|
Яд |
Дата: Понедельник, 24 Янв 2011, 02:23 | Сообщение # 2 |
Жрец
Новые награды:
Сообщений: 200
Магическая сила:
| Мне снилась мама. Словно наяву чувствовал, как она гладит меня по голове, ерошит волосы, прикасается ладонями и губами к шра… ко лбу. Но даже во сне я помнил, что ее давно нет. И руки ее были не то забытыми мною, не то и вовсе незнакомыми, и волосы ее были светлы до белизны – от этого я остро ощущал ее потусторонность, чуждость, замогильную холодность.
Просыпаюсь с ощущением, будто во рту кошки нагадили. И всё же меня не мутит, как часто бывало после особо неудачных свиданий с моей новой подружкой – бутылкой Огденского. Но голова раскалывается. И тремор раздражает до чертиков: пока надевал очки, чуть глаза себе не выколол. А ведь неведомая добрая душа позаботилась обо мне, болезном: антипохмельное зелье на прикроватном столике. Стоп… Что еще за столик?.. При какой еще кровати?.. Откуда кровать?.. Вчера была тахта. Продавленная. А столика как раз и не было. Табурет скрипучий был – очки на ночь складывать. Зачем же я так напился-то? Повод нашелся.
Да, что там нашелся – он и не терялся. Куда ему деваться? Я помню о нем постоянно, покуда я в сознании. Поэтому до жути хочется забыться. Пьянство не решает проблему? По всему выходит: проблема решения не имеет.
Ненавижу ложь Дамблдора. Я верил, что сам управляю своей жизнью. А директор вообще говорил о свободе выбора. Ну и где он, мой выбор? Почему для меня его нет и не предвиделось? Почему, черт возьми, мне никто ничего не сказал?
Это была моя война. Хотя бы из-за смерти родителей. Да, и из-за пророчества тоже. А на деле меня усиленно не допускали до боевых действий, мол, я еще не готов. Индейка я им, что ли?..
…Ой, нет, не думать о еде – меня все-таки подташнивает, особенно когда вспоминаю индейку тети Петуньи. У Дурслей существовал настоящий ритуал выбора, приготовления и разделки рождественской птицы. На другие праздники индейку подавать не полагалось – нарушение традиции. Дядя Вернон настаивал, чтобы тушка была пожирнее, однако брал себе самую постную часть – грудку. Дадли доставались лапы и бока, тетке – крылышки, шея и спинка. А мне – гузка. На моей памяти ни одно Рождество с Дурслями не обошлось без птичьей задницы в моей тарелке. Я пробовал было возражать и просил другой кусочек, но неизменно получал подзатыльник и мерзкий жирный индюшачий хвост. Позже я стал задумываться, вдруг и Дурслям не нравилось то, что доставалось им. Может, Дадли мечтал об истекающей салом гузке? Хотя, нет – тот бы не смолчал. Или, узнав, как мне противен птичий зад, всё-таки ничего не сказал? Чтобы лишить меня выбора. В очередной раз. Они все рады проучить меня – ведь и я не дал им выбрать, связал с собою. Во всяком случае, они так думали.
С малых лет я задавался вопросом: зачем Дурсли взяли меня к себе. Это не было ни теткиным чувством вины, ни тем более состраданием. Неизвестно, что руководило дядей Верноном. Сперва мои родственники демонстрировали презрение, потом не могли скрыть страха. Я долго не понимал причин, побудивших их терпеть меня. И вдруг все встало на свои места. Мои бабка и дед по материнской линии погибли при невыясненных обстоятельствах как раз в то время, когда папа и мама скрывались в Годриковой Лощине. Если тетя Петунья и не связывала их смерть с убийством сестры, то профессор Дамблдор ей доходчиво объяснил. Да, она не хотела принимать в семью осиротевшего племянника, но гибнуть за отвергнувший ее волшебный мир она хотела еще меньше. А я предоставлял защиту тому дому, который считал своим. Думаю, примерно так всё и было изложено в письме нашего добрейшего директора. Вот только не верится, что Дамблдор пытался обеспечить надлежащую заботу обо мне, обездоленном. Скорее уж он переживал, как отразится приютское воспитание – не стану ли я вторым Томом Реддлом.
