Пир стервятников - Страница 3

[

]

Страница 3 из 4 « 1 2 3 4 »
Модератор форума: Хмурая_сова

Пир стервятников (Джордж Мартин)

Пир стервятников

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:33 | Сообщение # 31

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

СЕРСЕЯ

Она сидела, прислонившись к красной подушке. Лошади медленно взбирались на холм Висеньи, и сир Осмунд снаружи покрикивал:
– Дорогу! Дорогу ее величеству королеве!
– У Маргери при дворе действительно очень весело, – рассказывала леди Мерривезер. – У нас там и жонглеры, и скоморохи, и поэты, и кукольники...
– А певцы? – спросила Серсея.
– И певцов много, ваше величество. Дважды в месяц у нее играет Хэмиш Арфист, Аларик Эйзенский порой услаждает наш слух вечерами, но благосклонней всех она к Лазурному Барду.
Этого молодого, пригожего собой певца Серсея хорошо помнила по свадьбе Томмена. Все ли тут чисто?
– Я слышала, там бывают и другие мужчины. Рыцари, придворные. Столько поклонников... Скажите мне правду, миледи: по вашему, Маргери все еще девственница?
– Она уверяет, что да, ваше величество.
– Охотно верю, но что по этому поводу скажете вы?
В черных глазах Таэны вспыхнули озорные искры.
– На свадьбе ее и лорда Ренли в Хайгардене я участвовала в провожании и помогала раздевать жениха. Его милость был хорошо сложенным, пылкий мужчиной. Я хорошо рассмотрела это, когда мы швырнули его на брачную постель, где ждала его в чем мать родила застенчивая невеста. В спальню ее принес сам сир Лорас. Маргери говорит, что брак так и не осуществился, что лорд Ренли на свадебном пиру выпил слишком много вина, но я то видела, что его мужское орудие было в полной готовности.
– А на следующее утро вы случайно не видели – была ли на простынях кровь?
– Простыней нам не показывали, ваше величество.
Жаль, подумала Серсея. Впрочем, отсутствие крови само по себе мало что значит. Из крестьянских девок в брачную ночь, насколько она слышала, так и хлещет, но к благородным девицам наподобие Маргери Тирелл это правило вряд ли применимо. Дочь лорда, согласно пословице, расстается с девичеством в седле, а не на брачном ложе, Маргери же ездит верхом с тех пор, как научилась ходить.
– Судя по вашим рассказам, у маленькой королевы много обожателей среди наших домашних рыцарей. Братья Редвин, сир Таллад... кто там еще?
– Сир Ламберт, – пожала плечами леди Мерривезер, – дуралей с повязкой на здоровом глазу. Байард Норкросс. Кертензи Гринхилл. Братья Вудрайт, иногда Портифер, иногда Люкантин. Великий мейстер Пицель тоже частенько захаживает.
– Пицель? – Неужели этот старый червяк забывает льва ради розы? Не пришлось бы ему пожалеть об этом. – Продолжайте, прошу вас.
– Еще летниец в плаще из перьев – как это я позабыла о столь диковинном существе? Ее кузины тоже окружены кавалерами. Элинор, хотя и помолвлена с юным Амброзом, любит пофлиртовать, а Мегга меняет своих ухажеров на каждой неделе. Даже с поваренком умудрилась поцеловаться. Поговаривают о ее браке с братом леди Бульвер, но если б ей предоставили выбирать самой, она скорее всего остановилась бы на Марке Маллендоре.
– Рыцарь мотылек, потерявший руку на Черноводной? – засмеялась Серсея. – Что ей проку в калеке?
– Мегга находит, что он очень мил. Просила Маргери найти для него обезьянку.
– Обезьянку... – Что на это можно сказать? Воробьи! Обезьяны! Будто вся страна лишилась рассудка. – А что наш бравый сир Лорас – часто ли он навещает свою сестру?
– Чаще, чем все остальные. – Таэна слегка нахмурилась. – Каждое утро и каждый вечер, если служба позволяет. Брат так предан Маргери, что делит с ней все... – Мирийка умолкла, словно пораженная чем то, и тут же заулыбалась. – Что за гадкая мысль пришла мне в голову, ваше величество.
– Держите ее при себе. Этот холм просто кишит воробьями, а их грешные мысли, как известно, приводят в ужас.
– Как и вода с мылом, если верить слухам.
– Быть может, усердные молитвы отбивают у них обоняние. Надо бы спросить у его святейшества.
Носилки покачивались, шевеля красными шелковыми занавесками.
– Ортон говорит, что у верховного септона нет имени, – сказала леди Таэна. – Неужто правда? В Мире имена есть у всех.
– Раньше было, – махнула рукой королева. – Всех септонов, даже благородного происхождения, зовут только по имени, когда они приносят обет. Но когда один из них становится верховным, он отказывается даже и от него. Будучи представителем богов на земле, он не нуждается более в человеческом имени.
– Как же вы отличаете одного верховного септона от другого?
– С трудом. В обиходе говорится «толстяк», «тот, что был перед толстяком», «старик, который умер во сне». Именами тоже пользуются, но святейших особ это приводит в гнев. Они не любят, когда им напоминают, что на свет они родились как простые смертные.
– Мой лорд муж уверяет, что этот новый родился с грязной каймой под ногтями.
– Меня бы это не удивило. Обычно Праведные выбирают одного из своих, но исключения тоже бывают. – Об этом Серсее с присущей ему занудливостью поведал великий мейстер Пицель. – При короле Бейелоре Благословенном верховным септоном избрали простого каменщика. Бейелор, увидев, как искусно он обрабатывает камни, объявил его воплощением самого Кузнеца. Нужды нет, что бог во плоти был неграмотным и не мог запомнить даже самой простой молитвы. – По слухам, новоявленного Кузнеца отравил королевский десница, чтобы избавить страну от конфуза. – После его смерти, опять таки по настоянию Бейелора, выбрали восьмилетнего мальчика, якобы чудотворца – но даже его целительные ручонки не спасли короля, уморившего себя голодом во время поста.
– Моему сынишке скоро семь, – хихикнула леди Таэна. – Чем не верховный септон?
– Он так любит молиться?
– Игры с мечом ему нравятся больше.
– Как и пристало мальчику. Ну а всех семерых богов он может назвать?
– Думаю, да.
– Я приму это во внимание. – Нашлось бы немало мальчуганов, более достойных кристальной короны, чем этот несчастный, на которого Праведные решили ее возложить. Вот что получается, если дать волю глупцам и трусам. В следующий раз Серсея сама выберет им предводителя – и если новый верховный септон будет раздражать ее по прежнему, ждать придется недолго. Серсея Ланнистер в таких делах не уступит ни одному деснице.
– Дорогу! – кричал Осмунд Кеттлблэк. – Дорогу ее королевскому величеству!
Носилки стали двигаться медленнее – значит они приближаются к вершине холма.
– Вашего сына пора взять ко двору, – сказала Серсея. – Шесть лет – вполне подходящий возраст. Томмен нуждается в обществе других мальчиков. – У Джоффри никогда не было близких друзей ровесников. Бедный ребенок, такой одинокий. Сама Серсея росла вместе с Джейме... и с Меларой, пока та не упала в колодец. Джофф был привязан к своему Псу, но ведь это нельзя назвать дружбой. В Сандоре он искал отца, которым Роберт так и не стал для него. Маленький названый братец – как раз то, что может отвлечь Томмена от Маргери и ее курятника. Со временем мальчики могут подружиться не менее крепко, чем Роберт с Недом Старком. Нед, конечно, был глуп, но какая преданность! Нужно, чтобы и Томмена поддерживали преданные друзья.
– Ваше величество очень добры, но ведь Рассел еще ни разу не покидал родного дома. Боюсь, в большом городе он совсем растеряется.
– Вначале да, но скоро он привыкнет, как привыкла и я. Когда отец прислал за мной, чтобы отвезти ко двору, я горько плакала, а Джейме ярился – но тетушка села со мной в Каменном саду и сказала, что ничего страшного в Королевской Гавани нет. «Ты львица, – сказала она. – Не ты должна бояться разных мелких зверей, а они тебя». И ваш сын тоже недолго будет робеть. Ведь вы же хотите, чтобы он был рядом и вы могли видеться каждый день? Он у вас единственное дитя, верно?
– Пока да, но муж просит богов послать нам еще сына, на тот случай, если...
– Я понимаю. – Серсее вспомнился Джоффри, царапающий горло ногтями. С какой мольбой он смотрел на нее... а перед ней в те последние мгновения его жизни возникла иная картина: капля крови, шипящая в пламени свечи, и скрипучий голос, предсказывающий короны, саваны, смерть от руки валонкара...
Снаружи послышалась перебранка. Носилки рывком остановились, и сир Осмунд взревел:
– Вы что, передохли там все? Прочь с дороги!
Королева, приподняв занавеску, подозвала сира Меррина Транта.
– В чем причина задержки?
– Воробьи, ваше величество. – Щит и шлем сира Меррина висели впереди на седле. – Расположились прямо на улице. Сейчас мы их уберем.
– Только без лишнего насилия. Еще один бунт мне не нужен. – Серсея опустила занавеску. – Что за нелепость.
– Полностью согласна с вашим величеством. Верховный септон должен был сам прибыть к вам, а эти злосчастные воробьи...
– Он кормит их, носится с ними, благословляет их – а короля благословить не желает! – Это благословение, конечно, всего лишь обряд, но обряды и церемонии в глазах невежд имеют большую силу. Сам Эйегон Завоеватель вел счет своему царствованию с того дня, когда верховный септон помазал его в Староместе. – Ну ничего. Либо он подчинится мне, либо на собственном опыте узнает, что он все еще человек, слабый и уязвимый.
– Ортон говорит, что причиной всему золото. Что он воздерживается от благословения, вынуждая корону возобновить дотации.
– Септа начнет получать свое золото, как только наступит мир. – Септоны Торберт и Реймонд хорошо понимали затруднительность ее положения – в отличие от негодного браавосийца, так нещадно теснившего бедного лорда Джайлса, что тот слег в постель с кровохарканьем. Ей отчаянно нужны эти новые корабли. На один Бор полагаться нельзя – Редвины слишком близки с Тиреллами. На море ей требуется собственный флот.
Они уже растут на верфях, ее корабли. На флагманском будет вдвое больше весел, чем на «Молоте короля Роберта». Аурин обратился к ней с просьбой назвать корабль «Лордом Тайвином», и Серсея охотно дала согласие. Другое судно будет называться «Прекрасной Серсеей», и нос его украсит позолоченная статуя королевы, в кольчуге и львином шлеме, с мечом в руке. За ними пойдут «Отважный Джоффри», «Леди Джоанна» и «Львица», и также «Королева Маргери», «Золотая роза», «Лорд Ренли», «Леди Оленна» и «Принцесса Мирцелла». Дать имена последней пятерке Серсея опрометчиво позволила Томмену. Одним из названий, выбранных королем, было «Лунатик». Лишь когда лорд Аурин заметил, что никто не захочет служить на судне, названном в честь дурака, мальчик неохотно поменял Лунатика на свою сестру.
– Если этот оборванный септон хочет, чтобы я купила у него благословение для Томмена, он скоро раскается, – сказала королева Таэне. Идти на поводу у наглых святош не входило в ее намерения.
Носилки остановились снова, да так резко, что Серсею качнуло вперед.
– Нет, это просто невыносимо! – Снова выглянув наружу, она наконец то увидела перед собой великолепный купол и семь сверкающих башен Великой Септы, но между ней и мраморными ступенями волновалось целое море одетых в лохмотья, немытых людей. Воробьи, поняла она, – хотя от настоящих воробьев пахнет совсем не так скверно.
Это зрелище, признаться, поразило ее. Квиберн докладывал ей о количестве паломников, но одно дело слышать, а другое – видеть своими глазами. Сотни человек устроили становище на храмовой площади, еще сотни – в садах. От их костров шел дым и чад. Холщовые палатки и слепленные из глины хибары оскверняли благородный белый мрамор. Нищая братия селилась даже на ступенях под дверями Великой Септы.
К Серсее рысью подъехал сир Осмунд. Его сопровождал брат, сир Осфрид, на золотом, в цвет плаща, жеребце. Осфрид, средний, степеннее двух других братьев Кеттлблэков и скорее хмур, чем улыбчив. Кроме того, если верить рассказам о нем, из них троих он самый жестокий. Возможно, на Стену следовало бы отправить его.
Великий мейстер Пицель желал, чтобы золотыми плащами командовал человек постарше, «более сведущий в военных делах», и некоторые советники с ним соглашались. «Сир Осфрид достаточно сведущ», – ответила королева, но рты это им не заткнуло. Они тявкают на нее, как мелкие шавки. Особенно Пицель, истощивший все запасы ее терпения. Он воспротивился даже тому, чтобы послать в Дорн за новым мастером над оружием – Тиреллы, мол, могут счесть это за обиду. «А для чего же я, по вашему, это делаю?» – бросила ему раздраженная Серсея.
– Прошу прощения, ваше величество, – сказал сир Осмунд. – Мой брат послал за подмогой. Не опасайтесь ничего, мы расчистим дорогу.
– Время не позволяет. Я пойду дальше пешком.
– Не надо, ваше величество, – схватила ее за руку леди Таэна. – Я их боюсь. Их так много, и они такие грязные...
– Льву воробьи не страшны. – Серсея чмокнула ее в щеку. – Но ваше беспокойство приятно мне – я вижу, что вы меня любите. Пожалуйста, дайте мне руку, сир Осмунд.
Знай Серсея, что все обернется таким образом, она бы оделась иначе. Это скромное, но изящное белое платье с золотой парчой в прорезях она не надевала уже несколько лет, и оно сделалось несколько тесным в талии.
– Сир Осмунд, сир Меррин, вы пойдете со мной. Сир Осфрид, позаботьтесь о том, чтобы носилки не пострадали. – Эти воробьи так истощены, что способны съесть ее лошадей.
Пробираясь мимо костров, повозок и жалких укрытий, она вспоминала другую толпу, собравшуюся на этой же площади в день ее свадьбы с Робертом Баратеоном. Новобрачным кричали «ура», женщины нарядились в свои лучшие платья, мужчины держали детей на плечах. Когда она вышла из септы об руку с молодым королем, поднялся такой рев, что его, должно быть, слышали в Ланниспорте. «Вы им пришлись по душе, миледи, – прошептал ей на ухо Роберт. – Смотрите, какие у всех веселые лица». На один краткий миг она почувствовала, что счастлива... но тут ее взгляд случайно упал на Джейме, и она подумала: нет, милорд, не у всех.
Сейчас она не заметила ни одной улыбки – воробьи провожали ее мрачными, враждебными взглядами и дорогу уступали весьма неохотно. Разогнать бы эту стаю, чтобы прыснули во все стороны. Сотне золотых плащей с мечами и палицами это вполне под силу. Лорд Тайвин поступил бы именно так. Он топтал бы толпу конем, но пешком не пошел бы.
Увидев, что они сделали с Бейелором Благословенным, королева пожалела о своем мягкосердечии. Мраморную статую, сто лет осенявшую площадь своей благостной улыбкой, до пояса завалили человеческими костями. Ворона, сидевшая на одном из черепов, угощалась сохранившимся клочком высохшей плоти. Мухи вились над изваянием тучами.
– Что это значит? – обратилась к толпе Серсея. – Хотите похоронить Бейелора Благословенного под грудой падали?
Вперед, опираясь на костыль, вышел одноногий человек.
– Это кости мужей и жен, убиенных за веру, ваше величество. Здесь лежат септоны, септы, бурые и зеленые братья, белые и серые сестры. Одних вешали, другим вспарывали животы. Безбожники, поклоняющиеся демонам, бесчестили дев, матерей и септ. Даже Молчаливые Сестры не избегли поругания. Матерь Небесная вопиет от горя. Мы собирали эти кости по всему королевству, чтобы показать воочию, какие муки испытала святая вера.
– Король узнает об этих бесчинствах, – торжественно пообещала Серсея, чувствуя устремленные на нее взгляды. – Ваш праведный гнев не останется неразделенным. В этом повинны Станнис со своей красной ведьмой и дикие северяне, молящиеся волкам и деревьям. – Она возвысила голос. – Мы отомстим за святых мучеников, добрые люди!
Радостные возгласы, раздавшиеся в толпе, были весьма немногочисленны.
– Мы не требуем мщения, – сказал одноногий, – просим лишь защиты для тех, кто еще жив. Просим охранить септы и святые места.
– Железный Трон должен вступиться за веру, – громыхнул верзила с нарисованной на лбу семиконечной звездой. – Король, не защищающий свой народ, – плохой король. – Вокруг него послышались крики одобрения.
– Пора всем рыцарям, принесшим обет, оставить своих земных владык и постоять за веру, – заявил кто то, дерзко схватив сира Меррина за руку. – Идите к нам, сир, если любите Семерых.
– Пусти, – гаркнул, вырвав руку, сир Меррин.
– Я слышу вас, – сказала Серсея. – Мой сын еще юн, но Семерых любит всем сердцем. Он даст вам защиту, а я ему помогу.
– Нас защитит Воин, – продолжал бушевать человек со звездой на лбу, – а не пухлый мальчишка король.
Меррин Трант взялся за меч, но Серсея помешала ему обнажить оружие. Стоя с двумя рыцарями среди людского моря, она видела вокруг колья, серпы, дубинки и топоры.
– Я не допущу кровопролития в святом месте, сир. – Почему все мужчины ведут себя как малые дети? Если зарубить одного, толпа разорвет их на части. – У нас одна Матерь – та, что на небесах. Его святейшество ждет меня, и я не хочу опаздывать.
Наверху, однако, ей заступили дорогу какие то латники в кольчугах, вареной коже, а то и в помятых доспехах. Вооружены они были в основном топорами, но копья и длинные мечи тоже встречались. На их поношенных белых камзолах были нашиты красные звезды. Двое самым дерзким образом скрестили перед ней копья.
– Так то вы встречаете свою королеву? Где Рейнард и Торберт? – Эти двое никогда не упускали случая к ней подольститься. Торберт каждый раз устраивал целое представление, омывая ей ноги.
– Я не знаю людей, о которых вы говорите, – сказал один из воинов со звездой, – но если они септоны, то должны сейчас служить Семерым.
– Септоны Рейнард и Торберт входят в число Праведных и очень разгневаются, узнав, что вы преградили мне вход. Вы не хотите пустить меня в дом Бейелора Благословенного?
– Мы не препятствуем вашему величеству, – сказал седобородый сгорбленный воин, – но пусть ваши рыцари сложат мечи у входа. Верховный септон запретил пускать в храм вооруженных людей.
– Рыцари Королевской Гвардии не снимают оружия даже в присутствии короля.
– У себя дома король распоряжается как угодно ему, – не уступил пожилой рыцарь, – но здесь обитают боги.
Щеки Серсеи вспыхнули. Одно слово Меррину Транту, и этот старикан встретится со своими богами раньше, чем мог полагать. Жаль, что пока это невозможно.
– Ждите меня здесь, – приказала она своим рыцарям и дальше пошла одна. Двое латников налегли на тяжелые створки дверей, и те со скрипом и скрежетом отворились.
В Чертоге Лампад она увидела десятка два коленопреклоненных септонов. Они не молились – они скребли пол, макая щетки в ведра с мыльной водой. Из за грубых ряс и сандалий Серсея приняла их за воробьев, но тут один из них поднял к ней красное от натуги лицо. Свежие мозоли у него на руках кровоточили.
– Ваше величество...
– Септон Рейнард? – не поверила своим глазам королева. – Что вы здесь делаете?
– Он моет полы, – ответил за него другой септон, поднявшись с колен, – на голову ниже Серсеи и тощий, как метловище. – Работа – вот молитва, наиболее угодная Кузнецу. Мы ожидали ваше величество.
В его коротко подстриженной бороде виднелась проседь, волосы он стянул на затылке. Облачение, хотя и чистое, было сильно поношено и залатано. Рукава он закатал, но подол ниже колен промок насквозь. С худого лица смотрели карие, глубоко посаженные глаза. Серсея с отвращением бросила взгляд на его босые ноги, ороговевшие от мозолей.
– Ваше святейшество?
– Да, это мы.
Укрепи меня , Отче. Серсея знала, что ей полагается стать на колени, но не желала портить платье на залитом грязной водой полу.
– Я не вижу здесь моего друга септона Торберта, – сказала она, оглядев поломоев.
– Септон Торберт посажен в строгую келью на хлеб и воду. Грешно быть таким толстым, когда народ голодает.
Серсея, решив, что довольно намучилась на сегодня, проявила свой гнев в открытую.
– Вы принимаете меня со щеткой в руке? Да знаете ли вы, кто я?
– Ваше величество – королева регентша Семи Королевств. Простые люди, как сказано в Семиконечной Звезде, поклоняются лордам, лорды – своим королям, а короли – Тому, кто един в Семи лицах.
Намекает, чтобы она преклонила колени? Плохо же он знает ее в таком случае.
– Вам подобало встретить меня на ступенях в праздничных ризах и кристальной короне.
– У нас нет короны, ваше величество.
Серсея разгневалась еще сильнее.
– Мой лорд отец подарил вашему предшественнику венец из кристаллов редкостной красоты, перевитых золотыми нитями.
– За этот дар мы поминаем его в наших молитвах, но бедные нуждаются в пище больше, чем мы в золоте и кристаллах. Мы продали эту корону, и все наши перстни, и парчовые ризы. Шерстяные греют не хуже – на то Семеро нам и послали овец.
Этот человек умалишенный, и Праведные, как видно, тоже обезумели, раз его выбрали... или убоялись нищей толпы, собравшейся у дверей их храма. Шептуны Квиберна доносят, что Люцеону до избрания недоставало всего девяти голосов, когда воробьи вломились в септу с топорами в руках, неся на плечах своего вожака.
Серсея пронзила тощего человечка ледяным взором.
– Не могли бы мы с вашим святейшеством поговорить в глазу на глаз?
Верховный септон отдал щетку кому то из Праведных.
– Прошу за мной, ваше величество.
Он провел ее в молитвенный зал. Мраморный пол гулко повторял их шаги. В цветных лучах, падающих сквозь купол, плясали пылинки. Пахло благовониями, перед семью алтарями, как звезды, сияли свечи. Матери их поставили чуть ли не тысячу, почти столько же Деве, но свечи Неведомого можно было пересчитать на пальцах.
Воробьи пробрались и сюда. Бедно одетые межевые рыцари стояли на коленях перед Воином, прося благословить мечи, сложенные к его ногам. У алтаря Матери молились во главе с септоном человек сто – их голоса звучали как отдаленный прибой. Верховный септон вел Серсею к Старице, стоявшей с поднятым фонарем. Когда он опустился перед алтарем на колени, королеве поневоле пришлось сделать то же самое. Он хотя бы не пускал ветры, как толстяк, носивший этот сан до него, – и на том спасибо.
Закончив молитву, его святейшество не стал подниматься – беседовать он, как видно, тоже намеревался на коленях. Хитрость маленького мужчины, весело отметила про себя Серсея.
– Ваше святейшество, воробьи наводят страх на столицу. Я хочу, чтобы они покинули город.
– Куда же им деваться, ваше величество?
В семь преисподних, просилось ей на язык.
– Туда, откуда они пришли.
– Они пришли отовсюду. Воробьи – самые простые и неприхотливые создания из всех птиц, а они – самые простые и скромные из людей.
Это верно, проще уже некуда.
– Видели вы, что они сотворили со статуей Бейелора Благословенного? Они, их козы и свиньи загадили всю площадь у храма.
– Нечистоты легче отмыть, чем кровь, ваше величество. Эта площадь в самом деле осквернена, но не ими, а казнью, которая здесь совершилась.
Он посмел ткнуть ей в нос Неда Старка?
– Мы все сожалеем об этом. Джоффри по молодости лет не выказал должного благоразумия. Лорда Старка следовало обезглавить в другом месте из уважения к Бейелору... но не будем забывать, что приговор ему вынесли как изменнику.
– Король Бейелор прощал тех, кто злоумышлял против него.
Король Бейелор заточил в подземелье родных сестер, повинных лишь в том, что они были красивы. Услышав эту сказку впервые, Серсея пошла в детскую к Тириону и щипала маленькое чудовище, пока он не раскричался. Надо было зажать ему нос, а в рот запихать тряпицу. Она заставила себя улыбнуться.
– Король Томмен охотно простит воробьев, когда они разлетятся восвояси.
– Большинство из них лишились родного дома. Страдания, горе и смерть царят повсюду. В мой прежний приход входило полсотни деревушек, слишком мелких, чтобы иметь своего септона. Я ходил из одной в другую, заключал браки, отпускал грехи, давал имена новорожденным. Теперь этих деревень, ваше величество, больше нет. Огороды заросли сорняками, и людские кости лежат вдоль обочин дорог.
– Войны всегда ужасны. Всему виной северяне и лорд Станнис со своими демонопоклонниками.
– Мои воробьи рассказывают про львов, чинивших им зло... и про Пса, который был личным вашим вассалом. В Солеварнях он убил престарелого септона и изнасиловал девочку двенадцати лет, невинное дитя, обещанное святой вере. Он взял ее прямо в доспехах, истерзав ее нежную плоть железной кольчугой. После этого он отдал ее своим людям, и те отрезали ей нос и соски.
Серсее докладывали то же самое.
– Нельзя же взваливать на его величество вину всякого, кто когда либо служил дому Ланнистеров. Сандор Клиган – предатель и грубое животное. Не зря же я его прогнала со службы. Теперь он подчиняется разбойнику Берику Дондарриону, а не королю Томмену.
– Пусть так, но позвольте спросить: где были королевские рыцари, когда все это творилось? Разве Джейехерис Умиротворитель не принес клятву, обязующую Железный Трон всегда защищать веру?
Серсея знать не знала об этой клятве.
– Принес, – подтвердила она, – а верховный септон благословил его и помазал на царство. По традиции каждый вновь избранный верховный септон благословляет своего короля... но вы отказываетесь дать благословение королю Томмену.
– Ваше величество ошибается. Мы не давали отказа.
– Вы не пришли к королю, как должны были.
– Ибо время для этого еще не приспело.
Не священник, а зеленщик, право слово.
– Что я могу сделать, чтобы оно... приспело скорее? – Если он заикнется о золоте, она расправится с ним, как расправилась с предыдущим, и увенчает кристальной короной восьмилетнего праведника.
– У нас в государстве несколько королей. Чтобы предпочесть одного всем остальным, Великая Септа должна быть уверена. Триста лет назад, когда Эйегон Драконовластныи сошел на берег под этим самым холмом, верховный септон заперся в Звездной септе Староместа и молился семь дней и семь ночей, вкушая лишь хлеб и воду. Выйдя, он объявил, что вера не станет противиться Эйегону и его сестрам, ибо Старица озарила перед ним верный путь. Если Старомест восстанет против них, то будет сожжен, а Хайтауэр, Цитадель и Звездная септа обратятся в руины. Набожный лорд Хайтауэр, услышав пророчество, не выступил на войну и открыл перед Эйегоном городские ворота. А его святейшество помазал Завоевателя семью елеями. Я, по его примеру, должен прибегнуть к посту и молитве.
– Это будет длиться семь дней и ночей?
– Будет длиться, сколько потребуется.
У Серсеи рука чесалась заехать по его благочестивой роже. Я тебе облегчу пост. Запру в башне и еды не велю приносить , пока боги не скажут своего слова.
– Ложные короли, о которых вы говорите, поклоняются ложным богам, – напомнила она собеседнику. – Один король Томмен защищает истинную веру.
– Однако септы жгут и грабят по всей стране, а поруганные Молчаливые Сестры шлют бессловесные рыдания небесам. Ваше величество видели кости наших невинных мучеников?
– Видела, – поневоле призналась она. – Дайте Томмену благословение, и он положит конец этим ужасам.
– Каким образом, ваше величество? Приставит рыцаря к каждому нищему брату? Даст нашим септам охрану против волков и львов?
Серсея сделала вид, будто про львов ничего не слышала.
– У нас война, и его величеству нужен каждый солдат. – Она не собиралась дробить силы Томмена, чтобы охранять воробьев и оберегать усохшие прелести септ. Да половина из них, поди, молится, чтобы их отымели. – У ваших воробьев есть дубинки и топоры – пусть обороняются сами.
– Ваше величество, несомненно, помнит, что это запрещено законами короля Мейегора. Вера отказалась от оружия по его указу.
– Теперь наш король Томмен, а не Мейегор. – Что ей за дело до указа, изданного Мейегором Жестоким триста лет назад? Лучше бы он использовал священнослужителей в своих целях, чем отбирать у них оружие. Она указала на алтарь Воина, изваянный из красного мрамора. – Что у него в руках, ваше святейшество?
– Меч.
– По вашему, он забыл, как им пользоваться?
– Законы Мейегора...
– Их можно и отменить, – бросила Серсея и умолкла, дав его воробейству время проглотить наживку.
Разочароваться ей не пришлось.
– Возрождение Святого Воинства... это было бы ответом на наши трехсотлетние молитвы. Воин снова возденет свой сияющий меч и очистит эту грешную землю от зла. Если бы его величество разрешил нам восстановить древние ордена Мечей и Звезд, все верующие Семи Королевств признали бы его своим подлинным и полноправным государем.
Серсея не выдала, сколь приятны ей эти речи.
– Ваше святейшество говорили о прощении. В это тяжкое время король Томмен был бы весьма благодарен, если бы и Септа простила короне ее долг. Он, кажется, составляет девятьсот тысяч золотом...
– Девятьсот тысяч шестьсот семьдесят четыре дракона. Достаточно, чтобы досыта накормить голодных и выстроить заново тысячу септ.
– Что же вам нужно – золото или отмена заплесневевших Мейегоровых законов?
Верховный септон думал недолго.
– Воля ваша. Долг будет прощен, и король Томмен получит свое благословение. Меня проводят к нему Сыны Воина во всей славе своей, воробьи же назовутся Честными Бедняками, как в старину, и станут защищать обездоленных.
Королева поднялась и разгладила платье.
– Я приготовлю пергаменты, а его величество подпишет их и скрепит своей королевской печатью. – Если что то привлекает Томмена в королевских обязанностях, так это игры с печатью.
– Да хранят Семеро его величество. Долгих лет его царствованию. – Верховный септон молитвенно сложил руки и возвел очи к небу. – Трепещите, злодеи! Слышишь, лорд Станнис?
Серсея не сдержала улыбки. Даже ее лорд отец не обстряпал бы дело так ловко. Одним ударом она избавила Королевскую Гавань от воробьиной чумы, обеспечила Томмену благословение и уменьшила долг казны чуть ли не на миллион золотых драконов. С ликующим сердцем она позволила верховному септону проводить ее обратно в Чертог Лампад.
Леди Мерривезер, никогда не слыхавшая о Сынах Воина или Честных Бедняках, тем не менее разделила ее восторг.
– Они зародились еще до Завоевания Эйегона, – объяснила Серсея. – Сыны Воина – это рыцарский орден, члены которого, отказавшись от земель и имущества, поступили на службу к его святейшеству. Честные Бедняки, бывшие куда многочисленней, – это нечто вроде нищенствующих братьев, только не с чашами для подаяния, а с топорами. Они сопровождали путников от септы до септы, от одного города до другого. Эмблемой им служила семиконечная звезда, красная на белом, и народ звал их Звездами. Сыны Воина носили радужные плащи, серебряные доспехи поверх власяниц, а кристальные звезды были вделаны в эфесы их длинных мечей, и сами они тоже назывались Мечами. Святые, аскеты, фанатики, чародеи, истребители драконов и демонов... о них ходило много историй, но все соглашались в том, что к врагам святой веры они не знали пощады.
Леди Мерривезер схватывала все на лету.
– Таким, как лорд Станнис с его красной колдуньей?
– Именно, – захихикала, как девчонка, Серсея. – Не распить ли нам на обратном пути бутылочку наливки? В честь Сынов Воина?
– В честь Сынов Воина и королевы регентши Серсеи Первой.
Серсея попивала наливку, сладкую, как ее триумф. Носилки будто плыли над городом, но у подножия холма Эйегона им встретилась Маргери Тирелл с кузинами – те возвращались с верховой прогулки. Нигде от нее покоя нет, раздраженно подумала Серсея.
За Маргери хвостом тянулись придворные, стража и слуги, многие с корзинами полевых цветов. Каждой из кузин составлял пару ее обожатель: Элинор – жених, долговязый оруженосец Алин Амброз, робкой Элле – сир Таллад, задорной толстушке Мегге – однорукий Марк Маллендор. Близнецы Редвин ехали с двумя другими дамами, Мередит Крейн и Янной Фоссовей. Все наездницы украсили волосы цветами. Джалабхар Ксо тоже примкнул к компании, и сир Ламберт Торнберри с повязкой на глазу, и красавец Лазурный Бард.
Маленькую королеву, естественно, сопровождал также рыцарь Королевской Гвардии, и это, естественно, был Рыцарь Цветов, блистающий белыми с золотом доспехами. Он больше не пытался обучать короля военным искусствам, но Томмен по прежнему проводил чересчур много времени в его обществе. Возвращаясь от своей женушки, мальчуган каждый раз рассказывал что нибудь новенькое про сира Лораса.
Маргери поравнялась с носилками королевы матери. Щеки у нее горели, каштановые локоны ниспадали на плечи, и ветер играл ими.
– Мы собирали осенние цветы в Королевском лесу, – прощебетала она.
А то я не знаю , где ты была. Осведомители исправно докладывали Серсее о каждом движении Маргери. Нашей маленькой королеве не сидится на месте. Трех дней не проходит, чтобы она не отправилась на прогулку. То по дороге на Росби, полакомиться моллюсками прямо на берегу, то за реку, поохотиться с соколами. И на лодках она любит кататься – то и дело разъезжает по Черноводной. Когда на нее находит благочестивый стих, она едет в Септу Бейелора. Шьет она у дюжины разных портних, часто навещает золотых дел мастеров и даже на рыбный рынок у Грязных ворот заезжает – взглянуть на дневной улов. Горожане души в ней не чают, и она делает все возможное, чтобы подогреть их любовь. Раздает милостыню, покупает прямо на улице горячие пирожки, останавливается поболтать с торговцами.
Будь ее воля, Томмен проделывал бы то же самое. Она каждый раз приглашает его с собой, и мальчик вечно клянчит, чтобы мать его отпустила. Серсея несколько раз позволяла – хотя бы ради того, чтобы сир Осни был при Маргери чаще. Пока не разочаровалась в нем окончательно. «Помнишь тот день, когда твоя сестра отплыла в Дорн? – говорила теперь сыну Серсея. – Припоминаешь, что случилось на обратном пути в замок? Орущую толпу, камни, проклятия?»
Но король благодаря влиянию своей маленькой королевы оставался глух к доводам разума.
«Если мы будем появляться среди народа, нас будут больше любить».
«Толстого верховного септона они полюбили так нежно, что на кусочки его разорвали, – это святого то человека!» Томмен надулся, когда она это сказала, – того Маргери, об заклад можно биться, и добивалась. Каждый день она всевозможными способами старается вбить клин между сыном и матерью. Джоффри быстро раскусил бы ее уловки и поставил жену на место, но Томмен гораздо податливей. Она понимала, что с Джоффом ей нелегко будет справиться, думала Серсея, вспоминая найденную Квиберном золотую монету. Чтобы дом Тиреллов мог править в свое удовольствие, Джоффри следовало убрать. Взять хотя бы замысел Маргери и ее гнусной бабки выдать Сансу Старк за Уилласа, увечного брата маленькой королевы. Лорд Тайвин упредил их, отдав Сансу Тириону, но девчонка успела снюхаться с Тиреллами. Они действовали заодно, поняла вдруг, содрогнувшись, Серсея. Тиреллы подкупили тюремщиков, освободили Тириона и отправили его по Дороге Роз вслед за женой преступницей. Теперь они оба благополучно живут в Хайгардене, укрытые за розовой изгородью.
– Жаль, что ваше величество не поехали с нами, – продолжала трещать юная интриганка по дороге на холм Эйегона. – Там так красиво. Деревья стоят золотые и алые, повсюду цветы, много спелых каштанов. Мы их поджаривали и ели.
– Мне недосуг собирать цветочки в лесу, – молвила Серсея. – У меня на руках королевство.
– Только одно, ваше величество? – хихикнула Маргери. – А как же шесть остальных? Простите мне эту шутку. Я знаю, сколь тяжело ваше бремя. Часть его я могла бы взять на себя. Право же, я вам охотно бы помогала – это пресекло бы разговоры о нашем соперничестве из за короля.
– Такие разговоры действительно ходят? – улыбнулась Серсея. – Как это глупо. Я ни одного мгновения не думала о вас как о сопернице.
– Отрадно слышать. – Девчонка не желала понимать, что ее обрезали. – Но в другой раз вы и Томмен непременно должны с нами поехать. Его величество будет рад, я знаю. Сегодня Лазурный Бард пел для нас, а сир Таллад показывал, как простолюдины сражаются на шестах. Лес так хорош осенью.
– Мой покойный муж тоже любил лес. – В первые годы их брака Роберт каждый раз звал ее с собой на охоту, но она увиливала, чтобы в его отсутствие побыть с Джейме. Золотые дни, серебряные ночи. Какую опасную игру они вели. Глаза и уши по всему Красному Замку, и неизвестно, когда Роберт вернется. Но опасность только придавала азарта их беззаконной любви. – Но за красотой порой таится угроза, – предостерегла королева мать маленькую королеву. – Роберт в лесу потерял жизнь.
Маргери послала сиру Лорасу нежную сестринскую улыбку.
– Ваше величество очень добры, что беспокоитесь за меня, но брат служит мне надежной защитой.
«Ступай себе на охоту, – много раз говорила мужу Серсея. – Мой брат служит мне надежной защитой». Она вспомнила, что ей рассказ

