|
Сны о чём-то большем
|
|
|
|
Яд |
Дата: Воскресенье, 04 Мар 2012, 17:16 | Сообщение # 2 |
Жрец
Новые награды:
Сообщений: 200
Магическая сила:
| Dum spiro spero
Дверь противно звякнула подвешенным колокольчиком, выпуская старуху в поношенной, битой молью и со слипшимся от недавнего дождя ворсом шубе. Старуха поглядывала настороженно, воровато, над сухими сморщенными губами у неё росли жесткие чёрные усики. И в целом она походила на крысу; если можно представить себе крысу с ридикюлем, цепко прижатым к груди сморщенными лапками.
Пришлось ждать, пока она скроется за углом, и лишь потом заходить в антикварную лавку…
Колокольчик снова звякнул. И человечек за прилавком вздрогнул – странно, должен вроде привыкнуть. Северус про себя улыбнулся при мысли об аппарации: без всякого раздражающего звоночка возникнуть из ниоткуда прямо перед антикваром. Тому на вид было лет пятьдесят, самый возраст для сердечного приступа. В свете последних событий Статут о секретности, наверное, мало кто соблюдает. Но имело ли смысл тащиться в Лондон и таскаться по Лондону, высматривая подходящее заведение, чтобы теперь фокусничать перед каким-то магглом?
– Добрый день сэр, – подал голос человечек. – Интересуетесь стариной?
– Я продаю.
– Да, такие времена, что чаще продают, – кивнул человечек. – Ну, показывайте, с чем пожаловали.
– Книга.
Антиквар сперва рассмотрел со всех сторон переплет, затем раскрыл книгу:
– Интересно… «Святейшая тринософия»? – он вопросительно взглянул на визитера. – Я не думал, будто ее печатали… Да еще и при жизни автора.
– Разве в восемнадцатом веке в Европе не занимались книгоизданием?
– Разве я это утверждал? Но знаете, уж сколько шороху навел граф Сен-Жермен, а приписывают ему и того больше. Даже приди вы ко мне лет двести назад, я бы усомнился в авторстве книги. Вот если бы рукопись…
– Чем богаты, – буркнул Северус и протянул руку к книге, но антиквар остановил его:
– Подождите. Дам пятьсот фунтов. Больше вам всё равно никто не предложит. Коллекционеры непроверенную вещь не возьмут, а экспертиза требует времени и денег. Согласны или как?
– Не-так-не-так-не-так, – качали маятником часы с четырехзначным ценником и табличкой «Продано».
Северус, послав в антиквара невербальный Конфундус, кивнул:
– Будь по-вашему. Две с половиной тысячи.
Торговец недоуменно моргнул раз, другой, потом полез в карман брюк, извлек оттуда связку ключей, заскрежетал ею под прилавком, и в руках у него оказалась пачка банкнот, из которой он отсчитывал и отсчитывал – сбиваясь и слюня пальцы – названную посетителем сумму.
Через несколько минут колокольчик тренькнул на прощание, и Северус в очередной раз вышел в дождь.
Очередь из посещений, очередь из дождей. И этот эпизод встанет в конец очереди, подведя определённую черту. Графика с акварелью. Резкие линии аппараций, размытые потёки пейзажа, где горизонт растворился, дома потеряли форму, и даже деревья утекали корнями в слякотную жижу. Время лениво бултыхалось грязной речонкой, такой же, как в Галифаксе.
***
– Грязные твари, – ледяной властный голос ввинчивается в виски. – Тва-ар-ар-ар…
Звуков слишком много. Голова не выдерживает. Вместо мозга - что-то плотное и глухое. Секундное облегчение, но уже в следующий миг воронье раздергивает внутреннюю тишину на клочки ваты.
Муффлиато! Муффлиато – и закрыть уши, но руки промахиваются: голова не на месте. Только что он стоял и смотрел на мертвецов и вдруг смотрит в вышину, в черноту вороньей воронки, а под затылком и лопатками саднят мелкие камешки и выбеленные кости. Беспомощно распластанный, как подбитая птица, он передразнивает ворон, отхаркивая каркающий хохот. А те норовят ухватить за язык, выклевать… Выклёвывают, выплёвывают сгустки черной крови.
Звуков слишком много. Солнце не выдерживает. Взрыв ослепительного света. И рокот «тва-ар-аррррррр».
Он закрывает глаза.
Северус очнулся. Под затылком саднил дощатый пол, и на миг показалось, что это снова Визжащая Хижина, где смерть о четырех лапах застыла в ожидании броска. Нет. Всего лишь кухня. Стол о четырех ногах с захватанной снизу столешницей.
Спать на полу неудобно. Да и вряд ли Северус спал: повсюду, куда ни глянь, чернели вороньи перья. Одно даже было в кармане. Наверное. Оно ощущалось, и, доставая палочку, Северус боялся нечаянно дотронуться до него.
Перья магией не убирались, в чем он не раз уже успел убедиться. И потому просто призвал метелку и совок, вооруженный ими, поднялся на ноги.
Повсюду темнели жирные мазки газовой сажи – кажется, так называется этот оттенок черного. Тяжелые, блестящие, перья ссыпались с совка, и быстрее бы вышло собрать их вручную, но Северус не мог. Пришлось сметать по чуть-чуть, несколько раз выходить во двор к куче палой листвы. Кучу он в конце концов увенчал старыми газетами, каковые и поджег. Пламя сожрало бумагу жадно; от сырых после дождя листьев повалил дым, взвился в самое небо.
Вороны должны бояться дыма… И еще, разумеется, пугала. Пугало соорудил недели три назад – деревянная крестовина и бывшая парадная мантия.
Порыв ветра швырнул в лицо дымную завесу с кусачими искрами догорающих листьев. Северус закашлялся, прикрывая глаза руками, и попятился к чёрному провалу двери. Очень хотелось прыгнуть в костёр и затоптать, уничтожить источник едкого дыма, разметать вороньи перья, чтобы ветер развеял их пепел. Но ещё больше хотелось убежать домой, захлопнуть дверь и никогда не выходить на улицу. Только поворачиваться спиной нельзя. Он так и вписался в проём, даже о ступеньку не споткнулся.
В коридоре призрачным светом подмигивала лампочка, пыльная, без плафона. Когда она перегорала, Северус восстанавливал вольфрамовую нить. Блики выдирали из темноты поблекшие фиалки на обоях, и казалось, на стенах проступают синяки.
Меж покалеченными стенами дым натянул свою сизую паутину. Она не спешила оседать и развеиваться. Впрочем, если махнуть руками, паутина порвётся и освободит ему проход. В горле першило, хотелось пить.
В кухне свет зажигать не стоило. Северус наощупь нашёл чайник и сиротливо стоящую в сушилке щербатую чашку. Он потянулся, чтобы налить воды, и тут над головой хлопнула форточка. Старенькая занавеска запузырилась. Он попытался поймать разлетающуюся ткань, но руки промахивались, словно она была призрачной, прозрачной. Так же, как хламида Кровавого барона, так же как его патронус. Холод, холод полз за спиной: сейчас начнётся.
За левым плечом опять отец – тощий и бледный, опирается о стол. Стол скрипит трещинами в старой древесине.
Отец говорит:
– Неужели до тебя не доходит? Эти твои идиотские размахивания деревяшкой – дурость! Ты не можешь понять, откуда оно в тебе взялось! А если завтра ты проснёшься, и твоей магии не будет? Представь, ты – такой же, как все. Нет в тебе ничего необычного! Даже фокусы на ярмарке показывать не выйдет! Фокусники-то учатся кролей из шляпы доставать, а у тебя из шляпы может появиться только кроличье дерьмо…
Отец говорит:
– Куда ты пойдёшь? Кому ты нужен? Ты пустое место, Сев. С палкой или без палки. Ты не добудешь себе сам ни жратвы, ни питья, ни баб! Потому что для этого нужны богатство и власть! А откуда они возьмутся? В нашем мире – я знаю – тебе нельзя толком колдовать. А в том – все такие! С палочками. И там ты никому не нужен. Люди везде одинаковы. И чего ты там добьёшься? Ни семьи, ни денег, ни связей… Пустое место.
