|
SnowLady |
Дата: Воскресенье, 18 Мар 2012, 11:59 | Сообщение # 2 |
Маг
Новые награды:
Сообщений: 112
Магическая сила:
| «Бог в нас самих»
Овидий.
Горло саднило уже больше недели. Дело было вовсе не в простуде, которая с завидной частотой в это время года одолевала его, заставляя обращаться к книгам вроде: «лечебные травы» или «энциклопедия домашней медицины». Будь это банальный грипп, ему сопутствовали бы раздражительность, апатия и, конечно же, омерзительное ощущение слабости. Но в этот раз «набор» был совсем другим. О, он бы многое отдал, чтобы привычные жар и сонливость спасли его от страшной догадки! Но, увы, жизнь несправедлива, а судьба так и вообще несправедлива вдвойне, избирая жертву с особой жестокостью. Вот уже восемь дней, восемь проклятых дней, а точнее ночей, он просыпается от собственного крика, запутавшись в простынях, влажных от липкого пота. Каждый раз, под утро, когда ленивое солнце окрашивало грязный подоконник почти багряным светом, он вскакивал с постели, судорожно глотая воздух. Задыхаясь от собственного крика, раздирающего горло, он чувствовал, с каким напряжением расширяются лёгкие, впуская живительный кислород. Каждое движение отдавалось моментальной болью в мышцах, а грудь сдавливало что-то непонятное, похожее на невидимые стальные кольца, которыми стягивают бочки.
Он отмахивался от своих догадок, хотя подозрение появилось на следующий же день после первой бессонной ночи. Он знал, что рано или поздно это произойдёт, в конце концов, кем он был, чтобы избежать той участи, что уготована каждому?! Однако он искренне полагал, что в запасе у него, по меньшей мере, десяток лет безмятежного существования.
Он не был подвержен предрассудкам, презирал мелочные страхи и фобии и просто терпеть не мог «философской болтовни» о морали и нравственности. Больше всего он не выносил, когда подобные разглагольствования вели такие же как он – пропащие грешники. Но все его расчёты, ожидания или предположения (не в точности определений дело) оказались провальными. И всё это потому, что в нём проснулась… совесть…
- То же мне, большое дело! Мне тоже бывает стыдно, за испорченный кофе, недоделанную работу или за глупую отмазку от общественного поручения, - мой собеседник вяло, без интереса закидывает ногу на ногу, облокачиваясь на спинку стула.
- Пожалуй, - соглашаюсь я, улыбаясь искренне без обиды на столь прямолинейный упрёк. – Однако здесь есть одно обстоятельство, делающее данный случай более чем необычным.
Удивлённо приподнятая бровь и машинальный наклон головы выдают заинтересованность моего гостя.. Без тени торжества я продолжаю…
И всё бы ничего, ведь для обычного человека это даже полезно, но в том то и дело, что назвать его «обычным» не отважился бы даже законченный оптимист..
Он был убийцей, наёмным убийцей с широкой в своих кругах славой, одного из самых жестоких палачей мафии.
Он был, как это говорят «вольнонаёмным», и ни один сноб не мог похвастать тем, что на него работает профессионал такого экстракласса, хотя в подобном деле не принято было раздавать научные степени или спортивные титулы. Он сам выбрал для себя такую независимость… Когда-то он вынужден был признать, что от оплаты своих услуг он более, чем зависим, но со временем, деньги стали лишь малой составной частью его жизни. Он стал воспринимать своё ремесло точно с тем же равнодушием, что и пекарь, каждое утро развозящий свежий хлеб. В нём не было той неистовой страсти к убийству, которая отличала его «коллег», но это лишь подтверждало тот факт, что он не маньяк. Увы, это никак не умоляло чудовищности его профессионализма в искусстве умерщвления людей. Человек, с весьма неординарным кругом общения и сомнительным, по своему нравственному аспекту, родом занятия, он благополучно дожил до своих 35-ти, сколотил состояние и приобрёл 11 квартир в разных частях света. Несмотря на тот факт, что во время очередного заказа он предпочитал жить в гостиницах, какое-то странное, неосознанное стремление – знать, что у него есть собственный дом, подталкивало его к приобретению бесполезной в последствии недвижимости. У него не было семьи: родители давно умерли, а обзаводиться женой и отпрысками он не собирался, справедливо полагая, что подобные «глупости» не для таких как он.
