Танец драконов. Грезы и пыль - Страница 3

[

]

Страница 3 из 3 « 1 2 3
Модератор форума: Хмурая_сова

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Танец драконов. Грезы и пыль (Джордж Мартин)

Танец драконов. Грезы и пыль

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:10 | Сообщение # 31

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 25. Гонимый ветром

Весть пронеслась по лагерю порывом горячего ветра: «Она приближается. Её войска выступили маршем. Она движется на юг, к Юнкаю, чтобы предать город огню, а его жителей – мечу, и мы отправляемся на север, чтобы встретится с ней».

Лягушонок узнал об этом от Дика-Соломинки, тот от Старого Костлявого Билла, которому поведал об этом выходец из Пентоса по имени Мирио Миракис, чей двоюродный брат был чашником у Принца в Лохмотьях.

– Его братец слышал это в штабной палатке из уст самого Кагго, – настаивал Дик-Соломинка. – Мы выступаем ранним утром, вот увидите.

Так и вышло. Капитаны и офицеры огласили приказ Принца в Лохмотьях:

– Свернуть палатки, навьючить мулов, седлать лошадей, с рассветом выступаем на Юнкай.

– Навряд ли юнкайские ублюдки будут рады видеть нас в своем Жёлтом Городе, да ещё увивающимися за их дочерьми, – пророчил Бакк, косоглазый мирийский арбалетчик, чьё имя переводилось как «боб», – но в Юнкае мы сможем запастись провизией, возможно, сменим лошадей, а там уж отправимся в Миэрин, чтобы сплясать с королевой драконов. Так что поторапливайся, Лягушонок, и не забудь как следует заточить меч своего господина. Он может понадобиться ему в самое ближайшее время.

В Дорне Квентин Мартелл был принцем, в Волантисе – слугой купца, но на берегу Залива Работорговцев он стал всего лишь Лягушонком, оруженосцем огромного лысого дорнийского рыцаря, которого наёмники прозвали Зелёным Потрохом. В отряде Гонимых Ветром имена раздавали, как вздумается, и могли изменить их в любой момент. Они прозвали Квентина Лягушонком за то, как резво он подскакивал, когда Громадина отдавал приказы.

Даже предводитель Гонимых Ветром держал своё имя втайне. Некоторые отряды наёмников были основаны ещё во времена хаоса и кровопролития – эпохи, что пришла вслед за Роком, обрушившимся на Валирию. Другие, едва появившись вчера, исчезали назавтра. Отряду Гонимых Ветром было тридцать лет, и во главе его всегда стоял один единственный предводитель – вкрадчивый пентошийский господин с грустными глазами, прозванный Принцем в Лохмотьях. Его волосы и кольчуга были серебристо-серыми, а изодранный плащ пестрел лоскутами разных цветов: синего, серого и лилового, красного, золотого и зелёного, пурпурного, багряного и лазурного – все они были выцветшими на солнце. Дик-Соломинка рассказывал, что, когда Принцу в Лохмотьях исполнилось двадцать три года, магистры Пентоса избрали его своим новым правителем всего через несколько часов после того, как обезглавили прежнего. Но вместо того, чтобы начать править, он пристегнул меч к поясу, оседлал своего любимого скакуна и бежал в Спорные Земли, не собираясь возвращаться. Он ходил в походы вместе с Младшими Сыновьями, Стальными Щитами и Воинами Девы, а затем с пятью братьями по оружию создал Гонимых Ветром. Из шести основателей в живых остался он один.

Лягушонок понятия не имел, было ли в этих рассказах хоть слово правды. С тех пор как они в Волантисе вступили в отряд Гонимых Ветром, он видел Принца в Лохмотьях лишь издали. Дорнийцы были новичками, неопытными новобранцами, мишенью для стрел; их было трое среди двух тысяч. Предводитель отряда предпочитал более благородную компанию.

– Я не оруженосец. Я заслужил свои шпоры в Дорне. Я такой же рыцарь, как и ты, – возражал Квентин Геррису Дринкуотеру, прозванному Геррольдом Дорнийцем, чтобы отличать его от Геррольда Краснозадого и Чёрного Геррольда. Впрочем, иногда его звали просто Дринк. Прозвище закрепилось за ним после того, как Громадина назвал его так по ошибке.

Но Геррис был прав – им с Арчем было велено охранять Квентина, то есть ему следовало держаться как можно ближе к Громадине.

– Из нас троих Арч – лучший боец, – отметил Дринкуотер, – но только у тебя есть шанс взять королеву драконов в жёны.

«Взять в жёны или сразиться с ней; так или иначе, наша встреча близка». Но чем больше Квентин слышал о Дейенерис Таргариен, тем сильнее страшился этой встречи. Юнкайцы утверждали, что она кормит своих драконов человеческой плотью и купается в крови девственниц, чтобы её кожа оставалась гладкой и мягкой.

Боб смеялся над этими баснями, но обожал посудачить о распущенности серебряной королевы.

– Один из её военачальников происходит из рода, в котором мужское достоинство достигает фута в длину, – рассказывал он, – но для неё даже такой недостаточно велик. Она жила с дотракийцами и привыкла сношаться с жеребцами, а теперь ни один мужчина не способен заполнить её.

Книжник, смышленый волантийский боец, который вечно что-то читал, уткнувшись носом в очередной потрёпанный свиток, считал королеву драконов кровожадной и сумасшедшей.

– Кхал убил её брата, чтобы сделать её королевой. А она убила своего кхала, чтобы стать кхалиси. Она практикует жертвоприношения, лжет как дышит и ради забавы убивает своих же поданных. Она нарушала договоры о перемирии, пытала посланников… Её отец был таким же безумцем. Это у неё в крови.

«В крови». Король Эйерис II был безумцем – и все жители Вестероса об этом знали. Он изгнал двух своих Десниц и сжег живьём третьего. «Должен ли я жениться на ней, если Дейенерис окажется такой же кровожадной, как и её отец?» Принц Доран никогда не упоминал о такой перспективе.

Лягушонок был бы рад покинуть Астапор. Красный город больше походил на ад. Юнкайцы забаррикадировали разбитые ворота, чтобы удержать мёртвых и умирающих в городе, но увиденное на улицах, вымощенных красным кирпичом, будет преследовать Квентина Мартелла всю оставшуюся жизнь. Река, захлебывающаяся трупами. Жрица в разорванной рясе, посаженная на кол и покрытая облаком блестящих зелёных мух. По улицам шатаются окровавленные и грязные умирающие люди. Дети, дерущиеся за полусырые тушки щенят. Вопящий в яме нагой последний вольный король Астапора, затравленный сворой голодных псов. И пожары, повсюду пожары. Он мог видеть их с закрытыми глазами: пламя вырывалось из каменных пирамид, оказавшихся выше любого виденного им замка. Столбы жирного дыма уходили ввысь, извиваясь, словно громадные чёрные змеи.

Когда дуло с юга, воздух пах гарью даже в трёх милях от города. Астапор продолжал тлеть за разваливающимися стенами из красного камня, несмотря на то что основные очаги пламени уже потухли. Пепел лениво плыл по ветру, подобно толстым серым хлопьям снега. Хорошо, что скоро уходить.

Громадина согласился:

– Давно пора, – высказался он.

Лягушонок застал его играющим в кости с Бобом, Книжником и Старым Костлявым Биллом. И он снова был в проигрыше. Наёмникам нравился Зелёный Потрох. Он играл так же бесстрашно, как и сражался, но с меньшим успехом.

– Мне нужны мои доспехи, Лягушонок. Ты отчистил кольчугу от крови?

– Да, сир.

Кольчуга Зелёного Потроха была старой и тяжёлой, не единожды залатанной, сильно поношенной. То же самое можно было сказать про его шлем, горжет, поножи, рукавицы и разномастные латы. Снаряжение Лягушонка было немногим лучше, а у сира Герриса – значительно хуже. «Братская сталь» – так прозвал её оружейник. Квентин не спрашивал, сколько людей до него носило этот хлам и сколько в нём погибло. Отменные доспехи остались в Волантисе вместе с их золотом и подлинными именами. Богатые рыцари знатного рода не уплывали за Узкое Море, чтобы продать свои мечи. Если только их не изгоняли с позором.

– Я скорее выдам себя за бедняка, чем за злодея, – заявил Квентин, когда Геррис изложил им суть плана.

Чтобы сняться с лагеря, Гонимым Ветром хватило меньше часа.

– Итак, мы выступаем, – с громадного боевого коня объявил всем Принц в Лохмотьях на классическом высоком валирийском языке, которым владело большинство в отряде. Пятнистый зад жеребца был покрыт попоной из рваных полосок ткани, оторванных от сюрко поверженных противников Принца. Его плащ был сшит из таких же лоскутов. Принц был стар – ему было за шестьдесят, и тем не менее он сидел в высоком седле прямо и говорил так громко, что его голос был отчетливо слышен в любой точке поля.

– Астапор был на закуску – в Миэрине попируем, – сказал он, и толпа наёмников взорвалась громкими возгласами одобрения. Бледно-голубые шёлковые вымпелы на их копьях развевались по ветру на фоне вскинутых к небу двузубых бело-голубых знамен Гонимых Ветром.

Троица дорнийцев вторила остальным. Молчание могло привлечь лишнее внимание. Когда Гонимые Ветром шли севернее прибрежной дороги, следуя вдоль неё за Кровавой Бородой и Ротой Кошки, Лягушонок поравнялся с Геррольдом Дорнийцем.

– Скоро, – произнес он на общем языке Вестероса. В отряде были и другие вестеросцы, но не так уж много и ни одного поблизости. – Время пришло.

– Только не здесь, – предупредил Геррис с натянутой улыбкой на лице. – Мы обсудим это вечером, когда разобьем лагерь.

От Астапора до Юнкая по старой гискарской дороге миль сто, плюс ещё пятьдесят от Юнкая до Миэрина. У вольных наёмников резвые скакуны, и они могли добраться до Юнкая за шесть дней быстрой езды или за восемь неспешной. Легионам Старого Гиса требовалось в полтора раза больше времени, чтобы одолеть то же расстояние пешим ходом. А что касалось юнкайцев и их рабов-воинов…

– Удивительно, как с такими-то полководцами они ещё не отправились прямиком в море, – сказал Боб.

Юнкайцы недостатка в военачальниках не испытывали. Старый герой по имени Юрхаз зо Юнзак был главнокомандующим, однако Гонимые Ветром видели его только издали. Он перемещался в паланкине настолько громадном, что для его переноски требовалось сорок рабов.

А вот его подчиненных нельзя было не заметить. Юнкайские лордики кишели повсюду подобно тараканам. Похоже, половину из них звали Газдан, Граздан, Маздан или Газнак; искусство отличать одно гискарское имя от другого было подвластно лишь немногим из Гонимых Ветром. Поэтому взамен они придумывали им клички на свой манер.

Самым видным из них был Жёлтый Кит – до неприличия толстый человек, всегда облачённый в жёлтый шёлковый токар с золотистой каймой. Он был до того тяжел, что даже не мог стоять без посторонней помощи и страдал недержанием, из-за чего от него всегда несло мочой. Вонь была настолько острой, что никакие духи не могли её перебить. Поговаривали, что толстяк был богатейшим человеком в Юнкайе и питал особую страсть к уродцам. Среди его рабов были мальчик с козлиными копытами, бородатая женщина, двуглавое чудовище из Мантариса и гермафродит, согревавший постель своего хозяина по ночам.

– И жеребчик, и кобылка, – сказал им Дик-Соломинка. – А ещё у него был собственный великан. Киту нравилось наблюдать, как он трахает его рабынь. Но теперь великан преставился. Слышал, что толстяк готов отдать мешок золота за нового.

Ещё была Генерал-Девица, разъезжавшая на белой кобыле с рыжей гривой. Она командовала сотней рослых рабов-воинов, которых сама же взрастила и выучила. Каждый из них был юн, строен, мускулист и практически гол, не считая набедренной повязки на теле, жёлтого плаща и длинного бронзового щита с инкрустациями эротического толка. Их хозяйка, не старше шестнадцати лет от роду, считала себя юнкайской Дейенерис Таргариен.

Маленький Голубь не был карликом, но мог сойти за такового в полумраке. Однако это не мешало ему хорохориться и расхаживать подобно гиганту: широко расставляя пухлые ноги и выпячивая небольшую, но широкую грудь. Его воины были выше всех, кого когда-либо видели Гонимые Ветром: самый мелкий из них был семи футов ростом, а самый высокий достигал восьми. Все были длинноногими, а ходули, прикреплённые к нижней части вычурных доспехов, ещё больше прибавляли им роста. И даже лица их были вытянутыми. Их торсы были обтянуты броней из покрытых розовой эмалью чешуек; на головах они носили удлинённые шлемы с острыми стальными клювами и покачивающимися гребнями из розовых перьев. У каждого на бедре был длинный кривой меч, а в руках – копье с него ростом с листовидными лезвиями на обоих концах.

– Маленький Голубь их разводит, – сообщил Дик-Соломинка. – Он скупает рослых рабов со всего света, спаривает мужчин с женщинами и оставляет самый рослый молодняк для своей армии Цапель. Он надеется, что рано или поздно ходули не понадобятся.

– Может быть, пара сеансов на дыбе ускорят процесс, – предположил Громадина.

Геррис Дринкуотер рассмеялся.

– Грозная компания. Нет ничего страшнее этих ходоков в розовой чешуе и перьях. Если бы на меня напал один из них, я бы намочил штаны со смеху.

– Некоторые считают, что цапли величественны, – сказал Костлявый Билл. – Разве что их величества едят лягушек, стоя на одной ноге.

– Цапля – трусливая птица, – заявил Громадина. – Как-то я, Дринк и Клетус отправились на охоту. Мы набрели на бродящих в болотах цапель и видели, как они лакомились головастиками и мальками. Выглядели они мило, да, но когда в небе показался ястреб, цапли с испугу взмыли в небо, словно увидали дракона. Такой ветер подняли, что я вывалился из седла. Клетус вложил стрелу в лук и подстрелил одну. На вкус, как утка, но не такая жирная.

Но даже Цапли Маленького Голубя блекли перед сумасбродством братьев, которых наёмники прозвали Звенящими Лордами. В прошлую стычку с Безупречными королевы драконов юнкайские рабы-воины были разбиты и бежали. Звенящие Лорды придумали способ избежать этого в следующий раз: они сковали своих солдат группами по десять человек – запястьями и у щиколоток.

– Ни один из этих несчастных ублюдков не сможет убежать, пока не побегут все остальные, – усмехаясь объяснял Дик-Соломинка. – А если они и побегут, то уж точно не быстро.

– Эти грёбаные дурни и шагают-то еле-еле, – заметил Боб. – Звон цепей за десять лиг слышно.

Их было много, таких же безумцев или даже ещё хуже: Лорд Дрожащие Щеки, Пьяный Завоеватель, Зверолов, Мягколицый, Кролик, Каретник, Надушенный Герой. У одних было двадцать солдат, у других насчитывалось двести, а то и две тысячи. Всех рабов они обучали и экипировали сами. Каждый был богат, заносчив и являлся сам себе и командиром, и командующим, не подчинявшимся никому, кроме Юрхаза зо Юнзака. Простых наёмников они презирали, но зато были охочи до распрей по вопросам старшинства столь же бесконечных, сколь и непонятных.

За время, которое понадобилось Гонимым Ветром, чтобы проскакать три мили, юнкайцы отстали на две с половиной.

– Стая жёлтых вонючих шутов, – пожаловался Боб. – Они до сих пор не понимают, почему отряды Ворон-Буревестников и Младших Сыновей переметнулись к королеве драконов.

– Полагают, что из-за золота, – сказал Книжник. – Думаешь, почему нам так много платят?

– Золото сладко, да жизнь слаще, – ответил Боб. – В Астапоре мы сражались с калеками. Захочешь ли ты встретиться с настоящими Безупречными, зная, что на твоей стороне такой вот сброд?

– В Астапоре мы сражались с Безупречными, – вставил Громадина.

– Я имею в виду, с настоящими Безупречными. Оттяпанные тесаком мясника яйца и остроконечная шляпа не сделают из мальчишки Безупречного. У королевы драконов отборный товар – такой, что не сломается и не разбежится, если пёрнуть в их сторону.

– А ещё у неё есть драконы, – Дик-Соломинка поднял глаза к небу, как будто одного только упоминания о драконах было достаточно, чтобы натравить чудищ на их отряд. – Держите мечи наготове, ребятки. Близится настоящая битва.

«Настоящая битва», – подумал Лягушонок. Слова застряли в его горле. Битва под стенами Астапора казалась ему самой что ни на есть настоящей, однако он знал, что наёмники считали иначе.

– Это бойня, а не битва, – заявил потом воин и певец Дензо Дхан. Дензо был капитаном, ветераном сотни битв. Опыт Лягушонка ограничивался тренировочными площадками и турнирными аренами, поэтому он не ставил под сомнение слова закалённого воина.

«Сначала казалось, что это битва». Он вспомнил, как скрутило кишки, когда на рассвете его разбудили пинком. Фигура Громадины грозно нависла над ним.

– Полезай в доспехи, соня, – проревел он. – Мясник решился дать бой. Вставай, если не хочешь стать ему мясом.

– Король-Мясник мертв, – сонно протестовал Лягушонок. Они узнали об этом, как только сошли с кораблей, что доставили их из Старого Волантиса. Говорили, что второй король Клеон умер вскоре после того, как вступил на престол, и теперь во главе Астапора стояли шлюха и сумасшедший брадобрей, сторонники которых боролись друг с другом за право управлять городом.

– Возможно, нам соврали, – ответил Громадина. – Либо появился другой мясник. Либо тот первый восстал из могилы, чтобы загубить пару юнкайских душ. Какая к чёрту разница, Лягушонок. Напяливай свои доспехи.

Десять человек, что спали в палатке, к тому времени были уже на ногах. Они спешно натягивали штаны и ботинки, ныряли в длинные кольчужные рубахи, пристегивали нагрудные латы, затягивали ремни на поножах и наручах, хватали шлемы, щиты и портупеи. Геррис, как всегда, был первым, кто полностью облачился в свои доспехи, Арч также не заставил себя долго ждать. Вместе они помогли Квентину надеть его снаряжение.

В трёх сотнях ярдов от них через городские ворота хлынул поток новоиспечённых Безупречных Астапора. Армия выстраивалась рядами у покрытых трещинами стен из красного кирпича. Свет утренней зари отражался от острых бронзовых шлемов и наконечников длинных копий.

Троица Дорнийцев выскочила из палатки, чтобы присоединиться к бойцам, бросившимся к коновязи. «Битва». Квентин учился владеть копьем, мечом и щитом с тех пор, как начал ходить, но сейчас это не значило ровным счетом ничего. «Воин, дай мне храбрости», взмолился Лягушонок, услышав вдалеке барабанный бой: «БУМ-бум-БУМ-бум-БУМ-бум». Громадина указал Лягушонку на Короля-Мясника, неуклюже восседавшего на бронированном боевом коне. На короле были доспехи из медных чешуек, которые ярко поблескивали в свете утреннего солнца. Лягушонок вспомнил, как Геррис подскакал к нему перед боем и сказал:

– Что бы ни случилось, держись ближе к Арчу и помни – ты единственный, кто может заполучить девушку.

В это время астапорцы начали сближаться.

Живой или мёртвый, Король-Мясник смог застать Мудрых господ врасплох. Юнкайцы метались взад-вперед в развевающихся по ветру токарах, пытаясь привнести хоть какой-то порядок в ряды полуобученных рабов-воинов, а тем временем копья Безупречных прорывались через линию осаждающих. Юнкайцы могли потерпеть поражение, если бы не помощь их союзников, презираемых ими же наёмников. Гонимые Ветром и Рота Кошки оседлали лошадей в считанные минуты и нанесли удар по флангу астапорской армии как раз тогда, когда с противоположной стороны через лагерь юнкайцев прорвался легион Нового Гиса и столкнулся с Безупречными, копьем к копью, щитом к щиту.

Дальше была резня, но в этот раз Король-Мясник был по другую сторону тесака. Кагго сразил его. Прорвавшись сквозь королевскую охрану на своем чудовищном боевом коне, он раскроил Клеона Великого от плеч до бедра одним ударом своего кривого валирийского аракха. Лягушонок не был при этом, но очевидцы утверждали, что медная кольчуга Клеона разошлась, словно шелк, и из раны хлынула тошнотворная вонь и сотня извивающихся могильных червей. Клеон был давно мертв. Отчаявшиеся астапорцы достали его из могилы, надели на него доспехи и привязали к лошади в надежде ободрить Безупречных.

Падение мертвого Клеона положило конец битве. Новоиспеченные Безупречные побросали копья и щиты и обратились в бегство. Однако Астапор наглухо запер перед ними свои ворота. Лягушонок принял участие в последующей бойне, гоняясь верхом за испуганными евнухами в компании с другими Гонимыми Ветром. Не отставая от Громадины, он бил мечем направо и налево. Конный клин проходил сквозь толпу Безупречных подобно наконечнику копья. Когда они прорвались на другую сторону поля, Принц в Лохмотьях развернул отряд и повел его вновь сквозь живую массу. И только в этот раз Лягушонку удалось разглядеть лица под остроконечными бронзовыми шлемами и понять, что большинство было не старше его самого. «Зелёные мальчишки, взывающие к матерям», – думал он, но продолжал убивать. К тому времени как Лягушонок покинул поле боя, его меч был весь в крови, а рука так устала, что он едва мог поднять ее.

«И все-таки это не настоящая битва,– думал он. – Настоящая битва впереди, и нам надо бежать до того, как она начнется, иначе мы рискуем оказаться не на той стороне».

Этой ночью Гонимые Ветром разбили лагерь на берегу Залива Работорговцев. Лягушонку выпало первым стоять в карауле и его послали присматривать за коновязью. Геррис встретился с ним сразу после заката, как только над водной гладью засиял месяц.

– Громадина тоже должен придти, – сказал Квентин.

– Он ушёл искать Старого Костлявого Билла, чтобы проиграть ему остатки своего серебра, – проговорил Геррис. – Оставь его в покое. Он сделает всё, что мы скажем, хотя ему это вряд ли понравится.

– Верно, – самому Квентину жутко не нравилось, как обстоят дела. Плыть на переполненном корабле, мотающемся по воле ветра и волн из стороны в сторону, питаться чёрствым хлебом, кишащим долгоносиками, до беспамятства напиваться темным ромом, спать на куче заплесневелой соломы, вдыхать смрад чужих тел… Он ожидал всего этого, когда ставил свою подпись на куске пергамента в Волантисе, тем самым присягая на верность Принцу в Лохмотьях и поступая к нему на службу сроком в один год. Все это трудности, с которыми приходится мириться, неотъемлемая часть любых приключений.

Но теперь им предстояло совершить предательство. Юнкайцы привезли их из Старого Волантиса, чтобы они воевали за Жёлтый Город, но теперь дорнийцы собирались нарушить клятву и перейти на сторону противника. Это значило оставить своих новоиспеченных братьев по оружию. Гонимые Ветром не та компания, в которой хотел бы оказаться Квентин, но он пересек вместе с ними море, делил мясо и мед, сражался с ними бок о бок, травил байки с теми, чью речь понимал. И если все его россказни были ложью, ну что ж, такова цена дороги к Миэрину.

– Эта затея не сделает вам чести,– предупреждал их Геррис ещё тогда, в Купеческом доме.

– Дейенерис возможно уже на полпути к Юнкаю, вместе со своей армией, – сказал Квентин, проходя вдоль лошадей.

– Она могла бы выступить, – ответил Геррис, – но это не так. Мы слышали нечто подобное ранее. Астапорцы были убеждены, что Дейенерис идет на юг со своими драконами, чтобы снять осаду. Но она не пришла, и вряд ли её стоит ждать сейчас.

– Мы не можем знать наверняка. Нам нужно исчезнуть, пока мы не ввязались в битву с армией женщины, которую я должен взять в жёны.

– Подожди, пока доберемся до Юнкая, – Геррис указал на холмы. – Эти земли принадлежат юнкайцам. Здесь никто не захочет кормить или укрывать трёх дезертиров. К северу от Юнкая – ничейные земли.

Он был прав. Но Квентину всё ещё было не по себе.

– Громадина завёл слишком много друзей. Он знает, что мы изначально планировали бежать из отряда и найти Дейенерис, но ему явно претит мысль оставить людей, вместе с которыми он сражался. Если мы прождём слишком долго, создастся такое впечатление, что мы собираемся дезертировать накануне битвы. Он никогда не пойдет на это. Ты знаешь его не хуже меня.

– Когда бы мы ни сбежали, это будет дезертирством, – возразил Геррис. – Принц в Лохмотьях не жалует дезертиров. Он пошлёт охотников, и да помогут нам Семеро, когда они нас настигнут. Если повезет, отсекут только ноги, чтобы мы больше не смогли бежать. А если не повезет – отдадут Милашке Мерис.

Последний аргумент заставил Квентина задуматься. Милашка Мерис его пугала. Она была родом из Вестероса, выше его – без малого шести футов ростом. После двадцати лет, проведённых в вольных отрядах, в ней не осталось ничего милого – ни внутри, ни снаружи.

Геррис взял его за руку.

– Подождем. Ещё несколько дней, и всё. Мы пересекли полмира, потерпим еще пару лиг. Где-то к северу от Юнкая нам должно повезти.

– Как скажешь, – с сомнением сказал Лягушонок…

…но раз в жизни боги услышали его, и удача пришла к ним намного раньше, чем предполагалось.

Случилось это двумя днями позже. Хью Хангерфорд остановил коня подле их костра и сказал:

– Дорнийцы, вас требуют в палатку командира.

– Которого из нас? – спросил Геррис. – Мы все дорнийцы.

– Всех троих.

Угрюмый воин занимал пост казначея отряда до тех пор, пока Принц в Лохмотьях, уличив его в воровстве, не отрезал ему три пальца. Теперь Хангерфорд был простым сержантом.

«Что могло случиться?» До сей поры Лягушонок сомневался, что их командир имел какое-либо представление о его существовании. Хангерфорд поскакал прочь, лишив их возможности расспросить его о подробностях. Всё, что они могли сделать, это собраться вокруг Громадины и подчиниться приказу.

– Не признавайтесь ни в чём и будьте начеку, – сказал Квентин своим друзьям.

– Я всегда начеку, – ответил Громадина.

Когда дорнийцы пришли, огромный шатёр из парусины серого цвета, который Принц в Лохмотьях любил называть своим холщовым замком, уже был переполнен. Квентину хватило мгновения, чтобы понять, что бо́льшая часть собравшихся была из Семи Королевств либо отпрысками вестеросцев. Изгнанники или дети изгнанников. Дик-Соломинка утверждал, что в отряде было около шестидесяти вестеросцев; добрая треть которых сейчас находилась в шатре, включая самого Дика, Хью Хангерфорда, Милашку Мерис и златовласого Льюиса Ланстера, лучшего лучника в отряде.

Дензо Дхан и Кагго тоже были там. Кагго-Трупобой – так теперь называли воина, но только не в его присутствии: он был вспыльчив, а его кривой чёрный меч выглядел столь же опасным, как и хозяин. Мир знал сотни валирийских мечей и лишь несколько аракхов. Ни Кагго, ни Дхан не были вестеросцами, но оба служили капитанами и пользовались особым уважением Принца в Лохмотьях.

«Его верные помощники – правая рука и левая. Назревает что-то серьезное».

Разговор начал сам Принц в Лохмотьях.

– Пришёл приказ от Юрхаза, – начал он. – Выжившие астапорцы выползают наружу из своих дыр. В городе не осталось ничего, кроме трупов, поэтому они пытаются выбраться за его пределы. Их сотни, может быть тысячи, все голодные и больные. Юнкайцы не желают видеть их у стен Жёлтого Города. Нам приказано прогнать их прочь – назад к Астапору либо на север к Миэрину. Если королева драконов возжелает принять их к себе – на здоровье. У половины из них кровавый понос, но даже здоровые – это лишние рты.

– Юнкай ближе, чем Миэрин, – возразил Хью Хангерфорд. – Что если они не захотят повернуть?

– На этот случай у вас есть мечи и копья, Хью. Хотя, возможно, от стрел проку будет больше. Держитесь подальше от больных. Я направляю половину сил к холмам. Пятьдесят патрулей, по двадцать всадников в каждом. Кровавая борода получил такой же приказ, значит, Кошки также будут на месте.

Воины обменялись взглядами, некоторые начали тихо перешептываться. Несмотря на то, что Гонимые Ветром и Рота Кошки были на службе у Юнкая, год назад на территории Спорных Земель они сражались по разные стороны фронта, и с тех пор их неприязнь никуда не делась. Кровавая борода, свирепый командир Кошек, буйный кровожадный гигант, не скрывал своего презрения к «седобородым старикам в лохмотьях».

Дик-Соломинка прочистил горло.

– Прошу прощения, но все находящиеся здесь – из Семи Королевств. М’лорд до сих пор не делил отряды по крови или языку. Зачем объединять нас?

– Справедливый вопрос. Вы направитесь на запад к холмам, затем обогнете Юнкай по дороге к Миэрину. Если наткнетесь на астапорцев, гоните их на север или убейте. Но знайте, что цель не в этом. За Жёлтым Городом вы, скорее всего, столкнетесь с патрулями королевы драконов, Младшими Сыновьями или Воронами-Буревестниками. Сойдут и те, и другие. Вы должны примкнуть к ним.

– Примкнуть к ним? – спросил рыцарь-бастард, сир Орсон Стоун. – Вы хотите, чтобы мы пошли на предательство?

– Совершенно верно, – ответил Принц в Лохмотьях.

Квентин Мартелл чуть не рассмеялся. «Боги сошли с ума».

Вестеросцы в беспокойстве переминались с ноги на ногу. Некоторые уставились в чаши с вином, словно надеялись найти там немного мудрости. Хью Хангерфорд нахмурился.

– Вы считаете, что королева Дейенерис примет нас…

– Да.

– … если даже и примет, то какую роль мы будем играть? Шпионов? Убийц? Послов? Или вы собираетесь сменить сторону?

– Позволь решать это Принцу, Хангерфорд, – сердито проговорил Кагго. – Всё, что от тебя требуется – исполнять приказы.

– Повинуюсь, – Хангерфорд поднял свою искалеченную руку.

– Будем откровенны, – сказал Дензо Дхан, воин-бард, – юнкайцы не внушают доверия. Независимо от исхода этой войны, Гонимые Ветром должны остаться в выигрыше. Наш Принц мудро оставляет все дороги открытыми.

– Командовать вами будет Мерис, – сказал Принц в Лохмотьях. – Она в курсе замысла. Думаю, Дейенерис Таргариен охотнее примет женщину.

Квентин взглянул на Милашку Мерис. Когда её мертвые холодные глаза остановились на нём, он содрогнулся. «Не нравится мне это».

У Дика-Соломинки тоже были сомнения.

– Девчонка должна быть полной дурой, чтобы поверить нам. Даже если Мерис с нами. Особенно если она с нами. Черт, да я сам не доверяю Мерис, хоть и трахнул её пару раз.– Он ухмыльнулся, однако никто не засмеялся. Не говоря уже о самой Мерис.

– Мне кажется, ты ошибаешься, Дик, – ответил Принц в Лохмотьях. – Вы все вестеросцы. Земляки. Вы говорите на том же языке, что и она, поклоняетесь тем же богам. Что до мотивов, то вы все пострадали от моих рук. Дик, я сек тебя чаще, чем любого другого воина под моим началом, и твоя спина послужит хорошим доказательством. Хью отсекли три пальца в наказание. Мерис была изнасилована половиной отряда. Не нашего отряда, говоря по правде, но это можно не упоминать. Уилл-Лесник… ну, что я могу сказать... ты просто подонок. Сир Орсон обвиняет меня в том, что я отправил его брата в Горести, а сир Люцифер всё ещё негодует по поводу рабыни, которую Кагго отобрал у него.

– Мог бы и вернуть после того как попользовался, – пожаловался Люцифер Длинный. – Не было причин убивать её.

– Она была уродиной, – ответил Кагго. – Чем не причина.

Принц в Лохмотьях продолжил, как ни в чем не бывало.

– Веббер, ты мечтаешь вернуть земли, потерянные в Вестеросе. Ланстер, я убил мальчишку, которого ты так любил. Дорнийцы, вы думаете, что вас обманули. В Астапоре вы получили меньше того, что было обещано в Волантисе, и мне досталась львиная доля награбленного.

– Последнее – чистая правда! – высказался сир Орсон.

– Зерно истины делает ложь правдоподобной, – сказал Принц в Лохмотьях. – У каждого из вас достаточно причин, чтобы бросить меня. И Дейенерис Таргариен известно, что наёмники – народец непостоянный. Младшие Сыновья и Вороны-Буревестники взяли юнкайское золото, но не задумываясь перешли на её сторону, как только обстоятельства стали складываться в её пользу.

– Когда мы выступаем? – спросил Льюис Ланстер.

– Сию же секунду. Остерегайтесь Кошек и Длинных Копий, на которых вы можете напороться. Никто, кроме собравшихся здесь, не знает, что ваше бегство – это часть плана. Выберете неудачный момент для побега, и вас покалечат за дезертирство либо выпотрошат за измену.

Троица дорнийцев молча покинула палатку командира. «Двадцать всадников, говорящих на общем языке, – подумал Квентин. – Теперь толком и не пошепчешься».

Громадина хлопнул его по спине.

– Ну что, Лягушонок, охота на драконов начинается.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:21 | Сообщение # 32

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 26. Своенравная невеста

Аша Грейджой сидела в великом чертоге Галбарта Гловера, попивая вино Галбарта Гловера, когда мейстер Галбарта Гловера принес ей письмо.

– Миледи, – как всегда, когда мейстер обращался к ней, он казался взволнованным. – Птица с Барроутона.

Он подал ей пергамент так, будто хотел поскорее от него избавиться. Послание было туго скручено и скреплено каплей твердого розового сургуча.

«Барроутон, – Аша пыталась вспомнить, кто правил в Барроутоне. – Какой-нибудь северный лорд, навряд ли он дружелюбно настроен».

И эта печать… Болтоны из Дредфорта шли в бой под розовыми знамёнами, покрытыми вышитыми каплями крови. Само собой, они будут использовать и розовый сургуч.

«Я держу в руках отраву, – подумала она. – Мне следует сжечь письмо». Вместо этого она сломала печать. Клочок кожи слетел ей на колени. По мере чтения скупых коричневых строк её чёрное настроение становилось все чернее. «Чёрные крылья, чёрные вести». Вороны никогда не приносят хорошие новости. Последнее сообщение, пришедшее в Темнолесье, было от Станниса Баратеона, он требовал присяги. Но нынешнее было ещё хуже.

– Северяне взяли Ров Кейлин.

– Бастард Болтона? – спросил Кварл, стоявший рядом с ней.

– Рамси Болтон, лорд Винтерфелла, так он подписывается. Но там есть и другие имена. Свои подписи оставили леди Дастин, леди Сервин и четверо Рисвелов. Рядом с ними коряво нацарапан гигант, герб кого-то из Амберов.

Подписи были поставлены мейстерскими чернилами, сделанными из сажи и смолы, но сообщение над ними было нацарапано чем-то коричневым крупным, угловатым почерком. В письме говорилось о взятии Рва Кейлин, о триумфальном возвращении Хранителя Севера в свои земли, о скорой свадьбе. Первые слова послания гласили: «Я пишу это письмо кровью железных людей». Последние: «Я посылаю каждому из вас по кусочку принца. Задержитесь в моих землях и разделите его судьбу».

Аша считала своего младшего брата мёртвым. «Лучше умереть, чем пережить подобное». Клочок кожи упал ей на колени. Она поднесла его к свече и смотрела, как он сворачивается, пока огонь не поглотил его остатки, и пламя не начало лизать пальцы.

Мейстер Галбарта Гловера переминался с ноги на ногу рядом с ней.

– Ответа не будет, – сообщила она ему.

– Могу я поделиться этими известиями с леди Сибеллой?

– Как хочешь. – Аша не могла сказать, порадует ли Сибеллу Гловер взятие Рва Кейлин. Леди Сибелла почти что поселилась в богороще, молясь за своих детей и благополучное возвращение мужа. «Похоже, ещё одна молитва останется без ответа. Её сердце-древо так же слепо и глухо, как и наш Утонувший Бог». Роберт Гловер и его брат Галбарт отправились на юг вместе с Молодым Волком. Если дошедшие до них рассказы о Красной Свадьбе были правдивы хотя бы наполовину, вряд ли они снова вернутся на север. «По крайней мере, её дети живы, и это благодаря мне». Аша оставила их в Десяти Башнях на попечении своих тётушек. Младшая дочь леди Сибеллы всё ещё была грудничком, и Аша рассудила, что девочка слишком хрупка, чтобы подвергать её опасностям ещё одной бурной переправы. Девушка сунула письмо в руки мейстера.

– Вот. Пусть утешится этим, если сможет. Можешь идти.

Мейстер склонил голову и удалился. После его ухода Трис Ботли повернулся к Аше.

– Если Ров Кейлин пал, Торрхенов Удел скоро последует за ним. Потом настанет наш черёд.

– Не так быстро. Щербатый пустит им кровь.

Торрхенов Удел не был развалинами вроде Рва Кейлин, и Дагмер был железным до мозга костей. Он скорее умрёт, чем сдастся.

«Если бы мой отец все еще был жив, Ров Кейлин никогда бы не пал». Бейлон Грейджой знал, что Ров был ключом к северу. Эурон тоже это знал; ему просто было всё равно. Так же как ему было безразлично и то, что будет с Темнолесьем и Торрхеновым Уделом.

– Эурону не интересны завоевания Бейлона. Мой дядюшка гоняется за драконами.

Вороний Глаз собрал всю мощь Железных Островов на Старом Вике и взял курс далеко в Закатное Море со своим братом Виктарионом, следующим за ним, как побитая дворняжка. На Пайке не осталось никого, чтобы просить о помощи, кроме её лорда мужа.

– Мы остались одни.

– Дагмер размажет их, – настаивал Кромм, который не полюбил ни одну женщину хотя бы в половину так же сильно, как битву. – Они всего лишь волки.

– Волки перебиты. – Аша сковырнула розовый воск ногтем большого пальца – Их убили эти живодёры.

– Мы должны направиться в Торрхенов Удел и присоединиться к сражению, – призывал Квентон Грейджой, её дальний родственник и капитан «Солёной Девки».

– Да, – согласился Дагон Грейджой, ещё более дальний родственник. Дагон Пьяница, как его называли, но пьяный или трезвый – он любил сражаться. – Почему вся слава должна достаться Щербатому?

Двое слуг Галбарта Гловера внесли жаркое, но тот клочок кожи отбил у Аши аппетит. «Мои люди потеряли всякую надежду на победу, – мрачно подумала она. – Всё, на что они надеются – это хорошая смерть». И волки, несомненно, ее им обеспечат. «Рано или поздно они придут, чтобы вернуть себе этот замок».

Солнце садилось за высокие сосны Волчьего Леса, когда Аша поднималась по деревянным ступеням в спальню, принадлежавшую некогда Галбарту Гловеру. Она выпила слишком много вина, и теперь её голова трещала. Аша Грейджой любила своих людей: капитанов и команду, но половина из них были дураками. «Храбрые дураки, но всё-таки дураки. Идти к Щербатому, да, как будто мы можем…»

Темнолесье и Дагмера разделяло много лиг, состоявших из высоких холмов, густых лесов и северян, которых было больше, чем она могла представить. У Аши было четыре галеры и почти две сотни человек… Включая Тристифера Ботли, на которого нельзя положиться. Несмотря на все его разговоры о любви, она не могла представить Триса, спешащего в Торрхенов Удел, чтобы умереть вместе с Дагмером Щербатым.

Кварл увязался за ней до спальни Галбарта Гловера.

– Убирайся, – сказала она ему. – Я хочу побыть одна.

– Все, что тебе нужно – это я.

Он попытался поцеловать её.

Аша оттолкнула его.

– Тронешь меня еще раз и я…

– Что?

Он вытащил свой кинжал.

– Раздевайся, девчонка.

– Трахай себя сам, безбородый мальчишка.

– Я лучше тебя трахну.

Один быстрый взмах ножа расшнуровал её безрукавку. Аша потянулась к своему топору, но Кварл отбросил нож и схватил её за запястье, выворачивая руку, пока оружие не выскользнуло из пальцев. Он толкнул её на кровать Гловера, грубо поцеловал и разорвал на ней рубашку, обнажив грудь. Когда она попыталась пнуть его в пах, он увернулся и раздвинул ей ноги коленями.

– Сейчас я тебя поимею.

– Сделай это, – выплюнула она, – и я убью тебя во сне.

Она была вся мокрая, когда он вошел в неё.

– Будь ты проклят, – сказала она. – Будь ты проклят, будь ты проклят, будь ты проклят.

Он сосал её соски, пока она не закричала - наполовину от боли, наполовину от удовольствия. Её лоно стало целым миром. Она забыла про Ров Кейлин и Рамси Болтона с его кусочком кожи, забыла и вече, своё поражение, изгнание, врагов и своего мужа. Имели значение только его прикосновения, его рот, объятия, только его естество внутри неё. Он продолжал, пока она не закричала, продолжал, когда она заплакала, и не останавливался до тех пор, пока не оставил своё семя внутри неё.

– Я замужняя женщина, – напомнила она после. – Ты изнасиловал меня, безбородый мальчишка. Мой лорд муж отрежет тебе орешки и нарядит в платьице.

Кварл скатился с неё в сторону.

– Если сможет подняться со стула.

В комнате было холодно. Аша поднялась с кровати Гловеров и сняла свою разорванную одежду. Безрукавке потребуются новые завязки, но рубашка испорчена окончательно. «Всё равно она мне никогда не нравилась». Она бросила её в огонь. Остальное осталось сваленным в кучу возле кровати. Грудь болела, и семя Кварла стекало по ее бедру. Ей нужно будет заварить лунного чая, иначе она может принести в этот мир еще одного кракена. «Да какая разница? Мой отец мертв, мать умирает, с брата сдирают кожу, и я ничего не могу с этим поделать. И я замужем. Обручена и уложена в постель, вот только с разными мужчинами».

Когда она скользнула обратно под меха, Кварл уже спал.

«Теперь твоя жизнь принадлежит мне. Куда я дела свой кинжал?»

Аша прижалась к его спине и провела руками по его телу. На островах он был известен как Кварл Девица, отчасти, чтобы отличать его от Кварла Пастуха, Странного Кварла Кеннинга, Кварла Быстрого Топора и Кварла Невольника, но в большей степени – за его гладкие щеки. Когда Аша встретила его впервые, Кварл пытался отращивать бороду. Она, смеясь, называла это «пушком на персике». Кварл признался, что никогда не видел персиков, и тогда она предложила ему присоединиться к ней в следующем плавании на юг.

Тогда всё ещё стояло лето, на Железном Троне сидел Роберт, Бейлон мечтал о Морском Троне, и в Семи Королевствах царил мир. Аша шла на «Чёрном Ветре» вдоль побережья, чтобы торговать. Они побывали на Ярмарочном Острове, и в Ланниспорте, и во многих портах помельче перед тем, как добрались до Арбора, где персики всегда были крупными и сладкими.

– Видишь, – сказала она, приставив один к щеке Кварла.

Она дала ему укусить, и по подбородку Кварла побежал сок, а ей пришлось его слизывать.

Ту ночь они провели наслаждаясь персиками и друг другом, и когда вновь расцвело, Аша была сытой, липкой, и такой счастливой, как никогда прежде. «Это было шесть лет назад, или семь?» Лето осталось смутным воспоминанием, и с тех пор как Аша в последний раз наслаждалась персиками, прошло три года. Хотя она всё ещё наслаждалась Кварлом. Может, капитаны и короли её не захотели, зато хотел он.

У Аши были и другие любовники; с кем-то она делила постель полгода, с кем-то – полночи. Кварл доставлял ей больше удовольствия, чем все остальные вместе взятые. Он, может, и брился раз в две недели, но не колючая борода делает мужчину мужчиной. Ей нравилось чувствовать его гладкую, мягкую кожу под своими пальцами. Нравилось, как его длинные прямые волосы падали ему на плечи. Нравилось, как он целовался. Нравилось, как он ухмылялся, когда она водила пальцами по его соскам. Волосы меж его ног были темнее, чем песочные волосы на голове, но они хорошо смотрелись в сочетании с её собственной грубой чёрной порослью. Ей нравилось и это. У него было тело пловца – длинное и стройное, без единого шрама.

«Застенчивая улыбка, сильные руки, умелые пальцы и два надежных меча. Что ещё может пожелать женщина?» Она с радостью вышла бы замуж за Кварла, но она была дочерью лорда Бейлона, а Кварл – простолюдин, внук раба. «Не достоин того, чтобы выйти за него замуж, но вполне сойдёт для того, чтобы сыграть на его флейте». Пьяная и улыбающаяся, она заползла обратно под меха и взяла в рот его достоинство. Кварл заворочался во сне, и через какое-то время он начал твердеть. К тому времени, как он снова напрягся, Кварл проснулся, а она стала мокрой. Аша набросила меха на свои голые плечи и оседлала любовника, вводя его в себя так глубоко, что она уже не могла понять, у кого из них был член, а у кого щель. В этот раз они достигли высшей точки вместе.

– Моя милая леди, – пробормотал он после сонным голосом. – Моя милая королева.

«Нет, – подумала Аша, – я не королева, и никогда ей не буду».

– Спи.

Она поцеловала его щеку, прокралась через спальню и распахнула ставни. Луна была почти полной, а ночь такой необыкновенно ясной, что она могла видеть увенчанные снегом горные вершины. «Холодно, мрачно и неприветливо, но как красиво в лунном свете». Горные хребты мерцали бледным и неровным светом, как ряд острых зубов. Предгорья и холмы терялись в их тени.

Море было ближе, всего пять лиг на север, но Аша не смогла его разглядеть. Слишком много холмов на пути. «И деревья, так много деревьев». Волчий лес, как называли его северяне. Почти каждую ночь слышно волков, зовущих друг друга сквозь тьму. «Океан листьев. А хочется, чтобы это был настоящий океан».

Темнолесье, может, и ближе Винтерфелла к морю, но, на её вкус, всё равно слишком далеко. В воздухе пахло соснами, а не солью. На северо-востоке от этих суровых гор стояла Стена, где поднял свои знамена Станнис Баратеон. «Как говорится, враг моего врага – мой друг, но другая сторона этой монеты заключается в том, что враг моего друга – мой враг». Железнорождённые были врагами северных лордов, в которых так отчаянно нуждался этот Баратеон. «Я могла бы предложить ему своё красивое молодое тело», – подумала она, убирая прядь волос с глаз, но Станниса связывал брак, как и её саму. К тому же, он и железные люди издавна враждовали. Во время первого восстания её отца Станнис разбил Железный флот у Ярмарочного Острова и захватил Большой Вик от имени своего брата.

Покрытые мхом стены Темнолесья охватывали широкий холм с плоской вершиной. Его венчал похожий на пещеру великий чертог со сторожевой башней, поднимающейся на пятьдесят футов вверх. Под холмом был двор с конюшнями, загоном, кузницей, колодцем и овчарней, защищенный глубоким рвом, покатым земляным валом и частоколом из бревен. Внешние укрепления имели овальную форму, повторяя рельеф земли. Там было двое ворот, каждые охранялись парой квадратных деревянных башен, а по периметру стены были проложены боевые ходы. С южной стороны на частоколе сильно разросся мох и до середины покрывал башни. К востоку и западу разлеглись голые поля. Там были посеяны ячмень и овес, но они были затоптаны во время штурма, когда Аша захватила замок. Череда заморозков убила все последующие посевы, оставив после себя только грязь, пепел и чахлые гниющее побеги.

Замок был старый, но отнюдь не из крепких. Она отобрала его у Гловеров, а Бастард Болтона заберет у неё. По крайней мере, её он не освежует. Аша Грейджой не собиралась сдаваться живой. Она умрёт так же, как жила – с топором в руке и с улыбкой на губах.

Её лорд отец дал ей тридцать кораблей для захвата Темнолесья. Осталось четыре, включая её «Чёрный Ветер», а один принадлежал Трису Ботли, который присоединился к ней, когда другие бежали. «Нет, это несправедливо. Они отплыли домой, чтобы присягнуть своему королю. Если кто и сбежал, так это я». При одном воспоминании об этом её охватывал стыд.

– Уходи, – призывал Чтец, когда капитаны несли её дядю Эурона с холма Нагги, чтобы вручить ему корону из плавника.

– Сказал ворон вороне. Пойдём со мной. Ты понадобишься мне, чтобы поднять людей Харло.

Тогда она ещё собиралась бороться.

– Люди Харло здесь. Те, с кем считаются. Некоторые из них кричали имя Эурона. Я не допущу на Харло междоусобицы.

– Эурон безумен. И опасен. Этот дьявольский рог…

– Я слышал его. Ступай Аша. Когда Эурона коронуют, он примется тебя искать. Не смей показываться ему на глаза.

– Если я выступлю с другими моими дядьями…

– Ты погибнешь изгоем, все будут против тебя. Когда ты выкрикнула на вече своё имя перед капитанами, то покорилась их решению. Теперь ты не можешь пойти против него. Только однажды решение вече было отменено. Прочти Хейерега.

Только Родрик Чтец мог говорить о каких-то древних книгах, когда их жизни балансировали на острие меча.

– Если ты остаешься, то и я тоже, – упрямо заявила она.

– Не будь дурой. Сегодня Эурон являет миру улыбающийся глаз, но наступит завтра… Аша, ты дочь Бейлона, и твои права на трон сильнее, чем его. Так что до тех пор, пока ты дышишь, ты представляешь для него угрозу. Останешься, и он убьёт тебя или выдаст замуж за Рыжего Моряка. И я не знаю, что из этого хуже. Уходи. У тебя не будет другой возможности.

Аша пришвартовала «Чёрный Ветер» на дальней стороне острова как раз на такой случай. Старый Вик не был большим. Она могла вернуться на борт своего корабля до восхода солнца и быть на полпути к Харло до того, как Эурон поймет, что её нет. Всё же она колебалась, пока её дядя не сказал:

– Сделай это ради любви ко мне, дитя. Не заставляй меня смотреть на твою погибель.

И она уехала. С начала к Десяти Башням, попрощаться с матерью.

– Может пройти много времени, прежде чем я приду снова, – предупредила Аша.

Леди Аланнис не поняла.

– Где Теон? – спросила она. – Где мой малыш?

Леди Гвинесса только хотела знать, когда вернется лорд Родрик.

– Я на семь лет его старше. Десять Башен должны быть моими.

Аша ещё была в Десяти Башнях, загружая провизию, когда до неё дошла весть о её замужестве.

– Моей своенравной племяннице нужна твердая рука, – поговаривали, что так, по слухам, сказал Вороний Глаз, – и я знаю того, кто cможет её приручить.

Он выдал её замуж за Эрика Айронмейкера и на время своей охоты за драконами назначил Сокрушителя Наковален правителем Железных Островов. В своё время Эрик был великим человеком, бесстрашным жнецом, который мог похвастать тем, что плавал с дедом её деда, с тем самым Дагоном Грейджоем, в чью честь назвали Дагона Пьяницу. Старухи на Ярмарочном Острове всё ещё пугали своих внуков рассказами о лорде Дагоне и его людях. «Я задела гордость Эрика на Вече, – размышляла Аша. – Вряд ли он это забудет».

Она должна была отдать своему дядюшке должное. Одним ударом он превратил соперника в союзника, защитил острова в своё отсутствие и убрал Ашу с дороги. «И ещё хорошенько посмеялся». Трис Ботли сказал, что её место на свадьбе занял тюлень.

– Надеюсь, Эрик не настаивал на исполнении супружеского долга, – сказала она.

«Я не могу вернуться домой, – подумала она, – но и не смею дальше оставаться здесь». Тишина леса угнетала её. Аша провела свою жизнь на островах и кораблях. Море никогда не молчало. Звук волн, омывающих скалистый берег, был у неё в крови, но в Темнолесье волн не было… Только деревья, бесконечные деревья, гвардейские сосны и страж-деревья, буки, ясени и древние дубы, каштаны, железные деревья и ели. Звук, который они издавали, был мягче, чем у моря, и она слышала его только, когда дул ветер; потом ей начинало казаться, что вздохи доносятся отовсюду, будто бы деревья перешептывались на языке, которого она не могла понять.

Сегодня шепот казался громче обычного. «Прилив из мертвых коричневых листьев, – говорила себе Аша, – голые ветви скрипят на ветру». – Она отвернулась от окна и от этого леса. – «Мне снова нужна палуба под ногами. Или, по крайней мере, еда в животе». Она выпила слишком много вина сегодня, но съела слишком мало хлеба и совсем не попробовала проклятого жаркого.