Отец говорит:
– Думаешь, кто-то тебя подберёт? Кто-то пригреет змею на своей груди? Там полно мошенников, но раз вы так хорошо прячетесь, там мало идиотов! Если бы твоя мать захотела, если бы она бросила свои глупости, у вас было бы всё, как у людей. У меня был бы нормальный сын. Может, не красавец, может, не силач, но нормальный. А она... Она просто обманула меня! И ты такой же. Трус и обманщик…
Не надо! Хватит! Не трус! Не-трус-не трус-не-трус-нетррр…
С треском лопнула лампочка в коридоре. Тьма распахнула спасительные объятия: дыма больше не видно. Ничего не видно. Пусто. Тихо. Всё.
За окном, сгущая темноту, повелитель ворон размахивал полами бывшей парадной мантии, будто крыльями.
***
Чем дальше на юг, тем меньше снега. Белело только по оврагам. Деревья проплывали растрепанные, потемневшие от влаги. Сквозь редкие разрывы в облаках проглядывало солнце и рисовало на рукаве рыжий локон. Словно и не было всех этих лет отчуждения и одиночества. Словно соседская девочка с цветочным именем так же, как и тогда, сидела рядом.
Поезд часто останавливался на маленьких станциях с похожими кирпичными вокзальными зданиями, одноногими циферблатами и голубями на перронах. Северус пожалел, что не взял ничего почитать. До Эшурста приходилось добираться без использования магии – вовсе не излишняя предосторожность, – а время тянулось медленно. Иногда он задремывал, но всякий раз тревожно вскидывался и проверял потайной карман пальто, которое он не решился снять, несмотря на духоту в купе. Бумажник, разумеется, никуда не девался. Северус убеждал себя, что нервничает из-за денег, но причина беспокойства крылась в другом: он опасался предстоящей встречи.
Что он скажет матери? Что она скажет ему? И как они будут жить дальше? Между ними словно чёрная кошка пробежала после смерти никчёмного Северусова папашки. Мама ушла в себя. Она больше не расспрашивала Северуса о его планах и успехах, не делилась своими мечтами, не советовала, не переживала. Он-то думал: вот отец куда-нибудь исчезнет, и они станут свободными. А то ведь мама даже посуду вручную мыла. И дома магией вообще не пользовалась. Всё сама, как маггла.
Но отец сгинул, а свобода не пришла. Задержалась в пути? Может, она едет на этом же самом поезде, только в другом вагоне? Стоит сойти в Эшурсте на перрон, и окажется, что свобода уже раньше него добралась до богадельни, и мама, такая хрупкая и молчаливая, встретит Северуса радостной улыбкой:
– Вернемся домой, сынок. Я напеку пирогов. Знаешь, руки прямо зудят, так хочется снова взять в них свою волшебную палочку. Ты её случайно не прихватил?
А ведь сам-то Северус теперь обходился чужой палочкой. Хотя вряд ли настоящий хозяин хватился пропажи – мертвым палочки без надобности.
На самом деле «Тенистый уголок» был вполне приличным по маггловским меркам домом для престарелых. И не из дешевых. Но мать противилась переезду: «Хочешь избавиться и от меня?» По правде говоря, Северус хотел, памятуя о том, как Лорд обходится с семьями своих недругов или не угодивших сторонников. Слабости нужно скрывать, и Северус скрыл свою – в Эшурсте, в «Тенистом уголке». Он увез туда мать летом девяносто шестого. Двумя годами позже только одна мысль – что у него получилось, что он смог уберечь, спасти, – помогла окончательно не свихнуться после всего…
И он распродавал книги, мало-мальски ценную утварь, пару раз играл на скачках. Накопленных таким образом пятнадцати тысяч должно было хватить на следующий год пребывания матери в «Тенистом уголке».
В Эшурсте Северус первым делом залил ворочающееся в животе беспокойство стаканом дешевого кофе из автомата. Побродил по улицам, украдкой оглядываясь через плечо, но ничего – и никого – подозрительного не заметил, а применить магию для обнаружения слежки не решился: слишком близко, слишком опасно. И опасность не за спиной, а…
А ограда у «Тенистого уголка» была новая – кованная, фигурная: листья дуба и плюща, сверху буквы с завитушками складывались в полукруг надписи. Северус долго звонил у ворот, и потом ему долго отпирали и долго вели его по аллее в приемную не то управляющей, не то заведующей, где долго объясняли, что долго не могли с ним связаться. Тянули и милосердно пытались отсрочить немилосердное.
– Ваша мать умерла, – сказал полная женщина в белом халате.
– Она умерла в мае, – продолжил седой старичок, потирая хрупкие очочки. – Ничто не предвещало столь скоропостижного конца, принимая во внимание состояние ее здоровья. Правда, у нее незадолго до смерти случались галлюцинации: видела каких-то людей в темных плащах и серебристых масках.
Северус слушал молча. Покачав головой, отказался от воды, чего-нибудь покрепче и помощи доктора. Управляющая – или заведующая – несколько раз вздохнула, взмахом руки отпустила старичка и сменила сочувственный тон на деловой: неистраченные деньги за вычетом расходов на погребение предлагалось перечислить на счет мистера Снейпа, если он соблаговолит сообщить номер; личные вещи умершей надлежало получить у кастелянши; о месте захоронения можно было узнать у кладбищенского сторожа…
Он никогда не понимал, зачем ходить на кладбище. К кому? Останки в гробах, пепел в урнах – это не родные, не близкие, не люди.
– Где это случилось? – ненужный вопрос. Какая теперь разница?
– В парке, если вас это утешит. Хотите, я покажу место?
– Она умерла на улице? Как это произошло? Упала на дороге, и никто ей не помог?
– Нет. Там беседка. Мы забеспокоились, когда миссис Снейп не пришла на ужин. Весь персонал подняли по тревоге. Вы знаете, ваша матушка ни с кем близко не сошлась. Она предпочитала одиночество и все погожие деньки проводила на свежем воздухе.
– Так что беседка?
– Идёмте, вы сами всё увидите.
Они прошли по вестибюлю, вышли через главный вход, обогнули здание и оказались в парке. Даже сейчас там было весьма уютно. Вдоль дорожек высились зелёные столбики туи, среди раскидистых дубов с необлетевшими листьями то тут, то там тянулись вверх сосны. Фонари уже зажглись. В их свете лаково блестели мокрые скамейки.
– Сюда, пожалуйста.
Они шли минут десять, и Северус, вопреки привычке, не торопился. Уже незачем спешить.
Да, действительно беседка. Обычная, шестиугольная. Решетчатый переплёт, выкрашенный белой краской, сухие плети какого-то ползучего растения.
– Весной тут очень красиво.
– Виноград?
– Нет, розы. Миссис Снейп за ними ухаживала. Видимо, она почувствовала себе дурно, присела на скамейку внутри беседки. И уже не поднялась.
– Она страдала?
– Не думаю. Когда её нашли, она улыбалась.
Чему, во имя Мерлина? А что если?..
– Я хотел бы побыть один. Здесь.
– Хорошо. Только недолго. У нас режим.
Женщина ушла, а Северус вошел в беседку. Свет фонаря, обтекающий перекрещенные доски, нарисовал на спине меловые ромбы.
Она могла попытаться? Ведь могла же? У неё оставалось время. Если сесть на то самое место, представить как всё было, дотянуться до того дня, часа, минуты. Но ни в щелях между досками, ни в оконных рейках не завалялось ничего, похожего на записку или иной памятный знак. А ему так хотелось получить последний привет от матери. Вот она переправила на носу очки и…
Значит, не успела. Или не захотела, и улыбалась, представляя, как он, Северус, придет туда, где не осталось даже чертовых роз.
Северус устало откинулся на отсыревшую спинку скамьи, запрокинул голову. Вдруг тишину прорезал материн голос – сухой, будто надтреснутый, острый, и на удивление громкий.
