|
Битва Королей
|
|
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:30 | Сообщение # 46 |
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
КЕЙТИЛИН
– Скажи отцу: я ухожу, чтобы он мог гордиться мной. – Брат сел в седло – лорд с головы до пят в своей блестящей кольчуге и струящемся плаще цвета речной воды. Серебристая форель украшала его шлем, еще одна была нарисована на щите.
– Он и без того гордится тобой, Эдмар. И очень любит тебя, парень.
– Теперь у него появится более весомый повод для гордости, помимо того, что я его сын. – Эдмар, развернув коня, поднял руку. Затрубили трубы, забил барабан, рывками опустился подъемный мост, и войско сира Эдмара Талли вышло из Риверрана с поднятыми копьями и реющими знаменами.
«Мое войско побольше твоего», – подумала Кейтилин, глядя на них. Целая рать сомнений и тревог.
Горе Бриенны рядом с ней было почти осязаемым. Кейтилин приказала сшить по ее мерке красивое платье, подобающее ей по рождению и полу, но Бриенна по прежнему предпочитала кольчугу и вареную кожу. На поясе у нее висел меч. Она охотнее отправилась бы с Эдмаром на войну, но стены, даже такие крепкие, как в Риверране, тоже надо кому то защищать. Брат увел всех боеспособных мужчин к переправам, оставив сира Десмонда Грелла командовать гарнизоном, состоящим из раненых, стариков и больных, в придачу – немного оруженосцев да крестьянских парней подростков. Вот и вся защита замка, битком набитого женщинами и детьми.
Когда последние пехотинцы Эдмара прошли под решеткой, Бриенна спросила:
– Что будем делать, миледи?
– Исполнять свой долг. – Кейтилин мрачно зашагала через двор. Она всегда его исполняла – потому то, быть может, ее лорд отец и дорожил ею больше всех своих детей. Двое ее старших братьев умерли в младенчестве, и она была лорду Хостеру и сыном, и дочерью, пока не родился Эдмар. Потом умерла мать, и отец сказал Кейтилин, что она теперь хозяйка Риверрана. Что ж, она и с этим справилась. А когда лорд Хостер пообещал ее Брандону Старку, она поблагодарила отца за столь блестящую партию.
«Я дала Брандону свою ленту, не сказала Петиру ни одного ласкового слова, когда он был ранен, и не попрощалась с ним, когда отец отослал его прочь. А когда Брандона убили и отец сказал, что я должна выйти за его брата, я подчинилась с охотой, хотя ни разу не видела Неда до самой свадьбы. Я отдала свое девичество этому угрюмому незнакомцу и проводила его на войну, к его королю и к женщине, которая родила ему бастарда, потому что всегда исполняла свой долг».
Ноги сами привели ее в септу, семигранный храм из песчаника, стоящий в садах ее матери и сияющий радужными огнями. Когда они с Бриенной вошли, там было полно народу – не одна Кейтилин нуждалась в молитве. Она опустилась на колени перед раскрашенной мраморной статуей Воина и зажгла душистую свечу за Эдмара и другую за Робба там, за холмами. Сохрани их и приведи их к победе, молилась она, упокой души убитых и утешь тех, кто горюет по ним.
В это время вошел септон с кадилом и кристаллом, и Кейтилин осталась послушать службу. Она не знала этого септона, серьезного молодого человека, ровесника Эдмару. Он неплохо справлялся со своими обязанностями и возносил хвалы Семерым звучно и красиво, но Кейтилин скучала по тонкому дребезжащему голосу септона Осминда, давно уже умершего. Осминд терпеливо выслушал бы рассказ о том, что она видела и чувствовала в шатре Ренли, – а быть может, объяснил бы ей, что это значило и что ей делать, чтобы изгнать тени из своих снов. «Осминд, отец, дядя Бринден, старый мейстер Ким – мне всегда казалось, что они знают все на свете, а теперь я осталась одна, и мне кажется, что я ничего не знаю – даже того, в чем состоит мой долг. Как же мне исполнить его, если я не знаю, в чем он?»
У Кейтилин затекли колени, когда она поднялась, а знания так и не прибавилось. Быть может, стоит ночью пойти в богорощу и помолиться заодно богам Неда? Они старше Семерых.
Выйдя, она услышала совсем другое пение. Раймунд Рифмач, сидя у пивоварни в кругу слушателей, пел своим зычным голосом о лорде Деремонте на Кровавом Лугу.
Из десяти последний он
Стоит с мечом в руке...
Бриенна остановилась послушать, сгорбив широкие плечи и скрестив толстые руки на груди. Мимо пронеслась стайка оборванных мальчишек, вопя и размахивая палками. И почему мальчишки так любят играть в войну? Быть может, ответ нужно искать у Раймунда. Песня завершалась, и голос его гремел:
Красна у ног его трава,
И знамя как в огне,
И красным пламенем закат
Пылает в вышине.
«Сюда, – врагов окликнул лорд, –
Мой меч еще не сыт».
И хлынули они вперед –
Так с гор поток бежит...
– Лучше сражаться, чем вот так сидеть и ждать, – сказала Бриенна. – В сражении ты не чувствуешь себя беспомощной. Там у тебя есть конь и меч, а то и топор. Притом ты в доспехах, и ранить тебя не так просто.
– В бою рыцари гибнут, – напомнила ей Кейтилин.
Бриенна посмотрела на нее своими красивыми голубыми глазами.
– А женщины умирают в родах – но о них песен не поют.
– Ребенок – тоже битва. – Кейтилин снова двинулась через двор. – Без знамен и трубящих рогов, но не менее жестокая. Выносить дитя, произвести его на свет... твоя мать, верно, говорила тебе, какая это боль...
– Я не знала своей матери. У отца были дамы – каждый год другая, но...
– Какие они дамы. Рожать тяжело, Бриенна, но то, что приходит потом, еще труднее. Временами я чувствую себя так, будто меня раздирают на части. И с радостью разделилась бы, чтобы защитить всех своих детей.
– А кто же защитит вас, миледи?
– Мужчины моего дома, – с усталой улыбкой ответила Кейтилин. – Так по крайней мере говорила мне моя леди мать. Отец, брат, дядя, муж... но поскольку они сейчас не со мной, их можешь заменить ты, Бриенна.
Девушка склонила голову:
– Я постараюсь, миледи.
Позже мейстер Виман принес письмо. Кейтилин приняла его незамедлительно, надеясь на весть от Робба или от сира Родрика из Винтерфелла, но письмо оказалось от лорда Медоуза, именующего себя кастеляном Штормового Предела. Оно было адресовано ее отцу, ее брату, ее сыну «или тому, кто нынче управляет Риверраном». Сир Кортни Пенроз мертв, писал лорд, и Штормовой Предел открыл ворота Станнису Баратеону, истинному и полноправному королю. Гарнизон замка присягнул ему, как один человек, и никому не причинили вреда.
– Кроме Кортни Пенроза, – промолвила Кейтилин. Она не знала его, но ее опечалила весть о его кончине. – Робб должен узнать об этом немедленно. Известно ли нам, где он сейчас?
– Согласно последним сведениям, он шел на Крэг, усадьбу дома Вестерлингов, – ответил мейстер Виман. – Если отправить ворона в Эшмарк, они, возможно, пошлют к нему гонца.
– Хорошо, отправьте.
Мейстер ушел, и Кейтилин перечитала письмо еще раз.
– Лорд Медоуз ничего не говорит о бастарде Роберта, – сказала она Бриенне. – Должно быть, мальчика сдали заодно со всем замком, хотя я, признаться, не понимаю, зачем он был так нужен Станнису.
– Быть может, Станнис боится, что тот будет претендовать на трон.
– Бастард? Нет, дело не в этом. Каков он с виду, этот мальчик?
– Ему лет семь или восемь, он пригожий, черноволосый, с ярко голубыми глазами. Гости часто принимали его за сына лорда Ренли.
– А Ренли был очень похож на Роберта. – Кейтилин начала что то понимать. – Станнис хочет показать бастарда своего брата народу, чтобы люди увидели его сходство с отцом и спросили себя, почему Джоффри его не имеет.
– Неужели это так важно?
– Те, кто поддерживает Станниса, назовут это уликой. Сторонники Джоффри скажут, что это сущие пустяки. – Ее собственные дети – скорее Талли, чем Старки. Только Арья напоминает Неда. (И Джон Сноу, но он не мой сын.) Кейтилин снова подумала о матери Джона. Тайная любовь, о которой ее муж не желал говорить. «Горюет ли она по Неду так, как горюю я? Или ненавидит его за то, что он бросил ее ради меня? Молится ли за своего сына, как я за моего?»
Беспокойные мысли – и праздные. Если Джон родился от Эшары Дейн в Звездопаде, как шептались некоторые, эта леди давно мертва, если нет, то вовсе не известно, кем могла быть его мать. Да это и не важно. Неда больше нет, и все его любови и тайны умерли вместе с ним.
Однако ее заново поразило отношение мужчин к побочным детям. Нед всегда яростно защищал Джона, сир Кортни Пенроз отдал жизнь за Эдрика Шторма, а вот для Русе Болтона его бастард значит меньше собаки, судя по холодному письму, которое получил от Русе Эдмар три дня назад. Болтон перешел через Трезубец и двинулся, согласно приказу, на Харренхолл. «Крепкий замок, и с сильным гарнизоном, – писал он, – но король получит его, хотя бы мне пришлось перебить всех защитников до последнего». Он надеялся, что в глазах его величества это искупит преступления его незаконного сына, преданного смерти сиром Родриком Касселем. «Эту судьбу он вполне заслужил, – писал Болтон. – Нечистая кровь всегда вероломна, и Рамси был хитер, жаден и жесток от природы. Избавление от него я почитаю за счастье. Мои законные сыновья, которых обещала мне моя молодая жена, всегда были бы под угрозой, покуда он жив».
Звук торопливых шагов развеял ее мрачные мысли. В комнату, задыхаясь, влетел оруженосец сира Десмонда и преклонил колени.
– Миледи... Ланнистеры за рекой!
– Отдышись, мальчик, и расскажи все по порядку.
Он повиновался и доложил:
– Колонна вооруженных людей за Красным Зубцом. Их эмблема – пурпурный единорог под львом Ланнистеров.
Кто то из сыновей лорда Бракса. Бракс приезжал в Риверран, когда она была девочкой, и предлагал обручить одного из своих сыновей с ней или с Лизой. Не тот ли сын теперь командует атакой?
Ланнистеры появились с юго востока под развернутыми знаменами, сказал ей сир Десмонд, когда она поднялась к нему на стену.
– Передовой отряд, и только, – заверил он. – Главные силы лорда Тайвина находятся гораздо дальше к югу. Здесь нам ничего не грозит.
Местность к югу от Красного Зубца была открытой и плоской. Кейтилин со сторожевой башни видела вдаль на многие мили, однако не дальше ближайшего брода. Эдмар поручил лорду Ясону Маллистеру защищать и его, и три других выше по течению. Разведчики Ланнистера нерешительно крутились у воды под багряными с серебром знаменами.
– Их не больше полусотни, миледи, – заявил сэр Десмонд.
Всадники растянулись в длинную линию. Люди лорда Ясона ждали их, засев за валунами и пригорками. Запела труба, и всадники торжественным маршем двинулись вперед, расплескивая воду. Это было красивое зрелище – яркие доспехи, развернутые знамена, сверкающие на солнце острия копий.
– Ну же, – прошипела Бриенна.
Трудно было разобрать, что происходит, но дикое ржание лошадей донеслось до самого замка, сопровождаемое более слабым лязгом стали о сталь. Знамя рухнуло вместе со знаменосцем, и мимо стен замка проплыл, увлекаемый течением, первый труп. Ланнистеры поспешно отступили. Они перестроились, посовещались и ускакали в ту сторону, откуда пришли. Люди на стенах улюлюкали им вслед, хотя те за дальностью не могли этого слышать.
Сир Десмонд похлопал себя по животу.
– Эх, видел бы это лорд Хостер – сразу бы в пляс пошел.
– Боюсь, отец уже не запляшет, да и битва только начинается. Ланнистеры еще вернутся. У лорда Тайвина людей вдвое больше, чем у моего брата.
– Да хоть бы и вдесятеро. Западный берег Красного Зубца выше восточного, миледи, и густо зарос лесом. У наших лучников хорошее прикрытие и открытое поле для стрельбы... а если даже враг пробьет брешь, Эдмар оставил в резерве своих лучших рыцарей, готовых выехать в случае нужды. Через реку им не перебраться.
– Молюсь, чтобы вы оказались правы, – сумрачно сказала Кейтилин.
Ночью враг вернулся. Кейтилин приказала разбудить себя, если это случится, и далеко за полночь служанка тронула ее за плечо. Кейтилин тут же села.
– Что там?
– Снова брод, миледи.
Кейтилин, завернувшись в халат, поднялась на крышу. Оттуда поверх стен она видела залитую луной реку, где кипела битва. Защитники разложили вдоль берега костры, и Ланнистеры, вероятно, надеялись ночью застать их врасплох, но напрасно. Темнота – ненадежный союзник. Войдя по грудь в воду, люди начали проваливаться в специально вырытые ямы, спотыкаться о камни и разбросанные по дну колючки. Лучники Маллистера послали через реку тучу огненных стрел, очень красивых издали. Один солдат, пронзенный в дюжине мест, в горящей одежде, крутился по колено в воде. Наконец он упал, и его унесло течением. Когда он проплыл мимо Риверрана, огни уже погасли, как и его жизнь.
«Маленькая, но победа», – подумала Кейтилин, когда бой кончился и уцелевшие враги отошли обратно в ночь. Спускаясь по винтовой лестнице с башни, она спросила Бриенну, что та думает на этот счет.
– Лорд Тайвин коснулся нас пальцем, миледи. Он нащупывает слабое место, незащищенный брод. Если он его не найдет, то сожмет все свои пальцы в кулак и попытается пробиться силой. Я бы на его месте поступила именно так. – Рука Бриенны потрогала рукоять меча, словно проверяя, на месте ли он.
«И да помогут нам тогда боги», – подумала Кейтилин. Она тут ничего не могла поделать. Биться на реке – дело Эдмара, ее дело – держать замок.
Наутро, сев завтракать, она послала за пожилым стюардом отца, Утерайдсом Уэйном.
– Пусть сиру Клеосу Фрею принесут штоф вина. Я собираюсь вскоре допросить его, и мне нужно, чтобы язык у него развязался.
– Слушаюсь, миледи.
Некоторое время спустя гонец с вышитым на груди орлом Маллистеров привез послание от лорда Ясона, где говорилось о еще одной стычке и еще одной победе. Сир Флемент Бракс пытался перейти реку у другого брода в шести лигах к югу. На этот раз Ланнистеры укоротили копья и двинулись через реку пешими, но лучники стали пускать стрелы высоко, им за щиты, а скорпионы, поставленные на берегу Эдмаром, метали тяжелые камни.
– Дюжина убитых осталась в воде, и только двое добрались до нашего берега, где мы мигом с ними разделались, – рассказывал гонец. Рассказал он и о сражении выше по реке, где брод держал лорд Карил Венс. – Там враг тоже отбит и понес тяжелые потери.
«Быть может, Эдмар умнее, чем я полагала, – подумала Кейтилин. – Все лорды одобрили его план – возможно, я просто слепа? Мой брат уже не тот маленький мальчик, каким я его помню, как и Робб».
Посещение сира Клеоса Фрея она отложила до вечера, рассудив, что чем дольше она промедлит, тем больше он напьется. Когда она вошла к нему в башню, сир Клеос хлопнулся на колени.
– Миледи, я ничего не знал о побеге. Бес сказал, что у Ланнистера должен быть достойный эскорт. Клянусь своей рыцарской честью...
– Встаньте, сир, – сказала Кейтилин и села. – Я знаю, что внук Уолдера Фрея не может быть клятвопреступником. – (Если только не видит в этом выгоды для себя.) – Мой брат говорил, что вы привезли условия мира.
– Это так. – Сир Клеос поднялся на ноги, и Кейтилин с удовлетворением заметила, как нестойко он на них держится.
– Расскажите мне о них, – велела она, и он рассказал. Кейтилин, выслушав его, нахмурилась. Эдмар прав: это вообще не условия, кроме разве что... – Значит, Ланнистер готов поменять Арью и Сансу на своего брата?
– Он поклялся в этом, сидя на Железном Троне.
– При свидетелях?
– Перед всем двором, миледи. И перед богом. Я передал это сиру Эдмару, но он сказал, что это невозможно, что его величество Робб никогда не согласится.
– Он верно сказал. – Быть может, Робб даже прав. Арья и Санса – дети. Цареубийца же, живой и свободный, – чуть ли не самый опасный человек в королевстве. Этот путь никуда не ведет. – Вы видели моих девочек? С ними хорошо обращаются?
– Да... как будто бы... – замялся сир Клеос. «Ищет, как бы соврать, – поняла Кейтилин, – вино затуманило ему мозги».
– Сир Клеос, – холодно сказала она, – вы злоупотребили званием посла, приведя сюда злоумышленников. Если будете мне лгать, вас повесят на стене рядом с ними. Можете мне верить. Я спрашиваю вас еще раз: видели ли вы моих дочерей?
На лбу у него выступила испарина.
– Я видел Сансу при дворе в тот день, когда Тирион назвал мне свои условия. Она очень хороша, миледи, – разве что похудела немного. Осунулась.
«Сансу, но не Арью. Это может означать все что угодно. Арью всегда было нелегко укротить. Быть может, Санса не захотела брать ее ко двору, боясь, что она скажет или сделает что нибудь не то, и Арью просто убрали с глаз долой. Но могли и убить». Кейтилин прогнала от себя эту мысль.
– Вы сказали – его условия... но ведь регентша – королева Серсея.
– Тирион говорил от лица их обоих. Мне объяснили, что королеве нездоровится.
– Любопытно. – Кейтилин вспомнила жуткий путь через Лунные горы, когда Тирион умудрился переманить к себе ее наемника. Он чересчур умен, этот карлик. Кейтилин до сих пор не понимала, как он проделал обратную дорогу, когда Лиза выгнала его из Долины, но ее не удивляло, что он остался жив. Но в убийстве Неда он не участвовал. «И встал на мою защиту, когда горцы напали на нас. Если б я могла доверять его словам...»
Раскрыв руки, она посмотрела на свои шрамы и напомнила себе, что это след его кинжала. Его кинжала в руке убийцы, которому он заплатил за смерть Брана. Карлик, конечно же, это отрицает. Даже когда Лиза заперла его в своей небесной камере и угрожала ему лунной дверью, он продолжал отрицать.
– Он лжет, – резко поднявшись, сказала Кейтилин. – Ланнистеры – лжецы все до единого, а карлик худший, из них. Убийца был вооружен его кинжалом.
– Я ничего не знаю о... – опешил сир Клеос.
– Верно, не знаете, – сказала она, повернулась и вышла. Бриенна молча шагала рядом с ней. Ей проще, с внезапной завистью подумала Кейтилин. Она как мужчина, а для мужчин ответ всегда один и тот же и находится там же, где и меч. Для женщины, для матери путь гораздо более крут.
Ужинала она поздно, в Большом Чертоге вместе со своим гарнизоном. Надо было насколько возможно приободрить людей. Раймунд Рифмач пел во время всей трапезы, избавляя ее от необходимости разговаривать. Закончил он сложенной им песней о победе Робба при Окскроссе: «И звезды в ночи словно волчьи глаза, и ветер – словно их зов». Между куплетами Раймунд задирал голову и выл. К концу песни гарнизон выл вместе с ним, в том числе и порядком захмелевший Десмонд Грелл. Под стропилами гуляло эхо.
«Пусть поют, если это прибавляет им храбрости», – думала Кейтилин, вертя в руках серебряный кубок.
– Когда я была девочкой, у нас в Вечернем Замке всегда жил какой нибудь певец, – тихо сказала Бриенна. – Я знаю все песни наизусть.
– Санса тоже знала, хотя мало кто из певцов давал себе труд проделать весь долгий путь до Винтерфелла. – (Я сказала ей, что при дворе короля много певцов. Сказала, что там она будет слушать всевозможную музыку и что отец найдет мастера, который обучит ее играть на большой арфе. Да простят меня боги...)
– Помню одну женщину, – сказала Бриенна. – Она приехала откуда то из за Узкого моря. Не знаю даже, на каком языке она пела, но голос ее был столь же прекрасен, как она сама. Глаза у нее были как сливы, а талия такая тонкая, что мой отец охватывал ее ладонями. У меня руки почти такие же большие, как и у него. – Бриенна смущенно убрала с глаз свои толстые пальцы.
– А ты для отца не пела? – спросила Кейтилин.
Бриенна потрясла головой, уставившись в свою миску.
– А для лорда Ренли?
– Никогда. – Бриенна залилась краской. – Его дурак очень зло шутил, и я...
– Я когда нибудь попрошу тебя спеть для меня.
– Нет. Я не обладаю таким даром. – Бриенна поднялась из за стола. – Простите, миледи, – можно мне уйти?
Кейтилин кивнула, и девушка вышла из зала большими неуклюжими шагами, почти незамеченная среди буйного веселья. «Да будут с тобой боги», – подумала Кейтилин, вновь с неохотой возвращаясь к еде.
Через три дня обрушился удар молота, предсказанный Бриенной, а через пять они услышали об этом. Кейтилин сидела с отцом, когда прибыл гонец от Эдмара – в щербатых доспехах, пыльных сапогах, разодранном камзоле, но его лицо, когда он преклонил колени, сказало Кейтилин, что он привез добрые вести.
– Победа, миледи. – Он подал ей письмо Эдмара, и она дрожащими руками взломала печать.
«Лорд Тайвин пытался переправиться у дюжины разных бродов, – писал брат, – но каждый раз его отбрасывали назад. Лорд Леффорд утонул, рыцарь Кракехоллов по прозвищу Дикий Вепрь взят в плен, сира Аддама Марбранда заставили отступить трижды... но самый жестокий бой завязался у Каменной Мельницы, где атакой командовал сир Грегор Клиган. Он понес такие потери, что туши убитых коней едва не запрудили реку. В конце концов Гора с горстью лучших своих бойцов выбрался таки на западный берег, но Эдмар бросил на них свой резерв, и они насилу унесли ноги обратно. Сам сир Грегор лишился коня и побрел через Красный Зубец, покрытый кровью из дюжины ран, осыпаемый градом стрел и камней. Им нипочем не перейти реку, Кет, – писал Эдмар. – Лорд Тайвин повернул на юго восток. Уловка это или полное отступление – разницы нет. Здесь они не пройдут». Сир Десмонд Грелл ликовал.
– Хотел бы я быть вместе с ним, – сказал старый рыцарь, когда Кейтилин прочла ему письмо. – Где этот дурак Раймунд? Это просится в песню, клянусь богами – такую даже Эдмар захочет послушать. Я сам готов сочинить, как мельница смолола гору, вот только таланту не хватает.
– Не стану я слушать никаких песен до конца войны, – чуть резковато ответила Кейтилин, однако позволила сиру Десмонду рассказать о происшедшем и согласилась с его предложением открыть несколько бочек вина в честь Каменной Мельницы. Настроение в Риверране напряженное и мрачное – пусть выпьют немного и воспрянут духом.
Ночью замок шумно праздновал. «Риверран! Талли!» – кричал народ. Эти люди пришли сюда напуганные и беспомощные, и брат впустил их, хотя большинство лордов закрыли перед ними ворота. Их голоса проникали сквозь высокие окна и тяжелые двери красного дерева. Раймунд играл на арфе в сопровождении пары барабанщиков и юноши, дудевшего на тростниковой свирели. Кейтилин слышала девичий смех и болтовню мальчишек, оставленных ей братом в защитники. Но эти приятные звуки не трогали ее – она не разделяла общего веселья.
Она нашла в отцовской горнице тяжелый, переплетенный в кожу том и раскрыла его на карте речных земель. Вот он, Красный Зубец. Кейтилин вела вдоль него глазами при мерцающем огоньке свечи. Повернул на юго восток... Теперь они уже, вероятно, достигли истоков Черноводной.
Она закрыла книгу, и ее тревога стала еще сильнее. Боги даруют им победу за победой. При Каменной Мельнице, при Окскроссе, в Шепчущем Лесу...
Почему же тогда ей так страшно?
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:32 | Сообщение # 47 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
БРАН
Звук царапнувшей о камень стали был едва слышен. Он поднял голову, вслушиваясь и принюхиваясь. Вечерний дождь пробудил к жизни сто уснувших запахов, сделав их густыми и сильными. Трава, колючки, осыпавшиеся ягоды ежевики, земля, черви, прелые листья, крыса, крадущаяся в кустах. Он уловил лохматый черный запах меха его брата и резкий медный дух крови белки, которую убил. Другие белки шмыгали в ветвях наверху – от них пахло мокрым мехом и страхом, их коготки царапали кору. Незнакомый звук походил на этот.
Звук послышался снова, и он вскочил на ноги и подняв хвост. Он испустил вой – низкий дрожащий зов, пробуждающий спящих, но человечьи скалы оставались темными и мертвыми. В такую тихую сырую ночь люди всегда забираются в берлоги. Дождь уже кончился, но они все еще жмутся к огню в своих норах.
Брат выбежал из за деревьев тихо, как другой брат, которого он помнил смутно, – белый, с кровавыми глазами. У этого брата глаза темные и не видны, но шерсть на спине стоит дыбом. Он тоже слышал звуки и знает, что они означают опасность.
На этот раз за царапаньем последовал скользящий шорох и тихое шлепанье босых ног по камню. Ветер донес слабую струйку человечьего запаха, незнакомого ему. Чужой. Опасность. Смерть.
Он помчался на этот звук. Брат бежал рядом. Человечья скала возникла впереди, мокрая и скользкая. Он оскалил зубы, но скала не обратила внимания. Ворота – туго свернувшийся черный железный змей. Он бросился на них, и змей дрогнул и лязгнул, но удержался. Сквозь прутья виднелся длинный каменный ров, бегущий между стен к каменному полю, но пути к нему не было. Между прутьями только морду можно просунуть, больше ничего. Брат не раз пытался разломать черные кости ворот своими зубами, но они не ломались. Внизу тоже не подкопаешься – там лежат большие плоские камни, присыпанные землей и палыми листьями.
Рыча, он побегал перед воротами и снова бросился на них. Они отшвырнули его назад. «Заперты», – шепнуло ему что то. Замком и цепью. Голоса он не слышал и запаха не учуял. Другие пути тоже закрыты – все проходы в человечьей скале загорожены толстым крепким деревом. Выхода отсюда нет.
«Есть», – возразил шепот, и он увидел образ большого дерева с иглами, в десять раз выше человека. Он огляделся, но его тут не было. На том конце богорощи, скорей, скорей...
Во мраке раздался приглушенный крик и тут же оборвался.
Он кинулся обратно в лес – мокрые листья шуршали под лапами, ветки хлестали его. Брат бежал за ним по пятам. Они промчались под сердце деревом, вокруг холодного пруда, сквозь кусты ежевики, через дубраву, ясени, терновник – и вот оно, дерево, которое он увидел не видя, кривое, наклоненное в сторону крыш. «Страж дерево», – промелькнуло в голове.
Он помнил, как лазал по нему. Иглы колют лицо, сыплются за шиворот, руки в липкой смоле, остро пахнущей. Но лезть легко – дерево наклонное, ветки посажены близко, почти как лестница, и взбираешься прямо на крышу.
Ворча, он обнюхал ствол, поднял ногу и пометил его. Низкая ветка задела его морду – он схватил ее зубами, потянул и оторвал прочь. Пасть наполнилась иглами и горьким соком. Он потряс головой и зарычал.
Брат сел и протяжно, скорбно завыл. Никакой это не выход. Они не белки и не человечьи детеныши – не могут они лазить по деревьям, у них лапы не так устроены. Они бегуны, охотники, пластуны.
В ночи, за каменным ограждением, подняли лай собаки – сперва одна, потом другая, потом все прочие. Они тоже учуяли это – врага и страх.
Бессильная ярость переполняла его, жгучая, как голод. Он отбежал от стены, пронесся под деревьями, где тени листвы пятнали его серую шкуру, вихрем повернул назад. Иглы и листья летели у него из под ног – он охотился, гнал рогатого оленя, видя и чуя его. Запах страха заставлял сердце колотиться, и слюна бежала изо рта. С разбега он прыгнул на дерево, цепляясь когтями за кору. Еще прыжок, другой, третий – и он добрался до нижних ветвей. Он путался в них лапами, иглы кололи ему глаза, как он на них ни огрызался. Пришлось сбавить ход. Задняя лапа застряла, и он с рычанием выдернул ее. Ствол стал узким, почти отвесным и мокрым. Кора рвалась, как кожа, под его когтями. Он проделал уже треть пути, половину, еще больше, и крыша уже маячила перед ним... но он оступился на мокром дереве и заскользил вниз. Он взвыл от страха и ярости – он падал, падал, кувыркаясь в воздухе, и земля ринулась навстречу, чтобы сломать его.
Бран снова лежал в постели, один в своей башне, запутавшись в одеяле, и тяжело дышал.
– Лето, – позвал он вслух. – Лето. – Плечо у него болело, как будто он упал на него, но он знал, что это пустяки по сравнению с тем, что чувствует волк. «Жойен правду сказал – я оборотень». Снаружи доносился лай собак. Море пришло. Оно перехлестнуло через стену, как и говорил Жойен. Бран схватился за брус у себя над головой, подтянулся и позвал на помощь. Никто не пришел, да и не мог прийти. У его двери больше нет часового. Сиру Родрику нужно было как можно больше боеспособных мужчин, и гарнизон в Винтерфелле остался самый незначительный.
Остальные ушли восемь дней назад – шестьсот человек из Винтерфелла и окрестных селений. На пути к ним присоединился Клей Сервин еще с тремя сотнями, а мейстер Лювин послал воронов, вызывая подкрепление из Белой Гавани, с пустошей и даже из чащ Волчьего Леса. На Торрхенов Удел напал некий страшный воин по имени Дагмер Щербатый. Старая Нэн говорила, что убить его нельзя – однажды ему уже раскололи голову топором, но свирепый Дагмер просто свел половинки вместе и держал, пока они не срослись. А вдруг он победит, этот Дагмер? От Винтерфелла до Торрхенова Удела много дней пути, и все же...
Бран сполз с кровати и по брусьям добрался до окна. Повозившись немного, он открыл ставни. Двор был пуст, все окна, видные ему, темны – Винтерфелл спал.
– Ходор! – крикнул Бран вниз как можно громче. Ходор сейчас спит у себя над конюшней, но если кричать громко, авось услышит либо он, либо еще кто нибудь. – Ходор, иди скорей! Оша! Мира, Жойен, кто нибудь! – Бран сложил руки ковшом у рта. – ХОООООООООДОООООООР!
Дверь наконец открылась, но в нее вошел неизвестный Брану человек, в кожаном кафтане с нашитыми сверху железными дисками, с кинжалом в руке и топором за спиной.
– Чего тебе надо? – испугался Бран. – Это моя комната. Уходи отсюда.
Следом за незнакомцем вошел Теон Грейджой.
– Мы не причиним тебе зла, Бран.
– Теон? – У Брана даже голова закружилась от облегчения. – Тебя Робб послал? Он тоже здесь?
– Робб далеко и тебе не поможет.
– Не поможет? – испугался Бран. – Не пугай меня, Теон.
– Теперь я принц Теон. Мы оба с тобой принцы. Кто бы мог подумать? Однако я взял твой замок, мой принц.
– Винтерфелл? – Бран покачал головой. – Нет, ты не мог.
– Оставь нас, Верлаг. – Человек с кинжалом вышел, и Теон сел на кровать. – Я послал на стену четырех человек с крючьями и веревками, и они открыли нам калитку. Сейчас мои люди расправляются с твоими. Говорю тебе: Винтерфелл мой.
– Но ты воспитанник моего отца! – недоумевал Бран.
– А теперь вы с братом будете моими воспитанниками. Когда бой окончится, мои люди соберут все население замка в Большом Чертоге, и мы с тобой обратимся к ним. Ты скажешь, что сдал Винтерфелл мне, и велишь им служить новому лорду и слушаться его, как прежнего.
– Не скажу. Мы тебя побьем и вышвырнем вон. Я тебе не сдавался, и ты не заставишь меня сказать, что я сдался.
– Это не игра, Бран, так что перестань капризничать – я этого не потерплю. Замок мой, но люди в нем пока еще твои. Если принц хочет их уберечь, надо сделать так, как я сказал. – Теон встал и подошел к двери. – Сейчас кто нибудь придет одеть тебя и отвести в Великий Чертог. Подумай хорошенько о том, что будешь говорить.
Ожидание заставило Брана почувствовать себя еще более беспомощным, чем прежде. Он сидел на подоконнике, глядя на темные башни и черные во мраке стены. Один раз ему почудился крик у кордегардии и что то похожее на звон мечей, но сейчас у него не было ни острого слуха Лета, ни его обоняния. «Наяву я сломанный, но во сне, когда я Лето, я бегаю, дерусь, все слышу и все чую».
Бран ждал, что к нему придет Ходор или кто то из служанок, но вошел мейстер Лювин со свечой.
– Бран... ты ведь знаешь уже, что случилось? Тебе сказали? – Под глазом у мейстера была неглубокая рана, и по щеке текла кровь.
– Теон приходил сюда. И сказал, что Винтерфелл теперь его. Мейстер поставил свечу и вытер кровь с шеи.
– Они переплыли ров, влезли на стену с крючьями и веревками и обрушились на замок мокрые, с мечами наголо. – Он сел на стул у двери. На его лице снова проступила кровь. – На воротах стоял Элбелли – его захватили в башне и убили. Хэйхед ранен. Я успел отправить двух воронов, прежде чем они ворвались. Тот, что направляется в Белую Гавань, улетел, но другого сбили стрелой. – Мейстер опустил глаза в пол. – Сир Родрик увел с собой слишком много людей, но винить следует не его, а меня. Я не подумал о том, что нам грозит, я...
«Жойен знал», – подумал Бран и сказал:
– Помогите ка мне одеться.
– Да да. – Мейстер достал из окованного железом сундука в ногах кровати рубашку, бриджи и камзол. – Ты Старк из Винтерфелла, наследник Робба – ты должен быть одет, как принц. – С его помощью Бран облачился в подобающий лорду наряд.
– Теон хочет, чтобы я сдал ему замок, – сказал он, когда мейстер застегнул на нем плащ его любимой, серебряной с янтарем пряжкой в виде волчьей головы.
– Это не стыдно. Лорд должен защищать своих людей. В жестоких местах рождаются жестокие люди – помни об этом, Бран, когда имеешь дело с жителями Железных островов. Твой лорд отец делал что мог, чтобы смягчить нрав Теона, но, боюсь, эти меры были недостаточны, да и запоздали.
За ними пришел коренастый воин с угольно черной бородищей, закрывавшей половину груди. Брана он поднял довольно легко, хотя эта повинность явно его не радовала. Спальня Рикона была на полпролета ниже. Малыш раскапризничался, когда его разбудили.
– Хочу маму, – ныл он. – И Лохматика.
– Твоя мать далеко, мой принц, – зато мы с Браном здесь. – Мейстер натянул на мальчика одежки и повел с собой, держа за руку.
Внизу они увидели Миру и Жойена – их выводил из комнаты лысый островитянин, вооруженный копьем на три фута длиннее, чем он сам. Жойен посмотрел на Брана зелеными, полными скорби глазами. Другие захватчики конвоировали Фреев.
– Твой брат потерял свое королевство, – сказал Брану Уолдер Малый. – Ты теперь не принц, а только заложник.
– Ты тоже, – сказал Жойен, – и я, и мы все.
– Тебя, лягушонок, никто не спрашивал.
Один островитянин пошел впереди с факелом, но дождь, зарядивший снова, скоро погасил огонь. Идя через двор, они слышали, как воют лютоволки в богороще. Бран надеялся, что Лето не слишком пострадал, упав с дерева.
Теон Грейджой сидел на высоком месте Старков. Плащ он снял. Поверх его тонкой кольчуги был надет черный камзол с золотым кракеном его дома. Руки лежали на волчьих головах, вырезанных на конце широких каменных подлокотников.
– Теон сидит на месте Робба, – сказал Рикон.
– Тихо, Рикон. – Бран чувствовал вокруг угрозу, но брат был для этого слишком мал. Горело несколько факелов, и в большом очаге тлел огонь, но основная часть зала тонула во мраке. Скамьи составили у стен – сесть было негде, и обитатели замка стояли кучками, не смея переговариваться. Бран видел старую Нэн, открывавшую и закрывавшую беззубый рот. Хэйхеда поддерживали двое других стражников – его голую грудь обматывала окровавленная повязка. Рябой Том безутешно рыдал, Бет Кассель тихо плакала от страха.
– Это еще кто такие? – спросил Теон, указав на Ридов и Фреев.
– Это воспитанники леди Кейтилин – их обоих зовут Уолдер Фрей, – объяснил мейстер Лювин. – А это Жойен Рид и его сестра Мира – дети Хоуленда Рида из Сероводья. Они приехали, чтобы заново присягнуть Винтерфеллу.
– Другой бы сказал, не ко времени, а по мне – в самый раз. – Теон встал со своего места. – Раз приехали, тут и останутся. Лоррен, давай сюда принца. – Чернобородый плюхнул Брана на каменное сиденье, словно мешок с овсом.
Людей продолжали сгонять в Великий Чертог, подгоняя их копьями и криками. Гейдж и Оша явились с кухни все в муке – они замешивали хлеб на утро. Миккена тащили волоком, а он ругался. Прихрамывающий Фарлен поддерживал Паллу – платье на ней разодрали надвое, она зажимала его в кулаке и шла так, будто ей было больно. Септон Шейли бросился им на помощь, но один из островитян повалил его на пол.
Последним, кто вошел в дверь, был пленный Вонючка – ядреный запах опережал его, и Брана замутило.
– Этот был заперт в башне, – доложил конвоир, рыжий безусый парень, весь мокрый – несомненно, один из тех, кто переплывал ров. – Говорит, что звать его Вонючка.
– С чего бы это? – улыбнулся Теон. – Ты всегда так пахнешь, или только что полюбился со свиньей?
– Я ни с кем не любился с той поры, как меня взяли, милорд. Вообще то меня зовут Хеке. Я служил Бастарду из Дредфорта, пока Старки не угостили его стрелой в спину вместо свадебного подарка.
Теона это, похоже, развеселило.
– И на ком же он женился?
– На вдове Хорнвуда, милорд.
– На этой старухе? Ослеп он, что ли? У нее титьки как пустые бурдюки, сухие и сморщенные.
– Так он не ради титек ее взял, милорд.
Островитяне закрыли высокие двери в дальнем конце. С высокого сиденья Бран насчитал их около двадцати. Теон, наверное, оставил стражу у ворот и у оружейни, но все равно их никак не может быть больше тридцати.
Теон вскинул руки, призывая к тишине:
– Вы все меня знаете...
– Еще бы тебя не знать, дерьма мешок! – крикнул Миккен, но лысый двинул его концом копья в живот и ударил древком в лицо. Кузнец рухнул на колени и выплюнул выбитый зуб.
– Миккен, молчи. – Бран старался говорить сурово и важно, как Робб, когда командует, но голос подвел его, и он сорвался на писк.
– Слушайся своего маленького лорда, Миккен, – сказал Теон. – У него разума побольше, чем у тебя.
Хороший лорд защищает своих людей, напомнил себе Бран и объявил:
– Я сдал Винтерфелл Теону.
– Громче, Бран. И называй меня принцем.
– Я сдал Винтерфелл принцу Теону, – повысил голос Бран. – Вы все должны делать то, что он приказывает.
– Да будь я проклят, если стану его слушаться! – взревел Миккен.
Теон сделал вид, что не слышит.
