|
Багдадский вор
|
|
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:45 | Сообщение # 1 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
|
Аннотация
О благословенный город, воспетый Шахерезадой! Высокие минареты, пение муэдзинов, призывающих правоверных к вечерней молитве… И вот уже лучатся яркие звезды на бархатном фиолетовом небе. Дурманящий аромат ночи, трепет листьев чинар. Топот арабских скакунов – грозные стражи порядка спешат в свои казармы. И наконец, монотонный стук колотушки и убаюкивающий голос: «Спите, жители Багдада, все спокойно! В Багдаде все спо…» О горе! Вай мэ! Уже несколько дней не знает сна и покоя главный правитель города наимудрейший Селим ибн Гарун аль-Рашид. Вай дод! Рыщет по всем улочкам и проулкам его верный слуга, высокородный господин Шехмет, и ищет он Багдадского вора по имени Лев Оболенский!
В общем, не обошлось здесь дело без таинственных волшебных сил…
Заскучал как-то великий сочинитель рубаи Хайям ибн Омар и решил залить тоску содержимым старинного кувшина, из которого и не замедлил появиться очень черный и очень веселый джинн. На радостях пообещал дух выполнить три желания. Старый борец за справедливость, Хайям давно мечтал о достойном преемнике. Но так как джинн был нетрезв, иными словами – «в стельку пьян», то и оказался наш голубоглазый герой, москвич нового тысячелетия, потомственный дворянин на… средневековом Востоке…
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:47 | Сообщение # 2 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| "Бисмилляи ир-рахман ир-рэхим!"
Вознесем молитву к престолу Всевышнего и с молит вой начнем наше
повествование. Воистину велик и мудр Аллах и бессмертны деяния его... Ибо
осенил он благодатью своей души правоверных и возвел к небесам руки свои,
извечно благословляя славный город Багдад. И правил тем городом могучий эмир
Селим ибн Гарун аль-Рашид, чье громкое имя из века в век будут прославлять
благодарные мусульмане. Сурово искоренил он один из самых страшных пороков
души человеческой - воровство! Зорки были его стражи, неподкупны судьи и
суровы палачи кровь рекой лилась на плахах, и ни один грешник не из бежал
заслуженной кары! Но горек был день, когда на улицах спящего Багдада
появился молодой человек с кожей белой, как снега Шахназара, и глазами
голубыми, как купола Бухары, а гордое имя его звучало подобно бубнам Хочкара
- Лев Оболенский!
x x x
Очень коротенькая биографическая справка: "Оболенский Лев Николаевич,
1967 года рождения, русский, прописан и проживает в городе Москве. Женат,
имеет годовалого сына, работает помощником прокурора в суде центрального
района столицы. Рост выше среднего, телосложение крупное, волосы
темно-русые, кудрявые. Действительный член Дворянского собрания России,
потомок древнего аристократического рода. Всего в жизни добивался сам..."
Натура разносторонняя, увлекающаяся, что, впрочем, не мешает ему иметь
трезвый взгляд на реальные вещи. До описываемых нами событий - ни в чем
предосудительном не участвовал, фантастику не читал и все произошедшее с ним
долгое время скрывал даже от друзей. Мы были знакомы достаточно давно, но
встречались редко: я не каждый день бываю в Москве, он в Астрахани - еще
реже. Так вот, год назад, случайно прочтя мою автобиографическую книгу о
приключениях тринадцатого ландграфа, Лев позвонил и поделился очень
загадочной историей. Проблема переселения душ и множественности воплощений
человека на этой земле волновала умы не одного поколения. Думается, что этот
рассказ внесет свою скромную лепту и, быть может, послужит для кого-то
уроком. К моему дружескому предложению написать что-либо на эту тему сам
Оболенский отнесся довольно скептически. Мне так и не удалось убедить его в
том, что вся эпопея, сделавшая его знаменитым Багдадским вором, в должной
мере оригинальна и поучительна. Но, увы... прочтя мои первые наметки романа,
Лев сказал, что это никому не будет интересно, потому как тысячу раз уже
было и в кино, и в литературе, и наотрез отказался ставить свое имя в
соавторах. А посему прошу видеть во мне, а не в господине Оболенском,
истинного автора сего повествования. Итак...
Лев не верил в сказки. Москва вообще очень быстро отбивает у своих
детей веру в чудеса. Слезам столица традиционно не верит, но щедро наделяет
взамен холодным практицизмом, трезвой расчетливостью, привычкой полагаться
исключительно на себя и особой, только москвичам присущей, гордостью.
Приезжие единодушно называют москвичей высокомерными снобами. Это ложь! С
полной ответственностью заявляем, что настоящие, коренные жители столицы -
народ общительный, хлебосольный и чрезвычайно деловитый. Если вы приехали
сюда в первый раз - вам не откажут в ночлеге, накормят ужином, поддержат
советом, но, увы, на этом все. Превыше всего москвичи ценят в человеке
самостоятельность. Тебе помогли? На следующее утро берись за дела,
барахтайся, как можешь, но выплывай сам. Сажать тебя на шею никто не
обязан... Думаю, что подобное лирическое отступление немного поможет вам
понять характер нашего героя и не удивляться, почему он порой поступал так
или иначе.
Дело в том, что памятным утром середины января позапрошлого года на
Льва Оболенского неожиданно свалились самые настоящие чудеса. Сначала был
сон... Длинный, маловразумительный сон, мучивший его почти полночи. Лев
дважды просыпался в холодном поту, ругался, чашками пил кофе на кухне,
ложился вновь, но сон возвращался с завидным постоянством. Четкого сюжета в
нем не было, а суть неизбежно сводилась к одному - смерти! Вроде бы он, Лев
Николаевич, разгуливает по сказочной Бухаре, словно сошедшей со страниц
"Тысячи и одной ночи". Щелкает дорогим фотоаппаратом, грызет арахис в меду,
чуть улыбается проходящим красоткам в чадрах и, как вежливый российский
турист, никого не обижает. Шумит восточный базар, размахивают руками
крикливые торговцы, взад-вперед снуют босоногие мальчишки; нищие, гнусавя,
просят подаяния... А небо над головой - синее-синее, облака белые-белые, и
огромный диск солнца похож на золотой казан самого эмира! Утомленный Левушка
останавливается в тени навеса торговца редкими тканями. Вытирает пот со лба,
улыбаясь, пытается на пальцах объяснить хозяину, что ничего не покупает,
зашел просто так... Лицо лавочника становится злым, он хватает Оболенского
за руку и тонко кричит на весь базар:
- Этот человек - вор! Он украл тень! Он наслаждался ее прохладой и не
заплатил ни таньга!
Сначала москвич громко смеется, как бы над удач ной шуткой... но когда
появлялась какая-то устаревшая стража... с копьями, кривыми мечами, и его
пытались обезглавить прямо у прилавка - за воровство! - Лев кричал и...
просыпался. Во второй раз всерьез обеспокоенная жена предложила ему
валерьянки. Оболенский встал, с тоской взглянул на часы и, поняв, что уснуть
все равно не удастся, отправился в ванную. После душа и завтрака с остатками
вчерашнего торта он не придумал ничего умнее, кроме как отправиться на
работу. Контора открывалась в девять, но Лев счел, что вполне убедит ночного
охранника пропустить его в такую рань. Следующее действие произошло на
улице, сразу по выходе из подъезда. К нему привязался старый узбек, один из
тех бродячих попрошаек, что заселили сейчас едва ли не весь Киевский вокзал.
Старик, видимо, не знал ни слова по-русски, только кланялся и, поминая
Аллаха, совал под нос Льву затертую до дыр тюбетейку. Москвичи не любят
давать милостыню, особенно тем, кто ее, по сути, вымогает. После третьей
попытки обойти настырного старика Оболенский вспылил, достал из кармана
рубль и приготовился высказать азиату все, что он думает об их занюханном,
но суверенном Востоке. А старый узбек вдруг, глаза в глаза, уставился на
молодого помощника прокурора, хлопнул себя тюбетейкой по колену, ощерив в
улыбке редкие острые зубы:
- Ай, шайтан! Якши шайтан! Весь Багдад его ищет, а он тут гуляет...
Настоящий шайтан, клянусь бородой пророка Мухаммеда! - И узкоглазый дедок
вновь забормотал что-то узбекское, бодро хромая в обратную сторону. Лев от
избытка чувств шумно выругался матом, нарвавшись на ответное воронье
карканье с ближайшего мусорного ящика. Третье событие произошло по дороге на
работу и оказалось роковым. Москва - деятельный город: даже если вы
отправляетесь на работу в шесть утра, то все равно пойдете в плотной толпе
таких же ранних пташек. У каждого свои планы, свои заботы, свои сложности -
до ваших проблем никому дела нет. И все-таки Лев не мог отвязаться от
ощущения того, что за ним кто-то следит. Сначала он гнал от себя это
чувство, как первый признак паранойи. Потом начал невольно оглядываться в
поисках того, кто так упорно сверлил его спину взглядом. На улице, в
троллейбусе, в переходах метро, в поезде - везде его преследовали незнакомые
глаза, колючие, как рентгеновские лучи. Они были повсюду - слева, справа,
сзади, сверху, снизу. Лев всей кожей ощущал нереальную физическую мощь
направленного взгляда, но никак не мог встретиться с преследователем глаза в
глаза... Сначала это даже тревожило, потом стало раздражать! Дворянская
кровь Оболенских никогда не отличалась долготерпением, а уж о трусости в их
роду вообще не слышали. Когда разгоряченный невидимым соглядатаем Лев встал
на пороге своей конторы и резко обернулся, его голос действительно походил
на рык царя зверей:
- Какого черта?! А ну выходи, подлец, и поговори со мной как мужчина с
мужчиной! Или, клянусь аллахом, я...
С чего ради он стал клясться светлым именем всевидящего и
всемилостивейшего, Лев не в состоянии объяснить до сих пор. Видимо, слишком
много восточного в тот день свалилось ему на голову... А в ту скорбную
минуту его ботинок самопроизвольно соскользнул с порога госучреждения, и
благородный господин Оболенский всем весом опрокинулся на спину, тяжело
ударившись затылком о холодный асфальт. Как его поднимали, вызывали "скорую"
и везли в больницу он не помнил. Главным для нашего рассказа остается одно:
молодой человек впал в глубокую кому, и все, что мы знаем о его тогдашнем
состоянии, почерпнуто из скудных строчек медицинских отчетов:
"...дыхание ровное, пульс непрерывный. Больной не реагирует на
посторонние раздражители. Отечественная медицина не располагает средствами,
способными эффективно улучшить состояние пациента. Ведутся переговоры с
американской клиникой в Нью-Джерси. Их опыт работы с больными в состоянии
комы более обширен, хотя, по утверждению самих американских специалистов,
полной гарантии у них тоже нет..."
x x x
Путешествие в Арабские Эмираты со скидкой,
в багажном отделении...
Все еще Горящие Путевки.
Лев пришел в себя от невразумительного шума. Два голоса, яростно споря,
ругаясь и перекрикивая друг друга, пробивались в его затуманенное
сознание... Сначала он даже счел их появление новым дурацким сном. Глаза
открывать не хотелось по причине безумно болевшего затылка, наверняка его
стукнули паровозом... Что такое паровоз, Лев не знал, но почему-то был
уверен, что эта штука очень тяжелая. Он ощущал свое тело непривычно легким,
руки и ноги словно висели в воздухе, а вот припомнить, что конкретно с ним
произошло и где он сейчас находится, - никак не удавалось. Не желая
усложнять себе жизнь натужным шевелением мозгами, Оболенский расслабился и
более благосклонно прислушался к настырным голосам, продолжающим
незаконченный спор...
- Ты старый, бесполезный, пьяный, тупоумный джинн! Кого ты мне
притащил, чтоб Азраил пожрал твою печень?!
- Я не старый... Мне всего двенадцать тысяч лет, а по меркам джиннов...
- У-и-ий, он еще спорит со мной?! Ты прожил столько веков, а ума в
твоей пустопорожней башке - как в пересохшей тыкве! Не позорь мою седую
бороду, скажи ради аллаха, кого ты приволок в эту хижину?
- Ты просил молодого, сильного человека, не знающего страха перед
законом, смеющегося над эмиром, плюющего на происки шайтана и, самое
главное...
- Самое главное, ослоподобный Бабудай-Ага, чтобы он был неместным и
никто не знал его в лицо!
Здесь разговор прекращается по причине длинного перечисления цветистых
арабских ругательств. Тот, кого называли джинном (или Бабудай-Агой),
оправдывался односложно и как бы нехотя. Зато второй, чей визгливый,
старчески дребезжащий голос буквально резал уши, украшал свои, проклятия
столь поэтичными образами, что Лев невольно заслушался. Каждый аксакал на
Востоке - обязательно мудрец, а каждый восточный мудрец ругается очень
поэтично... Это юным и влюбленным позволено по глупости облекать свои мелкие
страсти в дивные узоры рифмосплетенных строчек. Человек, поживший на свете,
знает, как скоротечна молодость, а потому тратит благословенный дар Аллаха
исключительно на ругань! Ибо в этом есть свой высший смысл передачи мудрости
уходящего поколения легкомысленным юнцам, иначе они просто не поймут... Вот
нечто такое и пытался донести до всего белого света неизвестный старик,
распекающий неизвестного джинна. Оболенский попытался повернуться на бок, но
тело отказывалось ему повиноваться, и он вновь сосредоточил внимание на
голосах, которые звучали теперь так близко, что уши начинали побаливать...
- Мне был нужен вор! Самый ловкий, самый неуловимый, самый искусный
вор, чье имя с восторженным придыханием произносили бы от вершин Кафра до
низовий Евфрата. Его глаза должны быть подобны зеленым очам кошки из Сиама,
руки - сильны и упруги, словно клинки Дамаска, шаг - неуловим и легок,
подобно златотканым вуалям Каира...
- Вах, вах, вах... как красиво ты говоришь, господин мой!
- Я тебе не о красоте говорю, о козлоподобный сын безволосого шакала! Я
спрашиваю: кого ты мне притащил?!
- Хозяин, он сильный, смелый очень и умный тако-о-й... Я два раза
проверял, снами мучил, денег просил, присматривался, клянусь аллахом!
- Не смей произносить имя Аллаха, светлого и великого! О мое старое
сердце, оно не выдержит праведного гнева, гложущего мои бренные кости...
Молчи, молчи, гяур лукавый!
- Ну гяуром-то зачем обзываться...
Лев почувствовал, как у него чешется нос. Поверьте, человек может
стойко перенести многое, но, когда нет возможности почесать там, где
чешется, - это одна из самых страшных пыток в мире. Может быть, его,
спящего, укусил комар, может быть, по носу пробежал муравей, может быть,
даже намеревался вскочить прыщ какой-нибудь, - не важно... главное, что Лев
Оболенский всеми мыслимыми и немыслимыми усилиями поднял казавшуюся
эфемерной руку и упоенно поскреб переносицу. Оба голоса дружно слились в
единый вздох то ли умиления, то ли разочарования. Не прерывая почесывания,
наш герой открыл наконец глаза. И... закрыл почти сразу же, так как
увиденное ничуть его не обрадовало. Вроде бы он лежит абсолютно голый на
старом, давно не стиранном одеяле, прямо на полу в грязнейшей хибарке, а
рядом с ним препираются, сидя на коврике, два странных субъекта. Один
маленький и какой-то коричневый, другой высоченный и черный, как негр.
- Вай дод! У него еще и глаза голубые?! О недоношенный щенок черной
пустынной лисы, я в последний раз тебя спрашиваю: кого ты мне притащил? Кожа
белая, как брюхо у лягушки; плечи широкие, как у бурого медведя; пальцы
тонкие, как у продажной женщины; глаза голубые, как... О, храни аллах, какой
урод!!!
- Там, где я его брал, все такие страшные... Вот тут уж господин
Оболенский не сдержался. Во-первых, он решительно открыл глаза и огромным
усилием воли сел. Голова сразу закружилась, но он не позволил себе даже
малейшего проявления слабости. Во-вторых, Лев набрал полную грудь воздуха,
чтобы обрушиться на грубиянов, но не успел. Он неожиданно поймал себя на
том, что смотрит сквозь черного гиганта, словно бы тот был не из плоти и
крови, а из закопченного стекла.
- Господи Иисусе... - изумленно сорвалось с его губ.
- Ва-а-х... - на почти истерическом писке выдавил старый, как карагач,
дедок в застиранном халате и драной чалме. - Так он еще и неверный!
Христианин! О желтые почки протухшего верблюда, ты что, не мог найти
кого-нибудь в мусульманском мире?! Сейчас же отнеси его обратно!
- Это второе желание? - уточнил джинн. - Тогда слушаю и...
- Не-е-е-т!!! - быстро опомнился старик, обеими руками цепко схватив
Оболенского за ухо. - Он - мой! Я передумал! Вай... позор на мою седую
голову... Как я могу подготовить себе достойную замену и навек отрешиться от
дел, посвятив помыслы Аллаху, если бестолковый джинн приволок мне такое
чудовище...
- А... вы о ком это? - Праведный гнев Льва мгновенно улетучился,
сменившись скорее жадным любопытством, усугубившимся тем, что в голове у
него было абсолютно пусто. И пусто, к сожалению, в самом страшном смысле
этого слова...
- Вай мэ... - безнадежно махнул рукой словоохотливый владелец чалмы. -
Куда деваться, брать, что дают... Скажи мне свое имя, о страшнейший и
уродливейший из всех юношей Багдада!
- Не помню... - неожиданно для самого себя выдал наш герой.
- Как так не помнишь?!
- Так... не помню. И ухо мое отпустите, пожалуйста.
- Кто ты такой? Кто были твои родители? Чем ты занимаешься, какому
ремеслу обучен? Откуда родом?
- Не знаю. Не помню. Понятия не имею, - честно отвечал Лев, а старичка,
похоже, вот-вот должен был хватить сердечный приступ.
- Ходил ли в медресе? Читал Коран? Чтишь ли. Аллаха, всемилостивейшего
и всемогущего?!
- Хозяин, он же христианин... - тихо вмешался Ба-будай-Ага, но тут же
получил свое.
- А ты вообще молчи, тяжелый аромат коровьего помета! Я просил
доставить ко мне умного, красивого, вежливого юношу из хорошей семьи, с
благородными манерами, правоверного мусульманина... А это что?! Неизвестно
кто, неизвестно откуда?!
- Тот, кого ты описываешь, аксакал, ни за что на свете не согласился бы
стать вором, - резонно возразил джинн. - А этот молодой человек будет в
твоих руках послушней глины под пальцами умелого гончара.
- Я вспомнил! Вспомнил! - Обсуждаемый объект подпрыгнул на тряпках и
выпрямился во весь рост. - Я - Лев Оболенский!
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:48 | Сообщение # 3 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Тут я понял - это джинн, он ведь может многое...
Он ведь может мне сказать - враз озолочу!
Ваше предложение, говорю, - убогое.
Морды будем бить потом, я вина хочу!
В. Высоцкий. Из куплетов к "Старику Хоттабычу"
К сожалению, это оказалось единственным, что злая судьба даровала
бывшему помощнику прокурора. Он сумел вспомнить только свое имя, ни больше
ни меньше... Быть может, джинн как-то неправильно провернул волшебное
заклинание или удар затылком об обледеневший асфальт не прошел бесследно, -
беднягу поставили перед свершившимся фактом. Лев абсолютно ничего не помнил,
но врожденный оптимизм и непоколебимая вера в собственные силы всколыхнули в
нем ту неистребимую, вечную жажду жизни, столь характерную для каждого
истинно русского человека. Пусть он ничего не помнит и не знает, пусть он
наг и одинок, но руки и ноги пока целы, голова на месте, а значит, он сумеет
найти свое место даже в этом чужом мире! И еще посмотрим, кому будет хуже...
Старика в чалме звали Хайям ибн Омар. Лев был убежден, что где-то уже
слышат это имя, но, естественно, никак не мог припомнить, где? Характер у
старого Хайяма был вздорный, внешность - вроде сморщенной луковицы с
козлобородой порослью. Как понял Оболенский, в молодости дедок отличался
завидной крутизной нрава и наводил шороху везде, где мог. То ли был великим
разбойником, то ли вором, то ли аферистом, в общем, крупным спецом по
криминальной части... На старости лет начал пить, отсюда впадать в
философию, пописывать нравоучительные стишки и вести в целом законопослушный
образ жизни. В те времена власти решили ужесточить режим контроля над
преступным элементом - и многие друзья и ученики старика были казнены на
плахе без всякого суда и следствия. Бывший "авторитет" поклялся отомстить,
но не сносить бы и ему головы, если бы по воле всемогущего Аллаха не
обнаружил он в одном из старинных кувшинов не вино, а настоящего джинна!
Бабудай-Ага выполз из горлышка пьяным в стельку, на радостях пообещав дедуле
исполнить три его желания. Умудренный долгими часами размышлений над пиалой
с креплеными напитками, Хайям ибн Омар принял судьбоносное решение - найти
себе достойного преемника и, передав ему все свое мастерство, спустить этот
бич божий на мирно спящий эмират. Все еще не совсем протрезвевший джинн
отправился на поиски и... доставил в близлежащие от Багдада пустыни того
самого Льва Оболенского, чье тело на данный момент в состоянии комы
возлежало под капельницей в НИИ Склифосовского. Как получилось, что один
человек одновременно находился и тут и там, до сих пор никто не сумел
более-менее связно объяснить... Джинн за дорогу быстренько выветрил из
головы весь алкоголь, а его теперешний хозяин, не переставая ругаться и
жаловаться, носился взад-вперед по хижине, лихорадочно размышляя: куда бы
теперь пристроить этого голубоглазого великана? Внешность Льва мгновенно
стала его минусом, а вот потеря памяти, наоборот, плюсом, ибо представляла
поистине неограниченные возможности. Чем дедушка и не преминул
воспользоваться...
- О возлюбленный внук мой, пользуясь благорасположенностью Аллаха, я
спешу раскрыть тебе тайну твоего рождения. Будь проклят шайтан, лишивший
тебя памяти... Но преклони свой слух к моим устам и внимай, не перебивая. Ты
родился в славном роду великих воров Багдада!
- Вот блин... Саксаул, а ты точно уверен, что мои предки были большими
уголовниками?
- Не саксаул, а аксакал! Аксакал - пожилой, уважаемый человек, а
саксаул - это верблюжья колючка! Сколько можно повторять, о медноголовый
отпрыск северных медведей?!
- Ладно, не кипятись... Я ж не со зла, просто слова похожие...
Старый Хайям мысленно вознес молитву к небесам, прося даровать ему
долготерпение. На самом деле Лев постоянно ставил своего учителя в тупик
совершенно незнакомыми и явно немусульманскими словечками. Нет, память так и
не вернулась к нашему герою, но его речь навсегда осталась яркой и
самобытной речью молодого россиянина нашего века, Оболенский ни за что не
мог бы объяснить, что означает то или иное выражение, но к нему быстро
вернулся столичный гонор и особый, присущий только москвичам, "черный юмор",
чаще приписываемый врачам и юристам.
- Окей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не
разжевывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем, что есть. Ты только
поправь меня, если я собьюсь с курса партии... Итак, как я тебя понял, все
мои предки по материнской линии были валютными аферистами и мастрячили
полновесные динары из кофейной фольги. Папашка был карманником, дед -
конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных тропах, и громкое имя Оболенских
громыхало кандалами от Алма-Аты до Бахчисарая. Кстати, как там фонтаны? А,
не важно... Стало быть, я с малолетства был передан тебе на воспитание и
заколдован злым ифритом, чтоб ему охренеть по фазе конкретно и бесповоротно!
Я правильно так цветисто выражаюсь? За пять с лишним лет эмир Багдада
публично репрессировал всю мою родню, и они сгинули на Соловках. Тебе же
удалось скрыться, подкупить Бабудай-Агу и в конце концов вернуть меня к
жизни как общественно полезного члена коллектива. Верблюд моих мыслей дошел
до колодца твоего сознания, не рассыпав по пути ни зернышка смысла из
хурджинов красноречия?
- Ва-а-х, как он говорит, хозяин... - восхищенно прищелкнул языком
черный джинн. - Клянусь аллахом, у него за плечами целых два медресе!
- Я понял только про верблюда, - сухо откликнулся Хайям, но Льва это
ничуточки не обескуражило.
- А теперь ты хочешь, чтобы я, как праведный сын нереабилитированного
врага народа, взял в руки меч возмездия и обкорнал им бороду эмира? С моей
стороны - нон проблем, вопрос лишь в отсутствии специальных навыков. Чей-то
мне кажется, что мой батяня не особо утруждался образованием отпрыска...
- Что ты хочешь сказать? - окончательно запутался дед.
- Я воровать не умею, - честно улыбнулся Оболенский.
- Ах, это... - безмятежно отмахнулся Хайям, и его узловатые пальцы
сделали тайный знак навострившему ушки джинну. - Знай же, мой возлюбленный
внук, что на самом деле ты являешься величайшим и искуснейшим из всех воров
Багдада!
- Не может быть...
- Бабудай-Ага, подтверди! - торжественно приподнялся старик, и джинн,
пробормотав привычное "слушаю и повинуюсь", кивнул, скрестив руки на
волосатой груди. Массивное золотое кольцо в его носу даже задымилось от
напряжения, а Лев ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев. В хижине
потемнело, огонь в очаге пригнулся, словно прячась от ветра, где-то далеко
громыхнули раскаты грома... Потом все как-то резко оборвалось, на секунду
вообще все звуки пропали.
Хитро сощурив и без того невозможно узкие глаза, старый азиат подсел
поближе и протянул ладонь. На ней тускло поблескивала маленькая медная
монетка...
- Смотри сюда, видишь - это таньга. Сейчас я ее спрячу, отвернись. -
Хайям подумал, ощупал чалму, похлопал себя по бокам, порылся в лохмотьях
драного халата и, едва удерживаясь от самодовольного хихиканья, спросил: -
Ну, умнейший из молодых юношей с двумя медресе за плечами, где таньга?
- Вот, .. - Оболенский простодушно разжал кулак, демонстрируя лежащую у
него на ладони денежку. Хайям ибн Омар буквально окаменел от такой
непревзойденной наглости, а Бабудай-Ага повалился на пол, гогоча, как
сумасшедший:
- Он... он обокрал тебя! Клянусь аллахом, хозяин... этот человек и есть
настоящий Багдадский вор! Вай мэ, вай дод, уй-юй-юй!!!
x x x
Даже лев может подавиться костью убитого им зайца.
Безутешная вдова-львица.
Вы наверняка задаетесь логичным вопросом: каким образом русский человек
так легко и непринужденно заговорил на древнеарабском или персидском? Увы,
мне нечем удовлетворить ваше любопытство... В первую очередь потому, что сам
Лев этим таинственным обстоятельством заинтересовался только после того, как
я лично его об этом спросил. Оболенский крепко задумался и в недоумении
развел руками - удобнее всего было бы свалить все на безответственного
джинна, тот все равно не может за себя заступиться... Хотя лично я склоняюсь
к одной из версий множественности миров: обычно человек, попадая в некое
параллельное измерение, с удивлением обнаруживает способность говорить на
всех местных наречиях. В самом деле, если бы владение языком Лев получил от
чернокожего Бабудай-Аги, то что мешало джинну даровать ему и полное знание
обычаев, традиций, религии и сложных общественных взаимоотношений Востока?
Но, как нам известно, говорить Оболенский мог, а вот относительно всего
прочего...
- Покажись, о мой высокорослый внук, дай мне еще раз на тебя
полюбоваться! Ах, вай мэ, ты горечь моей печени и печаль селезенки... Легче
одеть в халат самый большой минарет Бухары, чем тебя! А теперь повернись...
Не-е-т!
"Хр-р-р-р-п-ш-уп!" - с тихим предательским треском сообщили рукава,
превращая халат в жилет. Лев сплюнул, помянул шайтана и попробовал присесть.
"Хр-р-р!" - раздалось снова...
- М-да... это не джинсы "Леви страус", - раздумчиво признал Оболенский.
- Дедушка, ты мне такие колготки больше не бери, я из них вырос. Давай
смотаемся до ближайшего фирменного магазина и купим мне приличные брюки.
- У, дебелый нубийский бык... - прикрыв ладонями лицо, простонал Хайям.
- Внук мой, ты же вор! Тебе нельзя ничего покупать, ибо это недостойно и
оскорбительно для представителей нашего ремесла. Ты можешь только
красть!
- Как скажешь, саксаул...
- Аксака-а-л!!! Вай дод, что я буду делать с этим недоношенным царем
зверей?! Меня поднимет на смех весь Багдад! Как ты сможешь отстоять семейную
честь против Далилы-хитрицы или даже самого Али Каирского? Я уж не говорю о
сотне молодцов Шехмета из городской стражи... Тебя поймают, как только ты
сделаешь первый шаг из нашей благословенной пустыни в сторону караванных
троп!
- Японский городовой, так мы еще и в пустыне?! - ахнул Лев, впервые за
последние два часа заинтересовавшийся тем, что находится за порогом
стариковской хижины. Откинув полог, он решительно шагнул наружу и замер,
сраженный... Стоял теплый летний вечер. По линии горизонта, насколько
хватало взгляда, высились золотые барханы, с одной стороны залитые оранжевым
светом заката, а с другой - играющие глубокими голубыми тенями. Небо над
головой казалось пронзительно-синим и кое-где уже искрилось праздничными
хрусталиками звезд. А воздух... Какой освежающий воздух бывает в пустыне на
исходе дня! Потомственный русский дворянин, Багдадский вор, Лев Оболенский
долгое время молчал у забытой богом хижины, восторженно вглядываясь в
бескрайние пески и размышляя, почему же все это кажется ему таким новым и
незнакомым...
Хайям ибн Омар поставил эту грубую конструкцию из жердей, шкур и
почерневшего войлока еще в незапамятные времена, когда был куда моложе
своего нынешнего "внука". Невысокая гранитная скала сзади укрывала жилище от
ветра и дарила тень. Три пальмы, старый колодец, дававший не больше одного
ведра воды в день, да скудные запасы муки и риса - вот и все хозяйство. На
самом деле у Хайяма был маленький домик в Бухаре, где он доживал последние
годы в обнимку с кувшином, а о старом убежище в пустыне он вспомнил, лишь
когда в пьяном угаре поклялся Аллаху найти, для усмирения гордыни эмира,
нового, молодого преемника. Все остальное вы знаете, а потому продолжим...
- Дедуля! Все, вернулся я. Надышался чистым воздухом и вновь припадаю к
стопам твоей мудрости с пылкими лобзаниями...
Оболенский широко распахнул объятия и, поймав не ожидавшего ничего
подобного Хайяма, от души прижал старца к могучей груди. Аксакал трепыхался
и дергал ногами в тапочках. Бесполезно... Лев выпустил несчастного, лишь до
конца исчерпав весь запас внучатой любви. Потом, прищурясь, огляделся и
шагнул ко второй безответной жертве:
- Бабудай-Ага, какого лешего?! Сидишь тут у огня, уже черный весь,
копаешься в золе, словно Золушка какая... Давай украдем где-нибудь ящик пива
и хряпнем за знакомство?!
- И думать не смей, шайтан кудрявый! А ты куда?! Сядь! На место сядь, о
глупейший из джиннов... - мгновенно очнулся старик, как только Бабудай
охотно вскочил на ноги, с благодарностью принимая предложение Льва. - Что
еще ты придумал, неразумный отрок?
- А что не так? Я же вроде правильно сказал: "украдем"! Честь профессии
превыше всего...
- Остановись! - строго и торжественно попросил Хайям ибн Омар, и на
лицо его опустилась тягостная тень воспоминаний. - Послушай старого
человека, и ты поймешь, как страшно расходовать талант, дарованный тебе
Аллахом, на низменные цели. Христиане говорят, что "благими намерениями
вымощена дорога в ад". Любой мулла подтвердит тебе, что "Мухаммед осеняет
благодатью каждого, кто хочет его слушать. Кто не хочет, не услышит слов
пророка. Но шайтан сам лезет в уши и к тем и к другим!". По сути своей это
одно и то же... Эмир Багдада решился на праведное дело - он возжелал
искоренить порок. Любой вор должен получить свою кару! И они получили...
Все, от мала до велика. Прощенья не было никому. Сначала виновному отрубали
руку... Джигит, укравший у бая коня для уплаты калыма; старик, подобравший
плод, упавший с ханского дерева; женщина, схватившая горсть овса для
голодных детей; ребенок батрака, утолявший жажду из арыка богатого соседа...
Стражники волокли всех! Ибо порок должен быть наказан, и праведность
торжествовала победу на залитых кровью плахах... От закона не уходил никто,
и перед законом эмира все были равны!
- Э... я, наверное, хочу извиниться...
- Молчи! Кто тебя учил перебивать старших?! - прикрикнул старик, но,
глянув на поникшего Льва, смутился и даже погладил его по голове. - Прости
меня, о мой непослушливый внук... Я дряхлый, выживший из ума верблюд,
брызгающий слюной на все, что не поддается его пониманию. Ты - молодой,
горячий, на твоем челе печать избранности... Прошу тебя - не трать своих сил
в погоне за отражением луны в колодце, но накажи эмира!
- Да я всего лишь...
- Накажи его! Достойно накажи самого могущественного человека нашего
Багдада. Ты должен это сделать, ибо, не удовлетворяв отрубанием рук, великий
Селим ибн Гарун аль-Рашид приказал рубить головы!
- Что?! - обомлел Лев. - Даже детям?
Хайям и Бабудай-Ага скорбно кивнули. Не будем врать, будто бы
Оболенский всю жизнь был праведным поборником справедливости, как, впрочем,
и вместилищем всех грехов... Нет, в его русской душе одновременно уживались
и буйный гнев, и братская любовь, и врожденное благородство, и лихое
пренебрежение условностями, а кроме того, у парня было большое сердце...
Сталкиваясь по роду своей профессии с разными уголовными маньяками, он
яростно ненавидел всех негодяев, избиравших жертвой наиболее слабую и
беззащитную категорию - невинных детей.
- Дедушка Хайям, шутки побоку, что я должен сделать? Обворовать эмира?!
- Этого мало...
- Замочить его в сортире? Ну, в смысле убить...
- Ай-яй, зачем говоришь такие слова? Ты же вор, о мой бестолковый, но
уже почти любимый внук! Вор, а не убийца. Ложись спать. Завтра тебе
предстоит долгий путь в славный город Багдад, да сохранит его Аллах вечно.
Что же касается эмира... Я назову тебе имя человека, при помощи которого ты
смешаешь грозного Селима с придорожной грязью. Но это - завтра! Сейчас -
спи.
- Э... господин, - шепотом поинтересовался джинн, когда Оболенский со
вздохом попытался поудобнее устроиться на старой кошме, - а что ты там
говорил о каком-то пиве?
- Пиво... - попытался припомнить Лев, облизывая губы. - Пиво - это,
брат... это - религия! И пить его надо непременно ящиками...
- Ва-а-й, но Аллах запрещает правоверным пить вино!
- Вино? Правильно запрещает, - сонно кивнул будущая гроза Багдада. - Но
пиво... Пиво Аллах пьет! И еще как! Можешь мне поверить.
На том и уснули. Льву снилась заснеженная Москва, троллейбусы, Арбат,
храм Христа Спасителя, только он все равно не помнил, где это находится... А
пробуждение было ранним...
x x x
Верь в себя, ибо без воли Аллаха и волос не упадет с готовы твоей.
Слабое утешение лысых.
Черный джинн растолкал его, когда солнце еще только-только высунуло
первые лучики из-за самых дальних барханов. Старый Хайям уже был на ногах и
что-то укладывал в потертый полосатый мешок. Заспанному Льву сунули в руки
кусок сухой лепешки и горсть липкого урюка. Умыться не позволили, экономя
воду, но вдосталь напиться дали. На этот раз отошедший от дел составитель
рубай был категорично немногословен, на вопросы отвечал односложно либо
вообще отмалчивался, отворачиваясь в сторону. Как более-менее выяснил Лев,
Хайям ибн Омар намеревался отправить его в Багдад, а сам перенестись, с
помощью джинна, куда-то на отдых. Тот факт, что его "уважаемый дедушка" едет
на курорт, оставляя единственного "внука" мстить всемогущему эмиру,
Оболенского нисколько не напрягал. Выросший в суровых условиях российской
столицы, молодой человек полагал совершенно естественным то, что его, словно
слепого котенка, бросают одного в самую гущу водоворота жизни. Да
нормально... Наоборот! Если бы старик уговаривал его остаться, Лев наверняка
бы сбежал сам - сидеть на шее пожилого человека он не позволил бы себе
никогда. А потому он потуже затянул пояс кое-как восстановленного халата,
подтянул дырявые штаны, сунул ноги в разбитые чувяки и с легким сердцем
шагнул за порог хижины.
- Мешок возьми, - напутствовал его Хайям, и в глазах старика
предательски блестели искорки влаги, - там еда, воды немного. Вот деньги
еще, три дихрема медью... не спорь! Бери, купи себе место в караване. Через
два дня будешь в великом Багдаде, а там уж решай сам... Я не смогу о тебе
позаботиться.
- Да ладно, справлюсь как-нибудь... - беззаботно ответил Оболенский,
принимая из рук джинна мешок и маленькую тюбетейку. Национальный головной
убор еле-еле уместился у него на макушке, выделяясь белым узором на фоне
темно-русых кудрей.
- У караванщиков не воруй - побьют, - сразу предупредил старик. -
Скажешь караван-баши, что тебе нужно найти лавку Ахмеда-башмачника,
криворукого и плешивого, как коленка. Он приютит тебя... Постарайся найти
Ходжу Насреддина, это ловкий юноша, веселит народ и успешно скрывается от
слуг эмира. Целуй полы его халата и проси взять тебя в ученики. С его
помощью ты одолеешь Селима ибн Гаруна аль-Рашида...
- Насреддин, Насреддин... что-то смутно припоминаю... - задумчиво
пробормотал Лев. - Это не тот, что ездит на сером ослике, кидает лохов и
травит байки при каждом удобном случае?
- Ва-а-х! - тихо восхитился джинн. - Хозяин, он и вправду много знает!
Хайям сердито цыкнул на него и вновь повернулся к герою нашего
повествования:
- Видимо, Аллах внушил тебе тайные откровения, о которых ведают
немногие... Но на прощание прими несколько мудрых советов, и, если они
дойдут до твоего сердца, ты проживешь долгую и счастливую жизнь. Не пей
вина! Никогда не доверяй женщине! Почитай Аллаха всемилостивейшего и
всемогущего превыше всего на земле!
- Вот те крест! Не подведу... - искренне поклялся Оболенский, широко
осеняя себя крестным знамением. Старик в ужасе прикрыл глаза ладошками и
тихо застонал. Похоже, все его потуги гуськом шли насмарку. Из этого
северного тугодума никогда не получится настоящего вора! Но... отступать уже
некуда и некогда. Дело сделано, и с чисто восточным фатализмом уважаемый
Хайям ибн Омар постарался довести все до конца...
- Вон там, за тем большим барханом, - караванная тропа. Четырнадцать
вьючных верблюдов, идущих из Бухары с ценной поклажей, будут там, едва
солнце вознесется к зениту. Тебе надо спешить... Во имя Аллаха, да будет он
вечен на небесах, я благословляю твой путь!
- Что ж... и тебе до свидания, дедушка Хайям. - Будущий вор попытался
вновь обнять "родственничка", и тот не протестовал. - Ты пришли открытку из
своего санатория, а как наотдыхаешься - звони. Или лучше сразу приезжай, я
сниму какой-нибудь домик в Багдаде и буду ждать.
- Приеду... обязательно... когда-нибудь... - стыдливо опустив глаза,
забормотал старик, а Лев, помахав рукой, широким шагом двинулся в
направлении указанного бархана.
- Бабудай-Ага! Береги дедулю! Вернетесь вместе - с меня пиво-о...
- Он хороший человек, хозяин... - задумчиво признал джинн, когда Хайям
развернулся обратно к хижине.
- Хороший... только вор из него плохой... Никудышный вор! Городская
стража схватит его в одно мгновение, а значит, еще одна голова упадет к
ногам эмира. Этот юноша уже несет на себе тень крыльев Азраила... Все,
больше ничего не хочу о нем слышать!
- Увы, мой господин, - криво улыбнулся черный Бабудай, - мне почему-то
кажется, что ты еще о нем услышишь... Клянусь шайтаном! Да мы все о нем
услышим, и не раз...
А Багдадский вор - Лев Оболенский шел себе и шел, размашисто двигаясь к
далекому бархану, и знойное солнце Азии щедро заливало его дорогу золотом.
Он не понимал, как мало подходит для той роли, что навязала ему злая судьба.
Огромный рост, крупное телосложение, голубые глаза и светлая кожа - уже
одного этого хватало, чтобы сделать его примерно столь же "незаметным", как
медведя в гербарии. Добавьте к вышеперечисленному полное незнание Востока
как такового, чисто православную набожность, редкую (но меткую!)
ненормативную лексику, да плюс еще явное несоответствие системе общественных
взаимоотношений, которой он собирался противостоять... Поверьте, я вас не
запугиваю. Мне самому было безумно интересно понять психологию человека,
искренне намеревавшегося проломить стену лбом. Крепким, упрямым, русским
лбом... Оболенский впоследствии рассказывал, будто в его светлой голове на
тот момент не было ни одной, даже самой захудалой, мыслишки о том, что он
может и не... победить. То есть инстинкт самосохранения отсутствовал
напрочь! Льву крепко "проехались по ушам", а так как он принял весь бред
коварного Хайяма за чистую монету, то и вел себя соответственно. Он - вор?
Отлично, значит, будем воровать! Он должен отомстить насаждающему законы
яйцеголовому эмиру с явными садистскими замашками? Да от всей широты
необъятной славянской души! Селиму ибн Гаруну аль-Рашиду лучше было бы не
ждать неизбежного, а резко прятаться где-нибудь в замороженных Гималаях,
приняв монашество и отрекшись от всех земных благ. Эмир этого не сделал он
просто не знал, что по барханам пустыни уже идет его самый страшный ночной
кошмар, Багдадский вор - Лев Оболенский!
x x x
Пустыня - от слова "пусто".
Глубокое прозрение бедуинов.
На караванную тропу он скорее выполз... Оказалось, что это не так
близко, расстояния в пустыне обманчивы. А ходить по песку совсем не то, что
по асфальту: ноги проваливаются по щиколотку и быстро устают. Спустя пару
часов Лев взмок, как собака, снял чувяки, сунув их за пазуху, но каждый шаг
все равно давался с большим трудом. Опытный Хайям отправил его в путь на
рассвете, когда солнце еще не вошло в силу и можно было успеть добраться до
места, не рискуя изжариться живьем. Для любого жителя Средней Азии трех-,
четырехчасовая прогулка утречком по прохладному песочку была бы сущим
развлечением, но изнеженному городским транспортом москвичу это казалось
разновидностью смертной казни. Оболенский не помнил, где упал в первый раз,
как потерял мешок с лепешками (воду он выдул еще в начале пути)... и,
кувыркаясь с очередного бархана, смачно ругался матом. Его лицо и руки
мгновенно обгорели на солнце, став красными, словно их долго натирали
наждачной бумагой. А обещанный караван спокойненько прошел бы мимо, ибо
спешил в Багдад, но Лев умудрился опоздать даже на опаздывающий караван
(если так можно выразиться)... Его спасло только то, что замыкающей
верблюдице неожиданно приглянулась одинокая колючка, и, пока она ее
дожевывала, наш путешественник на пузе съехал вниз с соседнего бархана.
Погонщик уже тянул верблюдицу назад, на караванную тропу, как вдруг узрел
молодого человека, поймавшего бедное животное за хвост.
- Вах, вах... ты что делаешь, разбойник?! Сейчас же отпусти мою бедную
Гюльсар, или я отважу тебя кизиловой палкой!
Оболенский кое-как поднялся на ноги, но хвост не выпустил. От жажды его
горло пересохло, он пытался что-то объяснить, не сумел и в нескольких
супервыразительных жестах дал понять азиату, что устал, что хочет пить, что
очень торопится в столицу эмирата, что у него плохое настроение и что если
погонщик ему не поможет, то...
- Ах ты, шайтан бесстыжий! - ахнул хозяин верблюдицы. - Да как ты
посмел мне показывать руками такое?! Эй, правоверные!!! Сайд, Идьдар,
Абдулла, Бахрам, все сюда, здесь оскорбляют мусульманина!
Лев раздраженно застонал, он же не мог предполагать, что самый
демократичный язык жестов у разных народов может иметь разное значение.
Караванщики сбежались на вопли товарища, как на сигнал боевой трубы.
Оболенского мигом окружило человек шесть с палками, плетками, а кое-кто и с
кривыми ножами за поясом. Лев уже скромненько выпустил верблюжий хвост, а
погонщик все кричал, будто его обозвали плешивым пьяницей, не имеющим рода и
не знающим имени отца, да еще и сожительствующим с собственной косоглазой
верблюдицей! Все ахали, возмущенно качали головами, цокали языками и уж
совсем было взялись проучить бродягу-наглеца, как в дело вмешался сам
караван-баши.
- Уй! Что галдите, как вороны на скотобойне?! А ну, быстро по своим
местам, негодные лентяи! - Потрясая камчой, толстый человек на низкорослой
лошадке сразу разрешил все проблемы. Поняв по одежде и манере властного
хамства, что перед ним начальство, Оболенский отвесил поясной поклон, присел
в реверансе, отдал честь и на всякий случай еще отсалютовал рукой на манер
"хайль Гитлер!".
- Ты кто такой? - Караван-баши носил имя Га-сан-бея, отличался
похотливым нравом, жадностью, подлостью и всеми отрицательными качествами,
приличествующими прожженному восточному купцу. Он мигом оценил рост и
сложение виновника остановки, прикинул, сколько могут уплатить за такого
раба на невольничьем рынке, и, махнув плетью, приказал дать Льву воды.
Оболенский тоже был не дурак и умел худо-бедно разбираться в людях, поэтому,
одним глотком осушив предложенную пиалу, он тягуче заныл чем-то безумно
знакомую мелодию:
- А-а-а-я, дорогие граждане пассажиры! Просю прощенья, шо потревожили
ваш покой. Мы сами люди не местные, сюда приехали случайно, на вокзале у нас
покрали билеты и деньги... А-а-а-я, поможите, кто чем может!
- Я спросил, кто ты такой? Отвечай, попрошайка! - Гасан-бей привстал на
стременах и угрожающе замахнулся камчой. Если он привык поднимать руку на
беззащитных людей, то в этот раз глубоко просчитался. Даже не моргнув
глазом, благородный потомок русского дворянства вздернул подбородок и
ледяным тоном сообщил:
- Я - агент! Специальный шпион ФСБ из тайной службы эмира. Брожу
инкогнито по пустыням с секретным заданием и даю отчет в своих действиях
должностным лицам званием никак не ниже генерал-майора!
Раскосые глаза восточного купца невольно забегали под прокурорским
взглядом потрепанного афериста. Караван-баши мало что понял, но уловил общую
концепцию: этот тип слишком самоуверен для простого бродяги. Поэтому он
широко улыбнулся и приветливо предложил:
- Наверное, слишком утомился в пути, раз уже не вижу очевидного. Не
давай своему гневу разгореться, о храбрый юноша, пойдем со мной, и ты
откроешь мне имя твоих благородных родителей.
- Ага, как же, так я тебе все и открыл... - буркнул Лев, но за
всадником пошел, справедливо полагая, что влияние этого толстого негодяя он
сумеет использовать с выгодой для себя. Ну, в самом крайнем случае просто
украдет лошадь и сбежит... Правда, ездить он не умеет, но как именно надо
красть лошадей, Оболенский откуда-то знал. Спасибо джинну...
Гасан-бей и вправду принял молодого человека под свое покровительство,
угостил мягкими лепешками, овечьим сыром и даже пообещал дать вина, как
только караван остановится на ночь. Лев царственно-небрежно принимал все
знаки внимания, о своем "уголовном происхождении" разумно помалкивал и на
неприятности не нарывался. Монеты, данные ему на дорогу дедушкой Хайямом, он
так и хранил завязанными в поясе, никому ничего особенно оплачивать не
собираясь. Старик немного переувлекся, вбивая в его буйную голову этикет
воровской чести. Не знающий разумных пределов, россиянин охотно впадал в
крайности и мысленно поклялся себе: впредь ничего не покупать, а только
красть, красть и еще раз красть! К тому же караванщики, включая погонщиков и
охрану, казались такими наивными, что не обворовать их было бы просто
грешно... И, невзирая на предупреждения мудрого Хайяма ибн Омара, Лев твердо
решил этой же ночью обокрасть весь караван! Вообще-то первоначально он и сам
караван намеревался спереть (в смысле, всех вьючных животных с поклажей, а
также личные вещи невинных граждан), но вовремя понял, что сбагрить такой
товар в пустыне будет непросто, а дорогу на Багдад он в одиночку не
найдет... Путь был долгим. Мерная верблюжья поступь выматывала до тошноты.
Дважды Оболенский просто засыпал, уткнувшись носом в пушистый холм
верблюжьего горба. Оба раза просыпался оттого, что его страшно кусали
какие-то мелкие паразиты, которые разгуливали по кораблям пустыни, как по
натертой палубе. Солнце палило нещадно! Если бы не старая добрая тюбетейка,
наш москвич давно свалился бы с тепловым ударом. Пыль летела в нос, пески
казались нескончаемыми, а Лев начинал все сильнее задумываться над одним
очень принципиальным вопросом: если он родился и вырос на Востоке, как и все
его предки, так отчего же ему тут так... некомфортно?! Где-то на исходе дня
Гасан-бей объявил привал, и Оболенский уже точно знал, за что он не любит
свою "малую родину" - за жгучий песок, несусветную жару и блохастых
верблюдов!
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:51 | Сообщение # 4 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Напилася я пья-а-ной,
Не дойду я до до-ому.
Песня злостной нарушительницы Шариата.
... Когда Гасан-бей прилюдно предложил Льву провести ночь в его
походном шатре, караванщики лишь криво улыбнулись. Древние традиции
восточных народов вполне официально позволяли взрослому мужчине возить с
собой мальчиков для "согревания постели". И хотя возраст нашего героя давно
перешагнул даже за предельные границы юношества, подобное приглашение со
стороны купца не выглядело чем-то противоестественным. В самом деле, за еду,
питье и охрану следовало платить, а раз молодой человек не предлагает денег,
значит, он готов расплатиться иначе. Единственной наивной душой, не
ведающей, зачем его пригласили в шатер, был сам Лев Оболенский. Где-то в
самых затаенных глубинах его памяти, на уровне тонкого подсознания,
отложилась мысль о том, что если тебя зовут в отдельный закуток, намекая на
выпивку, - то будет пьянка! Обычная мужская пьянка, на всю ночь, с долгими
разговорами о женщинах и политике, короткими тостами, гранеными стаканами,
килькой, колбасой и малосольными огурцами. Потом короткий сон, мучительное
похмелье, пустые карманы и смутное ощущение полной амнезии... Примерно это и
считается в России - "хорошо посидеть". У Гасан-бея были иные планы...
- О мой юный друг, давай вместе откупорим кувшин этого старого вина и,
воздав хвалу Аллаху, наполним маленькие, китайского фарфора пиалы, дабы
сердца наши возвеселились, а уста возрадовались!
- Хороший тост, - сразу же согласился Лев, удовлетворенно разглядывая
накрытый купцом дорожный дастархан. - Только пить из этих пипеток я не буду
- это ж срамотища полнейшая! Неужели нельзя достать нормальную посуду?
Караван-баши подумал и освободил двухлитровую миску из-под винограда.
- Годится. И себе что-нибудь поприличней возьми. Я ж не забулдыга
какой... Будем пить на равных!
- Конечно, о мой юный друг!.. Разумеется, о краса моих очей! Как ты
захочешь, о немеркнущий светоч моего счастья! - радостно подтвердил
Гасан-бей. Будучи сорокалетним мужчиной, опытным в делах такого рода, он
наверняка надеялся, что после первой же миски молодой человек опьянеет и
сдаст все позиции. Ну что ж... видимо, до этого момента он ни разу не пил с
россиянином. В течение первого часа из шатра доносились поэтично-витиеватые
славословия и громкий голос Оболенского грозно настаивал на том, что
тостуемый пьет до дна! Охрана и караванщики, еще не успевшие уснуть, с
легким интересом прислушивались к отдельно долетающим фразам:
- Э... не перебивай меня! Так вот, а Петька и говорит Василию
Ивановичу...
- Вай мэ! Твое дыханье мирр и воздух благовонный! Твой стан - как
кипарис, тебе подобных нету...
- А вот тебе, браток, лучше дышать в сторону... И насчет стана ты
перебрал, но... в целом мне нравится! Давай еще за добрососедские отношения?
- Твой взгляд как лик реки, рассвету отворенный! И тело - как луна по
красоте и свету!
- Гасан, я щас прям краснеть начну...
Примерно спустя еще минут сорок из шатра пулей вылетел красный
караван-баши. Бочком-бочком, просеменив к сложенным тюкам с товаром, он
вытащил еще один кувшин и, честно стараясь держать равновесие, потрюхал
назад. Разочарованный вопль Льва разбудил едва ли не пол-лагеря:
- Пошли дурака за бутылкой, он одну и принесет! Нет, ну елы-палы... дай
сюда, я сам разолью!
Теперь уже многим оказалось не до сна. Голос Га-сан-бея звучал все
визгливее и односложней, с заметным спотыканием и искажением падежей.
Мужественный рык Оболенского, в свою очередь, только наполнялся благородной
медью, а тосты, потеряв в размере, поражали лаконизмом и значимостью:
- За Аллаха! За его супругу! Как нет супруги?! Тогда за детей! Дети
есть, точно тебе говорю... Мы - его дети! За мир во всем мире! Хрен шайтану!