– Три сына было у короля с королевой, три любимых мальчика. Балованными, капризными и злыми – такими выросли принцы. А всё любовь и щедрость королевская. Вот и пришла однажды беда. Решили детки подшутить над вороньим князем. Отправились к нему в лес, в самую запретную чащу. К маленькой хижине на верхушке огромного дерева. К жилищу повелителя ворон. А обитал он там не один, со стаей обитал. Гнездились вкруг той хижины вороны. Бесовские птицы, сами из тьмы и тьму разносящие, и служили они вороньему князю – могучему колдуну. Кто ему перечить вздумает, на того он проклятье нашлёт. Покинет ворона своё гнездо и отправится за проклятым, чтоб не знал он покоя до самой своей смерти. Но беспечным и беспутным королевичам до того дела не было, и они, потехи ради, взобрались на дерево, а потом и на крышу хижины вороньего князя да и забили печную трубу тряпьем и листьями, так что тот едва не угорел от дыма. Разъярился вороний князь, страшным голосом вскричал: «Проклинаю! Проклинаю! Всех троих! Вороны, станьте вестниками моего гнева!» И послушные его воле птицы ждали приказаний. Он так сказал: «Старшему – алкать чужого добра до смерти. Пусть проснётся вором!» «Слушаюсь, Повелитель», – и сорвалась с ветки первая ворона. Он так сказал: «Среднему – чужой крови жаждать. Лети к убийце!» «Слушаюсь, Повелитель», – и вторая ворона отправилась в путь. Он так сказал: «Младшему – нищету в подруги и голод в сваты!» «Слушаюсь, мой Повелитель! Да постигнет их кар-ра!»
Северус вздрогнул и открыл глаза. Почудилось карканье или нет? Но над головой крыша. Белая крыша, и никаких черных ворон. И там, где плеть растения запустила свои цепкие щупальца внутрь беседки, болталась ленточка, колыхалась на ветру. Мать из таких ленточек делала закладки, и эта, бледно-зеленая, вылинявшая, – для книги со сказками.
– Мама, – позвал он. – Меня с ними не было. Уже не было.
– Прощай! – прошелестело в верхушках сосен.
– Прости, что у меня не получилось…
Северус аппарировал домой, упал на кровать и, не успев испугаться возможных кошмаров, уснул.
Той ночью сны не снились, словно он уже умер.
|
|
| |
|
Яд |
Дата: Воскресенье, 04 Мар 2012, 17:22 | Сообщение # 3 |
|
Жрец
Новые награды:
Сообщений: 200
Магическая сила:
| ***
Наутро перво-наперво Северус отправился в магазин. Огромный маггловский супермаркет с длинными, как полярная ночь, прилавками. И тележками размером с «Летучего Голландца».Очень хотелось накидать всего подряд, не глядя на упаковки, лишь бы побольше. Но пришлось унять покупательский зуд и подойти к закупке со свойственной ему педантичностью. Ещё раз на такой поход он отважится нескоро. Распихивая по бумажным пакетам консервы, крупы и бутылки, Северус предвкушал, как по возвращении в первый раз за последние несколько месяцев наестся по-человечески. Не полуфабрикатом из пакета, а нормальной едой.
Он любил готовить. С мамой, а позже – сам. Кулинария не зельеварение. Даже по самому простому рецепту можно приготовить шедевр, и не надо при этом взвешивать ингредиенты с точностью до грана, обливаясь потом над котлом, считать помешивания палочкой: сколько-то по часовой стрелке и столько-то против. И вообще можно расслабиться и перехватить в процессе что-нибудь вкусненькое.
Он завёл загруженную покупками тележку за павильон с сезонными товарами, огляделся, сгрёб уменьшенные пакеты в охапку и аппарировал домой. Есть хотелось зверски.
Самое простое – запечь курицу в духовке. Вместе с картофелем и луком. Листья салата порвать руками, высыпать помидорки черри в миску, залить это всё маслом и уксусом.
Полчаса – и готов обед.
Северус потратил ещё пять минут на сервировку стола и подошёл к духовке, держа в руках плотную ватную рукавицу всю в застарелых жирных пятнах. Открыл дверцу, и из-за неё вырвалось облачко сажи, запахло палёным.
В чёрной дыре, на противне, встопорщив тощие ощипанные крылья, лежала ворона. На этот раз дохлая – скрюченные в смертной судороге лапы и разинутый клюв.
Противень грохнул об пол. Через несколько секунд Северус был уже во дворе, глотал ледяной воздух, борясь с тошнотой. В висках стучало со звуком, похожим на хлопанье крыльев.
Теплело, тянуло гарью. Вонь гаденько щекотала ноздри.
Он упал, вцепился руками в жухлую траву, потом рвал ее, приникая к земле, ища прохлады. Но в сжатых кулаках чернели перья.
На его хриплый крик, как на зов, слетались вороны.
То, что кто-то рылся в личных делах учеников, он заметил еще в феврале. А в марте застал в своем кабинете Амикуса Кэрроу.
– Моё почтение, директор Снейп, – не смутился Амикус.
Да уж, почтение – ничего не скажешь: находиться в запертом и запароленном директорском кабинете в отсутствие хозяина и без разрешения. Значит, разрешение получено от вышестоящей инстанции…
Догадаться о причинах столь пристального внимания к школьной документации было нетрудно, но Северус не мог поверить, что Тёмный Лорд решится на подобное.
Ненависть Волдеморта к магглам давно перешагнула за грань, которая отделяет норму от патологии. Самому Снейпу уже лет двадцать было плевать на всех магглов, кроме одного. Но с возрастом Северус всё острее понимал, что его отец – просто подонок, а не маггловский подонок. Даже если бы Тобиасу дали в руки Старшую палочку и наделили силой Мерлина, он от этого не стал бы больше походить на человека.
А Лорд до такого, похоже, не додумался. Для него в принципе не имело значения, кого и за что ненавидеть: магглов ли за отрицание волшебства, магов ли за отрицание его, Лорда. Или пингвинов за то, что не умеют летать.
Просто пингвинам повезло жить на другом конце земного шара, а магглы – вот они, под боком.
Итак, Кэрроу собирал информацию относительно магглорожденных студентов: родители, адреса. И собирал он ее в обход Северуса. И полукровки, значит, тоже?
Дамблдор посоветовал не распылять внимание и печься об учениках, находящихся в Хогвартсе… Ну, и еще об одном, в Хогвартсе не находящемся.
– Всех не спасти, мальчик мой.
И потому в первый день апреля девяносто восьмого года Северус был с теми, кого спасти нельзя. Не в их числе. В числе на смерть обрекающих.
Солнце било прямо в маску, и та нагрелась. Во рту пересохло – не то от жары, не от страха.
До чего же ему не хотелось смотреть на них – приведенных на убой! Но приходилось смотреть. И узнавать: кого-то он учил, кому-то прежде кивал на улице в знак приветствия. И бояться увидеть мать среди обреченных.
На этом представлении не было мест на галёрке. Только партер – хорошо не первый ряд. Пот заливал глаза, и потому лица статистов расплывались. Не было милосердных зелёных вспышек. Убоину лишили дара речи, и они могли только мычать, как бессловесный скот, закопанный здесь же пятью футами ниже. Актёрам на первые, вторые и третьи роли приготовили могилу. Неглубокую. И сбрасывали туда живьем.
Вороны, чуя поживу, кружились настойчиво, целеустремлённо. Он почему-то думал, что будет много белых чаек – побережье недалеко, – и ему хотелось, чтобы они кричали «У-ми-ра-ем!», раз уж людям не дали даже права на последний вопль о помощи. Но некому было просить, некому было призывать чудо, и чудо не произошло.
– Закидаем землёй, да так и оставим?
– Огонь надёжнее.
– Грязные твари.
А вороны прыгали рядом пунктиром по белой от пепла земле. Три черные точки… Тянули в сторону какую-то тряпку – три тире, и тряпка рвалась… Снова три точки. SOS.
– Люциус, сотри мне память.
– А не пошел бы ты, Северус… Сам сотри!
Каждый раз он находил в себе силы вернуться. Кто-то крайне скептичный с белой бородой и очками-половинками уговаривал Северуса посмотреть в глаза своему страху, и он шёл и смотрел. Страх пугался его взгляда и истаивал. Прятался до поры до времени.
В этот раз было как всегда. Присыпанная сажей курица валялась на полу – надо было сначала вычистить духовку! Он же с прошлого декабря в ней ничего не готовил!Вот, даже остыть не успела. Акцио, картошка. Экскуро! Эх, майонеза жаль – вкусный был, но птица и без него жирная.
