[ ]
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Модератор форума: Хмурая_сова  
Другая река
Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:22 | Сообщение # 1
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра


Название: "Другая река"
Автор: Людмила Викторовна Астахова
Год издания: 2007.

Серия книг "Знающий не говорит"


Аннотация:
Ланга распалась. Но как не войти дважды в одну и ту же реку, так невозможно лангерам вычеркнуть пятнадцать лет из жизни и вернуться к прежним отношениям. Нет места на родном острове волшебнику Мэду Малагану. Орк Сийгин так и не найдет сил простить невольных убийц своей матери. Торвардин не сумеет вписаться в подчиненную вековому укладу жизнь своих сородичей. Не сможет Ириен Альс пройти мимо тех, кто отчаянно нуждается в защите и помощи.
Бывшим воинам Армии Судьбы не под силу повернуть время вспять, но и остаться равнодушными к чужим бедам они тоже не могут.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:23 | Сообщение # 2
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава 1
ТО, ЧТО ВАЖНЕЕ ВСЕГО

Поправимо все. Кроме смерти

Джасс, человек. Осень 1691 года


Череда осенних праздников выбила Инисфар из обычной колеи, заставив и без того щедрых маргарцев впасть в подлинную вакханалию транжирства. Ну шутка ли, выдержать безумие Длинной ночи, плавно перешедшей в карнавал в честь Сайлориан – богини всех страстей, не спустив последнюю медную монетку на главной ярмарке года. Да что там базары! Игорные дома, ипподромы, бойцовские ринги собирали урожай денно и нощно, жизнь кипела в немыслимом котле многоликой азартной толпы. За несколько дней кто-то делал состояние, а кто-то терял все, что имел, в том числе и собственную жизнь. Золото и кровь текли по улицам Инисфара, как река, а над одержимым азартом, жаждой наживы и зрелищ городом простерла свои руки Жемчужная Дева. Нигде в обитаемом мире не было более пышных, богатых и обширных храмов, посвященных Сайлориан, чем в Маргаре. Темпераментные маргарцы истово поклонялись собственным страстям, возводя их в божественный ранг под покровительством Вечной Девы. Ибо сказано: «Каждая страсть по природе животного происхождения, она есть грубая песчинка, которую только сила Девы превращает в «жемчуг» чувств». Во время же осенней ярмарки даже погрязшая в изощренном и роскошном разврате Даржа по сравнению с Инисфаром казалась обителью оньгъенских монашек, укрощающих плоть целомудрием.
Каждый раз, переступая порог гостиницы, Джасс попадала в водоворот неистового отчаянного веселья, граничащего с истерикой. При желании можно было от зари до зари петь, танцевать, пить, есть и забыть обо всем. И не будь у бывшей хатами опыта разлук, не знай она доподлинно, что поправимо абсолютно все, кроме смерти, возможно, она бы поторопилась броситься с головой в приятное инисфарское забвение. Вот только есть ли смысл страдать и терзать себя обидами, когда от тебя мало что зависит?
Разумеется, можно громогласно роптать на судьбу, можно воздевать руки к небу и призывать богов к ответу. Можно, например, вспомнить, что ты еще маленькая девочка, а если уже и вышла из девчачьего возраста, то все равно: женщину полагается опекать и заботиться о ее безопасности. Но если быть до конца честной девушкой, то следует признать, что Джасс вовсе не нуждалась ни в заботе, ни в опеке. В друзьях – да, а в покровительстве – нет. Роптать на судьбу надо было начинать тоже несколько раньше. Лет эдак двадцать назад. Боги… боги неспешно занимались своими делами, не подотчетные никому. И если кто и мог помочь бывшей хатами, так это только она сама. По идее это должен уметь делать каждый, неважно, мужчина или женщина. Хатами, к слову, доводили до ума любой строптивой девчонки эту простую истину: либо ты всегда будешь оставаться игрушкой в руках любого, кто сильнее, в полной зависимости от капризов твоего очередного повелителя, либо никому не будет дана власть над твоим телом и духом. Главное – не жалеть себя, не оглядываться назад и ни о чем не сожалеть.
А посему Джасс не слишком удивилась и вовсе не обиделась на Яримраэна, который первым засобирался в путь, едва только успел простыть Альсов след. Повинную голову меч не сечет. Такую голову тем более. Ах эти платиновые косы, синие очи, эта улыбка властителя сердец! Стоит совсем немного подхлестнуть воображение – и легко представить, как покорно ложится на высокое чело тонкий венец эльфийских королей… Н-да, жаль только, что такого не будет никогда. Или не жаль…
– Попытаешься вернуться в Фэйр?
– Я изгнан, ты забыла?
– А хотел бы?
Яримраэн в задумчивости потер переносицу:
– Хотел бы. Увидеть Альмарэ еще раз.
– И умереть?
– Нет. Вряд ли ее порадует вид моей смерти, – усмехнулся принц. – Если уж возвращаться, то только затем, чтобы счастливо и долго жить вместе с любимой.
– Какая она?
Джасс сотни раз пыталась вообразить себе далекую возлюбленную эльфийского принца. Какой она должна быть, чтобы Яримраэн спустя столько лет каждую женщину, с которой проводил время, пытался хоть раз назвать ее именем. Невообразимо прекрасная? Величественная? Мудрая?
– Она… – Ярим на миг прикрыл глаза. – Она стальной мотылек, и каждое ее крыло тоньше шелка и острее лезвия.
– А можно не так по-эльфийски?
– Можно. Альмарэ маленького роста, а глаза у нее такие же черные, как у тебя. Черные гладкие волосы, длинная шея, бледная кожа, чуть припухлые губы…
– Про мотылька у тебя получилось лучше, – вздохнула Джасс.
– По-вашему, она менестрель или бард. Сочинительница, одним словом, – сказал Яримраэн так, будто это объясняло все.
Смотреть, как он собирает вещи, тщательно укладывая на дно мешка чистое белье, рубашки и сверху всякие нужные мелочи, было больно, но Джасс не стала прятаться. Она сильная, ей предстоит утратить всех, к кому привязалось сердце за последний год. Надо уметь держать удар.
– Ярим, почему ты не попытался отговорить его? – спросила она после долгих колебаний.
Вопрос, который не мог не прозвучать. Но руки принца все равно нервно дрогнули. А говорят еще, что эльфам чужды сантименты и переживания.
– Я не имел права.
– Не понимаю…
Синий взгляд молил о молчании, а на самом деле о пощаде.
– Джасс, не проси меня…
– Нет уж, так не пойдет, – жестко заявила бывшая хатами. – Я приняла его выбор. Пусть будет так, как есть. А теперь я хочу знать, почему ты не сказал ни слова, почему сбежал из города? Ириен бы тебя послушал.
– Не послушал. Если Ириен решил, что его уход спасет вас всех от исполнения пророчества, то никто не сумел бы его отговорить. Даже сама Неумолимая.
– Ярим, я не такая дура, как может показаться со стороны. Пророчества Матери Танян всегда сбываются. Значит, кто-то из нас должен умереть. Не разумнее было бы остаться и попытаться вместе противостоять пророчеству?
– С его точки зрения – нет.
– Но разве Альсу не суждено пережить нас всех, вместе взятых? Меня, Тора, Сийгина, Парда, Малагана?
Яримраэн усмехнулся.
– Все мы смертны. Но есть ведь разница – чтобы умереть от старости или во цвете лет пасть от нелепой случайности?
– Есть. До старости еще нужно дожить.
– Вот именно! Ты уловила самую суть. Альс своим уходом дал вам всем возможность дожить.
– До чего дожить? До глубокой старости? До следующей войны? До нового морового поветрия? И кто сказал, что Унанки убило пророчество, а не удар топором по голове?!
– А вот этот вопрос не ко мне. Я не Познаватель и отличить одну смерть от другой не могу при всем желании.
– Хорошо. Положим, он тысячу раз прав. Как Познаватель, как великий тактик и стратег, не знаю, как кто. Но почему теперь сбегаешь ты?
Принц тяжело сглотнул и поглядел на Джасс почти затравленно.
– Однажды… давно он сказал мне, что вы… люди, слишком хрупкие существа, чтобы мы могли прикасаться к вам безнаказанно. Что рядом с нами вы умираете. И если мы… я… если я не могу защитить тебя, значит, я для тебя опасен.
– Что за чушь такая? Что ты мелешь?
– Он оказался прав. Тогда Альс оказался прав. И сейчас, я думаю, тоже. Тебе лучше быть среди своих, среди людей.
– Я снова не понимаю.
– Я тебе объясню.

1558 год. Сто тридцать три года назад

Цветастый фургончик весело катился по пыльной дороге, иногда подпрыгивая на особо крупных кочках. Впряженный в него осел выглядел ухоженным и сытым, флажки на закрепленных шестах по краям фургона трепетали на ветру и радовали взгляд яркими цветами. Завидев их издалека, детишки бежали со всех сторон, махали руками и кричали вслед что-то радостно-невнятное. В маленьких городишках всего-то и развлечений, что бродячие музыканты, да и тех не каждый год доводится увидеть. Фургончик знай себе катился, поднимая за собой тучи красно-коричневой пыли. Стрекотали кузнечики, пахло скошенной травой и коровами. А тень в разгар полудня норовила спрятаться под ногами.
Бродячие артисты, не теряя времени даром, вывернули наизнанку покрывавшую фургон дерюгу, которая изнутри была выкрашена во все цвета радуги, и споро превратили ее в небольшой шатер. Места, купленного за сущие гроши по игергардским меркам на краю рыночной площади, вполне хватало и для представления, и для зрителей. Выступление должно было начаться на закате, и до той поры бродячие артисты репетировали. Альс не видел самих комедиантов, зато имел удовольствие прослушать весь репертуар по три раза. Цитра, барабан и скрипка. «Сказ о короле Алфрое Великом» и «Битва великанов». Что еще нужно, чтоб изумить дремучих провинциалов? По дороге в Реминг эльфу довелось обогнать фургон, поэтому он не последовал примеру кузнеца и его подмастерья и не выбежал глазеть на пришельцев. И вовсе не потому, что не любил музыку и комедиантов.
– Экая девка! – восхитился подмастерье. – Прям огневая! Гля, как пританцовывает!
Альс видел двух девушек, но под данное определение подпадала только одна. Пестрая, как экзотическая птица, чернокосая девчонка легко выделывала почти акробатические па. Вторая оказалась прямой противоположностью своей товарке. Медово-русые волосы, распущенные по плечам, большие серые глаза, исполненные возвышенной печали несправедливо обиженного ребенка. Интересно, чем она занимается в труппе?
Соответственно традиции, сначала актеры развлекали публику театральным представлением, балладами, а потом устраивались танцы, где под непритязательную музыку отплясывала местная молодежь, да и не только молодежь.
– Я для Насты танцульку закажу, – пообещал самому себе подмастерье.
– Щас-с, – расхохотался кузнец. – Думаешь, она тебе за пляски даст?
– Может, и даст! Кто на нее еще деньгу станет тратить?
– Тада уж серег бы девке купил, что ли, – прогудел в ответ хозяин. – А то так один пшик, а сережки можно до старости носить.
Подмастерье промолчал. Видимо, его финансовые возможности не выдержали бы столь обширных трат.
– У меня кобыла неподкованная стоит, – деликатно намекнул эльф.
– Не боись, ща будет подкованная, – обнадежил его кузнец. – Вы бы пока шли погулять, господин хороший, а мы быстренько управимся. Кир, шевелись давай, на девок еще наглядишься.
Слушать «Сказ о короле Алфрое» в четвертый раз Альсу не хотелось даже и в исполнении на редкость хорошо поставленных голосов, но делать было нечего. Ириен с комфортом расположился на низкой лавочке в тени под яблоней и стал наблюдать за репетицией. Верховодил всеми высокий белобрысый парень с таким простецким курносым лицом, что эльф только диву давался, как в роду потомственных свинопасов появился такой талант. Однако же распахнутая до пупа ярко-алая рубаха и кожаные штаны сидели на нем как влитые и шли ему несказанно. Он пел и время от времени подыгрывал себе на скрипке. Звали его Рикирин Хсаба. Двое других его сотоварищей походили на братьев, только один был повыше, с длинным, почти лошадиным лицом, а второй, что пониже, глядел на мир грустными щенячьими глазами. В последнем из комедиантов, гибком, как акробат, квартероне, Ириен учуял неслабого чародея-самоучку. Орочья кровь добавляла изрядную толику смазливости его подвижной физиономии, на которой яркими факелами горели золотистые кошачьи глаза. Квартерон намеревался удивлять горожан фокусами, причем на грани дозволенного. Потому что настоящим фокусникам полагалось состоять в гильдии, платить соответствующий налог и носить полосатый колпак как знак профессии. И в более крупном и просвещенном городе, чем Реминг, за такие шутки всей компании грозили немалые неприятности от властей. Но Альсу не было никакого дела до музыкантов и до их законопослушания. Его интересовала белокурая девица. Она не вписывалась в труппу никоим образом. Ириен знал, какова на самом деле жизнь бродячего актера, и в ней нет места для девушки, умеющей есть с помощью вилки и регулярно моющей уши, даже если у нее довольно складно получается бренчать на арфе или читать стихи.
– Марша! Не задирай так высоко ноги! И так все ляжки видать! – рявкнул квартерон.
В ответ девица смачно плюнула в его направлении, но без стремления попасть.
– Рот заткни!
– Оба – цыц! – одернул их обладатель красной рубашки.
Блондинка грустно поморщилась.
От нечего делать Альс стал мысленно воображать себе вероятную историю образования подобного сборища. Какое-никакое, а развлечение. Версии получались разные, и чем дальше, тем более непристойными они становились.
– Готова ваша лошадка, господин эльф, – доложил, примчавшись, красный от жары подмастерье. – Идемте-ка заказ принимать.
Чийль подковали, как выяснилось, на славу, уж в чем в чем, а в подковах Альс разбирался. Ему и самому было бы несложно при наличии подходящего инструмента повторить кузнецов «подвиг». Ириен заплатил положенное без всяких пререканий.
– Спасибо, мастер. Сразу видно – работа отличная.
Он уже собирался распрощаться с кузнецом, балаганщиками и Ремингом. В единственной здешней гостинице одеяла на кроватях шевелились от вшей и блох. И так как доплачивать за спанье в таком свинарнике эльфу никто не собирался, то он решил заночевать где-нибудь под открытым небом. Чай, не зима на дворе.
– Яримраэн!
Нескрываемая чистая радость в девчачьем вопле помимо воли привлекла к себе внимание Альса. Уж больно знакомое имя довелось ему услыхать.
А вот встретить сородича в такой глухой провинции Ириен настолько не ожидал, что не сразу признал в мужчине, сжимавшем в объятиях блондинку, эльфа. Тем более что тот расплел косы и по людской моде подстриг челку. Альс подошел вплотную к забору и несколько мгновений молча изучал внешность незнакомца. Искра узнавания озарила его далеко не сразу.
– Скажите мне, если я ошибаюсь…
– Нет, не ошибаетесь, – дружески улыбнулся тот. – Зовите меня Ярим. Без всяких приставок.
– Как скажете… Ярим, – согласился Ириен.
Если бы Альс отличался хотя бы тенью положенного его расе любопытства, то его, безусловно, заинтересовало бы появление в самом сердце Тассельрада, страны довольно отсталой и дикой, в паршивом городишке, эльфийского принца в компании бродячих артистов. Принц был, правда, незаконнорожденным, но признанным владыкой Иландом. Кто хоть раз видел монету настоящей фэйрской чеканки, тот никогда не перепутает этот профиль ни с чьим другим. Даже у самых дотошных Ведающих из Зеленой Ложи не возникло никаких вопросов о происхождении Яримраэна, когда его еще мальчиком представили тинитониэльскому двору. Боги, что лепили первых эльфов, по всей вероятности, задержались еще на некоторое время, чтоб поработать над обликом Андоралей из Пламенного Дома. Таких синих глаз и тонких черт не сыщется более ни у кого. Владыке некуда было деваться. Но если бы хоть кто-то в Тинитониэле мог предсказать, во что выльется явление принца-бастарда, то Иланд наверняка сумел бы отвертеться от сыночка. Внешность Яримраэн унаследовал от своего царственного родителя, а уж бешеный нрав, видимо, достался от всех предков сразу. Невинные детские шалости вроде бесконечных любовных историй вскоре сменились проступками гораздо более серьезными. Коллективный поход нескольких молодых отпрысков из самых влиятельных Домов в горы Ши-о-Натай, который закончился смертью одного и увечьем еще двоих, исчерпал терпение владыки, и Яримраэна отправили в уединенный замок Дэйель. Уединение не пошло принцу на пользу, как рассчитывал его отец. Не успели улечься страсти после предыдущих художеств Яримраэна, когда до Серебряного трона дошла совершенно сногсшибательная новость. Принц-бастард сошелся в поединке с принцем наследным. Сражались на полном серьезе, резали друг дружку без жалости, проливая драгоценную кровь эльфийских владык без счета и меры. Обоих унесли полумертвыми. Иланд впал в неистовство и дознавался о причинах происшествия самолично.
Без женщины дело, естественно, не обошлось. Люди таких называют роковыми, орки – смертельными. Альмарэ Ривелотэ была именно роковой, но на свой, на эльфийский манер. Миниатюрная, хрупкая, как подросток, темноглазая, она могла убить наповал и воскресить к новой жизни двумя-тремя фразами. Альмарэ писала стихи, Альмарэ пела на трех древних языках, Альмарэ была свободна и загадочна. Ее обожали, ее ненавидели, и равнодушным не мог остаться никто. Стоит ли удивляться, что два принца искали ее любви, Иффлей и Яримраэн, законный сын и бастард? Кого она выбрала? Конечно, последнего. Почему? Сердце женщины – тайна, сердце эльфийской поэтессы – загадка и тайна вдвойне. Иффлей, привыкший всегда и везде быть первым, не смог снести поражения. Презрение и высокомерие, которое излилось из его уст на Яримраэна в присутствии Альмарэ, повлекло за собой вызов. Иффлей оскорбил намеренно, практически смертельно, он был сильнее, он был опытнее, и бастарду пришлось драться насмерть.
Тысячелетняя история учила, что, когда единокровные братья поднимают друг на друга меч, ничего хорошего ждать не приходится. Но Иффлей был наследником, а Яримраэн – нет. Владыка Иланд размышлял недолго, он выслал Ярима из Фэйра на вечные времена. Изгнание предполагало, что даже прах Яримраэна Сотифа Андараля, буде принц рано или поздно почит, никогда не примет земля Фэйра. Суровое наказание, суровое вдвойне, поскольку Альмарэ не последовала за Яримом в изгнание, ей не позволил сам Иланд.
Ириен знал эту историю ровно настолько, насколько вообще полагал быть в курсе событий в Фэйре, то есть в общих чертах. Деяниями принца он тоже, прямо скажем, не восторгался, но и не считал его исчадием всех девяти преисподен. Просто подивился слегка на странную компанию, которую тот избрал, не без основания подозревая принца в очередном увлечении актерством и актрисами.
В ремингской корчме кормили сносно, и если бы еще местные не пялились на эльфов во все глаза, то трапезу можно было бы счесть удачной. Ириен быстро расправился с жареной колбасой и, прихлебывая из кружки парное молоко, ожидал творожного пирога, когда принца наконец разобрало настолько, что он решил присоединиться к соотечественнику.
– Я так давно не видел никого из наших, – сказал он немного смущенно.
– Я тоже, – ответствовал Ириен, нехотя отставляя кружку. Принц все-таки. – Меня зовут Ириен по прозвищу Альс. Можете называть меня попросту – Альс.
– Я путешествую с балаганом уже почти полгода. Иногда участвую в спектаклях, метаю ножи, – сказал Ярим с легким оттенком вызова в голосе.
Ириен окинул его тяжелым невозмутимым взглядом.
– Если вы рассчитываете потрясти мое воображение, то посмею вас жестоко разочаровать: по мне так хоть отряд золотарей. Занятие ничуть не хуже любого другого, а иногда несравненно полезнее для общества.
– Вы не любите искусство? – удивился Яримраэн. – Мы время от времени делаем постановки.
– Ну почему же, смотря что за театр, – пожал плечами Ириен. – Кое-что видеть доводилось. «Старуху у колодца» Вестерхаана, например. Но в основном людские постановки. «Три дня – три ночи» Конада Ритагонского ничуть не хуже Вестерхаана, а может, даже и лучше.
Принц несказанно обрадовался, что простой наемник, фактически обычный рубака, обращает свое внимание не только на кукольные балаганы. Такое случалось редко не только среди людей, но и среди его собственной расы, кичащейся своей многотысячелетней культурой.
– Во-о-он та девушка, в самом углу, – показал он на блаженно улыбающуюся из другого конца зала светленькую барышню, ту самую, которую недавно разглядывал Альс, – Лайли. Она пишет замечательные пьесы, а Рикирин их ставит. Вам они тоже должны понравиться, – заверил он сородича с совершенно несвойственным эльфам воодушевлением.
Альс не поверил. Мало ли молоденьких дурочек, мнящих себя великими сочинительницами, на самом деле складывают сладенькие сказочки, которые только на рыночной площади и показывать тонкослезым крестьянкам! Конечно, Альс не поверил, но ровно до поры, пока тем же вечером не стал свидетелем представления. Девочке едва ли было больше двадцати пяти, но то, что она сочиняла, сделало бы честь иному признанному мэтру пера.
– Ты сама все придумала? – спросил он после спектакля, когда прошел первый шок.
– Сама, – робко ответила Лайли.
Она еще слегка побаивалась эльфа с ледяными злыми глазами. То ли дело красивый, веселый и грациозный, как дикий кот, принц. Его она любила, но не за то, что он был принцем. Очевидность для всякого, имеющего глаза. Достаточно было взглянуть на ее счастливую улыбку, преданный взгляд, полный такого отчаянного обожания, что у Ириена все в душе переворачивалось. Само глупое и затасканное слово «любовь», которое, словно портовая проститутка, покорно служило всем, кто не стеснялся брать его в свой арсенал: и бесчестному обольстителю, и развратнику, и безумно влюбленному, – не в силах было описать то восторженное чувство, которое девушка испытывала к Яримраэну.
– У тебя настоящий талант, – искренне похвалил ее Ириен. – Я не великий знаток искусства, сама видишь – профессия не располагает, но попомни мои слова: тебя ждет великая слава.
– Вы так думаете, мастер Альс? Иногда мне кажется, что я придумываю всякие глупости. Что люди так не живут и не чувствуют.
– Неправда, и люди такие есть, и чувствуют они почти так же, – решительно заявил Ириен и добавил ни с того ни сего: – И не только люди.
– А я и про эльфов пишу, – обрадовалась Лайли, тут же заливаясь алой краской смущения. Она вообще часто и сильно краснела, как и все светловолосые люди с веснушками. – Про одного принца.
– Вот как?! – легко отозвался Ириен, стараясь не смущать девушку еще больше. – Дашь почитать, когда закончишь?
– Конечно, мастер Альс. Вам в первую очередь.
– Напомни мне потом, чтобы я рассказал тебе одну забавную историю. Она должна понравиться. Может быть, напишешь что-нибудь смешное, – пообещал Ириен, чем несказанно обнадежил юную писательницу.
Она мечтала написать настоящую комедию, потому как где-то от какого-то умника слышала, что настоящий драматург может считаться таковым, только если сможет действительно рассмешить публику.
– Трагедии, они сплошь и рядом, хоть бери и записывай за каждой домохозяйкой, а смешного, по-всамделишному смешного, так мало, – справедливо рассуждала Лайли.
– Но с другой стороны, если человека трогают чужие страдания и боль и он способен пролить слезу над чужим несчастьем, а не только над потерянным грошом, то, значит, он способен и на гораздо большее. Твои трагедии заставляют людей сопереживать, хотят они того или нет. А смеяться могут и праведник, и душегуб. Разве не так?
– Тогда нужно сделать так, чтобы люди смеялись сквозь слезы, – задумчиво решила писательница. – Это очень трудно.
– Еще бы! Но заметь, Лайли, жизнь полна таких сюжетов, нужно только пошире открывать глаза. Все смеются над обманутым мужем, у которого прямо на лбу вырастают ветвистые рога, но ведь в жизни такое выглядит совсем несмешным. Кто-то полезет в петлю, кто-то, наоборот, расправится с неверной, оставив детей сиротами. А ведь для детей даже гулящая мать – самая лучшая. Это я так, для примера, конечно. Есть ведь еще куча вариантов, и все, заметь, не имеют ничего общего с веселым балаганным скетчем.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:24 | Сообщение # 3
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Лайли задумчиво накручивала тонкую прядку на палец. Она и волосы носила распущенными, чтобы хоть немного походить на эльфийку. Такая трогательная в своем желании угодить Яримраэну, что Альса с души воротило. Нет, принц, конечно, отзывался взаимностью, но его любовь была только отражением ее чувств. Он позволял себя любить, принимая ее поклонение как должное, дарил подарки, сочинял стихи и все такое прочее, что обязан делать всякий уважающий себя благородный рыцарь. Встретив такого удивительного мужчину, эльфийского принца-изгнанника, который, разумеется, был красивее, умнее, сильнее и благороднее всех мужчин, живущих под двумя лунами, Лайли получила то, о чем никогда и не мечтала. Разве может младшая из дочерей наемного писца мечтать о том, что синеглазый принц станет ее возлюбленным? Нет и еще тысячу раз нет. Чудо, скажете вы и будете снова правы. Просто чудеса бывают разные, и, как правило, ничего хорошего в них нет.
Первое впечатление обычно самое верное. Реминг эльфу совсем не нравился. Над ним возвышался замок местного нобиля. Властитель обожал шумные выезды на боевых лошадях прямо по базарным рядам, сопровождаемые свистом нагаек, азартным гиканьем свиты и паникой обывателей. В каждой земле свои праздники, но Альс не замечал восторга на лицах горожан.
Поначалу Ириен не собирался задерживаться с балаганом дольше нескольких дней. Но что-то держало его рядом с этими забавными, чуть-чуть безумными людьми. Вернее, не что-то, а кто-то, а именно Лайли. Яримраэну впору было ревновать, если бы он точно не знал, что Альс уверовал в талант сочинительницы. Он даже попытался уговорить девушку ехать в Ритагон.
– Я помогу тебе устроиться на новом месте. В этом городе я знаю очень многих, кое-кто мне задолжал, а ты сможешь жить жизнью, достойной твоего дара, творить и стать знаменитой.
Лайли заливисто смеялась, но глядела исключительно на принца.
– Ярим, убеди ее согласиться! Я же знаю, чем кончается такая жизнь!
Но Яримраэну не хотелось бросать своих друзей-артистов, ему не хотелось в Ритагон, где эльфийская диаспора слишком велика и поддерживает чересчур тесные отношения с Фэйром.
– Ей здесь не место! – не уставал твердить Ириен Альс.
– А где ей место?
– В Ритагоне, в Орфиранге, в Квилге, в Инисфаре, на крайний случай. В любом городе, где есть театр, городская стража и квартал комедиантов. Подальше от провинциальных благородных господ, которые всякую приглянувшуюся женщину считают своей собственностью, всякого непонравившегося мужчину – личным врагом, а чужое чувство собственного достоинства – оскорблением своей чести.
– Ты преувеличиваешь, – благодушно ворковал Яримраэн.
Альсу оставалось только беситься от бессилия что-то изменить. И отправиться следом за балаганом в Велетри. Когда в такой город, как славный Велетри, приезжает бродячий балаган, то можно быть уверенным, что артисты не останутся без обеда. Рикирин Хсаба решился пойти на лишние траты и снял комнату в гостинице, расположенной прямо на Рыночной площади, по соседству с Яримом и Лайли. Альс вынужден был присоединиться ко всей честной компании. Из окна он видел, как актеры ловко и быстро натягивали на каркас пестрый шатер, открытый с одной стороны над наскоро сколоченным помостом. Публику завлекал квартерон Фелл. Он сидел на помосте и каждого проходящего мимо горожанина награждал шуткой, кривлялся, пародируя его самую заметную черту. Постепенно толпа собиралась, заполняя все пространство перед импровизированной сценой. Рикирин, разряженный в свою алую рубаху и кожаные штаны, оповещал о начале представления. Сначала Марша и Мэби исполнят дуэтом довольно слезливую балладу о любви. Потом они же и Самэлл сыграют похабный фарс «Искушение невинности». После фарса Яримраэн изумит почтенную публику смертельным номером с летающими ножами, ему ассистирует Лайли. Фелл станет гадать на рунных картах, а Рикирин – слагать куплеты на злобу дня под аккомпанемент цитры. Когда наступит вечер, комедианты сыграют в пьеске, которую по дороге успела сочинить Лайли. Уже далеко за полночь публика станет разбредаться по домам, господин Хсаба раздаст положенные актерам похвалы и нагоняи, поделит выручку и завалится спать. Тогда и Альс ляжет спать. На кровать лицом вниз и напрягая все силы, чтоб не слышать счастливый смех Лайли. Кто-то, возможно, решит, что это у эльфа-наемника от зависти. Его-то уж точно никто не сумеет полюбить настолько, чтобы пренебречь здравым смыслом!
Он старался лишний раз из своей комнаты не выходить, чтоб не навлечь на влюбленную девушку беды. Терпение Ириена Альса вознаградилось самым препоганым образом, но иного развития событий он себе и не мыслил. Всегда найдутся люди, которые очень не любят нелюдей. Не имеет значения, какие именно нелюди. Хотя связываться с тангарами дело хлопотное, да и орки чересчур легко хватаются за ножи, вступаясь за обиженного сородича всей кастой. Если сильно хочется подраться, то можно и с орком, и с тангаром. На худой конец сойдет и эльф. Особенно если он красив, как демон соблазна, и каждый день мозолит благородным людям глаза. Опять же веселье у каждого свое, и под развлечениями разные люди понимают разные вещи.
Лорд Шуллиан появился на пятый день и, естественно, не один, а в шумной компании с еще пятью молодчиками, вооруженными так, словно господа собрались не на представление, а на битву. Ничего особенного, обыкновенный молодой нобиль, блондинистый, в меру наглый, в меру храбрый. Наглый в силу происхождения. Храбрый оттого, что дружки рядом, под рукой, так сказать. Ириен сразу увидел в его карих глазах желание заставить паршивых бродяг лизать его сапоги, ползать на коленях и молить о пощаде, чтобы женщины предлагали себя в обмен на жизнь. Опять же нелюди под ногами вертятся, что тоже непорядок.
– Все, кончилось представление! – развязно объявил блондинчик, недвусмысленно вытаскивая из ножен меч.
– Господа, господа, мы ведь только начали, – взвился резкий голос Рикирина. – Присаживайтесь, вам тоже понравится!
– Закрой рот, мразь, – рявкнул толстощекий юноша – спутник блондина. – Лорд Шуллиан не желает видеть твой балаган в городе.
Яримраэн хотел что-то сказать, но Рикирин сделал ему знак молчать. Потомственным свинопасам, пусть даже они теперь служат господам не в хлеву, а на сцене, полагается знать, где именно находится положенное им место.
– У нас есть разрешение магистрата и самого лорда Ларана. Но… хорошо, мы утром уедем, – покорно сказал он, низко кланяясь.
Лишний раз спина не переломится. Ничего, перетерпим.
Ириен сделал крошечный шаг вперед и незаметно прикрыл спиной перепуганных до смерти Лайли и Маршу. Яримраэн некстати встал.
– Девки пусть остаются, а остальные пускай выметаются, – захохотал Шуллиан. – Нечего в Велетри делать какой-то остроухой нелюди. Верно я говорю?
Его спутники оживленно загоготали, а остальная публика, нутром чувствуя жареное, стала потихоньку расползаться. Люди осторожно двигались по лавкам и у самого края срывались с места и по-заячьи давали стрекача. Ириен их прекрасно понимал. Он и сам не слишком торопился устраивать побоище.
– Ворота откроются только на рассвете, и мы сразу же уедем, – уверил эльф забияк самым миролюбивым тоном, на который был способен.
Он их не боялся, но оказаться всей компанией в пыточном подвале у владетеля Ларана ему тоже не улыбалось, а тем бы и закончилось дело, пусти Альс в ход оружие.
– Лорд Ларан успел сделать тебя базарным глашатаем или в Велетри теперь командует всякая мелкопоместная шваль? – насмешливо поинтересовался Яримраэн, окатывая пришельцев волной изощренного презрения.
Нравы при королевском дворе Тинитониэля всегда оставались не слишком ласковые, и жизнь заставила принца-бастарда с детства оттачивать умение унизить собеседника не только словом, но и взглядом. Ириен только успел скрипнуть зубами. С самого начала молодой нобиль был решительно настроен на драку, но насмешливое, полное пренебрежения лицо синеглазого принца, его презрительные слова вконец вывели Шуллиана из себя.
– Шуллиан, ты сегодня решил взять побольше свидетелей своего позора. Хочешь, чтобы я выпорол тебя прямо на глазах твоих дружков?
– Пошел ты… – взвыл блондинчик и решил, что стоящие возле помоста эльфы, из которых только один вооружен, удобная мишень.
Подбадривая себя истошными криками и воодушевленные численным преимуществом, молодчики бросились вперед. У многих и очень многих людей, особенно если они не отягощены большим жизненным опытом, создается впечатление, что худощавые высокие эльфы не обладают достаточной силой. Да, они прирожденные стрелки, меткие и ловкие, потому что их глаза устроены особым образом, но с другой стороны, орки часто могут их и переплюнуть по части меткости. Тому есть, кстати, немало примеров. Но, право слово, не стоит думать, что меч в длинных пальцах эльфа не может стать страшным и могучим оружием.
Альс носил два меча, а это для понимающего человека означало, что более опасного и сильного бойца нечасто доведется встретить в своей жизни. Молодой дворянин даже не догадывался о том, какому риску подвергал свою жизнь. Одного из нобилей, самого шустрого и наиболее опытного, Ириен сразу обездвижил точным ударом ногой в промежность. Его меч как раз пригодится Яримраэну. Умеешь вывести из себя – умей утихомирить. С остальными в принципе делать было нечего.
– Только не убивай их, – предупредил Яримраэна Альс, надеясь, что очевидные вещи принц все же научился понимать.
Иногда не убивать гораздо сложнее, чем убить. Особенно если потенциальная жертва скачет кузнечиком, потеет, пыхтит и норовит проткнуть тебя насквозь, не теряя зверского выражения на пунцовом лице. С одной стороны, это чрезвычайно смешно, а с другой – ужасно неудобно и скучно. Альс успел художественно изукрасить физиономии воинственных юношей, чтобы впоследствии они могли гордиться мужественными шрамами, которые, как известно, очень идут мужчинам. Самого блондинчика настигло более изощренное наказание. Яримраэн весело гонял его по всей Рыночной площади, откровенно развлекался и возмещал обывателям упущенное ранее зрелище. Пока бессмысленная со всех точек зрения драка не затянулась даже на его скромный вкус и они с Альсом не разогнали окончательно породистых забияк.

