Первое Дерево - Пабы Хогсмита

[

]

Страница 1 из 3 1 2 3 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Первое Дерево (Стивен Дональдсон)

Первое Дерево

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:08 | Сообщение # 1

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Аннотация:
Томас Ковенант возглавляет поход к Первому Дереву, из ветви которого некогда был вырезан Посох Закона. Ныне тот Посох утрачен, и для того, чтобы создать новый, уходит в далекий поиск корабль Великанов "Звездная Гемма" — ибо без Посоха магической Стране не преодолеть проклятия Солнечного Яда... Роман "Первое Дерево" продолжает повествование о приключениях Томаса Ковенанта, Неверящего. На долю героев Стивена Дональдсона выпадает множество испытаний, и не все они смогут достойно противостоять искушению силой и искушению бессилием, горечи верности и сладости предательства...

Пэт МакКиллип — другу на добрую память

О ТОМ, ЧТО УЖЕ БЫЛО

Первая книга «Вторых хроник Томаса Ковенанта» — «Раненая Страна» — повествует о возвращении Томаса в Страну — царство магии и смертельных опасностей, где некогда в прошлом он сражался против Зла и одержал победу. Используя силу дикой магии, он одолел Лорда Фоула, Презирающего, древнего врага Страны, и этим обеспечил Стране мир, а себе — покой.
Ковенант вернулся домой и прожил там десять лет, тогда как в Стране за это время пронеслось много столетий. Лорд Фоул снова обрел силу. Он был абсолютно уверен в том, что ему удастся преуспеть, в попытках обрести власть над кольцом из белого золота, принадлежащим Томасу и способным управлять дикой магией. Поэтому Лорд Фоул заставил Ковенанта вернуться в Страну. Томас пришел в себя на Смотровой Площадке Кевина, где некогда Фоул предсказал ему, что именно он, Ковенант, разрушит Страну. И вновь Презирающий говорил с ним, глумясь и издеваясь, предрекая ему новые страдания, а себе — окончательную победу.
В сопровождении Линден Эвери, врача, невольно последовавшей за ним из его мира, Ковенант спустился в старую деревню — подкаменье Мифиль, где впервые столкнулся с отвратительной силой, выпущенной на волю Презирающим, — Солнечным Ядом, представляющим собой миазмы разложения природных законов. Он истерзал Страну ливнями, засухами, сверхплодородием и эпидемиями, следующими в совершенно непредсказуемом порядке. Все старые леса были уничтожены под корень; а усиление воздействия Солнечного Яда грозило уничтожением всей жизни в Стране. Чтобы ублажить грозную силу, жители Страны были вынуждены совершать кровавые жертвоприношения.
Осознав свое отчаянное положение, Ковенант пустился на поиски источника Солнечного Яда и способов избавить от него Страну. Взяв в проводники жителя подкаменья Мифиль Сандера, они с Линден отправились на север, в Ревелстоун — резиденцию Верных, единственных, кто, по рассказам местных жителей, мог сдерживать зловредное действие Солнечного Яда. Но за путешественниками пустились в погоню Опустошители — древние слуги Лорда Фоула, чьей целью было заразить Ковенанта неким ядом, благодаря которому он окончательно потеряет разум и способность управлять магией.
Сражаясь с опасностями, порождаемыми Солнечным Ядом, и попытками заразить их, Ковенант с Линден и Сандером пробивались на север. Неподалеку от Анделейна они наткнулись еще на одну деревню — подкаменье Кристалла, где встретили Холлиан — женщину, которую Верные преследовали за то, что она умела предвидеть атаки Солнечного Яда. Ведунья также присоединилась к ним.
Холлиан рассказала им, что Анделейн, некогда столь прекрасный, теперь стал местом, где властвует безумие. В ужасе от подобного осквернения Ковенант в одиночку отправился в Анделейн, чтобы сразиться со Злом, его поразившим. Но там он узнал, что в Анделейне нет Зла, более того: там Ковенант встретил Каера-Каверола — Лесного старца, некогда бывшего человеком по имени Хайл Трой, и нескольких из своих бывших (ныне умерших) друзей — Лорда Морэма, Елену, Стража Крови Баннора и Великана Идущего-За-Пеной. Лесной старец и Мертвые одарили Ковенанта тайным знанием и советом; а Идущий-За-Пеной дал ему в попутчики странное существо по имени Вейн, созданное юр-вайлами, и объяснил, что тот имеет тайную миссию, но суть ее Ковенанту не открыл.
Вместе с Вейном Томас отправился назад, к своим друзьям, но узнал, что в его отсутствие они были захвачены Верными. Их поиски чуть не стоили ему жизни, сначала в ужасной деревне настволье Каменной Мощи, а затем среди жертв Солнечного Яда в подкаменье Дюринга. Однако с помощью вейнхимов он, наконец, смог добраться до Ревелстоуна. Там он повстречался с Гиббоном — главой Верных, не зная, что его друзья тем временем томятся в застенках Ревелстоуна в ожидании, когда их кровь понадобится для манипуляций с Солнечным Ядом.
В отчаянии от зверств Лорда Фоула и невозможности освободить своих друзей, Ковенант отважился на участие в кровавом Ритуале Предсказания, чтобы узнать, что сулит ему будущее. Его видения содержали два чрезвычайно важных факта: что Солнечный Яд появился после уничтожения Посоха Закона — волшебного инструмента, способствующего естественному порядку мироздания, и что Верные действительно подчиняются Лорду Фоулу, общаясь с ним через контролирующих Гиббона Опустошителей.
С помощью дикой магии Ковенант вызволил своих друзей из темницы Ревелстоуна, а затем отправился на поиски Первого Дерева, из которого был вырезан первый Посох Закона, чтобы создать новый для восстановления в Стране Закона.
В Ревелстоуне он освободил Бринна, Кайла, Кира и Хигрома из племени харучаев, принесших клятву Стражей Крови. Вместе с Линден, Сандером, Холлиан и Вейном Томас повернул на восток, в сторону моря, надеясь продолжить свои поиски там. По дороге он встретил группу Великанов, называвших себя членами Поиска. Один из них — Морской Мечтатель — с помощью Глаза Земли имел видение о Солнечном Яде, поэтому Великаны отправились в Страну, чтобы вступить с ним в борьбу. Попав в город Великанов Коеркри, Ковенант, благодаря тому, что был знаком с их предками, сумел убедить Великанов использовать их корабль для поисков Первого Дерева.
Перед тем как покинуть Страну, Ковенант провел каамору — обряд очищения и отпущения для всех Мертвых из Коеркри, не находивших успокоения со дня своей смерти от рук Опустошителя почти сорок веков назад. Затем он отправил Сандера и Холлиан в Верхнюю Страну, надеясь, что им удастся поднять восстание против Верных, а сам подготовился к новому этапу своих поисков.
С этого начинается «Первое Дерево», книга вторая «Вторых хроник Томаса Ковенанта».

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:09 | Сообщение # 2

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Часть первая

Глава 1
«Звездная Гемма»

Вслед за Ковенантом Линден Эвери спускалась по улицам Коеркри к монолитной, не тронутой временем пристани древнего города, куда подходил каменный корабль Великанов «Звездная Гемма». Она уже видела его прежде во всей красе: удивительно сочетающего в себе мощь и грацию, скользящего по волнам на всех парусах, словно благостный дар Ковенанту, — корабль надежды для исполнения его чаяний. И ее собственных. И все же, пока они с Неверящим, Кайлом, Бринном и неотвязным Вейном спускались по террасам Печали к пирсу, она невольно залюбовалась подходящим судном. Энергия, исходившая от него, была ей удивительно приятна.
Ковенант только что отослал Сандера и Холлиан в Верхнюю Страну, надеясь, что они смогут поднять деревни против разрушительной власти Верных. И надежда эта опиралась на крилл Лорика, который он им отдал, чтобы они могли сражаться против Солнечного Яда. Самому Ковенанту этот клинок был просто необходим и как оружие, посредством которого он мог удерживать дикую магию, и как защита против загадочного отродья демондимов. И все же сегодня утром он отдал крилл. А когда Линден попросила разъяснений, лишь буркнул: «Я и так опасен для этого мира».
Опасен. Это слово эхом отозвалось в ее ушах. Только Линден знала, что Ковенант болен из-за своей магической силы. Его собственная проказа сейчас практически остановилась в развитии, несмотря даже на то, что он давно пренебрегает режимом и лекарствами. Но вместо нее в его организме медленно расползается отрава Опустошителя и Солнечный Яд. Эта моральная отрава пока еще тайно дремлет, словно хищник, готовый в любую минуту проснуться и растерзать свою жертву. Линден казалось, что даже цвет лица Ковенанта изменился, словно яд уже выжег его до черноты, вплоть до мозга костей. Пропитанный ядом насквозь, да еще с кольцом белого золота — он действительно был самым опасным человеком, которого она когда-либо встречала.
И эта опасность ее завораживала. Она символизировала ту грозную силу, которая притянула ее к Ковенанту еще в Небесной ферме. Он, улыбаясь пошел на смерть, чтобы спасти Джоан, и эта улыбка выдавала его тайную сущность, его способность не идти против судьбы, какая бы страшная угроза над ним ни нависла. А каамора, которую он совершил в честь Мертвых Коеркри, показала всю мощь его способностей. Он был ходячим парадоксом, и Линден страстно желала подражать ему.
При всех своих опасности, проказе, отраве, угрызениях совести и ярости Ковенант был жизнеутверждающим символом, гарантией того, что Страна будет спасена. И его позиция была настолько сильна, что Презирающий ничего не мог с ним поделать. А сама Линден могла ли хоть что-то? На что она потратила свою жизнь? На бесконечное бегство от прошлого. Все так нелегко давшиеся успехи на поприще изучения медицины, все ее самоотверженные порывы в борьбе со смертью — ведь они были порочны в самом корне: болезненное отрицание страшного наследства родителей затмевало все благородные стремления. Она сравнивала себя со Страной — истерзанной произволом Верных и Солнечным Ядом; Страной, где правят законы жестокости, а не любви.
На примере Ковенанта она познала себя. Даже тогда, когда она еще не понимала, что в нем так притягательно, ее влекло к нему чисто инстинктивно. А теперь она окончательно поняла, что хочет стать похожей на него. Она хочет стать опасной для тех сил, что распоряжаются людьми, как игрушками.
Сейчас, по дороге, она изучала его лицо, мрачное и одновременно светлое от предчувствий, стараясь до мелочей запечатлеть в памяти этот изможденный лик пророка, с жесткой линией рта и спутанной, всклокоченной бородой.
Как и Ковенант, Линден пристально смотрела в конец улицы Великанов. И хотя она провела в обществе Хоннинскрю, Морского Мечтателя, Красавчика и Первой в Поиске лишь несколько дней, она успела понять, почему в голосе Ковенанта, когда он говорил о Великанах, с которыми когда-либо был знаком, звучали боль и любовь одновременно. Но у нее к тому же были собственные предчувствия и причины нетерпеливо ускорять шаги.
Почти сразу же после того, как пробудился ее дар видения, он стал источником боли и тревог. Первое острое осознание пришло к ней, когда убили Нассиса. И с тех пор каждый шаг ее страшит, словно она идет, балансируя над пропастью, в которой затаились Опустошители; идет по лезвию между жизнью и смертью, и пути этому не видно конца. Постоянные атаки реального Зла — моральные и физические, — которое она никогда не сможет одолеть, и так истерзали ее, заставив страдать от тщетности своих попыток и мучиться от неуверенности в себе. А тут еще она попала в лапы Верных, в полную власть Гиббона. Его пророчество и омерзительная сила, которой он осквернил душу Линден, проникла во все самые потаенные уголки ее сердца и мозга и наполнила ее отвращением к себе, граничащим с самоотрицанием. Тогда-то она и поклялась, что ничто в мире не заставит ее снова использовать свой неожиданный дар.
Но не смогла сдержать клятвы. И если на одной чаше весов лежала ее уязвленная душа, то на другой — острейшая необходимость в ее уникальной помощи. Та же самая сверхчувствительность, которая так пугала ее, давала ей возможность сращивать сломанные кости и исцелять от яда Рысаков. Эта способность глубоко затронула ее инстинкт медика, восстанавливая личность, которую она чуть было не утратила, попав из привычного мира в этот.
А потом они пришли в Прибрежье, где Солнечный Яд не имел силы. И вот там-то, где весь воздух словно дышал здоровьем, среди тихой природы и цветов, будто сохранивших свежесть с первого дня творения, в обществе Великанов (особенно Красавчика, чей искрящийся юмор рассеивал любую тьму, накопившуюся в душе), испытав на себе целебную силу «глотка алмазов», Линден вновь ощутила почву под ногами. Там она причастилась истинной любви к миру, там остро прочувствовала дар, который принес Ковенант Мертвым. И именно там нутром поняла, что ее видение можно в равной мере использовать как во зло, так и во благо, и что у нее есть возможность попытаться изменить участь, предуготовленную ей Презирающим.
Ведь старик, чью жизнь она спасла у Небесной фермы, сказал ей тогда: «Будь честной. Есть еще в мире любовь!» В первый раз за последнее время эти слова, выплыв в памяти, не вызвали в Линден былого страха и стыда.
Она с трудом поспевала за Ковенантом, стремительно спускавшимся по лестнице Великанов. Казалось, он ничего и никого не замечает. Зато она замечала. Ясное утро. Пустынные длинные улицы Коеркри, все в инее соли. Неотвратимая опасность, струящаяся от черной фигуры Вейна. И харучаи за спиной. Присущее им хладнокровие оставило их: обычно столь бесстрастные, они горели желанием скорее достичь неизвестной земли вместе с Ковенантом и Великанами. Линден запечатлевала в памяти каждую деталь, словно они составляли основу той, новой жизни, о которой она так мечтала.
Однако, когда они, наконец, спустились к залитой солнцем пристани, где их встречали Первая, Мечтатель и Красавчик, а также Кир и Хигром, взгляд Линден словно магнитом снова притянула к себе подходящая к причалу «Звездная Гемма».
Корабль Великанов потряс ее до глубины души. Он вздымался ввысь, вырисовываясь на фоне неба, насколько хватало взгляда. Капитан Гримманд Хоннинскрю выкрикивал команды с мостика, а экипаж суетился на палубе, сворачивая паруса. И вот уже спускаетсяякорь. Мастерство всего экипажа и искусство, с которым корабль был построен, словно отрицали физические законы, заставляя массивную глыбу гранита, из которого он был сделан, легко скользить по волнам. На первый взгляд, его массивные, монолитные (без единого шва) борта и величавые мачты казались громоздкими, палубы — бескрайними, каменные реи — тяжеловатыми, а нос — грубоватым. Но когда, наконец, чувства Линден пришли в порядок, она вспомнила, что корабль построен для Великанов и им он в самый раз. Фигуры матросов, сновавших по палубе, гармонировали с этим вздымавшимся из воды каменным чудом — застывшим в граните языком пламени, рвущимся к небу.
Этот камень поразил Линден. Инстинктивно она задавала себе вопрос о материале, из которого был построен корабль Великанов, так как была твердо уверена, что гранит слишком хрупок, чтобы противостоять океанским штормам. Но, внимательно приглядевшись, она поняла свою ошибку. Гранит был пронизан тонкими костяными прокладками, раскрашенными под камень. Линден ощутила их энергетику.
И вся команда «Геммы» словно излучала особую энергию. Да, они были Великанами, но на своем корабле представляли собой нечто большее. Они были частью огромного здорового организма, чей смех, полный жизни, делал и их сильнее и радостнее. И это живое, хохочущее существо — конгломерат камня, парусов и команды, «Звездная Гемма» — было кораблем, который выходил на битву с океаном только потому, что ни одно другое испытание не способно принести ему столько радости.
Три его мачты, вздымавшиеся достаточно высоко, чтобы нести на себе по три паруса, словно три кедра, возвышались над мостиком, на котором в небрежной позе стоял Хоннинскрю. Он не обращал ни малейшего внимания на раскачивающие корабль высокие волны, словно был рожден на палубе сразу капитаном, с солью в лохматой бороде и мудростью в бездонных глазах. В ответ на окрик Красавчика он гаркнул так, что его услышал весь Коеркри, заставив Печаль отозваться впервые за несколько столетий. И тут глаза Линден внезапно наполнились слезами, словно она до сих пор никогда не испытывала истинной радости.
Но уже через секунду она справилась с собой и, сморгнув слезинки, взглянула на Ковенанта. Лицо его было неестественно напряжено; но его чувства были ей понятны даже сквозь эту исковерканную маску. Он думал о поисках Первого Дерева и видел сейчас лишь способ достижения своей цели. А, кроме того, он видел Великанов, прямых потомков Идущего-За-Пеной, которого он так любил. Линден не нужно было объяснять то смешение чувств, тот комплекс надежды и страха, от которого его улыбка была больше похожа на оскал. Гордость от его прошлой победы над Лордом Фоулом была сметена хохотом Идущего-За-Пеной. За эту победу была заплачена страшная цена — жизнь друга. И теперь он смотрел на Великанов со «Звездной Геммы», терзаясь старой печалью: а вдруг и им он готовит судьбу Идущего-За-Пеной?
Линден все это понимала. Его упорство, как и ее упрямство, ковались в одной кузнице потерь и угрызений совести. И она понимала, сколь хрупки их с Ковенантом надежды.
Но корабль снова отвлек ее внимание. Над его палубой висел радостный гомон, веселье бурлило и выплескивалось через фальшборт пеной смешков. Красавчику и Мечтателю уже бросили тросы, и те туго закрутили их вокруг кнехтов. Еще чуть-чуть поерзав на волнах, «Звездная Гемма» притулилась к пристани и устроилась поудобнее на долгий отдых. И команда по канатам и лестницам посыпалась на пирс.
Великаны с глубоким уважением салютовали Первой, тискали в объятиях Мечтателя, выкрикивали приветствия Красавчику.
Первая принимала все выражения почтения степенно, с достоинством, к тому же ее грозный вид и палаш исключали любую фамильярность. Зато Красавчик с лихвой восполнял бурной радостью и ее суровость, и молчание Мечтателя. Но вскоре Великаны стали рваться в город, мечтая своими глазами увидеть древнюю столицу их бездомных предков.
Линден обнаружила, что ее со всех сторон окружают здоровые, статные люди в два раза выше нее — моряки, кряжистые, как дубы, и в то же время подвижные и грациозные, как молодые деревца. Все они были одеты в творения собственных рук — кольчужные юбки, сплетенные из каменных дисков, и толстые кожаные гамаши, — но однообразие в одежде они компенсировали богатством языка, расцвеченного сочными морскими шутками. Своей неуемной радостью они вернули в древнюю Печаль жизнь.
Их желание поскорее обследовать город, полюбоваться на творение рук давно умерших предков было понятно Линден. И глаза Ковенанта светились в ответ пламенем кааморы, которой он искупил долги Коеркри и заслужил данный ему Первой титул Друга Великанов. Вся эта суматоха радостной жестикуляции, смеха, вызванного шутками Красавчика и скупыми ответами харучаев, бурных приветствий ослепила Линден и заставила Ковенанта выпрямиться, словно он хотел стать выше.
Первая тем временем сдержанно рассказывала Хоннинскрю о том, что обещала свою помощь Ковенанту в его поисках. Она говорила о всеразрастающейся язве Солнечного Яда и о спешной необходимости найти Первое Дерево, чтобы вырезать из него новый Посох Закона. Радостное возбуждение капитана как рукой сняло. Когда Первая спросила его, как обстоит дело с припасами, он ответил, что якорь-мастер, помощник капитана, позаботился как следует обеспечить команду, сделав запасы даже с излишком на случай непредвиденных затруднений. И капитан приказал команде снова подняться на борт.
Кое-кто из матросов добродушно запротестовал, желая послушать из уст Ковенанта историю Печали. Но Томас, памятуя о том, что Верные питают Солнечный Яд человеческой кровью, не хотел терять ни минуты. И капитан тоже не терял времени.
— Спокойно, лентяи! — рявкнул он. — У вас что, уже все ждальники прохудились? Рассказы отложим до лучших времен, когда они будут скрашивать наши тяжелые будни. Первая требует, чтобы мы поспешили!
Линден ощутила острое разочарование оттого, что команда мгновенно прекратила этот восторженный праздник на пирсе (у нее уже так давно не было праздников). Она понимала, что Ковенант стремится закрепить достигнутые успехи. А еще она понимала, что он не очень-то твердо убежден, что заслужил подобное уважение к себе. Она подошла к нему поближе и, стараясь перекричать гвалт, стоявший вокруг, сказала:
— Берек нашел Первое Дерево без помощи Великанов — может, оно не так уж и далеко?
Но Ковенант даже не посмотрел на нее. Его взгляд был прикован к кораблю. Даже борода не могла скрыть его стиснутые от тревожного возбуждения челюсти.
— Сандер и Холлиан сделают все, что в их силах, — наконец сказал он, — и харучаи тоже не будут сидеть сложа руки. Верным придется нелегко. Так что мы выигрываем немного времени.
Он так и не повернулся в ее сторону, и все же она поняла, что эти слова предназначались ей.
— Скажи мне, — почти прошептал он, и Линден пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его в гуле голосов Великанов, все еще толпившихся на пирсе. — Как ты думаешь, я смог бы уничтожить Верных?
Вопрос больно задел ее. Слишком тесно он был связан с другим вопросом, который он мог бы задать, знай он о ней все.
— Опухоли надо удалять, — ответила она, — и если ты жалеешь пациента и не режешь его, рано или поздно ты его теряешь. Или ты думаешь, что твои пальцы были отрезаны просто так, по злобе душевной?
Брови Ковенанта дрогнули. Он посмотрел на Линден так, словно она вдруг оторвала его от переживания собственных забот и тревог, и будто осознал, наконец, что мира между ними быть не может.
— Ты бы их тоже отрезала? — спросил он сдавленным голосом, словно у него перехватило горло.
Линден не смогла унять дрожь, которая охватила ее при воспоминании о словах Гиббона: «Да ты убила человека! Разве это не Зло?» И внезапно совершенно ясно ощутила, что Ковенант был бы согласен с Всадником. Держась изо всех сил, чтобы не выдать себя дрожащим голосом, она ответила:
— Да. А на что тебе дана твоя сила?
Как бы она сама хотела обладать подобной властью!
— Не для этого.
Великаны вокруг уже смолкли, ожидая их решения. В этой спокойной, терпеливой тишине страстность Ковенанта прозвучала словно обещание, перекрывая шум прибоя. Но он не обращал внимания на аудиторию. Повернувшись, наконец, к Линден, он бросил ей прямо в лицо, тщательно артикулируя:
— Я уже виновен в двадцати одной смерти. Пора поискать другие способы.
Линден показалось, что он хочет сказать что-то еще. Но он, заметив ее замешательство и растерянность и не понимая их причины, повернулся к Первой и тихо произнес:
— Я был бы много спокойнее, если бы мы отправились немедленно.
Великанша кивнула, но не сделала ни шага. Достав из ножен свой меч, она подняла его обеими руками в торжественном салюте.
— Друг Великанов. — Она говорила тихо, но в голосе ее звучали раскаты отдаленного грома. — Ты принес дар всему нашему народу, и мы должны отплатить тебе за него. Я обещаю тебе это от имени всего Поиска и Глаза Земли, — тут она бросила взгляд на Мечтателя, — который вел нас прежде. Теперь же я выбираю иной путь, но приведет он нас к той же самой цели.
Мечтатель нахмурился, и шрам, пересекавший его лицо, побелел, но Великан сдержался.
— Друг Великанов Ковенант, мы будем служить тебе, пока у тебя будет в нас нужда! — торжественно заключила свою речь Первая.
Ковенант в смущении от прилива благодарности не смог найти ответных слов и лишь молча склонил голову перед Великаншей.
Этот жест тронул Линден. Он пришел к Ковенанту, словно тот обрел духовную красоту и силу духа, чтобы принять их помощь. К тому же временно она была освобождена от скрытой конфронтации, которая сквозила в его вопросах.
— В путь! — решительно скомандовала Первая, и Линден последовала за Великанами, которые уже без всякой спешки начали возвращаться на корабль.
Его борт, нависал над причалом, словно уступ скалы, и, когда Линден уцепилась за крепкие перекладины лестницы, которую придерживали для нее матросы, подъем показался ей бесконечным, точно корабль был еще больше, чем казался. Она даже не могла задержаться, чтобы перевести дух, потому что по пятам за ней поднимался Кайл. Но, ступив на палубу, она сразу позабыла о том, как неважно только что себя чувствовала.
Челн раскрылся перед ней, как каменный цветок, чаруя ее. Она еще не была настолько близко знакома с этим камнем, чтобы прочувствовать его достаточно глубоко, но уже ощущала, что весь гранит вокруг нее такой же живой, как дерево. Она даже не удивилась бы, если бы вдруг оказалось, что в его толще циркулирует живительный сок. И ощущение того, что он живой, все усиливалось по мере того, как команда поднималась на борт.
Из-за головокружения и искалеченной руки Ковенанту было трудно подниматься самому, но на помощь ему тут же подоспел Бринн. Следуя то ли за Ковенантом, то ли за Линден, по лестнице поднялся Вейн и замер, словно статуя, на носу судна, скалясь своей черной двусмысленной улыбкой. Рядом уже стояли Кир и Хигром. И словно каждая нога, ступившая на палубу, подзаряжала камень, Линден чувствовала, как усиливаются идущие от него эманации деловитой суматохи. Даже сквозь туфли она ощущала льющуюся от корабля жизнестойкую энергию, убеждавшую, что ему не страшны никакие моря.
Яркий солнечный свет заливал пирс и дробился на миллионы блесток, плясавших на воде. Солнце освещало древнее лицо Коеркри, и казалось, что для него это первый настоящий восход с тех пор, как погибли Бездомные.
По команде Хоннинскрю несколько матросов уже начали выбирать якорные цепи. Остальные карабкались по снастям с ловкостью мальчишек. Кто-то спускался вниз, и их Линден тоже чувствовала сквозь гранит палубы, пока еще слабо ориентируясь в этой новой, непонятной для нее жизни. И вот уже паруса корабля величаво распустились и надулись ветром. «Звездная Гемма» снова вышла в море.

Глава 2
Во мраке отчаяния

Линден хотелось до мельчайших подробностей рассмотреть, как корабль будет отчаливать. Бегая от борта к борту, она любовалась, как паруса расправляются на ветру, будто по волшебству, словно экипаж не прилагает для этого никаких усилий. Палуба слегка покачивалась, но вес корабля был так велик, что легкое волнение на море почти не ощущалось. Так что морская болезнь ей не угрожала. Она поискала глазами Ковенанта, встретила его взгляд и почувствовала, что может прочитать его ощущения: в них не было тьмы; даже его борода гордо стояла торчком. А затем Линден словно услышала, как он выдыхает навстречу ветру слова:

Камни и море — это глубины жизни,
Два неизменных и верных символа мира.

Они отдались в памяти Линден, словно акт уважения.
Когда она повернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на Коеркри, бриз подхватил ее волосы и бросил их ей в лицо. Она отбросила пшеничную волну локонов назад, и это естественнейшее движение доставило ей удовольствие, какого она уже очень давно не испытывала. Воздух, прозрачный и пропитанный солью и солнечным светом, словно линза, делал четче очертания Печали, которая по мере отдаления становилась все прекраснее, как будто возрождалась заново. И Линден подумала, что смеет надеяться на то, что еще очень многое воскреснет в этом краю. И тут запел Красавчик. Он стоял довольно далеко, но его голос свободно разносился по всему кораблю, перекрывая шум волн и хлопанье парусов. Напев был простой, но удивительно мелодичный, несмотря на грубоватый ритм. И другие Великаны подхватили:

Иди по морю и по волнам
Широкой тропой для скитальцев.
Зовут нас широкие ворота в мир!
Но все пути ведут домой.

Держи по ветру и скорости —
Дыши, небом, как парус!
Все мачты в полном убранстве
С восторгом ждут битвы с бурей!

Стремись в бесконечный поиск,
Исследуя нашу Землю.
Раскрой все ее тайны!
Поиск превыше смерти.

Риск странствий спасает сердце
От горечи и терзаний.
В океане мы все — лишь гости.
Но любим его, как свой дом.

Великаны пели с воодушевлением и радостью, и скрип мачт вплетался в их хор контрапунктом, а вместо музыкальных отбивок звучало резкое стаккато бриза, бьющего в паруса. «Звездная Гемма» легко бежала по волнам, и было уже непонятно, что движет ею — бриз или музыка.
И по мере того как крепчал ветер, Коеркри все быстрее тонул за горизонтом, пока не остались, только море и пылающее над ним полуденное солнце. Хоннинскрю, на первый взгляд, отдавал команды довольно небрежно, но от его зорких глаз, скрытых под щетиной бровей, не укрывалось ни единой мелочи. Последние паруса были подняты, и прекрасное судно устремилось в Солнцерождающее море; Линден ощутила, как камень пронизывает вибрация. В умелых руках Великанов даже гранит обрел новые качества.
Наконец-то она снова могла ощущать этот мир полноценно и от этого открытия просто не могла усидеть на месте. Наугад, полагаясь на инстинкт, она отправилась обследовать корабль.
Тут же за ее плечом вырос Кайл и спросил, не хочет ли она посмотреть на свою каюту. Это настолько выбило Линден из прежнего состояния полутранса, что она замерла, беспомощно уставившись на харучая. Его лицо выражало не больше, чем каменная стена, и она не смогла уловить в нем даже намека на то, откуда он так хорошо осведомлен о корабле, чтобы сделать ей подобное предложение. Он стоял в спокойной расслабленной позе, но в эту секунду казался ей провидцем. Однако на ее немой вопрос он объяснил, что Кир и Хигром уже поговорили с боцманом и получили от нее подробный план судна.
Сначала Линден отнесла это к обычной предусмотрительности, свойственной харучаям. Но в ту же секунду осознала, что Кайл предложил ей именно то, что в данную минуту ей больше всего было необходимо, — место, принадлежащее только ей, интимный уголок, в котором она могла бы подготовить свои чувства для новых открытий на корабле Великанов и привести в порядок мысли. А вдруг заботливость Великанов простирается настолько, что она сможет принять ванну? Горячую ванну? Как это было бы роскошно! Когда вообще в последний раз она мылась в горячей воде? Когда она вообще в последний раз мылась, как следует? Линден кивнула Кайлу и отправилась за ним.
Посреди корабля находилась надстройка с плоской крышей, разделявшей корабль на нос и корму. Следом за Кайлом Линден перешагнула шторм-порог, доходивший ей до колен, и оказалась в длинном кубрике, двери из которого выходили на камбуз и в кладовые. Окон не было, но лампы светили ярко и создавали уют. Их свет брызгами рассыпался, отражаясь от основания грот-мачты, пронзавшей помещение в центре, словно дерево, поддерживающее крышу. Ее ствол был весь покрыт различными символами, словно геральдический щит, и Линден дала себе слово со временем изучить их как следует. Но Кайл равнодушно пересек зал, словно ему здесь все было давно знакомо, и она последовала за ним на корму.
С признательностью кивнув в ответ отсалютовавшему капитану, стоящему на мостике, она следом за Кайлом вошла в одну из дверей, расположенных справа под мостиком. За ней находилась гладко отшлифованная каменная лестница, ведущая в глубь корабля. Ступени явно были рассчитаны на Великанов, но Линден спускалась по ним без особого труда. К тому же ей пришлось одолеть только один проем, и она оказалась в длинном коридоре с множеством дверей, ярко освещенном фонарями. Кайл сказал ей, что здесь находятся его и ее каюты, а также каюты Вейна и Кира. Ковенант, Бринн и Хигром расселены по левому борту.
Великанам каюта Линден, наверное, была бы тесновата, но ей места хватило с лихвой. У одной из стен висел большой гамак; значительную часть каюты занимали стол и два массивных стула. Сиденья стульев доходили Линден до пояса, а для того чтобы забраться в гамак, ей пришлось бы залезать на стол. Но пока что все эти маленькие неудобства ее не беспокоили. Каюта была залита ярким солнечным светом, лившимся через открытый иллюминатор, и обещала уют и уединение. А именно в этом она сейчас нуждалась больше всего.
Но уже через секунду после того, как Кайл по ее просьбе отправился на поиски еды и воды для купания, она заметила, что сквозь ее радостное возбуждение снова начинает просачиваться щемящая тоска. С уходом харучая словно спала некая пелена: рука тьмы, скрывавшаяся где-то в недрах корабля, заскребла когтистым пальцем прямо по сердцу. От этого прикосновения весь ее восторг, ощущение нового и надежды на будущее стали расползаться и оседать, как песочный замок, подмытый прибоем. Старая, уже подзабытая мрачная боль вновь засвербила у нее в груди.
Боль, причиненная родителями и Гиббоном.
Да и что, в конце концов, для нее изменилось? Имеет ли она хоть какое-нибудь право или причину находиться здесь? Она-то осталась прежней — женщиной, влекомой к смерти больше, чем к жизни. И как измениться, она не знала. На-Морэм ясно доказал ей, чего стоят все ее надежды. Он говорил: «Ты избрана для особого осквернения. Ты будешь главенствовать в Стране, как главенствует железо, превращая землю в руины. Тебе доступно то, что не замечает никто другой. Ты открыта для Зла…» Линден никогда не освободится от его выжигающей сердце жестокости, от леденящей боли, которыми он испакостил ее плоть, от пути, на который она встала. Мрак, терзавший ее всю жизнь, снова напомнил о себе; он разрастался, поднимаясь с самого киля «Звездной Геммы», будто в здоровом организме корабля открылась страшная язва, незаметно разъедающая и судно, и его экипаж.
Эта черная тоска терзала ее большую часть жизни. Причина крылась в ее родителях: отце и матери. И сейчас тоска снова была с ней. Она была внутри и снаружи; Линден вдыхала ее полной грудью, словно весь воздух был пропитан мраком. Клещи рока, в котором Линден боялась признаться самой себе, уже начали сжиматься, и ей казалось, что она снова в узилище Ревелстоуна, а не в залитой ярким солнцем каюте корабля Великанов.
Несколько неимоверно длинных секунд она боролась со сгущающимся в сознании мраком, пытаясь понять, откуда это взялось на борту корабля и поймало ее в ловушку. Но прошлое вставало непреодолимой стеной и не давало ей разглядеть настоящее.
Не дождавшись возвращения Кайла, Линден опрометью бросилась из каюты на открытый воздух. Карабкаясь по лестнице, дрожащими руками цепляясь за стены, она сглатывала застрявший комком в горле омерзительный страх, словно Гиббон снова коснулся ее.
Но понемногу мрак стал отступать. Она не могла объяснить этого, но явно ощущала, словно отдалилась на некоторое расстояние от его источника. И, стремясь увеличить это расстояние как можно больше, Линден ринулась к ближайшему трапу, ведущему к штурвалу.
Тут же рядом возник Кир, чтобы охранять ее в отсутствие Кайла. Она с трудом удержалась от того, чтобы опереться на него и найти в его спокойной стабильности поддержку в смятении чувств, овладевшем ею. Но, заставив себя отказаться от этого, она сама, без помощи, словно не замечая Кира, стала подниматься наверх.
У штурвала она застала Хоннинскрю, Первую, Ковенанта, Бринна и Великаншу, управлявшую в данный момент кораблем. Колесо штурвала было тоже из камня и высотой с Линден, но рулевая вертела его с легкостью, словно оно было вырезано из бальзового дерева.
Капитан вежливо поприветствовал Избранную, а Первая приветливо ей кивнула. Линден поняла, что своим появлением прервала их разговор, ибо Ковенант взглянул на нее так, словно ждал, что она выскажет свое мнение. Но вопрос замер у него на устах. Он вгляделся в Линден пристальнее и, прежде чем она успела сказать хоть слово, спросил:
— Что случилось, Линден?
Она в ответ нахмурилась, раздосадованная тем, что не сумела скрыть свое состояние. Нет, она нисколько не изменилась и до сих пор не может сказать ему правду — по крайней мере, не здесь, под этим синим небом, да еще в присутствии Великанов. Она просто отмела его вопрос, пожав плечами и попытавшись согнать с лица озабоченность. Но вряд ли у нее это хорошо получилось, так как его взор не утратил проницательности. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, Линден призналась:
— Я думала о Гиббоне. — И, помедлив, добавила: — И еще кое о чем, — глазами умоляя Ковенанта не задавать больше вопросов.
Взгляд его смягчился. Казалось, сейчас ради Линден он готов на все. Откашлявшись, он продолжил, как ни в чем не бывало:
— Мы говорили о Вейне. Едва поднявшись на борт, он так и застыл без движения посреди палубы. И всем мешает. Экипаж просил задвинуть его куда-нибудь, чтобы не торчал на пути, но ты ведь знаешь, как это просто.
Да, она знала. Она уже слишком много раз видела это отродье демондимов, застывшее в своей излюбленной позе: руки чуть согнуты в локтях, глаза устремлены в пустоту — и жизни в нем не больше, чем, скажем, в обелиске.
— Так вот: они попытались его подвинуть. Втроем. И не сдвинули даже на миллиметр. — Ковенант потряс головой, словно недоумевая, может ли быть на свете что-то, что устояло бы перед силой трех Великанов. — Вот мы и пытаемся придумать, что с ним делать. Хоннинскрю предложил попробовать лебедку. Линден потихоньку вздохнула с облегчением: мрак, заполнявший ее, слегка отступил благодаря тому, что понадобилась ее помощь.
— Вряд ли из этого что-то выйдет, — сказала она. Цели Вейна по-прежнему оставались для нее загадкой, но она успела прочувствовать его суть настолько, что знала: временами он бывает менее податлив и сговорчив, чем гранит, из которого построен корабль. — Если он не хочет уходить, его не сдвинешь.
Ковенант кивнул, словно она сказала именно то, что он ожидал. Первая пробурчала что-то себе под нос. Хоннинскрю пожал плечами и отдал экипажу команду обходить это отродье юрвайлов стороной.
Линден была рада, что находилась здесь. Ощущение давления заметно ослабло. Великаны дышали здоровьем, создавая вокруг нее щит. А от внимания Ковенанта ей стало еще легче. Здесь она могла дышать свободно, так, словно ее легкие не были забиты сгустками мрака.
Отойдя в сторонку, она присела у основания мачты и попыталась настроить себя на корабль Великанов.
Вскоре вернулся Кайл и сменил Кира. На его лице не отражалось ни малейшего упрека в том, что он потратил время, выполняя ее просьбу. И Линден была благодарна ему за терпение. Она знала, что под маской невозмутимости скрывается яростная, неистовая натура харучая. И ей вовсе не хотелось испытать на себе взрыв его темперамента.
Помимо воли ее взгляд снова нашел Ковенанта. Но тот был сосредоточен на чем-то своем. Точнее, его внимание было полностью занято «Геммой» и ее экипажем. Он был настолько поглощен общением с Великанами и зачарован движением судна, что все остальное отступало на второй план. Он засыпал капитана и Первую вопросами и выслушивал ответы с жадностью человека, измаявшегося от одиночества.
Следуя его примеру, Линден тоже стала смотреть и слушать. Хоннинскрю в охотку рассказывал о морском житье-бытье. Экипаж разделен на три вахты под командой капитана, его помощника якорь-мастера и третьей по рангу на борту — боцмана. Однако все Великаны, включая офицеров, не лентяйничали, пока находились вне вахты. Их любовь к кораблю не позволяла им ни на секунду забыть о нем, и они и в свободное время не уставали холить его и украшать. Но когда капитан полез в дебри мореходного искусства и стал объяснять, кто, чем занимается, Линден почувствовала, что начинает путаться.
Для каждого паруса, каждой реи, каждой самой маленькой детали корабля у экипажа имелось особое имя; и такое количество незнакомых слов просто не могло удержаться в ее памяти за один раз. Впрочем, кое-что осталось: самый большой парус фок-мачты именовался Встречающим Восход, смотровая площадка на грот-мачте — Смотрителем Горизонта, а рулевое колесо — Сердцем Корабля. Но для того чтобы запомнить остальное, Линден слишком мало разбиралась в корабельной оснастке.
К тому же Хоннинскрю управлял кораблем весьма своеобразно: он редко давал указания в виде конкретных приказов. Вместо этого он чаще всего ограничивался тем, что выкрикивал свое мнение о состоянии парусов, моря или погоды, оставляя принятие решения на выбор того матроса, который находился в нужном в тот момент месте. Поэтому казалось, что корабль движется как бы сам собой, повинуясь даже не столько мастерству капитана, сколько свежему ветру и магии, пульсирующей в его вантах. Все это развлекало Линден, однако она чувствовала, что уже тонет в изобилии незнакомых названий, которые горохом сыпались с уст капитана.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:10 | Сообщение # 3

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

И тут она заметила на реях одной из мачт Кира и Хигрома. К ее удивлению, они легко двигались по канатам, на ходу обучаясь у Великанов работе с парусами, причем с таким азартом, словно это было веселой игрой. Когда она спросила Кайла, зачем они туда полезли, тот ответил, что они просто реализуют давнишнюю мечту всех харучаев. За все столетия до и после Ритуала Осквернения, хотя Бездомные и Стражи Крови и поддерживали дружеские отношения, нога харучая не ступала на палубу корабля Великанов. Кир и Хигром, наконец, исполняют мечту всех своих предков за три тысячи лет.
Краткий ответ Кайла затронул Линден до глубины души, словно на мгновение осветил ее отблеском мистической красоты. Верность традициям у этого народа переходила все границы. Во время первых визитов Ковенанта в Страну Стражи Крови охраняли Совет Лордов в течение двух тысяч лет, не позволяя себе ни заснуть, ни умереть, — настолько сильна была их клятва верности. И теперь, еще тысячу лет спустя, Кайл и его племя свято хранят мечты и наследие своих Дальних предков.
Но, задумавшись об их верности, Линден невольно перешла на свои проблемы. И по мере того как день клонился к вечеру, ее тоска усиливалась, чувства обострялись, и она, наконец, настроилась на корабль. Она могла слышать веселую суету Великанов где-то внизу, под палубой. С некоторым усилием она смогла даже почувствовать особо группу, находившуюся в кубрике. Это должно было ей помочь. Все, что она ощущала, было напитано чистой здоровой силой и добрым юмором. И тьма внутри нее снова истончилась и спряталась поглубже.
Тогда-то Линден снова почувствовала, что ее тоска вызвана чем-то находящимся вне ее, — словно где-то в недрах корабля гнездился какой-то порок или недуг. Но она никак не могла отделить это ощущение от спутанного клубка собственных страданий и ассоциаций. Они столько лет распирали ее, что уже невозможно было поверить, что источником ее тоски может быть нечто извне. Ведь не Гиббон же создал этот терзающий ее мрак; он лишь дал ей его познать. Но знакомство с ним не сделало его легче переносимым.
Когда Линден пригласили на ужин, она через силу, борясь с депрессией, поднялась. Ковенант не стал ее ждать; а она хотела последовать за ним до края земли именно для того, чтобы научиться с такой же отвагой противостоять собственному року. В тайниках его тела затаились проказа и коварный яд Лорда Фоула, который только и ждал момента, чтобы начать свое разрушительное действие. И все же Ковенант в большей степени зависел от долга, нежели от отравы, гнездящейся в нем. Там, где Линден буквально парализовало от ужаса — при виде одержимой Джоан или кошмаров Гиббона-Опустошителя, — он словно не чувствовал страха. Именно поэтому она решила следовать за ним везде и всюду, пока не научится у него всему. И, ускорив шаг, она поспешила за Ковенантом в кубрик.
По мере того как ночь сгущалась над палубой, тревога Линден все усиливалась. С закатом солнца она ощутила, что опасность подкрадывается все ближе и ближе. Великаны, окружавшие ее в кубрике, ели со здоровым аппетитом, а она, даже, несмотря на то, что не ела с самого утра, с трудом заставляла себя глотать, так как в горле стоял комок. Она не прикоснулась ни к аппетитно дымящемуся жаркому, ни к медовым пряникам, ни к сушеным фруктам — черная тоска делала все это абсолютно несъедобным.
После ужина Хоннинскрю приказал убрать на ночь часть парусов, и наступило время для сказаний. Великаны с нетерпением стали собираться на корме, располагаясь на бухтах каната, скамейках и снастях так, чтобы всем было слышно и видно Ковенанта и Первую, поднявшихся на мостик. Они по-детски любили слушать захватывающие истории и заряжались от них отвагой и питались их мудростью. И Ковенант, зная об этом, направился туда. Но Линден чувствовала, что она уже на пределе.
Между мачтами загорелись звезды, великолепные в своем космическом одиночестве. Обычные корабельные шумы: скрип мачт, хлопанье парусов, протестующий ропот волн, разрезаемых мощными плечами корабля, — звучали сейчас, словно предвестники чего-то ужасного. Она уже слышала множество сказаний — легенду о сотворении Страны, об отчаянии Кевина-Расточителя Страны и о победе Ковенанта. На сей раз с нее достаточно.
Линден заставила себя вернуться в каюту. Вниз, во тьму. Вместо того чтобы бежать от нее.
Там она заметила, что в ее отсутствие мебель полностью заменили на более соответствующую ее росту, а к гамаку подвесили лесенку, чтобы было удобнее забираться. Но такая заботливость в этот момент не тронула ее. Давящий мрак просачивался даже сквозь каменные стены каюты. Даже когда Линден настежь открыла иллюминатор, впуская внутрь свежий ветер и шум волн, каюта осталась такой же неприветливой, заполненной тягучим, сгущающимся кошмаром.
Когда Линден, наконец, сумела разжечь лампу, мрак устремился внутрь, в самое сердце, будоража злость.
«Я схожу с ума». Структура гранита вдруг изменилась; он стал походить на осклизлые камни стен узилища в Ревелстоуне, безжалостные в своей неподатливости. Воспоминание о родителях поднялось из уголков мозга и стало разъедать его. Совершить убийство. Сойти с ума. На ее руках крови не меньше, чем пролил за всю свою жизнь Ковенант.
Снаружи доносилось пение Великанов, хотя шум моря делал слова песни неразличимыми. Но Линден удержалась от того, чтобы сломя голову броситься искать защиты в их кругу. И тут она почувствовала запах «глотка алмазов» и заметила на столе фиал с напитком. Она заколебалась.
«Глоток алмазов» был изумительным, почти волшебным снадобьем — и Линден уже познала его воздействие на собственном опыте, — но и сильным снотворным. А она боялась заснуть, боялась, что во сне мрак, с которым она должна бороться, окончательно расправит крылья. Но ведь и прежде у нее бывали подобные приступы безысходной тоски, и она терпела до тех пор, пока не начинала плакать навзрыд, как заблудившийся ребенок, — и чего она достигала этим?
Линден осторожно сделала два маленьких глоточка и тут же забралась в гамак и укрылась одеялом с головой, чтобы дать нервам расслабиться, не отвлекаясь больше ни на что. И, сама того не замечая, задремала, убаюканная плавным покачиванием судна.
Сначала она какое-то время просто пребывала в блаженном забытьи. Она плыла по волнам дремоты из ниоткуда в никуда, без боли и тревог.
Но потом ночь на корабле как-то превратилась в ночь в лесу около Небесной фермы, и прямо перед ней запылал костер Лорда Фоула. Линден снова увидела Джоан, одержимую жестокой яростью, и застыла от ужаса. Затем место Джоан занял Ковенант, и Линден, стряхнув оцепенение, побежала вниз с холма, чтобы спасти его, и бежала вечность, не успевая вовремя остановить неотвратимо ударяющий в его грудь нож. И он вонзался. Словно чудовищный ядовитый клык. И когда она, наконец, добегала, кровь уже хлестала из раны — так много крови… Столько крови, сколько она не видела за всю свою жизнь. В человеческом теле не может быть столько крови! Она била фонтаном, словно одним ударом сразили не одного человека, а множество.
И Линден была не в силах остановить ее. Ее ладоней не хватало, чтобы даже прикрыть рану. А медицинскую сумку она оставила в машине. Лихорадочно она изорвала на бинты свою рубашку, оставшись обнаженной и еще более беззащитной, но фланель лишь пропитывалась кровью, во сколько слоев ее ни накладывай, и помочь не могла. Линден вся перепачкалась кровью и ничего не могла поделать, чтобы спасти Ковенанту жизнь. Никакие знания, никакая самоотдача не могли остановить этот алый поток. А огонь трещал, издеваясь. А рана росла и росла.
В считанные секунды она разрослась во всю грудь, неистово разъедая ткани, словно страшный яд. Линден сжимала в руках бесполезные тряпки, насквозь пропитанные кровью, все еще в каком-то умопомрачении надеясь заткнуть этот бездонный колодец. Но тот все разрастался, пока ее руки не ушли в него по локоть. Вся оставшаяся на ней одежда тоже пропиталась насквозь, словно весь мир истекал кровью. Ее руки уже по плечо ушли в эту алую распахнутую утробу, и Линден тонула в ней, словно погружалась навстречу смерти. А рана становилась все шире и шире. Она стала уже шире камня, на который бросили Ковенанта, шире, чем лесная поляна…
И только тут Линден внезапно осенило, что эта рана нечто большее, чем обычное ранение от ножа: это удар в самое сердце Страны. Рана уже превратилась в кратер, из которого через размокший край извергалась сама жизнь Земли. Страна истекала кровью. И прежде чем Линден успела вскрикнуть, ее уже всосало в мертвое тело, лежавшее на земле. И у нее не было ни малейшего шанса на спасение.
Ее закрутило и стало швырять во все стороны в этом буйном кровевороте. От горячей жидкости в горле засаднило, его перехватило, и Линден не могла даже кричать. Она была абсолютно беспомощна. Все ее существо восставало против того кошмара, в котором она оказалась. О, лучше бы она не спешила на помощь Ковенанту и не пыталась перевязать его рану! Этого бы никогда не случилось, если бы она спокойно дала ему умереть.
Но бьющий прямо в лицо свет и боль в плечах говорили ей, что выбора у нее фактически не было. Движение вглубь стало замедляться, и Линден поняла, что всплывает на поверхность из пучин сна, подаренного «глотком алмазов».
С усилием разлепив веки, она увидела освещенное льющимся из открытого иллюминатора лунным светом лицо Кайла. Он поднялся по лесенке явно для того, чтобы разбудить ее. Ее горло саднило, словно его драили наждаком, а стены каюты еще хранили эхо ее крика.
— Кайл! — выдохнула Линден. — Боже мой, Кайл!
— Ты беспокойно спала. — Его голос был столь же невыразителен, как и лицо. — Великаны говорят, что от «глотка алмазов» так не бывает.
— Нет, это не от него. — Она попыталась сесть, борясь с оцепенением. Видения из кошмара еще роились в ее мозгу; но благодаря им ее вечерние предощущения приобрели новый смысл. — Найди Ковенанта.
— Юр-Лорд отдыхает, — бесстрастно ответил харучай. Переполненная решимостью, Линден перелезла через край гамака и упала прямо в руки Кайла.
— Найди его! — И прежде чем харучай успел возразить, она исчезла за дверью.
В освещенном фонарями коридоре Линден чуть не налетела на Мечтателя. Привлеченный криками, немой Великан спешил в сторону ее каюты. Линден на секунду замерла, пораженная сходством между своим сном и видением, лишившим Великана голоса и подвигнувшим его народ пуститься в Поиск раны Земли. Но сейчас у нее не было времени размышлять над этим. Корабль в опасности! И она стремительно бросилась наверх.
Выбравшись на палубу, она оказалась в тени капитанского мостика, ярко освещенного луной. Наверху вырисовывались силуэты нескольких Великанов. Поднявшись, она узнала боцманшу и пару Великанов из ее вахты.
— Разыщите Первую! — стараясь не выдавать страха, потребовала Линден.
Боцманша — Великанша мощного телосложения по имени Яростный Шторм — была предрасположена к полноте и, очевидно, поэтому имела некоторую склонность к флегматичности. Однако она не стала терять ни минуты на расспросы.
— Приведи Первую, — кивнув одному из матросов, велела она. — И капитана.
Матроса как ветром сдуло.
Отдышавшись, Линден заметила Кайла, стоявшего рядом. Она не стала спрашивать, позвал ли он Ковенанта, — белый узкий шрам, тянувшийся от плеча до локтя харучая, след от раны, полученной им при спасении ее от Рысака, был лучшим доказательством верности.
На мостик поднялся Ковенант в сопровождении Бринна. В лунном свете он казался слабым и потрепанным, но голос его звучал твердо:
— Линден?..
Она прервала его жестом, чтобы он не мешал сосредоточиться. Ковенант обернулся к Кайлу, но, прежде чем он успел открыть рот, на мостике появился Хоннинскрю, выпятив бороду так, словно именно она представляла главную защиту корабля от любой напасти. За ним следовала Первая.
Линден повернулась и, предвосхищая все расспросы, дрожащим голосом сказала:
— На корабле Опустошитель.
От этих слов ночь словно сгустилась. Наступила полная тишина. Наконец Ковенант почти беззвучно спросил:
— Ты уверена?
— Что такое «Опустошитель»? — перебила его Первая голосом, в котором прозвучали металлические нотки.
Один из парусов словно в ответ хлопнул и безвольно обвис на рее, так как ветер переменился. Палуба заходила ходуном. Боцманша тут же негромко отдала несколько команд переставить паруса по ветру. «Звездная Гемма» стала поворачивать на другой галс. Линден словно вросла ногами в палубу и, борясь с дурнотой, ответила:
— Совершенно уверена. — Она все еще не могла справиться с дрожью. — Я чувствую. — Теперь, наконец, ее ощущения прояснились. — Сначала я не понимала, в чем дело. Со мной уже бывало подобное. Но раньше, прежде чем мы оказались здесь.
Она сказала это и осеклась. Только сейчас она осознала насколько схожи были по сути ее прежние депрессии, вызываемые Гиббоном. Но, глядя на встревоженные лица Великанов, она заставила себя продолжать:
— Вот я и приписывала то, что со мной происходит, своим старым бедам. Но я ошибалась. Он на корабле. Прячется. Именно поэтому я не распознала его раньше. — У нее перехватило горло, и голос почти сорвался на визг: — Да, здесь, на корабле!
Ковенант бросился к ней, схватил ее за плечи и потряс, будто пытался остановить начинающуюся истерику:
— Но где именно?
— Так что это такое? — перебил его Хоннинскрю. — Пока что я капитан на корабле. И должен знать, что за опасность нам грозит.
Но Линден не смотрела на него: она впилась глазами в Ковенанта, словно пыталась набраться у него отваги.
— Я не знаю.
Защитить его. Гиббон-Опустошитель говорил ей: «Ты была избрана». Она, а не Ковенант. Но любая атака на нее была маневром, отвлекающим от истинной атаки — на Ковенанта.
— Где-то внизу.
Ковенант тут же отпустил ее и одним прыжком оказался у лестницы, бросив через плечо:
— Пошли. Поможешь отыскать его.
— Ты что, с ума сошел? — закричала она, чуть не заплакав от отчаяния. — Ты собираешься здесь…
Ковенант остановился и повернулся к ней. В свете луны черты его лица были почти неразличимы, лишь выделялись яростно сжатые челюсти и заострившиеся скулы. Да, он уже был готов воспользоваться своей силой.
— Линден Эвери, — сурово сказала Первая. — Мы ничего не знаем об Опустошителе. Ты должна объяснить нам, что это такое.
Голос Линден вознесся в мольбе к Ковенанту не подвергать себя опасности:
— Разве ты не рассказывал им о Печали? О Великане-Опустошителе, убившем всех… — Голос ее пресекся.
— Нет. — Ковенант вернулся к ней и встал рядом так близко, что Линден почувствовала, как уверенность, исходившая от него, гонит прочь все ее страхи. — Я говорил в Коеркри о Великане-Опустошителе, но никогда не рассказывал о нем подробно.
Он обернулся к Первой и капитану:
— Я говорил вам о Лорде Фоуле, Презирающем. Но мне как-то в голову не приходило рассказать об Опустошителях. Это три его самых послушных и сильных слуги. У них нет своих тел, поэтому они вечно охотятся за чужими, чтобы одержать их.
Он ронял слова, словно капли крови. Крови Джоан и многих других, кого Линден не знала.
— Старые Лорды считали, что ни харучая, ни Великана Опустошитель одержать не может. Но у торайи Херима был осколок Камня Иллеарт, который дал ему возможность вселиться в тело Великана. Это был один из Мертвых, которых мы видели в Коеркри. Именно он безжалостно уничтожил всех Бездомных.
— Понятно, — кивнула Первая. — Для нас этого более чем достаточно. Но почему это Зло теперь пришло к нам? Оно что, хочет помешать Поиску? Но на что оно надеется, если большинство из нас — харучаи и Великаны? — И вдруг она резко бросила: — А может, оно пришло по твою душу? Или по душу Избранной?
Линден открыла было рот, чтобы объяснить свои предчувствия, но Ковенант ее опередил.
— Скорее всего именно так, — отрезал он и обернулся к Линден: — Ты права. Мне не нужно искать, где он прячется. Но ведь найти его как-то надо. И надо с ним что-то сделать. Ты единственная, кто может найти его. Так где он?
Линден не могла противостоять мощному волевому импульсу, направленному на нее Томасом, но страх сжимал ее сердце, и она лишь повторила упавшим голосом:
— Где-то внизу.
Первая с капитаном переглянулись.
— Избранная, — мягко произнес капитан, — в трюме у нас настоящий лабиринт. Отдельных помещений столько, что понадобится очень много времени, чтобы обследовать их тщательно. К тому же мы не умеем видеть, как ты. Если у этого Опустошителя нет тела, то как вообще мы сможем его обнаружить?
Линден поперхнулась нараставшим в горле криком. Гиббон уже раз коснулся ее, и его порча пропитала ее тело насквозь, да так, что очиститься ей уже не дано. А что станет с ней, если он коснется ее еще раз?
Но с другой стороны, капитан прав: кто, кроме нее, в состоянии выявить таящуюся угрозу? Корабль в опасности, а значит, в опасности и Ковенант. И в конце концов, именно сейчас наступила та минута, когда Линден сама может представлять опасность для козней Лорда Фоула, а не только для своих друзей. Неудачи с Джоан, Маридом и Гиббоном научили ее не сомневаться в своих силах. До сих пор она не пыталась бороться и лишь опускала руки, как и ее родители.
— Я не пойду вниз. Но попробую определить место, где он прячется, другим способом, — наконец выдавила она из себя, облизывая сухие губы.
Ковенант вздохнул с облегчением, словно она одержала огромную победу над собой.
Капитан и Первая не медлили больше ни минуты. Оставив управление кораблем боцману, они спустились на палубу, на ходу раздавая команды будить остальной экипаж. Линден и Ковенант последовали за ними, а Бринн, Кайл, Кир и Хигром образовали вокруг них кордон, чтобы Великаны, бегущие на корму, случайно их не сшибли. В считанные минуты все, кто был свободен от вахты, собрались и изготовились к действию.
Капитан коротко и емко передал команде историю убийцы Бездомных и объяснил, что нужно делать.
— Угроза нависла в первую очередь над Другом Великанов и Избранной, — добавила Первая. — Их нужно охранять особо. Не забывайте, какую услугу оказал Ковенант нашим предкам и какие надежды мы на него возлагаем. А она — врачеватель искуснейший и опытнейший, и в нашем Поиске ее таланты могут не раз пригодиться. Ваша задача — сохранить их и найти источник заразы.
Голос Великанши звенел, как боевой булат; она могла бы говорить еще и еще, призывая к отмщению за Бездомных, предательски убитых много веков назад, но Красавчик мягко ее остановил:
— Нам все понятно. Разве мы не Великаны? Нас не надо долго уговаривать охранять наших друзей.
— Тогда нечего стоять попусту, — парировала она. — «Звездную Гемму» не обыщешь в пять минут!
Капитан быстро разбил команду на пары и определил участки работы. Отпустив всех, он обернулся к Линден.
— А теперь, Избранная, — он говорил весомо и мрачно, словно внутренне уже подготовился к любой неожиданности, — указывай.
Линден внутренне уже настроилась на поиск Опустошителя, но другого способа, как пройти по палубе шаг за шагом, пытаясь сквозь нее ощутить логово незваного гостя, она не представляла. Со всей твердостью, на какую она была способна, Линден сказала:
— Мы можем сразу исключить все помещения под мостиком: там находится моя каюта, и если бы там можно было что-то точно определить, я бы уже сделала это.
Якорь-мастер тут же передал ее слова поисковым командам внизу.
Осторожно ступая между канатами, Линден Эвери медленно двинулась вперед по залитой лунным светом палубе «Звездной Геммы».
С каждым шагом она ощущала, как внутреннее напряжение нарастает и ей приходится бороться с собой, чтобы не поддаться Опустошителю. Даже сквозь туфли она ощущала струящуюся в каменном теле корабля. Гранит словно стал прозрачным, и она могла окинуть внутренним взглядом любое помещение, ощутить каждого из Великанов, находящихся в круге ее внимания. Но Зло все еще пряталось от нее — неуловимое и неотвратимое.
Внезапно ее икры свело судорогой, все нервы заходили ходуном: в каждую клеточку ее тела Гиббон заложил панический ужас перед Опустошителями. Но она продолжала идти.
Луна зашла, и вскоре забрезжил рассвет, но Линден казалось, что время растянулось, и первые лучи солнца застали ее еще на полпути к носу корабля. Все ее мускулы сводило от напряжения, и она боялась, что могла уже миновать убежище Опустошителя, не заметив его. Кир принес ей воды, и она на секунду отвлеклась. Но тут же, снова зажав волю в кулак, двинулась вперед, мечтая о том, чтобы не споткнуться.
Ковенант, все это время сидевший на бухте троса, громадной, как кровати в кают-компании, хмуро наблюдал за Линден, и она чувствовала, как в нем бурлят ярость и отчаяние из-за слепоты собственных чувств и полной беспомощности. Бринн и Хигром стояли в карауле рядом с ним.
Опасаясь, что она опять — опять! - может опоздать, Линден ускорила шаг. Но прежде чем она достигла кубрика, внезапный спазм пронзил мускулы ее ног, и она чуть не рухнула на палубу.
Кир и Кайл успели подхватить ее под руки и помогли удержаться на ногах.
— Здесь, — выдохнула она. Судорога раскаленным железом пронзила ее ноги с пяток до самых бедер. Стоять сама она уже не могла. — Где-то там, внизу. Подо мной.
Якорь-мастер отдал команду сосредоточить все поисковые группы в указанном трюме.
Капитан с недоумением почесал в затылке.
— Больно странное убежище, — пробормотал он словно про себя. — Там, внизу, с палубы до самого киля — сплошные зернохранилища да кладовые. И все битком набиты. Севинханд, — кивнул он на якорь-мастера, — изрядно запасся пресной водой, диким маисом и фруктами в окрестностях Сарангрейвы.
Линден не смотрела на него. В ее мозгу билось: «Окрестности Сарангрейвы. Место, где в море изливается вся грязь Сарангрейвской Зыби».
Стиснув зубы, она следила, как тьма, таящаяся в трюмах судна, сползается из маленьких клочков, прежде прятавшихся по углам, как она уплотняется и разбухает, словно грозовая туча. И внутри нее закипает ярость.
Рокот, точно зазвучали барабаны, возвещающие сигнал к атаке, пронизал гранит, и нечто ринулось на штурм. Непонятно откуда взявшиеся пчелы зароились вокруг, и Линден скорчилась на палубе, спрятав лицо в колени. Паруса «Звездной Геммы» безвольно повисли. Опустошитель атаковал со всех сторон.
Из трюмов послышались яростные вопли и шум борьбы.
— Началось! — чуть дыша пролепетала Линден.
Мутная волна лютой, звериной жестокости поднималась из недр корабля — и вот она уже выплескивается на палубу через все люки и двери.
Крысы.
Огромные крысы, сверкающие желтыми клыками и злобными алыми глазками, — их сотни. Опустошитель был ими.
Они устремились прямо к Ковенанту.
Тот едва успел вскочить на ноги, и в ту же секунду Хигром и Бринн бросились наперерез волне атакующих тварей. С другой стороны к ним присоединился Кир. Прыгая высоко, как кошки, грызуны обрушились на харучаев, и защитники Ковенанта исчезли под серой колышущейся массой.
В ту же секунду в бой вступили капитан и Мечтатель. Подошвы их башмаков загрохотали по палубе, раскидывая и давя злобных тварей. Брызги крови полетели во все стороны.
Остальные Великаны, каждый на том месте, где его застигла атака, сражались как могли с неистребимым полчищем. И в самом центре кипевшей схватки отчаянно бились харучаи: они отшвыривали от себя убитых крыс с такой скоростью, что Линден не успевала уследить за их движениями.
И тут она ощутила, как внутри Ковенанта нарастает сила, готовая вот-вот выплеснуться пламенем. Но между ним и озверевшими крысами стояли его защитники, и он не мог выпустить дикую магию на них.
На какую-то секунду Линден поверила, что враг не пробьет защиту: харучаи не подпускали к Ковенанту ни одну из мерзких тварей, а Великаны топтали их сотнями. Воздух затрепетал от яростного вопля — вопля, слышного только ей: это Опустошитель не мог сдержать разочарования оттого, что жертва не дается.
Думая о Ковенанте, Линден решила, что и ей пора включиться в бой. Но она не сдвинулась с места. Она просто не могла сделать ни шагу. Столь близкое присутствие Опустошителя парализовало ее. Оно сломило ее волю, оно заставляло подниматься из тайных уголков души все самое мерзкое и страшное — то, с чем она пыталась бороться всю жизнь. Линден лишь беспомощно наблюдала, как Ковенант споткнулся и упал, ухватившись за правое колено.
Затем снова вскочил, сжимая в каждой руке по корчащейся крысе. И тут же их тельца пожрали две вспышки белого пламени. На его лице застыла гримаса глубокого отвращения.
Казалось, он не замечает, что на его брюках расползается кровавое пятно.
В пылу схватки никто не обратил внимания на то, что на море воцарился полный штиль.