Он оторвал толстую птичью ногу, ничуть не похожую на воронью лапу. Из-под шкурки брызнул прозрачный сок...
Невозможно. Это невозможно есть.
Глупости, Северус. Курица не похожа на воронятину. Ты никогда не ел ворон. Откуда тебе знать, какие они на вкус?
Он их стаями потрошил на последнем курсе. Перья, кровь, внутренности. А мясо на помойку – собакам. Вот бы Блэк объелся и помер! Потрошил, будто мстил тем вестникам вороньего князя, о которых в детстве слушал со сладким ужасом:
– Мама, а что было дальше?
– И прилетели вороны во дворец, влетели в спальню короля с королевой и расселись по столбикам их супружеского ложа. И когда закаркали птицы, несчастные родителя услышал слова проклятий, павших на головы глупых принцев. А вороны не умолкали ни днем, ни в ночи, преследуя королевичей, куда бы те ни направлялись. И тогда призвали птицеловов, чтобы они изловили ворон, и охотников, чтобы они истребили ворон. Но не явились птицеловы, не пришли охотники – побоялись гнева повелителя ворон пуще королевского. Черные же дьяволы рвали глотки без устали. Отчаяние охватило не только принцев и их отца с матерью. Стражники, повара, конюхи, егеря, слуги в ужасе бежали из дворца, и по королевству поползли слухи один другого гнусней. Стоило ли случиться краже или совершиться убийству, стоило ли попрошайке увязаться вслед за прохожим, тотчас говорили, что это проклятые королевские детки…
Она рассказывала, изредка заглядывая в книгу, и складывала в серебряный котел корешки и травки – от простуды. Ребенком Северус часто болел, и в котле – чуть ли не единственной вещи, оставшейся у мамы от того, прежнего мира – с периодичностью в две недели бурлили и настаивались целебные отвары.
Котел, хоть и слегка примятый с одного бока, выглядел внушительно и дорого из-за трех львиных лап, припаянных к округлому дну для устойчивости.
– Мама, почему львиные лапы?
– И вовсе не львиные. Это лапы грифонов, – она ставила перед ним на стол дымящуюся кружку.
– Но ведь у грифонов тоже львиные лапы.
– Грифон совсем не то, что лев. Разница – в голове.
Северус так и не решился продать котел. Заложил. Мамин котел, мамины вещи, мамины книги.Закладывал и продавал. Какое совпадение – то же самое делал его отец. Но тогда мама была жива. А теперь всего этого скарба не хватало. Словно воспоминаний о чем-то хорошем. Что же, раз появились лишние деньги… Впрочем, нет, не лишние. Но ненужные.
Он съел картошку и салат, а курицу не смог. Пока мыл посуду, вспоминал, куда лучше аппарировать, чтобы поближе к ломбарду.
***
Осень прилепилась к Лондону намокшим кленовым листком. Декабрь был только по календарю.Северус шел, брезгливо кривясь на подножную грязь. Брызги из-под ботинок изукрасили штанины и полы пальто.
Он торопился. Ему казалось, вот сейчас, именно в эту минуту кто-то приценивается к котлу, который глупый маггл-приемщик назвал ведерком для шампанского, и покупает, дабы в Рождество похвастать перед пожаловавшей в гости родней.
Занятый этими мыслями, Северус едва не забыл об осторожности и сбавил шаг, когда уже показалась вывеска ломбарда.Здесь над дверью не тренькал колокольчик, но зато сама она противно скрипела – сказывалась извечная из-за близости реки сырость.Дверь издала жалобный протяжный скрип, стукнула. И коротко стукнуло сердце в неприятном предчувствии узнавания.
Ведь бывает так: идешь по улице, и меньше всего хочется наткнуться на знакомого; пусть бы только чужие равнодушные взгляды, или чтобы совсем никого.
Из ломбарда вышла Грейнджер. Вышла и принялась пересчитывать купюры и монетки, а затем сунула деньги прямо в карман курточки как-то слишком небрежно и зашагала по тротуару, не обращая внимания на лужи.
Северус сотворил чары незаметности прежде, чем успел подумать. И вдруг – неожиданно для самого себя – пошел вслед за Грейнджер. А в голове стучало: «Жива-жива-жива, хоть кто-то из них выжил». Её личное дело он спрятал ещё до прибытия в Хогвартс обоих Кэрроу. Как только убили Скримджера, как только стало ясно, что Трио в школу не вернётся. Северус бы с радостью запретил возвращаться ещё и всем магглорождённым студентам, но это было не в его власти. Он оберегал их, как мог, пока был директором. Но...
Насколько ему помнилось, девчонка не из столицы. В её случае самым разумным было бы покинуть страну вместе с родителями. До колоний слуги Лорда доберутся ещё нескоро, если вообще доберутся. Что же она здесь делает?
Девушка меж тем целеустремлённо топала к району Камден, почему-то пешком. Выйдя за ней к рынку, Северус утонул в запахах и звуках непривычной для него речи. Облик местной публики навёл на мысль, что здесь и в школьной мантии можно спокойно разгуливать, особенно если тебе не многим более двадцати. Однако навыки патрулирования коридоров не забывались. Пёстрая толпа распадалась перед ним на два тонких людских ручейка и смыкалась позади, словно обтекая фигуру в чёрном. Грейнджер занырнула в пещеру магазина, устроенного, по всей видимости, в доке. Спустя четверть часа, она вышла оттуда с большим бумажным пакетом, и заспешила дальше.
Попетляла по улочкам и вышла к пустующей набережной какого-то канала. Вокруг ни души. Девчонка воровато оглянулась и достала из пакета квадратную стеклянную бутылку и ещё одну, круглую пластиковую с ярко-красной этикеткой. Хлебнула сначала из стеклянной, поморщилась. Вылила часть из другой бутылки, коричневый напиток с шипением впитался в грязь под ногами. Затем добавила алкоголь. Снова отхлебнула, явно удовлетворившись результатом. Достала из пакета здоровый сэндвич и с жадностью впилась в него зубами.
Ну, понятно, штраф за распитие спиртного на улице огромный. А попадаться местным служителям порядка не следовало. Полиция в Лондоне под контролем у Пожирателей. Как бы чего не случилось...
Мимо прошагал важно рыжий котяра с приплюснутой мордой. Почуяв запах съестного, припустил к Грейнджер, встал напротив и требовательно мявкнул. Та чуть не выронила сэндвич:
– Глотик, – голос у девчонки оказался неожиданно хриплый и низкий. – Глотик, это ты?
Кот мявкнул ещё раз, а Грейнджер неожиданно разревелась.
– Погоди, киса, – проговорила она между всхлипываниями, – я тебе сейчас колбаски дам.
Расковыряла свой сэндвич и вытащила кусок колбасы с прицепившимся к нему листиком салата.Кот обнюхал угощение и осторожно потянул его зубами к себе – отдавай, мол.А девчонка сделала большой глоток из бутылки и, размазывая слёзы, запричитала:
– Глотик тоже колбасу любил, я всё смеялась: волшебный кот, а трескает маггловскую колбасу. Я даже не знаю, успел ли он убежать. Он мог, низзлы – они живучие. Жалко только, что неговорящие. Может, тогда бы папа с мамой тоже спаслись. Хотя, они бы не поверили. У них же не осталось дочки с сумасшедшими друзьями, у которых совы носят почту, а крысы превращаются в людей. У них уже почти год не было никакой дочки. Тебе непонятно?
Девчонка погладила кота, живо расправившегося с подачкой.
Кот её не понимал, и Северус тоже, признаться, понял не всё. Похоже, родители Грейнджер погибли. Но это уже не его вина.
– Я им память стёрла, в Австралию отправила. А они вернулись, представляешь? Ещё и дом выбрали в том же городе, только на соседней улице – наш уже кто-то купил. Может, это я виновата, может, я с заклинанием напортачила. Я же не хотела на самом деле, чтобы они меня забывали…
«Может, Грейнджер, – мысленно отвечал ей Северус. – Всё может быть. Не вините себя. Мы слишком надеялись на заклинания, пророчества и всякую прочую мистику, а вышло по итогу совсем не чудесно. Из чудес только то, что Поттер не помер окончательно. Хотя, его кома немногим от смерти отличается. Но вам этого лучше не знать, чтобы не надеяться попусту. Для всего магмира Мальчик-Который-Выжил не выжил. А что же второй мальчик? И был ли мальчик?»