Но сейчас не время думать об этом. Я осторожно оглядываюсь по сторонам. Несомненно, я проснулся не в гостиничном номере. По крайней мере, не в том, где я живу последние пару недель. Гостиница? Больше похоже на летний домик какого-нибудь толстосума, вроде пляжного бунгало из телепередач о жизни богатых и знаменитых – тетя Петунья обожала смотреть такие шоу. Ну, и каким бризом меня сюда занесло? Тупо пялюсь в окно на блестящую медленно дышащую морскую гладь. Не стошнит от мыслей об индейке, так укачает…
И я вспоминаю о зелье.
В голове понемногу проясняется, как только унимается боль. Сейчас бы поспать, но беспокоит неизвестность собственного местонахождения. Поэтому я поднимаюсь с кровати. Судя по тому, что на мне те же джинсы, рубаха и даже кроссовки, в которых я вчера – вчера ли? – спустился в гостиничный бар, в одной постели со мной никто не ночевал, и мне, слава Мерлину, не придется краснеть перед Джинни. Ох, Джинни…
Джинни – еще одна причина неумеренных возлияний. Она тяжело переживает смерть Фреда и почти невменяемое состояние Молли; и я должен находиться с ней, ее семьей… моей будущей семьей… нет, моей единственной на протяжении семи лет семьей. Но у меня нет желания быть сильным. Да я и не смог бы. Единственное стремление – оказаться подальше от всех и попытаться разобраться в себе. Хорошо, что Джинни не до меня, и она не видит моей слабости. И за эту мысль я себя ненавижу.
С удовольствием занялся бы дальнейшим самокопанием, но мой отживевший организм настоятельно напоминает о себе. Побродив по дому в поисках уборной, я отмечаю отсутствие электроприборов и розеток – следовательно, это жилище магов. Значит, волшебная палочка никого не шокирует. Правда, и шокировать-то пока некого – дом тих и пуст. В туалетной комнате, помимо искомого мною сосуда, большая ванна и целая этажерка со скляночками всех размеров и цветов; на одной из полок обнаруживаю серебряную заколку-гребень – в частых зубцах запутался длинный светлый волос… Нарцисса Малфой… Во сне тоже была она. Или не во сне?
Я бы не заметил ее появления в баре – накурено, хоть топор вешай, да и темно, - если бы не восхищенное посвистывание и смешки, на которые она, разумеется, никак не отреагировала. Я удивился ее приходу, а бармен – нет: стоило ей приблизиться к моему столику, чипендейловский стул и белоснежная скатерка возникли мгновенно, причем без всякого волшебства. Миссис Малфой поздоровалась первой. Сам разговор я почти не запомнил по понятной причине; она все улыбалась, гладила мои руки и волосы, благодарила за что-то… ах, да – Драко…
Выходит, она меня сюда – интересно, куда? – переместила. В знак признательности за спасение ее ненаглядного сыночка? Ох, не смешите меня: малфоевская благодарность! Люциус… Конечно, всё дело в этом… Люциус в Азкабане! Неужто Нарцисса решилась похитить меня, чтобы обменять на своего супруга? Впрочем, она и не то еще шла во благо семьи. Тогда почему не отобрала палочку? Ох, не стоило мне пить зелье…
За дверью в уборную раздаются шаги, и я во все глаза смотрю на медленно поворачивающуюся металлическую загогулину ручки. Слепо нашариваю ранее отложенную – не справлять же с ней нужду - волшебную палочку. Выкрикиваю свое любимое Экспеллиармус, толком не разглядев входящего и… ничего не происходит. Перевожу недоуменный взгляд на... мерлиновы яйца!.. туалетный ёршик! Я схватил чертов ёршик вместо палочки! Рассказать кому – оборжутся!
А в дверном проеме стоит младший Малфой. Совершенно обалдевший. Абсолютно голый.
- Очень впечатляюще, - приходит он в себя, - Поттер – покоритель унитаза! Властелин белого трона! Ты еще вантуз в другую руку возьми!
Врезать бы ему, да не заклинанием, а по-простому, по-маггловски. Эх, в Хогвартсе я, не задумываясь, навалял бы Хорьку: и дело даже не в том, что мне нужно было держать лицо, и не в том, что Малфой заслуживал получить по роже каждый раз, как открывал рот… просто… мне нравилось полностью и во всем не походить на него. Я – хороший, он – плохой; я – честный, он – лжец; я – герой, он – трус. Но сейчас мне подумалось: он хотел того же – максимально отличаться от меня. Выходит, мы пыжились, из кожи лезли вон, доставляя тем самым друг другу… удовольствие? Нет, я не поступлю так снова.
