочью по сравнению с тем, что он открыл ей свое сердце.
А кроме того, он нравился ей. Такого мужчину пожелала бы любая женщина. Он был красив, умен и значителен. Больше того, он любит ее. Что еще можно было пожелать?
И она заставила себя выбросить из головы образ Тома, сфокусировав все свое внимание на Себастьяне и его прикосновениях. Они делали ее слабой, это было почти болезненное ощущение.
Его пальцы были такими нежными, что из ее глаз покатились слезы. Она забыла слово, которое хотела сказать, удивляясь, зачем она вообще хотела его произнести.
Ее пальцы обняли затылок Себастьяна, цепляясь за него, как за жизнь. Ее ладони обхватили его спину, и она вскрикнула от того, что он с нею делал. И больше не могла ничего — только беспомощно дышать, наслаждаясь восхитительной непристойностью происходящего.
— Себастьян! — вскрикнула она. — О-о, Себастьян…
— Я так тебя люблю, Джен. — Он раздвинул ее колени и скользнул между ног. — Ты так мне нужна, Дженнсен. Я не могу без тебя жить. Клянусь, не могу.
Предполагалось, что это ее выбор. Во всяком случае, так она сказала себе.
— Себастьян…
Сдавайся…
— Да, — выдохнула она. — О добрые духи, простите меня… Да.
Глава 35
Оба оперся плечом о стенку фургона, стоявшего чуть в стороне от торговых рядов. Держа руки в карманах, он неторопливо изучал беззаботную толпу. Люди, снующие между лотков, пребывали в праздничном настроении — возможно, потому что весна была уже рядом, хотя зима еще и не ослабила своей суровой хватки. Несмотря на пронизывающий холод, все болтали и смеялись, торговались и присматривались, спорили и покупали.
И никто из этой толпы, бросающей вызов холоду, не знал, что среди них находится очень важный человек. Оба усмехнулся. Среди них находится Рал. Член правящей семьи…
С тех пор как Оба понял, что неуязвим, и во время долгого пути на север он стал новым человеком, умудренным немалым опытом. Вначале, после смерти мерзкой колдуньи и его сумасшедшей матери, он был захвачен полученной свободой и даже не помышлял о том, чтобы посетить Народный Дворец. Но чем больше он размышлял над произошедшими событиями, над их поразительностью, над тем новым, что узнавал, тем яснее ему становилось, что это путешествие жизненно необходимо. Все еще не хватало каких-то кусочков, и это вполне могло привести к неприятностям.
Та женщина, Дженнсен, сказала, что за ней охотятся кводы. Кводы охотятся только за важными людьми. Оба тревожился, что они могут начать преследовать его, так как он тоже был важным человеком. Как и Дженнсен, он был одной из дыр в мире. Латея не объяснила, что это значит, но дырость делала Дженнсен и Обу особенными. И как-то связывала их.
Возможно, что лорд Рал узнал от вероломной Латеи о существовании Обы и теперь боялся, что у него появится законный соперник, способный бросить ему, лорду Ралу, вызов. В конце концов, Оба тоже был сыном Даркена Рала. Нынешний лорд Рал владел магией, зато Оба был неуязвим.
В общем, неприятности назрели, и в этих условиях Оба решил, что лучше всего следовать собственным интересам и отправиться ко дворцу предков, где и выяснить все, что только возможно.
Правда, в начале странствия у него были некоторые сомнения. Тем не менее он наслаждался путешествием и узнал много нового. Он держал в голове целый список поразительностей: места, люди, знаки. Все что-то означало. В свободные минуты он просматривал этот мысленный список, сравнивая, что подходило друг другу, какие открытия он мог предвидеть. Он всегда считал, как важно тренировать ум. Он был сам по себе, сам принимал решения, сам выбирал дорогу, но ему надо и дальше расти и учиться.
Теперь Оба не должен больше кормить животных, ухаживать за садом, чинить заборы, сараи и дома. Он больше не должен таскать тяжести, бегать с лопатой и выполнять каждый каприз своей сумасшедшей матери. Он больше не должен терпеть отвратительные лекарства надоедливой колдуньи, снова ловить ее хитрые взгляды. Он больше не должен выслушивать тирады и насмешки матери или подвергаться унижениям.
Однажды у нее хватило наглости приказать ему убрать кучу замерзшего навоза — ему, сыну самого Даркена Рала. Оба не знал, как можно было мириться с этим. Наверное, он — человек необыкновенного терпения, которое было одним из выдающихся черт его натуры.
Сумасшедшая мать всегда запрещала ему тратить деньги на женщин. Оба отпраздновал свое освобождение от тирании тем, что, добравшись до большого города, нанес визит самой дорогой шлюхе, которую только смог найти. И понял, почему мать всегда была против его общения с женщинами, — это было приятно.
Однако он выяснил, что эти женщины тоже могут быть жестоки по отношению к чуткому мужчине. Они тоже пытались порой заставить его почувствовать себя маленьким и ничтожным. Они тоже пристально рассматривали его расчетливыми, бесстыдными, оценивающими взглядами, которые он так ненавидел.
Оба подозревал, что и в этом вина его матери. Он подозревал, что она даже могла проникнуть из мира мертвых в этот мир, через холодное сердце шлюхи, чтобы отравить ему самые сладкие мгновения. Он подозревал, что ее голос нашептывал злобные слова в уши женщин. Это было очень похоже на нее — даже успокоившись навечно, она не могла позволить ему наслаждаться жизнью.
Оба не был транжирой, ни в коем случае. Но деньги, которые принадлежали ему по праву, обеспечивали кое-какие вполне заслуженные удовольствия: чистое белье, неплохую еду и питье, компанию хорошеньких женщин. Однако распоряжался он деньгами осторожно, чтобы не остаться, в конце концов, совсем без гроша. И еще он знал, что люди завидуют его богатству.
Он узнал, что простое обладание деньгами привлекает людей, особенно женщин. Если он покупал им напитки и маленькие подарки — вроде куска ткани на платок, браслетов, чтобы украсить запястья, блестящих заколок для волос, — они охотно соглашались приласкать его. Они часто отводили его в какое-нибудь тихое место, где можно было остаться вдвоем. Иногда это была улица, иногда пустынный лес, иногда комната.
Он подозревал, что некоторые из них просто хотят добраться до его денег. Но он не переставал удивляться, сколько удовольствия и приятных ощущений можно получить от женщины. В том числе и с помощью острого ножа…
Став человеком, умудренным опытом, Оба теперь знал о женщинах все. У него было много женщин. Теперь он знал, как надо разговаривать с женщинами, как с ними обращаться, как удовлетворить их.
Многие женщины продолжали ждать его, надеялись и молились, чтобы однажды он к ним вернулся. Некоторые даже оставили мужей, надеясь завоевать его сердце.
Женщины не могли устоять перед ним. Они ласкались к нему, восхищенные его внешностью, восторженные его силой, стонали, когда он доставлял удовольствие. Особенно им нравилось, когда он причинял им боль. Кто-нибудь другой, менее чуткий, чем он, никогда бы не распознал, что скрывается за их слезами.
Наслаждаясь обществом одной женщины, Оба знал, что всегда может заполучить другую, поэтому он никогда не был вовлечен в длительные связи. Большинство его связей были короткими. Некоторые — очень короткими. Но сейчас у него на уме были дела поважнее женщин. Потом у него будут все женщины, которых он только захочет. Как у его отца…
Наконец-то он смог взглянуть на парящее великолепие его настоящего дома — Народного Дворца. Когда-нибудь дворец будет принадлежать ему. Голос подсказывал Обе именно это.
Рядом, прервав приятные размышления Обы, появился уличный торговец:
— Амулеты не нужны, господин? Магические. Удача — наверняка.
Оба посмотрел вниз, нахмурившись:
— Что?
— Специальные магические амулеты. Не подведут. Всего один серебряный пенни.
— Что они делают?
— Господин, все амулеты волшебные, точно. Разве вам не нужно немножко магии, чтобы облегчить столь невыносимую борьбу с жизнью? Чтобы для разнообразия все шло так, как вы хотите? Всего лишь один серебряный пенни.
Все и без того шло так, как хотел Оба, — с тех самых пор, как умерла его безумная мать. Но Оба всегда любил узнавать новое.
— На что способна эта магия? Что именно она делает?
— Замечательные вещи, господин! Просто замечательные. Даст вам силу. Силу и мудрость. Силу и мудрость, какой нет ни у одного простого смертного.
Оба усмехнулся:
— У меня уже есть все это.
Торговец лишился дара речи, но только лишь на мгновение.
Он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что никто их не подслушивает, потом придвинулся, ткнувшись в бок Обы, и, задрав голову, подмигнул:
— Эти магические амулеты помогут вам с девушками, господин.
— Женщины и так бегают за мной. — Оба начал терять интерес.
Магия обещала то, что у него и так есть. Торговец мог с таким же успехом сказать, что амулеты дадут Обе две руки и две ноги.
Грязный маленький торговец прочистил горло:
— Но, господин, ни один человек не может иметь достаточно богатства или самых красивых…
— Я дам тебе медный пенни, если скажешь, где я смогу найти колдунью Алтею.
Дыхание человечка было несвежим, и Оба оттолкнул его. Торговец вытянул вверх скрюченный палец и приподнял похожие на тонкую проволоку брови:
— Господин, вы действительно мудрый человек. Я знаю. Я увидел в вас ум. Господин, вы нашли единственного человека на этом рынке, который может рассказать вам то, что нужно. — Он ударил себя в грудь. — Это я. Я могу рассказать вам все, что вы хотите знать. Но человек вашего ума без сомнения понимает, что такая важная и секретная информация будет стоить гораздо больше, чем медный пенни. Да, господин, гораздо больше, и информация стоит того.
Оба нахмурился:
— На сколько больше?
— Серебряная марка.
Оба хрипло усмехнулся и отвернулся. У него были деньги, но ему не нравилось, когда из него пытаются сделать дурака.
— Я поспрашиваю других. Честные люди могут предложить мне помощь и указать путь к колдунье, не ожидая за это ничего, кроме поклона.
Торговец суетливо побежал за Обой. Полы его ветхого плаща хлопали, как флаги на ветру, когда он уклонялся от людей, уступающих дорогу Обе.
— Да, я вижу, вы — очень мудрый человек. Боюсь, я вам и в подметки не гожусь, господин. Вы переиграли меня, это правда. Но есть некоторые сложности, о которых вы не знаете, сложности, о которых человек вашей чувствительности должен знать. Кое-что, способное обеспечить вашу безопасность в том рискованном предприятии, которое, как я думаю, вы задумали. И лишь немногие могут вам об этих сложностях поведать.
Оба действительно был очень восприимчивым. Он уставился на человечка, тащившегося за ним, словно собака, выпрашивавшая объедки.
— Тогда серебряный пенни, — со вздохом уступил тот, — за ценную информацию, которая вам нужна, господин, и которую, я ручаюсь, вы не узнаете больше ни от кого.
Оба остановился, довольный тем, что человечек признал превосходство его интеллекта. Уперев руки в боки, он взглянул на торговца, облизывающего потрескавшиеся от мороза губы.
Так легко с деньгами Оба обычно не расставался, но у него было много денег, и, кроме того, присутствовало в этом деле нечто, заинтриговавшее его. Он нашарил в кармане кожаный кошелек, запустил в него два пальца, вытащил серебряный пенни и кинул монету жалкому торговцу.
— Хорошо. — Когда человечек поймал монету, Оба крепко схватил его за костлявое запястье. — Я дал цену, которую ты просишь. Но если я решу, что ты говоришь неправду или что-то утаиваешь, я отниму монету, и мне придется вымыть ее в твоей крови, прежде чем я верну ее в кошелек.
Человечек глотнул, глядя в лицо Обы.
— Господин, я не обману вас. Особенно, если я дал слово.
— Да, лучше меня не обманывать… Итак, где она? Как я могу найти Алтею?
— Она живет на болоте. Я могу рассказать, как добраться до нее, всего лишь…
— Ты что, принимаешь меня за дурака? — Оба вывернул запястье торговца. — Мне известно, что люди ходят к этой колдунье и что она принимает их на болоте, так что лучше, чтобы информация составляла нечто большее, чем путь к ее жилищу.
— Да! — Торговец скорчился от боли. — Конечно.
Оба ослабил хватку. Кривясь и вздрагивая, человечек торопливо продолжил:
— За ту щедрую сумму, которую вы заплатили, я расскажу вам о тайном пути на болото. Не о том, который знает всякий, а о секретном. Немногие знают его, если знают вообще. Все входит в эту сумму. Я бы не стал ничего скрывать от такого благородного человека, как вы, господин.
— Какой еще секретный путь? — рассвирепел Оба. — Если существует обычный путь, которым пользуются все люди, желающие увидеть Алтею, зачем мне нужен секретный?
— Люди ходят к Алтее за предсказаниями. Она могущественная колдунья. — Торговец придвинулся. — Но чтобы вы могли получить предсказание, вас должны пригласить. Никто не смеет прийти без приглашения. Люди ходят одним и тем же путем, чтобы она могла видеть тех, кого пригласила, и убрать свирепых чудовищ, охраняющих дорогу. — На искаженном от боли лице торговца расплылась улыбка. — Мне кажется, будь вы приглашены, вы бы не стали расспрашивать, как туда пробраться. У вас есть приглашение, господин?
Оба несильно толкнул торговца в плечо:
— Значит, есть и другой путь?
— Да, есть. Обходной. Путь, по которому можно пройти к ней, пока чудовища охраняют главную дорогу. Умный человек не станет добираться до колдуньи на ее условиях.
Оба оглянулся по сторонам, проверяя, не слышат ли их посторонние уши.
— Мне не нужно идти к ней по секретной дороге. Я не боюсь колдуньи. Но раз уж я заплатил, то дослушаю все до конца. И про две дороги, и про саму колдунью.
Человечек пожал плечами:
— Если вы в своем уме, просто скачите на запад, как делают все, кого пригласила Алтея. Вы проедете равнины и достигнете покрытой снегом горы. Обойдя ее, поворачивайте на север и спускайтесь в каньон. Идите по нему, пока не доберетесь до болота. А там следуйте протоптанной тропой. Оставайтесь на тропе, никуда не сворачивая. Она приведет к дому колдуньи Алтеи.
— Но в это время года болото замерзает.
— Нет, господин. Место, где живет колдунья и ее грозная магия, нечистое. Болото Алтеи зимой не замерзает.
Оба стиснул запястье торговца так, что тот едва не закричал.
— Ты думаешь, я дурак? Зимой все болота замерзают.
— Спросите любого! — запищал человечек. — Спросите любого, и вам скажут, что место, где живет Алтея, не подвластно зиме Создателя. Оно горячее и бурлит круглый год.
Оба отпустил запястье торговца:
— Ты сказал, имеется обходной путь. Где он?
Тот заколебался и снова облизнул потрескавшиеся губы:
— Его нелегко найти. Там есть несколько знаков, однако их трудно обнаружить. Я могу рассказать, как найти их, но вы можете что-то пропустить и подумаете, что я солгал вам. Эти знаки трудно отыскать, если вы не знакомы со здешними местами.
— Я подумываю о том, чтобы вернуть свою монету.
— Я забочусь о вашей же безопасности, господин. — Торговец выдавил извиняющуюся улыбку. — Я не хочу, чтобы такой человек получил только часть необходимого и не желаю сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я выполняю свои обещания сполна.
— Продолжай.
Торговец прочистил горло, сплюнул в сторону, вытер рот грязным рукавом.
— Хорошо, господин… Самый лучший способ найти обходной путь — это проводить вас туда.
Оба глянул на пожилую пару, проходящую мимо, а затем потянул человечка за собой:
— Отлично. Идем.
Торговец уперся пятками в землю:
— Постойте… Я согласился рассказать вам и сделаю это. Но вы не можете ожидать, что я брошу мой бизнес и стану проводником. Я же на долгое время лишусь заработка.
Оба сердито посмотрел на него:
— И сколько ты хочешь за то, чтобы показать мне путь?
Торговец тяжело вздохнул, складывая про себя цифры.
— Ну, господин, — сказал он наконец, поднимая вверх палец, торчащий из вязаной перчатки с обрезанными пальцами. — Полагаю, я смогу отлучиться на несколько дней, если мне заплатят золотую марку.
Оба рассмеялся:
— Я не дам ни золотой, ни даже серебряной марки за работу проводника. Я заплачу тебе еще один серебряный пенни, и это все. Бери или возвращай мой первый пенни и проваливай.
Торговец покачал головой, продолжая бормотать про себя. Наконец он покорно взглянул на Обу.
— Мои амулеты в последнее время продаются не очень хорошо. Если честно, деньги бы мне пригодились. Вы снова победили, господин. Я покажу вам дорогу за серебряный пенни.
Оба отпустил запястье торговца:
— Идем.
— Путь туда лежит через равнины Азрита. Нам нужны лошади.
— Теперь ты хочешь, чтобы я еще купил тебе лошадь? Ты в своем уме?
— Идти пешком тяжело. Я знаю людей, которые продадут пару лошадей. Если мы будем обращаться с лошадьми хорошо, я уверен, что эти люди согласятся выкупить их, когда мы вернемся, за чуть меньшую сумму.
Оба обдумал предложение. Он хотел попасть во дворец, но решил, что будет лучше вначале навестить сестру Латеи. Нужно кое-что выяснить…
— Это звучит разумно. — Оба кивнул торговцу. — Пойдем купим лошадей и отправляемся.
Они двинулись по главному торговому ряду, заполненному толпой людей. Вокруг было множество привлекательных женщин.
Некоторые из них бросали взгляды на Обу, который ясно видел в их глазах зов. Они жаждали ответного взгляда, и Оба раздавал им улыбки, знаки того, что позднее все может случиться. Он видел, что даже это обещание будоражит их воображение.
И тут ему пришло в голову, что бродящие по рынку женщины наверняка низкородные крестьянки. А вот во дворце находятся дамы высокого положения, и с ними вполне можно встретиться. Он ведь не заслуживает меньшего.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:48 | Сообщение # 24

