|
"Кровь Заката"
|
|
|
Лецифера |
Дата: Воскресенье, 03 Июн 2012, 18:25 | Сообщение # 31 |
Маг
Новые награды:
Сообщений: 136
Магическая сила:
| 2871 год от В.И.
1-й день месяца Лебедя.
Арция. Мунт
Когда-то арцийских императоров короновали в Кантиске, но империя распалась. Церковь Единая и Единственная признала новые королевства, так как в противном случае свежеиспеченные монархи могли уверовать в Баадука или, того хуже, пойти на поводу у ереси, как это сделала Таяна, отринувшая Святой Престол и заявившая, что у святых не может быть земных безгрешных наместников. Подобное много хуже откровенного язычества, и Кантиска благословляла всех еще не заблудших королей, как бы они ни относились друг к другу. Правда, венчали монархов на царство теперь в их собственных столицах, Авире, Мунте, Гайве, Лиаре. Главным в церемонии был кардинал, но ему помогали видные лица наиболее уважаемых орденов.
Ее Иносенсия могла не ехать в Мунт, предоставив участвовать в коронации Филиппа Четвертого Диане, но она поехала. В первый раз в жизни одна, без Агриппины, у которой было слишком много дел в Фей-Вэйе. Толстуха не хотела оставлять сестер без присмотра и была права, но Анастазия на сей раз чувствовала себя уверенно и в отсутствие наставницы. Кардинал Евгений, сухонький, седенький, но с умным колючим взглядом, ее прекрасно помнил и принял с распростертыми объятьями. Старик знал, что Анастазия о земном думает мало, а значит, интриговать и играть свою игру не станет. Ее Иносенсия чуть было не поделилась с кардиналом своими подозрениями, но удержалась. Тот вряд ли бы одобрил задуманное ею, а ждать, пока зло пожрет самое себя, Соланж не могла.
Несмотря на свое горе, Предстоятельница вполне владела собой. Она, хоть и казалась отрешенной от мирской суеты, замечала многое и видела, что сестер побаиваются и недолюбливают. В ней же, тихой, красивой, равнодушной к земному, видят надежду на то, что отныне женщины в Церкви будут оплакивать несовершенство мироздания, а не рваться к власти. Ну и хорошо, ей еще многое предстоит сделать, прежде чем она сможет уйти.
Мулан свое дело уже сделал, и сделал хорошо, Филипп и Рауль тоже, они обрубили побеги, но не избыли корни. Хотя один из корней и был семейством ре Фло, втянувшим Шарло в эту проклятую войну. Впрочем, Старый Медведь и оба его сына мертвы, они погибли вместе с Шарлем, пытаясь его спасти, и пусть покоятся с миром. Остались лишь Эстела и ее горбатый сын, высосавший жизнь ее собственного ребенка. Ее Иносенсия испытывала болезненный интерес к этому мальчику, но Филиппа отчего-то короновали в отсутствие младших братьев, которые, правда, получили герцогские титулы. Жоффруа стал монсигнором Ларрэном, а Александра теперь следовало называть герцогом ре Эстре.
А вот вдовствующую герцогиню Анастазия видела. Все еще красивая, в роскошном траурном одеянии, Эстела Тагэре шла рядом с красавцем сыном. Сола чуть не закричала в голос, увидев Филиппа, превратившегося из ангелоподобного золотоволосого ребенка в мощного воина с очаровательной, ласковой улыбкой. Таким в его годы был и Шарло, ныне лежащий под обсидиановой плитой в дальнем замке. Только глаза нового короля, умные и живые, были не серыми, а темно-голубыми, лишенными отцовской загадочной глубины. И слава святой Циале, потому что полного сходства Сола не выдержала бы.
…Они проговорили около оры. Об Эльте, об общих знакомых, о Шарле, на которого Филипп молился. То ли у молодого короля было особенное чутье, то ли за этим что-то стояло, но он почти не говорил ни о матери, ни о брате-калеке. Сола погрузилась в воспоминания о Тагэре и с трудом заставила себя вернуться на землю. Затягивать аудиенцию было бы неприлично.
– Я всегда буду рада видеть вас, Ваше Величество, – узкая рука коснулась золотых волос, таких же, как у отца, – я всего лишь смиренная служительница Творца нашего, но я с радостью помогу вам, если это будет в моих силах, и я буду молиться за вашего отца и брата.
– Благодарю Ее Иносенсию, – молодой король смотрел на нее с искренней признательностью.
Что ж, сын Шарля станет хорошим королем, если она ему поможет… Воистину, в этом мире немало дел, которых, кроме нее, никто не сделает. Она слишком много думает о мертвых, а Шарль наверняка бы попросил ее позаботиться о живых. Но сначала она покончит с неотложным.
2871 год от В.И.
Ночь с 1-го на 2-й день месяца Лебедя.
Арция. Мунт
После битвы с Лумэнами и то он не чувствовал себя таким уставшим и опустошенным. Тогда все было просто: впереди враг, а спину прикрывают друзья, а тут сам Проклятый ногу сломит…
Филипп не понимал, пьян он или просто безумно устал. Первый день месяца Лебедя, и без того самый длинный в году, оказался прямо-таки бесконечным. Коронация, Генеральные Штаты, пир, на котором нельзя было ни веселиться, ни печалиться, бесконечные разговоры с разными важными и нужными (упаси святой Эрасти обойти кого-то вниманием), затем ужин с самыми близкими, которые отчего-то стали похожи на чужих… А на завтра весь день уже расписан, и на послезавтра, и на целую кварту вперед. Воистину, быть королем дело нудное и хлопотное! Недаром и отец, и дурачок Пьер отбивались от этой чести, как могли. А ему еще придется всю жизнь слышать и в глаза и в спину, что, по мнению того или иного сановника или обывателя, сделал бы на его месте Шарль Тагэре. И доказать или опровергнуть это мнение невозможно.
Король Арции вздохнул и распахнул окно, впустив в комнату отдаленный собачий лай, шум ветвей и плеск фонтана. Нужно привыкать и к этим звукам, и к этой комнате, и к этому городу. Впрочем, жителям Мунта он нравится, особенно женщинам. По крайней мере, коронационная процессия всю дорогу от Ратуши до эрастианского храма шла по цветам, которые бросали ему под ноги горожанки. Это было приятно, приятны были и слова о его сходстве с отцом. И вместе с тем они странно царапали душу, словно бы его втягивали в какое-то дикое соревнование с мертвым, соревнование, которое ему никогда не выиграть, потому что живой король всегда хуже усопшего… Да и какой он король! Рауль, Анри, Евгений, Обен – все они куда больше его понимают в том, чем ему придется заниматься. А еще матушка со своими советами, более похожими на требования, а он даже не знает, права она или нет! Они победили, посадили его на трон, а дальше-то что? Конечно, проще всего плыть по течению, тем паче ему повезло с друзьями и советниками, но ведь он не Пьер! Он Тагэре, а у Тагэре должна быть своя голова на плечах.
Пьер… Филипп от нелепой и непрошеной обиды стиснул зубы. Ну что возьмешь с дурачка, который всю жизнь всех боялся, кроме отца и своих хомяков?! Просто так сумасшедшим никого не объявят, тем паче правящего короля, так почему же его слова никак не идут из головы!
Тагэре уставился в окно, стараясь отогнать неприятные воспоминания. Не получилось. Он словно бы опять вошел в большую и светлую комнату с видом на реку, где среди хомяков и подносов со сластями обитал низложенный монарх. Филипп не видел Пьера около полугода, внешне тот не очень изменился. Все та же одутловатая физиономия со слабым подбородком и носом-пуговкой, все то же настороженно-удивленное выражение, словно у грызуна, который и орех хочет схватить, и от норы отходить боится. После истерики, которую закатил бывший король по их вступлении в Мунт, Филипп обходил Речной Замок десятой дорогой, но Обен и Рауль считали, что присутствие Пьера на коронации весьма желательно, пришлось навестить безумца еще один раз. Лучше бы они этого не делали! Пьер хитро уставился на гостей и заявил, что его не проведешь и перед ним никакой не Шарло! Его опять хотят обмануть, не выйдет! Он никуда не пойдет, пока не придет большой кузен! А когда Рауль попробовал что-то объяснить, муж Агнесы замахал руками и полез под кровать, крича, что его сейчас убьют. Это было глупо, нелепо и ужасно неприятно.
Впрочем, глупого и неприятного в этот день хватало. Одни поздравления от Жозефа чего стоили! Но пришлось принимать подношения и благодарить, целовать кольца целой толпе высоких клириков, расточать любезности людям, которые изо всех сил пытались доказать свою верность победителям и одновременно наябедничать на своих врагов. Завтра придется решать, кому отойдут земли Батаров и что делать с имуществом Фарбье и иже с ними. На каждое поместье нацелилась целая стая стервятников. Рауль советует оставить земли главных лумэновцев в казне, а доход с них пустить на армию и другие неотложные нужны. Наверное, он так и поступит, но воплей при этом поднимется… Проклятый, как же это противно. Как вообще все противно!
Филипп вздохнул и, взяв свечу, прошелся по своей опочивальне. На столике у кровати, на которой когда-то трясся со страху Пьер Шестой, поблескивала камнями корона Волингов, помнящая еще Анхеля. Дурацкий обычай на ночь класть корону возле постели, как будто кто-то ее может украсть… Утром золотой, усыпанный драгоценными камнями обруч торжественно заберет Хранитель Короны и в сопровождении шести гвардейцев унесет в тронный зал. Та корона будет до вечера красоваться на бархатной подушке, а потом снова окажется у изголовья Его Величества. И так каждый день. Бред! Даже одеваться и раздеваться теперь положено в присутствии толпы придворных, но уж этого-то они не дождутся! Есть же предел любой глупости и любой зависимости.
Отец бы никогда не позволил, чтоб ему прилюдно натягивали чулки и застегивали башмаки. И он не позволит. Завтра же все эти одевальщики и подавальщики узнают, что Его Величество намерен одеваться, причесываться и доносить ложку до рта самостоятельно. Когда шла война, к нему никто не лез со всякими церемониями, и он не собирается портить себе жизнь больше, чем необходимо. Проклятый, а это еще что такое?!
Филипп Тагэре в изумлении уставился на огромного наглого котяру, взиравшего на молодого короля с видом академика, экзаменующего нерадивого студиозуса. Очевидно, нахал с веток здоровенного каштана, торчавшего под окнами, перепрыгнул на карниз, а оттуда сиганул в комнату. Похоже, именно этот кот или же его родич послужил причиной пресловутого безумия Пьера. Неудивительно, что бедняга спятил, увидав среди ночи эдакое страшилище. Филипп был не из робких, но под изучающим взглядом горящих желтых глаз ему стало не по себе.
– Эй, ты, – прикрикнул на кота Его Величество, злясь на самого себя и свой почти страх, – а ну-ка проваливай, откуда пришел!
Тварь сморщила нос и, презрительно дернув лапой, медленно подалась вперед, демонстративно принюхиваясь. Эта наглость переполнила чашу королевского терпения, и Филипп вскочил с явным намерением вышвырнуть котяру через то самое окно, в которое тот залез. Но король опоздал, зверь, еще раз неодобрительно дернув лапой, спрыгнул на пол и исчез то ли под кроватью, то ли за резным палисандровым бюро. Взбешенный Филипп не поленился заглянуть и туда и туда, но ночной гость, видимо, знал эту комнату лучше ее законного владельца, он как в воду канул. Видимо, пока король ползал на коленях, пытаясь что-то рассмотреть в угольной черноте, кот успел перескочить через подоконник и раствориться в ночи.