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:34 | Сообщение # 32

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

ФЛОТОВОДЕЦ

Под боевую дробь барабана «Железная победа» рванулась вперед, рассекая носовым тараном пенные зеленые воды. Мелкий кораблик, ее добыча, разворачивался, молотя веслами. Его нос и корму украшали стяги с белой розой на красном щите, мачту – золотая роза на травянисто зеленом поле. «Победа» продырявила борт врага с такой силой, что половина абордажной команды упала на палубу. Треск поломанных весел звучал сладкой музыкой в ушах капитана.
Перемахнув через планшир, он спрыгнул на палубу. Тяжелый золотой плащ развевался у него за спиной. Белые розы пятились, как делали все и всегда при виде Виктариона Грейджоя в доспехах, со шлемом кракеном на голове. Они вооружились мечами, копьями и топорами, но едва ли каждый десятый имел на себе хотя бы латную рубаху. Страшатся пойти ко дну – сразу видно, что это не Железные Люди.
– Бей его, он один! – крикнул кто то.
– ДАВАЙ ПОДХОДИ! – проревел он в ответ. – ПОПРОБУЙ УБЕЙ МЕНЯ!
Воины розы подступали со всех сторон – в руках сталь, в глазах ужас. Их страх был так густ, что Виктарион чуял его вкус языком. Он махнул топором вправо и влево, отрубив одному руку по локоть и раскроив другому плечо. Третий сам вогнал свой топор в его мягкий сосновый щит. Виктарион двинул недоумка щитом в лицо, свалил с ног и убил, не дав ему встать. Не успел он вытащить лезвие из грудной клетки мертвеца, чье то копье кольнуло его между лопаток – Виктарион ощутил это как хлопок по спине. Повернувшись, он обрушил топор на голову копейщика, одним могучим ударом раздробив шлем и череп. Человек постоял еще мгновение, пока железный капитан не выдернул оружие, и обмяк на палубе, походя скорее на пьяного, чем на мертвого.
Железные Люди один за другим тоже прыгали на палубу разбитого корабля. Капитан услышал протяжный вой Одноухого Вульфа, вступившего в бой, заметил краем глаза Рагнора Пайка в ржавой кольчуге, увидел, как Нут Цирюльник метнул топорик, попавший кому то в грудь. Сам Виктарион тем временем убил еще пару розанов. Он убил бы и третьего, но Рагнор его упредил.
– Молодец, – гаркнул ему капитан.
Оглянувшись в поисках очередной жертвы, он разглядел на палубе чужого капитана. Его камзол залила кровь, но красная эмблема с белой розой виднелась ясно. Она же была нарисована на белом с красной окантовкой щите капитана.
– Эй ты! – заорал железный капитан, перекрывая шум побоища. – С розой! Ты, что ли, лорд Южного Заслона?
Другой, подняв забрало, открыл безусое лицо.
– Его сын и наследник, сир Талберт Серри. А ты, кракен, кто будешь?
– Смерть твоя, – сказал Виктарион и ринулся на него. Серри вышел ему навстречу. Славный меч, выкованный в замке, пел в руках молодого рыцаря. Первый его удар пришелся низко, и Виктарион отвел его топором. Второй угодил по шлему железного капитана, не успевшего поднять щит. Виктарион ответил боковым взмахом, и белая роза на щите противника раскололась пополам с отличным громким «хрясь». Длинный меч трижды проехался по бедру Виктариона, скрежеща сталью о сталь. А парень то прыток. Виктарион двинул его щитом по лицу и отбросил к планширу. Удар, в который Грейджой вложил весь свой вес, развалил бы рыцаря от шеи до паха, но он откатился прочь. Топор врубился в борт и застрял. Палуба под ногами Виктариона шатнулась, заставив его припасть на одно колено.
Сир Талберт отшвырнул свой разбитый щит и полоснул мечом сверху вниз. Виктарион, чей щит при падении повернулся боком, поймал клинок Серри в свой железный кулак. Стальная рукавица треснула, но капитан, кряхтя от боли, удержал меч.
– Не ты один такой прыткий. – Он вырвал оружие из руки рыцаря и швырнул за борт.
– Мой меч! – выкатив глаза, крикнул сир Талберт. Окровавленные железные пальцы схватили его за горло.
– Ступай подбери его, – сказал Виктарион, отправляя рыцаря в кровавое море.
Получив передышку, он высвободил топор. Белые розы отступали перед железным валом. Одни пытались укрыться под палубой, другие звали на помощь. По руке Виктариона под кожей, кольчугой и сталью текла теплая кровь, но это его не трогало. Плотное кольцо врагов все еще сражалось, став вокруг мачты плечом к плечу. Эти по крайней мере мужчины – скорей умрут, чем сдадутся. Виктарион, решив поспособствовать этому их стремлению, стукнул топором по щиту и напал. Утонувший Бог создал Виктариона Грейджоя не для того, чтобы красно говорить на вече или драться с коварными жителями бескрайних болот. Вот для чего он явился на свет – стоять, одетым в броню, с багровым топором в руке, и сеять смерть каждым своим ударом.
Они рубили его мечами спереди и сзади, но с тем же успехом могли бы хлестать его ивовыми прутьями. Тяжелый панцирь Грейджоя не уступал ни одному мечу, а времени отыскать щель в сочленениях он врагу не давал. Не все ли равно, сколько человек на него наскакивает – трое, четверо или пятеро, раз их защищает только кольчуга и закаленная кожа. Он убивал их по одному, полагаясь на броню, надежно прикрывавшую его от других. Как только сраженный враг падал, он набрасывался на следующего.
Последний был, не иначе, кузнец – плечищи как у быка и мускулов куда больше, чем у всех прочих. Латы его состояли из кожаного нагрудника с заклепками и кожаной круглой шапки. Его единственный удар довершил гибель Виктарионова щита, а Виктарион взамен расколол ему голову. Вот бы и с Вороньим Глазом разделаться столь же просто. Когда он выдернул топор на сей раз, череп кузнеца словно взорвался. Кости, кровь и мозги брызнули во все стороны, а труп рухнул к ногам Виктариона. Поздно молить о пощаде, сказал про себя капитан.
Палуба сделалась скользкой, и умирающие лежали повсюду. Виктарион бросил щит и дохнул полной грудью.
– День за нами, лорд капитан, – сказал рядом Нут Цирюльник.
На море вокруг них виднелось множество кораблей. Одни из них горели, другие тонули, третьи были разбиты в щепу. В густой, как подлива, воде плавали трупы, обломки весел и живые, уцепившиеся за что попало. Вдали полдюжины южных ладей улепетывало обратно к Мандеру. Пусть уходят, думал Виктарион, и расскажут другим, как все было. Мужчина, бегущий, поджав хвост, с поля боя, перестает быть мужчиной.
Глаза щипало от пота – во время битвы он взмок. Двое его гребцов помогли ему снять шлем кракен. Виктарион промокнул лоб.
– Этого рыцаря с белой розой кто нибудь вытащил из воды? – Лорд отец дал бы за сына неплохой выкуп, если сам вышел живым из боя. Если же нет, заплатить мог бы их хайгарденский сюзерен.
Никто, однако, не знал, что стало с улетевшим за борт рыцарем. Скорей всего он утонул.
– Он храбро сражался и заслужил пир в чертогах Утонувшего Бога. – Жители Щитовых островов именуют себя моряками, но моря боятся и не надевают доспехов, чтобы в случае чего выплыть. Юный Серри был не такой. Храбрец – железный, можно сказать, человек.
Виктарион отдал захваченный корабль Рагнору Пайку, назначил ему в команду двенадцать людей и опять перебрался на «Победу».
– Возьмите у пленных оружие, доспехи и перевяжите им раны, – велел он Нуту Цирюльнику. – Умирающих бросьте в море. Если кто будет милости просить, тем режьте глотки. – Он презирал таких – лучше захлебнуться морской водой, чем собственной кровью. – Мне надо знать, сколько кораблей мы победили и сколько лордов и рыцарей взяли в плен. Знамена тоже соберите. – Когда нибудь, на старости лет, он их развесит в своем чертоге и вспомнит всех, кого убил, будучи молодым и сильным.
– Будет исполнено, – ухмыльнулся Нут. – Великую победу мы одержали.
Да, великую – для Вороньего Глаза и его колдунов. Другие капитаны выкрикнут имя брата заново, когда весть достигнет Дубового Щита. Эурон обольстил их своим речистым языком и улыбчивым глазом, задарил добычей из ста дальних стран. Он дал им золото, серебро, роскошные доспехи, кривые мечи с золочеными эфесами, кинжалы из валирийской стали. Дал полосатые тигриные шкуры и шкуры пятнистых диких котов, дал мантикоров из яшмы и древних валирийских сфинксов. Дал сундуки с мускатным орехом, гвоздикой, шафраном, бивни слонов и единорогов, перья с Летнего моря – желтые, зеленые и оранжевые, дал отрезы роскошных тканей... но все это ничто по сравнению с сегодняшним днем. Сегодня он дал им победу и подчинил их себе навеки. А ведь победа то моя , не его , с горечью думал Виктарион. Пока я дрался , он сидел в замке на Дубовом Щите. Он украл у меня жену , украл трон , а теперь вот и славу.
Повиноваться Виктариону свойственно от природы. Послушный младший брат, он шел за Бейлоном во всем, что бы тот ни задумал. Позже, когда у Бейлона родились сыновья, он привык к мысли, что когда нибудь будет повиноваться тому из них, кто займет место отца на Морском Троне. Но Утонувший Бог призвал Бейлона и всех его сыновей в свои водяные чертоги, а Эурона Виктарион не может называть королем без вкуса желчи во рту.
Ветер крепчал, и капитана обуяла жажда. Ему всегда хотелось вина после битвы. Он оставил на палубе Нута и сошел вниз. Смуглянка в тесной кормовой каюте ждала его совсем готовая – битва, наверно, и ей разогрела кровь. Он взял ее быстро, раз и другой, залив ее груди, живот и бедра кровью из раненой ладони. После ласк она промыла ему рану кипяченым уксусом.
– План был хорош, отдаю ему должное, – говорил Виктарион, пока она занималась этим. – Теперь Мандер снова открыт для нас, как в старину. – Мандер – медленная река, изобилующая предательскими мелями и корягами. Почти все мореходные суда опасаются заходить в нее выше Хайгардена, но ладьи с их малой осадкой могут подняться до самого Горького Моста. В былые времена Железные Люди дерзко грабили деревни вдоль Мандера и его притоков, но затем короли зеленой руки вооружили рыбаков, населявших четыре маленьких островка в устье Мандера, и нарекли эти острова своими щитами.
Прошло две тысячи лет, но седобородые стражи все так же стояли дозором на сторожевых башнях, венчающих скалистые берега. Завидев в море ладьи, они зажигали на башнях огни, и весть катилась от холма к холму, от острова к острову: «Враг! Угроза с моря!» Рыбаки при виде сигнальных огней бросали невод на берегу, плуг в борозде и брались за мечи с топорами. Островные лорды выходили из замков со своими рыцарями и латниками. Эхо боевых рогов гремело от Зеленого Щита до Серого, от Дубового до Южного. Из замшелых каменных доков вдоль берега выплывали ладьи, которые перекрывали Мандер и преследовали вражеские суда, ушедшие вверх по реке.
Эурон послал на Мандер Торвольда Бурый Зуб и Рыжего Гребца с дюжиной быстрых ладей. Лорды тут же пустились за ними в погоню, и когда главный флот Вороньего Глаза подошел к самим островам, их защищала лишь горстка бойцов. Железные Люди пришли с вечерним приливом. Заходящее солнце скрывало их, и седобородые стражи на башнях заметили врага слишком поздно. Ветер был попутным от самого Старого Вика. На кораблях поговаривали, что здесь не обошлось без колдунов Эурона, что Вороний Глаз умилостивил Штормового Бога кровавой жертвой. Как иначе осмелился бы он держать прямо на запад, не придерживаясь вопреки обычаю береговой линии?
Железные Люди вытащили ладьи на гальку и со сталью в руках ринулись в сумрак заката. К тому времени на башнях уже загорелись огни, но противостоять захватчикам было почти некому. Серый, Зеленый и Южный Щиты пали, прежде чем взошло солнце, Дубовый продержался еще полдня. А когда щитовые корабли прервали свою погоню и повернули назад, в устье реки их встретил Железный Флот.
– Все вышло так, как сказал Эурон, – рассказывал Виктарион, пока смуглянка перевязывала его ладонь полотном.
– Должно быть, его чародеи это предвидели. – Квеллон Хамбл поведал шепотом, что на «Молчаливом» их целых три. Страшные люди, но Вороний Глаз умудрился поработить их. – Однако для сражений ему по прежнему нужен я. Колдуны колдунами, но войны выигрываются кровью и сталью. – Уксус щипал рану хуже, чем когда либо прежде. Виктарион отпихнул женщину и стиснул кулак. – Принеси мне вина.
Он пил, сидя в темноте, и думал мрачную думу о своем брате. Будет он считаться братоубийцей, если нанесет удар не своей рукой, или нет? Людей Виктарион не боялся, но проклятие Утонувшего Бога – дело иное. Если кто то другой убьет его по приказу Виктариона, ляжет ли на лорда капитана братская кровь? Эйерон Мокроголовый знал бы, как на это ответить, но жрец остался на Железных островах, все еще питая надежду поднять народ против нового короля. Нут Цирюльник может побрить человека топориком, брошенным с двадцати ярдов. Вульфа Одноухого или Андрика Неулыбу ни один из Эйероновых черномазых тоже не одолеет. Все трое сгодились бы – но между возможным и действительным разница велика.
«Кощунства Эурона навлекут гнев Утонувшего Бога на всех нас, – пророчил на Старом Вике Эйерон. – Мы должны остановить его, брат, – разве не течет в нас кровь Бейлона?»
«В нем она тоже течет, – ответил жрецу Виктарион. – Мне это не больше твоего нравится, но Эурон – наш король. Его выбрало твое вече, и ты сам увенчал его короной из плавника».
«Увенчал, – согласился жрец, с волос которого стекала вода, – но охотно сорву ее у него с головы и возложу на тебя. Только ты достаточно силен, чтобы с ним сразиться».
«Утонувший Бог возвысил его, бог пускай и низложит».
Злобный взгляд, который бросил на него Эйерон, портил воду в колодцах и делал женщин бесплодными.
«Бог тут ни при чем. Известно, что Эурон держит на своем красном корабле злых волшебников. Они навели на нас чары, чтобы мы не слышали голоса моря. Разговоры о драконах опьянили капитанов и королей».
«А рог напугал их до смерти. Ты слышал, как он трубит. Так или иначе, Эурон теперь наш король».
«Только не мой, – заявил жрец. – Утонувший Бог помогает смелым, а не тем, кто прячется от идущего на них шторма под палубой. Если ты не желаешь сбросить Вороньего Глаза с Морского Трона, придется мне взять это на себя».
«Как ты это сделаешь, не имея кораблей и мечей?»
«У меня есть голос, и со мной бог. Со мной сила моря, которой Вороньему Глазу не победить. Волны дробятся о скалу, но продолжают накатывать одна за другой, и в конце концов от скалы остается лишь мелкая галька. А потом и гальку смывает на дно моря, где она перемалывается вечно».
«Ты не в своем уме, если надеешься сместить Вороньего Глаза такими вот разговорами».
«Волнами, дробящими камень, станут Железные Люди. Не знатные и могучие, а простые рыбаки и пахари. Капитаны и короли помогли Эурону подняться, но простой народ его свергнет. Я отправлюсь на Большой Вик, на Харло, на Оркмонт, даже на Пайк, и мой голос услышат во всех селениях. Не может безбожник сидеть на Морском Троне!» – Жрец тряхнул косматой головой и ушел во мрак. Когда взошло солнце, Эйерон исчез со Старого Вика, и даже его утопленники не знали, куда он делся. Но Вороний Глаз будто бы лишь рассмеялся, услышав об этом.
Жрец скрылся, но его мрачные пророчества остались с Виктарионом. Помимо них, капитану вспоминались также слова Бейелора Блэкрида: «Бейлон был безумен, Эйерон еще хуже, а Эурон – самый безумный из всех троих». После вече молодой лорд попытался отплыть домой, отказавшись признать Эурона своим королем. Но Железный Флот перекрыл залив еще до начала веча. Привычка повиноваться слишком укоренилась в Виктарионе, и Эурон получил корону из плавника. «Ночную летунью» перехватили, лорда Блэкрида привели к королю в цепях, и слуги Эурона, чудовища в человеческом облике, раскроили его тело на семь частей – накормить семерых богов зеленых земель, которым он поклонялся.
В награду за верную службу новый король отдал Виктариону смуглянку, взятую у шедшего в Лисе работорговца. «Я не нуждаюсь в твоих объедках», – бросил Виктарион, но Вороний Глаз сказал, что в таком случае женщину убьют, и младший брат дрогнул. Ей вырезали язык, но в остальном она была цела и притом красива – вся коричневая, как промасленное тиковое дерево. Смуглая кожа не мешала Виктариону, глядя на нее, вспоминать другую – ту первую женщину, которую брат подарил ему, чтобы сделать его мужчиной.
Он взял бы смуглянку еще раз, но чувствовал, что не сможет.
– Принеси еще мех и уйди, – сказал он ей. С мехом кислого красного вина он поднялся на палубу подышать свежим воздухом. Половину он выпил, половину вылил в море за всех, кто пал в этот день.
«Железная победа» уже много часов провела близ устья Мандера. Большая часть Железного Флота ушла к Дубовому Щиту, но «Горе», «Лорда Дагона», «Железный ветер» и «Губителя дев» Виктарион оставил при себе в качестве арьергарда. Живых уже выловили из моря, и теперь все смотрели, как медленно тонет «Твердая рука», увлекаемая под воду протараненным ею судном. Когда она исчезла из глаз, Виктариону доложили, что он потерял шесть кораблей, а захватил тридцать восемь.
– Сойдет, – сказал капитан Нуту. – Все на весла – возвращаемся в город лорда Хьюэтта.
Ладья, гонимая веслами, двинулась к Дубовому Щиту, а капитан снова спустился в каюту.
– Я мог бы его убить, – сказал он смуглянке, – хотя убивать своего короля – большой грех, а убивать родного брата и того хуже. Аша должна была отдать голос мне. – Он нахмурился. И взбредет же в голову – пытаться завоевать капитанов и королей репой да сосновыми шишками! Она кровь от крови Бейлона, но мужчиной ее это не сделало. После вече она сбежала – точно растворилась вместе со всей командой в ночь коронации Эурона. Малая часть души Виктариона этому радовалась. Если у девушки есть хоть капля ума, она выйдет за какого нибудь северного лорда и поселится с ним в его замке, подальше от моря и Вороньего Глаза.
– Город лорда Хьюэтта, лорд капитан, – крикнули ему с палубы.
Виктарион встал. Выпитое вино притупило боль от раны. Надо, пожалуй, показать руку Хьюэттову мейстеру, если того еще не прикончили. «Победа» огибала мыс. Вид замка над гаванью напомнил ему Лордпорт, но этот город был вдвое больше. В гавани стояло около двадцати ладей с золотым кракеном на парусах. Еще сотни лежали на галечном берегу и выглядывали из доков. У каменного мола покачивались три больших баркаса и с дюжину мелких – на них грузили добычу и продовольствие. Виктарион отдал приказ стать на якорь и спустить шлюпку.
Город на пути к берегу показался ему необычайно тихим. Многие лавки и дома были разграблены, судя по выломанным дверям и ставням, но огню предали только септу. На улицах лежали мертвые тела, и над каждым трудились вороны. Сумрачные горожане, отгоняя стервятников, складывали трупы в повозку. Виктарион смотрел на них с отвращением. Ни один истинный сын моря не захочет гнить под землей. Как он сможет попасть оттуда в чертоги Утонувшего Бога, чтобы вечно пировать на морском дне?
Миновав «Молчаливого» среди других кораблей, Виктарион взглянул на его чугунную носовую фигуру – женщину без рта с летящими по ветру волосами и простертой вперед рукой. Ее перламутровые глаза, казалось, следили за ним. У нее был рот, как у всякого человека, пока Эурон его не зашил.
На палубе одного из больших баркасов стояли в ряд женщины и дети – кое кто со связанными сзади руками и все с веревочными петлями на шее.
– Кто они? – спросил он людей, которые помогли пришвартовать его шлюпку.
– Вдовы и сироты. Их продадут в рабство.
– Продадут? – На Железных островах рабов не было, только невольники. Невольник служил своему хозяину, но не считался его имуществом. За деньги этих людей никогда не покупали и не продавали, а их дети, посвященные Утонувшему Богу, объявлялись свободными. За невольников платили либо железную цену, либо не платили совсем. – Их положено отдать в невольники и морские жены, – заметил Виктарион.
– Указ короля, – сказали ему в ответ.
– Сильный всегда отбирает что то у слабого, – произнес Нут Цирюльник. – Рабы или невольники, разницы нет. Их мужчины не сумели защитить свои семьи, поэтому теперь они наши, и мы сделаем с ними, что захотим.
Это не по старому закону, мог бы сказать Виктарион, но препираться не было времени. Победа, которую он одержал, опередила его, и люди толпились вокруг с поздравлениями. Виктарион терпеливо слушал их льстивые речи, пока они не начали восхвалять дерзновенную смелость Эурона.
– Отплыть далеко от земли, чтобы враги не могли узнать о нашем приближении, в самом деле смело, – проворчал он, – но пересечь полмира в погоне за драконами дело иного рода. – Не дожидаясь ответа, он растолкал толпу и стал подниматься к замку.
Замок лорда Хьюэтта был невелик, но хорошо укреплен. Дубовые ворота украшал прежде герб дома – дубовый щит со стальными заклепками на волнистом бело голубом поле, но теперь над зелеными кровлями башен реял кракен дома Грейджоев, а створки взломанных ворот сильно обгорели. По гребням толстых стен расхаживали Железные Люди с копьями и топорами, и среди них попадались иноземцы Эурона.
Во дворе Горольд Гудбразер и старый Драмм тихо беседовали о чем то с Родриком Харло. Нут Цирюльник при виде их громко заухал.
– Ты чего такой постный, Чтец? Зря, выходит, ты сомневался. День за нами, и добычу мы взяли богатую.
– Ты об этих камнях? – поджал губы лорд Родрик. – Все четыре вместе взятые не составят одного Харло. Мы взяли немного камней, немного деревьев, горсть побрякушек и нажили себе врага в лице дома Тиреллов.
– Это розы то? – засмеялся Нут. – Что они сделают морским кракенам? Мы разнесли их щиты вдребезги – теперь им и прикрыться то нечем.
– У них есть Хайгарден. Скоро вся мощь Простора выступит против нас, Цирюльник, и тогда ты узнаешь, что у роз порой бывают стальные шипы.
Драмм, держа руку на рукояти Багрового Дождя, кивнул.
– Передовой отряд лорда Тирелла всегда возглавляет лорд Тарли, владелец валирийского меча Губитель Сердец.
– Пусть только сунется, – гневно воскликнул Виктарион. – Я возьму его меч себе, как твой предок когда то взял Багровый Дождь. Пусть приходят и Ланнистеров прихватят с собой. На суше лев, может, и царь, но на море властвует кракен. – Он отдал бы половину зубов, чтобы сразиться своим топором с Цареубийцей или Рыцарем Цветов. Вот такие дела ему по душе. Человек, льющий родную кровь, проклят в глазах богов и людей, воин же окружен почетом.
– Можете не сомневаться, лорд капитан, – сказал лорд Родрик, – они придут непременно. Его величество только того и хочет. Зачем бы иначе он позволил лорду Хьюэтту выпустить воронов?
– Слишком ты много читаешь и слишком редко дерешься, – вставил Нут. – У тебя в жилах молоко вместо крови. – Но Родрик сделал вид, будто не слышал его.
В чертоге замка шел буйный пир. Железные Люди за столами пили, кричали и задирали друг друга, похваляясь совершенными подвигами, именами убитых врагов и взятой добычей. Лукас Левша Кодд и Квелон Хамбл сорвали со стен гобелены и закутались в них, как в плащи; Гермунд Ботли нацепил поверх золоченого ланнистерского панциря жемчуга и гранаты; Андрик Неулыба, с перстнями на каждом пальце, обнимал за талии двух женщин разом. Посудой капитанам служили не миски, вырезанные из черствых хлебных ковриг, а серебряные блюда. Нут Цирюльник, глядя на это, потемнел от гнева.
– Нас Вороний Глаз послал сражаться с ладьями, а его люди тем временем брали замки, деревни и женщин. Что, хотелось бы знать, осталось на нашу долю?
– Слава.
– Слава вещь хорошая, но золото лучше.
– Вороний Глаз говорит, что Вестерос будет наш целиком, – пожал плечами Виктарион. – Бор, Старомест, Хайгарден... там ты и поживишься. Хватит разговоров, я голоден.
По праву крови Виктарион мог сидеть на помосте, но есть в обществе Эурона и его приспешников он не желал и потому сел рядом с Ральфом Хромым, капитаном «Лорда Квеллона».
– Великая победа, – сказал ему Ральф. – Победа, достойная лорда. Ты должен получить остров в награду.
Лорд Виктарион... Почему бы и нет? Не Морской Трон, конечно, но все таки кое что.
Гото Харло, сидящий напротив, отшвырнул обглоданную кость и наклонился к нему.
– Рыцарь, мой кузен, получит Серый Щит – слыхал?
– Нет еще. – Виктарион отыскал взглядом сира Харраса Харло – тот, высокий, длиннолицый и строгий, пил вино из золотого кубка. – С чего Эурону вздумалось дать ему остров?
Гото подставил пустую чашу бледной молодой женщине в синем бархатном платье с золотым кружевом.
– Рыцарь в одиночку взял Гримстон. Водрузил свой штандарт под стенами замка и вызвал Гримов на бой. Один ответил на вызов, потом другой, потом третий. Он убивал их одного за другим... хотя нет, двое сдались. Когда пал седьмой, септон лорда Грима решил, что воля богов ясна, и сдал Рыцарю замок. Теперь его лордом сделают, а мне это на руку, – засмеялся Гото. – Стану наследником Чтеца заместо него. Горбун Гото, – он стукнул себя чашей в грудь, – лорд Харло.
– Семеро, говоришь, их было? – Любопытно, как покажет себя Приход Ночи против Виктарионова топора. У Виктариона еще не бывало противника с валирийским мечом, но Харрасу Харло он в юности задавал трепку неоднократно. Тот в те времена дружил со старшим сыном Бейлона Родриком, павшим под стенами Сигарда.
Пир был хорош. На столы подавались наилучшие вина, мясо с кровью, фаршированные утки, целые корзины крабов. Прислужницы, как не преминул заметить Виктарион, были разодеты в бархат и тонкую шерсть. Сначала он принял их за кухонных девок, нарядившихся в платья леди Хьюэтт и ее дам, но Гото сказал ему, что это сама леди Хьюэтт с дамами и есть. Вороний Глаз велел им прислуживать за столом для смеху. Всего женщин было восемь – сама хозяйка, еще красивая, хотя и располневшая малость, и семь молодых, от двадцати пяти до десяти лет, ее дочери и невестки.
Лорд Хьюэтт, как ему и подобало, сидел на высоком месте в парадных одеждах с гербом своего дома. Руки и ноги ему привязали к стулу, в рот вместо кляпа воткнули огромный корешок хрена. Говорить он не мог, но все видел и слышал. Вороний Глаз занял почетное место по правую руку от лорда. На коленях у него сидела хорошенькая пышнотелая девушка лет семнадцати восемнадцати, босая и растрепанная, обхватив его руками за шею.
– А это кто? – спросил Виктарион своих сотрапезников.
– Побочная дочь его милости, – ухмыльнулся Харло. – Раньше она за столом прислуживала, а ела вместе со слугами.
Эурон водил синими губами по ее горлу, а девушка хихикала и шептала ему что то на ухо. Он уже покрыл ее белую шею и плечи следами своих поцелуев, похожими на розовое ожерелье. Послушав ее, он громко рассмеялся и стукнул кубком по столу, призывая к молчанию.
– Дамы, – крикнул он высокородным служанкам, – Фалия беспокоится, как бы ваши красивые платья не заляпали вином и не захватали сальными пальцами. Я обещал, что после пира она сможет выбрать из ваших вещей, что захочет, поэтому вам лучше раздеться.
Хохот прокатился по залу, а лорд Хьюэтт побагровел до синевы – никак лопнет сейчас, подумал Виктарион. Женщинам поневоле пришлось подчиниться. Самая младшая заплакала было, но мать утихомирила ее и распустила ей на спине шнуровку. Обнаженные теперь, они продолжали расхаживать вдоль столов и наполнять вином опустевшие чаши.
Он позорит Хьюэтта , как когда то опозорил меня , думал капитан, вспоминая, как рыдала жена под градом его ударов. На Щитовых островах, как и на Железных, браки между родственниками не редкость. Одна из этих голых красоток вполне может быть женой Талберта Серри. Одно дело убить врага, другое – лишить его чести. Рука Виктариона с промокшей от крови повязкой сжалась в кулак.
Эурон тем временем сбросил с колен свою замарашку и взобрался на стол.
– ЭУРОН! – подняли крик капитаны, топая и стуча кубками. – ЭУРОН! ЭУРОН! ЭУРОН! – Второе вече, да и только.
– Я поклялся отдать вам Вестерос, – начал Эурон, когда гам поутих, – и сейчас вы можете отведать, каков он на вкус. Знаю, вам это на один зуб – но мы еще попируем, пока ночь не настала! – Факелы на стенах ярко освещали синие губы и голубой глаз Эурона; казалось, что и сам он, как факел, горит буйным пламенем. – То, что кракен схватил, он больше не выпустит. Эти острова были когда то нашими и теперь снова наши – но нужны сильные люди, чтобы их удержать. Встань же, сир Харрас Харло, лорд Серого Щита. – Рыцарь встал, положив руку на лунный камень в эфесе Прихода Ночи. – Встань, Андрик Неулыба, лорд Южного Щита. – Андрик отпихнул своих бабенок и поднялся из за стола, словно выросшая из моря гора. – Встань, Марон Вольмарк, лорд Зеленого Щита. – Шестнадцатилетний юнец, похожий на кролика, робко повиновался призыву. – И ты, Нут Цирюльник, лорд Дубового Щита.
– Лорд? – хрипло повторил Нут, явно опасаясь, что над ним зло подшутили.
Виктарион ожидал другого – он думал, что Эурон сделает лордами своих приближенных: Стонхенда, Рыжего Гребца, Лукаса Левшу Кодда. Щедрость приличествует королю, говорил он себе, но тайный голос шептал ему, что эта щедрость добра не сулит. Подумав немного, он увидел все в истинном свете. Рыцаря Чтец выбрал своим наследником, Андрик Неулыба – правая рука Дунстана Драмма, юный Вольмарк – потомок Черного Харрена по материнской линии. А Цирюльник...
– Откажись! – прошипел Виктарион, схватил его за руку. Нут воззрился на него, как на безумного.
– Отказаться от земель и от лордства? Ты то небось меня лордом не сделаешь. – Он вырвал руку и встал под громогласные крики пирующих.
Теперь он крадет у меня людей , думал Виктарион. Король между тем велел леди Хьюэтт налить ему вина и высоко поднял чашу.
– Пьем за лордов Четырех Щитов, капитаны и короли! – Виктарион выпил вместе со всеми. Нет вина слаще того, что отнято у врага. Так говорил отец – а может быть, Бейлон. Когда нибудь я буду пить твои вина , Вороний Глаз , и отниму у тебя все , чем ты дорожишь. Но дорожит ли Эурон хоть чем нибудь в этом мире?
– Завтра мы снова поднимем свои паруса, – объявил король. – Наполните бочки ключевой водой, заберите отсюда все зерно и всю солонину, загоните на корабли овец и коз, сколько сможете увезти. Те из раненых, кто способен грести, сядут на весла, прочие останутся с новыми лордами, чтобы оборонять острова. Торвольд и Рыжий Гребец тоже доставят нам продовольствие. Мы превратим наши палубы в курятники и свинарники, зато обратно вернемся с драконами.
– Когда же это будет, ваше величество? – подал голос лорд Родрик. – Через год? Через три? Ваши драконы живут на другом конце света, а у нас на дворе осень. – Родрик вышел вперед, чтобы высказать все свои опасения. – Винный пролив стерегут неприятельские галеи. Воды вдоль пустынного дорнийского берега изобилуют водоворотами, скалами и мелями, а причалить там почти что и негде. За Дорном лежат Ступени, где помимо штормов гнездятся пираты из Лисса и Мира. Если в путь отправится тысяча кораблей, едва ли триста из них преодолеет Узкое море... и что же потом? Ни Лисе, ни Волантис не будут нам рады. Где вы намерены брать пресную воду и провизию? Первый же шторм раскидает нас в разные стороны.
На синих губах Эурона заиграла улыбка.
– Шторм – это я, милорд. Первый и он же последний. На «Молчаливом» я совершал путешествия куда дольше и опаснее этого. Не забывайте, что я плавал по Дымному морю и видел Валирию.
Все здесь знали, что над Валирией по прежнему властвует Рок. Море там кипит и дымится, а земля населена демонами. Говорят, будто всякий моряк, едва бросивший взгляд на огненные горы Валирии, скоро умрет страшной смертью... однако Вороний Глаз побывал там и вернулся живой.
– В самом деле? – тихо, но внятно произнес Чтец. Эурон больше не улыбался.
– Знай свои книги, Чтец, – в наступившей тишине молвил он, – и не высовывай носа за их пределы.
В чертог закралась тревога, и Виктарион, почувствовав ее, встал.
– Ты не ответил на заданные Харло вопросы, брат.
– Цены на рабов растут постоянно, – пожал плечами король. – Продадим своих в Лиссе и Волантисе вместе с захваченным здесь добром. Вырученных денег нам хватит на закупку провизии.
– Выходит, теперь мы работорговцы? – не унимался Чтец. – И все это ради драконов, которых никто здесь в глаза не видел? Мы готовы идти на край света вслед за байкой пьяных матросов?
Его слова вызвали ропот одобрения.
– Залив Работорговцев слишком далек от нас, – заметил Хромой Ральф.
– И слишком близок к Валирии, – подхватил Квеллон Хамбл.
– Хайгарден куда как ближе, – согласился с ними Фралегг Сильный. – Лучше поискать драконов там – тех, что чеканят из золота.
– Зачем блуждать по морям, когда перед нами лежит Мандер? – вопросил Альвин Шарп.
– Старомест богат, а Бор и того богаче, – вскочил на ноги Рыжий Ральф Стонхауз. – Флот Редвина оттуда ушел. Стоит лишь протянуть руку, чтобы сорвать самый спелый плод Вестероса.
– Плод? – Голубой глаз короля сделался черным. – Только трус станет рвать плод, когда может занять весь сад.
– Хотим Бор, – заявил Рыжий Ральф, и другие поддержали его. Эурон, послушав их крики, спрыгнул со стола, сгреб замарашку за руку и вышел с ней вон.
Убежал , поджав хвост. Похоже , ты сидишь на Морском Троне уже не столь крепко , как пару мгновений назад , Эурон. В залив Работорговцев они за тобой не пойдут. Зря, пожалуй, Виктарион считал их такими уж жалкими псами и безмозглыми дураками. Воспряв духом от этой мысли, он осушил чашу и выпил еще одну с Нутом – в знак того, что не обижен на Цирюльника за его лордство, хотя бы и полученное из рук Эурона.
Солнце уже закатилось, но в зале пылали рыжим пламенем факелы. Дым от них серым облаком висел под стропилами. Хмельные победители выходили плясать с топориками. Лукас Левша возжелал одну из дочерей лорда Хьюэтта и взял ее прямо на столе под крики и плач сестер.
Виктариона кто то постучал по плечу. Обернувшись, он увидел Эуронова отпрыска, мальчишку лет десяти, с курчавыми волосами и черной, как грязь, кожей.
– Отец хочет с тобой говорить.
Виктарион встал, пошатываясь. В его большом теле помещалось много вина, но на этот раз он перебрал мерку. Я забил ее насмерть собственными руками , думал он, но Эурон убил ее еще раньше , когда переспал с ней. У меня не было выбора. Следуя за мальчуганом, он покинул чертог и поднялся по винтовой лестнице. Крики и вопли снизу постепенно затихли – теперь в тишине слышались только их шаги по камню.
Эурон занял спальню лорда Хьюэтта. Побочная дочь лорда в чем мать родила похрапывала на постели. Вороний Глаз стоял у окна и пил из серебряного кубка. Кроме собольего плаща, принадлежавшего прежде Блэкриду, и красной кожаной нашлепки, прикрывающей глаз, на нем ровно ничего не было.
– Мальчишкой мне все снилось, что я умею летать, – промолвил он. – А проснусь – и не могу, да и мейстер говорит, что нельзя. Но что, если он лгал?
В комнате разило вином, кровью и совокуплением, но из открытого окна пахло морем. Соленый холодок прочищал голову.
– О чем это ты?
Эурон повернулся к брату лицом, скривив в улыбке синие губы.
– Может, мы все умеем летать. Наверняка знать нельзя, пока не спрыгнешь с такой вот высокой башни. – Ветер, ворвавшись в окно, раздул его плащ. Его нагота смущала Виктариона, казалась ему непристойной. – Никто не знает по настоящему, на что он способен, пока не отважится прыгнуть.
– Вот окно, прыгай. – Терпение Виктариона истощалось, раненая рука давала о себе знать. – Чего тебе надо?
– Мне нужен весь мир. – Огонь, пляшущий в очаге, отражался в улыбчивом глазу Эурона. – Налить тебе Хьюэттова вина? Вино всего слаще, когда отбираешь его у врага.
– Нет. – Виктарион отвел глаза. – Прикройся.
Эурон сел и запахнулся, прикрыв срам.
– Я и забыл, какой мелкий и шумный народец мои Железные Люди. Я хочу привезти им драконов, а они требуют виноградных ягод.
– Виноград сладок на вкус, а из его сока делают вино. Он полезен в отличие от твоих драконов.
– Драконы несут смерть. – Вороний Глаз отпил из серебряного кубка. – Я держал драконье яйцо вот в этих руках, брат. Один мирийский чародей клялся, что дракон вылупится, если я дам ему год и столько золота, сколько он потребует. Со временем мне наскучили его отговорки, и я с ним покончил. «Но ведь года еще не прошло», – сказал он, придерживая руками собственные выпущенные кишки. – Эурон засмеялся. – А Крагорн то умер.
– Кто?
– Человек, который трубил в мой драконий рог. Мейстер вскрыл его, и оказалось, что легкие у него почернели, как сажа.
Виктарион содрогнулся.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:39 | Сообщение # 33

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

– Покажи мне то драконье яйцо.
– Я выбросил его в море, когда был в дурном расположении духа. Знаешь, я нахожу, что Чтец в чем то прав. Большой флот не сможет держаться кучно при таком долгом плавании. Только для лучших наших кораблей с лучшими людьми на борту есть надежда дойти до залива Работорговцев и вернуться назад. Я говорю про Железный Флот.
Железный Флот – мой , подумал Виктарион, но промолчал. Вороний Глаз разлил по двум чашам диковинное черное вино, густое, как мед.
– Выпей со мной, брат. Отведай, – сказал он, подавая одну чашу Виктариону.
Тот взял другую и подозрительно понюхал ее. Густой, маслянистый напиток вблизи казался скорее синим, чем черным, и пахло от него мертвечиной. Виктарион пригубил питье и тут же выплюнул.
– Экая дрянь. Отравить меня хочешь?
– Хочу, чтобы у тебя открылись глаза. – Эурон сделал глоток из своей чаши. – Это «ночная тень», вино колдунов. Бочонок этого снадобья я нашел на борту галеона, захваченного мною близ Кварта. Корабль вез также гвоздику, мускатный орех, сорок отрезов зеленого шелка и четырех колдунов, рассказывавших любопытные вещи. Один вздумал мне угрожать, поэтому я убил его и скормил трем другим. Те сперва отказывались от такого угощения, но передумали, когда сильно проголодались. Люди – всего лишь мясо.
Бейлон был безумен, Эйерон еще хуже, а Эурон – самый безумный из всех троих. Виктарион повернулся, собираясь уйти, но тут Вороний Глаз сказал:
– Король должен жениться, чтобы иметь наследников. Сослужи мне службу, брат: отправляйся в залив Работорговцев и привези ту, кого я люблю.
Я тоже любил когда то. Виктарион сжал кулаки, и капля крови звучно упала на пол. Превратить бы тебя в кусок кровавого мяса и бросить крабам – так же , как и ее.
– У тебя уже есть сыновья, – процедил он сквозь зубы.
– Бастарды, отродье шлюх и плакальщиц.
– В них есть что то и от тебя.
– Да – как в содержимом моего ночного горшка. Ни один из них не годится для Морского Трона, а для Железного и подавно. Достойного наследника может родить лишь достойная женщина. Когда кракен возьмет в жены дракона, весь мир будет трепетать.
– Какого еще дракона? – нахмурился Виктарион.
– Последнего в их роду. Говорят, что она прекрасней всех женщин на свете. Волосы серебряные с примесью золота, глаза как аметисты... но я не прошу тебя верить мне на слово, брат. Ступай в залив Работорговцев, узри ее красоту своими глазами и привези ее мне.
– С какой стати мне браться за это?
– Из любви. Из чувства долга. По приказу твоего короля. – Эурон ухмыльнулся. – И ради Морского Трона. Как только я займу Железный, он станет твоим. Ты наследуешь мне, как я наследовал Бейлону, а твои собственные законные сыновья станут когда нибудь твоими наследниками.
Законные сыновья... Чтобы они появились, для начала надо жениться, а с женами ему не везет. Все дары Эурона отравлены, напомнил себе младший брат, однако...
– Выбор за тобой, братец, – жить невольником или умереть королем. Достанет ли у тебя отваги взлететь? Пока не совершишь прыжок, никогда не узнаешь. – Улыбчивый глаз Эурона глядел насмешливо. – Или я прошу у тебя слишком многого? Мореходы страшатся заходить дальше Валирии.
– С Железным Флотом я пойду даже в ад, если понадобится. – Виктарион разжал руку с красной от крови повязкой. – Хорошо. Я доберусь до залива Работорговцев, отыщу твою дракониху и доставлю сюда. – Только не для тебя , мысленно добавил Виктарион. Ты погубил мою жену , а я заберу твою , прекраснейшую из женщин на свете.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:40 | Сообщение # 34

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

ДЖЕЙМЕ

Поля у стен Дарри возделали снова, запахав обгоревшую стерню. Разведчики сира Аддама видели женщин, пропалывающих борозды. Пахари шли за волами, поднимая целину на опушке ближнего леса, а дюжина бородачей с топорами бдительно охраняла работников.
Увидев колонну Джейме, все они скрылись за стенами замка. Дарри, как прежде Харренхолл, закрыл перед ним ворота. Не такого приема он ждал от своей родни.
– Труби в рог, – скомандовал он, и сир Кеннос из Кайса поднял к губам рог Геррока. Ожидая ответа из замка, Джейме созерцал красно бурое знамя, реющее над барбиканом его кузена. Лансель, как видно, решил сочетать ланнистерского льва с пахарем Дарри. В этом, как и в выборе невесты для Ланселя, Джейме видел руку своего дяди. Дом Дарри владел этими землями с тех пор, как андалы победили Первых Людей. Сир Киван, без сомнения, понимал, что жизнь его сына здесь будет куда более легкой, если крестьяне увидят в нем продолжателя древнего рода, ставшего их хозяином не столько по королевскому указу, сколько по праву женитьбы. Именно Кивану следовало стать десницей Томмена , думал Джейме. Харис Свифт – просто гадкая жаба , а сестра моя – дура , если не видит этого.
Ворота замка медленно растворились.
– У моего кузена нет места, чтобы разместить тысячу человек, – сказал Джейме Могучему Вепрю. – Разобьем лагерь под западной стеной. Пусть по краям выкопают траншеи и поставят колья. В этих краях еще бродят разбойники.
– Надо быть сумасшедшими, чтобы напасть на такой сильный отряд, как наш.
– Или голодными. – Не зная численности этих разбойников, Джейме был намерен принять все мыслимые меры предосторожности. – Траншеи и колья, – повторил он, направив Славного к воротам. Его сопровождали сир Дермот с королевскими львом и оленем и сир Хьюго Вене с белым штандартом Королевской Гвардии. Рыжему Роннету Джейме поручил доставить Вилиса Мандерли в Девичий Пруд, чтобы убрать его с глаз долой.
Пиа ехала с оруженосцами, на мерине, которого нашел для нее Пек.
– Точно игрушечный, – услышал Джейме ее слова. Само собой – она выросла в Харренхолле, и все прочие замки должны казаться ей маленькими, кроме разве Утеса.
Джосмин Пекльдон придерживался того же мнения.
– Ты по Харренхоллу не суди, – говорил он девушке. – Черный Харрен слишком уж размахнулся. – Пиа слушала его, как пятилетняя девочка на уроке у своей септы. Такая она и есть – пятилетняя девочка в теле взрослой женщины, замученная, запуганная. Пек, однако, неравнодушен к ней – парень, видимо, женщин пока не знал, а Пиа все еще недурна собой, когда рот держит закрытым. Если он с ней переспит, вреда никому не будет – с ее, конечно, согласия.
Один из людей Горы попытался взять ее силой еще в Харренхолле и был искренне удивлен, когда Джейме приказал Илину Пейну отрубить ему голову. «Да я ее и раньше имел сто раз, – твердил он, когда его ставили на колени. – Сто раз, милорд, и все прочие тоже». Сир Илин поднес его голову Пиа, и она улыбнулась сквозь пеньки выбитых зубов.
Дарри во время войны несколько раз переходил из рук в руки, горел и был неоднократно разграблен, но Лансель, как видно, времени не терял. На ворота навесили новенькие, еще сырые дубовые створки, усаженные стальными заклепками. Сгоревшую конюшню отстроили, лестницу к замку заменили, как и ставни многих окон. На камнях после пожара остались черные пятна, но в этом приходилось полагаться на дожди и на время.
На внутренних стенах несли караул арбалетчики – одни в львиных шлемах и красных плащах, другие в серо голубых цветах дома Фреев. Из под копыт Славного кинулись врассыпную куры, заблеяли овцы. Крестьяне провожали Джейме угрюмыми взглядами – вооруженные крестьяне, отметил про себя он. Одни с кольями, другие с серпами, третьи с хорошо отточенными мотыгами. Топоры тоже встречались, и Джейме бросились в глаза бородачи с красными семиконечными звездами на лохмотьях. И тут воробьи. Откуда только они берутся?
Дяди Кивана не было видно, Ланселя тоже. Навстречу им вышел только мейстер в серой мантии, хлопающей по костлявым ногам.
– Лорд командующий, ваш... нежданный приезд оказывает честь Дарри. Простите, что мы так плохо к нему подготовились, – мы полагали, что вы направляетесь в Риверран...
– Дарри мне по дороге, – солгал Джейме. Риверран подождет. Авось к его прибытию осада уже завершится, и ему не придется поднимать оружие против дома Талли.
Он спешился и передал Славного конюху.
– Мой дядя здесь? – Имени он не назвал. У него остался лишь один дядя, последний из сыновей Титоса Ланнистера.
– Нет, милорд. Сир Киван покинул нас сразу же после свадьбы. – Мейстер потеребил цепь на шее, как будто она душила его. – Лорд Лансель, я знаю, будет рад видеть вас... и всех ваших доблестных рыцарей. Однако Дарри, как это ни горько, не в силах прокормить столь большое воинство.
– Провизия у нас своя. Ваше имя?
– Мейстер Оттомор, с позволения вашей милости. Леди Амарея сейчас готовит пир в вашу честь и потому вопреки своему желанию не могла выйти к вам лично. Она выражает надежду, что вы и ваши капитаны вечером разделите с нами трапезу.
– Мы с радостью воздадим должное горячим блюдам после холодной и сырой погоды последних дней. – Джейме окинул взглядом двор, изобилующий бородатыми воробьями. Слишком много их тут, как, впрочем, и Фреев. – Где я могу найти Твердокаменного?
– Мы получили донесение о разбойниках за Трезубцем, и сир Харвин поехал туда с пятью рыцарями и двадцатью лучниками.
– А что лорд Лансель?
– Его милость молится и наказал нам никогда не беспокоить его в такие часы.
Он хорошо поладил бы с Бонифером.
– Отлично. – С кузеном он еще успеет наговориться. – Покажите мне мои комнаты и велите налить ванну.
– Мы поместим вашу милость в Доме Пахаря, если это не противоречит вашим желаниям. Прошу за мной.
– Я знаю дорогу. – Джейме уже дважды гостил в этом замке вместе с Серсеей – один раз во время путешествия короля Роберта в Винтерфелл, другой – на обратном пути в Королевскую Гавань. Замок, небольшой для усадьбы лорда, был все же больше гостиницы, а у реки имелись хорошие охотничьи угодья. Роберт Баратеон не стеснялся пользоваться гостеприимством своих подданных.
Дом Пахаря с того времени почти не изменился.
– Стены на месте, – заметил Джейме, идя с мейстером по галерее.
– Лорд Лансель надеется впоследствии украсить их гобеленами благочестивого содержания.
Благочестивого содержания! Джейме с трудом удержался от смеха. Стены здесь были голыми и в первый его приезд, но Тирион заметил на них темные прямоугольники. Сир Реймен снял гобелены, но не мог убрать оставленные ими следы. После Бес сунул пару оленей кому то из слуг, и тот вручил ему ключ от подвала, где отыскались пропавшие гобелены. Тирион, взяв свечу, показал их брату – все они изображали королей династии Таргариенов, от Эйегона Первого до Эйериса Второго. «Если рассказать Роберту, он мог бы сделать лордом Дарри меня», – заметил, фыркая, карлик.
Мейстер Оттомор привел Джейме на самый верх.
– Надеюсь, вам здесь будет удобно, милорд. Вот место для отправления природных нужд, а ваше окно выходит на богорощу. Спальная комната примыкает к опочивальне ее милости, но их разделяет чулан для служанки.
– Выходит, это покои самого лорда Дарри?
– Точно так, милорд.
– Мой кузен слишком добр. Я совсем не намеревался выгонять его из собственной спальни.
– Лорд Лансель почивает не здесь, а в септе.
Спит с Девой и Матерью, когда у него за дверью молодая жена? Джейме не знал, смеяться ему или плакать. Быть может, он молится о ниспослании ему мужской силы. В Королевской Гавани сплетничали, что после ранения он утратил ее безвозвратно. Но Лансель не может не понимать, что постараться все таки надо. Его положение на новых землях не будет прочным, пока жена, наполовину Дарри, не родит ему сына. Джейме начинал раскаиваться, что решил заехать сюда. Он поблагодарил мейстера, и тот удалился.
Здесь перемены, и не в лучшую сторону, были налицо. На полу вместо мирийского ковра лежал несвежий тростник, новую мебель явно сколачивали наспех. В прежней кровати сира Реймена Дарри с коричневым бархатным пологом и столбиками, покрытыми резьбой в виде листьев и лоз, могли улечься шестеро человек. Постель Ланселя представляла собой топчан с бугристым соломенным тюфяком – он стоял под самым окном, чтобы спящий на нем просыпался при первых проблесках света. Ту другую кровать скорее всего порубили в щепки, сожгли или умыкнули, но все же...
Когда принесли ванну, Лью снял с Джейме сапоги и помог отстегнуть золотую руку. Пек с Гарретом натаскали воды, Пиа отыскала чистую перемену одежды для ужина. Она робко поглядывала на Джейме, вытряхивая пыль из его дублета, и он с неловкостью примечал изгибы груди и бедер под ее грубым холщовым платьем. Ему вспоминались слова, которые она шептала ему на ухо в Харренхолле в ту ночь, когда ее прислал к нему Квиберн. Теперь , когда мне приведется лежать под другим мужчиной , я закрою глаза и представлю , что это ты , говорила она.
Он порадовался, когда вода в ванне скрыла его возбуждение, – но тут на память ему пришла другая купель, разделенная им с Бриенной. Его тогда лихорадило, он потерял много крови, и горячая вода так разморила его, что он наговорил лишнего. Сейчас такого извинения у него не было. Помни свои обеты. Это Тирион мог уложить Пиа в свою постель , а тебе это неприлично.
– Принеси мыло и щетку, – сказал он Пеку, – а ты, Пиа, можешь идти.
– Да, милорд. Благодарствую. – Говоря, она прикрывала рукой рот с выбитыми зубами.
– Хочешь ее? – спросил Джейме Пека, когда она вышла. Оруженосец побагровел.
– Ну так действуй, если она не против. Она наверняка научит тебя кое чему, что пригодится тебе в брачную ночь, а бастарда вряд ли тебе принесет. – Раз Пиа не забеременела, побывав под половиной отцовского войска, то скорее всего и не способна на это. – Только смотри обращайся с ней бережно.
– Бережно, милорд? Как это?
– Говори ласковые слова и будь нежен. Никто не заставляет тебя жениться на ней, но пока вы вместе лежите в постели, относись к ней как к своей молодой жене.
Парень кивнул.
– Вот только... где мне это сделать, милорд? Места ведь нет подходящего...
– Ужин займет не один час, – усмехнулся Джейме. – А этот тюфяк хоть и комковат, но вполне сгодится.
– Постель милорда? – вытаращил глаза Пек.
– Ты сам почувствуешь себя лордом, если Пиа хорошо знает свое дело. – Наконец хоть кто нибудь использует это жалкое ложе по назначению.
Вечером Джейме Ланнистер сошел вниз в красном бархатном дублете с парчовыми прорезями, с золотой, украшенной черными алмазами цепью на шее. Золотая рука, хорошо отполированная, так и сверкала. Облачаться здесь в белое он счел неуместным. Долг ожидал его в Риверране – сюда его привело другое.
Великий чертог Дарри мог называться великим только из вежливости. Составные столы заняли его целиком, стропила почернели от копоти. Джейме усадили на помосте по правую руку от пустующего кресла Ланселя.
– Разве мой кузен не присоединится к нам?
– Милорд соблюдает пост, – ответила ему леди Амарея. – Кончина верховного септона повергла его в неутешное горе. – Восемнадцатилетняя супруга лорда, длинноногая и полногрудая, казалась воплощением здоровья, но ее худенькое, лишенное подбородка личико напоминало Джейме о его безвременно почившем кузене Клеосе, который всегда смахивал на хорька.
Соблюдает пост? Да он еще глупее, чем полагал Джейме. Лучше бы потрудился и сделал этой «вдовушке» маленького хорька наследника, чем морить себя голодом. Что то думает сир Киван относительно нового увлечения своего сына? Не потому ли дядя уехал так скоро?
За миской бобового супа с салом леди Амарея поведала Джейме, как Григор Клиган убил ее первого мужа – в ту пору, когда Фреи еще сражались на стороне Робба Старка.
– Я упрашивала его не ходить, но отвага моего Пейта не знала границ... Он клялся, что именно ему суждено покончить с этим чудовищем. Ему так хотелось прославиться.
Кто этого не хочет?
– Я еще в оруженосцах решил, что именно мне суждено убить Улыбчивого Рыцаря.
– Кто это – Улыбчивый Рыцарь? – удивилась Амарея. Скачущая Гора моего отрочества. Вдвое меньше нашего , но и вдвое безумнее.
– Давно убитый разбойник, – сказал Джейме вслух, – из за которого вашей милости незачем беспокоиться.
Губы Амареи задрожали, из карих глаз потекли слезы.
– Вы должны извинить мою дочь, – сказала женщина средних лет. Леди Амарея привезла с собой кучу Фреев: сестру, пару дядюшек, с десяток кузенов... и мать, урожденную Дарри. – Она до сих пор оплакивает своего отца.
– Разбойники отняли его у нас, – прорыдала Амарея. – Он привез им выкуп за Петира Прыща, а они взяли его да подвесили.
– Повесили, – поправила ее мать, леди Марийя. – Он ведь не окорок. Вы, кажется, его знали, сир.
– Когда то мы вместе служили в оруженосцах у Кракехолла. – Дружбы, однако, между ними не завязалось. Меррет Фрей немилосердно помыкал всеми, кто был моложе его, и Джейме, только что прибывшего в замок, тоже попытался себе подчинить. – Он был... очень силен. – Других похвал для него Джейме не нашел, однако силой Меррет, глупый, медлительный и неуклюжий, действительно обладал недюжинной.
– Вы вместе сражались против Братства Королевского леса, – хлюпая носом, вспомнила Амарея. – Отец мне об этом рассказывал.
– Хвастал и привирал, вернее сказать. – Да, это так. – Меррет тогда отличился тем, что заразился оспой от лагерной шлюхи и попал в плен к Белой Лани. Разбойничья королева выжгла клеймо у него на заднице, а потом уж отдала за выкуп Самнеру Кракехоллу. Меррет не мог сидеть две недели, но еще хуже были издевательства, которым подвергали его после этого другие оруженосцы. Мальчишки – самые жестокие существа на свете. Джейме поднял золотой рукой кубок с вином. – Памяти Меррета. – Пить за такого легче, чем о нем говорить.
Леди Амарея успокоилась, и разговор перешел на волков – настоящих, четвероногих. Даже дед не помнит времени, когда бы они расплодились в таком количестве, сказал сир Данвел Фрей.
– Они потеряли всякий страх перед человеком. Напали на наш обоз, шедший из Близнецов. Наши лучники утыкали стрелами с дюжину зверей, и лишь тогда остальные разбежались.
Сир Аллам признался, что и они в походе столкнулись с подобным бедствием.
Джейме был слишком занят едой – хлеб он отламывал левой рукой, кубок с трудом держал правой. Аддам Марбранд тем временем строил куры сидевшей с ним рядом девице, а Стеффон Свифт с помощью хлебных шариков, орехов и морковок воспроизводил битву за Королевскую Гавань. Сир Кеннос, посадив на колени служанку, предлагал ей потрогать его рог, сир Дермот рассказывал оруженосцам о приключениях рыцарей в Дождливом лесу. Хьюго Вене сидел с закрытыми глазами, то ли размышляя о таинствах жизни, то ли задремав между двумя переменами.
– Разбойники, убившие вашего мужа, состояли в отряде лорда Берика? – обратился Джейме к леди Марийе.
– Так мы и думали поначалу. – Леди Марийя, несмотря на тронувшую волосы седину, была все еще красива. – Злодеи, уйдя из Старых Камней, разделились. За одной шайкой лорд Випрен шел до Ярмарочного Поля, но там потерял их след. Уолдер Черный, взяв охотников и гончих, двинулся за другой в Ведьмину Трясину. Крестьяне не сознавались, что видели их, но запели по другому, когда их допросили как следует. Вспомнили одноглазого и другого, в желтом плаще... и женщину, прятавшую лицо под капюшоном.
– Женщину? – Казалось бы, Белая Лань должна была научить Меррета держаться подальше от разбойниц всякого рода. – В Братстве Королевского леса тоже имелась одна.
– Я знаю о ней. – Разумеется – как не знать ту , что оставила свою метку на твоем муже? – Но Белая Лань, по слухам, была молода и красива, об этой же говорят обратное. Крестьяне утверждают, будто ее лицо обезображено шрамами, а в глаза смотреть страшно. Она то будто бы и командует разбойниками.
– Командует? – усомнился Джейме. – Однако Берик Дондаррион и красный жрец...
– Их там не видели, – уверенно заявила леди Марийя.
– Дондаррион мертв, – вставил Могучий Вепрь. – Гора всадил нож ему в глаз – у нас есть люди, которые сами видели это.
– Одни подтверждают это, – возразил Аддам Марбранд, – другие же говорят, что лорда Берика убить невозможно.
– Сир Харвин полагает, что эти россказни лживы, – заметила Амарея, наматывая на палец косу. – Он обещал мне голову лорда Берика. Это истинный рыцарь... – И она зарделась, еще не осушив слез.
Джейме думал о подарке, который он преподнес Пиа. Младший братец вволю бы посмеялся над ним. «Это лучше, чем дарить им цветочки», – сказал бы он. Тирион и для Харвина Пламма нашел бы слова, причем «истинным рыцарем» его не назвал бы. Братья Харвина – здоровенные, мясистые парни, толстошеие, краснолицые. Охотники до всяких утех и до смеха, скорые на гнев, но отходчивые. Харвин – Пламм иного рода, сдержанный, с жесткими глазами, не умеющий прощать. И отменно владеющий боевым молотом. Создан для командования гарнизоном, а не для любви. Впрочем... Джейме задумался, глядя на леди Амарею.
Слуги уже подавали рыбное блюдо – щуку, запеченную с травами и дроблеными орехами. Хозяйка дома попробовала, одобрила и велела первый кусок положить Джейме. Перегнувшись через мужнино место, она коснулась пальцами его золотой руки.
– Только вы, сир Джейме, могли бы убить лорда Берика. Как убили Улыбчивого Рыцаря. Молю вас, милорд, – останьтесь и помогите нам справиться с Дондаррионом и Псом. – Говоря, она поглаживала его золотые пальцы – неужто она всерьез думает, что он способен это почувствовать?
– Улыбчивого Рыцаря убил Меч Зари, миледи. Сир Эртур Дейн, превосходивший меня во всем. – Он убрал от нее золотую руку и вновь заговорил с леди Марийей: – До какого же места Уолдер Черный проследил эту женщину и ее людей?
– К северу от Ведьминой Трясины его гончие снова взяли их след. Он клянется, что догнал бы их через полдня, но они скрылись на Перешейке.
– Пусть там и сгниют, – весело пожелал сир Кеннос. – По милости богов их засосет в болото либо львоящеры расправятся с ними.
– Их могут принять к себе лягушатники, – заметил сир Данвел Фрей. – Болотные жители и раньше укрывали разбойников.
– В этом они не одиноки, – посетовала леди Марийя. – Некоторые из речных лордов запанибрата с Бериком.
– И простой народ тоже, – фыркнула ее дочь. – Сир Харвин говорит, что они дают разбойникам кров и пищу, а когда он спрашивает, куда те ушли, ему лгут. Лгут своим собственным лордам!
– Языки им за это вырезать, – посоветовал Могучий Вепрь.
– Тогда уж они непременно будут говорить правду, – заметил Джейме. – Если хотите, чтобы вам помогали, сделайте так, чтобы они полюбили вас. Эртур Дейн, когда мы выступили против Братства Королевского леса, поступал именно так. Он платил людям за съеденную нами провизию, передавал королю Эйерису их жалобы, расширял пастбища у их деревень. Он даже выговорил для них право срубать каждый год по сколько то деревьев в лесу, а осенью убивать сколько то королевских оленей.
Лесовики видели в Тойне своего защитника, но сир Эртур сделал для них больше, чем могло надеяться сделать Братство, и они перешли к нам. Остальное уже не составляло труда.
– Лорд командующий говорит мудро, – признала леди Марийя. – Мы никогда не выведем этих разбойников, пока здешний народ не полюбит Ланселя так же, как любил отца моего и деда.
Молитвами любви не заслужишь, подумал Джейме, взглянув на пустое место кузена.
– Молю вас, сир Джейме, – надула губки леди Амарея, – не покидайте нас. Милорд нуждается в вашей помощи, и я тоже. Мы живем в ужасное время. Я плохо сплю по ночам, так мне страшно.
– Мое место рядом с королем, миледи.
– Зато я к вашим услугам, – вмешался Могучий Вепрь. – Вот возьмем Риверран, и я сразу заскучаю без драки. Не то чтобы я считал Берика Дондарриона достойным противником – я ведь помню его по турнирам. Пригожий паренек в нарядном плаще, совсем зеленый и хлипкий.
– Тогда он еще не умер, – заметил молодой сир Арвуд Фрей. – В народе говорят, что после смерти он сильно переменился. Убить его можно, но он недолго останется мертвым. Извольте сражаться с таким человеком. А тут еще Пес, который убил двадцать мужчин в Солеварнях.
– Двадцать жирных трактирщиков, – хохотнул Вепрь. – Двадцать холуев, заранее намочивших штаны. Двадцать нищенствующих братьев. Будь эти двадцать рыцарями...
– В Солеварнях тоже есть рыцарь, – не уступал сир Арвуд. – Он укрылся у себя в замке, пока Клиган со своей бешеной сворой громил его город. Вы не видели, что Пес там сотворил, сир, а я видел. Когда весть достигла Близнецов, я вместе с Харисом Хэем и его братом Доннелом взял полусотню стрелков и латников и поехал туда. Мы полагали, что это дело рук лорда Берика, и надеялись напасть на его след. Из всех Солеварен уцелел один замок, а старый сир Квинси так перепугался, что не открыл нам ворота и вел разговор с крепостной стены. Город обратился в груды костей и пепла. Пес поджигал дома, убивал людей и, смеясь, скакал дальше. А женщины... вы не поверите, что он с ними делал. Не хочу говорить о таких вещах за столом. Меня затошнило от этого зрелища.
– Я плакала, услышав об этом, – сказала леди Амарея.
– Отчего вы думаете, что все это совершил Пес? – спросил Джейме. – Я бы скорее предположил, что это работа Григора, а не Сандора. Сандор жесток, не спорю, но чудовище в доме Клиганов было только одно – его брат.
– Его видели, – ответил сир Арвуд. – Этот песий шлем с другим не спутаешь и не скоро забудешь, а там остались живые свидетели. Девочка, которую он изнасиловал, несколько мальчуганов, успевших спрятаться, женщина, придавленная обгоревшей балкой, рыбаки, видевшие бойню из своих лодок...
– Не называйте это бойней, – тихо сказала леди Марийя, – честные мясники могут на вас обидеться. Солеварни посетил зверь, выходец из ада, принявший человеческий облик.
Звери теперь в силе – пришел их час, думал Джейме. Час волков, львов, злобных псов и ворон стервятников.
– Да, злое дело, – молвил Вепрь, подливая себе вина. – Леди Марийя, леди Амарея, меня тронуло ваше горе. Даю вам слово: как только падет Риверран, я вернусь сюда, выслежу Пса и убью его. Собаки меня не страшат.
Этого ты устрашишься , подумал Джейме. Оба они могучи, но Сандор Клиган намного проворнее и дерется с яростью, которая Лайлу Кракехоллу даже не снилась.
Леди Амарея, однако, пришла в восхищение.
– Вы истинный рыцарь, сир Лайл, и не способны покинуть даму в беде.
Спасибо, что хоть девицей не называет себя. Джейме потянулся к своему кубку и опрокинул его. По льняной скатерти расплылось красное пятно. Все сделали вид, будто ничего не заметили. Приняв эту простую учтивость за жалость к калеке, Джейме встал.
– Прошу меня извинить, миледи.
– Вы хотите оставить нас? – ахнула леди Амарея. – Будет еще оленина и каплуны, начиненные грибами и луком.
– Не сомневаюсь, что это отменно вкусно, но я не в силах больше проглотить ни куска. Мне нужно повидаться с кузеном. – Джейме поклонился и вышел.
Во дворе тоже ужинали. Воробьи грели руки у костров и поджаривали на огне колбасы. Их было около сотни – лишние рты. Сколько колбас уже скормил им кузен и как он намерен кормить их далее? К зиме, если урожай не поспеет, им придется есть крыс – а в такую позднюю осень на урожай надежда плохая.
Септу Джейме нашел во внутреннем дворе замка – семистенное, наполовину бревенчатое строение без окон, с резной дверью и черепичной крышей. Трое воробьев, сидевших на крыльце, встали, когда он подошел.
– Вы куда, милорд? – спросил один, самый маленький, но с самой большой бородой.
– В септу.
– Там молится его милость.
– Его милость – мой кузен.
– Тем более, милорд, – сказал другой, огромный и лысый, с нарисованной над глазом семиконечной звездой. – Ведь вы же не хотите потревожить своего кузена во время молитвы.
– Лорд Лансель просит Отца Всевышнего указать ему путь, – добавил третий, безбородый. Джейме принял его за мальчика, но по голосу понял, что это женщина, одетая в бесформенные лохмотья и заржавленную кольчугу. – Он молится о душе верховного септона и о душах других усопших.
– До завтра усопшие не восстанут, – сказал Джейме, – а времени у Отца Всевышнего больше, чем у меня. Известно вам, кто я?
– Лорд, – ответил верзила со звездой.
– Калека, – сказал маленький бородач.
– Цареубийца, – сказала женщина, – но мы тут не короли, а Честные Бедняки, и без позволения его милости вы не войдете. – Она подняла дубинку с шипами, а маленький занес топор.
Тут дверь позади них отворилась, и Лансель промолвил:
– Пусть мой кузен войдет с миром, друзья. Я его жду.
Воробьи расступились. Лансель, казалось, похудел еще больше. Босой, в простом хитоне из некрашеной шерсти, он походил скорее на нищего, чем на лорда. Макушку он выбрил начисто, зато на лице появилась поросль. Назвать ее пушком значило бы оскорбить персик. Она странно сочеталась с белыми волосами Ланселя.
– Ты лишился рассудка, кузен? – осведомился Джейме, когда они прошли в септу и остались вдвоем.
– Скажем лучше, что я обрел веру.
– Где твой отец?
– Уехал. Мы поссорились. – Лансель стал на колени перед алтарем другого Отца. – Помолишься со мной, Джейме?
– Если я помолюсь как следует, Отец даст мне новую руку?
– Нет. Но Воин даст тебе мужество, Кузнец – силу, а Старица – мудрость.
– Мне рука нужна. – Темное дерево семи изваяний блестело при свечах, в воздухе слабо пахло благовониями. – Ты и спишь здесь?
– Да. Каждую ночь я укладываюсь под другим алтарем, и Семеро посылают мне видения.
Бейелора Благословенного тоже посещали видения – особенно во время поста.
– Сколько времени ты не ел?
– Вера питает меня.
– Так она тебе вместо овсянки? С молоком и медом вдобавок?
– Мне снилось, что ты придешь. Во сне ты узнал про мой грех и убил меня.
– Ты сам себя уморишь этим своим постом. В точности как Бейелор Благословенный.
– Жизнь наша как пламя свечи, сказано в Семиконечной Звезде. Дунул ветер, и нет ее. До смерти на этом свете всегда недалеко, и семь преисподних ждут нераскаянных грешников. Помолись со мной, Джейме.
– Ты съешь миску овсянки, если я соглашусь? – Кузен не ответил, и Джейме вздохнул. – Тебе с женой нужно спать, а не с Девой. Нужен сын от кровей Дарри, чтобы удержать этот замок.
– Это лишь груда камней. Я не хотел его, не просил, чтобы мне его дали. Единственное, чего я хотел... – Ланселя передернуло. – Да спасут меня Семеро, но я хотел быть тобой.
– Лучше уж мной, чем Бейелором Благословенным, – не сдержал смеха Джейме. – Дарри нуждается во льве, братец, и твоя маленькая Фрей тоже. Между ног у нее становится мокро, как только кто помянет Твердокаменного. Если она еще не спала с ним, то скоро это случится.
– Если она любит его, я желаю им счастья.
– Лев не должен носить рога. Ты взял эту женщину в жены.
– Я произнес слова и накинул на нее красный плащ – для того, чтобы сделать отцу приятное. Это еще не брак. Короля Бейелора принудили жениться на его сестре Дейене, но мужем и женой они так и не стали, и он отослал ее от себя, как только был коронован.
– Государству пошло бы лишь на пользу, если б он сделал усилие и залез на нее. Даже я настолько сведущ в истории. Ты, так или иначе, не Бейелор.
– Где уж мне. Он был силен духом, чист и невинен. Зло этого мира не коснулось его, я же отягощен грехами.
Джейме положил руку на плечо Ланселя.
– Что ты знаешь о грехах, братец? Я вот, к примеру, убил моего короля.
– Храбрый убивает мечом, трус – винным мехом. Мы с тобой оба цареубийцы.
– Роберт был не настоящий король. Можно сказать даже, что львам свойственно убивать оленей. – Джейме чувствовал пальцами кости Ланселя – и еще что то: Лансель под своей хламидой носил власяницу. – Что еще ты сделал? Что это за грех, требующий столь сурового покаяния? Скажи мне.
Лансель понурил голову, и слезы заструились у него по щекам. Джейме не нужно было слов, чтобы услышать ответ.
– Ты убил короля, а потом лег в постель с королевой.
– Я никогда... никогда...
– Никогда не спал с моей дражайшей сестрой? – Скажи , что не спал. Скажи!
– Никогда не изливал семя в ее... ее... лоно. Все прочее – еще не измена. Она нуждалась в утешении после смерти короля. Ты был в плену, твой отец на войне, а твой брат... она боялась его, и не без причины. Он заставил меня сознаться во всем.
– Вот как? – Лансель, сир Осмунд... кто там еще? Может, и Лунатик не такая уж шутка? – Ты принуждал ее спать с тобой?
– Нет! Я любил ее. Хотел быть ее защитником.
Иначе говоря – мной. Джейме ощутил зуд в отсутствующих пальцах. Сестра приходила к нему в башню Белый Меч и соблазняла его нарушить обет. Когда он отказал ей, она подняла его на смех и заявила, что сама обманывала его не меньше тысячи раз. Тогда Джейме подумал, что она лжет в отместку, желая ранить его столь же больно, как он ранил ее, – но, быть может, в тот раз, один единственный, она и сказала правду?
– Не думай о королеве дурно, – взмолился Лансель. – Плоть слаба. Наш грех не принес... плода, и зла от него никому не было.
– Да уж. Если изливаться в пупок, плодов, как правило, не бывает. – Что сказал бы кузен, если бы Джейме покаялся в собственном грехе – в трех беззаконных плодах по имени Джоффри, Мирцелла и Томмен?
– После битвы я воспылал гневом к ее величеству, но верховный септон сказал, что я должен ее простить.
– Ты ему исповедался в грехах, верно?
– Он молился за меня, когда я лежал при смерти. Был ко мне добр.
Теперь он умер, и колокола по нем отзвонили. Понимает ли кузен, к чему привела его исповедь?
– Ох и дурак же ты, Лансель.
– Я был им, но теперь мои дурачества позади. Я просил Отца Небесного указать мне путь, и он указал. Я отрекаюсь от лордства и от жены. Пусть Твердокаменный забирает и то, и другое, если ему желательно. Завтра я возвращаюсь в Королевскую Гавань, чтобы отдать свой меч Семерым и верховному септону. Там я приму обет и вступлю в братство Сынов Воина.
Снова он вздор городит.
– Сыны Воина триста лет как распущены.
– Новый верховный септон возродил их и призвал всех достойных рыцарей послужить Семерым жизнью своей и мечом. Братство Честных Бедняков тоже восстановлено.
– Неужто Железный Трон это позволил? – Один из Таргариенов годами боролся с двумя этими орденами... только вот который из них? Мейегор, кажется, или Джейехерис Первый. Тирион наверняка знал бы.
– Его святейшество пишет, что король Томмен дал согласие. Я покажу тебе письмо, если хочешь.
– Даже если и так... ты же лев, родившийся на Утесе! Ты лорд! У тебя есть жена, замок, земли и люди, нуждающиеся в твоей защите. Боги, по милости своей, пошлют тебе сыновей и наследников. Как ты можешь швыряться всем этим ради какого то ордена?
– А ты как смог? – тихо спросил Лансель.
Ради чести и славы, чуть не сказал Джейме, – но ответить так значило бы солгать. Честь и слава тоже сыграли свою роль, но по настоящему он это сделал ради Серсеи.
– К кому ты так стремишься, – сказал он с невольным смехом, – к верховному септону или к моей сестрице? Подумай об этом, кузен, и помолись сызнова. Истово помолись.
– Ты помолишься со мной, Джейме?
Джейме окинул взглядом богов. Милосердная Матерь. Отец, грозный судия. Воин, опустивший руку на меч. Получеловеческое лицо Неведомого, скрытое капюшоном. Он видел в себе Воина, а в Серсее – Деву, но она все это время была Неведомым, скрывавшим от него свой истинный лик.
– Лучше ты помолись за меня, – сказал он кузену. – Я забыл, что надо говорить в таких случаях.
Воробьи по прежнему караулили на крыльце, когда он вышел.
– Спасибо, – сказал им Джейме. – Теперь во мне святости хоть отбавляй.
Он отыскал сира Илина, и они, чтобы избежать множества глаз и ушей во дворе, ушли в богорощу. Здесь не было воробьев, лишь голые деревья стояли, устремив черные ветви к небу. Ковер опавшей листвы хрустел под ногами.
– Видите вон то окно, сир? – Джейме указал на него мечом. – Это спальня Реймена Дарри. Там ночевал король Роберт на пути из Винтерфелла в Королевскую Гавань. Помните, дочь Неда Старка убежала после того, как ее волчица напала на Джоффа? Моя сестра хотела лишить ее руки – древняя казнь для тех, кто поднимает руку на особу королевской крови. Роберт ответил жене, что ее жестокость сродни безумию. Они спорили об этом допоздна – вернее, спорила Серсея, а Роберт пил. После полуночи она вызвала меня. Роберт храпел на мирийском ковре. Уложить его в постель? – спросил я сестру. Лучше меня уложи, сказала она и скинула платье. Я взял ее на кровати Реймена Дарри, перешагнув через Роберта. Если бы он пробудился, я убил бы его на месте. Он был бы не первым королем, погибшим от моего меча... впрочем, вы знаете эту историю, верно? – Джейме, взмахнув мечом, перерубил ветку дерева. – Серсея, извиваясь подо мной, кричала «Хочу»... Я думал, она меня хочет, но нет: она хотела, чтобы маленькая Старк лишилась руки или умерла. – Чего не сделаешь ради любви... – Лишь по чистой случайности люди Старка нашли девочку раньше меня. Попадись она тогда мне...
Рябины на лице сира Илина при свете факела казались дырами, черными, как душа Джейме. Немой разразился похожими на лай звуками, и Джейме понял, что он смеется.
– Ты небось тоже имел мою сестрицу, рябой ублюдок. Захлопни пасть и убей меня, если сможешь.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:42 | Сообщение # 35