Глава 3
Рецидив

Мрак застил глаза Линден. Кровь, запятнавшая одежду Ковенанта, снова вернула ее в ночной кошмар: она изливалась из безмерной раны на его груди, пятная уже весь мир. Во рту появился даже привкус яда, который она высасывала из его раны. Моральный яд. Он был не просто опасным — дьявольски, порочно опасным. И еще: у него был запах того же тлетворного дыхания, что исходило от странного незнакомца, сказавшего ей: «Будь честной».
Но, несмотря на этот омерзительный запах, она все же спасла жизнь старику, когда у него остановилось сердце. А вот Ковенанта она спасти не могла. Ее запеленало тьмой так, что она была не способна пошевелиться.
И вдруг Опустошитель исчез. Словно лопнул огромный кокон, опутывавший корабль, и палубу тут же затопило ярким солнечным светом. Ковенант стоял на прежнем месте, и Линден внутренним взглядом видела особую, только ему присущую ауру огня и тьмы. Те из крыс, которые еще могли двигаться, упорно ползли в его сторону. Но так как Опустошитель покинул их, они, не причиняя Ковенанту никакого вреда, огибали его и очертя голову бросались в море.
Линден смогла сделать к нему только два шага, и ноги тут же подкосились; освобожденные от чудовищного напряжения после ухода Опустошителя, мускулы словно превратились в воск, и, если бы Кайл не подхватил ее, она бы упала.
Ковенант, перехватив ее испуганный взгляд, посмотрел на себя и увидел кровь на ноге.
Наступила тишина. Корабль Великанов застыл, словно был прикован к воде. Осознав случившееся, Томас весь побелел, глаза начали закатываться, и, прошептав непослушными губами: «Нет!» — он стал оседать, цепляясь руками за воздух.
Линден едва успела подхватить его. Он тяжело опустился на бухту троса. Линден тут же закатала ему штанину и занялась раной.
Крыса вырвала из голени кусок мяса, до самой кости. Рана сама по себе была не так уж велика, но сильно кровоточила. Для любого другого наибольшей опасностью была бы возможность заражения, и в этом случае, даже без своей медицинской сумки, Линден смогла бы помочь.
Но прежде чем она успела сделать хоть что-то, Ковенанта выгнуло, как в припадке эпилепсии, мышцы закаменели, и из сдавленного горла вырвался полухрип-полуругательство. Он заколотил каблуками по палубе с такой силой, что опрокинул склонившуюся над ним Линден и только благодаря Бринну не разбил себе голову о гранит.
Ни один яд не мог подействовать так быстро!
Его лицо налилось кровью, и он стал задыхаться. Спазмы могли привести к внутреннему кровоизлиянию.
И тут его правое предплечье стало на глазах темнеть, словно по нему с неимоверной скоростью распространялась гангрена.
Именно там начал свое действие поразивший его яд. Кусали ли его пчелы, пауки ли, яд концентрировался там, где клыки Марида впервые впились в его плоть. И каждый новый укус умножал опасность во много раз.
— Дьявольщина! — в отчаянии зарычал он. — Все прочь от меня!
Линден ощутила, как внутри него нарастает напряжение, как его страшная сила восстает против отравы, но все же не подчинилась. Великаны, почувствовав, что происходит что-то сверхъестественное, слегка попятились. И лишь Бринн и Хигром продолжали прижимать плечи и колени Ковенанта к палубе, чтобы не дать ему покалечить себя при конвульсиях.
Кайл осторожно тронул Линден за локоть, чтобы отвести ее назад. Но она не обратила внимания на его попытку и осталась на месте.
Сама себе не веря, в какой-то слепой, безумной надежде она попробовала воздействовать на Томаса и остановить расползающуюся по всему организму магическую заразу. Ведь как-то раз, пытаясь ему помочь, она узнала, что, благодаря своим новым способностям, она хоть и чувствует его боль как свою собственную, словно ее тоже поразил Солнечный Яд, но в то же время может вытянуть его из объятий смерти, напитав своей жизненной силой. И теперь она вновь лихорадочно пыталась проникнуть в него и найти возможность установить преграду для терзавшей его отравы.
Его боль полыхнула по нервам Линден, но ей некогда было отвлекаться на подобные мелочи: она искала границы распространения яда. И замерла в ужасе — он подбирался уже к самому мозгу.
Она должна остановить это. Без Ковенанта не будет никакого Посоха Закона, вместе с ним умрут надежды и чаяния всей Страны, и Линден уже никогда не вернется домой из этого сумасшедшего мира. Его мучения, передавшиеся и ей, были не слабее той пытки, которой подверг ее Гиббон, но она не прекращала сеанс, она не могла…
И все же она снова опоздала. Даже если бы она совершенствовала свое умение долгие годы, ей и то было бы трудно справиться с подобным ядом, а сейчас ей тем более не хватало ни знаний, ни сил.
Ковенант снова забился, и из его груди вырвался сиплый стон — кричать он уже не мог. И сдерживать дикую магию тоже больше был не в силах.
Язык белого пламени полыхнул из его правого кулака. С треском разорвав синеву неба, он, словно вопль боли и протеста, устремился прямо к солнцу, чтобы сжечь его своим отчаянием.
Сила взрывной волны оказалась такой, что Линден словно перышко отбросило на несколько метров. Бринна вообще швырнуло за борт, а с крыши кубрика полетела черепица. Трепещущий язык пламени, перед тем как исчезнуть, лизнул паруса, и два из них тут же сгорели дотла.
Кайла тоже сшибло с ног, однако он исхитрился упасть так, чтобы подхватить Линден — так что она не пострадала. Но в ту же секунду она остро ощутила, как этот прорыв неистовствующей магии разорвал их ментальную связь с Ковенантом. А точнее, вспышка огненной ярости словно контузила ее, и она временно утратила свое видение. Ей казалось, что огромный корабль закружился вокруг нее. И даже себя привести в чувство, усмирив головокружение и подступающую к горлу тошноту, она была уже не в состоянии.
Когда корабль наконец остановился, она обнаружила, что смотрит на Вейна. Оказывается, во время сражения он покинул свое место на носу. И теперь возвышался над Ковенантом, глядя на него так, словно вот-вот исполнит свою тайную миссию. На губах его играла вечная отвратительная улыбка. Металлические обручи от Посоха Закона тускло сверкали на его правом запястье и левой лодыжке.
Кайл помог Линден подняться на ноги и сказал:
— Ты уже знакома с этой болезнью. Можно здесь чем-нибудь помочь?
Ее нервы трепетали от напряжения и саднили, словно были обожжены ядом и огнем. Она молча отстранила Кайла. И тут Ковенант забился в новом припадке. Все его мышцы крутило и выворачивало. Правая рука раздулась и почернела. По заветному кольцу пробегали крохотные язычки пламени. И каждый из них словно обжигал обнаженное сердце Линден.
Она просто не знала, что тут можно сделать.
Хотя… не совсем так. Она знала. Некогда его уже спасла от подобной смерти алианта — целебные ягоды вейнхимов. А может, и «глоток алмазов» тоже подействует. Но пока его бьет в конвульсиях, как заставить его выпить что-либо?
Бринн попытался подойти к Ковенанту, но у того из кулака снова вырвался белый сполох и испепелил часть такелажа на гроте. Харучаю ничего не оставалось, как попятиться. Щеки Линден пылали — она сама не знала от чего: от жара пламени или от стыда за свое бессилие.
Стражи Крови смотрели на нее. И Великаны тоже — все до единого — смотрели на нее. Молчание Первой было угрожающим, словно обнаженный палаш. И все ждали, чтобы именно Линден решила, что теперь делать.
Она знала ответ. Но не могла отважиться на это. Ей одержать его? Попытаться на время овладеть его сознанием, хотя бы для того, чтобы заставить выпить «глоток алмазов»? И это после того, как она видела Джоан?
Внутри у нее все дрожало от его огненной муки. Стиснув зубы до боли, она отрезала:
— Я ничем не могу помочь. — И, автоматически развернувшись, побрела прочь.
Но Первая загородила ей дорогу.
— Избранная, — с чувством сказала она, — мы ничего не понимаем в этой болезни. То, что подобное произошло от укуса одной крысы, просто выше нашего понимания. Ему нужно помочь. Даже будь он самым обыкновенным человеком, ему нельзя было бы отказать в помощи. А он — не обычный: я сама назвала его Другом Великанов и вручила судьбу Поиска в его руки. Его просто необходимо спасти.
Линден отпрянула от нее, еще больше затрепетав от страха и отвращения к себе (Гиббон очень хорошо научил ее этим чувствам).
Нет! — Но если здесь она бессильна, то вся ее жизнь ушла впустую! Слезы отчаяния хлынули из глаз, и она лишь смогла выдавить из себя, и то с большим трудом: — Он может сам о себе позаботиться.
Но Первая не желала отступать, а тут еще к ней на помощь подоспел Хоннинскрю и мягко стал уговаривать Линден, но она перебила его:
— Когда мы только появились в вашем мире, у него в груди торчал кинжал. И он с этим справился. Верные перерезали ему запястья. И он снова сам себя исцелил. Он все может. — Линден сама удивлялась, насколько убедительно звучит эта ложь. Но выбора не было: лучше лгать, чем сделать эту мерзость.
С пылающими от стыда щеками она обогнула Первую и почти сбежала в кубрик, спиной ощущая взгляды разочарованных Великанов. Одержать его? Тогда его сила войдет в нее. Но не будет ли это опаснее, чем прикосновение Гиббона? Не таким ли образом рассчитывал Лорд Фоул закалить ее для нового Осквернения? Не в силах разобраться в своих чувствах, Линден убежала на пустую корму.
Опершись на один из планширов, Линден просидела на корме все утро, пытаясь вернуть чувствительность нервам, словно обожженным яростным огнем Ковенанта. И лишь когда она стала потихоньку приходить в себя, она заметила, что корабль не движется.
И причина состояла не только в постигшем Ковенанта несчастье. После выброса дикой магии грот-мачта выглядела так, словно в нее ударила молния. Но даже если бы весь такелаж и рангоут были в порядке, то и тогда «Звездная Гемма» не смогла бы двигаться дальше: ее оставшиеся паруса висели как тряпки, а море замерло в безветрии. Его гладь казалась отражением небосвода — только более синим и плоским. И безжизненным, как зеркало, в которое никто не смотрится. Канаты на реях — такие тугие и звонкие на ветру — теперь бессильно повисли, словно вытащенные на сушу водоросли, мертвые и бесполезные. Единственным, что двигалось в этом мертвом пейзаже, было солнце. Оно раскалило палубу, и горячие потоки воздуха затрепетали над нагретым гранитом. Казалось, корабль начинает испаряться, растворяться в полуденном зное, в мертвенном покое штиля.
От жары мысли Линден, уже и без того туго соображавшей от усталости, начали окончательно путаться. Она почти уже поверила в то, что Опустошитель, уходя, унес с собой ветер и что нынешний штиль — часть извращенного плана Лорда Фоула: остановить корабль, задержать Поиск до тех пор, пока яд окончательно не подействует, не доберется до важнейших жизненных центров Томаса. А дальше что? Может, Ковенант, окончательно обезумев, потопит судно? Или, может, сумеет удержаться от большого выброса дикой магии? И тогда кольцо и Поиск будут переданы кому-нибудь еще.
Кому? Ей?!

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:12 | Сообщение # 4

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

«Боже милостивый! — взмолилась она. — Я же не смогу!»
Но логика событий была беспощадна. Почему Марид, прежде чем атаковать Ковенанта, бросился сначала к ней? Зачем было Гиббону щадить ее, говорить с ней, касаться ее — как не для того, чтобы ввергнуть ее в пучину постоянного страха, словно готовя ее к грядущему безумию? И зачем старику в той безмерно далекой жизни было говорить ей: «Будь честной»? Зачем все это, если Лорд Фоул не был абсолютно уверен в том, что она получит кольцо Ковенанта?
Время от времени Линден чувствовала по вибрации камня новые и новые выбросы дикой магии. И вдруг раздался отчаянный вопль Ковенанта: «Никогда! Никогда ты его не получишь!» Но небо было слепо и глухо к его отказу. Он стал для Линден тем, к кому нельзя прикасаться. После стольких лет бегства она наконец приняла наследство, оставленное ей родителями. У нее было только два выхода. Выбирай любой: либо одержать его, либо позволить ему умереть.
Когда пришел Кайл, Линден выслушала его, не поворачиваясь, чтобы он не смог прочитать по ее лицу всех ее тревог и сомнений. Она ничего не отвечала на его уговоры. Но услышав: «Линден Эвери, ты обязана», резко обернулась. Кожа Кайла блестела от пота — даже тренированное тело харучая едва выдерживало такое пекло. Но держался он так, словно его это нисколько не волновало. Как всегда, он был настолько безупречен во всем, что Линден не удержалась от нечестного удара:
— Это ты давал клятву охранять его. Ты, а не я.
— Избранная, — назвал он ее титул, и в голосе его зазвенел металл. — Мы сделали все, что лежит в пределах наших возможностей. Но ни один из нас не может к нему даже приблизиться: он тут же стреляет огнем. Бринн уже обгорел, но это ничего, его вылечат «глотком алмазов». Решать, что делать, должна ты, и только ты: Великанам не под силу справиться с его кольцом. Когда Первая приблизилась к нему, он ее чуть не сшиб с ног. И якорь-мастеру тоже досталось, да так, что когда он придет в себя, то станет благодарить судьбу, что отделался только переломом руки.
Линден тупо повторила про себя: «Перелом…» — и нервно потерла руки. Она врач и должна поспешить на помощь Бринну и якорь-мастеру. Но даже на таком расстоянии безумие Ковенанта опасно для ее психики. Она не сможет и шагу сделать в его направлении. Она не может ему помочь, не осквернив его. У нее нет иной, кроме этой, грязной, силы. Так вот к чему она пришла.
И так как она продолжала молчать, Кайл опять принялся взывать к ее совести:
— Перелом легкий, и боцман быстро с ним управится. Я говорю не об этом. Я пытаюсь убедить тебя, что мы бессильны. Мы не можем подойти к нему. А значит, дело за тобой. Ты должна спасти его. Мы верим, что тебе он не повредит. Ты — его ближайший друг, женщина из его мира. Даже в своем безумии он все равно узнает тебя и придержит огонь. Мы знаем, как ты ему дорога.
«Дорога»? Линден чуть не взвыла в голос. А Кайл продолжал, словно не желал замечать ее смятения:
— Конечно, может, мы и ошибаемся. Может, он опалит и тебя. И все же ты должна хотя бы попытаться. Ты наделена особым зрением, которого нет ни у Великанов, ни у харучаев. Когда тебе приходилось иметь дело с пораженными Солнечным Ядом, ты умела сама себя восстанавливать. — На его обычно бесстрастном лице появилось выражение угрожающей просьбы. — Избранная, ты обязана заняться им. Ты должна найти средство спасти его.
— Должна? — Линден резко отвернулась. Настойчивость Кайла вывела ее из себя. — Ты сам не знаешь, что говоришь. Единственный способ, которым я могу ему помочь, это войти в него и одержать. Как Солнечный Яд. Или Опустошитель. Да будь я невиннее младенца, это было бы уже достаточно скверно. И как ты думаешь, во что я превращусь, если обрету столь грозную силу?
«О, я еще много могу ему наговорить, могу наорать на него, а он меня за это возненавидит! И никогда больше не будет мне доверять!» Но вдруг она поняла, что кричать на Кайла абсолютно бессмысленно. Его твердая уверенность в себе, как скала, устоит против любого крика. И, как-то сразу успокоившись, она лишь тихо закончила:
— Я — что-то вроде Гиббона.
— Что ж, тогда он умрет, — мрачно сказал Кайл, и через мгновение Линден спиной почувствовала, что он уже ушел.
«Я знаю. Боже, помоги мне. Одержать его?» Линден судорожно ломала руки, словно пытаясь наказать их за бесполезность. Сколько лет она тренировала их, учила исцелять, сколько лет она доверяла им! А теперь они ни на что не годны. Они не могут сделать даже такой малости, как прикоснуться к Ковенанту, не причиняя ему вреда.
За весь день парусов «Звездной Геммы» не коснулось и легчайшее дуновение. Линден казалось, что от жары даже кости вот-вот расплавятся и потекут, но разрешить свои сомнения она так и не смогла.
На корабле Великанов было непривычно тихо. Казалось, весь экипаж, затаив дыхание, следит за выбросами пламени Ковенанта и прислушивается к его диким крикам. И ни ветерка, ни ветерочка! Несколько раз Линден хотелось броситься за борт, но не в поисках морской прохлады (ничто не могло бы сейчас охладить полыхавшую в ней боль), нет, — для того, чтобы просто разбить безжизненное зеркало воды. Сквозь камень она продолжала ощущать, как безумие Ковенанта все крепнет.
В обед и вечером Кайл приносил ей поесть. Он вел себя так, словно конфликт между ними не мог помешать ему исполнять долг; но Линден ничего не ела. И хотя она так и не сделала ни одного шага в сторону Ковенанта, она разделяла с ним все его мучения. Изнурительная пытка ядом и сумасшествием заставляла и ее корчиться, как в агонии. Это было наказание за ее трусость, и она не смела остановить этот кошмар.
Старик у Небесной фермы сказал: «Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя. Есть еще в мире любовь!» «Не обманешь надежд?» — терзала она себя. Великий Боже! Что до любви — так она никогда в нее не верила. И не знает, каков должен быть решительный шаг, который необходимо сделать, чтобы изменить свою жизнь.
Так прошел день. Уже восковая луна вползла на пустынное небо над безжизненным морем, а Линден все стояла, опираясь на борт и глядя в пустоту, лишь ее пальцы бессознательно сплетались и расплетались, словно клубок змей. Пряди на висках слиплись от пота, он стекал каплями, оставляя дорожки на запыленных и грязных щеках, но ей было уже все равно. Вода стала сгустившимся мраком — недвижимым, безграничным; и лишь луна, светившая только для себя, отражалась в его тусклом зеркале, словно лик мертворожденного младенца. Высоко над головой паруса серыми саванами окутывали реи. И духоту ночи нарушали лишь нечеловеческие вопли Ковенанта, да вспышки белого пламени пятнали небо.
Если она не отважится на этот страшный шаг, сам себя вылечить он не сможет. Это Линден хорошо понимала. Яд Презирающего был скорее моральной отравой, и Томас не настолько здоров, чтобы с ней справиться. Даже если его сила перейдет к ней, о чем она так мечтала, она все равно не сумеет уничтожить его болезнь, не исковеркав ему жизнь.
Сзади подошел Красавчик. Он шел специально для разговора с Линден, но, увидев ее изможденное лицо, просто молча облокотился рядом. Постояв так немного, он повернулся к ней, и она увидела, как что-то блеснуло в его печальных глазах: может, просто свет луны, может, слезы… Что он увидел в ее глазах, неизвестно, но этого было достаточно, чтобы он так же молча ушел.
Линден уже подумала было, что ее оставят в покое, но вскоре ощутила приближение еще одного Великана. Ей даже не нужно было оглядываться, чтобы узнать Мечтателя по его плотной ауре. Он пришел разделить с ней свое безмолвие. Он был единственным из Великанов, который обладал чем-то схожим с ее особым зрением, и поэтому грусть Линден была ему понятна. А его молчание было красноречивее любых вопросов.
— Потому что я боюсь. — Благодаря его немоте Линден могла наконец выговориться. — Это ужасает меня. Я могу понять Ковенанта. Его любовь к Стране… — Она завидовала Томасу, его отваге, его великодушию. Ничем этим она не обладала. — Я бы сделала ради него все, что угодно. Но это не в моей власти.
И дальше ее понесло; она пыталась понять саму себя. Звук ее голоса скользил в ночи, не затрагивая ни воздуха, ни моря. Но деликатность слушателя придавала ей мужества.
— Кругом сплошное одержание. Лорд Фоул одержал Джоан, чтобы заставить Ковенанта вернуться в Страну. — Лицо Джоан, искаженное хищнической злобой в жажде крови Ковенанта, будет преследовать Линден до конца жизни. — А Опустошитель одержал Марида, чтобы отравить его. Опустошитель же одержал на-Морэма Верных для того, чтобы они служили Солнечному Яду. А Солнечный Яд сам по себе! С его помощью Фоул пытается одержать Закон. Он хочет сам стать законом Для Земли. Из всех зол величайшее — это одержание. Оно отрицает саму жизнь, оно бесчеловечно. Тот, в кого ты вселяешься, теряет все. И никакие оправдания, что ты делаешь это из благих намерений, не меняют одержания по сути. Я врач, а не Опустошитель.
Линден пыталась придать голосу страсть обвинителя, но чувствовала, что кривит душой.
— Он нуждается, чтобы я вошла в него. Овладела его волей. Заставила бы его выпить «глоток алмазов», не дала бы ему сражаться с теми, кто хочет ему помочь. Но это зло по сути своей. Даже ради спасения его жизни. — Она мучительно подыскивала слова, чтобы наконец сказать правду. — Сделав это, я заберу у него его силу.
Она буквально молила Мечтателя понять ее.
— Когда я была в Ревелстоуне, меня коснулся Гиббон. И тогда я многое узнала о себе. — На-Морэм сказал ей тогда, что она таит в себе Зло. И это было правдой. — И некая часть меня действительно хочет этого. Овладеть его разумом. Забрать его силу. Я сама — никто, и сила мне необходима.
Необходима. Всю свою жизнь она стремилась к власти, стремилась одолеть смерть. Всю Жизнь умножала свое наследство, чтобы получить компенсацию за все. И если она овладеет силой Ковенанта, то будет счастлива вытрясти из Гиббона душу.
— Это меня и парализует. Я всю жизнь пыталась бороться со злом внутри себя. Но если дать ему волю, мне от него не спастись.
Но как спастись и от вечных противоречий между желанием жить и томлением по темной власти смерти, она тоже не знала. Самоубийство отца породило в ней некую жажду, которую она уже однажды утолила и панически боялась испытать еще раз. И этот конфликт между ее чаяниями не находил разрешения. В конце концов, прикосновение Гиббона-Опустошителя было не страшнее смерти отца; и мрачная жуть воспоминаний доводила ее до холодного пота и еле сдерживаемого крика.
— И все же ты должна помочь ему, — раздался громкий голос.
Линден вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стояла Первая. Линден была настолько увлечена тем, что рассказывала Мечтателю, настолько погружена в себя, что не почувствовала приближения Великанши.
Первая в Поиске взирала на нее с неприязнью.
— Я признаю, что твоя ноша тяжела. Это нетрудно понять. — Казалось, слова жгли ей язык. — Но в его руках судьба Поиска. Мы не должны потерпеть неудачу.
Молниеносным движением она выхватила палаш и выставила его перед собой, словно хотела заставить Линден принять решение хотя бы из страха перед острым лезвием. Та отпрянула и вжалась спиной в ванты. Но Первая наклонилась и положила меч между ними. Потом пронзила Линден суровым взглядом и спросила:
— Хватит ли у тебя сил овладеть моим клинком? Линден невольно взглянула на палаш, тускло поблескивающий в лунном свете, — он казался неимоверно тяжелым.
— Так хватит ли у тебя сил хотя бы поднять его? Линден вскинула глаза на Первую в немом протесте. Воительница кивнула, словно ожидала именно такого ответа.
— Вот так же и я бессильна перед недугом Друга Великанов. Ты — Линден Эвери, Избранная. А я — Первая в Поиске. И мы не можем обменяться своей ношей. И если ты не хочешь смиренно принять свой жребий, то я — клянусь своим клинком — сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Он никого не подпускает к себе — что ж, я рискну жизнями своих людей, я рискну «Звездной Геммой», чтобы вывести его из этого состояния. И если я не найду другого способа, клянусь, этим же самым клинком я отсеку его зараженную руку. Я не знаю, как иначе освободить его от этой хвори, а нас — от воздействия его силы. И если судьба будет к нам милостива, нам удастся остановить кровотечение, прежде чем жизнь покинет его.
Отсечь руку? У Линден ноги подкосились. Если Первая отважится… Мысленным взглядом она уже видела, как тяжелый меч, словно нож гильотины, врезается в плечо Ковенанта. И снова кровь. В бледном свете луны она будет казаться черной… И если ее не остановить мгновенно, то уже ничто не спасет его. Медицинская сумка осталась там, в другом мире, а здесь Линден не сможет сделать ни переливания крови, ни даже наложить швы — нечем… Не сможет даже нормально сделать массаж сердца, пока будет восстанавливаться кровяное давление после такой «операции». Он просто истечет кровью, как уже было, от той ножевой раны.
Она медленно опустилась на палубу, и в ту же секунду ужасная головная боль сдавила ей виски. Отсечь руку? Он уже потерял два пальца благодаря врачам, не умевшим лечить его иначе. Если он выживет… Линден глухо застонала. Да, если он все же выживет, посмеет ли она, ничего для него не сделавшая, более того, из-за собственной трусости позволившая отсечь ему руку, смотреть ему в глаза?
— Нет! — Она закрыла лицо руками. Все внутри нее протестовало против этого. Но тогда она сама даст ему повод возненавидеть ее навсегда, за то что она не остановила Первую. Но если она спасет его ценой утраты его индивидуальности, он тоже возненавидит ее! Да так ли уж ей нужна эта его сила? — Хорошо, я попытаюсь.
Мгновенно сгустившийся из темноты Кайл помог ей подняться. Оперевшись на локоть харучая, Линден увидела, что другой рукой он протягивает ей фляжку, из которой струился аромат разведенного «глотка алмазов». Вздохнув, она поднесла ее к губам, сделала глоток и тут же почувствовала обычное действие чудо-эликсира: кровь быстрее заструилась по венам. Мигрень превратилась в легкое биение жилки на виске. Даже луна словно засветила ярче.
Линден выпила все до последней капли, чтобы набраться как можно больше сил перед сражением со смертью, и пошла к кубрику.
Она попала в полосу света фонарей, расставленных на крыше так, чтобы Великаны и харучаи могли наблюдать за Ковенантом с безопасного расстояния. В их желтом теплом свете ночь утрачивала свою мистическую мрачность. Но они освещали также и опаленный такелаж. На всем освещенном пространстве не осталось ни следа от недавнего боя: трупы крыс сгорели дотла во время выбросов пламени, а длинные шрамы на граните, оставленные дикой магией, радиально расходились от Ковенанта как свидетельства того, что именно его ярость была их причиной.
Его вид был ужасен: все тело представляло собой сплошную рану, словно его били дубинками. Глаза были широко открыты, но Линден не увидела в них и проблеска разума. Губы были искусаны в кровь. Лоб покрывали крупные капли пота. Даже борода, обычно придававшая ему столь внушительный пророческий вид, сейчас выглядела фиговым листком для его проказы. А правая рука…
Черная, чудовищно раздутая, она судорожно сгибалась и разгибалась. На безымянном пальце тускло светилось белое золото обручального кольца, со слепой жестокостью впившегося в беззащитную плоть. Рукав рубашки до самого плеча превратился в клочья. К тому же у Ковенанта явно был жар, словно кости служили топливом для яда, полыхавшего в крови.
Линден чувствовала его лихорадку, но ближе пока не подходила, оставаясь на самом краю освещенного фонарями пространства. Ковенант уже был бы мертв, если бы не сумел с помощью кольца ослабить действие отравы. Только это еще удерживало в нем жизнь.
Хотя Линден все еще нетвердо держалась на ногах, она жестом попросила Кайла отойти. Тот заколебался, но Бринн резко позвал его, и верному харучаю пришлось подчиниться. Великаны застыли, затаив дыхание. Линден осталась одна на границе круга света, очерчивавшего зону самой большой опасности.
Она не отрываясь смотрела на Ковенанта. Борозды на граните убедительно доказывали, что она не сможет даже приблизиться к нему, не говоря уж о том, чтобы дотронуться. Но это ничего не значило. Никаким возложением рук его не исцелить. Ей было необходимо коснуться его души. Победить его и удержать от самообороны так долго, чтобы ему успели влить в рот хотя бы несколько капель «глотка алмазов». Одержать его.
Хотя бы это, если не получится забрать у него силу. Если она сдюжит. Линден чувствовала, что это выполнимо. Но Ковенант обладал огромной мощью и был в состоянии бесконтрольной ярости, а она так и не успела подготовить себя к мысли, что ей придется сражаться с ним за власть над кольцом. Если она допустит хоть малейшую ошибку, он может убить ее в пылу сражения. Но если она его одолеет…
Она решила все же сосредоточиться на его сознании — это казалось ей меньшим злом.
Дрожа и борясь с дурнотой, она заставила себя сделать шаг в круг света. Два шага. Три. И остановилась. Опустившись на камень, она села и обняла руками колени. Дыхание перехватило. Остатки здравого смысла молили о пощаде или бегстве.
Но Линден больше не колебалась: она приняла решение. Приказав себе забыть о морали, о страхе перед Злом и одержанием, овозможности ошибки, она сосредоточилась на том, чтобы проникнуть в него.
Линден решила начать с ног, надеясь, что таким путем ей удастся прокрасться мимо его защиты. Но первая же попытка обратила ее в бегство. Она растерялась и взмокла от страха, когда в пробитую ею брешь волной хлынуло его безумие и вцепилось в нее, как упырь.
Но потом к ней вернулось упрямство и сделало ее самой собой. Она посвятила врачеванию всю жизнь. И если она не может использовать скальпель и лекарства, то будет лечить тем, что оказалось под рукой. Прикрыв глаза, она сосредоточилась на том, чтобы заблокировать отвлекавшую ее боль, и медленно просочилась сквозь его ноги прямо к сердцу.
Жар, сжигавший Ковенанта, начал распространяться по ее телу, по мере того как она продвигалась по нему все глубже и глубже. Сердце колотилось в ее груди; тело медленно деревенело; пальцы ног заледенели, и по ногам вверх поползла судорога, пронзающая икры раскаленным железом. Линден уже начала впитывать отравлявший Ковенанта яд. Мрак застил ей глаза. Сила. Она жаждала силы. Ее легкие ходили ходуном, перекрытые спазмом Ковенанта. Она чувствовала, как в ее собственной груди расползается порча, пожиравшая его сердце, как ее мускулы слабеют и становятся дряблыми. Снова вернулась мигрень.
Он был руиной, а его болезнь и муки стали разрушать и ее, Линден. Она с трудом сдерживала рвущийся из подсознания панический страх и жгучее желание бросить эту безумную схватку с роком, но упорно продолжала ползти вперед, пропитываясь ядом в поисках щелки в его сознании.
Внезапно он снова забился в конвульсиях, и Линден мгновенно швырнуло на палубу. Сквозь хаос его безумия она ощутила, как в нем опять нарастает шквал силы. Сейчас она была открыта, и любой выброс прокатится по ней, как ураган, сметет и уничтожит ее.
Отчаяние толкнуло Линден на решительные меры: уже не таясь, она ворвалась в его голову, пытаясь пробиться в мозг.
На мгновение ее пронзила жесточайшая боль — больной сопротивлялся вторжению. В ее сознании вихрем закружились образы: уничтожение Посоха Закона; истекающие кровью люди, которых как скот гонят к жертвенному костру; изнасилованная Лена; незнакомый мужчина с огромной раной на груди; перерезанные запястья. И сила — белый огонь, сметающий Верных, обращающий Сантонина и силу камня в прах, собирающий смертельную жатву среди Всадников.
Сила. Линден не могла овладеть Ковенантом. Он размел все ее попытки, как сухие осенние листья. В своем безумии он принял ее за Опустошителя.
Она пыталась дозваться его, но сила кольца не подпускала ее.
Перед ее глазами, словно в ночном кошмаре, роились образы: человеческие толпы, покорно бредущие к жертвеннику, как скот; вина и безумие; белая магия, почерневшая от яда. Все тело горело от силы его ответного удара. Если бы Линден могла, она закричала бы от боли, но горло было перехвачено спазмом и ей больше не подчинялось.
Однако постепенно сила Ковенанта стала ослабевать, пока не осталась только в ее сознании, и темнота вокруг начала рассеиваться. Линден обнаружила, что полулежит на палубе, поддерживаемая Кайлом. Затем она, как сквозь туман, увидела склонившихся над ней Первую, капитана и Красавчика. В свете фонарей на их лицах читались беспокойство и огорчение.
Когда они заметили, что Линден пришла в сознание, Хоннинскрю вздохнул с облегчением.
— Шторм и камень! — нервно рассмеялся Красавчик. — Во имя силы, что осталась, Избранная! Ну ты и смелая! Последний выброс стоил якорь-мастеру двойного перелома.
— Он узнал меня, — ответила Линден, не сознавая, что только беззвучно шевелит губами. — Он не позволил этому меня убить.
— Это я во всем виновата, — мрачно призналась Первая. — Это я спровоцировала тебя пойти на риск. Не вини себя ни в чем. Теперь мы уже и в самом деле ничего для него не сможем сделать.
— Что с ним? — Линден очень старалась, чтобы ее поняли.
— Он сделал так, что теперь нам его не достать. Будет ли он жить, умрет ли — мы бессильны вмешаться.
— Как?.. — Линден попыталась привстать и разглядеть в полумраке фигуру Ковенанта. Первая кивком попросила капитана отойти.
Увидев Ковенанта, Линден заплакала навзрыд.
Он лежал, вытянувшись в струнку, окоченевший, словно никогда уже больше не встанет. Руки плотно прижимались к бокам, а губы превратились в узкую полоску. Его почти не было видно, потому что он, словно коконом, был окутан мерцающим белым туманом магии. Как эмбрион в пузыре.
Но он все еще продолжал бороться, и сердце хоть и слабо но билось. Яд из руки продолжал распространяться по всему организму. И без слов было понятно, что на «Звездной Гемме» не найдется никого, кто смог бы пробиться сквозь эту новую защиту. Его кокон был столь же неодолим, как и его проказа.
Таков был ответ его безумия на попытку одержания. Из-за того что Линден хотела овладеть его сознанием, он защитил себя от любого воздействия извне, в том числе и от помощи. Теперь он был доступен не более, чем если бы перенесся в другой мир.

Глава 4
Никор

Линден беспомощно наблюдала, как по ее телу расползается онемение, словно проказа Ковенанта пустила в ней корни и начала свой смертельный рост. Так что же в самом деле она сделала? Рядом топтался Бринн, что-то бурча себе под нос и явно не справляясь с попыткой убедить самого себя в том, что ни одним из известных ему способов Ковенанта из кокона не извлечь; но Линден лишь машинально отметила его присутствие и тут же о нем забыла. Это она во всем виновата.
Это все из-за того, что она пыталась одержать Томаса. Он был вынужден защищаться.
Лицо Бринна стало расплываться, и мачты, паруса, Великаны — все вокруг поплыло по волнам ее слез. Смутный силуэт Томаса окончательно растворился в серебряном сиянии. Так вот для чего избрал ее Лорд Фоул! Для того, чтобы она послужила причиной смерти Ковенанта? Да. И ей это не впервой.
Линден была близка к обмороку, сознание ускользало, и ей не хотелось противиться этому. Медленно-медленно она стала погружаться в бездонную трясину своей вины и скорби, но вдруг почувствовала, как кто-то очень бережно, но в то же время требовательно трясет ее за плечи. Этот кто-то был очень нежен, но не желал оставлять ее в покое. Сморгнув слезы, она встретилась глазами с озабоченным взглядом Красавчика.
Он сидел напротив нее, но из-за его искривленной спины их лица находились почти на одном уровне.
— Ну, будет тебе, Избранная. — Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривой. — Слезами горю не поможешь. Тебе и Первая скажет: твоей вины здесь нет. И твоей тоже, моя радость, — бросил он через плечо, заметив маячивший рядом силуэт Первой. — Никто не мог предвидеть этого. Но он все еще жив, Избранная. Он жив. А пока он жив, остается надежда. Ты об этом думай. Пока мы живы — мы надеемся.
— Я… — Линден хотелось выговориться, доверить ему все свои страхи, но признания были настолько ужасны, что застревали у нее в горле.
— Мы никогда не встречали ничего подобного этому кокону. Мы нуждаемся в твоем видении. Ты должна помочь нам разобраться. — Его безграничное доверие пронзило сердце раскаленной иглой. — Как ты думаешь, для нас это опасно? А может, он это сделал как раз для того, чтобы спасти себе жизнь?
Взгляд Линден невольно вернулся к Ковенанту, которого почти не было видно сквозь мерцающий щит. Зато слишком хорошо был виден Вейн. Он возвышался над коконом, и его обычная странная улыбка сейчас казалась откровенной ухмылкой. Что бы ни случалось (если только это не касалось его загадочной миссии), этому черному истукану все как с гуся вода! Хотя что требовать от существа, которое и живым-то назвать трудно. Между ним и Ковенантом существовала странная связь, суть которой пока была непостижима.
Нет, — услышала Линден свой охрипший голос, и это вернуло ее к действительности. — Яд остался в нем. И он умирает… там, внутри.
— Тогда,- мягко, но настойчиво продолжал Красавчик,- мы должны отыскать средство, чтобы снять этот щит и вылечить его.
Услышав это, Линден с трудом сдержала крик: «Да где ваши глаза? Я же пыталась одержать его! Это я во всем виновата!» Но ее праведный гаев, не успев вырваться наружу, разбился на кусочки о каменную стену доверия Великанов. И поэтому всю накопившуюся горечь она вложила в одно слово:
— Как?
— А вот это, Избранная, скажешь нам ты, — светло улыбнулся Красавчик.
Внутренне содрогнувшись, она закрыла глаза и спрятала лицо в ладонях. Она что, мало еще навредила? Чего от нее хотят — чтобы она окончательно добила его? Разве что кинжала не предлагают.
— Нам необходимо твое видение, - продолжал мягко настаивать Красавчик. — Ты должна помочь нам разобраться. Главное, чтобы ты верила, что это возможно. Ну, хорошо, пробиться силой сквозь его щит мы не можем. Но мы можем попытаться понять его природу. Что это за сила? Что могло вынудить его выставить такую сильную защиту? Что происходит с ним? Избранная, подумай, — Красавчик бережно приподнял ее за плечи и осторожно поставил на ноги, — как нам связаться с ним, чтобы убедить принять нашу помощь.
— Связаться?.. — Линден поперхнулась от удивления и негодующе всплеснула руками. — Он умирает! Он глух и слеп от яда и лихорадки! И вы что же, считаете, что я так запросто подойду к нему и спрошу: «А не снять ли тебе свою защиту, дружок?»
Но Красавчик в ответ на ее яростную атаку лишь счастливо улыбнулся:
— Замечательно! Если ты способна на сарказм, значит, не потеряла надежды.
— Надежды на что? — почти выплюнула она ему в лицо.
— Ну хорошо, хорошо. — Красавчик примирительно погладил ее по плечу. — Ты не знаешь способа с ним связаться. Зато можешь ответить на множество других вопросов, если постараешься.
— Да что вам всем от меня нужно?! — взорвалась Линден.
— Хотите, чтобы я призналась в том, что в его состоянии виновата я одна? Ну так вот вам: да, я виновата! Он принял меня за Опустошителя или за кого-то еще похлеще! Он обезумел от ужасной боли. Последнее, что зафиксировало его сознание, — это атака крыс. Так откуда ему было знать, что на него воздействуют для того, чтобы помочь? Он даже не осознавал, что это я. А потом уже было поздно. Это можно сравнить с… — Она на секунду замялась, подыскивая точное слово: — …с истерическим параличом. Он слишком боялся за свое кольцо, вот и испугался, что оно может попасть к Лорду Фоулу. Ведь Ковенант прокаженный, у него омертвели нервные окончания, поэтому он считает, что не может контролировать свою силу. Даже когда он еще не был отравлен, он переживал, что никогда не знает, насколько мощным окажется выброс силы. А он больше не хочет никого убивать!
Слова лились потоком, и Линден не могла остановиться: ей хотелось выплеснуть, исторгнуть из себя все, что она получила и поняла до того, как Ковенант вышвырнул ее из себя. Говоря, она могла выразить словами и осознать то, что до этого распирало ее мозг хаотическим клубком размытых образов.
— Он понимал, что с ним случилось. До этого у него уже были подобные рецидивы. Когда яд снова проник в него, его сознание оказалось затоплено страхом: он понимал, что становится абсолютно беззащитным. Но не нас он боялся, а самого себя. И Фоула. Когда я попыталась подчинить его себе, его распирало от силы. Что ему еще оставалось делать? Он начал защищаться. И вдруг…
Слова стеклянными осколками вонзались в горло. Но она не могла больше молчать.
— И вдруг он видит, что это я. И понимает, что чуть не убил меня. Это ужаснуло его настолько, что он закрылся изнутри. Полностью отрезал себя от внешнего мира. Не для того чтобы удержать нас. Для того, чтобы удержать себя. Нет никакой возможности с ним связаться, — раздельно произнесла Линден, глядя Красавчику прямо в глаза. — Вы можете звать его с утра до вечера, рыдать над ним, пока не зайдетесь. Он вас не услышит. Он пытается защитить вас от себя. — И вдруг вся ее ярость сошла на нет, и севшим голосом она добавила: — Нас.
Меня.
И над застывшим в безветренной ночи кораблем нависла тяжкая тишина. Великаны замерли без движения, словно все их жизненные силы зависели от жизни моря. А оно казалось мертвым. На пламенную речь Линден навалилось молчание, как надгробная плита надежде. Горе, которое причинили ее слова, было безграничным, как простиравшаяся вокруг ночь.
Но тут Красавчик снова заговорил. И, к удивлению Линден, в его голосе не было ни горечи, ни безысходности. Его уродство развило в нем необычайную силу духа.
— Продолжай, Линден Эвери. Хотя твое уныние грозит заразить и нас. А представляешь, какое большое уныние должно быть у Великана! Вот что, пока мы не скисли окончательно, давай попробуем посмотреть на все это под другим углом. Ты говоришь, что Друг Великанов Ковенант закрылся в раковине, чтобы предохранить нас от себя, так? Отлично. Но как до него достучаться? На каком языке?
Линден вздрогнула. В своем упрямстве он повторяет ее ошибки.
— Каково его самое сильное устремление? — гнул свое Великан. — Что для него важнее всего? Может, если мы каким-то образом сумеем внушить ему, что продолжаем его дело, он поймет, что мы живы-здоровы, и сможет отпустить себя и раскрыться?
Линден вскинула на него удивленные глаза: этот вопрос застал ее врасплох. Но ответ пришел мгновенно:
— Первое Дерево. Поиск. — Образы, толпившиеся в мозгу Ковенанта, еще живо стояли у нее перед глазами. — Это самое главное. Ему необходим новый Посох Закона. А мы стоим на месте…
Красавчик широко улыбнулся. Но вспыхнувшая в сердце Линден надежда тут же угасла.
— Первое Дерево?! — Она бросилась к Великану и схватила его за грудки. — Он умирает! А мы понятия не имеем, где его искать!
В глазах Красавчика вспыхнули искорки смеха, а вместо него ответил откуда-то сбоку спокойный бас капитана:
— Кое-что мы можем сделать. Можно пошарить за бортом: глядишь, какой никор клюнет.
— А что, попытка — не пытка! — горячо поддержала его Первая.
Красавчик, не в силах больше сдерживаться, весело рассмеялся. Его жизнерадостность и твердая уверенность в своих силах были непостижимы.
— Вот она, надежда, Избранная, — сказал он. — Мы не можем переговорить с Другом Великанов и доказать ему, что с нами все в порядке, зато мы можем заставить двигаться «Звездную Гемму». Может, он это почувствует и утешится.
Заставить корабль двигаться? Они что, разыгрывают ее? Но нет, в разговор деловито включилась боцманша:
— Только не ждите, что я начну прямо сейчас. Необходимо, чтобы было светло. Но и тогда ответа (если он еще будет, этот ответ!), возможно, придется ждать долгонько. Друг Великанов протянет еще хотя бы пару суток?
— Он… — У Линден от волнения перехватило горло, а в голове была полная неразбериха. Они что, всерьез собираются заставить «Звездную Гемму» двигаться? При полном штиле? — Не знаю. У него еще есть силы. Может быть… Может быть, то, что он сделал, приостановило действие яда. Он закрыл свое сознание от всего вообще. Остановил все процессы внутри себя. Может, это и на яд подействует? И если так… — Как ни трудно ей было это произнести, но она все же заставила себя собраться с духом: — так или иначе, но он будет жить до того момента, пока яд не проникнет в сердце или пока он не умрет от истощения.
Заставить двигаться «Звездную Гемму»?
Но Хоннинскрю уже отдавал приказы, и Великаны радостно засуетились, словно необходимость в работе пробудила их к жизни. Их шаги весело загрохотали по всему кораблю, и гранит палубы, заряжаясь их энергией, тоже начал оживать. Несколько матросов заспешили в трюм, в кладовые, но большая часть команды уже карабкалась по вантам, и на всех трех мачтах закипела работа: заменяли сгоревший такелаж.
Линден смотрела на них, но ничего не понимала. Может, от ее отчаяния они все разом тронулись умом? Великаны собирались идти под парусами. Они что, сами будут в них дуть? Или они, наоборот, их сворачивают? Но спросить было уже не у кого: Хоннинскрю занял место на мостике, а Первая, Яростный Шторм и Красавчик ушли на нос. Рядом оставался лишь Мечтатель, но в его мерцающих глазах Линден не прочла ответа. Как заблудившийся ребенок, она обернулась к Кайлу, ища поддержки.
Но вместо объяснений получила от него огромную миску с едой и фляжку разбавленного «глотка алмазов».
И она взяла их, решив, что сейчас ей все равно больше нечем заняться.
Повинуясь непонятному импульсу, она вернулась в круг света, в центре которого лежал Ковенант, и, выбрав место поближе к нему, но не настолько, чтобы подвергать свою нервную систему опасности, устроилась на полу, прислонившись спиной к гранитной стене кубрика. До сих пор внутри у нее все трепетало при воспоминании о боли, которую она испытала, войдя в Ковенанта. При одной мысли о том, что это, возможно, придется испытать еще раз, у нее засосало под ложечкой. Но она все же решила не бросать свой наблюдательный пост, чтобы, если Томас снимет защиту, сразу же прийти к нему на помощь. И к тому же не худо было бы присмотреть за Вейном: кто знает, что взбредет в его черную башку? Тяжело вздохнув, Линден принялась за еду.
А чем ей еще было заняться? На самом деле она не верила, что Ковенант снимет защиту. Казалось, та останется навечно, как и его муки. А рядом еще торчал Вейн, вперившись в кокон так, словно в любую секунду ожидал, что Неверящий провалится сквозь палубу прямо к центру земли. Незаметно для себя Линден задремала.
Она проснулась с первым проблеском рассвета. Обнаженные мачты скелетами торчали в бледнеющем небе и напоминали засохшие деревья с осыпавшейся листвой. «Звездная Гемма» превратилась в держащуюся на плаву скалу — этакий большой гранитный кит, распятый между небом и морем на перекрестке четырех умерших ветров. И Ковенант тоже умирал: он дышал все слабее, его кокон уменьшился и истончился. И облегал его, как саван.
Кроме якорь-мастера и рулевой на мостике, а также вахтенного на смотровой вышке, нигде не было видно ни одного Великана. Все они, судя по вибрации камня, чем-то занимались на носу корабля. Рядом с Ковенантом остались только Линден, Вейн да верные харучаи.
Несколько минут она колебалась, остаться здесь или пойти на нос, узнать, что же затевают Великаны. И хотя она понимала, что ничем не может помочь Томасу (его тело и сознание были сокрыты от нее), чувство долга удерживало ее рядом с ним. Хотя просто так сидеть без дела тоже невыносимо. Линден скользнула взглядом по мостику и с облегчением поняла, что нашла компромисс: нужно подняться туда и осмотреть перелом якорь-мастера.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:13 | Сообщение # 5