Проклятый
Ему удалось убедить Геро, хоть и не сразу, к счастью, она умела и слушать, и думать. Сначала Эстель Оскора стала ему другом, а теперь они еще и союзники, такого в его жизни еще не было. Вернее, было, но давно, в той жизни, о которой он почти забыл. В ту пору он и представить не мог, что спустя тысячелетие люди станут ему молиться и его же проклинать, хотя он не заслужил ни того, ни другого. Хотя не разыщи его Герика, он бы так и не вспомнил о том, ради чего ему была дарована новая жизнь. Вот тогда его бы стоило проклясть. Эрасти не заблуждался ни на свой счет, ни в отношении происходящего. Скоро и его силы и умение, и то, на что способна Эстель Оскора, понадобятся в полной мере, и никому не известно, чья возьмет. «Четыре шага до Последнего Греха, и первый сделал ты», – сказал умирающий Анхелю. Ларэн говорил, что незадолго до их встречи он и Залиэль почувствовали какое-то смутное беспокойство, которое, собственно говоря, и погнало Ларэна в дорогу. Эльфа словно бы тянуло к себе Кольцо Анхеля, хоть Ларэн и понятия не имел, что же он ищет.
Лунный король стал невольным свидетелем сначала предательства, затем казни. Церну эльф спас, поддавшись чувству сострадания, не представляя, что в израненном резестанте обретает того, кого искал так долго. О Кольце Анхеля, которое он, как мог, оценил, наблюдая за палачами, Ларэн мог сказать лишь то, что сама вещь оказалась на удивление обыкновенной, хоть и несла на себе странный и неприятный отпечаток. Тогда Лунный не счел нужным добыть запятнанный перстень, да и Эрасти постарался забыть о «подарке» друга, и это ему почти удалось. Потом судьба несколько раз забрасывала Церну в Мунт, но у него не было ни малейшего желания рассматривать в иглециях собственное лицо, подправленное клириками, а главный храм, в котором верующие имели возможность созерцать его руки, и подавно вызывал отвращение. Если бы не очередная ссора с Циалой, он бы туда и не пошел.
Это был их первый разрыв. Циа обрушила на него множество упреков, половины которых он просто не понял. Тогда ему и в голову не приходило, что она может лгать, изворачиваться, просить прощения, снова оскорблять, требовать, уходить и возвращаться. Он решил, что это конец. Она его бросила, ему же остается лишь завершить начатое дело и, если он при этом уцелеет, подумать, как оборвать ставшую ненужной жизнь. Оставаться поблизости от Циалы, но не с ней, он не мог. Гордость не позволяла ползать перед ней на коленях, умоляя вернуться, тем более ее возвращение после всего, что она выплеснула ему в лицо, казалось невозможным. И он решил отправиться к Месту Силы, о котором говорил Ларэн.
Путь шел мимо Кантиски, и Эрасти Церна решил зайти в храм Великомученика Эрасти. Подобное мрачноватое развлечение вполне совпадало с его настроением. Никем не узнанный, он смотрел на предавшее его Кольцо, до сих пор украшавшее отсеченную руку, сохраненную магами Анхеля от тления. Именно тогда он заметил странное сходство перстня Анхеля и талисмана Ларэна. Казалось, неведомый таянский ювелир взял за образец Кольцо Ангеса и в меру человеческих сил повторил замысел бога. Мысль поменять кольца и оставить завещание будущему преемнику пришла неожиданно. Несчастливые влюбленные часто думают о смерти, воображая собственную гибель и запоздало раскаивающихся возлюбленных.
Ночью он сделал все, что задумал. Никогда в спокойном состоянии ему бы не удалось создать и сотворить подряд несколько заклятий такой силы и сложности. Он оставил послание неведомому наследнику, защитил талисман от посягательств кого бы то ни было и в порыве вдохновения добавил туда исцеляющее заклинание, завязанное на магию перстня Ангеса. У него еще оставалось Кольцо Адены и собственная сила. Дар Анхеля он хотел было выбросить или уничтожить, но состояние великой жалости к себе, захватившее Эрасти после ссоры с Циа, не позволило ему этого сделать. Страдать так страдать! И он надел на руку Кольцо, напоминающее ему о подлости друга и страшных днях в отрогах Варты. Он не догадывался, что простенький морион не только несет на себе отпечаток предательства Анхеля, ставшего первым шагом к Последнему Греху, но и почувствует, когда свершатся остальные.
2871 год от В.И.
Вечер 3-го дня месяца Собаки.
Эр-Атэв. Эр-Гидал
Закатные лучи окрасили белые стены обители нежно-розовым, как цветы эстрийского шиповника. Владыка Иоанн вспоминал родные края редко, но порой тоска до него все-таки добиралась, со страшной силой сжимая горло. Потом все проходило, он с головой окунался в неотложные дела, каких в обители всегда хватало. Лучший способ о чем-то забыть – это чем-то заняться, а все-таки жаль, что он никогда больше не увидит стремительных ледяных ручьев, над которыми склоняются цветущие ветви, не услышит звона стрекоз и щебета иволги…
– Владыко! – Высокий инок с родимым пятном на щеке явно стыдился отрывать настоятеля от размышлений, кои, без сомнения, почитал благочестивыми. – Владыко, прибыл посланец царя языческого.
– Примите его как должно. Я сейчас спущусь, – спокойно промолвил Иоанн. Вот и конец тоске. Но что же случилось такого, что потребовалось присылать гонца? Смерть калифа? Вряд ли. Он видел Усмана совсем недавно, он здоров и слишком силен, а сыновья его слишком малы, чтоб кто-то посмел приблизить его смерть.
Иоанн не спеша переоделся в темно-зеленую рясу и, опираясь на усыпанный белыми цветами Посох, немыслимый в царстве жары и песка, спустился в монастырскую приемную, где настоятели обители имели обыкновение беседовать с гостями-иноверцами.
Иоанн никогда не видел этого высокого воина лет тридцати, со сросшимися бровями и смуглым узким лицом, но догадался, кто перед ним. Гость был выше калифа, а его черты грубее, но родовое сходство сомнений не вызывало.
– Мы рады приветствовать в нашей смиренной обители брата великого Усмана. Что привело Меч Атэва в мирную пустыню и сколь неотложно это дело? Быть может, доблестный Али сначала отдохнет с дороги?
– Я с радостью приму гостеприимство пастыря хансиров, – наклонил голову атэв, – но прежде передам тебе послание великого Усмана, да продлит Баадук его сверкающие дни. – Али вынул из-за пазухи зашитый в кожу свиток, и по спине Иоанна побежали мурашки. Дело, ради которого калиф погнал в путь единственного человека, которому доверял безоглядно, несомненно, было тайным, важным и скорее всего весьма неприятным.
Препоручив гостя заботам брата-эконома, Иоанн вскрыл послание.
«Приветствия пастырю хансиров и Стражу Потаенного от Льва Атэва, – писал Усман. – Известно мне, что ваш бог не велит читать истину по звездам, костям и знакам, но, если заткнуть уши, не услышишь рычание зверя, а не услышав рычание зверя, не успеешь взять в руки копье. Знай же, пастырь хансиров, что звезды сулят беду крови Арраджа. Пройдет два раза по двенадцать лет, и две звезды встанут против пяти, напомнив о небесах, под которыми нареченный Арраджем поразил презренного Маджеда, возомнившего себя деем Севера. И еще говорят знающие люди, что взойдет хвостатая звезда, предвещая исполнение предсказанного, днем померкнет Солнце, а ночью Луна и звезды начнут падать не только в месяце Лебедя. Так было, когда явился тот, кого хансиры зовут Проклятым. Так было, когда кровь Арраджа впервые восстала на кровь Арраджа. Так было, когда море поглотило Иджакону. Но еще не было, чтобы все стрелы взлетели в одно лето.
Я предупреждаю тебя именем Великого Майхуба и взываю к твоему уму и сердцу именем того, чей Посох в твоих руках. Готовься исполнить свой долг, как готовлюсь я».
2871 год от В.И.
Вечер 3-го дня месяца Собаки.
Эльтова скала
Мальчик смотрел на бросающиеся на берег и разбивающиеся в клочья волны. Было ясно и ветрено. Вечерело, в еще синем небе загорались первые звезды, а на горизонте буйствовали все оттенки от лилового до золотого. Даже резкие закатные крики птиц тонули в грохоте прибоя, что уж говорить о звуке шагов. Неудивительно, что мальчик, скорчившийся на гранитном обломке, не услышал вышедшего из-за скалы незнакомца, тем более на ногах у того были мягкие «лесные» сапоги и шел он по-кошачьи тихо.
– Здравствуй, друг, – сильная рука легла на худенькое плечо, – как тебя занесло в такое место, да еще под вечер?
Мальчик вздрогнул и резко обернулся. У него было бледное, не по-детски серьезное лицо, влажные темные волосы липли к высокому лбу, серые глаза смотрели настороженно.
– Странное место, – повторил незнакомец, пытаясь перекричать море, – и не совсем уютное; если ты не возражаешь, давай отойдем вон за те белые камни. Там можно разжечь огонь и поговорить.
Мальчик кивнул и неуклюже поднялся. Теперь стало ясно, чем была обусловлена его странная поза. Бедняжка был горбат. Впрочем, горб был не таким уж и большим, наметанный глаз пришельца отметил, что паренек вырастет достаточно высоким и сильным. Маленький горбун молча последовал за своим провожатым в укрытие и, скорчившись, вероятно, в обычной для себя позе, безучастно наблюдал, как незнакомец возится с костром. Работал он быстро и сноровисто, и вскоре веселые огоньки отогнали сгущающуюся тьму.
Охотник свистнул, и из-за камней вышел изумительной красоты конь. Широкая грудь, сторожкие уши, сильные сухие ноги сделали бы честь лучшему скакуну королевской конюшни. Пришелец привычным жестом отцепил притороченный вьюк, бросил на землю, а затем расседлал красавца, который тут же удалился в темноту, где его ждала все еще мягкая трава кабалки. Его хозяин, все так же молча, вытащил и нарезал хлеб и мясо, затем достал плоскую металлическую флягу и протянул своему случайному товарищу:
– Выпей.
Тот послушно отхлебнул.
– Что это?
– Тут такого не делают. Хорошо помогает от холода, как внешнего, так и внутреннего.
– Внутреннего?
– Бывает, мерзнет не тело, а душа, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Понимаю, – серьезно кивнул мальчик.
– Ну, вот и хорошо, главное, чтобы люди друг друга понимали, не правда ли? Вот мясо, судя по всему, ты не обедал.
Горбун внимательно и строго взглянул в глаза своему собеседнику, а потом вдруг улыбнулся. Улыбка эта словно осветила лицо, сделав его необыкновенно красивым.
– Вот и хорошо, – еще раз повторил пришелец, – меня зовут Роман, я издалека.
– Меня зовут Александр, я живу здесь. То есть жил…
– А что случилось сегодня?
Мальчик молчал, словно бы размышляя, стоит ли отвечать. Внешность Романа располагала к откровенности. Никогда за всю свою девятилетнюю и не очень веселую жизнь маленький горбун не видел такого красивого человека. Даже Филипп, прозванный «пять ланов мужской красоты», и тот не годился ему в подметки. Высокоскулое лицо ночного гостя из-за своей правильности могло бы показаться высеченным из мрамора, если бы не огромные синие глаза и небрежно подстриженные, слегка вьющиеся волосы цвета старого золота. Пришелец был стройным, но в нем чувствовались сила и ловкость, которым позавидовали бы плечистые неповоротливые рыцари. Потрепанная в дороге одежда Романа была очень дорогой – повидавший всяких сигноров мальчик в этом разбирался, а кинжал, меч и несколько неброских украшений стоили целого состояния. О коне и говорить не приходилось.