Кроме того, это дом Малфоя, уборная Малфоя, троллев туалетный ёршик Малфоя. А я действительно выгляжу глупо. Поэтому я смеюсь. Наверное, впервые за несколько месяцев. Со стороны больше похоже на истерику, но мне просто смешно: краем глаза вижу собственное отражение в зеркале, вспоминаю вытянутую физиономию опешившего Драко и хохочу.
Ему мое веселье не передается. Он с царственным видом заходит в ванную, а меня выпихивает за дверь.
Палочка осталась в уборной, а моё новое оружие все еще у меня в руке. Судя по шуму воды, Малфой принимает душ, и я решаю выйти на улицу. Первым делом я зашвыриваю в кусты, растущие у дома, дурацкий ершик.
Несмотря на жару, купаться не тянет. Я сажусь у самой воды и возвращаюсь к своим невеселым размышлениям. Кажется, я остановился на ненависти к себе…
И Снейпа ненавижу за вранье. И за отца… и за маму… и за убийство директора… и за годы издевательств, вызванных лишь тем, что я сын своих родителей, которых он обрек на смерть… и за то, как он пытался это исправить – я должен чувствовать благодарность, но не могу. Он тоже не дал мне права верно оценить его поступки. Так и слышу голос Гермионы, одергивающей меня: «Не Снейп, а профессор Снейп», да вот беда - они с Роном слишком увлечены друг другом… и не заметили моего «прозрения». Правда иногда мне не верится, будто умница Грейнджер не видела, как мною помыкают. И Рональд лишь прикидывается дурачком, чтобы спрос с него был поменьше, но я бы не полагался на его простецкий вид – обмануть Уизли непросто. Мною манипулировали, и мои лучшие друзья это проглядели, а ведь в головы им не лезли Волдеморт и Снейп. И Дамблдор… наверное… Я думал, он ценит меня, а он видел лишь Избранного. И вот, чего я не могу понять: если это был сугубо деловой подход, если я, сам по себе, не имел значения, неужто не следовало посвятить меня во все подробности? Почему бы Дамблдору не сказать, мол, так и так, Гарри, ты рожден, чтоб сказку сделать былью?.. Вместо этого какие-то секреты, намеки, путешествия по волнам чужой памяти, занятия по окклюменции…
На кроссовок наползает тень, и я оборачиваюсь – Малфой. На этот раз одетый.
- Где я? – спрашиваю, не надеясь на ответ.
- На пляже, - кто бы сомневался?
Ну, да - если мое появление организовано Нарциссой, содействия со стороны Хорька я не дождусь. Но выбраться-то отсюда нужно!
Еще нужно забрать свою волшебную палочку и найти чего-нибудь для бодрости духа, а заодно и притупляющее бдительность Драко.
- Промочить бы горло, а то жажда мучает, - надеюсь, он поймет, что я не воде.
- Отец не держит здесь спиртного с тех пор как мы с Крэббом и Гойлом немного… пошалили, - отвечает Малфой.
- Играли в юных Пожирателей Смерти?
Он бросает на меня неприязненный взгляд. А нечего притворятся белым и пушистым!
- Ты же не думаешь, что к пребыванию в рядах Сам-Знаешь-Кого, - ох, он боится помянуть свежепочившего Волдеморта всуе, - можно было отнестись несерьезно? Мы просто гоняли на метлах и засветились перед магглами.
Ага, у него есть метла!
- И метлу изъял, - вздыхает Драко.
Неужели Хорек не припрятал здесь ничего запрещенного его папашей?
- И ты, образцовый сын, не смеешь ослушаться, - ухмыляюсь я.
Люциус бдит из Азкабана?
- Уж кто бы говорил о послушании! А выпивку сразу эльфы находят – они у нас натасканные.
Я со смесью веселья и ужаса представляю себе домовиков, натренированных на поиск огневиски. Кстати, может, отпустить еще одного малфоевского эльфа? Он бы в качестве благодарности меня отсюда вытащил…
- Пойдем в дом, - прямо гостеприимный хозяин, - еще перегреешься на солнце.