Да здравствует товарищ Сухов! За улыбку твою! За Мухаммеда! За... че, все
кончилось?! Гасан... это несерьезно! Идем вместе...
На этот раз из-под откинутого полога вышел только Лев, счастливого в
зюзю купца он почему-то выволок с другой стороны, приподняв тряпичную стену.
Потенциальный насильник и неупоимая жертва в обнимку добрались до тюков и,
невзирая на осуждающие взгляды истинных мусульман, уволокли с собой сразу
три кувшина. Часом позже на ногах был уже весь лагерь! Проснулись даже
невозмутимые верблюды. Хотя животные и утомились долгим переходом, но спать,
когда пел Оболенский... не смог бы никто! Даже сам Лев ни за что не сумел бы
вспомнить, откуда он знает тексты таких популярных на Востоке песен, как
"Катюша", "Задремал под ольхой есаул молоденький", "Мальчик хочет в Тамбов"
и классическую битловскую "Йесту-дей". Пьяно аккомпанирующего ему на пустом
кувшине Гасан-бея это тоже нисколько не волновало... Но самое главное,
чуть-чуть подуспокоившись и добив остатки вина, наш нетрезвый герой
откровеннейше признался собутыльнику, что он - вор! В ответ на это еле
ворочающий языком купец, косея от усердия, шепотом признал, что он - тоже!
Всласть похихикав над этим страшно веселым совпадением, оба умника дружно
порещили сей же час пойти и всех ограбить... В смысле, обокрасть на фиг весь
караван! Благо обнадеженные минутным затишьем люди, как убитые, повалились
спать... Воспользовавшись этим приятным обстоятельством, алкоголики на
четвереньках кое-как выползли из походного шатра и пошли на "дело".
Гасан-бей пьяненько хихикал, потроша дамасским ножом тюки со своим же
товаром. Лев нашел где-то большой мешок и пихал в него все, что плохо лежит.
Впрочем, и что хорошо лежало, тоже не миновало мешка - порхающие пальцы
"искуснейшего вора" виртуозно освобождали спящих от любых материальных
ценностей. Особенно Оболенскому понравилось красть тюбетейки. Почему именно
их? Попробуйте спросить пьяного - вот втемяшилось, и все! Когда мешок был
практически полон, к молодому человеку, пританцовывая, дочикилял
караван-баши. Судя по всему, он никогда в жизни не был так счастлив... Аллах
действительно запрещает мусульманам лить вино, и правильно делает! Ибо по
четыре с лишним литра на брата выдержанного крепленого красного уложат кого
угодно, а уж эти двое оторвались от души... Гасан-бей напялил поверх
дорогого халата чью-то рваную доху и завязал лицо черной газовой тканью,
имитируя мавра. Ему это казалось очень смешным, и Лев вежливо похохотал
вместе с главой каравана. После чего, вспомнив, что в шатре еще что-то
осталось, он опрометью бросился за вином. Кстати, зря... все кувшины были
пусты, и Оболенский, матерно определив несовершенство мира, рухнул, как дуб
в грозу, уснув совершенно непробудным сном. Здесь комедия заканчивается и
начинается трагедия... А начинается она с того, что хитроумный Гасан-бей,
изображающий мавра, тоже поперся в шатер, но по дороге споткнулся о двух
погонщиков, и без того подразбуженных грозовыми раскатами Левиного
негодования... Узрев с полусонья несуразно одетого незнакомца с рулоном
размотанной парчи под мышкой и ножом в руке, караванщики мигом сообразили,
что происходит:
- Вай дод! Караул!! Грабят!!! Вставайте, правоверные, держите
вора-а-а...
x x x
На хорошем воре - чалма не горит.
Профессиональный фокус.
Глава бухарского каравана едва не задохнулся от пьяного смеха, глядя,
как вокруг него быстренько группируются невыспавшиеся погонщики верблюдов.
Ему-то наверняка казалось, что его сразу узнают и разделят веселье, видя,
какую смешную шутку отчебучил их благородный господин... Гасан-бей не учел
скудного ночью освещения, своего маскарадного костюма и, самое главное,
огромного мешка, валявшегося у его ног. Да, да, того самого, в который
гражданин Оболенский старательно складывал все, что успел умыкнуть у тех же
караванщиков. На голову нарушителя заповедей Аллаха была наброшена драная
кошма, а кизиловые и карагачные палки в умелых руках погонщиков споро
взялись за работу, выколачивая из кошмы пыль. Ну и попутно вколачивая в
"бессовестного вора" уважение к Корану... Бедный Гасан-бей взвыл дурным
голосом! Причем, на свою голову, настолько дурным, что народ сразу
догадался: в кошме завернут сам шайтан! (Ибо человек так орать не станет, а
уж правоверный мусульманин тем более) Поэтому, дружно призвав на помощь
Аллаха, погонщики удвоили усилия. Масло в огонь подлило еще и отсутствие
караван-баши. Двое пареньков помоложе быстренько сбегали к походному шатру,
но внутрь заглядывать не решились, так как доносившийся богатырский храп
ясно свидетельствовал о том, что спальное место не пустует. А
"шайтаноподобного вора" связали, не вынимая из кошмы, и, посовещавшись,
отложили до утра, на справедливый суд уважаемого Гасан-бея. Шум утих,
украденное имущество кое-как разобрали, и лагерь быстро впал в короткий и
сладкий предрассветный сон. А уж что началось утром, когда стонущий с
похмелья Лев выпал из шатра, шумно требуя подать сюда его друга Гасана...
Когда он собственноручно развязал кошму с побитым собутыльником и
караван-баши клялся святой бородой пророка Мухаммеда, что он всех тут
поперезарежет... Когда, после массовой экзекуции теми же кизиловыми палками,
погонщики, почесывая задницы, гадали, кто же на самом деле воровал
тюбетейки... Об этом можно было бы расписывать долго, но зачем? И без того
наше повествование напоминает мне длинную дорогу в пустыне, где усталый
взгляд путешественника замечает любую, самую маленькую деталь однообразного
пейзажа, а вечера у костра услаждают слух чужеземца дивными сказками
Шахерезады... Все хорошо в меру, и описательность тоже, - для нас главное,
что вечером того же дня караван Гасан-бея вышел к славному городу Багдаду.
Но заночевать пришлось у его стен... По указу эмира городские ворота
запирались на закате. Опохмеленный с утра Оболенский, подумав, счел, что это
ему только на руку, так как снова страшно хотел хоть что-нибудь украсть.
Тащить весь караван не имело смысла, но и не спереть совсем ничего - тоже не
радовало душу. Истинный вор не имеет права на лень и праздность, однако
прежде стоило запастись полезной информацией. И Лев отправился на поиски
активно избегавшего его Гасан-бея...
- Что тебе надо, о лукавый искуситель?
- А хорошо ведь вчера посидели, Гасанушка...
- Вай мэ, думай, что говоришь, а?! Да на мне места живого нет!
- Так я и говорю: лучшее лекарство - накатить на грудь по пол-литра и
завтра с утречка встанем, как огурчики!
Караван-баши долгим взглядом посмотрел в голубые глаза Оболенского,
безуспешно пытаясь отыскать там хоть каплю стыда. Ага... как же! Если ему
что и удалось разглядеть, так это только наивно-детское удивление, ибо, как
говорят в России, "долог день до вечера, если выпить нечего".
- Нет больше вина.
- Что, совсем нет?!
- Совсем! - отрезал купец. - О Аллах всемилостивейший, ты видишь с
небес все мои поступки... Подскажи, чем я оправдаюсь перед начальником
городской стражи, благородным господином Шехметом? Он велел привезти ему
пять кувшинов дорогого шахдизарского вина. Из уважения к его должности и
горячему нраву я закупил сразу шесть...
- Минуточку, - мгновенно подсчитал Лев, - а мы вчера выпили только
пять. Гасан, ты зажмотничал от друга еще один кувшин!
- Нет! Не дам! Ни за что не дам! Совсем меня погубить хочешь?! - взвыл
караван-баши, и погонщики с охранниками встали на его сторону. Они вообще
смотрели на Оболенского с неприязнью... Во-первых, им дорогого вина не
довелось попробовать ни глоточка, а во-вторых, белокожему нахалу не
досталось и капли того, что с лихвой получил каждый в злополучном караване,
- гибких кизиловых палок!
Лев помрачнел, но сделал еще одну попытку к примирению:
- Тогда, может быть, зафинтилим куда-нибудь к девочкам? Где тут у вас
ближайший гарем?..
- Во дворце багдадского эмира... - едва не задохнувшись от ужаса, выдал
Гасан-бей, а уже через минуту завопил в полный голос: - Разрази тебя шайтан,
о коварнейший из агентов! Ты что, прислан вести среди мусульман крамольные
речи и тайно докладывать о тех, кто внимал тебе с радостью?! Истинно
правоверный даже помыслить не дерзнет о гареме эмира...
- А он большой? - шепотом уточнил молодой человек.
- Да как смеешь ты спрашивать о том, куда и весеннему ветру нельзя
заглянуть без воли великого Селима ибн Гаруна аль-Рашида?! - охотно завелся
караван-баши, а все, кто присутствовал при разговоре, навострили уши и
вытянули шеи. - Гарем повелителя нашего - святое место, ибо отдыхают там
дочери Востока и Запада, Севера и Юга. Золотоволосые красавицы румийки, с
телом розовым, словно нежная плоть раковины. Чернокудрые индианки,
натирающие себя благовониями и красящие ступни ног в красный цвет.
Желтокожие прелестницы Китая, коим нет равных в искусстве любви и управления
энергией "ни". Крутобедрые персидские танцовщицы, чей живот сводит мужчин с
ума. Черные нубийки, известные ненасытной страстью, а также тем, что к ним
не выйдешь без плетки. Синеглазые славянки, чья верность известна
повсеместно, как и умение пить араку. Стройные девушки Аравии, выжженные
солнцем до цвета меди, с тугими грудями и множеством браслетов на руках.
- Еще! - воодушевленно зааплодировал Оболенский, пока Гасан-бей
переводил дух. На этот раз Льва поддержал одобрительными выкриками весь
караван. Бедного купца затрясло, он закусил рукав халата и опрометью
бросился в свой шатер, дабы не рассказать еще чего лишнего... Поняв, что
продолжения не будет, недовольные слушатели разбрелись по своим местам,
укладываясь спать. Начинающий вор никуда не пошел, в шатер не звали, куда-то
еще - тем более, да и не очень-то хотелось... Лев привалился спиной к
теплому боку верблюдицы Гюльсар и, мечтательно глядя на чистейшие звезды
Востока, строил деловые планы на завтрашний день. Конечно, надо бы в первую
очередь найти башмачника Ахмеда и выяснить у него насчет Ходжи Насреддина.
Однако, с другой стороны, после пышных восхвалений достоинств гарема
гражданина эмира никого искать уже не хотелось. Оболенский понял, что
главной достопримечательностью Багдада является гарем градоначальника. А
следовательно, это самое первое, что стоит посетить завтра же. И никак не
откладывать в долгий ящик...
x x x
Глядя на человека, верблюд может только плеваться...
"Гринпис".
Честно говоря, мне самому интересно, откуда у простого бухарского купца
такие сведения... Оболенский впоследствии уверял, будто бы очень многие
коммерсанты того времени имели по несколько жен, причем в разных странах. А
ведь кроме того были еще наложницы, рабыни и просто "дарительницы
удовольствий". Так что о качествах женщин Гасан-бей действительно мог знать
немало. Ну а то, что в гареме самого эмира собраны красотки со всех концов
света, однозначно не подлежало сомнению! Так считали все, ибо это было
признаком богатства и знатности. Думаю, что и сам эмир охотно поддерживал
такие слухи...
Помечтав примерно до полуночи, Лев взялся за работу. Надо признать,
что, будучи по натуре царственным сибаритом, он все-таки умел трудиться и не
ленился приложить руки к достижению собственного блага. Еще в пути, выяснив,
что за проход в город придется платить страже пошлину, наш герой быстренько
прикинул план наиболее экономного проникновения в Багдад. С этой целью он
скромно подкатился к костру шестерых охранников. Те, естественно, не спали,
а тихо потрошили барашка, дабы скоротать ночь не на голодный желудок.
Оболенского они к столу не пригласили, но он нечто подобное и предполагал, а
потому, потолкавшись у них на виду, очень громко и несколько раз повторил,
что ляжет спать поближе к верблюдам. Никто и не заметил, как, уходя, Лев
стащил небольшой кусок сырой бараньей печени. Дальше было совсем просто...
Подойдя к стреноженным на ночь животным, Оболенский храбро мазанул
трех-четырех печенью по носам и, убедившись, что морды верблюдов запачканы
кровью, начал снимать с себя одежду.
- Буду я ходить в этом старье, ждите... - бормотал он, стягивая узкий
халат. - Вор должен одеваться прилично! В противном случае его и уважать не
за что... Думаю, Гасан на меня не очень обидится. К тому же о безвременно
усопших страшной смертью от зубов верблюда плохо не думают... Грех! Аллах
накажет, как пить дать...
Дедушкины монеты Лев на время сунул за щеку, тюбетейку, халат, штаны и
тапки живописно разбросал по песку и, выжимая из бараньей печенки последние
капли крови, "пометил" ими все "место преступления". После чего, аккуратно
заметая следы, в голом виде допрыгал до шатра караван-баши и, порывшись в
его тюках, подобрал себе более сносный костюмчик. А уж переодевшись,
профессионально закатался в большой мешок с дешевыми женскими шароварами из
Китая. Да, как вы, наверное, уже догадались, заветный кувшин он благополучно
перетащил с собой...
- Мне начинает нравиться это дело! Видимо, гены берут свое... К тому же
настоящему профессионалу всегда нужна практика. Держись, Багдад! Я намерен
красть со страшной силой! Твое здоровье, эмир...
Утро встретило пригревшегося героя дикими воплями всего каравана.
Оболенский сонно улыбнулся удовлетворенно причмокивая губами, в то время как
бледные азиаты будили друг друга рыданиями и криками...
- Вай дод! Вставайте, правоверные, Аллах отвратил от нас свое лицо... И
не мешайте мне плакать!
- Что случилось, Али? Не рви халат, он у тебя последний...
- Верблюды съели мусульманина!!!
- Вай мэ! Не может быть?! Ты слышал, Ильнур-джан? Ильну-у-р...
- Уй-юй, зачем так сразу сказал? У него же больное сердце...
- Но, Саид-ага, разве верблюды кушают правоверных мусульман?
- Вах, вах, вах... Сходи сам посмотри! Еще как кушают, даже костей не
оставили... Чем мы прогневили Аллаха?!
- Зовите Гасан-бея! Все это происки шайтана... У, бессовестные тигры в
шкуре мирных животных, зачем вам понадобилось есть того приблудного юношу?
Вас что, плохо кормят, да?!
Подоспевший караван-баши бросился наводить порядок, привычно размахивая
камчой направо-налево. Осмотрев место "съедения" и найденные "улики" (драную
одежду Льва со следами коричневых капель), а также видя перемазанные
подсохшей кровью флегматичные морды двугорбых преступников, Гасан-бей сам
впал в перепуганное неистовство. Если пойдут слухи о том, что в его караване
кровожадные верблюды живьем сожрали случайного путника, - торговле конец!
Никто и никогда не захочет иметь с ним дела, его ткани перестанут покупать,
а люди обратятся в суд эмира, требуя наказать виновных. Но ведь не верблюдов
же! А кого? Охранники, виновато разводя руками, подлили масла в огонь,
подтверждая, что молодой человек действительно намеревался лечь на ночлег у
стреноженных верблюдов. Наверное, из-за боязни укуса скорпиона...
Сентиментальные восточные люди били себя в грудь, рвали на груди одежду и
посыпали головы пеплом, прося прощения у "бесприютной души усопшего".
Оболенскому даже пару раз становилось как-то неудобно лежать в тюке и не
присоединиться к общему горю. Хотя вскоре он захотел выйти совсем подругой,
более низменной, причине (все-таки вино - это жидкость, а полтора литра, как
ни верти...), но приходилось терпеть. Гасан-бей и двое приближенных
помощников где плетью, где угрозами, а где и посулами кое-как угомонили
зареванный караван. Солнце поднималось над барханами, и ворота Багдада
вот-вот должны были открыться перед путешественниками. О произошедшем
несчастье решили молчать, верблюдов наскоро отмыть, остатки одежд "бедного
юноши" закопать, а потом во всех мечетях неустанно молить Аллаха, чтобы он
забрал его душу к себе в рай. А если она и без того в раю (вкушает щербет с
зефиром среди сладострастных гурий), то просить всемилостивейшего и
всемогущего отпустить каравану этот грех... Ну, в смысле, тот факт, что не
уберегли. На Востоке вообще отношение к путнику очень уважительное. Того,
кто в пути, всегда накормят, обогреют и не откажут в ночлеге. Говорят,
многие мусульманские святые (да что там, порой и сам Мухаммед - великий
пророк!) ходят по пыльным дорогам в рубище бродяг и дервишей, проверяя
готовность истинных правоверных к соблюдению заповедей Аллаха. Горе тому,
кто откажет просящему! Поэтому, как вы понимаете, весь караван Гасан-бея
пребывал в поникшем настроении...
Едва бледно-розовое солнце окрасило первыми лучами позолоченные
полумесяцы на шпилях мечетей, рев длинных сторожевых труб оповестил об
открытии ворот славного города Багдада! Принарядившийся караван-баши на
отдохнувшей лошадке первым подъехал к суровым и невыспавшимся стражникам,
вручая начальнику караула полотняный мешочек с монетами. Хмурый бородач
мрачно кивнул, дважды пересчитывая верблюдов, погонщиков и охрану, дабы
никто не проскользнул сверх положенной платы. Гасан-бей был обязан
препроводить всех в караван-сарай, где неподкупная таможня щепетильно
проверит его людей и товары. Эмир Багдада искоренил воровство везде, где
мог. А следовательно, карательные органы не дремали, проверяя и перепроверяя
всех, у кого могла заваляться лишняя таньга. Какая-то часть изымаемых денег
пополняла казну, все прочее расходилось по карманам умелых чиновников,
старательно покрывающих друг друга. Но тут уж, как говорится, аллах им
судья, нас же интересует совершенно другой герой... который, кстати, только
что решил одну свою насущную проблему, удачно найдя применение опустевшему
кувшину...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:52 | Сообщение # 5 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Говорящий правду - теряет дружбу.
Восточная мудрость.
Таможенный осмотр в те времена осуществляла городская стража под
началом некоего Шехмета. Судя по всему, он и сам был разбойник не из
последних, имел собственные казармы, отряд в сорок душ и творил в Багдаде
натуральный рэкет. Однако чем-то глянулся эмиру, и тот благоволил ему,
официально позволяя наводить свои порядки. Взамен Шехмет охотно поставлял
правосудию всех воров. Или же тех, кого ему было удобно счесть ворами...
Короче, лично мне Лев отзывался об этом типе крайне отрицательно. А тогда, в
караван-сарае, они встретились в первый раз...
Оболенский вылез из тюка с тряпьем абсолютно никем не замеченный, чуть
помятый с недосыпу. Кругом суетились люди Шехмета, выделявшиеся зелеными
повязками на рукавах. Двое копались в персидских тканях, совсем рядом, и
нашему герою не стоило большого труда аккуратно стырить такую же зеленую
ленту и для себя. Теперь он был одним из городских стражников... А их
непосредственный начальник снисходительно принимал доклад от издерганного
Гасан-бея.
- Итак, уважаемый, ты утверждаешь, что мое вино выпил бесстыжий черный
дэв из пустыни?
- Воистину так, о благороднейший господин! Вчерашней ночью, при свете
полной луны, когда я, наслаждаясь стихами бессмертного Саади, отдыхал у себя
в шатре, странный шум привлек мое внимание. Казалось, в песках пробился
ручей и журчит, услаждая слух правоверных. Но стоило мне откинуть полог, как
мой взор был помрачен ужасной картиной: весь караван погружен в волшебный
сон, а на тюках с товаром сидит черный дэв, уродливей которого не видел
свет, и пьет вино!
- Прямо из кувшина? - не поднимая глаз, уточнил глава городской стражи.
Господин Шехмет, казалось, был целиком погружен в созерцание собственных
перстней на левой руке, и занимательный рассказ караван-баши слушал вполуха.
Хотя для Льва, например, это повествование казалось очень забавным...
- Да, о благополучнейший! - неизвестно чему обрадовался Гасан-бей. -
Прямо из горлышка кувшина, даже без пиалы, клянусь аллахом! Я закричал ему:
"Не смей! Это прекрасное вино предназначено высокородному господину Шехмету,
а не тебе, шакал паршивый!" Но он лишь рассмеялся, ругая твою светлость
словами, непроизносимыми языком мусульманина... Как сказал поэт: "Вино -
твой друг, пока тверез, а если пьян - то враг! Змеиный яд оно, когда
напьешься, как дурак..."
- После чего ты конечно же схватил свою дамасскую саблю и бросился
наказать злодея?
- Воистину ты мудр, ибо читаешь тайное, словно открытую книгу! Да будет
известно могучему Шехмету, что я владею изогнутым дамасским ятаганом,
подобно соколу, карающему собственным клювом! Я...
- Ты не привез ни одного кувшина? - Начальник стражи даже не повысил
голоса, но Оболенскому почему-то показалось, что меж лопаток у него пробежал
холодок. Видимо, нечто подобное испытал и Гасан-бей, так как он грузно
рухнул на колени, моля о пощаде:
- Был! Был один кувшин, о сиятельный... Я своими руками отбил его у
подлейшего дэва, да пожрут его печень вороны! Но... он... этот...
- Дэв?
- Кувшин! - В узких глазах караван-баши блеснули первые слезы. - Был
кувшин, о благороднейший! Но увы...
- Ты потерял его?
- Нет, клянусь бородой пророка! Он... он... он сам... пропал!
- Мой кувшин с самым дорогим румийским вином украден?! - страшным
голосом взревел глава городской стражи, и все вокруг как-то невольно
подпрыгнули. Ястребиное лицо Шехмета вдруг стало каменным, брови сошлись в
ломаную линию, а ухоженные усы напряглись, как живые. - Так, значит, в твоем
караване есть воры!
- Нет, нет, нет! Что ты, что ты, проницательнейший! Я готов поручиться
за каждого из своих людей...
- Ах, так ты еще покрываешь воров! О безволосый хвост двугорбого
шайтана... Что ж, клянусь светлым именем нашего эмира, ты недолго будешь
испытывать мое терпение!
Нервные пальцы начальника стражей сомкнулись на узорчатой рукояти
кривого кинжала, и Оболенский, неожиданно для самого себя, шагнул из-за
тюков вперед:
- Товарищ генерал! Разрешите доложить?! Я тут, таможенным методом,
кувшинчик контрабандный надыбал. Без акцизной марки!
- Ты кто? - Черный сверлящий взгляд надменно скользнул по вытянувшемуся
во фрунт "внуку старого Хайяма".
- А... новобранец я, ваше благородие! Весеннего призыва, закончил курс
молодого бойца и назначен под ваше командование в отряд особого
растаможенного реагирования!
- Хм... клянусь муками Исы, я тебя не помню... Но, быть может, ты Сайд,
троюродный племянник зятя моей шестой жены Гюргюталь из Алимабада?
- Ну... почему бы и нет... - подумав пару секунд, согласился Лев. -
Только не троюродный, а единоутробный, и не племянник, а деверь, и не зятя,
а тете золовки вашей третьей жены, да сохранит Аллах ее красоту
исключительно для вашей светлости!!
Комплимент удался. Гасан-бей так и стоял на коленях, нюхая пыль, но
начальник городской стражи милостиво махнул рукой - караван прошел осмотр.
Оболенский быстренько сбегал к своему бывшему убежищу, доставая из вороха
женских шаровар памятный кувшин. Но не успел он поставить его пред ясные очи
господина Шехмета, как удача покинула нашего героя.
В том смысле, что его подло и низко предали... Униженно кланявшийся
Гасан-бей, пятясь задом, столкнулся со Львом и завопил, словно его укусил
каракурт:
- Шайтан! Сюда, правоверные мусульмане! Вот истинный виновник всех
наших несчастий!
Ну, естественно, поглазеть на живого шайтана сбежался весь
караван-сарай. Бедный Оболенский только рот раскрыл от удивления, как уже
был со всех сторон окружен возбужденно галдящими азиатами.
- Где шайтан? Кто шайтан? Кого шайтан?
- Вот он! Клянусь сиятельной чалмой Мухаммеда, - без устали орал
Гасан-бей, закладывая собутыльника с потрохами. - Этого лукавого проходимца
мы подобрали в пустыне... Я сотворил ему милость, позволив пойти с нами, и
даже предложил ему кров и постель. А он... все свидетели! Он нагло выпил мое
вино, жестоко избил меня, украл мои одежды, да еще обманул всех нас,
оклеветав моих верблюдов. Этот белокожий сын снежного иблиса не может быть
единоутробным деверем тети золовки вашей третьей жены, о сиятельный!
- Это правда? - строго спросил грозный Шехмет, и все присутствующие
почтительно примолкли. Лев тоже немного помолчал, собираясь с мыслями, потом
решительно шагнул к начальнику городской стражи и, аристократично
опустившись на одно колено, припал щекой к холеной руке "мудрейшего и
проницательнейшего".
- Что я вам скажу, православные мусульмане... Оп. миль пардон... -
правоверные! Закозлил меня верный друг в тот самый момент, когда я его
паршивую задницу, можно сказать, грудью прикрыл. Нехорошо это... Не
по-мусульмански, Аллах не обрадуется. Но чтоб лишний раз обстановку не
накалять, - я тут всем все прощаю! А в свою очередь попрошу и вас, граждане,
во всем покаяться и вернуть дорогому господину Шех-мету его перстенечки.
- Какие такие перстенечки? - удивились в толпе. Оболенский встал,
подмигнул начальнику стражи и торжественно раскрыл ладонь - на ней блестели
четыре массивных кольца,
- Но... это же... мое?!
- Разбирай, народ, подешевело-о!
Миг - и все четыре перстня взлетели вверх, играя драгоценными камнями,
а караванщики вперемешку со стражей кинулись их ловить. Нет, не подумайте
плохого, никому в голову не взбрело забрать себе хоть один. С великим
Шехметом шутки плохи, но нашедший золото господина может рассчитывать на
вознаграждение. Гасан-бей грязно ругался, высокородный Шехмет кусал губы,
старательные караванщики выложили перед ним все четыре перстня, но Льва
Оболенского в общей суматохе и след простыл...
- Мои люди быстро отыщут нечестивца, - ровно пообещал начальник
городских стражников и неторопливо поманил к себе караван-баши, - а пока
налей-ка мне того вина, что не успел выпить этот плут. Да, можешь и себе
плеснуть, за компанию...
Услужливый купец быстренько раздобыл фарфоровые пиалы... Надо ли
расписывать то, что было дальше?
x x x
Дураки - не кунжут, не рис и не просо.
Их не сеют - они сами растут...
Из учебника по мелиорации.
... Знаете, что больше всего интриговало меня в этой истории -
ежедневные отчеты медицинских сестер. Оболенский пролежал в коме где-то
около месяца. Его милая жена Машенька каждый день моталась сначала в
Склифосовского, потом в другую престижную больницу, куда его перевезли
впоследствии. Я сам в то время разъезжал по творческим командировкам и в
Москве останавливался редко, поэтому Машины воспоминания и оказались такими
ценными для составления обшей картины повествования. Итак, подолгу беседуя с
младшим медицинским персоналом, она выяснила, что неожиданно кожа больного
покраснела, как от ожогов, а потом за двое суток приобрела ровный
золотисто-коричневый загар. Учитывая, что в столице стояли крещенские
морозы, - явление удивительное! Ну не в солярий же его клали эксперимента
ради? Загадочные метаморфозы, происходившие с недвижимым телом нашего друга,
заставляли задумываться... Я и сейчас ломаю голову над этой загадкой. В
конце концов факт переноса человека из одного мира в другой уже не вызывает
активных протестов даже в среде ученых. Как, собственно, и факт перехода
души в иное тело где-нибудь в запредельном пространстве. Но Лев-то был
здесь! Это известно точно. И одновременно там... Что тоже в общем-то
подтверждено определенными доказательствами. Как человек начитанный, а
потому обладающий долей скептицизма, я мог бы предположить, что он меня
разыгрывает. Однако в вольных рассказах Оболенского периодически попадались
такие тонкие мелочи, специфические словечки, обороты речи... Ведь это уж
никак не выдумаешь. И, опять же, загар!
... Запыхавшийся Лев вытирал пот рукавом дорогого атласного халата,
привалившись спиной к стене чьей-то лавки на соседней улице. Оказалось, что
не только руки его идеально подготовлены для воровства. В тот миг, когда он
высоко подбросил над головой шехметовские перстни, ноги словно включились
сами собой, рванув с места на третьей скорости. Вор должен уметь бегать! На
любые дистанции, петляя и по прямой, с приличной скоростью, а главное,
высоко подпрыгивая. Удирая, Оболенский ухитрился с разбегу перепрыгивать
даже мирно лежащих верблюдов, что уже здорово приближено к олимпийским
рекордам...
- Интересно, а успел начальник стражи отхлебнуть моего "вина" или
сначала все-таки принюхался? - вслух рассуждал Лев, краем уха прислушиваясь
к яростному вою со стороны караван-сарая. Ревел, подобно оскорбленному
слону, несомненно, сам господин Шехмет. Но возвращаться и расспрашивать, по
какому поводу, было слишком рискованно... Поэтому наш герой резко вспомнил,
где ему следовало быть, и отправился на поиски лавки башмачника Ахмеда.
Узкая улица вела его по склону вниз, к базару - самое место для того, чтобы
узнать нужный адрес, - но Лев на беду споткнулся и больно ушиб левую пятку.
- Яп-понский городовой... Какой кретинистый модельер выдумал эти тапки
с загнутыми носами?! - возопил наш герой, прыгая на одной ноге. Из
ближайшего проулка раздались голоса и появились два яростно галдящих
таджика, тягая за узду разнесчастного серого ослика.
- О! - едва не налетев на Оболенского, воскликнул один, в круглой
тюбетейке, - Салам алейкум, уважаемый! Вы, видимо, человек ученый, не
поможете ли разрешить наш спор?
- Какой еще спор, мужики... Ой! Салам, садам, всем садам! Клянусь
бабушкой, если здесь не поменяют асфальт, я накатаю такую жалобу мэру, что
главу района ни один адвокат не отмажет от пятнадцати суток общественно
полезных работ в оранжевой робе!
- Вах... - вздрогнул второй, поправляя тощую чалму. - Как говорит, а?
Большой ученый! У нас даже мулла таких слов не знает.
- И бабушку уважает... клянусь аллахом, да? - весомо подтвердил
первый... и Лев расслабился. У Оболенского была маленькая слабость - он
редко спорил с дураками.
- Ладно, в чем проблема?
- В осле, уважаемый! Мы с братом ведем его на базар и никак не можем
решить: продать его погонщикам или живодерам?
- Жалко... на вид такая лопоухая милашка.
- Что вы, достопочтеннейший?! Да под луной еще не было осла глупее и
нахальнее, чем этот... У него глаза ангела, а душа бесстыжего шайтана. Он
обладает злобным нравом, крепкими зубами, твердыми копытами и воистину
ослиным упрямством! - разошелся тип в тюбетейке, и Оболенский недоверчиво
пожал плечами. Ослик выглядел просто нагло оклеветанным. Ресницы огромных
фиолетовых глаз вздрагивали, точеные ножки нервно постукивали копытцами, а
хвост с кисточкой вертелся, как у счастливого щенка, дождавшегося наконец
любимого хозяина.
- Так ведь если продать его живодеру, он заплатит нам только за шкуру!
А если караванщику или декханину, то они на следующий же день вернут
негодного обратно и потребуют назад свои деньги... Да еще и поколотят в
придачу! - активно включился второй брат, поправляя чалму, съезжающую на
брови. - Научи нас, о образованный прохожий, что же лучше: взять мало, но не
рисковать, или же взять настоящую цену и бояться быть битыми?!
- Хм... хороший вопрос, буквально шекспировский... - Лев поскреб
подбородок, глянув мельком на обсуждаемого непарнокопытного. Ушибленная
пятка все еще ныла, до базара пилить квартала два, и душа настоятельно
требует хоть что-нибудь да украсть. К тому же ослик кивнул, фыркнул и так
заговорщицки подмигнул, что все сомнения развеялись разом. Оболенский тоже
подмигнул и обернулся к братьям:
- Мальчиши, проблема особых сложностей не представляет и при научном
подходе к теме имеет гарантированный шанс положительного разрешения.
Спорщики переглянулись так, словно хоть что-то поняли, и, восхищенные
ученостью Льва, старательно закивали.
- Итак, учитывая абсолютную несостоятельность логических доводов (ибо
они построены на весьма умозрительных заключениях), я предлагаю оставить
выбор решения за Аллахом. В конце концов, он всех нас умнее и в таком
простеньком вопросе уж никак не ошибется. Кто против?
Желающих объявить самого Аллаха некомпетентным не нашлось. Наш аферист
мысленно поздравил себя с таким завидным простодушием клиентов и продолжил:
- Тогда сейчас же, неспешным шагом возвращайтесь к себе домой,
становитесь спиной к воротам и на одной ножке прыгайте сюда. Если первым
доберется "тюбетейка", то продавайте осла погонщикам, а если "чалма", то,
соответственно, живодерам. Претензии не принимаются. Да, не забывайте
хлопать себя руками по бокам и кричать "кукареку!".
У ословладельцев вытянулись лица. Они недоуменно переглянулись,
почесали в затылке и в один голос сообщили:
- Какая глупость, вай мэ...
- Что?! - взвился уязвленный в самое сердце Оболенский. - А ну-ка,
объяснитесь, чурки узкоглазые!
- О, прости нашу горячность, почтеннейший. - тут же повинился один. -
но не лучше ли вместо "кукареку!" кричать "кирикуку!" - это больше похоже на
утренний крик петуха?
- Не подумай, что пренебрегаем твоей ученостью. о мудрейший, - виновато
добавил второй, - но, быть может, все-таки не отдавать осла "чалме" и
"тюбетейке", а сделать так: если первым приду я, то - на живодерню, если он
- погонщикам.
Сначала Лев скоропалительно решил, что над ним издеваются... Потом
прикрыл ладонью глаза и тяжело выдохнул - братья оказались куда наивнее, чем
он даже мог предполагать.
- Уф... что в лоб, что по лбу! Ладно, у меня натура отходчивая. Будь
по-вашему! Марш домой, и начинаем соревнования. Ослика я посторожу, чтоб не
убежал. Желаю спортивной удачи. При любом исходе - пусть победит дружба!
Дерзайте, все в руках Аллаха...
Как только спорщики скрылись в проулке, Оболенский повернулся к ослу,
присел на корточки, глядя ему прямо в глаза, и откровенно предложил:
- Камрад, у тебя тройной выбор... Либо в караван - мешки по пустыне
тягать, либо на живодерне со шкурой расставаться, либо стать персональным
транспортным средством ведущего вора этого благословенного города. Твое
окончательное решение? Так я и думал... Прими мои поздравления - ты зачислен
штатной единицей. Да, и впредь не вздумай кому-нибудь ляпнуть, будто бы я
тебя украл, - ты сам согласился!
Ослик пошевелил ушками, дунул в нос своему новому хозяину и бодро
развернулся мордой к базар). Кажется, эти двое нашли друг друга...
x x x
Во пустыне саксаул, а в Багдаде тетка.
Сиротская поговорка.
... А ведь вы, видимо, как и я, были уверены, что на осле ездил
исключительно Ходжа Насреддин? Увы, господа... Все это результат чтения
непроверенной и зачастую весьма далекой от первоисточников литературы. На
ослах и ишаках в Багдаде ездили очень многие! Выносливое, практичное,
нетребовательное, а главное - самое экологичное средство передвижения. Ни
ароматов бензина, ни пятен масла, ни смены шин, ни отравляющих воздух
выхлопных газов... Хотя, стоп, здесь я, видимо, несколько увлекся... Ну, в
общем, вред окружающей среде - минимальный, а польза существенная (если уж
даже переработанные отходы производства в виде навоза и то находили
применение). Что же касаемо самого Ходжи Насреддина, так Лев в приватных
беседах первоначально вообще отзывался о нем отнюдь не с лучшей стороны. Это
незабвенный Соловьев сделал из него культового героя, а на деле все было
далеко не так просто...
Восточный базар Оболенскому не понравился - слишком много суеты и
слишком легко красть. Продавцы так яростно торгуются с покупателями, что и
те и другие не замечают вокруг себя ровно ничего. Лев, не слезая с осла,
вытянул у толстого богача кошелек, взял себе на карманные расходы и успел
сунуть кошель обратно, а владелец даже не почесался. Скука...
- Не-е... так дело не пойдет, - вслух размышлял Оболенский, толкая
ослика пятками и двигаясь вдоль Фруктовых рядов. - Дедушка Хайям поднял бы
меня на смех, если б узнал, что я обворовываю жалких простофиль. Спасибо, не
надо, . Не надо! Не хочу я персиков! Вот обокрасть самого эмира... Это
задачка для настоящего Багдадского вора, а мелочиться на торгашах, работягах
да фермерах - несерьезно... Пацан, ты че, глухой?! Я тебе два раза сказал -
нет! Не хочу я твой сладкий, спелый, розовый, пушистый персик! Эх. не успел
я выяснить у гражданина Шехмета в караван-сарае насчет эмирского дворца.
Город большой, леший знает, в каком квартале его искать... А найти надо, ибо
там - гарем! Очень возбуждающее слово... Слушай, мальчик, засунь эти персики
себе знаешь куда?! Иди отсюда! Пристал, как банный лист к... Вот-вот, и
персики туда же засунь! - Однако, поняв, что от загорелого до черноты
мальчишки с корзиной фруктов избавиться не удастся, Лев подумал и нашел
взаимовыгодный компромисс: - Шайтан с тобой, иди сюда... Где это вас,
мелких, так менеджменту учат?! Товар покупателю всучивают настойчиво, но
вежливо! Вежливо, а не настырно... Дай один!
- Целая таньга?! - не поверил своему счастью мальчишка, но Оболенский
мог позволить себе такую неслыханную щедрость.
- Сдачи не надо. Скажи, а где тут лавка башмачника Ахмеда?
- Там! - Юный торговец неопределенно махнул рукой.
- Угу, общее направление понятно, а где это конкретно "там"?
- Дай еще таньга, скажу!
- Хм... а ты крутой парень, не пропадешь. На одну.
- Уй, спасибо, благородный господин! Поезжай на осле прямо до конца
рядов, потом сверни направо, и a... - Наглец призадумался и сунул палец в
рот.
- Направо, а потом?
- Потом, потом... давай еще таньга!
- Ах ты, вымогатель паршивый! Ты что же, разорить меня хочешь?!
- Дорога длинная, народу много, вы оба не местные, без меня нипочем не
найдете! Ну, всего одну таньга, ай?..
- Одну. Последнюю. Попробуешь надуть, я тебе уши оборву, будешь как Ван
Гог по улицам бегать! - делая страшное лицо, пригрозил Лев.
Видимо, мальчишка поверил, потому что, цапнув монету, он отбежал в
сторону и уже с безопасного расстояния популярно объяснил:
- Потом вернись обратно и попроси осла быть твоими глазами. Лавка
Ахмеда у тебя под носом! - после чего, довольный, развернулся и бодро
двинулся вдоль рядов, громко предлагая персики очередному покупателю.
Лев посетовал про себя на "теперешнюю молодежь", а приглядевшись,
действительно увидел в двух шагах неброский сарай, возле которого висели
куски выделанной кожи. Готовая обувь была разложена прямо на голой земле,
башмачник вряд ли был богатым человеком, и предлагаемый ассортимент поражал
однообразием и скудностью. Пара сапог, две пары женских туфель без задников,
чувяки. штук десять в одной куче, все разного размера...
- Привет изготовителю качественных кроссовок "Адидас"! - торжественно
прокричал Оболенский, эффектно сползая с ослика.
Из сарайчика выглянула небритая физиономия.
- Башмачник Ахмед здесь проживает?
Человек кивнул и вылез наружу полностью. Был он на голову выше
немалорослого Льва, страшно худ, обрит наголо и традиционно бос.
- Сапожник без сапог, - понимающе хмыкнул наш герой и протянул ладонь:
- Садам алейкум, будем знакомы, я - Лев Оболенский!
- Валейкум ассалам, - чуть заискивающе поклонился башмачник, - что
угодно почтеннейшему господину?
- Да брось... Какой я тебе господин? Еще вчера был нищ как церковная
мышка... ну, или, по-вашему, как крыса при мечети. А костюмчик этот я честно
экспроприировал у одного купца из солнечной Бухары. Такая скотина оказалась,
между прочим...
- Экспро-о... прости, уважаемый, что ты сделал?
- Матерь божья, да украл я его, понимаешь?! - попытался как можно
доходчивее объяснить Лев, даже не замечая, как побледнел его тощий
собеседник. - Мне-то в принципе вещизмом страдать не приходилось, я за этими
Версачи и Пазолини отродясь с высунутым языком не бегал. Но дедушка Хайям
четко обрисовал инструкции - у порядочного вора имидж превыше всего!
Пришлось спереть халатик... А что делать, положение обязывает...
- Молчи, безумный! - взвыл наконец перепуганный башмачник, резво
прикрывая рот Льва грязной пятерней.
Из соседних палаток и лавочек уже начали высовываться любопытные носы
вездесущих соседей. Ахмед со стоном впихнул говоруна в свой низенький сарай
и толкнул задом на кучу кожаных обрезков.
- Ты что, совсем потерял разум?! Даже у стен есть глаза и уши, а ты
кричишь на весь базар: "Я - вор! Я - внук дедушки Хайяма!!" Тебе отрубят
голову, а меня изобьют палками как укрывателя злодеев!
- Да ладно запугивать... - буркнул Оболенский, но тон понизил. В
сарайчике пахло кислым молоком и гарью, на полу валялся нехитрый сапожный
инвентарь: ножи, шило, дратва. Сам хозяин, опустившись на корточки,
пристально вглядывался в лицо своего необычного гостя.
- Ты не похож на жителя Востока. Твоя кожа белая, лицо нежное, словно
никогда не видело солнца, а руки не ведали молота или мотыги. А глаза... Они
же голубые, как небо! Где только старый Хайям отыскал такого внука?
- Не дави на дедушку! - строго предупредил Лев. - История моего
рождения полна загадок и тайн, а ты хочешь, чтоб я тут вот так сразу все и
открыл?! Эксьюзми, сэр, только для посвященных и членов профсоюза! А
вообще-то закрывай давай свою лавочку и пойдем посидим где-нибудь в кабаке
за кувшинчиком румийского. Приличное вино, я пробовал...
- О несчастный, ты что, не знаешь - Аллах запрещает правоверным...
- Ну ни фига себе! Как-то странно он запрещает - выборочно! Мне,
значит, нельзя, а горбоносому господину Шехмету можно?! Слушай, не морочь
мне голову, а? Я с утра не завтракал...
- Сиди! Никуда не ходи... О Мухаммед, за что мне такое наказание? Я
принесу лепешки, козий сыр и немного молока. - Башмачник решительно встал,
всем видом давая понять, что Оболенский причинит ему минимум неудобств, если
останется в сарайчике. А вот если выйдет наружу, то - максимум! Лев хмыкнул
и полез за деньгами.
- На, прикупи всего и всякого. Чего не хватит, скажи, я наворую. Да, и
присмотри, куда там можно ослика привязать, он у меня незарегистрированный и
наверняка числится в угоне...
Ахмед пробормотал под нос какую-то короткую молитву, помянул шайтана,
сплюнул, сгреб монеты и вышел вон. Будущая гроза Багдада с наслаждением
вытянул ноги и даже слегка придремал, пока башмачник не вернулся...
x x x
Без страха перед Аллахом нет стыда перед людьми.
Иранская поговорка.
- Сволочь ты, Ахмед, а кумыс этот дрянь несусветная!
- Он хорошо утоляет жажду и полезен при болезнях печени. Кушай инжир...
- Уф... меня уже от плова мутит, жирный, как не знаю что...
- Жир - это благодеяние Аллаха, служащее для смягчения нрава и блеска
кожи у правоверных!
- А кто додумался есть его руками?! В приличных заведениях подают ложки
и вилки, на крайняк - китайские палочки...
- Вай мэ! Сам эмщэ кушает плов руками... Ты что, совсем не обучен вести
себя за столом?
- О, блин горелый! Ну чья бы корова мычала... Ладно, давай сюда свою
кислятину, все лучше, чем этот зеленый чай. К вам на базар индийский совсем
не завозят? Что, и грузинского с опилками тоже нет? Пресвятая богородица, ну
и дыра...
Башмачник Ахмед в прошлом был образованным человеком. Он с детства
много путешествовал, ходил с караванами, понимал четыре языка и даже учился
грамоте у муллы. Старого Хайяма знал давно, называл его дедушкой, как знал и
то, что седобородый пьяница и поэт подворовывал направо-налево Когда гонения
на мелких жуликов достигли апогея и на улицах Багдада хватали едва ли не
каждого второго прохожего, именно Ахмед прятал у себя будущего классика
персидской литературы. Прятал и кормил, рискуя в любой момент быть
изобличенным и подставить свою спину под палки стражников эмира. Поэтому
молодого человека, назвавшегося "внуком старого Хайяма", он принял
безоговорочно, ибо вслух признать такое родство мог либо отчаянный удалец,
либо безнадежный сумасшедший.
- А зачем тебе Ходжа Насреддин?
- Да, честно говоря, понятия не имею... Дедуля особенно настаивал, чтоб
я его нашел. Вроде бы вместе мы сделаем козью морду вашему эмиру.
- Уй... зачем так громко кричишь?! Неужели о твоей глупости непременно
надо оповестить целый свет? Никто во всем Багдаде ни за что не станет
помогать безумцу, дерзнувшему грозить великому эмиру! Поверь мне, чужеземец,
никто!
- Слушай, Ахмед... Я, может, чего не так сказал, ты извини. Все эти
словечки прикольные - сор, шелуха, не принимай за чистую монету. Но скажи
мне - правда, что у вас казнили детей?
- Казнили... воров.
- Даже самых маленьких?
Башмачник не ответил. Власть любого тирана держится на крови, правление
эмира Селима ибн Гаруна аль-Рашида было не лучше и не хуже предыдущих. Если
Аллах дарует человеку власть, он, несомненно, отдает ее в достойные руки. Да
и кто бы взялся оспаривать мудрость Всевышнего? Любой муфтий, мулла и даже
бродячий дервиш в два счета объяснили бы сомневающемуся глупцу всю глубину
его падения в бездну безверия. Раз эмир взялся за искоренение пороков, то уж
никак не без поддержки на небесах... Значит, и Аллах, и пророк его Мухаммед,
и другие праведники одобряют действия эмира. Ахмед основательно потряс
головой, отгоняя от себя почти забытый ужас - детские руки на плахах
Багдада...
- Он не будет тебе помогать.
- Кто?
- Ходжа Насреддин.
- Не понял юмора...
- Ходже сейчас около тридцати, это достаточный возраст для умудренного
жизнью мужа. Он очень изменился, совершил паломничество в Мекку,
остепенился, потолстел, и люди обращаются к нему - "домулло". Это уважаемый
человек, чтящий Коран, наизусть знающий Саади и Хафиза, совсем не тот
сорванец, каким знал его твой дед. Ходжа - благочестивый мусульманин, как
только ты откроешься ему, он призовет стражу.
- Не может быть... Слушай, а мы, вообще, говорим об одном и том же
человеке? Я думал, Ходжа Насреддин - друг бедных, хитрец и благородный
мошенник, разъезжающий повсюду на сером ослике и носящий титул "возмутителя
спокойствия". Черт, да я же про него целых два кинофильма видел!
- А что это такое - "кинофильм"?
- А... не помню, - потупился Лев. Башмачник пожал плечами и начал
складывать на блюдо остатки пиршества. Оболенский, подперев кулаком щеку,
задумчиво изучал щели между грубыми досками сарая. Украденное "транспортное
средство" было привязано у заднего входа и от посторонних глаз занавешено
полосатой тряпкой.
- Переночуй у меня. А завтра уходи из нашего города искать свое
счастье. В Багдаде ты не найдешь ничего, кроме бесславной гибели под
ятаганом эмирского палача...
- Убедил...
- Хвала аллаху! Я постелю тебе в углу.
- Нет, дышать всю ночь этой закисшей кожей... увольте! Стели рядом с
дверью, там хоть сквозняком тянет.
- Как скажешь, уважаемый... Вот так подойдет?
- Ага, спасибо, самое то! Слушай, пока не спим, а так, интересу ради,
где же он теперь обретается, наш переменчивый домулло?
- По улице вниз до арыка, там за базаром налево, третий маленький дом,
доставшийся от родственников отца. Ходжа сейчас живет один, он копит деньги
на калым и хочет жениться...
- А-а... ну, бракосочетание - это святое дело. Когда-нибудь забегу,
поздравлю молодоженов, как только косулей слагать научусь...
- Газелей.
- Какая разница?!
- Газель - это форма стихосложения.
- А не марка микроавтобуса?
- Спи, о безумец! Ты произносишь слова непонятные, а значит, опасные
для ума истинного мусульманина... Что ты сказал?
- Спят усталые игрушки, мишки спят... Ля-ля-ля-ля-ля!
- О Аллах, прояви милость и терпение, он обещал уехать завтра...
Возможно, так бы оно и было, возможно... Проблема не в том, что
Оболенскому было некуда ехать. Поверьте, такие мелочи его не смущали. И не
то чтобы он так уж слепо спешил исполнить просьбы дедушки Хайяма ибн Омара.
Умение держать слово вовсе не означало для него фанатичной преданности
клятве.
Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе... да что за дела, Лев вполне бы
мог и отвалить. Как настоящий аристократ, он даже не допускал мысли, что
может выглядеть смешным или может быть понят неправильно... Но, с другой
стороны, именно его врожденную гордость и ухитрился невольно задеть битый
жизнью башмачник. Сказав, что ему никто не будет помогать, что любой
правоверный радостно предаст его в руки закона, что даже известный борец за
правду - Ходжа Насреддин и тот готов стать муллой... Ахмед честно и
нелицеприятно показал молодому человеку всю безысходность его затеи. Как
говорят на Востоке: "Ударом камчи не перебить рукоять мотыги". Любой
разумный человек подумал бы и отступился... Проблема в том, что гордость
русского дворянина не подвластна зову разума... Скажите Льву: "Этого делать
нельзя, потому что сделать это невозможно". Он тряхнет кудрявой головой,
высокомерно хмыкнет, улыбаясь: "Все это чушь, старик! Смотри сюда..." - и
сделает все, как надо. Ну а если это действительно невозможно, он просто
затратит чуть больше времени...
Когда Оболенский убедился, что его гостеприимный хозяин крепко спит,
вытянувшись прямо на полу, он бесшумно встал, снял с гвоздика халат, сунул
под мышку тюбетейку и вышел из сарая. Стояла глубокая ночь. Над спящим
Багдадом дурманно сияли огромные восточные звезды. Базар давно утих, все
лавочки, палатки и сарайчики были закрыты на замки и засовы. В узеньких
окнах домов не мелькал ни один огонек, а голоса ночной стражи, раздававшиеся
вдалеке, были едва различимы. Начинающий вор осторожно вывел за собой
сонного ослика, обмотав ему копытца какими-то тряпками, и предупреждающе
приложил палец к губам:
- Не вздумай орать невовремя, кругом люди спят. Иногда у нас,
преступников, рабочий день ненормированный, а график выхода на производство
скользящий. Сегодня придется поработать ночью... Так, давай глянем бегло,
где у нас тут в контролируемом районе наиболее богатые лавочки? Правильно,
те, на которых висят самые большие замки, тут ты угадал... У нас на все про
все пара часов, потом надо бодро рвать когти вдоль по улице, вниз до арыка,
налево третий дом от угла. Я хочу очень ненавязчиво склонить одного
потенциального домулло к вынужденному сотрудничеству в
добровольно-принудительной форме! Р-раз пошли на дело я и Рабинови-и-ч...
Ослик понятливо кивнул и постарался пристукивать копытцами в заданном
ритме.
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 13:54 | Сообщение # 6 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Моя юрта с краю, ничего не знаю, почтеннейшие...
Вежливый туркменский отказ.
Предупреждаю сразу - я не намерен спорить ни с одним востоковедом по
поводу правдивости описываемых здесь историй! Как не намерен и переделывать
заново эпохальный труд "Тысячи и одной ночи", давая собственную трактовку
уже давно хрестоматийного произведения. Я лишь последовательно и аккуратно
пересказываю хаотические воспоминания моего хорошего друга, убирая из текста
наиболее крепкие выражения и придавая ему некую толику художественности.
Желающим уличить меня во вранье так или иначе придется иметь дело и с
Оболенским. А связываться одновременно с тринадцатым ландграфом и Багдадским
вором я никому не порекомендую. Просто из врожденного человеколюбия. Лев
редко вступает в диспуты с самоубийцей, посмевшим обвинить его во лжи.
Я - чуть более терпелив, но все-таки советую сто раз подумать. А пока
спокойно вернемся к нашим баранам... прошу прощения, героям!
В то розовое утро Ходжу Насредцина разбудил настойчивый крик осла.
Наглое животное старалось изо всех сил, и звук периодически достигал такого
резонанса, что в старом домике сыпалась побелка с потолка. С трудом оторвав
голову от подушки и наскоро набросив халат, бедный хозяин выскочил в дверь и
буквально замер на месте - в его маленьком дворике стоял совершенно
незнакомый осел и надрывно, без причины орал на одной ноте:
"Иа-иа-иа-иа-а!.."