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

В конце концов, он — Рал, почти принц или что-то в этом роде. А может, даже больше чем принц.
— Кстати, как тебя зовут? — спросил он. — Раз уж мы будем путешествовать вместе…
— Кловис.
Своего имени Оба называть не стал. Ему нравилось, когда его называют «господин». Это было единственное достойное обращение.
— Столько людей на рынке, — сказал Оба. — Почему же амулеты плохо продаются? Почему у тебя трудные времена?
Торговец глубоко вздохнул, явно опечаленный.
— Это грустная история, и я не хочу отягощать вас, господин.
— Думаю, я задал простой вопрос.
— Да, господин. — Торговец прикрыл от солнца глаза ладонью. — Понимаете, господин, некоторое время назад, в начале зимы, я встретил красивую женщину.
Оба недоверчиво глянул на этого сгорбленного, морщинистого, растрепанного человека, семенившего рядом:
— Встретил?
— Честно говоря, господин, я предложил ей амулеты. — Кло-вис внезапно остановился, будто наткнулся на какое-то препятствие. — Ее глаза… Ее большие голубые глаза… Редкого голубого цвета. — Кловис глянул на Обу. — Штука в том, господин, что ее глаза очень похожи на ваши.
— На мои? — нахмурился Оба.
— Да, господин, — кивнул Кловис. — У нее были такие же глаза, как у вас. Подумайте только. Что-то в ней было… Что-то очень схожее, но вот что точно… трудно сказать.
— Какое отношение она имеет к твоим трудностям? Ты отдал ей все деньги, но так и не смог пристроиться промеж ее ног?
Кловиса, казалось, услышанное просто шокировало.
— Нет, господин, ничего подобного. Я попытался продать амулеты, чтобы ей сопутствовала удача.
Оба скептически ухмыльнулся:
— Держу пари, она хлопала ресницами и улыбалась, запустив руку в твой карман, а ты был слишком возбужден, чтобы понять, что же она в действительности делает.
— Ничего подобного, господин, ничего подобного. — В голосе торговца зазвучала горечь. — Она подослала ко мне своего человека, и тот отобрал все мои деньги. Это сделал он, но наверняка по ее приказу, я уверен в этом. Они украли мои деньги. Лишили меня всего, что я заработал за год.
В голове Обы как будто что-то кольнуло. Он начал просматривать свой мысленный список странных и несвязных «поразительностей». И некоторые из них начинали связываться.
— Как же выглядела эта женщина с голубыми глазами?
— О, господин, она очень красивая, с рыжими волосами.
Даже если эта женщина ограбила торговца, лишив всех сбережений, выражение его глаз подсказало Обе, что этот тип все еще находится под властью ее чар.
— Ее лицо — лицо доброго духа, а фигура такая, что захватывает дыхание. Но по этим дьявольски соблазнительным рыжим волосам я должен был догадаться о ее коварстве.
Оба остановился и схватил торговца за руку:
— Ее звали Дженнсен?
Кловис с сожалением пожал плечами:
— Извините, господин, она не отрекомендовалась. Но я не представляю себе второй женщины с такой внешностью. Эти голубые глаза, эта изысканность, эти локоны рыжих волос…
Оба согласился: описание идеально подходило Дженнсен. Но имело ли это хоть какое-нибудь значение?
Кловис показал вперед:
— Туда, господин. Там человек, который может продать нам лошадей.
Глава 36
Оба искоса глянул в темноту под покровом растений. Трудно было поверить, что под деревьями-башнями у подножия хребта может оказаться настолько темно, когда на лугу чуть выше — яркий солнечный день. Кроме того, дорога впереди выглядела сырой.
Прежде чем шагнуть под сплетенные растения и свисающие нити мха, он взглянул назад, на пологую площадку на скале, где оставил Кловиса рядом с костром — охранять лошадей и вещи. Оба был рад, что на время избавился от подвижного человечка. Тот был надоедливым, как жужжащая над ухом муха. Пока ехали через Азритские равнины, маленький торговец болтал обо всем и ни о чем. Оба предпочел бы избавиться от него и ехать один, но тот был прав: найти дорогу к болоту Алтеи оказалось очень трудно.
По крайней мере у торговца не было ни малейшего желания отправляться в болото вместе с Обой. Кловис, казалось, очень нервничал, когда его клиент отправился в трясину. Возможно, он волновался, что Оба не поверит ему, и пылал желанием доказать свою честность. Он ждал на вершине, наблюдая за Обой, потирая руки в изношенных перчатках и нетерпеливо ожидая, когда Оба углубится в болото.
Оба вздохнул и двинулся вперед, с трудом продираясь через кустарник и нагибаясь, чтобы пробраться под низкими ветвями. Он осторожно шагал по корням, там где мог, и переходил вброд небольшие лужи стоячей воды там, где корней не было. Неподвижный воздух был влажным и пах гнилью.
Странные птицы кричали где-то между деревьями, за плотной завесой листьев и гнилыми стволами, которые, как пьяные, валились на рослых здоровых соседей. Сюда, возможно, никогда не попадал дневной свет. В воде плавали смутные тени. Были ли это птицы, рептилии или заколдованные чудовища — неизвестно. В общем, место Обе не нравилось. Ни капли.
Он напомнил себе, что, добравшись до Алтеи, узнает множество нового. Но даже это не подбодрило его. Он думал о странных жуках и ящерицах, которых уже видел, и о тех, кого ему еще предстояло увидеть. Это тоже не добавляло бодрости. Ему все равно здесь не нравилось.
Нагнувшись, чтобы в очередной раз пройти под ветвями, он смел в сторону паутину. Жирный паук, каких Оба никогда не встречал, шлепнулся на землю и поспешил удрать. Но Оба был проворнее и наступил на него. Мохнатые лапы дернулись в воздухе, прежде чем замереть навсегда.
Оба усмехнулся. Ему начинало здесь нравиться.
Однако он тут же сморщил нос. Чем дальше он углублялся в болото, тем хуже пахло, странно, удушливо, сырой гнилью. Он увидел, как среди деревьев поднимается белый пар, и почувствовал, что потянуло тухлыми яйцами. Хотя, пожалуй, запах был более кислым. И Обе опять перестало здесь нравиться.
Он начал сомневаться, что идея встретиться с Алтеей, пройдя маршрутом, который посоветовал оборванный торговец, была хорошей. Но возвращаться теперь было глупо. Чем скорее он встретится с Алтеей, тем скорее сможет убраться из этого омерзительного места. Чем скорее он закончит дело с сестрой Латеи, тем скорее сможет посетить дом предков — Народный Дворец. Разумно вначале выяснить все, чтобы предугадать, что можно ожидать от сводного брата.
Обу очень интересовало, встречалась ли уже с колдуньей Дженнсен и если встречалась, то что узнала. Оба все больше и больше убеждался, что его судьба каким-то образом связана с судьбой Дженнсен. Слишком многое постоянно напоминало о ней, чтобы это было простое совпадение. Оба очень тщательно следил за тем, как связаны поразительности в его мысленном списке. Другие люди не были столь наблюдательными, но им и не нужно было это качество.
И он, Оба, и Дженнсен были дырами в мире. И у них было что-то общее во взгляде, замеченное Кловисом. Правда, что конкретно это было, торговец не мог объяснить, как ни пытался Оба вытянуть из него.
К тому времени, когда утро подошло к концу, Оба уже проделал большой путь по переплетенным корням, которые изображали тропинку и которые, в конце концов, уперлись в зеркальную гладь темной воды. Оба остановился, тяжело дыша. По его лицу градом катился пот. Он огляделся вокруг, ища окружной путь туда, где снова поднималась горбом земля. Оказалось, что путь вперед пролегает через толстые стебли какой-то растительности. Но вначале нужно было пересечь водное пространство. Впрочем, охладиться было очень даже неплохо…
Поблизости не оказалось корней, которые могли бы выдержать его, поэтому Оба быстро срезал массивный сук и очистил его от ветвей, чтобы сделать шест.
С шестом в руке Оба и вступил в воду. Ожидаемой прохлады он не нашел. Вода ужасно пахла и кишела коричневыми пиявками. Оба шел по воде, над его головой кружили тучи кусачих жуков. Он сохранял контроль над собой, огляделся только один раз и понял, что это и в самом деле единственный путь к твердой земле впереди.
Оба вновь почувствовал под ногами корни деревьев. Скоро он был в воде по грудь, но не достиг и середины водной преграды. Становилось все глубже. Корни на дне стали скользкими, и он уже с трудом сохранял равновесие.
Оба был хорошим пловцом, но ему не нравилась мысль, что рядом может плыть кто-то еще, поэтому он предпочитал идти. Наконец он почти решил отбросить шест и проплыть остаток пути, чтобы смыть с себя пот, когда что-то вдруг коснулось его ноги. И прежде чем Оба сообразил, что случилось, его толкнули и сбили с ног. А когда он погрузился в темную воду, прочно обвили его ноги.
Оба тотчас вспомнил о живущих в болоте чудовищах. По дороге Кловис развлекал его рассказами о монстрах и предупреждал об осторожности, но Оба лишь презрительно фыркал, уверенный в собственной силе.
Теперь он закричал и принялся яростно бороться, охваченный паникой, пытаясь освободить ноги, но неизвестная тварь держала его крепко и отпускать не собиралась. Примерно вот так его в детстве запирали в загоне, маленького, беззащитного и беспомощного… Крик Обы разносился над вспененной водой. В мозгу билась единственная ясная мысль — он слишком молод, чтобы умирать, особенно таким образом. У него было впереди столько всего, ради чего стоило жить. Несправедливо, что он должен умереть…
Он снова закричал, барахтаясь в воде и пытаясь выскользнуть из мерзких лап. Он хотел вырваться так же, как тогда, в загоне. Его крики не помогали в детстве, не помогли и сейчас. Лишь сочувственно отвечало эхо.
Чудовище внезапно обвило его талию и потянуло на дно.
Оба очень вовремя успел сделать глубокий вдох. И оказавшись под водой с широко открытыми от страха глазами, увидел чешую своего противника. Это оказалась огромная змея, каких он никогда не видел. Тем не менее Оба почувствовал облегчение — подумаешь, змея!.. Пусть большая, но всего лишь животное, а вовсе не огнедышащее чудовище.
И пока руки его были свободны, Оба выхватил нож из ножен. Он знал, что под водой у него намного меньше возможностей, чем на земле. И его единственный шанс — вонзить клинок в тело змеи. И он должен сделать это прежде, чем утонет.
Но спасительная поверхность воды удалялась, а тяжелые кольца продолжали тянуть его вниз. Вдруг ноги Обы коснулись чего-то твердого. И вместо того, чтобы рвануться вверх, Оба опустился на дно, согнул ноги в коленях. А потом, будто готовая к прыжку древесная лягушка, напряг мускулы и изо всех сил оттолкнулся от дна.
Он вылетел из воды, обмотанный кольцами змеи, и приземлился на бок, прямо на спутанные корни, однако змеиное тело смягчило удар. И ситуация сразу изменилась. Змея явно не ожидала ничего подобного. Ее зеленая чешуя радужно поблескивала в слабом свете. С обоих противников медленно стекала вонючая вода.
Над плечом Обы показалась голова змеи. Желтые глаза пристально уставились на него, затрепетал тонкий красный язык.
Оба усмехнулся:
— Вперед, подружка!
Змея плотно обвила его тело, но руки оставались свободными. Если змеи способны сердиться, то эта явно была очень сердита, и зевать не следовало. Быстро, как молния, Оба схватил ее у основания черепа и сжал мускулистой ладонью. Это действие напомнило ему о борцовских поединках, в которых он время от времени принимал участие. Ему нравилась борьба. Оба никогда не проигрывал в борьбе.
Змея зашипела. Противники держали друг друга крепко. Змея попыталась обвиться вокруг все еще свободных рук Обы. Это была страшная битва, в которой только один мог оказаться победителем.
Оба вспомнил, что с тех пор как начал слушаться голоса, он стал непобедим. Он вспомнил, как совсем еще недавно его жизнью управлял страх, страх перед матерью, страх перед могущественной колдуньей. Почти все боялись колдуньи и почти все боялись змей. Кроме Обы, который не поддался грозной магии. Старая ведьма наслала на него огонь и молнию, магию, способную пробивать стены и уничтожать на своем пути все, но он был неуязвим. Что, по сравнению с такой противницей, могла ему противопоставить обыкновенная змея? Он с неудовольствием вспомнил, как закричал от страха. Чего мог бояться он, Оба Рал?
Он перекатился по земле, увлекая за собой змею. Ухмыльнулся, поднося нож к чешуйчатой челюсти.
Очень осторожно, держа змею одной рукой за голову, второй он нажал на лезвие. Твердые чешуйки, похожие на блестящие доспехи, нехотя поддались. Затихшая было змея встрепенулась и вновь вступила в борьбу — уже не с целью победить, но для того, чтобы убежать. Тяжелые кольца, обвивавшие ноги, разжались, тело змеи начало метаться по земле, пытаясь зацепиться за корни, за стволы деревьев. Оба подтянул к себе змею ногой.
Острое лезвие ножа, на которое Оба нажимал изо всех сил, внезапно прорвало толстую чешую и вонзилось в челюсть змеи. Оба зачарованно наблюдал, как по его руке побежала кровь. Змея обезумела от боли и страха. Теперь она хотела только вырваться и удрать и вкладывала в это отчаянное желание все свои силы.
Но Оба оказался сильнее. Никто не мог удрать от него.
Он перетащил извивающееся, корчащееся тело чуть дальше от берега. Затем, крича от гнева, поднял его и одним мощным ударом вонзил нож в дерево, пришпилив змею лезвием, торчащим из нижней челюсти, словно длинный третий клык.
В желтых глазах змеи теперь светилась беспомощность. Оба вытащил из сапога второй нож. Он хотел понаблюдать за тем, как жизнь будет медленно покидать эти еще минуту назад злобные глазки.
Он сделал разрез на бледном брюхе, в складке между рядами чешуек. Не очень длинный разрез, от которого быстро не умирают. Просто разрез, чтобы поместилась человеческая рука.
— Ну, ты готова?
Змея смотрела на него.
Оба закатал рукав и засунул руку в разрез. Вначале пальцы, потом запястье, потом всю руку — в живое тело, все дальше и дальше. Змея задергалась, и Оба прижал тело коленом к стволу, наступил сапогом на болтающийся хвост.
И весь мир вокруг Обы исчез. Он представлял себе, каково быть змеей. Он воображал, что стал этой тварью. Он ощущал ее кожу вокруг своей плоти, ее живое тело, мокрые внутренности, сжимавшие руку, которую он продолжал проталкивать вперед. Рука погружалась все глубже. Обе пришлось придвигаться к змее, пока, наконец, его глаза не оказались в дюйме от змеиных.
И глядя в эти желтые глаза, он наслаждался, видя в них не только жестокую боль, но и восхитительный ужас.
Оба чувствовал, как в скользких внутренностях пульсирует то, к чему он стремился. И наконец нащупал его — живое сердце. Оно яростно трепыхалось в его руках. Не отрывая взгляда от глаз змеи, Оба сжал пальцы. С мягким бульканьем сердце лопнуло. Змея вздрогнула, трепыхнулась и, дернув в последний раз хвостом, затихла.
Оба продолжал смотреть в глаза змеи, пока они не потухли. Это было не то же самое, что наблюдать за смертью человека — не хватало связей с человеческим сознанием, не было сложных человеческих мыслей, которые Оба мог угадать. Но все равно это было волнующее зрелище — наблюдать за тем, как смерть входит в живое тело.
Пожалуй, ему все-таки нравилось это болото.
Торжествующий и окровавленный, Оба заковылял к кромке воды, чтобы смыть кровь и вымыть ножи. Это столкновение было неожиданным, волнующим и возбуждающим, хотя — он должен был признать — и менее волнующим, чем с женщиной. С женщиной прибавлялось чувство полового различия, ощущение того, что, когда к ней приходила смерть, внутри женщины оказывались не только его руки.
Большей близости не существовало. Это было священно…
Когда Оба закончил мыться, вода стала красной. Этот цвет заставил его вспомнить о рыжих волосах Дженнсен.
Оба выпрямился и проверил, все ли на месте, не потерял ли он чего-нибудь в борьбе. Похлопал себя по поясу и похолодел.
Кошелька не было.
В панике он сунул руку в карман, но кошелька не оказалось и там. Оба понял, что потерял его, когда боролся со змеей под водой. Кошелек был привязан шнурком к поясу, и Оба был уверен, что деньги не потеряются. Он не понимал, как мог развязаться или ослабнуть узел на кожаном шнурке.
Оба с яростью кинулся к мертвой змее, валяющейся у корней дерева. Крича от гнева, он схватил змею и принялся колотить безжизненной головой по стволу — пока во все стороны не полетели чешуйки.
Тяжело дышащий и обессиленный, Оба наконец остановился. Скользкая мертвая масса вновь плюхнулась на землю.
В отчаянии Оба решил, что придется нырнуть в воду и поискать пропавшие деньги на дне. Но прежде проверил пояс еще раз.
И, присмотревшись, понял, что кожаный шнурок вовсе не развязался.
Оба намотал короткий отрезок кожи на палец. Шнурок был обрезан.
Оба обернулся назад, откуда пришел.
Кловис!..
Кловис все время отирался рядом, болтливая назойливая муха, жужжащая над ухом… Кловис видел кошелек, когда Оба покупал лошадей…
Зарычав от злости, Оба оглядел болото.
Начинался дождь, капли ударялись о листья и словно нашептывали что-то. Оба почувствовал их прохладу на разгоряченном лице.
Что ж, он убьет воришку. Очень, очень, очень медленно…
Без сомнения, Кловис будет изображать невинность. Он станет уверять, что невиновен. И вероятнее всего спрячет деньги, чтобы вернуться за ними позднее.
Оба заставит его признаться. В этом нет никаких сомнений. Кловис думает, что он умный, но он не встречался раньше с такими, как Оба Рал.
Оба сделал шаг к воде и остановился. Нет, он потратил много времени, чтобы добраться сюда. Он уже близко от Алтеи. Нельзя позволить, чтобы гнев взял сейчас верх над ним. Нужно подумать. Оба умный. Умнее матери, умнее колдуньи Латеи, умнее тощего маленького вора. Он будет действовать расчетливо, не подчиняясь слепому гневу.
Он займется Кловисом, когда разберется с Алтеей.
И в мрачном настроении Оба продолжил путь к дому колдуньи.
Глава 37
Через пелену дождя Оба разглядывал дом, сложенный из кедровых бревен и окруженный неизвестными растениями. Возле дома никого не оказалось. На берегу маленького озера было множество отпечатков сапог. Следы были старыми, но они вывели Обу на тропинку, которая и привела его к дому. Из трубы в стоячем влажном воздухе лениво вился дымок.
Дом, изрядно заросший мхом и вьющимися растениями, наверняка принадлежал колдунье. Никто бы другой не решился жить в таком неуютном месте.
Оба осторожно поднялся на галерею и прокрался к двери. Кедровые колонны поддерживали низкую крышу. Прямо к входу вела широкая тропа, без сомнения именно этим путем нуждающиеся в предсказаниях посетители подходили к дому.
Разозленный потерей кошелька, Оба даже не пытался быть вежливым и открыл дверь без стука, рывком. Помещение с двумя окнами и небольшим очагом было освещено довольно тускло. В очаге пылало пламя. На стенах висели вычурные резные поделки, в большинстве своем животные, иногда простые, иногда раскрашенные, некоторые позолочены. Вряд ли Оба стал бы вырезать животных. Обстановка была лучше той, в которой он вырос, но не такая приятная, к которой он уже привык.
Рядом с очагом на искусно изготовленном стуле, как королева на троне, сидела женщина с большими темными глазами. Она спокойно наблюдала за вошедшим поверх чашки, из которой потягивала какой-то напиток. Хотя длинные золотые волосы женщины были другого оттенка и на лице ее не было выражения высокомерия и суровости, Оба сразу узнал эти черты. Это была сестра Латеи.
Глаза!.. Вот что он всегда запоминал и хранил в своем мысленном списке.
— Я — Алтея, — сказала она, отнимая от губ чашку. Голос ее был совсем не похож на голос сестры. В нем тоже присутствовали нотки властности, но не было звенящего высокомерия. Впрочем, она не встала. — Боюсь, ты прибыл раньше, чем я ожидала.
Озабоченный в первую очередь собственной безопасностью, Оба проигнорировал замечание и направился в другие комнаты, для начала проверив ту, где находился рабочий стол. Кловис рассказывал, что Алтея живет не одна: у нее есть муж Фридрих. В мастерской должны находиться резцы, ножи, деревянные молотки. Каждый из этих инструментов вполне мог стать в умелых руках смертельным оружием.
— Мой муж ушел во дворец, — сказала колдунья. — Мы одни.
Оба проверил спальню, чтобы убедиться в этом окончательно. Колдунья говорила правду. В доме было тихо, только стучал по крыше дождь. Они действительно находились здесь одни.
Наконец-то уверенный, что им никто не помешает, Оба вернулся в большую комнату. Колдунья наблюдала за ним, не улыбаясь, не хмурясь, не волнуясь. Оба подумал, что если у нее есть мозги, она должна быть по крайней мере взволнована. Но Алтея выглядела только утомленной и сонной. Вероятно, болото с его тяжелым влажным воздухом делало людей вялыми.
Недалеко от стула на полу лежала украшенная позолотой квадратная доска. Это напомнило Обе о каком-то пункте из его мысленного списка «поразительностей». Рядом с доской лежала кучка гладких темных камешков, а у ног колдуньи разместились красная и золотая подушки.
Оба молчал, внезапно осознав связь между пунктом из его списка и позолоченным украшением на доске. Украшение напоминало высушенную сердцевину горной розы — одной из трав, которые Латея клала в его лекарство. Большинство снадобий были обычно перемолоты заранее, но это — никогда. Латея перетирала сердцевину перед тем как положить в снадобье. Такое зловещее совпадение могло быть только предупреждением об опасности. Оба не ошибся в своих предположениях — эта колдунья представляла собой угрозу.
Оба сжал кулаки и навис над женщиной, глядя на нее сверху вниз.
— О добрые духи! — прошептала Алтея. — Я думала, мне никогда больше не придется смотреть в эти глаза.
— В какие глаза?
— В глаза Даркена Рала, — ответила колдунья. В ее голосе присутствовало какое-то чувство — не то сожаление, не то безнадежность, а может быть, даже ужас.
— Глаза Даркена Рала… — Оба улыбнулся. — Спасибо за комплимент!
Даже тень улыбки не коснулась лица колдуньи.
— Это вовсе не комплимент.
Улыбка Обы застыла. Его не очень удивило то, что Алтея знает, что он сын Даркена Рала. Ведь она была колдуньей. А кроме того, она была сестрой Латеи. Кто знает, что могла разболтать надоедливая ведьма, даже находясь в мире мертвых.
— Ты убил Латею.
Это был не вопрос, а обвинение. Оба чувствовал себя уверенно, поскольку был неуязвим, но оставался настороже. Он боялся колдунью Латею все свою жизнь, хотя в конце концов она и оказалась менее страшной, чем он предполагал, однако Латею ни в коем случае нельзя было даже сравнивать с этой женщиной.
И чтобы не отвечать на обвинение, Оба сам задал вопрос:
— Что такое дыра в мире?
Алтея загадочно улыбнулась и сделала приглашающий жест:
— Не хочешь присесть и выпить со мной чаю?
Оба решил, что у него есть время. Он добьется своего, он был уверен в этом. И не стоит торопиться. Иногда он жалел, что поспешил с Латеей, — надо было прежде получить ответы на вопросы. Однако, что сделано, то сделано… Здесь будет иначе. Алтея ответит на все его вопросы. Он потратит достаточно времени, чтобы увериться во всем. Она научит его многому, прежде чем они закончат. Нужно медленно смаковать это давно ожидаемое наслаждение и не спешить.
Он осторожно опустился на стул. На простом столике, разместившемся между двумя стульями, не было второй чашки.
— О, прости! — сказала Алтея, поняв, что ищут его глаза. — Подойди, пожалуйста, к буфету и возьми себе чашку.
— Ты ведь хозяйка… Почему бы ее не достать тебе?
Тонкие пальцы женщины вычерчивали спиральные узоры на подлокотниках стула.
— Я — калека и не могу ходить. Я могу только с трудом проволочить бесполезные ноги по дому и сделать кое-какие простые вещи.
Оба смотрел на нее, не зная — верить ей или нет. На лбу колдуньи выступил обильный пот — верный признак чего-то странного. Наверняка она напугана присутствием человека, который покончил с ее сестрой. Возможно, она пытается отвлечь его, надеясь сбежать, как только он повернется спиной.
Алтея взялась за подол указательными и большими пальцами обеих рук и изящно приподняла его, открывая ноги до колен.
Оба нагнулся. Ее ноги были такими, словно умерли много лет назад, да так и не были похоронены. Оба решил, что они выглядят любопытно.
Алтея приподняла бровь:
— Я же сказала, калека.
— Почему?
— Работа твоего отца.
Это было уже что-то.
Впервые Оба почувствовал с отцом осязаемую связь. У него было трудное утро, и он имел полное право выпить чашку чая.
Кроме того, он нашел предложение о чае очень своевременным. То, что он замышлял сделать, вызовет жажду. Оба пересек комнату и выбрал самую большую чашку из всех, что стояли на полке. Когда Оба поставил ее на стол, колдунья до краев наполнила чашку темным густым чаем.
— Это особенный чай, — объяснила она, заметив на его лице недоверие. — Жить на болоте, среди этой влажности и жары, не очень-то приятно. Такой чай очень помогает прояснить мысли после напряженного утра. А кроме того, он изгонит усталость из мышц, натруженных, к примеру, долгой ходьбой.
Голова Обы действительно была тяжелой после напряженного утра. Он смыл всю кровь, и одежда успела высохнуть, и теперь ему было интересно, как Алтея догадалась о том, что произошло. Он не знал, что умела эта женщина, однако совсем не волновался. Он был непобедим, это доказала смерть Латеи.
— Твой чай помогает всем?
— Разумеется. Это мощное тонизирующее средство. Ты убедишься в этом сам.
Оба заметил, что она пила тот же самый темный чай. Оба понял, что капельки пота на ее лбу появились именно по этой причине. Она допила чашку и налила вторую, подняла ее на уровень глаз:
— За сладкую жизнь, пока она у нас есть!
Оба подумал, что это странный тост. Он звучал так, будто она знала, что скоро должна умереть.
— За жизнь, — сказал Оба, тоже поднимая чашку, чтобы чокнуться. — Пока мы живем…
Он сделал глоток и сморщился. Это был чай из горной розы. Оба научился определять этот горький вкус с тех самых времен, когда Латея клала его в снадобье.
— Пей, — сказала хозяйка. Ее дыхание стало затрудненным. Она сделала несколько длинных глотков. — Как я уже говорила, чай решает многие проблемы. — Она опустошила очередную чашку.
Оба знал, что Латея, несмотря на свой мерзкий характер, иногда помогала больным людям. Ожидая, когда она приготовит снадобье для него и матери, он видел, как она растирала горную розу. А вот теперь и Алтея пила настой розы целыми чашками, очевидно, она верила в целебные свойства отвратительного растения. И невзирая на горечь, Оба сделал еще один глоток, надеясь, что настой поможет усталому телу и приведет в порядок мысли.
— У меня есть вопросы.
— Некоторые из них ты уже задал, — сказала Алтея, смотря на него поверх чашки. — И уверен, что я на них отвечу.
— Да.
Оба отпил из чашки еще немного и снова поморщился. Он не понимал, почему колдунья называла это питье «чаем». В чашке не было чая. Всего лишь размолотая сухая горная роза и немного горячей воды. Темные глаза хозяйки проследили за тем, как он поставил чашку на стол.
Поднялся ветер, по стеклу застучали капли дождя. Оба подумал, что очень вовремя добрался до дома волшебницы. Проклятое болото!..
— Так что же такое дыра в мире? — повторил Оба. — Твоя сестра сказала, будто ты можешь видеть дыры в мире.
— Она так сказала? С какой это стати она стала говорить об этом?
— Мне пришлось убедить ее, — сказал Оба. — Неужели придется убеждать и тебя?
Он надеялся, что придется. Он дрожал, предвкушая. Но спешить не следовало. У него есть время. Он наслаждался, забавляясь с живыми. Это помогало ему понять, как они думают, и, когда наставало время, он смотрел в их глаза и мог лучше представить себе, о чем они думают, когда приближается смерть.
Алтея кивнула в сторону стола:
— Чай не поможет, если выпьешь мало. Пей еще!
Оба отмахнулся и придвинулся ближе, опершись на подлокотник.
— Я проделал длинный путь. Ответь на мой вопрос.
Алтея отвела глаза и, используя руки, перебралась из кресла на пол. Это было трудно. Оба не стал ей помогать. Ему нравилось смотреть, как люди справляются с трудностями. Колдунья подтянула себя к подушке, волоча по полу бесполезные ноги, затем села и аккуратно положила ноги перед собой. Это было очень нелегко, но она выполнила все действия точными отработанными движениями, которые выдавали долгую практику. Эти усилия озадачили Обу.
— Почему ты не используешь магию?
Алтея посмотрела на него своими темными глазами, наполненными молчаливым презрением.
— Твой отец сделал с моей магией то же, что и с ногами.
Оба поразился. Неужели его отец тоже был непобедим? Возможно, Оба — настоящий наследник Даркена Рала. Возможно, рок разыскал его, чтобы предоставить Обе шанс.
— Ты хочешь сказать, что ты колдунья, не владеющая магией?
По болоту прокатился раскат грома. Алтея указала на пол. Когда Оба сел, она подтянула ближе доску с позолоченным украшением.
— У меня сохранились способности предсказывать события, — сказала она. — И больше ничего. Ты бы мог задушить меня одной рукой, держа в другой чашку чая. И я не смогла бы остановить тебя.
Оба рассчитывал, что ему предстоит неплохое развлечение. Борьба всегда была самой волнующей частью любой подобной встречи. Жаль, что эта безногая калека не сможет долго бороться! Но ведь остаются еще ужас в глазах, агония и наблюдение за приходом смерти, которого он ждал с особым нетерпением.
— Однако предсказывать ты можешь, да? Вот, значит, как ты узнала, что я приду!
— В каком-то смысле… — Алтея тяжело вздохнула, словно попытка добраться до подушки совершенно истощила ее силы. Но, глянув на доску, она, казалось, освободилась от усталости. — Я хочу показать одну вещь, — сказала она доверительным тоном. — Это, возможно, объяснит тебе кое-что.
Оба наклонился вперед, довольный, что колдунья все-таки мудро решила раскрыть секреты. Он любил узнавать новые вещи.
Он наблюдал, как Алтея разбирает кучку камней. Она внимательно осмотрела несколько штук, прежде чем нашла тот, который нужен.
Остальные она отложила в сторону в каком-то ей одной понятном порядке, хотя Обе казалось, что все камни абсолютно одинаковы.
Потом колдунья поднесла выбранный камень к глазам Обы.
— Это ты, — сказала она.
— Я?.. Что значит «я»?
— Этот камень изображает тебя.
— Почему?
— Он так решил.
— Ты хочешь сказать, что ты решила, что он будет представлять меня.
— Нет. Я хочу сказать, что камень решил, что он будет представлять тебя. Или скорее так решило то, что контролирует решения камней.
— А что контролирует камни?
Оба поразился, увидев улыбку, медленно возникшую на лице Алтеи и через несколько секунд переросшую в злобный оскал. Даже Латея никогда не выглядела такой злобной.
— Магия контролирует, — прошипела колдунья. — Она и решает!
Обе пришлось напомнить самому себе, что он непобедим. Он сделал неопределенный жест рукой, пытаясь сохранить спокойствие.
— А как насчет остальных? Кто тогда они?
— Я думала, ты хочешь узнать о себе, а не о других. — Колдунья наклонилась к Обе с выражением превосходства и уверенности на лице. — Другие люди не значат для тебя ничего, так ведь?
Оба разглядывал ее улыбку.
— Так.
Алтея потрясла камень в кулаке. Не отрывая взгляда от глаз гостя, она бросила камень на доску. В окнах блеснула молния. Камень прокатился по доске и остановился за внешним кругом. За стенами прогрохотал гром.
— Ну? — спросил Оба. — И что это значит?
Не отвечая ему и не глядя на доску, колдунья схватила камень.
Ее взгляд был прикован к Обе. Она вновь потрясла камень и без единого слова бросила на доску. Ярко вспыхнула молния. Невероятно, но камень покатился туда же, что и в первый раз. Точно на то же самое место… Дождь барабанил по крыше, сухой треск грома разнесся по болоту.
Алтея схватила камень и бросила его в третий раз. Молния теперь сверкнула совсем близко. Оба облизнул губы, ожидая, куда упадет изображающий его камень.
По его телу побежали мурашки: камень и на сей раз встал на то же самое место. А когда остановился, грянул гром.
Оба положил руки на колени и откинулся назад:
— Это какой-то фокус.
— Это не фокус, — сказала Алтея. — Это магия.
— Мне казалось, ты больше магией не владеешь.
— Не владею.
— Тогда как ты это делаешь?
— Я же сказала тебе, что не я это делаю. Это делают сами камни.
— Хорошо… И что же означает то, что камень остановился три раза на одном месте?
Оба осознал вдруг, что злобная улыбка колдуньи исчезла. Алтея указала пальцем на камень.
— Это место означает нижний мир, — глухо сказала она. — Мир мертвых.
Оба старался выглядеть не очень заинтересованным.
— И какое отношение это имеет ко мне?
Темные глаза смотрели прямо в его душу.
— Вот откуда идет голос, Оба.
Он похолодел:
— Откуда ты знаешь мое имя?
Алтея наклонила голову, и лицо ее наполовину погрузилось в тень.
— Однажды, очень давно, я допустила ошибку.
— Какую ошибку?
— Я помогла спасти твою жизнь. Я помогла твоей матери сбежать из дворца, прежде чем Даркен Рал смог обнаружить твое существование и убить тебя.
— Ты лжешь! — Оба схватил камень с доски. — Я — его сын! Зачем ему убивать меня!
Она не отвела от него пронизывающего взгляда.
— Возможно, ему было известно, что ты станешь слушаться голосов, Оба. Убив тебя, он бы пресек это. Он думал, так будет лучше…
— Ты была подругой моей матери?
— Нет. Я не знала ее. С нею была знакома Латея. Твоя мать оказалась одной из молодых женщин, которые попали в неприятности и которым угрожала смертельная опасность. Я помогла им. За это Даркен Рал сделал меня калекой. Если ты сомневаешься в его намерениях относительно тебя, то можешь тешиться любым ответом собственного изобретения.
Оба обдумал ее слова, сопоставляя их с событиями из своего мысленного списка. Прямой связи не было.
— Вы с Латеей помогали детям Даркена Рала?
— Мы с Латеей были очень близки одно время. Мы обе взяли на себя обязательство помогать тем, кто попал в беду. Но Латея стала ненавидеть подобных тебе отпрысков лорда Рала из-за тех бед, которые он наслал на меня. Она не могла смотреть на мои страдания и уехала. Я знала, что она не сможет пересилить себя. Я любила ее и никогда не просила навестить меня, хоть и отчаянно скучала. Мы никогда больше не встречались. Единственное доброе дело, которое я могла сделать для нее, — это позволить убежать. Я предполагала, что она не слишком добра к тебе. У нее были на это причины, хоть, возможно, и не очень веские.
Рассказ не вызвал у Обы никакого сочувствия к этой ужасной женщине. Он внимательно рассмотрел темный камень и протянул его Алтее.
— Эти три раза… это просто случайность. Брось снова.
— Ты бы не поверил мне, даже проделай я это сотню раз. — Она вернула ему камень. — Брось сам.
Оба тщательно потряс кулаком, в котором находился камень, — так же, как делала колдунья. Алтея откинулась назад, опершись спиной о ножку стула. Глаза ее потускнели.
Оба швырнул камень на доску с такой силой, чтобы тот выкатился за ее пределы и доказал, что колдунья ошибается. Когда камень вылетел из его руки, блеснула молния — так ослепительно, что Оба вздрогнул и посмотрел на потолок, опасаясь, что она ударила в крышу. Тут же грянул гром, сотрясая дом до самого основания. Затем все затихло, и только дождь продолжал яростно колотить в окна и по крыше.
Оба облегченно улыбнулся, посмотрел на доску и увидел проклятый камень на том же месте, что и в предыдущие три раза. Парень подскочил, словно его ужалила змея, и вытер внезапно вспотевшие ладони о бедра.
— Фокус, — сказал он. — Всего лишь фокус. Ты колдунья и всего лишь проделываешь магические фокусы.
— Этот фокус проделал ты сам, Оба. Ты сам открыл свою душу тьме.
— И что с того?
Алтея улыбнулась этому признанию:
— Ты можешь слушаться голоса, но избран не ты. Ты всего лишь его слуга, не больше. Он должен избрать посредника, если хочет принести тьму в мир.
— Ты не знаешь, о чем говоришь!
— Нет, знаю. Ты способен быть дырой в мире, но тебе не хватает одного компонента.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:49 | Сообщение # 25