Лунный свет был достаточно ярким, чтобы она смогла найти свою одежду. Она натянула толстые чёрные штаны, стёганную тунику и зелёную кожаную безрукавку, покрытую стальными пластинами. Оставив Кварла с его снами, она тихо спустилась по внешней лестнице, ступени которой поскрипывали под её босыми ногами. Один из часовых увидел, как она спускается, и махнул ей копьем. Она свистнула ему в ответ. Когда она пересекала внутренний двор в направлении кухни, собаки Галбарта Гловера начали лаять. «Хорошо, – подумала она, – это заглушит звук деревьев».

Она отрезала полоску жёлтого сыра от кругляка размером с колесо телеги, когда в кухню вошел Трис Ботли, закутанный в толстый меховой плащ.

– Моя королева.

– Не смейся надо мной.

– Ты всегда будешь править моим сердцем. Никакая куча дураков, кричащих на Вече, не может этого изменить.

«Ну что мне делать с этим мальчишкой?» Аша не сомневалась в его преданности. Он не только был её защитником на холме Нагги, выкрикивая её имя, но и пересёк море, чтобы присоединиться к ней потом, бросив своего короля, родню и дом. «Но он не посмел открыто выступить против Эурона». Когда Вороний Глаз отплыл со своим флотом, Трис просто отстал, сменив курс только тогда, когда другие корабли скрылись из виду. Хотя даже это требовало определённой храбрости; он никогда не сможет вернуться на острова.

– Сыру? – спросила она его, – Там ещё есть окорок и горчица.

– Мне нужна не еда, миледи. Вам это известно, – в Темнолесье Трис отпустил себе густую коричневую бороду. Он утверждал , что это помогает согревать лицо.

– Я видел тебя из сторожевой башни.

– Если ты должен стоять на страже, то что делаешь здесь?

– Там Кромм и Хаген Рог. Сколько нам нужно глаз, чтобы смотреть, как шелестят листья в лунном свете? Нам нужно поговорить.

– Опять? – она вздохнула, – Ты знаешь дочь Хагена – ту, с рыжими волосами. Она управляет кораблём не хуже всякого мужчины, и у неё хорошенькое личико. Ей семнадцать, и я видела, как она на тебя заглядывается.

– Мне не нужна дочь Хагена. – он почти коснулся её, но затем передумал. – Аша, время уходить. Ров Кейлин был единственным, что сдерживало волну. Если мы останемся здесь, северяне нас всех перебьют, ты это знаешь.

– Хочешь, чтобы я бежала?

– Я хочу, чтобы ты жила. Я люблю тебя.

«Нет, – подумала она. – Ты любишь какую-то невинную девушку, которая существует только в твоей голове, испуганное дитя, нуждающееся в твоей защите».

– Я не люблю тебя, – сказала она прямо, – и я не побегу.

– Что здесь такого, за что стоит держаться, кроме сосен, грязи и недругов? У нас есть корабли. Поплыли со мной, и мы начнём жизнь заново на море.

– Станем пиратами?

Это было заманчиво. «Отдать волкам их мрачные леса и вернуться в открытое море».

– Будем купцами, – настаивал он. – Мы поплывём на восток, как и Вороний Глаз, но мы вернёмся назад с шелками и пряностями вместо драконьего рога. Одно плавание в Яшмовое море, и мы будем богаты как боги. У нас может быть дом в Староместе или в одном из Вольных Городов.

– У тебя, меня и Кварла?

Она заметила, как он вздрогнул при упоминании имени Кварла.

– Дочери Хагена может понравиться идея отправиться с тобой в Яшмовое море. Я всё еще дочь кракена. Моё место…

– Где? Ты не можешь вернуться на острова. Если только ты не хочешь воссоединиться co своим лордом мужем.

Аша попыталась представить себя в постели с Эриком Айронмакером, раздавленной его массой, мучающейся в его объятиях. «Лучше он, чем Рыжий Моряк или Левша Лукас Кодд». Сокрушитель Наковален когда-то был ревущим гигантом, пугающе сильным, отчаянно преданным, совершенно бесстрашным. «Может это и неплохо. Он, похоже, умрёт, когда попытается в первый раз исполнить свой супружеский долг». Это сделает её вдовой Эрика, это может быть хорошо или же станет намного хуже, в зависимости от решения его внуков. «И моего дядюшки. В конце концов, все ветра принесут меня обратно к Эурону».

– У меня есть заложники на Харло, – напомнила она ему. И остался Мыс Морского Дракона … Если я не могу получить королевство моего отца, почему не создать своё собственное?

Мыс Морского Дракона не всегда был так слабо заселён, как сейчас. Старые руины всё ещё можно было разыскать среди его холмов и болот, остатки древних твердынь Первых Людей. На возвышенностях были круги чардрев, оставленных Детьми Леса.

– Ты цепляешься за Мыс Морского Дракона, как утопающий цепляется за соломинку. Разве есть на Морском Драконе что-нибудь, способное хоть кого-то привлечь? Там нет шахт, нет золота, нет серебра, нет даже олова или железа. Земля слишком влажная для пшеницы или кукурузы.

«Я не собираюсь выращивать пшеницу или кукурузу».

– Что там? Я скажу тебе. Две длинные береговые линии, сотни скрытых бухточек, выдры в озёрах, лосось в реках, моллюски вдоль побережья, колонии тюленей в море, высокие сосны для постройки кораблей.

– Кто построит эти корабли, моя королева? Где ваша милость найдет подданных для её королевства, если даже северяне позволят тебе владеть им? Или ты собираешься править царством тюленей и выдр?

Она печально засмеялась.

– Выдрами было бы проще управлять, чем людьми, это уж точно. А тюлени умнее. Нет, ты, быть может, прав. Лучшим решением для меня будет возвращение на Пайк. На Харло есть те, кто будет рад моему возвращению. И на Пайке тоже. И Эурон не завоевал друзей на Блэктайде, убив лорда Бейлора. Я могла бы разыскать дядюшку Эйерона, поднять острова.

Никто не видел Мокроголового с самого Вече, но его «утопленники» говорили, что он прячется на Большом Вике и скоро выйдет из тени, чтобы призвать гнев Утонувшего Бога на головы Эурона и его приспешников.

– Сокрушитель Наковален тоже ищет Мокроголового. Он преследует утопленников. Слепого Берона Блэктайда схватили и допрашивали. Даже на Старика Серую Чайку надели кандалы. Как ты найдёшь жреца, если не могут все люди Эурона?

– Он мой родич. Брат моего отца.

Это был жалкий ответ, и Аша понимала это.

– Знаешь, что я думаю?

– Подозреваю, что скоро узнаю.

– Я думаю, что Мокроголовый мертв. Я думаю, Вороний Глаз перерезал ему глотку. Поиски Айронмейкера ведутся только для того, чтобы мы поверили, будто он сбежал. Эурон боится прослыть братоубийцей.

– Никогда не говори такого при моем дяде. Скажешь, что Вороний Глаз боится убить родича, и он прикончит одного из своих собственных сыновей только для того, чтобы доказать, что ты не прав.

Аша почувствовала, что почти протрезвела. Тристифер Ботли всегда оказывал на неё подобное влияние.

– Даже если ты отыщешь своего дядю Мокроголового, вы оба потерпите неудачу. Вы оба участвовали в Вече, так что вы не можете сказать, что оно прошло не по правилам, как сделал Торгон. Вы связаны с его решением законами богов и людей. Вы…

Аша нахмурилась.

– Погоди. Торгон? Какой Торгон?

– Торгон Опоздавший.

– Он был королём в Век Героев, – она помнила о нем только это. – А что с ним?

– Торгон Грейайрон был старшим сыном короля. Но король был старым, а Торгон неугомонным, и так случилось, что когда его отец умер, он совершал набеги на Мандере из своей крепости на Сером Щите. Его братья не оповестили его, вместо этого быстро созвали Вече, думая, что один из них будет коронован короной из плавника. Но капитаны и короли вместо этого выбрали Уррагона Гудбразера. Первое, что сделал новый король – это приказал предать смерти всех сыновей старого короля, что и было сделано. После этого люди прозвали его Злым Братом, хотя убитые и не приходились ему родней. Он правил почти два года.

Теперь Аша вспомнила.

– Потом Торгон вернулся домой…

– …и сказал, что Вече прошло не по правилам, ведь его не было там, чтобы заявить о своих правах. Злой Брат оказался столь же никчёмным, сколь и жестоким, и сохранил мало друзей на островах. Жрецы его осудили, лорды восстали, а собственные капитаны разрубили его на куски. Торгон Опоздавший стал королем и правил сорок лет.

Аша взяла Триса Ботли за уши и поцеловала в губы. Он был красным и запыхавшимся, когда она отпустила его.

– Что это было? – произнес он.

– Это называется поцелуй. Утопи меня за мою глупость, Трис. Я должна была помнить…

Она внезапно замолкла. Когда Трис попытался заговорить, она зашикала на него, прислушиваясь.

– Это боевой рог. Хаген.

Первая её мысль была о муже. Мог ли Эрик Айронмейкер проделать весь этот путь, чтобы предъявить свои права на своенравную жёнушку? «В конце концов, Утонувший Бог любит меня. Я не знала, что делать, и он послал мне врагов, чтобы с ними сражаться». Она вскочила и засунула кинжал обратно в ножны.

– Битва сама пришла к нам.

Выбравшись во двор замка в сопровождении неотстающего Триса, она перешла на бег, но, несмотря на это, опоздала. Бой уже закончился. У восточной стены недалеко от задних ворот Аша обнаружила двух истекающих кровью северян и стоящих над ними Лоррена Длинного Топора, Шестипалого Харла и Злого Языка.

– Хаген и Кромм заметили, как они лезут через стену, – объяснил Злой Язык.

– Только эти двое? – спросила Аша.

– Пятеро. Мы убили двоих до того, как они перелезли, и Харл убил еще одного на стене. Эти двое добрались до двора.

Один человек был мёртв, его кровь и мозги покрывали лезвие большой алебарды Лоррена, но другой ещё тяжело дышал, хотя копье Злого Языка пришпилило его к земле посреди расползающейся кровавой лужи. Оба были одеты в варёную кожу и пёстрые плащи коричневого, зелёного и чёрного цвета. К их головам и плечам были прикреплены ветки, сучья и листья.

– Кто ты? – спросила Аша раненого.

– Флинт. А ты кто?

– Аша из дома Грейджоев. Это мой замок.

– Темнолесье – владение Галбарта Гловера. Это не место для кальмаров.

– Вас там ещё много? – спросила Аша.

Когда он не ответил, она схватилась за копье и повернула, северянин закричал от боли, кровь рекой хлынулa из его раны.

– С какой целью вы пришли?

– За леди, – произнес он, вздрагивая. – О, боги, прекрати. Мы пришли за леди. Вызволить её. Только мы впятером.

Аша заглянула в его глаза. Когда она увидела в них ложь, то оперлась на копье, проворачивая его.

– Сколько вас еще? – произнесла она. – Скажи мне или твоя агония продлится до самого рассвета.

– Много, – наконец сказал он между криками боли. – Тысячи. Три тысячи, четыре…. Айййй…. Пожалуйста…

Она вытащила копьё и вогнала ему в горло двумя руками. Мейстер Галбарта Гловера утверждал, что горные кланы слишком разрозненны, чтобы объединиться без Старка. «Быть может, он не лжет. Быть может, он просто заблуждается». Она познала, каково это, на Вече своего дядюшки.

– Этих пятерых послали, чтобы открыть ворота перед главным ударом, – сказала она. – Лоррен, Харл, приведите мне леди Гловер и её мейстера.

– Живыми или мертвыми? – спросил Лоррен Длинный Топор.

– Живыми и невредимыми. Злой Язык, поднимайся на эту треклятую башню и скажи Кромму и Хагену смотреть в оба. Если они заметят хотя бы зайца, я хочу об этом знать.

Вскоре двор Темнолесья был заполнен перепуганными людьми. Её собственные люди надевали броню или взбирались на боевые ходы. Подданные Галбарта Гловера испуганно смотрели на это и перешёптывались между собой. Стюарда Гловера понадобилось выносить из подвала, так как он потерял ногу во время штурма замка. Мейстер шумно протестовал, пока Лоррен не ударил его в лицо бронированным кулаком. Леди Гловер появилась из богорощи под руку со своей служанкой.

– Я предупреждала вас, что этот день настанет, миледи, – сказала она, когда увидела тела на земле.

Мейстер подался вперед, кровь капала из его разбитого носа.

– Леди Аша, молю вас, спустите ваши знамена и позвольте мне выторговать вам жизнь. Вы обращались с нами справедливо и с уважением. Я расскажу им об этом.

– Мы обменяем вас на детей.

Глаза Сибеллы Гловер были красны от слез и бессонных ночей.

– Гавейну четыре. Я пропустила его именины. А моя милая девочка…Верните моих детей, и вам не причинят вреда. Вам и вашим людям.

Последние слова были ложью, Аша знала это. Её, быть может, обменяют и отправят на Железные Острова в заботливые руки её мужа. Её родичей тоже выкупят, как и Триса Ботли и ещё кое-кого из её людей, у чьих родственников есть достаточно денег для выкупа. Для остальных – топор, петля или Стена. «Всё же у них есть право выбора».

Аша забралась на бочонок, чтобы все могли её видеть.

– Волки пришли за нами, оскалив свои зубы. Они будут у наших ворот ещё до восхода солнца. Бросим ли мы наши копья и топоры? Станем ли молить о пощаде?

– Нет, – Кварл Девица обнажил свой меч.

– Нет, – вторил ему Лоррен Длинный Топор.

– Нет, – прогремел Рольф Карлик, настоящий медведь среди людей, который был на голову выше всех в ее команде. – Никогда.

И рог Хагена снова заревел с высоты, звеня по всему двору.

– Ау-у-у-у! – ревел боевой рог – протяжный и низкий звук, от которого стыла кровь в жилах. Аша начинала ненавидеть звук рога. На Старом Вике дьявольский рог её дяди протрубил поминальный звон по её мечтам, и теперь Хаген возвещал о том, что могло стать последним её часом на земле. «Если я должна погибнуть, то умру с топором в руке и с проклятиями на устах».

– На стены, – приказала Аша Грейджой своим людям.

Сама она с Трисом Ботли за спиной направилась к сторожевой башне.

Деревянная сторожевая башня была самым высоким строением по эту сторону гор, возвышаясь на двадцать футов над самыми крупными страж-деревьями и корабельными соснами в окрестных лесах.

– Там, капитан, – сказал Кромм, когда она забралась на платформу.

Аша видела только деревья и тени, залитые лунным светом холмы и снежные вершины вдали. Потом она заметила, что деревья подползают ближе.

– Ого, – засмеялась она. – Эти горные козлы прикрылись сосновыми лапами.

Деревья двигались, подкрадываясь к замку, как неспешный зелёный прилив. Она вспомнила историю, которую слышала в детстве, о Детях Леса и их сражениях с Первыми Людьми, когда их древовидцы превратили деревья в воинов.

– Нам не справимся с таким количеством, – сказал Трис Ботли.

– Мы управимся со всеми, кто явится, салага, – уверял Кромм. – Чем больше появится, тем больше славы. О нас будут слагать песни.

«Ага, вот только о чем будут петь – о вашей отваге или о моей глупости?» Море было в пяти долгих лигах. Может лучше остаться и принять бой за глубокими рвами и деревянными стенами Темнолесья? «Эти деревянные стены не сильно помогли Гловерам, когда я взяла их замок, – напомнила она себе. – С чего вдруг они должны послужить мне лучше?»

– Завтра мы будем пировать под волнами, – Кромм погладил свой топор, будто не мог дождаться этого.

Хаген опустил рог.

– Если мы умрем с сухими ногами, как мы найдём путь в водные чертоги Утонувшего Бога?

– В этих лесах полно маленьких ручейков, – заверил его Кромм. – Все они впадают в реки, а реки впадают в море.

Аша не была готова умереть – не здесь и не сейчас.

– Живому проще найти море, чем мёртвому. Пусть волки забирают свои мрачные леса, мы отправляемся к кораблям.

Ей было любопытно, кто командует её врагами. «Будь я на его месте, перед тем, как нападать на Темнолесье, я заняла бы побережье и спалила наши корабли». Хотя волкам было не так легко это провернуть без собственных судов. Аша никогда не оставляла на берегу больше половины своих кораблей. Другая половина оставалась в безопасности в море с приказом поднять паруса и плыть на Мыс Морского Дракона, если северяне займут побережье.

– Хаген, труби в свой рог и заставь лес задрожать. Трис, надень броню, пора тебе опробовать твой славный меч.

Когда она заметила, как он побледнел, то ущипнула его за щеку.

– Пролей немного крови под луной вместе со мной, и я обещаю тебе по поцелую за каждого убитого.

– Моя королева, – произнес Тристифер. – Здесь у нас есть стены, но если на берегу мы обнаружим, что волки захватили наши корабли или увели их…

– То мы умрем, – закончила она весело, – но, по крайней мере, мы умрем с мокрыми ногами. Железнорождённые сражаются лучше, когда чувствуют запах моря и слышат шум волн за спиной.

Хаген быстро протрубил три коротких гудка – сигнал, который у железнорождённыx означал отступление к кораблям. Снизу раздавались крики, лязг копий и мечей, ржание лошадей. «Слишком мало лошадей и слишком мало всадников». Аша пошла к лестнице. Во дворе она нашла Кварла Девицу, ожидавшего рядом с её гнедой кобылой, её шлемом и метательными топорами. Железные люди выводили лошадей из конюшен Галбарта Гловера.

– Таран! – закричал голос у подножия стен. – У них есть таран!

– Которые ворота? – спросила Аша, седлая лошадь.

– Северные!

За покрытой мхом деревянной стеной Темнолесья внезапно раздался звук труб.

«Трубы? Волки с трубами?». Что-то было не так, но у Аши не было времени на раздумья.

– Открывайте южные ворота, – скомандовала она, когда северные начали сотрясаться под ударами тарана.

Она вытащила метательный топор с короткой рукоятью из-за пояса, надетого через плечо.

– Час совы прошел, братья мои. Наступает час копья, меча и топора. Приготовьтесь. Мы отправляемся домой.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:22 | Сообщение # 33

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Сотня глоток заревела: «Домой!» и «Аша!». Трис Ботли поскакал рядом с ней на высоком чалом жеребце. Во дворе её люди сгрудились в кучу, подняв щиты и копья. Пеший Кварл Девица занял свое место между Злым Языком и Лорреном Длинным Топором. Когда Хаген стал спускаться с лестницы на сторожевой башне, волчья стрела попала ему в живот и отправила на землю вниз головой. Его дочь подбежала к нему в слезах.

– Заберите её, – приказала Аша.

Не было времени на рыдания. Рольф Карлик посадил девушку на свою лошадь, её рыжие волосы развевались на ветру. Аша услышала треск северных ворот, когда в них снова ударил таран. «Возможно, нам придется прорубать себе дорогу», – подумала она, когда южные ворота распахнулись перед ними». Путь был свободен. Надолго ли?

– Выдвигаемся!

Аша ударила пятками бока своей лошади.

К тому времени, как пешие и всадники добрались до деревьев на дальней стороне влажного поля, где под луной гнили мертвые побеги озимой пшеницы, отступающие перешли на рысь. Аша оставила верховых позади в качестве арьергарда, чтобы заставить отстающих поторопиться и убедиться, что никто не остался сзади. Вокруг сомкнулись высокие сосны и корявые старые дубы. Темнолесье было названо очень метко. Деревья были огромными и темными, какими-то пугающими. Их ветви сплелись друг с другом и скрипели от каждого дуновения ветра, а верхние сучья царапали лунный лик. «Чем раньше мы уберемся отсюда, тем лучше, – подумала Аша. – Деревья ненавидят нас в глубине своих деревянных душ».

Они двигались на юго-юго-восток, пока деревянные башни Темнолесья не скрылись из виду, и лес не поглотил звуки труб. «Волки получили назад свой замок, – подумала она. – Возможно, они этим удовольствуются и позволят нам уйти».

Трис Ботли ехал сбоку от нее.

– Мы идем не туда, – произнёс он, указывая на луну, просвечивающую сквозь полог из ветвей. – Мы должны повернуть на север, к кораблям.

– Сначала на запад, – настаивала Аша. – На запад до восхода солнца. Потом на север.

Она повернулась к Рольфу Карлику и Роггону Рыжебородому, её лучшим всадникам.

– Езжайте вперед и убедитесь, что путь чист. Я не хочу неожиданностей, когда мы доберёмся до берега. Если наткнетесь на волков, возвращайтесь назад и доложите.

– Если будет о ком, – пообещал Роггон сквозь свою огромную рыжую бороду.

После того, как разведчики исчезли среди деревьев, оставшиеся железнорождённые возобновили движение, но продвигались они слишком медленно. Деревья скрывали от них луну и звезды, земля под ногами была тёмной и ненадёжной. До того как они успели пройти полмили, кобыла её родича Квентона оступилась в яме и сломала переднюю ногу. Квентону пришлось перерезать ей горло, чтобы прекратить её мучения.

– Нам нужно сделать факелы, – предложил Трис.

– Огонь наведет на нас северян.

Аша тихо выругалась, размышляя о том, насколько разумно было оставить замoк. «Нет. Если бы мы остались и стали сражаться, то все уже были бы мертвы». Но блуждание в темноте тоже ни к чему хорошему не приведет. «Эти деревья убьют нас, если смогут». Она сняла шлем и откинула влажные от пота волосы.

– Солнце взойдёт через пару часов. Мы остановимся здесь и отдохнём до восхода.

Остановиться было легко, отдохнуть сложнее. Никто из них не спал, даже Дейл Соня – моряк, прославившийся тем, что мог вздремнуть даже между взмахами весел. Несколько человек разделили мех с сидром, захваченный из запасов Гловера, передавая из рук в руки. Те, кто захватил еду, делились с теми, кто этого не сделал. Её родич Квентон Грейджой послал троих людей взобраться на верхушки деревьев, чтобы посмотреть, не видно ли в лесу факелов. Кромм точил свой топор, а Кварл Девица – меч. Лошади щипали мёртвую бурую траву. Рыжеволосая дочь Хагена взяла за руку Триса Ботли и попыталась увести за деревья. Когда он отказался, она ушла с Шестипалым Харлом.

«Хотела бы я поступить так же». Было бы приятно в последний раз забыться в объятиях Кварла. У Аши было плохое предчувствие. Доведется ли ей ещё раз ступить на палубу «Чёрного Ветра»? А если да, то куда она отправится? «Острова для меня закрыты, если только я не желаю склонить колени, раздвинуть ноги и терпеть объятия Эрика Айронмакера. Ни один порт Вестероса не обрадуется дочери кракена». Она могла бы заняться торговлей, как, кажется, хотел Трис, или отправится на Ступени, чтобы там присоединиться к пиратам. «Или…»

– Я посылаю каждому из вас кусочек принца, – пробормотала она.

Кварл ухмыльнулся.

– Я скорее получу кусочек тебя, – прошептал он, – Сладенький кусочек, который…

Что-то вылетело из кустов и приземлилось с лёгким стуком посреди них, ударяясь и подпрыгивая. Оно было круглым, тёмным и влажным, с длинными волосами, которые намотались сверху, пока оно катилось. Когда эта штука остановилась среди корней дуба, Злой Язык сказал:

– Рольф Карлик уже не так высок как прежде.

Половина её людей уже были на ногах, нашаривая свои щиты, копья и топоры. «Они тоже не зажигали огней, – подумала Аша, – И они знают эти леса намного лучше нас».

Потом деревья заполнили все вокруг, и на её людей с ревом налетели северяне . «Волки, – подумала она, – Они воют, как проклятые волки. Боевой клич севера». Её железнорождённые заревели в ответ, и битва началась.

Ни один певец никогда не сложит песню об этом сражении. Ни один мейстер не напишет летопись для одной из любимых книг Чтеца. Знамёна не реяли, боевые рога не трубили, великий правитель не собирал вокруг себя людей, чтобы сказать последние торжественные слова. Они дрались в предрассветном мраке, тени против теней, спотыкаясь о корни и камни, в грязи, перемешанной с гниющей листвой под ногами. Железнорождённые сражались в броне и просоленной коже, северяне – в мехах, шкурах и сосновых ветках. Луна и звезды взирали с высоты на их сражение, бледный свет пробивался сквозь клубок спутанных веток у них над головами.

Первый человек, приблизившийся к Аше Грейджой, умер у её ног с метательным топором промеж глаз. Это дало ей достаточно времени, чтобы взять в руку щит.

– Ко мне! – закричала она, но взывала ли она к своим людям или к врагам, даже Аша не могла сказать наверняка. Северянин с топором замаячил перед ней, размахивая обеими руками, рыча в бессловесной ярости. Аша подняла щит, принимая удар, потом подобралась ближе и кинжалом выпустила ему кишки. Когда он упал, его вой зазвучал по-другому. Она развернулась и обнаружила еще одного волка у себя за спиной, полоснула его по лбу, ниже шлема. Его рубящий удар попал между грудью и животом, но броня отразила его, и Аша воткнула кинжал врагу в горло, оставив его захлебываться собственной кровью. Чужая рука схватила её за волосы, но те были слишком короткими, чтобы можно было хорошенько ухватиться и запрокинуть голову. Аша впечатала каблук сапога в ступню нападавшего и вывернулась, когда он завопил от боли. Когда она развернулась, мужчина уже лежал на земле и умирал, сжимая клок её волос. Над ним стоял Кварл, сверкнув глазами в лунном свете, с длинного меча стекала кровь.

Злой Язык вслух считал убитых им северян, выкрикнув «четыре», когда упал один и «пять» мгновение спустя. Лошади ржали и лягались, в ужасе закатывали глаза, обезумевшие от резни и кровопролития… Все кроме большого чалого жеребца Триса Ботли. Трис забрался в седло, и его конь вставал на дыбы и описывал круги, а всадник рубил мечом. «Я буду должна ему поцелуй-другой еще до конца ночи», – подумала Аша.

– Семь, – закричал Злой Язык, но рядом с ним, подогнув под себя ногу, растянулся Лоррен Длинный Топор, а тени всё прибывали, издавая крики и шелестя листвой. «Мы воюем с кустами», – подумала Аша, убив человека, на котором было больше листьев, чем на окрестных деревьях. От этой мысли она расхохоталась. Смех привлек к ней других волков. Их она тоже убила, размышляя, не начать ли ей самой вести счёт. «Я замужняя женщина, а это мой грудной ребеночек». Она воткнула кинжал в грудь северянина сквозь мех, шерсть и вареную кожу. Его лицо было так близко, что она смогла почувствовать кислый запах его дыхания, и его рука оказалась у неё на горле. Аша почувствовала, как железо царапает кость, когда её острие скользнуло по ребру. Потом мужчина вздрогнул и умер. Когда она отпустила противника, то почувствовала такую слабость, что едва не повалилась сверху.

Позже она оказалась спина к спине с Кварлом, слыша кряхтение и ругань вокруг, когда храбрецы прорубались сквозь тени, заставляя тех звать мамочку. Куст двинулся на неё с копьем таким длинным, что хватило бы проткнуть её на пару с Кварлом, насмерть приколов друг другу. «Лучше так, чем умирать в одиночестве», – подумала она, но её родич Квентон убил копьеносца до того, как тот успел достать её. Мгновение спустя, другой куст убил Квентона, вогнав топор в основание его черепа.

Позади неё прокричал Злой Язык:

– Девять, и будьте вы все прокляты.

Из-за деревьев выбежала голая дочка Хагена, преследуемая двумя “волками”. Аша вытащила метательный топор и поразила одного из них в спину. Когда он упал, девушка опустилась на колени, подняла его меч и заколола второго, потом вскочила на ноги, вымазанная в крови и грязи с развевающимися рыжими волосами и бросилась в сражение.

Где-то посреди приливов и отливов схватки Аша потеряла Кварла, потеряла Триса, потеряла их всех. Кинжал тоже куда-то пропал, как и все метательные топоры; вместо них у неё в руке оказался короткий меч с широким толстым лезвием, почти как мясницкий тесак. Даже под страхом смерти она не могла бы ответить, откуда он у неё взялся. Рука болела, во рту был привкус крови, ноги дрожали, и бледные лучи рассвета пробивались сквозь деревья. «Неужели так долго? Сколько же мы сражаемся?»

Её последним противником был северянин с топором, крупный мужчина, лысый и бородатый, одетый в залатанную и покрытую ржавчиной кольчугу, что могло значить только то, что он был их вождем или лучшим бойцом. Он вовсе не обрадовался, когда обнаружил, что сражается с женщиной.

– Сука! – орал он каждый раз, когда наносил по ней удар, забрызгав своей слюной её щеки. – Сука! Сука!

Аша хотела прокричать ему что-нибудь в ответ, но в горле так пересохло, что она была способна только на кряхтение. Топор крушил её щит, вгрызаясь в древесину при каждом ударе и вырывая длинные светлые щепки, когда волк выдергивал его обратно. Скоро у неё на руке будет болтаться только куча щепок, годных разве что на растопку. Она отступила и выбросила потрепанный щит, потом отступила ещё раз и заплясала влево и вправо, и снова влево, пытаясь уклониться от занесенного над ней топора.

А потом её спина уперлась в дерево, и Аше дальше танцевать было некуда. Волк занёс над ней топор, чтобы расколоть её голову надвое. Аша пыталась отскочить вправо, но ноги застряли в корнях, поймав её в капкан. Она вывернулась, оступившись, и топор попал в висок, скрежетнув сталью о сталь. Мир стал красным, черным, и снова красным. Ногу молнией пронзила боль, и откуда-то издалека она услышала голос северянина, заносящего топор для последнего удара:

– Ты проклятая сука.

Взревела труба.

«Это неправильно, – подумала она, – в водных чертогах Утонувшего Бога нет труб. Под волнами морской народ славит своего господина воем раковин».

Ей снились горящие красные сердца и чёрный олень в золотом лесу с пламенем, исходящим от его рогов.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:38 | Сообщение # 34

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 27. Тирион

Когда они добрались до Волантиса, небо на западе ещё полыхало багрянцем, а на востоке одна за другой загорались звёзды, мерцая на чёрном бархате ночи.

«А звезды тут как в Вестеросе», – подметил Тирион.

Возможно, он даже насладился бы этой красотой, если бы не тот факт, что его связали, словно гуся, и перекинули поперёк седла. Карлик давно бросил попытки ослабить верёвки – узлы были завязаны слишком прочно – и теперь безвольно висел в седле, словно мешок со снедью.

«Зато я сберегу свои силы», – успокаивал он себя, хоть и не мог взять в толк, что ему за польза от этих сил.

С наступлением темноты все въезды в город закрывались, и охранявшие северные врата стражники раздраженно ворчали на запоздалых путников.

Его похититель пристроился в конец очереди прямо за повозкой, гружённой лимонами и апельсинами. Один из стражников махнул факелом, пропуская повозку, однако восседающий на боевом коне и закованный в кольчугу здоровенный андал, вооруженный длинным мечом, привлёк к себе пристальное внимание. Вызвали капитана. Пока они с рыцарем беседовали по-волантийски, один из стражников стянул с руки когтистую латную рукавицу и потёр карлику голову.

– Удача из меня так и прёт, друг мой, – заверил стражника Тирион. – Перережь мои путы и будешь щедро вознагражден.

Но похититель услышал его слова.

– Прибереги свои посулы для говорящих на твоем языке, Бес, – посоветовал он, когда волантийцы пропустили их в ворота.

Миновав их, путники поехали дальше вдоль массивных городских стен.

– Ты говоришь на моем языке. Могу я переубедить тебя обещаниями, или ты твёрдо решил стать лордом ценой моей головы?

– Я уже был лордом по праву рождения. Мне ни к чему бесполезные титулы.

– Но это единственное, что ты получишь от моей милейшей сестрицы.

– А я думал, что Ланнистеры всегда платят свои долги.

– О, до последнего пенни… но ни монетки сверх того, милорд. Ты, конечно, получишь обещанный кусок мяса, но соусом благодарности его не польют, и, в конце концов, он вряд ли утолит голод.

– Возможно и так, но всё чего я хочу – чтобы ты ответил за свои преступления. Проливший родную кровь проклят в глазах богов и людей.

– Боги слепы. А люди видят лишь то, что хотят видеть.

– Я вижу тебя насквозь, Бес, – в голосе рыцаря послышались мрачные нотки. – Я совершил много такого, чем не могу гордиться, вещи, навлекшие позор на мой род и фамильное имя… Но убить родного отца? Да как у кого-то поднялась на такое рука?

– Дай мне арбалет, спусти штаны, и я покажу. «Причем с удовольствием».

– По-твоему это тема для шуток?

– По-моему, вся жизнь – шутка. Твоя, моя, да любая.

Внутри городских стен их взору предстало множество зданий, принадлежавших разным гильдиям, рынков и бань. Посреди широких площадей журчали фонтаны. За каменными столами люди играли в кайвассу, потягивая вино из стеклянных бокалов при свете изысканных светильников, которые держали рабы, разгоняя тьму. Вдоль мощёных дорог росли пальмы и кедры, и почти на всех перекрестках возвышались статуи. Карлик отметил, что у многих из них не доставало голов, но даже в таком виде они выглядели внушительно в лиловых сумерках.

Чем дальше боевой конь брёл на юг вдоль реки, тем меньше и беднее становились торговые лавки, а вместо деревьев по обочинам теперь тянулись унылые ряды пней. Булыжная мостовая заросла осокой, а затем под копытами коня зачавкала жидкая грязь цвета детской неожиданности. Мостики, перекинутые через питающие Ройн притоки, опасно поскрипывали под весом всадника. Разбитые ворота стоявшего на реке заброшенного форта были распахнуты настежь, словно беззубый рот старика. Между его парапетами то там, то сям мелькали козы.

«Старый Волантис, первое дитя Валирии, – подумал карлик. – Гордый Волантис, король Ройна и господин Летнего Моря, обитель благородных лордов и прекрасных дам, наследников древней крови». Здесь никого не смущали ни оравы носившихся по переулкам вопящих голых детишек, ни бретёры, поигрывающие рукоятью меча у дверей питейных заведений, ни снующие повсюду, словно тараканы, сутулые рабы с татуированными лицами.

«Великий Волантис, самый большой и многолюдный среди девяти Вольных Городов». Древние войны сильно уменьшили население Волантиса, и целые кварталы погрязли в болоте, на котором был выстроен город.

«Прекрасный Волантис, город фонтанов и цветов». Теперь же одни фонтаны пересохли, а полуразрушенные бассейны других были полны протухшей застоявшейся воды. Сквозь каждую трещинку в стенах и мостовых пустила побеги цветущая виноградная лоза, а молодые деревца оплели своими корнями заброшенные магазинчики и храмы с обвалившимися сводами.

А затем им в ноздри ударил запах. Витавшая в жарком, влажном воздухе резкая, тошнотворная вонь заполнила все вокруг.

«Пахнет рыбой, цветами и слоновьим дерьмом. Сладостью и землей, дохлятиной и гнилью».

– Этот город смердит, как старая шлюха, – заключил Тирион. – В точности, как грязная потаскуха, надушившая интимные места в надежде, что этим сможет перебить вонь от её промежности. Не то чтобы я жаловался. У шлюх ведь как: молоденькие пахнут лучше, но старые более искусны.

– Тебе об этом известно больше, чем мне.

– Ну как же, как же. А бордель, где мы встретились, ты, должно быть, принял за септу? А девица, елозившая у тебя на коленях – твоя непорочная сестра?

Услышав эти слова, рыцарь нахмурился.

– Попридержи-ка лучше свой язык, пока я не завязал его узлом.

Тирион проглотил вертевшийся на языке ответ. Его опухшие губы до сих пор помнили, что случилось в прошлый раз, когда он разозлил рыцаря.

«Тяжелая рука и отсутствие чувства юмора – весьма неудачное сочетание».

Это он понял по дороге из Селориса. Тирион подумал о ботинке, вернее – о спрятанных в нём грибах. Похититель обыскал его не так тщательно, как следовало бы.

«У меня всегда останется в запасе этот вариант. По крайней мере, Серсея не получит меня живым».

Дальше к югу вновь стали появляться признаки благополучия. Заброшенные здания попадались всё реже, вокруг больше не носилась голозадая детвора, а бретёры, мелькавшие в дверных проемах, были одеты роскошнее. Путники проехали несколько постоялых дворов, в которых, судя по внешнему виду, человек мог провести ночь, не боясь, что ему перережут глотку. Вдоль набережной, покачиваясь под порывами ветра, на железных столбах висели фонари. Улицы становились всё шире, а здания – внушительнее. Некоторые были увенчаны куполами из цветного стекла. В сумерках внутри зажигали огни, и купола начинали светиться синим, красным, зелёным и фиолетовым.

Но, несмотря на это, что-то заставляло Тириона нервничать. Он знал, что к западу от Ройна причалы Волантиса кишели матросами, торговцами и рабами, а винные лавки, постоялые дворы и бордели обеспечивали им развлечения. В восточной же части города чужестранцы встречались намного реже.

«Мы здесь нежеланные гости»,– подумал карлик.

Когда они впервые встретили на дороге слона, Тирион не мог оторвать от него глаз. У них в Ланниспорте в зверинце жила слониха, правда она умерла, когда ему было семь лет… но это огромное, серое чудище выглядело в два раза больше неё.

Чуть позже они поравнялись на дороге с гораздо меньшим слоном – белым, как старая кость, и тянувшим за собой богато украшенную повозку.

– А волокуша без вола – всё равно волокуша? – спросил карлик у своего похитителя. Шутка осталась без ответа, и Тирион вновь замолчал, задумчиво наблюдая за виляющим задом карликового белого слона, бредущего впереди.

В Волантисе было полно карликовых белых слонов. По мере приближения к Чёрной Стене и населённым районам около Длинного Моста им встретилось не меньше дюжины этих созданий. Большие серые слоны также не были редкостью – огромные зверюги, тащившие на своих спинах целые замки. А вечером, когда город окутал полумрак, на улицу высыпали навозные телеги, управляемые полуголыми рабами, в обязанности которых входило сгребать дымящиеся кучки, наложенные слонами – и большими, и маленькими. Над каждой такой повозкой вился рой мух, и на щеках рабов-ассенизаторов были вытатуированы мухи – как символ их ремесла.

«Подходящее занятие для моей сестрицы, – усмехнулся про себя Тирион. – Как бы она мило смотрелась с совочком в руках и мухами, вытатуированными на своих милых розовых щечках».

К тому времени они уже продвигались вперед так медленно, что скорее ползли, чем ехали. Дорога вдоль реки была буквально забита людьми, направлявшимися на юг. Толпа тащила их за собой, словно река бревно. Тирион разглядывал окружающих. У девяти человек из десяти на щеках были знаки невольников.

– Столько рабов, куда они все идут?

– На закате красные жрецы зажгут свои костры, а первосвященник произнесет речь. Я бы предпочел обойти его стороной, но чтобы попасть на Длинный Мост, нам придётся пройти мимо красного храма.

Через три квартала улица вывела их на широкую освещённую факелами площадь, где находился храм.

«Спасите меня, Семеро, да он же раза в три больше Великой септы Бейелора».

Дивное зрелище колонн, ступеней, опор, мостов, куполов и башен, перетекавших друг в друга так, словно всё здание было вытесано из единой скалы, поражало своей грандиозностью. Храм Бога Света по масштабам не уступал Холму Эйегона. Его стены были расписаны сотнями оттенков красного, жёлтого, золотого и оранжевого цветов, переходящих один в другой, словно облака на закате. Изящные спиральные башни взвивались ввысь подобно застывшему огню – языками танцующего пламени, устремлёнными в небо. «Огонь, обращенный в камень». Огромные ночные костры горели перед ступенями храма, и в их свете первосвященник обратился к толпе.

«Бенерро». Жрец стоял на вершине колонны из красного камня, соединённой узким каменным мостиком с высокой террасой, на которой расположились прислужники и младшие жрецы. Прислужники были облачены в бледно-жёлтые и ярко-оранжевые робы, а жрецы и жрицы – в красные.

На расстилавшейся перед ними огромной площади было не протолкнуться. Многие из верующих носили клочок красной ткани либо на рукаве, либо в виде повязки на лбу. Все взгляды были устремлены на первосвященника.

– Расступитесь! – орал рыцарь, пытаясь пробиться сквозь толпу. – Освободите дорогу! – Недовольно ворча, волантийцы отходили в сторону, провожая всадника сердитыми взглядами.

Зычный голос Бенерро долетал до самых удаленных уголков площади. Жрец был высоким, худым, узколицым и светлокожим. От подбородка и щёк к бритой макушке, обвивая глаза и тонкие губы, словно ярко-красная маска, по его лицу поднимались нарисованные языки пламени.

– Это что, татуировка раба? – спросил Тирион.

Рыцарь кивнул.

– Красный храм покупает их ещё детьми и затем растит из них жрецов, храмовых проституток и воинов. Взгляни, – он указал на ступени, где перед дверями храма застыл строй мужчин в богато украшенных доспехах и оранжевых плащах. Все они сжимали в руках копья с наконечниками в форме языков пламени. – Огненная Длань. Священные воины Владыки Света, защитники храма.

«Огненные рыцари».

– Ну и сколько же пальцев у этой Длани?

– Ровно тысяча. Ни больше, ни меньше. На месте потухшего возгорается новое пламя.

Бенерро ткнул пальцем в луну, сжал руку в кулак и развёл руки в стороны. Голос вещавшего быстро усиливался, достигнув самой высокой ноты, и тут из пальцев жреца с громким шипением вырвались языки пламени. Толпа замерла. Жрец стал чертить в воздухе огненные символы.

«Валирийские глифы». Тирион узнал лишь два из десяти: первый был Рок, а второй – Тьма.

Из толпы послышались крики. Женщины рыдали, а мужчины потрясали кулаками.

«Ой, не нравится мне всё это».

Карлик прекрасно помнил тот день, когда Мирцелла отплывала в Дорн, и бунт, вспыхнувший, когда они возвращались в Красный Замок.

Тирион не забыл, что Хэлдон Полумейстер предлагал привлечь красного жреца на сторону Молодого Грифа. Но после того как он увидел этого человека собственными глазами, эта идея показалась ему не самой удачной. Оставалась надежда, что у Грифа будет больше здравого смысла.

«Некоторые союзники куда опаснее врагов. Но Лорд Коннингтон должен будет додуматься до этого своей головой. Моя же к тому времени уже украсит собой пику».

В это время жрец указывал рукой на Чёрную Стену позади храма – туда, где, стоя на парапетах, взирала вниз закованная в броню стража.

– О чём он говорит? – спросил Тирион у рыцаря.

– Дейенерис угрожает опасность. Тьма следит за ней, и прихвостни ночи строят планы её убийства, взывая в храмах лжи к своим ложным богам… плетут заговоры вместе с безбожными чужаками…

Волосы на спине у Тириона встали дыбом.

«Принц Эйегон не найдет здесь друзей».

Красный жрец говорил о древнем пророчестве, предсказавшем пришествие героя, который спасет мир от тьмы.

«Одного героя. Не двух. У Дейенерис есть драконы, а у Эйегона их нет». Карлику не нужно было быть пророком, чтобы догадаться, как Бенерро и его последователи отреагируют на появление второго Таргариена. «Гриф тоже поймёт это, наверняка», – подумал он, удивляясь, что ему самому было до этого дело.

Не обращая внимания на проклятия, рыцарь смог пробить себе путь через площадь. А когда один из мужчин попытался преградить ему путь, он взялся за рукоять меча и вытянул из ножен клинок – ровно настолько, чтобы можно было увидеть фут обнаженной стали. Мужчина моментально испарился, и перед ними тут же появился свободный проход. Рыцарь пустил коня рысью, и толпа осталась позади. Какое-то время Тирион ещё слышал затихающий голос Бенерро и ответные крики толпы – грозные, словно раскаты грома.

Наконец они подъехали к конюшне. Рыцарь спешился и колотил кулаком в дверь до тех пор, пока к ним не выбежал запыхавшийся раб с вытатуированной на щеке конской головой.

Пока похититель будил хозяина и торговался с ним о цене за коня и седло, карлика грубо спихнули на землю и привязали к столбу.

«Продать коня дешевле, чем плыть с ним через полмира». Тирион чувствовал, что его ближайшее будущее тесно связано с пребыванием на корабле. В конце концов, может он действительно пророк?

Покончив с торгом, рыцарь перекинул свой меч, щит и седельную сумку через плечо и спросил дорогу к ближайшей кузнице. И хотя та тоже была заперта, дверь быстро открыли на крик рыцаря.

Кузнец оглядел Тириона, затем кивнул и принял горсть монет.

– Иди сюда, – позвал рыцарь пленника, достал кинжал и разрезал путы .

– Спасибо, – поблагодарил его карлик, растирая затекшие запястья.

В ответ рыцарь лишь рассмеялся:

– Прибереги свою благодарность для того, кто её заслуживает, Бес. Следующая часть моего плана вряд ли придется тебе по душе.

Он оказался прав.

Массивные чугунные кандалы оказались ужасно тяжёлыми – каждое из колец, насколько мог судить карлик, весило добрые два фунта. А цепи делали их еще тяжелее.

– Видимо, я кажусь намного страшнее, чем себе представлял, – признался Тирион, когда было заковано последнее кольцо. Каждый удар молота пронзал руку болью почти до самого плеча. – Или ты испугался, что я дам дёру на своих маленьких, кривых ногах?

Кузнец не поднимал головы во время своей работы, но рыцарь мрачно посмеивался.

– Меня заботит твой рот, а не ноги. В оковах ты – раб. Никто не будет слушать слова раба – даже те, кто знает язык Вестероса.

– Всё это ни к чему, – возразил Тирион. – Обещаю, что буду послушным маленьким пленником. Честно-пречестно.

– Тогда докажи это и заткнись.

Тириону ничего не оставалось, как склонить голову и прикусить язык, ожидая, пока скрепят между собой цепи: сначала между запястьями, от них к лодыжкам, а затем скрепили и их тоже.

«Эти треклятые штуковины весят больше меня самого».

Но, по крайней мере, он всё ещё дышал. Похититель мог запросто отрубить ему голову: ведь голова – это всё, что требовала Серсея. Не отчекрыжив её при первой возможности, похититель совершил большую ошибку.

«Волантис и Королевскую Гавань разделяет половина мира. А в дороге, сир, может приключиться всё что угодно».

Остаток пути они прошли пешком. Лязгая и гремя цепями, Тирион изо всех сил старался не отставать от рыцаря, размашисто шагавшего впереди. Каждый раз, когда расстояние между ними увеличивалось, похититель резко дергал за цепь с такой силой, что карлик, спотыкаясь, кубарем летел вперед.

«Могло быть и хуже. Он мог погонять меня кнутом».

Волантис разделялся устьем Ройна – местом, где река целуется с морем – на две половины, соединённые между собою Длинным Мостом. К востоку от реки располагались самые старые и богатые районы, но там не жаловали наёмников, варваров и прочий неотесанный люд, поэтому им пришлось перебираться на западный берег.

Входом на Длинный Мост служила арка из чёрного камня, украшенная изображениями сфинксов, мантикор, драконов и других загадочных существ. Тянущийся за аркой мост был построен валирийцами на пике своей славы – дорога из плавленого камня, лежащая на массивных опорах. Ширина моста едва позволяла проехать в ряд двум повозкам, поэтому фургонам приходилось при встрече замедлять ход.

Им повезло, что они шли пешком. Проехав лишь треть моста, телега, гружённая дынями, зацепилась за повозку, везущую шёлковые ковры, застопорив тем самым движение. Большая часть пешеходов также остановилась, чтобы поглазеть, как ругаются друг на друга возчики. Но рыцарь схватил Тириона за цепь и буквально пробил для них путь сквозь толпу. В давке какой-то мальчишка попытался стянуть у рыцаря кошель, однако резкий удар локтем остановил воришку, в кровь разбив ему нос.

По обе стороны моста высились здания: торговые лавки и храмы, таверны и постоялые дворы, бордели и салоны, где играли в кайвассу. Многие из них были трёх или четырёхэтажными, и каждый последующий этаж нависал над предыдущим, а верхние почти соприкасались друг с другом. Из-за этого мост был похож на освещённый факелами тоннель. Вдоль пролётов располагались торговые ряды. Ткачи и кружевницы демонстрировали свои товары бок о бок со свечниками и стеклодувами, а торговки рыбой продавали угрей и устриц. В дверях каждой ювелирной лавки торчал охранник, а у торговцев специями – даже по двое, поскольку пряности ценились вдвое дороже золота. В просветах между домами путник мог увидеть отблеск реки, катившей свои воды под мостом, через который он шёл. К северу Ройн превращался в широкую отражавшую звёзды на водной глади чёрную ленту в пять раз шире Черноводной в Королевской Гавани. А к югу река открывала свои объятия солёному морю.

В центральной части моста, словно связки лука, висели отрубленные руки воров и карманников. Тут же на всеобщее обозрение были выставлены три головы – две мужские и женская. Прибитые под ними таблички гласили, за что казнили этих людей. Останки охраняла пара копейщиков, одетых в отполированные шлемы и серебристые кольчужные рубашки. Щёки стражей пресекали зёленые, словно нефрит, тигриные полосы. Время от времени охранники проявляли заботу о покойных, размахивая копьями, чтобы отпугнуть подлетавших пустельг, чаек и ворон. Но минуту спустя птицы снова кружили вокруг голов.

– Что они совершили? – невинно поинтересовался Тирион.

Рыцарь бросил взгляд на таблички.

– Женщина была рабыней, поднявшей руку на свою госпожу. Тот, что постарше – обвинён в подготовке восстания и шпионаже в пользу драконьей королевы.

– А молодой?

– Убил своего отца.

Тирион вновь взглянул на разлагающуюся голову.

«Выглядит так, словно он улыбается».

Рыцарь задержался у лежавшей на фиолетовом бархате драгоценной диадемы, затем пошёл дальше, но через пару шагов остановился у лавки кожевника, чтобы выторговать пару перчаток. Тирион был несказанно рад остановкам. Он уже начал задыхаться от быстрого темпа, а из натёртых оковами запястий сочилась кровь.

Пройдя Длинный Мост, они пересекли портовый район на западном берегу. Его освещенные факелами улицы были наводнены матросами, рабами и подвыпившими гуляками. В какой-то момент мимо них протопал слон, таща на спине замок с дюжиной полуголых рабынь. Девицы размахивали руками, завлекая прохожих видом мелькавших грудей и выкрикивая «Малакво, Малакво». Они представляли собой такое восхитительное зрелище, что Тирион чуть было не вляпался в одну из навозных куч, которыми слон помечал свой путь. В последнюю секунду рыцарь успел спасти его от этой неприятности, дёрнув за цепь с такой силой, что карлик отлетел в сторону, чуть не пропахав носом землю.

– Нам ещё далеко? – спросил он.

– Вон туда. На Площадь Рыботорговцев.

Их целью оказался Купеческий дом – уродливое четырёхэтажное здание, расположившееся на набережной между складов, борделей и таверн, словно гигантский толстяк, окружённый детьми. Его общий зал, размером затмивший половину великих чертогов в замках Вестероса, представлял собой тускло освещённый лабиринт, состоящий из сотни уединенных альковов и укромных углов. От их почерневших балок и покрытых трещинами потолков эхом отражался гул голосов матросов, купцов, капитанов, менял, грузоотправителей и работорговцев, лгавших, проклинавших и надувавших друг друга на полусотне различных языков.

Тирион одобрил выбор гостиницы. Рано или поздно «Скромница» прибудет в Волантис, а это был самый крупный постоялый двор города, и именно его чаще всего выбирали перевозчики, торговцы и капитаны. В лабиринтах общего зала совершалось бесчисленное количество сделок. Тирион был достаточно наслышан о Волантисе, чтобы знать это наверняка. Если Гриф появится здесь с Уткой и Хэлдоном, карлик вновь получит свободу.

А до тех пор нужно запастись терпением. Его время ещё придет.

Комнаты наверху вряд ли можно было назвать хоромами, а самые дешёвые находились на четвёртом этаже. Втиснутая в угол здания каморка под наклонной крышей, которую снял его похититель, имела низкий потолок, продавленную кровать с вонючей периной и покатый пол, напомнивший Тириону о пребывании в Орлином Гнезде.

«По крайней мере, тут хотя бы есть стены».

Кроме того, в комнате были окна. Они являлись главным удобством жилища – наряду с железным кольцом, вмурованным в стену. К этому кольцу было очень удобно привязывать рабов, и похититель не преминул им воспользоваться, приковав Тириона сразу же после того, как зажёг сальную свечу.

– А может не надо? – запротестовал карлик, бряцая оковами. – Куда я отсюда денусь? Удеру через окно?

– С тебя станется.

– Мы на четвёртом этаже, а я не умею летать.