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

БРИЕННА

Септрий стоял на высоком острове в полумиле от берега, где широкий Трезубец вливался в Крабью бухту. Даже отсюда видно было, что островок ухожен на славу. Его покрывали расположенные террасами поля, внизу помещались рыбные садки, наверху – ветряная мельница. Дующий с моря бриз медленно вращал ее деревянные, обтянутые парусиной крылья. На холме паслись овцы, по мелководью у паромной пристани расхаживали журавли.
– Солеварни вон там, за водой, – сказал септон Мерибальд, показывая на северный берег бухты. – Братья переправят нас туда с утренним приливом, но я страшусь того, что мы там увидим. Надо подкрепиться как следует, чтобы легче это перенести. У братьев лишняя косточка для Собаки всегда найдется. – Собака гавкнул и вильнул хвостом.
Был отлив, и вода быстро отступала назад, оставляя за собой широкие бурые отмели. Лужи на них под лучами послеполуденного солнца сверкали, как золотые монеты. Бриенна почесала комариный укус на затылке. Волосы она заколола вверх, и солнце грело ей шею.
– Почему этот остров называется Тихим? – спросил Подрик.
– Здесь живут кающиеся, искупающие свои грехи путем размышлений, молитв и молчания. Только старшему брату и его прокторам разрешается говорить, да и прокторы разверзают уста лишь однажды в седмицу.
– Молчаливые Сестры не говорят никогда, – заметил Подрик. – Я слышал, у них и языков нет.
– Матери унимают дочерей этой байкой с тех пор, как я себя помню, – улыбнулся септон. – Да только неправда это. Обет молчания – дело добровольное. Это жертва, которой мы доказываем нашу любовь к Семерым. Немому дать такой обет все равно что безногому отказаться от танцев. – Он повел осла вниз по склону, дав остальным знак следовать за собой. – Если хотите провести эту ночь под крышей, слезайте с коней. Путь через отмели мы называем «стезею веры». Только верующий может благополучно достигнуть острова. Злые люди гибнут в зыбучих песках или тонут, когда настает прилив. Вы все, надеюсь, люди хорошие... однако ступать советую с осторожностью. Идите за мной след в след.
Как, однако, извилиста стезя веры, заметила про себя Бриенна. Остров стоял к северо востоку от них, но септон Мерибальд туда не пошел, а свернул на восток, прямо к мерцающим вдали серебристо голубым водам бухты. Ноги чмокали, погружаясь в густой бурый ил. Время от времени септон останавливался и щупал дорогу посохом. Собака трусил за ним по пятам, прилежно обнюхивая камни, ракушки и пучки водорослей, и ни разу не отбежал в сторону.
Бриенна шла следом, придерживаясь следов, оставленных ослом, собакой и святым человеком. Подрик следовал за ней, сир Хиль замыкал шествие. Через сто ярдов септон сделал крутой поворот на юг, оставив септрий у себя за спиной. Так он шел еще сотню ярдов, прокладывая дорогу между двумя мелкими заводями. Собака сунул в одну из них нос и взвизгнул, когда его ущипнул краб. После короткой, но яростной схватки пес вылез на тропу весь в грязи, держа краба в зубах.
– Мы разве не туда идем? – крикнул сир Хиль, указывая назад. – Мы, похоже, немного сбились с дороги.
– Веруй, будь настойчив, следуй верным путем, – ответил ему септон, – и ты обретешь мир.
Отмели и лужи блестели со всех сторон. В темно коричневом, почти черном иле встречались порой полоски золотого песка, серые и красные камни, клочки черно зеленых водорослей. Вокруг прудов отпечатались журавлиные следы, под мелкой водой шмыгали крабы. Грязь, пахнущая солью и гнилью, неохотно отпускала ступающие по ней ноги. Септон поворачивал снова и снова. Следы его тут же наливались водой. Они прошли не меньше полутора миль, прежде чем почва стала немного тверже и пошла на подъем.
На берегу, усеянном большими камнями, их ждали трое мужчин, одетых в бурые рясы с широкими рукавами и остроконечными клобуками. Двое прикрывали также и рты, показывая только верхнюю часть лица.
– Септон Мерибальд, – заговорил третий. – Вот уже год, как ты не бывал здесь. Мы рады тебе и твоим спутникам тоже рады.
Собака завилял хвостом, Мерибальд отряхнул ноги от грязи.
– Не приютите ли нас на одну ночь?
– Разумеется. На ужин у нас уха. Утром вам понадобится паром?
– Если это не значит просить слишком много. Брат Нарберт – проктор ордена, – пояснил Мерибальд, – поэтому ему разрешено говорить один день в седмицу. Эти добрые люди оказывали мне помощь в дороге, брат. Сир Хиль Хант – рыцарь с земель Простора. Паренька зовут Подрик Пейн, он родился на западе. А это леди Бриенна, известная как Тартская Дева.
– Женщина, – вздрогнул брат Нарберт.
– Да, брат мой. – Бриенна распустила волосы и тряхнула ими. – У вас здесь нет женщин?
– Сейчас нет. Те из них, что нас посещают, больны, увечны либо беременны. Семеро благословили нашего старшего брата даром целительства. Он вернул здоровье многим, кого даже мейстеры не могли вылечить, – и мужчинам, и женщинам.
– Я не больна, не увечна и не беременна.
– Леди Бриенна – воительница, – поведал септон Мерибальд. – Она ищет Пса.
– Зачем? – оторопел Нарберт.
– Вот за этим. – Бриенна взялась за рукоять Верного Клятве.
– Для женщины вы сложены очень крепко, – признал проктор, – но... отведу ка я вас к старшему брату. Он должен был видеть, как вы идете через ил. Пожалуйте за мной.
Он повел их по выложенной галькой дорожке через яблоневый сад, к побеленной конюшне с острой крышей из тростника.
– Лошадей оставьте здесь. Брат Гиллем напоит их и накормит.
Конюшня на три четверти пустовала. В одном ее конце стояли с полдюжины мулов, при которых хлопотал кривоногий монашек – брат Гиллем, должно быть. В другом, подальше от остальных животных, содержался огромный вороной жеребец. Услышав голоса, он заржал и ударил копытом в дверь денника.
Сир Хиль, передавая поводья брату Гиллему, окинул коня восхищенным взглядом.
– Экий красавец.
– Семеро вкупе с дарами посылают нам испытания, – вздохнул брат Нарберт. – Улов красив, это так, но рожден он был в аду, не иначе. Когда мы хотели запрячь его в плуг, он лягнул брата Роуни и сломал ему голень. Мы надеялись, что холощеный он станет смирнее, но... Покажи им, брат Гиллем.
Конюх опустил капюшон, открыв копну светлых волос с выбритой на макушке тонзурой и окровавленную повязку на месте одного уха.
– Этот конь откусил вам ухо?! – ахнул Подрик. Гиллем кивнул и вновь покрыл голову.
– Простите, брат мой, – заметил сир Хиль, – но я бы вам и другое ухо отгрыз, кабы вы подступили ко мне с таким делом.
– Вы рыцарь, сир, – не принял шутки брат Нарберт, – а Улов – рабочий конь. Кузнец дал людям лошадей, чтобы помочь им в трудах. Прошу далее, старший брат наверняка уже ждет вас.
Холм был круче, чем казался с материка. Для облегчения ходьбы братья устроили в нем деревянные лестницы, и Бриенна после долгого дня в седле порадовалась случаю размять ноги.
На пути им повстречались около дюжины братьев – те посматривали с любопытством, но не говорили ни слова. Один вел к покрытому дерном хлеву пару дойных коров, другой крутил маслобойку. Выше трое мальчишек пасли овец, а над ними располагалось кладбище, где копал могилу монах, сложенный еще мощнее Бриенны. По его движениям было видно, что он хром. Каменистая земля, брошенная с его лопаты через плечо, осыпала ноги путникам.
– Эй, осторожнее, – выговорил ему брат Нарберт. – Септон Мерибальд из за тебя набрал полный рот грязи.
Могильщик склонил голову и почесал за ухом Собаку, подошедшего обнюхать его.
– Он у нас на послушании, – сказал Нарберт.
– Для кого эта могила? – спросил, продолжая подниматься в гору, сир Хиль.
– Для брата Клемента, да рассудит его Отец по справедливости.
– Он был стар? – спросил Подрик.
– Да, если считать старостью сорок восемь лет, но убили его не годы. Он скончался от ран, полученных в Солеварнях. Повез мед на рынок в тот самый день, как туда налетели разбойники.
– Это сделал Пес? – осведомилась Бриенна.
– Нет, другой, не уступающий Псу жестокостью. Он отрезал бедному Клементу язык, когда тот не стал говорить, – он, мол, тебе ни к чему, раз ты дал обет молчания. Старший брат расскажет вам больше моего. Худшие новости, поступающие извне, он держит про себя, чтобы братию не тревожить. Многие из нас спаслись здесь от ужасов этого мира и не желают ничего о них знать. Брат Клемент не единственный здесь получил увечье, однако глазу не все раны видимы. Там у нас виноградник, – показал направо брат Нарберт. – Ягоды в нем мелкие и терпкие, но вино из них получается неплохое. Мы и эль варим, а наши меды и сидр пользуются заслуженной славой.
– Значит, война не дошла до вас? – спросила Бриенна.
– Не эта, хвала Семерым. Молитвой спасаемся.
– И приливом, – добавил Мерибальд, а Собака в знак согласия гавкнул.
Вершину холма венчала невысокая стена из дикого камня, окружавшая мельницу с крыльями парусами, жилое строение, трапезную и деревянную септу. Храм украшали цветные окна, двери с резными изображениями Отца и Матери, семиугольная колокольня с галерейкой. Позади лежал огород, где братья постарше пололи грядки. Брат Нарберт провел гостей мимо большого каштана к деревянной двери, вделанной прямо в склон.
– Пещера с дверью? – удивился сир Хиль.
– Келья Отшельника, – улыбнулся Мерибальд. – Здесь жил первый святой, отыскавший дорогу на остров. Чудеса, которые он творил, привлекли сюда других братьев. Тому, как говорят, минуло уже две тысячи лет, но дверь приделали позже.
Две тысячи лет назад Келья Отшельника, была, вероятно, сырой темной берлогой с земляным полом и гулко падающей капелью, но нынешняя пещера встретила путников теплом и уютом. На полу имелись ковры, на стенах – гобелены. Ярко горели высокие восковые свечи. Вся мебель – длинный стол, лежанка, сундук, книжные шкафы, стулья – была сделана из плавучего дерева, хитроумно соединенного вместе и отполированного до золотистого блеска.
Старший брат оказался совсем не таким, как ожидала Бриенна. Прежде всего, он не заслуживал имени старшего: в отличие от согбенных работников, половших траву в огороде, он был высок, держался прямо и двигался бодро, как мужчина в расцвете сил. Вместо целителя, доброго и кроткого, Бриенна видела перед собой человека с большим квадратным черепом, пронзительными глазами и красным, пронизанным жилками носом. Тяжелую челюсть и голову вокруг тонзуры покрывала густая щетина.
Скорее на костолома похож, чем на костоправа, решила Тартская Дева. Старший брат между тем заключил в объятия Мерибальда и погладил Собаку.
– Мы всегда радуемся, когда Мерибальд и Собака оказывают нам честь своим посещением. Новым лицам мы тоже рады – нам так редко доводится видеть их.
Мерибальд представил гостей хозяину. Старшего брата пол Бриенны не смутил, но улыбка его заметно увяла, когда он услышал, для чего она и сир Хиль явились сюда.
– Понимаю, – коротко молвил он. – У вас, должно быть, в горле першит от дорожной пыли – отведайте нашего сидра. – Напиток он разливал сам. Все чаши, тоже выточенные из плавника, чем нибудь отличались одна от другой. Бриенна похвалила их, и настоятель ответил: – Миледи слишком добра. Мы всего лишь обрабатываем и полируем. Это место благословенно. Прилив здесь борется с речным течением, и к нашему берегу прибивается много удивительных и чудесных вещей. Что там дерево – нам случалось находить серебряные чаши и чугунные котелки, мешки с шерстью и штуки шелка, ржавые шлемы и блестящие мечи... даже рубины.
– Рубины Рейегара? – встрепенулся сир Хиль.
– Возможно – кто знает? Битва произошла за много лиг от нашего острова, но река терпелива и не знает усталости. Мы нашли шесть камней и ждали седьмого.
– Рубины лучше, чем кости. – Мерибальд, сидя на лежанке, счищал грязь со ступни. – Не все речные дары хороши. Добрые братья подбирают и мертвечину. Утонувших коров, оленей, свиней, раздувшихся с лошадь. И людей тоже.
– Слишком много мертвых в последнее время, – вздохнул старший брат. – Наш могильщик не знает отдыха. Речные жители, пришельцы с запада, северяне, рыцари, простолюдины – всех сносит сюда. Мы хороним бок о бок Старков и Ланнистеров, Блэквудов и Бракенов, Фреев и Дарри. Это долг, который назначила нам река в обмен на свои дары, и мы исполняем его, как можем. Порой она бывает жестока и посылает нам мертвую женщину... или, хуже того, ребенка. Надеюсь, у тебя будет время отпустить нам грехи, – обратился он к Мерибальду. – У нас не стало исповедника с тех пор, как разбойники убили старого септона Беннета.
– Я найду время – надеюсь только, что вы успели нагрешить больше, чем в прошлый раз, – сказал Мерибальд. Собака тявкнул, поддерживая хозяина. – Видишь? Даже Собаке скучно вас слушать.
– Я думал, здесь никому нельзя говорить, – удивился Подрик. – Ну, то есть... другим братьям. Кроме вас.
– Ради исповеди нам дозволяется нарушать молчание. Трудно рассказывать о своих грехах одними знаками да кивками.
– Септу в Солеварнях тоже не пощадили? – спросил сир Хиль.
–Там сожгли все, кроме замка, – помрачнел старший брат. – Это единственное каменное строение в Солеварнях... а проку от него оказалось как от пряничного. Я лечил кое кого из переживших набег. Рыбаки, выждав, когда город перестанет гореть, причалили к берегу и перевезли пострадавших через бухту. Одну несчастную женщину изнасиловали дюжину раз, а ее груди... вы носите мужскую кольчугу, миледи, поэтому я не стану щадить вас и расскажу... груди ей отгрызли, словно она подверглась нападению свирепого зверя... Я мало чем мог ей помочь. Умирая, она проклинала не столько насильников, не столько чудовище, истерзавшее ее заживо, сколько сира Квинси Кокса. Когда разбойники вторглись в город, он запер ворота и отсиживался в замке, бросив своих людей на муки и гибель.
– Сир Квинси уже стар, – мягко заметил Мерибальд. – Его сыновья и зятья разъехались или умерли, внуки еще малы, а две дочери живут вместе с ним. Что он мог сделать один против такой напасти?
Он мог бы попытаться, думала Бриенна. Мог бы умереть. Всякий рыцарь, старый или молодой, приносит обет защищать слабых и беззащитных, не щадя своей жизни.
– Мудро сказано, – согласился старший брат. – Когда ты будешь в Солеварнях, сир Квинси, не сомневаюсь, тоже попросит у тебя отпущения. Я рад, что ты здесь и готов его дать. Сам я не нашел в себе сил. – Он отставил деревянную чашу и встал. – Скоро позвонят к ужину. Не хотите ли пойти со мной в септу, друзья, и помолиться за души добрых солеварненских горожан, прежде чем мы сядем за трапезу?
– Охотно, – сказал Мерибальд, а Собака гавкнул.
Ужин в септрии оказался самой странной, хотя и весьма приятной, трапезой в жизни Бриенны. Еду им подавали простую, но очень вкусную: свежевыпеченный хлеб, только что сбитое масло, мед со здешней пасеки, густую похлебку из крабов, мидий и не менее чем трех видов рыбы. Мерибальд и сир Хиль, попробовав сваренную братьями медовуху, объявили ее превосходной, но Бриенна и Подрик пили только сидр. Настроение в трапезной царило далеко не унылое. Когда Мерибальд прочел молитву и все уселись вокруг четырех длинных столов, один из братьев заиграл на большой арфе сладкую для слуха мелодию. Затем старший брат дал арфисту позволение отдохнуть и поужинать самому, а брат Нарберт и еще один проктор стали попеременно читать Семиконечную Звезду.
За столом служили послушники – в основном мальчики в возрасте Подрика и еще младше, но среди них встречались и взрослые, в том числе здоровенный могильщик, припадавший на одну ногу. После окончания трапезы старший брат попросил Нарберта проводить сира и Хиля и Подрика к месту ночлега.
– Вы, надеюсь, не прочь спать вдвоем в одной келье? Она невелика, но вам там будет удобно.
– Я хочу остаться с сиром, – заявил Подрик, – то есть с миледи.
– То, как вы с леди Бриенной устраиваетесь в других местах, дело ваше и Семерых, – возразил брат Нарберт, – но на Тихом острове мужчина и женщина не спят под одной крышей, если они не муж и жена.
– Для женщин, посещающих септрий, будь то знатные дамы или простые крестьянки, у нас имеются особые домики, – добавил старший брат. – Пользуются ими не часто, однако мы следим, чтобы там было чисто и сухо. Позвольте показать вам дорогу, леди Бриенна.
– Благодарю вас. Ступай с сиром Хилем, Подрик. Мы здесь в гостях и должны соблюдать установленные хозяевами правила.
Домики для женщин, расположенные на восточной стороне острова, смотрели на широкий илистый берег и далекие воды Крабьей бухты. Здесь было холоднее, чем на другом, подветренном, берегу, и пустыннее. Тропа вилась по крутому склону через бурьян, кустарник, камни и колючие кривые деревья. Старший брат шел впереди с фонарем.
– В ясную ночь, – сказал он, остановившись на очередном повороте, – отсюда были видны огни Солеварен.
– Сейчас ничего не видно, – заметила Бриенна, посмотрев на ту сторону бухты.
– Да, из всего города уцелел только замок. Даже те рыбаки, кому посчастливилось выйти на лов во время набега, ушли оттуда. Они видели с моря, как горят их дома, слышали крики жертв. Когда они решились наконец пристать к берегу, им пришлось хоронить родных и друзей. Для них в Солеварнях не осталось ничего, кроме костей и горьких воспоминаний, вот они и перебрались в Девичий Пруд и в другие места. – Старший брат взмахнул фонарем, и они возобновили свой спуск. – Крупным портом Солеварни никогда не считались, но корабли все же заходили туда. На это разбойники и надеялись – захватить галею или баркас, чтобы уйти за Узкое море. Но в гавани не было кораблей, и они обрушили свою бессильную ярость на жителей города. Могу я спросить, миледи, что вы то надеетесь там найти?
– Девушку, – сказала Бриенна. – Знатную девицу тринадцати лет, красивую, с золотистыми волосами.
– Санса Старк, – тихо произнес настоятель. – Вы думаете, что Пес взял это бедное дитя в плен?
– Дорниец сказал мне, что она пробиралась в Риверран. Тимеон. Он был наемником из числа Бравых Ребят, убийцей, насильником и лжецом, но не думаю, что он лгал в этом случае. Он сказал, что Пес похитил ее и увез.
– Понимаю. – Впереди показались домики – очень скромные, как и намекал старший брат. Низенькие, круглые конурки без окон походили на каменные ульи. – Вот сюда. – Старший брат указал на ту, где из отверстия в крыше поднимался дымок. У входа Бриенне пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой. Внутри на земляном полу лежал соломенный тюфяк с меховыми одеялами. Рядом она увидела таз с водой, кувшин сидра, немного хлеба и сыра. Посреди горел огонь и стояли два низких стула. Старший брат сел на один из них и поставил фонарь. – Могу я ненадолго остаться? Я чувствую, нам надо поговорить.
– Если хотите. – Бриенна бросила пояс с мечом на другой стул и села на тюфяк, поджав ноги.
– Ваш дорниец не солгал, но боюсь, что вы не так его поняли. Вы гонитесь не за тем волчонком, миледи. У Эддарда Старка было две дочери. Сандор Клиган увез другую, младшую.
– Арью?! – изумилась Бриенна. – Вы точно знаете, что сестра леди Сансы жива?
– Тогда была, а теперь... кто знает. Быть может, среди убитых в Солеварнях детей находилась и она.
Бриенне показалось, что у нее в животе повернули нож. Нет. Это было бы уж слишком жестоко.
– Но вы... вы не уверены в этом?
– Я уверен, что девочка была с Сандором в гостинице на перекрестке дорог – в той, которую держала старая Маша Хедль, пока львы ее не повесили. Уверен, что направлялись они в Солеварни. Но где она теперь и жива ли она, я не знаю. Одно могу вам сказать: человек, за которым вы охотитесь, мертв.
Бриенна пережила еще одну встряску.
– Как он умер?
– От того, чем и жил, – от меча.
– Вы точно знаете?
– Я сам его хоронил. Если хотите, скажу, где его могила. Я завалил его камнями, чтобы уберечь от стервятников, а наверху положил шлем, чтобы отметить место его вечного упокоения. Это я сделал напрасно, ибо шлем очень скоро умыкнул другой человек. Тот, кто убивал и насиловал в Солеварнях, – не Сандор Клиган, хотя опасен он, пожалуй, не меньше Пса. В речных землях полно такого зверья. Не стану называть их волками – волки, как и собаки, благороднее их.
О Сандоре Клигане я мало что знаю. Он долгие годы был телохранителем принца Джоффри, и даже до нас доходили вести о его деяниях – как хороших, так и дурных. Если верить хотя бы половине рассказанного, это была ожесточенная, измученная душа, грешник, насмехавшийся и над богами, и над людьми. Он служил, но не находил гордости в своей службе. Он сражался, но победы не радовали его. Он пил, чтобы утопить свою боль. Не любил никого и сам не был любим. В жизни им руководила одна лишь ненависть. Он совершил множество грехов, но прощения никогда не искал. Другие мечтают о любви, богатстве и славе, но Сандор Клиган мечтал об одном: об убийстве родного брата. Страшный грех! Одно лишь упоминание о нем заставляет меня содрогаться. Но только он и питал Сандора, поддерживал пламя, горевшее в нем. Только черная надежда увидеть кровь брата на своем мече придавала смысл жизни этого несчастного, злобного человека... и даже эту надежду отнял у него принц Оберин Дорнийский, ранивший сира Григора отравленным копьем.
– Можно подумать, вам его жаль, – сказала Бриенна.
– Так и есть. Вы бы тоже его пожалели, увидев, как окончилась его жизнь. Я нашел его у Трезубца, привлеченный криками, которые он издавал. Он молил меня даровать ему последнюю милость, но я дал обет никогда больше не убивать. Вместо этого я смочил речной водой его пылающий лоб, дал ему вина и положил примочку на рану, но помощь моя запоздала. Пес... Пес умер там, у меня на руках. Вы, должно быть, видели вороного жеребца в нашей конюшне. Это его конь, Неведомый. Мы переменили это нечестивое имя на Улов, поскольку найден он был у реки. Боюсь, у этого создания нрав его прежнего хозяина.
Как же она не поняла сразу, увидев, как бесится вороной... Боевых коней тому и учат – лягаться и бить копытами. Они такие же воины, как и те, что ездят на них. Каким был покойный Пес.
– Значит, это правда, – уныло сказала Бриенна. – Сандор Клиган мертв.
– Он упокоился с миром. Вы молоды, дочь моя, а мне минуло сорок четыре – стало быть, я чуть ли не вдвое вас старше. Вы, может быть, удивитесь, узнав, что когда то я был рыцарем...
– Нет, не удивлюсь. Вы больше похожи на рыцаря, чем на святого. – Стоит взглянуть на его плечи и грудь, на эту квадратную челюсть... – Почему же вы отказались от своего рыцарства?
– Я ничего не выбирал. И отец мой, и дед, и братья – все были рыцарями. Как только я достаточно подрос, чтобы держать деревянный меч, меня стали учить военному делу. Я учился прилежно и не посрамил себя, когда вошел в возраст. У меня были женщины, и здесь мне гордиться нечем, ибо некоторых я брал силой. Была и девушка, на которой я хотел жениться, младшая дочь одного мелкого лорда... но, будучи третьим сыном, я не мог предложить ей ни земель, ни богатства – все мое достояние составляли конь, меч и щит. В целом я тогда являл собой печальное зрелище. Если я не дрался, то пил. История моей жизни написана красным – вином и кровью.
– Что же вас изменило?
– Моя гибель в битве у Трезубца. Я дрался на стороне принца Рейегара, хотя он даже имени моего не знал. Не могу вам сказать, почему так вышло – просто я служил лорду, который служил другому лорду, решившему поддержать дракона, а не оленя. Реши он по другому, я оказался бы на другой стороне реки. Это была кровавая битва. Слушая певцов, можно подумать, что одни только Роберт и Рейегар сражались прямо в воде из за женщины, которую будто бы оба любили, – но уверяю вас, что там дрались многие, в том числе и я. Одна стрела пробила мне бедро, другая ступню, конь мой пал подо мной, но я продолжал биться. До сих пор помню, как отчаянно я стремился добыть другого коня – на покупку у меня не было денег, а без коня нет и рыцаря. Только об этом я, по правде сказать, и думал тогда. Удара, свалившего меня, я не видел. Я услышал за спиной топот, подумал «вот и конь», но тут меня огрели по голове, и я полетел в реку, где по всем правилам должен был утонуть.
Однако очнулся я здесь, на Тихом острове. Старший брат сказал, что прилив вынес меня на берег в чем мать родила. Должно быть, кто то нашел меня на мелководье, снял с меня доспехи, сапоги, всю одежду и оттащил поглубже. Остальное сделал Трезубец. Все мы приходим на свет нагими, и нужно ли удивляться тому, что именно таким я родился для новой жизни. Следующие десять лет я провел в молчании.
– Понимаю. – Бриенна не знала, зачем он рассказывает ей все это, и не знала толком, что ему отвечать.
– В самом деле? – Он наклонился к ней, положив на колени большие руки. – Если так, откажитесь от своих поисков. Пес умер, а если б и жил, Сансы Старк у него не было никогда. Что до зверя, надевшего на себя его шлем, его скоро найдут и повесят. Война подходит к концу, а в мирное время разбойникам жизни не будет. Рендилл Тарли бьет их из Девичьего Пруда, Уолдер Фрей – из Близнецов, в Дарри появился новый молодой лорд, человек набожный, который наверняка захочет навести порядок на своих землях. Отправляйтесь домой, дочь моя, благо дом у вас есть – ведь не каждый может сказать о себе то же самое в эти черные дни. Есть и благородный отец, который вас наверняка любит. Подумайте, как он будет горевать, если вы не вернетесь. Возможно, в случае вашей гибели ему доставят ваш щит и меч, а он повесит их у себя в чертоге и будет смотреть на них с гордостью... но если бы вы спросили его, он бы ответил, что живая дочь ему нужнее изрубленного щита.
– Дочь... – Глаза Бриенны наполнились слезами. – Да, он заслужил ее. Заслужил дочь, которая пела бы ему, украшала его чертог, родила ему внуков. Заслужил и сына, сильного, доблестного, который принес бы честь его дому. Но Галладон утонул в восемь лет, когда мне самой было четыре, сестры же, Алисанна и Арианна, умерли еще в колыбели. Я единственная, кого боги ему оставили. Не сын и не дочь – что то среднее. – Прошлое хлынуло из Бриенны, как черная кровь из раны, – неверные женихи, Рыжий Роннет со своей розой, лорд Ренли, танцующий с ней; ее поставленная на кон невинность; ее горькие слезы в ночь, когда король женился на Маргери Тирелл; турнир у Горького Моста; радужный плащ, которым она так гордилась; тень в королевском шатре; Ренли, умирающий у нее на руках; Риверран и леди Кейтилин; путешествие вниз по Трезубцу; поединок с Джейме в лесу; Кровавые Скоморохи, Джейме, кричащий «сапфиры», Джейме в харренхоллской бане, погруженный в горячую воду; вкус крови Варго Хоута, когда она укусила его за ухо; Джейме, прыгающий в медвежью яму; долгий путь в Королевскую Гавань, Санса Старк, клятва, данная Джейме, и клятва, данная леди Кейтилин, Верный Клятве, Синий Дол, Девичий Пруд, Дик Пройдоха, Раздвоенный Коготь, Тараторки, убитые ею люди... – Я должна найти ее, – завершила она свой рассказ. – Много других, кроме меня, ищут ее, чтобы продать королеве. Я должна найти ее раньше их. Я обещала Джейме. Он нарек этот меч Верным Клятве. Я должна спасти ее или умереть.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:44 | Сообщение # 36

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

СЕРСЕЯ

– Тысяча кораблей?! – Каштановые кудри маленькой королевы растрепались, щеки горели, словно она только что покинула чьи то объятия. – Мы должны ответить на это сокрушительным ударом, ваше величество! – Ее голос, звонко отразившись от стропил, наполнил все пространство тронного зала.
Серсея, сидевшая на своем красном с золотом высоком месте ниже Железного Трона, почувствовала стесненность в горле. «Мы должны», сказала девчонка. Смеет мне указывать. Ух , как хочется закатить этой Тирелл пощечину. Ей бы в ноги мне пасть и молить о помощи , а она учит свою королеву , что та должна делать.
– Тысяча кораблей? – отдуваясь, повторил сир Харис Свифт. – Быть не может. Ни у одного лорда нет тысячи кораблей.
– Кто то так перепугался, что умножил их на два, – согласился Ортон Мерривезер. – Или же знаменосцы лорда Тирелла намеренно раздувают численность вражеских сил, чтобы мы не сочли их трусами.
При свете факелов на задней стене длинная зубчатая тень Железного Трона падала до самых дверей. Дальний конец зала тонул в темноте, и Серсее казалось, что вокруг нее тоже смыкается тьма. Враги повсюду, а от друзей никакого проку. Стоит только посмотреть на ее советников. Бодрый вид только у лорда Квиберна и Аурина Уотерса – остальных, растерянных и помятых, подняли с постелей посыльные Маргери. За окнами темная, тихая ночь. Замок и город спят, Борос Блаунт и Меррин Трант дремлют стоя, даже Осмунд Кеттлблэк зевает. А вот нашему Рыцарю Цветов не до сна – торчит рядом со своей сестрицей, как бледная тень, с длинным мечом на бедре.
– Даже разделив тысячу на два, мы получим пятьсот, милорд, – заметил Уотерс Ортону Мерривезеру. – Только у Бора достаточно сил, чтобы сразиться с таким большим флотом.
– А что же ваши новые корабли? – спросил сир Харис. – Ладьи Железных Людей против них уж верно не устоят? «Молот короля Роберта» – самый мощный боевой корабль во всем Вестеросе.
– Был самым мощным, – поправил Уотерс. – «Прекрасная Серсея», будучи достроенной, не уступит ему, а «Лорд Тайвин» будет вдвое больше их обоих. Но из нового пополнения оснащена только половина, и ни одна команда не набрана полностью. И даже при полной готовности мы бы сильно проигрывали врагу. Ладья по сравнению с нашими галеями невелика, это правда, но у Железных Людей есть не только ладьи. «Великий кракен» лорда Бейлона и корабли Железного Флота строились для боя, а не для набегов. В скорости и силе они не уступят нашим мелким галеям, а люди и капитаны на них, как правило, лучше наших. Железные Люди проводят в море всю свою жизнь.
Роберту следовало покончить с островами раз и навсегда после восстания Бейлона Грейджоя, думала Серсея. Да, он разбил их флот, сжег города и разрушил замки, но после позволил им снова подняться с колен. Надо было сложить еще один остров из их черепов. Ее отец поступил бы именно так, но Роберту никогда не хватало духу сделать то, что необходимо для сохранения мира в стране.
– Железные Люди не отваживались нападать на Простор со времен правления Дагона Грейджоя, – сказала она. – Отчего же теперь они вдруг так осмелели?
– У них теперь новый король. – Квиберн встал, пряча руки в рукавах мантии. – Брат лорда Бейлона по прозванию Вороний Глаз.
– Вороны клюют только падаль и умирающих животных, – подал голос великий мейстер. – На здоровых они никогда не садятся. Лорд Эурон захватил много золота, но как только мы выступим против него, он убежит на Пайк, как в свое время лорд Дагон.
– Ошибаетесь, – сказала Маргери Тирелл. – Морские разбойники не могут обладать такой силой. Подумать только, тысяча кораблей! Лорд Хьюэтт и лорд Честер убиты, сын и наследник лорда Серри – тоже. Сам Серри бежал в Хайгарден с немногими оставшимися у него кораблями, лорд Грим – пленник в собственном замке. Уиллас извещает, что железный король посадил вместо них своих лордов.
Уиллас, вот кто во всем виноват. Этот олух Мейс Тирелл доверил оборону Простора беспомощному калеке.
– От Железных островов до Щитовых долгий путь, – указала Серсея. – Как могла тысяча кораблей преодолеть его незамеченной?
– Уиллас полагает, что они пошли не вдоль берега, а напрямик, – объяснила Маргери. – Углубились в Закатное море, а потом нагрянули с запада.
Скорее уж твой калека не поставил стражу на башнях и теперь боится , как бы мы не узнали об этом. Маленькая королева попросту выгораживает старшего брата. У Серсеи пересохло во рту – она сейчас охотно бы выпила чашу борского золотого. Если островитяне и Бор возьмут, жажда вскоре одолеет все государство.
– Возможно, и Станнис приложил к этому руку. Бейлон Грейджой предлагал союз моему лорду отцу – его брат мог предложить то же самое Станнису.
– Какую пользу извлек бы лорд Станнис... – нахмурился Пицель.
– Он получил бы еще один оплот – и добычу. Он нуждается в золоте, чтобы расплачиваться со своими наемниками. Набегом на западный берег он надеется отвлечь нас от Драконьего Камня и Штормового Предела.
– Обходной маневр, – кивнул Мерривезер. – Станнис хитрее, чем мы полагаем. Ваше величество очень мудро разгадали его уловку.
– Лорд Станнис тщится привлечь к себе северян, – возразил Пицель. – В случае союза с Железными островами надежда на это...
– Северяне его не примут, – сказала Серсея. Как может столь ученый муж быть таким глупым? – Лорд Мандерли, как нам известно от Фреев, отрубил голову и обе руки Луковому Рыцарю, а еще полдюжины северных лордов сплотились вокруг Русе Болтона. Враг моего врага – мой друг, говорит пословица. К кому же еще Станнису обратиться, как не к Железным Людям и одичалым, природным врагам Севера? Но если он думает, что я попадусь в эту его ловушку, то он еще больший глупец, нежели вы. Щитовые острова принадлежат Простору, – заявила она маленькой королеве. – Грим, Серри и прочие присягнули Хайгардену. Пусть Хайгарден на это и отвечает.
– Хайгарден ответит, – заверила Маргери. – Уиллас уже предупредил Лейтона Хайтауэра в Староместе, чтобы тот держался настороже. А Гарлан собирает людей, намереваясь отвоевать острова. Но главная часть наших сил остается при моем лорде отце. Надо послать ему весть в Штормовой Предел – тотчас же.
– И снять с замка осаду? – Тотчас же! За кого она меня принимает – за свою горничную! – Не сомневаюсь, что лорду Станнису это будет приятно. Вы не слышали, о чем здесь говорилось, миледи? Если мы отвернемся от Штормового Предела и Драконьего Камня и обратим взор на эти жалкие островки...
– Жалкие островки? – ахнула Маргери. Рыцарь Цветов положил руку ей на плечо.
– С этих островков, если позволит ваше величество, Железные Люди могут грозить Староместу и Бору. Могут подняться вверх по Мандеру в самое сердце Простора, как они делали в старину. С достаточным числом бойцов они даже для Хайгардена будут угрозой.
– Неужели? – с полнейшей невинностью произнесла королева. – В таком случае пусть ваши храбрые братья сгонят их с этих камней, и как можно скорее.
– Как ваше величество предлагает им это сделать без нужного количества кораблей? – спросил сир Лорас. – Уиллас и Гарлан способны собрать десять тысяч человек за две недели и вдвое больше за месяц, но по воде они ходить не умеют.
– Хайгарден стоит на Мандере, – напомнила ему Серсея. – Вы и ваши вассалы распоряжаетесь тысячью лиг побережья. Разве на ваших берегах не живут рыбаки? Разве нет у вас увеселительных барок, паромов, речных галей, челноков?
– Есть, и много, – признал сир Лорас.
– Полагаю, их будет более чем достаточно для переправы войска через небольшую полоску воды.
– Но что ваше величество прикажет нам делать, когда железные ладьи обрушатся на наш разномастный флот при переходе через эту «полоску воды»?
Утонуть, мысленно сказала Серсея, а вслух ответила:
– В Хайгардене есть и золото. Разрешаю вам прибегнуть к помощи наемников из за Узкого моря.
– То есть к лисским и мирийским пиратам? – с презрением молвил Лорас. – К отребью Вольных Городов?
Наглости у него не меньше, чем у сестрицы.
– Всем нам, как ни печально, время от времени приходится иметь дело с отребьем, – ядовито сладким голосом сказала Серсея. – Или вы можете предложить нечто лучшее?
– Только у Бора достанет галей, чтобы отвоевать назад устье Мандера и обеспечить моим братьям прикрытие во время переправы на Щиты. Я прошу ваше величество послать письмо на Драконий Камень и приказать лорду Редвину без промедления поднять паруса.
Этот по крайней мере достаточно умен, чтобы просить, а не требовать. У Пакстера Редвина двести боевых кораблей и впятеро больше торговых и китобойных. Но Редвин сейчас стоит под стенами Драконьего Камня, и большая часть его флота занята перевозом через Черноводный залив солдат для штурма островной крепости. Оставшиеся суда перекрывают на юге залив Губительные Валы, чтобы помешать Штормовому Пределу получить подкрепление с моря.
Аурин Уотерс взбеленился, услышав предложение Лораса.
– Если лорд Редвин уведет свои корабли, как мы будем доставлять припасы своим людям на Драконьем Камне? Как будем продолжать осаду Штормового Предела?
– Осаду можно возобновить после того, как...
– Штормовой Предел в сто раз важнее Щитовых островов, – перебила Серсея, – а Драконий Камень, пока он остается в руках Станниса Баратеона, – это нож, направленный в горло моего сына. Мы отзовем флот лорда Редвина, когда падет замок, не раньше. – Королева поднялась на ноги. – Совет окончен. Ваше слово, великий мейстер.
Старик вздрогнул, словно ее голос пробудил его от сладких снов, но прежде чем он успел что то вымолвить, Лорас так стремительно вышел вперед, что Серсея испуганно отшатнулась. Она хотела уже позвать на помощь сира Осмунда, но Рыцарь Цветов упал перед ней на одно колено.
– Позвольте мне взять Драконий Камень, ваше величество.
Его сестра поднесла руку ко рту.
– Лорас, не надо.
– Чтобы уморить осажденных голодом, как намерен сделать лорд Пакстер, – не слушая ее, продолжал Лорас, – уйдет полгода, если не больше. Прикажите, ваше величество, и замок будет вашим через пару недель, хотя бы мне пришлось срыть его до основания собственными руками.
Никто еще не делал Серсее такого подарка с тех пор, как Санса Старк прибежала поделиться с ней планами лорда Эддарда. А Маргери то как побледнела – смотреть приятно.
– От вашей отваги просто дух захватывает, сир Лорас. Лорд Уотерс, готовы ли хоть какие нибудь новые корабли к спуску на воду?
– «Прекрасная Серсея», ваше величество. Быстроходная и сильная, как королева, в честь которой ее назвали.
– Великолепно. Пусть же она без промедления доставит Рыцаря Цветов на Драконий Камень. Командуйте, сир Лорас, и поклянитесь не возвращаться, пока крепость не перейдет к Томмену.
– Клянусь, – сказал он и встал.
Серсея поцеловала его в обе щеки и Маргери тоже расцеловала, шепнув ей: «Ваш брат – образец рыцарства». Маргери не ответила – то ли по недостатку находчивости, то ли от страха. Когда Серсея вышла через королевскую дверь за Железным Троном, до рассвета все еще оставалось долго. Сир Осмунд освещал ей дорогу факелом, Квиберн шел рядом с ней, Пицель поспешал следом.
– Молодые люди, с позволения вашего величества, чересчур дерзостны, – пропыхтел он. – Они грезят о славе, забывая об опасности. Штурмовать стены Драконьего Камня...
– Отважный замысел.
– Да, безусловно, но...
– Не сомневаюсь, наш Рыцарь Цветов будет первым, кому это удастся. – Возможно, он и погибнет первым. Рябой бастард, на которого Станнис оставил свой замок, – не юный победитель турниров, а закаленный в боях душегуб. По милости богов, он дарует сиру Лорасу доблестную кончину, к которой тот так стремится. Если юноша не потонет еще в пути. Прошлой ночью снова был шторм, очень сильный. Дождь хлестал черными полотнищами много часов подряд. Грустно, не правда ли? Такая заурядная смерть. Сир Лорас жаждет славы, как настоящий мужчина желает женщину, – боги по меньшей мере могли бы послать ему гибель, достойную песен.
Впрочем, что бы ни приключилось с мальчиком на Драконьем Камне, королева все равно останется в выигрыше. Если он возьмет замок, Станнис получит страшный удар, а флот Редвина выйдет на битву с Железными Людьми. Если потерпит поражение, она уж позаботится, чтобы львиная доля вины легла на него.
Ничто так не пятнает героя, как неудача. Если же он вернется домой на щите, покрытый кровью и славой, его убитая горем сестра останется без защиты, и Осни мигом предложит ее утешить.
Она не могла больше сдерживать смех, и он слетел с ее губ.
– Ваше величество! – заморгал Пицель. – Отчего вы смеетесь?
– Чтобы не заплакать, – отговорилась она. – Мое сердце разрывается от любви к отважному сиру Лорасу.
Великого мейстера она покинула на внешней лестнице. Пользы от него больше никакой, если она и была когда то. В последнее время он только и делает, что предостерегает или перечит. Даже ее соглашению с верховным септоном он воспротивился – так и выкатил на нее свои слезящиеся глаза, когда она велела ему подготовить нужные документы, и стал бубнить что то из древней истории, пока она его не оборвала. «Времена короля Мейегора прошли, и декреты его устарели, – твердо сказала она. – Теперь у нас время короля Томмена и мое». Напрасно она тогда вытащила его из темницы – пусть бы и сгнил там.
– В случае гибели сира Лораса вашему величеству придется подыскивать другого рыцаря Королевской Гвардии, – заметил лорд Квиберн на мосту через сухой ров.
– Да. Блестящего рыцаря, – согласилась она. – Молодого и наделенного всеми совершенствами, который заставил бы Томмена забыть сира Лораса. Толика благородства тоже не помешает, но глупые мысли мне ни к чему. Есть у вас такой на примете?
– Увы. Я имел в виду несколько другого защитника. Недостаток благородства он десятикратно возместит своей преданностью. Он будет оберегать вашего сына, убивать ваших врагов, хранить ваши секреты, и никто из живых не сможет ему противостоять.
– Сказать можно все что угодно. Когда придет время, я посмотрю на это ваше диво и решу, отвечает ли он вашим хвалебным речам.
– О нем еще будут слагать песни, могу поклясться, – с веселым огоньком в глазах посулил Квиберн. – Могу я спросить ваше величество о доспехах?
– Я передала ваш заказ оружейнику, и он решил, что я не в своем уме. Уверяет, что в такой тяжелой броне никто не способен сражаться. – Серсея смерила отставного мейстера взглядом. – Если вздумаешь выставить меня дурой, умрешь мучительной смертью. Ты понял меня?
– Как нельзя лучше, ваше величество.
– Вот и хорошо. Больше об этом говорить не будем.
– Мудрое решение, ваше величество. У здешних стен есть уши.
– И весьма чуткие. – Даже в своих покоях Серсея порой слышала за стенами какие то шорохи, особенно ночью, но говорила себе, что это всего лишь мыши.
У изголовья ее кровати горела свеча, но очаг погас, и в комнате было холодно. Скинув платье на пол, Серсея скользнула под одеяло.
– Ваше величество, – сонно пробормотала Таэна. – Который час?
– Час совы, – ответила королева. Серсея не любила спать в одиночестве. Она и Джейме спали вместе с самых первых своих дней, когда еще никто не умел различать их. Позже, когда их разлучили, у нее сменилось много служанок и компаньонок – большей частью это были ее ровесницы, дочери отцовских домашних рыцарей и знаменосцев. Ни одна из них ей не нравилась, и редкая задерживалась надолго. Плаксы и ябеды, они постоянно старались втиснуться между ней и Джейме. Случались, однако, ночи в темных недрах Утеса, когда она радовалась чьему то живому теплу рядом с собой. Одинокая постель холодна.
Особенно здесь, в этой вечно студеной комнате, на том самом ложе, где умер ее злополучный муж. Роберт Баратеон Первый, да не пошлют нам боги второго. Тупой, пьяный скот. Пусть льет свои слезы в аду. Таэна греет постель не хуже, чем он, и при этом не пытается взять королеву силой. Последнее время она спит с Серсеей чаще, чем с лордом Мерривезером. Ортон как будто не против... а если и против, то благоразумно помалкивает.
– Я забеспокоилась, когда проснулась и увидела, что вас нет. – Таэна села и прислонилась к подушкам. – Случилось что то?
– Все хорошо, – сказала Серсея. – Завтра сир Лорас отплывет на Драконий Камень, чтобы взять замок, освободить флот Редвина и доказать нам всем, какой он храбрый мужчина. – Она рассказала мирийке обо всем, что произошло в сумраке тронного зала. – Без своего братца маленькая королева останется, можно сказать, голой. У нее, конечно, есть стража, но я видела их капитана – болтливый старичок с белочкой на камзоле. Белки боятся львов. Вряд ли такой осмелится перечить Железному Трону.
– Ее защищает не только он, – предостерегла леди Мерривезер. – У Маргери и ее кузин много друзей при дворе, много поклонников.
– Поклонники меня не смущают, а вот армия у Штормового Предела...
– Что вы намерены делать, ваше величество?
– Почему вы спрашиваете? – Серсее не понравился этот вопрос, чересчур прямой. – Я надеюсь, вы не делитесь моими праздными мыслями с нашей маленькой королевой?
– Помилуйте, ваше величество, ведь я не Сенелла. Серсея не любила вспоминать о Сенелле, отплатившей ей предательством за доброту. Так же с ней поступила и Санса Старк. И Мелара Гетерспун с толстой Жанеей Фармен, ее так называемые подруги детства. Серсея ни за что не пошла бы в тот шатер, если бы не они. Ни за что не позволила бы Магги Жабе прочесть свою судьбу в капле крови.
– Мне было бы очень грустно, Таэна, если бы вы обманули мое доверие. Мне поневоле пришлось бы отдать вас лорду Квиберну и проливать потом горькие слезы.
– Я никогда и ничем не огорчу ваше величество. Если такое случится, скажите лишь слово, и я сама отдам себя в руки Квиберна. Я хочу одного: служить вам, быть рядом, исполнять все, чего вы ни пожелаете.
– Какой же награды вы ожидаете от меня за свою службу?
– Никакой. Мне приятно делать приятное вам. – Таэна свернулась калачиком. Пламя свечи золотило ее смуглую кожу. Грудь у нее была полнее, чем у королевы. Упругость этих грудей с огромными черными сосками доказывала, что Таэна моложе Серсеи. Любопытно, каково это, когда целуешь другую женщину? Не просто в щеку, как принято между знатными дамами, а по настоящему, в губы. У Таэны они такие полные, чувственные. Каково было бы взять ее сосок в рот, уложить ее на спину, раздвинуть ей ноги и использовать ее по мужски, как пользовался Роберт ею самой, когда он был пьян и не желал довольствоваться ее рукой или ртом?
Это было хуже всего – лежать под ним, пока он получал свое удовольствие, дыша на нее вином и хрюкая, точно кабан. После он обыкновенно сваливался с нее и начинал храпеть, не успевало еще его семя обсохнуть на ее ляжках, а у нее саднила промежность и болели груди, намятые им. Он сумел возбудить ее один только раз, в их первую ночь.
Роберт был тогда довольно красив, силен и могуч, но все тело его покрывали жесткие черные волосы. Не ты должен был вернуться с Трезубца , говорила себе Серсея. В первые годы их брака, когда он докучал ей особенно часто, она закрывала глаза и представляла Рейегара на его месте. Джейме вместо него она не могла представить: муж был совсем другой, нисколько на него не похожий, даже пахло от него иначе.
Для Роберта этих ночей как будто и не было. Утром он ничего не помнил – или притворялся перед ней, что не помнит. Однажды, на первом году, она пожаловалась ему наутро, что он сделал ей больно, и у него хватило совести устыдиться. «Это не я, миледи, – сказал он, надувшись, словно ребенок, пойманный на краже пирожков с яблоками. – Это вино. Слишком много я выпил». И потянулся за рогом, чтобы запить свое признание элем. Тогда она схватила собственный рог и двинула его в лицо так, что откололся кусочек зуба. Много позже она услышала на пиру, как он рассказывает прислужнице, будто зуб ему повредили в турнирной схватке. Что ж, их брак и был сплошной схваткой, в этом он не солгал.
Ложью было все остальное. Он прекрасно помнил, что делает с ней по ночам, – она это видела по его глазам. Притворяться для него было проще, чем повиниться. В душе Роберт Баратеон был трусом. С годами его атаки, правда, становились все реже. Сначала он брал ее не меньше двух раз в месяц, потом – едва ли раз в год. Но окончательно это никогда не прекращалось. Рано или поздно он напивался и приходил, чтобы осуществить свои супружеские права. То, чего он стыдился днем, ночью доставляло ему удовольствие.
– Как странно вы смотрите, моя королева, – заволновалась Таэна. – Здоровы ли вы?
– Так... вспомнилось кое что, – с пересохшим горлом сказала Серсея. – Ты хорошая подруга, Таэна. У меня такой не было вот уже...
Ее прервал сильный стук в дверь.
Опять? Королева вздрогнула от неожиданности. Еще одна тысяча кораблей? Накинув халат, она подошла к двери.
– Извините за беспокойство, ваше величество, – сказал часовой, – но леди Стокворт просит вашей аудиенции.
– В такой час? – возмутилась Серсея. – В своем ли Фалиса уме? Скажи ей, что я уже сплю. Скажи, что Щиты захватил враг и я из за этого полночи глаз не смыкала. Я приму ее завтра.
– Виноват, ваше величество, – замялся гвардеец, – только она... как бы это сказать... не в лучшем виде.
Серсея нахмурилась – она предполагала, что Фалиса явилась сообщить ей о смерти Бронна.
– Хорошо, я сейчас оденусь. Проведи ее в мою горницу. – Леди Мерривезер хотела пойти с ней, но Серсея остановила ее. – Лежи. Пусть хотя бы одна из нас выспится. Я ненадолго.
Леди Фалиса предстала перед ней вся в синяках, с опухшим лицом, разбитой губой и красными от плача глазами, в грязной и рваной одежде.
– Боги праведные, – изумилась Серсея, закрывая дверь горницы, – что такое с вами стряслось?
– Он убил его, – дрожащими губами выговорила Фалиса. – Да помилует нас Матерь, он... – И она разрыдалась, содрогаясь всем телом.
Серсея подала ей чашу вина.
– Выпейте, это вас успокоит. Вот так. Еще немного. А теперь перестаньте плакать и расскажите, зачем приехали.
Пришлось опустошить весь штоф, прежде чем леди Фалиса завершила свою печальную повесть. Серсея не знала, смеяться ей или дать волю ярости.
– Поединок, – повторила она. Есть ли в Семи Королевствах хоть один человек, на которого можно положиться? Неужто у нее одной есть разум? – Вы говорите, что сир Бальман вызвал Бронна на поединок?!
– Он сказал, что это будет н нетрудно. Копье – оружие рыцаря, а Брони рыцарь лишь по названию. Бальман сказал, что выбьет его из седла и прикончит, п пока тот будет лежать без чувств.
Брони не рыцарь , это верно. Он солдат и закоренелый убийца. Твой болван муж сам подписал себе смертный приговор.
– Превосходный план. Можно спросить, каким образом он провалился?
– Брони пронзил копьем б бедного Бальманова коня. Прямо в грудь. Конь придавил Бальмана и переломал ему ноги. Бальман так ужасно кричал...
Наемникам неведома жалость.
– Я просила вас устроить несчастный случай во время охоты. Шальная стрела, падение с лошади, разъяренный вепрь... мало ли как охотник может погибнуть в лесу. Копья не предусматривались.
– Я бросилась к мужу, – продолжала Фалиса, как будто не слыша ее, – а он... он ударил меня по лицу. И заставил милорда с сознаться. Бальман кричал и звал мейстера Френкена, а этот наемник...
– Сознаться? – Серсее не понравилось это слово. – Надеюсь, наш храбрый сир Бальман не сказал ничего лишнего?
– Брони ударил его кинжалом прямо в глаз, а мне велел убираться из Стокворта до захода солнца, не то, мол, и со мной то же самое будет. Сказал, что отдаст меня г гарнизону, если они меня захотят. Я приказала схватить Бронна, но один из его рыцарей имел наглость сказать, что мне следует исполнить приказ лорда Стокворта. Он назвал его лордом Стоквортом! – Фалиса схватила Серсею за руку. – Дайте мне сотню рыцарей, ваше величество. И арбалетчиков, чтобы отобрать у него мой замок. Стокворт мой! Мне даже вещи не дали собрать. Брони сказал, что мои платья из шелка и б бархата теперь будет носить его жена.
Тряпки – последнее , о чем тебе следует беспокоиться. Королева освободила руку из цепких пальцев Фалисы.
– Я просила вас задуть свечку, чтобы укрепить безопасность нашего короля, а вы опрокинули на свечу горшок с диким огнем. Ваш безмозглый Бальман и меня приплел к этому делу? Говорите же.
– Он... он очень страдал из за сломанных ног, – облизнула губы Фалиса. – Брони сказал, что окажет ему милосердие... и что теперь будет с моей бедной м матушкой?
Судя по всему, жить ей осталось недолго.
– А вы как думаете? – Возможно, леди Танда уже мертва. Брони не тот человек, чтобы нянчиться с прикованной к постели старухой.
– Вы должны мне помочь. Я не знаю, куда мне деваться, что делать.
Выходи за Лунатика , хотелось сказать Серсее. Он почти такой же дурак , как твой покойник. Не заводить же войну у самых ворот Королевской Гавани – не то сейчас время.
– Молчаливые Сестры охотно берут к себе вдов. Жизнь у них мирная, посвященная молитвам, размышлениям и добрым делам. Они приносят утешение живым и покой умершим. – И разговаривать им запрещается. Недоставало еще, чтобы эта женщина разнесла свои россказни по всем Семи Королевствам. Но Фалиса осталась глуха к голосу разума.
– Мы делали все, чтобы услужить вашему величеству. «Горды своей верностью». Вы сказали...
– Да, я помню. – Серсея заставила себя улыбнуться. – Вы останетесь с нами, миледи, пока мы не найдем способа вернуть вам замок. Позвольте предложить вам еще чашу вина. Оно поможет вам уснуть – вы валитесь с ног от горя и изнеможения. Выпейте, дорогая моя бедняжка Фалиса.
Обеспечив вдове занятие, Серсея кликнула служанок. Доркас она послала за лордом Квиберном, Джаселину – на кухню.
– Принеси нам хлеба и сыра, мясной пирог, яблоки. И вина. У нас сильная жажда.
Квиберн прибыл раньше съестного. Леди Фалиса, успев выпить три чаши вдобавок к прежним, клевала носом, но порой еще всхлипывала. Серсея отвела Квиберна в сторону и рассказала ему о сумасбродном поступке Бальмана.
– Нельзя допустить, чтобы Фалиса болтала об этом в городе. От горя она совсем ополоумела. Нужны ли вам еще женщины для вашей... работы?
– Нужны, ваше величество. Кукольниц я использовал до конца.
– Тогда берите ее и делайте с ней, что хотите. Но если она отправится в ваши темницы... вы меня понимаете?
– Прекрасно понимаю, ваше величество.
– Тем лучше. – Королева снова вооружилась улыбкой. – Пришел мейстер Квиберн, дорогая Фалиса. Он поможет вам успокоиться.
– Это хорошо, – пробормотала вдова. Проводив их за дверь, Серсея налила себе снова.
– Меня окружают одни враги да тупицы, – промолвила она вслух. Даже родным нельзя довериться, даже Джейме, который был когда то ее второй половиной. Он предназначен быть ее щитом и мечом, ее правой рукой. Почему же он вместо этого выводит ее из себя?
Брони всего лишь мелочь, хотя и досадная. Она никогда не верила по настоящему, что он укрывает Беса. Братец слишком умен, чтобы позволить Лоллис назвать ее выродка своим именем, зная, что это навлечет на нее гнев королевы. Леди Мерривезер рассудила верно, указав Серсее на это. Наемник скорее всего выдумал свою шуточку сам. Серсея представляла себе, как он с наглой ухмылкой и чашей в руке смотрит на своего пасынка, сосущего здоровенную тыкву Лоллис. Смейся , пока можешь , сир Бронн , – скоро будешь вопить от боли. Наслаждайся своей полоумной леди и краденым замком. Когда придет время , я прихлопну тебя , как муху. Не послать ли на это дело Лораса Тирелла , если он , паче чаяния , вернется живым с Драконьего Камня? Будет просто чудесно , если они прикончат один другого , как сир Аррик и сир Эррик. Что до Стокворт... нет, не желает она больше думать о Стокворт.
Когда королева вернулась в спальню, Таэна уже спала. Голова у Серсеи кружилась. Это все от вина и недосыпания, сказала она себе. Не каждую ночь к ней приходят со столь дурными вестями. Она хотя бы проснулась, а Роберт спьяну ни за что бы не встал, что уж там говорить о каких то решениях. Все пришлось бы решать Джону Аррену. Серсее было приятно думать, что с государственными делами она справляется лучше Роберта.
За окном уже начинался рассвет. Серсея присела на кровать рядом с Таэной, глядя, как вздымается от дыхания ее грудь. Что ей снится – Мир? Или ее любовник со шрамом, смуглый и опасный, не признающий отказа? Но уж точно не лорд Ортон. Серсея легонько взяла одну ее грудь в ладонь, ощутив тепло и атласную гладкость кожи. Потом слегка сжала руку, провела большим пальцем по крупной вишне соска – опять и опять, пока темная ягода не сделалась твердой. Ее взгляд встретился с открытыми глазами Таэны.
– Тебе приятно?
– Да, – ответила леди Мерривезер.
– А так? – Пальцы Серсеи сдавили и выкрутили сосок.
– Больно, – вскрикнула Таэна.
– Это все вино. Я выпила штоф за ужином и еще один с вдовой Стокворт. Пришлось пить, чтобы она успокоилась. – Она скрутила другой Таэнин сосок. – Я королева и намерена воспользоваться своими правами.
– Как вам будет угодно. – Волосы у Таэны черные, как у Роберта, но на лобке они влажные, а у Роберта всегда были жесткими и сухими. – Прошу вас, продолжайте, моя королева. Делайте со мной, что хотите. Я ваша.
Нет, не то. Она не чувствовала того, что должен был чувствовать Роберт, когда брал ее. Для нее это удовольствие заказано. Таэна – дело иное. Соски у нее превратились в два черных алмаза, из лона сочится влага. Роберт охотно бы с тобой позабавился. Серсея просунула в мирийский колодец палец, за ним другой, поводила ими туда сюда. Но потом , справив свою нужду , он не вспомнил бы , как тебя зовут.
Серсее хотелось знать, обойдется ли у нее с женщиной так же легко, как всегда обходилось с Робертом. Десять тысяч ваших детей нашли смерть у меня в руке , ваше величество. Она погрузила третий палец в глубины Мира. Пока ты храпел , я слизывала твоих сыновей с лица и пальцев одного за другим , всех твоих бледных липких принцев. Ты пользовался своими правами , а я в темноте поедала твоих наследников. Таэна, содрогнувшись, выдохнула какие то слова на чужом языке, выгнулась дугой, закричала. Можно подумать, что ее живьем режут. Серсея представила, что ее пальцы, как кабаньи клыки, вспарывают мирийку от паха до горла.
Но это по прежнему было не то.
У нее никогда ничего не получалось ни с кем, кроме Джейме.
Она хотела убрать руку, но Таэна поймала ее и стала целовать пальцы.
– Милая королева, что я могу сделать для вас? – Она дотронулась до лона Серсеи. – Скажите, чего вам хочется, любовь моя.
– Оставь меня. – Серсея легла на бок и укрылась простыней, вся дрожа. Уже рассвет , думалось ей, а утром я все забуду.
Этого не было, вот и все.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:45 | Сообщение # 37