– Мой отец возложил на себя древнюю корону соли и камня и провозгласил себя королем Железных островов. По праву завоевателя он требует себе также и Север. Вы все – его подданные.
– Да пошел ты. – Миккен вытер окровавленный рот. – Я служу Старкам, а не каким нибудь поганым спрутам... а а... – Тупой конец копья сбил его на каменный пол.
– Известно, что у кузнеца руки сильные, а голова слабая, – заметил Теон. – Но если вы все будете служить мне столь же преданно, как Неду Старку, то найдете во мне лорда настолько великодушного, как только можете пожелать.
Миккен привстал на четвереньки, выплюнув кровь. Пожалуйста, не надо, мысленно взмолился Бран, но кузнец уже крикнул:
– Если ты думаешь, что сможешь удержать Север с твоей жалкой...
Лысый вогнал острие копья Миккену в затылок. Сталь пробила шею и вышла из горла с потоком крови. Закричала какая то женщина, а Мира обхватила руками Рикона. «Он утонул в крови, – подумал Бран. – В собственной крови».
– Кто еще хочет высказаться? – спросил Теон Грейджой.
– Ходор Ходор Ходор, – завопил конюх, выпучив глаза.
– Заткните ка этого полудурка.
Двое островитян начали бить Ходора концами копий, и он опустился на пол, прикрываясь руками.
– Я буду вам лордом не хуже, чем был Эддард Старк. – Теон поднял голос, чтобы перекрыть удары дерева по телу. – Но тот, кто предаст меня, горько пожалеет. И не думайте, что люди, которых вы видите здесь, – это все мое войско. Торрхенов Удел и Темнолесье тоже скоро будут нашими, а мой дядя, поднявшись по Соленому Копью, захватит Ров Кейлин. Пусть Робб Старк правит на Трезубце, если отобьется от Ланнистеров, – Север отныне принадлежит дому Грейджоев.
– Лорды Старка выступят против тебя, – отозвался Вонючка. – Тот боров из белой Гавани, Амберы, Карстарки. Тебе понадобятся люди. Освободи меня – и я твой.
Теон поразмыслил немного:
– Говоришь ты лучше, чем пахнешь, но твою вонь я долго не выдержу.
– Ну что ж – если меня освободят, и я помыться могу.
– Редкого ума человек, – улыбнулся Теон. – Преклони колено.
Один из Железных Людей подал Вонючке меч, а тот положил его к ногам Теона и поклялся повиноваться дому Грейджоев и королю Бейлону. Бран не мог на это смотреть. Зеленый сон сбывался.
– Милорд Грейджой! – Оша вышла вперед, переступив через тело Миккена. – Я здесь тоже пленница. Вы были тут, когда меня взяли.
«Я думал, ты мне друг», – с болью молвил про себя Бран.
– Мне нужны бойцы, а не кухонные замарашки.
– Это Робб Старк отправил меня на кухню. Скоро год, как я скребу горшки, чищу котлы и грею солому вот для него. – Она оглянулась на Гейджа. – Я сыта этим по горло. Дайте мне снова копье.
– У меня есть для тебя копьецо, – сказал лысый, убивший Миккена, и с ухмылкой взялся за ширинку.
Оша двинула его между ног своим костлявым коленом.
– Оставь свою тряпичную висюльку при себе. – Выхватив у островитянина копье, она тупым концом сшибла его с ног. – Мне подавай дерево и железо. – Лысый скорчился на полу, а все остальные захватчики грохнули со смеху.
Теон смеялся вместе с ними.
– Ладно, сгодишься. Оставь копье при себе. Стигг найдет себе другое. Преклони колено и присягай.
Больше охотников принести присягу не нашлось, и всех отпустили с наказом исполнять свою работу и не смутьянничать. Ходору велели отнести Брана обратно в постель. Лицо у парня было все в синяках, нос распух, один глаз закрылся.
– Ходор, – жалобно проскулил он разбитым ртом, поднял Брана большими вымазанными кровью руками и вынес его под дождь.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:33 | Сообщение # 48 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
АРЬЯ
– Есть тут призраки – я знаю, что есть. – Пирожок, по локоть в муке, месил тесто. – Пиа видела что то в маслобойне прошлой ночью.
Арья изобразила неприличный звук. Пиа всегда что то видела в маслобойне – в основном мужчин.
– Можно мне плюшку? Ты их целый противень напек.
– Он мне весь нужен. Сир Амори их очень любит.
Она ненавидела сира Амори.
– Давай на них наплюем.
Пирожок тревожно огляделся. Кухня была полна теней и шорохов, но все повара и посудомойки уже спали на просторных полатях над печками.
– Он узнает.
– Не узнает. Плевки вкуса не имеют.
– Если узнает, то выпорют меня. – Пирожок перестал месить. – Тебе тут и быть то не полагается. Ночь во дворе.
Ну и что ж, что ночь. Кухня даже ночью не затихает – всегда тут кто то валяет хлебы на завтра, помешивает в котле деревянной поварешкой или разделывает свинью, чтобы подать сиру Амори ветчину на завтрак. Нынче очередь Пирожка.
– Если Кролик проснется и увидит, что тебя нет...
– Кролик никогда не просыпается. – По настоящему его звали Меббл, но все называли его Кроликом из за красных глаз. – Уж если завалился дрыхнуть – все. – Каждое утро Кролик начинал с эля, а вечером валился, как колода, пуская окрашенные вином слюни. Арья ждала, когда он захрапит, и прокрадывалась босиком по черной лестнице, производя не больше шума, чем мышь, которой и была. Ни свечи, ни коптилки она не брала. Сирио сказал как то, что темнота может стать ей другом, и был прав. Довольно луны и звезд, чтобы найти дорогу. – Спорю, мы могли бы бежать, а Кролик меня бы и не хватился.
– Не хочу я никуда бежать. Здесь лучше, чем в лесу. Охота была снова червяков жрать. Посыпь ка лучше муки на доску.
Арья склонила голову набок.
– Что это?
– А что? Я не...
– Слушай ушами, а не языком. Это рог трубит. Два раза – не слышишь разве? А вот цепи загремели, поднимают решетку – кто то либо приехал, либо выезжает. Пошли посмотрим?
Ворота Харренхолла не открывались с того дня, как лорд Тайвин выступил в поход со своим войском.
– Мне хлеб печь надо. И я не люблю, когда темно, – я ж тебе говорил.
– Тогда я пойду, а потом расскажу тебе. Можно плюшку?
– Нет.
Но она все равно стянула одну и съела по дороге. Начинка была из толченых орехов, фруктов и сыра, корочка мягкая и еще теплая. Съев плюшку сира Амори, Арья осмелела. «Босоножка легконожка, – напевала она себе под нос. – Я призрак Харренхолла».
Рог пробудил замок от сна – люди выходили во двор посмотреть, что за шум. Арья смешалась с остальными. В ворота въезжали запряженные волами телеги. «Добыча», – сразу смекнула Арья. Всадники, сопровождавшие обоз, говорили на смеси разных языков. Их доспехи блестели при луне, и Арья разглядела пару полосатых зебр. Кровавые Скоморохи. Арья отодвинулась подальше в тень. На одной из телег ехал в клетке громадный черный медведь. Другие были нагружены серебряной посудой, оружием, щитами, мешками муки, визжащими свиньями, тощими собаками и курами. Арья подумала, что давно уже не ела свинины, – и тут увидела пленников.
Первый из них, судя по его гордой осанке, был лордом, под его рваным красным камзолом поблескивала кольчуга. Сначала Арья приняла его за Ланнистера, но, когда он прошел мимо факела, она разглядела его эмблему – это был серебряный кулак, а не лев. Руки у него были туго скручены, а веревка вокруг щиколотки связывала его с теми, кто шел позади, так что вся вереница еле тащилась. Многие были ранены. Если кто то останавливался, всадник подъезжал и хлестал его кнутом. Арья попыталась сосчитать пленных, но сбилась со счета, не дойдя и до пятидесяти, а их было по крайней мере вдвое больше. Их одежда была вымазана грязью и кровью, и при плохом свете трудно было различить все их эмблемы, но некоторые Арья узнала. Две башни. Солнце. Окровавленный человек. Топор. Топор – это Сервины, белое солнце на черном – Карстарки. Это северяне. Люди ее отца и Робба. Ей не хотелось даже думать, что это может означать.
Кровавые Скоморохи спешивались. Сонные конюхи вылезли из соломы, чтобы принять у них взмыленных лошадей. Один из всадников требовал эля. Шум вызвал на галерею сира Амори Лорха с двумя факельщиками по бокам. Варго Хоут в козлином шлеме остановил коня под ним.
– Милорд каштелян. – Наемник шепелявил так, словно у него язык не умещался во рту.
– В чем дело, Хоут? – нахмурился сир Амори.
– Пленные. Русе Болтон хотел перейти реку, но мои Бравые Ребята разбили его авангард вдребезги. Многие убиты, и Болтон обратился в бегство. Это их лорд командующий, Гловер, а позади него шир Эйениш Фрей.
Сир Амори уставился на связанных пленников своими поросячьими глазками. Он не казался довольным. Весь замок знал, что они с Варго Хоутом ненавидят друг друга.
– Прекрасно. Сир Кадвин, отведите этих людей в темницу.
Лорд с кольчужным кулаком на камзоле поднял глаза.
– Нам обещали достойное обращение...
– Молчать!!! – завизжал на него Хоут, брызгая слюной.
– Что обещал вам Хоут, меня не касается, – заявил сир Амори. – Лорд Тайвин поставил кастеляном Харренхолла меня, и я поступлю с вами, как мне заблагорассудится. – Он махнул стражникам. – В подвале под Вдовьей башней они все должны поместиться. Всякий, кто не желает туда идти, волен умереть прямо здесь.
Пленных увели, подталкивая копьями, и Арья увидела, что Кролик тоже вылез наружу, щурясь на свет. Если бы он ее хватился, то поднял бы крик и пригрозил бы спустить с нее шкуру, но Арья его не боялась. Это не Виз. Он вечно грозится спустить с кого нибудь шкуру, но никого ни разу даже не ударил. И все же незачем показываться ему на глаза. Она оглянулась. Волов распрягали, телеги разгружали, Бравые Ребята требовали выпивку, зеваки толпились вокруг клетки с медведем. В суматохе нетрудно было ускользнуть незамеченной. Арья вернулась той же дорогой, что пришла, пока никто ее не заметил и не заставил работать.
Вдали от ворот и конюшен большой замок казался пустынным. Шум позади затихал. Ветер свистал и выл, проходя сквозь трещины в башне Плача. Листья в богороще начали опадать – они носились по дворам, между пустыми зданиями, тихо шурша по камням. Теперь, когда Харренхолл снова опустел, со звуками стали происходить странные вещи. Порой камни словно впитывали всякий шум, окутывая дворы покровом тишины. Порой в замке оживало эхо – за каждым твоим шагом следовала призрачная армия, каждый далекий голос сопровождался призрачным хором. Эти игры звука относились к тому, что пугало Пирожка, но не Арью.
Тихая как тень, она прошмыгнула через средний двор, обошла башню Страха и миновала пустой охотничий вольер, где, как говорили, бьют призрачными крыльями духи мертвых соколов. Она могла ходить, где ей вздумается. В гарнизоне осталось не больше ста человек – их в Харренхолле и видно то не было. Зал Тысячи Очагов заперли вместе с множеством более мелких зданий, куда входила и башня Плача. Сир Амори занял покои кастеляна в Королевском Костре, не менее просторные, чем у самого лорда, и Арья с прочими слугами перешла в подвал под его башней, чтобы быть под рукой. При лорде Тайвине латники вечно спрашивали, куда ты идешь, – но когда на тысячу дверей осталось сто стражников, никто особенно не заботился, кто где находится.
Проходя мимо оружейни, Арья услышала стук молотка. В высоких окнах светилось рыжее зарево. Арья взобралась на крышу и заглянула вниз. Джендри ковал панцирь. Когда он работал, для него ничего не существовало, кроме металла, мехов и огня. Молот казался продолжением его руки. Арья видела, как играют мускулы у него на груди, слышала, как поет сталь под его ударами. «Он сильный», – подумала она. Когда он, взяв длинные клещи, погрузил панцирь в желоб с водой, она проскользнула в окно и спрыгнула на пол рядом с ним.
Он как будто не удивился, увидев ее.
– Тебе давно спать пора. – Панцирь в холодной воде зашипел, как кот. – Что это там за шум?
– Варго Хоут вернулся с пленными, я видела их эмблемы. Среди них Гловер из Темнолесья, вассал моего отца. Другие почти все тоже наши. – Арья вдруг поняла, почему ноги привели ее сюда. – Ты мне поможешь освободить их.
– Это каким же манером? – засмеялся Джендри.
– Сир Амори отправил их в темницу под Вдовьей башней – это один большой подвал. Ты мог бы выбить дверь своим молотом...
– А стража будет смотреть и биться об заклад, с какого удара я ее высажу?
Арья прикусила губу:
– Часовых придется убить.
– Как?
– Может, их будет не так много.
– Для нас с тобой и двое уж чересчур. Ты так ничему и не научилась в той деревне, что ли? Сунься только – и Варго Хоут отрубит тебе руки и ноги, как у него заведено. – Джендри снова взял клещи.
– Ты просто боишься.
– Отвяжись.
– Джендри, северян целая сотня. А может, и больше – я сбилась со счета. Столько же, сколько у сира Амори, не считая, правда, Кровавых Скоморохов. Лишь бы освободить их – а там мы захватим замок и убежим.
– Освободить ты их не сможешь, как не смогла спасти Ломми. – Джендри поворачивал панцирь клещами, осматривая его. – А если мы даже убежим, куда нам податься?
– В Винтерфелл. Я расскажу матери, как ты мне помог, и ты сможешь остаться...
– С разрешения миледи? Чтобы я подковывал лошадей для тебя и ковал мечи для твоих лордов братцев?
Временами он просто злил ее.
– Перестань!
– На кой мне рисковать своими ногами, чтобы потеть в Винтерфелле вместо Харренхолла? Знаешь старого Бена Чернопалого? Он попал сюда еще мальчишкой. Работал на леди Уэнт, и на ее отца, и даже на лорда Лотстона, который владел Харенхоллом до Уэнтов. Теперь он работает на лорда Тайвина, и знаешь, что он говорит? Меч – это меч, шлем – это шлем, и если ты сунешься в огонь, то обожжешься, кому бы ты ни служил. А Люкан – неплохой хозяин. Я хочу остаться тут.
– Чтобы попасть в руки королевы? Небось за Беном Чернопалым она золотых плащей не посылала!
– Может, им вовсе не я был нужен.
– Прекрасно знаешь, что ты. Ты какая то важная персона.
– Я кузнечный подмастерье и когда нибудь стану мастером оружейником... если не стану бегать, не лишусь ног и не дам себя убить. – Он отвернулся, взял молот и начал ковать.
Руки Арьи от бессилия сжались в кулаки.
– К очередному шлему можешь приделать ослиные уши вместо бычьих рогов! – выкрикнула она и убежала – иначе она накинулась бы на него и стала колотить. Хотя он, наверное, даже не почувствовал бы. Вот узнают, кто он такой, и отрубят ему его ослиную башку – тогда он пожалеет, что не помог ей. Без него даже лучше. Это из за него ее схватили в деревне.
Вспомнив о деревне, она вспомнила дорогу, сарай и Щекотуна. Мальчика, которому разбили лицо палицей, глупого старого «мы за Джоффри», Ломми Зеленые Руки. «Сперва я стала овцой, потом мышью. Только и могу, что прятаться. Но нет, теперь я опять изменилась». Арья попыталась вспомнить, когда же мужество вернулось к ней. «Это Якен сделал меня храброй. Он превратил меня из мыши в призрак».
Она избегала лоратийца со дня смерти Виза. С Чизвиком все было просто – столкнуть человека со стены всякий может, но Виз растил свою противную суку со щенячьего возраста, и только колдовством можно было натравить собаку на него. Йорен нашел Якена в каменном мешке вместе с Роржем и Кусакой. Якен сделал что то ужасное, и Йорен знал об этом, потому и держал его в цепях. А если лоратиец колдун, то, возможно, Рорж и Кусака – вовсе не люди, а демоны, вызванные им из преисподней.
Якен все еще должен ей одну смерть. В сказках старой Нэн человеку, которому грамкин предлагает исполнить три желания, следовало быть особенно осторожным с третьим, потому что оно последнее. «Чизвик и Виз были мелкой сошкой. Последняя смерть должна быть весомой», – говорила себе Арья каждую ночь, прежде чем прочесть свою молитву. Но в этом ли истинная причина ее колебаний? Пока она способна убивать одним своим шепотом, она может никого не бояться... но когда последнее желание исполнится, она снова станет мышью.
Кролик проснулся, и она не посмела вернуться к себе в постель. Не зная, где бы еще укрыться, она отправилась в богорощу. Ей нравился резкий запах сосен и страж деревьев, ощущение травы и земли под ногами, шелест ветра в листве. По роще протекал тихий ручеек, уходя потом в землю.
В этом месте, под гнилушками и переплетенными корнями, Арья хранила свой меч.
Упрямый Джендри не захотел сковать ей настоящий, и Арья сделала свой из черенка метлы. Меч был слишком легок и не давал нужной опоры пальцам, зато у него был острый расщепленный конец. Когда у Арьи выдавался свободный час, она бежала сюда и проделывала упражнения, которым научил ее Сирио, – прыгала босиком по палым листьям, рубила ветки и листья. Иногда она даже забиралась на дерево и плясала на верхних ветвях, обхватывая их пальцами ног. С каждым днем она держалась все лучше – чувство равновесия возвращалось к ней. Ночь была самым хорошим временем – ночью ее никто не беспокоил.
Она и теперь взобралась наверх и там, в листве, забыла обо всем – о сире Амори, о Скоморохах и о северянах. Подошвы ее ног упирались в шершавую кору, а меч свистал в воздухе. Надломленная ветка превратилась в Джоффри, и Арья рубила ее, пока та не отвалилась совсем. Королева, сир Илин, сир Меррин и Пес были просто листьями – их она тоже порубила на зеленые ленты. Когда рука устала, Арья уселась верхом, дыша ночной прохладой и слушая, как пищат, охотясь, летучие мыши. Сквозь полог листьев виднелись белые, как кость, ветви сердце дерева. Отсюда оно кажется таким же, как в Винтерфелле. Будь это правда, она слезла бы вниз и снова оказалась бы дома – и может быть, отец сидел бы под чардревом, как он делал всегда.
Заткнув меч за пояс, Арья с ветки на ветку спустилась вниз. Луна посеребрила чардрево, но красные пятиконечные листья ночью казались черными. Арья посмотрела на вырезанный в стволе лик – страшный, с искривленным ртом, с широко раскрытыми, полными ненависти глазами. Неужели это облик бога? Могут ли боги чувствовать боль, как люди? Надо бы помолиться, внезапно подумала она.
Арья опустилась на колени, не зная, с чего начать, и стиснула руки. «Помогите мне, старые боги, – произнесла она про себя. – Помогите выпустить этих людей из темницы, чтобы убить сира Амори, и верните меня домой в Винтерфелл. Сделайте меня водяной плясуньей и волком, чтобы я больше никогда ничего не боялась».
Хватит или нет? Быть может, надо молиться вслух, если она хочет, чтобы боги ее услышали. И подольше. Отец иногда молился подолгу, но старые боги так ему и не помогли. Вспомнив об этом, она рассердилась.
– Вы должны были спасти его, – упрекнула она богов, обращаясь к дереву. – Он вам все время молился. Не хотите мне помогать – не надо. Да вы и не смогли бы, если б даже захотели.
– Богам дерзить негоже, девочка.
Голос испугал ее. Она вскочила и выхватила свой деревянный меч. Якен Хгар стоял во тьме так тихо, что его самого можно было принять за дерево.
– Человек пришел услышать имя. Сначала один, потом два, потом три. Человек хотел бы покончить с этим.
Арья опустила расщепленную палку к земле.
– Откуда ты узнал, что я тут?
– Человек видит. Человек слышит. Человек знает.
Арья смотрела на него подозрительно. Уж не боги ли послали его?
– Как ты заставил собаку убить Виза? А Роржа и Кусаку ты вызвал из ада? А Якен Хгар – твое настоящее имя?
– У некоторых людей бывает много имен. Ласка. Арри. Арья.
Она попятилась от него, пока не уперлась в чардрево.
– Тебе Джендри сказал?
– Человек знает, миледи Старк.
Может, это все таки боги послали его в ответ на ее молитвы?
– Ты нужен мне, чтобы освободить пленных из темницы. Гловера и всех остальных. Надо убить часовых и открыть дверь...
– Девочка забыла. Она получила двух – я должен трех. Если умереть должен часовой, ей стоит только назвать его имя.
– Но одного часового убить мало – их надо убить всех, чтобы открыть подземелье. – Арья сильно прикусила губу, чтобы не заплакать. – Я хочу, чтобы ты спас северян, как я спасла тебя.
Он смотрел на нее без всякой жалости.
– У бога отняли три жизни. Три жизни он должен получить назад. Богам дерзить негоже. – Голос его был как шелк и сталь.
– Я им не дерзила. Так, значит... я могу назвать любое имя? И ты этого человека убьешь?
Якен Хгар склонил голову.
– Человек так сказал.
– Кого бы я ни назвала? Мужчину, женщину, малого ребенка? Лорда Тайвина, верховного септона, родного отца?
– Родитель человека давно умер, но будь он жив и знай ты его имя, он умер бы по твоему повелению.
– Поклянись в этом. Поклянись богами.
– Клянусь всеми богами моря и воздуха и даже им, владыкой огня. – Он вложил руку в рот, вырезанный на чардреве. – Клянусь семерыми новыми богами и старыми, которым несть числа.
– А если бы я назвала короля?
– Назови имя, и смерть придет. Завтра, с новой луной, через год – но она настанет. Человек не умеет летать, как птица, но он переставляет ноги, одну за другой. Однажды он оказывается на месте, и король умирает. – Он стал перед ней на колени, и они оказались лицом к лицу. – Пусть девочка скажет шепотом, если боится сказать вслух. Ну, говори же. Это Джоффри?
Арья приложила губы к его уху.
– Это Якен Хгар.
Даже там, в горящем амбаре, когда стены пылали вокруг, а он был в цепях, он не выказывал такого ужаса.
– Девочка шутит.
– Ты поклялся. И боги тебя слышали.
– Да, они слышали. – В руке у него вдруг возник нож, тонкий, как ее мизинец. Для кого он – для Якена или для нее? – Девочка будет плакать. Девочка лишится своего единственного друга.
– Ты мне не друг. Друг помог бы мне. – Она отступила от него, покачиваясь на пятках на случай, если он метнет нож. – Друга я бы не стала убивать.
На лице Якена мелькнула улыбка.
– И девочка могла бы... назвать другое имя, если друг ей поможет?
– Девочка могла бы. Если друг поможет.
Нож исчез.
– Пошли.
– Прямо сейчас? – Она не ожидала от него такой прыти.
– Человек слышит, как сыплется песок в склянке. Человек не уснет, пока девочка не отменит того, что сказала. Пойдем, злое дитя.
«Я не злое дитя, – подумала она, – я лютоволк и призрак Харренхолла». Она спрятала свою палку обратно в тайник и пошла с Якеном.
Несмотря на поздний час, в Харренхолле царило оживление. Прибытие Варго Хоута нарушило весь распорядок. Повозки, подводы и лошади исчезли со двора, но клетка с медведем осталась. Ее подвесили на цепях под горбатым мостиком, соединявшим внешний двор со средним, в нескольких футах над землей. Расположенные кольцом факелы заливали этот участок светом. Конюшенные мальчишки бросали в медведя камни, и он ревел. Из казармы по ту сторону двора тоже лился свет. Там гремели кружки, и мужские голоса требовали еще вина. Около дюжины человек завело песню на гортанном языке, чуждом для слуха Арьи.
Они пьют и едят, а потом завалятся спать. Кролик наверняка послал разбудить ее, чтобы прислуживать за столом, и уже знает, что ее нет на месте. А впрочем, он должен быть занят по горло – Бравым Ребятам и людям из гарнизона сира Амори только поспевай наливать, и шум, который они производят, очень отвлекает.
– Голодные боги этой ночью напьются крови, если человек сделает что задумано, – сказал Якен. – Славная, добрая девочка. Отмени одно имя, назови другое, и забудем эту безумную блажь.
– Нет.
– Ну что ж. – Он, видимо, смирился со своей участью. – Дело будет сделано, но девочка должна слушаться. У человека нет времени на разговоры.
– Девочка будет слушаться. Что я должна делать?
– Сто человек голодны, их надо накормить, лорд приказал сварить им суп. Пусть девочка бежит на кухню и передаст это своему приятелю пирожнику.
– Суп, – повторила она. – А ты что будешь делать?
– Девочка поможет сварить суп и будет ждать на кухне, пока человек не придет за ней. Беги.
Когда Арья влетела на кухню, Пирожок доставал свои хлебы из печи, но он был там уже не один. Поваров подняли, чтобы накормить Кровавых Скоморохов Варго Хоута. Слуги сновали с корзинами хлеба и плюшек, главный повар резал холодный окорок, поварята жарили на вертелах кроликов, которых другие обмазывали медом, женщины крошили лук и морковь.
– Чего тебе, Ласка? – спросил главный, увидев ее.
– Мне нужен суп. Милорд приказал.
– А это что, по твоему? – Он ткнул ножом в сторону чугунных котлов, висящих над огнем. – Нассать бы туда да и подать козлу. Даже ночью покоя нет, – плюнул он. – Так что беги назад и скажи, что котел раньше срока не вскипит.
– Я здесь подожду, пока не будет готово.
– Так не путайся под ногами. А еще лучше займись чем нибудь. Сбегай на маслобойню – его козлиной милости понадобится масло и сыр. Разбуди Пиа и скажи, пусть пошевелится раз в жизни, если ноги дороги.
Арья пустилась бегом. Пиа на полатях уже стонала под одним из Скоморохов, но живо напялила свои одежки, услышав, как разоряется Арья. Она наполнила шесть корзин кругами масла и пахучего сыра, обернутого в ткань, и попросила Арью:
– Помоги мне это снести.
– Не могу. Но ты лучше поторопись, не то Варго Хоут отрубит тебе ноги. – И Арья умчалась, не дав Пиа себя поймать. На обратном пути она задумалась о том, почему же никому из пленных не отрубили ни рук, ни ног. Может быть, Варго Хоут боится вызвать гнев Робба? Хотя он, похоже, не из тех, кто хоть кого то боится.
Пирожок помешивал в котлах длинной деревянной ложкой. Арья схватила такую же и взялась ему помогать. Она раздумывала, не сказать ли ему, но вспомнила деревню и решала этого не делать. Он опять захочет сдаться.
Потом она услышала гнусный голос Роржа:
– Эй, кухарь! Мы забираем твой поганый суп. – Арья в испуге бросила ложку. Она не просила Якена брать их с собой. Рорж был в своем железном шлеме со стрелкой, скрывающей недостаток носа. Следом за ним шли Якен и Кусака.
– Поганый суп для погани еще не поспел. Он должен закипеть. Мы только что бросили лук и...
– Заткнись, не то вставлю вертел тебе в задницу да поверну пару раз. Сказано – давай сюда.
Кусака с шипением оторвал кусок мяса от недожаренного кролика, вымазав пальцы медом, и смолол его своими заостренными зубами. Повар сдался.
– Забирай свой суп, но если козел спросит, почему он так жидок, сам будешь объяснять.
Кусака слизал с пальцев жир и мед, Якен надел пару толстых рукавиц, а вторую пару дал Арье.
– Помогай, Ласка. – Арья с Якеном взяли один горячий котел, Рорж – другой, Кусака захватил целых два и зашипел от боли, когда дужки обожгли ему руки, однако ноши не бросил. Они вынесли котлы из кухни и потащили через двор. У двери Вдовьей башни стояли двое часовых.
– Это что у вас? – спросил один Роржа.
– Горшок горяченькой мочи – не хочешь хлебнуть?
– Узникам тоже надо есть, – обезоруживающе улыбнулся Якен.
– Нам никто ничего не говорил насчет...
– Это им, а не вам, – вмешалась Арья.
Второй часовой махнул рукой:
– Ладно, тащите вниз.
Винтовая лестница за дверью вела в темницу. Рорж шел впереди, Якен с Арьей замыкали.
– Девочка будет держаться в стороне, – сказал он ей.
Лестница привела их в длинный сводчатый подвал без окон. Несколько факелов освещало ближний его конец, где часовые сира Амори за исцарапанным деревянным столом играли в плашки. Тяжелая железная решетка отделяла их от сгрудившихся во тьме узников. Запах супа привлек к брусьям многих из них.
Арья посчитала: восемь часовых. Они тоже унюхали суп.
– Ну и красотку вы себе нашли в подавальщицы, – сказал старший Роржу. – Что в котле то?
– Твои причиндалы. Вы жрать хотите или нет?
Один солдат разгуливал взад вперед, другой стоял у решетки, третий сидел на полу у стены, но охота поесть всех толкнула к столу.
– Наконец то почесались нас накормить.
– Никак луком пахнет?
– А хлеб где?
– А миски, ложки...
– Обойдетесь. – Рорж выплеснул горячее варево прямо на них, Якен тоже. Кусака метнул свои котлы так, что они пролетели по всему подвалу, расплескивая кипяток. Один угодил привставшему начальнику караула в висок, и тот рухнул как подкошенный. Остальные орали в голос и пытались отползти.
Арья прижалась к стене, а Рорж принялся резать глотки. Кусака предпочитал брать человека за темя и сворачивать ему шею. Только один стражник успел вытащить клинок. Якен отскочил назад, достал собственный меч, загнал часового в угол, осыпая ударами, и убил прямым выпадом в сердце. Подойдя к Арье, лоратиец вытер окровавленный клинок о ее рубаху.
– На девочке тоже должна быть кровь. Это ее работа.
Ключ от темницы висел на стене у стола. Рорж снял его и отпер дверь. Первым вышел лорд с кольчужным кулаком на камзоле.
– Молодцы, ребята. Я Роберт Гловер.
– Милорд, – поклонился ему Якен.
Пленники сняли с часовых оружие и бросились вверх по лестнице с клинками в руках. Остальные, безоружные, бежали следом. Все происходило быстро и почти без слов. Они казались совсем не такими изнуренными, как тогда, когда Варго Хоут гнал их через ворота Харренхолла.
– Умно вы устроили с супом – я такого не ожидал, – сказал Гловер. – Это лорд Хоут придумал?
Роржа разобрал такой смех, что сопли потекли из дыры на месте носа. Кусака сидел на одном из мертвецов, держа его за руку, и обгрызал пальцы, похрустывая костями.
– Вы кто? – На лбу у Роберта Гловера образовалась складка. – Вас не было с Хоутом, когда он напал на лагерь лорда Болтона. Вы не из Бравых Ребят?
Рорж вытер сопли с подбородка.
– Из них, а как же.
– Этот человек имеет честь быть Якеном Хгаром из вольного города Лората. Его недостойных соратников зовут Рорж и Кусака. Милорд сам поймет, кто из них Кусака. – Якен указал на Арью. – А это...
– Я Ласка, – выпалила она, чтобы не дать ему сказать, кто она на самом деле. Незачем произносить ее имя здесь, где могут услышать и Рорж, и Кусака, и все остальные, неизвестные ей.
Гловер не обратил на нее внимания.
– Хорошо, – сказал он. – Давайте покончим с этим кровавым делом.
Когда они выбрались из подвала, наружные часовые лежали в лужах собственной крови, а северяне бежали через двор. Раздались крики. Дверь казармы распахнулась, и оттуда с криком вывалился раненый. Беглецы, выскочив вслед за ним, прикончили его копьем и мечом. В караульне у ворот тоже шел бой. Рорж и Кусака последовали за Гловером, но Якен Хгар опустился на колени рядом с Арьей.
– Девочка не поняла, в чем дело?
– Почему же, поняла, – не совсем уверенно ответила она.
– Козел переметнулся. Скоро здесь, думаю, поднимут волчье знамя. Но сначала человек должен услышать, как одно имя возьмут назад.
– Я беру его назад. Ты все еще должен мне одну смерть?
– Жадная девочка. – Якен потрогал мертвого часового и показал ей окровавленные пальцы. – Здесь двое, там четверо, еще восемь лежат внизу. Долг уплачен.
– Уплачен, – нехотя, с грустью признала Арья. Теперь она снова серая мышка.
– Бог получил свое. Теперь человек должен умереть. – Странная улыбка тронула губы Якена Хгара.
– Умереть?! – растерялась Арья. Что это значит? – Но ведь я взяла имя назад. Тебе больше не нужно умирать.
– Нужно. Мое время пришло. – Якен провел рукой по лицу от лба до подбородка, и оно изменилось. Щеки стали полнее, глаза сдвинулись и сели близко, нос загнулся крючком, на правой щеке появился шрам. Якен потряс головой, и длинные прямые волосы, рыжие с белым, словно растаяли, уступив место шапке черных густых завитков.
Арья открыла рот.
– Кто ты? – прошептала она, слишком пораженная, чтобы бояться. – Как ты это делаешь? Это трудно?
Он усмехнулся, сверкнув золотыми зубами.
– Не труднее, чем взять новое имя, если знаешь как.
– Научи меня. Я тоже так хочу.
– Если хочешь учиться, ты должна пойти со мной.
– Куда?
– Далеко, за Узкое море.
– Я не могу. Мне надо домой, в Винтерфелл.
– Тогда нам придется расстаться – у меня тоже есть свои обязательства. – Он сунул ей в ладонь монетку. – Возьми.
– Что это?
– Великая ценность.
Арья попробовала монету на зуб – такой твердый металл мог быть только железом.
– А лошадь на нее можно купить?
– Она не предназначена для покупки лошадей.
– На что же она тогда нужна?
– Спроси еще, на что нужны жизнь и смерть. Если придет день, когда ты захочешь найти меня, дай эту монетку любому браавосцу и скажи ему такие слова: «Валар моргулис».
– Валар моргулис, – повторила Арья – это было нетрудно запомнить. Монету она зажала в кулаке. Побоище на той стороне двора продолжалось. – Пожалуйста, Якен, не уходи.
– Якен теперь мертв, как и Арри, – печально ответил он, – и я дал обещания, которые должен сдержать. Валар моргулис, Арья Старк. Повтори еще раз.
– Валар моргулис. – Чужой человек в одежде Якена поклонился ей и ушел во тьму, колыхнув плащом. Она осталась одна с мертвыми. Они заслужили смерть, сказала она себе, вспоминая всех тех, кого сир Амори Лорх убил в крепости у озера.
Вернувшись на свою соломенную постель, она нашла подвал под Королевским Костром пустым. Она перечислила все свои имена, а под конец шепнула: «Валар моргулис», думая, что это может означать.
На рассвете вернулись Кролик и все прочие, кроме одного мальчика, которого убили в свалке ни за что ни про что. Кролик снова вышел наружу посмотреть, как обстоят дела при свете дня, кряхтя и сетуя на ступеньки, изнурительные для старых костей. Вернувшись, он объявил, что Харренхолл взят.
– Кровавые Скоморохи перебили много людей сира Амори прямо в постелях и пьяных, что сидели с ними за столом, тоже убили. Новый лорд будет здесь еще до исхода дня со всем своим войском. Он с дикого севера, оттуда, где Стена, и, говорят, крутенек. Ну, тот лорд или другой, а работу выполнять надо. Будете дурить – шкуру спущу. – При этих словах он посмотрел на Арью, но так и не спросил, где она была ночью.
Все утро она видела, как Кровавые Скоморохи обирают мертвых и волокут их во Двор Расплавленного Камня, где сложили костер. Шагвелл Дурак отрубил головы двум мертвым рыцарям и носился с ними по замку, говоря за них.
«Отчего ты умер?» – спрашивала одна голова. «От Ласкиного супа», – отвечала другая.
Арью послали отмывать засохшую кровь. Никто не сказал ей ничего, помимо самых обычных слов, но она то и дело ловила на себе странные взгляды. Роберт Гловер и другие, освобожденные ею, рассказали, наверное, что случилось в темнице, вот Шагвелл со своими дурацкими говорящими головами и зарядил про Ласкин суп. Она с радостью велела бы ему заткнуться, но боялась. Дурак наполовину сумасшедший и, говорят, как то убил человека за то, что тот не посмеялся над его шуткой. «Но лучше ему замолчать, не то я внесу его в свой список», – думала она, отскребая очередное бурое пятно.
Уже вечерело, когда прибыл новый хозяин Харренхолла – некрасивый, безбородый и самый обыкновенный. Примечательны в нем были только странные бледные глаза. Не толстый, не тонкий и не могучего сложения, он был в черной кольчуге и замызганном розовом плаще. Эмблема на его знамени изображала человека, покрытого кровью.
– На колени перед лордом Дредфорта! – крикнул его оруженосец, мальчик не старше Арьи, и Харренхолл преклонил колени. Варго Хоут вышел вперед.
– Милорд, Харренхолл ваш.
Лорд что то ответил, но так тихо, что Арья не расслышала. Роберт Гловер и сир Эйенис Фрей, вымытые и переодетые в чистые дублеты и плащи, подошли к нему и после краткого разговора подвели его к Роржу и Кусаке. Арья удивилась, что они еще здесь, ей почему то казалось, что они исчезнут вместе с Якеном. Рорж прогнусил что то, но слов она не разобрала. Тут к ней подскочил Шагвелл и поволок через двор.
– Милорд, милорд – вот она, Ласка, которая состряпала суп.
– Пусти, – крикнула Арья, вырываясь.
Лорд оглядел ее. Только глаза и двигались на его лице – очень светлые, цвета льда.
– Сколько тебе лет, дитя?
Арья не сразу вспомнила.
– Десять.
– Десять, милорд, – поправил он. – Ты любишь животных?
– Некоторых люблю... милорд.
– Но не львов, как видно, – с тонкой улыбкой заметил он. – И не мантикоров.
Не зная, что на это ответить, она промолчала.
– Мне сказали, что тебя зовут Ласка. Так не годится. Какое имя дала тебе мать?
Арья прикусила губу, думая, как бы еще назваться. Ломми звал ее Вороньим Гнездом, Санса – Лошадкой, люди ее отца – Арьей Надоедой, но вряд ли эти имена ему подойдут.
– Нимерия, – сказала она, – А если коротко, то Нэн.
– Всегда добавляй «милорд», когда говоришь со мной, Нэн. Для службы в Бравых Ребятах ты слишком мала и к тому же принадлежишь к слабому полу. А пиявок ты не боишься?
– За что же их бояться... милорд?
– Вижу, моему оруженосцу есть чему у тебя поучиться. Лечение пиявками – секрет долгой жизни. Человек должен очищать свою кровь. Думаю, ты мне подойдешь. Во время моего пребывания в Харренхолле, Нэн, ты будешь моей чашницей, будешь прислуживать мне за столом и в покоях.
На сей раз она благоразумно воздержалась от замечания, что предпочла бы работать на конюшне.
– Да, милорд.
– Приведите ее в приличный вид, – распорядился лорд, ни к кому в отдельности не обращаясь, – и научите лить вино в чашу, а не мимо. А вы, лорд Хоут, займитесь знаменами над воротной башней.
Четверо Бравых Ребят, взобравшись на стену, спустили льва Ланнистеров и черного мантикора сира Амори, а на их место подняли ободранного человека Болтонов и лютоволка Старков. В тот же вечер чашница по имени Нэн наливала вино Русе Болтону и Варго Хоуту, которые, стоя на галерее, смотрели, как Бравые Ребята гоняют голого сира Амори Лорха по двору. Он плакал, молил о пощаде и цеплялся за ноги своих мучителей. Наконец Рорж отпустил его, а Шагвелл спихнул ногой в медвежью яму.