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

— Какого?
— Грушдева…
Оба почувствовал, как на затылке зашевелились волосы, хотя и не понял значения этого слова…
— Бессмысленное слово. Оно ничего не значит.
Колдунья смерила его взглядом, которого он испугался, потому что за ним стоял целый мир тайных знаний. По железной решимости, которая светилась в ее глазах, Оба понял, что ножом это знание не вырвешь.
— Давным-давно, далеко отсюда, — спокойно сказала Алтея, — одна колдунья научила меня кое-чему из языка Владетеля. Это одно из его слов, а язык очень древний. Если ты не слышал раньше этого слова, то избран не ты. Грушдева. Оно означает месть. Ты не тот, кого он избрал.
Оба начал злиться. Она, наверное, просто смеется над ним…
— Ты понятия не имеешь, какие слова я слышал. Ты не знаешь об этом ничего. Я — сын Даркена Рала. Законный наследник. Ты не знаешь, что я слышал. У меня будет сила, которую ты представить не можешь.
— Свобода — вот чем платишь при сделке с Владетелем. Ты продал то бесценное, что принадлежало только тебе, за горстку мусора. Ты продал себя в самый худший вид рабства, Оба, всего лишь за иллюзию собственной значимости. Ты не избран. Избран кто-то другой. — Алтея вытерла пот со лба. — Но все же еще многое можно изменить.
— И ты осмеливаешься думать, будто можешь изменить сделанное мною? Будто можешь диктовать мне, что делать? — Эти слова удивили самого Обу. Они вырвались прежде, чем он подумал, что хочет сказать.
— Такие вещи не подвластны таким, так я, — признала Алтея. — Во Дворце Пророков я научилась не вмешиваться в то, что выше меня и неуправляемо. Грандиозность жизни и грандиозность смерти — законные территории Создателя и Владетеля. — Колдунья казалась довольной. — Но своей волей я управлять могу.
Оба выслушал уже достаточно. Она пыталась запутать его, сбить с толку, а он непобедим… И тем не менее он не мог заставить трепыхающееся сердце биться медленнее.
— Что такое дыры в мире?
— Они — конец для таких, как я, — ответила колдунья. — Они конец всего, что я знаю.
Это было типично для колдуньи — отвечать бессмысленными загадками.
— Кого изображают другие камни? — требовательно спросил Оба.
Наконец-то колдунья отвела от него выразительные глаза и глянула на камни. Движения ее казались странно-неуклюжими. Тонкие пальцы выбрали один из камней. Алтея взяла его, тут же подняла вторую руку и приложила к животу.
Оба понял, что ей больно.
Она делала все возможное, чтобы скрыть это, но больше уже не могла. И бисеринки пота на ее лбу были от боли. И короткий стон — от боли. Оба наблюдал за колдуньей с любопытством.
Затем, видимо, ей стало легче. С усилием она выпрямилась и вытянула руку ладонью вверх. В центре ладони лежал камень.
— Это, — сказала она, с трудом дыша, — я.
— Ты? Этот камень — ты?
Алтея кивнула и бросила камень на доску, даже не посмотрев на него. Камень покатился по доске, на этот раз без молний и грома.
Оба почувствовал себя дураком из-за того, что был напуган этими эффектами. Теперь он улыбался. Это все — лишь глупая игра, а он неуязвим.
Камень остановился в углу квадрата.
— Ну и кого же он изображает? — махнул рукой Оба.
— Защитника, — выдавила Алтея, задыхаясь. Дрожащими пальцами она схватила камень и протянула руку прямо к лицу Обы. Камень, ее камень, лежал на ладони. Она пристально смотрела на него.
А когда на него взглянул Оба, камень обратился в прах.
— Почему он сделал это? — прошептал Оба, округляя глаза.
Алтея не ответила. Она неожиданно качнулась, наклонилась и упала, широко раскинув руки. Прах в ее руке рассыпался по полу.
Оба вскочил на ноги, весь покрывшись мурашками. Он видел достаточно смертей, чтобы понять, что Алтея мертва.
Замелькали рваные вспышки молний, прочертили небо неистовыми ослепительными зигзагами. Свет их врывался в окна, бросая слепящие блики на распростертое тело мертвой колдуньи. По щеке Обы скатилась крупная капля пота.
Он стоял, не шевелясь, и смотрел на колдунью невыносимо долгую секунду. А потом развернулся и побежал.
Глава 38
Задыхаясь и почти без сил Оба выскочил их густых зарослей на луг и прищурился, внезапно ослепленный ярким дневным светом. Он проголодался, был напуган и готов разорвать ворюгу на кусочки. На лугу никого не было.
— Кловис! — Вопль вернулся эхом. — Кловис! Где ты?!
Ответом был лишь стон ветра между возвышающимися, как башни, скалами. Оба подумал, что ворюга, наверное, испугался и прячется где-нибудь, боясь, что хозяин обнаружил пропажу денег и подозревает, кто их украл.
— Кловис! Выходи! Нам пора в путь! Мне нужно попасть во дворец! Кловис!
Оба ждал ответа, глубоко дыша. Затем, сжав кулаки, снова выкрикнул имя малорослого ворюги.
Не дождавшись ответа, он опустился на колени у кострища, где Кловис утром разжег огонь, и попробовал пальцем пепел. На лугу не было дождя, но пепел был холодным.
Оба встал, вглядываясь в узкое ущелье, через которое они проскакали рано утром.
Холодный ветер ерошил его волосы. Оба провел руками по волосам, словно пытался сохранить голову после того, как осознал правду.
Он понял, что Кловис не стал прятать украденный кошелек. Это не входило в его планы. Он украл деньги и удрал, как только Оба вступил под своды густой растительности.
Опустошенный Оба понял масштабы всего, что произошло. Никто не пользовался этим обходным путем. Кловис привел его сюда, потому что знал: Оба погибнет в проклятом болоте. Кло-вис был уверен, что Оба заблудится и болото поглотит его. Или его сожрут чудовища, охраняющие Алтею…
Кловису не нужно было прятать деньги, он решил, что Оба погиб, и попросту сбежал с деньгами.
Но Оба неуязвим. Он выжил в болоте. Он убил змею. После этого ни одно чудовище уже не осмелилось бросить ему вызов.
Возможно, Кловис думал, что даже если болото и не прикончит Обу, то существуют еще две смертельные опасности, на которые можно положиться. Алтея не приглашала Обу. Кловис, наверное, подумал, что колдунья относится к непрошеным гостям без радушия. У нее была устрашающая репутация.
Но Кловис не догадывался, что Оба неуязвим.
Только одно спасало Кловиса от ярости Обы — Азритские равнины. И это была вторая смертельная опасность. Оба застрял в пустынном месте. У него нет еды. Вода рядом имеется, но нет посуды, чтобы захватить ее с собой. И лошади тоже нет. Даже коричневую шерстяную куртку, которая была не нужна на болоте, Оба оставил с ворюгой. Пересечь равнины без пищи и теплой одежды при зимнем холоде — это прикончило бы любого. Даже того, кто сумел пережить болото и визит к Алтее…
Оба не мог заставить свои ноги сделать хоть шажок вперед. Он знал, что если попытается отправиться в путь по равнинам, то умрет. Несмотря на холод, он чувствовал, как пот стекает по шее. Заболела голова…
Оба обернулся и посмотрел на болото. В доме Алтеи должны быть еда, одежда, посуда для воды. В доме калеки еда всегда должна быть под руками. Мужа колдуньи дома нет и, может, не будет несколько дней. Он должен был оставить жене еду.
Обе нужна теплая одежда, чтобы пересечь холодные равнины. Алтея сказала, муж ушел во дворец. У него должна быть теплая одежда, и, вполне возможно, что есть запасная. А если и нет, Оба может использовать одеяла — упаковать в них еду и использовать, как накидки.
Однако оставалась возможность, что муж Алтеи уже вернулся домой. В этой части Азритских равнин следы отсутствовали, так что скорее всего он подойдет к дому с другой стороны. И обнаружит тело жены… Хотя это Обу не очень заботило. Он способен справиться с таким препятствием, как скорбящий муж. А может, тот даже будет доволен, что избавился от раздражительной калеки-жены. Какой с нее толк? Муж должен быть рад, что избавился от нее. Возможно, он даже предложит Обе выпить, чтобы отпраздновать такое событие… Впрочем, Оба не хотел праздновать. Алтея сыграла с ним злую шутку и лишила удовольствия, которого он так долго ждал и которое заслужил после долгого путешествия…
Оба вздохнул. По крайней мере она теперь снабдит его всем, что нужно, чтобы явиться в дом предков.
Но когда он вернется к Народному Дворцу, у него не будет денег, если только он не найдет Кловиса. Оба знал, что это — тщетная надежда. У Кловиса теперь были деньги, и он мог совершить путешествие в другие места, щедро тратя добычу, нажитую нечестным путем. Жалкий ворюга наверняка уже далеко.
А у Обы нет даже медного пенни. Как ему быть?.. Он не может вернуться к той нищей жизни, какой он жил вместе с матерью. Только не сейчас, когда подтвердилось, что он — Рал, почти принц…
Нет, он не может вернуться к прежней жизни. И не вернется!..
Кипя от гнева, Оба бросился в заросли. Здесь рано темнеет. У него нет лишнего времени.
Оба не стал касаться тела. Он не испытывал отвращения к мертвым. Наоборот, мертвые привлекали его. Он провел много времени рядом с мертвыми телами. Но эта женщина бросала его в дрожь. Даже мертвая, она, казалось, наблюдала за тем, как он обыскивает ее дом, сбрасывая одежду и запасы в кучу в центре комнаты.
Было что-то страшное в этой женщине, распростершейся на полу. Даже мухи, жужжащие в комнате, не садились на нее. Латея тоже была грозной, но эта женщина совсем отличалась от нее. Алтея сыграла с ним злую шутку и не ответила на вопросы, а ведь он, проделав долгое путешествие, заслужил ответы.
Оба разозлился, подумав о том, какими несносными могут быть колдуньи. По крайней мере эта снабдит его всем необходимым, чтобы вернуться в дом предков. В этой женщине было что-то очень и очень страшное. Она смогла заглянуть в него, Обу. Латея никогда не была способна на такое. Конечно, она думала, что видит его насквозь, но не видела. А ее сестра действительно видела Обу насквозь.
Она увидела голос внутри него.
Оба не был уверен, что находится в безопасности даже сейчас, когда Алтея мертва. Хотя эти мысли были просто игрой богатого воображения — ведь Оба неуязвим. Он не знал ни одного человека, которого ему следовало опасаться.
В спальне он нашел две теплые шерстяные рубашки. Они оказались маловаты, но, разорвав кое-где швы, он смог их надеть. Рубашки были достаточно теплыми, чтобы защитить его от холода. Затем к груде вещей на полу он добавил одеяла.
Обу очень раздражало то, что копуша-хозяин еще не вернулся.
Кроме того, ему хотелось отвлечься от тела колдуньи, которая как будто наблюдала за его работой. Поэтому Оба начал строить планы, как бы кого-нибудь убить, чтобы не сойти с ума. Нужно отыграться на ком-то за все, что ему пришлось пройти. Иначе все это нечестно. Нечестно!..
За окном почти стемнело. Обе пришлось зажечь масляную лампу, чтобы продолжить поиски. Ему повезло, в низеньком шкафчике он нашел бурдюк для воды. Стоя на коленях, он рылся в старом тряпье, среди потрескавшихся чашек, сломанных кухонных приборов и запасов воска и фитилей. Из дальнего угла вытащил рулон холста. Проверил его на прочность и решил, что сможет сделать из него мешок для вещей. Вокруг было достаточно ткани, чтобы смастерить лямки. Принадлежности для шитья тоже оказались под рукой, на низко висящей полке.
Оба заметил, что все необходимые женщине вещи располагались на полках нижнего ряда, чтобы искалеченная колдунья могла добраться до них.
Неужели может существовать колдунья без магии? Маловероятно. Она просто завидовала, потому что голос говорил с Обой, а не с нею. Она явно что-то замышляла…
Оба знал, что понадобится некоторое время, чтобы собрать вещи и сшить мешок для них. Он не должен уходить из дома ночью. Невозможно пробираться по болоту в темноте. Оба был неуязвимым, но не дураком.
Поставив рядом с собой масляную лампу, он принялся за шитье мешка. Алтея наблюдала за ним с пола. Она была колдуньей, и Оба знал, что даже одеяло, наброшенное на ее голову, не поможет. Если она способна наблюдать за ним из мира мертвых, то обыкновенное одеяло не закроет неживые глаза. Оба должен просто наслаждаться тем, что она наблюдает за его занятием.
Закончив с мешком, он проверил качество работы, сел на скамейку и начал упаковывать еду и вещи. У колдуньи имелись сушеные фрукты и вяленое мясо, а также колбаса, сыр и печенье — все, что будет легко нести. Он не стал брать вяленое мясо, потому что знал, что на Азритских равнинах не из чего развести костер, и уж, конечно, не собирался нести с собой топливо. Он будет путешествовать налегке и дойдет до дворца за несколько дней.
Что он будет делать, добравшись до дворца, как он будет жить, не имея денег, — Оба не знал. Вначале он подумывал о краже, но быстро отверг эту идею. Он не был вором и не опустится до того, чтобы стать преступником. Он не знал точно, как попасть во дворец, он просто знал, что должен там оказаться.
Закончив упаковку вещей, Оба закрыл глаза и несколько раз зевнул. Он вспотел от работы и жаркой лампы. Даже ночью это место выглядело мрачно. Оба не понимал, как колдунья могла жить в таком месте. Неудивительно, что ее муж удрал во дворец. Потягивает эль сейчас, наверное, да жалуется какому-нибудь приятелю, что должен возвращаться к болотной жене.
Обе не нравилась идея спать в одном доме с колдуньей, но по крайней мере она была мертва. Хотя он по-прежнему не доверял ей. Возможно, она провернула какой-то фокус… Оба снова зевнул и вытер пот со лба.
На полу в спальне лежали два хорошо набитых соломенных тюфяка. Один был заправлен аккуратно, второй более неряшливо. Судя по всему, аккуратно заправленный тюфяк принадлежит мужу Алтеи, а второй — самой колдунье. Оба не испытывал неловкости от того, что будет спать на чужих тюфяках.
Конечно, муж колдуньи не вернется домой ночью, поэтому Оба не боялся, что проснется с ножом у горла. Однако на всякий случай решил подпереть дверь стулом, прежде чем улечься. Приняв все меры предосторожности, Оба зевнул и лег на тюфяк.
Хотя он и очень хотел спать, но все время просыпался. Его преследовали сновидения. В домике было жарко. Поскольку сейчас стояла зима, он успел отвыкнуть от такой жары. Снаружи жужжали насекомые, выли и кричали какие-то животные. Оба вертелся, пытаясь укрыться от взгляда колдуньи и ее всезнающей улыбки. Они преследовали его, как бы он ни повернулся, не давали уснуть крепко…
Окончательно Оба проснулся, когда стало светать.
Он лежал на постели Алтеи.
Перевернулся на живот и только тут почувствовал, что на полу, под тюфяком, что-то не в порядке. Встревоженный, Оба отбросил тюфяк, чтобы проверить, какой сюрприз приготовила ему колдунья. Она точно что-то замышляла.
Одна половая доска оказалась не закреплена. При ближайшем исследовании обнаружилось, что она качается. И это было все. Никаких предметов под тюфяком не оказалось.
Оба осторожно нажал на один конец доски. Второй приподнялся. Под доской лежала деревянная шкатулка. Оба вытащил ее и попытался открыть, но она была заперта. Ни замочной скважины, ни щели, показывающей, где крышка, не наблюдалось. Вероятно, шкатулка открывалась при помощи какого-то фокуса. Она была тяжелой. Оба потряс ее и ничего не услышал.
Держа шкатулку в руке, Оба перешел в мастерскую и сел на скамейку.
В ящиках под скамейкой он обнаружил инструменты, которые хранились в мешочках. В трех красивых кожаных мешочках находились рубанки. Вероятно, кожаные мешочки использовались для того, чтобы инструменты не потускнели и не заржавели. В мешочках из ткани лежал набор циркулей, в других — набор вспомогательных инструментов. Муж колдуньи был очень аккуратным человеком. Наверное, жизнь на болоте с колдуньей сделала его сумасшедшим.
Оба выбрал среди инструментов молоток со стамеской и оглянулся. Колдунья по-прежнему лежала на полу и смотрела на него.
— Что в шкатулке? — спросил Оба.
Конечно, она не ответила. У нее не было ни малейшей склонности к сотрудничеству. Пожелай она ему помочь, она бы ответила на вопросы вместо того, чтобы падать замертво после того, как камень превратился в прах. Оба вздрогнул, вспомнив о случившемся. Что-то было в этом гадании, о чем бы следовало поразмыслить…
Он пытался открыть шкатулку с помощью стамески. Он проверил острием каждый сантиметр, но шкатулка не поддавалась. Он принялся бить по ней молотком, но только сломал его ручку. Он вздохнул, решив, что шкатулка — не вместилище чего бы то ни было, а просто оружие против незваных гостей. Шарахнешь такой штукой по затылку, и дух вон!..
Оба поднялся со скамейки, чтобы проверить, все ли он взял. У него накопилось достаточно загадок, оставленных Алтеей, над которыми следовало поразмыслить. Нужно торопиться!..
И тем не менее Оба медлил. Если бы эта тяжелая штука, похожая на шкатулку, служила оружием, ее бы держали под руками. Нет, это именно шкатулка, и в ней находится что-то важное, иначе бы ее не прятали под пол.
Оба снова покопался в инструментах, подобрав узкий резак и еще один молоток. Он вставил лезвие под выступ, опоясывающий шкатулку по всем четырем сторонам.
С носа Обы начал капать пот. Кряхтя от усилий, он колотил по кучке резака, пытаясь дорваться до содержимого.
Внезапно дерево треснуло, и шкатулка открылась. Золотые и серебряные монеты посыпались из нее, будто внутренности из раскроенного ножом тела. Оба замер и молча смотрел на поток золота, текущего на скамейку. Шкатулка не звенела потому, что была набита золотом до краев.
Это было настоящее состояние.
Здесь насчитывалось раз в двадцать больше золота, чем украл этот мошенник Кловис. Оба думал, что по вине трусливого ворюги стал нищим, а на самом деле оказался даже богаче, чем мог мечтать. Он действительно был неуязвим.
Он прошел через испытания и несчастья, которые сломили бы более слабого человека, и судьба справедливо вознаградила его за все неприятности. Что это, если не знак свыше?..
Оба улыбнулся женщине, по-прежнему лежащей посреди комнаты и наблюдающей за его триумфом, вытер пот со лба и сгреб все монеты в одну кучу в центре скамейки. Он разделил их на равные кучки и тщательно пересчитал, чтобы точно знать, сколько у него денег.
Закончив подсчет, он освободил мешочки от инструментов, разложил деньги по мешочкам, а мешочки пристроил в разные места. Для большей сохранности он обвязал каждый мешочек двумя кожаными шнурками и привязал их несколько раз к поясу. Два маленьких мешочка он привязал под штаны к ногам. И напомнил себе, что отныне ему следует опасаться страстных дамочек и их ласковых рук, чтобы они не получили больше того, что он намеревался дать.
Кловис преподал ему хороший урок. С этого времени он больше не будет держать все деньги в одном месте. Такой богатый человек, как он, должен уметь защищать свое богатство. В мире полно воров.
Глава 39
Оба наконец-то добрался на окраину рынка. После одиночества бесплодных равнин суетливость толпы просто сбивала с толку. Чуть позже он с удовольствием посмотрит на эту толчею, но сейчас ему не до того.
Оба узнал, что можно снять комнаты в самом дворце. Это было как раз то, чего он хотел — попасть в Народный Дворец и найти подходящую комнату. После хорошей еды и отдыха он купит новую одежду и осмотрится. Но сейчас он мечтал только о тихой комнате и отдыхе. Мысль о еде почему-то вызывала тошноту.
Ему казалось унизительным то, что Рал должен снимать комнату во дворце своих предков, но с этим он разберется позднее. Сейчас он хотел только лечь. Голова была тяжелой.
В глазах вспыхивала боль, как только он пытался посмотреть на что-нибудь. Поэтому Оба медленно шел, опустив голову и стараясь следить только за пыльной дорогой под ногами.
Он проделал путешествие от болота до дворца на одной силе воли. Несмотря на холод, он постоянно потел. Возможно, он перестраховался, надев на себя слишком много теплых рубашек. Ведь на носу весна, и уже не так холодно, как в середине зимы, когда безумная мать дала ему то унизительное задание — убрать кучу замерзшего навоза.
Оба почувствовал, что ткань собралась в складки и давит на подмышки. Рубашки были малы, и ему пришлось распороть кое-где швы. Во время путешествия рукава разорвались, и внутренние слои собрались в гармошку, а наружный болтался, как разодранный флаг. Холстяной мешок, сшитый в спешке, тоже лопнул, так что кусок коричневого шерстяного одеяла высовывался наружу и волочился за Обой во время ходьбы.
Обвешанный разноцветными тряпками и коричневым одеялом, используемым в качестве накидки, Оба понимал, что, должно быть, выглядит бродяга бродягой. А ведь у него достаточно денег, чтобы купить весь рынок дюжину раз… Позже он приобретет себе хорошую одежду. Но сначала — комната и сон.
И никакой еды. Оба определенно не хотел есть. У него все болело. Даже моргать было больно. А желудок болел просто невыносимо.
Когда он был здесь в последний раз, от аппетитных запахов текли слюнки. Теперь от дымка костра, на котором готовили, его мутило.
Может, это потому, что теперь у него более изысканный вкус?..
Оба подумал, что, возможно, добравшись до дворца, сможет найти что-нибудь вкусное. Но даже эта мысль не вызвала аппетита. Он не был голоден, просто устал.
Опустив глаза, Оба медленно брел по шумным торговым рядам. Он направлялся к плоской возвышенности впереди. Мешок на его спине весил, как три человека. Возможно, это козни болотной ведьмы, наславшей какие-то чары. Зная, что он направляется к ней, она вполне могла с помощью магии добавить веса в колбасу…
Мысль о колбасе заставила желудок сжаться.
Вглядываясь в сверкающий на солнце дворец, Оба внезапно наткнулся на какого-то человечка и уже собирался отпихнуть его в сторону, когда тот обернулся и выругался.
Это был Кловис.
Оба и глазом моргнуть не успел, как Кловис прошмыгнул у него под ногами и проскочил между двумя проходящими мимо мужчинами. Оба просто разбросал их по сторонам. Когда они упали, Оба рванулся вперед, пытаясь сохранить равновесие и догнать ворюгу. Кловис притормозил, глянул налево, затем направо. Это был шанс, и Оба устремился вперед, но верткий торговец рванулся в другой ряд как раз вовремя, чтобы ускользнуть из рук Обы. Оба шлепнулся лицом в грязь, успев только оторвать кусок рукава ворюги.
Когда Оба поднялся на ноги, Кловис перепрыгнул через огонь, на котором готовили куски мяса, нанизанные на прутья, и побежал между привязанными лошадьми. Для такого коротышки он удирал удивительно быстро. Как дым на ветру… Но Оба был крупнее и сильнее. Он всегда гордился легкостью, с которой бегал. Он пролетел мимо очага и между лошадьми, пытаясь не упустить из виду свою добычу.
Лошади испуганно ржали и шарахались. Несколько особенно напуганных встали на дыбы, оборвали привязи и понесли. Сторожа сыпали проклятиями и угрозами, которых Оба не замечал. Все его внимание было сконцентрировано на Кловисе. Какой-то рассерженный человек сунулся к нему, и Оба попросту ударил его в лицо, отбрасывая с пути, и продолжил погоню за вором.
Нет, ему не нужны были деньги. У него теперь имелось целое состояние. У него было столько денег, что он вряд ли бы мог потратить их, даже будучи вполовину менее осторожным. Он преследовал вора не из-за денег, а ради расплаты. Оба доверял ему и был обманут.
Даже хуже!.. Его выставили дураком. Мать всегда говорила, что он дурак. Оба-придурок — вот как она обычно называла его. Оба не собирался позволять кому бы то ни было делать из него дурака. Он не собирался позволять, чтобы безумная мать оказалась права.
То, что Оба вернулся с болота даже богаче, чем был, произошло не благодаря Кловису. Это произошло благодаря собственным усилиям Обы.
Кловис задумал свой план заранее и бросил Обу умирать. Он намеревался убить Обу. Оба выжил не благодаря Кловису. Кло-вис был убийцей, если подумать. Самым настоящим убийцей!.. Жители Д’Хары должны быть благодарны Обе Ралу, когда он свершит быстрое и неумолимое правосудие над грязным преступником…
Кловис завернул за угол палатки, в которой были выставлены сотни предметов, сработанных из бараньих рогов. Оба по инерции пролетел мимо, а когда попытался повернуть, поскользнулся на куче лошадиного навоза. С помощью огромных усилий и ловкости ему удалось удержаться на ногах. Оба провел годы в такой грязи. Он выполнял любую работу в любых условиях, при любой погоде, включая и гололед.
В каком-то смысле, все прошедшие годы можно было считать практикой, которая и позволила Обе удержаться на ногах в ситуации, где любой другой человек такого веса оказался бы валяющимся в грязи. Кловис обернулся с насмешливой улыбкой, будучи уверенным, что так и произошло. И был очень поражен, когда увидел, что Оба на полной скорости несется за ним.
Подстегнутый ужасом Кловис шмыгнул в очередной торговый переулок. Но Оба был уже у него за спиной. Он схватил за развевающиеся лохмотья на плече и сильно дернул. Ворюга споткнулся и выпучил глаза. Вначале от удивления, а потом от того, что Оба крепко схватил его за горло.
Забыв об усталости, Оба схватил коротышку под локотки и втолкнул между двумя фургонами. Парусиновые крыши затемняли узкий проход. На другом его конце находилась стена из деревянных ящиков. Спина Обы заблокировала щель между фургонами, закрывая пространство от взглядов не менее надежно, чем тюремная дверь.
Оба слышал, как позади него разговаривают о делах люди, как смеются и снуют туда-сюда. Чуть поодаль кто-то торговался с продавцами. Простучали копыта лошади. По рядам бродили торговцы, расписывая достоинства своих товаров, пытаясь привлечь покупателей.
Кловис, в отличие от них, молчал, но не по собственной воле. Он широко открывал рот, пытаясь сказать что-то, но не издал ни звука. Оба поднял его над землей, и коротышка начал вращать глазами, явно желая позвать на помощь. Он посмотрел на мощные пальцы, обхватившие его шею, и попытался разжать железную руку правосудия, но грязные ногти сломались. И тогда его глаза стали почти такими же большими, как золотые марки, которые он украл у Обы.
Прижав ворюгу спиной к ящикам и держа его одной рукой за горло, Оба второй рукой обыскивал карманы Кловиса, но ничего не находил. Кловис в отчаянии указал на свою грудь. Оба почувствовал что-то под поношенным тряпьем. Разорвав рубашку, он увидел знакомый толстый кошелек, висевший на шее вора.
Кожаный шнурок врезался в кожу. Оба тянул его, пока не оборвал.
Потом Оба положил кошелек в карман. Кловис попытался улыбнуться, сделать извиняющееся лицо, словно теперь все было в порядке.
Но Оба не собирался его прощать. И дал свободу своему гневу. Удерживая Кловиса за плечи, он изо всей силы ударил вора в живот. Лицо Кловиса посинело. Оба тяжело ударил его в лицо и почувствовал хруст кости, и снова ударил, прямо в лживый рот, и выбил все передние зубы. Зарычал от гнева, нанося один за другим три быстрых удара. С каждым ударом голова Кловиса дергалась назад, оставляя кровавые следы на деревянных ящиках.
Оба продолжал пребывать в ярости. Он испытал унижение, став жертвой вора, который оставил его умирать. На него напала гигантская змея. Он чуть не утонул. Его обхитрила колдунья. Она заглянула ему прямо в душу. Она не ответила на его вопросы, пыталась преуменьшить Обу в его же глазах и умерла прежде, чем он успел убить ее. Он с трудом пересек Азритские равнины в убогих лохмотьях. И все это происходило с ним, с Обой Ралом, практически членом королевской семьи!..
Оба едва мог поверить, что наконец-то нашел того, кто ответит за все недавние беды.
Опустив Кловиса на землю и поставив ему на грудь колено, он дал полную волю справедливому гневу и мести. Он не чувствовал ударов, вспоминая всю свою боль и все унижения, с которыми ему пришлось мириться. Он проклинал маленького вора и продолжал творить правосудие, превращая Кловиса в кровавое месиво.
По лицу Обы катился пот. Задыхаясь, он глотнул воздуха и наконец отступил назад. Руки были словно налиты свинцом. Он почувствовал, что опустошен, что жутко болит голова, и с трудом сфокусировал взгляд на предмете своей мести.
Земля покраснела от крови. То, что было Кловисом, теперь стало совершенно неузнаваемо. Челюсть раздроблена и свернута в сторону. Одна глазница вдавлена. Грудная клетка проломлена. Как это было чудесно!..
Оба почувствовал, что за его одежду цепляются руки. У него не осталось сил на сопротивление. Когда его вытащили из щели между фургонами, он увидел толпу людей, стоящих полукругом, у всех на лицах было выражение ужаса. Обе это понравилось, поскольку означало, что Кловис получил то, что заслуживал. Заслуженные наказания за совершенные преступления должны пугать людей и служить хорошим примером. Так говорил его отец.
Оба присмотрелся к людям, которые вытащили его на свет. Его окружала стена из кожаных доспехов и металлических кольчуг. На солнце блестели пики, мечи и топоры. Они были направлены на Обу. А он мог только стоять, слишком усталый, чтобы поднять руку и отмахнуться от них.
Без сил, задыхающийся, залитый потом, Оба не мог даже держать голову. Он сделал шаг к оружию, которое его окружало, и внезапно на него обрушилась темнота.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:50 | Сообщение # 26

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 40
Фридрих устало опустился на колени, опираясь на лопату, затем сел на пятки и позволил лопате упасть на землю. Холодный ветер шевелил его волосы и вздымал волнами высокую траву вокруг только что вскопанной почвы.
Мир превратился в пепел.
Ослепленный горем, Фридрих не мог сосредоточиться на какой-нибудь конкретной мысли.
Его душили рыдания. Он боялся, что сделал что-то неправильно. Здесь было холодно. Он боялся, что Алтее может быть холодно. Фридрих не хотел, чтобы ей было холодно.
Зато здесь было солнечно. Алтея любила солнечный свет. Она всегда говорила, что любит лучи солнца на своем лице. Несмотря на жару в болоте, солнце редко пробивалось туда, и она не могла видеть его из своей тюрьмы.
Ее волосы сами напоминали Фридриху солнечные лучи. Она обычно посмеивалась над подобными сантиментами, но иногда, если он не упоминал об этом долго, невинно спрашивала, хорошо ли ее волосы выглядят и хорошо ли причесаны к встрече с очередным визитером. Она всегда умела сохранять невинное выражение лица, добиваясь того, чего хотела. Тогда он говорил, что ее волосы похожи на солнечные лучи. А она краснела, как девочка, и шептала:
— О, Фридрих!..
Теперь солнце не будет светить ему никогда.
Фридрих решил, что для нее лучше здесь, на лугу, за пределами болота. Уж если он не мог забрать ее из болота при жизни, то по крайней мере мог принести ее сюда сейчас. Солнечный луг — гораздо лучше, чем ее бывшая тюрьма.
Он бы отдал все, чтобы привести Алтею сюда раньше, показать ей красивые места, увидеть ее беззаботную улыбку в солнечном свете… Но она не могла покинуть болото. Для всех, включая и его самого, было безопасно ходить только по тропе, ведущей к дому. Другого пути между темными заклятьями, созданными ее чарами, не было. А для нее самой не было даже этого безопасного пути.
Фридрих знал, что для тех, кто рискнул пройти по болоту иной дорогой, последствия были ужасны. Несколько раз в год особенно легкомысленные или ненормальные визитеры сходили с тропы или пытались пройти обходным путем, где не смел ходить даже он. Для Алтеи было мукой сознавать, что ее чары лишают жизни невинных людей. И как смогла Дженнсен, не пострадав, проделать этот путь, не знала даже сама Алтея.
Во время этого последнего путешествия Фридрих нес Алтею кружным путем. Дорога по болоту, как символ возвращенной свободы…
Чудовища Алтеи исчезли, теперь она с добрыми духами.
А он теперь один.
Фридрих нагнулся над свежей могилой, и слезы потекли по его щекам. Мир стал пустым, одиноким, мертвым. Пальцы Фридриха лежали на земле, которая скрыла его любовь. Его охватило чувство вины, потому что его не оказалось рядом, чтобы защитить ее. Он был уверен, что будь он рядом, жена бы осталась жива. Это было все, чего он хотел. Чтобы Алтея не умерла. Чтобы Алтея вернулась. Чтобы Алтея была с ним…
Он всегда с удовольствием возвращался домой и рассказывал ей о том, что видел: о птице, скачущей по полю; о дереве с листьями, поблескивающими на солнце; о похожей на ленту дороге, вьющейся между двух холмов, — обо всем, что могло принести хоть немного тепла в ее тюрьму.
Вначале он не хотел напоминать ей о внешнем мире. Он думал, что если станет рассказывать о том, чего ей не суждено больше видеть, она будет чувствовать себя несчастной, одинокой и брошенной. Но однажды Алтея улыбнулась ему своей особенной улыбкой и сказала, что он не прав, что она хочет знать каждую деталь, поскольку так она нарушает запрет Даркена Рала, который хотел заключить ее в тюрьму. Она сказала, что Фридрих станет ее глазами и с их помощью она сможет убегать из своей тюрьмы. Рассказы мужа были для нее самым настоящим глотком свободы.
Поэтому Фридрих чувствовал себя спокойно, когда уходил из болота, а она должна была оставаться. Он не знал, кто кому помогает. Алтея всегда поступала так. Она заставляла его думать, будто он предпринимает что-то для нее, а на самом деле помогала ему найти опору.
Теперь Фридрих не знал, что ему делать. Жизнь остановилась. Без Алтеи в жизни не было смысла. Жена дополняла его, делала цельным. Без нее все стало напрасным.
Фридрих не знал, как оборвалась ее жизнь. Алтею не тронули, но дом был перевернут вверх дном. Ограбление было странным: забрали деньги, которые они с женой собирали всю жизнь, еду и старую ненужную одежду. А ценные вещи не тронули — позолоченные резные изделия, золотой лист и дорогие инструменты. Фридрих, как ни пытался, не мог понять, в чем тут дело.
Ясно было одно: Алтея отравила себя. И на столе стояла еще одна чашка. Значит, жена пыталась отравить еще кого-то. Возможно того, кто пришел без приглашения.
Фридрих только теперь понял, что Алтея ожидала кого-то и хранила это в тайне от мужа. Потому и предложила ему сходить во дворец и продать резные поделки. Она очень настаивала, и Фридрих тогда подумал, что, поскольку она никого не пригласила из любителей предсказаний, то, наверное, хочет остаться на некоторое время одна. Либо желает, чтобы он, проделав путешествие, рассказал ей о новостях, поскольку он давно не выбирался из болота. И то, и другое желание необычными не были. Вот только обнимала и целовала она его необычно долго…
Теперь он знал правду. Долгий поцелуй был прощальным. Она хотела, чтобы он оказался далеко и в безопасности.
Фридрих вытащил из кармана письмо, которое она оставила ему. Когда-то он сделал жене позолоченную чашу, которую Алтея держала на полу под стулом. Туда она клала различные памятные записки. Там оказалось и прощальное письмо. Он осторожно расправил письмо и снова прочитал его, хотя давно уже знал каждое слово наизусть.
Мой любимый Фридрих!
Я знаю, что ты ничего сейчас не понимаешь, но я не нарушила свой долг, связанный с неприкосновенностью жизни, я скорее выполнила его. Я понимаю, что тебе будет нелегко, но поверь мне: я должна была так поступить.
Моя душа в мире. Я прожила долгую жизнь, гораздо дольше любого другого человека. И самые лучшие годы я провела с тобой. Я любила тебя с того самого дня, как ты вошел в мою жизнь, разбудив мое сердце. Не позволяй горю разбить твое: мы будем вместе в следующем мире, вместе навсегда.
Но в этом мире ты, как и я, один из четырех защитников — четырех камней в углах моей Благодати. Помнишь, при моем последнем предсказании ты спрашивал, кто они такие?
Я сказала тогда, что два камня — это Латея и я. Жаль, я не сказала, что ты тоже один из них, но тогда я не решилась. Я слепа к большинству происходящего, но знаю, что должна сделать все, что могу, иначе для других будет навсегда потеряна сама возможность жить и любить.
Знай, ты всегда в моем сердце и будешь со мной даже тогда, когда я пройду через завесу, чтобы быть с добрыми духами.
Ты нужен миру живых, Фридрих. Твоя борьба только начинается. Я умоляю — когда тебя призовут, выполни свое предназначение.
Твоя навеки Алтея.
Фридрих вытер слезы и снова перечитал письмо, мысленно слыша ее голос, словно она была рядом. Он боялся отпустить от себя этот голос… И все же наконец бережно сложил бумагу и положил в карман.
И вздрогнул: рядом стоял высокий человек.
— Я был знаком с Алтеей, — сказал он торжественно и искренне. — Я очень сочувствую вашей утрате. Я пришел, чтобы принести свои соболезнования.
Фридрих медленно поднялся, глядя в глаза человека.
— Откуда вы знаете?.. Откуда вы знаете, что случилось? — В нем разгорался гнев. — Какое вы имеете к этому отношение?
— Отношение печального свидетеля того, что я не мог изменить. — Мужчина утешающе положил руку на плечо Фридриха. — Я знал Алтею с тех пор, как она пришла учиться во Дворец Пророков.
— Вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы знаете?
— Я Натан, пророк.
— Натан-пророк?.. Натан Рал? Волшебник Рал?
Человек кивнул и убрал руку под темно-коричневый плащ.
Фридрих слегка склонил голову в знак уважения, но не смог заставить себя поклониться по-настоящему. Пусть даже перед ним стоял волшебник, пусть даже он оказался Ралом…
Мужчина был одет в коричневые шерстяные брюки и сапоги — мало подходящее одеяние для колдуна. Совсем не так, по представлениям Фридриха, должен выглядеть колдун. И он совсем не походил на человека, которому, как говорила Алтея, около тысячи лет. Сильная челюсть, чисто выбритое лицо, прямые длинные белые волосы касаются широких плеч. Он не был сутулым, наоборот, оказался гибок и подвижен, как солдат, хотя меча при нем и не было. И от него веяло силой.
А вот глаза, сверкавшие из-под густых бровей, были такими, как и ожидал Фридрих. Глаза Рала…
Фридрих почувствовал укол ревности. Этот человек знал Алтею задолго до того, как с нею познакомился он, Фридрих; этот человек знал ее, когда она была молода и притягательно красива. Тогда она была колдуньей в расцвете сил, женщиной, за которой ухаживали и волочились многие мужчины. Женщиной, которая знала, чего хочет, и добивалась этого со всей страстью. Фридрих не был так наивен, чтобы поверить, будто он стал первым мужчиной в ее жизни.
— Мы разговаривали несколько раз, — сказал Натан, словно отвечая на невысказанный вопрос и заставляя Фридриха задаться новым (не может ли человек таких способностей читать мысли?). — У нее был исключительный дар предсказательницы, особенно для колдуньи. Но по сравнению с настоящими пророками она была похожа на ребенка, пытающегося играть в недетские игры. — Колдун смягчил свои слова улыбкой. — Я не хочу преуменьшить ее ум или способности, говорю просто для того, чтобы все расставить по местам.
Фридрих оторвался от глаз колдуна и посмотрел на могилу.
— Вы знаете, что случилось? — Ответа не последовало, и он снова глянул на высокого мужчину. — И если вы знали, то могли ли остановить ее?
Натан обдумал вопрос:
— Вы когда-нибудь видели, чтобы Алтея меняла свои решения после того, как бросила камни?
— Нет, — признал Фридрих. Несколько раз он утешал жену, когда она плакала от того, что увидела, и от того, что не могла ничего изменить. Она часто говорила ему, когда он спрашивал, что все далеко не так просто, как может показаться людям без дара. Фридрих не мог понять многих сложностей, связанных с ее способностями, но знал: временами предсказания давили на нее невыносимо мучительным грузом.
— Вы знаете, почему она так поступила? — спросил он, надеясь получить объяснение, которое смягчит боль. — Кто был причиной того, что она сделала?
— Она сделала выбор, как умереть, — просто сказал Натан. — Вы должны верить, она сделала это по доброй воле и по очень веским причинам. Вы должны понять, что она сделала это потому, что так было лучше не только для нее и для вас, но и для других.
— Для других? Что это значит?
— Вы оба знаете, что любовь дает жизнь. Своим выбором она сделала все возможное, чтобы и у других был шанс узнать жизнь и любовь.
— Я не понимаю.
Натан посмотрел вдаль и медленно покачал головой:
— Я знаю только кусочки случившегося, Фридрих. В этой истории я чувствую себя слепым, я никогда не чувствовал такого раньше.
— Вы хотите сказать, что происшедшее как-то связано с Дженнсен?
Брови Натана сошлись, он взглянул на Фридриха и резко спросил:
— Дженнсен? — в его голосе звучало подозрение.
— Одна из дыр в мире… Алтея говорила, что Дженнсен — дочь Даркена Рала.
Колдун откинул назад плащ и уперся рукой в бедро:
— Значит, ее зовут Дженнсен… — Он улыбнулся. — Я никогда не слышал термина «дыра в мире», но вижу, что он очень подходит для языка колдуньи с ограниченным даром. — Волшебник покачал головой. — Несмотря на талант, Алтея не могла понять, что связано с такими, как Дженнсен. Она понимала одно: одаренные не могут увидеть разные аспекты жизни подобных людей. Потому и называла их «дырами». Но это — все равно что бычий хвост. Хвост — наименее важный орган быка. Дыра — не совсем точно. Вакуум, пустота — было бы лучше.
— Не думаю, что вы правы. Алтея общалась с такими, как Дженнсен, долгое время. Возможно, она была более осведомлена, чем вы думаете. Она объясняла мне и Дженнсен, что она знает не слишком много, но самое важное — то, что одаренные слепы по отношению к ним.
Натан коротко усмехнулся, отдавая дань уважения женщине, рядом с могилой которой он находился.
— Да, Алтея знала гораздо больше. Все эти разговоры о дырах были лишь ширмой для того, что знала Алтея.
Фридрих не возражал волшебнику. Колдуньи и в самом деле хранили секреты, никогда не раскрывая полностью того, что знают. И Алтея поступала так же. Даже с Фридрихом. И вовсе не из-за недостатка уважения или любви, просто такими были все колдуньи. Его не обижало то, что было частью ее натуры.
— Значит, с такими, как Дженнсен, все гораздо серьезнее?
— О да… У быка есть не только хвост, но и рога. — Натан вздохнул. — Однако, хотя я и знаю больше Алтеи, моих знаний тоже недостаточно, чтобы я понимал происходящие события. Эта часть предсказаний мне неясна. Но я знаю достаточно, чтобы понимать: происходящее может изменить саму природу существования.
— Вы же — Рал. Откуда вы можете знать о таких вещах?
— В детстве сестры Света забрали меня в Древний мир, и я был заключен во Дворце Пророков. Я — Рал, но я мало знаю о земле моих предков, о Д’Харе. Многое я узнал по книгам пророчеств. Пророчества молчат о таких, как Дженнсен. Я только недавно начал понимать, почему так происходит, и осознал все ужасные последствия. — Волшебник спрятал руки за спину. — Значит, эта девушка, Дженнсен, приходила к Алтее? Откуда она узнала о ней?
— Дженнсен и была причиной случившегося с Алтеей. — Фридрих отвел взгляд, не зная, как отнесется колдун к его словам о родственнике, но решил сказать все, даже если это вызовет гнев Натана. — Когда Дженнсен была маленькой, Алтея пыталась защитить ее от Даркена Рала. За это Даркен Рал сделал Алтею калекой и заключил среди болот. И лишил всей ее магии, кроме дара предсказания.
— Я знаю, — прошептал Натан, явно опечаленный. — Хотя причин я никогда и не знал, но о случившемся мне рассказывали.
Фридрих шагнул к нему:
— Тогда почему вы не помогли ей?
На этот раз Натан отвел взгляд:
— Я пытался. За это меня и заключили во Дворце Пророков, когда она пришла ко мне…
— Почему заключили?
— Потому что боялись. Я — исключение, пророк. Меня боялись, как диковинки, как сумасшедшего, как разрушителя. Все потому, что я вижу то, чего не видят другие. Временами я не могу удержаться и не изменить увиденное.
— Если это пророчества, как их можно изменить? Если их изменишь, значит, пророчество уже не пророчество, оно становится неправдой.
Натан посмотрел на холодное небо. Ветер бросал ему в лицо длинные белые волосы.
— Я не смогу полностью объяснить это неодаренному, только маленькую часть. Существуют книги пророчеств, им много тысяч лет. В них описываются события, которые еще не случились. Для того, чтобы существовала свободная воля, выбор, должны оставаться открытые вопросы. Это частично достигается с помощью двойных предсказаний, развилок.
— Развилок? Это значит, что события могут идти по двум путям?
Натан кивнул:
— По меньшей мере… обычно путей много. Это ключевые события. В книгах содержатся предсказания для нескольких линий, которые могут стать результатом свободного выбора. Когда выбирается определенная линия, она реализуется, а другие теряют смысл. До этого же момента они все — действующие предсказания. Если бы был сделан другой выбор, реализовалась бы иная ветвь. Другие ветви засыхают, хотя книги с этими предсказаниями остаются. Пророчество, таким образом, связано с мертвыми ветвями прошедших веков, со всеми нереализованными возможностями, со всем, что могло бы произойти, но не произошло.
Во Фридрихе снова поднялся гнев.
— И вы знали, что произойдет с Алтеей? Значит, вы могли предупредить ее?
— Когда она приходила ко мне, я рассказал ей о развилке. Я не знал, когда она достигнет развилки, но знал, что на обеих дорогах ее ждет смерть. С той информацией, которую я дал ей, она могла узнать, когда придет ее время. Я надеялся, что она сумеет найти другой путь. Иногда бывают скрытые развилки, которые мы не видим. Я надеялся, что у нее тот самый случай, и она сумеет найти другой путь.
Фридрих не мог поверить тому, что услышал.
— Вы могли сделать хоть что-нибудь! Вы могли предотвратить случившееся!
Натан указал на могилу:
— Это и есть результат попыток изменить то, что должно было случиться. Не сработало.
— Но если бы…
Глаза Натана предостерегающе сверкнули.
— Для вашего же спокойствия я скажу вам, но лишь самую малость. На другой дороге было убийство, такое мучительное, кровавое и жестокое, что, обнаружив то, что от нее осталось, вы бы покончили с собой, чтобы не жить с тем, что увидели. Будьте благодарны, что этого не случилось. Но не случилось не потому, что она боялась такой смерти, а потому что любила вас и не хотела, чтобы вы страдали. — Натан снова указал на могилу. — Она выбрала эту дорогу.
— Вы говорили ей об этой развилке?
Взгляд Натана смягчился.
— Не совсем. Линия, которую она выбрала, вела к смерти. Просто она решила, как умереть.
— Значит… значит… она могла выбрать ту, где осталась бы жива?
Натан кивнул:
— На некоторое время. Но если бы она выбрала такую дорогу, мы бы все скоро оказались в лапах Владетеля. Раз с этим связаны дыры, в конце этой линии кончалось все. Выбор, который она сделала, оставляет шанс.
— Шанс? Какой шанс?
Натан вздохнул. Фридрих подозревал, что за этим вздохом стоят события гораздо более грозные и устрашающие, чем то, что видела его жена.
— Алтея купила немного времени для других, чтобы они смогли сделать правильный выбор, когда придет их время действовать по собственной воле. Этот узел в пророчестве, в отличие от других, очень неясен. Но большинство нитей ведут в никуда.
— В никуда? Я не понимаю. Что это значит?
— Существование всего живого под угрозой. — Натан приподнял брови. — Большинство предсказаний кончаются в пустоте, в мире мертвых.
— Но вы видите выход?
— Узел впереди — большая загадка для меня. Здесь я чувствую себя абсолютно беспомощным. Теперь я знаю, как чувствует себя неодаренный. Я все равно, что слепой. Я даже не смогу увидеть тех, кто сделает решающие шаги.
— Это должна быть Дженнсен. Если бы вы нашли ее… но Алтея сказала, что одаренные слепы по отношению к неодаренным потомкам Даркена Рала.
— Это касается потомков любого Рала. Дар бесполезен для определения местонахождения неодаренных потомков. Нет сведений, где они находятся. Если только собрать всех людей во всем мире, чтобы они предстали перед одаренными… другого пути узнать их нет. Физическая приближенность — единственная возможность для одаренных выявить их, поскольку то, что видят глаза, не совпадает с тем, что видит дар. Как тогда, когда я случайно заметил Дженнсен.
— Вы думаете, что Дженнсен каким-то образом связана с этим?
Натан запахнул плащ, защищаясь от пронизывающего ветра.
— Многие прорицатели думают, что такие, как Дженнсен, даже не существуют. Я не знаю, есть ли другие, а если есть, то сколько их. Я не представляю, какую роль они могут сыграть в происходящем, знаю только, что ключевую. Я знаю некоторых из тех, кто станет участником решающих событий и кто будет принимать жизненные решения на развилках. Но, как я уже сказал, большинство таких развилок очень запутаны.
— Но вы предсказатель, настоящий предсказатель, так говорила Алтея. Почему вы не знаете, что говорит пророчество, если оно существует?
Натан оценивающе посмотрел на него лазурными глазами.
— Постарайтесь понять то, что я скажу. Немногие могут уловить это. Возможно, это поможет вам справиться с горем, потому что именно здесь Алтея нашла себя.
Фридрих кивнул:
— Рассказывайте.
— Пророчество и свободный выбор существуют совместно. Они существуют в противоположности. Но они взаимосвязаны. Пророчество — это магия. Все магическое нуждается в балансе, равновесии. Равновесие для пророчества, позволяющее существовать пророчеству, — свободный выбор.
— Но это бессмысленно. Они уничтожают друг друга.
— Вовсе нет, — сказал Натан, хитро улыбнувшись. — Они взаимозависимы и противоположны. Как Магия Приращения и Магия Ущерба. Каждая служит для того, чтобы уравновесить другую. Созидание и разрушение, жизнь и смерть. Чтобы функционировать, магии нужен баланс. Пророчество существует благодаря существованию своей противоположности — свободной воли.
— Вы — пророк, и сами говорите мне о существовании свободного выбора, который лишает пророчества смысла?
— Разве смерть лишает жизнь смысла? Наоборот, она обозначает ее и таким образом создает ее ценность.
Фридрих молчал. Все услышанное казалось ему бессмыслицей, которую было трудно принять. А кроме того, для него ничего не изменилось. Смерть забрала драгоценную жизнь Алтеи. Ее жизнь — вот единственная ценность. Боль охватила его, поглотив все остальные чувства. Впереди была только пустота.
— Я пришел по другой причине, — тихо сказал волшебник Рал. — Я должен призвать вас, чтобы вы тоже приняли участие в этой борьбе.
Фридрих совсем обессилел и больше не мог стоять. Он опустился на землю у могилы Алтеи.
— Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен.
— Вы знаете, где лорд Рал?
Фридрих поднял голову, щурясь от яркого солнца:
— Лорд Рал?
— Да. Лорд Рал. Вы — житель Д’Хары, вы должны знать.
— Кажется, я чувствую какую-то связь. — Фридрих махнул на юг. — Он там. Но связь слабая. Он, наверное, далеко. Гораздо дальше, чем обычно.
— Правильно, — сказал Натан. — Он в Древнем мире. Вы должны отправиться к нему.
— У меня нет денег на путешествие, — огрызнулся Фридрих. Это была самая простая причина для отказа. Натан бросил кожаный мешочек, с глухим звоном упавший на землю рядом с Фридрихом.
— Я знаю. Я же пророк, вы помните? Здесь больше, чем у вас украли.
Фридрих взвесил мешочек на ладони. Он действительно был тяжелым.
— Откуда это?
— Из дворца. Вам предстоит государственное дело, и Д’Хара обеспечивает вас деньгами на расходы.
Фридрих покачал головой:
— Спасибо за то, что пришли, спасибо за сочувствие. Но я не тот, кто вам нужен. Найдите другого.
— Должны идти именно вы. Алтея знала это. Она должна была оставить вам письмо, в котором сказала, что вы вступаете в борьбу. Она должна была попросить вас не отказываться, когда призовут. Вы нужны лорду Ралу. Я призываю вас.
— Вы знаете о письме? — спросил Фридрих, вставая с земли.
— Это одно из немногих знаний, которыми я располагаю в этом деле. Из книг я знаю, что должны отправиться именно вы. Но вы должны отправиться по собственной воле. Я призываю вас сделать выбор.
Фридрих покачал головой, на этот раз с большим убеждением.
— Я не могу сделать это. Вы не понимаете. Я боюсь, что мне уже все равно.
Натан вытащил из складок плаща и протянул Фридриху предмет. Фридрих увидел, что это маленькая книга.
— Возьмите ее! — В голосе волшебника зазвучали властные нотки.
Фридрих взял книгу, пробежал пальцами по старинному кожаному переплету, посмотрел на название, обрамленное золотыми листьями. На обложке было два слова, совершенно незнакомых Фридриху.
— Эта книга была написана во время великой войны, тысячи лет назад, — сказал Натан. — Я только недавно нашел ее в Народном Дворце, после отчаянных поисков среди тысяч томов. Обнаружив ее, я сразу поспешил сюда. У меня не было времени перевести ее, я даже не знаю, что в ней написано.
— Она на каком-то незнакомом мне языке.
Натан кивнул:
— Это древнед’харианский язык. Я помогал Ричарду учить его.
— Ричарду?
— Лорду Ралу.
Тон, каким волшебник произнес имя, заставил Фридриха похолодеть.
— Если вы не читали ее, то откуда знаете, что это та самая книга?
— По названию.
Фридрих провел пальцами по таинственным словам. Позолота хорошо сохранилась.
— Могу я спросить, как называется книга?
— «Столпы Творения».