- О аллах, откуда тут это серое несчастье? - буркнул себе под нос
Насреддин, еще раз продрал глаза и медленно шагнул за порог. Ослик никуда не
делся, но кричать перестал. Обойдя притихшее животное по кругу, будущий
мулла даже ткнул его пальцем в бок и заглянул в глаза - бок был упругим, а в
глазах отражался живой укор бессмысленности бытия, то есть осел казался
настоящим.
- Калитка на запоре, забор высокий, неужели ты прилетел сюда на крыльях
любви, о мой лопоухий друг? - Ходжа присел на корточки и задумчиво обратился
к небесам. - А может быть, это Аллах, всемилостивейший и всемогущий, услышал
наконец мои молитвы и ниспослал недостойному рабу своему серое благодеяние с
четырьмя копытцами и хвостом? Вах, вах, вах... видимо, мир действительно
катится в тартарары, раз уж даже такой грешник, как я, удостаивается подарка
свыше. Или я праведник?! Ни за что бы не подумал, но там, на небесах,
виднее... Воистину жизнь то шербет, то отстой вина! Что ж, почтеннейший отец
моей возможной жены будет счастлив узнать, что имущество его будущего зятя
увеличилось на одного осла
- Угу... - ровно подтвердил незнакомый голос сзади, - ибо теперь в этом
доме ослов стало уже двое.
- Изыди, шайтан! - не оборачиваясь, попросил домулло. - Не порть
праздник мусульманину...
- Не будем преувеличивать, о мой недогадливый друг, я не шайтан, я
только учусь... Но поверь мне на слово, даже с ним у тебя не было бы таких
серьезных проблем, а я в каких-то вопросах гораздо менее сговорчив.
На этот раз Ходжа Насреддин обернулся так резко, что едва не упал,
запутавшись в полах своего же халата. В дверном проеме его собственного
дома, привалившись плечом к косяку, стоял рослый детина в дорогой, но мятой
одежде Голубые глаза смотрели насмешливо и чуть высокомерно, на темно-русых
кудрях с трудом удерживалась расшитая тюбетейка, а пальцы незатейливо
поигрывали мелкой монеткой: орел-решка, решка-орел, аверс-реверс,
верх-низ... У слегка озадаченного домовладельца это невинное занятие
почему-то вызвало раздражение и даже легкую боль в висках.
- Кто ты такой и как посмел незваным переступить порог моего жилища?!
- А где вежливое "садам алейкум, Левушка-джан"?!
- Ах ты нахал! Да я сейчас крикну соседей и...
- Кричи! - дружелюбно предложил голубоглазый здоровяк, одним небрежным
кошачьим прыжком очутившись рядом. - Дай мне возможность собственноручно
свернуть тебе шею, как излишне болтливому куренку. Люблю превышение
самообороны...
Ходжа Насреддин затравленно оглянулся - серый осел злобно прижал уши,
заслоняя крупом засов на калитке. Выхода не было, домулло ощутил себя в
полной власти двух отпетых негодяев... А Лев, в свою очередь, оценивающе
рассматривал низкорослого толстеющего парня лет двадцати семи, с бритой
головой и наркомовской бородкой. Халат не из парчи, но вполне новый, белые
нижние шаровары с вышивкой, босой, узкие глазки бегают, но что приятно -
страха в них нет. Скорее некоторая растерянность и удивление, но не страх...
- Ладно, слушай сюда, и, возможно, сегодня мы ограничимся одним
воспитательным подзатыльником. Меня направил к тебе мой достопочтимый
дедушка, да продлит Аллах его годы, аминь...
- А... так ты пришел учиться?! - прозрел без пяти минут мулла, - Что же
ты сразу не сказал, о необразованный? Твой уважаемый дед наверняка наслышан
о том, что никто не читает Коран лучше меня, недостойного! Но я приложу все
силы, чтобы обучить тебя грамоте, счету, врачеванию, составлению гороскопов
и даже...
- Притормози. Во-первых, у меня такое ощущение, что чистописание я и
без тебя знаю, а открывать в Багдаде поликлинику с полисами медстрахования
вообще дело гиблое. Видел я, как один умник на базаре лечил от зубной боли
какого-то сельского простофилю - всучил ему обычную дорожную пыль под видом
импортного порошка и содрал четыре монеты... С таким врачеванием только и
жди, когда в тюрьму заметут. Нет, меня прислали совсем по другому делу...
- Какому же?
- Надо, образно выражаясь, насовать мух в плов вашего эмира.
Ходжа схватился за сердце и рухнул навзничь.
- Ну, это несерьезно... это ты поторопился... это ты зря... -
сочувственно прогудел Оболенский, присев и легко приподнимая несчастного за
грудки. - Рабинович, подсоби!
Рабинович (а именно так беззаботный Лев окрестил украденного ослика)
тут же процокал вперед и повернулся задом, обмахивая малахольного домулло
кисточкой хвоста.
- Напарник, ты уверен, что твой крик слышали соседи? Можешь дать
стопроцентную гарантию? Отлично, мы сработаемся... Главное, чтобы любой
честный мусульманин в районе двух кварталов в обе стороны подтвердил наличие
угнанного осла на частной территории некоего Насреддина. Мешки с товарами я
уже разложил в художественном беспорядке, так что осталось вызвать стражу.
Или предоставим эту возможность нашему негостеприимному хозяину? Смотри,
смотри, сейчас очнется и будет лаяться...
Ходжа дернулся, открыл глаза и жалобно застонал:
- Изыди с глаз моих, злокозненный сын шайтана! Бесстыжий кафир!
Бесхвостый дэв! Белая обезьяна, лишенная не только шерсти, но и мозгов! Я
скорее умру, чем помыслю о причинении малейшего вреда нашему достойнейшему
правителю...
- М-да... надо же, как меняются люди... - задумчиво протянул
Оболенский, вставая с колен и разжимая руки. Приподнятый Насреддин
опрокинулся назад, больно треснувшись затылком об утоптанную землю. - А ведь
когда-то был неподкупным голосом народа, другом бедноты, отчаянным
пересмешником и борцом с угнетателями. О нем слагались песни и легенды,
простой люд в чайхане и на базаре рассказывал друг другу его анекдоты о
глупом бае, жадном визире, трусливом султане... Люди ему верили! Возлагали
большие надежды и считали честью угостить его лепешкой, пусть даже последней
в доме...
- Что ты от меня хочешь?! Что тебе вообще надо, берущий за душу злодей
с лукавым языком змеи... - завизжал бедолага, вскакивая на ноги. Видимо,
какая-то совесть у него еще осталась, и мой друг решил повторить попытку:
- Имею честь представиться - Лев Оболенский! Внук и единственный
наследник старого Хайяма ибн Омара. Дедуля с джинном Бабудай-Агой отправился
на Канары, а меня слезно попросил восстановить в этом городишке социальную
справедливость. Велел зайти к тебе - дескать, только с твоей помощью я
одолею великого эмира... Так что прошу любить и жаловать!
- Ты... ты... О аллах, неужели выживший из ума пьяница действительно
это сделал?! - ошарашенно забормотал Ходжа Насреддин, пятясь спиной к
забору. - Старый дурак... я же говорил ему, что с прошлым покончено! Я
потратил столько сил, заплатил столько денег, перенес столько мук и
страданий, а он... Он все-таки нашел себе замену и... подставил мою шею под
ятаган палача! Люди! Соседи! Мусульмане! Зовите стражу, я поймал Багдадского
вора-а-а!!!
Оболенский скромно потупил глазки. Пока все шло по его плану...
x x x
В одиночку и тонуть скучно.
Леонардо Ди Каприо.
Соседи появились далеко не сразу. То ли было еще слишком рано, то ли
бежать за стражниками никому не улыбалось, то ли общественная активность
населения резко упала и народ ни в какую не хотел видеть на плахе очередного
несчастного вора... Насреддину пришлось орать довольно долго, взывая к
благочестию и законопослушанию сограждан. Лев даже позволил ему взять себя
за шиворот, что очень напоминало забавную картинку типа:
" - Батя, я медведя поймал!
- Так тащи сюда.
- А он не пускает!"
В конце концов на вопли уже почти охрипшего домулло из-за забора
показались два загорелых юноши с небритыми физиономиями. Наспех оценив
обстановку, они оба бросились сообщать властям. Минутой позже из-за калитки
высунулся старый дед с лицом, похожим на обветренную курагу. Сочувственно
посмотрев на "пойманного" вора, он плюнул в сторону Ходжи, пробормотав
что-то вроде: "Креста на тебе нет", но, естественно, в мусульманском
контексте. Постепенно подходили и другие любопытные, кто-то злорадствовал,
кто-то свистел, кто-то молча сжимал кулаки, так что за какие-то десять -
пятнадцать минут забор оказался облеплен свидетелями. Оболенский даже не
ожидал такого количества благодарных зрителей, а потому, прикинув, сколько
времени может понадобиться страже, спокойненько повернулся к Насреддину:
- По-моему, славные жители Багдада не очень одобряют твой поступок...
- Молчи, неверный! Долг каждого благоразумного мужа, исповедующего
ислам, подчиняться законной власти. У меня нет на тебя зла, но если я не
предам тебя сейчас, то потом пойду в зиндан как укрыватель.
- Логично... - признал Лев, но как бывший юрист поправил: - Не
укрыватель, а соучастник. Подельник, так сказать, член преступной
группировки.
- Не морочь мне голову! Скоро сюда придет стража...
- Очень на это надеюсь. Ты, видимо, уже достаточно повеселился, я тоже
развлекусь, не возражаешь?
- Что ты задумал? Хочешь бежать?! Ха, так ведь сказано мудрецами:
"Сбежавший от меча да будет задушен собственным страхом!"
- Глубоко и символично... Дружище, ты сегодня просто сыплешь
афоризмами. Хочешь одну загадку? Маленькую, пока не пришла стража... Откуда
здесь этот осел?
- Осел? При чем тут осел?! - раздраженно смутился покрасневший
Насреддин. - Он... это... мой он. Его послал мне сам Аллах в награду за
праведный образ жизни.
- Уф... надеюсь, стражники тоже любят сказки,
- Что ты хочешь этим сказать, о голубоглазый лис, терзающий мою
селезенку?!
- Ослик ворованный, - участливо пояснил Лев. - Его ищут со вчерашнего
дня. Мне безумно интересно, как ты будешь объяснять его появление у себя во
дворе вон тем неулыбчивым мордоворотам с копьями наперевес...
У калитки мелькнули медные шишаки городской стражи, черный ястреб
Шехмета на щитах ясно показывал, кому они служат.
- А... но... тогда это не мой осел! - в ужасе пролепетал домулло.
- Ну-ну... - ободряюще ухмыльнулся Оболенский и подмигнул Рабиновичу.
Понятливый ослик тут же занял выжидательную позицию слева от Ходжи, умильно
опустив реснички и всем видом показывая, кто здесь его любимый хозяин.
Бедолага вновь закатил глаза, собираясь в очередной раз уйти в
несанкционированный обморок, но не успел...
- Кто звал городскую стражу?
- Он, - честно указал пальцем Лев, спокойный, как слон (это шутка).
Стражников было трое: широкоплечий крепыш с ятаганом на поясе и сединой
в бороде да плюс двое парней помоложе с доверчивыми лицами и длиннющими,
неповоротливыми копьями.
- Эй, ты! А ну говори, сын шелудивой собаки, зачем ты прервал наш
дневной обход?!
- А... э... э... уважа... почтеннейш... - Беспомощный, Насреддин
переводил жалобный взгляд с осла на стражника, с зевак на Оболенского и
никак не мог совладать с языком. - Но... клянусь аллахом... он - вот! В
смысле, вот он... Я и это...
- Он - Аллах?! - недопонял бородач. - Да я сию же минуту велю своим
молодцам дать тебе пятьдесят палок за богохульство! Прямо по этой
выдолбленной тыкве, что сидит у тебя на плечах...
- Минуточку! - снизошел Лев. - Давайте не будем опускаться до
банального милицейского произвола. Мой друг Ходжа Насреддин вызвал вас для
того, чтобы сдать властям нового Багдадского вора.
- Ва-а-х... - удивились все, а минутой позже в адрес стукача полетели
упреки и оскорбления. Перспективный мулла стоял опустив голову, с красными
ушами, под градом народного негодования, пока наконец старший стражник не
навел хоть какое-то подобие порядка.
- И где же этот ваш Багдадский вор?
- Это я, - сделал книксен Лев. Все присутствующие разом заткнулись.
Было слышно, как летают мухи, но они, к сожалению, существа неразумные и
театральную паузу держать не умеют. Бородач недоверчиво оглядел Оболенского
и потрепал его по плечу:
- Да уж... с такими особыми приметами, как у тебя, молодец, глупо
становиться вором. Вторых голубых глаз не сыскать во всем Багдаде. Ну, и что
ты украл?
- Одежду, ранее находящуюся в собственности некоего купца Гасан-бея из
Бухары, несколько монет у незнакомого мне торгаша на базаре и вот этого
прекрасного серого осла, еще вчера принадлежавшего двум братьям.
Один из молодых стражей хлопнул себя по лбу и начал что-то торопливо
шептать на ухо старшему. Тот кивал, хмуря брови... Горожане и соседи,
облепившие забор, недоумевающе переглядывались, не понимая, зачем этот
безумец сам на себя наговаривает. Но хуже всех пришлось Ходже Насреддину...
Как бы Лев Оболенский избавил его от необходимости объяснять "скользкое"
появление краденого ослика во дворе своего дома. Этот невероятный внук
старого поэта-пьяницы взял всю вину на себя. Получается, что он, Ходжа, ни
за что ни про что взял и предал хорошего человека, а жестокие муки совести
способен перенести не каждый...
- Похоже, ты говоришь правду, - решил наконец бородатый стражник,
демонстративно кладя мозолистую ладонь на рукоять кривого ятагана. - Пойдешь
с нами, суд эмира праведен и скор. Украденный тобой осел будет взят в уплату
за труд судии, писца и палача.
Оболенский притворно склонил голову и сделал первый шаг к калитке,
пареньки с копьями неловко выстроились сзади. Народ заохал и заахал,
приговор ни у кого не вызывал сомнений, и тут... несчастный Насреддин не
выдержал.
- Прости меня! Прости мою подлость, Лева-джан! И вы... вы все. добрые
мусульмане, простите меня, недостойного! - завопил он, падая на колени и
пытаясь на ходу поцеловать край халата Оболенского.
- Да простит тебя Господь, как я прощаю, - царственно задержался
кудрявый аферист. - Ибо сказано в Писании; "Прощай обидчикам своим и тебе
простится на небесах". Я уже почти возлюбил тебя, сын мой!
- Какой сын? - оторопел Ходжа.,
- Ну, не сын, брат... - поправился Лев, улыбчиво пояснив для старшего
стражника: - Ведь все мы братья во Христе.
- Что?! - побагровел тот. - Так этот неверный баран тебе еще и брат по
вере?
- Почему же только по вере... Вообще-то у нас, реальных братанов, целая
система конкретных взаимоотношений. Все по уму и по понятиям: я ворую, он
продает. Укрыватель и соучастник...
- Не-е-е-ет!!! - взвыл почти обезумевший домул-ло, но Оболенский
спокойно предложил:
- Не верите? Идите в дом и посмотрите...
В скромный домик Насреддина вломились все, включая наиболее любопытных
соседей. Бедный хозяин наконец-то на самом деле потерял сознание - по стенам
висели дорогие ковры, по углам валялась парча и шелк, на полу сгрудилась
серебряная чеканная посуда, а на самом видном месте стоял большущий
раскрытый мешок дорогого пакистанского опиума. С таким поличным стражники не
брали еще никого...
x x x
На чужую кучу неча глаз пучить.
Это о жадности, честное слово.
Сам Оболенский уверял меня, что никакого особенного стресса не
испытывал. Не сейчас, а вообще... Тьфу, ну, я имею в виду не когда им обоим
вязали руки, намереваясь вести в зиндан, а вообще - в связи с неожиданным
перемещением на средневековый, сказочный Восток. Так вот, стресса никакого!
Нормальные люди кричат, бьются в истерике, рвутся домой, к маме, - словом,
ведут себя как все реальные (невымышленные) перемешенцы во времени. Это
только у плохих писателей-фантастов героя перебрасывают черт-те куда, а у
него даже нос не почешется. Можно подумать, ему в собственном мире терять
было нечего... А как же дом, друзья, учеба, работа, семья и родственники?
Им-то каково, когда их сослуживец, друг или законный муж исчезает неизвестно
куда?! Тут такое поле для классических мексиканских трагедий, что уже не до
фэнтези... Нет, дорогие мои, нормальный человек от перемещения всегда
испытывает стресс и страдает всегда - это я вам заявляю вполне авторитетно.
Но Лев явление уникальное... Никакого страха, никакой паники, никакой
истерики с выжиманием слез и битьем себя коленом в грудь - ни-че-го! Ну,
разве что огромное любопытство... Он с наслаждением впитывал в себя саму
атмосферу нового и забытого (как ему казалось) мира, искренне считая
волшебный Восток своей единственной родиной. Незнакомым словечкам,
периодически у него выскальзывающим, мой друг значения не придавал. Он и
смысл-то их помнил весьма приблизительно, изо всех сил убеждая самого себя в
том, что он непременно должен завоевать законное "место под солнцем". Или,
вернее, отвоевать его назад, ибо его род - род Багдадских воров Оболенских -
наверняка заслуживал большего, чем тюрьма и плаха...
- Ходжа? Ну, улыбнись, перепетуля, к тебе обращаюсь...
- Чего тебе надо, о погубитель?
- Знаешь, зачем я все это сделал?
- Чтобы тебе не было скучно сидеть в кандалах в одиночку... Любому
шайтану ясно, что вдвоем веселее кормить вшей в эмирском зиндане. Можно даже
поспорить, кто из нас больше придется по вкусу...
- У тебя черный юмор, будь оптимистом!
- Не знаю, что ты называешь этим словом, но оно наверняка вредно для
печени...
- Все, не смеши меня больше, а то я забуду, с чего начал. Сейчас
стражники малость придут в себя и потащат нас к вашему местному прокурору. А
там, как мне помнится, обитается некий злой дядя по кличке Шехмет. Так вот,
поверь мне, он себя судебным разбирательством утруждать не будет - повесит
нас обоих за милую душу, и все!
- Да, господин Шехмет - человек горячего нрава... Но вешать никого не
станет, он нас обезглавит или четвертует. Говорят, ему нравится запах
крови...
- А-а... вот тут-то мы, кажется, начинаем понимать друг друга. Подхожу
к сути: если ты настоящий Ходжа Насреддин, то избавь нас обоих от столь
дебильной смерти! На всякий случай намекаю - лично меня эти смешные узелки
на запястьях не удержат.
- Ты - наглый, лукавый, коварный, хитроумный, бессовестный отпрыск
великого змия-искусителя, обладающий в придачу ко всем перечисленным порокам
упрямством лопоухого осла!
- Не трогай Рабиновича! Он мой напарник...
- Нет, это мой осел! Мой, мой, мой...
- Должен ли я понимать это как твое безоговорочное согласие?!
Ответить Насреддин не успел, так как именно в эту минуту стражники
наконец-то определились с примерным планом действий. Один молодой напарник
оставался охранять "место преступного сговора" (то есть маленький
однокомнатный домик, набитый украденным добром). Старший бородач и второй
юноша должны были отконвоировать "злодеев" в зиндан, где их, возможно,
пожелает увидеть тот самый грозный начальник, чей суд скоротечен и страшно
справедлив. "Страшно" - здесь ключевое слово, а "зиндан" - специальная яма с
узкой горловиной, куда задержанных ослушников опускают на веревке.
Классических тюрем, как в цивилизованной Европе, в древнем Багдаде не
практиковалось.
По счастью, более опытный стражник повел их в зиндан окольной дорогой.
Она, конечно, была более длинной, но зато на пустынных старых улочках
исключалось столкновение с другими стражниками, которые могли бы
присоединиться к конвою и, соответственно, потребовать свою часть награды
(хотя, по правде говоря, у бородача уже лежали за пазухой два серебряных
блюда, а под шитом через руку был переброшен изрядный кусок шелка...).
Позабытый ослик осторожно цокал копытцами сзади.
Как только любопытные слегка отстали, окончательно разнюнившийся Ходжа
Насреддин ударился в скорбный плач:
- О, Аллах, прости меня, недостойного! Зачем я крал?! Зачем укрывал
вора?! Это все злобные происки шайтана, попутавшего, сбившего с истинного
пути доверчивого мусульманина... О, позор на мою бедную голову! Зачем я
перепродавал краденое?! Зачем копил эти бесчестные деньги, нажитые
неправедным трудом? О мои бедные родители... они бы восстали из могил, если
бы узнали, чем занимается их единственный сын, навеки опозоривший имя отца!
Разве принесли счастье мне, ненасытному, эти три тысячи таньга?!
- Сколько-о-о?!! - Стражники дружно споткнулись на ровном месте.
Домулло закатил глаза, тяжело вздохнул и незаметно пихнул Оболенского
локтем. Лев удовлетворенно хрюкнул и поддержал комедию:
- Молчи! Ничего им не говори! Это твои... мои... наши таньга!!!
- Вай мэ! Безумец, как ты можешь думать о презренных деньгах, когда
наши грешные души вот-вот предстанут перед престолом Аллаха?!
- Точно, точно... - торопливо закивали стражники. - Облегчите свое
сердце, и всемилостивейший дарует вам путь к гуриям рая!
- Какие, к чертям, гурии?! - вовсю веселился Лев. - Молчи, Ходжа, они
просто хотят забрать наши деньги!
- Как смеешь ты такое говорить?! Эти достойные люди, что служат в
городской страже нашего эмира, под благословенной рукой самого Шехмета, -
гордость и честь Багдада! Не чета нам, преступникам и негодяям... Я хочу,
чтобы моя совесть была чиста! Три тысячи таньга, две сотни дихремов...
- Ва-а-а-х!!!
- Не перебивайте, уважаемые... - вежливо попросил Насреддин
остолбеневших слуг закона, - я еще ничего не сказал о золоте.
- Ну хоть о золоте-то не говори! - театрально взмолился Оболенский,
мгновенно схлопотав древком копья по голове. Это здорово охладило его
творческий пыл, и он вынужденно заткнулся, предоставив возможность герою
многих сказок и легенд доиграть эту авантюру самому. Чем тот и
воспользовался в полной мере...
- О доблестные и отважные герои, я вижу, что сердца ваши так же чисты,
как сталь эмирского ятагана. Позвольте же мне, закоренелому преступнику и
презренному обманщику, совершить хоть один праведный поступок перед тем, как
закончится мой бесславный жизненный путь! Возьмите все спрятанные деньги -
три тысячи таньга, две сотни дихремов и... я точно могу вам довериться?!
Стражники с выпученными от воодушевления глазами страстно поклялись
всем на свете, что только им можно доверять. У обоих от алчности уже
тряслись руки, бежала слюна и подкашивались ноги в коленях.
- На другом конце города... - торжественно-замогильным тоном
заговорщика начал Ходжа, выдержав долгую паузу, - у старого минарета
Гуль-Муллы, под третьей плитой от края тени крепостной стены, в тот миг,
когда солнце встанет в зените и...
- Что "и...", уважаемый?!
- Я... О, Аллах, всемилостивейший и всемогущий! Как я мог забыть...
Пять шагов на север или восемь на юг?! Нет, нет, нет... Может быть,
двенадцать на восток и рыть землю под чинарой? Не помню... Будь ты проклят,
шайтан, запутавший мою бедную голову! Как я теперь объясню этим праведным
мусульманам, где закопаны три тысячи таньга, двести дихремов серебром и
девяносто пять динаров золотом?!
Сумма решила дело. Бородач, как старший, быстро договорился с зеленым
напарником, что-то ему пообещав, и тот, едва не плача, повел Оболенского
куда следовало. А Ходже Насреддину пришлось топать в противоположную
сторону, и его крики еще долго разносились по проулку:
- Заклинаю вас построить на эти деньги мечеть! Самую большую, самую
красивую мечеть во всем Багдаде! Чтобы любой мусульманин, от самого эмира до
простого базарного башмачника, поминал мое имя добрым словом! Запомните, от
эмира и до башмачника...
- Место встречи изменить нельзя, - сентиментально пробормотал
Оболенский. Молоденький стражник осторожно подталкивал его тупым концом
неудобного копья. Ослик увязался за Насреддином...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:03 | Сообщение # 7 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Научи дурака Аллаху молиться,
он во время намаза лоб расшибет.
Общая проблема новичков в медресе.
Помню первый шок Маши Оболенской, когда после очередного визита к
бессознательно лежавшему в коме мужу ее остановили на выходе из больничного
отделения. Двое милиционеров и страшно смущающаяся медсестра очень вежливо
попросили предъявить сумочку. Ничего не понимающая Маша безропотно сдала
вещи и даже позволила работникам органов поверхностно ощупать карманы своего
полупальто. Не обнаружив ничего особо интересного (читай: особо ценного,
подозрительного, наркотического, огнестрельного или запрещение-валютного),
милиционеры принесли соответствующие извинения, и медсестра самолично
проводила госпожу Оболенскую к выходу. По дороге она счастливо проболталась
(под большим секретом, разумеется), что в их больнице стали обворовывать.
Причем не больных, а исключительно медицинский персонал любого ранга!
Сначала пропадали какие-то мелочи типа ручек, градусников, блокнотов и
брелков. Поначалу никто и не тревожился - ну мало ли куда могла закатиться
дешевая авторучка или затеряться телефонная книжечка? Согласитесь, это еще
не повод бить тревогу... Но вот когда начали исчезать деньги, кошельки, часы
и кольца, главврач решился прибегнуть к услугам опытных оперов. Да и
решился-то, к слову, только после того, как в один из обходов "оставил"
неизвестно где дорогой "роллекс" и фамильную печатку с алмазиком. Последние
два дня в здании больницы постоянно дежурил милицейский наряд. Проверяли
практически всех. Ничего из пропавшего или украденного обнаружено не было.
Зато успешно задержали зав. больничной столовой при попытке вынес ги за
территорию двенадцать килограммов диетического мяса. Это внесло хоть
какие-то надежды на справедливость "высшего суда", но таинственный вор так и
не был обнаружен...
С храбрым азиатским юношей Оболенский управился минут за пять. Причем
без эффектных каратистских ударов ногами в вертикальном прыжке, на полном
шпагате, пяткой в ухо. Нет, все оказалось гораздо проще и практичнее...
- Алло, служивый! Глянь-ка, что-то у меня веревки на руках
развязались...
- О шайтан!
- Вот и я говорю, поправить бы надо, а то сбегу еще...-Лев повернулся к
стражнику спиной и пошевелил сваливающимися с пальцев путами. Парнишка
доверчиво прислонил к заборчику долгомерное копье и взялся за веревки. Что
произошло дальше, он, по-видимому, так и не осознал - одно мгновение, и
тугие узлы стянули его собственные запястья! Каким образом, стоя спиной и
ничего не видя, можно было провернуть такой фокус - остается только
догадываться... Думаю, что всех чудес воровского таланта, дарованного ему
черным джинном Бабудай-Агой, не знал даже сам Оболенский.
- Что... что ты наделал, злодей?!
- К незнакомым людям старшего возраста надо обращаться на "вы"! -
наставительно поправил Лев и, примериваясь, взялся за копье.
- Пощадите! - приглушенно пискнул стражничек, от великого испуга падая
на колени. - Уважаемый Багдадский вор, не убивайте меня, а? Мама плакать
будет...
- Да уж, старушка бы огорчилась... Ладно, позверствую как-нибудь в
другой раз, с кем-нибудь еще и
не в этом месте. Так и быть, отпущу тебя живым-здоровым, но за это
выполнишь одно мое поручение.
- Все, что захотите, почтеннейший! Папой своим назову!
- Ну, это лишнее... - великодушно отмахнулся Лев. - Просто передавай от
меня привет господину Шехмету, уточни, понравилось ли ему мое вино, и
попроси, чтобы он сегодня же сообщил вашему эмиру о том, что я вернулся!
Запомнил? Пусть знает: Багдадский вор в городе и имя ему - Лев Оболенский!
- Шехмет... вино... эмир... вор... Оболенский-джан! - торопливо выдал
парнишка, боясь, что "злодей" передумает. Но нет, Лев лишь одобрительно
кивнул и, чуть оттянув локти стражника назад, просунул меж ними и спиной
древко его же копья.
- Молодец! Пересказал все, как на экзамене, немножко по-своему, но
очень близко к тексту. Теперь можешь идти с докладом к начальству. Копье я
тебе прицепил, не потеряешь... Только не спеши, для такого проулочка слишком
уж оно длинное - а то еще споткнешься, нос себе расшибешь. Что я маме твоей
скажу?
После чего Лев заботливо поправил стражнику съехавший набок шлем с
чалмой и, насвистывая, отправился восвояси. Не успел он отойти и на десять
шагов, как сзади раздался характерный грохот. Юноша попытался встать слишком
резко, въехал тупым концом древка в чью-то глинобитную стену и теперь лежал,
задрав ноги под оригинальным углом. "Растыкай бог не помогает..." - с чисто
русской философией бытия отметил Лев, так же неторопливо продолжая путь.
Где-то после полудня в скромную лавчонку башмачника Ахмеда наведался
солидный седобородый муфтий. Белые одежды сияли натуральным шелком, четки
вращались на пальце со скоростью пропеллера, а голубые глаза из-под высокой
чалмы играли нахальными искорками Башмачник сначала вскочил, кланяясь
духовному лицу и пытаясь поцеловать край его одежд, потом пригляделся...
Некоторое время Ахмед просто стоял соляным столбом, пока степенный аксакал,
обогнув его, без приглашения шагнул в сарайчик и, высунув руку, щедро
сыпанул за пазуху хозяину горсть серебряных монет. Башмачник вслух помянул
безмозглого шайтана, скорбно прикрыл лицо руками, после чего свернул
торговлю и отправился в обжорный ряд. Вездесущие соседи поспешно гадали
насчет нежданной удачи своего товарища, вот уже второй день принимающего
богатых гостей. "Видимо, в своих путешествиях он научился заводить полезных
друзей... - кивали они. - Бухарский купец на осле, почтеннейший муфтий,
словно только что пришедший из медресе. Наверняка ему щедро платят за ужин и
ночлег. Уж не решил ли башмачник открыть здесь свой постоялый двор?"
... Осторожные поскребывания с наружной стороны сарайчика раздались,
едва друзья присели к столу. К столу - это, впрочем, громко сказано: большой
поясной платок был расстелен прямо на полу, а уж поверх него дымились блюда
со свежей бараниной, пирожками в масле, шанхайским рисом и прочими вкусными
сытностями.
- Свои! - глянув в щелку, с ходу определил Оболенский, хотя скребущийся
был одет в платье городской стражи, - Ходжа, заходи! Ахмед, будь другом, еще
один прибор и пиалу для почтеннейшего гостя.
- Домулло?! - искренне поразился башмачник, впуская стражника.
- Был домулло, да весь вышел! - бегло огрызнулся Насреддин и, не
дожидаясь приглашения, бухнулся на пол, скрестив ноги. Левой рукой он
ухватил баранью лопатку с еще теплым мясом, а правой зачерпнул полную
пригоршню плова. Оболенский вытер руки собственной фальшивой бородой и
подмигнул Ахмеду. Тот так и стоял в изумлении, не сводя глаз с обжористого
визитера.
- А я как раз закончил рассказывать веселенькую историю о юном
стражнике, сопровождавшем Багдадского вора в тюрьму. Надеюсь, парнишке не
слишком влетит за бегство такого ценного арестанта? Ей-богу, я бы на месте
Шехмета не наказывал новобранца, он ведь не знал, с кем имеет дело... А ты,
дорогой товарищ, как управился со своим конвоиром?
Ходжа бросил на Оболенского злобный взгляд, цапнул с блюда половинку
курицы и рвал ее кусками, почти не прожевывая. От жира его покрасневшее лицо
казалось покрытым лаком...
- Костюмчик мой, бухарский, успел примелькаться, а тут иду мимо
приличного коттеджика и вижу, как упитанный такой дедуля омовение совершает.
Нет, не во дворе, в домике, но мне при моем росте и через забор видно.
Бросил ему монетку медную в тазик - он так и обалдел! Выскочил с тазом на
порог, смотрит на небо, вроде еще ждет чего-то... Я одежонку праздничную с
крючка снял и тем же макаром, через забор, на улицу. Переоделся в уголочке,
у чьей-то пегой кобылы на ходу полхвоста отрезал - стал весь из себя такой
уважаемый саксаул! А ты где прибарахлился?
Ходжа перестал жевать, долгую минуту смотрел прямо в глаза Оболенского,
ничего утешительного не высмотрел и переключился исключительно на плов.
- Здоров жрать, приятель! Ладно, вижу по лицу, что у тебя большое
горе... Но не совершай распространенной ошибки - горе надо не заедать, а
запивать. То есть топить его в вине, как блудливого котенка! Ахмед, не
жмись! Ну, не жмись, я же давал тебе два кувшина. Посмотри, в каком
состоянии человек...
- Аллах не дозволяет мусульманам... - начал было башмачник, но
небольшой кувшин достал. Насреддин махом вырвал его из хозяйских рук и,
запрокинув голову, не отрываясь, вылакал почти половину. Крякнул, вытер
рукавом губы и, обращаясь в никуда, с чувством заявил:
- Ох и сволочь ты, Лева-джан!
- Как вы... выговариваете... такие слова, домулло?!
- Пусть говорит, - благодушно отмахнулся Лев, делая долгий глоток из
того же кувшина. - Мужики, ну че вы как не родные, елы-палы? Все все
понимают, а туда же... Не было у меня иного выбора! И у него не было! И у
тебя! А теперь все мы... по самую шею... и хрен бы с ним! Ахмед, поставь
назад пиалы, что мы, забулдыги какие - из горла хлебать?!
x x x
Что у трезвого на уме, а у пьяного на языке?
Простая персидская загадка.
- Ну... рас-с-с-кжи, еще раз!
- Не проси! Ты пьяный...
- Сам ты... это слово! Расска-а-жи, а...
- Ходжа, я тебе говорил, чтоб Ахмеду не наливал? Ты глянь, его ж
развезло в стельку!
- Ну, дому-му-му...ло! О! Выг-варил... расс-к-жи!...
- Уговорил, отвяжись только... - Ходжа поудобнее привалился спиной к
согнутому колену Оболенского и в третий, если даже не в четвертый, раз
поведал благородным слушателям свою душещипательную историю. Трое, теперь
уже закадычных, друзей возлежали на старом тряпье, заменявшем башмачнику
постель, и лениво потягивались после сытного обеда. Ахмеду действительно
хватило полторы пиалы местного терпкого вина, чтоб упиться до свинячьего
хрюканья. Лев и Насреддин ощущали лишь легкую эйфорию, говорившую о хорошей
закалке в тяжком деле потребления крепленых жидкостей...
- Начнем с того, что всю дорогу этот внебрачный сын каракумского шакала
клялся, что построит на мои деньги самую большую мечеть. А сам выучится на
муллу, будет по утрам залезать на минарет и своим козлоподобным голосом
славить бессмертное имя Аллаха... Я был терпелив и не разубеждал беднягу,
ибо доподлинно известно: "Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб". К
старым развалинам Гуль-Муллы дотопали где-то к полудню, по пути я еще убедил
его купить мешок побольше для откопанных денег. Так этот предусмотрительный
пасынок безрогой коровы взял такой, что в него можно было запихнуть даже
Тадж-Махал!
- Тадж-Мх...мх...мыхал... Ой, не могу! - опять затрясся в пьяном хохоте
счастливый башмачник. Оболенский благодушно сунул ему в рот недоделанный
чувяк (слишком громкий смех был не в их интересах). Ходжа покачал в своей
пиале остатки вина, зачем-то по-собачьему лизнул его и продолжил:
- Мы зашли за минарет, и он битый час обкапывал своим ятаганом чью-то
могильную плиту. Это, конечно, очень грозное оружие, но в качестве мотыги
никуда не годится. Я, кажется, даже задремал в тенечке, пока взмыленный
бородач окончательно не стер себе руки до мозолей. От жары и пота он снял с
себя все, кроме нижних штанов... И все равно сдвинуть такой кусок камня в
одиночку ему было не под силу. Пришлось признаться, что я делал это с
помощью ночных дэвов, хранителей развалин, и поэтому заклинание их вызова
надо произносить в темноте...
- А... пщему в тем...н... те?!
- Ну они же ночные дэвы... Из тех дэв, что приходят по ночам, по
вызову. Их еще называют путанами, вокзальными феями или вот, как у вас,
ласкательно - "дэвушки"... - охотно просветил Лев.
- Клянусь чалмой пророка, от тебя ничего не скроешь, о мой вороватый
друг! - восхищенно прищелкнул языком Насреддин. - Хотя я имел в виду других
дэвов, но к твоим "ласкательным" мы тоже вернемся в свое время... По моему
совету, этот недобритый брат башкирского барана полез в мешок, дабы во тьме
читать заклинание. Для пущей надежности он освободил мне руки, чтоб я мог
затянуть мешок для исключения попадания, даже случайного, солнечного лучика.
Конечно, я не мог не уступить страстной просьбе мусульманина... Потом он
усердно учил слова (пока я переодевался в его платье) и старательно оглашал
окрестности правдолюбивыми рубай твоего уважаемого дедушки Хайяма: "Мы чалму
из тончайшего льна продадим, и корону султана спьяна продадим.
Принадлежность святош, драгоценные четки, не торгуясь, за чашу вина
продадим!" О Хызр благословенный, голос у недалекого громче, чем у нашего
Рабиновича...
- Да, кстати, а где мой осел?
- Мой! - сухо напомнил Ходжа. - Когда ты втравил меня в это дело, то
сознательно пожертвовал мне осла. Я давно просил у Аллаха ниспослать мне
именно такого. Между прочим, он привязан у задней стены...
- А дальше... ну-у... че он... с ним... дальше-то?!
- Я говорил, больше ему не наливать?
- Я и не наливал, он втихаря из твоей пиалы перелил.
- Вот пьянь! - ахнул Оболенский. - Нашел у кого красть...
- Да уж, похоже, башмачник Ахмед - первый человек, ограбивший самого
Багдадского вора! Ладно, ляг на место, о нетрезвый отпрыск случайной любви
торопливых родителей, я поведаю тебе конец этой истории.
- Ты уже три раза поведывал.
- Вах! Стыдись, Лев! Не тебе же рассказываю... Мне, может быть, самому
приятно лишний раз вспомнить?! Так вот, потом я вышел к мечети, остановил
двух благопристойных юношей, идущих из медресе, и приказал им посторожить
мешок с богохульником и злодеем. Один обещал вслух читать над ним молитву, а
другой - бить по мешку палкой, если раскаяние грешника не будет достаточно
искренним. Надеюсь, все трое с пользой проводят время...
Добросовестного рассказчика прервал торопливый стук копытцем в стену.
Переглянувшись с Ходжой, Оболенский встал и осторожно выглянул наружу -
ослик вовремя поднял тревогу: по базару шли мрачные стражники с черным
ястребом на щитах. Они переворачивали все лотки, заглядывали в палатки,
врывались в лавки, с бульдожьим упрямством кого-то разыскивая. Впрочем, кого
именно, нашим героям объяснять не пришлось - на этот счет у них было только
одно предположение, и оно было верным...
- Шухер, братва! Нас ищут!
- О шайтан! Сколько же меднолобых нагнали по наши головы...-только
присвистнул Насреддин, лихорадочно нахлобучивая на макушку шлем с чалмой. -
Лева-джан, от меня сильно пахнет вином?
- А ну, дыхни! Вау-у... попроси у Ахмеда сырого лука или "Дирол"
ментоловый, а то даже мне от твоего перегара петь хочется.
- Вай мэ! Да на себя бы посмотрел... - в тон отмазался Ходжа. - Бороду
поправь, она у тебя почему-то прямо из левого уха растет, и нос намажь
кислым молоком - горит, как...
- ...лампочка Ильича! - утвердительно закончил Оболенский, быстренько
наводя необходимый макияж. - Берем Ахмедку, грузим плашмя на Рабиновича и
делаем ноги. Аллах не выдаст, верблюд не съест! Насчет верблюда могу
поклясться, сам проверял...
- Да, как говорили мудрецы: "Не знающий укуса пчел не оценит вкуса
меда". Ахмед... Ахмед! О нечестивый внук нетрезвой лягушки, как ты можешь
спать в такое время?!
А бедолагу-башмачника, свято соблюдавшего строку Корана и,
соответственно, давно не принимавшего "за воротник", развезло в никакую!
Благо что пьяных дебошей он пока не учинял, а смирненько храпел себе в
уголке, обняв пустой кувшин и сопя носом в холодные "останки" плова.
- Не надо, не буди! - Оболенский перехватил руку замахнувшегося Ходжи.
- Грузим его так, меньше брыкаться будет. Я за руки, ты за нога, взя-а-ли...
О, какой же ты тяжелый, худосочный производитель кустарных тапок с загнутыми
носами! Рабинович?! Ты хоть не зли, нашел время для шуток...
Видимо, ослик все-таки осознал значимость возложенной на него задачи и
перестал брыкаться. Но в детских глазах лопоухого животного затаились
огоньки невысказанной обиды, ибо возить на себе пьяниц он явно почитал
недостойным! На этот раз Рабинович смолчал и подчинился... Льву не очень
понравилась такая подозрительная покорность, но рассуждать было некогда.
Перебросив блаженствующего Ахмеда на спину ослика, друзья шагнули навстречу
неумолимой судьбе. Почему уже друзья? Да, я помню, что сначала они
совершенно не понравились друг другу, но поверьте, в среде настоящих мужчин
уважение завоевывается быстро. Общие враги порой объединяют сильней, чем
кровные узы. И Ходжа Насреддин в этой долгой, неравной схватке с честью
доказал свое право носить высокое имя "возмутителя спокойствия" в веках! А
Лев... что ж, он всегда слишком легкомысленно относился к славе. Думаю, что
только из-за этого затерялось у неблагодарных потомков его настоящее имя,
оставив нам лишь неотразимый титул - Багдадский вор!
x x x
Настоятель храма просто обязан заниматься боксом!
Золотое правило шаолиньских монахов.
Уйти с базара незамеченными они не могли, стражники Шехмета знали свое
дело, и все уголочки-проулочки были перекрыты основательными пикетами.
Поодиночке нашим героям наверняка бы удалось удрать, но бросить в лавчонке
пьяного Ахмеда - означало навлечь на башмачника справедливые подозрения. Не
говоря уж о том, что пьянство - большой грех в исламе, несчастный в таком
состоянии разом бы выболтал все. Поэтому авантюристы пошли ва-банк, внаглую
двинувшись через весь базар навстречу ожидающим их стражам порядка. Торговцы
и покупатели, местные и приезжие, нищие и дервиши, женщины в чадрах и
босоногие мальчишки - все возмущенно галдели, толкались, путались друг у
друга под ногами, но революций не устраивали, видимо, народу подобные
"базарные чистки" были не в новинку.
- Лев!
- Во имя Аллаха... - царственно продолжал Оболенский, почему-то мелко
крестя каждого, кто кланялся ему как лицу духовному.
- Лев! Чтоб тебе опупеть раньше времени... Ты хочешь нас погубить?!
- Конкретизируйте ваши инсинуации.
- Какого шайтана ты делаешь?!
- Я их благословляю.
- Крестным знамением?! - на полушепоте взвыл Ходжа, он шел чуть сзади,
обливаясь потом, и придерживал пьяного Ахмеда, так и норовившего сползти с
ослика. - Тут же все вокруг правоверные мусульмане! Один ты... Слушай, а ты,
часом, не тайный христианин?!
- Пресвятая богородица, конечно же нет! - искренне возмутился
Оболенский, но в душе засомневался. Уж слишком естественным было для него
упоминание православных святых и ощущение нехватки серебряного крестика на
шее. Но спорить с самим собой в такое отчаянное время казалось
непростительной глупостью, а потому первого же вставшего у них на пути
стражника Лев уже не перекрестил, а... по-отечески обнял, троекратно
расцеловав в обе щеки! Шестеро боевых товарищей обласканного героя буквально
остолбенели на месте... Ну, и в результате Оболенский, естественно, прошел
через караул беспрепятственно. Никому и в голову не взбрело даже задать хоть
один невежливый вопрос такому любвеобильному муфтию, не говоря уж о попытке
задержать... А вот Ходжу Насреддина, разумеется, остановили...
- Из чьего ты десятка, собрат наш?
- Ха, да разве не видно по моей осанке и горделивому виду?! - храбро
ответствовал домулло, бледнея от страха. - Наш десятник человек мужественный
и суровый, с сердцем снежного барса и норовом сибирского тура, он не любит,
чтобы его имя трепали попусту...
- Тьфу, шайтан! Если ты из людей этого зазнайки Махмуда, так и скажи, а
то навертел тут... - сразу "угадали" стражи. Ходжа безропотно кивнул, ему-то
уж точно было без разницы. Главное, что приняли за своего, дальше
посмотрим...
- Кого это ты тащишь?
- Поймал нарушителя заповедей Аллаха - этот наглец не только посмел
пить вино, недозволительное истинным мусульманам, но еще и упился им до
визга презренной свиньи!
- Уй, нехороший сын шакала... - однообразно ругнулись стражники, но
допрос не прекратили. - Брось его в арык, нам поручили более важное дело.
Разве твой начальник тебе не сказал?
- А... м... ну вы же знаете нашего Махмуда!
- Да уж, знаем... Вся городская стража поднята по приказу грозного
Шехмета, да продлит Аллах его годы! В Багдаде появился странный чужеземец,
оскверняющий самим своим дыханием благословенный воздух наших улиц. Этот
злодей ограбил целый бухарский караван, украл стада ослов у двух братьев,
жестоко обманул и избил самого юного стража и в довершение всех
преступлений... попытался отравить самого господина Шехмета!
- Ва-а-а-х...-невольно вырвалось у обалдевшего Ходжи. - Так этот гад
упер столько добра и даже не поделился с товарищем?!
- Не болтай лишнего! О том, как, чем и с кем делится Далила-хитрица или
Али Каирская ртуть, запрещено даже думать! Что-то плохо вас учит этот
тупоголовый Махмуд...
- О благороднорожденные друзья, - отдышавшись и хоть как-то уняв
безумно бьющееся сердце, заговорил Ходжа. - Я сейчас же последую вашему
совету, сброшу недостойного в арык, отведу его осла в наши казармы и усердно
примусь за розыски чужеземца. Молю об одном - скажите, где мой десяток?
- Да вон же, разуй глаза! - сочувственно посоветовал кто-то.
Насреддин повернул голову, глянул, изменился в лице и, не вдаваясь в
объяснения, размашистым шагом рванул с базара. Стражники Шехмета чуть
удивленно воззрились ему вослед, пока шестеро других стражей с полуголым
человеком не подбежали к ним, возмущенно вопя:
- Зачем вы отпустили злодея?! Это же коварный обманщик Насреддин,
фальшивый мулла и бесстыжий плут! Он украл всю одежду бедного Фарида...
Теперь уже все тринадцать городских стражников, таким вот несчастливым
числом, развернулись в погоню. И надо признать, догнали бы фальшивого
"собрата" достаточно быстро (тот не мог бежать, вынужденно придерживая
постоянно сползающего башмачника), но на пути преследователей непоколебимой
скалой встал высоченный муфтий в белых одеждах:
- Во имя Аллаха, остановитесь, еретики! Еще шаг - и я тут же всех от
церкви понаотлучаю на фиг!
Стражники невольно замерли, сраженные мощью львиного голоса и опасным
русским весельем., заигравшим в голубых глазах представителя мусульманского
духовенства. Оболенский, как вы помните, беспрепятственно прошедший мимо
оцепления, повернул назад, как только увидел, что его друзьям грозит
опасность. Прикрывая широкой спиной отход Ходжи, Ахмеда и Рабиновича, он
воздел руки к небесам и постарался возвысить голос так, чтоб его услышало
полбазара:
- Именем Господа нашего, принявшего смерть на кресте, и пророка его
Мухаммеда, прокляну каждого, кто только вякнет слово против! Это до чего же
вы тут дошли без духовного пастыря?! Своим же правоверным морду бьете...
Можно подумать, у вас на роль боксерской груши других вероисповеданий мало?
А преподобные Муны, Шри-Чинмои бритоголовые, гуру Нахабы, Ваджры всякие, я
уж молчу о Роне Хаббарде... Вот где разгуляться чешущемуся кулаку истинного
мусульманина! Покайтесь, дети мои... Покайтесь в грехах своих публично! Или
я за себя не отвечаю...
- Это... он! - почему-то тонюсеньким голоском пропищал тот самый
бородач, что арестовывал Льва и "одолжил" свой костюмчик Насреддину. Теперь
он белел среди разодетых в шелка и доспехи товарищей нижними шароварами и,
дрожа, махал в сторону Оболенского руками. - Это он - Багдадский вор! Я
запомнил его по глазам...
Стражники нервно склонили копья, народ со всех сторон окружил их
плотной стеной, ожидая развязки. Прочие слуги закона бросили свои посты,
освободив все проходы, и также двинулись к месту развития основных событий.
Убедившись, что на него все смотрят и бежать в общем-то некуда, Оболенский
поучительно покрутил пальцем у виска:
- Дожили... Нет, граждане багдадцы, вы только гляньте, что тут за
произвол творится?! Меня, честного православного муфтия, какая-то шавка
полицейская во всех грехах обвиняет...
- Да он же это! Точно - он, клянусь аллахом! - Осмелевший от численного
превосходства Фарид бодро прыгнул вперед, вцепился в белую бороду Льва и...
оторвал ее напрочь. Народ испуганно ахнул... Но вместо того чтобы упасть,
обливаясь кровью, "православный муфтий" почесал гладко выбритый подбородок
и, повернувшись к людям, заявил:
- Вот! Видели?! При всем базаре опозорили уважаемого человека - бороду
оторвали... И кто?! Извращенец в нижнем белье, горилла с тараканьими
мозгами! Ну, че? Так никто и не заступится за мое духовное лицо? Ладно,
тогда я сам...
Никто и моргнуть не успел, как мощный свинг Оболенского отправил
раздетого стражника в короткий полет. Для остальных шехметовцев это
послужило сигналом к бою... Нет, как бы то ни было, один против двенадцати
Лев бы не выстоял. Он только-только успел всласть дать в ухо самому резвому,
как над базаром взлетел истошный крик какого-то фанатичного поборника
истинной веры:
- Что же мы стоим, правоверные?! Муфтия бьют!!!
Это было первое всенародное гулянье за многие годы...
x x x
Зиндан - театр, а воры в нем - актеры.
Лирика.
Лев рассказывал, что ему в этот день здорово досталось, но и он, как
водится, отвел душу. Вообще, жители Востока гораздо более законопослушные
граждане, чем, например, европейцы или, не приведи господи, россияне. Это у
нас с вами чуть что не так - народ разом в обиженку, и очередной бунт
обеспечен. О крупных исторических восстаниях (типа разинщины, пугачевщины
или, тем более, Октябрьской революции) речь даже не идет. Если полистаете
страницы учебника истории, то поймете, что мелкие бунты, на уровне губерний,
уездов, городков и деревень, в России вспыхивали едва ли не с помесячной
периодичностью. Прямо какие-то регулярные "критические дни" для страны,
прошу прощения за вульгарность... На Востоке, в Персии или Аравии, все было
гораздо более благопристойно (по крайней мере внешне). Может быть, там
законы пожестче, может, люди умеют учиться на чужих ошибках, но вот то, что
произошло на багдадском базаре, было для города из ряда вон выходящим
событием. Учинить грандиозную драку, выступив против стражи Шехмета, а
значит, и против самого эмира... это круто! Держу пари, разгоряченные
багдадцы и сами не поняли, куда влезли... Мусульмане приучены к покорности
"властям предержащим" и решились на активное противодействие закону
исключительно потому, что усмотрели в поведении стражи явное оскорбление
ислама. Факт избиения ни в чем не повинного "муфтия" (то есть лица
духовного, облеченного доверием Аллаха) подрывал в глазах народа сами устои
истинной веры. На чем, как вы видели, и удалось сыграть беспринципному
голубоглазому мошеннику. И о чем Лев, кстати, ни разу не пожалел, хотя
размышлять об этом ему пришлось в тюрьме...
Зиндан. Красивое, загадочно-звенящее слово, а на деле - сырая, вонючая
яма за конюшней, на задворках глинобитного барака, гордо именовавшегося
казармой. Оболенского повязали чисто случайно, кто-то из стражников сломал
тяжелое копье о его кудрявую голову, и бессознательного святошу, словно
пойманного гиппопотама, под шумок уволокли с базара. Его честно тащили на
собственных горбах четыре стражника, все прочие так завязли в драке, что
явились уже под вечер, хромая и поддерживая друг друга. Высокородный
господин Шехмет тут же приказал посадить Багдадского вора на кол, но был
срочно вызван к эмиру и перенес казнь на утро. Таким образом, Оболенский
пришел в себя спустя довольно долгое время от боли в голове и ломоты в
пояснице. Вокруг кромешная тьма... Где-то высоко маленькое, круглое
окошечко, прикрытое деревянной решеткой, и сквозь него струится слабенький
лунный свет.
- Какого шайтана я здесь делаю? Неужели сам заполз с похмелюги... - К
чести нашего героя, стоит признать, что он ни от чего не открещивался и, как
попал в столь незавидное положение, вспомнил быстро. - Ах ты, стража
шехметовская, мать вашу за ногу да об стенку! Запихнул и - таки ясного
сокола в камеру одиночную, срок безвинно мотать... Ой, ешкин кот, а
условия-то тут какие свинские!