На естественное желание принца поделиться впечатлениями Ириен ответил коротко и грубо:
– Заткнись!
– Ириен, я просто хотел…
– Я знаю, чего ты хотел, принц, – отозвался зловещим шепотом наемник. – Ты всем хотел доказать, какой ты молодец и как умеешь поставить на место провинциального человечьего нобиля. Своему отцу, своим единокровным братьям, мне, Рикирину, Лайли. Ну и как? Доказал?
– Никому я ничего не собираюсь доказывать!
– Тогда запомни раз и навсегда: от того, что ты вмешиваешься в жизнь этих людей, им не становится легче, а совсем даже наоборот.
– А что же ты не развернулся и не ушел, а полез урезонивать шавку Шуллиана? – огрызнулся Ярим.
– Я мог бы, как ты выразился, урезонить не только Шуллиана, но и полгорода. Для профессионала – не вопрос. Что бы это дало Рикирину и остальным? Потом, когда рядом не будет ни тебя, ни меня? И не забывай, что мы принадлежим к другой расе.
– Да! К тем, кого ненавидят более всего.
– А ты как хотел? – взвился Альс. – Чтоб любили? За то, что живем по шестьсот лет – по их меркам почти вечно? Или за то, что не болеем их болезнями?
– Разве мы виноваты, что родились эльфами? Мы такие, какие есть, и ничего им не должны.
– Да. Но ты скажи это матери, у которой ребенок на руках задыхается от дифтерии, старухе с негнущимися суставами или солдату с раной в животе, умирающему от заражения крови. Скажи им, что ты не виноват, Яримраэн.
– Чего ты хочешь от меня? – устало спросил принц.
– Не вмешивайся в их дела, не мешай им жить своей жизнью, не навлекай на них беду. Это ведь просто. Ты думал о том, что рано или поздно та же Лайли постареет и умрет, а ты не успеешь даже как следует узнать ее? Что будет с ней, ты думал? Ты собрался позаботиться о ней? Дать ей все, что она заслуживает? – На всякий случай Ириен перешел на шепот: – Ты рассказал ей об Альмарэ? Ты сказал, что не любишь ее?
Под градом непростых вопросов принц сник.
– Мы, сами того не желая, убиваем их. Разными способами. Иногда одним своим присутствием.
Яримраэну даже показалось, что голос Альса дрогнул. Но нет! Показалось. Ириен горел изнутри исключительно праведным гневом. А с гневом у принца тоже все было в порядке.
– Пока что я своим присутствием Лайли только помогаю, – заявил он, воспрянув духом. – А она хочет странствовать с Рикирином и остальными. Как я могу ломать ей всю жизнь? Даже ради ее блага. Кто же из нас лезет в чужую жизнь? Ты или я?
С лица Альса сошла вся краска, он стоял перед принцем белый, как стена.
– Помяни мое слово, Яримраэн, – медленно проговорил он, с трудом подбирая слова. – Если с Лайли что-то случится, то это будет твоя вина. И я тебе не прощу.
В таверне актеры во главе с Рикирином встретили эльфов как героев – женским радостным визгом и крепкими мужскими рукопожатиями. Лайли повисла на шее принца. Только сам господин Хсаба нахмурился еще больше. Он был, несмотря на молодость и простецкий вид, слишком тертым калачом, чтобы верить в благородство господ из высоких замков.
– Я бы на твоем месте уже собирал пожитки, – посоветовал Ириен.
– Да уж, хватит с нас Велетри. Чуяло мое сердце, ничего хорошего в этом городе нам не светит. Надо было поворачивать на юг, – согласился балаганщик, опрокидывая в себя стакан за стаканом кислое дешевое вино.
Сегодня Альс ему завидовал. Способность людей, орков и тангаров, короче, всех, кроме эльфов, напиться как следует, чтобы забыть душевную боль, была невероятным и недоступным для эльфа благом. Как сейчас, например.
– Завидуешь? – угадал Рикирин, проследив за заинтересованным взглядом Ириена.
– Завидую, – честно признался тот.
– Ты дальше с нами не поедешь?
– Нет. У меня есть другие дела, – неопределенно бросил эльф. – Вряд ли тебя утешит, но я готов покрыть твои убытки, – внезапно предложил он и добавил: – Яримраэн был неправ.
– Да перестань, все в руках злого бога Файлака и слепой его сестры Каийи.
Рикирин был очень пьян, раз начал вспоминать Пестрых богов всуе.
Ириен проводил балаганщика в его комнату, горько сожалея о невозможности напиться. В коридоре его поджидала Лайли.
– Не сердитесь на Яримраэна, он ведь пытался нас защитить. Вы ведь помиритесь? Ну пожалуйста!
Она ведь просила о таком пустяке.
– Хорошо. Только утром.
– Спасибо, господин Альс.
Утром Ириен проводил актеров до перекрестка с Аларской дорогой. Их путь лежал на юг, его – на север. Он отвел Лайли в сторону и сказал, пристально глядя в глаза, а для этого эльфу требовалось сильно нагнуться:
– Если тебе вдруг понадобится моя помощь, если ты захочешь жить в Ритагоне, просто позови меня. Брось колечко в воду и назови по имени. И я приду.
В ладошку сочинительницы легло крошечное медное колечко с непонятной надписью, размером как раз на мизинчик.
– Кра-а-а-асивое.
– Пообещай, Лайли.
– Спасибо, господин Альс. Обязательно!
Он услышал отчаянный крик издалека… Впереди по дороге, монотонно тянувшейся между пологих, поросших лесом холмов, явно что-то происходило. Более всего это «что-то» походило на расправу. Пестрый фургон лениво тлел, вокруг на лошадях гарцевали нарядно одетые всадники. В удавках на ветке уже болталось два тела, одно еще дергалось. Еще двое связанных мужчин дожидались своей очереди на импровизированную виселицу. Один на коленях, другой прислоненный к стволу дерева. У него были мокрые от крови светлые волосы. Отчаянно визжала женщина, ее насиловали. Чуть в стороне лежало чье-то мертвое тело, проткнутое насквозь рогатиной. Альс разглядел растекающуюся черную лужу свежей крови под мертвой девушкой. Благородные господа явно развлекались, так как им ничего не стоило перерезать путников одного за другим. Однако что может быть приятнее, чем помучить беззащитных, – редкая забава в череде скучных дней. Подъехав ближе, эльф догадался, что маленький обоз принадлежит бродячим артистам. Вокруг валялось пестрое барахло, какие-то яркие тряпки.
– Доброе утро, Яримраэн, – негромко сказал Альс, останавливая вороную Чийль, привыкшую к запаху крови за последний год.
Говорить «Я же предупреждал» было поздновато. Ремингских артистов настигла жестокая участь, какая частенько уготована простым беззащитным людям, попавшимся на глаза высокородным разбойникам. Тем, кто наслаждается чужими муками, упивается бессильными слезами и тешится последними содроганиями жертвы.
– Что, остроухий, решил присоединиться к веселью? – мрачно пошутил мужик с баронской цепью на груди. – Погоди немного, сейчас и с тобой разберемся.
Разговаривать с ним было совершенно бессмысленно, словно тратить слова на убеждение коровы. Альс молча развернул кобылу и медленно вытащил мечи из-за спины.
– Ты эт чо, драться надумал? – искренне удивился нобиль.
Он пришпорил коня, замахиваясь огромным двуручником. Его соратники без всякой команды рванулись вперед, намереваясь покончить с непонятливым чужаком если не умением, то определенно числом. Резать их было проще, чем кур. На здоровяка-барона Альс потратил времени чуть больше, чем на остальных, но только потому, что тот отчаянно не желал сдыхать от одного удара, отсекшего ему одну руку вместе с плечом и куском грудной клетки. Эльф равнодушно перерезал ему глотку и удовлетворенно оглянулся. Убитые лежали вокруг в самых разнообразных позах, добивать никого не требовалось. Альс аккуратно вытер лезвия своих мечей о дорогие одежды и снова водрузил их за плечи.
Фокусника Фелла эльф успел вытащить из петли еще живым, потом разрезал веревки на Рикирине и Яримраэне. Марша обхватила руками сапоги Альса, пытаясь их поцеловать.
– Ты… ты… – хрипела она. – Спас нас!
– Я опоздал, – хрипло пробормотал Альс, пытаясь выдернуть сапог из цепких рук актрисы.
Он не отрываясь глядел на Лайли, которая лежала на земле, маленькая и белая, как восковая куколка. Рыдала Марша, прижав к груди голову Рикирина Хсабы. Яримраэн стоял на коленях, и руки его были в крови. Он еще никогда не видел, как умирают те, кого любишь.
– Что ты наделал… – только и сказал Ириен, касаясь кончиками пальцев темной, почти черной раны на груди Лайли. – Что ты наделал, Яримраэн. – И это был не вопрос.
Она ушла за ту Грань, за которой душу не догнать самому могучему колдуну. Искра погасла, и никакие силы не смогли бы разжечь остывший костер.
Словно слепой, он подобрал ее сумку, валявшуюся рядом, достал деревянную тубу, полную рукописных листочков. Дешевые чернила, очень дешевая бумага. Последняя пьеса Лайли называлась, конечно, «Принц-изгнанник». Ну а как она могла еще называться?
…Скажите, принц…
Актеры оплакивали свою злосчастную судьбу, Яримраэн был безутешен. А Ириен читал последнее творение маленькой писательницы.

Но почему, скажи на милость, милый ворон,
так черен вид твой и печален взгляд?
– Да потому что надвое расколот.
Черна душа, но так легко летать…

– Как ты мог? – сказал он, не поворачиваясь к принцу, продолжая стоять спиной ко всем. – Как ты мог допустить, чтобы случилось такое?
– Я?
– Ты. Я, – проскрежетал Альс, словно его душили слезы. Слезы у эльфа? Это же смешно. Когда он развернулся, то глаза его были, как обычно, сухи и холодны.
Принц молчал, не отрывая взгляда от мертвой девушки.
– Ты знаешь, о чем я говорю, Яримраэн, – вздохнул тяжело Ириен. – Ты не имел права вмешиваться в ее жизнь. Это для тебя была игра, развлечение, очередной плевок в Иланда. Мол, смотрите, гордитесь, принц крови разъезжает вместе с бродячими актерами. А для них, – он обвел взглядом остальных комедиантов, живых и мертвых, – и для нее это была настоящая жизнь. Тяжелая жизнь, состоящая в основном из нелегкого труда, унижений и почти бесплодных усилий.
– Я не хотел, чтоб вот так… – прошептал принц.
– А чего ты хотел? Впрочем, это уже неважно, Ярим. А важно вот что. – Ириен ткнул принцу в лицо мелко исписанные желтоватые бумаги из тубы, трогательно перевязанной белой ленточкой. – То, что она писала. Мое имя никто не вспомнит, оно умрет вместе со мной. И так будет, наверное, правильно. Та же судьба была уготована и тебе. Прошло бы несколько столетий, и о тебе напоминала бы лишь кривая запись на схеме раскидистого генеалогического древа Андаралей. На самой маленькой веточке. Несколько строк в хрониках Пламенного Дома, о которых знали бы только самые дотошные из тинитониэльских летописцев. А теперь… теперь твое имя обретет незаслуженное бессмертие. Благодаря этим бумажкам о твоей никчемной жизни, принц, будут знать и через пятьсот, и через семьсот лет. От тебя не останется пригоршни праха, а тебя будут играть, помнить и заново переживать твою жизнь. И все благодаря мертвой девочке. Которую ты никогда не любил.
Ириен снова отвернулся от всех, пряча бумаги Лайли за отворот куртки. Зачем слова, если они ничего не меняют, не воскрешают из мертвых и не умеряют боль?
– Мы должны похоронить ее, – сказал он чуть погодя. – Всех похоронить. Кроме этих…
С помощью Ириена балаганщики кое-как собрали нехитрый скарб, то немногое, что осталось от их имущества. Они что есть сил торопились убраться как можно дальше от этого страшного места. Их мучителей могли скоро хватиться родственники. Для могилы Лайли, Мэби и Самэлла сообща выбрали красивый невысокий холм в стороне от дороги. Хорошее место для хороших людей. Мужчины вырыли яму. Ни у кого не осталось ни слез, ни слов, чтобы проводить друзей в последний путь.
Ириен достал из кармана яблоко и, разломив его пополам, вытащил маленькое семечко. Он пальцем расковырял ямку в мягкой земле и опустил туда яблочное семечко, шепча ритмичный наговор. Он использовал самое могущественное волшебство – магию Творения, которая заключена во всем живом, в каждом зерне, в каждом побеге. Только Истинный Язык – лонгиир смог разбудить ее в семечке, и тогда росток вырвался из земли. Сначала он был слаб и тонок, но пробужденная от сна земля щедро дарила ему свои соки, откликаясь на просьбу волшебника. Тонкий стебелек рвался к небу, расталкивая в стороны ветви, он рос, крепчал, и очень скоро над могилой балаганщиков высилась сильная молодая яблоня, шелестевшая свежими листиками, словно росла здесь не один год.
– Это все, что я могу сделать для нее, – сказал Ириен, не глядя на потрясенных актеров. – Рикирин, возьми. – Он отдал ему рукописи Лайли. – В Ларое найди печатника Беррана, что живет на Старой Конной, назови мое имя и попроси напечатать эти пьесы. У него есть новый станок. Теперь лишь от тебя зависит, будут ли люди помнить о Лайли. И вот еще… – смущенно добавил эльф, вкладывая в ладонь Хсабы небольшой мешочек. – Возьми, уж не побрезгуй. Пригодится на первое время.
Больше Ириен не собирался задерживаться ни на мгновение. Он легко взлетел в седло и уехал, даже и не обернувшись.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:25 | Сообщение # 4
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Ты знал Лайли Саганар? – потрясенно ахнула Джасс, глядя на Яримраэна так, словно видела его впервые в жизни. – А то я все время думала, кого ты мне напоминаешь…
– Так вышло, – почти оправдываясь, сказал принц. – Слова Ириена сбылись. Через сто тридцать лет ее имя знает каждый. Ну, почти каждый.
– Я все время забываю, что вы с Ириеном эльфы. Боги, вы оба знали сочинительницу Саганар! Ну вот, ты уходишь, а я не успела расспросить, какая она была на самом деле.
Джасс осеклась под тяжелым взглядом принца. Наверняка ему нельзя было сделать больнее, чем она только что сделала. Яримраэн дернул головой, как от жгучей пощечины, синь глаз мгновенно заволокло давней тоской.
– Прости.
– Мне нет прощения. И не будет никогда, – выдавил из себя Ярим немеющими губами с величайшим трудом. – Теперь ты понимаешь, почему я оставляю тебя?
– Я – не Лайли. Во мне нет ничего ценного.
– Ты человек. Ты должна прожить свою жизнь. Тебе и без Альсовых пророчеств хватает неприятностей. Держись Парда или Малагана. Но, я думаю, он вернется. Поймет и вернется. И Пард так говорит.
– Хорошо, что ты мне напомнил. Я знаю, он хотел таким образом меня спасти. – Джасс до крови закусила губы. – Когда он поймет свою неправоту… Ты верно сказал: я человек – и я не сумею ждать двести лет. Как ждет тебя Альмарэ. А она ждет.
– Я не вернусь в Фэйр.
– Потому что тебе для этого придется просить Иланда? А ты так горд и не умеешь прощать?!
– Мы все не умеем прощать.
– В таком случае тебе тоже предстоит много чего понять.
– Ты обнимешь меня на прощание?
– Иди сюда, сволочь остроухая.
Джасс прижалась к груди эльфийского принца, ощущая его невесомые теплые объятия, растворяясь в его нежности и любви. На груди у него на кожаном шнурке болталось маленькое, тщательно начищенное медное колечко.
Потрепанное перышко поскрипывало по неровному листочку дешевой бумаги, строка ложилась за строкой, каждое слово нанизывалось на нить повествования, словно по волшебству складываясь в рифмованные строфы. Чудесное ощущение всемогущества не покидало ее. Так полководец, стоя на вершине холма, отправляет рати на великую битву одним мановением закованной в латы руки. Так могучий волшебник сплетает из древних слов сеть, способную поймать и дракона, и яркую бабочку. Только во власти Лайли Саганар были не воины в доспехах и не колдовские руны, а самые простые слова на обыкновенном языке, которыми мать укачивает младенца в колыбели, которыми разговаривают князья во дворцах, а нищие просят подаяние. Лайли не была волшебницей, она была чем-то большим. Она была творцом. Что важнее всего.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:25 | Сообщение # 5
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Интерлюдия
ЧЕСТЬ НЕДОСТОЙНЫХ

Сийгин, орк. 1693 год


Трактир был не то чтобы полон народу до отказа, но заполнен преизрядно. А как иначе? В канун Арраганова дня, по чистой случайности совпадающего с древним праздником, посвященным Турайф – богине встреч и разлук, принято было по всем обитаемым землям учинять веселые пирушки и попойки, но удерживаться от драк и раздоров. Считалось дурной приметой рукоприкладство, даже в отношении законной супруги, даже ежели оная и заслужила хорошую взбучку. Народец вне зависимости от остроты ушей старинных примет держался крепко и руки не распускал понапрасну. Тем паче что всех иных дней в году хватало для доброй драки и прочих простых прелестей жизни. А потому в самом наилучшем трактире славного града Тэссара, в «Алом щите», собрались добропорядочные обыватели, чтобы поднять кружки, полные до краев отменнейшим темным пивом, с наилучшими пожеланиями друг дружке. Ради такого случая хозяин заведения господин Мано пригласил заезжего менестреля, не скупясь на оплату пения и музыки, столь редкой в Тэссаре, городе торговом и богатом на звонкую монету, но бедном на развлечения.

Моя печаль меня переживет,
В чужом саду ростком пробьется,
Упругим яблоком запрыгнет на порог,
Блеснет падучею звездой на дне колодца…

Голос у менестреля был мальчишеский, чуть надтреснутый, как и его старая цитра, да и сам малорослый и худощавый певец имел молодой вид, несмотря на обильную седину в густой шевелюре. Он сидел у очага на самом почетном месте, рядом, для смягчения горла, стоял положенный в таких случаях кубок с теплым вином и медом. И полагалось бы ему смотреть задумчиво в огонь и всем своим видом изображать нездешнюю печаль во взоре. Традиции, понимаешь… Но менестрель неромантично пялился на невиданное до сей поры зрелище. Взрослого орка без кастовой татуировки на смуглом, красивом до невозможности лице. Нет, по центру левой щеки имелось маленькое «око» в черно-красных тонах. Но по непонятной причине закрытый глаз не принадлежал роскошному соколу кэву – горцев. Орк против ожидания не выглядел измученным, загнанным в угол изгоем, каким, собственно говоря, надлежало быть эш, то есть недостойному, лишенному касты. Наоборот, вышеупомянутый эш смотрелся вполне довольным жизнью существом. Изумрудики в серьгах были хоть и маленькие, но настоящие, массивный золотой тор неплотно охватывал шею, а уж про обилие браслетов на обеих руках разговор вообще не шел. Не родился под двумя лунами еще такой орк, который бы отказался от лишнего браслета, пусть их у него будет сто штук. Золотые шнуры в черной косе загадочного орка не просто говорили, они кричали знающему глазу о том, что вплетала их ловкая женская рука. Вот ведь бывают чудеса!

Моей печалью будет небо плакать,
Она вонзится в сердце острою стрелой
И отболит незажившею раной,
И потечет слезинкой дождевой…

Посетители начали нестройно подтягивать грустную мелодию, и кое у кого даже навернулась слеза. Тогда господин Мано распорядился открыть новую бочку с пивом и лично подал пример, налив серебряную кружку пенным напитком. И веселье перешло на новый круг.
– Давай че-нить веселого, мэтр Маххс! Плясовую аль застольную!
Просьба клиента закон, и менестрель взял новый аккорд. Цитра откликнулась на его чуткое прикосновение как дитя на ласку матери, засмеялась, пробуждая улыбки на самых хмурых лицах. И лицо орка-эша осветилось неподдельной радостью. Нет, все-таки Создатель не слишком любил людей. Эльфы, те и красивы, и живут ой как долго; орки пусть и не такие уж долгожители, но красавцы поголовно, что мужчины, что женщины; тангары статны как на подбор, и не сыскать среди них чересчур уродливого. А люди… э-эх, что люди… Словом, что думать, только расстраиваться.
И вдруг улыбка орка погасла, как свеча на ветру. К столу приблизился его соплеменник и как бы случайно сел напротив. Мэтру Маххсу хорошо была видна татуировка. Красно-черный сокол, выполненный с такой тщательностью, что дух захватывало. Каждое перышко, каждый коготок выписаны на медной коже как живые и покрывают ровнехонько половину породистой физиономии. Один из кэву, высшей орочьей касты, чья родословная насчитывает не менее двадцати поколений. Сверкнул солнечный камень в сережке, ему вторил перстень на руке, и гордый кэву заговорил. Менестрель не мог слышать его слов, но одного зрелища кэву, разговаривающего с эшем, ему хватило с головой. Вот ведь случаются чудеса в этом безумном мире.

– Мне сказали, что тебя можно найти здесь… – сказал Канейрин, изучая вырезанную на столешнице непристойную надпись, и имя застряло у него в горле как кость. – Сийтэ.
Сийгин громко и смачно отхлебнул из кружки. Ну надо же, даже детское имя помнят. Ну-ну…
– Твой отец умер на третий день после Нового года.
«Туда ему и дорога, старому выродку. – Ни один мускул на лице не выдал чувств осиротевшего сына. – Надеюсь, тебе погано леглось в промерзшую землю?».
– Теперь, как ни верти, главой рода считаешься ты… Сийгин. Мне это не слишком приятно говорить, но так получается, и никто из старейшин не сказал против ни слова.
Радости в голосе родича не было ни капельки, наоборот, его рот, когда произносил эти слова, кривился, как от кислого незрелого яблока, к тому же посыпанного густым слоем соли. Канейрина разве что не воротило, но поделать он ничего не мог. Не своей же волей отправился он в чужую страну, в презренный человечий город, где могут преспокойно жить лишь низшие – «дневные» да «ночные»? А будь на то его воля… Впрочем, это совершенно не волновало старого шамана, уже давно отказавшегося от собственного имени ради Силы, когда тот приказал оповестить живущего в Тэссаре Сийгина, сына покойного Майтохина из клана Лост, что он может вернуться, заслужить прощение за свою гордыню и снова стать членом семьи.
– Тебе предлагают снова обрести честь, имя и родню. Ее все равно не вернешь к жизни…
«Ее! Она была моя мать! Вы убили ее! – крикнул безмолвно Сийгин и отвернулся. – Если бы можно было вернуть ее к жизни, я бы пожертвовал не только честью, именем и семьей, я бы отдал душу и посмертие. Но тебе этого не понять, Канейрин». За долгие годы, прошедшие с того самого страшного дня, Сийгин научился и сдерживать дрожь в руках, и не скрипеть понапрасну зубами. Он просто щелчком заказал еще кружку. Пивом, конечно, память не забьешь. Но если закрыть глаза, всего лишь на миг, то можно увидеть смуглую хрупкую красавицу с косой до колен, нефритовыми глазами дикой кошки и ресницами такой длины, что слезинка скатывалась по их глянцевой роскоши целую вечность. Когда она умерла… когда ее убили, ей не было еще двадцати восьми, а Сийгину – двенадцати. И она была для него всем. Любимой матерью, богиней, верховным судией и просто самым лучшим другом.
– Она сама была виновата. Связаться с человеком… Позор и проклятие. Твой отец…
Но Канейрин вовремя встретился взглядом с Сийгином. Золото его глаз пылало самой страшной ненавистью, перед которой отступала даже сама Неумолимая. «Молчи! Молчи! – кричали эти сухие глаза. – Молчи, или я убью тебя!» И Канейрин промолчал.
– Теперь, когда прошло тридцать лет и Майтохин мертв, можно воскресить и ее имя, если пожелаешь. Неназванный пообещал созвать совет из шести Сильных и дозволить тебе помянуть ее имя по обычаю.
«Пусть Неназванный засунет свои слова себе же в задницу, как любит говаривать друг мой Альс. Я помянул имя Гаэссир уже тысячу раз и буду поминать его до своего смертного часа, слизняк. Или ты думал, я забуду имя лучшей из женщин?»
– Твой брат…
«Еще один горский гордый червяк».
– Он собрал достаточно серебра для выкупа за невесту, но кто отдаст девушку без согласия главы клана?
«Поделом тебе, братец единородный и единоутробный». Найсин был невиноват, тогда ему было только пять лет. Но как же быстро он забыл свою мать…
– Весь клан просит тебя о возвращении. Старшая кровь Лост-аси не должна прервать свой путь… Я понимаю, ненависть тебя не покинула, как и твоего отца, до самой смерти. Но ради клана…
«Удавитесь там, в своих горах. Все вместе и каждый в отдельности».
– Кто возьмет в руки родовой лук и пустит в небо горящую стрелу в Долгую ночь…
Сийгин помнил его до мельчайших деталей. Изысканно изогнутый хребет, ажурный рисунок рукомети, резьба на костях и подзорах, трехсотлетний лак без единой трещинки. Тот самый традиционный орочий лук, за который знаток заплатит, не торгуясь, три, а то и четыре сотни полновесных серебряных корон. Потому что лучше луков просто никто не делает, ну, может быть, только два-три эльфийских мастера, так те колдуны к тому же. Орк знал, что сам он уже никогда не коснется этого чудесного оружия, и сын его не коснется. Потому что у него нет сына, а если и будет, то в руки полукровки такие вещи не дают. Но ему было все равно.
– Любая из девушек пойдет за тебя, из любого клана. Хоть Таар, хоть Уанг.
«А если бы понадобилось, ты и свою сестру подложил бы под бывшего эша. Да что сестру, и жену бы отдал, если бы Неназванные приказали», – мстительно подумал Сийгин, медленно опустошая жбан с пивом. Он представил себе, какое сделается лицо у Морри, когда он расскажет об этом предложении, и усмехнулся. Она даром что квартеронка, а все равно ревнивая, как… неведомо кто. Ну, в конце концов, Морри сумеет убедить его, что только она любит по-настоящему. И кто знает, может быть, на этот раз будет мальчик…
Эш не смотрел в глаза своему полноценному сородичу и молчал, как того требовал обычай, но по дрожи желваков на скулах можно было догадаться, что прикидываться равнодушным ему очень тяжело, почти невыносимо.

– Скажи, Мано, а кто тот парень в зеленой куртке лучника? – как бы невзначай поинтересовался певец, выслушав положенные комплименты по поводу своей игры.
– Орк, что ли? – переспросил тот.
Менестрель кивнул.
– Это господин Сийгин, полусотник и лучший лучник от пролива до Яттса, – с нескрываемой гордостью в голосе сказал трактирщик. – Зимой он приз взял на празднике, посрамил всю округу. Даже олеройский чемпион эльф Дан'намири проиграл. Сийгин – великий стрелок, бывший лангер.
– Вот как! – вскинул тонкие брови менестрель. – Лангер, говоришь? Это интересно!
Бард много слышал про знаменитые ланги, но относил эти истории к разряду стародавних побасенок, коими из века в век полнится земля. Теперь он взирал на орка с большим подозрением. Эш, лучший стрелок, лангер… не слишком ли много для одного, красивого к тому же, мужика? Во все времена мужчины всех рас теряли головы из-за орок, чья хищная красота вошла в поговорки и присказки. Не потому ли по миру ходит столько народу с примесью орочьей крови, добавляющей не только темперамента и привлекательности, но еще и упрямства и жестокости своим обладателям.
– И как же это владетель взял командиром «недостойного»? Чудеса.
– Это вы про рожу его, господин певец? – переспросил с нескрываемым изумлением хозяин. – Дык владетелю-то насрать, простите уж за грубое словцо, на его рожу. Господин полусотник над людской полусотней командир, а над орочьей-то как раз человека чистокровного поставили. Чтоб, значитца, по-честному выходило. А по мне, так оно и к лучшему, что морда чистая. Так-то оно не страшно. Парень он свойский и женился на Морри Квартеронке, все честь по чести. Она у меня судомойкой была. Всякая сволочь норовила в коридоре прижать. А Сийгин повел к жрецу и женился не каким-нибудь, а истинным браком. Так что хороший он человек, хоть и орк.
Интересно, а этот эш, рожденный кэву, из каких мест? Если судить по его собеседнику, по узору на куртке, по массивным золотым браслетам и широкому ножу в расписных ножнах, то прямиком из Дождевых гор, из дикого сурового Къентри. Именно там живут самые гордые из горцев, способные даже на то, чтобы отказаться от собственной касты. Хотя про такой случай Маххс даже не слыхал никогда и не поверил бы своим собственным ушам, если бы ему рассказал кто-то другой, а не он сам увидел господина Сийгина своими глазами. Нет ничего такого, что может лишить орка его касты, даже преступление, пусть и самое страшное, какое карается мучительной смертью. Кровь и честь принадлежат преступнику до последнего его часа. Маххс читал в старинных свитках о Темных веках, что во времена бесконечных войн жестокие правители выжигали с лиц орков их татуировки каленым железом, стремясь таким образом унизить пленников, сломить их волю. Темные века вообще изобиловали примерами ужасных зверств.

Къентри, Къентри, орочьи горы…

Менестрель вздохнул и взял новый аккорд.

К тебе вернуться обещал
Мой дивный, дальний, дикий край…
К тебе вернуться обещал,
Но слова так и не сдержал…

Сийгин упорно смотрел мимо родича, он глядел в темное окно трактира и видел толстую высокую башню, сложенную из необработанных камней. У подножия ее теснятся сараюшки, а из кривой трубы в боку вьется дымок. Все постройки окружает каменный забор из булыжников, весь обросший вьюнами с буроватыми листьями и приторно-горькими ягодами, созревающими как раз к первому снегу. В загоне блеют мелкие черные овцы, а на покатой крыше погреба стоит лохматая коза, взирающая на мир с демоническим равнодушием. И орк готов был присягнуть, что за почти тридцать лет ничегошеньки там не поменялось. Все так же по утрам женщины мелют муку на ручных мельницах, все так же пахнет свежими лепешками, звенят колокольцы на ветру, защищая дом от злых духов. Нижний зал полон народа от мала до велика. Под ногами снуют куры, у очага разлеглись собаки, серые, как волки, и рослые, как пони. Стены увешаны котлами, поварешками, тесаками всех форм и размеров, рядом же висят гроздья каких-то кореньев, куски копченого мяса, колбасные круги. А посредине стоит могучий стол – прародитель всех столов, за которым только и может собраться многочисленное орочье семейство без малейшего стеснения.
В последний год своей жизни дома Сийгин за общий стол не садился. За что был нещадно бит всем, что попадало отцу под руку: вожжами, скалкой, черенком лопаты, плетью, – а то и просто кулаками. А кулаки у покойника были о-го-го. И он любил их распускать по поводу, а чаще без оного. Не оттого ли Гаэссир попыталась сбежать с веселым и добродушным золотоискателем-маргарцем? Сийгин ни на миг не усомнился, что страшные черные кровоподтеки по всему ее телу оставил именно Майтохин. Это он ломал сапогами руки, крушил ребра и топтал беглянку до тех пор, пока женщина не испустила последний вздох, и еще какое-то время после.
– Какая ты кэву? – приговаривал Майтохин уже над мертвой. – Ты хуже эш, подлая тварь.
Ее, как сломанную куклу, бросили на съедение лесным тварям, но Сийгин сбежал из-под замка той же ночью и уволок тело матери поглубже в чащу. С величайшей осторожностью, как прирожденный следопыт, зря, что ли, учен теми же пудовыми кулаками, он запутал следы и замаскировал ее могилу, так что как ни пытались отыскать ревнители законов и обычаев, так и не сыскали то место. Старался Сийгин, ой как старался. Он хотел, чтобы рядом с ней по весне цвели дикие вишни, чтоб невдалеке журчал ручеек, чтоб маме было тихо и покойно после смерти, чтоб слушала она птиц и спала, никем не тревожимая. И там над неприметным могильным холмиком маленький орк пролил свои самые последние слезы. И никогда более, ни когда смертным боем бил папаша, ни когда родичи плевали вслед, ни когда погибла первая его любовь, светлокосая Майан, ни когда лег в могилу Элливейд, ни когда погребальный костер Унанки взвился в небо, по щекам Сийгина не скатилось ни слезинки.
И во время осенней ярмарки он не мучился совестью, когда в первый и в последний раз в жизни украл у купца семена священного тальфина, чтобы посадить возле мамы.
Еще целый год отец допытывался, где Сийгин схоронил недостойную женщину, но тот лишь молчал, молчал да терпел побои. Целый год он терпел, целый год ждал того дня, когда станет мужчиной, своего тринадцатилетия. Он все точно рассчитал, замыслив для своего родителя самую страшную месть, на какую вообще способен орк. И когда на рассвете его разбудила тетка, чтобы вести к старому шаману-Неназванному, дабы тот совершил обряд и нанес новые штрихи на кастовый знак, Сийгин уже все для себя решил.
Неназванному было лет сто пятьдесят, если не больше, и он уже успел на самом деле забыть свое имя. Весь белый, согнутый в три погибели старик редко выходил из своей башни, почитаемый во всем Къентри как великий мудрец. Он действительно был мудр, старый филин, закутанный в какие-то серые тряпки, со шкурой горного козла на вечно зябнущих плечах.
– Ты не хочешь носить красно-черного сокола, Сийтэ. – Он не спрашивал. Нужды не было, достаточно было один раз глянуть в глаза мальчишки-орка.
– Нет, – тихо ответил тот.
Неназванный по-стариковски пожевал губами.
– Ты знаешь, на какую судьбу обрекаешь себя, Сийтэ? – бесстрастно поинтересовался он, склонив набок голову, как любопытная птица.
– Знаю.
Но старого шамана тяжело было смутить пылающим взглядом и плотно стиснутыми до белизны губами. Старый шаман видал виды. Он лишь вздохнул. Кто он был такой, чтобы вмешиваться в игры Богов и Сил.
– Ну что ж, пусть люди молятся злому богу судьбы Файлаку, пусть эльфы презирают судьбу чужую и свою, пусть тангары предают ее огню. Орк сам возьмет что пожелает. Иди и возьми… эш.
И Сийгин ушел из башни Неназванного таким, каким пришел – с маленьким закрытым глазком на девственно чистой щеке. Тетка зарыдала. Она знала, что ей достанется, но печалилась не из-за своих грядущих синяков, а из-за маленького мужчины, бодро шагавшего по дороге, прямо противоположной той, что вела к отчему дому.

– Так ты вернешься? – напрямую спросил Канейрин, в нарушение всех обычаев глядя прямо в глаза отступнику.
То было страшное унижение для любого орка, и от переживаемого лютого позора смуглое лицо кэву стало пунцовым. Но Сийгин не стал унижать своего сородича еще больше и отвечать ему. Потом ведь не отмыться. Все-таки родственник, кузен, родная кровь. Будь она проклята! У недостойных тоже есть честь.
– Эй, Мано, дружище! Сколько я тебе должен? – окликнул он трактирщика как ни в чем не бывало.
– Сегодня пиво для вас, господин полусотник, бесплатно. В честь праздника!
– Ну спасибо, уважил. Морри хоть шуметь не будет, – усмехнулся орк и решительно встал из-за стола. – Пора и честь знать.
Не оборачиваясь на окаменевшего на своей лавке Канейрина, он направился к выходу. Но по дороге остановился возле менестреля и протянул тому пару медных скилгов:
– Спой-ка про принца Финнеджи, приятель. Давно я не слышал этой песни.
А Маххс давно не получал такого заказа от чистокровного орка. Не было у орков во все времена страшнее врага, чем эльфийский принц. И спустя тысячу лет матери-орки пугали детишек его именем. У Сийгина было забавное чувство юмора. Бард вопросительно взглянул на заказчика, но тот лишь криво ухмыльнулся в ответ:
– Друг у меня был, приятель. Самый что ни на есть эльфийский эльф. Унанки кликали. Может, слыхал? Нет. Ну да ладно. Брат-лангер… Н-да. Так вот, любил он к той песенке новые слова подбирать. Нравилась она ему… Ты спой, помяни его светлую душу в его эльфийских небесах. Споешь?
– Отчего ж не спеть, – согласился Маххс. – Песня-то красивая.
– То-то и оно.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:25 | Сообщение # 6
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Он был эльфийским князем
В кольчуге золотой
И витязем прекрасным.
Как истинный герой
Не знал врагам пощады
И страха он не знал.
Могучий меч Финнеджи
Как молния сверкал…

«Н-да, – подумал Сийгин, – и не было у нас худшего врага… и у эльфов тоже».
А менестрель, перебирая в задумчивости струны, думал совсем об ином: «Вот этот полусотник… Без кастовой татуировки он отверженный, эш, родной брат ему воды не подаст, сородичи смотрят мимо. Он для своих хуже прокаженного, его нет и не было никогда. А ведь сам выбрал такую судьбу, никто не насиловал. Не захотел стать кэву, не пожелал принять знак своей касты. И думаете, господа, он сожалеет? Да ни капельки, никогда. Потому что орк. Спросите любого из этого кошачьеглазого племени, жалеют ли они о чем-нибудь в своей жизни, о том, что от рождения до смерти привязаны каждый к своей касте, не вправе изменить предопределенному пути ни на йоту. Услышите то же самое, что услышу я, коль вздумаете спросить о том, вернее, осмелитесь, – твердое и неизменное «нет». Вот бы и нам, людям, так же выбрать свой путь и идти по нему до самого распоследнего конца».