– Рон… – она всхлипнула и снова сделала большой глоток, – Рон правильно сделал, что ушёл от нас. Мы провалили всё дело. Остался ещё один хоркрукс – змея, и Гарри умер. Умер. Почему у нас не получилось? Наверное, тому миру на самом деле лучше так…
«Прогресс, Грейнджер, явный прогресс. Ещё год назад, ну, хорошо, два года назад, вы были уверены в том, что магглорождённые студенты – это снизошедшая на Косой переулок благодать. А вот теперь задумались. Только не думайте слишком долго и сильно. Эта Британия сделал свой выбор. Выберите теперь вы – что-то другое. Хоть ту же Австралию».
Но Грейнджер, похоже, выбрала что поближе.
Она доела свой сэндвич, допила всю жидкость из пластиковой бутылки, а потом начала раздеваться. Расстегнула курточку, вытащила из кармана бумажник, положила сверху. Подошла к кромке воды, сняла ботинки. Встала уже прямо на голую землю.
– Рон хороший, он вытащил меня оттуда, денег дал. Откуда у него маггловские деньги? Сказал, как только всё успокоится, найдёт меня. Но они теперь никогда не успокоятся. Так просто. Никого из чистокровных обещали не трогать. Но если ты не лоялен, будут убивать магглов. Прямо у тебя на глазах.
Северус поморщился, вспоминая Черити. И Нагини.
Лорд отобрал у него палочку простым Экспелиармусом, справедливо полагая, что убивать-то противника вовсе не обязательно. А Северус готовился дорого продать свою жизнь. И помнил, каким образом хозяин убирает тех, кто не нужен. Да и за смерть Алекто по головке не погладят…
Но всё обошлось. Лорд отправил его на поляну к остальным и не велел соваться в бой. Мол, мяса у него и без Ближнего Круга хватает. Поэтому на финал Битвы Северус и не попал.
Лорд вернулся расстроенный, Белла всё-таки подставилась, Нагини убил Лонгботтом.
Оставленный в живых, Северус проторчал в Паучьем Тупике с мая по октябрь, каждую неделю поставляя Лорду котёл Общеукрепляющего зелья. А потом инструкции перестали поступать, нужные ингредиенты – тоже. Про него забыли. Совсем. А напоминать о себе не хотелось вовсе.
Наступил ноябрь, облетела листва. Прилетели вороны.
– Вода холодная, – голос Грейнджер прервал поток воспоминаний. – Это будет очень быстро. Я читала.
Северус бы точно не успел – до воды футов двадцать захламленной пристани. Но девчонка всё ещё стояла, склонив голову и ощутимо подрагивая на холодном ветру. Смотреть в лицо своей погибели не то же самое, что в Зеркало Еиналеж, и потому, наверное, Грейнджер вдруг развернулась к воде спиной. Он понадеялся, она передумала, но увидел гриффиндорскую решимость, так хорошо знакомую по лицам смертников из Ордена Феникса. И тогда он просто аппарировал прямо к ней, успев вцепиться в кофту, когда почти невесомое тело уже начало своё падение. Она дёрнулась вслед за его хваткой, открыла глаза и разинула рот в немом чаячьем крике: «Спа-сии-те!»
***
– Тоже мне, нашлась Офелия. Руки-ноги целы, голова на месте, хоть и без мозгов, а самой, видишь ли, жить надоело! А мне не надоело? Ей, значит, тёмные воды-гранитные берега, а мне – тухлые вороны? – всё это Северус бубнил себе под нос, перетаскивая в подвал своего дома топчан для девчонки. Грейнджер вывернуло после аппарации, и сейчас она сидела, забившись в угол на каменном полу, и дрожала. Не то от похмелья, не то от страха.
– Лучше убейте, – запинаясь процедила девчонка. Не просьбу, приказ!
– Разбежалась! И об пень головой! «Во дворе у нас болото, пойду с горя утоплюсь. И кому какое дело, куда брызги полетят», – кривя губы в попытке не сорваться, передразнил Северус.
– Вы не понимаете, – начала было Грейнджер, и тут у него наконец прорвало шлюзы.
– Это я не понимаю? – заорал, едва не плюясь слюной. – Куда уж мне! До вашей тонкой натуры! Вы, герои, мать вашу, через одного: чуть припекло – сразу на тот свет! А чтобы чистые душеньки не марать, так ещё и за чужой счёт, мол, убейте меня! Чего в воду полезла, идиотка? Чего под поезд не кинулась? Или вон с моста? Нашла себе речку-говнотечку курице по колено! Сиди теперь тихо и думай о величии Магической Британии!
Дверь он захлопнул с такой силой, что с потолка посыпалась облупившаяся меловая краска. Захлопнул, запер на крючок, на ключ и запечатал заклинанием.
|
|
| |
|
Яд |
Дата: Воскресенье, 04 Мар 2012, 17:29 | Сообщение # 4 |
|
Жрец
Новые награды:
Сообщений: 200
Магическая сила:
| ***
То, что он сделал, имело единственное объяснение.
Еще в Школе, на втором курсе, Северус в очередной раз очутился в Больничном Крыле. Там был один парень – Робертсон, кажется, впрочем, неважно, – которого отпаивали Костеростом после падения с метлы. В перерывах между приемами зелья Робертсон развлекался ловлей мух. Потом отрывал им лапки.
– Зачем ты это делаешь? – спросил тогда Северус.
– Хочу, чтобы кому-то было так же больно, как мне.
Может, Грейнджер чувствовала боль, а может, и утратила чувствительность, но голода она не чувствовала точно. Она едва притрагивалась к воде и совсем ничего не ела. Северусу даже совестно стало за ту вспышку гнева, и он попытался подбодрить девчонку:
– Здесь вас никто не найдет.
Но она, наверное, поняла его превратно.Оба они оказались в тупике – в прямом и переносном смыслах слова.
– Это, в конце концов, несправедливо, – бурчал Северус, добавляя в девчонкину порцию овсянки неестественно цветные цукаты. – Угораздило же связаться с полутрупом! И куда я дену целый труп?
Ночами снежило, а по утрам вороны оставляли во дворе перевернутые руны Альгиз. Предупреждали? Он действительно ошибался. И в Грейнджер, и в собственных мотивах. После многодневного молчания первыми ее словами были:
– Вы выдадите меня Пожирателям?
Чего еще ей ожидать от Снейпа? Но Северус почему-то хотел, чтобы она спросила вовсе не это. Хотя надеяться на иное – пустая надежда.
– А вам разве не безразлично? – ответил он вопросом на вопрос.
Грейнджер пожала плечами. И подчистую съела принесенный обед.Больше она от еды не отказывалась. Умывалась над тазом за старой китайской ширмой и за ней же прятала зачарованный ночной горшок.
Декабрь отсчитывал последние дни года. Приближалось Рождество. Собственно о празднике Северусу напомнила девчонка.
– Ностальгируете? – хмыкнул он.
– А чем еще мне заниматься?
– Желаете, чтобы я вам елочку из Запретного леса принес?
– Вы не похожи на Хагрида, – без тени улыбки сказала Грейнджер. – Принесите лучше книгу.
Эта иллюзия примирения должна была насторожить его. Но детское стремление получать заслуженное одобрение – хотя бы иногда! – одолело здравый смысл. Размягчение сердца и мозга…
Книгу Северус выбрал наугад – взял ту, которая потолще. Выкрутил из ночника в гостиной лампочку – не при свете же Люмоса девчонке читать, – но вспомнил, что в подвале неисправный патрон, и вкрутил лампочку обратно. Из выдвижного ящика буфета достал пару свечей, а закрыть не смог: мешал какой-то сверток. В свертке под слоями из старой газеты и застиранной тряпки оказался стеклянный шар. Встряхнешь такой – и на игрушечную избушку в окружении ненастоящих, величиной с ноготь елочек падает пластиковый снег. Без вмешательства Духов Рождества не обошлось, иначе Северус бы и не помыслил прихватить глупую вещицу, чтобы порадовать Грейнджер.