Кое-как встав на ноги и убедившись, что на первый взгляд ничего не
поломано, не откусано и не отрублено, Лев попытался осмотреть место своего
заключения. Результаты показались ему не очень утешительными: большая яма
без малейших намеков на удобства (нет ни нар. ни туалета, ни питьевой воды),
стены гладкие из обожженной глины (изнутри зиндан заполняли ветками и
запаливали огромный костер, укреплявший глину на стенах до крепости
стандартного кирпича), выход один - через отверстие сверху, но оно так
высоко, что подняться без веревки или лестницы - задача абсолютно
невыполнимая. На холодном полу нашлось немного перепрелой соломы, обрывки
тряпок и чьи-то кости. Ну, и воздух... соответственный. От столь ужасающей
антисанитарии Лев впал в глубокую депрессию. Он грузно уселся прямо на пол и
очень тихим голосом, сдержанно, без истерики, попытался поговорить сам с
собой. Обычно это считается первым признаком сумасшествия, но, поверьте, не
в нашем случае.
- Тихо, Левушка, не плачь, не утонет в речке мяч1 Надо мыслить
позитивно, так и дедушка Хайям учил, чтоб ему... Отдыхает старый хрен
где-нибудь на Карибском побережье, коктейли через трубочку пьет, девиц в
бикини любовными рубай охмуряет, а я тут сижу по уши в вонизме, как граф
Монте-Кристо! Ох, ох, ох... что ж я маленьким не сдох?! Конечно, таланты у
меня, как у самого крутого уголовника. Могу украсть... все, что хочешь, могу
украсть! Даже эту долбаную тюрьму, но для этого мне надо оказаться вне ее, а
не внутри. Внутри красть нечего, следовательно, профессиональные данные
пропадают всуе... Хотя, с другой стороны, руки-ноги целы, голова... еще
болит, но пока на месте, а значит - жизнь продолжается! Эх, любо, братцы,
любо! Любо, братцы, жить! С вашим атаманом не приходится тужить...
Раздумчивое пение Оболенского прервал мелкий камушек, стукнувший его по
макушке. Первоначально он не уделил этому особого внимания. За что
соответственно получил по маковке вторично.
- Грех смеяться над больными людьми! - громко объявил Лев, шмыгая
носом. Больной не больной, но насморк от такой сырости почти неизбежен...
Наверху раздалась приглушенная перепалка. Кто-то с кем-то яростно спорил, и
смутные обрывки фраз заставили-таки обиженного узника поднять голову.
- Живой... А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга...
- Ты с ума сошел, клянусь аллахом!
- Да никто не узнает...
- Три таньга?! Мы спорили на четыре!
- Господин Шехмет нас убьет...
- Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, еще
две таньга...
- А я думал, муфтий не может быть вором...
- Ни за что у нас не сажают! Сам решетку поднимай...
- Где лестница?
- На твои таньга, подавись!
- Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил... Эй,
уважаемый! Эй!
"Уважаемый" - это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил,
то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а неприятно...
- Что надо, кровососы?
- Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые
вещи... - Решетка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба
четко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. - Скажи нам
правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?
- Ну, допустим...
- Что он сказал? Кого допустим? Куда?! - ветревоженно вмешались еще два
голоса, но тот, что расспрашивал заключенного, поспешил успокоить
неизвестных товарищей:
- Он сказал "да"! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от
истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон!
Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть все на
свете?
- Ну, в принципе...
- Где?! - теперь впал в легкое замешательство даже говоривший, и Лев
вынужденно уточнил:
- Я могу украсть все, что угодно, но для этого мне необходима некоторая
свобода действий.
- А-а... - облегченно выдохнули все три голоса сразу. Потом голова
пропала, решетка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на
совещание. Спустя пару минут все вернулось на круги своя, а человек в чалме
торжественно спросил у Оболенского:
- О великий вор, отмеченный хитростью самого шайтана, можешь ли ты
поклясться именем Аллаха, что не причинишь нам вреда, если мы тебя ненадолго
выпустим?
- А зачем?! - на всякий случай крикнул Лев.
- Мы с друзьями поспорили и хотим воочию убедиться в твоем
непревзойденном искусстве...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:04 | Сообщение # 8 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Мал золотарь, да ароматен.
Рекламная распродажа.
В ту судьбоносную минуту наш герой не думал ни о чем, кроме как о
возможности покинуть это темное, сырое и смрадное место. Он охотно поклялся
светлым именем Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего (а если бы попросили,
то и любым дополнительным божеством в придачу, ибо ничего святее свободы для
него в тот момент не было). Впрочем, врожденная московская смекалка и опыт
юридических уверток позволили ему исключить из клятвы слово "вред", а
сконцентрировать обещание на стандартных: "не убью, не покалечу, не ударю в
спину..." и так далее. Ведь под понятием "вред" можно было бы предположить и
логичный побег с шехметовского подворья, а Лев скрытно намеревался
воспользоваться для этого любым шансом. Итак, в изукрашенном звездами круге
над головой узника показалось бревно. Или, правильнее сказать, толстая жердь
с набитыми поперечными брусьями. На Востоке это сооружение смело именовалось
лестницей. По ней Оболенский с замиранием сердца и выкарабкался наверх, к
долгожданной свободе. Почему долгожданной? А вот вас бы засунуть в такую яму
хотя бы на пару часов, и я охотно послушал бы, какие ласковые и красочные
эпитеты вы придумали бы этому месту. Лев ощущал себя узником Бастилии,
томившимся в застенках как минимум сорок лет! Лестницу тут же вытянули
обратно, зиндан прикрыли деревянной решеткой, а Оболенскому связали ноги. Он
не протестовал, просто стоял не шевелясь, жадно, полной грудью вдыхая
прохладный воздух ночи. Кто-то тронул его за плечо, и блаженно жмурящийся
Лев ощутил легкий запашок... вокзального туалета! Диссонанс с благоуханиями
восточной ночи был так велик, что бедного вора аж передернуло от омерзения.
Он наконец-то спустился с благословенных небес на грешную землю и соизволил
оглянуться... Его окружали три человека. Двое в стандартных одеждах
городской стражи, без копий и щитов, но с ятаганами за поясом, а третий...
странный какой-то. Вроде бы упитанный, хотя одет в рванину, на голове чалма
уложена конусом сантиметров на шестьдесят в высоту, левая щека перевязана
платком, наверное, флюс, и запах... Запах шел именно от этого третьего!
- Поклянись именем Аллаха, что ты не приблизишься к нам и не нанесешь
нам обиду! - потребовал вонючий тип.
- С превеликим удовольствием, - честно ответил Лев, отступая в сторону.
- Да я к тебе под угрозой расстрела не прикоснусь... Мужики, из какого
унитаза вы его выловили?
- Это новый золотарь, - хихикнув, просветили стражники. - Он чистит
отхожие места и увозит на своем осле мусор.
- Ясненько... Ну, и чего от меня надо друзьям ассенизатора?
- Видишь ли, уважаемый, - опять вмешался в разговор чистильщик
сортиров. - Я имел дерзость поспорить с этими высокородными господами, что
истинный Багдадский вор способен за одну ночь обчистить все подворье
великого Шехмета.. - А мы клянемся, что это не под силу никому!
- Как скажете, благородные воины... но я поставил на этого человека все
двенадцать таньга и своего осла в придачу.
- Угу... ты еще штанишки свои положи сверху, и парни сами откажутся от
выигрыша... - душевно посоветовал Лев, но общую суть проблемы уловил. -
Итак, если я награблю тут у вас целую гору добра и никто даже не почешется,
ты, санперсонал, получаешь?..
- Двадцать четыре таньга, - хором подсказали стражники.
- А если хоть кто-то проснулся или кучка награбленного слишком
маленькая, то весь барыш (монетки плюс осел) идет доблестным слугам закона?
- Истинно так, - кивнул золотарь.
- Ну а что, собственно, с этого поимею я? - резонно вопросил практичный
россиянин. Вопрос поставил спорщиков в тупик, но не надолго.
- Независимо ни от чего ты будешь гулять под луной, счастливо
наслаждаясь чистым воздухом этой последней ночи. Но до утренней смены тебе
придется вернуть все украденное на свои места! Утром ты примешь смерть с
легким сердцем...
- М-да... должен признать, предложение заманчивое, - поразмыслив,
согласился наш герой. - Но при одном условии: этот яйцеголовый тип с больным
зубом держится от меня подальше. Иначе чистым воздухом подышать мне никак не
удастся!
Активных протестов не было, таким образом, все четверо пришли к
взаимоприемлемому соглашению. Оставалось обсудить рабочие детали типа: у
кого что и, главное, в какой очередности красть? Золотарь помалкивал, видимо
все-таки обиженный на Левину брезгливость, а вот стражники расстарались
вовсю. Не будучи знакомы даже с первоосновами воровского ремесла, они
поназаказывали такого, что у Оболенского попервоначалу едва не отпала
челюсть. Во-первых, следовало выкрасть всех лошадей, во-вторых - ограбить
кухню, в-третьих - извлечь войсковую казну, а в-четвертых - утащить парадную
чалму самого Шехмета! Честно говоря, последнее предложение внесли не стражи,
- противный ассенизатор почему-то настоял на непременной краже у высшего
начальства, хотя вроде бы это было и не в его интересах. Территориально все
подворье представляло собой правильный квадрат, обнесенный высоким забором
из камня и глины. Большие деревянные ворота запирались на засов, справа от
ворот находился двухэтажный особняк Шехмета, рядом плац для занятий с
оружием, слева - казармы, конюшня и кузница. В принципе, все рядом, и,
прикинув общий план действий, Лев решил, что, пожалуй, все-таки справится.
Если, конечно, немного поменяет порядок действий...
- Итак, парни, прошу внимания - я начинаю!
- Давай-давай! Да сохранит тебя Аллах, сын шайтана! - воодушевленно
напутствовали спорщики. Оболенский резво шагнул вперед и... рухнул носом в
пыль - веревки на ногах позволяли лишь семенить мелкими шажками.
- Не, братва... так дело не пойдет. Я вам не ежик какой-нибудь и не
расписная китайская невеста! Вор должен двигаться быстро, а с такими
условиями я отсюда до казармы только к утру доберусь... Развязывайте на фиг!
- Ай, а вдруг ты захочешь нарушить клятву и убежать?!
- Тогда меня покарает безжалостная десница небес. Они о-о-ох как суровы
с клятвопреступниками!
- Вай мэ, какой умный нашелся... - быстренько скумекали стражи. - А
господин Шехмет утром накажет нас, не дожидаясь божественного правосудия!
Нет уж. - Мы, пожалуй, развяжем тебе ноги, но накинем аркан на шею, чтоб...
ты не поддался искушению.
Оболенский едва не искусился другим грехом - сквернословием, но как-то
сдержался. Ему почему-то показалось, что местные жители не поймут тех
грязных и сочных обозначений, вроде бы естественных вещей и деяний, коими
так богат русский мат. Получилось почти в рифму, и Лев обрадовался, решив
как-нибудь на досуге попробовать себя в сочинительстве классических рубай.
Ведь его дедушка Хайям ибн Омар слыл здесь признанным поэтом...
- Ну, так что, ты согласен, о вороватый предмет нашего спора? -
Подоспевший золотарь уже разматывал длиннющую волосяную веревку.
- Шакал багдадский тебе товарищ... - смачно сплюнул наш герой и кивнул
стражникам: - Нате, вяжите, душите, водите на поводке, как пекинеса, только
уберите подальше этого ароматизированного труженика. Вам же после него весь
двор проветривать придется...
Чистильщик скрипнул зубом и сжал кулаки. На мгновение щелочки его
черных глаз блеснули очень знакомым огоньком. Но у Льва, как вы понимаете,
не было времени выспрашивать и уточнять...
x x x
Небо в алмазах появляется только
после качественного удара о землю...
Астрологическая поправка Авиценны.
С кухней особых хлопот не намечалось, на дверях даже не оказалось
замка. Видимо, никому и в голову не могло прийти покуситься на остатки
вчерашнего ужина. Грязные котлы, закопченный очаг, черные вертела, чан с
отбросами и погреб. Вот погреб как раз и оказался запертым, ибо именно там
хранилось то единственное, что стоило украсть, - вино! Целых четыре
огромных, почти ведерных, кувшина, каковые Лев и вынес аккуратненько наружу.
Веревка немного давила шею, но в общем позволяла двигаться достаточно
свободно. Не сомневайтесь, затарившись среди кухонной утвари двумя вполне
сносными ножами, Оболенский легко мог избавиться от унизительного ошейника,
но не хотел. Пока не хотел... Когда он выволок наконец четвертый кувшин и
остановился на пороге перевести дух, троица спорщиков уже вовсю помахивала
пиалами. Причем, как наметанно определил опытный в таких делах Левушка, пили
в основном стражники, а золотарь подливал и произносил тосты. Если это и
отдавало чем-то слегка подозрительным, то не настолько, чтобы чрезмерно
заострять внимание...
- Братва, а мне не плеснете на помин души?
- Не наглей, уважаемый... - вежливо, но строго ответил разливающий. - У
тебя своя работа, у нас своя. Имеют право честные мусульмане празднично
отметить победу или проигрыш?
- Да, но ведь Аллах запреща...
- А мы по чуть-чуть!
Оболенскому ничего не оставалось, как захлопнуть варежку и направиться
к апартаментам Шехмета. Лично у меня во время всего рассказа чесался язык
спросить Льва, почему же нигде (ни у конюшни, ни у казарм, ни при входе в
штаб-квартиру начальника городской стражи!) ему не встретилось ни одного
часового?! Неужели все подворье, кроме двух легковерных любителей поспорить,
спало беспробудным сном? Оказывается - да! Часовые были, но совершенно
бесстыже спали на своих постах в обнимку с копьями, укрываясь круглыми
щитами. Двое у входа в казарму, один у конюшни, четверо у главных ворот, а
еще двое на пороге шехметовского особняка. Почему спали, вопрос отдельный...
Но мы еще к этому вернемся, а пока наш герой, беспроблемно проникнув в
помещение, едва ли не ногтем открыл длинный кованый сундук и вынес шесть
тяжеленьких мешочков с денежками. То есть практически всю войсковую казну
городской охраны. Четыре мешка он положил перед восторженно икающими
стражниками, а два тихонечко припрятал под мышками. Если золотарь что и
заподозрил по несколько раздувшейся фигуре Багдадского вора, то возникать с
обличениями не стал, а просто предложил за это выпить! По чуть-чуть,
по-мусульмански... Льва такое развитие событий даже устраивало, ибо в его
душе зрел план. То есть попросту удрать через забор он мог уже раз двадцать,
но уйти из шехметовской темницы и ничего не взять на память... это было выше
его сил! Причем следовало так взять на память это что-то для себя, чтоб оно
на веки вечные врезалось в память не ему, а всем прочим. (Длинное
предложение и немного сумбурное выражение мысли, но я стараюсь сохранять
стиль рассказчика...) Так вот, делая вид, что он кругами движется к конюшне,
Оболенский исподволь усеивал двор серебряными дихремами. За ним не особенно
следили, ходит на веревочке, и ладно... Когда деньги кончились, даже луна
покосилась в удивлении - вся территория городской охраны напоминала теперь
звездное небо! Холодный матовый свет, отражаясь в серебряных монетах,
создавал полную иллюзию Млечного Пути и прилегающих созвездий. Оболенский
удовлетворенно подмигнул бледной спутнице Земли - его творческой душе
нравились подобные параллели... С лошадьми тоже проблем не было, Лев
обматывал им копыта тряпками и выпускал по одной, хотя на тряпки пришлось
рвать свою же чалму муфтия и халат: Собственно, там и было-то всего десять
скакунов. Городская стража ходила по узким улочкам пешком, а десяток
всадников использовался крайне редко, как мобильный, вспомогательный отряд
быстрого реагирования. Хлопоты доставил только злобный арабский жеребец
белой масти, подарок Шехмету от самого эмира. Капризная зверюга попыталась
лягнуть Оболенского, а когда дважды промахнулась, то успешно цапнула его
зубами за полу уже порядком укороченного халата. Не вступая в диспуты,
конокрад просто врезал кулаком по бесстыжей морде, и, мигом присмиревший,
озорник пошел за Львом, как собачонка. Факт разгуливания лошадок по двору
"отмечающие" правоверные встретили удовлетворенным гулом. Видимо, понятие
"по чуть-чуть" у них немного сместилось в сторону "еще чуть-чуть и...".
Краса воров Багдада понял, что пришло его время. Золотарь куда-то исчез, а
двое умиленных стражников, повизгивая, уже вовсю "делили" выигрыш.
- Ты... не справился, да... Не оправдал... мало украл! Совсем мало,
ай-яй... у Шехмета ничего не сумел взять...
- Алло, парни! Кончайте пить, а то нахрюкаетесь так, что даже хрюкать
не сможете (пардон за каламбур!). Иду я к вашему начальству, иду...
Напомните только, что именно я должен там спереть?
- Чалму!
- Шаровары...
- Не-е-т, чалму...
- Да шаровары же, раздери шайтан твою душу! - уперлись оба стража, но
лишний шум абсолютно не входил в сценарий Оболенского:
- Кончайте бузить, наимудрейшие! Будь по-вашему, я принесу и то и
другое.
- А мы... будем тянуть тебя за веревку! - посовещавшись, решили
стражники. - Ты... упадешь и... всех разбудишь, а... а мы заберем осла!
- Не спешите, почтеннейшие, - холодно осадил хитрецов подоспевший
чистильщик сортиров. - Вот мой осел и вот мои деньги, но недостойно таких
благородных воинов мешать честному спору. Подумайте, если великий господин
Шехмет проснется и обнаружит в своих покоях Багдадского вора, то на кого
обратится его гнев?
- На... наши головы... - покаянно признали оба. - А и... че же нам
делать?
- Идти с ним и держать веревку крепче, - деловито посоветовал золотарь.
- Если кто-то проснется - вы скажете, что поймали вора, накинув ему аркан на
шею!
- Вай мэ-мэ! Ты в-воистину мудр! Хоть одежда твоя... зловонна, но
разум... светел, ик!
Лев только пожал плечами, разделяя нетрезвый восторг стражей порядка, и
безропотно взял их с собой. Уже подходя к распахнутому окну, он обернулся,
краем глаза отметив, как в двух чанах, висящих по бокам у крепенького
ослика, быстро исчезли все четыре мешочка с войсковой казной. Больше
удивляться было нечему... Оставалась мелочь - проникнуть внутрь и совершить
акт кражи. Спальню главы городской стражи Оболенский нашел быстро, а
поднадоевшую петлю с собственной шеи снял заранее, но не выбросил. Господин
Шехмет, утомясь от дневных трудов, праведно храпел, утопая в шелковых
подушках, а в это время его бессовестно грабили. Лев взял самый красивый
халат, расстелил его на полу и набил всем ценным, что только попалось под
руку. Потом аккуратнейшим образом завязал конец веревки на голой лодыжке
спящего и, закинув узел с вещами за спину, прошел через весь дом на
противоположную сторону. Там отыскал окно, выходящее на улицу, и, высунув
нос, увидел ожидающего внизу чистильщика.!
- Лови! - Тюк с краденым плюхнулся в сильные руки Насреддина. - А ты
думал, я тебя не узнаю?
- Там, на базаре, ты спас мою жизнь, а сейчас я спасаю - твою. Клянусь
аллахом, на этом мы в расчете! Может быть, разбежимся, пока не поздно,
Лева-джан?
- Поздно, Ходжа...
x x x
Юность, увы, быстротечна.
Старость, впрочем, тоже не навсегда...
Бытовое наблюдение.
О том, что произошло во дворе городской стражи, наутро знал весь
Багдад. Шум был такой, что скрыть произошедшее не оказалось ни малейшей
возможности. Сам эмир потребовал немедля вызвать к нему высокородного
Шехмета для получения полного отчета о бегстве закоренелого преступника и
страшном переполохе, взбудоражившем весь квартал. Благородный начальник
городской стражи заявился по приказу, отчаянно хромая на левую ногу. Что он
мог рассказать? Где-то под утро, еще до пения петухов и муэдзинов, неведомая
сила сдернула его спящего с постели и, проволочив за ногу по всему дому,
буквально вышвырнула во двор! От его диких воплей из казармы высыпали
заспанные стражники. По двору бегали возбужденные криками кони, а вся земля
была усыпана серебряными дихремами. Может быть, поэтому причину тревоги было
трудно установить... Вроде бы за веревку, на которой выудили командира из
его же дома, держались двое страшно удивленных охранников. Впрочем, оба тут
же сумели затеряться в толпе, подбирающей монеты. Навести порядок сразу не
удалось, ибо воплями мученик сорвал себе голос, а ногу так вообще едва ли не
вывихнул. (К слову сказать, определенную роль сыграл и тот факт, что в
нижнем белье господин Шехмет уже не производил такого грозного
впечатления...) Встревоженные соседи прибежали кто в чем, с палками в руках,
думая, что началась война. Когда общая толкотня кое-как угомонилась, было
проведено тщательное расследование первопричин. Оно привело к печальным
результатам: из погреба в кухне вытащены все кувшины с вином (в одном - едва
на донышке, три прочих - в целости), похищена вся войсковая казна (за
исключением того, что осело за пазухой у стражи); из конюшни выпущены кони
(впрочем, все на месте, во дворе), а из покоев самого Шехмета пропало: шесть
халатов парчовых, шесть кальянов серебряных, шесть сабель, усыпанных
бриллиантами, шесть пар дорогих сапог, украшенных жемчугами, и шесть ночных
горшков из чистого золота. (Общий список был представлен пострадавшим лично
эмиру, который тут же приказал выплатить компенсацию за счет казны.) Также
нашли девятерых часовых, опоенных банджем (сильнодействующим наркотиком,
вызывающим глубокий сон). Кроме того, обнаружилось бегство того самого
Багдадского вора. Не иначе как ему помогли бежать безбожные дэвы или иблисы,
ведь зиндан был прикрыт решеткой и заперт на засов. Виновных - традиционно
нет... Это самое главное, остальное - детали... Согласитесь, что если в дело
замешаны "нечистые силы", то говорить действительно не о чем, ибо их к
ответу не призовешь?! Говорят, в тот день эмир Багдада, величественный и
осененный благодатью Селим ибн Гарун аль-Рашид, впервые познал некоторое
беспокойство и даже слегка поерзал на своем троне из слоновой кости...
Оболенский и Ходжа Насреддин отсыпались в дешевом караван-сарае, среди
грузчиков и погонщиков верблюдов. От пережитых волнений прошлой ночи они оба
повалились как убитые, привязав Рабиновича в уголке у забора. Осел золотаря
не являлся завидным объектом для угона, и краденые деньги в его чанах
находились в полной сохранности. Шехметовские веши, завязанные в помятый
халат Оболенского, использовались как общая подушка. Двух друзей теперь уже
вряд ли что могло рассорить, но даже во сне Лев все-таки поворачивался к
Ходже спиной. Оно и правильно, на этот раз "домулло" явно переусердствовал с
маскировкой, и хозяин караван-сарая даже поначалу вообще не хотел его
пускать. Зловонный запах пришлось компенсировать тремя таньга вместо обычной
одной.
... Встали уже после обеда. Их разбудил башмачник Ахмед, он принес
новую одежду для Оболенского, ибо вновь появляться на улицах в изорванном
платье муфтия было рискованно. Вкратце пересказав базарные сплетни,
"изготовитель качественной обуви" поспешил обратно, захватив с собой тюк с
краденым добром. Пока его "явочная квартира" была еще довольно "чистой", все
порешили на время переселиться туда и "залечь на дно".
- Слушай, Ходжа, когда ты мне сказал "новая одежда", ты пошутил? Это у
тебя юмор такой специфический, да?! - не переставая ворчал Лев, плетясь в
хвосте у Рабиновича. На его широких плечах косо сидела грязная кожаная
безрукавка, а бедра были попросту обернуты дряхлой козьей шкурой.
Единственно достойным предметом являлся длинный, в десять метров, пояс из
грубой красной ткани, обмотавший крепенькое пузо Багдадского вора раз
восемь.
- Ты - нищий грузчик, - терпеливо напоминал Насреддин, по-прежнему
изображающий золотаря. - Опусти голову, согни спину и ссутуль плечи - у тебя
походка визиря!
- Но я и есть потомок древнего дворянского рода! - огрызнулся
Оболенский, взбивая босыми белыми ногами пыль.
- Ай, клянусь Мухаммедом, я впервые слышу о ворах-аристократах! Да не
выпячивай грудь и не задирай подбородок - люди твоего сословия не должны
высовываться...
- Ха, вот ты бы видел, как одевают грузчиков в престижных инофирмах, я
вот... где-то видел... Но не помню: где?!
- Тогда заткнись и улыбайся с покорностью, о сын греха... - елейным
полушепотом пропел "золотарь". - Не видишь, к тебе идет наниматель!
И вправду, к ним навстречу чинно шествовал старичок, худой, как
кочерга, но, судя по одежде, человек состоятельный. Его лицо напоминало
переспелую коричневую грушу, узкий лоб был изрезан морщинами, а костлявый
подбородок украшен длинной профессорской бородкой. Вкупе с неприятно
сверлящими глазками и желтым зубом, торчащим напоказ, дедуля откровенно
напоминал находящегося на задании пожилого и траченного молью демона. Такие
вот и шастают по азиатским базарам, предлагая доверчивым мусульманам весь
мир, если только те отступятся от ислама и продадут свою бессмертную душу...
- Так вот они какие - саксаулы... - понимающе протянул Лев.
- Аксакалы! - сквозь зубы выдохнул Ходжа. - Когда же я тебя выучу самым
простым понятиям?!
- Джинн - учил, дед - учил, башмачник - учил, теперь еще и всякий
ассенизатор учить будет... - скорбно буркнул наш вор и сделал ангельское
лицо - потенциальный наниматель вперился в него узкими, колючими глазками.
- Ты пойдешь со мной! - Богатый старик удовлетворенно оценил рост и
руки мнимого грузчика. Оболенский кинул косой взгляд на друга, тот опустил
ресницы - соглашайся.
- А что, собственно, надо делать?
- То, для чего тебя предназначила природа, глупое животное...
- Не может быть... - едва не взвыл от счастья воодушевленный
Оболенский. - Поправь меня, о благословенный пророк пенсионного возраста, -
мы идем в гарем?!
У старца от удивления чуть не воспарила чалма. Ходжа понял, что пора
брать дело в свои руки, не дожидаясь, пока аксакал призовет на голову
оскорбителя городскую стражу.
- Не волнуйтесь, почтеннейший, этот несчастный идиот - мой младший
брат. Аллах наградил его недюжинной силой, но злобный шайтан отобрал
последний ум, и бедолага с детства заговаривается. Склады и сараи он
называет гаремами, мешки с товаром - прекрасными пэри, меня, недостойного...
- Ах ты, пенек, собаками помеченный! - обомлел Лев.
- Вот, слышали? - страдальчески всплеснул руками Насреддин, - Я денно и
ношно молю небеса возвратить ему разум, но, увы, они безмолвствуют...
- А он не опасен?
- Что вы, уважаемый! Во всем остальном мой брат даже мухи не обидит! Да
и труженик он, каких поискать... Большой, сильный, послушный! Только не
слушайте его болтовню...
- Хорошо, - важно кивнул подозрительный старик, - пусть он идет за
мной. До вечера я найду ему работу в доме...
Как только "золотарь" обсудил все условия оплаты и получил за каторжный
труд "младшего брата" две таньга вперед, он напустился на Оболенского:
- Иди и трудись! А греховные помыслы о чужом гареме гони из головы в
шею!
- Я не могу трудиться, это нарушение воровской этики... - хмуро
отбивался "потомок дворянского рода". - И что я такого сказал? С гамадрила
седобородого уже песок сыпется, а мне хоть поглядеть на этих... ваших...
гурий!
- Зачем, о несносный зуд в моей пояснице?!
- Гормон пришел... - Но, видя, что Ходжа не разделяет его страданий,
Оболенский шмыгнул носом и покорился судьбе. Их ищут, а значит,
действительно имеет смысл разделиться. Лавку башмачника Ахмеда на базаре он
теперь и сам отыщет без труда...
x x x
На чужой гарем - штаны не разевай.
Табличка при входе.
Помню, как я звонил Маше в Москву, и она радостно поведала, что
"больничного вора", видимо, скоро поймают. Доблестные работники милиции
совершенно случайно получили очень важные улики... Не угадали? Да было сразу
найдено все краденое! И где?! Под матрасом у безнадежно лежащего в коме
Оболенского! Медперсонал наконец-то решил поменять постельное белье, а в
результате под несчастным был найден целый склад. Разумеется, все вещи были
опознаны и возвращены законным владельцам. Общественное мнение негодовало:
это ж насколько надо быть законченным мерзавцем, чтобы прятать ворованное в
постели обездвиженного больного, который не то что слова сказать - и глаз-то
открыть не может. Теперь вся клиника с надеждой ждала поимки бесчеловечного
злодея. Увы, радость была преждевременной... На какое-то время кражи
действительно прекратились, но спустя недельку все началось вновь...
Повторяю, что лично я сам знаю о тех событиях исключительно понаслышке. Все
происходившее было описано мною со слов Маши Оболенской, и у меня нет причин
ей не доверять. Но вернемся к главному герою, да извинит меня его
почтеннейшая супруга, и да продлят небеса годы ее благоденствия... Черт
побери, еще десяток глав этого романа - и я даже в троллейбусе буду
обращаться к кондуктору преувеличенно-вежливым слогом восточного рубай! Это
все из-за Льва... Я пытался понять, каким именно способом он намеревался
опозорить эмира? Ну, не опозорить, а вообще хоть что-то ему сделать... Мне,
стороннику традиционных взглядов на историю, казалось, что вход в эмирский
дворец должен охраняться не хуже Московского Кремля. Сам властитель Багдада
наверняка окружен не одним десятком телохранителей, а по всему зданию
взад-вперед снуют слуги, стражи, рабы и царедворцы. Готов принять обвинения
в грубом скептицизме, но неужели нельзя было сочинить более правдоподобную
историю, ограничившись противостоянием менее величественному противнику? Ну,
не верю я, что эти двое ходили по городу, как у себя в ванной, и никто их не
задерживал! И то, что они учинили с бедняжкой Селимом ибн Гаруном
аль-Рашидом, тоже выглядит
чрезмерно фантастичным... Сам Оболенский объяснял происходящее весьма
убедительно и логично, но об этом позднее. На данный момент мы вроде бы
оставили его на базаре со странным старичком. О, это оказался еще тот
старик... По этому случаю я возьму на себя смелость озаглавить эту историю,
как "Сказ о Багдадском воре, страшном пустынном гуле и одной бедной, но
храброй девушке"...
Всю дорогу Оболенский то в шутку, то всерьез уточнял насчет гарема. Его
наниматель оказался человеком крайне несловоохотливым и отвечал жестко, в
одно предложение, так клацая зубами, словно откусывал точку в конце каждой
фразы. В результате выяснить удалось немногое... Конечным пунктом похода
является богатый дом на отшибе самой окраины Багдада. Конечной целью найма
грузчика - перенос скопившихся мешков с костями мелкого рогатого скота и
зарытие их в землю за крепостной стеной. Там находилось печально известное
кладбище неверных, где хоронили бродяг, путешественников, прокаженных, а
также всех представителей немусульманских религий, застигнутых неразборчивой
смертью в стенах благословенного Аллахом города. Как понял Оболенский,
Багдад имел не только парадные ворота, кое-где можно было выйти и через
незаметную калиточку (заплатив за это кое-кому и кое-что, разумеется). В
идеале тяжелая работа по переноске мешков и маханию совковой лопатой должна
была закончиться к вечерней молитве. Льва обещали накормить и выдать на руки
еще две таньга, если управится к сроку. Не будем врать, что его это
обрадовало, но одна случайная фраза старичка вселяла робкую надежду - "не
вздумай заглядываться на моих жен, когда будешь носить мешки из Дому!". Жен,
по словам старика, раньше было шестеро, седьмая, самая молоденькая, перешла
в жилище мужа буквально три дня назад. Оболенский воспрянул духом и
почувствовал знакомый огонек в жилах, широта его шага выдавала степень
желания так, что дедок даже завистливо покосился. Впрочем, ничего не сказал.
А где-то через полчасика показались окраинные трущобы. Двухэтажный белый дом
на отшибе выделялся, как небоскреб. Ноги сами несли нашего героя навстречу
одному из самых кошмарных приключений в его жизни...
- Что-то тихий у тебя домик, хозяин... - Оболенскому с первого взгляда
не понравились высокий забор, узенькая калитка, более напоминавшая крышку
гроба, и совершенно пустой двор. - У других людей куры бегают, собаки лают,
детишки чумазые туда-сюда с визгом носятся. Ты что ж, при семи женах и все
без детей?!
- Замолчи!
- Не, дедуль... Я ж как лучше хочу, посодействовать от всей души! В
твои-то годы, понятно, храни аллах, до туалета вовремя добежать - какая, на
фиг, любовь?! Так я к тому, что, может, мне тут переночевать? Дело быстрое,
Аллаху угодное, оплата по факту, фамилию крошкам дашь свою - я не в
претензии...
- Хорошо, - неожиданно согласился старик, и его узкие глаза на
мгновение блеснули отточенно-красным. Он поманил "грузчика" за собой,
открывая медным ключом тяжелую дверь дома. - Зови меня Ай-Гуль-ага!
- Айгуль?! - простодушно удивился Лев. - А разве это не женское имя?
- Как посмотреть, глупец...
Если бы мой друг, имеющий за плечами весьма достойное университетское
образование, чуть больше интересовался мифами и легендами Востока - он
бросился бы бежать, едва услышав это имя. Или, правильнее сказать,
аббревиатуру, но общий смысл от этого не меняется. Если старику удалось
навскидку обмануть даже Ходжу Насреддина, выросшего на страшных сказках
караванщиков и бродячих дервишей, что уж говорить о современном россиянине?
К стыду моему, даже я не сразу догадался, в чей дом попал наш Багдадский
вор-Хозяин сразу повел его по коридору направо, в кухню. Там щедро предложил
пресные лепешки, козий сыр и немного фруктов. На вопрос Льва насчет мясного
только таинственно улыбнулся, демонстрируя неровные, но крепкие зубы.
Оболенскому пришлось мрачно набивать желудок предложенным. Общую атмосферу
на кухне портил огромный казан, впечатляющая выставка вывешенных на стене
ножей и топоров да лениво летающие толпы безобразно раскормленных мух.
Поэтому он был даже рад, когда старик быстренько вернулся и призвал его к
делу. Они прошли еще в одну комнату, где все было украшено пышными
персидскими коврами и, откинув один из них с пола, открыли потайной люк.
По-русски поплевав на ладони, Оболенский бодро спустился вниз и по одному
выволок четыре тяжеленьких мешка, явно набитых костями.
- Слуг не было. Пришлось копить, - скупо пояснил Ай-Гуль-ага. - Съел
крупного барашка - кости в мешок.
- Ну ты и жрать, прости господи... - только крякнул Лев, взваливая
трещащий мешок себе на спину.
- Свадьба была. Много ели, много пили, гостей мно-о-го было...
Дальше пошла работа, и времени на болтовню, естественно, не оставалось.
Сначала Оболенский таскал все мешки из дома во двор, потом тягал их же со
двора за забор, а там уж, метров сто вдоль крепостной стены, к заранее
предупрежденному стражнику. Поняв, что еще и за стенами Багдада все это надо
переть на себе с добрый километр до кладбища иноверцев, он едва не пал
духом. Но выстоял и только шумно ругал Насреддина за то, что тот коварно
свел его осла. Помощь Рабиновича в деле транспортировки тяжелых грузов могла
оказаться неоценимой. Увы, длинноухий друг отсутствовал, а значит,
приходилось волочь все это на собственном горбу... А ведь пришлось еще и
копать яму, да не лопатой, а мотыгой! Вот уж воистину садовый инвентарь, о
котором выросший в центре Москвы Лев не имел ни малейшего понятия. Короче,
когда все было закончено, его аристократические руки покрылись кровавыми
мозолями, поясница ныла, как про клятая, а от особо насыщенных выражений
покойные христиане восторженно переворачивались в гробах.Когда солнце уже
садилось за багдадские стены, а с далеких минаретов муэдзины стали призывать
право верных к вечерней молитве, Лев Оболенский, еле волоча ноги, шатаясь,
протискивался в узкую калиточку дома Ай-Гуль-аги. О гуриях он в ту минуту
совершенно не думал. Гормон ушел далеко, но, как оказалось, не
безвозвратно... И ненадолго, кстати...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:11 | Сообщение # 9 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Тушканчиков бояться - в пустыню не ходить!
Узбекская охотничья мудрость.
- Загонял ты меня, хозяин...
- Будешь крепче спать. Хочешь лепешку?
- Ох, я бы лучше щей тарелочку, со сметанкой... или блинчиков!
- Это пища неверных.."...
- Не заводи, саксаул, я сейчас грубить начну... Ладно, давай сюда свою
лепешку! Вегетарианцы, чтоб вас...
Поверьте, даже шевеление челюстями казалось бедному "грузчику"
непосильным трудом. Заботливый хозяин предложил ему кислое молоко, чем
заработал тяжелый взгляд и пожелание доживать последние годы на одном
кефире. А вот Ай-Гуль-ага нисколько на него не обиделся и, более того, весь
лучился желанием посытнее напотчевать ценного работника. Он даже намекнул
пару раз, что готов устроить Льва на ночлег в свободной комнате второго
этажа, прямо напротив гарема. Как истинный мусульманин, он, конечно, обязан
следить за своими женами, но сегодня тяжелый день, его клонит в сон, а юная
Джамиля так своенравна и шаловлива, ей вечно не спится... Если бы Оболенский
не был так измотан, то, несомненно, обратил бы внимание на явно завлекающую
болтливость неразговорчивого старца. Но, увы... Стоп, я тоже больше не буду
запугивать вас раньше времени, иначе станет неинтересно. Хотя лично мне было
страшно...
- Иди наверх. Ложись. Спи, - напутствовал старик, нетерпеливо
подталкивая Оболенского в спину. Медная аладдинистая лампа чадила и шипела,
но освещала темные коридоры дома.
- Полегче там... Ой-е, ноги, как ватные...
- Джамиля не спит. Ждет.
- А-а... так ты бы шел баиньки, дедуля?! - разом выпрямился Лев, чье
воображение мгновенно нарисовало ему бесцельно нежащуюся на подушках юную
адалиску в прозрачных шароварах. - Я уж сам разберусь, ты только покажи, где
моя постелька, а где - Джамили. Ну, чтоб я во тьме не перепутал, а то еще
попаду не туда...
- Туда попадешь, - уверенно хмыкнул хозяин,
- Угу... вообще-то всегда попадал - женщины не жаловались, - раздумчиво
припомнил Лев. - Вот было иду я как-то по проспекту, а на улице холод, снег
под ногами хрустит, светофоры мигают, от метро до общаги метров двести
будет. У меня шампанское в пакете, конфетки-трюфели всякие - к нам в
университет по обмену опытом эфиопская делегация приехала. И была там одна
кучеряшечка - фигурка, как из черного дерева! Короче, мечта мартовского
мурзика, выдающаяся во всех местах и, главное, без моральных устоев. А какой
облом получился?! Я ж до сих пор заикаюсь, как вспомню... но в последнее
время реже... не помню потому что.
- Пришли. - Старик дрожащей рукой постучал в простую деревянную дверь.
- Джамиля-а-а! Не спишь?
- Нет, мой господин...-еле слышно донеслось в ответ.
Оболенский привстал на цыпочки и вытянул шею, его ноздри раздувались,
как у сибирского изюбра во время гона. Ай-Гуль-ага откинул засов и сильно
толкнул его внутрь:
- Джамиля, к тебе гость!
- Э... здрасте, - вежливо сказал Лев в дурманную темноту. Дверь за
спиной захлопнулась, запор лязгнул, а глаза, привыкшие к свету лампы, не
различали ни зги. Он осторожно сделал шаг вперед, на что-то налетел, едва не
растянувшись на полу, извинился по-английски и ощупью добрался до
маленького, узенького окошка, забранного решеткой. Именно сквозь него
проливался хоть какой-то свет...
- Кто ты, бедный человек? - совершенно бесцветным голосом спросили из
самого темного угла.
- Я? А... позвольте представиться, милая девушка, меня зовут Лев
Оболенский. И должен признать, я - человек не бедный. Этот костюмчик
вшивенький... он вроде маскировки, а так я уже... думаю, довольно богатый!
Всматриваясь изо всех сил, он наконец-то сумел смутно разглядеть
вжавшуюся в угол девичью фигурку. Она сидела прямо на полу, в рубашке и
шароварах, подняв колени к подбородку так, что были видны только
настороженно блестящие глаза.
- А вы, как я понимаю, Джамиля? Вот и салам алейкум! Будем друзьями...
- Лев открыто протянул ей руку, но девушка только вздрогнула, отшатнувшись.
- А может, и так... просто знакомыми. Тут ваш супруг, в смысле, муж ваш,
он...
- Он страшный человек...
- Да ну? - как можно обаятельней улыбнулся Оболенский, его
"нереализованный пыл" незаметно пропал, уступив место жалости и пониманию.
Девушка казалась такой безнадежно обреченной, что наш герой тактично
постарался разрядить тревожную напряженность. - На вид вполне безобидный
старичок! Благообразный, как пасхальный кулич. Не болтливый опять же...
- Он плохо говорит, - подтвердила Джамиля, - ему зубы мешают, слишком
острые...
- Как у волка в "Красной Шапочке"?
- Зачем ты здесь? - Девушка порывисто вскочила и шагнула к окну,
пристально вглядываясь в открытое лицо ночного гостя. Она действительно была
очень хорошенькой. - Ты сильный, у тебя большое сердце, и ты зовешь себя
Львом! Почему ты не убежал? Ты мог спрятаться в пустыне, а теперь... Он
придет за тобой...
- Кто? Дедуля давно спит, крошка! Он сам просил меня, чтобы...
- О нет! Нет, мой храбрый юноша, гуль заманил тебя! Я видела в окно,
как ты носил эти страшные мешки, и молила Аллаха, чтоб он помог тебе
бежать... увы!
- М-м-р, но разве так уж плохо, что я тут несколько задержался? - чуть
шаловливо мурлыкнул Лев, незаметно обнимая скуластую красотку за талию и
ненавязчиво тоже намереваясь перейти на "ты".
- Ты не понял меня... У гуля кончилось мясо! - отстранилась девушка.
- Видимо, не понял, объятия отложим на послезавтра... Но мясо точно
кончилось, этот седобородый скупердяй пичкал меня пересохшими лепешками,
прелыми овощами и прокисшим молоком! Нет, представляешь?! И это после того,
как я на него полдня вкалывал, не разгибаясь...
- Теперь он съест тебя...
- Кто?!
- Гуль.
- Твой престарелый муженек Ай-Гуль-ага, что ли?! - не понял вконец
запутавшийся Оболенский. Его не стоит ругать, скорее он достоин сочувствия.
Всего слишком много и сразу, к тому же во всех сказках мира герой-спаситель,
как правило, отличается не умом, а шириной плеч и тяжестью кулаков. Это
имелось в наличии, поэтому Джамиля чисто по-женски взяла проблему в свои
руки и быстренько понарасставила все нужные акценты:
- Хозяин этого дома - ужасный гуль. Гули - это страшные исчадия ада,
вышедшие на свет из смрадного чрева самого шайтана! Они живут в норах или
пещерах, а по ночам нападают на одиноких путников, отставших от каравана.
Пьют кровь правоверных мусульман и оставляют от тела только обглоданные
косточки.
- И... что, этот наш... ваш... муж, он тоже гуль?!
- Он самый старый, самый опытный гуль среди всех кровососов семи
аравийских пустынь! Потому и живет в Багдаде... Его не пугает солнечный
свет, он мудр и хитер, а остальные почтительно зовут его Ай-Гуль-ага. Что
означает: "Ай-яй, наш уважаемый дедушка гуль!"
- А у тебя-то откуда такие сведения? - чуть отстранился не на шутку
встревоженный Оболенский.
Девушка глубоко вздохнула и посмотрела на него долгим взглядом
печальных карих глаз:
- Я давно здесь живу. Гуль заплатил большой калым моему бедному отцу и
уже пять лет держит меня как приманку для заезжих гостей. Он заманивает их в
эту комнату, а потом убивает... Иногда приглашает на кровавый той гулей со
всех окрестностей.
- Мать моя женщина, так этих тварей здесь много?!!
- Семь или восемь, живут за кладбищем неверных... Конечно, бывает, что
попадается отважный джигит или принц с заколдованным ятаганом, гуль боится
только дамасского клинка с гравированной молитвой из Корана, прошлым летом
люди убили двух...
- А как насчет чеснока, карманного распятия, святой воды и серебряной
пули? - быстренько припомнил Лев, но Джамиля покачала головой:
- Говорят, эти средства хороши против кошмарных вампиров Запада, но мы
на Востоке. Гуль очень силен, и в ярости способен разорвать мусульманина
пополам. Нам остается только взывать к помощи и защите Аллаха...
- А как же другие жены?
- Больше никого нет, тебя обманули.
Багдадский вор страшно обиделся, шагнул к узенькому окну, высунул нос
наружу, несколько раз страстно втянув ноздрями свежий ночной воздух. Потом
его лицо неожиданно побагровело, брови грозно сошлись на переносице,
подбородок нервно задрожал, и над спящими окраинами Багдада, громыхая,
раскатился львиный рев:
- Ну-у, Насреддин, карданный вал тебе в заднюю дверцу! Удру-ужил! Я
тебе все припомню-ю-ю... (Далее непереводимая колоннада тонко подобранных
друг к другу чисто московских ругательств, не имеющих дословного аналога в
древнеаравийском и повседневного употребления в интеллигентских кругах, к
каковым я и причисляю вас, уважаемые читатели. На пару минут заткните
уши...)
x x x
Хорошая драка всегда найдет благодарного зрителя...
От посетителей пивных баров.
Когда Джамиля поняла, что этот здоровенный детина с царственным именем
намерен драться, - ее удивлению не было предела! Любой житель Востока знает,
что в одиночку одолеть гуля абсолютно невозможно. Как уже упоминалось, это
делается специально обработанным оружием, да и то является редкостью,
достойной упоминания в легендах. Мой друг в такие тонкости не вдавался.
Когда Оболенских обижали - они давали сдачи! Так повелось исстари, из
поколения в поколение, и никто на свете не сумел бы внятно объяснить Льву
необходимость покорно опуститься на колени, сложить ручки и вознести мысли к
престолу Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего... Первый вор Багдада
профессионально перерыл всю комнатку, но, к сожалению, ничего пригодного для
нанесения увечий не обнаружил. Ковер, матрас, четыре подушки, стеганое
одеяльце, медный таз для омовения и маленький шестиугольный
столик-дастархан. Мелкая утварь типа тарелок, пиалы и тапочек вообще в
расчет не шла... Поэтому, когда за дверью раздались уверенные шаги ужасного
старца, Оболенский смущенно признал, что может рассчитывать лишь на
собственные кулаки. Джамиля не знала, смеяться ей или плакать, глядя, как
"новая жертва" разминается в боксерской стойке. Стукнул засов, и дверь
отворилась...
- Я пришел. - На этот раз Ай-Гуль-ага заявился без лампы, его узкие,
маслянистые глаза так и горели под кустистыми бровями, что придавало
старичку вид резинового манекена из стандартного набора "комнаты ужасов" в
Луна-парке. Что, кстати, и ввело в заблуждение Оболенского - уж слишком
кукольно выглядел восточный кровосос.
- Вообще-то ты не вовремя, дедуля. Мы ведь только-только знакомиться
начали - улыбочки застенчивые, первые стыдливые объятия, так сказать... А
тут ты в двери ломишься! Иди спать, пожалуйста...
- Нет. Я голоден.
- Тогда лепешку какую-нибудь перед сном съешь или персик укуси. Иди
спать, по-хорошему прошу...
- О наивный глупец! Ты так и не понял, кто я?! - торжественно
осклабился старик, а Джамиля, прячась за спиной Льва, прикрыла лицо руками.
- Я - злонравный и устрашающий Ай-Гуль-ага! Глава всех гулей, пьющих кровь и
пожирающих мертвечину! Гордость Шайтана, печаль Аллаха и ужас правоверных!
- Ну, знаешь... Я, между прочим, тоже кое-чего гордость и ужас! -
невольно завелся Лев.
- Ты хочешь бороться?! Со мной? - Видимо, длина предыдущей речи
полностью исчерпала все мыслимые резервы старца, и он вновь перешел на
простые предложения. - Я - сильный!
- Армрестлинг?! - мгновенно отреагировал Оболенский, подняв к носу гуля
раскрытую ладонь. Тот, не задумываясь, принял вызов. Несколько секунд они
дружно пыхтели над маленьким дастарханом, пытаясь честно положить руку
соперника, пока нечеловеческая сила азиатского вампира не взяла верх.
- Я победил!
- Подумаешь... просто у меня запястье растянуто из-за этой проклятой
мотыги!
- Теперь очень хочу есть! - Ай-Гуль-ага оскалил клыки и резко нацелился
на горло спортивного соперника. Багдадский вор без колебаний врезал ему по
зубам. Долгую минуту старик сидел на корточках, с идиотским выражением лица
держась за челюсть. Видимо, такого отпора он не ожидал, на культурном
Востоке не принято бить морду аксакалам...
- Ты ударил меня, сын греха!
- Да на себя посмотри, дитя порока! Не знаю, уж чего ты себе
навоображал, но я не забитый погонщик верблюдов и не запуганная дочь
нуждающихся родителей. Еще раз так мне улыбнешься - удалю всю челюсть без
помощи стоматолога!
На этом конструктивный диалог закончился, началась драка. Лично я
полагаю, что в ее описании мой друг, мягко говоря, погрешил против истины.
Его послушать, так от старого гуля даже обгорелых тапок не должно было
остаться... Ибо что, собственно, мог дедушка? Ну, укусить как следует - это
да... Грязную безрукавку грузчика гуль действительно изгрыз в клочки. Что
еще? Да, физически он был гораздо сильнее Оболенского, но... ростом ниже,
весом меньше, а в знании практических приемов боевых единоборств вообще
оказался сущим котенком. Мы только в газетах пишем о том, что являемся самой
миролюбивой нацией, а вот попробуйте-ка найти хоть одного россиянина, не
умеющего показать парочку приемов... Лев вырос на широких московских улицах,
посещал спортивные секции, служил в тогда еще Советской Армии и мог постоять
за себя! Он кидал пожилого Ай-Гуль-агу "броском через бедро" об стену, он
бил его в живот ногой ударом "ека-гери", валил, поймав тощую шею во
"французский ключ", наносил апперкот за апперкотом и даже произвел ущемление
икроножной мышцы в партерной борьбе. Джамиля только восхищенно попискивала,
глядя на геройские подвиги своего защитника. Злобный гуль был поколочен,
исщипан, заломан, оплеван, но по-прежнему голоден и бодр! А вот Оболенский в
конце концов, естественно, выдохся... Тут-то старый негодяй и повалил его на
пол, поудобнее завернул "сыну греха" руки, глазом опытного кровопийцы
примериваясь к его белой шее:
- Всего не съем. Позову гостей, мяса много.
- Чтоб я тебе поперек глотки встал, каннибал австралийский! - с
чувством прохрипел Лев, все еще силясь встать. - Чтоб ты моей печенью
поперхнулся! Чтоб у тебя от моих окорочков уровень холестерина
прогрессировать начал безоглядно! Чтоб...
- Ва-а-х... зачем так говоришь? Старших уважать надо-о-о-о-у!
Конец нравоучительной фразы потонул в грохоте медного таза.
Расхрабрившаяся Джамиля изо всех сил ахнула законного мужа по лысой голове
(чалму дедуля успешно потерял в драке). На медном днище осталась глубокая
вмятина, и он, дребезжа, откатился в угол. Туда же на четвереньках уползла и
перепуганная содеянным девушка. Главный гуль только почесал макушку -
зримого сотрясения мозгов не последовало.
- Грязная девчонка! Его съем - тобой займусь.
- Только тронь ее - загрызу, как мамонта!
- Не грози. Что ты можешь? Багдадский вор извернулся из последних сил,
и... острые клыки, не дотянувшись до шеи, сомкнулись на его плече. Бедный
Лев едва не взвыл от дикой боли! Старик удовлетворенно облизал перемазанные
кровью губы и противно захихикал:
- Ты ничего не можешь. Шайтан научил меня. Я живу кровью правоверных
мусульман. А ты на вкус... ик! ик! ик! ой... ай... ва-а-а-й!
Ай-Гуль-ага неожиданно вытаращил глаза и скатился с Оболенского.
Похоже, что дедушку-вампира не вовремя хватил удар или глоток крови пошел не
в то горло. Гуль натуженно хрипел, его словно тошнило, выворачивая
наизнанку! Злобное порождение тьмы билось в конвульсиях, царапая ногтями
пол, стуча пятками и скуля, как будто неугасимый огонь обжигал его
внутренности. Оболенский кое-как, не без помощи девушки, отбуксировался
задом в угол, с недоумением наблюдая за происходящим. Ай-Гуль-ага умирал
недолго, но мучительно... Его старческое тело, перестав извиваться, вдруг
начало прямо на глазах у перепуганных жертв распадаться на куски. Он просто
превращался в пепел... Причем ни с того ни с сего, без всякой видимой
причины! Когда спустя минуты три на смятом ковре осталась лишь пересыпанная
пеплом одежда хозяина дома, Лев и Джамиля позволили себе переглянуться.
- Он умер?
- Судя по всему, да. Я, конечно, не медэксперт, и надо бы
посоветоваться со специалистами, но в целом...
- Хвала Аллаху! - Девушка вне себя от радости бросилась покрывать ноги
Оболенского поцелуями...
- Джамиля! Ты с ума сошла! Ну... не надо!