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Он был уже стариком, худощавым и сутулым, и на его иссеченном морщинами лице застыло несвойственное Великану выражение меланхолии. Среди своего жизнерадостного народа он был тем исключением, что подтверждает общее правило. Но, увидев Линден, он искренне обрадовался, и улыбка в ответ на ее просьбу показать больную руку светилась сердечной благодарностью.
Линден осторожно сняла повязку и, обследовав повреждение, обнаружила, что шина наложена по всем правилам. Кайл оказался прав: перелом был чистым, и осложнений не предвиделось. К тому же кости уже начали срастаться.
Удовлетворенная осмотром, Линден повернулась, собираясь вернуться к Ковенанту, но старый Великан придержал ее за локоть. Она вопросительно посмотрела на него. Но тот не торопился с ответом, словно испытывая ее терпение. На его лице снова застыла привычная меланхолическая гримаса.
— Яростный Шторм собирается вызывать никора, — наконец проскрипел он. — Это очень рискованное дело. — В его глазах сверкнул мрачный огонек, свидетельствовавший о том, что он-то знал о риске не понаслышке. — Так что, может статься, будут раненые и понадобится помощь целителя. А у нас на борту всех лечит боцман. Но ведь именно у нее в сегодняшнем деле самая опасная роль. Ты ведь не откажешься нам помочь? А если ты вдруг понадобишься Другу Великанов, так харучаи тебе мигом об этом сообщат. — И он замолчал, ожидая ответа, строго и серьезно глядя ей в глаза.
Линден уже столько раз получала от Великанов помощь и поддержку: когда она сломала лодыжку, Мечтатель на руках пронес ее чуть ли не через всю Сарангрейву; Красавчик постоянно убеждал ее в том, что в мире есть еще огромное множество улыбок, кроме той страшной улыбки Ковенанта, идущего на смерть ради Джоан, — да всего упомнить невозможно! Поэтому Линден обрадовалась возможности хоть чем-то заплатить им за внимание и заботу. К тому же, пока Томас в коконе, она ничем не может ему помочь. И Вейн, похоже, не собирается чудить.
Обернувшись к Кайлу, она сказала:
— Поручаю его тебе.
Тот коротко кивнул, и на душе у нее стало легче.
Спускаясь с мостика, она спиной ощущала, как якорь-мастер благодарно улыбается ей вслед.
Ускоряя шаг, Линден пересекла широкую палубу, обогнула кубрик и присоединилась к толпе Великанов. Большинство из них было занято какими-то непонятыми приготовлениями. Красавчик, заметив ее приход, бросился к ней навстречу:
— Как хорошо, что ты пришла, Избранная. Возможно, нам понадобится твоя помощь.
— То же самое мне сказал якорь-мастер.
Красавчик резко обернулся к мостику, а затем сказал, в упор глядя на Линден.
— Он знает, что говорит. — И в его зрачках блеснул некий огонек, словно отблеск мрачного пламени, тлевшего в глубине глаз старого Великана. — Когда-то (несколько ваших, человеческих поколений назад) якорь-мастер построил свой корабль. И его жена Теплое Течение служила на нем боцманом. Об их приключениях можно рассказывать часами, но сейчас я вынужден быть кратким. Если тебя заинтересует, то как-нибудь потом я расскажу во всех подробностях. Короче говоря… — Он с раздражением помотал головой. — Море и камень! Рассказывать такую историю, урезая большую часть, — это издевательство над моим чувствительным сердцем! Отдаю должное тем, кто умеет говорить кратко, но что они понимают в настоящей жизни! Ладно, ничего не поделаешь, я вынужден склониться перед его величеством временем, уж оно-то меня ждать не будет. — И он отвесил шутовской поклон. — Итак, в двух словах: как-то якорь-мастер на своем корабле Великанов заплыл в море, которое мы называем Душегрызом за его капризный и непредсказуемый характер: ни один корабль еще не пересек его без потерь. И вот там его застиг штиль, подобный тому, что и теперь. Много-много дней не было ни легкого ветерка, ни дуновения. Паруса висели, как тряпки. Вода и пища стали портиться. Единственное, что им оставалось, так это (как и нам сейчас) попытаться вызвать никора.
На наших кораблях такое опасное дело всегда выполняют боцманы — они специально учатся этому. И значит, в тот раз эта забота легла на плечи Теплого Течения. О, она была душевной и красивой Великаншей… — Рассказчик смешался, спрятал лицо в ладонях и прошептал: «Красавчик, не тяни! Время не ждет!» Когда он поднял лицо, на нем снова сияла улыбка, но в глазах стояли слезы. — Избранная, она допустила одну малюсенькую ошибку и попала к никору в зубы. А из такой переделки очень редко выходят живыми.
У Линден сжалось горло, она хотела что-то сказать, но осеклась: она не знала, как утешить Великана. Но и улыбнуться в ответ не могла.
Тем временем на носу под руководством боцмана уже почти закончили установку трех суденышек из кожи, натянутой на деревянный остов, и довольно необычной формы: на три четверти сферической, и в каждой из них могло поместиться по два Великана. Между собой их связывала сложная система из толстых канатов и железных колец. По команде все три были одновременно спущены за борт.
Красавчик подвел Линден к самому борту, откуда открывался прекрасный обзор суденышек, казавшихся с высоты корабля легко скользящими по водной глади скорлупками.
Закончив все приготовления, Яростный Шторм обратилась к своим соплеменникам:
— Вызов никора — дело очень опасное, и поэтому я никому не могу приказать участвовать в нем. Даже если мне ответит один-единственный никор, я должна предупредить, что он может оказаться диким и напасть на нас. А если ответят несколько, то в море станет очень неуютно, особенно для тех, кто окажется за бортом. Если же мне не ответят… — Она пожала плечами. — К добру или к худу, мы должны попытаться. Так сказала Первая. Мне понадобятся трое помощников.
Тут же из толпы выступили вперед несколько Великанов, в том числе и Морской Мечтатель. Но Первая остановила его:
— Я не могу рисковать Глазом Земли.
Яростный Шторм быстро собрала себе экипаж. Остальные отправились на бак разматывать бухту троса толщиной с бедро Линден.
Боцманша слегка помедлила, словно ожидая от капитана и Первой напутственных слов. Но Великанша-амазонка на сей раз не стала говорить речей. Она лишь просто и тихо попросила:
— Будь осторожна, Яростный Шторм. Я не хочу тебя потерять.
Четверо смельчаков прыгнули за борт, прихватив с собой конец каната.
Все они плавали как рыбы и довольно быстро достигли группы суденышек, потихоньку дрейфовавших по зеркальному морю. Мощно взбив воду ногами, Яростный Шторм одним рывком перебросила себя через борт ближайшей лодочки, которая хоть и слегка просела под ее тяжестью, но мореходных качеств не утратила. С помощью еще одного Великана она укрепила конец троса, связав свою хрупкую флотилию с кораблем, а огромное железное кольцо, находившееся в центре, подтянули поближе к той скорлупке, которая, очевидно, должна была стать флагманом. Теперь вся конструкция представляла собой треугольник из лодок, направленный вершиной на восток.
Остальные две разделились, и Великаны с каждой лодочки стали подтягивать трос с корабля, чтобы боцманша смогла продеть его в кольцо и завязать огромной петлей.
Наконец, когда и этот этап приготовлений был завершен, все трое отрапортовали о полной готовности. В их голосах звучало сдержанное возбуждение, но, несмотря на серьезность момента, один из Великанов не устоял перед искушением, салютуя о готовности, отвесить в сторону «Звездной Геммы» шутовской поклон, отчего скорлупка под ним заходила ходуном и чуть не перевернулась.
Яростный Шторм ответила сдержанным кивком. Хрупкое суденышко под ее весом носом просело почти по самую ватерлинию, и только благодаря Великану, сидящему сзади, удавалось держать баланс и не черпать воду.
Линден чувствовала, как Красавчик внутренне напрягся, но на лице Яростного Шторма было написано такое спокойствие, как будто она собиралась заняться самым что ни на есть будничным делом. Великанша вытащила из-за пояса две обтянутые кожей деревянные палочки и ударила в барабан, рассыпая над морем замысловатый ритм.
Линден ощутила, как весь корабль, от киля до палубы пронизанный грозным ритмом заклинания, завибрировал.
— Красавчик… — Линден все еще мысленно была с Ковенантом, и вся эта загадочная суета уже начала ее потихоньку раздражать. Томас был ее незаживающей раной. Действия Яростного Шторма хоть и заинтриговали ее, но ощущение нарастающей опасности заставило затрепетать и так уже натянутые до предела нервы. Она не могла больше терпеть и ждать, пока Великаны сами снизойдут до объяснения происходящего. — Чем вы, к дьяволу, здесь занимаетесь?
Великан вздрогнул и озабоченно заглянул ей в лицо, словно пытался понять причину резкого тона. А затем тихо выдохнул:
— Вызываем никора. Никора из пучины.
Но Линден это ни о чем не говорило. Очевидно, это отразилось на ее лице, потому что Красавчик, предвосхищая вопросы, начал рассказывать:
— Заклинание редко действует быстро. Чтобы скрасить ожидание, я расскажу тебе одну легенду.
Тем временем почти вся команда, за исключением Первой, капитана и Мечтателя, вскарабкалась на реи, чтобы следить за морем во все стороны.
— Избранная, — почти шепотом продолжал Красавчик, — слышала ли ты когда-либо о Черве Конца Мира?
Линден покачала головой.
— Хорошо, сейчас услышишь. — В его глазах сверкнул азарт.
Барабан Яростного Шторма глухо рокотал над морем; его замысловатый ритм пронизывал мертвый воздух и все усиливающуюся жару, как горестный вопль одиночества и призыв о помощи. Руки боцманши словно не ведали усталости — она ни разу не сбилась.
— Элохимы, чье древнее знание необъятно, рассказывают, — начал Красавчик, и по мере рассказа голос его креп, в нем сквозило ликование и удовольствие оттого, что он мог дать себе волю в своей неуемной страсти сказителя, — что в глубокой древности, когда космос еще был юн, звезд на небесах было много больше — столько, сколько песка на берегу. Там, где мы сейчас видим множество, их находилось множество множеств, ибо космос был океаном из звезд, и нынешнее их горестное одиночество в глубинах Вселенной было тогда им неведомо. Они были тогда Человеками Небес, могущественными, как боги. Величественные, огромные и горячие, они кружились друг с другом в танце вечности под музыку сфер — счастливые по самой сути своего бытия…
Внезапно на мачтах воцарилась напряженная тишина: на горизонте было замечено какое-то движение. Однако через секунду море снова превратилось в зеркало, в котором отражались лишь «Звездная Гемма» и рокочущий тримаран Яростного Шторма.
— Но в дальнем далеке от небесного океана жило некое существо совсем иной природы. Червь. Века и века он тихо дремал, но когда проснулся (а раз в эру он просыпается), его внутренности терзал чудовищный голод. Каждому созданию во вселенной присуще безумие, как жизни присуща смерть, и Червь этот, обезумев от голода, начал пожирать звезды.
И хоть он был по сравнению со звездами не так уж велик, утроба его была ненасытна: он избороздил все небеса, поглощая целые моря света, оставляя за собой широкие полосы пустоты, все больше и больше разделяя звезды. Корчась от жадности, исступленный в своей ненасытности, он веками пожирал все, что попадалось на его пути, пока небесный океан не превратился в небесную пустыню.
Слушая плавно текущий рассказ Красавчика, Линден начала понимать, чем были для Великанов их сказания. Мастерство сказителя Красавчика состояло в том, что он как бы вплетал в повествование и то, что сейчас их окружало — штиль на море и в небесах, — и придавал всему этому новый смысл. Слушая и создавая сказания, Великаны постигали мир. Голос Красавчика был печален, но печаль эта была светла.
— И поскольку поглощенные им звезды были подобны богам, ни один Червь или иное порождение рока не может поглотить их безнаказанно. И, обожравшись сверх всякой меры, Червь отяжелел. Заснуть он не мог, ибо не пришла еще эра его спячки, аон жаждал покоя. И потому, свернувшись кольцом, он застыл в неподвижности.
Но пока Червь отдыхал, проглоченные звезды начали воздействовать на него изнутри: его кожа стала вздуваться нарывами, которые, лопаясь, извергали камни, почву, воду и воздух. А затем звезды принялись создавать внешний облик того, что мы знаем под именем Земли. Да-да, той самой, что у нас теперь под ногами. А когда все моря и материки были сформированы, настал черед зародить жизнь. И были созданы народы Земли, зверье в лесах, рыбы в морях и птицы в небесах. И вся планета — от полюса до полюса — зазеленела лесами и травами. Так смерть звезд дала начало новой жизни.
Вот потому, Избранная, мы живем, и боремся, и ищем смысл нашего существования. Мы созданы всего лишь на краткий миг для Вселенной, но пока этот миг длится, мы можем успеть выбрать свой жизненный путь, сделать то, что нам по силам, и поделиться друг с другом любовью, ибо звезды подарили нам мир, которого сами были лишены. Но все это преходяще, ибо Червь все еще не заснул. Он лишь отдыхает. И рано или поздно настанет день, когда он скинет, как старую кожу, землю и горы, моря и снега и снова поползет утолять свой чудовищный голод. И так будет до скончания века, пока опять не придет эра его спячки. Потому его и зовут Червем Конца Мира.
Красавчик замолчал, и Линден, перехватив его взгляд, направленный на боцманшу, уловила в глубине его глаз страх, словно Великан сомневался в ее выносливости. Но Яростный Шторм продолжала монотонно колотить в барабан, упорно добиваясь ответа из глубин. От ударов барабана по воде разбегались круги и быстро таяли на гладкой поверхности моря.
Красавчик обернулся к Линден, но, казалось, не видел ее: он еще не вернулся из мира, вызванного к жизни его воображением и искусством сказителя. Но вот взгляд его сфокусировался, и он смущенно рассмеялся.
— Избранная, — нежно начал он, словно пытаясь смягчить важность того, что собирался сказать, — сказывают, что никор — это отпрыск Червя.
Услышав это, Линден почувствовала, как в ней вновь поднимается волна страха и тревоги. Наконец-то до нее стало доходить, чем все утро занимались Великаны и каким образом они собирались сдвинуть с места «Звездную Гемму». Пусть то, что рассказал Красавчик, — не более чем миф; но он давал представление о том, в чьей помощи нуждался корабль, чтобы одолеть штиль.
Линден попыталась мысленно прощупать окружавшее ее море — внешне столь безжизненное. Хотя, с другой стороны, она не хотела верить своей догадке. Так кого же они приманивают?
Но не успела она спросить Красавчика, правильно ли она его поняла, слабая вибрация, словно отголосок чего-то далекого, идущего на очень большой скорости, пронизала ее ноги сквозь гранит палубы. А через секунду все мачты взорвались криком матросов:
— Никор!
Подняв голову, Линден увидела, что один из матросов указывает на юг. И все Великаны смотрели туда. Затаив дыхание и закусив губу, словно это могло помочь сделать зрение острее, Линден тоже стала вглядываться в тонкую черту горизонта в том направлении, но ничего не увидела.
Даже больше ногами, через вибрацию гранита, чем ушами, она уловила, что ритм, который выбивала Яростный Шторм, в чем-то изменился.
И долгожданный ответ пришел. Глухой рокот пронизал весь корабль от киля до палубы.
Линия горизонта вдруг вспучилась огромной волной, словно шло цунами, и из пучин поднялась чудовищная голова. И снова исчезла. И хотя гость из глубин был еще далеко, поднятая им зыбь закачала корабль. Волна быстро приближалась и вскоре выросла до таких размеров, что казалось, шутя могла поглотить весь корабль Великанов.
Ритм заклинания участился и теперь звучал как мольба, как страстный призыв. Но вибрации ответа ничем не изменились гость не желал пока вступать в диалог. Чем больше он приближался, тем отчетливее становилось ощущение грозной силы, исходящей от него. Оно было таким мощным, что у Линден задрожали колени.
Теперь сквозь толщу воды она уже могла различить очертания темного тела. Оно извивалось, как змея, и каждое его движение свидетельствовало о чудовищной силе. И вот наконец огромная голова вновь показалась — теперь уже так близко от корабля, что брызги поднятой им волны долетели до палубы.
Линден с необычайной ясностью вдруг увидела картину, как чудовище из глубин таранит корабль и уходит, даже не заметив этого.
Яростный Шторм с удвоенной силой ударила в барабан, так что он чуть не треснул. И чудовище отозвалось.
Никор поднимался из глубин, и в борт корабля ударила большая волна с такой силой, что Линден оторвало от вантов, за которые она цеплялась, и бросило в объятия Кайла. «Звездная Гемма» заплясала на волнах, как щепка.
Цепляясь за Кайла в этой чудовищной неразберихе, вызванной шквалом, который поднял никор, Линден почти машинально отметила, что чудовище проходит сейчас под килем корабля и что оно в несколько раз больше «Звездной Геммы». Закачавшись на волнах, тримаран стал отдаляться от борта корабля. Но четверка Великанов была наготове. Яростный Шторм наконец прекратила выбивать душераздирающую дробь и поднялась во весь рост на борту своего суденышка, держа в обеих руках петлю из толстенного троса.
Над кораблем раздался вопль, вырвавшийся разом из десятка глоток: голова никора вновь показалась, теперь уже с другой стороны корабля. Он был совсем близко: его морда не уступала по величине корабельному носу, и с близкого расстояния была видна даже пена, сбегавшая по чудовищно длинным клыкам. И вот он снова нырнул и удалился на запад.
Волнение стало утихать, и вскоре «Звездная Гемма» вновь застыла без движения. Линден до того устала, что ничего не чувствовала, кроме неизбывной боли Ковенанта и жесткой вибрации никора. Она потеряла чудище из виду, когда обзор ей перекрыла надстройка кубрика, и только сейчас осознала, что, хотя все на корабле напряженно следили за передвижениями гостя из глубин, никто не издал ни звука.
Ее ногти впились в плечо Кайла так глубоко, что, наверное, останутся отметины. Но отзыв этого таинственного существа сейчас заглушал в ней даже боль Ковенанта.
— Берегись! — ударило по перепонкам. — Он идет!
Великаны рассыпались по палубе. Хоннинскрю и якорь-мастер выкрикивали команды. Половина экипажа захлопотала вокруг системы блоков, контролирующей размотку троса с бухты.
— Как он идет? — хрипло крикнула боцманша.
Один из Великанов подбежал к борту и прокричал в ответ:
— Пока он спокоен!
Линден все еще цеплялась за Кайла, но в ту секунду, когда она поняла, что может стоять без его помощи, нос корабля стал резко подниматься вверх: «Звездная Гемма» полезла на гребень огромной волны — чудовище вновь проходило под килем.
И в этот опасный момент Яростный Шторм вдруг прыгнула в воду и, увлекая за собой трос, нырнула навстречу никору.
Бесконечно долгое мгновение она была одна в воде, но вот целый удар сердца спустя из-под носа корабля показалась гигантская голова морского монстра, и он устремился навстречу Великанше.
В прозрачной воде было хорошо видно, как они движутся Друг к Другу, но сам момент их встречи скрыло волнение, поднятое вокруг головы чудовища. Линден так сильно вцепилась в плечо Кайла, что ее ногти впились в его упругую кожу почти до кости. Сквозь гранит корабля ее пронизывали мощные вибрации никора, оглушая мощью его грубой силы. Ее сознание полностью затопило его ощущениями: вечного, терзающего внутренности голода и тупого недоумения по поводу того, что происходит. Рядом застыл Красавчик; лишь его руки неосознанно терзали канат ограждения, словно пытались задушить его, как змею.
И тут яростно завертелась бухта с тросом, который начал с бешеной скоростью уходить в воду.
— Пора! — закричала Первая.
В ту же секунду помощники Яростного Шторма спрыгнули со своих суденышек, перевернув их при этом вверх дном. Благодаря своей почти круглой форме они превратились в огромный буек, удерживающий на плаву железное кольцо, сквозь которое был пропущен трос.
Никор, словно не заметив Великанов, стал удаляться от корабля. Они тоже, не обращая на него внимания, сгрудились над тем местом, где исчезла под водой Яростный Шторм.
Когда она вынырнула далеко от этого места, корабль потряс общий радостный вопль. Она жестами показала, что не ранена, и поплыла к кораблю.
И уже через несколько минут четверка мокрых насквозь смельчаков стояла перед Первой.
— Дело сделано! — тяжело дыша, однако с оттенком гордости доложила боцманша. — Я заарканила никора.
Первая жестко усмехнулась и, так ничего и не сказав, направилась к группе матросов, контролирующих разматывание троса, все еще быстро уходящего в пучину.
— Трос у нас не бесконечный, — резко бросила она, — пора браться за дело.
Десяток Великанов отозвались на ее слова такими же жесткими ухмылками и деловитыми кивками. Затем, поплевав на ладони и уперевшись как следует ногами в палубу, они по команде Яростного Шторма заблокировали кабель. Он затормозил с пронзительным визгом, задымившись в нескольких местах. Великаны схватились за трос и, преодолевая мощное сопротивление, попытались закрепить его намертво, но сила инерции протащила их на несколько шагов вперед. «Звездная Гемма», на секунду зарывшись в воду носом, словно кивнув в знак согласия, устремилась вперед.
Взрыв общего ликования был перекрыт мощным басом капитана: он выкрикнул команду, и еще десяток Великанов бросились к блокам, для того чтобы помочь удержать кабель. Их мускулы напряглись и окаменели, они стали частью одного слитного механизма. Ощутив их напряжение, Линден испугалась, хватит ли у них сил противостоять чудовищной силе никора, но в эту минуту катушка бухты с натужным скрипом остановилась. Трос был закреплен, и «Звездная Гемма», словно горячий нож, входящий в масло, заскользила по морю со всей скоростью, на которую был способен никор.
— Отлично сработано! — Глаза капитана весело сверкнули из-под косматых бровей. — Однако не время прохлаждаться: надо подтянуть трос, насколько возможно, пока эта зверюга не надумала занырнуть поглубже.
Кряхтя от напряжения, Великаны налегли на трос и рукоять кабестана. Их ноги словно вросли корнями в гранит палубы, связывая корабль и его экипаж в единый живой организм. Налегая одновременно, они рывками начали втягивать трос на палубу. К ним на помощь бросилась большая часть команды. Корабль стал медленно подтягиваться к никору.
Линден только теперь заметила, как сильно она вцепилась в плечо Кайла, и отпустила его. Но, взглянув на харучая; она с удивлением увидела, что тот словно и не почувствовал этого, настолько был поглощен тем, что делали Великаны. Она уже научилась читать эмоции, скрывавшиеся под маской бесстрастности, обычно застывшей на его лице, и сейчас ощутила его восхищение бесстрашными мореходами. Он с радостью присоединился бы к ним.
На носу несколько вахтенных наблюдали за любыми изменениями направления движения никора. Они судили об этом по степени натяжения каната и тому, как менялось направление кольца, удерживаемого буйками. Свои наблюдения они передавали рулевой, чтобы та могла своевременно изменить курс.
Но система буйков выполняла еще одну, более важную функцию. Без нее, в том случае, если бы морское чудовище вдруг надумало резко уйти в глубину, нос корабля тут же зарылся бы в воду, и экипаж не успел бы стравить трос на нужную длину. К тому же рывки троса были опасны для тех, кто его удерживал: в любую минуту их могло вышвырнуть за борт. Кольцо буйков служило системой контроля и безопасности.
Все это время Линден была настолько захвачена происходящим, что забыла обо всем на свете, но теперь, когда возбуждение начало спадать, она ощутила укол совести, напомнившей ей о состоянии Ковенанта.
Она тут же сосредоточилась, чтобы почувствовать, что происходит сейчас у грот-мачты. Но сначала ей было довольно трудно пробиться сквозь густую ауру радостного возбуждения, исходившую от Великанов. Концентрация их усилий была настолько велика, что создавала почти непреодолимую стену для ее видения. Когда она наконец пробилась к Ковенанту, то обнаружила, что он лежит в том же положении, в каком она его оставила: окутанный серебряным коконом — защитой, созданной в момент безумия. Ничего не изменилось. И тут она с тоской подумала, что, возможно, все гигантские усилия, приложенные Великанами, чтобы ему помочь, могут оказаться напрасными. Она попыталась бороться с этой мыслью, но страх и тревога вновь стали одолевать ее. «Это несправедливо, — внушала себе Линден, — они так старались… Они не могут потерпеть неудачу!»
Никор вдруг резко изменил направление и так дернул трос, что «Звездная Гемма» чуть не зачерпнула бортом. Рулевая резко вывернула штурвал, и корабль выровнялся.
Никор метнулся в другую сторону, и корабль снова накренился. Огромная волна плеснула через борт, и Линден с силой отбросило назад.
— Трави канат! — взревел Хоннинскрю.
Бухта с жалобным скрипом завертелась, и трос начал быстро уходить в глубину. Рулевая прилагала огромные усилия, чтобы удержать корабль прямо.
— Еще! Еще! — командовал капитан. — Так держать!
Команда, дружно навалившись на трос, снова закрепила его намертво.
Линден почувствовала, что ей не хватает воздуха: оказывается, все время с того момента, когда ее чуть не смыло за борт, — эти бесконечные несколько десятков секунд она простояла, вцепившись в канаты и забыв обо всем на свете, даже о том, что нужно дышать. Лишь теперь она с облегчением вздохнула, и тут палуба под ее ногами снова заходила ходуном: корабль встал на дыбы — корма глубоко погрузилась в воду, а нос задрался. Никор, перестав метаться из стороны в сторону, вынырнул почти перед самым кораблем и с удвоенной скоростью устремился вперед.
Канат рванулся из рук Великанов с такой силой, что они, потеряв равновесие, повалились кучей и их потащило по палубе.
— Трави! — зарычал капитан. Но в возникшей неразберихе экипаж не смог действовать слаженно, и поэтому одновременно освободить все блоки, державшие трос, они не смогли: один из матросов опоздал на долю секунды.
Тут же со всей чудовищной силой никора матроса рвануло вперед. Его положение осложнилось тем, что он не мог отцепиться от троса, запутавшись в образовавшейся из-за его заминки петле, и его, протащив по палубе, со всего размаху ударило о гранитный борт, стряхнуло с каната, и он без движения распластался на палубе.
Хоннинскрю приказал снова закрепить трос, и над кораблем повис деловитый гомон. Но Линден слышала его как бы издалека: она сосредоточилась на состоянии раненого Великана. Его боль взывала к помощи. Ее помощи. Забыв о страхе, Линден отстранила Кайла, перепрыгнула через ходящий ходуном трос и устремилась к больному. В этот момент она абсолютно не думала о себе.
Она видела все его переломы так, словно они люминесцентно светились, ощущала на себе каждый разрыв мышцы, и от начинавшегося у него внутреннего кровотечения к ее горлу поднималась теплая волна. Прочувствовав все его повреждения и ушибы, Линден ужаснулась: он был на волосок от смерти. Но пока еще дышал. Его сердце хоть и слабо, но билось. А значит, у нее была надежда на то, что его удастся спасти.
Нет, не удастся. Еще раз окинув его повреждения внутренним взором, она поняла, что бессильна. Будь у нее под рукой барокамера, новейшее хирургическое оборудование и станция переливания крови — да, тогда она могла бы попытаться. Здесь же у нее не было ничего, кроме пресловутых феноменальных способностей.
Наконец трос снова закрепили, и только сейчас, когда он перестал со скрипом тереться об борт, Линден заметила, как близко от него находится. Великанам удалось подтянуть упряжь, и «Звездная Гемма» снова ровно понеслась вперед.
Но Линден не хотела сдаваться и, склонившись над больным, полностью отключилась от окружающего мира. Проникнув внутрь него, она сосредоточилась на том, чтобы поддержать угасающую жизнь.
Она подчинила его сердце своему, чтобы не дать ему остановиться, и переключилась на обследование самых опасных повреждений. Его боль пронзала каждый нерв, но Линден не сдавалась: его жизнь была намного важнее. Кроме того, боль высвечивала для нее все повреждения, как если бы она видела их на рентгеновском снимке.
Первым делом она проверила легкие: в нескольких местах они были проткнуты осколками сломанных ребер. Она осторожно раздвинула ткани вокруг костей, чтобы легкие не заполнились кровью. Исследовав желудок и кишечную систему, она пришла в ужас от множества разрывов. Но даже это было не самым опасным: у него было слишком много очагов внутреннего кровотечения. Линден сосредоточилась на самом большом и принялась за сращивание тканей…
— Избранная. — Голос Кайла резанул ножом, нарушив ее транс. — Тебя зовет Бринн. Юр-Лорд пробуждается.
Линден обдало смертельным холодом. Но уже в следующую секунду ее видение устремилось на корму.
Кайл сказал правду. Силовой щит вокруг Ковенанта мерцал с удвоенной силой, а он сам ворочался внутри, словно борясь с предсмертным оцепенением.
Но как быть с Великаном?! Жизнь вот-вот оставит его. Она сочилась из него по капле, как кровь, и Линден почти физически ощущала растекавшуюся у ее ног лужу. Лужу крови из ее страшного сна.
Нет!
Раз щит мерцает, значит, Ковенант просто копит силы для очередного выброса. Необходимость в этом Линден ощутила по уплотняющейся вокруг него ауре. Он готовится выпустить свою дикую магию на волю, ничем не сдерживая. И тогда последний барьер, сдерживающий действие яда, падет. Даже не видя его, Линден знала, что вся правая часть его тела — от кончиков пальцев до шеи — чудовищно раздулась от яда.
Один из двух. Ковенант или Великан.
И пока она тут терзается сомнениями, могут умереть оба.
Нет!
Эта ноша ей не по силам. Невыносима сама мысль о том, что одним из двоих нужно пожертвовать!
Срывающимся голосом она позвала: «Яростный Шторм!» — и снова застыла в горестном оцепенении, так и не дождавшись ответа. Кайл тронул ее за плечо, но она словно не видела харучая. Чуть не плача, она выдохнула: «Ковенант!» — и опустилась на колени перед умирающим Великаном.
Повреждений, грозивших немедленной смертью, было не счесть. В двух местах кровотечение остановить было просто невозможно. Его легкие еще могли качать воздух, но сердце уже не справлялось с тем, чтобы гнать кислород по сосудам: слишком велика была потеря крови. С холодной отрешенностью Линден быстро определила для себя, что и как нужно делать, чтобы удержать в нем жизнь. Снова войдя в него, она ввела мышцы вокруг самых опасных ран в состояние спазма, чем полностью блокировала кровотечение.
Яростный Шторм опустилась на колени рядом с ней. И в этот момент Линден пронзило ощущение, что Ковенант умирает. Он собирал силы для последней схватки за жизнь. Но долг врача был превыше всего, и Линден взяла руку боцманши и глубоко вжала ее большой палец в солнечное сплетение умирающему: «Вот так. Это не даст кровотечению начаться снова».
— Избранная! — Голос Кайла был резок, как удар хлыста.
— Держи вот так. — Линден была близка к истерике, но это не должно было помешать ей исполнять долг. — Делай ему искусственное дыхание. И тогда он не умрет.
Поблагодарив в душе Господа за то, что боцманша имеет навыки оказания первой помощи, она вскочила и со всех ног побежала к Ковенанту.
Она бежала целую вечность. А позади нее Великаны продолжали сражаться с никором. Так неужели же все их огромные усилия, предпринятые во имя Ковенанта, перевесит чаша весов, на которую ляжет ее минутное опоздание?
Подбегая к кубрику, она заметила, что мерцание щита становится все интенсивнее, а это означало, что приближается кризис.
Со щемящей болью Линден ощутила, как белое пламя концентрируется в основном вокруг правой руки Томаса. Он еще боролся. Слепой инстинкт требовал, чтобы он направил выброс пламени внутрь себя, на терзающий его яд, словно отраву можно было выжечь из тела. Но в своем безумии он не понимал, что этот взрыв разнесет его тело в клочки.
У Линден уже не было времени пытаться его проконтролировать. Она пролетела оставшиеся несколько метров и, упав рядом с Ковенантом у ног Вейна, приготовилась встретить лицом к лицу огонь, который больной исторгнет на себя. То, что она подвергла себя смертельной опасности, давало ей полное право войти в него как можно глубже.
«Ковенант! Не надо!»
До сих пор Линден ни разу не делала ничего подобного, но сейчас она собрала все силы для того, чтобы попытаться передать ему телепатический сигнал. И это ей удалось: отчаяние и страстное желание помочь удвоили ее силы и нашли щелку, ведущую в его сознание. Он услышал. Барьер безумия рухнул, и в ту же секунду уже ничем не сдерживаемый выплеск дикой магии ударил из его руки. Язык пламени, вознесся к небу, потрепетал несколько секунд и исчез. Не причинив никому вреда.
Линден попыталась встать, но все поплыло перед глазами; нахлынувшая слабость и головокружение заставили ее уцепиться за Кайла, чтобы не упасть снова. Непослушными губами она чуть слышно прошептала:
— Дайте ему «глотка алмазов». И побольше, сколько выпьет.
Как сквозь туман она увидела Кира, уже склонившегося над больным сфляжкой. Ей надо вернуться на нос. Но ноги отказывались повиноваться. Палуба, лица Великанов, мачты закружились в бешеной пляске вокруг нее. Она израсходовала столько сил… Больше, чем имела. И ей стоило неимоверных усилий шепнуть Кайлу, чтобы он отвел ее к умирающему Великану.
На закате «Звездная Гемма» наконец вышла из зоны штиля и весело закачалась на волнах, а свежий ветер, ударивший в лица, наполнил сердца команды ликованием. Капитан подозвал к себе Первую, и та, размахнувшись, одним ударом перерубила толстенный трос, связывавший корабль с никором. И вот уже весь экипаж разбежался по местам, ставя паруса. Корабль, доверившись ровному восточному ветру, углубился в теплую ночь.
К этому времени и Линден наконец почувствовала, что уже сделала для больного Великана все, что в ее силах, и была абсолютно уверена, что ее пациент останется в живых: придя в себя и увидев склонившееся над ним измученное лицо, он улыбнулся.
Этого было более чем достаточно. Линден оставила его на попечение боцмана и, взяв себя за шиворот, потащила через всю необозримую палубу назад к гроту, где была так нужна Ковенанту.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:14 | Сообщение # 6

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Глава 5
Дочь своего отца

А ночью, как расплата за прежний штиль, налетел шторм. Громадные валы швыряли «Звездную Гемму» как попало, но она, словно измученная касатка, продолжала свой путь на восток. Однако ощущение усталости судна было обманчивым: и мачтам, и парусам, и экипажу корабля Великанов все было нипочем. Четыре дня штормило, и вот наконец наступила небольшая передышка; небо расчистилось, и ветер ослабел. Но Линден уже привыкла не замечать песни вантов на ветру, мерный ритм волн, бьющих о гранит, и качку фонарей и гамаков. Великаны периодически подходили к ней и на все лады воздавали ей хвалу за то, что она сделала. От теплоты, с которой они к ней относились, Линден хотелось плакать. Ей действительно было не до погодных условий: все ее внимание было поглощено состоянием Томаса Ковенанта. Она спала урывками и давно перестала нормально питаться, так, жевала что-то на ходу, главное — здоровье ее пациента.
Теперь она была уже уверена в том, что он будет жить. Даже, несмотря на то что он до сих пор не пришел в сознание. «Глоток алмазов» (исцеляющее, укрепляющее и успокаивающее одновременно лекарство) медленно, но верно отвоевывал его у смерти.
В течение первого же дня ужасная опухоль на правой руке спала, оставив лишь многочисленные желто-черные синяки, и нового рецидива пока можно было не опасаться. Ковенант все еще не приходил в себя, однако Линден больше не отваживалась вновь войти в него — ни для того, чтобы получить информацию о том, как идет выздоровление, ни для того, чтобы попытаться пробиться к его сознанию и уговорить его вернуться. Она убеждала себя в том, что не делает этого потому, что, пока болезнь терзает его мозг, это может стать угрозой для его психики; но не это было истинной причиной. Если его сознание поправлялось с той же интенсивностью, что и тело, то у Линден не было бы извинений, примени она к нему подобное насилие. А если же моральный яд подобно кислоте начнет разъедать мозг, то в этом случае, чтобы одолеть прогрессирующее сумасшествие, ей понадобится намного больше сил и умения, чем у нее есть.
Яд все еще был в нем, он никуда не делся. И только благодаря вмешательству Линден Томас не взорвал сам себя. Именно она позвала его, когда он стоял уже на краю могилы. И каким-то образом, сквозь пелену безумия и смертного оцепенения, он услышал ее, узнал и доверился безоговорочно. Чего еще желать! Когда Линден становилось не под силу наблюдать за его похожим на летаргию сном, она отправлялась проведать больного Великана.
Его звали Сотканный-Из-Тумана. Выдержка и мужество, с какими он переносил болезнь, не переставали ее восхищать. Хотя, когда она появлялась рядом с ним, вымотанная до предела, с осунувшимся лицом и слезящимися от соленого воздуха глазами, пациент выглядел куда здоровей, чем его врач.
На второй день шторма он уже чувствовал себя настолько хорошо, что Линден решила заняться его сломанными ребрами. С помощью Яростного Шторма и Мечтателя она извлекла осколки из легких и наложила повязку, чтобы ткани могли правильно срастаться. Великан стойко перенес болезненную операцию, не переставая улыбаться и прикладываясь время от времени к фляжке с «глотком алмазов». Когда он наконец заснул, Линден с облегчением услышало, что его дыхание стало ровнее.
Яростный Шторм отреагировала на этот очевидный успех лишь резким кивком, словно от Избранной она ничего другого и не ожидала. Зато Морской Мечтатель поднял Линден в воздух и стиснул в крепких объятиях. И та вдруг с удивлением ощутила, что он завидует ей, что Великан с крепкими, как два дубка, руками в душе раним и незащищен, что он ждет не дождется, когда наступит исцеление — и Страны, и его самого. В его глазах светились обида и надежда.
Полная сострадания, Линден ответила на его объятие со всей душевностью, на какую только ее хватило. А затем заспешила к Ковенанту.
На третьи сутки шторма, глубоким вечером он начал приходить в себя.
Он ослабел настолько, что не мог не только приподнять голову, но и говорить. Казалось, он так слаб, что не осознаёт, где находится, не узнает Линден и не понимает, что с ним приключилось. Но хотя взгляд его был пока рассредоточен, жар спал, и теперь можно было с уверенностью сказать, что яд отступил. Отступил и затаился в ожидании нового рецидива.
Поддерживая больному голову, Линден накормила его с ложечки и напоила тем, что принес Кайл. После этого он снова заснул, но уже сном живого, выздоравливающего человека.
Первый раз за все время Линден решилась вернуться в каюту, чтобы немного вздремнуть. С тех пор как ей привиделся тот кошмар, она не отваживалась лечь там спать. Но сейчас она знала, что мрак рассеялся. По крайней мере, на какое-то время. Она вытянулась в гамаке, расслабилась в первый раз за несколько суток и позволила себе наконец отдохнуть.
В течение следующего дня Ковенант несколько раз просыпался, но по-прежнему не приходил в себя до конца. Он только открывал глаза, пытался приподнять голову и позволял кормить себя. А затем снова погружался в глубокий сон. Но даже если бы Линден и не обладала сверхчувствительностью, то и тогда она не могла бы не заметить, как день ото дня его тело крепнет, как пища и сон постепенно ведут его к выздоровлению. И удовлетворение, которое она ощущала, глядя, как он поправляется, было совершенно особого рода. Она чувствовала, что связь сознаний, возникшая между ними, не разрушена, что двери, открытые в момент смертельной опасности, никогда больше не закроются.
Это рушило все ее взлелеянные с детства мечты о независимости. Ее мировоззрение и жизненные устои трещали по швам: ведь если она позволит себе пойти на поводу чужих мыслей и нужд, что будет с наследством, оставленным ее родителями? Но в то же время ей хотелось больше никогда не расставаться с этим удивительным и таким трудным в общении человеком. И чем больше он выздоравливал, тем сильнее она разрывалась от противоречивых чувств.
На следующее утро Линден накормила Ковенанта завтраком и, когда он снова уснул, решила выйти на палубу. Шторм уже утих, но ветер был еще достаточно сильным, и «Звездная Гемма» резво летела на парусах-крыльях, сиявших ослепительной белизной на фоне яркой лазури неба.
Капитан почтительно поздоровался с Линден и осведомился о здоровье Ковенанта. Она ответила кратко и довольно сухо. Вопрос не был для нее сложен, но она боялась, что если увлечется (а это было так легко), то может невольно выдать себя.
От ясного солнечного света, свежего бриза и танца волн Линден захотелось смеяться, петь от счастья, от полноты жизни. Корабль звенел под ее ногами. И вдруг совершенно неожиданно для себя она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. «Эти внутренние противоречия скоро сведут меня с ума. Разве я — это я?»
Скользя рассеянным взглядом по палубе, она заметила недалеко от того места, где еще недавно лежал в своем коконе Ковенант, согнувшегося Красавчика. Рядом как обычно стоял Вейн — он никак не отреагировал на то, что щит снят и Ковенанта унесли. Великан не обращал на него ни малейшего внимания и продолжал заниматься не вполне понятным Линден делом. На одном плече он держал большую неотшлифованную глыбу камня, а в руке — каменный котелок. Отчасти из любопытства, а отчасти оттого, что в ней росла потребность поговорить с кем-нибудь по душам, Линден направилась к нему.
— А, Избранная, — рассеянно произнес Великан, не отрывая сосредоточенного взгляда от своей работы. — Пришла посмотреть, чем я тут занимаюсь? — Тут он все же поднял голову и подарил ей светлую улыбку. — Ты, конечно, уже заметила: у нас на «Гемме» лентяев нет и каждый имеет свой круг обязанностей. И конечно же, ты заметила, что до сих пор один я болтался без дела. Красавчик не лазает по вантам и не несет вахту. Он даже не помогает на камбузе. Так почему его еще терпят в такой трудолюбивой компании?
Болтая без остановки самым легкомысленным тоном, он сосредоточенно и тщательно обследовал оставленные на гранитной палубе выплеском дикой магии борозды, а затем перешел к надстройке кубрика, чтобы оценить нанесенный ей ущерб. Для этого ему пришлось забраться на крышу по лесенке, которую он специально для этого принес.
— Это же всякому видно, — продолжал он, не отрывая внимательного взгляда от искалеченного гранита, — что Великан с такой фигурой, как у меня, не приспособлен для матросской службы. Мне не поспеть за нашими ни на палубе, ни тем более на вантах. А на камбузе и в кладовых мне росточка не хватает: тот, кто строил «Звездную Гемму», как-то не подумал о том, что на ней может появиться несуразица вроде меня. — Закончив обследование крыши, он удовлетворенно кивнул и взялся за котелок. — Морская служба для меня заказана.
Он запустил руку в котелок, энергично размешал его содержимое, выглядевшее как полузастывшая смола, и зачерпнул горсть.
— У меня есть и второе имя, Избранная. — Его руки энергично разминали ком темной массы. — Повенчанный-Со-Смолой. Лишь очень немногие из Великанов могут держать в руках этот вар. — Он подбросил комок на ладони. — А для не-Венов это вообще чревато тем, что рука, прикоснувшаяся к нему, обратится в камень. А вот меня он слушается, как верная жена. Смотри!
И с необычайной легкостью, словно эта работа доставляла огромную радость, он поднялся по лестнице на крышу и начал замазывать смолой глубокие раны в граните. Его мощные пальцы двигались легко и искусно, словно пальцы пианиста. Затем он спустился вниз и руками отломил от принесенной с собой каменной плиты кусок нужного размера. Осмотрев обломок и с довольным смешком подмигнув Линден, он снова взлетел на крышу.
С большой торжественностью, словно работая на зрителя, он вложил камень в трещину, предварительно обработанную смолой, и похлопал сверху ладонью.
К удивлению Линден, камень, попав в смолу, словно изменил ее структуру — она начала кристаллизоваться,- и уже через несколько секунд на месте трещины образовалась монолитная поверхность. Ни цвет, ни малейшая трещинка не напоминали о том, что здесь стоит заплата.
Изумление на лице Линден вызвало у мастера бурю восторга:
— Если хочешь, можешь потрогать — тебе это не кажется! Я родился с этим даром, но плата за него — мой ужасающий облик. — Грозно сдвинув брови, он с комической бравадой ударил себя в грудь: — Я Красавчик Повенчанный-Со-Смолой! Взирай на меня и трепещи!
Это выступление вызвало взрыв хохота у всех, кто находился рядом. Но Великаны смеялись не над Красавчиком; они разделяли с ним его радость созидания и неистощимый оптимизм.
— Да уж, на тебя посмотреть — всю жизнь трепетать будешь, раздался перекрывавший общий гвалт голос Первой. В первую секунду Линден испугалась, что Первая явилась отчитать Красавчика за его шутовство, но, взглянув на суровую великаншу, увидела в ее глазах только глубокую нежность и теплоту. — И если ты не прекратишь свои антраша на лестнице, то станешь Красавчиком Повенчанным-Носом-О-Палубу.
Грянул общий хохот. Красавчик преувеличенно испуганно вздрогнул, потерял равновесие и кубарем скатился по ступенькам. Но когда он поднялся на ноги, его глаза светились озорством, и было видно, что он ничуть не ушибся.
Представление было закончено, матросы снова занялись своими делами. Первая тоже удалилась, и Красавчик вернулся к прерванной работе, но уже всерьез. Маленькими участками, чтобы смола не успевала засохнуть, прежде чем он закрепит ее, Красавчик постепенно продвигался по крыше, а покончив с ней, перешел к бороздам на палубе: каждую он заполнял смолой и вкладывал кусочки чудо-камня. Своими точными и аккуратными движениями он напоминал Линден хирурга в операционной.
Прислонившись спиной к стене надстройки, она сначала зачарованно следила за его работой, но потом отвлеклась и задумалась о Ковенанте. Великан, как и он, был награжден могучим даром и, как и он, платил за него своим здоровьем. И решения их проблемы она не знала, Томас Ковенант был для нее вопросом, на который она не находила ответа.
И Линден чувствовала, что каким-то образом этот ответ решил бы и другой вопрос, терзавший ее уже давно: что завлекло ее в этот мир? Почему Гиббон сказал ей: «Ты будешь главенствовать в Стране, как главенствует железо, превращая землю в руины» — и тем самым оставил ее на растерзание сомнениям? Для чего она Избранная?
И тут Линден поняла, что этот вопрос мучил ее всю жизнь. И она до сих пор не знала ответа.
— Избранная, ку-ку! — Очнувшись, Линден увидела, что Красавчик уже закончил работу и стоит теперь, наклонившись к ней так близко, что в его зрачках она могла разглядеть собственное отрешенное лицо. — Слушай, с того самого момента как мы встретились с тобой в Сарангрейве, я ни разу не видел тебя в хорошем настроении. Ты то просто сумрачная, то мрачнее ночи. А когда же наступит рассвет? Разве то, что ты спасла Друга Великанов и Сотканного-Из-Тумана от смерти (а кроме тебя этого вообще никто бы не смог сделать), ни капельки тебя не радует? — Он задумался, сдвинув брови, и вдруг решительно уселся рядом с ней, как для долгого разговора. — У нашего народа есть поговорка. — Он говорил серьезным тоном, но уголки его губ подрагивали в улыбке: — «Дверь на засове не пропускает света в дом». Не хочешь выговориться? Ведь, кроме тебя, никто этот засов отодвинуть не сможет. Ну, выходи.
Линден тяжело вздохнула. Его предложение было именно тем, что ей требовалось, но проблем, сомнений и тревог накопилось столько, что она не знала, за что схватиться, чтобы распутать тугой узел, в который они стянулись. И все же, помолчав, она решилась:
— Помоги мне найти смысл.
— Смысл? — тихо переспросил Красавчик.
— Иногда… — она мучительно искала слова, чтобы он ее понял, — мне кажется, что он здесь из-за меня. Хотя меня саму сюда втянуло вслед за ним по чистой случайности. А может, я здесь потому, что должна сделать нечто. Может быть, для него, — добавила она, вспомнив встречу со стариком у Небесной фермы. — Не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Но когда над ним нависла угроза смерти, меня это ужаснуло до глубины души. В нем есть столько всего, что для меня жизненно необходимо. Без него я здесь вообще не имею никакого смысла. Никогда не представляла себе, что… — она прикрыла глаза рукой, но тут же ее опустила, чтобы Красавчик мог через глаза заглянуть в ее душу, — что без него я буду чувствовать себя ущербной. И более того, — у нее перехватило горло: «Я не хочу, чтобы он умер!» — я не представляю, как ему помочь. По-настоящему. Он прав в своей борьбе против Лорда Фоула. Кто-то же должен спасти Страну. Нельзя допустить, чтобы весь мир стал игрушкой Опустошителей. Это мне понятно. Но я-то что могу? Я не знаю этого мира таким, каким он его хочет видеть. Я не видела ничего, что заставило его отдать свое сердце Стране. Я никогда не видела ее здоровой!
Я пыталась помочь. Да я чуть не свихнулась от натуги объять то необъятное, что открылось мне благодаря моему пресловутому видению. Но даже оно не может помочь мне понять свое предназначение. Я не имею никакой власти, никакой силы.
Власть. Сила. Всю свою жизнь Линден жаждала силы и власти. Но эта страсть ее была зачата в глубоком мраке сна разума, и ее тайный брак с сердцем был намного крепче, чем иные браки по любви и согласию.
— Единственное, на что я способна, — это удержать в нем жизнь, и то боюсь уморить его своей заботливостью. Вообще все, что я делала в своей жизни, я делала из чувства противоречия. Я ведь стала врачом не потому, что хотела, чтобы люди жили. А потому, что ненавижу смерть.
Теперь ей стало легче говорить. Здесь, на согретой ярким солнцем палубе, ощущая на лице свежий ветерок и глядя в мудрые, участливые глаза Красавчика, ей было проще отважиться вскрыть все нарывы своей души.
— Говори, Избранная. Ты запуталась в своих заботах, сомнениях и страхах. Но все они — только следствия того, о чем ты пока не решаешься заговорить. Я, — Красавчик сделал попытку распрямиться, насколько позволял искривленный позвоночник, — все-таки Великан. Мне очень хочется рассказать тебе одну нашу историю.
Линден не ответила. Но она знала, что Красавчик поймет ее молчаливое согласие. Никто и никогда не понимал ее так хорошо, как этот уродливый Великан.
— Я думаю, ты уже знаешь, что я муж Первой в Поиске. — Линден молча кивнула. — Это для всех она Первая, а для меня — Горячая Паутинка. Нелегко мне будет рассказывать тебе об этом, но слушай.
Прежде всего тебе нужно знать, что у нас, Великанов, дети рождаются довольно редко. Семьи с тремя детьми скорее исключение, чем правило. И потому дети для нас — самое драгоценное, что может быть в жизни. Мы бережем их как зеницу ока. Любого. Даже такого больного и уродливого, каким родился я. И в то же время живем мы очень долго. Для нас ребенок, проживший столько, сколько ты, еще только вышел из младенчества. Поэтому мы считаем не годы, а десятилетия. У нас родители и дети на всю жизнь остаются связанными теснейшими узами любви, доверия и взаимопонимания.
Тебе необходимо знать все это, чтобы понять, что значило для Первой лишиться родителей. Утрата первого из них до сих пор для нас — открытая рана. Обычно Великанши довольно легко переносят беременность и роды, но мать моей Паутинки, Пенистая Волна, была исключением: она умерла, дав жизнь своей дочери. Ее отец, Скалистый Утес, был строителем и капитаном корабля, названного «Плясунья на волнах», и частенько уходил в плавание, оставляя свою малышку на берегу. Она росла, не зная материнской заботы, и поэтому привязалась к отцу настолько, что, когда он наконец появлялся, не отходила от него ни на шаг. Ее грациозность и нежность были для него памятью о безвременно ушедшей жене, и потому, как только Паутинка стала чуть постарше, отец стал брать ее в море. Все ее детство прошло на ходящей ходуном палубе, и первым ее украшением были брызги морской воды в кудрях, сверкающие на солнце, как бриллианты.
В те времена, — Красавчик бросил на Линден затуманенный взгляд, а затем снова устремил его к небесам, возвращаясь мыслями в далекое прошлое, — я уже служил на «Плясунье». Для меня Паутинка вскоре стала отрадой всей моей жизни. Ее нежное личико было для меня светочем и источником радости. А я для нее — всеобщей любимицы и баловня — был только одним из многих. Я и не ждал другого отношения: она была совсем ребенком. А я — калекой. Таков уж мой удел: женщины, а особенно девушки, относятся к таким, как я, с жалостью и состраданием. В лучшем случае они могут испытать ко мне дружескую симпатию. Но надеяться на что-то большее… Мне?..
И вот однажды (рано или поздно это случается со всеми кораблями) «Плясунья на волнах» по счастливому стечению обстоятельств заплыла в Душегрыз.
Я сказал «счастливое стечение обстоятельств», Линден Эвери. И до сих пор благословляю этот день. Душегрыз — море капризное и опасное, и до сих пор не существует ни одной подробной его карты. Но Скалистый Утес положился на свой морской опыт. Он допустил в своих расчетах какую-то ошибку и тем самым поставил нас на край гибели.
Мы попали туда в разгар сезона штормов. Яростные ветры, казалось, дули со всех четырех сторон, и море кипело, как огромный котел. «Плясунью» швыряло по волнам, как щепку. Управлять парусами при такой погоде было просто невозможно. А тут нас еще понесло течением прямо на самые опасные рифы, не зря прозванные Клыками Душегрыза: свою добычу, если уж она попадалась, они никогда не выпускали.
Проклиная себя за самонадеянность, Скалистый Утес тщетно искал выхода. И в полном отчаянии ничего другого не придумал, как распустить паруса. Но только три из них еще не были изодраны в клочья. А поставить при таком урагане удалось только один — Встречающий Восход. Вот он-то нас и спас, хоть на это никто и не смел надеяться.
Маневрируя единственным парусом в краткие моменты между шквалами, мы кое-как прохромали мимо Клыков.
Линден была настолько захвачена рассказом Красавчика, что, несмотря на бьющее в глаза солнце, словно оказалась там, на борту судна, терзаемого штормом, и краем сознания уловила в воздухе нечто непредсказуемое, но очень опасное.
— Нам невероятно, неправдоподобно повезло. Повезло, что Встречающий Восход уцелел. Повезло, что несло нас не прямо на Клыки, которые растерзали бы «Плясунью» в пять минут, а чуть стороной. Но все же на один из боковых рифов мы напоролись и застряли на нем. И тут-то Душегрыз, видя, что добыча уходит, навалился на нас со всей своей яростью.
Но нам все же удалось поставить Встречающего Восход так, что он силой одного из шквалов стащил нас с мели и вынес на глубину. Но этот последний рывок обошелся нам дорого: наш единственный парус тоже сорвало. Мы вырвались из Клыков Душегрыза, но какой ценой! В днище «Плясуньи» зияла пробоина Для корабля из камня это очень опасно. У нас, конечно, имелись помпы, но это было слабым утешением.
Капитан что-то кричал мне, но я его уже не слушал: в «Плясунье» течь, а я — Повенчанный-Со-Смолой, так какие еще нужны указания? Я подхватил свой котелок и крепь-камень и бросился в трюм. — Красавчик прикрыл глаза и продолжил, словно переживая все заново: — Пробоину я нашел быстро, но справиться с ней было выше моих сил. Она оказалась совсем небольшой — не шире моей груди, — но напор воды был настолько силен, что я даже стоять рядом с ней не мог, меня сбивало с ног, а куда уж там работать! Тем временем вода в трюме поднялась уже мне до плеч. Мне очень не хотелось умирать, тем более так: утонуть, как крыса в трюме, — никто и не заметит.
Но тут, к моему удивлению, брешь закрылась. И до меня наконец дошло, что именно крикнул мне капитан перед тем, как я спустился. Он просил меня подождать, пока сам нырнет и снаружи закроет пробоину собой. Он рисковал жизнью, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед нами и кораблем.
Ни секунды не раздумывая, я немедленно, со всей скоростью, на какую только был способен, залил дыру смолой и заделал крепь-камнем. Я надеялся, что капитану хватит дыхания, а как только я закончу, он сможет вынырнуть. — Голос Красавчика пресекся, и вдруг он изо всех сил стукнул кулаком о палубу: — Идиот! Каким же я был идиотом!
о его голосе было столько отчаяния, что Линден, очнувшись от созерцания вызванных им образов, с удивлением уставилась на него. Но Красавчик уже взял себя в руки, оперся головой о гранит кубрика и, устремив невидящий взгляд в ему одному ведомые дали, тихо продолжил:
Я делал то, что необходимо было сделать для спасения корабля и всех нас. Смолой и крепь-камнем я замуровал пробоину, состав мгновенно схватился и превратился в камень. А вместе с ним окаменела и грудь Скалистого Утеса.
Ребята ныряли за ним, но ничем не могли ему помочь. Капитан стал частью своего корабля. А когда «Плясунья» вышла вболее спокойные воды и можно было попытаться хотя бы похоронить капитана по чести, хоронить оказалось нечего: морская живность уже об этом позаботилась.
Красавчик повернул голову и посмотрел на Линден в упор:
— Что скрывать, я всегда буду чувствовать себя виноватым в том, что мой капитан погиб. А ты сумела сохранить жизнь и Друга Великанов, и Сотканного-Из-Тумана. До конца рейса я не мог смотреть Паутинке в глаза… — Голос его потеплел, и лицо осветилось мягкой улыбкой. — И вот ведь какие странные плоды принесло семечко, посеянное в большой шторм, да еще не без моей помощи. Осиротев, она вдруг стала выделять меня из всей команды. А как иначе: кто же в ее глазах спас «Плясунью», как не мы сее отцом?! И она стала относиться ко мне не так, как я уже привык и смирился,- как к достойному жалости калеке. Нет, она видела во мне человека, который сделал смерть ее отца исполненной великого смысла. И по ее мнению, это искупало мою вину.
Потеряв отца, она вернулась на берег. Но тоска, неизбывная и глубокая, до сих пор терзает ее сердце. Пока человек дышит, большие потери рождают в нем надежду. На себя и на других. А ее утрата, хоть и погрузила в пучины одиночества и скорби, но все же не сломила. И наша хрупкая девочка закалилась так, что стала словно из железа. — Красавчик помедлил и, глядя Линден в глаза, отчетливо проговорил: — Свою тоску она решила заглушить изучением Умелого Меча. — В глазах его вспыхнули озорные искорки. — И мною.
Линден только сейчас обнаружила, что последнюю часть рассказа прослушала, думая о своем. История героической смерти Скалистого Утеса потрясла ее, напомнив о ее незаживающей ране. И со всей беспощадностью высветила различия между ней и Первой — двумя девочками, потерявшими так по-разному и таких разных отцов.
Красавчик, который старался вызвать ее на искренность, раскрыв ей тайники своей души, и не подозревал, что это всколыхнет в ней лишь стыд за свое прошлое, за свои тайны. Он научился любить свои воспоминания, Линден же свои ненавидела. Прошлое до сих пор имело над нею власть. Именно оно душило ее и не давало ей ни секунды радости.
Великан молча смотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет. Но Линден не могла выдавить из себя ни звука. Подчиняясь внезапному порыву, она вскочила на ноги и почти побежала в каюту Ковенанта.
Пока еще она сама не знала, что ей нужно делать. Но Ковенант ведь спас Джоан от Лорда Фоула! И ее, Линден, тоже спас — от Марида. И от Сивита на-Морэм-виста. И от Гиббона-Опустошителя. От люкера из Сарангрейвы. А теперь лежит, не в силах шевельнуть пальцем и помочь самому себе. Ей необходимо в этом разобраться. Ей нужно выслушать его объяснения.
А может, лучше самой попытаться оправдаться перед ним в том, что ее ошибка могла стоить ему жизни? В любом случае им необходимо наконец поговорить и понять друг друга.
В глубокой задумчивости Линден застыла перед дверью каюты Ковенанта, не решаясь сделать последний шаг. Но тут дверь отворилась, и Линден чуть не столкнулась с выходящим Бринном. Харучай кивнул ей с официальной вежливостью, и на его шее еще четче обрисовались шрамы, оставленные дикой магией. Линден посмотрела на него, как на инопланетянина: его удивительное самообладание для нее, запутавшейся в сомнениях, было чем-то непостижимым.
— Юр-Лорд хочет говорить с тобой.
Пряча глаза, она быстро проскользнула мимо него в каюту. Но, оказавшись лицом к лицу с тем, к кому так торопилась, застыла в смущении, не зная, что делать дальше. Ковенант раскинулся в гамаке, ярко освещенный солнечным светом, льющимся из открытого иллюминатора, и на его лице и бессильных руках лежал отпечаток беспомощности и слабости. Но машинально Линден чисто профессионально отметила, что его пульс и дыхание стабилизировались, а на щеках появился слабый румянец. Он настолько быстро поправлялся, что через день-два ему можно разрешить подняться с постели.
Истощенный после болезни, споседевшей головой, он выглядел сейчас почти стариком. Но даже его лохматая борода не могла скрыть решительную складку у рта и упрямые скулы.
Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Линден уже сделала было шаг к гамаку, чтобы проверить пульс и температуру у своего пациента, коснуться его физически, хотя бы как врач, раз уж она не может этого сделать под другим предлогом. Но при мысли о том, что неверное движение или взгляд могут выдать ее, смущенно опустила глаза и осталась на месте.
— Я уже говорил с Бринном. — Голос Ковенанта раздался так неожиданно, что она вздрогнула. — Харучаи не сильны в рассказах, но я выжал из него все, что смог, и имею общее представление о том, что произошло.
Он говорил тихо и невнятно, но в то же время в голосе его уже слышались нотки сжигавшего его страстного жара сомнений, ярости и надежды. Линден внутренне сжалась, как от удара, и, не раздумывая, бросилась в атаку:
— И как, он рассказал тебе, что я тебя чуть не уморила? Ответ она прочитала в его мрачно вспыхнувших глазах. Так что именно рассказал Бринн? Как ей защититься от неизбежности? Как заставить себя замолчать? Но ее уже понесло:
— Он говорил тебе, что, как только тебя укусила крыса, я еще была в состоянии тебе помочь? В те мгновения, пока яд не набрал силу. А я стояла, сложа ручки.
Ковенант попытался ее перебить, но она возвысила голос:
— Он рассказал тебе, что меня не могли сдвинуть с места, уговаривали всем экипажем, а я ломалась до тех пор, пока Первая не собралась сама лечить тебя, отрубив тебе руку? Он рассказывал тебе, — Линден почти кричала, задыхаясь от душившей ее ярости, — что я попыталась одержать тебя?! И что именно это и ничто другое заставило тебя поставить защиту от всех, кто хотел тебе помочь?! И что из-за меня им пришлось пойти на страшный риск и вызвать никора? Что из-за меня Сотканный-Из-Тумана чуть не погиб? Ну так как, это он тебе рассказал?
Пока она говорила, на лице Ковенанта попеременно отражались ярость и сочувствие, и, когда она на секунду замолчала, чтобы перевести дыхание, он жестко прервал ее:
— Да, конечно, он рассказал мне все. Однако воздержался от комментариев: харучаи не привыкли снисходить до таких человеческих слабостей, как страх или сомнения. Он сам готов принести ради меня любую жертву. — В глазах Ковенанта мелькнула давняя боль. — Баннор своей преданностью иногда выводил меня из себя. Он был слишком бескомпромиссным… Я рад, что ты помогла Сотканному-Из-Тумана. Я не хочу, чтобы еще хоть кто-то умер из-за меня.
Ах вот как, значит, он позволяет себе свысока судить о других и решать, кто же прав, а кто виноват. Проклятый эгоист, он нянчится со своими эмоциями, а ей отказано даже в том, чтобы самой дать оценку своим поступкам? Ну хорошо же, сейчас она ему скажет все, что о нем думает!..
И вдруг ее ярость и гнев мгновенно растаяли от одной простой мысли: она готова разорвать его в клочки именно потому, что он так много для нее значит. И Линден стало страшно.
А Ковенант, словно ему было безразлично, ушла она или нет, лежал, уставившись в гранит потолка. Он видел в этом мире только себя. А другие были лишь причиной его радости или страданий. Не более.
— Мне хуже, — прерывающимся голосом произнес он, и его руки непроизвольно прижались к груди, словно пытались прикрыть старый шрам от ножевой раны. — Фоул из кожи лезет, чтобы научить меня управлять моей силой. Потому и пропитал меня ядом насквозь. Тело — вторично. Душа — вот что самое главное. А когда я валяюсь без сознания, яд потихоньку разъедает барьеры, сдерживающие мое звериное начало, вот потому-то нас постоянно атакуют Опустошители. Потому-то Гиббон решился открыть мне правду на Ритуале Предсказания. Часть правды.
Он резко повернулся к Линден и выбросил вверх правую руку: «Смотри!» Из его кулака ударил небольшой столбик белого пламени. Ковенант дал ему потрепетать немного, но, заметив, что Линден зажмурилась, погасил его и тяжело откинулся на подушки.
— Вот так-то. Больше меня учить не надо. Теперь мне сделать это легче, чем встать с постели. И теперь я бомба с часовым механизмом. Он добился того, что я стал опаснее, чем он сам. И когда я взорвусь… — его губы жестко искривились, — я убью всех, кого сплочу вокруг себя на борьбу с ним. Я уже чуть не сделал этого. Но в следующий раз… Вот и меня это не миновало. — Он говорил в потолок, словно боялся, что, посмотрев Линден в глаза, заразит ее своим страшным роком. — То, что подвигло Кевина на Осквернение. То, что порушило Обет Стражей Крови. То, что уничтожило Бездомных. Я стал тем, что сам ненавижу. Если так будет продолжаться и дальше, то я убью всех, кого люблю. И не в моих силах это остановить. Понимаешь? Я не обладаю видением, как ты, и не в состоянии увидеть то, что может мне помочь справиться с ядом. Нет, не физически, с этим я еще справляюсь, — морально. А я глух и слеп.
Вот истинная цель Солнечного Яда: отрезать меня от Земной Силы, чтобы я не смог вылечить сам себя. Отрезать всех в этой Стране, чтобы они засохли без корней. Ты единственная, кто сохранил этот дар, и то лишь потому, что пришла извне. На тебя Солнечный Яд не действует. А на меня действует. Если бы не это…
Ковенант замолчал, безнадежно махнув рукой. Но боль его была так велика, что он не мог сдержать ее и, обернувшись к Линден, наконец отважился посмотреть на нее. В его налитых кровью глазах горел мрачный огонь прозрения, и, когда она заглянула в их глубины, ей открылась такая бездна страха, что даже если бы она знала, как помочь, то все равно не смогла бы произнести ни слова, онемев от ужаса.
— Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых. Посох Закона — моя единственная надежда. — В голосе Ковенанта сквозила безнадежность; он был измучен своими кошмарными снами — не менее жуткими, чем те, что терзали Линден. — Если мы не успеем, то все вокруг окончательно пропитается ядом. Не останется никого, кому была бы небезразлична судьба Страны. Не говоря уже о том, что бороться за нее будет просто некому.
Линден ошарашено глядела на него, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. До сих пор она была уверена, что поиск Первого Дерева затеян исключительно для того, чтобы они могли вернуться домой. И до сих пор ей в голову не приходило, что для Ковенанта это насущно необходимо. В первую очередь он боролся за то, чтобы остаться в живых. Именно поэтому то, что Великаны запрягли никора и вытащили «Гемму» из штиля, смогло помочь ему. В каком бы состоянии он ни находился, вся его сущность стремилась к одному: найти Первое Дерево. Он должен был искупить свою вину и исправить зло, которое совершил, уничтожив Посох Закона. И найти спасение от яда. Но, несмотря на то что он выглядел опустошенным и вымотанным до предела, Линден вдруг почувствовала, что он справится с собой. Неизвестно как, но он победит.
Не дождавшись ее ответа и как-то по-своему истолковав ее молчание, Ковенант снова лег на спину и уставился в потолок.
— Вот поэтому и ты оказалась здесь, — с горечью добавил он.
Линден вздрогнула, как от удара. Но Ковенант не смотрел в ее сторону.
Этот старик… Ну, тот, которого ты встретила неподалеку от моей Небесной… Ты спасла ему жизнь? Так ты сказала? Да, так все и было, вот только она никогда не говорила Ковенанту о том, что сказал ей старик на прощание.
— Он избрал тебя, потому что увидел в твоих глазах нечто. И еще потому что ты врач. Ты единственная, кто сможет разобраться во всей этой каше и найти то, что может меня спасти, ты главное, найди ответ, а спасти себя я и сам смогу.- Ковенант помолчал и мрачно добавил: — И Фоул. Если, конечно, Гиббон сказал правду. Нет, я не хочу тебя оскорбить. Фоул избрал тебя, так как понадеялся, что ты перепугаешься и наделаешь ошибок. Для этого и коснулся тебя Гиббон. Почему Марид бросился сначала на тебя? Чтобы заставить тебя сделать ложный шаг. И вот тогда ты уже не смогла бы мне помочь. А если бы попыталась, то сделала бы это неправильно. Он знал, насколько я уязвим. И как я нужен…
И все потому, что ты не боишься меня! Если бы боялась, ты не была бы здесь. И ничего бы с тобой не случилось. Все произошло бы по-другому.
Ад и кровь, Линден! Ты единственная женщина в мире, которая может смотреть на меня без содрогания! Я, черт побери, плачу кровью, пытаясь оберечь тебя, насколько это в моих силах. Я убил двадцать одного человека, спасая тебя из Ревелстоуна! Но ты от меня по-прежнему далека. Какого черта ты…
Его взрыв вывел Линден из себя.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:15 | Сообщение # 7