– Зато умеешь падать, а мне ты нужен живым.

«Да уж, только непонятно зачем. Серсее всё равно – доставят меня живым или мёртвым».

Тирион тряхнул цепями.

– Я знаю, кто ты такой, сир, – это было не так уж трудно понять. Медведь на одежде, руки на щите, потерянное наследство, о котором тот упомянул. – Я знаю, что ты есть. И если ты знаешь, кто я, то должен знать и о том, что я был Десницей Короля и заседал в Королевском совете вместе с Пауком. Возможно, тебе будет любопытно услышать, что именно он отправил меня в это путешествие. – «Паук и Джейме, но про брата упоминать не следует». – Я точно такое же его орудие, как и ты. Нам не следует враждовать.

Но эти слова рыцарю не понравились.

– Паук платил мне, не стану этого отрицать, но я никогда не был его орудием. И теперь моя верность принадлежит другому человеку.

– Серсее? Тогда ты полный идиот. Единственное, что нужно моей сестре – моя голова, а у тебя отлично наточенный меч. Почему бы не завершить этот фарс прямо сейчас и не облегчить жизнь нам обоим?

Рыцарь засмеялся.

– Это что, одна из твоих уловок? Просить о смерти в надежде, что я позволю тебе жить? – он направился к двери. – Пойду принесу тебе что-нибудь с кухни.

– Как мило с твоей стороны. А я подожду тебя здесь.

– Знаю, – и всё же, выйдя за дверь, рыцарь запер её большим железным ключом. Купеческий Дом славился своими замками.

«Надежно как в тюрьме, – с горечью подумал Тирион. – Но, по крайней мере, тут есть окна».

Он понимал, что шансов освободиться от цепей почти не было, но счел своим долгом хотя бы попробовать. Попытавшись вытащить руку из оков, он лишь ещё больше ободрал кожу, и запястье стало скользким от крови. Рывки цепи и выкручивание её в надежде выдернуть кольцо из стены также не имели успеха. «Да пошло оно всё», – чертыхнулся карлик, бухнувшись на пол, насколько позволяла цепь. Его ноги свело судорогой. Это будет ужасно неудобная ночь. «Не сомневаюсь, что лишь первая из многих».

В комнате стояла духота, и рыцарь перед уходом распахнул ставни, чтобы впустить свежий воздух. К счастью, в этой зажатой в углу здания под самой крышей конуре имелось два окна. Одно из них выходило на Длинный Мост и Чёрную цитадель Старого Волантиса за рекой, а второе – на площадь перед зданием. Мормонт назвал её Площадью Рыботорговцев.

Тирион обнаружил, что может смотреть в окно, если натянет цепь до предела.

«Не такой долгий полет, как из воздушных камер Лизы Аррен, но от этого не менее смертельный. Возможно, если бы я был пьян…»

Даже в этот час площадь была заполнена людьми: горланящими матросами, разгуливающими в поисках клиентуры шлюхами и спешащими по своим делам торговцами. Красная жрица пронеслась куда-то в сопровождении дюжины одетых в хлещущие по ногам рясы прислужников с факелами в руках. Чуть в стороне, у таверны, двое игроков сражались в кайвассу при свете фонаря, который держал стоящий возле них раб. Тирион слышал, как поёт какая-то женщина. Слов он не разобрал, но мелодия показалась ему тихой и печальной.

«Знай я, о чём она поет, то наверняка бы заплакал».

А совсем неподалёку собралась толпа вокруг пары жонглеров, перебрасывающих друг другу пылающие факелы.

Вскоре вернулся похититель, неся в руках две кружки и жареную утку. Пинком захлопнув дверь, он разорвал утку и кинул карлику половину. Тот попробовал поймать её на лету, но из-за цепи не смог поднять высоко руки. В результате, горячая жирная птица шлепнулась ему прямо на голову и, соскользнув по лицу, брякнулась на пол. Присев на корточки, Тирион попытался дотянуться до неё руками, но лязгнувшая цепь вновь не позволила ему это сделать. Лишь с третьей попытки он наконец-то добрался до утки и со счастливым видом впился зубами в мясо.

– А что насчет эля, чтобы помочь птичке доплыть до желудка?

Мормонт протянул ему кружку.

– Большая часть Волантиса сейчас напивается, почему бы и тебе не напиться.

Эль оказался сладким на вкус и пах фруктами. Тирион отхлебнул большой глоток и удовлетворенно рыгнул. Кружка была оловянной и очень тяжелой.

«Может опустошить её и швырнуть ему в голову? – Размышлял карлик. – Если повезет, раскрою ему череп. А если сильно повезет, то кружка пролетит мимо, и он забьёт меня кулаками до смерти».

Тирион сделал еще глоток.

– Сегодня какой-то праздник?

– Третий день их выборов. Третий из десяти дней безумия. Парады с факелами, речи, ряженые, менестрели, танцоры, бретёры, дерущиеся до смерти во славу своего кандидата, слоны с написанными на боках именами потенциальных триархов. Жонглеры, которых ты видел, наняты Метисо.

– Напомни мне, что бы я проголосовал за кого-то другого. – Тирион облизал жир с пальцев. Толпа внизу швыряла жонглерам монетки. – А другие потенциальные триархи тоже устраивают подобные представления?

– Они делают всё, что, по их мнению, обеспечит им голоса, – ответил Мормонт. – Еда, выпивка, зрелища… Элиос послал на улицы сотню хорошеньких рабынь, чтобы те ублажали его избирателей.

– Тогда я точно за него, – решил Тирион. – Приведи мне рабыню.

– Они для свободнорожденных волантийцев, у которых достаточно имущества, чтобы голосовать. А в западной части города избирателей очень мало.

– И это продолжается десять дней? – засмеялся карлик. – Мне бы такое понравилось. И всё же три короля, или даже два – многовато. Я пытаюсь представить себе, как бы мы с сестрицей и моим храбрым братцем вместе правили Семью Королевствами. И года бы не прошло, как один из нас прикончил бы двух других. Странно, что триархи не делают то же самое.

– Некоторые пробовали. Возможно, волантийцы умные, а мы, вестеросцы, дураки. Волантис переживал трудные времена, но никогда не страдал от триархов-мальчишек. Когда избирали безумца, коллеги сдерживали его до окончания срока. Подумай о людях, которые остались бы живы, если бы у Эйериса Безумного было два соправителя.

«Вместо этого у него был мой отец», – подумал Тирион.

– Кое-кто в Вольных Городах считает нас, живущих по ту сторону узкого моря, – дикарями, – продолжал рыцарь. – А те, кто так не думает, – детьми, взывающими к сильной руке отца.

– Или матери.

«Серсее это понравится. Особенно когда он предстанет перед ней с моей головой».

– Похоже, вы хорошо знаете этот город.

– Я провел здесь около года. – Рыцарь поболтал в кружке остатки эля. – Когда Старк отправил меня в изгнание, я вместе со своей второй женой отправился в Лисс. Браавос подошел бы мне больше, но Линесса хотела жить там, где теплее. И вместо того, чтобы служить у браавосцев, я сражался с ними на Ройне. Но на каждый заработанный мною серебряник, жёнушка успевала тратить десять. К тому времени, как я вернулся в Лисс, она уже обзавелась любовником, радостно заявившим мне, что если я не оставлю жену и не покину город, то меня продадут в рабство за долги. Так я попал в Волантис… в двух шагах от рабства, имея при себе лишь меч да одежду, что была на мне.

– И теперь вы хотите вернуться домой.

Рыцарь осушил кружку до дна.

– Завтра я найду нам корабль. Кровать моя. Весь пол в твоём распоряжении, вернее, та часть, на которую хватит цепи. Поспи, если сможешь. А если нет, считай свои преступления. Это должно занять тебя до утра.

«На твоей совести тоже имеются преступления, Джорах Мормонт»,– подумал карлик, но мудро решил, что лучше оставить эту мысль при себе.

Сир Джорах повесил меч на стойку кровати, скинул сапоги и стащил с себя кольчугу. Затем снял шерстяную и кожаную одежду и пропитанную потом рубаху, оголив покрытый шрамами мускулистый торс, заросший тёмными волосами.

«Если бы мне удалось его освежевать, то я мог бы продать его шкуру на шубу», – размышлял Тирион, пока Мормонт устраивался на продавленной вонючей перине.

Вскоре рыцарь захрапел, оставив пленника наедине с его цепями. Сквозь широко открытые окна лился лунный свет. С площади доносились звуки: обрывки пьяной песни, вопли кота, далёкий звон стали о сталь.

«Кто-то скоро умрет», – подумалось Тириону.

Ободранные запястья саднило, а цепи не позволяли нормально сесть, не говоря уже о том, чтобы вытянутся во весь рост. Карлик кое-как пристроился, боком прислонившись к стене, но вскоре руки стали неметь. Он начал двигать ими, чтобы вернуть чувствительность, однако вместе с ней вернулась и боль. Стиснув зубы, чтобы подавить крик, Тирион задумался о той боли, что испытал его отец, когда арбалетный болт пробил ему пах, и о том, что чувствовала Шая, когда он затягивал цепь вокруг её лживой глотки, и как мучилась Тиша, когда её насиловали. Его страдания были ничем по сравнению с тем, что пришлось испытать им, но от этой мысли легче ему не стало.

«Пусть это кончится».

Сир Джорах перевернулся на бок, и теперь Тирион видел лишь его широкую, волосатую, мускулистую спину.

«Даже избавься я от цепей, мне бы всё равно пришлось перелезать через него, чтобы достать меч. Вот если вынуть кинжал…»

Или найти ключ, открыть дверь, сползти вниз по лестнице, а там, через общий зал…

«И что потом? Друзей у меня нет, денег тоже, я даже не говорю на местном языке».

Наконец усталость победила боль, и Тирион забылся беспокойным сном. Но каждый раз, когда очередная судорога пронзала его тело, карлик вскрикивал во сне, звеня цепями. Проснувшись, он обнаружил, что уже наступило утро – яркое и золотое, как лев Ланнистеров. Всё тело нещадно ломило, отдаваясь болью в каждом мускуле. Снизу доносились крики рыботорговцев, а по булыжной мостовой грохотали колеса с железными ободьями.

Над ним возвышался Джорах Мормонт.

– Если я отцеплю тебя от кольца, будешь делать всё, что я скажу?

– И танцевать тоже? Боюсь, сплясать у меня не получится. Ног совсем не чувствую. Может они отвалились? А в остальном я весь ваш. Честное ланнистерское.

– У Ланнистеров нет чести, – но всё же сир Джорах отцепил кандалы от стены. Сделав всего пару шагов на дрожавших ногах, Тирион упал. Кровь в затекших руках снова начала циркулировать, вызвав при этом такую боль, что из глаз карлика брызнули слезы. Закусив губу, он произнес:

– Куда бы мы ни пошли, вам придется меня туда катить.

Но вместо этого рыцарь подхватил его за цепи, сковывающие запястья, и понес.

Общий зал Купеческого дома представлял собой тёмный лабиринт ниш и гротов, выстроенных вокруг центрального двора. Его стены были увиты цветущей виноградной лозой, отбрасывающей замысловатую узорчатую тень на плиточный пол, между камнями которого пророс зелёный и фиолетовый мох. Из света в тень и обратно сновали рабыни, разнося кружки с элем, вином и каким-то зелёным пахнущим мятой напитком со льдом. В этот ранний утренний час в зале был занят лишь каждый двадцатый столик.

И за одним из них восседал карлик – с гладко выбритыми розовыми щеками, копной каштановых волос, густыми бровями и сплющенным носом. Расположившись на высоком табурете и сжимая в руке деревянную ложку, он пялился своими покрасневшими глазками в миску с кашей.

«Мерзкий маленький ублюдок», – подумал Тирион.

Карлик почувствовал на себе его взгляд, поднял голову и, увидев Тириона, выронил ложку.

– Он на меня посмотрел, – предупредил Тирион Мормонта.

– Ну и что?

– Он знает меня. Знает кто я.

– Прикажешь таскать тебя в мешке, чтобы никто не увидел? – Рыцарь коснулся рукояти своего меча. – Если ему вздумается тебя отобрать, пусть подойдёт и попробует.

«Ты хотел сказать – подойдёт и умрёт, – подумал Тирион. – Что он может сделать такому здоровяку? Он ведь всего лишь карлик».

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 23:48 | Сообщение # 35

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Сир Джорах занял столик в тихом уголке и заказал еду и питьё. Они утолили голод тёплой, свежей лепешкой, розовой рыбьей икрой, медовой колбасой, жареной саранчой и запили всё это горьким чёрным элем. Тирион набросился на еду, словно его морили голодом.

– У кого-то нынче утром аппетит хоть куда, – заметил рыцарь.

– Я слышал, в аду еда никудышная, – Тирион увидел, как в дверь вошел человек. Новый посетитель был высокий, сутулый, с острой покрытой пятнами фиолетовой бородой. «Какой-то тирошийский купец». Вместе с ним в помещение ворвались звуки улицы: крики чаек, женский смех, голоса рыботорговцев. На мгновенье Тириону показалось, что он увидел Иллирио Мопатиса, но это был всего лишь один из карликовых белых слонов, проходивший мимо входной двери.

Мормонт откусил кусок лепешки, намазав её икрой.

– Ждешь кого-то?

– Никогда не знаешь, кого занесет ветром. Единственную любовь, призрак отца или утку. – Карлик сунул в рот саранчу и захрустел ею. – Для жука очень даже недурно.

– Прошлой ночью здесь вовсю обсуждали Вестерос. Какой-то изгнанный лорд нанял Золотое Братство, чтобы отвоевать свои земли. Половина капитанов в Волантисе отплыла вверх по течению в Волон Терис, чтобы предложить лорду услуги по перевозке армии.

Тирион чуть не подавился саранчой:

«Он что, надо мной издевается? Что ему известно о Грифе и Эйегоне?»

– Вот дерьмо, – хмыкнул карлик. – А я - то собирался нанять Золотое Братство, чтобы отвоевать себе Утес.

«Может это лишь уловка Грифа, чтобы посеять ложные слухи? Если только…»

Неужели бедный наследничек всё-таки заглотил наживку? И теперь направляется не на восток, а на запад, оставив надежды на свадьбу с королевой Дейенерис? «Отказавшись от драконов… и Гриф позволил бы ему сделать это?»

– Я также с удовольствием найму и вас, сир. Трон моего отца – мой по праву. Присягните мне, и как только я его верну, тотчас вас озолочу.

– Однажды я уже видел озолочённого человека. Не слишком приятное зрелище. Мой меч станет твоим лишь в одном случае – торча из твоего живота.

– Верное средство от запора, – улыбнулся Тирион. – Можете спросить у моего отца.

Он потянулся за элем и долго пил, прикрываясь кружкой, чтобы никто не мог прочитать по его лицу, о чём он думает. Видимо, этот план – какая-то уловка, призванная усыпить бдительность волантийцев.

«Под ложным предлогом посадить людей на корабли и захватить их, как только те выйдут в море. Не это ли замыслил Гриф?»

Это могло сработать. Золотое Братство насчитывало десять тысяч опытных и дисциплинированных воинов.

«Но не моряков. Грифу придется приставить клинок к горлу каждого матроса, а когда они доберутся до залива работорговцев, им предстоит воевать…»

Вернулась служанка.

– Вдова примет вас следующим, сир. Вы принесли для неё дар?

– Да. Спасибо. – Сир Джорах сунул монету в ладонь девушки и отослал её.

Тирион нахмурился.

– Что еще за вдовушка?

– Портовая вдова. На востоке от Ройна её до сих пор за глаза называют шлюхой Вогарро.

Карлику это ничего не объяснило.

– А Вогарро?..

– Он был из «слонов», семь раз становился триархом, очень богатый, имел большую власть в доках. Пока другие строили корабли и плавали на них, он возводил причалы и склады, хранил там товары, менял деньги, страховал судовладельцев от морских опасностей, впрочем, не брезговал и работорговлей. А когда влюбился в одну из постельных рабынь, прошедшую обучение в Юнкае по пути семи вздохов, случился огромный скандал… и ещё больший крик поднялся, когда он освободил её и сделал своей женой. После его смерти она продолжила его дело. Но, поскольку вольноотпущенникам запрещено жить в пределах Чёрной Стены, ей пришлось продать поместье Вогарро и поселиться в Купеческом Доме. С тех пор прошло тридцать два года, а вдова до сих пор живет тут. Вон она, позади тебя, на противоположной стороне двора, принимает людей за обычным столом. Нет, не оборачивайся. У неё посетитель. Вот закончит, и будет наша очередь.

– И чем тебе может помочь эта старая ведьма?

Сир Джорах встал.

– Сейчас увидишь. Посетитель уходит.

Тирион, грохоча железом, спрыгнул со стула.

«Должно быть познавательно».

В её манере сидеть было что-то коварное, а то, как она смотрела, можно было сравнить лишь со взглядом рептилии. Сквозь белые жидкие волосы просвечивал розовый череп, а под глазом – в том месте, где когда-то была татуировка в виде слезы – виднелись едва заметные шрамы. По столу были разбросаны остатки её завтрака – сардиньи головы, косточки от оливок, кусочки лепешки. Тирион отметил, насколько удачно выбрано место для «обычного стола» – за спиной у неё возвышался громадный камень, а из заросшего листвой алькова, куда входили и выходили посетители, открывался прекрасный вид на парадный вход, в то время как она, оставаясь в тени, была почти незаметна.

Оглядев Тириона, старуха улыбнулась.

– Карлик, – промурлыкала она на общем языке бархатно зловещим голосом, в котором лишь слегка улавливался акцент. – Похоже, в последнее время Волантис просто кишит карликами. А этот умеет делать трюки?

«Ага, – чуть не брякнул Тирион. – Дай мне арбалет, и я покажу тебе свой любимый».

– Нет, – ответил сир Джорах.

– Жаль. Когда-то у меня была обезьянка, вытворявшая разные хитрые трюки. Твой карлик напомнил мне о ней. Ты привел его в качестве дара?

– Нет. Я принес вам это. – Сир Джорах достал пару перчаток и бросил их на стол, рядом с другими дарами. Этим утром вдове уже поднесли серебряный кубок, веер, украшенный вырезанными из нефрита полупрозрачными ажурными листьями, и старинный бронзовый кинжал с выгравированными на нём рунами. На фоне этих сокровищ перчатки выглядели дешевыми и безвкусными.

– Перчатки для моих бедных, старых, морщинистых рук. Как мило.

Вдова даже не притронулась к ним.

– Я купил их на Длинном Мосту.

– Человек может купить на Длинном Мосту что угодно. Перчатки, рабов, обезьянок. – Годы согнули её позвоночник и наградили горбом, но глаза старухи оставались чёрными и блестящими. – Теперь скажите старой вдове, чем она может быть вам полезна.

– Нам нужно как можно скорее попасть в Миэрин.

Одно слово, и мир Тириона Ланнистера перевернулся вверх дном.

Одно слово. «Миэрин». Неужели он не ослышался?

Одно слово.

«Миэрин, он сказал Миэрин, он везет меня в Миэрин».

Миэрин означал жизнь. Или, по крайней мере, надежду.

– И почему вы пришли ко мне? – спросила вдова. – У меня нет кораблей.

– Многие капитаны перед вами в долгу.

«Он сказал, что доставит меня к королеве. Да, но к какой именно? Он не собирается продавать меня Серсее, а отдаст меня Дейенерис Таргариен. Вот почему он не отрубил мне голову. Мы направляемся на восток, а Гриф вместе со своим принцем плывут на запад, проклятые глупцы!»

Ну, это уж слишком.

«Заговоры на заговорах, а в итоге все дороги ведут в пасть дракона».

С его губ сорвался истерический смех, который Тирион не смог удержать.

– У твоего карлика припадок, – взглянув на Тириона, заметила вдова.

– Мой карлик должен быть тихим, а не то я заткну его кляпом.

Тирион прикрыл рот руками.

«Миэрин!»

Портовая вдова больше не обращала на него внимания.

– Может, выпьем? – предложила она. В воздухе кружили пылинки. Служанка наполнила две зелёные стеклянные чаши для сира Джораха и вдовы. В горле у Тириона тоже пересохло, но ему не налили. Вдова сделала глоток и, прежде чем проглотить, поболтала вино во рту.

– Изгнанники плывут на запад, или, по крайней мере, именно это слышали мои старые уши. А все те капитаны, что у меня в долгу, расталкивают друг друга локтями, пытаясь переправить их туда и урвать немного золота из казны Золотого Братства. Наши благородные триархи выделили дюжину военных кораблей, эскортировать флот до Ступеней. Даже старый Донифос дал свое согласие. Восхитительное приключение. И всё же вы направляетесь в другую сторону, сир.

– У меня дела на востоке.

– И что же это за дела, интересно знать? Точно уж не рабы – серебряная королева положила этому конец. Кроме того, она закрыла бойцовские ямы, так что это и не жажда крови. Что еще может предложить Миэрин вестеросскому рыцарю? Кирпичи? Оливки? Драконов? А, вот в чем дело, – старуха злобно улыбнулась. – Я слышала, что серебряная королева кормит их плотью младенцев, а сама купается в крови девственниц и каждую ночь совокупляется с новым любовником.

Губы сира Джораха сжались.

– Юнкайцы льют яд в ваши уши. Миледи не должна верить таким грязным слухам.

– Я не леди, но даже шлюха Вогарро знает вкус лжи. Но многое верно, всё же… у драконьей королевы много врагов… Юнкай, Новый Гис, Толос, Кварт… ах да, и вскоре к ним присоединится Волантис. Так вы желаете отправиться в Миэрин? Подождите немного, сир. Совсем скоро военные корабли отчалят на восток, чтобы низвергнуть серебряную королеву, и тогда каждому мечу найдется работа. Тигры любят обнажать когти, и даже слон может убить, если его испугать. Малакво жаждет славы, а Ниэссос большей частью своего богатства обязан работорговле. Позвольте Элиосу, Паркелло или Беличо стать триархами, и флот выйдет в море.

Сир Джорах нахмурился.

– Если Донифос вернется…

– Скорее вернется Вогарро, а мой дорогой супруг уже тридцать лет как мертв.

Позади них орал какой-то матрос.

– И они называют это элем? Дерьмо! Да обезьянья моча крепче этого пойла!

– Её ты точно выпил, – ответил ему другой голос.

Тирион обернулся, надеясь, что услышал голоса Утки и Хэлдона. Но вместо них он увидел незнакомые лица… и стоявшего в сторонке карлика, впившегося в него взглядом. Тириону казалось, что он уже видел это лицо.

Вдова потягивала вино маленькими глоточками.

– Некоторые из первых слонов были женщинами, – рассказала она. – Именно они победили тигров и покончили со старыми войнами. Трианну переизбирали четыре раза. Увы, это было триста лет назад. С тех пор в Волантисе не было ни одной женщины-триарха, хотя знатные дамы и имеют право голоса. Конечно, не такие твари, как я, а женщины, рождённые в благородных семьях, живущие в старинных дворцах за Чёрной Стеной. Наследники Старой Крови скорее предпочтут получить голоса своих псов и детей, чем вольноотпущенников. Нет, изберут Беличо или, возможно, Элиоса, но, в любом случае, будет война. Или они так думают.

– А что считаете вы? – поинтересовался сир Джорах.

«Хорошо, – подумал Тирион. – Верный вопрос».

– О, по-моему, война будет, но совсем не та, какой хочется им. – Сверкая глазами, старуха наклонилась вперед. – Я думаю, что у красного Рглора в этом городе последователей больше, чем у всех других богов вместе взятых. Вы слышали проповедь Бенерро?

– Прошлой ночью.

– Бенерро видит будущее в своих огнях, – сказала вдова. – Вам известно, что триарх Малакво пытался нанять Золотое Братство, чтобы зачистить Красный Храм и предать Бенерро мечу? Он не посмел использовать тигриные плащи. Половина из них также поклоняются Владыке Света. Ох, в Волантисе нынче тяжелые времена даже для морщинистых старых вдов. Но, видимо, и вполовину не такие тяжелые, как в Миэрине. Так скажите мне, сир… зачем вы ищете серебряную королеву?

– Это моё дело. Я могу щедро заплатить за проезд. У меня есть серебро.

«Дурак, – подумал Тирион. – Она ждёт платы другой монетой, ей нужно уважение. Разве ты не слышал её слова?»

Тирион вновь оглянулся назад. Карлик пересел поближе к их столику. И, кажется, в руке у него был нож. У Тириона от ужаса зашевелились волосы на затылке.

– Можете оставить свое серебро при себе, мне и золота хватает. И избавьте меня от своих угрюмых взглядов, сир. Я слишком стара, чтобы пугаться чьего бы то ни было грозного вида. Похоже, вы серьезный человек и, без сомнения, отлично владеете мечом, но это мой мир. Стоит мне шевельнуть пальцем, и вы отправитесь в Миэрин в трюме галеры прикованным к веслу. – Старуха раскрыла свой нефритовый веер. Послышался шелест листьев, из заросшей арки выскользнул человек и встал слева от неё. Его лицо было обезображено шрамами, а в руках он сжимал короткий и тяжелый, как тесак, меч. – «Ты должен поговорить с Портовой вдовой», – посоветовал тебе кто-то, но этот кто-то забыл предупредить: «Остерегайся вдовьих сынков». Впрочем, сегодня такое приятное утро, поэтому я спрошу ещё раз. Зачем ты ищешь Дейенерис Таргариен, чьей смерти желает половина мира?

Лицо Джораха Мормонта потемнело от гнева, но он ответил:

– Чтобы служить ей. Защищать. Умереть за неё, если будет нужно.

Его слова рассмешили вдову.

– Ты хочешь защитить её, я правильно поняла? От такого множества врагов, что я даже не смогу их сосчитать, которые точат на неё свои бесчисленные мечи… и, по-твоему, в это должна поверить бедная вдова? В то, что ты настоящий благородный вестеросский рыцарь, готовый пересечь полмира, чтобы придти на помощь этой… ну, она конечно уже не дева, хотя, возможно, ещё прекрасная, – старуха вновь рассмеялась. – Рассчитываешь порадовать её карликом? Думаешь, она будет купаться в его крови или ограничится отсечением головы?

Сир Джорах колебался.

– Карлик…

– Я знаю, что это за карлик и кем он является, – её черные глаза ожгли Тириона тяжелым, как камень, взглядом. – Убийца родни, цареубийца, душегуб и двуличная тварь. Ланнистер. – Последнее слово она выплюнула, словно проклятие. – А что ты планируешь предложить драконьей королеве, маленький человечек?

«Свою ненависть», – хотел сказать Тирион, но вместо этого лишь развел руками, насколько позволили ему оковы.

– Всё, что она сможет с меня поиметь. Мудрые советы, острый ум, немного кривляния. Мой член, если он ей понадобится. Мой язык, если первое не понадобится. По её желанию я поведу в бой армию или буду чесать ей пятки. И единственное, что я попрошу в награду – дозволение изнасиловать и убить мою сестру.

Слушая карлика, старуха вновь улыбнулась...

– Этот, по крайней мере, честен, – заключила она. – А вот вы, сир… я знавала дюжину вестеросских рыцарей и тысячу искателей приключений того же пошиба, но ни один из них не был так безупречен, как вы тут себя расписали. Мужчины – дикие звери, эгоистичные и жестокие. Они говорят нежные слова, но за ними всегда скрываются тёмные мотивы. Я не верю вам, сир. – Она махнула в их сторону, словно отгоняя надоедливых мух, жужжащих у нее над ухом. – Если хотите добраться до Миэрина, плывите сами. У меня вы помощи не найдете.

И в этот момент разверзлись семь преисподних.

Сир Джорах встал, вдова захлопнула веер, её покрытый шрамами человек выскользнул из тени… а позади них вскрикнула девушка. Тирион обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть несущегося на них карлика. «Да это же девушка, – внезапно догадался он. – Девушка, наряжённая в мужскую одежду. И, по-моему, она хочет выпустить мне кишки своим ножом».

На какое-то мгновение сир Джорах, вдова и человек со шрамами словно окаменели. Зеваки с соседних столиков, потягивающие эль и вино, предпочли не вмешиваться. Цепи сковывали движения Тириона, но он, исхитрившись, вытянул вперед сразу обе руки и схватил стоявший на столе кувшин. Сжав его в руках, он развернулся и, выплеснув всё, что там было, прямо в лицо карлице, отпрянул, спасаясь от ножа. Но кувшин разбился, а Тирион грохнулся на пол, больно ударившись головой. Девушка вновь бросилась на него. Тирион откатился в сторону, когда карлица вонзила нож в пол, выдернула и взмахнула им снова…

…и вдруг взлетела вверх, брыкаясь из всех сил, в попытках вырваться из железной хватки сира Джораха.

– Нет! – вопила она на общем языке Вестероса. – Отпустите меня! – Тирион слышал, как порвалась её одежда, когда карлица в очередной раз попыталась освободиться.

Мормонт одной рукой схватил её за шиворот, а другой вырвал из маленьких цепких пальцев нож.

– Прекрати!

На крики прибежал хозяин заведения с дубиной наперевес, но, увидев разбитый кувшин, грязно выругался и потребовал объяснить, что здесь произошло.

– Драка карликов, – посмеиваясь, ответил тирошиец с фиолетовой бородой.

Тирион, моргая, уставился на извивавшуюся в воздухе девочку.

– Почему? – спросил он. – Что я тебе сделал?

– Они убили его, – растерявшая весь свой боевой дух карлица болталась в руках Мормонта, словно тряпичная кукла, а из её глаз текли слезы. – Моего брата. Они схватили его и убили.

– Кто его убил? – спросил Мормонт.

– Матросы. Матросы из Семи Королевств. Их было пятеро, и все пьяные. Они видели, как мы разыгрывали на площади рыцарский турнир, и пошли за нами, но когда поняли, что я девушка, меня отпустили, а моего брата схватили и убили. Они отрезали ему голову.

И тут в голове у Тириона словно сверкнула молния: «Они видели, как мы разыгрывали на площади рыцарский турнир», – он понял, кем была эта девушка.

– Ты ездила верхом на свинье? – спросил карлик. – Или на собаке?

– На собаке, – прорыдала она. – На свинье всегда ездил Оппо.

«Карлики со свадьбы Джоффри».

Это с их выступления началась тогда заваруха.

«Как странно встретить их вновь за полмира оттуда».

Хотя и не так уж странно.

«Если они не глупее собственной свиньи, то сбежали из Королевской Гавани в ту же ночь, когда умер Джофф. Ещё до того, как Серсея взвалила бы на них часть вины за смерть её сына».

– Отпустите девушку, сир, – попросил он Джораха Мормонта. – Она не причинит нам вреда.

Сир Джорах опустил карлицу на пол.

– Мне жаль твоего брата… но мы не виноваты в том, что его убили.

– Виноваты! – Девушка бросилась в ноги рыцарю, пытаясь прикрыть разорванной и залитой вином туникой свои маленькие, хилые грудки. – Это он был им нужен. Они думали, что Оппо – это он! – Девушка плакала, готовая умолять о помощи любого, кто готов был её слушать. – Он должен умереть так же, как умер мой бедный брат. Пожалуйста. Хоть кто-то, помогите мне. Кто-нибудь убейте его.

Хозяин заведения схватил её одной рукой и рывком вздёрнул на ноги. Он кричал на волантийском языке, требуя назвать того, кто заплатит ему за нанесенный ущерб.

Портовая вдова окатила Мормонта ледяным взглядом.

– Говорят, рыцари защищают слабых и заступаются за невинных. А я самая прекрасная дева во всем Волантисе. – Её смех был полон презрения. – Как тебя зовут, дитя?

– Пенни.

Старуха окликнула хозяина на языке Старого Волантиса. Тирион знал достаточно, чтобы понять, что она просит того отвести карлицу наверх, в её комнаты, угостить вином и подобрать какую-нибудь одежду взамен испорченной.

Когда они ушли, вдова уставилась на Тириона своими чёрными сияющими глазами.

– На мой взгляд, монстры должны быть размером побольше. В Вестеросе ты стоишь титула лорда, маленький человек. Но подозреваю, что здесь ты менее ценен. Впрочем, кое-чем я смогу тебе помочь. Волантис, очевидно, не самое безопасное место для карликов.

– Вы слишком добры, – Тирион улыбнулся ей своей лучшей улыбкой. – Может, избавите меня от этих прелестных железных браслетиков? У монстра осталась всего половина носа, и он ужасно чешется. А цепи слишком коротки, чтобы я мог до него дотянуться. Я с радостью преподнесу их вам в дар.

– Как щедро. Но в своё время мне уже пришлось носить железо, и теперь я предпочитаю золото и серебро. Как не прискорбно, но это Волантис, где кандалы и цепи стоят дешевле чёрствого хлеба, а помогать рабам бежать запрещено законом.

– Я не раб.

– Каждый, кого захватили работорговцы, поет эту грустную песню. Я не смогу помочь тебе… здесь, – она снова наклонилась вперед. – Через два дня из Нового Гиса отплывает в Кварт ког «Селейсори Кхоран». Он везёт на борту олово и железо, тюки шерсти и кружев, пятьдесят мирийских ковров, труп, замаринованный в рассоле, двадцать банок драконьего перца и одного красного жреца. Будьте на этом корабле, когда он поднимет якорь.

– Будем, – пообещал Тирион. – И спасибо вам.

Сир Джорах нахмурился.

– Но нам нужно не в Кварт.

– Судно никогда не доберется до Кварта. Бенерро видел это в своих огнях, – старая карга коварно улыбнулась.

– Как скажете, – усмехнулся Тирион. – Если бы я был волантийцем, свободным и с благородной кровью, то при голосовании за триарха вы получили бы мой голос, миледи.

– Я не леди, – ответила вдова. – Я всего лишь шлюха Вогарро. Вам, наверное, лучше исчезнуть отсюда до прихода тигров. Если доберетесь до вашей королевы, передайте ей послание от рабов Старого Волантиса. – Она дотронулась до бледного шрама, скрывавшего стертую татуировку слезы на её морщинистой щеке. – Сообщите ей, что мы ждем. Попросите, чтобы пришла поскорее.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:01 | Сообщение # 36

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 28. Джон

Услышав приказ, сир Аллисер скривился в подобии улыбки, хотя взгляд его оставался холодным и жёстким, словно кремень.

– Значит, бастард посылает меня на смерть.

– Смерть! – прокричал ворон Мормонта. – Смерть, смерть, смерть!

«От тебя никакого толку». Джон прогнал птицу.

– Бастард посылает тебя на разведку. Найти наших врагов и убить, если потребуется. Ты хорошо владеешь клинком и был мастером над оружием здесь и в Восточном Дозоре.

Торне прикоснулся к рукояти своего меча.

– Я потратил треть своей жизни, пытаясь обучить дураков и деревенщин, бестолочей и мошенников. Вряд ли от этого будет много пользы в лесу.

– С тобой пойдет Дайвен и ещё один опытный разведчик.

– Мы научим вас всему, что требуется, сир, – прокудахтал Дайвен. – Покажем, как подтирать вашу знатную задницу листьями, прям как настоящий разведчик.

Кедж Белоглазый засмеялся, а Чёрный Джек Бульвер сплюнул. Сир Аллисер сказал лишь:

– Ты бы хотел, чтобы я отказался. Тогда ты сможешь лишить меня головы, как Слинта. Я тебе такого удовольствия не предоставлю, бастард. Молись, чтобы меня убил какой-нибудь одичалый. Те, кого убивают Иные, не умирают… И они помнят. Я вернусь, Лорд Сноу.

– Надеюсь на это. – Джон никогда не считал сира Аллисера своим другом, но, несмотря ни на что, они оставались братьями. А никто и не говорил, что братьев непременно надо любить.

Не так-то легко посылать людей в лес, зная, что, скорее всего, они никогда не вернутся. «Все они – закаленные бойцы», – сказал себе Джон… Но его дядя Бенджен со своими разведчиками тоже были опытными, и всё равно Зачарованный Лес поглотил их без следа. Двое из них всё же вернулись на Стену, но уже бездушными тварями. Не в первый и не в последний раз Джон вновь задумался над тем, что же случилось с Бендженом Старком. «Может, разведчики найдут какую-нибудь зацепку», – сказал он себе, не веря этому в глубине души.

Дайвен возглавит вылазку, Чёрный Джек Бульвер и Кедж Белоглазый – две других. Они хотя бы стремились исполнить свой долг.

– Как же хорошо снова оказаться в седле, – сказал Дайвен у ворот, цыкая деревянными зубами. – Прошу извинить меня, м’лорд, но мы только нахватали заноз в задницы от постоянного сидения.

Никто в Чёрном Замке не знал леса так, как Дайвен – все деревья, ручьи и съедобные растения. Он знал, как охотиться и как самому не стать добычей. «Торне даже в лучших руках, чем того заслуживает».

Джон следил за всадниками с вершины Стены – три группы по три человека, у каждого – по паре воронов. С такой высоты их лошади казались не больше муравьев, Джон не смог бы отличить разведчиков друг от друга. Но он и так знал их. Каждое имя было словно отметина на его сердце. «Восемь хороших людей, – размышлял он, – и еще один… что ж, посмотрим».

Когда последний из разведчиков скрылся среди деревьев, Джон со Скорбным Эддом начали спускаться в подвесной клети. Несколько снежинок медленно падали вниз, танцуя под порывами ветра. Одна следовала за клетью, паря прямо за прутьями. Снежинки падали быстрее, чем спускалась клеть, и пропадали где-то под ней. Там порыв ветра подхватывал их и вновь подбрасывал вверх. Джон, если бы захотел, мог бы поймать их, просунув руку через прутья.

– Прошлой ночью мне приснился страшный сон, м’лорд, – признался ему Скорбный Эдд, – вы были моим стюардом, подавали мне еду, убирались в моих покоях. Я был лордом-командующим и не мог присесть ни на минуту.

Джон даже не улыбнулся.

– Моя жизнь и есть твой страшный сон.

На лесистых берегах к востоку и к северу от Стены количество одичалых все увеличивалось, об этом докладывали моряки Коттера Пайка. Повсюду видели лагеря, строящиеся плоты, даже пытались чинить корпус разбитого кога. Едва их замечали, одичалые тут же пропадали в лесах, но, без сомнения, всегда возвращались, едва суда скрывались из вида. Между тем, сир Денис Маллистер по ночам продолжал наблюдать костры к северу от Теснины. Оба командира требовали пополнений.

«И где же мне найти им людей?»

Джон отдал им по десятку одичалых, населявших Кротовый городок: юнцов, стариков, нескольких раненых и калек, способных выполнять простую работу. Оставшиеся недовольными Пайк и Маллистер прислали ему свои жалобы.

«Когда я просил людей, то имел в виду братьев Ночного Дозора – обученных и дисциплинированных, в чьей преданности я не усомнюсь», – писал сир Денис. Коттер Пайк ответил резче: «Я мог бы повесить их вдоль Стены как предупреждение другим одичалым. Другого прока я в них не вижу». Мейстер Хармун написал: «Я бы не доверил им даже мой горшок выносить. И потом, десять – это слишком мало».

Железная клеть спускалась вниз, скрипя и грохоча на ходу, пока, наконец, не остановилась в полуфуте от земли у самого подножия Стены. Скорбный Эдд открыл дверцу и спрыгнул вниз, свежевыпавший снег захрустел под его сапогами. Джон последовал за ним.

Во дворе арсенала на кого-то кричал Железный Эммет. Звон мечей раззадорил Джона. Он напомнил ему дни, когда жизнь была теплее и проще. Винтерфелл, где он сражался на мечах с Роббом под пристальным взглядом сира Родрика Касселя. Сир Родрик был жестоко убит Теоном-Перевёртышем и его железными людьми при попытке северян отбить Винтерфелл. Великая крепость дома Старков была разрушена. «Все мои воспоминания отравлены».

Увидев Джона, Железный Эммет поднял руку, и бой прекратился:

– Чем могу служить, Лорд-командующий?

– Кто трое лучших твоих бойцов?

Эммет ухмыльнулся:

– Эррон. Эмрик. Джейс.

Конь и Хоп-Робин принесли лорду-командующему кольчугу с поддоспешником, поножи, латный воротник и шлем с забралом, чёрный щит с железным ободом для левой руки и затупленный длинный меч для правой. Меч блестел серебром в утреннем свете и был почти новым. «Один из последних, сделанных Доналом. Жаль, что он не успел заточить его при жизни». Лезвие меча было короче, чем у Длинного Когтя, к тому же он был выкован из обычной стали, а потому весил больше. Удары станут медленнее.

– Сойдёт, – Джон повернулся к соперникам. – Начнём.

– С кем из нас вы сразитесь первым? – поинтересовался Эррон,

– Со всеми сразу.

– Трое на одного? – недоверчиво спросил Джейс. – Так нечестно.

Он был одним из новобранцев, сыном сапожника с Ярмарочного Острова. Это всё объясняло.

– Верно. Подойди сюда.

Когда тот подошел, Джон плашмя ударил парнишку мечом по голове, повалив с ног. В мгновение ока на груди поверженного оказался сапог, а лезвие меча у горла.

– Война не бывает честной, – сказал ему Джон, – теперь двое на одного, а ты мёртв.

Услышав хруст гравия, он понял, что близнецы приближаются. «Из этих всё же выйдут разведчики». Он резко повернулся, блокировав атаку Эррона краем щита, а удар Эмрика мечом.

– Это же не копья! – прокричал Джон, – подходите ближе.

Он пошел в атаку, показывая им, как это делается. Сначала Эмрик. Джон ударил его по голове и плечам – справа, слева и опять справа. Парень поднял щит и неуклюже контратаковал. Джон ударил своим щитом в щит Эмрика и попытался опрокинуть, метя в голень… Но не успел, потому что Эррон, подскочив, с треском двинул его по бедру сзади, отчего Джон упал на одно колено. «Синяк будет». Он принял следующий удар на щит, затем поднялся на ноги и начал теснить Эррона через весь двор. «Он быстрый, – подумал Джон, скрещивая с ним мечи – раз, другой и третий. – Но ему нужно окрепнуть». Увидев облегчение в глазах Эррона, Джон понял, что Эмрик вновь оказался за его спиной. Он развернулся и ударил Эмрика по спине, толкнув навстречу брату. К этому времени Джейс поднялся на ноги, так что Джон вновь повалил его на спину.

– Ненавижу, когда мертвецы поднимаются. Ты почувствуешь то же, когда встретишься с упырём, – отступив, он опустил меч.

– Большая ворона легко может заклевать маленьких, – раздалось злобное ворчание за его спиной, – у неё что – кишка тонка сразиться с человеком?

Гремучая рубашка стоял, прислонившись к стене. Грубая щетина покрывала его впалые щеки, и тонкие коричневые волоски росли вокруг его маленьких жёлтых глаз.

– Ты сильно приукрашиваешь собственные достоинства, – сказал Джон.

– Ага, я бы и тебя малость разукрасил.

– Станнис сжёг не того человека.

– Ага, – одичалый ухмыльнулся, обнажив ряд коричневых гнилых зубов. – Он сжёг человека, которого должен был сжечь на глазах у всех. Мы делаем то, что должны, Сноу. Даже короли.

– Эммет, найди ему доспехи. Пусть наденет сталь, а не свои старые кости.

Одетый в кольчугу и латы Костяной Лорд казался прямее и выше. Его плечи выглядели шире и мощнее, чем мог предположить Джон. «Это доспехи, а не человек, – сказал он себе. – Даже Сэм показался бы грозным, если заковать его в доспехи работы Донала Нойе». Одичалый отмахнулся от щита, предложенного Конем, попросив вместо этого двуручный меч.

– Он так сладко поёт, – сказал он, разрезая мечом воздух, – Лети сюда, Сноу. Сейчас от тебя полетят перья.

Джон стремительно атаковал.

Гремучая Рубашка сделал шаг назад и встретил нападавшего ударом двуручного меча. Если бы Джон не успел выставить вперед щит, то удар разбил бы его нагрудник, переломав половину ребер. Сила удара заставила его пошатнуться, отозвавшись болью в руке. «Он бьет сильнее, чем я думал». Его проворство оказалась ещё одним неприятным сюрпризом. Обмениваясь ударами, они кружили друг вокруг друга. Костяной Лорд держал удар так же хорошо, как и наносил. Казалось бы, двуручный меч должен быть более громоздким, чем длинный меч Джона, но одичалый управлялся с ним с ошеломляющей скоростью.

Ученики Железного Эммета поначалу подбадривали Джона, но безжалостный напор атак Гремучей Рубашки заставил их замолчать. «Долго он так продолжать не сможет», – сказал себе Джон. Приняв на щит очередной удар, он крякнул. Даже затупленный, двуручный меч расколол щит и погнул его железный обод. «Он скоро устанет. Он обязательно устанет». Джон рубанул одичалого по лицу, Гремучая Рубашка откинул голову назад. Джон обрушил удар на нагрудник противника, но одичалый проворно взмахнул клинком. Двуручный меч со звоном врезался в наплечник Джона, а рука под ним онемела. Джон отпрянул. Костяной Лорд со сдавленным смехом последовал за ним. «У него нет щита, – напомнил себе Джон, – и этот огромный меч не подходит для парирования. На каждый его удар я должен отвечать двумя».

Только отчего-то у Джона это не получалось, а те удары, которые достигали цели, казалось, не имели никакого эффекта. Одичалый всегда успевал отскочить или уклониться в сторону, меч Джона только вскользь касался его плеча или руки. Вскоре он понял, что тратит больше сил, пытаясь отразить удары противника, и пропускает половину их. Его щит теперь годился только для растопки очага. Джон стряхнул его с руки. Пот струился по его лицу, заливая глаза под шлемом. «Он слишком сильный и слишком быстрый, – понял он, – и с этим мечом у него передо мной преимущество». Бой был бы совсем другим, будь у Джона Длинный Коготь, но…

Увидев, что одичалый вновь замахивается, Джон бросился вперед. Столкнувшись, они упали, их ноги запутались. Сталь ударила о сталь. Оба потеряли мечи и теперь катались по земле. Одичалый ударил Джона коленом между ног. Джон ответил ударом кулака в латной перчатке. Каким-то образом Гремучая Рубашка оказался сверху и схватил Джона за голову. Он ударил его о землю, затем откинул забрало его шлема.

– Будь у меня кинжал, у тебя бы стало одним глазом меньше, – прорычал он прежде, чем Конь и Железный Эммет оттащили его от лорда-командующего.

– Отпустите меня, проклятые вороны, – проревел он.

Джон поднялся на колено. В голове звенело, а рот наполнился кровью. Он сплюнул её и сказал:

– Хороший бой.

– Ты льстишь себе, ворона. Я даже не вспотел.

– В следующий раз вспотеешь, – сказал Джон. Скорбный Эдд поднял его на ноги и снял шлем. На нём появилось несколько новых вмятин.

– Отпустите его. – Джон бросил шлем Хоп-Робину, который тут же его уронил.

– Милорд, – сказал Железный Эдд, – он угрожал вам, мы все слышали. Он сказал, будь у него кинжал…

– У него есть кинжал. Вон там, на поясе.

«Всегда есть кто-то быстрее и сильнее тебя, – сказал однажды сир Родрик Джону и Роббу. – И лучше встретиться с ним в учебном бою, чем на поле битвы».

– Лорд Сноу, – прозвучал тихий голос.

Он повернулся и увидел Клидаса, стоящего под разрушенной аркой с письмом в руке.

– От Станниса? – Джон надеялся получить от короля послание. Он помнил, что Ночной Дозор не принимает ничью сторону. Для Джона не должно иметь никакого значения, какой король вышел победителем. И все же имело. – Из Темнолесья?

– Нет, милорд, – Клидас протянул ему пергамент. Он был туго скручен и запечатан розовым сургучом. Только в Дредфорте используют такой. Скинув перчатку, Джон сломал печать и достал письмо. Увидев подпись, он забыл о своем поражении.

«Рамси Болтон, Лорд Хорнвуда», – было написано крупным заостренным почерком. Коричневые чернила отставали хлопьями, когда Джон провел по ним пальцем. Под росписью Болтона поставили свои печати и подписи лорд Дастин, леди Сервин и четверо Рисвеллов. Рядом кто-то грубо изобразил великана Дома Амберов.

– Скажите, что в письме, милорд? – спросил Железный Эммет.

Джон не видел причины скрывать правду.

– Ров Кейлин захвачен. Трупы железных людей с ободранной кожей висят на столбах вдоль Королевского тракта. Русе Болтон созывает знамена, чтобы поклясться в верности Железному трону и отпраздновать свадьбу своего сына с… – его сердце дрогнуло. «Нет, этого не может быть. Она погибла в Королевской гавани вместе с отцом».

– Лорд Сноу? – Тусклые покрасневшие глаза Клидаса смотрели на него с волнением. – Вам нехорошо? Вы кажется…

– Он женится на Арье Старк. Моей младшей сестре, – её образ предстал перед ним – вытянутое испачканное лицо, угловатые движения, острые локти и колени, спутанные волосы. Конечно, всё что нужно отмоют и расчешут, но он не мог представить Арью в свадебном платье и уж тем более в постели с Рамси Болтоном. Неважно, насколько она напугана, она никогда этого не покажет. Если он попытается поднять на неё руку, она ответит ему тем же.

– Ваша сестра, – сказал Железный Эммет, – сколько ей?

«Сейчас ей одиннадцать, – подумал Джон, – она еще ребенок».

– У меня больше нет сестры. Только братья. Только вы.

Леди Кейтилин была бы рада услышать от него такой ответ. Но от этого произнести подобное было не легче. Его пальцы сжали пергамент. «Если бы я мог с той же легкостью сдавить горло Рамси Болтона».

Клидас откашлялся.

– Ответ будет?

Джон покачал головой и ушел.

К вечеру синяки, подаренные ему Гремучей Рубашкой, побагровели.

– Потом они пожелтеют и исчезнут, – сказал он ворону Мормонта, – я стану жёлтым, как сам Костяной Лорд.

– Костяной, – согласилась птица, – костяной, костяной.

Он услышал отдаленный гул голосов, доносившийся с улицы – слишком тихий, чтобы разобрать слова. «Как будто они за тысячу лиг отсюда». Это была леди Мелисандра со своими последователями у ночного кострища. Каждый вечер на закате красная женщина обращалась с вечерней молитвой к своему красному богу с просьбой внять их призывам во тьме. «Ибо ночь темна и полна ужасов». Когда большинство людей королевы ушло вместе со Станнисом, её паства поредела: полсотни одичалых из Кротового городка, несколько рыцарей из охраны, оставленных ей королем, и около дюжины чёрных братьев, принявших её красного бога.

Джон чувствовал себя дряхлым, словно шестидесятилетний старик. «Тёмные сны, – думал он, – и чувство вины». Его мысли всё время возвращались к Арье. «Я ничем не могу помочь ей. Я отказался от семьи, принеся клятву. Если бы один из братьев сказал мне, что его сестра в опасности, я бы ответил, что его это больше не касается». Дав присягу, твоя кровь становится чёрной. «Чёрной, как сердце бастарда». Однажды он попросил Миккена выковать для Арьи бретерский меч, лёгкий, как раз для ее руки. «Игла». Интересно, сохранила ли она её.

«Коли острым концом», – сказал он ей. Но если она попытается проткнуть Бастарда, это будет стоить ей жизни.

– Сноу, – пробормотал ворон Лорда Мормонта, – Сноу, Сноу.

Внезапно стало просто невыносимо.

За дверью он нашел Призрака, старавшегося разгрызть бычью кость и добраться до костного мозга.

– Когда ты вернулся? – лютоволк поднялся, оторвавшись от кости. В дверях, опёршись на копья, стояли Малли и Кегс.

– Там ужасно холодно, м’лорд, – предупредил сквозь рыжую бороду Малли, – вы надолго?

– Нет, просто подышу свежим воздухом, – Джон вышел в ночь.

На небе высыпали звезды, и вдоль Стены гулял ветер. Казалось, даже луне было холодно, и она покрылась гусиной кожей. При первом же ледяном дуновении ветра, пробравшемся сквозь все слои шерсти и кожи, Джон застучал зубами. Он прошёл во двор, навстречу укусам ветра. Плащ на плечах громко захлопал. Призрак шел следом. «Куда я иду? Что я делаю?» В Чёрном Замке было спокойно и тихо, его коридоры и башни покоились во тьме. «Мой пост, – подумал Джон, – мой дом, моя служба. Всё обратилось в руины.

В тени Стены лютоволк потёрся о его пальцы. На мгновение ночь ожила тысячей запахов, и Джон услышал хруст ледяной корки на лежалом снегу. Кто-то стоит за спиной, внезапно понял он. Кто-то, пахнущий теплом летнего дня.

Обернувшись, он увидел Игритт.

Она стояла у сгоревшей башни Лорда-командующего, окутанная дымкой тьмы и воспоминаний. Лунный свет освещал её поцелованные огнем рыжие волосы. Сердце Джона едва не выпрыгивало из груди.