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

ДЖЕЙМЕ

Медный рев труб ворвался в синие сумерки, и Джосмин Пекльдон тут же вскочил, нашаривая пояс своего господина. Молодец парень, чутко спит.
– Разбойники не возвещают о себе трубами, – сказал ему Джейме. – Меч мне пока не понадобится. Это, должно быть, мой кузен, Хранитель Запада.
Выйдя из шатра, он увидел всадников: с полдюжины рыцарей, двадцать конных стрелков и столько же латников.
– Джейме! – взревел косматый человек в золоченой кольчуге и лисьем плаще. – Тощий совсем и весь в белом! Да еще и бороду отпустил!
– Это всего лишь щетина по сравнению с твоим лесом, кузен. – Жесткая борода и колючие усы сира Давена перерастали в густейшие бакенбарды, а те сливались с желтой гривой на голове, примятой только что снятым шлемом. Где то посередине помещались вздернутый нос и пара живых ореховых глаз.
– Я поклялся не стричь волос, пока не отомщу за отца. – Для мужчины со столь львиной внешностью это звучало довольно глупо. – Но Молодой Волк добрался до Карстарка первым и отнял у меня мою месть. – Он отдал шлем оруженосцу и расправил волосы пальцами. – Оно и к лучшему. Ночи теперь холодные, а с ними тепло. Притом тетя Дженна всегда говорила, что у меня вместо подбородка кирпич. – Он стиснул Джейме за плечи. – Мы боялись за тебя после Шепчущего леса. Говорили, будто лютоволк Старка разорвал тебе горло.
– Ты по мне плакал, кузен?
– Половина Ланниспорта надела траур. Женская половина. – Взгляд сира Давена упал на покалеченную руку Джейме. – Стало быть, это правда. Ублюдки лишили тебя правой руки.
– У меня теперь есть новая, золотая. У однорукого свои преимущества. Я меньше пью, опасаясь пролить вино, и реже порываюсь почесать себе задницу в благородном обществе.
– Это верно. Может, и мне свою отрубить? – засмеялся Давен. – Кто это сделал – Кейтилин Старк?
– Нет. Варго Хоут. – И откуда только эти басни берутся?
– Квохорец? – плюнул сир Давен. – Тьфу на него и на его Бравых Ребят. Я предлагал в фуражиры себя, но твой отец отказал. У львов другие задачи, сказал он, а фуражировка – дело козлов и собак.
Да, это наверняка собственные слова лорда Тайвина – Джейме прямо таки слышал отцовский голос.
– Заходи, кузен. Надо поговорить.
Гаррет разжег жаровни, и в шатре было тепло от раскаленных углей. Сир Давен бросил свой плащ Малышу Лью.
– Ты из Пайперов, мальчуган? Видно по твоему росту.
– Так точно, милорд. Льюис Пайпер.
– Я как то раз отколошматил твоего брата в турнирной схватке. Я спросил, не его ли сестра пляшет голая у него на щите, а он, дурачок, обиделся.
– Это эмблема нашего дома. Сестры у нас нет.
– Жаль. Красивые титьки у вашей эмблемы. Но разве пристало мужчине прятаться за дамой, да еще обнаженной? Саданешь, бывало, по щиту твоего брата и думаешь: какой же ты после этого рыцарь?
– Ну хватит, – засмеялся Джейме. – Оставь его. – Пиа подогревала для них вино, помешивая в котелке ложкой. – Я хотел бы знать, что меня ждет под Риверраном.
– Осада затягивается, – пожал плечами его кузен. – Черная Рыба сидит в замке, мы в лагере. Скука смертная, по правде сказать. – Сир Давен сел на походную табуретку. – Хорошо бы Талли сделал вылазку – это бы нам напомнило, что мы все таки на войне. И кое кого из Фреев заодно уложил бы. Для начала Римана, который пьет беспробудно. И Эдвина тоже. Этот будет поумнее отца, но злость из него брызжет, как гной из чирья. А наш сир Эммон... нет, лорд Эммон, да не допустят меня боги забыть о его новом титуле... наш лорд Риверрана только и делает, что учит меня, как вести осаду. Хочет, чтобы я взял замок, не причинив его собственности никакого ущерба.
– Вино еще не согрелось? – спросил Джейме у Пиа.
– Оно готово, милорд, – прикрыв рот, ответила девушка. Пек подал им кубки на золотом блюде. Сир Давен снял перчатки и взял свой. – Спасибо, парень, а ты из каких будешь?
– Меня зовут Джосмин Пекльдон, милорд.
– Пек у нас герой Черноводной, – пояснил Джейме. – Убил двоих рыцарей и взял в плен еще двух.
– Да ты, похоже, опасней, чем кажешься с виду, парень. Это у тебя борода или ты не умывался давно? У жены Станниса Баратеона усы и то гуще. Сколько тебе годов то?
– Пятнадцать, сир.
– Знаешь, что хорошо в героях, Джейме? – фыркнул сир Давен. – Они все умирают молодыми, а нам, грешным, больше женщин из за этого достается. – Он вернул кубок оруженосцу. – Наполни его опять, и я признаю, что ты герой. Очень пить хочется.
Джейме взял свой кубок в левую руку и сделал глоток. Вино приятно согрело грудь.
– Ты говорил о Фреях, которым желаешь смерти. Риман, Эдвин, Эммон...
– Прибавь еще Уолдера Риверса. Этот бесится оттого, что родился бастардом, и ненавидит всех рожденных в законном браке. А вот сир Первин парень неплохой, пусть живет. Против их женщин тоже ничего не имею. Меня, как я слышал, хотят женить на одной из них. Твой отец, кстати, мог бы и моего мнения спросить об этом предмете. Мой перед Окскроссом вел переговоры с Пакстером Редвином, ты не знал? У лорда есть дочка с хорошим приданым...
– Десмера? – засмеялся Джейме. – Тебе нравятся конопатые?
– Если выбирать между Фреями и веснушками... Половина потомства лорда Уолдера – вылитые хорьки.
– Только половина? Скажи спасибо. Я видел молодую жену Ланселя в Дарри.
– Боги милостивые. Ами открой ворота. Не могу поверить, что Лансель выбрал именно эту. Что на него нашло?
– На него снизошла благодать, но невесту не он выбирал. Мать леди Амареи – урожденная Дарри. Наш дядя решил, что такая жена поможет Ланселю поладить со своими крестьянами.
– Еще как поможет, если будет ложиться со всеми подряд. Знаешь, почему ее прозвали Ами открой ворота? Она поднимает свою решетку для каждого заезжего рыцаря. Пусть Лансель себе заказывает рогатый шлем.
– Нет нужды. Наш кузен едет в Королевскую Гавань, чтобы вступить в рыцарский орден верховного септона.
Если бы Джейме сказал, что Лансель нанялся к скоморохам вместо обезьяны, Давен и то бы сильнее не удивился.
– Быть не может. Ты шутишь. Видно, Ами совсем уж страшный хорек, раз довела парня до такой крайности.
Леди Амарея, расставаясь с Джейме, плакала над своим несостоявшимся браком, а Лайл Кракехолл ее утешал. Джейме, впрочем, тревожили не столько слезы покинутой Ами, сколько суровые лица ее родни.
– Надеюсь, ты не намерен принести обет целомудрия по его примеру, кузен, – сказал он Давену. – Фреи очень щепетильны в том, что касается брачных союзов. Не хотелось бы разочаровывать их еще раз.
– Я женюсь на своем хорьке по всем правилам, можешь не опасаться, – фыркнул сир Давен. – Я помню, что произошло с Роббом Старком. Лучше, однако, выбрать ту, что еще не расцвела, – над другими, если верить рассказам Эдвина, уже потрудился Черный Уолдер. Бьюсь об заклад, он и Ами имел не раз. Этим можно объяснить и внезапное благочестие Ланселя, и настроение, в котором пребывает его отец.
– Ты виделся с сиром Киваном?
– Да, он проезжал здесь, держа путь на запад. Я просил его помочь нам взять Риверран, но Киван и слушать не захотел. Он был мрачнее тучи и держал себя учтиво, но холодно. Я уверял его, что не просил делать меня Хранителем Запада, что эта честь по праву принадлежала ему. Он заявил, что не таит на меня обиды, но по его тону этого не было видно. Пробыл у нас три дня, но едва ли парой слов со мной перемолвился. Жаль, что он не остался, мне бы пригодился его совет. Да и Фреи не осмелились бы докучать ему так, как мне докучают.
– Поделись своими горестями со мной.
– Не знаю, с чего и начать. Пока я строил тараны и осадные башни, Риман Фрей воздвиг виселицу. Каждое утро он приводит туда Эдмара Талли, накидывает ему петлю на шею и грозится повесить его, если замок не сдастся. Черная Рыба не обращает на эту комедию никакого внимания, поэтому вечером лорда Эдмара снова уводят. Ты знаешь, что его жена ждет ребенка?
Джейме не знал.
– Эдмар с ней переспал после Красной Свадьбы?
– В то самое время, когда эта свадьба шла. Рослин красотка, от хорька в ней нет почти ничего. И влюблена в Эдмара, как ни странно. Первин говорит, она молится, чтобы у нее девочка родилась.
Джейме поразмыслил.
– Если родится сын, лорд Уолдер перестанет нуждаться в Эдмаре.
– Вот вот. Наш дядюшка Эммон... извини, лорд Эммон... хочет, чтобы Эдмара вздернули прямо сейчас. Присутствие бывшего лорда расстраивает его не меньше, чем предстоящее рождение еще одного Талли. Он ежедневно требует, чтобы я заставил Римана повесить мужа своей кузины – а как я это сделаю, ему дела нет. Лорд Гавен Вестерлинг между тем дергает меня за другой рукав. Черная Рыба держит в замке его леди жену и трех сопливых щенят. Его милость боится, что Талли убьет их, если Фреи повесят Эдмара. Одна из детей – вдова Молодого Волка.
Жиенну Вестерлинг Джейме, кажется, видел когда то, но не помнил ее в лицо. Должно быть, она настоящая красавица, если юноша ради нее пожертвовал королевством.
– Не станет сир Бринден убивать детей, – заверил он своего кузена. – Не настолько он черен. – Он начинал понимать, почему Риверран до сих пор не пал. – Расскажи мне о занимаемых вами позициях.
– Мы окружили замок плотным кольцом. Сир Риман со своими людьми стоит к северу от Камнегонки, сир Эммон с сиром Форли Престером и остатками твоего прежнего войска – к югу от Красного Зубца. При нем состоят также речные лорды, перешедшие к нам после Красной Свадьбы. Эти большей частью сидят в своих шатрах, мрачные как сычи, и толку от них чуть. Мой собственный лагерь располагается в междуречье, перед рвом и главными воротами Риверрана. Мы навели плавучий мост через Красный Зубец ниже замка. Манфред Йо и Рейнард Раттигер стерегут его, так что на лодке из Риверрана уплыть нельзя. Кроме того, они ловят рыбу сетями – это помогает нам прокормиться.
– Возможно ли взять замок измором?
Сир Давен покачал головой.
– Черная Рыба избавился от всех лишних ртов и выгреб дочиста всю округу. С его запасами и люди, и лошади могут вполне продержаться еще два года.
– А насколько обеспечены мы?
– Пока в реках есть рыба, с голоду мы не умрем, а вот чем лошадей кормить, я не знаю. Фреи получают корм и провизию из Близнецов, но сир Риман клянется, что поделиться с нами у него нет никакой возможности, и нам приходится промышлять самим. Половина тех, кого я послал на фуражировку, не вернулась назад. Одни дезертировали, других мы снимаем с деревьев, где они вызревают с веревкой на шее.
– Мы тоже нашли нескольких позавчера. – Трупы с почерневшими лицами, обнаруженные разведчиками, висели на дикой яблоне. Их раздели догола и каждому засунули в рот по яблоку. Ран ни на ком не было – они, по всей видимости, сдались без боя. Могучий Вепрь разъярился, увидев это, и поклялся жестоко отомстить тем, кто вешает воинов, как поросят.
– Разбойники, должно быть, – сказал сир Давен, выслушав Джейме, – а может, и нет. Тут все еще бродят северные отряды. А лорды Трезубца хоть и склонили колено, но сердца у них, полагаю, так и остались... волчьими.
Двое младших оруженосцев Джейме усиленно хлопотали у жаровен, делая вид, что не слушают. И Льюис Пайпер, и Гаррет Пэг – сыновья речных лордов. Джейме привязался к обоим и очень не хотел бы отдавать их сиру Илину.
– Веревки наводят меня на мысль о Дондаррионе.
– Твой лорд молния не единственный, кто умеет сделать петлю на конце веревки. Даже и говорить о нем не хочу. Лорд Берик там, лорд Берик тут, лорд Берик повсюду, а когда посылаешь за ним людей, он испаряется, словно утренняя роса. Речные лорды помогают ему, можешь не сомневаться. Помогают выходцу с Марок! Сегодня ты слышишь, что он убит, а завтра оказывается, что убить его невозможно. Мои разведчики докладывают, что ночью на всех высотах горят костры – сигнальные, как они думают. Как будто за нами следит множество глаз. Костры зажигают и в деревнях. Какой то новоявленный бог... Бог как раз древний.
– При Дондаррионе состоит Торос, толстый мирийский жрец, собутыльник Роберта. – Золотая рука Джейме лежала на столе, отражая угли, светящиеся в жаровнях. – С Дондаррионом мы тоже разделаемся, если нужда заставит, но первый на очереди – Черная Рыба. Он должен понимать, что дело его проиграно. Ты не пробовал вызвать его на переговоры?
– Сир Риман пробовал. Подъехал к воротам вполпьяна и ну грозиться. Черная Рыба появился на стене и сказал, что с дурными людьми ему говорить не о чем, а потом пустил стрелу в зад коню Римана. Коняга и скинул Фрея в грязь. Я так гоготал, что едва не обмочился. Доведись мне оказаться на месте Бриндена, я выстрелил бы прямо в лживое Фреево горло.
– Надо будет надеть латный воротник, когда пойду говорить с ним, – слегка улыбнулся Джейме. – Я намерен предложить ему выгодные условия. – Если он закончит эту осаду без кровопролития, никто не сможет сказать, что он поднял оружие против дома Талли.
– Попытайся, милорд, но не думаю, что слова помогут нам победить. Замок придется брать штурмом.
В свое время, не так уж давно, Джейме принял бы именно такое решение. Не сидеть же у замка два года, дожидаясь, когда Черная Рыба сдастся.
– Что бы мы ни предприняли, действовать надо быстро, – сказал он Давену. – Мое место в Королевской Гавани, рядом с королем.
– Да, конечно. Я понимаю, как ты нужен своей сестре. Зачем она отослала Кивана? Я думал, она назначит его десницей.
– Он не пожелал занять этот пост. – Киван был не так слеп , как я.
– Хранителем Запада должен был стать тоже он. Или ты. Я, конечно, благодарен за оказанную мне честь, но дядя вдвое старше меня и намного опытнее. Надеюсь, он знает, что я не просил об этом.
– Знает, знает.
– Что Серсея, все так же прекрасна?
– Сияет, как золото. – Фальшивое золото. Ночью она приснилась ему в постели с Лунатиком. Он убил дурака, а ей выбил зубы своей золотой рукой, как Григор Клиган – бедняжке Пиа. Золотая рука во всех его снах работала не хуже другой. – Чем скорей мы покончим с Риверраном, тем скорей я вернусь к Серсее. – Джейме не знал, как поступит на самом деле.
Он говорил с кузеном еще около часа. Когда Хранитель Запада наконец удалился, Джейме пристегнул золотую руку, надел бурый плащ и вышел пройтись по лагерю.
Такая жизнь, по правде сказать, ему нравилась. С солдатами он чувствовал себя намного свободнее, чем при дворе, и они с ним себя чувствовали столь же свободно. Трое арбалетчиков у костра предложили угостить его зайцем, которого поймали в силок. У другого костра молодой рыцарь спросил, как лучше всего защищаться от боевого молота. В воде у речного берега две прачки, подвыпившие и полуголые, со смехом хлестали друг дружку свернутыми плащами, сидя на плечах у мужчин. Еще полдюжины латников подбадривали их криками. Джейме поставил медную звездочку на беленькую, оседлавшую Раффа Красавчика, и проиграл: обе воительницы плюхнулись в тростники.
За рекой слышался волчий вой, ивы шептались на сильном ветру. Илин Пейн сидел в одиночестве у шатра и точил свой меч.
– Пошли, – сказал Джейме, и безмолвный рыцарь встал, искривив губы в улыбке. Ему это в радость , подумал Джейме. Он получает удовольствие , унижая меня каждую ночь , а убить меня было бы , наверно , еще приятней. Джейме хотелось бы верить, что он делает успехи, но улучшение происходило медленно и стоило ему дорого. Все его тело под сталью, шерстью и вареной кожей покрывали порезы, струпья и синяки.
Часовой окликнул их, когда они с лошадьми в поводу вышли из лагеря. Джейме хлопнул его по плечу золотой рукой.
– Не теряй бдительности и дальше. Вокруг бродят волки. – Они проехали вдоль Красного Зубца до развалин сожженной деревни, мимо которой уже проходили днем. Там, среди закопченных камней и остывшего пепла, они начали свой полночный танец, и Джейме вскоре понял, что перевес на его стороне. Быть может, былое мастерство и впрямь к нему возвращается? Быть может, на этот раз Пейн ляжет спать весь в синяках?
Сир Илин, точно подслушав эти отрадные мысли, лениво отразил последний удар Джейме, перешел в контратаку и загнал противника в реку. Джейме поскользнулся на илистом дне и упал на колени, выронив меч. Пейн приставил свой ему к горлу. Рябины на лице сира Илина при луне зияли, как кратеры. Издав свой клокочущий смех, он вложил острие Джейме между губами и лишь тогда убрал клинок в ножны.
Лучше б я вызвал на бой Раффа Красавчика , посадив девку на плечи , подумал Джейме, стряхивая грязь с золотой руки. Сорвать бы эту безделушку да зашвырнуть в реку. Ни на что она не годится, да и левая немногим лучше нее. Сир Илин ушел к лошадям, предоставив ему выбираться из воды самому. Хорошо хоть ног у него по прежнему две.
Последний день похода выдался холодным. Ветер раскачивал голый лес и гнул тростник на Красном Зубце. Джейме, ехавший рядом с Давеном, чувствовал укусы этого ветра даже сквозь зимние шерстяные одежды Королевской Гвардии. Ближе к вечеру показался Риверран, стоящий на узком мысу на месте впадения Камнегонки в Красный Зубец. Замок Талли походил на большой каменный корабль с носом, направленным вниз по течению. Сложенные из песчаника стены в золотисто красных лучах заката показались Джейме толще и выше, чем ему запомнилось. Этот орешек разгрызть не так просто, угрюмо подумал он. Если Черная Рыба не захочет договориться, придется нарушить клятву, данную Кейтилин Старк. Клятва, которую он принес своему королю, важнее.
Понтон через реку и три больших лагеря осадной армии располагались именно так, как рассказывал Давен. В лагере сира Римана Фрея к северу от Камнегонки, самом большом, порядка наблюдалось меньше всего. Над ним торчала виселица вышиной с требушет. На помосте стояла одинокая фигура с петлей на шее. Эдмар Талли. Джейме ощутил укол жалости. Заставлять его стоять вот так день за днем... уж лучше отрубить ему голову и покончить с этим.
За виселицей раскинулись как попало костры и палатки. Фреи и их рыцари благоразумно поставили свои шатры выше отхожих канав: ниже стояли земляные лачуги и обозные телеги.
– Сир Риман, чтобы его ребята не заскучали, снабжает их бабами, устраивает для них петушиные и кабаньи бои, – сказал сир Давен. – Даже певца завел, провалиться мне. Наша тетушка, ты не поверишь, привезла этого Белозубого Уота из Ланниспорта, так что Риману поневоле пришлось взять и его. Не запрудить ли нам реку, чтобы их всех затопило, кузен?
Джейме видел лучников на зубчатых стенах замка. Над ними реяли знамена дома Талли – серебряная форель на поле из синих и красных волн. Самую высокую башню, однако, венчал другой стяг – длинный белый штандарт с лютоволком Старков.
– В первый раз я увидел Риверран зеленым оруженосцем, – сказал Джейме кузену. – Старый Самнер Кракехолл послал меня сюда с письмом, которое не желал доверять ворону. Лорд Хостер продержал меня тут две недели, обмозговывая ответ, и за столом я всегда сидел рядом с его дочкой Лизой.
– Неудивительно, что ты надел белое. Я бы сделал то же самое на твоем месте.
– Ну, Лиза была не так уж дурна. – Сказать по правде, даже совсем недурна: хрупкая, с ямочками на щеках, с длинными золотисто рыжими волосами. Но застенчивая. То молчала, то вдруг принималась хихикать. Серсеиного огня в ней не было и следа. Кейтилин, ее старшая сестра, казалась более интересной, однако ее уже просватали за молодого северянина, наследника Винтерфелла. Впрочем, в те годы ни одна девушка не интересовала Джейме так, как знаменитый брат лорда Хостера, который прославился, сражаясь на Ступенях с Девятигрошовыми Королями. Во время трапезы Джейме, даже не глядя на бедняжку Лизу, приставал к Бриндену Талли, упрашивая его рассказать про Мейелиса Чудище и Эбенового Принца. Сир Бринден тогда был моложе , чем я теперь , прикинул Джейме, а я был моложе Пека.
Ближайший брод находился чуть ниже замка. Чтобы попасть в ставку сира Давена, им пришлось проехать через лагерь Эммона Фрея, мимо шатров речных лордов, которые преклонили колено и были прощены королем. Джейме видел знамена Лайчестеров и Венсов, Рутов и Гудбруков, желуди Смолвуда, плясунью Пайпера... и думал о тех знаменах, которых здесь не было. Отсутствовали серебряный орел Маллистеров, красный конь Бракенов, сова Мертенов, переплетенные змеи Цэгов. Все они возобновили свою присягу Железному Трону, но участвовать в осаде не пожелали. Бракены, правда, сейчас сражаются с Блэквудами, а вот остальные...
Хороши новые друзья. Их преданность кончается там, где речь заходит о собственной шкуре. Риверран должен быть взят, и скоро. Чем дольше затягивается осада, тем больше соблазна для непокорных вроде Титоса Блэквуда.
У брода сир Кеннос из Кайса протрубил в рог Геррока – это должно было выманить Черную Рыбу на стену. Сир Хьюго и сир Дермот переправились первыми, расплескивая мутно красную воду, – один с белым штандартом Королевской Гвардии, другой со львом и оленем Томмена. Остальное войско последовало за ними.
В ланнистерском стане стучали деревянные молотки, возводя новую осадную башню. Две другие стояли уже готовые, покрытые сырыми лошадиными шкурами. Между ними помещался таран на колесах – древесный ствол с обожженной на огне верхушкой, подвешенный на цепях под деревянным навесом. Давен, как видно, времени зря не терял.
– Милорд, где будем ставить шатер? – спросил Пек.
– Здесь, вот на этом пригорке. – Джейме указал нужное место золотой рукой, не слишком приспособленной для такой цели. – Обозы вон там, лошадей туда. Нужду будем справлять в канавах, которые любезно выкопал для нас мой кузен. Позаботьтесь, чтобы границы лагеря были надежно защищены, сир Аддам. – Джейме не ждал нападения, но повторения Шепчущего леса тоже не желал.
– Не созвать ли хорьков на военный совет? – спросил сир Давен.
– Подождем до моего разговора с Черной Рыбой. – Джейме поманил к себе Безбородого Джона Битли. – Вытряси пыль из мирного знамени, а потом ступай к замку и передай сиру Бриндену Талли, что завтра на рассвете я хочу говорить с ним. Мы встретимся на подъемном мосту.
– Лучники, милорд... – встревожился Пек.
– Ничего. – Джейме спешился. – Поставьте шатер и установите мои знамена. – Посмотрим , кто и как скоро прибежит ко мне на поклон , добавил он про себя.
Долго ждать ему не пришлось. Шатер поставили, и Пиа с помощью Пека раздувала жаровни. Последнее время Джейме, засыпая, частенько слышал, как они совокупляются в уголке. Когда Гаррет расстегивал ему поножи, полотнище у входа откинули, и голос его тетушки прогремел:
– Ну вот и ты наконец. – Из за плеча заполнившей весь проем дамы выглядывал ее супруг Фрей. – Давно пора. Не хочешь ли обнять свою старую толстую тетку? – Она раскрыла Джейме объятия, и у него не осталось иного выбора.
Дженна Ланнистер даже в молодости угрожала выплеснуться за пределы своего лифа. Теперь ее фигура, помимо широкого гладкого лица, полной розовой шеи и необъятной груди, приобрела квадратные очертания. Из нее можно было выкроить двух таких, как ее муж. Джейме все ждал, когда она ущипнет его за ухо – она делала это с тех пор, как он себя помнил. Сегодня, однако, она воздержалась и заменила щипок двумя смачными поцелуями.
– Сожалею о постигшем тебя несчастье.
– Мне сделали новую, золотую. – Он показал тетке руку.
– Как красиво. А золотого отца тебе, часом, не сделали? – резко осведомилась она. – Я подразумевала Тайвина, говоря о несчастье.
– Такой, как Тайвин Ланнистер, рождается лишь раз в тысячу лет, – провозгласил ее муж Эммон Фрей, тщедушный человечек, постоянно нервно жестикулирующий. Даже в кольчуге он вряд ли весил больше десяти стоунов. Выпирающий кадык делал еще заметнее отсутствие подбородка. Он начал лысеть, когда ему и тридцати не исполнилось, – теперь, в шестьдесят, у него сохранилось лишь несколько белых прядок.
– До нас доходят всевозможные нелепые слухи, – сказала леди Дженна, когда Джейме отпустил Пиа с оруженосцами. – Не знаешь, чему и верить. Неужто правда, что Тайвина убил Тирион? Или это клевета, которую распустила твоя сестрица?
– Нет, это правда. – Тяжесть золотой руки начинала раздражать Джейме, и он дергал за ремешки, пытаясь ее отстегнуть.
– Чтобы сын поднял руку на отца... – промолвил сир Эммон. – Чудовищно. Вестерос переживает поистине черные времена. Теперь, когда лорда Тайвина больше нет, я опасаюсь за наши судьбы.
– Ты опасался и тогда, когда он еще был с нами. – Походный табурет, на который уселась Дженна, угрожающе затрещал под ней. – Расскажи, как погиб наш сын Клеос, племянник.
Джейме отстегнул последнюю пряжку и снял руку.
– На нас напали разбойники. Сир Клеос разогнал их, но это стоило ему жизни. – Он лгал без запинки, зная, что родителям Клеоса приятно будет это услышать.
– Он был храбрым, наш мальчик, я всегда это говорил. Мужество у него было в крови. – На губах сира Эммона выступила розовая пена – он любил жевать кислолист.
– Его следовало бы похоронить под Утесом, в Чертоге Героев, – заметила леди Дженна. – Где он обрел покой?
Нигде. Кровавые Скоморохи раздели труп догола и бросили воронью на поживу.
– Где то у ручья, – солгал Джейме. – Когда война кончится, я отыщу его и отправлю домой. – Чем чем, а костями в такое время разжиться нетрудно.
– Уж эта война... – Сир Эммон откашлялся, подвигав вверх вниз кадыком. – Ты, должно быть, уже видел осадные машины – башни, требушеты, тараны. Мне это не по душе, Джейме. Давен хочет взломать мои ворота, пробить мои стены. Поговаривает даже о том, чтобы поджечь мой замок. – Он достал из рукава свернутый в трубку пергамент и сунул Джейме под нос. – Вот указ, подписанный королем Томменом, и печать приложена со львом и оленем. Я законный лорд Риверрана и не желаю, чтобы он превратился в дымящиеся руины.
– Убери ты свою писульку, – рявкнула на него супруга. – Пока Черная Рыба сидит в Риверране, она только на подтирку годится. – Леди Дженна провела в доме Фреев пятьдесят лет, но от Ланнистеров в ней сохранилось немало. – Джейме добудет тебе этот замок.
– Разумеется. Вы увидите, что ваш лорд отец недаром верил в меня, сир Джейме. С моими новыми вассалами я намерен быть твердым, но справедливым. Блэквуд, Бракен, Ясон Маллистер, Венсы и Пайпер – все они вскоре убедятся, что нашли правосудного сюзерена в Эммоне Фрее. И мой отец тоже. Он лорд переправы, я – лорд Риверрана. Сын обязан повиноваться отцу, но долг знаменосца – повиноваться своему сюзерену.
Боги праведные.
– Вы не его сюзерен, сир. Прочтите внимательно ваш пергамент. Вам пожалован Риверран с его землями и доходами, но не более. Верховный лорд Трезубца – Петир Бейлиш, и Риверран тоже ему подчиняется.
Сиру Эммону это не понравилось.
– Харренхолл – развалина, проклятая и населенная призраками. И какой из счетовода Бейлиша лорд? Его происхождение...
– Если жалованная грамота вас не устраивает, поезжайте в Королевскую Гавань и обсудите это с моей дражайшей сестрой. – Джейме не сомневался, что Серсея скушает Эммона с потрохами и пустит его кости на зубочистки. Если, конечно, соизволит отвлечься от любовных трудов с Осмундом Кеттлблэком.
– Нет нужды беспокоить ее величество таким вздором, – фыркнула леди Дженна. – Не хочешь ли выйти подышать воздухом, Эм?
– Воздухом?
– Или отлить, скажем. Нам с племянником надо поговорить о семейных делах.
– Да, конечно, – покраснел сир Эммон. – Вечер теплый... Я подожду вас, миледи. Сир... – Новый лорд свернул свою грамоту, поклонился Джейме и вышел.
Трудно было не испытывать презрения к Эммону Фрею. Он явился в Бобровый Утес на четырнадцатом году, чтобы жениться на львице вдвое моложе себя. Тирион говаривал, что Тайвин на свадьбу подарил Эммону несварение желудка. Дженна тоже этому способствовала. Джейме не раз видел, как на пирах сир Эммон мрачно ковырялся в своей тарелке, а его жена между тем вольно шутила с тем или иным домашним рыцарем, сидевшим от нее слева, и их разговор перемежался раскатами смеха. Впрочем, она родила Фрею четырех сыновей. Никто в Бобровом Утесе не смел сомневаться, что все они от него, а сир Эммон и подавно не смел.
– Мой лорд и господин, – закатила глаза его леди жена, как только он удалился. – О чем только твой отец думал, отдавая ему Риверран?
– О ваших сыновьях, полагаю.
– Я тоже о них думаю. Из Эма лорд никудышный. Тай, возможно, будет лучше, если ему хватит ума учиться у меня, а не у отца. – Леди Дженна оглядела шатер. – Есть у тебя вино?
Джейме нашел штоф и налил ей, орудуя левой рукой.
– Зачем вы здесь, миледи? Оставались бы в Утесе, пока не кончатся боевые действия.
– Как только Эм услышал, что он теперь лорд, он тут же помчался предъявлять права на свои владения. – Леди Дженна выпила и вытерла рот рукавом. – Лучше бы твой отец нам пожаловал Дарри. Клеос, как ты помнишь, был женат на одной из дочерей пахаря. Теперь неутешная вдова бесится оттого, что ее сыновьям не достались земли ее лорда отца. Ами открой ворота Дарри только по матери. Моя невестка Джейна ей приходится теткой, а леди Марийе родной сестрой.
– Младшей сестрой, – напомнил ей Джейме, – а Тай станет наследником Риверрана. Это трофей покрупнее Дарри.
– Трофей с подвохом. Из мужчин дома Дарри не осталось в живых никого в отличие от дома Талли. Риман, этот тупица, каждый день накидывает петлю на шею Эдмару, но вешать его и не думает. А у Рослин Фрей в животе растет рыбка. Мои внуки не будут чувствовать себя уверенно в Риверране, пока кто то из наследников Талли жив.
Джейме понимал, что она права.
– Если у Рослин родится девочка...
– Ее можно будет выдать за Тая с согласия старого лорда Уолдера. Да, я тоже об этом думала. Но не менее вероятно, что будет мальчик, и его отросточек бросит тень на все наше будущее. Да и сир Бринден, если переживет осаду, может предъявить на Риверран права от своего имени... или от имени юного Роберта Аррена.
Малютку Роберта Джейме помнил по Королевской Гавани – в четыре года тот все еще сосал материнскую грудь.
– Аррен не доживет до того, чтобы дать потомство. И зачем лорду Орлиного Гнезда Риверран?
– Зачем человеку, у которого есть горшок золота, нужен еще один? Людям свойственна алчность. Надо было Тайвину отдать Риверран Кивану, а Дарри – нам. Я бы сказала ему об этом, если бы он соизволил спросить меня, но когда твой отец слушал кого нибудь, кроме Кивана? – Леди Дженна тяжко вздохнула. – Заметь, я не упрекаю Кивана за то, что для родного сына он выбрал более безопасный замок. Я слишком хорошо его знаю.
– Желания Кивана и желания Ланселя, похоже, расходятся. – Джейме рассказал тетке о решении Ланселя отречься о лордства, жены и земель, чтобы стать воином святой веры. – Если вы все еще хотите получить Дарри, напишите Серсее и изложите ваши резоны.
– Нет, эта лошадка уже ушла со двора, – отмахнулась чашей леди Дженна. – Эм забрал в свою дурную голову, что будет править речными землями. А Лансель... думаю, мы должны были предугадать это заранее. В конце концов, жизнь, посвященная вере, не так уж отличается от той, что посвящена королю. Но Киван, боюсь, будет в ярости. Как Тайвин, когда тебе вздумалось надеть белое. У Кивана по крайней мере остался еще наследник, Мартин. Можно женить его на Ами открой ворота вместо Ланселя. Да помогут нам Семеро. Кстати, о Семерых – с чего вдруг Серсея позволила Септе снова вооружиться?
– Уверен, что причины у нее были, – пожал плечами Джейме.
– Причины? – Леди Дженна издала неприличный звук. – Хорошо, если они окажутся вескими. Мечи и Звезды даже Таргариенам не давали покоя. Сам Завоеватель старался не настраивать их против себя. А когда Эйегон умер и лорды подняли восстание против его сыновей, оба ордена принимали в нем самое деятельное участие. Их поддерживали наиболее благочестивые лорды и многие простолюдины. Мейегору стоило большого труда разделаться с ними. Он платил золотого дракона за голову каждого нераскаянного Сына Воина и серебряного оленя за голову Честного Бедняка, насколько я помню уроки истории. Их убивали тысячами, но тысячи оставшихся продолжали смутьянничать. Это продолжалось, пока Железный Трон не убил Мейегора – тогда Джейехерис объявил помилование всем, кто сложит оружие.
– Я из истории мало что помню, – признался Джейме.
– Как и твоя сестра. – Леди Дженна опять приложилась к чаше. – Это правда, что Тайвин улыбался на смертном ложе?
– Он гнил, вот губы у него и разъехались.
– Только то? – Дженну как будто опечалило это. – Говорят, что Тайвин не знал, что такое улыбка, но это не так. Он улыбался, когда женился на твоей матери и когда Эйерис сделал его десницей. Улыбался, когда замок Тарбеков рухнул на голову этой злокозненной суке леди Эллин, – так по крайней мере уверял меня Тиг. И когда ты родился, Джейме, – это я видела своими глазами. Ты и Серсея, розовенькие, без единого недостатка, точно две горошинки из одного стручка... лишь с одной небольшой разницей. Ну и легкие у тебя были!
– Услыши наш рев, – усмехнулся Джейме. – Расскажите еще, что отец любил посмеяться.
– Нет. Смеху Тайвин не доверял. Слишком многие на его памяти смеялись над твоим дедом. Эта комедия, именуемая осадой, его бы уж точно не позабавила, – нахмурилась леди Дженна. – Как ты намерен закончить ее теперь, когда прибыл на место?
– Я вызвал Черную Рыбу на переговоры.
– Ничего у тебя не выйдет.
– Предложу ему сдаться на хороших условиях.
– Условия подразумевают доверие. Фреи перебили гостей под собственным кровом, а ты... не хочу тебя обидеть, мой милый, но ты все таки убил короля, которого клялся защищать.
– И Черную Рыбу убью, если он не сдастся. – Джейме сказал это резче, чем намеревался, но сейчас он меньше всего хотел, чтобы ему тыкали в нос Эйериса Таргариена.
– Чем это, языком? – презрительно молвила тетка. – Я, конечно, тучная старуха, но мозги в голове у меня есть. Есть они и у Черной Рыбы. Пустыми угрозами его не проймешь.
– А вы бы что посоветовали?
Она приподняла свои пышные плечи.
– Эм хочет отрубить Эдмару голову – и возможно, что в кои то веки он прав. Сир Риман со своей виселицей сделал из нас посмешище. Надо показать сиру Бриндену, что твои угрозы не пустой звук.
– Смерть Эдмара может сделать Бриндена еще более неуступчивым.
– Чего чего, а упрямства Черной Рыбе всегда было не занимать. Хостер Талли сказал бы тебе то же самое. Впрочем, я никогда не брала на себя смелость учить тебя, как вести войну. Я свое место знаю в отличие от твоей сестры. Правда ли, что она сожгла Красный Замок?
– Только Башню Десницы.
Тетушка возвела глаза к потолку.
– Лучше бы она оставила башню в целости и сожгла самого десницу, Хариса Свифта. Если кто и заслуживает своего герба, так это сир Харис. И Джайлс Росби, да помогут нам Семеро! Я думала, он давно уже умер. Мерривезер... его деда твой отец прозвал Смехунчиком. По словам Тайвина, он только и умел, что усмехаться остротам короля Эйериса – так и доусмехался до изгнания, насколько я помню. Серсея, слыхать, и бастарда ввела в совет, а какого то проходимца – в Королевскую Гвардию. Она вооружила святош, а браавосийцы, сколько их ни есть в Вестеросе, требуют возвращения ссуд. Ничего бы этого не случилось, если бы она, следуя простому здравому смыслу, сделала десницей своего дядю.
– Сир Киван отклонил ее предложение.
– Да, он тоже так говорит – не говорит только почему. Он о многом умалчивает. – Леди Дженна скривилась. – Киван всегда делал все, о чем бы его ни просили. Уклоняться от своего долга – это на него не похоже. Что то здесь не так, носом чую.
– Мне он сказал, что устал. – Он знает , сказала Серсея, когда они оба стояли над телом отца. Он знает про нас с тобой.
– Устал? – Тетка поджала губы. – Что ж, он имеет на это право. Тяжело прожить всю свою жизнь в тени Тайвина. Всем моим братьям это далось тяжело. Тень от Тайвина падала длинная, черная, а им так хотелось немного солнца. Тигетт пытался жить сам по себе, но с твоим отцом никогда сровняться не мог, и с годами это все больше ожесточало его. Герион все шутил – проще смеяться над чьей то чужой игрой, чем вступить в нее и проиграть. А вот Киван рано смекнул, как обстоит дело, и занял место рядом с твоим отцом.
– А ты? – спросил Джейме.
– Эта игра не предназначалась для девочек. Для отца я была маленькой принцессой, зеницей ока... и для Тайвина тоже, пока не разочаровала его. Мой брат так и не научился мириться с разочарованиями. – Леди Дженна поднялась на ноги. – Я сказала тебе все, что хотела. Не буду больше занимать твое время. Поступай так, как поступил бы на твоем месте Тайвин.
– Ты любила его? – вырвалось вдруг у Джейме.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:45 | Сообщение # 38