Тэссарским домом своим Сийгин по праву гордился. И не переставал любоваться. Крыша – черепичная, окна – из настоящего стекла, заборчик – зеленый свежепокрашенный, дорожка к порогу камнем выложена. А цветы в пузатых горшках, а кусты розовые – редкого сорта, а грядки ровненькие… Э-э-э-э! Кто оценит такую красоту по достоинству? Да только тот, кто почти всю жизнь не имел собственного угла.
В окне уютно горел свет. Морри, как водится, не спала, ожидая мужа и коротая время за шитьем. Чутким, на четверть орочьим, ухом услыхала, как хлопнула калитка, и выскочила на порожек. Навстречу. Сийгин задохнулся. Красивая-а-а-а-а! Совсем не похожа на орку, разве только крутые локоны узнаваемо черные в синеву, да глаза зеленущие, как у кошки.
– Где ты шлялся? – фыркнула женщина и, мгновенно сменив гнев на милость, повисла у мужа на шее, ластясь тоже как кошка.
– Пива попил. Праздник сегодня.
– И то дело. У Мано?
– А где ж еще?
Они, не разнимая объятий, вошли в дом. Маленькая девчушка, чуть больше годика, с задумчивым видом грызшая сухарик на коврике возле очага, увидав отца, неловко раскачиваясь на ножках, бросилась к нему, лопоча что-то радостное и непонятное. И лететь бы ей носом, если бы Сийгин не успел подхватить свое сокровище прямо на лету.
– А ты почему еще не спишь? – проворковал он, чувствуя, как крепкие пальчики впиваются в его волосы. – Ну ничего, папа положит непослушную девчонку спать быстро-быстро.
То была истинная правда. Едва Сийгин клал ребенка в колыбельку, та сжимала в маленьком кулачке его палец и мгновенно засыпала. А он еще некоторое время любовался своей дочкой. «Расти, кэро, и у тебя будет все, – говорил он. – И наряды, и куклы, и книжки, и учителя, и то золото, что лежит в надежном тангарском банке в Ритагоне, оно тоже будет твоим. И замуж ты выйдешь лишь по любви, и за того выйдешь, кого полюбишь. И пусть он только пальцем тебя тронет».
Девчушка засмеялась, старательно пытаясь откусить отцовский нос, потом отклонилась и внимательно, очень как-то серьезно посмотрела на него. Нефритовыми глазами Гаэссир. И ресницы у малышки были такой длины, что по праву могли сравниться лишь с вечностью в объятиях любимой.
– Я люблю тебя, Гаэссир, деточка.
– Ма-а-ам… – отчетливо пропела девочка.
– Смотри, она первое слово сказала! – воскликнула радостно Морри. – Она сказала «мама». А ты говорил, что первым она скажет «папа».
Но Сийгин не расстроился. «Мама» – это хорошее слово.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:26 | Сообщение # 7
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава 2
ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО

Многие знания – многие печали.

Ириен Альс, эльф. Ранняя весна 1692 года

Вж-ж-жик… Если бы Грин взял прицел чуть левее, то кое-кто непременно остался бы без уха. Но Светлые боги миловали, и стрела из доброго длинного лука достигла заранее намеченной цели, а именно тощего горла разбойника, где благополучно и застряла. Альс тем не менее бросил через плечо не слишком дружелюбный взгляд на напарника, не суливший тому ровным счетом ничего хорошего. Вряд ли злопамятный эльф позабудет Гринову оплошность, и неудачный выстрел еще долго будет темой для язвительных упреков в косорукости и ущербности, свойственных всему человеческому роду в целом и ему, Грину Снегирю, как типичному представителю своей расы, отмеренных Творцом не скупясь. С досады Грин едва не порвал тетиву, отчего стрела ушла куда-то в небеса. Т-треньк.
– Кармар!
Это старший из братьев Шшан завалил наконец бородатого здоровилу, с которым они рубились примерно на равных, и решил проверить, как дела у младшенького. Тому не до отзыва, Кармар отбивается сразу от трех головорезов. Нет, уже от двух. Крайний валится на землю с распоротым брюхом. А не зевай! Эльфийские клинки ой как остры. Резкий выпад, молниеносный взмах и мощный удар. Ну за эльфа-то волноваться особенно не требовалось, а вот парень из Трибара явно сдавал позиции. Кровь из продырявленной дротиком ноги так и хлестала. Грин со спокойной совестью пристрелил коротышку, приготовившегося уж было пырнуть трибарца, как бишь его там, ножом, затем еще одного мародера, и тут оказалось, что бой закончился. Альс и старший Шшан быстро добили раненых. О пощаде, кроме совсем молоденького паренька, никто не просил, но и его мольбам наемники внимать не стали. Согласно королевскому указу, дезертиров и мародеров надлежало уничтожать на месте разбоя. И те, кто устроил засаду на пути обоза купца Лотара, знали, что их ждет в случае неудачи. Эльф и могучий игергардец, от щедрости душевной, даровали им легкую и быструю смерть.
Мародеров, как водится, обобрали до нитки, полностью возместив их нехитрым добром моральный ущерб от нападения, а тела свалили кучей прямо возле дороги. Для устрашения и в назидание прочему сброду, промышляющему злодействами и грабежом на тракте. Прошлогодняя победоносная кампания с Оньгъеном обернулась для Игергарда напастью, способной свести на нет все плоды долгожданной победы над извечным врагом и коварным соседом. Банды мародеров зверствовали на окраинах королевства всю послевоенную зиму, наводя ужас на хутора и небольшие села, умерщвляя все живое и разоряя хозяйства. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что основная масса кровопийц состояла из вчерашних крестьян и ремесленников, вкусивших, внезапно став солдатами, радостей безнаказанности и вседозволенности. Меч да добрый арбалет, как оказалось, могли прокормить не хуже самого жирного поля, а ратное ремесло ценилось не меньше, а порой и дороже иного другого. А уж что касается баб, то, право слово, разве устоит хоть одна против крепкого мужика с мечом, особенно если лезвие покрепче прижать к ее горлу?
Взять хоть бы того же Грина. Кем был он до войны? Подмастерьем у вечно пьяного сельского плотника. Место, прямо скажем, не слишком веселое, да порой и недостаточно сытное. А в армии Грина ценили и уважали, он выучился стрелять из самострела и лука, и глаз у парня оказался не глаз, а алмаз. Оркам чистокровным фору давал, и немалую. И платили в армии, не чета хозяину, полновесным серебром. Вот и не вернулся Грин по прозвищу Снегирь в родную деревню. Грабить на большой дороге ему тоже не улыбалось, а потому направил он свои стопы к наемникам, что подряжались к купцам в сопровождение торговых караванов. Братья Шшан и эльф Альс знались еще по Вольной армии, сражались на Яттском поле, после к ним прибились арбалетчик Малун и трибарец, а в Квилге к компании присоединился сам Грин. А вот повезло ли Грину, это был тот вопрос, на который у бывшего подмастерья ответа не было.
– Ты ждешь, пока сорока во рту гнездо совьет? – поинтересовался Альс голосом, прямо-таки сочившимся ядом. – Тащи мою сумку, бестолочь.
Ну вот, началось, понурился Грин. Задумавшись столь несвоевременно над своей нелегкой судьбой, он пропустил момент, когда трибарца погрузили на телегу. Приказ Альса исполнять требовалось со всем возможным тщанием, ибо, сделав в его обществе три ходки от Квилга до Дольи и обратно, Грин крепко запомнил, что ежели эльф обозлился, то от его придирок житья не будет. Лучше и не спорить вовсе. Склянки из эльфовой сумки уже не один раз спасали раненых от заражения крови и горячки. Малуну они сберегли пальцы на ногах, а Кармару – левый глаз. Ногу трибарца промывала и перевязывала приблудная девчонка Нили, но делала она это под чутким руководством Альса, втягивая голову в плечи при каждом ругательстве, на кои тот был горазд и щедр как никогда. Руки у девки как крюки, она то и дело больно сдавливала рану, роняла тряпки, норовя разбить или разлить лечебные снадобья, вызывая на себя град попреков от Альса.
– Потерпи, Дэнзэл. Скоро приедем в Долью, там я тебя к настоящему лекарю пристрою, – пообещал Альс.
– Х-хорошо, – прошептал трибарец, закрывая в изнеможении глаза. – Страсть как помирать не хочется.
– А кому хочется, – резонно заметил эльф. – Ты спи пока. А я с господином Лотаром побеседую.
– По поводу?
– По поводу денег, разумеется.
Грин облегченно вздохнул. Это он хорошо придумал – побеседовать с нанимателем до прихода в Долью, а то, глядишь, призабудет господин Лотар добавить к жалованью трибарца уговоренную сумму за понесенную травму. Купцы имеют обыкновение терять память, когда речь заходит о веселеньких кругляшках из драгоценного металла с профилем короля.
– А ты чему радуешься? – рявкнул эльф на расслабившегося было Грина. – Впереди еще три дня пути, лишний меч нам бы не помешал. Чего тут веселого?
«Не боись, уши при тебе останутся», – подумал Грин и едва не ойкнул, получив под нос кулаком, обтянутым серой кожей перчаток.
– Постарайся не злить меня, парень, – не сказал, а скорее прошипел эльф.
«Да что он, мысли читает?!» – изумился Грин, припоминая всевозможные байки, которые приписывали эльфам не только проницательность, но и способность наводить морок, отводить глаза и всяческими иными способами забираться честным людям в мозги. Обо всех эльфах Грин, понятно, судить не мог, так как знакомство свел с этой породой только на примере Альса. Но одно он знал точно. Хоть сей Альс был созданием чрезвычайно вредным, но никаких колдовских приемов не использовал, довольствуясь лишь мастерским владением двумя своими мечами. Тут было иное, догадался Грин. Бабка-покойница бывало говаривала, мол, у тебя, внучок, все помыслы на морде прописаны, как в книге какой. Делать рожу кирпичом он так и не выучился, вот и подловил его эльф, как маленького.

Весна была холодная и затяжная, дорога вкрай раздолбанная, засада бестолковая, наниматель скупой, а настроение хуже всего перечисленного раза в три. Раздражало абсолютно все: и напарники, и погода, и печальные глаза Нили, и бесконечные жалобы Лотара. Альс остервенело поскреб сквозь штаны зудящий шрам на бедре – последнее приобретение с Яттского поля. Шшан-старший с радостью свалил на его плечи все вопросы по части денег и издалека, из-за самого последнего фургона наблюдал, как Альс спорит с Лотаром. А чем больше тот спорил, тем больше ему хотелось придушить жирного скопидома голыми руками. Он даже прикинул толщину этой части тела у купца и решил, что благородный поступок потребует слишком много сил, совершенно не лишних в их нелегком и полном опасностей пути. Лотар упирался до конца, скуля о неминуемых убытках, малых детках, старушке-маме, разорении и гибели в общей могиле.
– Господин Лотар, – отчеканил эльф, равнодушно дослушав трагическую повесть о грядущих несчастьях купца, по-особенному выговаривая каждое слово на койле, отчего певучий в общем-то язык приобрел металлический отзвук поворота ржавого ключа в старом несмазанном замке. – Мы не на базаре, чтоб торговаться. Мы договаривались о чем? О доплате за ранения. Дэнзэл ранен. Значит, придется развязывать мошну, хочется вам того или нет. Я шуток с деньгами не люблю. И не советую вам со мной шутить.
Купец заткнулся, хоть и поджал недовольно губы. Собственно, предупреждения эльфа были совершенно излишни. У Альса была еще та репутация, и если бы не крайняя нужда, то Лотар, любитель экономии на других, ни за что не нанял бы эльфа, славящегося не только мечным искусством, но и щепетильностью в денежных расчетах. Мало кто рискнул бы его обмануть, сколь бы ни было велико искушение, ибо нет ничего опаснее для здоровья, чем гнев эльфа.
– Поднимите цену на свой товар – и окупите затраты на охрану. Мне ли вас учить торговать? – усмехнулся Альс, делая какой-то неопределенный жест рукой в сторону. – Прикажите ускорить движение, чтоб заночевать можно было в Ореховой лощине. Сегодня люди должны хорошенечко отдохнуть.
– Как скажете, уважаемый, – проворчал Лотар нехотя, но соглашаясь. Ему и самому до смерти хотелось поесть горячего и поспать по-человечески.
– Да… и девка пусть ухаживает за Дэнзэлом.
Купец только махнул рукой. Демоны с девкой, быть бы живу да не в убытке, а кобели обозные перебьются. На том и порешили.
Альс вернулся к телеге, в которой везли Дэнзэла, и объявил о решении Лотара всем, в том числе и Нили. И быстро отвернулся, чтоб не встретить ее благодарный, влажный взгляд. Ему надоело каждую ночь слушать тяжелое сопение под рогожами и затем приглушенные всхлипы. Ни вмешаться, ни помочь Альс не мог при всем желании. А он и не хотел, говоря откровенно. Во-первых, ему платили не за охрану девичьей чести, а совершенно за иное, а во-вторых, девка прекрасно знала, на что шла, когда просилась в обоз, в компанию к стаду мужиков. Несмотря на маленький рост и неказистый вид, девчонку оприходовали чуть ли не в первую же ночевку, невзирая на мольбы и слезы. Альс не слишком любил людей, еще меньше он любил дураков, а Нили принадлежала как раз к обоим видам сразу. Ведь не маленькая уже, должна понимать, что к чему, и что детей не в капусте находят, и как взрослые мужчины смотрят на одинокую девушку. Казалось бы, подобное случалось уже не раз и не два, а множество раз, пусть и с другими, и матери талдычат своим чадам о том же, и все равно девчонки продолжают играть с огнем, каждый раз обжигаясь. В одном и том же месте, так сказать.
Когда-то давно Альсу казалось странным неуемное желание людских мужчин подмять под себя любую встречную женщину, оказавшуюся без должной защиты, невзирая на возраст и внешность. Та же Нили уж на что малопривлекательная особа, с кривоватым носом, тоненькими реденькими волосенками, тощая и с ног до головы покрытая веснушками, а все равно ведь польстились и на нее. Хотя почти все мужчины из обоза, что подручные Лотара, что сам купец, оставили дома жен – женщин гораздо красивей бедолажной приблуды.
На взгляд эльфа, пожившего среди людей достаточно времени, чтобы иметь свое собственное мнение, это просто сама людская природа требовала власти над каждым, кто окажется слабее, кто не может дать достойный отпор, а насилие над женщиной – самый простой способ проявить собственную силу даже самому худосочному убожеству в штанах.
Девчонка была готова сапоги лизать тому, кто хоть на пару ночей освободил ее от унижения и мучений. Она ни на шаг не отходила от Дэнзэла, подавала ему воды, поила лекарствами, укрывала тощим одеялом. А стоило только Альсу бросить на нее мимолетный взгляд, как Нили вся напрягалась, чтобы, упаси боги, не упустить ни единого слова, готовая исполнить любое приказание. И от этой ее готовности ему становилось тошно.
Вечером пошел дождь, и не просто дождь, а настоящий ливень, который хорош в разгар лета, а ранней весной превращается в издевательство. Вся Ореховая лощина моментально превратилась в хлюпающее болото, и ни о каком пристойном отдыхе речи идти не могло. Наемники, всякий на свой лад, изошли руганью, памятуя о том, что дежурить всю ночь под проливным дождем придется именно им. Людям легче, они пустили по кругу флягу с крепким ячменным самогоном и кое-как согрелись. На Альса, лишенного такой возможности, они смотрели со всем возможным сочувствием, и дежурить он остался первым.
Именно в такие ночи, темные и сырые, Альс мог как никогда по достоинству оценить качества, доставшиеся ему от предков. Чтобы разглядеть хоть что-нибудь в окружающей тьме, часовой-человек должен был отойти подальше от костра, повернуться к свету спиной и напряженно вглядываться в непроглядную черноту леса, оставаясь при этом удобнейшей мишенью и первым претендентом в покойники при нападении на спящую стоянку. Эльфу же не требовалось подобных подвигов самоотверженности, все заросли вокруг открывались ему, как на ладони, прямо с самого удобного места возле огня. А все, чего не хватало глазам, дополняли уши, даром, что ли, острый слух эльфов вошел в поговорки и присказки. Но Альс не был бы чистокровным сидхи, если бы не обошел для порядка весь лагерь, прежде чем умоститься на сырой коряге и подставить теплу скрюченные пальцы. За голыми ветками орешника светились глаза по-весеннему тощего зайца, хрустнул тонкий ледок под чьей-то лапой – это жил ночной жизнью лес, жизнью правильной и праведной, заповеданной Творцом.
Нили старалась подобраться незаметно и неслышно, но с Альсом подобный номер не прошел.
– Что-то с Дэнзэлом? – осведомился Альс, не поворачивая головы. – Жар начался?
Девчонка от неожиданности ойкнула.
– Не-а. Спит, и жара нету.
– Так чего ты тут забыла? Ложилась бы спать, как все остальные.
– Я, энто… ну… навроде, – пробормотала Нили. – Навроде спасибо сказать.
Она уселась рядом, одновременно стараясь заглянуть Альсу в глаза и не коснуться его плеча.
– Будь добра, отстань. Ничего хорошего я для тебя не сделал и делать не собираюсь.
– А вот и неправда ваша… – горячо зашептала девушка. – Нешто я не помню, как вы отказом ответили… ну, тогда… когда они… когда… в общем, сталось… со мной. Да еще парнишку вашего прогнали. Ну, того самого… Грином которого кличут.
Почувствовав, как к горлу подкатывается желчная горечь, Альс невнятно хмыкнул. Вот уж чего не делал, так это не насиловал женщин. Убивать убивал, и не раз, о чем никогда не сожалел. Некоторых из них, выдайся такая возможность, следовало умертвить еще раз пять подряд без всякой жалости.
– Я поспервоначалу-то думала, что побрезговали, а потом понятно стало, что вы не такой… ну, как эти.
Альс неслышно рассмеялся, девчонка уже не раздражала.
– Я действительно «не такой». – Он, отодвинув прядь волос с виска, показал Нили классическое заостренное эльфье ухо. – Не великую же тайну ты открыла, человечек.
– Вам смешно, а мне горе, – обиженно заметила девушка.
– Надо было сидеть в своей деревне и не соваться на большой тракт. Здесь сыщется немало охотников до женской плоти. Да что я тебя учу, ты теперь сама ученая.
– А куда деваться-то прикажете, коли из дому гонят. В речке топиться?.. Ретегин обещался жениться… другую взял. У мачехи дите померло – опять я виновата. Ем много, толку мало. Нахлебница я, вот как говорят. Вот и подалась в Квилг. – Она потерла кулаком сухие глаза.
– Если ждешь, что жалеть стану, то не жди, не дождешься, – резко буркнул эльф, надеясь, что девчонка обидится и уйдет.
– Да вовсе я не жалуюсь. Я так, поговорить просто. Нешто я с кем тут поговорить могу? Вот в Долье, говорят, житье полегче, чем в том Квилге распроклятом. Город большой, работы много…
Вот чему Альс никогда не уставал удивляться, чем восхищался и чему даже порой завидовал, так это умению людей видеть надежду там, где оной и быть не может, верить и надеяться на лучшее. Всегда и везде. Вот так вот слепо верить, что за поворотом дороги поджидает удача и лучшая доля, разве это не лучший дар Творца? Долья, конечно, девчушку здорово разочарует. Разросшийся на военных поставках городишко являл собой неоглядное скопище грязных лачуг вперемешку с дешевыми кабаками и борделями, и любая жизнь не стоила там и погнутого медяка.
– А чем Квилг тебе не приглянулся? – поинтересовался Альс.
– Дык хозяин проходу не давал… хозяин лавки, значицца… Хозяйка била чем ни попадя, и скалкой, и метелкой, хозяйкина дочка чуть глаз железякой, ну, которой волосы скалуют, не выколупала. Разве ж это жизнь?
– А теперь, значит, лучше?
– Хуже, – согласилась Нили, погрустнев. – Я дурная была, сначала думала, хуже, чем в деревне, нету, затем думала, что в лавке удавиться можно, а теперь и не знаю.
«То ли еще будет», – мрачно подумал Альс.
– Сколько же тебе лет, человечек?
– Осьмнадцатый пошел, – гордо заявила девушка.
– Иди спать, до рассвета осталось не так много, – сказал Альс уже совершенно беззлобно. – Посмотри, как там Дэнзэл, и ложись.
Когда Нили шмыгнула назад к телеге, Альс только вздохнул. Они всегда так делали. Осторожно подкрадывались, давали повод себя пожалеть, безбоязненно забирались в сердце и оставались там навсегда, делая свои беды и заботы его бедами и заботами, а потом-потом они умирали, уходили, забирая с собой кусочек души. За это коварство Альс и не любил людей, за то, что они были ему небезразличны. И девчонка эта, на кой она ему сдалась?
До конца смены оставалось еще немного времени, и эльф, не доверяя свой мирный сон напарникам, почти слепым и глухим в ночи, сделал еще один круг по краю лощины. Он связал воедино невидимыми нитями все деревья и кусты, благо и те и другие полны были в эту пору свежими соками, струящимися под жесткой корой. Земля щедро отдавала детям своим силу, накопленную за время долгого зимнего сна под белыми-белыми снегами, новая жизнь уже стучалась в твердые почки, и тот, кто смыслил в природных превращениях, мог без труда извлечь волшебство жизни. Тут не требовалось ни особой одаренности мага, ни великих знаний, только умение видеть и чувствовать незримое. Кольцо защитной магии, построенное Альсом, на самом деле не смогло бы отразить даже брошенный камень, только предупредить об опасности, и то только самого эльфа.
Альс заснул сразу, едва только сдал смену Малуну. Он нуждался в сне точно так же, как и люди, и приходил в ярость, когда какой-нибудь умник заявлял, что эльфы, дескать, вовсе не спят, а погружаются в грезы между сном и явью, заодно любуясь лунами и звездным светом. Ему всегда хотелось отыскать того шутника, кто придумал эти враки, и отправить грезить… куда-нибудь подальше и навсегда.
Не успел еще перевариться скорый и невкусный завтрак в луженых желудках наемников, как обоз атаковал целый отряд разбойников. Не меньше дюжины. И это в дневном переходе от Дольи!
– Повозки в круг!!! – заорал Лотар, видя, как со всех сторон к ним бегут разбойники – кто с копьем, кто с мечом, а кто и с самострелом.
Но не тут-то было. Во-первых, с двух сторон от дороги поднимался склон, а во-вторых, у обозных тоже имелись глаза на лбу. Они запаниковали, хватаясь попеременно то за дубье, то за поводья, и тем самым упуская драгоценное время. А потом стало поздно. Каждый сражался сам за себя. И даже это получалось далеко не у всех.
Альсу досталось самому первому. Его ногу намертво пришпилило к боку Лентяя толстенным арбалетным болтом. Несчастное животное закричало от боли, и вот бы рухнуть эльфу под тяжелую тушу и быть раздавленным в лепешку, но Альс все-таки успел выдернуть болт, спрыгнуть на землю и откатиться в сторону, спасая свои ребра, да и остальной скелет тоже. Невзирая на рану, он споро выхватил из заплечных ножен мечи, приняв на себя двоих. Нет, кажется, троих. Неважно, скольких. Время для него утратило свое плавное размеренное течение, разбиваясь на неровные отрезки. Некоторые мгновения вмещали в себя множество мыслей и движений, а иные заставляли вдруг видеть все и сразу, словно с высоты птичьего полета осматривать место боя.
Где-то рядом хрипло дышал старший из Шшанов, ему было пока не до младшенького. А Кармар уже лежал в грязи, разрубленный ровно пополам, и смотрел ярко-голубыми глазами прямиком в вечность. Грин расстрелял две трети колчана, заслонив собой Дэнзэла и Нили. Малун тоже сложа руки не сидел, и каждый его выстрел находил жертву, пока его самого не отыскала Неумолимая Хозяйка. Не сама, конечно, отыскала, а с помощью толстого пегого молодца в рванье, чей арбалетный болт оказался быстрей. Малун и вскрикнуть не успел, когда сталь вонзилась ему через ухо в мозг.
– Ка-армар!!!
Жизнь разделила двух братьев почти на десяток лет, а вот смерть взяла их одного за другим. Пожалуй, Валант даже не успел ужаснуться своей потере, когда и его сразила наповал шипастая разбойничья булава.
Альс прорубил себе дорогу к Грину, все еще невредимому и смертоносному, и встал рядом. Дэнзэлу он уже помочь ничем не мог. Кто перерезал трибарцу горло, так никто толком и не понял. Нили же, отчаянно защищавшая раненого, отделалась только огромной шишкой на лбу и порезанными руками. Она намертво вцепилась в мертвого уже наемника и орала дурным голосом.
В паре с метким стрелком Грином эльф представлял несокрушимую скалу, о которую разбивались все новые и новые атаки. Каждый выстрел Грина оборачивался прорехой в рядах лесовиков, каждый выпад Альса уносил жизнь. И так раз за разом. В конце концов из шестерых наемников в живых остались только эти двое. Маленький отряд принял на себя всю тяжесть нападения. Среди людей Лотара тоже были потери, но в итоге, когда стали считать убитых, обоз недосчитался только девятерых. Еще трое были серьезно ранены, а остальные могли похвалиться лишь царапинами.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:27 | Сообщение # 8
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Копать могилу Грину пришлось в одиночестве. Задача вполне посильная для крепкого мастерового парня, но тупая лопата и потоки воды, смывавшие комья земли обратно в яму, сводили все его немалые усилия на нет. Из обоза никто не вызвался в помощь, от Нили толку не было никакого, а просить эльфа Грин и вовсе не решился. От забрызганного по самые брови грязью и кровью господина Альса люди шарахались в стороны, как от зачумленного. Нечеловеческая сила, ловкость и жестокость заставили их по-настоящему ощутить его чуждую природу. Оружие нелюдя наносило страшные раны, не оставляющие врагу ни единого шанса уцелеть. Эльф работал мечами так, словно и не догадывался об усталости, с любой позиции, из любого положения, с любым противником. Грину самому становилось не по себе, когда он бросал взгляд на прямую спину наемника, который даже не поморщился, пока Нили неловко ковырялась в его ране.
– Ну, скоро ты управишься? – спросил господин Лотар недовольно. – Мы своих в Долье похороним. По-людски, на жальнике.
– Дык ты ж сам сказал, что телеги для наших у тебя нету, – удивился Грин. – Мне бы помощников парочку…
– Копай быстрее. Вишь, какой умный выискался! Да поторопись, ждать долго я не стану.
– Еще как станешь, – заявил вдруг Альс ледяным голосом.
– С чего бы? – Купчина решил, что теперь до Дольи никакая опасность ему и его товару не грозит, и наглел прямо на глазах. – Тут до города рукой подать. Ежели чего, так и сами отобьемся. Могу прямо счас расчет сделать, – фыркнул он и, подумав, добавил: – По двадцать сребреников, как уговор был.
– Что?!
Грин вжал башку в плечи, едва заслышав, КАК эльф сказал и КАК он поднялся на ноги. Так мог ожить и заговорить один из каменных идолов, что стоят в ряд возле квилгского магистрата, олицетворяя собой добродетели градоначальства. Человек просто не может так двигаться.
– А чего такого? – поспешил прикинуться дурачком Лотар. – Каждому по двадцать монет, а осталось-то вас всего двое. Мертвякам денежка вроде как ни к чему. – И нагло так хохотнул: – Гы-гы-гы.
«Все, счас зарубит на месте», – решил Грин. Они на самом деле остались одни. Одни против трех десятков Лотаровых приспешников, и сколь бы ловок и силен ни был господин Альс, но против такой силы ему не выстоять. А Грина забьют за компанию, чтоб не оставлять свидетелей. По спине, несмотря на ледяной ветер, пронизывающий до костей, потекла горячая струйка пота. Из оружия у Грина имелась только лопата, а у эльфа и вовсе голые руки. Парень напугался, но лопату перехватил поудобней.
– Сто двадцать серебряных ягров и ни соланом меньше, – спокойно сказал Альс.
– Вот еще! С каких делов-то? – заявил купчина, оглядываясь на своих людей, собравшихся неподалеку и недовольно бубнящих что-то о «проклятых нелюдях». И в руках у каждого имелся увесистый аргумент в виде дубинки.
– А с таких.
Альс протянул руку в сторону лежащих рядком покойников и сказал всего несколько слов на незнакомом языке. Земля под телами вздрогнула, тихонько вздохнула и стремительно стала втягивать их в свое чрево, словно ее незыблемая твердь сменила сущность и обернулась водой. Лотар побелел лицом, видя, как тонут в черной разбухшей почве безучастные ко всему мертвецы. Только они и остались спокойны и равнодушны к происходящему. Они да еще эльф. Обозные с отвисшими челюстями сделали шаг назад, позабыв и о дубинках, и своем многократном численном превосходстве.
– Э-э-э… – мучительно выдавил из себя купец.
– Вот именно, – согласился с ним Альс. – Деньги.
– А? – выдохнул тот, а глаза у него стали просто дикие.
– Деньги гони, – сказал эльф жестко и вытянул вперед руку в весьма узнаваемом жесте.
Лотар резво отшатнулся, издав невнятный шипящий звук, но, почувствовав, что наемник не намерен топить его живьем в черноземе, благоразумно поспешил расстаться с кошелем, бросив его под ноги Альсу. Эльф быстро зыркнул на Грина, дескать, подбери, тщательно пересчитал заработок, отсыпал звонкие монетки в ладонь, а сдачу вернул. Швырнул изрядно похудевший кошелек подальше за Лотарову широкую спину.
– Проваливай, курва, и на глаза мне более не попадайся. Еще раз увижу твою рожу – удушу твоими же кишками, – сказал Альс, как плюнул, и добавил парочку непечатных выражений, производя Лотару в кровные родичи мелкий и крупный рогатый скот.
– А как же… Долья?..
– Сами доплететесь, не маленькие. Расчет состоялся.
А делать нечего, пришлось Лотару убираться подобру-поздорову. Никто из остатков ума не выжил и связываться с колдуном не захотел. Грин купца прекрасно понимал. Ему и самому не терпелось поскорее заполучить свою долю и исчезнуть в любом направлении, противоположном от эльфа.
Теперь они остались втроем у крохотного могильного холмика. Почему втроем? Потому что Нили, притаившаяся тенью за спиной Альса, так с места и не сдвинулась.
– Ну, дык, чего теперича-то? Копать не надо? – спросил Снегирь чуть хрипловатым с перепугу голосом. Лопата словно приросла к его рукам.
– Да кинь ты ее, – предложил Альс. – Идем со мной…
– И я… и меня возьмите, – всполошилась девчонка, решив, что о ней позабыли.
Эльф ничего не сказал, и Грин на подгибающихся ногах побрел следом, молча отбиваясь от цепляющейся за руку девушки. «Придушит аль прирежет», – кувыркалась в голове мыслишка. Но, вопреки паршивейшему предчувствию, они в шесть рук притащили плоский с одного боку камень, который эльф неведомо когда приметил возле ежевичных кустов. Теперь место упокоения четырех наемников приобрело вполне пристойный вид.
– Нацарапать бы чего, – предложил Грин после некоторого раздумья. – А то, может, у кого из них есть родичи, жены там аль детишки. Как же они найдут могилку среди леса, да под диким камнем?
– Ты прав, – согласился Альс.
Эльф провел ладонью по неровном шершавому боку самодельного надгробия, не то прислушиваясь, не то разглядывая что-то. Снегирь в очередной раз подивился, какие у него красивые ровные пальцы, без раздутых суставов и выпуклых синих переплетений вен, словно ничего тяжелее гусиного пера эльф в них сроду не держал, не говоря уж о рукояти меча. Портило эти руки только то, что на трех крайних пальцах начисто отсутствовали ногти. Всякий раз Грин задавался вопросом, кто ж тот злодей, что рвал их с мясом, и как Альс отомстил ему за боль и ущерб. В том, что эльф обиды не спустил, сомневаться не приходилось.
Голос у Альса тоже мелодичным не назовешь, но когда он негромко запел на чудном языке, Грин замер и слушал, не отрываясь. Слов он не понимал, но казалось ему, что не только он, но и весь лес, деревья, птицы и зверье внимают этим колдовским словам и готовы вторить им на разные голоса. Отозвался же на песню мертвый могильный камень, когда на его поверхности проступили чуть выпуклые аддические руны. Когда-то мать-покойница заставила Снегиря выучиться грамоте, и он без труда прочел надпись: «Здесь лежат братья Шшан – Валант и Кармар, Малун из рода Паэро и Дэнзэл из Трибара – солдаты игергардского короля».
– По крайней мере я сделал для вас все, что мог, – сказал Альс после недолгого молчания.