– Игритт, – произнес он.

– Лорд Сноу, – голос принадлежал Мелисандре.

Он отпрянул от удивления.

– Леди Мелисандра, – он сделал шаг назад, – я перепутал вас с другим человеком.

«Ночью любая одежда кажется серой». Хотя её всё же была красной. Он не понимал, как мог принять её за Игритт. Леди Мелисандра была выше, стройнее и старше, хотя лунный свет и омолодил её. Воздух, выдыхаемый красной женщиной, становился туманом, а от её обнаженных рук в ночном воздухе струился пар.

– Вы себе пальцы отморозите, – предупредил Джон.

– Если на то будет воля Рглора. Силы Ночи не тронут того, в чьём сердце горит святое пламя.

– Ваше сердце меня не волнует. Только руки.

– Сердце – единственное, что имеет значение. Не отчаивайся, лорд Сноу. Отчаяние – оружие врага, чьё имя запретно. Твоя сестра для тебя не потеряна.

– У меня нет сестры, – слова ранили, словно кинжалы. «Что ты знаешь о моём сердце, жрица? Что ты знаешь о моей сестре?»

Мелисандра развеселилась:

– И как же её зовут, эту младшую сестру, которой у тебя нет?

– Арья, – хрипло прозвучал его голос, – она моя сводная сестра.

– Да, ведь ты бастард. Я не забыла. Я видела твою сестру в своём огне, убегающую от уготованной ей свадьбы. Сюда, к тебе. Девочка в серых одеждах на умирающей лошади, я видела это ясно, как днем. Этого ещё не случилось, но так будет, – она посмотрела на Призрака, – Могу я прикоснуться к твоему... волку?

Это встревожило Джона:

– Лучше не стоит.

– Он не тронет меня. Ты зовешь его Призраком, верно?

– Да, но…

– Призрак, – нараспев произнесла Мелисандра.

Лютоволк осторожно подошел к ней. Он обошел её вокруг, принюхиваясь. Когда Мелисандра протянула руку, он обнюхал и её, а затем коснулся пальцев носом.

Джон вздохнул:

– Он не всегда такой…

–... тёплый? Тепло тянется к теплу, Джон Сноу, – её глаза казались двумя красными звездами, горящими в ночи. На шее блестел красный рубин, словно третий глаз, он был ярче других. Джон увидел, что глаза Призрака светились похоже, когда свет отражался в них.

– Призрак, – позвал он, – ко мне.

Лютоволк поглядел на него как на незнакомца.

Джон нахмурился:

– Как странно…

– Думаешь? – она наклонилась и почесала Призрака за ухом, – Ваша Стена – странное место, но здесь много силы, которой ты можешь воспользоваться. Сила в тебе и твоем звере. Отказавшись от неё, ты совершаешь большую ошибку. Прими её. Используй.

«Я не волк», – подумал он.

– И как же я это сделаю?

– Я могу тебе показать, – Мелисандра положила руку на Призрака, и он лизнул её в лицо. – Владыка Света создал нас разными в своей мудрости, мужчинами и женщинами, двумя половинами великого целого. В нашем соединении и есть сила. Сила давать жизнь. Сила создавать свет. Сила отбрасывать тени.

– Тени, – когда он произнес это слово, мир показался темнее.

– Каждый человек, ступающий по земле, отбрасывает тень в этот мир. Кто-то – короткую и слабую, а кто-то – длинную и тёмную. Обернись, Лорд Сноу. Луна поцеловала тебя и высекла во льду твою тень длиной в двадцать футов.

Джон бросил взгляд через плечо. Тень была здесь, как и было сказано, словно выгравированная на Стене в лунном свете. «Девочка в серых одеждах на умирающей лошади, – подумал он, – едет сюда, к тебе. Арья». Он повернулся обратно к красной жрице. Джон чувствовал её тепло. «У неё есть сила». Мысль пришла неожиданно, схватив его железной хваткой, но это была не та женщина, перед которой он хотел бы оказаться в долгу, даже ради своей младшей сестры.

– Далла как-то сказала мне одну вещь. Сестра Вель, жены Манса Налётчика. Она говорила, что волшебство – это меч без рукояти. Нельзя взять его, не поранившись.

– Мудрая женщина, – Мелисандра поднялась, её красные одежды трепетали на ветру. – Меч без рукояти всё равно остается мечом, а меч – отличное оружие против врагов. Послушай меня, Джон Сноу. Девять ворон полетели в белый лес, чтобы найти твоих врагов. Трое из них мертвы. Они ещё не умерли, но их поджидает смерть, и они скачут ей навстречу. Ты послал их, чтобы они были твоими глазами во тьме, но они вернутся к тебе без глаз. Я видела их бледные мёртвые лица в своем пламени. Пустые глазницы, кровавые слезы, – она откинула свои красные волосы, глаза её светились красным. – Ты мне не веришь. Но увидишь сам. И это прозрение будет стоить ровно три жизни. Небольшая цена за мудрость, скажу я тебе… Но не только ты её платишь. Вспомни это, когда увидишь слепые изуродованные лица своих мертвецов. И когда это случится – прими мою помощь, – дымка окутывала её бледную кожу, на мгновение показалось, что между её пальцев плясало тусклое колдовское пламя. – Прими мою помощь, – повторила она, – и позволь мне спасти твою сестру.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:07 | Сообщение # 37

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 29. Давос

Даже во мраке Волчьего Логова Давос Сиворт чувствовал, что этим утром что-то идёт не так.

Он проснулся от звука голосов и подкрался к двери своей камеры, но из-за толщины дерева не смог разобрать ни слова. Наступил рассвет, но Гарт не принёс ему кашу, которую давали на завтрак каждый день. Это его обеспокоило. В Волчьем Логове все дни одинаковы, а любая перемена не сулила ничего хорошего. «Может, сегодня я умру. Вероятно, прямо сейчас Гарт сидит с оселком и оттачивает Леди Лу».

Луковый рыцарь не забыл, что сказал ему напоследок Виман Мандерли.

«Бросьте эту тварь в Волчье Логово и отрубите ему голову и руки. Я хочу, чтобы их принесли мне прежде, чем я приступлю к трапезе, – приказал жирный лорд. – Я не смогу проглотить ни крошки, пока не увижу на пике голову этого контрабандиста с торчащей из его лживого рта луковицей».

Каждую ночь он засыпал с этими словами и каждое утро с ними же и пробуждался. А если случалось забыть, Гарт всегда с удовольствием напоминал. Давоса он прозвал «мертвецом». Приходя утром, Гарт всегда произносил:

– Вот, каша для мертвеца.

А на ночь он говорил:

– Задуй свечу, мертвец.

Однажды Гарт пришёл со своими дамами, чтобы представить их мертвецу.

– Шлюха не очень хороша собой, – сказал он, поглаживая прут из холодного чёрного железа, – но если я раскалю её докрасна и позволю коснуться твоего члена, ты начнёшь звать свою мамочку. А вот и моя Леди Лу. Это она заберёт твою голову и руки, когда лорд Виман прикажет.

Давос никогда не видел топора больше и острее Леди Лу. Другие надзиратели болтали, что Гарт натачивал её целыми днями. «Я не стану молить о пощаде», – Давос решил пойти на смерть как рыцарь, попросив лишь о том, чтобы голову отрубили прежде рук. Он надеялся, что Гарт не настолько жесток, чтобы отказать ему в этом.

Из-за двери доносились слабые и приглушённые звуки. Давос поднялся и прошёлся по камере. По сравнению с обычными, эта была большой и, как ни странно, даже уютной. Он подозревал, что когда-то она служила опочивальней какому-то лорду. Помещение было втрое больше его капитанской каюты на «Чёрной Бете» и даже просторнее каюты Салладора Саана на «Валирийке». И хотя единственное окно давно заложили камнями, камера до сих пор могла похвастаться очагом, достаточно вместительным, чтобы поставить в него котёл. Также имелся и нужник, встроенный в угол стены. Из грубо отёсанных досок, покрывавших пол, торчали щепки, а тюфяк вонял плесенью, но эти неудобства были мелочью в сравнении с тем, чего ожидал Давос.

Еда его тоже удивила. Вместо баланды, чёрствого хлеба и гнилого мяса – обычной тюремной пищи – ему приносили свежевыловленную рыбу, ещё тёплый хлеб, баранину со специями, репу, морковь и даже крабов. Гарт был от этого не в восторге.

– Мёртвый не должен питаться лучше живого, – сетовал он, и не единожды.

У Давоса были меха, чтобы не мёрзнуть по ночам, дрова, чтобы поддерживать огонь, чистая одежда и сальная свеча. Когда он попросил бумагу, перо и чернила, Терри принёс всё на следующий день. Когда он попросил книгу, чтобы совершенствоваться в чтении, Терри вернулся с «Семиконечной Звездой».

Но, несмотря на все удобства, тюрьма оставалась тюрьмой. Её стены были сложены из массивных камней – столь толстых, что он не слышал ни звука снаружи. Дубовая дверь была обита железом, и его надзиратели запирали её на засов. Четыре тяжёлых железных цепи свисали с потолка в ожидании того дня, когда лорд Мандерли решит заковать его и отдать Шлюхе на растерзание. «Быть может, сегодня именно такой день. Возможно, в следующий раз Гарт откроет дверь не затем, чтобы принести мне кашу».

В животе заурчало – верный признак того, что утро прошло, а еды всё не было. «Худшее в этом не сама смерть, а то, что не знаешь когда или как она придёт». В свою бытность контрабандистом Давос повидал тюрьмы и подземелья, но он делил их с другими узниками, так что всегда было с кем поговорить, поделиться своими страхами и надеждами. Но только не здесь. В Волчьем Логове Давос Сиворт оставался наедине со своими надзирателями.

Он знал, что в подвале замка была и настоящая тюрьма – подземные темницы, камеры пыток и сырые карцеры, где в темноте скреблись огромные чёрные крысы. Тюремщики рассказывали, что все помещения сейчас свободны.

– Здесь только мы, Лук, – сказал ему главный надзиратель, сир Бартимус – одноногий, слепой на один глаз рыцарь с обезображенным шрамами мертвенно-бледным лицом. Напиваясь – а пьян сир Бартимус был почти каждый день – он любил хвастать тем, что спас жизнь лорду Виману в Битве у Трезубца. Волчье Логово было его наградой.

В остальном это «мы» состояло из повара, которого Давос никогда не видел, шести стражников в казармах на первом этаже, пары прачек и двух тюремщиков, следивших за узником. Младшим из них был Терри – сын одной из прачек, парнишка четырнадцати лет. Старшим – Гарт, огромный, лысый и немногословный мужчина. Каждый день надзиратель надевал одну и ту же грязную кожаную безрукавку, а на его лице, казалось, навеки застыла сердитая мина.

Годы жизни контрабандиста научили Давоса видеть людей насквозь, и он понимал, что Гарт – дурной человек. Луковый рыцарь старался поменьше говорить в его присутствии. С Терри и сиром Бартимусом он был не так молчалив: благодарил за еду, поощрял их рассказывать о себе и своих чаяниях, вежливо отвечал на вопросы тюремщиков и никогда излишне не обременял их своими. Когда он просил о чём-то, это всегда была какая-нибудь мелочь: лохань с водой и кусочек мыла, книга, чтобы почитать, побольше свечей. Большинство его просьб удовлетворяли, за что Давос испытывал искреннюю благодарность.

О лорде Мандерли, короле Станнисе или Фреях никто из них не упоминал, зато рассказывали о других вещах. Терри, как подрастёт, хотел отправиться на войну, чтобы стать рыцарем и сражаться. Ещё он любил жаловаться на свою мать. По его словам, она спала с двумя стражниками. Мужчины служили в разных караулах, и никто из них не подозревал о сопернике, но когда-нибудь кто-то из них прознает об этом, и дело дойдёт до кровопролития. Иногда ночью парень даже приносил в камеру мех с вином и за выпивкой расспрашивал Давоса о жизни контрабандиста.

Сира Бартимуса не интересовал окружающий мир или вообще хоть что-нибудь, произошедшее после того, как он потерял ногу по вине сбросившей его лошади и мейстерской пилы. Но он полюбил Волчье Логово, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем рассказывать долгую и кровавую историю этого места. Рыцарь поведал Давосу, что Логово намного древнее Белой Гавани. Его построил Джон Старк, чтобы защитить устье Белого Ножа от морских разбойников. Это место принадлежало многим родственникам короля севера – младшим сыновьям, братьям, дядьям, кузенам. Некоторые передавали замок своим сыновьям, внукам или побочным ветвям, которые пошли от дома Старков. Грейстарки продержались дольше всех, владея Волчьим Логовом в течение пяти столетий, пока не решили присоединиться к восстанию Дредфорта против Старков из Винтерфелла.

После их падения замок прошёл через много рук. В течение столетия им владел род Флинтов, Локи – почти два. Здесь правили, поддерживая порядок на реке по поручению Винтерфелла, Слэйты, Лонги, Холты и Эшвуды. Однажды крепость захватили разбойники из Трёх Сестер, сделав её своим оплотом на севере. Во время войн между Винтерфеллом и Долиной твердыню осадил Старый Сокол Осгуд Аррен, а сжёг – его сын, прозванный Когтем. Когда старый король Эдрик Старк стал слишком слаб, чтобы защитить своё королевство, Волчье Логово захватили работорговцы со Ступеней. Прежде чем увезти за море, они клеймили пленников раскалённым железом и пороли плетьми, и эти же самые чёрные каменные стены были тому свидетелями.

– Потом пришла суровая и долгая зима, – продолжал сир Бартимус. – Белый Нож глубоко промёрз, даже устье покрылось льдом. Задувшие северные ветра заставили работорговцев ютиться внутри, у костров. А пока они грелись, на них напал новый король. То был Брандон Старк по прозвищу Ледяной Взгляд – правнук Эдрика Снежной Бороды. Он отвоевал Волчье Логово, раздел работорговцев догола и отдал рабам, которых нашёл закованными в подземельях. Говорят, они развесили кишки бывших хозяев на ветвях сердце-древа как подношение богам. Старым богам, не этим новым, пришедшим с юга. Ваши Семеро не знают зиму, а зима не знает их.

Давос не мог отрицать правоту этих слов. Помня то, что он повидал в Восточном Дозоре у Моря, ему тоже не хотелось узнать зиму.

– В каких богов вы верите? – спросил он одноногого рыцаря.

– В старых. – Когда сир Бартимус ухмылялся, его лицо походило на голый череп. – Мои предки жили здесь до прихода Мандерли. Наверняка, мои родичи были среди тех, кто развешивал те кишки на дереве.

– Я не знал, что северяне приносят кровавые жертвы своим сердце-древам.

– Вы, южане, много чего не знаете о севере, – ответил сир Бартимус.

Он был прав. Давос сел у свечи и посмотрел на письма, которые нацарапал слово за словом во время своего заточения.

«Я был лучшим контрабандистом, чем рыцарем, – писал он своей жене, – лучшим рыцарем, чем королевским Десницей, лучшим Десницей, чем мужем. Мне очень жаль. Мария, я любил тебя. Пожалуйста, прости меня за то зло, что я тебе причинил. Если Станнис проиграет в этой войне, наши земли тоже будут потеряны. Отвези мальчиков через Узкое Море в Браавос и научи их не думать обо мне дурно, если сумеешь. В случае, если Станнис получит Железный Трон, род Сивортов выживет и Деван останется при дворе. Он поможет тебе пристроить других ребят к знатным лордам, где они смогут служить пажами и оруженосцами и станут рыцарями».

Это был лучший совет, который он мог ей дать, но ему хотелось бы, чтобы он прозвучал мудрее.

Давос написал каждому из троих оставшихся у него сыновей, чтобы помочь детям запомнить отца, который заплатил собственными пальцами за возможность дать им имена. Его письма к Стеффону и юному Станнису были краткими, чопорными и нескладными. По правде говоря, он знал их хуже, чем старших мальчиков, которые сгорели или утонули на Черноводной. Девану он написал больше, рассказал, как гордится тем, что его сын служит оруженосцем короля, и напомнил, что его долг, как старшего, защищать свою леди-мать и младших братьев.

«Передай его величеству, что я сделал всё, что мог, – закончил он. – Мне жаль, что я подвёл его. Я потерял свою удачу вместе с костяшками в тот день, на горящей реке у Королевской Гавани».

Давос медленно просмотрел письма, перечитывая каждое по несколько раз, раздумывая, не стоит ли заменить или добавить какое-нибудь слово. По мнению Давоса, у человека должно быть что сказать, когда он стоит на пороге смерти, но слова давались ему с трудом. «Моя жизнь была не такой уж плохой, – старался он убедить себя. – Я поднялся из Блошиного Конца до титула королевского Десницы, я научился читать и писать».

Он всё ещё сидел, сгорбившись над письмами, когда услышал, как гремят в замке железные ключи. Мгновение спустя дверь камеры распахнулась.

Вошедший – высокий измождённый человек с испещрённым морщинами лицом и копной бурых волос – не принадлежал к числу его тюремщиков. На его бедре висел длинный меч, а ярко-красный плащ скреплялся на плече массивной серебряной брошью в виде рыцарской перчатки, сжатой в кулак.

– Лорд Сиворт, – произнёс мужчина, – у нас мало времени. Пожалуйста, следуйте за мной.

Давос настороженно оглядел незнакомца. Его смутило это «пожалуйста». Людям, которые вот-вот лишатся головы и рук, не часто оказывают подобные любезности.

– Кто вы?

– Роберт Гловер, если угодно милорду.

– Гловер. Ваши владения – Темнолесье.

– Владения моего брата Галбарта. Были и остаются ими благодаря вашему королю Станнису. Он отобрал Темнолесье у захватившей его железной суки и предлагает вернуть законным владельцам. Пока вы находились в заключении в этих стенах, лорд Давос, много чего случилось. Ров Кейлин пал, а Русе Болтон вернулся на север с младшей дочерью Неда Старка. С ним пришло войско Фреев. Болтон послал воронов, созывая всех северных лордов в Барроутон. Он требует принесения присяги и заложников… И свидетелей на свадьбу Арьи Старк и его бастарда Рамси Сноу. Благодаря этому браку Болтоны собираются заявить о своих правах на Винтерфелл. Так вы пойдёте со мной или нет?

– А какой у меня выбор, милорд? Идти с вами или остаться с Гартом и Леди Лу?

– Кто эта Леди Лу? Одна из прачек? – Гловер начинал терять терпение. – Я всё объясню, если вы пойдёте.

Давос поднялся.

– Если мне суждено умереть, молю милорда позаботиться о том, чтобы мои письма были доставлены.

– Даю слово… Но если вы и умрёте, то не от руки Гловера или лорда Мандерли. Теперь поспешим. За мной.

Гловер провёл его через тёмный зал, а потом – вниз по стёртым ступеням. Они пересекли замковую богорощу, где росло огромное сердце-древо, чьи ветви переплелись в невообразимый клубок. Вырастая, дерево задушило все дубы, вязы и берёзы и протянуло свои толстые сучья через выходящие на него стены и окна. Его корни были толщиной с человеческий торс, ствол – таким широким, что вырезанное на нём лицо казалось одутловатым и сердитым. За чардревом Гловер открыл проржавевшую железную калитку и остановился, чтобы зажечь факел. Когда тот хорошенько разгорелся, мужчина повёл Давоса вниз по ступеням в сводчатый подвал с влажными стенами, покрытыми белой соляной коркой. Под ногами на каждом шагу хлюпала морская вода. Они прошли через несколько подвалов, рядов сырых вонючих клетушек, совсем непохожих на место, где содержался Давос. Потом перед ними оказалась глухая каменная стена, но стоило Гловеру нажать на неё, как та повернулась, открыв их взгляду длинный узкий туннель с ещё большим числом ступеней, на сей раз ведущих наверх.

– Где мы? – спросил Давос, когда они поднимались. Его слова слабо отдавались эхом в темноте.

– Лестница под лестницей. Проход идёт под замковой лестницей к Новому Замку. Потайной ход. Лучше, чтобы вас не видели, милорд. Предполагается, что вы мертвы.

«Каша для мертвеца».

Давос взбирался по лестнице.

Они прошли через ещё одну стену, обшитую досками и оштукатуренную с обратной стороны. Комната за ней оказалась тёплой, уютной и хорошо обставленной. На полу лежал мирийский ковёр, на столе горели восковые свечи. Где-то неподалёку слышались звуки труб и скрипок. На стене висела овечья шкура с картой севера, краски на изображении потускнели. Под картой сидел Виман Мандерли – громадный лорд Белой Гавани.

– Пожалуйста, садитесь.

Лорд Мандерли был облачен в роскошный бархатный дублет мягких сине-зелёных тонов, отделанный золотой нитью по краям, на вороте и рукавах. Горностаевый плащ скреплялся на плече золотым трезубцем.

– Вы голодны?

– Нет, милорд. Ваши тюремщики хорошо меня кормили.

– Есть вино, если хотите.

– Милорд, мой король поручил мне вести с вами переговоры. Я не должен с вами выпивать.

Лорд Виман вздохнул.

– Знаю, что обошёлся с вами весьма постыдно. У меня были на то свои причины, но, пожалуйста, сядьте и выпейте, прошу вас. Выпейте за благополучное возвращение моего мальчика. Вилис – мой старший сын и наследник. Он дома. Вы слышите звуки праздничного пира. В Чертоге Водяного вкушают пирог с миногами и оленину с жареными каштанами. Винфрид танцует со своим наречённым Фреем. Остальные Фреи произносят тосты за нашу дружбу.

Кроме музыки Давос слышал невнятный гомон множества голосов, стук кубков и блюд. Он промолчал.

– Я только что пришёл с высокого стола, – продолжил лорд Виман. – Я, как всегда, слишком много съел, а вся Белая Гавань знает, что с животом у меня просто беда. Будем надеяться, моих друзей Фреев не обеспокоит затянувшийся визит в нужник.

Он перевернул чашу.

– Ну вот. Вы будете пить, а я нет. Присядьте. Времени мало, а нам нужно многое обсудить. Роберт, вина Деснице, будь добр. Лорд Давос, вы, возможно, не в курсе, но вы мертвы.

Роберт Гловер наполнил чашу вином и предложил Давосу. Тот понюхал и выпил.

– И как же я умер, позвольте узнать?

– От топора. Ваши руки и голова выставлены на Тюленьих Воротах, лицом к гавани. К этому времени вы хорошенько сгнили, хотя мы и окунули вашу голову в смолу до того, как насадить на пику. Говорят, чёрные вороны и морские птицы повздорили из-за ваших глаз.

Давос беспокойно поёрзал. Странное это чувство – быть мёртвым.

– Кто умер вместо меня, если угодно милорду?

– Какая разница? У вас обыкновенное лицо, лорд Давос. Надеюсь, вы не обиделись на мои слова. У этого человека были волосы и кожа того же цвета, нос похожей формы, два уха, неотличимые от ваших, длинная борода, которую можно было подстричь как у вас. Можете не сомневаться, мы хорошенько его просмолили, а луковица, засунутая ему в рот, исказила черты лица. Сир Бартимус позаботился о том, чтобы пальцы его левой руки стали такой же длины, как и ваши. Если вас это утешит, он был преступником. Его смерть принесла больше добра, чем он сделал за всю свою жизнь. Милорд, я не желаю вам зла. Ненависть, изображённая мной в Чертоге Водяного, всего лишь представление для наших друзей Фреев.

– Милорду стоило стать лицедеем, – сказал Давос. – Вы и ваши люди были весьма убедительны. Ваша невестка как будто всерьёз желала мне смерти, а маленькая девочка…

– Вилла, – улыбнулся лорд Виман. – Вы заметили, какой храброй она была? Даже когда я угрожал вырвать ей язык, она напомнила мне о долге Белой Гавани по отношению к Старкам из Винтерфелла, о долге, который никогда не будет уплачен. Вилла говорила от чистого сердца, как и леди Леона. Простите её, если можете, милорд. Она глупая, напуганная женщина, а мой мальчик, Вилис – смысл её жизни. Не каждый мужчина в душе Эйемон Драконий Рыцарь или Симеон Звездоглазый, и не каждая женщина так же отважна, как моя Вилла и её сестра Винфрид… Которая обо всём знала и всё же бесстрашно сыграла свою роль.

– Когда имеешь дело с обманщиками, даже честному человеку приходится лгать. Я не осмеливался бросить вызов Королевской Гавани до тех пор, пока мой последний оставшийся в живых сын находился в плену. Лорд Тайвин Ланнистер сам написал мне, что Вилис у него. Он сказал, что для того, чтобы вернуть его целым и невредимым, я должен раскаяться в измене, сдать город, присягнуть мальчишке-королю на Железном Троне… И преклонить колено перед Русе Болтоном, новоявленным Хранителем Севера. Стоило мне отказаться, и Вилис умер бы как предатель, Белую Гавань взяли бы приступом и разграбили, а моих людей постигла бы участь Рейнов из Кастамере.

– Я толст, и многие считают, что из-за этого я глуп и слаб. Быть может, Тайвин Ланнистер был одним из таких людей. В ответ я послал ему ворона с сообщением, что преклоню колено и открою мои ворота после возвращения сына, но не раньше. Так обстояло дело, когда умер Тайвин. Потом объявились Фреи с костями Вендела… По их словам, чтобы заключить мир и скрепить его браком. Но я не собирался давать им то, что они хотят, до возвращения Вилиса, целого и невредимого, а они не собирались отдавать Вилиса, пока я не докажу свою преданность. Ваше появление позволило мне это сделать. Вот в чём причина моего грубого обращения с вами в Чертоге Водяного, вот почему голова и руки гниют над Тюленьими Воротами.

– Вы сильно рисковали, милорд, – произнёс Давос. – Если бы Фреи разгадали ваш обман…

– Я вовсе не рисковал. Если бы Фреи взяли на себя труд взобраться на мои ворота, чтобы внимательно рассмотреть человека с луковицей во рту, я бы обвинил своих тюремщиков в ошибке и показал вас, чтобы их успокоить.

У Давоса по спине пробежал холодок.

– Понимаю.

– Надеюсь на это. Мне сказали, у вас тоже есть сыновья.

«Трое, – подумал Давос, – хотя было семь».

– Вскоре мне придётся вернуться на пир, чтобы провозгласить тост в честь моих друзей Фреев, – продолжал Мандерли. – Они следят за мной, сир, приглядывают днём и ночью, пытаясь учуять малейший душок предательства. Вы видели их: высокомерного сира Джареда и его племянника Рейегара – этого нахального червяка, называющегося именем дракона. За ними стоит Саймонд, звенящий монетами. Этот платит нескольким моим слугам и двум рыцарям. Одна из служанок его жены пролезла в постель моего собственного шута. Если Станнис задаётся вопросом, почему мои письма столь сухие, то это лишь потому, что я не могу доверять даже своему мейстеру. Теомор больше внимает голосу разума, чем сердца. Вы слышали его в моём чертоге. Предполагается, что, надевая цепь, мейстеры отказываются от старых привязанностей, но я не могу забыть, что Теомор родился Ланнистером из Ланниспорта и приходится дальним родственником Ланнистерам с Кастерли Рок. Меня окружают враги и мнимые друзья, лорд Давос. Они наводнили мой город, как тараканы, и ночью я чувствую, как они ползают по мне.

Пальцы толстяка сжались в кулак, а подбородки задрожали.

– Мой сын пришёл в Близнецы как гость. Он отведал хлеба и соли лорда Уолдера и повесил свой меч на стену, чтобы пировать с друзьями. А они убили его. Убили – говорю я, и пусть Фреи подавятся своими баснями. Я пью с Джаредом, шучу с Саймондом, обещаю Рейегару руку своей любимой внучки… Но не думайте, будто это значит, что я забыл. Север помнит, лорд Давос. Север помнит, а представление почти окончено. Мой сын дома.

Что-то в словах лорда Вимана заставило Давоса вздрогнуть.

– Если вы хотите справедливости, милорд, взгляните на короля Станниса. Нет никого справедливей его.

Вмешался Роберт Гловер:

– Ваша преданность делает вам честь, милорд, но Станнис Баратеон остаётся вашим королём, не нашим.

– Ваш король мёртв, – напомнил им Давос. – Убит на Красной Свадьбе вместе с сыном лорда Вимана.

– Молодой Волк мёртв, – согласился Мандерли, – но этот отважный мальчик был не единственным сыном лорда Эддарда. Роберт, приведи парня.

– Сейчас, милорд.

Гловер выскользнул за дверь.

«Парень?» Возможно ли, что один из братьев Робба Старка пережил гибель Винтерфелла? Может Мандерли прячет наследника Старков в своём замке? «Найдёныш или подставной мальчик?» Давос рассудил, что север пошёл бы за любым из них… Но Станнис Баратеон не будет иметь дела с самозванцем.

Парнишка, вошедший в дверь за Робертом Гловером, не был Старком и не мог даже надеяться сойти за него. Он был взрослее убитых братьев Молодого Волка, по виду лет четырнадцати-пятнадцати, а его глаза казались и того старше. Из-под шапки спутанных тёмно-каштановых волос выглядывало дикое, точно звериная мордочка, лицо с широким ртом, острыми носом и подбородком.

– Кто ты? – спросил Давос.

Мальчик глянул на Роберта Гловера.

– Он немой, но мы обучаем его грамоте. Он схватывает всё на лету.

Гловер вытащил кинжал из-за пояса и дал юноше.

– Напиши своё имя для лорда Сиворта.

В комнате не оказалось пергамента. Мальчик вырезал буквы на деревянной перекладине на стене: В…Е…К…С. Он с силой нажал на кинжал на последней букве. Закончив, Векс подбросил кинжал, поймал и стал любоваться своей работой.

– Векс – железнорождённый. Он служил оруженосцем Теона Грейджоя. Векс был в Винтерфелле, – Гловер присел. – Что известно лорду Станнису о случившемся в замке?

Давос припомнил истории, которые они слышали.

– Винтерфелл захватил Теон Грейджой, который когда-то был воспитанником лорда Эддарда. Он убил двух младших сыновей Старка и выставил их головы над замковыми стенами. Когда северяне пришли изгнать его, он вырезал весь замок, вплоть до последнего ребёнка, а потом сам был убит бастардом лорда Болтона.

– Не убит, – сказал Гловер. – Пленён и увезён в Дредфорт. Бастард сдирает с него кожу.

Лорд Виман кивнул.

– Мы все слышали историю, что вы рассказали, в ней столько же лжи, сколько в пудинге – изюма. Это Бастард Болтона вырезал обитателей Винтерфелла… Тогда он звался Рамси Сноу, пока мальчишка-король не сделал его Болтоном. Сноу не всех убил. Он пощадил женщин: связал их и увёл в Дредфорт, чтобы поохотиться.

– Поохотиться?

– Он знатный охотник, – ответил Виман Мандерли, – а женщины – его любимая дичь. Он раздевает их догола, выпускает в лес и даёт полдня форы, прежде чем, трубя в рога, пойти по следу с гончими. Время от времени какой-нибудь женщине удаётся сбежать и рассказать о случившемся, но большинство не столь удачливы. Когда Рамси их настигает, то насилует, свежует, отдаёт тела своим собакам и привозит кожу несчастных в Дредфорт в качестве трофея. Если они устраивают ему хорошую охоту, он перерезает им горло до того, как освежевать. В противном случае всё происходит в обратном порядке.

Давос побледнел.

– Боги смилуйтесь. Разве кто-то может…

– Зло у него в крови, – откликнулся Роберт Гловер. – Рамси – бастард, плод насилия. Он Сноу, и не важно, что там говорит мальчишка-король.

– Был ли когда-нибудь снег настолько чёрным? – вопросил лорд Мандерли. – Рамси захватил земли лорда Хорнвуда, силой взял в жёны его вдову, потом запер в башне и забыл про неё. Говорят, перед смертью она ела собственные пальцы. И, следуя своим взглядам на королевскую справедливость, Ланнистеры наградили её убийцу маленькой девочкой Неда Старка.

– Болтоны всегда были столь же жестоки, сколь коварны, но этот – чудовище в человеческом обличье, – сказал Гловер.

Лорд Белой Гавани склонился вперёд.

– Фреи не лучше. Они говорят о варгах и оборотнях и утверждают, что это Робб Старк убил моего Вендела. Какая наглость! На самом деле они не надеются, что северяне поверят их выдумкам, но считают, что мы должны притворяться, что поверили, или умереть. Русе Болтон лжёт по поводу своей роли в Красной Свадьбе, а его бастард лжёт об уничтожении Винтерфелла. И всё же, пока они удерживали Вилиса, у меня не было иного выбора, кроме как хлебать всё это дерьмо и нахваливать.

– А теперь, милорд? – спросил Давос.

Он надеялся услышать, как лорд Виман скажет: «А теперь я присягну на верность королю Станнису». Но вместо этого толстяк улыбнулся странной мимолётной улыбкой и произнёс:

– А теперь мне нужно ехать на свадьбу. Я слишком жирный, чтобы сесть на лошадь, как легко может заметить любой имеющий глаза. В детстве я любил кататься верхом, в юности держался в седле достаточно хорошо, чтобы порой срывать аплодисменты на турнирах, но те дни прошли. Моё тело стало тюрьмой более жуткой, чем Волчье Логово. И всё-таки я должен отправиться в Винтерфелл. Русе Болтон хочет, чтобы я преклонил колено. Под его бархатными манерами скрывается сталь. Я поеду на барже и на носилках в сопровождении сотни рыцарей и моих добрых друзей из Близнецов. Фреи добрались сюда морем. У них с собой нет лошадей, поэтому я дам каждому из них верховую лошадь в качестве гостевого дара. Хозяева на юге всё ещё вручают гостевые дары?

– Некоторые да, милорд. В день отъезда гостей.

– Тогда вы, быть может, меня поймете, – Виман Мандерли с трудом поднялся на ноги. – Я уже больше года строю боевые корабли. Некоторые вы видели, но большая их часть сокрыта в верховьях Белого Ножа. Даже учитывая понесённые потери, у меня всё ещё больше тяжёлой кавалерии, чем у любого другого лорда к северу от Перешейка. Мои стены крепки, а в закромах полно серебра. Старый Замок и Вдовий Дозор последуют за мной. В число моих знаменосцев входят дюжина мелких лордов и сотня рыцарей-землевладельцев. Я могу гарантировать Станнису верность всех земель к востоку от Белого Ножа: от Вдовьего Дозора и Рамсгита до Бараньих Голов и верховьев Сломанной Ветви. Я обещаю исполнить всё это, если вы согласитесь на мою цену.

– Я могу сообщить ваши условия королю, но…

Лорд Виман прервал его:

– Я сказал, если вы согласитесь на мою цену. Не Станнис. Мне нужен не король, а контрабандист.

Роберт Гловер взял слово:

– Мы могли бы никогда не узнать всего, что произошло в Винтерфелле, когда сир Родрик Кассель попытался отнять замок у железных людей Теона Грейджоя. Бастард Болтона утверждает, что Грейджой убил сира Родрика во время переговоров. Векс говорит, что это не так. Пока он не выучит больше букв, мы не узнаем и половину правды… Но он пришёл к нам, зная «да» и «нет», а с этим можно многого добиться, если сумеешь задать правильные вопросы.

– Это Бастард убил сира Родрика и жителей Винтерфелла, – сказал лорд Виман. – Он перебил и железных людей Грейджоя. Векс видел, как зарубили тех, кто хотел сдаться. Когда мы спросили его, как он выбрался, он взял кусочек мела и нарисовал дерево с лицом.

Давос обдумал его слова.

– Его спасли старые боги?

– Можно и так сказать. Он забрался на сердце-древо и спрятался среди листвы. Люди Болтона обыскали богорощу дважды и убили тех, кого там обнаружили, но никто не догадался влезть на дерево. Так всё было, Векс?

Парень подбросил кинжал Гловера, поймал и кивнул.

– Он долго сидел на дереве, спал в ветвях, не осмеливаясь спуститься. В конце концов, он услышал внизу голоса, – сказал Гловер.

– Голоса мёртвых, – произнёс Виман Мандерли.

Векс поднял пять пальцев, кольнул каждый кинжалом, потом загнул четыре из них и кольнул оставшийся ещё раз.

– Шестеро, – догадался Давос. – Их было шестеро.

– Двое из них были убитыми сыновьями Неда Старка.

– Как мог немой сказать такое?

– С помощью мела. Он нарисовал двух мальчиков… И двух волков.

– Парень – железнорождённый, поэтому решил, что лучше не показываться им на глаза, – сказал Гловер. – Он слушал. Шестеро ненадолго задержались в развалинах Винтерфелла: четверо пошли в одну сторону, двое в другую. Векс украдкой последовал за двумя: за женщиной и мальчиком. Ему приходилось держаться с подветренной стороны, чтобы волк его не учуял.

– Он знает, куда они направились, – заметил лорд Виман.

Давос понял.

– Вы хотите получить мальчика?

– У Русе Болтона дочь лорда Эддарда. Чтобы ему помешать, Белой Гавани нужен сын Неда… И лютоволк. Волк докажет, что мальчик на самом деле тот, кем мы его называем, если Дредфорт попытается оспорить его происхождение. Такова моя цена, лорд Давос. Провези контрабандой моего сюзерена, и я признаю Станниса Баратеона своим королём.

Старая привычка заставила Давоса Сиворта потянуться к шее. Его костяшки приносили ему удачу, а он почему-то чувствовал, что удача потребуется, чтобы выполнить то, о чём просит Виман Мандерли. Но костяшек там не оказалось, и он сказал:

– Вам служат люди и получше меня. Рыцари, лорды и мейстеры. Зачем вам нужен контрабандист? У вас есть корабли.

– Корабли-то есть, – согласился Мандерли. – Но мои люди – речники или рыбаки, никогда не заплывавшие дальше Челюстей. Для этого дела мне нужен человек, который плавал в более мрачных водах и знает, как ускользнуть от опасностей незамеченным и невредимым.

– Где мальчик? – Давос почему-то знал, что ответ ему не понравится. – Куда вы хотите, чтобы я отправился, милорд?

– Векс. Покажи ему, – сказал Роберт Гловер.

Немой подбросил кинжал, поймал, а потом метнул его в карту, изображённую на овечьей шкуре, украшавшей стену лорда Вимана. Кинжал вонзился в неё и задрожал. Потом парень осклабился.

На какое-то мгновение Давос задумался, не попросить ли Вимана Мандерли вернуть его назад, в Волчье Логово, к сиру Бартимусу с его историями и Гарту с его смертоносными дамами. В Волчьем Логове даже заключённые ели кашу по утрам. Но есть в этом мире и такие места, где голод утоляют человеческой плотью.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:09 | Сообщение # 38

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 30. Дейенерис

Каждое утро королева выходила на западные укрепления и считала паруса в Заливе Работорговцев.

Сегодня получилось двадцать пять, хотя некоторые из них были слишком далеко и, к тому же, двигались, так что трудно было назвать точное количество. Иногда она пропускала корабль или считала один и тот же дважды.

«Какая разница? Для того чтобы задушить, нужны всего десять пальцев».

Вся морская торговля прекратилась, и её рыбаки боялись даже высунуть нос в залив. Самые отчаянные все-таки ловили рыбу в реке, хотя и это было опасно, большинство же отсиживалось за сложенными из разноцветного кирпича стенами Миэрина.

В заливе были и миэринские корабли – боевые и торговые галеры, находившиеся в море во время первой осады города. Сейчас они вернулись и присоединились к флотам Кварта, Толоса и Нового Гиса.

Совет её адмирала оказался бесполезным, если не сказать хуже.

– Спустите на них драконов, – предложил Гролео. – Пусть юнкайцы отведают драконьего огня – сразу очистят путь торговцам.

– Нас окружают корабли, а мой флотоводец только и знает, что говорить о драконах, – сказала Дени. – Ты адмирал или кто?

– Адмирал без кораблей.

– Так построй корабли.

– Боевые корабли из кирпича не построишь. А работорговцы выжгли все леса на двадцать миль от города.

– Тогда езжай на двадцать первую милю! Я дам тебе телеги, рабочих, мулов – всё, что понадобится.

– Я моряк, а не корабел. Меня отправили к вам с приказом привезти ваше величество назад в Пентос. Вместо этого вы завели нас сюда и разобрали мой «Садулеон» по досочке. Я больше никогда его не увижу. И возможно, никогда не увижу ни свой дом, ни старуху-жену. Это не я отказался от кораблей Даксоса. В конце концов, я не могу воевать с квартийцами на рыбацких лодках!

Его выпад встревожил королеву, и Дени даже какое-то время думала, не окажется ли седой пентошиец одним из предсказанных ей предателей. «Нет, он всего лишь несчастный и тоскующий по дому старик».

– Но должны же мы хоть что-нибудь предпринять.

– Да, и я уже говорил, что именно. Все корабли сделаны из канатов, смолы и холстины, из квохорской сосны, соторосского тика, старых дубов Норвоса Великого, тиса, ясеня или ели. Одним словом, из дерева, ваше величество. А дерево горит. Драконы...

– Я не желаю больше слышать о моих драконах. Оставь меня. Иди, помолись своим пентошийским богам и попроси у них бурю, которая потопит наших врагов.

– Ни один моряк не станет просить богов о буре, ваше величество.

– Мне надоело слушать, чего ты не будешь делать. Ступай.

– Сейчас наши амбары полны, – напомнил оставшийся с ней сир Барристан, – и по приказу вашего величества были высажены бобы, виноград и пшеница. Ваши дотракийцы выгнали работорговцев с холмов и освободили их рабов от цепей. Так что бывшие невольники тоже занимаются посевами, а потом привезут свой урожай на рынок в Миэрин. И ещё у вас будет поддержка лхазарян.

«Даарио завоевал для меня их дружбу, чего бы это ему ни стоило».

– Ягнячьи люди. Ах, если бы у ягнят были клыки!

– Тогда, несомненно, волки стали бы осторожнее.

Это её рассмешило.

– Как учатся ваши сироты, сир?

Старый рыцарь улыбнулся:

– Прекрасно, ваше величество. Спасибо, что спросили. – Мальчишки были его гордостью. – У четырёх или пяти есть все задатки будущих рыцарей. А может даже и всей дюжины.

– Хватило бы и одного, окажись он таким же, как вы.

Очень скоро может прийти день, когда ей понадобятся любые рыцари.

– Они смогут устроить для меня турнир? Я хотела бы посмотреть.

Визерис рассказывал ей о рыцарских состязаниях, которые посещал в Семи Королевствах. Сама же Дени никогда в жизни турнира не видела.

– Мальчики еще не готовы, ваше величество. Придет время, и они с удовольствием продемонстрируют вам свое искусство.

– Надеюсь, этот день близок.

Она поцеловала бы своего доброго рыцаря в щеку, но как раз в этот момент в дверях показалась маленькая наатийка.

– Чего тебе, Миссандея?

– Ваше величество, Скахаз просит аудиенции.

– Пригласи его.

Бритоголового сопровождали две Медных Твари: один в маске сокола, другой – с личиной шакала. Под медью были видны только глаза.

– Ваша лучезарность, прошлым вечером видели, как Хиздар вошел в пирамиду Жаков и покинул её лишь глубокой ночью.

– Сколько пирамид он уже посетил? – спросила Дени.

– Одиннадцать.

– И сколько дней прошло со времени последнего убийства?

– Двадцать шесть, – глаза Бритоголового сверкнули яростью. Он по своей инициативе послал Медных Тварей следить за нареченным женихом королевы и примечать все, что тот делает.

– Пока что Хиздар держит слово.

– Да, но каким образом? Дети Гарпии больше не берутся за оружие, а почему? Потому что благородный Хиздар их вежливо попросил? Говорю вам, он один из них, вот почему они ему повинуются. Может, он и есть Гарпия.

– Если Гарпия вообще существует.

Скахаз был убежден, что в Миэрине у Детей Гарпии есть высокородный вожак – тайный полководец, повелевающий армией теней. Дени не разделяла его убеждения. Медные Твари отловили уже множество Детей Гарпии. Тех из них, кого оставили в живых, подвергали суровому допросу, и они сообщали имена... слишком много имен, на её взгляд. Отрадно было бы думать, что все смерти – работа одного-единственного врага, которого можно схватить и казнить, но Дени подозревала, что на самом деле все не так. «Имя моим врагам – легион».

– Хиздар зо Лорак умеет убеждать, и у него много друзей. Кроме того, он богат. Возможно, он купил это перемирие золотом или убедил других аристократов, что наш с ним брак в их же интересах.

– Если он и не Гарпия, то знает, кто это. Мне не составит труда выяснить истину. Разрешите подвергнуть Хиздара допросу, и я добьюсь от него признания.

– Нет, – сказала она, – не верю я этим признаниям. Их у тебя слишком много, и все бесполезны.

– Ваша лучезарность...

– Нет, я сказала.

Бритоголовый насупился, что сделало его уродливое лицо еще безобразнее:

– Это ошибка. Великий господин Хиздар дурачит вашу милость. Неужели вы хотите уложить змею в собственную постель?

«Кого я хочу уложить к себе в постель, так это Даарио. Но отослала его прочь ради себя и вас всех».

– Продолжайте следить за Хиздаром зо Лораком, но не причиняйте ему никакого вреда. Слышишь меня?

– Я не глухой, ваше великолепие. Будет исполнено. – Скахаз вытянул из рукава пергаментный свиток. – Вашей милости стоит на это взглянуть. Это полный список миэринских кораблей и их капитанов, участвующих в морской блокаде. Все они – великие господа.

Дени изучила свиток. В нем значились все правящие семьи Миэрина: Хазкары, Мерреки, Кваззары, Жаки, Раздары, Газины, Палы, даже Резнаки и Лораки.

– И что мне с ним делать?

– У каждого капитана, упомянутого в этом списке, есть родня в городе. Сыновья и братья, жёны и дочери, матери и отцы. Прикажите моим Медным Тварям схватить их. Если жизнь заложников будет в ваших руках, то и корабли снова станут вашими.

– Если я пошлю Медных Тварей в пирамиды, это послужит сигналом к открытой войне в городе. Я должна доверять Хиздару и надеяться на мир.

Дени поднесла пергамент к свече и под сердитым взглядом Скахаза наблюдала, как сгорают в пламени имена.

Впоследствии сир Барристан признался королеве, что её брат Рейегар гордился бы ею. Дени вспомнилось, как когда-то в Астапоре сир Джорах сказал: «Рейегар сражался отважно, благородно, по-рыцарски – и погиб».

Спустившись в пурпурный мраморный зал, она обнаружила его почти пустым.

– Разве сегодня нет просителей? – спросила Дени Резнака мо Резнака. – Никто не молит о правосудии и не требует серебра за овцу?

– Нет, ваша милость. Горожане боятся.

– Им нечего бояться.

Но, как она узнала в тот же вечер, причин для страха хватало с лихвой. Когда её юные заложники Миклаз и Кезмия подавали королеве скромный ужин, состоящий из осенних овощей и имбирного супа, Ирри доложила, что из храма вернулась Галазза Галар вместе с тремя Синими Милостями.

– С ними Серый Червь, кхалиси. Они просят о встрече и говорят, что это срочно.

– Проводи их в мой зал. И позови Резнака со Скахазом. Зеленая Милость сказала, о чём пойдёт речь?

– Об Астапоре, – ответила Ирри.

Рассказ начал Серый Червь:

– Он явился из утреннего тумана – умирающий всадник на бледной лошади. Кобылица, шатаясь, доковыляла до городских ворот. Её бока порозовели от крови и пены, а глаза выпучились от ужаса. Всадник закричал: «Он горит, он горит!» и рухнул из седла. Послали за вашим слугой, и он велел отнести всадника к Синим Милостям. Когда ваши слуги внесли умирающего за ворота, он снова воскликнул: «Он горит!». Позже мы обнаружили, что под токаром был сущий скелет – одни кости да истощенная лихорадкой плоть.

Следом продолжила одна из Синих Милостей:

– Безупречные отнесли вестника в храм, где мы его раздели и омыли холодной водой. Под покрытой грязью одеждой сестры обнаружили половину стрелы у него в бедре. Древко было обломано, но наконечник остался внутри, и рана омертвела, наполнив его кровь ядом. Мужчина умер менее чем через час, не переставая твердить: «Он горит».

– Он горит, – повторила Дейенерис. – Кто это «он»?

– Астапор, ваша лучезарность, – ответила другая Синяя Милость. – Один раз вестник произнес это: «Астапор горит».

– Возможно, за него говорила лихорадка.

– Ваша лучезарность мудры, – ответила Галазза Галар, – но Эззара видела кое-что ещё.

Синяя Милость по имени Эззара сложила руки.

– Моя королева, – прошептала она, – его хворь вызвала не стрела. Он опорожнился себе под ноги, и не единожды. Засохшая кровь вместе с испражнениями пятнами покрывала его ноги до колен.

– Серый Червь сказал, что его лошадь тоже была в крови.

– Это правда, ваше величество, – подтвердил евнух. – Бока бледной кобылицы кровоточили от его шпор.

– Может, и так, ваша лучезарность, – сказала Эззара, – но эта кровь была перемешана с калом, и ею пропитались его штаны.

– У него было кровотечение из кишок, – добавила Галазза Галар.

– Наверняка сказать нельзя, – произнесла Эззара, – но, возможно, Миэрину надо опасаться кое-чего пострашнее, чем юнкайские копья.

– Мы должны молиться, – сказала Зеленая Милость. – Этого человека нам послали боги – он предвестник грядущего. Это знак.

– Знак чего? – спросила Дени.

– Знак гнева и разрушения.

Ей не хотелось в это верить.

– Это просто человек. Всего лишь один больной человек со стрелой в ноге. Его сюда принесла лошадь, а не боги.

«Бледная кобылица». Дени резко поднялась с места.

– Благодарю вас за совет и за всё, что вы сделали для этого несчастного.

Перед уходом Зеленая Милость поцеловала пальцы Дени.

– Мы будем молиться за Астапор.

«И за меня. Молись за меня, госпожа». Если Астапор пал, юнкайцев уже ничто не удержит от наступления на север.

Она повернулась к сиру Барристану:

– Отправь в холмы конных гонцов, пусть найдут моих кровных всадников. Еще отзови Бурого Бена и Младших Сыновей.

– И Ворон-Буревестников, ваше величество?

«Даарио».

– Да, да. – Всего три ночи назад ей приснился Даарио, лежащий мертвым на обочине дороги. Он смотрел в небо невидящим взглядом, а воронье ссорилось над его трупом. В другие ночи она ворочалась в постели, воображая, что он её предал – как уже однажды поступил со своими товарищами – капитанами Ворон-Буревестников. «Он принес мне их головы». Что если Даарио увел свой отряд назад в Юнкай и продал её за горшок золота? «Нет, он этого не сделает. Или сделает?»

– И Ворон-Буревестников тоже. Немедленно пошлите за ними гонцов.

Первыми вернулись Младшие Сыновья – спустя восемь дней после того, как королева послала за ними. Когда сир Барристан доложил, что встречи с ней ждет капитан наёмников, Дени сперва решила, что это Даарио, и сердце едва не выпрыгнуло у неё из груди. Однако этим капитаном оказался Бурый Бен Пламм.

У Бурого Бена было морщинистое обветренное лицо с кожей цвета старого тика, седые волосы и морщины в углах глаз. Дени была так рада увидеть это смуглое загрубевшее лицо, что не сдержалась и обняла наемника. Он сощурился от удивления.

– Я слышал, ваше величество собирается выйти замуж, но никто мне не сказал, что женихом окажусь я.

Они дружно рассмеялись, в то время как Резнак ворчал себе под нос, но смех резко оборвался, когда Бурый Бен сказал:

– Мы поймали троих астапорцев. Вашей милости лучше послушать, что они скажут.

– Приведите.

Дейенерис приняла их во всем великолепии своего зала с зажжёнными свечами на мраморных колоннах. Увидев, что астапорцы умирают от голода, она тут же послала за едой. Из дюжины беженцев, вместе покинувших Красный Город, сюда добрались только трое: каменщик, ткачиха и сапожник.

– А что случилось с остальными вашими спутниками? – спросила королева.

– Убиты, – ответил сапожник. – По холмам к северу от Астапора бродят юнкайские наемники, выслеживая тех, кто бежал от огня.

– Так значит, город пал? У него были мощные стены.

– Так и было, – сказал каменщик, сутулый мужчина со слезящимися глазами. – Мощные, но старые и обветшалые.

Ткачиха подняла голову:

– Каждый день мы говорили друг другу, что драконья королева вернется. – У женщины было узкое лицо, тонкие губы и мёртвые пустые глаза. – Говорили, что Клеон послал за вами, и вы идете на помощь.

«Он за мной посылал, – подумала Дени, – это, по крайней мере, правда».