Глава 41
Оба открыл глаза, но это почему-то не помогло — он по-прежнему ничего не видел. Его охватил страх. Он лежал навзничь, ощущая спиной что-то похожее на грубый холодный камень. И было полной загадкой, где он находится и как здесь оказался. Самым первым чувством стал страх, что он ослеп. Дрожа с головы до пяток, Оба моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд, но так ничего и не увидел.
Пришел новый страх, гораздо хуже первого, вызвавший панику. Он, Оба, наверное, опять в том загоне.
Он боялся пошевелиться и утвердиться в своих подозрениях. Он не знал, как они сумели, но эти три женщины — две ужасные колдуньи и его безумная мать — каким-то образом заперли Обу в его темной детской тюрьме. Они, наверное, замыслили свои козни, лежа в могилах, и, пока он спал, внезапно напали на него.
Странно даже, что, парализованный ужасом, он способен здраво мыслить…
Послышался шум. Оба повернул голову на звук и заметил движение. Сфокусировав взгляд, он понял, что вокруг просто темная комната, никакой не загон. Его охватило огромное облегчение, а следом пришла досада. О чем он думал?.. Он, Оба Рал… Он же неуязвим. Как об этом можно было забыть?!
Тем не менее благоразумие заставляло его быть осторожным. Это место выглядело подозрительно и опасно. Оба сосредоточился, пытаясь понять, что случилось и почему он оказался в холодном темном месте, но ничего не смог вспомнить. В памяти плавали лишь туманные отрывки.
Головокружение, слабость, головная боль, тошнота… его несут, вокруг руки… свет, который режет глаза, и темнота…
Оба чувствовал себя разбитым, словно был весь в синяках.
Рядом кто-то закашлял. Откуда-то крикнули, чтобы перестал. Оба лежал тихо, но все тело его было напряжено. Он собирался с силами и ощупывал взглядом темную комнату. Она вовсе не была полностью темной, как ему показалось вначале. На стене напротив было слабое сияние, похожее на дрожащий свет свечи, проходящий через квадратное отверстие. На отверстии были две темные вертикальные черты.
Голова Обы все еще болела, но он чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше. Вспоминая происшедшее, он подумал, что так и не понял, что попросту заболел. В детстве у него один раз была лихорадка. Наверное, он опять подцепил ее после визита на болото, к Алтее…
Оба сел, но у него тут же закружилась голова, и он оперся спиной о стену из грубого камня, такую же, как пол. Потер холодные затекшие ноги, затем выпрямил спину. Костяшками пальцев помассировал глаза, пытаясь изгнать из головы туман. Вдоль стены сидели крысы, подергивали усами. Несмотря на редкое зловоние, Оба почувствовал голод. В комнате пахло потом, мочой и чем-то еще более неприятным.
— Посмотрите-ка, бычара очухался, — сказал кто-то. Голос был звучным и насмешливым. Оба присмотрелся и увидел мужчин, разглядывающих его.
Их было пятеро. Все выглядели настоящими оборванцами. Сказавший последнюю фразу сидел на полу, в правом углу. Его улыбка, в которой не было ни капли веселья, обнажила кривые зубы. Зубов явно не хватало. Оба оглядел всех пятерых.
— Вы похожи на преступников, — сказал он. По комнате разнесся смех.
— Да, — согласился кто-то. — Мы занимались своим делом, а стражники сцапали нас ни за что ни про что и бросили сюда. Заперли, как обыкновенных преступников.
Последовал новый взрыв смеха.
Оба думал вовсе не о том, что ему не нравится находиться в одной комнате с преступниками; ему не нравилось находиться в запертой комнате. Это было слишком похоже на тот загон. Беглый осмотр показал, что его подозрения оправдались — деньги исчезли. Через всю комнату на него смотрела глазками-бусинками крыса, сидящая под трещиной в двери.
Оба оторвал глаза от крысы и посмотрел на светящееся отверстие. Теперь он понял, что две вертикальные полоски — это решетка.
— Где мы?
— В дворцовой тюрьме, бычара, — сказал тип с кривыми зубами. — Или ты думаешь, это первоклассный бордель?
Остальные засмеялись его шутке.
— Наверное, такой любит посещать бордели, — добавил другой, и смех стал еще громче.
С другой стороны на людей смотрела еще одна крыса.
— Я хочу есть. Когда нас будут кормить?
— Бычара хочет есть, — передразнил один из стоящих и презрительно сплюнул. — Они кормят нас, когда захотят. Вначале нужно поголодать.
Один из мужчин присел перед Обой на корточки.
— Как тебя зовут?
— Оба.
— Что привело тебя сюда, Оба? Лишил девственности старую деву?
Все захохотали.
Оба не думал, что это смешно.
— Я не сделал ничего плохого, — ответил он. Ему не нравились эти мужчины. Они были преступниками.
— Значит, ты невиновен, да?
— Я не знаю, за что меня бросили сюда.
— Мы слышали другое, — сказал сидящий перед ним человек.
— Да, — согласился тот, который был в углу. — Мы слышали, как стражники говорили, будто ты голыми руками забил человека до смерти.
Оба недоуменно нахмурился:
— Почему они схватили меня? Тот человек был вором. Он ограбил меня и бросил умирать в пустынном месте. Он получил по заслугам.
— Это ты так говоришь, — сказал кривозубый. — А мы слышали, что именно ты ограбил его.
— Что? — Оба не мог поверить своим ушам. — Кто это сказал?
— Стража, — последовал ответ.
— Значит, они лгут.
Окружающие засмеялись.
— Кловис был вором и убийцей, — настаивал Оба. Смех стих. Крысы прекратили бегать и остановились, тревожно нюхая подрагивающими носами воздух.
Сидевший в углу встал:
— Кловис? Ты сказал — Кловис? Человек, который продавал амулеты?
Оба напряг память. Он хотел оговорить Кловиса еще больше.
— Точно, Кловис, торговец амулетами. Он ограбил меня и бросил умирать. Я не убивал его, я только свершил правосудие. Меня нужно наградить за это. Они не могут бросать меня в тюрьму за то, что я свершил правосудие, он заслужил это за свои преступления.
Мужчина вышел из угла и приблизился, другие тоже подошли ближе.
— Кловис был одним из нас, — сказал кривозубый. — Он был нашим другом.
— Неужели? — сказал Оба. — Я превратил его в кровавую кашу. Если бы у меня было время, я бы разрезал его на мелкие кусочки, прежде чем размозжить ему голову.
— Храбрый поступок для здорового парня!.. Избить маленького сутулого одинокого человека!..
Один из воров плюнул на Обу. В Обе проснулся гнев. Он хотел достать нож, но обнаружил, что его нет.
— Кто взял мой нож? Кто из вас, воры, украл мой нож?
— Его забрала стража, — ощерился кривозубый. — Ты что, придурок, да?
Оба взглянул на человека, стоявшего теперь посреди комнаты. Тот сжал кулаки, его мощная грудная клетка при каждом вздохе поднималась и опускалась. Бритая голова придавала ему угрожающий вид. Он сделал еще один шаг к Обе.
— Вот ты кто, бычара. Оба-придурок.
Остальные засмеялись. Оба медленно закипал, слушая их голоса. Он хотел вырезать им языки, а потом хорошенько с ними позабавиться. Он предпочитал проделывать такие штуки с женщинами, но эти недобрые типы заслужили это. Было бы забавно послушать, как они будут рыдать и стонать, посмотреть в их глаза, когда смерть войдет в содрогающиеся тела…
Когда его окружили, Оба вспомнил, что у него нет с собой ножа, поэтому он не сможет получить удовольствие. Нужно было вернуть нож. И вообще, ему надоело это место. Он хотел на свободу.
— Вставай, Оба-придурок, — прорычал кривозубый.
Прямо перед Обой прошмыгнула крыса. Оба быстрым движением схватил ее за хвост. Крыса извивалась и дергалась, но не могла освободиться. Второй рукой Оба схватил пушистого зверька поперек туловища. А потом встал и откусил крысе голову. Полностью выпрямившись, он оказался на добрую голову выше кривозубого и пристально оглядел окруживших его людей. Единственным звуком был хруст крысиных костей на Обиных зубах.
Злые люди попятились.
Оба, не переставая жевать, подошел в двери и заглянул в забранное решеткой отверстие. Он увидел двоих стражников, которые стояли в коридоре и тихо разговаривали.
— Эй, вы, там! — крикнул Оба. — Произошла ошибка! Мне нужно с вами поговорить!
Стражники прекратили разговор.
— Неужели? — спросил один из них. — И что же за ошибка?
Оба посмотрел на них, но это был уже не его взгляд. Это был взгляд того, кому принадлежал голос внутри Обы.
— Я — брат лорда Рала. — Оба знал, что впервые произносит вслух то, чего никому раньше не говорил. И продолжал: — Я по ошибке заключен в тюрьму за то, что справедливо, как того требуют мои обязанности, поступил с вором. Лорд Рал не потерпит моего заключения. Я хочу увидеться с братом. — Он оглянулся и обнаружил, что злые люди смотрят на него с удивлением. И вновь сунулся к зарешеченному окну: — Ступайте и скажите ему.
Оба стражника моргнули от того, что увидели в его глазах, и без дальнейших разговоров ушли.
Оба снова обернулся к тем, кто был заперт вместе с ним. Глянул на недобрых типов и оторвал у крысы заднюю лапу. Типы посторонились, давая ему дорогу, а он, пережевывая, хрустел костями. Затем снова выглянул в окошечко, но никого не увидел. Оба вздохнул. Дворец был огромным. Могло пройти много времени, прежде чем стражники возвратятся и выпустят его.
Он вернулся к своему месту у стены, напротив двери, и сел. Злые люди отошли назад, стоя, смотрели, как он ест. Оба уставился в дверь и оторвал от крысы еще один кусок.
Он произвел на типов впечатление и знал об этом. Ведь он был почти принц. Он был Ралом. Наверняка они никогда не видели человека столь высокого положения и теперь были охвачены благоговением.
— Вы сказали, нас не будут кормить. — Оба махнул куском крысы в сторону глазеющих типов. — Я не собираюсь голодать. — Он оторвал хвост крысы и отбросил в сторону. Животные едят крысиные хвосты, но он не животное.
— Ты не придурок, — спокойно и презрительно сказал кри-возубый. — Ты просто спятивший ублюдок.
Оба пронесся по комнате и схватил его за горло прежде, чем остальные успели изумленно вздохнуть. Оба приподнял брыкающегося кривозубого вора так, чтобы заглянуть ему в глаза, а затем одним движением швырнул его на стену. Кривозубый обмяк и сполз на пол.
Оба оглянулся и увидел, что остальные стоят у дальней стены. Кривозубый стонал, ощупывая руками разбитую голову. Оба потерял к нему интерес. У него были дела поважнее, чем вышибать мозги из этого типа, даже если тот был преступником. Надо кое над чем поразмыслить…
Оба вернулся к стене и лег на холодный камень. Он был болен и, возможно, еще не совсем оправился. Нужно поберечь себя. Он должен отдохнуть.
Оба поднял голову:
— Разбудите меня, когда они придут, — сказал он смотрящим на него типам.
Его позабавило, какими удивленными они стали, увидев знатного человека. Хотя все равно… Они простые преступники, и он казнит их.
— Нас пятеро, — сказал один из преступников. — С чего ты взял, что проснешься? — Он определенно говорил угрожающим тоном.
Оба оскалился.
Голос внутри оскалился вместе с ним.
Глаза преступника расширились. Он глотнул и попятился, пока не наткнулся на стену. Тогда он потащился в сторону. Добравшись до дальнего угла, он сполз вниз, обхватил колени. Что-то бормоча, со слезами, струящимися по щекам, он отвернул лицо и закрыл его руками. Только подрагивали плечи…
Оба положил голову на вытянутые руки и уснул.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:51 | Сообщение # 27