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

КОШКА КЕТ

Она проснулась еще до рассвета, в комнатушке под самой крышей, которую делила с дочерьми Бруско.
Кет всегда просыпалась первая. Под одеялом с Талеей и Бреей было тепло и уютно. Слыша, как они посапывают во сне, она села и спустила ноги с кровати, Брея пробормотала что то и повернулась на другой бок. От серых каменных стен веяло таким холодом, что Кет мигом покрылась мурашками. Когда она в темноте натягивала через голову камзол, Талея тоже проснулась и попросила:
– Кет, будь добренькой, подай мне одежду. – Талея, состоявшая из одних локтей и коленок, вечно жаловалась, что мерзнет.
Кет принесла ей одежки, и та залезла с ними под одеяло. Потом они вдвоем стащили с кровати старшую сестру Брею, ругавшую их спросонья на чем свет стоит.
Когда они слезли вниз по приставной лесенке, Бруско с сыновьями уже сидели в лодке на узком канале, протекавшем у самого дома. Бруско, как и каждое утро, заорал, чтобы девочки поторопились. Братья помогли Талее и Брее спуститься в лодку. В обязанности Кет входило отвязать их от сваи, бросить конец Брее и отпихнуть лодку ногой от причала. Сыновья Бруско налегли на шесты, и она перескочила к остальным через растущую полоску воды.
Теперь какое то время можно было просто сидеть и зевать, пока гребцы в предрассветных сумерках вели лодку через паутину мелких каналов. День обещал быть на редкость ясным. В Браавосе всего три вида погоды: противный туман, еще более скверный дождь и дождь со снегом, хуже которого нет ничего. Но иногда случается и хорошее утро, с розовым небосклоном и чистым соленым воздухом. Кет очень любила такие дни.
По прямому, широкому Длинному каналу они повернули на юг, к рыбному рынку. Кет, сидя с поджатыми ногами, зевала и пыталась вспомнить свой сон. Ей снова приснилось, будто она волчица. Лучше всего помнились запахи: деревья, земля, ее братья по стае, лошади, олени и люди – все разные – и едкая вонь страха, всегда одинаковая. Иногда эти волчьи сны были столь живыми, что она, даже проснувшись, слышала вой своих братьев, а Брея однажды сказала, что Кет во сне рычала и билась под одеялом. Врет, решила Кет, но Талея подтвердила, что это правда.
Нельзя мне больше видеть такие сны , думала Кет. Я теперь кошка , а не волчица. Но она, как ни старалась, не могла избавиться от Арьи Старк, которой эти сновидения посылались. Где она ни спала, в подземельях храма или в комнатушке под крышей, волчьи сны находили ее... и не только волчьи.
Сны, где она, сильная и быстрая, бегала за добычей со своей стаей, нравились ей – но другие, где у нее были не четыре ноги, а две, Кет ненавидела. В них она каждый раз искала мать, бродя среди пожаров по земле, залитой грязью и кровью. В них неизменно шел дождь, и она слышала, как кричит ее мать, но чудовище с песьей головой не пускало Кет к ней. В них она всегда плакала, как испуганный малый ребенок. Кошки не плачут, говорила она себе, и волки тоже. Это просто дурацкий сон.
Лодка тем временем прошла по Длинному каналу мимо медных зеленых куполов Дворца Истины, мимо высоких четырехугольных башен Престайнов и Антарионов и через громадную серую арку водовода попала в Илистый городок, где дома были меньше и скромнее. Чуть позже всю ширину канала заполнят змеи лодки и баржи, но в этот ранний час он, можно сказать, принадлежал только им. Бруско любил приезжать на рынок в тот миг, когда Титан возвещал о восходе солнца. Расстояние приглушало идущий с лагуны рев, однако он оставался достаточно громким, чтобы пробудить спящий город.
Когда они причалили к рынку, там уже вовсю торговали сельдью, треской и устрицами. Стюарды, повара, хозяйки, матросы с галей толкались, прицениваясь к утреннему улову. Бруско, переходя от одной лодки к другой, время от времени стукал своей тростью по одному из бочонков и говорил:
– Вот этот. – Тук тук. – Вот этот. – Тук тук. – Нет, этого не надо. – Он был не из разговорчивых. Талея говорила, что на слова отец так же скуп, как и на монету. Устрицы, крабы, мидии, иногда креветки – Бруско выбирал то, что получше. Его дети и Кет таскали отобранные им бочки и ящики в свою лодку. Бруско из за больной спины не мог поднять ничего тяжелее кружки темного эля.
Ко времени отъезда домой Кет всегда пропитывалась запахом рыбы и соли. Она так привыкла к нему, что почти не ощущала. Работа не угнетала ее. Когда руки или спина начинали болеть от поднятия тяжестей, она говорила себе, что зато становится крепче.
Загрузив весь товар, они снова возвращались на Длинный канал. Сестры, сидя на носу, перешептывались – Кет знала, что они говорят про парня Брей, к которому она лазит на крышу, пока отец спит.
«Прежде чем прийти к нам, ты должна узнать три новые вещи», – сказал добрый человек, отправляя ее в город, и она узнавала их каждый раз. Порой это были всего лишь три новых браавосских слова, порой рассказы о чудесах, привезенные с бескрайних морей за пределами островов Браавоса. Рассказы о войнах, падающих с неба лягушках и недавно вылупившихся драконах. Порой она узнавала три новые смешные истории или загадки, и секреты ей тоже встречались не так уж редко.
Браавос – город, созданный для секретов, город туманов, масок и шепотов. Самое его существование, как узнала Кет, целых сто лет было секретом, а его местонахождение скрывалось все триста. «Девять Вольных Городов – это дети старой Валирии, – говорил добрый человек, – но Браавос – незаконное, отбившееся от дому дитя. Мы все тут дворняжки, потомки рабов, шлюх и воров. Наши предки собрались сюда из пятидесяти разных земель, ища спасения от поработивших их драконовых лордов. С ними пришли пятьдесят разных богов, но один бог был у них общим».
«Многоликий», – догадалась Кет.
«И многоименный. В Квохоре он зовется Черным Козлом, в Йи Ти – Львом Ночи, в Вестеросе – Неведомым. Все люди рано или поздно должны поклониться ему, кому бы они ни молились при жизни – Семерым, Владыке Света, Лунной Матери, Утонувшему Богу или Великому Пастырю. Все люди принадлежат ему, кроме бессмертных, если есть такие на свете. Ты знаешь кого нибудь, кто жил бы вечно?»
«Нет, – отвечала Кет. – Все когда нибудь должны умереть».
В безлунные ночи она пробиралась украдкой в храм, где он встречал ее неизменным вопросом:
«Какие вещи узнала ты из тех, что не знала раньше?»
«Я знаю, что кладет Слепой Бегго в горячий соус, который подает к устрицам, – отвечала она. – Знаю, что лицедеи из «Синего фонаря» хотят ставить «Лорда со скорбным ликом», а «Корабль» в пику им – «Семь пьяных гребцов». Знаю, что книготорговец Лото Лорнель ночует в доме капитана Моредо Престайна, когда тот уходит в плавание, и возвращается домой, как только «Лисичка» приходит в порт».
«Это полезно знать. Скажи теперь, кто ты».
«Никто».
«Лжешь. Ты Кошка Кет. Я хорошо тебя знаю. Иди спать, дитя, а утром будешь служить».
«Все мы должны служить», – отвечала она и служила – три дня из каждого лунного месяца. В безлунные ночи она становилась никем, служанкой Многоликого Бога в черно белом одеянии. Вместе с добрым человеком она шагала в напоенном ароматами сумраке, неся свой фонарь. Она обмывала мертвых, обшаривала их одежду, пересчитывала их монеты. Порой, как в былые дни, помогала Умме на кухне, крошила белые грибы и чистила рыбу. Только в безлунные ночи и следующие за ними дни – в другое время она оставалась сироткой в слишком больших для нее сапогах, выкрикивающей на улицах «Ракушки, кому ракушки».
Она знала, что эта ночь тоже будет безлунной – в прошлую месяц на небе был совсем тоненький. «Что ты узнала из того, чего раньше не знала?» – спросит добрый человек, когда увидит ее. Я знаю , что дочь Бруско Брея встречается с парнем на крыше , пока ее отец спит , думала Кет. Талея говорит, что она позволяет ему себя трогать, хотя он наверняка вор, раз шастает ночью по крышам. Но это всего одна вещь – надо узнать еще две. Ничего, успеется. В гавани всегда найдется что нибудь новое.
Дома она помогла сыновьям Бруско разгрузить лодку. Бруско с дочерьми тем временем раскладывали товар по трем тачкам на подстилках из водорослей.
– Вернетесь, когда продадите все, – сказал девочкам Бруско, как каждое утро, и они отправились. Брея покатила тачку к Пурпурной гавани, где стояли браавосские корабли, Талея, как всегда, собиралась торговать у Лунного Пруда и на Острове Богов, Кет девять из десяти дней посвящала Мусорной Заводи.
В Пурпурной гавани, между Затопленным Городом и Морским Дворцом, разрешалось швартоваться только браавоссийцам; мореходам из других Вольных Городов и прочих краев приходилось довольствоваться более бедной и грязной Мусорной Заводью. Шуму здесь тоже было куда больше: моряки и купцы из полусотни стран толпились на причалах вперемежку с теми, кто оказывал им услуги или норовил поживиться на них. Это место нравилось Кет больше всех в Браавосе. Нравился гомон, и диковинные запахи, и корабли, приходящие или отплывающие с вечерним приливом. Нравились моряки – горячие тирошийцы с крашеными бородами и зычными голосами; светловолосые лиссенийцы, которые вечно с ней торговались; приземистые волосатые иббенийцы, хрипло изрыгающие проклятия. Самыми любимыми у нее были летнийцы, гладкие и черные, как смола. Они носили плащи из красных, зеленых и желтых перьев, а их корабли с высокими мачтами и белыми парусами походили на лебедей.
Иногда сюда заходили и вестеросские суда – карраки из Староместа, торговые галеи из Синего Дола, Королевской Гавани, Чаячьего города, пузатые винные баркасы из Бора. Кет знала, как ее моллюски называются по браавосски, но в Мусорной Заводи выкликала их на языке причалов и портовых таверн, где слова из дюжины других языков подкреплялись жестами, большей частью ругательными, – они то и доставляли ей наибольшее удовольствие. Тем, кто к ней приставал, она показывала кукиш, обзывала их ослиным хреном или верблюжьей какашкой. «Верблюдов я, правда, ни разу не видела, – говорила она, – но их дерьмо сразу чую».
Изредка на нее кто нибудь злился за это, но для таких случаев у Кет имелся карманный ножик. Она не забывала его точить и умела им пользоваться. Этому ее научил в «Счастливом порту» Красный Рогго, дожидаясь, когда Ланна освободится. Он показал ей, как прятать нож в рукаве, как вытряхивать, когда он ей понадобится, как незаметно срезать кошелек – чтобы успеть потратить монеты, пока хозяин их не хватился. Добрый человек согласился, что это тоже полезно знать, особенно ночью, когда брави и воры бродят по улицам. В гавани у Кет завелось много друзей – грузчики, скоморохи, канатчики, швецы парусов, содержатели таверн, пивовары, пекари, нищие, шлюхи. Они покупали у нее ракушки, рассказывали ей правдивые истории о городе Браавосе и выдуманные – про свою жизнь, смеялись над ее браавосским выговором. Кет, ничуть не обижаясь, показывала им кукиш и обзывала их верблюжьими какашками, а они покатывались со смеху. Гилоро Дотаре пел ей непристойные песенки, его брат Гилено открыл секрет, где лучше всего ловятся угри. Лицедеи из «Корабля» показывали, как надо становиться в позу, и учили ее монологам из «Ройнской песни», «Двух жен Завоевателя» и «Распутной купчихи». Перышко, маленький человек с грустными глазами, сочинявший все фривольные комедии для «Корабля», предлагал научить ее целоваться, но Тагганаро хлопнул его треской по мордасам, на том все и кончилось. Коссомо Фокусник мог проглотить мышь, а потом вытащить ее из уха – это волшебство, говорил он. «Враки, – сказала Кет. – Она все время была у тебя в рукаве. Я видела, как она копошится».
– Устрицы, мидии, крабы, – выкрикивала она, и эти волшебные слова, как и полагается, открывали ей доступ почти повсюду. Она поднималась на палубу кораблей из Лисса, Староместа, Порт Иббена, продавала свой товар часовым у башен городской знати. Однажды она пристроилась прямо на ступенях Дворца Истины, а когда другой торговец попытался ее прогнать, она перевернула его тележку и раскидала ракушки по булыжнику. У нее покупали таможенники и разносчики из Затопленного Города, где над зеленой лагуной видны купола и башни. Раз, когда Брее нездоровилось из за лунных дней, Кет пошла вместо нее в Пурпурную гавань и продала креветок и крабов гребцам с прогулочной барки Морского Начальника, чьи борта от носа до кормы разукрашены смеющимися лицами. Иногда она поднималась вдоль водовода до Лунного Пруда, где ее покупателями были брави в полосатых шелках и тюремщики в тусклых кафтанах. Но постоянным ее местом оставалась Мусорная Заводь.
– Устрицы, мидии, крабы, – кричала она, везя тачку мимо причалов. – Креветки и ракушки. – За ней, привлеченная ее криками, увязалась грязная ярко рыжая кошка. Следом появилась другая, серая, драная, с коротким хвостом. Кошек притягивала ее вкусно пахнущая тележка – бывало, что ближе к вечеру за Кет их тянулось около дюжины. Иногда она бросала им устрицу – кто первый сцапает. Большие коты, как она заметила, редко оказывались победителями; добыча зачастую перепадала тощим, шустрым, самым голодным. Вроде самой Кет. Ее любимцем был старый котяра с обгрызенным ухом. Он напоминал ей того, за которым она когда то гонялась по всему Красному Замку. Нет, не она – другая девочка.
Два корабля, стоявшие здесь вчера, ушли, но вместо них прибыло сразу пять новых: маленькая каррака «Резвая обезьяна», огромный иббенийский китобой, разящий дегтем, кровью и рыбьим жиром, два потрепанных баркаса из Пентоса и стройная зеленая галея из Старого Волантиса. У каждых сходней она останавливалась и предлагала свой товар – раз на гаванском языке, раз на общем наречии Вестероса. Матрос с китобоя обругал ее так громко, что все кошки прыснули кто куда, пентошийский гребец спросил, сколько она хочет за устричку у себя между ног, но с другими ей повезло больше. Помощник на зеленой галее слопал сразу полдюжины устриц и рассказал, что капитана убили лиссенийские пираты, пытавшиеся взять их на абордаж у Ступеней.
– Это был мерзавец Саан со «Старухиным сыном» и большой «Валирийкой». Насилу ушли.
«Резвая обезьяна» пришла из Чаячьего города, и команда была рада поговорить на общем. Один спросил, почему это девочка из Королевской Гавани продает моллюсков в гавани Браавоса, и Кет рассказала свою придуманную историю.
– Мы простоим здесь четыре дня и четыре долгие ночи, – сказал другой. – Где бы нам поразвлечься?
– В «Корабле» дают «Семь пьяных гребцов», – сообщила Кет, – в «Пятнистом погребке», что у ворот Затопленного Города, устраивают бои угрей. Можно еще пойти ночью к Лунному Пруду, там брави на дуэлях дерутся.
– Это все хорошо, – вмешался третий, – но Уот насчет женщин спрашивал.
– Девушки лучше всего в «Счастливом порту» – он вон там, где причален «Корабль скоморохов». – В гавани девки опасные – кто знает, на какую нарвешься. Хуже всех Сфрона. Говорят, она ограбила и убила добрый десяток мужчин, а тела их спустила в каналы, угрям на корм. Пьяная Дочка хороша только когда трезвая. А Джейна Язва на самом деле мужчина. – Спросите там Мерри. Имя ее Мералин, но все зовут ее Мерри. – Мерри всегда брала у Кет дюжину устриц и девушек своих угощала.
Сердце у нее доброе, с этим все согласны. И самые большие титьки во всем Браавосе, как она сама хвастается.
Девушки у нее тоже хорошие. Стыдливая Бетани, Морячка, одноглазая Уна, предсказывающая судьбу по одной капле крови, хорошенькая малышка Ланна, даже Ассадора, усатая иббенийка. Они, может, и не красотки, но к Кет всегда были добры.
– В «Счастливый порт» все грузчики ходят, – заверила Кет моряков из Вестероса. – Мерри говорит: «Эти ребята разгружают суда, а мои девушки – парней, которые на судах ходят».
– А те, особенные, про которых в песнях поется? – спросил самый младший из обезьяньей команды, лет шестнадцати, рыжий и конопатый. – Они правда такие красивые? Где бы такую взять?
Остальные расхохотались.
– Семь преисподних, парень, – сказал кто то, – такую куртизанку может позволить себе разве что капитан, да и то если продаст корабль к бесовой матери. Эти красотки для лордов, не для нас с тобой.
Моряк говорил правду. Браавосские куртизанки славятся по всему свету. Певцы сочиняют про них песни, золотых дел мастера осыпают их подарками, все ремесленники из кожи вон лезут, чтобы заполучить их в клиентки, торговые магнаты платят целые состояния, чтобы пойти с ними на пир, на бал или на представление, брави из за них убивают друг друга. Кет видела иногда, как они проплывают по каналам со своими любовниками. У каждой из них своя барка, свои гребцы. У Поэтессы всегда книга в руке, Лунная Тень носит только белое и серебристое, Сардинья Королева шагу не ступит без своих русалок, четырех молоденьких девушек – они носят ее шлейф и причесывают ее. Все куртизанки одна другой красивее. Даже Дама под Вуалью, хотя ее лицо видят только те, кого она берет в любовники.
– Я раз продала куртизанке три мидии, – похвасталась Кет. – Она позвала меня, сходя со своей барки. – Бруско внушил ей, что с куртизанками нельзя заговаривать, пока она не обратится к тебе первая, но эта приветливо улыбнулась и заплатила Кет серебряную монетку – вдесятеро дороже, чем стоили ракушки.
– Это которая же? Королева Раковин, что ли?
– Черная Жемчужина, – важно ответила Кет. Самая знаменитая из всех, по словам Мерри. «Она из рода драконов, – рассказывала хозяйка таверны. – Первая Черная Жемчужина была королевой пиратов. От одного вестеросского принца у нее родилась дочь, которая выросла и тоже пошла в куртизанки. Так у них и пошло от матери к дочери. Что она тебе говорила, Кет?»
«Сказала, что купит три мидии, и спрашивает: есть ли у тебя, малютка, горячий соус?» – «Аты?» – «Соуса, говорю, нет, миледи. И я не малютка, меня зовут Кет. Надо бы и нам готовить горячий соус. Бегго вот готовит и продает в десять раз больше Бруско».
Доброму человеку Кет тоже рассказала о Черной Жемчужине, добавив, что настоящее ее имя – Беллегера Отерис. Это было одной из трех узнанных Кет новых вещей.
«Верно, – подтвердил жрец. – Ее мать звалась Беллонарой, но первая Черная Жемчужина тоже была Беллегера».
Кет не думала, однако, что команде «Резвой обезьяны» интересны имена куртизанок и тем более их матерей. Вместо этого она спросила, что нового в Семи Королевствах и как там война.
– Какая еще война? – засмеялся один. – Никакой войны у нас нету.
– Ни в Чаячьем городе, ни в Долине, – добавил другой. – Маленький лорд бережет нас, как прежде берегла его матушка.
Его матушка... Леди Долины приходилась Кет родной теткой.
– Значит, леди Лиза...
– Умерла, – подтвердил конопатый парень. – Ее убил собственный домашний певец.
Ну и пусть. У Кошки Кет никогда не было тетки. Она покатила тачку дальше, подпрыгивая на булыжнике.
– Устрицы, мидии, крабы! – Она продала немного артели, разгружавшей большой винный баркас из Бора, и еще немного другой, чинившей мирийскую галею, потрепанную штормами.
Тагганаро, сидевший у причальной тумбы рядом с тюленьим королем Кассо, купил у нее мидий, а Кассо затявкал и дал ей пожать свой ласт.
– Иди работать ко мне, Кет, – в который раз завел Тагганаро, высасывая моллюсков из скорлупы. Он подыскивал себе напарника с тех пор, как Пьяная Дочка проткнула ножом руку Крошке Нарбо. – Я дам тебе больше, чем дает Бруско, и рыбой от тебя не будет вонять.
– Кассо нравится, как я пахну. – Тюлений король согласно тявкнул. – Как у Нарбо рука, не лучше?
– Три пальца не гнутся, – пожаловался Тагганаро между двумя мидиями. – Какой он карманник, если пальцами не владеет? Такой был мастер, а девку не сумел выбрать.
– Мерри говорит то же самое. – Кет нравился Крошка Нарбо, хотя он был вором. – Что же он будет делать теперь?
– Думает сесть на весло. Для этого и двух пальцев хватит, а Морскому Начальнику гребцы всегда требуются. Брось, Нарбо, говорю я ему. Море холодней девственницы и злей любой шлюхи. Лучше отрежь руку насовсем и ступай попрошайничать. Вот и Кассо так скажет – верно ведь, Кассо?
Тюлень тявкнул, и Кет, не сдержав улыбки, бросила ему одну мидию.
До «Счастливого порта» напротив «Корабля скоморохов» она добралась уже к концу дня. Лицедеи сидели на боку своего накренившегося судна, передавая друг дружке мех с вином, и спустились к ней за устрицами. Она спросила, как идут «Семь пьяных гребцов», и Жосс Хмурый грустно покачал головой.
– Квенс наконец то застал Алакио в постели со Слу, Они подрались на бутафорских мечах, и в итоге у нас только пять гребцов.
– Недостаток гребцов надо восполнить усиленным пьянством, – заявил Мирмелло. – Я, к примеру, стараюсь.
– Возьмите шестым Крошку Нарбо, он как раз хочет пойти в гребцы, – посоветовала им Кет.
– Ступай ка ты к Мерри, – сказал Жосс. – Ты же знаешь, какая она кислая делается без твоих устриц.
Мерри сидела в общей комнате и с закрытыми глазами слушала, как Дареон играет на лютне. Уна тут же заплетала в косу длинные золотистые волосы Ланны. Опять дурацкая любовная песня – Ланна только такие и просит. Из девушек она самая младшая, ей всего четырнадцать. Кет знала, что Мерри запрашивает за нее втрое больше, чем за других.
Какой все таки Дареон нахал – сидит себе и бренчит как ни в чем не бывало, строя глазки Ланне. Девушки прозвали его черным певцом, но какой он теперь черный. Ворона, подзаработав деньжат своим пением, преобразилась в павлина. Сегодня на нем пурпурный плюшевый плащ, отороченный горностаем, камзол в белую и сиреневую полоску, разноцветные, как у брави, бриджи. У него есть еще и шелковый плащ, и бархатный, винно красный, с парчовой отделкой. Черного на нем только и осталось, что сапоги. Кет слышала, как он говорил Ланне, что все остальное бросил в канал – хватит, мол, с него ночной тьмы.
Но ведь он брат Ночного Дозора, думала Кет, слушая, как дура леди бросилась с дурацкой башни из за того, что умер ее дурак принц. Лучше бы она расправилась с теми, кто этого принца убил. А певцу место на Стене, здесь ему делать нечего. Когда он впервые появился в «Счастливом порту», Арья чуть не попросила его взять ее с собой в Восточный Дозор – но он сказал Бетани, что не собирается возвращаться. «Жесткие постели, соленая треска и бесконечные караулы – вот что такое Дозор. Кроме того, там не найти даже наполовину таких красивых, как ты, – как же мне покинуть тебя? » То же самое, слышала Кет, он говорил и Ланне, и одной девице в «Кошкином доме», и даже Соловушке, когда играл однажды в «Семи лампадах».
Жаль, что Кет не было здесь в ту ночь, когда толстяк ударил его. Девушки до сих пор над этим смеются. Уна говорит, тот парень краснел до ушей, стоило ей только к нему прикоснуться, но когда он начал безобразничать, Мерри велела выкинуть его вон и бросить в канал.
Кет стала вспоминать, как спасла толстого парня от Терро и Орбело, но тут пришла Морячка и сказала на общем языке Вестероса:
– Какая красивая песня. Он, должно быть, любимец богов, раз они наделили его таким голосом и таким красивым лицом.
Лицо красивое, а душа скверная, подумала Арья, но промолчала. Дареон тоже как то женился на Морячке – она ложилась только со своими мужьями. Бывало, что за ночь в «Счастливом порту» справляли три свадьбы, а то и четыре. Обряд совершал то веселый, насквозь пропитанный вином жрец Эззелино, то Юстас, служивший когда то в Заморской септе. Если ни жреца, ни септона под рукой не оказывалось, кто нибудь приводил из «Корабля» лицедея. Мерри говорила, что у них получается даже лучше, чем у настоящих жрецов, особенно у Мирмелло.
Свадьбы праздновались шумно и весело, с обильными возлияниями. Если Кет случалось зайти в это время, Морячка требовала, чтобы ее новый муж купил устриц – они, мол, укрепляют мужскую силу. Она охотно смеялась, Морячка, но Кет всегда чувствовала в ней какую то затаенную грусть.
Другие девушки говорили, что Морячка в свои лунные дни ходит на Остров Богов и знает всех богов, которые там живут, – даже тех, которых в Браавосе давно забыли. Говорили, что она молится за своего первого, настоящего мужа – он пропал в море, когда Морячка была не старше Ланны. «Она хочет найти правильного бога, который велит дуть всем ветрам и приведет к ней ее любовь, – рассказывала одноглазая Уна, знавшая ее дольше всех, – а я вот молюсь, чтобы этого никогда не случилось. Ее любимый погиб, я прочла это в капле ее крови. Если он к ней и вернется, то мертвый».
Дареон наконец допел свою песню. Ланна вздохнула под затихающие в воздухе звуки, а певец отложил лютню, посадил девушку себе на колени и начал ее щекотать.
– Вот устрицы, если кому надо, – громко сказала Кет, и Мерри тут же раскрыла глаза.
– А, хорошо. Давай их сюда, дитя, а ты, Уна, принеси хлеба и уксуса.
Когда Кет вышла из «Счастливого порта» с тугим кошельком и пустой, не считая соли и водорослей, тачкой, солнце уже спряталось за мачтами в гавани. Дареон ушел вместе с ней, сказав, что обещал вечером петь в гостинице «Зеленый угорь».
– В «Угре» серебро так и сыплется мне в карманы, – хвастался он. – Там бывают капитаны и хозяева кораблей. – Вдвоем они перешли через канал и углубились в кривую улочку. Тени сделались совсем длинными. – Скоро я буду играть в Пурпурной гавани, а там и в Морском Дворце. – Тачка Кет, дребезжа по булыжнику, играла свою музыку. – Сегодня я ем селедку со шлюхами, а через год буду вкушать с куртизанками императорских крабов.
– А что стало с твоим братом? – спросила Кет. – С тем, толстым? Нашел он корабль, который бы шел в Старомест? Он говорил, что хотел плыть на «Леди Ашеноре».
– Мы все собирались. Лорд Сноу так приказал. Я говорил Сэму, брось старика, но толстый дурень уперся и ни в какую. – Последний луч солнца зажег волосы Дареона. – А теперь уж все, опоздали.
– Да уж, – сказала Арья.
Когда она вернулась к Бруско, над их каналом уже собирался туман. Кет нашла хозяина в комнате, где он вел счета, и плюхнула перед ним на стол кошелек и пару сапог.
Бруско любовно потрепал кошелек.
– А это что?
– Сапоги.
– Хорошие сапоги всегда пригодятся, – он поднес их к самым глазам, – но эти мне маловаты.
– Этой ночью луны не будет, – напомнила ему Кет.
– Что ж, ступай помолись. – Он высыпал на стол монеты из кошелька. – Валар дохаэрис.
Валар моргулис, мысленно добавила Кет.
Туман сгустился, когда она вышла на улицу. Открывая вырезанную из чардрева дверь Черно Белого Дома, она поеживалась от холода. Немногие свечи, горевшие вечером в храме, мерцали, как падающие звезды. В полумраке боги казались ей незнакомыми.
В подземелье она сбросила потертый плащ Кет, стянула через голову бурый, пропахший рыбой камзол, стащила с ног просоленные сапоги, избавилась от белья и омылась водой с лимоном, чтобы и духу не оставить от Кошки Кет. Чисто отмытая розовая девочка с каштановыми, прилипшими к щекам волосами с Кет не имела ничего общего. Она надела чистый хитон, обулась в тряпичные туфли и пошла на кухню попросить у поварихи Уммы еды. Жрецы и послушники уже поели, но Умма приберегла для нее кусок жареной трески с пареной репой. Послушница в черно белом хитоне все умяла за обе щеки, вымыла тарелку и отправилась помогать женщине призраку с зельями.
Помощь состояла большей частью в том, чтобы лазить по лесенкам, доставая указанные жрицей листья и травы.
– «Сладкий сон» – самый нежный из ядов, – говорила женщина призрак, растирая что то пестиком в ступке. – Несколько его крупинок успокаивают расходившееся сердце, унимают дрожь в руках. Человек чувствует себя спокойным и сильным. Щепотка поможет проспать ночь крепко, без сновидений, а от трех щепоток засыпают вечным сном. Он очень сладок на вкус, поэтому его лучше запекать в пироги или класть в вино вместе с медом. Вот понюхай, – предложила она Арье и послала ее достать красный стеклянный флакон. – А вот этот будет пожестче, зато не имеет вкуса и запаха, поэтому его легче скрыть. Он называется «слезы Лисса». Растворенный в вине или воде, он разъедает человеку внутренности, и тот умирает, как будто от какой то болезни. Понюхай. – Арья послушалась, но ничего не унюхала. Жрица отставила «слезы Лисса» и открыла каменный сосуд. – В эту кашицу добавлена кровь василиска. Она придает мясу пряный аромат, но тот, кто ее отведает, будь то зверь или человек, впадает в буйное помешательство. Мышь после крови василиска способна напасть на льва.
Арья прикусила губу.
– А на собак она тоже действует?
– И на собак, и на любое животное с теплой кровью, – сказала женщина и вдруг дала ей пощечину.
Арья схватилась за щеку скорее от удивления, чем от боли.
– Что ты делаешь?
– Только Арья из дома Старков прикусывает губу, когда о чем то задумывается. Разве ты Арья?
– Я никто, – рассердилась девочка, – а вот ты кто такая?
Она не думала, что призрак ответит, но та ответила.
– Я была единственным отпрыском древнего рода, наследницей моего отца. Мать умерла, когда я была еще маленькой, я не помню ее.
Когда мне было шесть, отец мой женился снова. Мачеха была добра ко мне, пока у нее не родилась своя дочь. Тогда она захотела, чтобы я умерла, а отцовское состояние унаследовало ее родное дитя. Ей бы обратиться к Многоликому, но она никогда не решилась бы на жертву, которую требует он. Вместо этого она задумала сама меня отравить. Я не умерла, но стала такой, какой ты меня видишь. Целители из Дома Красных Рук рассказали отцу, что сделала мачеха, а он приехал сюда и принес в жертву все свое богатство и меня заодно. Многоликий услышал его молитву. Я стала служить в этом храме, а жена отца получила подарок.
– Это правда? – подозрительно спросила Арья.
– Доля правды здесь есть.
– Но и ложь тоже?
– Здесь есть неправда и есть преувеличение.
Слушая женщину призрака, Арья все время наблюдала за ее лицом, но та не подавала ей никаких знаков.
– Многоликий взял у твоего отца не все, а только две трети.
– Верно. Это и было преувеличение.
Арья усмехнулась и тут же ущипнула себя за щеку. Следи за своим лицом , приказала она себе. Улыбка – твоя служанка и должна являться , лишь когда ты ей велишь.
– А ложь в чем?
– Ни в чем. Я солгала про ложь.
– Тогда солгала или теперь лжешь?
Но жрица не успела ответить, потому что в комнату вошел, улыбаясь, добрый человек.
– Итак, ты вернулась.
– Ночь нынче безлунная.
– Верно, безлунная. Какие же три вещи узнала ты из тех, что не знала прежде?
Да я все тридцать узнала , чуть не сказала она.
– У Крошки Нарбо три пальца не гнутся, и он собирается стать гребцом.
– Это полезно знать. Что еще?
Она припомнила, что слышала за день.
– Квенс и Алакио подрались и ушли из «Корабля» – но я думаю, они вернутся.
– Думаешь или знаешь?
– Думаю, – призналась она, хотя была в этом почти уверена. Лицедеям, как и всем прочим, надо что то есть, а для «Синего фонаря» они оба недостаточно хороши.
– Так так. Третья вещь?
На этот раз Арья не колебалась.
– Дареон умер. Черный певец, который жил в «Счастливом порту». В самом то деле он дезертировал из Ночного Дозора. Ему перерезали горло и столкнули его в канал, только сапоги сняли.
– Хорошие сапоги всегда пригодятся.
– Вот вот. – Она старалась, чтобы ее лицо не выражало совсем ничего.
– Кто же мог сделать такое?
– Арья из дома Старков. – Она наблюдала за его глазами, его ртом, его челюстными мускулами.
– Я думал, что этой девочки уже нет в Браавосе. Ну а ты кто?
– Никто.
– Лжешь. – И он сказал, обращаясь к призраку: – Пить хочется. Будь добра, принеси мне чашу вина и согрей молока для Арьи, столь неожиданно вернувшейся к нам.
На пути сюда Арья все время думала, что скажет добрый человек, когда услышит про Дареона. Рассердится на нее или будет доволен тем, что она вручила певцу дар Многоликого Бога? Она раз сто проиграла этот разговор у себя в голове, точно репетирующий роль лицедей, но никогда бы не догадалась, что ей предложат теплое молоко.
Оно как будто подгорело немного и оставило после себя горьковатый привкус.
– Теперь иди спать, дитя, – сказал добрый человек, – а утром будешь служить.
Ночью ей снова приснилось, будто она волчица, но этот сон был не такой, как все предыдущие. Она кралась в тумане одна, пробегая по крышам и по набережным каналов.
Утром она проснулась слепой.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:46 | Сообщение # 39

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

СЭМВЕЛ

Родной порт лебединого корабля «Пряный ветер» – Высокодрев на Летних островах. Люди там черны, женщины распутны, и никто не знает, каким богам они поклоняются. На борту не было септона, чтобы совершить погребальный обряд, и эта обязанность выпала на долю Сэмвела Тарли. Корабль в это время шел мимо опаленного солнцем дорнийского побережья.
Ради такого случая Сэм облекся в черное, несмотря на теплую погоду и полное отсутствие ветра.
– Он был хорошим человеком... – начал Сэм, но тут же понял, что говорит не то. – Нет. Великим. Мейстер и брат Ночного Дозора, он оставался верен своим обетам. Имя ему нарекли в честь героя, погибшего молодым, но его жизнь, хотя и долгая, была не менее героической. Не было никого мудрее и добрее, чем он. За то время, что он прослужил на Стене, там сменилась дюжина лордов командующих, и каждому он помогал советом. Он мог бы стать королем, но отказался от короны в пользу младшего брата. Многие ли на это способны? – Слезы подступили к глазам Сэма, и он понял, что долго говорить не сможет. – В нем текла кровь драконов, но теперь его пламя угасло. Его звали Эйемон Таргариен. Ныне его дозор окончен.
– Ныне его дозор окончен, – баюкая ребенка, повторила за ним Лилли. Коиджа Мо произнесла те же слова на общем языке Вестероса, а после перевела их на летнийский для своего отца, Ксондо и прочей команды. Сэм заплакал навзрыд, содрогаясь всем телом. Лилли, тоже в слезах, подошла к нему, и он припал головой к ее плечу.
«Пряный ветер» дрейфовал в море при полном штиле. Берега отсюда не было видно.
– Черный Сэм хорошо сказал, – молвил Ксондо. – Теперь помянем того, кто ушел. – По его приказу на палубу выкатили бочонок рома, чтобы вахтенные могли выпить в память старого слепого дракона. Команда знала его недолго, Но летнийцы уважают старость и воздают почести всем умершим.
Сэм никогда еще не пробовал рома. Сладкий на первый вкус напиток обжег язык. Сэм устал, очень устал. Все его мускулы ныли – даже там, где мускулов вроде быть не должно. Колени одеревенели, ладони покрылись свежими, мокнущими мозолями поверх старых. Но ром и горе, действуя вместе, как то притупили боль от телесных недугов.
– Ах, если бы он дожил до Староместа – там архимейстеры, может, и спасли бы его, – говорил он Лилли, попивая ром на баке «Пряного ветра». – Целители из Цитадели – лучшие в Семи Королевствах. Одно время я надеялся...
В Браавосе выздоровление Эйемона еще казалось возможным. Рассказы Ксондо о драконах прямо таки вернули старика к жизни. В ту ночь он съел все, что принес ему Сэм. «О девочках никто и не думал, – говорил он. – Обещан был принц, не принцесса. Я думал, это Рейегар... дым от Летнего Замка, сгоревшего в день, когда он родился, соль от слез, пролитых по умершим. Он разделял мою веру, пока был молод, но после пришел к убеждению, что пророчество относится не к нему, а к его сыну. В ночь, когда был зачат Эйегон, над Королевской Гаванью видели комету, а Рейегар был уверен, что кровавая звезда – это комета. Как же глупы мы были, мы, почитавшие себя мудрецами! Ошибка произошла от неверного перевода. Драконы, как верно подметил Барт, не имеют пола – они переменчивы, как пламя, и каждый из них то самец, то самка. Мы обманывались на этот счет тысячу лет. В пророчестве говорилось о Дейенерис, рожденной среди соли и дыма. Драконы это доказывают. – Одно ее имя, казалось, придавало мейстеру сил. – Я должен отправиться к ней. Должен. Будь я моложе хотя бы на десять лет...»
Старик так взбодрился, что сам поднялся по сходням «Пряного ветра». Сэм уже отдал свой меч вместе с ножнами Ксондо – в уплату за плащ из перьев, который помощник капитана загубил, спасая его из воды. Теперь единственной их ценностью были книги из подземелий Черного Замка. Сэм помрачнел, расставаясь с ними. «Они предназначались для Цитадели», – сказал он, когда Ксондо спросил, что случилось. Помощник перевел его слова капитану, и тот засмеялся. «Серые мудрецы все равно получать их, – объяснил Ксондо, – только теперь они покупать книги у Квухуру Мо. Мейстеры хорошо платят за книги, которых у них нет, – дают серебро и золото, желтое или красное».
Цепь Эйемона капитан тоже хотел забрать, но тут Сэм уперся. Отдать свою цепь – великий позор для мейстера, говорил он. Ксондо пришлось повторить это трижды, прежде чем капитан согласился. Когда ударили по рукам, у Сэма осталось только то, что было на нем, да еще сломанный рог, найденный Джоном Сноу на Кулаке Первых Людей. Что делать, утешал он себя. В Браавосе оставаться нельзя, а за проезд больше заплатить нечем, разве что воровать пойти или милостыню просить. Он готов был отдать все до нитки, лишь бы благополучно довезти мейстера Эйемона до Староместа.
Но на пути к югу они вошли в полосу штормов, каждый из которых подрывал силы старика и надламывал его дух. В Пентосе Эйемон попросил вынести его на палубу, чтобы Сэм мог описать ему город, но после этого он уже не поднимался к постели, которую больному уступил капитан. Разум снова стал ему изменять. Когда «Пряный ветер» прошел мимо Кровавой башни в гавань Тироша, Эйемон больше не заговаривал о путешествии на восток. Все его речи относились к Староместу и архимейстерам Цитадели.
– Ты должен им рассказать, Сэм. Заставь их понять. Те, кто служил в Цитадели вместе со мной, уже пятьдесят лет как умерли, а нынешние не знают меня. Мои письма должны были показаться им бредом выжившего из ума старика. Твой долг – убедить их в том, в чем я не сумел. Расскажи им, что творится у нас на Стене... об упырях и белых ходоках, о наступающем холоде...
– Хорошо, – обещал Сэм. – Я добавлю свой голос к вашему, мейстер. Мы им все расскажем вдвоем, вы и я.
– Нет, Сэм. Придется тебе одному... пророчество... сон моего брата... леди Мелисандра неверно прочла знаки. Станнис... да, в нем тоже есть драконья кровь. И в братьях его была. Благодаря Рейелле, дочурке Эга, их бабушке по отцу. Она называла меня дядей мейстером, когда была маленькая. Я помнил это и позволял себе надеться... мы все обманывали себя, потому что хотели верить. Мелисандра, думаю, больше всех. Меч не тот, она должна это знать... свет без огня... пустой блеск... меч не тот, а ложный свет лишь заведет нас еще глубже во тьму. Дейенерис – вот кто наша надежда. Скажи это им в Цитадели. Заставь себя выслушать. Пусть пошлют к ней своего мейстера. Дейенерис нуждается в совете, в наставлениях, в помощи , а я все эти годы ждал неизвестно чего. Час пробил и застал меня ни на что не годным. Я умираю, Сэм. – Из слепых белых глаз мейстера полились слезы. – Смерть не должна пугать такого старого человека, как я, и все же мне страшно. Глупо, не правда ли? Я и так живу во тьме, с чего же мне бояться ее? Но я не могу не думать о том, что будет, когда последнее тепло уйдет из моего тела. Буду ли я пировать вечно в золотых чертогах Отца, как говорят септоны? Увижусь ли снова с Эгом, встречу ли Дейерона, здорового и счастливого? Услышу ли песни, которые мои сестры пели своим малюткам? А может быть, правы степные лорды и я буду вечно скакать на огненном коне по ночному небу? Или вновь вернусь в эту долину скорби? Никто не может этого знать, никто не заглядывал за стену, которая зовется смертью. Одни упыри, а мы то с тобой знаем, какие они.
Сэм мало что мог на это ответить, но по мере своих сил утешал старика, а Лили спела мейстеру какую то смешную нелепицу, которой научилась от других жен Крастера. Песенка позабавила старика, а после и усыпила.
Это был один из последних хороших дней Эйемона. После этого он все больше спал, съежившись под грудой мехов в капитанской каюте и бормоча что то во сне. Проснувшись, он звал к себе Сэма, но когда Сэм приходил, старик забывал то, что хотел сказать, а если и вспоминал, то говорил бессмыслицу. Он рассказывал какие то сны, не говоря, кому они снились, твердил о стеклянной свече, которую невозможно зажечь, и о яйцах, из которых никто не вылупится. Говорил, что сфинкс не загадывает загадки – он сам загадка. Просил Сэма почитать ему из септона Барта, чьи труды были сожжены еще при Бейелоре Благословенном. Однажды он пробудился с плачем.
– У дракона должно быть три головы, – причитал он, – но я слишком стар и немощен, чтобы сделаться одной из них. Мне следовало быть рядом с ней, показать ей путь, но тело мое меня предало.
Когда «Пряный ветер» пробирался через Ступени, мейстер стал забывать, как Сэма зовут, и часто принимал его за кого то из своих умерших братьев.
– Он был слишком слаб для такого долгого путешествия, – говорил Сэм Лилли, глотая ром. – Джон не мог не понимать этого. Разве можно отправлять в море старика, которому минуло сто два года? Останься Эйемон в Черном Замке, он, глядишь, протянул бы еще лет десять.
– Или она сожгла бы его. Красная женщина. – Даже здесь, в тысяче лиг от Стены, Лилли избегала называть Мелисандру по имени. – Ей нужна королевская кровь для ее костров. Вель это знала и лорд Сноу знал. Потому то малыша Даллы и подменили моим, чтобы я его увезла. Мейстер Эйемон умер, но умер мирно, во сне, – а останься он, она бы его сожгла.
Он все таки будет сожжен , уныло подумал Сэм, только сделаю это я. Таргариены всегда отдавали своих покойников пламени. Квухуру Mo, конечно, не разрешил бы развести погребальный костер на борту корабля, поэтому тело Эйемона затолкали в бочку с ромом, чтобы оно сохранилось до Староместа.
– Перед смертью он попросил дать ему подержать дитя, – продолжала Лилли. – Я боялась, он уронит его, но нет. Он баюкал мальчика и пел ему что то, а мальчик потрогал ручонкой его лицо. И ну тянуть его за губу – я думала, старику больно будет, а он только смеялся. – Она погладила руку Сэма. – Мы можем назвать мальчика Мейстером, если хочешь. Не сейчас, а когда подрастет.
– Мейстер – не имя, но ты можешь назвать его Эйемоном.
Лилли задумалась.
– Далла родила его в разгар битвы, среди звона мечей. Такое ему и нужно дать имя – Эйемон Дитя Битвы, Эйемон Звонкий Меч.
Такое имя устроило бы даже моего лорда отца , решил Сэм. Имя воина. Ну что ж , этот мальчик – сын Манса Разбойника и внук Крастера. Моей трусливой крови в нем нет.
– Хорошо, так и назови.
– Когда ему два года сровняется, – напомнила Лилли. – Не раньше.
Но где же он? Сэм между ромом и горем только теперь заметил, что у Лилли на руках нет ребенка.
– Его Коиджа взяла. Я ее попросила.
– Вон оно что. – Коиджа Мо, дочь капитана, выше Сэма ростом, стройная как копье, черная и гладкая, как отшлифованный агат. На корабле она командует красными лучниками, а ее собственный выгнутый лук из златосерда стреляет на четыреста ярдов. Когда на Ступенях их атаковали пираты, она уложила с дюжину человек, а стрелы Сэма все плюхнулись в воду. Больше своего лука Коиджа любит только одно – нянчить сына Даллы и петь ему колыбельные на языке Летних островов. Все женщины, сколько их есть на борту, души не чают в маленьком принце, и Лилли доверяет им мальчика, которого не доверила бы никому из мужчин.
– Коиджа очень добра, – сказал Сэм.
– Я поначалу ее боялась. Уж очень черна, а зубы большие, белые – то ли зверь, то ли чудище. А потом поняла, что она хорошая, и полюбила ее.
– Я знаю. – В детстве и юности Лилли знала лишь одного мужчину, страшного Крастера. Кроме него, ее мирок населяли одни только женщины. Мужчин она боится, а женщин нет. Сэм хорошо ее понимал. Дома, в Роговом Холме, он тоже предпочитал общество девочек. Сестры были добры к нему, а другие девочки если и дразнились, то насмешки перенести легче, чем тычки и удары, которыми награждали его жившие в замке мальчишки. Даже теперь с Коиджей Мо он чувствовал себя проще, чем с ее отцом, – может быть, потому, что она говорила на общем языке, а капитан нет.
– Ты мне тоже по сердцу, Сэм, – прошептала Лилли. – И напиток этот мне нравится. Он как огонь.
Да... в самый раз для драконов. Сэм сходил к бочонку и наполнил заново их опустевшие чаши. Солнце склонилось к западу, раздувшись втрое против обычного. Его лучи румянили щеки Лилли. Они выпили за Коиджу Мо, и за сына Даллы, и за оставшегося на Стене сына Лилли. После этого они просто не могли не выпить за Эйемона из дома Таргариенов.
– Да рассудит его Отец по справедливости, – сказал Сэм, шмыгая носом. Солнце к этому времени уже закатилось, лишь пылающая черта лежала на западном горизонте, будто только что зашитая рана. Лилли после выпитого казалось, что корабль кружится, как волчок, и Сэм проводил ее вниз, где в носовом помещении спали женщины.
Там висел фонарь. Сэм умудрился стукнуться об него головой и ойкнул.
– Больно? Дай посмотрю, – сказала Лилли.
Она придвинулась к нему... поцеловала в губы... и Сэм, неожиданно для себя, ответил на поцелуй. Я дал обет , подумал он, но его руки сами собой уже возились с завязками бриджей. Он прервал поцелуй, чтобы выговорить:
– Нельзя.
– Можно, – сказала Лилли и снова зажала его рот своим. Корабль завертелся еще сильнее. Язык Лилли отдавал ромом, а в следующий миг Сэм уже трогал ее обнаженные груди. Он снова вспомнил про обет и ощутил между губами ее сосок, твердый и розовый. Молоко брызнуло ему в рот, смешавшись со вкусом рома, – он в жизни еще не пробовал ничего вкуснее. Выходит , я такой же , как Дареон , подумал Сэм, но это было слишком хорошо, чтобы останавливаться. Его мужеский признак внезапно поднялся из штанов толстой розовой мачтой. От этого глупого зрелища Сэм чуть не рассмеялся, но Лилли толкнула его на свою койку, задрала юбки и с тихим стоном на него опустилось. Это было даже лучше соска во рту. Какая мокрая, подумал Сэм, задыхаясь. Вот не думал, что у женщины в том месте может быть так мокро.
– Теперь я твоя жена, – шептала Лилли, скользя вверх и вниз. Нет , ты не можешь ею быть , думал стонущий Сэм, я дал обет , я принес присягу... Но произнес он лишь одно слово:
– Да.
Она уснула, обнимая его, уткнувшись лицом ему в грудь. Сэму тоже требовалось поспать, но он окончательно захмелел от рома, материнского молока и Лилли. Он знал, что должен отправляться в собственный гамак в мужском кубрике, но лежать, обнимая Лилли, было так славно, что не мог шевельнуться.
К ним вошли еще люди, мужчины и женщины. Он слышал, как они целуются, смеются, совокупляются. Так на Летних островах принято поминать умерших. На смерть там отвечают жизнью – Сэм где то читал об этом. Может, и Лилли знала? Или Коиджа Мо научила ее?
Он вдыхал аромат ее волос. Фонарь раскачивался над ними. Даже Старица со своей лампадой не смогла бы увести его от соблазна. Самое лучшее для него сейчас – это пойти и броситься в море. Тогда никто не узнает, что он покрыл себя позором, нарушил обет. А Лилли найдет себе настоящего мужчину вместо жирного труса.
Утром он проснулся в своем гамаке, и Ксондо орал у него над ухом:
– Ветер идет! Вставать, Черный Сэм! Работать! – Недостаток слов он восполнял громкостью. Сэм выкатился из гамака и тут же об этом пожалел. Голова раскалывалась, одна мозоль на ладони ночью лопнула, тошнота подкатывала к горлу.
Но Ксондо не ведал жалости, и пришлось напяливать на себя черное тряпье, сваленное в кучу под гамаком. Одежда пахла солью, дегтем, парусиной, плесенью, рыбой, фруктами, ромом, заморскими пряностями, редкими породами дерева и высохшим потом Сэма. Но запахи Лилли тоже остались на ней – ее волос, ее молока, и Сэм обонял их с радостью. Он много бы отдал, однако, за сухие чулки – от сырости у него на ногах завелся грибок.
Сундука с книгами не хватило, чтобы оплатить проезд четырех человек от Браавоса до Староместа, но на «Пряном ветре» недоставало рук, и капитан взял их с условием, что они будут работать. Сэм возразил на это, что больной старик, грудной младенец и не выносящая моря женщина работниками не могут быть, но Ксондо только посмеялся. «Черный Сэм большой, толстый. Будет работать за четверых».
По правде говоря, Сэм по своей неумелости вряд ли заменял даже одного настоящего моряка, но он старался. Он драил палубу и натирал ее камнем до блеска, поднимал якорь, свертывал канаты, истреблял крыс, конопатил течи пузырящейся горячей смолой, чистил рыбу и резал зелень для кока. Лилли тоже старалась. Со снастями она управлялась лучше, чем Сэм, хотя и зажмуривалась порой от вида морских просторов.
Лилли , думал Сэм. Что же мне делать с Лилли?
Из за головной боли длинный жаркий день казался особенно тяжким. Сэм, выполняя команды Ксондо, возился со шкотами и избегал смотреть как на бочку, где лежало тело мейстера Эйемона, так и на Лилли. Он боялся взглянуть ей в лицо после того, что произошло между ними ночью. Когда она выходила на палубу, он уходил вниз. Когда она шла на нос, он убегал на корму. Когда она улыбалась ему, он отворачивался, чувствуя себя донельзя несчастным. Напрасно он не бросился в море, пока Лилли спала. Он всегда был трусом, но клятвопреступником стал только теперь.
Будь мейстер Эйемон жив, Сэм спросил бы его совета. Будь на борту Джон Сноу или хотя бы Пип с Бренном, он обратился бы к ним. Был, правда, Ксондо – но Ксондо не понял бы ничего из рассказанного, а если б и понял, то посоветовал бы Сэму засадить бабе еще раз. Слово «засадить» Ксондо выучил первым из всего общего языка и очень его любил.
Хорошо еще, что «Пряный ветер» такой большой. На «Черном дрозде» Лилли бы мигом его застукала. Корабли с Летних островов в Семи Королевствах зовут «лебедиными» из за обилия белых парусов и резных птичьих фигур на носу. Несмотря на свою величину, эти суда скользят по волнам с грацией, свойственной только им. «Пряный ветер» при хорошем свежаке мог обогнать любую галею, хотя штиль делал его беспомощным. И трусу на нем было где спрятаться.
Ближе к концу вахты его все таки изловили.
– Черный Сэм идет с Ксондо! – Помощник сгреб его за шиворот, протащил по палубе и бросил к ногам Коиджи Мо.
– Вон там берег Дорна, – сказала Коиджа, указывая на застланный дымкой северный горизонт. – Песок, камни и скорпионы. Ни одной якорной стоянки на сотни лиг. Плыви туда, если хочешь, и иди в Старомест пешком. Через пустыню, горы и Торентинский залив. Если не хочешь, ступай к Лилли.
– Ты не понимаешь. Прошлой ночью мы с ней...
– Вы почтили усопшего и создавших вас богов. То же самое сделал и Ксондо. У меня на руках был ребенок, не то бы я была с ним. Вы, вестероссцы, стыдитесь любить, но любить не стыдно. Если ваши септоны говорят иначе, ваши семеро не боги, а демоны. У нас на островах по другому. Наши боги дают нам глаза, чтобы видеть, носы, чтобы нюхать, руки, чтобы трогать и ласкать. Жестокий бог, который дает человеку глаза и велит никогда их не открывать, не видеть красоты мира, – это чудовище, злобный демон. – Коиджа потрогала Сэма между ног. – И это боги тоже дали тебе не напрасно. Это нужно, чтобы... как это...
– Засадить, – подсказал Ксондо.
– Да. Чтобы дарить наслаждение и делать детей. Стыда в этом нет.
Сэм попятился от нее прочь.
– Я дал обет. «Я не возьму себе жены, не буду отцом», – гласит наша присяга.
– Она знает про эти слова. Кое в чем Лилли еще ребенок, но она не слепая. Она знает, почему ты носишь черное, зачем едешь в Старомест. Знает, что не сможет всегда быть с тобой. Она хочет тебя только на время. Она потеряла отца, мужа, мать и сестер, дом, весь свой мир. У нее есть только ты и ребенок. Иди к ней или прыгай за борт и плыви.
Сэм в отчаянии смотрел на далекий берег. Туда ему ни за что не доплыть. Пришлось идти к Лилли.
– Если б я мог жениться, – сказал он ей, – то взял бы тебя, а не принцессу и не девицу из знатного дома. Но я не могу. Я ворона и навсегда останусь вороной. Я дал обет, Лилли. Пошел с Джоном в лес и произнес слова перед сердце деревом.
– Деревья следят за нами, – смахнув слезы, прошептала Лилли. – В лесу от них ничего не скроется, но здесь деревьев нет, Сэм. Только вода.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:47 | Сообщение # 40