– Под нашими стенами юнкайцы уничтожали наши посевы и истребляли наши стада, – продолжил сапожник. – В городе начался голод. Мы ели кошек, крыс и кожу. Лошадиная шкура считалась настоящим лакомством. Король-Горлорез и Королева-Шлюха обвиняли друг друга в людоедстве. На тайных сборищах мужчины и женщины тянули жребий, и тех, кому доставался чёрный камень, убивали и съедали. Винившие во всех наших бедах Кразниса мо Наклоза разгромили и сожгли его пирамиду.

– Другие обвиняли Дейенерис, – сказала ткачиха. – Но большинство жителей всё ещё любили вас. «Она идёт, – говорили мы друг другу. – Она идёт во главе великого войска с едой для всех и каждого».

«Я едва могу прокормить мой собственный народ. Поведя армию в Астапор, я бы потеряла Миэрин».

Сапожник рассказал им, как тело Короля-Мясника вытащили из гробницы и одели в медные доспехи, так как Зелёной Милости Астапора явилось видение, что он избавит свой народ от юнкайцев. Невыносимо смердящие останки Клеона Великого привязали на спину истощённой лошади, чтобы он повел на вылазку остатки своих новых Безупречных. Но это войско попало прямо в железные зубы легиона из Нового Гиса и полегло до последнего человека.

– После этого Зелёную Милость посадили на кол на площади Кары и оставили там умирать. Выжившие из пирамиды Ульгоров закатили великое пиршество, длившееся полночи, а последнее блюдо запили отравленным вином, чтобы наутро не проснуться. Потом началось моровое поветрие – кровавый понос убил в городе ещё три четверти жителей, пока толпа умирающих не тронулась рассудком и не перебила стражу на главных воротах.

Старый кирпичник возразил:

– Нет, это была толпа здоровых людей, бегущих от мора.

– Да какая разница? – отмахнулся сапожник. – Стражу разорвали в клочья, а ворота распахнули настежь. Легионы Нового Гиса хлынули в Астапор, а за ними – юнкайцы и конные наёмники. Королева-Шлюха пала в бою с проклятием на устах. Король-Горлорез сдался захватчикам и был брошен в бойцовую яму, где его разорвали голодные псы.

– И даже тогда некоторые продолжали говорить, что вы идете, – вставила ткачиха. – Они клялись, что видели вас на драконе – высоко в небе над лагерями юнкайцев. Каждый день мы высматривали вас.

«Я не могла прийти, – подумала королева. – Я не осмелилась».

– И что случилось, когда город пал? – спросил Скахаз. – Что тогда?

– Началась резня. В Храме Милостей собрались больные, пришедшие просить богов об исцелении. Легионеры заложили двери и подожгли храм факелами. Не прошло и часа, как весь город был охвачен пожарами. Они ширились и сливались друг с другом. Улицы заполнили обезумевшие мечущиеся толпы, пытавшиеся спастись от огня. Но бежать было некуда – на воротах стояли юнкайцы.

– Но вы-то сбежали, – заметил Бритоголовый. – Как вам это удалось?

Ему ответил старик:

– Я кирпичник, как мой отец и отец моего отца. Дед построил наш дом как раз вплотную к городской стене. Так что было несложно каждую ночь вытаскивать из нее несколько кирпичей. Когда я рассказал об этом друзьям, они помогли мне укрепить туннель, чтобы он не обрушился. Мы решили, что нужно иметь свой собственный путь для бегства.

«А ведь я оставила править вами Совет, – думала Дени. – Из лекаря, учёного и жреца».

Она помнила Астапор таким, каким в первый раз его увидела – сухим и пыльным городом за стенами из красного кирпича, видящим дурные сны наяву, но все еще полным жизни. «На Черве были острова, где целовались влюблённые, но в то же самое время на площади Кары с людей сдирали кожу на ремни и оставляли их ободранные тела мухам».

– Хорошо, что вы пришли сюда, – сказала она астапорцам. – В Миэрине вы будете в безопасности.

Сапожник её поблагодарил, старый кирпичник поцеловал ей ноги, но ткачиха лишь кинула на Дени тяжелый взгляд. «Она знает, что я лгу, – подумала королева. – Знает, что я не могу защитить их. Астапор в огне, и Миэрин будет следующим».

– Вскоре беженцев станет гораздо больше, – объявил Бурый Бен, когда астапорцев увели. – У этих троих были лошади. Большинство же идёт пешком.

– И сколько их может быть? – спросил Резнак.

Бурый Бен пожал плечами:

– Сотни. Тысячи. Больные, обожжённые, раненые. Кошки и Гонимые Ветром шастают по холмам с копьями и плетьми, гонят их на север и вырезают тех, кто отстанет.

– Ходячие рты. И, по вашим словам, больные? – Резнак в отчаянии заломил руки. – Ваша милость не должны пускать их в город!

– Я бы тоже не стал этого делать, – согласился Бурый Бен Пламм. – Я, конечно, не мейстер, но знаю, что гнилые яблоки надо держать подальше от свежих.

– Это не яблоки, Бен, – возразила Дени. – Это мужчины и женщины, больные, голодные и напуганные.

«Мои дети».

– Я должна была отправиться в Астапор.

– Ваше величество не смогли бы их спасти, – сказал сир Барристан. – Вы предостерегали короля Клеона от этой войны с Юнкаем. Он был глупцом, обагрившим руки в крови.

«И что, мои руки чище?»

Ей вспомнилось, слова Даарио, что все короли должны быть либо мясниками, либо мясом.

– Клеон был врагом нашего врага. Если бы я присоединилась к нему на Рогах Хаззата, мы вместе разбили бы юнкайцев.

Бритоголовый возразил:

– Если бы вы увели Безупречных на юг к Хаззату, Дети Гарпии...

– Знаю, знаю. Опять Ероих.

Бурый Бен Пламм растерялся:

– Кто это – Ероих?

– Девушка, которую, как мне казалось, я спасла от изнасилования и мучений. Моё доброе дело в конце концов обернулось для неё куда худшей судьбой. Всё, что я сделала в Астапоре, так это породила ещё десять тысяч Ероих.

– Ваше величество не могли предвидеть...

– Я королева. Предвидеть – мой долг.

– Что сделано, то сделано, – произнес Резнак мо Резнак. – Ваша милость, умоляю, поскорее сделайте благородного Хиздара своим королем. Он сможет договориться с мудрыми господами и заключить для нас мир.

– И на каких же условиях?

«Берегись надушенного сенешаля», – сказала ей Куэйта. Женщина в маске уже предсказала ей приход бледной кобылицы – может она была права и в отношении благородного Резнака?

– Может я и юная девушка, не сведущая в войне, но не ягнёнок, который забредёт с блеянием в гнездо к гарпиям. У меня всё ещё есть мои Безупречные. У меня есть Вороны-Буревестники и Младшие Сыновья. У меня есть три полка вольноотпущенников.

– И драконы, – с хищной улыбкой напомнил Бурый Бен Пламм.

– Запертые, в цепях! – воскликнул Резнак мо Резнак. – Какая польза от драконов, которыми никто не может управлять? Даже Безупречным становится не по себе, когда они отворяют двери, чтобы накормить их.

– Неужели они боятся ручных зверушек королевы? – Бурый Бен весело прищурился. Седой капитан Младших Сыновей был плотью от плоти вольных отрядов, в его жилах текла кровь доброй дюжины разных народов, но он всегда любил драконов, а они любили его.

– Зверушек? – взвизгнул Резнак. – Точнее чудовищ! Чудовищ, поедающих детей! Мы не можем...

– Молчать, – отрезала Дейенерис. – Мы не будем об этом говорить.

Ярость в её голосе, заставила Резака отшатнуться:

– Простите меня, ваше великолепие, я не...

Бурый Бен Пламм оборвал его на полуслове.

– Ваше величество, у юнкайцев есть три наёмных отряда против наших двух, и поговаривают о том, что они послали в Волантис за Золотым Братством. Эти ублюдки могут выставить десять тысяч солдат. Ещё у юнкайцев четыре гискарских легиона, а может и больше. И я слышал, что они отправили гонцов через всё Дотракийское море, возможно, чтобы натравить на нас какой-нибудь большой кхаласар. По мне, без драконов нам не обойтись.

Дени вздохнула:

– Прости, Бен. Я не осмелюсь выпустить драконов на волю.

Она видела, что это был не тот ответ, которого он ожидал.

Пламм почесал свои бакенбарды:

– Если у нас не будет драконов, что ж... лучше уйти, пока юнкайские паскуды не захлопнули ловушку... Только сначала стребуем с работорговцев денег за наш уход. Они ведь платят кхалам, чтобы дотракийцы не трогали их города, так почему бы не заплатить и нам? Продадим им Миэрин назад и подадимся на запад с полным обозом золота, драгоценностей и всего такого.

– Ты предлагаешь мне, чтобы я ограбила Миэрин и бежала? Этому не бывать! Серый Червь, мои вольноотпущенники готовы к битве?

Евнух скрестил на груди руки:

– Они не Безупречные, но вас не подведут. Ваш слуга клянется в этом копьем и мечом, ваша милость.

– Хорошо. Очень хорошо, – Дейенерис посмотрела на окружавших ее людей – на насупившегося Бритоголового, на сира Барристана с его морщинистым лицом и грустными голубыми глазами, на бледного и потного Резнака мо Резнака, на седовласого и крепкого, как старая кожа, Бурого Бена, на Серого Червя, безбородого, бесстрастного, с ничего не выражающим лицом. «Здесь должен быть Даарио и мои кровные всадники. Если нас ожидает битва, кровь моей крови должна быть со мной». – Ей также не хватало сира Джораха Мормонта. – «Он лгал мне, доносил на меня, но любил меня и всегда давал хорошие советы».

– Я уже однажды разбила юнкайцев и разобью снова. Но где? И как?

– Вы хотите встретить их в поле? – недоверчиво поинтересовался Бритоголовый. – Это безрассудство. Наши стены выше и толще, чем стены Астапора, да и защитники у нас храбрее. Юнкайцам этот город так просто не взять.

Сир Барристан возразил:

– Думаю, не стоит позволять им окружить Миэрин. Их войско собрано с миру по нитке, и это работорговцы, а не солдаты. Если мы застанем их врасплох...

– Это едва ли, – возразил Бритоголовый. – У юнкайцев есть друзья в стенах города – они дадут им знать.

– Какую армию мы сможем собрать? – спросила Дени.

– Недостаточно большую, прошу вашего королевского прощения, – ответил Бурый Бен Пламм. – А что говорит Нахарис? Если мы хотим дать битву, нам понадобятся его Вороны-Буревестники.

– Даарио все еще на задании.

«Боги, что я наделала? Неужели послала его на смерть?»

– Бен, я хочу, чтобы твои Младшие Сыновья провели разведку. Где наши враги находятся, как быстро продвигаются, сколько у них людей, как они расположены.

– Нам понадобится провизия. И свежие лошади.

– Само собой. Сир Барристан вас всем обеспечит.

Бурый Бен почесал подбородок:

– Возможно, мы сумеем переманить кое-кого из них на нашу сторону. Если ваша милость снабдит нас несколькими мешками золота и драгоценностей... на подарки их командирам, так сказать... Тогда, как знать?

– Купить их, почему бы и нет? – задумчиво произнесла Дени. Она знала, что с наёмниками Спорных Земель это происходит сплошь да рядом. – Да, прекрасно. Резнак, займись этим. Когда Младшие Сыновья покинут город, закрой ворота и удвой стражу на стенах.

– Будет сделано, ваше великолепие, – сказал Резнак мо Резнак. – А что делать с астапорцами?

«Мои дети».

– Они пришли сюда за помощью – за пищей, кровом и защитой. Мы не можем от них отвернуться.

Сир Барристан нахмурился:

– Ваше величество, мне случалось видеть, как кровавый понос уничтожал целые армии, если ему давали беспрепятственно распространиться. Сенешаль прав, мы не можем пустить астапорцев в Миэрин.

Дени беспомощно посмотрела на него. Хорошо, что драконы не плачут.

– Ладно, как скажете. Будем держать их за стенами, пока эта... эта напасть не прекратится. Разбейте для них лагерь у реки, к западу от города. Поделимся с ними едой, какой сможем. Может быть, удастся отделить больных от здоровых.

Все сановники смотрели на неё.

– Не вынуждайте меня повторять дважды. Идите и выполняйте то, что я велела.

Дени встала, проскользнула мимо Бурого Бена и сбежала вниз по лестнице навстречу желанному уединению на террасе.

Миэрин и Астапор разделяли три сотни лиг, но ей мерещилось, что небо на юго-западе стало темнее, будто его застилал дым от горящего Красного Города. «Из кирпича и крови построен Астапор, и люди в нем из кирпича и крови, – вертелся у нее в голове старый стишок. – Лишь прахом и костями остался Астапор, и люди в нём – лишь прах и кости». Она попыталась вспомнить лицо Ероих, но облик мертвой девушки таял словно дым.

Когда Дейенерис наконец повернулась, то увидела рядом с собой сира Барристана, закутавшегося от вечерней прохлады в белый плащ.

– Сможем ли мы воевать? – спросила она его.

– Люди всегда могут воевать, ваше величество. Лучше спросите, сможем ли мы победить. Пасть в бою легко, выиграть – другое дело. Вольноотпущенники толком не обучены и ни разу не бывали в битве. Ваши наёмники раньше служили врагу, а тот, кто хоть раз поменял хозяина, без колебаний сменит его ещё раз. У вас есть два дракона, которые не покоряются человеку, а третий, быть может, навсегда потерян. Вне этих стен у вас нет друзей, кроме лхазарян, а те не настроены воевать.

– У нас крепкие стены.

– Они не стали крепче, чем были, когда мы стояли с другой стороны. И вместе с нами в этих стенах сейчас находятся Дети Гарпии. И все эти великие господа – те, чьих детей вы не стали убивать, и те, чьих детей убили.

– Знаю, – вздохнула королева. – Что посоветуете, сир?

– Дать сражение, – ответил сир Барристан. – Миэрин переполнен людьми, в нём слишком много голодных ртов и недругов. Боюсь, долгой осады мы не выдержим. Позвольте мне встретить врага по пути на север, чтобы я мог сам выбрать место для битвы.

– Встретить врага, – повторила она. – С вольноотпущенниками, которых вы сами назвали необученными, и которые ни разу не бывали в бою.

– Все мы были такими когда-то, ваше величество. Мы подкрепим их Безупречными. И если бы у меня было пятьсот рыцарей...

– Или пять. И если я отдам тебе Безупречных, Миэрин некому будет охранять, кроме Медных Тварей.

Сир Барристан не стал спорить, и Дени закрыла глаза.

«Боги, – взмолилась она, – вы забрали у меня кхала Дрого, мое солнце и звезды. Вы забрали нашего храброго сына, не дав ему сделать даже вздоха. Вы уже отняли у меня мою кровь. Помогите мне, молю вас. Дайте мне мудрость увидеть грядущий путь и силу сделать то, что необходимо, чтобы защитить моих детей».

Боги не ответили.

Снова открыв глаза, Дейенерис сказала:

– Я не могу воевать одновременно с двумя врагами – внешним и внутренним. Если я хочу оборонять Миэрин, необходимо, чтобы город был на моей стороне. Весь город. Мне нужен... нужен... – она не смогла этого произнести.

– Ваше величество? – вежливо переспросил сир Барристан.

«Королева принадлежит не себе, а своему народу».

– Мне нужен Хиздар зо Лорак.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:19 | Сообщение # 39

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 31. Мелисандра

В покоях Мелисандры никогда не было по-настоящему темно.

Три сальные свечи горели на подоконнике, чтобы отгонять ужасы ночи. Ещё четыре мерцали у её кровати – по две с каждой стороны. В очаге днем и ночью горел огонь. Первый урок, который должны были выучить её слуги – огонь никогда, ни в коем случае не должен погаснуть.

Красная жрица закрыла глаза и прочитала молитву, потом открыла их, чтобы ещё раз вглядеться в пламя. «Ещё раз». Она должна убедиться. Многие жрецы и жрицы до неё были сбиты с толку ложными видениями – видели то, что хотели, а не то, что посылал им Владыка Света. Сейчас Станнис, король, который нёс на своих плечах судьбу мира, возрождённый Азор Ахаи, шёл на юг навстречу опасности. Несомненно, Рглор удостоит её видением его будущего.

«Покажи мне Станниса, Владыка, – молила она. – Покажи мне твоего короля, твоё орудие».

Перед ней заплясали видения – золотые и алые, мерцающие, обретающие очертания и тающие, перетекающие друг в друга – странные фигуры, пугающие и соблазнительные. Она снова видела безглазые лица, уставившиеся на неё кровоточащими провалами. Потом башни у моря, разрушенные захлестнувшей их тёмной, поднявшейся из глубин волной. Тени в форме черепов и черепа, оборачивающиеся туманом; тела, сливающиеся в вожделении – переплетённые, извивающиеся, впивающиеся друг в друга ногтями. Через огненную завесу были видны огромные крылатые тени, кружащие по тяжёлому синему небу.

«Девочка. Я должна снова найти её – серую девочку на умирающей лошади». Джон Сноу будет ждать от неё этого, причем скоро. И недостаточно будет просто сказать, что девочка сбежит. Он захочет большего, ему захочется знать, когда и где, а ей нечего ответить. Она видела её только однажды. «Девочка, серая как пепел, и пока я смотрела, она рассыпалась в прах и развеялась».

В очаге возникли очертания лица. «Станнис? – подумала она на какой-то миг… но нет, это не его черты. – Деревянное лицо, мертвенно бледное». Не враг ли это? Во вспыхнувшем пламени плавала тысяча красных глаз. «Он видит меня». Рядом с ним мальчик с волчьим лицом запрокинул голову и завыл.

Красная жрица вздрогнула. По её бедру стекала кровь, чёрная и дымящаяся. Внутри неё горел огонь, агония, экстаз – переполняющий, обжигающий, преображающий. Мерцание огня – настойчивое, словно рука любовника – рисовало узоры у неё на коже. Незнакомые голоса звали её из далекого прошлого. Она услышала женский крик: «Мелони!» Мужской голос объявил: «Лот семь». Она рыдала, и слёзы её были пламенем. И всё-таки она проглотила их.

С тёмного неба падали снежинки, а им навстречу поднимался пепел; серое и белое кружились одно вокруг другого, горящие стрелы перелетали через деревянную стену, и мертвецы брели в молчании сквозь холод под большим серым утесом, где в сотне пещер горели огни. Потом поднялся ветер, и пришла белая мгла, невыносимо холодная, и один за другим огни угасли. После этого остались лишь черепа.

«Смерть, – подумала Мелисандра. – Черепа – это смерть».

Пламя мягко потрескивало, и в этом треске она услышала прошелестевшее имя «Джон Сноу». Перед ней колыхалось его длинное лицо, обозначенное красными и оранжевыми языками пламени, появляясь и вновь исчезая, тень, наполовину видимая в мерцающей завесе. Вот он человек, теперь волк, теперь снова человек. Но черепа были и здесь, повсюду вокруг него. Мелисандра и прежде видела угрозу для него и пыталась предупредить юного лорда-командующего. «Его окружают враги, кинжалы во тьме. Но он меня не слушает».

Неверующие обычно отмахивались, пока не становилось слишком поздно.

– Что вы видите, миледи? – тихо спросил мальчик.

«Черепа. Тысячи черепов и опять мальчишку-бастарда. Джона Сноу».

Когда её спрашивали, что она видит в своём пламени, Мелисандра всегда отвечала: «Много чего», но видеть было гораздо сложнее, чем произносить эти слова. Это искусство, и, как любое другое искусство, оно требовало таланта, дисциплины, обучения. И боли тоже. Рглор говорил со своими избранными через священный огонь – на языке золы, углей и мерцающего пламени. Языке, по-настоящему понятном только богу. Мелисандра совершенствовалась в своём искусстве бесчисленные годы и уплатила свою цену. Даже в её ордене не было никого, кто мог бы сравниться с ней в мастерстве прозрения тайн, полуоткрытых и полускрытых в священном огне.

И всё же теперь она не могла даже найти своего короля.

«Я молю показать Азора Ахаи, а Рглор показывает мне только Сноу».

– Деван, – позвала она, – пить.

В горле пересохло и саднило.

– Да, миледи.

Мальчик налил воды из каменного кувшина у окна и поднес ей чашу.

– Благодарю.

Мелисандра сделала глоток и улыбнулась ему, заставив покраснеть. Она знала, что мальчик был почти влюблен в неё. «Он боится меня, желает и поклоняется мне».

Но пребывание здесь не радовало Девана. Парень очень гордился своей службой королевским оруженосцем, и его задело приказание Станниса остаться в Чёрном Замке. Как и у любого мальчика в таком возрасте, его голова была забита мечтами о славе. Без сомнения, он воображал, какие подвиги совершил бы в Темнолесье. Его сверстники отправились на юг оруженосцами королевских рыцарей, чтобы сражаться вместе с ними. Приказ остаться должен казаться Девану наказанием за какую-то его провинность или, быть может, за провинность его отца.

На самом деле, он был здесь, потому что об этом попросила Мелисандра. Четверо старших сыновей Давоса Сиворта пали в битве на Черноводной, когда зелёный огонь поглотил королевский флот. Деван был пятым, и здесь для него безопаснее, чем рядом с королем. Лорд Давос будет за это благодарен не более самого мальчика, но ей казалось, что Сиворт уже достаточно хлебнул горя. Он во многом заблуждался, но его преданность Станнису несомненна. Она видела это в своем пламени.

В отличие от большинства её слуг, Деван был шустрым, сообразительным и способным. Уходя на юг, Станнис оставил ей дюжину своих людей, но почти все они были бесполезны. Его величество нуждался в каждом мече, так что все, кого он мог оставить, были либо стариками, либо калеками. Один из них ослеп после удара в голову во время битвы у Стены, другой – охромел после того, как павшая лошадь раздробила ему ноги. Сержант лишился руки от удара великаньей дубинки. Трое стражей были евнухами, кастрированными по приказу Станниса за изнасилование женщин одичалых. Ещё двое были пьяницами и один – трусом. Последнего следовало бы повесить, это признавал сам король, но тот происходил из благородной семьи, и его отец и братья были верны с самого начала.

Красная жрица понимала, что оставленная стража скорее придавала ей должный статус в глазах чёрных братьев, но вряд ли от кого-то из оставленных Станнисом можно ждать помощи в случае опасности. Это было неважно. Мелисандра Асшайская не боялась за себя. Её защитит Рглор.

Она сделала ещё глоток воды, отставила чашу в сторону, моргнула, потянулась и поднялась со своего кресла, чувствуя, что мускулы затекли и болели. После столь долгого созерцания пламени ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к тусклому свету. Её глаза высохли и устали, но если их потереть, будет только хуже.

Она заметила, что пламя почти погасло.

– Деван, ещё дров. Который час?

– Почти рассвет, миледи.

«Рассвет. Нам дарован ещё один день. Славься, Рглор. Ужасы ночи отступили». Как это часто бывало, Мелисандра провела ночь в своём кресле у огня. После ухода Станниса она редко использовала постель. Пока тяжесть целого мира лежала на её плечах, у неё не было времени на сон. К тому же она боялась снов. «Сон – это маленькая смерть, сны – это шёпот Иного, который затянет всех нас в свою вечную ночь». Она предпочитала сидеть, омываемая алым светом священного огня своего красного владыки с раскрасневшимися от волн тепла, словно от поцелуев любовника, щеками. Порой ночами она дремала, но не больше часа. Мелисандра надеялась, что когда-нибудь сможет совсем не спать.

«Мелони, – подумала она. – Лот семь».

Деван подкладывал свежие поленья в очаг, пока пламя снова не взметнулось вверх – горячее и неистовое, разогнав тени обратно по углам комнаты, поглотив попутно все нежеланные видения. «Тьма отступила снова… ненадолго. Но за Стеной враг набирает силу, и если он одержит победу, рассвет никогда не придет вновь». Она задумалась, не его ли лицо смотрело на неё из пламени. «Нет. Конечно же, нет. Его лик был бы страшнее – холодным, чёрным и слишком ужасным, чтобы видеть его и остаться в живых». Деревянный человек, которого она видела, и мальчик с волчьим лицом… они наверняка были его слугами… его лучшими бойцами, как Станнис для неё.

Мелисандра подошла к окну и распахнула ставни. Снаружи восток только начинал светлеть, и утренние звезды ещё висели в чёрном как смоль небе. Чёрный Замок уже ожил – люди в чёрных плащах шли через двор, чтобы подкрепиться миской каши перед тем, как сменить своих братьев на Стене. Несколько снежинок влетело в окно, кружась на ветру.

– Не желает ли миледи утолить голод? – спросил Деван.

«Еда. Да, мне следует поесть». Иногда она забывала об этом. Рглор давал ей всё питание, в котором нуждалось её тело, но лучше скрывать это от смертных.

Ей нужен Джон Сноу, а не поджаренный хлеб и бекон, но было бесполезно посылать Девана к лорду-командующему. Он не явится на её зов. Сноу до сих пор предпочитал жить за арсеналом – в двух скромных комнатах, которые раньше занимал покойный кузнец Дозора. Быть может, он считал себя недостойным Королевской Башни или, возможно, ему всё равно. Это ошибка, ложная скромность юности, по сути – та же гордость. Правителю неразумно пренебрегать атрибутами власти, ибо сама власть в немалой степени проистекает от таких атрибутов.

Мальчик, однако, был не так прост. Он не приходил в покои Мелисандры, как проситель, настаивая на том, чтобы она сама явилась к нему, если ей понадобится что-то сказать. А когда приходила, заставлял ждать или вообще отказывался принять. Хоть это было разумно.

– Я буду крапивный чай, варёное яйцо и хлеб с маслом. Свежий хлеб, если не трудно, не жареный. Заодно найди одичалого. Передай ему, что нам надо поговорить.

– Гремучую Рубашку, миледи?

– И поскорей.

Пока мальчик отсутствовал, Мелисандра умылась и сменила одежду. В её рукавах было полно потайных карманов, и она тщательно их проверила, как делала каждое утро, чтобы убедиться, что все порошки на месте. Порошки, чтобы окрашивать пламя в зелёный, синий или серебристый цвета, порошки, чтобы пламя ревело, шипело и взметалось выше человеческого роста, порошки, чтобы создавать дым. Дым для правды, дым для страсти, дым для страха и густой чёрный дым, способный убить человека наповал. Красная жрица вооружилась щепоткой каждого.

Резной сундук, который она привезла из-за Узкого моря, теперь был на три четверти пуст. Несмотря на то, что Мелисандра знала, как сделать новые порошки, ей недоставало многих редких ингредиентов. «Моих заклинаний должно хватить». На Стене она стала сильнее – даже больше, чем в Асшае. Здесь каждое слово и действие заключали в себе гораздо больше могущества, и она могла творить недоступное ей прежде. «Тени, которые я призову здесь, будут громадными, и ни одно создание тьмы против них не выстоит». С подобными чарами ей скоро не понадобятся ничтожные фокусы алхимиков и пиромантов.

Она закрыла сундук, заперла и спрятала ключ в очередном потайном кармане своих юбок. Потом раздался стук в дверь. Судя по нерешительному звуку, это был её однорукий сержант.

– Леди Мелисандра, пришёл Костяной Лорд.

– Зовите, – Мелисандра села обратно в кресло рядом с очагом.

Одичалый был одет в безрукавку из варёной кожи с бронзовыми заклепками под поношенным плащом, пестревшим оттенками зелёного и коричневого. «Без костей». Ещё его окружали тени – клочья рваного серого тумана, едва заметные, скользящие по лицу и меняющие форму на каждом шагу. «Уродливо. Как и его костяные латы». Вдовий пик на лбу, близко посаженные тёмные глаза, впалые щеки, усы, изгибающиеся как черви надо ртом, полным сломанных гнилых зубов.

Мелисандра почувствовала тепло в ложбинке на шее, когда её рубин откликнулся на близость своего раба.

– Ты снял костяной доспех, – заметила она.

– Бряцание едва не свело меня с ума.

– Кости защищают тебя, – напомнила Мелисандра. – Чёрные братья тебя не любят. Деван сказал, что не далее как вчера ты поругался с кем-то из них за ужином.

– Немного. Я ел суп с бобами и беконом, пока Боуэн Марш рассуждал о высоких материях. Старый Гранат подумал, что я шпионю за ним и заявил, что не потерпит убийц на их совещаниях. Я ответил, раз это так, то им не стоит совещаться у очага. Боуэн покраснел и поперхнулся, но дальше дело не зашло.

Одичалый сел на подоконник и вытащил кинжал из ножен.

– Если какая-то ворона захочет всадить мне клинок между ребер, пока я ужинаю, то пусть только попробует. Стряпня Хобба будет вкуснее, если её приправить капелькой крови.

Мелисандра не обратила внимания на обнажённую сталь. Если бы одичалый хотел причинить ей вред, она бы увидела это в пламени. Видеть опасность, угрожающую ей самой, – это первое, чему она научилась, ещё будучи наполовину ребёнком – маленькой рабыней, на всю жизнь связанной с великим красным храмом.

– Тебя должны беспокоить их глаза, а не ножи, – предупредила она.

– Чары, да.

На чёрном железном браслете на его запястье запульсировал рубин. Одичалый стукнул по камню кончиком лезвия. Сталь отозвалась тихим щелчком.

– Я чувствую его, когда сплю. Коже тепло – даже сквозь железо. Нежно, как поцелуй женщины. Твой поцелуй. Но иногда в моих снах он загорается, и твои губы превращаются в зубы. Каждый день я задумываюсь о том, как было бы просто его снять, но не решаюсь. Неужели я должен и проклятые кости носить?

– Заклинание соткано из тени и внушения. Люди видят то, что ожидают увидеть. Кости – это часть тебя. «Не ошиблась ли я, спасая его?»

– Если чары разрушатся, тебя убьют.

Гремучая Рубашка начал вычищать грязь из-под ногтей кончиком кинжала.

– Я пел песни, сражался в битвах, пил летнее вино, пользовал жену дорнийца. Человек должен умирать, как он жил. Для меня – это с оружием в руке.

«Он мечтает умереть? Неужели его коснулся враг? Смерть – его вотчина, мёртвые – его солдаты».

– Для твоего оружия очень скоро найдётся работа. Враг приближается, настоящий враг. Еще до вечера разведчики лорда Сноу с невидящими и кровоточащими глазами.

Одичалый прищурился. Серые глаза превратились в карие. Мелисандра видела, как с каждым мерцанием рубина меняется их цвет.

– Вырванные глаза – примета Плакальщика. Лучшая ворона, как он любит повторять, – слепая ворона. Иногда мне кажется, что он хотел бы избавиться и от собственных глаз, так сильно они слезятся и чешутся. Сноу считает, что вольный народ пойдёт за Тормундом, потому что сам бы так поступил. Ему нравится Тормунд, и старому мошеннику он тоже пришелся по душе. Но если это окажется Плакальщик… то не будет ничего хорошего. И для него, и для нас.

Мелисандра мрачно кивнула, будто приняла его слова близко к сердцу, но этот Плакальщик ничего не значил. Никто из вольного народа ничего не значил. Они потерянные, обреченные люди, которым суждено сгинуть с лица земли, так же как исчезли Дети Леса. Но он не хотел бы это услышать, а она не могла рисковать потерять его, только не сейчас.

– Как хорошо ты знаешь север?

Он убрал лезвие.

– Так же как любой налётчик. Некоторые места лучше, другие хуже. Север большой. А что?

– Девочка, – сказала она. – Девочка в сером на умирающей лошади. Сестра Джона Сноу.

Кто ещё это мог быть? Она ехала к нему за защитой, это Мелисандра видела ясно.

– Я видела её в пламени, но лишь раз. Мы должны завоевать доверие лорда-командующего, а единственный способ – это спасти ее.

– Хочешь сказать, я должен её спасти? Костяной Лорд? – он рассмеялся. – Никто никогда не доверял Гремучей Рубашке, разве что идиоты. А Сноу не такой. Если его сестра нуждается в спасении, он отправит своих ворон. Я бы так и сделал.

– Он не такой, как ты. Он принёс свои обеты и намерен им следовать. Ночной Дозор не принимает чью-либо сторону. Но ты – не дозорный. Ты можешь делать то, чего он не может.

– Если твой упрямый лорд-командующий позволит. Твой огонь показал тебе, где найти эту девочку?

– Я видела воду. Глубокую, синюю и спокойную, с тонкой корочкой льда. Она тянулась и тянулась бесконечно.

– Длинное Озеро. Что ещё ты видела вокруг этой девочки?

– Холмы. Поля. Деревья. Один раз оленя. Камни. Она держится далеко от поселений. И когда есть возможность, едет через маленькие ручейки, чтобы сбить преследователей со следа.

Он нахмурился.

– Это всё усложняет. Ты говоришь, она ехала на север. Озеро было на востоке от нее или на западе?

Мелисандра прикрыла глаза, вспоминая.

– На западе.

– Тогда она идет не по Королевскому тракту. Умная девочка. В той стороне меньше соглядатаев и проще укрыться. И несколько убежищ, которыми я сам время от времени пользовался…

Звук боевого рога заставил его прерваться и вскочить на ноги. Мелисандра знала, что по всему Чёрному Замку повисла такая же внезапная тишина, и все мужчины и мальчики повернулись к Стене, прислушиваясь и ожидая. Один долгий сигнал рога означал возвращение разведчиков, но два…

«Настал этот день, – подумала красная жрица, – теперь лорду Сноу придётся меня выслушать».

Издав долгий заунывный звук, рог умолк, тишина, казалось, растянулась на часы. Наконец одичалый разрушил затянувшееся молчание.

– Лишь один. Разведчики.

– Мёртвые разведчики. – Мелисандра тоже поднялась. – Ступай, надень свои кости и жди. Я вернусь.

– Я пойду с тобой.

– Не будь дураком. Когда они это увидят, один вид любого одичалого распалит их гнев. Оставайся здесь, пока они не остынут.

Деван поднимался по ступеням Королевской Башни навстречу Мелисандре. Она спускалась в сопровождении двух стражников, оставленных ей Станнисом. Мальчик нёс на подносе позабытый ею завтрак.

– Я ждал, пока Хобб вытащит свежие буханки из печи, миледи. Хлеб ещё горячий.

– Оставь завтрак в моих покоях. –Одичалый несомненно его съест. – Я нужна лорду Сноу за Стеной.

«Он пока не знает об этом, но скоро…»

Снаружи начинался лёгкий снежок. К тому времени, как Мелисандра с эскортом подошла к воротам, там уже собралась толпа ворон, но они расступились перед красной жрицей. Впереди под толщей льда уже шёл лорд-командующий в компании Боуэна Марша и двадцати копейщиков. Вдобавок Сноу послал на Стену дюжину лучников на случай, если враг скрывается в соседнем лесу. Стражники на воротах не были людьми королевы, но всё-таки дали пройти Мелисандре.

В узком извилистом туннеле, который тянулся под Стеной, было темно и холодно. Морган шёл перед ней с факелом, а Меррел – позади с топором. Оба были безнадёжные пьяницы, но в этот ранний час они были трезвы. Люди королевы, по крайней мере, по названию, здорово её боялись. А Меррел, когда не был пьян, мог казаться грозным. Сегодня она не нуждалась в сопровождающих, но Мелисандра взяла за правило – куда бы она ни направлялась, брать с собой пару стражников. Это несло определённое послание. «Атрибуты власти».

К тому времени, как они втроём вышли наружу, пошёл сильный снег. Рваное белое одеяло прикрыло изрытую и истерзанную землю, которая тянулась от Стены до края Зачарованного Леса. Джон Сноу и его чёрные братья собрались вокруг трёх копий, воткнутых ярдах в двадцати от выхода из туннеля.

Копья были ясеневые, восьми футов в длину. Левое было слегка кривое, но остальные – прямые и гладкие. На острие каждого насадили по отрубленной голове. Их бороды покрывал лёд, а падающий снег ложился на них белым капюшоном. На том месте, где раньше были глаза, остались лишь пустые глазницы – чёрные и кровавые дыры, глядевшие на них с немым укором.

– Кто это? – спросила Мелисандра ворон.

– Чёрный Джек Бульвер, Волосатый Хэл и Гарт Серое Перо, – мрачно ответил Боуэн Марш. – Земля наполовину смёрзлась. У одичалых наверняка ушло полночи на то, чтобы вбить копья так глубоко. Они все ещё могут оставаться поблизости. И следить за нами.

Лорд-стюард покосился на деревья.

– Их там может быть сотня, – сказал чёрный брат с угрюмым лицом, – Может, и тысяча.

– Нет, – произнёс Джон Сноу. – Они оставили свои дары тёмной ночью, а потом сбежали.

Его огромный белый лютоволк бродил, принюхиваясь вокруг сугробов, потом задрал лапу и пометил копьё с головой Черного Джека Бульвера.

– Если бы они все еще были здесь, Призрак учуял бы их запах.

– Я надеюсь, Плакальщик сжёг тела, – угрюмо сказал Скорбный Эдд. – Иначе они могут явится за своими головами.

Джон ухватил копье, на котором торчала голова Гарта Серое Перо, и резко выдернул его из земли.

– Уберите остальные, – приказал он, и четыре вороны поспешили исполнить приказание.

Щёки Боуэна Марша раскраснелись от холода.

– Нам не следовало отправлять разведчиков.

– Не время и не место бередить эту рану. Не здесь, милорд. Не сейчас.

Занятым копьями он сказал:

– Заберите головы и сожгите. Оставьте от них только кости.

И лишь потом он обратил внимание на Мелисандру.

– Миледи. Прогуляемся, если вам угодно.

«Наконец-то».

– Если угодно лорду-командующему.

Когда они шли в туннеле под Стеной, Мелисандра взяла его под руку. Впереди двигались Морган и Меррел, по пятам за ними следовал Призрак. Жрица не заговаривала, но нарочно замедлила шаг, и там, где она проходила, начинал таять лёд. «Он не сможет этого не заметить».

Под железной решеткой зиявшей бойницы Сноу, как она и ожидала, нарушил молчание:

– Что с остальными шестью?

– Я их не видела, – ответила Мелисандра.

– Посмотрите?

– Конечно, милорд.

– Сир Деннис Маллистер прислал ворона из Сумеречной Башни, – сказал ей Джон Сноу. – Его люди видели огни в горах на дальней стороне Теснины. По мнению сира Денниса, одичалые стягивают силы. Он считает, что они собираются снова атаковать Мост Черепов.

– Некоторые из них, возможно.

Могли ли черепа в её видении обозначать этот мост? Почему-то Мелисандре казалось, что нет.

– Если это и произойдёт, то атака будет не более чем отвлекающим маневром. Я видела башни у моря, затопленные чёрной и кровавой волной. Туда придётся самый тяжёлый удар.

– Восточный Дозор?

«Он ли?» Мелисандра посещала Восточный Дозор у Моря вместе с королём Станнисом. Это там его величество оставил королеву Селису и их дочь Ширен, когда отправился со своими рыцарями в поход к Чёрному Замку. Башни в её пламени выглядели иначе, но так часто случалось с видениями.

– Да. Восточный Дозор, милорд.

– Когда?

Она развела руками.

– Завтра. В следующем месяце. Через год. А если вы начнете действовать, возможно, сможете предотвратить то, что я видела. «Иначе какой смысл в видениях?»

– Хорошо, – сказал Сноу.

К тому времени, как они вышли из-под Стены, толпа ворон у ворот увеличилась до двух десятков. Люди сгрудились вокруг них. Мелисандра знала некоторых по имени: Трёхпалый Хобб, Малли с жирными рыжими волосами, недалёкий парень по прозвищу Оуэн Олух, пьяница-септон Селладар.

– Это правда, м’лорд? – произнёс Трёхпалый Хобб.

– Кто это? – спросил Оуэн Олух. – Это ведь не Дайвен, так?

– И не Гарт, – сказал один из людей королевы, известный ей как Альф из Раннимада, который одним из первых отрёкся от семи ложных богов ради истины Рглора. – Гарт слишком умён для этих одичалых.

– Сколько? – спросил Малли.

– Трое, – ответил им Джон. – Чёрный Джек, Волосатый Хэл и Гарт.

Альф из Раннимада взвыл так громко, что мог разбудить спящих в Сумеречной Башне.

– Уложи его в постель и влей в него сонного вина, – сказал Джон Трёхпалому Хоббу.

– Лорд Сноу, – тихо произнесла Мелисандра. – Не пройдёте ли вы со мной в Королевскую Башню? Я должна ещё кое-чем с вами поделиться.

Он долго смотрел ей в лицо своими холодными серыми глазами. Его правая рука сжималась, разжималась и снова сжималась.

– Как пожелаете. Эдд, отведи Призрака в мои покои.

Мелисандра восприняла это как намёк и тоже отпустила свою стражу. Они вместе и только вдвоём прошли через двор. Падал снег. Она шла так близко к Джону Сноу, как только осмеливалась. Достаточно близко, чтобы почувствовать исходящее от него словно чёрный туман недоверие. «Он меня не любит и никогда не полюбит, но будет использовать. Это хорошо». В самом начале Мелисандра танцевала тот же танец со Станнисом Баратеоном. На самом деле, у юного лорда-командующего и её короля общего больше, чем они могут признать. Станнис был младшим сыном, живущим в тени своего старшего брата, так же как и Сноу, рождённый бастардом, всегда жил в тени своего законнорождённого брата – павшего героя, прозванного Молодым Волком. Оба по натуре были неверующими, недоверчивыми и подозрительными. Честь и долг – вот единственные боги, которым они поклонялись от всего сердца.

– Вы не спросили о своей сестре, – произнесла Мелисандра, когда они взбирались по винтовой лестнице Королевской Башни.

– Я уже говорил. У меня нет сестры. Мы оставляем наших родных, когда приносим обеты. Я не могу помочь Арье, так же как я…

Сноу прервался, когда они зашли в её покои. Сидевший у стола одичалый намазывал кинжалом масло на ломоть тёплого чёрного хлеба. Она обрадовалась, увидев, что тот надел костяной доспех. Разбитый череп великана, служивший ему шлемом, лежал на подоконнике за его спиной.

Джон напрягся.

– Ты.

– Лорд Сноу.

Одичалый ухмыльнулся, приоткрыв тёмные сломанные зубы. Рубин на его запястье мерцал как тусклая красная звезда.

– Что ты здесь делаешь?

– Утоляю голод. Присоединяйся.

– Я не преломлю с тобой хлеб.

– Тебе же хуже. Буханка все ещё тёплая. Хобб хотя бы на это способен.

Одичалый откусил кусок.

– Так же легко я мог навестить и тебя, милорд. Стражники у твоей двери – это просто недоразумение. Тот, кто взобрался на Стену полсотни раз, может довольно легко забраться в окно. Но что пользы тебя убивать? Вороны просто выберут кого-нибудь ещё хуже.

Он прожевал и проглотил.

– Я слышал о твоих разведчиках. Тебе следовало бы послать с ними меня.

– Чтобы ты выдал их Плакальщику?

– Мы тут говорим о предательствах? Как там звали твою одичалую жену, Сноу? Игритт, не так ли?

Одичалый повернулся к Мелисандре.

– Мне понадобятся лошади. Полдюжины хороших лошадей. И в одиночку я не смогу ничего сделать. Несколько копьеносиц из Кротового Городка подойдут. Женщины для этого годятся лучше всего. Им девочка доверится скорее, и они помогут мне осуществить одну задуманную мною хитрость.

– О чём он говорит? – спросил её лорд Сноу.

– Ваша сестра, – Мелисандра положила ладонь ему на руку. – Вы не можете ей помочь, а он сможет.

Сноу вырвал руку.

– Я так не думаю. Вы не знаете эту тварь. Гремучая Рубашка может хоть сотню раз вымыть руки, и всё равно они останутся в крови. Он скорее изнасилует и убьёт Арью, чем спасет её. Нет. Если вы видели в своем пламени это, миледи, то, должно быть, вам в глаза попала зола. Если он попытается покинуть Чёрный Замок без моего позволения, я сам отрублю ему голову.

«Он не оставляет мне выбора. Да будет так».

– Деван, оставь нас, – сказала она, и оруженосец вышел и закрыл за собой дверь.

Мелисандра коснулась рубина на шее и произнесла слово.

Звук странно отразился от углов комнаты и червём заполз им в уши. Одичалый услышал одно слово, ворона другое. Ни то, ни другое не было тем, которое слетело с её губ. Рубин на запястье одичалого потемнел, вокруг него замелькали и исчезли вспышки света и тени.

Кости остались на месте – грохочущие рёбра, когти и зубы вокруг торса, огромная пожелтевшая ключица на плечах. Разбитый череп великана остался прежним – жёлтым, покрытым трещинами, ухмыляющимся своей темной и дикой улыбкой.

Но вдовий пик исчез с головы. Каштановые усы, выпирающий подбородок, бледно-жёлтая кожа и тёмные глаза – всё растаяло. В длинных каштановых волосах поползли седые пряди. В уголках рта залегли морщинки. Неожиданно он стал выше, чем раньше, шире в груди и в плечах, длинноногим и худым, а лицо – обветренным и чисто выбритым.

Серые глаза Джона Сноу расширились.

– Манс?

– Лорд Сноу, – Манс - Налётчик не улыбался.

– Она же сожгла тебя.

– Она сожгла Костяного Лорда.

Джон Сноу повернулся к Мелисандре.

– Что это за колдовство?

– Называйте, как хотите. Чары, наваждение, иллюзия. Рглор – Владыка Света, Джон Сноу, и он дарует своим слугам способность ткать свет так, как другие вяжут спицами.

Манс - Налётчик усмехнулся.

– Я и сам сомневался, Сноу, но почему было не дать ей попытаться? Или это, или позволить Станнису меня зажарить.

– Кости помогают, – сказала Мелисандра. – Кости помнят. На таких вещах строятся сильнейшие чары. Башмаки мертвеца, прядь волос, мешочек с костяшками пальцев. С помощью шёпота и молитвы тень человека может покинуть его и обернуться вокруг другого словно плащ. Сущность владельца не меняется, только внешность.

Она объяснила это, будто всё так легко и просто. Им не нужно знать, как трудно это было сделать, и чего ей это стоило. Этот урок Мелисандра заучила задолго до Асшая – чем меньше усилий на вид требует колдовство, тем больше люди боятся чародея. Когда пламя лизало Гремучую Рубашку, рубин на её шее раскалился так, что она боялась, как бы её собственная плоть не начала дымиться и чернеть. К счастью, лорд Сноу избавил её от этой агонии своими стрелами. Станнис кипел от гнева, но она вздохнула с облегчением.

– У нашего лжекороля плохие манеры, – сказала Мелисандра Джону Сноу, – но он не предаст тебя. Помни, у нас его сын. И он обязан тебе своей жизнью.

– Мне? – удивился Сноу.

– Кому же ещё, милорд? Как говорят ваши законы, только кровью можно искупить преступления, а Станнис Баратеон – не тот человек, который пойдет против закона… Но как вы мудро заметили, законы людей заканчиваются у Стены. Я говорила вам, что Владыка Света услышит ваши молитвы. Вы хотели найти способ спасти свою младшую сестру и при этом сохранить честь, которая так много значит для вас, обеты, которые вы принесли перед вашим деревянным богом, – она ткнула бледным пальцем. – Вот он, лорд Сноу, спаситель Арьи. Дар Владыки Света… и мой.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:22 | Сообщение # 40

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 32. Вонючка

Сначала он услышал лай приближавшихся к дому девочек. Отразившийся эхом от каменных плит стук копыт заставил его подскочить. Цепи на нём загремели. Та, что обвивала лодыжки, была не больше фута длиной и сильно укорачивала шаг, не давая двигаться быстро. Но Теон, стараясь изо всех сил, с грохотом вскочил со своего тюфяка. Рамси Болтон вернулся и захочет, чтобы его Вонючка был под рукой и прислуживал ему.

Снаружи, под холодным осенним небом, охотники въезжали в ворота. Заливаясь лаем, девочки носились вокруг возглавлявшего процессию Костлявого Бена. За ним следовали Живодёр, Кислый Алин и Дэймон Станцуй-для-Меня со своим длинным смазанным жиром кнутом. Потом появились Уолдеры на серых жеребятах, подаренных им леди Дастин. На Кровавом, рыжем жеребце с норовом под стать хозяйскому, ехал его светлость. Он смеялся. Вонючка знал, что это может быть или очень хорошо или очень плохо.

Привлечённые запахом Вонючки собаки повисли на нём прежде, чем он сообразил, какая где. Девочки любили Вонючку; он часто спал с ними, а иногда Костлявый Бен даже разрешал ему с ними ужинать. Стая с лаем пронеслась по каменным плитам и окружила его. Наскакивая на ноги, собаки принялись подпрыгивать, чтобы лизнуть его немытое лицо. Хелисента схватила зубами левую руку и так яростно сжимала, что Вонючка испугался, как бы не потерять ещё пару пальцев. Красная Джейн бросилась ему на грудь и опрокинула навзничь. Она была поджарой и мускулистой, а Вонючка – седым измождённым человеком с серой кожей и хрупкими костями.

К тому времени, как он оттолкнул Красную Джейн и поднялся на колени, всадники уже готовились спешиваться. Две дюжины верховых уехало, и столько же вернулось, а это значило, что поиски не увенчались успехом. Это плохо. Рамси не любит вкус поражения. «Он захочет причинить кому-нибудь боль».

В последнее время его господину приходилось сдерживаться, ведь Барроутон был полон людей, в которых нуждались Болтоны. Рамси понимал, что нужно быть осторожным с Дастинами, Рисвеллами и его собственными дружками-лордиками. С ними он всегда был учтив и улыбчив, но за закрытыми дверьми представлял собой нечто иное.

Рамси Болтон был одет, как и подобает лорду Хорнвуда и наследнику Дредфорта. Плащ из волчьих шкур, защищая от осеннего холода, был скреплён на правом плече желтыми волчьими клыками. На одном боку Рамси носил фальшион с широким и тяжёлым, словно у тесака мясника, лезвием, а на другом – длинный кинжал и небольшой, но острый как бритва кривой нож для свежевания. Все три клинка имели рукояти из жёлтой кости.

– Вонючка, – позвал его светлость, возвышаясь в седле на Кровавом, – от тебя разит. Я чую твой запах через весь двор.

– Я знаю, милорд, – пришлось сказать Вонючке. – Прошу прощения.

– Я принёс тебе подарок.

Рамси обернулся, снял что-то с седла и швырнул.

– Лови!

Вонючка стал неуклюжим из-за своих цепей, оков и недостающих пальцев, чем был до того, как он узнал свое имя. Брошенная ему в руки голова, отскочила от обрубков пальцев и упала под ноги. От неё во все стороны полетели черви. Из-за запекшейся на ней корки крови, понять, чья она, было невозможно.

– Я велел тебе поймать её, – сказал Рамси. – Подними.

Вонючка попытался поднять голову за ухо, но это оказалось плохой идеей – зелёная плоть сгнила, и в руке осталось только ухо. Малый Уолдер рассмеялся, и спустя мгновение остальные тоже стали хохотать.

– Хватит, – произнёс Рамси. – Просто позаботься о Кровавом. Я загнал ублюдка.

– Да, милорд. Позабочусь.

Вонючка поспешил к коню, оставив отрубленную голову собакам.

– Сегодня ты пахнешь как поросячье дерьмо, Вонючка, – сказал Рамси.

– Для него это уже достижение, – улыбнулся Дэймон Станцуй-для-Меня, скручивая свой хлыст.

Малый Уолдер спрыгнул с седла.

– Можешь и за моим конём поухаживать, Вонючка. И за конём моего маленького кузена.

– Я сам позабочусь о своём, – возразил Большой Уолдер.

Малый Уолдер стал любимчиком лорда Рамси и с каждым днём все больше походил на него, но младший Фрей был сделан из другого теста и редко принимал участие в жестоких забавах своего кузена.

Вонючка не обратил на оруженосцев внимания. Он повёл Кровавого в конюшни, шарахаясь в сторону, когда конь лягался. Охотники прошли в дом – все, кроме Костлявого Бена, который, ругаясь, пытался разнять дравшихся за отрубленную голову собак.

Большой Уолдер прошёл следом в конюшню, ведя своего скакуна. Снимая уздечку с Кровавого, Вонючка бросил взгляд на Большого Уолдера.

– Кто это был? – спросил он тихо, чтобы другие конюхи не услышали.

– Никто.

Большой Уолдер снял седло со своего серого.

– Просто старик, которого мы встретили по дороге. Он вёл старую козу и четырёх козлят.

– Его светлость убил его из-за коз?

– Его светлость убил его за то, что тот обратился к нему, как к лорду Сноу. Хотя козлятина была ничего. Мы подоили козу и поджарили козлят.

«Лорд Сноу». Вонючка кивнул. Его цепи звенели, пока он боролся с подпругой. «Как бы его ни называли, лучше держаться от Рамси подальше, когда он в гневе. И даже когда спокоен».