- О! - Счастливая вдова страшно смутилась и, дурачась, прикрыла
ладошками глаза. - Да ведь ты совсем голый!
- Вай дод... - Лев тоже позабыл, как в пылу борьбы потерял свою
набедренную одежонку из козьей шкуры. - Вот видишь, мне и прикрыться нечем,
какие уж тут поцелуи... Джамиля! Ты чего это? Джамиля, я не... я... Ой-е! И
как у тебя это так получается... Но почему же все время ты... Ну-ка, что у
нас там за пуговки? И вот тут еще... ага... и здесь... Джамиля, ты - чудо!
Оу-у-у!... Солнышко мое, пожалуй, я все-таки прощу этого гада Насреддина...
x x x
Ну, все. Целую ниже...
Подпись - твой Сережа.
Популярная песенка.
Не ждите от меня сладострастных описаний этой ночи! Мой друг женат, его
супруга - милейшая женщина, зачем усложнять жизнь двум хорошим людям?! Тем
более что происходило все где-то в мифическом сказочном пространстве, в
неизвестном измерении, когда и сам Лев себя толком не осознавал и не помнил.
Он пребывал в коме и лежал в московской клинике, как говорится - взятки
гладки. А уж чем занимался в это время его двойник (тень? дух? альтер эго?),
думаю, никого не касается... Сам Оболенский рассказывал о Джамиле с оттенком
романтической ностальгии в голосе. Она была игрива, умна, изумительно
сложена и... (долгий вздох мужской сентиментальности!) имела такие маленькие
розовые ушки, которые хотелось целовать и целовать ежеминутно. По тогдашним
законам ислама молодая вдова не могла наследовать имущество мужа, не имея от
него детей. В крайнем случае нужно было заплатить и доказать муфтию
непреложный факт беременности... Ей это удалось. Девушка умела постоять за
себя, а в доме оказалось достаточно золота, чтобы вопрос о странной смерти
мужа отпал сам собой. Не буду врать, чем и где посодействовал Багдадский
вор-Лев Оболенский, но о Джамиле он всегда отзывался уважительно и нежно,
как о самом преданном друге. Она же неустанно молила Аллаха, чтобы тот
уберег ее тайного возлюбленного от стражников эмира. Впрочем, все это уже
детали, насколько лишние, настолько же и нескромные. Думаю, гораздо больше
вас волнует факт неожиданной гибели Ай-Гуль-аги. Да, не все так просто...
Мне тоже не один день пришлось поломать голову, перерыть массу книг и даже
посоветоваться с умными людьми. Толком никто ничего не объяснил, но
предположение одного православного священника показалось мне очень
интересным... Ведь азиатский гуль, как и европейский вампир, живет, питаясь
человеческой кровью. По идее, с чисто медицинской точки зрения, разница в
составе крови у людей минимальна. Ну, по крайней мере, она не должна
зависеть от вероисповедания человека, так? А если предположить обратное...
Если кровь мусульманина и кровь христианина все-таки существенно различаются
между собой? Ведь истинная вера затрагивает не только нашу душу, но и
тело... Восточный гуль, вспоенный кровью правоверных мусульман, вполне мог
отравиться даже капелькой крови православного христианина, каким на деле и
является наш герой! Быть может, у вас другие рассуждения по этому поводу, но
я пока буду держаться этой версии... По крайней мере до тех пор. пока
кто-нибудь не представит мне более убедительную. Дерзайте...
На рассвете, только-только после утренней распевки муэдзинов, вдоль
узких багдадских улочек танцующей походкой шел молодой человек. Для жителя
Востока он был слишком белокож и голубоглаз, а для скромной профессии
грузчика чересчур беззаботен.
Впрочем, принадлежность к "таскалям" угадывалась лишь благодаря
широкому красному поясу, обмотанному вокруг талии несколько раз, да
благодаря козьей шкуре, заменяющей набедренную повязку. Плечи молодца
укрывал дорогой парчовый халат, а на голове красовалась богатая шелковая
чалма на манер индусской. Он шел, явно красуясь, чуть-чуть навеселе и,
отщелкивая пальцами ритм, неспешно напевал:
- А девушка созрела-а и... ага!
Скажи Оболенскому, что он смешал в одно Земфиру и "Любэ", он бы,
наверное, удивился. Просто потому, что толком не помнил ни то, ни другое...
Уже на подходе к базару Лев играючи "увел" с проезжавшей мимо арбы половину
бараньей туши. Вино по дороге не попалось, а красть на самом базаре он не
мог себе позволить, памятуя первую воровскую заповедь: "Не воруй - там, где
живешь!" Еще за добрый десяток шагов до лавки башмачника Ахмеда наш герой
углядел две суетящиеся у входа фигуры. Ходжу Насреддина, в простом платье
декханина, Лев узнал не сразу, а вот собственного ослика - в одну минуту.
Рабинович, нетерпеливо перебирая мохнатыми ножками, сновал туда-сюда,
кого-то пристально высматривая в толпе. Домулло так же нервно прохаживался у
порога, привставал на цыпочки и прикрывал глаза от солнца. Оболенский с
щемящей болью понял, что за него все-таки волновались...
- Всем общий привет! Картина Репина "Не ждали"?
Ослик рванулся к хозяину, восторженно подняв хвост, и запрыгал вокруг
Льва, как истосковавшаяся собачонка. Ходжа ойкнул, обозвал Оболенского
"шайтаном бессовестным" и, протянув руки, обнял друга за плечи.
- Ой-ей-ей... больно! Ты полегче давай, у меня серьезная рана в
дельтовидной мышце.
- О аллах! Какой злодей посмел тебя ударить?
- А вот тот самый дедуленька, которому ты запродал меня на подневольные
работы... И не ударил, а укусил!
- Не может быть...
- С меня - рассказ, с тебя - завтрак? - справедливо предложил Лев.
Ходжа Насреддин согласно кивнул, подхватил украденное товарищем мясо и с
поклоном пропустил его в лавку башмачника. Самого Ахмеда внутри не оказалось
(он тайно сбывал все наворованное добро, а если учесть, кому оно
принадлежало, то дело было крайне рискованным). Хитро-мудрый Ходжа тоже с
бараниной возиться не стал, а попросту обменял ее в обжорных рядах на две
больших миски плова, четыре сдобных лепешки и переспелый гранат. Для начала
Багдадский вор распахнул халат и продемонстрировал другу правое плечо,
аккуратно перевязанное заботливой Джамилей. В сущности, рана-то была
пустяковая, но Ходжа смотрел на Оболенского как на человека, живым
выбравшегося из бездонного желудка шайтана! Лев говорил долго и красочно, не
упуская ни одной детали и придумывая десятки новых по ходу повествования. Он
разыгрывал всю драму в лицах, то весьма реалистично изображая перепуганную
девушку, то демонстрируя хук слева - хук справа, а уж кошмарную смерть
старого гуля показал так, что хоть сейчас мог бы выступать с моноспектаклем
на театральных подмостках Нью-Йорка и Парижа. Плов Ходжи Насреддина остыл и
покрылся салом, он ни на мгновение не мог оторваться от захватывающего
сюжета и только охал через каждую минуту: "Вай дод! Вай дод!! Вай дод!!!"
Сам Оболенский о еде не забывал никогда и, отодвинув миску, смачно дожевывал
третью лепешку, запивая ее подслащенным зеленым чаем.
- Это самая чудесная история из всех, что я когда-либо слышал, а слышал
я немало... Завтра же расскажу о ней караванщикам - пусть все семь пустынь
дивятся твоей храбрости и силе!
- Не надо, не люблю дешевой популярности... - царственно отмахнулся
Лев. - Знаем мы этих летописцев - такой отсебятины в текст насуют, мне потом
хоть на улицу не выходи!
- Ладно, не буду.
- Нет, ну почему же?! Если ты в этих людях уверен, если наш престиж не
пострадает, а число поклонников только увеличится - тогда действуй! Надо же
и о положительном имидже думать хоть иногда... Как ты считаешь, а не
наладить ли выпуск парадных тюбетеек с надписью по кругу: "Лев Оболенский -
гроза вампиров!" арабской вязью с вышивкой?
- Нет, - подумав, решил Ходжа, - у нас такое не носят. И, поверь умному
человеку, ни один правоверный в Багдаде не признается даже в малейшей
симпатии к разыскиваемому преступнику. Твои тюбетейки просто не будут
покупать.
- А если развернуть солидную рекламную кампанию: детям и военнослужащим
скидка в десять процентов, оптовикам - до пятнадцати? - с надеждой протянул
Оболенский, но под неумолимым взглядом друга сдался. - Ну и леший с ними,
ограничимся караванщиками. Да, ты про плов забыл! Смотри, он уже весь инеем
покрылся...
- Как сказал великий Хааддин:
Холодный плов - безвкусный плов,
Но не хули его!
Быть может,
Завтра в твой казан
Не бросит ничего.
- Что есть, то и будем кушать. А лепешку положи, уважаемый, ты уже
целых три сожрал и не лопнул!
- А ты у меня каждый кусок во рту считаешь, да? Чего экономить, мы же
обеспеченные люди! - Хм... - потупился домулло. - Я бы так не сказал...
- Не понял... Я собственными руками упер почти всю казну городской
стражи, полный мешок шехметовского добра, а ты намекаешь, что у нас нет
денег?!
- Ва-а-х, зачем так обижаешь, а?! Есть у нас деньги! Вот, целых две...
Нет, даже три таньга осталось!
На мгновение Оболенский ощутил легкое головокружение и почувствовал,
что косеет. Беззаботный Ходжа нагло доедал холодный плов...
x x x
Наличие всего одной таньга
приятнее отсутствия тысячи динаров.
Арабская политэкономия.
- Ты вор!
- Я - вор?!
- Вор и растратчик! Где мои деньги, мафиози?!
- Какие деньги? Клянусь аллахом...
- Ты за одну ночь промотал все мое состояние?!
- Наше состояние, почтеннейший...
- Ты за одну ночь промотал все наше состояние?! Шайтан с ней, с твоей
половиной, но как ты посмел покуситься на мою долю! Ты играл в карты, ходил
в казино, поставил ва-банк на рулетку или спустил все у игральных автоматов?
А может, ты здесь оргию закатил на весь Багдад? Пригласил на мои законные
таньга Таркана с балетом "Тодес", толпу гейш, путан и гурий (все в бикини и
с коктейлями) и, всю ночь посасывая кальян, наслаждался танцем живота?
Говори, проглот несчастный! - едва не задыхаясь от неуправляемой ярости,
вопил Лев, сидя верхом на опрокинутом на гору починенной обуви Насреддине.
- Слушай, дорогой... а повтори, пожалуйста, как это я устроил себе
такой праздник? Клянусь чалмой святого пророка Мухаммеда, это надо записать
и обязательно повторить на днях!
- Ты будешь говорить или нет, транжира тюбетеистая?!
- Вах, я что, по-твоему, делаю? - утомленно уточнил Ходжа, порываясь
встать. Видимо, ему было неудобно лежать на старых чувяках прижатым в грудь
коленом грозного Льва.
- Ты увиливаешь от ответа! - прорычал Оболенский. - Отвечать вопросом
на вопрос - привилегия евреев, и ты меня на этом не купишь!
- О шайтан привередливый... Ну чего ты хочешь от сытого мусульманина?
- Полный и подробный отчет о моих дивидендах, от вчерашнего вечера и до
последнего таньга!
- Тогда слезь с меня, ради аллаха! И прекрати орать, сейчас соседи
сбегутся...
- А пусть! Пусть весь базар знает, какой ты вор!
- Вай дод, кто бы говорил... - сдержанно пробурчал Насреддин, но
все-таки вылез и встал напротив друга, готовясь к недолгому, но
кровопролитному разговору. Не в физическом смысле, конечно. Это я так,
фигурально выражаюсь... Домулло усадил разгоряченного "прокурора", скрестил
руки на груди и неторопливо пустился объяснять несведущему такие простые
понятия, о которых на Востоке с малолетства знает любой ребенок:
- Слушай внимательно, Лева-джан, и не перебивай! Прибереги свой гнев до
конца моего рассказа, иначе печень твоя увеличится в размерах, а кровь
загустеет от горя, что очень вредно для здоровья. Мы взяли из шехметовской
казны ровно пятьдесят шесть золотых динаров, по четырнадцать монет в каждом
мешочке. Из них - тридцать роздано по нашим ближайшим соседям. Вай мэ, что
ты делаешь такое удивленное лицо?! Думаешь, люди вокруг совсем глупы и не
знают, кто поселился у башмачника Ахмеда? Высокородный господин Шехмет
пообещал сто таньга за твою голову... Да, возможно, нас и так бы не выдали,
но шайтан не дремлет, зачем вводить мусульман в искушение?
- А я - то по простоте душевной думал, что ты, как народный герой,
раздаешь деньги даром...
- Конечно, даром, клянусь аллахом! Это ведь они стали богаче на
тридцать золотых, а не я. Еще десять монет пришлось отдать стражникам... Да,
да, тем самым, с которыми я спорил! Негодяи узнали меня по ослу и с ножом у
горла требовали свою долю.
- Так ты заплатил шантажистам?! - вновь вскинулся Оболенский.
- Нет, нет, стражникам! - терпеливо пояснил Ходжа. - Они, конечно,
грабители и разбойники, но не стоит клеймить людей словом, даже не
упоминающимся в Коране... Будь к ним снисходителен.
- А если они придут снова?
- О, непременно придут, мой мудрый друг, и нам надо сделать все, чтобы
отбить у них охоту тянуть наши кровные таньга!
- Динары, - мрачно поправил Лев. - Из-за десяти таньга я бы и в затылке
не почесал. Что дальше? Где остаток и каков наш дебет-кредит?..
- M-м... знаешь, честно говоря, остальные деньги я раздал.
- Это как?!
- Не знаю... - впервые потупился Насреддин. - Просто отдал, и все. Там,
за базаром, живет вдова, у нее казнили сыновей... И еще двое молодых ребят с
отрубленными по локоть руками... Тут я виноват, Лева-джан. Я отработаю,
клянусь бородой пророка...
Какое-то время оба молчали, сдвинув брови и опустив глаза. Потом
Оболенский чертыхнулся, снова налил себе холодного чаю и равнодушно бросил:
- Да ну их на фиг, эти деньги! Будем изображать кассу взаимопомощи для
членов закрытого профсоюза "Жертвы репрессий и тирании". Сегодня же закажу у
плотника резную вывеску и прибью над входом.
- Ахмед выручит за краденое не меньше десяти динаров, - виновато
предположил Ходжа. - Если его не поймают, конечно...
- Храни аллах! - перекрестился Лев.
- Храни аллах, - автоматически поддержал домулло? едва не повторив тот
же жест. - Но... я давно хотел тебя спросить... Левушка, только не сердись
на меня, ладно?.. Так вот, позволь узнать мне, недостойному, а чего ты
вообще добиваешься?
- Давай поконкретнее, - буркнул наш герой, хотя прекрасно понял суть
вопроса. Просто до этого он не пытался ответить на него даже самому себе.
- Ты хочешь украсть у богачей все золото и самому стать богатым? Когда
у тебя будет большой дом, много красивых вещей, четыре жены, своя лавка или
даже свои караваны - разве ты не бросишь воровство? И разве тебя как
законопослушного мусульманина не будут возмущать другие воры, дерзнувшие
посягнуть на твою собственность?.. Неужели ты не будешь требовать для них
наказания по законам Шариата?
- Ходжа, погоди, дай хоть слово вставить...
- Э нет, дорогой Багдадский вор! Раньше ты задавал мне вопросы, а
теперь я хочу понять помыслы твоего сердца. - Голос Ходжи Насреддина
становился все тверже, и каждая фраза била без промаха, как удар эмирского
ятагана. - Ты говоришь, что закажешь надпись и будешь помогать всем, кто
пострадал от неправедного суда... Ты будешь красть и раздавать другим... Но
к чему это приведет? У людей вновь отнимут их деньги, или же они обленятся и
будут пировать на твоей шее!
- Минуточку, это я прекрасно понимаю, но...
- Но кто сказал, что все наказанные пострадали безвинно?! Они украли!
Пусть немного, пусть случайно, пусть один раз - но совершили грех! Суд эмира
Багдада, несомненно, слишком жесток и кровав, но ведь он совершил благое
дело, искоренив воровство! Разве не угодно это Аллаху?!
- Черт меня раздери, да я еще никого всерьез не тронул...
- Тогда что плохого тебе сделал наш эмир?! - заключительно красивым
поворотом темы добил Ходжа, - Быть может, он всего лишь не угодил старому,
выжившему из ума пьянице... Зло не искореняется Злом! Хайям ибн Омар
наверняка великий поэт, но он абсолютно ничего не смыслит в борьбе с
властями. А ведь ты поднимаешь руку на человека, облеченного высшей властью!
Что будет, если на его трон сядет другой эмир - еще больший деспот, тиран и
убийца?! Что, если твоя дурацкая игра в Багдадского вора ввергнет весь город
в кровавую междуусобицу... Об этом ты хоть когда-нибудь думал?
Лев молчал, выдохшийся Насреддин тоже. Однозначных ответов не было, ни
тогда, ни сейчас...
Прости меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой, как был вчера-а...
медленно пробормотал Оболенский, с совершенно пустым взглядом,
отсутствующе барабаня пальцами по донышку перевернутой миски.
Домулло вздохнул и подвинулся поближе. Со второго раза он, уже почти не
сбиваясь, тихо поддерживал Льва хорошим баритоном:
Ме-е-ня засосала опасная трясина,
И жизнь моя-я вечная игра!
Повторюсь еще раз - однозначных ответов не было. Просто на каком-то
этапе в них отпала необходимость. Двум, таким разным, героям расхотелось
задавать вопросы. Настала пора действовать...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:13 | Сообщение # 10 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Я тебя во сне увидел -
Больше спать я не могу.
Восточная лирика.
Я уже говорил, что в клинике снова стали пропадать вещи? Прошу прощения
за столь резкие переходы от темы к теме, но все это звенья одной цепи и
лично мне представляются вполне заслуживающими внимания. Итак, первой
бессознательно лежащего Оболенского обвинила нянечка. Поправляя сползающую
подушку, она наткнулась на что-то твердое под наволочкой и выудила
видеокассету (при просмотре в кабинете главврача признанную
порнографической!). С какого бодуна замерший в коме человек прячет себе под
голову порнофильмы - никто объяснить не мог. Как никто и не признался в том,
что данная кассета является чьей-то собственностью... А ретивая старушка,
захватившая еще хрущево-андроповские времена, махом объявила гражданина
больного шпионом! По ее версии, он лишь прикидывается "комиком" (это
дословно, видимо, производное от слова "кома"), а на деле - как есть шпион!
Ночью встает тайком, крадет все, что плохо лежит, а на видеокассету небось
записал оргию зав. хирургическим отделением и двух молоденьких медсестер.
Она сама их, конечно, на этом не ловила, но больше некому! Само собой
разумеется, что весь этот бред всерьез никто не воспринял. Однако сам факт
столь подозрительного совпадения (имеется в виду повторное нахождение
посторонних предметов в постели больного) заставил многих взглянуть на эту
историю иными глазами. Кровать вновь проверили - и вновь обнаружили недавно
похищенную мелочь. Так как сам факт комы являлся абсолютно бесспорным, Лев
вроде бы имел предельно твердое алиби. Тем не менее руководство клиники
приняло нестандартное решение: потратить бешеные деньги, но установить в
палате камеру круглосуточного наблюдения. Вопрос медицинской этики отпал сам
собой, всем было слишком интересно...
Ахмед заявился только к вечеру. Когда он, стонущий и бледный как
смерть, протиснулся в лавку, оба друга едва не вздрогнули - бедный башмачник
был практически гол, избит до синяков, а также лишен двух передних зубов
сразу, в верхней и нижней челюсти. Говорить что-либо отказался напрочь,
рухнул на обрезки кож и рыдал не переставая аж два часа подряд! Естественно,
все предположили самое худшее... Хотя, видимо, все-таки "самое худшее"
башмачника миновало, ибо обе руки у него были на месте, а голова твердо
сидела на жилистой шее. Пока Насреддин как-то успокаивал неудачливого
торговца краденым, Оболенский, не сумев вытрясти из Ходжи последние деньги,
вскочил на Рабиновича и пустился вскачь через базар. Вернулся вскоре с целым
мешком всякого добра за плечами. Не размениваясь на мелочи, он по ходу
верхового маршрута украл: кувшин вина, две пиалы, новый пояс, тюбетейку
узбекскую, черную папаху, две горсти урюка, железный шкворень, половину
сдобной лепешки и не очень новый халат. Все это Лев от души выложил перед
настрадавшимся башмачником, и тот, после принятия наполненной до краев
пиалы, сбивчиво и плача кое-как поведал сочувствующим свою печальную
историю...
- Клянусь аллахом, я был жестоко наказан за свою гордыню, и лукавый
шайтан послал мне навстречу самое страшное испытание, коему только
подвергается мужчина, - искушение вожделением.
- Женщина. Все беды от них... - чуть слышно прокомментировал Ходжа.
- Соболезную, - так же тихо кивнул Лев, - сам горел на бабах.
- Мне удалось найти не особо щепетильных караванщиков из кочевых
арабских племен. Они охотно купили почти все и дали хорошую цену. У меня на
руках было целых двенадцать динаров... - всхлипывая, продолжал Ахмед. - Но
я... о проклятая глупость и жадность! Я возжелал оставить себе парчовый пояс
благородного господина Шехмета! Он так шел к моему старому халату. Я только
подумал, что вы не будете против, а тут мимо меня вдоль улицы проходит
она...
- Она? - переспросил Оболенский.
- Ну не он же! Вах, ведь речь шла о женщине... - раздраженно напомнил
домулло.
- Она была чудом из чудес, друзья мои! Ее лицо, как и положено
достойной мусульманке, чтящей законы ислама, было скрыто чадрой. Но стан,
схожий с кипарисом!... Но руки, нежнее озерных лилий!... Но маленькая ножка
в парчовом узорчатом башмачке!... Но индийский аромат ее благовоний...
- И ты был к ней так близок, что уловил аромат? - не поверил Насреддин.
- Видимо, это были те еще благовония! - сделав акцент на второй букве
"о", подковырнул Левушка.
Ахмед укоризненно взглянул на одного и второго, дождался, пока им
станет стыдно, и вновь вернулся к печальному рассказу:
- Наверняка прекрасная госпожа, пленившая мое сердце, шла с базара, где
делала необходимые покупки. Я бы и не дерзнул преследовать ее своим
вниманием, но шедшая позади старуха приблизилась ко мне и шепотом сказала:
"Благовоспитанный муж, судя по твоему богатому поясу, ты человек, имеющий
средства. Если тебе понравилась моя госпожа - смело следуй за нами, но
держись поодаль. Я буду поручительницей твоего счастья, если ты будешь щедр
к старой женщине". Мы долго шли, и вот наконец моя высокородная пэри вошла в
один дом, а старуха поманила меня пальцем: "Есть ли у тебя золотой динар,
чтобы я подкупила раба, сторожащего дверь? Не будь скуп, моя госпожа -
богатая вдова, и если ты понравишься ей в постели, то все вернешь
сторицей..."
- И ты дал ей монету?! О неразумное дитя...
- Ни фига себе дитя?! - искренне возмутился Лев. - Да он меня лет на
восемь старше, лох великовозрастный!
- Я... я... решил, что из двенадцати динаров четыре уж точно мои, и
отдал один. А эта старая карга, чтоб шайтан изъязвил ее лживый язык чирьями,
увидела все деньги и ласково повела меня внутрь дома. Мы прошли в богато
убранную комнату, где старуха оставила меня, а вскоре туда пришла та, о ком
"вздыхают в зависти цветы - им не дано подобной красоты...". Ее лицо все еще
было сокрыто от моих глаз, и села она напротив, и говорила со мной нежно, и
угощала фруктами, и вскоре ушла, ибо не в силах была сдерживать страсть,
пронзившую ее, подобно дамасскому кинжалу!
- Ёлы-палы, вот так сама и сказала? Я фигею...
- Лева-джан, не перебивай, очень поучительная история... - заступился
за башмачника Насреддин, хотя оба уже отлично понимали, к чему идет дело.
Далее расписывать смысла нет, все сводилось к банальному охмурению клиента.
Старуха с девицей явно работали в паре. Убедив "вожделеющего мужа" в том,
что цель близка, из него выудили еще два динара на вино и покрывала, после
чего отправили на омовение перед актом. Пока парень наскоро обливался
ледяной водой из медного кумгана, бабуля успешно стырила все его вещи,
включая завязанные в платочек динары. Ахмед узрел удирающих сообщниц через
окошечко - они были уже на улице, благополучно скрываясь в толпе. Покуда
бедняга искал, чем прикрыться, покуда выбежал из дому... Короче, ту девицу
он так и не нашел, но был жестоко поколочен купцом, чью жену он принял за
беглянку и пытался заглянуть ей под чадру. Избитый, ограбленный, униженный
башмачник в конце концов сдался и побрел домой, но у небольшой лавки
цирюльника вдруг нос к носу столкнулся с той самой старухой! Первоначально
он ее едва не задушил... потом все же овладел собой, дал старой ведьме
возможность высказаться, и она не стала отпираться. Наоборот, призналась во
всем и "честно" сказала, что ее госпожа с деньгами прячется у цирюльника, и
если "великодушный муж" пощадит их и не станет устраивать скандала, то она
сию же минуту все ему вынесет. Так как из лавки был всего один выход,
лопоухий Ахмед позволил обманщице войти к цирюльнику. Через минуту оттуда
выскочил главный мастер с двумя рослыми учениками, башмачника сгребли в
охапку, занесли внутрь и, невзирая на вопли протеста, клещами удалили два
совершенно здоровых зуба! Старушка исчезла бесследно... Как оказалось, она
заплатила "за избавление своего безумного племянника от дикой зубной боли",
а цирюльники в те времена осуществляли и функции стоматолога. Теперь
представьте себе, в каком состоянии несчастный Ахмед добрался до своего
дома... Не надо хихикать, это не смешно. На самом деле это был вызов! Вызов
великому и неповторимому Багдадскому вору! Лев постарался сделать серьезное
лицо...
x x x
Две обиженные мыши - бьют баки слону!
Хитовый аттракцион индийского цирка.
Когда кое-как отпоенный вином, отревевшийся и выговорившийся башмачник
наконец-то уснул, друзья сели за обсуждение планов военных действий. Или
попросту - святого возмездия двум профессиональным преступницам
неприкасаемо-слабого пола. Как оказалось, Ходжа Насреддин даже знал обеих.
Конечно, не имел чести быть знакомым лично, но, так сказать, премного
наслышан...
- Эту старую обманщицу зовут Далила-хитрица. Она известна всему Багдаду
своими проделками, но мало кто знает ее в лицо. У нее сотни обличий и тысячи
уловок, она не стыдится надевать мужское платье и лжет так же легко, как мы
дышим. Ее покойный муж разводил почтовых голубей для эмира, после его смерти
старуха возжелала получить его должность и жалованье. Но закон запрещает
женщине самой добиваться встречи с эмиром, и она решила привлечь внимание
всех, облеченных властью, обманывая самых уважаемых людей. Злобная ведьма
сладкими речами околдовывала простодушных мусульман, и те отдавали ей свои
одежды, золотые украшения, деньги, скот, даже дома!
- Бодрая бабулька... - уважительно признал Оболенский, в свете
сегодняшних событий он не был расположен к шуткам и слушал очень
внимательно, жалея лишь о невозможности законспектировать сведения о
потенциальном противнике. - Слушай, а вот та, вторая, за которой,
собственно, и побежал наш простофиля, она кто?
- Она ее дочь.
- Значит, работают на семейном подряде...
- Это младшая дочь, ее зовут Зейнаб-мошенница. Старшая давно замужем за
уважаемым купцом и ведет достойный образ жизни. А вот Зейнаб никто не хотел
сватать, и она вбила себе в голову заполучить в мужья двоюродного племянника
самого Шехмета. Юноша еще молод, но уже имеет собственные казармы и отряд в
двадцать молодцов, его имя Али Каирская ртуть.
- Хм, не уверен, но вроде бы я слышал что-то подобное от дедушки
Хайяма... Так что, этих аферисток никак не могут взять с поличным?
- О, избави тебя аллах от такой наивности... Они обе уже добились
своего: старуха получает жалованье в тысячу динаров от самого эмира, а ее
дочь на следующей неделе входит третьей женой в дом шехметовского
племянника.
- Не улавливаю железной логики, а зачем же тогда они так нагрели нашего
Ахмеда?
- Да от скуки... - пожал плечами Насреддин. - Для них эти жалкие
двенадцать динаров ничего не стоят, но зло и обман настолько завладели их
сердцами, что они и дня не проживут, не обидев кого-нибудь в Багдаде. Люди
жалуются, но, увы...
- Блин, а куда же смотрит городская стража?
- Они не пойдут против будущих родственников племянника их начальства.
- А сам Шехмет?
- Он имеет свою долю с любой проделки бесстыдниц.
- А эмир?!
- За порядок в городе отвечает Шехмет, если он докладывает, что все
хорошо, - эмира это устраивает.
- Да-а, до чего, сволочи, страну довели... - привычно заворчал Лев, но
призадумался. Как высококлассный вор, он не имел себе равных, но воровство и
мошенничество - вещи несколько разные. Он уже слегка "боднул" высокородного
господина Шехмета, а значит, даже при полном изобличении мамы и дочки
рассчитывать на передачу обеих в руки закона не приходится. Любой суд
пристрастно оправдает преступниц, а на скамью подсудимых посадят именно Льва
с Ходжой. Но и оставлять безнаказанным такой наезд на их общего друга было
бы просто не по-товарищески... Вывод напрашивался один - надо так насолить
Далиле-хитрице, чтоб она на пару с Зейнаб-мошенницей с позором, раз и
навсегда покинула Багдад! Как это сделать? Толковых предложений не было, но
Оболенскому почему-то казалось, что нечто подходящее по сюжету он уже где-то
видел, читал, слышал... А вот где, не помнил абсолютно. Хотя оно и к лучшему
- импровизация куда безопаснее, чем тысячу раз выверенный план!
Думаю, что данное повествование тоже стоит как-то озаглавить. Для моего
друга это было первое, по-настоящему серьезное, испытание, и впоследствии он
всегда говорил, что его воровской талант получил признание именно с этой
истории. Итак, попробуем, к примеру, вот такое название: "Сказ о Багдадском
воре - Льве Оболенском, Далиле-хитрице, ее дочери Зейнаб-мошеннице и женихе
ее Али Каирской ртути".
Меня, кстати, сразу заинтересовало столь оригинальное прозвище.
Оказалось, что сам Али родом из Каира, где за свою, еще подростковую, жизнь
прославился грязными хулиганскими выходками. Однако, несмотря на
многочисленные улики, успешно ускользал от наказания, подобно ртути. Отсюда
и образовалась столь своеобразная кликуха... Я, собственно, упомянул о нем
лишь потому, что в то памятное для Багдада утро именно он и послужил нашим
героям первым козлом отпущения.
... Говорят, что племянник благородного главы городской стражи вставал
поздно. Где-то часам к двенадцати дня он соизволил распахнуть сонные вежды и
выглянуть в окно. Видите ли, шум, доносившийся с улицы, его и разбудил, а
причина шума отнюдь не казалась тривиальной. Толпа народа плотно окружала
двух потрепанных судьбой дервишей, бродячих монахов, отдавших свои тела и
души всемилостивейшему Аллаху. Один, высокий, как сосна, и грязный, как
уличный кот, молча делал руками непонятные пассы. Второй, пониже ростом и с
заметным брюшком, растолковывал эти жесты правоверным. Горожане то
почтительно замолкали, слушая, то возбужденно галдели на все голоса, яростно
обсуждая услышанное.
- Кто эти уроды? - высокомерно поинтересовался Али Каирская ртуть.
Чернокожий раб, подающий хозяину халат, склонился в подобострастном поклоне:
- Это святые люди из земель далекого Магриба.Аллах одарил их
пророческим даром, и они предсказывают судьбу.
- В нашем городе хватает лжецов и глупцов. Прикажи им убираться, я не
потерплю, чтобы под моими окнами торговали дешевыми выдумками!
- Как будет угодно моему господину! - Раб давно знал, что с хозяином не
стоит спорить даже в мелочах, но на этот раз почему-то позволил ма-а-ленькую
вольность. - Только дервиши ни с кого не берут никакой платы. Они исполняют
обет и несут в мир волю Аллаха.
- Неужели?
- Да отсохнет мой язык! Я смотрю на них уже больше часа, и за все это
время они не взяли даже самой мелкой монетки. И никому не отказали в ответе
на самое сокровенное...
- Ах, вот как? - Господин Али изобразил легкую заинтересованность,
позволил рабу одеть себя и, жестом отпуская несчастного, повелел: - Спустись
вниз и приведи этих святых людей сюда, я изволю говорить с ними. А потом иди
в мои казармы и скажи, что я велел дать тебе двадцать пять палок по пяткам -
за слишком болтливый язык.
- Да продлит Аллах годы моего мягкосердечного повелителя! - Раб
постарался ретироваться поскорее, дабы не нарваться на лишние неприятности.
Свое дело он сделал, честно заработав два динара. Теперь наступала очередь
дервишей...
x x x
Курсы актерского мастерства для
профессиональных дервишей.
С последующим трудоустройством
Тот, что высокий, вел себя высокомерно и нагло. Казалось, благодать
Аллаха, с лихвой осенившая его высокое чело, ничуть не добавила смирения и
приличествующей истинному мусульманину кротости по отношению к тем, кого
судьба поставила выше. Голубоглазый дервиш пренебрежительно оглядел покои
молодого господина, бесцеремонно сгреб горсть урюка прямо с блюда на столике
и царственно расхаживал туда-сюда по комнате, неторопливо бросая в рот одну
урючину за другой. В его упругой походке чувствовалось врожденное величие, и
опытный в таких делах Али решил, что раньше этот монах был знатным визирем.
А вот второй, тот, что пониже, с проникновенным лицом и
неподражаемо-честными глазами, знал этикет, поэтому говорил много, но по
существу и с требуемым подобострастием...
- Да будет Аллах, всемилостивейший и всемогущий, благосклонен к твоему
дому и наполнит его золотом так же, как душу твою радостью и весельем! Чем
могут бедные дервиши служить тому, чье имя гремит от Каира до Багдада?
- Кто вы?
Голубоглазый удивленно вскинул брови, вопросительно глянул на товарища,
кивнул в сторону юноши и покрутил пальцем у виска. Говорливый дервиш
укоризненно поцокал языком и поспешил объясниться:
- Мы два сводных брата. Всю жизнь провели в пустыне, направив бренные
помыслы к величию Аллаха, и он снизошел до нас. После семнадцати лет
бессонных молитв нам был ниспослан дар предвидения. Мой бедный брат нем от
рождения, но Аллах даровал ему свои милости. Теперь он показывает, какие
беды ожидают того или иного человека на его жизненном пути, а я,
недостойный, облекаю его жесты в слова, понятные слуху правоверных.
- Если это окажется ложью, вы оба будете сварены в котле с кипящим
маслом! - на всякий случай поугрожал шехметовский племянник, от любопытства
пощипывая себя за первые усики над верхней губой. Дервиши незаметно
переглянулись: молодой господин заглотил наживку, оставалось красиво
подсечь, и он на крючке!
- Все в руках Аллаха, да не оставит он нас, презренных, и не бросит
души наши в пасть иблиса... Чтоб его задница дала поперечную трещину! -
значимо заключил второй бродяга, почти дословно истолковывая выразительную
жестикуляцию первого.
- Аллах велик, - признал Али Каирский. - Итак, что он говорит устами
твоего немого брата о моей скромной персоне?
Первый дервиш, тот, что с царственной осанкой, понял намек и начал свое
выступление с традиционного русского поклона в пояс. Далее пошла пантомима
или, если хотите, театр одного актера. Синхронный перевод второго монотонно
прокручивался в ушах молодого эгоиста, который во все глаза смотрел на
разыгрывавшееся перед ним представление. Ей-богу, стоило посмотреть уже на
то, какими жестами немой иллюстрировал классическую фразу: "Велик Аллах на
небесах, и чудесны деяния его!" Описывать все шоу не имеет смысла, поэтому
коснемся только наиболее значимых моментов.
- ... И тогда я сказал себе: не может быть! Избранница такого
благородного юноши не может так низко пасть... (От звука рухнувшего плашмя
тела задрожали фарфоровые пиалы!) Она чиста, как первый снег, и неприступна,
как вершина минарета! Но Аллах, всемилостивейший и... и... (демонстрация
бицепсов в двух положениях!) и всемогущий, видит насквозь любое семя греха,
свившее гнездо в печени правоверного мусульманина. Он говорит: не верь! Не
верь невинным глазкам, пухлым губкам, мясистым тить... уп! В общем, женская
красота коварна-а-а... Эй, я уже сказал, что коварна! (Почти двухминутная
демонстрация самых ярко выдающихся женских достоинств, причем на самом себе
и до того выразительно, что зритель заелозил на коврике) Ты думаешь найти в
ней радость сердцу и утешение телу? Увы... да отсохнет мой язык за то, что
говорю вслух такие вещи! Ибо не каждая жемчужина падает к нам несверленой,
кобылица - неезженой, верблюдица - других не знавшей! (Эти жесты лучше
просто представить, описывать, как их изображал дервиш, - не поднимается
рука) А потому не суди нас строго, не дай твоему гневу совершить
необузданный поступок. Прими из первых рук волю Аллаха и поставь вопрос
на... на... на что? На голо-со-вание?!! Тьфу, шайтан тебя раздери, мой
неприличный брат!.. Будь сдержанней в высказывании божественных откровений,
это уж слишком откровенно...
Вот где-то на этом моменте мини-спектакль и закончился. Али поначалу
ничего не понял, даже поаплодировал, слегка... Потом до него постепенно, не
без помощи второго дервиша, стала доходить важность и своевременность
полученной информации.
- Так вы, дети шакалов, хотите сказать, что моя невеста... не верна?!
Да я своей рукой обрежу ваши...
- Мы лишь открываем правоверным то, что сокрыто завесой времени, -
безропотно поклонились оба, но говорил, естественно, один. - Для нас не
важна награда или похвала, милость или наказание, хлеб или плеть. Аллах
говорит нашими устами, и лишь перед ним мы несем ответ за свои грехи...
- Но... если вы... - Пальцы молодого господина сомкнулись на дорогом
кривом кинжальчике, а в глазах сверкнула такая угроза, что дервиши невольно
попятились. Затем первый толкнул второго, покорчил рожи, и тот послушно
пояснил:
- Чего орать-то? Возьми да и проверь, японская мама!
- Что-о? - От удивления племянник Шехмета замер степным сусликом, а
говорливый брат, убедившись, что правильно понял немого, продолжил уже
спокойно и не торопясь:
- Не терзай свою душу сомнениями, ибо они дурно влияют на кровь, сгущая
ее в жилах. Небеса говорят, что сегодняшней же ночью твоя избранница откроет
лицо всему Багдаду и не будет мужчины, не отвернувшегося от бесстыжей. Если
же в наших словах есть хоть капля лжи - покарай нас своим самым большим
ятаганом. Мы в твоей власти и не уйдем из города. Аллах да защитит души
бедных дервишей!
Это был очень эффектный разворот темы. Теперь Али Каирский не мог даже
пальцем тронуть "наглецов", не покрыв свое имя позором. Поскрипев зубами и
поскрежетав кинжалом в ножнах, он принял единственно возможное в данной
ситуации решение, абсолютно устраивающее всех:
- Я соберу моих людей и буду ждать вас сегодняшней ночью у ворот
мошенницы Зейнаб. Если она или ее мать, Далила-хитрица, строят за моей
спиной плутни - их смертный час близок! Если же вы ошиблись в толковании
воли того, кто ошибаться не может, - вас погонят в ад палками мои рабы! Вы
слышали волю Али Каирского...
- Слушаем и повинуемся. - Дервиши, кланяясь, попятились к дверям. - Мы
остановимся у мечети Гуль-Муллы и там будем ждать суда молодого господина,
да не оставит его Аллах своими милостями и благодеяниями!
... Толпа, ожидавшая за воротами, провожала бродяг почти два квартала,
потом они проявили поразительную прыть и успешно скрылись в лабиринте
перепутанных улочек. Где-то далеко на окраине города дервиши наконец-то
смогли расслабиться.
- Уф... интересно, у высокородного Шехмета все племянники такие
тугодумные или через одного?
- Тьфу на тебя, Лева-джан! Кто тебя учил такие неприличные вещи руками
показывать?! Ты заставил мой язык говорить мерзости, о которых я и не
подозревал!
- В следующий раз ты будешь изображать немого, - преспокойно
откликнулся Оболенский. - Лучше скажи, куда мы двинемся теперь?
- Прямиком в пещеру голодного тигра, - образно ответил Ходжа, - это
значит, во двор главы городской стражи.
- Ха, вот Шехмет-то обрадуется...
- Избави меня аллах от его радости!
- Да ладно тебе, не канючь... Пойдем купим пару гамбургеров по дороге.
- А разве у нас есть деньги? - Домулло даже не спросил, что такое
"гамбургер".
- Денег нет, но есть вот это... - Лев вытянул из-за пазухи усыпанный
каменьями кинжальчик Али Каирского в разукрашенных ножнах. Ходжа поцокал
языком, повздыхал, потом махнул рукой, и они пошли к ближайшему
ростовщику...
x x x
Вор берет, что может.
Власть - что хочет!
Уголовная этика.
... Мы тогда сидели у Оболенского на кухне. Время позднее. Маша с
ребенком давно спали, а он, разогретый даже не алкогольными парами, а яркими
воспоминаниями, все пытался мне объяснить:
- Я ведь не вор! Ну, не настоящий вор по природе! Это там, в Багдаде,
все так невнятно закрутилось... Но по сути, по натуре своей - мне чужого
добра не надо, не этим живу. Просто в то время и в тех жизненных
обстоятельствах это была единственная возможность хоть какого-то протеста!
Нет, ну не Октябрьскую же революцию у них под минаретом устраивать?! Я ведь
не против законной власти. Любому козлу ясно, что власть должна быть
сильной, надежной, пусть даже где-то в чем-то жесткой (не жестокой,
подчеркиваю!). Исполнение законов обязательно для всех, в этом реальная сила
государства. И то, что верховная власть в лице эмира опирается на чиновничий
аппарат судопроизводства и регулирующие порядок органы вроде шехметовской
стражи, - это нормально! Анархия - мать погрома! Поверь мне на слово, я сам
там такого насмотрелся... Короче, я был вором! Я - воровал, да... Но ради
чего?! Ради борьбы с властью? Да любая власть от Бога, или от Аллаха, или от
Кришны какого-нибудь, или "созданный волей народной единый, могучий...". Все
одна хренотень! Я боролся с коррупцией! А это есть самая страшная узурпация
власти как таковой! Ты телевизор смотришь? Газеты читаешь? С людьми в
поездах разговариваешь? Господи, ну что я тебе рассказываю - ты же сам
знаешь, ничего у них там не переменилось! Посмотри на свободную Калмыкию...
а на демократический Узбекистан?! Да у них законно избранные президенты
прижизненно получают статус бога! И это в современном мире, а в тех дремучих
временах... Ой, как я после возвращения писателей уважать перестал... ты не
поверишь! "Тысяча и одна ночь" - это ж такая бессовестная лажа-а... Вранье и
бред на каждом шагу! Нищих - ни одного (а тех, что есть, постоянно осыпают
милостями), декхане богатые, эмиры мудрые, визири умные, воины храбрые,
женшины - прекрасные, хоть застрелись... Болезней нет, мусора нет, помоев
нет, социальных проблем тоже нет! А если где и мелькнет особо босоногий
бедняк, так в конце сказки страшно разбогатеет и женится на дочери
падишаха... Не перебивай, я там жил! Это же не просто страшно, там порою с
людьми обращаются как с последним быдлом... И до эмира не доорешься, все
решают его приближенные, родственники, друзья, знакомые, соседи и так далее
по нисходящей. Я - воровал, а что мне оставалось? Но самые страшные воры -
это те, что довели народ до такого состояния, когда простые люди
благословляли Аллаха за то, что он направил в их город Багдадского вора как
кару небесную!
Мне действительно было трудно с ним спорить. Традиции романтического
жанра стараются избегать чрезмерного соприкосновения с действительностью и,
пожалуй, писатели вроде Гауфа и Жуковского изрядно приукрашивали реальный
Восток. С другой стороны, что ж, всегда только об одной грязи и писать?
Антисанитарии там по самые уши хватало, но... Ладно, в конце концов,
осуждение или восхваление социального устройства Багдада лучше оставить
Оболенскому. Он там был, мы - нет, значит, ему и карты в руки. Моя задача
лишь как можно точнее и без наворотов дорассказать читателям эту историю, а
уж кто и какие выводы из этого сделает... все претензии к моему другу, меня
можно критиковать только за злонамеренное искажение его слов. А этого не
было, Лева щепетильно проверял...
Кинжал они сбагрили быстро. Оболенский "увел" с чьего-то двора
длиннющую чадру, и обряженный "бедной вдовой" Насреддин легко убедил
ростовщика "купить фамильный кинжал давно и безвременно умершего мужа,
правда, увы, без ножен"... Ушлый перекупщик поохал, поахал, повыражал
сочувствие и... предложил четыре таньга. Ходжа едва не перешел на личности,
испытав страшное искушение зарезать барыгу тем же кинжалом, но овладел собой
и выразил готовность сойтись на двадцати динарах (что, по совести,
составляло примерно пятую часть стоимости предмета торга!). Ростовщик,
естественно, завопил о грабеже средь бела дня. На шум спора вбежал
высоченный дервиш с нахальными голубыми глазами и честно предупредил
"вдову", чтоб она здесь "ваньку не валяла, а двигалась в темпе, ибо сделка
безналоговая и не фиг выкорячиваться, Аллах не одобрит"... Короче, на
продаже дамасского кинжала Али Каирского, с золотой рукоятью, украшенной
чеканкой и самоцветами, друзья выручили ровненько двенадцать полновесных
монет. Сумма скромная, но при любом раскладе - чистая прибыль, так как Лев
попутно стащил у скупердля изящный кумганчик с розовым маслом, почти новые
туфли и большой перстень с иранской бирюзой.
- Знаешь, мне начинает нравиться работать с тобой в паре. Оказывается,
от воровства есть свой прок. Плов купим, люля-кебаб купим, шаверму тоже
купим, сытые будем, как блохи на эмирской псарне!
- Не будем.
- Почему?
- Воровство - это грех и уголовно наказуемое деяние, - доступно пояснил
Оболенский, засовывая все деньги поглубже за пазуху.
- Из чьих уст я это слышу? Воистину, "если ты в обществе друга -
сердцем гляди в его сердце"! Ты испытываешь раскаяние, решил совершить
паломничество в Мекку и стать муллой?!
- Угу, просто ужас как смешно...
- И я о том же! - остановил друга Насреддин, - Лева-джан, какая муха
тебя укусила?
- Ох, Ходжуня, если б я знал... Но ведь, наверное, дело не во мне. Ты
вот можешь мне сейчас сказать ясно, честно и без балды - на фига тебе это?
- "Благородство и подлость, отвага и страх - все с рожденья заложено в
наших телах. Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже - мы такие, какими нас
создал Аллах!"
- M-м... хорошие стишки, кто автор?
- Твой дед, - меланхолично ответил домулло, привалившись спиной к
глинобитному забору. Его узкие проницательные глаза на мгновение замерли
двумя строгими щелочками. - Не торопи меня, я сам все понимаю, просто...
Хочешь сказать, что ведь я мог давно уйти? С деньгами или без денег, взять
осла, переодеться и с ближайшим караваном удрать из Багдада... Стран много,
где-нибудь да нашел бы себе пристанище, я ведь уже почти стал
законопослушным мусульманином. Что-то сломалось у меня в груди, Левушка,
оборвалось что-то... Когда свои же динары отдавал той женщине, у которой
сыновей казнили, а она смотрела так... Ты вот слово говорил мудрое -
"коррупция власти"! Я не знаю, что это... Но я не могу... не хочу, чтобы и
впредь наши матери такими глазами смотрели! Я все тебе понятно объяснил,
почтеннейший?
- Без базара, - так же ровно ответил Оболенский. Последний лед в их
отношениях был сломан.
- Тогда пошли?
- Пошли... слушай, а что ты молчишь всю дорогу, анекдот бы какой
рассказал, что ли?
- Вах, какой анекдот? Коран не знает такого диковинного слова...
- Ха, да будет врать! Я сам читал, что Ходжа Насреддин - национальный
герой народных сказаний и анекдотов.
- О пророк Мухаммед, да мало ли чего злые языки наговорят о бедном
любителе проказ и шуток... Не верь, Лева-джан, они все врут!
- Кто врет?
- Ослятник с соседней улицы, которому я продал семена для выращивания
ослов из уличной грязи... врет! Мулла, что выкупил у меня музыкальный
слух... врет! Толстая жена мясника, от которой вечно пахло навозом, а теперь
пахнет смесью благовонного мускуса и... навоза... тоже врет! Стражник,
купивший у меня чудодейственную мазь, отгоняющую комаров, но почему-то
покрывающую все тело мелкими прыщами...
- И он врет?! - едва не заходясь от хохота, подхватил Оболенский.
- Врет! - серьезно подтвердил Насреддин. - И нечего так ржать, я изо
всех сил старался угодить людям... Аллах высоко, он все видит и уж конечно
воздаст по заслугам злодеям, гонявшимся за мной по всему Багдаду с палками и
словами неудобоваримыми для целомудренного слуха правоверного...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:14 | Сообщение # 11 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Бесцензурная ложь -
сестра отредактированной правды.
Главная заповедь журналиста.
Вторично прокатить ту же комедию и перед высокородным господином
Шехметом не было никакой возможности - глава городской стражи ни в грош не
ставил бесноватые предсказания уличных дервишей. Будучи по природе своей
разбойником и негодяем, он тем не менее слыл человеком образованным,
начитанным и обладающим несомненными организаторскими способностями. Чтобы
вот так выбиться из среднего сословия, имея за плечами лишь железную волю...
Да-да, на самом-то деле слухи о "высокородное" господина Шехмета
распускались в первую очередь им самим. Принадлежа к известному роду
кузнецов Шираза, молодой Шехмет рано ушел из дому, прибился к караванщикам,
потом бежал в банду "коршунов пустыни", а впоследствии, победив на конных
скачках "байга", был отмечен эмиром, после чего и пошел в гору. Так что к
такому неординарному человеку требовался свой подход, и Ходжа Насреддин
понимал это лучше всех. Собственно, поэтому он благоразумно и попридержал
ножны от кинжала Али...
- О мой господин! Вас хотят видеть два соглядатая из казарм
благородного Али Каирского, - доложил дежурный охранник.
- Пусть войдут. - Начальник городской стражи недолюбливал фискалов,
доносчиков и осведомителей, хотя пользоваться их услугами не брезговал, ибо
польза от них была очевидной.
Они вошли... О аллах, как они вошли, это надо было видеть! Соглядатаи
шехметовского племянника протиснулись в узкие двери одновременно, плечом к
плечу, и промаршировали к развалившемуся на оттоманке начальству
отработанным строевым шагом, едва ли не до уровня груди поднимая ноги в
узконосых туфлях без задников. Причем тон задавал высокий широкоплечий
молодец, который, ко всему, был еще и слепым - его глаза прикрывала грязная
тряпочка. Щеки второго казались туго набитыми, как у хомяка, а глаза
старательно косили во все стороны. (Лично я дома тайком пытался провернуть
подобный трюк перед зеркалом - бесполезно! Глаза во все стороны не косят, а
у домулло как-то получалось...) Говорил высокий, тот, что пониже, пока
молчал.
- Здравия желаем, ваше высокоблагородие! Шлем улыбки и цветы, чтоб
сбылись ваши мечты, как говорится. Вот, прибыли с секретным донесением,
прямиком от Алика.
- От кого?! - Грозный Шехмет оказался захваченным врасплох
нестандартной цветистостью приветствия и даже чуточку покраснел. А
широкоплечий дылда, широко улыбнувшись, ласково пояснил:
- Ну, от родственника вашего, младшенького, по материнской линии. С его
высочайшего соизволения мы ихнюю юную светлость за глаза только Аликом
величаем. Исключительно в целях конспирации и маскировки...
- И что же хотел донести до меня мой племянник Али, по прозванию
Каирская ртуть?
- А вот это товарищ мой верный по службе сию минутку нам и поведает.
Только вы, вашблагородие, не извольте прогневаться - у него в речи дефект.
Да и сам... в целом... не то чтоб совсем дефективный, но... с претензиями.
Он видит - я слушаю, он - говорит, я - перевожу, вот так и трудимся, ночей
недосыпая, на благо партии и народа... Виноват! Оговорился! Какой, к иблису,
народ, какая партия?! Мы тут исключительно за ради нашего драгоценного
эмира, чтоб ему в раю не чихалось и гурии вниманием не обходили!
- Что ты говоришь, несчастный?! - Разом опавший с высокомерного лица
господин Шехмет подпрыгнул так, что оттоманка перевернулась. - Неужели
великий Селим ибн Гарун аль-Рашид умер?!!
- С чего бы? - недоуменно переглянулись дервиши. - Увы, такой
офигительной радости он нам не доставил... Вы уж не перебивайте нас, ваше
благородие, а то мы как есть собьемся. Друган мой и так через пень-колоду
шпрехает, давайте уж лучше его послушаем... И молча!
Низенький косач (или косой низун?) пал ниц, потом встал на четвереньки
и, не дожидаясь, пока глава городской стражи разберется, что к чему, начал
громко нести совершенно несуразную белиберду:
- Мыдерьга ходидерьга к Алидерьга, чтобьщерьга емудерьга мозгидерьга
выправилерьга. Но гдедерыа в егодерьга башкедерьга мозгидерьга? Хранидерьга
Аллахдерьга такойдерьга родствадерьга...