И всё в этой странной для простого обывателя жизни его устраивало, всё, кроме этого омерзительного кошмара со стальным привкусом солоноватой крови, который пробудил в нём то, что считалось надёжно погребённым под бренностью лет и беспринципностью нравов.
На десятый день своего непрошеного изнурения он сдался. Будь это пытки, с использованием изуверских, бесчеловечных методов тёмного средневековья он бы, скрипя зубами, всё стерпел, ни разу не вскрикнув. Но к дьяволу! Даже испанский сапог не мог сравниться с тем, что теперь словно ржавчина или серная кислота разъедало его изнутри, мучительно медленно осваивая его тело каждую ночь.
В очередной раз вскочив с постели и осознав, что вместо крика из горла уже вырываются хриплые, булькающие стоны, он решил сдаться.
Первой мыслью, мелькнувшей в воспалённом предрассветным кошмаром сознании, было – больше не спать. Пить какие-нибудь таблетки или энергетики и проводить ночи в клубах. Но уже в следующее мгновение, рассудив, что так он протянет от силы дня четыре, он отбросил эту глупую затею вместе с простыней, будто смирительная рубашка сковавшей его тело. Подобная ассоциация тут же натолкнула его на следующую вполне ожидаемую, но столь же иррациональную идею…
Включив в ванной свет, он подошёл к умывальнику и, опершись руками на раковину, взглянул в зеркало. Воспалённые веки, тёмные круги под глазами, двухдневная щетина и бледные впалые щёки…
- Даже сопливый практикант после такого рассказа и нехитрого осмотра моей морды-лица, сразу поставит диагноз со всеми вытекающими, - произнёс он, обращаясь к своему отражению. Включив воду и набрав в ладони прохладную воду, он отмёл и эту идею. «Пойти к психоаналитику или психотерапевту, означает самолично сдаться всем службам, разыскивающим по миру опаснейшего из киллеров и обеспечить «специалисту» безбедную старость. Он знал, что в случае чего, даже до полноценного допроса ему не дожить, слишком многие были заинтересованы в его молчании, найти же нового, пусть и менее умелого палача, труда не составит…
Влага приятно холодила кожу, пробуждая от тяжёлой ночи и бодря разум. Растерянность и осознание собственной беспомощности, неизвестные раньше беспощадному убийце, теперь ярко проступали на уставшем лице, искажённом мученической гримасой. Тряхнув головой, он снова обратил взгляд в зеркало, но на этот раз его внимание привлекло нечто, висящее на стене за его спиной. Рывком обернувшись, он беззвучно приоткрыл рот. На гладкой поверхности стены светлым пятном на тёмной,в деревянной облицовке виднелось распятие. Он приобрёл эту безделушку по случаю в польском городе Жешове, наткнувшись на неё в затрапезном ломбарде. Это было изящное, но не больше, распятие: простой крест, по цвету, видимо, из яблони и тонкая фигурка распятого Иисуса, цвета благородной слоновой кости. Будучи равнодушным атеистом, он руководствовался лишь одним мотивом, выкладывая за распятие 200 злотых: классический библейский сюжет и хорошая цветовая гамма материалов удивительно здорово гармонировали с отделкой его ванной. Теперь, не отрывая взгляд от неожиданной находки, он дотянулся до махровой мягкости полотенца.
- Бред! – глухо прошипел, он в полотенце, пока влажные пятна отчётливо проступали на ярко синей поверхности. Отбросив полотенце в сторону, он нервным жестом взъерошил волосы:
- А, чёр… кхм… фиг с ним! Или каждое утро проглатывать пачку аспирина, или хотя бы выговориться кому-то. И потом, у меня есть одно отличное преимущество – тайну исповеди ещё никто не отменял, - ухмыльнувшись, он вышел из ванной и, зайдя в кухню, опустошил, приготовленный с вечера, стакан с лекарством.
- Эээ нет, постойте! – мой собеседник мотает головой, словно заводная игрушка, в защитном жесте выставляя перед собой ладонь, – психоаналитик тут явно был бы к месту, он что, за отпущением грехов собрался – голос человека был наполненн искренним негодованием.
- И всё же, это так, он сделал свой выбор, посчитав, что не может не использовать этот шанс, - мой тон становиться назидательно-поучительным и я, одёрнув себя, поспешно возвращаюсь к рассказу…
Он вышел из квартиры, не взглянув на часы. Впрочем,, последнее время точность текущего часа интересовала его меньше, чем новинки «минеральных удобрений на садовом рынке».
На улице было не очень шумно: редкие, сонные прохожие с унылыми лицами садились на свои велосипеды, в машины или шли пешком, размышляя о своих заботах.