– Вы не боитесь путешествовать в одиночку, вас может убить и ограбить любой барон, а потом свалить на разбойников.
– Нет, – усмехнулся глазами Роман, – этого я не боюсь. Те, кто пытаются это сделать, как правило, больше никого не тревожат, так что не беспокойся за меня. Давай поговорим о тебе, Александр. Почему ты здесь, ведь тебя наверняка ищут? Ты не похож на маленького бродягу, я вижу, что ты привык спать в доме, причем в доме богатом.
– Я не вернусь домой.
– И куда же ты пойдешь?
– Никуда, – прошептал горбун. – Когда вы появились, я собирался броситься вниз, но до заката солнца это грех.
– Это вообще грех. Даже не грех, а глупость.
– Это так для тех, кто как все, – потупился мальчик.
Роман привлек маленького горбуна к себе ласково, но сильно.
– Рассказывай, все рассказывай…
И мальчик заговорил. Впервые в жизни он ничего не скрывал. Он захлебывался в словах, перебивал сам себя, то возвращаясь на десять лет назад, то забегая вперед. Роман слушал, но слушал так, что его собеседнику с каждым словом становилось все легче.
2871 год от В.И.
Ночь с 3-го на 4-й день месяца Собаки.
Арция. Фей-Вэйя
Ее Иносенсия пригласила к себе бланкиссиму Агриппину. Анастазия ничего не понимала и не могла понимать в политических хитросплетениях, да и дела сестер были от нее, занятой своим горем и заботами о Виргинии, далеки. Без советов толстухи она вряд ли смогла бы сделать хоть что-то, это знала вся Фей-Вэйя, это знал весь орден. Сестры понимали, что хрупкая синеглазая Предстоятельница проживет ровно столько, сколько понадобится теперь уже трем тигрицам, чтобы выяснить, кто же станет единственной. Анастазию не ненавидели и ей не завидовали, ее жалели, как жалеют угодивших между молотом и наковальней. Она по-прежнему прилежно молилась, оры, ранее занятые уходом за Виргинией, проводила, разбирая ее бумаги, читая священные книги или глядя из окна на яблоневый сад. В Фей-Вэйе же заправляла Агриппина, и всех это устраивало.
Толстуху, никогда не пытавшуюся прыгнуть выше собственной головы и готовую с пониманием отнестись к чужим неудачам, не то чтобы любили, в ордене такое было не принято, но считали нужной и достойной. Они с Солой, похоже, были единственными сестрами, у которых не было врагов. Да и кто бы позарился на нынешнее место Анастазии-Соланж, место смертницы, или на место Агриппины, тянувшей всю черную и неприятную работу и не узнавшей ни радости власти, ни радости запретной любви. Ну а к тому, что Анастазия на все смотрит глазами толстухи, давно привыкли. Вот и сегодня, когда в Фей-Вэйю из Кантиски прибыла бланкиссима Генриетта, Сола, как и положено, приняла ее в присутствии всех необланкисс в зале Оленя. Аудиенция вышла короткой. Ее Иносенсия явно не понимала, о чем рассказывала вошедшая наконец в малый конклав красавица бланкиссима, рядом с которой Анастазия со своими огромными и словно бы потерянными глазами казалась совсем юной. Ее Иносенсия спросила лишь о здоровье Его Святейшества и, с благодарностью приняв кантисские фрукты и целебные травы, отпустила гостью.
Сестры были лишь рады, что церемония не затянулась, то же, что Предстоятельница потом пожелала уединиться с бланкиссимой Агриппиной, было понятно. Девочка должна хоть что-то ответить Его Святейшеству…
А Сола об Архипастыре и не думала. Она сидела и слушала наставницу как во сне. Это и было сном, еще одним кошмаром, на которые была так богата ее искореженная жизнь. А ведь день начинался как обычно, это потом все пошло кувырком. Приехала Генриетта, которую нужно было принять, и принять ласково, а как она могла быть ласкова с убийцей Шарло?! Как?!
Белый рыцарь заплатил жизнью лишь за то, что исполнил приказ бланкиссимы, которую давно почитали фактической главой ордена. А сама Генриетта, красивая и величественная, заседала в конклаве, говорила громким уверенным голосом и с каждым разом становилась все влиятельнее. Сола не сомневалась, что она уже почитает Рубины Циалы своими. То, что она сегодня приняла Генриетту в полном облачении, было ее маленькой местью и вызовом, но та, похоже, увидела в этом лишь дань уважения. А с каким вожделением смотрела она на камни! Воистину, если бы у нее была душа, она бы ее отдала за них, не задумываясь. Агриппина продолжала обсуждать письмо, которое они напишут Его Святейшеству, а мысли Солы продолжали брести по своей невеселой тропинке. Она никак не могла придумать, как отомстить Генриетте, чтобы та не просто умерла, а испытала на себе хотя бы часть того, что она сделала с Шарлем.
– Девочка моя, ты меня не слушаешь, уж не заболела ли ты?
– Нет-нет, матушка, все в порядке. – Вечно она со своей заботой, словно другие ни на что не годятся. Но придется слушать…
– Думаю, нам лучше всего применить способ, открытый моим обжорой братцем много лет тому назад. Я напишу письмо своим почерком, на своей бумаге и со своей печатью, но так, чтобы при необходимости можно было доказать, что это подделка. Что-то такое, что хорошо меня знающие всегда отличат, это может…
Дальше Соланж не слушала. С ее глаз словно бы спала пелена. В том, что произошло с ней, виноваты не Генриетта и не Дорже, а Агриппина! Наставница, за которую она была готова дважды умереть.
Она все рассчитала, все! С первого же их разговора в доме Дианы! Нет, не тогда… Площадь в Мунте. Несостоявшаяся казнь Шарля Тагэре, когда ей стало страшно. Как сверкнули тогда глаза бланкиссимы! Она забрала ее в Фей-Вэйю и сделала так, чтобы она общалась лишь с ней. Именно она задала ей Вопросы, и именно она убедила ее в собственной бездарности… Да, но Агриппина отговаривала ее от вступления в орден. Отговаривала и сама же постригла! А сон? Что значил тот сон?! И видения в склепе? Не могла же Агриппина предусмотреть и их. Хотя это было не нужно. То, как ее встретили на родине, так или иначе возвращало ее в монастырь. Она смотрела на мир глазами Агриппины. Та ее не отпускала от себя ни на шаг, а потом взяла да и отправила в Тагэре!
Бланкиссима видела герцога, она знала гороскопы их обоих и понимала, что их швырнет друг к другу! А перед отъездом якобы случайно и с возмущением рассказала о заклятии. И никакой не Мулан, а она сама написала письмо герцогу. Агриппина знала мужчин и понимала, что герцог не упустит подвернувшейся возможности, а Сола не сможет ему отказать. И беременность можно было предсказать, с ее-то неопытностью иначе быть просто не могло… Агриппина выждала, сколько нужно, и послала за ней так напугавшего ее Мулана. Единственно, чего Агриппина не предусмотрела, так это силы их с Шарло любви и того, что герцог был готов бросить ради нее все. Но тут вмешалась случайность, он не смог прийти. А она от страха и одиночества сотворила то, чего от нее и добивались!
Агриппина знала! Она не по простоте душевной, а намеренно ее мучила, рассказав о письме Шарля, а потом дав им свидеться наедине. После такого что ей оставалось, как не ухаживать за выжившей из ума Виргинией, оплакивая несбывшееся и не глядя по сторонам! А Шарль, потерявший сразу любовь и семью, так как Эстела не простила… Он позволил себя уговорить на восстание, как и хотела бланкиссима, прочившая его на престол. Но и это еще не все… Агриппина играла не только ею, она окрутила всех!
– Вы правы, матушка, но вы сегодня и так слишком долго говорили. Налить вам лимонной воды?
– Спасибо, девочка, это то, что нужно. Ты теперь такая запасливая.
– Не я, Цецилия. Она с утра приносит столько всего, что не знаю, что с этим делать…. Так что, вы говорите, следует сказать Генриетте?
Генриетте сегодня говорить ничего не придется, не пройдет и оры, как убийца Шарля свое получит. И как только Сола раньше не догадалась, что следует делать! Век живи, век учись… хорошо хоть она наконец прозрела. Через двадцать с лишним лет! Впрочем, Агриппина окрутила не только ее, а всех сестер. Она ведь давно, чуть ли не с первого дня их знакомства шла к своей цели. Смерть Виргинии застала всех врасплох, сторонники Елены не хотели Диану и наоборот, а Генриетту ненавидели все. Нужно было кого-то избрать, и тут подворачивается девочка не от мира сего, ухаживающая за умирающей Предстоятельницей! Так просто!
И вот Рубины получает вернейшая ученица Агриппины, своими руками убившая любовь, прошедшая магическую инициацию и готовая во всем слушать свою наставницу. Именно это и нужно толстухе! Агриппина считает, что она знает, КАК встретить Проклятого, но она бездарна, а у Солы есть Сила! И поэтому ее загоняют в монастырь, заставляют убить собственного ребенка и отказаться от Шарля. Ради выдуманной угрозы, в которую никто не верит.
А Шарль погиб, и впереди только пустота… Потому что даже благодарность и доверие, которые в ней еще жили, благодарность и доверие к доброй и мудрой наставнице сегодня убиты. Агриппина умерла, так же как и Шарло… Нет! Шарло для нее все еще жив, он просто ушел далеко-далеко, а вот наставница мертва.
– Матушка, можно мне задать несколько вопросов?
– Конечно, девочка.
– Матушка, вы ведь знали про нас с Шарлем?
– Знала, – поколебавшись, ответила бланкиссима, – мне жаль, что так получилось, но неужели ты жалеешь о том, что в твоей жизни была любовь?
Нет, об этом она как раз не жалела. В ее жизни, собственно говоря, кроме этой любви, ничего не было, нет и не будет. Она жила ровно столько, сколько любила, но Агриппине об этом знать незачем.
– Почему вы меня отозвали? Или вы узнали позже?
– Я читала твои письма. Ты очень умно выгораживала Тагэре, но я знала о том, что происходит, не только от тебя, но и от брата. Ты лгала мне, хотя меня любила, и могла это делать только ради того, кого любишь еще сильнее. То есть герцога Шарля. Вы могли зайти слишком далеко…
– То есть дальше, чем нам позволили бы вы?
– Девочка моя, – вздохнула Агриппина. – Вы оба не принадлежали себе. Так уж вышло, что Шарль родился дважды Арроем, а в тебе есть, теперь я уже могу это признать, природная магическая Сила, сопоставимая с Силой героинь легенд. А времена вам достались страшные. Времена, которые предвещают возвращение Проклятого, восход Звезды Тьмы и, в конце концов, если Свет не победит Тьму, конец света и гибель всеобщую. Ты должна стать новой Циалой, как Шарль должен был явить собой нового Анхеля. Если бы вы остались вместе, для Благодатных земель вы были бы потеряны.
– Шарль погиб, – голос Солы прозвучал глухо, – погиб, и в этом виновата Генриетта.
– Так ты и это узнала? – Агриппина внимательно посмотрела на воспитанницу. – А я думала, ты никогда не повзрослеешь. Я так боялась, что смерть Шарля тебя убьет, но, к счастью, она тебя разбудила!
– Вы ведь мне солгали про заклятие.