– Вы нашли ваших кузенов, милорд?

– Нет. Я и не думал, что найдём. Они мертвы. Лорд Виман убил их. На его месте я бы так и поступил.

Вонючка промолчал. Некоторые мысли лучше держать при себе, даже если ты в конюшне, а его светлость в замке. Одно неверное слово могло стоить ему ещё одного пальца на ноге или даже на руке.

«Но, по крайней мере, не языка. Он никогда не заберет мой язык. Ему нравится слушать, как я умоляю его избавить меня от боли. Ему нравится заставлять меня умолять».

Всадники были на охоте шестнадцать дней и ели только чёрствый хлеб и солонину, не считая случайно попавшейся козлятины, поэтому вечером лорд Рамси приказал устроить пир, чтобы отметить его возвращение в Барроутон. Их хозяин, седовласый однорукий мелкий лорд по имени Харвуд Стаут, знал, что не стоит отказывать, хотя теперь его кладовые, наверняка, были почти пусты. Вонючка слышал, как слуги Стаута ворчат о том, что Бастард и его люди проедают зимние запасы.

– Говорят, он уложит в постель дочурку лорда Эддарда, – жаловалась повариха Стаута, не подозревая, что Вонючка подслушивает, – но поимеют-то нас, когда придут снега, помяните мое слово.

Но раз лорд Рамси приказал устроить пир, тот должен состояться. В чертоге Стаутов на козлах поставили столы. Забили бычка. И как только зашло солнце, неудачливые охотники принялись вкушать жаркое и рёбрышки, ячменный хлеб, кашу из моркови и гороха, запивая всё это внушительным количеством эля.

Малому Уолдеру выпало следить за тем, чтобы чаша лорда Рамси не пустела, а Большой Уолдер наливал остальным гостям за высоким столом. Вонючку приковали у дверей, чтобы его аромат не портил пирующим аппетит. Он поужинает позже – теми объедками, которые решит ему оставить лорд Рамси. А вот собаки весело носились по залу и изрядно развлекли гостей, когда Мод и Серая Джейн вцепились в одного из псов лорда Стаута из-за особенно мясистой косточки, брошенной им Коротким Уиллом. Вонючка был единственным человеком во всем зале, не следившим за схваткой трёх собак. Он смотрел на Рамси Болтона.

Собачий бой окончилась смертью хозяйского пса – старого и не имевшего ни единого шанса. Он был один против двух, а суки Рамси – молоды, сильны и свирепы. Костлявый Бен, любивший собак больше, чем их хозяин, рассказал Вонючке, что все они названы в честь крестьянок, на которых Рамси, будучи ещё бастардом, охотился вместе с первым Вонючкой, а потом насиловал и убивал.

– В честь тех, кто устраивал ему хорошую охоту. Те, что рыдают, умоляют и не бегут, не возрождаются суками.

Вонючка не сомневался, что в следующем помёте, родившимся на псарне Дредфорта, будет Кира.

– А ещё он их натаскивает на волков, – разоткровенничался Костлявый Бен.

Вонючка промолчал. Он-то знал, с какими волками должны расправиться девочки, но не имел ни малейшего желания смотреть, как они будут драться за его отрубленный палец.

Двое слуг выносили останки мертвого пса, а старая женщина достала тряпку, грабли и ведро, чтобы убрать пропитанную кровью солому, когда двери зала распахнулись, впустив порыв ветра, и внутрь вошла дюжина мужчин в серых кольчугах и шлемах, расталкивая побледневших молодых стражников Стаута в кожаных бригантинах и красно-коричневых плащах. Среди пирующих воцарилась внезапная тишина. Один только лорд Рамси отбросил в сторону кость, которую обгладывал, вытер рот рукавом, улыбнулся жирными губами и произнес:

– Отец.

Лорд Дредфорта спокойно обвел взглядом остатки пира, мёртвого пса, гобелены и закованного в цепи Вонючку.

– Вон, – велел он пирующим своим тихим, как шёпот голосом. – Сейчас же. Все до единого.

Люди лорда Рамси вскочили из-за столов, побросав тарелки и чаши. Костлявый Бен прикрикнул на девочек, и те бросились за ним. Некоторые до сих пор сжимали в зубах кости. Харвуд Стаут сухо поклонился и покинул зал без единого слова.

– Освободи Вонючку и забери с собой, – прорычал Рамси Кислому Алину, но его отец взмахнул бледной рукой и произнёс:

– Нет, оставь его.

Даже личные стражники лорда Русе вышли, захлопнув за собой двери. Когда эхо затихло, Вонючка остался в зале наедине с двумя Болтонами, отцом и сыном.

– Ты не отыскал наших пропавших Фреев.

Русе Болтон произнес это скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Мы поехали туда, где, по словам лорда Миноги, они разделились, но девочки не взяли след.

– Вы спрашивали о них в деревнях и заимках.

– Пустая трата слов. Крестьяне ни на что не обращают внимания.

Рамси пожал плечами:

– Какая разница? Мир обойдётся без парочки Фреев. Их полным-полно в Близнецах, на случай если нам понадобится ещё один.

Лорд Русе оторвал маленький кусочек от горбушки хлеба и проглотил.

– Хостин и Эйенис беспокоятся.

– Если они так хотят, отправь их на поиски.

– Лорд Виман винит себя. Его послушать, он особенно привязался к Рейегару.

Лорд Рамси пришел в бешенство. Вонючка видел это по его рту, изгибу толстых губ, по тому, как напряглась его гортань.

– Этим дуракам следовало бы остаться с Мандерли.

Русе Болтон пожал плечами

– Носилки лорда Вимана движутся со скоростью улитки… и, несомненно, здоровье и габариты его светлости не позволяют ему путешествовать дольше нескольких часов в день при регулярных остановках для трапезы. Фреям не терпелось добраться до Барроутона и воссоединиться со своей родней. Разве можно винить их за то, что они поехали вперед?

– Если они и в самом деле поехали. Ты веришь Мандерли?

Бледные глаза его отца сверкнули.

– А что, похоже? И всё же его светлость пребывает в крайнем расстройстве.

– Не в таком сильном, чтобы перестать есть. Лорд Свин, должно быть, прихватил с собой половину запасов Белой Гавани.

– Сорок телег полных еды. Бочки с обычным и пряным вином, бочонки свежевыловленных миног, стадо коз, сотню свиней, ящики крабов и устриц, огромную треску… Лорд Виман любит покушать, как ты мог заметить.

– Я заметил то, что он не привез заложников.

– Я тоже.

– Что ты собираешься с этим делать?

– Хороший вопрос, – лорд Русе нашёл пустую чашу, протер скатертью и наполнил из кувшина. – Мне кажется, Мандерли не одинок в своей любви к пирам.

– Это тебе следовало устроить пир в честь моего возвращения, – возразил Рамси, – и он должен был состояться в Кургане, а не в этом нужнике.

– Курган и его кухни не мои, чтобы я ими распоряжался, – мягко произнёс его отец. – Я всего лишь гость. Замок и город принадлежат леди Дастин, а она тебя не выносит.

Лицо Рамси потемнело.

– А сможет она меня выносить, если я отрежу ей сиськи и скормлю моим девочкам? Сможет ли она меня выносить, если я сдеру с неё кожу и сделаю себе сапоги?

– Вряд ли. И эти сапоги дорого нам обойдутся. Они будут стоить нам Барроутона, верности Дастинов и Рисвеллов.

Русе Болтон сел за стол напротив сына.

– Барбри Дастин – младшая сестра моей второй жены, дочь Родрика Рисвелла, сестра Роджера, Рикарда и моего тезки Русе, кузина остальных Рисвеллов. Она любила моего покойного сына и подозревает, что ты причастен к его гибели. Леди Барбри – женщина, знающая, что такое затаить обиду. Будь благодарен за это. Барроутон предан Болтонам во многом потому, что она все ещё винит Неда Старка в смерти своего мужа.

– Предан? – бушевал Рамси. – Да она поплёвывает на меня свысока. Придёт день, когда я спалю её драгоценный деревянный город. Пусть плюёт на него, посмотрим, сможет ли она погасить пламя.

Русе сделал такое лицо, будто эль, который он пил, неожиданно прокис.

– Иногда ты заставляешь меня сомневаться, моё ли ты семя. Мои предки много кем были, но только не глупцами. Нет, замолчи, я слышал достаточно. Да, сейчас мы сильны. У нас есть могущественные друзья в лице Ланнистеров и Фреев, и неохотная поддержка большей части севера… Но что, как ты думаешь, произойдёт, когда объявится один из сыновей Неда Старка?

«Все сыновья Неда Старка мертвы, – подумал Вонючка. – Робб убит в Близнецах, а Бран и Рикон… Мы обмакнули их головы в смолу…»

В голове стучало, он не хотел вспоминать прошлое до того, как узнал своё имя. Это слишком тяжёлые воспоминания, почти такие же болезненные, как нож для свежевания Рамси...

– Волчата Старка мертвы, – сказал Рамси, глотнув еще немного эля из чаши, – и таковыми и останутся. Пусть только покажут свои мерзкие рожи, и мои девочки разорвут этих волков на куски. Чем раньше они объявятся, тем скорее я снова их убью.

Старший Болтон вздохнул.

– Снова? Это, конечно же, оговорка. Ты никогда не убивал сыновей лорда Эддарда, этих двух прелестных мальчишек, которых мы так обожали. Это работа Теона Перевёртыша, помнишь? Сколько наших сомнительных друзей, по-твоему, осталось бы с нами, если бы открылась правда? Только леди Барбри, которую ты хочешь пустить на сапоги… Плохие сапоги, кстати. Человеческая кожа не такая прочная, как бычья, и не будет так же долго носиться. Указом короля ты теперь Болтон. Постарайся вести себя соответственно. О тебе ходят слухи, Рамси. Я слышу их отовсюду. Люди боятся тебя.

– Хорошо.

– Ошибаешься. Это не хорошо. Обо мне никогда не ходили слухи. Думаешь, иначе я сидел бы здесь? Твои забавы – это твоё дело, я не буду попрекать тебя ими, но стоит быть более благоразумным. Мирная земля, тихий народ. Это всегда было моим правилом. Сделай его своим.

– За этим ты оставил леди Дастин и жирную свинью-жену? Чтобы прийти сюда и велеть мне вести себя тихо?

– Не совсем. Есть новости, которые ты должен услышать. Лорд Станнис наконец покинул Стену.

Рамси приподнялся, улыбка заиграла на его широких влажных губах.

– Он идёт на Дредфорт?

– Увы, нет. Арнольф не понимает этого. Он клянётся, что сделал всё, что мог, чтобы тот заглотил наживку.

– Подозрительно. Поскреби Карстарка и найдёшь Старка.

– После того как Молодой Волк поскрёб лорда Рикарда, это утверждение может быть не так справедливо, как прежде. Но это не важно. Лорд Станнис отобрал Темнолесье у железных людей и вернул его дому Гловеров. Что хуже, к нему присоединилась горные кланы: Вуллы, Норри, Лиддлы и все остальные. Его сила растёт.

– Наша больше.

– Пока.

– Самое время раздавить его. Позволь мне пойти на Темнолесье.

– После твоей женитьбы.

Рамси стукнул чашей о стол, и остатки эля разлились по скатерти.

– Мне надоело ждать. У нас есть девчонка, дерево и достаточно лордов, чтобы засвидетельствовать. Я женюсь на ней завтра, засажу ей между ног сына и выступлю ещё до того, как высохнет её девичья кровь.

«Она будет молиться, чтобы ты ушел, – подумал Вонючка, – и молиться, чтобы ты никогда не вернулся к ней в постель».

– Ты засадишь в неё сына, – согласился Русе Болтон, – но не здесь. Я решил, что ты женишься на девчонке в Винтерфелле.

Эта перспектива явно не обрадовала лорда Рамси.

– Я разрушил Винтерфелл, или ты забыл?

– Нет, это ты забыл… Железные люди разрушили Винтерфелл и вырезали всех его жителей. Теон Перевёртыш.

Рамси подозрительно взглянул на Вонючку.

– Да, это сделал он, и всё же… свадьба в этих развалинах?

– Даже разрушенный Винтерфелл остаётся домом леди Арьи. Какое место подойдет лучше для свадьбы, осуществления брака и заявления о твоих правах? Но это только часть дела. Было бы глупо самим выступать на Станниса. Пусть Станнис сам идёт к нам. Он слишком осторожен, чтобы атаковать Барроутон… но он обязан явиться в Винтерфелл. Его горцы не оставят дочь их драгоценного Неда такому, как ты. Станнис либо выступит, либо потеряет их… А учитывая, какой он осмотрительный полководец, Станнис призовёт всех своих друзей и союзников. И Арнольфа Карстарка.

Рамси облизал свои потрескавшиеся губы.

– И попадётся нам.

– Если так будет угодно богам.

Русе поднялся на ноги.

– Ты женишься в Винтерфелле. Я сообщу лордам, что мы выступаем через три дня, и приглашу их к нам присоединиться.

– Ты Хранитель Севера. Прикажи им.

– Приглашение даст тот же результат. Власть вкуснее, когда подслащена хорошими манерами. Тебе лучше запомнить это, если надеешься когда-нибудь править.

Лорд Дредфорта взглянул на Вонючку.

– Да, и освободи своего питомца. Я его забираю.

– Забираешь? Куда? Он мой. Ты не можешь его забрать.

Русе это, кажется, позабавило.

– Всё, что у тебя есть, дал тебе я. Не забывай об этом, бастард. Что до этого… Вонючки… раз уж ты не сломал его окончательно, он всё еще может быть нам полезен. Сходи за ключами и сними с него цепи до того, как я начну жалеть о том дне, когда изнасиловал твою мать.

Вонючка видел, как скривился рот Рамси, и на губах заблестела слюна. Он опасался, что тот запрыгнет на стол с кинжалом в руке. Вместо этого Рамси покраснел, отвёл взгляд своих блеклых глаз от ещё более блеклых отцовских и отправился на поиски ключей. Но когда он встал на колени, чтобы снять кандалы с запястий и лодыжек Вонючки, то наклонился и прошептал:

– Не говори ему ни слова и запоминай всё, что он скажет. Я верну тебя, что бы эта сучка Дастин ни говорила. Кто ты?

– Вонючка, милорд. Ваш человек. Я Вонючка, Вонючка-подлючка.

– Правильно. Когда мой отец вернёт тебя, я заберу ещё один палец, позволив тебе выбрать, какой именно.

Непрошеные слёзы побежали по щекам.

– Почему? – вскрикнул Вонючка, сорвавшимся голосом. – Я не просил забирать меня у вас. Я сделаю всё, что пожелаете, я буду служить, подчиняться, я… пожалуйста, не...

Рамси влепил ему пощёчину.

– Забирай, – сказал он отцу. – Он даже не мужчина. Меня тошнит от его запаха.

Когда они вышли наружу, над деревянными стенами Барроутона поднималась луна. Вонючка слышал, как на равнинах за городом завывает ветер. Между Курганом и скромным замком Харвуда Стаута у восточных ворот было меньше мили. Лорд Болтон предложил ему лошадь

– Ты можешь ехать?

– Я… милорд, я… думаю да.

– Уолтон, помоги ему забраться в седло.

Даже без оков Вонючка двигался, как старик. Его плоть болталась на костях, а Кислый Алин и Костлявый Бен говорили, что у него судороги. А запах… даже кобыла, которую ему привели, метнулась в сторону, когда он попытался её оседлать.

Но лошадь оказалась спокойной и знала дорогу к Кургану. Когда они выехали из ворот, лорд Болтон занял место рядом с Вонючкой. Стража держалась позади на почтительном расстоянии.

– Как мне тебя называть? – спросил лорд, когда они ехали по широким прямым улицам Барроутона.

«Вонючка, я Вонючка, Вонючка-липучка».

– Вонючка, – ответил он, – если угодно милорду.

– М’лорду.

Губы Болтона раскрылись, показав четверть дюйма его зубов. Это могло быть улыбкой.

Теон не понял.

– Милорд? Я сказал…

– … «Милорд», а должен был сказать «м’лорд». Твой язык выдает твоё происхождение каждым сказанным словом. Если хочешь казаться настоящим крестьянином, говори так, будто у тебя рот набит землёй или ты слишком глуп, чтобы понять, что там два слога, а не один.

– Если это угодно ми… м’лорду.

– Уже лучше. От тебя довольно мерзко воняет.

– Да, м’лорд. Прошу прошения, м’лорд.

– За что? Твой запах – дело рук моего сына, не твоё. Я прекрасно это понимаю.

Они проехали мимо конюшни и постоялого двора с закрытыми ставнями и нарисованным на вывеске стогом пшеницы. Вонючка услышал льющуюся из окна музыку.

– Я знал первого Вонючку. От него воняло, но не потому, что он не мылся. По правде говоря, я никогда не встречал более чистоплотного создания. Он мылся трижды в день и носил цветы в волосах, как девушка. Как-то раз, когда моя вторая жена ещё была жива, его поймали на воровстве духов из её спальни. За это он получил от меня дюжину ударов хлыстом. Даже его кровь пахла не как у всех. На следующий год он попытался еще раз. В этот раз он выпил духи и едва не умер. Но это ни к чему не привело. Он родился с таким запахом. Проклятье, как говорили в народе. Боги заставили его вонять, чтобы люди знали, что у него душонка с гнильцой. Мой старый мейстер утверждал, что это признак болезни, но парень был здоров, как бык. Никто не мог находиться рядом с ним, и он спал со свиньями… до того дня, когда мать Рамси появилась у моих ворот с требованием дать слугу моему бастарду, который рос диким и неуправляемым. Я дал ей Вонючку. Это должно было быть забавным, но он и Рамси стали неразлучны. Хотел бы я знать… Рамси испортил Вонючку, или Вонючка – Рамси. – Его светлость посмотрел на нового Вонючку своими бледными и холодными, словно две луны, глазами. – Что он нашёптывал, когда снимал с тебя оковы?

– Он… он сказал…

«Он сказал ничего тебе не говорить».

Слова застряли у него в горле, он начал кашлять и задыхаться.

– Дыши глубже. Я знаю, что он сказал. Чтобы ты шпионил за мной и не выдавал его секреты.

Болтон усмехнулся.

– Как будто у него есть секреты. Кислый Алин, Лутон, Живодёр и все остальные – откуда, он думает, они взялись? Неужели и правда верит, что они его люди?

– Его люди, – повторил Вонючка.

От него ждали какого-то ответа, но он не знал, что сказать.

– Мой бастард рассказывал тебе, откуда он взялся?

Это Вонючка к своему облегчению знал.

– Да, ми… м’лорд. Вы встретили его мать во время конной прогулки и были сражены её красотой.

– Сражён?

Болтон рассмеялся.

– Он использовал это слово? Да у мальчика душа менестреля… Но если ты веришь этой басенке, то ты еще тупее первого Вонючки. Даже про прогулку – ложь. Охотясь на лису вдоль Плачущих Вод, я наткнулся на мельницу и увидел молодую крестьянку, стирающую бельё в реке. Старый мельник завёл новенькую молодую жену, девицу вдвое моложе себя. Высокую, стройную и здоровую. Длинные ноги и маленькие упругие груди, точно две спелые сливы. Хорошенькая по-крестьянски. Я понял, что хочу её, в тот самый миг, как увидел. Я имел на неё право. Мейстеры скажут, что король Джейехерис отменил право первой ночи, чтобы ублажить свою сварливую королеву, но там, где живут старые боги, живут и старые обычаи. Амберы тоже сохранили первую ночь, что бы они там ни говорили. Некоторые горные кланы тоже, а на Скагосе… что ж, только сердце-древа ведают, что они творят на Скагосе.

– Мельник женился без моего ведома и согласия. Одурачил меня. Поэтому я повесил его и взял своё под тем самым деревом, на котором он болтался. По правде говоря, девица едва ли стоила веревки. Лиса ускользнула, а на обратном пути в Дредфорт мой любимый жеребец охромел, так что, в общем и целом, это был плохой день.

– Год спустя та самая девица имела наглость явиться в Дредфорт с вопящим краснолицым чудовищем, которое, как она заявила, родилось от меня. Мне следовало бы высечь мамашу и бросить её ребенка в колодец… но у младенца и правда были мои глаза. Она сказала, что, когда брат её покойного мужа увидел эти глаза, то избил её в кровь и выгнал с мельницы. Это рассердило меня, потому я отдал мельницу ей и вырезал деверю язык, чтобы убедиться в том, что он не побежит в Винтерфелл с баснями, которые могут обеспокоить лорда Рикарда. Каждый год я посылал бабе поросят, цыплят и кошель звезд – при условии, что она никогда не расскажет мальчику, кто его отец. Мирная земля, тихий народ – это всегда было моим правилом.

– Прекрасное правило, м’лорд.

– Но женщина ослушалась. Ты видишь, что такое Рамси. Она воспитала его, она и Вонючка, вечно нашёптывающий на ухо о его правах. Он должен был молоть зерно и радоваться. Неужели Рамси в самом деле верит, что сможет когда-нибудь править севером?

– Он сражается за вас, – выпалил Вонючка. – Он силён.

– Быки сильны. Медведи. Я видел, как сражается мой бастард. Это не совсем его вина. Его наставником был Вонючка, первый Вонючка, а он никогда не обучался воинскому искусству. Рамси свиреп, соглашусь с тобой в этом, но он машет мечом, как мясник рубит мясо.

– Он никого не боится, м’лорд.

– А стоило бы. Страх, вот что сохраняет тебе жизнь в этом мире предательства и обмана. Даже здесь, в Барроутоне, вороны кружат в ожидании момента вкусить нашу плоть. На Сервинов и Толлхартов нельзя положиться, мой жирный друг лорд Виман замышляет измену, а Смерть Шлюхам… Амберы могут казаться простаками, но и им не чуждо определенное коварство. Рамси должен бояться их всех, как боюсь я. Передай ему это, когда увидишь его в следующий раз.

– Передать ему… сказать, чтобы боялся?

Вонючке стало нехорошо от одной мысли об этом.

– М’лорд, если я это сделаю, он…

– Я знаю.

Лорд Болтон вздохнул.

– У него дурная кровь. Ему нужно поставить пиявок. Пиявки высосут всю дурную кровь, всю ярость и боль. Ни один человек не может мыслить здраво, когда в нём столько гнева. Но Рамси… боюсь, его испорченная кровь отравит даже пиявок.

– Он ваш единственный сын.

– Сейчас. Когда-то у меня был ещё один. Домерик. Тихий мальчик, но очень одарённый. Он четыре года служил пажом леди Дастин и три года в Долине оруженосцем лорда Редфорта. Он играл на высокой арфе, читал книги и скакал как ветер. Лошади… мальчик был ими одержим, леди Дастин подтвердит. Даже дочь лорда Рикарда не могла за ним угнаться, а она сама была наполовину лошадью. Редфорт говорил, что он многого добьётся на турнирах. Великий боец должен в первую очередь быть великим наездником.

– Да, м’лорд. Домерик. Я… я слышал это имя…

– Рамси убил его. Мейстер Утор называл это кишечными коликами, а я скажу – яд. В Долине Домерик подружился с сыновьями Редфорта. Он тоже захотел иметь поблизости брата, поэтому поехал к Плачущим Водам, чтобы разыскать моего бастарда. Я запретил ему, но Домерик был взрослым мужчиной и считал себя умнее своего отца. Теперь его кости покоятся под Дредфортом вместе с костями его братьев, которые умерли ещё в колыбели. А мне остался Рамси. Скажите, милорд… если за убийство родичей проклинают, что тогда делать отцу, когда один его сын убивает другого?

Вопрос напугал Вонючку. Однажды он услышал, как Живодёр сказал, будто Бастард убил своего законнорождённого брата, но никогда не осмеливался этому верить. «Он может ошибаться. Братья иногда умирают, и это не значит, что их убили. Мои братья погибли, а я не убивал их».

– У милорда есть новая жена, чтобы даровать ему сыновей.

– И как это понравится моему бастарду? Леди Уолда из Фреев и кажется плодовитой. Я странно привязался к моей толстой маленькой жёнушке. Две предыдущие не издавали в постели ни звука, а эта визжит и извивается. Я нахожу это довольно милым. Если она будет выбрасывать сыновей так же активно, как забрасывает в себя пироги, то Дредфорт скоро будет ломиться от Болтонов. И Рамси, конечно же, убьет их всех. Это к лучшему. Я не проживу достаточно долго, чтобы увидеть моих новых сыновей взрослыми, а маленькие лорды – проклятие любого дома. Хотя Уолду опечалит их смерть.

У Вонючки пересохло в горле. Он слышал, как воет ветер сквозь ветви вязов, росших вдоль улицы.

– Милорд, я…

– М’лорд, помнишь?

– М’лорд. Если мне позволено узнать… зачем я вам? Я бесполезен, я даже не мужчина, я сломан, и… этот запах…

– Ванна и новая одежда сделают запах приятнее.

– Ванна?

Вонючка почувствовал, как у него сжались все внутренности.

– Я… я бы не стал, м’лорд. Пожалуйста. У меня… раны, я… и эти вещи, лорд Рамси дал мне их, он… он сказал, что я не должен их снимать, он приказал беречь их.

– Ты одет в лохмотья, – довольно терпеливо объяснил лорд Болтон. – Одежда грязная, драная, вся в пятнах, воняет кровью и мочой. К тому же она тонкая. Тебе, должно быть, холодно. Мы оденем тебя в овечью шерсть, мягкую и тёплую. Может, в подбитый мехом плащ. Хочешь?

– Нет.

Он не может позволить отобрать у него одежду, данную ему лорд Рамси. Он не может позволить им увидеть его тело.

– Может, ты предпочёл бы шёлк и бархат? Насколько я помню, когда-то тебе они нравились.

– Нет, – настаивал Вонючка. – Нет, я хочу только эту одежду. Одежду Вонючки. Я Вонючка, Вонючка-вздрючка.

Его сердце стучало, как барабан, а голос превратился в испуганный писк.

– Я не хочу ванну. Пожалуйста, м’лорд, не забирайте мою одежду.

– Ты, по крайней мере, позволишь нам её постирать?

– Нет. Нет, м’лорд. Пожалуйста.

Он обхватил себя обеими руками и сгорбился в седле, опасаясь, что Русе Болтон может приказать своей страже разорвать его одежду прямо здесь, на улице.

– Как хочешь.

Бледные глаза Русе Болтона казались пустыми в лунном свете, будто за ними никого не было.

– Ты должен понять, что я не желаю тебе зла. Я в долгу перед тобой.

– Правда?

Какая-то его часть кричала: «Это ловушка, он играет с тобой, сын лишь тень своего отца». Лорд Рамси постоянно играл с его надеждами.

– За что вы в долгу передо мной, м’лорд?

– За север. Старки были обречены с той самой ночи, когда ты захватил Винтерфелл. – Он небрежно взмахнул рукой. – Всё это лишь делёжка добычи.

Их короткая поездка окончилась у деревянных стен Кургана. Знамёна реяли на его квадратных башнях, хлопая на ветру: ободранный человек Дредфорта, боевой топор Сервинов, сосны Толлхарта, водяной Мандерли, скрещённые ключи старого лорда Локки, великан Амберов, каменная рука Флинтов и лось Хорнвуда. У Стаутов – красно-коричневое знамя с золотом, у Слэйтов – серое поле с двумя белыми лентами. Четыре лошадиные головы представляли Рисвеллов из Родников: серая, чёрная, золотая и коричневая. Шутили, что Рисвеллы не могли договориться даже о цвете своих гербов. И над всем этим развевался «олень и лев» мальчика, который сидел на Железном Троне в тысячах лиг от них.

Вонючка слышал вращение крыльев старой мельницы, когда они въезжали в ворота на поросший травой двор. Им навстречу вышли мальчишки-конюхи, чтобы забрать лошадей.

– Сюда, пожалуйста.

Лорд Болтон проводил его в замок, над которым развевались знамёна покойного лорда Дастина и его вдовы. На первом была изображена корона над скрещёнными топорами; на втором к ним добавилась золотая конская голова Родрика Рисвелла.

Вонючка поднимался в замок по широкой деревянной лестнице на трясущихся ногах. Он остановился, чтобы дать им отдохнуть, глядя на покрытые травой склоны Великого Кургана. Некоторые говорили, что это могила Первого короля, который привёл Первых Людей в Вестерос. Другие утверждали, что, судя по размерам кургана, здесь погребён какой-то король великанов. Некоторые даже считали, что это вообще не курган, а просто холм, но если так, то это был одинокий холм, ведь большая часть подвластных Кургану земель была плоской и продувалась всеми ветрами.

Внутри, у очага, стояла женщина, греющая ладони над углями гаснущего огня. Она была с головы до пят одета в чёрное и не носила ни золота, ни драгоценных каменьев, но было очевидно, что она знатного происхождения. Несмотря на морщинки в уголках рта и, особенно, вокруг глаз, женщина до сих пор оставалась стройной, статной и привлекательной. Её наполовину седые каштановые волосы были собраны на затылке во вдовий узел.

– Кто это? – спросила она. – Где юноша? Твой бастард отказался его отдать? Этот старик – его… о, боги, будьте милосердны, что это за запах? Это существо обмаралось?

– Он был с Рамси. Леди Барбри, позвольте представить вам законного правителя Железных Островов, Теона из рода Грейджоев.

«Нет, – подумал Вонючка, – не произносите это имя, Рамси услышит, он узнает, узнает, он сделает мне больно».

Она поджала губы.

– Не такого я ожидала.

– Он все, что у нас есть.

– Что твой бастард с ним сотворил?

– Содрал немного кожи, как я понимаю. Несколько небольших кусочков. Ничего существенного.

– Он безумен?

– Возможно. Это имеет значение?

Вонючка не мог больше этого слушать.

– Пожалуйста, м’лорд, м’леди, это какая-то ошибка.

Он упал на колени, дрожа как лист в зимнюю бурю, слёзы бежали по его впалым щекам.

– Я не он, я не Перевёртыш, он погиб в Винтерфелле. Меня зовут Вонючка.

Он должен помнить своё имя.

– Вонючка-белоручка.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:25 | Сообщение # 41

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 33. Тирион

Только на седьмой день плаванья отправившейся из Волантиса «Селейсори Кхоран» Пенни наконец показалась из своей каюты. Она выползла на палубу – ни дать ни взять какая-нибудь робкая лесная зверушка, выбирающаяся после долгой зимней спячки.

Смеркалось, и красный жрец разжёг ночной огонь в большой железной жаровне посередине корабля, а команда собралась вокруг для молитвы. Голос Мокорро напоминал рокот барабана, доносившийся нараставшим гулом откуда-то из глубин его мощного тела.

– Благодарим тебя за солнце, что согревает нас, – молился он. – Благодарим тебя за звёзды, что охраняют нас в плавании через холодное черное море.

Жрец был огромным – выше сира Джораха и толще его в два раза, одетым в красные одежды, расшитые оранжевыми атласными языками пламени по краям рукавов, подолу и воротнику. Кожа жреца была чёрной как сажа, волосы – белыми как снег, а на щеках и на лбу вытатуированы жёлтые и оранжевые языки пламени. У него имелся железный посох, длиной не уступавший росту хозяина и увенчанный драконьей головой; когда жрец бил им о палубу, пасть дракона изрыгала потрескивающее зелёное пламя.

Его стражники – пять рабов-воинов Огненной Длани – пели ответные слова молитвы. Они возносили песнопения на языке Старого Волантиса, но Тирион слышал много молитв, чтобы уловить суть. «Зажги наш огонь и защити нас от тьмы… и снова пятое-десятое… озари наш путь и согрей нас, ночь темна и полна ужасов, убереги нас от всякой жути… и так далее в том же духе».

Впрочем, он не стал озвучивать эти свои мысли. Тирион Ланнистер вовсе не нуждался в богах, но на этом корабле разумнее было выказывать определенное почтение к красному Рглору. Как только корабль отошел достаточно далеко от берега, Джорах Мормонт снял с Тириона кандалы, и Бесу не хотелось давать рыцарю повод снова их на него нацепить.

«Селейсори Кхоран» представляла собой неуклюжую лохань водоизмещением пятьсот тонн с глубоким трюмом, высокими надстройками на носу и корме и одной-единственной мачтой между ними. На баковой надстройке торчала нелепейшая резная фигура – какой-то изъеденный червями деревянный сановник со свитком подмышкой, по виду страдающий запором. Тирион в жизни не видел более уродливого корабля.

Команда была ничуть не краше. Капитан – чёрствый сквернослов с брюшком и близко посаженными алчными глазами – прескверно играл в кайвассу и совсем не умел проигрывать. Ещё на корабле служили четыре его помощника – все вольноотпущенники, и пятьдесят приписанных к кораблю рабов – у каждого на щеке было вытатуировано грубое подобие носовой фигуры кога. Сколько ни твердил Тирион морякам, что его зовут Хугор Хилл, они предпочитали звать его Безносым.

Три помощника и добрых три четверти команды были рьяными почитателями Владыки Света. В отношении капитана Тирион был не совсем уверен – тот каждый раз выходил к вечерней молитве, но никакого участия в ней не принимал. Однако настоящим хозяином «Селейсори Кхоран» был Мокорро – по крайней мере, на время этого путешествия.

– Владыка Света, благослови раба твоего Мокорро и озари ему путь в тёмных краях этого мира, – гудел красный жрец. – Защити твоего благочестивого раба Бенерро. Даруй ему отвагу. Даруй ему мудрость. Наполни его сердце огнем.

В этот момент Тирион заметил Пенни – та наблюдала за представлением с крутой лестницы, ведущей под кормовую надстройку. Карлица стояла на нижней ступеньке, так что видна была только голова. Под капюшоном в свете жаровни ярко блестели её большие глаза. При ней была собака – тот самый большой серый пес, на котором она ездила во время потешных турниров.

– Миледи, – тихо позвал Тирион. Конечно, никакая она не леди, но он никак не мог заставить себя произнести эту её нелепую кличку и, тем более, не собирался называть ее «девушка» или «карлица».

Она отпрянула назад:

– Я... я вас не заметила.

– Немудрено, я же невелик.

– Мне... мне было нехорошо...

Пес гавкнул.

«Убита горем, ты хотела сказать».

– Если я могу чем-то помочь...

– Нет, – и она тут же скрылась внизу – в каюте, которую делила со своими псом и свиньёй. Тирион не мог её винить. Команда «Селейсори Кхоран» несказанно обрадовалась, стоило ему ступить на борт: в конце концов, карлик сулит удачу. Матросы терли ему голову на счастье так часто и рьяно, что Тирион чудом не лишился всей шевелюры. Но вот Пенни встретили куда более неоднозначно: она, конечно, тоже была карлицей, но при этом – женщиной, а женщина на судне – к беде. На каждого матроса, пытавшегося потереть ей голову на счастье, приходилось трое, бормочущих себе под нос проклятия при ее появлении.

«И мой вид только бередит её раны. Мерзавцы отрезали её брату голову в надежде, что это моя голова, и все же я сижу тут, словно какая-то проклятая горгулья, и твержу свои глупые утешения. На её месте единственным моим желанием было бы спихнуть меня в море».

Сам он не испытывал к девушке ничего, кроме жалости. Она не заслужила того кошмара, с которым столкнулась в Волантисе – и её брат тем более не заслуживал уготованной ему участи. Последний раз, когда Тирион видел карлицу – перед тем, как они покинули порт, её заплаканные глаза были похожи на две страшные ямы, красневшие на бледном изнуренном лице. К тому времени, как «Селейсори Кхоран» поднял паруса, Пенни закрылась в каюте со своими животными, но ночью оттуда доносились её рыдания. Только вчера Тирион слышал, как один из помощников капитана заявил, что не худо бы выкинуть карлицу за борт, пока она не утопила судно в слезах. Тирион был не вполне уверен, что он шутит.

Когда вечерняя молитва окончилась, команда вновь разбрелась по кораблю – кто-то на вахту, кто-то ужинать, выпить рому или в свой гамак спать. Мокорро, как и все прежние ночи, остался у огня. Красный жрец спал днём, но бодрствовал в тёмное время суток, поддерживая священное пламя, чтобы поутру к ним могло вернуться солнце.

Тирион присел напротив на корточки и вытянул зябнущие от ночного холода руки над жаровней. Первое время Мокорро даже не замечал его, таращась в мерцающее пламя, словно забывшись в каком-то наваждении. «Неужели он и правда, как утверждает, видит грядущее?» Если так, то это зловещий дар. Наконец, жрец поднял глаза и встретился взглядом с Тирионом.

– Хугор Хилл, – сказал он, торжественно склонив голову. – Ты пришел помолиться со мной?

– Кое-кто сказал мне, что ночь темна и полна ужасов. Что ты видишь в этом огне?

– Драконов, – ответил Мокорро на общем языке Вестероса. Он говорил по-вестеросски очень хорошо, почти без акцента – без сомнения, это была одна из причин, по которым верховный жрец Бенерро выбрал именно его донести свет веры в Рглора до Дейенерис Таргариен. – Драконов – старых и молодых, истинных и ложных, светлых и тёмных. И тебя. Маленького человечка с большой тенью, замешанного во все это.

– Замешанного? Это ты про такого-то душку, как я? – Тириону это почти польстило. «Именно этого он и добивается – любому дураку приятно слышать, какой он важный». – Может, это ты Пенни видел в огне. Мы почти одного роста.

– Нет, друг мой.

«Друг мой? Это когда же, интересно знать, мы успели подружиться?»

– Не узрел ли ты там, долго ли ещё нам плыть до Миэрина?

– Не терпится увидеть избавительницу мира?

«И да, и нет. Избавительница мира может отчикать мне голову или скормить драконам на десерт».

– Нет, это не про меня, – сказал Тирион. – Для меня главное – маслины. Боюсь, что состарюсь и умру, прежде чем попробую хоть одну. По мне, быстрее добраться вплавь по-собачьи, чем на этом судне. Вот скажи, этот ваш Селейсори Кхоран был триархом или черепахой?

Красный жрец усмехнулся:

– Ни то, ни другое. «Кхоран» – это... не правитель, а тот, кто ему служит и советует, помогает вести дела. Вы, вестеросцы, сказали бы «стюард» или «магистр».

«Или Десница короля?» – это его позабавило.

– А «селейсори»?

Мокорро дотронулся до носа:

– Источающий приятный аромат. Как это по-вашему – благоухающий? Душистый?

– Так значит, «Селейсори Кхоран» означает «вонючий стюард», примерно так?

– Скорее, «благоухающий стюард».

Тирион криво улыбнулся:

– Я, пожалуй, остановлюсь на «вонючем». Но спасибо за наставление.

– Рад, что просветил тебя. Возможно, когда-нибудь ты позволишь также наставить тебя в истине Рглора.

– Когда-нибудь.

«Когда моя голова окажется на пике».

Каморку, которую он делил с сиром Джорахом, можно было назвать каютой только из вежливости. Сырая, тёмная, зловонная клетушка, куда едва влезли два спальных гамака – один над другим. Мормонт растянулся в нижнем, медленно покачиваясь в такт движению корабля.

– Девушка, наконец, высунула нос на палубу, – сообщил ему Тирион. – Стоило ей завидеть меня, как она рванула обратно вниз.

– Зрелище из тебя неприглядное.

– Ну, не всем же быть красавчиками вроде тебя. Девчушка отчаялась. Я бы не удивился, если бы бедняжка прокралась наверх только для того, чтобы перемахнуть через борт и утопиться.

– Бедняжку зовут Пенни.

– Я знаю, как её зовут, – это имя Тирион возненавидел. Брат карлицы умер под именем Грош, но по-настоящему его звали Оппо. «Грош и Пенни. Самые мелкие монеты, наименее ценные – и, что хуже всего, они сами выбрали себе такие прозвища». От этого Тириону стало горько.

– Как бы её ни звали, ей нужен друг.

Сир Джорах сел в гамаке:

– Ну так подружись с ней. Хоть женись на ней, мне-то что.

И от этого его горечь только усилилась:

– Подобное к подобному, так вы считаете? Не поискать ли вам и себе медведицу, сир?

– Это ты настоял на том, чтобы мы её взяли.

– Я сказал, что мы не можем оставить её в Волантисе. Это не значит, что я собираюсь её поиметь. Она моей смерти хочет, не забыли? Я последний человек на свете, кого она выберет себе в друзья.

– Вы оба карлики.

– Да, и её брат был карлик, и погиб потому, что какие-то пьянчуги приняли его за меня.

– Чувствуешь за собой вину?

– Нет, – ощетинился Тирион. – На моей совести уже достаточно грехов, но к этой смерти я непричастен. Может, я и питал некую неприязнь к ней с братом за те роли, которые они сыграли в ночь свадьбы Джоффри, но никогда не желал им зла.

– Конечно-конечно, ты безобидное создание. Невинен, как агнец, – сир Джорах поднялся на ноги. – Девочка-карлица – это твое бремя. Целуй, убей или избегай – как тебе больше понравится. Мне до неё дела нет.

Он задел плечом Тириона, протискиваясь из каюты.

«Неудивительно, что его дважды изгнали, – подумал Тирион. – Я бы его тоже прогнал, если бы мог. Холодный, задумчивый, угрюмый, без чувства юмора – и это еще его достоинства».

Сир Джорах проводил большую часть дня за разглядыванием моря, меряя шагами носовую надстройку или облокотившись о перила.

«Ждёт встречи со своей серебряной королевой. Стремится к Дейенерис, желая лишь, чтобы корабль шёл как можно скорее. Возможно, я поступил бы так же, если бы в Миэрине меня ждала Тиша».

Может ли Залив Работорговцев быть тем самым местом, куда отправляются шлюхи? Маловероятно. Из прочитанного Тирион знал, что города работорговцев как раз наоборот – поставляют шлюх. «Мормонту следовало бы прикупить себе одну». Миленькая рабыня чудесным образом исправила бы его характер... особенно какая-нибудь с серебряными волосами, вроде той шлюшки, которую Мормонт насадил на свой член в Селхорисе.

На реке Тириону пришлось терпеть Грифа, но, по крайней мере, тогда его развлекали тайны, которыми окружал себя капитан «Скромницы», да и остальная компания на речном судне держалась по-свойски. Увы, на коге все были именно теми, кем казались, общий язык искать было особо не с кем, и кроме красного жреца интересных людей здесь не было. «Он и, может быть, Пенни. Но девушка меня ненавидит, как ей и следует».

Жизнь на борту «Селейсори Кхоран» оказалась для Тириона невероятно скучна. За весь день не находилось занятия интереснее, чем колоть себе пальцы ножом. На реке хоть были чудеса, на которые можно полюбоваться: гигантские черепахи, разрушенные города, каменные люди, обнажённые септы. Не угадаешь, что может скрываться за очередным поворотом реки. На море же дни и ночи не отличались друг от друга. Первое время после Волантиса ког шел вдоль берега, и Тирион мог смотреть на попадавшиеся мимоходом мысы, наблюдать за стаями морских птиц, взлетавших со скал и развалин сторожевых башен, считать оставшиеся за кормой голые бурые острова. Он видел и множество других кораблей – рыбацкие лодки, неуклюжие торговые суда, величавые галеры, взбивавшие волны веслами в белую пену. Потом они отошли дальше от берега, и остались только море и небо, воздух и вода. Вода как вода, небо как небо. Разве что иногда с облачком. «Слишком много синевы вокруг».

Ночи были еще хуже. И в лучшие-то времена Тирион плохо спал, а нынешние были далеко не лучшими. Попытки уснуть грозили ему кошмарами, а в них его ждали Горести и каменный король с отцовским лицом. У Беса остался небогатый выбор – либо забираться в гамак и слушать, как внизу храпит Джорах Мормонт, либо торчать на палубе и созерцать море. В безлунные ночи море от горизонта до горизонта было черно, как мейстерские чернила. Тёмное, глубокое, пугающее, жутковато-прекрасное – вглядываясь в него, Тирион ловил себя на том, что думает, как легко перемахнуть через планшир и кануть вниз во тьму. Один крошечный всплеск – и жалкая сказочка-жизнь окончится. «Но что, если ад существует, и отец ждет меня там?»

Лучшим событием каждого вечера становился ужин. Еда была не то чтобы хороша, но её было много, поэтому туда Тирион и проследовал. Камбуз, где он принимал пищу, был тесным и неудобным помещением с таким низким потолком, что пассажирам ростом повыше постоянно грозила опасность проломить череп – в первую очередь это касалось рослых рабов-воинов Огненной Длани. Как бы Тириону ни нравилось хихикать над этим, он всё же предпочёл есть в одиночестве. Для него очень быстро стало невыносимым сидеть за переполненным столом с людьми, говорящими на другом языке, прислушиваться к их беседам и шуткам, не понимая ни слова. Особенно тягостно стало с тех пор, как он начал всякий раз задумываться, не над ним ли смеются.

На камбузе же хранились и книги. Капитан оказался заядлым книгочеем, так что держал на судне аж три тома: книгу стихов о море (один другого хуже), залапанный томик постельных похождений юной рабыни в лиссенийском доме подушек и четвертый (последний) том «Жизни триарха Беличо» – знаменитого волантисского патриота, чья непрерывная череда завоеваний и триумфов безвременно оборвалась, когда его съели великаны. Тирион прочитал все три книги к третьему дню плавания. За отсутствием другого чтения он взялся за них снова. Книжка про рабыню была написана хуже остальных, зато увлекательнее, и именно её Тирион прихватил с собой, почитать в тот вечер за ужином из свёклы с маслом, холодной ухи и галет – таких черствых, что ими можно было забивать гвозди.

Он читал рассказ девушки о том дне, когда её с сестрой схватили работорговцы, когда на камбуз заглянула Пенни.

– Ох, – сказала она. – Я думала... я не хотела беспокоить м’лорда, я...

– Ты меня ничуть не беспокоишь. Надеюсь, ты не собираешься попытаться убить меня вновь?

– Нет, – она отвела взгляд, и её лицо зарделось.

– В таком случае я не возражаю против приятной компании. На нашем судне с этим туго, – Тирион закрыл книгу. – Подходи, садись, ешь.

До сих пор девушка оставляла почти всю еду нетронутой у двери каюты – к нынешнему дню она должна была оголодать.

– Уха почти съедобная. По крайней мере, рыба в ней свежая.

– Нет, я... я как-то подавилась рыбной костью, и не могу есть рыбу.

– Тогда выпей вина, – он налил чашу и пододвинул ей. – Угощение от нашего капитана. По правде сказать, оно больше похоже на мочу, чем на арборское золотое, но даже моча лучше на вкус, чем этот чёрный смолистый ром, который пьют матросы. Возможно, вино поможет тебе уснуть.

Девушка даже не притронулась к чаше:

– Благодарю, м’лорд, но я не буду, – отступила она. – Не хотела вас беспокоить.

– Ты собираешься провести всю свою жизнь в бегах? – спросил Тирион, прежде чем Пенни успела выскользнуть за дверь.

Это её остановило. Щеки у неё стали ярко-розовыми, и Тирион испугался, что она сейчас опять заплачет. Вместо этого карлица с вызовом надула губки и заявила:

– Вы и сами в бегах.

– Это верно, – признал он. – Но я бегу куда-то, а ты откуда-то, и между этими понятиями огромная разница.

– Нам бы не пришлось убегать, если бы не вы.

«Хватило же ей смелости сказать мне это в лицо».

– Это ты про Королевскую Гавань или про Волантис?

– И про то, и про другое, – у неё на глаза навернулись слезы. – Про все. Ну почему вы не могли сразиться с нами на пиру, как хотел король? Вы бы не поранились. Чего вам стоило, м’лорд, сесть на нашего пса и, сразившись с нами, порадовать мальчика? Просто маленькая потеха – они бы над вами посмеялись, вот и все.

– Они бы надо мной посмеялись, – повторил Тирион. «Вместо этого я заставил их смеяться над Джоффом. Какая каверза вышла, а?»

– Брат говорил, что смешить людей хорошо. Благородное занятие, и почетное. Брат говорил... он... – По её лицу побежали хлынувшие слезы.

– Мне жаль твоего брата, – Тирион уже говорил ей те же слова и раньше, в Волантисе, но тогда она была так убита горем, что едва ли слышала их.

Сейчас она услышала.

– Жаль. Вам жаль, – её губы дрожали, щеки были мокры от слез, глаза покраснели. – Мы бежали из Королевской Гавани в ту самую ночь. Брат сказал, что так будет лучше, до того как кто-нибудь заинтересуется, не причастны ли мы к смерти короля, и станет нас пытать, чтобы это узнать. Сначала мы поехали в Тирош. Брат думал, что это достаточно далеко – но не тут-то было. Там у нас был знакомый жонглёр. Он много лет подряд каждый день жонглировал у Фонтана Пьяного Бога. Он был стар, и руки у него стали уже не такие ловкие, как прежде, и иногда он ронял мячи и гонялся за ними по площади, но тирошийцы все равно смеялись и кидали ему монетки. Однажды утром мы услышали, что его тело нашли в храме Триоса. У Триоса три головы, и за дверями храма стоит его большая статуя. Старика разрубили натрое и запихали Триосу в три пасти. Тело сшили обратно, вот только головы при нем не было.

– Её отнесли моей милой сестрице. Он тоже был карлик?

– Да, невысокий. Как вы и как Оппо-Грош. Вам и жонглера жаль?

– До этой самой минуты я не знал, что он жил на свете, но... да, мне его жаль.

– Он умер из-за вас. Его кровь у вас на руках.

Обвинение задело Тириона особенно после недавних слов Джораха Мормонта.

– Его кровь на руках моей сестры и тех скотов, что его зарезали. На моих руках... – Тирион повернул руки ладонями вверх, осмотрел, сжал в кулаки, – …на моих руках запеклась старая кровь, да. Назови меня убийцей родичей – не ошибешься. Цареубийцей – я и это приму. Я убивал матерей, отцов, племянников, мужчин и женщин, королей и шлюх. Однажды меня разозлил певец, и я сварил из паскуды похлёбку. Но я никогда не убивал ни жонглеров, ни карликов, и не надо меня винить за то, что случилось с твоим окаянным братом.

Пенни ухватила чашу вина, которую ей налил Тирион, и выплеснула ему в лицо. «Прямо как моя милая сестра». Он услышал, как хлопнула дверь камбуза, но не видел, как ушла карлица – глаза щипало, мир расплылся. «Вот и подружились».

Тирион Ланнистер имел небогатый опыт общения с другими карликами. Его лорд-отец не приветствовал никаких напоминаний об уродстве сына, и скоморошьи балаганы с лилипутами скоро научились держаться подальше от Ланниспорта и Кастерли Рок, не желая гневить лорда Ланнистера. С годами Тирион узнал о карлике-шуте, которого держал дорнийский лорд Фаулер, о карлике-мейстере, служащем где-то на Перстах, и о карлице в рядах молчаливых сестёр, но никогда не испытывал ни малейшего желания встретиться с ними. До него доходили и менее достоверные слухи – о ведьме-невеличке, живущей на каком-то холме в Речных Землях, и о карлице-шлюхе из Королевской Гавани, которая прославилась тем, что давала собакам себя сношать. О последней Тириону поведала его собственная милая сестрица, даже предложившая привести суку с течкой, если ему охота попробовать. Когда он вежливо спросил, не себя ли она имела в виду, Серсея плеснула ему в лицо вином из чаши. «Помнится, то было красное, а это золотое». Тирион утерся рукавом. Глаза все еще щипало.

После этого он не видел Пенни до самого дня бури.

Солёный воздух в то утро застыл и налился тяжестью, но небо на западе окрасилось огненно-красным, и его располосовали низкие тучи, светившиеся ярко, точно ланнистерский багрянец. Моряки забегали по палубе, задраивая люки, они стравливали снасти, очищали палубу и найтовили всё, что не было прибито намертво.

– Надвигается скверный ветер, – предупредил Беса один из матросов. – Безносому лучше уйти вниз.

Тириону прекрасно запомнилась буря, от которой ему пришлось натерпеться, когда он пересекал Узкое море – как прыгала под ногами палуба, какие жуткие скрипы издавал корабль, как во рту стоял привкус вина и блевотины.

– Нет уж, Безносый останется тут наверху. – Если уж боги вздумали его прибрать, то лучше уж утонуть в море, а не захлебнуться собственной рвотой.

Над головой полоскался холстяной парус кога, точно шкура какого-то огромного зверя, встряхивающегося после долгого сна. Затем раздался громкий треск, заставивший всех на корабле обернуться.

Ветра отогнали ког далеко от прежнего курса. За кормой на кроваво-красном небе громоздились друг на дружке чёрные тучи. К середине утра уже стало видно, как на западе полыхают молнии, вдалеке гремел гром. Море взволновалось, тёмные валы накатывали и бились о борта «Вонючего стюарда». Вот тогда команда решилась спустить парус. Посередине корабля Тирион только путался под ногами, поэтому он взобрался на бак и притаился, чувствуя вкус холодных струй дождя на лице. Ког ходил вверх-вниз и вставал на дыбы выше, чем любая лошадь, на которой ему доводилось ездить верхом; судно поднималось на каждой волне и ухало следом вниз, встряхивая Тириона так, что клацали зубы. И всё равно, тут наверху было лучше, чем внизу в душной каюте – хотя бы видно, что происходит.