«Этот медведь весь черный, – подумала Арья. – Как Йорен». И наполнила чашу Русе Болтона, не пролив ни капли.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:35 | Сообщение # 49 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ДЕЙЕНЕРИС
Дени ожидала, что в этом городе чудес Дом Бессмертных окажется самым большим чудом, но, выйдя из паланкина, она увидела перед собой серые ветхие руины. Здание, длинное и низкое, без окон и башен, вилось каменным змеем среди деревьев с черной корой, из чьих чернильных листьев делали колдовской напиток, называемый в Кварте вечерней тенью. Других домов поблизости не было. Крытая черной черепицей кровля зияла дырами, известь, скреплявшая камни, раскрошилась. Теперь Дени поняла, почему Ксаро Ксоан Даксос звал этот дом пыльным дворцом. Даже черному Дрогону не понравился его вид, и он зашипел, выпустив дым сквозь острые зубы.
– Кровь моей крови, – сказал Чхого по дотракийски, – это дурное место, жилище призраков и мейег. Видишь, как оно пьет утреннее солнце? Давай уйдем отсюда, пока оно и нас не высосало.
Сир Джорах Мормонт подошел к ним.
– Какую власть они могут иметь, если живут в таком доме?
– Прислушайся к словам тех, кто тебя любит, – подал голос Ксаро Ксоан Даксос из паланкина. – Колдуны – это нежить, они питаются прахом и пьют тень. Они ничего тебе не дадут – им нечего дать.
Агго положил руку на свой аракх.
– Кхалиси, я слышал, что многие входили в Пыльный Дворец, но немногие выходили оттуда.
– Я тоже слышал, – подтвердил Чхого.
– Мы кровь от крови твоей, – сказал Агго, – мы поклялись жить и умереть вместе с тобой. Мы войдем с тобой в это темное место, чтобы защищать тебя от всякого зла.
– Есть места, в которые кхал должен входить один, – ответила Дени.
– Тогда возьмите меня, – предложил сир Джорах. – Опасность...
– Королева Дейенерис войдет либо одна, либо не войдет вовсе. – Из за деревьев вышел колдун Пиат Прей. Быть может, он все это время был здесь? – И если она отступит сейчас, двери мудрости навеки закроются перед ней.
– Моя барка ждет у причала, – заметил Ксаро. – Откажись от этой блажи, о упорнейшая из королев. Мои флейтисты убаюкают твою смятенную душу сладкой музыкой, и есть у меня маленькая девочка, чей язычок заставит тебя вздыхать и таять.
Сир Джорах угрюмо глянул на купеческого старшину.
– Ваше величество, вспомните Мирри Маз Дуур.
– Я помню ее, – внезапно решившись, ответила Дени, – и помню, как много она знала, хотя была только мейегой.
– Это дитя говорит мудро, как старая женщина, – улыбнулся Пиат Прей. – Дай мне руку, и я поведу тебя.
– Я не дитя, – сказала Дени, но все таки приняла его руку.
Под черными деревьями было темнее, чем ей представлялось, и путь был дольше. Ей казалось, что дорожка с улицы ведет прямо к дверям дворца, но Пиат Прей свернул куда то вбок. Дени спросила его почему, и он ответил:
– Передняя дверь ведет внутрь, но не наружу. Внемли моим словам, королева: этот дом создан не для смертных. Если твоя душа дорога тебе, делай только то, что я тебе говорю.
– Хорошо, – согласилась Дени.
– Войдя, ты окажешься в комнате с четырьмя дверями: той, в которую вошла, и тремя другими. Ступай в правую дверь и поступай так каждый раз. Если тебе встретится лестница, иди только вверх. Никогда не спускайся и входи только в крайнюю справа дверь.
– В крайнюю справа. Хорошо, я поняла. А когда я пойду обратно, нужно делать наоборот?
– Ни в коем случае. Туда или обратно, все равно. Всегда вверх и всегда в крайнюю справа дверь. Перед тобой будут открываться другие двери, и в них ты увидишь многое, что смутит тебя, – картины страшные и прелестные, чудеса и ужасы. Картины прошлого, грядущего и того, чего никогда не бывало. Обитатели и слуги дворца могут заговорить с тобой. Отвечай или молчи, как тебе угодно, но не входи ни в одну комнату, пока не придешь к приемной зале.
– Я поняла.
– Придя в палату Бессмертных, будь терпелива. Наши жизни для них не важнее, чем взмах мотылькового крыла. Слушай внимательно и запечатлевай каждое слово в своем сердце.
Когда они дошли до двери – овального зева, проделанного в стене, напоминающей человеческое лицо, – на пороге появился карлик, самый крохотный из виденных Дени. Ростом он доходил ей до колена, и его острое вытянутое личико напоминало звериную мордочку. Одет он был в нарядную пурпурную с синим ливрею и в розовых ручках держал серебряный поднос. Стройный хрустальный бокал на подносе был наполнен густо синей «вечерней тенью», вином колдунов.
– Выпей это, – велел Пиат Прей.
– И у меня посинеют губы?
– Один бокал лишь раскупорит твои уши и снимет пелену с твоих глаз, чтобы ты могла видеть и слышать истины, которые откроются перед тобой.
Дени поднесла бокал к губам. Первый глоток хотя и отдавал чернилами и протухшим мясом, но внутри ее как будто ожил. Щупальцы зашевелились в ее груди, охватили сердце огненными пальцами, вызвав на языке вкус меда, аниса и сливок, вкус материнского молока и семени Дрого, красного мяса, горячей крови и расплавленного золота. Она ощущала все, что когда либо пробовала и не пробовала никогда... а затем бокал опустел.
– Теперь ты можешь войти, – сказал колдун.
Дени поставила бокал обратно на поднос и вошла.
Она оказалась в каменной передней с четырьмя дверями, по одной в каждой стене. Дени не колеблясь прошла в крайнюю справа. Вторая комната была двойником первой, и снова Дени повернула в правую дверь. Открыв ее, она увидела такую же комнату с четырьмя дверями. Вот оно, колдовство, – началось.
Четвертая комната, облицованная не камнем, а источенным червями деревом, была скорее овальной, чем прямоугольной, и в ней имелось шесть дверей вместо четырех. Дени выбрала правую и оказалась в длинном темном коридоре с высокими сводами. Справа дымным оранжевым пламенем горели факелы, а двери были только слева. Дрогон развернул черные крылья, всколыхнув затхлый воздух, и пролетел двадцать футов, а потом шлепнулся. Дени устремилась за ним.
Заплесневелый ковер у нее под ногами некогда играл яркими красками, и в его серо зеленой тусклоте еще поблескивали золотые нити. Даже обветшалый, он глушил ее шаги, и это не всегда было к лучшему. В этих стенах бродили шорохи, напоминающие крысиную возню. Дрогон тоже их слышал и поворачивал на них голову, а когда они смолкали, сердито кричал. Из за закрытых дверей доносились другие звуки, еще более тревожные. Одна ходила ходуном, словно кто то пытался взломать ее изнутри, нестройный визг дудок из за другой заставил дракона бешено замахать хвостом. Дени поспешила пройти мимо.
Не все двери были закрыты. Не стану смотреть, сказала себе Дени, но искушение оказалось слишком сильным.
В одной комнате на полу лежала красивая нагая женщина, а по ней ползали четверо маленький человечков с острыми крысиными мордочками и розовыми лапками, вроде того, что подал Дени «вечернюю тень». Один трудился меж ее ног, другой терзал ее соски мокрым красным ртом.
Чуть дальше Дени наткнулась на пир мертвецов. Зверски убитые, они валялись среди поломанных стульев и разрубленных столов в лужах стынущей крови. Многие лишились рук, ног и даже голов, но отрубленные руки no прежнему сжимали кровавые чаши, деревянные ложки, куски дичи и краюхи хлеба. Над ними сидел на троне мертвец с волчьей головой, в железной короне. Вместо скипетра он держал в руке баранью ногу, и его глаза с немым призывом смотрели на Дени.
Она спаслась бегством, но следующая дверь тоже была открыта, и Дени узнала эту комнату. Она хорошо помнила эти толстые стропила с вырезанными на них головами животных. И лимонное дерево за окном! Его вид наполнил тоской ее сердце. Это он – дом в Браавосе, дом с красной дверью. Не успела Дени сообразить это, в комнату вошел старый сир Биллем, тяжело опираясь на трость.
– Вот и ты, маленькая принцесса, – сказал он своим ворчливым добрым голосом. – Поди ко мне, миледи, теперь ты дома и в безопасности. – Его большая морщинистая, как старый кошелек, рука протянулась к ней, и Дени захотелось ее поцеловать – еще ничего на свете ей так не хотелось. Она уже ступила вперед, но сказала себе: «Он мертв, славный старый медведь, он давно уже умер...» И пустилась бежать.
Коридор тянулся все дальше, с нескончаемыми дверьми на левой стороне и одними только факелами на правой. Дени бежала мимо этих дверей, открытых и закрытых, деревянных и железных, резных и простых, с ручками, замками и молоточками. Дрогон бил хвостом по ее спине, подгоняя ее, и Дени бежала, пока не выбилась из сил.
Слева возникли двойные бронзовые двери, превосходящие роскошью все остальные. Они раскрылись при ее приближении, и она поневоле заглянула внутрь. Там простирался огромный зал, самый большой из виденных ею. Черепа драконов смотрели вниз с его стен. На величественном шипастом троне сидел старик в богатых одеждах, темноглазый, с длинными серебристыми волосами.
– Да будет он королем обгорелых костей и поджаренной плоти, – сказал он человеку внизу. – Да будет он королем пепла. – Дрогон завопил, вцепившись когтями в шелк и кожу на ее плече, но король на троне его не услышал, и Дени прошла дальше.
Визерис, подумала она, когда перед ней предстала следующая картина, но тут же поняла, что ошиблась. Волосы у этого человека были как у ее брата, но он был выше и глаза имел не лиловые, а цвета индиго.
– Эйегон, – сказал он женщине, лежавшей с новорожденным на большой деревянной кровати. – Лучше имени для короля не найти.
– Ты сложишь для него песню? – спросила женщина.
– У него уже есть песня. Он тот принц, что был обещан, и его гимн – песнь льда и огня. – Сказав это, мужчина поднял голову, встретился глазами с Дени и как будто узнал ее. – Должен быть еще один, – сказал он, но Дени не поняла, к кому он обращается – к ней или к женщине на постели. – У дракона три головы. – Он взял с подоконника арфу и провел пальцами по ее серебряным струнам. Звуки, полные сладкой грусти, наполнили комнату. Мужчина, женщина и ребенок растаяли, как утренний туман, и только музыка лилась, провожая Дени.
Прошел, по ее расчетам, целый час, и коридор уперся в лестницу, уходящую вниз, во тьму. Справа по прежнему не было ни одной двери. Дени оглянулась назад и со страхом увидела, что факелы гаснут. Только двадцать или тридцать оставались зажженными. Вот погас еще один, и тьма продвинулась чуть дальше по коридору, подползая ближе. Дени показалось, что к ней приближается еще что то, шаркая и волочась по истертому ковру. Ужас охватил ее. Вернуться назад она не могла, оставаться на месте боялась и не знала, куда ей деваться. Дверей справа не было, и ступеньки вели вниз, а не вверх.
Еще один факел погас, и звук стал чуть громче. Дрогон вытянул длинную шею и закричал, пуская дым. Он тоже слышал. Дени тщетно всматривалась в правую стену. Может быть, там есть потайная дверь, невидимая? Факелы гасли один за другим. Он сказал – крайняя дверь справа, всегда только первая справа.
Но первая дверь справа, вдруг осенило ее... это последняя слева.
Дени бросилась туда и вновь очутилась в маленькой комнате с четырьмя дверьми. Она повернула направо, и снова направо, и еще, и еще... силы снова оставили ее, и голова пошла кругом.
В очередной комнате противоположная дверь оказалась круглой, напоминающей открытый рот, и за ней на лужайке под деревьями стоял Пиат Прей.
– Неужели Бессмертные отпустили тебя так скоро? – изумленно спросил он, увидев ее.
– Скоро? – растерялась она. – Я блуждала много часов, а их так и не нашла.
– Значит, ты не туда повернула. Пойдем я провожу тебя. – Пиат Прей протянул ей руку.
Дени заколебалась, глядя на правую, закрытую дверь.
– Не туда, – твердо сказал Пиат Прей, неодобрительно сжав синие губы. – Бессмертные не будут ждать тебя вечно.
– Наши жизни для них не важнее, чем взмах мотылькового крыла, – вспомнила Дени.
– Упрямая девчонка. Ты заблудишься там, и тебя никогда не найдут.
Она отступила от него к правой двери.
– Нет, – завопил Пиат. – Не туда, ко мне, ко мне, ко мне е е... – Он стал меняться, превращаясь в какого то бледного червяка.
Правая дверь вела на лестницу, и Дени стала подниматься по ней. Скоро у нее заболели ноги – а ведь в Доме Бессмертных как будто не было башен.
Наконец лестница кончилась, и справа явились двойные двери, отделанные черным деревом и чардревом. Черные и белые волокна переплетались в странные узоры – очень красивые, но чем то пугающие. Нет. Кровь дракона не должна бояться. Дени произнесла краткую молитву, прося Воина дать ей мужество, а дотракийского лошадиного бога – силу, и заставила себя ступить вперед.
За дверьми в огромном зале ее ожидало собрание чародеев. Одни были в великолепных одеждах из алого бархата с горностаем и золотой парчи, другие блистали доспехами с множеством драгоценных камней, на третьих высились остроконечные шапки, усеянные звездами. Были среди них и женщины в прекраснейших нарядах. Лучи солнца падали сквозь разноцветные окна, и небывало сладостная музыка наполняла воздух.
Царственного вида мужчина встал и улыбнулся Дени.
– Добро пожаловать, Дейенерис из дома Таргариенов. Приди и раздели с нами хлеб вечности. Мы – Бессмертные Кварта.
– Долго мы ждали тебя, – сказала женщина рядом с ним, в розовом с серебром платье. Одна грудь, оставленная обнаженной по квартийскому обычаю, была ослепительно прекрасна.
– Мы знали, что ты придешь к нам, – сказал король мудрецов. – Мы знаем это уже тысячу лет и ждем тебя все это время. Мы послали комету, чтобы указать тебе путь.
– Мы поделимся с тобой нашим знанием, – сказал воин в изумрудных доспехах, – и дадим тебе в руки волшебное оружие. Ты выдержала все испытания. Иди же и сядь с нами, и мы ответим на все твои вопросы.
Дени шагнула вперед, но Дрогон взлетел с ее плеча на верхушку черно белых дверей и принялся грызть резное дерево.
– Храбрый воин, – со смехом сказал красивый юноша. – Хочешь, мы научим тебя их языку? Иди же.
Дени засомневалась. Створки дверей были очень тяжелы, но Дени с великим трудом сдвинула одну из них – и увидела позади другую дверь, из простого неоструганного дерева, находившуюся, однако, правее черно белой. Мудрецы продолжали манить ее сладкозвучными голосами, и она бросилась прочь. С Дрогоном, снова севшим ей на плечо, она влетела в другую дверь и оказалась в сумраке.
Здесь стоял длинный каменный стол, а над ним висело человеческое сердце, распухшее и синее, но еще живое. Оно билось гулкими толчками, с каждым ударом исторгая из себя вспышку индигового света. Вокруг стола маячили синие тени. Когда Дени прошла к пустому стулу на дальнем конце стола, они не шелохнулись и не повернулись к ней. В тишине слышалось только гулкое биение полуразложившегося сердца.
– Матерь драконов... – произнес кто то полушепотом полустоном, и другие голоса отозвались: – Драконов... драконов... драконов... – Голоса мужские и женские, один как будто даже детский. Бьющееся сердце превращало сумерки в мрак. Дени с трудом обрела дар речи, с трудом вспомнила слова, которые так часто твердила.
– Я Дейенерис Бурерожденная из дома Таргариенов, королева Семи Королевств Вестероса. – «Слышат ли они меня? Почему они не шевелятся?» Она села, сложив руки на коленях. – Я пришла просить у вас совета. Уделите мне толику вашей мудрости, о победившие смерть.
Сквозь индиговый мрак она различала черты Бессмертного справа от себя – древнего старца, сморщенного и безволосого. Тело у него было густого сине лилового цвета, губы и ногти еще темнее, почти черные. Даже белки глаз посинели. Глаза эти смотрели невидящим взором на старуху по ту сторону стола, одетую в давно сгнившее шелковое платье. Одна высохшая грудь была обнажена по квартийскому обычаю, и острый синий сосок казался твердым, как железо.
Да ведь она не дышит. Дени прислушалась к тишине. Никто из них не дышит, и не шевелится, и глаза у них ничего не видят. Неужели Бессмертные мертвы?
Ей ответил шепот, тихий, как мышиный шорох.
– Мы живы... живы... живы... – И другие шепчущие голоса подхватили: – Мы знаем... знаем... знаем...
– Я пришла сюда в поисках истины. Истинно или ложно то, что я видела в коридорах? Прошлое это или грядущее? И что означают эти видения?
– Игра теней... дни, еще не осуществленные... испей из чаши льда... испей из чаши огня...
– Матерь драконов... дитя троих...
– Троих? – непонимающе повторила она.
– Ибо три головы у дракона... – Призрачный хор шуршал у нее в голове, хотя губы вокруг не шевелились, и ничье дыхание не колебало синий воздух. – Матерь драконов... дитя бури... – Шепоты складывались в песнь. – Три огня должна ты зажечь... один за жизнь, один за смерть, один за любовь... – Сердце Дени билось в такт с тем, что плавало над столом. – Трех коней должна ты оседлать... один для похоти, один для страха, один для любви... – Ей показалось, что голоса стали громче, а ее сердцебиение и дыхание – медленнее. – Три измены должна ты испытать... одну из за золота, одну из за крови, одну из за любви...
– Я не... – прошептала она почти так же тихо, как они. Что с ней творится? – Я не понимаю, – сказала она погромче. Почему здесь так трудно разговаривать? – Помогите мне. Научите меня.
– Помогите... – передразнили голоса. – Научите...
В синем мраке замелькали картины. Визерис кричал, а расплавленное золото текло по его лицу и заливало рот. Высокий меднокожий лорд с серебристо золотыми волосами стоял под знаменем с эмблемой огненного коня, а позади него пылал город. Рубины, словно капли крови, брызнули с груди гибнущего принца, и он упал на колени в воду, прошептав напоследок женское имя. Матерь драконов, дочь смерти... Красный меч светился в руке голубоглазого короля, не отбрасывающего тени. Тряпичный дракон раскачивался на шестах над ликующей толпой. С дымящейся башни взлетело крылатое каменное чудище, выдыхая призрачный огонь. Матерь драконов, истребительница лжи... Ее серебристая кобылка трусила по траве к темному ручью под звездным небом. На носу корабля стоял труп с горящими глазами на мертвом лице, с печальной улыбкой на серых губах. На ледовой стене вырос голубой цветок, наполнив воздух своим ароматом. Матерь драконов, невеста огня...
Все быстрее и быстрее мелькали видения, одно за другим – самый воздух вокруг словно ожил. В палатке плясали тени, бескостные и жуткие. Маленькая девочка бежала босиком к большому дому с красной дверью. Мирри Маз Дуур истошно кричала в пламени, и дракон проклевывался наружу из ее лба. Серебристая лошадь волокла за собой окровавленный голый труп. Белый лев бежал в траве выше человеческого роста. Трясущиеся нагие старухи вылезали из озера близ Матери Гор и становились перед ней на колени, склонив седые головы. Десять тысяч рабов воздевали окровавленные руки, пока она неслась мимо, как ветер, на своей Серебрянке. «Матерь, матерь!» – кричали они и тянулись к ней, хватали за плащ, за подол юбки, за ноги, за грудь. Они желали ее, нуждались в ней, в огне, в жизни – и Дени распростерла руки, чтобы отдаться им...
Но черные крылья забили вокруг ее головы, яростный вопль прорезал индиговый воздух, и видения вдруг пропали, а страстный порыв Дени преобразился в ужас. Бессмертные обступили ее, синие и холодные, – продолжая шептать, они трогали ее своими сухими руками, гладили, хватали за платье, запускали пальцы ей в волосы. Все силы покинули ее, даже сердце перестало биться, и она не могла шевельнуться. Чья то рука легла ей на голую грудь, стиснула сосок, чьи то зубы нашарили мягкое горло, чей то рот лизал ее глаз и покусывал веко...
Но индиговый воздух полыхнул оранжевым, и шепоты превратились в вопли. Сердце Дени бурно забилось, руки и рты исчезли, кожу омыло тепло, и она заморгала от яркого света. Дракон у нее на плече, растопырив крылья, терзал страшное синее сердце, то и дело выбрасывая изо рта огонь, яркий и горячий. Бессмертные, охваченные огнем, выкрикивали тонкими голосами какие то слова на давно забытых языках. Их плоть пылала, как старый пергамент, кости – как сухие дрова. Они плясали, крутились и корчились, высоко воздевая горящие руки.
Дени вскочила на ноги и ринулись к выходу. Бессмертные, легкие как шелуха, падали от одного прикосновения. Когда она добралась до двери, вся комната была в огне.
– Дрогон, – крикнула она, и он сквозь огонь прилетел к ней.
Перед ней вился темный коридор, освещаемый мерцающим заревом пожара. Дени бежала, высматривая дверь – справа или слева, все равно, но по бокам тянулись сплошные стены, а пол словно извивался под ее ногами, стараясь задержать ее. Но она, не поддаваясь, бежала все быстрее, и вот впереди возникла дверь, похожая на открытый рот.
Она выбежала на солнце и закачалась от яркого света. Пиат Прей, бормоча что то на неизвестном языке, перескакивал с одной ноги на другую. Дени оглянулась – сквозь щели древней постройки ползли тонкие щупальца дыма, и черная черепичная крыша тоже дымилась.
Пиат Прей с громкими проклятиями выхватил нож и устремился к Дени, но Дрогон бросился на него. Щелкнул кнут Чхого – никогда еще она не слышала столь сладкого звука. Нож вылетел из руки колдуна, и Ракхаро тут же повалил его наземь. Дени опустилась на прохладную зеленую траву, а сир Джорах стал рядом на колени и обнял ее за плечи.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:36 | Сообщение # 50 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ТИРИОН
– Если умрешь глупой смертью, я скормлю твое тело козлу, – пригрозил Тирион, когда первая партия Каменных Ворон отчалила от берега.
– У Полумужа нет козлов, – засмеялся Шагга.
– Я нарочно заведу их для тебя.
Занимался рассвет, и его блики бежали по реке, дробясь под шестами и вновь смыкаясь за кормой парома. Тиметт переправился со своими Обгорелыми в Королевский Лес еще два дня назад. Вчера туда же отправились Черноухие и Лунные Братья, сегодня Каменные Вороны.
– Что бы там ни было, в бой не вступайте, – сказал Тирион. – Нападайте на их лагеря и обозы. Подкарауливайте их передовые отряды и развешивайте трупы на деревьях вдоль пути их следования, режьте отбившихся от войска. Действуйте ночью, часто и внезапно, чтобы они боялись ложиться спать...
Шагга положил руку на голову Тириона.
– Я всему этому уже научился от Дольфа, сына Хольгера, когда у меня еще борода не выросла. У нас в Лунных горах только так и воюют.
– Королевский лес – не Лунные горы, и ты будешь сражаться не с Молочными Змеями и не с Крашеными Псами. Слушай проводников, которых я тебе дал, – они знают этот лес не хуже, чем ты свои горы. Не пренебрегай ими, и они сослужат тебе хорошую службу.
– Шагга будет слушать собачонок Полумужа, – пообещал горец и взошел с конем на паром.
Тирион посмотрел, как они, отталкиваясь шестами, правят к стрежню Черноводной. Когда Шагга скрылся в утреннем тумане, у него засосало под ложечкой – без своих горцев он казался себе голым.
У него остались наемники Бронна, теперь около восьмисот человек, но верность наемников всем известна. Тирион сделал что мог, чтобы ее укрепить: пообещал Бронну и дюжине лучших людей земли и рыцарство после победы. Они пили его вино, смеялись над его шуточками и величали друг друга сирами, пока все не повалились... все, кроме Бронна, который знай себе усмехался своей наглой улыбочкой, а после сказал: «За это рыцарство они будут убивать почем зря, но не надейся, что они умрут за него».
Тирион и не надеялся.
На золотых плащей надежда была столь же плохая. Стараниями Серсеи в городскую стражу входило теперь шесть тысяч человек, но разве что на четверть из них можно было положиться. «Откровенных предателей мало, хотя есть и такие – ваш паук не всех выловил, – предупредил его Байвотер. – Но в наших рядах сотни зеленых новобранцев, поступивших на службу ради хлеба, эля и безопасности. Никому не хочется выглядеть трусом перед другими, и поначалу они будут сражаться храбро – тут ведь и рога трубят, и знамена вьются, и все такое. Но если битва обернется не в нашу пользу, они дрогнут, да так, что не поправишь. За первым, кто бросит копье и побежит, ринется тысяча других».
Были, конечно, в городской страже и опытные бойцы – те, что получили золотые плащи от Роберта, а не от Серсеи, около двух тысяч. Но и эти... стражник не солдат, говаривал лорд Тайвин Ланнистер. Рыцарей же, оруженосцев и латников у Тириона имелось не более трехсот. Скоро ему придется проверить на деле еще одну отцовскую поговорку: «Один человек на стене стоит десяти под ней».
Бронн с эскортом ждал Тириона на пристани, в толпе нищих, шлюх и рыбачек, распродающих улов. У этих последних дело шло бойчее, чем у всех остальных, вместе взятых. Покупатели толклись у их лотков и бочонков, торгуясь из за моллюсков, плотвы и щук. Поскольку другой провизии в город не подвозили, цены на рыбу подскочили вдесятеро против довоенных и продолжали расти. Те, у кого водились деньги, приходили к реке каждое утро и каждый вечер, надеясь принести домой угря или корзинку раков; те, у кого их не было, шныряли повсюду в надежде что нибудь стащить или стояли, исхудалые и безразличные, под стеной.
Золотые плащи расчищали дорогу в толпе, расталкивая народ древками копий. Тирион старался пропускать приглушенные проклятия мимо ушей. Тухлая рыба шмякнулась у его ног и распалась на куски. Он осторожно переступил через нее и сел на коня. Детишки с раздутыми животами уже дрались из за вонючих ошметков.
Тирион оглядел берег с седла. В утреннем воздухе звенели молотки – это плотники у Грязных ворот ставили деревянную загородку вдоль гребня стены. Работа шла споро – значительно менее радовали глаз ветхие строения, разросшиеся вдоль реки, – все эти лавчонки, харчевни, притоны с дешевыми шлюхами, облепившие городскую стену, как ракушки днище корабля. Все это придется снести – иначе Станнису даже лестницы не понадобится. Он подозвал к себе Бронна.
– Возьми сотню человек и сожги все, что находится между рекой и городскими стенами. – Тирион обвел своими короткими пальцами прибрежные трущобы. – Чтоб от всего этого следа не осталось – понял?
Наемник оценил предстоящую ему работу.
– Хозяевам это не понравится.
– Само собой. Делать нечего – зато им будет за что проклинать уродливого маленького демона.
– Некоторые могут и в драку полезть.
– Постарайся, чтобы победа осталась за тобой.
– А как быть с теми, кто здесь живет?
– Дай им время вынести пожитки и гони. От смертоубийства воздерживайся – они нам не враги. И никаких насилий над женщинами. Держи своих молодцов в руках.
– Они наемники, а не септоны. Ты им еще и пить не вели.
– Это бы им не повредило.
Жаль, что заодно нельзя сделать городские стены вдвое выше и втрое толще. Впрочем, какая разница. Массивные стены и высокие башни не спасли ни Штормовой Предел, ни Харренхолл, ни даже Винтерфелл.
Тирион вспомнил Винтерфелл, каким его видел в последний раз. Не чудовищно громадный, как Харренхолл, не столь неприступный на вид, как Штормовой Предел, но в его камнях чувствовалась сила, уверенность, что в этих стенах человек может ничего не бояться. Весть о падении замка потрясла Тириона. «Боги дают одной рукой и отнимают другой», – пробормотал он, когда Варис сообщил ему новость. Они дали Старкам Харренхолл и отняли Винтерфелл – страшная мена.
Ему бы следовало радоваться. Роббу Старку придется теперь повернуть на север – если он не отстоит собственный дом и очаг, королем ему не бывать, и дом Ланнистеров вернет себе запад, но все же...
Теона Грейджоя со времени, проведенного им у Старков, Тирион помнил очень смутно. Совсем юный, вечно с улыбкой, искусный стрелок из лука – трудно представить его лордом Винтерфелла. Винтерфеллом всегда владели Старки.
Тирион вспомнил их богорощу: высокие страж деревья в серо зеленой хвое, кряжистые дубы, терновник, ясень и сосны, а в самой середине – сердце дерево, как застывший во времени бледный великан. Он прямо таки ощущал запах этого места, земляной, вечный. Как темно там было даже днем. Эта роща и есть Винтерфелл. Это север. «Я нигде еще не чувствовал себя таким чужим, таким незваным гостем. Может, и Грейджой это чувствует? Замок теперь принадлежит ему, но богороща – нет. И никогда не будет принадлежать – ни через год, ни через десять лет, ни через пятьдесят».
Тирион медленно двинулся к Грязным воротам. «Какое тебе дело до Винтерфелла? – сказал он себе. – Будь доволен, что он пал, и думай о собственных стенах». За открытыми воротами на рыночной площади стояли три больших требюшета, выглядывая поверх стены, как журавли. Их рычаги сделаны из дуба и окованы железом, чтобы не раскололись. Золотые плащи прозвали их Тремя Шлюхами: они встретят лорда Станниса с распростертыми объятиями – надо надеяться.
Тирион пришпорил коня и въехал в ворота навстречу людскому потоку. За Шлюхами толпа поредела, и улица открылась перед ним.
Возвращение в Красный Замок обошлось без происшествий, но в башне Десницы его ждала дюжина сердитых торговых капитанов, у которых отобрали корабли. Тирион искренне извинился перед ними и пообещал возместить ущерб после войны. Это их мало устроило.
– А если вы проиграете, милорд? – спросил один браавосец.
– Обращайтесь тогда за возмещением к королю Станнису.
Когда он от них отделался, колокола уже звонили, и он спохватился, что опоздает к началу службы. Чуть ли не бегом он пустился через двор и втиснулся в замковую септу, когда Джоффри уже застегивал белые шелковые плащи на плечах двух новых королевских гвардейцев. По обряду всем полагалось стоять, и Тирион не видел ничего, кроме стены придворных задов. Но нет худа без добра: когда новый верховный септон примет у двух рыцарей торжественный обет и помажет их елеем во имя Семерых, можно будет выйти одним из первых.
Тирион одобрил выбор септона, предназначивший сира Бейлона Сванна на место убитого Престона Гринфилда. Сванны – лорды Марки, гордые, могущественные и осторожные. Лорд Гулиан Сванн, сославшись на болезнь, остался в замке и не принимал участия в войне, его старший сын примкнул сначала к Ренли, потом к Станнису. Бейлон же, младший, служил в Королевской Гавани. Тирион подозревал, что, будь у лорда третий сын, он отправился бы к Роббу Старку. Поведение, может быть, не самое благородное, зато здравое: кто бы ни занял Железный Трон, Сванны уцелеют. Помимо знатного происхождения, молодой сир Бейлон отважен, учтив, отменно владеет оружием – и копьем, и булавой, а лучше всего луком. Он будет служить с честью.
Как ни жаль, ко второму избраннику сестры Тирион относился не столь одобрительно. Хотя вид у Осмунда Кеттлблэка весьма внушительный – рост шесть футов шесть дюймов, сплошные жилы и мускулы, нос крючком, кустистые брови, и бурая бородища лопатой делает его свирепым, когда он не улыбается. Низкого происхождения, захудалый межевой рыцарь, Кеттлблэк обязан своим возвышением исключительно Серсее – потому то она, конечно, его и выбрала. «Сир Осмунд столь же предан нам, как и храбр», – сказала она Джоффри, назвав его имя. К несчастью, это правда. Сир Осмунд продает ее секреты Бронну с того самого дня, как поступил к ней на службу, но ей ведь об этом не скажешь.
Что ж, пожалуй, все к лучшему. Его назначение даст Тириону еще одно приближенное к королю ухо без ведома сестры. И даже если сир Осмунд окажется полным трусом, он не может быть хуже сира Бороса Блаунта, ныне пребывающего в темнице замка Росби. Сир Борос сопровождал Томмена и лорда Джайлса, когда Джаселин Байвотер со своими золотыми плащами налетел на них, и сдал своего подопечного с готовностью, которая взбесила бы старого сира Барристана Селми не меньше, чем взбесила Серсею: рыцарю Королевской Гвардии полагается умереть, защищая короля и членов его семьи. Сестра убедила Джоффри лишить Блаунта белого плаща за трусость и предательство – и заменила его не менее подлым малым.
На молитвы, обеты и помазание ушло чуть ли не все утро. У Тириона разболелись ноги, и он переносил вес с одной на другую. Леди Танда стояла в нескольких рядах от него, но дочери с ней не было, а он так надеялся хоть одним глазком посмотреть на Шаю. Варис сказал, что у нее все хорошо, но Тирион предпочел бы сам в этом убедиться.
«Горничная лучше, чем горшечница, – согласилась она, когда он, рассказал ей план евнуха. – Можно мне взять пояс из серебряных цветочков и золотой обруч с черными алмазами – ты еще сказал, что они похожи на мои глаза? Я не стану надевать их, если ты не велишь».
Как ни жаль Тириону было ей отказывать, он заметил, что, хотя леди Танда умом и не славится, даже ее может удивить то, что у дочкиной горничной украшения лучше, чем у ее ребенка. «Возьми пару платьев, не больше. Из добротной шерсти – никаких шелков и мехов. Остальное я буду держать для тебя в своих комнатах». Шая, конечно, ждала не такого ответа, зато теперь она в безопасности.
Церемония наконец завершилась, и Джоффри прошел к выходу, сопровождаемый сиром Бейлоном и сиром Осмундом в новых белых плащах. Тирион задержался, чтобы перемолвиться словом с новым верховным септоном (это был уже его избранник, хорошо знавший, чье масло мажет на свой хлеб).
– Я хочу, чтобы боги были на нашей стороне, – напрямик сказал ему Тирион. – Объявите народу, что Станнис поклялся сжечь Великую Стену Бейелора.
– Это правда, милорд? – спросил верховный септон, высохший старичок с жидкой белой бородой.
– Очень может быть, – пожал плечами Тирион. – Он сжег богорощу в Штормовом Пределе, принеся ее в дар Владыке Света. Раз он так расправляется со старыми богами, с чего ему щадить новых? Скажите об этом народу. Скажите, что всякий, замышляющий оказать помощь узурпатору, предает и богов, а не только своего законного короля.
– Скажу, милорд. И велю молиться за здоровье короля и его десницы.
Галлин пиромант ждал Тириона в его горнице. Мейстер Френкен как раз принес письма, и Тирион заставил алхимика подождать еще немного, пока не прочел вести, доставленные воронами. Было одно старое письмо от Дорана Мартелла, извещавшее, что Штормовой Предел пал, и гораздо более занимательное – от Бейлона Грейджоя на Пайке, объявлявшего себя королем Железных островов и Севера. Он предлагал королю Джоффри отправить посланника на Железные острова для обсуждения границ между обоими государствами и возможного заключения союза.
Тирион перечитал письмо трижды и отложил в сторону. Ладьи лорда Бейлона могли оказать большую помощь против флота, идущего от Штормового Предела, но они находятся за тысячи лиг отсюда, по ту сторону Вестероса, притом Тирион далеко не был уверен, что готов отдать островитянам полкоролевства. Этим, пожалуй, надо поделиться с Серсеей или созвать совет.
Лишь тогда он выслушал последний отчет Таллина.
– Не может быть, – сказал Тирион, сверившись со счетной книгой. – Около тринадцати тысяч сосудов? Вы что, за дурака меня держите? Предупреждаю, я не намерен отдавать королевское золото за горшки с дерьмом, запечатанные воском.
– Нет нет, – засуетился Таллин, – цифры верные, клянусь вам. Нам весьма посчастливилось, милорд десница. Найден еще один тайник лорда Россарта, более трехсот сосудов. Прямо под Драконьей Ямой! Некоторые шлюхи водили в эти руины своих клиентов. Один из них провалился сквозь прогнивший пол в подвал, нашел там сосуды и решил, что в них вино. Будучи сильно пьян, он взломал печать и попробовал.
– Один принц тоже как то попробовал, – сухо заметил Тирион. – Я не видел, чтобы над городом взлетали драконы, – стало быть, и на этот раз не получилось. – Драконья Яма на холме Рейенис уже полтора века стояла заброшенная. Дикий огонь, конечно, можно хранить и там, место не хуже всякого другого, но лучше бы покойный лорд Россарт кому нибудь вовремя сказал об этом. – Триста сосудов, говорите? Все равно с общей суммой не сходится. Этот итог на несколько тысяч превышает ваши последние прикидки.
– Все так. – Таллин промокнул бледный лоб рукавом черно алого одеяния. – Но мы трудились не покладая рук, милорд десница.
– Тогда понятно, почему вы теперь производите настолько больше субстанции. – Тирион с улыбкой вперил в пироманта свой разномастный взгляд. – Возникает, правда, вопрос, отчего же вы раньше трудились не столь усердно.
Цветом лица Таллин напоминал гриб, и трудно было поверить, что он может побледнеть еще больше, однако он это сделал.
– Нет, трудились, милорд десница, – и днем, и ночью с самого начала. Просто теперь мы... хм м... приобрели сноровку, и, кроме того... есть древние секреты нашего ордена, способы тонкие и весьма опасные, но необходимые для того, чтобы субстанция получалась такой, как надо.
Тирион начинал терять терпение. Сир Джаселин Байвотер, должно быть, уже здесь, а он ждать не любит.
– Ну да, у вас есть всякие секреты, заклинания и прочее. И что же?
– Теперь они как будто стали действовать сильнее, чем раньше. Тут ведь нигде поблизости не может быть... не может быть драконов, как вы думаете?
– Если вы только не нашли их в Драконьей Яме. А что?
– Прошу прощения... я просто вспомнил то, что сказал его мудрость старый Поллитор, когда я был еще послушником. Я спросил его, почему многие наши заклинания не так действенны, как говорится в книгах, и он ответил – это потому, что магия стала уходить из мира после смерти последнего дракона.
– Мне жаль вас разочаровывать, но я никаких драконов не видел. Зато я часто вижу королевского палача. Если хоть в одном из этих плодов, которые вы мне продаете, окажется что нибудь, кроме дикого огня, вы с ним тоже встретитесь.
Таллин удалился так быстро, что чуть не налетел на сира Джаселина – нет, лорда Джаселина, это надо запомнить. Железная Рука, как всегда, говорил с беспощадной прямотой. Он вернулся из Росби с пополнением, набранным в поместьях лорда Джайлса, чтобы снова возглавить городскую стражу.
– Как там мой племянник? – спросил Тирион, когда они закончили обсуждать оборону города.
– Принц Томмен здоров и весел, милорд. Он взял на свое попечение олененка, которого один из моих людей принес с охоты. Говорит, что у него уже был один, но Джоффри содрал с него шкуру себе на кафтан. Иногда он спрашивает о матери и постоянно начинает письмо к принцессе Мирцелле, но до конца никогда не дописывает. О брате он как будто совсем не скучает.
– Вы приняли все необходимые меры на случай поражения?
– Мои люди получили нужные указания.
– И в чем они состоят?
– Вы приказывали не говорить об этом никому, милорд.
Его слова вызвали у Тириона улыбку.