– Солгала, – не стала спорить бланкиссима, – один раз ты должна была пройти через это, чтобы разбудить свою силу и стать восприимчивой к магии ордена. Ведь несмотря на твой природный дар, к циалианской магии у тебя было какое-то внутреннее отторжение, я это проверяла. Ты могла бы стать очень сильной печатной волшебницей, но мне…
– Вам, матушка?
– Мне – это значит Арции, потому что только я понимаю, что нас ждет, если не остановить Проклятого и его предтечу! Но для этого ты должна была познать Белую магию, об этом же говорил и твой сон, а ты ее отвергала. Я несколько раз пыталась тебе помочь, бесполезно. Только ты сама, причем оказавшись в отчаянном положении, могла прорвать свою странную самозащиту.
– И вы отправили меня к Тагэре.
– Да. Ты должна была все же познать немного запретной радости, а потом стать тем, кем должна. Так и вышло.
Да, радость она с Тагэре познала, такую, ради которой не жаль пожертвовать всеми мирами… Но радость эта обернулась адом по милости этой толстой, довольной собой женщины, которая продолжает что-то говорить.
– …хорошо, что ты оказала покровительство Филиппу Тагэре, он обещает быть сильным королем, хотя до отца ему далеко. Я смотрела его гороскоп, там есть два очень сомнительных аспекта и очень слабо стоит Ангеза. В сочетании с пораженным седьмым Домом это обещает властную жену, которая сможет разорвать кажущиеся незыблемыми связи. За ним придется присматривать. Конечно, я предпочла бы видеть на троне Шарля, а в Кантиске – тебя, но даже то, что мы имеем сейчас, дарит нашему миру надежду. Ты должна…
))  Дом Лециферы  Кость Древнейшего Сфинкса и три капли крови Баст, 14 дюймов
|
|
| |
|
Лецифера |
Дата: Воскресенье, 03 Июн 2012, 18:26 | Сообщение # 32 |
|
Маг
Новые награды:
Сообщений: 136
Магическая сила:
| – Я никому и ничего не должна, – Анастазия говорила, словно диктовала, – никому и ничего, особенно вам. Потому что свой долг я оплатила. Только что.
Агриппина с испугом и недоумением взглянула на Солу. Огромные синие глаза были холодны как лед.
– Да, – Ее Иносенсия кивнула бывшей наставнице, – все правильно. Вы убили меня, а я убила вас. Сейчас вы умрете, но сначала скажете мне, что будет…
Соланж говорила еще что-то, но Агриппина перестала ее слышать, в ушах у циалианки звучала какая-то навязчивая мелодия, сердце то замирало, то начинало биться быстрыми неровными толчками. Она еще видела лицо Соланж, сквозь которое проступало другое, более прекрасное и жестокое, но черные волосы, на которых горела рубиновая диадема, остались прежними. Агриппина хотела что-то сказать, объяснить, предостеречь, но голос ей отказал, она видела лишь женщину в рубинах, а потом исчезла и она. Только стремительно оборачивающееся звездное небо и жуткая рыдающая мелодия, из которой постепенно стали проступать голоса, отдаленно похожие на человеческие…
Губы Агриппины шевельнулись, повторяя чужие слова. Сама она уже ничего не понимала, родной язык для нее значил не больше лопотания черных людей Сура. Собственно говоря, Агриппины уже и не было, хотя сердце еще билось, гоняя отравленную кровь по умирающему телу.
«Они уже в пути, – говорила Агриппина, глядя словно бы сквозь свою убийцу. – Они вновь собираются… Властелин, Брат и Дева… А вслед за ними придет или Спаситель, или Проклятый. Двое предали одного, но предаст ли один всех?»
…Сестра Цецилия услышала душераздирающий крик, донесшийся из апартаментов Ее Иносенсии. Вбежавшие сестры обнаружили смертельно бледную Предстоятельницу, застывшую рядом со сведенным в последней судороге телом Агриппины. Анастазия судорожно вцепилась в руки Цецилии, и из ее глаз хлынули слезы. Сквозь бессвязное бормотание и всхлипы прорывались отдельные слова, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что же произошло.
Анастазия угостила бланкиссиму фруктами, которые привезла ей Генриетта. Сама не ела, так как был канун дня святой Жаклин, а новая Предстоятельница уже давно дала обет перед праздниками не есть ничего, коме хлеба и воды. Агриппина же прельстилась винными ягодами… Все было хорошо, они написали уже половину письма, а потом толстуха вдруг с силой сбросила вазу со стола и упала в страшных судорогах… Она силилась что-то сказать, но Анастазия лишь поняла, что та зовет Генриетту…
Цецилия была не столь наивна, как Предстоятельница. Она сразу поняла, что возвращение фей-вэйской бланкиссимы было неслучайным. Генриетта вообразила, что, став членом малого конклава, она может протянуть руку к Рубинам Циалы, и стала действовать нагло и стремительно, как, впрочем, и всегда. Неожиданная смерть Ее Иносенсии, как раз тогда, когда Елена и Диана заняты Арцией, давала Генриетте беспроигрышный шанс. Она не рассчитала, что Анастазия вздумает угостить Агриппину и что та, догадавшись обо всем, назовет имя убийцы, даже умирая. Поручив дрожащую Предстоятельницу заботам вбежавших сестер, Цецилия бросилась к двери. Она ненавидела Генриетту долго и упорно, и вот наконец настал ее час! В сопровождении двух Белых рыцарей и стосковавшегося по любимой работе Скорбящего сестры направилась в апартаменты фей-вэйской бланкиссимы. Цецилия, недолго думая, решила сослаться на приказ Ее Иносенсии. Та еще не скоро придет в себя, а действовать надо незамедлительно. Убийца должна понести наказание, а… место Агриппины вполне подойдет бдительной и верной Цецилии, благо Анастазии нужна новая советчица. Эта дурочка царя небесного без посторонней помощи шагу не сделает. Именно такая Предстоятельница и нужна Цецилии. Да она волосу с головки Ее Иносенсии не даст упасть, пусть молится да прикладывает печать ордена к пергаментам, которые будет готовить Цецилия.
…Соланж сквозь прикрытые в притворном обмороке ресницы смотрела на застывшую в кресле наставницу и суетящихся рядом женщин. Жалости она не чувствовала, но и ненависти тоже. Просто мертвая старуха в монашеском балахоне. Когда-то она ей верила и любила ее, потом та предала ее и обманула. Теперь она наказана.
То, что она сказала перед смертью, смутно и непонятно, но так всегда бывает с пророчествами. И все же надо постараться понять, о чем бормотала Агриппина перед смертью. Властелин, Брат и Дева, кто они? И какое отношение имеют к ней, Анастазии, Предстоятельнице ордена святой равноапостольной Циалы?
Повелитель? Филипп Тагэре? Тогда Брат – это Жоффруа или… или горбун Александр, а Деву ему еще предстоит встретить… Что ж, эта загадка требует времени, а оно у нее есть, даже в избытке. Шарль почти отмщен, ифранку с ее детенышем можно предоставить Раулю и Филиппу, а ей еще предстоит покончить с Генриеттой.
2871 год от В.И.
Утро 4-го дня месяца Собаки.
Эльтова скала
Дени Гретье кипел от ярости, в первую очередь на самого себя. И как он еще с вечера не понял, что что-то случилось, уж больно рано убрались спать Жоффруа и Эдвар, а беднягу Александра никто не видел с самого обеда. И вот сегодня выяснилось, что малыш не ночевал дома. По тому, как прятали глаза его братец и кузен, Дени сразу сообразил: поганцы что-то знают, но не хотят говорить. Сигнора Эстела увела их к себе, вскоре оба с красными физиономиями под присмотром старого Симона отправились в темный подвал, а герцогиня изволила сообщить, что Александр был обижен братом и кузеном и, видимо, убежал. И все. Сердца нет у этой женщины… Ведет себя так, словно не ее сын пропал, а щенок потерялся, впрочем, к щенкам здесь, похоже, проявляют куда больше участия!
Дени появился в Тагэре совсем недавно. Когда Шарль после долгих колебаний все же заявил о своих претензиях на корону, среди безоговорочно поддержавших его был и барон Гуго Валлок. Увы, герцог погиб. В тот несчастливый день был убит и барон Валлок, а его молочный брат Дени Гретье, прозванный Левшой, получил тяжелейший удар по голове. Шлем выдержал, но лумэновское отребье приняло его за мертвого, а иссеченные в бою доспехи никого из мародеров не привлекли. Ночью, придя в себя, Дени выбрался из-под придавивших его тел и дополз до ближайшей деревушки, где его приютила сердобольная крестьянка. Когда Гретье пришел в себя, ему рассказали и о предательстве, и о казни. Он мог вернуться домой, но пошел в Гаэльзу к виконту Тарве. Ему повезло дважды. Во-первых, он встретил, кого искал, на полпути, и, во-вторых, его узнал Рауль, запомнивший Дени еще по Кер-Оноре. После Бетока и похорон Шарля Тагэре граф ре Фло определил понравившегося ему капитана временным начальником эльтского гарнизона. Что бы там ни было, но вдова герцога и его уцелевшие дети должны быть в безопасности, тем паче Эстела наотрез отказалась и от Мунта, и от переезда во Фло.
Дени взялся за дело с тем же тщанием и умением, что в Валлоке, крепость была готова к любым неожиданностям, провожавший после коронации герцогиню Рауль ре Фло прилюдно заявил, что теперь он спокоен и за тетушку, и за кузенов, и отправился к ифранской границе добивать уцелевших лумэновцев и приводить в чувство обнаглевших эскотцев.
Душа Дени рвалась вслед за уехавшими, но он знал слово «надо» и понимал, что ему доверено самое ценное. Герцогиня Эстела приглашала капитана стражи к своему столу, а младшие Тагэре и их кузен Эдвар Орат часами пропадали на арсенальном дворе, наблюдая за тренировками воинов. Правду сказать, Жоффруа Тагэре, носящий титул герцога Ларрэнского, Гретье не нравился. Громкоголосый, нахальный двенадцатилетний мальчишка, он, несмотря на юный возраст, уже принадлежал к той категории, которую Гретье ненавидел, а именно молодцов среди овец. Капитан подозревал, что третий сын великого Шарля в отличие от Эдмона и Филиппа не храбр, не умен и не добр. Эдвар, двоюродный племянник герцогини, был на полтора года младше Жоффруа и во всем шел у него на поводу, а любимейшим занятием обалдуев было дразнить младшего, к несчастью, уродившегося горбатым.
Дени было искренне жаль мальчишку, переносившего свое увечье без единой жалобы, и он, дивясь на самого себя, втайне негодовал на герцогиню, которая Сандера словно бы и не замечала. Конечно, женщина, в один день потерявшая мужа, отца, сына и братьев, имеет право на некоторые странности, но и уцелевшие дети имеют право хоть на какую-то ласку. Однако вся нежность сигноры сосредоточилась на Филиппе. Спору нет, молодой король красив, умен, смел и как две капли воды похож на своего отца, но Филипп – воин, и с ним непобедимый Рауль, а вот младшие… С девочками проще: выйдут замуж, и поминай как звали. Одна уже сейчас замечательно красива, да и другая явно будет хорошенькой, а вот Жоффруа и Александр… Первому, на взгляд Дени, не хватало твердой руки, а второму – тепла. Отнюдь не сентиментальный, Гретье не раз ловил себя на мысли, что ему безумно жаль младшего сына убитого герцога, чужого в собственной семье.