А она обрадовалась. Именно так он воспринял и лихорадочный румянец, и прерывистое дыхание девчонки, когда зашёл к ней и, как заправский фокусник, разыграл подарки:
– Левая, правая – выбирайте!
– От чумы и тюрьмы не зарекаюсь, давайте левую!
В левой был шар. В её ладонях он смотрелся неестественно большим. Грейнджер слегка тряхнула его, и игрушечный снег взлетел, но почти сразу опустился. Картинка застыла. Тогда она перевернула шар вверх тормашками. Снежинки поплыли вниз, медленно, как взаправду. Первые хлопья достигли дна, и она снова перевернула шар. Избушка оказалась в снежном вихре. Когда непонятно, откуда что берётся. В такой снегопад не летают птицы. В такой снегопад не бывает ничего черного. Крадущаяся ночь укрывает небо лиловым одеялом, и в избушке зажигается свет – золотой и теплый, как пламя свечи, горящей в темном подвале. Волшебство, защищенное от войны и боли, от кошмаров и плохих воспоминаний. Идеальный мирок под стеклянным куполом. Здесь и сейчас. Для них, уставших терять и не верить в чудеса. И Грейнджер превратилась в ту прежнюю девочку с горящими от восхищения глазами, растрепанную первокурсницу.
– Я мог бы отвести вас в ванную, – Северус замялся. – Ваши волосы…
Распаренная после душа, в слишком просторном, с чужого плеча халате – надо же, отцовское барахло пригодилось, – босая, она казалась такой хрупкой. А пол в подвале ледяной, потому как декабрь-месяц.
Северус вручил ей пару вязаных шерстяных носков. Один – сверху растянутый и со спущенной петлей.
– Вы носок на гвоздь, что ли, вешали? – Грейнджер разглядывала ногу в обновке.
– Весь год я плохо себя вел – и вот результат: на Рождество получил гриффиндорку.
– А я плохо кушала, и меня подарили слизеринцу.
– Будем меряться, кому больше не повезло? – Северус поджал губы, не желая показывать, какое удовольствие он получал от этой словесной пикировки.
Девчонка тем временем натянула носок до середины голени и любовалась результатом. Северус непроизвольно сглотнул: обнажённые стройные ножки с гладкими розовыми коленками тянули на Рождественский подарок очень-очень плохому мальчику.
– Сушите голову, я сейчас вернусь, – рявкнул он чуть грубее, чем хотел, и выскочил за дверь.
Стоило позаботиться не только о носках. Грейнджер в мужском халате это не совсем та Грейнджер, которую он согласился бы терпеть рядом с собой долго. Рядом с которой он сам бы смог долго терпеть.
Он аппарировал в центр уснувшего города. Шел по улице, уговаривая себя, что всё дело только в сытой и относительно спокойной жизни – от такого в голове приключаются нестроения. Ведь, помнится, когда он директорствовал, на подобное не было ни сил, ни времени. Хотя возможностей – хоть отбавляй. А сейчас следовало раздобыть девчонке одежду. Ни в коем случае не новую. Пусть Грейнджер не думает, будто он её соблазняет или покупает. Пусть вообще ничего о нём не думает. Так спокойнее. Она, с точки зрения нынешнего режима, просто говорящее домашнее животное, чуть более разумное, чем эльф. Хотя, с последним утверждением Северус бы поспорил.
Обмануть чахоточную сигнализацию на дверях магазинчика подержанных вещей было делом двух невербальных заклинаний. Разобраться с ворохом тряпья оказалось куда сложнее. Еще вчера Северус считал Грейнджер ребенком, так что и одежду подбирал словно для мальчика-подростка: футболки, какие-то джинсы, пару свитеров под горло. Бельё он просто сгрёб двумя руками в пакет – пусть сама потом разбирается во всех этих верёвочках с оборками.
Возвратившись домой, спустился в подвал. Девчонка уже спала, свернувшись калачиком на топчане. В приглушенном свете Люмоса он посмотрел на нее внимательно, и от сердца отлегло. Никаких тревожных мыслей. Ребёнок и ребёнок. Ногти обкусанные, голова лохматая. Ступня в носке, торчащая из-под пледа, уже не смущала. Он поправил одеяло, положил пакет с одеждой на табурет, сверху пристроил книгу – ту самую, которая была в правой руке.
Когда погасил огонёк, понял, что ни читать, ни переодеться Грейнджер в темноте не сможет, а свеча до утра стает. Из прихожей принес керосиновый фонарь, и от его желтоватого мягкого света сразу сделалось уютнее, теплее.
Подвал Северус всё-таки запер, хотя кто-то настойчивый и явно воображаемый нашептывал ему, что теперь девчонка никуда не денется. И шепот странным образом успокаивал, убаюкивал. Северус задремал под него, как под колыбельную, откинувшись на спинку кресла. А ведь для волшебника слышать голоса – всегда к несчастью.
Наяву зима, во сне тоже зима. Сказочный замок, окруженный лесом. И деревья в том лесу в пряничной глазури, а на ветках – совы белые, как снег. У Северуса в кармане письмо. Важное: «Прости меня, Лили, что испортил вашу семейную фотографию…» Одна из сов подлетает и садится на плечо, и Северус лезет в карман за письмом, но оно в ладони оборачивается черным пером. И сова превращается в ворону. И лес вокруг исчезает. И снег становится пеплом. И тянет гарью…
В горле запершило, и он проснулся. Гарью пахло на самом деле. Северус выскочил в прихожую и увидел, что лестницу, ведущую вниз, в подвал, уже заволокло дымом. Грейнджер барабанила в дверь, кричала и заходилась кашлем.
Когда он отпер дверь, девчонка буквально вывалилась за порог вместе клубами дыма. В подвале горела китайская ширма и что-то еще, чего так сразу было и не разглядеть.Палочка, как назло, осталась в гостиной у кресла – вот тебе и относительно спокойная жизнь. Северус метнулся вверх по ступеням мимо Грейнджер, которую согнуло пополам в приступе сухой рвоты.
Дым слепил глаза, раздирал изнутри горло. В гостиной, где дышалось легче, Северус несколько раз хватанул ртом воздух, и вооруженный палочкой ринулся обратно в подвал. Давясь словами, выкрикнул: «Аква Эрукто!», и пламя захлебнулось шипящей водяной струей.
«Как такое могло случиться? – думал он, затаптывая тлеющее на полу тряпье. – Нападение бывших соратников? Они выследили Грейнджер? Стоп! Грейнджер… Где Грейнджер?»
Под каблуком хрустнуло стекло – в крошку. Троллев фонарь. Наверное, разбился, отчего и начался пожар. Но с девчонкой-то всё в порядке?
Северус распахнул подвальную дверь, чтобы дым выветривался, и поднялся в прихожую. Заглянул в гостиную, на кухню. Никого. Он вышел во двор.Грейнджер лежала на припорошенной снегом куче листьев. Вроде живая, но без сознания. Ожогов Северус не заметил, зато заметил, что она переоделась в принесенные им накануне джинсы и водолазку. А на ногах – те же вязаные носки. Ну, да… Про обувь для нее он забыл.
Он склонился ниже, прислушиваясь к дыханию девчонки. И даже несмотря на обожженную носоглотку, уловил исходящий от ее свитера запах керосина.
Вот, значит, как.
Значит, Грейнджер решилась бежать. Потому и прекратила голодовку. И была любезна. А эта неуклюжая попытка соблазнения… Впрочем, смутить-то Северуса удалось. И книгу попросила лишь для того, чтобы иметь повод попросить еще и принести огня. Потом она разбила фонарь, надеясь во время пожара удрать. Почти получилось. Вот ведь дрянь!
Он не стал приводить ее в чувство, подождал, пока сама очнется. Она сначала закашлялась, а лишь потом открыла глаза. И в первый момент так посмотрела ввысь, на небо – страшно, невидящим пустым взглядом… Как Поттер.