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

СЕРСЕЯ

День выдался серый, холодный и мокрый. Все утро лил дождь, и даже когда он перестал, тучи никак не желали расходиться. Солнце не показалось ни разу. Такая погода способна привести в уныние кого угодно, даже маленькую королеву. Она не поехала на прогулку и весь день сидела со своим курятником в Девичьем Склепе. Они поочередно читали вслух и слушали пение Лазурного Барда.
Серсея до самого вечера чувствовала себя не лучше, но когда серые небеса стали чернеть, ей доложили, что «Прекрасная Серсея» пришла в порт с вечерним приливом и Аурин Уотерс просит его принять.
Королева тотчас же послала за ним. Он вошел в ее горницу, и она сразу поняла, что он привез добрые вести.
– Ваше величество, – сказал он с широкой улыбкой, – Драконий Камень ваш.
– Великолепно. – Она взяла вестника за руки и расцеловала его в обе щеки. – Томмен тоже обрадуется, я знаю. – Это значит, что флот лорда Редвина отныне свободен и сможет очистить Щиты от Железных Людей. – Послания из Простора с каждым вороном становятся все более скверными. Железные Люди не удовлетворились своей новой победой. Они совершают набеги вверх по течению Мандера – мало того, дерзают нападать на Бор и окружающие его острова. Редвины оставили дома не более дюжины боевых кораблей, и все они захвачены врагом либо потоплены. Пишут даже, что этот безумец по имени Эурон Вороний Глаз послал свои ладьи в Шепотный залив, к Староместу.
– Лорд Пакстер запасался провизией для обратного перехода, когда «Прекрасная Серсея» подняла паруса, – сказал лорд Уотерс. – Думаю, теперь основная часть его флотилии уже вышла в море.
– Будем надеяться, что его путешествие окажется недолгим и погода будет лучше, чем сегодня у нас. – Серсея усадила Уотерса рядом с собой у окна. – Этим триумфом мы обязаны сиру Лорасу?
Улыбка исчезла с его лица.
– Кое кто ответил бы «да», ваше величество.
– Кое кто... но не вы?
– Я в жизни не видел более храброго рыцаря, но то, что обещало стать бескровной победой, он превратил в бойню. Убито около тысячи человек, в основном наших. И это не просто латники, ваше величество, а рыцари и молодые лорды, цвет нашего воинства.
– А сам сир Лорас?
– Он тысяча первый. После битвы рыцаря внесли в замок, но раны его очень тяжелы. Он потерял столько крови, что мейстерам не понадобилось ставить пиявки.
– Как это грустно. Томмен будет безутешен. Он так восхищался нашим Рыцарем Цветов.
– Простой народ его тоже любит. Молодки будут ронять слезы в вино по всему Вестеросу, когда Лорас умрет.
В этом он прав. Три тысячи горожан собрались у Грязных ворот, чтобы проводить сира Лораса в день его отплытия, и трое из каждых четырех были женщины. У Серсеи это зрелище вызвало одно лишь презрение. Овцы вы этакие, с удовольствием крикнула бы она, – от Лораса Тирелла вам не дождаться ничего, кроме цветка и улыбки. Вместо этого она провозгласила его отважнейшим рыцарем Семи Королевств и улыбнулась, когда Томмен поднес ему меч, украшенный дорогими камнями. Король еще и обнял его, чего Серсея не предусматривала, но теперь это уже не имеет значения. Лорас Тирелл умирает, и она может себе позволить великодушие.
– Рассказывайте, – приказала она. – Я хочу знать все, с начала и до конца.
Когда он закончил, в комнате стало совсем темно. Королева зажгла свечи и послала Доркас на кухню за хлебом, сыром и вареной говядиной с хреном. За ужином она велела Аурину повторить все еще раз, чтобы лучше запомнить.
– Не годится нашей дорогой Маргери слушать эту историю из чужих уст, – заявила она. – Я сама расскажу ей.
– Ваше величество очень добры, – ответил Уотерс с улыбкой – ехидной, как показалось Серсее. Не так уж сильно он похож на Рейегара, как она сочла поначалу. Только волосами – но у половины лисских шлюх, если верить путешественникам, волосы точно такие же. Рейегар был мужчиной, а этот – всего лишь хитрый мальчишка, хотя и полезный по своему.
Маргери и три ее кузины пили вино и разбирали какую то новую волантинскую игру. Час был поздний, но стража пропустила Серсею беспрекословно.
– Ваше величество, – начала королева регентша, – будет лучше, если вы услышите эту весть от меня. Аурин только что вернулся с Драконьего Камня. Ваш брат – герой.
– Я всегда это знала. – Маргери даже не удивилось как будто – видимо, она ожидала этого с того самого часа, как Лорас попросил доверить осаду замка ему. Но когда Серсея завершила свой рассказ, на щеках молодой королевы блестели слезы.
– Редвин велел саперам прорыть туннель под стенами замка, но наш Рыцарь Цветов счел это слишком медленным способом. Ему, без сомнения, не давала покоя судьба подданных вашего лорда отца на Щитовых островах. Лорд Уотерс говорит, что он назначил штурм всего через полдня после своего прибытия, когда кастелян лорда Станниса отклонил его предложение решить дело поединком. Лорас первым ворвался в проломленные тараном ворота. Въехал в самую пасть дракона, весь в белом, с высоко поднятой булавой, убивая всех на своем пути.
Мегга Тирелл к этому времени плакала в три ручья.
– Как он умер? – спросила она. – Кто убил его?
– Эта честь не принадлежит никому. Сир Лорас получил один арбалетный болт в бедро и другой в плечо, но продолжал биться, обливаясь кровью. Удар палицей сломал ему несколько ребер, а после... но о худшем я умолчу.
– Говорите все, – сказала Маргери. – Я приказываю.
Приказывать мне?! Серсея на миг умолкла, но решила пропустить это мимо ушей.
– После взятия крепостной стены защитники отошли в замок. Лорас вновь возглавил атаку, и его облили кипящим маслом.
Леди Элла, побелев, выбежала из комнаты.
– Лорд Уотерс заверил меня, что мейстеры делают все возможное, но боюсь, что ожоги вашего брата слишком серьезны. – Серсея обняла маленькую королеву и поцеловала в щеку, ощутив соленый вкус ее слез. – Он наш спаситель. Джейме запишет его подвиги в Белую Книгу, и барды будут воспевать его тысячу лет.
Маргери вырвалась из ее объятий так, что Серсея чуть не упала.
– Он еще жив, – сказала она.
– Да, но мейстеры говорят...
– Он еще жив!
– Я хотела лишь пощадить вас...
– Я знаю, чего вы хотели. Выйдите вон.
Теперь ты знаешь , что я чувствовала в ту ночь , когда умер мой Джоффри. Серсея поклонилась с холодной учтивостью.
– Я соболезную вам, дочь моя. Оставляю вас с вашим горем.
Леди Мерривезер в эту ночь не пришла, и Серсее не спалось.
Если бы лорд Тайвин видел ее теперь, он понял бы, что у него есть наследник, достойный Утеса. Джаселина Свифт тихо похрапывала рядом. Отольются теперь Маргери те слезы, которые ей следовало пролить по Джоффри. Мейс Тирелл тоже скорее всего будет плакать, но Серсея не дала ему никакого повода порывать с ней. Она всего лишь почтила Лораса своим доверием, ничего больше. Он сам просил ее об этом, склонив колено, и половина двора это видела.
Когда он умрет, надо будет поставить где нибудь его статую и устроить такие похороны, каких Королевская Гавань еще не видывала. Народу это понравится, и Томмену тоже. Мейс, бедняга, еще и поблагодарит ее. Что до леди матери, она, по милости богов, не переживет смерти сына.
Столь прекрасного солнечного восхода Серсея не видела уже много лет. Вскоре пришла Таэна и рассказала, что всю ночь утешала Маргери и ее дам, пила с ними вино, роняла слезы и вела разговоры о Лорасе.
– Маргери уверена, что он не умрет, – говорила она, пока королева одевалась для выхода. – Собирается послать к нему своего мейстера. А кузины молят Матерь сохранить ему жизнь.
– Я тоже помолюсь. Завтра мы пойдем с тобой в Септу Бейелора и поставим за Рыцаря Цветов сотню свечей. Подай мне корону, Доркас, – новую. – Этот венец был легче старого. Серсея повернула голову, сверкнув изумрудами в оправе из бледного крученого золота.
Джаселина открыла дверь сиру Осмунду, и он доложил:
– Утром по поводу Беса явились четыре человека. – Это приятно удивило Серсею. В Красный Замок постоянно приходили люди, будто бы знавшие что то о Тирионе, но чтобы четверо сразу... – Один принес голову, – добавил сир Осмунд.
– Его я приму первым. Проводите его в мою горницу. – Пусть на сей раз ошибки не будет. Да свершится наконец месть, чтобы Джофф упокоился с миром. Семь – священное число, говорят септоны; пусть же седьмая голова принесет и ей желанный покой.
Доставивший ее человек оказался тирошийцем, коренастым, потным, с раздвоенной зелено розовой бородой и елейной улыбкой, напомнившей королеве Вариса. Серсея невзлюбила его с первого взгляда, но приготовилась простить ему все недостатки, если в ларце у него действительно лежит голова Тириона. Ларец был кедровый, инкрустированный слоновой костью в виде цветов и лоз, с петлями и застежками из белого золота. Красивая вещица, но королеву занимало лишь то, что внутри. Шкатулка по крайней мере достаточно велика. Голова у Тириона была до смешного большая для такого короткого тельца.
– Ваше величество, – промолвил тирошиец с низким поклоном, – я вижу, что вы в самом деле так прекрасны, как о вас говорят. Даже к нам за Узкое море дошли вести о вашей сказочной красоте и о горе, терзающем ваше нежное сердце. Не в силах человеческих вернуть вам любимого сына, но я надеюсь предложить вам средство для смягчения ваших страданий. – Он опустил руку на крышку ларца. – Я принёс вам голову вашего валонкара.
Старое валирийское слово заставило ее вздрогнуть, но в то же время зажгло в ней искру надежды.
– Бес мне больше не брат, если когда либо и был им. И я не желаю называть его имени. Оно было славным некогда, пока он не обесчестил его.
– У нас в Тироше его называют Красные Руки, ибо на них кровь короля и кровь его родного отца. Мать свою он, можно сказать, тоже убил, разодрав ее чрево при появлении на свет.
Что за чушь, подумала Серсея, но вслух ответила:
– Это правда. Если в твоем ларце лежит голова Беса, я сделаю тебя лордом и пожалую тебе богатые земли и замки. – Титулы нынче дешевле грязи, а в речных землях полно разрушенных замков, неубранных полей и сожженных деревень. – Мой двор ждет – открой же ларец.
Тирошиец картинно откинул крышку и отошел немного назад. Из синих бархатных глубин на Серсею смотрела голова карлика.
– Это не мой брат, – присмотревшись, объявила она. Рот ее наполнился горечью. Незачем было и надеяться, особенно после Лораса. Милость богов имеет свои пределы. – У него глаза карие, а у Тириона один глаз был черный, другой зеленый.
– Видите ли, ваше величество... прежние глаза не совсем хорошо сохранились, и я взял на себя смелость заменить их стеклянными, другого цвета, как вы изволили заметить.
Это привело ее в еще большее раздражение.
– У твоей головы, может, глаза и стеклянные, но у меня нет. На Драконьем Камне есть горгульи, больше похожие на Беса, чем этот карлик. Он лысый и вдвое старше моего брата. А зубы его куда делись?
Тирошиец съежился под натиском ее ярости.
– У него были прекрасные золотые зубы, ваше величество, но мы, к сожалению...
– Погоди сожалеть. У тебя еще все впереди. – Удавить бы тебя медленно , чтобы ты ловил воздух и стал весь черный , как мой бедный сын. Приказ о казни уже готов был слететь с ее губ.
– Я неповинен в этой ошибке. Все карлики так похожи. И носа у него нет, как изволит видеть ваше величество...
– Носа нет, потому что ты отрезал его.
– Нет! – Но крупный пот на лбу свидетельствовал, что тирошиец лжет.
– Да, да, – с ядовитой сладостью сказала Серсея. – У тебя хотя бы на это хватило ума. Последний дуралей пытался внушить мне, что какой то деревенский колдун отрастил ему нос заново. Я полагаю, однако, что ты задолжал этому карлику недостающую часть лица. Ланнистеры платят свои долги, и ты тоже заплатишь. Отведите этого мошенника к Квиберну, сир Меррин.
Трант взял тирошийца под руку и повел прочь, невзирая на его бурные возражения.
– Уберите от меня эту вещь, сир Осмунд, – сказала Серсея, когда они вышли, – и приведите трех остальных, которые якобы что то знают.
– Слушаюсь, ваше величество.
Эти трое, увы, принесли не больше пользы, чем тирошиец. Один уверял, что Бес прячется в староместском борделе, удовлетворяя мужчин с помощью рта. Забавная была бы картина, но Серсея ни на миг в это не поверила. Второй сказал, что видел Беса среди представляющих в Браавосе скоморохов. По словам третьего, Тирион жил отшельником в речных землях, на каком то пользующемся дурной славой холме.
– Приведи моих храбрых рыцарей к своему карлику и будешь щедро вознагражден, – отвечала Серсея каждому. – Если это, конечно, действительно Бес. Если же нет, то мои рыцари не слишком терпеливы к обманщикам и глупцам, вынуждающим их гоняться за тенью. Подобный лжец может лишиться своего языка. – После этого все трое сразу засомневались и стали говорить, что карлик, может быть, и не тот.
Неужели на свете столько карликов?
– Можно подумать, эти маленькие чудовища так и кишат повсюду, – пожаловалась она, когда последнего доносчика вывели. – Сколько еще их осталось?
– Во всяком случае, меньше, чем было, – заметила леди Мерривезер. – Могу ли я иметь честь сопровождать ваше величество ко двору?
– Если скука вас не пугает. Роберт был глуп в большинстве вещей, но в одном я с ним согласна: управлять государством – дело скучное и утомительное.
– Мне грустно видеть ваше величество отягощенной заботами. Развлекайтесь, веселитесь, а нудные прошения пусть слушает ваш десница. Давайте переоденемся служанками и проведем день среди простого народа. Послушаем, что они говорят о падении Драконьего Камня. Я знаю одну гостиницу, где Лазурный Бард поет, когда не услаждает слух маленькой королевы, и погребок, где фокусник превращает свинец в золото, воду – в вино, девочек – в мальчиков. Быть может, он и с нами сотворит чудо – разве не забавно побыть одну ночь мужчиной?
Если уж становиться мужчиной, так только Джейме. Будь Серсея мужчиной, она правила бы страной сама, а не от имени Томмена.
– При условии, что ты останешься женщиной, – сказала она, зная, что Таэна хочет услышать именно это. – Ты делаешь дурно, что так искушаешь меня. Хороша бы я была королева, если бы вверила государство трясущимся рукам Хариса Свифта.
– Ваше величество слишком верны своему долгу, – надулась Таэна.
– Да – и к концу дня пожалею об этом. – Серсея взяла наперсницу под руку. – Идем.
Джалабхар Ксо обратился к ней первый, как приличествовало его титулу принца в изгнании. Его великолепный, сшитый из перьев плащ плохо сочетался с ролью смиренного просителя. Серсея, выслушав обычный призыв дать ему людей и оружия, чтобы он мог отвоевать Долину Красных Цветов, ответила:
– Его величество ведет собственную войну, принц Джалабхар, и не может сейчас выделить вам людей. Вернемся к этому на будущий год. – То же самое всегда говорил ему Роберт. На будущий год она скажет, что этому никогда не бывать, но день, в который Драконий Камень перешел под ее руку, омрачать незачем.
Лорд Таллин из Гильдии Алхимиков попросил, чтобы им позволили вывести драконов из яиц, которые могут найтись на Драконьем Камне.
– Если таковые и сохранились, Станнис наверняка продал их, чтобы поднять свой мятеж, – сказала ему королева, умолчав о безумии подобного замысла. С тех пор, как умер последний дракон Таргариенов, все попытки вывести новых кончались смертью, несчастьем или позором.
Депутация купцов обратилась с прошением защитить их от браавосского Железного банка. Браавосийцы требовали срочного погашения всех долгов и отказывали в выдаче новых ссуд. Нам нужен собственный банк , решила Серсея. Золотой банк Ланниспорта. Возможно, она учредит его, когда трон Томмена станет крепче. В ожидании этого она посоветовала купцам уплатить требуемое.
Депутацию духовенства возглавлял ее старый друг септон Рейнард. В замок его сопровождали шесть Сынов Воина – итого семь, священное число. У нового верховного септона – его воробейства, по меткому слову Лунатика, – без семерок ничего не обходится. Пояса рыцарей были раскрашены в семь цветов Веры, на эфесах мечей и шлемах сверкали кристаллы. Большие треугольные щиты, вышедшие из моды со времен Завоевания, украшала столь же прочно забытая эмблема – сверкающий радужный меч на темном поле. Около ста рыцарей, по словам Квиберна, уже принесли присягу ордену Сынов Воина, и каждый день прибывали новые. Кто бы мог подумать, что в стране найдется столько святош?
В основном это были домашние и межевые рыцари, но встречались и отпрыски знатных домов: младшие сыновья, мелкие лорды, старики, желающие искупить былые грехи. И Лансель. Когда Квиберн сообщил ей, что ее дурачок кузен, бросив замок и жену, вернулся с намерением посвятить себя святой вере, Серсея подумала, что советник решил пошутить. Однако вот он, Лансель, – стоит вместе с другими, такими же полоумными.
Серсее это совсем не нравилось, а грубость и неблагодарность его воробейства начинали выводить ее из терпения.
– Где верховный септон? – спросила она Рейнарда. – Я звала его, а не вас.
– Его святейшество послал меня вместо себя, – начал Рейнард, старательно выражая сожаление лицом и голосом. – И просил передать вашему величеству, что сам он по зову Семерых ушел сражаться со злом.
– Каким это образом? Проповедуя на Шелковой улице? Он полагает, что его молитва вернет шлюхам невинность?
– Отец и Матерь создали нас так, чтобы жены, сочетаясь со своими мужьями, рождали детей, – ответил Рейнард. – Грешно и недостойно продавать священные детородные органы за презренные деньги.
Королева лучше восприняла бы сие поучение, если б не знала, что у Рейнарда имеются близкие души в каждом доме на Шелковой улице. Он, безусловно, заключил, что повторять бредни его воробейства предпочтительней, чем скрести полы.
– Я не просила вас читать проповедь мне, – сказала Серсея. – Содержатели публичных домов жалуются, и жалобы их справедливы.
– Зачем праведникам слушать речи грешников?
– Эти грешники пополняют нашу казну, – напрямик заявила королева. – Их медяки помогают мне выплачивать жалованье золотым плащам и строить галеи для защиты наших берегов. Приходится думать и о торговле. Если в Королевской Гавани не станет борделей, торговые суда пойдут в Синий Дол и Чаячий город. Его святейшество обещал мне навести порядок на улицах – но без уличных девок это неосуществимо. Простолюдины, если лишить их доступных женщин, обратятся к насилию. Посему пусть его святейшество отныне молится в септе, которая для того и существует.
Далее она ожидала услышать доклад лорда Джайлса, но вместо него явился великий мейстер Пицель с известием, что Росби слишком слаб и не может подняться с постели.
– Боюсь, как это ни грустно, что лорд Джайлс скоро присоединится к своим благородным предкам. Да рассудит его Отец по справедливости.
В случае смерти Росби Мейс Тирелл с маленькой королевой снова попытаются навязать Серсее Тучного Гарта.
– Лорд Джайлс кашляет уже очень давно, но умирать никогда и не думал, – посетовала она. – Он прокашлял половину царствования Роберта и все правление Джоффри. Если он собрался наконец умереть, то лишь оттого, что его смерть кому то желательна.
– Но кто же может хотеть смерти лорда Джайлса, ваше величество? – недоверчиво заморгал Пицель.
– Его наследник, быть может. – Или маленькая королева. – Женщина, которой он пренебрег когда то. – Маргери, Мейс и Королева Шипов, почему бы и нет? Джайлс им мешает. – Старый враг. Новый враг. Вы.
– Ваше величество изволит шутить, – побледнел почтенный старец. – Я дал его милости слабительное, пустил ему кровь, лечил его примочками и целебным паром... лорд Джайлс чувствует некоторое облегчение, вдыхая его, а «сладкий сон» смягчает приступы кашля, но с кровью у него теперь выходят также частицы легких...
– Довольно. Возвращайтесь к больному и скажите, что я не давала ему позволения умирать.
– Как прикажет ваше величество, – чопорно поклонился Пицель.
Так оно и продолжалось – прошение за прошением, одно скучнее другого. Вечером, ужиная без затей вместе с сыном, королева сказала ему:
– Когда будешь молиться перед сном, Томмен, поблагодари Отца с Матерью за то, что ты еще не вышел из детского возраста. Быть королем – тяжкий труд. Ты сам увидишь, как мало в этом приятного. Они налетят на тебя, как воронье, норовя урвать для себя по куску твоей плоти.
– Да, матушка, – с грустью ответил мальчик. Ясно, что маленькая королева уже рассказала ему про сира Лораса. Сир Осмунд сказал Серсее, что Томмен плакал. Ничего. Он совсем еще дитя – к возрасту Джоффа он и думать забудет о Лорасе. – Только я не боюсь их. Я хотел бы каждый день принимать просителей вместе с вами и слушать. Маргери говорит...
– ...слишком много, – перебила его Серсея. – Я бы охотно укоротила ей язычок.
– Не говорите так! – закричал вдруг Томмен, весь покраснев. – Вы не смеете ее трогать. Я король, а не вы.
– Что ты сказал? – не веря своим ушам, проговорила Серсея.
– То, что я король. Я решаю, кому отрезать язык, а не вы. Я не позволю вам тронуть Маргери. Я запрещаю.
Серсея за ухо потащила вопящего Томмена к двери, где стоял на страже сир Борос Блаунт.
– Сир Борос, его величество забывается. Извольте проводить его в спальню и вызовите к нему Пейта. Я хочу, чтобы на сей раз Томмен собственноручно высек этого мальчика. До крови. Буде его величество откажется или молвит хоть слово против, позовите Квиберна и прикажите ему отрезать Пейту язык, чтобы его величество узнал цену дерзости.
– Как вам будет угодно, – нерешительно поглядывая на короля, ответил сир Борос. – Прошу вас, ваше величество, пойдемте со мной.
Когда настала ночь, Джаселина развела огонь в очаге, а Доркас зажгла свечи. Открыв окно, чтобы подышать воздухом, Серсея увидела, что тучи набежали снова и скрыли звезды.
– Как темно, ваше величество, – промолвила Доркас.
Да, темно... но все же не так, как в Девичьем Склепе, или на Драконьем Камне, где лежит обожженный, израненный Лорас, или в темницах под замком. При чем здесь темницы? Она дала себе слово больше не думать о Фалисе. Поединок, подумать только! Фалиса сама виновата – нечего было выходить замуж за такого болвана. Из Стокворта известили, что леди Танда скончалась от воспаления в груди, последовавшего за переломом бедра. Теперь леди Стокворт – полоумная Лоллис, а Брони – ее лорд. Танда мертва, Джайлс умирает – хорошо хоть, Лунатик здоров, иначе при дворе дураков бы вовсе не стало. Королева улыбнулась, опустив голову на подушку. Поцеловав Маргери в щеку, она ощутила вкус ее слез.
Ей приснился старый сон – три девочки в бурых плащах, старуха, пахнущий смертью шатер.
В шатре, высоком, с острым верхом, тоже было темно. Серсее очень не хотелось туда заходить – так же, как в десять лет, – но подружки смотрели на нее, и она не могла отступить. Во сне, как и в жизни, их было трое. Толстая Жанея Фармен держалась позади, как всегда. Чудо, что она до сих пор не сбежала. Мелара Гетерспун была смелее, старше и красивее, хотя и пестрела веснушками. Они втроем ночью потихоньку встали с постелей, завернулись в грубые плащи с капюшонами и прокрались через турнирное поле. Мелара слышала, как шептались между собой служанки: колдунья, мол, может проклясть человека и заставить его влюбиться, умеет вызывать демонов и предсказывать будущее.
В жизни девочки хихикали и переговаривались на ходу, испуганные и взволнованные в равной мере. Во сне дело обстояло иначе. Рыцарские павильоны стояли темные, а сами рыцари и их слуги, попадавшиеся навстречу, были сотканы из тумана. Девочки шли долго, их факелы совсем догорели. Серсея видела, как они жмутся друг к дружке. Поворачивайте назад, не ходите туда, хотела сказать она – и не могла выговорить ни слова.
Дочь лорда Тайвина вошла в шатер первая, Мелара Гетерспун – вторая, Жанея – последняя, прячась за спинами подруг, как всегда.
Внутри их встретили запахи. Корица, мускатный орех, перец – красный, белый и черный. Миндальное молоко, лук, гвоздика, лимонник, драгоценный шафран, еще более редкие пряности. Свет давала только железная жаровня в виде головы василиска. Тусклый зеленый свет, от которого стены шатра походили на мертвую гниющую плоть. В жизни тоже так было? Серсея уже не помнила.
Колдунья спала – как во сне, так и в жизни. Не тревожьте ее , хотелось крикнуть Серсее. Никогда не будите спящую колдунью , глупые вы девчонки. Но она ничего не могла сказать, а девочка сбросила плащ, пнула тюфяк, на котором лежала колдунья, и сказала: «Вставай и предскажи нам судьбу».
Магги Жаба открыла глаза, и Жанея с визгом бросилась вон из шатра. Глупая толстушка Жанея, с лицом как тесто, боявшаяся всего на свете, на поверку оказалась умнее всех. Она до сих пор живет на Светлом острове, вышла за знаменосца своего брата и родила с дюжину ребятишек.
Желтые глаза старухи слиплись от какой то дряни. Когда муж привез ее с востока вместе с грузом пряностей, говорили в Ланниспорте, она была молода и красива, но годы и колдовское ремесло оставили на ней след. Она была приземистая, вся в бородавках, с зелеными брылами. Зубы у нее все выпали, груди свисали до самых колен. Вблизи от нее пахло болезнью, дыхание тоже отдавало чем то нечистым.
– Ступайте прочь, – сказала она хриплым шепотом.
– Мы пришли узнать свое будущее, – ответила на это маленькая Серсея.
– Уходите, – повторила старуха.
– Мы слышали, что ты умеешь предсказывать, – сказала Мелара. – Мы хотим только знать, за кого выйдем замуж.
– Уходите, – в третий раз повторила Магги. Послушайтесь ее , крикнула бы королева, если б могла. У вас еще есть время. Бегите , глупые!
– Предсказывай, – подбоченилась девочка с золотыми кудряшками, – иначе я пойду к моему лорду отцу и попрошу, чтобы тебя высекли.
– Ну пожалуйста, – умильно подхватила Мелара. – Скажи, что нас ждет, и мы сразу уйдем.
– Кое у кого будущего нет вовсе, – страшным низким голосом пробубнила Магги и поманила девочек к себе. – Что ж, подходите, раз такие упрямые. Подите сюда, мне нужна ваша кровь.
Мелара побледнела, а Серсея ни чуточки. Не станет львица бояться жаб, даже самых старых и безобразных. Ей бы послушаться колдуньи и убежать – вместо этого она взяла кинжал, который дала ей Магги, и провела кривым лезвием по большому пальцу – себе и Меларе.
В зеленом шатре кровь казалась не красной, а черной.
– Давайте сюда, – пожевав беззубым ртом, приказала Магги. Серсея протянула ей руку, и та припала к ранке деснами, мягкими, как у новорожденного младенца. Королева до сих пор помнила их холодное, ни на что не похожее прикосновение.
– Можешь задать мне три вопроса, – сказала затем колдунья. – Спрашивай или уходи. – Уходи , молила во сне королева, прикуси язык и беги. Но девочка была слишком неразумна, чтобы бояться.
– Когда я выйду замуж за принца? – спросила она.
– Никогда. Ты выйдешь за короля.
Девочка наморщила лоб под золотыми кудряшками. Годы спустя она решила, что станет женой Рейегара, лишь когда умрет его отец, король Эйерис.
– Так я буду королевой? – задала она свой второй вопрос.
– Будешь, – злобно поблескивая желтыми глазами, сказала Магги. – Будешь, пока не придет другая, моложе и красивее. Она свергнет тебя и отнимет все, что тебе дорого.
– Пусть попробует, – гневно вспыхнула девочка. – Я скажу брату, и он убьет ее. – Она и тогда не остановилась, упрямица, – ведь у нее остался еще один, последний, вопрос. – У нас с королем будут дети?
– О да. У него шестнадцать, у тебя трое.
Этого Серсея не поняла. Порезанный палец болел, кровь капала на ковер. Как же это возможно? – хотела спросить она, но вопросы все вышли.
Старуха, однако, еще не закончила с ней.
– Золотые короны для всех троих, золотые саваны. А когда ты утонешь в слезах, придет валонкар, и сомкнет руки на твоем белом горле, и выдавит из тебя жизнь.
Предсказание не понравилось девочке.
– Какой еще валонкар? Чудище из сказки? Лгунья, гадкая жаба, вонючая старая дикарка! Ни одному твоему слову не верю. Пойдем, Мелара, нечего слушать ее болтовню.
Она потянула Мелару за руку, но та вырвалась.
– Я тоже хочу задать свои три вопроса, – заявила она и выпалила: – Выйду ли я замуж за Джейме?
Дура. Королева и теперь испытывала гнев, вспоминая об этом. Джейме даже не знал, что она есть на свете. В ту пору для брата Серсеи в жизни существовали только мечи, собаки и лошади... и сама Серсея, сестра близнец.
– Ни за Джейме, ни за другого, – ответила Магги. – Твое девичество заберут черви. Твоя смерть сейчас здесь, с нами, малютка. Чувствуешь ее дыхание? Она совсем близко.
– Мы чувствуем только одно дыхание – твое. – Серсея схватила горшок с каким то зельем, стоявший возле нее на столе, и метнула старухе в голову. В жизни Магги завопила на каком то чужом языке и стала осыпать их проклятиями, когда они выскочили вон. Во сне лицо стало сползать с нее, таять, словно серый туман, и от него остались только два прищуренных желтых глаза – зеницы самой смерти.
«Валонкар сомкнет руки на твоем горле», – вновь услышала королева голос колдуньи, и руки явились из туманов ее сновидения, сильные, хваткие. Над ними маячило лицо, с ухмылкой глядевшее на нее разномастными глазами. Нет, хотела закричать королева, но пальцы карлика уже впились в ее шею, пережав голос. Она билась и хрипела, но тщетно. Вскоре ей стал доступен лишь тот страшный сосущий звук, который издавал перед смертью Джофф, ее сын.
Серсея проснулась в темноте, задыхаясь, с обмотавшимся вокруг шеи одеялом. Она яростно сорвала его и села, тяжело дыша. Всего лишь сон. Ее старый сон и злосчастное одеяло.
Таэна опять ночевала у маленькой королевы, и рядом с Серсеей спала Доркас. Королева потрясла ее за плечо.
– Вставай и приведи ко мне Пицеля. Он, должно быть, у лорда Джайлса. Пусть сейчас же идет сюда. – Полусонная Доркас сползла с кровати и стала искать одежду, шлепая босыми ногами по тростнику.
Век спустя приплелся великий мейстер. Он моргал своими тяжелыми веками и отчаянно старался сдержать зевоту. Казалось, что мейстерская цепь на его тощей шее своей тяжестью тянет Пицеля к полу. Пицель на памяти Серсеи всегда был стар, но прежде он нес свою старость с достоинством – богато одетый, величественный, безупречно учтивый. Длиннейшая белая борода придавала ему вид мудреца. Но Тирион сбрил эту бороду, а взамен нее у Пицеля отросли какие то жалкие волосенки, не скрывавшие отвисшей розовой кожи ниже подбородка. Не человек, а развалина. Бритва Беса и темный каземат выпили из него те скудные силы, которые в нем еще оставались.
– Сколько вам лет? – спросила Серсея.
– Восемьдесят четыре, ваше величество.
– Многовато.
Пицель провел языком по губам.
– Мне было сорок два, когда конклав выбрал меня. Каэт принял эту должность в восемьдесят, Эллендор – почти в девяносто. Тяготы служения сокрушили их, и оба не прожили и года после избрания. Следующим стал Мерион, всего шестидесяти шести лет, но он умер от простуды на пути в Королевскую Гавань. После этого король Эйегон попросил Цитадель прислать кого нибудь помоложе. Он был первым королем, которому я служил.
А Томмен будет последним, добавила про себя Серсея.
– Мне нужно какое нибудь снадобье, чтобы уснуть.
– Чаша вина перед сном могла бы...
– Вино я уже пила, безмозглый ты дуралей. Мне требуется что нибудь посильнее. Чтобы ничего не приснилось.
– Ваше величество не желает видеть сны?
– А я тебе что говорю? Мало того что хрен у тебя не встает, так еще и уши не слышат? Можешь ты дать мне такое питье, или позвать Квиберна, чтобы он в очередной раз тебя выручил?
– Обращаться к этому... к Квиберну нет нужды. Вы получите ваше снадобье.
– Хорошо, ступай. Нет, погоди. Что говорит Цитадель о пророчествах? Возможно ли предсказать будущее?
Старик задумался. Морщинистая рука шарила по груди, словно отыскивая бороду, которой там больше не было.
– Возможно ли предсказать будущее? – медленно повторил он. – Такая возможность есть. В старинных книгах встречаются способы... однако вашему величеству следовало бы спросить, нужно ли прибегать к таким предсказаниям. На это я ответил бы «нет». Есть двери, которые лучше не открывать.
– Закрой за собой мою, когда выйдешь. – Наперед было ясно, что толкового ответа от него не дождешься.
Утром она завтракала с Томменом. Мальчик стал намного послушнее – наказание, которое он совершил над Пейтом, явно достигло цели. Они ели яичницу, поджаренный хлеб, ветчину и красные апельсины, только что доставленные из Дорна. Томмен играл с котятами, которые резвились у его ног, и это зрелище немного развеселило Серсею. С Томменом ничего не случится, пока его мать жива. Ради его безопасности она готова перебить половину лордов Вестероса и все простое сословие.
– Ступай с Джаселиной, – сказала она после завтрака сыну и послала за Квиберном.
– Что леди Фалиса, жива еще? – спросила она, не успел он войти.
– Да, хотя не совсем... в добром здравии.
– Понимаю. – Серсея поразмыслила. – Этот Брони... не хочется, чтобы враг находился так близко. Свое лордство он получил через Лоллис. Если мы вернем старшую сестру...
– Увы. Леди Фалиса, боюсь, не способна более управлять Стоквортом. Она даже ложку до рта донести не может. Рад доложить вам, что много узнал благодаря ей, но эти уроки не прошли даром. Надеюсь, я не превысил полномочий, данных мне вашим величеством?
– Нет. – Ее план запоздал, и не стоит больше думать об этом. Фалиса все равно не смогла бы жить без своего мужа. Как ни странно, она, похоже, любила этого олуха. – Теперь о другом: ночью мне приснился кошмарный сон.
– Нам всем они снятся время от времени.
– Это сон о колдунье, у которой я побывала ребенком.
– Лесная ведьма? Большей частью они безобидны. Смыслят немного в травах и в повивальном деле, в остальном же...
– Эта была не так проста. Половина Ланниспорта ходила к ней за чарами и зельями. Ее сына, богатого купца, мой дед сделал лордом, а отец этого лорда нашел ее на востоке, куда ездил по торговым делам. Говорили, что она приворожила его, но я думаю, что все чары помещались у нее между ног. Если верить тем же разговорам, она не всегда была безобразной. Не помню, как ее звали – какое то иноземное имя. В просторечии она звалась Магги.
– Мейега?
– Вот, значит, как это произносится. Она высасывала каплю крови у вас из пальца и предсказывала судьбу.
– Кровная магия – самая темная из всех видов чародейства. Говорят также, что и самая мощная.
Серсее не хотелось этого слышать.
– Так вот эта Мейега мне кое что напророчила. Тогда я посмеялась над ней, но... она также предсказала смерть одной девочке, которая мне прислуживала. Той было всего одиннадцать лет, и она просто цвела здоровьем. Однако вскоре она упала в колодец и утонула. – Мелара умоляла ее никому не рассказывать о том, что они слышали в шатре у Мейеги. Если не говорить, то все скоро забудется, как дурной сон, говорила она. Мудрые слова для их тогдашнего возраста.
– Вы до сих пор грустите о подруге вашего детства? Именно это тревожит ваше величество?
– О Меларе? Нет. Я ее едва помню. Но эта Мейега знала, сколько у меня будет детей, и о бастардах Роберта тоже знала – задолго до того, как он зачал самого первого. Ты будешь королевой, сказала она, но после придет другая... – Моложе и красивее... – Придет другая и отнимет все, что тебе дорого.
– И вы хотите этому помешать?
Еще бы. Больше всего на свете.
– А разве это возможно?
– Вполне возможно.
– Но как?
– Думаю, ваше величество знает как.
Да, она знала. Всегда знала – еще тогда, в том шатре. «Пусть только попробует – я велю моему брату убить ее».
Однако знать, что нужно сделать, – одно, а знать, как это сделать, – другое. На Джейме больше полагаться нельзя. Внезапная болезнь была бы лучше всего, но боги редко бывают столь милостивы. Что же тогда? Нож, подушка, чаша с ядом? Во всем этом есть свои трудности. Когда старик умирает во сне, все принимают это как должное, но если шестнадцатилетнюю девушку найдут утром мертвой, это вызовет нежелательные вопросы. Притом Маргери никогда не спит в одиночестве, и даже после смерти Лораса ее будут охранять денно и нощно.
Но у каждого лезвия две стороны, и вчерашний страж может завтра обернуться орудием ее гибели. Нужны лишь доказательства – столь бесспорные, что даже лорд отец Маргери вынужден будет дать согласие на ее казнь. Это непросто, совсем непросто. Какой же

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:48 | Сообщение # 41

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

БРИЕННА

В миле от перекрестка дорог они увидели первый труп.
Мертвец висел на черном, опаленном молнией дереве. Вороны исклевали его лицо, волки объели ноги ниже колен – теперь там болтались лишь кости, лохмотья да один недожеванный, заплесневелый башмак.
– Что это у него во рту? – спросил Подрик.
Бриенна заставила себя посмотреть на серое с прозеленью лицо повешенного. Кто то засунул ему в рот белый камень или...
– Соль, – сказал септон Мерибальд.
Второй мертвец отыскался в пятидесяти ярдах от первого. Этого пожиратели падали стащили с дерева. Бриенна даже не заметила бы оставшейся на вязе веревки, но Собака учуял что то и нырнул в густую траву.
– Что там такое, Собака? – Сир Хиль спешился, пошел следом и принес полушлем, в котором застрял череп, кишащий червями. – Хорошая сталь и даже не слишком помялась, хотя лев головы не сносил. Хочешь тебе отдам, Под?
– Не хочу. В нем черви.
– Червей можно вытряхнуть. Что ты как девчонка.
– Шлем ему велик, – сердито вмешалась Бриенна.
– Ничего, дорастет скоро.
– Я не хочу, – упорствовал Подрик. Сир Хиль пожал плечами и зашвырнул шлем с львиным гребнем обратно в траву. Собака гавкнул и задрал лапу у вяза.
После этого мертвецы стали попадаться через каждые сто ярдов. Они висели на ясенях и ольхах, березах и буках, старых ивах и стройных каштанах, и каждый держал во рту комок соли. Дожди и солнце так потрудились над их плащами, что трудно было понять, какого цвета те были прежде – красные, серые или синие. Кое у кого на груди сохранились эмблемы. Бриенна различала топоры, стрелы, лосося, сосну, дубовый лист, жуков, петуха, голову вепря, с полдюжины трезубцев. Недобитки, подонки различных войск, маленькие люди великих лордов.
При жизни они были лысыми и бородатыми, молодыми и старыми, высокими и низенькими, толстыми и тощими. Теперь они, раздувшиеся, с оплывшими лицами, ничем не отличались один от другого. Виселица всех делает братьями. Бриенна прочла это в книге – она уже забыла, в какой.
Хиль Хант наконец высказал вслух то, что все они давно уже поняли:
– Это те самые, что напали на Солеварни.
– Да рассудит их Отец по всей строгости, – откликнулся Мерибальд – он дружил с пожилым септоном из Солеварен.
Бриенну не слишком занимало, кто такие эти повешенные, – гораздо важнее было, кто их повесил. Говорили, что веревка, – излюбленный способ казни приверженцев Берика Дондарриона. Если так, то лорд молния вполне может быть где то рядом.
Собака залаял, и Мерибальд, тревожно поглядев вокруг, предложил:
– Не прибавить ли ходу? Солнце скоро сядет, а мертвецы ночью – плохая компания. При жизни они были злодеями и вряд ли стали лучше, когда умерли.
– Тут я с вами не соглашусь, – возразил сир Хиль. – Такие ребята, как они, после смерти становятся гораздо, гораздо лучше. – Тем не менее он ударил коня каблуками, и все стали двигаться чуть быстрее.
Деревья понемногу стали редеть, но мертвых не убавлялось. Когда лес уступил место заброшенным полям, деревья сменились виселицами. Тучи ворон с криками взмывали в воздух, завидев путников, и вновь опускались, когда те проходили. Они были дурными людьми, напоминала себе Бриенна, но эта мысль не делала пиршество смерти менее мрачным. Она заставляла себя смотреть на каждого из казненных, ища знакомые лица. Кое кого она как будто знала по Харренхоллу, но не могла быть уверенной из за состояния тел. Шлема в виде собачьей головы нигде не было видно – впрочем, мало на ком из них сохранились шлемы. Почти со всех висельников перед казнью сняли оружие, доспехи и сапоги.
Подрик спросил, как называется гостиница, где они надеялись заночевать, и септон Мерибальд ухватился за этот вопрос, желая, как видно, отвлечь других от гнетущего зрелища.
– Иногда ее называют Старой. Гостиница на том месте стоит много веков, хотя эту построили уже при первом короле Джейехерисе, который проложил Королевский тракт. Говорят, будто он сам останавливался в ней со своей королевой, когда путешествовал. Одно время гостиница в их честь звалась «Две короны», но потом кто то из хозяев пристроил к ней колоколенку, и ее переименовали в Звонницу. После она перешла к одному увечному рыцарю по имени Длинный Джон Хедль. На старости лет он занялся кузнечным делом и выковал для своего заведения новую вывеску – трехглавого черного дракона. Это большущее чудище он составил из дюжины частей, скрепив их проволокой и веревками, и подвесил его на столбе. Когда дул ветер, дракон дребезжал, и гостиница прославилась по всей округе под именем «Гремучий дракон».
– Он и теперь там висит? – спросил Подрик.
– Нет. Когда сын того кузнеца сам дожил до старости, бастард Эйегона Четвертого поднял мятеж против короля, своего единокровного брата, и сделал черного дракона своей эмблемой. Эти земли в ту пору принадлежали лорду Дарри. Его милость как преданного сторонника короля драконья вывеска привела в ярость. Он велел изрубить ее на куски, снести столб и все бросить в реку. Одну из голов, к тому времени ставшую красной от ржавчины, много лет спустя прибило к Тихому острову. Другую вывеску хозяин вешать не стал, и люди, скоро позабыв про дракона, прозвали гостиницу Речной. В те дни Трезубец протекал у самой ее задней двери – говорят, будто гости закидывали удочки в реку прямо из окон и ловили форель. И паром там причаливал, чтобы переправлять путников в город лорда Харроуэя и Белые Стены.
– Но Трезубец остался к югу от нас. Мы едем на северо запад – не к реке, а прочь от нее.
– Вы правы, миледи. Лет семьдесят назад – а может, и восемьдесят, – река изменила русло. Гостиницей тогда владел дед Маши Хедль. Она то и рассказала мне эту историю. Добрая была женщина, любила кислолист и медовые коврижки. Если у нее не было свободной комнаты, она укладывала меня спать прямо у очага и никогда не отпускала в дорогу без хлеба, сыра и пары черствых коврижек.
– Она по прежнему там хозяйничает? – спросил Подрик.
– Нет. Ее львы повесили. Потом, когда они ушли, ее племянник вроде бы снова открыл гостиницу, но дороги из за войны сделались слишком опасными для простого народа, и постояльцев у него сильно поубавилось. Он завел шлюх, но и они его не спасли. Этого хозяина, как я слышал, тоже убил кто то из лордов.
– Вот не думал, что содержать гостиницу так опасно, – заметил сир Хиль.
– Всем простым людям грозит опасность, когда лорды ведут большую игру. Верно, Собака? – Собака гавкнул, поддерживая хозяина.
– А теперь то эта гостиница как называется? – продолжал расспрашивать Подрик.
– Попросту гостиницей на перекрестке дорог. Старший брат говорил мне, что две племянницы Маши опять стали пускать гостей. По милости богов, вон тот дымок за виселицами, – Мерибальд поднял посох, – должен идти из ее трубы.
– Теперь она заслужила название Висельной, – сказал сир Хиль. Гостиница, как бы ни называли ее, оказалась большой, в три этажа. Ее стены, трубы и башенки, сложенные из белого камня, призрачно мерцали на сером небе. Южное крыло высилось на толстых деревянных сваях над заросшей бурьяном впадиной. К северной стороне примыкали крытая тростником конюшня и колокольня. Все строения окружала низкая стена из того же камня, необработанного и поросшего мхом.
Хотя бы этот дом уцелел, порадовалась в душе Бриенна. В Солеварнях их встретили смерть и разрушение. Живые разбежались, погибших предали земле, но сам город, мертвый, засыпанный пеплом, остался на месте. В воздухе до сих пор пахло гарью, чайки над головой плакали, как потерявшиеся дети. Даже замок казался заброшенным. Четырехугольная башня, обведенная крепостной стеной, серая, как пепел вокруг, стояла над гаванью. Все заперто наглухо, на стене ничего, кроме знамен. Мерибальд добрых четверть часа стучал посохом в ворота, а Собака помогал ему лаем, прежде чем наверху появилась какая то женщина и спросила, чего им надо.
Паром, привезший их с Тихого острова, уже отчалил, начинал накрапывать дождь.
– Я септон, добрая леди, – прокричал в ответ Мерибальд, – а спутники мои – люди честные. Мы просим убежища на ночь.
Женщину эта просьба не тронула.
– Ближайшая гостиница стоит к западу от города, на перекрестке дорог, – сказала она. – Нам здесь чужих не надо. Убирайтесь. – Затем она скрылась, и ни молитвы Мерибальда, ни лай Собаки, ни проклятия сира Хиля не вернули ее назад. Пришлось ночевать в лесу, под пологом голых ветвей.
В гостинице, однако, какая то жизнь была. Еще у ворот Бриенна услышала звон бьющего по железу молота – слабый, но мерный.
– Либо у них завелся новый кузнец, – сказал сир Хиль, – либо призрак былого хозяина кует еще одного дракона. Надеюсь, призрачный повар у них тоже имеется. Жареный цыпленок с хрустящей корочкой сделал бы этот мир лучше.
Двор покрывала бурая грязь, которую кони одолевали с трудом. Звон молота стал громче, и у дальнего конца конюшни, за телегой со сломанным колесом, виднелось красное зарево. В конюшне стояли лошади. Маленький мальчик качался на ржавых цепях вкопанной во дворе виселицы. На крыльце стояли четыре девочки – младшенькая, лет двух, голышом. Старшая, лет девяти десяти, обнимала ее, будто оберегая.
– Эй, красавицы, – крикнул им сир Хиль, – позовите ка вашу матушку.
Мальчик отпустил цепи, спрыгнул и побежал на конюшню. Девочки стояли молча, глядя на незнакомцев.
– Нет у нас матушек, – наконец сказала одна.
– У меня была, да ее убили, – добавила другая. Старшая, пряча маленькую за юбками, вышла вперед и спросила:
– Вы кто?
– Добрые путники, ищущие убежища, – ответила ей Бриенна.
– У добрых путников имена должны быть.
– Меня зовут Бриенна. Я дочь лорда Сельвина Вечерней Звезды с Тарта. Это септон Мерибальд, святой человек, которого любят во всех речных землях. Подрик Пейн мой оруженосец, а сир Хиль Хант рыцарь и прежде служил лорду Тарли.
Молот перестал стучать. Девочка подозрительно оглядывала всех четверых.
– Я Ива, – промолвила она через некоторое время. – Вам постели нужны?
– Постели, эль и горячий ужин, – спешившись, заявил сир Хиль. – Ты здесь хозяйка?
– Сестра моя.
– Так где же она?
– Нету ее. А из еды у нас только конина. Шлюх тоже не осталось, сестра их разогнала. Но постели есть. Даже перины, только их мало. Все больше соломенные тюфяки.
– И во всех блохи кишмя кишат, – вставил сир Хиль. Девочка не соизволила на это ответить.
– А серебро у вас есть заплатить?
– Есть, – ответила Бриенна.
– Серебро? – засмеялся сир Хиль. – За ночлег и лошадиную ногу? Тут и пары медяков хватит, дитя мое.
– Мы берем только серебро – а не хотите, так ночуйте в лесу с мертвяками. – Ива посмотрела на ослика, навьюченного бочонками и мешками. – Это съестное? Где взяли?
– В Девичьем Пруду, – ответил септон. Собака гавкнул.
– Ты всех гостей так допрашиваешь? – спросил сир Хиль.
– У нас не так много гостей.
– Подумать только.
– Мы не всех принимаем, – ответил более низкий голос со стороны конюшни. – Воров и разбойников нам не надо.
Бриенна оглянулась и увидела призрак.
Ренли! Даже удар молотом в грудь не поразил бы ее сильнее.
– Милорд? – пролепетала Тартская Дева, гадая, уж не сошла ли она с ума.
– Лорд? – Юноша откинул с глаз черный локон. – Я не лорд, просто кузнец.
Нет, это не Ренли. Ренли умер у нее на руках в возрасте двадцати одного года, а этот совсем еще мальчик. Мальчик, похожий на Ренли в ту пору, когда тот впервые приехал на Тарт. Хотя нет, он еще моложе. И челюсть у него тяжелее, и брови гуще. Ренли был строен и гибок, а у юного коваля широкие плечи и мускулы на правой руке особенно сильные, как часто бывает у кузнецов. Под длинным кожаным фартуком видна голая грудь, на лице темная щетина, волосы черной гривой падают ниже ушей. У короля Ренли волосы, такие же черные, всегда бывали вымыты и расчесаны. Иногда он стриг их коротко, иногда отпускал до плеч и перевязывал золотой лентой, но такой пропотевший колтун носить ни за что бы не стал. И глазами юноша тоже похож на Ренли, но синие глаза короля всегда смотрели весело и приветливо, а кузнец глядит исподлобья, сердито и с подозрением. Мерибальд, тоже заметив это, сказал:
– Ничего дурного у нас и в мыслях нет, парень. Когда Маша была жива, она всегда угощала меня коврижкой и оставляла мне местечко у своего очага. Даже постель давала, если находилась свободная.
– Ее больше нет. Львы ее повесили.
– А кто повесил всех остальных? – осведомился сир Хиль. – У вас тут виселицы растут, как грибы.
– Одни разбойники других вешают, – разъяснила Ива. – Вы по какой дороге пришли сюда?
– Вдоль реки, из Солеварен, – сказала Бриенна.
– Тогда вы видели. Эти повешенные там убивали и жгли. Только на самом деле их было больше. – Девочка смотрела на Бриенну взглядом, который та слишком хорошо знала. – Если вы леди, почему носите кольчугу?
– Леди Бриенна воительница и совершает поход с благородной целью, – сказал Мерибальд. – Но сейчас она нуждается в тепле и сухой постели, как и все мы. Мои старые кости опять предвещают дождь. Найдутся тут для нас комнаты?
– Нет, – отрезал кузнец.
– Да, – ответила Ива. Они сердито переглянулись, и девочка топнула ногой. – У них есть еда, Джендри, а малыши голодны. – Она свистнула в два пальца, и вокруг как по волшебству появились другие дети. Из под крыльца вылезли оборванные, давно не стриженные мальчишки, в окнах возникли девочки с заряженными арбалетами наготове.
– Итак, теперь это Арбалетная гостиница, – сказал сир Хиль.
Скорее Сиротская, мысленно поправила его Бриенна.
– Прими у них лошадей, Уот, – приказала Ива. – А ты, Уилл, положи камень, они ничего нам не сделают.
– Почем ты знаешь? – возразил чернявый парнишка.
– Ромашка, Пейт, ступайте за хворостом, – не отвечая ему, продолжала распоряжаться Ива. – У них есть еда. Помоги септону с мешками, Джон Грошик, а я покажу им, где разместиться.
Путники заняли три смежные комнаты – каждая с периной, ночным горшком и окном. У Бриенны был еще и очаг, и она прибавила несколько медных монет, чтобы его затопили.
– Я где буду спать – у вас или у сира Хиля? – спросил Подрик, пока она открывала ставни.
– Здесь не Тихий остров, можешь остаться со мной, – сказала она. Завтра она намеревалась расстаться с двумя другими. Септон Мерибальд пойдет в Орешник, Луку, город лорда Харроуэя – нет больше смысла сопровождать его. Для охраны у него есть Собака, а Сансу Старк, как сказал старший брат, на берегах Трезубца найти нельзя. – Я хочу подняться до света, пока сир Хиль еще спит, – продолжала Бриенна. Она не простила ему Хайгардена... притом он, по его же словам, не давал никаких клятв относительно Сансы.
– А куда мы поедем, сир, то есть миледи?
Бриенна не знала толком, что ответить ему. Здесь они на распутье в полном смысле этого слова: впереди Королевский тракт, налево Речная дорога, направо Горная. Горная ведет на восток, через горы, в Долину Аррен, где еще недавно правила покойная тетка Сансы. Речная тянется вдоль Красного Зубца на запад, к Риверрану и двоюродному деду Сансы – тот сидит в осаде, но еще жив. Можно также поехать по Королевскому тракту на север, мимо Близнецов, через Перешеек с его болотами. Если преодолеть Ров Кейлин, который неизвестно кем занят сейчас, тракт приведет их прямиком к Винтерфеллу.
Есть еще один выбор – повернуть по тому же тракту на юг, размышляла Бриенна. Явиться обратно в Королевскую Гавань, признаться сиру Джейме в своем поражении, вернуть ему меч и найти корабль, идущий на Тарт, как советовал старший брат с Тихого острова. Мысль не из веселых, но она уже соскучилась по Вечернему Замку и по отцу... и быть может, Джейме утрет ей слезы, если она начнет проливать их у него на плече? Разве не таких женщин любят мужчины – слабых, нуждающихся в защите?
– Так куда мы дальше то, сир... миледи?
– В общую комнату, ужинать. – Нижняя зала была битком набита детьми. Бриенна попыталась пересчитать их, но они ни минуты не стояли спокойно. Поймав себя на том, что одних уже сосчитала по нескольку раз, а других ни разу, она сдалась. Столы составили в три длинных ряда, и мальчики постарше, то есть лет десяти двенадцати, таскали скамейки. Взрослым здесь можно было назвать одного Джендри, но приказы раздавала Ива, помыкая остальными, как владычица замка своими слугами.
Это получалось у нее так естественно, словно она привыкла к этому от рождения. Быть может, Ива в самом деле не из простых? Сансой Старк она по возрасту и наружности быть не может, зато подходит под описание младшей сестры. Леди Кейтилин сама говорила, что Арья в отличие от Сансы совсем не красавица. Каштановые волосы, карие глаза, худенькая... неужто она? У Арьи Старк волосы такие же, но цвет глаз Бриенна запамятовала. Что, если Арья все таки не погибла при резне в Солеварнях?
На дворе смеркалось. Ива зажгла четыре сальные свечи и велела девочкам развести в очаге огонь пожарче. Мальчики с Подриком во главе разгружали осла и выкладывали на столы соленую треску, баранину, круги сыра. Септон Мерибальд на кухне готовил овсянку.
– Эх, жаль, апельсины все вышли – теперь их до весны, пожалуй, и не увидишь, – жаловался он какому то мальчугану. – Никогда апельсина не пробовал? Не выжимал себе в рот его сладкий сок? – Мальчик потряс головой, и септон взъерошил ему вихры. – Ничего, весной я тебе привезу, если будешь умником и поможешь мне размешивать кашу.
Сир Хиль стянул мокрые сапоги и протянул ноги к огню.
– Там на полу следы крови, – сказал он присевшей рядом Бриенне, – вон, где Собака нюхает. Кровь соскоблили, но она впиталась глубоко в дерево и останется там навсегда.
– В этой самой гостинице Сандор Клиган убил трех людей своего брата, – напомнила ему Бриенна.
– Это верно, но они, возможно, не первые, кого здесь убили, – и не последние.
– Горстки детей испугались?
– Горстка – это четверо, а десять уже излишек. Детей надо пеленать и вешать на стенку, пока у девчонок не прорастут груди, а у мальчишек усы.
– Мне жаль их. Они все сироты, и порой родителей убивали у них на глазах.
– Я забыл, что говорю с женщиной, – закатил глаза Хант. – Сердце у вас что овсянка нашего септона. Воительница втайне только и мечтает родить, я это вижу по вашим глазам. Мечтаете о розовом крикуне, который будет сосать вашу грудь. – Бриенна прожгла его гневным взглядом, но сир Хиль ничуть не смутился. – Однако я слышал, что для этого нужен мужчина, предпочтительно муж. Почему бы не я, к примеру?
– Если вы все еще надеетесь выиграть ваш заклад...
– Я хочу выиграть только одно – вас. Вы, миледи, единственное дитя лорда Сельвина. Когда он умрет, все его земли и замки отойдут к Бриенне Красотке. Мои друзья женились на полоумных и на грудных малютках ради десятой доли вашего Тарта. Я, конечно, не Ренли Баратеон, но мертвый ребенка сделать не может, а я, как видите, жив. Кое кто скажет, что это мое единственное достоинство, но брак мог бы нам обоим принести пользу. Мне – земли, вам – замок, полный вот такого добра. – Он махнул рукой на детей. – Я вполне на это способен, могу уверить. Один бастард по крайней мере у меня точно есть – девочка. Не волнуйтесь, вам я ее не собираюсь навязывать. Когда я навещал дочку последний раз, ее мать выплеснула на меня котелок с похлебкой.
Краска поползла вверх по шее Бриенны.
– Отцу всего пятьдесят четыре. Он может жениться снова и зачать собственного сына.
– Да, это риск... если он в самом деле женится, если его жена будет способна к деторождению и если ребенок окажется мальчиком. Я и худшие пари заключал на своем веку.
– Заключали и проигрывали. Такая игра не по мне, сир, – играйте в нее с другими.
– Вы говорите так, потому что сами не играли ни разу. Попробуйте, и ваше мнение переменится. В темноте вы не хуже любой другой женщины, и губы ваши созданы для поцелуев.
– Губы как губы. Они у всех одинаковы.
– И у всех они созданы для поцелуев, – легко согласился сир Хиль. – Не запирайте свою дверь на ночь – я проберусь к вам в постель и докажу, что говорю правду.
– Если вы это сделаете, то выйдете от меня евнухом. – Бриенна встала и отошла от него.
Септон спросил, может ли он прочитать молитву.
– Да, – разрешила Ива, подхватив со стола голенькую малютку и не дав ей добраться до овсянки. Все склонили головы и возблагодарили Отца и Матерь за их дары... все, кроме черноволосого кузнеца – он скрестил руки на груди и злобно молчал, пока другие молились. Не одна Бриенна это заметила. Септон, закончив молитву, взглянул на него и спросил:
– А ты разве не любишь богов, сынок?
– Только не ваших. И работа меня ждет, – сказал парень и вышел, так ничего и не съев.
– Может, он любит другого бога? – предположил сир Хиль.
– Владыку Света, – пропищал тощий мальчуган лет шести.
– Ешь давай, Большеротый, – стукнув его ложкой, велела Ива. – Нечего к милордам с разговорами приставать.
Дети набросились на ужин, как волки на раненого оленя. Они ссорились из за трески, разрывали ковриги ячменного хлеба и заляпали овсянкой всю комнату. Даже огромный круг сыра долго не продержался. Бриенна поела рыбы с морковкой и хлебом, Мерибальд на каждый съеденный им кусок скармливал два Собаке. На дворе пошел дождь, а у них трещал огонь, и все дружно чавкали, и строгая Ива всех лупцевала ложкой.
– Ну и жена кому то достанется, – заметил сир Хиль. – Тому несчастному подмастерью скорее всего.
– Надо бы отнести ему еды, пока ее всю не смели.
– Вот и отнесите.
Бриенна завернула в тряпицу ломоть сыра, краюху хлеба, сушеное яблоко и пару кусков трески. Подрик хотел пойти с ней, но она сказала, чтобы он оставался и ел.
– Я ненадолго.
Дождь так и лил. Бриенна прикрыла голову краем плаща. Одна из лошадей заржала, когда она шла мимо конюшни, – животные тоже проголодались. Джендри ковал меч, колотя по нему, как по врагу. Потная прядь волос упала ему на лоб. У него глаза и волосы Ренли, но сложен он по другому. Лорд Ренли был тонок по сравнению со своим братом Робертом, прославленным силачом.
Джендри прервал работу, чтобы вытереть лоб, и только теперь увидел Бриенну.
– Чего вам?
– Я принесла тебе ужин. – Она развернула салфетку.
– Если б я хотел есть, то поел бы там.
– Кузнецу надо есть, чтобы поддерживать силы.
– Вы мне мать, что ли?
– Нет. – Бриенна положила еду на верстак. – А кто твоя мать?
– Не ваше дело.
– Ты родился в Королевской Гавани. – Она поняла это по его выговору.
– Мало ли кто там родился. – Он сунул меч в бочку с дождевой водой, и раскаленная сталь зашипела.
– Сколько тебе лет? Жива ли еще твоя мать? И кто был твоим отцом?
– Больно много вопросов задаете. Мать у меня умерла, а отца я и вовсе не знаю.
– Ты бастард.
Парень принял это за оскорбление.
– Я рыцарь! Этот меч я кую для себя. Что делать рыцарю в кузнице?
– Волосы у тебя черные, глаза синие, и родился ты в тени Красного Замка. Тебе никто ничего не говорил про твое лицо?
– А что с ним не так? Все покрасивей вашего будет.
– Ты, должно быть, видел короля Роберта в Королевской Гавани.
– Ну, видел. – Джендри пожал плечами. – На турнирах, издали. Один раз в Септе Бейелора. Золотые плащи оттеснили нас, чтобы он мог пройти. Раз я играл у Грязных ворот, а он ехал мимо с охоты. Пьяный, чуть конем меня не затоптал. Жирный такой, здоровый пьянчуга... но все лучше, чем его сыновья.
Они не его сыновья , поняла Бриенна. Станнис говорил правду в тот день у Штормового Предела , когда лорд Ренли доверил мне нести свое знамя. Джоффри и Томмен родились не от Роберта , зато ты...
– Нечего глаза то на меня пялить, – проворчал парень.
– Ты не понимаешь. Ты, может быть... – Но тут Бриенна осеклась, услышав отчаянный лай Собаки. – Гаси огонь, – сказала она Джендри. – У нас гости. – Не глядя, послушался он ее или нет, она взялась за меч и подошла к двери кузницы. В ворота гостиницы въезжали всадники, по двое в ряд, расплескивая копытами лужи. За шумом дождя и непрестанным лаем Собаки Бриенна слышала, как позвякивают под рваными плащами мечи и кольчуги. Пригнувшись за сломанной телегой, она стала считать их. Молния, сверкнувшая на счет «двадцать», осветила блестящую собачью голову с прижатыми ушами и оскалом стальных зубов. Это не может быть Пес – но тот, кто носит его шлем, скорей всего не менее опасен, чем настоящий. Вспомнив то, что видела в Солеварнях, она выхватила Верного Клятве из ножен. Дети, мелькнуло у нее в голове. Гром, прокатившись, затих, и она услышала тихий плеск у себя за спиной. – К оружию, – тихо бросила она, – это разбойники.
– Мы тоже. – Обернувшись, она успела разглядеть дубину за миг до того, как та опустилась.
Молния ударила снова, на этот раз в голове. Дождь, гостиница, всадники, Джендри... тьма поглотила все, а затем и ее засосала в свою воронку.
Остальное было кошмаром.
Она снова была в шатре Ренли, видела, как гаснут в нем свечи, чувствовала непонятно откуда подувший ветер, ежилась от внезапной стужи. «Холодно», – сказал Ренли. Появилась тень, одна, без человека, и кровь короля хлынула сквозь зеленую сталь латного ворота.
Ей снова было двенадцать лет, и она потела в шелковом платье, дожидаясь своего жениха. Раньше они не встречались, но все говорили, что он храбрый мальчик и наверняка прославится, когда станет рыцарем. Он был старше Бриенны, но отец сказал ей, что так даже лучше. Он приближался, держа в руке розу, красную, как его волосы. Когда он увидел Бриенну, лицо у него тоже сделалось красным. Она хотела приветствовать его, как ее учили, поблагодарить за приезд и пригласить в замок, но слова застряли у нее в горле. Наконец она умудрилась спросить, не ей ли предназначена эта роза. «Я привез ее своей невесте, – ответил он, – а вижу корову. Разве коровы едят цветы? Тогда держи». Он бросил розу ей под ноги и ускакал. Плащ с грифонами развевался у него за плечами, а ее лорд отец посылал проклятия ему в спину.
Она снова видела разрушенный замок Тараторки, который часто снился ей последнее время, и снова сражалась со Скоморохами, но теперь их было не трое, а целых тридцать; стоило ей срубить одного, как из колодца вылезали еще двое. На подмогу к Шагвеллу, Тимеону и Пигу пришли Ричард Фарроу, Бен Биши, Уилл Журавль и другие, даже Марк Маллендор со своей обезьянкой. Когда она убила их, из ран выросли кроваво красные розы и потянулись к ней своими шипами.
Она ехала по мрачному лесу, лежа лицом вниз на какой то кляче, со связанными запястьями и лодыжками. Было сыро, по земле стелился туман, в голове у нее стучало на каждом шагу. Она слышала голоса, но не видела ничего, кроме земли под копытами лошади. Когда бледные лучи рассвета стали проникать сквозь деревья, какие то люди сняли ее с лошадиной спины, поставили на ноги, накинули петлю на шею и перекинули другой конец веревки через толстую ветку.
– Приходит в себя, – сказал кто то – девочка, судя по голосу.
Я ведь тоже ищу девочку , вспомнила Бриенна. Благородную девицу тринадцати лет , голубоглазую , с золотистыми волосами. Но девочка, которая стояла теперь перед ней, была совсем не такая. Очень высокая, тощая, как скелет, и намного взрослее. Каштановые волосы, карие глаза, лицо с кулачок – вылитая Ива, только на шесть лет старше.
– Ты ее сестра, – сказала Бриенна. Говорить было больно, в голове перекатывался гром. – Хозяйка гостиницы.
– Да, я Длинная Джейна Хедль. Дальше что?
– Мои спутники, – с трудом ворочая языком, сказала Бриенна. Кто то напихал ей в голову мокрой серой шерсти. Может, она все еще бредит? – Септон Мерибальд – добрый, святой человек, Подрик – еще мальчик, а сир Хиль ни в чем перед вами не виноват. И Собака – что вы сделали с Собакой? – Она только теперь спохватилась, что давно не слышала его лая.
– Собака жива здорова и идет своей дорогой, как и все остальные, – сказала девушка. – Нам нужна только ты.
– Думаешь, мы способны причинить вред собаке септона? – спросил одноглазый человек в ржавом шлеме. – Да за кого ты нас принимаешь?
– За разбойников и убийц. – Бриенна попыталась освободиться от пут, но из за этого ее голове стало еще хуже. – Я видела при свете молнии шлем... оскаленную собачью голову.
– Можешь посмотреть еще разок, коли охота, – сказал здоровяк с жестким лицом солдата, в ржавой кольчуге. Его густую бурую бороду усеивали капли дождя, на кожаном с заклепками поясе висели длинный меч и кинжал. Поверх всего этого он носил рваный, запачканный желтый плащ. Он нахлобучил на голову песий шлем, который держал на сгибе руки, и уставился на Бриенну сквозь дырки для глаз. – Вот последнее, что ты видишь на этом свете, предательница. Если веришь в богов, помолись им.
Не стану просить , решила Бриенна, но отчаянное желание жить побудило ее обратиться к девушке, Длинной Джейне. Она еще так молода...
– Я была гостьей под твоим кровом. Делила хлеб соль с твоей младшей сестрой.
Джейну это не тронуло.
– После Красной Свадьбы гостеприимство в речных землях мало что значит.
– Да... я знаю про Красную Свадьбу.
– Знаешь? – Пожилой северянин в овчинном плаще придвинулся ближе к Бриенне. – Сомневаюсь. Знать может лишь тот, кто там был. Тогда шел дождь... вот как теперь. Фреи поставили для нас шатры, три больших пиршественных шатра, выкатили бочки с медом, вином и элем. Перед этим мы проделали долгий путь, вымокли и замерзли, ну и набились в шатры, чтоб погреться и выпить... а Фреи то пили с нами, и шутили, и пели, и в кости плашки играли. Снаружи дождь лупит, а в шатре тепло и уютно, и Фреи подкатывают все новые бочки... – По лицу северянина текли слезы. – Да простят меня боги. Эль на пустой желудок сразу ударил мне в голову, а Фреи знай поднимают здравицы: за лорда Эдмара, за Молодого Волка, за королеву Жиенну... По краям лагеря лорд Болтон расставил своих людей, чтоб враг к нам не подобрался. Душно было, помню, и жарко – все толпились вокруг этих бочек. Мне приспичило отлить, поэтому я вышел под дождь, побрел вниз к реке и опорожнился в тростники. Потом поскользнулся в грязи и упал – это меня и спасло. Лежу и слышу музыку в замке, барабаны, рога и волынки, над водой то хорошо слышно. Я, должно быть, задремал тогда, а проснулся от воплей. Вскарабкался на берег и вижу: шатры все повалены и горят. Все три, а в них сотни народу. Гляжу, это Фреи зажги их, а сами пускают стрелы в каждое вздутие на холсте. Немногие вырвались и вступили в бой, и тогда люди Болтона принялись рубить их заодно с Фреями. Тут я понял, что нам конец. И спрятался в тростниках, да простят меня боги. А музыка все это время играла, да так громко – и не расслышишь, как кричат люди, горящие в шатрах заживо. Так что не рассказывай мне про Красную Свадьбу. Никто не может знать, кроме тех, кто слыхал эту музыку.
Бриенна съежилась от его гневного голоса.
– Я сожалею обо всех, кто погиб там, но при чем же тут я? Меня там и близко не было.
– Всю эту кашу заварили твои хозяева Ланнистеры, – сказал одноглазый. – Вместе с Болтоном и Фреями.
– Они не мои хозяева.
– Ясное дело, нет. Этот меч они тебе за просто так дали. И грамоту с печатью короля мальца тоже.
– Имя этому мечу – Верный Клятве. Я ищу... – Она чуть не сказала «свою сестру», но какое то чутье подсказало ей, что лгать этим людям не следует. – Ищу одну благородную девицу тринадцати лет, голубоглазую, с золотистыми волосами.
– Мы ее тоже ищем, – сказал еще один, моложе других, говоривший с морозным прихрустом севера. – Мы знаем, кто вы, леди Бриенна. Знаем, кого вы ищете и кому служите. Вы даже не догадываетесь, сколько у нас друзей – в Синем Доле, Девичьем Пруду, Королевской Гавани, даже и в Близнецах. Когда до нас дошли вести о ваших розысках... вы не случайно стоите здесь с петлей на шее, миледи. Придется вам ответить за свои преступления.
– Преступления? Что я такого сделала?
– Вы предательница и клятвопреступница.
– Неправда! – Всю жизнь она стремилась лишь к одному: быть рыцарем, отважным и безупречным. – Кого я, по вашему, предала?
– Ее.
Все расступились, и вперед вышла женщина в сером плаще с капюшоном, из под которого видны были только глаза.
– Ты Молчаливая Сестра? – проговорила Бриенна. – Тогда прошу тебя, отвези мое тело в Вечерний Замок, к моему лорду отцу... – Мужество изменило ей окончательно. Молчаливые Сестры – невесты Неведомого, прислужницы самой смерти.
– К дьяволу твоего лорда отца, – сказал человек в желтом плаще. – Ты сгниешь заодно с остальными. Что до миледи, то Молчаливой Сестрой ее тоже иногда называют, но она известна и под другими именами: Бессердечная, Помилуй Нас, Вешательница...
Серая женщина схватилась молочно белой рукой за горло, как будто хотела себя удавить, но вместо этого заговорила... если эти звуки можно было назвать речью. Надорванный голос шел, казалось, не изо рта, а прямо из горла.
– Без привычки понять ее трудно, – сказал человек в желтом плаще. На его зубы, сплошь гнилые, противно было смотреть. – Она спрашивает, помнишь ли ты ее.
– Помню ли? Но я...
Женщина откинула капюшон, размотала с лица серый шарф. Белые, сухие, сильно поредевшие волосы, кожа цвета прокисшего молока с трупными пятнами. Одна щека прогнила насквозь, и в отверстие видны зубы, но не это самое страшное. Все лицо, от глаз до подбородка, изорвано точно когтями хищного зверя. Из незаживших ран сочится черная жижа. Она снова взялась за горло, защепив пальцами чудовищным шрам на нем, и выдавила еще какие то звуки.
– Она спрашивает: а теперь ты ее узнаёшь?
Бриенна кивнула, ошеломленная жестоким, чудовищным, невероятным зрелищем. Она была так красива... Помилуй нас Матерь, что они сделали с ней? Бриенна не могла на нее смотреть и не смела отвести глаз.
– Леди Кейтилин, – проговорила она со слезами, – что... что они с вами сделали?
– Они убили ее, – сказал северянин – никогда еще Бриенна не слышала такого горя в человеческом голосе. – Располосовали горло от уха до уха, так что голова еле держалась.
– Смерть и стремление к благородной цели в наше время утратили свое былое значение, – сказала Длинная Джейна.
– Леди Кейтилин уже три дня как была мертва, когда мы нашли ее у реки. Торос сказал, что это чересчур долго, и отказывался дать ей поцелуй жизни – за него это сделал лорд Берик. Огонь, горевший в нем, перешел в нее, и наше братство распалось... но война продолжается.
– Довольно, Харвин. Мы будем вешать эту уродскую суку или заговорим ее до смерти? – Одноглазый взял у другого разбойника конец веревки и потянул. Веревка впилась в кожу, вздергивая Бриенну на воздух. Если это еще один сон, самое время проснуться. Если это явь, пора умирать.
Откуда то издали донеслось хлопанье крыльев. Воронье слетается клевать ее тело. С десяток их уже вьется над головой, но для ворон эти птицы слишком крупны. Вороны, улыбнулась Бриенна. Как странно. Нет, это все таки сон, и сейчас она проснется.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:49 | Сообщение # 42