- Какая забота! Распределительная шляпа тебе не предлагала Хаффлпафф?
- Не-а. Просто ты и так ненормальный, а если еще и светило по голове ударит, я тебя совсем испугаюсь.
Конечно, мы не ведем светскую беседу, и вообще избегаем общества друг друга – в нашем случае, скорее, недруг недруга, - пока не появляется доставленный домовиками провиант. Близится вечер, жара спадает, желание выпить постепенно притупляется, тем более что нечего. А утолять голод можно и в компании Малфоя – мы шесть лет трапезничали вместе, пусть и за разными столами. У меня, как обычно, нет выбора. Или есть? Поголодать, например… Ладно, даст Мерлин, не подавлюсь. А Хорек – наоборот! Приятного аппетита. Сытому лежать на теплом песке – наслаждение. И все мои обиды, страхи, переживания кажутся несущественными. Точнее, несуществующими. Это так необычно - мне не пришлось напиваться, чтобы не думать о плохом и тревожном. Странное место, странная компания… Вообще, с Малфоем, когда он не выделывается, оказывается, можно вполне сносно сосуществовать. Взаимные подколки необидные выходят, а наоборот, поднимают настроение… Говорю же: странное место! Может, что-то в воздухе?
- Поттер, я хочу тебя кое о чем спросить. Только не смейся.
Солнце погрузилось в море, и в наступивших сумерках Драко со своей бледной кожей и прилизанными волосами напоминает утопленника. Попробуй тут сдержать смех – задушевные беседы с мертвецами! Ну, да мне не впервой.
- Валяй, - бросаю я.
- У тебя всё вроде на мази с мелкой Уизли, - мнется он. – Как ты с ней, ну?.. что ты… ты ведь ухаживал за ней?
Ух ты! Ухаживал… Нет, я-то ухаживал за Джинни, но почему Хорька это интересует?
- У меня скоро помолвка, - отвечает он на незаданный вопрос, - и для меня важно понравиться будущей супруге.
- У тебя с этим проблемы? - удивляюсь я.
- Ты не понял, Поттер, - досадливо морщится Малфой. – Наш брак – выгодная сделка. Но он не будет фиктивным. Для моей жены и, в первую очередь, для меня будет лучше, если мы станем хорошо относиться друг к другу. Знаешь, я ведь даже завидую родителям и мечтаю, чтобы моя семейная жизнь сложилась так же. Когда подростком был, меня прямо выворачивало от их постоянных взаимных комплиментов и нежностей. Но это удобно и правильно.
- У тебя такие загадочные представления о браке, - я озадачен. – Спроси у отца.
- Поттер, ты кретин! – злится Драко. – Стоит мне заикнуться о чем-нибудь подобном, отец тут же тащит меня в бордель! Но я имею в виду совсем другую сторону отношений.
Он досадливо машет рукой, а мне на ум почему-то приходят слова Снейпа на первой лекции по зельеварению: о порабощении чего-то там и власти над чувствами.
- А в Слизерине за девушками разве не ухаживают? – ухмыляюсь я.
- Может, и ухаживают, да я не присматривался, - скроив брезгливую мину, Малфой отворачивается.
Ну, да, конечно – Слизеринскому принцу не по чину просить о благосклонности. Наверняка девчонки сами лезли к нему в постель без всяких прелюдий. Хотя если вспомнить, никого, кроме Паркинсон, я с ним и не видал.
- Это несложно. Сделай что-нибудь приятное, - он собирается перебить, но я предвосхищаю его реплику. – Не то, чему тебя учили в борделе. Стихи прочти, цветы подари, руку поцелуй.
- Нет, Поттер, ты всё же идиот, - смеется он. – Такие жесты меня не интересуют. Кто в них поверит? На каждом приеме любой мужчина оказывает подобные знаки внимания дамам, но они… это просто… вежливость и ничего больше.
- Ну, не знаю, - я пожимаю плечами. – Добавь искренности, расскажи о том, что тебе нравится… я имею в виду, на самом деле нравится, - мне трудно объяснить ему; приемами я не избалован, и разные светские тонкости не познал. – И вообще, сам ты идиот! Если девушка тебе приглянется, притворяться не придется, а если нет…
- Ты глухой? Тебе сказано: я хочу ей приглянуться, - особенно напирая на «я», говорит Малфой.