Капитан с радостью бы предложил сигноре заняться с Александром воинской наукой, но все в замке знали, что младший сын герцога, если доживет до семнадцати (в Эльте бытовало мнение, что уроды часто умирают на пороге этого возраста), отправится в один из эрастианских монастырей. Госпожа озаботилась пригласить к сыну монаха, вколачивающего в голову своего питомца азы богословия и древних языков. Александр покорно выносил придирчивость учителя, схватывая на лету то, что тот говорил, но радости наука ему, похоже, не приносила. Да и что хорошего в том, чтоб долбить изгрызенные мышами трактаты и знать, что настоящая жизнь не для тебя? Александр казался таким спокойным и послушным. Слишком спокойным и послушным… Это должно было насторожить, но обитателям Эльты было не до него, а теперь мальчишка пропал. Похоже, его крепко обидели эти оболтусы. Но куда же он делся?
До полудня надеялись, что Сандер отыщется, потом взялись за поиски всерьез. Слуги, обшарив весь замок, взялись за окрестности. Далеко маленький горбун уйти не мог, все лошади были на конюшне, да и ездить верхом мальчик не умел. Однако никто: ни горожане, ни крестьяне, с утра торчащие на полях, его не видели. Когда очередной слуга вернулся с южного тракта и сказал, что проделал три весы, расспрашивая каждое встречное дерево, и не нашел и следа, Дени не выдержал и велел седлать Парда. Уже на крепостном мосту капитану пришла в голову мысль, показавшаяся ему слишком страшной, чтоб высказать ее вслух. А что, если Александр, доведенный до крайности издевательствами братца, равнодушием матери и осознанием собственного уродства, решил покончить со всем раз и навсегда? Если так, искать надо у моря, вернее, у той скалы, ходить на которую здесь почему-то побаиваются. Что ж, он поедет туда, там еще никто не был. Капитан уверенно повернул на узкую тропинку.
Солнце припекало вовсю, в пожелтевшей траве стрекотали кузнечики, узкая полоска воды на горизонте ослепительно сверкала. Дени Гретье чертыхнулся. Если Жоффруа довел братишку до самоубийства, то, что бы там ни думала герцогиня, он задаст паршивцу такую трепку, что он или станет человеком, или… Или распишется в том, что не достоин имени Тагэре.
Сверкающая полоска становилась все шире, копыта Парда зацокали по гальке. До Эльтовой скалы оставалось не более полувесы, когда Левша увидел неуклюжую фигурку, ковыляющую ему навстречу. Он сам не ожидал, что испытает такое облегчение.
– Александр!
– Капитан Гретье? – Мальчик выглядел усталым, но серые глаза светились странным восторгом.
– Где ты был? – Капитан спрыгнул с лошади и бросился к маленькому горбуну. – Мы чуть не рехнулись тут.
– И матушка тоже? – В голосе Александра прозвучала такая взрослая горечь, что Дени вздрогнул.
– Ну, сигнора…
– Она была бы рада, если б я не вернулся, но я решил вернуться.
– Где ты был? – повторил Дени, потому что нужно было что-то сказать.
– На Эльтовой скале. Я хотел с заходом солнца броситься вниз, но передумал, потому что это трусость. Судьба сделала меня уродом, если я покончу с собой, значит, она победила.
Дени слушал мальчика раскрыв рот. Даже клирик и тот вряд ли мог говорить так умно, а Александр поднял глаза на высокого седеющего воина и спросил:
– Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Понимаю, – кивнул тот. – Ваш отец говорил, что бой проигран только тогда, когда сердце твое сдается.
– Он так говорил?
– Да, я сам слышал.
– Дени?
– Да?
– Ты не будешь надо мной смеяться?
– Нет! – воскликнул ветеран и с несвойственным ему жаром добавил: – Клянусь!
– Ты можешь научить меня драться и ездить верхом? Но так, чтоб пока никто не знал? Ведь бывало, что и калеки были воинами. Я читал. Правда, они были не с рождения, но ведь это неважно, правда? Я не такой, как другие, но ведь можно же что-то придумать! Я не могу как все, но, может, я смогу как-то иначе?
– Погоди, – лицо Гретье просветлело, – дай подумать… А почему бы и нет?! Точно! Я выучу тебя драться левой. Если ты научишься отбивать первый удар, твоему противнику будет ой как паршиво. С левшами драться не любят. А потом, ты уж извини, но твой горб… Если ты будешь на коне, он тебе не помешает. Наоборот! Я знал нескольких горбунов, и все они были куда сильнее обычных воинов, почему ты должен от них отличаться?! Да я тебя и на земле драться научу. Тут главное – придумать что-то такое, что можешь только ты… Решено! Завтра и начнем, но учти, спуску не дам!
– И не надо, – счастливо засмеялся Александр, – не жалей меня, никогда не жалей!
2871 год от В.И.
Ночь с 10-го на 11-й день месяца Зеркала.
Фей-Вэйя
Сола сама не понимала, как она выдержала эти безумные дни, с криками, причитаниями, молитвами и чудовищной злобой. То, что копилось годами, вдруг выплеснулось и затопило обитель от глубоких подвалов до шпилей с оленями. Но теперь все позади. Генриетта признана виновной и скоро умрет, если уже не умерла. Анастазия видела, как за бывшей настоятельницей Фей-Вэйи и тремя ее приближенными опустилась белая плита, отрезая их от жизни. Сколько они проживут в тесном склепе под Колонной Оленя, не ведомо никому, но смерть их будет долгой… Когда их уводили, Мария и Леокадия молили о пощаде, Теодора проклинала, только Генриетта шла с высоко поднятой головой. Она до конца отрицала свою вину, но улики были неопровержимы. В ее вещах нашли и яд и тетрадь Виргинии с записями о его свойствах, да и Мария и Теодора, надеясь вымолить прощение, рассказали даже то, чего не знали и знать не могли. Сола не ожидала, что Цецилия втянет в дело еще и их, но та, похоже, решила одним ударом избавиться от нескольких соперниц.
Когда-то Леокадия была добра к Соле, и та даже была к ней немного привязана, но какое это имеет значение теперь, после смерти Шарля и предательства Агриппины. Ее Иносенсия задернула занавески, сняла нагар со свечи, затем задула огонь и легла. Было тихо и прохладно. Лето незаметно сменилось осенью, и первые золотые листья тихо падали на отмытые до блеска мраморные плиты двора. Обитель спала или делала вид, что спит, и только где-то глубоко под землей умирали приговоренные.
Та, которую когда-то звали Соланж Ноар, лежала в кромешной темноте, она безумно устала, но спать не хотелось. Она отомстила, и у нее впереди осталась бесконечная вереница дней, которые нужно чем-то заполнить. Ветер слегка шевелил занавесками, донося запах доцветавших ночных фиалок, навеки потерянный для тех, под колонной, но ненужный и ей. Что она станет делать завтра? И послезавтра? А ведь нужно будет ходить, есть, пить, говорить… Зачем все это?
– Сола!
Она вздрогнула от звука этого голоса. Не может быть!
– Сола, ну зачем ты…
Женщина вскочила и оказалась в объятиях Шарля. Она не могла его видеть в темноте, но это было и не важно. Это был он! Она не могла не узнать его губы, руки, голос. Герцог прижимал ее к себе, что-то нашептывая, но она задыхалась от счастья и не понимала слов. А потом тишину разорвало призывное конское ржанье.
– Мне пора, Сола, – в его голосе слышалась та же бесконечная нежность, что и раньше.
– Ты… Ты уходишь?
– Я должен идти, Сола. Или, если хочешь, идем со мной. Я буду ждать тебя, сколько смогу… У тебя есть время подумать. Если ты пойдешь со мной, то больше не вернешься. Я не знаю, куда я иду… Решай… – Кольцо его рук разжалось.
Она очнулась в своей постели, слушая, как бьет колокол Большого иглеция. Два и три четверти. Это был сон, но какой правильный! Теперь она знала, что делать. Она уйдет за Шарлем, как и собиралась с самого начала. Они потеряли друг друга здесь, но они встретятся в иных мирах. Пусть в преисподней, но она будет рядом с ним! Ее Иносенсия торопливо зажгла свечу. Зачем ждать столько лет, если со всем можно покончить немедленно?! Филипп обойдется без нее, а Арция и Благодатные земли тем более!
У нее больше не было Агва Закта, а если б и был, она не могла пустить яд в ход, это могло оправдать Генриетту! Но вот настой белой амаполы, если его выпить много, это то, что нужно. И пусть думают, что после всех переживаний она просто захотела успокоиться. Агриппина говорила, что для того, чтоб на время отрешиться от всех бед, довольно пятнадцати капель, чтобы уснуть – двадцати. Для крепкого сна, когда не чувствуешь ни боли, ни шума, нужно двадцать пять, а пятьдесят – это тихая, спокойная смерть. Соланж плеснула себе не меньше ста. Выпила. Теперь нужно ждать. С пол-оры или что-то вроде того. Чем же их занять? Она застелила постель, затворила окно, переоделась во все чистое, распустила и расчесала волосы, как это нравилось Шарлю. Свечи медленно оплывали. Колокола отзвонили три оры ночи. Сола все еще не чувствовала истомы, предшествующей смертному сну, наоборот, ее охватило странное возбуждение, желание что-то делать и куда-то идти. Но куда? Взгляд женщины упал на шкатулку с реликвией, она откинула крышку ларца и залюбовалась игрой света и красных камней. Какие они все же красивые. Тонкая рука коснулась диадемы… Почему бы ей не умереть в полном облачении?
По рождению мелкая эстрийская ноблеска, Соланж Ноар стояла намного ниже герцога Тагэре, но перед смертью они уравняются. Предстоятельница ордена святой равноапостольной Циалы может стоять рядом с дважды Волингом! Сола надела драгоценности, и их мерцанье словно бы окружило ее таинственным ореолом. А теперь в зал Оленя! Она уже решила, что умрет в кресле Предстоятельницы. Хорошо, что теперь все ключи у нее. Анастазия еще раз глянула на себя в зеркало. Если Шарль и в самом деле ждет ее у порога и если он еще способен различать земную красоту, он не останется равнодушным…
Ее Иносенсия стремительно прошла, почти пробежала сумрачным коридором, отперла дверь в зал Оленя и, дрожа как в лихорадке, принялась зажигать свечи. Вскоре зал был залит светом, и тут силы оставили женщину. Кое-как на заплетающихся ногах она добралась до кресла и рухнула в него. Пламя свечей превратилось в рой маленьких огненных мотыльков, закружившихся в странном танце, раздался звон, словно от разбившейся хрустальной чаши, в лицо пахнуло осенней дымной горечью. Сола стояла на узкой тропке, вьющейся среди полуоблетевших кустов барбариса, усыпанных гроздьями ягод, светящихся рубиновым светом. Рубины? В Тагэре? Откуда?
Ветер пошевелил ветви. Ей на щеку упала водяная капля, потом другая, третья. Дождь? Или просто роса? Но надо спешить, у нее очень мало времени… Очень! Сола торопливо пошла вперед, уже зная, что тропа выведет к подвесному мосту без перил через глубокую и быструю, хоть и узкую Арту. Она всегда боялась этого места, а Шарло над ней смеялся, а однажды взял да и перенес на руках через качающийся мостик. Она зажмурила глаза от страха, а герцог не придумал ничего лучше, чем приняться ее целовать, остановившись над самой стремниной. Святая Циала, неужели он ждет ее у переправы?! Только не там. Ну, пожалуйста, не там!