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

— Не надо меня оберегать - с яростью набросилась она на Ковенанта. — Я хочу понять причины, смысл своего присутствия здесь! Все, что ты здесь наговорил, — лишь слова. Для меня они не имеют ни малейшего смысла. Ну, хорошо, я врач. Я не отсюда. И что с того? Биренфорд тоже врач, однако его сюда не занесло! Мне нужно понять истинную суть происходящего. Почему именно я ?
Ковенант приподнялся и посмотрел на нее в упор — в его глазах сверкали отблески солнечного света, — а затем начал медленно оседать, словно каждое ее слово было ударом, пока обессилено не раскинулся в гамаке. Он выглядел настолько измотанным, что Линден даже испугалась, что у него не хватит сил выгнать ее из каюты. Но тут он снова удивил ее, как удивлял уже не однажды (она до сих пор не научилась понимать ход его мыслей).
— Да, конечно, ты права, — пробормотал он, словно разговаривая с собой. — Никто никого не может уберечь от того, что ему предназначено. Я обладаю огромной силой, но она дана мне не в помощь. А я все время об этом забываю. Она связывает мне руки. Извращенная беспомощность. И я должен был об этом помнить. Я не впервые попадаю в этот мир.
Я не могу сказать тебе, почему именно на тебя пал выбор. Но знаю, что притянуло сюда других. Ты была избрана за какие-то свои личные качества. Но ведь я совсем тебя не знаю. Как я могу судить, что послужило причиной, если ты для меня — тайна за семью печатями? От тебя зависит моя жизнь. Но я не имею ни малейшего понятия о том, кто ты…
Ковенант умолк.
— Линден, — осторожно начал он наконец, не глядя на нее, словно боялся, что может взглядом вспугнуть ее и она убежит, — прошу тебя. Хватит защищаться от меня. Зачем нам сражаться друг с другом? Попробуй меня понять… Если ты этого хочешь, конечно, — добавил он почти шепотом.
Она по привычке ощетинилась, но вовремя вспомнила, что именно это желание — найти с ним общий язык — и привело ее в его каюту. Однако разговор требовал, чтобы она раскрыла самые сокровенные тайники своей души, а она все никак не могла набраться смелости. И может быть, не расскажи ей Красавчик свою историю, у нее вообще не хватило бы решимости продолжить разговор. Великан сумел примириться со своим прошлым. Может, и ей попытаться? А чего стоила история об отце Первой сама по себе…
— У меня, — начала Линден, словно бросаясь в омут головой, — иногда бывают депрессивные состояния. Началось это еще в детстве. С того дня, как умер мой отец. Мне было тогда восемь. Это нельзя описать. Это очень страшно. Как будто ты тонешь и понимаешь, что спасения уже не будет. Или как сколько бы ты ни кричал, ответа не услышишь. В такие минуты мне кажется, что наилучший выход для меня — это смерть.
Нечто подобное я испытала, когда мы отплыли из Коеркри.
«Это всегда захлестывает меня внезапно, без всяких видимых причин. И я никогда не знаю, сколько это будет длиться и почему мрак, который неожиданно сгущается, так же внезапно и рассеивается. Но на сей раз все же было некоторое отличие. Может быть, то, что ты говорил мне на Смотровой Площадке Кевина, — правда. Здесь наши внутренние проблемы материализуются, и мы можем взглянуть на них со стороны. Здесь моей депрессией был Опустошитель.
Возможно, именно в этом кроется причина, по которой я попала в этот мир. Может быть… — как ни больно ей было продолжать, но остановиться она уже не могла, — может быть, существует некая связь между тем, кто я есть на самом деле, и Лордом Фоулом. — Она содрогнулась, словно вновь ощутила прикосновение Гиббона. — И мне страшно. Я поняла, что всю свою жизнь пыталась себе доказать, что я другая, но порча во мне слишком глубоко пустила свои корни. Мой отец… — Она запнулась. Никогда и никому она еще не рассказывала об этом. Но сколько же можно хранить это в себе! — Он был почти одного возраста с тобой, когда умер. И, как и ты, выглядел старше своих лет. — Совсем как тот старик на дороге. - Он даже чем-то внешне напоминал тебя. Только бороду брил. И характер у него был совсем другой. Он был… жалким человеком.
Линден сама испугалась того сарказма, с которым произнесла последние слова. Она привыкла так думать об отце, но сейчас вдруг поняла, что ошибалась. Несмотря на свой слабый характер, он сумел-таки перекорежить ей жизнь. Ковенант слушал ее, глядя в потолок, хотя, казалось, с трудом удерживался от соблазна взглянуть на нее. Но, по-видимому, он боялся помешать ей.
— Мы жили тогда в миле от такого же захолустного городишки, что и тот, рядом с которым стояла твоя Небесная ферма. — Линден постепенно овладевала собой, и голос ее стал жестче.- Мы тоже имели маленькую задрипанную ферму. Дом был старый и не перекрашивался с самой постройки. Краска облезала с него клочьями.
Мой отец разводил коз. Один Бог знает, где он раздобыл денег, чтобы их купить и начать дело. За что бы он ни брался, все шло прахом. А он продолжал изобретать планы разбогатеть один бредовее другого. Сначала он продавал какие-то идиотские вакуумные очистители воздуха, а когда прогорел, взялся за распространение энциклопедий. Потом были фильтры для очистки воды. Фильтры! Да на триста миль вокруг в каждом дворе стоял колодец с чистой водой! И всякий раз, когда его очередной бизнес кончался пшиком, он словно на несколько сантиметров становился ниже. Скукоживался. Он считал себя индивидуалистом. Он сам себя поставит на ноги и никому не будет за это обязан! Нет, он не таков, чтобы кланяться кому-то! Боже мой! Да он на брюхе выползал эти последние деньги на покупку коз.
Он собирался продавать молоко, сыр и мясо. А понимал в животноводстве не больше меня. Он решил, что достаточно покрепче привязать их на лужайке возле дома, а пастись уж они будут сами. И вскоре на сотни ярдов вокруг нашей фермы пыль поднялась столбом.
Моя мать считала, что ее долг состоит только в том, чтобы готовить еду из того, что удастся раздобыть, три раза в неделю ходить в церковь и наказывать меня, если я слишком сильно перепачкаю платье.
Когда мне исполнилось восемь, козы окончательно разделались с нашей лужайкой и отправились на поиски мест посимпатичнее. И конечно же, вломились на чужой участок. Отец не видел в этом ничего дурного. Но хозяин участка почему-то был против. Отца вызвали в суд, но он ни слова не сказал об этом матери. Поэтому в день слушания дела она как ни в чем не бывало взяла машину и отправилась в церковь. Теперь отцу, чтобы попасть на разбирательство, пришлось бы пройти двести миль пешком, что было так же реально, как перелететь их по воздуху.
Стояло лето, и у меня были каникулы. Я играла на нашем пыльном участке и вся перемазалась, как поросенок. Испугавшись неотвратимого наказания, я стала искать, куда бы спрятаться. Мать должна была вернуться еще не скоро, но в то время я плохо ощущала время. В поисках убежища я полезла на чердак. Поднимаясь по лестнице, я старалась ступать так, чтобы ни одна половица ни скрипнула, — это была одна из моих любимых игр. К тому же таким способом я могла прокрадываться на чердак, когда мне хотелось.
События того давнего дня ожили перед глазами Линден с беспощадной четкостью. Но сейчас она казалась себе не участницей, а скорее наблюдала их сквозь призму прошедших лет. Ей не хотелось снова пережить то, что было уготовано маленькой девочке, поднимавшейся по лестнице и обеспокоенной лишь тем, чтобы половица не скрипнула под ногой. Звенящим голосом, словно ланцетом, рассекла она повисшую тишину, чтобы удержаться на ногах и дойти до конца:
— Я открыла дверь и увидела отца. Он сидел в поломанной качалке, а у его ног, на полу, растеклась красная лужа. Сначала я не поняла, что это кровь, но потом заметила раны у него на запястьях. Меня чуть не стошнило.
Глаза Ковенанта, который уже не мог оторвать взгляда от лица Линден, широко раскрылись, но той было уже не до его реакции:
— С минутуон молча смотрел на меня, словно не узнавал. А может, просто не отдавал себе отчета в том, что я здесь. Но потом вдруг вскочил и закричал на меня. Я испугалась и не могла сообразить, за что он меня ругает. Только много лет спустя я поняла: он боялся, что я помешаю ему. Побегу к телефону. Позову кого-нибудь на помощь. Испугался восьмилетнего ребенка. И тогда он захлопнул дверь, запер ее изнутри, а ключ выбросил в окно.
Сколько я себя помнила, ключ всегда торчал в дверях. Для меня он был как бы частью двери, и потому мне даже в голову не приходило им хоть раз воспользоваться.
Так я осталась с отцом и была вынуждена смотреть, как он умирает. Сначала я просто растерялась, но когда до меня наконец дошло, что происходит, я словно обезумела.
Линден запнулась. Обезумела. Слово найдено. В глубине ее беспощадной и волевой натуры до сих пор отчаянно рыдала маленькая, до смерти перепуганная девочка.
— Я плакала, кричала, но никто не мог меня услышать: мать была в церкви, а дом наш стоял на отшибе. А отец от моих воплей совсем озверел. Вместо того чтобы разжалобить, я его только еще больше разозлила. И если до этого у меня был крошечный шанс, что он передумает, то теперь я его окончательно потеряла. Наконец, не выдержав, отец снова поднялся с кресла и из последних сил влепил мне затрещину, забрызгав меня кровью с ног до головы.
Тогда я стала умолять его сжалиться. Не оставлять меня. Я стала подлизываться к нему: я же его «любимая дочурка»… Я предлагала ему свою жизнь взамен. Даже так. В восемь лет у меня было достаточно развитое воображение. Но и это не помогло. В конце концов, я была для него только обузой. Если бы ему не приходилось содержать жену и дочь, он не дошел бы до такого жалкого состояния. — Вновь сарказм, прозвучавший в последних словах, резанул Линден ухо. Она никогда не позволяла себе признаться в том, насколько сильна ее ненависть. — Но он молча смотрел сквозь меня, и глаза его уже стекленели. В отчаянии я стала орать, что больше никогда не буду его любить, если он не прекратит умирать. Это он услышал. Последние его слова были: «А ты меня и так не любишь и никогда не любила».
И тогда в ней что-то сломалось, рухнула какая-то преграда, и в ее душу стал вливаться тот ужас, для которого нет названия в человеческом языке.
Сквозь щели в полу, сквозь трещины в стенах стал просачиваться удушающий мрак. Нет, она еще была в состоянии осознавать, что с ней происходит. На чердаке было по-прежнему светло, но мрак этот она видела не глазами. Он поднимался из глубин ее подсознания, разбуженный эгоизмом отца, распространялся по сознанию, воцарялся в ней, окруженный свитой ночных кошмаров, страхов и сомнений. И она стала медленно погружаться в его пучины, уже не надеясь на спасение.
И пока она тонула, она видела, как изменилось выражение отцовского лица. Его губы дрогнули, он раскрыл рот, но вместо крика из него вырвался смех: торжествующий, беззвучно-глумливый. Она не могла оторвать взгляда от его разинутого рта, который превратился в бездонную пещеру, жаждущую ее поглотить, и затягивал, как черная дыра. Ты меня и так не любишь и никогда не любила. Никогда меня не любила. Никогда не любила. Да, такое она испытала вторично лишь один раз в жизни — когда Гиббон коснулся ее. Возможно, он просто приоткрыл тот тайник, куда она спрятала свой детский кошмар. Так или иначе, своим прикосновением он снова сделал ее беззащитной и бессильной, как тогда.
Линден видела потрясенное лицо Ковенанта, но не желала принять его сочувствие, боясь, что в ней опять проснется самозащита, а ей надо было выговориться до конца во что бы то ни стало. Звенящим от напряжения голосом она продолжила:
— Он умирал очень долго. А потом еще очень и очень долго я сидела над ним, пока не вернулась мать. Но она только несколько часов спустя забеспокоилась, куда мы запропастились. А затем долго искала нас, пока не додумалась заглянуть на чердак. Еще какое-то время понадобилось на то, чтобы позвать соседей на помощь — взломать дверь. Все это время я была в полном сознании — каждая минута навсегда запечатлелась в моей памяти, — но не могла шевельнуться или подать голос. Я так и лежала на полу у его ног, пока дверь не выломали и не отвезли меня в больницу. Я провела там две недели. И с тех пор больше никогда не чувствовала себя в безопасности.
И тут Линден ощутила, что больше не может стоять, и почти рухнула на стул. На губах Ковенанта застыл немой крик сочувствия. Чтобы сдержать нервную дрожь в руках, Линден сунула их под себя и тихо, но отчетливо продолжила свой рассказ:
— Моя мать обвинила во всем меня. Она продала дом и коз соседу, который завел на отца дело, и таким образом смогла оплатить судебные издержки и мои больничные счета. Каждый раз, когда на нее нападала хандра, она начинала обвинять меня в том, что я убила ее дорогого муженька. Все остальное время она ела меня поедом за то, что я, по ее мнению, послужила причиной его смерти. Она нашла работу в каком-то благотворительном комитете (она не мыслила себе иной работы, кроме как связанной с церковью), и мы поселились с ней в унылой каморке. И во всем опять была виновата я. Она считала, что с восьмилетнего ребенка можно требовать как со взрослого.
Линден еще долго могла бы говорить, выплескивая все, что накопилось за всю ее безрадостную жизнь, но Ковенант мягко прервал ее:
— И ты никогда не смогла простить. Ни его, ни ее.
Линден оторопела. И это все, что он почерпнул из ее длинного мучительного рассказа? Из того самого факта, что она отважилась ему все это рассказать?
Она вскочила на ноги, в одну секунду оказалась рядом с гамаком и закричала Ковенанту в лицо:
— Да, черт побери, ты, как всегда, прав: я не простила их! Они сделали все, чтобы я тоже покончила с собой!
Стала служанкой Презирающего.
— Всю жизнь я из кожи вон лезла, пытаясь доказать, что они этого не добьются!
Глаза Ковенанта сузились и буквально пронзили Линден взглядом. Жесткая складка у губ, внезапно еще более осунувшееся лицо заставили ее вспомнить о том, что он тоже знает о попытках самоубийства не понаслышке. Он был отцом, супругом, но вынужден был отказаться от семьи из-за своей неизлечимой болезни. И все же он живет. И борется за жизнь. И сколько раз уже она видела, как в любом своем поступке он не позволяет ненависти и разочарованию одержать над собой верх. Так что, даже, несмотря на все, что она ему сейчас рассказала, он не поймет ее.
— Так ты поэтому считала, что людям не следует делиться друг с другом своими сокровенными секретами? Поэтому не желала слушать, когда я начал тебе рассказывать про Лену? Ты боялась, что я скажу что-то такое, что придется тебе не по нутру?
Линден захотелось завыть, как обезумевшему ребенку, но она задавила крик в себе: ее видение открыло ей, что Ковенант искренен в своем стремлении ей помочь. Еще ни один человек не относился к ней с такой участливостью и вниманием.
Потрясенная, она медленно опустилась на стул, ища в его граните стабильности и поддержки.
— Линден… — начал Ковенант со всей нежностью, на которую были способны его охрипшие связки.
Но она перебила его:
— Нет. — Она снова выставила защиту. Он никогда ее не поймет. Или наоборот: понял даже слишком хорошо. — Не потому я избегала таких разговоров. Да, я не простила родителей, и мне абсолютно безразлично, что об этом думают другие. Просто с детства терпеть не могу исповеди. Ни свои, ни чужие. Не вижу в них ни малейшего смысла. Зачем мне знать, что там тысячу лет назад произошло между тобой и Леной? Ты был тогда совсем другим. И ты искупил вину. Но для меня-то что это изменит? А вот ты себя этим только постоянно мучаешь: каждый раз, вспоминая об этом, ты уверяешь себя, что ты насильник и убийца. И вытягиваешь свой древний грех из прошлого в настоящее. Так тебе никогда не избыть своего комплекса вины. Со мной происходит то же самое, когда я говорю о своих родителях, но разница состоит в том, что мне тогда было только восемь и остальные двадцать два года я потратила на то, чтобы изменить себя.
Ковенант с трудом оперся на край гамака, приподнялся и застыл, как нацеленная стрела.
— Да, ты запихала все это поглубже. И позволяешь этому отравлять себя ежесекундно. Ты казнишь себя за то, что изменить была не в силах. Ты не можешь простить себя и потому отказываешься прощать других.
Линден не могла отвести глаз в сторону, ее чувства пришли в полное смятение. Она хотела возразить, но не нашла, что ответить
— Чем ты лучше Кевина? Ты обвиняешь себя за то, что тебе не по плечу справиться с мировым злом? Ты мысленно убиваешь своего отца, потому что не в силах вынести сознание собственной беспомощности? Значит, лучше уничтожить все то, что любишь, если уж ты не в силах это спасти?
— Нет. — А в мыслях билось: «Да. Не знаю». Слова Ковенанта пронзили ее насквозь. Даже не обладая способностью проникать в другого, он заставил ее сердце сжаться от боли. То, что в день смерти отца пустило в ней глубокие корни, теперь зашевелилось, корчась под бескомпромиссным взглядом Ковенанта. — Я не любила отца. Я не могу. Если бы я его любила, то была бы не в состоянии жить.
Линден хотелось скрыться, убежать, защитить свое скорбное одиночество. Но она не смогла. Она устала убегать и прятаться. Не в силах ответить на сочувствие Ковенанта словами, она взяла со стола фляжку с «глотком алмазов», протянула ему и дала выпить столько, чтобы он мог спокойно заснуть.
Сон разгладил морщины на лице Ковенанта, и тот уже не был похож на ее отца.
Линден села и, закрыв лицо руками, погрузилась в свои мысли. Ковенант прав: она не может простить себя. Но она не сумела объяснить ему почему. Мрак все еще был в ней, и она пока не знала, как ей с этим жить дальше.

Глава 6
Куэстимун

Линден не спалось. Она снова и снова переживала в мыслях тот летний день из своего детства, как бы пытаясь увидеть нечто, что раньше ускользало от ее внимания. Она сама сняла все защитные барьеры, и крик восьмилетнего ребенка отдавался в ее мозгу, будя эхо мелких деталей. Никогда еще она не позволяла себе так откровенно и подробно вспоминать об этом.
И все же разговор с Ковенантом имел свои плюсы: наконец-то она хотя бы частично разрядилась. Никогда раньше она не позволяла себе такой вольности на людях, а оказывается, это было просто необходимо: только сейчас она наконец поняла, в каком неимоверном напряжении прожила все эти годы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Как же зачерствела ее душа! Ей слабо верилось, что этот процесс обратим, но теперь все же появилась хоть крохотная, но надежда.
Она вернулась в свою каюту и, хоть и опасалась, что во сне опять начнутся кошмары, все же забралась в гамак и позволила «Звездной Гемме» укачать себя на волнах моря.
На следующее утро Линден почувствовала себя отдохнувшей и свежей. Однако на обычный утренний осмотр Ковенанта она отправилась не без трепета, абсолютно не представляя, как он сегодня будет себя с ней держать. То, что произошло между ними вчера, должно было изменить их отношения. Но как?
К ее облегчению, Ковенант доброжелательно поздоровался и благосклонно принял ее помощь в умывании и завтраке. Всем своим поведением он словно подчеркивал, что уважает ее по-прежнему. Более того, он как бы взял над ней покровительство. Словно гора упала с ее плеч, и, выйдя из каюты на палубу, она вдруг почувствовала, как разгладился ее лоб, как исчезли горькие складки у губ и между вечно до боли насупленными бровями.
А на следующий день Ковенант впервые после болезни поднялся на палубу. Щурясь от яркого солнца, он медленно подошел к борту и облокотился на него. И хотя его качало от слабости, а кожа на лице была словно прозрачной, Линден видела, что он на пути к выздоровлению.
Его щеки были гладко выбриты, и теперь он казался моложе, хотя и более уязвимым. Линден еще не знала, как к этому отнестись: она слишком привыкла к его облику пророка и аскета. Ковенант тоже был несколько смущен, но Линден поняла причину его замешательства, лишь когда он вдруг вызывающим тоном заявил:
— Я спалил ее. Кольцом.
— Великолепно! — Линден сама удивилась, с каким жаром вырвалось у нее это восклицание. Наверное, она просто не могла сдержать восхищения его грозной силой. — Мне она никогда не нравилась.
Она осторожно погладила его щеку, пытаясь определить, не пострадала ли кожа. Ковенант болезненно поморщился:
— Мне она тоже не нравилась. — Он помолчал, глядя вдаль, а потом медленно повернулся к Линден: — Меня это беспокоит. Честно говоря, мне страшновато, что я с такой легкостью способен оперировать своей силой. — Он словно сожалел о тех временах, когда мог вызвать дикую магию только в порыве ярости или соприкоснувшись с инициирующими ее магическими предметами. — Я учился контролировать себя. Но яд путает мне все карты. Я должен научиться справляться с ним и не давать ему расползаться по мне.
Он снова смотрел на море: лазурное, такое спокойное с виду и таящее столько опасностей. Как и он сам.
— Вечно я не как все. Я могу теперь делать своим пламенем все, что захочу, но только если концентрирую его в тонкий луч и выпускаю из себя равномерно. Но в то же время остальное пламя бьется во мне, как в топке, и поэтому все время кажется, что я вот-вот взорвусь. Очень странное чувство, будто ты находишься в здравом рассудке и абсолютно не в своем уме — одновременно. Похоже, у меня одно без другого не обходится.
Линден вдруг вспомнила его недавние слова: «Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых». Оба они терзались раздиравшими их противоречиями, и Линден вдруг на секунду захотелось обнять его, поддержать, поделиться с ним своей надеждой.
Но она удержала в себе этот порыв симпатии и сострадания, так как не все еще было сказано между ними. Он ничего еще не знал о том, что произошло с ее матерью. А ведь именно воспоминание об этом неисправимом, чудовищном событии все эти годы удерживало Линден от сближения с нравившимися ей людьми. А с Ковенантом — тем более.
Как только «Звездная Гемма» миновала полосу штормов, капитан приказал держать курс на восток. Ветер был переменным, поэтому Великанам скучать не приходилось. Но они и не умели скучать: самая тяжелая работа на борту их обожаемого корабля была для них неиссякаемым источником радости и гордости за свое мастерство. Кир и Хигром тоже частенько участвовали в авралах, компенсируя недостаток роста и силы ловкостью и сноровкой.
И все же корабль слишком медленно продвигался вперед. С каждым днем Первая хмурилась все больше. С ее лица не сходило мрачное выражение, словно на него падала тень от извечной печали, прятавшейся в глубине глаз Мечтателя.
Ковенант по мере своего выздоровления становился все более нервным; он слишком боялся опоздать, а мысль о живых людях, которых все это время приносят в жертву Солнечному Яду, делало ожидание и вовсе невыносимым. С утра до вечера он мерил палубу шагами, словно это могло приблизить его к цели. Бездействие угнетало его.
Три дня корабль Великанов отвоевывал у моря каждую милю в нужном направлении, и вот наконец установился ровный бриз с юго-запада. Хоннинскрю приветствовал его радостным воплем. Великаны рассыпались по вантам, устанавливая паруса. И «Звездная Гемма», слегка взбрыкнув при изменении курса, как застоявшаяся лошадка, легко устремилась на восток. Она летела со сказочной быстротой в ореоле пены, вскипавшей у ее пятнистых гранитных боков, словно черпала из моря силу.
— Сколько может продержаться ветер? — спросил Ковенант у стоявшей рядом с ним боцманши.
Яростный Шторм, сложив руки на необъятной груди, деловито оглядела паруса, небо и море и неторопливо ответила:
— В этом районе такая неразбериха с ветрами, как в последние дни, бывает довольно редко. А сейчас задул Куэстимун, или Скиталец, как мы еще его называем. Да скорее мы его сетями поймаем, чем он успокоится. — И она любовным взглядом окинула гордо надутые паруса.
Она оказалась права. Юго-западный Скиталец исправно нес судно на восток весь день и всю ночь. Он подгонял корабль, торопил его, словно сам участвовал в Поиске.
Линден вышла на палубу. Было новолуние, и в темном небе над морем сияли яркие звезды. Она закрыла глаза, вслушалась в свист ветра в канатах, в равномерный плеск волн о борта корабля и всем телом ощутила мощное биение пульса «Звездной Геммы». Благодаря удивительному мастерству его создателей, гранитный корабль словно одухотворялся, когда вырывался на простор, для которого был создан. Он жил, он дышал.
Куэстимун, взяв на себя заботу о корабле, дал, наконец, команде возможность отдохнуть. Первая с трудом сдерживала довольную улыбку, а Хоннинскрю, напоминавший расшалившегося бегемота, на пару с Красавчиком потешали весь экипаж. Даже угрюмец якорь-мастер и тот сиял, тем более что он, наконец, смог снять повязку с больной руки — та полностью зажила.
Но ни скорость корабля, ни приподнятое настроение команды не могли согнать смертельную бледность со щек Ковенанта. Да, он с удовольствием подставлял лицо упругому ветру; да, он забывался порой в кругу друзей, смеясь вместе с ними (он так истосковался по общению с жизнерадостными и сердечными Великанами!); да, он бы хотел вместе со всеми быть счастливым просто оттого, что жизнь прекрасна. Но он не мог. Он слишком боялся опоздать. Он продолжал в нетерпении мерить палубу шагами, лишь время от времени, останавливаясь рядом с Линден, словно не мог долго оставаться наедине со своими тревожными мыслями. Он копался в себе, вытаскивая самые старые воспоминания, перетряхивая их, пересматривая, как будто пытался с их помощью прочитать свое будущее.
Во время одного из разговоров он резко бросил Линден:
— Боюсь, что за жизнь Джоан я заплатил собой. — Это Линден слышала уже не в первый раз. — Свобода воли вовсе не означает, что ты можешь выбирать свое будущее. Но зато она дает тебе право выбирать, как реагировать на то, что с тобой происходит. Вот на этом-то и замешана вся борьба с Лордом Фоулом. Все решения, которые мы принимаем, прежде всего строятся на нашем выборе: мы делаем это против него или для него? Именно поэтому он до сих пор не одержал нас. Не отнял кольцо силой. Он идет на риск в надежде, что мы переменим свое отношение к нему и принесем себя ему на блюдечке. Он зависим от нашего выбора, как и Создатель, впрочем. На этом краеугольном камне строится и парадокс Арки Времени, и парадокс белого золота. Сила и власть зависят от твоего выбора. Если, скажем, Лорд Фоул возьмет нас в плен и принудит против нашей воли сражаться за него, кольцо утратит свою силу, станет попросту безделушкой, и он не сможет вырваться из этого мира. Но если Создатель попытается воздействовать на нас сквозь Арку Времени, он ее попросту разрушит. Так вот. Возможно, заняв место Джоан, я лишился своей свободы выбора.
Линден не нашлась, что ответить. Ей очень не нравилось настроение Ковенанта. Но в глубине души она с радостью отмечала, что он окончательно поправился, раз уж задается подобными вопросами. И еще: ей очень хотелось, чтобы он убедил ее в том, что у нее тоже есть свобода выбора.
Основной темой их следующего разговора стал Вейн. С того дня, когда Ковенант подвергся нападению Опустошителя, странная черная фигура так и не сдвинулась с места. Он стоял в любимой позе: чуть согнув руки, взирая на все происходящее на корабле черными, как самая беззвездная полночь, глазами с равнодушием высшего знания о том, что все в мире — тлен и суета.
— Откуда нам знать, что ту атаку Мрака после Ревелстоуна он выдержал без каких-либо последствий для себя? Он же ничем не защищался. А он не так уж и неуязвим: ведь Всадники сумели удержать его в своей темнице и даже ранить.
Линден только пожала плечами: для нее Вейн всегда был загадкой. То, что именно он смог вывести ее из ступора после прикосновения Гиббона, до сих пор смущало ее.
— Может быть, дело в том, что Мрак был направлен персонально на нас, а не на него? — предположила она. — Может быть… — она с трудом заставила себя произнести это слово, — юр-вайлы сделали его иммунным ко всякой магии типа Солнечного Яда или Мрака? А дать полную защиту от физического воздействия не захотели?
Ковенант слушал ее с явным интересом, и она стала развивать свои гипотезы:
— Причем, может быть, они это сделали специально для того, чтобы ты мог доверять ему. Если бы он был абсолютно неуязвим и мог защищаться, стал бы ты ему доверять?
— Я все равно ему не доверяю, — пробормотал Ковенант. — В подкаменье Каменной Мощи он допустил, что меня чуть не убили. Не говоря уж о том, что он не защитил меня от тех несчастных из подкаменья Дюринга. А побоище, которое он устроил… — Кулаки Ковенанта непроизвольно сжались при одном воспоминании о крови, пролитой Вейном.
— А может быть и так, — голос Линден дрогнул от дурного предчувствия, — что Гиббон знает о нем больше, чем ты.
Однако по-настоящему ей стало страшно, когда Ковенант однажды затронул тему их появления в Стране. Он удивлялся, почему Лорд Фоул не говорил с Линден там, на Смотровой Площадке Кевина? Ему самому Презирающий достаточно рассказал о своих планах на его счет. У нее до сих пор звучали в ушах слова, которые Ковенант ей процитировал: «Я приготовил тебе столько мук и отчаяния, что твое сердце разорвется на куски!» Но Линден на Смотровой Площадке Кевина Лорд Фоул не коснулся ни словом, ни присутствием.
— А ему это было и не надо, — горько ответила она, — он и так знает обо мне все, что ему нужно. — Гиббон в полной мере продемонстрировал ей это знание.
— Может быть, и нет, — задумчиво сказал Ковенант, но в его глазах Линден прочла, что он вполне допускает такую возможность. — Может, он не говорил с тобой потому, что ты попала сюда вопреки его замыслам. Возможно, попытавшись меня спасти, ты застала его врасплох. И если так, то тебя он просто не брал в расчет. А значит, все, что сказал тебе Гиббон, — обычная для него ложь, способ запугать тебя так сильно, чтобы ты не представляла для них никакой опасности. Он хотел заставить тебя поверить, что у тебя нет ни малейшего шанса на спасение. А на самом деле ты представляешь очень серьезную угрозу его планам.
— Но каким образом? — жалобно спросила Линден. Такое толкование событий ее мало успокаивало. Она до сих пор чувствовала прикосновение Гиббона и понимала, что он коснулся ее не без умысла. — У меня же нет никакой особой силы.
— Ты обладаешь видением и даром целительства, — криво усмехнулся Ковенант. — Может быть, только благодаря тебе я выживу ему на погибель.
«Выживу» — это слово резануло Линден по сердцу. Оттого, что он может быть прав, легче ей не стало. Но есть ли другой способ, наконец, переломить свою судьбу? Боль Ковенанта, которую она испытала, борясь за его жизнь, служила подтверждением необходимости ее помощи. Так может быть, если она посвятит себя врачеванию без остатка, это прогонит мрак, засасывающий ее изнутри?

Куэстимун-Скиталец держался еще пять дней. Он был надежен, как гранит на палубе «Звездной Геммы». И, поскольку паруса не требовали особого надзора, на корабле затеяли генеральную уборку: Великаны скоблили палубу, выметали вездесущую соль, заменяли износившуюся оснастку, смолили канаты и паруса, чтобы предохранить их от воздействия воды. Даже эту мелкую будничную работу Великаны выполняли с не меньшим энтузиазмом, чем когда поднимались на парусный аврал.
Хоннинскрю не сходил с мостика, время от времени сверял курс по астролябии, изучал карту, короче — развил такую бурную деятельность, что со стороны могло показаться, будто он чем-то обеспокоен. Но Линден, приглядевшись к нему, поняла, что работой он пытался отвлечь себя от одолевавших его мыслей. Когда он говорил с ней, думая о чем-то своем, в его глубоко запавших глазах Линден читала страх и надежду.
На исходе пятого дня со Смотрителя Горизонта раздался крик вахтенного: «Голый Остров!» — и вдалеке прямо по курсу появилась черная скала. Сначала она казалась просто темным пятном на фоне лазурного моря, но вскоре ветер подогнал «Звездную Гемму» достаточно близко, чтобы остров можно было рассмотреть во всех деталях: конусы угасших вулканов, каменистые террасы, равнины, и везде, где находилась хотя бы щепотка почвы, вились и кустились упорные растения. Остров выглядел как огромная пирамида, вздымающаяся к небу грозным предупреждением. Над ним, как над трупом, кружились птицы. Глядя на эту скалистую гору, Линден ощутила трепет дурного предчувствия.
— Слушай меня! — загромыхал над кораблем сочный бас капитана, но звучал его голос без привычного оптимизма, скорее тревожно и печально. Атмосфера напряженности сгустилась настолько, что даже веселый Скиталец завыл тоскливо. — Мы вступаем во владения элохимов. Будьте осторожны! Они столь же любезны, сколь опасны. И никто не может предсказать, что они выкинут. Стоит им только захотеть, все море поднимется против нас.
После этого заявления капитан отдал команду развернуть корабль, до сих пор дрейфовавший вокруг острова, на северо-восток, дальше в море.
Тревога Линден усилилась. «Элохимы», — прошептала она. Какими же должны быть люди, отметившие границы своего государства столь мрачным монументом?
Вечерело, и Голый Остров, вырисовывавшийся черным силуэтом на фоне алого заката, являл собой величественное зрелище, почему-то вызывавшее оторопь. Скала казалась живой рукой тонущего в море великана, в смертной тоске грозящего небесам кулаком. Но вот солнце опустилось за горизонт, и очертания острова растаяли в сумерках.
Ночью Скиталец отправился куда-то в другие края, оставив «Звездную Гемму» на растерзание переменным ветрам. Так что снова был объявлен парусный аврал, и Великанам пришлось изрядно потрудиться, чтобы удерживать курс. Но наутро подул легкий попутный бриз, и на горизонте замаячили серые скалы земли элохимов. Вечером того жедня, когда Линден поднялась из своей каюты на палубу, чтобы узнать, почему корабль остановился, она увидела, что судно уже бросило якорь.
«Звездная Гемма» стояла в небольшом заливе, похожем на фиорд, окруженный со всех сторон высокими обрывистыми скалами. Они казались совершенно непроходимыми, лишь в нескольких местах неприступные стены рассекали трещины отходящих в разные стороны заливчиков. Везде, сколько хватало взгляда, побережье щетинилось острыми камнями, словно чудовищная зубастая пасть, разверзшаяся в ожидании добычи.
К вечеру посвежело, и соленый, обжигающий щеки ветер и холодный отблеск закатных лучей на волнах рождали в сердце ощущение поздней осени. Но скалы выглядели слишком заледеневшими даже для ноября. Их уступы были испятнаны мрачными вечнозелеными мхами, и вид их казался одинаково неприветливым в любое время года. Однако снега лежали только на нескольких — самых высоких — пиках.
Великаны стали собираться у мостика, и Линден поспешила присоединиться к ним. У нее до сих пор звучали в ушах слова капитана: «Они столь же любезны, сколь опасны». Она уже слышала во время путешествия много странных намеков на непредсказуемый характер элохимов.
Ковенант, Бринн, Красавчик и Первая уже стояли на мостике, и Мечтатель, вежливо взяв Линден под локоть, помог ей тоже подняться туда, где буквально сдал ее на попечение Кайла. Великаны уже в полном составе молча замерли внизу. Только Вейн остался на своем посту, на корме. Как всегда, равнодушный ко всему, он стоял спиной к берегу, уставившись невидящим взглядом в морскую даль.
Линден ожидала, что слово возьмет Первая, но говорить начал капитан.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:16 | Сообщение # 8

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

— Друзья мои, — он обвел Великанов широким жестом, — наш дальнейший путь лежит в глубь страны элохимов. Этот залив именуется Хищником и приведет нас к устью реки Коварной, берущей начало в сердце Элемеснедена. Земли элохимов со всех сторон окружены скальной грядой, именующейся Колючей Оправой, охраняющей хозяев от незваных гостей. И единственный путь, ведущий в страну, — этот залив. А тот, кто вошел в него (будь то корабль или просто любое существо), назад сможет вернуться только с позволения хозяев Элемеснедена.
Я говорю об элохимах. Они утонченно-проницательны и блестяще-веселы, они сердечны и, тем не менее, коварны. И никто не знает, существует ли предел их знаниям и лицемерию. Но ни один вернувшийся от них не обрел там и тысячной доли их знаний. А о тех, кто не вернулся, никто ничего не знает наверняка: они исчезли бесследно.
Капитан замолчал, и в наступившей тишине раздался голос Ковенанта:
— Идущий-За-Пеной рассказывал мне о них совсем другое. Он называл их «лесными чародеями», «смеющимся народом». Прежде чем Бездомные поселились в Прибрежье, сотни из них остались жить с элохимами. Чем они могут быть для нас опасны? Разве что они тоже изменились за… — Его голос пресекся.
— Элохимы есть то, что они есть, — медленно и раздельно произнес капитан, глядя на Ковенанта в упор. — Мы не можем мерить их своим аршином. Хотя Идущий-За-Пеной мог быть вполне искренним, говоря о них так.
Народ, который ты называешь Бездомными, мы называем Потерянными. Они ушли в странствие по морям Страны и не вернулись. И с тех пор, как они исчезли, каждое новое поколение Великанов организовывало поисковые экспедиции. Самих Потерянных мы так и не нашли, но нашли следы их пребывания в разных местах. Так, до сих пор среди бхратхайров, обитающих на краю Великой Пустыни, живет небольшая группка потомков тех Великанов, которые остались, чтобы помочь племени сражаться с песчаными Горгонами. И среди элохимов тоже до сих пор рассказывают о сотне Потерянных, решивших обосноваться в Элемеснедене.
Но не надо забывать, что раз Идущий-За-Пеной смог вернуться, значит, элохимы дали ему на то свое позволение. А что же случилось с той сотней? Друг Великанов Ковенант, из всех Бездомных они стали самыми Потерянными, ибо потеряли сами себя. Уже двести лет спустя в Элемеснедене остались лишь легенды о них. Великаны не могли умереть от старости в столь короткий срок) знаешь, как долог наш век), и все же они исчахли. И ни один из них не оставил потомства. Ни один. А ты знаешь, как мы любим детей и насколько жизненно важным считаем вопрос продления нашего рода.
Нет! — Хоннинскрю расправил плечи и выпятил грудь, словно бросал вызов скалам Хищника. — Я говорил, и буду говорить впредь, что элохимы опасны. Однако я вовсе не имею в виду, что они покушаются на чьи-либо жизни или угрожают существованию Страны. Но они сами во всех сказаниях называют себя последними хранителями древних знаний в Стране, готовыми защищать их от невежд любыми средствами. На всей «Звездной Гемме» я — единственный, кто побывал в Элемеснедене и вернулся. Когда-то в молодости я служил на другом корабле Великанов, и нас отпустили целыми и невредимыми. Но не потому, что мы принесли им дары или предложили выгодные сделки, а потому, что им так захотелось. Так что я знаю, о чем говорю.
Я не пытаюсь вас запугать, и вовсе не обязательно, что там нас ждет беда. Более того, я таю надежду, что во имя кольца из белого золота, во имя Глаза Земли, — он взглянул на Мечтателя, словно съежившегося от какого-то предчувствия, — и, учитывая нашу острую необходимость найти Первое Дерево, нас примут достойно. Только как бы мы сами не показались элохимам опасными для их тайных целей. Они настолько глубоко проникли в тайное знание, что их мораль давно уже пребывает за гранью добра и зла.
Иногда, очень редко, они дают кому-нибудь в дар одно из своих знаний. Такова, например, наша способность к языкам, которую мы получили от них много поколений назад. Вот и сейчас нам нужно от них нечто подобное. Но они ничего не дают даром, и что они потребуют взамен, неизвестно: мы никогда не могли понять, чем они руководствуются при отборе того, что им нужно, и что именно их интересует. Во всяком случае, не драгоценные камни и металлы. Да и нашими знаниями и умениями их вряд ли удивишь. Мы сумели тогда заинтересовать их нашими сказаниями. Дар знания языков мы получили именно в обмен на сказание о Богуне Невыносимом и Зелме Кувалде. А разрешение уйти от них мы заслужили тем, что научили их вязать один из простейших узлов — умение столь обычное для нас, что нам даже в голову не могло прийти предлагать его в обмен, да смотри ж ты, многомудрые элохимы на него клюнули!
Вот так мы вырвались из Элемеснедена, смущенные и растерянные. И я считаю, что люди, обладающие такой силой и властью и при этом находящие удовольствие в развязывании и завязывании абсолютно ненужных им узелков, действительно могут быть опасными: если мы, не ведая сами как, случайно оскорбим их, то Хищник перемелет наши кости в песок.
По мере того как Хоннинскрю говорил, Линден чувствовала, как в ней растет напряжение. Отчасти причиной был Ковенант: она почти физически ощущала, как в нем накапливается угрюмая растерянность. Ей даже необязательно было прислушиваться к нему, достаточно было взглянуть на его враз осунувшееся лицо. До сих пор он, доверяя рассказам Идущего-За-Пеной, был абсолютно уверен, что легко договорится с элохимами. Теперь же он задавался вопросом, что от него могут потребовать эти странные чародеи за сведения, которые ему были жизненно необходимы.
Но, кроме сомнений и печали Ковенанта, Линден чувствовала и собственную подавленность. Она думала о том, что ей тоже необходимо получить кое-что у элохимов. Если уж они дали всем Великанам дар понимания любого языка, то и другим могут помочь в обретении самых необычайных способностей.
Но, как и капитан и Ковенант, она тщетно ломала голову в поисках того, что может предложить им в обмен.
— Все понятно, — решительно заявила Первая. Несмотря на то, что она стояла без шлема, не касаясь своего внушительного палаша, весь ее вид свидетельствовал о том, что Великанша приготовилась к битве. — Мы предупреждены. Что теперь?
Ты собираешься оставить «Звездную Гемму» здесь? По этому Хищнику мы можем пройти и на баркасе.
Капитан помедлил и ответил, словно нехотя:
— Для Поиска будет слабым утешением, если «Гемма» уцелеет, а Друга Великанов Ковенанта и Глаз Земли мы потеряем. — А глаза его буквально кричали: «Я не хочу оставаться здесь, пока вы будете там».
Первая согласно кивнула, не отводя взгляда от пиков Колючей Оправы, и Линден подумала, что мужественная амазонка, скорее всего, даже не заметила истинной причины слов капитана. Великанша еще раз кивнула своим мыслям и скомандовала: «В путь!»
Капитан на секунду замешкался: все-таки страх за сохранность корабля был частью его натуры, — но тут же выпрямился, гордо выпятил бороду, и над палубой, словно презрительный смех над грядущими опасностями, загремели его команды.
Экипаж, проникнувшись его настроением, с веселым возбуждением бросился поднимать якорь и ставить паруса. «Звездная Гемма» согласно кивнула носом, подчиняясь повороту штурвала, и величаво вошла в каменный коридор Хищника.
Препоручив Сердце Корабля боцману, Хоннинскрю перешел на нос судна, чтобы следить за рифами. Ковенант, не в силах оставаться на месте, последовал за ним, и постепенно на носу судна собрались все харучаи и Великаны, не несущие вахту.
Но Линден осталась на мостике рядом с Первой. Великанша мрачно оглядывала скалистые стены Хищника, словно одной своей железной решимостью могла сокрушить их. Линден легко читала ее настроение и потому начала разговор без всяких преамбул:
— У Хоннинскрю есть к элохимам и какая-то своя просьба. Первая словно очнулась и резко обернулась к Линден:
— А ты знаешь какая?
Линден пожала плечами. Она не могла прочитать мысли капитана, не вторгнувшись без позволения в его сознание, а подобного насилия она предпочитала избегать.
— Я не могу читать мысли. Я увидела само стремление, но суть его мне не известна. Я подумала, что ты можешь что-то знать.
Первая сосредоточенно помотала головой, словно пытаясь осознать важность того, что ей сказала Избранная.
— Я не настолько с ним близка, чтобы он доверял мне свои сокровенные тайны. Но, — добавила она, — благодарю тебя за то, что ты меня предупредила. Какова бы ни была его просьба, я не допущу, чтобы ради нее он остался там.
Оставив Первой пищу для размышлений, Линден поспешила на нос. Несмотря на то, что была поставлена только половина парусов, «Звездная Гемма» шла довольно быстро, но угрюмые скалистые стены Хищника надвигались с двух сторон, словно желая раздавить корабль как скорлупку, а пики Колючей Оправы закрывали уже полнеба. Найдя местечко у самого борта, Линден попыталась взглядом проникнуть в глубины угрюмого залива в поисках возможной угрозы прячущихся под водой скал или мелей. Но дно было чистым, и глубина не изменялась, по крайней мере, до ближайшего поворота. Солнце миновало зенит и теперь плавно ползло вниз, за скалы. Впереди залив уже окутала сырая мрачная тень. Вода там утратила лазурную синь неба и отражала лишь серость окружавших скал, Линден показалось, что судно вплывает в зиму.
Корабль Великанов упорно двигался вперед. Капитан отдал команду убрать пару парусов. Теперь «Гемма» пошла медленней, и Линден вдруг померещилось, что не ветер гонит корабль, что не капитан его направляет, а Хищник лениво заглатывает свою жертву. А ветер все крепчал и вскоре достиг такой силы, что корабль не смог бы вернуться, даже если бы захотел. Вот они уже пересекли границу солнечного света и тени, вот уже весь корабль накрыло серой вуалью сумерек, лишь верхний парус еще ярко белел на солнце, словно светясь, но вот и он погас, и «Звездная Гемма» нырнула в сгущающийся мрак ущелья.
Когда глаза Линден привыкли к полумраку, она смогла внимательнее разглядеть сдвигавшиеся каменные стены. Гранит выглядел иссеченным и израненным, но не от естественных природных процессов, а словно скалы насильно разверзли для того, чтобы сделать между ними проход, и в их угрюмом молчании чувствовалось терпеливое угрожающее ожидание какого-нибудь природного катаклизма, чтобы снова сомкнуться, раздавив при этом тех, кто нагло вторгся вих недра. Линден прислушивалась к ним, и ее трясло от ярости, которую источали эти камни. Лишь их древняя бессловесность мешала ей понять истинную причину их столь великой обиды.
Скорость корабля все увеличивалась; залив становился уже, и ветер, зажатый между его высокими стенами, дул уже с необычайной силой. Капитан приказал убрать почти все паруса. Линден оглянулась и увидела в щели между утесами лишь узенькую полоску синего, все еще освещенного солнцем открытого моря. Далеко-далеко позади. Безвозвратно далеко. Но тут «Гемма» свернула за скалу, и теперь даже оглядываться было не на что. Капитан и якорь-мастер следили за тем, чтобы, невзирая на все повороты становившегося все более извилистым пролива, корабль строго держался середины, где глубина все еще была достаточной.
Каждый звук многократно отдавался эхом от закрывавших небо стен, приобретая жутковатую призрачность и интонацию безнадежного отчаяния; вихрь криков, потерявших в бесконечном отражении всякий смысл, смешиваясь с воем ветра, гнал корабль вперед, словно улюлюканье загонщиков. Даже обычно не унывающие ни от чего Великаны притихли, и все необходимые команды произносились почти шепотом. Линден почувствовала, что ее ноги и спина уже ноют от страшного напряжения. Утесы вздымались на сотни футов, и чем уже становился пролив, тем тоньше была полоска неба над головой. Скалы наверху нависали тяжелыми уступами, словно склонялись, прислушиваясь к кораблю, в ожидании нечаянно сказанного ключевого слова, которое разбудит их от векового полусна и позволит со всей яростью и злобной радостью, наконец, обрушиться.
Лига за лигой «Звездная Гемма», словно утратив свою волю, втягивалась в сгущающийся мрак пасти Хищника. Лишь далеко в вышине сверкали на солнце снежные вершины Колючей Оправы. Здесь, внизу, палуба была окутана промозглым туманом, и леденящая тишина слегка трепетала от произносимых одними губами ругательств Ковенанта; ему было необходимо дать выход копившемуся в нем раздражению. Но вот и он притих и стиснул зубы, смущенный молчаливым настороженным вниманием скал. А они все продолжали сдвигаться над головой, пока совсем не закрыли небо.
Вскоре пролив сузился настолько, что в нем невозможно было даже развернуться. Линден стало трудно дышать; сгущавшаяся злоба настолько пропитала воздух, что ощущалась почти физически. И в то же время ей казалось, что это пока лишь тень, эхо грядущих бед. Она вспомнила мрачный силуэт Голого Острова и немое предостережение, таящееся в его странной пирамидальной форме. Обессилев, она устало покорилась року (по ее воле или же без нее?), увлекающему ее навстречу неведомой, но могучей силе.
«Звездная Гемма» свернула еще за один поворот, и перед потрясенной командой открылась большая лагуна, словно естественная гавань, со всех сторон окруженная неприступными скалами. За лагуной каменные стены расступались, и между ними расстилалась небольшая долина, по которой текла впадающая в залив река со стремительным течением и берегами, густо поросшими деревьями. Это и была Коварная. Всю долину заливал солнечный свет.
Но вода в лагуне была абсолютно спокойна; весь пыл бурной реки поглощался черной пучиной, лежащей у подножия обрывистых скал.
Ветер утих, и гнетущая тревога, пронизывавшая воздух в ущелье, здесь испарилась без остатка. Линден с таким наслаждением вдыхала полной грудью свежие осенние запахи, словно благодаря этому чистому морозному воздуху неведомо как могла вырваться из-под мрачной власти Хищника. Да и Великаны, вдохнув его, словно очнулись от оцепенения, разом заговорили и заспешили по местам, готовясь к стоянке.
По команде Хоннинскрю якорь-мастер развернул корабль носом к проходу в скалах, чтобы быть всегда готовыми тронуться в обратный путь, и «Звездная Гемма» встала на якорь. Несколько Великанов начали готовить к спуску на воду небольшой баркас. Как и «Гемма», он был сделан из камня, и вот уже его гладкие пятнистые бока плавно погрузились в темную гладь лагуны. Следуя за Ковенантом на корму, Линден чувствовала, как начинает поддаваться очарованию светлой долины устья Коварной. Листва на деревьях, растущих по ее берегам, переливалась всевозможными оттенками, и после суровых, голых скал Хищника Линден испытывала почти непреодолимое желание поскорее оказаться под ее сенью.
Первая стояла на корме, глубоко вдыхая свежий воздух долины. Красавчик был в ударе и сыпал шутками направо и налево. Даже у Мечтателя лицо просветлело, словно извечная печаль, которая как мрачная туча бросала тень на его душу, временно уплыла. А Ковенант, казалось, на время стряхнул с себя груз тревог и сомнений; его глаза мерцали, как угольки в костре надежды. Лишь харучаи оставались по-прежнему бесстрастными; радостная атмосфера, воцарившаяся на борту «Геммы», их словно не затрагивала. Они не могли не заметить опьяняющего действия воздуха долины и, похоже, не особенно доверяли ему.
Хоннинскрю прижал к груди кулаки и, не отрывая глаз от реки, выдохнул:
— Ну, верите теперь? Я же говорил: обворожительно. И опасно. — Он обернулся к Первой и почти взмолился: — Не позволяй нам здесь медлить. Это как болезнь. Мы можем забыть обо всем и опоздать.
— Говори только о себе, мастер, — озорно фыркнул Красавчик. — По мне, так побыть здесь и растянуть удовольствие нам только на пользу.
Первая задумчиво кивнула, словно соглашаясь с мужем, но потом сказала капитану, не отрывая глаз от долины:
— Все так, как ты говорил. Поэтому на берег сойдут только шестеро: я, ты, Друг Великанов Ковенант, Избранная, Мечтатель и Красавчик. Еще, пожалуй, возьмем харучаев. И нужно предупредить якорь-мастера, чтобы он вел себя с любым существом, которое здесь появится, крайне осмотрительно.
Капитан согласно кивнул и уже направился к мостику, но Первая остановила его, схватив за руку.
— Тебя я тоже хочу предупредить, — тихо сказала она. — С этим народом нужно все время быть начеку и трижды подумать, прежде чем предлагать им что-нибудь. Или просить у них. Да-да, именно это я и имею в виду: никаких предложений и просьб без моего согласия.
Хоннинскрю окаменел. Его лицо стало жестким, а глаза словно вовсе спрятались под насупившимися густыми бровями. Линден показалось, что он не верит своим ушам.
— Моя жизнь принадлежит только мне. И я могу распоряжаться ею, как захочу, — резко ответил он.
В глазах Ковенанта мелькнула тень догадки:
— Хайл Трой уже пробовал пойти этим путем. И заплатил за это тремя тысячелетиями.
— Нет. — Первая, словно не замечая Ковенанта, подошла к капитану вплотную и сказала, сурово глядя ему в глаза: — Нет. Твоя жизнь тебе не принадлежит. Ты создатель и капитан «Звездной Геммы». Ты дал клятву посвятить себя Поиску. Я не могу себе позволить потерять тебя.
— Я понял тебя, — бросил он и, резко повернувшись, ушел на мостик.
Проводив его взглядом, Первая повернулась к Линден:
— Следи за ним, Избранная. Если что заметишь, сразу скажи мне. Я не должна потерять его.
«Не должна потерять его», — эхом отозвалось в голове Линден. Она машинально кивнула в ответ.
Капитан закончил напутствия остающемуся на корабле за главного якорь-мастеру, и в баркас спустили веревочный трап. Кир и Хигром слезли первыми и придержали концы лесенки, чтобы остальным было удобнее спускаться. Первая кивком велела Мечтателю и Красавчику сесть за весла, а затем, также кивком, предложила Линден и Ковенанту следовать за собой.
Линден ощутила волну замешательства, исходившую от Томаса, и сразу вспомнила о его головокружениях.
— Я не очень-то хорошо себя чувствую, болтаясь между небом и землей, — смущенно пробормотал он, нервно потирая руки, обезображенные болезнью. Но, собравшись с духом, шагнул к борту. — А, черт с ним. Упаду — так Бринн меня поймает.
Командир харучаев стал спускаться, поддерживая юр-Лорда и контролируя каждое его движение с таким бережным вниманием, что для Неверящего спуск оказался не опаснее, как если бы его спускали в гамаке. «А есть ли вообще такая опасность, с которой харучаи не смогли бы справиться?» — подумала Линден.
Наконец подошла ее очередь, и она храбро последовала за Кайлом. Когда она ступила на борт качающейся лодки, Красавчик помог ей удержать равновесие и осторожно усадил напротив Ковенанта.
В следующий момент над бортом корабля раскатился вопль удивления: Вейн тронулся с места и, легко перемахнув через борт, с ловкостью бывалого моряка полез по трапу в баркас.
Первая и капитан поспешили за ним, опасаясь, что он может выкинуть какой-нибудь непредвиденный трюк. Но юр-вайл уже неподвижно застыл в центре судна, неколебимый, как мачта. Великанша бросила на Ковенанта хмурый вопросительный взгляд, но тот лишь пожал плечами, покоряясь неизбежному. Она еще раз взглянула на Вейна — так, словно хотела взглядом смести его с баркаса, но потом, махнув рукой, опустилась на скамейку на корме.
Хоннинскрю и Мечтатель взялись за весла, и усилиями братьев баркас заскользил к устью Коварной.
Линден сосредоточилась на Ковенанте: ей хотелось помочь ему расслабиться и отвлечь его хотя бы на время от тяжелых мыслей, Не придумав никакой другой темы, она спросила:
— Ты говорил о Хайле Трое. Хранителе Анделейна. Но ты никогда не рассказывал о нем подробно.
Ковенант, казалась, был не в силах отвести глаза от пиков Колючей Оправы.
— Меня тогда здесь не было. Эта история началась, когда он и Морэм попытались договориться с Каерройлом-Дикарем, бывшим тогда хранителем Дремучего Удушителя. Случилось так, что армия Троя оказалась между Удушителем, (хранитель убивал любого, кто имел наглость хотя бы сунуть нос в его лес) и войском одного из Великанов-Опустошителей Фоула. Чтобы спасти свою армию, Трой решился на отчаянный маневр — заманить Великана в заповедный лес. И они вступили с Каерройлом в переговоры, прося разрешения пройти через его нежно любимый Удушитель. Тот сказал, что за это нужно заплатить, и Хайл, не торгуясь и даже не спросив, какова цена, заключил сделку. — Ковенант обернулся к Линден, глаза его яростно сверкнули. — И ценой за беспрепятственный проход через лес оказалась его душа. Его превратили во что-то вроде подмастерья при хранителе. И с тех пор он жил той жизнью, которую избрал для него Каерройл-Дикарь.
Полыхающий гневом взгляд Ковенанта напомнил Линден, что Томас тоже относится к тем людям, которые привыкли расплачиваться весьма необычным образом. Но если понадобится, он, не колеблясь, снова пойдет на самую дикую сделку.
Вскоре баркас заскреб дном по прибрежной гальке. Кир и Хигром первыми выпрыгнули на берег и придержали лодку, пока высаживались остальные. Пока Хоннинскрю с Мечтателем Привязывали баркас, Линден поспешила вскарабкаться на поросший густой травой пригорок, а оттуда до деревьев было рукой подать. Острые запахи осеннего леса казались здесь сильнее, и морозный чистый воздух кружил голову.
Она оглянулась через плечо на корабль Великанов: на фоне обрывистых утесов Колючей Оправы он казался совсем маленьким и хрупким, почти игрушечным, с трогательными тоненькими мачтами.
Ковенант уже стоял рядом, и его глаза вновь светились беспрестанно терзавшей его тревогой. Слишком многое камнем лежало на его сердце: яд, дикая магия, люди, умирающие в Стране без его помощи, сомнения. Это была слишком взрывоопасная смесь, в любую секунду готовая воспламениться от малейшего толчка. «А что если он действительно собрался предложить свою жизнь в обмен на указание, где растет Первое Дерево?» — подумала Линден. Да, он на это вполне способен. А вдруг элохимам нельзя доверять?..
Ее мысли были прерваны появлением на пригорке Великанов. Капитан махнул рукой в сторону деревьев:
— Вон оттуда начинается Лесное Кольцо. Нам нужно идти берегом. Запрещаю вам к чему-либо прикасаться. Будьте осторожны, не сломайте ни веточки. Эти места только с виду так благостны. Может, найдем деревню. Элохимы живут не только в Элемеснедене.
Ковенант сощурился, глядя на скрывавшуюся за поворотом реку:
— Так чего мы ждем? Отправимся мы когда-нибудь на поиски этих элохимов?
Ответ капитана прозвучал резко и угрюмо:
— Нам их не сыскать. Это они, если захотят, найдут нас сами. Если мы не нанесем им никакого оскорбления.
Неверящий выдержал мрачный взгляд капитана и, чуть помедлив, кивнул какой-то своей мысли.
Пора было двигаться, но никто не решался сделать первый шаг. Чарующий аромат долины словно уговаривал остаться и никуда не спешить. Наконец Хигром и Кир разом мотнули головами, отгоняя сладкую одурь, и, не оглядываясь, зашагали вдоль берега. И это словно разбудило остальных. За харучаями двинулись Первая и Хоннинскрю, за ними — Линден и Ковенант, Кайл и Бринн, Мечтатель и Красавчик. Замыкал шествие размеренно шагающий Вейн, по обыкновению глядящий вдаль невидящими глазами. В таком порядке они достигли берега Коварной и вступили под сень деревьев Лесного Кольца.
Харучаи обнаружили, что вдоль реки идет нахоженная тропа. Лес был довольно густым,и росли в нем в основном лиственные деревья: дубы и сикоморы, ясени и клены. Иногда встречались ивы и молодые мимозы. Те из них, что находились в тени утесов Колючей Оправы, словно перенимали строгость расцветки у камня: над зелеными и коричневыми цветами листвы и стволов преобладали различные оттенки серого. Но стоило упасть на них солнечному лучу, как они мгновенно расцветали во всем великолепии осенней палитры.
Переступив границу тени, маленький отряд из царства уныния попал в царство роскоши: весь лес полыхал красным, оранжевым, искрами желтого, терракотовым и бежевым. При каждом шаге в воздух взлетали опавшие листья, и Линден чудилось, что она идет по весело потрескивающему костру, но не обжигающему, а придающему силы, и с каждым шагом все удаляется от мыслей о смерти.
Скалы все больше расступались в обе стороны, долина расширялась, и идти становилось все легче. Коварная журчала, словно смеялась вместе с озорно шуршащими листьями. Она была не очень широка, но жизнь так и бурлила в ней, и на волнах дрожали миллионы солнечных бликов.
Линден вдруг послышался отдаленный звон колокольчиков. Может, это лес пронизан своей, особой музыкой? Тем более что никто из ее спутников не подал виду, что слышит что-то кроме лесных шорохов, а она не решилась спросить. Это было похоже на тайный язык деревьев, причем ей иногда казалось, что она почти различает смысл отдельных звенящих, шелестящих слов, но тут же забывает его: он растворяется без остатка в щебете и музыке лесных разговоров. Колокольчики чаровали ее, как и разноцветные листья, и все же Линден не могла отделаться от растущего в ней смутного беспокойства; ей все казалось, что есть какая-то очень важная причина, почему так необходимо понять этот удивительный лесной язык.
Лес постепенно редел, и впереди уже просматривалась опушка. Деревья разбегались в обе стороны по склонам Оправы, а во всю ширь долины раскинулся огромный, залитый солнцем луг. Далеко за ним стояли горы, кажущиеся в ослепительном полуденном сиянии багровыми, и на их фоне луг казался чашей с золотыми травами, которую пересекала ярко-синяя ленточка Коварной, изгибающаяся плавной дугой к северу.
Хоннинскрю остановился на опушке и, глядя вперед, заметил:
— Это кольцо из лугов элохимы называют «мэйданом» Элемеснедена. А в центре его и находится их «клачан» (стан, город — как хотите). Он заложен на истоках Коварной. И вот этот-то клачан без соизволения на то хозяев мы просто не сможем увидеть. Если они по какой-то причине не захотят с нами встречаться, мы можем бродить по мэйдану, как в чистом поле, до конца жизни, и наши рассыпавшиеся в прах кости удобрят эти дивные травы.
— И что же ты предлагаешь? — исподлобья глянула на него Первая.
— Остаться здесь и дождаться, пока этот народ не снизойдет до нас по доброй воле. Это их страна, и мы полностью в их руках. Кроме того, отсюда мы еще можем вернуться на «Звездную Гемму», чтобы взять курс к новой надежде.
Первая что-то ответила, но Линден уже не слышала ее: звон колокольчиков внезапно стал таким сильным, что у нее загудело в голове. И снова ей подумалось, что это некий вполне членораздельный язык. «Послушайте! — воззвала она к своим спутникам. — Неужели вы не слышите колокольчиков?!» Но так и не поняла, сказала ли это вслух. Теперь музыка звучала у нее в голове громко и отчетливо.
И тут путешественники почувствовали, что уже не одни на этой опушке. Крона ближайшего ясеня зазвенела россыпью колокольчиков, создавая ощущение, словно начался волшебный сон, и от дерева отделилась фигура. Нет, она не пряталась до этого за стволом или в ветвях: просто часть дерева приняла новую форму. Пока она плавно приближалась к застывшим в онемении Великанам, ее формы и черты лица менялись, словно она сама создавала себя на ходу.
Когда метаморфозы закончились, перед ними оказалась хрупкая женщина с глазами, как хризопразы, тонкими бровями и небольшим, красиво очерченным ртом. Гибкая и стройная, с гордо поднятой головой, она одарила путешественников сияющим доброжелательным взглядом и сдержанной улыбкой. Она казалась инкарнацией души дерева, частью которого до сих пор была. С плеч ее складками ниспадала легкая туника, сидевшая на ней с такой элегантной естественностью, будто была частью ее, как бы второй кожей.
Все застыли, будучи не в силах пошевелиться, и лишь во все глаза смотрели на диковинную гостью. Харучаи вытянулись в струнку, а Ковенант непроизвольно открывал и закрывал рот, словно хотел что-то сказать, но не знал что. Лишь один Хоннинскрю без удивления, но почтительно приблизился к женщине и склонился перед ней в поклоне, как перед царицей цариц.
Она остановилась перед ним. Ее улыбка стала более открытой и вдруг засияла с такой силой, что Линден чуть не ослепла в своем внутреннем видении. Эта женщина была намного сильнее ее в умении пользоваться Земной Силой.
— Я рада, что вы оказались настолько деликатны, что дождались, пока мы сами вас встретим. — Ее голос лился, как тихая музыка, и колокольчики, которые Линден слышала в лесу, зазвучали несколько иначе. — Меня зовут Дафин. А вы — Великаны. Мы уже не раз встречались с вашим народом.
Колокольчики продолжали звенеть в голове Линден, и она уже перестала понимать, что происходит вокруг и внутри нее. Дафин повернулась к Бринну:
— Вас мы еще не знаем. Возможно, рассказы о вашем народе нас заинтересуют.
А звон колокольчиков все нарастал. Дафин взглянула на Линден, которая тщетно пыталась заставить колокольчики замолчать. И все же она вздрогнула, услышав:
— А ты — Солнцемудрая.
Прежде чем Линден успела что-то ответить, Дафин уже повернулась к Ковенанту. Он смотрел на нее так, словно изумление приносило ему боль. И тут ее улыбка пропала. Колокольчики словно взорвались в яростном перезвоне то ли удивления, то ли страха.
— А ты — нет, — отчетливо, почти по слогам произнесла гостья.
И на глазах путешественников словно растворилась в осеннем полудне, не примяв ни травинки на золотистом от солнца лугу.