Это Алекто не выдержала, послала Аваду в Поттера. Северус послал Сектумсемпру наперерез, но, конечно, не успел. Лорд рухнул, будто подкошенный, и Белла метнулась к нему. А Северус просто смотрел, как из отсечённой его стараниями руки Алекто толчками вытекает кровь. Раны от тёмных проклятий в полевых условиях не лечат. Амикус бросился на помощь сестре, но она уже находилась по ту сторону бытия. Тогда Кэрроу взревел и кинулся на Снейпа по-маггловски, с кулаками. Остановил его только холодный голос пришедшего в себя хозяина:
– Посмотрите, что с ним.
Северус и посмотрел. Он знал, на кого смотреть. Заклинание, посланное не Лордом, сделало своё дело. Поттера здесь больше не было. Но хоркрукс остался цел. Ведь самому телу не причинили ущерба. Сердце билось, можно было различить едва заметное дыхание, но глаза мальчишки смотрели в небо совершенно безжизненно и бессмысленно. Зрачки не реагировали на Люмос. Энервейт не вернул в сознание.
«Посмотри на меня, – взмолился про себя Северус, – посмотри на меня, чёртов придурок!»
Но Гарри его не слышал.
Снейп поднялся с колен, и по его лицу было всё понятно.
– Мёр-р-ртв, мёр-р-ртв! – каркала Беллатрикс.
– Мёр-р-ртв, – вторила ей стая падальщиков в черных плащах.
– Мёртв… – рыдал Хагрид.
Лорд молчал. Лорд ждал ответа, произнесенного вслух.
– Повелитель, – Северус незаметно оградил их с Риддлом беседу от подслушивания, – Поттер в коме. Не знаю, что держит его на этом свете.
– Я знаю, – холодно ответил Лорд. Ты будешь молчать о мальчишке, Северус. И постарайся сохранить свою жизнь. Ты мне еще пригодишься.
Он не пригодился Лорду, он не успел к матери. Думал, что хотя бы теперь снова стал полезен. Нужен. Снова обрёл цель. Даже если эта цель всего лишь приручение лохматого вредного птенца из гнезда Гриффиндора. Она была как вылупившийся феникс. Такая же трогательная, нелепая, беспомощная. У него почти получилось. Но птичка только притворялась прирученной. Протяни руку – она как клюнет!
Это не феникс, это предательница ворона.
Лежит на куче листьев. Топорщит свои чёрные обгоревшие крылья. Выплёвывает сухие проклятия.
– Проблевалась? Теперь забирай шмотки, если что уцелело, и мотай отсюда на все четыре стороны. Всё, больше не держу. Хватит. Иди, подыхай, где хочешь. Под забором, в канаве.
– Это случайность. Я не хотела.
– Да мне плевать, чего ты хотела! Ты мне чуть дом не спалила, идиотка. Решила сдохнуть сама – на здоровье. А я ещё помирать не намерен, – он отвернулся и пошёл к дому.
Девчонка догнала его у самой двери, прошмыгнула под рукой и встала на верхней ступеньке лестницы в подвал.
– Никуда я не уйду! Мне некуда идти! Все вы одинаковые: сначала обещаете защиту, заботу, а потом бросаете! Откупаетесь! Один вон на деньги расщедрился, которых всего-то на ночлежку да выпивку хватило. Другой умер…
– Я не умер! Я жить хочу!
– Разве это жизнь?
– Всё лучше, чем червей кормить! Давай, проваливай! Твоё место за дверью.
– Раз за дверью, я – за дверь, – рявкнула мелкая дрянь и хлопнула ею так, что снаружи железный крючок крутанулся вокруг оси и вошёл в паз.
– Ну и дементор с тобой, - буркнул Северус, внезапно ощущая навалившиеся апатию и усталость.
Очень хотелось пить. А ещё больше – выпить. Но он принципиально не держал дома спиртного. Боялся стать, как отец. Ведь путь к небытию, он точно знал, начинается с малого. С первого шага. Навстречу своей судьбе. Он не осмеливался спросить маму, почему она выбрала отца. Но однажды Эйлин сказала ему, что Тобиас Снейп просто слабый человек. Самая главная его беда – это гордыня: он раз за разом отталкивал любую попытку помочь преодолеть свой страх. Таких людей можно только пожалеть.
Дурные вести быстрее ветра, резвее ястреба. Они моровым поветрием разнеслись за пределы королевства. Пересекли леса, преодолели горы, выплеснулись на равнины.
И бедный странник подхватил брошенные кем-то слова. И понял, что его время пришло.
Ведь повелитель ворон был его врагом, а сам странник – волшебником.
Но путь в королевство – долгий, и время – прекрасный советчик.
Во дворце меж тем грустила королева. Она печалилась не только о судьбе сыновей, но о том, что не сумела вырастить мужу достойных наследников. Принцы горько раскаивались в своей гордыне. Теперь их считали виновными в каждой беде королевства. Люди поговаривали об изгнании всех троих. Возможно, тогда вороний князь смилостивится.
Спорили звездочёты, спорили монахи и министры, а королева всё плакала.
Пока от ворот не поступила весть, что бедный странник просит у её величества встречи. Мол, знает он, как отвратить проклятие, и ничего за свои знания не просит. Только выслушать.
Все придворные, какие еще не покинули проклятый замок, собрались взглянуть на странника: кто-то ещё надеялся на чудо, но остальным хотелось поглумиться, пряча за насмешками собственный страх.
Алкоголь таил в себе опасность .Грозился выпустить наружу целые стаи его кошмаров. И поэтому Северус почти не пил. Хотя сейчас можно было отступить от собственных правил. И прогулка пойдёт на пользу. В доме всё ещё ощутимо воняло дымом и жжёной тканью. Он открыл форточку на кухне, набросил пальто и вышел на улицу. До лавки надо было пройти квартал. А девчонка пусть сидит в своей клетке, в темноте и грязи. Раз ей так нравится.
***
Торговец выставил на прилавок три бутылки виски и подмигнул:
– Лучший друг одинокого джентльмена на праздники. Веселит кровь, согревает сердце. Оно и понятно. Чем еще заниматься, когда сам по себе, – он выжидательно посмотрел на Северуса, но тот разговор не поддержал. Правда, торговца это ничуть не смутило. – Один мой приятель бросил пить. Не то ему доктора запретили, не то блажь нашла какая… Так вообразите, затосковал. И в прошлом году в самый канун Рождества повесился, – он отсчитывал сдачу и запаковывал покупку, не прекращая болтать. – Или еще был случай с моим кузеном…
Не дослушав поучительную историю о пользе спиртного, Северус покинул лавку.Путь до дома он тоже решил проделать пешком, избегая думать о Грейнджер, чтобы не накручивать себя.
Но почему она осталась?
Осталась, когда все остальные его покинули?
Странник попросил выйти принцев на середину зала и обратился к старшему:
– Как твоё имя, наследник? И как тебя прокляли?
– Диклан, и я обречён стать вором.
– Но ты не хочешь?
– Нет! Я должен приумножать богатства своей страны, а не растрачивать их.
– Тогда учи усердно законы и отбирай неправедно нажитое! Пусть никто не упрекнёт тебя в воровстве.
И первая ворона испустила вопль и, теряя перья, вылетела в окно.
Средний брат предстал перед странником и назвал себя:
– Я Дармид, и руки мои должны быть по локоть в чужой крови.
– Хочешь ли ты этого?
– Нет, я хочу оберегать мой народ, а не губить его!
– Тогда стань врачом, и пусть смерть испугается твоих окровавленных рук.
Вторая ворона захрипела и свалилась замертво. И только черный ее призрак устремился сквозь стену дворца вон.
Младший, дрожа, вышел к страннику.
– Моё имя Дати. Нищета и голод – моё проклятие.
– И ты боишься?
– Я всю жизнь прожил в богатстве и праздности, тогда как на моей земле столько горя. Я не боюсь разделить судьбу последнего нищего, если это поможет моему народу.
– Стань монахом и обрати собственную нищету ко благу подающим тебе. Пусть самые чёрствые сердца смягчатся при виде бывшего принца, добровольно ставшего нищим монахом.
Третья ворона посмотрела внимательно на младшего принца, потом поклонилась и улетела.