Сола пробежала мимо зарослей лещины, в которых таился шалаш, где они не раз любили друг друга. Вот и старая рябина с обломанной верхушкой. Святая Циала, сколько же на ней ягод! И какие они странные. Рябиновые гроздья всегда отливают добрым золотом, а эти – нет. Эти словно вино из черного винограда или атэвские рубины… И дрожащий от страха и боли осинник горит на солнце тревожным рубиновым светом… Какое все красное! Вот и берег. Сжатое поле, затянутый дымкой лес на горизонте, сгоревшая сосна у переправы. Мост совсем сгнил, наверное, по нему никто не ходит, да и кому ходить, если Шарля давно нет ни в Эльте, нигде. Но ведь она идет к нему!
«Сола!» Герцог махал ей с той стороны. Он был в доспехах, словно перед боем, только без шлема, и ветер играл золотистыми волосами. Рядом нетерпеливо рыл копытами землю Пепел. Значит, конь тоже жив, а Мулан сказал, что Шарло дрался пешим… При чем тут Мулан, все это было страшным сном, но теперь она проснулась. Он протянул к ней руки, но не двинулся с места.
– Сола!
Да, конечно, он в тяжелых доспехах не может ступить на разваливающиеся доски, связанные перепревшей веревкой. Она легче. Она может пройти. Поток внизу глухо шумел, возникали и исчезали водовороты, ослепительно блестела белая пена на казавшейся черной воде. Черной? Или темно-темно красной? Шарль стоял на том берегу и смотрел на нее. И она решилась. Доска предательски скрипнула, но она, дрожа от страха, перепрыгнула на следующую. Шаг, второй, третий, четвертый… Мост раскачивался и скрипел, словно жалуясь на свою несчастную долю и предупреждая, что, если разорвется веревка, он не виноват. Страх буквально душил ее, она чувствовала его ледяные пальцы на горле, на висках… Анастазия знала, что ни в коем случае нельзя смотреть вниз, на несущуюся воду, только вперед и вверх, но облака отчего-то начали отливать красным.
– Брось это, – крик Шарля вырвал ее из рубинового марева, – брось и беги! Скорее!
– Бросить? Что бросить?! – Она покачнулась, выпрямилась, что-то тяжелое и холодное сжало ее руку. Браслет! Бросить его?
– Бросай их, – в голосе Шарля звенело отчаянье, – бросай…
Она остановилась, лихорадочно срывая драгоценности. Первым полетел в багровую воду браслет, затем диадема, серьги… Сола лихорадочно расстегивала ожерелье, но замок не поддавался. Ноги ее словно приросли к качающемуся мосту. Как же он дрожит! В застежке запутались волосы, она рвала их, на глазах выступали слезы. Не получается! Мост трясся, как загнанная лошадь. Не в силах сделать даже шага, Сола с тоской глянула на тот берег. Лес и дальние стога скрылись в вечернем тумане. Пепел уже не бил копытами, а стоял, понурив голову, и в боку у него торчал арбалетный болт. Темная кровь ручьем стекала по лоснящейся шерсти, но жеребец, казалось, этого не замечал. Доспехи Шарля тоже были иссечены и залиты кровью, но чужой, уж это она знала точно. У его ног валялись чьи-то тела, но он смотрел не на них, а на нее, смотрел с ужасом и отчаяньем, близкий и невозможно далекий, как отражение звезды в озере.
– Сола, – его голос дрогнул, – зачем?! Ну зачем?!
Она не поняла, пытаясь поймать его взгляд, но он смотрел не на нее, а на что-то за ее спиной, любимое лицо, и без того бледное и измученное, стало еще бледнее. Что же там такое?
– Во имя Эрасти, не оглядывайся! Скорее! Ну, скорее же!
Но ее ноги словно приросли к месту. Она не видела, что там, сзади, но чувствовала спиной, как оно приближается. Она все-таки оглянулась и столкнулась взглядом с Леокадией. Сестра в одной лишь холщовой рубашке стояла в шаге от нее.
– Пусти меня, – раздраженно бросила Леокадия, – я спешу.
Пустить ее к Шарлю? Чтобы он все узнал? Да и как она может это сделать? Разойтись невозможно.
– Уходи, – прошипела Сола, с ненавистью глядя на циалианку, – уходи, или я…
– Что ты? – засмеялась та. – Ты не посмеешь убить меня еще раз!
Сама не понимая, что делает, Сола изо всей силы толкнула женщину в грудь, та зашаталась, хватая скрюченными пальцами воздух, и исчезла.
– Сола! – Голос Шарля, донесшийся словно издалека, вернул ее к действительности. – Скорее! Ради всего святого.
Он уже сидел в седле. Святая Циала! Как же Пепел понесет их двоих, он же ранен?! Туман уже почти затопил луг, оставив свободной лишь узкую полоску у ревущей воды. Герцог из последних сил сдерживал перепуганного коня.
– Сола! Умоляю!
Мост содрогнулся. Леокадия все же умудрилась зацепиться за него одной рукой и теперь висела над бездной, не в силах подняться. Ее судорожные усилия все сильнее расшатывали и без того истлевшее сооружение, а на том берегу за агонией с усмешкой следили Генриетта и полуобнаженная Виргиния, обнимающая Лионэля Дорже.
– Девочка моя! Тебе пора возвращаться!
Из клубов тумана появилась невысокая плотная фигура. Отчего-то Агриппина была в синем бархатном платье, том самом, что было на герцогине Тагэре в тот день, когда Шарль пришел к Соле в первый раз. Толстуха легкой, почти танцующей походкой ступила на мост. Она шла совершенно уверенно, словно он был сложен из каменных глыб.
– Девочка моя, ты мне нужна!
– Сола! Сола!!!
Генриетта, Лионэль, Леокадия, Мария… Лица, то смеющиеся, то искаженные смертной мукой, сведенные судорогой руки, крики, красная вода внизу, туман, тянущий щупальца к золотоволосому всаднику, все еще ждущему ее…
– Святая равноапостольная Циала, ну помоги же мне! «За мойрэ дека не каллон гобъердо…»
Нежное прекрасное лицо, окруженное алым сияньем. Величие, красота и сила. И нет больше жалкого качающегося мостка, страшных фигур на дальнем берегу, клокочущей бездны под ногами…
– Сола! Сола…
Затихающий топот копыт… Кто-то ее звал? Нет, показалось.
– Тебе и вправду пора возвращаться, дочь моя! Я прощаю тебе твои сомнения и ропот. Но запомни, я прощаю лишь единожды. Возьми же то, что принадлежит тебе по праву…
Принадлежит ей? Что? Как горят и переливаются камни, алые, как кровь, как закат… Но кто же ее звал?
– Никто и никогда не посмеет тебя больше тревожить, дочь моя. Ступай же и исполняй свой долг! Дека не каллон гобъердо за мойрэ и каллада да орис вэйнте!
…Зал Оленя, залитый странным молочным сиянием, столь несхожим с обычным желтым светом восковых свечей. Над ней склонилось озабоченное лицо Цецилии.
– Ваша Иносенсия! Вам плохо?
– Отнюдь нет, – отрезала Сола, и это было чистой правдой. Она чувствовала себя великолепно. Правда, ей снилось что-то необычное, но ее внезапно разбудили, и сон улетел. – Я намерена провести эту ночь здесь, – холодно сказала Ее Иносенсия, поднимаясь с кресла и расправляя свои одежды, – благодарю вас за заботу, сестра, но впредь не пытайтесь оказывать услуг, о которых вас не просят.
Эстель Оскора
Я не могла отвести взгляда от своей руки, на которой красовался перстень Анхеля, некогда погубивший Эрасти. Не носи я веками Кольцо Ангеса и суди о вещах, доверяя лишь глазам, я могла бы их перепутать. Черные камни похожей формы, гладкие оправы из светлого металла… Но если Кольцо Проклятого казалось сгустком темного огня, то его двойник скорее был ледяным. На первый взгляд в нем не чувствовалось никакой магии, оно не прикрыло бы своего владельца от ройгианцев, не указало бы дорогу и не отворило бы дверь в обитель древних богов, но оно помнило о чудовищном предательстве, навеки сковавшем несчастный морион смертным холодом. Эрасти сказал, что кварты за полторы до моего появления его камень полыхнул кровью, превратившись в кусочек сгоравшего в закате неба. Потом пламя погасло, и камень вновь обрел прежний вид. Полторы кварты… Если мы правильно все рассчитали, это было лет за сорок до моего появления в Арции. То есть тогда, когда первый из Лумэнов сверг и скорее всего прикончил своего племянника. Даже сквозь возведенные Аденой и ройгианцами преграды оскверненный перстень почуял, как кровь Рене восстала сама на себя, как и предсказала старая Зенобия. Измена Лумэна, похоже, стала вторым шагом к смертному греху, если считать первым предательство Анхеля. Обладая Кольцом императора, мы узнаем и о третьем шаге, и о четвертом, после чего следует ожидать Последнего Греха и появления в мире пресловутого Антипода, каковым Эрасти полагал нашего заморского знакомца. Тот наконец раскроет себя, и мы сможем нанести удар, как только магические бури, которые начнут сотрясать Тарру, позволят нам выбраться незамеченными.
Не скрою, наш план был далек от совершенства, но лучшего не было. Когда я представляла, сколько горя и смертей мы смогли бы предотвратить, вместо того чтобы нюхать цветочки, мне хотелось взвыть в голос. Я провела в саду пять с половиной дней. Двадцать два года! Шарло сейчас около пятидесяти. Если он, конечно, жив. Интересно, вышло ли у него что-то с Эстой, или жизнь разбросала их в разные стороны? Мы с Эрасти долго обсуждали откровения старого Эрика и гадали, что значит «Последний из Королей». Последний в роду? Последний король Арции? Вообще последний земной владыка? Если б это был Шарль, я была бы спокойна, он сражался бы на нашей стороне, и сражался отменно.
Церна был уверен, что после четырех предательств начнется война или восстание, причем не будет жестокости или подлости, от которой во имя победы откажется, по крайней мере, одна из сторон. Тогда-то и будет свершен последний грех, затем в ход пойдет магия, от простых заклятий до чудовищных ритуалов, после чего Тарра вновь получит сомнительное счастье лицезреть Ройгу, а затем и Антипода. Разумеется, он не будет пахнуть серой и нечистотами и стучать копытами. Скорее всего он примет образ чего-то вполне благолепного, а то и богоугодного. Эта чертова кукла Циала стала Архипастырем, почему бы нашему злыдню не взять с нее пример? Очень удобно…
Насколько было бы лучше и для нас, и для Тарры, если бы мы могли наблюдать за происходящим. Только бы выбраться отсюда незамеченными, а там мы бы не растерялись. И я, и Эрасти владели эльфийской магией и умели путать следы. Нас ждал Гиб, я очень надеялась и на встречу с Эмзаром и Романом, и на наших милых болотников, но пока это были лишь мечты и вздохи. Если в Тарре не поднимется такой же магический шум, как во время моего бегства или схватки с Оленем, незамеченными нам выбраться. Конечно, существовал ничтожный шанс, что нам откроют дорогу снаружи, но надеяться на это вряд ли стоило. Нам оставалось только ждать и, чтобы не сойти с ума от тревоги за оставшихся, думать над пророчествами. Я еще раз повернула перстень Анхеля, вглядываясь в черную глубину, слегка отливающую красным. Эрасти отдал мне это кольцо, когда я вернула ему оба талисмана. Кто же и когда свершит два оставшихся греха?
Я тайком глянула на Эрасти, сидящего у воды, он почувствовал мой взгляд, оглянулся и махнул рукой. Хорошо, что он вновь стал самим собой и готов к бою. Я все-таки сделала это!
)) Дом Лециферы Кость Древнейшего Сфинкса и три капли крови Баст, 14 дюймов
|
|
| |
|
Лецифера |
Дата: Воскресенье, 03 Июн 2012, 18:26 | Сообщение # 33 |
|
Маг
Новые награды:
Сообщений: 136
Магическая сила:
| 2871 год от В.И.