Глава 7
Элемеснеден

Линден зажала уши руками и, наконец, смогла заставить колокольчики замолчать, но не потому, что звук шел извне, а потому, что это движение помогло ей сконцентрироваться и собрать волю в кулак, чтобы прекратить или хотя бы ослабить их трезвон. Несмотря на легкий осенний морозец, ее лоб покрылся крупными каплями пота. «Солнцемудрая»? Ей стало страшно. Солнцемудрая?
Тут слух возвратился к ней, и она услышала, как Ковенант, не переводя дыхания, сыплет проклятиями. В его голосе звучала ярость, раскаленная добела, иссиня-белая, как костяшки его сжатых в гневе кулаков. Подняв голову, Линден увидела, что он смотрит на траву в том месте, где исчезла Дафин.
Харучаи стояли как вкопанные, и по их бесстрастным лицам было трудно определить, как они относятся к визиту незнакомки. Хоннинскрю сидел, обхватив голову руками то ли от боли, то ли от отчаяния. В глазах Мечтателя светился вопрос, причем ответ на него он искал почему-то у Линден. Красавчик, ухватившись за локоть Первой, заглядывал жене в лицо, а та подозрительно и пристально рассматривала Линден и Ковенанта, Вейн, как обычно, стоял без движения, но на его эбонитово-черном лице застыло выражение откровенного злорадства.
— «Солнцемудрая»? — наконец нарушила тишину Первая. — Что это вообще такое: «Солнцемудрая»?
Линден сделала шаг в сторону Ковенанта, но отпрянула от потока ругательств, которые, как ей показалось, теперь были адресованы ей. Не в силах вынести всего этого, она жалобно прошептала:
— Я не понимаю… Вы же знаете, что я не… Это не обо мне.
— Черт тебя побери! Конечно же, это сказано о тебе! — взорвался Ковенант. — Ты вообще когда-нибудь чему-нибудь здесь научишься?!
Линден съежилась от обрушившейся на нее ярости. Слова Дафин «А ты — нет» подняли в нем такую волну гнева, что будь она материальна, то, выплеснувшись, затопила бы весь мэйдан. Он-то не умел воздействовать на изменения, вызванные Солнечным Ядом. И ведь именно из-за него элохимка вдруг прервала свой визит.
— Так кто такая «Солнцемудрая»? — Первая настаивала на ответе, и в ее голосе зазвучал металл.
— Это та, которая способна контролировать Солнечный Яд, — почти прорычал Ковенант. Он болезненно переживал собственную неполноценность.
— Они не примут нас, — с горечью прошептал Хоннинскрю. — О, эти элохимы!
Линден лихорадочно соображала, как ей ответить Ковенанту, чтобы не разбередить его раны еще больше. «У меня же нет никакой особой силы и власти!» Пот заливал ей глаза, и все кругом расплылось, как в тумане. Общее настроение спутников казалось ей чудовищно противоестественным здесь, на опушке щебечущего, полыхающего дивными красками Лесного Кольца, на границе с благоуханным золотистым мэйданом. Как можно здесь гневаться и яриться? Или именно непоколебимое спокойствие, разлитое здесь, вызвало этот накал страстей? Но нет — Линден вслушалась и вгляделась в окружающий ее мир, — нет, нет. Чудесный воздух действовал как успокоительный бальзам и не мог вызвать ни боли, ни страдания.
Но, сняв блок со своего восприятия, Линден снова стала доступна для навязчивых колокольчиков. Они звенели все громче и громче, словно приближались. Вскоре в ее голове уже не осталось ни одной мысли, только звон, звон, звон… Откуда-то из дальнего далека прорвался голос Красавчика, звучавший рядом с дивной мелодией колокольчиков дико и несуразно:
— Эй, может, не все еще потеряно? Глядите-ка!.. Протерев глаза, Линден прямо перед собой увидела две мерцающие фигуры, словно выросшие из-под земли. Вновь произошло чудо трансформации травы и почвы в человеческое тело.
Впереди шла Дафин, от ее сияющей улыбки не осталось и следа: ее лицо было замкнуто, а в глазах читалось едва заметное сожаление. Зато ее спутник откровенно ухмылялся. Это был мужчина с гиацинтово-сиреневыми глазами, одетый в мантию того же цвета. Как и у Дафин, его одежда выглядела так, словно была сделана не из полотна, а трансформировалась из части кожи своего обладателя. Линден затруднялась сказать, чем именно искрились его глаза — радостью или насмешкой: ее чувства были притуплены завесой из звона.
— Меня зовут Чант, — представился элохим. — Я пришел за правдой.
И он и Дафин смотрели исключительно на Линден.
Казалось, они внимательно, как в лупу, изучают ее до мельчайших черт характера. Ее собственное видение рядом с их мощью казалось слабеньким и неразвитым. Их сила была выше ее понимания.
Линден инстинктивно спряталась в раковину отрицания. Затем решительно отпихнула навязчивые колокольчики на дальнюю периферию сознания. Эти элохимы изучали ее с не меньшей настойчивостью и тщательностью, чем Гиббон. Ты - не Зло? Нет. По крайней мере, до тех пор, пока тьма не обретет полную власть.
— Я не Солнцемудрая.
Чант иронически приподнял бровь.
— Если кто и обладает мудростью и силой, так это он. — Линден указала на Ковенанта, пряча глаза от элохимов.- Он носит кольцо.
Но на гостей ее слова не произвели никакого впечатления: лицо Дафин по-прежнему оставалось строгим, а ухмылка Чанта была беспощадна.
— Мы не наделены особым даром, чтобы наверняка отличить ложь от правды, — вкрадчиво начал он, — но твои слова — явная ложь. Не отрицай, что ты есть то, что ты есть. Нам это не нравится. Лучше объясни, почему этот мужчина носит твое кольцо из белого золота.
— Это не ее кольцо! — перебил его Ковенант. — Оно мое! И всегда было только моим!
На фоне мелодичных голосов элохимов его крик показался униженным и сварливым карканьем.
— И это тоже неправда. — Чант уже не ухмылялся, он скалился, и сердце Линден дрогнуло от дурного предчувствия. — Ты же не Солнцемудрый.
Ковенант, вспыхнув, открыл, было, рот, но Дафин его перебила:
— Нет. Кольцо действительно его. Он связан с ним глубокой внутренней связью.
Чант переглянулся со своей соотечественницей, и Линден с облегчением вздохнула. Отведя от нее глаза, он избавил ее от чудовищного напряжения.
Чант нахмурился, словно утверждение его спутницы нарушило какую-то их тайную договоренность. Но та, как ни в чем не бывало, обратилась к Линден:
— Здесь какая-то тайна. Все наши предсказания сходились на одной истине: к нам явится со своей нуждой Солнцемудрая и Обладатель кольца. И это должен быть один человек. Это краеугольный камень всего последующего. А наше видение не может лгать. И Колючая Оправа и Лесное Кольцо тоже не могут лгать. Так как ты можешь это объяснить, Солнцемудрая?
Линден почувствовала, что Ковенант держится из последних сил, чтобы не взорваться.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:19 | Сообщение # 9

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

— Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я продемонстрировал его силу?
Чант даже головы в его сторону не повернул.
— Эта сила обернется сейчас же против тебя. Мы сильнее тебя. Лучше помолчи. Пусть говорит Солнцемудрая. — В мелодичных переливах его голоса проскользнула нотка гнева. И он снова уставился на Линден.
Ковенант проревел сочное ругательство. Опасаясь за него, Линден с огромным трудом вырвалась из тисков взгляда элохима и посмотрела на Томаса — его лицо уже почернело от бушевавшей в нем ярости.
И снова его истерика показалась ей неестественной, невозможной в таком месте. И вновь она испытала смутное ощущение, что ей безотлагательно нужно постичь нечто, что намного важнее ее личных переживаний. Инстинктивно она возвысила голос, чтобы Ковенант мог ее услышать:
— Я не останусь здесь без него. — И сама испугалась своей храбрости и взятой на себя ответственности.
— Мир, мир, друзья мои! — неожиданно вмешался Красавчик. — Мы одолели изрядный путь, чтобы изложить свою просьбу элохимам. Ради этого мы жизнь свою поставили на карту. И даже больше чем жизнь. — В его голосе звучали умоляющие нотки, а уродливое лицо напряглось в страстном порыве. — Не надо ссориться. Не надо оскорблять друг друга!
Ковенант не отрываясь смотрел на Линден, словно хотел понять причину ее столь неожиданного возвышения. Внезапно ей захотелось его спросить: «А ты слышишь колокольчики?» Но если он и слышал, то пока никак не давал этого понять. Он не отрывал от Линден испытующего взгляда, и чем дольше смотрел, тем больше успокаивался.
— Простите меня, — не поворачивая головы, сказал он элохимам. — Все дело в той просьбе, с которой мы пришли к вам. Это очень срочно. Это настолько важно, что мне трудно держать себя в руках.
Элохимы словно и не слышали его, продолжая в упор разглядывать Линден.
— Возможно, наше видение не дает полной картины, — задумчиво сказала Дафин; в мелодике ее плавно льющейся речи все чаще стали проскакивать диссонансы раздражения. — Возможно, приближается слияние. Или смерть.
Слияние? Линден не знала, что и подумать. Смерть? Она уловила всплеск мыслей Ковенанта и только хотела спросить, что элохимы имеют в виду, как Чант, продолжая обращаться только к ней, словно она была в группе самой главной, строго сказал:
— Нам известно, что ваше дело не терпит отлагательств. Мы не любим спешки и суеты, но это не значит, что мы будем тянуть с его решением. — Он сделал приглашающий жест в сторону мэйдана. — Не проследуете ли за нами в Элемеснеден?
От его оскала Линден пробрала дрожь, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы подобрать правильные слова для ответа. Слишком много на нее навалилось за последние несколько минут. С того момента, когда она впервые увидела Ковенанта, Линден считала, что он во всем превосходит ее, и послушно шла за ним, куда бы он ни позвал. Она не была готова принимать решения за него. Да и вообще ни за кого. Даже за себя.
Но у нее не оставалось выбора: она спиной ощущала чувства всех своих друзей — натянутую сдержанность Хоннинскрю, с трудом сдерживаемое желание вмешаться Первой, тревогу Красавчика, бурю сомнений и раздражения в Ковенанте. Все они ждали ее ответа. А у нее, помимо всего, имелись еще и свои причины находиться здесь. И, поморщившись, Линден приняла роль, которую ей навязали.
— Благодарю вас, — сказала она самым официальным тоном, на который была способна. — За этим мы сюда и пришли.
Чант склонился в церемонном поклоне, но ей показалось, что при внешнем выражении почтения он мысленно смеется над ней. Затем элохимы молча повернулись и заскользили по золотистой траве к центру мэйдана. Первой за ними двинулась Линден, за ней, не отставая ни на шаг, — Кайл, а следом уже потянулись остальные.
Линден хотелось расспросить элохимов об их порядках, но она была слишком взволнована, чтобы говорить. Не смея догнать их, она пыталась привести свои чувства и мысли в порядок, и в этом ей помогала непоколебимая уверенность в себе.
По дороге она машинально оглядывала мэйдан, надеясь различить признаки присутствия других элохимов, не трансформировавшихся в человеческий образ. Ведь ни Дафин, ни Чанта она не увидела, прежде чем те сами не захотели показаться; так и теперь — она улавливала лишь осенние запахи шелестящих трав, нагретой солнцем почвы и чистой воды Коварной. И все-таки, невзирая на мирный пейзаж, чувство грядущей опасности не только не оставляло ее, но росло, заслоняя все остальное. Ее ногти впились в ладони, и она только сейчас обнаружила, что уже давно бессознательно сжимает кулаки.
С усилием Линден разжала пальцы и посмотрела на руки: они показались ей настолько чужими, что трудно было поверить, что этими самыми пальцами она когда-то держала скальпель.
Вопросы без ответа роились в ее голове. Как примириться с той важной ролью, которую отвели ей элохимы? Что за тайный смысл в неумолчном звучании бубенчиков? Линден почувствовала, как почва под ногами стала пружинить, и поняла, что Дафин и Чант ведут их по болоту.
И еще один вопрос вспыхнул в ее мозгу: почему элохимы ни слова не сказали о Вейне? Отродье демондимов следовало за Поиском, словно черная тень; и все же ни Дафин, ни Чант не обращали на него ни малейшего внимания. Линден не могла дать этому никакого разумного объяснения.
Внезапно (гораздо раньше, чем она ожидала) показался источник, из которого брала начало Коварная, — в самом центре мэйдана возвышался известковый холм, откуда с силой небольшого гейзера била прозрачная струя, в облаке брызг и водяных паров которой играли маленькие радуги. Вода казалась жидким кристаллом, вздымающимся ввысь в волшебном посуле исполнения всех желаний и распадающимся на мелкие бриллианты для того, чтобы слить их вместе у подножия и истечь рекой.
Элохимы, жестом призвав чужестранцев следовать за ними, вступили в ниспадающий с уступа поток и полезли вверх по мокрому камню с такой легкостью, словно были невесомы. А, оказавшись наверху, исчезли, словно растворились в известняковой стене.
Линден замерла. Как она ни старалась, ей снова не удавалось почувствовать даже намека на присутствие других элохимов. Да и колокольчики в голове звенели теперь еле слышно.
Хоннинскрю солиднооткашлялся и осипшим от волнения голосом благоговейно прошептал:
— Элемеснеден. Клачан элохимов. Никогда не смел и мечтать, что снова его увижу.
— Ну и что нам теперь делать? — хмуро спросил Ковенант.
Впервые с того момента, когда «Звездная Гемма» бросила якорь возле устья Хищника, капитан счастливо рассмеялся:
— А что еще, как не последовать за хозяевами! Линден с недоумением посмотрела на него. На языке у нее вертелся вопрос: каким же образом они могут это сделать? Но неожиданно для себя она задала вопрос, казавшийся ей неизмеримо более важным:
— Кто-нибудь из вас слышит звон колокольчиков?
— Каких колокольчиков? — нахмурилась Первая.
На лице Красавчика отразилось удивление: судя по всему, он, как и его жена, просто не понял вопроса. Мечтатель отрицательно помотал головой. Бринн слегка пожал плечами.
Хоннинскрю, словно размышляя вслух, тихо сказал:
— Элохимы не считают себя музыкальным народом. За все то время, что я пробыл у них, мне ни разу не довелось услышать ни песни, ни звука музыкальных инструментов. И ни в одном сказании Великанов об Элемеснедене нет упоминаний о колокольчиках.
Линден издала тихий стон. Снова она одна в своих сверхощущениях. Уже без всякой надежды она обернулась к Ковенанту.
Но тот словно не слышал ее. Как громом пораженный, он застыл, не отводя глаз от хрустального фонтана источника и машинально теребя кольцо.
— А ты, Ковенант? — спросила Линден.
Он не ответил. А вместо этого, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:
— Они думают, что я ошибаюсь. Но я не для того прошел такой длинный путь, чтобы услышать от них это. — Он скривился, показывая, насколько ему не по душе распределение ролей, которое им навязали элохимы. — Ладно, пусть все идет, как идет. Ты — Солнцемудрая, значит, тебе и идти первой.
Линден хотела возразить: дескать, никакая она не Солнцемудрая, — может быть, это его успокоило бы или хоть немножко пригасило костер бушевавшего в нем гнева. Но вновь из смутного опасения непоправимой ошибки она промолчала и, сделав глубокий вдох, с опаской ступила в прозрачную струю.
Теплая зудящая волна побежала по ногам вверх, и Линден, вздрогнув, чуть не выскочила из воды. Но, взяв в себя в руки, поняла, что это странное ощущение абсолютно безвредно. Поверхность кожи слегка покалывало, словно по ногам ползали муравьи. Линден вдруг сообразила, что может простоять здесь довольно долго, прислушиваясь к своим ощущениям, и, сделав еще один вдох, мужественно двинулась вперед. Через несколько шагов она достигла известняковой стены и с помощью Кайла полезла наверх.
Как только Линден вступила на верхнюю площадку, все чувства ее настолько обострились, что она почувствовала себя угольком, брошенным в топку. Колокольчики теперь уже не только в голове, а со всех сторон вызванивали какой-то сумасшедший котильон. Кровь закипела, воздух воспламенился, и мир поплыл перед глазами, завертевшись каруселью.
А уже в следующее мгновение Линден оказалась в ошеломляюще прекрасной стране.
Она глотала воздух ртом и не могла оторвать глаз от открывшегося ей изумительного пейзажа. Известняк и источник исчезли без следа.
Над ее головой раскинулось перламутрово-опаловое небо, светившееся само по себе: ни солнца, ни луны на нем не было. Не было и линии горизонта, хотя у Линден никак не укладывалось в голове, как это может быть. Но ей оставалось только смириться и поверить своим глазам. Все вокруг было озарено мягким теплым светом, совмещавшим в себе нежность луны и ясность солнца, ночную неопределенность и отчетливость дня.
Линден не знала, куда смотреть; все было удивительным, чудесным и не имеющим названия. Рядом с ней росло стройное деревце из чистого серебра. Но оно было живым; листья его, словно бабочки, рассыпая снопы разноцветных искр, сверкая и звеня, кружились в танце вокруг ветвей. Все деревце было в мерцающем мареве серебристых бликов, словно принцесса в подвенечной фате.
С другой стороны бил фонтан из разноцветных струек воды и света.
Откуда-то прискакал странный меховой шарик и вдруг взорвался фейерверком из цветов. Воздух наполнился ароматом пионов и амариллисов.
В небе кружились диковинные птицы, издававшие невообразимые трели и фиоритуры. Они словно исполняли какой-то сложный танец, слетаясь на мгновение в стаю, которая тут же превращалась в огненный столб, висящий в воздухе, или разлетаясь, как стекляшки калейдоскопа, по всему небу. Нет, не стекляшки — драгоценные камни: рубины, сапфиры, изумруды, складывающиеся в созвездия на перламутре небосклона. Нет, не рубины, сапфиры и изумруды, а бабочки всевозможных оттенков многокрасочной метелью, хвостом кометы, ураганом звенящих искр пронеслись над головой и растаяли без следа.
Даже холмик, покрытый блестящим дерном, на котором стояла Линден, не оставался в покое ни на минуту, а все время менял форму, подпрыгивал, вертелся, открывая перед ее удивленным взором все новые и новые чудеса: огромные статуи из воды; кустарники, покрытые всевозможными цветами самых фантастических форм и расцветок; мраморные анфилады, ведущие из ниоткуда в никуда; животные, точно птицы, взмывающие в небо и плавно, как снежинки, спускающиеся на землю; быстрокрылые малахитовые создания, вьющиеся кругами, квадратами, треугольниками; подсолнухи высотой с Великана, с толстыми, как черепица, лепестками.
И повсюду, повсюду звенели колокольчики. Их перезвоны, переборы сплетались, как гобелен хрустально-металлического музыкального языка самого Элемеснедена.
Линден не могла все это воспринять и оценить, да и не пыталась, а только смотрела по сторонам жадными глазами. Ее нервы были так туго натянуты от всего произошедшего с ней сегодня, что, когда позванивающее рядом серебряное деревце вдруг трансформировалась в Чанта, она с криком отпрянула. Это оказалось уже выше ее сил.
Все это?.. О Боже!
Словно подтверждая ее невысказанное предположение, стайка скворцов, порхнувшая к ее ногам, взвилась вихрем и превратилась в Дафин.
— Адово пекло и кровь! — раздался над ухом у Линден прерывающийся от изумления голос Ковенанта, и она, наконец, вспомнила о своих спутниках.
Обернувшись, она увидела, что все прибыли благополучно: и Великаны, и харучаи, и даже Вейн. Но за их спинами не было ни Коварной, ни мэйдана — они остались где-то в другом мире.
На секунду Линден застыла, ошеломленная этим открытием, но Ковенант, стиснув увечной рукой ее локоть и спросив: «Что все это значит?», заставил ее собраться с мыслями.
— Это элохимы, — ответила она, цепляясь за него, как за якорь, в этом сумасшедше меняющемся мире. — Все, что ты видишь, это — элохимы.
Хоннинскрю подтвердил ее слова кивком, словно воспоминания и надежда сдавили ему горло.
Красавчик беззвучно смеялся, со счастливым изумлением глазея по сторонам. Но лицо его жены было угрюмо — Первая сознавала, что теперь, когда они перешли границу клачана, возвращение уже не зависит от ее отваги или скорости, с которой она орудует мечом. А значит, нужно быть все время начеку, чтобы не оскорбить кого ненароком. В глазах Мечтателя застыла боль — похоже, он боролся с собой, ибо не мог позволить себе восхищаться красотами этого мира, когда перед его внутренним взглядом неотступно стояли картины раны Страны.
— Добро пожаловать в клачан, — гостеприимно улыбнулся Чант, от души наслаждаясь ошарашенным видом гостей. — Забудьте о своих тревогах. Здесь им нет места. Как бы ни была важна ваша просьба, еще ни один смертный, побывавший в Элемеснедене, не пожалел, что отложил на время свои проблемы.
— И мы жалеть не будем, — любезно выдавила из себя Первая. — Мы, Великаны, знаем толк в наслаждении прекрасным. Но лучший способ скинуть груз проблем — это разрешить их. Можем мы рассказать вам, какая нужда привела нас сюда? Легкая морщинка между бровями перечеркнула безупречно гладкий лоб Чанта, и его гиацинтовые глаза потемнели.
— Такая спешка — не слишком-то достойный ответ на наше гостеприимство. Мы не Великаны и не дети, чтобы нам указывали, что и как делать. К тому же, — продолжал он, обращаясь уже непосредственно к Линден, — еще ни один смертный не был допущен на элохимпир, где, собственно, и обговариваются взаимные дары и заключаются сделки, не пройдя перед этим испытания. Мы уже установили, что вы говорите правду. Но правда не всегда бывает истиной. Так вы согласны пройти испытания?
Испытания? Линден растерялась и, не в силах больше выносить настойчивый взгляд Чанта, обернулась в поисках совета к капитану.
Он улыбнулся в ответ:
— Если это будет то же, что и тогда, бояться нечего. Ковенант хотел что-то сказать, но только махнул рукой и, пожав плечами, отвернулся, всем своим видом показывая, что не боится никаких испытаний.
— У Великана хорошая память, — примиряюще заговорила Дафин. — Нас вовсе не интересуют сокровенные тайны. Мы не собираемся насильно вторгаться в ваше сознание. Мы хотим поговорить с каждым отдельно, чтобы по интонации судить об истинной сути вашей натуры. Пойдемте. — Ослепительно улыбаясь, она шагнула вперед и протянула Линден руку. — Не составишь ли ты мне компанию? — Но, увидев, что гостья колеблется, элохимка добавила: — Не беспокойся за своих друзей: из уважения к тебе мы позаботимся об их безопасности.
Все происходило слишком быстро. Линден не знала, не понимала, не хотела понимать, что ей делать и как себя вести. Она не могла примириться со всеми чудесами, происходившими вокруг, не могла заглушить беспрестанный звон колокольчиков в голове, чтобы, наконец, услышать свои мысли. Она была не готова к принятию столь важных решений.
Но ведь всю свою жизнь она только и училась принимать решения и не прятаться от действительности. А опыт жизни в Стране убедил ее в необходимости действовать быстро и решительно. Не сомневаться. Принимать мир таким, какой он есть; и что бы ни произошло, из всего извлекать пользу. Дафин уже держала ее за руку и мягко тянула за собой, и Линден сдалась:
— Хорошо, я иду. Можете спрашивать меня, о чем захотите.
— Ах, Солнцемудрая, — с мелодичным смехом отозвалась элохимка, — я-то ни о чем тебя спрашивать не буду. Спрашивать будешь ты.
Но о чем? Линден окончательно растерялась. Ее затылок пылал от мрачного взгляда, каким провожал ее Ковенант, словно она была причастна к тому унижению, которому его подвергли элохимы. Слишком дорогой ценой достались ему его власть и сила, слишком долгим был путь к ним, и поэтому он не мог простить столь пренебрежительного отношения к себе. Но Линден не стала оборачиваться. Она рисковала его жизнью ради спасения Сотканного-Из-Тумана. А сейчас ставит под удар его гордость, как бы тяжело ей это ни было.
Увлекаемая Дафин, Линден начала спускаться с холма. А навстречу ей летели птицы, цветы, огненные шары и, превращаясь в элохимов, уводили за собой по одному остальных участников Поиска. Но Кайл не оставил свою подопечную и шагал рядом с ней, с другой стороны от Дафин, и Линден была ему за это благодарна. Сейчас она была настолько озабочена, что окружавшие ее чудеса и метаморфозы элохимов уже не производили на нее впечатления. Она ощущала непоколебимое спокойствие харучая, и он казался ей единственным, на что можно опереться в этом изменчивом мире.
Не успели они спуститься к подножию холма, как вдруг услышали резкое: «Нет!» Голос принадлежал Чанту. Дафин и ее спутники остановились и обернулись. Чант смотрел на Линден тяжелым взглядом авгура.
— Солнцемудрая, — позвал он, и его голос доносился будто издалека, с трудом пробиваясь сквозь взрыв тревожного перезвона колокольчиков. — Ты должна пойти с Дафин одна. И каждый из твоих спутников пройдет испытание отдельно.
Одна? Ну, это уже слишком! Линден была готова взбунтоваться. Разве Кайла это тоже касается? Он же харучай! Он ей просто необходим. Она сама удивилась, как, оказывается, привыкла к его молчаливой поддержке. Без него она слишком остро почувствует свое одиночество…
Она собралась с силами, чтобы возразить, но Кайл опередил ее.
— Избранная под моей опекой, — бесстрастно произнес он. — Я должен ее сопровождать.
Вкрадчивая вежливость Чанта сменилась властной жесткостью.
— Нет, — повторил он. — Мне нет дела до твоего долга. Здесь все это не имеет смысла. Солнцемудрая, ты пойдешь одна.
Ковенант сделал шаг к Чанту. Первая попыталась его удержать, но он проигнорировал ее и, набычившись, рыкнул:
— А если нет?
— Если нет, — почти пропел элохим, не скрывая иронической улыбки, — его отправят в край теней, откуда еще никто и никогда не возвращался.
— Пропади все пропадом! — взревел Ковенант. — Только через мой труп!..
Но не успел он закончить фразу, как четверо харучаев пришли в движение. Бринн ударил копьем Чанта в грудь, Кир и Хигром бросились на двух других элохимов, а Кайл полоснул ножом по ногам Дафин.
Но ни один удар не имел ни малейшего эффекта.
Чант, прежде чем копье коснулось его, обернулся туманным облачком, и харучай по инерции пролетел сквозь него, не причинив ему, естественно, ни малейшего вреда. В ту же секунду Чант стал пышной виноградной лозой, которая подхватила падающего Бринна и в мгновение ока оплела его по рукам и ногам. У Дафин отросли крылья; она легко перелетела за спину Кайла и, прежде чем тот успел развернуться, обрушилась на него дождем клейких разноцветных нитей, связавших его так, что он не мог пошевельнуться. С Киром и Хигромом расправились так же быстро и эффектно.
Великаны безмолвно взирали на происходящее. В глазах Хоннинскрю светилось величайшее уныние, и было видно, что он не собирается присоединяться к харучаям в их бессмысленном протесте. Лишь Мечтатель бросился на подмогу, но Первая и Красавчик удержали его.
— Нет. — Рядом с Великанами Ковенант казался совсем маленьким и хрупким, но в каждой его жилке билось белое пламя дикой магии. Властно глядя на элохимов, он тихо и медленно, с внушительностью атакующей кобры произнес: — Вы можете не принимать в расчет меня — перебьюсь, не впервой, — но харучай — мои друзья, и им вы вреда не причините.
— Твое мнение здесь ничего не значит! — строптиво откликнулась виноградная лоза голосом Чанта.
— Чант. — Из спутанного клубка нитей, связавших Кайла, донесся тихий голос Дафин. — Одумайся. Довольно. У нас другие цели.
В звоне колокольчиков, звучавшем в ушах Линден, послышались повелительные нотки, и Чант, чуть помедлив, снова принял человеческий облик. В ту же секунду Дафин и два других элохима отпустили остальных пленных.
— Солнцемудрая. — Чант пронзил Линден мрачным взглядом. — Эти создания находятся под защитой твоего имени. Им не причинят вреда. Но они перешли всякие границы. В Элемеснедене подобное недопустимо. Каково будет твое решение?
Линден лихорадочно обдумывала ответ, который помог бы сгладить все острые углы в создавшейся ситуации и успокоить Чанта и других элохимов. Присутствие Кайла было ей необходимо. Она оглянулась: даже сквозь его бесстрастную маску четко проступала обида за испытанное унижение; он привык, чтобы к харучаям относились с большей почтительностью. Но, видно, ей придется смириться. Слишком многое поставлено на карту. Сейчас не время ссориться с элохимами — Поиск еще не получил от них необходимых сведений. К тому же неизвестно, какие еще опасности может таить в себе клачан. Скрепя сердце Линден приняла решение:
— Верните их на мэйдан. К источнику. И позвольте им дождаться нас там, не беспокоясь о своей безопасности.
Ковенант вспыхнул, но в следующую секунду, признав ее правоту, угрюмо кивнул. Однако его мнение, как видно, элохимов не интересовало.
Чант тоже кивнул, и земля под ногами харучаев вспучилась, поднялась, как приливная волна, и они, отступая, оказались на некой невидимой границе, где растаяли, как туман.
Но прежде чем они исчезли, Линден успела бросить последний взгляд на Кайла — взгляд, молящий о прощении, если харучай, конечно, сможет ее простить. И Кайл успел крикнуть:
— Мы не доверяем элохимам!
И вот его уже нет здесь, а голос все еще звучит в ее ушах. Мы не доверяем элохимам.
— Стал чуть поумнее обезьяны, и туда же — рассуждать о доверии! — фыркнул Чант. — Эти материи слишком тонки для его грубых извилин. Пусть благодарит Бога за то, что смог уйти безнаказанным, так безобразно нарушив наш покой.
— Ваш покой, — повторила Линден, с трудом удерживаясь в рамках вежливости. — Вы, очевидно, ждете от меня объяснений и извинений. — Прощальный взгляд Кайла пронзил ее до глубины души. — Мы пришли к вам с открытым сердцем. И харучаи пришли с открытым сердцем. Не знаю, простят ли они меня когда-либо за то унижение, которое им незаслуженно пришлось испытать. Но вас они никогда не простят.
Первая подняла руку в предостерегающем жесте, но Линден, бросив на нее мимолетный взгляд, успела прочитать в ее глазах угрюмое одобрение. Мечтатель тоже дружески кивнул ей, как бы поддерживая, а Хоннинскрю подтянулся, и, казалось, воспрянул духом. Даже усталое лицо Ковенанта и то просветлело.
— Вы извинились. — Чант перешел на безукоризненно-почтительный тон с легкостью бывалого дипломата. — А я признаю, что встретил вас неподобающим образом, так как моей целью было спровоцировать вас на активные действия. Вы получите компенсацию за все перенесенные вами неприятности. Обладатель кольца, пожалуйста, следуй за мной.
Ковенант остолбенел от подобной перемены, но тут же встрепенулся и, приосанившись, прорычал:
— И пусть только еще кто-нибудь попробует встать мне поперек дороги!
Довольная тем, что его наконец-то признали, Линден сказала Дафин:
— Я готова следовать за вами, как только вы сочтете нужным.
— Благодарю тебя, ты очень любезна. — В голосе Дафин не было и намека на неприязнь.
Она взяла Линден за руку и повела за собой. Оглянувшись, та увидела, что всех членов их маленькой группы элохимы уводят по одному в разных направлениях. Линден посетило смутное чувство неудовлетворения, словно ей чего-то не хватало, но она приписала его своей печали по поводу того, что пришлось расстаться с харучаями, и позволила Дафин увлечь себя навстречу новым чудесам Элемеснедена.
Но руку из ладони элохимки все же выдернула; ей не хотелось, чтобы через прикосновение та прочитала ее отношение к происходящему. Несмотря на все метаморфозы, клачан неожиданно стал казаться Линден довольно холодным и безрадостным местом, где вырождающийся народ извращается в попытках создать образ изобилия, что само по себе недостижимо.
Теперь, когда она взглянула на этот мир по-новому, все в Элемеснедене стало ее раздражать: беспричинные и чрезмерно игривые превращения на каждом шагу; радуги, извергающиеся из разноцветных рыб в пруду; туманы, сотканные из мириадов снежинок; цветы, чьи лепестки и листья были похожи на что угодно, кроме лепестков и листьев. И каждая из этих переменчивых, текучих форм была элохимом. Что заставляет их все время изменяться, какой во всем этом смысл — это было выше понимания Линден. Весь клачан казался ей просто огромным ларцом развлекающего зрителей фокусника. Фокусника, не волшебника.
Но кого же здесь было развлекать? Дафин, погрузившаяся в свои мысли, шла, не обращая ни малейшего внимания на творящееся вокруг. К тому же каждая трансформация существовала как бы для себя самой, абсолютно не соприкасаясь с Другими. И если они как-то общались друг с другом, то это было совершенно не заметно. Может, у них существовал некий тайный язык? Может, весь этот фейерверк воображения просто выражение радости творчества и полноты бытия?
Настроение у Линден окончательно испортилось: как и язык колокольчиков, так и поступки элохимов были совершенно непостижимы для нее. Она уже научилась доверять появившемуся у нее в Стране видению, но здесь оно не действовало. И это тоже подавляло ее. Когда она смотрела на фонтан из перьев или золотистый рой крошечных пчел, то видела лишь одного из элохимов. Да и то лишь потому, что уже была свидетельницей таких трансформаций. В этом хороводе бабочек и каскаде разноцветных струй Линден не в состоянии была различить мыслящее существо. Как, впрочем, случилось и с Чантом, которого она не смогла распознать в серебряном деревце. Холодная идеальная красота Дафин была не более чем одним из ее многочисленных образов, и определить характер ее обладательницы было не проще, чем когда она являлась в виде стаи скворцов или вороха нитей. Единственное, что Линден чувствовала, причем совершенно отчетливо, — это ощущение исходящей от всех элохимов необычайной мощи. Чем или кем бы ни были элохимы, ей до них еще слишком далеко.
Мысль о предстоящем испытании снова стала пугать ее. Если его цель — проверить, насколько она правдива и насколько годится для той роли, в которой желали видеть ее элохимы, то она, скорей всего, как это не раз бывало, доблестно его завалит.
Но Линден не позволила себе скиснуть. Сколько раз она видела Ковенанта в ситуациях похлеще этой, и он всегда с улыбкой шел навстречу судьбе, даже если ради столь любимой им Страны жертвовал своей жизнью. Что ж, прекрасно. Она сделает не меньше.
Поддержав таким образом свое мужество, Линден вернулась к мыслям об испытании.
«Я-то ни о чем тебя спрашивать не буду. Спрашивать будешь ты», — сказала Дафин. Теперь эти слова наполнились для Линден новым смыслом. Своими вопросами она действительно может выдать себя. Но ей придется рискнуть, потому что она не видит другого способа собрать как можно больше полезной информации.
Пора приступать. Тщательно продумав свой первый вопрос, хотя пробиться сквозь навязчивые колокольчики оказалось непросто, Линден профессионально-равнодушным тоном осведомилась:
— И куда мы идем?
— Идем? — светло удивилась Дафин. — А мы не идем. Мы, пожалуй, прогуливаемся. — И, поймав ошарашенный взгляд Линден, добавила: — Таков уж Элемеснеден. В нем вообще нет ни куда, ни откуда.
— Но так не бывает. — Всю профессиональную бесстрастность Линден как ветром сдуло. — Мы же движемся. Мои друзья находятся где-то еще. Как же мы к ним вернемся? Как попадем на элохимпир, о котором упоминал Чант?
— Ах, Солнцемудрая, — рассмеялась Дафин. — В Элемеснедене все пути одинаковы. Мы встретим твоих друзей, когда встреча будет обусловлена. А тогда уж не надо будет искать места для элохимпира. Он всегда проходит в центре клачана. Но здесь везде центр. Мы с тобой прогуливаемся из центра в центр. И, кстати, здесь, где мы гуляем, тоже центр.
Так вот что случилось с Великанами, некогда оставшимися здесь! Линден прикусила язык, чтобы не высказать догадку вслух: они заблудились в колдовском мире, потерявшись в таинственных переходах к местам, которые должны быть обусловлены.
Линден снова вспомнила про испытание и на сей раз, решила схитрить. Самым безразличным тоном, словно перечисляя симптомы для установления диагноза, она заметила:
— Я и так уже гуляю целый день. Я устала, мне нужно немного передохнуть.
Это была неправда: хотя Линден не ела с утра, когда покинула «Звездную Гемму», и отшагала немалое расстояние, она чувствовала себя как после многочасового освежающего сна и изрядного обеда. Каким-то образом удивительная атмосфера клачана удовлетворяла все ее физические нужды. Ей просто было интересно посмотреть, как Дафин отреагирует на очевидную ложь.
— В Элемеснедене не устают, — мягко возразила элохимка. Если она и заметила хитрость Линден, то не подала виду. — А прогуливаются просто так, для удовольствия. Но и посидеть на траве — удовольствие не меньшее. Вот как раз подходящее место. — Она указала на склон поросшего шелковистой травой холма.
На его вершине стояла одинокая ива с листьями-бабочками, а у подножия переливался всеми цветами радуги небольшой пруд, словно абстрактный портрет клачана. Дафин поднялась до середины склона и опустилась на траву, аккуратно расправив складки туники.
Линден последовала за ней и, усевшись поудобнее, тут же задала новый вопрос:
— Это мужчина или женщина? — Она ткнула пальцем в сторону пруда. На фоне изысканных чудес Элемеснедена это прозвучало грубовато, но Линден не желала подстраиваться под их рафинированный стиль.
— Рассвет? — Дафин задумчиво посмотрела на бегущие по глади разноцветные спирали. — Пожалуй, его можно назвать мужчиной.
— И что он делает?
— О чем ты, Солнцемудрая? — Яблочно-зеленые глаза Дафин удивленно затрепетали ресницами. — Разве мы не в Элемеснедене? Здесь никто ничего не делает в том смысле, в каком вы понимаете это слово. И наши цели также разнятся с вашими по смыслу и масштабу. Рассвет занят самопостижением. Он реализует свое мироощущение, познает его, а затем, разрушая его, создает новое. Из истины в истину. Мы же элохимы. А то, что вы называете делать, более приличествует поверхности Земли, а не ее сердцу, в котором мы находимся.
Истина заключена в нас самих, и, для того чтобы ее постичь, мы познаем себя.
— Ага, — глубокомысленно кивнула Линден. — Значит, тебе он не интересен. То есть каждый из вас смотрит только на… точнее, только в глубь себя? А как вот это? — Она широким жестом обвела пленительную игру красок на водной глади. — Это никому не предназначено?
— Азачем это кому-то предназначать? — вежливо удивилась элохимка. — Я ведь тоже в сердце Земли, как и он. Зачем мне любоваться чужой истиной, когда я могу заняться постижением своей?
Для Линден ее слова прозвучали исчерпывающе ясно. И от этого элохимы стали еще больше раздражать ее. Как можно быть такими до отвращения совершенными? Ведь красавица Дафин, безмятежно раскинувшаяся на траве, никогда в жизни не задаст себе вопроса, на который у нее нет ответа. Ее лицо озарялось мягким солнечным светом, а когда она говорила, в голосе звучало серебро лунного луча. Нет, Линден не могла доверять такой. Зато она постигла причину того благоговейного страха, с которым обычно говорил об элохимах Хоннинскрю. И была готова разделить его чувства.
Но колокольчики и здесь не желали оставить ее в покое. Казалось, что вот-вот смысл их речи станет понятен ей, но каждый раз он ускользал безвозвратно.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:20 | Сообщение # 10

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

— Но Чант так не думает. Он считает, что его истина — единственно верная.
— Возможно, так и есть. — Взгляд Дафин оставался безмятежно-спокойным. — Что же тут плохого? Он всего лишь один из многих элохимов. К тому же, — добавила она, очевидно, приняв какое-то решение, — он не всегда таков. Сейчас он нашел внутри себя некую тень, которую ему нужно уничтожить. Любой живущий содержит в себе частицу темного, и большая ее часть очень хорошо спрятана даже от него самого. Конечно, это опасно, когда тень покушается на права света. И бороться с ней тоже опасно. Вообще-то для нас все это не так уж важно, мы стремимся к внутренней гармонии, а без света нет и тени. Но для Чанта на данном этапе это вопрос первого порядка. Именно потому, что сам идет на огромный риск, он может быть излишне нетерпим к тем, кто не желает видеть и принимать теней, окутывающих их собственные истины. И он у нас не один такой.
— О Солнцемудрая. — В голосе элохимки появились нотки светлой надежды. — Вы должны понять одно: мы — элохимы, соль Земли, ее сердце. Мы находимся в центре всего бытия, всего, что движется, дышит и живет. Мы живем в мире, поскольку никто не способен причинить нам вред, и если мы по доброй воле избрали пребывание в Элемеснедене, где можем спокойно следить, как на Земле протекают эпохи, до тех пор, пока само Время не придет к концу, то кто осудит нас за это? Ни одно живущее существо не может судить о нас, как непостижимо для руки сердце, наполняющее ее биением жизни. Но поскольку мы и есть сердце, мы не можем позволить себе уклониться от бремени осознания истины. Мы уже говорили, что появление Солнцемудрой и Обладателя кольца было предсказано. Крайне необходимо, чтобы оба качества совмещались в одном человеке, и то, что они разделены, требует обсуждения и принятия особого решения. Об опасности Солнечного Яда, которая и заставила вас пуститься в ваш Поиск, нам рассказали горы, окружающие клачан. А деревья Лесного Кольца поведали о вашем приближении.
Но если бы это было все, что мы о вас знаем, то вас бы приняли как обычных визитеров, из любопытства и желания узнать новое. Но наше знание не имеет пределов. Мы обнаружили тень, падающую на сердце Земли в себе самих, и это заставило нас изменить отношение к вам, пересмотреть свои представления о Солнечном Яде и ответить на опасность, угрожающую Земле, совершенно необычным для нас образом, даже несколько противоречащим нашим принципам.
Вы не доверяете нам. И сомнения ваши останутся. Возможно, они даже возрастут и могут перейти в ненависть и отвращение. Поэтому я должна повторить, Солнцемудрая, что вам недоступно понимание наших поступков, и не вам судить о них.
Дафин говорила суровым тоном, но без малейшего раздражения. Она была похожа на терпеливую мать, уговаривающую ребенка хорошо себя вести. Это несколько смутило Линден и вызвало в ней чувство внутреннего протеста. Элохимка взывала к ее рассудительности и проницательности, но у Линден никогда их и не было. Обладай она этими качествами, разве оказалась бы здесь? Да может, затем, чтобы их обрести, она сюда и пришла.
Колокольчики задребезжали с удвоенной силой, словно уговаривая ее быть настороже в этом краю чудес.
— Так кто же вы? — через силу спросила Линден. — Сердце Земли. Центр. Истина. Сказать это — ничего не сказать. Какой во всем этом смысл?
— Солнцемудрая, мы — Чревь Земли.
Дафин сказала это с обычным безмятежным спокойствием, но Линден смутилась еще больше: Чревь было созвучно с «чревом» и «кровью».
Чрево? Из которого выходит жизнь? Кровь, жизненная сила, которая пульсирует во всем сущем?
Или то и другое вместе?
И Дафин начала рассказывать историю сотворения Земли. Это была та же самая легенда, которую некогда рассказывал Линден Красавчик на борту «Звездной Геммы» перед вызовом никора. Но в этих двух сказаниях было одно существенное различие: Дафин ни разу не произнесла слово «Червь», она все время использовала все то же странное слово, столь же созвучное как с «чревом», так и с «кровью».
Чревь пробудилась на рассвете эпохи и стала пожирать звезды с такой жадностью, словно вознамерилась поглотить весь космос. Но прошло время, она отяжелела и свернулась клубком, чтобы отдохнуть и переварить съеденное: так образовалась Земля. И ее существование будет длиться лишь до той минуты, пока Чревь не почувствует голода снова и не поползет на новую охоту за звездами.
Так может, Великаны, которые привезли эту легенду из Элемеснедена, ослышались, и потому в их версии появился Червь? Или, может, элохимы другим своим гостям рассказывали ее, иначе произнося имя первопричины Земли?
Словно отвечая на тайные мысли Линден, Дафин сказала:
— Так вот, Солнцемудрая, мы, элохимы, и есть Чревь - источник жизни на Земле. Из нее мы вышли, и она и есть — мы. Потому мы и есть центр, сердце, истина… Короче, мы то, что мы есть. Мы — ответы на все вопросы. Мы сами — вопросы, какие только могут возникнуть в этом мире. И поэтому не вам судить о том, что мы дадим в ответ на ваши нужды.
Линден уже почти не слушала велеречивую элохимку; в голове у нее все перепуталось, и она никак не могла ухватить все время ускользающий от нее смысл услышанного. Так же как и беспрестанно требующий понимания и ответа звон колокольчиков в ее сознании. Мы и есть - Чревь. Водная гладь Рассвета-пруда мерцала изменчивыми переливами, как метафорический портрет клачана. Ива цвела живыми бабочками. Самопостижение.
Власть. Сила.
Мой Бог! С трудом пробиваясь сквозь оглушающие перезвоны колокольчиков к своим мыслям, Линден пыталась осознать, постичь то, что ей открылось. Элохимы! Они — сердце Земли. Земная Сила. Самозарождающаяся, самовозрождающаяся.
Все перемешалось: надежда, смутные предчувствия, сомнения. Эти существа могли все. Они и были — всем. И они могли дать любой дар, по своему выбору, руководствуясь лишь собственными принципами. Или прихотями. Они могут дать ей то, что ей так необходимо. Помочь Хоннинскрю. Помочь Ковенанту в его страстном…
Они были ответом Лорду Фоулу. Средством излечить Землю от Солнечного Яда. Они.
— Дафин, — начала Линден, осторожно подбирая слова, чтобы точнее сформулировать вопрос о том, что же за непостижимый дар готовят им в ответ на все надежды и чаяния. Но колокольчики сбивали ее, от их непрестанного перезвона все мысли разбегались. — Я не слышу своих мыслей! Да замолчат эти чертовы колокольчики или нет?! — в отчаянии выкрикнула она.
И в ту же секунду Рассвет принял человеческий образ: высокого статного молодого человека, но с седыми висками. Его одеяние, как и мантия Чанта, очевидно, была частью его самого. Подойдя к Линден, все еще сидевшей на траве, он мягко улыбнулся ей. Его глаза светились мудростью и пониманием.
Но пока он приближался, в голове Линден отчетливо прозвучали слова: «Нам нужно спешить. Ибо эта Солнцемудрая слышит нас слишком хорошо».
Словно повинуясь неслышной мелодии, Дафин плавно поднялась на ноги и простерла руки к Линден:
— Пойдем, Солнцемудрая. Элохимпир ждет тебя.

Глава 8
Элохимпир

Что за дьявольщина?
Линден не могла пошевельнуться — настолько ее потрясло то, что звон колокольчиков превратился в членораздельную речь. Она посмотрела на Дафин, все еще стоявшую в картинной позе с простертыми к ней руками, но сейчас Линден было не до красивых жестов: она жадно вслушивалась в ставший, наконец, понятным ей мелодический язык, звучавший в ее голове. Нам нужно спешить.
Она действительно слышала это или ей все же померещилось?
Слышит нас слишком хорошо.
Ее появившийся здесь, в Стране, дар слышать неслышимое подбросил ей новый сюрприз. Оказывается, те, кто говорили перезвонами, вовсе не хотели, чтобы она поняла их.
Линден попыталась сосредоточиться, но никак не могла ухватить ускользающий смысл их речей. Тогда она попробовала загнать их куда-нибудь подальше в подсознание: может быть, если они не будут звучать так громко, она сумеет расслышать отдельные переборы и хоть что-то разобрать? Ей это удалось — теперь вместо оглушающего звона она слышала тихое позванивание весенней капели или пересыпаемых с ладони на ладонь драгоценных камней. Но даже эти тихие нежные звуки были для нее непонятны: чем больше она пыталась проникнуть в смысл их речи, тем больше все это походило на обычную музыку.
Дафин и Рассвет смотрели на Линден своими проницательными элохимскими глазами, словно вся неразбериха, творящаяся у нее в голове, была перед ними как на ладони. Ей было необходимо хоть ненадолго остаться одной и хорошенько все обдумать. Но элохимы не собирались, как видно, оставлять ее в покое, и Линден интуитивно приняла решение: сохранить от них в тайне и то, что она слышала, и то, что пока не способна разобраться в остальном.
Она не будет откровенничать с элохимами, которые при всей их видимой искренности и открытости свои истинные цели от нее явно скрывают. К тому же судьба и Ковенанта и остальных членов Поиска была сейчас в ее руках, желали они это признать или нет. Она в ответе за них, потому что умеет слышать то, что им не дано.
Музыка все не смолкала. Значит, пока Линден не удается изгнать ее из своего сознания полностью. Пока. Пытаясь скрыть свои чувства от Дафин, она снова прибегла к самому менторскому профессиональному тону и, стараясь казаться как можно спокойнее, спросила:
— И это все? Испытание окончено? Но вы же ничего не узнали обо мне.
— Ах, Солнцемудрая, — рассмеялась элохимка. — Испытание, как и действие, о котором ты спрашивала, здесь имеет совсем другой смысл. Пока я говорила с тобой, я выяснила все, что мне нужно. А теперь пойдем, — она повторила плавный приглашающий жест. — Я же сказала, что элохимпир ждет тебя. Там, в присутствии Инфелис, мы достигнем окончательного взаимопонимания и выслушаем ваши желания, ради исполнения которых вы прошли столь долгий путь. Разве не этого ты хотела?
— Да, — с легким удивлением согласилась Линден; проклятые колокольчики выбили у нее из головы все ее мысли и желания. — Именно этого.
Ей нужно обязательно найти способ предупредить своих друзей об опасности, которую они не способны услышать. Машинально она протянула руку Дафин, и та помогла ей подняться с травы. Элохимы встали у Линден по бокам («Как стража», — мелькнуло в голове), и они стали спускаться с холма.
Линден шла чуть впереди, и хотя не имела ни малейшего представления, в какую сторону нужно двигаться, спрашивать Дафин ей не хотелось. Вместо этого она постаралась, чтобы ее лицо выглядело как можно бесстрастнее.
Вокруг продолжались чудесные трансформации Элемеснедена: разряженные в шелка или перья деревья, неопалимые купины, фонтаны крови и вина, животные, словно сошедшие со старинных гобеленов, — везде бурлил праздник самопознания элохимов. Но теперь все эти дивные перевоплощения и метаморфозы не вызывали у Линден былых восторгов: они приобрели для нее некий зловещий оттенок. Все в этом благословенном краю настораживало ее и пугало. Здесь следовало быть начеку. А в голове неумолчно дребезжали колокольчики. И как Линден ни старалась вникнуть в смысл их мелодики, он ускользал от нее, словно издеваясь.
В какой-то момент на нее нахлынуло тоскливое ощущение безысходности, уже испытанное ею, когда ее насильно привели в Ревелстоун. Здесь, как и там, ею управляли и диктовали, что ей делать и что думать. Только здесь принуждение было закамуфлировано сладкими речами и пышностью чудесных образов. Линден казалось, что ее все время пытаются запихнуть в поваленный гроб. Но если элохимы не собираются отпустить ее, то самой ей уже никогда не выбраться из Элемеснедена.
Нет, конечно же, здесь не Ревелстоун, и элохимы вовсе не похожи на Опустошителей, и в улыбке Дафин нет и намека на лживость, и глаза ее зеленеют, как первые весенние листочки. Все элохимы, которых они встречали по пути, тут же обретали человеческий образ и, почтительно поприветствовав Линден Солнцемудрую, словно облеченную какой-то высшей властью, присоединялись к процессии и в молчании, нарушаемом для нее только осточертевшими колокольчиками, шествовали к месту элохимпира. Облаченные в мантии и туники из органди и шелков, они торжественно шли позади Линден, словно чествуя ее как самую почетную гостью. И вновь она невольно стала поддаваться очарованию клачана, столь прекрасного и столь незаслуженно обиженного ее подозрениями.
Но стоило ей оглянуться, чтобы посмотреть, как выглядит клачан без самосозидания элохимов, она увидела позади лишь бесцветную равнину под небом цвета лунного камня. Так, значит, сам по себе Элемеснеден стерилен и безжизнен, словно лунный кратер. Лишь одна деталь оживляла этот мрачный пейзаж — в центре клачана находилось широкое кольцо из засохших вязов. Их уродливые обнаженные сучья вздымались в опалесцирующий воздух, словно штыки мертвых часовых, несущих свою жуткую службу с незапамятных веков. Даже на расстоянии Линден чувствовала их древнюю, трухлявую сердцевину, лишенные побегов и почек ветви, мрачное одиночество на грани жизни и смерти. Но понять, почему элохимы не терпят рядом с собой живых деревьев, ей так и не удалось. А спрашивать не хотелось.
Подойдя поближе под эскортом Дафин, Рассвета и остальных элохимов, Линден увидела, что деревья окружали высокий голый курган, от которого во все стороны расходилось яркое сияние. Возможно, он и был источником света, озарявшего весь Элемеснеден. А возможно, словно драгоценный камень, концентрировал в себе рассеянное мерцание перламутровых небес. Он-то и являлся центром клачана, и именно его охраняли мертвые вязы, в молчаливом протесте воздевшие ветви ввысь. Пройдя между ними, Линден ощутила, что вступает в зону прозрения.
Со всех сторон стекались элохимы, мерцая, струясь, на ходу принимая человеческий облик, воплощая в себе все самое прекрасное, что есть на Земле; их очарование было столь велико, что у Линден на секунду перехватило горло и на глаза навернулись слезы. Она не понимала, почему этот дивный народ вызывает в ней такое сложное, смешанное чувство ненависти и восхищения, и чувствовала, что окончательно запуталась и уже не в силах отличить правду ото лжи. Но одно она знала твердо: никогда и нигде ей уже не встретить людей столь обворожительно красивых.
Наконец с разных сторон к кольцу вязов стали подходить члены Поиска. Хоннинскрю вышагивал с гордо поднятой головой и сияющим лицом, словно одно из самых драгоценных воспоминаний его жизни не только не разочаровало его, но добавило новых, удивительных впечатлений. С другой стороны спешил Красавчик, который, заметив Первую, разразился такой нежной тирадой, полной любви и внимания к жене, что слезы Линден, до сих пор сдерживаемые ресницами, хлынули потоком.
Но не все Великаны разделяли восторги своего капитана. Первая держалась строго и замкнуто, хотя по осанке чувствовалось, что во время испытания она одержала какую-то победу. Зато лицо Мечтателя было искажено болью, словно он осознал некую опасность, о которой из-за своей немоты не способен предупредить друзей, отчего страдал вдвойне.
Встревоженная выражением его глаз, Линден быстро обследовала внутренним зрением кольцо, вязов и всю местность вокруг, разыскивая Ковенанта. Несколько бесконечно длинных секунд она не могла обнаружить и намека на его присутствие, но вот, к ее великому облегчению, наконец, и он показался на склоне светящегося кургана.
Линден сразу же ощутила волну нечеловеческого напряжения, сковывавшего каждый его мускул, каждый его нерв. Очевидно, испытание элохимов далось ему дорогой ценой. Глядя на него, такого измученного и раздраженного, Линден все-таки почувствовала громадное облегчение: она была больше не одна в этом непостижимо чужом мире.
Он подошел к ней деревянным шагом, и глаза его смотрели холодно, словно были сделаны из слюды. За ним следовал Чант с чрезвычайно самодовольной улыбкой. Линден почувствовала, как минутная умиротворенность улетучивается и гнев, бурлящий в Ковенанте, начинает овладевать и ею. С огромным трудом она удержалась, чтобы не крикнуть прямо в сияющую рожу Чанта: «Да что вы с ним сделали?!» Но в этот момент Томас спросил ее:
— С тобой все в порядке?
Линден машинально кивнула, больше занятая мыслями о нем, чем о себе. «Что с тобой сделал этот элохим?» Как ей хотелось положить руки на эти ссутулившиеся плечи! Но она до сих пор не могла себя перебороть. Она просто не умела! Она ничего не умела и никогда не знала, как помочь ему. И все же надо найти какой-то способ предупредить его о том, что она узнала. Стараясь, чтобы слова для постороннего слушателя прозвучали абсолютно невинно, но в то же время, чтобы Ковенант ее понял, она тщательно составила фразу в уме и только потом повторила ее вслух:
— Думаю, я должна тебе это сказать. Кайл как всегда безупречен.
— У меня создалось такое же впечатление, — мрачно согласился он. С первой же секунды знакомства с элохимами он постоянно пребывал на грани срыва, и теперь в его голосе слышалось клокотание просыпающегося вулкана. — Чант пытался уговорить меня отдать кольцо ему.
Линден была потрясена: значит, пока она мило беседовала с Дафин, ее друзей испытывали гораздо более жестоко.
— И он мне много чего рассказал, — продолжал Ковенант, храбрясь изо всех сил, но Линден видела, что он подавлен разговором с элохимом. — Этот народ считает себя центром Земли. Если послушать его, то все самые важные события берут свое начало именно здесь. Весь остальной мир — лишь тень, отражение Элемеснедена. А Фоул и Солнечный Яд — всего лишь симптомы того, что и здесь не все ладно. Но Чант не утруждал себя перечислением истинных, на его взгляд, причин. Только сказал что-то очень туманное о тени, которая ложится на сердце Земли. Поэтому ему понадобилось мое кольцо. Ему, видишь ли, нужна дикая магия, чтобы уничтожить первопричину болезни на месте.
Линден хотела перебить его и сказать, что этому лукавому элохиму не нужно никаких колец, потому что он сам — Земная Сила, но она не была уверена, что время для этого пришло.
— А когда я сказал «нет», он спокойненько ответил, что как-нибудь обойдется. А что до меня — то я все равно проиграю, так что меня можно просто не брать в расчет. — Ковенант выплевывал каждое слово с таким отвращением, словно ощущал на языке вкус напитавшей его желчи. — И что бы со мной ни случилось, все будет — на руку.
Линден сочувственно прикусила губу и в доказательство того, что даже слишком хорошо его понимает, тихо сказала:
— Теперь ты испытал то, что я испытываю ежеминутно всю свою жизнь.
Но ее попытка достичь взаимопонимания, очевидно, была истолкована как-то иначе: брови Ковенанта сдвинулись, и взгляд вонзился, как заноза, в самое сердце.
— Нашла время!
Великаны между тем тоже подошли к ним. Если они и слышали разговор, то по их лицам не было понятно, как они к нему относятся. Но, похоже, их молчаливое присутствие за спиной воодушевило Ковенанта, и он набросился на Линден с удвоенной яростью, даже не замечая, как больно ранит ее каждым словом:
— При чем здесь вообще ты? Это от меня все только и ждут неверного шага!
— Но не я же! — огрызнулась она с не меньшей злостью, уже не думая, бередит она его раны или нет. — Я имела в виду совсем другое!
Ее отчаянный выпад заставил Ковенанта взять себя в руки, и, когда он снова заговорил, голос его звучал спокойнее, а в глазах светилась печаль:
— Извини. Все у меня получается как-то невпопад. Я устал быть миной с часовым механизмом.
Линден приняла его извинение и ответила на него сдержанным кивком. А что ей еще оставалось? Его цель делала его непробиваемым, недоступным. И если бы еще она знала эту конечную цель. Как далеко он собирается зайти?
С каменным лицом Ковенант резко обернулся к Великанам. Захваченная врасплох Первая не успела спрятать тревогу и опасение, светившиеся в ее взгляде. Красавчик, наоборот, смотрел на Томаса с теплой симпатией, но сказать, что дало ему испытание, было невозможно. Хоннинскрю был явно растерян; его собственные впечатления абсолютно не совпадали с рассказом Ковенанта, и Линден снова задала себе вопрос: что же за сделку так страстно желал заключить с элохимами капитан?
А элохимы все подходили. Вскоре их стало столько, что они заполнили все пространство между кольцом вязов и курганом, и многим пришлось подняться на его склоны. Все их передвижения сопровождались легким шелестом, но между собой они не разговаривали. Они были и здесь так же собранны и самоуглубленны, как если бы находились на привычном месте в клачане, погруженные в медитацию.
Единственными, кто хотел общаться, были навязчивые колокольчики. Линден нахмурилась и попыталась, в который уже раз вникнуть в смысл их перезвонов. Но они оставались столь же непонятны, как язык, который ты не знаешь, но можешь по звучанию отличить от других.
Внезапно внимание Линден привлек один из элохимов. Сначала она его не заметила: ни его чрезвычайно белая кожа, ни ряса цвета слоновой кости издалека ничем не выделяли его из толпы совершенных по красоте, причудливо одетых людей. Но когда он, с задумчивым видом прогуливаясь у подножия кургана, подошел поближе, его глаза притянули взгляд Линден к себе, как магнит. Она взглянула на него — и мороз пробежал у нее по коже: он был первым из встреченных ею элохимов, избравший внешность… нищего, убогого — иначе не скажешь.
Он был сутул, словно сгорблен тяжелыми испытаниями; руки его были тощими и до того слабыми и вялыми, словно не имели мускулатуры; кожу бороздили глубокие морщины; нечесаные волосы ниспадали на плечи копной серебристой соломы. Его брови, щеки, уголки глаз — все было изрезано следами глубоких переживаний, и на фоне желтых кругов у глаз морщины казались нарисованными черной краской. Все его движения были по-стариковски осторожны и медленны.
Он не обращал ни малейшего внимания, ни на гостей, ни на других элохимов. Будучи не в силах оторвать от него взгляда, Линден, наконец, отважилась спросить у Дафин:
— А это кто?
— А, — как бы между прочим ответила Дафин, пряча глаза, — это Финдейл Обреченный.
— Обреченный? Но что это означает?
Великаны и Ковенант тоже уже заметили странного элохима, и его внешность поразила их не меньше, так что они с нетерпением ожидали ответа.
— Ах, Солнцемудрая, на его плечах тяжелая ноша — он обречен расплачиваться за нашу мудрость.
Нас, элохимов, объединяет одно: наше, умение видеть. Я уже говорила тебе об этом, когда объясняла суть поисков истины Рассвета. Именно это делает нас сильными и дает уверенность в себе. Но я также говорила тебе, что подобные самоуглубления могут быть очень опасны. И вовсе не потому, что истина, открывшаяся одному, может быть сокрыта для других. Хотя именно в этом мы уязвимы. Но ни один из нас не может сказать другому: «Моя истина истиннее твоей», потому что рассудить нас не может ни одно существо на свете.
И все же должны существовать некие критерии, потому-то мы так нуждаемся в носителях здравого смысла — Обреченных. Причем их функции постоянно изменяются в свете того, что требует насущный момент. В иные эпохи Обреченные призывают нас к самоуглублению, в иные, наоборот, — к объединению. Но в любую эпоху они платят за наши сомнения и нерешительность. Финдейл подвергает себя огромной опасности, сражаясь против гибели Земли.
Гибели? Линден содрогнулась. Как? Неужели Финдейл, как и Ковенант, принял на себя тяжесть расплаты за целый народ? И какова будет расплата? Что же известно элохимам и почему они до сих пор ничего не желают объяснить толком?
Что они знают о Презирающем? Не он ли случайно — пресловутая тень Чанта, с которой элохим так упорно борется?
Линден неотрывно следила за Финдейлом до тех пор, пока, словно по неслышимому сигналу, все элохимы не остановились и не повернулись лицом к центру.
— Солнцемудрая, — выдохнула Дафин. — Инфелис идет. Элохимпир сейчас начнется.
«Инфелис?» — повторила про себя Линден, но колокольчики не дали ответа.
Головы элохимов повернулись влево, и Линден, посмотрев в том же направлении, увидела высокую человеческую фигуру, стремительным шагом пересекшую границу круга мертвых вязов и почти взбежавшую на вершину кургана. Оглядев собравшихся, пришедший остановил свой взгляд на группе Поиска.
И только тут, когда фигура повернулась к ней лицом, Линден поняла, что это женщина. Ее лицо и волосы светились как бы изнутри, словно гемма из драгоценного камня. Грациозная фигура была одета в нечто мерцающее, переливчатое, словно море в лунном свете, и во все стороны рассыпала блики и лучики, так как одеяние было густо усыпано драгоценными камнями. Сверкающий силуэт ярко вырисовывался на фоне черных деревьев и блеклого рядом с ним неба. Это и была Инфелис. Она возвышалась на вершине кургана, словно драгоценная корона, венчающая все чудеса Элемеснедена.
Прекрасные глаза, сверкающие величием, спокойно изучили лица гостей и остановились на Линден, которой понадобилось все ее мужество, чтобы выдержать этот пронизывающий до глубины души испытующий взгляд. Ей вдруг захотелось пасть ниц перед этой светлой фигурой — подобному высшему существу можно было только так выразить свою покорность и смирение. Хоннинскрю опустился на колени, и остальные Великаны последовали его примеру.
Лишь один Ковенант остался стоять, словно изваяние из железной воли и непреклонности. Да и элохимы выразили свое уважение к Инфелис лишь почтительным молчанием. В наступившей тишине Линден слышала только перезвон колокольчиков, которые требовательно и настойчиво повторяли одну и ту же мелодию, словно давали ей какие-то наставления. Она собрала все силы, чтобы не поддаться властному очарованию взгляда этой удивительной женщины и не раствориться в трепете восхищения ею.
Наконец Инфелис отвела глаза (у Линден вырвался вздох облегчения) и, воздев руки над толпой соотечественников, голосом, звенящим, как горный хрусталь, провозгласила:
— Я пришла. Начнем.
Начало элохимпира было несколько неожиданным: небо вдруг в одно мгновение потемнело, словно в Элемеснедене наступила ночь — без звезд и без Луны. Но свет был: мягкий, мерцающий — он шел от Инфелис. В наступившем полумраке толпа элохимов еще теснее сгрудилась у подножия кургана, словно переливающаяся всеми цветами радуги живая оправа для драгоценного камня, светящегося в середине. От каждого из них к простертым рукам Инфелис потянулись тонкие световые лучики — рубиновые, изумрудные, аквамариновые и янтарные… Вскоре над курганом повисла изумительной красоты радуга. И тут налетел порыв ветра.
Он рванул рубашку Линден и пробежал по ее волосам, словно ледяные пальцы призрака. Она протянула руку, чтобы ухватиться за Ковенанта, но каким-то необъяснимым образом вдруг оказалась совершенно одна. Был только полыхающий огнями курган и пронизывающий до костей ветер. Он дул с такой силой, что чуть не сбивал с ног. Тьма все сгущалась, а свет огней становился все ярче. Линден уже не могла понять, где стоят Великаны. Она не могла дотронуться ни до одного элохима, чтобы хоть как-то сориентироваться. Казалось, что Элемеснеден весь превратился в ветер и взвихрился вокруг кургана повинуясьодному-единственному слову, сказанному Инфелис.
Линден покачнулась под очередным порывом и, не удержан равновесия, упала, но землю словно выдуло из-под нее. Над ней, вокруг нее светились лишь чародейские огни элохимов. Беззвездное небо превратилось в поток многоцветных искр, словно летевших из самого сердца Земли, и Линден, увлекаемая ветром, нырнула в него.
И ее неуклюжее человеческое тело вдруг… воспарило над курганом. Он лежал теперь под ней, словно сгусток самой черной полуночи на дне огненной воронки. И она бестрепетно отдала себя на волю потоку сверкающих огней, которые сейчас казались ей колокольчиками, только изменившими, как и все в этой колдовской стране, свою форму, но не свою суть. А вихрь увлекал ее все выше и выше.
Затем опять как-то незаметно ночь стала настоящей ночью, и в небе загорелись яркие звезды. Тогда в свете огней Линден увидела, что вместе с элохимами ее, словно водяным смерчем, вынесло из гейзера, бьющего на известковом холме из источника Коварной, и продолжает поднимать вверх, к небу. Мэйдан мелькнул и растворился во мраке ночи, так как ее уносило все выше. Лесное Кольцо на глазах сузилось, поглотило луг, и само вскоре исчезло, сдавленное Колючей Оправой. А смерч все рос и рос и возносил ее к звездам.
Линден забыла, что нужно дышать, она окончательно растерялась, она потеряла себя среди этих ослепительных огненных струй. И если она как-то осознавала себя, то лишь кусочком мрака, затянутым в сияющий смерч. Неосвещенная Земля съежилась, пропала, и Линден утянуло в вечность Космоса.
Она растворилось в его величии, чувствуя себя не более чем тусклой пылинкой на фоне истинных драгоценностей — звезд; вокруг и внутри нее разверзлись непостижимые бездны: леденящие, как окоченение, пустые, как сама смерть. Нет, нет ей места, такой ничтожной, под этими ошеломляющими своим величием небесами. Она была потрясена до глубины души и застонала в смертельном экстазе, словно настал последний миг ее жизни. Внезапно огненная опора исчезла, Линден полетела лицом вниз на Землю и через какое-то время обнаружила, что лежит плашмя у кургана в Элемеснедене и плачет навзрыд, сама не зная почему.
Но вскоре, ощутив под собой твердую землю, она вспомнила, где находится, и вытерла слезы потери, надежды и благоговения.
Рядом раздался сдавленный рык Ковенанта. Он стоял на четвереньках, запрокинув голову, и смотрел в небо, словно бросал вызов судьбе и безжалостным звездам.
— Ублюдки! — задыхаясь выпалил он. — Вы что, хотите разбить мне сердце?
Линден хотела подойти к нему, но так и застыла на месте: колокольчики снова заговорили. Элохимы тем временем, снова возвращаясь в человеческие обличья, собрались у тускло светящегося кургана, и в тишине она ясно различила их немой разговор.
Один перебор колокольчиков:
Он действительно считает, что это входит в наши намерения?
А разве нет? - донесся ответный перезвон.
И вновь внятная речь растворилась в металлическо-стеклянных россыпях звуков, совершенно непонятных ей.
Линден затрясла головой, пытаясь удержать возникшее на миг понимание. Но ничего не вышло, и когда она смахнула слезу досады, то с удивлением заметила, что прямо перед ней стоит Финдейл Обреченный.
Он с усилием наклонился и помог ей встать на ноги. Его лицо выражало сострадание, а голос звучал хрипло, словно элохим давно уже им не пользовался:
— Солнцемудрая, мы всеми силами пытаемся сохранить жизнь на Земле. Ведь это и наши жизни.
Но Линден все еще не могла прийти в себя, и поэтому суть сказанного так и не дошла до ее сознания. Но зато обращение Финдейла послужило толчком для неожиданного открытия: его обведенные желтыми кругами усталые глаза первыми в Элемеснедене смотрели на нее снеподдельной прямотой и искренностью.
— Зачем вы его мучаете? — спросила она сиплым шепотом, потому что горло было еще перехвачено от рыданий по звездной тоске.
Финдейл не отвел глаз, но руки у него задрожали. И он ответил тихо, но внятно, чтобы слышать его могла только Линден:
— Мы не собирались приносить ему вреда. Наоборот, мы хотели защитить его от той боли, которую ему так или иначе придется еще испытать.
Сказав это, Обреченный резко отвернулся и отошел, словно удерживая себя от дальнейших откровений.
Великаны тоже встали на ноги, и подошли к Линден. Они были ошеломлены не меньше ее. Мечтатель помог встать Ковенанту. Элохимы снова начали подниматься на склоны кургана, и вновь речь колокольчиков прояснилась.
…Это входит в наши намерения? Ей срочно надо было рассказать об этом Ковенанту и Великанам. А разве нет? От какой такой боли или раны собираются элохимы защищать его? И почему у них возникли разногласия? В чем разница между Дафин и Чантом?
На верхушке кургана вновь появилась Инфелис. Она все еще была окутана светящимся коконом, но в любую секунду могла выпорхнуть из него, как прекрасная бабочка, чтобы поразить воображение гостей элохимпира. Но даже сквозь мерцающую вуаль она встретилась с Линден глазами и уже не отпускала ее.
— Солнцемудрая,- раздался голос, не менее богатый обертонами, чем одеяние его хозяйки — самоцветами, — элохимпир начался с ритуала совместного выражения нашего естества. Сохрани его в своем сердце и попробуй постичь его суть. Но он уже в прошлом, а в настоящем перед нами ваши чаяния, которые привели вас сюда. Подойди.- Она грациозно воздела руку в приглашающем жесте. — Пришла пора поговорить об этом.
Линден повиновалась, словно жест Инфелис лишил ее последних остатков воли. Но, увидев, что ее друзья потянулись вслед за ней, не желая оставлять ее одну, несколько воспрянула духом. Ковенант догнал ее и пошел рядом. Великаны пристроились чуть позади. В таком порядке они и поднялись на курган и остановились почти на самом верху, не осмеливаясь, однако, подняться туда, где стояла Инфелис. Ее лицо находилось теперь на уровне лиц Мечтателя и капитана, но она продолжала смотреть исключительно на Линден. Обмен взглядами продолжался так долго, что та почувствовала себя абсолютно голой под этим сверхъестественным взглядом; и все же ей удалось сдержать страх и не опустить глаз.
— Солнцемудрая,- наконец снова заговорила Инфелис,- Великан Гримманд Хоннинскрю наверняка поделился с тобой своими воспоминаниями о прошлом посещении Элемеснедена. А значит, тебе известно, что мы раздаем наши дары очень осмотрительно. Мы обладаем таким могуществом, что многое может быть опасным для людей, и если мы не делимся этим, то, только заботясь о вас. А сила и знание, которыми пользуются неумело, быстро становятся запятнанными. Так что даже если они не обратятся против того, кто не способен их удержать, то постепенно растрачивают все свои полезные качества. К тому же в последнее время визиты надоедливых провинциалов нас только отвлекают, и для того, чтобы отбить у них охоту приходить по пустякам, мы объявили, что за все, что от нас будет получено, придется платить, и более того — если проситель не сможет преподнести нам ответный дар, который нас удовлетворит, ему будет отказано.
Но ты — Солнцемудрая, и мы видим сами, насколько необходим вам наш ответ. И потому за него я не стану требовать с тебя и твоих спутников никакого выкупа. Если то, что вы ищете, в наших силах вам предоставить, вы получите это.
Никакого выкупа? Линден в удивлении воззрилась на Инфелис. Колокольчики подняли невообразимый трезвон, совершенно не давая ей думать. Казалось, что все элохимы принимают участие в их разговоре на вершине кургана.
— Можешь говорить. — В голосе чародейки прозвучали властные нотки, приказывавшие поторопиться.
Линден вздохнула про себя. Господи Иисусе! И оглянулась на своих спутников, словно в поисках поддержки и вдохновения. Она же должна знать, что говорить, ей уже давно следовало бы подготовиться к этому разговору! Но ведь думала она только о том, чем будет расплачиваться, а вовсе не о том, что просить. Предложение Инфелис и проклятые колокольчики окончательно сбили ее с толку.
И тут взгляд ее упал на Хоннинскрю. Все его былые сомнения исчезли, и сейчас в глазах Великана горело страстное желание. Линден ухватилась за него как за соломинку — ей так нужна была хоть пара минут, чтобы собраться с мыслями. Стараясь не смотреть на Инфелис, она сказала как можно спокойнее:
— Я здесь впервые. Пусть сначала говорит капитан. — И с громадным облегчением ощутила, как взгляд Инфелис обратился к Великану.
— Что ж, говори ты, Гримманд Хоннинскрю.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:21 | Сообщение # 11