Честно говоря, на слух какой-то общий смысл улавливался, но зачем
ломать себе голову, если рядом стоит слепой переводчик, который быстро и
деловито внес все необходимые объяснения:
- Имею честь доложить, господин штурмбаннфюрер, что ваш родственник
имел короткое рандеву с двумя представителями альтернативной контрразведки,
подчиняющимися непосредственно Верховной ставке. - Голос говорящего был
неприятно сух и как-то чрезмерно официален, напоминая скорбные сводки времен
Второй мировой войны. Шехмет, разумеется, ее не застал, Лев Оболенский тоже,
но он изо всех сил старался удержать то впечатление, которое они с Ходжой
произвели на всесильное начальство. А потому оба лепили правду-матку, не
давая грозному главе городской стражи даже рта раскрыть. Это был уже не
моноспектакль, а полноценное действо, достаточно зрелищное и
эстетствующе-аскетическое, вполне достойное как уровня игры актеров, так и
ранга зрителя...
- Уж мыдерьга емудерьга талдыдерьга-талдыдерьга, а ондерьга,
шайтандерьга, неверьдерьга! Упрямдерьга, как барандерьга... Ножомдерьга
грозилдерьга!
- Ваш племянник повел себя некорректно, хотя важность полученной
информации и меняла весь ход стратегических размышлений, но пренебрегать
выкладками специалистов из Генштаба - есть недопустимая оплошность!
- Егодерьга невестдерьга ханумдерьга Зейнабдерьга опятьдерьга
плутитдерьга. А ондерьга - ишакдерьга, ушидерьга висягдерьга в лапшедерьга!
Я самдерьга виделдерьга, мне другдерьга сказалдерьга, соврать-дерьга не
дастдерьга, клянусьдерьга чалмойдерьга пр ор окад ерьга...
- Увы, факты неопровержимы - в группе Алика завелся "крот", и он
передает самые секретные сведения международной аферистке, известной в
Багдаде под кличкой Зейнаб-мошенница. Она хочет завербовать Алика, используя
для этого подкуп, шантаж и неуловимое шпионское обаяние. Наш друг может не
выдержать...
- Но вотдерьга и ондерьга решилдерьга своимдерьга умомдерьга
павлиньдерьга, пойтидерьга в засаддерьга. Чтоб тамдерьга Зейнабдерьга и
взятьдерьга с поличдерьга! Аллахдерьга великдерьга! Алидерьга покадерьга так
юндерьга, что самдерьга не справдерьга с такойдерьга стервоздерьга... Но
ондерьга вас ждетдерьга...
- Кодовое название спецоперации, проводимой группой Алика с поддержкой
по флангам вверенных вам корпусов, от двадцати четырех ноль-ноль
сегодняшнего дня утверждено как: "Зейнабку - в охапку!" Алик надеется, что
родственные отношения, а также годы совместной службы в Австрии и Сайгоне
подтолкнут вас к принятию единственно верного решения. Фюрер верит в вас!
Примерно на этом месте Оболенский окончательно выдохся и едва не выдал
себя, порываясь снять с глаз повязку и вытереть ею пот. Насреддин вовремя
повис на руке друга, прошипев ему в ухо:
- Кудадерьга, дуракдерьга?! Ва-а-ах, далдерьга Аллахдерьга
дружкадерьга, шайтандерьга...
- Короче, - раздраженно закончил Лев, вспомнив о роли слепого, - ваш
племянник намерен еще раз проверить честность и добропорядочность своей
будущей супруги и очень просит вас со всеми войсками принять участие в этом
мероприятии.
- Какое участие? - кое-как выдавил вконец запутавшийся в "обстановке
жесточайшей секретности" начальник городской стражи.
- Самое оживленное! - охотно пояснили "спецагенты".
Шехмет кинул на них ястребиный взгляд, убедился, что не проняло, и
призадумался. По правде говоря, он и сам был не особенно ярым сторонником
этого брака. Старуха Далила со своей бесстыжей дочерью в свое время
покуражилась и над ним. Но племянник Али был молод, горяч, эгоистичен... так
что в конце концов дядя уступил. Однако вот он, неожиданный поворот судьбы!
Идея еще раз напомнить двум зарвавшимся женщинам, кто истинный хозяин улиц
Багдада, показалась господину Шехмету очень привлекательной...
- Клянусь бородой святого Хызра, вы принесли мне добрую весть!
Передайте Али Каирскому, что я приму участие в его охоте... Мои молодцы
будут только рады поразмять кости, в последнее время в городе очень уж
тихо... Подобная благопристойность настораживает, ведь шайтан не дремлет!
Итак, что должно сделать мне и моим людям?
- Сущие пустяки-и... - разулыбавшись, пропели Оболенский с Ходжой.
Последний, впрочем, тут же поправился и добавил таинственное "дерьга"...
x x x
...С наркозом как-то скучно...
Из разговора двух хирургов.
Госпожа Далила с дочерью проживали в роскошном двухэтажном особнячке в
западном квартале Багдада, у крепостных ворот. Весь второй этаж дома был
отдан под голубятню: почтовая служба слыла опасной и ненадежной, поэтому
птицам было больше доверия, чем замыленным гонцам и скороходам. К тому же
восточные традиции требовали немедленного умерщвления человека, принесшего
дурные известия, что здорово снижало престиж профессии, а свернуть шею
голубю казалось и более правильным, и в меру гуманным. Оговорюсь - не мне!
Лично я отношусь к "братьям меньшим" с большим уважением, но если придется
выбирать между птичкой и человеком... боюсь, я тоже сделаю выбор в пользу
своего вида... В тот день бабушка Далила на службу не пошла. Она мирно
вкушала послеобеденную дрему, когда шум у ворот проник в ее полусонное
сознание. Слуги кого-то активно гнали прочь, но эти кто-то (слышались два
очень разных голоса) яростно требовали впустить их в дом, иначе "...всему
Багдаду наступит полнейшая хана!". Возможно, старуха и не стала бы
дергаться, если б не прозвучавшие в пылу спора благородные имена господина
Шехмета и его племянника. Приподнявшись на локте, Далила-хитрица попыталась
позвать дочь, дабы та спустилась и выяснила "суть да дело", но из комнаты
мошенницы Зейнаб долетал такой янычарский храп, что волей-неволей пришлось
переться самой...
- Кто вы такие?! И по какому праву ломитесь в дом честной вдовы и ее
сироты-дочери? Помните, о невежественные грубияны, что мой кров находится
под охраной эмира!
Слуги и рабы послушно отошли в сторону, явив бабульке истинных
виновников скандала. Их действительно было двое. Один, высокий молодец с
седой бородой и русыми кудрями, выбивающимися из-под высоченной чалмы. Он
был одет, как уличный лекарь, но взгляд голубых глаз казался настолько
величественным, что хотелось согнуть спину. Второй, низенький крепыш с
необъятным пузом, явно напоминал индуса-астролога, глаза горели узкими
щелочками, кожа лица и рук напоминала сырую глину, а главное, прямо на лбу
был нарисован таинственный знак в виде сердца, пробитого стрелой. Несмотря
на грозный тон хозяйки дома, ни врач, ни астролог нимало не смутились, а,
дружно шагнув вперед, буквально втолкнули хитрицу в ее же двор.
- За воротами болтать непрестижно. У нас тут дело серьезное, эпидемия
по стране гуляет, а вы специалиста-дерматолога у дверей маринуете...
- Дермо... кого я мариную?! - опешила бабка, и Оболенский понял, что
счет открылся один-ноль в его пользу. Однако все равно постарался сделать
серьезное лицо и сурово подтвердил:
- Меня! И вот его тоже! А он, промежду прочим, крупный авторитет в
астрологии, экстрасенсорике и чистке кармы на дому.
Индус поклонился, приложив обе ладони ко лбу, и так пристально уперся
взглядом в подол старушкиного одеяния, что та невольно засмущалась и
отступила еще на одну позицию.
- Что угодно от бедной женщины двум почтеннейшим старцам?
Астролог одним жестом заткнул пасть лекарю, явно собиравшемуся ляпнуть
нечто скабрезное, и вежливо пояснил:
- О почтеннейшая и хранимая Аллахом Далила по прозвищу Хитрица. Да
будет тебе известно, что мы прибыли сюда из самого Кашмира...
- И даже не запылив туфли? - хмыкнула хозяйка.
- Наше путешествие пролегало по воздуху, - обезоруживающе улыбнулся
индус, - ибо йоги и звездочеты не нуждаются в путях простых смертных, воля
небес открывает им иные дороги. Но положение светил ныне таково, что в твой
дом может войти черная беда, и это будет иметь роковые последствия для всего
мусульманского мира.
- Судьба одной женщины?!
- И соломинки бывает довольно для того, чтобы сломать хребет
перегруженному верблюду! - наставительно поднял палец астролог. - Звезда
магов, Бетельгейзе, говорит нам, что время не терпит, и потому мы здесь. Но
я вижу в глазах твоих тень справедливых сомнений - призови нас в дом и
испытай нас!
- Да соблаговолят благородные мужи войти под сень моего скромного
крова, - подумав, согласилась старуха. Третий раунд можно тоже смело
записывать за нашими героями. Кто кого испытывал, надо было еще
посмотреть...
Поскольку дальнейшее шоу было делом затянувшимся, а литературное
произведение затягивать как раз не рекомендуется, то и мы возьмем из
сценария только сухие диалоги. Тон, выражение лиц, театральные паузы,
глубокомысленное молчание, закатывание глаз и заламывание рук читателю
предполагается домыслить самостоятельно.
- Венера, дарующая плотскую любовь и управляющая способностью к
деторождению...
- Вай мэ! Что ты говоришь, охальник, в мои-то годы...
- Н-да, животик выпуклый, но вялый. Тэк-с, тэк-с, тэк-с, это кто же
такой у нас тут ножкой толкается? Ах, это вы абрикосов перекушали...
- Луна, являющаяся для истинных мусульман духом просвещения, отражает
недуг и управляет природными силами...
- Ага, вот тут болит? А тут?! А вот так? А так?!
- А-а-а-а-а-а-а-а!!!
- Спасибо, я так и думал... Не надо смотреть на меня, как на садиста!
Больше не буду туда тыкать... Продолжайте, коллега!
- Призовем силы Меркурия, который, как известно, оживляет мозг,
возбуждает его функции и... и... Ва-а-х, что ты делаешь?
- Возбуждаю.
- О мой бородатенький шайтанчик, пожалей бедную вдову - нажми там еще
раз... Как это у тебя получалось?
- Бабуля, я лекарь! Не надо хватать меня руками!
- Сатурн, наполняющий селезенку живительной силой, дабы во время намаза
никто не посмел...
- Слушай, я забыл - селезенка с этой стороны?
- Нет, с этой стороны печень. А печень, как известно, является одним из
важнейших органов, дарованных человеку Аллахом, и управляется господствующим
духом Юпитера...
- Не щекочите меня, дети иблиса! Ваши матери ничего не рассказывали вам
о стыде и целомудрии?
- Пациентка, не подпрыгивайте! Я же просто страсть как люблю лечить
печень! У меня от нее еще ни один больной не умирал. Ну разве что исключая
лошадь... Курила, как зараза! Цирроз печени в чистом виде...
- Настал черед Марса! Ибо кто, как не он, распоряжается желчью...
- Бабушка, закройте рот, вы сейчас ею поперхнетесь.
- О аллах! О Мухаммед! О Мекка! О Ак-мечеть!
- Поздняк метаться - бобик сдох! Это я вам авторитетно, как врач,
заявляю. Хотя при должном лечении... возможно, месяц-другой... а при
амбулаторном уходе до полугода, может, еще и протянете.
- Но дух Махариши учит нас, что ни в чем так не проявляется воля
Аллаха, как в установлении четкого срока жизненного пути для каждого
правоверного. Истинный долг любого мусульманина - безропотно принять эту
волю и...
- Чего ты так на меня уставился? Я вообще-то в отпуске! Сам же видишь,
какой запущенный случай. Это ж клиника! Она помрет на операционном столе!
- Зей-на-а-а-аб! Доченька-а-а, уми-ра-а-а-ю!... Здесь наступает время
второго акта. Занавес, аплодисменты, антракт. Встретимся через пятнадцать
минут.
x x x
Мне бабы нравятся с фигурою Венеры...
Сандро Боттичелли.
Если вы думаете, что на крики "Доченька, умираю!" покорная дочь
примчалась, как электропоезд, то вы глубоко заблуждаетесь. Далиле-хитрице
пришлось звать свою "мошенницу" долго и упорно. Либо она была очень занята,
либо ее послеобеденный сон был воистину недобудимым. Лев и Ходжа,
перемигиваясь, отошли в угол, бегло уточнили детали, пока поднятые на уши
слуги не разыскали наконец заботливую дочь и не привели ее в вертикальное
положение. Зейнаб заявилась заспанная, мрачная, с всклокоченными волосами и
без косметики на лице. Скажем честно - лукообразных бровей, стрел-ресниц,
глубоких очей, подобных озерам, персиковых ланит и розово-лепестковых губ не
наблюдалось. Взорам наших героев явилась здоровенная бабища в рубахе до
колен и шароварах, с лепешкообразным личиком, плоским носом и донельзя
узкими глазками. Чадрой или вуалью она себя не прикрывала... Оно и логично,
ведь врачи и астрологи, равно как парикмахеры или торговцы помадой "Мэри
Кей", полноценными мужчинами не считаются. Бодрая мамаша упала дочке в ноги
с причитаниями, рассказывая, что всемилостивейший Аллах привел к ним в дом
великих целителей Востока, которые с одного раза угадали все ее старческие
недуги. Естественно, следовало срочно осмотреть и молодую хозяйку, но, увы,
на все старания вспотевшего от натуги астролога девица не реагировала даже
легким шевелением уха. Поднять-то ее подняли, но вот разбудить традиционно
забыли. Она впервые проявила интерес, лишь когда Оболенский важно заявил,
что подобная сонливость является первым признаком недоедания и как врач
рекомендовал побольше мучного и жареного. Через десять минут дочурка была
"готова"... Оставалось лишь объяснить, что и как они с мамашей должны
сделать сегодняшней ночью. Для "полного выздоровления", разумеется... Как
впоследствии припоминал мой друг, он один такую аферу ни за что на свете не
провернул бы. Да, собственно, и не придумал бы даже. Весь план "посрамления"
был рожден творческой натурой Ходжи Насреддина, который впервые развернулся
во всю мощь своего легендарного и полукриминального таланта. Лев лишь
предположил, каким образом компенсировать затраты на операцию и покрытие
морального ущерба бедного башмачника Ахмеда (не думайте, что мы о нем
забыли!). Дабы не распалять ваше законное любопытство мелкими деталями,
будем вести речь жестко и по существу. Итак, сразу из ворот Далилы-хитрицы
оба наглеца отправились к тому же Али Каирскому, дабы окончательно утрясти
все спорные моменты. Из казарм Али тем же размеренным шагом дунули на
шехметовское подворье, доложив главе городской стражи общую обстановку, а
также лишний раз заручившись всеми возможными гарантиями на сегодняшнюю
ночь. К вечеру парни буквально рухнули в чайхане без задних ног! С самого
утра везде пешком, ни минуты отдыха, все время на жаре, да еще и постоянно
переодеваясь на ходу... Пока они, едва ли не в лежку от усталости,
подкрепляли свои силы шаурмой и холодным щербетом, я сам попытаюсь примерно
рассказать, в чем намечалась соль затеи. Короче, Али Каирская ртуть со
своими людьми должен был сесть в засаду на востоке, где беленые крыши
соседей нависали над двором его невесты. Дядя Шехмет, в свою очередь,
планировал разместиться с запада, на близстоящих заборах. Одним было велено
смазать лица дегтем и надеть темное платье, другим рекомендовано одеться во
все белое, извазюкавшись мелом, дабы ничем не сорвать маскировку. А вот сама
Зейнаб-мошенница активно готовилась к лечению своей "безнадежно больной"
матушки, которое почему-то должно было происходить непременно ночью, не в
доме, а во дворе, и в таком неглиже, что правоверному мусульманину просто
провалиться со стыда на месте... Кроме всего прочего, доченька должна
поспособствовать изгнанию из маминого разума злобных черных демонов. Если вы
хоть что-то где-то поняли, то в нехватке демонов точно проблемы не будет...
Забегая вперед, даже подскажу, что недовольных памятной ночью тоже не было -
каждый получил, что хотел, честное слово! Ну а насчет потерь... Так это, как
всегда, легло на плечи эмирской казны, и Селим ибн Гарун аль-Рашид всерьез и
надолго заинтересовался личностью нового Багдадского вора.
- Пора, Лева-джан.
- Пора, Ходжа. - Лев пружинисто встал, потянулся до хруста в костях и
треска в халате, бросил два дихрема чайханщику с круглыми плечами и уточнил:
- Ты к кому пойдешь, к мужчинам или к женщинам?
- Это даже не вопрос, ибо тебя к женщинам подпускать нельзя. Возьмешь
на себя дядю с племянником. Что ты на меня так смотришь?
- Хочу увидеть в твоих глазах стыд, после того как ты оскорбил меня,
честного, скромного и очень порядочного человека...
- Я видел, как ты крутился вокруг мошенницы Зейнаб, - отрезал Ходжа.
- Ну и где твое чувство юмора? По-моему, вместе мы смотрелись в ритме
супер! Нет?! О, да ты ревнуешь!
- Избави аллах! - едва не перекрестился домулло и тут же шлепнул себя
по рукам, дабы впредь не перенимать жесты друга. - Пойдем, уважаемый, до
полпути нам по дороге.
Вдвоем они вышли на улицу, где голубоглазый бородач фамильярно подцепил
низенького "индуса" под локоток. Ходжа почему-то покраснел, но сбросить
хватку Оболенского было очень непросто. Как и большинство истинно русских
людей, после сытного обеда нашего героя тянуло на философию. А философия,
как известно, это вино и женщины...
- Ходжа, вот тебе какие женщины нравятся?
- Стройные, с высокой грудью и широкими бедрами, - напряженно ответил
Насреддин, окинув подозрительным взглядом мужественную фигуру Оболенского. -
Ты не подходишь, и не надо так ко мне прижиматься...
- Балда, я ж сугубо ради конспирации! - искренне удивился псевдолекарь.
- Но я ведь не в смысле внешности интересуюсь, а относительно поведения в
постели.
- Лева-джан, ты... как это... охренел, да?! - Ходжа наконец-таки
вырвался. - Какого шайтана ты лезешь в личную жизнь мусульманина?
- Ой, ну не нуди, моралист медресированный... О чем еще говорить двум
таким красивым мужикам, как не о подлых бабах?
- О Коране, о шахматах, о товарах, о минаретах, о звездах, об урожае, о
плове, о поэзии, о... - начал загибать пальцы домулло, но Лев
аристократически небрежно прикрыл ему рот и пустился в сладостные
воспоминания:
- А вот у меня как-то была одна плейбойстая подружка... так она любила
тоже поговорить. Причем именно в постели. Представляешь, да? Ну, короче, я
там тружусь вовсю, культурно, с обстановкой: вино мускатное, шоколад
самарский, чулочно-резиновые изделия из Китая, а она... Ну ни на минутку не
затыкается! Ей-богу, даже когда целуется и то что-то щебечет! И самое
главное...
Насреддин страдальчески закатил глаза, вздохнул, попытавшись ускоренно
передвигать ноги. Но, даже когда он почти бежал, размашистый шаг Оболенского
легко нагонял несчастного, и радостно рокочущий бас упоенно
разглагольствовал на всю улицу:
- И самое главное - ей все нравилось! Все-все, чем ни занимались, в
какой позе там, в каком ритме... комментировала все! Голосина - вторая
Бабкина! Ты как относишься к... ну, когда они там стонут, извиваются,
повизгивают, лепечут что-то ласково-поощрительное? Стой, не убегай! Дай
дорасскажу...
Ходжа вырывался изо всех сил, так. словно от этого зависела не только
его отдельно взятая жизнь, а нравственность и честь всего Багдада. На
каком-то этапе ему удалось высвободиться, он ловко нырнул под мышку
высоченного друга и крайне удачно скрылся в пересечении узких переулочков.
Оболенский плюнул, расхохотался, отказавшись от погони, но вслед домулло еще
долгое время долетали издевательские обрывки фраз:
- ...орала прямо в ухо: "Да! Да! Еще! Йес!!! Дас ист фантастиш! Какой
кайф!" А когда я часик спустя вышел на улицу, так эта дура в чем мама родила
вопила мне с балкона на весь квартал: "Это было здорово! Не уходи, я еще так
хочу! Прямо здесь, как там, на люстре!" Вот те крест, мне тогда - хоть
сквозь землю провались!... А сейчас скучаю... Так вот, к чему я все речь-то
вел, а ваши гурии в гаремах так могут? Не слышу?! А? Ну правильно, где им...
x x x
Опытный астролог подскажет критические дни...
Реклама в женском еженедельнике.
Та памятная ночь надолго запомнилась жителям Багдада. Впоследствии не
один год среди простого народа и даже купечества бытовало новое
летосчисление - как говорили на базарах: "Это было спустя две недели после
Ночи Похабных Шайтанов..." или "Все произошло ровно за месяц до Ночи
Бесстыжих Иблисов". Что и говорить, в те времена было не так много
праздников, почему люди и радовались любому мало-мальски значимому событию,
а уж тем более такому яркому... Давайте мы оставим на будущее, что там и как
наплели наши герои своим "подопечным", но главное - дело было сделано,
ситуация не выходила из-под контроля и в целом все шло как по маслу. После
вечерней распевки муэдзинов в район западного квартала к ухоженному
двухэтажному особнячку начали постепенно стекаться очень подозрительные
люди. Причем все были подозрительны по-разному: в частности, необычным
внешним видом, гробовым молчанием и тщательно скрываемыми под одеждой
странными предметами. А если быть еще более точным, то дележка шла лишь на
две категории - люди в белом и люди в черном. Те, что были закутаны во все
белое, пугали окружающих тщательно вымазанными мелом лицами и... большими
белыми подушками в руках. Наблюдательный глаз сразу отметил бы их успешные
попытки разместиться на беленой крыше соседнего дома, чуть нависающей над
забором двора госпожи Далилы. Группа людей в черном черными лицами не пугала
- попросту ужасала! Многие почему-то забыли изваксить себе дегтем шею, уши и
руки, что приводило случайных прохожих буквально в шоковое состояние. Под
длинными плащами черные незнакомцы прятали гибкие ивовые прутья. Хотя и
незнакомцами-то они, пожалуй, тоже не были: хорошенько приглядевшись, можно
было легко узнать загримированных стражников высокородного господина
Шехмета. Они, старательно избегая косых взглядов, разместились над северным,
небеленым, забором заднего двора все той же Далилы-хитрицы. Обе группы,
ведомые странными дервишами в специфическом рванье, заняли свои места
"согласно купленным билетам" настолько отрепетированно, что "черные" и не
подозревали о присутствии "белых". Как, впрочем, и наоборот. Оставалось
ждать, но недолго. На Востоке ночь вообще опускается удивительно быстро,
словно набрасывая на сонную землю фиолетово-черный персидский бархат,
усыпанный яркими фианитами звезд. Луна светила, как начищенный дихрем в
руках знающего ростовщика, и даровала театру боевых действий самое лучшее из
своих романтических освещений. Где-то после двенадцати на пустынный квадрат
Далилиного подворья вышли две разнокалиберные фигуры - одна низенькая и
плотная, другая высокая и плечистая. Низенький, судя по облику явный индус,
мелкой рысью обежал весь двор по периметру и все смотрел куда-то вверх в
карманную подзорную трубу, словно надеялся чего-то там разглядеть в
серпантинных гроздьях звезд. Потом вернулся к высокому, пошептал ему на ухо
и неожиданно громко оповестил едва ли не весь квартал:
- Луна в Раке! И пока Дева располагается под Водолеем, от их чудесного
союза произойдут удивительные для мусульман вещи! Тринадцатый градус
зодиакального дома Рыб находится под прямым углом к оси наклона Урана, что
дает невероятную мощь энергетическому потоку направленного течения
астрологической нумерологии, и если все это умножить на четырнадцатый куб в
квадрате Пифагора, то, с точки зрения Авиценны, уровень излечения болезней
Венеры будет не просто велик, а ошеломляюще эффективен!
Люди Шехмета и Али Каирской ртути слышали все. Но, по-моему, не поняли
ни слова! В особенности "эффективен"... Ходжа упер оригинальное словечко из
лексикона соучастника и в общем-то попользовался им абсолютно правильно,
поставив и вовремя и к месту. После чего раскланялся, удалившись в дом,
чисто по-брахмански пятясь задом. Стражи порядка, перемазанные в основные
шахматные цвета, вытянув шеи, ожидали развязки. Тогда высокий, очень
смахивающий на лекаря-шарлатана с ближайшего базара, неожиданно подпрыгнул
на месте и плавно пошел по кругу одному ему известном танце. До слуха
присутствующих долетали лишь обрывки совершенно незнакомых слов: "Не нарушу
клятвы Гиппократа, как бы мне ни стало хреновато..." Потом он встал в центре
двора и, обернувшись к дому, распростер руки к небу, зычно заявив;
- Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Зрители ахнули... Нет, никакой таинственной Сивки-бурки не появилось,
но прямо во двор дома собственной персоной вышла Далила-хитрица. Пока она
стояла ко всем боком, вопросов не было, но вот когда она, повинуясь жестам
лекаря, трижды повернулась на месте... Длинное, глухое, от горла до пят,
черное одеяние вдовы имело широкий треугольный вырез на спине! Для женщины
Востока такой шаг был равносилен революции. Лев с удовольствием послушал
скрежетание зубов, долетавшее со стороны забора и близлежащих крыш. Если
Ходжа уже успел переодеться, через несколько минут во дворе начнется
багдадский вариант игры в "казаки-разбойники", значит, нужно
поторапливаться...
- Итак, пациентка, гражданка Далила Казбековна Хитрицина, не первый год
активно страдающая склерозом, анемией, ишемией, гриппом, гайморитом,
циррозом печени, параличом мозга, геморроем, псориазом, а также по старости
лет и вирусом иммунного дефицита, наконец-то может приступить к последней
фазе окончательного и бесповоротного лечения. Во время оного пациентке
надлежит сохранять спокойствие и ровное, неторопливое дыхание. В противном
случае могут появиться массовые галлюцинации в виде крупных, подпрыгивающих
демонов белого и черного цвета, обычно появляющихся после четвертого литра.
Пардон, у вас, в Азии, уже после второго... Медсестра! Прошу вынести во двор
необходимое медицинское оборудование!
Из Далилиного дома, волнообразно покачивая бедрами, вышла законная дочь
хозяйки, девица Зейнаб по прозвищу Мошенница. Хотя, собственно, сразу ее
никто не узнал... Если бы вы знали, сколько времени Лев и Ходжа уговаривали
эту высокомерную дуру, по двадцать раз вдалбливая ей нехитрые детали
наипростейшего плана, - вы бы им только посочувствовали. Ведь если
разобраться, то чем дочурка заработала себе столь уважительную воровскую
кликуху? Всего лишь пару раз заманивала в заранее приготовленный дом
недалеких лохов, опаивала банджем, потом грабила подчистую и смывалась. Все!
За такое непыльное дело багдадцы дружно восславили ее как Мошенницу, да еще
удостоили отдельных глав в "Тысяче и одной ночи"... О аллах, загляните в
милицейские сводки первой попавшейся газеты! Вы поймете, что в сравнении с
аферистками современности Зейнаб была просто шаловливым ангелом. Но и с ней
пришлось повозиться... Я к чему клоню - когда во двор прошагала вызываемая
"медсестра", над крышей соседнего дома, как и над соседним забором, разом
возник ряд контрастных по цвету голов с одинаково отвисшими челюстями... Не
спорю, причина была достойнейшей! Лицо девушки было преступно открыто, но
если бы только оно... На голове Зейнаб красовалась белая шапочка с красным
крестом, а налитое тело было облачено в немыслимо короткий халатик с
распирающимся декольте и закатанными рукавами. Классические туфли с
загнутыми носами чуть портили общее впечатление, ' но в целом медсестричка
получилась в лучших традициях Голливуда. В руках добрая дочь несла поднос с
шестью маленькими горшочками, а также плошку с плавающим в масле горящим
фитилем. Высокий врач, г. бормоча про себя то ли специфические термины, то
ли ругательства (хламидиоз, ешкин пуп, гонорейка, растудрить твою в качало и
т.п.), брал горшочки по одному, пару секунд держал над желтоватым языком
пламени и ловко цеплял на открытую спину старухи. Честно говоря, сам
Оболенский проводил подобную процедуру впервые, но хорошо помнил, как в
детстве ему ставила банки бабушка. Правда, где и когда конкретно это было...
не помнил, ну и не важно. А важно то, что внезапно через весь двор пролетела
золотистая рогулька, угодив прямо в черную чалму слишком высунувшегося
господина Шехмета. Красная пыль взвилась в воздухе, мгновенно запорошив ему
глаза и нос... Перец! От дикой боли глава городской стражи взвыл и свалился
во двор. Следом за ним на всю улицу раздался радостный вопль:
- Наших бьют!!!
Люди Али Каирского и стражники славного Багдада в едином порыве
спрыгнули вниз. Вот тут-то все и началось... Самое веселье, можно сказать,
потому что безучастных не было! О том, что же произошло на самом деле, народ
задумался гораздо позднее...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:17 | Сообщение # 12 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Человеческой глупости надо ставить памятник!
Зураб Церетели.
Я вновь вернусь к бессознательно лежащему больному, в одну из
московских клиник. Ненадолго, рассказывать о том, что произошло во дворе
Далилы-хитрицы, мне и самому гораздо интереснее. Однако в любом
повествовании есть свои правила. Кроме того, описываемый мною случай был
по-своему ярким и красноречивым. Как вы помните (хотя как вы умудряетесь все
помнить?!), в одиночной палате Льва была установлена видеокамера на штативе
для непрерывного круглосуточного наблюдения. Первые три дня даже велась
постоянная видеозапись. Потом, как это вечно бывает в России, неожиданно
кончились средства. Сначала приняли решение старые записи стирать, а кассету
использовать заново. Потом почему-то непонятно куда стали исчезать и сами
кассеты. Короче, в результате на столе у ночной сестры появился маленький
монитор, в котором она, по идее, могла постоянно наблюдать передвижения
больного. Стоп, больной-то пребывал в коме, а значит, наблюдение велось
скорее с целью засечь того самого сумасшедшего вора, прячущего краденое под
матрас несчастного! Все так, все по уму "и все-таки... Понятное дело, что
пялиться в экран на самое однообразное в мире кино, да еще всю ночь, ни один
человек не выдержит. Под утро сорокапятилетняя сестричка уже вовсю клевала
носом, а когда, встряхнувшись, вдруг подняла глаза, то сначала просто
ахнула... А уж потом подняла визг, разбудила дежурного врача, еще двух
медбратьев, сторожа, кого-то из практикующих студентов и даже
выздоравливающих больных - в палате царил разгром! Ну, на первый взгляд...
так ничего особенного - кровать валяется на боку, а больной на полу. Кстати,
по-прежнему в коме, без малейших признаков проясненного сознания. Ну,
естественно, всей толпой навели порядок, проверили камеру (вещь
дорогостоящая!), на всякий пожарный прощупали постельное белье (все чисто,
никаких посторонних предметов!) и, шумно обсуждая произошедшее, отправились
восвояси. По общему убеждению, некто проник в палату Оболенского, наверняка
собираясь засунуть ему что-нибудь под матрас, но, заметив видеоаппаратуру,
сбежал. Да так резко, что впопыхах свалил кровать с бедняжкой. Льву
сочувствовали, медсестру втихую поругивали, догадываясь, что проспала... А
на бесследное исчезновение двух зажигалок, авторучки и брелка с ключами от
"Лады" никто особенного внимания не обратил. Тем более что хватились-то
всерьез уже на следующий день. И то только ключей. Но камеру и монитор все
же пока оставили...
Господа, я предлагаю коротенько, без детальной описательности,
посмотреть на происходящие во дворе вдовы Далилы события глазами очевидцев.
Их было много, поэтому и точек зрения у нас окажется немало.
Начнем с основных действующих лиц, например, с городских стражников.
Льву и Ходже ничего не стоило убедить их пойти на "ночное дело" сплошь в
черном. Ивовые прутья успешно заменили оружие - все-таки наши герои
планировали мирную аферу, а не массовое смертоубийство. Что должны делать
подчиненные, когда их боевой командир падает и кто-то орет: "Наших бьют!"?
Правильно - всем прыгать вниз и мстить врагу со страшной силой! А кто,
собственно, враг?! Конечно же тот, кто не как они. То есть не в черном, а...
Переходим ко второй группе - сторонники Али Каирской ртути. Уговорить
их пойти в белом на слежку за неверной невестой не стоило ни малейшего
труда. Племянник высокородного Шехмета легко купился на то, что в таком виде
его люди будут совершенно незаметны на фоне беленных известью крыш, а белые
подушки дадут возможность комфортно возлежать на жесткой поверхности. Каким
образом Али Каирский, с выпученными глазами пожиравший бесстыжую Зейнаб в
коротком халатике, ухитрился сверзиться вниз к беспрестанно верещащему дяде
- не знал никто! Возможно, его подтолкнули... Хотя кто бы это мог быть?
Однако видя, как к их господину бросились люди в черном, герои в белом тоже
посыпались во двор, яростно размахивая своим единственным оружием - пуховыми
подушками. Грянула грандиозная баталия! Суматоха усиливалась дикими воплями
обалдевшей Далилы-хитрицы, носившейся по двору взад-вперед с банками на
спине. Старуха справедливо решила, что воочию видит борьбу черных и белых
демонов за ее немощное тело. Здоровенная дура-дочь ничего не поняла, но
страшно испугалась, а потому встала на месте, однообразно воя на манер
пароходной сирены. Именно это надрывное, наполняющее душу тоской вытье и
разбудило полгорода. Народ логично предположил, что в соседнем дворе
происходит нечто ужасное, скорее всего - пожар! В те времена даже нашествие
врагов не казалось таким уж бедствием в сравнении с мгновенно выгорающими
кварталами бедных домишек. Так что первоначально на драчунов были выплеснуты
десятки кумганов воды. Это уж гораздо позже, когда люди хоть чуть-чуть
разобрались, что к чему, поле боя превратилось в подобие стадиона. Багдадцы,
со всех сторон облепив Данилин двор, кричали, подбадривали, свистели, делали
ставки... Выражаясь современным языком - отрывались по полной программе! Из
дворца эмира спешили войска, город гудел, правосудие началось где-то
утром... Законный вопрос: а чем в это веселое времечко занимался Лев
Оболенский? Он - крал! То есть выполнял свои прямые обязанности как самый
законопослушный Багдадский вор...
- Андрюшка, ты не представляешь, какой это был кайф! Когда Ходжа
запустил ножнами с перцем прямо в надменный лоб этого недоделанного Шехмета,
я стоял в максимальной близости к дверям и слинял прежде., чем их благородие
шмякнулось во дворик. Оттуда сначала - в дом, через заднее окно - на крышу,
ну и истеричного племянника, как ты понимаешь, мы турнули уже в четыре руки.
Всем по фигу! Все на Зейнаб смотрят! А она, доложу я тебе, хоть и толстая,
но гармоничная такая... с талией, кормой впечатляющей и грудь... во!
Бюстдатая женщина! Не совсем в моем вкусе, но впечатление производила. Так
вот, когда они всей толпенью устроили массовую охоту на демонов и старушка
Далила наматывала круги, как молодая козочка, я понял, что нашел для всех ее
болезней единственно верный рецепт. Слушай, может, мне здесь, в Москве, свой
реабилитационный центр для шизующих пенсионерок открыть?
- Здесь это не прокатит, - устало покачал головой я, у меня в тот вечер
вообще было скептическое настроение. Во-первых, сама авантюра представлялась
почему-то слишком уж простоватой, а во-вторых, Лева часто переувлекается и
насыщает рассказ несуществующими деталями, делая из мухи слона.
Оболенский вздохнул, вылил в свой бокал остатки пива, мельком глянув на
непочатый мой, и продолжил:
- Так там через десять минут полгорода слетелось посмотреть, кого бьют,
и послушать, как матюкаются! Кстати, матюкаются паршиво... "Шайтан тебя
раздери!" - самое страшное проклятие. Темнота, одним словом... Чему их
только в медресе учат? Ну, значит, мы с напарником ноги в руки и на
шехметовский двор. Подняли всех, кто остался, и послали на выручку типа:
"Там наших внаглую пинают!" Ходжа всех проводил, помахал платочком, потом
уже только мешки с незаконно нажитым имуществом на лошадей грузить помогал.
Он же герой легенд и анекдотов, ему красть нельзя, а мне вот буквально сам
Аллах велел! Шехмета грабили быстро, я взял что поприличнее, надо же было и
к Али Каирскому заглянуть... Знаешь, а там еще проще вышло - напели страже,
что в городе война (шум и вой за километр слышно!), велели грузить в арбу
самое ценное, так они нас еще и до базара проводили... Ночка была - самая
та! Нет, простых граждан я не обворовывал, я ж не уголовник какой... Но вот
уже на рассвете, когда стража эмирская всех зрителей по домам разогнала,
брошенную квартиру маменьки Далилы навестить не преминул.
- Хм... а она где отсыпалась? - не сразу уловил я.
- В эмирской тюрьме, где же еще! - радостно пояснил Оболенский,
незаметно подменяя мой почти полный бокал своим пустым. - Туда же всех
подряд замели; кто в чем виноват, разобрали уже к обеду. Хорошо, что у Ходжи
были старые связи с контрабандистами и товар мы сбыли в то же утро. На
вырученную сумму могли купить пару лавок и открыть свое дело. Так что чисто
в финансовом смысле наш друг Ахмед был полностью отомщен!
- А что же мошенница Зейнаб? Ведь всем было ясно, что ее просто
подставили... Неужели Али расторг помолвку?
- Братишка, Восток - дело тонкое... Женщине там мало что позволяется, а
уж ошибки не прощаются вовсе. По-моему, и Али, и Шехмет, и даже сам эмир
были тайно счастливы уже оттого, что таких подлых баб обманул простой
мужчина. Ну, двое мужчин, если быть точными... Погоди, я расскажу по
порядку. Минуточку, а что, пиво совсем кончилось? Кто идет за "Клинским"?!!
x x x
Мертвого классика легко похлопывать по плечу.
Из личного опыта.
Этот разговор, свидетелями которого бы были в предыдущей главе,
происходил где-то через полтора года после выписки моего друга из больницы.
Я тогда почти на неделю застрял в Москве по издательским делам,
соответственно, имел массу свободного времени по вечерам. Тогда-то
Оболенский и напал на меня со своей историей. Как уже говорилось,
публиковать свои мемуары он не собирался, но был от души счастлив, найдя в
моем лице благодарного и терпеливого слушателя. Я же поначалу внимал ему
очень рассеянно... Знаете, когда пишешь фантастические романы, вокруг
неожиданно начинают появляться всякие разные люди, так и норовящие
"совершенно безвозмездно" подсунуть тебе очередную "гениальную идею" для
будущего романа. Они бы и сами с удовольствием написали, да все как-то не с
руки, а так... пусть хоть знакомый писатель попользуется. В девяноста девяти
случаях из ста - это скучнейший бред, почерпнутый из дешевенькой фэнтези и
нетребовательного кинематографа. Отвечаешь вежливой улыбкой, обещанием
обязательно подумать, и соискатель уходит счастливый, в полной уверенности,
что он облагодетельствовал и меня, и человечество. Но вот в данном
конкретном случае... С каждым днем я убеждался, что сумбурный рассказ Льва
нравится мне все больше и больше, буквально не выходит из головы. В порыве
какой-то безумной эйфории я даже почти взялся за тетрадь, но быстро одернул
себя... "Что ты делаешь? - укоризненно обратился мой трезвый разум к
расшалившемуся вдохновению. - Тебе нельзя об этом писать! Мало того что ты
не был личным свидетелем указанных событий, мало того что на эту тему уже
существует ряд книг и кинофильмов, так ты еще и пытаешься составить
конкуренцию бессмертному Леониду Соловьеву! Не отпирайся! Что бы и как бы ты
ни написал - все равно это будут сравнивать именно с Соловьевым, ибо его
роман заслуженно признан классикой. Пытаться сказать что-то новое о
Багдадском воре и Ходже Насреддине - не только глупо и смешно, но
безнравственно и преступно! Придумай своих героев, о них и пиши. Зачем же
красть чужое?!" Все справедливо, мне нечем было крыть... Мое вдохновение
выкинуло белый флаг и почти месяц честно молчало, исправно соблюдая условия
обоюдного перемирия. Я не воюю с Соловьевым, не спорю с ним и уж тем более
(упаси аллах!) не конкурирую! Ничего такого... просто через месяц
вдохновение подло, по-партизански, сунуло мне карандаш в руку и пододвинуло
стопку бумаги. Неделю или две мы с ним трудились втайне ото всех... Потом
мой трезвый разум, полистав наши заметки, плюнул и махнул рукой: "Шайтан с
вами! Делайте что хотите. Быть может, из всей этой белиберды что-то и
получится. Но помните - я вас предупреждал!"
... Высший суд эмира вызвал всех четырех пострадавших. Палач с удавкой,
палицей и ятаганом уже стоял у "коврика крови". Эмир Багдада во что бы то ни
стало намеревался выяснить правду. Следствие проводилось рано, примерно в
девять утра, через день после Ночи Бесчинствующих Демонов (как я
предупреждал, названий у этой ночи было множество!). Думаю, настала пора
остановиться на личности эмира поподробнее. А то мы уже неоднократно
упоминали об этом человеке, зачастую рисуя его самыми черными красками, хотя
на самом деле вряд ли все было так уж однозначно. Селим ибн Гарун аль-Рашид
сел на трон, будучи вполне зрелым сорокалетним мужем, опытным в политике,
дипломатии и воинском искусстве. Его приход во власть был абсолютно
законным: отец умер своей смертью, иных претендентов на престол не
оказалось, так что все обошлось без интриг, заговоров и дворцовых
переворотов. Новый эмир не задушил город налогами, не проявлял излишнего
самодурства и наверняка являлся не худшим правителем, если бы не один
пунктик - педантичность! Очень редкое качество для восточного человека, я
вас уверяю... Так вот, еще мальчиком Селим доводил до слез всю прислугу
требованиями четко и неукоснительно исполнять все его капризы. Дальше -
больше... Во времена его правления самым большим преступлением считалось
нарушить букву закона! Даже не сам закон, а его скрупулезное, дословное
толкование. Организовав первый в истории исламского мира "крестовый поход"
против порока, он начал с искоренения воровства. Везде, во всем, вплоть до
мелочей, независимо ни от чего, никаких прощений или смягчающих
обстоятельств, за все и всегда одна кара - казнь! Следующим пунктом
намечалась борьба за нравственность. Полное уничтожение гулящих женщин,
мгновенная смерть за любую измену мужу (формально требовалось лишь заявление
супруга!); никакого кокетства, танцев живота; хождение по улицам только в
чадре, полная покорность и безмолвие, иначе - обезглавливание! Представляю,
что началось бы в славном городе Багдаде, если бы внимание эмира не было
отвлечено досадной "заминкой в пути следования битвы с грехом воровства".
Этой помехой и был наш общий знакомец, Багдадский вор - Лев Оболенский...
Селим ибн Гарун аль-Рашид на этот раз позволил себе надеть маску
всемилостивейшего и добрейшего государя. Поскольку в городе начались
неконтролируемые беспорядки, то разумней было не размахивать как попало
разящим мечом правосудия, а с похвальным терпением выяснить обстановку,
понять, где прячется корень всех зол, дабы пресечь его одним рубящим ударом.
Прямо перед троном распростерлись ниц: глава городской стражи достославный
господин Шехмет, его удалой племянник Али Каирская ртуть, почтеннейшая
госпожа Далила-хитрица и ее достойная дочь Зейнаб по прозвищу Мошенница.
Эмир отдавал себе отчет в том, что разговор будет долгим, а потому начал с
небольшого вступления:
- Мои верные слуги доложили мне об удивительной ночи, когда двор
Далилы-хитрицы превратился в позорище всего Багдада. Никто не спал, и все
сбежались посмотреть на чудесное сражение белых и черных демонов, избивавших
друг друга прутьями и подушками так, что перья взлетали выше минаретов. В
Багдаде говорят, будто бы белых демонов породила целомудренная Зейнаб,
показавшаяся всем в совершенно голом виде с христианским крестом во лбу. А
черных произвела из своего чрева благопристойная вдова Данила, чей траурный
наряд был исполнен исключительного бесстыдства. Предводителем белых
почему-то оказался молодой батыр Али, напавший на своего же дядю Шехмета,
принявшего сторону черных. Мои стражи взяли всех без разбору, не дожидаясь,
пока война одного двора захлестнет весь город. Остаток ночи вы провели в
тюрьме и были выпущены лишь наутро. За следующий день и ночь все успели
подумать о своем положении, которое подобно опасному хождению по зыбучим
пескам. Одна роковая ошибка, и... - Повелитель выразительно указал
мизинчиком на щербато-улыбчивого палача. - Я очень хочу знать, что же
произошло на самом деле?
Четверо конкурсантов, перемигиваясь и перетыкиваясь локтями, решали,
кто же начнет первым. Желающих почему-то не было, хотя у каждого по-своему
накипело. Тем паче что всех четверых на деле объединяла одна беда, в
существовании которой они ни за что не хотели бы признаваться.
- Пускай начнет высокородный господин Шехмет, глава городской стражи,
отвечающей за спокойствие и порядок в моем, доселе спокойном, Багдаде!
- О светоч разума, вместилище справедливости и сосуд закона! Великий
эмир, ниспосланный благословенным Аллахом (да продлит он дни твои
бесконечно!) для устрашения врагов и наполнения радостью сердец всех
истинных мусульман - с несвоственно ему суетливостью пустился перечислять
начальник багдадской стражи, но, вовремя уловив дрожание кончика носка левой
туфли великого эмира, быстро прервал славословия и перешел к делу. По мере
его повествования лицо верховного правителя медленно, но верно вытягивалось
книзу...
x x x
Аллах кретину не советчик.
Аналог данного заявления встречается
практически во всех религиях мира.
С вашего позволения, я не буду дословно цитировать весь рассказ одного
из второстепенных героев нашего романа. С одной стороны, потому что сам не
люблю дотошно длинных повествований, а с другой - потому что впереди есть
гораздо более интересные истории Да и, самое главное, ведь ни я, ни Лев
свидетелями этих разборок не были. О них поведал один очень известный
благодаря той же "Тысяче и одной ночи" дворцовый цирюльник. Помните такого?
Нет? Ну и не принципиально, продолжим... Итак, в основном горестная повесть
главы городской стражи вышла целостной, но маловразумительной. Якобы к нему
в дом заявились два посланца от его же племянника, назвавших себя
"спецагентами". Один высокий и деловой, другой низкий и как-то по-особенному
коверкающий язык. Они объяснили, что Али Каирский просит у дяди помощи и
защиты от коварной хитрицы Далилы, известной своими кознями всему Багдаду.
Естественно, он не мог им отказать! А так как дело должно было произойти
ночью, то переодеть своих людей в черное казалось совершенно логичным. Как и
приказать всем вымазать лица дегтем, по совету тех же "агентов". Кстати,
взять ивовые прутья вместо служебных ятаганов посоветовали тоже они, "дабы
примерно наказать злодейку Далилу при первой же попытке плутовства"...
Сначала вроде бы все шло по плану: стражники засели на заборе и воочию
убедились в непотребстве старухи и бесстыдстве ее дочери. И тут ни с того ни
с сего ему бьют в лоб чем-то тяжелым, из чего (о ужас!) сыплется перец.
Правый глаз сильно распух и плохо видит до сих пор... Но, упав во двор,
почти сходя с ума от дикой боли и чихая, как простуженный барс, он успел
заметить, что это "нечто" валяется рядом и имеет вид парадных ножен кинжала
его же родного племянника! То есть тут начинается настоящая путаница... Люди
Шехмета, ринувшиеся поднимать своего господина, видели, как к нему кубарем
бросился стройный юноша в белом и кто-то крикнул: "Наших бьют!" Значит, во
всем виноват Али Каирская ртуть! С него и следует спрашивать...
- О благородный юноша... - печально покачал головой Селим ибн Гарун
аль-Рашид, - скажи нам, за что ты так невзлюбил родного дядю? Ведь, как нам
известно, он относится к тебе с заботой и вниманием... Для чего же ты
вступил в преступный сговор с Далилой и Зейнаб? Почему напал на благородного
Шехмета? Зачем подослал к нему своих "спецагентов"? Вах, вах, вах...
Бедный племянничек от страха и возмущения едва не задохнулся в
длительном плаче. Его пришлось. встряхнуть и надавать по ушам, прежде чем
удалец понял, что эмиру надо отвечать коротко и внятно. Хотя его рассказ
получился менее лаконичным, но в целом вполне убедительным. Правда, сам
правитель сидел уже с выпученными глазами, поджав губки и чуть елозя на
троне. Думаю, и эту эпопею не имеет смысла описывать до запятой. Впереди еще
два свидетеля... Сами понимаете, авторский пересказ в данном случае куда
более выгоден.
Если из стенаний, нытья и битья себя пяткой в грудь вычленить минимум
полезной информации, то молодой Али Каирская ртуть сообщил примерно
следующее... В его дом поутру заявились два просветленных Аллахом дервиша.
Один большой, с глазами, подобными небу, но немой. Другой маленький и
шустрый, к тому же болтлив до крайности. Оба назвались родственниками, так
что маленький служил переводчиком большому брату. И вот этот великан,
размахивая руками, словно калиф-аист, дал понять, что на него снизошло
божественное откровение. (Причем как именно снизошло, Али повторил
супервыразительным жестом Оболенского, в результате чего даже многоопытный
Шехмет залился краской.) Дервиши потребовали, чтобы юноша не спешил, а
лишний раз удостоверился в благонадежности и - целомудрии своей невесты. А
потому вечером того же дня все двадцать джигитов из подчиненных ему казарм
надели белые одежды, взяли удобные подушки и... вымазали лица мелом.
Маленький дервиш очень настаивал, поясняя, что только так они смогут
пристыдить мамашу с дочкой, а в случае разоблачения легко сойдут за
нетребовательных ночных духов. Дальше - все по прежней схеме: выдвинулись,
заняли позицию, наблюдали, фиксировали, убедились, но тут... Кто-то толкнул
бедного мальчика в спину, и он, едва не свернув шейку, вылетел во двор,
прямо на человека в черном. Дядю он в тот момент просто не узнал,
разумеется, по причине отчаянной храбрости и врожденного хладнокровия.
Никаких ножен с перцем не кидал, "Наших бьют!" - не кричал, а то, что его
люди разом спрыгнули во двор, так это для его же спасения и защиты. Лично он
ни в чем не виноват! Его даже вон как отходили прутьями! А тот распроклятый
кинжал вместе с ножнами куда-то завалился после визита мудрых дервишей... Ну
а если уж эмиру непременно нужны виновные, то все дело наверняка в хитрице
Далиле и ее мошейнистой дочери. Ведь из-за них все так некрасиво
получилось...
- Встань, вероломная вдова! - с трудом прокашлялся эмир, которому уже
почти все было ясно. В том смысле, что виновных он сегодня никак не найдет.
- Если тебе есть в чем покаяться перед смертью - говори! Ибо даже петля и
кол будут великой милостью для той. что своими кознями пыталась изжить со
свету племянника и дядю, достойнейших мужей Багдада! Говори же, но пусть
твоя речь будет краткой...
Старушка Далила бодро вскочила на ноги и, не тратя времени на
пышнословную мишуру, четко, по-солдатски выложила правителю свою версию
произошедших событий. Выходило, что ее дом был осчастливлен визитом двух
непохожих друг на друга мужчин. Высокий бородач - обаятельно подмигивающий
лекарь и низенький пузан - астролог из далекой Индии.
Убедительно обозначив на хозяйке дома три тысячи признаков самых
страшных заболеваний, они немедленно приступили к лечению. Декольте на спине
вырезал индус самыми большими ножницами, подробно пояснив, как именно через
треугольный вырез на платье избавляются от кармических недомоганий. Сам
лекарь готовил волшебные снадобья и растолковывал застенчивой Зейнаб, почему
на ней должно быть так мало одежды. Исключительно для пристыжения черных
демонов и увеселения белых! И пусть хоть кто-нибудь скажет, что в пиковый
момент демоны не появились?! Еще как! Они толпами сыпались со всех заборов и
крыш, их битва была ужасной, а вопли несносными. Уже потом набежала стража и
всех забрала... Но ведь кто же знал, что двум честным мусульманкам нельзя
даже выйти на собственный двор, чтобы за ними не подсматривали бессовестные,
истекающие сладострастием мужчины? Где справедливость?! И кстати, все
болезни таки прошли, до одной... Госпожа Далила чувствует себя как нельзя
лучше, готовая и впредь служить великому эмиру душой и телом!
От допроса мошенницы Зейнаб подуставший правитель разумно отказался.
Весь интеллект этой девицы был написан у нее на лице, то есть его отсутствие
не скрывала даже непроницаемая чадра.
- Довольно! Я выслушал вас и вижу, что все вы стали жертвами наглого,
недостойного обмана. Двое дервишей, двое "спецагентов" и двое базарных
шарлатанов обвели вас вокруг пальца. Значит, всего их было шестеро, а это
уже целая разбойничья шайка... Хвала аллаху, они оставили нам столько
примет, что завтра же негодяи будут опознаны и казнены! Эй, глашатаи,
объявите награду в тысячу таньга тому, кто укажет, где скрываются: высокий
лекарь и толстый астролог-индус; голубоглазый немой дервиш и его маленький
переводчик; рослый бородач с карликом, коверкающим слова.