22-й день месяца Волка.
Тагэре
Рауль ре Фло подъехал к Тагэре на исходе ветреного дня, который никак не мог решить, зимний он или осенний. Под конскими ногами похрустывали смерзшиеся листья, иней покрывал берега Арты, но темная быстрая вода и не думала о ледяном смирении. Рауль поднял глаза на главную башню. Знамени не было, да и не могло быть. Хозяин замка в Мунте, а здесь лишь вдовствующая герцогиня с младшими детьми. Однако караул нес службу исправно. Их заметили. Ветер услужливо донес голос сигнальной трубы. Дени молодец, сделал все как надо, может оставить Тагэре с чистой совестью и спокойным сердцем. Надо полагать, капитан приглядел кого-то, кому можно поручить замок, а сам Гретье нужен во Фло. Эста вольна поступать так, как ей хочется, коль она решила похоронить себя в северном замке, это ее право, но жизнь продолжается, и дел впереди даже не гора, а горный хребет!
Граф радостно приветствовал знакомых, которые, в свою очередь, весело прокричали здравицу владетелю Фло. Можно не сомневаться, что северянам найдется о чем поговорить с его воинами, пока он будет объясняться с Эстой. Филипп поручил ему забрать братьев во Фло. Граф не знал, как король объяснил свое решение матери, но истинной причиной была потребность мальчишек в мужской руке и обществе сверстников, а Эста не желала видеть в Тагэре никого. Она проводила целые дни или за вышиванием, или в иглеции у надгробий мужа и сына, словно бы не замечая уцелевших детей. Замок оказался на плечах у старшей дочери Шарло, но Марта останется здесь недолго. Весной Филипп выдаст сестру за герцога Оргонды. Это разумное решение. Тридцатилетний Марк не слишком-то твердый и умный человек, хоть и велит называть себя Отважным. Марта с ее красотой и умом наверняка сделает мужа хорошим союзником, тем паче Оргонда с Ифраной как кошка с собакой… Эстела же, если не передумает и не уедет к сыну или матери, останется лишь с двенадцатилетней Лаурой.
Странное дело, и он, и Филипп не то что побаиваются Эсту, но в ее присутствии становится как-то холодно и тяжело. Король, похоже, даже рад, что мать не вмешивается в его дела, хотя это странно. Старшая дочь покойного Этьена всегда была властолюбивой, не то что «колдунья» Марион…
– Я рада тебя видеть, Рауль. – В лиловом с белой каймой покрывале Эстела Тагэре напоминала какую-то из древних королев, но какую именно, граф забыл.
– Прекрасно выглядишь, – покривил душой ре Фло.
– Благодарю, – кивнула она, хотя раньше комплименты вызывали ее на длинный шутливый разговор. – Ты приехал как граф ре Фло или как посланец Филиппа?
– И то и другое. Я привез письмо, это правда, но я и так собирался всех вас повидать и заодно забрать Дени. Он мне нужен, а войны на севере пока не предвидится.
– Что ж, тебе виднее. Гарнизон в полном порядке, он может ехать.
– Так ты не против?
– Не против. Я думаю, тебе следует отдохнуть с дороги.
Она была права, но отдыха не получилось. Слишком много оказалось дел, которые следовало уладить. Задерживаться в Тагэре ре Фло не мог. Не «не хотел», а именно не мог, потому что без Шарля замок казался мертвым. Даже знакомые комнаты, в которых он жил юношей, насквозь пропитались горьковатым запахом атэвской смолы , напоминая то, о чем хотелось забыть. Рауля бросало из крайности в крайность. То ему казалось, что он приехал на похороны, то (когда горящие в каминах поленья и ароматы кухни перебивали атэвские благовония) его заносило в прошлое. Казалось, что вот-вот по мосту процокают копыта Пепла, Шарло спрыгнет с коня, на ходу сбрасывая промокший плащ, взлетит по лестнице, засмеется, протянет ладони к огню… Проклятый! До какой же степени память берет над нами власть!
Граф ре Фло, сжав зубы, занялся неотложным. Вместе с Дени Гретье, которого грядущий отъезд сначала чуть ли не огорчил, а потом, наоборот, несказанно обрадовал, Рауль обошел замок, лишний раз убедившись в уме и прилежности своего капитана. Поговорил с четырьмя младшими офицерами потолковее и назначил преемником Гретье Арсена Лагара. Поговорил о нем с Эстелой, которая равнодушно согласилась на замену. Точно так же, не поднимая глаз от вышивки, вдова Шарло заметила, что, раз Филипп считает, что братьям будет лучше во Фло, она не возражает. Только кузен должен помнить, что Александр посвятит себя церкви, и поэтому она хотела бы, чтобы с ним поехал и его учитель. Рауль вздохнул с облегчением. Он предполагал, что Эстела будет сопротивляться, но она, похоже, была даже рада отъезду сыновей.
Через три дня герцоги Ларрэн и Эстре в сопровождении своего старшего кузена, капитана Гретье и двух сотен воинов покинули Тагэре. Накануне выпал снег, утро было морозным и ясным, из лошадиных ноздрей выбивались нежные струйки пара, над высокими серым башнями кружили вороны. Кавалькада рысью шла вдоль торопливой реки, эльтские подковы оставляли на нетронутом снегу четкие отпечатки. На повороте дороги Рауль в последний раз оглянулся на замок без флага и столкнулся взглядом с младшим кузеном. Александр ехал вместе с Гретье. Мальчик не захотел путешествовать в карете вместе с братом Евтихием, и Рауль его прекрасно понимал, лично он с этой тощей крысой не смог бы провести и десятинки. Ре Фло немного волновало, не простудится ли мальчишка, хотя, похоже, разговоры о хрупком здоровье Сандера несколько преувеличены. Как бы то ни было, Дени с ним ладит, а это добрый знак. Шарло отнюдь не собирался загонять младшего в монастырь, и он, Рауль, постарается исполнить волю друга. Граф придержал коня и, поравнявшись с Дени и Сандером, заметил:
– Эскотцы говорят, что нет лучше приметы, чем выехать по первому снегу да еще при солнце. Это твоя первая дальняя дорога, Сандер. Загадай три желания, они исполнятся.
Мальчик немного подумал и тряхнул головой.
– Я загадал, только они не могут сбыться.
– Никогда не говори слова «не могут». Если захочешь по-настоящему, сбудутся как миленькие. Над смертью мы не властны, это так, но наша жизнь в наших руках и больше ни в чьих.
Проклятый, у парнишки не только глаза Шарля, но и его улыбка! Жить ему, конечно, будет непросто, ну да горб на душе куда хуже, чем на спине. Будет и на его улице праздник. Ре Фло подмигнул кузену и вновь занял место во главе отряда.
ЭПИЛОГ
– А он изрядно изменился.
– Вот уж нет. Он набрался сил и, похоже, научился кое-чему не только на своей ошибке, а и на множестве чужих, но никоим образом не изменился. По-прежнему его основное оружие – предательства и соблазны, а его сила в слабостях и противников, и союзников.
– В последнее время его союзники становятся все мельче и омерзительнее, если, разумеется, исключить нашего странствующего собеседника.
– Я бы не назвал Странника его союзником. Скорее наследником или, вернее, охотником, который ждет, когда собака пригонит ему дичь, которую он сам ни учуять не в силах, ни догнать…
– Низко же ты ставишь того, кто берется учить всех, даже тебя, хотя ты и отдал право действовать за право знать.
– Я отдаю ему должное, брат. Его намерения чисты, он уверен в своей правоте.
– Настолько уверен, что ради нее предал сам себя и тех, кто шел за ним, надеясь на одно и получая иное.
– Он, насколько мне помнится, называет это не предательством, а жертвой и оплакивает ее. Но хватит о нем. Его время еще не пришло.
– И не придет, если ты не ошибся в своем знании, а я в своем доверии… Хотя меня беспокоит порожденная нашим знакомцем гниль. Слишком много предательства и обмана… Ты прав, он многому научился, выпустив вместо десяти драконов тысячу змей.
– Брат, ты противоречишь сам себе. Не ты ли всегда превозносил сердца и души тех, кого почитающие себя великими не принимают в расчет.
– Есть предел боли, который не по силам даже смертным. И все же ты прав. Будем верить, что они продержатся, ведь осталось совсем недолго…
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЛЮДИ
Абуна Джаббу – атэвский ученый и астролог.
Али – брат калифа Усмана, полководец.
Альда – знатная мирийская фамилия. Сигна – морской змей.
Аквилина – циалианка, сменившая Анастазию в замке Тагэре.
Анастазия (в миру Соланж Ноар) – циалианка.
Андроник – кардинал Оргондский.
Антоний – епископ Эстрийский.
Анхель Светлый (1244—1310) – легендарный император Арции, символ доброго и мудрого правителя.
Аррои – династия, правящая в Арции с 2230 года.
Аррой Руис (1113—1167) – мятежный арцийский принц, родоначальник Арроев Эландских. Сигна – три белых нарцисса.
Аррой Рене-Аларик-Руис, герцог и-Рьего сигнор че Вьяхе (2180—2231?) – Первый Паладин Зеленого храма Осейны, великий герцог Эланда (2228—2231?), король Таяны, господарь Тарски, император Арции Рене Первый (2230). Сигна – белый волк, воющий на луну.
Аррой Стефан-Рене-Аларик, сигнор че Ри (2212—2274) – император Арции Рене Второй Смелый (2231—2274), сын Рене Первого.
Артур – клирик в замке Тагэре.
Аугуста – жена капитана замка Тагэре.
Баадук (1201—1256) – почитается в Эр-Атэве пророком, основатель религии.
Бартоломей – кардинал Фронтерский.
Батары – знатная арцийская фамилия. Сигна – крылатый змей.
Батар Конрад – маршал Арции при королеве Агнесе.
Бэррот – знатная арцийская фамилия. Сигна – черный лис в короне.
Бэррот Луи – канцлер Арции.
Валериан – органист в замке Тагэре.
Валлок – барон, соратник Тагэре. Сигна – стрела, пронзающая облако.
Вернон – воин в Тагэре.
Виргиния – Предстоятельница циалианского ордена.
Гардани – таянская королевская династия. Сигна – изогнутый меч на фоне трехглавой горы, из-за которой поднимается солнце.
Гардани Белинда-Лара-Эттина (2215—2256) – дочь Шандера Гардани, императрица Арции (2233—2256), жена Рене Второго.
Гардани Шандер (2195—2264) – Великий Герцог Таяны (2230—2264).
Гарро Жиль – начальник Тайной Канцелярии Арции.
Гартажи – знатная арцийская фамилия. Сигна – орлиная лапа.
Гартаж Артур – сторонник Лумэнов.
Гартаж Эжен – младший брат Артура, участник битвы при Эльте.
Генриетта – бланкиссима, настоятельница Фей-Вэйи.
Герары – арцийская дворянская фамилия. Сигна – Альбатрос.
Герар Амбруаз – нобиль из Тагэре.
Гийом – сигурант Агнесы.
Гог Флоримон – капитан эскотских наемников.
Годой Монтайе Михай-Эсейб-Удад (2172—2230) – господарь Тарски, герцог, самозванный регент Таяны и император Арции.
Годойя Мария-Герика (2209—2231?) – единственная дочь Михая Годоя, наследница Тарски, впоследствие королева Таяны и госпожа Тарски.
Гретье Дени – капитан Рауля ре Фло, учитель Александра.
Дафна – наперсница мирийской герцогини Эвфразии.