Шторм улёгся только к вечеру, и Тирион Ланнистер промок до нитки, но почему-то испытывал ликование... ещё более усилившееся, когда он обнаружил Джораха Мормонта вдрызг пьяным в луже блевотины на полу каюты.

После ужина Тирион засиделся в кубрике, отметив своё спасение несколькими кружками чёрного смолянистого рома, распитого с корабельным коком. Это был здоровенный волантиец, жирный и неотёсанный, который знал на общем языке только одно слово – «дрючить», зато неистово играл в кайвассу, особенно в подпитии. В этот вечер они сыграли три партии: Тирион выиграл первую, две другие проиграл. После этого Бес решил, что с него достаточно, и выкатился на палубу подышать свежим воздухом и изгнать ромовые пары и кайвассных слонов из головы.

Он нашел Пенни на баке – там, где обычно обретался сир Джорах. Карлица стояла у перил за гнусной полусгнившей носовой фигурой кога и глядела куда-то за чернильное море. Со спины она казалась маленькой и уязвимой, как ребенок.

Тирион решил, что лучше уйти и не беспокоить её, но было уже поздно – она его услышала.

– Хугор Хилл.

– Если тебе так угодно.

«Мы оба знаем, кто я».

– Извини, что помешал. Я ухожу.

– Нет, – лицо Пенни было бледное и грустное, но непохоже, что она плакала. – Я извиняюсь. За вино. Это не вы убили моего брата или того бедного старика в Тироше.

– Я сыграл свою роль, хотя и невольно.

– Я так по нему скучаю. По брату. Я...

– Я понимаю, – он осознал, что думает о Джейме. «Считай, что тебе повезло – твой брат умер, не успев тебя предать».

– Я думала, что хочу умереть, – призналась она, – но сегодня, когда началась буря и мне казалось, что корабль вот-вот утонет, я... я...

– Ты поняла, что все-таки ещё хочешь пожить.

«И я тоже. Что-то общее у нас все-таки есть».

Зубы у девушки были кривые, и поэтому она стеснялась улыбаться – но сейчас улыбнулась.

– Вы правда сварили из певца похлебку?

– Кто – я? Нет. Я и готовить-то не умею.

Пенни захихикала – совсем как милая девчушка, которой она и была... Семнадцать-восемнадцать лет, не старше девятнадцати.

– Что он наделал, этот певец?

– Сочинил обо мне песню.

«Там жила она, его тайный клад, наслажденье его и позор. И он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор». Странно, как быстро вспомнились слова – быть может, он никогда их и не забывал. «Золотые руки всегда холодны, ну а женские – горячи...».

– Наверное, это была очень плохая песня.

– Не совсем. Конечно, это были не «Рейны из Кастамере», знаешь ли, но некоторые места в ней... ну...

– Что там было?

Он засмеялся.

– Нет, тебе точно не захочется послушать моё пение.

– Мама пела нам, когда мы были детьми. Брату и мне. Она всегда говорила, что неважно, как ты поешь, если тебе нравится песня.

– Она была...

–...Невеличкой? Нет, но наш отец – да. Его собственный папаша продал его работорговцу, когда отцу было три, но с годами он стал таким знаменитым скоморохом, что сам купил себе свободу. Он объездил все Вольные Города и Вестерос тоже. В Староместе его звали Боб-Попрыгун.

«А то как же». Тирион постарался не поморщиться.

– Теперь он уже умер, – продолжала Пенни. – И мама тоже. Оппо... кроме него, у меня не было семьи, и теперь его тоже нет, – она отвернулась и устремила взгляд вдаль на море. – Что мне делать? Куда идти? Я ничего не умею, кроме как выступать с потешным турниром, а для него нужны двое.

«Нет, – подумал Тирион, – туда тебе путь заказан, девочка. Даже и не проси меня, даже не думай».

– Найди себе какого-нибудь сиротку, – предложил он.

Пенни его, похоже, не услышала.

– Это отец придумал устраивать потешные турниры. Он сам выдрессировал первую свинью, но к тому времени здоровье ему уже не позволяло на ней ездить, так что его место занял Оппо. Я всегда ездила на собаке. Мы как-то выступали перед морским владыкой Браавоса, и он так хохотал, что потом дал каждому из нас... дорогой подарок.

– Это там вас нашла моя сестра? В Браавосе?

– Ваша сестра? – растерялась девушка.

– Королева Серсея.

Пенни покачала головой.

– Она никогда не... к нам в Пентосе пришел мужчина. Осмунд. Нет, Освальд. Что-то в таком роде. Это Оппо встречался с ним, не я. Оппо за нас обо всем договаривался. Брат всегда знал, что делать и куда нам ехать дальше.

– Дальше нам ехать в Миэрин.

Карлица озадаченно поглядела на него.

– Кварт, вы хотели сказать. Мы направляемся в Кварт через Новый Гис.

– Нет, в Миэрин. Ты прокатишься на псе перед драконьей королевой и уйдешь от неё, получив столько золота, сколько весишь сама. Лучше налечь на еду, чтобы предстать перед её величеством миленькой и пухленькой.

Пенни не улыбнулась в ответ.

– Но одна-то я только и могу, что ездить кругами. И даже если я насмешу королеву, куда мне идти потом? Мы никогда не оставались долго на одном месте. Поначалу зрители покатываются со смеху, но к четвертому или пятому представлению уже знают всё наперед. Тут-то они перестают смеяться, так что приходится двигаться дальше. Больше всего денег мы собирали в больших городах, но мне всегда нравились маленькие. В таких местах у людей нет серебра, но они кормили нас за своими столами, и детишки повсюду следовали за нами.

«Это потому что они в своем загаженном захолустье в жизни не видели карликов, – подумал Тирион. – Треклятая мелюзга будет бегать и за двухголовым козленком, если такой появится. Пока им не надоест его блеяние и его не зарежут на ужин».

Но он не хотел снова вгонять Пенни в слезы, поэтому сказал:

– У Дейенерис доброе сердце и щедрая душа, – это было как раз то, что ей нужно было услышать. – Не сомневаюсь, она найдет тебе место при дворе. Безопасное место, куда не дотянется моя сестрица.

Пенни обернулась к нему.

– И вы там тоже будете.

«Если только Дейенерис не решит, что хочет ланнистерской крови за всю ту таргариенскую, что пролил мой брат».

– Буду.

После этого карлица стала куда чаще показываться на палубе. На следующий день – во второй его половине, когда воздух был теплее, а море спокойнее, Тирион встретил посередине корабля Пенни и её пятнистую хрюшку.

– Ее зовут Милашка, – застенчиво сказала ему девушка.

«Хрюшка-Милашка и Девочка-Пенни, – размышлял он, – с кого-то спросится за это». Пенни дала Тириону желудей, и он покормил Милашку с руки. Свинья сопела и повизгивала.

«Только не думай, девочка, что я не вижу, что у тебя на уме», – подумал он.

Скоро они стали и ужинать вместе: в одни вечера вдвоем, в другие – в компании телохранителей Мокорро. Тирион прозвал их «перстами», потому что они были воинами Огненной Длани и их было пятеро. Пенни посмеялась – милый звук, и не из тех, что ему часто приходилось слышать. Её потеря была слишком свежа, а горе слишком глубоко.

Скоро карлица с его подачи начала называть судно «Вонючим стюардом», хотя и обижалась на Тириона, когда тот величал Милашку «беконом». Чтобы загладить вину, Тирион попытался научить Пенни играть в кайвассу, но скоро понял, что это гиблое дело.

– Нет, – повторял он раз за разом, – летает дракон, слоны так не ходят.

В тот же вечер Пенни подступила к нему с вопросом, не хочет ли он с ней сразиться.

– Нет, – ответил Тирион. Только потом до него дошло, что это «сразиться» означало вовсе не турнирную схватку. Он все равно ответил бы «нет», но, по крайней мере, не так бестактно.

Вернувшись в каюту, которую он делил с Джорахом Мормонтом, Тирион несколько часов вертелся в гамаке, то погружаясь в сон, то просыпаясь снова. Во сне была сплошная серость, каменные руки тянулись к нему из тумана, и лестница вела наверх, к отцу.

Наконец он сдался, встал и пошел на палубу подышать ночным воздухом. На ночь большой полосатый парус «Селейсори Кхоран» убирали, и на палубе было безлюдно. Только один из помощников стоял на кормовом мостике, да Мокорро сидел посередине корабля у своей жаровни, где среди углей все еще плясали маленькие язычки огня.

На небе виднелись только самые яркие звёзды, и все жались к западу. На северо-востоке небо заливало тусклое красное сияние, цветом похожее на кровоподтёк. Тирион в жизни не видел, чтобы луна была такой крупной – чудовищная, распухшая, выглядевшая так, словно проглотила солнце и проснулась в горячке. Её отражение, плывшее по морю за кораблем, мерцало красным на каждой волне.

– Который час? – спросил Бес Мокорро. – Не может же это быть рассвет, разве что восток сменил место. И почему небо красное?

– Над Валирией небо всегда красное, Хугор Хилл.

Холодок пробежал у него по спине:

– Мы что, близко к ней?

– Ближе, чем хотела бы команда, – пробасил Мокорро. – У вас в Закатных Королевствах знают истории о Валирии?

– Некоторые моряки говорят, что увидевший её берега обречен.

Сам он в эти басни не верил – во всяком случае, не больше, чем его дядя. Когда Тириону было восемнадцать, Герион Ланнистер отправился в Валирию с намерением возвратить потерянный фамильный меч дома Ланнистеров, а заодно и другие сокровища, пережившие Рок. Тирион отчаянно хотел отправиться вместе с дядей, но его лорд-отец обозвал путешествие «нелепой авантюрой» и запретил сыну принимать в ней участие.

«Возможно, он не так уж и ошибался».

Прошло уже почти десять лет с того дня, как «Смеющийся лев» отчалил из Ланниспорта, а Герион так и не вернулся. Люди, которых лорд Тайвин направил на его поиски, проследили путь Гериона до Волантиса, где от дяди сбежало полкоманды, и он купил рабов, чтобы их заменить. Ни один свободный не решился устроиться на судно, капитан которого открыто говорил, что намерен идти в Дымящееся Море.

– Так мы видим на облаках отсветы Четырнадцати Огней?

– Четырнадцати или четырнадцати тысяч – кто решится их сосчитать? Смертным неразумно вглядываться в эти огни, друг мой. Это огни божьего гнева, с ними не сравнится никакое людское пламя. Мы, люди – ничтожные создания.

– И некоторые еще ничтожнее других.

«Валирия». Писали, что в день Рока все до единого холмы на пятьсот миль вокруг разверзлись и заволокли небо пеплом, дымом и огнём – адским огнём, таким жарким и жадным, что были поглощены и истреблены даже драконы в небесах. В земле открылись огромные расселины, пожиравшие дворцы, храмы, целые города. Озёра выкипели или обратились в кислоту, горы взорвались, пламенные фонтаны извергли на тысячу футов в воздух расплавленные камни, из красных облаков дождём падали драконье стекло и чёрная кровь демонов, к северу земля раскололась, осела и обрушилась вниз, а бурлящее море ворвалось и залило провал. Величайший город на свете был уничтожен в мгновение ока, легендарная империя исчезла в один день, и Земли Долгого Лета были сожжены, затоплены и опустошены.

«Империя, выстроенная кровью и огнем – валирийцы пожали то, что посеяли».

– Наш капитан собирается проверить, действует ли проклятие?

– Наш капитан предпочел бы находиться лиг на пятьдесят дальше в море – не так близко к этому проклятому берегу, но я велел ему держаться кратчайшего курса. Дейенерис ищут и другие.

«Гриф и его юный принц». Что если все эти разговоры об отправлении Золотого Братства на запад были только уловкой? Тирион собрался было что-то сказать, но затем подумал как следует. Похоже, что в пророчестве, которым руководствовались красные жрецы, было место только для одного героя. Второй Таргариен мог бы только сбить их с толку.

– И ты видишь этих других в своем огне? – осторожно спросил он.

– Только их тени, – сказал Мокорро. – Одну из них лучше всего: она огромна и ужасна, у неё один-единственный чёрный глаз и десять длинных щупалец, и плывет она по морю крови.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:27 | Сообщение # 42

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 34. Бран

Луна была тонкой и острой, как лезвие ножа. Бледное солнце вставало, садилось и снова вставало. Красные листья шептались на ветру. Тёмные тучи затянули небеса и обратились в бурю. Засверкали молнии, прогремел гром, а мертвецы с чёрными руками и ярко-синими глазами всё бродили вокруг расщелины в холме, но не могли войти. Внутри холма на троне из чардрева сидел сломанный мальчик, слушая шёпот в темноте, а вороны сновали вверх-вниз по его рукам.

– Ты никогда снова не будешь ходить, – пообещала трёхглазая ворона, – но ты полетишь.

Иногда откуда-то снизу доносился звук песни. Старая Нэн назвала бы поющих Детьми Леса. Но на Истинном Языке, которым не владеет никто из людей, они называли себя «теми, кто поёт песнь земли». Однако вороны могли на нём разговаривать. Их маленькие чёрные глазки были полны секретов. Слыша эти песни, вороны каркали на Брана и клевали его кожу.

Луна была полной. Звёзды плыли по чёрному небу. Капли дождя падали и замерзали, а ветви деревьев ломались под тяжестью льда. Бран и Мира придумали имена тем, кто пел песнь земли: Ясень и Листочек, Весы и Чёрный Нож, Снежные Локоны и Угольки. Листочек сказала, что их настоящие имена слишком длинны для человеческой речи. Только она умела говорить на общем языке, поэтому Бран так и не узнал, что думают остальные о своих новых именах.

После пробирающего до костей холода земель за Стеной, в пещерах было благословенно тепло, а когда сквозь скалу просачивался холод, поющие разжигали костры, чтобы прогнать его обратно. Внизу не было ни ветра, ни снега, ни льда, ни мертвецов, пытающихся тебя схватить – только сны, приглушённый свет и поцелуи воронов. И шёпот в темноте.

«Последний древовидец» – называли его поющие, но во снах Брана он по-прежнему оставался трёхглазой вороной. Когда Мира Рид спросила про его настоящее имя, он издал странный звук, который мог означать смех.

– У меня было много имён, когда я был подвижнее. Но даже у меня когда-то была мать, и имя, которое она дала, держа меня у своей груди – Бринден.

– У меня есть дядя, тоже Бринден, – сказал Бран. – На самом деле он дядя моей мамы. Его зовут Бринден Чёрная Рыба.

– Быть может, твоего дядю назвали в мою честь. Некоторых всё ещё называют. Не так часто, как прежде. Люди забывают. Только деревья помнят.

Его голос был таким тихим, что Брану приходилось напрягаться, чтобы расслышать.

– Большая его часть перешла в дерево, – объяснила поющая, которую Мира назвала Листочком. – Он намного пережил свой срок, но все-таки живёт. Ради нас, ради тебя, ради человечества. В его плоти осталось совсем немного силы. У него тысяча глаз и ещё один, но ему много за чем надо присматривать. Однажды ты узнаешь.

– Что узнаю?

Потом Бран спросил об этом Ридов, когда те пришли с ярко пылающими факелами в руках, чтобы перенести его из большой пещеры обратно в небольшую комнатку, где поющие соорудили для них кровати.

– Что помнят деревья?

– Тайны старых богов, – ответил Жойен Рид.

Еда, тепло и отдых помогли ему оправиться от трудностей путешествия, но теперь он стал печальнее, угрюмее и смотрел устало, и тревожно.

– Истины, которые знали Первые Люди, теперь забыты в Винтерфелле… но не в диких местах. Мы живём ближе к зелени в наших болотах, и мы помним. Земля и вода, почва и камень, дубы, вязы и ивы – они были здесь до нас и останутся, когда нас не станет.

– Так же, как и ты, – сказала Мира.

Это расстроило Брана. «А что если я не хочу оставаться, когда не будет тебя?» – едва не спросил он, но прикусил язык. Он уже почти взрослый мужчина и не хочет, чтобы Мира считала его плаксой.

– Возможно, вы тоже можете быть древовидцами? – сказал он вместо этого.

– Нет, Бран, – теперь печально звучал голос Миры.

– Немногим дано испить из зелёного источника в смертном теле, понимать шелест листьев и видеть глазами деревьев, глазами богов, – произнёс Жойен. – Большинству не так повезло. Боги дали мне лишь зелёные сны. Моей задачей было доставить тебя сюда. На этом моя роль заканчивается.

Луна была чёрной дырой в небесах. Волки выли в лесу, вынюхивая в сугробах мертвецов. С холма вспорхнула стая воронов, прокричав своими пронзительными голосами и взмахнув чёрными крыльями над белым миром. Красное солнце вставало, садилось и вновь вставало, окрашивая снег в оттенки красного и розового. Под холмом Жойен предавался размышлениям, Мира беспокойству, а Ходор бродил по тёмным туннелям с мечом в правой руке и факелом в левой. Или это был Бран?

«Никто не должен об этом узнать».

Огромная пещера, заканчивавшаяся пропастью, была чёрной, как смола, как дёготь, чернее вороньих крыльев. Свет заглядывал сюда непрошеным гостем и скоро уходил вновь; кухонные костры, свечи и тростник горели недолго, а потом затухали, и их короткие жизни подходили к концу.

Поющие сделали Брану собственный трон, подобный тому, на котором восседал лорд Бринден: белое чардрево с вкраплениями красного, мёртвые ветви были переплетены с живыми корнями. Трон поставили в большой пещере у пропасти, где в темноте раздавалось эхо текущей внизу воды. Поющие смастерили сиденье из мягкого серого мха. Когда Бран опускался на своё место, его укрывали тёплыми мехами.

Там он и сидел, слушая хриплый шёпот своего учителя.

– Не бойся темноты, Бран, – слова лорда сопровождались слабым шорохом дерева и листьев и легким покачиванием его головы. – Сильнейшие деревья пускают свои корни в самых тёмных уголках земли. Темнота будет твоим плащом, твоим щитом, твоим материнским молоком. Темнота сделает тебя сильным.

Луна была тонкой и острой, как лезвие ножа. Снег бесшумно падал с небес, укутывая мачтовые сосны и страж-деревья в белое. Сугробы стали такими глубокими, что закрыли вход в пещеру белой стеной. Чтобы выбраться наружу и поохотиться со стаей Лету каждый раз приходилось рыть в ней ход. Бран не часто бывал с ними в эти дни, но ночью иногда наблюдал за ними сверху.

Летать было даже лучше, чем лазить.

Надеть шкуру Лета стало для него всё равно, что прежде – до того, как он сломал спину – натянуть штаны. Смена своей шкуры на чёрные как ночь вороньи перья давалась труднее, но не настолько, как он боялся, особенно с этими воронами.

– Дикий жеребец брыкается, лягается и кусается, когда его седлают, – объяснил лорд Бринден. – Но лошадь, которая узнала одного ездока, примет и другого. Молодые или старые, все эти птицы были оседланы. Выбирай одну и лети.

Бран безо всякого успеха попробовал одну птицу, потом другую, но третий ворон посмотрел на него умными чёрными глазами, склонил голову, каркнул, и скоро не мальчик смотрел на ворона, а ворон смотрел на мальчика. Песнь реки внезапно стала громче, факелы засветились немного ярче, чем прежде, и воздух наполнился незнакомыми запахами. Когда он попробовал заговорить, получился лишь крик, а первый полёт закончился тем, что он врезался в стену и вернулся в своё сломанное тело. Ворон остался невредим. Он подлетел к мальчику и сел на руку. Бран погладил его перышки и снова скользнул в него. Скоро он уже вовсю летал по пещере, лавируя между длинными, свешивавшимися с потолка каменными зубцами, даже парил над пропастью и нырял в её холодные чёрные глубины.

Потом он понял, что был не один.

– Кто-то ещё был в вороне, – признался мальчик лорду Бриндену, вернувшись в собственное тело. – Какая-то девушка. Я почувствовал её.

– Это женщина тех, кто поёт песнь земли, – ответил учитель. – Она давно мертва, но часть её осталась, так же как и ты останешься в Лето, если телу мальчика суждено однажды умереть. Тень души. Она не причинит тебе вреда.

– Во всех птицах есть поющие?

– Во всех, – ответил лорд Бринден. – Это поющие научили Первых Людей посылать сообщения с воронами… только в те дни птицы умели говорить. Деревья помнят, а люди забывают. Поэтому теперь они пишут сообщения на пергаменте и привязывают их к лапкам птиц, которые никогда не делили с ними шкуру.

Бран вспомнил, как Старая Нэн однажды рассказывала ему такую же историю, но, когда он задал вопрос Роббу, правда ли это, брат рассмеялся и спросил, не верит ли он заодно и в грамкинов. Бран пожалел, что сейчас Робба с ними не было. «Я бы сказал ему, что летаю, и он не поверил бы. Тогда мне бы пришлось ему показать. Держу пари, он тоже смог бы научится летать, и Арья, и Санса, даже малыш Рикон и Джон Сноу. Мы все могли бы стать воронами и жить в вороньей башне мейстера Лювина».

Но это была лишь ещё одна глупая мечта. Иногда Бран гадал, не сон ли это. Может быть, он заснул в снегу и ему приснилось безопасное, тёплое место. «Ты должен проснуться, – говорил он себе, – ты должен проснуться прямо сейчас или ты умрёшь». Раз или два мальчик по-настоящему сильно щипал себя за руку, но не добился ничего, кроме боли. Сначала Бран пытался считать дни, отмечая, когда он просыпался и ложился, но под землей сон и пробуждение плавно перетекали друг в друга. Сны становились уроками, уроки – снами, явью было то ли все, то ли ничего. Он уже сделал что-то или ему это только приснилось?

– Только один из тысячи рождается оборотнем, – объяснил лорд Бринден как-то после того, как Бран научился летать. – И лишь один оборотень из тысячи может стать древовидцем.

– Я думал, что древовидцы – это такие волшебники Детей леса, – сказал Бран. – Поющих, я имею в виду.

– В каком-то смысле. У тех, кого вы называете Детьми Леса, глаза золотые как солнце, но изредка среди них рождается кто-то с глазами красными, как кровь, или зелёными, точно мох на деревьях в сердце леса. Этими знаками боги отмечают избранных, получивших дар. Избранные не сильны, и их срок жизни на земле скоротечен, ведь в каждой песне должна быть гармония. Но потом, в деревьях, они живут по-настоящему долго. Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость глубокая, как корни древних деревьев. Древовидцы.

Бран не понял и попросил объяснить Ридов.

– Ты любишь читать книги, Бран? – спросил его Жойен.

– Некоторые. Мне нравятся истории про сражения. Моя сестра Санса любит истории с поцелуями, но они такие глупые.

– Чтец успевает прожить тысячу жизней до того, как умрёт, – произнес Жойен. – Человек, который ничего не читает – лишь одну. У поющих нет книг. Нет чернил, пергамента, письменности. Всё это им заменяют деревья и, в первую очередь, чардрева, в которые они переходят после смерти: в листья, ветви и корни. И деревья помнят. Все их песни и заклинания, истории и молитвы – всё, что они знали об этом мире. Мейстеры скажут тебе, что чардрева посвящены старым богам. Поющие верят, что они и есть боги. Когда поющие умирают, они сами становятся частью богов.

Глаза Брана расширились:

– Они собираются убить меня?

– Нет, – ответила Мира. – Жойен, ты его пугаешь.

– Это не ему нужно бояться.

Луна была полной. Лето рыскал в молчаливом лесу длинной серой тенью, которая становилась всё более тощей с каждой новой охотой, ведь живую добычу было не найти. Оберег у входа в пещеру всё ещё мешал мертвецам войти. Пусть снег снова укрыл большинство из них, они по-прежнему оставались там – сокрытые, застывшие, выжидающие. К ним присоединились другие мертвецы, которые когда-то были мужчинами, женщинами и даже детьми. На голых коричневых ветках сидели мёртвые вороны, их крылья покрылись корочкой льда. Сквозь кустарник продрался огромный похожий на скелет белый медведь. Половина плоти с его головы отвалилась, обнажив череп. Лето со своей стаей напал на зверя и разодрал на части. Потом они наелись, хотя мясо было подгнившим, полузамёрзшим и продолжало шевелиться, даже когда они его жевали.

Внутри холма по-прежнему хватало еды. Здесь росли грибы сотни видов. В чёрной реке плавала слепая белая рыба, на вкус не хуже любой другой. У них был сыр и молоко от коз, живших в пещерах вместе с поющими, даже ячмень, овёс и сушёные фрукты, заготовленные за долгое лето. Почти каждый день они ели кровяную похлебку из ячменя, лука и кусочков мяса. Жойен считал, что это белка, а Мира сказала, что крыса. Брану было всё равно. Мясо было вкусным, к тому же – после тушения – мягким.

Обширные и молчаливые пещеры, казалось, находились вне времени, простираясь глубоко вниз под холмом, служили пристанищем более чем трём десяткам живых поющих и костям тысяч умерших.

– Людям не стоит бродить по этим местам, – предупредила их Листочек. – Река, которую вы слышите, стремительна и темна, и глубоко-глубоко внизу впадает в подземное море. А есть ручейки, которые текут даже глубже, бездонные ямы и неожиданные провалы, забытые пути, ведущие прямо к центру земли. Даже мой народ не исследовал их все, а мы живем здесь тысячи тысяч человеческих жизней.

Хотя жители Семи Королевств называли их Детьми Леса, Листочек и её народ совсем не были похожи на детей. Называть их «маленький мудрый лесной народ» было бы ближе к истине. Они были меньше людей, так же как и волк меньше лютоволка, но это не значит, что он щенок. Кожа у них орехового оттенка с пятнами более светлого цвета, как у оленя, а уши большие, способные слышать недоступное человеку. Глаза поющих тоже огромные и по-кошачьи золотистые, способные видеть в туннелях, там, где глаза мальчика видели лишь темноту. На руках у них по три пальца, не считая большого, с острыми чёрными когтями вместо ногтей.

И они пели. Пели на Истинном Языке, поэтому Бран не понимал слов, но их голоса были чисты, как зимний воздух.

– А где живут остальные? – спросил однажды Бран у Листочка.

– Ушли в землю, – ответила она ему. – В камни, в деревья. До прихода Первых Людей все земли, которые вы называете Вестеросом, являлись нашим домом, но даже в те дни нас было очень мало. Боги даровали нам долгие жизни, но сделали так, чтобы нас было мало, иначе мы заполонили бы мир, как олени заполонили бы лес, если бы на них не охотились волки. Это происходило на заре времен, когда наше солнце только восходило. Теперь оно заходит, и мы медленно вымираем. Великаны тоже почти исчезли – те, кто были нашими братьями и нашей погибелью. Великих львов западных холмов истребили, единороги почти все исчезли, мамонтов осталось несколько сотен. Лютоволки нас всех переживут, но придёт и их час. В том мире, который создали люди, для них места нет, как и для нас.

Она казалась печальной, и Бран тоже загрустил. Только потом он подумал: «Люди бы не грустили. Люди бы гневались. Они бы ненавидели и жаждали кровавого отмщения. Там, где люди сражались бы и убивали, поющие пели печальные песни».

Однажды Мира и Жойен решили посмотреть на реку, несмотря на предостережение Листочка.

– Я тоже хочу пойти, – сказал Бран.

Мира мрачно посмотрела на него. Она объяснила, что река в шестистах футах под ними, вниз по крутым склонам и извилистым проходам, а в конце придётся спускаться по веревке.

– Ходор ни за что не сможет карабкаться с тобой на спине. Прости, Бран.

Бран помнил времена, когда никто не мог лазать лучше него, даже Робб и Джон. Часть мальчика хотела накричать на друзей за то, что бросают его, а другая – разрыдаться. Но он уже почти взрослый мужчина и потому промолчал, однако после их ухода скользнул в тело Ходора и последовал за ними.

Крупный конюх больше не боролся с ним, как в первый раз в озерной башне во время бури. Когда Бран входил в него, Ходор каждый раз сворачивался калачиком и прятался, словно растерявшая весь свой боевой дух собака. У него внутри, где-то глубоко, было потайное место – пещерка, где даже Бран не мог до него добраться. «Никто не желает тебе зла, Ходор, – сказал он про себя взрослому ребёнку, чьё тело занял. – Я только хочу ненадолго снова стать сильным. Я верну его тебе как всегда».

Никто не догадывался, что он носил тело Ходора. Брану нужно было только улыбаться, делать, что ему велят и, время от времени, бормотать «ходор». Так он мог следовать за Мирой и Жойеном, радостно ухмыляясь, и никто не подозревал, что это на самом деле он.

Бран часто увязывался за ними, хотели они того или нет. В конце концов, Риды всё-таки обрадовались тому, что он пошёл с ними. Жойен довольно легко спустился вниз по верёвке, но после того, как Мира поймала слепую белую рыбу своей острогой, и пришло время возвращаться, он не смог подняться наверх на ослабевших руках, поэтому они обвязали вокруг Жойена верёвку, и Ходор вытянул его наверх.

– Ходор, – мычал он с каждым рывков верёвки. – Ходор, Ходор, Ходор.

Луна была тонкой и острой, как лезвие ножа. Лето раскопал чёрную заиндевевшую отрубленную руку, которая сжимала пальцы, стараясь уползти по смерзшемуся снегу. На ней всё ещё было достаточно мяса, чтобы набить пустой желудок, и, съев его, лютоволк разгрыз кости, чтобы добраться до костного мозга. Только после этого рука вспомнила, что она мертва.

Бран питался вместе с Лето и его стаей как волк, на закате кружил с другими воронами над холмом, высматривая врагов, чувствуя ледяное касание ветра, и в качестве Ходора исследовал пещеры. Он нашёл пещеры, которые были набиты костями, глубокие провалы, место, где с потолка свешивались скелеты гигантских летучих мышей. Он даже пересёк узкий каменный мостик над пропастью и на дальней стороне обнаружил ещё больше ходов и пещер. Одна была полна поющих, приросших, как Бринден, к своим тронам. Переплетённые корни чардрев проросли прямо сквозь их тела. Большинство казались мёртвыми, но когда он проходил мимо, глаза поющих раскрывались и следили за светом факела, а один из них открывал и закрывал свой сморщенный рот, будто пытался заговорить.

– Ходор, – сказал им Бран и почувствовал, как настоящий Ходор сжался в своём убежище.

Сидевший на своем троне из корней в большой пещере полутруп-полудерево лорд Бринден больше походил не на человека, а, скорее, на какое-то пугающее изваяние из перекрученного дерева, древних костей и гниющей шерсти. Единственное, что казалось живым в этой бледной развалине, в которую превратилось его лицо, был красный глаз, сияющий, как последний уголёк в погасшем костре, окружённый кривыми корнями и ошмётками белой кожи, свисавшими с жёлтого черепа.

Его вид до сих пор пугал Брана: эти корни чардрева, вползающие змеями внутрь и выползающие наружу из его сморщенной плоти, грибы, прорастающие из щёк, белый древесный червь, который высовывался из пустой глазницы. Мальчику больше нравилось при потушенных факелах. В темноте он мог представить, что с ним шёпотом беседует трёхглазая ворона, а не какой-то жуткий говорящий труп.

«Однажды я стану таким же». Эта мысль ужаснула Брана. Достаточно и того, что он сломан и не может ходить. Неужели ему суждено потерять всё остальное и провести всю жизнь с прорастающим сквозь него чардревом? По словам Листочка лорд Бринден все свои силы черпал из дерева. Он не ел, не пил, а только спал, видел сны и наблюдал. «Я собирался стать рыцарем, – вспомнил Бран. – Я бегал, лазал и сражался». Казалось, это было тысячу лет назад.

Кто он теперь? Лишь сломанный мальчик Бран, Брандон из дома Старков, принц погибшего королевства, лорд сгоревшего замка, наследник руин. Бран думал, что трёхглазая ворона окажется чародеем, мудрым старым волшебником, который исцелит его ноги, но это была лишь ещё одна глупая детская мечта. «Я слишком взрослый для подобных фантазий, – говорил он себе. – Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость глубокая, как корни древних деревьев». Это не хуже, чем быть рыцарем. «Ну, почти так же».

Луна была чёрной дырой в небесах. Снаружи продолжал жить мир. Снаружи вставало и садилось солнце, сменялась луна, завывали холодные ветра. Внутри холма Жойен Рид, к огорчению своей сестры, становился всё более угрюмым и отчуждённым. Мира часто сидела с Браном у их небольшого очага, разговаривая о том, о сём, поглаживая спавшего между ними Лето, пока её брат в одиночестве бродил по пещерам. В солнечные дни Жойен даже взбирался к выходу. Он стоял там часами, глядя на лес. Мальчик был укутан в меха, но всё равно дрожал.

– Он хочет домой, – объяснила Мира Брану. – И даже не попытается противостоять своей судьбе. Говорит, что зелёные сны не лгут.

– Он храбрый, – ответил Бран. «Человек может быть отважным, только когда боится». Он до сих пор помнил эти отцовские слова, сказанные в тот самый день, когда они нашли волчат.

– Он глупый, – возразила Мира. – Я надеялась, что, когда мы найдем трёхглазую ворону… Теперь я вообще не понимаю, зачем мы пришли.

«Ради меня», – подумал Бран.

– Из-за его зелёных снов, – произнес он.

– Из-за его снов. – Голос Миры был полон горечи.

– Ходор, – сказал Ходор.

Мира заплакала.

В такие моменты Бран ненавидел свою беспомощность.

– Не плачь, – попросил он.

Он хотел обнять её, крепко прижать к себе, как поступала в Винтерфелле его мать, когда ему было больно. Мира находилась прямо здесь, всего в нескольких футах от него, но в то же время так далеко, словно в сотне лиг. Чтобы коснуться её, ему бы пришлось ползти по земле на руках, волоча за собой ноги. Пол был грубым и неровным, и путь получился бы медленным, полным шишек и царапин. «Я мог бы войти в Ходора, – подумал он. – Ходор смог бы обнять её и похлопать по спине». Мысль была неуютной, но Бран продолжал её обдумывать, когда Мира убежала в темный туннель. Он слушал, как удаляются её шаги, пока не осталось слышно ничего, кроме голосов поющих.

Луна была тонкой и острой, как лезвие ножа. Дни проходили мимо, один за другим, каждый короче предыдущего. Ночи становились всё длиннее. Солнечный свет не проникал в пещеры под холмом. Лунный свет тоже никогда не касался этих каменных залов. Даже звёзды были здесь чужаками. Всё это принадлежало внешнему миру, где время следовало своему твердому распорядку: день, ночь, день, ночь, день.

– Время пришло, – произнёс лорд Бринден.

От того, как он это сказал, по спине Брана пробежали мурашки.

– Время для чего?

– Для следующего шага. Для того, чтобы пойти дальше смены тел и понять, что значит быть древовидцем.

– Деревья научат его, – сказала Листочек.

Она кивнула другой поющей, и та вышла вперед. Это была беловолосая поющая, которую Мира назвала Снежные Локоны. Она держала в руках чашку из чардрева с вырезанной на ней дюжиной лиц, похожих на лики сердце-древ. Внутри чаши была белая кашица – густая и жирная, с тёмно-красными прожилками.

– Ты должен съесть это, – объяснила Листочек. Она протянула Брану деревянную ложку.

Мальчик нерешительно посмотрел на чашу.

– Что это?

– Кашица из семян чардрева.

Брану было тошно даже на неё смотреть. Красные прожилки – это, скорее всего, лишь сок чардрева, предположил Бран, но в свете факелов они выглядели совсем как кровь. Он окунул ложку в кашицу и засомневался.

– Это сделает меня древовидцем?

– Твоя кровь делает тебя древовидцем, – ответил лорд Бринден. – А это поможет пробудить твой дар и обвенчает тебя с деревьями.

Бран не хотел жениться на дереве… но кто ещё захочет выйти замуж за сломанного мальчика вроде него? «Тысяча глаз, тысяча шкур, мудрость глубокая, как корни древних деревьев. Древовидец».

Он стал есть.

Было горько, но не так горько, как желудёвая каша. Первая ложка пошла с трудом. Его едва не стошнило. Вторая была приятнее. Третья показалась почти вкусной. Остальное он съел с жадностью. Почему он считал её горькой? У неё был вкус меда, свежего снега, перца, корицы и последнего поцелуя матери. Пустая чашка выскользнула из его пальцев и стукнулась о пол пещеры.

– Я не чувствую никакой разницы. Что будет дальше?

Листочек коснулась его ладони.

– Деревья научат тебя. Деревья помнят.

Она подняла руку, и поющие принялись тушить в пещере факелы один за другим. Темнота сгущалась и подползала к ним.

– Закрой глаза, – сказала трёхглазая ворона. – Выскользни из своей шкуры, как ты делаешь, когда соединяешься с Лето. Но в этот раз войди в корни. Следуй за ними к поверхности земли, к деревьям на вершине холма, и расскажи мне, что ты увидишь.

Бран закрыл глаза и выскользнул из своего тела. «В корни, – подумал он. – В чардрево. Нужно стать деревом». На какой-то миг он видел пещеру в её чёрном одеянии, услышал бегущую внизу реку.

Потом он неожиданно оказался дома.

На камне у глубокого чёрного пруда в богороще сидел лорд Эддард Старк, вокруг него, словно старческие скрюченные руки, росли бледные корни сердце-древа. Лорд Эддард чистил промасленной тряпицей лежавший у него на коленях двуручный меч Лёд.

– Винтерфелл, – прошептал Бран.

Его отец поднял глаза.

– Кто здесь? – спросил он, оборачиваясь... и Бран, испугавшись, отступил. Отец, чёрный пруд и богороща растворились, и он вновь оказался в той же пещере, бледные толстые корни чардрева обнимали его, как мать обнимает свое дитя. Перед ним вспыхнул факел.

– Расскажи нам, что ты видел.

Издали Листочек выглядела похожей на девочку не старше Брана или одной из его сестер. Она утверждала, что прожила уже две сотни лет.

У Брана сильно пересохло в горле. Он сглотнул.

– Винтерфелл. Я вернулся в Винтерфелл. Я видел отца. Он не мёртв, не мёртв, я видел его, он возвратился в Винтерфелл, он всё ещё жив.

– Нет, – ответила Листочек. – Его больше нет, мальчик. Не пытайся вернуть его к жизни.

– Но я его видел.

Бран чувствовал, как твёрдое дерево давит ему на щёку.

– Он чистил Лёд.

– Ты видел то, что хотел увидеть. Твоё сердце тоскует по отцу и по дому, поэтому ты и видел это.

– Человек должен научиться смотреть прежде, чем сможет что-то разглядеть, – сказал лорд Бринден. – Ты видел тени прошлого, Бран. Ты смотрел глазами сердце-древа в твоей богороще. Время для деревьев идет не так, как для людей. Солнце, земля и вода, а не дни, годы или столетия – вот что понимает чардрево. Для людей время – это река. Мы все захвачены её течением, несёмся из прошлого в настоящее – всегда в одном направлении. Жизнь деревьев иная. Они пускают корни, растут и гибнут в одном и том же месте, и эта река их не двигает. Дуб становится желудем, желудь – дубом. А чардрево… тысяча человеческих лет для него всего лишь миг, и сквозь эти врата мы с тобой можем заглянуть в прошлое.

– Но, – произнёс Бран, – он слышал меня.

– Он слышал шёпот ветра, шелест листьев. Ты не можешь с ним поговорить, попробуй, если хочешь. Я знаю. У меня есть свои призраки. Брат, которого я любил, брат, которого я ненавидел, женщина, которую я желал. Я всё ещё вижу их через деревья, но ни одно моё слово не достигло их ушей. Прошлое остаётся прошлым. Мы можем извлекать из него уроки, но не можем его изменить.

– Я увижу отца снова?

– Когда овладеешь своим даром, сможешь смотреть куда захочешь и видеть то, что видели деревья, будь это вчера, в прошлом году или тысячу веков назад. Люди проживают свои жизни в плену бесконечного настоящего, между туманом памяти и морем теней, которое есть всё, что мы знаем о днях грядущих. Некоторые мотыльки живут один день, но им это малое время, должно быть, кажется таким же долгим, как годы и десятилетия для нас. Дуб может прожить три сотни лет, красное дерево – три тысячи. Чардрево живёт вечно, если его не трогать. Для него времена года проходят, как взмах крыла мотылька, и прошлое, настоящее и будущее едины. И ты сможешь видеть не только свою богорощу. Поющие вырезают глаза на своих сердце-древах, чтобы пробудить их, и это первые глаза, которыми учится пользоваться древовидец… но когда-нибудь ты сможешь видеть далеко за пределы видимости деревьев.

– Когда? – захотелось знать Брану.

– Через год или три, или десять. Этого я не видел. Со временем это случится, я обещаю. Но теперь я устал, и меня зовут деревья. Мы продолжим завтра.

Ходор отнес Брана назад, в его комнату, тихо бормоча «Ходор», а Листочек шла впереди с факелом в руке.

Мальчик надеялся, что встретит Миру и Жойена, и он сможет рассказать им о том, что видел, но их уютное жилище в скале было холодным и пустым. Ходор опустил Брана на постель, укрыл мехами и разжёг костёр. «Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость глубокая, как корни древних деревьев».

Глядя на огонь, Бран решил, что не заснёт до возвращения Миры. Наверняка Жойен будет недоволен, но Мира за него порадуется. Он не помнил, как закрыл глаза.

… Но потом каким-то образом он снова вернулся в Винтерфелл, в богорощу. Бран смотрел сверху вниз на отца. В этот раз лорд Эддард казался намного моложе. Его волосы были каштановыми, в них не было и намёка на седину; он склонил свою голову.

– Пусть они растут близкими, как братья. Пусть между ними будет только любовь, – молил он, – и путь моя леди-жена найдёт в своем сердце силы простить…

– Отец, – голос Брана был шёпотом ветра, шелестом листьев. – Отец, это я. Это Бран. Брандон.

Эддард Старк поднял голову и, нахмурившись, долго смотрел на чардрево, но не сказал ни слова. «Он меня не видит», – понял в отчаянии Бран. Он хотел протянуть руку и коснуться отца, но все, что мог – это наблюдать и слушать. «Я внутри сердце-древа, смотрю его красными глазами, но чардрева не могут разговаривать, поэтому и я не могу».

Эддард Старк продолжил молиться. Бран почувствовал, как его глаза наполнились слезами. Но были это его слёзы или слёзы чардрева? «Если я заплачу, прольёт ли и дерево слезы?»

Остальные слова его отца потонули во внезапном стуке дерева о дерево. Эддард Старк растворился, как туман в лучах утреннего солнца. Теперь в богороще плясали двое детей, крича друг на друга, сражаясь сломанными ветками. Девочка была старше и выше. «Арья!» – отчаянно подумал Бран, когда та вскочила на камень и кольнула мальчика. Но это не могло быть правдой. Если девочка – Арья, то мальчик – сам Бран, а у него никогда не было таких длинных волос. «И я никогда не проигрывал Арье бой на мечах, а эта девочка победила». Она хлестнула мальчика по бедру так сильно, что его нога подогнулась, и он упал в пруд, где начал плескаться и кричать.

– Тихо, дурачок, – сказала девочка, отбрасывая свою ветку в сторону. – Это всего лишь вода. Ты хочешь, чтобы Старая Нэн услышала и побежала рассказывать отцу?

Она встала на колени и потянула брата из пруда, но до того, как вытащила, они оба исчезли.

После этого видения стали сменяться всё быстрее и быстрее до тех пор, пока Бран не почувствовал головокружение. Он больше не видел ни отца, ни похожую на Арью девочку. Но он увидел обнажённую беременную женщину, которая вынырнула из чёрного пруда, преклонила колени перед деревом и попросила старых богов послать ей сына, который за неё отомстит. Потом появилась девушка с каштановыми волосами, стройная, как копье, которая встала на цыпочки, чтобы поцеловать в губы молодого рыцаря ростом с Ходора. Темноглазый юноша, бледный и болезненный, срезал три ветки с чардрева и сделал из них стрелы. Само дерево усыхало, с каждым видением становилось всё меньше, в то время как меньшие деревья превращались в поросль и исчезали, чтобы уступить место другим деревьям, которые так же уменьшались и исчезали. Теперь Бран видел высоких и суровых лордов в мехах и кольчугах. Некоторые лица он помнил по изваяниям в крипте, но они исчезли до того, как он смог припомнить их имена.

Потом он увидел, как бородатый мужчина поставил пленника на колени перед сердце-древом. Седовласая женщина с бронзовым серпом в руке пошла к ним по темно-красным листьям.

– Нет, – крикнул Бран. – Нет, не надо!

Но они не могли его слышать, как и отец. Женщина схватила пленника за волосы, приставила серп к его горлу и резанула. И через туман столетий сломанный мальчик мог только смотреть, как ноги мужчины дергались на земле… но пока из него багровой волной вытекала жизнь, Брандон Старк чувствовал привкус крови.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:29 | Сообщение # 43

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 35. Джон

К полудню после семи дней полумрака и снегопада солнце наконец-то пробилось сквозь тучи. Сугробы намело выше человеческого роста, но стюарды работали лопатами целый день и, насколько это было возможно, расчищали дорожки. Солнечные лучи отражались от Стены, и каждая трещина и расщелина на ней отливали синевой.

Стоя на семисотфутовой высоте, Джон Сноу вглядывался в Зачарованный лес. Внизу меж деревьев кружил северный ветер, сметая с верхних веток снежную крупу тонкими белыми шлейфами, похожими на ледяные знамена. Всё вокруг застыло в безмолвии. «Никаких признаков жизни». Не то чтобы это успокаивало. Не живых он боялся. И всё же…

«Солнце вышло. И снег перестал. Возможно, другой такой возможности не выпадет еще целый месяц, а может, и до конца зимы».

– Пусть Эммет соберёт своих новобранцев, – приказал он Скорбному Эдду. – Нам потребуются сопровождающие. Десять следопытов, вооружённых драконьим стеклом. Я хочу, чтобы они были готовы выйти через час.

– Да, м’лорд. А кто за главного?

– Командовать буду я.

Уголки губ Эдда опустились ниже обычного.

– Кое-кто сказал бы, что лорду-командующему подобает сидеть в тепле и безопасности к югу от Стены. Я, конечно, такого не говорил, но кое-кто скажет.

Джон улыбнулся:

– Пусть этот кое-кто лучше помолчит в моем присутствии.

Плащ Эдда с хлопаньем взметнулся под неожиданно налетевшим порывом ветра.

– Лучше спуститься, м’лорд. Похоже, ветер не прочь смахнуть нас со Стены, а летать я пока ещё не научился.

На землю они спустились на подъёмнике. Ветер был порывистым и холодным, как дыхание ледяного дракона из сказок Старой Нэн, которые Джон слушал в детстве. Тяжёлая клеть раскачивалась и время от времени задевала краем Стену, низвергая россыпи льдинок, сверкавших в лучах солнца, словно осколки стекла.

«Стекло бы здесь пригодилось, – подумал Джон. – Чёрному Замку нужны теплицы, вроде тех зимних садов, что были в Винтерфелле. В них мы могли бы выращивать овощи даже в самую лютую зиму».

Лучшее стекло делали в Мире, но добротный прозрачный лист ценился на вес пряностей, а зелёное и жёлтое стекло для этого дела не годилось.

«Что нам необходимо, так это золото. Будь у нас достаточно денег, мы могли бы купить в Мире учеников-стеклодувов и мастеров-стекольщиков, привезти их на север и предложить свободу в обмен на обучение своему ремеслу нескольких наших новобранцев… так можно было бы всё организовать. Если бы у нас было золото. Но его нет».

У подножья Стены Джон нашёл резвящегося в снегу Призрака. Большой белый лютоволк, похоже, любил свежевыпавший снег. Заметив Сноу, он вскочил на лапы и отряхнулся. Скорбный Эдд спросил:

– Призрак идёт с вами?

– Да.

– Умный волк, что уж. А я?

– Ты нет.

– Умный лорд, что уж. Призрак – куда лучший выбор. Мои-то зубы уже не годятся для того, чтобы кусать одичалых.

– Если боги будут милостивы, одичалых мы не встретим. Приготовь мне серого мерина.

Весть быстро разнеслась по всему Чёрному Замку. Эдд ещё седлал серого, когда Боуэн Марш пересёк двор и перехватил Джона у конюшни.

– Милорд, надеюсь, вы передумаете. Новички могут принести свои обеты и в септе.

– Септа – дом новых богов. Старые боги живут в лесу, и те, кто чтит их, произносит слова клятвы перед чардревом. Вы знаете это не хуже меня.

– Атлас родом из Староместа, Эррон и Эмрик из западных земель. Это не их боги.

– Я не указываю людям, какому богу им поклоняться. Они могли выбрать Семерых или Владыку Света красной женщины, но выбрали богорощу, несмотря на все опасности, которые с этим связаны.

– Там может подстерегать Плакальщик.

– Богороща всего в двух часах езды, даже по сугробам. Мы вернёмся к полуночи.

– Слишком далеко. Это неразумно.

– Неразумно, – согласился Джон, – но необходимо. Эти люди собираются посвятить свои жизни Ночному Дозору, вступив в братство, история которого насчитывает тысячи лет. У этой клятвы особый смысл, как и у наших традиций. Она объединяет всех нас – молодых и старых, простолюдинов и благородных. Она делает нас братьями.

Он хлопнул Марша по плечу.

– Обещаю вам, мы вернёмся.

– Да, милорд, – ответил лорд-стюард, – но вот живыми ли? Или вернутся только ваши головы с вырванными глазами и насаженные на пики? Вы будете возвращаться затемно, а сугробы кое-где доходят до груди. Я вижу, вы берёте с собой опытных бойцов, и это хорошо, но Чёрный Джек Бульвер знал эти леса не хуже их. Даже Бенджен Старк, ваш дядя, он…

– У меня есть кое-что, чего у них не было, – Джон повернул голову и свистнул. – Призрак, ко мне!

Лютоволк отряхнул снег со спины и подбежал к Джону. Разведчики расступились, пропуская его. Одна кобыла негромко заржала и отпрянула в сторону, но Рори усмирил её, резко натянув поводья.

– Стена ваша, лорд Боуэн.

Сноу, взяв лошадь под уздцы, повел её в ворота и дальше в ледяной туннель, извивающийся под Стеной.

У ледяного подножия безмолвно стояли высокие деревья, словно закутанные в толстые белые плащи. Пока следопыты и новобранцы строились, Призрак сновал рядом с лошадью Джона, а потом остановился и принюхался – пар от его дыхания стыл в воздухе.

– Что такое? – спросил Джон. – Там кто-то есть?

Лес был пуст, насколько хватало глаз. Правда, хватало их не слишком далеко.

Призрак помчался к деревьям, скользнул между двумя соснами в белых одеяниях и исчез в облаке снега. «Он хочет поохотиться, но на кого? – Джон не столько боялся за лютоволка, сколько за одичалых, на которых тот мог наткнутся. – Белый волк в белом лесу, тихий как тень. Те и не почувствуют его приближения».

Сноу даже не попытался последовать за ним. Призрак вернётся, когда захочет, но не раньше. Джон пришпорил коня. Его люди ехали следом, копыта их низкорослых лошадок проваливались сквозь корку наста в рыхлый снег. Неспешным шагом всадники вступили в лес, и Стена позади скрылась из виду.

Сосны и страж-деревья кутались в толстые белые облачения, с голых ветвей лиственных деревьев свисали сосульки. Джон отправил Тома Ячменное Зерно вперед на разведку, хотя дорога к белой роще была наезжена и хорошо знакома. Большой Лиддль и Люк из Лонгтауна скрылись в подлеске с восточной и западной стороны от дороги, получив задание прикрывать колонну с флангов. Все были опытные разведчики, вооруженные не только сталью, но и обсидианом, и с боевыми рогами, притороченными к седлу, чтобы в случае нужды призвать подмогу.

Остальные тоже были надежными людьми. «По крайней мере, хороши в бою и верны своим братьям». Джон ничего не знал об их прежней жизни, но не сомневался, что у многих прошлое такое же чёрное, как и плащ. Однако здесь, на севере, он мог доверить им свою спину. Они двигались, защищаясь от пронизывающего ветра под низко надвинутыми капюшонами. Некоторые обмотали свои лица шарфами. Однако Джон узнавал их даже такими. Имя каждого было запечатлено у него в сердце. Ведь это его люди, его братья.