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

ДЖЕЙМЕ

Плащ сира Бриндена Талли скрепляла рыба из черного, оправленного в золото янтаря. Его доспехи, помимо темно серой кольчуги, состояли из поножей, латного ворота, перчаток, наплечников и наколенников вороненой стали, но темнее всего этого было его лицо. Он поджидал Джейме Ланнистера на подъемном мосту, сидя на гнедом скакуне в красной с синим попоне.
Не любит он меня. Глядя на обветренное, изборожденное складками лицо Талли под гривой жестких седых волос, Джейме вспоминал молодого рыцаря, рассказывавшего мальчишке оруженосцу про Девятигрошовых Королей. Копыта Славного заклацали по мосту. Джейме долго думал, какие доспехи выбрать для встречи – золотые или белые, – и остановился на кожаном колете и багряном плаще.
Остановившись в ярде от сира Бриндена, он наклонил голову.
– Цареубийца, – процедил Талли.
То, что он начал с этого слова, говорило о многом, но Джейме заранее решил, что не даст воли гневу.
– Черная Рыба, – произнес он в ответ. – Спасибо, что согласились на переговоры.
– Полагаю, ты приехал, чтобы сдержать клятву, которую дал моей племяннице? Ты, помнится, обещал отдать Кейтилин ее дочерей в обмен на свою свободу. Однако я что то не вижу девочек – где же они?
Непременно хочет , чтобы я сказал это вслух.
– Их нет со мной.
– Жаль. Не хочешь ли снова в тюрьму? Мы сохранили для тебя твою старую темницу и настелили на полу свежий тростник.
И новую кадку поставили , чтобы я гадил в нее. Знаю , знаю.
– Благодарю, сир, но мне вполне удобно в моем шатре.
– А Кейтилин удобно спится в могиле.
К смерти леди Кейтилин я не причастен , мог бы сказать Джейме , а ее дочерей уже не было в Королевской Гавани , когда я добрался туда. Он мог бы рассказать о Бриенне и о мече, который дал ей, но Черная Рыба смотрел на него взглядом Эддарда Старка, когда тот увидел Джейме на Железном Троне с клинком, обагренным кровью Безумного Короля.
– Я пришел говорить не о мертвых, а о живых. Этим людям нет нужды умирать, но они умрут, если...
– Если я не отдам тебе Риверран. Тоже мне новость. – Глаза Талли под кустистыми бровями казались каменными. – Вы давно уже грозитесь повесить Эдмара. Мой племянник обречен на смерть, что бы я ни предпринял, – так повесьте его и покончим с этим. Думаю, Эдмару надоело стоять под виселицей не меньше, чем мне смотреть на него.
Риман Фрей – проклятый осел. Ясно, что его штучки с виселицей только укрепили решимость Бриндена.
– Вы держите у себя леди Сибеллу Вестерлинг и трех ее детей. Я верну вам племянника в обмен на них.
– Как вернул дочерей леди Кейтилин?
Джейме заставил себя сдержаться.
– Старуха с тремя детьми в обмен на вашего сюзерена. О лучшей сделке вы и мечтать не могли.
Сир Бринден скривил губы в улыбке.
– Наглости тебе не занимать, Цареубийца, но заключать сделки с клятвопреступниками все равно что строить на зыбучем песке. Кет должна была знать, что таким, как ты, нельзя верить.
Она не мне поверила , а Тириону , чуть было не сказал Джейме. И Бес обманул ее точно так же , как я.
– Леди Кейтилин вырвала у меня клятву под угрозой меча.
– И король Эйерис тоже?
Отсутствующие пальцы Джейме сжались в кулак.
– Оставим в покое Эйериса. Согласны ли вы обменять Вестерлингов на Эдмара?
– Нет. Мой король доверил мне свою королеву, и я поклялся беречь ее. Недоставало, чтобы Фреи и ей накинули петлю на шею.
– Девушке даровано помилование. Ей не причинят никакого вреда, даю слово.
– Слово чести? – Талли вскинул бровь. – Тебе знакомо такое слово, как честь?
– Я поклянусь всем, чем вам будет угодно.
– Пощади, Цареубийца.
– Этого я и хочу. Склоните знамена, откройте ворота, и я обещаю жизнь вашим людям. Все, кто захочет, могут остаться в Риверране и служить лорду Эммону. Остальные вольны уйти, сдав, однако, оружие и доспехи.
– Далеко ли они уйдут, безоружные, прежде чем их перебьют так называемые разбойники? Ты не позволишь им влиться в ряды лорда Берика, оба мы это знаем. А как поступят со мной? Прогонят по Королевской Гавани и убьют, как Эддарда Старка?
– Я дам вам возможность надеть черное. Дозором теперь командует бастард Неда Старка.
– Твой отец и об этом позаботился? – сощурил глаза сир Бринден. – Кейтилин, помню, никогда не доверяла этому мальчишке, как и Теону Грейджою. И, похоже, была права насчет их обоих. Нет уж, сир. Я умру в теплом краю, с мечом, красным от львиной крови.
– У Талли кровь не менее красная. Если вы не сдадите замок, мне придется брать его штурмом, и сотни людей будут убиты.
– Сотни у меня. У тебя тысячи.
– Ваш гарнизон погибнет весь до последнего человека.
– Знакомая песенка. Она поется на мотив «Рейнов из Кастамере»? Уж лучше мои люди погибнут стоя, чем на коленях, под топором палача.
Переговоры явно зашли в тупик.
– Зачем умирать понапрасну, сир. Война окончена, и ваш Молодой Волк мертв.
– Убит вопреки священным законам гостеприимства.
– Это Фреи сделали, а не я.
– Рассказывай. От этого дела так и разит Тайвином Ланнистером.
Этого Джейме не мог отрицать.
– Отец тоже умер.
– Да рассудят его на небесах по справедливости. Страшно даже подумать, какой приговор вынесет этот суд.
– Я бы убил Робба Старка еще в Шепчущем лесу, но мне помешали. Какая разница, как он погиб? Суть в том, что он умер, и его королевство умерло вместе с ним.
– Ты не только калека, но еще и слепой? Подними глаза и увидишь, что над этим замком по прежнему развевается лютоволк.
– Да, я видел. Ему одиноко там. Харренхолл, Сигард и Девичий Пруд пали. Бракены склонили колено и осадили Титоса Блэквуда в Древороне. Все ваши знаменосцы – Пайпер, Вене, Моутон – тоже сдались. Один Риверран остался, и нас в двадцать раз больше, чем вас.
– Вам и провизии требуется в двадцать раз больше. Как у вас дела со снабжением, милорд?
– Превосходно. Можем сидеть тут хоть до конца времен, пока вы не начнете умирать с голоду. – Джейме надеялся, что по его лицу не видно, как нагло он лжет, но Черная Рыба ему все равно не поверил.
– Разве что до конца своих дней. Нам то самим хватает, а вот гостям, боюсь, мы ничего не оставили.
– Если понадобится, нам доставят припасы из Близнецов или с запада, через холмы.
– Ну ну. Не мне сомневаться в словах столь благородного рыцаря.
Презрительный тон Бриндена наконец разъярил Джейме.
– Есть более скорый путь решить дело. Поединок. Мой боец против вашего.
– Я все гадал, когда ж ты до этого доберешься, – засмеялся сир Бринден. – Кого думаешь выставить? Могучего Вепря, Аддама Марбранда, Черного Уолдера Фрея? Почему бы нам попросту не решить это между собой, сир?
В свое время это был бы славный бой, лакомый кусок для певцов.
– Леди Кейтилин взяла с меня клятву не обнажать оружия против Старков и Талли.
– Эта клятва тебе пришлась как нельзя кстати.
– Вы хотите сказать, что я трус? – потемнел Джейме.
– Нет – калека. Оба мы знаем, что ею ты драться не можешь. – Сир Бринден кивнул на золотую руку.
– У меня две руки. – Неужто ты загубишь свою жизнь из за гордости? – прошептал голос внутри. – Силы старика и калеки, можно сказать, равны. Освободите меня от клятвы, и мы с вами сойдемся в единоборстве. Если победителем буду я, Риверран наш. Если вы – мы снимем осаду.
– Мне бы страсть как хотелось отнять у тебя твой золотой меч и вырезать из груди твое черное сердце, – снова засмеялся сир Бринден, – но вся беда в том, что твоим обещаниям грош цена. Твоя смерть мне не даст ничего, кроме удовольствия, и жизнью своей я ради такой малости рисковать не стану... хоть риск и невелик.
Хорошо, что при Джейме не было меча, иначе он непременно обнажил бы его и был убит – если не сиром Бринденом, то стрелками на стенах.
– Существуют ли условия, которые вы готовы принять? – спросил он.
– Только не твои, – пожал плечами Черная Рыба.
– Зачем же вы тогда согласились на переговоры?
– В осаде скучно сидеть. Захотелось поглядеть на твою культю и послушать, как ты станешь оправдывать свои последние подвиги. Оправдания оказались слабее, чем я ожидал, – вечно ты всех разочаровываешь, Цареубийца. – Сир Бринден повернул коня и въехал в ворота замка. Подъемная решетка опустилась за ним, глубоко уйдя зубьями в ил.
Джейме тоже повернул Славного и поехал обратно в лагерь. Люди Талли на стенах и Фреи за рекой, как чувствовал он, глаз с него не сводили. Если они не слепые, то уже поняли, что Черная Рыба швырнул Ланнистеру в лицо все его предложения. Придется штурмовать замок. Что для Цареубийцы еще одна нарушенная клятва? Чуть больше дерьма в кадушке прибавится. Он решил, что первым пойдет на приступ. И первым скорее всего падет со своей золотой рукой.
Малыш Лью придержал его коня под уздцы, Пек помог слезть. Они думают, он такой беспомощный, что и спешиться сам не может.
– Как успехи, милорд? – спросил его кузен Давен.
– Стрелу в зад коню не всадили – в остальном я мало чем превзошел сира Римана. Придется нам, пожалуй, подбавить красненького в Красный Зубец. – Вини за это себя , Черная Рыба , – ты не оставил мне выбора. – Собери военный совет, кузен. Сира Аддама, Вепря, Форли Престера, речных лордов... и наших друзей Фреев. Сира Римана, лорда Эммона – да всех, кто захочет.
Приглашенные собрались быстро. Раскаявшихся лордов Трезубца, чью верность престолу ожидало скорое испытание, представляли лорд Пайпер и оба Венса, западный край – сир Давен, Могучий Вепрь, Аллам Марбранд и Форли Престер. К ним присоединились лорд Эммон Фрей с супругой. Леди Дженна заняла свой табурет, сердито оглядывая мужчин – посмейте, мол, хоть слово сказать против моего присутствия. Никто, впрочем, и не посмел. Остальные Фреи прислали сира Уолдера Риверса по прозвищу Уолдер Бастард и первенца сира Римана Эдвина – бледного, тонкого, с маленьким носиком и длинными темными волосами. Эдвин пришел в голубом плаще из тончайшей шерсти и сером кафтане телячьей кожи с искусным тиснением.
– От дома Фреев буду говорить я, – объявил он. – Отцу с утра нездоровится.
– Пьян или со вчерашнего мается? – фыркнул сир Давен. Эдвин стиснул свои тонкие сквалыжные губы.
– Прошу оградить меня от подобной неучтивости, лорд Джейме.
– Это правда? – спросил его Джейме. – Ваш отец пьян?
Эдвин смерил взглядом Илина Пейна, стоящего у входа в шатер в своей ржавой кольчуге, с рукоятью меча за плечом.
– Отец страдает желудком, милорд. Красное вино помогает его пищеварению.
– Он не иначе как мамонта хочет переварить, – заметил сир Давен. Вепрь прыснул, леди Дженна хмыкнула.
– Довольно, – сказал Джейме. – Нам нужно взять замок. – Лорд Тайвин, заседая в совете, предоставлял первое слово капитанам, и Джейме решил следовать примеру отца. – Что предпримем?
– Повесим для начала Эдмара Талли, – предложил лорд Эммон. – Это докажет сиру Бриндену, что слово у нас не расходится с делом. Пошлем голову Эдмара дядюшке, авось и сдастся.
– Бриндена Черную Рыбу не так легко тронуть, – возразил меланхоличный Карил Вене, лорд Отдыха Странника. Красное родимое пятно покрывало половину его лица и шею. – Родной брат, к примеру, так и не заставил его жениться.
– Надо штурмовать стены, как я всегда говорил, – мотнул косматой головой сир Давен. – Осадные башни, лестницы, таран – вот что нам понадобится.
– Я возглавлю приступ, – вызвался Могучий Вепрь. – Покажем рыбам, что такое горячая сковородка.
– Это мои стены, мои ворота, – воспротивился лорд Эммон, – а вы собрались ломать их. – Он извлек из рукава свой пергамент. – Сам король Томмен пожаловал мне...
– Мы все видели вашу грамоту, дядя, – перебил его Эдвин Фрей. – Почему бы вам для разнообразия не показать ее Черной Рыбе?
– Штурмовать стены – дело кровопролитное, – сказал Аддам Марбранд. – Предлагаю дождаться безлунной ночи и послать через реку дюжину человек в лодке, обмотав весла тряпками. Они влезут на стену с крючьями и веревками и откроют ворота изнутри. Я сам поведу их, если совет того пожелает.
– Безумный план, – высказался Уолдер Риверс. – Сира Бриндена такими фокусами не проведешь.
– Вся загвоздка в нем, в Черной Рыбе, – согласился Эдвин. – Он носит шлем с черной форелью на гребне, так что издали его легко распознать. Предлагаю подвести осадные башни поближе, посадить в них лучников и притвориться, что мы штурмуем ворота. Тогда сир Бринден уж непременно появится на стене в своем знаменитом шлеме. Пусть все лучники вымажут стрелы дерьмом и целят только в него. Как только сир Бринден умрет, Риверран будет нашим.
Пятно лорда Карила побурело.
– А кто дерьмо предоставит, Эдвин? Ты? Это смертельный яд, никаких сомнений.
– Черная Рыба заслуживает лучшей смерти, и я помогу ему в этом, – грохнул кулаком по столу Могучий Вепрь. – Вызову его на поединок. Палицы, топоры, длинные мечи – разницы нет. Я уложу старика.
– С какой стати ему принимать ваш вызов, сир? – осведомился Форли Престер. – Что он этим выиграет? Разве мы снимем осаду, если он победит? Я в это не верю, и он не поверит. Поединок не приведет ни к чему.
– Я знаю Бриндена Талли с тех пор, как мы оба служили в оруженосцах у лорда Дарри, – подал голос Норберт Вене, слепой лорд Атранты. – Позвольте мне поговорить с ним, милорды, и объяснить, сколь безнадежно его положение.
– Он сам преотлично все понимает, Норберт, – сказал лорд Пайпер, коренастый и кривоногий, с копной ярко рыжих волос – сходство между ним и его сыном, оруженосцем Джейме, бросалось в глаза. – Он ведь не слепой. И не такой дурак, чтоб сдаваться таким вот, как эти. – Лорд сделал непристойный жест в сторону Эдвина Фрея и Уолдера Риверса.
– Если милорд Пайпер намекает... – ощетинился Эдвин.
– Ни на что я не намекаю, а говорю прямо, как подобает честному человеку. Хотя откуда тебе то знать, что такое честность? Ты такой же гнусный лживый хорек, как все твои родичи. Да я скорей пинту мочи выхлебаю, чем поверю Фрею на слово. – Пайпер перегнулся через стол. – Отвечай мне: где Марк? Что вы сделали с моим сыном? Он был гостем на вашей проклятой свадьбе.
– И останется нашим почетным гостем, пока вы не докажете свою верность его величеству королю Томмену.
– С Марком в Близнецы отправились пять рыцарей и двадцать латников. Они тоже у вас гостят, Фрей?
– Рыцари, возможно, и да. С остальными обошлись по заслугам. А ты, Пайпер, придержи свой крамольный язык, если не хочешь, чтоб твоего наследника вернули домой по кускам.
Пайпер вскочил на ноги. Да, подумал Джейме, отцовские советы проходили немного иначе.
– Повтори это с мечом в руке, Фрей, – или ты только на ночных горшках умеешь сражаться?
Щуплое лицо Фрея, и без того бледное, стало зеленым.
– Эдвин не мастер драться, – заявил, поднявшись, Уолдер Риверс, – но я отвечу тебе за него. Выйдем и продолжим наш разговор.
– Это военный совет, а не война, – напомнил им Джейме. – Сядьте, вы оба. Я сказал, сядьте!
Риверс послушался, но лорд Пайпер с проклятием вышел вон.
– Послать людей привести его назад? – спросил сир Давен у Джейме.
– Пошлите сира Илина, – посоветовал Эдвин. – Нам нужна его голова, ничего больше.
– За лорда Пайпера говорило его горе, – сказал Карил Вене, обращаясь к Джейме. – Марк его первенец, а рыцари, сопровождавшие молодого Пайпера в Близнецы, – племянники и кузены лорда.
– Иными словами, изменники и мятежники, – вставил Эдвин.
– Близнецы тоже поддерживали Молодого Волка, – холодно заметил Джейме, – а затем его предали. Стало быть, вы такие же изменники, как Пайпер, – нет, вдвое хуже. – Улыбка мигом слиняла с лица Эдвина, к его удовлетворению. Джейме решил, что на сегодня насовещался достаточно. – Совет окончен. Займитесь приготовлениями, милорды, – на рассвете мы атакуем.
Ветер, задувший с севера, донес через Камнегонку зловоние из лагеря Фреев. Эдмар Талли одиноко стоял на сером помосте виселицы с петлей на шее.
Тетя Дженна и ее муж задержались в шатре, когда все прочие вышли.
– Лорд племянник, – заговорил Эммон, – вы не должны штурмовать мою собственность. – Кадык у него на шее ходил вверх и вниз. – Нельзя так. Я... я запрещаю. – На губах Эммона пузырилась розовая пена от кислолиста. – Это мой замок. На то у меня есть грамота, подписанная королем Томменом. Я законный лорд Риверрана, и...
– Пока Эдмар жив, ты не лорд, – перебила его леди Дженна. – Он рохля и простофиля, но для тебя все равно опасен. Как ты намерен с ним поступить, Джейме?
Черная Рыба – вот кто опасен, а не Эдмар.
– Предоставьте Эдмара мне. Сир Лайл, сир Илин, прошу следовать за мной. Пора мне познакомиться с этой виселицей поближе.
Ближайший брод через Камнегонку, более быструю и глубокую, чем Красный Зубец, находился в нескольких лигах выше, а паром только что ушел на тот берег с Фреем и Риверсом. В ожидании Джейме поделился с двумя рыцарями своими намерениями. Сир Илин ответил ему плевком в реку.
Когда они втроем сошли с парома на северном берегу, пьяная потаскушка предложила Вепрю удовольствовать его ртом.
– Удовольствуй лучше моего друга, – сказал Вепрь и пихнул ее к сиру Илину. Женщина, хихикая, примерилась поцеловать Пейна в губы, но его взгляд заставил ее попятиться прочь.
Между кострами петляла илистая тропа пополам с лошадиным навозом, растоптанная копытами и сапогами. Щиты и знамена вокруг представляли две башни дома Фреев, голубые на сером, а также эмблемы меньших, присягнувших Переправе домов: цапля Эренфордов, вилы Хэев, омела лорда Карлтона. Прибытие Цареубийцы не прошло незамеченным. Старуха, продававшая поросят, уставилась на него, рыцарь с полузнакомым лицом преклонил колено. Двое латников, справлявшие малую нужду у канавы, оглянулись и оросили друг друга.
– Сир Джейме, – окликнул кто то, но он, не оборачиваясь, шел дальше. Всю эту братию он очень старался убить в Шепчущем лесу, когда Фреи еще сражались под знаменами Робба Старка. Золотая кисть тяготила опущенную руку.
Прямоугольный шатер Римана Фрея был самым большим в лагере; его серые стены, сшитые из лоскутов, походили на каменную кладку, две верхушки напоминали о Близнецах. Мнимое нездоровье не мешало сиру Риману развлекаться: из шатра доносился пьяный женский смех вперемешку со звуками лютни и голосом певца. С тобой я разберусь после , сир , решил Джейме. Уолдер Риверс у собственного скромного шатра разговаривал с двумя солдатами. Башни Фреев у него на щите были, наоборот, серыми на голубом поле, и их пересекала красная перевязь. При виде Джейме бастард нахмурился. Ишь как смотрит. Этот будет опаснее, чем все его законные братья.
Виселица возвышалась над землей на десять футов. У подножия лестницы несли караул два копейщика.
– Без позволения сира Римана нельзя, – сказал один Джейме.
– Он говорит, что можно. – Джейме постучал пальцем по рукояти меча. – Вопрос в том, переступать мне через твой труп или нет. – Копейщики расступились.
Лорд Риверрана стоял, глядя на люк под своими голыми, покрытой коркой грязи ногами. Всю его одежду составляла грязная шелковая рубаха в красные и синие полосы дома Талли, украшением служила петля на шее. На звук шагов Джейме он поднял голову и облизнул сухие, потрескавшиеся губы.
– Цареубийца?! – Потом он увидел сира Илина, и глаза у него стали круглыми. – Ну что ж, лучше меч, чем веревка. Давай, Пейн.
– Вы слышали, что сказал лорд Талли, сир Илин, – промолвил Джейме. – Действуйте.
Безмолвный рыцарь перехватил обеими руками свой меч – длинный, тяжелый, острый, насколько остра может быть обыкновенная сталь. Эдмар беззвучно пошевелил губами, закрыл глаза. Пейн, отведя меч назад, вложил в удар всю свою силу.
– Нет! Стойте! НЕТ! – К ним, задыхаясь, бежал Эдвин Фрей. – Мой отец сейчас будет здесь. Джейме, ты должен...
– Для вас я «милорд», Фрей, – и впредь прошу не указывать, что я должен делать, а что нет.
Сир Риман шагал к виселице в сопровождении желтоволосой девахи, пьяной вдрызг, как и он сам. В корсаже ее платья, расшнурованном до пупа, болтались груди – большие, тяжелые, с крупными коричневыми сосками. На голове косо торчал обруч из кованой бронзы, исписанный рунами и обведенный по краю черными маленькими мечами.
– Это еще кто такой, седьмое пекло? – с хохотом вопросила она, глядя на Джейме.
– Лорд командующий Королевской Гвардии, – с холодной учтивостью ответил ей он. – А вы кто будете, миледи?
– Какая я тебе леди. Я королева.
– Моя сестра удивится, услышав об этом.
– Лорд Риман меня самолично короновал. – Женщина вильнула пышными бедрами. – Я королева шлюх.
Этот титул тоже принадлежит моей дражайшей сестрице , подумал Джейме.
– Заткнись, потаскуха, – с некоторым трудом выговорил сир Риман. – Не приставай к лорду Джейме с глупыми разговорами. – Этот Фрей был крепкого сложения, с широким лицом, маленькими глазками и несколькими пухлыми подбородками. От него пахло вином и луком.
– Умножаете число королев, сир Риман? – вкрадчиво спросил его Джейме. – Глупая затея – столь же глупая, как с лордом Эдмаром.
– Это мое предупреждение Черной Рыбе. Я сказал ему, что Эдмар умрет, если замок не сдастся. Эта виселица доказывает, что слова сира Римана Фрея – не пустые угрозы. Мой сын Уолдер в Сигарде проделал то же самое с Патриком Маллистером, и лорд Ясон склонил колено... но Черная Рыба, будучи бессердечным, не сдался...
– И тогда вы повесили лорда Эдмара?
– Мой лорд дед... – покраснел Риман. – Если мы повесим этого Талли, у нас не станет заложника – не понимаете разве?
– Только глупец произносит угрозы, которые не готов выполнить. Предположим, я пригрозил, что ударю вас, если вы тотчас же не замолчите, а вы продолжаете говорить – как я поступлю в таком случае?
– Сир, вы не понима...
Джейме ударил его – золотой рукой, но так, что сир Риман отлетел прямо в объятия своей шлюхи.
– У вас дубовая голова, сир Риман, и шея толстая. Сколько ударов вам понадобится, чтобы ее разрубить, сир Илин?
Пейн приложил к носу палец.
– Пустое, – засмеялся Джейме. – Моя ставка – три.
Риман упал на колени.
– Но я ничего не делал...
– Только пил и развратничал. Знаю.
– Я наследник Переправы. Вы не можете...
– Я же сказал, чтобы вы молчали. – Риман побелел. Пьяница, трус и дурак. Лучше этому отпрыску умереть раньше лорда Уолдера, иначе Фреям конец. – Я приказываю вам покинуть Риверран, сир.
– Покинуть?
– Вы слышали, что я сказал. Убирайтесь прочь.
– Но... но куда?
– В пекло или к себе домой, воля ваша. Главное, чтобы к восходу солнца вас в лагере не было. Можете взять с собой королеву шлюх, но не ее корону. Вы, Эдвин, будете командовать вместо отца – и постарайтесь быть поумнее, чем ваш родитель.
– Это большого труда не составит, милорд.
– Известите лорда Уолдера о том, что трон требует от него выдачи всех его пленников. – Джейме взмахнул золотой рукой. – Давайте его сюда, сир Лайл.
Эдмар Талли, когда сир Илин перерубил веревку, лишился чувств и упал на эшафот лицом вниз. Могучий Вепрь взялся за обрывок ниже завязанного узла и поставил несчастного на ноги.
– Глядите ка, рыба на поводке. Отродясь такого не видел.
Фреи отошли в сторону, пропуская их. Под эшафотом уже успела собраться толпа, которую украшала дюжина лагерных девок в разных стадиях раздетости.
– Эй, певец, пойдем ка со мной, – крикнул Джейме человеку с лютней в руках.
Тот притронулся к шляпе.
– Слушаюсь, милорд.
Они дошли до парома и переправились через реку в полно молчании, но на южном берегу Эдмар схватил Джейме за локоть.
– Зачем?
Ланнистеры платят свои долги , промолвил мысленно Джейме, а ты единственная монета , которая у меня осталась.
– Считай, что это мой подарок тебе на свадьбу.
– Подарок на свадьбу?
– Говорят, твоя жена хороша собой. Охотно верю – вряд ли ты иначе лег бы с нею в постель, когда твою сестру и твоего короля убивали.
– Я не знал. – Эдмар снова облизнул губы. – За дверью спальни пиликали скрипачи...
– И леди Рослин успешно тебя отвлекала.
– Ее заставили. Лорд Уолдер и остальные. Рослин не хотела... она плакала, но я подумал, что...
– Что причиной этому твое восставшее мужество? Уверен, тут любая бы разрыдалась.
– Она носит моего ребенка.
У нее в животе растет твоя смерть. У шатра Джейме отпустил Вепря и сира Илина, но певца оставил.
– Споешь нам, когда придет время. Нагрей воды, Лью, чтобы мой гость мог помыться, а ты, Пиа, подбери ему что нибудь чистое, только без львов. Вина лорду Талли, Пек. Не желаете ли закусить, милорд?
Эдмар, еще не избавившийся от подозрений, кивнул. Пока Талли мылся, Джейме сидел рядом на табурете. Грязь сходила с узника хлопьями.
– Когда откушаете, мои люди проводят вас к Риверрану. Дальнейшее зависит от вас.
– Что вы хотите этим сказать?
– Твой дядя стар. Он доблестный воин, но жизнь свою, можно сказать, уже прожил. У него нет молодой жены, которая будет его оплакивать, нет детей, которые нуждаются в его защите. Красивая смерть – вот все, на что Черная Рыба может надеяться, а у тебя, Эдмар, впереди еще много лет. И лорд дома Талли – ты, а не он. Сир Бринден состоит на службе у тебя, своего лорда. Судьба Риверрана в твоих руках.
– Судьба Риверрана? – опешил Эдмар.
– Сдай замок, и все останутся живы. Ваши люди смогут уйти с миром или останутся служить лорду Эммону. Сиру Бриндену разрешат надеть черное, и все солдаты его гарнизона, которые того пожелают, вольны присоединиться к нему. Как и ты, если Стена тебе по сердцу. А нет, так отправляйся в Бобровый Утес как мой пленник – там к тебе отнесутся со всем уважением, подобающим заложнику твоего ранга. Я и жену твою могу отправить к тебе. Если она родит сына, он будет служить дому Ланнистеров как паж и оруженосец, а при посвящении в рыцари мы пожалуем ему земельный надел. Если родится девочка, я позабочусь о хорошем приданом для нее. Да и тебя могут отпустить, когда война завершится, – отчего бы и нет? Все, что от тебя требуется, – это сдать замок.
Эдмар вынул руки из лохани, глядя на стекающую между пальцами воду.
– А если замок не будет сдан?
Непременно хочешь услышать ответ? При Пиа , стоящей с охапкой одежды в руках , при оруженосцах и певце? Что ж , пусть и они послушают – мне то что. Джейме заставил себя улыбнуться.
– Ты видел, сколько нас, Эдмар. Видел лестницы, требушеты, осадные башни, тараны. Если я отдам приказ, мой кузен перекинет мост через ров и взломает ваши ворота. Погибнут сотни людей, в основном ваших. Первыми пойдут ваши бывшие знаменосцы, поэтому день ты начнешь с избиения отцов и братьев тех, кто умирал за тебя в Близнецах. Следом двинутся Фреи – у меня их хоть отбавляй. Мои западники вступят последними, когда у ваших лучников кончатся стрелы, а ваши рыцари от усталости не смогут поднять оружия. Когда замок падет, все его обитатели будут преданы мечу. Ваш скот зарежут, богорощу срубят под корень, башни и другие строения сожгут. Я поверну Камнегонку, чтобы она затопила руины, и вскоре от прежнего замка не останется и следа. – Джейме встал. – Может быть, твоя жена к тому времени уже разродится. Ты ведь хочешь взглянуть на свое дитя, правда? Я заряжу им требушет и отправлю тебе.
Наступило молчание. Эдмар оцепенел в своей ванне. Пиа прижимала к груди одежду, певец подтягивал на лютне струну. Малыш Лью выскабливал миску из краюхи черствого хлеба, делая вид, будто ничего не слышит. Заряжу им требушет... Будь тетушка Дженна здесь, продолжала бы она настаивать на том, что сын Тайвина – это Тирион? Эдмар Талли обрел дар речи.
– Я сейчас вылезу и убью тебя на месте, Цареубийца.
– Что ж, попытайся. – Эдмар не шелохнулся, и Джейме сказал: – Я оставлю тебя, чтобы ты мог спокойно поесть, – а ты, певец, развлекай нашего гостя. Ты ведь знаешь, что ему спеть, верно?
– Про дожди то, милорд? Как же, знаю.
Эдмар, казалось, только теперь заметил человека с лютней.
– Нет, только не это. Пусть он уйдет.
– Неужто его голос до того уж противен? – удивился Джейме.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:50 | Сообщение # 43

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

СЕРСЕЯ

Великий мейстер Пицель был стар с тех пор, как она его помнила, но за последние три ночи состарился еще лет на сто. Он целую вечность сгибал перед ней свое скрипучее колено, а после не мог подняться, пока сир Осмунд ему не помог.
Серсея смотрела на него с неприязнью.
– Лорд Квиберн сказал мне, что лорд Джайлс наконец докашлялся до конца.
– Да, ваше величество. Я сделал все, чтобы облегчить его кончину.
– В самом деле? Я, помнится, говорила, что Росби мне нужен живым?
– Говорили, ваше величество, – подтвердила леди Мерривезер.
– Вы тоже помните тот разговор, сир Осмунд?
– Ваше величество приказали великому мейстеру вылечить недужного. Мы все слышали.
Пицель беззвучно открыл рот – раз и другой.
– Ваше величество должны знать: я сделал для больного все, что было в моих силах.
– И для Джоффри тоже? И для его отца, моего возлюбленного супруга? Роберт, самый сильный мужчина в Семи Королевствах, так и не сумел оправиться после нападения какого то жалкого вепря. Не забудем и Джона Аррена. Неда Старка вы тоже бы уморили, если бы пользовали его чуть подольше. Чему вас учили в Цитадели – заламывать руки и оправдываться?
– Ни один человек не сделал бы больше, чем я, ваше величество, – съежился старец. – Я всегда верно служил престолу...
– Ваш совет королю Эйерису открыть ворота перед войском моего отца тоже следует понимать как верность престолу?
– Я, быть может, неверно...
– Вы считаете этот совет хорошим?
– Но ваше величество должны знать...
– Я знаю одно: когда моего сына отравили, от вас было меньше пользы, чем от Лунатика. Знаю, что наш лорд казначей умер в то самое время, когда казна особенно нуждается в золоте.
Старый дурак тут же ухватился за это.
– Я представлю совету список людей, способных заменить лорда Джайлса.
– Список? – Королеву это позабавило. – Воображаю себе. Дряхлые старцы, воры, глупцы и Гарт Тучный. – Она сжала губы. – Последнее время вас часто видят в обществе леди Маргери.
– Да... Королева Маргери очень опечалена судьбой сира Лораса. Я даю ей снотворное... и другие снадобья.
– Не сомневаюсь. Скажите, это маленькая королева приказала вам умертвить лорда Джайлса?
– Умертвить?! – Глаза Пицеля выкатились, как вареные яйца. – Но не думает же ваше величество... это была легочная болезнь, боги свидетели... и ее величество не желала лорду Джайлсу никакого вреда. Зачем было королеве Маргери...
– Желать его смерти? Да чтобы воткнуть в совет Томмена еще один розан. Вы слепы или куплены кем то? Росби мешал ей, и она уложила его в могилу... с вашей помощью.
– Клянусь, ваше величество, лорд Джайлс умер от болезни легких, – дрожащими губами забормотал Пицель. – Я всегда был верен престолу, государству... д домуЛаннистеров.
Именно в этом порядке? Страх Пицеля был почти осязаем. Теперь он созрел – пора выжимать сок.
– Если ваша преданность действительно такова, почему вы мне лжете? Не трудитесь отрицать. Вы начали выплясывать перед девой Маргери задолго до того, как сир Лорас отплыл на Драконий Камень, поэтому не потчуйте меня баснями о том, как вы утешаете нашу дочь в ее горе. Что вас так привлекает в Девичьем Склепе – ведь не глупое же чириканье Маргери? Вы строите куры ее рябой септе? Нянчитесь с маленькой леди Бульвер? Или шпионите на нее, передавая ей все, что слышите здесь?
– М мейстер дает обет послушания...
– Великий мейстер дает обет служить государству.
– Но ведь она королева, ваше величество.
– Королева здесь я.
– Я хотел сказать, что она жена короля и...
– Я знаю, кто она. Мне любопытно другое: зачем ей вы? Нашей дочери нездоровится?
– Нездоровится? – Пицель подергал за жидкие волосенки, которые у него сходили за бороду. – Не сказал бы, ваше величество. Моя клятва запрещает мне открывать...
– В темнице от клятв мало проку. Говорите правду, или быть вам в цепях.
Пицель упал на оба колена.
– Молю вас... я был человеком вашего лорда отца, поддерживал вас во времена лорда Аррена. Я не переживу еще одного заключения...
– Зачем Маргери посылает за вами?
– Она... она хочет...
– Да говорите же!
– Лунный чай, – пролепетал Пицель.
– Ах вот оно что. Прекрасно. Вставайте со своих распухших колен и попытайтесь вспомнить, что значит быть мужчиной. – Пицель делал это так долго, что она велела Осмунду Кеттлблэку помочь ему еще раз. – Что до лорда Джайлса, Отец наш небесный рассудит его по справедливости. У него, кажется, не осталось детей?
– Только воспитанник...
– Это не родная кровь, – махнула рукой Серсея. – Джайлс знал, как нам нужно золото, и, конечно же, поделился с вами желанием оставить все свои земли и имущество Томмену. – Золото Росби пополнит казенные сундуки, а земли его и замок перейдут к кому нибудь из ее людей в награду за верную службу. Быть может, к лорду Уотерсу. Аурин давно намекает, что без поместья титул лорда – пустой звук. Он, правда, положил глаз на Драконий Камень, но это уже чересчур. Его должности и происхождению больше подходит Росби.
– Лорд Джайлс любил его величество всем своим сердцем, – забормотал Пицель, – однако его воспитанник...
– Я не сомневаюсь, он все поймет, когда услышит о последнем желании лорда Джайлса. Ступайте и позаботьтесь об этом.
– Как вашему величеству будет угодно. – Старик так торопился уйти, что чуть не запутался в полах собственной мантии.
– Лунный чай, – промолвила леди Мерривезер, закрыв за ним дверь. – Как глупо с ее стороны. С чего ей вздумалось так рисковать?
– У маленькой королевы есть причуды, которые Томмен пока не может удовлетворить. – Так всегда бывает, когда взрослая женщина выходит за мальчика – особенно если она вдова. Она твердит, что Ренли к ней ни разу не прикоснулся, но кто же в это поверит? Лунный чай пьют лишь по одной причине, девственницам он ни к чему. – Моему сыну изменяют. У Маргери есть любовник. Это государственная измена, и карается она смертью. – Лишь бы эта старая ведьма, матушка Мейса Тирелла, дожила до суда. Своими хлопотами о том, чтобы Томмен и Маргери поженились как можно скорее, леди Оленна подвела свою драгоценную розочку под меч палача. – Сира Илина Пейна Джейме увез с собой – придется мне подыскать кого то другого на должность Королевского Правосудия, чтобы снять ее голову с плеч.
– Я готов, – не чинясь, вызвался Осмунд Кеттлблэк. – У Маргери такая тонкая шейка – хороший острый меч развалит ее в один миг.
– Это так, – сказала Таэна, – но одна армия Тирелла стоит у Штормового Предела, а другая – в Девичьем Пруду. Разумно ли будет обезглавить дочь лорда Мейса?
А ведь она права, поняла королева. Кругом столько роз, что не продохнешь. Экая досада, что Мейс Тирелл ей все еще нужен – по крайней мере до победы над Станнисом. Как же избавиться от дочки, не лишившись отца?
– Измена есть измена, – сказала Серсея, – но тут нужны доказательства повесомее лунного чая. Если неверность Маргери будет доказана, даже лорд отец осудит свою преступную дочь, чтобы ее позор не запятнал его самого.
Кеттлблэк задумчиво прикусил ус.
– Надо поймать их на месте преступления.
– Но как? Квиберн следит за ней денно и нощно. Ее слуги берут у меня деньги, но отделываются пустяками. Никто этого любовника и в глаза не видел. У нее в покоях поют, смеются, болтают – и только.
– Так просто Маргери не поймаешь, – сказала леди Мерри везер. – За своими дамами она как за каменной стеной. Они спят с ней, одевают ее, вместе молятся, читают и шьют. Когда она не охотится и не ездит верхом, то играет с маленькой Алисанной Бульвер. В обществе мужчин при ней всегда либо септа, либо ее кузины.
– Но должна же она когда нибудь удалять от себя свой курятник. Если только они сами не участвуют в этом, – осенило вдруг королеву. – Не все, возможно, но некоторые.
– Кузины? – усомнилась леди Таэна. – Все три еще моложе и невиннее маленькой королевы.
– Распутницы в девичьих одеждах. Это делает их грех еще более вопиющим. Имена их станут олицетворением позора. – Серсее казалось, что она уже смакует этот позор. – Ваш лорд муж, Таэна, – мой верховный судья. Я сегодня же приглашаю вас с ним на ужин. – Надо спешить, пока Маргери не забрала себе в голову вернуться в Хайгарден или отправиться на Драконий Камень к умирающему брату. – Прикажу поварам зажарить для нас кабана – а чтобы мясо легче переваривалось, нужна музыка.
– Непременно. – Таэна мигом смекнула, в чем дело.
– Тогда предупредите своего лорда мужа и найдите певца. Вы, сир Осмунд, останьтесь – нам с вами нужно многое обсудить. Мне понадобится также и Квиберн.
Дикого вепря на кухне, увы, не нашлось, а посылать за ним охотников не было времени. Вместо него повара закололи свинью и зажарили ее с медом, гвоздикой и сушеными вишнями. Не совсем то, чего хотелось Серсее, но делать нечего. После свинины подали печеные яблоки с острым белым сыром. Леди Мерривезер наслаждалась каждым блюдом, но муж ее, с красными пятнами на бледном лице, все больше налегал на вино и поглядывал на певца.
– Жаль бедного лорда Джайлса, – сказала Серсея. – Однако по его кашлю мы, думаю, не станем скучать.
– Да, пожалуй.
– Теперь нам нужен новый лорд казначей. Будь в Долине поспокойнее, я вернула бы назад Петира Бейлиша, но... я думаю попробовать на этой должности сира Хариса. Он ничем не хуже Джайлса – по крайней мере кашель его не мучает.
– Но сир Харис – королевский десница, – сказала Таэна. Сир Харис – заложник, не слишком пригодный даже для такой роли.
– Пора снабдить Томмена более сильной десницей.
Лорд Ортон поднял глаза от кубка.
– Более сильная – это хорошо. Но кто же?
– Вы, милорд. У вас это в крови. Ваш дед стал преемником моего отца как десница короля Эйериса. – Менять Тайвина Ланнистера на Оуэна Мерривезера было все равно что менять боевого скакуна на осла – правда, Оуэн тогда был уже старым, конченым человеком. Пользы трону он не принес, но и вреда никому не делал. Ортон моложе и, кроме того, женат на выдающейся женщине. Жаль, что нельзя сделать десницей Таэну. Она стоит трех таких, как ее муж, и с ней куда веселее. Но она женщина и притом мирийка, так что придется довольствоваться Органом. – Я не сомневаюсь, что вы окажетесь способнее сира Хариса. – Содержимое моего ночного горшка и то способнее сира Хариса , добавила про себя Серсея. – Согласны ли вы послужить престолу?
– Да... да, разумеется. Ваше величество оказывает мне великую честь.
Честь не по твоим заслугам.
– Вы хорошо послужили мне как судья, милорд, – и еще послужите, ведь впереди нас ждут нелегкие времена. – Убедившись, что Мерривезер понял смысл ее слов, королева улыбнулась певцу. – Ты тоже заслуживаешь награды за те прелестные песни, которые пел нам весь вечер. Боги щедро одарили тебя.
– Ваше величество очень добры, – поклонился певец.
– Нет, я всего лишь говорю правду. Леди Таэна сказала мне, что тебя называют Лазурным Бардом.
– Это так, ваше величество. – На певце были голубые сафьяновые сапоги, голубы бриджи из тонкой шерсти, голубая шелковая рубашка с белыми атласными прорезями. Он даже волосы выкрасил в голубой цвет на тирошииский манер. Они локонами падали ему на плечи, и пахло от них душистой водой, сделанной, без сомнения, из голубых роз. Только зубы, очень ровные и красивые, оставались белыми среди этой лазури.
– А другого имени у тебя разве нет?
– В детстве меня звали Уотом. – Щеки барда слегка порозовели. – Хорошее имя для пахаря, но для певца не слишком подходит.
Серсея возненавидела его за один только цвет глаз, точно такой же, как у Роберта.
– Понятно, отчего леди Маргери так к тебе расположена.
– Ее величество по доброте своей говорит, что я доставляю ей удовольствие.
– В этом у меня нет сомнений. Могу я посмотреть твою лютню?
– Как вашему величеству будет угодно. – В голосе певца слышалось легкое беспокойство, однако лютню он ей подал незамедлительно. На просьбу королевы отказом не отвечают.
Серсея, дернув одну из струн, улыбнулась.
– Сладко и грустно, как сама любовь. Скажи мне, Уот, когда ты впервые переспал с Маргери – до того, как она вышла за моего сына, или после?
До певца это не сразу дошло, а когда дошло, глаза у него стали круглыми.
– Ваше величество ввели в заблуждение. Клянусь вам, я никогда...
– Лжешь! – Серсея ударила его по лицу лютней, разбив ее в щепки. – Кликните стражу, лорд Ортон, и отведите этого человека в темницы.
Лицо Мерривезера покрылось испариной.
– О, какое бесчестье... Этот червь посмел соблазнить королеву?!
– Боюсь, все было наоборот, но пусть он споет о своей измене лорду Квиберну.
– Нет, – вскричал Лазурный Бард. Из его разбитой губы текла кровь. – Я никогда... – Мерривезер схватил его за руку. – Матерь, помилуй меня!
– Здесь нет твоей матери, – сказала Серсея.
Даже в темнице он по прежнему все отрицал, молился и умолял пощадить его. Кровь теперь рекой хлестала из его рта с выбитыми зубами, и он трижды намочил свои красивые бриджи, но продолжал упорствовать в своем запирательстве.
– Может быть, мы не того певца взяли? – спросила Серсея.
– Все возможно, ваше величество. Ничего, до утра сознается. – Квиберн здесь, внизу, был одет в грубую шерсть и кожаный кузнечный передник. – Мне жаль, что стражники обошлись с тобой грубо, – сказал он певцу, мягко и сострадательно. – Такой уж это народ, что с них взять. Скажи правду, больше нам ничего от тебя не надо.
– Я все время говорю правду, – прорыдал певец, прикованный к стене.
– Нам лучше знать. – Квиберн взял бритву, тускло блеснувшую при свете факела, и срезал с Лазурного Барда одежду, не оставив на нем ничего, кроме голубых высоких сапог. Серсея весело отметила про себя, что внизу волосы у него каштановые.
– Рассказывай, как ублажал маленькую королеву, – приказала она.
– Я ничего... только пел. Пел и играл. Ее дамы скажут вам то же самое. Они всегда были при нас. Ее кузины.
– Кого из них ты соблазнил?
– Никого. Я всего лишь певец. Прошу вас.
– Быть может, этот несчастный только играл для Маргери, пока она забавлялась с другими любовниками, ваше величество, – предположил Квиберн.
– Нет. Молю вас. Она никогда... я пел, только пел.
Квиберн провел ладонью по груди барда.
– Она брала твои соски в рот, когда вы любились? – Лорд защемил один сосок двумя пальцами. – Некоторым мужчинам это нравится – соски у них не менее чувствительны, чем у женщин. – Бритва сверкнула, и певец закричал. На груди у него раскрылся мокрый красный глаз. Серсее сделалось дурно. Ей захотелось отвернуться, зажмуриться, велеть Квиберну перестать. Но она королева, и речь идет об измене. Лорд Тайвин и не подумал бы отворачиваться.
В конце концов Лазурный Бард рассказал им всю свою жизнь с самого рождения. Отец его был бондарь, и сына тоже обучали этому ремеслу, но Уот еще в детстве мастерил лютни лучше, чем бочки. В двенадцать лет он сбежал из дома с игравшими на ярмарке музыкантами и обошел половину Простора, прежде чем решил попытать счастья при дворе.
– Счастье? – усмехнулась Серсея. – Вот как это теперь зовется у женщин? Боюсь, дружок, что тебя обласкала не та королева.
Во всем, конечно же, виновата Маргери. Не будь ее, Уот жил бы поистине припеваючи, бренчал на своей лютне, спал со свинарками и дочками арендаторов. Из за нее Серсея вынуждена заниматься этой грязной работой.
Ближе к рассвету сапоги певца доверху наполнились кровью, и он рассказал, как кузины Маргери ласкали его плоть губами, а маленькая королева смотрела на это и рукоблудничала. Бывало также, что он играл для нее, пока она тешила свою похоть с другими мужчинами. На вопрос королевы, кто они, Уот назвал Таллада Высокого, Ламберта Торнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвин, Осни Кеттлблэка и Рыцаря Цветов.
Серсея осталась недовольна. Нельзя марать имя героя Драконьего Камня – притом никто из знающих сира Лораса не поверил бы в это. Редвинов тоже следует исключить. Без Бора и его флота трон никогда не избавится от Эурона Вороньего Глаза с его проклятой железной сворой.
– Ты попросту перечисляешь всех мужчин, которые у нее бывали, – сказала она, – а нам нужна правда.
– Правда... – Уот смотрел на нее голубым глазом – единственным, который Квиберн ему оставил. На месте передних зубов зияла кровавая брешь. – Да, я, наверно, запамятовал...
– Хорас и Хоббер ни при чем, верно?
– Верно...
– И сир Лорас тоже. Я уверена, что Маргери скрывала свои шашни от брата.
– Да. Теперь я вспомнил. Однажды, когда пришел сир Лорас, мне пришлось спрятаться под кроватью. Он ничего не должен знать, сказала она.
– Эта песня мне нравится больше других. – Незачем припутывать к делу великих лордов. Что до всех остальных... Сир Таллад – межевой рыцарь, Джалабхар Ксо – нищий изгнанник, Клифтон – простой гвардеец. А Осни послужит изюминкой в этом пудинге. – Теперь, когда сказал все без утайки, тебе стало легче, я знаю. Повторишь все это на суде. Но если ты снова вздумаешь лгать...
– Нет. Я скажу все как есть. А потом...
– Тебе разрешат надеть черное, обещаю. Перевяжите ему раны, – велела Серсея Квиберну, – и дайте макового молока от боли.
– У вашего величества доброе сердце. – Квиберн бросил окровавленную бритву в склянку с уксусом. – Маргери может удивить пропажа ее певца.
– Певцы, как известно, не остаются подолгу на одном месте, сегодня – тут, завтра – там.
Поднимаясь по темной лестнице из подземелья, Серсея запыхалась. Докапываться до правды – нелегкое дело, а дальше будет еще труднее. Ей нужно быть сильной. Она делает все это ради Томмена, ради всех своих подданных. Жаль, что Магги Жаба уже умерла. Тьфу на твое пророчество , старая ведьма. Маленькая королева хоть и моложе меня , но красивей никогда не была , и скоро она умрет , как и ты.
Леди Мерривезер ждала ее в спальне. Стояла черная ночь, Джаселина и Доркас спали, но Таэна не смыкала глаз.
– Страшно было? – спросила она.
– Ты и представить себе не можешь. Надо бы прилечь, но я боюсь дурных снов.
Таэна погладила ее по голове.
– Это все ради Томмена.
– Да. Я знаю, – передернула плечами Серсея. – Фу, как в горле першит. Будь милочкой, налей мне вина.
– Я сделаю для тебя все, что угодно. Это единственное мое желание.
Лгунья. Знаю я , чего ты желаешь. Тем лучше. Раз эта женщина влюблена в меня по уши , то в самом деле сделает все , что я прикажу , – и она , и ее муж. Если верность можно купить за пару поцелуев , оно того стоит. Таэна не хуже большинства мужчин , и детей от нее , во всяком случае , уж точно не будет.
Вино помогло, но не до конца.
– Я чувствую себя замаранной, – пожаловалась королева, стоя у окна с чашей.
– Ванна поправит дело, любовь моя. – Таэна разбудила Джаселину и Доркас, велела им натаскать воды, распустила шнуровку на платье Серсеи и разделась сама.
Ванну они принимали вместе – Серсея нежилась в объятиях Таэны.
– Нужно избавить Томмена от самого худшего, – сказала королева мирийке. – Маргери каждый день ходит с ним в септу, чтобы помолиться об исцелении своего брата. – Сир Лорас, к раздражению Серсеи, все еще цеплялся за жизнь. – И кузин ее он тоже любит. Ему будет тяжело потерять всех сразу.
– Быть может, не все три виновны, – заметила Мерривезер. – Одна могла быть непричастна. То, что ей приходилось наблюдать, вызывало в ней отвращение...
– ...и после должных уговоров она даст показания против других. Хорошо – которая же из них невиновна?
– Элла.
– Скромница?
– Скромница с виду, но себе на уме. Предоставь ее мне, дорогая.
– Охотно. – Признания одного только Лазурного Барда недостаточно. Певцы тем и зарабатывают на жизнь, что лгут. Элла Тирелл, если Таэна сможет уговорить ее, будет большим подспорьем. – Сир Осни тоже признается. Другим следует внушить, что лишь чистосердечная исповедь обеспечит им помилование и Стену. – Джалабхар Ксо наверняка предпочтет признание. Относительно прочих Серсея не была так уверена, но Квиберн умеет убеждать.
Когда они вылезли из ванны, над Королевской Гаванью занимался рассвет. Пальцы королевы сморщились от долгого сидения в горячей воде.
– Останься со мной, – сказала она Таэне. – Не хочу спать одна. – Перед тем, как лечь, она даже помолилась, прося Матерь послать ей хорошие сны.
Серсея могла бы и не трудиться – боги, как всегда, оставались глухи. Она снова оказалась в темнице, но теперь к стене приковали не певца, а ее. Она была нагая, и кровь лилась из ран на месте откушенных Бесом сосков. «Прошу тебя, – молила она, – только не дети, не трогай моих детей». Тирион лишь усмехался на это – тоже голый, весь в шерсти, настоящая обезьяна. «Ты увидишь, как их коронуют, – сказал он, – и увидишь их смерть». Он начал сосать ее кровоточащую грудь, и боль пронзила Серсею раскаленным ножом.
Она проснулась, дрожа с головы до ног. Таэна обнимала ее.
– Я, должно быть, кричала? – слабым голосом спросила Серсея. – Прости.
– Дневной свет обращает сны в прах. Снова карлик? Почему этот человечек так пугает тебя?
– Он хочет убить меня. Мне предсказали это в возрасте десяти лет. Я хотела узнать, за кого выйду замуж, но она сказала...
– Мейега. – Слова полились из нее сами собой. Мы никому не должны говорить об этом пророчестве , твердила Мелара Гетерспун, тогда оно не сбудется. А сама вопила почем зря, когда упала в колодец. – Тирион и есть валонкар. Знают у вас в Мире такое слово? На старовалирийском оно означает «младший брат». – Когда Мелара утонула, Серсея спросила у септы Саранеллы, что оно значит.
Таэна погладила ее по руке.
– Она была старой, хворой и безобразной, а ты – юной красавицей, гордой и полной жизни. Ты говоришь, она жила в Ланниспорте – стало быть, знала, как карлик убил твою леди мать. Не смея ударить тебя, ведьма ранила своим змеиным языком твою душу.
Так ли? Хотелось бы верить.
– Но Мелара умерла, как она и предсказывала, а я так и не вышла за принца Рейегара. И Джоффри... карлик убил моего сына у меня на глазах.
– Только одного сына. У тебя есть другой, славный и крепкий, – уж с ним то ничего не случится.
– Пока я жива – нет. – Слова, произнесенные вслух, помогли ей в это поверить. Дневной свет обращает сны в прах. Утреннее солнце сияло сквозь пелену облаков. Серсея откинула одеяло. – Сегодня я буду завтракать с королем. Хочу видеть сына. – Все, что я делаю, делается ради него...
Этим утром Томмен был ей дорог, как никогда раньше. Он лил мед на краюшку горячего хлеба и рассказывал о своих котятах.
– Сир Попрыгунчик поймал мышь, а Леди Усатка ее у него стащила...
Я такой невинной никогда не была , думала Серсея. Как же он будет править этой жестокой страной? Мать хотела бы уберечь сына от всякой скверны, королева понимала, что он должен закалиться – иначе Железный Трон растерзает его.
– Сир Попрыгунчик должен научиться защищать свою собственность, – сказала она. – Слабые в этом мире всегда становятся жертвами сильных.
Король поразмыслил, слизывая мед с пальцев.
– Когда сир Лорас вернется, я научусь владеть мечом, копьем и булавой, как он.
– Научишься, но не у сира Лораса, – пообещала Серсея. – Он уже не вернется, Томмен.
– Маргери говорит, что вернется. Мы молимся за него. Просим Матерь его помиловать, а Кузнеца – дать ему сил. Элинор говорит, что это самый трудный бой сира Лораса.
Мать пригладила его золотые кудри, так напоминавшие ей о Джоффе.
– Ты проведешь день с женой и ее кузинами?
– Не сегодня. Маргери сказала, это день поста и очищения.
Поста и очищения? Ах да, канун Девичьего дня... Серсея давно уж и думать о нем забыла. Маргери третий раз замужем, а все еще прикидывается девицей. Вся в белом, она поведет свой курятник в Септу Бейелора, и зажжет высокие белые свечи перед изваянием Девы, и украсит ее шею пергаментными цветами. Не весь, однако, курятник. В Девичий день вдовам, матерям и шлюхам ход в септу заказан, равно как и мужчинам, – нельзя осквернять священные гимны невинности. Только девственницы могут...
– Я сказал что то не так, матушка?
Серсея поцеловала сына в лоб.
– Ты просто умница, дорогой мой. Беги поиграй с котятами.
Отпустив Томмена, она вызвала к себе Осни Кеттлблэка. Он явился прямо со двора, весь в поту, и успел раздеть ее глазами, пока преклонял колено.
– Встаньте, сир, и сядьте рядом со мной. Вы славно мне послужили однажды, теперь вам предстоит более трудная служба.
– Услуга за услугу, моя королева.
– С этим придется подождать. – Она провела кончиками пальцев по шрамам у него на лице. – Помните шлюху, которая наделила вас ими? Когда вернетесь со Стены, я отдам ее вам, хотите?
– Я хочу только вас.
Правильно отвечаете , сир.
– Для начала вы должны признаться в измене. Грехи, если о них умолчать, загнивают и могут отравить душу. Я знаю, как тяжело вам живется с таким грузом на совести. Давно пора сбросить бремя.
– Бремя? – удивился Осни. – Я ведь говорил Осмунду, что Маргери только дразнится. Никогда не позволяет мне больше, чем...
– Вы защищаете ее, как истинный рыцарь, – перебила Серсея, – но жить нераскаянным грешником рыцарю тоже не подобает. Этой же ночью вы пойдете в Септу Бейелора и обратитесь к верховному септону. Когда грех так черен, только его святейшество в силах избавить человека от адовых мук. Вы расскажете ему, как прелюбодействовали с Маргери и ее кузинами.
– Как, и с кузинами тоже? – заморгал Осни.
– С Меггой и Элинор, но не с Эллой. – Эта черточка сделает весь рассказ более правдоподобным. – Элла плакала и умоляла других не грешить больше.
– Только с Меггой и Элинор? Или с Маргери тоже?
– Ну разумеется. С ней в первую очередь. – Она открыла ему все, что задумала. Он, слушая, медленно проникался и наконец сказал:
– Когда ей отрубят голову, я хочу получить поцелуй, который она мне так и не подарила.
– Целуй ее сколько хочешь.
– А потом что? Стена?
– Ненадолго. Томмен – великодушный король.
Осни поскреб исполосованную шрамами щеку.
– Обычно, когда я лгу, то говорю, что к такой то женщине даже не прикасался, а она уверяет, что еще как прикасался... но верховному септону мне лгать как то не приходилось. За это, поди, в преисподнюю посылают – в ту, что похуже.
Королева опешила – она никак не ожидала встретить страх божий в ком то из Кеттлблэков.
– Ты отказываешься повиноваться мне?
– Нет, не отказываюсь. – Осни потрогал ее золотой локон. – В каждой лжи, говорят, есть доля правды... это ей вкус придает. А вы посылаете меня рассказать, как я спал с королевой...
Серсея едва удержалась от пощечины. Но она зашла слишком далеко, и на кону стоит слишком много. Все , что я делаю , делается ради Томмена... Она взяла руку Осни в свою и поцеловала. Воинская рука, жесткая, мозолистая. У Роберта были такие же руки.
– Никто не сможет сказать, что я сделала из тебя лжеца, – прошептала она, обняв его за шею. – Дай мне час и приходи в мою спальню.
– Мы и без того долго ждали. – Он рванул лиф ее платья, и шелк лопнул с треском, который, как показалось ей, слышала половина Красного Замка. – Снимай остальное, пока я все не порвал. Только корону оставь – очень уж ты мне в ней нравишься.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:52 | Сообщение # 44