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 42
Обу разбудили шаги, раздавшиеся из-за двери. Он открыл глаза, но не пошевелился и не издал ни одного звука. Преступники сгрудились возле двери.
Когда шаги зазвучали громче, четверо отодвинулись назад, пятый остался наблюдать за коридором. Он встал на носки, схватился за прутья и прижался к ним лицом. Оба слышал, как вдалеке лязгают и скрипят двери. Заключенный у двери некоторое время стоял неподвижно, затем внезапно отступил.
— Они идут сюда, — прошептал он. Все пятеро столпились у дальней стены камеры и начали перешептываться.
— Но ведь там морд-сит, — прошептал один.
— Плевать, — сказал другой. — Я кое-что знаю о них. Их магия предназначена, чтобы ловить людей с даром. Они защищены от магии, а не от мускулов.
— Но их оружие действует на нас, — сказал первый.
— Да мы просто скрутим ее и отберем оружие, — убежденно ответил второй. — Нас пятеро. И мы сильнее.
— Но что, если…
— А ты представляешь, что они с нами сделают? — зло прошептал третий. — Если мы не используем этот шанс, нам конец. Другого шанса уже не будет. Думаю, вы все это понимаете.
Остальные кивнули, соглашаясь. Преступники выпрямились и разошлись по разным углам камеры, притворяясь, что им не о чем разговаривать друг с другом. Оба понял: они что-то замышляют.
Один из заключенных глянул в дверное окошко и быстро отошел от двери.
Другой толкнул ногой Обу:
— Они вернулись. Просыпайся. Ты слышишь?
Оба застонал, притворяясь спящим. Преступник снова пнул его ногой:
— Ты просил разбудить, когда они вернутся. Просыпайся.
Оба потянулся и зевнул, притворяясь, будто только что проснулся. Все заключенные смотрели на Обу, кроме того, что уже увидел в его глазах больше, чем хотел. Они приняли небрежные позы и изо всех сил старались выглядеть равнодушными.
В коридоре разговаривали двое. Оба не мог разобрать слов, но по тону можно было сказать, что разговор исключительно деловой. Шаги замолкли прямо за дверью. Заключенные бросали на нее быстрые взгляды. Снаружи стражник закряхтел от натуги, поворачивая запор. Дверь заскрипела, поддаваясь, и впустила свет.
Оба с изумлением увидел в дверном проеме силуэт женщины.
Снаружи высокий стражник зажег от свечки лампу на стене. Женщина спокойно стояла в двери. Стражник внес лампу в камеру и повесил ее на стену сбоку. Лампа бросила свет на лица заключенных и непроницаемые стены из грубо отесанного камня.
Оба увидел, как злобно и отвратительно выглядят заключенные. Их плутовские обезьяньи глазки следили за женщиной.
В тусклом свете лампы Оба увидел, что та одета совершенно невероятным образом — в плотно облегающую тело красную кожу. Женщина была высокой, с красивой фигурой, с распущенными светлыми волосами. С запястья ее что-то свисало на тонкой цепочке. Оба заметил это, когда женщина положила руку на бедро. Ростом она была не выше заключенных, но излучала такую уверенность, что казалось, будто она возвышается, как башня, как грозный судья, который пришел, чтобы судить все живое в последние часы его жизни.
Она сурово хмурилась. Оба никогда не видел такого выражения лица даже у своей матери.
Но еще больше Оба был поражен тем, что она тут же отпустила стражника. Однако самого стражника это ничуть не удивило. Тот посмотрел на заключенных долгим взглядом, потом толкнул тяжелую дверь, закрыл ее и запер. Оба слышал, как его шаги застучали по каменному полу, удаляясь.
Женщина холодно изучала мужчин — одного за другим, оценивая каждого, отбрасывая каждого, пока не добралась до Обы. Проницательный взгляд изучил и его.
— Милостивые духи… — прошептала она, увидев его глаза.
Глаза.
Оба ухмыльнулся. Она уразумела, что он говорил правду. Она по его глазам увидела, что он — сын Даркена Рала.
Глаза.
Внезапно понимание скользнуло в его мозг. Как клинок в ножны…
Но тут, взревев по-звериному, пятеро заключенных прыгнули на нее. Оба ожидал, что женщина закричит от испуга или позовет на помощь. Но она осталась на месте и спокойно встретила атаку.
Оба увидел, как предмет, висевший на запястье, прямо-таки прыгнул в ее руку. Это было что-то вроде красного жезла. Когда к ней приблизился первый преступник, она сильным ударом в грудь отбросила его назад. Тип с глухим звуком, как куль, упал на каменный пол.
Мгновением позже на нее набросились остальные — со всех сторон, дико размахивая кулаками. Женщина отступила в сторону, без усилий избежав ловушки. А когда мужчины предприняли новую атаку, она, двигаясь с уверенной грацией, методично и с невероятной яростью ответила каждому по очереди.
Не поворачиваясь, она ударила локтем в лицо ближайшего противника, пытавшегося схватить ее сзади. Оба услышал громкий хруст, голова преступника откинулась назад, стену оросила струя крови.
Третий получил легкий тычок в шею красным жезлом. И тут же скрючился, держась за горло и пытаясь что-то выкрикнуть.
Но изо рта его хлынула кровь, и он распростерся на полу, извиваясь, как та змея, на болоте. Уклонившись от очередного удара, женщина успела впечатать каблук сапога прямо ему в лицо, после чего он перестал дергаться. А она, развернувшись, нанесла три быстрых удара по шее четвертому. Его глаза закатились, и он начал медленно оседать на пол. Но она ударила его по ногам, и он упал лицом вперед, с тошнотворным хрустом въехав лбом в камень.
За экономными движениями женщины в красном, за ее ловкими нырками и быстрыми и жестокими контратаками было приятно наблюдать.
Последний бросился на нее всем своим телом. Она развернулась и мощно встретила его ногой в лицо, так что он завертелся, как волчок. Затем она схватила его за волосы, ударила лицом о его же колено и легонько стукнула красным жезлом по спине.
Последним оказался кривозубый.
Такого крика Оба не слышал никогда в жизни. Он был восхищен умением женщины причинять боль. Она держала криво-зубого за волосы, а тот, стоя перед нею на коленях, вопил, безуспешно пытаясь вырваться из ее рук.
Потом она спокойно посмотрела прямо в глаза Обе и прижала красный жезл к основанию черепа кривозубого. Руки преступника нелепо дернулись, а тело содрогнулось так, словно он был поражен молнией. Потом кривозубый обмяк, из ушей его побежала кровь.
Женщина отпустила его волосы и позволила упасть на пол. По тому, как мягко шлепнулось тело, Оба понял, что человек уже мертв.
Все было кончено. Всю камеру заляпала кровь. Заключенные лежали на полу, растянувшись в странных позах. А у женщины в красной коже даже дыхание не участилось.
Она подошла ближе:
— Мне жаль тебя разочаровывать, но ты так легко не сбежишь.
Оба улыбнулся. Она хотела его.
Он приблизился к ней и схватил за левую грудь.
С гневной гримасой она приставила странный красный жезл к его плечу рядом с шеей.
Второй рукой Оба схватил ее за правую грудь и крепко сжал, продолжая улыбаться.
— Как ты смеешь… — она умолкла, и на ее лице появилось выражение какого-то глубокого понимания.
Обе понравилась ее грудь. Такую приятную он раньше не тискал. Она была необычной женщиной. И у Обы было чувство, что он узнает с нею много нового.
Ее кулак вынырнул из ниоткуда с бешеной скоростью.
Оба поймал его своей ладонью. Плотно сомкнул вокруг ее запястья пальцы, сжимая все сильнее, и развернул женщину так, что ее спина изогнулась, и она прижалась к нему плечами. Тогда она ударила его локтем в живот, но Оба ждал этого. Он схватил ее за локоть, вывернул его за спину и схватил той же рукой, которой держал запястье.
Теперь свободной рукой он мог сполна наслаждаться ее восхитительными формами. Ладонью он провел по ее животу, пытаясь проникнуть под кожаную одежду. Женщина извивалась изо всей силы, пытаясь освободиться. Она знала, как можно использовать метод рычага, чтобы вырваться из объятий противника, но силы для этого у нее оказалось недостаточно. И Оба скользнул пальцами под кожаные брюки, почувствовав ее гладкую кожу.
Сучка ударила его в голень. Оба вскрикнул и отшатнулся, но не отпустил ее. Однако она тут же развернулась, нырнула у него между рук и вырвалась из хватки. И вместо того, чтобы бежать, попыталась ударить его по шее.
Оба в последний момент почти уклонился от удара, но все равно было больно. Это его рассердило. Он устал от игры в вежливость. Он схватил женщину за руку и принялся выкручивать, пока она не закричала. Тогда он сбил ее с ног и всем своим весом бросился сверху, едва не вышибив из нее дух. И тут же, прежде чем она сумела восстановить дыхание, дал хороший тычок в солнечное сплетение. По ее глазам было видно, как ей больно.
Оба собирался увидеть в ее глазах многое, прежде чем он закончит с нею.
В борьбе на полу у Обы было явное преимущество, и он использовал его. Он начал срывать с нее одежду. У нее не было намерения облегчить этот процесс. Она сражалась изо всех сил, но делала это, по мнению Обы, необычно. Она боролась не для того, чтобы убежать, а чтобы сделать ему больно.
Оба знал, как отчаянно она его хочет.
И хотел дать ей удовлетворение, которого она жаждала. Дать ей то, чего она никогда прежде от мужчины не получала.
Его мощные пальцы разорвали верх кожаной одежды, но мешали пересекающиеся тугие ремни с пряжками, слишком прочные, чтобы разорвать. Вместо этого Оба умудрился сдвинуть их выше, на ребра. Вид обнажившейся плоти взбудоражил его. Ему пришлось бороться с ее руками, ногами и даже головой, когда она попыталась ударить его в лицо.
Несмотря на отчаянное сопротивление, он сумел стащить брюки с ее бедер. Она начала бороться еще более яростно, используя каждое движение, чтобы сделать Обе больно. Оба чувствовал: она так сильно его хочет, что едва может контролировать себя.
Он был поглощен попытками полностью стащить с нее брюки, когда ее зубы впились в его предплечье. Он застыл от боли. Но вместо того, чтобы отдернуться, двинул предплечьем прямо ей в лицо, припечатав голову женщины к полу. Второй удар об пол значительно ослабил ее сопротивление, и Оба смог освободить одну руку.
Однако он не хотел, чтобы она была без сознания. Он хотел ее живой и все понимающей. Он смотрел ей в глаза, навалившись всем телом и раздвинув коленями ее бедра. Ему было приятно видеть, как она скрипит зубами.
Полное осознание совершающегося было составной часть эксперимента. Было необходимо, чтобы она сознавала, что с ней творится, постигала все трансформации, которые происходят в ее теле. Чтобы она осознавала, что смерть рядом, ждет, наблюдает… А Обе было необходимо наблюдать за чувствами и эмоциями в ее выразительных глазах.
Он лизнул ее шею за ухом, тонкие волоски щекотнули язык. Потом его зубы проделали путь вниз по шее. Шея была восхитительна на вкус. Он знал, что ей нравится прикосновение его губ и зубов, но она должна была продолжать притворство, чтобы не показаться доступной. Все это было частью игры. По тому, как она боролась, Оба знал: она просто горит от нетерпения. Продолжая целовать шею, он развязывал ее брюки.
— Ты всегда хотела этого, — хрипло прошептал он, и сам сходя с ума от желания.
— Да, — почти беззвучно ответила она. — Да, ты понимаешь.
Это было что-то новое. Он никогда раньше не был с женщиной, которая относилась к собственным желаниям достаточно спокойно, чтобы признать их вслух. Как правило, это был спектакль из стонов и криков. Оба убедился, что она тоже сходит с ума от желания, раз отбросила притворство и готова признать свои чувства. Это только усилило жажду обладания ею.
— Пожалуйста, — выдохнула она в плечо, прижатое к ее челюсти. — Давай, я помогу тебе.
— Поможешь мне? — Это тоже было ново.
— Да, — призналась она, торопливо выдохнув в его ухо. — Давай, я расстегну твои брюки, а ты касайся меня там, где мне хочется.
Оба с удовольствием поддался ее бесстыдным желаниям. Если она будет расстегивать его брюки, у него будут свободны руки. Она — восхитительное создание, подходящая женщина для такого, как он, для Рала, почти принца. У него прежде никогда не бывало такого удивительного и неожиданного приключения. По-видимому, знание того, что он королевской крови, заставило ее поддаться неконтролируемым желаниям.
Оба улыбнулся ее бесстыжим желаниям, а ее жадные пальцы, путаясь, развязывали пояс на его брюках. Он приподнял бедра, чтобы освободить ей пространство для пальцев, и продолжал исследовать ее тело.
— Пожалуйста, — снова выдохнула она ему в ухо, справившись с брюками. — Позволь мне коснуться тебя там, внизу. Пожалуйста!..
Она была так возбуждена, что отбросила всю гордость. Но Оба должен был признать, что это не охладило его. Кусая ее шею, он пробормотал:
— Да, конечно.
Он повернулся так, чтобы она добралась до предмета своего желания. И застонал от удовольствия, когда она скользнула гибким телом по его торсу. А потом почувствовал, как ее длинные прохладные пальцы обхватывают самую интимную часть его тела.
Охваченный непреодолимой страстью, Оба снова укусил ее великолепную шею. Она застонала и накрыла ладонью его мошонку. Ох, он вознаградит ее самой медленной смертью, которую только сможет придумать…
И тут она крутанула его хозяйство с таким неистовством, что Оба почти ослеп от острой боли.
Это было словно удар молнии. Оба едва мог вздохнуть. А она вцепилась в него еще крепче. И снова безжалостно крутанула. Глаза Обы вылезли из орбит, он содрогнулся. Его тело застыло. Мысли смешались. Он не мог ни слышать, ни видеть, ни дышать. Он бы просто парализован.
Все вокруг превратилось в пульсирующую долгую боль. Она все продолжалась и продолжалась. Рот Обы округлился, Оба пытался крикнуть, но не издал ни звука. Казалось, прошла вечность, прежде чем к нему вернулась реальность.
Внезапно комната закружилась. Кувыркаясь по полу, Оба сообразил, что получил удар в бок достаточной силы, чтобы лишиться остатков сознания. Как она это сумела?.. Он врезался в стену и шлепнулся на пол. Только после нескольких безуспешных попыток ему удалось вздохнуть. В боку бушевала боль, словно корова лягнула, но это было ничто по сравнению со сжигающим адом в паху.
И тут Оба увидел стражника. Тот вернулся. Это он лягнул Обу в бок. Он, а не она. Она же все еще была распростерта на полу, выставив напоказ восхитительную дразнящую плоть.
Стражник опустился на одно колено возле женщины:
— Госпожа Нида! Госпожа Нида, с вами все в порядке?
В руке его был меч.
Женщина застонала и, спотыкаясь, встала на четвереньки. Стражник искоса следил за Обой. Похоже, он боялся помочь женщине, боялся даже посмотреть на нее, но явно не боялся Обы. Оба лежал на спине у стены, собирая силы и наблюдая за женщиной.
Она даже не пыталась прикрыть свои обнаженные бедра и грудь. Оба знал, что это — продолжение игры; просто, поскольку здесь находится стражник, она не может показывать свои чувства. Да-а, она, наверное, обезумела от желания, если продолжает провоцировать Обу таким образом…
Он собрался с силами, обретая ясность мысли. К онемевшим конечностям начали возвращаться ощущения. Он наблюдал за женщиной. Госпожа Нида, как назвал ее стражник, с трудом поднялась на ноги.
Оба лежал тихо, слушая то, что ему шепчет голос, и наблюдая, как по коже Ниды струится пот. Она была божественна. Оба мог многое узнать с такой женщиной. Еще не все удовольствия были испробованы.
Постепенно собравшись с силами, Оба встал и оперся о стену. Нида провела тыльной стороной ладони по губам, стирая кровь. Второй рукой она потянула вниз кожаную одежду, пытаясь прикрыть грудь. Без сомнения, она была изумлена силой своего желания и не могла скрыть этого — дрожащие руки не слушались ее. С трудом удерживая равновесие, она сделала несколько судорожных коротких шагов. Казалось, она могла только стоять и ничего больше. Оба удивился, что, принимая во внимание их короткую, но яростную любовную схватку, ее кости вообще целы. Хотя для этого еще будет время.
С шеи Ниды стекала кровь от любовных укусов. Оба заметил, что светлые волосы на ее затылке — тоже в крови, и посоветовал себе не забывать о своей силе, чтобы не закончить игру раньше времени. Такое случалось прежде. Надо быть аккуратным: женщины — очень хрупкие создания.
Он стоял и пытался восстановить дыхание, все еще терзаемый пульсирующей между ног болью. Потом глянул на стражника. Этот человек, учитывая, что он находится в присутствии Рала, сохранял завидное присутствие духа.
Их взгляды встретились. Стражник шагнул вперед.
Глаза голоса тоже посмотрели на стражника.
Тот замер.
Оба ухмыльнулся.
— Госпожа Нида, — прошептал стражник, глядя на Обу. — Я думаю, вам лучше уйти отсюда.
Женщина нахмурилась при этих словах, пытаясь натянуть кожу на тугие бедра. Она все еще стояла с трудом, но уже хотела вернуть на место свой кожаный комбинезон.
— Мы не хотим, чтобы она уходила, — сказал Оба. Стражник широко открыл глаза.
— Мы не хотим, чтобы она уходила, — повторил Оба в унисон с голосом. — Мы можем насладиться ею вместе.
— Мы не хотим, чтобы она уходила, — послушно повторил стражник.
Госпожа Нида прекратила попытки привести одежду в порядок и взглянула на Обу.
— Веди ее сюда, — приказал Оба, удивленный тем, о чем думает голос, и восхищенный предложением. — Веди ее сюда, и мы овладеем ею вместе с тобой.
Женщина, все еще нетвердо стоящая на ногах, проследила за взглядом Обы и посмотрела на стражника. Увидев его лицо, она попыталась схватить свой красный жезл. Стражник вцепился в ее запястье и не позволил. Вторая его рука обвилась вокруг ее талии. Женщина пыталась сопротивляться, но стражник был крепким мужчиной, а она — почти без сил.
Оба улыбался, глядя, как стражник тащит к нему сопротивляющуюся Ниду. Пальцы стражника бродили по ее обнаженной плоти так же, как пальцы Обы несколько минут назад.
— Она прекрасна, как ты думаешь? — спросил Оба. Стражник улыбнулся и кивнул, продолжая тянуть Ниду в угол, где ждали Оба и голос.
Когда они достаточно приблизились, Оба подошел к ней. Настало время закончить то, что начато. И закончить хорошо.
Нида вдруг схватилась за одежду стражника.
Для опоры, понял Оба, но предпринять ничего не успел.
С невероятной скоростью тело Ниды взмыло в воздух, изогнулось. Из ниоткуда вылетел каблук ее сапога и, как молния, вонзился в лицо Обы.
И мир вокруг исчез, поглощенный новым взрывом боли.
Глава 43
Оба открыл глаза. Вокруг было темно. Он лежал на спине, на каменном полу. Лицо пульсировало болью. Он подтянул колени, чтобы успокоить другую боль, в паху.
Эта сучка Нида оказалась непростой женщиной. Оба ни разу еще не встречался с такими. Хотя его всю жизнь мучают неприятные бабы. Они всегда ревновали его к его собственному величию. Они пытались унизить его.
Кроме того, Оба устал просыпаться в холодных темных местах.
Он ненавидел это всю свою жизнь и всегда просыпался в ограниченном пространстве. Эти места всегда были или слишком холодными, или слишком жаркими. Ни одно место, где запирали Обу, не было уютным.
Он спрашивал себя, не имели ли отношения к случившемуся его спятившая мать, мерзкая Латея и ее болотная сестрица. Они были эгоистками и, без сомнения, жаждали мести. Происшедшее носило следы мести со стороны этой высокомерной троицы.
Хотя они же мертвы… Ну и что?
Оба не был полностью уверен, что смерть защищала его от этих трех гарпий. Они были хитры и изворотливы, и маловероятно, чтобы смерть изменила их.
Однако чем больше Оба думал о произошедшем, тем больше убеждался, что вероятнее всего это было делом рук сучки Ниды. Она умно прикидывалась, что у нее кружится голова и что она совсем без сил, пока стражник не подтащил ее достаточно близко к Обе. И тогда она лягнула его. Нет, она — невероятная женщина. Трудно сердиться на женщину, которая так сильно хотела его. Вероятно, сожаление, что ничего не вышло, и свело Ниду с ума. Оба полагал, что винить ее не стоит.
Теперь, когда он публично огласил свое королевское происхождение, надо помнить, что появятся страстные женщины, которые захотят иметь все, что он сможет предложить. Он должен быть готов жить согласно требованиям, которые предъявляются к настоящему Ралу.
Постанывая от боли, Оба перевернулся. Затем, цепляясь за стену, встал. Его собственные мучения только усилят удовольствие от постоянной борьбы с любовницами. Он откуда-то знал это. Возможно, подсказал голос.
Выпрямившись, Оба увидел слабое световое пятно, гораздо меньшее, чем дверное окошко в камере. Это помогло собраться с мыслями. Ощупывая холодную стену, Оба начал исследовать помещение. Почти мгновенно он нащупал второй угол. Провел рукой дальше по холодному камню и был встревожен, когда снова нащупал угол. С возрастающим беспокойством он обошел всю комнату и с ужасом понял, что она совсем крошечная. Наверное, он лежал на полу по диагонали, поскольку иначе бы не смог в ней поместиться.
Удушающий страх замкнутого пространства поднялся в нем, угрожая поглотить душу. Оба обнаружил, что не может вздохнуть. Он прижал руку к горлу, пытаясь заставить себя набрать в грудь воздуха. Он был уверен, что сойдет с ума, если останется в этом склепе.
А может, виновата не только Нида?.. Происходящее носило все следы причастности его коварной матери. Вероятно, она следит за ним из мира мертвых, радостно плетя интриги. Наверняка ей помогает мерзкая колдунья. Без сомнения, и болотная ведьма предложила свои услуги. Втроем эти три женщины смогли дотянуться до него из мира мертвых и помогли сучке Ниде запереть его в этой каморке.
Оба метался по грязной камере, ужасаясь тому, что они могли с ним сделать. Он был слишком крупным для этой комнаты, он не может тут даже вздохнуть как следует. В страхе, что он израсходует весь воздух и задохнется, Оба прижал лицо к окошку, пытаясь дышать воздухом снаружи. Плача от жалости к самому себе, он хотел в этот момент только одного — снова расколотить голову своей безумной матери.
Через некоторое время он прислушался к голосу, который успокаивал его, и начал собираться с мыслями. Он умен. Он одержал верх над всеми, кто замышлял против него недоброе, невзирая на всю их злобу. Он выберется. Обязательно. Нужно взять себя в руки и действовать согласно своему положению.
Он — Оба Рал. Он — неуязвим.
Оба глянул в дверное окошко, но увидел перед собой лишь тускло освещенную вторую дверь. И вновь принялся кричать и рыдать от ужаса перед стенами вокруг.
Как они могли быть такими жестокими? Он — Рал. Как могли они так поступить с высокопоставленным человеком? Почему с ним так обращаются? Вначале заперли, как простого преступника, за совершенный им гуманный поступок, за то, что он свершил правосудие, избавляя землю от ничтожного вора. А теперь это ужасное заключение!..
Надо отвлечься. Оба вспомнил выражение лица Ниды, когда она впервые посмотрела ему в глаза. Она сразу поняла, кто он такой. Нида сообразила, что перед нею сын Даркена Рала, просто посмотрев ему в глаза. Неудивительно, что она так отчаянно хотела его. Он знаменит. Эгоистичные люди всегда такие — они хотят быть рядом с великими, а затем хотят унизить их. Она ему позавидовала. Вот почему его заперли — из-за мелкой зависти. Все очень просто…
Ах, как на него при встрече смотрела Нида!..
Выражение узнавания на ее лице вызвало новые воспоминания и размышления, которые помогли ему собрать вместе разрозненные кусочки.
Дженнсен приходится ему сестрой. Они вдвоем были дырами в мире.
Плохо, что она оказалась родственницей. Она вызывающе прекрасна. Ее рыжие локоны очень привлекательны, даже если это указывает на какие-то магические способности.
Оба вздохнул, нарисовав в уме ее портрет. Он был слишком принципиален, чтобы думать о ней как о возможной любовнице. У них один отец. Несмотря на ее соблазнительную внешность и на то, что мысль о ней вызывала движение в паху, Обина натура не позволяла такого нарушения приличий. Он — Оба Рал, а не какое-нибудь животное.
Даркен Рал — и ее отец. Это удивительно. Оба не знал, что и думать. Они были связаны. Они вдвоем противостояли миру ревнивых людей, завидовавших их величию. Лорд Рал послал для охоты за Дженнсен свои кводы. Значит, она была очень значительной персоной. Не может ли она стать ценным союзником?..
С другой стороны, Оба вспомнил беспокойство в ее глазах, когда она смотрела на него. Возможно, она распознала по его глазам, что он — тоже отпрыск Даркена Рала. Возможно, у нее уже были свои планы, в которые он не входил. Возможно, ее вообще не устраивало, что он существует. Возможно, она тоже была противником и хотела заполучить все сама.
Лорд Рал, брат, хотел унизить их, потому что они были важными людьми. Лорд Рал не желает делить богатства, которые по праву принадлежат Дженнсен и Обе. Неужели Дженнсен такая же эгоистичная? Эгоистичные побуждения всегда правили семьей. Удивительно, как он, Оба, смог избежать влияния такой дурной наследственности!..
Оба пощупал карманы, вспомнив, что он проделал то же самое в предыдущей камере, но карманы были по-прежнему пусты. Люди лорда Рала лишили его богатства, прежде чем запереть. Вероятно, они все присвоили себе. Мир полон воров, и все охотятся на заработанные Обой деньги.
Оба шагал из угла в угол, пытаясь не думать о том, насколько мала камера. И все это время слушал советы голоса. Чем больше он слушал, тем больше вещей обретали смысл, тем больше событий в его мысленном списке становились на свои места. Грандиозная мешанина лжи и обмана, так смущавшая его, теперь сплеталась в широкую панораму. И начали появляться решения.
Мать всегда знала, кто был Оба. Вначале она стремилась унизить его. Она запирала его в загоне, потому что ревновала. Она ревновала своего малыша. Она была больная женщина.
Латея тоже знала и сговорилась с матерью отравить его. Ни у одной не было достаточно смелости, чтобы просто задушить его. Они были из другого теста. Они ненавидели его за величие, наслаждались тем, что заставляли его страдать, и хотели медленно отравить его. Они называли яд лекарством, чтобы успокоить совесть.
Мать все время унижала его мелочными придирками, относилась к нему с презрением, срывала на нем злость и, в конце концов, отправила к Латее, чтобы он принес яд для себя самого. Он был любящим сыном, мирился с их дьявольскими планами, доверял их словам и наставлениям, никогда не подозревал, что его мать была жестокой лгуньей или замышляла что-то.
Суки! Хитрые лживые суки!.. Они получили все, чего заслуживали.
А теперь лорд Ричард Рал пытается спрятать Обу от мира, отрицая само его существование. Оба шагал по камере, обдумывая все это. Он все еще многого не знал.
Через некоторое время он, как и советовал голос, успокоился. Подошел к двери и прильнул к отверстию. Не стоит забывать, что он неуязвим…
— Ты нужен мне, — сказал он в темноту. Он не кричал, потому что голос внутри и так донесет слова.
— Приди ко мне, — сказал он пустой тишине за дверью.
И удивился спокойной уверенности и властности, прозвучавшей в его собственном голосе. Его удивляли собственные безграничные таланты. Чего еще можно ожидать от менее одаренных, кроме зависти?..
— Приди ко мне, — повторили он и голос. Не нужно было кричать. Темнота без усилий несла их голоса, как тени, которые путешествуют на крыльях сумерек.
— Приди ко мне, — сказал он, подчиняя ни о чем не подозревающие умы своей воле.
Он — Оба Рал. Он велик. Ему нужно сделать много важных вещей. Он не может оставаться здесь и играть в их ничтожные игры. С него достаточно этой чуши. Настало время сдернуть покров не только с собственного происхождения, но и с уникальных способностей.
— Приди ко мне, — сказал он, и их голоса медленно просочились через трещины старой башни.
Он продолжал звать, негромко, так как знал, что его слышат. Он не торопился, так как знал, что к нему придут. Он не отчаивался, так как знал, что ему подчинятся. Проходило время, но это не имело значения.
— Приди ко мне, — пробормотал он в неподвижную темноту.
Издалека донеслись слабые звуки шагов.
— Приди ко мне, — прошептал он, притягивая тех, кто мог слушать.
Где-то открылась дверь. Шаги стали громче, ближе.
— Приди ко мне, — манили он и голос. Уже совсем близко шаркали по каменному полу чужие ноги.
Тень упала на маленькое дверное окошечко.
— Что надо? — спросил стражник привычно-грубо.
— Ты должен подойти ко мне, — сказал Оба. Стражник колебался.
— Приди ко мне, — сказал Оба, и голос приказал это с непререкаемой властностью.
Оба услышал, как повернулся ключ.
Тяжелая дверь открылась. Стражник вступил в пространство между дверями. Дверной проем заполнила тень второго стражника. Первый стражник подошел к каморке, в которой ждал Оба. Широко раскрытые глаза смотрели на узника.
— Что вам нужно? — неуверенно спросил стражник.
— Мы хотим уйти, — сказали Оба и голос. — Открой дверь. Нам пора уходить отсюда.
Стражник нагнулся вперед и начал возиться с замком. Громко щелкнул замок, и металлическое эхо раскатилось по коридору. Дверь открылась, скрипя ржавыми петлями. Из-за спины первого выступил второй стражник. На его лице было такое же безжизненное выражение.
— Что вы хотите, чтобы мы сделали?
— Мы должны уйти, — сказали Оба и голос. — Вы вдвоем выведете нас отсюда.
Стражники кивнули и развернулись, чтобы выпустить Обу из темной камеры. Его больше никогда не будут запирать в тесных темных местах. У него есть голос, чтобы помочь ему. Он, Оба, неуязвим. Как хорошо, что он вспомнил об этом…
Алтея ошибалась насчет голоса. Она просто завидовала, как и все другие. Оба был жив, и голос помог ему выжить. Она же мертва. Интересно, что она теперь думает об этом?
Оба приказал стражникам запереть двери пустой каморки. Так было более вероятно, что пройдет некоторое время, прежде чем его обнаружат. У него будет небольшое преимущество, чтобы избежать хватки лорда Рала.
Стражники вели Обу по лабиринту узких темных коридоров. Они двигались уверенно и избегали мест, где Оба слышал людские голоса. Он не хотел, чтобы о том, что он уходит, знали лишние. Лучше всего ускользнуть без схваток.
— Мне нужны мои деньги, — сказал Оба. — Вы знаете, где они?
— Да, — сказали стражники безжизненными голосами.
Они прошли через железные двери и через коридоры, отделанные грубо вытесанными каменными блоками. Затем повернули в проход, где по обеим сторонам располагались камеры. Люди с обеих сторон кашляли, чихали, выкрикивали проклятия. Когда они проходили по коридору, грязные руки тянулись к ним со всех сторон. Равнодушных стражников, которые несли лампы, заключенные хватали за плечи, плевали в них или обрушивали ругательства. Когда подходил Оба, все замолкали. Руки исчезали в камерах. Тень окутывала Обу, как темный плащ.
Наконец они добрались до лестницы. Поднялись по узким кривым ступенькам, один стражник впереди, второй позади Обы. На площадке его провели в запертую комнату.
Лампы, которые несли стражники, бросали угловатые тени на ряды полок, заваленных различными предметами: одеждой, оружием, личными вещами, всем чем угодно — от жестяных кружек до флейт. Оба догадался, что все это отнималось у заключенных перед тем, как бросить их в камеры.
На краю одной полки он заметил рукоятку своего ножа. За ножом лежала кучка поношенной одежды, которую он забрал из дома Алтеи, чтобы пересечь Азритские равнины. Здесь же находился нож, который он хранил в сапоге. Рядом были свалены мешочки, в которых находилось его несметное богатство.
Получив назад свои деньги, Оба воспрянул духом. Еще больше он обрадовался тому, что снова сможет провести пальцами по гладкой рукоятке ножа.
— Вы будете моим эскортом, — сообщил он стражникам.
— Куда вас проводить?
Оба задумался:
— Я здесь первый раз. Я хочу увидеть дворец.
Он удержался от того, чтобы назвать дворец своим. Всему свое время. Сейчас есть другие дела, которые нужно сделать в первую очередь.
Он последовал за стражниками через многочисленные лестницы, коридоры, перекрестки и проходы. Солдаты, которые несли дозор, не обращали внимания на двух стражников и человека между ними.

Дошли до какой-то железной двери. Один из стражников отпер ее, и они вступили в зал с полированным мраморным полом. Обе понравилось великолепие зала, колонны с канелюрами вдоль стен и арочный потолок. Двинулись по залу, освещенному серебряными лампами.
Очередной коридор вывел их в огромный внутренний двор невероятной красоты, затмевавшей великолепие зала, в котором они только что были. А зал оказался самым красивым из того, что Оба когда-либо видел. Он стоял, приоткрыв рот, и смотрел на открытый бассейн и деревья вокруг, словно это был лесной пруд. Только бассейн находился во дворце, пруд был окружен низкими скамейками из полированного оранжевого мрамора, а сам пруд был отделан голубой глазированной плиткой. В пруду плавали золотистые рыбки. Настоящие рыбки. В настоящем дворце…
Никогда в жизни Оба не был так поражен величием, красотой, настоящей магией места.
— Это дворец? — спросил он стражников.
— Только крошечная его часть, — отвечали ему.
— Крошечная часть, — изумленно повторил Оба. — Остальное так же прекрасно, как эта часть?
— Нет. Большинство помещений еще величественнее, с парящими в высоте потолками, арками и огромными колонами между балконами.
— Балконы? Внутри?
— Да. Люди могут смотреть на нижние этажи, на большие внутренние дворы и четырехугольные дворики.
— На некоторых этажах торговцы продают товары, — сказал другой стражник. — Некоторые помещения предназначены для публики. Некоторые — казармы для солдат или слуг. Есть и помещения, где посетители могут снять комнату.
Оба слушал и смотрел на хорошо одетых людей, которые шли по дворцу, на стекло, мрамор и полированное дерево.
— После того как я осмотрю дворец, — сообщил он стражникам, — мне понадобится тихая уединенная комната, роскошная, но там, где меня не заметят. Сначала мне нужно купить приличную одежду и запасы. Вы будете охранять меня. Удостоверьтесь, что никто не знает, где я нахожусь, пока я буду принимать ванну и спать.
— Сколько нам нужно охранять вас? — спросил стражник. — Нас хватятся, если мы исчезнем надолго. Начнут искать и обнаружат, что камера пуста. Тогда вас тоже начнут искать и скоро узнают, что вы здесь.
Оба подумал:
— К счастью, завтра я могу уйти. Хватятся вас к тому времени?
— Нет, — ответил стражник, его глаза были лишены всякого выражения, кроме желания выполнить приказания Обы. — Мы ушли в начале нашего караула. Нас не будут искать до завтра.
Оба улыбнулся. Голос вызвал их правильно.
— К тому времени я уже буду в пути. Но до того времени хочу получить удовольствие от посещения дворца. — Пальцы Обы погладили рукоятку ножа. — Может быть, я даже захочу, чтобы за ужином мне составила компанию женщина. Благородная женщина.
Оба стражника поклонились. Прежде чем покинуть дворец, Оба собирался оставить от этих двоих лишь кучку пепла в заброшенном коридоре. И никто не узнает, почему его камера оказалась пуста.
А затем… что ж, уже почти весна, а весной, кто знает, куда повернет его прихоть?
Только одно было известно точно: он собирался найти Дженнсен.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:53 | Сообщение # 28