Обладая прекрасной зрительной памятью, он припомнил, что за два квартал от его здешней квартиры находилась небольшая часовня. В очередной раз ухмыльнувшись самой мысли о том, что он действительно собирается исповедаться, он завернул за угол, и через двор направился к церкви.
На улице было прохладно, он запахнул плащ, придерживая ворот ладонями. Утренний туман, ещё не успевший рассеяться в солнечных лучах, оставлял на лице влажные прикосновения, словно следы от робких девичьих поцелуев.
Старенькая церковь оказалась чуть больше, чем он предполагал; подойдя к высокому своду двустворчатой двери, он обернулся. Даже несмотря на специфику своей работы, он никогда не страдал манией преследования и не озирался по сторонам, когда слышал позади вой полицейской сирены или эхо выстрелов. Но непривычность и, в какой-то мере, абсурдность ситуации диктовала свои правила. Резко и отрывисто выдохнув, он дёрнул ручку двери.
«Похоже, двери Дома Господня и впрямь всегда открыты» - успел он подумать, прежде чем оказался в просторном помещении. Высокие своды часовни, аккуратный алтарь, украшенный живыми цветами и свечами, несколько рядов деревянных скамеек, кафедра для проведения месс, справа от входа небольшая келья для исповедей…Ничто не внушало ему преславутого благоговения, он видел много похожих часовен и костёлов, отличавшихся лишь степенью помпезности и роскошью декора.
В очередной раз посетовав на глупость этой выдумки, он дёрнулся было уйти, как вдруг чья-то крепкая рука мягко сжала его предплечье.
- Подождите там, я сейчас освобожусь, и мы сможем поговорить, - пожилой мужчина в чёрном сюртуке с белым квадратом воротничка на горле указал ему в сторону скамеек, тепло, почти по-отечески улыбнувшись.
Он хотел возразить, в конце концов, он не говорил, что пришёл исповедаться. Он мог просто войти взглянуть, к примеру, на алтарь. Однако вместо «праведного гнева», он лишь удивлённо кивнул. Священник отошёл, оставив прихожанина в полном недоумении….
Двигаясь по проходу, будто в замедленной съёмке, он начал привычный внутренний монолог:
- Что я здесь делаю, как это вообще может помочь. В лучшем случае, меня выставят отсюда в две минуты, в худшем, ещё и проклянут в дорогу! – он, конечно, понимал, священникам по сану и убеждению подобное не позволено, но уже почти видел отвращение на морщинистом, улыбающемся лице святого отца. Это в обычной жизни он нарушал законодательства, уголовные кодексы и прочие, придуманные людьми, искусственные рамки нравственного правопорядка. А для любого верующего и служителя этой веры, он нарушал самую страшную из заповедей – он убивал и убивал не раз… Остановившись в проходе, он снова почувствовал это неприятное, унизительное смятение.
- Зачем я здесь?!
- Чтобы понять, - ответ на, по сути, риторический вопрос прозвучал так неожиданно, что он даже потянулся во внутренний карман плаща, привычным, выработанным за годы жестом. Вовремя одумавшись, он опустил руку, безусловно, если бы его хотели убить, то даже святые стены не остановили бы исполнителя, это он знал по себе. Но вот то, что с ним бы стали вести беседу - факт явно из разряда научной фантастики. Такая логическая цепочка, выстроившаяся в его сознании, возобладала над инстинктом самосохранения. А голос, ответивший на его вопрос, как выяснилось в следующую минуту, принадлежал молодой женщине. Приятные черты лица, худые острые плечи под тонким палантином, волосы цвета тёмного шоколада и глаза… Они не напоминали «бездонные озёра лазурной воды» или «чистоту небесной синевы», не казались «тёмными омутами» и не «манили изумрудной зеленью» Ни одно, из распространённых клише не подходило под описание этого взгляда. Он молча стоял рядом со вторым рядом скамеек и беззастенчиво, что уж там, разглядывал лицо женщины.
- Я ммм…. Вы что-то сказали?1 – удивив такой нерешительностью больше себя, чем незнакомку, произнёс он.
Она кивнула, без слов указывая бледной ладонью на место рядом с собой. Будто выдрессированная собачка, он мгновенно опустился рядом, на этот раз даже не подумав, что можно отойти и проигнорировать это полу приглашение полу приказ. Он просто сел рядом, не отводя взгляда от её лица. Что-то было в нём знакомое настолько, что он даже пару раз моргнул, отгоняя наваждение.
Внезапно он почувствовал, как ладони стали влажными, и отчего-то стало трудно дышать. Словно кошмар, мучающий его каждую ночь, вернулся при свете дня, чтобы снова утопить его в бесконечном мраке. Холодные пальцы коснулись его щеки:
- Я не знаю, почему именно это… почему я вижу ни кого-то, а именно эту женщину – его хрипловатый голос отражался от стен, оглушая своей глубиной. Едва ощутимое прикосновение незнакомой руки, и его будто автоматическое оружие, снятое с предохранителя, уже нельзя было остановить. Его признание, наконец, вырванное из пут подсознания, получив свободу, отрывистыми фразами слетало с пересохших губ.
- Я многих убивал и более жестоко, но это… на самом деле именно это было, пожалуй, самой страшной расправой… Это был мой третий заказ, она была девчонкой какого-то токийского мафиози. Полу азиатка, полу француженка красивая восемнадцатилетняя дурочка, посчитавшая, что сможет перехитрить старого ускоглазого покровителя. Однажды ночью она забрала все деньги из сейфа в его доме и сбежала – он перевёл дыхание и откашлялся, голос срывался, но не от нахлынувших воспоминаний, а от усталости. Говорил же он так быстро и безэмоционально, как если бы пересказывал понравившуюся книгу.
- Я искал её 3 месяца, мне хорошо заплатили, но предупредили, что это дело чести и девочку нужно наказать за её предательство, чтобы другим было не повадно. Честь – можно подумать, они и впрямь знали смысл этого слова. Вынесли вердикт, определили способ казни – тот ещё суд!.. Но я никогда не имел привычки оценивать нравственный аспект всего этого. Я и сам со временем забыл, что в жизни и смерти есть границы, и не только деньги правят миром, – он опустил голову, понизив голос. Со стороны это выглядело как покаяние. Особенно, когда рука женщины легла на его плечо… Хрупкая и тонкая она давила на плоть непомерной тяжестью, в то же время давая словам необходимый импульс и побуждая продолжить.
- Я нашёл её в заброшенном домике, в Неваде, почти среди пустыни. Вокруг был такой туман, что ноги как в зыбучих песках увязали в его клубах. Луна была ослепительно яркой! Я никогда не видел потом такой луны. Она сидела на подоконнике, перед открытым в ночь окном, склонясь над книгой. Пистолет был с глушителем, и я выстрелил прямо от двери. Даже не услышав, как я вошёл, она продолжала читать. Когда раздался щелчок спускового крючка, она небрежным жестом поправила волосы, и пуля прошла через её руку, чуть выше локтя… Она не кричала, только охнула от неожиданности, повернувшись в мою сторону. В темноте неосвещённой комнаты не было видно, как я сделал несколько шагов к ней. Второй выстрел попал в артерию на шее – он закрыл глаза, запрокинув голову, перед ним вновь возникали образы прошлого, которые превратились в самый навязчивый и мучительный кошмар настоящего.
- Кровь брызнула прямо на белые страницы книги, она сжимала её одной рукой… Я подумал, что она может упасть в комнату или вывалиться в окно в этот вязкий туман…Но она только откинулась на створку окна и захлёбываясь ночным воздухом и кровью, хлеставшей на её руки, книгу и подоконник, смотрела на меня во все глаза. Я подошёл ближе, попадая в полоску лунного света. Последний выстрел… в висок… и она затихла... просто обмякла на месте, оставшись сидеть в витиеватой позе с широко раскрытыми глазами. Я не мог не смотреть… хотел развернуться и уйти, получить остаток гонорара и провести 5 дней дома. Хотел…но не мог. Она была невероятно бледной или мне это только казалось, из-за слепящей луны. Её кровь на виске, на руке, на шее и груди казалась чёрной, похожей на строительный гудрон. И только на страницах книги она была багровой, пурпурные брызги сформировали какой-то замысловатый узор… Это было самое страшное...Ведь я видел кровавые расправы, тела после пыток, с вырезанными кишками, но тогда её глаза, эта чёрная кровь белое пятно луны и эта книга – мне стало по-настоящему жутко. Я выскочил из дома и побежал. Туман поднялся почти в человеческий рост, и я чувствовал, как задыхаюсь им, будто это был чёрный, угарный дым от пепелища, и я бежал, а туман становился плотнее и плотнее…
Он не заметил, как на его висках выступила испарина, как сбилось дыхание, и срывался голос. Он был там, он снова бежал по ночной пустыне, разгоняя ладонями мглу тумана.
- Ничего уже не изменить, нужно только понять – тот же голос, который не так давно заставил его потянуться к оружию, теперь звучал умиротворяюще, скрывая в себе невидимую взгляду, но несокрушимую силу. И снова его поймали в ловушку эти глаза, свет от которых, он был определённо, почти искрился пониманием и… нет, не сочувствием, а сожалением и прощением. Казалось, с чего бы постороннему, совершенно незнакомому человеку выслушивать неприглядные излияния убийцы, который даже не каялся, а просто рассказывал. Он пришел не за отпущением грехов или облегчением души, он пришёл избавиться от ночного кошмара. И эта женщина оказалась способна понять. Он читал её взгляд, не имеющий ничего общего с зачастую снисходительной отрешённостью взгляда священнослужителей.
- Мне нужно прощение? – в его баритоне прозвучало почти детское изумление.
- Нет, сначала пойми, прощение – после..после всего – её рука, будто крыло, медленно поднялась и изогнулась в сторону алтаря.
С его губ был готов сорваться новый вопрос и даже не один, но он проследил её жест и увидел – над аккуратным алтарём, украшенном свечами и цветами, висело распятие. Знакомая фигура, изогнутая на гладкости тёмного креста. Пурпурные струйки крови на руках, ногах и под рёбрами застыли на измождённом теле, цвета слоновой кости. В его сознании последний раз мелькнули белоснежные страницы книги, забрызганные густым багрянцем, словно ответное видение, вторившее открывшемуся виду.
Он мог поклясться, что это длилось от силы несколько секунд, но когда он повернулся в сторону женщины, её не было… Тут же он резко повернулся к двери, по хрусту шейных позвонков сумев сообразить, что в последствии об этом пожалеет.
Тяжёлая дверь распахнулась, впуская в часовню лучи солнца, уже успевшего вынырнуть на небо тугим желтком и разогнать утреннюю морось. Тонкий силуэт, мелькнувший в дверном проёме, задержался ровно на миг, не имеющий точного временного определения, и тут же растворился в ярком свете, как крошечный, чёрный уголёк в раскалённой лаве.
Он мог бы сорваться с места, побежать, он точно знал, что смог бы догнать, но тёплое, ясное ощущение покоя удержало его от бессмысленной погони. Вместо этого он снова повернулся спиной к двери и, сложив руки на груди, уснул. Впервые за десять дней ему не снился кошмар, он видел лишь яркий свет, льющийся из глаз не похожих ни на одни другие.
- Конечно, явился ангел – посланник божий, отпустил ему грехи и убийца зажил праведной счастливой жизнью, с кучей детишек – довольный правотой своей догадки, мой собеседник торжествующе улыбается даже не ожидая, а требуя подтверждения своих слов.
- Не знаю насчёт ангела и прочих перечисленных чудес, но кое-что могу сказать с уверенностью. Он сменил профессию, оставив прежний бизнес… - я вовсе не хочу напускать ненужный флёр таинственности, просто не могу отказать себе в удовольствии понаблюдать, как меняется выражение лица человека напротив. – Он стал исповедником в небольшой церкви. Он не распродал всё своё имущество в пользу детей-сирот, не стал проводить душеспасительные беседы и вести мессы, а просто стал выслушивать чужую боль, горечь, обиды и признания. Он не отпускал грехи, но слушал и понимал, позволяя понять и самим людям, – я вижу, что мой собеседник уже готов к следующему раунду вопросов и сомнений – это написано в глазах, и потому опережаю его, продолжая:
- Он сам рассказал мне эту историю, в той самой часовне. А свой выбор он объяснил так – Если небесам было угодно, чтобы даже для такого как я нашёлся исповедник, это значит, что каждый живущий заслуживает того, чтобы быть понятым и самому понять! Мне самой после этой беседы мне вдруг стало по-настоящему страшно…
- Ещё бы, кровавый убийца стал священником да ещё и сам рассказал такую историю – уже совершенно рассеянно и неуверенно делает предположение мой собеседник, готовясь услышать самый неожиданный комментарий.
- Нет, не от этого мне стало страшно – честно и серьёзно признаюсь я, понимая, что следующие мои слова покажутся ему более, чем нелепыми: - я испугалась, поняв, что возможно, Бог говорит с нами, но его никто не слышит….
Пишу как Уайлд, читаю Чехова... 
|
|
| |
]