- Велик и мудр наш эмир! Да продлит Аллах его правление, защищающее
бедных мусульман от происков шайтана! - все четверо прочувствованно
распростерлись ниц, причем Зейнаб только после того, как ее дважды дернула
за рукав мама.
- Теперь вы вольны идти, я не увидел среди вас виноватых, - милостиво
качнул ухоженной бородкой премудрый Селим ибн Гарун аль-Рашид. - Но одно не
дает мне покоя - зачем злодеи так обошлись с вами? Какую же выгоду, кроме
посрамления моих верных слуг, они с вас поимели?
- Нас ограбили... - неуверенно переглядываясь, протянули все
пострадавшие. Лицо эмира потемнело. Зато на лица Шехмета, Далилы и Али
снизошло озарение...
x x x
Аллах - не Минздрав,
двадцать раз предупреждать не будет.
Неожиданное прозрение.
... А в маленькой лавочке башмачника Ахмеда второй день шла повальная
гульба. Дым стоял коромыслом, вино текло рекой, друзья и соседи вповалку
валялись на полу мордами в плове. Лев, чисто по-русски, требовал подать ему
для этой же цели салат, но увы... Салатами на восточном базаре не баловали,
пришлось с перепою падать мордой туда, куда и все, - в плов! Бедный ослик
показал себя единственным трезвенником, не то чтоб ему не наливали - он сам
не пил, хотя вино было хорошее. Вообще, в свете последних событий ушастый
Рабинович оказался не у дел. Ходжа пояснял, что дервишам иметь осла не
положено, два "суперагента" верхом на одном ослике выглядят подозрительно, а
лекари и астрологи - тем паче не должны перегружать бедное животное. Короче,
серый друг остался утешать побитого изготовителя традиционных тапок.
Вернувшись, Оболенский от души расцеловал ослика в лоб и одарил новехонькой
попоной (еще пару часов назад служившей господину Шехмету молитвенным
ковриком!). Как водится, Левушка требовал недельного загула, ибо чем же
должен заниматься вор, как не красть и гулять?! Более потрепанный жизнью
Насреддин с товарищем не спорил, но сам пьянствовал очень осторожно, памятуя
о том, что далеко не все правоверные способны долго удерживать страшную
тайну - брудершафт с самим Багдадским вором! Посему он щедро угощал всех,
заглянувших к ним на огонек, исподволь примечая: нет ли среди гостей
переодетых стражников или тайных соглядатаев? Вроде бы обнаружил целых двух,
потому на всякий случай упоил подозрительных типов вусмерть. По идее, уже
вполне назрела необходимость "сменить хазу и залечь на дно". В сущности,
башмачник от любых обвинений может отпереться, явных улик против него нет,
пусть отдохнет от дел. Тихо, без лишней спешки, домулло собрал все
необходимое, увязал в хурджины, возложил на спину ослику и... В этот момент
в дверь лавки башмачника постучали. Открыть мог лишь Ходжа, все прочие были,
мягко говоря, нетранспортабельны.
- Салам алейкум, уважаемый. - У входа скромно стояла стройная девушка в
хорошем платье, ее лицо, как и положено, скрывала чадра. - Не здесь ли
находится лавка башмачника Ахмеда?
- Аллах направил ваши стопы в нужную сторону, - изысканно поклонился
Насреддин, - но увы, моя госпожа, сейчас он не сможет починить ваши
башмачки. Он... как бы это... ну, не совсем, что ли...
- Мне вовсе не нужно ничего чинить! Я пришла сюда в поисках своего
друга и заступника Льва Оболенского. Он такой высокий, с грозными голубыми
глазами....
- Какой друг? Какой заступник? Почему Лев? Зачем Оболенский?! Ничего о
нем не слышал и знать не знаю... - мгновенно насторожился Ходжа, нутром
почуявший в гостье источник новых неприятностей.
Девушка всплеснула руками, опустила голову и... заплакала. Насреддин
воровато огляделся, прокашлялся и, слегка приобняв ее за плечи, стал
ненавязчиво разворачивать к выходу:
- Идите домой, уважаемая... Конечно, я не знаю никакого Льва
Оболенского, но если вдруг, каким-то чудом или очередным происком шайтана,
мне доведется встретить человека с таким чудным именем - непременно сообщу,
что вы его ищете! Он сам к вам придет, клянусь бородой пророка...
- Но я не могу! Не могу возвращаться домой... - срывающимся от слез
голосом прокричала девушка. - Они сказали... Они же убьют меня, если я не
приготовлю им той!
- Наймите повара, - бесцеремонно ответствовал домулло, но, видимо, шум
у дверей все же разбудил его нетрезвого друга.
- Джамиля?! - В дверном проеме, качаясь, возникла массивная фигура
Левушки. - Ходжа... блин! Пропусти сейчас же... Тоже мне швейцар тут...
нашелся!
- Ах, та самая Джамиля-а... - понимающе протянул Насреддин, и
счастливая девушка мгновенно проскользнула мимо него, прижавшись к груди
Оболенского, как котенок. Сначала она только благодарно всхлипывала, потом
откинула чадру и, подняв мокрые ресницы, еще раз попыталась пожаловаться на
свое горе:
- Я бы не пришла, я гордая... Ни за что не стала бы бегать за тобой по
всему Багдаду, но там... О Лева-джан! Спаси меня, пожалуйста-а... Они опять
придут ночью!
- Пусть только рискнут своим чахлым здоровьем... - громогласно пообещал
наш герой. Благородная натура рыцаря и дворянина не задумываясь взяла верх
над алкогольными парами. В одну минуту Лев стал трезв, как богемское стекло,
а потому поинтересовался задним числом: - А собственно, кто - они?
- Гули!
Дальнейший разговор Ходжа Насреддин участливо предложил перенести на
улицу. В самом деле, в лавке полно пьяно икающего народа, стоять в дверях
глупо, и планы смены места жительства требуют решительной реализации.
Прибежавшая с памятной окраины Багдада Джамиля сумбурно, то смеясь, то
плача, рассказывала товарищам по оружию горькую историю своей вдовьей
судьбы. Хотя вру, не совсем так... В самой вдовьей судьбе ничего страшного
как раз и не было - девушка каталась как халва в меде, наслаждаясь всеми
прелестями жизни без старого мужа-людоеда. Попривыкнув кушать исключительно
мусульман, злобный пенсионер махом отравился всего парой капель православной
крови Оболенского. Таким образом, Лев автоматически спас девушку, обеспечил
ей безбедное будущее и в общем-то избавил от главного ночного кошмара целый
квартал древнего Багдада. Проблема заключалась в том, что раз в полгода, а
иногда и чаще, в доме достопочтеннейшего Ай-Гуль-аги собирались на
праздничный той гули со всех близлежащих пустынь. Их было не так много, семь
или восемь, но для несчастной девушки визит даже восьми голодных монстров
вполне мог показаться поводом для нервного волнения. Нет, в дом они не
вошли, просто поскреблись у дверей, пообещав вернуться на пир следующей
ночью. Ну а наутро Джамиля бросилась на поиски того единственного человека,
который не побоялся схватиться с самым ужасным кровопийцей Аравии и Персии,
а значит, уж наверняка спасет ее и от остальных... Точного адреса
Оболенский, естественно, не оставил, но вот о лавке башмачника Ахмеда,
видимо, как-то обмолвился...
Время было примерно предобеденное, то есть между одиннадцатью утра и
часом дня. Поскольку все необходимое для "перемены климата" уже лежало в
крепких полосатых мешках, то сборы не заняли слишком много времени. Ведущий
вор Багдада наскоро опохмелился, предложил Джамиле, предложил Ходже, получил
в обоих случаях отказ и на всякий случай бегло ограбил тех подозрительных
"гостей", которых приметил опытный глаз Насреддина. Нет, с собой ничего не
забрал, просто переложил кошельки, ножи, четки и прочую мелочь из карманов
одних соглядатаев другим. Пусть теперь подозревают друг друга. У башмачника
остается самое железное алиби - он беспросветно дрых вместе со всеми и,
разумеется, ни в чем предосудительном не участвовал. Гостью усадили на
ослика, тот чуточку пофыркал насчет двойной ноши, но быстро смирился и
пошел. Наверное, ему понравился запах иранских благовоний. О аллах, какая
девушка выйдет из дому, не припудрив носик или не сбрызнувшись
дезодорантом?! Тем более если ночью ее навещали очень сердитые восточные
вампиры... Лев и Ходжа неторопливо шли чуть сзади. Базарный люд толкался,
шумел, торговал, жил по своим извечным законам общечеловеческого бытия.
Солнце светило в небе большое и желтое, как Ленин. Эмирский глашатай орал во
всю глотку о награде в тысячу таньга тому, кто укажет притон пестрой банды
грабителей из шести человек. Запах кебаба, поднимаясь над мангалами,
коричневым драконьим хвостом щекотал носы прохожим. Спешно пронеслись четыре
городских стражника, одному даже можно было подставить ногу, но ведь лень...
Жара брала свое. Заниматься делами не было ни малейшего желания. Хотелось
клубничного мороженого, пива "Хольстен", астраханской воблы и тихого пикника
где-нибудь в верховьях Оки или на озерцах Серебряного бора. За всю дорогу до
одинокого домика Ай-Гуля Оболенский даже рта не раскрыл, истекая слюной от
воспоминаний о таких вещах, которые коренной житель Багдада и во сне не
видел. Чем, собственно, ввел в немалое удивление Ходжу, так же молча
купившего мучающемуся другу лепешку. Видимо, в благодарность за возможность
побыть в тишине, один на один со своими мыслями. А мысли мыслились... м-м...
нерадостные...
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 14:22 | Сообщение # 13 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Хорошенькие девушки ВСЕГДА нуждаются в спасении.
МЧС Багдада.
В доме был наведен порядок. То есть, как помнилось Льву, там и раньше
все сверкало чистотой, но сейчас ощущалась какая-то особенная... отмытость,
что ли! Казалось, жилище покойного людоеда навсегда избавилось от
жестоко-кровавой ауры. Джамиля, твердым хозяйственным взглядом окинув
владения, уверенной рукой взялась за управление домом. Она наняла двух
служанок, заставив их вымести буквально каждую пылинку. Распродала все вещи
супруга, накупила новых ковров, кушеток и подушек, сменила посуду, развесила
на стенах выдержки из Корана и щедро нараздавала милостыни страждущим.
Оболенский только языком прищелкивал, глядя, какие роскошные интерьеры
обустроила во всех комнатах юная девушка, не получившая никакого
дизайнерского образования. Даже Ходжа Насреддин, привыкший к восточной
роскоши и традиции красочно устраивать быт, был сражен ее вкусом и чувством
меры. Вот в это-то уютное гнездышко намеревались вломиться кровососущие
монстры пустыни... Как же можно такое допустить?! Никак-с нельзя-с, господа!
... Военный совет в большой комнате у накрытого дастархана держали все
трое. Рабинович не был приглашен, но свое веское слово в защиту девушки
сказал, навалив солидную кучку навоза прямо под окнами, именно там, где
стояли приходившие ночью гули. Ну а то, что женщин на Востоке в грош не
ставят и к их советам не прислушиваются, - чушь полнейшая! Для сравнения
вспомните хотя бы уже навязшую в зубах Шахерезаду... Ушлая тетка тысячу и
одну ночь (примерно три года!) морочила голову недалекому падишаху с
садистскими наклонностями. И он слушал ее, развесив ослиные ушки, так
старательно, что все время забывал казнить, а потом вообще плюнул, сдался и
сочетался с народной сказительницей законным браком. Видимо, так она его
уболтала, что это был единственный способ заткнуть ей рот и наконец-то
спокойно выспаться за все это время...
- Лева-джан, ты мне друг, - горячился Ходжа, действительно здорово
раздосадованный совершенно фантастическими прожектами Оболенского, - но за
один День мы не успеем вырыть окопы, установить противотанковые ежи,
обмотать все колючей проволокой, перекрыть подходы минными полями, поставить
вышки с прожекторами и пулеметами, а уж про электронно-сенсорную
сигнализацию... я вообще молчу! Шайтан ее побери, с таким немусульманским
именем...
- Ой-ой-ой, какие мы впечатлительные... По крайней мере я вношу
разнообразные стратегические и тактические предложения, неоднократно
оправдавшие себя в рамках военного времени. А ты только критикуешь, причем
неконструктивно!
Ходжа мельком взглянул на Джамилю - девушка, раскрыв ротик, смотрела на
своего героя с немым обожанием, как на пророка, изрекающего святые истины.
Пришлось махнуть рукой и начинать сначала:
- О кладезь мудрости и полководческой дальновидности...
- Уже лучше!
- Позволь недостойному ученику, всего лишь недавно вступившему в сень
глубины твоих заоблачных познаний, выразить робкие сомнения, основанные лишь
на том малом отрезке времени, которое Аллах отпустил нам до вечера, ибо план
твой незыблемо хорош, но требует таких денег и сил, что без привлечения
тысячи рабов и трехсот тысяч динаров мне ни за что не успеть...
- Все! - сдался Оболенский, понимая, что Насред-дин действительно прав.
- Ради всего святого, будь попроще, и широко протоптанная народная тропа к
твоему нерукотворному памятнику вовек не зарастет. Короче, кончаем трепотню
- что делать будем?
- Давайте плов кушать, - впервые подала голос молодая вдова. - Я сама
готовила, очень-очень старалась...
- Малышка, ты просто читаешь мои мысли! - покровительственно улыбнулся
Лев, подмигнув ей два раза столь многозначительно, что девушка покраснела, и
повернулся к домулло: - Хорошенькая, правда?
- Хвала Аллаху, - суховато откликнулся тот. - Но ведь ты, кажется, не
намерен на ней жениться?
- Не хочу портить девчонке жизнь... Какое у нее будущее замужем за
таким крутым багдадским уголовником?
- Самое безрадостное... В лучшем случае изгнание в пустыню, а в худшем
- отход имущества в казну эмира и казнь через побивание камнями. Жен воров
приравнивают к обманщицам и блудницам.
- Нет уж, пусть поживет... Но пока я здесь, ни одна сволота не посмеет
невежливо посмотреть ей вслед - придушу, как таракана!
- Ва-а-х... - Насреддин разулыбался и с удовольствием потянул носом
душистый аромат принесенного хайназарского плова из мяса трех сортов, урюка
и длинного коричневого риса. Джамиля за стол не села, а обняла руками колени
и участливо глядела, как мужчины аккуратно скатывают ее стряпню в шарики,
отправляя их в рот. Впрочем, Оболенский, несколько попривыкший к отсутствию
ложек и вилок, быстро предпочел аристократическое загребание плова ладонью,
действуя ею, словно совковой лопатой. В промежутках между чавканьем сильная
половина человечества обсуждала планы на вечер.
- Так отчего все-таки... умер почтеннейший Ай-Гуль-ага?
- Да черт его разберет! Я ж говорю... Лепешку передай! Он меня вот тут
укусил, затрясся весь и помер на фиг! Джамиля, ты ему... предварительно...
крысиный мор в овсяную кашу не подсыпала?
- Нет! Клянусь аллахом! - вскинулась перепуганная девушка, но тут же
поняла, что ее защитник просто так мило шутит.
- Слушай, Ходжа...
- Опять лепешку? Ну ты и... кушаешь, почтеннейший!
- Не, не надо, лопну... Я просто хотел поинтересоваться, а отчего эти
ваши гули вообще копыта отбрасывают?
- Такие же наши, как и ваши, - напомнил Насреддин, отодвинулся от
дастархана и вытер жирные руки о голенища мягких сапог. - Нечистая сила
боится светлого имени Аллаха, деяний его пророков и благозвучного пения
муэдзинов с высот минаретов и мечетей. Увы, мы мало о них знаем... Говорят,
будто сила гулей втрое превосходит человеческую, что они питаются кровью и
мясом правоверных мусульман, и только вовремя совершенный намаз да клинок
дамасской стали способны повергнуть это злобное порождение шайтана!
- Ну, насчет силы ты загнул... - Оболенский царственно икнул, с
сожалением откидываясь на подушки, а молодая хозяйка быстро унесла жалкие
остатки трапезы на кухню. - Катались мы с ним по ковру где-то два раунда. В
партерной борьбе дедку бы меня вовек не одолеть... На предмет намаза -
ничего обещать не могу, в последнее время я в нем как-то путаюсь... А вот
дамасский клинок готов спереть хоть сегодня. Только скажи, где?
- Вай мэ, настоящий ятаган из Дамаска, с гравировкой керамических
текстов, - вещь редкая и стоящая больших динаров. На весь Багдад таких
сабель штук шесть-семь, не больше... Но дело не в этом, разве ты или я умеем
владеть таким оружием? Ты - вор, я - законопослушный гражданин...
- Угу, которого уже разыскивает вся городская стража за ряд крупных
афер и махинаций с частной и муниципальной собственностью! - нарочито
прокурорским тоном поддел Оболенский, но согласился - изрубить в капусту
сразу восьмерых пустынных кровососов под силу только сказочному герою, -
Кстати, а это мысль! Как у вас тут с вольнонаемными богатырями?
- Батырами, - поправил домулло, уловив основную концепцию. - С батырами
во все времена трудно. Они или где-то бьются с медноголовыми дэвами, или
спят в объятиях спасенных дочерей султанов и эмиров. А чтобы вот так,
запросто...
- Ой! - звонко хлопнула в ладоши Джамиля. - А я слышала, в
караван-сарае как раз остановился один очень знатный батыр.
- Конан-варвар? - опять съехидничал Лев, хотя кто это, не припомнил бы,
хоть режься.
- Нет, настоящий принц! Девятый сын князя заснеженной Армении...
Храбрый, сильный, красивы-й...
Оболенский скорчил равнодушную мину, показал хихикающей девушке кулак и
обернулся к Насреддину:
- Ну что... Берем?
x x x
В каждой женщине дремлет и Пенелопа, и Юдифь.
Вопрос в том, кого вы разбудите...
Размышления на досуге.
Я, кажется, как-то упоминал Леонида Соловьева? Давайте закончим эту
тему и больше не будем к ней возвращаться. Итак, все книги нашего уважаемого
писателя совершенно заслуженно считаются классикой среди такого рода
произведений. Я безумно горд, что столь ярко, сочно, жизненно и красочно
передать общую суть всех легенд о Ходже Насреддине сумел именно русский
человек! Не араб, не перс, не казах и не татарин, даже не мусульманин
вовсе... Чтобы так написать, надо жить на Востоке, проникнуться его
сладостью, пропитаться его ядом, владеть его певучим языком настолько легко
и возвышенно, что у читателя не возникнет и тени сомнения в правдивости
каждого слова автора. Леонид Соловьев жил в Ташкенте и Алма-Ате, он знал все
это из первых рук. Мне же досталось совсем другое... Лев Оболенский -
москвич, наш с вами современник, и, в отличие от романов Соловьева, в
Левиных россказнях я дотошно проверял каждое слово! Суть проблемы в том, что
и я вырос не совсем на Востоке, хотя и на стыке культур Европы и Азии.
Многое казалось непонятным, многое - надуманным и накрученным, а по
кое-каким скользким вопросам и вовсе приходилось беспокоить специалистов. Но
что меня действительно поразило - так это то, как убийственно мало знают
теперешние востоковеды о Багдаде и Бухаре, о человеческих взаимоотношениях,
о гибкости восточных обычаев и предрассудках религий... А ведь реальное
существование нечистой силы они вообще отрицают напрочь! В результате я
снова и снова возвращался к обрывочным записям моих бесед с Оболенским и
понимал, что именно он, а не кто другой способен дать более-менее четкое
описание тогдашней действительности. Беда лишь в том, что ему все
происходящее представлялось совершенно естественным и многие вопросы, крайне
любопытные с точки зрения этнографа и фольклориста, он попросту опускал.
Видите ли, Левушке не было это интересно... Какая-то там никому не известная
Джамиля занимала гораздо больше места в его голове, чем, например, идея
завести путевой дневник и пунктуально фиксировать в нем все необычное для
образованного человека двадцать первого века. Увы, дневника он так и не
завел... А вот девушку спас. Об этом и будет наша следующая история. Для
краткости назовем ее "Сказ о Багдадском воре, молодой вдове Джамиле и сразу
восьми злобных гулях". О, забыли Ходжу Насреддина, а справедливости ради
надо напомнить, что основная идея нария принадлежала именно ему...
- Домулло, ну почему его до сих пор нет?!
- Успокойтесь, ханум... Не прошло еще и часа, он едва успел добраться
до караван-сарая, - как можно спокойнее отвечал Ходжа, хотя был предельно
близок к тому, чтобы сорваться на грубость - нежная вдова задавала один и
тот же вопрос уже в четвертый раз.
- Что же вы такое говорите, почтеннейший! - страстно возмущалась
Джамиля, и ее смуглые щеки полыхали румянцем гнева. - Да вы бы видели, как
лихо он вскочил на этого маленького ослика, как свистнул, как понесся по
улице, вздымая клубами пыль, - джигит, да и только! Рабинович давно бы
доставил Леву-джан до караван-сарая и обратно. А их все нет и нет! О аллах,
как же я волнуюсь...
- Уважаемая, наш Лева-джан, может быть, и великий наездник, но ведь ему
надо еще и найти принца, уговорить его прийти сюда, убедить сразиться с
гулями и тем самым совершить великий подвиг в деле посрамления слуг шайтана.
Причем все это совершенно бесплатно...
- Вай? - не поверила девушка, но сразу заинтересовалась, - А разве
героям и принцам не достаточно славы и хвалебных песен седобородых акынов?!
- О женщины!... Судьбы всего мира вечно трепещут от ваших маленьких
пальчиков, которыми вы дергаете за ниточки, заставляя эмиров и султанов
плясать под ваш бубен! - философски заключил Насреддин, поудобнее подпихнул
под себя пару подушек и лениво потянулся за черным изюмом. - Ну почему же в
самых простых вещах вы так удивительно недальновидны?
- Почему?
- Что "почему"?!
- Ну... почему? - вежливо отодвигая изюм, Продолжала допытываться
Джамиля.
Насреддин прикрыл глаза рукой и несколько раз глубоко вздохнул, как бы
выравнивая ритм дыхания и успокаивая пошатнувшиеся нервы:
- Потому, что все герои: принцы, джигиты, воины, дети купцов или даже
простые декхане - всегда нуждаются в награде! Без награды подвиг никому не
интересен. Ради чего его совершать? Слава призрачна, людская благодарность
недолговечна, память слепа, а потомки равнодушны. Героям положено платить.
Обычно это бывает половина ханства или эмирата, да еще целый гарем невест с
дочерью самого султана в придачу.
- Вай мэ-э... Вот уж не думала, что подвиг стоит так дорого! Но у нас
нет половины ханства...
- Вот именно, - ровно подтвердил Ходжа, вновь нацелясь на блюдо. - Но у
нас есть вы.
- Мы?! - не поняла честная девушка.
- Вы! - конкретно указал пальцем домулло. - Если этот армянский принц
согласится взять вас в качестве награды за избавление от восьми гулей сразу
- можно считать нашу сделку обоюдовыгодной. Да и ваше личное будущее вполне
благоустроенным... Пусть даже он на вас не женится, но звание наложницы
принца тоже не менее почетно. Говорят, что армяне очень женолюбивая нация...
Вместо ответа Джамиля подняла блюдо с изюмом и обсыпала
доброжелательного советчика с головы до ног. Глянув в ее матовые глаза,
Насреддин разумно решил, что возмущаться таким вопиющим оскорблением
мужского достоинства пока не стоит. В противном случае он действительно
может не дождаться Льва. В смысле, не дожить до его возвращения... К
счастью, именно в этот момент, как никогда вовремя, на улице раздался
звонкий перестук подковок Рабиновича и тяжелые удары в ворота. Судя по
звуку, в них били головой...
- Ой-е-е... - только и выдавил домулло, на пару с Джамилей открывая
старые, скрипучие ворота. Подходящих слов у него почему-то не находилось,
зато юная вдова, едва не бросившись на шею Оболенскому, счастливо прыгала
вокруг и без устали щебетала:
- Хвала Аллаху, ты вернулся, мой гость и господин! А мы с твоим
почтеннейшим другом уже просто места не находили от беспокойства. Он так за
тебя пережи-ва-а-л... Я силой сажала его за дастархан и кормила изюмом! А
что ты нам привез?! Что это? Такое длинное, в мешке и... пятки по земле
волочатся?
- Все в дом! - коротко приказал Насреддин, не дожидаясь появления
любопытных соседей. Лев Оболенский, совсем было готовый посреди улицы
болтать о том, что же все-таки лежит в мешке, запнулся, подмигнул и шагнул
во двор, подталкивая впереди себя чем-то недовольного ослика. Впрочем,
тут-то особенно гадать не приходилось - никому неприятно, когда на тебе
галопом скачут в один конец, а возвращаясь обратно, еще и грузят поклажей.
- Это он? - скорее утвердительно, чем вопросительно уточнил Ходжа.
- Он самый. Мумарбек Кумган-Заде, действительный девятый сын князя из
популярного армянского рода Петросянов. Остановился в Багдаде проездом,
посмотреть достопримечательности и прикупить в дорогу всякой мелочи вроде
халвы и туалетной бумаги. Направлялся в Стамбул, к падишаху турецкому,
выклянчивать торговые льготы для деда и собственного коньячного
производства! - исчерпывающе отчитался Лев.
- Вай дод... и что же ты с ним сделал?
- Украл.
- Лучше не серди меня, Лева-джан... - Ходжа осекся лишь под мрачным
взглядом Джамили и продолжил уже чуть ровнее: - У нас на Востоке крадут
овец, верблюдов, иногда лошадей или даже невест... но не армянских принцев!
Ты соображаешь, что делаешь?! Как можно живого мужчину красть? О аллах, а он
вообще еще живой?!
- Будь спок, жив-здоров, ничего с ним не сделается, - снисходительно
успокоил наш герой, похлопывая жертву по пояснице. - Я все понимаю, старик!
Но иного выхода не было: разговаривать со мной он не захотел, а все эти
слуги, невольники, телохранители и повара... Какая альтернатива? Вас
подводить не хотелось - пришлось красть!
Человек в мешке слабо застонал и пошевелил конечностями.
- Заносите! - пожал плечами Насреддин. А в сущности, что же ему еще
оставалось?
x x x
Не тот герой, у кого штаны горой!
Горький опыт.
Каким именно образом начинающему завоевывать всенародную известность
Багдадскому вору удалось посреди белого дня выкрасть из караван-сарая, на
глазах у десятка свидетелей, настоящего армянского аристократа - задачка
почище египетских пирамид! Даже куда как почище, ибо, благодаря беллетристу
Хэноку и современным ученым, о пирамидах в Гизе мы знаем теперь гораздо
больше. О Багдадском воре известно немногое: личность эпическая, внешность
размытая, подвиги сомнительные, имя окончательно засыпано неумолимыми
песками времени...
Когда с принца сняли стандартную упаковку и торопливо придали ему
товарный вид, перед троицей предстал очень длинный юноша лет девятнадцати, с
печальными глазами спаниеля и далеко выдающимся носом, изогнутым на манер
краснодарского баклажана. Их высочество красовалось в красной черкеске с
газырями, штанах в обтяжку и мягких чувяках на шерстяные носки. Похлопав
себя по бокам, Лев выудил из-за пазухи каракулевую папаху и честно водрузил
на кучерявую голову владельца. Тот уже почти пришел в себя, но явно не
осознавал, где находится, а потому начал с очень глупых вопросов:
- Кито ты такой?
- Багдадский вор - Лев Оболенский, честь имею!
- Нэ понял... - выпятил кадык принц.
- Ба, да он прям с каким-то братковским акцентом шпарит! -
сентиментально восхитился Лев. - Разве что пальцы веером не расфуфыривает, а
так - вылитый хачик из казино "Метелица". Только, ради аллаха, не
спрашивайте меня, где это... Все равно не вспомню, шайтан побери!
- Тогда отойди в сторону, грубиян... - с самой слащавой улыбкой
прошипел Ходжа, задвигая друга в угол. - О царственный отпрыск! Я прошу
прощения за этого недостойного нахала, трижды выгнанного из медресе и не
умеющего разговаривать с благородными людьми.
- А ты кито такой? - послушно переключился принц.
- Скромный книжный червь, извечно дерзающий увидеть в Коране всю
мудрость Аллаха, дабы донести его слово людям, и ваш верный раб, мой
господин!
- Тьфу, даже слушать противно... Ходжа, хочешь, я тебя "Интернационал"
петь научу?
- Отвали, Лева-джан. Не мешай мне окучивать мотыгой мудрости этот юный
дуб. Джамиля, а не покормишь ли ты нашего усталого героя? Там вроде еще плов
оставался и хурмы немного...
Как только молодые люди вышли, он вновь обратился к принцу, ожидающему
его с самым высокомерным выражением лица. Домулло чуть повел плечами, словно
бы сбрасывая последние сожаления о неизменности человеческой глупости и
чванства, а потом неторопливо заговорил. И речь его текла так певуче, что
благородный Мумарбек Кумган-Заде развесил оттопыренные уши, боясь даже
вздохом помешать столь дивному рассказу.
- Преклони свой слух, о юный повелитель моей души, и выслушай самую
горькую и чудесную песню из всех, что когда-либо произносили уста
правоверного. Пусть же сердце твое наполнится храбростью, ум вооружится
терпением, а уста сомкнутся, дабы ни одним вздохом сочувствия или возгласом
гнева не прервать нить моего повествования. Узнай же, что дом, в котором ты
находишься, вовсе не дом, а волшебный дворец! Что доставлен ты сюда не
грязным, недостойным наглецом на хребте беспородного осла, а могучим дэвом
на благородной спине крылатого коня Ак-Магарака! Что девушка в платье
простолюдинки - величественнейшая и прекраснейшая пэри Востока, принцесса
Самрагадд эй-Зуль-Зуль, чей славный отец является вдовствующим падишахом
многих земель на Юге и Западе! Я же, его скромный визирь и советник,
посредством злых чар превращенный в тихого уличного мудреца... О, не верь
глазам своим! Ибо обманчива вуаль Зла, накинутая врагом мусульман на все,
что дорого Аллаху! Ты же есть единственный избранник судьбы, истинный принц
великой Армении, достойный сын своего рода, воин, отмеченный
благосклонностью Всевышнего, и карающий меч в его деснице! На твоем челе -
печать мудрости мудрейших, твоя рука тверда подобно граниту, твое сердце
пылает огнем и не ведает страха, а твоя душа переполнена милостью к
страждущим, рабам твоим, ищущим спасения в твоей благословенной тени. Все ли
ты понял, о светоч моих мыслей?
- Кито, я?! - опомнившись, закашлялся юноша, постучал себя кулаком в
узкую грудь и яростно закивал. Ходжа торопливо остановил парня, всерьез
опасаясь, что его цыплячья шея не перенесет столь активных упражнений.
- Готов ли ты взойти на престол зятем падишаха? Жениться на прекрасной
принцессе и сотне ее рабынь? Поселиться в золотом дворце с серебряными
фонтанами? Иметь у себя в услужении могущественного дэва и волшебного
скакуна?
- Да, да, да! - От нетерпения у молодого Петросяна едва не бежала
слюна. - Все давай, все минэ, все бэру...
- Но хватит ли тебе духу сразить своим дамасским клинком восьмерых
худосочных демонов пустыни, под чьей властью мы вынуждены пребывать в этих
гнусных личинах?
- Восэмь?! - поджав губки, призадумался принц. Его миндалевидные глаза
подернулись матовой пеленой, губы шевелились, а левая рука, что-то
пересчитывая, загибала пальцы на правой. - Нэт... Восэмь - это нэт. Многа...
- Ну, может быть, не сразу восемь...
- Дыва! - предложил княжеский отпрыск, видимо, гены неумолимо брали
свое. Домулло трижды помянул шайтана и внес контрпредложение:
- Пусть их будет хотя бы шесть, иначе твоя слава великого воина и
храбреца пошатнется в глазах всего мира.
- Тры! - еще раз подумав, решил юноша. - Нэ надо славы, пусть - тры...
Я - сказал!
Ходжа посмотрел на него, как сытый эскимос на вареный ананас, примерно
с той же степенью недоумения и сострадания. Кажется, разговор грозил
затянуться, плавно переходя в банальный торгашеский спор.
Покупатель требовал скидок и гарантий, продавец почти готов наплести
все, только бы получить деньги вперед. Оба гнули свое, у каждого были свои
интересы, прийти к разумному соглашению становилось все труднее и труднее.
Если бы Ходжа Насреддин (как, впрочем, и почти каждый босяк Багдада!) не
вырос на шумном восточном базаре - конструктивный диалог накрылся бы жирным
крестиком. А так, после долгой торговли, криков, воплей, слез, взаимных
оскорблений, оба спорщика в конце концов ударили по рукам. Всеобщая
удовлетворенность сделкой заключалась в следующем: Мумарбек Кумган-Заде
обязался избавить заколдованных мусульман от пяти злых гулей за
соответствующую плату: дворец золотой - 1 шт., волшебный конь, летающий над
облаками, - 1 шт., вакантный трон падишаха Юга и Запада - 1 шт., прекрасные
румийские рабыни - 100 шт. оптом. Принцесса и дэв в общий список не вошли.
Как именно можно было претендовать на трон, не женившись на принцессе? Очень
просто - фиктивный брак! Идею подбросил закормленный Оболенский, на пару
минуток вырвавшийся из-под опеки признательной Джамили. Хотя доныне на
Востоке фиктивные браки не практиковались, да и по сей день не практикуются,
но в тот момент все прошло как по курдючному жиру.
Хозяйственному принцу очень уж хотелось заполучить все и сразу, поэтому
он предпочел поверить. Что, впрочем, не помешало ему потребовать составления
двустороннего договора и принесения клятвы на Коране. Насреддин подобную
клятву дал охотно - в случае превращения их всех в кого следовало герой
непременно получит свое. Или схлопочет... или огребет... кому как нравится.
Время уже двигалось к мягкому, теплому вечеру... А вечер на Востоке
короткий, как первый поцелуй застенчивой девушки, томный, словно ее дыхание,
и нежный, как тонкая, пульсирующая жилка на ее девственной шее... (Это не
руководство для начинающих вампиров, это эротика!) Гули обещались зайти
после полуночи. Полчаса у наших друзей ушло на координацию планов действий,
а потом работа закипела...
x x x
Как надену паранджу, так с мужчинами хожу!
А когда ее сниму - где мужчины? Не пойму...
Жалостливая песня.
Багдад гудел, как растревоженный улей! Впрочем, нет... Это банально,
так уже каждый второй пишет. Багдад гудел, словно Литинститут при
вступительных экзаменах на самой коммерческой основе... О, гораздо лучше! И
главное, куда точнее обрисовывает действительность. Если уж каждый
начинающий прозаик или поэт втихую мнит себя гением, то что же бывает, когда
эти гении скапливаются в ограниченном пространстве, по пятьдесят человек на
место?! Нечто подобное творилось и на центральном багдадском базаре. Только
и разговоров, что о неуловимом Ходже Насреддине и его спутнике, отчаянном
Льве Оболенском. Правда, настоящее имя знали немногие, большинство
предпочитало называть его просто, по-домашнему - наш Багдадский вор. После
достопамятной ночи Бесстыжих Шайтанов (чуть не написал Длинных Ножей!) весь
народ высыпал на улицы, во всех переулках, в любой чайхане, на каждом углу
люди шумно обменивались последними новостями. Те, в свою очередь, быстро
приобретали статус слухов и сплетен, грозя в самое ближайшее время стать
анекдотами и даже легендами... Навеки осмеянные Далила-хитрица и ее дочь,
мошенница Зейнаб, были вынуждены экстренно переехать в далекий горный кишлак
к знакомым. Там еще можно было как-то укрыться от позора, а здесь им в лицо
хохотал любой уличный босяк. (Хотя лично мне, как современному человеку, не
совсем понятно, где тут конкретное осмеяние и ради чего съезжать? Впрочем,
готов согласиться и с тем, что в средние века чувство юмора на Востоке
здорово отличалось от теперешнего. Например, вид хромого человека вызывал у
прохожих сдержанные смешки, а встреча на площади лилипута или карлика -
взрыв неуправляемого хохота! Любое уродство, болезнь, вынужденная травма
были смешны уже по своей сути. Но, простите, отвлекся...) Короче, багдадцам
страшно понравилось, что в их среде нашлись шустрые ребята, нащелкавшие по
носу двум заносчивым бабам. То, что попутно по тюбетейкам досталось и
благородному Шехмету с племянником, вызывало не смех, а скорее уважение. Оба
были еще вполне в силе, оба обладали достаточной властью, чтобы эту силу
применить, и особо подшучивать над "хозяевами" города не рисковал никто.
Втихомолку гоготали, но явно - нет... Больше всего скользких шуточек
досталось, кстати, самому эмиру, великому и справедливому Селиму ибн Гаруну
аль-Рашиду. Так как именно он ввел в городе жесточайшие законы против
воровства, методично претворяя их в жизнь посредством отрубания рук и
смертной казни. То есть тот факт, что, несмотря ни на какие репрессии, в
столице появился настоящий Багдадский вор, немыслимый и вездесущий, било по
эмирскому престижу сильнее македонского тарана. Многие усматривали в этом
перст самого Аллаха, но и многие, скептически качая головами, говорили, что
в дворцовую тюрьму уже вовсю волокут пойманных индусов, лекарей, астрологов,
дервишей и всех подозрительных лиц, под чье описание подходит титул
"спецагент". Стражники лютуют вовсю! Как бы ни был ловок этот голубоглазый
Багдадский вор, его все равно непременно поймают и казнят. Оболенский
правильно делал, что почти не выходил из дома. Ну, почти не выходил... Разве
что пару раз, по особой нужде. Нет, не подумайте ничего такого, просто было
необходимо кое-что подукрасть. Причем Ходжа настаивал на минимуме, потому
как грабить приходилось простых горожан. Лев не стал спорить, но на базаре,
не удержавшись, посетил-таки лавку богатого торговца овощами, где затарился
на полную катушку. В смысле, оторвался от души... Встречные восточные
мужчины только восторженно цокали языками, глядя на то, как широкоплечая
ханум почти двухметрового роста, отфыркиваясь из-под паранджи, легко несет в
мускулистых руках два здоровенных баула! Босоногие мальчишки, вереща,
неслись следом, седобородые аксакалы бормотали под нос что-то о "женщинах,
берущих слишком большую волю", а круторогие тягловые волы смотрели ей вслед
с явным одобрением. Ворота Оболенскому открывал неизменно улыбчивый Ходжа
Насреддин:
- Вай мэ! Куда ты прешь, почтеннейшая бесстыдница?
- К себе домой, - басом ответствовала ханум.
- Нет тут твоего дома, его спалили янычары.
- А вот и неправильно. Ты должен был ответить: "Враги сожгли родную
хату"! - строго упрекнул Лев, проходя внутрь. - Какого лешего, Ходжа?!
Простейшего пароля выучить не можешь! Помоги-ка лучше мне снять это
сооружение. Не паранджа, а прям какая-то переносная беседка с
дореволюционной системой вентиляции.
- У нас все такие носят, до тебя никто не жаловался
- Слушай, ну вы тут в Багдаде хоть иногда о женщинах думаете или нет?!
Я б вашему главному модельеру все ноги пообрывал!
- Думаем, Лева-джан, еще как думаем... - успокоил домулло, помогая
другу выбраться на свободу. - По установлению Корана только самая бесстыжая
и падшая женщина выйдет на улицу, не прикрыв лицо и руки от нескромных
взглядов праздношатающихся мужчин. Достойной девушке пристало являть свою
красоту только близким родственникам и мужу. В крайнем случае тем, кому
позволит муж!
- Сколько живу на Востоке, а все не могу к этой шизе привыкнуть... -
сокрушенно пробурчал Оболенский, вытирая пот со взмокшего чела. - Знаешь, по
правде говоря, паранджа, наверно, действительно полезная штука - если
прятать под нее такие личики, от которых грузовики шарахаются...
- Кто такие грузовики?
- M-м... нечто помощней верблюда и помассивнее быка, но на колесах, -
подумав, припомнил Лев. Впрочем, и ему самому данное объяснение показалось
слишком размытым, поэтому он отвернулся, тут же во дворе взявшись за
распаковку узлов. - Вот твоя паранджа.Можешь мерить, если не подойдет, у
меня еще есть, поменьше.
- Подойдет, - без примерки прикинул Насреддин, - но зачем ты украл
сразу три?
- Рядом лежали. И потом, мало ли... Размер не подошел, фасон не
устроил, покрой не тот, пришлось бы бегать, обменивать. Вот еще скатерть
новая, "маде ин Шина".
- Шина? маде? ин?! А на вид обычная скатерть, прости ее аллах...
- Я еще тапки захватил, всем, - продолжал выкладывать свои трофеи
неуловимый вор Багдада. - Тебе, мне, Джамиле, даже принцу вашему, барыге...
Только не разобрал - это мужской фасон или женский?
- Женский, - уверенно кивнул домулло. - Самое то, спасибо большое. Что
еще?
- Да всего по мелочи... - На свет божий появились полосатые женские
шаровары, пара нижних рубашек, три платья, кое-какие украшения и зачем-то
большой бубен.
- А бубен зачем? - Как видите, и Ходже это показалось интересным, но
Лев виновато вздохнул:
- Просто так... Музыки душе захотелось, все ведь в тишине сидим, как
неживые! Думаю, дай хоть в бубен постучу, магнитофона-то все равно нет.
- Нет, - снова согласился Насреддин, уже привыкший к тому, что его друг
периодически запускает в мир какие-то шайтаноподобные словечки. - Ладно,
взял так взял. А во втором мешке что?
- Так, гастрономия всякая. Нам сегодня стол накрывать, зачем же
заставлять девушку переводить собственные продукты на этих кровососов? Вот
рис, морковка, инжир сушеный, мяса тоже прихватил, листиков лавровых...
- Вай дод! А это что такое, негодник?! - возмущенно завелся домулло,
выуживая стеклянный сосуд с мутновато-желтой жидкостью. - Это же арака!
Трижды перегнанная!
- Обычная кукурузная самогонка... - поднял бровь Оболенский. - И не
тряси, прольешь.
- Да ты просто ненасытный пьяница! Весь в старого Хайяма...
- Не трогай дедушку! И вообще, я это не для себя. Ты про коктейль
"Кровавая Мэри" что-нибудь слышал? Ну да откуда тебе, с высшим-то
образованием... Вот смотри, я и помидорчиков свежих взял...
Получив исчерпывающие объяснения, Ходжа немного остыл, признал свою
неправоту, но сосуд с ара-кой все-таки забрал и держал при себе. Так, на
всякий случай, от греха подальше, ибо алкоголь есть великое искушение для
правоверных! Хотя, как писали некоторые мудрецы:
Я снова молод. Алое вино,
Дай радости душе. А заодно
Дай горечи - и терпкой и душистой.
Жизнь - горькое и пьяное вино!
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 15:20 | Сообщение # 14 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Непьющих мужчин мало... и те не мужчины!
Женский взгляд
Собственно, у нас в России вся эта витиеватая восточная премудрость
выражается еще короче, одной фразой; "Был бы повод!" А некоторые, особо
продвинутые интеллектуалы уточняли: "Было бы что выпить, а уж повод..." Да,
повод находится легко, и даже его отсутствие отнюдь не считается фатальным,
но вернемся к действительности... Я имел в виду к нашей истории. Итак, на
волшебном Востоке уже ночь, по спящим улицам разгуливают лишь случайные
стражники да одинокие сторожа, стучащие в колотушки, традиционно гнусавя:
"Спите, жители Багдада, все спокойно!" Под необычайно густой синью неба дома
в квартале кажутся не белыми, а скорее голубыми или фиолетовыми. Зелень
чинар превращается в чистый краплак, так что величественные деревья
напоминают свернутые полотнища переходящих знамен бывшего Советского Союза.
Тишина совершенно удивительная - живая... Звуков на самом деле множество, но
под покровом ночи они своеобразно приглушены и даже чуточку изменены. Стук
колотушки - убаюкивает, пение цикад - кажется удивительно мелодичным, шелест
листьев - более похож на лирический шепот влюбленных, а пушистые звезды
висят над минаретами так низко, что их хочется взять в руки... И вот посреди
всей этой экзотической идиллии идут себе вдоль сакманного забора восемь
тощих силуэтов. Тощие - это единственный общий признак для всех, а так они
разные - кто выше, кто ниже, кто хромает, кто подпрыгивает, кто одет с
иголочки, кто - с помойки. В общем, все как у людей. Только при ближайшем
рассмотрении оказывается, что это вовсе не люди. Глаза отсвечивают то ли
красным, то ли оранжевым, ногти на руках скорее следует называть когтями,
зубы оскалены, как у амазонских пираний, а уж запах... Чем пахнут немытые
восточные гули - говорить не хочется...
Культурный европейский кровосос, граф Дракула, пил исключительно кровь,
но принимал ванны, чистил зубы и всегда следил за собой. Вампир вампиру
рознь! Но гули не только кровопийцы и каннибалы, они в неудачные дни еще и
банальные трупоеды. Причем чем дольше труп пролежал в земле, тем, по их
мнению, он вкуснее... Бр-р-р! С меня довольно, я уже все себе представил и с
моим богатым воображением наверняка откажусь от ужина. А вот гули-то как раз
на ужин и шли. Для этих пустынных уродов, промышляющих в барханах и на
караванных тропах, не было особой разницы, кто их кормит. Раз Ай-Гуль-ага
приглашал в гости, то, значит, в условленную ночь следует быть. Опаздывать
невежливо! Тот факт, что старый вампир давно скопытился, его пепел развеян
по ветру, а его вдова не горит ни малейшим желанием продолжать заведенные
супругом традиции, - решающего значения не имел. Да пожалуй, что не имел и
вообще никакого! Джамиля даже не подозревала, как невероятно ей повезло -
гули, из уважения к покойному, не съели ее в первую же ночь, а дали
возможность накрыть на стол к следующей. Но сегодня уже никаких поблажек не
было бы, ни за что! Вот и сейчас, глотая голодные слюни, все восемь злодеев
гуськом выстроились перед знакомыми воротами, старательно принюхиваясь: а не
пахнет ли из-за забора вожделенной кровушкой? Честно говоря, не пахло...
Зато других запахов оказалось в изобилии - запах плова, женских духов,
мужского пота, кулинарных специй, жгучей араки и... разумеется, адреналина.
Все четверо участников новой авантюры знали, на что идут, и конечно же
страшно волновались. В принципе, вроде бы все шло по плану, герой у них был,
за его саблей Лев еще раз сбегал, но... кто знает, как повернется ситуация?
При первом же стуке в ворота из полутемного окна высунулась чуть
взлохмаченная Джамиля, нехотя отпихнула кого-то в сторону и гостеприимно
предложила:
- Заходите, о путники и друзья моего покойного мужа! Печальный стол
поминовения ждет вас.
Гули удовлетворенно кивнули, сам кивок сопровождался одновременным
хрустом сухих шейных позвонков. Во дворе их встретила пожилая толстеющая
ханум в традиционной чадре, с паклей седых волос, торчащих сквозь сетку
черного конского волоса.
- Салам алейкюм! - не переставая, кланялась она. - Проходите в дом, все
готово, только вас и ждали, да сохранит Аллах ваши зубы в остроте, а ребра в
крепости! - Но, видя, что от упоминания святого имени гули болезненно
морщатся, тут же поправилась: - Благослови вас шайтан, почтеннейшие! И вас
шайтан... и вас... и вас тоже, туда же, тем же...
Нелюди успокаивались и самодовольно шагали через порог. Во всем доме
огни не зажигались, да и незачем - гости отлично видели в темноте. Но в
самой большой комнате, там, где был расстелен огромный ковер, на котором был
накрыт ужин на восемь персон, горели три медные лампы. Свет они давали
зыбкий, что придавало будущему пиршеству оттенок некоего интима. В ожидании
крови гули быстренько рассаживались по местам. Размещением руководила другая
ханум, гренадерского роста и телосложения, с такой объемистой грудью, что
даже у давно все подзабывших упырей маслено поблескивали глазки. Судя по
черному платью, она была вдовой великого полководца и раздавала приказы
из-под чадры хорошо поставленным командирским голосом:
- Так, ты сюда! А ты вон туда! Вон туда, на подушку, мать твою...
Совсем русских слов не понимает, вагон Москва - Душанбе! Вы двое, вот здесь
сядете. Здесь, я сказал! сказала... Тут, короче. Да, да... и все вы здесь
уважаемые, драгоценнейшие, благоприятствующие душе и полезно влияющие на
печень. Всем - сиде-е-е-ть!!! Вот умнички... Терпим полторы минуты, и моя
подруга начнет разносить первые стопарики. Насред-динушка-а! Насреджа!
Насредя моя, ты где? Ау-у?!
Гули, приглушенно ворча, все же расположились на узорчатых подушечках и
недоуменно уставились на предложенное угощение. Плов, шурпа, щербет,
лепешки, фрукты, печеная тыква, орехи в меду и курага. На первый взгляд
человечины нигде не заметно...
- Мы это не едим, - наконец проскрипел один, самый высокий, - Пусть
подадут настоящее мясо.
- Второе - с бараниной, первое - с говядиной. чем тебе не мясо? -
резонно парировала распорядительница, но, видимо, прекрасно поняла, чем, а
потому позвала еще раз: - Насредка-а! Какого фига ты там застряла, как кот в
почтовом ящике?!
- Несу, несу-у! - На полном скаку со стороны кухни появилась первая
женщина, встречавшая гулей у ворот. В ее руках чуть подрагивал медный поднос
с восемью пиалами. - Вот напиток, достойный ваших избалованных желудков, -
"Кровавая Мэриам"! Она согреет ваше тело, пробудит сердце, взбодрит
селезенку и наполнит шумной радостью жилы! Угощайтесь...
- Кровавая?! - сразу повеселели гости. - Это хорошо. Это нас достойно.
Мы будем пить.
- Махом... и до дна! - грозно рявкнула вторая. - Первый тост за
покойного хозяина дома, кто не выпьет - тот козел!
К чести нечисти, надо признать, что козлов не оказалось. Выпили все,
дружно, разом и до последней капли. Потом долгую минуту все сидели с
вытаращенными шариками глаз, схватившись за горло и не дыша. Нет,
собственно, они и так раньше не дышали, но в этот миг их недыхание стало
особенно выразительным. Трижды перегнанная степная водка из кукурузы и
полыни, крепостью в сорок пять оборотов, произвела на иссохшее нутро нелюдей
неизгладимое впечатление Это вам не безвинная, солоноватая кровь, это -
арака! Некоторые вампиры медленно задымились, кто-то порозовел, кто-то
побледнел, кто-то сразу рухнул навзничь, но чувствовалось, что все
оценили...
- А теперь послушайте нас, уважаемые... Второй тост - за то, чтоб мы
тут больше такой толпой не собирались, хозяйке нервы не мурыжили, а сидели
пикничком на барханчике, вблизи оазиса, финики кушали, о вдохновенном
разговаривали! Мясо будет потом, а пока - еще по стаканчику, без закуски!
Кто там протянул блудливые пальчики за горбушкой?! Плюнь, плюнь, тебе
говорят! Ну, так что, мужички, вздрогнем?!
x x x
Задержка... какое-то неприятное, женское слово.
Запоздалое подозрение.
Беззаветно храбрый сын армянского народа все это время тоже вздрагивал
в соседней комнатке, но совсем по другой причине. Поняв, кто пирует на
закате или, правильнее, после полуночи, Мумарбек Кумган-Заде отчаянно клацал
зубами и все время пробовал ногтем остроту дамасского клинка. В результате
состриг себе все ногти начисто и на руках, и на ногах, а вдобавок еще и
здорово порезался Чем дольше он прислушивался к. хрипловатым голосам уже
пьянеющих гулей, тем яснее ему становилось, как он продешевил. За такую
опасную работу следовало добавить не только могущественного дэва, но еще и
заколдованную принцессу в придачу. Уж слишком она соблазнительна, даже в
образе простолюдинки... А Лев с Ходжой, вовсю верховодя праздничным столом,
как-то одновременно поняли, что их план трещит по всем швам. Они наивно
надеялись споить вампиров аракой, а уж потом из коридора выскочит
бесстрашный принц и посрубает нечисти безмозглые башки! В принципе, проблема
была одна - им просто не хватило водки. Даже в виде коктейля уворованная
Оболенским склянка дала благословенной жидкости всего на двадцать бокалов.
Гулям даже не досталось по три, третья порция вынужденно сократилась на
полстакана. Для живого человека две с половиной емкости "Кровавой Мэри" на
ночь - более чем достаточно для того, чтобы слететь с катушек вплоть до
самого утра. Но, к сожалению, нечисть оказалась куда менее восприимчивой к
алкоголю. Да, они расслабились, вошли во вкус, даже немножко оживились,
разговорились о своем, но не упали в дым пьяные под стол, на что
рассчитывали наши стратеги.
- Что делать будем, Левушка? - тихо пропел домулло, обливаясь холодным
потом под чадрой. - Арака кончилась.
- Могу сбегать, еще украсть...
- Ночью?! Вах, если через пару минут мы не подадим им на стол
человеческое мясо - они съедят нас Клянусь аллахом, меня уже один за ляжку
ущипнул!
- Может, ты ему понравился как привлекательная женщина? - однообразно
отшутился Лев: проблема действительно вставала в полный рост, и ситуация
склизко выходила из-под контроля. - Ну, хочешь, давай прямо сейчас принца
запускать!
- Он не пойдет... - Из кухни показалась запыхавшаяся Джамиля с
небольшим свертком в руках. - Ему дурно, наш герой жалуется на боли в животе
от застарелой раны. Говорит, что ему надо полежать часик-другой...