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 44
Чувство удивления у Дженнсен притупилось. Она уже устала от вида бесчисленной колонны людей, очень похожей на черную реку. Огромная армия протоптала равнину между двумя холмами, превратив землю в однообразную коричневую жижу. Неисчислимое количество палаток, фургонов, лошадей и солдаты, солдаты, солдаты… Монотонный рокот толпы, то и дело прорезаемый визгом, гиканьем, призывами, свистом, грохотом телег, стуком копыт, треском повозок, звоном молотков о сталь, ржаньем лошадей и отдельными вскриками, которые, как казалось Дженнсен, издавали женщины, — все это можно было слышать за много миль.
Сверху это было похоже на невероятно огромный город, но без домов и улиц, как будто весь разумный человеческий труд пропал и остались только сами люди, почему-то превратившиеся в полудикарей. И теперь под темными тучами они боролись с силами природы, и им это с трудом удавалось.
Это было не самое худшее из того, что видела Дженнсен. Несколькими неделями раньше и ближе к югу они с Себастьяном прошли по местности, где зимовало войско Имперского Ордена. Земля с трудом переносила армию такого огромного размера. Дженнсен была шокирована: чем дольше это длилось, тем хуже было земле. Пройдут годы, пока огромная кровоточащая рана в ландшафте затянется.
Мало того, множество людей, обессиленных тяжелой суровой зимой, заболевали. Мрачное место осталось надолго отмечено беспорядочно расположенными многочисленными могилами, отмечающими тех, кто остался, когда живые двинулись вперед. Ужасно было видеть такие огромные потери от болезней. Дженнсен боялась вообразить себе бойню, которой обернется борьба за свободу.
В конце концов морозы закончились, и земля высохла достаточно, чтобы армия смогла оставить зимний лагерь и начать поход на Эйдиндрил, средоточие власти в Срединных Землях. Себастьян сказал Дженнсен, что силы, пришедшие из Древнего мира, так огромны, что когда головные части располагаются на ночлег, проходят часы, прежде чем остановятся на ночь в арьергарде. Утром авангард огромной армии начинает путь, а в хвосте должны ждать, чтобы появилось пространство, куда им идти.
Продвижение на север было не быстрым, но неумолимым. Себастьян однажды сказал, что когда люди почувствуют добычу, их пульс и шаг убыстрятся.
Невыносимо было думать, что жажда власти со стороны лорда Рала привела к столкновению, и эта мирная долина должна быть отдана в жертву войне.
Наступила весна, и растения начали возвращаться к жизни. Холмы, обрамляющие долину с обеих сторон, выглядели так, словно были покрыты живым зеленым бархатом. На пологих склонах зеленели деревья. Вдали на западе и севере каменные пики все еще были покрыты тяжелыми белыми мантиями. Горные реки, разбухшие от растаявших снегов, с грохотом стекали по каменным склонам и текли дальше, на восток, впадая в большую реку, которая плавно извивалась по огромной, покрытой буйной растительностью равнине. Земля была здесь такой черной и плодородной, что, как казалось Дженнсен, даже скалы пускали корни.
Добираясь до огромной армии, путники проезжали через земли такой красоты, каких Дженнсен никогда в своей жизни не видела. Она всем сердцем хотела исследовать эти леса и представляла, что могла бы провести под этими деревьями всю оставшуюся жизнь. Трудно было представить, что Срединные Земли — сосредоточение злой магии.
Себастьян сказал, что это опасные места, где бродят чудовища и скрываются те, кто владеет магией. Дженнсен узнала очень много и боролась с искушением рискнуть и остаться. Но она знала и то, что лорд Рал найдет ее даже в этих, казалось бы, бесконечных и непроходимых лесах…
Их заметил очередной караул, развернувший наблюдательный пост на вершине холма, и рванул по склону, чтобы перехватить возможных лазутчиков. Увидев белые волосы Себастьяна и услышав знакомое приветствие, солдаты развернулись и потрусили назад, готовить ужин.
Как и большинство солдат Имперского Ордена, караульные выглядели неряшливо, в поношенной одежде из мехов и шкур.
В долине многие сидели у костров рядом с небольшими палатками, сделанными из шкур или промасленной парусины. Палатки располагались так, словно хозяева устанавливали их в первом попавшемся месте. Среди палаток попадались штабы, столовые со столами, склады с оружием, фургоны с запасами, загоны с лошадьми и даже кузни с кузнецами, работающими у походных горнов. Там и тут были разбросаны небольшие торговые ларьки, где люди обменивали или приобретали товары.
Встречались даже костлявые проповедники, которые призывали к чему-то небольшое число свободных от дел зрителей. О чем конкретно они говорили, Дженнсен слышать не могла, но она и раньше видела, как проповедуют. Как говорила мать, живой язык тела, предсказывающий судьбу и обращающий в свою веру, не спутаешь ни с чем.
Когда путники углубились в лагерь, начали встречаться люди, занятые различными делами. Кто-то чистил оружие, кто-то — сбрую. Некоторые стояли кружком, положив руки на плечи соседей, и пели песни. Другие готовили, а кто-то стоял у столов, ожидая еды. Некоторые чистили лошадей. Кто-то играл в карты и отчаянно спорил. Целиком лагерь выглядел грязным, шумным, неприятно пахнущим и пугающе неуправляемым.
Дженнсен всегда чувствовала себя неуютно в толпе, но эта казалась ночным кошмаром. Дженнсен то и дело охватывало желание бежать в обратном направлении. Только непоколебимая решимость добиться своего удерживала ее от этого шага. Она решилась на убийство, и пути назад не было.
Солдаты не носили формы, но не очень отличались в одежде — кожа со шнурками, мех, цепочки, шерстяные плащи, кольчуги, шкуры и грязные куртки. Почти все мужчины были грязными, небритыми и угрюмыми. И было понятно, почему Себастьяна сразу узнавали и сразу ему подчинялись, хотя Дженнсен не переставала удивляться тому, что каждый встречный салютовал ему. Спутник ее был среди них, как лебедь среди червей.
Себастьян объяснил, как трудно было собрать для защиты родной земли такую огромную армию и как трудно было оправить ее в такой долгий поход. Он сказал, что эти люди находятся далеко от дома, что им предстоит выполнить нелегкую работу, а потому нельзя ожидать, что они станут поражать женщин блестящими манерами и разбивать по линеечке лагерь. Это были военные.
Такими же были д’харианские солдаты. Хотя нет, конечно, здешние не выглядели, как настоящие д’харианские солдаты, не были столь же дисциплинированны, но об этом Дженнсен говорить не стала.
Ее волновало другое. Позади было тяжелое путешествие. Все время принимались предосторожности, чтобы ускользнуть от лазутчиков лорда Рала. Дженнсен с Себастьяном скакали до изнеможения, часто возвращались и оставляли ложные следы. У нее не было времени, чтобы заботиться о внешности. Кроме того, они путешествовали через горы, зимой. Дженнсен всегда терзало, что Себастьян видит ее со спутанными волосами, грязной и вспотевшей, как лошадь, да и пахнущей не лучше. Но он никогда не обращал внимания на ее неряшливый вид. Наоборот, казалось, что любой ее вид волнует его, и что он хочет только одного: сделать все, чтобы угодить ей.
Днем раньше они наткнулись на заброшенную ферму. Себастьян уступил просьбам Дженнсен переночевать там, хотя разбивать лагерь было еще рано. Она вымыла свои длинные волосы в крошечной ванной и выстирала одежду. Потом сидела перед огнем, который развел Себастьян, и расчесывала волосы, чтобы они скорее высохли. Себастьян, опершись на локоть, наблюдал за ней в свете огня и улыбался своей особенной улыбкой. Он сказал, что даже предстань она перед императором немытой и со спутанными волосами, она бы все равно была самой красивой женщиной, которую встречал император.
Теперь, когда они оказались среди армии Имперского Ордена, у Дженнсен все внутри похолодело. По виду клубящихся на западе туч было понятно, что надвигается весенняя гроза. Далеко над другими долинами молнии уже разрезали темные тучи. Дженнсен надеялась, что не промокнет до встречи с императором.
— Туда, — сказал Себастьян. — Это палатки императора, а это — палатки его советников и офицеров. Недалеко отсюда и Эйдиндрил. — Он огляделся. — Император Джегань еще не бросил войска на город. Но скоро мы сделаем это.
Огромные палатки впечатляли. Самая большая была овальной, ее треугольную крышу поддерживали три высоких шеста. Стены палатки были украшены яркими цветными паласами. С крыши свисали знамена и штандарты. Высоко на вершинах шестов трепетали на порывистом ветру желтые и красные флаги и развевались, подобно воздушным змеям, длинные вымпелы.
Императорская палатка и ее окружение возвышались над остальными, как королевский дворец возвышается над убогими хижинами.
Сердце Дженнсен забилось, когда они направили лошадей в гущу палаток. Расти и Пит настороженно подняли уши и ржанием выразили недоверие к такому шумному и суетливому месту. Дженнсен пришпорила Расти, чтобы взять Себастьяна за руку.
— У тебя влажная ладонь. Неужели ты нервничаешь? — с улыбкой спросил он.
Дженнсен была словно кипящая вода, словно несущаяся в галопе лошадь.
— Может быть, немного, — ответила она.
— Не стоит. Император сам будет нервничать, встретившись с такой красивой женщиной.
Дженнсен чувствовала, что лицо ее горит. Она вот-вот должна была встретиться с императором. Что бы сказала ее мать? Дженнсен скакала и представляла, как должна была чувствовать себя мать, когда, будучи служанкой во дворце, встретила Даркена Рала. В первый раз Дженнсен ощутила, каково ей было.
Со всех сторон на Дженнсен смотрели мужчины. Они подходили ближе, чтобы увидеть скачущую женщину. Она заметила, что солдаты с пиками сформировали что-то вроде цепи, чтобы сдержать напор глазеющих. Она поняла, что стражники расчищают дорогу и не позволяют приблизиться особенно любопытным.
Себастьян наблюдал за ней.
— Император знает, что мы едем, — сказал он.
— Но как?
— Мы же встретились с разведчиками. Они послали курьеров вперед, чтобы сообщить императору, что я вернулся, и не один. Император Джегань хочет быть уверенным в безопасности любого гостя, которого я привез.
Дженнсен увидела, что стража защищает их от уже большой толпы, которая все напирала и напирала. Вначале это показалось Дженнсен странным, но потом она разглядела пьяные лица, угрюмые взгляды и злобные усмешки и подумала, что стража — совсем неплохая задумка.
— Солдаты выглядят такими… я не знаю… грубыми…
— Когда ты решишь всадить свой нож в сердце Ричарда Рала, — без паузы ответил Себастьян, — ты сделаешь реверанс, чтобы показать хорошие манеры?
— Конечно, нет, но…
Он посмотрел на нее своими пронизывающими голубыми глазами:
— Когда те негодяи пришли к тебе в дом и убили твою мать, каких мужчин ты бы хотела видеть рядом в качестве защитников?
Дженнсен смутилась:
— Себастьян, я не знаю, как это связано…
— Ты бы доверила защиту любимой матери разодетому хлыщу с начищенной шпагой и хорошим воспитанием, каких выставляют напыщенные короли на званых ужинах? Или согласилась бы на грубых солдат, лишь бы они защитили ее? Наверное, было бы лучше, если бы между нею и убийцами оказались те, кто привык к жестокостям войны…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Эти люди выполняют ту же роль — защищают тех, кого любят и кто остался в Древнем мире.
Неожиданное напоминание о том ужасе было таким болезненным, что Дженнсен с трудом обуздала свои чувства.
Она была пристыжена горячими словами Себастьяна. У нее здесь было дело. Очень важное дело. И если люди, которые собирались выступить против лорда Рала, грубы и жестоки, тем лучше!..
Когда они добрались до тщательно охраняемых палаток императора, Дженнсен увидела других женщин. Они представляли собой странную мешанину: и совсем молодые девушки, и согнутые возрастом старухи. Все они смотрели на подъезжающую Дженнсен — некоторые с любопытством, некоторые хмуро, а некоторые и вовсе с тревогой.
— Почему у всех женщин кольцо в нижней губе? — шепотом спросила Дженнсен у Себастьяна.
Его взгляд пробежал по женщинам у палатки.
— Это знак верности Имперскому Ордену и императору Джеганю.
Дженнсен подумала, что это не только странный способ выражать верность, но и весьма опасный. На большинстве женщин были поношенные платья. Лишь некоторые были одеты получше, но ненамного.
Когда путники спешились, солдаты забрали их лошадей. Дженнсен погладила Расти по уху и успокаивающе прошептала нервничающему животному, что незнакомый человек не сделает ей ничего плохого. Когда Расти успокоилась, Пит сам потянулся за нею к стойлам. Расставание с постоянной спутницей неожиданно напомнило Дженнсен о том, как она скучает по Бетти.
Женщины наблюдали за гостьей императора и отодвигались от нее подальше. Дженнсен привыкла к такому поведению: люди боялись ее рыжих волос. День был на редкость теплый, и Дженнсен мечтала о том, чтобы таких дней было больше. Но когда они приблизились к лагерю, она забыла накинуть капюшон. И теперь уже было подняла руки, однако Себастьян удержал ее.
— Не нужно. — Он указал кивком на женщин. — Многие из них — сестры Света. Они боятся не магии, а незнакомых людей, которые появляются на территории императорской ставки.
Теперь Дженнсен поняла причину странных взглядов со стороны женщин. Большинство из них обладали даром и видели, что она — дыра в мире. Их глаза видели ее, но дар не видел.
Себастьян ничего этого не знал. Она так и не рассказала ему об одаренных и о потомках лорда Рала. Себастьян не раз показывал свое отвращение к магии. Дженнсен чувствовала себя неловко, когда разговаривала с ним о том, что узнала от колдуний и, в особенности, о чем догадалась сама. Ведь при этом она вступала в конфликт с самой собой. Ей казалось, что это — слишком личное дело. Она хотела поделиться, когда наступит подходящее время, но оно все не наступало и не наступало…
Дженнсен с трудом улыбнулась женщинам, которые смотрели на нее из тени палатки. Те попятились.
— Почему император изолирован от солдат? — спросила она у Себастьяна.
— Когда вокруг столько людей, никогда нельзя быть уверенным, что не найдется шпиона или сумасшедшего, который захочет причинить вред императору Джеганю. Такой поступок лишил бы нас великого лидера. Вот почему мы предпринимаем такие предосторожности.
Дженнсен это понимала. Себастьян и сам был шпионом в Народном Дворце. И найди он там какую-нибудь важную персону, дело бы закончилось убийством. Жители Д’Хары боялись такой возможности, потому и арестовали его.
К счастью, Дженнсен смогла вытащить его. Теперь она могла сказать, что это событие стало частью решения, к которому она пришла. Но у нее не было времени поделиться с Себастьяном. Да она и не думала, что он поймет. Он скорее всего не придает значения таким незначительным событиям.
Себастьян обнял ее и подтолкнул вперед, к двум высоким огромным стражникам, стоящим рядом с палаткой императора. Те поклонились Себастьяну. Он прошел между ними и приподнял тяжелую портьеру, расшитую золотом и серебром.
Дженнсен никогда не видела и даже не могла себе представить такой роскошной палатки. Вступив внутрь, она увидела, что здесь обстановка еще более пышная, чем можно было вообразить по внешнему виду палатки. Пол был покрыт многочисленными коврами. Стены украшены плетенками с изящными рисунками, изображающими экзотические места. Хрупкие стеклянные чаши, фарфор, высокие вазы стоят на полированных столиках. У стены — буфет с зеркальной панелью, заполненный разноцветными тарелками. На полу разбросаны подушки разных цветов и размеров. Отверстия над головой затянуты шелком. Повсюду мерцают ароматизированные свечи, а ковры и полотна придают величественность.
Это было священное место.
Внутри платки находились женщины, каждая с кольцом в нижней губе. Они занимались своими делами. Большинство казались глубоко погруженными в работу, и только одна женщина, чистившая коллекцию высоких хрупких ваз, холодно посмотрела на Дженнсен уголком глаза. Она была средних лет, с широкими плечами и была одета в простое длинное платье серого цвета, застегнутое на пуговицы до самой шеи. Ее темные с сединой волосы были небрежно разбросаны по плечам. Она показалась бы непримечательной, если бы не всезнающая, высокомерная гримаса, которая словно навсегда была вырезана на ее лице. Дженнсен задумалась.
Когда их глаза встретились, проснулся голос, который леденящим шепотом звал Дженнсен по имени и призывал ее сдаться. Почему-то Дженнсен мгновенно покраснела от чувства, что женщина знает, что говорит голос. Дженнсен отбросила странное чувство и решила, что это все из-за выражения превосходства на лице женщины.
Другая женщина маленькой ручной щеткой чистила ковры. Еще одна заменяла свечи, которые чадили. Третья — некоторые из них наверняка были сестрами Света — сновала туда-сюда и занималась подушками, лампами и цветами в вазах. Худой мужчина, одетый лишь в тонкие полотняные брюки, приводил в порядок гребнем ворс ковра, ведущего во внутренние покои.
Рука Себастьяна ободряюще поддержала Дженнсен, и они прошли дальше, в тускло освещенные покои. Потолок и стены легко колыхались от ветра. Сердце Дженнсен билось так, словно ее вели на казнь. Она обнаружила, что ее пальцы сжимают рукоятку ножа, и заставила себя отвести руку от пояса.
В конце комнаты стояло резное позолоченное кресло, задрапированное красным шелком. Дженнсен сглотнула и наконец-то заставила себя взглянуть на человека, который сидел там, опершись локтем о подлокотник и подпирая щеку большим и указательным пальцем.
Это был упитанный человек с толстой шеей. Дрожащий свет свечей отражался от его бритой головы, и создавалось впечатление, что он носит корону из язычков пламени. Две длинные тонкие полоски усов росли из углов рта и такая же полоска из центра подбородка. Через ноздрю и нос проходила золотая цепочка с кольцами, а мускулистую грудь украшали еще более массивные украшения. На каждом пальце было по кольцу. Безрукавка из шерсти ягненка оставляла открытыми мощные плечи и загорелые руки. Он казался невысоким, но его мускулы производили впечатление.
Ну а глаза его, несмотря на все рассказы Себастьяна, попросту заставили Дженнсен затаить дыхание.
Никакие слова не могли бы подготовить ее к тому, что она увидела.
В глазах императора не было ни белка, ни радужки, ни зрачка, только поблескивающая бездонная чернота. По поверхности этих темных дыр двигались какие-то тени. Как тучи по небу… Несмотря на отсутствие зрачков и радужки, он, без сомнения, смотрел прямо на Дженнсен.
Когда он улыбнулся ей, она подумала, что сейчас упадет.
Рука Себастьяна крепче сжала ее локоть и упасть не позволила. Потом Себастьян поклонился:
— Император, я благодарю Создателя, что вы невредимы и в безопасности.
Улыбка стала шире.
— И я, Себастьян. — Голос был подстать внешности — сильный, глубокий, грозный. Он звучал так, словно этот человек не знал слабостей и не умел прощать. — Прошло много времени. Очень много. Я рад, что ты вернулся ко мне.
Себастьян кивнул в сторону Дженнсен:
— Ваше превосходительство, я привел с собой важного гостя. Это Дженнсен.
Девушка освободилась от руки Себастьяна и опустилась на колени, причем по собственной воле, а не из трепета. Она поклонилась так низко, что ее голова почти коснулась пола. Себастьян ничего не говорил о том, что она должна делать во время аудиенции, но она чувствовала, что должна поступить именно так. Кроме того, это мгновенно избавило ее от необходимости смотреть в кошмарные глаза.
Она полагала, что такой человек, воин, желающий остановить врага, должен быть человеком жестким и сильным, с железной волей и крепкой хваткой. Быть императором и спасать людей от надвигающейся тьмы — задача под силу человеку, перед которым стоит преклонить колени…
— Ваше превосходительство, — сказала она дрожащим голом. — Я в вашем распоряжении.
Послышался смех.
— Вставай, Дженнсен, этого не нужно.
Дженнсен почувствовала, что краснеет, и встала, приняв помощь Себастьяна. Ни император, ни Себастьян не обратили внимания на ее смущение.
— Себастьян, где ты нашел такую очаровательную юную леди?
Голубые глаза Себастьяна оглядели спутницу с гордостью.
— Это длинная история, ваше превосходительство. Сейчас мы хотим лишь сообщить, что Дженнсен приняла одно важное решение, которое связано с нашими планами.
Чернильные глаза Джеганя вновь обратились к ней. Сердце Дженнсен чуть не выпрыгнуло из груди. На лице императора играла легкая улыбка — с таким выражением великий человек смотрит на ничтожество.
— Какое решение, молодая леди?
Дженнсен.
Образ матери, лежащей на полу, в крови, умирающей, промелькнул в голове Дженнсен. Она никогда не забудет последние драгоценные минуты жизни матери. Ее душу до сих пор жгло то, что она вынуждена была бежать и даже не смогла похоронить мать.
Дженнсен.
Гнев и ярость заполнили ее, и она забыла о своем страхе.
— Я хочу убить Ричарда Рала, — сказала Дженнсен. — Я пришла просить вашей помощи.
Все следы веселья испарились с лица Джеганя. Он смотрел на нее холодными, черными, безжалостными глазами, его лоб грозно хмурился. Это, безусловно, была тема, где не было места легкомыслию. Лорд Рал вторгся на родину этих людей, убил тысячи его подданных и поверг весь мир в войну и страдания.
Император Джегань Справедливый ждал дальнейших объяснений.
— Я — Дженнсен Рал, — ответила она его молчаливому взгляду.
Потом вытащила нож, взяла за лезвие и протянула рукоятку к императору, показывая ему букву «Р» — символ Дома Рала.
— Я — Дженнсен Рал, — повторила она. — Сестра Ричарда Рала. Я хочу убить его. Себастьян сказал, что вы можете помочь мне. Если действительно сможете, я буду до конца жизни вашей должницей. Если нет, тогда скажите сразу. Я все равно убью его, даже оставшись одна.
Император наклонился к Дженнсен, не сводя с нее кошмарных глаз.
— Моя дорогая Дженнсен Рал, сестра Ричарда Рала, для выполнения этого решения я положу мир к твоим ногам. Стоит тебе только попросить, и все, что в моей власти, будет сделано.
Глава 45
Дженнсен сидела рядом с Себастьяном, и эта привычная близость должна была добавлять ей спокойствия. Однако девушка с большим бы удовольствием оказалась с ним у костра, на котором жарилась бы рыба или варились бобы. А сейчас, за столом императора, ей было одиноко, как никогда в лесу. Если бы не Себастьян, непринужденно веселящийся и принимающий участие в разговоре, она бы не знала, куда себя девать. Даже среди простых людей Дженнсен чувствовала себя неуютно; здесь же было просто невыносимо.
Главную партию этом зале легко и изящно вел император Джегань. Не прерывая изысканного общения с Дженнсен, он каждым жестом и каждым словом показывал, что ей даровано все. Легко и небрежно, будто неосознанно, он давал понять особую важность момента — уверенный в своей непоколебимой власти, будто горный лев на отдыхе, холеный и хладнокровный, лениво играющий хвостом и облизывающийся.
Этот император не собирался отсиживаться в сторонке, лишь принимая доклады, — он вел свой народ в гущу битвы. Он запускал руки в кровавую грязь жизни и смерти и доставал оттуда все, что хотел.
Каким бы расточительным ни показался этот обед на привале, во время марша армии, но палатка и стол императора оставались палаткой и столом императора. Еды и напитков было предостаточно: от дичи до рыбы, от говядины до ягненка, от вина до воды — все, что душе угодно.
Слуги сосредоточенно сновали тут и там, разнося на дымящихся подносах изысканно приготовленные блюда и обращаясь с Дженнсен, как с королевой. А девушка размышляла: какой, должно быть, скромной и незаметной чувствовала себя мама за столом лорда Рала, среди невозможного изобилия и роскоши. Скромной, незаметной и дрожащей от одного только присутствия человека, который запросто мог подписать смертный приговор, не прерывая трапезы…
Дженнсен совсем не хотелось есть. Разбираясь с кусочком свинины, лежащим перед нею на толстом ломте хлеба, она прислушивалась к беседе мужчин. Разговор шел ни о чем. Дженнсен чувствовала, что им есть что сказать друг другу, и только ее присутствие служило помехой. А пока они неспешно вспоминали знакомых и оценивали события, произошедшие с прошлого лета, за время отсутствия Себастьяна.
— А что происходит в Эйдиндриле? — спросил Себастьян, накалывая кусок свинины на кончик ножа.
Император открутил ногу у зажаренного гуся, поставил локти на стол и чуть наклонился:
— Не знаю.
Себастьян положил нож:
— Что вы говорите? Я помню эти места: город на расстоянии одного или двух дней пути отсюда. — Он старался говорить спокойно, но в голосе звучала тревога. — Разве можно отправляться в путь, не зная, что нас ждет в Эйдиндриле?
Император откусил большой кусок жирной гусиной лапы. По рукам его обильно тек жир.
— Ну, — наконец произнес он, кидая обгрызенную кость в стоящую на краю стола миску, — мы послали разведчиков, но никто из них не вернулся.
— Совсем никто? — Себастьян определенно волновался.
Джегань взял нож и отрезал ломоть мяса от лежавшего на блюде ягненка.
— Совсем никто! — Он вонзил нож в кусок мяса.
Себастьян в раздумье положил локти на стол и сплел пальцы.
— В Эйдиндриле находится Хранилище Волшебника, — тихо сказал он. — В прошлом году я был там в разведке и видел его на склоне горы над городом.
— Я помню твое донесение, — ответил Джегань. Дженнсен очень хотелось узнать, что такое Хранилище Волшебника, но она не решилась вмешаться в разговор мужчин.
Себастьян потер друг о дружку ладони:
— Можно узнать ваш план?
Император щелкнул пальцами. Это была команда. Все слуги словно растворились. Дженнсен мечтала исчезнуть вместе с ними, спрятаться под одеялом и снова оказаться никем.
Снаружи загрохотал гром, и резким порывом ветра на крышу палатки бросило тяжелые капли дождя. Свет от ламп и свечей падал на двух мужчин, оставляя в темноте мягкие ковры и стены.
Коротко взглянув на Дженнсен, император остановил на Себастьяне взгляд своих бездонных глаз.
— Думаю сделать марш-бросок. Они ожидают целую армию, а я возьму небольшой маневренный кавалерийский отряд, достаточный для того, чтобы справиться с ситуацией. Прихвачу достаточно людей, обладающих даром.
За те несколько секунд, в течение которых были произнесены эти слова, легкомысленный тон беседы приобрел зловеще серьезную окраску. Дженнсен ощутила, что становится молчаливым свидетелем ключевых событий, имеющих необыкновенную важность. Страшно было подумать, судьба скольких жизней висела на волоске, завися от результата разговора этих двух мужчин.
Прежде, чем высказать свое мнение, Себастьян долго взвешивал слова.
— И нет никаких сведений о том, как перезимовал Эйдиндрил?
Джегань покачал головой. Он зубами снял с кончика ножа кусок баранины и, не прерывая трапезы, заговорил:
— У Матери-Исповедницы достаточно сведений, чтобы сделать правильные выводы, а глупцов там нет. Все это длится не первый день, и по ходу наступления, по нашим передвижениям, по тому, как сдались города, не выдержав осады, по выбранной нами тактике она может определить, что весной я двинусь на Эйдиндрил. У них было достаточно времени, чтобы побеспокоиться о собственной судьбе. Думаю, сейчас они трясутся за свои шкуры, но вряд ли у нее найдется смелость, чтобы спасаться бегством.
— Вы полагаете, что и жена лорда Рала находится в городе? — от удивления вырвалось у Дженнсен. — Сама Мать-Исповедница?
Мужчины, прервав разговор, с удивлением посмотрели на нее. В палатке повисла тишина.
— Простите, что перебила! — Дженнсен сжалась. Ее слова вызвали улыбку у императора.
— За что же прощать тебя? Ты только что вонзила нож в призового гуся, назвав вещи своими именами. — Джегань повернулся к Себастьяну. — Ты привел сюда особенную женщину, у нее есть голова на плечах.
Себастьян похлопал Дженнсен по плечу:
— И к тому же прехорошенькая голова!
— Согласен! — Черные глаза императора заблестели. Он, не глядя, ловил рукой оливки в глубокой стеклянной миске. — Ну, Дженнсен Рал, что ты думаешь обо всем этом?
После того, как Дженнсен влезла в разговор, отмалчиваться было глупо.
— Где бы я ни пряталась от лорда Рала, я всегда старалась сделать все возможное, чтобы скрыть место своего пребывания, остаться вне поля его зрения. Может быть, они сейчас поступают так же — пытаются замести следы?
— Именно об этом я и подумал, — заметил Себастьян. — Если они так сильно напуганы, то попытаются отловить и уничтожить всех наших разведчиков, чтобы мы имели преувеличенное представление об их силе и не узнали планов их обороны.
— И одновременно готовят нам сюрприз, — добавила Дженнсен.
— И я так думаю, — сказал Джегань. Улыбнувшись Себастьяну, он добавил: — Удивлен тому, что тебе удалось привести ко мне такую женщину… К тому же, она еще и стратег.
Подмигнув Дженнсен, он позвонил в колокольчик.
Тут же возникла женщина, одетая в серое платье, с черными с проседью волосами.
— Да, ваше превосходительство?
— Принеси для молодой леди фрукты и сладости.
Когда женщина, поклонившись, вышла, к императору вернулась прежняя серьезность.
— Именно поэтому я считаю: самое лучшее — взять меньшие силы, чем они ожидают, но зато способные к быстрым маневрам, на случай, если придется схватиться с ними. Им удалось изловить наших разведчиков и небольшие дозорные группы, но такое вряд ли случится с достаточно крупным отрядом кавалеристов и обладателей дара. В случае необходимости можно будет отправить людей к городу. После зимы они будут счастливы поразмяться. Но я вовсе не собираюсь начинать действия с того, что ожидают в Эйдиндриле.
В глубоком раздумье Себастьян вяло перемешивал ножом соус от ростбифа.
— Она может быть во дворце Исповедниц. — Он перевел взгляд на императора. — Вполне вероятно, что Мать-Исповедница предпочтет остаться в наименее благоприятном месте.
— Согласен с тобой, — ответил Джегань. Снаружи поднялась весенняя буря, и студеный ветер с воем носился вокруг палаток.
— Вы действительно считаете, что она окажется там? — не удержалась Дженнсен. — Именно там, куда — а ей это хорошо известно — вы можете двинуть огромную армию?
Джегань пожал плечами:
— Конечно, невозможно быть уверенными до конца, но, пробиваясь через Срединные Земли, я достаточно долго сражался с нею. Раньше у нее была возможность выбора, хотя случались и жесткие ситуации. Мы загнали ее армию в Эйдиндрил перед самой зимой и встали у нее на пороге. Теперь и у нее, и у армии нет выбора: запертым в кольце гор, им некуда ускользнуть. Даже если о нашем наступлении станет известно заранее, ей придется встретиться с нами лицом к лицу. Единственное, что ей осталось — выбрать место пребывания и место последней битвы.
Себастьян отрезал кусок мяса:
— Слишком просто.
— Конечно. Именно поэтому я и должен предположить, что она придет к тому же выводу.
— Она может отступить в горы, как и предположила Дженнсен, оставив достаточно людей для уничтожения разведывательных отрядов, чтобы лишить тебя глаз. — Себастьян лезвием ножа указал на север.
Джегань пожал плечами:
— Возможно, и так. Поведение этой женщины невозможно предсказать. Она ускользает отовсюду, откуда можно ускользнуть. Но раньше или позже бежать будет просто некуда. Вероятнее всего, хоть она и не планирует, ситуация повторится и на этот раз.
Дженнсен, как и отсутствовавший столь долгое время Себастьян, даже представить не могла, что Древний мир настолько успешно громит врага. Его положение не было столь мрачным, как ей представлялось раньше. Однако девушке казалось слишком рискованным основывать действия армии на шатких предположениях.

— И вы собираетесь рискнуть… повести людей на бой… в надежде, что она там?
— Рискнуть? — Джегань, похоже, был удивлен таким предположением. — Разве ты не видишь? Это не игра! В любом случае мы возьмем Эйдиндрил. Если так и пойдет, то в конце концов мы освободим Срединные Земли, расколов Новый мир надвое. Разделяй и властвуй — вот путь к победе!
Себастьян слизнул кровь с ножа:
— Вы лучше меня знаете ее тактику и можете предсказать следующий шаг. Судя по вашим словам, в любом случае — решит ли она остаться со своим народом или предоставит их самим себе, — мы возьмем Эйдиндрил, опорный пункт Срединных Земель.
Император поднял бездонные глаза:
— Эта сука убила сотни тысяч моих людей. Ей всегда удавалось опережать меня на один шаг, вырываться из моих тисков, но теперь-то мы загнали ее в угол. — Его голос наполнялся холодной яростью. — Клянусь Создателем, когда-нибудь я ее все-таки поймаю, — будто давая обет, произнес Джегань. Побелевшие пальцы сжимали рукоять ножа. — И тогда я сравняю счет. Лично.
Себастьян задумчиво смотрел в темные глаза императора.
— Возможно, мы стоим на пороге великой победы над Срединными Землями. После этого судьба Д’Хары будет решена. — Себастьян поднял нож. — Если там находится Мать-Исповедница, то скорее всего и лорд Рал.
Дженнсен удивилась. Она перевела взгляд с Себастьяна на императора:
— Вы думаете, что ее муж, лорд Рал, тоже там?
Кошмарными глазами Джегань посмотрел на девушку:
— Разумеется, дорогая.
От его взгляда по спине Дженнсен побежали мурашки. Спасибо милостивым духам, что она оказалась на стороне этого человека, а не его врагов. И тут она вспомнила то, что ей рассказал Том.
Тоска резкой болью пронизала все ее существо: как было бы легче, если бы слова Себастьяна о захватнических планах Ричарда подтвердил кто-то другой, а вовсе не Том.
— Лорда Рала просто не может быть в Эйдиндриле.
Мужчины удивленно воззрились на нее.
— Он далеко на юге.
Джегань вздрогнул:
— На юге? О чем ты говоришь?
— Он в Древнем мире.
— Ты уверена? — спросил Себастьян. Сбитая с толку, Дженнсен тупо смотрела на него.
— Ты же сам мне говорил, что он привел свою армию в Древний мир с захватническими целями.
Кажется, Себастьян вспомнил.
— Конечно, Джен, но это было задолго до того, как мы встретились, задолго до того, как я покинул расположение наших войск. В общем, очень, очень давно.
— Но мне известно, что и после этого он был в Древнем мире.
— Объясни, пожалуйста, — сразу посерьезнев, попросил Джегань.
Дженнсен откашлялась:
— Узы. Люди Д’Хары чувствуют связь с лордом Ралом.
— А ты ощущаешь эти узы?
— Скорее нет, чем да, они так сильно на меня не действуют. Однако когда мы с Себастьяном были в Народном Дворце, некоторые говорили, что лорд Рал далеко на юге, в Древнем мире.
Обдумывая эти слова, император следил глазами за только что вошедшей женщиной. Та принесла подносы с сушеными фруктами, сладостями и орехами. Она раскладывала их на столе, стоящем в дальнем углу палатки, намеренно не подходя ближе, чтобы не мешать императору и его гостям.
— Но, Джен, мы же были во дворце уже давно, — сказал Себастьян. — А с тех пор доводилось ли тебе встречаться с кем-либо, кто имеет подобную связь?
— Нет, — мотнула головой Дженнсен.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:54 | Сообщение # 29