Ведь уйти было так просто. Так просто уйти совсем. Она была готова тогда, и лишь случайная их встреча помешала девчонке утопить свои беды в канале. А сейчас что её удержало? Она говорила… Что-то о заботе, о защите. Хорош защитничек – от каждой вороны шарахающийся. Но у неё нет другого. Только такой, с избушкой на краю умирающего промышленного городка.
Избушка, шар…
Он побежал. Аппарировать к себе во двор было невозможно – защитные чары не отличали мага под обороткой от хозяина дома. И уже на бегу вспоминал её всхлип: «Разве это жизнь?» Она могла подумать, что он бросил её. Как все остальные – отказался, запер, забыл. А там шар. Стеклянный бьющийся шар. Она умная, она начитанная, она не станет резать вены. Вены – это долго и больно. Достаточно воткнуть осколок под ключицу. Или в шею, но в шею – сложнее.
Скорее, скорее… Проклятый пакет мешал, и Северус бросил его на мостовую, неудачно – себе же под ноги. Едва не упал, выругался. Быстрее… Первый поворот, за ним еще один, вот и труба разрушенной фабрики показалась. Быстрее, только бы успеть...
Дом навалился сверху тенью и проглотил. Холодный и пустой.
Нет, не пустой! Здесь живут. Живые здесь. Есть кто живой?
Лестница вниз – до чего длинная. Но не бесконечная же. Всё когда-нибудь кончается. Но только не так! Только не снова!
Северус рванул на себя дверь, и та не поддалась. Он вспомнил о крючке, а пальцы дрожали, промахивались. Зарычав от отчаяния, снова дернул дверь и выдрал из стены паз.За дверью была чернота – горькая сажа. И тишина, звеневшая осколками тысяч стеклянных шаров.
Он зажег Люмос и остановился на пороге. Луч света сразу выдернул из темноты топчан. Сначала Северус увидел на нем лишь груду тряпья, но потом пригляделся, и тряпье, как в страшном сне, вспухло человеческой фигурой. Нет, то девочка… Девочка лежала неподвижно, глаза распахнуты, лицо бледное, в ладонь безвольно свисающей с топчана левой руки воткнулся тонкий осколок. Смерть прочертила неровную полосу пореза по шее, и на свитере расцвели красные цветы.
– Не надо, – прошептал он, словно Грейнджер спала, и не хотелось ее будить. – Пожалуйста, не надо.
Он подошел ближе, не решаясь прикоснуться к ее мертвому телу. И вдруг обернулся на шорох крыльев. Из тьмы, затаившейся по углам, соткались вороны. Бесовские птицы – сами из тьмы и тьму разносящие. Они метались под потолком, и Северус всё не мог понять, сколько их.
– Нет! – одними губами произнес он. – Не отдам!
Не за ней прилетели вороны. Она, если и была проклята, то только тем, чтобы остаток дней провести рядом с ним. С ним – вором, укравшим ее надежду. С ним – убийцей. С ним – выпрашивающим подачки у судьбы. С трижды проклятым.
Упав на колени в грязную жижу, он загасил огонек на кончике палочки. Подпустил кишащую вороньем тьму вплотную.
И только едва светлел прямоугольник дверного проема, на фоне которого вдруг проступил силуэт.
Из груди вырвался крик, но застрял в перьях, которыми изнутри поросло горло. Сил еще хватило на невербальный Люмос Максима, а потом Северус сошел с ума.
В дверях стояла Грейнджер и заслонялась от лучей левой совершенно неповрежденной осколками рукой. В правой она держала ведро.
Он оглянулся на топчан. Труп никуда не девался.Или это снова сон о чем-то большем, или одна из двух Грейнджер – боггарт. Оставалось выяснить, какую из них он боится сильнее: мертвую или с пустым ведром.
Та, что в дверях, выронила ведро, подбежала и взяла за руку:
– Пойдемте наверх. Мне тут страшно.
У самой рука холодная, но живая. И Северус накинул на плечи девчонки пальто, обнял поверх него, чувствуя жар чужого дыхания у себя на груди.
– А со мной не страшно? – спросил в растрепанную макушку.
– С вами мне теперь ничего не страшно. Только знаете, у вас свитер очень колючий и до сих пор горелым пахнет.
– Что, противно?
– Нет, нос чешется, – ответила Грейнджер, уткнувшись лбом в ямку над ключицей.
Вороны больше не летали. Боггарт исчез с сухим хлопком.
Три чёрные птицы несли свою ношу обратно.
Ведь раз изреченное, но не исполнившееся, проклятие вернётся к проклявшему. И пусть он радуется, если достанет сил развеять собственную волшбу.
Вороний князь метался по лесу, чуя надвигавшуюся беду, и не находя в себе силы остановить им же сотворенное колдовство. Уж очень он тогда разозлился. Разум его помрачился, страх сковал крылья. И предстал некогда грозный князь перед всеми подданными испуганным и жалким. А в стае слабым не место. Слетелись к нему вороны и разорвали бывшего повелителя на кусочки.
***
Старый дом на холме пользовался дурной славой. Нежилой, он, тем не менее, был ещё крепок. Хозяева несколько раз перепродавали его после смерти садовника, но сами ни разу в деревне не появлялись. А прошлой весной там обосновался какой-то калека. Мужичонка среднего возраста, невзрачной внешности, с протезом вместо левой руки. Он большей частью отсиживался в доме, лишь изредка выходил на улицу. И ни с кем не общался.
– Я нашёл его, мастер Рон, я нашёл его!
– Добби, ты уверен?
– Это наша магия, она не подводит. Гарри Поттер вернулся. Я говорил вам, что он вернётся.
– Где он? Далеко? Его охраняют?
– Нет, мастер Рон. Это в Литтл-Хэнглтоне. И охранник только один. Думаю, – тут Добби нехорошо ухмыльнулся, – вы будете рады снова встретить свою крысу.
Питер семенил в гору по дороге к дому Риддлов. С рождественского неба сыпался снег пополам с дождём. Мерзопакостная погода подгоняла туда, куда он, по большому счёту, совсем не торопился. Хотя его нынешнее положение было вполне стабильным. Всё лучше, чем почетная должность переходящей крысы в рыжем семействе. Обязанности сиделки стали для него привычными за последние несколько лет. Сказать по правде – Питер воровато оглянулся, – ухаживать за мальчиком куда спокойнее, чем за Лордом. Несколько заклинаний, собственноручно сваренное зелье. Вот и сейчас его ждал серебряный котёл на львиных лапах, купленный по случаю в маггловской лавке.
И всё бы ничего, и даже можно не дрожать в шубе из нутрии с щедрого малфоевского плеча. Но боггарт...
Противный боггарт не давал Питеру покоя. Каждый раз входить в комнату и вздрагивать от ощущения, что сын Джеймса пришёл в себя. Это стало настолько привычным, что он уже не кидался Риддикулусом при виде открытых осмысленных зелёных глаз и слыша голос, вопрошающий: «Где я?»
В этот раз всё привычно, но что-то не так. Кроме очнувшегося Гарри в комнате был ещё один боггарт. Рыжий мальчишка – предпоследний хозяин Питера-крысы.
|
|
| |
|
Яд |
Дата: Воскресенье, 04 Мар 2012, 17:30 | Сообщение # 5 |
|
Жрец
Новые награды:
Сообщений: 200
Магическая сила:
| ***
Ну да, свитер колючий и дымом пропах. Дымом, значит, победой. Но проветриться не помешает.
Северус вышел во двор. В ночь. Падал снег – настоящий, не из пластика. Белое Рождество. Снеговые облака, лиловые, как сливовый пудинг, облепили небо.
Ребенком он ждал подарков. Подростком он ждал чудес. Повзрослев, он ждал каникул. Ждать не всегда плохо, даже если ожидания не оправдываются.
Но теперь он, наверное, не ждал ничего. Трудно ждать большего.
И он не ждал, что Грейнджер выйдет следом. Не ждал, что она встанет рядом. Не ждал, что пелена облаков разорвется и в просвете блеснет звезда.
– Рождество, – сказала нежданная Грейнджер. – Давайте загадаем желания. Я хочу, чтобы все было хорошо.
Чаяние смешное и детское. Связался черт с младенцем. Но неожиданно для себя Северус загадал то же самое.
– Всё будет хорошо.
|
|
| |
]