Стараюсь припомнить, как именно я пытался привлечь внимание Джинни. И вдруг понимаю: сейчас думаю о ней без неприятного чувства вины. Чудесная. Милая. Рыжая, будто недавно скрывшееся в морской глади солнце. Я соскучился, но я уже не уверен, тоскую ли я о ней, или о тех свиданиях, которые отвлекали меня от моей миссии. Тогда Дамблдор был жив… и я мог думать, что я не один… Рядом с Джинни я мог… я хотел забыть о войне. Именно поэтому не в лучшую минуту для нас обоих я попросил ее руки – мне необходимо было вернуться к кому-то, оставить кого-то в этом мире… кого-то, кому я нужен живой.
- Я хочу слышать морскую песню и целоваться на берегу, - с подвыванием декламирует Драко. – Море мое, без тебя уныло и пресно. Море! Запретного счастья редут*. Поттер, прекрати ржать!
Он стоит по пояс в воде и читает стихи. Мне смешно от того, насколько он комичен и искренен.
По непонятной причине я оказываюсь рядом с Драко. Море теплое и темное, успокаивающе шепчет о чем-то. Я совсем не знаю того, кто делит со мной ласковые объятия волн – незнакомец, в лунном сиянии кажущийся волшебно красивым. Он шевелит опущенными в воду кистями рук, и меж его пальцев суматошно скользят маленькие фосфорицирующие медузы.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Я заворожен. Я смущен. Я не понимаю, что происходит. Я паникую…
Изо всех сил пихаю Малфоя. Он плюхается в воду, смешно взмахнув руками и едва не сбив с меня очки. Выскакиваю на берег и слышу:
- Какого Мерлина ты это сделал? - он кашляет и отплевывается.
- Ты производил слишком сильное впечатление, - смеюсь я. – Я прямо представил себя на месте твоей невесты.
- Так и было задумано. Я решил, ты не будешь против, если я использую тебя для подобных тренировок.
- О, большое спасибо за оказанное доверие! – меня снова используют?
- Да ладно, тебе не привыкать оправдывать чьи-нибудь ожидания, - бурчит он и ожесточенно приглаживает волосы.
- Тебе точно не стоит надеяться.
Малфой пожимает плечами и направляется к дому, бросая через плечо:
- Можно подумать, ты почувствуешь, что тобой воспользовались.
Ах так? Не почувствую, значит? Зато Хорек сейчас точно почувствует!
Сбиваю Малфоя с ног, наваливаюсь сверху, вжимаю в остывший песок… Под его брюками нет белья… Он подстроил… специально… использовал… как и другие. А, имел я их всех!.. Причем Драко в буквальном смысле слова.
Совсем холодный песок. Мы смотрим на звезды. Они похожи на отверстия, просверленные жучками-древоточцами в двери моей коморки у Дурслей. Маленькие дырочки, пропускающие так мало света; тогда, глядя на них, я думал о звездах, а теперь - наоборот. Кто-то по звездам ориентируется, кто-то составляет гороскопы и пророчества, кто-то соблазняет романтичных барышень. Но мне они не нужны и напоминают о чьих-то странных вкусах - если бы я был жуком, не стал бы питаться деревом, тем более рассохшейся древесиной дверей моих родственников. Мои вкусы, впрочем…
- Я хочу слышать морскую песню и целоваться на берегу, - тихо говорит Малфой.
Откуда-то и впрямь доносится песенка. Старая, красивая. Тетке она нравилась. Единственная нормальная песня из всех, которые она любила; так-то она млела от завываний в стиле Селестины Ворбек.
- Здесь недалеко маггловский поселок, - словно угадав мои мысли, говорит Малфой. – На коттедж и пляж наложены охранные чары, но ты не представляешь, как запружено побережье. Вот и приходится терпеть всякую музыкальную муть - заглушающие чары ставить нельзя: тревогу пропустишь. Да и моря не слышно.
Моря ему не слышно! Чего его слушать? Ну, плещется, ну шелестит, пеной шипит, как эль в «Кабаньей голове». Песня – другое дело.
- Вовсе и не муть, - отвечаю я. – Впрочем, простите, ваше чистокровное высочество! Это же маггловская песня! Магглы не способны усладить ваш слух.