В Долью, понятное дело, путь всем троим был заказан. Лотар со товарищи вполне успел отойти от испуга, сполоснуть пересохшее горло местным дрянным и крепким пивом и теперь, несомненно, строил планы жестокого отмщения. Короче, Альс твердо решил обойти злополучный город стороной, Грин с ним согласился, а Нили была готова идти куда угодно, лишь бы не оставаться одной. Кроме отвоеванного серебра в запасе имелось оружие погибших, рукоять меча старшего Шшана украшали крупный опал и россыпь мелких гранатов.
Дожди кончились, дни становились все теплее, и по просохшей дороге они быстро добрались до Лирза. Девчонка, поначалу сильно устававшая, втянулась в бодрый ритм движения двух привычных к долгой ходьбе воинов и через пару дней могла считаться завзятой путешественницей. Привалы делали подальше от дороги, предпочитая обходить стороной многолюдные торговые караваны. В эту пору ночевка среди зверей была куда безопасней, чем меж людей.
Альс не собирался надолго задерживаться в Лирзе. Самое большее два-три дня, чтобы повыгоднее продать камни, поделить с Грином добычу и приобрести лошадь. Беднягу Лентяя пришлось умертвить, а двигаться дальше на север эльф предпочел бы не на своих двоих, а верхом. У Грина имелись свои планы, которыми парень не торопился делиться. Впрочем, на том никто особенно и не настаивал. А вот дальнейшая судьба девушки Альса беспокоила все больше и больше. Просто бросить ее посреди дороги эльф уже не мог, своей волей изменив ее жизнь и судьбу. Она была как забавный зверек, в меру глупый, в меру хитрый. Обычная крестьянская девчонка, незамысловатая, как полевой цветок. И о ней следовало хоть как-то позаботиться.
Всем хорош оказался Лирз, тихий уютный городок в окружении садов и крохотных прудов, но приличной гостиницы без клопов и блох в нем не водилось принципиально. По крайней мере так было лет двадцать назад, когда эльфу довелось вкусить местного гостеприимства в последний раз. И, поскольку людские нравы Альсу были не внове, он справедливо полагал, что ничего там не изменилось. И верно, в первом же приюте для странников воняло так, словно все городские крысы устроили в его подполье свое главное кладбище. Следующий постоялый двор тоже чистотой не блистал, а воровская рожа хозяина настолько не внушала доверия, что Альс, уходя, лишний раз проверил наличие своего кошелька. Третьим заведением возможности Лирза исчерпывались, и если эльф не собирался ночевать на улице, то оставалось только соглашаться на паршивую стряпню и провонявшие мочой комнаты.
– И чего делать станем теперича? – осторожно спросила Нили, увидав перекошенное от злости лицо Альса.
Тот, по обыкновению своему, ответом не удостоил, полыхнув светлым серебром глаз, но Нили на него никогда не обижалась, продолжая смотреть снизу вверх на своего избавителя преданным щенячьим взглядом.
– А мне все одно где дрыхнуть. Можно темноты подождать да на чей-нибудь сеновал нагрянуть. Сто лет уже по-людски не спал, – предложил в свою очередь Грин. – Заморозков ночных, пожалуй, больше не будет.
Эльф уже готов был разразиться злым и громким словом, но, едва он приоткрыл рот, с другой стороны мостовой раздался резкий голос:
– Ириен! Ириен!
Пожилой господин в берете и широком теплом плаще устремился через дорогу прямиком к Альсу и его спутникам.
– Ты меня не узнаешь? Это я, Дугнас, Дугнас Виним.
Эльф сузил глаза, внимательно всматриваясь в старого знакомца, затем улыбнулся и распахнул дружеские объятия. Обнимались они крепко, но недолго.
– Ты вправду узнал меня, Ириен? – воскликнул мужчина.
– Конечно, – заверил эльф. – Не так много времени прошло.
Нет, годы, конечно, сказались на облике бывшего веселого студента Орфирангской академии, русые кудри поседели и поредели, морщины гусиными лапками залегли в уголках глаз, но сами глаза остались прежними, серьезными ярко-серыми. Эти глаза Альс не забыл. Даже по людскому счету Дугнас не мог считаться стариком, разве только в глазах мальчишки вроде Грина. В сорок пять мужчина находится еще в расцвете сил.
– Это для тебя немного. Да ты и не изменился ничуть. Я сначала даже глазам не поверил.
Более всего господин Дугнас походил на завзятого книгочея, кем на самом деле и являлся, а Грин судил по пальцам, покрытым пятнами чернил, длинному острому носу с докрасна натертой переносицей и по сутулой спине человека, все время проводящего над книгой.
– В последний раз я услышал, что ты отправился в Маргар, друг мой, и уже не надеялся увидеться с тобой. Надо же, какая чудесная встреча. – Книгочей радовался, как малый ребенок. – Это твои друзья? Прекрасно. Тогда я всех приглашаю в мой дом.
– Пожалуй, Иррис будет не слишком довольна, – осторожно заметил эльф, помня о былых неприятностях.
– Да что ты. Ее нету уже десять лет, – пояснил охотно Дугнас.
– Иррис умерла?
– Нет, конечно. Просто сбежала от нас. Иррис нас всех переживет, – рассмеялся беззлобно тот. – Исключая, разумеется, вас, сударь мой Ириён, – поправился он. – Что ж вы стоите, гости дорогие? Милости прошу за мной. И вы, милая девушка, тоже.
Милая девушка залилась пунцовой краской и, опустив голову, поплелась следом за остальными. Такого доброго человека Нили еще никогда в жизни своей не встречала.
– А чегой-то вы господина Альса таким именем чудным называете? – подозрительно поинтересовался Грин. Так, на всякий случай.
– Вас как зовут, юноша? – полюбопытствовал Дугнас, щуря на парня близорукие внимательные глаза.
– Грин.
– А его – Ириен, – улыбнулся тот, поспешно добавил, уже обращаясь к Альсу: – Прости, что говорю в твоем присутствии в третьем лице, – и продолжил: – Альс – это прозвище. Вот у тебя прозвище есть, сударь мой Грин?
– Снегирем кличут.
– В переводе с классического эльфийского языка, именуемого ти'эрсон, слово «альс» значит «идущий по следам», то бишь по-простому выходит «охотник», – пояснил господин Виним, назидательно подняв палец.
Точь-в-точь учитель в классе для малышей где-нибудь при храме, решил Грин, определив для себя род занятий гостеприимного старикана, и прикусил язык, опасаясь новых наставлений. До самого дома молчал, слушал, как дружелюбно беседует с ним Альс, который Ириеном зовется. Оказывается, эльфы умеют улыбаться и уважительно разговаривать. Даже с людьми.
Дом Альсова старинного друга оказался под стать хозяину. Такой же узкий и странноватый. На чистую улочку выходил неширокий двухэтажный фасад на два окна, зажатый с обоих боков более солидными особняками. Внутри не чувствовалось женской руки, пахло бумагой и кожей, а в гостевых комнатах толстенным слоем лежала многолетняя пыль. Грин сильно удивился, увидав, что к ужину вместе с хозяином вышла молоденькая девушка. А то, что она оказалась дочкой Дугнаса, стрелка только еще больше изумило. Может, хворая, решил парень. Он и представить себе не мог, чтобы здоровая девчонка не могла навести чистоту в отчем доме. Его родные сестры с малолетства приучались к домашнему хозяйству и к соответствующему возрасту могли достойно содержать дом.
– Это моя младшая дочь, звать ее Илаке.
Издали они с Нили были похожи, но то, что у спутницы было болезненно тощим, непропорциональным и, прямо говоря, некрасивым, у дочки Дугнаса оказалось изящным, аккуратным и хрупким – шея, запястья, линия носа и губ, плечи. Даже волосы, темно-русые и немного вьющиеся, у Илаке казались шелковистыми и гладкими, а у Нили – блеклыми и тусклыми. Природа, как обычно, распределила свои дары необъяснимо несправедливо, и каждой из девушек достаточно было бросить на другую заинтересованный взгляд, чтобы понять эту простую истину. Нили опустила глаза долу и весь ужин не смела оторвать их от созерцания нехитрого узора скатерти. Каждое ее движение было скованным и оттого еще более неловким. Экая красавица, восхищенно думала она без всякой зависти. Живет в городе, в собственном доме, папаша не бьет, а напротив, покупает платья и башмаки, кушает из настоящих тарелок, прямо-таки как благородная дама.
Нили и раньше подозревала, что где-то в большом и многолюдном мире живут красивые барышни с чистенькими ручками, которым от жизни достаются подарки, забота, любовь, а болячки, тяжелая работа и грязные похотливые мужики обходят сторонкой. Так человек, умеющий читать, знает из книг, что на далеком юге, на другом континенте живущие там люди едят диковинные плоды, вкусом напоминающие одновременно яблочный пирог, сливки и медовые коврижки, но при этом прекрасно понимает, что самому ему никогда такого фрукта не отведать. А потому стоит ли переживать, что удивительный деликатес минует твой рот, когда ни разу его не пробовал? Нили даже не сильно расстроилась, что горожанка оказалась настолько лучше и привлекательнее. Иначе и быть не могло. Красивые должны быть богаты и счастливы, уродливые – бедны и обижены. Обозная подстилка не может рассчитывать на милости судьбы, так заповедано всеми богами, и не стоит роптать.
Голос Илаке был мелодичен, как маленький серебряный колокольчик, тронутый утренним ветерком, он вырвал Нили из ее серьезных размышлений.
– Скажите, господин Ириен, вы часто думаете о смерти? – спросила девушка без всякого смущения, глядя в упор на эльфа.
Рука Альса с полной ложкой зависла в воздухе недвижимой. Грин от неожиданности поперхнулся коркой и зашелся в кашле, пока Нили не постучала ему кулаком по спине. «Вот так барышня!» – было написано на его простодушной физиономии.
– Что-что? – переспросил эльф.
– Илаке… – тяжело вздохнул ее отец.
– Я просто задала вопрос, папа. Наш гость наверняка много раз думал о жизни и смерти, – с самым невинным видом продолжила Илаке. – И я хотела бы узнать, не устал ли господин Ириен от своей долгой жизни.
Тот опустил ложку и со стремительно нарастающим удивлением воззрился на девушку. Чего-чего, а такого интереса к своей персоне эльф от юной барышни совсем не мог ожидать.
– Говоря откровенно – нет. Невзирая на все прожитые годы, полные разных событий, плохих и хороших, мне моя жизнь нравится. И я не тороплюсь с ней расставаться, – сказал он довольно холодно и, немного поразмыслив, добавил: – И никому не даю сделать это против моей воли. Вас устраивает такой ответ, маленькая госпожа?
– Вполне, – молвила Илаке и церемонно кивнула головкой.
– О светлые боги, когда ты перестанешь меня позорить? Чем я провинился перед небесами, раз они послали мне такую дочку?
Дугнас постарел прямо на глазах, из зрелого, хоть и немолодого мужчины превращаясь в отягощенного всеми печалями мира старика.
– Прости, папа, – сказала девушка, но и малочувствительный, грубый мастеровой парень Грин почувствовал, как мало в ее словах было искренности. Никакого раскаяния девица не ощущала нисколько.
– Ила, Ила… – пробормотал себе Дугнас под нос.
Илаке же в ответ только пожала худеньким плечиком, дескать, какая досада, что ее вполне невинные слова непонятно почему так расстроили и даже рассердили папочку. Как ни в чем не бывало поужинав, она удалилась к себе, сославшись на головную боль.
– Не обращай на нее внимания, Ириен, – бурчал Дугнас, провожая дочку раздраженным взглядом. – Разбаловал я ее сверх всякой меры, вот и пожинаю плоды воспитания. Порой мне кажется, что книжная премудрость для женского ума есть настоящий яд. Слишком начитанная барышня становится бедой для родителя.
– Вот уж не ожидал от тебя такого заявления, – усмехнулся эльф. – Куда подевалось твое вольнодумие? Уж не злыми ли женскими языками уморено?
– Не говори, друг мой. Воистину, верно сказано почтенным Салмиром Инисфарцем: что в щепотке – лекарство, то в бочке – отрава. Во всем важна мера. Что во врачевании, что в ремесле, что в чтении книг.
– Забавно слышать это из уст человека, который всю жизнь посвятил толстым томам и прочим инкунабулам. Похоже, на тебя самого яд книжной мудрости не действует так пагубно.
Эльф, подперев кулаком подбородок, наслаждался беседой. Он не просто был рад видеть старого приятеля, его вдохновляла сама возможность поговорить с образованным человеком после полугода, проведенного среди отребья, коими полнится любая армия любого государства: солдат, наемников, всякого рода рубак, предпочитающих разговорам жбанчик пива, визжащую служаночку и пол-локтя доброго железа в брюхо излишне болтливому умнику.
– Мой разум – это разум взрослого человека, опытного в жизни, много познавшего и пережившего, – глубокомысленно вещал Дугнас. – Я пришел к выводу, что ребенка полезнее всего приобщать к чтению постепенно. От простого повествования к сложному, от сказок к описаниям путешествий и подвигов древних героев. А уж к познанию философии допускать в последнюю очередь, когда ум сформируется в достаточной степени, чтобы правильно понять раскрывшиеся истины.
По всей видимости, младшая доченька подвигла ученого отца на такие умозаключения, и Дугнас излагал наболевшее с убежденностью одержимого, поначалу не замечая, что гости начали клевать носами. Нили вообще откровенно задремала.
– Да что это я – опомнился хозяин. – Уже, должно быть, и вода для купальни согрелась, и комнаты готовы. Вот старый дурак, – шлепнул себя по лбу Дугнас. – Ты уж извини великодушно, Ириен.
– Ничего, еще успеем и поговорить, и на жизнь пожаловаться, – согласился тот.

Ириен устроился на широком подоконнике, отодвинув в сторону большой горшок с кустиком декоративной розы. Окно выходило на задний двор, превращенный практичным хозяином в маленький огород, чтобы свежая зелень всегда была под рукой. В аккуратных грядках ковырялась Нили, высаживая какие-то бурые луковички ровными рядами вдоль натянутой на колышках бечевки. Комья темной земли, налипшие на пальцы и ладони, ничуть бывшую крестьянку не смущали. Наоборот, похоже, Нили впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему счастливой. И возня на кухне, и работа на огороде были ей ни капельки не в тягость. И даже мелкий моросящий дождик девушку только порадовал, обещая на грядках скорые и щедрые всходы.
Вежливое покашливание отвлекло внимание эльфа от пейзажа за окном. Это Дугнас решил напомнить о себе. Куда подевался тот бесшабашный юноша, для которого двадцать пять лет назад не существовало, казалось, ни сословных, ни расовых и никаких прочих границ? А теперь Дугнас напряжен, как тетива лука: настороженный взгляд, глубокие морщины на лбу…
– Мне нужна твоя помощь, Ириен, – сказал он.
Мысленно эльф усмехнулся, сохраняя на лице маску серьезности. А как могло быть иначе? Память Ириена хранила не менее сотни случаев двадцатипятилетней давности, когда старина Дуг начинал разговор именно с этой фразы. Заканчивались истории для обоих, как правило, тоже одинаково – грандиозной попойкой, дракой и штрафом в пользу короны. Или тем же самым, только в обратном порядке. Что ни говори, а при прежнем короле в Орфиранге нравы были попроще, чем теперь, и Ириену иногда было приятно вспоминать годы, проведенные в столице.
– Рассказывай, чем смогу, тем помогу.
– Не знаю, с чего начать.
– Начни с начала, – ухмыльнулся эльф легкомысленно и почти беззаботно. – Что-то раньше ты не был таким стеснительным.
– Старею, дружище, – грустно улыбнулся в ответ человек. – Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какая разница между старостью тела и старостью души?
– Нет, пожалуй, это будет лишним.
– Беда у меня, Ириен. Откуда не ждал и подумать не мог, что появится, – вздохнул Дугнас. – Когда Иррис сбежала… Ты, как всегда, прав оказался. Она все-таки сбежала. Так вот, когда это произошло, Птиер уже большой был, он все понимал. А Илаке… ей едва шесть сравнялось. Совсем малышка еще. Мне тяжело было девочке объяснить, что мама ее не вернется, что она предпочла богатого купца из Ланданаггера. Вот и разбаловал Илаке. Все ей позволялось, и то, за что Птиер получал по заднице, прощалось Илаке. Не подумай, девочка была сама кротость и послушание. Тихонечко в куклы играла в уголке, кашу ела без капризов, с радостью училась грамоте и счету. А уж от книжек ее не оторвать было. Там, где Птиер через пень-колоду проползал, она схватывала на лету. Мне, знаешь ли, здесь, в Лирзе, слепая Каийя улыбнулась по-настоящему. Я всех детей здешних выучил читать и писать, никто из местных на оплату не скупится. Это раньше уважающий себя купец полагал, что лучший счет это денежный. А теперь времена иные, все хотят, чтоб наследники грамотными и образованными были. Уважаемым человеком я стал. Ты не поверишь, но кое-кто доверяет мне свои денежные дела вести, чтоб учет доходов и расходов не абы какой, а по науке.
– Тебя обманул торговец? – спросил Ириен.
– Нет, что ты! – замахал руками Дугнас. – Все дело в Илаке. Видишь ли в чем дело… Год назад, если не больше, две молоденькие девушки, подруги Илаке, отравились насмерть. Специально выпили яд, понимаешь? По своей воле.
Брови эльфа изогнулись в невысказанном вопросе, подстегивая долгое повествование ученого.
– Эрфи и Клисса оставили записку, что жить в этом жестоком мире им тяжело и они добровольно покидают его вместе. Обе девушки были из уважаемых, обеспеченных семей, у них было все. Понимаешь, никаких забот, никаких болезней. Даже женихов у них не было. Страшно вспомнить. Потом, через полгода, юноша, сын лекаря, вскрыл себе вены, а следом за ним из петли вынули десятилетнего мальчишку, сына богатой вдовы Ритт.
– Что могло заставить таких молодых людей оборвать свою жизнь в самом ее начале?
– Никто не знает. Ты ведь помнишь, я никогда не был особенно набожным и в храм меня можно было лишь силой затащить, а тут сам ходил и к Двуединому, и к Властителю Небес, и в священную рощу. Не знаю, каким богам молиться, чтоб напасть эта обошла мой дом. Думал, что уж моя-то девочка никогда и ничего подобного не придумает.
Ириен мгновенно вспомнил странные вопросы Дугнасовой дочки, так поразившие и Грина, и Нили, и даже его самого. Молоденькие девушки над вопросами жизни и смерти задумываются в последнюю очередь. Молодости свойственны беспечность и уверенность в том, что смерть – это то, что случается с другими.
– А совсем недавно, – продолжал Дугнас, – нашел в ее комнате книгу. Вот она. Смотри.
На ладонь эльфа легла пухлая книжечка в дешевом деревянном переплете. «О всяческих свойствах растительных соков и употреблении оных в ядоварении» называлось сочинение анонима и содержало действительно немало интересных опытов. Ириен осторожно пролистал страницы, все больше и больше убеждаясь, что книга не могла оказаться в руках юной девы из чистого любопытства. Таблицы расчетов концентраций декоктов, смертельные дозы, переложенные на вес, описания признаков отравления, а также быстродействие разных ядов могли заинтересовать либо опытного отравителя, либо самоубийцу. Ириен вопросительно взглянул на старого приятеля. Когда-то им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Кое-что в этом мире не меняется даже через двадцать пять лет.
– Она решила уйти, как те две ее подружки. – В словах эльфа не было вопроса.
– Сначала я грешным делом подумал, что моя Илаке убийца. Но потом она призналась, что хочет умереть. И показала порезанные руки… Ее испугала кровь.
Дугнас закрыл лицо ладонями, отгораживаясь в своем горе от всего мира. Отчаяние отца сочилось из каждого слова, готовое прорваться в рыдании. Он тоже не мог понять, зачем, почему молоденькой девушке, только начинающей жить, у которой впереди лучшие, самые прекрасные годы, хочется уйти в могилу, нарушить все запреты людей и богов.
– Может быть, любовь? Юноша обидел.
– В том-то и дело, что нет. Илаке твердит, что смерть сладка и прекрасна, что весь смысл жизни в смерти, что нужно умирать молодым и красивым, а не старым и уродливым. Я отобрал у нее все пояса и шарфы, ножницы и все, что может причинить вред. Держу как пленницу в доме. Не знаю, что и придумать еще, чтобы глупая девчонка руки на себя не наложила.
– Значит, вашим детям заморочил головы какой-нибудь бродячий проповедник. Есть такие смертелюбивые безумцы, – предположил Ириен.
– Вряд ли. Я думаю, они что-то из книг вычитали. Многие философы задавались вопросами жизни и смерти. Это вообще свойственно людям, – невесело усмехнулся Дугнас. – Живем мы мало и тяжело, а почему, никто понять не может, как ни тщится.
– Какой же ты хочешь помощи от меня? – напрямую спросил эльф.
– Птиер с женой живут в Ритагоне уже два года. Устроились неплохо, своим домом обзавелись. Я ведь уже дедом стал. Маленькому Дугу скоро годик стукнет, – признался ученый, не скрывая гордости. – Хочу Илаке к брату отправить, подальше от старых друзей, от мыслей дурацких. Ритагон город большой, там всяческих красот не счесть, самое лучшее место, чтоб молоденькая барышня и думать забыла о смерти. Разве не так? Ты сам много раз говорил, что Ритагон самый прекрасный город, построенный людьми под двумя лунами. Помоги мне, ради старой дружбы, отвези туда мою дочь.
– Как ты себе это представляешь, Дугнас?
– Очень просто, – заверил тот. – Я дам вам лошадей, запасов в дорогу, денег – все что пожелаешь. Дорогу в Ритагон несколько лет назад отремонтировали, так что до места вы доберетесь самое большее за два шестидневья.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:27 | Сообщение # 9
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Сказать, что Ириену очень не хотелось связываться с разбалованной девчонкой, значило ничего не сказать. Как ни жалел эльф измученного тревогой отца, но где-то в глубине души он всерьез считал, что нежелание жить является глупостью, за которую полагается суровое и немедленное наказание. В конце концов, разве он нянька или что-то задолжал бывшему орфирангскому студиозу? Путь его действительно лежал на север, но в Ритагон сворачивать Ириен не планировал. Когда-то там у него был дом… Случилось это в те годы, когда эльф еще не понимал, что истинный дом тот, который всегда с собой, который невозможно разрушить, сжечь или продать, что настоящий дом можно построить только в глубине души, населить его не вещами, а любовью и радостью, воспоминаниями и надеждами. Но все равно Ириен точно знал, что не сможет не пройти мимо небольшого особнячка на улице Трех коней, скрытого от посторонних взглядов рядом высоких кустов реньи, цветущих в начале лета желтовато-зелеными пышными соцветиями. Дело было даже не в самом доме. Просто Ириен прекрасно знал, что покинутые города причиняют такие же страдания, как покинутые женщины, и новая встреча с ними ничего приятного не сулит, лишь полынно-горькие, как степной ветер, воспоминания.
Дугнас убеждал эльфа как только мог, пуская в ход все свое красноречие, умоляя, прося, давя на жалость, взывая к чести и совести, но все без толку. Тот даже не старался делать вид, что слушает, отрешенно устремив взгляд за тонкий переплет окна. Там крестьянская девушка привычно копошилась в земле, засевая семенами салатницы последнюю грядку. Нили, словно спиной почувствовав, что за ней наблюдают, подняла лицо и, увидев эльфа в окне второго этажа, приветливо помахала грязной ладошкой. Вот кто ценил жизнь и цеплялся за нее обеими руками.
– Хорошо, я отвезу Илаке в Ритагон, – неожиданно сказал Ириен. – Но только с одним условием.
– Каким?
– Ты оставишь у себя Нили. В качестве служанки ли, кухарки ли, неважно. Главное, чтобы у нее была крыша над головой. Договорились?
Дугнас не верил своему счастью. Да что угодно, хоть десяток девушек приютить. Он согласно затряс головой.
– Даю тебе два дня на сборы, – сухо сказал эльф. – Лошадь, припасы и деньги остаются также за тобой, Дугнас. Впрочем, животное я выберу себе сам.
В мужском платье Илаке сама себе безумно понравилась. Темно-зеленый камзол ладно сидел на точеной фигурке, черные брючки из мягкой кожи выгодно подчеркивали стройность ног. Девушка повертелась перед зеркалом так и эдак, прикрепляя к прическе маленькую шапочку с соколиным пером и застегивая на талии пояс с блестящей медной бляхой. Уж как не хотелось ей ехать под надзор к брату, но ради такого восхитительного наряда можно согласиться на многое. Даже на компанию простака-деревенщины и эльфа-наемника. Откуда у ее благообразного скучного папаши отыскался такой знакомец, Илаке только диву давалась. Возбужденная предстоящей поездкой, она быстро выскочила на крыльцо.
Оба телохранителя уже поджидали Илаке, не проявляя никакого нетерпения, пока девушка прощалась с отцом. Дугнас купил для дочери замечательную серую лошадку, не поскупился он и на крепкого трехлетку для лучника Грина. Выбор же эльфа сильно всех озадачил: его кобыла казалась сшитой из нескольких пестрых кусков шкуры – белых, коричневых, желтых и серых. Наверняка торговец, избавившись от нелепого животного, прямиком отправился в храм заказывать небесам благодарственную молитву. Самого же Ириена странность раскраски его приобретения ничуть не смущала, наоборот, он счел сделку более чем удачной и чужим мнением не интересовался.
– Прощай, Ириен, – просто сказал Дугнас, пожимая твердую, как доска, узкую ладонь эльфа. – Прощай и спасибо.
– Прощай, – отозвался тот.
Вряд ли им доведется встретиться еще раз, оба это знали, но если для лирзского ученого подобные прощания внове, то у Ириена их накопилось много, даже слишком много. Он скупо улыбнулся зареванной, но счастливой Нили. По крайней мере от этой обузы он теперь избавлен, пусть теперь Дугнас возится с девчонкой.
Илаке ловко взобралась в седло (спасибо папочке за уроки верховой езды) и, послав отцу воздушный поцелуй, гордо пришпорила лошадь, чувствуя как никогда ранее свою значимость. Жаль только, что утро было раннее и мало кто из соседей смог увидеть, как Илаке покидает отчий дом.
Полусонный стражник у городской заставы хмуро оглядел ранних путников и без лишних вопросов поднял перед ними желтую перекладину, освобождая дорогу. И тут-то Илаке внезапно обнаружила, что, проведя под домашним арестом почти целый месяц, она пропустила приход весны. Молодая листва сияла на солнце нежной зеленью, радуя утомленные за зиму глаза свежестью и новизной. Небо огромным куполом опрокинулось на сверкающий мир, и вечно сумрачный серый Лирз показался девушке забытым сном. Мир был полон красок, звуков и запахов. Все-таки даже в самом чистом городе запахи остаются прилипчивыми и тяжелыми от скопления человеческих тел, от животных, от всяческого ремесла. Нос к ним быстро привыкает, и человек перестает их замечать, пока не покинет пределы людского поселения. Илаке тоже вдыхала запахи земли и травы, жмурясь от наслаждения, пока носик ее внезапно не соприкоснулся с очень неприятной вонью. Она встрепенулась. Так могли вонять только трупы. И верно, совсем рядом с дорогой, прямо с ветки старого дуба свисало два тела. Илаке хотела побыстрее проехать мимо, но эльф, остановив свою лошадь, придержал и ее Крупинку.
– Гляди-ка, каковы красавцы, – сказал он, ухмыляясь самым препаршивым образом. – Еще с зимы висят. Не хочешь рядышком устроиться, сударыня Илаке?
Лучник глупо хохотнул, глядя на вытянувшуюся физиономию девушки.
– Зачем? – не поняла она.
Эльф изобразил крайнюю степень удивления на лице и голосом, полным нескрываемой издевки, спросил:
– Это ведь ты любишь говорить о смерти и считаешь, что жизнь груба, а смерть прекрасна и величественна. Разве нет?
– Так сказала не я, а один мудрый человек, – ответствовала с достоинством девушка. – Я говорю об Эрлионе, орфирангском поэте и сочинителе, если это имя вам знакомо, господин Альс.
– И в чем же, позволь узнать, красота и величие вот этих двух? – продолжал любопытствовать эльф, указывая на куски изуродованной плоти, в которых уже с трудом узнавались люди.
Разумеется, ничего замечательного в мертвецах не было. А кроме того, они смердели на всю округу так, что щипало глаза, но Илаке не желала уступать в споре.
– Я не знаю этих… людей и за что их повесили… Но наверняка за дело. Возможно, они были разбойниками или ворами. И их смерть отличается от добровольного ухода из жизни. Смерть насильственную и добровольную сравнивать невозможно.
Эльф задумчиво оглядел сначала висельников, а затем девушку с выражением крайнего сомнения на лице.
– Ты хочешь сказать, что если повесишься где-нибудь подальше от двух негодяев на цветущей вишне, совершенно притом добровольно, да еще в чистом нижнем белье и розовом платье, то через два месяца будешь выглядеть много лучше и пахнуть гораздо приятнее?
– Это некрасивая смерть! – воскликнула Илаке. – Не нужно все время передергивать. Для того чтобы уйти из жизни по собственной воле, нужно иметь много мужества и духовной силы. Того самого, чего у большинства обывателей нет и в помине.
– Да уж, а еще совершенно необходимо иметь большой запас глупости, эгоизма, тщеславия и наивности, – охотно согласился эльф.
И пока девица, в досаде стукнув кулачком по луке седла, тщетно старалась подобрать нужные аргументы, он шлепнул по шее свою уродину-кобылу и как ни в чем не бывало потрусил дальше по дороге, словно мгновенно позабыл об их споре.
Сглотнув обиду и получив от Грина косую усмешку в придачу, Илаке не столько расстроилась, сколько рассердилась, в основном на себя. В гостиной у подруги Вальтис или у не менее образованного Корда Фери она с легкостью давала отпор любому оппоненту, ловко выстреливая цитатами из научных трактатов, стихотворными строками знаменитых суровой жизнью и трагической смертью поэтов, разбивая встречные доводы одной лишь игрой ума. Поразмыслив, Илаке списала свое теперешнее поражение на смену впечатлений и внезапность эльфьего словесного нападения. Ничего-ничего, она ему еще покажет. Что-что, а смутить начитанную и бойкую на язык дочку Дугнаса Винима не так просто, как кажется. Для начала Илаке надулась и весь день не разжимала губ, играя в молчанку. Однако тактика, которая безотказно действовала на отца, на наемников никакого влияния не оказала. Впрочем, ее телохранители говорливостью не отличались и от того, что девица угрюмо молчит в течение всего дня, никак не пострадали. Им-то что, они привыкли целыми сутками не вылезать из седла, а вот Илаке порядком измучилась, отбив себе весь зад. Но гордячка изо всех сил стараясь воздержаться от жалоб. Еще не хватало, чтоб она просила об отдыхе всяких хамов и неучей. Когда же эльф объявил, что пора сделать привал, Илаке едва сдержала стон облегчения, еще не подозревая, что мучения только начались. Она тяжелым неуклюжим мешком сползла на землю сама не своя от усталости. Ноги болели и отказывались сгибаться в суставах, спину пекло огнем, и каждая жилочка молила о пощаде. Единственное, что девушка могла сделать самостоятельно, это рухнуть на землю.
– Ишь ты, уморилась никак, – хмыкнул Грин.
– Запомни, Снегирь, – насмешливо заметил Альс. – Гордость – это такая роскошь, которая далеко не всем оказывается по плечу. Наша барышня, похоже, почитает себя умелой наездницей и жаловаться на натертую задницу не может по принципиальным соображениям.
– По каким-каким ображениям? – переспросил стрелок.
– Принципиальным, Снегирь. Это когда человек решает сам для себя, что так он будет делать, а эдак – никогда. И строго придерживается установленных правил.
– Ага, у нас в деревне энтот прынсып называют бзиком и крутят пальцем у виска. Ну-ну, буду таперича знать.
– Ну зачем же так. Иногда принципы дело хорошее, даже в чем-то полезное. Вот если, к примеру, трактирщик принципиально откажется разбавлять пиво, почитая такое поведение безнравственным и преступным, то ничего плохого, кроме хорошего, не будет.
– Ежели не считать, что разорится энтот ваш трактирщик в три счета, то оно конечно. А с чего ему прикажете на лапу мытарю давать? Нешто мы не понимаем тонкостев. Пущай разбавляет, но не шибко нагло, да воду берет, которая почище. И ваще, меня от крепкого пива пучит.
– Это ты у нас такой понятливый, а барышня Илаке смотрит на вещи иначе.
Он говорил так, словно Илаке рядом вовсе не было, как о постороннем предмете, продолжая расседлывать лошадей. Грин собирал хворост и возился с костром. А у измученной девушки не осталось сил для обид и достойного ответа. Даже если б она хотела помочь наемникам по хозяйству, то все равно не смогла бы двинуть даже пальчиком. У них и без ее помощи получалось прекрасно. Благо Дугнас дал в дорогу головку сыра, изрядный окорок, целую гору лепешек, крупу и масло. Эльф заварил каких-то сушеных ягод, сладковато-кислых на вкус. И, пока наемники неторопливо смаковали ароматное питье, Илаке торопливо, как голодная волчица, проглотила свой ужин, обжигаясь отваром. Тепло костра, сытая тяжесть в желудке и усталость увлекли девушку в сладкие объятья сна. Она спала и не видела, как Грин, сводив лошадей на водопой, перебирает серебряные монеты, мечтательно любуясь их тусклым блеском, в мельчайших деталях воображая, на что истратит свое нежданное богатство. Как Альс медленно бродит вдоль границы света от костра и кромешной темноты тревожной легкой тенью, не то прислушиваясь к звукам ночного леса, не то выглядывая что-то в черной непроглядности ночи. Утром они на пару будили девчонку битый час. Так крепко и сладко Илаке не спала давным-давно, с тех пор, как ушла мама.

Каждый последующий день был как две капли воды похож на предыдущий. С той лишь разницей, что народу на тракте становилось все больше и больше. Порой Грину казалось, что весь Игергард отправился в путь. Одна половина шла в Ритагон, а другая в обратном направлении. Вдоль дороги, как грибы, росли постоялые дворы, но эльф не слишком стремился к удобствам ночевок под крышей. Оно и понятно, думал стрелок, соваться с молодой девкой в эти вертепы, забитые до отказа озверелым мужичьем, – дело, чреватое очередным смертоубийством. Была б девка как девка, тихая да скромная, а лучше в платьице стареньком, то еще куда ни шло. А так… Да и не было особой необходимости тратить деньги на постоялых дворах. Дни становились длиннее и теплее, а на свежем воздухе сон здоровее будет, справедливо полагал Грин. Что касаемо лично его, то Снегирю путешествие нравилось, очень даже нравилось. Сверху, из седла собственной лошади, смотреть на пеший люд весьма приятно, особенно на таких же, как он в недавнем прошлом, сиволапых крестьян, хорошо знакомых лишь с тяжким трудом. Вот взять хоть его родного папашу, который держался за убогий надел с упорством полоумного, надрываясь от рассвета до заката. Тот за всю свою жизнь даже в соседнем зачуханном городишке не бывал, не говоря уж про Квилг, Долью или Ритагон. И не побывает никогда, и братья Гриновы никуда дальше родного елового леса не денутся, где только лоси да волки. Потому как сами хуже всякого дерева вросли крепко-накрепко в землю, которая год от года родит все хуже и хуже, словно пытается таким образом избавиться от назойливых людишек-паразитов, пьющих ее соки. Грин же чувствовал себя вольной птицей и ничуть, ну ни капельки не жалел о том, что не стать ему продолжателем славного фермерского рода. Ладно, он человек. А если взять того же самого эльфа? Не сиделось же господину Альсу за горами в ихнем эльфьем царстве, где, говорят, ни у кого ни в чем нужды нет, а земля дает урожай сама по себе. Даром что колдун и воин не из последних. Так нет, мотается по городам и весям, и за морем был, и во всех землях Запроливья. А зачем, спрашивается? Папаша Гринов не сможет ответить, и братья у виска пальцами покрутят, а Грин знает точно. Невелика наука, если вдуматься. Ежели ты не трусливая бестолочь, не тугодум и в обиду себя не даешь, то нечего ждать-дожидаться, когда злой бог судьбы ниспошлет свои милости. Надо брать судьбу за хвост, как шкодливую кошку, и совать себе за пазуху. И делать, что душа пожелает. Чего желала душа эльфа, Грин и представить себе не пытался, а вот чего хотелось ему самому, он знал точно. Доберутся до Ритагона, а там можно и на герцогскую службу податься. Глядишь, выбьется Грин Снегирь в десятники, а то и в полусотники. Чем боги не шутят. Дальше загадывать Грин не решался, потому что даже от мыслей таких у него пересыхало во рту. Судьба, мать ее растак. За шкирку ее, за шкирку, шалопутную.

Ириен свернул с тракта внезапно, словно кто-то невидимый громко окликнул его из чащи. Не говоря худого слова, махнув предупреждающе рукой, он нахлестнул свою лошадь и мигом скрылся в зарослях. Грин и Илаке недоуменно переглянулись, но последовали примеру Ириена. Кое-как защищаясь от хлещущих упругих веток орешника и тихонько ругая эльфьи выдумки, они протиснулись в гущу леса, стоявшего вдоль тракта неприступной стеной. Оказалось, не такая уж и стена: тут полянка, там овражек. Словом, захочешь – не заблудишься.
Эльф свесился с седла и что-то разглядывал на дне оврага, но слезать с лошади не торопился. Нефритовые шарики на его косе раскачивались монотонно, как маленькие маятники.
– И чего там видать? – спросил Грин.
– Сам погляди, – предложил эльф. – И ты, барышня, можешь полюбопытствовать, если пожелаешь. Есть что посмотреть.
Грин приблизился, за ним и Илаке. Парень навидался таких картин несчитано-немерено, а вот девушку сразу вывернуло наизнанку. Рой сине-зеленых мясных мух вился над тем, что осталось от семьи крестьян-переселенцев. Мужчину зарубили сразу, начисто снеся голову. Ему просто чудо как повезло. Над его домочадцами измывались дольше, насиловали женщин, невзирая на то, что старшей было крепко за шестьдесят, а младшей едва-едва пятый год пошел, резали уши и нос мальчишке-подростку, порубили на куски молодого парня.
– Вот ироды… – вздохнул Грин, сделав обеими руками знак оберега. – Совсем звери. И малую не пощадили… И чего делать станем?
– Ничего, – отрезал эльф.
– Может, закопаем?
– А кто копать будет? Ты? И чем?
– А может, вы… ну, как тогда… ну, в лощине.
– Нет.
Илаке подняла залитое слезами лицо. Красная от рвотных позывов, ошеломленная нечеловеческой жестокостью, до смерти перепуганная, она дрожала осенним листочком на холодном ветру.
– Это… вы специально? Для меня?
– Смотри, догадливая, – хмыкнул Ириен. – Нет, но тебе тоже полезно взглянуть. Смерть, она и такая бывает. Кому-то забава, кому-то мука. И заметь, ни капельки красоты и величия. Ладно, нагляделись – и будет. Возвращаемся, пока мухи нас самих не сожрали.
– Мы могли бы похоронить этих несчастных… – слабенько пискнула девушка, кивая в сторону мертвецов.
Заставить себя посмотреть в овраг еще раз она не могла.
– Закапывай, – бросил эльф через плечо и направился к дороге.
Грин пожал плечами и, как всегда, остался на стороне напарника. Илаке потопталась на месте и, так ничего и не придумав, устремилась за своими телохранителями. Когда она прикрывала глаза, то окровавленные трупы детей вставали у нее перед мысленным взором, и никакие усилия воли не могли стереть эту картину из памяти. Эльфа она успела люто возненавидеть.