– Мне приятно, что вы это запомнили. – Если Королевская Гавань падет, его могут взять живым – лучше ему не знать, где находится наследник Джоффри.
Варис явился вскоре после ухода лорда Джаселина.
– Как вероломны люди, – вместо приветствия произнес он.
– Кто изменил нам на этот раз? – вздохнул Тирион.
Евнух подал ему свиток.
– Печальную славу оставит по себе наш век. Неужели честь умерла вместе с нашими отцами?
– Мой отец еще не умер. – Тирион пробежал глазами список. – Некоторые из этих имен мне знакомы. Это богатые люди. Купцы, лавочники, ремесленники. Зачем им злоумышлять против нас?
– Видимо, они верят, что победит лорд Станнис, и желают разделить с ним его победу. Они называют себя Оленьими Людьми, в честь коронованного оленя.
– – Надо бы известить их, что Станнис сменил свою эмблему, пусть называются Горячими Сердцами. – Впрочем, шутки тут плохи: эти Оленьи Люди, похоже, вооружили несколько сотен своих единомышленников, чтобы захватить Старые ворота, когда начнется сражение, и впустить врага в город. В списке значился мастер оружейник Саллореон. – Не видать мне теперь, полагаю, нового шлема с демонскими рогами, – пожаловался Тирион, подписывая приказ о его аресте.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:38 | Сообщение # 51 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ТЕОН
Он спал и вдруг проснулся. Кира лежала рядом, слегка обняв его одной рукой, прильнув грудью к его спине. Он слышал ее дыхание, тихое и ровное. Простыни под ними сбились. Стояла глубокая ночь, и в спальне было темно и тихо.
В чем же дело? Он, кажется, что то слышал?
Ветер тихо вздыхал за ставнями, и где то далеко орали коты. Больше ничего. «Спи, Грейджой, – сказал он себе. – В замке все спокойно, и ты выставил стражу. У своей двери, у ворот, около оружейни».
Пробуждение можно было приписать дурному сну, но Теон ничего такого не помнил. Кира измотала его вконец. Все свои восемнадцать лет она прожила в зимнем городке и даже ногой не ступала в замок, пока Теон за ней не послал. Она явилась к нему на все готовая, охочая, юркая, как ласка, да и сладко это как никак – тискать трактирную девку в кровати самого лорда Эддарда Старка.
Она сонно пробормотала что то, когда Теон освободился от нее и встал. В очаге еще тлели угли. Векс спал в ногах кровати на полу, свернувшись под плащом, глухой ко всему миру. Все было тихо. Теон подошел к окну и распахнул ставни. Ночь коснулась его холодными пальцами, и по голой коже побежали мурашки. Облокотившись на каменный подоконник, он оглядел темные башни, пустые дворы и небо, где горело столько звезд, что человеку не счесть их, проживи он хоть сто лет. Месяц висел над Часовой Башней, отражаясь в кровле теплицы. Ни тревожных звуков рога, ни голосов – даже шагов не слышно.
Все хорошо, Грейджой. Слышишь, какая тишь? Тебе бы прыгать от радости. Ты взял Винтерфелл меньше чем с тридцатью людьми – такой подвиг достоин песен. Сейчас он вернется в постель, перевернет Киру на спину и возьмет ее снова, чтобы прогнать призраки. Ее вздохи и смешки рассеют застывшую тишину.
Теон уже отошел от окна и вдруг замер на месте. Он так привык к вою лютоволков, что уже не слышал его... но что то в нем, какое то охотничье чутье услышало отсутствие воя.
У его двери стоял Урцен – жилистый, с круглым щитом за спиной.
– Волки замолкли, – сказал ему Теон. – Поди посмотри, что они делают, и сразу назад. – Мысль, что волки могли вырваться на волю, внушала беспокойство. Теон помнил день, когда одичалые напали в Волчьем Лесу на Брана – Лето и Серый Ветер растерзали их на куски.
Он пихнул Векса ногой. Мальчуган сел и протер глаза.
– Проверь, на месте ли братья Старки, да поживее.
– Милорд? – сонно окликнула Кира.
– Спи, тебя это не касается. – Теон налил себе вина и выпил. Все это время он прислушивался, надеясь, что вой раздастся снова. «Нас слишком мало, – мрачно подумал он. – Если Аша не придет на подмогу...»
Векс вернулся первым, мотая головой. Теон с бранью отыскал камзол и бриджи на полу, куда скинул их, спеша дорваться до Киры. Поверх камзола он натянул кожаный кафтан с заклепками и застегнул пояс с мечом и кинжалом. Волосы торчали во все стороны, но ему было не до них.
Вернулся Урцен и доложил:
– Волков на месте нет.
Теон придал себе холодный и решительный вид по образу лорда Эддарда:
– Поднимай замок. Выгоняйте всех во двор – посмотрим, кого не хватает. А Лоррен пусть обойдет ворота. Векс, за мной.
Знать бы, добрался ли уже Стигг до Темнолесья. Он не столь хороший наездник, как уверяет – мало кто из островитян может похвастаться этим искусством, – но времени у него было достаточно. Возможно, Аша уже в пути. И если она узнает, что Старки пропали... Невыносимая мысль.
Комната Брана была пуста, спальня Рикона, на полпролета ниже, – тоже. Теон выругался. Надо было и к ним поставить стражу, но он счел, что держать караул на стенах и у ворот важнее, чем приставлять няньку к двум ребятишкам, один из которых калека.
Снаружи слышался плач – обитателей замка вытаскивали из постелей и сгоняли во двор. Сейчас они еще не так заплачут. «Я обходился с ними мягко, и вот благодарность». Он даже высек до крови двух своих людей за то, что изнасиловали ту девчонку с псарни, чтобы доказать, как он справедлив. «Но они продолжали винить меня и за это насилие, и за все остальное. Так нечестно».
Миккен сам навлек на себя смерть своим языком, и Бенфред тоже. Что до Шейли, то надо было хоть кого нибудь отдать Утонувшему Богу – островитяне этого ждали. «Я не держу на тебя зла, – сказал Теон септону перед тем, как того бросили в колодец, – но тебе и твоим богам здесь отныне места нет». Другим бы спасибо сказать ему за то, что он не выбрал кого то из них, – так ведь нет. Сколько участвовало в этом заговоре? Неизвестно. Урцен вернулся с Черным Лорреном.
– Там, у Охотничьих ворот, – сказал тот. – Погляди лучше сам.
Охотничьи ворота находились поблизости от псарни и кухни и открывались прямо в поле и в лес, позволяя охотникам не проезжать через зимний городок.
– Кто нес там караул? – спросил Теон.
– Дреннан и Сквинт.
Дреннан был одним из тех, кто изнасиловал Паллу.
– Если они дали мальчишкам убежать, я с них не так еще шкуру спущу, клянусь.
– Не понадобится, – кратко ответил Лоррен.
И верно. Сквинт плавал лицом вниз во рву, и внутренности тянулись за ним, как клубок бледных змей. Дреннан валялся полуголый в караульне, в каморке, откуда опускали мост. Ему перерезали горло от уха до уха. Рваный камзол прикрывал полузажившие рубцы на его спине, но сапоги лежали на полу, и штаны были спущены. На столе лежал сыр и стоял пустой винный штоф с двумя кубками.
Теон взял один и понюхал.
– Сквинт был на стене, так?
Лоррен подтвердил. Теон швырнул кубок в очаг.
– Дреннан, видать, собрался засадить бабенке, но она ему первая засадила. Скорее всего ножом, которым он сыр резал. Возьмите кто нибудь багор да выудите того другого дурня из воды.
Другой дурень пострадал куда больше, чем Дреннан. Когда Черный Лоррен вытащил его, стало видно, что одна рука у него оторвана по локоть, половина горла выдрана, на месте пупка и промежности зияет рваная дыра. Багор прорвал кишки, и смрад стоял страшный.
– Лютоволки, – сказал Теон. – Похоже, оба сразу. – С отвращением он вернулся на мост. Винтерфелл опоясывали две гранитные стены с широким рвом между ними. Во внешней было восемьдесят футов вышины, во внутренней более сотни. За недостатком людей Теону пришлось отказаться от внешних постов и расставить караулы на внутренней, более высокой стене. Он опасался отправлять людей на ров на случай, если замок восстанет против него.
Злоумышленников было не меньше двух, сообразил он. Пока женщина отвлекала Дреннана, другой или другие выпустили волков.
Потребовав факел, Теон первым поднялся на стену. Факел он держал низко, ища следы, и нашел – в амбразуре между двумя зубцами.
– Кровь, наспех стертая. Я думаю, женщина, убив Дреннана, опустила мост. Сквинт услышал лязг цепей, пошел посмотреть и дошел вот до этого места. Труп через амбразуру спихнули в ров, чтобы другой часовой не нашел.
Урцен посмотрел вдоль стены:
– Другие сторожевые башни недалеко. И факелы там горят.
– Факелы горят, но часовых нет, – раздраженно бросил Теон. – В Винтерфелле этих голубятен больше, чем у меня людей.
– У главных ворот четверо, – сказал Лоррен, – да пять на стене, помимо Сквинта.
– Ему бы в рог затрубить, – посетовал Урцен.
«Мне служат одни дурни».
– Поставь себя на его место, Урцен. Кругом темно, тебе холодно. Ты вышагиваешь уже несколько часов, дожидаясь, когда тебя сменят. Ты слышишь шум, идешь к воротам и вдруг видишь на лестнице глаза, горящие зеленым огнем. Две тени бросаются к тебе с немыслимой быстротой. Ты видишь блеск их зубов и хочешь поднять копье, но они уже обрушиваются на тебя и разрывают тебе живот, точно шкурку от сыра. – Теон сильно толкнул Урцена. – И вот ты лежишь на спине с выпущенными кишками, а одна из теней рвет тебе горло. – Теон сгреб воина за тощую шею и улыбнулся. – А теперь выбери среди всего этого миг, чтобы затрубить в свой хренов рог! – Он швырнул Урцена на зубец стены. Тот растирал шею. «Надо было прикончить этих зверей, как только мы взяли замок. Я должен был распорядиться – я же знал, как они опасны».
– Надо снарядить погоню, – сказал Лоррен.
– Только не ночью. – Недоставало еще гоняться за лютоволками по лесу в темноте – как бы охотникам самим не стать добычей. – Дождемся рассвета. А я тем временем поговорю с моими верными подданными.
Во дворе собралась встревоженная толпа мужчин, женщин и детей. Многим не дали даже одеться – они кутались в одеяла, в плащи или в простыни. Их караулила дюжина Железных Людей с факелами в одной руке и оружием в другой. Ветер усилился, и дрожащий оранжевый свет отражался в стальных шлемах, озаряя косматые бороды и неулыбчивые лица.
Теон расхаживал перед согнанными, вглядываясь в лица. Все они казались ему виноватыми.
– Скольких недостает?
– Шестерых. – К Теону подошел Вонючка – от него пахло мылом, и длинные волосы шевелились на ветру. – Обоих Старков, мальчишки лягушатника с сестрой, недоумка с конюшни и твоей одичалой.
Оша. Он подозревал ее с того мгновения, как увидел второй кубок. Не надо было ей доверяться. Она такая же порченая, как Аша, – даже имена у них похожи.
– Кто нибудь смотрел на конюшне?
– Аггар говорит, лошади все на месте.
– И Плясунья тоже?
– Плясунья? – Вонючка нахмурился. – Аггар говорит, все лошади в стойлах. Только дурака нет.
Значит, они ушли пешими. Лучшая новость, которую он услышал с того мгновения, как проснулся. Бран, конечно, едет в корзине на спине у Ходора. А Оше придется нести Рикона – сам он далеко не уйдет. Скоро он опять приберет их к рукам.
– Бран и Рикон бежали, – сказал он, глядя в глаза жителям замка. – Кто нибудь знает, куда они ушли? – Никто не ответил. – Они не могли бежать без чьей то помощи. Без пищи, одежды и оружия. – Он запер под замок все мечи и топоры, но кое что от него могли утаить. – Я узнаю, кто им помогал и кто знал об этом, но помалкивал. – Ни звука, только ветер свищет. – На рассвете я собираюсь вернуть их назад. – Он заложил большие пальцы за пояс. – Мне понадобятся охотники. Кто хочет получить на зиму теплую волчью шкуру? Гейдж? – Повар всегда приветливо встречал Теона, когда он возвращался с охоты, и спрашивал, не привез ли он чего вкусного для стола, но теперь молчал. Теон продолжал шарить глазами по лицам, ища признания вины. – Лес не место для калеки. Да и маленький Рикон – долго ли он там протянет? Подумай, Нэн, как ему должно быть страшно. – Старуха десять лет ворчала на него и рассказывала ему свои бесконечные сказки, а теперь смотрит на него, как на чужого. – Я мог бы перебить здесь всех мужчин, а женщин отдать на потеху моим солдатам, но не сделал этого. Хорошо же вы меня отблагодарили. – Джозет, который ходил за его лошадьми, Фарлен, который делился с ним своими знаниями о собаках, Барт, жена пивовара, которая была у него первой, – все избегали смотреть ему в глаза. «Они меня ненавидят», – понял он.
– Сдери с них шкуру, – посоветовал Вонючка, облизывая толстые губы. – Лорд Болтон говаривал, что у голого человека секретов немного – а у ободранного их и вовсе нет.
Человек с содранной кожей – эмблема дома Болтонов. В старину лорды этого дома делали себе плащи из кожи своих врагов, но Старки положили этому конец – добрых тысячу лет назад, когда Болтоны преклонили колено перед Винтерфеллом. Но Теону ли не знать, как тяжело умирают старые законы.
– На севере ни с кого не будут сдирать кожу, пока Винтерфеллом правлю я, – громко заявил он. «Я – единственная ваша защита от таких, как он», – хотелось крикнуть Теону. Напрямик, конечно, этого не скажешь, но авось те, кто поумнее, его поймут.
Небо над стенами замка стало светлеть. Скоро рассвет.
– Джозет, оседлай Улыбчивого и возьми коня себе. Мэрч, Гарисс, Рябой Том – вы тоже едете. – Мэрч и Гарисс были лучшими охотниками в замке, а Том хорошо стрелял из лука. – Аггар, Красноносый, Гельмарр, Вонючка, Векс. – Свои тоже нужны, чтобы прикрывать ему спину. – Ты, Фарлен, возьмешь собак.
Седой мастер над псарней скрестил руки на груди.
– Так я тебе и стану травить моих природных лордов, к тому же детей.
Теон подошел к нему:
– Теперь я твой лорд, и благополучие Паллы зависит от меня.
Вызов в глазах Фарлена погас.
– Да, милорд.
Теон оглянулся, думая, кого бы еще взять:
– Мейстер Лювин.
– Я в охоте ничего не смыслю.
«Верно – но в замке я тебя в свое отсутствие не оставлю».
– Самое время поучиться.
– Возьмите меня. Я хочу плащ из волчьей шкуры. – Вперед вышел мальчик не старше Брана – Теон не сразу вспомнил, кто это. – Я уже много раз охотился, – сказал Уолдер Фрей. – На красного оленя, на лося, даже на вепря.
Кузен поднял его на смех.
– Он ездил на вепря со своим отцом, но к зверю его и близко не подпустили.
Теон посмотрел на мальчугана с сомнением.
– Езжай, если хочешь, но коли отстанешь, я с тобой нянчиться не буду. Винтерфелл я оставляю на тебя, – сказал Теон Черному Лоррену. – Если мы не вернемся, поступай по своему усмотрению. – (Молитесь, люди добрые, за мою удачу – не то хуже будет.)
Когда первые лучи солнца осветили Часовую башню, они собрались у Охотничьих ворот, дыша паром на утреннем холоде. Гельмарр вооружился длинным топором – им хорошо отбиваться от волков. Таким лезвием можно убить зверя с одного удара. Аггар надел стальные поножи. Вонючка пришел с копьем для охоты на вепря и с мешком, набитым каким то тряпьем. Теон взял свой лук – больше он ни в чем не нуждался. Однажды он спас своим выстрелом жизнь Брана и надеялся, что ему не придется отнять ее другим, но в случае нужды он это сделает.
Одиннадцать мужчин, двое мальчишек и дюжина собак перешли через ров. За внешней стеной на мягкой земле ясно виднелись следы – волчьи лапы, глубокие отпечатки Ходора и более мелкие – двух Ридов. Дальше, на каменистой почве и палых листьях, видно было уже хуже, но рыжая сука Фарлена взяла след. Остальные собаки с лаем понеслись за ней – два громадных мастиффа замыкали свору. Их величина и свирепость могли решить схватку с загнанным люто волком.
Теон полагал, что Оша подалась на юг к сиру Родрику, но след вел на северо запад, в самую чащу Волчьего Леса. Теону это крепко не понравилось. Вот смеху будет, если Старки отправятся в Темнолесье и попадут прямиком в руки Аши. «Лучше бы я убил их, – с горечью думал Теон. – Пусть бы лучше во мне видели зверя, чем глупца».
Бледный туман клубился между стволами. Здесь густо росли страж деревья и сосны, а мрачнее хвойного леса нет ничего. Опавшие иглы скрывали неровности почвы, делая ее опасной для лошадей, и двигаться приходилось медленно. Но уж точно не медленнее, чем парень, несущий калеку, или тощая баба с четырехлеткой на спине. Терпение. Он настигнет их еще до конца дня.
Они ехали по звериной тропе вдоль глубокой лощины. Мейстер Лювин поравнялся с Теоном.
– На мой взгляд, охота мало чем отличается от прогулки по лесу, милорд.
– Сходство есть, – улыбнулся Теон, – только охота всегда кончается кровью.
– Это обязательно? Их побег был большой глупостью, но почему бы вам не проявить милосердие? Ведь они ваши названые братья.
– Ни один Старк, кроме Робба, не проявлял ко мне братских чувств, но Бран с Риконом мне нужнее живые, чем мертвые.
– То же относится и к Ридам. Ров Кейлин расположен на краю болот. Лорд Хоуленд может превратить жизнь вашего дяди в ад, если захочет, но, зная, что его наследники в ваших руках, будет вынужден воздержаться.
Об этом Теон не подумал. По правде сказать, он почти вовсе не думал об этих лягушатниках – только полюбопытствовал как то про себя, девственница ли еще Мира.
– Тут ты, пожалуй, прав. Надо будет пощадить их по возможности.
– И Ходора тоже. Вы же знаете, как он прост. Он делает то, что ему велят. Вспомните, как он холил вашего коня, как чистил вам кольчугу...
На Ходора Теону было наплевать.
– Если не станет лезть в драку, пусть живет. Но, – Теон поднял палец, – если ты скажешь хоть слово в защиту одичалой, то умрешь вместе с ней. Она присягнула мне и наплевала на свою присягу.
– Клятвопреступницу я оправдывать не могу, – склонил голову мейстер. – Поступайте как считаете нужным. Спасибо вам за ваше милосердие.
«Милосердие, – подумал Теон, когда Лювин отстал. – Проклятая ловушка. Переберешь через край – скажут, что ты слаб, недоберешь – ославят чудовищем». Он понимал, однако, что мейстер дал ему хороший совет. Его отец мыслит как завоеватель – но что толку завоевывать себе королевство, если ты не можешь его удержать? На силе и страхе долго не продержишься. Жаль, что Нед Старк увез дочек на юг, иначе Теон скрепил бы узы с Винтерфеллом, женившись на одной из них. Санса миленькая девочка и теперь уже, наверное, созрела для брака – но она за тысячи лиг отсюда, в лапах у Ланнистеров. А жаль.
Лес становился все гуще. Сосны и страж деревья уступили место темным кряжистым дубам. Разросшийся терновник скрывал предательские водомоины. Каменистые буфы перемежались впадинами. Они проехали мимо заброшенной хижины дровосека и затопленной копи, где тихая вода отливала сталью. Собаки залились, и Теон решил, что беглецы уже близко. Он пришпорил Улыбчивого и рысью пустился вперед, но это оказалась туша молодого лося... вернее, то, что от нее осталось.
Он спешился, чтобы рассмотреть ее поближе. Лося убили недавно, и это явно сделали волки. Собаки жадно принюхивались, и один из мастиффов запустил зубы в лосиную ляжку, но Фарлен его отозвал. Но тушу, как заметил Теон, никто не разделывал. Волки наелись, но люди мяса не тронули. Если даже Оша опасалась разводить костер, кусок мякоти она могла отрезать. Куда это годится – бросать столько хорошего мяса?
– Фарлен, ты уверен, что мы идем правильно? Может, твои псы гонятся не за теми волками?
– Моя сука хорошо знает запах Лета и Лохматого.
– Надеюсь на это – ради твоего же блага.
Менее чем через час след спустился по склону к мутному ручью, раздувшемуся после недавних дождей, и здесь пропал. Фарлен и Векс перешли с собаками на тот берег и вернулись, качая головами. Псы рыскали взад вперед вдоль ручья.
– Они вошли в воду здесь, милорд, но непонятно, где они вышли, – доложил мастер над псарней.
Теон, став на колени у ручья, окунул в него руку.
– Долго они в такой воде оставаться не могли. Иди с половиной собак вниз по течению, а я пойду вверх. – Векс громко захлопал в ладоши. – Чего ты? – Немой показал пальцем на илистый берег, где хорошо были видны волчьи следы. – Отпечатки лап? Ну и что же?
Векс вогнал каблук в ил и покрутил ногой – она оставила глубокую впадину.
– Такой детина, как Ходор, оставил бы в грязи глубокие следы, – догадался Джозет. – Тем более с мальчиком на спине. Но следов сапог тут нет, кроме наших, – поглядите сами.
Пораженный Теон убедился, что это правда. В эту бурую воду волки вошли одни
– Оша, должно быть, свернула в сторону еще до лося, а волков послала вперед, чтобы сбить нас со следа. Если вы помогли ей надуть меня... – накинулся он на охотников.
– След был только один, милорд, клянусь, – оправдывался Гарисс, – и лютоволки ни за что не расстались бы с мальчиками надолго.
«И то верно, – подумал Теон. – Лето и Лохматый Песик, должно быть, отлучились поохотиться, но рано или поздно вернутся к Брану и Рикону».
– Гарисс, Мэрч, берите четырех собак и ступайте назад – найдите, где они разделились. Ты, Аггар, пойдешь с ними, чтобы не вздумали хитрить. Мы с Фарленом пойдем за волками. Трубите в рог, когда нападете на след, и два раза, если увидите зверей. Найти бы волков – а уж они приведут нас к своим хозяевам.
Теон с Вексом, юным Фреем и Гиниром Красноносым двинулся вверх по ручью. Они с Вексом ехали по одному берегу с парой собак, Красноносый и Уолдер Фрей, тоже с собаками, – по другому. Волки могли вылезти на любой стороне. Теон искал следы, помет, сломанные ветки – все что угодно. Им попадалось множество оленьих, лосиных и барсучьих следов, Векс спугнул пьющую из ручья лисицу, Уолдер – трех кроликов, одного из которых успел подстрелить. На высокой березе виднелись следы медвежьих когтей, но лютоволки исчезли бесследно.
Чуть дальше, говорил себе Теон. За тем дубом, за тем пригорком, за поворотом ручья они непременно найдутся. Он упорствовал, хотя было уже ясно, что пора возвращаться. Тревога грызла его. Была середина дня, когда он с неохотой повернул Улыбчивого назад.
Оша и эти несчастные мальчишки как то провели его. Как она это сделала – пешая, обремененная калекой и малым ребенком? Каждый час увеличивал вероятность того, что им удастся уйти. Стоит им только добраться до деревни... Северяне никогда не откажут в приюте сыновьям Неда Старка, братьям Робба. Им дадут лошадей, снабдят их провизией. Мужчины будут спорить за честь защитить их, и весь треклятый север сплотится вокруг них.
Волки ушли вниз по течению, только и всего. Теон цеплялся за эту мысль. «Рыжая сука учует, где они вышли из воды, и мы снова пустимся в погоню».
Но один взгляд на лицо Фарлена отнял у Теона всякую надежду.
– Медведю бы их скормить, твоих шавок, – больше они ни на что не годны. Жаль, у меня медведя нет.
– Собаки не виноваты. – Фарлен стоял на коленях между мастиффом и своей драгоценной рыжей сукой, обнимая их. – Проточная вода запаха не держит, милорд.
– Должны же были волки где то вылезти из ручья!
– Ясное дело – выше или ниже. Если мы будем продолжать, то найдем это место, только в какую сторону податься?
– Не знал, что волк способен бежать по воде несколько миль, – сказал Вонючка. – Человек – иное дело, если он знает, что за ним охотятся. Но волк?
Кто их знает. Эти твари – не простые волки. Надо было сразу с них шкуру содрать.
Когда они съехались с Гариссом, Мэрчем и Аггаром, история повторилась. Охотники прошли полпути до Винтерфелла, но так и не нашли места, где Старки расстались с волками. Собаки Фарлена казались раздосадованными не менее чем люди, они тщетно обнюхивали деревья и камни, огрызаясь друг на друга.
Теон не смел сознаться в своем поражении.
– Вернемся к ручью и поищем снова. На этот раз пойдем до конца.
– Мы их ни за что не найдем, – сказал вдруг юный Фрей, – пока с ними лягушатники. Эти подлые болотные твари сражаются не как порядочные люди – они прячутся и пользуются отравленными стрелами. Ты их не видишь, а они тебя да. Те, кто уходил за ними в болото, никогда оттуда не вышли. А дома у них движутся, даже замки вроде Сероводья. – Малец беспокойно оглядел зелень, обступившую их со всех сторон. – Может, они сидят где то здесь и слушают, что мы говорим.
Фарлен засмеялся:
– Мои собачки учуяли бы в этих кустах кого угодно и накинулись бы на них, не успел бы ты ветер пустить, парень.
– Лягушатники пахнут не как все люди, – упорствовал Фрей. – Они болотом пахнут, как лягушки или стоячая вода. Под мышками у них мох растет вместо волос, а жрать они могут один ил.
Теон уже собрался послать мальчишку подальше вместе с его россказнями, но тут вмешался мейстер Лювин.
– История гласит, что болотные жители сблизились с Детьми Леса в те дни, когда древовидцы хотели обрушить воды на Перешеек. Возможно, они и в самом деле обладают тайным знанием.
Лес вдруг стал казаться темнее, чем раньше, как будто облако набежало на солнце. Глупый мальчишка может молоть что угодно, но мейстеры, как известно, народ ученый.
– Единственные дети, до которых мне есть дело, это Бран и Рикон, – рявкнул Теон. – Возвращаемся к ручью.
На миг он испугался, что они не подчинятся ему, но старая привычка возобладала, и они угрюмо повиновались. Мальчишка Фрей держался пугливо, как кролики, попавшиеся ему в кустах. Расставив людей по обоим берегам, Теон направился вниз по течению. Они ехали много миль, медленно и осторожно, то и дело спешиваясь и ведя за собой лошадей на зыбкой почве, давая «никуда не годным шавкам» обнюхивать каждый куст. Там, где ручей запрудило упавшее дерево, им пришлось объехать глубокую зеленую заводь, но след лютоволков так и не нашелся. Похоже, они просто уплыли вниз по ручью. «Вот поймаю вас, тогда наплаваетесь вволю, – злобно думал Теон. – Обоих отдам Утонувшему Богу».
В лесу стало темнеть, и Теон Грейджой понял, что он побит. Либо лягушатникам в самом деле известна магия Детей Леса, либо Оша пустила в ход какую то хитрость одичалых. Он продолжал гнать своих лошадей по лесу, но, когда последний свет померк, Джозет наконец набрался мужества сказать:
– Это бесполезно, милорд, – так мы только лошадей перекалечим.
– Джозет прав, – сказал мейстер Лювин. – Блуждая по лесу с факелами, мы ничего не добьемся.
Желчь жгла Теону глотку, а в животе словно клубок змей шевелился. Если он заявится в Винтерфелл с пустыми руками, можно с тем же успехом надеть на себя дурацкий колпак – весь Север будет над ним потешаться. А уж когда отец с Ашей прознают...
– Милорд принц, – сказал, подъехав к нему, Вонючка, – может, Старки здесь и вовсе не проходили. На их месте я подался бы на северо восток. К Амберам. Те крепко стоят за Старков, но до их земель далеко. Мальчишки должны были приютиться где то поблизости – я, пожалуй, даже знаю где.
Теон посмотрел на него подозрительно.
– Говори.
– Знаешь мельницу на Желудевой? Мы останавливались там, когда меня вели в Винтерфелл пленного. Мельничиха продала нам сена для лошадей, а старый рыцарь возился с ее ребятами. Там то, думаю, Старки и прячутся.
Теон знал эту мельницу и даже позабавился пару раз с мельничихой. Ни в мельнице, ни в ней ничего примечательного не было.
– Почему именно там? Здесь поблизости будет с дюжину селений и острогов.
Белесые глаза Вонючки весело блеснули.
– Почему? Не знаю. Но они там, я чувствую.
Теону надоели его выверты. И что за пакостные у него губы – точно два червяка любятся.
– О чем ты? Если ты что то от меня утаиваешь...
– Милорд принц! – Вонючка спешился и знаком пригласил Теона сделать то же самое, а после раскрыл мешок, который захватил с собой из Винтерфелла. – Вот погляди ка.
В темноте становилось трудно что то разглядеть. Теон нетерпеливо сунул руку в мешок и натолкнулся на мягкий мех и грубую колючую шерсть. Палец что то укололо – Теон зажал эту штуку в кулак и вытащил пряжку в виде волчьей головы, серебряную с янтарем. Тогда он понял.
– Гелмарр, – позвал он, думая, кому из них можно довериться. Нет, пожалуй, никому. – Аггар, Красноносый – едете с нами. Остальные могут вернуться с собаками в Винтерфелл – мне они больше не нужны. Я знаю, где прячутся Бран и Рикон.
– Принц Теон, – умоляюще сказал мейстер Лювин, – вы ведь помните свое обещание? Будьте милосердны.
– Милосердным я был утром. – (Пусть лучше меня боятся, чем смеются надо мной.) – Пока они не рассердили меня.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:40 | Сообщение # 52 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ДЖОН
Огонь светился в ночи на склоне горы, как упавшая звезда, – но был краснее звезд и не мигал, только вспыхивал ярко и снова превращался в тусклую, слабую искру. В полумиле впереди и двух тысячах футах выше, прикинул Джон, – как раз там, откуда хорошо видно всякое движение на перевале.
– Караульщики на Воющем перевале, – подивился самый старший из них. В юности он служил оруженосцем у короля, и братья до сих пор звали его Оруженосец Далбридж. – Хотел бы я знать, чего боится Манс Разбойник?
– Знал бы он, что они развели костер, он бы с этих бедолаг шкуру содрал, – заметил Эббен, коренастый и лысый, весь в буграх мускулов, точно камнями набитый.
– Огонь там наверху – это жизнь, – сказал Куорен Полурукий, – но может стать и смертью. – Им он запретил разводить огонь, как только они вошли в горы. Питались они холодной солониной, сухарями и еще более твердым сыром, спали одетыми, сбившись в кучку под грудой плащей и меха. Джону вспоминались холодные ночи в Винтерфелле, когда он спал вместе со своими братьями. Эти люди ему тоже братья, хотя вместо постели у них земля и камень.
– У них, должно быть, рог есть, – сказал Каменный Змей.
– Этот рог не должен затрубить, – ответил Полурукий.
– Попробуй заберись туда ночью. – Эббен поглядел на далекую искру сквозь расщелину скал, где прятались черные братья. Небо было ясное, и горы высились, черные на черном, – только их снеговые шапки белели при луне.
– Да, падать высоко будет, – сказал Куорен. – Думаю, идти надо двоим. Там, наверху, наверно, тоже двое – чтобы сменять друг друга.
– Я пойду. – Разведчик по прозвищу Каменный Змей уже проявил себя лучшим среди них скалолазом – он просто должен был вызваться.
– И я, – сказал Джон Сноу.
Куорен посмотрел на него. Ветер выл, пролетая через перевал над ними. Одна из лошадей заржала, скребя копытом тощую каменистую почву.
– Волк останется с нами, – сказал Полурукий. – Он белый, и его при луне хорошо видно. Вот что, Каменный Змей, как управитесь, брось вниз горящую головню. Мы увидим ее и придем.
– Идти, так прямо сейчас, – сказал Каменный Змей.
Оба взяли по длинной свернутой веревке, а Каменный Змей захватил еще мешок с железными колышками и обмотанный плотным фетром молоток. Лошади остались в укрытии вместе со шлемами, кольчугами и Призраком. Джон, став на колени, потерся лицом о морду волка.
– Жди меня тут, – приказал он. – Я вернусь за тобой.
Каменный Змей шел впереди, маленький и жилистый. Ему уже почти пятьдесят, и борода у него поседела, но он был сильнее, чем казался, а ночью видел лучше всех известных Джону людей. Сейчас этот его талант придется кстати. Горы, днем серо голубые, тронутые инеем, с наступлением темноты почернели, а восходящая луна побелила их серебром.
Двое черных братьев пробирались в черной тени черных скал, поднимаясь вверх по извилистой тропе, и их дыхание стыло паром в черном воздухе. Джон чувствовал себя почти голым без кольчуги, зато ее тяжесть не давила на плечи. Они продвигались медленно, с трудом. Поспешишь – можешь сломать лодыжку, если не хуже. Змей точно чуял, куда поставить ногу, но Джону приходилось напрягать все свое внимание.
Воющий перевал на самом деле представлял собой целый ряд перевалов, длинную тропу, которая то огибала ледяные вершины, то спускалась вниз, в долины, почти не видящие солнца. Разведчики не встретили ни единой живой души с тех пор, как оставили за собой лес. Клыки Мороза – одно из самых жестоких мест, созданных богами, и человеку оно враждебно. Ветер здесь режет, как ножом, а ночью воет, словно мать по убиенным детям. Малочисленные деревья криво торчат из расщелин. Тропу часто пересекают полуразвалившиеся карнизы, увешанные сосульками, похожими издали на длинные белые зубы.
Но Джон Сноу не жалел, что отправился сюда. Здесь встречались и чудеса. Он видел, как блещет солнце в маленьких замерзших водопадах, видел россыпь цветов на горном лугу – голубые холодянки, алые зимовки, высокую красновато золотистую дудочную траву. Видел пропасти, глубокие и черные, наверняка ведущие в преисподнюю, и проехал на коне по выветренному природному мосту, где по бокам не было ничего, кроме неба. Орлы, гнездящиеся на высотах, кружили над долинами на серовато голубых крыльях, почти неотличимых от небес. Сумеречный кот скрадывал барана, дымком струясь по склону горы, выжидая время для прыжка.
«Теперь мы тоже готовимся прыгнуть». Хотел бы Джон двигаться так же уверенно и тихо, как тот кот, и убивать так же быстро. Длинный Коготь висел у него за спиной, но неизвестно, хватит ли места, чтобы его вынуть. Для схватки в тесноте Джон имел два кинжала. У караульщиков тоже, конечно, есть оружие, а он ничем не защищен. Любопытно знать, кто к исходу ночи окажется сумеречным котом, а кто бараном.
Долгое время они придерживались тропы, вьющейся по горе все вверх и вверх. Костер временами пропадал из виду, но каждый раз появлялся опять. Каменный Змей выбрал путь, по которому лошади нипочем бы не прошли. Кое где приходилось прижиматься спиной к холодному камню и двигаться боком, как краб, дюйм за дюймом. Даже в более широких местах тропа была коварной – того и гляди попадешь ногой в трещину, или споткнешься на осыпи, или поскользнешься на замерзшей ночью луже. Один шаг, потом другой, твердил себе Джон. Один, потом другой – тогда не упадешь.
Он не брился с тех пор, как они покинули Кулак Первых Людей, и усы над губой заиндевели. Уже два часа поднимались они, и ветер сделался так неистов, что оставалось только пригибаться, держась за скалу и молясь, чтобы тебя не сдуло. «Один шаг, потом другой, – повторил Джон, оправившись от особенно свирепого натиска. – Один, потом другой, и я не упаду».
Они уже забрались так высоко, что вниз лучше было не смотреть. Внизу ничего, кроме зияющей пустоты, вверху ничего, кроме луны и звезд. «Гора – все равно что мать, – сказал ему Змей несколько дней назад, во время другого, более легкого подъема. – Прильни к ней, прижмись лицом к ее груди, и она тебя не уронит». Джон тогда пошутил – всегда, мол, хотел выяснить, кто была его мать, и думать не думал, что найдет ее в Клыках Мороза. Теперь ему было не до шуток. «Один шаг, потом другой», – думал он, цепляясь за камень.
Тропа внезапно оборвалась, упершись в массивное плечо черного гранита. Тень скалы при ярком лунном свете казалась черной, как устье пещеры.
– Теперь прямо вверх, – тихо сказал Змей. – Надо подняться выше их. – Он заткнул перчатки за пояс и обвязал одним концом веревки себя, а другим Джона. – Лезь за мной, когда веревка натянется. – И разведчик полез вверх, перебирая руками и ногами так быстро, что Джон глазам своим не верил. Длинная веревка медленно разматывалась. Джон следил за каждым движением Змея, замечая, за что тот держится руками, и на последнем витке веревки тоже снял перчатки и стал карабкаться, только намного медленнее.
Змей пропустил веревку вокруг выступа, на котором сидел, дождался Джона и снова двинулся вверх. На конце их связки теперь не оказалось удобного места, поэтому Змей достал молоток и несколькими ловкими ударами вбил в трещину колышек. Звуки, хотя и тихие, вызвали такое гулкое эхо, что Джон сморщился, уверенный, что одичалым тоже слышно. Змей прикрепил к колышку веревку, и Джон полез за ним. «Соси грудь горы, – напоминал он себе. – Не смотри вниз. Перемести вес выше ног. Не смотри вниз. Смотри на скалу перед собой. Правильно, возьмись рукой вот здесь. Не смотри вниз. Передохнешь вон там, на карнизе. Главное – добраться до него. Никогда не смотри вниз».
Однажды нога, на которую он слишком сильно оперся, скользнула, и сердце остановилось в груди, но боги сжалились над ним, и он удержался. Джон чувствовал, как холод из камня сочится в его пальцы, но не смел надеть перчатки – перчатки скользят, как бы туго ни сидели на руке, ткань и мех мешают чувствовать камень, это может стоить ему жизни. Обожженная рука закоченела и начала болеть. Потом он сорвал ноготь большого пальца, и оттуда потекла кровь. Джон мог лишь надеяться, что к концу подъема сохранит все свои пальцы.
Они взбирались все выше и выше, две черные тени, ползущие по освещенной луной скале. С нижней точки перевала их всякий мог разглядеть, но от костра одичалых их скрывала гора. Одичалые были уже близко, Джон это чувствовал, но думал не о предстоящей схватке с ничего не подозревающим врагом, а о своем брате в Винтерфелле. «Бран – вот кто был верхолаз. Мне бы десятую долю его отваги».
В двух третях пути наверх стену рассекала кривая трещина. Змей подал руку, чтобы помочь Джону влезть. Он снова надел перчатки, и Джон сделал то же самое. Разведчик мотнул головой влево, и они проползли по трещине около трехсот ярдов, пока не увидели тусклое оранжевое зарево за краем утеса.
Одичалые развели свой костер в выемке над самой узкой частью перевала – впереди у них был отвесный обрыв, позади скала прикрывала от ветра. Эта то скала и позволила черным братьям подобраться к ним на несколько футов. Джон и Змей, лежа на животе, смотрели сверху на людей, которых им предстояло убить.
Один из них спал, свернувшись клубком под грудой шкур. Джон видел только его волосы, ярко рыжие при свете костра. Другой сидел у огня, подкладывая в него ветки и сварливо жалуясь на ветер. Третий наблюдал за перевалом, где нечего было видеть – сплошная огромная чаша тьмы, окаймленная снеговыми плечами гор. Рог был у него.
