|
Варежка |
Дата: Воскресенье, 29 Май 2011, 23:21 | Сообщение # 2 |
Горожанин
Новые награды:
Сообщений: 16
Магическая сила:
| Полутёмная, освещённая лишь пламенем нескольких свечей и затухающего камина комната, уставленная высокими стеллажами с книгами; древнее кресло у зашторенного окна; низкий журнальный столик с хаотично разбросанными на нём фотографиями, альбомами и вырезками из старых, пожелтевших от времени газет… В дальнем углу на диване сидит женщина, безвольно сложив руки на коленях и невидяще уставившись в пространство перед собой… Внезапно раздаётся тихий скрип открываемой двери, и в комнату входит рыжий кот.
– А, это ты, Косолапус, – заметив старого друга, произносит женщина. – Соскучился, наконец, негодник? – приглашая кота устроиться рядом, спрашивает она.
– Мяу! – отвечает зверь и, игнорируя приглашение, укладывается на ковре перед камином.
– Ну, что, Лапик? Вот и остались мы с тобой одни… – негромко говорит Гермиона и поднимается с дивана, подходит к столику и берет оттуда одну из фотографий. – С тех пор, как Оливия вышла замуж за Скорпиуса, в доме стало пусто… Они, конечно, навещают нас с тобой, Лапик, но, согласись, это не то…
– Мяу! – оглашает своё категоричное мнение кот, вытягивает заднюю лапу и, демонстративно отвернувшись, начинает вылизывать её.
Гермиона долго смотрит на Косолапуса, словно ожидая, что тот обернётся и заговорит человеческим голосом о том, что хозяйка всё придумала, и никакой пустоты из-за отъезда Оливии не возникло. Но кот по-прежнему, как и много лет до этого, молчит. И продолжает игнорировать Гермиону.
Женщина устало вздыхает, откладывает в сторону фотографию с изображением улыбающейся черноволосой девушки и берет в руки газетную вырезку, единственную не пожелтевшую от времени. С неё Гермионе приветливо машут рукой все та же черноволосая девушка с тёплыми карими глазами и светловолосый молодой человек. Заголовок статьи гласит: «Свадьба года: Оливия Снейп выходит замуж за Скорпиуса Малфоя».
– Жаль, Лапус, ты не видел лица Люциуса, – улыбаясь, произносит Гермиона спустя какое-то время, и в голосе её слышится ирония. – Единственный внук женился на дочери грязнокровки… Мир перевернулся, не так ли? – спрашивает у кота женщина. – Если бы кто-нибудь сказал лет тридцать назад, что придётся породниться с Малфоями, ты бы поверил? Вот и я не поверила бы… Это всё Северус… Он научил меня, что глупые предрассудки и детские обиды нужно оставлять в прошлом, что не нужно цепляться за них… – последние слова сказаны едва уловимым шёпотом. – Северус… Жаль, что он не дожил до свадьбы Оливии. Он бы гордился ею. К тому же, не каждый день единственная дочь выходит замуж, – Гермиона легонько гладит свадебную фотографию дочери на газетной вырезке. – Она была прекрасна, не так ли, Лапус? Знаешь, тот день – это самое счастливое воспоминание за последние несколько лет, – грустно улыбается миссис Снейп. – Она словно светилась изнутри, будто вся радость, всё счастье мира обрели плоть и кровь и стали ею…
– Мяу! – словно раздумывая над словами хозяйки, произносит закончивший вечерний туалет кот, перебираясь с ковра на кресло.
– Лапус? – откладывая в сторону газетную вырезку, зовет Гермиона. – Лапус, а ты помнишь нашу с Северусом свадьбу?
– Мяу! – недовольно откликается рыжий зверь и, отвернувшись от Гермионы, притворяется спящим.
– Лапус, а ведь ты, негодник, там был, – смеётся женщина, вызывая ещё большее недовольство у кота. – У меня даже вещественные доказательства есть, – добавляет миссис Снейп и берет в руки очередную фотографию. На ней, рядом с девушкой, облаченной в белоснежное подвенечное платье, можно увидеть пушистый рыжий хвост возомнившего себя великим охотником за свадебными конфетти Косолапуса. – Знаешь, Лапус, только дважды в жизни я видела блеклое подобие улыбки на губах Северуса, – поразмыслив, произносит женщина. – Он мог презрительно кривиться, плеваться ядом и говорить колкости, но никогда, ну, хорошо, почти никогда не улыбался. Мне иногда казалось, что его губы не предназначены для этого, что на нежность и тепло способны только глаза Северуса. И лишь в день нашей свадьбы и в день, когда родилась Оливия, мой муж улыбался мне. Наверное, тогда просто не было на Земле человека счастливее него… А ты как думаешь, Косолапус?
– Мяу! – отвечает кот, вновь выражая недовольство тем, что ему мешают спать.
– Лапус, Лапус… А ты помнишь выражение его лица, когда в гости к нам приезжали Поттеры и Уизли? – спрашивает после продолжительной паузы Гермиона и, не дождавшись от кота какой-либо ответной реакции, отворачивается к столу, начиная что-то искать там. – С Гарри и Джинни Северус всегда поддерживал отстранённо-вежливый тон, словно и не учил их когда-то в школе, придираясь по каждому пустяку, – улыбается своим воспоминаниям Гермиона. – А вот при виде Рона и Лаванды он делал такую презрительную мину, что даже старший Малфой позавидовал бы, – добавляет женщина и продолжает свои поиски. – А, вот, нашла! – восклицает она спустя какое-то время. – Фотография Олли и Лили: на ней они абсолютно одинаковые, – миссис Снейп смеётся, рассматривая изображение, с которого ей улыбаются две рыжеволосых зеленоглазых девочки. – Лапус, помнишь, как они втайне ото всех варили в туалете плаксы Миртл Оборотное зелье? История всплыла только из-за того, что Альбус Северус (Мерлин! Как же мой муж злился из-за того, что его имя будет носить человек по фамилии Поттер!) сделал эту фотографию, – улыбка не сходит с лица миссис Снейп. – Когда Олли приехала домой на каникулы, от гневных криков Северуса дрожали стёкла… Ты помнишь, Лапус?
– Мяу! – страдальческим тоном подаёт голос из кресла кот.
– А потом, наедине, – продолжает женщина, – Северус признался мне: он безумно горд тем, что дочь превзошла нас обоих, сварив Оборотное на первом курсе, – в голосе Гермионы тоже слышится гордость, смешанная со щемящей нежностью и тоской. – Лапус, а ведь ты меня опять совсем не слушаешь, – замечает Гермиона, откладывая фотографию и подходя к креслу, в котором вольготно расположился рыжий кот. – Лапус, а помнишь, как любил Северус читать именно в этом кресле? – спрашивает у своего питомца миссис Снейп. – И как часто он грозился выгнать тебя из-за того, что ты облюбовал «его место»?
– Мяу! – возмущается потревоженный кот, когда женщина поднимает его, берет на руки, а затем сама опускается в широкое кресло мужа.
– Всегда грозился… – шепчет Гермиона, легонько почесывая Косолапуса за ухом. – А потом произносил заклинание, чтобы убрать твою шерсть с обивки, устраивался возле огня с книгой и брал тебя на колени… Ты помнишь?
– Мууур! – отвечает разнежившийся в ласковых руках Гермионы кот.
– Знаешь, Лапус, порой я до сих пор не могу поверить в то, что он умер. Мне до сих пор чудятся его шаги по лестнице, в шелесте потревоженных сквозняком бумаг слышится его дыхание… Мне иногда кажется, что стоит обернуться, и он будет стоять рядом, – еле уловимым шёпотом произносит Гермиона и дотрагивается до серебристого обручального кольца, висящего на тонкой цепочке у нее на шее. – Шестьдесят – это для волшебника не возраст. Это пора зрелости, мудрости, понимания; пора, когда только начинаешь жить, осознавая, что счастье заключено не в призрачных идеалах, оно рядом, в улыбках любимых, в глазах детей и внуков. Но слишком мало волшебники отличаются от магглов, гораздо меньше, чем любили считать чистокровные снобы, – с горечью и болью в голосе говорит миссис Снейп, – И даже магическая медицина не так далеко ушла от маггловской. Она так же не умеет лечить людей, не желающих лечиться, так же не способна на чудеса и воскрешение мертвых. Остановка сердца, внезапная, без видимых причин – это одна из смертей, которую нельзя предсказать, особенно у такого человека, как Северус, – в глазах Гермионы появляются слёзы, а её пальцы все настойчивее теребят тоненький ободок кольца, иногда ненадолго задерживаясь на аккуратном камне. – Он никогда не жаловался на необъяснимые, странные, резкие, на хоть какие-нибудь боли в груди; но, должно быть, работа шпиона и прошедшая война оказали слишком сильное влияние и на его здоровье, а не только на судьбу, – женщина подносит руки к лицу и резкими, скупыми движениями, словно стесняясь своей слабости, вытирает влажные дорожки со щёк.
– Мяу! – жалобно мяучит Косолапус, тычась приплюснутой мордой Гермионе в живот.
– Да, я знаю, Лапус, знаю… – в ответ на его молчаливую поддержку произносит она, и слышно, как голос её дрожит. – Я помню, что обещала Оливии больше не плакать, – шепчет женщина, опуская кота на пол и поднимаясь из кресла; пальцы её возвращаются к прерванному занятию и снова начинают теребить и поглаживать обручальное кольцо. – Но теперь, когда мы остались совсем одни в доме, где все даже спустя столько лет напоминает о Северусе, сделать это очень трудно… Наверное, это и есть старость, Лапус, и я становлюсь сентиментальной дурой, но, глядя, например, на эти книги, я не могу не думать о муже, – Гермиона, подойдя к высокому стеллажу, любовно гладит книжные корешки. На некоторых значится имя Северуса Снейпа. Она берёт одну из книг, открывает на первой странице и углубляется в чтение. Спустя какое-то время её внимание привлекает кот, трущийся о её ноги в поисках ласки. – Лапус, а ты помнишь, как Северус писал эту книгу? – откладывая тяжёлый том в тёмном кожаном переплёте в сторону и поднимая на руки кота, спрашивает миссис Снейп.
– Мяу! – отвечает Косолапус.
– Это когда вы с Олли перевернули котёл в лаборатории, гоняясь друг за другом, – в голосе Гермионы нет ни грусти, ни прежней весёлости, только застарелая тоска.
– Мяу! – тычется хозяйке в плечо Косолапус. Гермиона в ответ легонько поглаживает пушистую рыжую голову.
– Хорошо, что тогда в котле был просто кипяток… Северус так перепугался, что даже не стал вас ругать, – произносит женщина и, подходя к столику с разложенными на нём фотографиями, усаживается в стоящее рядом кресло. – Мой бедненький, ты сильно обварился и только Северусу позволял лечить себя… Лапус, ты тоже по нему скучаешь? – задаёт вопрос Гермиона.
– Мяу, – грустно отвечает Косолапус, и в его глазах женщина видит ту же тоску, что, должно быть, и он видит в её взгляде. – Мяу, – добавляет кот, спрыгивая с колен Гермионы и направляясь к выходу из комнаты, и женщина догадывается, что Косолапус держит путь наверх, в спальню, где, подцепив когтями дверцу платяного шкафа, опять стянет с вешалки мантию Северуса и, свернувшись клубком, уляжется на ней спать…
Какое-то время Гермиона сидит в тишине, нарушаемой лишь треском поленьев в камине, и перебирает старые фотографии. Внезапно за окном раздаётся хлопок аппарации, слышится звон колокольчика над дверью, и звонкий девичий голос оглашает дом:
– Мама! Мама, ты где?!
– Ну, зачем же так кричать? – грустно улыбается вошедшей Оливии Гермиона. – Ты ведь прекрасно знаешь, что в это время суток я всегда сижу в гостиной.
– Мама, ты опять плакала? – укоризненно спрашивает девушка, опускаясь на колени возле ног матери.
– Олли, встань, там холодно, – пытается уйти от ответа Гермиона. К её удивлению, своенравная, как и отец, Оливия беспрекословно поднимается с пола и садится на подлокотник кресла.
– И всё-таки, мама, ты плакала, – обнимая Гермиону за плечи, произносит девушка. – Ты же знаешь, папа бы не хотел, чтобы ты грустила.
– Знаю… – тихо произносит миссис Снейп, и обе на какое-то время замолкают, погружаясь каждая в свои воспоминания. Тишину нарушает голос Оливии:
– Мама, а где Лапус?
– Наверху, спит.
– Опять разрешаешь ему спать на папиной мантии? Почему ты не наложишь запирающие чары на шкаф?
– Пусть спит… Лапус тоже скучает по Северусу…
– Мама, а что бы ты сказала, – после продолжительной паузы несмело начинает Оливия, – если бы кто-нибудь решил назвать ребёнка папиным именем? Тебе было бы неприятно его слышать в отношении кого-то ещё?
– О чём ты? – недоумевает Гермиона. – Если ты помнишь, одного человека уже назвали в честь твоего отца, и, в отличие от Северуса, меня всегда забавляло чувство юмора Гарри Поттера.
– Нет, мама, я говорю не об Альбусе Северусе! – смеётся Оливия. – Я о том, что бы ты чувствовала, если бы твоего внука назвали в честь папы?
– Олли?
– Мама, я беременна… Мы со Скорпиусом решили, что если родится мальчик, мы назовём его Северусом… – произносит Оливия, наконец, нарушая вновь возникшую тишину. – Мама?
– Иди сюда, – улыбающаяся Гермиона увлекает дочь к широкому креслу у камина. Обе женщины рассаживаются и говорят, говорят, говорят… Идиллию нарушает скрип открываемой двери: входит Косолапус. Приблизившись к Оливии, кот взбирается к ней на колени и, удобно устроившись, начинает утробно урчать в ответ на ласковые поглаживания хозяйских рук. Умиротворение, которое излучает Косолапус, напоминает обеим женщинам: несмотря ни на что, жизнь продолжается…
Холи-Варежка
Образование: -
Партийная принадлежность: -
Волшебная палочка: -
Патронус: -
Дом: -
Домовик: -
Зелья: -
Метла: -
Книги и артефакты: -
Разное: -
|
|
| |
]