Ничего не говорит. Словно я прав. Много он понимает!.. А мне хочется как-то уязвить его, что ли. И я гну свое:
- А ведь она о тебе, эта песенка. О таком же маменькином плаксивом сыночке.
Песня закончилась, и я напеваю ее с начала, немного перевирая мотив:
Летний день с облаками из хлопка,
Плещется рыба и жизнь хороша.
Отец твой богат, твоя мама – красотка,
К чему эти слезы в глазах малыша?
Время придет – встретишь песнею утро,
Крылья расправишь и в небо взлетишь,
А до тех пор все в порядке, малютка,
Ведь папа и мама с тобою, малыш**.
- А тебе, обездоленному, завидно. Только ты кое-чего не понимаешь. Я действительно могу получить всё, что захочу. Но не обо всём я могу попросить – боюсь разочаровать. И это очень тяжело, когда тебя любят слишком сильно. Обязывает…
- Уж не собираешься ли ты возложить такую обязанность на меня?
- Размечтался, - равнодушно бросает он.
Мне становится… обидно.
Утром я жалею об отсутствии звукоизолирующих чар – проклятые чайки противно вопят. Вообще как-то противно… я сам себе противен. И уж совершенно противный сонный Малфой лежит рядом. Я идиот – это не вызывает сомнений; в подтверждение моей мысли я слышу:
- У меня завтра день рождения.
Очень мило! Хорёк не врал, когда говорил, будто может получить всё, о чем попросит. Живо представляю его, рыдающего на груди у Нарциссы: «Мама, я Поттера люблю!»
Нет, не так… для него это ничего не значит, но он выбрал меня, организовал моё появление просто чтобы… Я – идиот! Я должен был это предвидеть.
- Хочешь натыкать в меня свечек и задуть их?
- И натыкать, и вдуть, - гаденько лыбится Хорек.
-Знаешь, Малфой, я не подхожу на роль именинного торта. И я не подарок. Я – приз. А ты не победитель, и даже не борец.
Или я - трофей? Нет, скорее, тренажер - Драко лишь отрабатывал на мне приемы обольщения. Если бы он попросил меня… остаться. Но он не просит. Пребывание здесь не было моим решением. И мой уход… у меня нет выбора… только если бы он попросил меня…
- Чего же ты хочешь? – не то, совсем не то; у меня тоже есть гордость… я не унижусь до просьбы.
- Я хочу слышать морскую песню и целоваться на берегу, - выплевываю я, с трудом втискиваясь во влажные джинсы.
Он скучнеет лицом. Слишком неестественно, но… этого мало.
- Значит, вернешься к своей рыжей? Она, стало быть, победитель?
- Гриффиндор всегда побеждает. И не только в квиддич, - отвечаю.
- Портключ на столе. Раковина Наутилуса. Я рад, что в Норе наконец сняли покрывала с зеркал. Молли плачет нечасто, только когда думает, что ее никто не видит. Но она с этими свадебными приготовлениями вездесуща, поэтому я то и дело натыкаюсь на нее, смахивающую слезинки с впавших щек. Я стараюсь сделать вид, будто ничего не заметил – не хочу быть жилеткой. И лишний раз вспоминать о том, кто погиб из-за меня.
Артура снова обошли с повышением, и он усиленно притворяется равнодушным. Но иногда бросает на меня неприлично заискивающие взгляды. Ладно, возможно, когда я отойду немного от всего этого, я позволю ему воспользоваться моим именем и нашим будущим родством. В конце концов, я ему многим обязан, пусть даже он делал это не для меня, а для Избранного.
Рон и Гермиона укатили в Австралию расколдовывать Грейнджеров, чему я, пожалуй, рад: перемена в их отношениях смущает.
Джордж тоже пытается извлечь из меня пользу: ему нужен собутыльник. Извини, приятель, я в завязке: стоит мне сорваться, того и гляди угожу опять в какой-нибудь тропический малфоевский рай.