Ближе к вечеру с восхода набежали тучи, заморосил дождик, и ночевка на ближайшем постоялом дворе из возможности превратилась в необходимость. Недавняя война не только не разорила подобные заведения, но и сделала кое-кого богаче. «Белый пес» относился именно к такой категории. Глаза Альса отметили и свежую побелку в общем зале, и бочки с хорошим вином, и чистые передники подавальщиц. Вполне приемлемое место для невинной девушки, решил он, но все равно ночевать решил в одной комнате с Илаке. Тем более что Грин, экономии ради, спать отправился на сеновал.
– Что это вы такое делаете? – злым шепотом спросила девушка, когда эльф вошел следом за ней и, по-хозяйски проверив на прочность засовы на ставнях, швырнул на стул перевязь с мечами.
– А на что это похоже? – фыркнул он.
– Вы будете со мной всю ночь? Зачем? Я никуда не сбегу.
– Конечно, не сбежишь.
– Это… это непристойно. Так нельзя… – пролепетала Илаке. – В одной комнате… с мужчиной…
Эльф окинул девицу уничтожающим взглядом, под которым она быстро сникла, растеряв боевой пыл. Кривая усмешка излучала высшую степень презрения к самому факту ее существования.
– Спи спокойно и не волнуйся за свою добродетель, милая барышня…
Он хотел добавить еще кое-что грубое и малоприятное, но вовремя сдержался, потому что оно не предназначалось для нежных девичьих ушек, пусть даже произрастающих на голове, не обремененной умом. Демонстративно повернувшись к Илаке спиной, он долго сидел, уставившись на закрытую дверь, пока та шуршала одеждой и ныряла в кровать. Девушка натянула одеяло до самых глаз, стараясь даже не шевелиться, и напряженно вслушивалась в каждый шорох, доносящийся с другого конца комнаты. Эльф устроился прямо на полу, перегородив собственным телом вход, и, казалось, перестал даже дышать. Ожидание Илаке затянулось и в конце концов превратилось в крепкий здоровый сон. А вот Ириену не спалось. Отдохнул и всласть отоспался он еще в доме Дугнаса, и целый день, проведенный в седле, не отозвался усталостью в теле. И не к такому привык. Просто одна мысль цеплялась за другую, вытягивая на поверхность воспоминания, которые тянулись нескончаемой вереницей перед внутренним взором, отгоняя прочь всякий намек на сон. Задремал он только перед самым рассветом.
Утром, на скорую руку перекусив вареными яйцами и свежим хлебом, Ириен, Грин и их подопечная присоединились к маленькому сборному обозу, путь которого лежал в Ритагон. Народ подобрался разношерстный: небогатый торговец, его слуга и платный охранник, пышная бабенка с примесью орочьей крови и замашками недавней маркитантки, ковровщик и трое его великовозрастных сыновей, бродячий фокусник и пожилой стеклодув, решивший навестить внуков. Никто не стал возражать, когда к компании присоединились двое вооруженных мужчин, к тому же опытных воинов, пусть даже один из них оказался нелюдем. Ириен не случайно сделал свой выбор в пользу путешествия с обозом. Так сподручнее ночевать в лесу, а не тратиться на оплату постоя в деревнях или на постоялых дворах. Стеречь Илаке и каждую ночь обходиться без отдыха – даже он долго не выдержит. Девушка новшеству не обрадовалась, но ее мнение никому интересным не показалось.
Двигались не быстро и не медленно, Ириен никуда не торопился. Он понемногу присматривал за девицей Илаке, но в основном любовался весенним лесом, живописными речушками, коих в Олироне неисчислимое множество, словом, отдыхал как мог душой. Народ в обозе постепенно перезнакомился, маркитантка одарила своим вниманием всех, кого заинтересовали ее персона и опыт, то есть почти всех, и уже через два дня отношения у людей установились вполне непринужденные. Эльфа все эти послабления не коснулись, его побаивались и сторонились, стараясь совсем не замечать. А тот, привычный к подобному обращению, не обижался и не стремился, в свою очередь, к сближению. Плевать ему было на людей, на их косые взгляды и шепотки за спиной. Грин же оказался в центре всеобщего внимания как спутник и напарник молчаливого эльфа с двумя мечами. И не только поэтому. Его бесхитростная повесть о прошлогодней войне, наемничестве и недавнем разбойничьем налете имела успех у слушателей. Даже критически настроенная Илаке слушала его, раскрыв рот. Она, разумеется, тщательно скрывала свое отношение, но и ей путешествие начало нравиться. Она смеялась над шутками фокусника, непринужденно болтала с бывшей маркитанткой, и, как показалось Ириену, мысли о самоубийстве ее покинули. Пока они не добрались до брошенной деревни.
То ли жителей поселения поголовно унесло моровое поветрие, которое бушевало на этой земле лет пять назад, то ли они просто бросили свои худые наделы и подались на поиски лучшей доли, но деревня встретила обоз безжизненной тишиной и спокойствием. Соломенные крыши сгнили напрочь, но стены еще держались, а остатки плетней вполне годились в огонь. В поисках подходящего булыжника для кострища Ириен забрел на старое кладбище, издали походившее на маленькую рощу. Посаженные когда-то в знак скорби, кусты красноплодной уганты образовали целые заросли над скромными могильными камнями. Эльф побродил без всякой цели от одной могилки к другой, пытаясь рассмотреть насечки рун, но безуспешно. Погода и забвение сделали свое дело, стерев последнюю память о лежащих здесь людях. На одном из холмиков густо росли ранницы нежного бледно-лилового цвета. Насколько Ириен помнил обычаи провинции Олирон, такие цветы высаживали на могилах девушек, умерших до свадьбы.
– Красиво, правда? – спросила Илаке, подобравшись, как ей казалось, незаметно.
– Да. Эти цветы очень красивы, – отчеканил в ответ Ириен.
– Но они растут на могиле невинной девы. Разве это не прекрасно?
В голосе Илаке отчетливо прозвучал вызов. Эльф только усмехнулся в ответ, она до дрожи напоминала своего отца, такого же вечного и непримиримого спорщика, каким его знал Ириен в Орфиранге. Тот всегда хотел оставить последнее слово за собой.
– Смотря где видеть красоту и что понимать под прекрасным. Ранницы для этого подходят, старая могила – нет.
– Как, должно быть, просто произносить прописные истины, если твоя жизнь невообразимо длинна. А может быть, вы просто боитесь смерти? – Илаке презрительно, почти по-кошачьи фыркнула. – Ну, не стоит стесняться, господин Альс. Это вполне человеческое чувство. Только самые отважные, самые возвышенные люди способны отбросить свой страх…
Девушка продолжала свою речь, пуская в ход как расхожие, так и малознакомые цитаты классиков литературы Игергарда, Тассельрада и Маргара, ссылаясь на древних и современных мудрецов, словом, демонстрировала эльфу плоды воспитания и просвещения Дугнаса Винима во всей красе и непревзойденности. Поначалу он слушал заинтересованно, но через какое-то время утомился продираться сквозь дебри причин и следствий, предпосылок и выводов и прочей словесной шелухи. Когда Илаке наконец выдохлась и прервала монолог, Ириен дал себе возможность беззлобно и непринужденно рассмеяться.
– Ты умная девочка, прочитавшая много хороших и умных книжек, – спокойно сказал эльф в ответ на недоуменный взгляд Илаке. – Единственный твой недостаток – это отсутствие опыта и, как следствие, наивность. То и другое жизнь быстро излечивает, и я не стану брать на себя обязанности воспитателя. Слишком я стар для этого утомительного дела. Когда мы доберемся до Ритагона, я сдам тебя на руки твоему братцу и забуду о тебе навсегда, как о ночном кошмаре. А тратить на тебя силы и время… Нет уж, уволь.
Илаке растерялась. Она, уже предчувствовавшая вкус победы и триумфа, вдруг ощутила себя маленькой и глупой, недостойной лишнего внимания со стороны взрослого. Эльф не издевался, не смеялся, не пытался поучать с высоты своего возраста. Ему, оказывается, было попросту скучно. Скучно и безразлично.
– Не надо считать меня ребенком! – взвизгнула она.
На глаза навернулись злые слезы, а ноги как-то сами собой затопали на месте, делая взрослую уже барышню похожей на капризного малыша. За что Илаке удостоилась снисходительного взгляда и предложения вернуться в деревню, пока не совсем стемнело. Сочные удары веток по стройной девичьей спине, когда поверженная спорщица обратилась в позорное бегство, стали ответом.
– Вот видишь, Тиин'танали, как нехорошо вышло, – тихо сказал эльф маленькому лиловому бутону на своей ладони. – Невесть чего теперь они там измыслят. А ведь расскажи я ей, что ты любила жизнь больше всего на свете, тогда… сорок лет назад, разве она поверила бы? Глупая девчонка…
Спроси Ириена кто-нибудь, как он узнал Истинное Имя погребенной здесь девушки, он не смог бы ответить. Как он узнал? Оно проросло молодой травой и нежными цветами, его шептал ветер, оно сочилось сквозь пальцы теплыми комочками земли. Он не просто умел ВИДЕТЬ, он ЗНАЛ. Таким уж редким даром наделил его Создатель, приговаривая заранее к очень странной судьбе, судьбе Познавателя. В старину, в век Пестрых богов говорили, что над Познавателями не властен даже злой бог судеб Файлак. Так это или не так, Ириен не знал, потому что сравнивать ему было не с чем.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:28 | Сообщение # 10
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Догонять Илаке эльф не стал. Он неторопливо собрал то, за чем пришел: подходящего размера камни, – а заодно и пахучие листики дикого лука в похлебку, запах которой уже достиг его носа. Кто-то решил его приятно удивить, потому что пахло замечательно. Видимо, Грин все-таки подстрелил тетерева.
– А ваша-то королевна примчалась ровно кипятком ошпаренная, – доложил Ириену сразу по возвращении младший из сыновей ковровщика, общительный и веселый парнишка одних с Илаке лет. – Во, сидит, надулась, точно мышь на крупу. Может, спужалась чего?
– Ее спужаешь, как же, держи карман шире, – буркнул в ответ Грин, кривясь в крайне неодобрительной гримасе. – Не девка, а чисто чума. Даром что ученая, как сто мытарей, а толку чуть. Зачем вы только связались с энтой язвой, господин Альс?
– Тебя забыл спросить, – отрезал эльф. – Илаке не наша печаль, а до Ритагона только и терпеть.
– Уж силов нету, – вздохнул парень и переключился на ковровщикова сына, найдя в нем заинтересованного и благодарного слушателя.
Обсуждаемая ими особа восседала по другую сторону костра с видом оскорбленной в лучших чувствах королевы, то и дело бросая на эльфа дерзкие взгляды. И, судя по надутым губкам и вздернутому до небес носу, Ириен ожидал категорического отказа от ужина. Впрочем, от одной ночи с пустым желудком еще никто не умирал. Добродушная маркитантка до краев наполнила миску Илаке чудесной похлебкой из жирной птички, но та так и осталась нетронутой. Остальные же уминали угощение за обе щеки, не исключая и самого Ириена, и, к разочарованию упрямицы, никакого внимания на ее выходку не обратили. За исключением фокусника.
– Ты чего, красавица? – удивился тот. – Вкуснятина. Ешь давай!
– Я не голодна, – ответствовала гордая девица, ожидая дальнейших расспросов и последующего за разъяснением сочувствия.
Но фокусник лишь пожал плечами и вернулся к своей тарелке. Зато их разговор привлек внимание Грина.
– Ты че? Жрать совсем не хошь?
– Да.
– А ну тада я схаваю, раз такое дело, – легкомысленно обрадовался стрелок. – Чего добру пропадать-то? Добавки, чай, не будет.
И он, подхватив миску у Илаке из-под носа, энергично заработал ложкой. Паренек отсутствием аппетита не страдал. В крестьянских семьях дети никогда не ели досыта, даже в праздники, а уж пренебрегать харчами и вовсе считалось большим грехом. Капризной девчонке оставалось только с открытым от возмущения ртом наблюдать, как Грин уминает ее ужин, выскребая лепешкой остатки жира до последней капельки. Ириен не выдержал и расхохотался – так уморительно выглядела вкрай разобиженная на весь свет Илаке.
– А че? – изумился Грин. – Че смешного-то? Мы не прынсэсы какие, шоб от тарелки нос воротить. Верно я говорю, господин Альс?
– Это точно, – согласился Ириен.
Урок должен был пойти девушке только на пользу. Никто ведь не обязан потакать ее желаниям, как это делает достопочтенный Дугнас. Пусть поплачет, пожалеет себя горемычную, голодную и холодную, а в следующий раз станет прежде думать, а только потом делать.
– Норовистая у вас барышня, господин Альс, – сказал негромко фокусник, которого после сытного горячего ужина потянуло на разговоры. – Чересчур ученая да избалованная. Видать, совсем без матери росла.
В отличие от большинства собратьев по профессии Кивар, так звали фокусника, одет был просто, в самую обычную куртку, а на голове вместо пестрого полосатого колпака носил круглую шапочку с кожаными ремешками. И, если бы на первом привале он не продемонстрировал свое мастерство, никто и не заподозрил бы в немолодом тощем дядьке обладателя ловких, проворных рук, способных достать из уха простака цыпленка, медную монетку и яркий платок. Его кожаный мешок содержал в своих неисчерпаемых недрах запас самых неожиданных предметов, от жонглерских шариков до хитроумных ящичков с двойным-тройным дном. Профессиональные фокусники выделялись в отдельную гильдию и никогда не смешивались с бродячими комедиантами, зверинцами и балаганами, почитая свою работу, требующую долгих лет непрерывного учения и самосовершенствования, выше дешевого кривляния перед толпой.
– Отец Илаке поручил доставить ее в Ритагон, к брату, – пояснил эльф, он тоже был не против немного пообщаться.
– Давненько я не бывал в Ритагоне, – вздохнул Кивар. – Там у меня всегда хорошие заработки получались. Один раз даже в герцогском дворце бывать довелось, – похвастался он простодушно. – Я тогда помоложе был, половчее.
– Ну, может быть, и в этот раз повезет. На весенние праздники герцог устраивает большую ярмарку и гуляния.
– Кто знает? Было бы неплохо. Герцог человек Щедрый. А у меня есть чем самого короля удивить. Я в Маргаре выучился дышать огнем, как тамошние мастера. Здесь такого не умеют.
– Ты бывал в Маргаре? – удивился Ириен. – Каким образом?
Путешествие за море было дорогим удовольствием, а для простого человека так и вовсе недоступным, кроме как в трюме пиратской шикки. Догадка Ириена оказалась правильной и в этот раз.
– Э-э-э, – вздохнул фокусник. – Как только Файлак не балуется людскими судьбами. Как в Маргар попадают игергардцы? Рабами, ясное дело. По молодости лет подался на свою голову в море. Но мне повезло, хозяин оказался незлой, дал возможность зарабатывать своим ремеслом для выкупа. Благослови его Светлые боги и Пестрая Мать в придачу, хороший был человек. Тебя, господин эльф, стало быть, тоже в Маргар заносило?
– Да. И в Маргаре я жил, и в Великой степи. Много лет. Вернулся только прошлой осенью.
– К самой войне, стало быть. Очень вовремя. Тогда всех нелюдей в Вольную армию вербовали. С твоими мечами, господин Альс, там, верно, место сыскалось быстро, – рассуждал справедливо Кивар.
Ириен ухмыльнулся в ответ. Стоило только спуститься по сходням на причал, как его со всех сторон обступили вербовщики. Про резню в Митайте он уже слышал, и потому ужасы кровавого погрома, щедро лившиеся в уши, его не удивили. Удивляло другое. Например, сородичи, столь безмятежно жившие почти на самой границе с воинственным и нетерпимым Оньгъеном, давно точившим зубы на богатства эльфийского квартала Митайты. Хочешь жить в Игергарде – живи в Ритагоне, если ты эльф. Самое подходящее место. Когда Ириен отправился за довольным вербовщиком в контору, то менее всего он помышлял о мести кровожадным оньгъе. Игергардский король не пожалел казны для наемников Вольной армии, мудро рассудив, что от головорезов всех рас и мастей будет больше пользы, если их оружие и умения будут направлены против общего врага. Яттская битва проредила число кондотьеров более чем на две трети. Его величество Хальдар оказался очень дальновидным полководцем, когда без колебаний сначала пустил под нож разношерстный сброд Вольной армии, а уж потом двинул на потрепанных оньгъе свои регулярные полки.
– Может, встречали там парнишку-полукровку по имени Даниш? – спросил осторожно фокусник. – Немножко эльфийской крови в нем было, совсем чуть-чуть, а ловкий был, точно белка. Очень гордился он своим дальним родством с Фэйром, хотя от эльфов достались ему только красивые глазищи. Я его в ученики совсем мальчишкой взял, думал гильдийский знак передать. Уж больно способный был мой Даниш. Видно, сгинул на Яттском поле, бедолага.
Их было много, молодых и отчаянных, жаждущих воинских подвигов и возмездия. Среди полукровок и среди чистокровных эльфов, орков, тангаров. Вольная армия приняла их с распростертыми объятиями, обещая одновременно и славу, и честь, и деньги. Но по-настоящему щедрой оказалась только смерть, самая честная и неумолимая из владык.

Осень 1691 года


Накануне битвы всю ночь шел проливной дождь, превративший почти всю долину Ятты в сплошное болото, в котором вязли ноги пехотинцев. Еще хуже все обернулось для конницы. Лошади скользили по жидкой грязи, падали, калечились сами и калечили седоков. К середине дня оньгъе и игергардцы, наемники и ополченцы, новобранцы и ветераны мало чем отличались друг от друга. Все с ног до головы в липкой черно-коричневой грязи, оборванцы с заляпанными кровью лицами, охрипшие и озверевшие. Сама битва, описанная не одним десятком хронистов, запомнится надолго. Пока не вымрут последние из участников, которые с придыханием, вызванным старческой одышкой, станут рассказывать наивному и молодому слушателю о мужестве, доблести и подвигах, коим они были свидетелями. А их не так уж много осталось после того, как сдались генералы короля Веррона, как пали в вонючую кровавую жижу штандарты с оньгъенским соколом, как радостные гонцы поскакали в Орфиранг и Квилг с вестью о славной победе над Оньгъеном.
Ириен очнулся не от дождя и не от холода, а от того, что здоровенная наглая ворона вспрыгнула прямо ему на грудь с явным намерением полакомиться глазами.
– А ну, пшла! – прикрикнул он и рукой сбил с себя птицу.
Ворона удивленно каркнула и как-то лениво отскочила в сторону, но не очень далеко, не теряя надежду на скорую поживу. Ириен оскалил зубы в страшной ухмылке, которая означала обещание жестоко разочаровать в ее лице все воронье. Он не собирался умирать ни до сражения, ни теперь.
Он смотрел в небо, наслаждаясь его тяжелой синеватой мрачностью, и открытым ртом ловил сладкие дождевые капли. Из тошнотворной свинцовости обложных туч сочился бесконечный дождь. Вода заливала лица покойников, и от этого казалось, что мертвые плачут грязными кровавыми слезами. Будь Ириен помоложе, он тоже непременно разрыдался бы. От счастья. Он лежал среди трупов живой, практически невредимый, битва, судя по всему, уже успела закончиться, и Ириен был уверен – в пользу Игергарда. Тысячи людей и нелюдей погибли сегодня, а он остался жив. Разве это не повод для радости? Жить, дышать, пить воду – это так замечательно. Лучшее, что может случиться с воином после сражения.
В голове все еще вертелась карусель от могучего удара древком копья по затылку, зверски болела шишка на макушке, но красные круги уже не мельтешили перед глазами. Колотую рану в бедре Ириен кое-как умудрился перевязать куском ткани, отрезанным от чужого плаща. Охая и скрипя зубами, он приподнялся и, встав на четвереньки, огляделся вокруг.
Мертвые тела лежали кругом, еще не потревоженные мародерами. Да и вороны не успели как следует приступить к обильному пиршеству. Рослый оньгъе, оглушивший Ириена уже в самом конце сражения, лежал почти рядом с проломленной головой, все еще сжимая в руке обрубок злополучного копья. Чуть в отдалении Ириен разглядел пеструю куртку Гравейна. Он подполз ближе, перевернул парня, но тот был давно мертв. Лезвие меча прошло прямо через горло. Яркие зеленые глаза Гравейна даже после смерти продолжали смотреть немного лукаво. Ириен закрыл их. Это единственное, что он мог теперь сделать для покойника.
Ириен собрался с силами и встал, опираясь на обломок копья, как на палку. Раненую ногу пекло огнем, но идти было можно. Он побрел в ту сторону, откуда пахло кострами, равнодушно переступая через отрубленные конечности, вываленные смердящие внутренности людей и лошадей. Приходилось огибать целые завалы из мертвецов, сплетенных в какой-то чудовищный узел. Одного игергардца насквозь прокололи пикой, и он так и застыл, стоя на коленях, пригвожденный к месту, как жуткое насекомое – иглой натуралиста.
Под лошадью убитого влет оньгьенского офицера Ириен нашел Дэвли, чуть дальше. – Полосатого Ульхена с расколотым черепом. Возле него Ириен передохнул, собирая в кулак тающие силы. Он надеялся, что хоть Лиир вышел живым из этой мясорубки, но чем дальше шел, тем призрачнее становилась его надежда. Почти все ополчение из Квилга полегло на Яттском поле. Зеленые куртки Лихих стрелков перемешались с малиновыми гербами Соара, знаменитые белые плащи Ланданнагерской конницы – с разномастным обмундированием Вольной армии. Все нашли свой конец в густой жирной грязи, изрубленные, заколотые, утыканные стрелами. Но и вся оньгъенская армия тоже лежала здесь.
Ириен выблевал желчью прямо на золоченый мундир безголового оньгъе, когда в нос ему ударила нестерпимая вонь. Смесь запахов горелой плоти, крови и волос могла сшибить с ног даже бывалого ветерана. Здесь взорвалось оньгъенское зажигательное ядро. Ириен отвернулся и побрел дальше, стараясь не смотреть на результат ее взрыва.
– По… п… по… мо… ги…
Тощий лохматый мальчишка сипел охрипшим от крика горлом, раскачиваясь из стороны в сторону, как бы укачивая искалеченную правую руку. От пальцев остались только целый большой и половина указательного, остальные и часть ладони были начисто отсечены одним ударом меча. Мальчишка прижимал окровавленную руку к груди и тихонько подвывал.
– Вставай.
– Бо-о-о… льно.
– Вставай, кому говорю. Я отведу тебя в лазарет.
Ириен грубо дернул пацана за мокрые вихры, тот молча вскочил, испуганный, мокрый и дрожащий, как мышонок.
– Как тебя звать?
– Ш. с… шширан.
– Как-как?
– Ширан.
– Иди за мной, Ширан. Понял? Тебе сколько лет?
– Ч-четырнадцать.
– С-суки! Вот суки!
Он не стал объяснять мальчишке, кого имел в виду. Вербовщики накануне сражения хватали всех подряд, лишь бы оказался выше трех локтей ростом. Квилгское ополчение в основном состояло из таких вот сопляков, толком и оружие в руках не державших. Теперь парень останется калекой на всю жизнь, если, конечно, не подхватит заражение крови.
– Ты из Квилга, Ширан?
– Нет, из Канегора.
– Мать-отец живы?
– Померли.
– Это плохо, Ширан. Туго тебе придется, – пробормотал Ириен.
Ему просто хотелось говорить, чтобы слушать свой и чужой голос и снова и снова осознавать себя живым, чтобы отвлекаться от окружающего ужаса. Потому что трижды соврет тот вояка, который скажет, что смерть ему не страшна. Страшна, еще как страшна, до самого нутра, до печенок, когда вокруг только кровь, смрад и грязь.
Уже совсем завечерело, когда они буквально ползком добрались наконец до лазарета, но тут оказалось еще страшнее, чем на поле битве. Там были в основном мертвые, и они молчали, а тут раненые и умирающие взывали о помощи, стонали, выли и орали.
В палатку к хирургу стояла очередь. Все, кому потребовалась срочная помощь, уже лежали под навесами, предоставленные судьбе и воле богов. Хирурги сделали для них что могли. Кому-то отрезали руки или ноги, кому-то заправили кишки обратно в живот и наскоро зашили, как мешок. Теперь настала очередь более легких ранений. Тех, кто не умер от кровопотери и болевого шока, предстояло еще спасти, а врачи уже валились с ног от усталости. Их было мало, и они выбивались из последних сил. Так что раненые не роптали. У них тоже уже не было сил.
Ириен уселся прямо на землю и, то и дело проваливаясь в сон, старался следить, чтобы Ширана не оттеснили из очереди. Он уже начал отключаться, когда его узнал один из хирургов. Круглолицый рыжий мужик с широкими крестьянскими руками, выходец из какого-то глухого северного хутора.
– Ир! Живой, ублюдок!
– Жив, как видишь, доктор Виккер, – прохрипел Ириен, с трудом раздвигая разбитые губы в ухмылке.
Виккер осторожно осмотрел его раны и досадливо поморщился.
– Хотел бы я, чтобы на всех моих пациентах раны заживали так, как на тебе, эльф. Ноздря уже почти затянулась, по крайней мере хрящи срослись, – констатировал с завистью врач после беглого осмотра. – А ногу я заштопаю. Чуть позже.
– Посмотри паренька, – попросил Ириен, указывая на Ширана.
– Дерьмовая рана, Ир. Боюсь, твоему приятелю придется отнять всю кисть, – проворчал врач, недовольно скривив губы.
Мальчик заплакал, а доктор дал ему увесистый подзатыльник.
– Зато жив остался, дурачок. Пойдем, посмотрим твою лапу, герой.
Ириен смотрел, как Виккер уводит пацана с собой в операционную, и думал, что врач прав. Главное – это жизнь, такая как есть. Просто сама по себе. Мальчик этого пока не понимает, для него потеря руки – трагедия и почти потеря всего смысла существования. Так оно и есть. Пока. Пока не зарубцуются раны, пока не привыкнет управляться левой, пока не сотрется в памяти ужас прошедшего дня. А потом он поймет, как сильно ему повезло.
«А тебе тоже повезло?»
Она сидела рядом, склонив голову к плечу. Мокрое серое платье облепило худенькие плечи и спину с выступающими по-детски лопатками. Спокойные светлые глаза, немного усталая поза. Она сегодня действительно устала.
«Мне тоже. Очень».
Он даже растерялся немного от неожиданности. Сегодня он ее не ждал.
«А я и не за тобой. Просто присела рядом ненадолго. Не возражаешь?»
Голос ее был тих и спокоен, как лесной омут, но где-то в глубине маленькой рыбкой скользила ирония.
«Спасибо за доверие, Неумолимая Госпожа». Совершенно серьезно.
«Ах, к чему все эти церемонии между старыми друзьями, Ириен».
Смерти порой не чуждо некоторое кокетство.
«Сегодня у тебя большой день», – осторожно сказал он.
«Просто день».
Она иногда приходила в гости. Старая приятельница, почти подруга. У них было много общего, гораздо больше, чем хотелось. Но он привык.
«Я пришла, чтобы сказать, что рада за тебя, Ириен. Сегодня мы не пойдем вместе».
«Спасибо, ты ко мне как-то по-особенному милостива».
«Считай, что ты сегодня мой любимец».
Неумолимая Хозяйка шутила. Она улыбнулась краешком бледных губ, и ее неуловимая улыбка, как ночная бабочка, ускользнула куда-то ввысь, мгновенно растаяв.
«Возможно, ты даже сделаешь мне подарок и нанесешь свой последний визит лет эдак через?..»
«Возможно. А возможно, я явлюсь по первому твоему зову. Таким, как ты, друг мой, иногда мои хм… услуги… могут стать лучше всякого подарка».
У нее были очень печальные глаза, и Ириену даже почудилось, что в них стояли слезы. Но нет, Неумолимой неведома такая роскошь, как обычные слезы. Просто капельки дождя скатились в уголки глаз.
«До встречи, Ириен».
«До свидания, Госпожа».
Он ощутил, как она снова ушла. Холодное дыхание коснулось грязной, покрытой засохшей кровью щеки. И все.
– Ириен?!
А вот и полевой хирург Виккер.
– Ну что, бродяга, займемся тобой? Но предупреждаю сразу – не выть и не скулить. Наслушался я уже за целый день этого добра.
Эльф скрипнул зубами, но промолчал, не поддаваясь на провокации.
Пол хирургической палатки, залитый кровью, гноем и дерьмом, смердел хуже, чем двор на бойне. Здоровенный однорукий санитар малопродуктивно пытался смыть грязь, опрокидывая на пол ведра грязной воды.
– Пшел вон, – брезгливо приказал Виккер. – Снимай штаны и садись на стол, – бросил он Ириену.
Сказать было проще, чем сделать. Штанина пропиталась кровью насквозь, и крючки на боковой застежке стали липкими и скользкими. В сапоге тоже хлюпала кровь, и эльф мысленно попрощался со своей удобной обувью. Покрой настоящих эльфийских сапожек Ириен предпочитал всем остальным, хотя остальную одежду носил без разбора ее происхождения.
– Ух ты! – сказал хирург, осматривая рану. – Тебе удивительно везет, остроухий друг мой. Такой аккуратной раны я давненько не видел. Удачно, очень удачно. Зальем все спиртом, а потом заштопаем крестиком. Красивенький выйдет шрам для твоей замечательной коллекции.
Чего-чего, а шрамов у Ириена было превеликое множество. От давнишних белесых и тонких, как ниточки, до сине-багровых из последних приобретений. Часть вполне поддавалась искоренению, но эльф жалел денег на услуги хорошего лекаря-мага.
– Живучие вы, эльфы, создания. Аж завидки берут. Человек от такой раны, как у тебя, давно истек бы кровью. Орку и тангару тоже, скорее всего, пришел бы каюк, а ты вот сидишь, ногой машешь. Недаром говорят, что ваши предки в былые времена жили чуть ли не вечно… Ну, терпи, эльф.
Ириен только зашипел по-кошачьи, когда Виккер засунул в открытую рану тампон.
– Храбрый мальчик, – хмуро похвалил Виккер. – За какими демонами тебя занесло на эту войну, эльф? Скучно стало или почувствовал себя патриотом?
– Не то и не другое. Ох-х-хо. Ты лекарь или пыточных дел мастер? – охнул Ириен. – Считай, что просто зашел посмотреть, чего делается в Игергарде. А тут война и все такое прочее.
– Значит, ты дурак, Ир. Ты меня разочаровал, честное слово. Я был лучшего мнения о твоих сородичах. Одно дело ходить в советниках при штабе, а другое – махать железякой в чистом поле.
– В Минайте оньгъе устроили резню в эльфийском квартале. Мне это не понравилось.
– Х-ха, не смеши меня, тоже мне мститель, – хрюкнул Виккер. – Оньгъе резали поголовно всех. И людей, и нелюдей.
Ириен только пожал плечами. Он и сам не мог толком объяснить свое прямое участие в очередной войне Игергарда с Оньгъеном. Не первой и наверняка не последней.
Пока Виккер штопал рану, Ириену пришлось выслушать все нецензурные соображения доктора о минувшей битве и о войне в целом. Зато потом он попытался угостить терпеливого пациента хорошо очищенным спиртом, но вовремя опомнился и недовольно проворчал.
– Совсем забыл, что твое живучее племя не переносит спирт в любом виде. Тьфу на тебя, даже выпить с тобой по-человечески нельзя.
– По-человечески, разумеется, нельзя. Но от простой воды я бы не отказался.
Виккер досадливо сплюнул и крикнул санитару, чтобы принес чистой воды. Полевой врач твердо решил напиться, и ему в принципе было совершенно безразлично, что собутыльник станет хлебать обычную воду.
И конечно, они выпили за проклятую победу, за мальчика Ширана из Канегора и за тех, кому уже не доведется пить ни водки, ни простой воды. А потом они разошлись каждый по своим делам…




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:29 | Сообщение # 11
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Нет, твоего ученика я не встречал, мастер Кивар, – сказал Ириен, выныривая из нежданных воспоминаний.
– Да я понимаю, разве всех упомнишь. Я Давиша и в Канегоре искал, и в Ятсоуне, и в Орфиранге. Записки оставлял в условленных местах, прождал всю зиму в Долье, да, видно, все без толку, – горестно вздохнул фокусник. – Эх-хе-хех… Проклятые оньгъе…
Ириен не стал рассказывать вконец расстроенному человеку, что его самым лучшим другом был, есть и останется оньгъе Аннупард Шого. Разве кому-то, тому же Кивару станет легче оттого, что он узнает, сколько раз Пард спас жизнь разным нелюдям. Оньгъе, грабившие, насиловавшие и убивавшие на улицах Минайты, не имели ничего общего с Пардом, равно как и он с ними.
Сытный ужин и не по-весеннему теплый вечер расположили путников к лирическому настроению и песням. У Норберты оказалось хорошее настроение, и она запела, уступая просьбам. Голос ей достался низковатый для женщины, но необычайно красивый, глубокий и сильный.