Так их трое. Джон на миг заколебался. Один, правда, спит. Впрочем, будь их двое, трое или двадцать, он все равно должен сделать то, для чего пришел. Змей, тронув его за руку, указал на одичалого с рогом, а Джон кивнул на того, кто сидел у костра. Странное это чувство – выбирать, кого убьешь. Полжизни он провел с мечом и щитом, готовясь к этому мгновению. Может, Робб чувствовал то же самое перед своей первой битвой? Но раздумывать об этом не было времени. Змей с быстротой создания, давшего ему прозвище, сиганул вниз, обрушив целый град щебня. Джон выхватил из ножен Длинный Коготь и устремился следом.
Все произошло в мгновение ока. После Джон восхищался мужеством одичалого, который первым делом схватился не за меч, а за рог и уже поднес его к губам, но Змей выбил у него рог своим коротким мечом. Противник Джона вскочил на ноги, ткнув вперед головней. Джон отскочил от опалившего лицо жара, заметив краем глаза, что спящий шевелится. Надо было поскорее прикончить своего. Джон ринулся навстречу головне, держа меч обеими руками. Валирийская сталь рассекла кожаный верх, мех, шерсть и тело, но одичалый, падая, вырвал у Джона меч. Спящий сел под своими шкурами. Джон выхватил кинжал, сгреб его за волосы и приставил лезвие к подбородку.
– Да это девушка.
– Одичалая, – сказал Змей. – Зарежь ее.
Джон видел в ее глазах страх и огонь. По белому горлу из под острия ножа струилась кровь. Один укол – и кончено. От нее пахло луком, и она была не старше его. Джон почему то вспомнил Арью, хотя никакого сходства между ними не было.
– Ты сдаешься? – спросил он, сильнее нажав клинком.
А если она не сдастся?
– Сдаюсь, – дохнув паром, сказала она.
– Тогда ты наша пленница. – Джон отвел кинжал.
– Куорен о пленных ничего не говорил, – возразил Змей.
– Но и не запрещал их брать. – Джон отпустил девушку, и она отползла назад.
– Воительница. – Змей показал на длинный топор рядом с меховой постелью. – Она тянулась к нему, когда ты ее схватил. Моргни только, и она вгонит его тебе между глаз.
– А я не буду моргать. – Джон ногой отшвырнул топор подальше. – У тебя имя есть?
– Игритт. – Она приложила руку к горлу и уставилась на окровавленную ладонь.
Джон спрятал кинжал и выдернул Длинный Коготь из тела убитого им человека.
– Ты моя пленница, Игритт.
– А тебя как звать?
– Джон Сноу.
– Плохое имя, – поморщилась она.
– Имя бастарда. Моим отцом был лорд Эддард Старк из Винтерфелла.
Девушка ответила ему настороженным взглядом, а Змей хмыкнул.
– Раз она пленница, говорить полагается ей, а не тебе. – Разведчик взял из костра длинную ветку. – Да только она не станет. Я знавал одичалых, которые откусывали себе язык, лишь бы не отвечать на вопросы. – Змей бросил горящую ветку вниз, и она, крутясь, полетела во мрак.
– Надо сжечь тех, кого вы убили, – сказала Игритт.
– Для этого нужен костер побольше, а большие костры чересчур ярко горят. – Змей всматривался в ночь, ища проблески света. – Здесь поблизости еще есть одичалые?
– Сожгите их, – настаивала девушка, – а то как бы снова не пришлось браться за мечи.
Джон вспомнил мертвого Отора и его холодные черные руки.
– Она дело говорит.
– Есть другой способ. – Змей снял с убитого им одичалого плащ, сапоги, пояс и кафтан, взвалил труп на плечо и швырнул вниз с обрыва. Миг спустя оттуда донесся тяжелый мокрый удар. Змей раздел второй труп, и они с Джоном, взяв мертвеца за руки и за ноги, отправили его вслед за первым.
Игритт молча смотрела на это. Она была старше, чем показалось Джону с первого взгляда, – лет двадцати, невысокая, кривоногая, круглолицая и курносая. Рыжие вихры торчали во все стороны. Она могла показаться толстой, но виной тому были многочисленные одежды из шерсти, кожи и меха. Если снять с нее все это, она будет худенькой, как Арья.
– Вас послали следить за нами? – спросил Джон.
– За всеми, кто придет.
Змей погрел руки над огнем.
– Что у вас там, за перевалом?
– Вольный народ.
– Сколько вас?
– Сотни и тысячи. Столько ты еще не видал, ворона. – Она улыбнулась, показав неровные, но очень белые зубы. Она не знает, сколько их всего.
– Зачем вы собрались здесь, в горах?
Она промолчала.
– Что нужно в Клыках Мороза вашему королю? Без еды вы тут долго не протянете.
Она отвернулась.
– Вы намерены идти к Стене? Когда?
Она смотрела в огонь, словно не слыша его.
– Знаешь ты что нибудь о моем дяде, Бенджене Старке?
Игритт не отвечала. Змей засмеялся.
– Сейчас язык выплюнет – не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Низкий рык прокатился во мраке. Сумеречный кот, понял Джон, и тут же услышал другого, поближе. Он достал свой меч и прислушался.
– Нас они не тронут, – сказала Игритт. – Они за мертвыми пришли. Коты чуют кровь за шесть миль. Они не уйдут, пока не обгложут трупы дочиста и не разгрызут кости.
Звуки их пиршества отдавались эхом от скал, и Джону стало не по себе. У костра его разморило, и он вдруг понял, как сильно устал, но уснуть не посмел. Он взял пленную и теперь должен ее охранять.
– Они тебе не родственники, эти двое? – тихо спросил он.
– Такие же, как и ты.
– Я? О чем ты?
– Ты сказал, что ты бастард из Винтерфелла?
– Ну да.
– А кто твоя мать?
– Женщина, как у всех. – Так ему ответил однажды кто то из взрослых – он уже не помнил кто.
Она снова улыбнулась, сверкнув белыми зубами.
– Разве она не пела тебе песню о зимней розе?
– Я не знал своей матери и песни такой не знаю.
– Ее сложил Баэль Бард, стародавний Король За Стеной. Весь вольный народ знает его песни, но, может быть, у вас на юге их не поют.
– Винтерфелл – это не юг.
– Для нас все, что за Стеной, – это юг.
Об этом он как то не думал.
– Наверно, все зависит от того, откуда смотреть.
– Конечно.
– Расскажи мне свою сказку, – попросил Джон. Пройдет несколько часов, пока Куорен поднимется к ним, – авось сказка поможет ему не уснуть.
– Пожалуй, она тебе не понравится.
– Все равно расскажи.
– Ишь какая храбрая ворона. Так вот: до того, как стать королем вольного народа, Баэль был великим воином.
– То есть грабителем, насильником и убийцей, – фыркнул Каменный Змей.
– Все зависит от того, откуда смотреть. Старк из Винтерфелла хотел отрубить Баэлю голову, но не мог его поймать, и это бесило Старка. Однажды в своем озлоблении он обозвал Баэля трусом, который нападает только на слабых. Баэль, услышав об этом, решил преподать лорду урок. Он перебрался через Стену и по Королевскому Тракту пришел зимней ночью в Винтерфелл – пришел с арфой, назвавшись Сигерриком со Скагоса. Сигеррик на языке Первых Людей значит «обманщик» – великаны до сих пор говорят на этом наречии.
Певцов и на севере, и на юге встречают радушно, поэтому Баэль ел за столом лорда Старка и до середины ночи играл ему, сидящему на своем высоком месте. Баэль пел и старые песни, и новые, которые сочинял сам, и делал это так хорошо, что лорд сказал ему: проси в награду чего хочешь. «Я прошу только цветок, – сказал Баэль, – самый прекрасный цветок из садов Винтерфелла».
Зимние розы как раз расцвели тогда, а нет цветов более редких и драгоценных. Старк послал в свою теплицу и приказал отдать певцу самую прекрасную из этих роз. Так и сделали. Но наутро певец исчез... а с ним девица, дочь лорда Брандона. Постель ее была пуста, и лишь на подушке лежала оставленная Баэлем голубая роза.
Джон никогда не слышал прежде эту историю.
– Это который же Брандон? Брандон Строитель жил в Век Героев, за тысячи лет до Баэля. Был еще Брандон Поджигатель и его отец Брандон Корабельщик, но...
– Брандон Бездочерний, – отрезала Игритт. – Ты будешь слушать или нет?
– Ладно, рассказывай.
– Других детей у лорда Брандона не было. По его велению черные вороны сотнями вылетели из своих замков, но ни Баэля, ни девушки так и не нашли. Больше года искали они, и, наконец, лорд отчаялся и слег в постель. Казалось, что род Старков прервется на нем, но однажды ночью, лежа в ожидании смерти, лорд Брандон услышал детский плач. Лорд пошел на этот звук и увидел, что дочь его снова спит в своей постели с младенцем у груди.
– Значит, Баэль вернул ее назад?
– Нет. Они все это время пробыли в Винтерфелле, в усыпальнице под замком. Дева так полюбила Баэля, что родила ему сына... хотя, по правде сказать, его все девушки любили за песни, которые он пел. Но одно верно: Баэль оставил лорду дитя за сорванную без спроса розу, и мальчик, когда вырос, стал следующим лордом Старком. Вот почему в тебе, как и во мне, течет кровь Баэля.
– Ничего этого не было.
– Было или не было, песня все равно красивая. Мне ее пела мать. Такая же женщина, как и твоя, Джон Сноу. – Игритт потрогала оцарапанное кинжалом горло. – Песня кончается на том, как лорд находит ребенка, но у этой истории есть и другой конец, печальный. Тридцать лет спустя, когда Баэль стал Королем За Стеной и повел вольный народ на юг, молодой лорд Старк встретил его у Замерзшего Брода... и убил, ибо у Баэля не поднялась рука на родного сына, когда они сошлись в поединке.
– А сын, выходит, убил отца.
– Да. Но боги не терпят отцеубийц, даже тех, кто не ведает, что творит. Когда лорд Старк вернулся с поля битвы и мать увидела голову Баэля у него на копье, она бросилась с башни. Сын ненадолго пережил ее. Один из его лордов содрал с него кожу и сделал из нее плащ.
– Вранье все это, – уже уверенно ответил Джон.
– Просто у бардов правда не такая, как у нас с тобой. Ты просил сказку – вот я и рассказала. – Игритт отвернулась от него, закрыла глаза и, судя по всему, уснула.
Куорен Полурукий явился вместе с рассветом. Черные камни стали серыми, а восточный небосклон – индиговым, когда Змей разглядел братьев внизу. Джон разбудил свою пленницу и, держа ее за руку, спустился к Куорену. Тропа с северо западной стороны горы была, к счастью, много легче той, по которой они со Змеем поднимались. В узком ущелье они дождались братьев с лошадьми. Призрак, почуяв хозяина, ринулся вперед. Джон присел на корточки, и волк любовно стиснул ему зубами запястье, раскачивая руку туда сюда. Игритт вытаращила на них побелевшие от страха глаза.
Куорен ничего не сказал, увидев пленницу, а Змей только и проронил:
– Их было трое.
– Мы видели двоих, – сказал Эббен, – вернее, то, что коты от них оставили. – На девушку он смотрел с явным подозрением.
– Она сдалась, – счел нужным заметить Джон.
– Ты знаешь, кто я? – с бесстрастным лицом спросил ее Куорен.
– Куорен Полурукий. – Рядом с ним Игритт казалась совсем ребенком, но держалась храбро.
– Скажи правду: если бы я сдался вашим, что бы мне это дало?
– Ты умер бы медленнее.
– Нам нечем ее кормить, – сказал командир Джону, – и сторожить ее некому.
– Впереди опасно, парень, – добавил Оруженосец Далбридж. – Стоит один раз крикнуть там, где надо молчать, – и нам всем крышка.
– Стальной поцелуй ее успокоит. – Эббен вынул кинжал.
У Джона пересохло в горле, и он обвел их беспомощным взглядом.
– Но она мне сдалась.
– Тогда сам сделай то, что нужно, – сказал Куорен. – Ты родом из Винтерфелла и брат Ночного Дозора. Пойдемте, братья. Оставим его. Ему будет легче без наших глаз. – И он увел их навстречу розовой заре, а Джон и Призрак остались одни с одичалой.
Он думал, что Игритт попытается убежать, но она стояла и ждала, глядя на него.
– Ты никогда еще не убивал женщин? – Джон покачал головой. – Мы умираем так же, как мужчины, но тебе не нужно этого делать. Манс примет тебя, я знаю. Есть тайные тропы – твои вороны нас нипочем не догонят.
– Я такая же ворона, как и они.
Она кивнула, покоряясь судьбе.
– Ты сожжешь меня после?
– Не могу. Дым далеко виден.
– Ну что ж, – пожала плечами она. – Желудок сумеречного кота – еще не самое плохое место.
Он снял со спины Длинный Коготь.
– Ты не боишься?
– Ночью боялась, – призналась она, – но солнце уже взошло. – Она отвела волосы, обнажив шею, и стала перед ним на колени. – Бей насмерть, ворона, не то я буду являться тебе.
Длинный Коготь, не такой длинный и тяжелый, как отцовский Лед, был, тем не менее, выкован из валирийской стали. Джон приложил клинок к шее Игритт, чтобы отметить место удара, и она содрогнулась.
– Холодно. Давай быстрее.
Он поднял Длинный Коготь над головой обеими руками. Надо сделать это с одного раза, вложив в удар весь свой вес. Самое малое, что он может дать ей, – это легкая, чистая смерть. Он – сын своего отца. Ведь так? Ведь так?
– Ну давай же, бастард. Моей храбрости надолго не хватит. – Удара не последовало, и она повернула голову, чтобы взглянуть на него. Джон опустил меч и сказал:
– Ступай.
Она смотрела на него во все глаза.
– Уходи, пока разум не вернулся ко мне.
И она ушла.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:43 | Сообщение # 53 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
САНСА
Весь южный небосклон заволокло дымом. Он поднимался от сотни пожарищ, пачкая черными пальцами звезды. За Черноводной огни пылали от горизонта до горизонта, на этом берегу Бес жег причалы и склады, дома и харчевни – все, что находилось за стеной.
Даже в Красном Замке пахло пеплом. Когда Санса встретилась с сиром Донтосом в тишине богорощи, он спросил, почему она плачет.
– Из за дыма, – солгала она. – Можно подумать, что половина Королевского Леса горит.
– Лорд Станнис хочет выкурить оттуда дикарей Беса. – Донтос покачивался, придерживаясь за ствол каштана. Его шутовской красный с желтым камзол был залит вином. – Они убивают его разведчиков и грабят его обозы. И сами поджигают лес. Бес сказал королеве, что Станнису придется приучать своих лошадей питаться пеплом – травы он там не найдет. Я сам слышал. Став дураком, я слышу то, о чем понятия не имел, будучи рыцарем. Они говорят так, словно меня нет рядом, а Паук, – Донтос нагнулся, дыша вином в лицо Сансе, – Паук платит золотом за каждую мелочь. Думаю, что Лунатик давным давно у него на жалованье.
«Он снова пьян. Он называет себя моим бедным Флорианом – таков он и есть. Но больше у меня нет никого».
– Правда ли, что лорд Станнис сжег богорощу в Штормовом Пределе?
– Да. Он сложил огромный костер из деревьев в жертву своему новому богу. Это красная жрица его заставила. Говорят, она владеет и душой его, и телом. Великую Септу Бейелора он тоже поклялся сжечь, если возьмет город.
– Пусть жжет. – Впервые увидев Великую Септу с ее мраморными ступенями и семью кристальными башнями, Санса подумала, что прекраснее здания на свете нет, – но на этих самых ступенях Джоффри велел обезглавить ее отца. – Я хочу, чтобы она сгорела.
– Тише, дитя, – боги услышат.
– Не верю. Они никогда не слышат меня.
– Нет, слышат. Разве не они послали меня вам?
Санса потрогала кору дерева. Голова у нее кружилась, словно от лихорадки.
– Послали, да что от вас проку? Вы обещали увезти меня домой, а я все еще здесь.
Донтос потрепал ее по руке:
– Я говорил с одним человеком, моим хорошим другом... и вашим тоже, миледи. Он наймет быстрый корабль, чтобы увезти вас, когда время придет.
– Время уже пришло – потом начнется битва. Сейчас про меня все забыли, и можно попробовать убежать.
– Дитя, дитя. Из замка убежать нетрудно, но городские ворота охраняются еще бдительнее, чем обычно, а Бес даже реку закрыл.
Это правда. Санса никогда еще не видела Черноводную такой пустой. Все паромы угнали на северный берег, торговые галеи, не успевшие уйти, задержаны Бесом. На реке остались только королевские боевые корабли – они все время ходили взад вперед, держась посередине и обмениваясь стрелами с лучниками Станниса на южном берегу.
Сам лорд Станнис еще в пути, но его авангард уже показался две ночи назад, когда луны не было. Королевская Гавань, проснувшись, увидела чужие палатки и знамена. Санса слышала, что их пять тысяч – почти столько же, сколько в городе золотых плащей. На знаменах у них красные и зеленые яблоки дома Фоссовеев, черепаха Эстермонта, флорентовская лиса в цветах, а командует ими сир Гюйард Морригон, знаменитый южный рыцарь, именуемый ныне Гюйард Зеленый. Его эмблема – летящая ворона, распростершая черные крылья на грозовом зеленом небе. Но город больше взволнован видом бледно желтого знамени с хвостами как языки огня – на нем эмблема не лорда, но бога: пылающее сердце Владыки Света.
– У Станниса людей в десять раз больше, чем у Джоффри, – все так говорят.
Донтос сжал плечо Сансы:
– Это все равно, сколько у него войска, дорогая, пока оно находится по ту сторону реки. Без кораблей Станнису не переправиться.
– У него и корабли есть – больше, чем у Джоффри.
– От Штормового Предела плыть долго – надо обогнуть Крюк Масси, пройти Глотку и пересечь Черноводный залив. Авось милостивые боги пошлют шторм и потопят их. Вам нелегко, я знаю, но будьте терпеливы, дитя. Когда мой друг вернется в город, у нас будет корабль. Положитесь на своего Флориана и постарайтесь не бояться.
Санса впилась ногтями в ладонь. Страх поселился у нее в животе и с каждым днем мучил ее все сильнее. События, произошедшие в день отплытия принцессы Мирцеллы, продолжали вторгаться в ее сны, и она просыпалась, задыхаясь. Во сне ее обступали люди, издающие бессловесный звериный рев. Они тянули ее за подол, забрасывали грязью, старались стащить с лошади. Было бы еще хуже, если бы к ней не пробился Пес. Верховного септона они разорвали на куски, сиру Арону разбили голову о камни. Хорошо ему говорить «постарайся не бояться»!
Весь город боится – это даже из замка видно. Люди прячутся за ставнями и накрепко запирают двери, как будто это может их спасти. При последнем взятии Королевской Гавани Ланнистеры грабили, насиловали и предавали сотни человек мечу, хотя город сам открыл им ворота. На этот раз Бес намерен сражаться, а город, оказывающий сопротивление, не может ждать пощады.
– Останься я рыцарем, – продолжал трещать Донтос, – мне пришлось бы надеть доспехи и занять место на стене вместе с другими. Впору в ножки поклониться королю Джоффри.
– Если вы поклонитесь ему за то, что он сделал вас дураком, он снова сделает вас рыцарем, – отрезала Санса.
– Как умна моя Джонквиль, – прищелкнул языком Донтос.
– Джоффри и его мать говорят, что я глупа.
– Пусть себе говорят – так безопаснее, дорогая. Королева Серсея, Бес и лорд Варис следят друг за другом, как коршуны, и платят шпионам, чтобы узнать, что делают другие, зато дочь леди Танды никого не волнует, правда? – Донтос рыгнул, прикрыв рот. – Да хранят вас боги, маленькая моя Джонквиль. – Вино сделало его слезливым. – Поцелуйте своего Флориана – на счастье.
Он качнулся к ней. Санса, избегая его мокрых губ, чмокнула его в небритую щеку и пожелала ему доброй ночи. Ей стоило огромного труда не заплакать – она слишком много плакала последнее время. Она знала, что так не годится, но ничего не могла с собой поделать – слезы текли по самому ничтожному поводу, и нельзя было удержать их.
Мост в крепость Мейегора никем не охранялся. Бес забрал почти всех золотых плащей на городские стены, а у белых рыцарей Королевской Гвардии были обязанности поважнее, чем сторожить Сансу. Она могла ходить где угодно в пределах замка, но ей нигде не хотелось бывать.
Она перешла сухой ров со страшными железными пиками на дне и поднялась по узкой винтовой лестнице. У двери в свою комнату она остановилась, не в силах войти. В этих стенах она чувствовала себя как в западне, и даже с распахнутым настежь окном ей казалось, что там нечем дышать.
Она взошла на самый верх лестницы. Дым затмевал звезды и тонкий серп месяца, и крышу окутывал мрак. Зато отсюда она видела все: высокие башни и массивные угловые откосы Красного Замка, путаницу городских улиц за его стенами, черную ленту реки на юге и западе, залив на востоке, столбы дыма и пожары, пожары. Солдаты сновали по городским стенам, как муравьи с факелами, и толпились на свежесрубленных деревянных подмостках. У Грязных ворот, где дым стоял всего гуще, виднелись очертания трех огромных катапульт. Таких больших Санса еще не видывала: они возвышались над стеной на добрые двадцать футов. Но страха это зрелище в ней не убавляло. Боль вдруг пронзила ее – такая острая, что Санса всхлипнула и схватилась за живот. Она упала бы, но к ней придвинулась тень и сильные пальцы сжали ее руку.
Санса схватилась за зубец крыши, царапая ногтями по грубому камню.
– Пустите меня. Пустите.
– Пташка думает, что у нее есть крылышки, – так, что ли? Или ты хочешь стать калекой, как твой братец?
– Я не нарочно. Вы... испугали меня, только и всего.
– Такой я страшный?
Санса сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– Я думала, что одна здесь...
– Пташка по прежнему не может выносить моего вида? – Пес отпустил ее. – Когда тебя окружила толпа, ты не была так разборчива – помнишь?
Санса помнила это слишком хорошо – и злобный вой, и кровь, текущую по щеке из раны, нанесенной камнем, и чесночное дыхание человека, который пытался стащить ее с лошади. И пальцы, вцепившиеся ей в запястье, когда она потеряла равновесие и начала падать.
Она уже приготовилась умереть, но пальцы разжались, человек издал животный вопль. Его отрубленная рука отлетела прочь, а другая, более сильная, вернула Сансу в седло. Пахнущий чесноком лежал на земле с хлещущей из культи кровью, но вокруг толпились другие, с дубинками в руках. Пес ринулся на них – меч его так и мелькал, окутанный кровавым туманом. Когда бунтовщики дрогнули и побежали от него, он рассмеялся, и его жуткое обожженное лицо на миг преобразилось.
Санса заставила себя снова взглянуть на это лицо – и не отводить глаз. Простая вежливость этого требует, а леди никогда не должна забывать о вежливости. Шрамы – еще не самое страшное, и судорога, кривящая ему рот, – тоже. Все дело в его глазах. Санса еще ни в чьем взгляде не видела столько злобы.
– Мне... мне следовало бы прийти к вам после этого. Поблагодарить вас за спасение... Вы так храбро вели себя.
– Храбро? – У него вырвался смех, похожий на рычание. – Псу не нужно храбрости, чтобы крыс гонять. Их было тридцать против меня одного, и ни один не посмел сразиться со мной.
Она не выносила его речи, всегда злой и резкой.
– Вам доставляет удовольствие пугать людей?
– Мне доставляет удовольствие их убивать. – Пес скривил рот. – Морщись сколько хочешь, только святошу из себя не строй. Ты дочка знатного лорда. Не говори мне, что лорд Эддард Старк из Винтерфелла никого не убивал.
– Он исполнял свой долг, но это не приносило ему радости.
– Это он тебе так говорил, – засмеялся Клиган. – Лгал он, твой отец. Убивать – самое сладкое дело на свете. – Он обнажил свой длинный меч. – Вот она, правда. Твой драгоценный батюшка постиг ее на ступенях Бейелора. Лорд Винтерфелла, десница короля, Хранитель Севера, могущественный Эддард Старк, чей род насчитывал восемь тысячелетий... однако Илин Пейн перерубил ему шею, как всякому другому. Помнишь, как он заплясал, когда его голова слетела с плеч?
Санса обхватила себя руками, как от холода.
– Почему вы всегда такой злой? Ведь я хотела поблагодарить вас...
– Как истинного рыцаря, которых ты так любишь. А на что, по твоему, они нужны, рыцари? Получать знаки отличия от дам да красоваться в золотых доспехах? Дело рыцарей – убивать. – Клиган приложил лезвие меча к ее шее под самым ухом, и Санса ощутила остроту стали. – Я впервые убил человека, когда мне было двенадцать, а после и счет потерял. Знатные лорды из древних родов, толстосумы в бархате, рыцари, раздувшиеся от спеси, и женщины, и дети, да да – все это просто мясо, а я мясник. Пусть оставят при себе свои земли, своих богов и свое золото. Пусть кличут себя сирами. – Клиган сплюнул под ноги Сансе. – У меня есть вот это, – он отвел клинок от горла Сансы, – и я никого на свете не боюсь.
«Кроме своего брата», – подумала Санса, но благоразумно промолчала. Он и правда пес. Полудикий и злобный, который кусает руку, желающую его погладить, но разорвет любого, кто тронет его хозяев.
– Даже тех, кто за рекой?
Клиган обратил взгляд к далеким огням.
– Ишь как полыхает. – Он спрятал меч в ножны. – Только трусы дерутся с помощью огня.
– Лорд Станнис не трус.
– Но до брата ему тоже далеко. Роберта ни одна река не могла остановить.
– Что вы будете делать, когда он переправится?
– Драться. Убивать. Может, и меня убьют.
– Вам не страшно? Боги пошлют вас в самое ужасное пекло за все зло, которое вы совершили.
– Какое там зло? – засмеялся он. – Какие боги?
– Боги, которые создали нас всех.
– Неужто всех? Что это за бог, птичка, который создает чудовище вроде Беса или полоумную дочь леди Танды? Боги, если они существуют, создали овец, чтобы волки ели баранину, и слабых, чтобы сильные ими помыкали.
– Настоящие рыцари защищают слабых.
– Нет настоящих рыцарей, и богов тоже нет. Если ты не можешь защитить себя сам, умри и уйди с дороги тех, кто может. Этим миром правят сильные руки и острая сталь – не верь тому, кто скажет тебе другое.
– Вы ужасный человек, – попятилась от него Санса.
– Просто честный. Это мир ужасен. Ладно, птичка, лети – я сыт по горло твоим чириканьем.
Санса поспешила уйти. Она боялась Сандора Клигана... и все же отчасти желала, чтобы у сира Донтоса была хоть доля свирепости Пса. Есть боги, твердила она себе, и настоящие рыцари тоже есть. Не могут же все рассказы о них быть ложью.
Ночью ей снова приснился бунт. Толпа кишела вокруг с воплями, бешеный зверь с тысячью лиц, которые у нее на глазах превращались в чудовищные маски. Она плакала и говорила, что никому из них не делала зла, но они все равно стащили ее с лошади. «Нет, – кричала она, – не надо, не надо», но никто ее не слушал. Она звала сира Донтоса, и своих братьев, и казненного отца, и убитую волчицу, и отважного сира Лораса, подарившего ей однажды красную розу, но никто из них не пришел. Она звала героев из песен, Флориана, и сира Раэма Редвина, и принца Эйемона, Драконьего Рыцаря, но они не вняли ей. Женщины накинулись на нее, как куницы, – они щипали ее, пинали, и кто то ударил ее в лицо так, что зубы зашатались. Сверкнула сталь – в живот ей вонзился нож и стал кромсать, кромсать, разрезая ее на мелкие куски.
Когда она проснулась, в окно лился бледный утренний свет, но Санса чувствовала себя такой разбитой, словно вовсе не спала. Между ног ощущалось что то липкое. Санса откинула одеяло, увидела кровь и подумала, что сон ее каким то образом сбылся, – не зря тот нож так терзал ее. Она в ужасе отпрянула, путаясь в простынях, и свалилась на пол, нагая, окровавленная и перепуганная.
Тут она начала понимать, что с ней случилось.
– О нет, – прошептала Санса, – пожалуйста, не надо. – Она не хотела этого – только не здесь, не сейчас, не сейчас, не сейчас.
Безумие овладело ею. Придерживаясь за столбик кровати, она поднялась и смыла с себя всю кровь. Вода в тазу порозовела. Служанки увидят это и все поймут. Вспомнив о простынях, Санса в ужасе уставилась на красноречивое красное пятно. В голове у нее было одно: избавиться от него, пока никто не увидел. Нельзя им этого показывать – иначе они выдадут ее за Джоффри и заставят лечь с ним в постель.
Схватив свой нож, Санса принялась полосовать простыню. Если спросят, откуда взялась дыра, что сказать? Слезы текли у нее по щекам. Она стащила с кровати изрезанную простыню и испачканное одеяло. Надо все это сжечь. Она скомкала обличающие ее тряпки, сунула в очаг, полила маслом из лампы и подожгла. Заметив, что кровь просочилась на перину. Санса скомкала и ее, но перина была слишком громоздкая, и в очаге поместилась только ее половина. Санса, стоя на коленях, пыталась затолкать ее поглубже в огонь. Густой серый дым заволок комнату, дверь отворилась, и вошедшая служанка ахнула.
Понадобились еще двое, чтобы оттащить Сансу от очага. Все ее усилия пошли прахом. То, что она запихала в огонь, сгорело, но по ногам уже снова текла кровь. Собственное тело предательски толкало ее в руки Джоффри, развернув красное знамя Ланнистеров напоказ всему свету.
Потушив огонь, служанки вынесли вон обгоревшую перину, кое как проветрили комнату и принесли ванну. Они сновали туда сюда, перешептываясь и странно поглядывая на Сансу. Ее выкупали в обжигающе горячей воде, вымыли ей голову и дали тряпицу заткнуть между ног. Санса к тому времени успокоилась и устыдилась своей глупости. Дым испортил почти всю ее одежду. Одна из женщин принесла зеленую шерстяную рубаху, пришедшуюся Сансе впору.
– Это не так красиво, как ваши наряды, ну да ничего, сойдет. Хорошо, что хоть башмаки не сгорели, не то пришлось бы идти к королеве босиком.
Серсея завтракала, когда Сансу ввели в ее горницу.
– Можешь сесть, – приветливо сказала королева. – Есть хочешь? – На столе стояла овсянка, молоко, мед, вареные яйца и только что зажаренная рыба. От вида еды Сансу затошнило.
– Нет, благодарю, ваше величество.
– И не диво. Между Тирионом и лордом Станнисом вся еда имеет вкус пепла. А тут еще и ты пожар устроила. Чего ты думала этим добиться?
– Я увидела кровь и испугалась, – потупилась Санса.
– Кровь – это печать твоей зрелости. Леди Кейтилин должна была тебя подготовить. Это твой расцвет, только и всего.
Санса никогда не чувствовала себя менее цветущей.
– Моя леди мать говорила мне, но я думала, все будет по другому.
– Как это – по другому?
– Не знаю. Чище. Красивее.
– Вот погоди, как рожать будешь, Санса, – засмеялась королева. – Женская жизнь – это на девять частей грязь и только на одну красота, скоро сама узнаешь... и та ее часть, которая кажется красивой, на поверку порой оказывается самой грязной. – Серсея отпила немного молока. – Так, теперь ты женщина. Имеешь ли ты хоть какое то понятие о том, что это значит?
– Это значит, что я созрела для брака и для ложа – и могу родить королю детей.
– Я вижу, эти грядущие радости уже не так чаруют тебя, как бывало, – криво улыбнулась королева. – Я тебя за это не виню – с Джоффри всегда было трудно. Даже при родах... я мучилась около полутора суток, чтобы произвести его на свет. Ты не представляешь себе, какая это боль, Санса. Я кричала так, что Роберт, должно быть, слышал меня в Королевском Лесу.
– Разве его величество был не с вами?
– Роберт? Роберт охотился, как это у него заведено было. Когда мое время приближалось, король, мой супруг, улепетывал в лес со своими охотниками и гончими. Вернувшись, он подносил мне меха или оленью голову, а я ему – ребенка. Впрочем, не думай, что я хотела иметь его при себе. На то у меня были великий мейстер Пицель, целая армия повитух и мой брат. Когда Джейме говорили, что ему нельзя к роженице, он только улыбался и спрашивал, кто и как намерен ему помешать. Боюсь, что Джоффри тебе такой преданности не окажет. Благодари за это свою сестру, если она еще жива. Он так и не забыл, как она у Трезубца посрамила его у тебя на глазах, – вот и старается посрамить тебя в свою очередь. Но ты крепче, чем кажешься с виду, и авось переживешь немного унижения, как пережила я. Пусть ты не любишь короля, но детей от него полюбишь.
– Я люблю его величество всем своим сердцем.
– Придумай лучше что нибудь новенькое, да поскорее, – вздохнула королева. – Эта твоя ложь лорду Станнису не понравится, уверяю тебя.
– Новый верховный септон сказал, что боги никогда не позволят лорду Станнису победить, ибо Джоффри – наш законный король.
По лицу королевы мелькнула улыбка.
– Законный сын Роберта и наследник престола. Хотя Джофф плакал всякий раз, как Роберт брал его на руки. Его величеству это не нравилось. Его бастарды в таких случаях всегда ворковали и сосали его палец, который он клал в их ублюдочные ротики. Роберт всегда жаждал улыбок и восторгов и уходил туда, где мог их найти, – к своим друзьям и своим шлюхам. Роберт хотел быть любимым. У моего брата Тириона та же болезнь. Ты тоже хочешь быть любимой, Санса?
– Кто же не хочет.
– Я вижу, расцвет не прибавил тебе ума. Позволь мне в этот особенный день поделиться с тобой женской мудростью. Любовь – это яд, Санса. Да, он сладок, но убивает не хуже всякого другого.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:44 | Сообщение # 54 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ДЖОН
Темно было на Воющем перевале. Горные склоны почти весь день скрывали солнце, и всадники ехали в глубокой тени, дыша паром в холодном воздухе. Ледяные струйки воды, стекая с верхних снегов, застывали в лужицы, хрустевшие под копытами коней. В трещинах порой пробивалась чахлая трава или белел лишайник – и только, а лес остался далеко позади.
Узкая и крутая тропа вела все время вверх. Иногда перевал так сжимался, что приходилось ехать гуськом. Оруженосец Далбридж следовал первым и оглядывал высоты, всегда держа под рукой свой длинный лук. Говорили, что у него самый острый глаз во всем Ночном Дозоре.
Призрак трусил рядом с Джоном и постоянно оборачивался, насторожив уши, словно слышал что то позади. Джон не думал, что сумеречные коты способны напасть на людей – разве что очень оголодают – но все таки брался за Длинный Коготь.
Созданная ветром арка из серого камня отмечала наивысшую точку перевала. Здесь тропа расширялась, начиная долгий спуск в долину Молочной. Куорен постановил устроить здесь перевал, пока не стемнеет.
– Темнота – друг черных братьев, – сказал он.
Джон понимал, что командир прав. Приятно, конечно, ехать при свете дня, когда яркое горное солнце пригревает сквозь плащ, изгоняя холод из костей, но, кроме трех караульщиков, в горах могут быть и другие, готовые поднять тревогу.
Каменный Змей свернулся под своим драным меховым плащом и заснул почти мгновенно. Джон поделился солониной с Призраком, Эббен и Далбридж покормили лошадей. Куорен, сидя спиной к скале, точил свой длинный меч медленными плавными движениями. Джон, набравшись смелости, подошел к нему.
– Милорд... вы так и не спросили меня, как я поступил с девушкой.
– Я не лорд, Джон Сноу. – Куорен ловко водил бруском, держа его двупалой рукой.
– Она сказала, что Манс примет меня, если я убегу с ней.
– Она правду сказала.
– Еще она заявила, что мы родня, и рассказала мне сказку...
– О Баэле Барде и розе Винтерфелла. Змей сказал мне. Я знаю эту песню. Манс певал ее в былые дни, возвращаясь из дозора. У него была слабость к песням одичалых – и к их женщинам тоже.
– Так вы его знали?
– Мы все его знали, – с грустью ответил Куорен.
Они были друзьями и братьями, а теперь они – заклятые враги.
– Отчего он дезертировал?
– Одни говорят – из за женщины, другие – из за короны. – Куорен попробовал меч на ногте большого пальца. – Манс правда любил женщин и колени сгибал нелегко, это верно. Но дело не только в этом. Он любил лес больше, чем Стену. У него это было в крови. Он родился одичалым и попал к нам ребенком после разгрома какой то шайки. Покинув Сумеречную Башню, он вернулся домой, только и всего.
– Он был хороший разведчик?
– Лучший из нас – и худший в то же время. Только дураки вроде Торена Смолвуда презирают одичалых. Храбростью они не уступают нам, равно как силой, умом и проворством. Вот только дисциплины у них нет. Они именуют себя вольным народом, и каждый из них почитает себя не ниже короля и мудрее мейстера. И Манс такой же – он так и не научился повиноваться.
– Как и я, – тихо произнес Джон.
Куорен просверлил его насквозь своими серыми глазами.
– Так ты отпустил ее? – без всякого удивления спросил он.
– Вы знаете?
– Теперь знаю. Скажи – почему ты ее пощадил?
Это было трудно выразить словами.
– Мой отец никогда не держал палача. Он говорил, что человеку, которого ты казнишь, ты обязан посмотреть в глаза и выслушать его последние слова. Я посмотрел в глаза Игритт, и... – Джон потупился. – Я знаю, что она нам враг, но в ней не было зла.
– В двух других его тоже не было.
– Там речь шла о нашей жизни – либо они, либо мы. Если бы они заметили нас и протрубили в свой рог...
– Одичалые нашли бы нас и убили, это верно.
– Рог теперь у Змея, и мы забрали у Игритт нож и топор. Она осталась позади, пешая и безоружная...
– И вряд ли сможет навредить нам. Если бы я хотел ее смерти, то оставил бы ее с Эббеном или сам выполнил эту работу.
– Почему же вы тогда поручили это мне?
– Я не поручал. Я сказал тебе, как следует поступить, а решать предоставил тебе. – Куорен встал и спрятал меч в ножны. – Когда мне нужно взобраться на гору, я зову Каменного Змея. Когда нужно попасть стрелой в глаз врагу против ветра, я обращаюсь к Далбриджу. А Эббен развяжет язык кому угодно. Чтобы командовать, людьми, ты должен их знать, Джон Сноу. Теперь я знаю о тебе больше, чем знал утром.
– А если бы я убил ее?
– Она была бы мертва, а я опять таки знал бы о тебе больше, чем прежде. Ну, хватит разговоров. Тебе надо поспать. Перед нами еще много лиг опасного пути, и тебе понадобятся силы.
Джон не думал, что ему удастся уснуть, но понимал, что Полурукий прав. Он выбрал себе место за скалой, в затишье, и снял плащ, чтобы укрыться им.
– Призрак, поди сюда. – Ему всегда лучше спалось рядом с волком – от Призрака уютно пахло, и лохматый белый мех хорошо грел. Но на этот раз Призрак только посмотрел на Джона, обежал вокруг лошадей и улетучился. «Поохотиться хочет, – подумал Джон. – Может, здесь козы водятся. Должны же сумеречные коты чем то питаться». – Только кота не трогай, – произнес Джон ему вслед, – это опасно даже для лютоволка. – Потом завернулся в плащ и улегся.
Он закрыл глаза, и ему приснились лютоволки.