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

— Если Мать-Исповедница намеревается остаться в Эйдиндриле, то он может двинуть войска на север — поддержать ее.
Джегань низко склонился над куском мяса:
— Похоже на эту парочку. Я уже долгое время имею с ними дело. По опыту знаю: если у них появится возможность объединиться, они будут вместе. Даже на смертном одре.
Эти слова ошеломили Дженнсен.
— Тогда… мы можем поймать его, — прошептала она. — Мы возьмем Ричарда Рала. И кошмарный сон кончится. И наша победа будет не за горами.
Откинувшись на спинку кресла, Джегань забарабанил пальцами по столу, поглядывая на собеседников.
— Хотя мне и с трудом верится, что Ричард Рал в городе, судя по тому, что о нем известно, он скорее окажется с нею и потерпит поражение, нежели останется в живых и будет со стороны наблюдать за ее гибелью.
Представив, как эти двое плечом к плечу встречают смерть, Дженнсен неожиданно для самой себя почувствовала внезапную боль. То, что она сейчас узнала, полностью выходило за пределы ее представлений о лорде Рале. Неужели он способен заботиться о женщине, подставляя ей плечо именно тогда, когда она может проиграть битву за родину и вообще потерять свою жизнь? Он же должен думать о защите собственной земли и жизни…
Мысль о возможной близости лорда Рала перебила все эти сомнения. У Дженнсен заколотилось сердце.
— Если он рядом, то мне уже не понадобится помощь сестер Света. И заклинание не потребуется. Нужно просто подобраться к нему поближе. Я поеду в город вместе с вами.
На лице Джеганя снова заиграла задорная улыбка.
— Поедешь со мной. Я доставлю тебя прямо во дворец Исповедниц. — Он снова сжал побелевшими пальцами рукоять ножа. — Я жажду смерти их обоих. И особенно Матери-Исповедницы. Дарую тебе разрешение стать одной из тех, кто вонзит нож в Ричарда Рала.
В душу Дженнсен хлынул поток эмоций: от головокружительной эйфории — цель на расстоянии вытянутой руки — до леденящего душу ужаса. На мгновение ее обуяли сомнения: сможет ли она на самом деле принять участие в столь ужасном, хладнокровном убийстве.
Дженнсен.
Но тут она вспомнила мать, лежащую на полу и истекающую кровью от страшных ран, вспомнила лежащую отдельно руку, вспомнила дом, полный убийц, подосланных лордом Ралом, вспомнила взгляд матери, когда та умирала, вспомнила свою беспомощность… И как никогда почувствовала ужас того дня. Ярость забушевала в ней, раскаленная до белого каления. У нее сейчас было единственное, страстное желание — вонзить нож в грудь ублюдка брата.
Сквозь туман иссушающей злобы, сквозь видение своего ножа в груди лорда Рала, откуда-то издалека до нее донесся голос Джеганя:
— А зачем тебе убивать своего брата? Какие у тебя причины?
— Грушдева, — почти прошипела Дженнсен. И услышала, как за ее спиной упала на пол ваза. Звук бьющегося стекла вернул ее к реальности.
Император неодобрительно глянул на стоявшую в полутьме женщину. Карими глазами та неотрывно смотрела на Дженнсен.
— Приношу извинения за неловкость сестры Мердинты, — произнес Джегань.
— Простите меня, ваше превосходительство, — женщина в темно-сером платье отступила за портьеры.
Теперь хмурый взгляд императора был устремлен на Дженнсен.
— Что ты сказала?
У Дженнсен не было ни малейшего представления. Она лишь помнила, что была сказана какая-то фраза, но какая именно… Скорее всего горе сковало ей язык как раз в тот момент, когда она решилась ответить. Вернулась печаль, огромной беспощадной тяжестью легла на ее плечи.
— Понимаете, ваше превосходительство, — Дженнсен не поднимала глаз от недоеденного обеда, — всю жизнь мой отец, Даркен Рал, пытался убить меня, потому что я была отпрыском, не обладающим даром. Когда Ричард Рал прикончил его, узурпировав власть над Д’Харой, он взял на себя и обязанности отца, частью которых было убийство его бездарных потомков. И за дело он взялся с большей жестокостью, чем отец. — Дженнсен подняла полные слез глаза. — В тот день, когда мы встретились с Себастьяном, люди брата нашли нас. Они убили мою мать. Если бы не Себастьян, то и моя жизнь закончилась бы там же. Но Себастьян спас меня. Я должна убить Ричарда, потому что пока он жив, мне не быть в безопасности. Себастьян не только спас мне жизнь, но и помог понять это. А кроме того, что еще более важно, я должна отомстить за убийство моей матери, иначе я не смогу жить в мире сама с собой.
— Твой рассказ огорчил меня. Наша цель — благоденствие наших братьев. Причина случившегося с тобой — одно из проявлений магии. Вот потому мы и стремимся искоренить ее пагубные всходы. — Император поднял взгляд на Себастьяна. — Я горжусь тобой за то, что ты помог этой прекрасной девушке.
Себастьяну сразу стало неловко. Дженнсен знала, насколько неудобно он себя чувствовал под грузом похвалы. Ей так хотелось, чтобы он смог, наконец, гордиться хорошим воспитанием, чувством собственного достоинства, положением при дворе императора…
Себастьян положил нож на тарелку с остатками еды:
— Это моя работа, ваше превосходительство.
— Хорошо, — Джегань ободряюще улыбнулся. — Я рад, что ты вернулся вовремя. Увидишь кульминацию собственной стратегии.
Себастьян обхватил ладонями кружку эля:
— А вы не хотите дождаться брата Нарева? Не послужит ли его присутствие доказательством того, что все идет к концу?
Джегань в задумчивости катал оливку по столу, подталкивая толстым пальцем и заставляя описывать новые и новые круги. Наконец, не поднимая глаз, он сказал:
— Я не получал сведений о брате Нареве с момента падения Алтур-Ранга.
От неожиданности Себастьян даже вскочил:
— Что? Алтур-Ранг сдался? Что вы хотите этим сказать? Как? Когда?
Дженнсен знала, что Алтур-Ранг был родиной императора, там он родился и вырос. Себастьян рассказывал ей, что там находились и Братство Ордена, и брат Нарев. Это был великий блистающий город, надежда человечества. В нем должны были построить дворец в знак благоговения перед Создателем, как символ прочности Древнего мира.
— Не так давно я получил донесения, что город наводнен вражескими войсками. Алтур-Ранг очень далеко, и потому его удалось отрезать. Возможно, из-за зимы донесения шли очень долго. Я жду новостей, но при таком неблагоприятном повороте судьбы вряд ли стоит надеяться на то, что брат Нарев приедет сюда. Ему придется отражать атаки захватчиков. Если Мать-Исповедница и Ричард Рал в Эйдиндриле, мы должны нанести ответный удар сокрушительной силы.
Дженнсен сочувственно положила руку Себастьяну на плечо:
— Наверное, именно об этом ты мне и рассказывал. Должно быть, вторгшись на твою родину, лорд Рал двинулся дальше — на Алтур-Ранг.
Пристальный взгляд Себастьяна не отрывался от ее лица.
— Получается, Джен, что его может и не быть в Эйдиндриле. Получается, что он мог двинуться далеко на юг в Древнем мире. Нужно иметь это в виду. Я не хочу обнадеживать тебя. Чтобы потом не рухнули все твои надежды.
— Надеюсь, он там, и наконец-то все закончится, — сказала Дженнсен. — Судя по тому, что его превосходительство говорит об Эйдиндриле, мы все равно ничего не теряем. Ну а если Ричарда и нет в Эйдиндриле, то я смогу вам помочь позже.
— А чем ты можешь помочь? — спросил Джегань.
— Я рассказал ей, что сестры могут наложить на нее заклинание, — ответил за Дженнсен Себастьян. — С его помощью она может подобраться к лорду Ралу достаточно близко, чтобы нанести удар.
— Если он в Эйдиндриле, мы возьмем его. — Джегань отщипнул оливку, покрутил ее между пальцами и положил в рот. — А если нет, то ведьмы — в вашем распоряжении. Вы получите от сестер все, в чем нуждаетесь. Нужно только попросить — и они сделают для вас все. Даю слово.
Его иссиня-черные глаза были неподвижны.
Снаружи загрохотал гром, и тут же полил дождь. Засверкали молнии, освещая палатку сверхъестественным светом. После каждой вспышки, несмотря на горящие свечи, в палатке, казалось, наступала темнота.
— Сестрам всего лишь следует помочь мне заклинанием, и я смогу подобраться к Ричарду Ралу вплотную, — произнесла Дженнсен после того, как замолк очередной раскат грома. Она вынула нож из ножен и повертела его в руках, разглядывая вензель «Р» на серебряной рукояти. — И тогда я смогу пронзить этим ножом его злобное сердце. Этот нож — его нож. Себастьян объяснил, насколько важно использовать средства, имеющие отношение к врагу, чтобы нанести ему ответный удар.
— Себастьян сказал мудрое слово. Это наш путь, и при помощи Создателя мы победим. Помолимся, чтобы они оказались там вместе, и мы смогли наконец покончить с этим злом. И тогда развеется туман магии, и человечество наконец сможет жить в мире по замыслу Создателя.
Дженнсен и Себастьян согласно кивнули.
— Если мы возьмем их в Эйдиндриле, — произнес Джегань, заглядывая Дженнсен прямо в глаза, — я обещаю тебе, что ты пронзишь его сердце, и твоя мать сможет почить с миром.
— Спасибо, — прошептала Дженнсен. Джегань не стал спрашивать, как она собирается совершить это. Возможно, убежденность, прозвучавшая в ее голосе, подсказала ему, что у нее в арсенале есть нечто, о чем она не сказала, — нечто, позволяющее ей выполнить это страшное дело.
И это нечто было. О нем не знали ни Джегань, ни Себастьян.
Дженнсен долго размышляла обо всем происходящем, совмещая разные его элементы, — этому была посвящена вся ее жизнь. Просто раньше, до встречи с Себастьяном и смерти матери, пищи для ума было мало. Потом же события понеслись со все увеличивающейся скоростью, и каждое из них добавляло по кусочку к картине, которая складывалась в ее голове. Начали появляться ответы на вопросы, и теперь, при взгляде назад, они казались Дженнсен очень простыми. И она практически была уверена, что наверняка раскроет все тайны.
Очень многое девушка узнала от Алтеи — как оказалось, даже больше, чем хотела открыть ей сама колдунья. Столь сильная колдунья не стала бы все эти годы сидеть в болоте, если бы там на самом деле не жили опасные волшебные твари.
Эти твари держали Алтею как в тюрьме. И никто, даже Фридрих, не мог пробраться через болото окольным путем. Не было ни одного человека, которому удалось пойти через болото и вернуться оттуда. За одним исключением.
Дженнсен прошла туда и обратно без каких-либо затруднений, никто не причинил ей зла. Она не видела ни одного волшебного чудища — змея оказалась обычной змеей. В то время ее удачное путешествие не укладывалось в общую картину. Теперь все срослось…
Были и другие знаки. В Народном Дворце, например, Дженнсен взялась за эйджил Ниды, и оружие не причинило ей никакого вреда. Нида была потрясена до глубины души. Она сказала, что даже у лорда Рала нет иммунитета против эйджила. А у Дженнсен такой иммунитет был.
К тому же ей удалось подавить волю Ниды, и та помогала беглецам, вместо того чтобы остановить странную незнакомку, вокруг которой было столько неясностей и вопросов, требующих безотлагательных ответов. Даже когда на пути встал волшебник Натан, Дженнсен удалось убедить Ниду пойти против обладающего даром Рала. Девушке стало очевидно, что там был не просто отлично разыгранный блеф. Да, в основе всего лежал блеф, но слишком многое на него наслоилось.
И эти события, и последовавшее затем долгое и трудное, наперегонки с преследователями, путешествие к Эйдиндрилу пришли, наконец, к своему завершению, и Дженнсен начала понимать свое уникальное положение и причину, по которой она оказалась среди избранных, тех, кому предназначено убить Ричарда Рала. Дженнсен осознала, что только ей, рожденной для этой цели, удастся исполнить предначертанное, потому что в главной сфере, решающей и все определяющей, она была неуязвима.
А теперь она поняла, что была такой всегда.
Глава 46
Дженнсен сидела верхом на Расти, и холодный, прерывистый ветер играл ее волосами. Взгляд девушки был обращен к великолепному дворцу Исповедниц, венчающему холм неподалеку. Себастьян успокаивал нервно играющего Пита. Рядом, на огромном сером в яблоках жеребце, нетерпеливо бьющем копытами, возвышался император Джегань, неподалеку от которого отдельной группой стояли четверо офицеров и советников. Взгляд Джеганя, угрожающе-хмурый и неподвижный, не отрывался от дворца. Темные, подобные надвигающемуся шторму тени блуждали по поверхности его глаз.
Поход в Эйдиндрил принял неожиданный характер, и это держало всех в состоянии острого напряжения.
Позади в боевом порядке располагался отряд сестер Света, готовых реагировать на случаи использования магии. Никто из них не был знаком с Дженнсен, но сестры имели о девушке достаточное представление и, оказавшись поблизости, не спускали с нее глаз. Часть из них сопровождала кавалерийские отряды Имперского Ордена, которыми командовал сам Джегань. Подобно серым потокам воды, затопляющим фермы, дороги и холмы, окружая здания и сараи, эти отряды двигались согласно полученным приказам, выходя на ближайшие подступы к Эйдиндрилу.
Великий город распростерся перед ними, тихий и спокойный.
Прошлой ночью Себастьян спал урывками. Дженнсен это прекрасно понимала — накануне такого исключительно важного сражения ей самой было не заснуть. Окончательно она проснулась от мысли, что наконец-то сможет пустить в ход висящий на поясе нож.
За отрядом сестер стоял наготове отряд элитной кавалерии Имперского Ордена, состоящий из сорока тысяч всадников, вооруженных кто пиками и копьями, а кто мечами и топорами. У каждого из них в правую ноздрю было вдето кольцо. Многие были бородаты, многие потряхивали длинными немытыми патлами, в которые были вплетены счастливые амулеты. Были и бритоголовые — так они выражали верность императору Джеганю. Напоминавшая сжатую пружину, эта орда разрушителей была готова ринуться на штурм города.
Большинство окружающих императора людей, кроме Дженнсен и Себастьяна, отличало одно важное свойство: они знали в лицо Мать-Исповедницу. По тем кратким сведениям, которые девушке удалось собрать, выходило, что та руководила налетом на лагерь Ордена и присутствовала при многих сражениях, где большинство людей, включая и сестер, видели ее. Все, кому предстояло идти вместе с императором на Эйдиндрил, должны были знать Мать-Исповедницу в лицо. Джеганю совершенно не хотелось, чтобы она выскользнула из ловушки, смешавшись с толпой или переодевшись простой женщиной.
Дженнсен дрожала не столько от порывов холодного ветра, сколько от жажды битвы, от страсти, пылавшей в глазах солдат. Чтобы остановить дрожь в руках, девушке пришлось крепко схватиться за луку седла.
Дженнсен.
В сотый раз за утро она удостоверилась в том, что нож находится в ножнах. Успокоившись, вернула его на место, с удовлетворением услышав металлический щелчок. Она находилась здесь, потому что была неотделима от ситуации.
Сдавайся.
Девушка думала об иронии случая: именно тот нож, который лорд Рал вложил в руки человеку, посланному убить ее, находился теперь тут, и именно им она собиралась привести в исполнение приговор.
И, наконец, она была не дичью, но охотником.
Когда Дженнсен чувствовала, что теряет мужество, она заставляла себя думать о маме, Алтее и Фридрихе, о сестре Алтеи Латее и даже о неизвестном Дженнсен сводном брате Дрефане, Рауг’Мосс. Сколько жизней было разрушено и исковеркано Домом Рала, сначала отцом Даркеном Ралом, а теперь братом Ричардом.
Откажись от своей воли, Дженнсен. Откажись от своей плоти.
— Оставь меня в покое, — огрызнулась Дженнсен, раздосадованная тем, что голос вновь и вновь твердит свое именно тогда, когда следует поразмыслить над столькими важными вещами.
Себастьян неодобрительно взглянул на нее:
— Что?
Раздосадованная непроизвольно вырвавшимися словами, Дженнсен кивнула в ответ. Себастьян вернулся к собственным мыслям, глядя на распростертый перед ними город, изучая впечатляющее переплетение зданий, улиц и аллей. Там недоставало лишь одного, и это приводило всех в состояние напряжения и беспокойства.
Краем глаза Дженнсен видела, как сестры перешептываются друг с другом. Все они, за исключением Мердинты, были одеты в темно-серые платья, и у всех волосы цвета соли с перцем были собраны в хвост. Когда они встретились глазами, на лице Мердинты заиграла самодовольная улыбка, в которой были знание и удовлетворение и которая, казалось, проникала прямо в душу Дженнсен. Дженнсен совершенно не понимала этого взгляда, но чуть склонила голову в знак признательности и улыбнулась лучшей своей улыбкой.
А потом вновь принялась рассматривать с высоты холма лежащий перед ними город. На него было трудно не смотреть — город стоял, окруженный серыми стенами гор, как пятно нерастаявшего снега на черепичной крыше. Высокие окна на фасадах домов располагались между величественными белыми мраморными колоннами, венчаемыми золотыми капителями. В центре возвышался купол, обрамленный поясом окон, стоящий высоко над мощными стенами. Дженнсен с трудом связывала в своем сознании великолепие этих зданий с порочной натурой Матери-Исповедницы.
Зловещий вид Хранилища Волшебника, расположенного высоко в горах позади дворца, казалось, гораздо больше подходил Матери-Исповеднице. Дженнсен отметила, что все старались не смотреть на это мрачное место, случайно брошенный туда взгляд сразу же возвращался к более спокойным картинам.
Хранилище было величайшим созданием рук человеческих, какие Дженнсен видела за свою жизнь, включая Народный Дворец. Рваные серые облака плыли по небу рядом с темно-серыми величественными стенами, казалось, парящими на поразительной высоте. Само Хранилище, скрытое за стенами, представало нагромождением высоких зубчатых стен, крепостных валов, стен с пробитыми в них бойницами, башен, шпилей, соединительных мостов и переходов. Дженнсен и представить не могла, что нечто, сложенное из камня, могло иметь вид столь живой угрозы.
Кругом царила тишина. Девушка посмотрела на Себастьяна, ища утешения в понимающих глазах. Его мужественный облик придавал Дженнсен уверенности даже тогда, когда он не смотрел в ее сторону. Какая бы женщина не сочла за честь стать возлюбленной такого человека? Какая бы не уступила ему?..
Себастьян чуть расстегнул плащ, проверил свое оружие и вновь с поразительным спокойствием принялся изучать город. Если бы и она, Дженнсен, могла быть такой! Неожиданно она перепугалась, представив, как он будет орудовать своим арсеналом в схватке за собственную жизнь.
— О чем ты думаешь? — склонившись к нему, прошептала она. — Что все это может значить?
Себастьян ответил ей быстрым кивком и резким взглядом. Он не собирался что-либо обсуждать. И она поняла, что ей тоже лучше помолчать. Разумеется, по безмолвию десятков тысяч мужчин позади и так было ясно, что нельзя нарушать тишину, но растущее в душе беспокойство, казалось, скручивало Дженнсен в узел. Ей всего лишь хотелось услышать слово, придающее чуть-чуть уверенности. Он же просто обрезал ее, снова заставив почувствовать себя никчемной.
Она знала, что Себастьян сосредоточен на очень важном, но его грубая отстраненность жгла, как пощечина, особенно после того, как прошлой ночью он хотел ее так отчаянно, так неистово, как никогда прежде. Дженнсен поняла, что совершила ошибку. Она не должна была отталкивать его, несмотря на ужас того, что они были не одни, что снаружи стояла стража, которая могла все услышать.
Конечно, сейчас было не время и не место, и он был не в состоянии успокоить ее — на рубеже битвы. Но боль не проходила.
Сквозь ветер, воющий в ветвях величественных кленов, растущих вдоль дороги, до Дженнсен донесся звук копыт.
Тысячи глаз наблюдали за бородатыми длинноволосыми людьми, скачущими к императору, низко пригнувшись к холкам лошадей. Они приближались с правой стороны. Дженнсен узнала белую в яблоках масть лошади головного всадника. Это возвращалась одна из групп, отправленных императором на разведку несколько часов назад. С западной стороны приближалась еще одна разведгруппа, посланная в противоположном направлении, но пока они казались крошечными точками, скатывающимися со склонов далеких холмов.
Первая группа в вихре пыли подлетела к императору и его советникам, и Дженнсен пришлось прикрыть рот шарфом, чтобы не закашляться.
Рослый всадник на пестрой лошади остановился перед Джеганем. Его жирные длинные патлы мотались из стороны в сторону подобно лошадиному хвосту.
— Никого, ваше превосходительство.
— Никого? — тяжело сказал Джегань, с трудом сохраняя невозмутимость.
— Да, ваше превосходительство, никого. Ни следа с восточной стороны, ни на дальних подступах к городу, ни на склонах гор. Дороги, тропы — везде пусто. Ни людей, ни следов, ни лошадиного помета, ни колеи от фургонов… Ничего. И все указывает на то, что людей здесь нет давно.
Мужчина принялся за подробный доклад, а тем временем с запада на взмыленных лошадях приблизилась другая группа всадников, находящихся в состоянии глубокого волнения.
— Никого! — выкрикнул командир, осадив лошадь. — Ваше превосходительство, к западу от города никого нет.
Джегань посмотрел на дворец Исповедниц.
— А на дороге к Хранилищу? — тихо прорычал он. — Или вы собираетесь рассказать мне, что все мои исчезнувшие отряды были уничтожены призраками пропавших людей?
Дюжий детина, одетый в шкуры, выглядел весьма свирепо. Раньше Дженнсен никогда таких не видела. Передние зубы у детины отсутствовали, что придавало его облику еще большую дикость.
Обернувшись, он посмотрел на широкую ленту дороги, протянувшуюся от города к Хранилищу Волшебника, и доложил:
— Ваше превосходительство, там тоже нет никаких следов.
— Вы проверили всю дорогу до Хранилища? — Взгляд бездонных глаз пробуравил дикаря.
Тот шумно глотнул:
— Мы дошли до каменного моста почти у самой вершины, пересекающего глубокую расселину. Но не увидели ни людей, ни следов. Решетки опущены, ваше превосходительство. Но кроме этого в Хранилище нет ни единого признака жизни.
— Само по себе это ничего не значит, — насмешливо произнес сзади женский голос.
Дженнсен, Себастьян, советники, офицеры и сам Джегань обернулись.
Эти слова произнесла сестра Мердинта. В конце концов ей удалось справиться с насмешливой улыбкой, тем более что на нее было обращено сейчас внимание всех присутствующих.
— Это ничего не значит, — повторила она. — Но мне, ваше превосходительство, это не нравится. Что-то здесь не так.
— А что именно? — тихо и угрюмо спросил Джегань. Сестра Мердинта отделилась от отряда сестер Света и направила лошадь к императору:
— Ваше превосходительство, не приходилось ли вам въехать в лес и обнаружить, что там царит тишина? Должен стоять птичий гвалт, но вместо этого все замирает…
С Дженнсен такое случалось. И ее поразило, как точно сестра сформулировала странное, неясное чувство, не покидавшее сейчас Дженнсен, возникшее без определенной причины, заставившее встать дыбом волосы на затылке. Что-то вроде предвестника злого рока… Так случалось порой, когда она лежала в спальном мешке, почти засыпая, и вдруг замирали все насекомые.
Джегань пристально смотрел на сестру Мердинту:
— Когда я захожу в лес или куда-либо еще, и так все вокруг замирает.
Сестра не стала спорить:
— Ваше превосходительство, мы долго сражались с этими людьми. И те из нас, кто обладает даром, прекрасно знают их магические трюки. Нам известно, когда они используют свой дар, мы научились узнавать, когда они применяют магию для установки ловушек, даже если сами по себе ловушки не имеют к магии никакого отношения. Но здесь другой случай. Что-то здесь не так.
— Но ты мне так и не сказала, что именно, — сдерживая гнев, произнес Джегань.
Женщина заметила его раздражение и склонила голову:
— Ваше превосходительство, кабы я знала, я бы вам сказала. В мои обязанности входит извещать вас обо всем, что мне становится известно. Мы можем определить, что магия здесь не использовалась. Мы не чувствуем никаких ловушек, для которых было использовано магическое воздействие. Но это знание не успокаивает меня. Что-то здесь не так. И я вас предупреждаю, хотя и не вижу причины, вызвавшей мое беспокойство. Вы могли бы сами проверить мой ум и убедиться в правдивости моих слов.
Дженнсен не поняла ее последнюю фразу. Но император, внимательно посмотрев на сестру, заметно остыл. Снова взглянув на дворец, он облегченно крякнул:
— Думаю, после долгой холодной зимы ты, сестра, просто нервничаешь. Ты говоришь, что вы знаете их тактику и трюки с магией. Если бы тут было нечто реальное, ты и твои сестры узнали бы и о самом факте, и о причине, его породившей.
— Я не уверена, что это так, — настаивала сестра Мердинта. Она бросила быстрый, взволнованный взгляд на Хранилище Волшебника. — Ваше превосходительство, о магии нам известно многое. Но Хранилищу тысяча лет, оно расположено за пределами Древнего мира и вне сферы моего опыта. Мне практически ничего не известно об особенных формах магии, которые могут храниться здесь. Ясно только, что в экстремальных ситуациях она может оказаться чрезвычайно опасной. Одной из задач Хранилища и является защита подобных вещей.
— Именно поэтому я и собираюсь взять Хранилище, — отрезал Джегань. — Нельзя оставлять такие опасные игрушки в руках врага, способного с их помощью прикончить всех нас.
Кончиками пальцев сестра Мердинта аккуратно помассировала морщинку около брови.
— Хранилище хорошо защищено. Могу сказать, что защиту здесь поставил волшебник, а не колдуньи. Такую защиту можно оставить без присмотра — стражники не требуются. Она включается нарушителем, как и обычная, немагическая ловушка, и может действовать незаметно, но смертоносно. Она может убить любого, кто просто старается подобраться поближе, а не то что захватить Хранилище. Действие таких защитных средств бесконечно, они не изнашиваются и одинаково эффективны как через месяц, так и через тысячу лет. Попытка преодолеть защиту может привести к жертвам, которых мы пытаемся избежать.
Джегань пожал плечами:
— Разве у нас не хватит сил обезвредить эти ловушки и захватить Хранилище?
Сестра Мердинта бросила взгляд через плечо на каменные стены Хранилища.
— Ваше превосходительство, уровень наших возможностей и совокупной силы еще не означает то, что мы сумеем понять и обезвредить защиту. В этом случае нет прямой пропорциональной зависимости. Медведь, как бы силен он ни был, не сможет открыть замок на сейфе. В данном случае нужна не сила, а ключ. Повторяю, мне это не нравится, что-то тут не так.
— Ты сказала только одно: тебе страшно. Сестры способны справиться с любым фактором, имеющим отношение к магии. По этой причине ты здесь и находишься. — Джегань нагнулся к женщине; казалось, его терпению приходит конец. — Я считаю, что сестры остановят любую угрозу, в основе которой лежит магия… Требуется пояснение?
Сестра Мердинта побледнела:
— Нет, ваше превосходительство.
Поклонившись императору, она повернула лошадь и поехала к месту расположения сестер.
— Сестра Мердинта! — Джегань подождал, пока она вернется. — Я повторяюсь, но мы должны взять Хранилище Волшебника. Меня не волнует, сколько ваших жизней придется отдать за это, меня волнует результат.
Мердинта возвратилась к сестрам, чтобы обсудить ситуацию. А в это время Джегань и его советники заметили одинокого всадника, скачущего из города по направлению к ним. Что-то в его облике заставило воинов еще раз проверить оружие. В напряженной тишине всадник резко осадил лошадь перед императором. Его одежда была мокрой от пота, а близко поставленные глаза широко раскрыты от возбуждения. Однако голос звучал спокойно:
— Ваше превосходительство, я никого не обнаружил в городе. Но там пахнет лошадьми.
Дженнсен увидела, как на лицах офицеров проявилось мрачное удовлетворение, подтверждающее их недоверие к нелепым сведениям о том, что город пуст. Имперский Орден заблокировал вражеские войска в Эйдиндриле еще в начале зимы. Оттуда не могли вырваться даже одиночки — их отлавливали дозоры. И возможность тайной эвакуации населения столь большого города, да еще зимой, лежала за пределами понимания офицеров. Однако никто не решался высказать свое мнение императору, мрачно смотрящему на пустынный город.
— Лошадьми? — Джегань нахмурился. — Наверное, там конюшни.
— Нет, ваше превосходительство. Я не видел и не слышал их, но запах есть. И это не конюшни, так пахнут лошади.
— Значит, враги находятся там, как мы и предполагали, — сказал один из офицеров. — Они спрятались, но они в городе.
Джегань не произнес ни звука: он хотел дослушать донесение.
— Ваше превосходительство, я заметил еще кое-что, — продолжал разведчик, сгорая от возбуждения. — Сколько бы я ни искал, лошадей нигде не было, и я решил вернуться за подмогой: десять глаз лучше двух. И возвращаясь, я заметил в окне дворца что-то странное.
Джегань резко повернулся к нему:
— Где?
— В белом дворце, ваше превосходительство. Я выехал из-за стены неподалеку от дворца и увидел, как на втором этаже кто-то отошел от окна.
Джегань резко дернул вожжи, от чего его жеребец нетерпеливо переступил.
— Ты уверен?
— Да, ваше превосходительство! — Разведчик энергично закивал. — Там высокие окна. Клянусь жизнью, когда я выехал из-за стены и взглянул вверх, меня заметили, и кто-то отскочил от окна.
Император вглядывался в дорогу, ведущую ко дворцу, по обеим сторонам которой росли клены.
— Мужчина или женщина? — спросил Себастьян. Всадник чуть замешкался, вытер пот с глаз и перевел дыхание:
— Я видел ее всего мгновение, но, по-моему, это женщина.
Джегань перевел на него мрачный взгляд:
— Именно женщина?
Ветки клена затрещали от налетевшего ветра; все взгляды неотрывно смотрели на разведчика.
— Ваше превосходительство, точно я не могу сказать. Возможно, это было отражение света в окне, но в то мгновение мне показалось, что я вижу женщину в длинном белом платье.

Белые платья носила Мать-Исповедница. Дженнсен подумала, можно ли отражение в стекле принять за человека, отошедшего от окна, да к тому же одетого в белое платье…
Однако, даже если и можно, для Дженнсен это ничего не проясняло. Зачем Матери-Исповеднице оставаться во дворце? Одно дело — удерживать последний оплот со своей армией. Но остаться в одиночестве — совсем другое дело. И возможно ли вообще, чтобы враг трусливо прятался, как предположил один из офицеров?..
Себастьян потер бедро:
— Интересно, что они собираются предпринять?
Джегань вынул меч:
— Думаю, скоро мы об этом узнаем. — Потом он посмотрел на Дженнсен. — Держи нож под руками, девочка. Возможно, сегодня как раз тот день, о наступлении которого ты столько молилась.
Император встал на стременах и, повернувшись к армии, недобро усмехнулся. Меч его описал в воздухе дугу.
И сжатая пружина распрямилась.
С оглушительным ревом сорок тысяч мужчин понеслись вперед, высвобождая в боевом кличе столь долго сдерживаемое напряжение. У Дженнсен захватило дыхание, девушка с трудом удерживала Расти, ринувшуюся галопом вдогонку за кавалеристами, поскакавшими по направлению ко дворцу.