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

ПРИНЦЕССА В БАШНЕ

Арианна утешалась тем, что условия ее заключения не были строгими. Разве стал бы отец так заботиться об ее удобствах, если бы собирался казнить ее как изменницу? Не может он лишить меня жизни , говорила она себе в сотый раз. Такая жестокость совсем не в его натуре. Я его кровь , его семя , его наследница , единственная его дочь. Если так нужно, она бросится под колеса его кресла, признает свою вину, будет молить о прощении. И заплачет. При виде слез отец простит свою дочь.
Сможет ли она сама простить себя – дело иное.
– Арео, – говорила она Хотаху, когда тот вез ее через пустыню обратно в Солнечное Копье, – я не хотела, чтобы с девочкой случилось что то дурное. Поверь мне.
Хотах только мычал в ответ. Арианна чувствовала, как он сердит. Темная Звезда, самый опасный из горстки заговорщиков, ушел от него. Скрылся в глубине пустыни с обагренным кровью клинком.
– Ты же знаешь меня, капитан, – повторяла Арианна. – С детских лет знаешь. Ты всегда охранял меня, как и мою леди мать. Ты приехал с ней из Великого Норвоса, чтобы быть ее щитом на чужбине. Теперь я, как никогда, нуждаюсь в твоей защите. Я не хотела...
– Ваши намерения ничего не значат, маленькая принцесса, – с каменным лицом отвечал Хотах. – Только дела. Я сожалею, но здесь приказывает мой принц, а Хотах лишь повинуется.
Арианна думала, что ее отведут к отцу в Солнечную башню, в его палату под хрустальным куполом, но Хотах препроводил ее в башню Копье, где передал сенешалю Рикассо и кастеляну сиру Манфри Мартеллу.
– Простите старика, принцесса, – сказал Рикассо, – но подниматься с вами наверх я не стану, ноги не выдюжат. Сир Манфри один проводит вас в комнату, где вы будете ожидать решения принца.
– Вернее сказать, его приговора. Моих друзей тоже заключат здесь? – С Гаррином, Дрю и остальными ее разлучили сразу после взятия под стражу, и Хотах отказывался говорить с ней о них, повторяя одно и то же: «На то воля принца». Сир Манфри оказался несколько откровеннее.
– Их отвезли в Дощатый город, откуда отправят на корабле в Серую Крепость. Там они и будут содержаться, пока принц не решит их судьбу.
Серая Крепость! Полуразрушенный замок, стоящий на утесе над Дорнским морем, мрачная тюрьма, куда отправляют умирать самых отъявленных злодеев.
– Отец намерен казнить их? – Арианна не могла в это поверить. – Все, что они делали, делалось из любви ко мне. Если отец хочет крови, пусть это будет моя кровь.
– Как принцессе будет угодно.
– Я хочу говорить с ним.
– Он предвидел ваше желание. – Сир Манфри, держа ее под руку, поднимался все выше и выше – у нее уже перехватывало дыхание. Высота Копья – полторы сотни футов, а ее камера помещалась почти на самом верху. Арианна смотрела на каждую дверь, мимо которой они проходили, – не здесь ли сидит одна из песчаных змеек?
Наконец за ней заперли собственную дверь, и Арианна стала обозревать свое новое жилище. Комната, большая и полная воздуха, мало напоминала тюрьму. Мирийские ковры на полу, красное вино для питья, книги для чтения. В углу столик для кайвассы с фигурами из кости и оникса, хотя играть ей при всем желании было бы не с кем. На кровати пуховая перина, уборную с мраморным сиденьем освежают душистые травы в корзинке. Вид из окон великолепен. Из восточного можно наблюдать, как всходит солнце над морем, в другое видны Солнечная башня, Кривые Стены и Тройные Ворота.
Осмотр занял меньше времени, чем нужно на шнуровку пары сандалий, однако помог ей на время удержаться от слез. Найдя таз и кувшин с холодной водой, она умыла лицо и руки. Если бы и горе можно было смыть столь же легко. Арис , мой белый рыцарь... Слезы подступили к глазам, и она разрыдалась, содрогаясь всем телом. Ей живо помнилось, как тяжелый топор Хотаха раскроил его плоть и кости, как летела по воздуху его голова... Зачем ты это сделал? Зачем погубил свою жизнь? Я тебе этого не приказывала , я не хотела... не хотела...
Она и спать легла со слезами – в первый раз, но далеко не в последний. Даже сон не приносил ей покоя. Ей снился Арис Окхарт – он ласкал ее, улыбался ей, говорил о любви, – но в теле его торчали стрелы, и раны кровоточили, превращая белые одежды в красные. Она даже во сне понимала, что это сон, который утром исчезнет, – но утром ее по прежнему окружали тюремные стены, и сир Арис был по прежнему мертв, а Мирцелла... Я не хотела этого , не хотела , чтобы с ней случилось несчастье... хотела сделать ее королевой. Если бы не измена...
«Кто то проговорился», – сказал Хотах. Воспоминание об этом каждый раз вызывало в ней гнев, и она цеплялась за него, поддерживая горящий в сердце огонь. Гнев лучше слез, лучше горя, лучше вины. Кто то проговорился – кто то, кому она доверяла. Шепоток этого предателя убил Ариса Окхарта еще до того, как опустился топор капитана гвардии. Кровь, струящаяся по лицу Мирцеллы, – тоже его работа. Кто то из тех, кого она любила, проговорился, и для Арианны это было самым жестоким ударом.
В ногах кровати стоял кедровый ларь с ее одеждой. Принцесса скинула грязное дорожное платье, в котором и ночь проспала, и оделась как могла соблазнительней. Тончайший шелк прикрывал все и не скрывал ничего. Хотя принц Доран относится к ней как к ребенку, одеваться по детски она не станет. Отец, придя отчитать ее за проделки с Мирцеллой, сконфузится, когда увидит ее наряд. На это она и рассчитывала. Если уж ей придется ползать у него в ногах и рыдать, пусть ему тоже будет неловко.
Она ждала его весь день, но когда дверь наконец открылась, это были всего лишь слуги, которые принесли ей обед.
– Когда я увижу отца? – спросила она, но они не ответили. На обед был козленок, зажаренный с лимоном и медом, а к нему свернутые виноградные листья с начинкой из лука, изюма, грибов и огненного драконова перца. – Я не хочу есть, – заявила Арианна. Ее друзьям на пути в Серую Крепость предстоит питаться сухарями и солониной. – Унесите это и пошлите за принцем Дораном. – Но еду ей оставили, а отец так и не пришел. В конце концов голод ослабил ее решимость, и она пообедала.
После этого ей стало и вовсе нечем заняться. Она побродила по своей башне, подвигала бесцельно слона по кайвассной доске, села на подоконник, открыла книгу. Но слова расплывались перед глазами, и она поняла, что опять плачет. Арис , мой милый , мой белый рыцарь , зачем? Ты должен был сдаться. Я бы так тебе и сказала , но голос мне изменил. Глупый , отважный герой , я совсем не хотела , чтобы ты умирал. И Мирцелла , эта малютка... о боги...
В конце концов она снова легла в постель. Что еще прикажете делать, когда ночь на дворе? Кто то проговорился. Гаррин, Дрю, Сильва Крапинка – друзья ее детства, не менее дорогие ей, чем кузина Тиена. Ей не верилось, что на нее донес кто то из них. Значит, остается только Темная Звезда... но если предатель он, зачем ему было поднимать меч на бедняжку Мирцеллу? Надо убить эту девочку, а не короновать ее, – он так и сказал в Шандистоне. Только так, мол, Арианна получит войну, которой желает. Нет, это просто бессмысленно. Если червяк в яблоке действительно сир Герольд, зачем он поднял меч на Мирцеллу?
Кто то проговорился. Быть может, сир Арис? Неужели чувство вины в ее белом рыцаре возобладало над страстью? Неужели он любил Мирцеллу больше нее и предал свою новую принцессу, чтобы искупить измену прежней? А после погубил себя на Зеленой Крови, чтобы не жить опозоренным?
Когда отец придет, она дознается, кто это был. Но принц не пришел и назавтра, и на следующий день. Ей предоставили плакать и зализывать свои раны в одиночестве. Днем она пыталась читать, но книги все как на подбор были скучные: труды по истории и географии с древними картами, свод дорнийских законов, Семиконечная Звезда, «Жизнеописание верховных септонов», трактат о драконах, делавший эти создания не занимательнее летучих мышей. Арианна многое бы отдала за «Десять тысяч кораблей» или «Возлюбленных королевы Нимерии», чтобы занять чем то мысли и покинуть тюрьму хотя бы на пару часов, но в подобном развлекательном чтении ей было отказано.
Она смотрела с подоконника вниз, на цветной, позолоченный стеклянный купол отцовской палаты, и говорила себе: скоро он меня позовет.
Посетителей к ней не допускали, но слуги захаживали часто: Боре со щетинистым подбородком, напыщенно важный Тимот, сестры Морра и Меллея, хорошенькая девочка Седра, старая Беландра, служившая прежде горничной у ее матери. Они приносили еду, меняли простыни, выносили судно из под мраморного стульчака, но в разговоры с ней не вступали. Если она требовала вина, Тимот его доставлял. Если ей хотелось фиг, оливок или начиненного сыром перца, стоило лишь заказать любимое блюдо Беландре. Морра с Мелеей забирали грязное белье и приносили выстиранное. Каждый второй день наливали ванну, и Седра терла принцессе спину и помогала расчесывать волосы.
Но никто из них и слова не проронил о том, что происходит за стенами ее клетки.
– Темную Звезду уже взяли? – спросила она как то у Борса, но тот повернулся к ней спиной. – Оглох ты, что ли? Вернись и отвечай, я приказываю! – Вместо ответа он затворил дверь.
– Тимот, – попыталась она на другой день, – что с принцессой Мирцеллой? Я ведь совсем не желала ей зла. – Последний раз она видела девочку на пути в Солнечное Копье. Мирцелла, слишком слабая, чтобы ехать верхом, путешествовала в носилках, с перевязанными шелковыми бинтами лицом и лихорадочным блеском в глазах. – Прошу тебя, скажи, жива она или нет. Что плохого случится, если я буду знать? Скажи, как она себя чувствует. – Но Тимот не сказал ничего.
– Беландра, – начала она снова через пару дней, – если ты любила мою леди мать, сжалься над ее бедной дочерью и скажи, когда отец располагает со мной увидеться. Прошу тебя. – Но и Беландра словно воды в рот набрала.
Быть может, отец пытает ее таким образом? Не дыбой и каленым железом, а безмолвием? Это было так похоже на Дорана Мартелла, что Арианна не удержалась от смеха. Он думает, что действует тонко, а на деле лишь показывает свою слабость. Принцесса решила использовать свое уединение, чтобы исцелиться духовно и укрепиться перед грядущими испытаниями.
Нет смысла размышлять беспрестанно о сире Арисе – лучше подумать о песчаных змейках, особенно о Тиене. Арианна любила всех своих побочных кузин, от вспыльчивой колючей Обары до самой маленькой, шестилетней Лорезы, но лишь Тиена заменяла ей родную сестру. С братьями принцесса никогда не дружила: Квентина рано увезли в Аиронвуд, а Тристан был намного младше ее. Они с Тиеной, Гаррин, Дрю, Сильва Крапинка – вот из кого состоял их тесный кружок. К их забавам порой присоединялась Ним, и Сарелла вечно пыталась втереться, но пятерка оставалась неразлучной всегда. Они плескались в прудах и фонтанах Водных Садов, устраивали бои, сидя верхом друг на дружке. Арианна и Тиена вместе учились читать, ездить верхом, танцевать. Когда им было по десять, Арианна стащила винный штоф, и они напились допьяна. Они делили между собой еду, постель, драгоценности. Даже первый мужчина у них был общий, Дрю, – от избытка пылкости он залил Тиене всю руку, когда она извлекла предмет их вожделений из его бриджей. Арианна улыбнулась, вспомнив об этом. У Тиены опасные руки.
Чем больше принцесса думала о своих кузинах, тем сильнее скучала по ним. Насколько она знала, их держали здесь же в башне, прямо под ней. Ночью она постучала в пол подошвой сандалии, но ответа не дождалась и перегнулась вниз из окна. Там тоже виднелись окна, меньше, чем у нее, некоторые не шире бойниц.
– Тиена! – позвала она. – Тиена, ты тут? Обара, Ним? Вы меня слышите? Эллария? Кто нибудь? ТИЕНА! – Она полночи висела в окне и звала, пока не охрипла, но ей опять никто не ответил. Это испугало ее так, что и сказать нельзя. Если песчаные змейки сидят в Копье, они не могли не услышать ее – отчего же не отвечают? Если отец что то сделал с ними , я никогда ему этого не прощу , сказала себе Арианна.
После двух недель заточения ее терпение окончательно истощилось.
– Я желаю немедленно поговорить с отцом, – сказала она Борсу самым властным своим тоном. – Изволь сей же час проводить меня к нему. – Боре остался глух, как всегда. – Я готова поговорить с принцем, – сказала она Тимоту – с тем же успехом. На следующее утро она затаилась под дверью и проскочила мимо Беландры, разбив тарелку с вареными яйцами, но через каких нибудь три ярда ее задержали стражники. Их она тоже знала, и они тоже остались глухи к ее мольбам. Брыкающуюся беглянку водворили обратно.
Надо действовать тоньше, решила она. Свои надежды она возлагала в основном на Седру, юную, наивную и податливую. Гаррин, помнится, хвастал, что один раз переспал с этой девочкой. Во время очередного омовения, когда Седра намыливала ей спину, принцесса принялась болтать без умолку.
– Я знаю, тебе не велят со мной говорить, но мне то никто не запрещал говорить с тобой. – Продолжала она в том же духе – о жаркой погоде, о том, что ела вчера на ужин, о бедняжке Беландре, которая стала совсем старой и неповоротливой. Принц Оберин дал оружие каждой из своих дочерей, чтобы они всегда могли себя защитить, но у Арианны Мартелл не было оружия, кроме хитрости. Она улыбалась и щебетала, не ожидая от Седры взамен ничего, даже кивка, не говоря уж о слове.
На другой день за ужином она снова взялась за девушку, которая ей прислуживала. На сей раз она упомянула Гаррина. Седра испуганно вскинула глаза и едва не пролила вино мимо кубка. Ага , попалась , подумала Арианна.
Принимая назавтра ванну, она завела речь о своих взятых под стражу друзьях, в том числе и о Гаррине.
– За него я опасаюсь больше всего, – призналась она служанке. – Сироты не созданы для неволи, они нуждаются в солнце и свежем воздухе. Разве он переживет заключение в сырой крепости? И года там не протянет. – Седра промолчала, но сделалась бледной, а губку стиснула так, что мыло капало на мирийский ковер.
Тем не менее понадобилось еще четыре дня и две ванны, чтобы она сдалась.
– Прошу вас, не надо, – прошептала она, когда Арианна живописала ей, как Гаррин выбрасывается из окна своей камеры, чтобы вкусить свободы в последний раз перед смертью. – Вы должны помочь ему. Пожалуйста, не дайте ему умереть.
– Что же я могу, раз сама сижу под замком? – прошептала в ответ принцесса. – Отец не желает меня видеть. Только ты одна можешь спасти Гаррина. Ты любишь его?
– Да, – вспыхнув, пролепетала Седра. – Но как мне спасти его?
– Передай от меня весточку. Готова ты это сделать? Готова рискнуть ради Гаррина?
Седра, округлив глаза, кивнула.
Итак , я обзавелась вороном , торжествующе подумала Арианна. Но куда же его послать? Единственный заговорщик, ушедший из сетей принца Дорана, – это Темная Звезда. Теперь его, возможно, уже схватили, а если нет, то он, конечно, покинул Дорн. Мать Гаррина? Сироты Зеленой Крови? Нет. Ей нужен человек, облеченный властью, который мог бы сочувствовать их заговору, хотя в нем и не состоял. Не обратиться ли к собственной матери? Но леди Мелларио далеко за морем, в Норвосе. Притом принц Доран уже много лет не прислушивается к мнению своей леди жены. Здесь требуется лорд, достаточно сильный, чтобы уговорить отца освободить Арианну.
Самый могущественный из дорнийских лордов – Андерс Айронвуд, принц крови, лорд Айронвуда и Хранитель Каменистого Пути, но не так она глупа, чтобы обращаться за помощью к воспитателю ее брата Квентина. Брат Дрю, сир Дэзиел Дальт, когда то искал ее руки, но он слишком уж предан своему принцу. Кроме того, Рыцарь Лимонной Рощи способен внушить почтение разве что мелкому лорду – против принца Дорана он слабоват. То же самое относится и к отцу Сильвы Крапинки. Арианна пришла к заключению, что надежды у нее только две: Хармен Уллер, лорд Адова Холма, и Франклин Фаулер, лорд Поднебесного, Хранитель Принцева перевала.
Половина Уллеров, гласит пословица, не в своем уме, а другая половина еще хуже первой. Эллария Сэнд – побочная дочь лорда Хармена. Теперь она и ее маленькие дочки угодили в тюрьму вместе с другими песчаными змейками. Это должно было вызвать гнев лорда Хармена, а Уллеры в гневе опасны. Возможно, даже слишком. Принцессе не хотелось подвергать опасности еще чьи то жизни.
Лучше, пожалуй, остановиться на лорде Фаулере, Старом Ястребе. Он никогда не ладил с Андерсом Айронвудом. Кровная вражда между их домами существует уже тысячу лет, с тех пор, как Фаулеры во время Нимерианской войны предпочли Мартеллов Айронвудам. Леди Ним к тому же дружит с двойняшками Фаулер, но значит ли это что нибудь для Старого Ястреба?
Свое тайное письмо Арианна составляла долго и тщательно. Начиналось оно так: «Вручите подателю сего сто серебряных оленей» – тогда его доставят наверняка. Далее она писала, что находится в башне Копье, и умоляла о спасении. «Кто бы ни избавил меня от неволи, он не будет забыт, когда я надумаю вступить в брак». Это заставит героев пошевелиться. Пока принц Доран не решит иначе, она остается законной наследницей Солнечного Копья, и ее супруг когда нибудь совместно с ней будет править Дорном. Остается молиться, чтобы ее спаситель оказался моложе тех старцев, которых отец уже много лет предлагает ей в женихи. «Мне нужен муж с зубами во рту», – заявила ему Арианна, отказав последнему;
Она не осмелилась попросить пергамент, боясь вызвать подозрения у своих тюремщиков, и написала письмо на обороте страницы, вырванной из Семиконечной Звезды. В следующий банный день она сунула его в руку Седры.
– У Тройных Ворот есть место, где караванщики запасаются для перехода через пустыню. Найди караван, идущий к Принцеву перевалу, и пообещай купцу сто оленей, если он отдаст письмо лорду Фаулеру в собственные руки.
– Хорошо. – Седра спрятала послание за корсаж. – Я найду кого нибудь еще до заката, принцесса.
– Прекрасно. Завтра расскажешь, что у тебя получилось.
Но назавтра Седра к ней не вернулась, не пришла и на следующий день. Ванну принцессе налили Морра и Меллея, они же помыли ей спину и расчесали волосы.
– А что Седра, не заболела ли? – спросила Арианна, но они не ответили. Все ясно – Седру схватили. В ту ночь принцесса почти не спала из страха перед возможными последствиями.
Когда Тимот утром принес ей завтрак, она попросила о свидании не с отцом, а с Рикассо. Принца Дорана она, похоже, не дозовется, но сенешаль обязан явиться на зов законной наследницы замка.
Был обязан, но не явился.
– Ты передал Рикассо, что я сказала? – спросила она, увидев Тимота снова. – Передал, что он нужен мне? – Слуга молчал, и Арианна перевернула ему на голову штоф с красным вином. Тот ретировался весь мокрый, с видом оскорбленного достоинства. Отец, как видно, решил сгноить ее здесь. Или вознамерился выдать за какого нибудь мерзкого старого дурака, продержав ее под замком до самой брачной ночи.
Арианна Мартелл выросла в ожидании, что когда нибудь отец подберет ей достойного мужа. Таков удел всех принцесс, говорили ей... хотя дядя Оберин смотрел на это несколько по другому. «Хотите замуж, так выходите, – говорил он своим собственным дочерям, – а нет, так живите в свое удовольствие. В этом мире так мало радости. Но выбирайте хорошенько: если кто из вас свяжется с дураком или грубым животным, пусть не ждет от меня избавления. Я дал вам все средства, чтобы вы сами с этим справлялись».
Однако наследница принца Дорана никогда не пользовалась свободой, которую предоставлял своим незаконным дочерям принц Оберин. Она знала, что должна будет выйти замуж, и соглашалась с этим. Дрю охотно взял бы ее, как и его брат, Рыцарь Лимонной Рощи, а Дейемон Сэнд решился даже просить ее руки. Но Дейемон был бастард, и в намерения принца Дорана не входило отдавать дочь дорнийцу.
Арианна соглашалась и с этим. Однажды к ним приехал брат короля Роберта, и она всячески старалась очаровать его – но тогда она едва вышла из детского возраста, и ее ухищрения не столько воспламеняли лорда Ренли, сколько смешили. Позже Хостер Талли пригласил ее посетить Риверран для знакомства с его наследником, и она на радостях поставила Деве много свечей, но принц Доран отклонил приглашение. Она подумывала даже об Уилласе Тирелле с его поврежденной ногой, но отец не пустил ее и в Хайгарден. Вместе с Тиеной она отправилась туда без его согласия, но принц Доран перехватил их у Вервия и вернул назад. В том же году принц попытался обручить ее с Беном Бисбери, мелким лордом лет восьмидесяти, слепым и беззубым.
Пару лет спустя Бисбери умер, и она успокоилась на предмет своего ближайшего будущего. Лорд Переправы только что женился в очередной раз, и с этой стороны ей тоже ничего не грозило. Однако лорды Эстермонт, Росби и Грандисон были все еще живы и свободны от брачных уз. Грандисона называли Седобородым, но когда она с ним познакомилась, его борода успела сделаться белой, как снег. На пиру в его честь он уснул между рыбным и мясным блюдами. Дрю счел это вполне уместным, поскольку эмблемой лорду служил спящий лев. Гаррин подзадоривал ее завязать узлом его бороду и посмотреть, проснется он или нет, но она воздержалась. Грандисон в обхождении был довольно приятен и выгодно отличался характером от сварливого Эстермонта, а здоровьем – от хворого Росби, но стать его женой она отказалась наотрез. Не бывать этому, даже если Хотах встанет у нее за спиной со своей секирой.
...Прошло два дня. Женихи к ней не приходили, Седра тоже не появлялась. Арианна попыталась обольстить Морру и Мел лею таким же образом, но из этого ничего не вышло. Поодиночке она, может быть, и уговорила бы их, а вместе сестры стояли горой. К этому времени принцесса уже охотно провела бы вечерок на дыбе и отведала каленого железа. Одиночество понемногу сводило ее с ума. За свои преступления она заслужила плаху, но ей даже в этом отказывали. Отец, судя по всему, намерен запереть ее здесь навсегда и забыть о ее существовании. Мейстер Калеотт, возможно, уже готовит указ о назначении Квентина наследником Дорна.
Дни шли один за другим – Арианна им уже и счет потеряла. Она все больше времени проводила в постели, вставая только лишь по нужде. Еда, которую ей приносили, остывала нетронутая. Арианна все время спала и никак не могла выспаться. Наскоро попросив милости у Матери и мужества у Воина, она засыпала опять. Вчерашнюю еду заменяли свежей, но принцесса к ней не притрагивалась. Однажды она, собравшись с силами, выбросила все в окно, чтобы не поддаться искушению, и проспала после этого целых полдня.
Наконец чья то грубая рука тряхнула ее за плечо, и голос, знакомый ей с детства, сказал:
– Вставайте, маленькая принцесса, и одевайтесь. Принц зовет вас к себе. – Хотах, ее старый друг и покровитель, стоял рядом и говорил с ней!
Арианна сонно улыбнулась. Ничему в жизни она так не радовалась, как этому лицу в боевых шрамах и басистому голосу с норвосским выговором.
– Что вы сделали с Седрой?
– Принц отправил ее в Водные Сады. Он сам вам все скажет, но сначала надо умыться и поесть.
Вид у нее, должно быть, был очень несчастный. Арианна вылезла из постели, слабая, как котенок.
– Вели Морре и Меллее приготовить мне ванну, – сказала она, – а Тимот пусть принесет еду. Ничего тяжелого. Холодный бульон, немного хлеба и фруктов.
– Хорошо, – сказал Хотах, и это слово прозвучало в ее ушах музыкой.
Пока принцесса мылась и причесывалась, капитан ждал за дверью. Она подкрепилась сыром и фруктами, выпила немного вина, чтобы успокоить желудок. Отец, которого она никогда не боялась, внушал ей страх. Поняв это, она фыркнула, и вино потекло у нее из носа. Для встречи она выбрала простое полотняное платье цвета слоновой кости, с вышитыми по корсажу и рукавам виноградными лозами и пурпурными кистями. Драгоценности ни к чему – сегодня она должна быть скромной, выражающей раскаяние всем своим видом. Она бросится к ногам принца и будет молить о прощении – иначе ей больше никогда не услышать человеческого голоса.
Когда она наконец приготовилась к выходу, стало смеркаться. Она думала, что Хотах проводит ее в Солнечную башню, но они пришли в отцовскую горницу, где принц сидел за столом для кайвассы, с ногами на мягкой скамеечке, вертя в красных опухших пальцах ониксового слона. Таким больным она еще ни разу его не видела. Лицо бледное, одутловатое, а суставы так воспалились, что на них даже со стороны больно смотреть. У Арианны дрогнуло сердце... но она почему то не смогла заставить себя упасть на колени, как собиралась, и сказала только:
– Здравствуй, отец.
Принц поднял на нее глаза, полные страдания – из за подагры или из за нее?
– Диковинный народ эти волантинцы, – произнес он, поставив слона. – Я побывал как то в Волантисе на пути в Норвос, где встретил Мелларио. В Норвосе звонили колокола, на ступенях плясали медведи. Арео должен помнить тот день.
– Я помню, – гулким басом подтвердил Хотах. – Медведи плясали, колокола звонили, а принц был одет в красные, золотые и оранжевые цвета. Миледи еще спросила меня, кто это так сверкает.
– Оставь нас, капитан, – со слабой улыбкой приказал принц.
Хотах стукнул древком секиры в пол, повернулся и вышел.
– Я и у тебя распорядился поставить стол для кайвассы, – сказал принц, когда они остались вдвоем.
– С кем мне там было играть? – Уж не помрачила ли подагра его рассудок, думала Арианна. С чего он вдруг заговорил об игре?
– С самой собой. Иногда бывает полезно как следует разобраться в игре, прежде чем ее начинать. Хорошо ли ты знакома с кайвассой, Арианна?
– Достаточно, чтобы играть в нее.
– Играть, но не выигрывать. Мой брат любил драку ради самой драки, я же играю только в те игры, которые могу выиграть. Кайвасса не для меня. – Он помолчал, пристально глядя на нее, и спросил: – Зачем? Ответь, Арианна, – зачем?
– Ради чести нашего дома. – Голос отца рассердил ее – он звучал так грустно, так слабо. Ведь ты же принц! – чуть не крикнула она. Ты должен сейчас бушевать! – Твоя мягкость позорит весь Дорн, отец. Твой брат поехал в Королевскую Гавань вместо тебя, и его там убили!
– Как будто я сам не знаю. Я вижу Оберина всякий раз, как закрываю глаза.
– Не сомневаюсь, что он велит тебе открыть их. – Арианна села за игровой столик напротив отца.
– Я не разрешал тебе сесть.
– Тогда кликни Хотаха и прикажи высечь меня за дерзость. Ты имеешь на это право как принц Дорнийский. – Она потрогала стоящего на доске коня. – Ты уже схватил сира Герольда?
– Если бы так. Ты поступила глупо, посвятив его в свой замысел. Темная Звезда – самый опасный человек в Дорне. Вы с ним причинили нам большой вред.
– Но ведь Мирцелла не... – опасливо начала Арианна.
– Она не умерла, хотя Темная Звезда сделал все от него зависевшее. Все смотрели на твоего белого рыцаря, потому о Дейне никто ничего толком сказать не может. Похоже, его конь в последний миг шарахнулся в сторону, иначе он снес бы девочке полголовы. А так он просто рассек ей щеку до кости и отрубил правое ухо. Мейстер Калеотт спас ей жизнь, но лица принцессе не вернут ни снадобья, ни примочки. Она находилась под моей опекой, Арианна, и была помолвлена с твоим родным братом. Ты обесчестила весь наш род.
– Я не хотела ей зла. Если бы не вмешался Хотах...
– ...то ты объявила бы ее королевой, подняла мятеж против ее брата, и вместо уха она лишилась бы жизни.
– Только если бы мы проиграли.
– Если? Скажи лучше когда. Дорн – самое малонаселенное из Семи Королевств. Юный Дракон в своей книге сильно преувеличил численность наших войск, чтобы сделать победу над нами более значительной, а мы усердно поливали посаженное им семя, чтобы сделать себя более сильными в глазах наших врагов, но принцесса должна знать правду. Доблесть числа не прибавит. У Дорна нет никакой надежды победить Железный Трон в одиночку, а ты чуть было не навязала нам эту войну. Полагаю, ты этим гордишься? – Он не дал ей времени ответить на этот вопрос. – Что же мне делать с тобой, Арианна?
Прости меня , чуть не сказала она, но обида от его слов была слишком велика.
– То, что ты всегда делаешь, – ничего.
– Трудно подавить гнев, говоря с тобой.
– И не надо – еще подавишься, чего доброго. Откуда ты узнал о моих планах?
– Я принц, и заслужить мое расположение хотят многие. Кто то проговорился...
– Ты все знал и все таки позволил нам бежать с Мирцеллой. Почему?
– Я совершил ошибку, и она оказалась роковой. Ты моя дочь, Арианна. Девочка, которая прибегала ко мне, ободрав коленку. Я поверить не мог, что ты злоумышляешь против меня. Правда далась мне тяжелой ценой.
– Я хочу знать, кто донес на меня.
– Я тоже хотел бы на твоем месте.
– Так что же?
– Не вижу причин открывать тебе это имя.
– Думаешь, я сама не смогу узнать, кто это?
– Попытайся – но пока не получишь ответ, ты не должна доверять никому из них, а толика недоверия принцессе только на пользу. Ты разочаровала меня, Арианна, – вздохнул принц.
– Кто бы говорил. Ты меня всю жизнь разочаровываешь. – Она не хотела говорить с ним так грубо, но слова вырвались у нее сами собой. Что ж, сказанного не воротишь.
– Знаю. Я слишком мягок, слаб, осторожен, слишком снисходителен к нашим врагам... но теперь ты как раз нуждаешься в таком снисхождении. Тебе бы следовало молить о прощении, а не раздражать меня еще больше.
– Я прошу снисхождения только для моих друзей.
– Как это благородно.
– Они действовали из любви ко мне и не заслужили смерти в стенах Серой Крепости.
– Знаешь, я согласен с тобой. Все твои сообщники, не считая Темной Звезды, – просто глупые дети. Но то, что вы затеяли, не безобидная игра в кайвассу, а государственная измена. Я мог бы обезглавить их всех.
– Мог бы, но не обезглавил. Дейн, Дальт, Сантагар – ты никогда не решился бы сделать эти дома своими врагами.
– Тебе и не снилось, на что я могу решиться, однако оставим это. Сир Эндрю на три года отправлен в Норвос, где будет служить твоей леди матери. Гаррин два года проведет в Тироше. С речных сирот, его родичей, я взял пеню и заложников. Леди Сильва никакого наказания не получила. Ей пора замуж, и отец отослал ее в Зеленую Скалу, где она вышла за лорда Эстермонта. Что до Ариса Окхарта, он сам выбрал свою судьбу и встретил ее отважно. Рыцарь Королевской Гвардии... что ты такое с ним сделала?
– Я переспала с ним, отец: не ты ли наказывал мне всячески развлекать наших почетных гостей?
Доран покраснел.
– Этого оказалось довольно?
– Я сказала ему, что Мирцелла, став королевой, даст нам разрешение пожениться. Он хотел, чтобы я стала его женой.
– Уверен, ты сделала все возможное, чтобы не дать ему нарушить свои обеты.
Теперь настал ее черед покраснеть. Сира Ариса она обольщала полгода. Хотя он и уверял, что знал других женщин до того, как надеть белое, по его неуклюжим ласкам и трепетным поцелуям этого не было видно. Во время их первого соития он излился ей на бедро. Хуже того, рыцаря постоянно жег стыд. Если бы за каждое «мы не должны», которое он шептал, ей давали золотого дракона, она бы стала богаче Ланнистеров. Быть может, на Арео Хотаха он напал в надежде спасти ее, Арианну? Или он поступил так, чтобы смыть свой позор собственной кровью?
– Он любил меня, – неожиданно для себя вымолвила она. – Он за меня умер.
– Если так, он может стать лишь первым из многих. Война, которой так хотели ты и твои кузины, того и гляди начнется. В это самое время к Солнечному Копью приближается еще один рыцарь Королевской Гвардии, сир Бейлон Сванн, везущий мне голову Горы. Мои знаменосцы стараются задержать его всеми средствами. У Вайлов на Костяном Пути он охотился восемь дней, лорд Айронвуд принимал его у себя две недели. Сейчас он в Торе – леди Джордейн затеяла игры в его честь. Затем он доберется до Призрачного Холма, и леди Толанд тоже в грязь лицом не ударит. Но рано или поздно сир Бейлон приедет в Солнечное Копье, где, естественно, захочет увидеть принцессу Мирцеллу и сира Ариса, своего брата по оружию. Что мы скажем ему, Арианна? Что сир Арис погиб на охоте от несчастного случая или свалился с лестницы? Захотел, мол, поплавать в Водных Садах, поскользнулся на мраморе, ударился головой, да и утонул?
– Нет. Мы скажем, что он погиб, защищая свою маленькую принцессу. Темная Звезда задумал убить ее, а сир Арис бросился между ними и спас ей жизнь. – Именно так полагается умирать рыцарям Королевской Гвардии – спасая тех, кого они поклялись защищать. – Сир Бейлон может заподозрить что то, как и ты, когда Ланнистеры убили твою сестру и ее детей, но доказать ничего не сможет...
– ...пока не поговорит с Мирцеллой. Или нам и ее сделать жертвой несчастного случая? Тогда войны уж верно не миновать. Никакая ложь не спасет Дорн от гнева королевы, если ее дочь погибнет, будучи под моей опекой.
Я нужна ему , поняла Арианна. За этим он меня и позвал.
– Я могла бы научить Мирцеллу, что говорить, только зачем?
По лицу принца прошла гневная судорога.
– Предупреждаю тебя, Арианна, мое терпение на исходе.
– Вот как? С лордом Тайвином и прочими Ланнистерами ты всегда был кроток, как сам Бейелор Благословенный, а для родной дочери у тебя терпения не хватает.
– Ты путаешь терпение с умением ждать. Я готовил падение Тайвина Ланнистера с того самого дня, как меня известили о смерти Элии и ее детей. Я надеялся лишить его самого дорогого, а потом уж убить, но его сын карлик отнял у меня эту радость. Меня утешает лишь то, что смерть он принял от руки чудовища, которое породил. Так или иначе, Лорд Тайвин терпит муки в аду... где к нему скоро присоединятся многие тысячи, если твое сумасбродство обернется войной. – Принц сморщился, как будто одно это слово причиняло ему боль. – Ты этого хочешь?
Принцесса и бровью не повела.
– Я хочу, чтобы освободили моих кузин. Хочу, чтобы мой дядя был отомщен. Хочу соблюдения моих прав.
– Твоих прав?
– Я говорю о Дорне.
– Ты получишь Дорн после моей смерти. Тебе так не терпится избавиться от меня?
– Я могла бы задать тебе тот же вопрос. Ты уже много лет стараешься от меня избавиться.
– Неправда.
– Да ну? Может быть, спросим моего брата?
– Тристана?
– Квентина!
– А что с ним такое?
– Где он сейчас?
– С войском лорда Айронвуда на Костяном Пути.
– Хорошо лжешь, отец, отдаю тебе должное. Квентин уехал в Лисе.
– С чего ты взяла?
– Узнала от друга. – У нее тоже есть свои тайны.
– Твой друг лжет. Даю слово, что твоего брата нет в Лиссе. Клянусь тебе солнцем, копьем и Семерыми.
Меня не так легко провести , отец.
– Где же он тогда? В Мире, в Тироше? Я знаю, что он отправился куда то за Узкое море – набирать наемников, чтобы лишить меня права первородства.
– Подобные мысли не делают тебе чести, – потемнел принц. – Если бы заговор против меня устроил Квентин, его бы я еще мог понять. Он уехал из дома ребенком, не понимая, что этого требуют нужды Дорна. Андерс Айронвуд ему больше отец, чем я, а между тем он остался мне послушным и верным сыном.
– Почему бы и нет? Ты всегда предпочитал его мне. Вы с ним похожи, вы мыслите одинаково, и ты намерен отдать Дорн ему. Не трудись отрицать. Я читала твое письмо. – Эти слова до сих пор горели огнем в ее памяти. – «Когда нибудь ты сядешь на мое место и будешь править всем Дорном», писал ты ему. Скажи, когда ты задумал лишить меня наследственных прав? В день, когда Квентин родился, или еще раньше, когда родилась я сама? За что ты так ненавидишь меня? – Арианна почувствовала на глазах слезы, и это привело ее в бешенство.
– Я никогда не питал к тебе ненависти. – В едва слышном голосе принца звучало глубокое горе. – Все совсем не так, как ты думаешь.
– Ты отрицаешь, что написал это?
– Нет. Письмо было написано сразу после отсылки Квентина в Айронвуд. Я действительно желал сделать своим преемником сына. Относительно тебя у меня имелись другие планы.
– Знаю я твои планы. Джайлс Росби, слепой Бен Бисбери, седой как лунь Грандисон. – Отец хотел что то сказать, но она ему не позволила. – Я знаю, что мой долг – дать Дорну наследника. Я охотно пошла бы замуж, но партии, которые ты находил для меня, были попросту оскорбительны. Словно ты раз за разом плевал мне в лицо. Если ты хоть немного любил меня, зачем было предлагать мне Уолдера Фрея?!
– Я делал это нарочно, зная, что ты отвергнешь его. Как только ты вошла в возраст, мне пришлось делать вид, будто я пытаюсь найти тебе жениха, – иначе дело выглядело бы подозрительно. При этом тех, кого ты могла бы одобрить, я не смел предлагать. У тебя уже был суженый, Арианна.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Арианна

Дата: Вторник, 17 Дек 2013, 01:55 | Сообщение # 45

Леди Малфой/Мисс Хогсмит 2012

Суженый? Она с недоумением уставилась на отца.
– О чем ты? Или это еще одна ложь? Ты ни разу не говорил мне...
– Сговор был заключен втайне. Я хотел рассказать тебе обо всем, когда ты повзрослеешь, но...
– Мне двадцать три, и я уже семь лет как взрослая женщина.
– Я знаю, что слишком долго держал тебя в неведении, но делалось это для твоего же блага. Ты непременно поделилась бы этим секретом с Гаррином или Тиеной... той же ночью, в постели. Гаррин болтлив, как истинный сирота, а Тиена ничего не скрывает от Обары и леди Ним. Что касается их, то Обара пьет слишком много, а Ним слишком дружна с близнецами Фаулер. И кто знает, кому рассказали бы близнецы? Я попросту не мог пойти на такой риск.
Эта новость оглушила Арианну. Она невеста... у нее есть жених...
– Но кто же он? Кому я была обещана все эти годы?
– Теперь это уже не важно. Он умер.
Это озадачило ее еще больше.
– Чему же удивляться – старики так непрочны. Что это было – сломанное бедро, простуда, подагра?
– Котел с расплавленным золотом. Принцы строят планы, а боги разбивают их вдребезги. – Доран устало повел красной, распухшей рукой. – Дорн будет твоим – даю тебе слово, если мое слово еще что то для тебя значит. Твоего брата Квентина ждет более трудный путь.
– Что за путь? – Арианной вновь овладели подозрения. – Что ты еще от меня скрываешь? Видят Семеро, меня уже просто тошнит от твоих тайн. Рассказывай все, отец... или пошли за Хотахом, назови своим наследником Квентина, а меня предай смерти, как уже предал моих кузин.
– Неужто ты в самом деле веришь, будто я способен причинить вред детям моего брата? Обара, Ним и Тиена всего лишь взяты под стражу и не испытывают недостатка ни в чем, кроме свободы, а Эллария с дочерьми живет припеваючи в Водных Садах. Дорея сшибает булавой апельсины, Элия и Обелла сеют ужас в прудах. Давно ли и ты там играла, – вздохнул принц. – Помню, ты сидела на плечах у большой девочки с прямыми желтыми волосами.
– Это либо Джейна Фаулер, либо ее сестра Дженнелина. – Арианна давно уже не вспоминала об этом. – Была еще Фринна, дочь кузнеца, но у той волосы каштановые. Но любимым моим конем был Гаррин. В паре нас никто не мог победить, даже Ним и эта тирошийка с зелеными волосами.
– Дочь архона, между прочим. Мне полагалось отправить тебя в Тирош вместо нее. Предполагалось, что ты будешь служить у архона чашницей и тайно познакомишься со своим женихом, но твоя мать пригрозила наложить на себя руки, если я отниму у нее еще одного ребенка, и я... я не смог.
Рассказ принца становился все более странным.
– Так Квентин уехал туда? Ухаживать за зеленоволосой дочкой архона?
Принц взял с доски одну из фигур.
– Я должен знать, кто сказал тебе об отъезде Квентина. Твой брат вместе с Клотусом Айронвудом, мейстером Кеддери и тремя лучшими молодыми рыцарями лорда Андерса отправился в долгое и опасное путешествие, исход которого предсказать нельзя. Обратно он должен привезти то, чего желают наши сердца.
– Чего же это желают наши сердца? – прищурилась Арианна.
– Возмездия, – тихо, словно боясь быть услышанным, сказал принц. – Справедливости. – Доран втиснул ониксового слона в ладонь дочери. – Огня и крови.

Подпись

Каждому воздастся по его вере. (с)

Береза и волос единорога 13 дюймов

Пир стервятников (Джордж Мартин)

Страница 3 из 4
«
1
2
3
4
»