Их было пятеро вместо шестерых, и все они были разделены, одиноки. Он чувствовал щемящую пустоту, тоску незавершенности. Лес огромен и угрюм, а они так малы. Он потерял следы братьев и сестры, не чуял их запаха. Он сел, задрал голову к темнеющему небу и огласил лес своим скорбным одиноким зовом. Вой замер вдали, и он насторожил уши в ожидании ответа, но только вьюга отозвалась ему.
Джон... донеслось откуда то сзади легче шепота, но внятно. Может ли крик быть беззвучным? Он повернул голову, ища своего брата, поджарую серую тень между стволами, но позади не было ничего, кроме... чардрева.
Оно росло на голом камне, вцепившись бледными корнями в едва заметные трещины, совсем тонкое по сравнению с другими известными ему чардревами, – но оно крепло у него на глазах, ветви утолщались и тянулись к небу. Он с опаской обошел гладкий белый ствол, чтобы увидеть лицо. Глаза, красные и свирепые, обрадовались ему. У дерева лицо его брата – но разве у брата три глаза?
«Не всегда было три, – произнес беззвучный голос. – Так стало после вороны».
Он обнюхал кору, пахнущую волком, деревом и мальчиком, но за этими запахами скрывались другие: густой бурый дух теплой земли, резкий серый – камней и еще что то, страшное. Он знал: так пахнет смерть. Он отпрянул, ощетинившись, и оскалил клыки.
«Не бойся! Я люблю, когда темно. Они тебя не видят, а ты их – да. Но сначала надо открыть глаза. Вот так, смотри», – и дерево, склонившись, коснулось его.
Он снова оказался в горах. Увязнув лапами в снегу, он стоял на краю глубокой пропасти. Перед ним обрывался в воздух Воющий перевал, а внизу, как стеганое одеяло, лежала длинная клинообразная долина, играя всеми красками осени.
В одном ее конце между горами высилась огромная голубовато белая стена, и он на миг подумал, что сон перенес его обратно в Черный Замок, но тут же понял, что смотрит на ледяную реку высотой в несколько тысяч футов. Под этим ледовым утесом простиралось большое озеро, в чьих глубоких густо синих водах отражались окрестные снежные вершины. Теперь он разглядел в долине людей – много народу, тысячи, целое войско. Одни долбили ямы в промерзшей земле, другие упражнялись в боевых ремеслах. Куча всадников атаковала стену из щитов – их кони отсюда казались не больше муравьев. Ветер доносил шум этого потешного боя, похожий на шорох стальных листьев. В лагере не было порядка – ни канав, ни частокола, ни лошадиных загонов. Повсюду, словно оспины на лице земли, грудились землянки и шалаши из шкур, торчали растрепанные копны сена. Он чуял коз и овец, лошадей и свиней, собак в большом количестве. От тысячи костров тянулись столбы темного дыма.
Это не армия и не город. Здесь собрался вместе целый народ.
Один из пригорков за длинным озером зашевелился, и он разглядел, что это не пригорок вовсе, а огромный косматый зверь со змеистым носом и клыками больше, чем у самого крупного вепря. Его наездник тоже был громаден и чересчур толстоног для человека.
Внезапный порыв холодного воздуха взъерошил его шерсть, и в воздухе захлопали крылья. С неба над ледяной горой падала какая то тень, и пронзительный крик резал уши. Голубовато серые перья распростерлись, заслоняя солнце...
– Призрак! – закричал Джон и сел. Он еще чувствовал эти когти, эту боль. – Призрак, ко мне!
Эббен схватил его и потряс.
– Тихо! Ты наведешь на нас одичалых! Что с тобой такое, парень?
– Сон, – пролепетал Джон в ответ. – Я был Призраком, стоял на краю обрыва и смотрел на ледяную реку, когда что то напало на меня... Птица... орел, наверно...
– А мне всегда снятся красивые женщины, – улыбнулся Оруженосец Далбридж. – Жаль, что я редко вижу сны.
– Ледяная река, говоришь? – спросил подошедший Куорен.
– Молочная берет начало из большого озера у подножия ледника, – вставил Каменный Змей.
– Мне снилось дерево с лицом моего брата. И одичалые... их там тысячи, я и не знал, что их столько. И великаны верхом на мамонтах. – Судя по перемене света, Джон проспал около четырех пяти часов. У него болела голова и затылок в том месте, где в него впились когти. Но ведь это был сон?
– Расскажи мне все, что помнишь, с начала и до конца, – сказал Куорен.
– Да ведь это только сон...
– Волчий сон. Крастер сказал лорду командующему, что одичалые собираются у истока Молочной – может быть, это и есть причина твоего сна, а может быть, ты увидел то, что ждет нас впереди, через несколько часов пути. Рассказывай.
Джон, вынужденный говорить при всех о таких вещах, почувствовал себя дураком, однако повиновался. Никто из братьев, впрочем, не смеялся над ним, а когда он закончил, даже Оруженосец Далбридж перестал улыбаться.
– Оборотень! – угрюмо сказал Эббен, обращаясь к Полурукому.
«О ком это он, – подумал Джон, – об орле или обо мне?» Оборотни – это существа из сказок старой Нэн и не из мира, где Джон прожил всю свою жизнь. Но здесь, в этой пустыне из камня и льда, в них не так уж трудно поверить.
– Поднимаются холодные ветра. Мормонт опасался не зря. И Бенджен Старк это тоже чувствовал. Мертвые встают, и у деревьев снова открываются глаза. Стоит ли бояться такой малости, как оборотни и великаны?
– Выходит, мои сны тоже правдивы? – спросил Далбридж. – Пусть лорд Сноу берет себе своих мамонтов – мне подайте моих красоток.
– Я сызмальства в Дозоре и бывал за Стеной дальше многих других, – сказал Эббен. – Я видел кости великанов и слышал много разных историй, но живых в глаза не видал ни разу.
– Смотри, как бы они первые тебя не увидели, Эббен, – отозвался Змей.
К тому времени, как они снова отправились в путь, Призрак так и не появился. Тени легли на дно перевала, и солнце быстро закатывалось за раздвоенную вершину огромной горы, которую разведчики называли Двузубой. Если этот сон правдив... Даже мысль об этом пугала Джона. Вдруг орел ранил Призрака и сбросил его в пропасть? И это чардрево с лицом его брата, пахнущее смертью и мраком...
Последний луч солнца погас за вершиной Двузубой, и сумерки затопили Воющий перевал. Сразу похолодало. Тропа понемногу начала спускаться вниз, усеянная трещинами, камнями и осыпями. Скоро совсем стемнеет, а Призрака не видать. Это терзало Джона. Но он не смел позвать волка – мало ли кто может его услышать.
– Куорен, – тихо окликнул Далбридж, – погляди ка.
Высоко над ними сидел на скале орел, еще заметный на темнеющем небе. «Орлы нам уже встречались, – подумал Джон. – Может, это вовсе не тот, который мне снился».
Эббен все таки собрался пустить в него стрелу, но бывший оруженосец его удержал.
– Он за пределами выстрела.
– Не нравится мне, что он следит за нами.
– Мне тоже, но помешать ему ты не можешь – только стрелу зря изведешь.
Куорен, сидя в седле, долго разглядывал орла.
– Поехали, – сказал он наконец, и разведчики возобновили спуск.
Призрак, хотелось крикнуть Джону, где ты?
Он уже собирался последовать за остальными, как вдруг увидел между камнями что то белое. «Остатки снега», – подумал Джон, но белое вдруг зашевелилось, и он мигом соскочил с коня. Призрак поднял голову ему навстречу. Шея волка мокро поблескивала, но он не издал ни звука, когда Джон снял перчатку и ощупал его. Орлиные когти разодрали шерсть и мясо, однако хребет остался цел.
Куорен уже стоял над ними.
– Что, плохо дело?
Призрак, как бы в ответ, с трудом поднялся на ноги.
– Молодец, крепкий зверюга. Эббен, воды. Змей, подай свой мех с вином. Подержи его, Джон.
Вместе они смыли с волка засохшую кровь. Призрак заартачился и оскалил зубы, когда Куорен стал лить вино на рваную рану, но Джон обхватил его, шепча ласковые слова, и волк успокоился. Его перевязали, оторвав полоску от плаща Джона. К тому времени совсем уже стемнело, и только россыпь звезд отделяла черноту неба от черноты камня.
– Дальше поедем или как? – осведомился Змей.
Куорен прошел к своему коню.
– Поедем, только не вперед, а назад.
– Назад? – опешил Джон.
– У орлов зрение острее, чем у людей. Нас заметили – значит пора убираться. – Полурукий обмотал лицо длинным черным шарфом и сел в седло.
Другие разведчики переглянулись, но спорить никому и в голову не пришло. Все один за другим повернули коней в сторону дома.
– Призрак, пошли, – позвал Джон, и волк последовал за ним бледной тенью.
Они ехали всю ночь, пробираясь ощупью по неровной извилистой тропе. Ветер крепчал. Порой становилось так темно, что они слезали и вели лошадей в поводу. Эббен предложил зажечь факелы, но Куорен отрезал:
– Никакого огня. – Вот и весь разговор.
Они пересекли каменный мост у вершины перевала и снова начали спускаться. Во мраке яростно взвыл сумеречный кот, вызвав такое эхо, будто их там собралось не меньше дюжины. Джону показалось, что он видит на верхнем карнизе пару горящих глаз, здоровенных, как луны.
Перед рассветом они остановились напоить лошадей, дав каждой пригоршню овса и пару пучков сена.
– Мы недалеко от места гибели одичалых, – сказал Куорен. – С той высоты один человек может сдержать сотню – если этот человек подходящий. – И он посмотрел на Оруженосца Далбриджа.
Тот склонил голову.
– Оставьте мне стрел, сколько сможете, братья. – Он погладил свой лук. – И дайте моей лошадке яблоко, как доберетесь до дому, – заслужила, бедная скотинка.
Он остается, чтобы умереть, понял Джон.
Куорен стиснул плечо Далбриджа рукой в перчатке.
– Если орел слетит вниз поглядеть на тебя...
– ...у него отрастут новые перья.
На прощание Джон увидел только спину Оруженосца Далбриджа, когда тот карабкался вверх по узкой тропке.
Когда рассвело, Джон поднял глаза к небу и увидел на нем темное пятнышко. Эббен тоже заметил его и выругался, но Куорен велел ему замолчать.
– Слышите?
Джон затаил дыхание. Далеко позади в горах пропел рог, и прокатилось гулкое эхо.
– Они идут, – сказал Куорен
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:46 | Сообщение # 55 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ТИРИОН
Для предстоящего испытания Под облачил его в бархатный камзол цвета знамени Ланнистеров и принес ему цепь десницы, но ее Тирион оставил на ночном столике. Серсея не любит, когда ей напоминают, что он десница короля, а он не желал сейчас обострять отношения с ней. Во дворе его догнал Варис.
– Милорд, – с легкой одышкой сказал он, – советую вам прочесть это незамедлительно. – В мягкой белой руке он держал пергамент. – Донесение с севера.
– Хорошие новости или плохие?
– Не мне судить.
Тирион развернул свиток и прищурился, чтобы разобрать написанное при свете факелов.
– Боги праведные. Оба?
– Боюсь, что да, милорд, как это ни печально. Столь юные, невинные существа.
Тирион вспомнил, как выли волки, когда маленький Старк упал. И теперь, наверно, воют...
– Ты уже кому нибудь говорил об этом?
– Пока нет, но придется.
Тирион свернул письмо.
– Я сам скажу сестре. – Ему очень хотелось посмотреть, как она воспримет новость.
Королева в эту ночь была особенно прелестна в открытом платье из темно зеленого бархата, подчеркивающего цвет ее глаз. Золотые локоны ниспадали на обнаженные плечи, талию охватывал пояс с изумрудами. Тирион сел, взял поданную ему чашу вина и только тогда вручил ей письмо, не сказав ни слова. Серсея с недоумением приняла от него пергамент.
– Тебе это, думаю, будет приятно, – сказал он, когда она принялась за чтение. – Ты ведь хотела, чтобы юный Старк умер.
Серсея скривилась:
– Это Джейме выбросил его из окошка, а не я. Ради любви, сказал он, – как будто это могло доставить мне удовольствие. Глупость, конечно, притом опасная, но когда наш любезный братец давал себе труд подумать?
– Мальчик вас видел, – заметил Тирион.
– Он совсем еще мал. Можно было запугать его и принудить к молчанию. – Она задумчиво уставилась на письмо. – Почему меня обвиняют всякий раз, когда кто то из Старков наколет себе ногу? То, о чем говорится здесь, – работа Грейджоя, я к этому непричастна.
– Будем надеяться, что леди Кейтилин в это поверит.
– Неужели она способна... – округлила глаза Серсея.
– Убить Джейме? А почему бы и нет? Что бы сделала ты, если бы Джоффри с Томменом убили?
– Но Санса по прежнему у меня!
– У нас, – поправил он, – и мы должны заботиться о ней как следует. Ну а где же обещанный ужин, сестрица?
Стол Серсея, надо признать, накрыла отменный. Они начали с густого супа из каштанов, горячего хлеба и салата с яблоками и лесными орехами. За этим последовали пирог с миногами, сдобренная медом ветчина, тушенная в масле морковь, белые бобы с салом и жареный лебедь, начиненный грибами и устрицами. Тирион держался с изысканной учтивостью, предлагая сестре самые лакомые кусочки, и ел только то, что ела она. Не то чтобы он опасался отравы – просто осторожность никогда не помешает.
Новость о постигшей Старков участи явно огорчила ее.
– Из Горького моста по прежнему ничего? – спросила она озабоченно, насадив яблоко на острие кинжала и понемножку откусывая от него.
– Ничего.
– Никогда не доверяла Мизинцу. Если предложить ему хорошие деньги, он мигом перебежит к Станнису.
– Станнис Баратеон чересчур праведен, чтобы кого то подкупать. Притом для Петира он весьма неудобный лорд. На нынешней войне заключаются самые неожиданные союзы, но эти двое? Нет.
Он отрезал себе еще окорока, а она сказала:
– За эту свинью мы должны благодарить леди Танду.
– Знак ее нежной любви?
– Взятка. Она просит разрешения вернуться в свой замок. Не только у меня, но и у тебя. Боится, наверно, как бы ты не перехватил ее по дороге, как это случилось с лордом Джайлсом.
– Но она как будто не везет с собой наследника трона? – Тирион подал сестре ломоть ветчины, взяв другой себе. – Пусть лучше остается, а если она стремится к безопасности, предложи ей вызвать сюда стоквортский гарнизон – сколько сможет.
– Если мы так нуждаемся в людях, зачем было отсылать твоих дикарей? – недовольно осведомилась Серсея.
– Это наилучший способ распорядиться ими, – откровенно ответил Тирион. – Они свирепые воины, но не солдаты, а в битве двух регулярных войск дисциплина важнее мужества. В Королевском Лесу они уже принесли нам больше пользы, чем могли бы принести на городских стенах.
Когда подали лебедя, королева спросила Тириона о заговоре Оленьих Людей, который явно больше раздражал ее, нежели пугал.
– Почему нам постоянно изменяют? Что плохого сделал дом Ланнистеров этим несчастным?
– Ничего – просто они надеялись оказаться на стороне победителя, и это доказывает, что они не только изменники, но и глупцы.
– Ты уверен, что всех их выловил?
– Варис говорит, что всех. – Лебедь был слишком приторным на его вкус.
Между прекрасных глаз Серсеи на белом челе прорезалась морщинка.
– Ты слишком доверяешься этому евнуху.
– Он хорошо мне служит.
– Вернее, делает вид. Ты думаешь, он тебе одному шепчет на ухо свои секреты? Он говорит каждому из нас ровно столько, чтобы мы уверились, будто без него нам не обойтись. Точно такую же игру он вел со мной, когда я только только вышла за Роберта. Многие годы я верила, что надежнее друга при дворе у меня нет, но теперь... – Серсея пристально посмотрела на Тириона. – Он говорит, что ты хочешь забрать у Джоффри Пса.
«Будь ты проклят, Варис».
– Для Клигана у меня есть более важные задачи.
– Нет ничего важнее, чем жизнь короля.
– Жизни короля ничто не угрожает. У Джоффри остаются храбрый сир Осмунд и Меррин Трант. – (Эти больше все равно ни на что не годятся.) – Бейлон Сванн и Пес нужны мне, чтобы командовать вылазками и не дать Станнису закрепиться на нашей стороне Черноводной.
– Джейме всеми вылазками командовал бы сам.
– Из Риверрана ему это будет затруднительно.
– Джофф еще мальчик.
– Мальчик, который хочет сражаться, – и это самая здравая мысль, которая его когда либо посещала. Я не собираюсь бросать его в гущу боя, но надо, чтобы люди его видели. Они будут лучше драться за того короля, который делит с ними опасность, чем за того, который прячется за материнскими юбками.
– Ему всего лишь тринадцать, Тирион.
– Вспомни Джейме в этом возрасте и позволь Джоффри доказать, что он сын своего отца. У него самые лучшие доспехи, которые только можно купить за деньги, и его все время будет окружать дюжина золотых плащей. А при малейшей опасности падения города я тут же верну его в Красный Замок.
Тирион хотел успокоить сестру, но не увидел облегчения в ее зеленых глазах.
– По твоему, город падет?
– Нет. – (Но если это случится, молись, чтобы мы удержали хотя бы Красный Замок, пока наш лорд отец не подоспеет нам на подмогу.)
– Ты лжешь, Тирион, ты и прежде мне лгал.
– У меня были на то причины, сестрица. Я не меньше твоего желаю, чтобы мы были добрыми друзьями, – и решил освободить лорда Джайлса. – Тирион держал Джайлса в целости и сохранности как раз для такого случая. – Сира Бороса Бланта ты тоже можешь получить назад.
Королева сжала губы:
– По мне, пусть сир Борос хоть сгниет в Росби – но Томмен...
– Томмен останется там, где он есть. Под защитой лорда Джаселина он будет куда сохраннее, чем под защитой лорда Джайлса.
Слуги убрали лебедя, почти не тронутого, и Серсея приказала подать сладкое.
– Надеюсь, ты любишь ежевичное пирожные?
– Я все сладкое люблю.
– Это я давно знаю. Известно ли тебе, почему Варис так опасен?
– Я вижу, мы перешли к загадкам? Нет, не известно.
– У него нет мужского члена.
– У тебя его тоже нет. – (И это, похоже, бесит тебя, Серсея.)
– Возможно, я тоже опасна. А вот ты – такой же дурак, как все прочие мужчины. Этот червяк между ног отнимает у тебя добрую половину разума.
Тирион слизнул крошки с пальцев – сестрина улыбка ему крепко не нравилась.
– Да – и теперь мой червячок думает, что нам пора удалиться.
– Тебе нехорошо, братец? – Она наклонилась вперед, позволив ему обозреть верхнюю часть своей груди. – Ты что то засуетился.
– Засуетился? – Тирион посмотрел на дверь, и ему послышался какой то шум. Он начинал сожалеть, что пришел сюда один. – Раньше ты никогда не выказывала интереса к моим мужским достоинствам.
– Меня интересуют не твои мужские достоинства, а место их приложения. И я не во всем завишу от евнуха в отличие от тебя. У меня есть свои способы выяснить то и другое... особенно то, что от меня хотят скрыть.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только одно: твоя шлюшка у меня.
Тирион схватился за винную чашу, пытаясь собраться с мыслями.
– Я думал, что ты предпочитаешь мужчин.
– Забавный ты человек. Ты, случаем, на ней не женился? – Не услышав ответа, Серсея сказала: – Отец вздохнет с облегчением, узнав, что этого не случилось.
Тириону казалось, что в животе у него копошатся угри. Как она умудрилась найти Шаю? Может, это Варис его предал? Или он сам свел на нет все свои меры предосторожности той ночью, когда поехал прямо к ней?
– Какое тебе дело до того, кто греет мне постель?
– Ланнистеры всегда платят свои долги. Ты строил против меня козни с того самого дня, как явился в Королевскую Гавань. Ты продал Мирцеллу, похитил Томмена, а теперь замышляешь убить Джоффри. Ты хочешь его смерти, чтобы править от имени Томмена.
«Соблазнительная мысль, отрицать не стану».
– Это безумие, Серсея. Станнис будет здесь со дня на день. Без меня тебе не обойтись.
– Почему это? Ты такой великий воин?
– Наемники Бронна без меня в бой не пойдут, – солгал он.
– Еще как пойдут. Они любят золото, а не твою бесовскую хитрость. Впрочем, можешь не бояться – без тебя они не останутся. Не скрою, мне порой очень хочется перерезать тебе глотку, но Джейме мне этого никогда не простит.
– А женщина? – Он не хотел называть ее имени. Если он сумеет убедить Серсею, что Шая для него ничего не значит, то, возможно...
– С ней будут прилично обращаться. Пока мои сыновья целы и невредимы. Но если Джофф погибнет или Томмен попадет в руки наших врагов, твоя потаскушка умрет смертью более мучительной, чем ты можешь себе представить.
«Неужели она искренне верит, что я намерен убить своего родного племянника?»
– Мальчикам ничего не грозит, – устало заверил Тирион. – Боги, Серсея, ведь в нас течет одна кровь. Что же я, по твоему, за человек после этого?
– Маленький и подлый.
Тирион уставился на остатки вина в чаше. «Что сделал бы Джейме на моем месте? Убил бы эту суку скорее всего, а уж потом бы задумался о последствиях. Но у меня нет золотого меча, и я не умею с ним управляться». Тирион любил своего безрассудно гневного брата, но в этом случае ему лучше руководствоваться примером их лорда отца. «Я должен быть как камень, как Бобровый Утес, твердый и непоколебимый. Если я не выдержу этого испытания, мне останется только поступить в ближайший балаган».
– Почем мне знать – может, ты ее уже убила.
– Хочешь с ней повидаться? Я так и подумала. – Серсея, пройдя через комнату, распахнула тяжелую дубовую дверь. – Введите сюда шлюху моего брата.
Братья сира Осмунда Осни и Осфрид, того же поля ягоды, что и старший, высокие, темноволосые, с крючковатыми носами и жестокими ухмылками, вошли с девушкой. Она висела между ними с широко раскрытыми белыми глазами на темном лице. Из ее разбитой губы сочилась кровь, и на теле сквозь прорехи в одежде виднелись синяки. Руки ей связали, а рот заткнули кляпом.
– Ты сказала, что ей не причинят вреда.
– Она сопротивлялась. – Осни Кеттлблэк в отличие от братьев был выбрит, и на его голых щеках остались царапины. – У нее когти, как у сумеречной кошки.
– От синяков не умирают, – проронила Серсея. – Твоя шлюха будет жить, пока жив Джофф.
Тирион с великим наслаждением рассмеялся бы ей в лицо, но это испортило бы всю игру. «Ты попала впросак, Серсея, а твои Кеттлблэки еще глупее, чем утверждает Бронн. Стоит мне произнести эти слова...»
Но Тирион спросил только, глядя девушке в лицо:
– Ты клянешься освободить ее после битвы?
– Если ты отпустишь Томмена – да.
Тирион встал с места.
– Что ж, будь по твоему, но не причиняй ей вреда. Если эти скоты полагают, что могут ею пользоваться... то позволь тебе напомнить, сестрица, что у всякой палки есть два конца. – Он говорил спокойно и равнодушно, отцовским голосом. – То, что случится с ней, может случиться и с Томменом, включая побои и насилие. – (Если она считает меня чудовищем – воспользуемся этим.)
Серсея не ожидала такого оборота.
– Ты не посмеешь.
Тирион раздвинул губы в медленной холодной улыбке. Его глаза, зеленый и черный, смеялись.
– Не посмею? Я сам этим займусь.
Рука сестры метнулась к его лицу, но Тирион перехватил ее и заломил так, что Серсея вскрикнула. Осфрид бросился ей на выручку.
– Еще шаг – и я сломаю ей руку, – предупредил карлик. – Я уже говорил тебе, Серсея: больше ты меня не ударишь. – Он толкнул ее на пол и приказал Кеттлблэкам: – Развяжите девушку и выньте кляп.
Веревку стянули так туго, что на руках у нее проступила кровь. Девушка закричала, когда кровообращение вернулось к ней. Тирион осторожно помассировал ее пальцы.
– Мужайся, милая. Я сожалею, что тебе сделали больно.
– Я знала, что вы освободите меня, милорд.
– Непременно освобожу, – пообещал он, и Алаяйя, склонившись, поцеловала его в лоб. От ее разбитых губ остался кровавый след. «Я не заслуживаю такого поцелуя, – подумал Тирион. – Если бы не я, с ней бы ничего не случилось».
Не стирая крови со лба, он посмотрел на королеву:
– Я никогда не любил тебя, Серсея, но ты моя сестра, и я не делал тебе зла. До настоящего времени. Эта выходка тебе даром не пройдет, так и знай. Я не знаю еще, как поступлю с тобой, но со временем решу. Когда нибудь, будучи весела и благополучна, ты вдруг ощутишь во рту вкус пепла и поймешь, что я уплатил свой долг.
Отец как то сказал ему, что на войне все решает миг, когда одна из армий обращается в бегство. Пусть это войско не менее многочисленно, чем миг назад, пусть оно по прежнему вооружено и одето в доспехи – тот, кто побежал, уже не обернется, чтобы принять бой. Так же было и с Серсеей.
– Убирайся! – только и смогла ответить она. – Прочь с моих глаз!
– Доброй тебе ночи, – поклонился Тирион. – И приятных снов.
Он шел к башне Десницы, и тысяча обутых в броню ног топотала у него в голове. «Надо было предвидеть это с первого же раза, когда я пролез в потайной шкаф Катай». Возможно, он просто не хотел об этом думать. Когда он взобрался по лестнице, ноги у него разболелись. Он послал Пода за вином и прошел в спальню.
На кровати под балдахином, поджав ноги, сидела Шая – голая, но с золотой цепью на груди. Цепь была составлена из золотых рук, сжимающих одна другую.
Этого Тирион никак не ожидал.
– Что ты тут делаешь?
Она со смехом погладила цепь.
– Хоть чьи то руки почувствовать на себе... только эти, золотые, холодноваты.
Тирион на миг онемел. Как сказать ей, что вместо нее взяли другую женщину, которая вполне может умереть, если с Джоффри в бою что то случится? Он вытер со лба кровь Алаяйи.
– Леди Лоллис...
– Да спит она. Только и знает, что дрыхнуть, корова, да еще жрать, а иногда и за едой засыпает. Еда изо рта валится в постель, а она так и лежит, пока не уберешь. Подумаешь, позабавились с ней – эка важность!
– Ее мать говорит, что она больна.
– Брюхата, только и всего.
Тирион оглядел комнату – со времени его ухода здесь ничего не изменилось.
– Как ты сюда вошла? Покажи мне дверь.
– Лорд Варис завязал мне глаза, и я ничего не видела. Только в одном месте разглядела пол... там такая картинка выложена из мелких кусочков.
– Мозаика?
– Ага. Черная и красная, вроде как дракон. А так везде темно было. Мы спустились по приставной лестнице и долго шли – я совсем запуталась. Один раз мы остановились, и он отпер какую то железную калитку. Дракон был после, уже за ней. Потом поднялись по другой лестнице в коридор, очень низкий – я пригнулась, а лорду Варису не иначе как ползти пришлось.
Тирион обошел спальню, и ему показалось, что один из светильников держится непрочно. Привстав на цыпочки, Тирион повернул его, и оттуда выпал огарок. Тростник, разбросанный по каменному полу, тоже как будто не был нарушен.
– Не хочет ли милорд лечь в постель? – спросила Шая.
– Сейчас. – Тирион открыл шкаф, выбросил оттуда одежду и ощупал заднюю стенку. Что годится для публичного дома, может пригодиться и в замке... но нет, прочное древо не поддавалось. Выступающий камень у окна тоже не уступил, сколько Тирион ни налегал на него. Раздосадованный, он вернулся к Шае.
Она развязала ему тесемки и обняла за шею.
– У тебя плечи как каменные. Иди ко мне скорее. – Но когда ее ноги обвились вокруг Тириона, мужская сила его подвела. Шая, почувствовав это, скользнула под одеяло и стала ласкать его ртом, но и тогда не смогла возбудить.
Немного погодя он ее остановил.
– Что с тобой? – спросила она. Вся невинность мира заключалась в этом юном лице.
«Невинность? Это у шлюхи то? Права Серсея – ты думаешь не тем местом, дурак».
– Давай ка спать, милая. – Он погладил Шаю по голове. Но когда она уже уснула, он еще долго лежал, держа в ладони ее маленькую грудь и прислушиваясь к ее дыханию.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:51 | Сообщение # 56 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ТЕОН
Лес под ненастным небом стоял мертвый, застывший. Корни цепляли бегущего Теона за ноги, голые ветви хлестали по лицу, оставляя кровавые следы. Но он продолжал ломиться вперед, задыхаясь, стряхивая лед с веток. «Сжальтесь, – рыдал он». Сзади несся вой, от которого кровь стыла в жилах. «Сжальтесь, сжальтесь». Оглядываясь, он видел, что они приближаются – волки величиной с лошадь, но с детскими головами. «О, сжальтесь, сжальтесь». Из их пастей капала кровь, черная, как смола, прожигая дыры в снегу. Каждый шаг приближал их к нему. Теон пытался бежать быстрее, но ноги не слушались его. У всех деревьев были лица, и они смеялись над ним, а волки все выли. Он уже чуял горячее дыхание зверей, отдающее серой и гнилью. «Но они же мертвы, мертвы, – хотелось крикнуть ему, – я видел, как их убили, как их головы обмакнули в смолу...» – но изо рта вырывался только бессловесный стон. Затем что то коснулось его, и он обернулся с криком...
Он схватился за кинжал, который держал у кровати, но только сбил его на пол. Векс отскочил прочь. За ним стоял Вонючка со свечой в руке.
– В чем дело? – крикнул Теон. – Чего тебе надо? – (Сжальтесь.) – Зачем ты явился ко мне в спальню?
– Милорд принц, ваша сестра приехала. Вы просили тотчас же уведомить вас об этом.
– Наконец то, – буркнул Теон, расчесывая пятерней волосы. Он уж начал бояться, что Аша бросила его на произвол судьбы. «Сжальтесь». Он посмотрел в окно, где первый проблеск рассвета обрисовал башни Винтерфелла. – Где она?
– Лоррен проводил ее с людьми в Великий Чертог, где им подали завтрак. Пойдете к ней прямо сейчас?
– Да. – Теон откинул одеяло. Огонь в очаге прогорел до углей. – Подай горячей воды, Векс. – Нельзя показываться Аше потным и растрепанным. О, эти волки с детскими лицами... Он содрогнулся. – И закрой ставни. – В спальне было холодно, как в лесу из его сна.
Последнее время ему всегда снятся холодные сны, один страшнее другого. Прошлой ночью он снова оказался на мельнице – он стоял на коленях, обряжая мертвых. Их члены уже коченели и как будто сопротивлялись его озябшим пальцам, пока он надевал бриджи, завязывал узлы и натягивал меховые сапоги на твердые негнущиеся ноги и застегивал кожаный пояс на тельце, которое мог бы охватить ладонями. «Я не хотел этого, – говорил он им, занимаясь всем этим. – Они не оставили мне выбора!» Мертвые не отвечали ему, только холодели и становились все тяжелее.
А позавчерашней ночью ему приснилась мельничиха. Теон забыл ее имя, но помнил ее мягкие, как подушки, груди, следы от родов на животе и то, как она вонзала ногти ему в спину во время любви. Во сне он снова спал с ней, но теперь у нее и внизу были зубы – верхними она перегрызла ему горло, а нижними вцепилась в его мужское естество. Безумие какое то – ведь она тоже умерла. Гелмарр свалил ее одним ударом топора, когда она молила Теона о милосердии. «Оставь меня, женщина. Он убил тебя, а не я». Гелмарр теперь тоже мертв, но он по крайней мере не является Теону во сне.
Когда Векс принес воду, сон уже немного отступил. Теон смыл его с себя вместе с потом, а после не спеша оделся. Аша долго заставила себя ждать – теперь его очередь. Он выбрал атласный камзол в черную и золотую полоску, кафтан тонкой кожи с серебряными заклепками... и только тогда вспомнил, что его злосчастная сестра больше ценит оружие, чем наряды. Выругавшись, он оделся заново – в черную шесть и кольчугу. Опоясавшись мечом и кинжалом, он вспомнил, как она унизила его за отцовским столом. «Твое милое дитятко? Ладно, у меня тоже есть нож, и я умею с ним обращаться».
Напоследок он надел корону – холодный железный обруч не толще пальца с необработанными черными алмазами и золотыми самородками. Убор получился корявый, но тут уж ничего не поделаешь. Миккен лежит в могиле, а его преемник одни только гвозди да подковы умеет делать. Теон утешался тем, что это корона принца, – став королем, он раздобудет что нибудь поизящнее.
Вонючка ждал его за дверью с Урценом и Кроммом. Теон теперь всюду ходил с охраной, даже в отхожее место. Винтерфелл хотел его смерти. В ту самую ночь, когда они вернулись с Желудевой, Гелмарр Угрюмый свалился с какой то лестницы и сломал себе хребет. Аггара на следующий день нашли с перерезанным горлом. Гинир Красноносый сделался таким подозрительным, что отказывался от вина, спал в панцире и шлеме и взял с псарни самую брехливую собаку, чтобы та предупреждала его о каждом, кто приблизится к нему ночью. Однажды утром весь замок проснулся от лая этой собаки – она носилась вокруг колодца, в котором плавал труп Красноносого.
Теон не мог оставить все это безнаказанным. Фарлен мог быть виновным не меньше, чем всякий другой, поэтому Теон назначил суд, обвинил псаря в убийствах и осудил его на смерть. Но Фарлен и тут ему подгадил – уже стоя на коленях у плахи, он сказал: «Милорд Эддард всегда сам приводил приговор в исполнение». Пришлось Теону взяться за топор, чтобы не показаться слабым. Руки у него вспотели, топорище скользило в них, и первый удар пришелся Фарлену между плеч. Понадобилось еще три, чтобы отделить голову от туловища, а после Теона стошнило. Он хорошо помнил, как они с Фарленом сиживали за чашей меда, толкуя об охоте и гончих. «У меня не было выбора, – хотел бы он крикнуть обезглавленному трупу. – Железные Люди не умеют хранить секретов – их надо было убрать и свалить на кого то вину». Жаль только, что он не сумел убить Фарлена быстро. Нед Старк всегда обезглавливал человека с одного удара.
После казни Фарлена убийства прекратились, но люди Теона все равно ходили угрюмые и озабоченные. «В бою они врага не боятся, – сказал Черный Лоррен. – Иное дело – жить среди врагов, не зная, поцелует тебя прачка или убьет и что мальчишка льет тебе в чашу – эль или яд. Лучше нам убраться из этого места».
«Я принц Винтерфелла, – крикнул в ответ Теон. – Это моя усадьба, и никто меня отсюда не выживет – ни мужчина, ни женщина!»
Аша. Все из за нее. Драгоценная сестрица, Иные бы ее лапали. Она хочет его смерти, чтобы стать наследницей отца. Потому то она и заставляла его томиться здесь, несмотря на все призывы, которые он слал ей.
Она сидела на высоком месте Старков, разрывая руками каплуна. В зале стоял гул – ее спутники обменивались новостями с людьми Теона, и его появления почти никто не заметил.
– А где остальные? – спросил он Вонючку. За столами сидели не более полусотни человек, в основном из его отряда, – Великий Чертог Винтерфелла мог вместить в десять раз больше.
– Тут все, милорд принц.
– Как все? Сколько же человек она с собой привела?
– Я насчитал двадцать.
Теон устремился к сестре. Она смеялась шутке кого то из своих, но умолкла, увидев его.
– Ба, никак сам принц Винтерфеллский. – Она бросила каплунью кость одной из собак, шнырявших по залу, и ее большой рот под ястребиным носом насмешливо искривился. – А может, Принц Дураков?
– Зависть девице не к лицу.
Аша слизнула жир с пальцев. Черная прядь упала ей на глаза. Ее люди орали, требуя хлеба и ветчины, и производили великий шум, несмотря на свое малое число.
– Зависть, говоришь?
– А как же иначе? Я взял Винтерфелл за одну ночь, с тридцатью людьми. Тебе, чтобы взять Темнолесье, понадобилась целая луна и тысяча человек.
– Ну, я ведь не столь великий воин, как ты, братец. – Она выпила полрога эля и вытерла рукой рот. – Я видела головы у тебя над воротами. Скажи, кто из них боролся дольше – калека или младенец?
Кровь бросилась в лицо Теону. Ему от этих голов радости было не больше, чем от обезглавленных тел, выставленных перед замком. Старая Нэн стояла, жуя беззубым ртом, а Фарлен бросился на Теона, рыча, словно один из его псов. Урцену и Кадвилу пришлось избить его копьями до бесчувствия. «Как же я дошел до этого?» – думал Теон тогда, стоя над телами, на которых кишели мухи.
Только у мейстера Лювина хватило духа подойти к нему. Маленький серый мейстер с каменным лицом попросил позволения пришить головы мальчиков на место и похоронить их в крипте вместе с другими Старками.
«Нет, – сказал Теон. – Только не в крипте». «Но почему, милорд? Теперь то вам их нечего опасаться. Все Старки лежат там...» «Я сказал – нет». Головы Теон выставил на стене, а тела в их богатой одежде сжег в тот же день. После он нашел среди пепла и костей крохотный слиток серебра и треснувший янтарь – все, что осталось от Брановой пряжки в виде волчьей головы. Теон и теперь носил ее с собой.
– Я поступил с Браном и Риконом великодушно, – сказал он сестре. – Они сами навлекли на себя эту участь.
– Как и все мы, братец.
Его терпение истощилось.
– Как я, по твоему, удержу Винтерфелл, если ты привела мне всего двадцать человек?
– Десять. Остальные вернутся со мной назад. Ведь не допустишь же ты, чтобы твоя любимая сестра ехала через темный лес без охраны? Там лютоволки рыщут. – Аша поднялась со своего каменного сиденья. – Пойдем куда нибудь, где мы сможем поговорить наедине.
Это было резонно, но его взбесило, что это предложила Аша, а не он. «Не надо было приходить в чертог, – с запозданием подумал он. – Надо было вызвать ее к себе».
Теперь ему не оставалось ничего иного, как проводить ее в горницу Неда Старка. Усевшись перед угасшим очагом, он выпалил:
– Дагмер проиграл бой при Торрхеновом Уделе...
– Да, старый кастелян проломил его стену из щитов, – спокойно сказала Аша. – А ты чего ждал? Сир Родрик знает этот край в отличие от Дагмера, и у него большая конница – нашим островитянам недостает дисциплины, чтобы выдержать атаку одетой в броню кавалерии. Дагмер жив и ушел с уцелевшими обратно на Каменный Берег – скажи спасибо и за это.
«Она знает больше, чем я», – подумал Теон, и это еще сильнее рассердило его.
– Победа придала Леобальду Толхарту смелости – он вышел из за своих стен и примкнул к сиру Родрику. Мне доносят, что лорд Мандерли послал вверх по реке дюжину барок, набитых рыцарями, конями и осадными машинами. Амберы за Последней рекой собирают свое войско. Еще до исхода луны у моих ворот окажется целая армия, а ты приводишь мне десять человек?!
– Могла бы и вовсе ничего не приводить.
– Я тебе приказывал...
– Отец приказал мне взять Темнолесье, – огрызнулась она. – Он не упоминал, что я должна спасать своего младшего братца.
– Да провались оно, твое Темнолесье. Подумаешь, ночной горшок на буфе. Винтерфелл – это сердце всего края, но как я удержу его, не имея гарнизона?
– Надо было думать об этом до того, как его брать. О, ты проделал это ловко, отдаю тебе должное. Если бы у тебя еще хватило ума сровнять замок с землей и увезти маленьких принцев заложниками в Пайк, ты мог бы выиграть войну одним ударом.
– Тебе бы очень хотелось, чтобы мой трофей превратился в груду руин, правда?
– Этот твой трофей тебя погубит. Кракены живут в море, Теон, – или ты забыл это за годы, проведенные среди волков? Наша сила – это наши ладьи. Мой «ночной горшок» находится достаточно близко к морю, чтобы я могла получить припасы и свежих людей, когда понадобится. А вот Винтерфелл стоит в сотнях лиг от моря, окруженный лесами, холмами, враждебными нам замками и острогами. Каждый человек на тысячу лиг окрест теперь твой враг, можешь не сомневаться. Ты позаботился об этом, водрузив головы принцев у себя над воротами. Ну можно ли быть таким дураком? Это же дети...
– Они бросили мне вызов! – крикнул он ей в лицо. – Кровь за кровь – два сына Эддарда Старка за Родрика и Марона. – Эти слова вырвались у него неожиданно, но Теон сразу понял, что отец одобрит его. – Теперь души моих братьев могут успокоиться.
– Наших братьев, – напомнила Аша с полуулыбкой, доказывающей, что своими разговорами о мести он ее не провел. – Ты захватил их души с собой из Пайка? Да и там они, по моему, беспокоили только отца.
– Разве женщина когда нибудь могла понять, что значит месть для мужчины? – Даже если отец не оценит по достоинству взятие Винтерфелла, он просто обязан одобрить то, что Теон отомстил за братьев!
– А ты не подумал о том, что сир Родрик тоже мужчина и хорошо понимает, что это такое? – фыркнула она. – В нас течет одна кровь, Теон, каков ты ни есть. Ради матери, родившей нас обоих, я говорю: вернись со мной в Темнолесье. Предай Винтерфелл огню и отступи, пока еще возможно.
– Нет. – Теон поправил свою корону. – Я взял этот замок и намерен его удержать.
Сестра посмотрела на него долгим взглядом.
– Ну что ж, держи – держи до конца дней своих. По мне, это чистое безумие, – вздохнула она, – но что может робкая дева понимать в таких делах? – У самой двери она послала ему свою последнюю насмешливую улыбку. – Знаешь, я еще в жизни не видывала такой безобразной короны. Ты сам ее сделал?
Оставив его кипящим от злости, она задержалась в замке ровно настолько, чтобы накормить и напоить лошадей. Половина ее людей, как она и сказала, выехала вместе с ней через те самые Охотничьи ворота, которыми воспользовались при побеге Бран и Рикон.
Теон смотрел им вслед со стены. Сестра скрылась в туманах Волчьего Леса, и он невольно подумал, что зря не послушался ее и не уехал вместе с ней.
– Что, не захотела остаться? – спросил Вонючка.
Теон не слышал, как он подошел, и не учуял его запаха. Не было человека, которого он меньше желал бы видеть. Его тревожило, что Вонючка расхаживает живой, зная то, что знает. Надо было убить и его, когда он покончил со всеми остальными. Вот только... Вонючка, как ни странно, умел читать и писать – с него станется оставить в каком нибудь тайнике отчет о происшедшем.
– Вы уж простите, милорд принц, да только не следовало ей бросать вас. Десять человек – это очень мало.
– Без тебя знаю. – И Аша, конечно, это тоже сознает.
– Мне думается, я мог бы помочь вам. Дайте мне коня и мешок с монетой – и я наберу вам подходящих ребят.
– Сколько? – прищурился Теон.
– Сотню, скажем, или две – а может, и больше. – Он улыбнулся с огоньком в бледных глазах. – Я родился к северу отсюда и знаю многих, и Вонючку тоже многие знают.
Двести человек – еще не армия, но чтобы удержать такой замок, как Винтерфелл, многие тысячи не нужны. Лишь бы они знали, каким концом держать копье, – остальное не так уж важно.
– Хорошо, поезжай – и ты увидишь, что я умею быть благодарным. Проси у меня что хочешь.
– У меня не было женщины с тех пор, как я служил у лорда Рамси, милорд. Я положил глаз на Паллу – говорят, ею уже попользовались, так что...
Теон зашел с ним слишком далеко, чтобы идти на попятный.
– Двести человек – и она твоя. Но если приведешь хоть на одного меньше, будешь по прежнему довольствоваться свиньями.
Вонючка уехал еще до заката, увозя с собой мешок с серебром Старков и последнюю надежду Теона. «Скорее всего я больше не увижу этого негодяя», – подумалось ему, но он должен был пойти на этот риск.
Ночью ему приснился пир, который задал Нед Старк, когда король Роберт прибыл в Винтерфелл. Чертог звенел от музыки и смеха, хотя снаружи дули холодные ветры. Вина и жареного мяса было вдосталь – Теон шутил, глазел на прислужниц и веселился, пока не заметил, что в зале стало темнеть. Музыка перестала казаться ему веселой – он стал различать в ней нестройные аккорды и длинные, режущие ухо ноты. Вино стало горьким – Теон поднял глаза от чаши и увидел, что трапезничает с мертвыми.
У короля Роберта кишки вывалились на стол из распоротого живота. Рядом с ним сидел лорд Эддард без головы. На нижних скамьях тоже сидели мертвецы, и серое мясо сползало у них с костей, когда они поднимали заздравные чаши, а в пустых глазницах кишели черви. Он знал их всех – Джори Касселя и Толстого Тома, Портера, Кейна и Халлена, мастера над конями, и прочих, кто отправился на юг в Королевскую Гавань, чтобы не вернуться оттуда. Миккен и Шейли сидели рядом – с одного текла кровь, с другого вода. Часть стола занимал Бенфред Толхарт со своими Дикими Зайцами. Мельничиха тоже была здесь, и Фарлен – даже тот одичалый, которого Теон убил в Волчьем Лесу, спасая Брана.
Но были здесь и другие, которых он не знал при жизни и видел только их изваяния. Стройная печальная девушка в короне из бледно голубых роз и в белом платье, забрызганном кровью, могла быть только Лианной. Рядом с ней стоял ее брат Брандон, позади – их отец лорд Рикард. Вдоль стен маячили еще какие то фигуры, бледные тени с длинными угрюмыми лицами. При виде их страх полоснул Теона как ножом. Вот растворились высокие двери, пахнуло леденящим холодом, и в зал из ночи ступил Робб. Рядом шел Серый Ветер с горящими глазами, и оба, человек и волк, истекали кровью из множества страшных ран.
Теон проснулся с воплем, напугав Векса так, что мальчуган голый выскочил из комнаты. В спальню ворвались часовые с мечами наголо, и Теон велел им привести мейстера. Когда явился сонный Лювин, вино уже помогло Теону унять дрожь в руках, и он устыдился своей паники.
– Дурной сон, – пробормотал он, – только и всего. Ничего страшного.
– Конечно, – согласился мейстер. Он оставил Теону сонный напиток, но тот вылил снадобье в отхожее место, едва мейстер ушел. Лювин не только мейстер, но и человек, и этот человек Теона не любит. «Хочет, чтобы я уснул, ну да... вечным сном. Ему этого хочется не меньше, чем Аше».
Теон послал за Кирой, подмял ее под себя и взял с яростью, которой в себе не подозревал. Кира плакала навзрыд – он изукрасил ей шею и грудь синяками и укусами. Теон спихнул ее с кровати и швырнул ей одеяло:
– Убирайся. – Но уснуть все равно не смог.
Как только рассвело, он оделся и вышел прогуляться по внешней стене. Дул свежий осенний ветер – он румянил щеки и жалил глаза. Лес внизу постепенно из серого становился зеленым. Слева над внутренней стеной торчали верхушки башен, позолоченные восходящим солнцем. Среди зелени пламенели красные листья чар древа. Дерево Неда Старка – лес Старков, замок Старков, меч Старков, боги Старков. «Это их место, не мое. Я Грейджой из Пайка, рожденный носить кракена на щите и плавать по великому соленому морю. Надо было уехать с Ашей».
Над воротами на своих железных пиках его поджидали головы.
Теон молча смотрел на них, а ветер дергал его за плащ маленькими призрачными руками. Сыновья мельника были примерно одного возраста с Браном и Риконом, походили на них ростом и цветом волос, а когда Вонючка ободрал кожу с их лиц и обмакнул головы в смолу, всякий мог узнать знакомые черты в этих бесформенных комках гниющего мяса. Люди такие олухи. Скажи им, что это бараньи головы, они отыскали бы на них рога.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:53 | Сообщение # 57 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
САНСА
В септе пели все утро, с тех пор как в замке узнали о показавшихся вдали вражеских парусах. Поющие голоса смешивались с конским ржанием, бряцанием стали и скрипом больших бронзовых ворот. Все это складывалось в странную пугающую музыку. В септе взывают к милосердию Матери, на стенах же молча молятся Воину. Септа Мордейн говорила, что Воин и Матерь – лишь два лика одного великого божества. Но если бог один, чьи молитвы он услышит скорее?
Сир Меррин Трант подвел Джоффри гнедого коня. И конь, и всадник были в золоченой кольчуге и красных эмалевых панцирях, с золотыми львами на головах. Золото и красная эмаль сверкали на бледном солнце. «Блестящий, но пустой», – подумала Санса о Джоффе.
Бес уже сидел на рыжем жеребце. В своей броне, гораздо проще королевской, он казался мальчиком, нарядившимся в отцовские доспехи. Но топор, висящий у него под щитом, был далеко не детский. Рядом с ним ждал сир Мендон Мур, сверкающий, как льдом, своей белой сталью. Увидев Сансу, Тирион повернул коня в ее сторону.
– Леди Санса, сестра, конечно же, пригласила вас вместе с другими высокородными дамами в Мейегор?
– Да, милорд, но король Джоффри послал за мной, чтобы я его проводила. Я хочу еще зайти в септу – помолиться.
– Не стану спрашивать за кого. – Карлик скривил рот – если это была улыбка, то Санса такой еще не видывала. – Этот день может изменить все – как для вас, так и для дома Ланнистеров. Надо было, пожалуй, отправить вас вместе с Томменом. Ну что ж, в Мейегоре вам ничего не грозит, пока...
– Санса! – прозвенел мальчишеский голос – Джоффри увидел ее. – Поди сюда!
«Подзывает меня, точно собачонку», – подумала она.
– Его величество нуждается в вас, – сказал Тирион. – Поговорим после боя, если боги позволят.
Санса прошла сквозь ряды копейщиков в золотых плащах.
– Битва начнется скоро, – сказал ей Джоффри. – Все так говорят.
– Да смилуются боги над всеми нами.
– Мой дядя – вот кому понадобится их милость, но от меня он ее не дождется. – Джоффри обнажил меч. На его эфесе рубин в виде сердца был зажат в пасти льва. На клинке были вырезаны три глубоких желоба. – Мой новый меч – Пожиратель Сердец.
«Раньше у него был меч под названием Львиный Зуб, – вспомнила Санса, – но Арья отняла его у Джоффа и бросила в реку». Санса надеялась, что Станнис поступит с этим таким же образом.
– Он очень красив, ваше величество.
– Благослови мою сталь своим поцелуем. – Он протянул ей клинок. – Ну же, поцелуй его.
Никогда еще он не казался ей таким глупым мальчишкой. Санса приложилась губами к стали. Уж лучше мечи целовать, чем самого Джоффри. Он как будто остался доволен и с размаху вдел меч в ножны.
– Ты поцелуешь его снова, когда я вернусь, и отведаешь дядиной крови.
«Разве что если один из твоих гвардейцев убьет его за тебя». С Джоффри и Тирионом их ехало трое: сир Меррин, сир Мендон и сир Осмунд Кеттлблэк.
– Вы сами поведете своих рыцарей в бой? – с надеждой спросила Санса.
– Повел бы, но дядя Бес говорит, что дядя Станнис нипочем не переправится через реку. Зато я буду командовать Тремя Шлюхами и сам отправлю предателей в дорогу. – При этой мысли Джофф улыбнулся. Пухлые розовые губы придавали ему вечно надутый вид. Раньше Сансе это нравилось, теперь ее от этого тошнило.
– Говорят, мой брат Робб всегда сражается в самой гуще боя, – храбро сказала она. – Правда, он старше вашего величества – он уже взрослый.
Джофф, услышав это, нахмурился.
– С твоим братом я разделаюсь, когда покончу со своим изменником дядей. Мой Пожиратель Сердец выпустит ему кишки, вот увидишь. – Он повернул коня и поскакал к воротам. Сир Меррин и сир Осмунд поравнялись с ним справа и слева, золотые плащи последовали за ними по четыре в ряд. Бес и сир Мендон Мур замыкали. Стража у ворот проводила их криками «ура». Они уехали, и тишина повисла над двором, словно на море перед бурей.
В этой тишине пение зазвучало громче, и Санса направилась к септе вместе с двумя конюхами и одним из сменившихся часовых.
Санса никогда еще не видела замковую септу столь полной и ярко освещенной – радужные лучи лились сквозь кристаллы ее высоких окон, и повсюду горели свечи, мерцая, как звезды. Алтари Матери и Воина купались в свете, но у Кузнеца, Старицы, Девы и Отца были свои молельщики, и даже перед получеловеческим ликом Неведомого теплилось несколько огоньков... ибо кто же был Станнис Баратеон, как не этот Неведомый, пришедший судить их? Санса обошла каждого из Семерых и каждому поставила свечу, а потом нашла себе место на скамье между старой сморщенной прачкой и мальчонкой не старше Рикона, одетым в нарядный полотняный камзольчик рыцарского сына. Рука старухи была жесткой и мозолистой, рука мальчика – маленькой и мягкой, и Санса с радостью взяла их в свои. В горячем густом воздухе пахло благовониями и потом – от его тяжести, от мерцания свечей и кристаллов кружилась голова.
Санса, знавшая этот гимн еще от матери в Винтерфелле, присоединила свой голос к общему хору:
Матерь, Матерь всеблагая,
Помилуй наших сыновей,
Огради щитом их крепким
От стрел каленых и мечей.
Матерь, женщин оборона,
Помилуй наших дочерей.
Утишь безумство супостата
Рукою благостной своей.
«В Великой Септе Бейелора на холме Висеньи сейчас толпятся тысячи людей и тоже поют – их голоса плывут над городом и рекой, уходя прямо в небо. Боги непременно услышат нас».
Почти все другие гимны Санса тоже знала, а тем, которых не знала, подпевала как могла. Она пела вместе с седыми слугами и встревоженными молодыми женами, с горничными и солдатами, с поварами и сокольничими, с рыцарями и пажами, с оруженосцами, кухонными мальчишками и кормящими матерями. Пела со всеми, кто был в замке, и с людьми вне его стен, пела со всем городом. Пела, моля о милости для живых и для мертвых, для Брана, Рикона и Робба, для сестры Арьи, сводного брата Джона Сноу на далекой Стене. Пела за мать и за отца, за своего деда лорда Хостера и дядю Эдмара Талли, за свою подругу Джейни Пуль, за старого пьяницу короля Роберта, за септу Мордейн, сира Донтоса, Джори Касселя и мейстера Лювина, за всех храбрых рыцарей и солдат, которые сегодня умрут, за жен и детей, которые будут оплакивать их – даже за Тириона Беса и за Пса. «Он не настоящий рыцарь, но все таки спас меня, – говорила она Матери. – Спаси и ты его, если можешь, и утишь гнев, снедающий его».
Но когда септон, взойдя на возвышение, стал молить богов защитить «нашего истинного и благородного короля», Санса поднялась с места. Проходы были забиты народом, и ей пришлось проталкиваться к выходу, пока септон призывал Кузнеца вложить силу в меч и щит Джоффри, Воина – вселить в короля мужество и Отца – защитить его в час опасности. «Пусть его меч сломается и щит расколется, – думала Санса, пробираясь к двери, – пусть мужество изменит ему и все солдаты до единого покинут его».
По стене расхаживали часовые, но внизу замок казался пустым. Санса прислушалась, и до нее донеслись звуки битвы. Пение почти заглушало их, но всякий имеющий уши мог слышать гул боевых рогов, грохот катапульт, мечущих камни, всплески, треск кипящей смолы и гудение, с которым скорпионы пускали свои стрелы длиною в ярд с железными наконечниками... а за всем этим крики умирающих.
Это тоже был гимн – страшный гимн. Санса натянула на уши капюшон плаща и поспешила к крепости Мейегора, к замку внутри замка, где королева обещала им полную безопасность. У подъемного моста она увидела леди Танду и двух ее дочерей. Фалиса вчера приехала из замка Стокворт с небольшим отрядом солдат. Сейчас она уговаривала сестру взойти на мост, но Лоллис, цепляясь за свою служанку, рыдала:
– Не хочу, не хочу, не хочу.
– Но битва уже началась, – дрожащим голосом говорила леди Танда.
– Не хочу, не хочу.
Обойти их было нельзя. Санса вежливо поздоровалась с ними.
– Не могу ли я помочь?
Леди Танда покраснела от стыда.
– Нет, миледи, покорно вас благодарим. Вы уж простите мою дочь – она нездорова.
– Не хочу. – Горничной Лоллис, хорошенькой девушке с короткими темными волосами, похоже, как раз очень хотелось спихнуть свою госпожу в сухой ров, прямо на железные пики. – Не надо, не надо, я не хочу.
– Там, внутри, мы будем втройне защищены, – ласково обратилась к ней Санса, – там будет много еды, питья и песен.
Лоллис уставилась на нее, открыв рот. Ее тусклые карие глаза всегда казались мокрыми от слез.
– Не хочу.
– А придется, – рявкнула ее сестра Фалиса. – Шая, помоги.
Вдвоем они подхватили Лоллис под локти и поволокли ее через мост. Санса и леди Танда последовали за ними.
– Она больна, – сокрушалась мать.
«Если беременность можно назвать болезнью», – подумала Санса. Весь замок сплетничал о том, что Лоллис беременна.
Двое часовых у двери были в львиных шлемах и красных плащах дома Ланнистеров, но Санса знала, что это просто наемники. Третий сидел на ступеньке лестницы, держа алебарду на коленях, хотя часовому полагалось стоять, однако при виде их встал и открыл им дверь.
Бальный Зал Королевы был раз в десять меньше замкового Великого Чертога и наполовину – Малого Чертога в башне Десницы, но все же мог принять сто человек и недостаток пространства возмещал изяществом. За каждым настенным светильником висело зеркало кованого серебра, отчего огни казались вдвое ярче, стены были обшиты резными деревянными панелями, а пол устилал душистый тростник. С галереи наверху неслись веселые звуки дудок и скрипок. Вдоль южной стены тянулись закругленные окна, закрытые, однако, плотными бархатными шторами, не пропускающими внутрь ни света, ни молитв, ни шума битвы. «Только от войны все равно не спрячешься, как ни старайся», – подумала Санса.
Почти все высокородные женщины города собрались здесь за длинными столами вместе с небольшим количеством стариков и мальчиков – жены, дочери, матери и сестры мужчин, ушедших сражаться с лордом Станнисом. Все знали, что многие воины не вернутся назад, и это висело в воздухе. Санса как нареченная Джоффри должна была сидеть на почетном месте по правую руку от королевы. Всходя на помост, она увидела человека, стоявшего в полумраке у задней стены. Одетый в длинную намасленную черную кольчугу, он опирался на меч – меч ее отца, Лед, почти с него ростом. Костлявые пальцы крепко сплелись вокруг эфеса. У Сансы перехватило дыхание. Сир Илин Пейн, видимо, почувствовал ее взгляд и обратил к ней свое изможденное, изрытое оспой лицо.
– Что он здесь делает? – спросила Санса Осфрида Кеттлблэка, который командовал теперь новыми красными плащами – личной гвардией королевы.
– Ее величество полагает, что он понадобится ей еще до исхода ночи, – усмехнулся Осфрид.
Но сир Илин – королевский палач и может понадобиться только в одном случае. Чью голову потребует у него королева?
– Ее величество Серсея из дома Ланнистеров, королева регентша и Хранительница Государства, – провозгласил королевский стюард.
Все встали, и вошла Серсея в платье из тонкого полотна, белом, как плащи королевских гвардейцев. Длинные рукава с прорезями показывали золотую атласную подкладку. Грива ярко желтых волос ниспадала локонами на обнаженные плечи, стройную шею окружало ожерелье из бриллиантов с изумрудами. Белое придавало ей невинный, почти девический вид, щеки пылали румянцем.
– Садитесь, – сказала королева, заняв свое место на помосте, – и будьте моими гостями. – Осфрид Кеттлблэк придвинул ей стул, паж сделал то же самое для Сансы. – Ты что то бледна, Санса. Твой красный цветок еще цветет?
– Да.
– Весьма кстати. Мужчины проливают кровь там, а ты здесь. – Королева сделала знак подавать первое блюдо.
– Зачем здесь сир Илин? – выпалила Санса.
Королева посмотрела на безмолвного палача.
– Чтобы покарать измену и защитить нас в случае нужды. Он был рыцарем до того, как стал палачом. – Серсея указала ложкой в конец зала, на высокие запертые на засов двери. – Когда на эту дверь обрушатся топоры, ты, возможно, порадуешься, что он здесь.
Санса больше порадовалась бы Псу. Она верила, что Сандор Клиган, при всем его злобном нраве, не допустил бы, чтобы ей причинили вред.
– Но разве ваша стража не защитит нас?
– Да – вот только кто защитит нас от стражи? – Королева покосилась на Осфрида. – Преданные наемники – такая же редкость, как шлюхи девственницы. Если битва будет проиграна, мои гвардейцы мигом сдерут с себя свои красные плащи и пустятся наутек, прихватив все, что можно, а за ними побегут слуги, прачки и конюхи, спасая свою драгоценную шкуру. Знаешь ли ты, что происходит с городом, захваченным неприятелем, Санса? Нет, конечно, где тебе знать. Все, что тебе известно о жизни, почерпнуто из песен, а про грабеж и разорение песен не поют.
– Истинные рыцари не причинят зла женщинам и детям, – произнесла Санса, чувствуя всю пустоту этих слов.
– Истинные рыцари. – Это, видимо, от души позабавило королеву. – Ты, безусловно, права. Будь же умницей, ешь свой суп и жди, когда тебе на выручку явятся Симеон Звездоглазый и принц Эйемон, Драконий Рыцарь. Я уверена, они не замедлят прийти.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:54 | Сообщение # 58 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ДАВОС
Черноводный залив был покрыт крупной зыбью с белыми барашками. «Черная Бета» шла вместе с приливом, щелкая парусом при каждой перемене ветра. «Дух» и «Леди Мария» двигались следом не более чем в двадцати ярдах друг от друга. Давос гордился, что его сыновья так хорошо держат строй.
Боевые рога взревели за морем, словно чудовищные звери, перекликаясь от корабля к кораблю.
– Спустить парус, – скомандовал Давос. – Опустить мачту. Берись за весла. – Гребцы бросились по местам, расталкивая солдат, которые мешали всюду, где бы ни стояли. Сир Имри приказал войти в реку на веслах, чтобы не подставлять паруса скорпионам и огнеметам на стенах Королевской Гавани.
К юго востоку от себя Давос видел «Ярость» – она тоже спускала свои отливающие золотом паруса с коронованным оленем Баратеонов. С ее палубы Станнис Баратеон шестнадцать лет назад командовал высадкой на Драконий Камень, но теперь он выступил во главе сухопутной армии, вручив «Ярость» и командование флотом брату своей жены сиру Имри, который примкнул к нему у Штормового Предела вместе с лордом Алестером и всеми прочими Флорентами.
Давос знал «Ярость» не хуже, чем собственные корабли. Палуба над тремя сотнями ее весел полностью предоставлена скорпионам, а на корме и на носу верхней стоят катапульты, способные метать бочки с горящей смолой. Грозный корабль и очень быстроходный – хотя сир Имри немного застопорил его, нагрузив до отказа рыцарями и латниками в доспехах.
Рога на «Ярости» запели снова, подавая команды другим кораблям, и Давос ощутил зуд в отсутствующих пальцах.
– Весла на воду, – прокричал он. – Строй держать. – Сто весел упали на воду, и забил барабан мастера. Он стучал медленно, как большое сердце, и сто гребцов двигали веслами в лад ему, как один человек.
У «Духа» и «Леди Марии» тоже отросли деревянные крылья. Все три корабля согласно пенили воду.
– Тихий ход, – скомандовал Давос. Серебристая «Гордость Дрифтмарка» лорда Велариона заняла свою позицию с левого борта от «Духа», «Дерзкий смех» был на подходе, но «Ведьма» только только опустила весла на воду, а «Морской конь» еще возился с мачтой. Давос посмотрел на корму. Да, там, на юге, может быть только «Меч рыба», отстающая, как всегда. Она имела на борту двести весел и самый большой на флоте таран, но ее капитан вызывал у Давоса серьезные сомнения.
Солдаты на разных кораблях перекликались, подбадривая друг друга. Им надоело быть балластом всю дорогу от Штормового Предела, и они рвались в бой, уверенные в победе. Эту уверенность разделял с ними лорд верховный адмирал, сир Имри Флорент.
Три дня назад, поставив флот на якорь в устье Путеводной, он собрал своих капитанов, чтобы объяснить каждому его позицию. Давосу с сыновьями назначили места во второй линии наступления, на передовом крае опасного правого крыла. «Почетное место», – заявил Аллард, радуясь случаю проявить себя. «Гибельное», – заметил отец, и сыновья, даже юный Марек, посмотрели на него с жалостью. Трусит Луковый Рыцарь, читал он в этих взглядах – в душе он так и остался контрабандистом.
Что ж, последнее он готов был признать. «Сиворт» звучит по господски, но в глубине души он по прежнему Давос с Блошиного Конца, вернувшийся в свой родной город на трех высоких холмах. В парусах, веслах и берегах он смыслит больше всякого другого в Семи Королевствах, и за плечами у него немало рукопашных схваток на мокрой палубе. Но в битву такого рода он вступал боязливо, словно девушка. Контрабандисты не трубят в рога и не поднимают флагов. Почуяв опасность, они ставят паруса и мчатся прочь быстрее ветра.
Будь он адмиралом, он все сделал бы по другому. Для начала послал бы вверх по реке несколько самых быстрых кораблей и посмотрел бы, как их там встретят, а не ломился бы очертя голову. Когда он предложил это сиру Имри, лорд адмирал вежливо поблагодарил его, но в глазах его Давос благодарности не увидел. «Кто этот трусливый выскочка? – вопрошали они. – Не тот ли, который купил себе рыцарство за кучу лука?»
Имея вчетверо больше кораблей, чем юный король, сир Имри не видел нужды в обманной тактике. Он разделил флот на десять линий, по двадцать кораблей в каждой. Две первые пойдут вверх по реке, чтобы уничтожить маленький флот Джоффри – «мальчишкины игрушки», как выразился сир Имри, заслужив смех своих знатных капитанов. Последующие высадят под городскими стенами лучников и копейщиков и лишь тогда присоединятся к сражению на реке. Более мелкие и тихоходные корабли, замыкающие порядок, будут переправлять с южного берега войско Станниса под защитой Салладора Саана и его лиссенийцев, которые останутся в заливе на случай, если у Ланнистеров есть еще корабли, скрытые вдоль побережья и готовые ударить неприятелю в хвост.
По правде сказать, сир Имри спешил не без причины. Ветры были немилостивы к ним во время перехода от Штормового Предела. Они потеряли две барки на скалах залива Губительные Валы в самый день отплытия – недобрый знак. Одна из мирийских галей пошла ко дну в Тарском проливе, а при входе в Глотку их застал шторм, разметав флот по Узкому морю. Они собрались вновь под защитой Крюка Масси в более спокойных водах Черноводного залива, потеряв много времени и двенадцать кораблей.
Станнис должен был добраться до Черноводной еще несколько дней назад. Королевский Тракт ведет от Штормового Предела прямо к Королевской Гавани – это гораздо короче, чем плыть морем, – а войско его состоит в основном из конницы. Ренли, сам того не желая, оставил брату в наследство около двадцати тысяч рыцарей, легкой кавалерии и вольных всадников. Сам переход отнял у них мало времени, но закованные в броню кони и двенадцатифутовые копья – плохая подмога против глубокой реки и высоких городских стен. Станнис со своими лордами давно уже, по всей видимости, разбил лагерь на южном берегу Черноводной и кипит от нетерпения, не зная, куда подевался сир Имри со своим флотом.
Два дня назад у скалы Мерлинга с кораблей было замечено несколько рыбачьих лодок. Рыбаки обратились в бегство, но их переловили одного за другим. «Ложка победы – как раз то, что нужно, чтобы успокоить желудок перед боем, – весело объявил сир Имри. – У людей появляется желание получить порцию побольше». Но Давоса больше интересовало то, что показали пленные относительно обороны Королевской Гавани. Карлик строил какое то заграждение, чтобы запереть устье реки, но рыбаки расходились во мнениях о том, закончена эта работа или нет. Давос про себя пожелал ей успешного завершения. Если река будет закрыта для них, сиру Имри ничего не останется, как остановиться и подумать.
Над морем стоял шум – крики, рога, барабаны и флейты смешивались с плеском нескольких тысяч весел.
– Держи строй, – крикнул Давос. Налетевший ветер рванул его старый зеленый плащ. Куртка вареной кожи и круглый шлем – вот и все его доспехи. В море стальная броня может погубить человека с той же вероятностью, что и спасти. Сир Имри и другие знатные капитаны не разделяли его взглядов и сверкали, расхаживая по своим палубам.
«Ведьма» и «Морской конь» заняли свои места, как и «Красный коготь» лорда Селтигара. Справа от Аллардовой «Леди Марии» шли еще три галеи, отнятые Станнисом у злосчастного лорда Сангласса: «Благочестие», «Молитва» и «Вера» с лучниками на борту. Даже «Меч рыба» подходила на веслах и под парусом, переваливаясь среди крепнущей зыби. «Корабль с таким количеством весел должен двигаться гораздо быстрее, – неодобрительно подумал Давос. – Все из за тарана – он слишком велик и нарушает его равновесие».
Ветер дул с юга, но, поскольку они шли на веслах, это не имело значения. Они движутся вместе с приливом, но Ланнистерам будет благоприятствовать речное течение, быстрое и сильное там, где Черноводная впадает в море. Первое столкновение неизбежно окончится в пользу врага. «Глупо мы поступаем, встречаясь с ними на Черноводной», – думал Давос. При битве в открытом море их боевые линии окружили бы вражеский флот с обоих флангов, оттеснили к суше и уничтожили. На реке же их численный перевес не так уж много значит. Там они могут идти не более чем по двадцать кораблей в ряд – иначе возникает опасность перепутаться веслами и врезаться друг в друга.
За строем кораблей Давос видел Красный Замок на холме Эйегона, темный на лимонном небе, с устьем Черноводной внизу. Южный берег реки был черен от людей и коней – завидев корабли, они закопошились, как рассерженные муравьи. Станнис, должно быть, заставлял их вязать плоты и делать стрелы, но ждать всегда тяжело. В гуще войска затрубили крошечные блестящие трубы, но рев тысяч глоток скоро заглушил их. Давос взялся рукой за ладанку, где лежали фаланги его пальцев, и безмолвно помолился за удачу.
«Ярость» занимала середину первой линии, с «Лордом Стеффоном» и «Морским оленем», каждый на двести весел по бокам. С правого и левого борта от них шли стовесельные галеи: «Леди Харра», «Золотая рыбка», «Веселый лорд», «Морской демон», «Черная честь», «Дженна оборванка», «Горящий трезубец», «Быстрый меч», «Принцесса Рейенис», «Собачий нос», «Скипетр», «Верный», «Красный ворон», «Королева Алисанна», «Кошка», «Отважный» и «Погибель драконов». На каждой корме развевалось огненное сердце Владыки Света, переливаясь красными, желтыми и оранжевыми бликами. За Давосом и его сыновьями шла другая линия стовесельников под командой рыцарей и лордов капитанов, а дальше следовали более мелкие мирийские корабли, каждый не больше чем на восемьдесят весел. За ними должны идти парусники, карраки и неуклюжие барки, а последним – Салладор Саан на своей горделивой трехсотвесельной «Валирийке» в сопровождении остальных приметных полосатых галей. Лиссенийский корсар остался недоволен тем, что его поставили в арьергард, но сир Имри явно доверял ему не больше, чем Станнис. Слишком много жалоб и разговоров о золоте, которое ему задолжали. Тем не менее Давос сожалел об этом решении. Салладор Саан – хитроумный старый пират, а его люди – прирожденные моряки, не знающие страха в бою. В хвосте они попусту пропадают.
Аооооооооооооо, пронеслось над волнами и пенящими воду веслами с мостика «Ярости»: сир Имри трубил наступление. Аооооооооооооо, аооооооооооооо.
«Меч рыба» наконец встала в строй, но так и не спустила паруса.
– Быстрый ход, – рявкнул Давос. Барабан забил чаще, и галея прибавила скорости, кромсая веслами воду. Солдаты на палубе стучали мечами о щиты, стрелки тихо натягивали луки и доставали первые стрелы из колчанов на поясе. Корабли первой линии заслоняли вид, и Давос расхаживал по палубе, ища наилучшую точку обзора. Никакого заграждения он не видел – устье реки было открыто, как зев, готовый поглотить их. Разве только...
В бытность свою контрабандистом Давос часто шутил, что знает берег у Королевской Гавани гораздо лучше, чем свои пять пальцев, поскольку между пальцами всю жизнь он не плавает. Приземистые башни свежей постройки по обеим сторонам устья для сира Имри Флорента ничего не означали, но Давосу показалось, будто у него на руке отросло два лишних пальца.
Заслонив рукой глаза от клонящегося к западу солнца, он пригляделся к башням получше. Они были слишком малы, чтобы вместить значительный гарнизон. Башня на северном берегу примыкала к утесу, на котором высился Красный Замок, южная поднималась прямо из воды. Построили, а потом прорыли канал, сразу сообразил Давос. Это делало башню очень трудной для захвата – атакующим пришлось бы идти вброд или наводить мост через канал. Станнис поставил внизу лучников, чтобы стрелять во всякого, кто осмелится высунуть голову, но больше ничего не предпринимал.
В темной воде у подножия башни что то блеснуло – это солнце отразилось от стали. Больше Давосу Сиворту ничего не нужно было знать. Заградительная цепь... однако они не заперли реку. Почему?
Он и об этом догадывался, но на раздумья не было времени. На передних кораблях кричали и трубили в рога: впереди был враг.
В просвет между веслами «Скипетра» и «Верного» Давос увидел тонкую линию галей поперек реки – их позолоченные борта сверкали на солнце. Эти корабли он знал превосходно. Будучи контрабандистом, он по одному парусу на горизонте мог сказать, быстрый это корабль или тихоход и кто его капитан: юноша, жаждущий славы, или старикан, дослуживающий свой срок.
Аооооооооооооо, пели рога.
– Боевой ход, – крикнул Давос. За правым и левым бортом Дейл и Аллард отдали такую же команду. Барабаны забили частую дробь, весла замолотили по воде, и «Черная Бета» рванулась вперед. Дейл с палубы «Духа» отсалютовал отцу. «Меч рыба» снова отставала, переваливаясь в хвосте у кораблей помельче, но вся остальная линия была ровной, словно стена из сомкнутых щитов.
Река, казавшаяся такой узкой издали, сделалась широкой, как море, и город на ее берегу тоже представлялся огромным. Красный Замок грозно глядел вниз с высокого холма Эйегона. Окованные железом зубцы, массивные башни и толстые красные стены придавали ему вид свирепого зверя, присевшего для прыжка над городом и рекой. Крутые скалы, служившие ему подножием, обросли лишайником, и на них торчали низкие кривые деревца. Чтобы попасть в гавань и город за ней, флот должен был пройти мимо замка.
Первая линия уже вошла в реку, а вражеские галеи отступали. «Заманивают. Хотят, чтобы мы сбились в плотную кучу и не смогли обойти их с флангов... а позади останется эта цепь». Давос метался по палубе, стараясь получше рассмотреть флот Джоффри. В число «мальчишкиных игрушек» входили величественная «Милость богов», старый медлительный «Принц Эйемон», «Шелковая леди» и ее сестра «Бесстыдница», «Вихрь», «Страж Гавани», «Белый олень», «Копье», «Морской цветок». Но где же «Львиная звезда»? Где красавица «Леди Лианна», названная королем Робертом в честь возлюбленной, которую он потерял? «Молот короля Роберта», самая большая галея королевского флота на четыреста весел, единственный у Джоффри корабль, способный одолеть «Ярость»? Он по всем правилам должен был занять центр обороны.
Давос чуял западню, но не видел позади никаких вражеских сил – только флот Станниса Баратеона, протянувшийся стройными рядами до самого водного горизонта. «Может, они, подняв свою цепь, разрежут нас надвое?» Давос не видел в этом смысла. Корабли, оставшиеся в заливе, могут высадить людей к северу от города – так переправа пойдет медленнее, зато безопаснее.
Из замка вылетела стая оранжевых птиц, штук двадцать или тридцать, – горшки с горящей смолой, разбрызгивающие огонь. Большинство из них плюхнулось в реку, но некоторые упали на палубы галей первой линии. Солдаты на «Королеве Алисанне» засуетились, а на «Погибели драконов», ближайшей к берегу, дым поднимался сразу в трех местах. Из замка пустили новый залп, а из башенных амбразур густо посыпались стрелы. Какой то солдат вывалился за борт «Кошки», ударился о весла и пошел ко дну. «Первая, но не последняя наша потеря», – подумал Давос.
На стенах Красного Замка развевались знамена короля мальчика: коронованный олень Баратеонов на золотом поле, лев Ланнистеров на красном. Оттуда летели новые горшки со смолой. С загоревшегося «Отважного» послышались крики. Его гребцов защищала палуба, но солдаты, столпившиеся наверху, никакого прикрытия не имели. Правое крыло принимало на себя всю тяжесть удара, как и опасался Давос. «Скоро настанет наш черед», – с тревогой подумал он. «Черная Бета» полностью попадала под огонь, будучи шестым кораблем от северного берега. С правого борта шли только «Леди Мария», неуклюжая «Меч рыба», так отставшая, что принадлежала скорее к третьей линии, чем ко второй, а также «Благочестие», «Молитва» и «Вера» – в такой позиции им понадобится вся помощь, которую боги способны дать.
Когда вторая линия прошла мимо двух башен, Давос разглядел три звена огромной цепи, выходящей из отверстия величиной с человеческую голову, – остальное скрывалось под водой. Обе башни были снабжены единственной дверью футах в двадцати над землей. Лучники с крыши северной обстреливали «Молитву» и «Веру». Стрелки на «Вере» открыли ответный огонь, и кто то вскрикнул, пораженный стрелой.
– Сир капитан, – сказал, подбежав к нему, сын Маттос. – Ваш шлем. – Давос взял его и нахлобучил на голову. Шлем не имел забрала, и Давоса бесил ограниченный обзор.
Горшки со смолой сыпались вокруг градом. Один разбился о палубу «Леди Марии», но команда Алларда тут же скинула его за борт. Слева на «Гордости Дрифтмарка» трубили рога, и ее весла поднимали водяные фонтаны. Стрела из скорпиона в ярд длиной пролетела в двух футах от Маттоса и с гудением вонзилась в палубу. Первая линия приблизилась к врагу на расстояние полета стрелы, и летучие древка засвистали между кораблями.
К югу от Черноводной люди тащили к воде наспех сооруженные плоты, и под тысячью знамен строились колонны. Повсюду реяло огненное сердце с крохотным, едва заметным черным оленем внутри. «Нам следовало бы идти в бой под коронованным оленем, – подумал Давос. – Олень – эмблема короля Роберта, и горожанам он хорошо знаком, а это чужое знамя только настроит их против нас».