Над ним одна трава теперь растет,
И только мать солдата дома ждет,
Чужой женой теперь его вдова,
И что ее судить за то? Она права.
Дичает сад, и поле в сорняке,
А на войне оно как на войне.
Кто возвратился, кто в земле лежит.
А тем, кто выжил, надо дальше жить.
У мертвых нет обиды на живых.
Их вечный сон спокоен, светел, тих…
Да разве с битвы не вернулся он один?
Вот только без отца остался сын…

Песня эта отмерила не один век. Ириен был уверен, что люди сложили ее еще в те годы, когда его собственный отец был ребенком, а может быть, даже в Темные века. Кто знает? И петь ее будут еще долго. Она переживет его самого.
Эльф поискал глазами Илаке и с удовлетворением отметил, что ее глаза слишком ярко и влажно блестят. Значит, задело. Значит, немного проняло. Пусть хоть так, если ему самому никогда не подобрать нужных слов. И лучше, чем это сказано в песне, не объяснить девушке простую истину, которую знает неграмотная шлюха Норберта, и фокусник, бывший когда-то маргарским рабом, и мальчишка Грин, только и умеющий, что ловко стрелять из лука. Что жить надо ради самой жизни. И ничья смерть не может замедлить вечный круговорот мироздания, без начала и конца возрождающийся сам из себя. Мироздание даже не заметит твоей смерти, но станет беднее и оттого скучнее.
– А вы, господин Альс, не споете ли чего? – осторожно спросила Норберта. – Ваши родичи большие охотники до песен.
– Пожалуй, я откажусь, – улыбнулся Ириен криво, но совершенно беззлобно. – Чего не умею, того не делаю. Боги поскупились в отношении меня. Я простой наемник. А много ли вы, сударыня, встречали певцов среди воинов?
К нему не стали приставать лишний раз, но никто не обиделся на отказ. У людей хватало собственных песен, веселых и грустных, возвышенных и похабных, красивых и не очень. А эльфу представилась редкая для его расы возможность слушать чужие голоса, оставаясь только зрителем. То, что эльфы были народом музыкальным, никто сомнению не подвергал, но неискоренимые россказни о каком-то особо чудесном даре в сем искусстве лично Ириену сильно осложняли жизнь. Его голос назвать мелодичным не мог бы даже самый отъявленный льстец. Хриплый и неровный, как скрип проржавевшего ворота колодца, он годился только для базарной ругани. Тут иногда лучше помолчать, чтобы не навлечь на голову неприятностей, и уж вовсе не до песен. Вот Унанки, тот мог. Пока жив был…
Иногда Ириену казалось, что невозможность забыть и есть самое страшное наказание для живого создания. Тем более для того, кто живет так долго, что в любом случае обязан терять кто-то дорогого, любимого, и необязательно человека. Можно отгородиться от всего мира почти неприступными горами, но даже в благословенном, мирном уж тысячу лет Фэйре смерть сумеет настичь эльфа. И что тогда? Вечно терпеть мучительную боль потери? Пусть не вечно, слава светлым небесам, пусть несколько веков, но рана не заживет и не избудется горе. Волей-неволей задумаешься, за что, за какой страшный грех наказан так жестоко прекрасный народ Фэйра, Валдеи, Серых островов? Кто-то всю свою долгую жизнь ищет ответ на этот вопрос, а кое-кто предпочитает никогда не задумываться об этих болезненных вещах. Тот же самый Унанки, обратившийся ныне в пепел, знавший сотни мелодий и имена всех звезд в обоих полушариях, считал, что Создатель этого мира просто решил так странно пошутить. Иной раз Ириен спорил со старым другом, а иной раз помимо воли соглашался.
Сон подкрался на мягких лапах, как водится у диких лесных котов, один из которых только что щурил золотые глазищи с высокой ветки клена, полагая, что остается невидим для распевшихся посреди ночи путешественников. Ириен на мгновение прикрыл веки… И вот уже душа беспокойной птицей метнулась ввысь, уносясь за внутреннее Вейсское море, за Маргарские горы, в степь и в недавнее прошлое. Туда, где точно так же горел костер и странники сидели подле огня, не торопясь со сном. Только ночь была не в пример более теплая, степь благоухала так, как здесь, на севере, земля не пахнет даже в разгар весеннего цветения. Тор вел нескончаемый теологический спор Мэдом Малаганом. Тангар полагал себя правоверным огнепоклонником, как его пращуры, а эрмидэец вообще ни во что не верил – ни в богов, ни в пророков. А все остальные с удовольствием прислушивались к их беззлобной перебранке. Обратить один другого в свою веру или безверие никто особенно не старался, а потому обсуждался насущный вопрос о происхождении мира в целом. И тут мнения расходились. Тор, в соответствии с верой предков, утверждал, что первоначалом был огонь, и все возникло из него и исчезнет в нем в конце вечности. Мэд же полагал, что мир просто существует, а докапываться, откуда он взялся и куда денется, – занятие для слабоумных бездельников, потому что все равно доказать никто ничего определенного не сможет, а кроме того, какая разница, и на наш век его, этого сволочного мира, хватит сполна и всем сразу.
– Наш мир – это сон Создателя, – заявил Сийгин. – И когда он проснется, все кончится.
Собственно говоря, вся вера орков начиналась этим утверждением и им же исчерпывалась. Первое, что рисовали на нежной смуглой щечке маленького орка из любой касты, было изображение закрытого глаза. Оно имелось даже на лишенном клановой татуировки лице Сийгина.
Пард только смущенно хмыкнул. Все и так знали, что по этому поводу думают в Оньгъене, кого считают избранными детьми Творца, а кого – злобными бездушными паразитами. На данный момент в их компании «паразиты» находились в большинстве.
– Скорее не сон, а шутка, – откликнулся тогда Унанки. – Всемогущий пошутил. Я в этом убежден. Остроумно, неожиданно, немного зло и, может быть, даже не слишком удачно, и похоже, что шутка его затянулась. Хотя я ничего не имею против. Такой мир нельзя сотворить на полном серьезе. – Его улыбка вышла против обыкновения невеселой. – Но я не в претензии. Мне понравилось почти все, – добавил легкомысленный эльф, немного поразмыслив.
Никто так и не понял, что хотел сказать Унанки, насмешничал ли он по своей привычке, или пытался открыть душу, которая не только у людей потемки.
– Кто у нас тут самый ученый? Альс, ты, кажется, у трех мудрецов в учениках ходил? – припомнил вдруг Малаган. – Может, эльфийские старцы знают что-то особенное?
Вся честная компания развернулась в сторону своего командира. Даже короткий пушистый хвостик на затылке Джасс прочертил линию по его шее. Нахалка, до сего момента по-хозяйски использовавшая Ириена как персональное кресло, определенно изготовилась услышать нечто для себя новое. В другой раз он бы сумел отвертеться от бесполезного разговора, послать всех куда подальше, но лангеры были настроены серьезней некуда. Видимо, спор Тора и Мэда задел их за живое.
– Мастера считали, что миры порождают друг друга точно так же, как из желудя вырастает дуб, тот в свою очередь дает урожай желудей, ну, и так без конца. Все великое сокрыто в малом. В самой крохотной песчинке заключена вся гора, в капле воды – все моря и реки… – пояснил он, пытаясь донести до своих друзей древнюю эльфийскую мудрость.
В свое время, с боями продираясь сквозь заумные тексты древних трактатов, коих у Мастера Риннана имелся неограниченный запас, Ириен твердо для себя решил, что на всю свою долгую эльфью жизнь оставит основополагающие вопросы мироздания непосредственно самим богам.
– А где тот самый первый дуб?! Ну, тот, с которого упал первый желудь? – воскликнул запальчиво Малаган. – Опять эльфы понамудрили так, что мозги сломать можно.
– Ты спросил – я ответил. Все уточнения к магам из Цитадели, Мэд. Меня, сам понимаешь, при посадке первого дуба не было, – ответствовал Ириен спокойно.
Что сказала тогда Джасс? Она вдруг стала очень серьезной, даже строгой какой-то, поменялась в лице.
– Один человек… один маг как-то сказал мне, что, возможно, наш мир просто кто-то придумал.
– Как это? – изумился Пард. – Кто придумал?
– Не знаю. Кто-то, кому достало воображения населить землю драконами, эльфами, орками, людьми и тангарами, наделить их разными судьбами, душами и магией. Тот маг, он говорил, что мысль порождает миры, и наоборот…
– Что-то я не понял ничего. – Пард в задумчивости терзал свою бороду, как пес мочалку. – А если немного доходчивее?
Джасс судорожно вздохнула, и Ириен почувствовал, как рядом с его ладонью сильнее забилось ее сердце. Она волновалась, подбирая нужные слова. Редкое явление, обычно хатамитка за словом в карман не лезла.
– Ну, вот ты слышал когда-нибудь историю про Изагиль и Рэнно? Есть даже книга такая. Я ее в храмовой библиотеке читала раз двадцать. Про разлученных влюбленных. Это ведь не легенда. Это сказка, придуманная история. Изагиль и Рэнно никогда не жили по-настоящему. Но, возможно… мне кажется, что есть мир, где они живут на самом деле. Мир, который придумал Ташша из Квилга.
– И ты веришь в… это? – спросил потрясенный до глубины души Малаган. – В то, что ты, живая и настоящая, чья-то сказка, выдумка, байка? Ты веришь?! Нет, уж лучше сон или шутка… Слышь, хатами, я не согласен. Я самый что ни на есть настоящий, доподлинный! Нет, Пард, ты слышал что-нибудь подобное? Бред умалишенного, а не теория.
Ириен ожидал, что Джасс начнет огрызаться, но нет. Она только вздохнула и сказала так тихо, что только он один услышал ее слова:
– Пусть сказка, пусть, лишь бы кончилась хорошо…
…Птица-душа вернулась обратно из странствия в пространстве и времени так резко, что Альса подкинуло на месте.
Хорошо же он поспал. Костер погас окончательно, угли остыли и подернулись седой золой, над землей стелился утренний туман, холодный, как змеиная шкура. Эльф огляделся вокруг, мысленно считая спящих людей. Раз, два, три…
– Ах, сучка! – прошипел он себе под нос, мгновенно вскакивая и на ходу застегивая ремни заплечной перевязи.
Пинок под ребра оказался наилучшим пробуждающим средством для Грина. Тот охнул, дернулся и подскочил как ужаленный, завертевшись на месте юлой.
– А? Де? Чаво?!!
Не говоря ни слова, Альс ткнул его мордой в скомканное одеяло Илаке, уже успевшее растерять тепло человеческого тела.
– Сладко спалось, сударь мой? Все мозги себе отоспал?
Голос эльфа был до того ласковым, что у Грина желудок завязался узлом. Так, должно быть, шелестит шелковая удавка в руках убийцы-душителя, нежно и сладостно.
– Так че, эта дура убегла? – догадался стрелок.
– Убегла, как видишь. И уже довольно давно.
Эльф зло плюнул, метко угодив прямо в центр кострища.
– Неужто, не догоним?
Грин тоже заметил, что девчонка прихватила свою лошадь, и загрустил. Он рассуждал просто. Конного догнать посложнее будет, чем пешего. Да и кто его знает, как далеко девчонка успела забраться и где теперь ее искать.
– Быстро седлай лошадей, – приказал эльф. – Там разберемся.
И, пока стрелок метался между двумя животными, старательно закрепляя упряжь, Альс легким охотничьим шагом направился прямо к дороге, повторяя путь беглянки. Что-что, а следопытом он был отменным. Судя по следам, хитрая девчонка сначала вела свою лошадь под уздцы и, только выйдя на тракт, залезла в седло. А вот куда поскакала, непонятно. Пыльный истоптанный тракт било слишком много ног и копыт, чтобы определить это сразу. Ириен без толку кружился меж обочинами, медленно свирепея. Подлая девка успела достать его до самых печенок, и мысленно он составлял краткий план наказаний, начиная с простой порки.
– Ну и че? – подал голос Грин, выныривая из кустов уже верхом и мигом соображая по перекошенному лицу Альса, что след потерян. – Может, разделимся? Я в обратную сторону возвернусь, а вы – вперед.
Эльф не удостоил парня даже взглядом, птицей взлетая в седло. Он был очень зол.
– Ты мне еще поумничай. Будет тут разное… рот раскрывать, – прошипел Альс. – Сейчас все и так узнаем.
Мастер Ульнари, маг из Цитадели, тратил свое драгоценное время на обучение Ириена совсем не даром. И если бы он мог видеть в это мгновение своего ученика, то, право слово, имел бы лишний повод для гордости и собой, и Альсом. Ни одна дорога, сколько их ни есть под солнцем и двумя лунами этого мира, не могла не отозваться на его приказ. И когда с губ эльфа сорвались жесткие повелительные слова на Истинном Языке, старый тракт незримо содрогнулся, точь-в-точь как половик в руках хозяйки-чистюли. Тысячи тысяч образов ринулись волной на эльфа. Девочка, подвернувшая ногу; королевский гонец с важным письмом; босая старуха-побирушка; неполная сотня злых, невыспавшихся вояк на марше; стадо коров; храпящий в канаве забулдыга; усталая, но довольная заработком шлюха; ведро помоев, выплеснутое из дверей корчмы; покосившийся указатель; монеты, звенящие в полной мошне купца; мертвец, ограбленный ночью и раздетый донага путник; блохастая бездомная шавка, задравшая ногу на забор; беззаботно насвистывающий незатейливую мелодию школяр… Бесконечный поток живых существ тек по дороге в это ранее утро в обоих направлениях. И среди них была, конечно, и злополучная дочка Дугласа Винима. Илаке решила самостоятельно вернуться к отцу и теперь что есть силы нахлестывала свою лошадку. Девчонка чувствовала себя уже гораздо менее уверенно, чем в начале побега из-под опеки ненавистного эльфа и его тупоголового напарника. Страшно ей было, очень страшно. Слишком много алчных и похотливых взглядов провожало хорошенькую молоденькую всадницу. Кого-то прельщала нежная женская плоть, кто-то зарился на одежду и лошадь, а кое-кому не помешало бы ни то, ни другое в разном порядке очередности. Все это имелось и раньше: взгляды и сопливое причмокивание губами вслед. Просто в окружении вооруженных охранников Илаке на всякие такие досадные мелочи не слишком обращала внимание. Эльф злорадно ухмыльнулся. Так тебе и надо, говнюшка безмозглая. Узнав то, что хотел, Альс не торопился разорвать связь Путей, хотя больше всего ему хотелось освободиться от призраков чужих помыслов и чувств, заполонивших сознание до самых краев. Голова налилась каменной тяжестью, кровь стучала в висках, и самым лучшим предприятием сейчас явился бы плотный завтрак, но времени не оставалось. Дорога торопилась развернуться под ноги его пятнистой лошади.
– Если мы поторопимся, то догоним нашу недотрогу еще до полудня, – соизволил сообщить Альс.
Сбитый с толку, Грин только плечами пожал, направляясь следом за эльфом. Светящаяся пустота в светло-серых глазах Альса пугала больше, чем самые страшные ругательства. То, что Альса можно вывести из себя любым пустяком, парень уже успел усвоить и привыкнуть, и то, что нрав у представителя Дивного народа на редкость гнусный, он тоже мог понять, но те немногие колдовские выходки, которые эльф учинил на глазах Грина, сводили на нет все его расположение к необычному напарнику. Пусть нелюдь, пусть с мерзким характером и злым языком, тут можно перетерпеть, но только не колдун. Все беды от колдунов проклятущих.
Если Грин испугался и растерялся, когда спустя три часа безостановочной скачки им навстречу выбежала серая кобыла Илаке с пустым седлом, а следом за ней гнался бородатый оборванец, то Ириен определенно нечто подобное предполагал заранее. Потому что без всяких разговоров, одним взмахом меча прервал погоню. Тело плюхнулось в пыль, а лохматая голова покатилась дальше, весело подпрыгивая, похожая на упавший с воза кочан капусты. Но эльф не стал следить за траекторией ее полета, а устремился дальше, уже примерно представляя, что увидит за поворотом.
Разудалых молодцов, которые с гиканьем гонялись за визжащей от ужаса девушкой между редкими деревцами небольшой придорожной рощи, было не больше десяти. Чересчур много на двоих, если учесть, что половина разбойников вооружена луками и арбалетами. Забава, похоже, была в самом разгаре, и эльф прервал ее на самом интересном месте. Узкий стилет молниеносно выпорхнул из его рукава и с малоаппетитным чавканьем угнездился у одного из загонщиков меж лопатками. Но раззадоренные насильники не заметили потери товарища по оружию. И только меткий выстрел Грина слегка охладил их пыл. А кого не остановит стрела в шее? Умирающий не успел захлебнуться криком, когда Альс доделал начатое напарником.
– Держись на расстоянии! – крикнул эльф Снегирю, уклоняясь от первой стрелы.
Он скатился со спины Ониты, не желая подставлять невинное животное под удар. Теперь, когда эффект внезапности исчерпался, разбойники с воплями кинулись на Ириена, ему оставалось только надеяться, что парни не слишком хорошо обучены воинскому делу и что они набросятся всем скопом, толкаясь и мешая друг другу. Прикрытый чужими телами, эльф мог не опасаться шальной стрелы, а уж в ближнем бою он как-нибудь разберется. При падении с лошади он сильно ушиб колено, но боль пришла, только когда последний из соперников, страшно закричав перед смертью, рухнул на землю. Ириен даже не пытался быть милосердным, и те из разбойников, кто не погиб сразу, а упал, искалеченный эльфийской сталью, попросту изошли кровью.
Беглянка в голос ревела, скорчившись под кустом и прикрыв для верности руками голову. Должно быть, ей впервые довелось увидеть, как людей, словно скот, буднично режут двумя мечами, как разлетаются в разные стороны отсеченные части тела, а кровь льется так густо, что, кажется, она пропитала каждую травинку вокруг.
– И-и-ириен-н! – взвыла девушка, протягивая к спасителю руки.
– Что «и-и»? – передразнил эльф, но не сделал в ее сторону даже шага. Он искал глазами Грина. – Твою мать, Грин!
Парень не шелохнулся. Худшие предчувствия Ириена, которые он гнал прочь во время боя, сбывались. И если болт, застрявший в правом плече, ничего особо страшного не предвещал, то наконечник другой стрелы торчал прямо из печени мальчишки, пробив недостаточно толстый кожаный доспех, а это уже было серьезно. Эльф молча разорвал на парне одежду, пальцы его слипались от густой темной крови, и стало понятно, что вытащить сразу наконечник не выйдет, иначе Грин мгновенно истечет кровью.
– Тащи тряпки! – крикнул он Илаке, топтавшейся рядом. – Торопись, дура, торопись, не стой.
– А?!
– Шевелись, сука драная, или я за себя не отвечаю! – заорал эльф, почти срывая голос и бешено выкатывая белые от гнева глаза.
Он бессильно сыпал ругательствами, проклиная себя, Илаке, богов и демонов. В то, что Грина удастся спасти, ему не верилось. Своего целительского дара Альсу не всегда хватало на собственные раны, тем более на чужие, да еще такие тяжелые. Одна надежда на запас снадобий.
– Лови лошадей! Нет, сначала мою Ониту! – приказал он девушке. – И сумку, сумку мою волоки поскорее!
Осторожно влил в беспамятного обмякшего мальчишку самое сильное свое средство, надеясь только на чудо и на то, что пятнадцать диких трав, способные остановить внутреннее кровотечение у эльфа, сделают то же самое и в человеческом теле. В худшем случае Грин умрет сразу, в лучшем – средство ненадолго отсрочит неизбежный приход Неумолимой.
– Теперь скачи в ближайшую деревню, Илаке, – уже более спокойно сказал эльф, видя, что раненый дышит, продолжая цепляться за жизнь. – Не реви. Привезешь сюда телегу, иначе мы его отсюда не сможем забрать. Да скажи, что заплатим за беспокойство сполна, пусть не сомневаются. А то знаю я этих поселян, за медяк удавятся. Не реви! Тут твоей вины больше всего! Не реви, говорю, и так голова трещит!
Ириен точно знал, что люди с такими ранами не живут, и если Грин дотянет до следующего утра, то это уже можно будет считать чудом. Впрочем, что там люди, он и сам бы околел, получив два димма стали в печенку, и хваленая эльфийская живучесть не спасла бы. Но, невзирая на все опасения, они с Грином дождались телегу, куда раненого перенесли со всей возможной осторожностью. И когда они добрались до небольшого хутора, расположенного в стороне от тракта, Грин продолжал дышать. Хозяева не стали отказывать в помощи избавителям от шайки, державшей в страхе всю округу уже не первый месяц и так некстати для себя решившей поразвлечься с одинокой путницей. За врачевание Грина взялась бабка-травница, которая прежде всего отослала прочь бестолковую Илаке. Мальчишка был плох, очень плох, жизнь в нем едва держалась, но бабка знала толк в кровеутолении, и Альс с чистой совестью передал руководство лечением скрюченной старой карге.
Одолжив у одной из женщин пустую бадью и кусок мыльного корня, Ириен сначала постирал измаранную чужой кровью одежду, а затем наскоро сполоснулся. А чего время даром терять, раз помощи от него не требуется, рассудил он здраво, решив привести себя в порядок. Да и расшибленное колено требовало внимания. И пока он боролся с крючками на сапогах, смазывал багрово-синий отек пахучей мазью крапчатки и, шипя от боли, натягивал обувь обратно, судьба Грина определилась.
– Слышь, господин хороший, – проскрипела за его спиной бабка. – Видать, твой парень покамест помирать не будет. Помучается, стало быть, болезный. Я кровь ему затворила, а там как Хозяйка решит.
– А ты как думаешь? Не помрет?
– Все под богами ходим, – заявила бабка, звучно сморкаясь. – Молодой парняга. Чего ж не очухаться, ежели лечить его и кормить? От заботы оно, вишь, мало кто подыхает.
– Заботу можно неплохо оплатить, – намекнул эльф.
Знахарка хмыкнула себе под нос, удовлетворенная таким поворотом дела. Скоренько позвала старшего из мужиков, огромного бородатого дядьку, хозяина хутора, приходящегося ей не то внуком, не то правнуком. Мужик не стал слишком рьяно торговаться, запросив, по его меркам, несусветную сумму в пять серебреников, а когда Ириен, для верности, добавил еще две монеты, то всерьез вознамерился выдать за Грина свою младшую дочку. Ежели парня не приберет Неумолимая. На том и порешили, плюс эльф взял с хуторянина слово, что тот сохранит денежки раненого стрелка, честно заработанную Грином долю за охрану Лотарова обоза. Не то чтобы местные обладали какой-то особой честностью, но клятву, данную именем Небесного Властителя, пока никто нарушать не осмеливался. Нравы игергардской глубинки по-прежнему радовали своей патриархальностью, как и сто лет назад.

Несмотря ни на что, Илаке не была настолько испорченной барышней и черствым человеком, чтобы не чувствовать свою вину за раны Грина. Если б не ее глупая выходка, то ничего не случилось бы, а парень остался жив-здоров. С тех пор как хуторские женщины отпоили ее теплым молоком с медом, Илаке места себе не находила. Как человек чувствительный, она без остановки корила себя за побег, жалела Грина и тихонько плакала, а как человек эгоистичный, злилась на жестокую судьбу и кривую свою удачу, которая пересекла ее путь с шайкой насильников. При воспоминании о перекошенных от похоти рожах, липких грязных руках и обещаниях, на которые разбойники не скупились, Илаке каждый раз покрывалась холодным потом, вздрагивая от каждого прикосновения или даже резко сказанного слова. До самого вечера ее знобило, и хозяйка заторопилась накинуть на плечи девушки овчинку и посадить ее поближе к печке. Хотя постелили ей прямо в горнице, ночь Илаке провела отвратительно, попеременно то проваливаясь в кошмары, то резко пробуждаясь. Где-то в глубине дома время от времени стонал Грин, заставляя девчонку глотать слезы. Наревевшись, она засыпала, чтобы снова вздрагивать от малейшего звука. Эльф заночевал в конюшне возле своей ненаглядной лоскутной кобылы, и, судя по всему, ни разу не заинтересовался состоянием подопечной. Илаке, конечно, в голову не пришло заговорить первой, она попросту струсила и постаралась исчезнуть из поля его зрения. Сделать это оказалось не так легко, потому что утром за стол их посадили рядом. Опасения Илаке оказались напрасны, ни ругани, ни упреков она от эльфа не дождалась. Ириен молча принялся за кашу, не забывая прихлебывать еще теплое молоко из кувшина. Он вообще являл собой полную противоположность всем устоявшимся представлениям об эльфийской расе. Во всех литературных источниках, начиная от «Рас, народов, племен» Хитри-ир-Хтано до обширного труда Гарани Изумрудного «Мир и те, кто его населяют», из которых Илаке черпала свои знания об нелюдях, следовало, что они, то есть эльфы, должны быть созданиями уравновешенными, сдержанными, склонными к созерцательности, музыкальными и обладать, все поголовно, изысканными манерами. Или великий путешественник и этнограф сильно заблуждался, или первый увиденный Илаке вживую эльф оказался редким исключением из всех существующих правил. Потому что Ириен Альс сдерживать свой гнев никогда и не пытался, мгновенно приходя в ярость от малейшего слова, созерцать предпочитал содержимое походного котелка и обладал неисчерпаемым запасом ругательств, которые в исполнении его скрипучего голоса звучали еще отвратительнее, чем были задуманы изначально.
– Спасибо добрым хозяевам за кров и хлеб, – сказал эльф, едва последний из хуторян закончил трапезу, вставая и неглубоко кланяясь хозяину. – Нам с барышней пора в дорогу.
Илаке от изумления едва не выронила тарелку. А как же Грин? Что ж, его бросить? Может, это шутка такая? Но ровно одного взгляда на эльфа хватило, чтоб уяснить для себя, что время шуток кончилось.
– И ты будь здрав, господин эльф. Мы уж о твоем друге побеспокоимся, все сделаем, как уговор был, без обману. У Карры нашей мало кто помирал, и твой малый, чай, не загнется, – степенно ответствовал дядька.
– Собирай вещи, – приказал Альс девушке, больно сжав локоть твердыми, как клещи, пальцами.
– А Грин? А как же?..
– Не твое дело. Делай, что я говорю, – прошипел он так, что девчонка помимо воли вжала голову в плечи. – Да не забудь поблагодарить хозяйку.
Никто их не провожал, только жена хозяина сунула в руку Илаке маленький узелок с пирожками. Оно и понятно, хозяева, их дети-внуки и батраки были заняты в поле и на такие нежности, как прощания, тратить время не собирались.

Дальше ехали в полном молчании. И день, и два, и три. Теперь Ириен не экономил на постоялых дворах, взяв за правило ночевать под крышей, обеспечивая девушке весь возможный комфорт и присмотр. Илаке уже не помышляла о побеге, но эльф неумолимо проводил ночь за ночью на страже в ее комнате, сопротивляться было бесполезно. При первой же попытке возразить девушка схлопотала не тяжелую, но удивительно унизительную пощечину. Вроде и удар был несильный, а весь следующий день щека горела огнем, цветом не отличаясь от той свеклы. Больше эльф ее не бил, время от времени, в ответ на малейшее поползновение заговорить, окатывая гневным взглядом.
В темноте видеть его лицо Илаке не могла, и, не рискуя натолкнуться на две презрительные щелки, полные расплавленного серебра, вместо глаз, она решилась впервые за целое шестидневье открыть рот.
– Грин останется жив? Как вы думаете? – спросила она и помимо воли втянула голову в плечи.
– Не знаю.
Против ожидания, голос у Ириена был спокоен, как гладь пруда в летний полдень. Видимо, даже эльфам иногда надоедает гневаться.
– Я… я не хотела, чтобы так все получилось… – прошептала Илаке.
В ответ эльф промолчал.
– Нет, правда…
– Ну и что? Кому стало легче? Тебе? Мне? Грину?
– Вы не дали мне даже возможности извиниться. Нам надо было остаться на хуторе и дождаться, когда ему станет легче.
– Что-то я не могу понять, Ила, ты перед кем решила извиниться? – устало спросил Ириен. – Если перед Грином, то ему оно никак не поможет. Насколько я понимаю, покаянные слова целительной силой не обладают. Если он жив, то, скорее всего, рад-радешенек, что избавился от нас обоих. А мне глубоко наплевать на твои душевные порывы. Не стоит их тратить на меня, я скотина неблагодарная.
Илаке жалостливо всхлипнула. Надо сказать, почти искренне, печалясь о судьбе раненого стрелка и о собственном постыдном поведении. Большой прогресс, если учесть, что люди в ее нежном возрасте если кого и жалеют, то исключительно самих себя, свою собственную драгоценную персону.
– Завтра мы будем в Ритагоне, Илаке, и я наконец сбуду тебя с рук, – сказал Ириен, и даже в полнейшей темноте девушка поняла, что он криво ухмыляется. – И мне… мне насрать, поняла ты что-нибудь или прикидываешься. Все возможное впечатление ты на меня произвела и больше не старайся.
– Я не прикидываюсь, – взвилась Илаке.
Она даже подпрыгнула на кровати от возмущения. Злоязычный эльф все же умудрился зацепить ее за живое. И когда? Когда она раскаялась, призналась в своей неправоте и по всем законам, людским и божеским, заслуживала прощения или хотя бы снисхождения к юным годам.
– Тебе виднее. Лицедейка из тебя действительно пока никакая.
– Я… я не хотела его смерти.
– А чего ты хотела? Подразнить нас своей выходкой? Развлечься? И как, понравилось? Нет?! Очень странно. Это ведь так забавно – поваляться под кучей мужиков. Или ты думала, что все на свете жаждут послушать твои ученые речи? От твоего ума, похоже, пострадало больше людей, чем от иной глупости. Скажу тебе прямо, Илаке, ты мне сразу не понравилась.
– Не нужно было соглашаться на предложение отца, даже ради дружбы. Я не хотела ехать к брату.
– А я связался с тобой не ради твоего отца. По мне, так ему давным-давно нужно было бы тебя выпороть, а еще лучше посадить дней на десять на хлеб и воду в чулан, предварительно выдрав как следует. Чтоб ты знала, я променял согласие доставить тебя к брату на обещание Дугнаса позаботиться о Нили.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:29 | Сообщение # 12
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Ах, какой мы, оказывается, заботливый и человеколюбивый. Жалко стало бродяжку и солдатскую подстилку? А как же превосходство эльфов над людьми во всем?
– Тут ты совершенно права, любить людей мне совершенно не за что, деточка, – процедил Альс сквозь зубы. – Ничего хорошего в вас нет. Обмен тебя на Нили был в принципе равноценный, хоть она простая крестьянка, а ты начитанная барышня из хорошей семьи. Но в сравнении с тобой Нили просто образец благоразумия и здравого смысла. Похоже, мне следовало досмотреть, чем кончилось бы дело в роще. Тогда и Грин остался бы невредим.
– Я…
Альс грубо оборвал девушку.
– Сделай так, чтоб я слышал и видел тебя как можно меньше! – рявкнул он, а потом подумал и добавил: – А если хочешь, то вали обратно в Долью. Держать не стану.
– Я не смогу одна…
– А со мной ты попадешь только в Ритагон, – отрезал эльф.

Есть на свете людские города прекраснее, есть древнее и величественнее, чем Ритагон. Это Ириен знал не понаслышке, а имел возможность убедиться собственными глазами. Инисфар с его каналами и постройками из разноцветного камня был прекраснее. Даржу основали за несколько тысяч лет до того, как пало Осскильское королевство, и проклятый король Эверанд именно там получил благословение у Первожреца. Величественнее Хисара с его золочеными башнями, улицами, выложенными розовыми плитами, фонтанами и садами, беломраморным дворцом властителя Сигирина не было и не будет по обе стороны Вейсского моря. И все же только в Ритагоне Ириен обретал ощущение дома.
С Симарского холма на Ритагон открывался изумительный вид. Отсюда были видны все храмовые купола и башни, острые шпили дворцов и яркая черепица крыш простых домов и даже кусочек гавани. Когда-то на вершине холма была дозорная крепость, охранявшая подходы к городу со стороны суши. Теперь от нее остались лишь развалины и древний храм Пестрых богов. Сколько помнил Ириен, в храме никогда не было постоянных жрецов или послушников, да и сомнительно, чтобы в Игергарде еще оставались осколки старого жречества. Но всякий конный или пеший путник, собиравшийся спуститься с холма в объятия столицы Лейнсрудского герцогства, непременно сметал пыль с алтарей и оставлял хоть какое-нибудь пожертвование во славу древних богов. И как бы ни старались позабыть об их существовании адепты иных верований, но слишком уж часто всуе поминался и злой бог судьбы Файлак, и слепая сестра его Каийя – богиня удачи-неудачи. Иные малые боги вспоминались чаще или реже, с поводом и без повода, но особенно тогда, когда людям хотелось заручиться поддержкой всех возможных божеств, которыми полнился этот беспокойный мир.
Ириен уже давненько не бывал в этом храме, но за прошедшее время ничего не изменилось. Идеально круглая чаша Сайнена, бога первой крови, до краев наполненная ледяной прозрачной водой. Мягко светилась статуя кошки, посвященная богине встреч и разлук Турайф. Блестящие от бесконечных прикосновений черные бронзовые руки Фай-лака и неровный белый камень бога тайн и лжи Ру-дайса. В храмах Пестрых богов никогда не было более четырех алтарей или менее двух. «Наверное, чтобы люди не выбирали кого-то одного, избранного, из обширного и запутанного пантеона», – подумал Ириен, по очереди разглядывая алтари. Он не считал себя верующим, но истории Пестрых почему-то всегда вызывали в нем отклик сочувствия. Еще бы! Те, которые теперь зовутся Старыми, в свое время потеснили Пестрых, выиграв в неравной схватке, и завладели миром, едва его не погубив. Так утверждали легенды, а в детстве Ириен неизменно сочувствовал бесхитростным наивным богам, у которых бессовестно, обманом отняли власть чересчур резвые новички. А еще говорят, что в древние века мир был совершеннее. Ириен по этому поводу придерживался мнения своего давнего друга, человека по имени Мэд Малаган, утверждавшего, что мир был, есть и пребудет вечно сущим бардаком и никакие боги не смогут упорядочить его настолько, чтобы приблизить хоть на шажок к тому совершенству, которое, несомненно, изначально задумано Творцом.
В храме сильно пахло теплой пылью и немного старыми благовониями. Ириен с удовольствием чихнул, сочтя это за хорошую примету.
Илаке, никогда не видевшая храма Пестрых богов, таращилась вокруг круглыми глазами, но делала это молча. За что Ириен был ей бесконечно благодарен. Пусть смотрит, если хочет, только тихо и без болтовни.
Спешить было решительно некуда. Ритагон ждал его возвращения столько лет, подождет еще немножечко. А посему Ириен выполнил обряд по всем правилам. Согрел руками холодный камень Рудайса. Тайн предстоит выяснить немало, и лжи будет предостаточно. Бросил серебряную монетку в прорезь между лапками кошачьей статуэтки, жертвуя во имя будущих встреч, и, проколов палец булавкой, уронил капельку крови в чашу Сайнена. Согласно обычаю, всякий, кто носит меч, должен отдавать частичку собственной крови, чтобы не лилась зря кровь невинных. И судя по тому, что довелось увидеть в своей жизни Ириену, Сайнен, бог первой крови, уже давным-давно не принимал жертвы.
Файлаку же Познаватель ничего не пожелал пожертвовать. Как всегда. У них с богом были старые счеты.
– Вы верите в этих богов? – спросила Илаке с легким недоумением.
– Верю, – буркнул эльф, лишь бы отвязаться.
– Да они и не боги уже, люди их почти забыли…
– А я вот, например, хорошо помню, – усмехнулся Ириен, глядя, как у девчонки отнимается дар речи. – Для тебя они, может быть, и пыльная древность, а для меня – нет.
Эльф нагло врал, потому что Пестрые боги ушли за много веков до его рождения. Но, в конце концов, временное онемение подопечной было для него честно заслуженной наградой за два шестидневья повышенного напряжения и бдительности.
Они спустились с холма и, благополучно миновав широченные новые ворота, въехали в Ритагон. За двадцать лет город не успел разрастись вширь настолько, чтобы Ириен не узнавал бывших предместий, поглощенных теперь Ритагоном, очутившихся в черте городской стены. Новообращенных горожан магистрат тут же обязал замостить камнем улицы перед домами. Те из домовладельцев, кто поумнее, скинулись в общий котел и наняли строительную артель, сделав положенное сразу и надежно. Иные же, не найдя общего языка с соседями, решили задачу своими силами, от чего улочки получились рябыми от разномастного материала и перемежающихся с ним грязных ям. Такое случалось не раз и не два, люди из века в век совершали одни и те же ошибки, каждый раз выбирая между дешевой и плохой работой и дорогим качеством в пользу первого. И даже непомерно высокие штрафы градоначальства за колдобины на дорогах не могли изжить стародавнюю привычку жадничать по мелочам.
Ириен быстро нашел маленький аккуратный домик Птиера, старшего брата Илаке, недавно перестроенный в соответствии со вкусами нового владельца, с остатками сада за низким забором и миниатюрным огородом. Дугнас ничуть не преувеличивал, когда утверждал, что сыну в Ритагоне живется хорошо. Свежая побелка, посыпанные песком дорожки в саду, пестрые коврики, вывешенные на просушку, – зоркому глазу все говорило о достатке и уверенности хозяев дома в своем будущем.
Птиер оказался до такой степени похож на своего родителя, что эльфу стало не по себе, словно время двинулось вспять и перед ним стоит молодой Дугнас. Те же кудри, тот же смелый взгляд и точно такая же солнечная улыбка. Кажется, он даже обрадовался возможности познакомиться со старинным приятелем отца, о котором наверняка немало слышал в детстве. Птиер представил свою жену, миниатюрную улыбчивую брюнетку, похвастался годовалым наследником, кучерявым ясноглазым малышом, ковыляющим на нетвердых ножках, и Ириен, конечно, принял бы приглашение заночевать, не испытывай он острейшего желания поскорее распрощаться с Илаке.
– Я очень сожалею, господин Виним, но в Ритагоне у меня множество дел, – заверил Ириен. – Я свою миссию исполнил, доставив вам сестру, а теперь вынужден откланяться.
Илаке оставалось только дивиться, каким образом ее вечно раздраженный телохранитель вдруг превратился в вежливого и церемонного господина, раскланивающегося с братцем с изяществом, достойным королевского дворца. Ей тоже перепало от сего пирога вежливости. Ириен не поскупился на любезную улыбку, изменившую его лицо до неузнаваемости. Только глаза оставались холодными и злыми, мол, не стоит обольщаться, милая.
– Всего наилучшего, сударыня. Надеюсь, вас не слишком утомило наше путешествие. Счастливо оставаться.
Девушка в ответ изобразила книксен, не слишком вязавшийся с мужским платьем. Она молча глядела, как зловредный эльф вспрыгивает в седло и покидает ее жизнь, оставляя в душе горькую занозу, слишком болезненную, чтобы быстро забыться. Она даже сама не поняла, зачем побежала следом.
– Ириен! Ириен!
– Чего тебе? – спросил он неласково.
– Вы простили меня?
Он склонился ниже, со странным любопытством разглядывая девушку.
– Для тебя это важно?
– Не знаю… наверное… может быть…
– Простил. Разве дело в моем прощении или непрощении? Все ведь закончилось более или менее благополучно. Грин скоро выздоровеет, ты будешь жить в одном из самых красивых городов мира. Важно ли что-нибудь еще? У тебя впереди целая жизнь, чтобы понять.
– Что понять?
– Все, – ухмыльнулся Ириен и тяжело вздохнул. – Как ты мне надоела, Ила, если б ты только знала.
Когда дом Птиера исчез за поворотом, он со спокойной совестью выкинул вздорную девицу из своих мыслей. Помнить об Илаке было все равно что помнить о камушке, случайно попавшем в сапог. Дугнасу всегда не везло с женщинами, будь то возлюбленные, жена или дочка.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:30 | Сообщение # 13
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава 3
ЯЩЕРИЦЫ И САЛАМАНДРЫ

Жизнь продолжается… несмотря ни на что.