Мерлин, как же я устал. Что они все делают со мной? Почему? Чем я виноват? Я ведь был лишен права выбора с самого начала, и мною же еще и вертели, дергали за ниточки, словно пустоголовую марионетку. Все, чего я хочу – иметь возможность решать за себя. И хочу, чтобы меня любили… просто так, из-за меня самого…
Не заметил, как подошла Джинни. После того моего морского уикенда с Хорьком она кажется мне невозможно красивой - наверное, чувствую себя виноватым. У нее такие же рыжие волосы, как у мамы. Не те, что я видел в зеркале Еиналеж, а те, из воспоминаний Снейпа: солнечные лучи вплетены в косы. Золотая моя девочка.
- Измучила тебя эта предпраздничная суета? – глядит участливо и хитро одновременно.
- Есть немного, - не могу сдержать благоговейную улыбку.
- Давай не будем устраивать свадьбу в Норе, - она садится рядом, прижимается и трется о мое плечо, как кошка. – Убежим от всех, обвенчаемся в каком-нибудь чудном месте…
- Миссис Уизли этого не перенесет, - возражаю я.
- Да, ладно… - она по-кошачьи фыркает. Говорят, рыжие кошки приносят счастье. – Вот было бы здорово: в стиле друидов или…
- Не знаю, подумать надо.
- Или у моря… бриз, шепот волн, шелест песка под босыми ногами, а? – Джинни пристально вглядывается мне в глаза. – Как в том стихотворении… мне один человек недавно читал: «Я хочу слышать морскую песню и целоваться на берегу».
Ох, Джиневра! Ты тоже… такая же… Хочешь вертеть мною, пользуясь чувством вины. Не нужно так, Джинни!
Смутно помню, как закидывал в сумку вещи, а в ушах звенел обвиняющий голос моей бывшей невесты. Я подумал тогда: возможно, она и не хотела получить надо мною власть. К чему ей муж-подкаблучник? Она просто сделала так, чтобы я ушел.
Я перебираюсь в очередной клоповник в надежде, что здесь не станут искать. Хотя в прошлый раз миссис Малфой нашла меня. Подозреваю, дело не только в деньгах и связях: небось, муженька и сыночка ей доводилось вытаскивать и из худших мест.
Но одним похмельным утром в дверь номера стучит Артур. Не хочется с ним говорить. Тем более его визит свидетельствует о правильности моей догадки относительно Джинни, иначе она пришла бы сама. Но мой несостоявшийся тесть может быть чертовски убедительным. Особенно если у него с собой пинта Огденского.
Я пью, а мистер Уизли вещает о том, как он понимает нас, молодых, нервничающих перед столь серьезным шагом. Это я еще могу стерпеть. Но он совершает непоправимую ошибку: упоминает в своих проповедях войну и Дамблдора, да сколько нам всем пришлось вынести. И я не выдерживаю. Знаю, нетрезвые вопли вряд ли звучат убедительно, и Артур пытается возражать, однако я не хочу слушать, я хочу говорить. Уходя, он заявляет, будто у меня нет выбора из-за того, что я сам отказываюсь видеть всю правду. Всю правду… А кто-нибудь мне ее сообщал?
Через пару дней сова доставляет письмо и пакет от Малфоя. Не знаю, зачем вообще стал читать. Напиться бы... Что ж, его цидулка – лишний повод.
«Слишком много любви убьет тебя, Поттер.
Но ты ведь Мальчик-Который-Опять-Выжил, поэтому можешь рискнуть.
Портключ в свертке.
Д.М.»
Я осторожно надрезаю упаковку и вытряхиваю на стол плоскую устричную раковину.
- Черта с два! – ору я, пугая соседей за фанерной стеной.
Но рука тянется к ракушке.
Надеюсь, у меня действительно есть выбор. Надеюсь, я делаю его сам.
_________________
*Автор фика отказывается от всяких прав на данное четверостишье и заранее просит у неизвестного поэта прощение за использование в фике стихотворения без соответствующего разрешения.
**Гарри исполняет композицию Summertime Дж.Гершвина (перевод автора фика)
Summertime and the livin' is easy,
Fish are jumpin', and the cotton is high.
Oh your daddy's rich, and your ma is good lookin',
So hush, little baby, don' yo' cry. One of these monin's you goin' to rise up singin',
Then you'll spread у о' wings an' you'll take the sky.
But till that monin', there's a-nothin' can harm you
With Daddy and Mammy standin' by.
Что-то правил Яд - Понедельник, 24 Янв 2011, 02:46 |
|
| |
]