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Эдельвина

Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 01:55 | Сообщение # 30

Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Глава 47
Дженнсен пригнулась, охватив шею Расти руками и отдав повод. Рев сорока тысяч мужчин, извергающих боевой клич, и грохот копыт были настолько оглушительными, насколько и пугающими.
Эта гонка, с неистово бьющимся сердцем, была пьянящей, как вино. Дженнсен не осознавала ни чудовищности, ни ужаса происходящего. Однако что-то в ней, какая-то небольшая часть не могла отдаться пылкому чувству единения с наступающей армией.
Свирепые мужчины, глаза которых застилала кровь, веером рассыпались по равнине, приближаясь к городу. Воздух пронзали яркие вспышки света, отраженные от мечей и топоров, поднятых высоко над головами, и играющие на остриях пик и копий. Блистательное зрелище, нарастающий гул, вихрь страстей — все это наполняло Дженнсен желанием достать нож, но девушка знала, что время еще не пришло.
Себастьян мчался рядом с нею, чтобы быть уверенным в том, что она не потеряется в этой скачке, сумасшедшей, безудержной, но подчиненной человеческой воле. Голос тоже сопровождал ее, и его было не заглушить, хотя она и пыталась не слушать его или мысленно умоляла оставить ее в покое. Ей нужно было сосредоточиться на том, что происходило вокруг, и на том, что вскоре могло случиться. Нельзя позволять себе отвлекаться. Только не сейчас.
Голос звал ее по имени, призывал сдаться: отдать ему волю и плоть, произносил завораживающие, чарующие слова. Рев атакующей армии дал Дженнсен возможность крикнуть изо всей силы:
— Оставь меня в покое!
И никто ничего не заметил. Это была безрассудная попытка извергнуть из себя этот голос, обладающий неограниченной силой и безраздельными полномочиями.
Неожиданно, словно бы за один миг, они ворвались в город, перепрыгивая через изгороди, огибая столбы, с ошеломляющей скоростью пролетая мимо зданий. Резкий контраст между скачкой на открытой местности и внутри города ошеломил Дженнсен. Здесь следовало обращать внимание на то, что тебя окружает, и это напомнило девушке лес.
Все было так не похоже на то, что она ожидала — на массированное, упорядоченное наступление по открытой местности. Вместо этого последовал сумасшедший марш-бросок на город и дальше, по широким улицам, обрамленным величественными зданиями, по похожим на каньоны темным переулкам, зажатым между высокими каменными стенами, которые иногда даже загораживали маленький кусочек голубого неба над головой. Затем пришел этап безудержного погружения в совсем узкие, извилистые улочки жилых кварталов, в которых старинные здания попросту громоздились друг на друга. И ни на миг не замедляя скорости и принимая решения на ходу…
Между тем скачка становилась все более сюрреалистической: город действительно оказался пуст. Вокруг должны были сновать толпы, в дикой панике бросающиеся врассыпную люди, прокладывающие себе дорогу в сутолоке, истошно вопящие от ужаса перед атакующими. Перед внутренним взором Дженнсен проплывали картины, которые она видела в других городах: уличные торговцы, толкающие тележки со всяким товаром — от рыбы до изысканного белья; лавочники в ларьках, приглядывающие за хлебом, сыром, мясом и вином; ремесленники, выставившие на продажу туфли, одежду, парики, изделия из кожи; окна, на которых расставлены многочисленные горшки…
Сейчас все окна были пусты. Некоторые закрыты ставнями, некоторые выглядели так, будто владелец приоткрыл их на минутку, но все пусты. Молчаливыми свидетелями стремительной атаки кавалерии стали улицы, скамейки и парки.
Было страшно нестись на полной скорости по извилистому лабиринту улиц, проезжать мимо зданий, преодолевать препятствия, врываться в темные грязные переулки, лететь по неровным булыжным мостовым, достигая вершины застроенного холма только для того, чтобы оказаться с противоположной стороны на обледенелом склоне, поросшем деревьями и к тому же опасном. Иногда, скача по шести человек в ряд, они неожиданно попадали в сужающийся переулок, в котором, к тому же, неожиданно выпирал угол здания. Для нескольких всадников результаты такой встречи оказались печальными.
В отсутствие сопротивления со стороны вражеских войск необузданная скачка казалась Дженнсен неконтролируемой. Впрочем, она знала: действует элитная кавалерия, бесшабашность была их военной специальностью. А кроме того, глядя на Джеганя, несущегося на великолепном огромном жеребце, невозможно было даже подумать, что ситуация вышла из-под контроля.
Неожиданно ворвавшись в широко открытые ворота в стене, атакующие оказались на просторных газонах дворца Исповедниц. Во все стороны разносились безудержные крики еще не потерявших своего неистовства всадников; лошади уже общипывали живописные лужайки; грязные, грубые, жаждущие крови захватчики одним своим видом оскверняли безмятежную прелесть лужаек. Дженнсен с Себастьяном ехали следом за императором и его офицерами в центре большого отряда ревущих мужчин вверх по широкому променаду, под старыми кленами, чьи голые ветки уже хвастались набухшими почками. Несмотря на весь свой опыт, знания и привязанности, Дженнсен никак не могла понять, откуда в ее душе возникло чувство, будто она участвует в неправедном насилии.
Но тут ее внимание привлекло что-то необычное впереди, недалеко от мраморных ступеней, ведущих к парадному входу во дворец Исповедниц, и странное чувство сразу исчезло. Перед ступенями стоял столб, к концу которого был привязан огромный красный флаг, хлопающий на ветру, будто привлекающий внимание и говорящий: вот ваша цель, солдаты.
Джегань повел людей прямо туда.
Пока они ехали по газонам, Дженнсен концентрировала внимание на теплой, гибкой и мощной мускулатуре Расти; привычные движения лошади подбадривали девушку. Вряд ли бы ее успокоил взгляд вверх, на белые мраморные колонны дворца. Сегодня, наконец, Имперский Орден возьмет дворец, где долгие годы беспрепятственно правило зло.
Император Джегань, высоко подняв меч, приказал армии остановиться. Ликующий боевой клич десятков тысяч человек в одно мгновение замер, и они разом остановили своих разгоряченных лошадей. Дженнсен была удивлена: десятки тысяч человек с оружием наизготовку, а все закончилось в одно мгновение и без кровопролития.
Прежде чем спешиться, она похлопала Расти по потной шее. А потом ступила на землю, находясь среди множества мужчин, большей частью офицеров и советников, но и простых кавалеристов, полных готовности защитить императора. Девушке не приходилось раньше находиться в обществе простых солдат и было страшновато от их пристального внимания. От грязных, прокопченных мужчин запах шел похуже, чем от лошадей.
Себастьян, взяв ее за руку, притянул к себе:
— С тобой все хорошо?
Кивнув, Дженнсен попыталась разглядеть императора и то, что остановило его. Себастьян, тоже желая увидеть это, потянул девушку сквозь толпу дюжих офицеров. Их пропустили.
Увидев императора в нескольких шагах впереди, Дженнсен и Себастьян остановились. Джегань стоял один, с опущенными плечами, спиной ко всем, зажав меч в руке. Никто из присутствовавших не осмеливался приблизиться к нему.
Дженнсен и Себастьян быстрым шагом покрыли расстояние, отделяющее их от императора. Тот застыл перед копьем, всаженным концом в землю, выражение черных глаз Джеганя было такое, будто он увидел призрак. Красное полотнище хлопало на ветру в абсолютной тишине.
На копье была насажена человеческая голова.
Дженнсен содрогнулась. Голова, отрубленная точно по середине шеи, выглядела как живая. Темные глаза под густыми изогнутыми бровями не мигая смотрели перед собой. Чуть набекрень была надета темная мятая шляпа. Пряди волос, вьющихся над ушами, чуть покачивались на ветру. Казалось, будто тонкие губы в любой момент раздвинутся в угрожающую улыбку из мира мертвых. Да и само выражение лица было таково, будто при жизни этот человек сам олицетворял смерть.
От вида пораженного Джеганя, не отрывающего взгляда от головы, от тишины, нависшей над тысячами людей, сердце Дженнсен забилось быстрее, чем при скачке.
Девушка осторожно перевела взгляд на Себастьяна. Тот тоже был ошеломлен. Пальцы Дженнсен сочувственно потянулись к его руке, ей захотелось взглянуть в его широко открытые, полные слез глаза.
Наконец, он нагнулся к ней и прошептал сдавленным голосом:
— Брат Нарев.
Звук этих чуть слышных слов громом отозвался в душе Дженнсен. Великий человек, духовный лидер всего Древнего мира, друг и ближайший советник императора Джеганя… Себастьян верил, что он ближе к Создателю, чем любой из тех, кто когда-либо появлялся на свет… и сейчас этот человек мертв, а голова его насажена на копье.
Император шагнул вперед и вытащил сложенный лист бумаги, приколотый к шляпе брата Нарева. Дженнсен наблюдала, как Джегань толстыми пальцами осторожно разворачивает этот клочок бумаги, и неожиданно вспомнила, как разворачивала листок, который нашла у д’харианского солдата в тот судьбоносный день, когда встретила Себастьяна. В тот самый день, когда людям лорда Рала удалось наконец выследить ее и убить маму…
Император Джегань поднес к глазам бумагу и прочитал. И время, пока он молча смотрел на нее, показалось устрашающе долгим. Наконец, он опустил руку. Его грудь вздымалась от жуткой, всепоглощающей ярости, а он снова смотрел на голову брата Нарева. Голосом, в котором бушевал едва сдерживаемый, мучительный огонь ненависти, Джегань повторил слова из записки, достаточно громко, чтобы его смогли услышать все, кто стоял рядом:
— Привет от лорда Рала!
По ветвям деревьев пронесся холодный ветер. Никто не произнес ни звука: все ждали указаний императора Джеганя.
Потянуло вонью, и Дженнсен поморщилась. Голова, почти живая за мгновение до этого, буквально на глазах стала разлагаться. Плоть просела, нижние веки отогнулись, обнажая красные внутренности, щеки обвисли, рот приоткрылся, будто голова собиралась издать вопль.
Дженнсен, как и все, отступила на шаг: плоть на лице истлевала неожиданно появляющимися язвами, обнажая гноящиеся ткани.
По мере того как челюсть опускалась все ниже, язык раздувался. Глазные яблоки вылезали из глазниц, тогда как последние съеживались. Дурно пахнущая плоть распадалась на клочки.
Процесс, занимающий долгие месяцы, произошел за секунды, и вот уже череп в лохмотьях плоти, в измятой шляпе усмехается людям…
— Он оплетен паутиной магии, ваше превосходительство, — произнесла неслышно приблизившаяся сестра Мердинта. Ее слова прозвучали ответом на невысказанный вопрос. — Заклинание сохраняло голову в хорошем состоянии до тех пор, пока вы не вынули из шляпы записку, рассеяв, таким образом, сохранявшую ее магию. Как только волшебство исчезло, останки стали разлагаться, что обычно с ними и происходит.
Джегань устремил на нее черные глаза.
Дженнсен не могла сказать, о чем он думал, но его пылающий взгляд еще больше, чем обычно, походил на ночной кошмар.
— Была установлена очень мощная и хорошо организованная защита: сохранность обеспечивалась, пока записку не вынет нужный человек, — тихо добавила сестра Мердинта. — Ключом для снятия заклинания послужило ваше прикосновение.
Все эти ужасающие секунды Дженнсен боялась, что Джегань выхватит меч и с диким криком обезглавит женщину.
Офицер, стоявший чуть в стороне, неожиданно закричал, указывая на дворец Исповедниц:
— Смотрите! Вот она!
— Милостивый Создатель! — прошептал Себастьян, повернувшись, как и все, и увидев силуэт в окне.
Остальные мужчины завопили, что тоже видят ее. Дженнсен поднялась на цыпочки, пытаясь хоть что-то разглядеть между голов заволновавшихся солдат и офицеров. Вокруг раздавался возбужденный шепот.
— Вон, смотрите, лорд Рал! — закричал офицер рядом с Джеганем, — Смотрите! Вон! Это лорд Рал!
От этих слов Дженнсен мгновенно похолодела, ее зазнобило. Происходящее казалось нереальным. Снова и снова пронзали мозг слова офицера. Они были настолько шокирующими, что хотелось перепроверить: не пригрезились ли.
— Посмотрите! — закричал другой солдат. — Вон они уходят! Оба!
— Вижу, — прорычал Джегань, проследив глазами. — Я бы узнал эту суку в самом дальнем закутке преисподней. И лорд Рал — с нею!
Дженнсен заметила лишь промелькнувшие контуры двух убегающих от окна людей.
Император Джегань разрубил мечом воздух:
— Окружить дворец, чтобы не улизнули! — Он повернулся к офицерам: — Штурмовая рота — за мной! И дюжина сестер! Сестра Мердинта! Остаешься с остальными сестрами здесь. Не позволяйте никому приближаться к вам!
Император глазами поискал Себастьяна и Дженнсен. Наконец его пылающий взгляд остановился на Дженнсен:
— Если хочешь использовать свой шанс, девочка, — за мной!
Двинувшись вслед за императором, девушка обнаружила, что сжимает нож в кулаке.
Глава 48
Следуя за Джеганем, Дженнсен неслась по широким мраморным ступеням в тени величественных мраморных колонн. Подбадривающая рука Себастьяна лежала у нее на спине. Лица людей, летящих, как и Дженнсен, вверх по лестнице, были искажены яростью.
Люди из штурмовой роты, облаченные в кожаные доспехи, кольчуги или плотные шкуры, держали наготове короткие мечи, огромные серповидные топоры или железные кистени. В другой руке они несли круглые металлические щиты, утыканные шипами: в случае опасности их вполне можно было использовать как оружие. Многие были обмотаны ремнями, усеянными толстыми иглами. Такие ремни отлично помогали в рукопашной схватке, раня противника. Дженнсен и представить не могла, что кто-то может без содрогания выйти против таких свирепых солдат.
Несясь по ступеням бушующей волной, мускулистые солдаты рычали, как звери, круша массивные двойные двери, будто они были сделаны из картона. Дженнсен пришлось даже прикрыть лицо, когда на нее обрушился душ из щепок. Никому и в голову не приходило, что двери могут оказаться незапертыми.
Грохот солдатских сапог эхом отзывался в огромных залах дворца. Сквозь высокие окна с бело-голубыми стеклами, на мраморный пол, по которому мчалась штурмовая рота, падали полосы света. Мужчины хватались огромными ручищами за перила и, перепрыгивая через ступени, устремлялись на верхние этажи, туда, где они видели Мать-Исповедницу и лорда Рала.
Дженнсен не могла сдержать восхищения при мысли о том, что сегодня, быть может, кошмар в ее жизни закончится. Вся она была сейчас одним сильным желанием, жаждой использовать для обретения свободы нож. Лишь ей было предназначено выполнить это. Лишь она была на это способна. Она была неуязвима.
Тот факт, что она собиралась убить человека, не имел для нее значения. Мчась по ступеням, она думала лишь о том кошмаре, в который лорд Рал превратил ее жизнь и жизнь других людей. Праведный гнев, бушевавший в ней, переполнял душу, и Дженнсен была готова покончить с этим раз и навсегда.
Себастьян, бежавший с нею плечом к плечу, обнажил свой меч.
Впереди неслась дюжина громил под непосредственным командованием Джеганя. Позади были десятки свирепых воинов штурмовой роты, готовые безжалостно и жестоко покарать врага. Между девушкой и разъяренными солдатами бежали сестры Света — безоружные в физическом смысле, они были вооружены даром.
На верху лестницы все были вынуждены остановиться, сбившись в кучу на скользком дубовом полу. Император Джегань оглядывал очередной зал.
Одна из сестер, задыхаясь, протиснулась мимо солдат:
— Ваше превосходительство! Здесь что-то не так!
Ответом ей был свирепый взгляд. Переводя дыхание, Джегань глазами искал свою жертву.
— Ваше превосходительство, — настаивала сестра, — с какой стати эти двое останутся в такой момент одни во дворце? Даже без стражи у дверей!.. Здесь какая-то странность. Не может быть, чтобы они были одни.
Дженнсен, как ни хотелось ей вонзить нож в грудь лорда Рала, не могла не согласиться с этим выводом.
— А кто сказал, что они одни? — спросил Джегань. — Разве вы не чувствуете здесь колдовства?
Конечно же, он был прав. За любой дверью они могли обнаружить сюрприз в виде тысяч мечей. Хотя вряд ли! Если дверь защищена волшебной силой, то логичнее было бы впустить всех вовнутрь, а потом не выпустить.
— Я не ощущаю здесь магии, — ответила сестра. — Но это ни о чем не говорит. Волшебство может быть применено в любой момент. Ваше превосходительство, вы без нужды подвергаете себя опасности. Опасно преследовать таких людей, когда вокруг столько неясностей… — Она замолкла, чуть было не назвав поведение императора глупостью.
Джегань, который, казалось, совсем не обращал внимания на речи сестры, дал сигнал своим людям. Двенадцать групп сразу отправились по разным направлениям, исследуя зал. Щелчок пальцев — и к каждой группе присоединилось по сестре.
— Ты рассуждаешь, как новичок, — перебил Джегань вещающую об опасностях женщину. — Мать-Исповедница в десять раз изобретательнее и коварнее, чем тебе кажется. Она гораздо умнее, чтобы рассуждать столь просто. Ты уже видела примеры реализации ее замыслов. Но на сей раз ей это не удастся.
— А какой смысл тогда ей и лорду Ралу оставаться здесь в одиночестве? — видя, что сестра опасается продолжать разговор, спросила Дженнсен. — Зачем ввергать себя в такую опасность?
— А где лучше всего спрятаться в пустом городе? — спросил Джегань. И сам же ответил: — Да в пустом дворце! Наличие стражи только выдаст место их пребывания.
— А почему же из всех дворцов они должны выбрать именно этот?
— Потому, что они знают, что придется отвечать за содеянное. Они трусы и не хотят, чтобы их поймали. Когда люди в панике и отчаянии, они обычно пытаются укрыться или дома, или в хорошо знакомом месте. — Джегань засунул большой палец за ремень. — Это их дом. В конце концов, они пытаются сберечь собственные шкуры, а не своих подданных.
Дженнсен не могла удержаться, несмотря на то, что Себастьян тащил ее в сторону, пытаясь заставить замолчать. Девушка протянула руку к раскрытому окну:
— А зачем тогда они показались нам на глаза? Если они пытались спрятаться, как вы утверждаете, то зачем они дали нам возможность заметить их?
— Потому что они подлые твари! — Император смотрел на Дженнсен своим кошмарным взглядом. — Им хотелось понаблюдать за мной, когда я увижу останки брата Нарева. Они хотели посмотреть на меня, когда я обнаружу, как гнусно они надругались над великим человеком. Они не могли отказать себе в таком мерзопакостном наслаждении.
— Но…
— За мной! — скомандовал Джегань солдатам. Не последовав за бушующим от ярости императором, взволнованная Дженнсен потащила Себастьяна в сторону.
— Неужели тебе тоже кажется, что такое возможно? Ты ведь стратег. Неужели ты тоже считаешь, что все это имеет смысл?
Себастьян посмотрел, куда двинулся император, и повернулся к девушке, испепеляя ее взглядом:
— Дженнсен, тебе был нужен лорд Рал, и это, возможно, твой шанс…
— Но я не понимаю, почему…
— Не спорь со мной! Кто ты такая, что считаешь, будто знаешь законы войны лучше меня!
— Себастьян, я…
— И слышать ничего не хочу! Ты знаешь, зачем мы здесь!
Дженнсен, почувствовав комок в горле, судорожно глотнула:
— Я просто беспокоюсь за тебя и за императора Джеганя. Я не хочу, Себастьян, чтобы ваши головы закончили свой путь на острие копья.
— На войне иногда приходится действовать не по заранее продуманному плану, а исходя из складывающейся обстановки. На войне люди иногда совершают глупые или просто безрассудные поступки. Возможно, Мать-Исповедница и лорд Рал попросту ошиблись. Но ошибки врагов должны превращаться в наши преимущества. На войне часто побеждает тот, кто атакует сходу, не думая о последствиях, и достигает при этом явного преимущества. Не всегда есть время просчитывать ситуацию.
Дженнсен не оставалось ничего, как посмотреть ему прямо в глаза. Кто она такая, ничтожество лесное, чтобы объяснять стратегу императора, как надо действовать при захвате вражеского города?
— Себастьян, я только хотела…
Он взял ее за плечи и встряхнул. Красное лицо его было искажено яростью.
— Неужели ты не намерена отомстить за убийство матери? А если Ричард Рал на самом деле окажется здесь? Что если он тут, а ты стоишь и споришь?
Дженнсен была ошеломлена. Возможно ли, чтобы он оказался прав? А если действительно прав?..
— Вот они! — раздался крик из соседнего зала. Голос принадлежал Джеганю. Император, окруженный толпой солдат, показал мечом, и солдаты дружно взвыли.
— Взять их!!!
Себастьян схватил Дженнсен за руку и потащил по залу. Девушка мчалась за ним в каком-то диком отречении. Ей было стыдно: ведь она спорила с профессионалами в вопросах, о которых не имела ни малейшего представления. Что она себе вообразила? Кто она такая? Да абсолютное ничтожество!.. Дженнсен чувствовала себя полной дурой.
Когда они пробегали мимо высоких окон — тех самых, в которых всего несколько мгновений назад видели Мать-Исповедницу и лорда Рала, — что-то привлекло внимание девушки. Дженнсен, скользя и вытянув руки, пыталась остановиться сама и остановить Себастьяна.
— Смотри!
Себастьян беспокойно глянул вслед удаляющимся солдатам, но все-таки подошел к окну, на которое указывала Дженнсен, неистово кивая головой.
Десятки тысяч кавалеристов выстроились по ту сторону дворцовых лужаек. Это был фронт, протянувшийся до самого подножия холма и намеревающийся дать отпор врагу. Будто слившись в единое целое, солдаты устрашающе размахивали топорами и пиками и выкрикивали леденящие кровь боевые кличи.
Дженнсен ошеломленно наблюдала за ними: перед фронтом не было противника. Тем не менее воины с оглушительными воплями понеслись вперед. Девушка ожидала, что они рванутся навстречу противнику, расположенному за стенами дворца. Возможно, они заметили приближение врага, которого Дженнсен просто не видела.
Однако на середине лужайки воины с чем-то столкнулись. Раздался оглушительный грохот, как будто перед ними стояла стена невидимых вражеских солдат.
Дженнсен не верила своим глазам. Она пыталась собраться с мыслями и осознать происходящее, однако не могла найти для ужасающей картины ни одного объяснения.
То, что она видела, было невероятным. На телах людей и лошадей появлялись раны. Лошади ржали и падали, ломая ноги. Человеческие головы и руки кувыркались в воздухе, как будто их отрубили топором или мечом. Повсюду хлестала кровь. Люди валились от ударов, наносимых неведомо кем. Резня была столь страшна, что зеленая трава на склоне холма скоро стала красной.
И там, где только что звучали боевые кличи, теперь были слышны пронзительные стоны страха, страдания и боли: люди, почти расчлененные на куски, с отрубленными конечностями, смертельно раненные, пытались отползти туда, где безопасно. Но на всем поле битвы такого места не было, а были лишь ужас, смятение и смерть.
Дженнсен в ужасе глянула в растерянное лицо Себастьяна.
И тут дворец содрогнулся, будто в него ударила молния. Вслед за отзвуками громоподобного гула, зал наполнился клубами дыма. А за ним появились языки пламени. Себастьян схватил девушку за руку и потащил в нишу возле окна.
По залу, подхватывая деревянные обломки и поджигая драпировки, пронесся ураган. Обломки стекла и металла, цепляясь за стены, звенели и скрежетали.
Едва волна дыма и пламени прокатилась, Дженнсен и Себастьян, вынув из ножен оружие, помчались туда, куда ушел император Джегань.
Вопросы и возражения, волновавшие Дженнсен, были забыты — они попросту стали неуместны.
Теперь было важно лишь одно: Ричард Рал почему-то оказался здесь, и Дженнсен должна остановить его. Голос подгонял ее ежесекундно. Она не пыталась заставить его замолчать — пусть разжигает огонь страстного желания мести, пусть переполняет ее непреодолимой жаждой убийства.
Они мчались мимо высоких дверей и светлых окон. Около каждого окна стоял стул. Стены были облицованы деревянными панелями. На каждой панели красовались элегантные серебряные зеркальные лампы, но Дженнсен не замечала их: в первую очередь в глаза бросались размазанные красные пятна на стенах, забрызганный кровью полированный пол да валяющиеся повсюду неподвижные тела.
На полу очередного зала лежали по меньшей мере пятьдесят солдат из штурмовой роты. Практически все были обожжены и изувечены осколками стекла и обломками дерева. Многие лица были изуродованы до неузнаваемости. Концы переломанных костей торчали из пропитанных кровью кольчуг или кожаных доспехов. На полу в беспорядке валялось оружие, повсюду были лужи запекшейся крови с обрывками кишок, будто кто-то рассыпал корзины окровавленных мертвых угрей.
Среди мертвых была и женщина — одна из сестер. Ее почти разорвало пополам, а на лице застыло удивленное выражение.
Дженнсен тошнило от тяжелого запаха, она с трудом переводила дыхание, перепрыгивая с одного чистого пятачка на другой и пытаясь не поскользнуться на человеческих внутренностях. Ужас от увиденного был настолько велик, что она даже не осознавала происходящего. Эмоции, казалось, тоже умерли. Дженнсен просто действовала, как во сне.
Миновав тела, они пошли по кровавому следу, ведущему в очередной лабиринт коридоров и залов. Издалека неслись человеческие крики. Дженнсен с облегчением услышала голос императора. Все это походило на лай своры борзых, идущих по следу лисицы и не собирающихся упускать добычу.
— Господин! — послышался откуда-то сбоку крик одного из солдат. — Туда!
Себастьян остановился, сориентировался и потащил Дженнсен в великолепную комнату. На полу лежал изысканный ковер с вытканным ржаво-коричневым ромбовидным орнаментом, окна были задрапированы пышными зелеными портьерами. Вдоль стен выстроились диваны, каких Дженнсен никогда не видела, ножки столов и стульев были причудливо искривлены. По изящной обстановке можно было предположить, что комната предназначалась для интимных встреч. Солдат стоял в дверном проеме, ведущем в следующий зал.
— Это она! Скорей! Это она! — взывал он к Себастьяну. — Я только что видел, как она промелькнула!
Мечом он показал на дверь. Не успели Себастьян с Дженнсен подойти к нему, как послышался глухой удар. Солдат уронил меч и схватился за грудь. Он умер, стоя на ногах, с широко раскрытыми ртом и глазами, и не было видно того, кто его убил.
Дженнсен оттолкнула Себастьяна к стене, едва он успел сделать шаг к дверному проему. Ей совсем не хотелось, чтобы он познакомился с неизвестным оружием, убившим солдата.
Тут же раздался какой-то странный свист и треск. Дженнсен повалила Себастьяна на пол, зажала его в угол между полом и стеной, прикрыла своим телом. И крепко закрыла глаза. Ударная волна ударила в стены, с грохотом пронеся через комнату груду камней. Дженнсен закричала от страха…
Когда, наконец, все стихло, над ними висело облако пыли. Однако ни Дженнсен, ни Себастьян не пострадали. Это лишь подтвердило убеждение девушки в собственной неуязвимости.
— Это был он! — Себастьян указывал в сторону двери. — Это был он!
Дженнсен повернулась, но никого не увидела:
— Кто?

— Это был лорд Рал. Я его видел. Пробегая мимо двери, он произнес что-то вроде «щепотка искристой пыли», как раз когда ты толкнула меня к стене. А потом все взорвалось… Не понимаю, как мы выжили в комнате, полной летающих обломков.
— Думаю, он промахнулся, — заметила Дженнсен. Вид комнаты основательно изменился — драпировки висят клочьями, стены продырявлены. Восхитившая девушку мебель теперь представляла собой груду щепок и тряпок. Измятый ковер был покрыт слоем белой пыли, штукатурки и деревянных обломков.
Дженнсен стала пробираться к двери, за которой всего несколько секунд назад проходил лорд Рал. Себастьян подобрал меч и быстро последовал за ней.
Зал, когда-то украшенный деревянной резьбой, теперь был весь залит кровью. Прямо за дверями лежало изуродованное тело сестры Света. Подойдя, они увидели, что ее открытые глаза с удивлением смотрят в потолок.
— За что, Создатель? — пробормотал Себастьян. Глядя на лицо сестры, Дженнсен подумала, что именно этот вопрос и вправду занимал ее в последний момент жизни. А за окном на газонах валялись тысячи тел.
— Ты должен вывести отсюда императора, — сказала Дженнсен. — Здесь все очень не просто.
— Я бы сказал, что здесь вообще ловушка. Но мы все-таки можем достичь нашей цели.
То, что происходило с ними дальше, выходило за пределы жизненного опыта Дженнсен, за пределы ее способности анализировать. Девушка знала одно: сейчас она пытается выполнить свою задачу. Они метались по залам вслед за доносящимися криками, по тропе, отмеченной грудами мертвых тел, потом проникли в самое сердце дворца Исповедниц, где не было наружных окон, где воздух был тих и мрачен. Темные тени в залах и комнатах, куда практически не проникал свет, накладывали на происходящее какой-то устрашающий отпечаток.
После перенесенного шока и ужаса Дженнсен чувствовала себя неплохо. Даже навязчивый голос говорил теперь откуда-то издалека. Спустя некоторое время после очередного происшествия девушка с удивлением осознавала, что она совершала, и поражалась возможности выносить такое на собственных плечах.
Пройдя очередной коридор, они обнаружили несколько дюжин солдат, столпившихся в полумраке маленькой комнаты — окровавленных, но живых.
С ними были четыре сестры и Джегань, задыхающийся, однако крепко державший в руках окровавленный меч. Дженнсен подбежала и встретилась с ним взглядом. В черных глазах императора не было ни страха, ни горя, которые ожидала увидеть Дженнсен, — только ярость и решимость.
— Мы уже очень близко, девочка. Не потеряй тот нож и не упусти свой шанс.
Себастьян решил проверить другие двери и расставить охрану. Несколько человек, повинуясь его молчаливому сигналу, бросились в разные стороны.
— Ваше превосходительство, нам нужно выбираться отсюда.
Джегань хмуро посмотрел на Дженнсен:
— Ты в своем уме?
— Нас здесь разнесут на кусочки! Повсюду мертвые солдаты. И даже сестры с распоротыми животами…
— Подумаешь, магия! — свирепо улыбаясь, сказал он.
Дженнсен не ответила на эту улыбку:
— Ваше превосходительство, вы должны выбраться отсюда прежде, чем вас убьют.
Улыбка исчезла, сменившись яростной злобой.
— Это война! Как ты думаешь, что такое война? Война — это смерть. Сейчас они убивают нас, но я верну им долг с лихвой! Если у тебя кишка тонка, то почему бы тебе и не удрать, поджав хвост? Но больше я никогда не попрошу тебя о помощи.
Дженнсен мотнула головой:
— Я не удеру. У меня есть причина, чтобы остаться здесь. Мне хочется лишь одного: чтобы вы ушли отсюда. Чтобы Орден не потерял еще и вас вслед за братом Наревом.
Император вспыхнул от отвращения:
— Телячьи нежности!.. — Он повернулся к своим людям. — Половина — взять комнату справа. Остальные — остаться со мной. — Джегань махнул мечом перед лицами четырех сестер. — Две со мной, две с ними. И не разочаруйте меня.
После этого солдаты и сестры разделились на две группы. Половина отправилась в комнату справа, а другая пошла за императором. Себастьян сделал жест Дженнсен, девушка присоединилась к нему, и они двинулись по задымленному залу вслед за императором.
— Вот она! — взревел Джегань. — Здесь! Сюда!
А затем последовал столь мощный взрыв, что пол ушел из-под ног Дженнсен, и она растянулась во весь рост. Помещение наполнилось пламенем, осколки понеслись по воздуху, отскакивая от стен. Схватив девушку за руку, Себастьян успел скрыться в глубокой нише. Поток летящих обломков пронесся мимо.
Люди в зале вопили от боли. От этих криков у Дженнсен по спине поползли мурашки. Вслед за Себастьяном девушка рванулась сквозь густой дым туда, откуда раздавались стоны. В задымленном зале практически ничего не было видно, однако вскоре они наткнулись на человеческие тела. Некоторые солдаты были еще живы, но находились в таком состоянии, что было ясно: долго они не протянут. Агония их была страшна.
В поисках императора Дженнсен и Себастьян пробирались по месту кровавой резни, по колено усыпанному обломками мебели. И, наконец, среди разбитого паркета, перевернутых стульев и расщепленных столов обнаружили его.
Бедро Джеганя было разрезано до кости. Рядом, прижавшись спиной к стене, стояла сестра.
— О Создатель, прости меня… О Создатель, прости меня… — шептала она дрожащими губами. Увидев вошедших, она прошептала: — Пожалуйста, помогите мне…
В ее носу запузырилась кровавая пена.
Сестра стояла совсем близко к императору. Видимо, она защищала Джеганя волшебным экраном, отражающим любые вредные силы, и спасла ему жизнь. А теперь сама билась в смертельной агонии.
Себастьян полез под плащ, доставая что-то. Взлетел топор. С гулким звуком лезвие врезалось в стену и замерло. Голова сестры со стуком упала на пол и покатилась по пыльному щебню.
Себастьян рывком выдернул топор из стены. Возвращая его на место, он встретился взглядом с Дженнсен. Та с ужасом смотрела в его холодные голубые глаза.
— Если бы ты оказалась на ее месте, тебе бы захотелось, чтобы я избавил тебя от таких страданий?
Дженнсен не могла ни ответить ему, ни унять дрожь. Она повернулась и рухнула на колени рядом с Джеганем. Она знала, насколько мучительные боли он должен испытывать, но император, казалось, даже не замечал зияющей раны, хотя и знал, что пользы от ноги теперь мало. Рукой он пытался соединить края раны, но кровь продолжала литься ручьем. Дженнсен не умела исцелять и не знала, что в таком случае нужно делать. Одно было ясно: требуется немедленно остановить кровь.
Лицо императора было покрыто слоем пыли и пота. Джегань показал мечом куда-то в другой конец зала.
— Себастьян, это она! Она была рядом! Я почти поймал ее! Не дай ей уйти!
Другая сестра в запыленном сером шерстяном платье пробиралась к ним через руины, мимо стонавших солдат, спотыкаясь в полумраке.
— Ваше превосходительство! Я здесь! Я вас слышу! Я здесь! Я помогу!
Держась рукой за вздымающуюся грудь, Джегань кивнул:
— Себастьян! Не дай ей уйти! Вперед!
— Есть, ваше превосходительство! — Себастьян посмотрел, как сестра неуклюже перелезает через разбитый стол, и положил руку на плечо Дженнсен. — Останься с ними. Она защитит и тебя, и императора. Я вернусь.
Дженнсен потянулась, чтобы схватить его за рукав, но Себастьян уже был далеко. По дороге он собрал уцелевших солдат, и они тут же растворились в темноте. Дженнсен почувствовала, как одиноко ей стало в компании с голосом, императором и сестрой.
Девушка обнаружила, что из-под обломков стола торчит конец занавески.
— Вы теряете много крови. Я перевяжу рану. Постараюсь сделать это как можно лучше. — Она смотрела прямо в кошмарные глаза Джеганя. — Вы не сожмете края раны, пока я буду делать перевязку?
Император усмехнулся. На лбу его выступили капли пота и потекли по лицу, промывая светлые полоски в толстом слое пыли.
— Это не больно, девочка. Начинай. Бывало и похуже. Только поторопись.
Дженнсен подсунула занавеску под ногу и обернула вокруг. Джегань сжимал края раны. Великолепная белая ткань почти сразу намокла и стала красной от крови. Плеча Дженнсен коснулась рука сестры. Девушка перестала бинтовать, а сестра положила раскрытую ладонь на раненую ногу.
Джегань взвыл от боли.
— Извините, ваше превосходительство, — сказала сестра. — Я должна остановить кровотечение, чтобы вы не умерли.
— Ну так делай это, глупая сука! И не болтай о смерти!

Подпись

Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!

Ива и перо Пегаса, 14 дюймов

Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (Терри Гудкайнд)

Страница 2 из 3
«
1
2
3
»