С ними ехали ещё шестеро – молодые и старые, бывалые и новички. «Шесть человек, готовых произнести слова клятвы». Конь родился и вырос в Кротовом городке, Эррон и Эмрик прибыли с Ярмарочного острова, Атлас – из борделей Староместа на другом конце Вестероса. Эти были совсем мальчишками. Кожаному и Джаксу уже перевалило за сорок. Дети Зачарованного леса, успевшие завести детей и даже внуков, двое из шестидесяти трёх новобранцев, ушедших с Джоном Сноу на Стену после его речи. Пока лишь они решили надеть чёрное. Железный Эммет утверждал, что все новобранцы готовы – по крайней мере, настолько, насколько это вообще возможно. Они с Джоном и Боуэном Маршем оценили каждую кандидатуру со всех сторон и распределили: Кожаного, Джакса и Эмрика в следопыты, Коня в строители, Эррона и Атласа в стюарды. Пришло время приносить обеты.

Железный Эммет ехал во главе колонны верхом на самом уродливом коньке, какого Джон когда-либо видел – лохматой животине, состоящей, казалось, из одной только гривы и копыт.

– Говорят, в Распутной Башне вчера произошли какие-то беспорядки, – сказал мастер над оружием.

– В Башне Хардина.

Среди тех шестидесяти трёх новобранцев, пришедших из Кротового городка, было девятнадцать девушек и женщин. Джон разместил их в той же заброшенной башне, где спал сам, будучи новичком на Стене. Двенадцать женщин-копьеносиц вполне могли защитить и себя, и девушек помоложе от нежелательного внимания со стороны чёрных братьев. Кто-то из тех, кому дали от ворот поворот, и придумал для башни новое оскорбительное название. Джон не собирался потворствовать этому зубоскальству.

– Три пьяных дурака перепутали Башню Хардина с борделем, вот и все. Они теперь в ледяных камерах, размышляют о своей ошибке.

Железный Эммет скривился:

– Мужчины есть мужчины. Обеты – всего лишь слова, а слова – ветер. Надо было приставить к женщинам стражу.

– А кому сторожить самих сторожей?

«Ничего ты не знаешь, Джон Сноу». Однако он учился, и Игритт была его учителем. Сам не сдержав клятвы, как он мог ожидать большего от своих братьев? Но легкомысленное отношение к женщинам одичалых таило свои опасности. «Мужчина может владеть женщиной, и мужчина может владеть ножом, – однажды сказала ему Игритт, – но никто не может владеть и тем, и другим». Боуэн Марш по-своему прав. Башня Хардина – хворост, ждущий лишь искры.

– Я собираюсь заселить еще три замка, – сказал Джон. – Глубокое Озеро, Тёмный Чертог и Длинный курган. Гарнизоны наберём из вольного народа под командованием наших офицеров. В Длинном кургане поселим только женщин, не считая командующего и главного стюарда.

Он не сомневался, что найдутся желающие пробраться и туда. Но, по крайней мере, достаточно большое расстояние сделает такие вылазки непростым делом.

– И кто ж тот бедолага, что станет ими командовать?

– Я еду рядом с ним.

Смесь ужаса и удовлетворения, отразившаяся на лице Эммета, стоила мешка золота.

– Что я такого сделал, что вы меня так ненавидите, милорд?

Джон рассмеялся:

– Не бойся, дружище, ты будешь не один! Я собираюсь отправить Скорбного Эдда твоим помощником и стюардом.

– Копьеносицы придут в восторг. Может, стоило отдать один из замков магнару?

Улыбка Джона увяла.

– Возможно, и стоило, если бы я мог ему доверять. Боюсь, Сигорн винит меня в смерти своего отца. Что ещё хуже, его воспитывали и обучали отдавать приказы, а не выполнять их. Не путай теннов с вольным народом. Мне говорили, что «магнар» на древнем языке означает «лорд», но для своего народа Стир был скорее богом, и его сын вылеплен из того же теста. Я не требую от людей преклонять колено, но подчиняться они обязаны.

– Да, м’лорд, но всё же хорошо было бы что-нибудь сделать с магнаром. Если теннов игнорировать, беды с ними не оберешься.

«Беды – удел лорда-командующего», – мог бы ответить Джон. Его визит в Кротовый городок повлёк за собой немало бед, и женщины – самая незначительная из них. Как он и опасался, Хеллек оказался настоящим варваром, а у некоторых чёрных братьев ненависть к одичалым въелась в самую плоть. Один из людей Хеллека уже успел отрезать ухо одному из строителей, и, хотел Сноу того или нет, это была только первая кровь. Он должен как можно скорее заселить старые замки, чтобы отправить брата Хармы в гарнизон Глубокого Озера или Темного Чертога. Однако пока ни один из них не годился для проживания, а Отелл Ярвик и его строители всё ещё пытались восстановить Твердыню Ночи.

Бывали ночи, когда Джон размышлял, не совершил ли он прискорбной ошибки, не позволив Станнису уничтожить всех одичалых. «Ничего я не знаю, Игритт, – подумал он, – и, похоже, так никогда и не узнаю».

В полумиле от поляны между ветвей облетевших деревьев краснели косые лучи осеннего солнца, окрашивая сугробы в розовый цвет. Всадники пересекли замёрзший ручей, протекавший между двумя выщербленными покрытыми ледяным панцирем скалами, а затем двинулись по извилистой звериной тропе на северо-восток. Каждый порыв ветра вздымал в воздух облака ледяной крупы, от которой жгло глаза и перехватывало дыхание. Джон замотал шарфом рот и нос и надвинул пониже капюшон.

– Уже недалеко, – сказал он своим людям.

Никто не ответил.

Джон почуял Тома Ячменное Зерно ещё до того, как увидел. Или это Призрак почуял? В последнее время Джон Сноу порой ощущал себя единым целым с лютоволком, даже когда бодрствовал.

Первым, отряхиваясь от снега, появился огромный белый волк. Спустя пару мгновений его догнал Том.

– Одичалые, – шепнул он Джону. – В богороще.

Джон скомандовал всадникам остановиться.

– Сколько?

– Я насчитал девятерых. Часовых нет. Некоторые возможно мертвы или спят. Большинство, похоже, женщины. Один ребёнок, а ещё с ними великан. По крайней мере, я видел одного. Они разожгли костёр и задымили всю округу. Дурачьё.

«Их девять, а нас семнадцать». Четверо его людей были всего лишь желторотыми мальчишками, и уж точно среди них не было ни одного великана.

Однако Джон не собирался поворачивать обратно. «Если одичалые живы, возможно, мы сможем забрать их с собой. А если мертвы, что ж… одно-два мёртвых тела могут и пригодиться».

– Дальше пойдём пешком, – приказал он, легко спрыгивая на замёрзшую землю. Снег доходил ему до лодыжек. – Рори, Пейт, останетесь с лошадьми.

Джон мог поручить это и новобранцам, но они должны получить боевое крещение. Почему бы и не сейчас?

– Рассредоточьтесь и постройтесь полумесяцем. Я хочу окружить рощу с трёх сторон. Не растягиваться и не терять из вида тех, кто идет справа и слева от вас. Снег заглушит наши шаги. Если застанем их врасплох – меньше вероятность того, что придется проливать кровь.

Сумерки быстро приближались. Солнечные лучи исчезли вместе с проглоченным лесом на западе последним краешком солнца. Розовые сугробы вновь побелели – наступающая темнота выпила из них весь цвет. Вечернее небо стало серым, точно выцветший плащ. Выглянули первые робкие звезды.

Джон Сноу разглядел впереди белый ствол в короне из тёмно-красных листьев, который не мог быть ничем иным, кроме как чардревом. Он протянул руку за спину и вытянул Длинный Коготь из ножен. Взглянул направо и налево, кивнув Атласу и Коню, и проследил, как они передают приказ дальше по цепочке. Все одновременно, шумно дыша, устремились к богороще, продираясь сквозь сугробы слежавшегося снега. Призрак белой тенью бежал рядом с Джоном.

Девять чардрев примерно одного возраста и величины образовали кольцо по краю поляны. На каждом было вырезано лицо, и ни одно из них не было похоже на другое. Одни улыбались, другие рыдали, третьи, словно кричали. В сгущающихся сумерках их глаза казались чёрными, но Джон знал, что при свете дня они станут кроваво-красными. «Словно у Призрака».

Костер в центре поляны едва теплился. От него остался лишь пепел, тлеющие угли, да несколько сломанных веток, не желавших гореть и дымящих. Но даже в этом огне было больше жизни, чем в сгрудившихся подле него одичалых. Когда Джон вышел из-за кустов, его заметил только один из них – ребёнок, который начал плакать, цепляясь за обтрепанный плащ своей матери. Женщина подняла глаза и охнула. Поляна к тому времени уже заполнилась разведчиками, выскользнувшими из-за белых как кость стволов. В руках поблескивала готовая убивать сталь.

Великан заметил их самым последним. Он спал, свернувшись у огня, но что-то его разбудило – то ли детский плач, то ли хруст снега под чёрными сапогами, то ли громкий вздох. Зашевелившись, гигант стал похож на оживший валун. Потом он сел, фыркнул, потер огромными неуклюжими ручищами глаза, прогоняя сон… и тут увидел Железного Эммета со сверкающим мечом в руке. С ревом вскочив на ноги, исполин громадной ручищей ухватился за молот и вскинул его над головой.

В ответ Призрак оскалил клыки. Джон схватил волка за загривок:

– Мы не хотим здесь драться.

Он знал, что его люди способны справиться с великаном, но это будет им дорого стоить. Как только прольется кровь, одичалые кинутся в драку. Большинство из них, если не все, расстанутся с жизнью, но могут погибнуть и некоторые его братья.

– Это священное место. Сдавайтесь, и мы…

Великан снова взревел, да так, что от этого звука всколыхнулись листья на деревьях, и ударил о землю молотом, шестифутовая рукоять которого была сделана из узловатого дуба, а венчал её каменный набалдашник величиной с буханку хлеба. От удара земля содрогнулась. Кое-кто из одичалых начал нашаривать свое оружие.

Джон Сноу крепче сжал Длинный Коготь, когда неожиданно заговорил Кожаный, стоявший на дальнем конце поляны. Несмотря на то, что его слова звучали отрывисто и гортанно, Джон расслышал знакомую мелодику слов и узнал древний язык. Кожаный говорил долго. Когда он закончил, великан ответил. Его речь походила на кряхтение пополам с рычанием, и Джон ни слова не смог разобрать. Однако Кожаный обвёл рукой деревья, сказав что-то ещё, великан тоже указал на деревья, скрипнул зубами и выронил молот.

– Готово, – произнес Кожаный. – Они не будут драться.

– Отличная работа. Что ты ему сказал?

– Что здесь и наши боги тоже. Что мы пришли помолиться.

– Так и поступим. Сталь в ножны, все вы. Сегодня обойдёмся без кровопролития.

Том Ячменное Зерно говорил, что одичалых девять, и так оно и было, только двое оказались мертвы, а один так слаб, что едва ли мог дотянуть до утра. Оставалось шестеро: женщина с ребенком, два старика, раненый тенн в покореженных бронзовых доспехах, и один из Рогоногих, чьи босые ступни были так сильно отморожены, что Джон с первого взгляда понял, что тот уже никогда не сможет ходить. Вскоре он выяснил, что большинство из них не были знакомы друг с другом, до того как собрались на поляне. Когда Станнис разбил войско Манса Налётчика, они бросились в лес, спасаясь от расправы, какое-то время скитались, теряя друзей и родных, погибших от голода и мороза, и наконец добрались сюда, слишком слабые и слишком усталые, чтобы продолжать путь.

– Здесь живут боги, – сказал один из стариков. – Это место ничуть не хуже других для того чтобы умереть.

– Стена отсюда всего в нескольких часах пути на юг, – обратился к ним Джон. – Почему бы не поискать там убежища? Другие сдались. Даже Манс.

Одичалые обменялись взглядами. В конце концов, один из них произнес:

– До нас дошли слухи. Вороны сожгли всех, кто сдался.

– Даже самого Манса, – добавила женщина.

«Мелисандра, – подумал Джон, – тебе и твоему огненному богу еще много за что придется ответить».

– Все, кто пожелают, могут отправиться с нами. В Чёрном Замке вы найдете пищу и приют, а Стена защитит от тех, кто рыщет в этих лесах. Даю слово, никого из вас не сожгут.

– Слово вороны, – ответила женщина, крепче прижимая к себе ребенка. – Но кто подтвердит, что ты сдержишь его? Кто ты?

– Лорд-командующий Ночного Дозора, сын Эддарда Старка из Винтерфелла, – Джон повернулся к Тому Ячменное Зерно. – Пусть Рори и Пейт приведут лошадей. Я не намерен задерживаться здесь ни минутой дольше, чем необходимо.

– Как прикажете, м’лорд.

До возвращения оставалось выполнить еще одно дело – то, ради которого они и пришли. Железный Эммет вызвал вперёд своих воспитанников, а остальные с почтительного расстояния наблюдали, как те преклонили колена перед чардревами. К тому времени последние проблески дня погасли, и единственными источниками света остались звезды в вышине и слабое красноватое мерцание гаснущего костра в центре поляны.

Эта шестерка в своих чёрных капюшонах и чёрных одеяниях казалась отлитой из тени. Их хором звучащие голоса терялись в бесконечности ночи.

– Ночь собирается, и начинается мой дозор, – говорили они, как и тысячи до них. У Атласа голос был сладким, словно песня, у Коня – хриплым и срывающимся, у Эррона – нервным и писклявым. – Он не окончится до самой моей смерти.

«Пусть эта смерть придет нескоро, – Джон Сноу опустился в снег на одно колено. – Боги моих отцов, защитите этих людей. И Арью тоже, мою маленькую сестренку, где бы она ни была. Молю вас, позвольте Мансу найти её и вернуть мне невредимой».

– Я не возьму себе ни жены, ни земель, не стану отцом, – обещали новобранцы, и на звук их голосов эхом откликались минувшие года и столетия. – Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своём посту.

«Боги леса, дайте мне силу сделать то же самое, – безмолвно молился Джон Сноу. – Даруйте мне мудрость понять, что должно быть сделано, и смелость, чтобы это исполнить».

– Я – меч во тьме, – произнесли шестеро, и Джону показалось, что их голоса меняются, становясь сильнее и увереннее. – Я – Дозорный на Стене. Я – огонь, который разгоняет холод; я – свет, который приносит рассвет; я – рог, который будит спящих; я – щит, который охраняет царство людей.

«Щит, который охраняет царство людей». Призрак ткнулся носом в его плечо, и Джон обнял лютоволка одной рукой. Он чувствовал запах нестиранных штанов Коня и благовоний, которыми Атлас умащивал свою бороду, густой острый запах страха и нестерпимую мускусную вонь великана. Он мог слышать биение собственного сердца. Когда он смотрел через поляну на женщину с ребенком, на двух седобородых стариков, на Рогоногого с искалеченными ступнями, то видел только людей.

– Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после неё.

Джон Сноу поднялся первым:

– Встаньте, воины Ночного Дозора.

Он подал Коню руку, поднимая того на ноги.

Ветер усиливался. Пора было отправляться.

Обратная дорога заняла гораздо больше времени, чем путь на поляну. Поступь великана была тяжелой, медлительной, несмотря на длину и размер его ног, и он всё время норовил остановиться, чтобы стряхнуть своим молотом снег с нижних веток. Женщина ехала на одной лошади с Рори, её сын – с Томом Ячменное Зерно, а старики – с Конем и Атласом. Однако тенн боялся лошадей и, несмотря на свои раны, предпочел брести рядом. Рогоногий не мог сидеть в седле, и его пришлось привязать к крупу лошади как тюк с зерном. Так же поступили с белолицей старухой, чьи руки и ноги были точно хворостинки – им не удалось заставить её встать.

И то же самое они сделали с двумя трупами, что повергло Железного Эммета в замешательство.

– Они же только задержат нас, милорд, – сказал он Джону, – надо их разрубить и сжечь.

– Нет, – ответил Джон. – Возьмём их с собой. Они мне нужны.

За всё время их обратного пути луна в небе так и не появилась, только изредка проглядывали звёзды. Мир был чёрно-белым и безмолвным, а путь – долгим, медленным, бесконечным. Снег набивался в сапоги и облеплял ноги, ветер скрипел в соснах, хлопал плащами и срывал их с плеч. Джон различил в вышине красную комету, следящую за путниками сквозь лишённые листвы ветви огромных деревьев. Вольный народ называл её Вором. «Лучшее время, чтобы украсть женщину – когда Вор в Лунной деве», – утверждала Игритт. Она, правда, ничего не упоминала о лучшем времени для того, чтобы украсть великана. «Или двух мертвецов».

Уже светало, когда путники вновь увидели Стену.

Рог караульного приветствовал их звуком, слетавшим с высоты, словно крик какой-то огромной хриплой птицы. Один долгий сигнал, означавший «Разведчики возвращаются». Большой Лиддль отвязал свой боевой рог и протрубил в ответ. У ворот им пришлось ненадолго задержаться, пока Скорбный Эдд Толлет снимал запоры и сдвигал железный засов. Увидев перед собой разношерстную толпу одичалых, Эдд поджал губы и внимательно посмотрел на великана.

– Чтобы протащить этого через туннель, может понадобиться масло, милорд. Послать кого-нибудь в кладовую?

– Думаю, он и так пролезет. Без масла.

Тот действительно пролез… точнее, прополз на четвереньках. «А он у нас большой мальчик. Четырнадцать футов, не меньше. Крупнее Мега Могучего». Мег погиб прямо здесь, подо льдом, схлестнувшись в смертельной схватке с Доналом Нойе. «Хороший был человек. Стена потеряла слишком много хороших людей». Джон отвел Кожаного в сторону.

– Присмотри за ним. Ты говоришь на его языке. Проследи, чтобы его накормили, и подыщи ему тёплое местечко у огня. Оставайся с ним и смотри, чтобы к нему никто не лез.

– Есть, – ответил Кожаный, и неуверенно добавил: – м’лорд.

Джон отправил живых одичалых заниматься своими ранами и отмороженными конечностями. Он надеялся, что горячая еда и тёплая одежда помогут быстро восстановить силы большинству из них, хотя Рогоногий, скорее всего, потеряет обе ступни. Трупы Джон приказал отнести в ледник.

Вешая плащ на крючок у двери, Джон отметил, что приходил Клидас, но ушел, не дождавшись его. На столе лежало письмо. «Из Восточного Дозора или из Сумеречной Башни», – решил он с первого взгляда. Но печать на письме была не чёрная, а золотая с оленьей головой в обрамлении пылающего сердца. «Станнис». Джон сломал затвердевший воск, расправил пергамент и принялся читать. «Рука мейстера, но слова короля».

Станнис захватил Темнолесье, и все горные кланы присоединились к нему. Флинты, Норри, Вуллы, Лиддли.

«Мы также получили помощь – неожиданную, но весьма своевременную, от дочери Медвежьего острова. Алисанна Мормонт, которую в народе прозвали Медведицей, устроила засаду, спрятав воинов на рыбацких суденышках, и застала железных людей врасплох, когда те двинулись от побережья. Корабли дочери Грейджоя сожжены или захвачены, её люди убиты или сдались в плен. За капитанов, рыцарей, известных воинов и прочих людей хорошего рода я полагаю получить выкуп, остальных повешу…»

Ночной Дозор принес клятву не принимать ни одной из сторон в междоусобицах и войнах королевства. Однако Джон Сноу прочел эти строки не без удовольствия. Он вернулся к чтению.

«…вести о нашей победе разлетаются, и к нам присоединяется всё больше северян. Рыбаки, свободные всадники, жители холмов, фермеры из глубин Волчьего леса и жители деревень, покинувшие свои дома на каменистом берегу, спасаясь от железных людей; выжившие после битвы у стен Винтерфелла, когда-то присягнувшие Хорнвудам, Сервинам, Толхартам. Сейчас нас пять тысяч, и наша численность всё растет. Мы получили вести о том, что Русе Болтон выдвинулся к Винтерфеллу со всеми своими силами, чтобы обвенчать своего бастарда с твоей сестрой. Нельзя позволить ему восстановить замок. Мы выступаем им навстречу. Арнольф Карстарк и Морс Амбер присоединятся к нам. Если смогу, то спасу твою сестру, и найду ей лучшую партию, чем Рамси Сноу. Вы с братьями должны удерживать Стену, пока я не вернусь».

Подписано было другой рукой:

«Писано при свете Владыки, за подписью и печатью Станниса из дома Баратеонов, первого этого имени, короля андалов, ройнаров и Первых Людей, властителя Семи Королевств и Хранителя областей».

Как только Джон отложил письмо в сторону, пергамент снова свернулся, словно пытаясь сохранить свои секреты. Сноу и сам до конца не понимал, какие чувства вызывает у него только что прочитанное. У стен Винтерфелла и раньше случались сражения, но ни разу они не обходились без участия Старка с одной из сторон.

– Замок – пустая скорлупа, – сказал он. – Это больше не Винтерфелл, а его призрак.

Даже думать об этом было больно, не то что произнести вслух. И всё же…

Он размышлял о том, сколько человек сможет повести в бой старик Воронье Мясо, и сколько мечей сумеет наколдовать Арнольф Карстарк. Половина Амберов будет по другую сторону поля – с Хозером по прозвищу Смерть Шлюхам, сражаясь под знаменем с ободранным человеком Дредфорта, а лучшая часть обоих домов отправилась вместе с Роббом, чтобы никогда не вернуться. Винтерфелл сам по себе даже в руинах дает значительное преимущество тому, кто им владеет. Роберт Баратеон понял бы это сразу и двинулся наперерез, чтобы захватить замок, используя форсированные марши и ночные переходы, которыми он так славился. Будет ли его брат столь же дерзким?

«Вряд ли». Станнис был осторожным командующим, а его войско представляло собой недоваренное месиво из воинов горных кланов, южных рыцарей, людей короля и королевы, сдобренное несколькими северными лордами. «Он должен выступить на Винтерфелл немедленно или не выступать совсем», – подумал Джон. Не ему советовать королю, но…

Он снова взглянул на письмо. «Если смогу, то спасу твою сестру». Неожиданная забота от Станниса, обрезанная жестким «если смогу» и припиской «и найду ей лучшую партию, чем Рамси Сноу». Что если Арья не будет сидеть на месте, дожидаясь спасения? Что если пламя леди Мелисандры предсказало верно? Могла ли его сестренка уйти от таких преследователей? «Как бы она сумела сделать это? Арья всегда была умной и сообразительной, но, в конце концов, она всего лишь маленькая девочка, а Русе Болтон не тот человек, который станет беспечно обращаться с таким ценным трофеем».

Что если его сестра никогда и не попадала к Болтону? Эта свадьба могла стать предлогом для того, чтобы заманить Станниса в ловушку. Насколько Джон знал, лорд Дредфорта ни разу не дал Эддарду Старку повода для недовольства, однако отец никогда не доверял Русе с его шелестящим голосом и тусклыми блеклыми глазами.

«Серая девушка на умирающей лошади, бегущая от свадьбы». Эти слова заставили его отпустить Манса Налётчика и шестерых копьеносиц на север. «Молодых и красивых», – как сказал Манс. Несожженный, король назвал несколько имен, а Скорбный Эдд сделал всё остальное – тайком вывез их из Кротового городка. Теперь это казалось безумием. Возможно, было бы лучше убить Манса сразу же, как только тот открылся. Джон невольно восхищался Королём за Стеной, но тот был клятвопреступником и перебежчиком. Ещё меньше Джон верил Мелисандре. И всё же именно на них он возложил свои надежды. «Чтобы спасти мою сестру. Вот только братья Ночного Дозора не могут иметь сестер».

Ещё в Винтерфелле, когда Джон был мальчишкой, его любимым героем был Молодой Дракон – мальчик-король, отправившийся на завоевание Дорна в возрасте четырнадцати лет. Несмотря на свое низкое происхождение, а может и благодаря ему, Джон Сноу мечтал о том, как вырастет и поведёт людей к славе, как когда-то король Дейерон, или о том, как сам станет завоевателем. Теперь он уже взрослый, Стена под его властью, но всё, чего у него в достатке – это сомнений. И у него не слишком получалось справиться даже с ними.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Среда, 18 Дек 2013, 00:33 | Сообщение # 44

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Глава 36. Дейенерис

В лагере беженцев стоял такой отвратительный смрад, что Дени чудом не стошнило.

Сир Барристан сморщил нос и заявил:

– Вашему величеству не стоит оставаться здесь и дышать этими ядовитыми испарениями.

– Я от крови дракона, – напомнила ему Дени. – Ты разве видел когда-нибудь, чтобы дракон страдал от поноса?

Визерис часто заявлял, что Таргариенам нипочём болезни обычных людей, и до сих пор ей не случалось в этом сомневаться. Дени не забыла, как ей приходилось мёрзнуть, голодать и бояться, но не помнила, чтобы хоть раз болела.

– Всё равно, – ответил старый рыцарь, – мне будет спокойнее, если ваше величество вернется в город. – В полумиле позади виднелись разноцветные кирпичные стены Миэрина. – Кровавый понос – истинный бич любой армии со времен Рассветных Веков. Предоставьте нам раздавать еду, ваше величество.

– С завтрашнего дня. Сегодня я здесь. И я хочу это видеть.

Она дала Серебрянке шенкеля; остальные потрусили за ней. Чхого ехал впереди, Агго и Ракхаро чуть следом – с длинными дотракийскими кнутами, чтобы удерживать больных и умирающих на расстоянии. Справа от неё на серой в яблоках лошади скакал сир Барристан, слева – Саймон Полосатая Спина из Свободных Братьев и Марселен из Детей Матери. Шесть десятков солдат двигалось вслед за капитаном на случай, если понадобится защищать продуктовые телеги. Дотракийцы, Медные Звери, вольноотпущенники – все ехали верхом, объединённые лишь отвращением к этой своей обязанности.

Астапорцы тащились за ними жуткой вереницей, которая только удлинялась с каждым пройденным ими ярдом. Некоторые говорили на языках, которые королева не понимала. Другие уже и говорить не могли. Многие протягивали к Дени руки или становились на колени, когда Серебрянка проезжала мимо.

– Мать, – звали они королеву на наречиях Астапора, Лисса и Старого Волантиса, на гортанном дотракийском и мелодичном квартийском, и даже на всеобщем языке Вестероса.

– Мать, прошу тебя... Мать, помоги моей сестре, она больна... дай еды для моих малышей... пожалуйста, мой старый отец... помоги ему... помоги ей... помоги мне...

«Я ничем больше не могу вам помочь», – в отчаянии подумала Дени. Астапорцам некуда было идти. У стен Миэрина скопились тысячи беженцев – мужчины, женщины, дети, старики, совсем юные девушки и новорождённые младенцы. Многие были больны, большинство умирало с голоду, и все – обречены. Дейенерис не посмела открыть для них ворота, но постаралась сделать то, что было в её силах – послала им целителей, Синих Милостей, заклинателей и цирюльников-хирургов. Некоторые из них сами заразились, и никто не смог хотя бы приостановить мор, что прибыл на бледной кобылице. Отделять здоровых от больных тоже оказалось бесполезно. Её Верные Щиты пытались выполнить приказ, оттаскивая мужей от жен, детей от матерей; астапорцы плакали, отталкивали солдат и швыряли в них камни. По прошествии нескольких дней больные умерли, а здоровые заболели. Разделение ничего не дало.

Даже кормить их становилось всё труднее. Каждый день королева посылала астапорцам что могла, но день ото дня их становилось всё больше, а продуктов – всё меньше. К тому же становилось труднее найти возниц, согласных их доставлять: среди тех, кто побывал в лагере, многие уже сами страдали поносом. На других нападали на обратной дороге в город. Только вчера опрокинули одну из повозок и убили двух солдат, так что сегодня королева решила доставить продукты сама. Против этого горячо возражали все ее советники – от Резнака и Бритоголового до сира Барристана, но Дейенерис оставалась непреклонна.

– Я не отвернусь от них, – упрямо заявила она. – Королева должна знать, как страдает её народ.

Страдания были единственным, в чём не было недостатка.

– У них почти не осталось мулов или лошадей, хотя многие приехали из Астапора верхом, – доложил королеве Марселен. – Все съедены, ваше величество, а также все крысы и бродячие собаки, каких только им удалось поймать. Некоторые уже едят своих покойников.

– Человек не должен есть человеческое мясо, – произнес Агго.

– Это все знают, – согласился Ракхаро. – Они будут прокляты.

– Они уже прокляты, – возразил Саймон Полосатая Спина.

За ними плелись маленькие дети с раздутыми животами – слишком слабые или напуганные, чтобы просить еду. Истощённые люди с запавшими глазами сидели на корточках среди песка и камней, извергая из себя жизнь вонючими коричнево-красными потоками. Многие испражнялись прямо там, где спали – они так обессилели, что не могли отползти к выкопанным по приказу королевы выгребным ямам. Две женщины дрались, не поделив обугленную кость. Неподалёку мальчик лет десяти ел крысу, запихивая её в рот одной рукой, а в другой сжимая заостренную палку – на тот случай, если ещё кто-то покусится на его добычу. Дени увидела человека, валявшегося в грязи под чёрным покрывалом – когда она проехала мимо, покрывало разлетелось тысячей мух. Похожие на живые скелеты женщины сидели на земле, прижимая к себе умирающих детей. Их глаза были прикованы к Дени.

Те, у кого ещё хватало сил, кричали ей вслед:

– Мать... пожалуйста, Мать... да благословят тебя боги, Мать...

«Да благословят меня боги, – горько думала Дени. – Ваш город – прах и кости, ваш народ вымирает. У меня нет для вас крова, нет лекарств, нет надежды. Только чёрствый хлеб и червивое мясо, засохший сыр и немного молока. Давайте, благословляйте меня, благословляйте».

Что это за мать, у которой нет молока, чтобы накормить своих детей?

– Слишком много мертвецов, – сказал Агго. – Их надо сжечь.

– Кто этим займётся? – спросил сир Барристан. – Кровавый понос повсюду, каждую ночь умирает по сотне людей.

– Нехорошо касаться мёртвых, – заявил Чхого.

– Это все знают, – в голос поддакнули Агго и Ракхаро.

– Может и так, но в любом случае это придётся сделать, – ответила Дени, немного поразмыслив. – Безупречные не боятся трупов. Я поговорю с Серым Червем.

– Ваше величество, – возразил сир Барристан, – Безупречные – ваши лучшие бойцы, мы не можем подвергнуть их риску заразиться. Пусть астапорцы сами хоронят своих мертвецов.

– Они слишком слабы, – заметил Саймон Полосатая Спина.

Дени сказала:

– Если дать им больше еды, они станут сильнее.

Саймон покачал головой.

– Не надо тратить еду на умирающих, ваша милость. У нас её и для живых не хватает.

Она знала, что он прав, но от этого было не легче.

– Мы проехали достаточно, – решила королева. – Накормим их здесь.

Она подняла руку. Телеги позади остановились, и всадники разъехались кругом, не давая астапорцам накинуться толпой на еду. Не успели они остановиться, как вокруг возникла давка, с каждой минутой становившаяся плотнее – всё новые и новые больные волочили ноги к телегам. Всадники отпихивали их назад.

– Ждите своей очереди, – кричали они астапорцам. – Не толкайтесь. Назад. Отойдите. Хлеб для всех. Ждите своей очереди.

Дени оставалось только сидеть и смотреть.

– Сир, – спросила она Барристана Селми, – разве мы больше ничего не можем сделать? У вас есть провизия.

– Провизия для солдат вашего величества. Быть может, нам придётся выдержать долгую осаду. Вороны-Буревестники и Младшие Сыновья могут беспокоить юнкайцев нападениями, но им не под силу отбросить врагов. Если бы ваше величество позволило мне собрать армию...

– Если нам придется все-таки принять бой, я предпочту принять его на стенах Миэрина. Посмотрим, как юнкайцы попытаются взять мои укрепления, – королева смотрела, что происходит вокруг. – Если бы мы делили еду поровну...

– ...Астапорцы бы съели свою долю за считанные дни, а у нас осталось бы гораздо меньше провизии в случае осады.

Дени оглянулась на миэринские стены из разноцветных кирпичей. Воздух был наполнен мухами и плачем.

– Боги послали этот мор мне в назидание. Столько мертвецов... Я не позволю им есть трупы.

Она поманила к себе Агго.

– Езжай к воротам, приведи мне Серого Червя и пятьдесят Безупречных.

– Кхалиси, кровь твоей крови повинуется, – Агго ударил пятками по бокам лошади и поскакал прочь.

Сир Барристан смотрел ему вслед с плохо скрываемой тревогой на лице.

– Вам не следует тут больше задерживаться, ваше величество. Астапорцев накормили, как вы и приказывали. Мы больше ничего не можем сделать для этих бедолаг. Надо возвращаться в город.

– Возвращайтесь, если желаете, сир, я вас не задерживаю. Я никого из вас не задерживаю, – Дени соскочила с лошади. – Я не могу их исцелить, но, по крайней мере, могу показать, что Мать о них не забыла.

Чхого шумно втянул воздух.

– Кхалиси, нет, – колокольчики в его косе тихо зазвенели, когда он спешился. – Нельзя к ним приближаться. Не давайте им до себя дотронуться! Не надо!

Дени прошла мимо него. На земле, в нескольких футах от них, лежал стонущий старик, вперив взгляд в серые облака. Сморщив нос от вони, королева встала рядом с ним на колени и, отодвинув грязные седые волосы, пощупала больному лоб.

– Он весь горит. Мне нужна вода, чтобы его омыть – сгодится и морская. Марселен, принесешь немного? Ещё потребуется масло для погребального огня. Кто поможет мне сжечь мертвецов?

К тому времени, как Агго вернулся вместе с Серым Червем и пятью десятками Безупречных, идущими размашистым шагом вслед за конем дотракийца, Дени удалось настолько застыдить всю свою свиту, что ей помогали все до единого. Саймон Полосатая Спина и его люди оттаскивали живых от мёртвых и громоздили трупы в кучу, Чхого, Ракхаро и остальные дотракийцы помогали тем, кто ещё мог ходить, дойти до берега, чтобы искупаться и постирать одежду. Агго пялился на них, как на сумасшедших, но Серый Червь только преклонил перед королевой колено и сказал:

– Ваш слуга готов помочь.

Ещё до полудня в лагере полыхало с полдюжины костров. Столбы жирного чёрного дыма коптили безжалостное голубое небо. К тому времени, как Дени, наконец, отошла от погребальных костров, её дорожный наряд был весь перепачкан сажей.

– Ваша милость, – сказал Серый Червь, – ваш слуга и его братья просят дозволения искупаться в соленом море, когда мы завершим свой труд – чтобы очиститься согласно законам нашей великой богини.

Королева впервые слышала, что у евнухов есть свое собственное божество.

– Что это за богиня? Она из богов Гиса?

Серый Червь затруднился с ответом.

– Богиню зовут многими именами. Она Владычица Копий, Невеста Битвы, Матерь Воинов, но её истинное имя является достоянием лишь тех бедняг, чьи мужские части были сожжены на её алтаре. Мы не можем обсуждать её с чужаками. Ваш слуга просит прощения.

– Как пожелаешь. Да, вы можете искупаться, если хотите. Благодарю за помощь.

– Эти недостойные живут, чтобы служить вам.

Дейенерис вернулась в свою пирамиду смертельно уставшей, не чувствуя ни рук, ни ног. Миссандея читала какой-то старый свиток, Ирри и Чхику спорили из-за Ракхаро.

– Ты для него слишком плоская, – говорила Чхику. – Похожа на мальчишку. Ракхаро не спит с мальчиками. Это все знают.

Ирри парировала:

– Все знают, что ты похожа на корову. Ракхаро не спит с коровами.

– Ракхаро – кровь моей крови. Его жизнь принадлежит мне, а не вам, – сказала им Дени. За время, проведенное вне Миэрина, Ракхаро вымахал почти на полфута, его руки и ноги стали крепкими и мускулистыми, а в волосах звенели четыре колокольчика. Сейчас, как заметили обе служанки королевы, он возвышался и над Агго, и над Чхого.

– Теперь помолчите. Мне надо помыться, – она чувствовала себя грязной, как никогда прежде.

– Чхику, помоги мне снять одежду, унеси её и сожги. Ирри, скажи Квеззе, чтобы подобрала мне наряд полегче и попрохладнее. День был очень жарким.

На террасе дул прохладный ветер. Дени удовлетворённо вздохнула, погрузившись в воду бассейна. Повинуясь её приказу, Миссандея разделась и спустилась в бассейн за госпожой.

– Ваша служанка слышала прошлой ночью, как астапорцы скребутся в стены, – сказала маленькая переводчица, растирая Дени спину.

Ирри и Чхику обменялись взглядами.

– Никто не скребся, – возразила Чхику. – Скребутся... как они могут скрестись?

– Руками, – ответила Миссандея. – Кирпичи старые, рассыпающиеся. Астапорцы пытаются сделать подкоп в город.

– Это займет у них много лет, – сказала Ирри. – Стены очень толстые. Это все знают.

– Это все знают, – согласилась Чхику.

– Мне они тоже снились, – Дени взяла Миссандею за руку. – Лагерь от города в доброй половине мили, моя милая. Никто не скребется в стены.

– Как угодно вашему величеству, – произнесла Миссандея. – Следует ли мне помыть вам волосы? Времени осталось немного, Резнак мо Резнак и Зелёная Милость скоро придут, чтобы обсудить...

– ...приготовления к свадьбе, – Дени со всплеском села в бассейне. – Я едва не забыла.

«Или постаралась забыть».

– И после них я ужинаю с Хиздаром, – она вздохнула. – Ирри, принеси мне зелёный токар – тот шёлковый, отороченный мирийскими кружевами.

– Этот токар в починке, кхалиси – кружева порвались. Зато синий токар постирали.

– Значит, синий. Им это польстит.

Она ошиблась только наполовину. Жрица и сенешаль были рады видеть королеву облачённой в токар, как подобает благородной миэринке, но ещё больше они хотели раздеть её догола. Дейенерис недоверчиво выслушала их. Когда они договорили, она заявила:

– Я не хочу никого этим оскорбить, но я не собираюсь показываться матери и сестрам Хиздара в голом виде.

– Но, – заморгал Резнак мо Резнак, – но вы должны, ваша милость. Это традиция – перед свадьбой представительницы семьи жениха осматривают чрево невесты и э... её женские части. Чтобы убедиться, что они сложены надлежащим образом и э...

– ...Плодородны, – закончила за него Галазза Галар. – Это древний обряд, ваша величествность. При обследовании будут присутствовать три Милости и произнесут соответствующие молитвы.

– Да, – сказал Резнак, – а после вам подадут особый пирог. Женский пирог, который пекут только для невест. Мужчинам не позволено его пробовать, но я слышал, что это отменное лакомство. Волшебное.

«A на случай, если моё чрево окажется иссохшим, а женские части скверны, у них тоже найдется специальный пирог?»

– Хиздару зо Лораку представится возможность изучить мои женские части после свадьбы.

«У кхала Дрого не было с ними проблем, не будет и у Хиздара».

– Пусть его мать и сестры обследуют друг друга и сами разделят особый пирог. Я его есть не буду. И не буду мыть благородному Хиздару его благородные ноги.

– Ваше великолепие, вы не понимаете, – запротестовал Резнак. – Омовение ног – это священная традиция. Оно означает, что вы будете в услужении у мужа. Свадебный наряд тоже полон скрытого значения. Невеста носит тёмно-красное покрывало поверх белого шелкового токара с бахромой из маленьких жемчужин.

«Королеве зайцев нельзя выйти замуж, не надев большие уши».

– И эти жемчужины будут греметь на каждом шагу.

– Жемчуг – символ плодородия. Чем больше жемчужин носит ваша милость, тем больше здоровых детей произведет на свет.

– И зачем мне сотня детей? – Дени обернулась к Зелёной Милости. – Если мы обвенчаемся по вестеросскому обряду...

– Боги Гиса не сочтут этот брачный союз подлинным. – Лицо Галаззы Галар скрывало покрывало из зелёного шёлка. Видны были только глаза – зелёные, мудрые и грустные. – Для горожан вы будете наложницей благородного Хиздара, а не законной женой, а ваши дети – бастардами. Нет, ваша милость должна обвенчаться с Хиздаром в Храме Милостей в присутствии всей миэринской знати, чтобы те стали свидетелями вашего брака.

«Под каким-нибудь предлогом выманите глав всех семейств из их пирамид, – предлагал ей когда-то Даарио. – Слово дракона – огонь и кровь». Дени отбросила эту мысль как недостойную.

– Как пожелаете, – вздохнула она. – Я выйду замуж за Хиздара в Храме Милостей и буду закутана в белый токар с бахромой из мелких жемчужин. Что ещё?

– Ещё одна мелочь, ваша милость, – сказал Резнак. – Чтобы отметить ваше замужество, хорошо бы дать разрешение на открытие бойцовских ям. Это стало бы вашим свадебным даром Хиздару и вашему любящему народу – знак того, что вы восприняли древние обычаи и традиции Миэрина.

– И поступок, более других угодный богам, – добавила мягким и добрым голосом Зелёная Милость.

«Кровавый выкуп за невесту». Дейенерис устала воевать против ям – даже сир Барристан не верил, что ей удастся победить.

– Никакой правитель не может сделать свой народ хорошим, – сказал он ей. – Бейелор Благословенный молился, постился и строил Семерым такие храмы, о которых другие боги и мечтать не могли, но и он не смог положить конец войнам и нужде.

«Королева должна прислушиваться к чаяниям своего народа», – напомнила себе Дени.

– Когда мы поженимся, Хиздар станет королем. Пусть сам заново открывает ямы, если ему угодно. Я не хочу в этом участвовать.

«Пусть кровь будет на его руках, а не на моих».

Она встала.

– Если мой муж хочет, чтобы я омыла его ноги, пусть сначала омоет мои. Я скажу ему об этом сегодня вечером.

Любопытно, как на это отреагирует её суженый.

Беспокоиться не пришлось. Хиздар зо Лорак, облаченный в бордовый токар с золотой полосой и каймой из золотых бусин, прибыл к королеве спустя час после захода солнца. Наливая ему в чашу вино, Дени рассказала жениху о встрече с Резнаком и Зелёной Милостью.

– Эти обряды ничего не стоят, – заявил Хиздар, – просто шелуха, которую давно надо отбросить. Миэрин погряз в глупых старых обычаях.

Он поцеловал ей руку и добавил:

– Дейенерис, моя королева, я с радостью вымою вас с головы до пят, если именно это требуется, чтобы стать вашим королём и супругом.

– Чтобы стать моим королём и супругом, от тебя требуется только принести мне мир. Скахаз сказал мне, что ты принес вести о перемирии.

– Так и есть, – Хиздар скрестил длинные ноги. Он выглядел очень довольным собой. – Юнкай согласен на мир, но не бесплатно. Уничтожение работорговли причинило всему цивилизованному миру большие убытки. Юнкай и его союзники требуют от нас их возместить, уплатив золотом и драгоценными камнями.

Золото и драгоценности – это несложно.

– Что еще?

– В Юнкае, как и прежде, будет рабство, а Астапор восстановят как рабовладельческий город, и вы не будете этому препятствовать.

– Юнкайцы возродили рабство, стоило мне отойти на две лиги от их города. Разве я повернула обратно? Король Клеон умолял меня вступить с ним в военный союз против них, но я осталась глуха к его мольбам Я не хочу войны с Юнкаем – сколько мне это повторять? Каких обещаний они требуют?

– Вот это и есть камень преткновения, моя королева, – сказал Хиздар зо Лорак. – Как ни грустно это говорить, но юнкайцы не верят вашим обещаниям. Они все бренчат одной и той же струной о каком-то посланнике, которого сожгли ваши драконы.

– У него разве что токар обгорел, – презрительно ответила Дени.

– Возможно, но они всё равно вам не верят. И люди Нового Гиса тоже. Слова – ветер, как вы сами часто повторяли. Никакие ваши слова не гарантируют мир Миэрину. Только дела. Они хотят, чтобы мы обвенчались, и хотят видеть меня королем, чтобы я правил рука об руку с вами.

Дени снова наполнила ему кубок. Больше всего на свете ей хотелось опрокинуть графин Хиздару на голову и залить вином его самодовольную улыбку.

– Замужество или резня. Свадьба или война. Таков мой выбор?

– Я не вижу других вариантов, ваша величествность. Давайте произнесем наши клятвы перед богами Гиса и вместе будем строить новый Миэрин.

Королева обдумывала ответ, когда позади раздались шаги. «Еда», – решила она. Её повара обещали подать любимое кушанье благородного Хиздара – собаку в меду, фаршированную сливами и перцем. Но когда Дени обернулась, у неё за спиной стоял сир Барристан – только из бани, весь в белом и с мечом на боку.

– Ваше величество, – сказал он, поклонившись, – прошу извинить за беспокойство, но я подумал, что вы захотите узнать об этом без промедления. Вороны-Буревестники вернулись в город и принесли кое-какие вести о враге. Как мы и боялись, юнкайцы выступили в поход.

По благородному лицу Хиздара зо Лорака пробежала тень недовольства.

– Королева изволит ужинать. Наёмники могут подождать.

Сир Барристан не обратил на него внимания.

– Я предложил лорду Даарио доложить обо всём мне, как велели ваше величество. Он засмеялся и сказал, что напишет донесение собственной кровью, если только ваше величество пошлет к нему вашу маленькую служанку, чтобы та показала ему, как писать буквы.

– Кровью? – ужаснулась Дени. – Это шутка? Нет. Нет, не отвечайте, я должна сама его увидеть.

Она была юна и одинока, а юные девушки всегда могут передумать.

– Соберите моих капитанов и военачальников. Хиздар, знаю, вы извините меня.

– Миэрин прежде всего, – Хиздар радушно улыбнулся. – У нас будут и другие ночи – тысяча ночей.

– Сир Барристан проводит вас, – Дени поспешила вернуться в свои покои и позвать служанок. Она не хотела встречать своего капитана в токаре. Королева перепробовала с десяток нарядов, пока не нашла тот, что ей понравился, но отказалась от предложенной Чхику короны.

Когда Даарио Нахарис преклонил перед ней колено, сердце чуть не выпрыгнуло у Дени из груди. Волосы капитана были перепачканы засохшей кровью, на виске зиял глубокий порез, свежий и красный, а правый рукав замаран кровью почти до локтя.

– Ты ранен? – вскричала она.

– Это? – Даарио дотронулся до виска. – Арбалетчик попытался вышибить мне глаз стрелой, но я увернулся. Я спешил домой к моей королеве, к теплу её улыбки. – Он тряхнул рукавом, разбрызгав по полу красные капли. – Это не моя кровь. Один из сержантов заявил, что нам стоит перекинуться к юнкайцам, так что я засунул руку ему в горло и вырвал сердце. Я хотел принести его в подарок моей серебряной королеве, но мне преградили дорогу четверо Кошек и начали рычать и плеваться – один из них меня едва не схватил, так что я швырнул сердце ему в лицо.

– Весьма галантно, – произнес сир Барристан, судя по тону, сочтя это намерение каким угодно, только не галантным. – Но что за вести вы принесли её величеству?

– Скверные вести, сир Дедуля. Астапор пал, и работорговцы идут с войском на север.

– Это старые новости, уже с душком, – проворчал Бритоголовый.

– Твоя мать говорила то же о поцелуях твоего папаши, – ответил Даарио. – Милая моя королева, я был бы здесь куда раньше, но в холмах кишмя кишат юнкайские наёмники – четыре вольных отряда. Вашим Воронам-Буревестникам пришлось через них прорубаться. Есть и новые вести, еще хуже прежних: юнкайская армия движется по дороге вдоль берега, и к ней присоединились четыре легиона из Нового Гиса. У них есть слоны – с сотню – в броне и с башнями на спинах. Там есть и толосские пращники, и квартийская кавалерия на боевых верблюдах. Ещё два гискарских легиона сели на корабли в Астапоре. Если наши пленники не лгут, это второе войско высадится за Скахазадханом, чтобы отрезать нас от Дотракийского моря.

Он говорил и говорил, и время от времени на мраморный пол падали капли ярко-красной крови, заставляя Дени вздрагивать.

– Сколько погибло? – спросила она, когда капитан закончил свой рассказ.

– Наших? Я не задерживался, чтобы их пересчитать. Но мы приобрели больше людей, чем потеряли.

– Очередные перебежчики?

– Очередные доблестные воины, горящие желанием присоединиться к вашему правому делу. Они понравятся моей королеве. Там есть боец с топором с Островов Василиска – настоящий громила ростом больше Бельваса. Вам стоит на него взглянуть. Ещё вестеросцы, с десяток или больше. Дезертиры из Гонимых Ветром, которым опротивел Юнкай. Из них выйдут отличные Вороны-Буревестники.

– Как скажешь, – Дени не стала с ним спорить. Скоро Миэрину понадобится каждый меч.

Сир Барристан хмуро поглядел на Даарио.

– Капитан, вы упомянули четыре вольных отряда. Мы знаем только о троих: Гонимые Ветром, Длинные Копья, Рота Кошки.

– Сир Дедуля определенно умеет считать. Младшие Сыновья перекинулись к юнкайцам, – Даарио отвернулся и плюнул на пол. – Это – Бурому Бену Пламму. В следующий раз, когда я увижу его гнусную рожу, то разрублю его от горла до паха и вырву его чёрное сердце.

Дени собралась что-то сказать и не нашла слов. Она вспомнила, как в последний раз видела лицо Бена. «Доброе лицо, лицо, которому можно доверять». Смуглая кожа, седые волосы, сломанный нос, морщинки в уголках глаз. Даже драконы любили старого Бурого Бена, который хвастался, что у него самого в жилах есть капля драконьей крови. «Три измены должна ты испытать: одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви». Пламм – это вторая измена или третья? А сир Джорах, её грубый старый медведь? Неужели ей не найти друга, которому она сможет довериться? «Что толку в пророчествах, которые невозможно понять? Если я выйду замуж за Хиздара до восхода солнца, разве вражеские рати испарятся, как утренняя роса, и оставят меня мирно править?»

Слова Даарио встретили негодующим гулом. Резнак причитал, Бритоголовый что-то мрачно бормотал себе под нос, её кровные всадники клялись отомстить. Силач Бельвас ударил себя кулаком по испещренному шрамами брюху и поклялся, что съест сердце Бурого Бена со сливами и луком.

– Прошу вас, – произнесла Дени, но её, кажется, услышала одна только Миссандея. Королева поднялась на ноги. – Тихо! Достаточно слов.

– Ваше величество, – сир Барристан опустился на одно колено. – Мы ждём ваших повелений. Что прикажете?

– Действуйте, как мы условились. Собирайте провизию – сколько успеете.

«Если я оглянусь, я пропала».

– Нам придется закрыть ворота и выставить на стены всех, кто способен держать в руках оружие. Никого не впускать, никого не выпускать.

На мгновение в зале наступила тишина. Мужчины глядели друг на друга. Наконец Резнак спросил:

– А как же астапорцы?

Ей хотелось кричать, скрежетать зубами, рвать на себе одежду и биться о пол. Вместо этого она сказала:

– Закройте ворота. Мне в третий раз повторить?

Астапорцы были её детьми, но мать ничем не могла им помочь.

– Оставьте меня. Даарио, останься. Рану надо промыть, и у меня ещё есть к тебе вопросы.

Остальные поклонились и вышли. Дени отвела Даарио Нахариса вверх по лестнице к себе в опочивальню, где Ирри промыла ему рану уксусом, а Чхику перевязала её белым полотном. Когда они закончили, королева отослала служанок.

– Твоя одежда в крови, – сказала она Даарио. – Сними её.

– Только если ты сделаешь то же самое, – капитан поцеловал её.

Его волосы пахли кровью, дымом и конским потом, губы были жестки и горячи. Дени затрепетала в его руках. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, она сказала:

– Я думала, это ты меня предашь. «Один раз из-за золота, один из-за крови, один из-за любви» – так мне напророчили чародеи. Я думала... точнее не думала, что это будет Бурый Бен. Даже мои драконы, казалось, ему доверяли.

Она обняла капитана за плечи.

– Обещай, что никогда не обернешься против меня. Я этого не перенесу. Обещай.

– Никогда, любовь моя.

Она ему поверила.

– Я поклялась, что выйду замуж за Хиздара зо Лорака, если он даст мне девяносто дней мира, но сейчас... Я хотела тебя с того самого момента, как увидела – но ведь ты наёмник – непостоянный, вероломный, хваставшийся, что у тебя была сотня женщин.

– Сотня? – Даарио усмехнулся в пурпурную бороду. – Я солгал, милая моя королева. Их была тысяча. Но дракона – никогда.

Она приблизила губы к его устам

– Так чего же ты ждёшь?

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Пабы Хогсмита » Паб "ТРИ МЕТЛЫ" » ВОЛШЕБНАЯ БИБЛИОТЕКА » Танец драконов. Грезы и пыль (Джордж Мартин)

Страница 3 из 3
«
1
2
3