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Первая окаменела, словно до сих пор не могла поверить, что ему ничего не грозит. И все же она не могла не кивнуть ему, разрешая говорить. Взгляд Мечтателя подернулся дымкой, словно его посетило некое видение.
Глаза Хоннинскрю сверкнули надеждой из-под щетинистых бровей, и он сделал шаг вперед. Затем откашлялся, приосанился и сказал сиплым от волнения басом:
— Ты оказываешь мне великую честь. Но прошу я не за себя, а за своего брата — Морского Мечтателя.
Мечтатель встрепенулся и теперь неотрывно смотрел на Хоннинскрю.
— Его беда вам известна: Глаз Земли сразил его до немоты ужасным видением. И тот же Глаз Земли ведет нас в нашем Поиске. Я прошу вернуть ему утраченный дар речи, чтобы он мог стать нам лучшим проводником, чем до сих пор. И еще потому, что это облегчит его извечную боль.
Он замолчал, хотя было видно, что ему очень хочется добавить пару разъяснений, но торжественность момента его сдерживала. Линден видела, как бьется жилка у него на шее, и понимала, каких трудов ему стоит удерживаться от слов, в то время как Инфелис внимательно и изучающе смотрит на Мечтателя.
Мечтатель ответил ей беспомощным, полным надежды взглядом. Все его мощное тело мучительно напряглось в страстном желании говорить снова. Он был похож на слепого, внезапно увидевшего проблеск света.
Но Инфелис недолго изучала его; почти тут же она снова обернулась к капитану.
— Да, конечно, голос твоего брата можно восстановить, — сказала она равнодушно. — Но ты сам не знаешь, о чем просишь. Его немота неотъемлема от Глаза Земли, как день неотъемлем от восхода солнца. Исполнив твою просьбу, мы лишим его возможности видеть невидимое обычным людям. А вот на это мы не имеем права. Мы не можем убить его дар тебе в угоду. И причинять ему вред тоже не в наших принципах.
Глаза Хоннинскрю выкатились из орбит; в нем накопилось столько всего — сочувствие к брату, надежда на его выздоровление и острое разочарование в отказе, — что он никак не мог найти подходящих слов, чтобы убедить, уговорить, умолить чародейку передумать, но холодный взгляд. Инфелис и властное «Я все сказала» остановили его на полуслове.
Искры надежды угасли в глазах Мечтателя и подернулись пеплом смирения. Он пошатнулся и оперся на плечо брата. Но Хоннинскрю даже не поднял головы: он никак не мог примириться с тем, что так долго вынашиваемая мечта, столь светлая надежда уничтожена несколькими короткими словами. Он не пытался скрыть горе, исказившее его мужественное лицо.
Линден вдруг ощутила вспышку гнева. Внешняя доброжелательность элохимов стала казаться ей маской, скрывавшей высокомерие, самонадеянность и безжалостность. Она больше не верила Инфелис. Если эти люди — воплощение Земной Силы, то, как они могут не справиться с таким простым…
Нет. Очень даже могут. Но не хотят.
Теперь Линден уже сама искала взгляда верховной чародейки. Ковенант попытался ей что-то сказать, но она только отмахнулась и, глядя снизу вверх на блистающую каменьями фигуру, отчетливо произнесла:
— Если так, то ты, вероятно, скажешь мне, что с ядом, который медленно убивает Ковенанта, вы тоже ничего не станете делать?
Она ощутила, как стоящие за спиной друзья отпрянули, словно отброшенные ледяным взрывом ее ярости. Но сейчас она была сосредоточена на одном: глядя Инфелис прямо в глаза, высказать ей все и не сдаться, не отступить перед ее показным величием.
— Я не прошу избавить его от проказы — она играет в его жизни особую роль. Но этот яд! Он убивает Ковенанта. Он делает его опасным для самого себя и для окружающих. Хуже уже Лорд Фоул ничего не мог придумать. Так как, ты и мне скажешь, что вы ничего не будете делать?
И вновь в голове начался жуткий перезвон: казалось, колокольчики обиженно и озабоченно о чем-то совещаются. И вдруг!
Она злоупотребляет нашим гостеприимством! - пробренчал один.
У нее есть на то веские причины, - рассыпался серебряной капелью второй. — Да и мы не так уж любезно их встретили.
Наши цели выше, любезностей. Но допустить, чтобы он разрушил Землю, мы не вправе, - хрустально откликнулся третий.
Но Линден не слушала их, она искала ответа в спокойных глазах Инфелис: отвергнет она ее просьбу или нет?
— Солнцемудрая,- В голосе чародейки зазвучал металл.- Я вижу яд, о котором ты говоришь, как вижу и то, что ты неверно именуешь проказой. Но от этого у нас нет лекарств. Это сила, которая может служить как добру, так и злу, и она так глубоко укоренилась в нем, что вырвать ее уже невозможно, не убив его при этом. Ты этого хочешь? Его сила — это его жизнь, и корнями ее являются яд и проказа, хочешь ты того или нет. Даже если удастся удалить яд, сохранив ему при этом жизнь, силы своей он лишится навсегда.
Линден не отрываясь смотрела Инфелис в глаза, пытаясь хотя бы взглядом выразить все свое презрение этим разряженным болтунам. Она и вообразить не могла, что все их чудеса ни на что не годны. За спиной Ковенант несколько раз повторил ее имя, пытаясь привести ее в чувство, а может, и предостеречь от чего-то. Но с нее довольно уверток и обмана. Силы, таящиеся в Элемеснедене, впитывались в нее, переполняли и выплеснулись, наконец, прямо в лицо Инфелис.
— Прекрасно! — Линден еле сдерживалась, чтобы не выйти за рамки вежливости, памятуя о том, что уж что-что, а спалить ее как свечку в одну секунду, уж это они сумеют. — Хорошо, забудь о моей просьбе, раз уж вы ничего не можете сделать с ядом. — Ее губы искривились в горькой усмешке. — И Мечтателю голос вернуть вы тоже не можете. Великолепно. Как прикажете. Но все же, черт вас дери, есть нечто, что вы состоянии сделать.
— Избранная! — одернула ее Первая, но Линден уже не могла остановиться.
— Вы в состоянии избавить нас от Лорда Фоула! — выкрикнула она.
Великаны окаменели. Ковенант тихо выругался: он никогда бы не додумался попросить о подобном.
Инфелис тоже застыла, как изваяние, пораженная столь яростным нападением. А Линден несло дальше:
— Вы сидите сиднем в своем клачане, не обращая внимания ни на бегущие века, ни на Зло, набирающее силу во внешнем мире, — лишь бы вам дали спокойно копаться в себе в поисках истины! Вы же — Сила Земли! Вы созданы из нее! Вы в состоянии положить конец действию Солнечного Яда, восстановить Закон, низвергнуть Лорда Фоула!.. Надо только начать делать!
Да вы только посмотрите на себя: вы уверены, что на таких, как мы, можете взирать не иначе как сверху вниз, покровительственно поглаживая по головке. Может быть, вы и имеете на это право. Может, Сила Земли настолько могущественна, что мы по сравнению с вами — жалкие букашки. Но мы хоть что-то делаем! Мы, по крайней мере, пытаемся! — Голос ее сорвался.
Хоннинскрю и Мечтатель были отвергнуты. Ковенантом вообще пренебрегли. Поиск предан, доверие его обмануто. Она швыряла слова, словно камни, пытаясь найти у Инфелис уязвимое место.
— Фоул пытается уничтожить Страну. И если преуспеет, то на достигнутом не остановится. Ему нужна вся Земля. А сейчас единственные, кто противостоит ему и пытается помешать, — такие же жалкие букашки, как мы! Может быть, это пристыдит вас, и хотя бы из гордости вы захотите его остановить!
Она замолчала, и на секунду над курганом нависла тяжелая тишина, но тут же взорвалась криками ярости, недовольства и живого интереса. Но, в общем гуле можно было разобрать лишь пронзительный вопль Чанта:
— Инфелис, это непозволительно!
— Нет! — крикнула в ответ чародейка. И толпа разом смолкла. — Она — Солнцемудрая, и я ей позволяю говорить что хочет.
У Линден словно землю вышибли из-под ног. Она поежилась и сникла. Неожиданное заявление Инфелис выбило оружие из ее рук, и весь гнев улетучился без остатка. Лишь неумолчный говор колокольчиков в ушах не давал ей полностью отключиться. Только благодаря им у нее хватило стойкости выдержать взгляд Инфелис, пока та говорила.
— Солнцемудрая, — начала она с оттенком сожаления в голосе, — то, что ты называешь Земной Силой, мы называем Чревью. Ты веришь, что мы властны распоряжаться ею. Эта вера может успокоить тебя — но и только. Неужели же ты, пройдя такой длинный путь, не поняла до сих пор, как порой бессильны те, кто наделен высшей властью? Мы есть то, что мы есть. А тем, чем нам не дано стать, мы не будем никогда. Тот, кого ты именуешь Презирающим, создан из иной материи. И мы бессильны перед ним.
И еще, — добавила она, словно внезапная мысль пришла ей в голову, — Элемеснеден — наш центр и как бы центр всей Земли. Его границы мы преступать не вольны.
«Вранье!» — чуть не сорвалось у Линден с языка, но в это время Ковенант крепко схватил ее за локоть своей увечной рукой.
— Она говорит правду. — Говоря с Линден, он неотрывно смотрел на Инфелис, словно, наконец, нашел то, что так долго искал. Линден в ярости пыталась вырваться, но это только усиливало его хватку: пальцы впились в ее локоть, словно были из железа. — Земная Сила не может противостоять Презирающему. Если бы было иначе, Кевин никогда в жизни не отважился бы на Ритуал Осквернения. Он создал Закон и Земную Силу, но все это было не совсем то, что на самом деле было ему необходимо. И он не смог спасти Страну.
Вот потому-то Стране нужны мы с тобой. Из-за дикой магии. Она не из этого мира — из-заАрки Времени. Как и Фоул. Я могу делать то, на что не способна Земная Сила.
— Так вот до чего дошло, — с горечью перебил его Хоннинскрю. Он словно стал выше и теперь обращался к не оправдавшим его надежд элохимам как равный к равным. — По всей Земле ходят из уст в уста чудесные сказания об Элемеснедене. Об элохимах говорят всегда с большим почтением как о народе, обладающем удивительным, сказочным могуществом, как о чуде, самом великом из всех чудес. Великаны очень любят сказания о дивном крае — Элемеснедене, а те, кому посчастливилось побывать там, пользуются у нас уважением, как люди, причастившиеся чуда.
Но нас здесь приняли вовсе не так, как обычно в сказаниях принимают гостей в клачане. И это несмотря на то, что пришли мы сюда по делу, которое волнует всех живущих на Земле. Напротив, нас разлучили с нашими друзьями и охранниками-харучаями и устроили нам допрос. А как дело коснулось даров — нас опутали сладкими лживыми речами. Хороша же щедрость: пообещать, что за дары вы не возьмете обычного откупа, заранее зная, что откажете нам в просьбах! Элемеснеден сильно изменился за последние века, и о таких элохимах мне уже не хочется слагать сказаний и пускать их в мир.
Линден едва слушала его, она была слишком встревожена состоянием Ковенанта. Он по-прежнему считает, что Чант просил у него кольцо, только испытывая его? Слышит ли он колокольчики?
И вновь перезвоны обрели смысл.
Он говорит правду. Мы сильно изменились, - мелодичный перебор тончайшего стекла.
А в ответ бряцание надтреснутых бубенцов: Нет. Просто эти смертные самонадеяннее всех приходивших сюда вместе взятых. И вновь первый:
Это мы стали слишком самонадеянными. Такова расплата за время, проведенное в самоуглублении. А теперь мы пожинаем горькие плоды своей беспечности.
В мелодии зазвучала новая тема, словно россыпь ледяных игл:
Вы забываете, что он сам представляет собой величайшую опасность. Мы избрали единственно верный путь, дающий надежду и ему и Земле. А расплачиваться за все - Обреченному.
И снова еле различимое журчание — и ни одного понятного слова.
— Гримманд Хоннинскрю, — раздался властный голос Инфелис. — Ты сказал все, что хотел. Теперь помолчи. — Чародейка предпочла не заметить нарушения этикета с его стороны и обращения к элохимам без должной почтительности. И вновь ее взгляд остановился на Линден: — А ты, Солнцемудрая? Ты согласна с ним?
Согласна? - Линден снова почувствовала, что заводится. — Вы что, не…
Но Ковенант снова стиснул ее локоть и, прежде чем ей удалось вырваться, спокойно сказал Инфелис:
— Нет. Спор не стоит выеденного яйца. Мы не за этим пришли сюда.
— Продолжай, Обладатель кольца, — бесстрастно кивнула чародейка; над ее головой переливался нимб из радужного мерцания.
— То, что Земная Сила не может одолеть Презирающего, — чистая правда, — ледяным тоном начал он. — Но Солнечный Яд имеет иную природу, чем его создатель. И этот орешек Земной Силе по зубам. К тому же если не прекратить его деятельность, то рано или поздно он доберется и до сердца Земли.
Он помолчал, собираясь с мыслями, и Инфелис терпеливо ждала, что он скажет дальше.
И Линден тоже ждала. Ее недоверие к элохимам постепенно стало переходить в безотчетный страх перед ними. И она почти с ужасом ждала, чем окончится попытка Ковенанта.
— Я хочу сделать новый Посох Закона. Это оружие может помочь в нашей борьбе. Вот главная причина нашего прихода к вам. Нам необходимо найти Первое Дерево. — Пальцы, стискивавшие плечо Линден, медленно разжались, и Ковенант, говоря, сделал шаг в сторону, словно желая уберечь ее на тот случай, если он не сможет сдержаться. — И я прошу вас сказать мне, где оно находится.
Колокольчики словно взорвались; они перебивали друг Друга, и в возникшем звуковом хаосе уже не чувствовалось никакой гармонии.
Не делай этого, Инфелис! Мы потеряем все!
Да, я поняла. И согласна. Я не сделаю этого. - Хрустальные колокольчики, отзвеневшие это, без всякого сомнения, принадлежали Инфелис.
Но по ее лицу невозможно было прочесть и намека на это тайное совещание; она смотрела на Ковенанта с искренним интересом:
— Обладатель кольца, тебе вовсе нет нужды спрашивать об этом нас. Это знание всегда с тобой, оно спрятано в твоем подсознании.
— Да, это так, — задумчиво ответил он. — Каер-Каверол вложил его в меня. Он сказал тогда: «Знание внутри тебя, хотя ты его пока не видишь. Когда придет время, ты поймешь, как использовать мой дар». Но я не знаю, как мне извлечь этот дар и воспользоваться им.
Колокольчики вдруг разом смолкли, но их напряженное молчание продолжало ощущаться, как дыхание летучей мыши. Линден поняла, что наступил момент необычайной важности.
И тут ее словно осенило: она бросилась к Ковенанту, чтобы закрыть его собой, чтобы успеть сказать: «Теперь они знают, что ты ищешь Дерево! Этого они и добивались! Да как ты не понимаешь: Лорд Фоул уже добрался и сюда!»
Но опять она двигалась слишком медленно, связанная условностями и этикетом. Сердце словно замерзло в груди между двумя биениями; легкие были лишены воздуха. Она лишь с трудом повернулась и успела увидеть на его лице страшную усмешку самопожертвования.
— Я хочу, чтобы вы достали это знание для меня. Я прошу вас открыть мое подсознание.
Глядя на него с вершины кургана, Инфелис милостиво улыбнулась.

Глава 9
Дар хранителя

В следующую секунду Линден по инерции врезалась в Ковенанта с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов вниз. Поймав за рубашку, она тряхнула его изо всех сил и закричала:
— Не делай этого!
Это помогло ему удержаться на ногах. В его глазах полыхнул отблеск дикой магии.
— Что на тебя нашло? Мы должны узнать, где оно находится!
— Но не таким же способом! — Удержать Ковенанта физически Линден даже не пыталась — он был намного сильней, — и поэтому прибегла, как к последнему средству воздействия, к попытке пробиться в его сознание. Но даже на это ей не хватило сил.
— Тебе нельзя этого делать! Они и так могут тебе сказать! Они же знают, где оно!
Ковенант грубо схватил ее за запястья, стиснул их одной рукой, прижав к своей груди так, что она не могла вырваться, — ярость и дикая магия, бурлившие в нем, утроили его силы — и прошипел:
— Я верю тебе. Они наверняка знают все на свете. Но сами никогда не скажут то, что нам нужно. Так что мне еще остается? Смиренно ждать, пока они сменят гнев на милость?
— Ковенант, я подслушала их тайный разговор. У них какие-то свои планы на наш счет. Не давай им одержать себя!
Этого Ковенант не ожидал. Он не отпустил ее рук, но хватку ослабил и с удивлением оглянулся на Инфелис:
— Это правда?
Но та безмятежно-спокойно, словно не заметив обвинения, брошенного Линден, ответила:
— Солнцемудрая считает, что Презирающий уже добрался до нас и заставил служить себе. Это не так. Но то, что мы преследуем свои, особые цели, — чистейшая правда.
— В таком случае скажи мне, где Первое Дерево, — потребовал Ковенант.
— Но у нас не заведено раздавать бесполезные дары. — Инфелис словно не замечала угрожающего тона своих гостей и продолжала беседовать с ними со снисходительным величием взрослого, журящего шаловливых детей. — Мы приняли это решение по причинам, для нас достаточно веским и совершенно недоступным не-элохиму. Ты просишь меня, чтобы я открыла тайник в твоем подсознании. Этим мы можем тебя одарить. Но только этим и ничем больше. Ты можешь принять дар или отказаться, в зависимости от того, насколько нам доверяешь. Если ты откажешься, то можешь искать его дальше сам. Кстати, почему бы Солнцемудрой не совершить это для тебя? Для нее вход в твое сознание открыт.
Линден окаменела. Вход?.. На нее обрушились воспоминания о последнем приступе Ковенанта и о том, как он закрылся от всех. Голодный мрак стал медленно выползать из глубин подсознания. Значит, чтобы спасти его от элохимов, ей… Но ведь уже один раз она чуть не стала причиной его смерти. Она почти физически ощутила, как вокруг сгущается опасность, от приближения которой кровь забурлила и окрасила лицо, словно румянцем стыда. Ее вечное желание идти наперекор расставило ей силок, и она в него попала. Именно из-за своего непримиримого характера она стала Избранной, именно из-за него Гиббон коснулся ее.
Она высвободила руки у все еще машинально державшего их Ковенанта и, шагнув к Инфелис, выплюнула ей в лицо единственный ответ, который у нее нашелся, на провокационное предложение чародейки:
— Одержание есть Зло.
А может, и элохимы, в конце концов, тоже — Зло? Инфелис надменно приподняла бровь, но ничего не сказала. Ковенант схватил Линден за плечи и развернул к себе лицом:
— Линден Эвери, мне плевать, можем мы им доверять или нет. Нам необходимо узнать, где Первое Дерево. Если же они что-то замышляют… — Он болезненно скривился, словно слова резали ему язык, но продолжал: — Они все еще не принимают меня в расчет. Как ты думаешь, долго ли я еще смогу это выносить? После всего, что я прошел и испытал? — Его интонации убедили Линден, что его терпение лопнуло. — Один раз я уже спас Страну. И спасу ее снова. И остановить меня они не смогут.
Разобравшись в его эмоциях, Линден похолодела: большая часть его гнева была направлена на нее; то, что она оказалась Солнцемудрой, ранило его достоинство и заставляло все время заниматься самоутверждением. Колокольчики снова подняли трезвон, но сейчас Линден было не до них. Вот оно, снова. Это происходит снова и снова. Что бы она ни делала — остановить Ковенанта не в ее силах. И помочь ему она не может. Как не смогла помочь своим родителям. Она потеряет его. Уже теряет. И даже сказать ему: «Я не обладаю никакой особой силой» — она тоже уже не может. «Как же ты не хочешь понять, что я не вхожу в тебя только потому, что оберегаю тебя от себя?» Но вместо того чтобы объяснить ему все это, она заговорила ледяным тоном:
— Ты говоришь так, потому что чувствуешь себя оскорбленным. Твой эгоизм — та же проказа. Ты считаешь, что можешь добиться всего путем постоянного самопожертвования. Универсальная, профессиональная жертвенная овца. — «А меня ты совсем не любишь, и не любил никогда». — Только этим ты и живешь.
Линден видела, что ее слова задевают Ковенанта. Ну и пусть! Ей его боль уже безразлична! Но чем больше она говорила, тем тверже он укреплялся в своем решении. Другого выхода он не видел. Это светилось в его жестком взгляде, от которого, как от каменной стены, отскакивали все ее обвинения. Как же он сможет исполнить свой долг иначе, как, не встав лицом к лицу с опасностью и не рискнув собой? Так и не сказав ни слова, он повернулся к Инфелис, чтобы дать ей окончательный ответ. Линден не стала его останавливать, но сердце у нее сжалось от предчувствия неминуемой беды.
— Друг Великанов Ковенант,- угрюмо сказала Первая,- будь крайне осторожен. Я вручила судьбу Поиска в твои руки. Мы не имеем права потерпеть поражение.
Но он словно не слышал ее. Глядя в глаза Инфелис, он прошептал сухими губами:
— Я готов. Начинай.
В голове Линден зазвучал гневный настойчивый колокольчик, и она даже смогла определить, что это говорит Финдейл.
Инфелис, подумай хорошо! Ты подвергаешь опасности и мою жизнь! Если мы ошибаемся, цена за расплату будет для меня слишком высока! Разве нет другого пути?
И вновь Инфелис удивила Линден.
— Солнцемудрая, а что скажешь на это ты? Я могу отказать ему ради тебя. Если ты, конечно, захочешь.
Ковенант выругался сквозь зубы, но верховная элохимка даже бровью не повела и бесстрастно продолжила:
— Правда, в этом случае ответственность падет на тебя. И тебе придется пообещать, что ты заберешь у него кольцо, пока он не разнес Землю на клочки, и станешь Солнцемудрой и Обладателем кольца в одном лице. Что и нас очень устроит. — Ковенант накалился до такой степени, что от него разве что молнии не летели, но Инфелис хладнокровно закончила: — А если ты не дашь такого обещания, я буду вынуждена пойти ему навстречу и удовлетворить его просьбу.
Благодарю тебя, Инфелис,- коротко звякнул Финдейл.
Если бы Линден могла знать, что имеет в виду Обреченный! Но каковы бы ни были их цели, предложение Инфелис повергло ее в смятение. То, что она предлагала сделать, было гораздо коварнее, чем даже одержание: ей предлагали получить власть, не подвергая себя опасности утонуть в пучинах взлелеянного ею мрака. Освободить его от груза ответственности? Нет, даже более того: возложить на свои плечи ответственность за судьбу Поиска, за сохранение Земли, за свержение Лорда Фоула. Вот он, шанс защитить Ковенанта от самого себя: оберечь его, как до сих пор он оберегал ее.
Но тут Линден увидела искусно замаскированную ловушку: если она согласится, то Поиск уже никогда не достигает Первого Дерева. Или же ей все равно придется сделать то, от чего она с гневом отказалась: вскрыть его подсознание, чтобы достать тайну, вложенную туда Каером-Каверолом. И тогда круг замкнется. От страстного желания обладать силой такого рода у нее кружилась голова и накатывала дурнота. И все же всю свою жизнь она посвятила тому, чтобы задушить в себе эту темную страсть.
Она покачала головой и сказала деревянным голосом:
— Я ему не указчик.
Ей очень хотелось верить, что таким образом она смогла уберечь их обоих от искушения. Но каждое ее слово звучало как отречение от Ковенанта.
— Пусть он сам примет решение, — выдохнула она и обхватила плечи руками, словно пытаясь прикрыться от выброса его гнева, от угрюмого молчания друзей и от властной силы, которой прямо-таки лучилась Инфелис.
— Приди. — Мерцающая драгоценными каменьями фигура простерла руки к Ковенанту. — Мы начинаем.
А второй ее голос, говорящий звоном хрустальных колокольчиков, добавил:
Пусть овладеет им тишина, что и входило в наши намерения.
Линден медленно обернулась и увидела, что Инфелис и Ковенант смотрят друг другу в глаза, словно впав в транс.
Сияние вокруг верховной элохимки трепетало, как знамя победы ее коварства. Томас же стоял, расправив плечи и гордо подняв голову, словно бросал вызов своему року. Линден подумала, что если он сейчас еще и улыбнется, то она просто забьется в истерике.
Сверкая драгоценностями, оставляющими в воздухе волнистый лучистый след, Инфелис стала спускаться с холма. Казалось, что она рождена быть королевой и властительницей. Легко, словно летя, она подошла к Ковенанту и остановилась напротив.
В ту секунду, когда она возложила руку на его лоб, весь воздух над холмом затрепетал от рассеянной в нем невыносимой муки.
Из груди Ковенанта вырвался короткий вскрик, и он рухнул на колени. Его лицо и шея напряглись в нечеловеческом страдании. Он обхватил голову руками, словно боялся, что череп сейчас взорвется, но сотрясавшие его тело конвульсии все время отрывали его ладони от висков.
Линден и Великаны, не сговариваясь, бросились к нему.
Но прежде, чем они успели добежать, его стон превратился в рык дикой магии, и Ковенант исчез в сполохе белого пламени. Холм содрогнулся до самой макушки с такой силой, что Линден и Красавчик не смогли удержаться на ногах. Элохимы спешно изменяли обличья, чтобы защитить себя. Первая размахивала палашом, словно это помогало ей сохранить равновесие, и в ярости что-то кричала Инфелис, но рев бушующего пламени перекрывал все.
С трудом встав на четвереньки, Линден подняла голову и увидела зрелище, от которого кровь застыла в жилах: пламя вырывалась не из руки Ковенанта с кольцом; как обычно, а било во все стороны прямо изо лба, словно его мозг бурлил и извергался расплавленным серебром.
Вначале пламя без разбора хлестало любого, кто пытался его остановить, но когда элохимы, слегка придя в себя, раззвонились колокольчиками, устроив набат, как на пожаре, форма пламени стала изменяться. Постепенно оно стало собираться в тугой иссиня-белый луч.
Линден инстинктивно закрыла глаза: от такого сияния можно было ослепнуть. Но даже теперь ей казалось, что она смотрит на солнце.
А на сконденсировавшемся пламени, как на экране, один за другим стали появляться образы.
С необычайной ясностью Линден увидела девочку лет пяти в голубом платье, прижавшуюся спиной к черному стволу дерева. Ее лицо было искажено ужасом, но позвать на помощь она не могла и лишь зачарованно глядела на струящуюся у ее голых ног змею.
Тварь вскоре уползла, но оставила две алых метки на белой коже голени.
Вдруг появился Ковенант. Он был весь избит, из уголка рта бежала струйка крови. Он поднял девочку на руки и попытался успокоить ее. Они говорили о чем-то, но видение не имело звука. Порывшись в карманах, он нашел перочинный нож и открыл его. Затем, перетянув ботиночным шнурком ногу девочки и покрепче обняв ребенка, поднял нож и…
И тут картина изменилась: два ножевых удара перечеркнули кровавыми полосами запястья Ковенанта, и он упал на колени, окруженный Всадниками на страшном Ритуале Предсказания.
Дальше образы замельтешили, хаотически наплывая один на другой. Линден увидела истерзанную Солнечным Ядом Страну: затопленная дождевым солнцем земля мгновенно высохла и растрескалась под пустынным солнцем, а затем багрово засветилась и загноилась под чумным. И в то же время все это происходило с телом Джоан, бессильно распростертым на постели Ковенанта, Джоан одержимой и измученной, проходящей у Линден на глазах все стадии болезни Страны.
Видение затрепетало и сменилось. Теперь Линден увидела ослепительно белый факел дикой магии, пылающий на фоне воздетых рук. Он бил сам по себе из перерезанных запястий, и раны на глазах затягивались. И вот уже Ковенант в порыве ярости и ненависти вскочил на ноги и направил бушующее пламя на Всадников, спалив их, как соломенные чучела.
Ивновь образ сменился: Ковенант стоял на берегу бурлящего озера, сжимая крилл. Это озеро дарило надежду на то, что Земная Сила все еще жива в измученной Стране; что хотя бы это одно-единственное озеро не поддалось Солнечному Яду.
И снова смена образов. Теперь белое пламя фона превратилось в сияние вокруг высокой человеческой фигуры, державшей в руках, словно посох узловатую ветвь. Осанка и лицо фигуры в ослепительно-белой мантии светились достоинством и благородством, несмотря на то, что у него не было глаз, только пустые глазницы.
Человек обернулся к Ковенанту, но тут же рядом возникли другие фигуры: мужчина в голубом с мудрыми глазами, женщина со смешанным выражением любви и ненависти на лице, еще мужчина, похожий на Кайла и Бринна одновременно, и Великан — возможно, это был Идущий-За-Пеной.
Мертвые Ковенанта.
Среди них стоял и Вейн, под черной маской собственного совершенства скрывающий то, что и у него есть сердце.
Мертвые о чем-то говорили с Ковенантом на немом экране, и он опустился на одно колено. Затем к нему приблизился безглазый хранитель и бережно коснулся посохом его лба.
И тут яркая вспышка, словно мелодия песни огня, взметнулась над холмом, и весь Элемеснеден мгновенно погрузился в темноту: на пламенном экране чернело ночное небо. Знакомое, звездное небо. Созвездия плавно поплыли, словно вращалась звездная карта.
— Капитан, ты видишь? — взволнованно прошептала Первая.
— Да. По этому пути я могу теперь плыть хоть до края света.
Путь к Первому Дереву был указан по звездам. Затем они растаяли, и появилось море, а в центре его — остров. Он очень маленьким и лишенным растительности, похожим на сложенную из камней пирамиду. На его скалистых берегах не было ни одного живого существа. И все же, когда остров приблизился, стало видно, что Первое Дерево растет именно здесь.
Над океаном разнесся одинокий вопль. Это кричал Ковенант, перед которым сейчас промелькнула вся его жизнь.
Его крик разорвал невидимые путы Линден; она вскочила на ноги и послала ему мысленно заряд всей силы, какая еще осталась, потому что сама сдвинуться с места не могла — пламя не пускало ее, словно было физической преградой. Но тут в голове ее в унисон прозвенели колокольчики:
Кончено!
В их переборах слышались как радость победы, так и глубокое сожаление.
Видение стало блекнуть, выцветать, и крошечный островок растаял в обычном перламутровом небе Элемеснедена. Теперь Линден могла подойти к Ковенанту. И она пошла, шаг за шагом, пробиваясь сквозь все еще живущие в памяти видения. И когда, наконец, сила магии иссякла, и воздух снова стал чистым и прозрачным, она осела на землю рядом с Неверящим.
Он сидел на пятках, безвольно положив руки на колени, и смотрел сквозь нее слепым, невидящим взглядом. Рот его был открыт в беззвучном крике, словно он лишился голоса. Он еле дышал, и Линден, окинув внутренним взглядом его грудные мышцы, чуть не заплакала: они саднили так, словно были порваны на дыбе пыток Инфелис.
Но когда она протянула к нему руку, он каркнул, словно грязный измученный ворон с переломанными перьями:
— Не прикасайтесь ко мне!
Это прозвучало как эхо предупреждения прокаженного, с такой отчетливостью, что услышали все элохимы. Но глаза Ковенанта оставались пусты: в них не было и проблеска разума.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:22 | Сообщение # 12

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Часть вторая
ИЗМЕНА

Глава 10
Бегство от элохимов

Линден теперь уже легко поняла бы, о чем перезваниваются колокольчики, если бы дала себе труд сосредоточиться. До них ли ей было! Она всматривалась в пустые глаза Ковенанта, тщетно пытаясь отыскать в них хоть малейший знак того, что он хотя бы видит ее. Но даже тогда, когда она ладонями обхватила его виски и приблизила его лицо к своему глаза в глаза, он никак не отреагировал.
Великаны столпились вокруг и наперебой спрашивали, что с ним произошло. Линден не отвечала; она их просто не слышала, сконцентрировавшись на том, чтобы пробиться к сознанию Ковенанта. Но, проникнув в его голову, она погрузилась в беспросветный мрак. Его разум был задутой свечой, над обугленным фитильком которой витал слабый дымок — его крик «Не прикасайтесь ко мне!»
Линден отважно нырнула в глубины его бессознательности: хоть что-то должно было сохраниться, ведь иначе он не смог бы членораздельно выговорить свое предостережение. Но если какие-то обломки крушения и остались, они ускользали от нее. Тьма окружала ее со всех сторон, холодная и пустая, как межзвездное пространство; она надвигалась, давила, и Линден казалось, что она сама скоро угаснет и растворится в ней без остатка.
Лишь из инстинкта самосохранения она вынырнула и оставила Ковенанта.
Открыв глаза, она увидела озабоченные лица стоящих над ней капитана и Первой. А Красавчик, опустившись на колени и бережно взяв ее за плечи, тихо попросил:
— Избранная, Линден Эвери, скажи нам.
Но она судорожно хватала воздух ртом: под плоским небом Элемеснедена у нее начался приступ клаустрофобии. Стоящие вокруг элохимы словно выросли в размерах, они были везде, они толпились вокруг… Она боялась их, жестоких и неразборчивых в средствах, как юр-вайлы.
— Вы это запланировали заранее! — наконец выговорила она, задыхаясь. — Вы все время стремились именно к этому!.. Уничтожить его.
Первая тихо застонала сквозь зубы. Пальцы Красавчика на ее плечах бессознательно сжались; он вскочил на ноги, словно готовясь отразить любую внезапную атаку, и поднял Линден в воздух, как куклу. Но Хоннинскрю осторожно подхватил ее и поставил на землю. Мечтатель застыл в трансе, прямой как столб, отдавшись очередному видению.
— Довольно, — ледяным тоном сказала Инфелис. — Я больше не желаю терпеть ваших инсинуаций! Элохимпир окончен! — И, резко повернувшись, стала спускаться с холма.
— Стой! — из последних сил крикнула Линден (без поддержки Великана она бы снопом рухнула на землю). — Ты должна привести его в чувство! Черт тебя дери, ты не можешь оставить его так!
Инфелис замедлила шаг, но даже не обернулась.
— Мы — элохимы. Наши цели выше твоего понимания. Удовольствуйтесь тем, что есть.
Мечтатель, словно проснувшись, бросился вслед за ней. Первая и капитан не остановили его. Лишенный своей единственной мечты, он не знал, как иначе дать выход своей боли.
Но Инфелис, хоть и не оглядывалась, почувствовала его приближение и, прежде чем он настиг ее, бросила с усмешкой:
— Получай, Великан!
Тот с разбегу врезался в невидимую стену, внезапно возникшую у него на пути, и с силой отлетел назад.
Инфелис со сдержанным возмущением посмотрела на него: Мечтатель лежал ничком, не в силах повернуться. Но голова его была поднята, и губы яростно шевелились в немом проклятии. А взгляд был достаточно красноречив, чтобы понять его ненависть и отчаяние.
— Не смей бросаться на меня из-за своих глупых подозрений, — отчетливо проговорила чародейка. — Не то мне придется слегка поучить тебя, и тогда твое безгласное мучение Глаза Земли покажется тебе раем пред обрушившимся на тебя гневом Элемеснедена.
— Нет. - Линден хоть и продолжала опираться на Красавчика, но ярость вновь придала ей сил. — Если вам так уж хочется кого-то наказать — разбирайтесь со мной. Я — ваш главный обвинитель!
Инфелис испытующе посмотрела на нее, но не ответила.
— Вы с самого начала задумали сделать с ним это. - Голос Линден стал набирать силу. — Вы унижали его, пренебрегали им, вы провоцировали его, чтобы он, потеряв голову от ярости, вверился вам и позволил уничтожить его. И вы с готовностью выжгли его сознание. А теперь, — она вложила в голос всю властность и жесткость, — верните ему разум!
— Солнцемудрая,- голос Инфелис звенел от сарказма,- ты даже не видишь, как ты смешна. — И, окинув ее напоследок презрительным взглядом, элохимка медленно спустилась с холма и исчезла за частоколом мертвых вязов.
Остальные элохимы тоже стали расходиться, словно Линден и ее спутники не представляли для них больше ни малейшего интереса.
Линден бросилась к Ковенанту, охваченная внезапной надеждой, что при помощи его кольца она сумеет заставить элохимов подчиниться.
Но, услышав его глубокий вздох, так и застыла на месте. Вместо нее к Другу Великанов подошла Первая и помогла ему встать на ноги. Он смотрел стеклянными глазами в никуда и лишь машинально повторял, казалось, не понимая смысла слов:
— Не прикасайтесь ко мне.
О Ковенант! Конечно же, Линден не сможет взять у него кольцо. И не взяла бы ни за что, даже если бы ей не нужно было противостоять желанию элохимов, которые беззастенчиво подталкивали ее к этому. Но они от нее этого не дождутся! Линден почувствовала, как в горле собираются слезы, но заставила себя сдержаться.
Что они сделали с тобой!
— Так что ж, — спросила Первая, глядя в мутное небо Элемеснедена, — выходит, мы все-таки заплатили за это знание? Мы ведь отдали в обмен его.
Линден угрюмо кивнула. Теперь Ковенант был для нее так же недоступен, как если бы был убит — мертв, как Нассис, зарезанный клинком, вечно горячим от ненависти. Она приказала себе встать, так как поняла, что если сейчас не начнет двигаться, говорить, делать что угодно, то просто сойдет с ума.
Великаны стояли, переминаясь с ноги на ногу, словно ее отчаяние деморализовало их. Или потеря Ковенанта? Кто еще кроме него мог возглавить Поиск?
Наконец Линден нашла то, что заставит ее пробудиться к жизни: она стремглав бросилась к Мечтателю, чтобы оказать ему первую помощь.
Тот уже пытался подняться на ноги, но его взгляд вновь был затянут дымкой видений, насылаемых Глазом Земли. Он никак не мог встать, словно полностью утратил чувство равновесия. Хоннинскрю наклонился к нему, и лишь тогда, вцепившись в плечо брата, словно то была единственная точка опоры в этом странном мире, Мечтатель смог подняться на ноги. Быстро окинув его внутренним взглядом, Линден не нашла никаких физических повреждений.
Но вот с психикой его было не все в порядке — он получил большую эмоциональную травму. Что-то в нем порвалось, после того как в одночасье он был потрясен тем, что открылось ему во время испытания, затем потерял надежду на излечение, так долго вынашиваемую им и его братом, и в довершение всех бед — стал свидетелем страшной участи, постигшей Ковенанта. Он впал в жесточайшую депрессию.
Помочь ему Линден не могла. Все, на что она была способна сейчас, так это смотреть на него с жалостью и ругаться сквозь зубы, но проку от этого не было ни на грош.
Большинство колокольчиков удалились, но два еще оставались довольно близко. Между ними шел явный спор: первый яростно и гневно дребезжал, второй лишь небрежно, удовлетворенно отбренькивался. Если бы Линден прислушалась, то смогла бы разобрать, о чем они спорят, но у нее не было ни малейшего желания. Она уже по горло была сыта словоблудием Чанта и Дафин.
Но когда двое элохимов поднялись на холм и остановились прямо перед ней, она решила все же попытаться воспользоваться шансом, идущим к ней в руки. Возможно, последним. И вонзила мрачный взгляд в безмятежную зелень глаз Дафин:
— Вы не должны были делать этого. Вы и так могли сказать нам, где Первое Дерево. Вы не должны были одерживать его. И тем более бросать в таком состоянии.
В глазах Чанта сверкнул огонек удовлетворения, и его внутренний колокольчик сыто, одобрительно звякнул.
Но Дафин ответила Линден с глубоким сожалением:
— Солнцемудрая, ты не можешь постичь нашу Чревь, тебе это недоступно. В вашем языке есть слово, близкое по значению, правда, очень ограниченное. Это слово «этика».
Боже правый! Линден чуть не взвилась от возмущения, и ей стоило больших усилий заставить себя молчать.
— Наша власть, — тихо продолжала Дафин, — открывает нам возможности и пути, которые для смертных недостижимы и непостижимы. Выражение одних вы можете видеть лишь частично, а реализация иных просто недоступна вашим органам чувств. В вашем случае мы выбрали решение, которое проведет нас по лезвию между надеждой и опасностью гибели. Если бы мы думали только о себе, то выбрали бы путь великой надежды, но тогда ответственность за его результат полностью легла бы на вас. Мы решили разделить с вами вашу ношу и поставили на карту нашу надежду. Даже более того, то, что для нас дороже всего, — жизнь, смысл жизни. И доверие.
Не все из нас поддерживают это решение. — Ей даже не нужно было указывать на Чанта, который со скучающим видом стоял рядом. — Они считают, что ради вас нам не стоило жертвовать стольким. Но есть наша Чревь. Мы никогда не ставили себе целью причинить кому-либо хоть какой-то вред. Но, не найдя пути абсолютно безопасного, мы выбрали тот, на котором риск и надежда присутствуют в равной мере, и разделили с вами плату за него. Да и как ты, не осознающая важности своих собственных действий, можешь осуждать тех, кто видит дальше тебя? Не наша вина, что Солнцемудрая и Обладатель кольца оказались не одним человеком, а двумя.
«Дьявольщина», — пробормотала Линден. У нее не хватало мужества, чтобы спросить у Дафин, чем же заплатили элохимы за то, чтобы выпотрошить мозги Ковенанта. Она не могла себе представить ничего, что могло быть соразмерным подобному злодеянию. Кроме того, говор колокольчиков подсказывал ей, что от Дафин толкового ответа не добьешься. Хватит тратить силы на пререкания. Все, чего она хочет, это навсегда распрощаться с элохимами и забрать отсюда Ковенанта. Словно в ответ на ее мысли Чант заявил:
— Что говорить о том, что уже прошло? Если бы это зависело от меня, то тебя выгнали бы из Элемеснедена до того, как ты стала распускать свой поганый язык. — Он старался говорить равнодушным тоном, но в глазах сверкало неприкрытое злорадство. — Ну что, твоя гордость позволяет тебе сейчас удалиться или ты хочешь наделать еще глупостей, прежде чем уберешься?
Чант, ты ведешь себя недостойно, - тихонько прозвенели колокольчики Дафин.
Я могу себе это позволить. Они больше не сумеют нам помешать, самодовольно звякнул он.
Линден втянула голову в плечи, словно пытаясь хоть так защититься от непрошенных разговоров в своем сознании. И тут Первая сделала шаг вперед; ее рука небрежно лежала на рукояти палаша. На протяжении всего элохимпира она с трудом сдерживалась, но сейчас ее воинская честь взывала к расплате:
— Элохимы, остался еще один вопрос, на который вы должны ответить.
Линден с удивлением воззрилась на нее. Конечно, им ничего не оставили, кроме груды нерешенных вопросов, но какой именно имела в виду Великанша?
— Не снизойдете ли вы, — осторожно начала она словно прощупывая противника в бою, — до ответа: что с Вейном?
С Вейном?
Линден поежилась. Слишком много всего случилось за короткое время. У нее уже не было ни сил, ни желания узнавать о новом вероломстве. Но выбора не было.
Она окинула взглядом холм, хотя заранее знала, что не увидит на нем черную фигуру юр-вайла. Только сейчас до нее дошло, что Вейна не было и на элохимпире. Она не видела его с той минуты, когда путешественников разделили, чтобы отвести на испытание. Нет. Когда изгнали харучаев. Теперь она поняла причину смутной тревоги, которая не оставляла ее с того момента, как он исчез, просто у нее не было времени, чтобы разобраться в своих чувствах.
Ужаснувшись внезапно пришедшей ей в голову мысли, она бросила взгляд на Чанта: что он тогда прозвенел? Они больше не смогут нам помешать? Она-то решила, что он говорит о Ковенанте, но теперь поняла, что он мог иметь в виду и нечто другое.
— Так вот зачем вы все это устроили! — осенило ее. — Для того-то вы и спровоцировали Кайла. Все только ради того, чтобы нам было не до Вейна. А сами тем временем завлекли его в ловушку.
Хотя нет. Может, она ошибается. Линден вспомнила, как был спокоен Вейн, пока они шли к клачану. Помнила его довольную улыбку. А элохимы игнорировали его присутствие с самого начала, словно его и нет.
— Так что вы, черт побери, собираетесь с ним делать?!
— Он был для нас опасен, — ответил Чант, лучась от удовольствия. — Его темные создатели сотворили его с великим искусством и коварством на погибель нам. Его присутствие пришлось нам не по нраву, как, кстати, и ваши слабоумные просьбишки, и мы взяли его в плен.
Мы искусно заставили вашего Обладателя кольца выплеснуть свой гнев и тем самым обезопасили себя. — Он откровенно смеялся над пришельцами. — И забрали вашего драгоценного Вейна у вас прямо из-под носа. И никакие ваши глупые рассуждения о морали не смогут его освободить. Мы взяли его в компенсацию за нанесенное нам оскорбление. Так что вы обязаны признать законность наших действий и молчать в тряпочку.
Этого уже Линден не могла вынести и бросилась на элохима, как дикая кошка.
Но тот почти незаметным жестом поставил невидимую преграду. Линден отлетела от нее, врезалась в Ковенанта, и они вместе упали на землю. Томас даже не сделал попытки смягчить падение и лицом с размаху впечатался в грязь.
Великаны застыли, как статуи: Первая, пытаясь достать меч, а капитан и Мечтатель, пригнувшись для прыжка, — в той позе, в какой застал их жест Чанта.
Линден приподняла Ковенанта за плечи и отчаянно, словно Чант лишил ее не только сил, но и разума, взмолилась:
— Ну, пожалуйста! Прости меня! Вставай! Они забрали Вейна.
Но он был глух и слеп. Он даже не попытался стереть грязь с разбитых губ, и единственным ответом на попытку заставить его очнуться было монотонное:
— Не прикасайтесь ко мне. — И адресовалось это и ей, и Великанам, и элохимам.
Баюкая его неразумную голову у себя на груди и глотая слезы, Линден обернулась к Дафин, чтобы воззвать к ее милосердию.
Но Чант перебил ее резким, как удар хлыста, возгласом:
— Довольно! Убирайтесь!
В одно мгновение он преобразился: стал словно выше ростом и принял грозный и неумолимый вид. Линден попятилась, но чем дальше она отступала, тем выше он становился. А затем он вспыхнул солнцем, сжигающим все ее слабые попытки сопротивляться. Да, он был солнцем, и Линден разглядела вокруг него кусочек голубого неба, прежде чем чуть не захлебнулась в бурном, как ее рыдания, истоке Коварной.
Вынырнув, она с трудом удержала равновесие на мокром известняке — Ковенант, бессильно повисший в ее объятиях, тянул книзу. Но вот сквозь бьющие струи показались Кайл и Бринн, тут же пришедшие на помощь. Их мокрые волосы сверкали на солнце; казалось, что они еще не закончили волшебного перехода из Элемеснедена.
Линден была настолько потрясена, что харучаям пришлось ее, как и Ковенанта, почти нести на руках, пока они помогали им спускаться с мокрых скользких камней на сухое место. Они не говорили ни слова, не выказывали ни любопытства, ни удивления, но каждое прикосновение их загрубевших рук словно пронзало ее немым укором. Она предала их.
После размытого полумрака Элемеснедена солнечный свет резал глаза. Линден стала яростно тереть их, будто хотела вместе с водой Коварной осушить всякую память о своих рыданиях.
Но Бринн схватил ее за запястья. Он стоял перед ней живым обвинением. А рядом с ним застыли Кир и Хигром, поддерживающие Ковенанта.
На вершине гейзера показалась четверка Великанов. Они ошарашено озирались, словно пробудились от кошмара, так еще и не поняв, был ли это сон или явь. Первая вцепилась обеими руками в меч, ко сейчас от него было мало проку. Исковерканное тело Красавчика еще больше скукожилось, перекосилось, от чего его уродство снова стало бросаться в глаза. Хоннинскрю и Мечтатель обнимали друг друга, словно общая боль сковала их.
Бринн не позволил Линден отвернуться и бесстрастно спросил:
— Что сделали с юр-Лордом?
Линден нечем было ответить на его обвиняющий взгляд. Мысли мешались у нее в голове, но даже ей показался странным вопрос, который вдруг сорвался с ее губ:
— Вы долго нас ждали?
Может, она сходит с ума? Или уже сошла?
— Всего несколько минут. Мы как раз собирались попытаться снова войти туда, — нетерпеливо отмахнулся Бринн, и вновь его глаза впились в ее, а пальцы больно стиснули запястья. — Так что сделали с юр-Лордом?
Линден подавила стон. Ковенант уничтожен как личность. Вейн утрачен навсегда. В дарах им отказали. Несколько минут? Да, похоже, так и было: когда они уходили в Элемеснеден, солнце стояло в той же самой точке. Сколько же боли и мук можно успеть причинить за такое короткое время!
— Отпусти меня! — жалобно, по-детски попросила она. — Мне нужно собраться с мыслями.
Бринна это не тронуло, но на ее сторону неожиданно встал Красавчик:
— Отпусти ее. Я тебе все расскажу, как умею.
Бринн медленно разжал пальцы, и Линден осела на траву и скорчилась, спрятав лицо в колени. В голове ее эхом отдавались полузабытые вопли маленькой девочки; вопли, которые никто так и не услышал и не пришел на помощь ни ей, ни ее истекающему кровью отцу. Сквозь плотно сжатые веки сочились горячие слезы вины и обиды.
Она слышала и не слышала, как Красавчик начал свой рассказ о происшедшем с ними в Элемеснедене. Но очень быстро потребность в краткости изложения, мучительная для такого маститого сказителя, привела к тому, что он начал запинаться и, наконец, вообще растерянно замолчал. На выручку ему пришла Первая, емко и сжато рассказав то, что она знала об испытании, которое устроили Ковенанту, и описав элохимпир. Конечно, ей, как любому Великану, у которых страсть к сказаниям в крови, очень хотелось расцветить свой рассказ деталями и красочными описаниями, но, памятуя о том, что они все еще на мэйдане, где до элохимов — рукой подать, она решила отложить поэзию до лучших времен и быстро перешла к тому, как они узнали местоположение Первого Дерева, и к цене, которую за это заплатил Ковенант.
— А еще элохимы забрали у нас Вейна, — добавила она в заключение. — Они говорят, что он был создан специально для того, чтобы уничтожить их. Они не отпустят его, а может быть, и убьют.
Она замолчала, и Линден подумала, что говорить вообще больше уже не о чем. Она подняла голову и увидела, что Кир и Хигром снова стали карабкаться на известняковый холм, чтобы в очередной раз попытаться вернуться в Элемеснеден. Но для них путь был закрыт. Он был закрыт вообще для всего Поиска. Когда они спрыгнули вниз, мокрые насквозь, Линден вдруг с ужасом вспомнила, что ей предстоит теперь постоянная скрытая вражда с ними: они никогда не простят ей своего изгнания из клачана.
Она попыталась подняться на ноги и не смогла: павшая на ее плечи ответственность пригибала к земле. Да кто она такая, чтобы занять место Ковенанта и возглавить Поиск?! Гиббон-Опустошитель уже раз сказал ей, на что она годится, — только на то, чтобы разрушать.
Но, послушав, как ее спутники обсуждают планы — один другого фантастичнее, — как им вернуться в Элемеснеден, она подумала, что даже если она и сошла с ума, то меньше всех, кто ее окружал. Стиснув зубы, она примирилась с ролью лидера. Если она не может положиться на себя в правильности принятого решения, то зачем тогда она вообще появилась на свет?
Воззвав к своей давней привычке идти наперекор всему и вся, Линден резко перебила обсуждение:
— Здесь мы больше ничего не добьемся. Пошли отсюда.
Ее спутники застыли, изумленно переглядываясь, — то ли поразившись, что она не хочет попытаться спасти Вейна, то ли оттого, что она осмелилась ими командовать. Первая не вытащила меча, но поза ее была достаточно угрожающей. Хоннинскрю и Мечтатель наконец-то вышли из болевого ступора, и это грозило взрывом ярости. Даже Красавчик, похоже, был не прочь подраться. Харучаи мгновенно приняли боевую стойку.
— Не прикасайтесь ко мне, — раздался бесцветный голос Ковенанта.
Он смотрел в пустоту, как слепой. Его тихое предостережение было единственным свидетельством того, что он сохранил хоть какие-то остатки сознания.
— Я хочу сказать, — Линден с трудом ворочала языком, но она знала, что если сейчас не настоит на своем, то никогда уже не отважится ни на что и будет только трусливо убегать от опасностей, избегая схватки, — что для Вейна мы уже ничего не сможем сделать. Так что надо возвращаться на корабль.
— Избранная.- Голос Первой звенел, как сталь.- Мы — Великаны. Каково бы ни было тайное назначение Вейна, мы остаемся его спутниками. И никому из тех, с кем мы делили трудности нашего путешествия, мы не позволим причинить вред.
Линден попыталась возразить, но Первая, возвысив голос, продолжала:
— К тому же нам было сказано, что Друг Великанов Ковенант получил его в дар от Мертвых Анделейна. А точнее, от нашего древнего предка — Великана Идущего-За-Пеной. И мы видели, что происходило во время видений, вызванных вскрытием сознания Ковенанта.
Мы не можем допустить, чтобы этот дар был утрачен. И хотя мы не понимаем его назначения, мы считаем, что все, что подарили Ковенанту его Мертвые, для него важно и необходимо. Значит, Вейна нужно вернуть.
Линден все поняла. Все это были плоды, выросшие из семени, посеянного элохимами. Это был еще один способ заставить ее отобрать у Ковенанта кольцо.
Она тряхнула головой, чтобы избавиться от соблазна: это было бы гнуснейшим насилием над беззащитным человеком. Его кольцо было одновременно его опасностью и его надеждой, а она не смела отнять у него надежду. Но как много значила для нее сила, которую она так легко могла обрести!
К тому же имелась еще одна причина: Вейн. Что-то подсказывало ей, что отродье демондимов ждет от нее какого угодно решения, но только не того, что лежит на поверхности. И если с помощью Ковенанту можно было еще немного подождать до того, как они окажутся в безопасности, то помочь Вейну нужно было немедленно.
Первой же Линден просто сказала профессионально сухим голосом:
— Нет. Это не тебе решать.
— Я — Первая… — начала воинственная Великанша, но Линден перебила ее:
— Ковенант поступил бы точно так же, просто сейчас он не в состоянии этого сделать. Так что решать буду я.
Она не хотела объяснять истинные причины своего поведения, опасаясь, что вездесущие элохимы могут ее подслушать, но сказать что-то было нужно, поэтому она стала вдохновенно изобретать доводы, попутно удивляясь тому, что ее голова хоть на что-то годится:
— Вы не можете этого сделать. Он, как и белое золото, явился из другого мира. А вы — местные. Если бы кто-нибудь из здешних жителей мог справиться с грозящим миру Злом, то нас бы здесь просто не было. Ни один из вас не может занять его место. — Линден чуть помедлила и решилась: — А я попробую, получится у меня это или нет. И я говорю вам: надо уходить. Вейн сам о себе позаботится. Ведь мы даже не знаем, зачем его подарили Ковенанту. Может быть, именно для того, чтобы он попал в Элемеснеден и выполнил то, ради чего был создан. Я не знаю, и меня сейчас это мало волнует. Мы получили то, за чем пришли. И больше держать здесь Ковенанта я не намерена. Они все еще охотятся за его кольцом. Будь я проклята, сколько можно торчать здесь, дожидаясь, пока они окончательно с ним не разделаются?!
Первая насупилась, размышляя, можно ли доверять внезапной решимости Линден. Но у Бринна, похоже, сомнений не было.
— Мы не разбираемся в подобных вопросах, — с каменным лицом заявил он. — Нас ткнули в это носом, когда мы, верные клятве, данной юр-Лорду, пытались его защитить. Мы поняли только одно: ему причинили вред, когда мы были лишены возможности позаботиться о нем. Но Вейн принадлежит ему, он дан ему в помощь. Этой причины уже более чем достаточно, чтобы мы остались и попытались вернуть это отродье демондимов. К тому же есть и еще один вопрос к тебе. — Он смотрел на Линден ледяными глазами. — Именно Вейн привел тебя в чувство, когда тебя вынесли в беспамятстве из Ревелстоуна. И именно он вытащил тебя из пустыни костровиков. И вполне возможно, что он позвал сур-джехеринов, чтобы спасти нас от люкера, только из-за тебя. И у того, кто столько раз спасал тебя, ты хочешь отнять малейший шанс на спасение?
От этих слов Линден чуть не взвыла. Каждое из них было пригоршней соли, щедро сыпавшейся на ее израненную душу. Но она сжала свою волю в кулак и спокойно ответила:
— Я понимаю, о чем ты говоришь. Но вы не сможете туда даже войти. Они закрыли для нас путь. И у нас нет способа заставить их изменить решение. Единственным из нас, кого они действительно боялись, был Ковенант. Но они хитростью обезопасили себя от него. — Говоря, она все время прислушивалась, не приходит ли Ковенант в себя, но он продолжал пялиться в пустоту, глухой и равнодушный ко всему. — С каждой минутой, проведенной здесь, мы увеличиваем вероятность, что, они могут передумать и уничтожить его уже физически.
Но взгляд Бринна не изменился. Словно все, что она говорила, значило для него не больше, чем детский лепет, он предложил:
— Так исцели его. Верни ему разум, чтобы он сам мог принять решение о судьбе Вейна.
Линден поняла, что сейчас сломается, — для нее это уже слишком много. В глазах Бринна она читала сомнения: он помнил, как она сбежала от Ковенанта во время его припадка после укуса крысы. И харучай уже знал, что она отказалась защитить его от махинаций Инфелис. Уж это-то Первая не выпустила из своего отчета с места событий. Чувство вины сжало Линден горло, и она не смогла выдавить из себя ни слова.
Но прошлое изменить невозможно, а в настоящем ни у кого нет права судить ее. Тем более у Бринна, не знавшего Ковенанта так хорошо, как она. Сделав над собой огромное усилие, так что от напряжения заломило в висках, Линден отчетливо сказала:
— Не здесь. И не сейчас. У него что-то вроде амнезии. Не исключено, что это пройдет само собой. Но даже если этого не случится и мне придется заняться им, то в любом случае я не хочу пытаться делать это здесь, где опасность подстерегает нас за каждой травинкой, которая может обернуться элохимом. А если я не буду предельно сосредоточена и аккуратна, — она отогнала от себя видение открывшейся ей черной пустоты в мозгу Ковенанта, — то могу доломать, что осталось.
Бринн смотрел на нее не мигая, и его взгляд говорил, что он считает все это лишь очередной отговоркой. Тогда Линден без всякой надежды обернулась к Первой:
— Я знаю, что делаю. Да, может быть, я слишком часто ошибалась. Может быть, я утратила уже всяческое доверие. Но с ума я еще не сошла. Мы должны уйти отсюда. Вернуться на корабль. Мы должны уйти. — Огромного труда ей стоило удержаться от крика: «Как вы не понимаете, что это единственный способ помочь Вейну?!» — Мы должны уйти немедленно.
Первая задумалась. Хоннинскрю и Мечтатель всем своим видом показывали, что они в этом конфликте не собираются поддерживать ни одну из сторон. Но в глазах Красавчика промелькнула искра интереса, словно он вспомнил о Сотканном-Из-Тумана. И когда Первая, наконец, заговорила, он улыбнулся светло и радостно, словно в кромешной тьме зажглась свеча.
— Хорошо. Я признаю твое право командовать, — угрюмо произнесла Великанша. — Я не понимаю тебя, но ты — Избранная. И я видела, что ты обладаешь некой странной силой, которая может нам пригодиться. Мы возвращаемся на «Звездную Гемму». За вас я решать не могу, — обратилась она к харучаям, — но прошу вас сопровождать нас. Вейн находится там, откуда вам его не достать. А Другу Великанов и Избранной никакая помощь не будет лишней.
Бринн склонил голову набок, словно прислушивался к беззвучному совету, и, прищурившись, сказал:
— Мы поклялись служить юр-Лорду. И Линден Эвери — ради юр-Лорда. Хотя нам не по нраву оставлять Вейна без помощи, мы последуем за вами.
Оставлять Вейна без помощи. Каждое слово ложилось тяжелым камнем на душу Линден. Сколько еще крови будет на ее руках? Ее, посвятившей свою жизнь спасению людей! А что если Бринн прав? Что если она опять делает ошибку? Если не хуже. Ты открыта для Зла.
Внезапно силы покинули ее, и залитый солнечным светом мэйдан поплыл перед глазами. Кайл поддержал ее под локоть, и она не отказалась, так как без помощи не устояла бы на ногах. Поиск тронулся в обратное путешествие к далекой стоянке «Звездной Геммы». Сначала Линден еле брела, почти ничего не видя, ослепленная сияющим солнцем, измученная сомнениями и страстным желанием оказаться хотя бы на этот раз правой.
Жесткость и упругость золотистых трав мэйдана под ногами радовала уже тем, что это не иллюзорный морок Элемеснедена, Линден казалось, что они гладят ее, прощаясь с ней навсегда.
Она цеплялась за Кайла, за его привычную надежную руку, и не переставала удивляться его сдержанной корректности.
Коварная несла на своих бурных волнах отблески голубого неба. Вейн не выходил у Линден из головы: она перебирала в памяти все, что знала о нем, чтобы убедить себя в том, что он выпутается и сам. Разве тогда, в Сарангрейве, когда они считали его погибшим, он не нашел способа снова присоединиться к ним? К тому же так ли уж верно то, что он создан именно на погибель элохимам? А может, у него в Элемеснедене есть собственный тайный интерес?
Постепенно Линден снова стала замечать окружающее и увидела впереди пышный осенний убор Лесного Кольца. До него уже было рукой подать, вот-вот она и ее спутники вступят под пьянящую сень…
Внезапно ее буквально оглушило от яростного и злобного трезвона колокольчиков. С момента изгнания из клачана она его не слышала и уже привыкла к этому. Но сейчас он обрушился на нее вновь, заполняя все ее сознание ненавистью и отчаянием.
Она покачнулась и стала медленно оседать на руки Кайла. Красавчик бросился к ней и подхватил ее с другой стороны.
— Избранная! Что с тобой?
Линден смертельно побледнела и, пытаясь пробиться сквозь неслышимый трезвон, прошептала:
— Это Вейн. Он пытается вырваться.
И в следующую же секунду земля под ногами путешественников заходила ходуном, солнце померкло, безоблачное небо окуталось сизой дымкой, и издалека донесся раскатистый гул, словно предвестник землетрясения.
Харучаи, с трудом удерживая равновесие, заняли оборонительную позицию вокруг Линден и Ковенанта.
Из источника Коварной забил огненный фонтан. Языки пламени вздымались все выше и выше, разлетаясь во все стороны, и от распространившегося жара мэйдан заколебался в горячем воздухе, словно испаряясь.
В середине огненной струи возникла черная фигура.
Вейн!
Он нырнул в Коварную и поплыл, уворачиваясь от бивших в него огненных струй. Но с каждым гребком он все больше слабел — и его эбонитовая плоть была уязвима для огня. Казалось, что он держится из последних сил.
— Да помогите же ему! — вырвалось у Линден. — Они хотят его убить!
Харучаи мгновенно отреагировали. Как бы они ни относились теперь к Линден, их реакция на просьбу о помощи была молниеносной. Кир и Хигром не раздумывая, бросились в ревущее пекло реки.
В первую секунду Линден испугалась, что они погибнут, но харучаи благополучно вынырнули, и, когда они подплыли к Вейну, обнаружилось, что пляшущие по его черной коже, словно по смоле, язычки пламени не причиняют им ни малейшего вреда. Он обхватил их за шеи и застыл на секунду, как будто подпитываясь от них. Затем внезапным рывком погрузил обоих под воду и, забравшись на их плечи, выпрыгнул из реки.
Огонь, все еще лизавший его кожу, на суше, словно вода, потек струйками на землю.
Хотя весь мэйдан был затянут сизым удушливым дымом, Вейн стоял в круге солнечного света, под яркими лучами которого огонь, насланный элохимами, начал испаряться, блекнуть и таять. Воздев руки к небу, Вейн ждал, пока солнце полностью восстановит его.
Колокольчики звонили теперь печально, оплакивая потерю, но к новой атаке пока не призывали.
Огненные островки на реке стали потихоньку затухать. Кир и Хигром одновременно вынырнули и, отдуваясь, поплыли к берегу, чтобы присоединиться к остальным, не сводящим глаз с Вейна.
Тот медленно опустил руки, и тут же небо над мэйданом очистилось, и вернулся ясный осенний полдень. Юр-вайл принял уже привычную для всех позу полурасслабленности-полуготовности. На его лоснящемся лице снова заиграла двусмысленная улыбка, а глаза уставились в пространство, словно он не был знаком ни с кем из своих спутников и не испытывал к ним ни малейшей благодарности за помощь.
— Прости меня, — сказала Первая, все еще не пришедшая в себя от изумления, — но я и представить не могла, что его стремление следовать за тобой повсюду настолько сильно.
У Линден вырвался вздох облегчения: она была оправдана. В эту секунду ее мало волновало, за кем неотступно следует Вейн — за ней или Ковенантом, — главное, она оказалась права.
Хотя часть колокольчиков растаяла вместе с опавшими языками пламени, несколько из них продолжали яростно трезвонить, и Линден вновь ощутила сгущающуюся угрозу.
— Пора уходить, — обернулась она к спутникам. — Кое-кто из них не хочет смириться с потерей. Они еще могут настичь нас и отрезать путь к отступлению.
— Они не хотят нас выпускать? — резко спросил Хоннинскрю, которому очень тяжело было расставаться со своими светлыми воспоминаниями о прошлом пребывании в Элемеснедене. Но он был Великаном и моряком, а поэтому тряхнул головой, словно хотел избавиться от иллюзий, и зарычал: — Камень и море! Им нас не остановить! Если понадобится, мы вынесем «Звездную Гемму» из Хищника на руках, даже если для этого мне придется отправить за борт всю команду!
— Избранная права. Пора уходить, — кивнула Первая и, подхватив безвольное тело Ковенанта на руки, широким шагом двинулась к опушке Лесного Кольца.
Прежде чем Линден сделала шаг, Мечтатель посадил ее себе на плечо и поспешил за Великаншей. Кайл и Кир побежали по бокам, а Бринн и Хигром вырвались вперед, чтобы составить эскорт Первой. Хоннинскрю, подстегиваемый мыслями о своем корабле, тоже почти бежал, и даже Красавчик, прихрамывая на больную ногу, старался удержать темп, заданный его воинственной женой.
Позади всех легко бежал Вейн.
По Лесному Кольцу они мчались уже с такой скоростью, словно не только Линден, а все слышали колокольчики, истерическим трезвоном преследующие их по пятам. Но мелодичные угрозы так и не перешли в действия. Оставалось только гадать, почему они вдруг прекратили преследование. Возможно, более мирно настроенные (как, например, Дафин) элохимы сумели уговорить воинствующих сторонников Чанта. И все же, даже когда колокольчики смолкли, путешественники не сбавили шаг: они стремились как можно скорее добраться до корабля.
Когда они вступили в вечную тень Колючей Оправы и вновь увидели серые, скукоженные деревья, растущие здесь в вечной сырости и полумраке, Линден стало не по себе, но она утешала себя мыслью о том, что лагуна уже близко. И вскоре с высоты плеча Мечтателя она увидела «Звездную Гемму», отражающуюся в зеркальной глади залива. Ее каменные мачты гордо устремлялись к небу, словно бросая вызов сумраку и обрывистым скалам вокруг. И от ее борта уже отваливал баркас.
Не проплыв и половины пути до корабля, Хоннинскрю начал выкрикивать якорь-мастеру и экипажу команды, и те, подхваченные многократным эхом, словно подстегивали матросов, взбирающихся по вантам и готовящих корабль к отплытию. К тому времени, когда Линден одолела веревочный трап и оказалась на палубе, паруса были уже установлены. И тут подул западный ветер.
Великаны спешно подняли на борт баркас и стали вытаскивать якоря. Хоннинскрю вбежал на мостик, и «Звездная Гемма», словно пробудившись от долгого сна, плавно двинулась к черным вратам Хищника.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