- Через часик мы уже не сможем его разбудить, нас съедят эти грязные
дети гиен!
- Не трави душу, Ходжа! - возмутился Оболенский, откидывая чадру на
затылок. - С нами дама, а ты впадаешь в истерику. Вношу в меру разумное
контрпредложение - раз уж так все вышло, давайте отдадим им принца. Пусть
его кушают!
- Стыдись, Лева-джан...
- А что? И волки сыты, и нам на рынке коньячных изделий одним
конкурентом меньше!
- Тогда я пошла его будить, - тут же откликнулась Джамиля.
Оболенский вздохнул и сдал на попятный:
- Обожди, солнышко, не надо... Это у меня сегодня такие
плоскостно-чернушные шуточки получаются, обычно я куда добрее и обаятельней.
- О Левушка... как ты меня назвал? - мгновенно разомлела девушка,
выделив для себя главное и с чисто женской непринужденностью отметая все
остальное.
- Солнышко! - певуче подтвердил Лев, крылато обнимая ее за талию, но
домулло бесцеремонно прервал их томную идиллию:
- Я готов трижды преклонить колени и целовать землю, по которой ступают
ноги влюбленных, но там, в соседней комнате, сидят восемь пустынных гулей, и
если мы не придумаем, что подать им на стол, - ваши нежные чувства пребудут
с вами и на небесах!
- Ладно, все! Не поминайте лихом - щас я им сам все маковки с минаретов
понаотвинчиваю!
- Что ж, Аллах тебе в помощь... - задумчиво прикинул Ходжа. - Одного же
ты как-то убил, опыт есть... В любом случае ты достаточно крупный, чтобы
гули не попросили добавки.
- Нет, не надо! - взмолилась Джамиля, накрепко прижавшись к плечу
Оболенского. - Я никогда себе не прощу, если ты погибнешь из-за меня. Может
быть, нам удастся их усыпить? Я нашла в вещах мужа вот это...
Она развернула тряпочку, извлекла плотный шелковый мешочек и, развязав
узел, ткнула под нос Насреддину. В мешочке оказался желтовато-белый порошок,
копнув его пальцем и принюхавшись, Ходжа упоенно сплюнул:
- Опиум!
- Чего? - поразился Лев. - Джамиля, девочка моя, а ты знаешь, сколько
дают за хранение такого количества наркоты?!
- Настоящий афганский опиум! - продолжал приплясывать домулло. -
Джамиля-джан, ты просто умница! Неси сюда скорее жаровню с горящими углями,
- не пройдет и минуты, как эти пожиратели падали начнут видеть сладкие
опиумные сны! А ты надевай чадру, о недоверчивый неуч...
- Я не неуч! - даже обиделся гроза Багдада, но по примеру товарища
вновь опустил на лицо черную сетку. - У меня, между прочим, законченное
высшее, я такую практику при ФСБ проходил - тебе и не снилось! Что, как и
почем бывает за покупку, хранение и распространение наркотических веществ,
мне очень хорошо известно. Дедуля подвел юную супругу под монастырь, а ты
тут малайские пляски устраиваешь...
- Друг мой, - весело откликнулся Насреддин, - умерь свой праведный пыл
и заткнись, ради аллаха! Иногда ты бываешь таким нудным, что я спрашиваю
себя: чем этот вечно недовольный ворчун так зацепил мое сердце? Но, быть
может, ты просто не знаешь всех свойств опиума? Ты сам его пробовал хоть
когда-нибудь?
- Ну да! Естественно! Еще бы! Вот вчера буквально покуривал...
- Плохо врешь, раньше лучше получалось... Отойди от дверей, я один
пойду.
Подоспевшая вдовушка сунула в руки Ходжи большое медное блюдо с двумя
ручками по бокам. На середине оранжевой горкой горел древесный уголь. Сунув
мешочек с порошком себе под мышку, домулло пнул дверь ногой, ловко нырнув
внутрь. Сквозь щель меж дверью и косяком доносилось удовлетворенное
бормотание гулей, слова Насреддина глушились скрежетом их зубов.
- Да, да!... Сию же минуту, как будет угодно моим повелителям! -
Насреддин выперся из страшной комнаты задом, низко кланяясь и глуповато
хихикая. Потом, прислонясь спиной к стене, он повернулся, тяжело дыша: - Все
успел.
- Что успел? - Оболенский заботливо поддержал друга, стянул с него
мокрую чадру, зашвырнув ее в угол. - Я говорю - что успел? Объясни толком.
- Все. Остальное в руках Аллаха.
- Ты прекратишь издеваться?!
- Ты же сам все на свете знаешь, - язвительно ответил домулло. - У тебя
и образование выше высшего, и слова ученые про грузовики, и девушки тебя вон
какие любят...
- Три - два в твою пользу, - вынужденно согласился Лев. - Давай колись,
раскрывай карты.
- Левушка, он всего лишь высыпал опиум на угли! - охотно пояснила
Джамиля. - Сейчас сонный аромат убаюкает гулей, а когда они уснут под
властью чар "белой смерти", мы разбудим принца и он обезглавит всех.
- Хм, неужели? Вообще-то действительно чем-то таким сладковатым уже
потянуло...
- Плотней закройте дверь! - спохватился Насреддин. - Это все происки
шайтана! Если мы хотя бы пару минут будем вдыхать дым опиума, то уснем
вместе с ними. Я хорошо знаю, что эта вещь делает с людьми...
- А... как же тогда туда войдет наш буденновец с саблей? - уточнил Лев,
но Ходжа легко ответил на несложный вопрос:
- Мы прикроем ему нос и рот мокрым шелком. Сначала он зальет водой
угли, а потом отрубит головы всем восьмерым убийцам.
- Дельно... - признал Лев. - А долго ждать?
- Теперь уже нет - прислушайтесь...
Из-за закрытой двери не доносилось ни одного звука. Бормотание гулей
стихло, выкриков, чавканья и всех сопутствующих застолью шумовых эффектов
слышно не было. Заговорщики многозначительно перемигнулись, покивали и
направили отдельную делегацию - будить армянского героя. Время буквально
жаждало подвига!
x x x
Если совести мало - экономь ее!
Бесплатная юридическая консультация.
- Я туда нэ пойду! Кылянус папой!
- А я клянусь мамой, что пойдешь! Мать твою так через эдак в три
прихлопа, с подсвистыванием и метрономом! Кто договор подписывал, коммерсант
бакинский?!
- Кито, я? Нычего нэ знаю... Нэ толкай мынэ в спыну - я кынязь!
- Ах ты... хвост собачий! Джамиля, отойди, я при дамах от души
выражаться себе не позволяю, а хочется... Так вот, ты, аппендицит в
черкеске! А ну, смотри сюда - это чья подпись? Это кто подрядился
нашинковать соломкой шестерых пустынных гулей? Это кому должны быть
уплачены: трон, дворец и невольницы (сто штук, по каталогу!)?!
- Нэ пойду! Минэ мало... Я - кынязь! Аванс да вай...
- Щас дам... Ой как щас авансирую под левый глаз!
- Нэ нада, понял! Вот ее хочу, пусть ана аванс даст...
Под рукой у Джамили не оказалось ничего тяжелого, и она вынужденно
побежала на кухню. Видимо, принц каким-то шестым чувством уловил, что
произойдет по ее возвращении. Мумарбек быстро свел кредит с дебетом, понял,
что на заступничество могущественнейшего дэва полагаться не приходится, и
разумно выбрал меньшее зло. То есть комнату с восемью голодными,
подвыпившими, да еще и окуренными гулями. Оболенский уважительно пропустил
героя вперед, добавив ему коленом для скорости. Гордый армянский юноша
наградил его испепеляющим взглядом, но спорить не стал - со стороны кухни
уже доносились быстрые девичьи шажки.
Домулло так и стоял, припирая спиной дверь. На его лице бродила
бессмысленная улыбка.
- Где вы так долго-о ходите, о-о-о, несносные дети снежных иблисов? -
ласково, с растяжкой, полюбопытствовал он.
- Та-а-к... - принюхался Лев. - А запашок-то все же просачивается. Марш
на улицу, отдышись, придешь в мокрой маске.
- А зачем? Мне и тут хорошо-о...
- Балной, да?! - уверенно констатировал принц, и Оболенский вынужденно
кивнул. Выбора не было, приходилось подменять Ходжу и брать на себя
командование. Успешное окончание операции зависело теперь не от великого
хитреца, а от неопытного в этом деле Багдадского вора. Хотя... ведь как
сказать, неопытного... В критической ситуации русские люди удивительно
быстро всему учатся...
- Взвод! Ра-авняйсь, смирна! Джамиля, что это у тебя? Серп? И что ты им
собралась делать?! Не надо, мы оба догадались... Спрячь, мстить принцу
будешь после. А сейчас быстро два мокрых шелковых полотенца для нашего героя
и его прибалдевшего советчика. - Когда девушка пулей унеслась за требуемым,
настал черед наемного работника. - Живот втяни! Грудь колесом! И побольше
пламени в глазах, так, чтоб искры прыгали, как по кошке статическое
электричество... Вот, совсем другое дело! Молодец! Орел, горный,
ширококлювый, с перьями... Саблю вынимай. Да осторожнее же, бестолочь, - сам
себя без наследства оставишь... крепче ее держи, двумя руками. Джамиля, вяжи
ему нос! Ага, вот так, чтоб только щелочка для осмотра оставалась... Ну,
ниче, ниче - вылитый спецназовец из столичного ОМОНа. Ходжа, пропусти
смертника, кумган ему в заде!
Издав на прощание грозный горловой писк: "Всэх зарэжу-у!", молодой
принц, пригнувшись, нырнул в быстро распахнутую дверь, которую, разумеется,
сразу же и прикрыли. Долгую минуту из комнаты доносились звуки великого
сражения: хруст растаптываемых фруктов, прощальный звон разбиваемой посуды,
хищный свист сабли и хлесткие звуки ударов.
- Ва-ай мэ-э-э...-умиленно заблеял Насредцин, съезжая по стене на пол.
- Как мне тут... о мои - и возлюбленные друзья по-о-о преступной стезе
порока-а-а... Ка-а-кие вы тут все краси-ивые...
- Может, на него водой поплескать? - засомневался Лев, ему еще никогда
не приходилось видеть человека, находящегося под наркотическим воздействием.
- Не поможет, увы... Твоему другу станет лучше на свежем воздухе, -
знающе пояснила девушка. - Вы неси его во двор, а я посторожу тут...
- Не хочу оставлять тебя одну, солнышко... но ты права. - Оболенский
присел на корточки и с величайшим трудом взвалил размякшее тело домулло себе
на плечи. - Черт... ну ты и... тяжелый же, как кабан!
- Ка-а-кие вы умные-е... и красивые-е... и добрые-е... все
четверо-о-о... клянусь аллахом...
- Понес, - пошатываясь, встал Лев, - у братана уже в глазах двоится...
Он сгрузил безвольного Насреддина у забора, усадил поудобнее, похлопал
по щекам и, отдышавшись, поспешил назад. Первое шоковое впечатление - дверь
в комнату гулей полуприкрыта, а Джамили у входа нет! Первая шальная мысль о
том, что деловой армянский принц попросту ее украл в качестве аванса. Рев,
который испустил благородный потомок князей Оболенских, посрамил бы любого
ревнивого бизона и наверняка побеспокоил сон многих жителей близлежащих
кварталов. Резко бросившись в погоню, яростно сопя от предвкушения
возмездия, он тем не менее догадался, выскочив во двор, поинтересоваться у
трезвеющего Ходжи: а не проходил ли тут горбоносый герой с перекинутой через
плечо заложницей? Домулло долго не мог ответить внятно. Не потому, что не
знал, а по причине активного взбалтывания - Лев, требуя ответа, тряс друга,
как Мичурин грушу. В конце концов, дважды едва не прикусив себе язык,
Насреддин кое-как объяснил, что никого тут не видел. Недоверчиво обмозговав
данный факт, Оболенский наказал соратнику бдить вовсю, никого не пропускать
и кинулся обратно в дом. Из той самой комнаты, где пировали гули, доносились
поощрительные выкрики и ритмичные удары в бубен. Разгоряченный Лев рванул
дверь так, что несчастная едва удержалась на петлях. Опиумный угар ударил в
лицо Багдадского вора... В относительно небольшом помещении можно было смело
вешать широкий русский топор! В клубах сизо-желтого дыма задумчиво балдели
восточные вампиры. Убитых, зарезанных или порубанных не было ни одного! Двое
постукивали ладошками в днища медных подносов, остальные хлопали или
отщелкивали ритм плошками. Горячий армянский принц возлежал в обнимку со
всеми, и лицо его светилось таким неземным счастьем, что все вопросы
отпадали разом. Парень приторчал в "стране ароматов". Но самое невероятное
было то, что в центре комнатки, прямо на дастархане, полураздетая Джамиля с
бубном старательно демонстрировала танец живота! Оболенский глубоко
вздохнул, ахнул и прислонился к косяку... На девушке оставался лишь расшитый
бисером жилетик да пестрые индийские шаровары. Ее глаза были полуприкрыты,
движения замедленны, а пухлые губки нежно пытались произнести что-то вроде:
"Левушка-а..." Она наверняка приоткрыла дверь на какой-нибудь подозрительный
шум и... почти мгновенно попала во власть белого афганского опия. Как,
впрочем, и принц... хотя это уже не важно. Все уже не важно... Ни гули, ни
Джамиля, ни отпрыск армянского княжества... Все это пыль, тщета, суматоха и
бренность. Истинны лишь вот эти невероятно соразмеренные и упругие удары в
медные подносы. Ах, как они звучат... Как они возвышают, зовут, притягивают,
манят куда-то высоко, к чистоте, первозданности, упоению высотой! Неужели
никто этого не слышит и не понимает?! О, смешные, нелепые люди... Распахните
сердца, откройте души, идите вслед за мной, к единому свету божественного
откровения, и вы не пожалеете! Смотрите же, я открыл Истину! Все за мной...
туда... высоко в небо... и вы не пожалеете! Никогда... ни за что... нет...
не... Идемте!
x x x
Вы у меня еще и не так полетите.
Чайка по имени Джонатан Ливингстон.
У этой истории мог бы быть очень печальный конец. Нет, если бы совсем
уж фатальный, так и рассказа бы вообще не было. Лев Оболенский не вернулся
бы с Востока, не поведал бы свою эпопею мне, а я, как вы знаете, никогда
ничего не выдумываю. Неблагодарное это дело. Еще в Библии сказано, что
"правду говорить легко и приятно". Вот этим я и занимаюсь, а выдумки оставим
другим, тем, у кого это лучше получается. Мы с Оболенским, до его отправки в
больницу, имели довольно поверхностное знакомство. Ну, он заезжал пару раз к
нам в Астрахань, решал какие-то дела в верхах. Я, периодически бывая в
Москве, сталкивался с ним у общих знакомых, в "Дюнах" или знаменитом
"Петровиче". Это уж после Востока его так припекло, что он сам стал искать
помощи профессионального писателя. А до всей багдадской одиссеи он не
производил лично на меня впечатления такого уж ярого правдолюбца. В смысле,
непримиримого борца за свободу личности и права каждого человека, без всяких
расовых, территориальных и религиозных ограничений. Нет... Лев был
совершенно нормальным парнем, с реальным взглядом на жизнь; чуточку сноб,
чуточку хвастун, но добрейшее сердце и шумная душа любой компании. Багдад
как-то очень заметно его изменил... Оболенский стал более внимателен и
терпим к людям, особенно к старикам. Он резко заинтересовался поэзией,
постоянно цитируя иранско-персидскую лирику, причем всегда значимо и к
месту. Когда Маша родила, он таскал своего первенца едва ли не в зубах, был
самым трогательным и заботливым отцом, искренне считая, что именно в детях
продолжается наша жизнь. Вот только игры с малышом у него были немного
странные... Например, поманит ребенка погремушкой, положит ее на пол, а сам
отвернется. Малыш, гугукая, тянется за игрушкой, она гремит - папа
оборачивается и грозит пальцем. Потом снова и снова, до тех пор, пока кроха
не возьмет погремушку так, чтоб она и не дзинькнула. Вот тут Лев счастлив!
Шум, смех, визг, веселье на всю квартиру! Левину жену это поначалу тоже
удивляло, потом привыкла - да мало ли...
Багдадский вор проснулся от жары. Что-то обволакивающе теплое давно
припекало ему бок, но оборачиваться не хотелось. Тем паче что слева кто-то
ласково сопел в ухо. С трудом разлепив ресницы, Оболенский бегло отметил,
что лежит во дворе дома вдовы, что солнце давно в зените и палит
немилосердно, а сама хозяйка территории безмятежно вкушает сок на сгибе его
руки. Первая мысль: а с чего это мы на голой земле развалились? Никаких,
даже обрывочных, воспоминаний о том, что и где, с кем и почем происходило,
даже близко нет. Голова восхитительно пуста и легка так, что вертеть ею одно
удовольствие. Чуть скосив глаза на скрип двери, Лев узрел сумрачного Ходжу с
медным кумганом в руках. По лицу было видно - идет поливать. И даже не надо
спрашивать кого... Слишком уж выразительно поджаты губы, и руки дрожат, то
ли от предвкушения, то ли от... От чего конкретно, установить не удалось,
так как домулло, встав над беззащитными друзьями, начал демонстративно лить
из носика кумгана противную теплую воду. Совершенно обалдевший от такой
наглости Оболенский с вытаращенными зенками терпеливо лежал, так и не
проснувшаяся Джамиля счастливо морщилась, словно ее щекочут, а Насреддин с
каменным лицом продолжал свое черное дело. Когда на нос Багдадского вора
упала последняя капля, он осторожно высвободил руку, поудобнее уложил свою
подружку в теплой луже и встал. Сильные руки сгребли Ходжу за грудки,
приподняли и пару раз внушительно встряхнули. Соучастники пристально, без
злобы, смотрели друг другу в глаза...
- Какого хрена? - медленно начал Лев.
- О аллах... - торжественно пояснил Ходжа.
- Ну, и фигли?! - заключил Оболенский.
- Шайтан с тобой... - охотно согласился Насреддин.
- Что вы делаете, эфенди?! - Джамиля, открыв очи, увидела страшную
картину и бросилась их разнимать, но, поскользнувшись, вновь шлепнулась в
лужу, окатив брызгами грязи обоих.
- Ладно, пошли в дом, там побеседуем.
- На этот раз твой язык говорит умные вещи, но прояви благоразумие и
сначала поставь меня на эту землю греха и праха.
- Так вы не будете драться, почтеннейшие? - с абсолютно нелогичной
смесью радости и разочарования уточнила девушка, бодро вскочила на ножки и
первая шмыгнула в дверь.
Ходжа оттирал рукавом грязные капельки со лба. Лев неторопливо оглядел
двор, к нему постепенно возвращалась память, но следов вчерашних событий он
почему-то не заметил. Хотя, если разобраться, они непременно должны были бы
быть... Остановившись на этой мысли, Лева сел на порог, прижав широкой
спиной дверь дома:
- Ходжа, без обид?
- Без обид, Лева-джан... - Все еще напряженный Насреддин присел рядом.
- Ты совсем ничего не помнишь?
- До определенного момента... Ты оставался у две-, рей, мы с Джамилей
приволокли принца, запустили его внутрь, а тебя я вытащил на свежий воздух.
- Ты спас мне жизнь, - буднично откликнулся домулло. - Хвала Аллаху,
сподобившему тебя на этот шаг, ибо твоя предусмотрительность и забота
избавила всех нас от необходимости стоять сейчас перед престолом Всевышнего.
- Потом я вернулся, - совершенно игнорируя факт благодарности друга,
продолжил наш герой, - но Джамилю не застал. Она сдуру полезла в комнату к
гулям и, видимо, круто наглоталась дыма опиума. А на девчонок наркотики
действуют гораздо быстрее... Короче, когда я туда вломился, она уже вовсю
наяривала танец живота с одновременным стриптизом. Ей-богу, у нее хорошо
получалось! Гули прихлопывали, принц армянский балдел так откровенно, что
грех будить, а я вроде встал, как дурак, и не знаю, с чего начать... Ну,
конечно, позже... Хм, вот честно говоря, что было потом, я и не помню. Но
что-то было, да?
- О да! Клянусь святыми мощами старого Хызра и следами от колесницы
пророка Мухаммеда, еще как было!
- Ой-е... - разом понурился Лев. - Слушай, я что, под этим делом
наговорил чего не надо? Частушки матерные пел, анекдоты похабные
рассказывал, девушек щупал, приставал ко всем, да?
- Не-е-т, ничего подобного, - ласково успокоил Ходжа, и от его теплой
улыбки Оболенскому окончательно стало не по себе. - Я лежал вот здесь, у
забора, почти отдышавшийся от белого дыма опиума, и видел все. Ты вышел в
обнимку с гулями, убеждая их, что только сейчас преподобный Ричард Бах
открыл тебе тайну Дара Крыльев! Кстати, что это за пророк? Не помнишь... Ну
так вот, потом вы все, кроме девушки, пошли и поднялись на вон тот минарет,
дабы познать небо и сладость безграничного полета. Джамиля не дошла до
ворот, сон сморил ее прямо здесь... Я кое-как встал, укрыл ее своим халатом
и, держась за забор, поковылял за вами. Я кричал тебе, но увы... Твой слух
был подчинен исключительно твоему же голосу. Кроме себя ты не слышал никого!
Лев изо всех сил напрягал мозговые извилины, в надежде хоть что-то
вспомнить, но память, плотно укутавшись в чадру тумана, категорически
отказывалась показать свое личико.
- Дверь, ведущую на верх минарета, гули для тебя просто выломали. Я сам
видел, стоя внизу, как сверху спланировал первый кровосос... Он рухнул на
камни, расшибаясь в брызги, под твой ободряющий крик: "Лети, Икар, сын мой!"
Второго ты почему-то назвал Гастелло, третьего АН-124, остальные тоже
получали какие-то немусульманские имена. Но как они падали, разрази меня
аллах! Шумно, ярко, с выдумкой и фантазией, разбиваясь на тысячи лоскутков и
горсти серой пыли! После четвертого я собрал волю в кулак и пополз по
ступенькам наверх... Пока добрался до самой высокой площадки, ты уже
сбрасывал вниз довольно хихикающего принца.
- Что?! - ахнул Лев. - И он... насмерть?!
- Увы, - покривился Ходжа. - Он зацепился воротником за какую-то
железяку и повис. Высота не более чем в два локтя, думаю, его уже сняли.
- Он, наверное, кричал?
- Зачем кричал? Как повис, так сразу и уснул. Что ты так на меня
смотришь, не веришь? Ты тоже там уснул, и я едва успел тебя подхватить,
прежде чем ты развернулся бы на другой бок. Лева, ты крупный мужчина... Один
поворот во сне - и тебе пришлось бы рассказывать о нем самым прекрасным
гуриям рая.
- Как же ты меня допер? - с уважением протянул Оболенский.
- Пришлось бежать за Рабиновичем, - пояснил домулло. - Он честно привез
тебя домой, сгрузил здесь, и мы с ним от усталости так и уснули оба в
обнимку за сараем.
- Тэк-с... Ну, что бог ни делает - все к лучшему, а на... в смысле,
какого... короче, поливать-то нас зачем было?
- Знаешь... от зависти! - подумав, решительно признал Насреддин. - Уж
больно хорошо вы там лежали с этой луноликой вдовой бесстыжего злодея. А я
там, как... не знаю кто, в обнимку с ослом... прости аллах меня грешного!
|
|
| |
|
Луна |
Дата: Пятница, 20 Июл 2012, 15:30 | Сообщение # 15 |
|
Принцесса Теней/Клан Эсте/ Клан Алгар
Новые награды:
Сообщений: 6516
Магическая сила:
| x x x
Не умница не красавица, а кому что нравится...
Парадоксы любви.
Они ушли от Джамили после обеда. Не спрашивайте почему. Лев мог назвать
тысячу причин, и все они были чрезвычайно весомыми в той же степени, как и
ровно ничего не значащими. Официальная версия их возвращения в лавку
башмачника Ахмеда такова: в домике вдовы никак нельзя больше оставаться, не
подвергая хозяйку риску ареста за укрывательство опаснейших преступников.
Возмутителей спокойствия искали повсюду, а не в меру любопытные соседи
вполне могли, прельстившись наградой, заложить друзей со всеми потрохами.
Наскоро переловив всех индусов, дервишей, лекарей и астрологов, глава
городской стражи пообещал награду в двести золотых динаров только за
указание убежища Багдадского вора и его напарника. Рисковать жизнью
приютившей их девушки Оболенский не смог бы никогда... На самом деле все
было гораздо тоньше и глубже, но вряд ли сейчас имеет смысл копаться в
душевных метаниях молоденькой персиянки и голубоглазого россиянина. Я не лез
к моему другу с дотошными расспросами, а он сам не хотел об этом говорить. К
тому же это все равно была не последняя их встреча...
По базару наши герои ехали молча. Вернее, ехал-то как раз Ходжа
Насреддин, а Лева шествовал чуть позади хвоста Рабиновича, держа под мышками
по большой узбекской дыне и мысленно проклиная все того же модельера,
придумавшего для восточных женщин чадру! Любой другой в его положении шел бы
себе тихонечко и радовался, что по сей день находится на свободе. Однако же
Оболенский, чересчур всерьез относящийся к своей карьере профессионального
вора почему-то был убежден, что просто обязан каждый раз нарываться на
неприятности. "Вор должен сидеть в тюрьме!" - как говаривал незабвенный Глеб
Жеглов, и это правильно. Все прочее время ему (вору!) следовало вести
разгульный образ жизни, сорить деньгами, менять женщин, ибо век короток, а
эмирская плаха всегда голодна... Исходя из этих взглядов Лев, не выпуская
дынь, обворовывал прохожих, чисто для профилактики. Не всех подряд, а вполне
респектабельных на вид, так что к середине пути его "бюст" увеличился аж на
пять кошельков с деньгами. Правда, из-за нечетного числа и разницы в
количестве монет левая грудь казалась гораздо больше и тяжелее правой, но...
По большому счету, все это такие мелочи! Кстати, Ходжа, восседающий на осле
и периодически оглядывающийся, так ни разу и не заметил, чем именно
развлекается его друг. Домулло старательно вертел головой, подобно морской
губке впитывая все базарные разговоры, слухи и сплетни. А слухов в Багдаде в
тот день витало видимо-невидимо... Из уст в уста передавали волшебную сказку
о неуловимом Багдадском воре, о цене, назначенной за его голову, о его
бесстрашных проделках и о полном бессилии власть имущих остановить
отчаянного наглеца. Разумеется, всех "задержанных по делу об оскорблении
высокородного господина Шехмета и его благопристойного племянника Али
Каирского" отпустили без разговоров. После очной ставки с грозным
начальником городской охраны несчастным давали десять палок по пяткам (так,
на всякий случай) и выкидывали из зиндана вон. Забивать тюрьму впустую -
бессмысленно, и Шехмет прекрасно понимал всю сложность поставленной перед
ним задачи. В идеале он вообще мог рассчитывать исключительно на силу денег
- поймать двух ловких аферистов в многолюдном и шумном Багдаде было делом
совершенно запредельным... А народ вовсю веселился! Оно и понятно, разве
можно удержаться от улыбки, если кто, мнящий себя царем и богом, надменно
взирающим свысока на простых людей, поскальзывается и садится в лужу? Да не
один раз, а с завидным постоянством... Все правильно, так и должно это быть
- везде, всегда, во все времена и в любую эпоху! Я не пытаюсь критиковать
тогдашнюю власть Багдада: во-первых, это слишком легко (с высоты нашего с
вами опыта!), а во-вторых, надо было видеть ситуацию их глазами. А с их
точки зрения, город подвергался настоящему террору со стороны потерявших
всякий стыд криминальных элементов. То есть совершенно очевидно, что надо
приложить все силы для ликвидации негодяев, пока общественный порядок не
захлебнулся в хаосе безвластия и беззакония. По совести говоря, я даже в
чем-то на стороне эмира, хотя Лев все-таки мой друг...
Ахмед, отдохнувший и подлечившийся, встретил наших героев не очень
ласково. Нет, не то чтобы попытался выгнать из дома или как-то на это
намекнуть, но... Некая суетливость в нем присутствовала. Рабинович первый
уловил завуалированные нотки неискренности и категорически отказался встать
за лавкой, предпочитая занять пост у входа, как бдительный часовой.
- Вах, как я рад, как я рад! Какое счастье, что вы наконец вернулись
целыми и невредимыми! Какая жалость, что у меня сегодня столько дел...
сплошные заказы! И все такие срочные! Я сейчас буду раскладывать подошвы от
чувяков по всему полу...
- Салам алейкум! - непринужденно поздоровался Лев, крепко пожимая руку
башмачника. - А уж как мы рады тебя видеть в здравом уме и трезвой памяти...
Давай, сворачивай свое ателье и сгоняй, по дружбе, в ближайший ресторанчик -
у меня Ходжа некормленый,
- А... э... у... уважаемый и почтеннейший Лева-джан, ты же знаешь - на
всем базаре у тебя нет более преданного и верного друга! - Владелец лавочки
начал ходить вокруг Оболенского кругами, старательно поджимая хвост. - Увы,
я не знал, что именно сегодня вы осчастливите мой дом своим приходом... Горе
мне! Видите, как тут неприбрано, пыльно, пахнет мокрой кожей, а вот вон в
той чайхане - совсем другое дело... Как они готовят плов! А шурпу повар
варит по специальному монгольскому рецепту, и говорят, что странники со всех
земель спешат туда, дабы вкусить...
- Минуточку, - дошло до Льва. - Ходжа, чего он хочет?
- Если мы осчастливили его дом своим приходом, то своим уходом - просто
вознесем его в райские кущи, - сурово подсказал Насреддин, пристально глядя
в пристыженные глазки башмачника.
- Ахмед, ты непрозрачно намекаешь, что мы должны отвалить?
- Кто? Я?! Да разрази меня шайтан огромным чирием на поясницу! Да
отсохни мой язык, как осенний лист чинары! Да поглотят мою печень муравьи,
растаскивая ее по кусочку! Да ниспошлет Аллах паршу на мою бритую голову! Да
иссякнет животворящий сок в моих... Просто я сегодня такой больной, такой
усталый - где уж мне принимать дорогих гостей? Может, все-таки в чайхану, а,
ребята? И без меня... желательно.
Друзья переглянулись. Ослик, сунув морду, обозрел диспозицию и коротко
всхрапнул, как бы говоря: "Мочите его, братаны. На улице никого нет, ежели
че - я посемафорю". Видимо, и сам башмачник прочел приговор в обоюдном
молчании Льва и Ходжи. Он невольно попятился, запнулся о брошенные тапки,
опрокинувшись на старый коврик:
- А-а-а-а! Ну, бейте меня! Убивайте меня! Режьте меня живьем, раз так
вам всем хочется-а-а!!!
- Пойдем, Лева-джан... - тихо повернулся Насреддин. - Если прямое
дерево изогнуло под легким ветром свой ствол, представь, как оно будет
гнуться под настоящей бурей? Нам лучше уйти до урагана...
- Эх, Ахмед, Ахмед... - Оболенский горько вздохнул, сплюнув себе под
ноги. - Был мужиком, а сейчас орешь, как стыдливая старуха на приеме у
рентгенолога. Деньги-то наши еще не все в расход пустил? И не верещи...
Аллах тебе судья, мы рук марать не будем...
- Какие деньги?! - взвился уязвленный в самое сердце башмачник. - Кому
нужны ваши деньги?! Вон они, в углу, в мешочке, забирайте к иблису!
- Тогда какого ты тут...
- Не выражайся в доме мусульманина! Пришел, нашумел, нагрубил... Я вам
не подряжался всю жизнь за кебабом на палочках бегать! У меня, может... дела
свои. Я, может... ко мне тут... прийти должна... должны... а тут вы со своей
пьянкой! У, злостные нарушители законов Шариата...
- Ба-а... - ошалело вытаращился Оболенский, - так у тебя тут вовсю
кипит личная жизнь?! Что ж ты сразу не сказал, харя твоя немытая... Ходжа,
но это же в корне меняет дело! За это надо выпить!
Домулло солидно кивнул, башмачник уронил лицо в ладони и глухо зарычал,
но в эту минуту в лавку кубарем влетел перепуганный Рабинович, и раскатистый
женский бас оповестил:
- Тьфу, зараза, понаставили тут... Ахмед, ты уже дома?
x x x
Лучше прогневить Аллаха, чем женщину.
Из стенаний вынужденных евнухов.
То, что вошло в лавку следом, - трудно назвать одним словом. Одной
фразой? Попробуем... Тогда это примерно звучало бы так: "В дом вошла Женщина
с Большой Буквы!" Причем с самой большой. В Оболенском было под два метра,
да с метр в плечах. Так вот, вошедшая красавица вряд ли была намного ниже и
уж никак не уже в груди. Даже наоборот, за счет впечатляющего бюста, более
напоминающего два четырехлитровых кувшина, девушка казалась куда крупнее
Багдадского вора. Лицо округлое, нос крупный, губы пухлые, щеки румяные,
брови черненые; одета в свободное зеленое платье, синие шаровары и
ярко-красные туфли без задников. Но самое удивительное, что на ней не было
чадры! Так, легкая серебристая вуаль на расшитой тюбетейке, и все...
- Салам алейкум, уважаемые! Ахмед, тебя что здесь, обижают?!
- Нет, нет! - поспешил встать с пола влюбленный башмачник. - Ты... я...
о! Позволь представить тебе двух моих, самых любимых, друзей!
- Не поняла-а... - В голосе девушки зазвучала явная смесь ревности и
недоверия. - Ты не говорил, что у тебя есть другие любимые друзья... кроме
меня!
- О свет моих очей! Как ты могла подумать?! Они... любимые, но не в
этом смысле... Ты для меня - единственная и неизменная любовь, вот уже
второй день сжигающая пожаром страсти мое бедное сердце!
Оболенский и Ходжа молчали как рыбы, прижавшись к стене и не делая
ничего, что могло бы быть истолковано как непредумышленная угроза.
Впечатляющий объем бицепсов у девицы читался даже через свободного покроя
одежду. Пока она не проявляла особой агрессии, но возражать ей почему-то не
хотелось. Как, собственно, и вообще раскрывать рот без разрешения...
- О мой нежный персик!
- О моя спелая дынька!
Вслед за этим последовали бурные восхищения друг другом, тихие поцелуи
и довольно откровенные объ ятия. Пользуясь тем, что влюбленные несколько от
влеклись, Лев подпихнул в зад распластанного на полуРабиновича, делая ему
знак сваливать побыстрее. Ос лик кивнул и уполз по-пластунски, прижав уши к
спине и заметая след кисточкой хвоста.
- О хрустальная звезда моих снов! Обними меня-я-а-а-а...
- О бесценный алмаз моей души! Я не сильно тебя прижала?
- Лева-джан... Т-с-с! Тебе не кажется, что мы лишние... - одними губами
прошелестел Насреддин.
- Линяем... - не разжимая зубов, подтвердил Лев. - Тут сейчас такая
эротика начнется - сам шайтан покраснеет! Уходим, пока она и нас не включила
в список...
Оба свидетеля постарались не дышать и стать предельно плоскими, надеясь
незамеченными выскользнуть за дверь, но не успели... Рослая девушка на миг
оторвалась от расцеловывания своего щуплого любимого и обратила к ним
огненный взгляд:
- Не убегайте, почтеннейшие! - В одном этом предложении было все - и
просьба, и угроза, и уговоры, и наезд.
Лев с Ходжой сделали удивленные глаза, изо всех сил демонстрируя, что
просто чешут спины о косяк. Измученный любовью башмачник рухнул в угол, на
прикупленные подушки, а его подруга уволилась следом. Она расположилась
легко и вольготно, подмяв под себя счастливого Ахмеда так, чтобы ее спине
было удобно...
- Ваши имена, аксакалы!
- M-м... Аллах не сподобил нас столь высоким званием... - начал было
домулло, - Аксакалы - это многомудрые старцы, а мы с другом еще даже не
шагнули на путь постижения Истины, ибо...
- Имена! - еще раз, без нажима, повторила гостья. Ахмед за ее спиной
улыбался так, словно ему вырезают аппендикс. Или, вернее, выдавливают, без
наркоза...
- Лев Оболенский!
- Ходжа Насреддин!
- Ой... не может быть... Врете, почтеннейшие?!
- Мы похожи на самоубийц? - глухо буркнул Оболенский.
- Нет, правда... Вы - те самые нарушителя порядка, злодеи, воры,
обманщики и ослушники Шариата, которых днем с огнем ищет весь город?!
- Вай мэ... Вот уж не думал, что буду знаменит превыше самых ученых
мужей Багдада... - скорбно покачал головой Насреддин, сегодня его вело на
философский лад.
- Ахмед!
- Уп... оу-у!... Да, дорогая?
- Не будь неженкой, я и не собиралась делать тебе больно... -
богатырствующая девица пару раз "щекотнула" возлюбленного локотком по
ребрам. - Но не могу же я сама представляться малознакомым мужчинам...
- Так, может, и не стоит? - с надеждой вскинулся Лев.
- Стоит! - обрубила подруга владельца лавки. - Во-первых, вы ведь уже
видели мое лицо...
- Мы забудем это! - вдохновенно поддержал Ходжа, но все усилия были
тщетны.
- А во-вторых, я давно хотела познакомиться с отчаянными хитрецами,
покрывшими вечным позором саму старую Далилу с ее уродиной дочерью. Ахмед,
представь меня!
- Благороднейшая и достойнейшая, скромнейшая и учтивейшая, мудрейшая и
утонченнейшая госпожа Ирида аль-Дюбина! - дрожащим от страсти и вожделения
тенором пропел сияющий башмачник. Увы, ни Ходжа, ни Оболенский никак не
разделяли его восторга, но безоговорочно предпочитали оставаться очень
вежливыми. То есть - первый низко поклонился, приложив ладонь ко лбу, а
второй почувствовал странное желание присесть в реверансе.
- Ну?! - новопредставленная (упаси аллах сказать - преставившаяся!)
требовательно взглянула на друзей, так лихо изогнув правую бровь, что та
приобрела форму разящего ятагана.
- M-м... мы это... Щас...счастливы лицезреть, так сказать! - постучав
себя кулаком в грудь, выдавил Оболенский.
- А также, если не оскорбим вас излишним любопытством, очень хотели бы
знать, а чем это мы, собственно, обязаны счастью лицезрения?! - осторожно
уточнил Ходжа.
Аль-Дюбина утробно расхохоталась, встала и, шагнув вперед, ласково
приобняла друзей за плечи:
- Да просто так... Зашла в гости к своему любимому, тут - вы, грех было
бы не свести знакомство с самым великим вором Багдада и самым ловким
хитрецом Востока!
На секунду Льву показалось, что над ними издеваются, но в волооких
глазах девушки горело такое неподдельное восхищение, что он... улыбнулся.
Насреддин хмыкнул. Рабинович вновь сунул морду в дверь и примиряюще фыркнул,
обнажив в ухмылке неровные желтые зубы; возревновавший было башмачник
радостно захихикал, присвистывая сквозь недавние дырки... Мгновением позже
все буквально плюхнулись на пол от невыносимого хохота! Абсолютно
беспричинного, пустопорожнего, но такого искреннего и счастливого... Мосты
взаимопонимания порой очень труднонаводимы, а смех является самой короткой
дорогой от сердца к сердцу. Ну и что из того, что новая любовь Ахмеда
кардинально отличалась от всех девушек Багдада? Да и только Багдада ли?!
Ходить по улицам без чадры, на равных разговаривать с мужчинами, гоготать во
весь голос, не опускать глаз, и вообще вести себя так, словно весь мир
должен отвернуться, если его что-то не устраивает, - способен не каждый...
Ирида аль-Дюбина - внебрачная дочь самого визиря и скромной декханки из
высокогорного улуса - могла позволить себе многое...
- А отец никогда и не отказывался от меня, - непринужденно развалившись
на подушках и частично (пардон!) на дорогом башмачнике, первая феминистка
Востока вкушала краденое вино и купленные персики, продолжая светскую
беседу. - Когда может, помогает мне и маме. Но женщины в наших краях совсем
не похожи на ваших. Мы - свободны, сильны и уверены в завтрашнем дне!
- Поэтому в нарушение Шариата не носите паранджу? - подковырнул
домулло.
- А ты сам пробовал ходить в этой душегубке?!
- О, если, конечно, мой мужской опыт может хоть что-нибудь значить в
вопросах законов, данных свыше всем истинно верующим мусульманам, то я бы...
- Вот и молчи! - добросердечно посоветовала девица. - Под этой сеткой
на жаре все румяна, белила и сурьма сплавляются в такую маску, что, сняв
паранджу, я могу шайтанов распугивать одной улыбкой. Нет уж! Носила пару
раз, избави аллах от такой прелести...
- Но разве взгляды мужчин, бесстыже пялящихся на ваше лицо, не наводят
достойную дочь правоверного на грешные мысли? - продолжал домогаться Ходжа,
Оболенский лишь молча прихлебывал вино, явно наслаждаясь их спором. Ахмед,
тот вообще молчал, изредка восхищенно похрипывая, когда возлюбленная слишком
сильно вжимала его плечиком в стену.
- Меня? Грешные мысли?! Отродясь не посещали! - уверенно парировала
могучая Ирида. - Да и мужчин, таращащихся на меня, - тоже! Они, скорее, в
стороны шарахаются, а если и успевают о чем-либо подумать, так только о
бегстве. Словно я - слон... или кого-то задела нарочно!
- А... вы случайно?
- О аллах, конечно, случайно! Сбила двух стражников на базаре,
стукнулась бедром о некрепкую лавку пряностей, смахнула локтем какие-то тюки
с тканями, да мало ли... - В небрежном жесте рассказчицы сквозила такая
простодушная нега, что уточнять количество разрушений не хотелось.
- Да, было бы из-за чего шум поднимать, - раздумчиво согласился
Насреддин. - Тем более что ваш высокопоставленный отец наверняка сумел
успокоить пустых злопыхателей...
- Папа?! Вот уж нет! Он за меня никогда не заступается, хочет, чтоб я
училась самостоятельности. Приличной девушке трудно пробить себе дорогу, но
мы с сестрой не сдаемся!
- Упс... - На этот раз Оболенский от удивления едва не поперхнулся
вином. Представить на багдадском базаре двух таких богатырш - было выше его
сил! - Прошу прощения, так у вас еще и сестричка есть?
- Есть, хвала аллаху! - довольно потянулась аль-Дюбина. - Сводная, не
родная... Но я ее очень люблю! Если кто только попробует обидеть - в порошок
сотру! И кое-кого уже стерла, между прочим... О! А вот, кажется, и она, моя
милая Епифенди...
В стену лавки легонько постучали. Лев и Ходжа махом отпрянули в угол,
понимая, что если сейчас сюда войдет сводный дубликат... Увы, их надежды
жестоко обманулись. Что их, кстати, несказанно обрадовало! Такой вот
житейский парадокс...
x x x
Бога любить легко, религию - трудно.
Крамольная мысль.
Вы спрашиваете себя, а почему, собственно, этому русскому парню все так
легко удавалось? Ну, хорошо - не вы спрашиваете, вам это, возможно, до фени,
я сам неоднократно задавал себе подобные вопросы. Лев был (и есть!) белокож,
голубоглаз и лицом, и телосложением явный представитель славянского типа.
Каким образом черноволосые и узкоглазые азиаты принимали его за своего?!
Почему он сам, в конце концов, не чувствовал себя "белой вороной" на фоне
коренных жителей Востока? Ведь против него было все: религия, культура,
речь, общественное устройство, даже сама генетика! Или, правильнее, генотип?
Короче, он ведь был слишком не как все! Слишком. И все-таки... Думаю,
основная причина в том, что сам Лев об этом попросту не задумывался. В
зеркала себя не разглядывал, на палящем солнце загорел быстро, голубыми
глазами его пока никто всерьез не попрекал - чего ж было пузыриться раньше
времени? То, как конкретно выглядели окружающие (то есть их массовая
принадлежность к монголоидной расе), лично Оболенского нисколько не
волновало. Как и большинство русских, он отличался необъяснимой широтой
души, понятий и взглядов. Главное, внутренняя сущность человека, а не его
внешняя оболочка. Нет, ну внешность тоже-большое дело, просто если бы вы в
то время попытались доказать Льву, что все окружающие люди не такие, как
он... Полагаю, для вас бы это плохо кончилось. Багдадский вор - Лев
Оболенский не признавал никаких различий (расовых, религиозных, политических
и т.д.), исключение - разве что различие полов. Вот тут уж он был болезненно
традиционен, и, как окажется в дальнейшем, не зря! А посему ощущал себя в
атмосфере бурлящего Багдада как рыба в воде или слон в посудной лавке. Одной
- все по кайфу, другому - по барабану...
Что же касается местных, то первым подозревать нашего героя начал все
тот же Ходжа Насреддин. Он случайно обратил внимание на то, что Лева не
творит каждодневные намазы, не знает, как надо вести себя в мечети, и
говорит порой такое и таким цветистым восточным языком... Намаз, между
прочим, совершается минимум дважды в день. А особо праведные мусульмане
вообще молятся по пять раз, ибо так установлено Кораном. Оболенский и в
самом деле даже близко не представлял себе, что и как он должен делать.
Подсмотрев пару раз, как совершал вечернюю и утреннюю молитвы старый дедушка
Хайям, он запомнил примерный порядок действий. Но вот повторить тот же
текст, да еще на древне арабском, увы... Поэтому слова он добавлял свои, и
мусульманский намаз по Оболенскому звучал примерно так: "Отче наш, иже еси
на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое..." Насреддина по
первому разу едва кондрашка не хватил! А как насчет ритуального омовения? Да
нигде на свете "тахарат" не делают с фырканьем, хрюканьем и мытьем себя под
мышками... Потом, молодой Багдадский вор никак не мог уловить всех тонкостей
религиозного этикета. Ну, например, что встреченному на пути мулле или
муфтию надо низко кланяться, пытаясь поцеловать край его одежд, а не
панибратски жать руку. И оборванных дервишей гнать в шею не положено, они
святые люди, просят - дай, а не то Аллах накажет. (Оболенский давал...
редко, когда уж очень доставали, но как давал! Многие дервиши уходили потом
в горы практиковаться в боевых искусствах, чтобы когда-нибудь встретиться и
отомстить...)
И в жестокий восточный ритуал шахсей-вахсей вмешиваться не надо. А то
вот прямо сегодня, когда крал на базаре вино для аль-Дюбины, увидал
человека, хлещущего себя плетью по обнаженной спине. Глаза безумные, камча
уже мокрая от крови, сам шатается и все бормочет что-то религиозное...
Добрая душа, Оболенский подхватил мужичка, плеть отобрал и выбросил, а на
исхлестанную спину вылил полбанки розового масла, стыренного тут же
поблизости. Что началось!... Когда подоспели прочие самоистязающиеся, первый
мазохист, рыдая от обиды, тыкал пальцем в сторону "избавителя" - Леву едва
не прибили! Он-то потом рассказывал друзьям об этом со смехом, но сомнения
Ходжи только крепли - его друг какой-то не такой, не сплошь мусульманский...
Однако вернемся к описываемым нами событиям Мы остановились на том, что
в дом-лавку-хибару-сарай-палатку башмачника Ахмеда вошла сводная сестра его
возлюбленной - Ирида Епифенди.
- Есть Бог на свете, - глубокомысленно порешили соучастники, церемонно
пожимая друг другу руки, а в их глазах вспыхнул здоровый охотничий азарт
истинного мужчины. Стоящая перед ними девчушка лет восемнадцати была
изумительно хороша: ярко-рыжие от хны волосы, изумрудно-зеленые глаза,
точеный носик с горбинкой, чуть жеманные губки и стройная спортивная фигурка
в ярком костюме уличной танцовщицы.
- Моя возлюбленная сестричка. - Аль-Дюбина встала с башмачника,
покровительственно приобняв родственницу за плечи. - Подрабатывает на жизнь
танцами и показывает фокусы, а я иногда слежу, чтоб ее не обижали. - Неужели
бывали прецеденты? - деланно удивился Лев. Девушка была настолько мила, что
ее хотелось защищать здесь же и сейчас, причем не важно от чего.
- Претенденты?! - не поняла могучая Ирида, а ее тезка, покраснев,
опустила глазки. - Да какие там претенденты... О законном браке по Шариату
никто и думать не хочет, а вот затащить к себе в шатер уличную танцовщицу
многие считают единственно правильным... Скоты!
- Невежи! - поддержал Ходжа.
- Хамье! - уверенно добавил Оболенский, и все обернулись в сторону
Ахмеда, ожидая его реакции.
Вопреки всеобщим чаяниям, башмачник вдруг предложил нужное и
своевременное решение:
- Давайте лучше выпьем за двух самых прекрасных звезд Востока, двух
самых добродетельных и замечательных девиц из всех, когда-либо носивших
гордое имя Ириды!
В результате весь вечер прошел в непринужденной, праздничной
обстановке. Аль-Дюбина целенаправленно целовала своего возлюбленного, а тот
страшно ревновал ее к Ходже. Сам Насреддин старательно крутился вокруг
гораздо более скромной сестрицы, составляя постоянную конкуренцию ретивому
Оболенскому. Рыженькая Ирида говорила мало, тихо, но охотно смеялась шуткам
обоих друзей, а те просто блистали остроумием. Где-то после третьей пиалы
внебрачная дочь визиря упросила сестру станцевать, и та, аккомпанируя себе
маленьким бубном, шагнула в центр ковра. Удар босой пяткой об пол, звон
монист и ножных браслетов, плавные изгибы бедер, забившихся мелкой дрожью,
и... яркое покрывало слетает с золотистых плеч, газовым облаком опустившись
между Оболенским и Насреддином. Ах, что такое танец живота на Востоке...
Это поэзия в ее высшей духовной ипостаси! Это живой пламень
всепоглощающей страсти, идущий из самых неизведанных глубин сокровенного
таинства женщины! Это вода жизни, пробуждающая старцев, опьяняющая зрелых
мужей и наполняющая упоенным светом души неопытных юношей... Каждое движение
выверено веками и потому неповторимо! Каждый жест словно плавится от
невыносимой любви и потому непереносим для взгляда! Каждый изгиб пахнущего
мускусом тела поднимает вас к заоблачным высям и оттуда швыряет в пыль,
потому что нет на свете таких слов, и таких чувств, и такой сладостной
боли... Только блеск глаз, только звон бус, только оглушающий стук сердца!
Сводные сестры ушли уже затемно. Поглощенный своей любовью Ахмед
заторможенно прибирал лавку, вынося мусор и разбирая посуду. Лев и Ходжа
неподвижно сидели все в тех же позах, в каких их застал искрящийся танец, и
не могли пошевелиться. В остекленевших глазах Багдадского вора отражались
разноцветные танцовщицы, а вялые губы домулло бессвязно шевелились, пытаясь
вслух произнести имя рыжеволосой пэри из недоступных райских кущ ближайшего
базара. Они и уснули так же сидя, попросту прикрыв глаза и отдавшись
сладострастным грезам. Но самое удивительное вы отметили бы, заглянув в это
время на задворки лавки башмачника. Там стоял совершенно остолбеневший осел
с переплетенными меж собой ушами, высунутым языком и блаженно окосевшим
взглядом. Видимо, любопытный Рабинович имел глупость подсматривать за танцем
в щелочку... Утром все встали мрачные. Нет, не все: восхищенный влюбленный
носился взад-вперед, как солнечный зайчик, приставая к товарищам с дурацкими
вопросами типа: "Правда, она прелесть? А как вы думаете, она меня любит? Ну
разве я достоин такого счастья?!" Лев, не разжимая зубов, послал
счастливчика так далеко, что тот обратился за разъяснениями к домулло. Тот
тоже добавил, для корректировки курса, и Ахмед, махнув рукой, начал взахлеб
изливать душу флегматичному ослику. Потом они оба отправились на базар, а
наши герои получили возможность наконец-то высказаться. Поначалу все было
пристойно и вежливо...
- Лева-джан, прошу тебя как самого доброго друга - не надо стоять на
пути нашего счастья.
- Вообще-то, братан, я и сам хотел тебя попросить примерно о том же
самом...
- Увы, как мудрый муж, ты не мог не заметить тех многозначительных и
многообещающих взглядов, которыми меня одарила прекрасная Ирида Епифенди!
- Вот и я говорю, если у тебя есть глаза, так ты их разуй и вспомни,
как она на меня смотрела и на что намекала!
Обстановка чуть накалилась, и в тоне каждого деликатно посверкивали
электрические разряды.
- Но, брат мой, разве бурная жизнь человека вне закона позволяет тебе
калечить жизнь бедной девушки?! Поверь, она достойна лучшей доли!
- Хм, а разве быть замужем за тем, кто активно дурачит пол-Багдада,
намного лучше? Жена мошенника! Звучит не очень...
- Вай мэ! Жена вора - звучит еще хуже!
... Электрические разряды копятся, собираются в длинные ломаные молнии,
глаза наливаются кровью, а голоса наполняются громокипящей медью.
- Но ты же вор! Просто грязный вор, что ты можешь ей дать?!
- Да ты на себя посмотри, мелкий уличный аферист! Только и умеешь, что
лохов кидать... Брехло и бабник!
- От такого же и слышу! Безносый сын одногорбого аравийского верблюда с
плешью на голове, кривыми ногами и мозгом, умещающимся в скорлупе ореха...
Когда парни, вскочив, взяли друг друга за грудки, полог заднего входа
откинулся - и что-то грузное рухнуло на пол. Минутой позже оно было опознано
как потерявшая сознание могучая Ирида аль-Дюбина. Под правым глазом бедной
девушки красовался впечатляющий синяк...
|
|
| |
]