Давос не мог видеть этого сердца, не вспомнив о тени, которую родила Мелисандра в сумрачных недрах Штормового Предела. Этот бой по крайней мере ведется честным оружием, при свете дня. Красная женщина и ее черное отродье в нем не участвуют. Станнис отправил ее обратно на Драконий Камень вместе со своим побочным племянником Эдриком Штормом. Его капитаны и лорды знаменосцы настояли на том, что женщине в бою не место. Только люди королевы говорили обратное, да и то не слишком громко. Король, вопреки этому, был готов оставить жрицу, но лорд Брюс Карон сказал ему: «Ваше величество, если колдунья останется, люди будут говорить, что это ее победа, а не ваша. И что своей короной вы обязаны ее чарам». Это решило дело. Сам Давос помалкивал, не принимая участия в спорах, но отнюдь не опечалился, когда жрица отбыла. Он не желал иметь дела ни с ней, ни с ее богом.
«Вера» справа подошла к берегу и опустила сходни. Лучники побежали с нее на отмель, держа луки высоко над головой, чтобы не замочить тетиву. Они высаживались на узкую полоску берега под утесами. Из замка на них сыпались камни, стрелы и копья, но угол был слишком крут, и снаряды почти не наносили ущерба.
«Молитва» причалила ярдах в двадцати выше, а «Благочестие» готовилось сделать то же самое, когда на берегу появился конный отряд защитников. Копыта их коней расплескивали воду на отмели. Рыцари накинулись на лучников, как волки на кур, и загнали их обратно в реку, прежде чем те успели наложить стрелы на тетивы. Солдаты с копьями и топорами бросились на выручку стрелкам, и на берегу закипела кровавая сеча. Давос узнал шлем в виде собачьей головы, принадлежавший Псу. Клиган в белом плаще въехал по сходням на палубу «Молитвы», рубя всех, кто попадался под руку.
Позади замка, окруженная стенами, раскинулась на холмах Королевская Гавань. Вдоль реки виднелись черные руины – Ланнистеры сожгли все постройки за пределами Грязных ворот. На отмелях торчали остовы сожженных кораблей, преграждая путь к длинным каменным молам. «Здесь нам нипочем не высадиться». Поверх Грязных ворот Давос видел верхушки трех огромных требюшетов, а на холме Висеньи сверкали на солнце семь кристальных башен Великой Септы Бейелора.
Давос не заметил, в какое мгновение началась битва, зато услышал треск двух столкнувшихся галей – он не видел которых. Затем по воде разнеслось эхо второго удара и третьего. За треском ломающегося дерева слышалась отдача носовой катапульты «Ярости». «Морской олень» расколол пополам одну из галей Джоффри, но «Собачий нос» горел, а «Королева Алисанна» застряла между «Шелковой леди» и «Бесстыдницей» и вступила с ними в рукопашный бой.
Прямо по курсу вражеский «Страж Гавани» устремился в промежуток между «Верным» и «Скипетром». «Верный» успел убрать свои правые весла, но левые весла «Скипетра» от столкновения переломились, как лучинки.
– Пли! – скомандовал Давос, и его лучники послали над водой целую тучу стрел. Давос увидел, как упал капитан «Стража», но не смог вспомнить, как его звали.
Огромные требюшеты на берегу вскинули руки, и сотня камней взвилась в желтое небо. Каждый с голову величиной, они с плеском рушились в воду, ломали дубовую обшивку и превращали живых людей в кровавое месиво. Вся первая линия вступила в бой. Летели абордажные крючья, железные тараны дробили борта, люди прыгали на палубу вражеских кораблей, стаи стрел сталкивались в дыму, падали убитые и раненые... но у Давоса пока все были целы.
«Черная Бета» шла вверх по реке, и барабан мастера над гребцами отдавался в голове капитана, высматривающего, кого бы протаранить. Два вражеских корабля, зажавшие «Королеву Алисанну», сцепились с ней крючьями и веревками.
– На таран! – вскричал Давос.
Барабанный бой превратился в сплошную лихорадочную дробь, и «Черная Бета» ринулась вперед по белой, как молоко, воде. Аллард понял замысел отца и направил туда же «Леди Марию». Первая линия, разбилась на целый ряд отдельных схваток. Три сцепившихся вместе корабля медленно поворачивались. Их палубы заливала кровь людей, рубившихся мечами и топорами. «Еще немного, – воззвал к Воину Давос Сиворт. – Разверни ее еще немного, бортом ко мне».
И Воин, как видно, услышал его. «Черная Бета» и «Леди Мария» протаранили борт «Бесстыдницы» с носа и с кормы, да так, что люди посыпались с палубы «Шелковой леди» через два корабля от нее. У Давоса зубы так лязгнули, что он чуть не откусил себе язык. Он сплюнул кровью. В следующий раз не разевай рот, болван. Сорок лет он на море, а на таран пошел впервые. Его лучники пускали стрелы сами, без команды.
– Задний ход. – Весла «Черной Беты» отработали назад, и река хлынула в проделанную ею дыру. «Бесстыдница» на глазах у Давоса развалилась на части, роняя в воду десятки людей. Кое кто из живых поплыл к берегу, кое кто из мертвых закачался на волнах. Те, кто был в кольчуге и броне, пошли на дно – и живые, и мертвые. Мольбы утопающих звучали в ушах Давоса.
Зеленая вспышка впереди слева бросилась ему в глаза, и клубок изумрудных змей поднялся, шипя, над кормой «Королевы Алисанны». Миг спустя до него донесся вопль: «Дикий огонь!!»
Давос скривился. Горящая смола – одно дело, а дикий огонь – совсем другое. Потушить его почти невозможно. Накроешь его плащом – плащ загорится, прихлопнешь ладонью – загорится рука. «А пустишь на него струю – хрен отвалится», – говорили старые моряки. Сир Имри предупреждал их, что без этой паскудной «субстанции» дело не обойдется. Хорошо еще, что настоящих пиромантов осталось мало – скоро совсем повыведутся, уверял сир Имри.
«Черная Бета» по команде Давоса оттолкнулась веслами с одного борта, дав задний ход другим, и развернулась. «Леди Мария» тоже освободилась, и хорошо: огонь охватил «Королеву Алисанну» и ее противниц с такой быстротой, что Давос глазам не поверил. Люди, объятые зеленым пламенем, с нечеловеческими воплями бросались в воду. Огнеметы на стенах Королевской Гавани изрыгали эту зеленую смерть, требюшеты за Грязными воротами кидали камни. Один, величиной с вола, плюхнулся между «Черной Бетой» и «Духом» – оба корабля закачались, и на палубах все промокли насквозь. Другой, немногим меньше, угодил в «Дерзкий смех». Галея Велариона разлетелась в щепки, словно игрушка, сброшенная с башни, но эти щепки были длиной с руку.
Сквозь черный дым и клубящийся зеленый огонь Давос увидел флотилию маленьких лодок, плывущих вниз по реке: плоскодонки, баркасы, шлюпки, какие то полусгнившие развалины. Враг, как видно, пустился во все тяжкие: подобные посудины не могли переломить ход битвы, они только мешали большим кораблям. Боевые линии безнадежно перепутались. С левого борта «Лорд Стеффон», «Дженна оборванка» и «Быстрый меч» прорвались и двигались вверх по реке. Но все правое крыло сражалось, а центр принимал на себя град камней из требюшетов. Несколько капитанов повернули вниз, другие отклонились вправо, пытаясь уйти из под обстрела. «Ярость» стреляла по городу из кормовой катапульты, но бочки со смолой падали, не долетая до стены. «Скипетр» лишился большей части своих весел, пробитый тараном «Верный» кренился набок. Давос вклинился между ними, задев резную, с позолотой, прогулочную барку королевы Серсеи, нагруженную теперь солдатами вместо сластей. От столкновения около десятка их упало в воду, где лучники «Беты» принялись расстреливать их.
Крик Маттоса предупредил об опасности слева: одна из ланнистерских галей шла на таран.
– Право на борт, – заорал Давос. Одни гребцы оттолкнулись веслами от барки, другие развернули корабль носом к атакующему «Белому оленю». На миг Давос испугался, что он опоздал и сейчас его потопят, но течение благоприятствовало «Черной Бете»: оба корабля лишь соприкоснулись бортами, поломав друг другу весла. Кусок дерева, острый, как копье, просвистел мимо головы Давоса. Он поморщился и крикнул:
– На абордаж! – Через борт полетели крючья. Он выхватил меч и сам повел людей в атаку.
Команда «Белого оленя» встретила их у борта, но латники с «Черной Беты» обрушились на нее стальным валом и смели. Давос отыскивал взглядом вражеского капитана, но он уже пал. Когда Давос добрался до его тела, кто то рубанул его сзади топором, но шлем отвел удар, и череп остался цел – только в голове загудело. Оглушенный, Давос откатился прочь. Враг с воплем накинулся на него, но Давос, перехватив меч двумя руками, вогнал его острием в живот противнику.
Один из матросов помог Давосу подняться.
– Сир капитан, «Олень» наш. – Это была правда. Часть врагов была перебита, часть при смерти, часть сдалась. Давос снял шлем, вытер кровь с лица и вернулся на свой корабль, осторожно ступая по доскам, скользким от человеческих внутренностей. Маттос помог ему перелезть через борт.
В эти несколько мгновений «Черная Бета» и «Белый олень» представляли собой мертвое око урагана. «Королева Алисанна» и «Шелковая леди», сцепившиеся вместе, превратились в бушующий зеленый ад и плыли вниз по течению, увлекая за собой обломки «Бесстыдницы». Одна из мирийских галей врезалась в них и тоже горела. «Кошка» снимала людей с тонущего «Отважного». «Погибель драконов» ее капитан загнал между двумя молами, продырявив днище, и команда выпрыгивала на берег вместе с латниками и лучниками. Протараненный «Красный ворон» медленно кренился. «Морской олень» боролся с огнем и абордажниками, зато над вражеским «Неподкупным» взвилось огненное сердце. «Ярость», чей гордый нос раздробил камень из катапульты, билась с «Милостью богов». «Гордость Дрифтмарка», вклинившись между двумя лодками, перевернула одну и подожгла другую горящими стрелами. Рыцари на южном берегу взводили коней на барки, и несколько мелких галей уже перевозили солдат через реку. Им приходилось лавировать среди тонущих кораблей и островков дикого огня. Весь флот короля Станниса был теперь на реке, за исключением лиссенийских галей Салладора Саана. Скоро они овладеют Черноводной. Сир Имри получит свою победу, а Станнис переправит свое войско, но какой ценой, о боги!
– Сир капитан! – Маттос тронул отца за плечо.
«Меч рыба» работала обоими рядами весел. Она так и не спустила парусов, и от горящей смолы у нее занялись снасти. Пламя разгоралось на глазах у Давоса, венчая корабль желтой короной. Громоздкий железный таран, сделанный в виде рыбы, давшей название галее, резал воду. Прямо на него, сидя низко в воде, дрейфовала одна из ланнистерских развалюх. Сквозь щели в ее бортах медленно сочилась зеленая кровь.
У Давоса при виде этого остановилось сердце.
– Нет, – сказал он. – НЕЕЕЕЕЕЕТ!
Но никто не услышал его в грохоте битвы, кроме Маттоса. Капитан «Меч рыбы» упорно пер на таран. Давос схватился изувеченной рукой за ладанку с костяшками своих пальцев.
«Меч рыба» с оглушительным треском разнесла гнилую посудину на части. Та лопнула, как переспелый плод, и из тысячи разбитых горшков хлынула зелень, как яд из брюха издыхающего зверя, сверкая и растекаясь по реке...
– Задний ход! – взревел Давос. – Уходим! Уходим! – Люди бросились рубить абордажные лини, и палуба колыхнулась под ногами – «Черная Бета» отчалила от «Белого оленя», погрузив весла в воду.
Давос услышал короткое резкое «уфф», как будто кто то дунул ему в ухо, и сразу вслед за этим – грохот. Палуба ушла из под ног, и черная вода ударила в лицо, залив нос и рот. Он захлебывался, тонул. Не зная, где верх, где низ, Давос отчаянно бился в воде, но внезапно выскочил на поверхность. Выплюнув воду, он глотнул воздуха и схватился за ближайший кусок дерева.
«Меч рыба» и погубившая ее лодка пропали. Вниз по течению плыли обгоревшие тела, и тонущие цеплялись за дымящиеся обломки. В пятидесяти футах выше над рекой плясал зеленый огненный демон. В каждой из десяти своих рук он держал бич, и все, на что падали удары, воспламенялось. Горела «Черная Бета», горели «Белый олень» и «Неподкупный» у нее по бокам. Пылали «Скипетр», «Красный ворон», «Ведьма», «Верный», «Ярость», а заодно с ними «Страж Гавани» и «Милость богов» – демон не щадил ни чужих, ни своих. Великолепная «Гордость Дрифтмарка» пыталась отвернуть в сторону, но демон лениво протянул зеленый палец к ее серебристым веслам, и они вспыхнули, как фитили. Какой то миг казалось, что корабль вспахивает реку двумя рядами длинных ярких факелов.
Течение подхватило Давоса и, крутя, помчало вниз. Работая ногами, он увернулся от пятна дикого огня на воде. Давос думал о сыновьях, но где же было найти их в этом хаосе. Еще одна лодка, начиненная диким огнем, покачивалась рядом. Казалось, что Черноводная кипит в своих берегах, а по воздуху носились горящие снасти, горящие тела и обломки кораблей.
Давоса несло к заливу. Там нет такого ужаса, и он сумеет добраться до берега – ведь он хороший пловец. Притом в заливе должны быть галеи Салладора Саана – сир Имри приказал им не вступать в бой.
Течение снова повернуло Давоса, и он увидел, что ждет его ниже по реке.
Цепь. Да помилуют нас боги, они подняли цепь.
Она натянулась футах в двух или трех над водой в широком месте, где Черноводная впадала в залив. Около дюжины кораблей уже врезалось в нее, и течение несло к ним другие. Почти все они горели – сейчас займутся и те, что в пути. Давос видел вдали полосатые галеи Салладора Саана, но знал, что ему до них не доплыть. Впереди вставала стена раскаленной стали, пылающего дерева и зеленого огня. Устье Черноводной преобразилось в жерло ада.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:55 | Сообщение # 59 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
ТИРИОН
Неподвижный, как каменная горгулья, Тирион Ланнистер стоял, преклонив колено, на зубце крепостной стены. Казалось, что там, за Грязными воротами, за пожарищем на месте рыбного рынка и верфи, сама река полыхает огнем. Половина флота Станниса горела, а с ним чуть ли не весь флот Джоффри. Поцелуи дикого огня превращали корабли в погребальные костры, а людей – в живые факелы. Воздух был полон дыма, стрел и криков.
Ниже по течению простые солдаты и знатные лорды встречали зеленую смерть, несущуюся по реке на их плоты и карраки. Длинные белые весла мирийских галей мелькали, словно ноги обезумевших сороконожек, но тщетно: сороконожкам некуда было уйти.
Около десятка костров полыхало под городской стеной там, где разбились бочки со смолой, но по сравнению с диким огнем они казались свечками, мигающими в горящем доме, – их красно оранжевые языки бледнели рядом с ядовито зеленым адом. Низкие облака, перенимающие цвет горящей реки, окрашивали небо в бегущие диковинно красивые оттенки зелени. Страшная красота – словно драконий огонь. Быть может, Эйегон Завоеватель чувствовал то же самое, пролетая над Огненным Полем.
Раскаленный ветер трепал его красный плащ и обжигал лицо, но Тирион не мог отвести глаз от этого зрелища. Он слышал, как ликуют на стенах золотые плащи, но не испытывал охоты присоединиться к ним. Это еще не победа, а лишь половина победы.
Еще одна лодка из тех, которые он начинил переспевшими плодами короля Эйериса, вошла в жадное пламя, и над рекой взмыл зеленый столб, такой яркий, что пришлось заслонить глаза. Огненные языки высотой в тридцать и сорок футов заплясали, шипя и потрескивая, заглушив на несколько мгновений людские вопли. Сотни человек барахтались в реке – одни горели, другие тонули, третьи совмещали одно с другим.
«Слышишь, как они кричат, Станнис? Видишь, как они горят? Это не только моя работа, но и твоя». Тирион знал, что Станнис, где то среди толчеи к югу от Черноводной, тоже наблюдает за рекой. Он не страдает жаждой битвы, как его брат Роберт. Он командует боем издали, как поступил бы и лорд Тайвин Ланнистер. Наверняка сидит теперь на боевом коне, в блестящих доспехах, с короной на голове. Корона у него из червонного золота, говорит Варис, с зубцами в виде языков пламени.
– Мои корабли, – сорвавшимся голосом вскрикнул Джоффри, прятавшийся вместе со своей охраной за парапетом. Золотой королевский обруч окружал его боевой шлем. – Они все горят – «Страж Гавани», «Королева Серсея», «Неподкупный». Смотрите – вон «Морской цветок». – Он указал своим новым мечом туда, где зеленое пламя лизало золоченые борта «Морского цветка» и ползло вверх по веслам. Его капитан повернул вверх, но от дикого огня уйти не успел.
Тирион знал, что корабль обречен. Иного пути не было. «Если бы наши корабли не вышли навстречу вражеским, Станнис почуял бы западню». Стрелу можно послать в цель, и копье, даже камень из катапульты, но дикий огонь распоряжается по своему. Отпущенный на волю, он уже не повинуется человеку.
– Ничего не поделаешь, – сказал Тирион племяннику. – Наш флот в любом случае был обречен.
Даже сверху – Тирион был слишком мал, чтобы смотреть поверх парапета, и потому велел подсадить себя на зубец, – он из за дыма, пламени и сумятицы боя не видел, что происходит на реке ниже замка, но очень хорошо себе это представлял. Бронн должен был привести волов в движение в тот миг, когда головной корабль Станниса пройдет под Красным Замком. Цепь невероятно тяжела, и огромные вороты вращаются медленно, со скрипом и грохотом. Весь флот узурпатора уже войдет в реку, когда под водой впервые станет виден блеск металла. Звено за звеном поползут, мокрые, измазанные илом, пока не натянется вся цепь. Король Станнис ввел свои корабли в реку, но обратно их не выведет.
Некоторым, однако, удавалось уйти. Речное течение – коварная вещь, и дикий огонь распространялся не так ровно, как Тирион надеялся. Главная протока горела вся, но довольно много мирийцев устремилось к южному берегу, и не меньше восьми кораблей причалило под городской стеной. Если они даже разбились, то людей все равно на берег высадили. Хуже того – значительная часть южного крыла первых двух вражеских корабельных линий успела уйти вверх по реке еще до пуска огненных лодок. У Станниса останется галей тридцать или сорок – вполне достаточно, чтобы переправить все его войско, когда они опять соберутся с духом.
На это, впрочем, уйдет некоторое время – даже самые храбрые будут напуганы, увидав, как дикий огонь пожрал около тысячи их товарищей. Таллин говорил, что субстанция иногда горит так жарко, что плоть тает словно воск. И все же...
Тирион не питал иллюзий относительно своих собственных людей. «Если битва обернется не в нашу пользу, они побегут», – предупреждал его Джаселин Байвотер. Стало быть, единственный путь к победе – это удерживать свой перевес от начала до конца.
Среди обугленных руин на берегу копошились темные фигуры. Пора предпринять новую вылазку. Люди всего уязвимее, когда они выбираются из воды на берег. Нельзя позволить им закрепиться на северном берегу.
Тирион слез с зубца.
– Скажи лорду Джаселину, что враг высаживается на берег, – велел он одному из гонцов, которых приставил к нему Байвотер. Другому он сказал: – Передай мои поздравления сиру Арнельду и попроси его развернуть Шлюх на тридцать градусов к западу. – Под этим углом камни будут лететь дальше – не в реку, а через нее.
– Мать обещала отдать Шлюх мне. – Тирион с раздражением увидел, что король снова поднял забрало своего шлема. Мальчишка, конечно, совсем спекся в своем железе... но последнее, что им нужно, это шальная стрела, могущая угодить племяннику в глаз.
Тирион защелкнул забрало.
– Держите его закрытым, ваше величество, – ваша особа драгоценна для всех нас. – (И ты ведь не хочешь испортить свое красивое личико, правда?) – Шлюхи ваши. – Пусть позабавится – метать камни в горящие корабли больше не имеет смысла. Внизу на площади для Джоффа приготовлены Оленьи Люди, голые и связанные, с рогами, приколоченными к головам. Когда их привели на суд к Железному Трону, Джофф пообещал отправить их к Станнису. Человек не камень и не бочонок со смолой, его можно запустить гораздо дальше. Золотые плащи спорили, перелетят предатели через Черноводную или нет. – Но поспешите, ваше величество. Требюшеты скоро опять понадобятся нам для метания камней. Даже дикий огонь не будет гореть вечно.
Джоффри весело побежал вниз, сопровождаемый сиром Меррином, но сира Осмунда Тирион задержал.
– Охраняйте его, что бы ни произошло, и пусть он останется там – понятно?
– Как прикажете, – дружелюбно улыбнулся Осмунд.
Тирион заранее предупредил Транта и Кеттлблэка о том, что будет с ними, если с королем случится несчастье. А у подножия лестницы Джоффа ждет дюжина золотых плащей из числа ветеранов. «Я оберегаю твоего бастарда как могу, Серсея, – с горечью подумал Тирион. – И жду от тебя того же в отношении Алаяйи».
Не успел Джофф спуститься, по ступенькам взбежал запыхавшийся гонец.
– Милорд, скорее! – Он припал на одно колено. – Они высадились на турнирном поле – их там сотни! И к Королевским воротам тащат таран.
Тирион, выругавшись, заковылял вниз. Там его ждал Подрик Пейн с лошадьми. Он поскакал по Речной с Подом и сиром Мендоном Муром за спиной. Зеленая тень окутывала ветхие дома, и на улице не было ни души. Тирион запретил всякое постороннее движение с тем, чтобы защитники могли быстро перебираться от одних ворот к другим. Но, подъехав к Королевским воротам, он услышал грохот – таран уже пустили в ход. Скрип огромных петель напоминал стоны умирающего великана. На площади между воротами лежали раненые, но многие кони остались целы, а наемников и золотых плащей было достаточно, чтобы составить сильную колонну.
– Стройся, – скомандовал Тирион, спрыгнув наземь. Ворота содрогнулись от очередного удара. – Кто здесь командир? На вылазку.
– Нет. – От стены отделилась тень, превратившись в высокого человека в темно серых доспехах. Сандор Клиган обеими руками сорвал с себя шлем и бросил под ноги. Обгоревшая сталь покоробилась, от оскаленной собачьей головы отвалилось левое ухо. Кровь из раны над глазом текла по старым ожогам Пса, заливая пол лица.
– Да, – сказал ему Тирион.
– Да пошел ты, – тяжело дыша, огрызнулся Пес. В разговор вмешался какой то наемник:
– Мы уже выходили наружу. Три раза. Половина наших людей убита или ранена. Повсюду дикий огонь, кони кричат как люди, а люди – как кони...
– А ты думал, тебя наняли выступать на турнире? Не угодно ли сладкого замороженного молочка и чашку малины? Нет? Так садись на своего сраного коня. И ты тоже, Пес.
Глаза Клигана на залитом кровью лице казались белыми. Он вытащил меч.
«Ему страшно, – понял пораженный Тирион. – Пес боится».
– Они бьют в ворота тараном, – попытался объяснить карлик, – сами слышите. Надо их разогнать...
– Открой ворота – а когда они ворвутся, окружи их и убей. – Пес воткнул меч острием в землю и оперся на рукоять. Его шатало. – Я потерял половину моих людей вместе с лошадьми. Больше я в этот огонь не полезу.
К ним подошел сир Мендон Мур в безукоризненно белом эмалевом панцире.
– Тебе приказывает десница короля.
– Пусть десница идет в задницу. – Лицо Пса за пределами кровавого пятна было белым, как молоко. – Дайте кто нибудь попить. – Офицер золотых плащей подал ему чашу. Клиган сделал глоток, плюнул и отшвырнул ее прочь. – Пошел ты со своей водой. Вина дайте.
Да ведь он умирает, понял Тирион. Рана, огонь... ему конец. Надо найти другого, но кого? Сира Мендона? Нет, не годится. Эти люди заражены страхом Клигана. Без вожака они не двинутся с места, а сир Мендон... да, он опасный человек, Джейме говорил верно, но не из тех, кто способен повести за собой других.
Издали тоже донесся грохот, и меркнущее небо над стеной озарилось зеленовато оранжевым огнем. Долго ли выдержат ворота?
«Это безумие, – подумал Тирион, – но лучше оно, чем поражение. Поражение – это смерть и позор».
– Хорошо! Я сам поведу вылазку.
Если он думал устыдить этим Пса, то ошибся. Тот только рассмеялся.
– Ты?
Тирион читал недоверие на лицах солдат.
– Да, я. Сир Мендон, вы будете нести королевское знамя. Под, подай шлем. – Мальчик бросился выполнять приказание. Пес, опершись на зазубренный, обагренный кровью меч, смотрел на Тириона белыми глазами. Сир Мендон помог деснице снова сесть на коня. – Стройся! – прокричал Тирион.
Его большой рыжий жеребец имел на себе доспехи, защищающие голову, круп поверх кольчуги покрывала попона красного шелка. Высокое седло сверкало позолотой. Подрик подал шлем и тяжелый дубовый щит с золотой рукой на красном поле, окруженной мелкими золотыми львами. Тирион пустил коня по кругу, оглядывая свой маленький отряд. Его команде подчинилось не более двадцати человек – они сидели в седлах с белыми, как у Пса, глазами. Тирион окинул презрительным взором остальных, рыцарей и наемников.
– Меня прозвали полумужем. Что же тогда сказать о вас?
Это их проняло. Один рыцарь, без шлема, сел на коня и присоединился к отряду. Пара наемников последовала за ним, следом потянулись другие. Королевские ворота содрогнулись снова. Еще несколько мгновений – и войско Тириона удвоилось. Он поймал их. «Придется им драться наравне со мной, чтобы не считать самих себя ниже карлика».
– Я не стану выкликать имя Джоффри, – сказал он им. – И клича «Бобровый Утес» вы от меня тоже не услышите. Это ваш город Станнис хочет взять, ваши ворота он ломает. Так вперед же – и убьем этого сукина сына! – Тирион вынул из чехла свой топор, развернул коня и двинулся рысью к калитке. Он надеялся, что они последуют за ним, но оглянуться назад не смел.
|
|
| |
|
Арианна |
Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 18:57 | Сообщение # 60 |
|
Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012
Новые награды:
Сообщений: 5114
Магическая сила:
|
САНСА
Факелы, ярко отражаясь в кованых зеркалах, заливали Бальный Зал Королевы серебряным светом. И все же здесь царил мрак – для Сансы он воплощался в бледных глазах сира Илина Пейна, который стоял у задней двери недвижно, как каменный, не прикасаясь ни к еде, ни к вину. Он слышался ей в мучительном кашле лорда Джайлса и в шепоте Осни Кеттлблэка, сообщавшего королеве новости.
Санса доедала суп, когда он появился впервые, войдя в заднюю дверь. Переговорив со своим братом Осфридом, он взошел на помост и опустился на колени. От него пахло лошадью, на щеке подсыхали четыре длинные царапины, волосы рассыпались по плечам и падали на глаза. Санса не могла не слышать его слов, несмотря на шепот.
– Оба флота вступили в бой. Некоторое число лучников высадилось на берег, но Пес разбил их вдребезги. Ваш брат подал сигнал поднять цепь. Какие то пьянчуги на Блошином Конце вышибают двери домов и лезут в окна – лорд Байвотер послал золотых плащей разделаться с ними. Септа Бейелора битком набита молящимися.
– Что мой сын?
– Король заехал к Бейелору получить благословение верховного септона. Теперь он вместе с десницей находится на стене и подбадривает людей.
Серсея велела своему пажу подать ей еще чашу густого золотистого вина из Бора. Она много пила, но вино только прибавляло ей красоты – щеки ее горели, глаза светились ярким, лихорадочным блеском. «Как дикий огонь», – подумалось Сансе.
Музыканты играли, жонглеры жонглировали, Лунатик мотался по залу на ходулях, насмехаясь над всеми и каждым, сир Донтос гонялся за служанками на своей палке от метлы. Гости смеялись, но это был вымученный смех, готовый в любой миг обернуться плачем. Телом они здесь, но душой и сердцем – на городских стенах.
За супом последовал салат из яблок, орехов и винограда. В другое время этому блюду воздали бы должное, но сегодня вся еда была приправлена страхом. Не одна Санса страдала отсутствием аппетита. Лорд Джайлс больше кашлял, чем ел, Лоллис Стокворт сидела съежившись и вся дрожа, молодая жена одного из рыцарей сира Ланселя разразилась рыданиями. Королева велела мейстеру Френкену уложить ее в постель, напоив сонным вином.
– Слезы – оружие женщины, – презрительно бросила Серсея Сансе, когда даму вывели из зала. – Так говорила моя леди мать. А оружие мужчины – меч. Этим все сказано, не так ли?
– Мужчинам требуется большая храбрость. Скакать навстречу мечам и топорам, когда каждый стремится тебя убить...
– Джейме сказал мне однажды, что чувствует себя живым только на войне и в постели. – Серсея припала к чаше – к салату она так и не притронулась. – Я лучше бы вышла навстречу мечам, чем сидеть здесь и притворяться, что наслаждаешься обществом этих перепуганных куриц.
– Вы сами пригласили их, ваше величество.
– Это входит в обязанности королевы. От тебя будут ждать того же, если ты выйдешь за Джоффри, так что учись. – Королева обвела взглядом женщин на скамьях. – Сами по себе эти куры ничего не значат, но их петушки могут быть полезны, и кое кто из них наверняка останется в живых после битвы. Посему мне приличествует взять этих женщин под свою защиту. Если несчастный карлик, мой брат, умудрится одержать верх, они вернутся к своим мужьям и отцам с рассказами о моей храбрости, поднимавшей им дух, ибо я ни на миг не сомневалась в победе.
– А если замок падает?
– Тебе бы хотелось этого, правда? – Серсея не стала дожидаться ответа. – Если моя гвардия меня не предаст, я сумею продержаться здесь некоторое время. А затем выйду на стену и сдамся лорду Станнису лично – это избавит нас от самого худшего. Но если крепость Мейегора падет до того, как сюда явится Станнис, мои гостьи скорее всего подвергнутся насилию. Нельзя исключать также увечий, пыток и убийств.
– Но ведь это безоружные женщины, – ужаснулась Санса, – благородные дамы.
– Да, их происхождение может защитить их – но не по той причине, что ты думаешь. За каждую из них можно взять хороший выкуп, но солдаты, обезумевшие в бою, часто предпочитают плотские утехи звонкой монете. Впрочем, золотой щит лучше, чем вовсе никакого. С горожанками церемониться уж точно не станут и с нашими служанками тоже. Хорошеньких, вроде горничной леди Лоллис, ждет горячая ночка, но старым, больным и безобразным тоже нечего ждать пощады. После обильной выпивки слепая прачка и вонючая свинарка всякому покажется столь же желанной, как ты, дорогая.
– Я?
– Нечего пищать, Санса. Ты теперь женщина, помнишь? И невеста моего первенца. – Королева выпила еще вина. – Будь там за воротами кто нибудь другой, я питала бы надежду соблазнить его. Но там Станнис Баратеон – скорее я смогу соблазнить его коня. – Она взглянула на Сансу и засмеялась. – Мои речи коробят вас, миледи? – Серсея наклонилась в ее сторону. – Дурочка. Слезы – не единственное оружие женщины. Между ног у тебя есть другое, и неплохо бы научиться пользоваться им. Мужчины то орудуют своими мечами вовсю – мечами обоего рода.
Двое Кеттлблэков, снова войдя в зал, избавили Сансу от необходимости отвечать. Сир Осмунд и его братья, улыбчивые и скорые на шутку, сделались любимцами всего замка – с конюхами и егерями они ладили столь же хорошо, как с рыцарями и оруженосцами. Молва, впрочем, гласила, что лучше всего они ладят со служанками. Недавно сир Осмунд занял при Джоффри место Пса, и женщины, стиравшие у колодца, говорили, что он силен, как Клиган, только моложе и проворнее. «Если это правда, – думала Санса, – почему же тогда никто и не слыхивал об этих Кеттлблэках, пока сира Осмунда не взяли в Королевскую Гвардию?»
Осни, улыбаясь, преклонил колени перед королевой.
– Огненные лодки сработали, ваше величество. Вся Черноводная охвачена диким огнем. Сто кораблей горит, а то и больше.
– Что мой сын?
– Он у Грязных ворот с десницей и своими гвардейцами, ваше величество. До этого он говорил с лучниками на стене и дал им указания насчет стрельбы из арбалета. Люди восхищены его храбростью.
– Храбрость хороша в меру – был бы жив. – Серсея обернулась к другому брату, Осфриду, более высокому и суровому, с вислыми черными усами. – Говорите!
Осфрид, в стальном шлеме на длинных черных волосах, был мрачен.
– Ваше величество, мы схватили конюха и двух служанок, которые пытались уйти через калитку с тремя королевскими лошадьми.
– Первая измена этой ночи, но, боюсь, не последняя. Пусть ими займется сир Илин, а головы воткните перед конюшней в назидание другим. – Кеттлблэки ушли, и королева сказала Сансе: – Вот еще урок, который ты должна усвоить, если хочешь занять место рядом с моим сыном. Если проявить мягкость в подобную ночь, измена начнет размножаться вокруг тебя, как грибы после дождя. Твой народ останется тебе верным только в одном случае, если будет бояться тебя больше, чем врага.
– Я запомню это, ваше величество, – сказала Санса, хотя ей всегда говорили, что любовь обеспечивает верность народа надежнее, чем страх. «Если я когда нибудь стану королевой, я сделаю так, что меня будут любить».
За салатом подали пироги с крабами, затем жареную баранину с луком и морковью в полых хлебных краюхах. Лоллис, которая ела слишком жадно, стошнило на себя и на сестру. Лорд Джайлс, который между приступами кашля усердно пил, повалился без чувств лицом в миску, среди луж вина. Королева посмотрела на него с отвращением.
– Видно, боги не в своем уме, если делают подобные создания мужчинами, – а я была не в своем уме, когда потребовала его освободить.
Вернулся Осфрид Кеттлблэк в развевающемся красном плаще.
– На площади собрался народ, ваше величество, – они просят впустить их в замок. Почтенные горожане, не какой нибудь сброд – купцы и прочее.
– Велите им разойтись по домам. А если они не захотят, пусть арбалетчики подстрелят нескольких. Вылазок не устраивать – ворота нельзя открывать ни под каким видом.
– Слушаюсь. – Осфрид поклонился и вышел.
Лицо королевы отвердело от гнева.
– Я сама бы охотно посшибала им головы мечом. – Речь ее сделалась не совсем внятной. – Детьми мы с Джейме были так похожи, что даже наш лорд отец не мог различить нас. Порой мы менялись одеждой и целый день изображали один другого. Но когда Джейме вручили его первый меч, я ничего не получила. «А мне?» – спросила, помнится, я. Мы были так похожи – я не могла понять, почему со мной обращаются по другому. Джейме учили владеть мечом, копьем и палицей, а меня – петь, улыбаться и очаровывать. Он стал наследником Бобрового Утеса, а меня продали чужому мужчине, как лошадь – чтобы ездил на мне, когда захочется, бил, когда заблагорассудится, а со временем бросил ради кобылки помоложе. Уделом Джейме были слава и могущество, моим – роды и ежелунная кровь.
– Но ведь вы были королевой всех Семи Королевств...
– Когда дело доходит до мечей, даже королева – всего лишь женщина. – Чаша Серсеи опустела, и паж хотел наполнить ее снова, но королева отрицательно качнула головой. – Довольно. Я должна сохранить ясность ума.
Напоследок гостям подали козий сыр с печеными яблоками. В зале запахло корицей, и Осни Кеттлблэк снова преклонил колени перед королевой.
– Ваше величество, Станнис высадил людей на турнирном поле, и переправа продолжается. Штурмуют Грязные ворота, и к Королевским притащили таран. Бес предпринял вылазку, чтобы отогнать их.
– Это, без сомнения, устрашит их, – сухо молвила Серсея. – Надеюсь, Джоффа он с собой не взял?
– Нет, ваше величество. Король вместе с моим братом находится у Шлюх и швыряет Оленьих Людей в реку.
– В то время, когда штурмуют Грязные ворота? Что за глупость! Скажите сиру Осмунду, чтобы немедленно забрал Джоффри оттуда – там слишком опасно. Пусть возвращаются в замок.
– Но Бес сказал...
– Вас должно касаться лишь то, что говорю я, – сузила глаза Серсея. – Ваш брат сделает, что ему велят, – иначе следующую вылазку возглавит он сам, и вы отправитесь вместе с ним.
Когда со столов убрали, многие гости попросили разрешения пойти в септу. Серсея милостиво дала свое позволение. Леди Танда с дочерьми была в числе ушедших. Для оставшихся позвали певца, и он наполнил зал сладостными звуками высокой арфы. Он пел о Джонквиль и Флориане, о принце Эйемоне, Драконьем Рыцаре, и его любви к королеве, супруге его брата, о Нимерии и десяти тысячах ее кораблей. Красивые песни, но такие печальные! Женщины плакали, и у Сансы тоже увлажнились глаза.
– Не трать попусту слезы, дорогая, – наклонилась к ней королева. – Они тебе еще понадобятся для короля Станниса.
– Ваше величество? – беспокойно шевельнулась Санса.
– Избавь меня от своих пустых любезностей. Раз уж дошло до карлика, значит, дело совсем плохо – можешь смело снять свою маску. Я ведь знаю, зачем ты бегала в богорощу.
– В богорощу? – (Только не смотри на сира Донтоса! Не смотри! Она не может этого знать, никто не может. Мой Донтос, мой Флориан обещал, что никто не узнает.) – Я ходила туда молиться.
– За Станниса. Или за своего брата – все равно. Зачем еще тебе были нужны боги твоего отца? Ты молилась за наше поражение. Что это, по твоему, как не измена?
– Я молилась за Джоффри, – настаивала испуганная Санса.
– Еще бы – он ведь так ласков с тобой! – Королева взяла у проходившей мимо прислужницы штоф сладкой сливянки и налила Сансе. – Пей, – холодно приказала она, – авось наберешься мужества сказать правду в кои то веки.
Санса пригубила приторно сладкое и очень крепкое вино.
– Ну уж нет. Пей до дна, Санса, – твоя королева приказывает тебе.
Санса едва не поперхнулась, но исполнила приказание, и у нее закружилась голова.
– Еще? – осведомилась Серсея.
– Нет. Пожалуйста, не надо.
Вид у королевы был недовольный.
– Когда ты спросила меня про сира Илина, я тебе солгала. Хочешь услышать правду, Санса? Хочешь узнать, зачем он здесь на самом деле?
Санса не посмела ответить, да в этом и не было нужды. Королева уже сделала рукой знак. Санса не заметила, когда сир Илин вернулся в зал, но он был здесь и шел к помосту неслышно, как кот. Лед он нес наголо. Отец после казни всегда очищал свой меч в богороще, но сир Илин был не столь заботлив. На волнистой стали сохла кровь, из красной уже ставшая бурой.
– Скажи леди Сансе, зачем я держу тебя здесь.
Сир Илин открыл рот и проскрипел что то без всякого выражения на изрытом оспой лице.
– Он говорит, что находится здесь ради нас. Станнис может взять город и занять трон, но суда над собой я не допущу. Я не желаю, чтобы мы достались ему живыми.
– Мы?!
– Ты не ослышалась. Советую тебе помолиться заново – и не по прежнему. Старкам не придется порадоваться падению дома Ланнистеров, даю тебе слово. – Королева ласково коснулась волос Сансы, убрав их с шеи.
|
|
| |
]