Джасс, человек. Поздняя осень 1691 года


Кое-кто утверждает, что у кошек двенадцать жизней. Хотя весьма сомнительно, чтобы этот кто-то проверял сей факт досконально. Кошки, само собой, таинственно молчат. На то они и кошки.
А вот Джасс точно знала, что у нее много жизней. Уже примерно шесть. Вот, судите сами: первая началась, как у всех людей и нелюдей, из чрева родительницы, где-то на берегу северного моря; вторая прошла в стенах Ятсоунского храма; третья – в Храггасе, проклятой аймолайской дыре. Четвертая началась в день, когда под напором селя сгинул Храггас, и протекала до падения самой Джасс в хисарскую яму; затем случилась пятая жизнь, знаменуемая присутствием незабвенного лангера-эльфа, и вот оно, начало новой, шестой жизни – без Ириена Альса, после него. И если предположить некое скрытое сродство женской и кошачьей природы, то впереди бывшую жрицу бога-странника, бывшую Сестру хатами, бывшую возлюбленную эльфа, и прочая, и прочая, непременно поджидали еще шесть жизней. Одна другой интересней и опасней. Хотя если внять мнению Джасс, то она как раз остановилась бы на пятой. Наверное… Ну да ладно, разве злой бог судьбы спрашивает мнения смертных?
Приятно все-таки иногда ловить на себе восхищенный мужской взгляд. Особенно после того как некоторое время представители племени носящих штаны взирали на тебя либо как на помесь отравленного ножа, ядовитой змеи и зажигательного снаряда, либо как на живой памятник чужой славе. И то и другое очень быстро начинает утомлять. Джасс специально сделала лишний круг по залу, чтобы убедиться в истинности своего впечатления. Так и есть. Вот он, высокий господин в алом колете, черноволосый, черноглазый и смуглый, как аймолаец. Слава богам, на оттенке загара его сходство с жителями проклятой Аймолы и заканчивалось. Очень хорошо, что в Маргаре не привилась мода на маски, как в Дарже или на Эрмидэях. Аккуратно подстриженная бородка клинышком при безупречно выбритых щеках, вьющиеся крупными локонами волосы по плечи, ровные зубы, мужественный профиль. Ну что еще надо для того, чтобы считаться в Инисфаре эталоном красоты? Разве только плотно набитый золотом кошель. Но у черноглазого, видимо, и здесь не имелось никаких проблем. Усыпанные драгоценными камнями ножны для кинжала – это раз, рубин в серьге размером с ноготь большого пальца – это два, наимоднейший покрой платья – это три. Более чем достаточно для опытного взгляда.
Мужчина снова одарил Джасс пламенным взором, порядком смутив. Она, помимо воли, глянула в зеркало на соседней стене. Глубокий вырез спереди обнажает как раз столько, чтобы оставалось место для фантазии, шея длинная, волосы уложены так, чтобы никто не догадался об их неприличной длине. И даже на лице просматривается некая миловидность: губки яркие, глазки дерзкие, легкий румянец намечается. Вроде бы есть достоинства, от которых можно воспылать, а все одно не верится. Джасс всегда, практически с детства знала, что ничего особо выдающегося в ее внешности нет. Во всяком случае, редкостной красоты, которая заставляет мужчин столбенеть на месте, терять рассудок и сподвигает на сложение виршей, так точно нету. Альсовы же безумства легко списывались на сугубо эльфячью эстетику. Всем известно, что у остроухих полно всяческих вывихов по части понимания красоты. Так что, когда Альс впадал в восторг от изгиба ее коленки, можно было не смущаться и спокойно принимать комплименты. Только один он и способен углядеть эту немыслимую гармонию линий. От несвоевременных воспоминаний об эльфе вдоль позвоночника пробежал холодок, заставивший Джасс поежиться.
– Замерзли, сударыня? Здесь всегда гуляют сквозняки.
Его дыхание шевелило волоски сзади на оголенной шее. И перегаром не пахло.
– И не только сквозняки, – улыбнулась Джасс.
– И не только гуляют, – хмыкнул он.
Вот это верно, в самую точку. Теперь самое время обернуться и поглядеть на него вблизи. Лицом к лицу, так сказать. А пахло от его одежды приятно, чем-то сладким, но свежим, и взор его далеко не сразу скатился в ложбинку между грудями. Для маргарца это подвиг.
– Хотите пригласить на танец?
– А можно?
– Нужно. Заодно и согреемся.
Они легко влились в круг, подхватив ритм несложных движений. Музыка не прерывалась, кто-то, устав, уходил, кто-то присоединялся, менялись партнеры. И так до тех пор, пока музыканты не выбьются из сил или не останется ни одной пары танцоров. Еще один удобный маргарский обычай.
Из лангеров не умели нормально танцевать только Тор и Пард. Тор – из тангарской скромности, а в Оньгъене танцы вообще считались бесовским занятием и Парду негде было научиться по молодости лет. Джасс пробовала учить, но бросила это занятие, проще горного медведя заставить плясать.
Нынешний ее кавалер двигался свободно, знал все положенные фигуры и ни разу не наступил на ногу. Совсем как Альс.
«Демоны! Сколько можно?! – мысленно взорвалась негодованием Джасс. – К чему эти напоминания? К чему?»
– Что, надоело? Или уже согрелись?
Она мигом согнала с лица гримаску недовольства.
– Душно.
А только что было холодно. Впрочем, ничего удивительного, от пристальных взглядов можно и вовсе растаять. Как фруктовое желе в фаянсовых вазочках, которое подается на таких вот балах для разномастного сброда, только и способного, что заплатить за приглашения. Джасс, к слову, шелковый листочек с вензельком не стоил даже медного итни. Услуга за услугу. Она хотела немного развеяться, а леди… хм… неважно кто… хотела избавиться от домогательств некой влиятельной особы. И вот влиятельная особа залечивает синяки и шишки, леди наслаждается обществом нового любовника, а Джасс обновляет собственные познания в светской жизни. Откуда они могут взяться у деревенской ведьмы, бывшей воительницы-степнячки и возлюбленной знаменитого лангера? От храмового воспитания, от врожденной наблюдательности, от знакомства с эльфийским принцем-бастардом да эрмидэйским неудавшимся герцогом. Разумеется, Джасс никогда не чувствовала бы себя в благородном обществе как рыба в воде, для этого надо родиться у знатных родителей и с молоком кормилицы впитывать навыки и привычки. Зато она могла очень удачно изображать из себя ноблеску, не перебарщивая сверх меры, как это водится у куртизанок. Иногда этого хватало, чтобы пустить пыль в глаза и сбить со следа.
Кавалер галантно вывел ее из танцевального па и повел куда-то в прохладные сопредельные анфилады, обычно пустые и гулкие, а сегодня в честь праздника залитые светом, со стенами, увешанными гирляндами живых и сухих цветов. Как-никак Духова ночь на дворе.
Кстати пришлось припасенное таинственным незнакомцем желтое ароматное яблоко, которое они съели напополам.
– Теперь, когда мы преломили пищу, уже не сможем быть врагами, – заявил он.
– Это степняцкий обычай и в Маргаре почитается варварским.
– А мне он очень по душе.
– Мне тоже. Больше ничего преломить не найдется? Например, свежей лепешки с зеленью? – обнаглела Джасс.
– Сожалею, сударыня, я оказался не настолько дальновиден, как может показаться.
Он рассмеялся так заразительно и искренне, что Джасс почти ему поверила. Болтать о том о сем с ним было приятно во всех отношениях. Может быть, он еще и поможет ей забыть об Ириене Альсе? Хоть ненадолго.
Некстати припомнился смазливый и неглупый провинциальный чиновник, так красиво ухаживавший за одинокой постоялицей соседней гостиницы, даривший трогательные букетики, корзинки со сластями и отрезы кружев. Но стоило ему приблизить свое лицо и приоткрыть рот для поцелуя, как у Джасс едва не началась рвота. В основном от отвращения к самой себе. Кружева пришлось вернуть. Да их и пришивать-то было не к чему.
Интересно, а с черноглазым она сможет поцеловаться? Вполне даже вероятно. Тем паче что их головы становились все ближе и ближе. И что дальше?..
– Дрэгор Банн, – вдруг сказал он.
– Что?
– Мое имя – Дрэгор Банн.
Джасс от неожиданности нервно по-девчоночьи хихикнула. Так разрушаются иллюзии.
– Вот как…
В Инисфаре о господине Банне не слышали лишь глухонемые от рождения младенцы. Джасс тоже слышала, но видеть – не видела. Вот и довелось.
– Я вас разочаровал, сударыня Джасс?
– Не так чтобы очень.
– А вы меня нисколько. Я кое-что слышал о вас и вот решил сам удостовериться в истинности слухов.
– И?
– Не знаю, кто лепил ваше тело, но оно совершенно. Для определенных целей. К вам достаточно прикоснуться, чтобы развеялись все сомнения.
Джасс прекрасно понимала, о чем речь, и все же уточнила:
– Сомнения? В происхождении?
– У аристократки не может быть таких литых мышц. Вы же словно бронзовая статуя. Да, именно чистая бронза под кожей.
А ведь прав господин Банн. Хэйбор слепил ее с помощью мастерства, тренировок и небольшого количества магии на зависть любому бойцу. Порой даже Альс, кипя от ревности, говорил что-то вроде: «Эта сволочь знал, что делает». У оллавернских магистров даже мимолетные прихоти облекаются в форму, близкую к совершенству. А Хэйбор задумал сделать из девочки-дикарки настоящую воительницу, безродную дешевую глину превратить в великолепную разящую бронзу.
– Польщена. Что дальше?
– Сразу берете быка за рога?! – хохотнул Дрэгор. – Похоже, вы и в самом деле были хатамиткой. Это великолепно.
– Пока что я ничего великолепного не увидела. Может быть, я не туда смотрю?
– Не нужно злиться. Я вам друг. Поверьте мне, пожалуй, во всем Маргаре у вас не будет друга ближе, чем я.
– Серьезно? – Она делано округлила глаза.
– Вполне. Если не считать господина Шого, который прошлым шестидневьем отбыл в неназванном направлении и, скорее всего, уже за пределами Маргара. Вы же остались в гордом одиночестве, и, право слово, мне представляется сущим безобразием, что такая женщина, как вы, живет в дешевой гостинице, кушает что попало и общается со всякой мелкой швалью, зарабатывая себе на жизнь такими же мелкими делишками, совершенно не достойными ни ваших талантов, ни славы. Разве не так?
Именно так и обстояли дела. Гостиница и еда еще куда ни шло, но вот что касается «мелкой швали», то тут господин Банн угодил в самую точку.
– У вас есть достойное предложение?
– Есть. И уверяю вас, оно чрезвычайно доходно.
– Если это…
Дрэгор Банн недаром славился невероятной проницательностью.
– Ни в коем случае. Никаких грязных дел на крови. Только чистые деньги. Клянусь.
О боги, все-таки прав был Ярим, когда говорил: «Дитя мое, твои руки по локоть в крови, но ты наивна, как пухлощекий младенец». А ведь совсем недавно Джасс вполне серьезно решила, что сей черноглазый господин заинтересовался ею как женщиной. Скорее уж ее станет вожделеть сам Великий маргарский князь. У Дрэгора Банна могут быть только деловые интересы. Иначе ему бы не принадлежал почти весь Инисфар. Не буквально, разумеется. Но разве не золото правит этим миром?
Конечно, он не мог устоять перед соблазном купить женщину самого Ириена Альса. Благородно предоставив возможность самой назначить цену собственным талантам и умениям. Если бы мог, то купил бы в полном смысле слова как рабыню, заплатив любые деньги за одну только возможность сказать в кругу таких же, как он, акул: «Хатами Джасс в соседней комнате вышивает для меня шелком по бархату». Что ж, видно, так устроил сам Файлак, чтобы ее всегда продавали и покупали. Сначала родня, потом ятсоунские жрицы, потом храггасцы, потом Сестры, теперь вот Дрэгор Банн.
– Как вы относитесь к контрабанде, сударыня? – ласково улыбнулся он, прижимаясь губами к запястью Джасс.
– Сугубо положительно.
Ткань, из которой было пошито платье Джасс, завезли в Маргар контрабандой из Свенны, иначе оно стоила бы вдвое дороже.
Дрэгор расцвел довольной улыбкой, как магнолия в летних сумерках. Сделка состоялась. Оставалось только надеяться, что к обоюдному удовлетворению.

«Шестая» жизнь Джасс, помимо ее собственной воли, получалась весьма причудливой. Дрэгор Банн против всех ожиданий сделал ее не просто одной из своих подручных, а чуть ли не правой рукой. Ну, если не правой, то левой – точно. Джасс думала, что ей будет отведена роль телохранительницы, но Банн для начала поставил ее надзирать за своей обширной флотилией разномастных лодчонок. Приказывать сотне отчаянных сорвиголов дело не совсем женское, особенно в Маргаре. Просвещенный Инисфар мог поощрительно взирать на даму с ученой университетской степенью, на женщину в доспехах – воительницу или на купчиху, принявшую прибыльное дело из рук отца или мужа. Высший свет рукоплескал Арайе-страннице, отважной исследовательнице далеких земель, сумевшей несказанно раздвинуть границы обитаемых земель до самого Великого океана. Отдельной категорией были волшебницы. Впрочем, к магам относились одинаково, невзирая на пол. Не имеет значения, кого бояться больше – мужчину или женщину. Но все послабления касались лишь высшего общества и избранных, а обычные женщины по-прежнему почитались чем-то вроде разновидности домашнего скота.
Посему Джасс занималась порученным делом тайным образом, действуя проверенными методами из арсенала хатамиток. Ибо сказано: дай человеку донести на ближнего своего – и ты сделаешь его по-настоящему счастливым. Гордые контрабандисты с радостью стучали друг на дружку, донося о каждом просчете конкурента, а главное, о тех прецедентах, когда кто-то работал на двух хозяев или на княжью таможню. Овеянные романтическим ореолом лихие парни, славившиеся своими отчаянными схватками с законом, на поверку оказывались обыкновенными двурушниками. Хитрецы старались обхитрить всех сразу и своего покровителя в том числе, продаваясь с потрохами властям. К счастью для Дрэгора, маргарские власти оставались традиционно продажны, и купить чиновника по-прежнему не составляло ни малейшего труда.
Джасс грешно было бы жаловаться на жизнь под покровительством господина Банна. Полгода она как сыр в масле каталась, не испытывая ни малейших денежных затруднений. Вкусно ела, сладко пила, мягко спала, ведя размеренный образ жизни обеспеченной женщины со стабильным доходом. Другой разговор, что для сохранения тайны ей пришлось изображать любовницу господина Банна, но это уже издержки образа жизни. Не так ли?

– Как тебе украшения?
Серьги, браслет и колье из серебра с жемчугом сделали бы честь даже княгине. Тонкая работа, так отличающая маргарских ювелиров от их коллег с юга, где в цене массивные камни и много-много золота, чем больше блеска, тем лучше. Ажурные звенья, рисунок каждого изображает цветок или птицу.
– Красиво.
– Они твои.
Дрэгор без трепета встретил тяжелый взгляд Джасс. Они были на людях, в лавке поставщика княжеского двора. Поэтому женщина быстро натянула на лицо маску радости, пока никто ничего не заметил.
– Спасибо, Дрэгор. Ты умеешь выбирать подарки, – прощебетала она, подставляя запястье и шею, для того чтобы слуги застегнули замочки украшений.
На смуглой коже серебро матово светилось, оттеняя неяркую внешность бывшей хатами с самой лучшей стороны.
«Ведь что-то же нашел в ней лангер-эльф», – думал Дрэгор Банн, разглядывая свою так называемую любовницу со всех сторон. Он озабоченно искал ответ на свой вопрос и не находил его. Ну что в ней такого? Ни тебе роскошных форм, ни тебе неземной прелести черт. Даже волосы какого-то невнятного коричнево-бурого цвета, не черные и не русые. В Маргаре идеал красоты выглядел несколько иначе – шелковые локоны, лучше каштановые, ярко-зеленые или голубые глаза, белая кожа, большая грудь. Касательно эльфиек… тут отдельный разговор. Спору нет, они прекрасны, каждая по-своему, но, положим, эльфу за его долгую жизнь успела наскучить их изысканная красота. Тогда что остается? Характер? Ум? И с тем и с другим у Джасс было все в порядке, но и только. Дрэгору это обстоятельство представлялось странным, и он подозревал, что с женщиной не все так просто.
Она безучастно наблюдала за городским пейзажем, откинувшись на подушки внутри экипажа, и ни единый проблеск истинных чувств не отражался в черных глазах. Бывшей хатами не хватало манер и лоска, дабы сойти за благородную, но, когда она сидит молча и смотрит в пространство, можно подумать невесть что. Да и двигается она ловчее, чем иная акробатка. Никакого тебе косолапия и кривой спины, и конечно же такая ни в коем случае не наступит себе на подол.
Джасс умела разметать в клочья все умозаключения своего работодателя. Вместо того чтобы опереться на протянутую руку, она молча подобрала юбки и, отпихнув его плечом, спрыгнула с подножки. Дрэгору пришлось чуть ли не бегом бежать следом за ней.
– Какого демона?! – взъярилась женщина, едва они переступили порог дома.
– Если тебе не понравилось, можно в любой момент вернуть, – пожал маргарец плечами.
– Будешь на своих девок навешивать цацки, – прорычала Джасс, сдирая с себя украшения и швыряя их на стол.
– Сегодня ты изображала мою девку, – напомнил Дрэгор.
– Что?!
Демоны! Она была не просто хороша, когда молниеносно развернулась всем телом, сверкая черными звездами глаз, полных пламенного гнева. Право слово, она могла затмить собой любую королеву. На целый миг не было в целом мире женщины прекрасней. А этот разлет бровей! А эта шея! Берегись, Дрэгор Банн, ради такой можно пожертвовать жизнью и по-смертьем.
– Еще одна побрякушка, еще один такой покровительственный жест, и наше соглашение будет разорвано, – прохладно сказала Джасс. – Одно дело выглядеть подстилкой в глазах таких же подонков, а другое дело, когда ты ведешь себя со мной так, словно только что вылез из моей постели.
Снаружи пламень, а внутри лед. Эльф в самом деле мог попасться в такую ловушку.
– А что бывает с теми, кто вылезает из твоей постели? У них уши заостряются?
Весь Инисфар знал, что она была любовницей сразу двух эльфов – Альса и Яримраэна. У них, говорят, можно и так. Мужчины совершенно не ревнивы и с радостью поделятся удовольствием с другом и сородичем. Интересно, как они это делали, по очереди или сразу втроем? Пошлые мысли лезли в голову как-то сами по себе.
– Тебе это не грозит, – широко ухмыльнулась Джасс. – Но ты рискуешь договориться до того, что вообще останешься без них.
Она тоже слышала эти сплетни. Они ее не задевали, скорее веселили. Если развивать мысль дальше, то почему бы не записать ее в полюбовники всех лангеров сразу? Один только Сийгин чего стоил. Иногда ему достаточно было бросить один взгляд на даму, чтобы та начала тихо млеть и мечтать о бурной ночи любви в его объятиях. Объятия и бурные ночи – пожалуйста, но больше от Сийгина ничего ждать не приходилось. Через день он уже не мог вспомнить имя очередной пассии. Лангеры вообще без зазрения совести пользовались своей славой в любовных делах направо и налево. Женщины их любили и не питали особой надежды на серьезные намерения.
Все высокие словеса о вечной любви на деле разбивались о тяжелые будни. Жизнь – она как громоздкий камень. Натаскаешься его за день, и уже не до высоких чувств. Теплое тело под боком, немного ласки – вот и вся страсть. Пард был прав, когда говорил, что Альсу несказанно повезло с возлюбленной. Она оказалась эльфу настоящей ровней. Такое бывает редко, чтобы женщина могла прикрыть твою спину в бою.
– Я не пойму, кому ты хранишь верность?
Джасс спокойно выдержала испытующий взгляд маргарца.
– Себе. Либо мы будем вместе работать, либо спать.
Спать с Дрэгором… или еще с кем-то… эта идея несколько раз посетила бывшую хатамитку, но здравый смысл победил. Такие, как Банн, умеют только владеть. Конем, домом, золотом, женщиной…
– Обычно я умею совмещать приятное с полезным.
– Я полезная, – заверила его Джасс, сменив тон на более миролюбивый. – И только.
Ей вовсе не хотелось ссориться с Дрэгором. От него много чего зависело. В том числе и ее нынешнее благополучие.
– Тогда сделай полезное дело, дорогая подруга, – улыбнулся Дрэгор, тряхнув своими смоляными кудрями. – Пропал один мой доверенный человек. И…
– Совсем иной разговор, дорогой друг, – ответствовала бывшая хатами. – И?
– И забери серьги… и все остальное. Они в самом деле всего лишь мой тебе подарок.
– Я подумаю.
Серебро пролежало на столе еще шестидневье, пока его не украла одна из Банновых наложниц. За что была нещадно бита. А Джасс собственноручно прикладывала к ее разбитому носу холодную мокрую тряпку. Но подарок так и остался бесхозным.

Снимать отдельный дом Джасс не решилась. Еще жив был в памяти ханнатский дом с его теплыми, прогретыми солнцем стенами, скрипучими ступенями и полосатыми рыбами в бассейне. Завести новое жилище все равно что изменить любимому, обмануть верящего. Но и продолжать кочевать по гостиницам ей тоже не хотелось. Проблема решилась как бы сама собой. В особняке господина Банна, что на Цветочной площади, Джасс поначалу отвели целое крыло, но она так и не сумела придумать, что делать с пятью комнатами на первом и тремя комнатами на втором этаже. В одной она спала, в другой ела и занималась делами, все остальные пустовали и зарастали пылью. Сколько ни изображай из себя благородную даму, а истинная природа лезет из каждой поры, как пот из усердного жнеца. Джасс не стала тратить усилия, чтобы в приватной обстановке поддерживать образ, созданный в Духову ночь. Никаких тебе причесок, побоку домашние платья и чепцы, туда же пуховые тапочки. Зимой в Маргаре не шибко холодно, но и не так тепло, как в Храггасе или Чефале. Не к добру припомнив свое несчастливое отрочество, Джасс подобрала под себя ноги в простых деревенских носках, которые по случаю прикупила на базаре. Она знала, как выглядит со стороны: широкая юбка поверх нижней рубашки и толстая шерстяная шаль на плечах, всклокоченная в приступе задумчивости шевелюра, обкусанные ногти. А если учесть, чем она сейчас занималась, то вот тебе портрет деревенской ведьмы.
– Колдуешь помаленьку?
Привычка Дрэгора подкрадываться со спины и заглядывать через плечо бесила Джасс несказанно. В ином случае он бы схлопотал чем-нибудь тяжелым в лоб, но сейчас она была занята.
– Выйди вон и закрой за собой дверь, – сказала она, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от созданного только что узора из всяческого подручного мусора.
– Когда ты злишься, то начинаешь говорить с эльфийским акцентом, – промурлыкал маргарец.
А что сделаешь, если у кое-кого злиться получалось лучше всего? Стоит раз скопировать интонации, и больше от них не отделаешься.
– Когда ты шпионишь, то чересчур громко сопишь носом.
Дрэгор и не подумал уходить. Наоборот, он удобно расположился в кресле по правую руку. Красивый, томный и опасный, как неприрученный дикий кот.
– Я просто любопытствую. Все эти перышки, зеркала, свечки и ниточки. Только не говори, что ты так ищешь Жекка Крота.
На самом деле Джасс делала простейшую «ракушку» – ритуал примитивный, но никогда не дающий сбоев. Перья из подушек, нитки, огарки свечей, осколки зеркал, хлебный мякиш и криво наломанные веточки образовывали, зависая в воздухе над столешницей, забавную спираль, вершинку которой венчала желтая бусина, обозначавшая саму гадальщицу. Перышки распушились, нитки извивались, крошечные огоньки свечей отражались в зеркалах – зрелище по-детски завораживало своей несерьезностью. На Йони – эльфийский Новый год – жрицам Оррвелла полагалось гадать, и гадание всегда сбывалось. Главное – правильно ставить вопросы. Джасс гадала на следующий год. Выходила всякая и всяческая чушь, но если отбросить глупости вроде «дальняя дорога» и «удар попусту», то в комбинациях компонентов отчетливо читалось «перепутье».
– Не скажу.
– Почему бы тебе не рассказать все старому доброму Дрэгору?
– Все что я о тебе думаю? У тебя уши повянут.
– Неужто? Говорят, ты была заклинательницей погод.
– А ты удивительно догадлив, – чуть презрительно фыркнула Джасс.
Семилучевая звезда с руной «бэллор» все время болталась у нее на груди, да и не скрывала она своего богатого на события прошлого. Кроме одной важной детали, разумеется.
– И что нагадала?
– Много всякого, – уклончиво проворчала бывшая жрица. – Тебя это точно не касается.
– На эльфа своего гадала?
– Какой ты приставучий, Дрэгор Банн. Война в Игергарде давно закончилась, чего мне о нем переживать?
В самом деле, гадать на Альса бессмысленно. Он жив, и слава Оррвеллу. Наверняка где-то пристроился, чтоб мечи не тупились, и не скучает.
– Как-то ты очень уж уверенно говоришь. А вдруг сгинул твой Альс на Яттском поле и лежит в братской могиле?
Джасс скривила рот в сторону, стараясь не отрывать взгляд от желтой бусины. Выражая тем самым сомнение в правоте его слов. Узы обмануть невозможно, а они свидетельствовали об обратном. Как мало иногда нужно для счастья. Знать, например, что кто-то там далеко за морем сыт и не страдает от ран. Просто знать, и все.
– Тебе-то что до него?
– Мне любопытно, забыла ты о нем или страдаешь.
– По мне заметно, что я страдаю? – Джасс удивленно приподняла бровь.
– Говорят, у вас любовь была сумасшедшая.
– Была. И что?
– С тобой невозможно разговаривать, ведьма.
– Так молчи.
Попытки вывести на разговор об эльфе Дрэгор предпринимал не единожды, как и попытки аккуратно соблазнить свою новую подручную. Вот и сейчас он восседал в кресле в живописной позе, давая Джасс заодно убедиться в скульптурной лепке мышц на его груди. Убедилась. И нехолодно ему в расстегнутой до пупа рубашке. Совсем не потому, что маргарец испытывал неодолимую страсть к бывшей хатамитке. О нет, его влекла загадка и призрак Силы. Дрэгор, абсолютно и целиком лишенный всякого магического дара, каким-то звериным чутьем чуял в Джасс потаенную опасную тайну. Тайны манили его, как бабочку огонь. А знаменитый контрабандист не привык так запросто сдаваться перед неразрешимой проблемой.
– Чего тебе надо, Дрэгор? – спросила Джасс, прерывая ритуал.
Спираль развалилась и рассыпалась по столешнице, превратившись в обычную, ничего не стоящую кучку мусора. Гадальщица быстро смешала ингредиенты, разрывая последние магические связи.
– Мне погадаешь?
– Гадать вредно.
– Не вредничай, погадай. Меня терзают сомнения относительно будущих прибылей.
– Какие сомнения? Давай больше взяток и меньше суй нос не в свое дело. И без всякого гадания все будет хорошо.
Но от Дрэгора, если он чего пожелает, отделаться практически невозможно. Черноглазый контрабандист брал измором и не такие «крепости», пуская в ход поочередно лесть, угрозы, посулы, намеки. Он был из тех, с кем проще согрешить, чем объяснить, в чем грех. Джасс сколько могла упиралась, но в итоге Дрэгор получил что хотел.
– Все будет хорошо, если станешь более благоразумным, – равнодушно буркнула вещунья поневоле.
Она имела в виду себя, отношения с ней. Сегодня ее вполне устраивало ненавязчивое внимание Банна, а завтра все может измениться. А он, похоже, считает ее ящерицей. Дерзкой юркой зверушкой, которая в случае чего готова пожертвовать хвостиком, чтобы сбежать. Впрочем, это не так уж и плохо. Пусть себе тешится своими аналитическими способностями.
– А сумею ли я тебя соблазнить?
– Не сумеешь, – фыркнула по-кошачьи Джасс. – Это неэтично. С моей стороны.
– Что?
– Ты что, никогда не слышал такого слова?
– Я-то слышал, а вот…
– Меня в свое время просветили… хм… добрые люди.
Маргарец сладко улыбнулся.
– А добрые люди не просветили тебя насчет женского предназначения?
Она склонила голову к плечу и обожгла полночной чернотой зениц. Безмолвно вопрошая, мол, так-то уж и припекло ему затащить ее в постель?
– Есть обычные ящерицы, такие зелененькие, с хвостиками. Безобидные такие создания. А есть саламандры – огненные ящерки. Их в руках не удержать: сожгут до костей.
– Ты хочешь сказать…
– Да, именно. Я необычная ящерка, Дрэгор, – сказала она медленно. – Сладких тебе снов, мастер Банн.
Он ушел не слишком радостный, ворча себе под нос что-то про помешанных на эльфах полоумных девок, которым еще навоз из-под ногтей надо вычистить. Но поверить – не поверил. Так бывает, и с многоопытными контрабандистами тоже.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:31 | Сообщение # 14
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Наглость не столько второе счастье, сколько первое. И, скажем честно, зачастую единственное. Если бы не запредельная наглость, то Джасс непременно распрощалась бы со своей молодой цветущей жизнью в этот замечательный весенний день. Потому что только прожженная нахалка могла заявиться на встречу с господином Финкуром средь бела дня, чтобы обсудить выкуп Жекка Пракси, более известного как Жекк Крот.
Столь экстраординарная причина для рандеву поначалу заставила господина Финкура усомниться в умственных способностях Джасс. Как известно, убивать блаженных и сумасшедших дело заведомо богохульное и наказуемое, а суеверный контрабандист так не поступит никогда.
– Я не ослышался, дорогуша? Ты хочешь выкупить Крота? – переспросил он на всякий случай.
– Именно! – заверила его Джасс.
Выглядела дамочка самым престранным образом. Женщины не носят на голове «орочий хвост», такая прическа – исключительная привилегия мужчин. Был бы еще хвост приличный, а то пальма какая-то глупая. Скажем прямо, зрелище непристойное.
– Птичка моя, а зачем тебе Крот? – лениво полюбопытствовал Финкур, щерясь в похабной ухмылке.
– Коврик в спальню сделаю.
– Да ты шутница, сладенькая. Может быть, ты не знаешь, с кем разговариваешь?
– Знаю.
Истинная правда! Кто же не знает Финкура, человека, зарезавшего трех родных братьев при дележе отцовского наследства. Да и в воле ли человеческой позабыть эдакую мерзкую харю: один глаз выше второго, бугристый вислый нос и жабий вечно мокрый рот? От одного взгляда на Финкура у некоторых женщин случались преждевременные роды.
– И с кем?
– Хм… с человеком, у которого можно выкупить Жекка по сходной цене.
– Ну ты и наглая. Кстати, как тебя звать-то, миленькая? Мне говорили, что у Дрэгора завелась новая девка…
– Я не девка Дрэгора, сладенький. И меня зовут Джасс. Хатами Джасс, если тебе угодно.
Имя степных воительниц вызывало у маргарцев самые противоречивые чувства, от благоговейного восторга до нервного подрагивания. Господина Финкура, похоже, былая принадлежность Джасс к Сестрам не слишком впечатлила. А жаль, потому что она очень рассчитывала слегка припугнуть этого наглого типа. Наглого настолько, что он осмеливался уводить из-под носа Дрэгора лучшие заказы.
А все потому, что господину Банну, вместо того чтоб стараться залезть некоей хатамитке под юбку, сразу надо было пресекать на корню малейшие посягательства на свою власть, на свою территорию и на своих людей.
Все попытки наладить переговоры через посредников не увенчались успехом, и Джасс пришлось жертвовать собственной безопасностью ради освобождения такого ценного кадра, как Жекк Крот. Кротом его прозвали после немыслимо дерзкого побега из тюрьмы через прокопанный подземный ход. Он полгода копал лаз по ночам, да так ловко и скрытно, что никто из тюремщиков ничего не заподозрил. Его расчеты оказались точны, и на свободе узник очутился не только за стенами тюремного замка, но и в заранее условленном месте, где Крот заблаговременно назначил встречу своим соратникам. Дрэгор сам там был и с неподдельным восторгом рассказывал, как они стояли в недоумении на полянке и негромко материли Жекка, когда земля под их ногами дрогнула и из всамделишной кротовой норы вылез беглец, с ног до головы перемазанный глиной. Дрэгор оценил хитрость и решительность беглеца и на первых порах сильно помог ему деньгами и связями, а Жекк взамен стал применять свой изощренный ум на благо Баннова кошелька. Ухищрения, которые он изобретал для провоза особо ценной контрабанды, сделали бы честь иному инженеру. Дрэгор его ценил. А Джасс Крот просто нравился. Как талантливый человек.
– Сколько ты просишь за Жекка? – спросила настойчивая переговорщица.
– А с чего ты решила, что я его силком держу? Может быть, он ко мне по своей воле ушел?
Отлично, дружок! Ты любишь прикидываться дурачком? Сыграем в твою игру.
– Так мы его самого и спросим. Прикажи привести Жекка, я у него спрошу.
– Ишь чего захотела! А не хочешь сама прогуляться в гости к Жекку?
Финкур грубо и примитивно заманивал ее в ловушку, рассчитывая приобрести еще один козырь в игре против своего извечного конкурента и соперника.
– Отчего ж не прогуляться, если места красивые, – усмехнулась Джасс.
– Ты с ума сошла, – прошипел за ее спиной Касс, выбранный ею из числа Дрэгоровых подручных себе в помощники за хладнокровие и умение обращаться с мечом. – Будешь такой же заложницей, как Крот.
– Ну что ты? – прощебетала ласково Джасс. – Господин Финкур пообещает мне, что не станет меня задерживать против моего желания. Верно?
Бедолага Касс только дернулся всем телом в тщетной попытке предотвратить неизбежное. А старый жабообразный негодяй расплылся в довольной, подлой и лживой ухмылке.
– Верно, сладенькая.
И верно, кто это перед ним? Обыкновенная баба с предосудительной прической и неубедительным мечом, ростом ниже уха и вовсе не богатырского сложения. Таким место где? В лучшем случае на сеновале с задранной выше головы юбкой. Впрочем, на этой даже и юбки никакой нет. Штаны мужицкие. Так даже проще.
Мысли бандита читались по его лицу так же ясно, как письмена на оглашениях, развешенных на каждой стене: «Именем князя! Доставить живым или мертвым вора и убийцу, поименованного Финкуром». Кстати, сие благородное деяние оценивалось в кругленькую сумму, которая никому в здравом уме не помешает. Джасс усилием воли подавила приступ алчности, придав своему лицу более благостное выражение. Примериваться к толстой шее Финкура было еще рановато.
– Тады пошли со мной, девка.
– Я только с Кассом!
– Ну дык! С Кассом так с Кассом. Куды ж без него? – расхохотался контрабандист.
Они с Кассом выглядели жалко по любому счету – худая бабенка и прыщавый юнец – и должны были вызывать презрение и снисходительность, а значит, никаких лишних подозрений.
«Я просто маленькая ящерка, – мысленно нашептывала Джасс в спину бандиту. – Совсем незаметная зеленая зверушка, снующая между камней и трав. Не смотри на меня, я лишь ящерка, невзрачная, никому не нужная. Ты меня не видишь, большой человек, ты видишь маленькую ящерку. Зачем тебе ящерка, большой человек?» В голове сладко пели пчелы, звенели цвёты-колокольцы и маленькие цепкие лапки цокотали коготками по теплому каменному боку. А глаза заволакивало молочным прохладным туманом, засыпало тонкой серой пылью, слепило горячим ветром. И не осталось ни забот, ни тревог, совсем как в далеком босоногом детстве, где-то там, на бережку маленькой речушки, за которой только поля и луга, где в высокой траве шуршат зеленые ящерицы с блестящими глазками.
– Чего ты там бормочешь?
– Я?
Простенький такой заговор. Почти детский, почти незаметный. Его не учует ни один из амулетов на твоей широкой жирной груди, братец Финкур. Потому что нет тут никакой магии, ну разве что только самая малость. Какая магия у маленьких ящерок? Смех один.
После долгих блужданий по окраинам Финкур решил, что окончательно запутал двух наивных простачков, и привел их к старому амбару. Амбар как амбар, внутри должны в кадушках храниться крупа и мука. А на самом деле в углу на куче подгнившей соломы, покрытой сверху грязной дерюгой, лежал Жекк. Выглядел он плохо. Как человек, которого пытали, делая особый акцент на прижигании пяток открытым огнем. Его и привязывать не имело никакого смысла. Куда он убежит с такими ногами?
– Паскуда ты, Финкур, – с чувством сказала Джасс. – Искалечил человека и радуешься.
Тот разве только не в голос гоготал. Смешно ему было едва ли не до слез. От непроходимой бабьей тупости. Зачем только Дрэгор послал на переговоры такую безмозглую курицу? Он даже разоружать ее предварительно не стал, уверенный, что протянет руку – и та отдаст свою ковырялку. И протянул.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Лезвие вчистую отсекло кисть выше запястья, отрубленная плоть шлепнулась под ноги, а из сосудов мелкими фонтанчиками брызнула кровь, точь-в-точь как из садовой лейки. Финкур взвыл от боли и неожиданности, оповещая своих сподвижников, поджидавших хозяина на дворе. И те поспешили на помощь. А внутри их уже ждала хатами Джасс с мечом мастера Хэма.
…Ты сжимаешь свою ладонь на юрком тельце, радостно колотится сердце в предвкушении веселой забавы. Заодно проверим, как там насчет хвоста… И ладонь твою обжигает огонь, превращая в один миг теплую мягкую плоть в черную обугленную головню. И ты кричишь от ужаса и боли. Ах, как ты кричишь, большой человек! Ну что ж поделать, если ты выхватил из травы саламандру – духа огня. Да, милый, они так похожи меж собой – ящерицы и саламандры…
Хэйбор непременно гордился бы ею, когда она азартно убивала этих людей, не чувствуя ни малейшего угрызения совести, работая четко и осознанно, как забойщик на скотобойне. Однажды это ощущение вошло в ее кровь навсегда, тело впитало память движений, и разум перестал контролировать то, что происходит само по себе. Все эти пируэты, низкие удары от бедра, прыжки и подскоки жили своей отдельной жизнью, слаженно поспевая за ударами меча. Как дыхание, как сердцебиение. Рассудок оставался холоден и отстраненно наблюдал за тем, как смертоносное лезвие чиркает по непрочной смертной плоти. Ни тебе злости, ни тебе ярости, обычное осознание простого факта: либо ты, либо тебя. Врагов больше, а жить-то хочется. Хотя, если быть до конца справедливыми, будь на месте Финкуровых помощников профессиональные наемники, настоящие воины, да еще в таком количестве, дело иное. От Джасс очень быстро осталось бы мокрое место. А так мокрым и красным изнутри стал злосчастный амбар. Ни дать ни взять бойня.
– Жекк, ты там как… живой? – спросила Джасс, когда все было кончено. – Ты потерпи маленько, сейчас тебя Касс на закорки возьмет. Касс! Касс! Где тебя демоны носят?
Джасс не обнаружила своего напарника рядом и поспешила поискать его среди мертвых. Вроде бы только что жив был. Потом глянула на двор. Так и есть!
Касс стоял на четвереньках возле сарая, и его рвало на утоптанную землю сегодняшним завтраком и вчерашним ужином. Стало быть, техника мечного боя бывшей хатами, выученицы боевого мага, его немало впечатлила.