Диана – бланкиссима в Мунте и Арции.
Доминик – антонианский епископ в Мунте.
Дорже Лионэль – Белый Паладин.
Евгений – кардинал Арции.
Евтихий – клирик, учитель Александра Тагэре.
Елена – бланкиссима Авиры и Ифраны.
Жак – воин ре Фло.
Жерве – белый рыцарь из Фей-Вэйи.
Жарвье – глава мунтского ополчения, старейшина цеха краснодеревщиков и гобеленщиков.
Жозеф по прозвищу Паук – король Ифраны.
Зенон – господарь Фронтерский.
Иданнэ Ренат – виконт, наследник графа Койла.
Илларион (Изье Жорес) – антонианский епископ в Мунте, сменивший Доминика.
Инта (гоблинская транскрипция имени Линета) – легендарная возлюбленная сына Омма.
Иоахиммиус Рэггский (2169—2254) – сподвижник Филиппа и Феликса, один из самых влиятельных кардиналов, впоследствии настоятель монастыря Святого Эрасти Гидалского в Эр-Атэве, причислен к лику святых.
Иоанн – настоятель обители Святого Эрасти Гидалского, преемник владыки Никодима.
Иоакинф – Архипастырь (2823—2864).
Карне – Белый рыцарь.
Килина – бланкиссима Фронтеры.
Катто – дворянская семья. Сигна – летучая мышь и роза.
Козима – сестра-наставница в Мунте.
Койла – знатная арцийская фамилия. Сигна – два скрещенных копья и бычья голова.
Койла Гастон – приближенный Филиппа Четвертого.
Корнелиус – медикус и астролог-самоучка в замке Тагэре.
Корнелия – бланкиссима Оргонды.
Кроасс Антуан – молочный брат Обена Трюэля, воин.
Крэсси Люсьен – барон, сторонник Лумэнов. Сигна – три звезды на голубом поле, отделенные алой волнистой чертой от силуэта замка.
Кэрна (ранее произносилось как Церна) – фамилия, правящая в Мирии с 1814 года. Сигна – пылающее сердце.
Кэрна (Церна) Эрасти-Рафаэль (1245—1282) – сподвижник императора Анхеля, причислен к лику святых.
Энрике – Янтарные глаза – герцог Мирии.
Эвфразия – супруга герцога Энрике.
Рафаэль (Рито) – старший сын герцога Энрике.
Антонио (Тието) – младший сын герцога Энрике.
Дариоло (Даро) – дочь герцога Энрике.
Лагары – дворянская фамилия. Сигна – сердце на фоне морской волны.
Лагар Арсен – капитан Тагэре.
Ландеи – арцийская аристократическая фамилия. Сигна – атакующий вепрь.
Леокадия – циалианка.
Лиффо – бароны, сторонники Лумэнов. Сигна – золотое дерево на зеленом поле.
Ллуэве Рената – графиня, фаворитка Энрике мирийского.
Лумэны (Лумэн-Аррои) – ветвь Арроев, ведущая начало от третьего сына императора Шарля Третьего. Сигна – три золотых нарцисса на алом фоне.
Лумэн Пьер – король, правящий под именем Пьера Шестого.
Агнеса – супруга Пьера Шестого.
Филипп – принц Гаэльзский, сын Агнесы.
Майхуб (2189—2266) – знаменитый калиф Эр-Атэва.
Малик – евнух, доверенное лицо калифа Усмана.
Мальвани – арцийская аристократическая фамилия. Сигна – лежащий тигр.
Мальвани Сезар (2184—2278) – маршал Арции, герой Войны Оленя.
Мальвани Сезар (2292—2845) – отец Анри, маршал Арции.
Мальвани Анри – маршал Арции, друг Шарля Тагэре.
Мальвани Миранда – супруга Анри Мальвани.
Мальвани Жорж – брат Анри, эрастианец.
Мальвани Сезар, виконт Малве – сын Анри Мальвани. Сигна – нападающий ястреб.
Мария – циалианка.
Марк ре Ги – герцог Оргонды.
Матей – арцийская аристократическая фамилия. Сигна – воткнутый в срубленный дуб топор.
Максимилиан (2194—2288) – сначала кардинал Вриона, затем Таяны, Тарски и Эланда, а с 2237 года Архипастырь.
Мулан Аугуст-Анри – граф, Белый рыцарь.
Наджед – старший сын калифа Усмана.
Никодим – настоятель обители Святого Эрасти Гидалского.
Одуа р'Изье – знатная арцийская фамилия. Сигна – целящийся лучник.
Ораты – знатная арцийская фамилия, родственники ре Фло. Сигна – золотой барсук, пронзенный черным копьем.
Орат Эдвар – двоюродный кузен по матери братьев Тагэре.
Орест – Предстоятель ордена антонианцев.
Пепита – куртизанка в Мунте.
Раулина – бланкиссима Дарнии.
Рузо Валентин – Белый рыцарь.
Сарриж Эркюль, ифранский герцог – двоюродный брат по матери короля Жозефа и отец Агнесы, королевы Арции. Сигна – два перекрещенных павлиньих пера на малиновом поле.
Стэнье – знатная арцийская фамилия. Сигна – белый олень.
Тагэре – ветвь Арроев, ведущая род от четвертого сына короля Шарля Третьего. Сигна – три серебряных нарцисса на синем фоне.
Тагэре Шарль – герцог Эльты, правнук короля Филиппа Третьего. Сигна – вставший на дыбы серебряный конь на синем фоне.
Тагэре Филипп, граф Марцийский – старший сын Шарля Тагэре. Сигна – белый сокол в кольце, образованном путами для лошади.
Тагэре Эдмон, граф Рунский – второй сын Шарля Тагэре.
Тагэре Жоффруа – третий сын герцога Тагэре Арроя.
Тагэре Шарль-Руис-Александр – младший сын герцога Шарля.
Тагэре Марта – старшая дочь Шарля Тагэре.
Тагэре Лаура – младшая дочь Шарля Тагэре.
Тартю – знатная арцийская фамилия. Сигна – белая борзая на алом фоне.
Тартю Орельен – муж Анжелики Фарбье.
Теодора – циалианка.
Тин Луи – аюдант Эдмона Тагере.
Тома – хозяин трактира «Щедрый нобиль» в Мунте.
Тонро Жан – клирик.
Трюэли – знатная арцийская фамилия. Сигна – лежащий бык и ветка яблони.
Трюэль Арман – в 1218—1230 гг. возглавлял тайную канцелярию Арции.
Трюэль Обен – барон, начальник городской стражи Мунта.
Трюэль Одетта, в циалианстве бланкиссима Агриппина, – его сестра.
Усман – калиф атэвов.
Фарбье – потомки Жана Лумэна от Катрин Одуа, его постоянной любовницы. Сигна – элефант на алом поле, по которому идут кошачьи следы (с 2847 по 2862 г. и с месяца Дракона 2895 по месяц Влюбленных 2897 г. не изображались), с башней на спине, полной воинов.
Жан Фарбье Первый – сын Жана Лумэна и Катрин Одуа, после узурпации власти Лумэнами был легитимизирован.
Жан Фарбье Второй – двоюродный дядя короля Генриха Шестого, в царствование которого являлся фактическим правителем Арции.
Поль Фарбье – младший брат и доверенное лицо Жана.
Эдвар Фарбье – брат Жана Фарбье Второго.
Анжелика Фарбье – дочь Жана Фарбье Второго.
Жиль Фарбье – сын Жана Фарбье Второго.
Феликс I – Архипастырь (2227—2236), герой Войны Оленя.
Филипп ХI – Архипастырь Церкви Единой и Единственной (2204—2227).
Фло – аристократическая арцийская фамилия. Сигна – медведь.
Этьен ре Фло, прозванный Старый Медведь, – глава рода ре Фло, отец Леона, Рауля и Эстелы.
Леон ре Фло – старший сын графа Этьена ре Фло.
Рауль ре Фло – младший сын графа Этьена, друг и соратник Шарля Тагэре.
Фло Рауль, виконт Тарве – старший сын графа Леона ре Фло. Сигна – белое изломанное стропило на красном фоне.
Фло Магда, урожденная графиня Ландей , – его жена.
Фло Изабель – его старшая дочь.
Фло Жаклин – его младшая дочь.
Фло Делия – жена Рауля ре Фло-старшего.
Фло Эстела – старшая дочь графа Этьена ре Фло, жена Шарля Тагэре.
Фло Марион, в замужестве Койла, – младшая дочь графа Этьена.
Цецилия – циалианка.
Циала Тарская, Циала Благословенная, равноапостольная Циала (1291—1373) – дочь Тарского господаря, единственная в истории Церкви Архипастырь-женщина (1316—1373), сокрушившая Проклятого. Причислена к лику святых.
Шада – арцийские графы, сторонники Тагэре. Сигна – мужская рука с мечом, вздымающаяся из облака.
Эдгар – воин ре Фло.
Эвгле Иаков – судебный маг.
Эж – бароны, сторонники Лумэнов. Сигна – две гончие, бегущие по алому полю.
Эпоминонд – пастырь Мирии.
Яфе – младший сын калифа Усмана.
ЭЛЬФЫ
Астен Кленовая Ветвь – сын Ларэна и Залиэли, глава дома Розы, отец Рамиэрля. Убежденный сторонник того, что эльфы должны быть защитниками и хранителями Тарры. Погиб в 2228 году от руки собственной дочери.
Залиэль Ночная Фиалка – мать Эмзара и Астена, последняя из Лебединых королев, тайно покинувшая свой клан во имя любви к Ларэну Лунному. Погибла в Сером море в 2231 году.
Ларэн Лунный Свет – последний из королей клана Полной Луны. Исчез в Сером море во время попытки достичь Места Силы в 1407 году.
Нэо Рамиэрль (Нэо Звездный Дым), он же Роман Ясный (Роман-Александр ч'Вэла-и-Пантана) – сын Астена, разведчик в мире людей. Сигна – белая роза в скрещении солнечных лучей.
Клэр Утренний Ветер – рыцарь Осени. Сигна – золотой кленовый лист.
Эмзар Снежное Крыло – старший брат Астена по матери, король «Лебедей». Сигна – взлетающий лебедь.
СВЕТОЗАРНЫЕ
Адена (Дева) – одна из Семи Светлых Богов Тарры. Покровительница искусств, удовольствий и любви ради любви. Знак – Лебедь.
Ангес (Воин) – один из Семи Светлых Богов Тарры, Бог Войны, железа и прощения. Знак – Волк.
Арцей (Владыка) – глава Семи Светлых Богов Тарры, Бог Солнца, Молний и Пламени. Знак – Кондор и Лев.
ПРЕЖНИЕ БОГИ ТАРРЫ
Омм – Отец Богов. Часто принимал обличье гигантской рыси.
Ройгу – повелитель тумана, лжи и снов. Часто принимал обличье белого оленя.
ИНЫЕ СИЛЫ
Великие Братья – легендарные покровители затонувшего в 2585 году Эланда, принимавшие облик огромного орла и золотого Дракона.
Проклятый – маг, заточенный святой Циалой в Месте Силы за Последними горами.
Эстель Оскора (Темная Звезда), Герика Годойя – возлюбленная счастливчика Рене.
МАГИЧЕСКИЕ СУЩЕСТВА
Андриаманзака Ракатуманга Жан-Флорентин – философский жаб.
Гиб – водяной конь.
Loyaulte me lic – девиз Ричарда Йорка.
)) Дом Лециферы Кость Древнейшего Сфинкса и три капли крови Баст, 14 дюймов
|
|
| |
]