Что-то правил GolDiVampire - Четверг, 12 Июл 2012, 14:23

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:23 | Сообщение # 13

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Глава 11
Змеи

Ветер все крепчал и подгонял «Звездную Гемму» к выходу в открытое море с такой яростью и нетерпением, словно элохимы хотели поскорей вымести нежеланных гостей из своих владений. Но Хоннинскрю не слишком полагался на его помощь: Хищник был узким заливом со множеством отмелей и рифов, и теперь, когда опустился вечер и между его угрюмыми обрывистыми стенами сгустились сумерки, надо было быть трижды осторожными, чтобы не попасться ему на зубок. Капитан приказал убрать часть парусов и идти самым малым ходом.
Солнце село, а корабль Великанов все еще сражался с ветром, норовящим в узком извилистом проходе разбить его о скалы. А когда сгустился ночной туман, стало ясно, что корабль заблудился в лабиринте проливов коварного фиорда. Он метался, словно раненый кит, в поисках выхода, от развилки — к развилке, от тупика — в новые тупики. Хищник играл со своей жертвой, как кошка с мышью.
Сквозь клочья разгоняемого ветром тумана были видны кусочки неба с несколькими блеклыми звездочками. Ориентироваться можно было лишь по слабой фосфоресценции полосы прибоя, разграничивающей мрак вод и черноту скал. Линден, потерявшей счет дням, отсутствие луны показалось опасным знаком. Она не помнила, когда было последнее полнолуние, и поэтому сейчас была почти уверена в том, что элохимы украли ее с неба, чтобы наказать строптивых гостей. Она почти потеряла надежду, что корабль сможет отыскать выход в этой кромешной тьме, да еще когда его треплет ветер, достигший почти ураганной силы.
Но Хоннинскрю прекрасно ориентировался в воздушных течениях, и ему, наконец, удалось найти пролив, ведущий в сторону открытого моря. Последний отчаянный маневр — и «Звездная Гемма», вырвавшись из клыков цербера элохимов, теперь уже беспрепятственно заскользила на юг.
Но на протяжении всей ночи угрюмые скалы покинутой земли продолжали маячить вдалеке и лишь с рассветом стали медленно погружаться за линию горизонта. После полудня корабль миновал еще один мыс, а потом оказался в открытом море, где не было ничего, кроме зеленых волн и пляшущих на них солнечных бликов.
За то время, пока корабль, подгоняемый колдовским ураганом элохимов, с боем прорывался из лабиринта Хищника, Великаны, на пределе сил выполнявшие команды своего капитана, изрядно вымотались. Теперь же Хоннинскрю, решив, что всем необходим отдых, поставил корабль в дрейф, и наконец-то после стольких испытаний можно было расслабиться и прийти в себя. Поэтому в сумерках все собрались на юте, и Красавчик поведал им историю приключений Поиска в Элемеснедене со всей поэтикой и страстностью, на какую только был способен. А Хоннинскрю подробно описал дорогу к Первому Дереву, увиденную им на звездной карте в воспоминаниях Ковенанта. Теперь, имея столь подробное описание пути, можно было не опасаться — Цель будет достигнута. Постепенно на «Звездной Гемме» стало вновь воцаряться прежнее жизнерадостное настроение.
Линден была рада этой небольшой передышке: Великаны так в ней нуждались. Она радовалась за них, но не за себя. И не за Ковенанта, конечно. Его состояние не вселяло никаких надежд. Даже оптимизм, которым она подпитывалась у Великанов, не помогал ей побороть отчаяние.
Харучаи не отходили от него ни на шаг. А он оставался все той же безвольной куклой: сидел ли, стоял ли — глаза его были пусты, без малейших проблесков сознания. Сохранились лишь самые примитивные инстинкты: потеряв равновесие, он хватался за что-нибудь; когда его кормили, он жевал и глотал. Время от времени говорил. Механически, словно читая свою судьбу, начертанную на внутреннем экране мозга. Но совершенно не реагировал ни на прикосновения, ни на попытки заговорить с ним.
Линден попросила Бринна отвести Ковенанта в его каюту. Теперь весь груз ответственности за него лег на ее плечи, а она не была готова его принять. Она все еще цеплялась за мысль, что «одержание - есть Зло», хотя, с другой стороны, не видела иного способа ему помочь.
Она уже слишком долго убаюкивала себя мыслью о том, что восстановиться он сможет и сам - были бы покой и хороший уход. Но сколько же можно закрывать глаза на то, что это не приносит желанного результата? Она вынуждена признаться самой себе, что не может больше увиливать от попытки излечить его. Выбор уже сделан за нее, как и тогда, когда она не по своей воле стала Солнцемудрой. И избежать этого не стоило даже пытаться. Однако после всего происшедшего в Элемеснедене она чувствовала себя выжатой до предела и до сих пор вскипала от ярости при одной только мысли о тех, кто привел Ковенанта в нынешнее жалкое состояние. Чисто инстинктивно она ощущала, что, если попытается войти во мрак, окутывающий его сознание, в таком настроении — ярости и отчаяния, — последствия могут быть непредсказуемыми. Например, на злость он ответит злостью, а его неконтролируемый гнев может отправить «Звездную Гемму» на дно, предварительно разнеся ее на кусочки. Поэтому, прежде чем браться за что-либо, ей необходимо на время оставить попытки излечения и попытаться сбалансировать свои эмоции.
Но, изгнав из своих мыслей Ковенанта, она обнаружила, что появился еще один объект, вызывающий у нее глубокое сострадание, — Морской Мечтатель. Боль, исходившая от его израненной души, пронизывала всю «Звездную Гемму». В его глазах застыл постоянный страх. Казалось, своим внутренним взглядом он видел нечто настолько ужасное, что не смог бы рассказать об этом, даже если бы мог говорить. Когда он появился на юте, разговоры тут же смолкли, и смех угас, словно его мучительное одиночество было заразительно.
Увидев, какое действие производит его немая тоска на окружающих, он, не в силах этого вынести, попытался уйти, но Красавчик ему не позволил. Повенчанный-Со-Смолой приложил все силы, чтобы заставить своего друга поверить, что Великаны не бросят его в горе и поддержат, как смогут. И тут же, как бы в подтверждение этому, к ним подошли капитан и якорь-мастер.
Их чуткость заставила немого Великана прослезиться, но, увы, не принесла ему никакого облегчения.
— Что же его так мучает? — тихонько спросила у Линден Первая. — Его скорбь переходит все известные пределы.
Но Линден не ответила. Без насильственного вторжения в его сознание она не могла узнать этого. А так она видела то же, что и все, — мужественную борьбу с самим собой.
Но она отдала бы все на свете, чтобы увидеть в глазах Ковенанта хотя бы подобную муку — да что угодно! — лишь бы не эту проклятую пустоту
На протяжении трех последующих дней Линден не позволяла себе видеться с Ковенантом. Харучаи окружили его заботой, но не выводили из каюты, а она туда не спускалась. Однако Линден прекрасно понимала, что медлит и оттягивает излечение под предлогом того, будто ждет, пока он сам исцелится, только потому, что панически трусит. Чем бы она ни занималась, куда бы ни шла, перед ее мысленным взглядом стояла каюта, где он сидел, погруженный в прострацию, механически произносящий слова, не имеющие для него никакого смысла.
Во всем остальном за эти три дня жизнь на «Звездной Гемме» окончательно вошла в свою колею. В основном дул попутный ветер, но иногда он капризничал, и тогда команде приходилось попотеть, чтобы не сбиться с курса. Остальные участники Поиска тоже нашли себе занятия по душе: Первая, например, наводила глянец на оружие и без устали тренировалась, словно ожидала, что вот-вот из-за горизонта на них выскочит новая опасность. Лишь иногда она давала себе отдых и уединялась с Красавчиком.
Хоннинскрю загрузил себя работой до предела: казалось, он не ведал усталости. Когда кончалась его вахта, он проводил многие часы в своей каюте, совещаясь с якорь-мастером и Яростным Штормом по поводу прокладки курса. Но Линден уже достаточно хорошо его изучила, чтобы понимать: он просто пытается себя отвлечь от постоянных дум о брате.
Бринна она редко видела: он почти не покидал своего поста у одра Ковенанта. Но Кир и Хигром, как и раньше, помогали матросам по мере сил, а Кайл не отходил от нее ни на шаг, словно часовой, и по-прежнему был предупредителен и вежлив. Что бы там харучаи о ней ни думали, в их отношении к ней это никак не проявлялось. И все же ее не оставляло ощущение, что они следят за ней. Причем не столько для того, чтобы охранять ее, сколько чтобы охранять от нее окружающих.
Временами ей казалось, что из всех участников Поиска единственным, на кого никак не повлияло пребывание в Элемеснедене, был Вейн. Он стоял на том же месте, где ступил на палубу, перебравшись через борт. Великаны по-прежнему вынуждены были его обходить, а он, как обычно, не обращал на них ни малейшего внимания. И в его глазах по-прежнему было не больше выразительности, чем в черной гальке.
Линден не переставала гадать, что же за кошмарную опасность для себя углядели в нем элохимы, когда его единственной целью до сих пор было неотступно следовать за ней или Ковенантом. Но так ничего правдоподобного ей в голову и не пришло.
Чем дальше уходила «Звездная Гемма» в открытое море, тем больше терялась Линден в одолевавших ее сомнениях. Да, она и только она должна взять груз ответственности за принятие решения. Но ведь у нее нет для этого ни опыта, ни знаний. И главное — нет силы Ковенанта, которая позволяла ему вынести эту ношу. Он был незаживающей раной в уголке ее подсознания, заставляющей ее постоянно корчиться от боли. И лишь упрямство удерживало ее от того, чтобы забиться в свою каюту, как испуганная девочка в перепачканном платье, и затаиться там. Чтобы решения принимал кто угодно, только не она.
Утром пятого дня после их сражения с Хищником Линден проснулась со смутным чувством растущего беспокойства, словно ее всю ночь терзали кошмары, которых она не могла вспомнить. Но чувство было настолько слабым, что она не смогла уловить его причину. Тогда она позвала Кайла и спросила о состоянии Ковенанта, заранее боясь того, что может услышать. Однако харучаи сказал, что пока никаких изменений не замечено. И все же, будучи не в силах совладать с тревогой, она поднялась на корму.
По мере того как она исследовала палубу своим видением, ее чувство тревоги все росло. Солнце в это утро светило особенно ярко, зато дул пронизывающий ветер, словно предвестник несчастья. Правда, ничего дурного пока не происходило. С мостика доносились хриплые команды боцмана, а матросы суетились на вантах и на палубе — все как обычно.
Но ни Первой, ни капитана, ни Мечтателя нигде не было видно. Только Красавчик трудился в районе грот-мачты над большой каменной бадьей. Он поднял на Линден глаза и комически содрогнулся:
— Избранная! Если бы я не знал, что на корабле навалом провизии, то, глядя на тебя, решил бы, что у нас голод, до того ты неважно выглядишь. Говорят, морские прогулки полезны для здоровья и улучшают аппетит, а ты, похоже, решила, что они вызывают только морскую болезнь. Тебе плохо?
Линден покачала головой:
— Что-то… Не могу точно сказать что… Я чувствую приближение какого-то несчастья, катастрофы. Но точно не знаю…- Она окончательно растерялась и указала на бадью: — А это тоже из твоей чудо-смолы? Как ты ее сделал?
Он весело рассмеялся в ответ:
— Да-да, Избранная. Поистине — это моя смола. Бадья сделана из доломита, и с ним работать так же легко, как и с гранитом, из которого сделана «Гемма». Я только соединил детали, а не слепил ее из смолы — это совсем другое искусство. А сила смолы возрастает в зависимости от того, кто с ней работает. Любая сила — это выражение того, кто ею пользуется. И источник ее — жизнь и только жизнь, самовыражающаяся и самозарождающаяся. Но для этого у нее должны быть средства самовыражения. Я могу тебе сказать лишь одно: это мое средство. Правда, вряд ли это многое объяснит.
Линден пожала плечами.
— Если тебя послушать, — буркнула она, — то дикая магия Ковенанта — тоже продукт его самого? А кольцо — это лишь способ, средство самовыражения?
Великан радостно закивал:
— Именно так. Но только учти, что средства тайным, очень интимным образом контролируют то, что они выражают. Через свою смолу я не могу достигнуть большего, чем соединение разрозненных частиц, хотя никто не может этого сделать лучше меня.
Обращаясь больше к себе, Линден прошептала:
— Да, похоже, что так. Почти то же Ковенант говорил о Посохе Закона. Он поддерживал Закон самим фактом своего существования. И им можно было совершать только строго определенные действия.
Уродливый Великан снова кивнул, но Линден уже думала о своем. Глядя ему в глаза, она раздельно произнесла:
— А тогда что же такое элохимы? Им-то не нужны никакие средства. Они сами и есть — сила. Они могут выразить все, что угодно, и каким угодно способом. Все, что они наговорили нам, — ну все это, про голос Мечтателя, яд Ковенанта и то, что Земная Сила не может сражаться с Презирающим, — ведь это же все ложь! — Гнев постепенно поднялся из глубин подсознания; ее затрясло, и руки непроизвольно сжались в кулаки, так что побелели костяшки.
— Не торопись с оценкой элохимов, — перебил ее Красавчик: на его лице отражались то боль Мечтателя, то утрата Ковенанта, словно он переживал это сам; и все же, ощущая их эмоции, он словно отторгал их от себя. — Они то, что они есть — люди необычные и чуждые нам, — но их воля тоже ограничена своими рамками.
Линден было начала спорить, но Великан жестом предложил ей сесть и замолчать. Сам же осторожно, чтобы не причинить боль спине, уселся на камень. Прижавшись спиной к основанию грот-мачты, Линден плечами ощутила трепет парусов под ветром. И он тоже казался тревожным и предвещал неведомые беды, заставляя вибрировать все ее нервы, таинственный и необъяснимый. Вся «Звездная Гемма» дрожала в дисгармонии, пронизывающей ее от киля до клотика.
— Избранная, — промолвил Красавчик, — я еще не рассказывал тебе о своем испытании у элохимов.
Линден удивленно обернулась к нему. Да, действительно, история, которую он рассказал матросам о своем пребывании в клачане, не затрагивала его личных переживаний. Но теперь она поняла, что у него, очевидно, были какие-то веские причины не говорить об этом тогда и затронуть эту тему сейчас.
— Когда нас всех развели по углам Элемеснедена, — тихо начал он, но таким тоном, словно не хотел, чтобы его перебивали, — меня сопровождал элохим Старкин. Он был таким же, как и все из его народа — ни больше, ни меньше, — и я последовал за ним с большой охотой. Я осознавал, что иду по земле, рождающей легенды, и мне хотелось постичь самую их суть, присутствовать при моменте их зарождения. Великаны всегда говорили и думали об элохимах с величайшим благоговением, граничащим с почитанием, и я прочувствовал это восхищение всей своей просоленной шкурой. Как и Гримманд Хоннинскрю до меня, я верил, что в их силах предложить нам любой дар, любое исцеление, ибо край этот воистину волшебен и чуден.
Его уродливое лицо просветлело от воспоминаний, однако тон словно готовил слушателя к разочарованию:
— Старкин, шедший впереди, вдруг исчез. Вот тут-то и началось мое испытание. Вернулся он уже в другом обличье. Он изменил все: одежду, черты лица, тело — теперь передо мной стоял Великан. — Красавчик тихо вздохнул. — Он тщательно скопировал все детали, каждую линию тела, каждый нюанс… Короче говоря…
Это был я, собственной персоной.
Но только не тот я, которым ты меня знаешь, а такой, каким я видел себя в мечтах. Красавчик с прямой спиной и стройными ногами. И с красивым лицом. Он возвышался надо мной, статный и мужественный, как все Великаны. Он был прекрасен. Он был мною, таким, каким способна меня видеть только моя Горячая Паутинка из нежной любви ко мне. Да и кто бы не полюбил такого красавца Великана?
Избранная, — он обернулся к Линден и теперь смотрел ей в глаза, — мне больно было смотреть на него. За свою долгую жизнь я многому научился, а вот, оказывается, до сих пор не умел, открыто себе признаться в своем уродстве. Я не видел себя чужими глазами. Мое рождение было жестокой шуткой судьбы, и Старкин открыл мне соль этой шутки.
Сидя рядом с Красавчиком, Линден ощущала его боль, ее буквально корчило. И только спокойный его тон, и рассеянный взгляд удерживали ее, чтобы не вскочить на ноги. Как же он пережил все это? И, словно отвечая на ее вопрос, он продолжил:
— Это испытание заставило меня погрузиться в глубины моей души. И тогда я познал истину: вот стою я сам перед собой во всем блеске красоты, но ведь это не я, это — Старкин. Он не смог изменить своих удивительных глаз: золотистых, словно освещающих все вокруг одним только взглядом, согревающих все, чего бы они ни касались. А мои глаза остались моими глазами. И он себя увидеть ими не мог. Вот так я и одолел тот соблазн, что мне предлагался.
Каждой своей жилкой Линден чувствовала, что он говорит правду. Испытание причинило ему боль, но не нанесло вреда. И это придало ей мужества и помогло увидеть на его примере, что элохимы могут вызвать не только гнев и неприязнь. Великан пытался объяснить ей, что они — только то, что они есть, не больше. Что любая воля и желания ограничены природой существа. Нет, и не может быть силы, которая бы не соответствовала тем формам, что делают ее реализацию возможной.
Ее гнев остыл. Красавчику удалось убедить ее. И все же ей очень хотелось спросить: значит, нет никакой власти? Нет даже дикой магии? Ковенант, казалось, способен на все. Как на хорошее, так и на дурное. Так что же ограничивает его белый огонь? Действительно ли Фоул сможет воспользоваться этим, чтобы привести его к обещанному жалкому концу?
«Насущная потребность в свободе, — подумала она. — Если он уже продал себя…»
Но пока она пыталась сформулировать вопрос, который ей так хотелось задать Красавчику, ею вновь стало овладевать, исчезнувшее было предчувствие опасности. Сердце забилось сильнее, и кровь запульсировала в висках. Что-то уже случилось. Когда она попыталась включить свое видение, ей сразу стало трудно дышать и перехватило горло.
— Прости, Избранная, — криво усмехнулся Красавчик, — Вижу, мне не удалось тебе помочь.
Она затрясла головой и с трудом выговорила:
— Не в этом дело. А где Вейн? — вдруг вырвалось у нее, прежде чем она сама успела осознать, что говорит.
Отродья демондимов не было на его привычном месте.
— Понятия не имею, что на него нашло. — Красавчик был слегка удивлен внезапной переменой темы. — На рассвете, словно его тайное предназначение пробудилось, он зашагал по прямой, пока не уткнулся в фок-мачту, которую приветствовал чем-то вроде поклона и такой улыбкой, от которой меня до сих пор мороз по коже продирает. Да так и застыл. И сейчас стоит там. За ним наблюдают и, если он снова двинется, нас тут же известят.
— За ним присматривает Кир, — ровным голосом сообщил Кайл.
— Вы что, издеваетесь?! — Линден вскочила на ноги. — Мне немедленно надо посмотреть на него.
И, не дожидаясь, пока Красавчик нагонит ее, она почти бегом устремилась на нос. Там она увидела Вейна застывшим на расстоянии вытянутой руки от фока. Внешне он выглядел как обычно, только в глазах его светилась глубокая нежность. Но, посмотрев на него внутренним взглядом, она поразилась тому, что юр-вайл какими-то глубинными очень тесными узами был связан с мачтой. Казалось, Линден присутствовала при молчаливой встрече двух старых друзей.
— Что за дьявольщина? — пробормотала она,
— Именно, — хмыкнул Красавчик. — Если бы это отродье демондимов не подарил юр-Лорду Великан, я бы подумал, что он собирается лишить нашу мачту девственности.
Матросы, стоявшие рядом, разразились хохотом, и шутка, сопровождаемая довольно откровенными жестами, в одну минуту облетела весь корабль.
Но Линден ее даже не услышала — чувства были напряжены: она уловила приглушенный крик, донесшийся откуда-то из трюма. Вся, обратившись в слух, она дождалась повторного вскрика и узнала хриплый голос Ковенанта.
Он звал Мечтателя. Но в голосе его не было ни ярости, ни боли — скорее удивление. И волнение.
В ту же секунду Мечтатель соскользнул откуда-то сверху, бросился вперед и помчался прямо на Вейна. За ним поспешал капитан, но внимание Линден было приковано к немому Великану. Он был в совершенно невменяемом состоянии, словно его посетило одно из его пророчеств: шрам побелел, глаза метали молнии, мышцы шеи мучительно напряглись в беззвучном вопле.
Не понимая, что происходит с Великаном, Кир на всякий случай заступил ему дорогу, чтобы защитить отродье демондимов. Но в следующий же момент Мечтатель с разбегу обрушился всем своим весом и мощью, но не на Вейна, а на фок-мачту. Весь корабль содрогнулся от удара при их столкновении.
Мечтатель отлетел, но тут же поднялся на ноги и с удвоенной яростью бросился на каменный столб. Обхватив мачту, как борец, он, казалось, пытался вырвать ее из палубы. Он был так силен, что на секунду Линден даже испугалась, что у него это получится.
Хоннинскрю ухватил брата за плечи и попытался оттащить от фока, но разорвать медвежью хватку озверевшего Великана не удалось и ему. Тогда на помощь капитану бросились Кир и Хигром.
— Довольно, — произнес усталый тихий голос. И все замерли, потрясенные: он раздался словно с небес. — Довольно. Я не думал, что это вызовет такой шок.
Мечтатель медленно осел на палубу. Взгляд Вейна снова стал непроницаемым.
Прямо из каменного столба шагнула фигура, на ходу принимающая человеческое обличье.
Это был элохим.
На нем была ряса цвета слоновой кости, не скрывавшая его старчески иссушенных рук. Под пышной копной нечесаных седых волос лицо, иссеченное глубокими морщинами, казалось еще более худым и изможденным. У выцветших глаз лежали темные, как засохшая кровь, круги.
Несмотря на незнакомые черты, Линден сразу узнала Финдейла Обреченного.
Завершив метаморфозу, он склонился к Мечтателю.
— Прости меня. — В его голосе звучала глубокая печаль. — Не зная силы твоего видения Глазом Земли, я позволил тебе себя обнаружить. Но я вовсе не хотел чинить вам никаких неприятностей. Даже, несмотря на то, что убежище, в котором я пребывал, чтобы присоединиться к вам, было крайне неудобным для меня, высланного из Элемеснедена. Я не рассчитывал, что вы меня так быстро обнаружите. Но поверьте, я не хотел причинять вам вреда.
Никто ему не ответил. Линден онемела от неожиданности. Красавчик стоял рядом с ней, поэтому она, не видя его лица, не могла понять причины его молчания. Но выражение лица Хоннинскрю, очевидно, было зеркалом ее собственного. Мечтатель скорчился на палубе, прикрывая лицо руками. Лишь лица харучаев по обыкновению ничего не выражали.
Казалось, Финдейл предвидел, что не получит ответа. Он обернулся к Вейну и с суровостью обратился к нему:
— Тебе же я скажу — нет. — Резким жестом, от которого вены на руке вздулись, словно веревки, он ткнул прямо в середину груди отродья демондимов. — Что бы ты ни задумал, чего бы ни попытался сделать, я тебе этого не позволю впредь. Мне предначертано это. И нет названия тому, что обязало меня нести эту ношу.
В ответ Вейн по-людоедски осклабился.
Элохим сдвинул брови, отвернулся и направился на бак, где застыл, глядя вперед, словно носовое украшение.
Линден вышла из оцепенения и, оглянувшись, увидела, что капитан и Красавчик склонились над Мечтателем, пытаясь привести его в чувство. Остальные Великаны замерли в нерешительности, не зная, как отреагировать. Харучаи не сводили с элохима глаз, но тоже не двигались с места. Линден поняла, что надо немедленно что-то предпринять и, кроме нее, никто на это не отважится. Она направилась к Финдейлу, на ходу прошептав оказавшемуся рядом матросу: «Позовите Первую».
Когда она подошла, элохим бросил на нее мимолетный взгляд, в котором скользнуло узнавание, однако на морщинистом лице не отразилось ни малейшей эмоции. Внезапно ее осенило, что именно она была причиной его несчастья, однако он не признается ей в этом ни за что на свете. Сама не зная почему, она вдруг вспомнила, что его народ очень хотел, чтобы Солнцемудрая и Обладатель кольца оказались одним человеком, и задумалась об этом, не спеша начинать разговор.
Но воспоминания всколыхнули в ней прежнее чувство беспомощности и разочарования, которое она испытала по отношению к элохимам в конце пребывания в Элемеснедене. Финдейл отвернулся и снова уставился в морскую даль. Линден коснулась его плеча, чтобы привлечь к себе внимание, и сквозь зубы прошипела:
— Какого черта ты здесь шляешься?
Он не подал вида, что услышал ее. В его глазах светилась горечь утраты, словно с уходом из клачана он оторвался от родных корней.
— Солнцемудрая, мне предначертано исполнить непростую задачу: сохранить Землю, если мне хватит на то сил. В клачане я не мог дать тебе иного ответа. Не могу выразиться яснее и сейчас. Тебе достаточно знать лишь то, что я никому не хочу причинять вреда.
— Не причинять вреда?! — взорвалась она. — Да вы, элохимы, только это и делаете! Что вы можете дать, не причинив вреда? — Перед ее глазами чередой проплыли лица Ковенанта, Мечтателя и Вейна. — Клянусь, если у тебя нет более разумного объяснения своего присутствия здесь, я просто сброшу тебя за борт!
— Солнцемудрая, — тихо ответил элохим, но в голосе его не было смирения или попытки ее успокоить, — я сожалею, что на долю Обладателя кольца выпало столь тяжелое испытание. Для меня это был компромиссный путь, дающий в равной мере надежду и опасность погибели. А я бы все же предпочел полную безопасность. Но это не так уж важно. Мне предначертано оставаться среди вас, и ни один из вас не в силах заставить меня уйти. Лишь тот, кого вы называете Вейном, содержит нечто, что может изгнать меня, и я не удивлюсь, если он попытается это сделать.
Линден поверила ему, и это привело ее в состояние мрачной подавленности — она не знала, что теперь делать. «Вейн…» — стукнуло у нее в голове. Вейн? Ее мысли мучительно вертелись вокруг него, но она не могла пока сформулировать то, что смутно осознавала.
Нос судна рассекал волны, рассыпая во все стороны брызги, сверкающие на солнце, как бриллианты. Пена окутывала борта корабля и уносилась на крыльях ветра. Ветер трепал волосы, и в его холодных прикосновениях Линден тоже ощущала некие предзнаменования. И все же она сделала еще одну попытку объясниться с элохимом и резко выпалила:
— Не называй меня больше Солнцемудрой. Вы ошиблись с самого начала, приняв меня за такую. Вы все время только и делаете, что ошибаетесь!
— Это тоже одна из причин, по которой я должен находиться здесь, — спокойно ответил он.
Она в ярости крутанулась на каблуках и опрометью бросилась прочь, чуть не налетев на Первую. Великанша стояла почти у нее за спиной, ее взгляд был жесток и суров. Она в два шага догнала Линден, остановила ее и голосом, звенящим, как обнаженный клинок, спросила:
— Он говорит правду? Мы действительно не можем с ним ничего сделать?
Линден кивнула. Однако мысли ее сейчас были совсем о другом: она могла бы доказать, что Финдейл не прав, но для этого ей кое-чего не хватало. В поисках точки опоры она внезапно обернулась к Великанше:
— Расскажи мне о своем испытании. Что они придумали для тебя?
Первая отпрянула, пораженная неуместностью вопроса. Но так как Линден настаивала, она смягчилась и довольно спокойно спросила:
— Красавчик тебе уже рассказывал о себе?
— Да.
— Тогда тебе будет, с чем сравнивать. — Одной рукой она вцепилась в рукоять меча, а вторую плотно прижала к ноге, вытянувшись в струнку, словно хотела удержать себя от излишних эмоций и жестикуляции. — Так вот, ко мне во время испытания элохим явился в облике Великана. С удивительным искусством он скопировал Красавчика. Вплоть до выражения лица. Но это был не мой муж, каким я его знаю. Это был Повенчанный-Со-Смолой, каким он мог бы быть, если бы родился нормальным ребенком: стройный, статный, красивый — словом, воплощение всех достоинств Великанов. — Глаза ее затуманились воспоминанием, но она тут же снова заговорила преувеличенно жестко, чтобы не позволять себе расслабляться: — И он стоял передо мной — Красавчик, каким он мог быть, — и был так хорош, что в него нельзя было не влюбиться.
Неслышно подошел Красавчик и остановился, слушая ее с кривой улыбкой. Но глаза его сияли.
Первую его присутствие нисколько не смутило.
— Сначала я заплакала. А потом расхохоталась: при всей его искусности этому элохиму не по силам было скопировать ту ясную радость, которой всегда так сияет мой Красавчик. А элохима моя бурная реакция задела, — усмехнулась она, — но он не пожелал хохотать вместе со мной и бежал с поля боя с кислой физиономией.
Красавчик беззвучно рассмеялся, его глаза так и лучились радостью и любовью. И вдруг у Линден в голове что-то начало складываться. Рассуждая сама с собой и рассеянным взглядом скользя по Первой, волнующемуся морю и бездонному небу, она заговорила:
— Единственное, что делала Дафин, это отвечала на мои вопросы.
И, оставив Великанов теряться в догадках по поводу такого странного заявления, заспешила в каюту Ковенанта.
«Звездная Гемма» резво бежала по разгулявшемуся морю, карабкаясь на выраставшие перед ней валы. Линден при такой качке приходилось цепляться за стены и за Кайла, но она упорно продолжала идти. Может, она и не обладает силой, способной выжать из Финдейла правду, зато такой силой обладает Ковенант. Только бы ей удалось поднять хоть краешек пелены, окутывающей его сознание! Наконец-то она отважилась на эту попытку. И даже ждет ее с нетерпением.
Себя она убеждала, что ей не терпится помочь Ковенанту восстановиться. Ей так необходимо общение с ним, его уверенность в себе. Но она все еще была в ярости, и внутри ее постепенно разрастался мрак.
У дверей каюты она встретила Бринна. Тот вышел ей навстречу и молча преградил дорогу. Даже воздух в коридоре, казалось, был насквозь пропитан исходившей от него неприязнью. До Элемеснедена он никогда не сомневался в ее праве навещать Ковенанта, когда ей вздумается. Теперь же он спросил, причем довольно резко:
— Что тебе здесь надо, Избранная?
Она проглотила обиду и глубоко вдохнула, чтобы сдержаться.
— Если ты еще не слышал, то знай — у нас на борту элохим. Это Финдейл. Они его зачем-то послали вместе с нами, и, похоже, нам от него не отделаться. Единственный из нас, кто может найти на него управу, — это Ковенант. Я пришла попытаться помочь ему, прийти в себя.
Бринн переглянулся с Кайлом, словно спрашивая у него подтверждения ее словам, и, опустив глаза, с легким поклоном открыл перед ней дверь.
Она шагнула в каюту, метнув на харучая такой свирепый взгляд, что он не последовал за ней, а оставил их с Ковенантом наедине и даже прикрыл двери.
Линден постояла с минутку, собирая все свое мужество, но безмолвное присутствие Ковенанта, словно ледяной рукой сжало ее затылок, и она обернулась к нему.
Он сидел на каменном стуле у небольшого круглого столика, словно кукла: ноги вытянуты во всю длину и бессильные руки брошены ладонями вверх на колени. На столике стоял поднос с остатками завтрака. Возможно, она помешала Бринну закончить процедуру кормления. Но Неверящему это было безразлично. Его лицо выражало не больше, чем та черная пустота, что угнездилась в его мозгу.
Линден тихо застонала. Она вспомнила, каким увидела его в первый раз: буйного, энергичного, с глазами, мечущими молнии, с повелительной, властной складкой у рта. Он был предельно уставшим, но все же находил в себе силы жить и бороться. Идти по избранному пути до конца. Этим-то он и приворожил ее тогда.
Но сейчас она видела перед собой дряхлого старика, седого, с косматой бородой, надежно скрывавшей резкость черт. Глядя на него, можно было сказать, что этот человек потерпел крушение всех надежд. Глаза были пусты. Стеклянные, как у трупа.
Сейчас он был даже слишком похож на ее отца в тот страшный день. Когда последние капли крови вытекали из его перерезанных вен на грязные половицы чердака, он сидел точно в такой же позе, и взгляд его был так же пуст.
Ковенант отличался от него только тем, что дышал. Ежедневные кормления поддерживали в нем жизнь. Тут он произнес свою обычную фразу, и Линден испугалась, что на самом дне его подсознания все же сохранилось нечто, что боится ее и предупреждает об этом.
Она обязана одержать его. Как Опустошитель. От одной этой мысли во рту появился отвратительный привкус. Она поняла, что, если будет медлить, взвинтит себя еще больше. Знакомый страх, который всегда сковывал ее волю, болезненно сжал ледяной рукой сердце. Страх перед тем, во что она может превратиться. Руки ходили ходуном, но она заставила себя взять еще один стул, поставить его так близко к Ковенанту, что, сев, уперлась коленями в его колени, и трепещущими пальцами сжать его безвольные кисти. Затем она погрузилась в его слепые глаза, пытаясь найти путь к нему.
И вновь вокруг нее стала сгущаться беспросветная тьма, удушливая, просачивающаяся и в нее.
Но тут же появилась опасность: ее полная уверенность в бессилии и беззащитности Ковенанта выпустила на волю ее давний голод, и тот, урча от жадности, стал расползаться в ней.
Совершенно инстинктивно она попыталась загнать его назад и удержаться на сумеречной границе между своим сознанием и мраком бессознательности Ковенанта. Но бездонная пучина черной пустоты, заполнившей его мозг, стала затягивать ее. Однако она была еще в состоянии различать некоторые аспекты его состояния, которые сохранились где-то на задворках. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что воздействие на него, заставившее замолчать его разум, оказывается, приостановило и распространение яда.
Кроме того, она нашла определенные качества, делавшие его поддающимся воздействию элохимов. Они ни за что не смогли бы проникнуть так глубоко в него, если бы он сам не подставился, подчиняясь привычке брать все на себя. Именно из этого источника брали начало и его сила, и его неспособность защитить себя. В ее глазах эти качества были столь высокими достоинствами, что ей достичь подобного даже не стоило и пытаться.
Но ее воля уже попала в знакомую ловушку. Входить так, как она вошла в него, было бесчестным и подлым поступком, это было надругательством над его целостностью — но, с другой стороны, разве можно оставить его без помощи? Разве это не было бы тоже подлостью? И пока Линден путалась в противоречиях, голодная тварь, свившая себе гнездо в ее сердце, беспрепятственно просачивалась наружу, алкая силы и власти. Силы Ковенанта. Возможности отмерять по своему желанию жизнь и смерть.
Подстегиваемая голодом, она нырнула в Ковенанта.
И ночь приняла ее как дар.
В одну секунду она окутала весь мир. Она поглотила небо, словно ураган, хотя здесь не было ни ураганов, ни неба. Здесь просто не было ничего. Ураган — это ветры, море; у каждого ветра свое направление; он может быть теплым или холодным. Здесь же не было ни направлений, ни холода, ни тепла — ничего. В этой пустоте не было ни единой зацепки, которая позволила бы ее хоть как-то определить и назвать. Словно черная дыра в межзвездном пространстве, только не было звезд, чтобы определить ее местонахождение. Она заполнила Линден, словно ледяное касание Гиббона, и она была теперь полностью беспомощна перед разверзшейся тьмой, абсолютно беспомощна — ведь отец же выкинул ключ в окно, и у нее нет ни сил, ни дара убеждения, чтобы вырвать его из лап смерти.
Никаких эмоций в ней уже не осталось, кроме боли от огромной потери; ее затягивал недвижный смерч мрака, а со дна воронки навстречу стали подниматься рожденные им образы. Фигура — само воплощение тьмы — приближалась к ней из дальнего далека. Сначала ее очертания расплывались, словно она шла по мерцающему от жара песку пустыни, и разглядеть, кто это, было невозможно. А потом Линден разглядела.
Это был Ковенант.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:25 | Сообщение # 14

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Он пытался кричать, но у него не было рта. Лицо покрывали глубокие шрамы. В лихорадочно блестевших глазах светилось глубокое отвращение к себе. Страстное желание и страх заставляли его тащиться неровными скачками, как калеку. Но он все приближался, и ему нужно было ее сердце.
Его руки превратились в змей, выраставших из плеч. Они извивались и шипели, готовясь к броску. Из пастей торчали клыки, белые, как кость.
Она попалась. Она понимала, что нужно поднять руки и попытаться защититься, но они безвольно повисли. Они были слишком тяжелы, чтобы их поднять против неизбежности, сверкавшей белыми клыками.
Сделав рывок, Ковенант внезапно вырос прямо перед ней — как воплощение всех ее ошибок, преступлений и Любовей. Его змеи бросились на нее, и она провалилась в еще горший, еще более глубокий мрак. Вместе с Ковенантом.

А потом Линден ощутила, что стиснута в мощном объятии, словно змеи обвили ее и душат. Она забилась, пытаясь вырваться, но ей не удалось. Ее движения были скованы гамаком. Она хотела крикнуть, но не смогла. Каюта была окутана мраком, как разрушенное сознание Ковенанта.
Наконец она пришла в себя настолько, что осознала, что находится в своей каюте и в своем гамаке. И темно было потому, что уже наступила ночь, а не потому, что она провалилась в пропасть мрака. И слабый привкус «глотка алмазов» во рту вовсе не напоминал о смерти.
Каюта почему-то наклонилась как-то боком, словно дом, перекошенный при оползне. Но тут Линден почувствовала, что корабль сильно качает и поэтому гамак висит под углом к стене. Сквозь гранит она ощущала мощную, пронизывающую всю «Звездную Гемму» вибрацию от ударов ветра и волн. Значит, в каюте темно не из-за того, что наступила ночь, а из-за того, что налетел шторм.
Он был не просто сильным, он был ужасающим.
В ее сознании до сих пор копошились змеи. И она не могла освободиться от них. Но внезапно какое-то движение у стола привлекло ее внимание. Приглядевшись, Линден, несмотря на темноту, узнала Кайла. Он сидел на одном из стульев, не сводя с нее глаз. Казалось, никакое предательство с ее стороны не может заставить его отказаться от принятой на себя обязанности опекать ее. И все же в сумраке, окутавшем каюту, он казался ей воплощением правосудия, неумолимо требующего от нее покаяния.
— Я давно… — наконец хрипло прошептала Линден. Пустыня иссушила ее горло и изгнала всякое воспоминание о «глотке алмазов». Она поняла, что лежит так уже довольно долго. — Ядавно в обмороке?
Кайл бесшумно встал.
— День и ночь.
Она тянулась к нему, к этому туманному образу, столь равнодушному и далекому. Но в нем была стабильность, которая помогала ей удержаться на грани сознания и не соскользнуть в кишащую змеями тьму.
— А Ковенант?
Он неопределенно пожал плечами:
— Состояние юр-Лорда не изменилось.
С тем же успехом он мог бы сказать: «Ты потерпела неудачу. Даже если именно этого и добивалась».
С большим трудом Линден выбралась из гамака — не хотелось лежать перед харучаем, как жертва, обреченная на заклание. Он поспешил ей помочь, но она отстранила его руку, сама спустилась по лесенке на пол и, наконец, оказалась с харучаем лицом к лицу.
— Конечно же, именно этого я и добивалась. — Образы, возникшие после ее попытки проникнуть в сознание Ковенанта, все еще роились в ее мозгу, сбивая ее и заставляя говорить совсем не то, что она хочет. — Ты обвиняешь меня?
Но лицо Кайла, теперь видимое четче, совершенно не изменилось:
— Это твои слова. Ни один из харучаев такого не говорил.
— Вам и не нужно говорить. — Она чувствовала, будто в ней что-то сломалось. — У вас это и так на лицах написано.
И вновь Кайл лишь пожал плечами:
— Мы — есть мы. Просто у нас всегда суровые лица. Она понимала, что он прав. У нее не было никаких причин злиться на него. Но в ней все кипело от отвращения к себе. Ей было необходимо выплеснуть разлившуюся желчь, пока та не доконала ее. Мы — есть мы. Красавчик нечто подобное говорил об элохимах.
— Конечно же, нет, — пробурчала она. — Боже упаси вас сделать или хотя бы помыслить хоть что-нибудь неверно. Ну так позволь мне кое-что тебе сказать. Может, я и делаю слишком многое неправильно. Может быть, я вообще кругом не права… Но когда я отослала вас из Элемеснедена… Когда я позволила элохимам сделать с Ковенантом то, что они сделали… Я из кожи вон лезла, я пыталась сделать верный шаг.
Лицо Кайла по-прежнему оставалось бесстрастным, словно он не слышал ее и не собирался отвечать. Но внезапно он разлепил губы, и слова его прозвучали как приговор:
— Мы не задаемся такими вопросами. Разве Порча не убежден всегда в собственной правоте?
Линден покрылась холодным потом. До сих пор она не отдавала себе отчета, насколько глубоко обижены на нее харучаи за изгнание из Элемеснедена. За непроницаемой маской Кайла она ощущала присутствие чего-то рокового, чего-то такого, что утверждало правоту Стража Крови. Ни один из них не умел прощать.
— Вы не доверяете мне, — прошептала она, внутренне сжавшись.
И вновь Кайл бесстрастно бросил, разве что плечами не пожал:
— Мы давали клятву юр-Лорду. А он тебе доверяет. Ему не было нужды напоминать ей, что, вполне возможно, Ковенант изменит свое мнение, как только сознание вернется к нему. Но для Линден это было яснее ясного.
— Он пытается, — прошептала она с горечью. — Но не думаю, что достигнет в этом успеха.
И тут она поняла, что не может оставаться здесь больше ни минуты. Да с какой стати им всем доверять ей? Пол по-прежнему раскачивался под ногами, и сквозь камень она ощущала усилия «Звездной Геммы», прокладывавшей путь сквозь громадные валы. Линден захотелось бежать из тесной каюты, словно это была тюремная камера. Бежать от показной вежливости Кайла. Она проскользнула мимо него, распахнула дверь и вылетела в коридор.
Оступаясь из-за сильной качки, она с трудом поднялась по лестнице, но как только переступила шторм-порог, порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Он словно хищник трепал ванты и паруса, а злобные тучи пенились, словно буруны, со всех сторон. Борясь с ветром, Линден уцепилась за борт. В лицо ей летели брызги, точно хлесткий дождь, проливающийся из смешавшегося с тучами моря.

Глава 12
Кораблекрушение

Дождя не было. Но ветер обладал плотностью воды, и грозовые тучи запеленали небо от горизонта до горизонта. Брызги, летевшие с волн, били о палубу хлестко, как град. Огромный вал настиг «Звездную Гемму», и она почти легла набок.
Прямо в лицо Линден плеснула волна, и она чуть не захлебнулась. Смахнув с ресниц соленую воду, она подняла голову и к своему удивлению обнаружила, что на мачтах полно матросов.
Она не могла понять, как им удается там удержаться. Это невозможно! В такой шторм!
И все же они работали. Любой шквал, любая перемена ветра могут опрокинуть корабль, идущий на всех парусах. Поэтому верхние паруса сейчас сворачивали. Матросы на верхних реях казались на фоне шторма маленькими и слабыми. Но потихоньку, помаленьку они подчиняли себе бьющуюся в руках промокшую парусину.
Один из матросов оступился и чуть не упал, но вовремя сумел уцепиться за ванты и снова вскарабкался на рею.
И тут сорвало Встречающего Восход. Затрепетав, словно раненый альбатрос, он взметнулся над кораблем и исчез во мраке бури.
Взбесившееся море посылало на «Звездную Гемму» вал за валом. Судно вздымалось на очередной гребень, а затем ныряло вниз с таким отчаянием, словно пыталось носом достать дна. Линден, боясь, что ее смоет за борт, мертвой хваткой вцепилась в какой-то канат.
Ей нельзя здесь оставаться. Она боялась, что если шторм хоть немного усилится, то корабль будет в опасности, его опрокинет, зальет, и он потонет. А ветер дул все сильнее. Она чувствовала, как накапливается его ярость. «Гемма» находилась на границе урагана, а его сердце бешено билось где-то впереди. Если продолжать идти этим курсом, то корабль угодит в самое пекло.
Она должна немедленно предупредить Хоннинскрю.
Линден попыталась сделать шаг, но ветер бросил волосы ей в глаза, залепив их мокрой чадрой, и ударил в лицо с такой силой, что перехватило дыхание. На секунду она впала в панику.
И тут же надежная как камень рука Кайла подхватила ее.
— Уходи вниз!
Ветер растерзал его слова в клочки, оставив лишь общий смысл.
Она упрямо затрясла головой и попыталась криком перекрыть рев волн:
— Отведи меня на мостик!
Он помедлил, прикидывая возможные опасности, а затем решительно подтолкнул ее к трапу.
Линден чувствовала себя в его уверенных крепких руках тряпичной куклой. Будь Кайл обычным человеком, их обоих давно бы уже смыло, но он был харучаем. И он сумел отвести ее на мостик, несмотря на всю ярость ветра, бившего им в лицо.
Наверху было только три Великана: капитан, Яростный Шторм и Первая. Боцманша, вцепившись в штурвал обеими руками, налегала на него всей своей мощью. Ее ноги словно вросли в палубу, а на плечах от огромного усилия вздулись мышцы. Она выглядела гранитным монолитом, единым с кораблем, и казалось, что она расстанется с ним только в том случае, если корабль разобьет на кусочки.
Первая явно присмирела: судьба Поиска вышла из-под ее влияния и теперь зависела от шторма и корабля. И в первую очередь — от капитана.
Он стоял рядом с Яростным Штормом, но все его внимание было направлено вперед, туда, куда шел корабль. Брови его угрюмо щетинились, скрывая глаза, но держался он так, словно сквозь эту круговерть воды и ветра видел четко проложенный фарватер. И команда повиновалась каждому его слову, матросы были словно материализованными инструментами его воли. Они убирали парус за парусом, и вскоре осталось лишь несколько необходимых для маневрирования. Хоннинскрю уверенно вел судно… в самое сердце урагана.
Линден попыталась крикнуть, но порыв ветра забил ей слова в глотку. Она схватила Кайла за плечи и развернула его к капитану.
— Хоннинскрю! — заорала она дурным голосом, чтобы услышать хотя бы саму себя. — Меняй курс! Мы идем прямо в центр шторма!
Он услышал. Это было слишком важно, чтобы не услышать и, наклонившись к ней, крикнул в ответ:
— Этого быть не может! Буря идет с юга! Если будем держаться того же курса, то проскользнем по краю.
С юга? Линден воззрилась на него, недоумевая, как он мог перепутать столь очевидные вещи. Направив свое видение в ту сторону, она, однако, обнаружила, что капитан не так уж и ошибался: проследив направление корабля, она увидела, что «Гемма» мирно обогнет эпицентр бури на расстоянии нескольких лиг.
Но, взглянув на северо-запад, Линден поняла, что не ошибалась и она. Там зарождался ураган во много раз мощнее и страшнее, чем тот, о котором говорил капитан. «Звездная Гемма» оказалась зажатой между двумя штормами. И куда бы она ни пошла, она становилась игрушкой одного из них.
Чуть не сорвав связки, Линден попыталась докричаться до капитана, чтобы объяснить, что она видит.
Тот оторопел: ни разу в жизни он еще не встречался с тайфуном на море. Мало одного шторма на его голову, тут еще и второй свалился! Но капитана нелегко было сломить: ведь все же он, а никто другой, создал этот чудо-корабль, и он ощущал его каждым нервом. Он и «Звездная Гемма» были готовы сразиться с разбушевавшейся стихией и нисколько ее не боялись.
— И что ты посоветуешь? — пророкотал он.
Линден сосредоточилась и попыталась мысленно проследить направление двух бурь, прикидывая, как они могут воздействовать друг на друга. Правда, в таких делах она мало что понимала. До сих пор ей приходилось предсказывать и изыскивать подкрадывающуюся опасность, а не вычислять взаимодействие воздушных потоков. Но она сделала что могла.
— Если мы пойдем вот так, — от крика у нее болело уже все: горло, грудь, голова, — то нам придется встретиться с тем, с юга! Но иначе будет еще хуже! Надо сворачивать, пока мы не зашли в зону второго слишком далеко!
Хоннинскрю кивнул.
— Второй просто ужасен! Если можете выбирать, то лучше идите на юг!
— Я понял!
Линден скорее по губам догадалась, что он сказал, чем услышала, а капитан уже развернулся к ней спиной и начал выкрикивать команды, стараясь, чтобы они достигли ушей матросов вместе с ветром.
Линден чувствовала, что тайфун беснуется все ближе и ближе. Ни один корабль (разве что сделанный из камня) не способен противостоять такой мощной силе разбушевавшейся природы. Ветер свистел в такелаже, и канаты звенели, как струны. Она видела, как гнутся каменные мачты, а реи раскачиваются, словно руки, поднятые для удержания равновесия. Палуба ходила ходуном. Если Яростный Шторм устанет и упустит штурвал, то «Звездная Гемма» станет игрушкой разбушевавшейся стихии.
И вот последний остававшийся парус прямо на глазах Линден растерзало в клочья, и его обрывки затрепетали на реях. Она инстинктивно втянула голову в плечи, нырнула в поисках защиты за широкую спину Кайла, нагнулась к его уху и крикнула:
— Помоги мне пройти вперед! У меня есть идея!
Он кивнул и осторожно повел ее к трапу, стараясь прикрывать собой от ветра и волн. Спустившись вниз, они застали Красавчика и еще нескольких Великанов, Кира и Хигрома, натягивающих «линию жизни» (Страховочный трос, проходящий по палубе вдоль борта.) . Уродливый Великан ободряюще ей улыбнулся и махнул рукой в сторону мостика:
— Наш Хоннинскрю в своей стихии! — И полез наверх, чтобы присоединиться к жене.
Одежда Линден промокла насквозь и облепила тело. Каждая новая волна, обливавшая ее с головы до пят, пробирала холодом до самых костей. Ее затрясло, но она старалась не думать о своем замерзшем теле: были дела поважнее.
И тут тучи прорвало ливнем такой силы, будто море опрокинулось на корабль. Вода вокруг «Звездной Геммы» словно вскипела, и горизонт окончательно скрылся за пеленой хлещущей с неба воды. Да что горизонт — Линден с трудом могла разглядеть очертания кубрика. Она выругалась от злости, но рев ливня заглушил проклятие. Как при такой слабой видимости Хоннинскрю сумеет определить, когда ему нужно менять курс, чтобы избежать встречи с ураганом?
Она вцепилась в «линию жизни» и упрямо пошла вперед.
У нее был план. Но как знать, может, это просто сумасшедший бред, пришедший в голову от отчаяния?
Палуба казалась бесконечной. Она была огромна, как поле боя. Ее заливало со всех сторон: сверху дождь, а с боков плескали волны. Каждый раз, когда корабль скатывался с очередной волны, его сотрясало от киля до клотика. От промокшего каната пальцы Линден совсем онемели, и она с трудом сжимала и разжимала их, отвоевывая каждый шаг вперед. Она терпела неудачу во всем, за что бы ни бралась, и поэтому ей нельзя тешить себя надеждой на то, что даже это простенькое задание окажется ей по силам.
Кир опередил ее и распахнул перед ней двери кубрика. Подгоняемая в спину ветром, она с размаху влетела в надстройку и рухнула на пол. Харучаи навалились на дверь и захлопнули ее; но и внутри было неспокойно: жуткий звук, словно корабль трещит по швам, усиленный воем ветра и ревом волн снаружи, испугал Линден до полусмерти. Но, чуть придя в себя и отдышавшись, она поняла, что слышит жалобный скрип грот-мачты. Ее каменное тело, покрытое барельефами, которые Линден так и не удосужилась изучить, было ярко освещено фонарями. Возможно, на ней была изображена история создания «Звездной Геммы» и ее приключения. Линден не знала. Она поднялась и пошла к дверям, ведущим на полубак, стараясь не прислушиваться к треску, скрежету и скрипу, сливавшимся в жалобный стон.
Кир отворил дверь, и ветер накинулся на Линден как кондор, чуть не свалив ее с ног. Но Кайл поддержал ее и помог выйти. В лицо ударили тугие струи ливня, оглушив ее, словно удар грома. Она нащупала канат, ведущий к фок-мачте, вцепилась в него и, нагнув голову и спрятав лицо от ветра, продолжила свой путь.
Навстречу ей двигался какой-то Великан, и, лишь столкнувшись с ним нос к носу, она узнала якорь-мастера. Он посторонился и, когда Линден проходила мимо, крикнул:
— Вот это штормяга! Если бы я не был так уверен в том, где мы находимся, я бы подумал, что мы ненароком забрели в пасть Душегрыза!
Она не стала отвечать. Онемевшие от холода пальцы уже не гнулись, мокрый ледяной канат обжигал ладони. Она обязана дойти до Финдейла — единственного на «Гемме» человека, который может спасти корабль от тайфуна.
Добредя до фока, она решила передохнуть пару минут, прислонившись к мачте. Ветер так плотно припечатал Линден к ее каменному боку, что она всем телом ощутила страдальческий трепет безжалостно терзаемого штормом корабля. В первую секунду Линден испугалась, выдержит ли гранит, но, направив свое видение глубже, слегка успокоилась — как видно, и мачта, и корабль, и его капитан были слишком крепко сбиты, чтобы легко сдаться. «Гемма» трещала, стонала, скрипела, но разваливаться пока не собиралась.
А впереди уже, словно выросшая из океана скала, ревел набравший силу ураган, дожидавшийся, пока корабль сам нырнет в его безжалостные объятия. Линден глубоко вздохнула и снова уцепилась за канат, ведущий на нос.
Сквозь пелену дождя она разглядела фигуру Вейна, который застыл лицом к носу корабля, словно следил за Финдейлом. Несмотря на страшную качку, он крепко стоял на ногах, точно врос в палубу. Даже ветер не мог ни согнуть, ни поколебать его.
Наконец Линден увидела и элохима, который тут же на ее глазах нырнул вместе с носом корабля вниз и почти сразу показался наверху, когда «Гемма» стала взбираться на очередной вал. Нахлынувшая волна сбила Линден с ног, но она крепко держалась за канат. Теперь двигаться стало еще труднее — здесь волны хлестали беспрестанно. Когда «Гемма» поднимала нос, вода скатывалась назад, и можно было продвинуться еще на несколько шагов. Когда же корабль нырял вниз, словно намереваясь погрузиться навечно в пучины кипящего моря, Линден цеплялась изо всех сил и горячо молилась, чтобы канат выдержал, а главное — чтобы пальцы, потерявшие уже всякую чувствительность, не разжались.
Так постепенно она добралась до бака. Оставалось пройти совсем немного, но эта часть пути оказалась самой трудной. От холода и усталости Линден била крупная дрожь, а сумасшедшая скачка корабля и окатывавшие с ног до головы ледяные волны до того изматывали, что она в бессилии сыпала проклятиями, еле шевеля занемевшими губами. Когда на нее накатывался очередной пенистый гребень, она пыталась удерживать дыхание, но это не всегда удавалось. Пару раз она чуть не захлебнулась, и, если бы не поддержка Кайла, пройти последние несколько шагов ей было бы уже не под силу.
Наконец она добралась до Финдейла и встала рядом с ним. Тот бросил на нее мимолетный взгляд и снова уставился вдаль. Линден открыла рот, но слова замерли на языке: элохим был абсолютно сухим. Ветер не касался ни его волос, ни одежды. Ни дождь, ни волны не имели над ним никакой власти, словно он каким-то образом настроил свою плоть на более тонкий уровень материи.
Его неуязвимость еще больше укрепила ее в верности принятого решения. Он был проявлением Земной Силы в чистом виде, и поэтому ему легко было договориться и с водой, и с ветром. А чем был любой шторм, как не одним из проявлений Земной Силы — дикой и необузданной, действующей в соответствии со своей собственной природой?
Заметив катящийся новый вал, Линден пригнулась. Ее накрыло с головой, бросив волосы в лицо. Когда нос корабля начал подниматься, она оторвала одну руку от борта, чтобы смахнуть мокрые пряди с глаз, и крикнула изо всех сил:
— Сделай же что-нибудь! Спаси нас!
На лице элохима не отразилось ни малейшей эмоции, словно тот и не слышал ее отчаянного вопля. Не поворачивая головы, он тихо сказал, но его слова отчетливо донеслись до ее ушей, словно ветер на секунду стих, хотя и продолжал трепать ее мокрые волосы:
— Элохимы не вмешиваются в земной порядок вещей. Каждое явление имеет свою сущность. А мы уважаем проявления сущности в любом образе.
«Сущность, — подумала Линден. — Закон. Они то, что они есть - люди необычные и чуждые нам, - но их воля тоже ограничена своими рамками». «Звездная Гемма» снова нырнула вниз. Линден вцепилась в борт. Разверзшийся внизу хаос был смертью.
Переждав следующую волну, она решилась еще на одну попытку:
— Тогда объясни Хоннинскрю, что делать. Укажи ему путь. Финдейл удивленно приподнял бровь:
— Указать путь? Но если бы он этого хотел, то его вопрос уже достиг бы меня. Нравственно ли это? Впрочем, сейчас это уже бесполезно. — Корабль снова нырнул, и сквозь свист ветра и рокот воды до Линден донеслось равнодушное резюме элохима: — Время для подобных вопросов уже ушло.
В это время нос корабля на миг застыл на гребне волны, и Линден поняла, что имеет в виду Обреченный.
Из глубин урагана на них надвигалась водяная стена высотой с корабль. Рядом с ней все остальные волны казались мелкой рябью; ветер, гнавший ее, достигал чудовищной силы. Казалось, море встало на дыбы и приближается к кораблю монолитом, бурлящим, как темная магма.
Он шел прямо на «Звездную Гемму».
Линден помертвела от страха. За секунду до того, как шквал обрушился на корабль, до нее долетел слабый возглас капитана:
— Берегись! — тут же унесенный ветром, взвывшим в ее ушах, словно тысячи грешников в аду.
Когда гребень вала обрушился, Линден бросилась на Финдейла: то ли для того, чтобы удержаться за него и спастись, то ли для того, чтобы утащить его в пучину вместе с собой, — она и сама не знала. Мощь рушившейся на них водяной стены уничтожала все различия и условности. Но ее руки прошли как бы сквозь элохима. Линден успела бросить на него последний укоризненный взгляд: глаза Обреченного были полны скорби.
«Гемма» легла на левый борт, и Линден вдруг оказалась в воде без всякой поддержки.
Тщетно пыталась она уцепиться хоть за что-нибудь — руки беспомощно скользнули по краю борта, и ее смыло в море.
Все произошло так ошеломляюще быстро, что она сначала не заметила ни того, что вода сомкнулась над ее головой, ни бешеного течения, ни невероятной плотности воды, давящей на нее со всех сторон. Но в ту же секунду что-то сильно рвануло ее за запястье и вытащило на поверхность. Она очутилась в десяти-пятнадцати футах от корабля. Его правый борт был еще погружен в воду, и палуба стояла почти вертикально, грозя обрушиться на нее и расплющить между камнем и водой.
Но пока не обрушилась. Каким-то необъяснимым образом кораблю удавалось балансировать, почти наполовину затонув правым бортом. А Линден не давал утонуть Кайл. Он насмерть вцепился в ее запястье, а его самого за лодыжки держал Кир.
Сорваться в море харучаям не давал Вейн. Он стоял так же крепко, под прямым углом к палубе, словно был приклеен к ней. Но за это время успел переместиться ближе к носу. Он-то и держал Кира за ноги.
Он даже не поднял головы, чтобы убедиться, что Линден спасена.
Борясь со встречным течением, Кир сумел подтащить Кайла ближе к кораблю, а тот потянул за собой Линден. Медленно харучаи подтягивались друг к другу, пока, наконец, Кайл не уцепился свободной рукой за локоть Вейна. Юр-вайл ничем не пытался облегчить их усилия, он просто держал Кира до тех пор, пока Линден тоже не вцепилась в него, и только тогда разжал руки и отпустил харучая. Линден, помогли взобраться Вейну на спину, и только здесь она смогла, наконец, отдышаться.
Она нахлебалась воды, и во рту было солоно. А тут еще ее скрутило в приступе раздирающего легкие кашля. Но когда он прошел, она почувствовала, что дышать стало намного легче. Вставшая торчком палуба находилась с подветренной стороны, и здесь было сравнительно тихо. Но море перед ней бурлило, словно в котле.
Окончательно придя в себя, Линден, наконец, осознала весь ужас положения корабля Великанов.
Каждым нервом она ощущала боль, пронизывающую его гранитное тело. Он стонал, словно раненое животное, попавшее в ловушку. От носа до кормы, от киля до кончика грот-мачты он содрогался и трепетал. Разве могло прийти в голову его создателям, что он когда-нибудь подвергнется подобным испытаниям? «Звездная Гемма» погрузилась уже настолько глубоко, что такелаж полоскался в воде. Судно по-прежнему держалось поперек ветра, гнавшего его по морю с огромной скоростью.
Если бы на море все еще было волнение, то корабль давно бы уже затопило, но шквал, уйдя вперед, словно сутюжил все море за собой, оставив ровную рябь. И все же корабль мог вот-вот перевернуться. На счастье, его мачты со всей оснасткой точно уравновешивали тяжелый киль, и только благодаря этому он еще балансировал.
В какой-то мере ему помогала сумасшедшая сила ветра, который в ленты изорвал остававшиеся паруса, и теперь можно было не опасаться, что из-за них корабль опрокинется. И все же надежда на то, что «Гемма» не потонет, была хрупкой, как старая кость. Любая перемена ветра, любое волнение на море, любая малейшая перемена погоды — все могло нарушить этот неустойчивый баланс между жизнью и смертью.
Великаны, очевидно, собрались у помп, но Линден не представляла, как они смогут справиться со всеми этими потоками, ежесекундно заливавшими трюмы сквозь все щели, люки и сорванные с петель двери кубрика. Ветер свистел в трюмах, носясь сквозь выбитые иллюминаторы, и ей казалось, что он хочет сквозь камень палубы пробиться к ней. Его пронзительные завывания терзали ее мозг, как зубья тупой пилы. Бессознательно она стиснула зубы так сильно, что заломило скулы, но боль продолжала терзать ее, словно в голову забивали гвозди.
Сначала она не могла думать ни о чем, кроме той ужасной опасности, которой подвергался корабль. Но затем в голову пришла мысль, от которой сердце мучительно сжалось. Линден схватила Кайла за грудки и, пытаясь перекричать стоны ветра, заорала ему в лицо:
— Ковенант!
Его каюта находится по правому борту! Ее, наверное, полностью залило. Он же не мог сам выбраться, когда море, сорвав двери с петель, хлынуло внутрь. Наверное, он, беспомощный и безучастный ко всему, так и сидел там, у стола, пока не захлебнулся.
— Бринн за ним присмотрел, — буркнул Кайл. — Юр-Лорд в безопасности.
Жив! Боже правый! Значит, еще есть надежда!
— Отведи меня к нему! — крикнула Линден.
Кайл — повернулся, и что-то крикнул Великану, сидевшему верхом на фоке, и тот сразу же бросил им канат. Харучаи поймали его и завязали вокруг пояса Линден, затем сами уцепились за него, и Великан легко втащил всех троих наверх. Вейн словно и не обратил внимания на то, что избавился от своей ноши. Он продолжал висеть почти параллельно воде так низко, что отдельные брызги долетали до его лица. На данный момент он уже выполнил все, что соответствовало его тайным целям, а до остального ему, казалось, и дела не было.
Как только Линден оказалась рядом, Великан на радостях, что она жива, заключил ее в горячие объятия. Оказалось, что это был Сотканный-Из-Тумана. Не переставая прижимать Линден к груди, он через ее плечо неустанно превозносил до небес и благодарил харучаев за ее спасение. Его радости не было предела.
После всех ужасов шторма великанское объятие давало восхитительное ощущение стабильности, но Линден не могла себе позволить расслабиться: корабль был на грани крушения.
— Где Ковенант? — крикнула она, надсаживая сорванные связки.
Бережно ее придерживая, Великан помог ей усесться и указал в сторону кормы:
— Капитан собрал большинство экипажа у бизани. Друг Великанов Ковенант тоже там! А мне надо идти помогать на помпах.
Харучаи кивнули, и Сотканный-Из-Тумана повис на руках, а затем по остаткам такелажа добрался до одного из люков и исчез в нем.
А харучаи, придерживая Линден с двух сторон, двинулись в сторону кубрика.
Цепляясь за «линию жизни», они почти донесли ее к дверям надстройки. Внутри они обнаружили, что Великаны уже натянули множество канатов, по которым добраться на корму было значительно легче. Внутри кубрик выглядел ужасно: единственный уцелевший фонарь висел под углом на каменном столбе грота и слабо освещал поломанные столы и скамьи, в беспорядке плавающие по темной глади воды, наполовину затопившей некогда столь уютный зал.
Но харучаи не задержались здесь, чтобы оплакать нанесенный урон, и довольно быстро доставили Линден на корму.
Здесь собралась большая часть команды. Великаны цеплялись за ванты, реи; они облепили мачту, вися в самых разнообразных позах и под самыми неожиданными углами. Вглядываясь сквозь сгущавшиеся сумерки, Линден сумела, разглядеть Красавчика, Первую, Мечтателя и Хоннинскрю. Повенчанный-Со-Смолой при виде ее прокричал какое-то приветствие, но Линден услышала его лишь краем уха: она жадно оглядывала такелаж в поисках Ковенанта.
И вот, наконец, она его увидела — он почти был спрятан за могучей спиной Мечтателя. Бринн и Хигром придерживали его с двух сторон, а он висел в веревочной люльке, как тряпичная кукла.
Кир и Кайл помогли Линден закрепиться на одном из канатов, которые были протянуты во всю длину мачты и свисали петлями вниз для того, чтобы можно было передвигаться, и на случай страховки, если кто-то упадет. Вся система страховки была продумана настолько изобретательно, что Линден сразу узнала руку Хоннинскрю: он все всегда делал тщательно и с большой любовью к экипажу и кораблю. А сам капитан все еще раздавал указания, и под его руководством паутина страховок и подпорок продолжала расти на глазах.
Когда Линден увидела Ковенанта, уже одно его присутствие создало у нее иллюзию прилива энергии. Мечтатель протянул ей руку, и она, опираясь на нее, легко перелетела прямо в объятия Бринна. Устроившись понадежнее в сетке канатов, она принялась за исследование физического состояния Томаса на предмет каких-нибудь случайных повреждений.
Его одежда и волосы были влажными, и его уже начало лихорадить, словно он промок до мозга костей. Но во всем остальном его состояние почти не ухудшилось по сравнению с тем, чем он стал после обработки элохимов. Взгляд был расфокусированным, нижняя челюсть безвольно отвисала, мокрая борода слиплась сосульками. Пока Линден занималась обследованием, он слабо прошептал свое обычное предостережение, которое тут же растворилось в свисте ветра. Но слова по-прежнему не имели для него никакого смысла.
Недавний прилив сил куда-то испарился, и Линден, почувствовав смертельную усталость, скукожилась и притулилась к его плечу.
Висевшие неподалеку Красавчик и Первая внимательно наблюдали за ними, надеясь, что Линден расскажет им о результатах обследования. Но, будучи не в силах говорить, та лишь чуть заметно покачала головой. Красавчик подмигнул ей в ответ. Первая промолчала. Казалось, что нападение врага, против которого ее меч был бессилен, ожесточило ее. Она была воином, но ничего не могла сделать для спасения корабля. Прямая как палка, она смотрела в пространство ненавидящим взглядом. Линден постаралась привлечь ее внимание и дружески ей кивнула: она хорошо понимала, что сейчас творится на душе у суровой воительницы.
И тут от удивления у нее перехватило дыхание: Яростный Шторм так и не оставила своего поста у Сердца Корабля! Она довольно хитроумно устроилась на стойке крепления штурвала и сидела, опираясь спиной на вздыбившуюся палубу. Сначала Линден не могла понять, зачем боцманша осталась там. Да как вообще капитан позволил хоть кому-то находиться в таком опасном месте?! Но, подумав, она сообразила, что это необходимо: управляя рулем, Яростный Шторм помогала кораблю сохранять столь необходимое ему равновесие.
Линден поражалась силе Великанши: напряжение, которое требовалось от ее мышц при такой работе, превосходило сверхвыносливость любого Великана.
Наконец Хоннинскрю закончил изготовление страховочной сети и системы подвесок и, цепляясь за канатные петли, перебрался поближе к Первой, Красавчику и Мечтателю. По пути он шутками подбадривал своих скрючившихся в веревочных люльках матросов.
Красавчик верно охарактеризовал его: капитан был в своей стихии. И его широкие плечи не согнулись под грузом тяжелого испытания.
Для каждого у него находились доброе слово и улыбка. Когда он оказался рядом с Линден, его сочный бас, нисколько не пострадавший от борьбы со штормом, перекрыл осточертевшие завывания ветра:
— Выше нос, Избранная! Наша «Гемма» еще на многое способна!
Но Линден не обманешь: подчеркнуто бодрый вид капитана только подтверждал самые мрачные опасения. Дрогнувшим голосом она спросила:
— Многих мы потеряли?
— Потеряли? — В его ответе прозвучало полное презрение к слепой ярости урагана. — Да ни одного человека! Ты вовремя предупредила нас, и мы успели подготовиться. Весь экипаж в наличии! Если ты кого здесь недосчиталась, то не волнуйся — они все сейчас греются у помпы.
После его слов Линден, наконец, поняла, что означали, время от времени проносившиеся под ней на крыльях ветра клочья водяного тумана — он висел над выходом помпы.
— Ту, что с правого борта, мы не можем задействовать, она затоплена, — рассказывал капитан, — зато вторую мы сняли с креплений слева, и теперь она трудится за милую душу. Там, внизу, распоряжается якорь-мастер, так он недавно прислал весточку, что работа пошла на лад. Ничего, Избранная, сдюжим! Где наша не пропадала!
Линден попыталась нащупать у него внутри точку, на которую опиралась его столь горячая на словах вера в их спасение. И не нашла ее.
— Возможно, нам придется покинуть корабль, — нехотя сказала она, понимая, что, очевидно, опять сморозила глупость.
И точно: брови капитана взлетели вверх, и он окинул ее недоумевающим взглядом:
— Ты хочешь сказать, что нам стоит попытать счастья, выйдя в такой шторм на баркасе?
— А что вы собирались делать? — смутившись, пролепетала Линден.
— А ничего пока! — бросил он, и это прозвучало как вызов. — Конечно, пока шторм не утих, положение наше не из самых лучших. Но как только он успокоится (а он успокоится — куда он денется?), вот тогда-то ты увидишь, что Великаны такие матросы, а «Звездная Гемма» такой корабль, что ими можно только гордиться! А пока отдыхай и, главное, не теряй надежды! Камень и море! Ты что, не видишь, что мы еще живы?
Но Линден уже не слушала его. Со стороны Ковенанта исходило еле различимое тихое поскуливание: его тело сотрясалось от холода. Она сразу поняла, что нужно делать, и чуть не заплакала от бессилия: ее руки настолько задубели, что даже просто разжать кулаки стоило для нее огромного труда. Из множества царапин и ссадин выступили темные капельки крови, уже начавшей застывать. Но разве такие мелочи могли остановить ее, если нужно согреть Ковенанта!

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

GolDiVampire

Дата: Четверг, 12 Июл 2012, 14:26 | Сообщение # 15

Клан Эсте/Эрц-герцогиня Фейниэль/Мисс Хогсмит 2014

Чуть позже по рукам пошли огромные фляги с «глотком алмазов». Напиток Великанов помог Линден взглянуть на жизнь оптимистичнее, придал ей мужества, но физически она была настолько выжата, что не имела сил головы поднять. Не было даже сил обдумать, что именно в очередной раз заставило Вейна спасти ее. В этот момент ей почему-то казалось, что шторм был направлен лично против нее и если бы юр-вайл не спас ее, Линден, то буря мгновенно бы успокоилась, насытившись жертвой.
Голос ее видения слабо настаивал на том, что тайфун был настоящим, природным, а вовсе не порождением злобных сил. Но она настолько продрогла на ветру, настолько вымоталась и перетрусила, что сейчас ей уже было абсолютно безразлично, что именно вызвало к жизни ураган, сокрушивший «Звездную Гемму».
Все равно они все умрут. И она не сумеет вернуть Ковенанту сознание.
Наступил вечер, и стало совсем темно. Казалось, что звезды просто сдуты, сметены с неба яростным вихрем, не желающей униматься бури. Бледный свет нескольких последних фонарей — один возле Яростного Шторма, а остальные подвешены к фоку — только подчеркивал беспросветность окружавшего мрака. Ветер свистел над морем, словно коса. Линден ощущала сквозь гранит глухие стоны мачт, из последних сил державшихся в своих гнездах, и пронизывающий весь корабль равномерный шум помпы. Члены экипажа, неустанно сменяя друг друга, спускались на вахту в трюм, но все их усилия привели лишь к тому, что воды больше не прибавлялось. Но и не уменьшалось. Ее огромный балласт продолжал удерживать корабль в прежнем беспомощном положении. Снова по рукам были пущены фляги с «глотком алмазов». Этот день казался бесконечным. Линден не представляла себе, как пережить надвигающуюся ночь и при этом не лишиться рассудка.
Великаны приумолкли и ушли каждый в себя, как и она. Уныние, словно ночь, распростерло над ними свои тусклые крылья и, как холод, просачивалось к самому сердцу. Если ветер переменится, Яростный Шторм уже не сможет ничего сделать. Освещенная тусклым светом фонаря, она застыла в раздумье о том, что теперь от нее уже ничего не зависит, и издалека казалась высеченной из камня. Но Хоннинскрю так и не послал никого к ней на смену: даже малейшее сотрясение при передаче штурвала из рук в руки могло нарушить хрупкое равновесие корабля. Так что тем Великанам, которые не были заняты у помпы, оставалось только цепляться за канаты и трястись от холода. Теперь даже шутки неугомонного капитана не могли поднять их моральный дух. Они висели в паутине канатов, съежившиеся и безучастные ко всему, как приговоренные, ожидающие часа казни.
Но Хоннинскрю не желал оставлять их в покое. Видя, что его прибаутки уже ни на кого не действуют, он пробасил:
— Эй, Красавчик! Тебе не надоели еще эти сонные мухи, зовущие себя Великанами? Как бы им потом, когда все кончится, не сгореть от стыда, когда начнут ходить сказания о том, как их напугало небольшое волнение на море. Лучше спой нам что-нибудь такое, чтобы сердца снова загорелись надеждой, и мы вспомнили, кто мы такие на самом деле!
Линден, висящая рядом с ними, расслышала, как Первая мрачно прошептала:
— Давай, Красавчик, спой. О тех, кто споткнулся, кто потерял всякую надежду, и все же сумел выстоять.
Но, словно не расслышав слов жены, Повенчанный-Со-Смолой со странным смешком откликнулся:
— Капитан! Я как раз сейчас подыскивал именно такую песню. Я нашел то, что нам надо, и больше не могу держать ее в себе, она распирает мне сердце. Слушайте!
С какой-то мрачной решимостью он соскользнул по канатам вниз, к основанию мачты, и, устроившись на ней, как на театральных подмостках, глядя вверх, объявил:
— Я буду счастлив подарить вам ее!
Тени от фонаря метались по его лицу, отчего оно казалось еще более уродливым. Но улыбка была светлой, и в глазах горел огонь непоколебимой внутренней силы.
— Я спою вам песню Богуна, которую он пел, загнанный на мачту своей суровой супругой — этой воспетой столькими сказаниями знаменитой одалиской Зелмой Кувалдой.
Своим весельем он немного расшевелил Великанов, они заворочались, устраиваясь поудобнее, чтобы видеть его, и над мачтой пронесся оживленный ропот.
Усевшись в позу комической скорби, он начал. Он даже не пел, скорее декламировал, но в конце каждой строчки издавал горестный короткий вздох, что придавало его стихам ритмику песни.

Моя любимая - игривый диссонанс,
Но в этом-то весь смак! И как нежны
Ее повадки, радующие глаз:
Рот искривлен, как серп младой луны…

И все же Линден не сумела дослушать до конца. Ее внимание отвлек шепот Первой, уверенной в том, что ее никто не слышит.
— За это я и люблю тебя, Красавчик, — доверяла она свою тайну ветру и ночи. — Ты знаешь, как поднять настроение. Милый мой муж, как жаль, что я недостойна тебя.
Песня подействовала благотворно. Великаны стали потягиваться, разминаться и заговорили друг с другом, словом, вернулись к жизни. Кто-то хохотал во всю глотку, кто-то изо всех сил крепился, плотно сжимая губы, чтобы не мешать слушать дальше.
Линден тоже подхватила волна общего оживления. Энергия Великанов помогала ей бороться с оцепенением тела и души.
Но стоило ей очнуться от полусна, в котором онапребывала, как все чувства моментально взвыли от боли и напряжения. Даже веселое возбуждение Великанов не могло перекрыть ощущение надвигающейся новой опасности. Нечто надвигалось на корабль — нечто злобное и неотвратимое.
И оно не имело ничего общего со штормом. Буря сама по себе, в сущности своей, не была Злом. А это — было.
— Избранная! — окликнул ее Кайл.
— Не прикасайтесь ко мне… — выдохнул Ковенант. Линден попыталась вскочить на ноги, забыв, где находится, и только расторопность Кайла спасла ее от падения в воду.
— Господи Иисусе! — Она едва расслышала свой вскрик, так как почти оглохла от беспрестанно воющего ветра. — Оно идет, чтобы напасть на нас! Сейчас!
— Напасть на нас?! — вскинулась Первая.
— Это Опустошитель! — Линден вложила в крик все свое отчаяние.
А он уже пошел в атаку.
Темные длинные щупальца поднялись из воды и потянулись к бизани. Влажно поблескивая в свете фонарей, они стали опутывать ее каменное тело, извиваясь по петлям страховочной сетки.
Достигнув гранита, они тускло засветились, а затем, словно накаляясь, заполыхали мрачно-багровым светом.
Все больше разжигаясь, разгораясь до алого, они, словно огненные змеи, упорно ползли к тому месту, где висели Линден и Ковенант.
Угри!
Неисчислимое множество угрей!
Нет, они не были созданы из огня, и от них не веяло жаром. Невиданная по силе ненависть заставляла их пурпурно светиться. Подгоняемые жаждой Опустошителя, они, словно струи крови, перетекали по мачте. И каждый из них был длиной с руку Линден. В широко разинутых пастях сверкали зубы, острые как бритвы.
Первая выкрикнула приказ к обороне, но он улетел вместе с ветром.
Угри уже приближались, но Линден не могла пошевелиться: от одного факта присутствия Опустошителя у нее отнялись руки. При воспоминании о Гиббоне и Мариде у нее заныло под ложечкой. Черная тоска, ее вечный спутник, всколыхнулась в ней и с сумасшедшей радостью откликнулась на их призыв. Сила! Власть! Та темная часть ее, что вожделела одержания, жаждала распоряжаться жизнью и смертью и упрямо не желала внимать голосу разума, неосознанно не приемлющего Зла, столкнулась с упорной страстью спасать людей, с извечным упрямством и стремлением идти наперекор. А в результате — раздираемая противоречиями Линден не могла пошевелить и пальцем. То же она чувствовала там, в лесу у Небесной фермы, когда Лорд Фоул, выступив из огня, буквально парализовал ее и заставил тем самым бросить Ковенанта на произвол судьбы.
И все же тогда она сумела преодолеть свой страх и хотя бы попытаться прийти на помощь, хоть и поздно. Но угри подбирались к Ковенанту здесь и сейчас, да еще в тот момент, когда он был абсолютно не способен защититься. Он был в опасности! И это заставило ее загнать панику как можно глубже и защититься маской профессионального спокойствия.
И почему только Опустошитель выбрал для нападения момент, когда Ковенант и так уже почти уничтожен элохимами? И действительно ли элохимы сделали с ним это, руководствуясь своими собственными соображениями и выгодой, или же тут все-таки не обошлось без подсказки Презирающего? Может, она ошибалась в отношении их? Если Лорд Фоул не знает, в каком состоянии сейчас находится Ковенант, то это значит, что…
Хигром, Кир и Первая уже спустились вниз, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Но ближе всех к нападающим оказался Красавчик. Он перескочил на более безопасное место, закрепился там и, схватив ближайшего угря, попытался раздавить его руками.
Но как только его пальцы сомкнулись вокруг верткого тела, сквозь них полыхнуло пламя. На секунду его фигура вырисовалась четким черным силуэтом, окруженным алым нимбом взрыва. С диким воплем он сорвался и рухнул на основание мачты, да так и остался висеть без движения.
По его ногам уже ползли другие угри, но, так как он не двигался, они не поражали его своими разрядами.
Хигром соскользнул на помощь поверженному Великану и первым делом спихнул с его тела трёх тварей. Те, извиваясь, полетели в море, но успели-таки ударить харучая током, и он забился в конвульсиях. Только краткость контакта спасла ему жизнь. Его тренированное тело само отреагировало на опасность: падая, он одной рукой автоматически вцепился в рубашку Красавчика, а второй ухватился за одно из креплений. И хотя он продолжал трястись и извиваться в судорогах, как одержимый, ему удавалось удерживаться самому и не давать упасть Великану.
Его мучения послужили всем остальным ясным предостережением, что к этим тварям прикасаться нельзя.
Но Первая уже достигла переднего края атакующих угрей. Она успела обвязать вокруг талии страховочный трос и, ухватив обеими руками меч и крепко уперевшись ногами в наклонную палубу, приготовилась к бою. Она пригнулась, и по ее стойке было видно, насколько она разъярена и боится за мужа.
Опасность, угрожавшая Первой, вывела Линден из состояния ступора. Но она успела только произнести предостерегающее: «Нет!», когда Первая с размаху опустила свой палаш на угря, подползавшего к ней.
Разряд молнией пронесся по железному лезвию и ударил Великаншу прямо в грудь. Ее голову увенчало пламенной короной, и по железным волосам пробежали статические разряды. Меч выпал из ослабевших рук, рассыпая искры, с шипением врезался в темную воду и ушел на дно.
Великанша даже не пыталась его удержать. Ее тело безвольно повисло, качаясь на страховочном тросе над морем, кишевшим мерзкими тварями, одержимыми желанием взобраться на палубу.
Кир, сохранявший присутствие духа даже в такой суматохе, быстро обвязался тросом и, вручив его конец одному из матросов, бросился вниз за Первой, ухватил ее за плечи, и Великаны подтянули обоих по палубе вверх. Но угри наступали.
— Не двигайте их больше! — взмолилась Линден. — Ей не выдержать еще одного удара.
Первая лежала как мертвая, и Кир тоже замер без движения, а угри уже ползли по ним, однако, не трогая их.
Необычайным усилием воли Хигром заставил подчиниться себе до сих пор пронизываемое судорогами тело и словно окаменел, а в следующую секунду угри уже ползли и по нему с Красавчиком, лежавшим без сознания.
В голове у Линден царил полный сумбур. Ее друзья находились в опасности, а в сознании теснились видения темницы в Ревелстоуне и Гиббона. Присутствие Опустошителя омерзительным страхом пронизывало каждую клеточку ее тела. Тогда, в Ревелстоуне, подобная атака на ее чувства закончилась тем, что она потеряла сознание. Но сейчас она заставила себя терпеть просачивающийся в сердце панический ужас и омерзение и сосредоточилась на угрях. Она должна найти способ остановить их.
Тем временем Мечтатель уже начал действовать: он буквально вырвал Ковенанта из рук Бринна и, не вдаваясь в объяснения, стал вместе с ним пробираться по канатам в сторону кубрика.
Бринн немедленно последовал за ними с такой поспешностью, словно опасался, что Великан спятил и юр-Лорда необходимо срочно защитить.
Но тут стало ясно, чего добивался Мечтатель. Как только он унес Ковенанта с мачты, угри как один развернулись и поспешили за ними со всей доступной им скоростью.
И вскоре их копошащаяся масса схлынула в направлении надстройки.
Великаны тут же втянули наверх Первую и Кира, а Хоннинскрю соскользнул по канату вниз и помог Хигрому, наконец, вскарабкаться наверх, а затем они вместе перенесли Красавчика в безопасное место.
А угрей все прибавлялось. Опустошитель гнал их вслед за Ковенантом. Мечтатель уже добрался до кубрика и увидел, что сам загнал себя в ловушку: дорогу преграждала отвесная стена надстройки. Он оглянулся, чтобы определить, далеко ли погоня, и увидел угрей почти у самых ног.
Тем временем его догнал Бринн, и Великан, подняв харучая в воздух, перебросил его через ограждение крыши и сам тут же полез за ним. Но тут он оказался уже вне защиты от ветра, который продолжал дуть с такой силой, что чуть не сбил его с ног. Он смог устоять только благодаря своему огромному весу. Затем на несколько секунд он исчез из поля зрения Линден, скрытый перилами крыши, но почти тут же она увидела, как он, поддерживая перекинутого через плечо Ковенанта, карабкается по грот-мачте.
Глядя на него, Линден, словно подпитывалась его мужеством. У нее зародилась слабая надежда, что стена кубрика сможет стать непреодолимым препятствием для угрей.
Но ей не суждено было сбыться. Мерзкие твари с невиданным упорством поползли по отвесной стене. Вскоре они покрыли ее всю, словно багрово светящаяся магма. Их свечение было настолько сильным, что темнота вокруг еще больше сгустилась, и Линден уже не могла разглядеть ни Мечтателя, ни Ковенанта.
Тем временем Великаны под командой Хоннинскрю нашли способ относительно безопасной борьбы с электрическими тварями. Орудуя канатами, словно хлыстами, они уже сбили несколько из них в воду. И, видя, что сквозь канаты ток не проходит, воодушевленные успехом, стали сыпать ударами направо и налево, иногда даже благодаря своей чудовищной силе рассекая угрей надвое.
И все же врагов оказалось слишком много. Их полчища были неисчислимы. А свободных канатов — слишком мало. Матросы не могли пробиться сквозь массу огненных змей к кубрику, и смести их со стены. Поток лезущих из моря тварей не только не ослабевал, теперь они ползли уже сплошной стеной, покрывая всю палубу копошащейся светящейся массой. А передние уже почти настигли Мечтателя.
И вдруг Линден вспомнила, как Ковенант, совершенно невредимый, стоял в центре костра кааморы для Мертвых Коеркри. Тогда его защищала дикая магия. Огонь против огня. Вырвавшись из рук страховавшего ее Кайла, она бросилась к одному из фонарей, висящих на рее у нее над головой, и изо всех оставшихся сил зашвырнула его подальше в сторону кубрика.
Он упал почти у самой стены, тускло светящейся пурпуром, и разбился о палубу, забрызгав угрей маслом. Несколько тварей, на которых попало больше всего, тут же вспыхнули. Бьющийся в них огонь получил необходимое топливо и пожрал их. Объятые пламенем тушки, корчась, свалились в воду и с шипением затонули.
Линден открыла рот, но Хоннинскрю опередил ее, сочным басом гаркнув:
— Масла! Достаньте побольше масла!
Кир и еще два Великана тут же исчезли в одном из люков. Остальные матросы стали срывать оставшиеся фонари, но капитан остановил их:
— Нам тоже нужен свет.
Но тут Мечтателя, Ковенанта и Бринна снова стало видно в свете накатывающейся на них волны угрей. Мечтатель стоял на мачте, все еще держа Ковенанта на плече, и медленно отступал по мере продвижения противника. Это было не самое удобное место для такого маневра: круглый брус, прекрасно отшлифованный, с торчащими реями и обвисшим такелажем. Но Великан как-то ухитрялся передвигаться, при этом, не сводя глаз с угрей. В странном пурпурном свете его фигура казалась неправдоподобно огромной, а глаза полыхали алыми углями.
Между ним и авангардом атаки стоял Бринн, который тоже медленно отступал. С такого расстояния Линден не могла разглядеть его лица, но была уверена, что харучай с обычной невозмутимостью решает, как он сможет защищать Ковенанта, когда отступать будет уже некуда. Ведь первый же удар, который он нанесет врагу, станет и последним.
Кир и матросы все еще не вернулись. Измеряя время по своему учащенному пульсу, Линден боялась, что они опоздают. А угри все поднимались и поднимались на палубу. Казалось, их количество неизмеримо, как неизмерима была ярость, толкавшая их.
И вдруг Мечтатель споткнулся об один из канатов, и порыв ветра тут же сбил его с ног. Но он не упал с мачты: ему удалось обхватить ее ногами и удержаться. Ковенант свисал с его плеча, как кукла. А твари продвигались все ближе и ближе. И между этой ползущей смертью и Великаном стоял только один безоружный харучай.
Хоннинскрю вдруг осенило, и он что-то крикнул брату.
Тот кивнул и, уложив Ковенанта на колени, стал обдирать канаты, до которых мог дотянуться. Когда он не мог развязать узел или крепление было слишком далеко, он резко дергал, и канаты рвались, как гнилые нитки. И как только ему удавалось выпутать кусок, он тут же передавал его харучаю.
Получив, наконец, оружие, Бринн шагнул навстречу угрям.
Вынужденный двигаться с величайшей осторожностью, он, тем не менее, яростно набросился на врага, осыпая его хлесткими ударами импровизированной плети. Но канат все же довольно быстро сгорел, и вскоре в руках харучая остался лишь пучок веревок, слишком коротких, чтобы ими можно было орудовать без опаски. Ему пришлось сдать плацдарм и отступить к Мечтателю, который приготовил уже новую связку.
Издалека защитники Ковенанта казались Линден какими-то мифическими героями. Их положение, правда, облегчалось тем, что количество наступающих угрей все же было ограничено толщиной мачты. Но и количество канатов было ограничено зоной, до которой мог дотянуться Мечтатель.
Линден уже собралась крикнуть капитану, чтобы тот как-нибудь исхитрился передать Бринну еще канатов, но тут из люка высунулся Кир. Он держал в руках большой бурдюк и со всей скоростью, на какую был способен, полез по канатам в сторону кубрика. Вслед за ним показались два матроса, которые тоже поспешали изо всех сил, но двигались все же медленнее, так как каждый из них нес по два бурдюка.
Хоннинскрю дал команду Великанам посторониться, и они быстро расчистили ему дорогу. Миновав бизань, харучай встал потверже и, раскачав бурдюк, с размаху плеснул из него на палубу. Масло растеклось темным пятном и ленивыми струйками потекло вниз. И как только струйки достигли угрей, палуба словно взорвалась.
Огонь стал распространяться с необычайной скоростью, жадно пожирая угрей. От масла, выплеснутого Киром, пошла цепная реакция: огненные твари взрывали друг друга. А харучай продвигался вперед, одной рукой держась за страховочный канат, а другой выплескивая все новые порции масла. За считанные секунды пламя охватило уже всю палубу. Опустошитель терпел поражение от собственного же оружия.
Но те из тварей, что уже успели взобраться на стену и крышу кубрика, не пострадали. И добраться до них уже не было никакой возможности: Великаны не особо боялись огня, но от масла палуба стала слишком скользкой. Пока оно все не выгорит, и думать нечего о том, чтобы попытаться прийти на помощь защитникам Ковенанта. Тем более что в ту сторону вел только один канат, а по нему сейчас шел харучай.
Оставались считанные секунды: запас канатов иссяк, и Мечтатель попытался продвинуться дальше, где их было полно, но зато там кончалось прикрытие от ветра, где он дул по-прежнему с ураганной силой. Не успев проползти половину намеченного пути, Великан был вынужден остановиться и закрепиться, чтобы не сдуло.
Бурдюк Кира опустел до того, как харучай добрался до надстройки, и ему волей-неволей пришлось остановиться.
По команде Хоннинскрю, который уже добрался по канату до Кира, одна из Великанш бросила ему бурдюк, и он ловко его поймал. Второй бурдюк полетел дальше и, врезавшись в верхний край надстройки, взорвался там как бомба, забрызгав маслом всю стену. Взвившееся пламя словно языком слизнуло всех тварей.
Капитан тем временем переговорил с Киром, и тот нырнул у него между ног, а затем забрался, как на дерево, на его широкие плечи. Преодолев остаток расстояния до надстройки, Кир встал во весь рост и вскарабкался наверх, затем повернулся и принял из рук Хоннинскрю второй бурдюк.
Над крышей кубрика взметнулось пламя — это харучай начал поливать маслом оставшихся в живых тварей, расчищая себе путь к мачте.
Капитан подпрыгнул и зацепился за край перил крыши. Несмотря на то, что руки его скользили, ему все же удалось вскарабкаться наверх. Он помахал руками, и матросы перебросили ему последние два бурдюка. Сгибаясь под яростным ветром, он поспешил на помощь Киру.
Что произошло дальше, Линден уже не видела: перила закрывали обзор. Но силуэт отступающего Бринна все еще был освещен багровым отблеском светящихся угрей, а не желтым светом горящего масла.
Еще несколько шагов, и он попал в зону ветра.
Шквал ударил харучая с такой силой, что тот при всей своей ловкости не сумел удержать равновесия, споткнулся и полетел прямо навстречу угрям. Но в последнюю секунду исхитрился головоломным прыжком взвиться вверх, к Мечтателю, и все же один из угрей успел его коснуться. Вокруг харучая тут же полыхнула багровая вспышка, и он растворился во тьме.
В это время кто-то (то ли капитан, то ли Кир) бросил бурдюк с маслом Мечтателю; тот, несмотря на ветер, умудрился его поймать, зажал под мышкой и пустил масло струей вниз по мачте.
Мрачно-бордовое свечение угрей сменилось ярко-желтым пламенем. Его языки устремились вниз, и нежеланные гости посыпались в море.
Голова Линден чуть не раскололась от беззвучного вопля ярости и ненависти. И Опустошитель исчез. Она чувствовала себя разбитой и измученной, но свободной.
В свете объятой пламенем мачты ей удалось разглядеть Бринна. Он висел, вцепившись в ногу Мечтателя. Его тело трепало и раскачивало ветром, как куклу на веревочке, но он еще держался.
Масло выгорело быстро. Палуба погрузилась в темноту, и лишь оставшаяся пара фонарей освещала ее тусклым светом. Кир и Хоннинскрю начали подниматься на грот-мачту.
Кир обвязался канатом, передал его конец капитану, чтобы тот страховал его, и бросился в пространство, пытаясь ухватить Бринна. Ему это удалось, он крепко обнял своего товарища, и Хоннинскрю вытянул их вдвоем в безопасное место, а затем отправился на выручку брату.
Они с Мечтателем подхватили Ковенанта с двух сторон и, борясь с ветром, стали спускаться.
Линден все еще не могла поверить, что Опустошитель изгнан и они спасены. Несмотря на полное изнеможение, она не могла дождаться, когда доставят Ковенанта, чтобы убедиться, что тот не пострадал.
Но пока и он, и его спасители были скрыты от нее краем надстройки. Она не могла больше выносить томительное ожидание. Но ей не оставалось ничего другого, как ждать. Борясь с собственным эгоизмом, она заставила себя пойти посмотреть на тех, кто пострадал при атаке.
Меньше всего досталось Хигрому. Он даже не потерял сознания. Но судороги все не прекращались, хотя и стали слабее. Очевидно, это была расплата за то, что он сумел сдерживать их, пока по нему ползли угри. Руки и ноги лежали уже почти спокойно, но лицо все еще дергалось в тике.
Глядя на его болезненные гримасы, Линден вдруг подумала, что Опустошитель, возможно, и не изгнан. Что такое отступление входило в его расчеты: возможно, он просто появился здесь, чтобы разведать состояние Ковенанта и узнать насколько далеко продвинулся Поиск, и теперь уже мчится с докладом к Лорду Фоулу.
Она обернулась и стала смотреть, как медленно продвигаются вдоль страховочного каната Хоннинскрю, Мечтатель, Кир и Бринн. И Неверящий.
Как и у Хигрома, тело Бринна сотрясали судороги. Но у него они уже почти прошли. Мечтатель был выжат до предела, но физически нисколько не пострадал.
Ковенанта Хоннинскрю принес на руках. При одном взгляде на него глаза Линден наполнились слезами. Она никогда не умела их сдерживать, а сейчас даже и не пыталась. Ковенант нисколько не изменился; он по-прежнему оставался пуст, как старый склеп. Но он был цел. Он был спасен. Как только капитан опустил его на мачту, Линден бросилась к нему. И, не думая о том, имеет ли она на это право, и как на ее поступок посмотрят Другие, отважилась обнять его и крепко прижать к груди.
Эта ночь была длинна и холодна. И до утра ветер, не умолкая, выл и стонал, как живое существо. «Звездную Гемму» гнало по морю с сумасшедшей скоростью, но она все еще балансировала на грани жизни и смерти. Оставалось только молиться, чтобы остаться в живых. Но, несмотря на то, что тело замерзло настолько, что даже «глоток алмазов» не мог его согреть, Линден с радостью обнаружила, что, как и Великаны, она еще в состоянии на что-то надеяться.
Общее настроение ярче всего проявлялось в поведении Хоннинскрю, который продолжал командовать так, словно с «Геммой» ничего особенного не произошло. Бринн и Хигром вновь надели на лица маски непроницаемости. Яростный Шторм тоже как будто не собиралась замерзнуть насмерть на своей бессменной вахте у штурвала. Ее могучие руки держали руль с таким непреклонным упорством, словно она одной левой могла совладать со штормом. Корабль жил. А значит, жила и надежда.
Наконец наступило утро. Линден вяло удивилась тому, что это, наконец, случилось. Она так и не поняла, что было удивительнее: то, что после бесконечной мучительной ночи солнце все-таки взошло, или то, что небо было абсолютно чистым — ни туч, ни облаков.
Линден не верила своим глазам. Она даже не заметила, когда именно перестал идти дождь. Сейчас небеса были ярко-голубыми, а прямо по курсу в алом сиянии всходило огромное солнце. Лишь ветер, не удовлетворившись тем, что смел с неба все облака, продолжал со свистом и улюлюканьем гнать корабль навстречу восходу.
Сонно моргая, Линден оглядела своих товарищей по несчастью. В удивительно прозрачном утреннем воздухе она видела их лица, заострившиеся от испытаний. Их одежда задубела и покрылась соленым налетом: соль была везде — при любом, даже самом легком движении она взлетала облачками тончайшей пыли; с тихим шорохом ссыпалась с платья, стоило повернуться или изменить позу; она пятнала лица и притворялась нежданной сединой в волосах. Все были живы. Все двигались и разминали занемевшие тела. Все хрипло переговаривались. И все как один не отрывали беспокойных глаз от горизонта. Да, они пережили эту ночь.
Линден еще раз пересчитала всех глазами, чтобы убедиться, что все на месте. Да, все. А если кого-то и не хватало, то ритмичные вздохи помпы явно указывали, где они находятся, и что помирать не собираются. Напрягая саднившее от соли горло, Линден спросила Кайла, знает ли он что-нибудь о Вейне и Финдейле.
Тот ответил, что совсем недавно Хигром отправился на разведку именно с целью разыскать их обоих. Если они, конечно, уцелели. И обнаружил их на тех же самых местах, где она видела их в последний раз: Финдейл, как резная статуя, торчал на носу корабля, а Вейн висел над водой и таращился в пучину, словно там ему открылось великое откровение о смысле жизни.
Линден кивнула. Ничего другого она и не ожидала. Вейн и Финдейл стоили друг друга: оба были непредсказуемы, как море, и до обоих было достучаться труднее, чем до камня. Кайл протянул ей флягу, и она, отпив большой глоток, передала ее сидевшему рядом Великану. И вдруг краем глаза уловила непонятный отблеск света. Заинтересовавшись, она обернулась и вгляделась в гладкую поверхность моря.
Но море не было гладким, ветер поднял небольшую зыбь. Ночное затишье было временным. Однако Линден почувствовала, что шторм унимается: его сил уже не хватало, чтобы разгладить море.
Ее кольнуло дурное предчувствие, и она опустила глаза. Так и есть: волны, лизавшие полузатопленную палубу, отвоевывали ее дюйм за дюймом. Треск внутри мачт стал громче. А помпа, казалось, задыхалась от усилий.
Медленно-медленно «Звездная Гемма» погружалась в пучину навстречу последней агонии.
Линден поискала глазами Хоннинскрю и окликнула его. Но когда он обернулся, слова замерли у нее в горле: в глазах капитана застыла бездонная скорбь.
— Я уже видел, Избранная… — Каждое слово сочилось болью невосполнимой утраты. — Нам повезло еще, что светло. Если бы был туман… — Так и не договорив, он ушел в свое горе.
— Хоннинскрю, — раздался излишне резкий голос Первой, словно подавленное настроение капитана взбесило ее. — Это необходимо сделать.
— Ага, — уныло повторил он, — это необходимо сделать. Но Первая не смягчилась:
— Это должно быть сделано немедленно.
— Ага, — он вздохнул, и лицо его страдальчески сморщилось, — немедленно. — Но внезапно, словно приняв какое-то решение, он расправил плечи и решительно заявил: — Если уж это должно быть сделано, то кому еще это делать, как не мне!
Он быстро отобрал четверых матросов, жестом велел им следовать за ним и, бросив через плечо: «Я пришлю к вам якорь-мастера», стал спускаться.
Первая крикнула ему вслед, мягко, словно извиняясь:
— Которую ты выбрал?
Не оборачиваясь, он назвал имя, данное Великанами грот-мачте, словно прощался с дорогим существом.
— Ни бизань, ни фок не спасут «Звездную Гемму».
И в сопровождении четверки Великанов отправился по «линии жизни» к кубрику.
— Что они собираются делать? — с тревогой спросила у Первой Линден.
Та подняла на нее глаза, и взгляд ее был словно пощечина:
— Избранная, ты уже много сделала и еще много чего можешь. Но это оставь капитану.
Возмущенная этой отповедью, Линден уже собралась ответить заносчивой Великанше, как вдруг поняла, что тон Первой не был ни грубым, ни оскорбительным. В ее голосе звучала лишь неизбывная печаль. Она разделяла чувства капитана. Но ничем не могла ему помочь. И спасение корабля сейчас было в его руках. Не в ее. К тому же, утратив свой меч, она словно утратила часть себя и до сих пор не могла свыкнуться со своей нынешней неполноценностью.
Линден очень хорошо ее понимала. Но утешить не могла. Она молча отвернулась к Ковенанту, взяла его за руку (даже такой односторонний контакт успокаивал ее) и стала смотреть, как вода все быстрее поглощает палубу. Теперь она была уверена, что крен постепенно увеличивается. Реи уже почти касались поверхности моря. Каждым нервом она ощущала, как смещается баланс. И догадывалась, что, как только реи коснутся воды, корабль перевернется.
В этот момент из люка показалась голова якорь-мастера. Несмотря на то, что он провел у помпы всю ночь и утро, на нем это нисколько не отразилось. Вид у него был самый, что ни на есть решительный, и на морщинистом лице не было ни следа усталости. Казалось, что, пока «Гемма» в опасности, он вообще не будет испытывать ни голода, ни усталости. Он подозвал к себе нескольких Великанов, вместе с ними отправился к кубрику, и они исчезли внутри.
Линден вцепилась в руку Ковенанта, стараясь унять сотрясавшую ее нервную дрожь. Каждая новая волна, ударявшая в борт, заставляла корабль погружаться еще глубже, и крен увеличивался прямо на глазах.
Откуда-то из трюма послышался голос капитана. Но на таком расстоянии Линден не разобрала, что он кричит, лишь определила, что он находится где-то в районе грот-мачты.
Якорь-мастер крикнул ему в ответ, что все готово.
И тут же камень, словно стон, пронизала вибрация, вызванная мощным ударом. Он был настолько силен, что перекрыл шум помпы и вой ветра. На какую-то секунду Линден пришла в голову сумасшедшая мысль, что капитан и его команда пробили кирками днище корабля, словно это могло спасти его от погружения. Но на лицах стоящих вокруг Великанов не отразилось ничего, кроме тревожного ожидания.
— Готовьсь! — рявкнула Первая. — Может случиться что угодно.
Участившиеся удары, сотрясавшие корабль, скорбные и жестокие, одновременно доносились от грот-мачты, и при каждом ударе оставшийся на ней такелаж беспомощно трепетал. Камень вскрикнул, как раненый человек. И Линден, наконец, поняла, что происходит… Хоннинскрю рубил основание мачты. Он надеялся, что, если спихнуть ее за борт, корабль восстановит равновесие.
Линден в тоске стиснула руку Ковенанта, цепляясь за нее как за якорь в океане отчаяния. Капитан не успеет. У него не хватит времени. Она ощущала, как корабль погружается. Погружается навстречу смерти. Но Хоннинскрю и его команда продолжали рубить гранит с яростью отчаяния, с мужественным презрением к грозившей им неминуемой гибели. И вновь камень вскрикнул. И его вопль смертельной муки, тоски и протеста заглушил рокот волн и стон ветра.
С чудовищным скрежетом ломающегося гранита мачта последний раз дрогнула и стала медленно крениться.
Крыша кубрика пошла трещинами и взбугрилась, как горный оползень, и мачта, распахав стену надстройки, рухнула в воду. «Звездная Гемма» содрогнулась от носа до кормы. У Линден, переживавшей ее агонию каждым нервом, заныли все кости, и в горле комком застрял беззвучный крик.
Всплеском от упавшей мачты окатило палубу и застывших, онемевших от горя Великанов.
Но тут из все еще содрогавшихся недр корабля донесся торжествующий крик Хоннинскрю. Он взмыл над морем, и скорбный ропот осыпающихся камней не смог заглушить его.
Словно подстегнутая криком, «Звездная Гемма» подскочила и стала плавно выравниваться. Тяжелый каменный киль восстановил равновесие.
Но даже и сейчас корабль был на волосок от гибели: в его трюмах и так накопилось слишком много воды, чтобы помпы могли с ней справиться, а тут еще через разверстую рану в боку, часть которой оказалась ниже ватерлинии, вода устремилась внутрь.
Но якорь-мастер и Яростный Шторм были к этому готовы. По вантам фока уже карабкались матросы, чтобы распустить верхний парус. И как только ветер со всей своей яростью вцепился в него, чтобы растерзать в клочки, рулевая резким маневром развернула судно.
«Звездная Гемма» была спасена. Для этого понадобился один-единственный парус и поворот руля. Корабль пошел по ветру и теперь, благодаря его мощной силе, мог держаться прямо, а пробоина в боку поднялась выше ватерлинии.
Сначала корабль шел довольно медленно, отягощенный балластом воды в трюмах, и единственный парус в любую секунду мог быть растерзан ветром, но якорь-мастер отдал приказ укрепить его, что, и было сделано доблестным экипажем с искусством и ловкостью. А Великаны у помпы трудились, как титаны. Благодаря их совместным усилиям корабль смог держаться на плаву до тех пор, пока Хоннинскрю не добрался до помпы у правого борта. Когда подключилась к работе и она, дело пошло намного быстрее. Корабль становился все легче, а это, в свою очередь, ослабляло нагрузку на парус. Вскоре якорь-мастер отдал приказ распустить еще один. И «Звездная Гемма», израненная, но живая, на крыльях шторма устремилась прямо на юг.

Подпись

Entre l'amour et la mort (с)

Драконово дерево и лёгочная вена летучей мыши, 13 дюймов

Что-то правил GolDiVampire - Четверг, 12 Июл 2012, 14:27

Первое Дерево (Стивен Дональдсон)

Страница 1 из 3
1
2
3
»