Бежать в кольчуге жарко, хоть летом, хоть зимой, даже если это эльфийская кольчуга. Кажется, что на плечи навалилась неподъемная тяжесть. Еще два-три шага, и останется только рухнуть лицом вниз, в траву. И будь что будет.
Впрочем, нет. Что именно будет, гадать как раз не приходится. Тут все ясно, как этот солнечный распроклятый день. Избиение, изнасилование, потом еще немного битья, и долгая пляска в петле на перекладине виселицы. Примерно в такой последовательности. Потому что в Свенне контрабандистов не жалуют. Мягко говоря. А Дрэгор Банн, который сейчас гулко дышит ей в спину, вообще объявлен государственным преступником номер один. И еще потому, что только безумец может решить, что двое пеших могут одолеть два десятка рубак на лошадях. Джасс почитала себя женщиной разумной. До определенной степени.
– Сто-о-о-о-ой!
Джасс остановилась, с трудом переводя дух.
– Что еще?
– Идем… через… болото.
Дрэгора шатало как пьяного. Какого демона его понесло в Свенну самолично? Словно под его началом не ходят две сотни лихих парней.
– Ты спятил совсем? Чтоб нас догнали в три счета?
– В лес соваться опасно.
– Ты и здешним барсукам успел насолить? – зло полюбопытствовала Джасс.
– Плохое это место, – вытолкнул из себя контрабандист.
– Здесь на каждом шагу плохие места, – отмахнулась женщина. – Это кратчайшая дорога. На той стороне Маргар.
Она махнула рукой в сторону темной стены из деревьев.
– Женщина, ты должна слушать меня.
– Еще чего? – фыркнула бывшая хатами. – Я уже один раз послушалась тебя. «Нанкуну можно доверять. Нанкун мне по гроб жизни должен», – передразнила она босса.
– Там могильник… древнее святилище… очень опасно…
Банн не врал. Он просто не мог соврать, согнувшись в три погибели и выкашливая собственные запаленные легкие. Джасс приложила к глазу дальнозоркую трубу. Две линзы, зажатые по разные концы деревянного каркаса, явили невидимых невооруженному глазу преследователей, которые бойко сбегали с крутого бока холма. Двадцать человек пеших и трое конных. А за спиной спасительный густой лес. Н-да-а-а-а…
– Дрэгор, нам не спастись в болоте. Ты хоть это понимаешь? Тебе охота на свеннскую виселицу?
– Я не знаю, что хуже.
Могильник… Перед мысленным взором упорно вставал заброшенный погост, нагромождение древних камней, сырость и запустение. Джасс положила ладонь на горло.
– А знаешь ли ты, Дрэгор Банн, как больно, когда тебя вешают за шею?
– Я думаю…
– Ты как хочешь, а я побегу через лес.
– Джасс…
– И будь что будет. Ты со мной?
– Нет!
Джасс решительно развернулась на месте и потрусила в сторону леса. На бегу она обернулась и увидела, что Банн поковылял куда-то вправо. «Упертый суеверный болван», – мысленно ругнулась она.
Спрашивается, зачем нужно было таскать через границу и продавать заговорщикам оружие, одежду и провизию, когда можно спокойно себе пользоваться старыми наработанными связями в других сопредельных государствах? То, что, с точки зрения господина Банна, в чистом виде коммерция, в глазах свеннского короля – злостное преступление. Его величество Лссор решил наконец-то подавить смуту, начав с того, что намертво перекрыл границу с Маргаром. Почему Дрэгор решил, что он умнее короля, Джасс так и не поняла. А в итоге их подстерегли, товар отобрали, перебили кучу Банновых людей, и только они вдвоем кое-как сумели унести ноги. Впрочем, еще неизвестно, сумели ли. Им с Дрэгором удалось отбиться, положив в могилу столько служивых людей, сколько смогли. И это обстоятельство только лишь усугубляло их вину перед свеннской короной. Разумеется, Джасс и мысли не допускала, что произошедшее с ними является простым стечением обстоятельств. «Сдали, – задыхалась она от собственной злости. – С потрохами сдали. Причем свои же. Никому доверять нельзя. Никому!» Клясться, что обязательно докопается до правды, коль жива будет, Джасс не торопилась. Сначала надо оторваться от преследователей.
При ближайшем рассмотрении лес оказался вполне обыкновенным. Не слишком исхоженным, но в нынешнем положении Джасс это обстоятельство даже порадовало. Чем меньше любопытных пастушков, тем лучше. И никаких тебе покрытых мхом менгиров со зловещими знаками, никаких скелетов на ветках деревьев, никаких протяжных воплей из глубины чащи.
Бежать Джасс больше не могла, но старалась идти как можно быстрее. Что бы там ни бормотал Дрэгор, а останавливаться нужно, только когда прекратится погоня. На пути попалась речушка, из которой Джасс долго и жадно пила ледяную воду, успокаивая заходящееся от усталости сердце. Осторожно перепрыгивая с камня на камень, она перебралась на другую сторону и пошла вниз по течению, сверяя свой путь с солнцем и магнитной рыбкой на ремешке, указующей точно на север. Если ей повезет, то речушка выведет аккурат к широкой балке, по дну которой пролегает граница. Правда, и по ту сторону Джасс ожидали вовсе не почести и благодарности. Люди Дрэгора потребуют отчета. А что она сможет им сказать? Что их мудрый предводитель канул в безымянном свеннском болоте? Ну разве что Банну и там улыбнется слепая Каийя.
А богиня удачи-неудачи и в самом деле любила Дрэгора Банна, как никого иного во всем Маргаре. Ему всегда везло, и из самых тяжелых ситуаций он выбирался практически без ощутимых потерь. Джасс только дивилась тому; как лихо король контрабандистов проворачивает свои делишки под носом у княжьей таможни. Но еще большее изумление вызывал его дар чуять выгоду там, где другие не менее прожженные умники проходили мимо.
Право слово, досадно, когда обеспеченная и относительно спокойная жизнь заканчивается из-за банальной жадности неглупого в общем-то человека. Джасс злилась на Дрэгора, который не только не стал слушать ее резонов против свеннской торговли, но и настоял на ее персональном участии.
Речушка нырнула в нагромождение валунов, и Джасс оказалась перед выбором: продолжать движение в нужном направлении или остановиться и поискать местечко для ночлега. День клонился к вечеру, очень скоро начнет темнеть. Ни припасов, ни одеяла, ни даже кресала у Джасс с собой не было. Только оружие да полная флага воды. В таком случае следовало найти высокое дерево с удобной развилкой и устроиться спать там. Шибко хорошо не выспишься, но дотянуть до рассвета в относительной безопасности получится неплохо. Темнело, а подходящего дерева найти никак не получалось. В дупле одного жила сова, на другом ветки оказались чересчур тонкими, на третье хрен залезешь… Уже почти в сумерках Джасс наконец увидела искомую ветку и, не мешкая ни мгновения, забралась туда. Удачей можно было считать то, что оттуда открывался широкий обзор на едва приметную снизу из-за подлеска брошенную дорогу. А может быть, это была давняя вырубка. Джасс для страховки привязала себя к стволу веревкой, и сразу же от усталости ее начало клонить в сон.
…Серые высокие тени за кустами, шелест листьев, влажный ветер и ощущение, словно кто-то смотрит из сумрака желтоватыми хищными глазами… смотрит равнодушно и терпеливо… что если ты вдруг обернешься… если ты вдруг решишь помериться силами… но ты не сможешь… потому что знаешь… ты маленькая ящерка… чешуйка к чешуйке… в полной темноте… два серебряно-серых глаза… горящие болью… Джасс! Проснись! Сейчас же!..
Она вскинулась, едва не сверзившись с ветки. Вокруг притаилась совершенно непроглядная темнота. Почти осязаемая. Если протянуть руку, то можно коснуться ее прохладной шелковой глади. Но Джасс проснулась в абсолютной уверенности, что кто-то не различимый за этой плотной стеной тьмы, за запахами преющей листвы, за скрытой ночной жизнью мелких лесных тварюшек, кто-то ищет ее и… почти уже нашел. Чувство смертельной опасности было острым и отчетливым, как внезапная зубная боль. «Беги!» – звенел в голове голос Альса. Более чем достаточно, чтобы начать что-то делать.
Джасс нырнула рукой себе за пазуху, нащупывая нужный амулет. Памятного случая с зельем «Кошачий глаз» хватило, чтобы выбирать в помощь относительно безопасные средства. Джасс засунула амулет за щеку, как леденец, чувствуя солоноватый привкус собственного пота. Заклинание, произнесенное невнятно и шепеляво, возымело действие почти сразу же. Теперь Джасс видела смутные силуэты деревьев и могла не бояться наткнуться глазом на ветку и стукнуться лбом об ствол. Тревога в голове била в набат. «Беги!» – кричал где-то далеко-далеко Ириен, а под кожей зудел нестерпимый страх. И она побежала, чувствуя совсем-совсем близко присутствие кого-то или чего-то страшного. Мерцающие бледно-серые стволы деревьев… серебристое свечение тонких веточек подлеска… выпрыгивающее из груди сердце… Ну ты и трусиха, Джасс… как тебя только приняли Сестры?… Как мог Хэйбор отдать тебе Хэмов меч?.. Так и помрешь от страха…
Джасс обхватила руками дерево, вдавливаясь лбом в шершавую кору, и стояла так до тех пор, пока паника не отступила, а колени перестали дрожать и подгибаться. Она заставила себя дышать ровнее, мысленно повторяя молитвы Оррвэллу, наизусть заученные еще в детстве. Бог-странник тут был ни при чем, но монотонные рифмованные строки странным образом успокаивали.
Ужас продолжал накатывать резкими ледяными волнами, но Джасс уже отчетливо ощущала, что эти волны приходят извне. Кто-то умело и профессионально насылает их на нее. Откуда ж в свеннском лесу выискался эдакий умелец? Оллавернские маги все больше по столицам ошиваются, где народа больше, где власть и деньги. Может быть, свеннский король нанял известного колдуна для борьбы с контрабандистами? Но его величество славился жадностью далеко за пределами королевства, а услуги магистра из Облачного Дома стоят дорого.
Новый ментальный удар уже не показался Джасс таким сногсшибательным, и она удержалась от острейшего желания бежать куда глаза глядят. Но исключительно чудом и невероятным усилием воли. Каждая волосинка на теле встала дыбом, как у перепуганной кошки шерсть. Джасс заметила, как смутные бледные тени скользили между деревьев. Конный и почти десяток пеших. Верхом ехал маг, маги не любят ходить пешком. Джасс готова была поклясться, что в кромешной тьме магия безошибочно ведет его по ее следу, куда бы она ни побежала. Контрабандистка стала отступать назад, медленно-медленно, чтобы не терять из виду преследователей. Повернуться к колдуну спиной означало окончательно отдаться в его власть.
Можно уже начинать кусать себя за локти. С собой ни джад-камня, ни других мелких пакостей из убогого чародейского арсенала слабенькой ведьмы, как назло, нет. Обидно, право слово как обидно. Ни подраться, ни поколдовать. Против мага нет приема, если нет другого мага. Так, кажется, говорится в одной смешной песенке. Даже знаменитый меч сейчас в руках Джасс ничуть не лучше любой палки-копалки. Вот почему так получается, что, сколько бы ни вбивал-вколачивал мастер-воин в ученика тяжкую ратную науку, сколь ни старался бы великий кузнец, вкладывая часть своей души в сталь клинка, как бы ни был могуч дух и крепка плоть, а перед хитрым заклинанием, подлой вязью затейливых слов все эти усилия оказываются тщетны? Хэйбор, даром что сам из той же породы, всегда говорил своей последней ученице: «Увидишь магистра из Оллаверна – беги, и чем быстрее, тем лучше». Осталось только выбрать правильное направление.
Выбранное направление оказалось неправильным. Сделав еще несколько шагов назад, Джасс вдруг поняла, что не может шелохнуться, лицо облепили тонкие крепкие нити, руки увязли в чем-то волокнистом. Она дернулась всем телом. Бесполезно. Ужас черной бурлящей волной подступал изнутри к горлу. Стоит только разомкнуть судорожно стиснутые зубы, как он вырвется на волю диким нечеловеческим воплем. Кровь грохотала в ушах, перед глазами вспыхивали огненные сполохи. «Только не кричать! Не кричать!» – мысленно уговаривала она себя, пытаясь обуздать растущую панику. Ощущение было таким, какое, наверное, испытывают осы, увязшие в остатках варенья. Бывшая хатами аккуратно разлепила веки, пытаясь осмотреться. Так и есть. Она висела в локте от земли, запутанная в полупрозрачные тонкие нити, пахнущие плесенью и сырой землей, совсем как муха в паутине. Джасс молча дергалась в своих путах, постепенно выбиваясь из сил, но звать на помощь не стала. Колдуна она боялась больше, чем паука. Если эту штуку, конечно, сделал настоящий паук. Но ждать разрешения загадки творца ловушки долго не пришлось.
Они появились из тьмы совершенно бесшумно. Пятеро в длинных черных балахонах, с длинными кривыми ножами в руках. Черные повязки на лицах с прорезями для глаз, покрытые татуировками руки, горячее тяжелое дыхание. У Джасс уже не осталось сил, чтоб испугаться как следует. Ну, подумаешь, жрецы Темного культа или некроманты. Вполне логично. Темный страшный лес, маг, могильники, Темные жрецы вполне вписывались в существующую картину мира.
Ей залепили рот какой-то паклей, по частям высвободили из «паутины», сначала ноги, тут же их связав, а после руки – по одной. Да так ловко, что Джасс даже пальцем пошевелить не смогла.
Все-таки не соврал Дрэгор Банн насчет могильника. Было дело. Некроманты приволокли Джасс к высоким, в полтора человеческих роста камням, торчавшим то тут, то там между деревьями. Время и дожди смыли с обелисков любые надписи, и даже могилы давным-давно провалились и успели зарасти кустарником. Тут не могло быть ни нечисти – пожирателей падали, ни призраков, слишком уж древнее место. Неудивительно, что жрецы Темного культа проводили здесь свои обряды. Для создания подходящей атмосферы то что нужно.
– Во имя Тьмы и именем ее да прольется кровь невинной женщины рода человеческого на алтарный камень, – грозно возвестил самый высокий из жрецов, воздев руки и обращаясь непосредственно к ущербной Шерегеш.
Но тут оказалось, что жертва вовсе не так безнадежно запугана, чтобы покорно возлечь на сырой, покрытый мхом и плесенью камень и принять жуткую смерть от обсидиановых ножей в руках жрецов. Джасс рвалась из рук своих захватчиков, оттаптывая им ноги, пинаясь и норовя ударить по самым уязвимым частям мужского тела. Попутно она умудрилась выплюнуть паклю изо рта.
– Я не девственница! – вопила она.
– Это неважно, – молвил главный жрец.
– Как это неважно? Нарушаете обряд, мэтр, – убежденно заявила бывшая хатамитка.
– Заткните ей рот!
Но не тут-то было. Джасс, как настоящая цепная сука, злобно клацала зубами, предупреждая о возможной ампутации пальцев.
– Халтурщики! – взвизгнула она. – Ничего у вас не выйдет! Вам девица нужна!
Не нужно думать, что она была такая вот вся из себя отважная дева-воительница, не ведающая страха и готовая насмехаться над собственными палачами. Вовсе нет! Жрецы, конечно, те еще выродки, и ничего хорошего в их намерениях нету, но они не идут ни в какое сравнение со стаей подростков, решивших позабавиться за счет случайной жертвы и способных на самые жуткие зверства без всякого повода. Если бы Джасс пересеклась с бандой малолеток, вот тут бы она орала как резаная и не подумала бы вступать в переговоры. Есть люди и похуже, чем исполнители религиозных обрядов, есть смерть и пострашнее, чем смерть на алтарном камне.
– Великая Пестрая Мать накажет вас! Я хатамитка!
Никакого впечатления. Какие-то неправильные жрецы попались. Жрецы побросали установленные правилами места и пытались совладать с извивающейся жертвой уже всемером. Не то чтобы у них совсем не получалось, но и держать на скользком камне отчаянно сопротивляющуюся женщину оказалось несовместимым с проведением обряда. Сложность заключалась в том, что попросту вырубить жертву ударом в челюсть они тоже не могли. Она, жертва, должна быть целиком и полностью в сознании. Главный жрец пытался читать заклинание, но Джасс его перекрикивала, мешая довести дело до конца. К величайшему счастью, жрецы Темного культа никогда не бывают магами. Они, как и некроманты, пользуются заемной силой намоленных предметов или артефактов. А для «собирательной» магии нужна полная концентрация помыслов.
– Нельзя меня в жертву! Я посвящена Оррвеллу! – продолжала она перечислять своих небесных покровителей, рассчитывая убедить жрецов в собственной непригодности.
– Молчи! И прими свою судьбу!
– Я воплощенная Белая Королева! Моя смерть навлечет на ваши головы самое страшное из проклятий!
А ведь и в самом деле, не уймутся и прикончат, в конце концов, когда иссякнут последние силы, с нарастающей дрожью подумала Джасс, чувствуя, что вот-вот свалится от изнеможения. Жрецы пытались снять с нее кольчугу. Когда от жертвы отскакивает нож – это не дело.
– Было предсказано, что в паутину попадет жертва женщина!
– Предска… а-а-а-а ПО-МО-ГИ-ТЕ! А! А-а-а-а-а!
Легкие чуть не взорвались от издаваемого вопля, а голосовые связки едва не лопнули. Пусть услышит маг-охотник, пусть придет на зов, и тогда мы поглядим, кому и чья жертва достанется. Обычная тактика слабого. Стравить двух сильных и под шумок юркнуть в норку, оставив охотнику кусочек хвоста. В данном случае сбежать и спасти собственную шкуру. Ценную, как добрая память о хороших временах, так сказать.
Расчет оказался настолько верен, что Джасс не успела как следует удивиться, когда в главного жреца ударила огненная молния, прожигая его насквозь. Он повалился на свою несостоявшуюся жертву, придавливая телом и обдавая кровью. Его длинная борода тлела и одуряющее воняла горелым волосом. Бывшая хатами ужом выскользнула из-под мертвеца и вжалась в землю за алтарным камнем. Маг сражался со жрецами, которые оказались не робкого десятка и активно защищались. А у Джасс появилась небольшая фора во времени, чтоб исчезнуть с поля боя, оставив ни с чем оба отряда.




Syrena Дата: Среда, 04 Апр 2012, 19:31 | Сообщение # 15
Горожанин

Новые награды:

Сообщений: 783

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
В темноте, уже без помощи амулета, Джасс сумела рассмотреть небольшое строение, что-то вроде склепа с зияющим черным провалом входа. После блужданий по чефальским подземельям она старалась даже не думать лишний раз про всякие катакомбы. Тогда они выбрались исключительно благодаря чутью Ириена и его волшебству.
– Выходи, ведьма! – выкрикнул из темноты кто-то из преследователей.
Будь у Джасс уши как у волчицы, они бы стояли торчком над макушкой. Кто сказал, что она ведьма? С чего это они взяли? Вопрос вызвал неприятное чувство, что ее загнали в настоящую ловушку. Что, если они ловят не просто контрабандистку, подручную Дрэгора Ванна? Тогда кого и зачем? Задерживаться, чтобы выяснить подробности, Джасс расхотелось, и она, отбросив постыдный для хатамитки и воительницы страх перед незнакомыми склепами, нырнула в его зловещую темноту.
Но вместо запаха тлена, кромешной тьмы, вскрытых каменных гробниц и разбросанных по полу костей, об которые придется без конца спотыкаться, она обнаружила расчищенное от постороннего хлама пространство. Под ногами вдруг воссиял бледно-зеленым треугольник магического портала. И Джасс, не раздумывая, шагнула в его центр, лихорадочно размышляя о том, как заставить портал сработать. Обычно в таких случаях ключом было определенное слово на староаддале или даже на лонгиире. Естественно, никакого заветного слова Джасс знать не могла. Но имелось и еще одно средство. Кровь.
Каждая капля из разрезанной в спешке ладони разжигала портал все сильнее, и в ослепительных вихрях бело-изумрудного света Джасс не увидела, как к склепу бежит матерящийся, как портовый грузчик, волшебник, упустивший свою добычу.
Было бы замечательно выпасть из магического перехода бездыханной, в глубоком обмороке, отдавшись на волю случая, но, как говорится, не с нашим хатамитским счастьем, девочка. Твердокаменная земля приняла беглянку в свои неласковые объятия, выбив дыхание.
С чем можно сравнить перемещение магическим порталом? Шаг вперед – и бесконечный полет, от которого желудок подскакивает к горлу. Тело теряет всякую чувствительность, никакой возможности сгруппироваться, и накатывает раздирающая головная боль. Настолько нестерпимая, что какое-то время беглянка каталась по земле, зажав уши руками и завывая на все голоса. Если жрецы каждый раз испытывали те же ощущения, то им стоило посочувствовать. Впрочем, после встречи с магом сочувствие им уже не требуется. Боль потихоньку отпускала, и Джасс уже очень скоро смогла лежать неподвижно, скрутившись калачиком и поскуливая от любого движения глазными яблоками. Если верить рассказам Мэда Малагана, ее кровь не только открыла портал, но и разрушила его после перемещения. А следовательно, никто сразу же следом не явится. Но для сильного волшебника не составит труда отследить конечную точку выхода.
Невзирая на все неудобства, рассуждения Джасс текли так плавно, что она сама диву давалась. Когда это ты сумела стать такой разумной, хатами Джасс? Может быть, чересчур сильно головой приложилась, когда из портала сиганула?
Вокруг полянки, где приземлилась Джасс, рос густой старый лес. Ночь колесом скатилась с вершины полуночи, и теперь стволы высоких деревьев тонули в серо-лиловых предутренних сумерках, на траву ложилась роса, а тишину вот-вот собирались разогнать голоса птиц. Но пока, пока над землей царил покой и тишина. Словно в очередной раз напоминая бывшей жрице о том, что она давно и не по своей воле лишена покоя и тишины. Где ты, уютный теплый камень, под которым маленькая ящерка сможет выкопать норку, где ее никогда и никто не найдет? От жалости к себе предательски защипало глаза. Бедная, бедная бездомная ящерка, видно, суждено тебе всю свою коротенькую жизнь уворачиваться от жадных и жестоких рук, способных причинять одну только боль. Джасс тихонечко всхлипнула, потерла глаза и решила, что обязательно, непременно пожалеет себя в скором времени. Когда сумеет добраться до Маргара, а лучше всего до самого Инисфара. А для начала неплохо бы выяснить, где она очутилась и в каком направлении следует двигаться дальше.
Она сориентировалась по магнитной рыбке, вонзила в землю меч, так чтобы лезвие его делило пространство на север и юг, повесила на крестовину рукояти свой жреческий амулет с руной «бэллор», чтоб та глядела на юг. Зажав меж ладонями лезвие Хэмова дитяти, Джасс сосредоточилась.
…Со стороны Внутреннего моря идет небольшая гроза, она прольется веселым, щедрым для полей дождем из тех, что кормят земледельца весь следующий год… но это будет вечером, когда грозовые тучи минуют ближайший водораздел и отяжелеют от испарений после дневного зноя…
Значит, надо идти на юго-восток, навстречу грозе, чтобы как можно скорее оказаться на побережье. Все просто. Зачем заклинать погоду столько лет, если не пользоваться своими знаниями и умениями?
К концу третьего дня Джасс вышла к окраинам небольшого приморского городка. Голодная, усталая и покрытая грязью, как бродяга. Городишко, к превеликой радости Джасс, оказался маргарским и назывался прозаически – Ватфар, в переводе – Рыбная пристань. А раз имелись здесь пристани, значит, и лодок хватало, а следовательно, кое-кто из хозяев обязательно промышлял контрабандой. Найти подходящую посудину оказалось проще простого. Ее хозяин знал Дрэгора Банна лично. Он-то и отвез Джасс в Инисфар в кредит, поверив в последующий расчет.

– Ты?
– Верно! Собственной персоной. Не ждал?
Дрэгор Банн никогда не стал бы тем, кем он был, если бы не умел держать себя в руках. Порой Джасс восхищалась его почти эльфийским самообладанием. В первый миг его зрачки расширились от изумления – настолько неожиданным оказалось для него появление женщины.
– Джасс!
Дрэгор раскрыл широкие объятия.
– Мои люди в Свенне искали тебя по всем тюрьмам. Где ты была?
– В гостях у Темного Лорда, – на полном серьезе сказала Джасс.
Право слово, видеть, как у Дрэгора вылезают из орбит его черные очи, было приятно и утешительно.
– Ничего такой дядька, только нервный шибко.
– Да ты… ты шутишь, – делано рассмеялся контрабандист.
– Шучу, конечно. А то поверишь еще и пришлешь по мою душу экзорцистов. Еще не успел мои вещички распродать?
– Джасс… – с укором вздохнул маргарец. – Я знаю, что ты нигде не пропадешь. После истории с Финкуром особенно.
– Я не пропала. Как видишь.
Бывшая хатами смерила своего покровителя странным вопросительным взглядом из-под длинных ресниц.
– Я, пожалуй, в купальню. Уже полдюжины дней сплю и вижу бадью горячей воды. Как думаешь, к чему бы это?
И пока Джасс предавалась неге и холе, Дрэгор думал тяжкую думу, тем паче было о чем. Как часто в жизни случаются непредвиденности, меняющие на корню все тщательно спланированные дела. Нет, он не предавал Джасс, и вовсе не из врожденного благородства, а исключительно по соображениям вредности подобного поступка для его собственной репутации. Всплывет потом – не отмоешься. Кто же мог знать, что робкий интерес к ведьмовскому прошлому Джасс спровоцирует такую активность со стороны оллавернских магов? А с Облачным Домом лучше не связываться, не оберешься бед. Колдуны умеют выкручивать руки. Тут до них маргарской Картароте – тайной службе безопасности – еще расти и расти. Прижали Дрэгора Банна как миленького, вывернув наизнанку надежно спрятанные под могильными камнями секреты, которые, казалось бы, унесены под присмотр самой Неумолимой Хозяйке. Ан нет, все ведомо магистрам, ничего не утаишь. И вместо того чтобы взять в оборот слабенькую магичку, Дрэгор, как последний «карасик», исправно выслуживается перед малоприметным господином, прячущим лицо в складках широкого капюшона плаща. Подставляет своих людей в Свенне, теряет товар и сам едва жив остается. Все ради поимки Джасс. Она и сама, оказывается, весьма ценный товар.
– Против облачных магистров я не пойду. Даже ради тебя, – уныло сказал он, стараясь не глядеть на по-девичьи тонкую талию Джасс.
Она и не подумала прикрыться, когда он зашел в купальню. Думал, женщины в голом виде податливее на откровенные разговоры. Однако же бывшая хатами равнодушно скользнула взглядом по незваному визитеру, словно это был не мужчина.
– Я перед тобой виноват.
– Я знаю, Дрэгор. У меня было время подумать, сопоставить факты, оценить возможности.
Теперь она сидела на широком краю бассейна и тщательно отскребала натоптыши на пятках, которые успела набить во время недавнего путешествия через маргарские чащи.
– Ты бы хоть простыню накинула, – фыркнул Дрэгор.
– А зачем? Ты с самого начала глядел на меня вовсе не как на женщину.
– А как на что? Вернее, кого?
– Очень показательная оговорка. Как на отмычку, как на амулет, в крайнем разе как на нож. Разве нет?
– Ты мне всегда нравилась.
– Ты мне тоже. Поначалу. На балу в Духову ночь я даже подумала, что взволновала тебя своей красой, – усмехнулась невесело Джасс. – Но ты меня вовремя разочаровал.
– Мы сто раз могли попробовать… быть вместе. Но ты же все время думала про своего эльфа беглого.
– Думала, думаю и не перестану думать до смертного часа. Альса захочешь – не забудешь и из головы не выбросишь. А ты, надо полагать, делиться не привык?
– Я чего-то не понимаю. Он тебя бросил, но ты его любишь. А мне пеняешь на равнодушие? Кому, по-твоему, понравятся такие расклады? Я ведь нисколечко не эльф. Я бы тебя ревновал.
– Дрэгор, мы говорим о вероятности, о том, что могло меж нами статься, но не случилось. И хорошо, что не случилось.
Дрэгор подпер голову рукой, призадумавшись. Ну надо же, какой мужчина! Усталые тени залегли под глазами, темными и печальными, мужественная складка залегла между бровями, скорбно сжатые губы безмолвно подтверждали его душевные терзания. Ему на самом деле тяжко на душе. Бывает.
– Удивительные вы создания, женщины, вас кинешь, как опостылевшую игрушку, а вы все равно помните, прощаете, мечтаете все вернуть.
Она вскинула загорелое лицо, впилась испытующим взглядом, как ястребица в зайчонка.
– Ко мне все это не относится. Мне Альса прощать не за что, и ничего не вернешь… Тебе все равно не понять… А вот вспомнить есть о чем. И надо жить дальше. С тобой ничего не получилось, хотя за поддержку я тебе буду век благодарна. Ты как никто сумел оценить мои умения. Видно, не судьба.
– Ты уедешь из Инисфара?
– А куда деваться? Завтра к тебе придет магистр, и ты ему расскажешь все, что знаешь.
Конечно, она была права. Они оба об этом знали. Маргарцу осталось только выйти из купальни. Разговор был окончен.
– Ты и в самом деле не простая ящерка, – сказал Дрэгор на прощание.
– Да… но один раз мне хвост уже оторвали. А нового пока не выросло.
Объятия у них получились почти братские. Крепкие, но целомудренные.

Можно ли издалека чувствовать беду? Можно. Ее горький вкус и в вине, и в хлебе, она таится в сумерках, нападает жестоким диким барсом на вроде бы безмятежный сон и не собирается убираться на рассвете, как и прочие кошмары. И против нее бессильны задушевные разговоры, веселое насвистывание себе под нос, и даже старое доброе гадание не помогает. Смутная тревога, мучительное ощущение безнадежного опоздания, назойливая мысль могли кого угодно свести с ума. И сколько ни сдерживала себя Джасс, сколько ни убеждала себя в обратном, а непокой и не думал отступать перед доводами рассудка и железной логикой. Злая лапа предчувствия и не думала вынуть острые когти из ее сердца. Поначалу Джасс решила, что с Альсом приключилась беда. Но Узы молчали, ничем не напоминая о себе. Источник переживаний был другой. Вот только какой? Так бы и терзаться бывшей жрице почем зря, если бы не Жекк Крот. Пока она успешно пряталась в предместьях Мифиса и строила планы относительно дальнейшего будущего, от хитроумного маргарца пришла записка. Не сама, естественно, пришла, а принесена была девчонкой-бродяжкой за два медных итни. Крот писал, как придворный каллиграф, если не лучше. «Есть плохая новость. Приходи ночью», – говорилось в ней.
Что оставалось делать? Джасс рискнула и явилась на свидание, воспользовавшись приоткрытым слуховым окошком. Жекк жил у своей любовницы, владелицы странноприимного дома в неспокойном районе Инисфара, лечил пожженные ноги, принимал сочувствующих гостей и собирал информацию.
– Разбудишь Ванхай – убью, – шепотом пригрозил Жекк.
Он не потрудился даже выползти из спальни. Так что разговор происходил под негромкий храп с присвистом безмятежно спящей женщины.
– Говори, и я уйду.
– Твой принц попался Могенсаю. Сидит под замком в Ар-наг-Улле уже месяц.
– Откуда знаешь?
– Птичка какнула. Я перед тобой в долгу, хатами.
– И чего хочет Могенсай?
– Откуда я знаю? За что купил – за то продал.
– Спасибо, Жекк, мы с тобой в расчете.
Джасс уже собиралась убраться из чужого дома, когда Крот ее остановил, поймав за руку.
– Еще нет. Я тебе кое-что расскажу. Маленькую тайну, которая тебе поможет. Наклонись ухом.
Когда он закончил свой маленький рассказ, глаза у Джасс стали изумленными и круглыми.
– Ты все запомнила? Или повторить?
– Запомнила.
– Теперь мы точно в расчете, хатами. Береги себя.
И крепко сжал ее горячую сухую ладонь.
А вот сделать что-то плохое Яримраэну она не позволит никогда. Не только у мужчин есть честь и чувство долга. Зачем тогда вообще нужны друзья, если не для того, чтобы прийти на помощь в тяжелые времена? Да она по камню разнесет Ар-наг-Уллу, чтобы выручить Ярима. Как вообще смеет кто-то покуситься на синеглазого принца?
Ты чувствуешь, как внутри разгорается пламя? Все сильнее и сильнее. Как под кожей бегут его горячие лепестки? Ты не боишься огня, потому что сама и есть огонь. Ты сильная, Джасс. И пусть, ты страшишься оллавернских магов. Их все боятся. Но обыкновенного разбойника и головореза ты бояться не станешь. Пусть он сам боится тебя. Потом. Когда ящерка обернется саламандрой.




  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Поиск: