[ ]
  • Страница 1 из 4
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
Модератор форума: Хмурая_сова  
Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших
Эдельвина Дата: Суббота, 28 Апр 2012, 15:10 | Сообщение # 1
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Терри Гудкайнд "Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших"

Аннотация
Зло в мире можно победить, но возможно ли убить его?
Ведь Тьма, уничтоженная однажды, ждет лишь часа, чтобы вернуться вновь. Ждет и набирается сил.
Позабыл, позабыл об этом Ричард Сайфер, Искатель Истины! Ибо победил он шимов, подземных духов, и вернул в мир магию. А с магией возвратилось в мир и затаившееся доселе Зло.
И на волоске висит теперь не только жизнь возлюбленной Ричарда Кэлен, но и судьба всего мира. Ибо сноходец Джегань, побежденный однажды, жаждет отмщения, и теперь власть его – много выше, чем раньше. Снова отправляется Искатель Истины сражаться с сестрой Мрака. Отправляется, чтобы победить – или погибнуть. Отправляется, чтобы кровью своей заслужить право на постижение Шестого Правила Волшебника...





Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:31 | Сообщение # 2
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава1
Она не помнила, как умерла.
С каким-то странным ощущением покоя она размышляла, не означают ли далекие сердитые голоса, звучащие в ее сознании, что ей вновь предстоит этот трансцендентный переход.
Если и так, она все равно ничего не может поделать.
Она не помнила, как умерла. Только смутно припоминала тихие шепчущие голоса – голоса говорили, что это так, что смерть забрала ее, но он прижался губами к ее губам и вдохнул в нее свое дыхание, свою жизнь – и воскресил. Она не знала, кто ей это сказал и кто такой «он».
В ту ночь, когда она впервые начала различать еле слышные бесплотные голоса, она осознала, что рядом – люди, и эти люди думают, что она вряд ли протянет до утра. Но теперь она знала, что пережила ту ночь. И все последующие ночи. Возможно, благодаря тем отчаянным молитвам и горячим клятвам, что тихо звучали возле нее в ту первую ночь.
Но – хотя она и не помнила, как умерла – предсмертную боль она помнила отлично. Эту боль она не забывала никогда. Помнила, как в одиночку сражалась с мужчинами, скалившимися, словно свора бешеных псов. Помнила град жестоких ударов, повергших ее на землю, помнила пинки, удары тяжелых кованых сапог, треск ломающихся костей. Помнила кровь – столько крови! – на их руках, на сапогах. Помнила охвативший ее дикий ужас, когда от боли не могла ни крикнуть, ни охнуть.
Потом – через несколько часов, а может, и дней, она не знала, – когда она лежала на чистом белье в чужом доме и заглянула в его серые глаза, она поняла, что для некоторых жизнь припасла боль куда худшую, чем досталась ей.
Она не знала, как его зовут. Его исполненный скорби взгляд не оставлял сомнений, что она должна знать его. Должна помнить его имя лучше, чем собственное, – но не помнила. И это удручало ее больше всего.
Стоило ей закрыть глаза, как она встречала этот его взгляд, в котором, кроме страдания, была надежда – такую отчаянную надежду могла дать только искренняя любовь. И даже когда непроницаемая тьма заволакивала ее разум, она не позволяла этой тьме затмить свет его глаз.
Порой она вспоминала его имя, но потом забывала вновь. А иногда, когда боль становилась совершенно невыносимой, забывала и свое собственное.
И всякий раз, слыша его имя, Кэлен вспоминала, кто он. С отчаянной решимостью она цеплялась за это имя – Ричард, за свои воспоминания о нем, о том, что он для нее значит.
Даже позже, когда окружающие еще боялись, что она все еще может умереть, Кэлен знала, что будет жить. Обязана жить. Ради Ричарда, своего мужа. Ради ребенка, которого носит в своем чреве. Его ребенка. Их ребенка.
Грубые мужские голоса, называющие Ричарда по имени, наконец вынудили Кэлен открыть глаза. Она поморщилась от мгновенно ожившей боли, которую сон если не изгонял, то хотя бы притуплял. Помещение, где она лежала, наполнял мягкий янтарный свет. Освещение было неярким, и она пришла к выводу, что либо окна чем-то занавешены, либо близится закат. В своем нынешнем состоянии она не только утратила чувство времени, но и, просыпаясь, не представляла себе, сколько проспала.
Кэлен провела языком по пересохшим губам. Тело казалось налитым свинцом, ее тошнило, как когда-то в детстве, когда она съела три печеных яблочка перед путешествием на Корабле в погожий ветреный день. Тогда было тепло, как сейчас. Так бывает летом. Она попыталась приподняться, но ее тут же повело, и разум начал тонуть в туманном море. Желудок взбунтовался – пришлось сосредоточить все силы, чтобы сдержать рвоту. Она уже слишком хорошо знала, что сейчас нет ничего хуже рвоты. Глаза закрылись, и она начала проваливаться во тьму.
Но тут же усилием воли заставила себя вынырнуть из мрака и снова открыть глаза. Кэлен вспомнила: ей дают травы, которые успокаивают боль и помогают уснуть. Ричард отлично разбирается в травах. Что ж, по крайней мере эти настои погружают ее в отупляющий сон. Но боль, пусть и не столь острая, настигала ее и во сне.
Медленно, осторожно, чтобы не растревожить боль, при малейшем движении кинжалами втыкавшуюся в ребра, Кэлен сделала глубокий вдох. Легкие наполнились ароматом хвои и смолы. Желудок потихоньку начал успокаиваться. Но пахло не как в лесу, где запах деревьев смешивается с ароматами влажной земли, цветов и травы, пахло только что спиленной древесиной. Кэлен усилием воли сконцентрировала взгляд и разглядела за изножьем кровати стену из светлых свежих досок. Похоже, деревья рубили и стругали в спешке, хотя тот, кто это делал, явно обладал солидным опытом лесоруба.
Комнатка оказалась крошечной. Во Дворце Исповедниц, где выросла Кэлен, такая каморка могла бы служить разве что бельевым шкафом. Кэлен понравилась маленькая деревянная комнатка. Она догадывалась, что Ричард построил хижину, чтобы защитить ее. Деревянные стены обнимали ее, как надежные руки Ричарда. Мрамор во всем своем великолепии никогда не действовал на нее столь успокаивающе.
Она разглядела на стене резьбу – летящую птичку, не больше ее ладошки, очерченную несколькими уверенными движениями ножа. Это – подарок Ричарда. Иногда, когда они сидели у костра, он вырезал из деревяшек разные фигурки. Птица, летящая прямо на Кэлен, излучала ощущение свободы.
Скосив взгляд вправо, она увидела коричневое шерстяное покрывало, занавешивающее дверной проем. Снаружи доносились обрывки злых, угрожающих фраз.
– Это не наша прихоть, Ричард... Нам нужно думать о собственных семьях... женах и детях...
Кэлен попыталась приподняться на локте. Острая боль пронизала руку и взорвалась в плече.
Охнув, она рухнула на спину. Сотни острых кинжалов мгновенно пронзили ребра. Усилием воли Кэлен заставила себя дышать помедленнее. Когда боль в ребрах и руке чуть стихла, она наконец позволила себе еле слышно застонать.
С расчетливым спокойствием она оглядела левую руку. Сломана. И тут Кэлен вспомнила, что, конечно, рука сломана. И мысленно отругала себя за то, что не вспомнила раньше. Ведь знала же, что травяные настои притупляют разум. Опасаясь сделать еще какое-нибудь неловкое движение, Кэлен сконцентрировала все усилия на том, чтобы восстановить ясность мысли.
Осторожно подняв правую руку, она стерла со лба испарину. Правый плечевой сустав ныл, но рука худо-бедно действовала. Кэлен порадовалась этой маленькой победе. Она коснулась глаз и поняла, почему ей больно смотреть на дверь. Пальцы бережно ощупали распухшие веки. Кэлен мысленно представила, какого все это цвета. Тошнотворно черно-синее. Когда пальцы коснулись ран на щеках, она словно притронулась к обнаженным нервам.
Не нужно зеркала, чтобы понять, насколько жутко она выглядит. Впрочем, она и так это понимала всякий раз, когда заглядывала Ричарду в глаза. И жалела, что не может мгновенно сделаться прекрасной и стереть из его глаз страдание. Знай он ее мысли, наверняка бы сказал: «Со мной все в порядке. Перестань беспокоиться обо мне и думай о том, чтобы поскорее выздороветь».
С горько-сладкой тоской Кэлен вспомнила, как они лежали с Ричардом, сплетаясь телами, в чудесной истоме, а его большая ладонь покоилась на ее животе. Как же это больно – желать снова обнять его и быть не в состоянии это сделать! Кэлен сурово сказала себе, что это всего лишь вопрос времени. Они вместе, остальное не важно. Само его присутствие – лучшее лекарство.
Она услышала голос Ричарда, сдержанно цедившего слова:
– Нам нужно только немного времени...
Какие-то мужчины говорили все разом, горячо и настойчиво:
– Это не потому, что мы хотим... ну, тебе следовало бы понять, Ричард, ты ведь нас знаешь... Но что, если из-за этого тут начнутся неприятности? Мы слышали о войне. Ты сам сказал, что она из Срединных Земель. Мы не можем позволить... Не допустим...
Кэлен прислушалась, ожидая, что вот-вот раздастся звон его меча. Ричард обладал чуть ли не безграничным терпением, но терпимости и у него было не так много. Кара, их телохранитель и друг, тоже наверняка там. А она-то не отличается ни терпением, ни терпимостью.
Однако вместо того чтобы достать меч, Ричард сказал:
– Я ни у кого ничего не прошу. Я лишь хочу, чтобы меня оставили с ней в покое в безопасном месте, где я смогу о ней позаботиться. Я хотел быть поближе к Хартленду только на случай, если ей что-то понадобится. – Он помолчал. – Пожалуйста... До тех пор, пока ей не станет лучше.
Кэлен хотелось закричать: «Нет! Не смей умолять их, Ричард! Они не имеют права заставлять тебя умолять! Не имеют права! Они никогда не поймут, на какие жертвы ты пошел!» Но она лишь с горечью прошептала его имя.
– Не испытывай наше терпение... Мы подпалим эту хибару, если придется! Ты не сумеешь справиться со всеми. Правда на нашей стороне!
Шум шагов, гул, тихие проклятия. Кэлен подумала, что вот сейчас наконец Ричард достанет меч. Но он лишь что-то спокойно ответил. Говорил он тихо, и Кэлен не разобрала слов. Повисло тяжелое молчание.
– Это не потому, что нам так хочется, Ричард, – наконец плаксиво проговорил кто-то. – У нас нет выбора. Мы должны заботиться о собственных семьях... и вообще...
– К тому же ты в этих красивых тряпках и со своим мечом сделался эдаким расфуфыренным, – заговорил другой, пылая праведным гневом, – совсем не таким, как прежде, когда был лесным проводником.
– Во-во! – встрял третий. – То, что ты где-то там побывал и повидал мир, не дает тебе права возвращаться сюда с таким видом, будто ты лучше нас!
– Я перерос то, что вы все считали моим уделом, – ответил Ричард. – Вы это хотели сказать?
– Я вижу, ты отвернулся от общества, отринул свои корни. Ты считаешь, что наши женщины недостаточно хороши для великого Ричарда Сайфера. Нет, куда там! Ему подавай какую-то бабу-чужачку! А потом являешься сюда и выставляешься перед нами!
– Почему? Что я сделал? Женился на женщине, которую люблю? Это, по-вашему, гордыня? Это отнимает у меня право на спокойную жизнь? И лишает ее права на лечение, исцеление и жизнь?
Эти люди знают его только как Ричарда Сайфера, простого лесного проводника, а не того, кем он стал сейчас. Он остался таким же, как был, просто эти люди никогда его не знали по-настоящему.
– Тебе следует на коленях молить Создателя исцелить твою жену, – заговорил четвертый. – Все люди – ничтожные черви. Ты должен молиться и просить Создателя, чтобы он простил все твои недостойные деяния и грехи – именно они навлекли Его гнев на тебя и твою женщину. А ты хочешь свалить свои беды на плечи честных трудовых людей. У тебя нет права навязывать нам свои беды и грехи. Это не то, чего желает Создатель. Тебе следовало бы подумать о нас. Создатель хочет, чтобы ты был покорным и помогал другим, – вот почему Он так с ней обошелся. Чтобы преподать вам обоим урок!
– Это он сам тебе сказал, Альберт? – поинтересовался Ричард. – Создатель пришел к тебе, чтобы сообщить о своих намерениях и высказать свои пожелания?
– Он говорит с каждым, у кого хватает покорности слушать его! – рявкнул Альберт.
– К тому же, – заговорил кто-то, – в этом Имперском Ордене, о котором ты нас предупреждаешь, есть кое-что стоящее. Не будь ты так туп, Ричард, ты бы и сам это понял. Нет ничего дурного в желании, чтобы со всеми обращались достойно. Это верная мысль. И справедливая. Ты должен признать, что такова воля Создателя и того же хочет Имперский Орден. Если ты не можешь хотя бы в этом признать пользу Ордена, тогда тебе лучше убираться отсюда, и побыстрее.
Кэлен затаила дыхание.
– Быть посему, – бесцветным голосом ответил Ричард. Ричард знал этих людей. Он называл их по именам, напоминал им о прошлом, о том, что объединяло их. Он был терпелив с ними. Сейчас терпению его настал конец.
Послышались лошадиный храп, стук копыт – мужчины начали рассаживаться по коням.
– Утром мы вернемся и сожжем эту хибару. И лучше бы нам не застать здесь ни тебя, ни твоих, иначе сожжем и вас.
Осыпав его напоследок проклятиями, незваные гости ускакали. Топот копыт сотряс землю, и даже эти легкие толчки отдавались Кэлен болью в спине.
Она слабо улыбнулась Ричарду, хотя он и не мог этого видеть, и горько пожалела, что ему пришлось упрашивать этих людей ради нее. Ради себя самого – Кэлен знала твердо – он не стал бы просить ничего.
Занавеска на двери распахнулась, комнату залил солнечный свет. Кэлен поняла, что сейчас около полудня. Рядом с постелью возник Ричард.
Он был в одной черной безрукавке, без рубашки, без великолепной черной с золотом туники, с обнаженными мускулистыми руками. У левого бедра висел магический меч. Солнечные блики играли на рукояти. Ричард был так высок и широкоплеч, что с его появлением комнатушка показалась еще меньше. Чисто выбритое лицо, резко очерченные скулы, жесткая линия рта, мощная стать, темно-русые волосы почти до самых плеч. Да, он был очень хорош собой, но когда-то Кэлен в первую очередь привлек незаурядный ум, светившийся в пронзительных серых глазах.
– Ричард, – еле слышно прошептала Кэлен, – я не хочу, чтобы ты ради меня кого-то упрашивал.
Его губы дернулись в подобии улыбки.
– Если захочу упрашивать, то стану. – Он поправил одеяло, тщательно укрыв Кэлен, несмотря на то что она обливалась потом. – Не знал, что ты проснулась.
– Сколько я проспала?
– Некоторое время.
Кэлен сообразила, что, должно быть, спала долго. Она не помнила ни как они приехали сюда, ни как Ричард строил этот домик.
Она чувствовала себя восьмидесятилетней бабкой, а не молодой женщиной на третьем десятке. Никогда еще ей не наносили ран, во всяком случае серьезных. Ну по крайней мере не столь серьезных, чтобы она очутилась на пороге смерти. И столь надолго оказалась совершенно беспомощной. Это раздражало и начисто выводило из себя. Ощущение беспомощности причиняло куда больше страданий, чем боль.
Она была поражена неожиданно обрушившемуся на нее пониманию, насколько в действительности хрупка жизнь. Насколько хрупка она сама, Кэлен, и уязвима. В прошлом ей не раз приходилось рисковать жизнью, но, вспоминая эти эпизоды, она сомневалась, что верила тогда, будто с ней может произойти нечто подобное. И осознание реальности происшедшего сокрушало.
В ту ночь в ней что-то сломалось – какое-то представление о себе самой, уверенность в себе. Она могла погибнуть. Их ребенок мог погибнуть, еще даже не получив шанс на жизнь.
– Ты выздоравливаешь, – произнес Ричард, словно в ответ на ее мысли. – И это не пустые слова. Я вижу, что тебе гораздо лучше.
Кэлен посмотрела ему в глаза, набираясь храбрости, и наконец спросила:
– Откуда они в этой глуши знают об Ордене?
– Здесь проходили беженцы. И адепты Ордена добрались сюда, до моей родины. А ты знаешь, что их слова могут звучать очень заманчиво, если руководствоваться не разумом, а эмоциями. Истина никому не интересна. – Помолчав, он добавил:
– Представители Ордена уехали. Эти олухи, что приходили сюда, только повторяли, что слышали, не более.
– Но они принуждают нас уехать. И по-моему, они из тех, кто слов на ветер не бросает.
Ричард кивнул и улыбнулся:
– А знаешь, мы совсем неподалеку от того места, где я встретил тебя впервые, прошлой осенью. Помнишь?
– Как я могу забыть?
– Тогда нам угрожала смертельная опасность, и мы были вынуждены покинуть эти края. Я никогда не сожалел об этом. С тех пор мы вместе. И пока мы вместе, ничто другое не имеет значения.
В комнату проскользнула Кара и встала рядом с Ричардом. Ее тень легла рядом с его тенью на голубое хлопковое одеяло. Затянутая в узкое красное облачение, Кара грацией напоминала хищную птицу: решительную, быструю, смертельно опасную. Длинные светлые волосы были заплетены в косу – символ Морд-Сит, элитной телохранительницы самого лорда Рала.
Ричард унаследовал Морд-Сит вместе с Д'Харой, страной, о которой он прежде и знать не знал. Он вовсе не искал власти, власть сама отыскала его. И теперь от Ричарда зависели судьбы очень многих людей. Весь Новый мир – Вестландия, Срединные Земли, Д'Хара.
– Как ты себя чувствуешь? – с искренней заботой спросила Кара.
– Лучше, – только и смогла хрипло прошептать Кэлен.
– Ну, раз тебе лучше, – заявила Кара, – скажи тогда лорду Ралу, что ему следовало позволить мне заняться делом и вколотить этим типам в голову должное уважение. – Грозный взгляд льдисто-голубых глаз на мгновение метнулся в ту сторону, где только что были люди, угрожавшие Ричарду. – Тем, кого я оставлю в живых, во всяком случае.
– Ну подумай сама, Кара, – сказал Ричард. – Мы не можем превратить это место в крепость и держаться начеку все двадцать четыре часа в сутки. Эти люди напуганы. Пусть и напрасно, но они считают, что мы представляем собой угрозу для них и их семей. А у нас и без того забот хватает – зачем ввязываться в ненужную драку, когда можно ее избежать?
– Но, Ричард, ты построил все это... – Кэлен обвела рукой хижину.
– Только одну комнату. В первую очередь я хотел сделать кров для тебя. На это потребовалось совсем немного времени, надо было только срубить несколько деревьев и распилить. Остальное мы еще не построили. А эта комнатушка не стоит того, чтобы из-за нее проливать кровь.
Если Ричард казался спокойным, то Кара явно была готова грызть сталь и глодать ногти.
– Не будешь ли ты столь любезна велеть своему упертому муженьку, чтобы он позволил мне кого-нибудь убить, пока я не спятила? Не могу я стоять и смотреть, как какие-то недоноски угрожают вам обоим! Я Морд-Сит!
Кара очень серьезно относилась к своим обязанностям защищать Ричарда – Магистра Рала, владыку Д'Хары. И Кэлен. Когда дело касалось жизни Ричард, Кара предпочитала сначала убивать, а потом уже разбираться. И это была одна из немногих вещей, которых Ричард не терпел.
Кэлен лишь улыбнулась в ответ.
– Мать-Исповедница, ты не можешь допустить, чтобы лорд Рал склонился перед волей этих придурков! Скажи ему!
Кэлен могла бы по пальцам пересчитать людей, которые знали ее просто Кэлен, не добавляя хотя бы титула «Исповедница». Свой нынешний титул «Мать-Исповедница» она слышала бессчетное количество раз с самыми разнообразными интонациями, от явно подхалимской до исполненной ужаса. А многие, преклоняя перед ней колени, не могли даже прошептать эти два слова дрожащими губами. Иные же, когда никто не слышал, шептали эти два слова с ненавистью.
Кэлен избрали Матерью-Исповедницей, когда ей едва исполнилось двадцать – самая молодая Исповедница, когда-либо назначавшаяся на этот высочайший пост, дающий огромную власть. Но то было несколько лет назад. Теперь она – единственная Исповедница, оставшаяся в живых.
Кэлен всегда терпеливо несла бремя власти, спокойно встречала преклонение, восторг, страх и ненависть. Но она не просто называлась, она была Матерью-Исповедницей – по праву преемственности и отбора, согласно обету и долгу.
Кара всегда звала Кэлен «Мать-Исповедница», только в устах Кары эти слова звучали чуть иначе, чем у других. В них слышался вызов, сдобренный легкой доброжелательной насмешкой. В устах Кары слова «Мать-Исповедница» звучали для Кэлен примерно как «сестра». Кара была родом из далекой Д'Хары, и с ее точки зрения никто и нигде не был выше Морд-Сит, кроме лорда Рала. Самое большее, что она могла допустить, – это считать Кэлен равной себе в обязательствах перед Ричардом. Впрочем, быть признанной равной Каре – само по себе награда.
Однако, когда Кара обращалась «лорд Рал» к Ричарду, это вовсе не звучало как «брат». Она говорила именно то, что хотела сказать, – господин, повелитель, лорд Рал.
Для тех мужчин, что сейчас приходили сюда с угрозами, понятие «лорд Рал» было чужим и далеким, как сама Д'Хара. Кэлен была родом из Срединных Земель, отделявших Д'Хару от Вестландии. Жители Вестландии ничего не знали ни о Срединных Землях, ни об Исповедницах. Несколько десятилетий три части Нового мира были разделены с помощью магии непроходимыми границами, и то, что лежало за этими границами, оставалось тайной, покрытой мраком. А прошлой осенью эти границы рухнули.
Потом, зимой, общий для всех трех территорий барьер, на протяжении трех тысячелетий ограждавший Новый мир от угрозы со стороны Древнего мира, прорвался, и из Древнего Мира обрушился на них Имперский Орден. Вот так вот случилось, что в прошлом году мир перевернулся. Привычный уклад изменился стремительно.
– Я не позволю тебе убивать людей лишь за то, что они отказываются нам помогать, – ответил Ричард Каре. – Это ничего не решит, только навлечет на нас лишние неприятности. На то, что мы намеревались здесь построить, требуется совсем немного времени. Я думал, что тут нам ничего не грозит, но ошибся. Значит, двинемся дальше.
Он повернулся к Кэлен и куда более спокойным тоном продолжил:
– Я надеялся, что тут, на моей родине, ты сможешь оправиться от болезни в мире и спокойствии, но, похоже, родным краям я тоже не нужен. Прости.
– Тебя не хотят тут видеть только эти люди, Ричард. – В Андерите, как раз перед тем, как на Кэлен напали, народ отверг предложение Ричарда войти в состав Д'Харианской Империи, боровшейся за свободу против Ордена. Андерцы добровольно приняли сторону Имперского Ордена. Теперь, похоже, Ричард, забрав Кэлен, решил уйти от всех и от всего. – А как насчет твоих настоящих друзей?
– У меня не было времени... Я хотел для начала построить убежище. И теперь опять нет времени. Может, позже...
Кэлен потянулась к его руке, но он стоял слишком далеко.
– Но, Ричард...
– Послушай, здесь оставаться небезопасно. Так-то вот. Я привез тебя сюда, полагая, что тут ты сможешь спокойно выздороветь и окрепнуть. Я ошибся. Здесь опасно. Мы не можем тут оставаться. Ты понимаешь?
– Да, Ричард.
– Нам надо двигаться.
– Да, Ричард.
Но Кэлен чувствовала, что за этим стремлением двигаться кроется что-то еще, куда более важное. Об этом говорило отстраненное, тревожное выражение, таившееся в глубине его глаз.
– А как же война? Ведь все зависит от нас. От тебя. От меня помощи ждать не приходится, пока я не поправлюсь, но ты всем нужен сейчас. Ты нужен Д'Харианской Империи. Ты ведь Магистр Рал. Ты вождь. Что мы тут делаем? Ричард... – Она подождала, пока его взгляд обратится к ней. – Почему мы убегаем, когда все рассчитывают на нас?
– Я делаю то, что должен.
– Должен? Ты о чем?
Он отвел взгляд, и по его лицу пробежала тень.
– Я... Мне было видение...
Глава2
Ричард терпеть не мог все, что так или иначе связано с прорицанием. От пророчеств у него всю жизнь были одни сплошные неприятности.
Пророчества всегда опасны и, как правило, весьма запутанны, даже если на первый взгляд кажутся ясными. Неопытный человек чаще всего обманывается внешней простотой изложения. Буквальное следование пророчествам не раз уже приводило к крупным потрясениям – от убийств до великих войн. В результате люди, работавшие с пророчествами, решили держать их в тайне.
На первый взгляд всякое Пророчество есть предопределенность. Но Ричард твердо верил, что каждый человек сам творит свою судьбу. Когда-то он сказал Кэлен: «Пророчество может утверждать с точностью лишь то, что завтра снова взойдет солнце. Но оно никоим образом не говорит, как именно ты проживешь завтрашний день. И то, чем ты в этот день занимаешься, вовсе не есть исполнение пророчества, а выполнение твоих собственных дел».
Ведьма Шота предсказала, что если у Кэлен с Ричардом родится сын, он будет чуть ли не чудовищем, но Ричард уже не раз доказал, что пророчества Шоты, возможно, и верны, однако их смысл совсем иной, чем кажется самой Шоте. Как и Ричард, Кэлен не была согласна с предсказаниями ведьмы.
Уже не раз подтверждалось, что Ричард относится к пророчествам единственно верным образом: он попросту не обращал на них никакого внимания и делал то, что считал нужным. И как раз благодаря его действиям пророчества исполнялись – правда, совсем не так, как их понимали прежде. Пророчества одновременно и подтверждались, и опровергались, ничего не определяя и лишний раз подтверждая, что все это – извечная тайна.
Дедушка Ричарда, Зедд, который помог вырастить внука совсем неподалеку от того места, где они сейчас находились, скрывал от всех не только то, что сам он, Зедд, – волшебник. Чтобы защитить внука, он утаил и то, что настоящий отец Ричарда – Даркен Рал, а не Джордж Сайфер, муж его матери. Даркен Рал, могучий волшебник, был чрезвычайно опасным и жестоким правителем далекой Д'Хары. Ричард унаследовал волшебный дар по обеим линиям. А убив Даркена Рала, он получил в наследство и правление Д'Харой, страной, во многом остававшейся для него такой же загадкой, как и собственный волшебный дар. Кэлен родилась и выросла в Срединных Землях и почти всю жизнь прожила в окружении волшебников, но возможности Ричарда не имели ничего общего с даром, которым обладали те люди. Ричард владел не каким-то одним магическим даром, а многими, и не одной стороной магии, а обеими – и Приращением, и Ущербом. Он был боевым чародеем. Кое-что из его одежды хранилось прежде в Замке Волшебника, и этих вещей до него не носил никто вот уже три тысячи лет – с момента смерти последнего боевого чародея.
Последнее время люди с даром рождались нечасто – Кэлен знала всего с десяток волшебников. Наиболее редко встречались среди волшебников пророки. Кэлен знала о существовании лишь двоих, причем один из них был предком Ричарда – вот откуда способность Ричарда к видениям. И все же Ричард всегда относился к пророчествам примерно так же, как к гадюке под подушкой.
Очень нежно, словно величайшую драгоценность, Ричард взял Кэлен за руку.
– Помнишь, я рассказывал тебе о тех дивных местах высоко в горах, которые знаю только я? Те особые места, которые я всегда мечтал тебе показать? Я отвезу тебя туда, и там нам ничего не будет угрожать.
– Д'харианцы связаны с вами узами, лорд Рал, – напомнила Кара, – с их помощью вас найдут где угодно.
– Ну, по крайней мере мои враги такими узами со мной не связаны. И не будут знать, где мы.
Каре, похоже, эта мысль пришлась по вкусу.
– Если люди в те места не ходят, то и дорог туда, стало быть, нет. Так как же мы доставим туда карету? Мать-Исповедница идти-то не может.
– Я сделаю носилки. И мы с тобой их понесем.
– Это мы можем, – задумчиво кивнула Кара. – По крайней мере если там нет людей, то вы будете в безопасности.
– В большей, чем здесь. Я надеялся, что местные оставят нас в покое, и не предвидел, что идеи Ордена доберутся так далеко. Ну, во всяком случае, не так быстро. Местные вообще-то не такие уж плохие ребята, к сожалению, они сами подогревают в себе такие настроения.
– Эти трусы сбежали под юбки своих баб. И не вернутся до утра. Мы можем дать Матери-Исповеднице возможность передохнуть, а потом, до рассвета, тронемся в путь.
Ричард многозначительно посмотрел на Кару:
– У одного из этих мужчин, Альберта, есть сын, Лестер. Как-то раз Лестер со своим дружком, Томми Ланкастером, попытались угрожать мне заряженными луками за то, что я помешал Томми кое с кем позабавиться. С тех пор у Томми с Лестером не хватает изрядного количества зубов.
Альберт наверняка расскажет Лестеру, что мы здесь, и вскорости об этом узнает Томми Ланкастер. Сейчас, когда Имперский Орден одурманил их бреднями о благородной войне за правое дело, эти глупцы вообразят себя героями. Вообще-то обычно они не агрессивны, но сегодня выказали куда меньше благоразумия, чем прежде. Для храбрости они наверняка подогреют себя выпивкой. К этому времени к ним присоединятся Томми с Лестером и станут рассказывать о том, как я их избил. Они будут утверждать, что я опасен для порядочных людей, и еще больше заведут всю компанию. Поскольку они намного превосходят нас числом, очень скоро они придут к выводу, что убить нас – дело благородное, что таким образом они защитят свои семьи, сделают благо для общества и Создателя. Залившись до бровей и возжаждав славы, они не станут дожидаться утра и вернутся ночью. Нам нужно уходить немедленно.
Похоже, Кару это мало обеспокоило.
– Тогда подождем их, а когда они вернутся, покончим с этой угрозой раз и навсегда.
– Кое-кто из них прихватит с собой приятелей. Так что сюда явится целая толпа. В первую очередь мы должны думать о Кэлен. Я не могу подвергать риску никого из нас. К тому же этот бой нам ничего не даст.
Ричард стянул через голову древнюю кожаную перевязь, на которой висел в серебристо-золотых ножнах его меч, и нацепил на торчащий из стенки сучок. Кара сердито скрестила руки на груди. Она предпочла бы не оставлять в живых потенциальных противников. Ричард поднял с пола черную рубашку и надел на себя.
– Видение? – наконец снова спросила Кэлен. Какую бы угрозу ни представляли местные жители, сейчас они волновали ее меньше всего. – Тебе было видение?
– Ясностью образов это походило на видение, но, по-моему, это скорее откровение.
– Откровение? – Жаль, что она может лишь хрипло шептать. – И какую же форму это видение-откровение приняло?
– Понимания.
Кэлен уставилась на мужа.
– Понимания – чего?
Он начал застегивать рубашку.
– Осознав это видение, я начал видеть всю картину целиком. И тогда понял, что должен делать.
– Ага, – буркнула Кара. – И ты послушай, что именно. Давай, скажи ей.
Ричард сурово поглядел на Кару, та ответила ему не менее сердитым взглядом. Тогда он снова повернулся к Кэлен:
– Если я возглавлю эту войну, мы проиграем. И тысячи людей пожертвуют жизнью ни за что, а в результате весь мир окажется под пятой Имперского Ордена. Если же я не возглавлю борьбу, Орден все равно захватит мир, но жертв будет гораздо меньше. И только так у нас еще останется шанс.
– После поражения? Ты хочешь сначала проиграть, а потом драться?.. Но мы не имеем права даже помыслить отказаться от борьбы!
– События в Андерите преподали мне хороший урок, – сдержанно, будто сожалея о своих словах, произнес Ричард. – Я не могу навязывать людям эту войну. Чтобы завоевать свободу, нужны усилия, чтобы сохранить ее, требуется бдительность. Люди не ценят свободу до тех пор, пока не потеряют ее.
– Но многие очень даже ценят, – возразила Кэлен.
– Таких единицы. Большинство даже не понимают, что это такое, им все равно. В этом смысле свобода – как магия. От нее люди тоже шарахаются, даже не пытаясь познать истину. А Орден предлагает им мир без магии и готовые ответы на все. Подчиняться и прислуживать легко. Я думал, что смогу убедить людей в ценности жизни и свободы, но в Андерите мне достойно продемонстрировали, насколько я был глуп и наивен.
– Андерит всего лишь одна страна...
– Дело не только в Андерите. Посмотри, какой везде разброд. Даже здесь, в стране, где я вырос. – Ричард принялся застегивать рубашку. – Неволить людей бороться за свободу – это в некотором роде абсурд. Никакие мои слова не заставят их задуматься. Я уже пробовал. Тем, кому дорога свобода, придется бежать, скрываться, пытаться как-то выжить и перенести все то, что неотвратимо настанет. Я не в состоянии этому помешать. Не в состоянии им помочь. Теперь я знаю точно.
– Но, Ричард, как ты можешь даже помыслить о...
– Я должен делать то, что лучше для всех. Должен быть эгоистичным. Жизнь – слишком ценная штука, чтобы по глупости терять ее в бесполезной драке. Нет ничего хуже этого. Люди смогут спастись от надвигающихся веков рабства и унижений только в том случае, если сами поймут ценность жизни и свободы и захотят за это сразиться. Нам остается лишь попытаться выжить в надежде, что этот день когда-нибудь настанет.
– Но мы можем предотвратить войну! Мы обязаны!
– Ты действительно полагаешь, что стоит мне повести людей за собой, как мы тут же победим, потому лишь, что такова моя воля? Ну, так мы не победим! Одной моей воли тут мало. Нужна воля тысяч людей, преданных свободе. А этих людей нет. Если мы бросим все наши силы против Ордена, он попросту сметет нас, и все надежды на победу в будущем окажутся утраченными навсегда. – Он привычно взъерошил пятерней волосы. – Мы не должны вести наши войска против имперских полчищ.
Ричард отвернулся и стал надевать черную тунику. Кэлен, встревоженная, попыталась заговорить громче.
– А как же те, кто готов к битве? Как же наши армии? Как же те воины, что собрались выступить против Джеганя – кстати, как выяснилось, его зовут Джегань, а не Джеган, – остановить его полчища и отбросить Орден в Древний мир? Кто поведет за собой наших людей?
– Поведет – на что? На смерть? Они не могут победить.
Кэлен пришла в ужас. Она схватила мужа за рукав прежде, чем тот успел наклониться, чтобы взять свой широкий пояс.
– Ричард, ты так говоришь только из-за того, что случилось со мной!
– Нет. Я принял это решение еще до того, как на тебя напали, правда, это случилось в ту самую ночь. Когда я после голосования пошел прогуляться, чтобы спокойно поразмыслить, я все понял и принял решение. А то, что случилось с тобой, лишь подтверждает правильность моих выводов, и мне следовало бы додуматься до этого куда раньше. Тогда бы с тобой ничего не произошло.
– Но если бы на Мать-Исповедницу не напали, то к утру вы бы почувствовали себя лучше и передумали, – спокойно заметила Кара.
Вышитые по подолу туники Ричарда древние золотые символы засверкали в пробивающемся в хижину дневном свете.
– Кара, а что было бы, если бы на меня напали вместе с ней и убили обоих? Как бы вы все тогда поступили?
– Понятия не имею.
– Потому-то я и принял такое решение. Вы просто следуете за мной, вы не участвуете в борьбе за ваше же собственное будущее по собственной воле. А тебе следовало ответить, что вы все стали бы сражаться за себя самих, за вашу свободу. Я в конце концов осознал совершенную мной ошибку и понял, что так мы победить не сможем. Имперский Орден – слишком сильный противник.
Король Вайборн, отец Кэлен, учил ее сражаться с превосходящими силами противника, и у нее имелся кое-какой практический опыт в этом деле.
– Пусть их армии и обладают численным превосходством, это вовсе не означает, что их невозможно победить. Нам нужно лишь перехитрить их. Я помогу тебе, Ричард. У нас опытные офицеры. Мы можем победить. Обязаны.
– Посмотри, как широко разошлись эти, на первый взгляд превосходные, идеи Ордена, – взмахнул рукой Ричард. – Они достигли даже таких глухих мест, как это. Нам-то отлично известна гнусная сущность Ордена, и тем не менее люди повсеместно присоединяются к нему.
– Ричард, – с трудом прошептала Кэлен, – я повела зеленых рекрутов из Галей против целой армии закаленных имперских ветеранов, неизмеримо превосходивших нас по численности, и мы разбили их наголову.
– Вот именно. Потому что буквально перед этим мальчишки своими глазами увидели, что сотворил Орден с их родным городом. Всех, кто был им дорог, вырезали, все, что было им дорого, уничтожили и разрушили. Эти парни сражались, прекрасно зная, за что они дерутся и почему. Они бы все равно кинулись на врага, приняла бы ты на себя командование или нет. Но в драку бросились только они, и, хотя победили, большинство пало в сражении.
Кэлен ушам своим не верила.
– Значит, ты намерен позволить Ордену сотворить такое же и в других местах, чтобы у людей появился повод сражаться? Собираешься стоять в сторонке и ждать, пока Орден вырежет тысячи и тысячи невинных людей? Ты хочешь самоустраниться потому, что на меня напали. Добрые духи, Ричард, я люблю тебя, но не поступай так со мной! Я – Мать-Исповедница. Я отвечаю за жизнь обитателей Срединных Земель. Не делай этого из-за того, что случилось со мной.
Ричард защелкнул на запястьях серебряные браслеты.
– Я это делаю вовсе не из-за того, что случилось с тобой. Я только помогаю сохранить множество жизней единственным возможным способом. Делаю то, что могу.
– То есть выбираешь самый легкий путь, – откомментировала Кара.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:32 | Сообщение # 3
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Кара, – спокойно ответил Ричард, – я выбираю самый трудный путь за всю свою жизнь.
Теперь Кэлен окончательно уверилась в том, что добрые жители Андерита нанесли Ричарду куда более сильный удар, чем ей казалось. Поймав его пальцы, она сочувственно сжала их.
Ричард всю душу вложил в попытку избавить андерцев от порабощения Орденом. Он стремился показать им ценность свободы, позволив свободно выбирать свое будущее. Он вложил в их руки свою веру. И сокрушительное поражение, когда подавляющее большинство отвергло все, что он им предлагал, его веру практически уничтожило.
Кэлен подумала, что, быть может, со временем его боль утихнет, как и ее собственная.
– Ты не должен винить себя в падении Андерита, Ричард. Ты сделал все, что мог. Это не твоя вина.
Подняв с пола роскошный пояс с расшитыми золотом кошелями, Ричард застегнул его поверх туники.
– Если ты вождь, то виноват во всем ты, – спокойно проговорил он.
Кэлен знала, что так оно и есть. И решила попробовать переубедить его иначе.
– И какое же оно было, это видение?
Ричард устремил на нее пронзительный взгляд серых глаз.
– Видение, откровение, осознание, озарение, пророчество – называй как хочешь, поскольку это одно и то же. Оно было предельно ясное. Не могу описать словами... Похоже на то, что я должен был всегда это знать. Может, и знал. Это не столько слова, сколько готовая концепция, вывод, итог, истина, ставшая для меня абсолютно ясной.
Кэлен поняла, что он хочет закончить разговор, но все же продолжила.
– Если оно действительно столь ясное и недвусмысленное, ты должен суметь облечь его в слова.
Ричард перебросил перевязь через голову на правое плечо и поправил меч у бедра, на серебряной рукоятке блеснули вплетенные золотой проволокой буквы слова «ИСТИНА».
Лицо его оставалось спокойным. Кэлен поняла, что наконец-то подвела его к сути. Убежденность Ричарда не позволяла ему уклониться от ответа, а она настаивала. И слова полились с силой пророчества.
– Я стал вождем слишком рано. Не я должен доказывать людям, что достоин их, а они должны доказать мне, что меня достойны. И пока они не докажут, я не должен вести их за собой, иначе придет конец всем надеждам.
Гордый, статный, мужественный и властный, он стоял в черном облачении боевого чародея, словно позируя скульптору, ваяющему монумент тому, кого он воплощал: Искателю Истины, по праву избранному самим Зеддикусом Зу'л Зорандером, Волшебником Первого Ранга – и дедушкой Ричарда. То, что Ричард стал Искателем, чуть не разбило Зедду сердце, потому что Искатели частенько умирают молодыми.
Но пока Искатель жив, он сам по себе закон. С помощью невероятной мощи своего удивительного меча Искатель способен в одиночку разрушать королевства. Именно по этой причине, помимо всего прочего, важно было правильно выбрать Искателя. Зедд заявлял, что Искатель в каком-то смысле сам избирает себя, задача Волшебника Первого Ранга – на основании своих наблюдений официально назвать имя избранника и вручить ему оружие, которое будет сопутствовать Искателю всю его жизнь.
В этом человеке, которого Кэлен так любила, таилось столько самых разнообразных качеств и способностей, что она порой диву давалась, как ему удается все это совмещать.
– Ричард, ты уверен?
В свое время Кэлен с Зеддом поклялись защищать Ричарда как Искателя Истины ценой собственной жизни. Произошло это вскоре после того, как Кэлен впервые повстречалась с Ричардом. И именно в качестве Искателя Ричард впервые принял все, что ему суждено, и решил жить, согласуясь с тем огромным доверием, что возложено на него.
– Единственный владыка, которому я могу позволить управлять мною, это разум. – В пронзительных серых глазах светилась уверенность. – И первый закон разума гласит: что есть, то есть. Это основа всей жизни. Разум есть выбор. Пожелания и чаяния – не факты и не основание для того, чтобы считать что-то фактом. Разум – наш единственный способ осознания реальности, наше основное орудие выживания. Мы вольны отвергать разум, вольны отказываться думать, но не вольны избегать последствия своей слепоты. Если я откажусь пользоваться разумом в нашей борьбе, откажусь принимать реальность только потому, что она не соответствует моим пожеланиям, мы все погибнем, и погибнем впустую. Мы будем лишь двумя из многих миллионов убитых, а человечество придет в упадок. И в той тьме, что неизбежно настанет тогда, наши тела обратятся во прах. Постепенно, лет через тысячу, а то и больше, заря свободы вновь воссияет над свободными людьми, но в промежутке миллионы и миллионы будут рождаться и умирать в безнадежности и во мраке, и у них не останется иного выбора, кроме как стонать под гнетом Ордена. Пренебрегая доводами разума, мы сделаемся виновниками изломанных судеб, искалеченных жизней.
Кэлен обнаружила, что не в состоянии вымолвить ни слова. Начать спор – значит просить Ричарда пересмотреть свою позицию, а он убежден, что тогда прольется море крови. Но поступить так, как он считает нужным, – это значит отдать народ Кэлен во власть смерти.
На ее глазах выступили слезы, и она отвернулась.
– Кара, пойди запряги лошадей, – обратился Ричард к Морд-Сит. – А я пойду разведаю окрестности.
– На разведку пойду я, а ты запряжешь лошадей. Я – ваш телохранитель, а не наоборот.
– Но ты не только телохранитель, ты и мой друг. Я лучше знаю эти места. Запрягай коней и хватит болтать.
Кара фыркнула, но отправилась выполнять приказание. В комнате повисла тишина. Тень Ричарда исчезла с покрывала. Когда Кэлен прошептала, что любит его, он остановился и оглянулся. Казалось, под тем бременем, что он на себя взвалил, у него даже поникли плечи.
– Мне очень-очень жаль, но я не в состоянии заставить людей ценить и понимать свободу. Прости.
Кэлен нашла в себе силы улыбнуться.
– Может, это совсем не так уж и сложно. – Она указала на вырезанную им птичку. – Просто покажи им вот это, и они поймут, что на самом деле свобода – возможность расправить крылья.
Перед тем как выйти на улицу, Ричард улыбнулся – как показалось Кэлен, благодарно.
Глава3
Роящиеся в голове тревожные мысли не давали Кэлен уснуть. Она старалась не думать о том, каким Ричард увидел будущее. Кэлен была так измучена болью, что не могла как следует размышлять над его словами, к тому же она слабо представляла, что может сейчас предпринять, но твердо решила помочь Ричарду пережить потерю Андерита и сосредоточиться на борьбе с Имперским Орденом.
Куда труднее было отбросить мысли о тех людях, что приходили сюда, рядом с которыми Ричард вырос. Их свирепые угрозы вновь и вновь звучали у нее в голове. Кэлен хорошо знала, что самые обычные люди, никогда прежде не проявлявшие агрессивности, способны при определенных обстоятельствах повести себя крайне жестоко. А поскольку эти люди считают человечество грешным, испорченным и порочным, им остается сделать всего лишь шаг, чтобы сотворить зло. Ведь какое бы зло они ни сотворят, они все равно смирились с этим. Они думают, что это предопределено, что зло – свойство природы человеческой.
Крайне неприятно ожидать нападения, когда способна только лежать и ждать, пока тебя убьют. Кэлен отчетливо представила себе, как ухмыляющийся беззубый Томми Ланкастер склоняется над постелью, чтобы перерезать ей глотку, а она лишь беспомощно на него смотрит. В сражениях ей часто бывало страшно, но тогда она хотя бы могла бороться за жизнь, и это помогало совладать со страхом. Совсем другое дело – оказаться беспомощной, не имея возможности сопротивляться. Это страх совсем иного рода.
Если придется, она, конечно, попробует призвать магию Исповедницы, но в ее нынешнем состоянии это весьма сомнительно. Ей еще никогда не приходилось призывать свою силу, будучи в таком состоянии. Кэлен напомнила себе, что к возвращению этих людей они втроем уже давно будут далеко, к тому же Ричард с Карой никогда их к ней не подпустят.
У нее есть куда более важные проблемы. Впрочем, это ненадолго. Вскоре она потеряет сознание. Может быть.
Кэлен постаралась ни о чем не думать и ласково положила руку себе на живот, слушая журчание протекавшего где-то рядом ручья. Звук текущей воды напомнил, насколько ей хочется как следует вымыться. Бинты на ране в боку постоянно мокнут, их нужно часто менять. Простыни влажные от пота. Голова чешется. Солома под простыней жесткая, и от этого ноет спина. Наверное, Ричард на скорую руку соорудил подстилку, чтобы потом привести ее в должный вид.
Как было бы приятно в такой жаркий день окунуться в прохладную воду! Кэлен жаждала выкупаться, стать чистой, ощутить свежесть. Ей безумно хотелось почувствовать себя лучше, самой себя обслуживать, выздороветь наконец. Оставалось надеяться, что со временем Ричард тоже оправится от своих невидимых, но очень тяжелых ран.
Вернулась Кара, бормоча, что лошади нынче больно упрямы. Она оглядела комнату и обнаружила, что, кроме Кэлен, никого нет.
– Пожалуй, схожу-ка я лучше за ним, посмотрю, не случилось ли чего.
– С ним все хорошо. Он знает, что делает. Лучше подожди немного, иначе ему придется идти искать тебя.
Кара нехотя согласилась. Достав прохладную влажную тряпицу, она принялась протирать Кэлен виски и лоб. Кэлен терпеть не могла жаловаться, когда о ней так старательно заботятся, поэтому не стала говорить, насколько болит шея, когда вот так поворачивают голову. Кара ни за что не стала бы жаловаться из-за таких мелочей. Она жалуется только тогда, когда считает, что ее подопечные подвергают себя лишней опасности – и когда Ричард не позволяет ей уничтожить тех, кого она считает опасным.
За стенами хижины запела птичка. Приятно слышать звуки леса. Вдалеке сердито верещала белка – возможно, ругалась, что кто-то вторгся на ее территорию. Казалось, она верещит чуть ли не битый час. Неустанно журчал и булькал ручей.
По мнению Ричарда, все это способствует отдыху и успокаивает.
– Как я все это ненавижу! – пробормотала Кэлен.
– Ты должна радоваться: лежишь себе и ничего не делаешь.
– И готова поспорить, что ты с радостью поменялась бы со мной местами?
– Я Морд-Сит. А для Морд-Сит нет ничего хуже, чем умереть в собственной постели. – Голубые глаза обратились на Кэлен. – Старой и беззубой, – поспешно добавила Кара. – Я не имею в виду, что ты...
– Знаю я, что ты имеешь в виду.
Кара явно испытала облегчение. – В любом случае ты не можешь умереть... Это было бы слишком легко. А ты сроду ничего в простоте не делаешь.
– Я вышла замуж за Ричарда.
– Видишь, о чем я?
Кэлен улыбнулась.
Кара, поднявшись, обмакнула тряпицу в миску и выжала.
– Все не так уж плохо, верно? Просто лежать тут?
– А как бы тебе понравилось, если бы тебе кто-то подсовывал под зад горшок всякий раз, как у тебя переполняется мочевой пузырь?
Кара осторожно провела влажной тряпицей по шее Кэлен.
– Мне несложно это делать для сестры по эйджилу.
Эйджил, оружие, с которым никогда не расставалась Морд-Сит, выглядел как самый обыкновенный короткий красный стержень, обтянутый кожей, который свисал на цепочке с правого запястья, чтобы в случае необходимости мгновенно оказаться в руке. Его свойства порождались магией волшебных уз, связывавших Морд-Сит с Магистром Ралом.
Кэлен как-то довелось испытать на себе воздействие эйджила. В одно мгновение он мог причинить боль не меньшую, чем та, что не так давно испытала Кэлен, когда ее избила целая банда. Одним прикосновением эйджила Морд-Сит подвергала человека жесточайшим мучениям, а при желании могла и убить.
Ричард отдал Кэлен эйджил Денны – Морд-Сит, которая захватила его по приказу Даркена Рала в плен. Ричард оказался единственным, кто смог понять и прочувствовать ту боль, что эйджил причиняет самой Морд-Сит. Чтобы убежать, он вынужден был убить Денну, но перед этим она подарила ему свой эйджил и попросила помнить ее не как Морд-Сит, а просто как Денну, женщину, которую понял один только Ричард.
И Кэлен тоже все поняла и приняла эйджил в знак уважения к этим женщинам, чьи жизни были сломаны во имя кошмарного долга, а это было очень важно для всех Морд-Сит. Именно за понимание и сострадание – но без жалости – Кара и называла Кэлен сестрой по эйджилу.
– К лорду Ралу приезжали гонцы, – сообщила Кара. – Ты спала, и лорд Рал не счел нужным тебя будить, – добавила она в ответ на вопросительный взгляд Кэлен.
Гонцы были д'харианцами и могли отыскать Ричарда где угодно благодаря связывающим их с Магистром Ралом волшебным узам. Кэлен подобные возможности д'харианцев всегда несколько тревожили.
– И что они сообщили?
– Да не больно-то много, – пожала плечами Кара. – Пока что армии Джеганя находятся в Андерите, а войска Райбиха стоят на севере, наготове, если вдруг Орден надумает угрожать остальным Срединным Землям. О том, что происходит в оккупированном Орденом Андерите, известно мало. Наши войска стоят выше по течению рек, так что плыли ли там тела, свидетельствующие о массовой резне, они не знают, но кое-кому из андерцев удалось удрать. Они сообщили, что были отравления водой, но не знают, как далеко распространился яд. Генерал Райбих отправил за сведениями лазутчиков.
– И какие же приказы отдал Ричард?
– Никаких.
– Никаких? Он не отдал никаких приказов?
Покачав головой. Кара наклонилась, чтобы снова смочить тряпицу.
– Впрочем, генералу он письмо написал.
Кара откинула покрывало, сняла бинты с ран и, прежде чем бросить на пол, внимательно рассмотрела кровавые пятна. Затем нежно промокнула рану.
Когда Кэлен снова оказалась в состоянии вдохнуть, она спросила:
– Ты видела это письмо?
– Угу. Там написано примерно то же, что он сказал тебе. Дескать, ему было видение, которое привело его к пониманию. Он объяснил генералу, что не может отдавать приказы, опасаясь, что это положит конец нашим надеждам.
– Генерал Райбих прислал ответ?
– Лорду Ралу было видение. Д'харианцы знают, что лорд Рал – могущественный волшебник и имеет дело с магией. Д'харианцы не рассчитывают понять лорда Рала и никогда не станут обсуждать и осуждать его поступки. Так что генерал только отписал, что будет поступать по своему усмотрению.
Наверное, именно поэтому Ричард и сказал им, что это видение, а не его собственные выводы. Кэлен задумалась, прикидывая варианты.
– Значит, нам хоть здесь повезло. Генерал Райбих – хороший человек, отличный офицер и знает, что нужно делать. А вскоре и я снова вернусь к делам. Возможно, к тому времени и Ричард придет в себя.
Кара кинула тряпицу в миску. Раздраженно и озабоченно нахмурившись, она склонилась к Кэлен:
– Мать-Исповедница, лорд Рал сказал, что не поведет нас за собой, пока мы не докажем ему, что достойны.
– Я выздоравливаю. И надеюсь помочь ему пережить то, что произошло... Помочь понять, что он должен сражаться.
– Но здесь замешана магия! – Кара потеребила край голубого покрывала. – Лорд Рал сказал, что ему было видение. Если это магия, то он в ней разбирается и должен поступать, как считает нужным.
– Нам следует проявить понимание к тому, что ему пришлось пережить – те потери, что все мы понесли от Ордена. И не забывай, что Ричард вырос, не имея ни малейшего представления о магии, не говоря уж о командовании армиями.
Кара присела на корточки и прополоскала тряпицу. Выжав ее, она снова принялась промывать Кэлен рану в боку.
– И все же он Магистр Рал. Разве он уже не доказал – и не раз, – что великолепно владеет магией?
С этим Кэлен спорить не могла, но все же Ричард не слишком опытен, а опыт в магии значит очень много. Кара не просто боится магии, на нее производит сильное впечатление любое маломальское волшебство. Как и большинство людей, она не в состоянии отличить простейшее заклинание от той магии, что способна нарушить саму сущность мироздания. Кэлен уже поняла, что это было вовсе не видение, а вывод, к которому пришел Ричард.
Многое из сказанного им имело смысл, но Кэлен считала, что эмоции затмевают его рассудок.
Кара оторвалась от своего занятия.
– Мать-Исповедница, а как люди вообще смогут доказать лорду Ралу, что достойны его? – В ее голосе звучала неуверенность.
– Понятия не имею.
Кара положила тряпицу и заглянула Кэлен в глаза. Повисла долгая мучительная пауза. Наконец Кара решилась заговорить.
– Мать-Исповедница, я думаю, лорд Рал, возможно, сошел с ума.
Интересно, тут же подумала Кэлен, а не пришел ли генерал Райбих к аналогичному выводу?
– Мне казалось, д'харианцы не рассчитывают понять своего лорда Рала и не оспаривают его поступки.
– А еще лорд Рал говорит, что хочет, чтобы я думала сама.
Кэлен накрыла ладонь Кары рукой.
– Сколько раз мы уже в нем сомневались? Помнишь курицу-что-не-курица? Мы тогда обе решили, что он спятил. А он оказался прав.
– Ну теперь-то дело не в каком-то гоняющемся за нами чудище. Тут нечто куда более значительное.
– Кара, ты всегда подчиняешься приказам Ричарда?
– Конечно, нет! Его необходимо защищать, и я не могу допустить, чтобы его безрассудство помешало мне исполнить долг. Я подчиняюсь его приказам, только если они не ставят его под угрозу, или если он приказывает сделать мне то, что я сделала бы и так, или если неподчинение затрагивает его мужскую гордость.
– А приказам Даркена Рала ты всегда подчинялась?
Услышав это имя, Кара напряглась, будто стоит только позвать – и Даркен Рал снова явится сюда из мира мертвых.
– Приказам Даркена Рала подчинялись безусловно, какими бы идиотскими они ни казались, иначе тебя замучили бы до смерти.
– Которого из Магистров Ралов ты уважаешь?
– Я отдам жизнь за любого Магистра Рала. – Поколебавшись, Кара кончиком пальцев коснулась груди. – Но я никогда не буду испытывать таких чувств ни к кому другому. Я... люблю лорда Рала. Не так, как его любишь ты, не так, как женщина любит мужчину, но – люблю. Иногда мне снится, как я служу ему и защищаю, а иногда снятся кошмары, что я не оправдаю его доверия. – Кара внезапно нахмурилась. – Ты ведь не расскажешь ему, что я его люблю, а? Он не должен знать.
– Кара, – улыбнулась Кэлен, – думаю, он и так это знает, потому что испытывает к тебе такие же чувства, но если ты не хочешь, я ему ничего не скажу.
– Хорошо! – облегченно вздохнула Кара.
– А почему ты начала испытывать к нему такие чувства?
– Ну, по многим причинам... Он хочет, чтобы мы думали самостоятельно. Он разрешает нам служить ему добровольно, по нашему выбору. Ни один лорд Рал никогда не допускал ничего подобного. Я знаю: стоит мне сказать, что я хочу уйти, и он отпустит меня. И не прикажет за это замучить до смерти. Он пожелает мне счастливой жизни.
– Именно это, помимо всего прочего, вы в нем и цените. Он никогда не предъявлял прав на вашу жизнь. Он считает, что таких прав вообще не должно быть ни у кого. Впервые за все то время, с тех пор как тебя поймали и выдрессировали как Морд-Сит, ты ощутила, что такое свобода. И это то, Кара, чего Ричард хочет для всех.
Морд-Сит отмахнулась, будто отметая все сказанное.
– Он был бы дурак, если бы даровал мне свободу, попроси я об этом. Он слишком во мне нуждается.
– Тебе не потребовалось бы просить его отпустить тебя, Кара, и ты это прекрасно знаешь. Ты уже свободна. Именно это и делает его тем вождем, следовать за которым ты считаешь честью. Именно поэтому ты испытываешь к нему такие чувства. Он заслужил твою преданность.
Кара некоторое время переваривала услышанное.
– И все равно я по-прежнему считаю, что он потерял разум.
В прошлом Ричард не раз демонстрировал свою веру в то, что дай людям шанс, и они поступят правильно. Так он поступил и с Морд-Сит. И с народом Андерита. А теперь... Кэлен подавила эмоции.
– Не разум, Кара, а, возможно, сердце.
Кара, заметив выражение лица Кэлен, решила перевести все в шутку. Улыбнувшись и дернув плечом, она сказала:
– Ну, тогда мы попросту вернем его на путь истинный... вобьем в него толику здравого смысла. – Она ласково смахнула со щеки Кэлен одинокую слезинку.
– А пока его нет, как насчет того, чтобы дать мне этот дурацкий деревянный горшок?
Кара наклонилась за посудиной. Кэлен заранее содрогнулась, зная, как ей сейчас будет больно. И нет никакой возможности этой боли избежать.
Кара извлекла горшок.
– До появления этих олухов я собиралась разжечь костер и нагреть воды. Хотела вымыть тебя. Ну, знаешь – с помощью мыльной тряпки и ведра горячей воды. Надеюсь, что смогу проделать это там, куда мы едем.
Кэлен мечтательно прикрыла глаза и подумала, что хочет помыться даже больше, чем облегчиться.
– Кара, если ты это сделаешь, то я расцелую тебе ноги, когда выздоровею, и назначу на самый важный пост, какой только смогу придумать.
– Я Морд-Сит, – смутилась Кара. – Это самый важный пост. Кроме жены лорда Рала. Поскольку жена у него уже есть, а я уже и так Морд-Сит, то я, пожалуй, удовлетворюсь тем, что мне облобызают ноги.
Кэлен хихикнула, но резкая боль заставила оборвать смех.
Ричард давно должен был бы вернуться. Кара заставила Кэлен выпить две чашки холодного чая, густо заправленного обезболивающими травами. Вскоре Кэлен предстояло впасть в забытье.
Кэлен собралась уже было отпустить Кару на поиски и тут услышала, как Ричард окликает их.
– Видел кого-нибудь из этих типов? – спросила Кара, не успел он войти в хижину.
Ричард пальцем стер струйку пота со лба. Влажные волосы прилипли к шее.
– Нет. Они наверняка еще в Хартленде, напиваются и жалуются друг дружке. Когда они сюда вернутся, мы будем уже далеко.
– И все же я по-прежнему считаю, что нам нужно лечь тут и покончить с угрозой раз и навсегда, – проворчала Кара.
Ричард пропустил ее слова мимо ушей.
– Я срубил несколько крепких веток, чтобы сделать носилки. – Он, словно желая приободрить, провел пальцами Кэлен по подбородку. – Отныне ты у нас будешь жить на носилках, и тогда мы сможем класть и доставать тебя из кареты, не... – В его глазах стояло то самое выражение, которое ей больно было видеть. Ричард улыбнулся:
– Так нам с Карой будет проще.
Кэлен постаралась мужественно встретить новость.
– Значит, мы готовы двигаться?
Он кивнул, опустив глаза.
– Отлично! – жизнерадостно заявила Кэлен. – Я вполне созрела для хорошенькой скачки. С удовольствием полюбуюсь окрестностями.
Ричард снова улыбнулся – на сей раз более убедительно.
– Это удовольствие ты получишь. А в конце пути мы окажемся в дивном месте. Путешествие при той скорости, с которой мы можем двигаться, займет некоторое время, но оно того стоит, вот увидишь.
Кэлен постаралась дышать ровно. Мысленно она твердила его имя, уговаривая себя, что на сей раз его не забудет, что не забудет и свое собственное имя. Она терпеть не могла забывать что бы то ни было. Чувствовала себя полной идиоткой, когда приходилось заново учить то, что она должна помнить, но забыла. На сей раз она будет помнить.
– Ну, так мне что, встать и идти? Или ты проявишь почтительность и отнесешь меня?
Ричард поцеловал ее в лоб – туда, где легкое касание губ не причинит ей боли. Оглянувшись на Кару, он кивком велел ей взять Кэлен за ноги.
– А эти люди будут долго пить? – поинтересовалась Кэлен.
– Еще только середина дня. Не волнуйся, когда они вернутся, мы уже будем далеко.
– Мне очень жаль, Ричард. Я знаю, ты думал, что люди у тебя на родине...
– Они такие же люди, как везде.
Кэлен кивнула, ласково погладив его большую ладонь.
– Кара дала мне твой травяной настой. Я буду спать долго, так что не старайся из-за меня сдерживать лошадей – я все равно ничего не почувствую. Не хочу, чтобы тебе пришлось сражаться.
– Я и не собираюсь ни с кем сражаться. Просто проедусь по родным лесам.
– Вот и хорошо. – Она задышала быстрее, и ребра мгновенно заломило. – Я люблю тебя, ты знаешь. На случай, если я забыла это сказать, – я люблю тебя.
Он улыбнулся – а в глазах по-прежнему стояла боль.
– Я тоже тебя люблю. Постарайся расслабиться, мы с Карой будем осторожны. Будем действовать не спеша. Торопиться некуда. Просто расслабься. Ты быстро выздоравливаешь, скоро все будет не так болезненно.
Кэлен и прежде получала ранения и знала, что всегда лучше двигаться самостоятельно, потому что так проще избежать боли. Теперь она поняла: самое поганое – это когда кто-то тебя передвигает.
Ричард наклонился, и она обвила правой рукой его шею, а он осторожно обнял ее за плечи. Даже такое осторожное перемещение вызвало чудовищную боль. Кэлен старалась не обращать на нее внимания и расслабиться, вновь и вновь мысленно повторяя его имя.
Внезапно она вспомнила нечто важное. Сейчас у нее последняя возможность сказать об этом.
– Ричард, – торопливо зашептала она, пока он не подсунул руку ей под спину. – Пожалуйста... будь осторожен, чтобы не повредить ребенку.
И изумилась, увидев, как исказилось его лицо. Далеко не сразу он посмотрел на нее. И от того, что она прочла в его взгляде, у нее чуть сердце не остановилось.
– Кэлен... ты ведь помнишь, правда?
– Помню?..
Его глаза увлажнились.
– Что ты потеряла ребенка. Когда на тебя напали.
Память вернулась мгновенно. У нее перехватило дыхание.
– Ой...
– Ты в порядке?
– Да. Я на секунду забыла. Просто не подумала. Теперь вспомнила. Да, ты говорил мне об этом.
И она действительно вспомнила. Их дитя, которое только-только начало расти в ней, давно уже погибло. Твари, что напали на нее, отняли у нее и ребенка.
Мир сделался бесцветным и мертвым.
– Мне очень жаль, Кэлен, – прошептал Ричард.
– Не надо, Ричард. – Она погладила его по волосам. – Мне следовало помнить. Извини, что забыла. Я не хотела...
Он кивнул.
Кэлен почувствовала, как слеза, скатившись по щеке, скользнула на шею, к цепочке. Эту цепочку с кулоном в виде маленького темного камешка подарила ей на свадьбу ведьма Шота – и знак перемирия. Шота сказала, что это позволит им с Ричардом любить друг друга, как они всегда хотели, но не даст Кэлен забеременеть. Ричард с Кэлен решили тогда принять подарок Шоты, согласиться на перемирие. У них и так забот было больше чем достаточно. Но на какое-то время, когда шимы вырвались на волю и магия начала исчезать – а Ричард с Кэлен об этом еще не подозревали, – свойства кулона исчезли. И это позволило им зачать дитя.
Теперь крошечная жизнь угасла.
– Пожалуйста, Ричард, поспеши. Пора в путь.
Он снова кивнул.
– Добрые духи, – прошептал он так тихо, что Кэлен едва уловила, – простите меня за то, что я сейчас сделаю.
Она покрепче ухватила его за шею. Теперь Кэлен с нетерпением ждала забытья.
Ричард очень осторожно поднял ее. Ощущение было такое, будто стадо взбесившихся жеребцов пронеслось галопом по всему телу. Боль пронзила Кэлен острым ножом, ее глаза расширились, дыхание остановилось. А потом она закричала, и черная пустота поглотила ее.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:33 | Сообщение # 4
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава4
Кэлен проснулась, как от удара. Ее разбудил какой-то звук. Лежа на спине, неподвижно, как мертвая, Кэлен прислушивалась, широко распахнув глаза. Звук – не очень громкий, но что-то в нем тревожно знакомое. Что-то опасное.
Все тело разламывалось от боли, но Кэлен ощущала себя куда более бодро, чем последнее время. Время... Сколько же она провела без сознания? Неделю? Две?.. Она понимала, что не сможет даже приподняться. Единственное, что не болело, – правая рука.
Гнедой в упряжке, нервно фыркнув, стукнул копытом. Карета качнулась, толчок мгновенно отозвался болью в переломанных ребрах.
Воздух был влажный: вот-вот польет дождь, но еще чувствуется запах пыли. Над головой шелестела листва, поскрипывали ветви. По небу безмолвно проплывали лиловые облака. Высоко над головой, за деревьями и облаками, сияла одинокая звезда. Кэлен не могла точно определить рассвет сейчас или закат, но скорее все-таки закат.
Не имея сил убрать с лица слипшиеся пряди, Кэлен усиленно прислушивалась, все еще надеясь, что разбудивший ее звук не означает никакой угрозы. Но звук не повторялся – и это раздражало.
Она хотела услышать голоса Кары и Ричарда, но тщетно. Впрочем, это ничего не значит. Наверняка они где-то рядом. Они ни за что ее не бросят, пока живы. Нет! Ее передернуло от одной мысли, что они могли погибнуть. Ей очень хотелось окликнуть Ричарда, но интуиция велела молчать. А двигаться она не могла и так.
Издалека донесся металлический звон, затем – крик. Может, это какое-нибудь животное? Вороны, например, иногда издают ужасающие звуки. Причем настолько удачно имитируют человеческие голоса, что это просто пугает. Но, насколько ей известно, металлических звуков вороны не издают.
Внезапно карета наклонилась вправо. У Кэлен перехватило дыхание, боль пронзила ребра. Кто-то влез на ступеньку. По небрежности, с которой это было проделано, Кэлен поняла, что это не Ричард и не Кара. Но если не Ричард, то кто? По спине побежали мурашки. И если это не Ричард, то где же он?
Толстые пальцы отдернули занавеску. Обломанные ногти были черными от грязи. Кэлен затаила дыхание, надеясь, что чужак не заметит ее.
В окне появилась физиономия. Маленькие поросячьи глазки уставились на нее. В ухмылявшемся рту отсутствовали четыре передних зуба, и клыки походили на звериные.
– Так-так! Уж не женушка ли это покойного Ричарда Сайфера?
Кэлен застыла. Все – в точности, как в ее снах. На какое-то мгновение она даже усомнилась, что это явь.
Рубашка мужчины была такой грязной, будто он отродясь ее не снимал. Редкие волосенки на щеках и подбородке походили на колоски. Физиономия подпорчена оспой. Верхняя губа – влажная от соплей, непрерывно текших из носа.
Нижние передние зубы отсутствуют. В дырке виднеется кончик языка.
Мужик повертел перед ней нож. Он вертел его так и эдак, словно показывал какую-то ценность своей девушке. Глазки бегали туда-сюда – то на Кэлен, то на нож. Похоже, свой тесак он точил о кусок гранита, а не оселком, как положено. На паршивой стали виднелись царапины и пятна ржавчины, но зазубренное лезвие выглядело не менее грозно, чем любое другое. Гнусная беззубая ухмылка сделалась еще шире, когда Кэлен невольно начала отслеживать взглядом движения клинка.
Кэлен заставила себя смотреть прямо в глубоко посаженные поросячьи глазки.
– Где Ричард? – требовательно спросила она.
– Танцует с духами в подземном мире. – Мужик склонил голову. – А где белобрысая сучка? Ну та, которую видали мои дружки? У нее длинный язык. Не мешало бы его малость укоротить, перед тем как я вспорю ей брюхо.
Кэлен в ярости поглядела на него, всем своим видом показывая, что не намерена отвечать. Лезвие ножа приблизилось, до Кэлен донесся исходящий от мужика мерзкий запах.
– Надо думать, ты Томми Ланкастер.
Нож замер.
– Ты откуда знаешь?
Внутри нее клокотало бешенство.
– Ричард рассказывал.
Поросячьи глазки угрожающе сверкнули, ухмылка стала еще шире.
– Да ну? И что же он тебе понарассказал?
– Что ты гнусный беззубый боров, который всякий раз делает в штаны, стоит ему лишь улыбнуться. И судя по вони, он прав.
Мерзкая ухмылка мгновенно превратилась в не менее мерзкую гримасу. Мужик поднялся повыше и наклонился к Кэлен.
Именно этого она и добивалась – чтобы он приблизился и она смогла бы до него дотронуться.
С умением, отточенным годами, она мысленно блокировала гнев и обрела полнейшее спокойствие, без которого невозможно призвать магию Исповедницы. Время потекло по-другому.
Оставалось только коснуться этого мерзавца.
Могущество Исповедницы отчасти зависело от ее физических сил. Кэлен не знала, сможет ли она в нынешнем состоянии призвать магию, а если сможет, то не убьет ли это ее, но она понимала: выбора нет. Один из них скоро умрет. А возможно, и оба.
Просунув руку в окно, мужик потянулся ножом к ее незащищенной шее. Кэлен, вместо того чтобы смотреть на нож, изучала взглядом крошечные шрамы, оплетавшие, как паутина, костяшки его пальцев. Когда рука с ножом приблизилась, она рванулась, чтобы схватить его за запястье.
И внезапно обнаружила, что спелената по рукам и ногам покрывалом. Она не сообразила, что Ричард положил ее в носилки, и теперь она лежит, завернутая в покрывало, тщательно подсунутое под боковины, чтобы понадежней зафиксировать тело на время движения. Руки тоже оказались зажаты тем, что вот-вот грозило стать ее саваном.
Охваченная паникой, она судорожно пыталась выпростать правую руку, отчаянно стараясь опередить приближающийся клинок. Не обращая внимания на боль в ребрах, Кэлен сражалась с покрывалом. Даже на то, чтобы заорать или выругаться, времени не оставалось. Пальцы захватили кусок ткани. Кэлен потянула, стараясь хоть немного выдернуть покрывало из-под носилок и высвободить руку.
Ей только и нужно было коснуться врага, но она не могла. Остается лишь надеяться, что он коснется ее костяшками пальцев или наклонится еще сильнее, и она сможет прижать подбородок к его руке. Тогда она выплеснет свою магию.
Если, конечно, будет к этому времени еще жива. Если он не перережет ей глотку мгновенно.
Казалось, она извивается под одеялом уже целую вечность. Целую вечность ждет хоть малейшей возможности защититься. Целую вечность борется за жизнь. Она отчетливо осознавала, что осталось лишь мгновение до того, как грубое лезвие вспорет ей горло.
И тут все изменилось.
Томми Ланкастер с пронзительным воплем отшатнулся. Мир взорвался звуками и движением. Позади Ланкастера Кэлен увидела Кару. Облаченная в красный кожаный наряд, Морд-Сит казалась драгоценным рубином на фоне дерьма.
К спине Томми Ланкастера был прижат эйджил. Томми извивался в судорогах и истошно вопил.
Потом он рухнул на колени. Кара провела эйджилом по его ребрам, и каждое ребро, которого касался эйджил, ломалось с громким треском. По пальцам Томми заструилась кровь – алая, как кожаный костюм Кары. Нож со звоном упал на землю. На рубашке проступили кровавые пятна, еще мгновение – и кровь потекла ручьем.
Кара возвышалась над Томми, как суровый палач. Неудавшийся убийца молил о милосердии, но Кара прижала эйджил к его горлу. Томми рухнул на землю, глаза его вылезли из орбит, он стал задыхаться.
Началось долгое и мучительное странствие к смерти. Томми Ланкастер бился в судорогах и буквально тонул в собственной крови. Кара могла бы прикончить его быстро и безболезненно, но это явно не входило в ее планы. Этот человек хотел лишить жизни Кэлен, и Кара была намерена заставить его дорого за это заплатить.
– Кара! – Кэлен сама изумилась, что смогла закричать. Морд-Сит оглянулась. Томми Ланкастер судорожно рвал пальцами горло, ловя воздух ртом. – Кара, прекрати! Где Ричард? Возможно, ему нужна твоя помощь!
Кара прижала к груди Томми Ланкастера эйджил и повернула. Левая нога Томми дернулась, руки безвольно упали, и он замер.
Не успели Кэлен с Карой перемолвиться словом, как возле кареты появился Ричард. Лицо его превратилось в маску холодной ярости. В руке он держал меч. Клинок был темным и влажным.
Едва увидев меч, Кэлен поняла, что именно разбудило ее. Звук, каким Меч Истины возвестил о своем появлении. Во сне она узнала ни на что не похожий звон Меча Истины, извлекаемого из ножен, и инстинктивно почувствовала угрозу.
Даже не глянув на безжизненное тело у ног Кары, Ричард быстро подошел к Кэлен.
– Ты в порядке?
Кэлен кивнула:
– Вполне.
Довольно-таки запоздало, но от этого не менее довольная, она высвободила наконец руку из-под покрывала.
– Еще кто-нибудь на дорогу выбрался? – спросил Ричард, поворачиваясь к Каре.
– Нет. Только этот. – Она указала эйджилом на валявшийся на земле нож. – Он хотел перерезать Матери-Исповеднице горло.
Не будь Томми Ланкастер уже покойником, взгляд Ричарда наверняка бы его прикончил.
– Надеюсь, ты обошлась с ним соответственно.
– Безусловно, лорд Рал. Он крепко пожалел о своем мерзком деянии. Я позаботилась.
– Стой здесь, – Ричард обвел мечом окрестности, – и держись настороже. Уверен, что мы прикончили всех, но все же пойду удостоверюсь, что никто не спрятался и не попытается напасть с другой стороны.
– Никто не подойдет к Матери-Исповеднице, лорд Рал.
Ричард потрепал коня в упряжке.
– Я скоро вернусь. Надо убираться отсюда. Лунного света нам вполне хватит. На несколько часов – по крайней мере. Я знаю одно безопасное местечко часах в четырех отсюда. Там мы будем далеко от всего этого безобразия. Оттащи тело вон туда, за кусты, – указал он мечом, – и сбрось в овраг. Желательно, чтобы их не обнаружили, пока мы не уберемся подальше. Скорее всего тут их только звери и обнаружат, но рисковать я не хочу.
Кара схватила покойника за волосы.
– С удовольствием.
Весил Томми немало, но Морд-Сит отволокла его без особого труда.
Ричард бесшумно растворился во мраке. Кара, швырнув труп в овраг, вернулась к карете.
– С тобой все в порядке? – Она небрежно стянула перчатки.
Кэлен моргнула.
– Кара, он едва не добрался до меня.
Отбросив длинную косу за спину, Кара внимательно оглядела окрестности.
– Ничего подобного. Я все время стояла у него за спиной. Чуть ли не в затылок ему дышала. И глаз не спускала с его ножа. У него не было ни малейшего шанса до тебя дотронуться. – Она посмотрела Кэлен в глаза. – Да ты наверняка меня все время видела.
– Нет, не видела.
– Ой! Я думала, ты меня видишь! – Кара виновато затолкала перчатки за пояс. – Наверное, ты слишком низко лежала, поэтому и не видела. А я все внимание сосредоточила на нем. Я вовсе не хотела, чтобы он тебя напугал.
– Если ты все время была тут, то почему едва не позволила ему убить меня?
– Ничего подобного! – Кара мрачно улыбнулась. – Просто я хотела, чтобы он так считал. Если даешь им возможность считать, что они победили, тем сильнее шок и больше ужас. Когда вот так захватываешь мужчину врасплох, он мгновенно ломается.
У Кэлен в мыслях царил полный хаос, и она решила не продолжать тему.
– Что произошло? Сколько я спала?
– Мы ехали два дня. Ты то засыпала, то просыпалась, но пребывала в полубессознательном состоянии, даже когда не спала. Лорд Рал очень беспокоился, чтобы тебе не было больно во время движения, и переживал, что сказал тебе... То, о чем ты забыла.
Кэлен поняла, что имеет в виду Кара: ее погибшего ребенка.
– А эти люди?
– Они преследовали нас. Однако на сей раз лорд Рал не стал вступать с ними в разговоры. – Похоже, этим фактом Морд-Сит была особенно довольна. – Он заранее узнал, что они идут по следу, им не удалось застать нас врасплох. Когда они все налетели – с луками, мечами и топорами, – он крикнул им один раз, давая возможность передумать.
– Он пытался договориться с ними? Даже тогда?
– Ну, не совсем... Он предложил им убираться с миром, иначе они все умрут.
– А потом?
– Потом они все заржали. Похоже, это их только подстегнуло. Они накинулись на нас, осыпая градом стрел и размахивая мечами и топорами. Тогда лорд Рал побежал в лес.
– Что-что он сделал?
– Перед тем как они появились, он сказал мне, что заставит всех погнаться за ним. Когда лорд Рал побежал, тот, что хотел перерезать тебе глотку, заорал другим: «Ловите Ричарда и прикончите его наконец!». Лорд Рал рассчитывал, что они все за ним погонятся, но когда один остался и направился к тебе, лорд Рал поглядел на меня, и я поняла, чего он хочет.
Заложив руки за спину, Кара внимательно озирала окрестности, на случай, если кто-нибудь вознамерится застать их врасплох. Мысли Кэлен вернулись к Ричарду. Она пыталась представить себе, что он чувствовал, когда вся эта свора гналась за ним.
– Сколько их было?
– Не считала, – пожала плечами Кара. – Может, пара десятков.
– И ты оставила Ричарда одного отбиваться от двадцати вооруженных идиотов, вознамерившихся его убить?
Кара изумленно поглядела на Кэлен:
– Помочь ему – и оставить тебя без защиты? Когда я знала, что эта беззубая скотина хочет до тебя добраться? Да лорд Рал с меня бы заживо содрал шкуру!
Кэлен невольно улыбнулась и тут же почувствовала боль в едва подживших губах.
– Мне просто обидно, что я все это время не подозревала о твоем присутствии. А теперь твоими стараниями мне не понадобится горшок.
Кара не засмеялась.
– Мать-Исповедница, тебе следовало бы знать: я ни за что не допущу, чтобы с кем-нибудь из вас что-то случилось.
Ричард возник из темноты так же внезапно, как исчез. Он снова успокаивающе погладил лошадей и быстро проверил упряжь.
– Что-нибудь случилось? – спросил он Кару.
– Нет, лорд Рал. Все тихо и спокойно.
Прислонившись к карете, он улыбнулся:
– Что ж, раз уж ты не спишь, как насчет романтической поездки под луной?
Кэлен положила ладонь ему на руку.
– Ты в порядке?
– В полном. Ни царапинки.
– Я о другом.
Улыбка мгновенно исчезла.
– Они пытались убить нас. Вестландия только что понесла первые потери из-за Имперского Ордена.
– Но ты ведь их знал.
– Это не дает им право отдавать свою верность тем, кому не следует. Сколько тысяч убитых я уже видел с тех пор, как покинул эти места? Я не смог донести истину даже до людей, с которыми вырос. Не смог их заставить выслушать меня без предубеждения. И все эти смерти и страдания, безусловно, произошли по вине таких вот людей – людей, не желающих видеть истину. Их добровольное невежество и слепота не дают им права на мою кровь и жизнь. Они сами выбрали свою судьбу и расплатились сполна.
Он говорил совсем не как человек, закончивший бой. Ричард по-прежнему сжимал рукоять, и в нем еще бушевала ярость меча. Кэлен погладила его по руке, показывая, что все понимает. Ей было совершенно ясно: он искренне сожалеет о том, что пришлось сделать. А эти люди, сумей они убить Ричарда, ни о чем бы не сожалели и ни в чем не раскаивались. Они праздновали бы его смерть как великую победу.
– И все же опасно было заставлять их всех гнаться за тобой.
– Вовсе нет. Они удалились с открытой местности в чащу, и там им пришлось спешиться. Почва здесь каменистая, идти трудно, обрушиться на меня всем скопом они никак не могли. К тому же темнело. Они-то считали, что в этом их преимущество, – и ошиблись. Среди деревьев было еще темней, а я одет в черное. Сейчас тепло, золотой плащ я оставил в карете. А та позолота, что есть на одежде, лишь скрадывает фигуру в полутьме. Вот поэтому им весьма непросто было меня обнаружить. Как только я убил Альберта, они потеряли рассудок и впали в бешенство. А потом увидели кровь и смерть. Эти люди привыкли к дракам, а не к битвам. Они надеялись быстро нас прикончить и не были готовы сразиться за собственную жизнь. Едва поняв, что происходит на самом деле, они побежали. Те, кто уцелел. Но это мой лес. В панике они растерялись и плутали. Я попросту перебил их и все.
– Всех? – поинтересовалась Кара, беспокоясь, не удрал ли кто и не приведет ли подмогу.
– Да. Большинство из них я знал, к тому же помнил сколько их всего было, и вел счет. Но на всякий случай потом пересчитал тела.
– И сколько же их было? – уточнила Кара. Ричард повернулся, чтобы взять поводья.
– Явно недостаточно.
Щелкнув языком, он дернул поводьями лошади тронулись с места.
Глава5
Ричард поднялся и извлек меч. На сей раз, когда ясный звук разнесся в ночи, Кэлен бодрствовала. Первым ее желанием было сесть, но Ричард тут же склонился к ней и ласково удержал. Она лишь чуть приподняла голову и увидела Кару, которая вывела к костру какого-то человека. Разглядев, кого привела Кара, Ричард убрал меч. Прибыл капитан Мейфферт, д'харианский офицер, сражавшийся с ними в Эйдиндриле.
Офицер опустился на колени и склонился до земли, коснувшись лбом усыпанной хвоей почвы.
– Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. – В голосе капитана Мейфферта звучало искреннее уважение. – Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей наша сила. В милосердии твоем наше спасение. В мудрости твоей наше смирение. Вся наша жизнь – служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.
Когда он опустился на колени, чтобы произнести «посвящение» (так называлась эта литания), Кара рефлекторно преклонила колени вслед за ним, настолько захватывающим был ритуал, который исполняли каждый день все д'харианцы. В полевых условиях они обычно произносили слова посвящения один раз, а иногда, в особых случаях, трижды. В Народном Дворце Д'Хары было принято исполнять ритуал дважды в день.
Будучи пленником Даркена Рала, Ричард, измученный Морд-Сит, сам вынужден был часами простаивать на коленях, вновь и вновь повторяя слова посвящения. А теперь Морд-Сит, как и прочие д'харианцы, свидетельствовали так свое почтение Ричарду. Если Морд-Сит и считали в глубине души такой поворот событий невозможным или даже ироничным, то никак этого не показывали. А что они действительно считали совершенно невероятным, так это то, что Ричард, сделавшись Магистром Ралом, не приказал их всех казнить.
Однако именно Ричард обнаружил, что посвящение Магистру Ралу – не что иное, как сохранившийся на протяжении тысячелетий отголосок волшебных уз, древней магии, сотворенной одним из его предков, чтобы защитить народ Д'Хары от сноходцев.
Долгое время считалось, что сноходцы, созданные волшебниками как оружие во время великой, а ныне почти забытой войны, исчезли с лица земли. Каким-то образом искорка этих злых чар три тысячи лет передавалась из поколения в поколение и в конце концов разгорелась ярким пламенем в императоре Джегане.
Кэлен кое-что знала о целенаправленных волшебных трансформациях. Исповедницы, как и сноходцы, были порождением именно такой магии. В Джегане Кэлен видела сотворенное чарами чудовище. И знала, что многие точно так же воспринимают ее. Подобно тому, как некоторые рождаются светловолосыми или кареглазыми, Кэлен родилась, чтобы вырасти высокой, стройной женщиной, с мягкими каштановыми волосами и зелеными глазами. И с даром Исповедницы. Она любила и смеялась и жаждала жить как те, кто родился кареглазым блондином без какого-либо магического дара.
Кэлен использовала свое могущество во имя добра. Джегань, вне всякого сомнения, думал о себе точно так же, а даже если и нет, то большинство его сторонников – наверняка.
И Ричард тоже родился с даром. Древняя магия защитных уз передавалась из поколения в поколение каждому из рода Ралов, кто был рожден с даром. Без защиты волшебных уз с Ричардом – Магистром Ралом – люди были беспомощны перед сноходцем.
Магия Исповедниц сохранялась несколько тысячелетий, пока всех, кроме Кэлен, не уничтожили по приказу Даркена Рала. Но теперь на свете не осталось великих волшебников, и никто не сможет вновь сотворить Исповедницу. Магия Исповедниц не умрет, только если у Кэлен будут дети.
У Исповедниц, как правило, рождались девочки – но не всегда. Магия Исповедниц изначально задумывалась как чисто женская магия. И здесь, как и во всех прочих волшебных мутациях, последствия оказались непредвиденными: мальчики тоже наследовали эту специфическую магию. С тех пор как выяснилось, насколько коварной может оказаться эта магия у мужчин, всех мальчиков, рожденных Исповедницами, непременно убивали.
Ведьма Шота опасалась, что у Кэлен родится мальчик, Шота прекрасно знала, что Ричард никогда не позволит убить их сына за какие-то древние грехи Исповедников. Да и Кэлен никогда не позволила бы убить сына Ричарда. Одной из причин, по которым Исповедницы никогда не выходили замуж по любви, было то, что так легче вынести детоубийство. Ричард, обнаружив способ, позволявший им с Кэлен быть вместе, поломал заодно и эту традицию.
Но Шота боялась не только того, что Кэлен родит Исповедника. Она боялась, что Исповедник будет наделен волшебным даром Ричарда. Ведьма предсказала, что Ричард с Кэлен зачнут сына – злобное чудовище, на редкость опасное, и поклялась убить их дитя. Чтобы избежать этого, она подарила Кэлен кулон, предохраняющий от беременности. Кэлен с Ричардом нехотя приняли дар, но иначе им пришлось бы вступить в битву с ведьмой. Вот почему Ричард так люто ненавидел пророчества.
Кэлен слушала, как капитан Мейфферт и Кара в третий раз повторяют посвящение. Тихая литания навевала сон.
Для Кэлен было роскошью находиться вместе с Ричардом и Карой возле костра, а не лежать в карете, особенно в такую сырую и прохладную ночь. Теперь, когда появились носилки, передвигать Кэлен стало гораздо проще, да и ей так было почти не больно. Ричард соорудил бы носилки раньше, но он не предполагал, что им придется опять трогаться в путь.
Они были далеко от узкой извилистой дороги, на крошечной полянке, приютившейся у скалы и закрытой со всей сторон елями и соснами. Небольшой лужок поблизости служил пастбищем для лошадей. Ричард с Карой убрали карету с дороги и замаскировали еловыми и сосновыми лапами. Никто, кроме связанных с магистром Ралом д'харианцев, не смог бы отыскать их в этом лесу.
На полянке обнаружилась обложенная камнями ямка под костер – Ричард соорудил ее почти год назад, когда был тут в последний раз. С тех пор тут никто больше костра не разжигал. Благодаря скальному выступу можно было не опасаться, что кто-то заметит отблеск огня. К тому же восьмифутовый выступ отлично укрывал от начавшегося дождя. Кэлен еще никогда не видела более безопасного и защищенного бивака. Ричард тогда сказал истинную правду.
Они добрались сюда часов за шесть. Ричард, оберегая Кэлен, двигался очень медленно. Было уже поздно, все устали после долгого пути. Ричард сказал, что, судя по всему, дождь будет моросить день или два и они отдохнут тут, пока не наладится погода. Им торопиться некуда.
Закончив третье посвящение, капитан Мейфферт легко вскочил на ноги и прижал кулак к сердцу, салютуя. Ричард улыбнулся, они обменялись рукопожатием.
– Как поживаете, капитан? – Ричард взял офицера под локоть. – Что стряслось? Вы упали с лошади или что?
Капитан покосился на стоявшую рядом Кару.
– Э-э... Ну... Я в порядке, Магистр Рал. Правда.
– По-моему, вам больно.
– Просто ваша Морд-Сит мне... пощекотала ребра, вот все.
– Подумаешь! Даже не переломала! – фыркнула Кара.
– Мне действительно очень жаль, капитан. Просто у нас сегодня уже были некоторые сложности. Кара наверняка заботилась о нашей безопасности. – Взгляд Ричарда обратился на Кару. – Но все же ей следовало быть поаккуратней. Уверен, что Кара сожалеет и хочет принести извинения.
Кара состроила кислую мину.
– Было темно. И я не намерена рисковать жизнью нашего Магистра Рала ради...
– Надеюсь, что нет, – произнес капитан Мейфферт, прежде чем Ричард успел устроить ей выволочку. Он улыбнулся Каре:
– Меня как-то раз лягнула лошадь. Вы сбили меня с ног куда лучше, госпожа Кара. Я счастлив обнаружить, что жизнь Магистра Рала в надежных руках. И если платой за это будут ноющие ребра, я охотно заплачу такую цену.
Дипломатичное поведение капитана сгладило неловкость.
– Что ж, если ребра будут беспокоить, дайте знать, – сухо произнесла Кара. – Я поцелую, и все пройдет. – В повисшем молчании под сердитым взглядом Ричарда она почесала ухо и наконец все же добавила:
– Ладно, извините. Но я не хотела рисковать.
– Я уже сказал, что охотно заплачу такую цену. Благодарю за бдительность.
– Что вы здесь делаете, капитан? – поинтересовался Ричард. – Генерал Райбих послал вас выяснить, не спятил ли Магистр Рал?
Хотя в тусклом свете костра все казалось неверным, Кэлен все же заметила, что капитан покраснел.
– Нет, конечно же, нет, Магистр! Просто генерал пожелал дать вам полный отчет.
– Понято. – Ричард поглядел на котелок с ужином. – Когда вы в последний раз ели, капитан? Помимо того, что у вас ноют ребра, вы кажетесь несколько иссохшим.
– Ну, э-э, я скакал быстро, Магистр Рал. По-моему, вчера я что-то, кажется, ел. Однако я в полном порядке. Я могу съесть что-нибудь после...
– Тогда садитесь, – велел Ричард. – Позвольте предложить вам горячее. Вам это пойдет на пользу.
Пока офицер нехотя усаживался на мшистую землю рядом с Кэлен и Карой, Ричард положил в миску рис с бобами и отрезал большой кусок овсяной лепешки. Капитан Мейфферт не смел ему воспрепятствовать и в ужасе смотрел, как его обслуживает сам Магистр Рал.
Ричарду пришлось дважды протягивать миску, прежде чем офицер осмелился ее взять.
– Это всего лишь рис с бобами, капитан. Я же не руку Кары вам предлагаю.
– Морд-Сит замуж не выходят! – хихикнула Кара. – Они просто берут мужчину в сожители – если хотят. А его мнения никто не спрашивает.
Ричард посмотрел на нее – и не засмеялся: он слишком хорошо знал, что Морд-Сит говорит правду. То, что происходило у Морд-Сит с мужчинами, не имело ничего общего с любовью. Скорее – наоборот. Повисло неловкое молчание. До Кары дошло, что она брякнула лишнее, и она отправилась наломать веток для костра.
Кэлен знала, что Денна – та самая Морд-Сит, что захватила Ричарда – взяла его в сожители. И Кара тоже это знала. Когда Ричард иногда резко просыпался и цеплялся за нее, Кэлен всякий раз задумывалась, были ли его кошмары плодом воображения или воспоминаниями о том, что происходило в действительности. Когда она ласково целовала его в потный лоб и спрашивала, что ему приснилось, он ничего не мог вспомнить. И Кэлен была благодарна хотя бы за это.
Ричард взял длинную ветку, положенную поперек костра, сиял с нее несколько кусочков бекона, положил капитану в миску и накрыл куском лепешки. У них было с собой много припасов, которые Ричард добыл во время долгого путешествия на север. Еды им должно хватить надолго.
– Благодарю! – рявкнул капитан Мейфферт и пригладил копну светлых волос. – Выглядит очень аппетитно.
– Так и есть, – кивнул Ричард. – Вам повезло. Сегодня готовил ужин я, а не Кара.
Кара, гордившаяся тем, что повар из нее отвратительный, улыбнулась, будто ее одарили комплиментом.
Кэлен была уверена, что эту историю станут теперь пересказывать и слушать с вытаращенными глазами и изумленным недоверием: сам Магистр Рал подает еду одному из своих подданных. По тому, как капитан ел, можно было догадаться, что с последней трапезы прошло куда больше суток. Такому крупному мужчине требуется много еды.
Он проглотил кусок и поднял глаза.
– Мой конь. – Капитан начал подниматься. – Когда госпожа Кара... Я забыл о коне. Мне нужно...
– Ешьте. – Ричард встал и хлопнул капитана Мейфферта по плечу, вынуждая оставаться на месте. – Я в любом случае собирался пойти посмотреть, как там наши лошади. Заодно погляжу и вашу. Думаю, она тоже не откажется от воды и овса.
– Но, Магистр Рал, я не могу допустить, чтобы вы...
– Ешьте. Это сэкономит время. Когда я вернусь, вы уже покончите с ужином и отрапортуете мне, как положено. – Ричард растворился во тьме, и оттуда донесся его голос:
– Но боюсь, у меня по-прежнему не будет никаких распоряжений генералу Райбиху.
Теперь тишину нарушал лишь стрекот сверчков. Вдалеке закричала ночная птица. За ближайшими деревьями заржали кони – наверное, обрадовались появлению Ричарда. Под скалистый навес изредка заползал клочок тумана, обдавая щеки Кэлен влагой. Ей очень хотелось повернуться набок и закрыть глаза. Ричард дал ей немного травяного настоя, и лекарство уже начинало оказывать свое убаюкивающее действие. По крайней мере боль оно тоже несколько успокаивало.
– Как вы себя чувствуете, Мать-Исповедница? – спросил капитан Мейфферт. – Все за вас очень беспокоятся.
Исповеднице редко приходилось встречаться с такой теплой и искренней заботой. У Кэлен едва слезы на глаза не навернулись.
– Постепенно выздоравливаю, капитан. Сообщите всем, что я уже скоро окончательно приду в себя. Мы едем в одно тихое местечко, где я смогу наслаждаться свежим воздухом и немного отдохнуть. Уверена, что окончательно поправлюсь еще до осени. И надеюсь, что к тому времени Ричард будет... меньше беспокоиться за меня и сможет обратить свои мысли к насущным военным делам.
Капитан улыбнулся:
– Все будут счастливы узнать, что вы выздоравливаете. Даже сосчитать не могу, сколько людей говорили мне перед отъездом, что хотят узнать о вашем самочувствии.
– Передайте им, что со мной все будет в порядке, и я прошу их не волноваться за меня, а побольше заботиться о себе.
Капитан зачерпнул еще ложку. По его глазам Кэлен видела, что воина тревожит еще что-то. Но высказал он свою тревогу не сразу, а через некоторое время.
– Нас также беспокоит, что вы с Магистром Ралом нуждаетесь в защите.
Кара, и без того сидевшая прямо, умудрилась выпрямиться еще больше, придав своей позе несколько угрожающий характер.
– Магистр Рал и Мать-Исповедница не остались без защиты, капитан. У них есть я. Когда есть Морд-Сит, нет нужды в красивых бронзовых пуговицах.
На сей раз офицер не отступил. В его голосе явственно зазвучали властные нотки.
– Речь не идет о проявлении неуважения или недооценке, госпожа Кара. Как и вы, я поклялся охранять их, это моя обязанность. Эти бронзовые пуговицы и прежде встречались с врагом, защищая Магистра Рала, и мне не верится, что Морд-Сит захочет отстранить меня из одной лишь гордыни.
– Мы едем в дальнее уединенное место, – поспешно вмешалась Кэлен. – Мне кажется, что уединенность и присутствие Кары будут достаточной защитой. Если Ричард думает иначе, он это скажет сам.
Капитан нехотя кивнул.
Отправившись вместе с Кэлен на север, Ричард не стал брать с собой охрану. Кэлен знала, что он сделал это вполне сознательно. Вообще-то Ричард ничего не имел против вооруженной охраны и раньше не возражал, когда их сопровождал вооруженный отряд. Кара тоже настаивала на войсковом сопровождении, однако вряд ли она призналась бы в этом капитану Мейфферту.
Они довольно долго пробыли в Андерите с капитаном и его элитной гвардией. Кэлен знала, что он превосходный командир. На вид ему было лет двадцать пять. Наверное, он служил уже лет десять и был ветераном многих кампаний. В резких чертах его лица еще только начала проступать зрелость взрослого мужчины.
На протяжении столетий благодаря войнам, миграции и оккупации другие культуры смешивались с д'харианской, разбавляя кровь и выводя новые типажи. Высокий широкоплечий капитан Мейфферт был чистокровным д'харианцем, синеглазым и светловолосым. Как и Кара. Волшебные узы были сильнее всего у чистокровных д'харианцев.
Прикончив примерно половину риса, капитан оглянулся и посмотрел во тьму, где исчез Ричард. А потом взгляд его ясных голубых глаз устремился на Кэлен и Кару.
– Не хочу никого обидеть или оскорбить и надеюсь, что мои слова не прозвучат неуместно, но могу ли я задать вам обеим... щепетильный вопрос?
– Можете, капитан, – сказала Кэлен. – Только не обещаю, что мы ответим.
Капитан задумался, но все же продолжил:
– Генерал Райбих и некоторые офицеры... Ну, были кое-какие разговоры насчет Магистра Рала. Конечно, мы ему всецело доверяем, – поспешно добавил капитан. – Правда, доверяем. Просто дело в том...
– Так что же вас тогда беспокоит, капитан? – нахмурилась Кара. – Если вы так ему доверяете.
Мейфферт повозил ложкой по миске.
– Я был в Андерите и видел все, что там произошло. Я знаю, как много он сделал... И вы тоже, Мать-Исповедница. Ни один Магистр Рал до него не интересовался мнением народа. Раньше единственное, что имело значение, – это желание Магистра Рала. А потом, после всех трудов, народ отверг его предложение. Отверг его самого. Он отослал нас к основным силам и попросту бросил, чтобы отправиться сюда, в неведомую глушь. В изгнание или куда там еще. – Он помолчал, подыскивая слова. – Мы не очень... все это понимаем. – Капитан снова замолчал, глядя на огонь. Потом поднял глаза и продолжил:
– Мы опасаемся, что Магистр Рал потерял волю к борьбе. Что ему все стало безразлично. Или, может быть... он боится сражаться?
Кэлен поняла, что офицер опасается, что его покарают за эти слова, но он должен услышать ответ и готов идти на риск. Наверное, именно поэтому он сам приехал с докладом, вместо того чтобы отправить гонца.
– Часов за шесть до того, как приготовить вот этот славный горшочек риса с бобами, – светски сообщила Кара, – Магистр Рал убил двадцать человек. Сам. В одиночку. Порубил их в куски. Такая жестокость поразила даже меня. Мне он оставил только одного. Нечестно с его стороны, на мой взгляд.
Капитан Мейфферт облегченно вздохнул, отвел взгляд от лица Кары и снова уставился в миску, помешивая варево.
– Эту новость воспримут с большим энтузиазмом. Спасибо, что рассказали, госпожа Кара.
– Он не может отдавать приказы, – произнесла Кэлен, – он уверен в том, что если сейчас он бросит войска против Имперского Ордена, то обречет нас на поражение. Если он ввяжется в войну слишком рано, у нас вообще не будет никаких шансов на победу, – так он говорит. Он считает, что должен дождаться подходящего момента, вот и все. Ничего больше.
Кэлен чувствовала себя несколько неуютно, оправдывая действия Ричарда, ведь сама она вовсе не была с ним согласна. Она знала, что сейчас в первую очередь необходимо выяснить, насколько далеко продвинулся Орден, и остановить грабежи и убийства.
Капитан некоторое время обдумывал услышанное, медленно пережевывая лепешку. Нахмурившись, он взмахнул рукой.
– В военной теории есть точное определение такой стратегии. Если есть выбор, атаковать надо только тогда, когда это выгодно тебе, а не противнику. – Поразмыслив еще немного, он с воодушевлением продолжил:
– Куда лучше наступать в подходящий момент, чем ввязываться в битву раньше времени. Так поступают только плохие командиры.
– Совершенно верно. – Кэлен положила правую руку на лоб. – Может быть, вы объясните вашим офицерам именно так: еще не время отдавать приказы, лорд Рал ждет подходящего момента. Возможно, такая формулировка будет более понятна вам и вашим братьям по оружию.
Капитан доел лепешку, продолжая сосредоточенно размышлять.
– Я, безусловно, доверяю Магистру Ралу. И другие тоже, я знаю. Но сдается мне, такое объяснение им придаст еще больше уверенности. Теперь я понимаю, почему он решил покинуть нас: чтобы избежать искушения и не ввязаться в битву до срока.
Кэлен очень хотелось бы быть столь же уверенной. Она вспомнила, как Кара спросила, каким образом люди смогут доказать Ричарду, что достойны его. Она знала, что Ричард вряд ли снова согласится на голосование, но решительно не понимала, каким еще образом люди смогут себя проявить.
– Я не стала бы говорить об этом Ричарду, – заметила Кэлен. – Для него все совсем не просто. Он пытается делать то, что считает правильным, но он избрал трудный путь.
– Я понимаю, Мать-Исповедница. «В мудрости его наше смирение. Вся наша жизнь – служение ему. Вся наша жизнь принадлежит ему».
Кэлен пристально изучала свежее гладкое лицо капитана, освещенное отблесками костра. И в этом лице она прочла то, что пытался объяснить ей Ричард.
– Ричард не считает, что ваша жизнь принадлежит ему, капитан. Он считает, что ваша жизнь принадлежит вам, и она бесценна. Вот за это он и сражается.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:40 | Сообщение # 5
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Многие из нас видят, насколько он отличается от предыдущего Магистра Рала. – Капитан тщательно подбирал слова. Он не боялся Матери-Исповедницы, поскольку вырос в другой стране, не знавшей могущества и власти Исповедниц, но все же Кэлен была женой Магистра Рала. – Не стану утверждать, что мы хорошо его понимаем, но мы знаем: он сражается, чтобы защитить, а не завоевать. Как солдат я прекрасно вижу разницу, потому что... – Мейфферт отвел глаза, взял веточку и принялся постукивать ею по земле. В его голосе вдруг прозвучала боль. – Потому что, когда убиваешь тех, кто не сделал ничего дурного, что-то очень важное умирает в твоей душе.
Он медленно перемешал головешки. В небо взлетел сноп искр.
Кара не отрывала глаз от эйджила, который перекатывала в руке.
– Вы... у вас тоже было это ощущение?
Капитан Мейфферт встретился с ней взглядом.
– Раньше я в этом себе не сознавался. Просто не знал. Теперь благодаря Магистру Ралу я горжусь тем, что я д'харианец. Он дал нам возможность стоять за правое дело... Такого еще не было. Я воспринимал все как само собой разумеющееся, потому что так было всегда, и ничего не менялось.
Глядя в пространство. Кара согласно кивнула. Кэлен попробовала себе представить, что за жизнь может быть при таком правлении и что это правление делает с людьми.
– Я рада, что вы понимаете, капитан, – прошептала Кэлен. – Это одна из причин, почему он так беспокоится за всех вас. Он хочет, чтобы вы прожили жизнь, которой могли бы гордиться. Свою собственную жизнь.
Капитан бросил ветку в огонь.
– И он хотел, чтобы жители Андерита сами позаботились о своем будущем. И то голосование на самом деле было не за него, а за них самих. Наверное, поэтому голосование так много для него значило?
– Да, – коротко ответила Кэлен, боясь, что голос ей изменит, если она произнесет еще что-нибудь.
Капитан снова принялся помешивать ложкой ужин. Еда уже давным-давно остыла, но д'харианец был слишком занят своими мыслями.
– Знаете, – произнес он наконец, – там, в Андерите, мне доводилось слышать, как жители говорили, что раз Даркен Рал его отец, то и Ричард Рал тоже злодей. Они говорили, ежели его отец творил зло, то Ричард Рал может иногда поступать хорошо, но никогда не сможет стать хорошим человеком.
– Я тоже это слышала, – подтвердила Кара. – И не только в Андерите.
– Это не так, – тихо сказал капитан. – Почему люди думают, что если его отец был жестоким, то за преступления отвечает сын? Он что, должен всю жизнь посвятить покаянию? Меня пугает мысль о том, что если мне посчастливится иметь детей, то они, и их дети, и дети их детей будут вечно страдать за то, что я творил, служа Даркену Ралу. – Капитан поглядел на Кэлен с Карой. – Такого рода предрассудки – глупость.
Кара молча смотрела в огонь.
– Я служил Даркену Ралу, – сказал капитан. – И я знаю разницу между этими двумя людьми. – В его голосе звенела приглушенная ярость. – Люди не правы, возлагая вину за преступления Даркена Рала на его сына.
– Именно, – кивнула Кара. – Эти двое, может, в чем-то и похожи, но каждый, кто хотя бы раз заглянул в глаза и тому, и другому, никогда бы не посчитал, что сын такой же, как отец.
Глава6
Остатки риса с бобами капитан Мейфферт доел в молчании. Кара предложила ему свой бурдюк. Капитан улыбнулся и благодарно кивнул. Тогда Кара положила капитану Мейфферту вторую порцию и отрезала еще кусок лепешки. Д'харианец был ошеломлен не меньше, чем когда его обслужил Магистр Рал. Кара сочла эту реакцию забавной. Обозвав его «бронзовыми пуговицами», она велела съесть все до крошки. И капитан послушно принялся за еду под звуки потрескивающего огня и падающих с еловых веток капель.
Ричард вернулся, притащив седельные сумки и спальный мешок капитана. Бросив их подле Мейфферта, он стряхнул с себя воду, сел рядом с Кэлен и протянул ей полный бурдюк воды. Кэлен сделала малюсенький глоток.
Ричард зевнул.
– Ну, капитан Мейфферт, вы говорили, генерал желает, чтобы вы сделали мне полный доклад?
– Так точно.
И капитан приступил к длинному и подробному изложению о том, где стоят войска на юге, о дислокации на равнинах, какие перевалы они охраняют в горах, как планируют воспользоваться преимуществами местности на случаи, если Имперский Орден внезапно покинет Андерит и двинется на север, в Срединные Земли. Он доложил о состоянии здоровья солдат и офицеров, о снабжении и обеспечении. Все отлично. Вторая половина д'харианских войск генерала Райбиха оставалась в Эйдиндриле, охраняя город, и Кэлен обрадовалась, узнав, что там все хорошо.
Капитан Мейфферт передал все сообщения, полученные из Срединных Земель, включая Кельтон и Галею, два крупнейших государства, входящих отныне в состав Д'Харианской империи. Союзные страны обеспечивали снабжение войск и отправляли своих людей вести разведку на территориях, которые они знали лучше, чем д'харианцы.
Сводный брат Кэлен, Гарольд, привез сообщение, что состояние Кайриллы, ее сводной сестры, потихоньку улучшается. После того, что довелось пережить Кайрилле в плену, она несколько повредилась умом и не могла больше быть королевой. В редкую минуту просветления, тревожась за свой народ, она умолила Кэлен стать королевой вместо нее. Кэлен нехотя согласилась, сказав, что берет на себя эту обязанность только, пока Кайрилла не поправится. Мало кто полагал, что когда-нибудь к Кайрилле вернется разум, но, судя по всему, она все-таки еще может выздороветь.
Чтобы успокоить соседнее с Галеей государство, Кельтон, Ричард провозгласил Кэлен королевой Кельтона. Когда Кэлен впервые узнала о том, что сотворил Ричард, она сочла это полным безумием, однако его решение устроило и Кельтон, и Галею, и не только принесло мир, но и сделало обе страны союзниками в борьбе против Имперского Ордена.
Кара была приятно удивлена, узнав, что во Дворец Исповедниц Эйдиндрила прибыли Морд-Сит, на случай, если они вдруг понадобятся Магистру Ралу. Берлина наверняка довольна, что в Эйдиндриле есть теперь ее подруги.
Кэлен тосковала по Эйдиндрилу. Наверное, место, где ты вырос, навсегда остается в твоем сердце. Подумав об этом, она снова опечалилась за Ричарда.
– Должно быть, это Рикка, – улыбнулась Кара, услышав про Морд-Сит. – Погодите, когда она встретится с новым Магистром Ралом!
Мысли Кэлен обратились к людям, которых они оставили Имперскому Ордену. Точнее – людям, которые предпочли Имперский Орден.
– Получали ли вы какие-нибудь сообщения из Андерита?
– Да, от многих разведчиков, что мы туда засылали. Боюсь, несколько людей мы там все же потеряли. А те, кто вернулся, сообщили, что от отравления водой погибло меньше врагов, чем мы рассчитывали. Как только Имперский Орден обнаружил, что солдаты умирают или заболевают, власти начали пробовать все на местных жителях. Многие андерцы умерли или заболели, но широкого распространения это не получило. Используя людей как подопытных кроликов, Орден сумел определить отравленную пищу и уничтожить ее. Армия наложила лапу на все запасы. Им требуется много еды. Говорят, что армия Имперского Ордена намного больше, чем можно предположить.
Кэлен знала об этом из многочисленных докладов. Орден превосходил противостоящие ему д'харианские и срединноземные войска в десять, а то и в двадцать раз. В некоторых докладах назывались еще большие цифры. В отдельных сообщениях приводилось отношение сто к одному, но Кэлен сочла это паническими слухами. Она не знала, как долго Имперский Орден будет доить Андерит, прежде чем двинется дальше. Не знала, поступают ли ему припасы из Древнего мира. Наверняка поступают.
– Сколько разведчиков мы потеряли? – спросил Ричард. Капитан Мейфферт посмотрел на него. Это был первый вопрос, который задал Ричард за все время.
– Некоторые могут еще вернуться, но, похоже, мы потеряли человек пятьдесят – шестьдесят.
Ричард вздохнул:
– И генерал Райбих считает, что полученные сведения того стоили?
Капитан Мейфферт растерялся.
– Мы не знали, что обнаружим, лорд Рал. Именно поэтому мы их и послали. Хотите, чтобы я передал генералу ваше пожелание не отправлять туда больше людей?
Ричард вырезал из деревяшки лицо, время от времени стряхивая стружку в огонь. Он снова вздохнул.
– Нет. Генерал должен действовать так, как сам сочтет нужным. Я же объяснил ему, что не могу отдавать приказы.
Капитан молча швырнул в костер горсть хвои, вспыхнувшей ярким пламенем. Ричард тем временем продолжал вырезать лицо, весьма напоминавшее лицо капитана.
Кэлен уже не раз видела, как Ричард вырезает из дерева фигурки животных или людей. Как-то раз она сказала, что этот талант напрямую связан с волшебным даром. Ричард лишь рассмеялся, а потом объяснил, что увлекается резьбой по дереву с детства. Кэлен же напомнила, что это искусство часто используется для заклинаний и что самого Ричарда как-то захватили в плен именно при помощи нарисованного заклинания.
Но Ричард упорно не хотел с ней соглашаться. В бытность свою лесным проводником он частенько коротал время, сидя у костра и вырезая фигурки. Не желая таскать лишний груз, он обычно швырял готовые вещицы в огонь. Он говорил, что ему нравится сам процесс, а фигурку всегда можно вырезать новую. Кэлен очень нравились его фигурки, и она огорчалась всякий раз, когда Ричард их уничтожал.
– Что вы намерены делать, лорд Рал? Если, конечно, я могу спросить? – тихо проговорил капитан.
Ричард аккуратно срезал щепочку, очерчивая контур уха. Он поднял глаза и уставился во тьму.
– Мы едем в одно местечко высоко в горах, куда никто не ходит, там мы будем одни и в безопасности. Мать-Исповедница сможет восстановить там силы. А пока мы будем жить в горах, возможно, мне удастся уговорить Кару начать носить платья.
– Что?! – взвилась Кара. Увидев, что Ричард улыбается, она сообразила, что это шутка, но остыла не сразу.
– На вашем месте я не стал бы сообщать об этом генералу, капитан, – добавил Ричард. Кара плюхнулась на землю.
– Да уж, пусть лучше не сообщает, если дорожит своими ребрами, – буркнула она.
Кэлен с трудом сдержала смех.
– Сейчас я ничем не могу вам помочь. – Ричард снова заговорил серьезно. – Надеюсь, вы все с этим согласитесь.
– Конечно, лорд Рал. Мы знаем, что, когда придет срок, вы поведете нас в битву.
– Надеюсь, этот день настанет, капитан. Очень надеюсь. Не потому, что мне так уж хочется сражаться, – просто я надеюсь, что будет ради чего вступать в бой. – Ричард уставился в огонь. Вся его фигура выражала отчаяние. – Сейчас – не за что.
– Да, лорд Рал, – нарушил неловкое молчание капитан Мейфферт. – Мы будем действовать по собственному разумению, пока Мать-Исповедница не выздоровеет и вы не сможете присоединиться к нам.
Ричард не стал спорить. Кэлен тоже хотела бы думать, что все произойдет так, как говорит капитан, но Ричард никогда не утверждал, что вернется к войску так скоро. Вообще-то он ясно дал понять, что, возможно, не вернется никогда.
Ричард положил деревяшку на колено, рассматривая, что получилось. Проведя пальцем по линии только что вырезанного носа, он спросил:
– Вернувшиеся разведчики рассказали... как живется народу Андерита... под Имперским Орденом?
Кэлен знала, что, задавая этот вопрос, он лишь изводит себя. И пожалела, что он его задал. Вряд ли ему понравится ответ.
Капитан Мейфферт откашлялся:
– Ну... да, они доложили об условиях жизни.
– И?
Молодой офицер принялся хладнокровно излагать факты.
– Джегань устроил свою штаб-квартиру в столице, Ферфилде. Поместье Министра культуры забрал себе. Его армия настолько огромна, что заполонила не только город, но и все окрестные холмы и поля. Андеритская армия практически не оказала сопротивления. Их переловили и всех перебили. Правительство Андерита перестало существовать в первые же часы. Там теперь нет ни власти, ни законов. Всю первую неделю Орден праздновал победу. Большинство жителей Ферфилда выгнали из домов и лишили всего. Многие бежали. Дороги были запружены теми, кто пытался удрать из города. В результате беженцы стали игрушками для тех солдат Ордена, что не поместились в городе и остались на холмах. Лишь единицы – главным образом старые и больные – смогли уйти. – Тут выдержка изменила капитану. Он ведь тоже немало времени провел в Андерите. – Боюсь, что в общем и целом все для них обернулось очень плохо, лорд Рал. Было огромное число жертв, среди мужчин во всяком случае. Десятки тысяч. А скорее всего куда больше.
– Они получили то, что просили. – Голос Кары был ледяным, как зимняя стужа. – Они сами выбрали свою судьбу.
Кэлен была с ней полностью согласна, но не стала произносить этого вслух. И она знала, что Ричард согласен тоже. Однако радости по этому поводу никто не испытывал.
– А в провинции? – спросил Ричард. – Что-нибудь известно о том, что происходит за пределами столицы? Там дела обстоят не лучше?
– Не лучше, лорд Рал. Имперский Орден методично «умиротворяет» страну, как они это называют. Солдат сопровождают волшебники. Кстати, самые жуткие истории рассказывают о некоей госпоже Смерти.
– О ком? – уточнила Кара.
– Они называют ее госпожа Смерть.
– Ее... Должно быть, одна из сестер, – заметил Ричард.
– И которая из них, по-вашему? – спросила Кара. Ричард, вырезая на деревянном лице рот, пожал плечами:
– Джегань держит у себя в плену и сестер Света, и сестер Тьмы. Он ведь сноходец. Он заставляет выполнять свою волю и тех, и других. Это может быть любая из них. Эта женщина – всего лишь его орудие.
– Не знаю, – сказал капитан Мейфферт. – У нас полно сообщений о сестрах и о том, насколько они опасны. Но их обычно используют, как вы и сказали, для нужд армии, главным образом в качестве оружия. Джегань не позволят сестрам думать самостоятельно или чем-то управлять. А та, о которой идет речь, ведет себя совсем иначе. Она действует как эмиссар Джеганя, и, по слухам, сама принимает решения и действует, как ей заблагорассудится. Разведчики утверждают, что ее боятся даже больше, чем самого Джеганя. Жители одного городка, прознав, что к ним направляется госпожа Смерть, собрались все на главной площади. Сначала дали яд детям, потом выпили отраву сами. К прибытию этой женщины все жители города были мертвы. Около пяти тысяч человек.
Ричард прекратил работу. Кэлен знала, что слухи иногда бывают столь чудовищными, что тревога перерастает в жуткую панику, и тогда люди предпочитают умереть, чем встретиться лицом к лицу с объектом своего страха. Страх – могучее оружие войны.
Ричард вернулся к работе. Держа нож возле самого острия, он аккуратно вырезал глаза.
– И никто не знает ее имени? Этой госпожи Смерти?
– Мне очень жаль, лорд Рал, нет. Они сообщают, что все называют ее просто госпожа Смерть.
– Похоже на уродливую ведьму, – заметила Кара.
– Совсем наоборот. Она голубоглазая, с длинными светлыми волосами. Говорят, она чуть ли не самая красивая женщина на свете. По словам разведчиков, она выглядит, как добрый дух во плоти.
Кэлен отметила брошенный капитаном взгляд на Кару – голубоглазую, с длинными светлыми волосами, очень красивую. И смертельно опасную.
Ричард нахмурился.
– Блондинка... голубоглазая... Таких было несколько... Жаль, что они не узнали ее имени.
– Извините, но ее имени у нас нет, лорд Рал, только описание... Ах да! Еще она постоянно одета в черное.
– Добрые духи! – прошептал Ричард, поднимаясь на ноги и сжимая в кулаке деревянную фигурку.
– Судя по тому, что мне рассказывали, лорд Рал, хоть она и выглядит, как добрый дух во плоти, сами добрые духи ее бы испугались.
– И не зря, – произнес Ричард, глядя в пространство, будто разглядел сквозь тьму нечто, доступное лишь ему.
– Значит, вы ее знаете, лорд Рал?
Кэлен вслушивалась в треск огня, ожидая, когда Ричард ответит. Казалось, он пытается совладать с голосом, глядя в вырезанные глаза деревянной фигурки.
– Знаю, – ответил он наконец. – Даже слишком хорошо. Она была одной из моих наставниц во Дворце Пророков. – Ричард швырнул фигурку в огонь. – Молитесь, чтобы вам никогда не довелось заглянуть Никки в глаза, капитан.
Глава7
– Посмотри мне в глаза, дитя, – произнесла Никки своим нежным, мягким голосом, взяв девочку за подбородок.
Она приподняла худенькое личико ребенка. Широко раскрытые темные глаза моргнули в тупом изумлении. В этих глазах нечего было искать: девочка оказалась простушкой.
Никки выпрямилась, глубоко разочарованная. Как всегда. Иногда она ловила себя на том, что заглядывает людям в глаза, как вот сейчас, а после сама не может понять зачем. Если она и искала что-то, то не знала, что ищет.
Она продолжила неторопливый обход выстроенных шеренгами жителей городка, которых собрали всех до единого на пыльной рыночной площади. Наверняка в базарные дни сюда приезжали жители соседних ферм, кое-кто даже оставался на ночь. Сегодняшний день не был рыночным, но все равно прекрасно отвечал ее целям.
Лишь у некоторых из многочисленных домишек имелся второй этаж, обычно представлявший надстройку над лавкой – там в одной-двух комнатах ютилась семья владельца. Никки видела пекарню, кузню, лавку травника, магазинчики кожевенника, горшечника, сапожную мастерскую. Как всегда. Все городки похожи друг на друга. Многие местные жители работают на окрестных полях, пасут скотину, выращивают овощи на огородах. Поскольку соломы, навоза и глины здесь было в достатке, строили в основном мазанки. Лишь немногие домишки со вторыми этажами имели балочные конструкции и кирпичную кладку.
За спиной Никки стояли вооруженные до зубов мрачные солдаты. Они устали от долгой скачки и, что гораздо хуже, маялись от скуки. Никки прекрасно знала: еще чуть-чуть – и начнется буйство. Любой городок, даже самый паршивый, где и взять-то особо нечего, все равно развлечение. К тому же солдаты куда больше любили крушить, чем грабить. Насилие – тоже удовольствие. Собранные на площади женщины лишь изредка осмеливались смотреть в наглые глаза солдат.
Шагая мимо испуганных людей, Никки глядела в неотрывно следящие за ней глаза. У большинства – глаза, расширившиеся от ужаса: их, этих людей, пугают не только солдаты, но и она сама – Никки, госпожа Смерть. Да, так они ее зовут. Это прозвище оставляло ее равнодушной. Она просто констатировала факт, беспокоивший ее не больше, чем дырка в чулке.
Кое-кто, она знала, смотрел на золотое кольцо в ее нижней губе. Должно быть, до них уже дошли слухи, что отмеченная таким образом женщина – личная рабыня императора Джеганя, иначе говоря, существо более низшее, чем даже простые крестьяне. Их взгляды на золотое кольцо, их мысли – все это волновало ее еще меньше, чем прозвище «госпожа Смерть».
Джеганю принадлежит всего лишь ее тело в этом мире. Владетель получит навечно ее душу в мире ином. Ее телесное существование здесь было пыткой. Существование ее души там, в мире духов, будет не лучше. Существование и страдание – всего лишь две стороны медали, иначе и быть не может.
Дымок, поднимавшийся над очагом за ее левым плечом, темной полоской возносился к голубому небу. Над очагом был установлен большой вертел. На нем можно было одновременно зажаривать пару-тройку овец или свиней. Временные щиты, сложенные рядом, скорее всего служили для того, чтобы по мере надобности превращать очаг в коптильню.
В прежние времена такие очаги на улице, частенько расположенные рядом со скотобойней, использовали для варки мыла, поскольку варили мыло, как правило, вне дома. Никки видела чан с пеплом, где делали щелок, и большой металлический котелок, в котором, должно быть, топят жир. Щелок и жир – основные составляющие мыла. Некоторые женщины любили придавать мылу аромат, добавляя травы – розмарин, лаванду.
Когда Никки была маленькой, мать заставляла ее каждую осень, когда заканчивался забой скота, помогать варить мыло. Мать говорила, что помощь другим способствует формированию характера. У Никки до сих пор виднелись точечки от ожогов на тыльной стороне ладоней и предплечьях – там, куда когда-то попали капли горячего жира. Мать всегда заставляла Никки надевать красивое платье – не для того чтобы произвести впечатление на других, у кого не было такой хорошей одежды, а чтобы Никки выделялась из толпы и чувствовала себя неловко. Ее розовое платьице вовсе не вызывало восхищения. Когда она стояла, помешивая длинной ложкой щелок в кипящем котле, дети, пытаясь замарать ей платье, забрызгивали его, обжигая при этом и Никки. Мать Никки говорила, что эти ожоги – кара, посланная Создателем.
Никки шла, изучая собравшихся. Звенящую тишину нарушало лишь фырканье лошадей, покашливание и треск огня в очаге. Солдаты уже разжились парочкой свиней, которые теперь поджаривались на вертеле, но аромат жареного мяса быстро растворялся в воздухе, оставались кислый запах пота и вонь человеческого жилья. Армия в походе или мирный городок – не важно, человеческая грязь везде воняет одинаково.
– Вы все знаете, почему я здесь, – провозгласила Никки. – Почему вы вынудили меня предпринять столь дальнее путешествие? – Она обвела взглядом около двух сотен человек, стоявших в четыре-пять шеренг. Солдаты, пригнавшие их сюда из домов и с полей, многократно превосходили их численностью. Она остановилась напротив мужчины, на которого, как она заметила, посматривали многие горожане.
– Ну?
Ветер трепал жидкие седые волосы, открывая лысеющую макушку. Мужчина молча смотрел в землю.
– Нам нечего отдать, госпожа. У нас бедная община. У нас ничего нет.
– Ты лжешь. У вас были две свиньи. Вы собирались устроить грандиозное пиршество, вместо того чтобы помочь нуждающимся.
– Но мы ведь должны есть! – Это был не аргумент, а мольба.
– Как и другие, но им не так повезло, как вам. Им знакома лишь пустота в желудке, когда они каждый вечер ложатся спать голодными. Какая чудовищная трагедия! Каждый день тысячи детей умирают от голода, миллионы страдают от отсутствия еды, а люди, подобные вам, живущие в богатых странах, не дают им ничего, только приводят эгоистичные оправдания. Их право – получить то, в чем они нуждаются, и это право должны уважать те, у кого есть возможности им помочь. Нашим солдатам тоже надо есть. Или вы считаете, что наша борьба за всеобщее процветание такая легкая? Эти люди ежедневно рискуют жизнью, чтобы вы могли растить ваших детей в совершенном, цивилизованном обществе. Как вы смеете смотреть этим людям в глаза? Как мы сможем хотя бы накормить наши войска, если каждый не будет помогать нашему делу?
Мужчина дрожал, но хранил молчание.
– Что я должна сделать, чтобы растолковать вам, люди, всю серьезность ваших обязательств перед другими? Ваш вклад в пользу нуждающихся есть не что иное, как священный моральный долг. Умение делиться – величайшая добродетель.
Внезапно в глазах у нее потемнело. В ушах зазвенело от боли, а в голове зазвучал голос Джеганя. Зачем тебе эти игры? Преподай им урок, покажи, что я не из тех, чьими пожеланиями можно пренебрегать!
Никки пошатнулась. Она ослепла от жгучей боли, расколовшей голову. Желудок скрутило в узел. Даже ржавое зазубренное лезвие в кишках не могло бы причинить боли сильнее. Руки безвольно повисли вдоль тела. Никки ждала, когда гнев Джеганя угаснет. А если нет – она ждала смерти.
Она не знала, сколько это длилось – потеряла чувство времени. Боль была всепоглощающей. Это могло длиться лишь миг, а могло тянуться часами. Казалось, легкие сейчас лопнут. Вот-вот подогнутся колени.
Не вздумай снова ослушаться меня!
Воздух снова хлынул в легкие. Джегань закончил урок. Во рту, как всегда, остался мерзкий кислый привкус, болели нервные окончания за ушами. В голове звенело, зубы стучали. Открыв глаза, Никки удивилась, как удивлялась всегда, что не стоит в луже собственной крови. Она коснулась уголка губ, провела пальцами по уху. Крови нет.
Интересно, отрешенно подумала она, почему Джегань смог сейчас проникнуть в ее разум? Иногда ему этого не удавалось. С другими сестрами так не бывает – к их разуму он всегда имеет доступ.
Когда в глазах просветлело, она увидела, что люди изумленно таращатся на нее. Они не понимали, почему госпожа Смерть вдруг замолчала. Мужчины исподтишка оглядывали ее фигуру. Они привыкли к женщинам в бесформенных заношенных платьях, чье тело изуродовано тяжелой работой и постоянными беременностями. И никогда еще они не видели женщины, подобной Никки, – стройной, высокой, глядящей прямо в глаза, одетой в красивое черное платье, обтягивающее, словно перчатка, ее изумительную фигуру, ее тело, не знавшее ни тяжкого труда, ни родов. Черная ткань резко контрастировала с белизной кожи, обшитый кружевом корсет поддерживал грудь.
Никки не реагировала на такие взгляды.
Она снова пошла вдоль шеренг, наплевав на приказ Джеганя. Она вообще редко подчинялась приказам. И почти всегда оставалась равнодушной к наказаниям.
Никки, прости. Ты же знаешь, что я не хотел тебя обидеть.
Никки не обратила внимания на его реплику, внимательно изучая глаза смотревших на нее горожан. Смотрели далеко не все. Ей нравилось смотреть в глаза тех, у кого хватало смелости взглянуть на нее. Впрочем, большинство пребывали в ужасе.
Вскоре они получат подтверждение своим страхам.
Никки, ты должна делать то, что я велю, иначе ты вынудишь меня сотворить с тобой нечто ужасное. Никому из нас это не нужно. В один прекрасный день я сорвусь и сотворю с тобой такое, от чего ты не сможешь оправиться.
Если хочешь, так делай, мысленно ответила она.
Это не прозвучало вызовом. Ей просто было все равно.
Ты знаешь, я не хочу этого, Никки.
Без боли его голос значил для нее не больше, чем раздражающее жужжание мухи. Она снова мысленно отмахнулась от Джеганя и обратилась к толпе.
– Имеете ли вы хоть какое-то представление о том, каких усилий требует борьба за ваше будущее? Или надеетесь воспользоваться плодами, не принимая в ней участия? Многие храбрые воины отдали жизнь в борьбе с угнетателями, сражаясь за наше светлое будущее. Мы сражаемся за то, чтобы все люди в равной степени воспользовались плодами грядущего процветания. И вы должны нам помочь в борьбе за ваше благополучие. В точности, как помощь нуждающимся – моральный долг каждого человека, в этом тоже наш моральный долг.
Коммандер Кардиф – воплощенное неудовольствие – заступил ей путь. Солнечные лучи, падая на морщинистое лицо, резко очерчивали его черты. Неудовольствие коммандера нисколько не трогало Никки. Кардиф вечно всем недоволен. Ну, поправила она себя, или почти всем.
– Добродетель достигается лишь послушанием и жертвенностью. Твоя обязанность перед Орденом – вбить в них покорность! Мы здесь не для того, чтобы давать уроки граждановедения!
Коммандер Кардиф был уверен в своем превосходстве перед Никки. Он тоже причинял ей боль. Она вынесла все, что творил с ней Кардиф, с той же отрешенностью, как выдерживала Джеганя.
Только при сильнейшей боли в ней просыпались какие-то чувства. Даже боль была предпочтительней, чем ничто.
Скорее всего Кадар Кардиф не знал ни о том наказании, которому только что ее подверг Джегань, ни о его приказах. Император никогда не пользовался разумом коммандера Кардифа. Для Джеганя было унизительно брать под мысленный контроль людей, лишенных магического дара. Конечно, он мог это делать – но зачем? Для этого в его распоряжении имелись волшебники и колдуньи, чей магический дар он использовал для того, чтобы полностью подчинить себе их разум.
Кадар Кардиф грозно уставился сверху вниз на Никки, равнодушно смотревшую ему в глаза. Кардиф был высокий, плотный, кожаная портупея крест-накрест пересекала могучий торс. Он носил кожаные доспехи, кольчугу и целый оружейный арсенал. Никки доводилось видеть, как этот человек своими здоровенными ручищами ломал людям шею. Его тело покрывали шрамы – молчаливые свидетели боевой отваги. Никки видела все эти шрамы.
Мало кто из офицеров занимал более высокий пост, чем Кадар Кардиф, и мало кто пользовался большим доверием. Он состоял в Ордене с юности, постепенно поднимаясь по служебной лестнице. Он всегда был рядом с Джеганем. Вместе они расширяли владения Имперского Ордена за пределы своей родной страны, Алтур-Ранг, постепенно подчиняя себе весь Древний мир. Кадар Кардиф был героем кампании в Малом Ущелье, где он чуть ли не в одиночку повернул ход сражения, прорвавшись сквозь ряды противника и собственноручно зарубив трех великих властителей, объединивших свои армии, чтобы сокрушить Имперский Орден, пока тот не овладел умами миллионов.
Древний мир был пороховой бочкой, ждавшей одной только искры – и идеи Ордена оказались как раз этой самой искрой. Если высшее жречество было душой Ордена, то Джегань – его мускулами. Мало кто понимал гениальность Джеганя. В нем видели лишь сноходца или жестокого воина и заблуждались.
Джеганю потребовались десятилетия, чтобы подчинить себе весь Древний мир и направить Орден на путь славы. Все эти годы, постоянно ведя боевые действия, Джегань непрерывно строил сеть дорог, позволявшую молниеносно перемещать на огромные расстояния армии и обеспечение. Чем больше стран он покорял, чем больше народу захватывал, тем больше рабочих направлял на строительство новых дорог для захвата новых территорий. Так он получил возможность поддерживать связь и реагировать на ситуацию быстрее, чем можно себе вообразить. Изолированные ранее страны вдруг оказались связанными с остальным Древним миром. Джегань объединил их целой сетью дорог. И вдоль этих дорог жители Древнего мира вставали, чтобы последовать за ним, пока он прокладывал путь Ордену.
Кадар Кардиф принимал во всем самое непосредственное участие. Не единожды он был ранен, спасая жизнь Джеганя.
Джегань, в свою очередь, как-то раз принял на себя арбалетный болт, предназначенный Кардифу. Если бы у Джеганя был друг, то, пожалуй, им стал бы Кадар Кардиф.
Никки впервые увидела Кардифа, когда тот приехал помолиться во Дворец Пророков в Танимуре. Старый король Грегори, правивший тогда страной, бесследно исчез. Кадар Кардиф был человеком искренне верующим. Перед битвой он просил Создателя о смерти врага, а после молился за души убиенных. Говорили, что в тот день он молился за душу короля Грегори. Неожиданно новым правителем Танимуры стал Имперский Орден. Несколько недель люди праздновали это событие на улицах.
За три тысячи лет сестры из Дворца Пророков не раз видели, как приходят и уходят правительства. Впрочем, сестры во главе с аббатисой считали вопрос о власти пустячным, не стоящим внимания. Они верили в свое призвание и считали, что будут заниматься своими делами во Дворце Пророков еще долго после того, как исчезнут воспоминания об Имперском Ордене. Мятежи и перевороты – дело обычное. Однако на этот раз вышло иначе.
Тогда Кадар Кардиф был на добрых двадцать лет моложе – красавчик-завоеватель, гордо въезжающий в город. Этот человек очаровал тогда многих сестер. Только не Никки. Зато Никки очаровала его.
Конечно, император Джегань не посылал столь ценных людей, как Кадар Кардиф, усмирять покоренные земли. Он возложил на Кардифа куда более важную задачу: охранять его ценнейшую собственность – Никки.
Никки отвела взгляд от Кардифа и снова устремила внимание на толпу.
Она остановила взгляд на том мужчине, что разговаривал с ней.
– Мы не можем позволить кому бы то ни было увиливать от выполнения обязанностей перед другими или от участия в наших новых начинаниях.
– Пожалуйста, госпожа... У нас ничего...
– Не считаться с нашим делом – измена.
Мужчина счел за благо не спорить.
– Похоже, вы не осознаете, что вот эти люди позади меня хотят, чтобы вы осознали, насколько Имперский Орден крепок в своей верности делу – если вы не понимаете, в чем ваш долг. Да, вы слышали разные истории, но эти люди хотят, чтобы вы на собственном опыте узнали суровую реальность. Ваши представления ничего не значат. Действительность – она страшнее.
Никки уставилась на мужчину, ожидая ответа. Тот облизнул потрескавшиеся губы.
– Нам просто нужно чуть больше времени... Зерно созревает. Когда придет время сбора урожая... мы внесем должный вклад в... в...
– Новые начинания.
– Да, госпожа, – пробормотал он, опустив голову. – В новые начинания.
Когда его взгляд снова устремился на грязь у ее ног, Никки двинулась дальше вдоль строя.
Ее цель состояла не в сборе дани, а в усмирении.
Время пришло.
Никки поймала устремленный на нее взгляд девчушки – и резко остановилась, отвлекшись от того, что она намеревалась сделать. В огромных темных глазах сияло невинное удивление. Этой девочке все было внове, все в диковинку, и она жаждала разглядеть все получше. В ее глазах отражалось редкое, хрупкое – а потому очень ценное – качество: невинный взгляд на мир, взгляд ребенка, еще не познавшего ни боли, ни зла, ни утрат.
Никки взяла девочку за подбородок, заглядывая в глубину этих жаждущих глаз.
Одним из самых ранних воспоминаний Никки было, как мать вот так стоит над ней, держа ее за подбородок и глядя сверху вниз. Мать Никки тоже была наделена даром. Она говорила, что волшебный дар – проклятие и испытание. Проклятие, потому что дает способности, которых нет у других. И испытание – не станет ли она пользоваться этим своим преимуществом во зло. Мать Никки редко пользовалась своим даром. Работу выполняли слуги, а она почти все время проводила в узком кругу друзей, посвящая себя более высоким целям.
– Добрый Создатель, но ведь отец Никки – чудовище, – жаловалась она, ломая руки. Некоторые из ее подруг вполголоса начинали выражать сочувствие. – Ну почему он так меня обременяет! Боюсь, его бессмертной душе не помогут никакие молитвы.
И все цокали языками, выражая суровое согласие.
Глаза матери Никки были уныло-карие, такого цвета, как спинка таракана. И по мнению Никки, эти глаза были слишком близко посаженными. И губы были слишком тонкими. Все черты словно застыли в вечной гримасе недовольства. Впрочем, мать всегда была недовольна. Никки никогда не считала свою мать невзрачной, не считала она ее и красавицей.
Мать Никки говорила, что красота – проклятие для добропорядочной женщины и благословение для шлюхи.
Услышав, что мать недовольна отцом, Никки как-то раз все же спросила, что он такого сделал.
– Никки, – сказала в тот день мать, подняв за подбородок личико девочки, с нетерпением ждавшей ответа. – У тебя чудесные глаза, но ты еще не научилась ими смотреть. Все люди – ничтожные создания, такова человеческая участь. Ты хотя бы имеешь представление, насколько больно тем, кто не так красив, видеть твое красивое личико? Именно это ты несешь другим: нестерпимую боль. Создатель привел тебя в этот мир с одной лишь целью – уменьшить несчастье других, а ты несешь только боль.
Подруги матери, потягивая чай, закивали, шепотом выражая согласие.
Именно в тот день Никки впервые узнала, что несет в себе безымянное, неосознанное, скрытое зло.
Никки смотрела в невинное личико девочки. Сегодня эти невинные темные глаза увидят такое, чего и представить себе не могли. Эти огромные глаза тоже смотрят не видя. Девочка не в состоянии понять, что грядет и почему.
Какая жизнь у нее могла быть?
Так будет лучше.
Время пришло.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:41 | Сообщение # 6
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава8
Но прежде чем Никки успела приступить к задуманному, она узрела нечто, вызвавшее у нее бурю негодования. Она резко обернулась к ближайшей женщине:
– Где тут у вас корыто?
Удивившись вопросу, женщина дрожащей рукой указала в сторону стоявшего неподалеку двухэтажного дома.
– Там, госпожа. Во дворе за лавкой горшечника стоят корыта, где мы стираем белье.
Никки схватила женщину за горло.
– Найди пару ножниц. И принеси их мне туда. – Женщина пялилась на нее выпученными от страха глазами. Никки встряхнула ее. – Немедленно! Или предпочитаешь умереть на месте?
Никки рывком высвободила одну из кожаных полосок, переплетенных на плече коммандера Кардифа. Тот даже не попытался помешать ей, но когда она вцепилась в полоску, схватил ее за предплечье могучей рукой.
– Надеюсь, ты надумала утопить эту маленькую дрянь или лучше порезать ее шкуру в клочья, а потом выколоть глаза. – От Кардифа разило луком и чесноком. Он хохотнул. – Вообще-то, начни-ка ты с нее, а пока она будет вопить и умолять, я отберу нескольких юнцов или баб, чтобы послужили примером. Кого ты на сей раз предпочитаешь?
Никки гневно посмотрела на сжимавшие ее плечо пальцы. Кардиф убрал руку, метнув на нее предостерегающий взгляд. Повернувшись к девочке, Никки дважды обернула кожаную полоску вокруг ее шеи наподобие ошейника, закрутив сзади, чтобы удобней было вести девочку перед собой. Девчонка изумленно охнула. Наверное, за всю жизнь с нею ни разу не обращались так грубо. Никки заставила ее идти вперед, к указанному женщиной дому.
Увидев, насколько разъярилась вдруг Никки, никто не посмел последовать за ней. Какая-то женщина – наверняка мать девчонки – закричала было, но мгновенно смолкла, как только люди Кардифа повернулись к ней. К этому времени Никки уже уволокла девчонку за угол.
На заднем дворе на веревках болталось давно выцветшее из-за бесконечных стирок белье. Дым от жаровни возносился над крышей. У корыт их уже поджидала встревоженная женщина с большими ножницами.
Никки подтащила девочку к корыту с водой, заставила опуститься на колени и сунула ее голову в воду. Не обращая внимания на сопротивление, Никки схватила ножницы. Женщина, выполнив поручение, в слезах помчалась прочь, прижимая ко рту фартук, – только бы не видеть, как убивают дитя.
Никки вытащила девочку из воды, и пока та отплевывалась и откашливалась, ловя воздух ртом, принялась обрезать ее темные мокрые волосы под самый корень. Закончив стрижку, Никки снова макнула девчонку в корыто и взяла лежавший рядом на стиральной доске кусок желтого мыла. Рывком подняв девчонке голову, она яростно стала мылить стриженый затылок. Девчонка попискивала, размахивая ручками-спичками и цепляясь за кожаную полоску вокруг шеи, с помощью которой Никки удерживала ее. Никки поняла, что причиняет ей боль, но, охваченная яростью, едва отдавала себе в этом отчет.
– Да что с тобой такое! – встряхнула Никки охнувшую девчонку. – Ты что, не знаешь, что на тебе вши кишмя кишат?!
– Но... но...
Мыло было жестким и грубым, как терка. Никки наклонила девочке голову и принялась намыливать еще усердней. Девушка жалобно пискнула.
– Тебе нравится ходить с полной головой вшей?
– Нет...
– Нет, нравится! Иначе зачем ты их развела?
– Пожалуйста! Я постараюсь быть хорошей! Буду мыться! Обещаю!
Никки вспомнила, как люто она ненавидела вшей, которых иногда приносила из тех мест, куда ее посылала мать. Она помнила, как скребла себя самым жестким мылом, какое только удавалось отыскать, – и все для того, чтобы ее опять отправили в такое место, где она снова подцепит этих пакостных тварей.
Намылив и ополоснув голову девчонки раз десять, Никки наконец оттащила жертву к корыту с чистой водой и наклонила над ним, чтобы промыть. Девчонка сердито моргала, пытаясь избавиться от щиплющей глаза мыльной воды.
Схватив девочку за подбородок, Никки поглядела в покрасневшие глаза.
– Не сомневаюсь, что твои вещи тоже завшивлены и полны гнид. Ты должна стирать свои вещи каждый день – особенно исподнее, – иначе вши тут же появятся снова. – Никки сдавила щеки девочки так, что у той на глаза навернулись слезы. – Ты достойна лучшего, чем ходить такой вот запаршивевшей! Ты что, не знаешь?
Девочка отчаянно попыталась закивать. Огромные темные умные глаза, красные от мыла и огромные от ужаса, все еще хранили то самое неповторимое выражение восторга. Какими бы болезненными и пугающими ни были пережитые ею минуты, ничто не могло уничтожить это выражение.
– Сожги свою постель. Заведи новую. – Судя по тому, как живут тут люди, это было безнадежной затеей. – Вся твоя семья должна сжечь постели. Перестирать все белье и одежду.
Девочка кивнула.
Выполнив задачу, Никки отволокла девочку обратно к толпе. Таща ее впереди на импровизированном ошейнике, Никки внезапно вспомнила...
Вспомнила, как первый раз увидела Ричарда.
Почти все сестры Дворца Пророков собрались в большом зале, чтобы встретить нового мальчика, которого привезла сестра Верна. Никки облокотилась о перила красного дерева, крутя пальцами шнурок корсажа. Внезапно двойные двери из массивного ореха распахнулись. Все разговоры, перемежающиеся взрывами смеха, смолки. Группа во главе с сестрой Фебой вошла в зал и прошествовала мимо огромных колонн с золотыми капителями.
Мальчики с волшебным даром рождались редко, и когда их находили и – после долгих странствий – доставляли во Дворец, все очень радовались. На этот вечер был запланирован торжественный ужин. Большинство сестер, облачившись в лучшие наряды, стояли внизу, желая приветствовать нового мальчика. Никки осталась на нижнем балконе. Ей было безразлично, увидит она его или нет.
Она была поражена тем, насколько сестра Верна постарела за годы странствий. Такие поездки, как правило, длились самое большее год. Но на сей раз путешествие по ту сторону великого барьера, в Новый мир, заняло почти двадцать лет. Поскольку о том, что происходило по ту сторону барьера, было мало что известно, сестру Верну, судя по всему, отправили в путь сильно загодя.
Жизнь во Дворце Пророков была долгой и текла размеренно. Никто из обитателей Дворца не постарел за жалкие два десятилетия, но без защиты магии Дворца Верна состарилась. Сестра Верна, возраст которой приближался где-то к ста шестидесяти, была лет на двадцать моложе Никки. И вот теперь она выглядела вдвое старше. Конечно, люди за пределами Дворца старели, как положено, но чтобы такое столь быстро случилось с одной из сестер...
В огромном зале раздался гром аплодисментов, многие сестры даже прослезились. Никки зевнула. Сестра Феба подняла руку, дожидаясь тишины.
– Сестры, – голос Фебы дрожал, – пожалуйста, поздравьте сестру Верну с возвращением.
Ей пришлось снова поднять руку, призывая к тишине. Когда зал смолк, она продолжила:
– И я рада представить нашего нового ученика, новое чадо Создателя, нашего нового подопечного. – Она повернулась и вытянула руку, пошевелив пальцами, приглашая стеснительного, судя по всему, паренька выйти вперед. – Пожалуйста, поприветствуйте Ричарда Сайфера во Дворце Пророков.
Когда он шагнул вперед, сестры попятились. Глаза Никки расширились. Спина выпрямилась. Это был вовсе не маленький мальчик – вполне зрелый мужчина.
Толпа, несмотря на всеобщее изумление, зааплодировала и разразилась приветственными криками. Но Никки ничего не слышала – она не могла оторвать взгляда от этих серых глаз. Ричарда представили кому-то из сестер. Приставленная к новичку послушница, Паша, подошла к нему и попыталась заговорить.
Ричард отстранил ее и вышел один на середину зала... Вся его стать выдавала то, что Никки увидела в его глазах.
– Я хочу кое-что сказать вам.
Повисла изумленная тишина. Ричард обежал взглядом зал. Никки затаила дыхание, когда на мгновение их взгляды встретились – а он, конечно, даже этого не заметил.
Она дрожащими пальцами вцепилась в перила, чтобы не упасть.
В этот момент Никки поклялась сделать все, лишь бы войти в число его наставниц.
Ричард постучал по Рада-Хань, застегнутому у него на шее.
– До тех пор, пока на мне ошейник, вы мои тюремщики, а я ваш пленник.
По залу пролетел шепоток. Рада-Хань надевали мальчику не только для того, чтобы управлять им, но и для того, чтобы его защитить. Детей никогда не приводили как пленников – только как подопечных, нуждающихся в защите, заботе и обучении. Ричард, однако, смотрел на вещи иначе.
– Я не нападал на вас, но мы стали врагами. Мы с вами в состоянии войны.
Некоторые сестры пошатнулись, едва не теряя сознание. Лица доброй половины присутствующих в зале женщин покраснели. Остальные побелели. Никки и представить себе не могла подобного поведения. Но Ричард повел себя так, что она боялась моргнуть – лишь бы не упустить ни малейшей детали. И едва дышала – лишь бы не упустить ни слова. Однако сердцебиение она унять не могла.
– Сестра Верна обещала, что меня будут учить управлять даром, а когда научат, отпустят на свободу. Пока вы будете выполнять обещание, между нами сохранится мир. Но у меня есть некоторые условия.
Ричард поднял над головой красный жезл, висевший у него на шее. Тогда Никки еще не знала, что это оружие Морд-Сит.
– В прошлом мне уже довелось носить ошейник. Та, что заставила меня надеть его, хотела причинить мне боль, чтобы измучить меня и сломить. Чтобы подчинить своей воле.
Никки знала, что только такой и может быть участь ему подобных.
– В этом и состоит суть всех ошейников. Ошейники надевают на зверей или на врагов. Так же, как и вас, я просил эту женщину меня отпустить. Она меня не отпустила, тогда мне пришлось убить ее. Будь она жива, ни одна из вас не стоила бы ее мизинца. Она поступала так потому, что ее саму измучили и сломили, потому что, дойдя до безумия, она решила, что тоже должна мучить и порабощать людей. Вы... – Он обвел хищным взглядом присутствующих. – Вы же поступаете так потому, что считаете это своим правом. Вы лишаете людей свободы во имя вашего Создателя. Я не знаю, кто он такой, ваш Создатель, но точно знаю одно: за пределами Древнего мира так поступает только Владетель. – Толпа ахнула. – По мне, так вы вполне могли бы быть ученицами Владетеля.
Тогда он еще не знал, что в отношении некоторых сестер так оно и было.
– Если вы, подобно той женщине, с помощью ошейника причините мне боль, перемирие закончится. И тогда поводок, за который, как вы надеетесь, вы можете меня держать, обратится в молнию, и молния поразит вас.
Наступила мертвая тишина.
Он гордо стоял один среди сотен колдуний, превосходно владеющих той магией, что была дана им от рождения. Он практически ничего не знал о своем даре, к тому же на шее носил Рада-Хань. Он повел себя как лось, но лось, бросивший вызов прайду львов. Голодных львов.
Ричард закатал левый рукав. Он достал меч – меч! – как вызов тому могуществу, что было вокруг. Чистый звон стали разнесся по залу.
Никки зачарованно слушала, как он излагает свои условия. Он указал мечом на свою недавнюю спутницу.
– Сестра Верна взяла меня в плен. Все время нашего путешествия я сопротивлялся. Но она сделала все возможное, чтобы привести меня сюда, разве что не убила и не перебросила тело через лошадиный круп. Хотя она мне тоже враг, я кое-чем ей обязан. Если кто-нибудь из вас из-за меня тронет ее хоть пальцем, я убью этого человека и перемирие закончится.
Никки и представления не имела о столь странном понятии чести, но каким-то образом понимала: оно соответствует тому, что она увидела в этих серых глазах.
Ричард порезал себе мечом предплечье, приложил обе стороны клинка к ране и держал, пока кровь не закапала с острия. Толпа ахнула. Никки отчетливо видела, что меч един с собственной магией Ричарда. Магия Ричарда дополняла магию меча.
Костяшки его пальцев, стиснувших рукоятку, побелели. Он поднял обагренный кровью меч.
– Я даю вам клятву крови! – вскричал он. – Тот, кто применит насилие против бака-бан-мана, против сестры Верны или против меня, пусть знает: перемирие закончится и между нами начнется война! Если же начнется война, я опустошу Дворец Пророков!
С верхнего балкона донесся насмешливый голос Джеддии:
– Что, в одиночку?
– Не хотите – не верьте. Вам же хуже. Я ваш пленник, и жить мне незачем. Обо мне сказано в пророчестве, я – Несущий Смерть.
Повисло изумленное молчание. Скорее всего каждая женщина в этом зале знала о пророчестве, касающемся Несущего Смерть, хотя точного его значения не понимал никто. Текст этого пророчества – как и многих других – находился в глубоком хранилище Дворца Пророков. И то, что Ричард знал его и осмелился упомянуть, наводило на мысль о самом жутком из всех толкований. Каждая из присутствующих в зале львиц сочла за благо спрятать когти. На всякий случай. Ричард убрал меч в ножны, как бы подчеркивая угрозу.
Никки поняла: то, что она увидела сегодня в его глазах, в его манере держаться, будет преследовать ее вечно.
И еще поняла, что должна уничтожить его.
Никки пришлось оказывать такие услуги и брать на себя такие обязательства, на которые она никогда не считала себя способной пойти, но она все же стала одной из шести наставниц Ричарда. И все полностью окупились, когда она сидела с ним наедине за маленьким столом в его комнате, легко держа его за руки – если можно сказать, что держишь за руки молнию, – пытаясь научить его касаться Хань, квинтэссенции жизни и души у обладающих волшебным даром. Но как Ричард ни старался, он ничего не чувствовал, что само по себе было весьма необычно. Однако даже отдаленное представление о той силе, что она ощущала в нем, зачастую практически лишало Никки дара речи, и она едва могла два слова связать. Никки как бы между прочим спрашивала об этом у остальных наставниц и поняла, что те ничего подобного не ощущают.
Она страстно желала уничтожить Ричарда – и столь же страстно желала сначала его понять.
Как только она приходила к выводу, что наконец-то постигла его необычный характер и теперь запросто может предсказать, как он себя поведет в той или иной ситуации, как Ричард тут же выкидывал нечто совершенно неожиданное, а то и попросту невозможное. Снова и снова он обращал в пепел то, что она считала основой понимания его сути. Никки часами сидела в одиночестве, глубоко несчастная, потому что это неуловимое нечто казалось совершенно на виду и все же постоянно от нее ускользало. Она понимала одно: это какой-то очень важный принцип.
Ричард, и так не слишком радовавшийся своему положению, с каждым днем отдалялся все больше. Потеряв всякую надежду, Никки решила, что час настал.
Когда она вошла в его комнату, чтобы дать ему, как она решила, последний урок, Ричард удивил ее, преподнеся редчайшую белую розу. Хуже того, он вручил ей эту розу с улыбкой и ничего не объяснил. Когда он протянул ей цветок, Никки была настолько потрясена, что смогла сказать лишь: "Благодарю, Ричард». Белые розы росли только в одном месте: опасной закрытой зоне, куда ни один ученик не мог проникнуть. То, что он явно смог это сделать и с таким нахальством вручил ей очевидное свидетельство, несказанно ее изумило. Никки осторожно держала розу пальцами, не зная, предупреждает ли он ее, вручая запретную вещь, что он Несущий Смерть, и она отмечена, или же это просто проявление, хоть и странное, доброго отношения. Никки предпочла повести себя осмотрительно. И снова его сущность ускользнула от нее.
У прочих сестер Тьмы имелись собственные планы. По мнению Никки, волшебный дар был наименее интересным и наименее важным из того, что было в Ричарде. Однако Лилиана, одна из наставниц Ричарда, женщина неимоверной жадности и ограниченного ума, возжелала заполучить его силу Хань. Это вылилось в смертельную битву, которую Лилиана проиграла. Их шестерка – Глава сестер Тьмы Улиция и пять оставшихся наставниц Ричарда – была раскрыта и поспешно бежала, спасая жизнь, – для того лишь, чтобы в конце концов оказаться в лапах Джеганя.
Когда они бежали, Никки понимала выражение его глаз не лучше, чем при первой встрече.
Понимание от нее ускользнуло.
...Никки выпустила импровизированный кожаный ошейник, и девчонка помчалась к матери.
– Ну? – рявкнул, подбоченившись, коммандер Кардиф. – Закончила свои поигрульки? Пора показать этим людишкам, что такое истинная безжалостность.
Никки заглянула в его темные глаза. В них были вызов, злость и решимость – ничего общего с глазами Ричарда. Она повернулась к солдатам.
– Вы двое! – указала она. – Схватить коммандера!
Солдаты тупо моргнули. Кадар Кардиф побагровел от бешенства.
– Вот оно! Наконец-то ты зашла слишком далеко! – Он развернулся к своим подчиненным – двум сотням солдат. – Взять эту ведьму! – Он ткнул пальцем через плечо, указывая на Никки.
Полдюжины солдат с оружием на изготовку двинулись к ней. Как и все вояки Имперского Ордена, они были здоровенными, сильными и быстрыми. И очень опытными.
Как только ближайший взмахнул кнутом, чтобы ее ударить, Никки выбросила в его сторону кулак. С быстротой мысли магия Приращения и магия Ущерба смешались в смертоносный клубок, с руки колдуньи сорвалась молния, столь яркая и раскаленная, что на миг затмила солнце.
В груди солдата мгновенно образовалась дыра размером с хорошую дыню. Несколько секунд Никки видела сквозь зияющую рану солдат за его спиной. Потом из раны хлынула кровь.
В глазах зарябило от вспышки, Никки ощутила кислый запах гари. Ударная волна пронеслась по пшеничному полю.
Не успел первый солдат рухнуть на землю, как Никки поразила магией еще троих: одному оторвала плечо – кровь ударила могучим фонтаном, окровавленный обрубок улетел в толпу, второго разрезала пополам, голова четвертого взорвалась красным облаком мозга и костей.
Ее предостерегающий взгляд встретился с взглядами еще двоих, судорожно сжимавших кинжалы. Почти все тут же отшатнулись.
– А теперь, – ровным спокойным голосом произнесла Никки, – если вы, парни, не выполните мой приказ и не схватите коммандера Кардифа, я возьмусь за него сама. Но, разумеется, только после того, как перебью вас всех до единого.
Единственным ответом был стон ветра между домами.
– Делайте, что я велю, или умрете. Ждать я не намерена.
Здоровенные мужики, отлично зная Никки, мгновенно приняли решение и бросились на своего командира. Тот сумел достать меч. Кадар Кардиф не был новичком в бою. Сражаясь, он выкрикивал приказы. Не один воин пал в этой схватке. Другие вскрикивали, получив ранение. Наконец солдаты исхитрились со спины блокировать его руку с мечом. На командира набросились всем скопом, разоружили, повалили и обездвижили.
– Ты соображаешь, что творишь? – заорал Кардиф, когда его вздернули на ноги.
Никки подошла ближе. Солдаты скрутили коммандеру руки за спиной. Она поглядела в его бешеные глаза.
– Как, коммандер? Я следую вашему приказу.
– Да что ты несешь?!
Она скорбно улыбнулась – только потому, что знала: это взбесит его еще сильнее.
– Что вы хотите с ним сделать? – спросил какой-то солдат.
– Не бейте его, я хочу, чтобы он был в полном сознании. Разденьте его и привяжите к шесту.
– Шесту? Какому шесту?
– Тому, где висели свиньи, которых вы слопали.
Никки щелкнула пальцами, и солдаты принялись стаскивать со своего командира одежду. Когда Кардифа раздели, она окинула его равнодушным взглядом. Амуницию и оружие мгновенно растащили те самые солдаты, которыми он командовал столько лет. Кряхтя от усилий, они привязали отчаянно сопротивляющегося, голого, волосатого офицера спиной к шесту. Никки повернулась к остолбеневшим горожанам.
– Коммандер Кардиф желает, чтобы вы узнали, какими жестокими мы можем быть. Я намерена выполнить его приказ и устроить вам демонстрацию. – Она снова повернулась к солдатам. – Подвесьте его над огнем, чтобы поджарился, как свинья.
Солдаты потащили разъяренного, сопротивляющегося Кадара Кардифа, героя кампании у Малого Ущелья, к огню. Они знали, что глазами Никки на них смотрит Джегань, и имели все основания думать, что император остановит ее, будь на то его воля. Он ведь сноходец, они сами неоднократно видели, как он принуждает Никки и других сестер выполнять приказы, не важно, насколько они унизительны.
Откуда им было знать, что по какой-то таинственной причине Джегань именно сейчас не имел доступа к ее разуму?
Деревянные рукоятки вертела с треском вошли в гнезда по бокам очага. Вертел колебался под немалой тяжестью груза. Наконец он застыл, и Кадар Кардиф повис вниз лицом, глядя на горящие угли.
Хотя костер уже почти погас, довольно скоро поднимающийся жар и низкое пламя начали причинять коммандеру неудобство. Под молчаливыми взглядами толпы он извивался, выкрикивая приказы, требуя, чтобы солдаты отвязали его, угрожая наказанием за промедление. Постепенно обличительные речи стихли, и Кардиф стал глубоко дышать, пытаясь совладать с растущим страхом.
Глядя в глаза горожан, Никки ткнула пальцем через плечо:
– Вот насколько жесток Имперский Орден: эти воины медленно, болезненно поджарят до смерти великого командира, героя войны, только ради того, чтобы доказать вам, жителям жалкого городишки, что, не колеблясь, убьют кого угодно. Наша цель – всеобщее благо, и эта цель неизмеримо важнее, чем любой наш человек. И вот тому доказательство. Ну, и что теперь? Вы по-прежнему полагаете, что мы побоимся убить кого-нибудь из вас, если вы не внесете свой вклад во всеобщее дело?
По толпе пронесся ропот:
– Нет, госпожа.
За ее спиной коммандер Кардиф скрежетал зубами от боли. Он снова закричал, приказывая своим людям немедленно отвязать его и прикончить «эту рехнувшуюся ведьму». Никто не двинулся. Можно было подумать, что его вообще не слышат. Этим солдатам было незнакомо сострадание. Речь шла о жизни и смерти. Они предпочли жизнь – и их выбор предопределил его смерть.
Никки молча смотрела на толпу. Текли минуты. Коммандер висел довольно высоко над огнем, однако горячие угли имелись в избытке. Никки знала, что порой ветерок давал ему временное облегчение от жара, но это лишь продлит мучения. Никки не просила принести еще дров. Торопиться некуда.
Люди начали морщить носы. Все почуяли запах паленых волос на его груди. Никто не осмеливался издать ни звука. Время шло, кожа на груди и животе Кардифа покраснела, почернела. Еще минут пятнадцать – и кожа начала трескаться и расползаться. Кардиф вопил от боли уже непрерывно. От костра шел запах жареного мяса.
Потом коммандер сломался и начал молить о пощаде. Он звал Никки, умоляя положить этому конец – либо освободить его, либо убить. Слушая, как он зовет ее, Никки поглаживала золотое кольцо в губе. Его мольбы трогали ее не больше, чем жужжание мухи.
Тонкий слой жира на могучей мускулатуре начал таять. Кардиф взревел. Подкормленный жиром огонь взвился вверх, опаляя ему лицо.
– Никки! – Кадар понял, что его мольбы оставляют ее равнодушной. – Ты злобная сука! И сполна заслужила все то, что я с тобой делал!
Она вскользь поглядела в его бешеные глаза.
– Да, заслужила. Передай мое почтение Владетелю, Кадар.
– Сама ему скажешь! Когда Джегань узнает, он тебя в клочки порвет! Скоро ты окажешься в подземном мире, в руках Владетеля!
Слова Кардифа снова зазвучали для нее отдаленным жужжанием.
Спектакль продолжался. Лица зрителей постепенно покрывались потом. Не требовалось дополнительного приказа, чтобы все поняли: они должны оставаться на месте и смотреть до конца. Лишь мальчишек зрелище завораживало. Они обменивались понимающими взглядами. Такого рода зрелище опасно для юных неокрепших умов. Когда-нибудь они станут отличными солдатами Ордена. Если не повзрослеют.
Никки встретилась взглядом с девочкой. В огромных глазах горела жгучая ненависть. Даже когда она перепугалась во время мытья, ее глаза все еще говорили, что мир – чудесное место, и она оставалась необыкновенным ребенком. Теперь же темные глаза говорили: детской наивности пришел конец.
Все это время Никки гордо стояла, выпрямив спину, расправив плечи, купаясь в ненависти девчушки и для разнообразия испытывая хоть что-то.
Девчонка и представления не имела, что коммандер Кардиф повис на вертеле вместо нее.
Когда коммандер наконец замолчал, Никки отвела взгляд от девочки и обратилась к толпе:
– Прошлого больше нет. Отныне вы – часть Имперского Ордена. Если не будете выполнять свой моральный долг и способствовать процветанию ваших братьев по Ордену, я вернусь.
Они ни на секунду не усомнились в ее словах. Если эти люди чего-то и хотели, так это никогда больше ее не видеть.
Один из солдат, прижимая дрожащие кулаки к бокам, неуверенно подошел к Никки. Его глаза были огромными от боли.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, дорогуша, – прорычал он голосом, не соответствующим изумленному выражению глаз. Голос стал угрожающим. – И немедленно.
Это, безусловно, был голос Джеганя.
Ему было трудно контролировать разум обычного человека, но сейчас он держал солдата намертво. Джегань никогда не стал бы использовать солдата, будь он в состоянии сам проникнуть в разум Никки.
Однако Никки не имела ни малейшего представления, почему вдруг Джегань потерял с ней связь. Такое случалось и прежде, и она знала, что в конце концов Джегань эту связь восстановит. Остается только ждать.
– Вы недовольны мной, превосходительство?
– А как ты думаешь?
Она пожала плечами:
– Кадар был лучше тебя в постели. Я думала, ты обрадуешься.
– Немедленно возвращайся! – рявкнул солдат голосом Джеганя. – Поняла?! Мухой!
– Слушаюсь и повинуюсь, превосходительство, – поклонилась Никки.
Выпрямляясь, она выхватила из-за пояса солдата кинжал и вогнала по самую рукоять ему в живот. Скрипнув зубами от усилия, Никки провернула клинок, вспарывая ему внутренности.
Никки сомневалась, что солдат чувствовал хоть что-нибудь, корчась у ее ног, пока она ждала экипаж. Он умер со смешком Джеганя на устах. Поскольку сноходец мог пребывать только в живом мозге, на некоторое время воцарилось спокойствие.
Карета остановилась, какой-то солдат подскочил к Никки и открыл для нее дверь. Она – уже на ступеньке – обернулась, держась за поручень, к толпе. Светлые волосы развевались на теплом ветру.
– Не забывайте этот день, помните, как ваши жизни сохранил Джегань Справедливый! Коммандер убил бы вас. Император – посредством меня – продемонстрировал вам свое сострадание. Разнесите повсюду весть о милосердии и мудрости Джеганя Справедливого, и мне не понадобится возвращаться.
Толпа согласно загомонила.
– Хотите, чтобы мы забрали коммандера с собой? – спросил солдат. Бывший верный заместитель Кадара Кардифа теперь носил его меч. Вся его верность куда-то улетучилась.
– Оставьте его дожариваться в назидание. Остальные возвращаются со мной в Ферфилд.
– Слушаюсь! – Воин поклонился и отдал приказ «по коням».
Никки повернулась к вознице:
– Его превосходительство желает меня видеть. Хотя он этого и не говорил, я полностью убеждена: он хотел бы, чтобы ты поспешил.
Никки, прямая как палка, уселась на жесткое кожаное сиденье, возница свистнул, щелкнул бичом, и экипаж тронулся. Никки держалась за дверцу, пока карета подпрыгивала на булыжниках площади, и отпустила ее, лишь когда они выбрались на грунтовую дорогу. В окно бил солнечный свет, освещая пустое сиденье напротив Никки. Полоска света постепенно перемещалась, а когда карета повернула, добралась до колен Никки и устроилась там, как теплая кошка. Впереди, по бокам и позади кареты скакали всадники. Из-под грохочущих копыт взметались клубы пыли.
Сейчас Никки была свободна от Джеганя. Окруженная двумя тысячами солдат, она тем не менее чувствовала себя совершенно одинокой. Впрочем, вскоре ужасную пустоту заполнит боль.
Она не испытывала ни радости, ни страха. Иногда она сама не понимала, почему не способна желать ничего, кроме боли.
Пока карета несла Никки к Джеганю, ее мысли были заняты совсем другим мужчиной. Она вспоминала все встречи с ним, заново переживая каждое мгновение, проведенное с Ричардом Сайфером, или, как теперь его называли – и под каким именем знал его Джегань, – Ричардом Ралом.
Она думала о его серых глазах.
До того дня, как она впервые увидела его, Никки и не подозревала, что такой человек может существовать.
Когда она размышляла о Ричарде, в ней горело единственное желание: уничтожить его.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:42 | Сообщение # 7
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава9
Огромные кричаще-яркие шатры покрывали самый высокий холм возле Ферфилда, но – несмотря на балаганные расцветки, шум, гам, смех, хриплое пение и суету – в город приехал не цирк, а оккупационная армия. Шатры императора и его приближенных напоминали шатры кочевого племени Алтур-Ранга, родины Джеганя, однако были куда роскошнее. Император, намного превосходивший самого великого вождя кочевников, творил собственную культуру.
Вокруг шатров, по всем окрестным долинам и холмам, насколько хватал глаз, стояли маленькие унылые палатки простых солдат – одни из промасленной холстины, другие – из дубленой кожи. Возле некоторых виднелись украденные из города обитые бархатом кресла, едва уступавшие по размерам самим палаткам. Обычно, когда армия двигалась дальше, такие изделия попросту бросали.
Лошади паслись везде и всюду. В немногочисленных крошечных загонах стоял мясной скот. Там, где отыскалось свободное пространство, расположились фургоны – впрочем, кое-где они стояли впритирку. Часть фургонов принадлежала маркитантам, в других перевозили всякую всячину, от необходимой мелочевки до кузнечного оборудования. Осадных орудий имелось совсем немного – вместо них Орден использовал обладателей волшебного дара.
В небе висели темные тучи. Влажный воздух был насыщен вонью экскрементов. Зеленые поля превратились в глинистое месиво.
Прибывшие вместе с Никки две тысячи солдат растворились в этом лагере, как капля в море.
Хотя армейский лагерь Имперского Ордена был местом весьма шумным и на первый взгляд хаотичным, нельзя сказать, что все здесь было столь уж неорганизованно: тут существовала своя иерархия, у каждого были соответствующие обязанности, а виновным полагалось наказание. Свободные от дежурства солдаты приводили в порядок экипировку, смазывали оружие и кожаные доспехи, чистили кольчуги, некоторые готовили на кострах еду. Конюхи присматривали за лошадьми, мастеровые занимались всем и вся: чинили оружие, тачали сапоги, даже зубы драли. Мистики всех сортов бродили по лагерю, утешая заблудшие души или изгоняя демонов. Покончившие с делами солдаты собирались в группы и предавались развлечениям – как правило, азартным играм и выпивке. Иногда объектами таких развлечений служили маркитанты или пленники.
Даже среди такой массы народа Никки чувствовала себя одинокой. Отсутствие Джеганя в ее мозгу создавало странное ощущение изолированности – не покинутости, а просто одиночества. Обычно, когда сноходец «присутствовал», ни одно действие, даже самое интимное, ни одна мысль не могли быть частным делом. Его присутствие таилось в уголках разума, откуда он мог видеть и слышать все: каждое сказанное тобой слово, каждую мысль, каждый съеденный тобой кусочек, каждый чих, каждый вздох. Он все видел, даже когда ты ходил по нужде. Ты никогда не оставался наедине с собой. Никогда. Наблюдение было всеобъемлющим и неизбежным.
Именно это и сломило большинство сестер: сознание того, что Джегань постоянно сидит у тебя в голове и наблюдает. Но что хуже всего – ты никогда не знал, когда именно внимание сноходца сосредоточено на тебе. Можно было обругать императора площадной бранью, и этот проступок оставался незамеченным, а в другой раз стоило лишь дурно о нем подумать, как он тут же это узнавал.
Никки, как и многие другие сестры, научилась распознавать эти связи. Научилась она также определять отсутствие сноходца в ее мозгу – как сейчас, например. С другими такого никогда не случалось. У них эти связи были постоянными. Впрочем, всякий раз Джегань возвращался, чтобы снова привязать ее к себе, но сейчас – именно сейчас – Никки была одна и не имела ни малейшего представления почему.
Среди палаток и костров невозможно было проехать в экипаже, и Никки двинулась к холму пешком, тут же сделавшись мишенью для похотливых взглядов солдатни. Она знала, что Джегань, прежде чем покончить с ней, отдаст ее на потеху солдатам. С большинством сестер время от времени такое проделывали – либо в качестве наказания, либо чтобы сестры не забывали: они всего лишь рабыни.
Однако Никки предназначалась лишь для утех самого императора и его приближенных, таких как Кадар Кардиф. Многие сестры завидовали ее положению – и напрасно, роль личной рабыни Джеганя вовсе не привилегия. Других женщин отправляли в солдатские палатки ненадолго, на неделю или две, остальное время они были заняты не столь обременительными обязанностями. Для Никки же временных ограничений не существовало. Как-то раз она безвылазно проторчала в шатре Джеганя пару месяцев. Солдаты от души развлекались с женщинами кто во что горазд, но все же им воспрещалось убивать или наносить рабыням тяжкие увечья. Джегань не ограничивал себя ни в чем.
Иногда – по причине или без причины – Джегань в припадке ярости приказывал Никки отправляться в палатки на месяц. Никки покорно кланялась со словами «как будет угодно вашему превосходительству». Он знал, что Никки не блефует: ссылка в солдатские палатки была бы для нее куда меньшей мукой. Но не успевала она дойти до выхода из шатра, как Джегань успокаивался, приказывал повернуться к нему и сурово отменял свое предыдущее повеление.
С самого начала Никки постепенно – шаг за шагом, дюйм за дюймом – отвоевала себе определенный статус и даже некоторую долю свободы, недоступную остальным сестрам. Не то чтобы она специально к этому стремилась. Просто так случилось – и все. Джегань рассказывал ей о том, что прочитал в мыслях других сестер: между собой они называют ее «рабыня-королева». Никки полагала, что Джегань сказал это, чтобы ее порадовать, но титул «рабыня-королева» волновал ее не больше, чем госпожа Смерть.
Сейчас она плыла среди солдат, словно яркий цветок лотоса по темному болоту. Остальные сестры старались выглядеть как можно хуже и неприметнее, чтобы не попадаться на глаза солдатам, но их ухищрения пропадали втуне. Они жили в постоянном ужасе перед Джеганем. Что случилось, то случилось. У них нет ни выбора, ни возможности как-то повлиять на события.
Никки же все было безразлично. Она носила роскошные черные платья и никогда не покрывала свои распущенные светлые волосы. По большей части она делала, что хотела. Что бы Джегань с ней ни творил, ее это не трогало, и сноходец это знал. Как Ричард оставался загадкой для нее, так и она оставалась загадкой для Джеганя.
А еще Джегань был ею очарован. Несмотря на жестокое обращение, в нем порой мелькала искорка заботы. Когда Джегань причинял ей боль, Никки с радостью принимала ее. Она заслужила грубое обращение. Иногда боль хоть немного заполняла темную пустоту. Тогда Джегань прекращал ее мучить. Когда он грозился убить ее, Никки терпеливо ждала смерти. Она знала, что не заслуживает жить. Тогда он отменял смертный приговор.
И всякий раз Никки была полностью искренней – в этом было ее спасение и угроза гибели. Она была оленухой среди волков, укрытой завесой безразличия. Оленухе грозит опасность, только когда она бежит. Никки же не считала, что положение пленницы расходится с ее интересами – у нее попросту не было интересов. Ей неоднократно предоставлялась возможность бежать, но она ни разу этой возможностью не воспользовалась. И пожалуй, именно это больше всего влекло к ней Джеганя.
Иногда он вроде бы благоволил к ней. Никки не знала, что именно его в ней интересует, и не пыталась узнать. Иногда он проявлял нечто вроде заботы и пару раз – даже что-то, похожее на любовь. А иногда, когда Никки отбывала по делам, казался довольным тем, что отделался от нее.
Поведение Джеганя навело ее на мысли, что он, по всей вероятности, считает, что влюблен в нее. Сколь нелепым ни казалось это предположение, Никки было совершенно безразлично, так это или нет. Она сильно сомневалась, что Джегань вообще способен любить, и еще больше сомневалась, что ему известно значение этого слова.
А вот Никки значение этого слова было известно.
Возле шатра Джеганя какой-то солдат заступил ей дорогу. Его издевательская ухмылка означала приглашение. Никки могла охладить его пыл, сообщив, что ее ждет Джегань, могла воспользоваться своим могуществом и уложить его на месте, но она лишь пристально на него поглядела. На такую реакцию солдат не рассчитывал. Большинство мужчин обрушиваются на жертву, только если она пищит. Поскольку Никки ничего подобного не сделала, солдат скис, пробормотал ругательство и убрался прочь.
Никки продолжила путь. Палатки кочевников Алтур-Ранга были маленькими и практичными сооружениями из невыделанной овечьей кожи. Джегань устроил себе шатер куда большего размера, скорее овальный, чем круглый. Вместо одного шеста крышу поддерживали три. Внешние стены украшали богато расшитые панели. По кругу на стыке крыши и стен свисали толстые разноцветные косички и ленточки – отличительная черта передвижного дворца императора. День выдался безветренный, яркие красные и желтые стяги не развевались над огромным шатром.
Снаружи женщины выбивали небольшие коврики. Никки откинула тяжелый полог, украшенный золотыми щитами и серебряными медальонами с изображением батальных сцен. Внутри рабы чистили дорогие ковры, смахивали пыль с керамики, расставленной на изящной мебели, взбивали сотни разноцветных подушек, разложенных на полу. Отделанные традиционными алтур-рангскими узорами занавеси делили шатер на насколько комнат. Закрытые прозрачной тканью отверстия вверху едва пропускали свет. Благодаря толстым коврам и стенам в шатре императора всегда царила тишина. Неярко горели свечи и светильники.
Никки не удостоила взглядом стоявших у входа стражей и занятых делом рабов. Посреди самой первой комнаты возвышалось увитое красным шелком резное кресло Джеганя – именно здесь он давал аудиенции. Сейчас кресло было пустым. Никки, не колеблясь, двинулась к самой дальней комнате, императорской спальне.
Один из рабов, полуголый паренек лет восемнадцати на вид, стоя на четвереньках, оттирал небольшой щеткой коврик перед входом в спальню. Не поднимая глаз, он сообщил Никки, что его превосходительства в шатре нет. Этот юноша, Ирвинг, обладал волшебным даром. Прежде он жил во Дворце Пророков, где его обучали искусству волшебника. Теперь – чистил ковры и выносил ночные вазы. Мать Никки это бы одобрила.
Джегань мог находиться где угодно. Сидеть в лагере, пить и играть в карты со своими солдатами. Или инспектировать войска и обслуживающих армию мастеровых. Или осматривать новых пленников, чтобы выбрать тех, кого возьмет себе. А мог беседовать с заместителем Кадара Кардифа.
Никки заметила нескольких сестер, притаившихся в углу. Как и она, эти сестры были рабынями. Подойдя поближе, Никки увидела, что вся троица занята шитьем.
– Сестра Никки! – вскочила сестра Георгия. На ее лице читалось облегчение. – Мы не знали, жива ли ты, так давно тебя не было видно. Мы уж было решили, что ты исчезла.
Будучи сестрой Тьмы, которая принесла клятву верности Владетелю, Никки сочла заботу сестер Света несколько ханжеской. Должно быть, считают, что плен объединяет их, и все разногласия отошли на второй план. А еще они знают, что Джегань относится к ней иначе, чем к остальным. Хотят поддержать с ней дружеские отношения.
– Я уезжала по делам его превосходительства.
– Конечно, – кивнула сестра Георгия, вытирая руки. Две другие, сестры Рошель и Обри, отложив мешок костяных пуговиц, выпутались из длинной холстины и встали рядом с сестрой Георгией. Обе чуть наклонили головы, приветствуя Никки. Вся троица побаивалась ее загадочных взаимоотношений с Джеганем.
– Сестра Никки... Его превосходительство очень зол, – проговорила сестра Рошель.
– В ярости, – подтвердила сестра Обри. – Он... он ревел, как медведь, что на сей раз ты зашла слишком далеко.
Никки молча смотрела на них. Сестра Обри облизнула губы.
– Мы просто подумали, что тебе следует знать. Чтобы ты была поосторожнее.
Никки подумала, что сейчас неподходящее время для осторожности.
– Где Джегань? – коротко спросила она.
– Поселился в большом здании, неподалеку от города. Теперь его резиденция там, – объяснила сестра Обри.
– Бывшее поместье Министра культуры, – добавила сестра Рошель.
– Зачем? – нахмурилась Никки. – У него ведь есть шатер.
– После твоего отъезда он решил, что императору нужна более подходящая резиденция, – сказала сестра Рошель.
– Подходящая? Подходящая – для чего?
– Чтобы показать миру свою значимость, я полагаю.
Сестра Обри кивнула.
– Он строит дворец. В Алтур-Ранге. Таково его новое видение. – Она очертила широкую дугу, желая показать размеры сооружения. – Он приказал построить великолепный дворец.
– Его превосходительство собирался поселиться во Дворце Пророков, – пояснила сестра Рошель, – но поскольку тот разрушен, император решил построить новый, только лучше. Такой, равного которому еще не было.
Никки хмуро посмотрела на сестер.
– Он хотел заполучить Дворец Пророков из-за наложенного на него заклятия времени, замедляющего старение. Только это его и интересовало.
Все три женщины пожали плечами. И тут Никки начала понимать, что замыслил Джегань.
– Так что это за место, где он сейчас? Чем он занят? Учится есть чем-то, кроме пальцев? Выясняет, насколько ему понравится роскошная жизнь под крышей?
– Он только сказал нам, что пока будет жить там, – пояснила сестра Георгия. – Большинство женщин... помоложе он взял с собой. А нам приказал оставаться здесь и за всем присматривать на случай, если он пожелает вернуться в шатер.
Похоже, здесь мало что изменилось.
Никки вздохнула. Экипаж она отпустила. Придется идти пешком.
– Ладно. Как туда попасть?
Сестра Обри рассказала дорогу, Никки поблагодарила и повернулась к выходу.
– Сестра Алессандра пропала, – произнесла вдруг сестра Георгия, тщетно пытаясь изобразить беззаботность.
Никки резко остановилась и повернулась к Георгии. Сестра Георгия была женщиной средних лет и с каждым разом, как Никки ее видела, выглядела все хуже и хуже. Ее одежда превратилась в лохмотья, но сестра носила платье с гордостью, как великолепный наряд. В жидких волосах было больше седины. Когда-то они, возможно, и выглядели изысканно, но теперь неделями не знали ни мыла, ни расчески. И скорее всего вши у нее тоже кишмя кишат.
Некоторые люди считают, что старость дает право сделаться неряхой, будто всю жизнь только и мечтали стать непривлекательными распустехами. Казалось, сестра Георгия наслаждается своей неряшливостью.
– Что значит «пропала»?
Никки уловила проблеск удовольствия. Георгия невинно развела руками.
– Мы не знаем, что случилось. Просто выяснилось, что она исчезла.
Никки не шелохнулась.
– Понятно.
Сестра Георгия снова всплеснула – руками, изображая простодушие.
– Примерно в то же время, как исчезла аббатиса.
Никки умело скрыла изумление.
– А Верна как тут оказалась?
– Не Верна, – ответила сестра Рошель, наклоняясь поближе. – Энн.
Сестра Георгия бросила сердитый взгляд на Рошель за то, что та испортила сюрприз. А это и вправду был сюрприз. Да еще какой! Старая аббатиса умерла. Во всяком случае, Никки так сказали. Аббатиса скончалась уже после того, как сестра Никки покинула Дворец Пророков, но до нее дошли рассказы о том, что все сестры, послушницы и волшебники всю ночь бдили у погребального костра Энн и пророка Натана. Зная Энн, можно было заподозрить очередной подвох, но даже для нее это несколько чересчур.
Сестры улыбались, как кошки, слопавшие канарейку. Похоже, им не терпелось поиграть в игру «веришь – не веришь».
– Расскажите главное. У меня нет времени выслушивать долгие истории, его превосходительство желает меня видеть. – Никки удостоилась трех ехидных улыбочек. – Поспешите, если не желаете, чтобы он вернулся сюда злой и жаждущий увидеть меня, – решительно закончила она.
Сестры Рошель и Обри побелели.
Георгия слегка помрачнела и снова начала потирать руки.
– Аббатиса пришла в лагерь – после твоего отъезда – и ее поймали.
– С чего это она заявилась в логово Джеганя?
– Чтобы убедить нас бежать вместе с ней, – выпалила сестра Рошель. И затараторила скорее нервно, чем весело:
– Поведала какую-то дурацкую историю о том, что шимы вырвались на свободу и магия умирает. Представь себе! Дикие бредни! И ждала, что мы ей поверим...
– Значит, вот оно что, – пробормотала Никки, задумчиво глядя в пространство. Она мгновенно поняла, что это вовсе не дикие бредни. Частицы головоломки стали складываться в картинку. Никки пользовалась своим даром, тогда как другим это запрещалось, поэтому они не могли знать, исчезала Магия или нет.
– Это она так заявила, – фыркнула сестра Георгия.
– Значит, магия исчезла, – начала рассуждать вслух Никки, – и Энн подумала, что это лишит сноходца возможности контролировать ваш разум.
Исчезновением магии вполне могло объясняться то, чего Никки не могла понять: почему Джегань не всегда может проникнуть в ее разум.
– Но если шимы на свободе...
– Были, – сообщила сестра Георгия. – Даже если это и было так, то теперь их изгнали. Рада сообщить, что его превосходительство имеет к нам полный доступ, и все остальное, касающееся магии, вернулось на круги своя.
Никки почти видела, как вся троица пытается понять, слушает их сейчас Джегань или нет. Но если магия вернулась, значит, Джегань должен иметь свободный доступ к ее разуму, а это не так. Искорка понимания вспыхнула и погасла.
– Аббатиса допустила какую-то ошибку и Джегань обнаружил ее? – уточнила Никки.
– Ну... Не совсем, – проговорила сестра Рошель. – Сестра Георгия пошла и привела стражников. Мы сдали ее им, это наш долг.
Никки расхохоталась:
– Ее собственные сестры Света? Какая ирония! Энн рискует жизнью, пока шимы пожирают магию, приходит сюда, чтобы вас, никчемных, спасти, а вы, вместо того чтобы с ней бежать, ее предаете. Какая прелесть!
– Мы были вынуждены! – запротестовала сестра Георгия. – Его превосходительство пожелал бы этого. Наша обязанность – служить императору. Знаем мы, чем кончаются попытки бегства. Мы свое место знаем.
Никки внимательно смотрела на лица женщин, поклявшихся служить Свету Создателя и долгие столетия трудившихся во имя Его.
– Да уж, знаете.
– Ты поступила бы точно так же! – выкрикнула сестра Обри. – Нам пришлось это сделать, иначе его превосходительство вытянул бы сведения из других. Это был наш долг ради блага остальных, в том числе, смею добавить, ради твоего блага. Мы не могли думать только о себе или Энн, мы должны были заботиться обо всех.
Никки почувствовала, как ее охватывает тупое безразличие.
– Хорошо, вы предали аббатису. – Последние искорки любопытства догорали. – Но с чего она вдруг решила, что действительно может сбежать вместе с вами? Наверняка у нее были какие-то планы относительно изгнания шимов. На что она надеялась, зная, что как только шимы исчезнут, Джегань тут же восстановит контроль над вашими мозгами? Да и ее тоже?
– Его превосходительство всегда с нами, – чопорно заявила сестра Обри. – Энн просто пыталась обмануть нас. Но мы не дуры! И все остальное, что она говорила, тоже уловка. Не так мы глупы, чтобы на такое купиться.
– Все остальное? И что же это за остальное? В чем состоял ее план?
Сестра Георгия возмущенно фыркнула:
– Она пыталась внушить нам какую-то ерунду насчет магических уз с Ричардом Ралом.
Никки моргнула и вся обратилась в слух.
– Узы? Что за чушь?
Сестра Георгия твердо выдержала взгляд Никки.
– Она утверждала, что если мы принесем Ричарду клятву верности, это защитит нас. Заявила, что какая-то там его магия не позволит Джеганю проникнуть в наши мозги.
– Каким образом?
Сестра Георгия пожала плечами:
– Она говорила, что эти самые узы защищают людей от сноходцев. Но мы не так наивны, чтобы поверить.
Никки прижала руки к туловищу, чтобы скрыть дрожь.
– Не понимаю. Каким образом это действует?
– Она что-то такое рассказывала... Якобы Ричард унаследовал эту магию от своих предков. Заявила, что мы должны поклясться ему в верности от всего сердца или что-то в этом роде. По правде говоря, это было настолько глупо, что я толком и не слушала. Она утверждала, что именно поэтому Джегань не в состоянии овладеть ее разумом.
Никки пребывала в полном ошеломлении. Ну конечно же...
Она все время размышляла, почему Джегань не захватил остальных сестер. Очень многие до сих пор оставались на свободе. Значит, их защищают узы с Ричардом. Должно быть, так оно и есть. Ее собственная аббатиса, сестра Улиция, и все остальные наставницы Ричарда сбежали тоже. Нет, тут что-то не сходится. Они ведь сестры Тьмы, как они смогли присягнуть Ричарду? Более чем странно.
И все же, Джегань частенько бывает не способен проникнуть в ее разум.
– Вы сказали, сестра Алессандра исчезла.
Сестра Георгия потеребила воротник.
– Они с Энн исчезли вместе.
– Ну, Джегань не всегда сообщает вам о своих действиях. Возможно, он попросту приказал убить обеих.
Георгия поглядела на подруг.
– Ну... возможно. Но сестра Алессандра была одной из вас... Сестрой Тьмы. На нее была возложена ответственность за Энн...
– Почему не на вас? Не на тебя и твоих сестер?
Георгия откашлялась:
– Аббатиса выказала такое пренебрежение к нам, что его превосходительство приказал заниматься ею сестре Алессандре.
Никки вполне могла себе представить, какие формы приняло это пренебрежение. Однако Энн можно понять – ведь сестры Света ее предали. Должно быть, Джегань счел аббатису ценным трофеем, если пожелал сохранить ей жизнь.
– Когда мы вошли в город, фургон, где везли клетку Энн, так и не появился, – продолжила сестра Георгия. – Наконец прихромал возница с окровавленной головой и доложил, что последнее, что он видел, прежде чем мир потемнел, была сестра Алессандра. А теперь они обе исчезли.
Никки почувствовала, как ногти впиваются в ладони, и усилием воли заставила себя разжать кулаки.
– Значит, Энн предложила вам всем свободу, а вы предпочли оставаться рабынями?
Все три сестры Света гордо вскинули головы.
– Мы поступили так, как было лучше для всех, – заявила Георгия. – Мы сестры Света и не принадлежим себе. Наш долг – облегчать людям страдания, а не причинять.
– Кроме того, – добавила сестра Обри, – что-то мы не заметили, чтобы ты пыталась удрать. Похоже, время от времени ты свободна от присутствия его превосходительства, но ведь не уходишь.
– Откуда вы знаете? – нахмурилась Никки.
– Ну я... я... – замялась Обри. Никки схватила ее за глотку:
– Я задала вопрос. Отвечай!
С помощью магии Никки усилила нажим. Лицо сестры Обри налилось кровью, глаза закатились: магия Никки начала высасывать из нее жизнь. Но Джегань контролировал разум сестер, и им было запрещено прибегать к магии без его соизволения.
Георгия тихонько коснулась руки Никки.
– Просто его превосходительство спрашивал нас об этом, вот и все. Отпусти ее, сестра. Пожалуйста.
Никки отпустила Обри и вперила грозный взгляд в сестру Георгию.
– Спрашивал вас? Что именно спрашивал? Что он говорил?
– Он просто хотел выяснить, известно ли нам, почему он временами не может проникнуть в твой разум.
– Он нас мучил, – добавила сестра Рошель. – Мучил, потому что мы не знаем ответа. И не понимаем, как такое вообще может быть.
И тут Никки поняла все.
Сестра Обри потерла шею.
– Да что с тобой, сестра Никки? Почему это его превосходительство так тобой интересуется? Почему ты способна сопротивляться ему?
Никки повернулась к выходу, бросив через плечо:
– Спасибо за помощь, сестры.
– Если ты можешь освободиться от него, почему не уходишь? – крикнула ей вслед сестра Георгия. Уже в дверях Никки оглянулась:
– Мне нравится смотреть, как Джегань мучает вас, ведьм Света. Не хочу лишать себя возможности любоваться столь дивным зрелищем.
Сестры не реагировали на ее оскорбления – они уже привыкли.
– Сестра Никки, – спросила Рошель поправляя прядь волос, – чем ты так разозлила его превосходительство?
– Что? Ах это... Да ничего особенного. Просто заставила солдат привязать коммандера Кардифа к вертелу и поджарить его на костре.
Дружно ахнув, сестры отшатнулись, сделавшись похожими на трех сов на ветке.
Сестра Георгия мрачно уставилась на Никки.
– Ты заслуживаешь всего, что делает с тобой Джегань, сестра. И того, что с тобой сделает Владетель, тоже.
– Да, заслуживаю, – улыбнулась Никки и нырнула за полог.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:43 | Сообщение # 8
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава10
В городе Ферфилд восстановилось некое подобие порядка. Но это был порядок военной базы, а от самого города мало что осталось. Дома-то стояли, но вот жителей уже практически не было. Кое-где виднелись обгорелые руины, остовы зданий с выбитыми окнами и дверями, все было подчистую разграблено.
Дома стояли, словно призраки былого. Там и сям сидели у стенок беззубые старики, следя невидящими глазами за толпами вооруженных людей, снующих по улицам. Осиротевшие детишки потерянно бродили по городу, испуганно выглядывали из проулков. Поразительно, насколько быстро исчезают везде остатки цивилизации, подумала Никки.
Шагая по улицам, она вдруг поняла, как чувствовали бы себя дома, если б могли чувствовать, – пустые, безжизненные, лишенные цели существования. Дома призваны к служению живым.
Улицы, заполненные хмурой солдатней, жалкими нищими, изможденными стариками и больными, хнычущими детьми, разруха и грязь – все это Никки уже видела в детстве.
Мать частенько отправляла ее на такие вот улицы помогать обездоленным.
В их несчастьях виноваты такие, как твой отец, – говорила мать. – А он точно такой же, каким был мой отец. Бесчувственный чурбан, который не заботится ни о ком, кроме себя. Он бессердечный.
Никки стояла, одетая в чистенькое голубое платьице, аккуратно причесанная, держа руки по швам, и слушала лекцию матери о добре и зле, о грехе и искуплении. Никки мало что поняла из ее слов, но эта проповедь повторялась так часто, что в конце концов она запомнила каждое слово, каждую истину, каждую мысль.
Отец Никки был богат. И – что с точки зрения ее матери куда хуже – не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести. Мать объясняла, что эгоизм и алчность – два глаза чудовищного зла, постоянно рыщущего в поисках еще большего могущества и богатства, чтобы утолить извечный голод.
– Ты должна усвоить, Никки, что моральный долг каждого человека, главная цель жизни – помогать другим, а не себе, – говорила мать. – Деньгами благословение Создателя не купишь.
– Но как мы можем показать Создателю, что мы хорошие? – спрашивала Никки.
– Человечество – мерзкая клоака, ничтожная, отвратительная и глупая. Мы должны бороться со своей испорченной сущностью. Единственный способ доказать, что твоя душа чего-то стоит, – помогать другим. Это единственное доброе дело, которое человек в состоянии сделать.
Отец Никки происходил из знатного рода, но всю свою жизнь работал оружейником. Мать считала, что он и без того от рождения был богат, однако вместо того чтобы удовлетвориться этим, занялся приумножением унаследованного состояния до бессовестно огромных размеров. Она говорила, что единственный способ сколотить состояние – это так или иначе отбирать средства у бедных. Прочие представители знати, как мать и ее приятельницы, были рады, что не вытягивают жилы из бедняков.
Никки чувствовала огромную вину за дурные поступки отца, за его не праведно нажитое богатство. Мать говорила, что прилагает все усилия, чтобы спасти его заблудшую душу. Никки никогда не беспокоилась за душу матери, ведь люди всегда говорили, что ее мать – сердечная и заботливая, но иногда по ночам девочка лежала без сна, тревожась за отца, опасаясь, что Создатель покарает его, прежде чем отец сможет искупить свои грехи.
Когда мать отправлялась к друзьям, нянюшка частенько брала Никки с собой, и по пути на рынок они заходили к отцу в мастерскую, чтобы спросить, что ему приготовить на ужин. Никки с удовольствием ходила туда и всякий раз узнавала много нового и интересного. Место, где работал отец, казалось ей чудесным. Когда Никки была еще совсем маленькой, она мечтала, когда вырастет, тоже стать оружейником. Дома, сидя на полу, она играла, будто выковывает из тряпочки кольчугу, положив лоскуток на деревяшку вместо наковальни. Те далекие времена были лучшими в ее детстве.
В оружейных мастерских отца работало много народа. Из разных мест в фургонах привозили металлические бруски и прочие необходимые вещи. Другие фургоны под охраной доставляли готовые изделия заказчикам. В мастерских работали литейщики, кузнецы и оружейники, они превращали горячий металл в оружие и доспехи. Некоторые клинки изготовляли из очень дорогой «ядовитой стали», о таком оружии говорили, что его удар смертелен, даже если нанести крошечную ранку. Еще там были рабочие – они затачивали клинки и полировали доспехи, и граверы, наносившие прекрасные узоры на щиты, доспехи и клинки. В мастерских отца работали даже женщины, помогавшие делать кольчуги. Никки смотрела, как они, сидя на лавках за длинными деревянными столами, сплетничая и хихикая, методично вяжут кольчужные звенья.
И девочке казалось чудом, что человеческая изобретательность сумела превратить твердый металл в гибкую одежду.
Чтобы купить изделия мастерских ее отца, люди приезжали со всей округи и из самых отдаленных мест. Отец говорил, что он производит лучшее вооружение. Его глаза цвета летнего неба дивно сверкали, когда он рассказывал о своих изделиях. Некоторые вещи были настолько великолепны, что даже короли приезжали издалека, чтобы заказать оружие и доспехи и подогнать по себе. Случалось, что над некоторыми особо изящными доспехами опытные мастера трудились месяцами.
Кузнецы, молотобойцы, литейщики, оружейники, кожевенники, клепальщики, полировщики, граверы, серебряных дел мастера, даже швеи (они шили стеганое белье под доспехи) и, конечно же, подмастерья съезжались из самых разных мест в надежде устроиться на работу к отцу Никки. Некоторые опытные мастера привозили с собой лучшие образцы своей работы, чтобы показать ему. Отец нанимал очень немногих, большинству отказывал.
Отец Никки был внушительным мужчиной, стройным, высоким, широкоплечим и сильным. Никки всегда казалось, что на работе он видит куда больше, чем другие, будто металл разговаривает с ним, когда он касается его пальцами. Движения его всегда были точны и выверены, ничего лишнего. Для Никки отец являл собой воплощение могущества, силы и целеустремленности.
К нему постоянно приходили военные, чиновники, дворяне, поставщики и рабочие. Бывая у отца в мастерских, Никки всякий раз поражалась, видя, что он постоянно с кем-то разговаривает. Мать говорила, что это потому, что он высокомерный и заставляет несчастных рабочих перед ним унижаться.
Никки любила наблюдать, как люди работают. Рабочие улыбались ей, отвечали на вопросы, иногда даже разрешали стукнуть по металлу молоточком. Девочке казалось, что отцу, наверное, приятно общаться со всеми этими людьми. Дома же говорила в основном мать, отец все больше помалкивал, и его лицо становилось каменным.
Если он дома и говорил, то почти всегда о работе. Никки впитывала каждое слово, ей хотелось узнать как можно больше и об отце, и об его деле. Мать же утверждала, что его мерзкая сущность пожирает изнутри его душу. Слыша такое, Никки всякий раз надеялась исцелить его душу и сделать отца таким же здоровым внутри, каким он выглядел внешне.
Никки отец просто обожал, но, похоже, полагал, что ее воспитание – задача слишком нежная для его грубых рук, а потому предоставил это матери. Даже если он был с чем-то не согласен, то подчинялся желаниям матери, говоря, что в такого рода делах она разбирается лучше.
Работа отнимала у него большую часть времени. Мать говорила, что он слишком много времени посвящает приумножению богатства – ограблению народа, как она частенько это называла, – вместо того чтобы посвятить себя, как велел Создатель, служению людям, и что такое поведение явно свидетельствует об испорченности его души. Частенько, когда отец приходил на ужин, пока слуги сновали туда-сюда, подавая блюда, мать со страдальческим видом говорила, как все в мире плохо. Никки нередко слышала, как люди говорят, что ее мать – благородная женщина, которую глубоко заботят нужды других людей. После ужина отец, ни слова не говоря, возвращался на работу, и этим еще больше злил мать – ведь она желала высказаться по поводу состояния его души, а он был слишком занят, чтобы ее выслушивать.
Никки помнила случаи, когда мать стояла у окна, глядя на темный город, и, без сомнения, размышляла обо всем том, что отравляло ей существование. В эти спокойные вечера отец иногда подходил к матери сзади и ласково касался спины, будто она – редкая драгоценность. В такие моменты он казался довольным и каким-то размягченным. Шепча ей что-то на ухо, он слегка поглаживал ей спину.
Мать Никки с надеждой смотрела на него и просила внести вклад в дело ее сообщества. Отец спрашивал, сколько нужно. Глядя ему в глаза, будто пытаясь отыскать там осколки порядочности, мать называла сумму. Отец вздыхал и соглашался. Затем его руки скользили ей на талию, он говорил, что уже поздно и что им пора удалиться в спальню.
Как-то раз, когда отец спросил, сколько она хочет получить, мать пожала плечами:
– Не знаю. А что тебе подсказывает твоя совесть, Говард? Впрочем, поистине сострадательный человек давал бы куда больше, чем даешь ты, учитывая, что у тебя денег больше чем достаточно, а нужда так велика.
Он вздохнул:
– Ну, и сколько же нужно тебе и твоим друзьям?
– Это нужно не мне и моим друзьям, Говард, а огромным человеческим массам, взывающим о помощи. Наше сообщество всего лишь борется за то, чтобы удовлетворить эти нужды.
– Так сколько? – повторил он.
– Пять тысяч золотых крон. – Мать проговорила это так, будто держала эту цифру, как дубинку, за спиной, а теперь, увидев брешь в обороне противника, внезапно обрушила ему на голову.
Отец ахнул и отшатнулся.
– Да ты хотя бы представляешь себе, сколько нужно трудиться, чтобы заработать такую сумму?
– Ты не работаешь, Говард. Твои рабы делают это за тебя.
– Рабы?! Да это лучшие мастера!
– Не сомневаюсь. Ты крадешь лучших мастеров по всей стране.
– Я плачу самые большие в стране деньги! Они хотят работать у меня!
– Они – несчастные жертвы твоих хитрых происков. Ты их эксплуатируешь. У тебя самые высокие цены. У тебя связи по всей стране, и ты повсюду заключаешь сделки, лишая работы других оружейников. Ты крадешь еду изо рта трудящихся, чтобы набить собственный карман.
– Я продаю лучший товар! Люди его покупают, потому что хотят получить лучшее. И я устанавливаю на свою продукцию честную цену.
– Ни у кого нет таких высоких цен, как у тебя, и это факт. Тебе вечно нужно больше и больше. Золото – твоя единственная цель.
– Люди охотно покупают у меня, потому что у меня товар высочайшего качества. Вот моя цель! Другие мастерские производят некачественный товар, который себя не оправдывает. Моя сталь лучшей закалки. Моя продукция имеет двойное клеймо качества. Я не стану продавать изделия более низкого качества. Люди мне доверяют. Они знают, что я произвожу лучшие изделия.
– Производят рабочие. Ты просто загребаешь деньги.
– Прибыль идет на налоги и в дело. Я только что вложил целое состояние в новый прокатный стан!
– Дело, дело, дело! Когда я прошу тебя отдать крошечный кусочек обществу, нуждающимся, ты реагируешь так, будто я хочу глаза тебе выцарапать! Неужели ты предпочитаешь видеть, как люди умирают, чем пожертвовать крохи на их спасение? Неужели деньги действительно значат для тебя больше, чем человеческая жизнь, Говард? Неужели ты настолько жестокий и бесчувственный человек?
Отец на мгновение опустил голову, затем спокойно сказал, что пришлет золото. Его тон снова стал ласковым. Он сказал, что не хочет, чтобы люди умирали, и надеется, что деньги помогут. И предложил идти спать.
– Своими спорами ты вывел меня из себя, Говард. Ты не можешь пожертвовать добровольно. Из тебя нужно все вытягивать, да еще и искать подходящий момент. Ты сейчас согласился только из-за своей похоти. Нет, ты действительно думаешь, что у меня нет никаких принципов?
Отец лишь повернулся и пошел прочь. Внезапно он заметил сидящую на полу Никки и остановился. Выражение его лица напугало ее – не потому, что оно было злым или жестоким. Что-то было в его глазах, очень много невысказанного. Он не имел права проявить свои чувства – и это буквально убивало его. Воспитание Никки было делом матери, и отец дал ей слово не вмешиваться.
Отбросив со лба светлые волосы, он подобрал свой плащ и ровным тоном сказал матери, что у него есть кое-какие дела на работе.
Когда отец ушел, мать наконец тоже заметила Никки, играющую на полу в плетение кольчуги. Скрестив руки на груди, она некоторое время стояла над дочерью.
– Знаешь, твой отец пошел к шлюхам. Уверена, что именно за этим он и ушел. К шлюхам. Может, ты еще слишком мала, чтобы понять мои слова, но я хочу, чтобы ты знала и никогда не доверяла ему. Он дурной человек. Я не стану его шлюхой. А теперь оставь свое занятие и пошли со мной. Я иду к моим друзьям. Пора тебе подключаться и начинать интересоваться нуждами других, а не только собственными.
В доме, куда привела ее мать, сидели несколько мужчин и женщин и о чем-то серьезно беседовали. Когда они вежливо спросили об отце, мать Никки резко ответила: «Он ушел на работу или к шлюхам. Уж не знаю, чем именно он занимается, но повлиять не могу ни на то, ни на другое». Несколько женщин успокаивающе коснулись ее руки, говоря, что понимают, насколько тяжела ее ноша.
В другом конце комнаты молча сидел мужчина, глядевший на Никки зловеще, как сама смерть.
Мать быстро забыла об отце, целиком погрузившись в рассуждения о тяжелом положении простых горожан. Люди страдали от голода, травм, болезней, отсутствия специальности, безработицы. У многих была куча детей, которых нужно прокормить, старики, за которыми нужен уход... Нет одежды, крыши над головой – и прочее, прочее, прочее. Все это так пугало!
Никки всегда беспокоилась, когда мать заявляла, что так больше продолжаться не может и нужно что-то делать. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь поскорее что-то предпринял.
Девочка слушала, как друзья матери говорят о дурных нетерпимых людях, которые питают ненависть к обездоленным, и боялась стать такой же дурной и ужасной. Никки не хотела, чтобы Создатель наказал ее за то, что у нее холодное сердце.
Мать с друзьями долго повествовали о своих глубоких переживаниях, причем каждый высказавшийся исподволь поглядывал на мрачно восседающего у стены человека, а тот следил за всеми темными настороженными глазами.
– Цены на товары просто удручающие, – сказал мужчина с тяжелыми веками. Он сидел, скорчившись на стуле, как кучка грязной одежды. – Это нечестно. Не следует позволять торговцам поднимать цену, когда захотят. Герцог должен что-то предпринять. Король ведь к нему прислушивается.
– Герцог... – протянула мать и отпила глоток чая. – Да, я всегда считала герцога человеком, симпатизирующим нашему делу. Полагаю, его можно убедить ввести соответствующие законы.
Мать глянула поверх позолоченной каемки на сидящего у стены мужчину.
Одна женщина сказала, что уговорит мужа поддержать герцога. Другая предложила написать письмо в поддержку этой идеи.
– Люди голодают, – произнесла морщинистая женщина, когда разговор увял. Остальные согласно забормотали. – Я каждый день это вижу. Если бы только мы могли чем-то помочь несчастным!
Еще одна женщина встрепенулась, как клуша, готовая снести яйцо.
– Просто ужасно, что никто не хочет брать их на работу, когда работы кругом полно!
– Знаю, – кивнула мать, цокнув языком. – Я уговаривала Говарда до посинения. Он нанимает только тех, кого хочет, а не тех, кто больше всего нуждается в работе. Это позор!
Остальные ей посочувствовали.
– Это не правильно, что у немногих есть куда больше, чем им нужно, а у большинства – почти ничего, – сказал мужчина с тяжелыми веками. – Это аморально.
– Человек не имеет права жить ради себя самого, – поспешно вставила мать, отщипывая кусочек пирожного и косясь на мрачного мужчину у стенки. – Я постоянно твержу Говарду, что самопожертвование – высочайший моральный долг человека и единственная причина его появления на этом свете. В этой связи, – провозгласила мать, – я решила пожертвовать на наше дело пять тысяч золотых крон.
Присутствующие восхищенно заахали, благодаря мать за ее щедрость. И дружно решили, искоса поглядывая в другой конец комнаты, что Создатель вознаградит ее в следующей жизни. Затем принялись обсуждать, как много они теперь смогут сделать, чтобы помочь обездоленным.
Наконец мать повернулась к Никки, некоторое время смотрела на нее, а потом сказала:
– Полагаю, моя дочь уже достаточно взрослая, чтобы учиться помогать другим.
Никки сидела на краешке стула, счастливая от того, что ей наконец предоставляется возможность тоже принять участие в благородном деле. Будто сам Создатель указал ей к спасению.
– Я с удовольствием буду творить добро, матушка.
Мать вопросительно глянула на мужчину у стенки.
– Брат Нарев?
Мужчина растянул губы в странной улыбке. Глубокие складки пролегли вдоль крыльев его носа к краешкам губ. В этой улыбке не было веселья, как и в его темных глазах под густыми пегими бровями. На нем был грязный балахон и скуфья цвета запекшейся крови. Над ушами из-под наполовину прикрывавшей лоб скуфьи торчали вьющиеся волосы.
Потирая пальцем подбородок, он заговорил – и от звучания его голоса задрожали чашки.
– Итак, дитя, ты хочешь стать маленьким солдатом?
– Ну... нет, сударь. – Никки не понимала, какое отношение имеет солдатская служба к тому, чтобы творить добро. Мать всегда говорила, что отец пособник мерзких людей, солдат. Она говорила, что солдаты хотят одного – убивать. – Я хочу помогать нуждающимся.
– Именно это мы и пытаемся делать, дитя. – Жуткая улыбка будто приклеилась к его лицу. – Все мы – солдаты братства. Братства Порядка, или Ордена, как мы называем нашу маленькую группу. Солдаты, сражающиеся во имя справедливости.
Казалось, все стесняются смотреть ему в лицо. Бросят быстрый взгляд – и снова отводят глаза, а потом – снова быстрый взгляд. Будто его лицо – лекарство, которое нельзя принимать сразу, а нужно попивать мелким глотками, как горячую противную микстуру.
Взгляд матери заметался по сторонам. Глазки бегали, как тараканы от веника.
– Ну конечно, брат Нарев. Единственный род солдат, достойный существования, – солдаты милосердия. – Она заставила Никки встать и выпихнула ее вперед. – Никки, Брат Нарев – великий человек. Брат Нарев – верховный жрец Братства Ордена, древней секты, творящей волю Создателя на этой земле. Брат Нарев – колдун. – Она улыбнулась жрецу. – Брат Нарев, это моя дочь, Никки.
Мать подтолкнула Никки к «брату», будто вручала ее Создателю. В отличие от всех остальных Никки не могла оторвать взгляда от его глаз. Никогда она не видела таких глаз. В них ничего не было, кроме темной холодной пустоты.
– Рад с тобой познакомиться, Никки. – Он протянул руку.
– Сделай книксен и поцелуй руку, дорогая, – подсказала мать.
Никки опустилась на колено и поцеловала костяшки пальцев, старясь не коснуться губами паутины синих вен, покрывавших тыльную сторону волосатой ладони. Белые костяшки оказались холодными, но не ледяными, как она боялась.
– Добро пожаловать в наше сообщество, Никки, – произнес он глубоким рокочущим басом. – Я знаю, что под чутким руководством твоей матери ты исполнишь волю Создателя.
Никки подумала, что этот человек, наверное, похож на самого Создателя.
Больше всего из того, чем ее пугала мать, Никки боялась гнева Создателя. Она уже была достаточно взрослой и понимала, что ей пора начинать делать те добрые дела, о которых постоянно твердит мать, чтобы получить шанс на спасение. Все вокруг твердили, что ее мать – очень чуткий, высокоморальный человек. Никки тоже хотела быть хорошим человеком.
Но добрые дела казались тяжелым и суровым занятием – совсем не таким, как работа отца, где люди улыбались, смеялись и жестикулировали.
– Благодарю вас, брат Нарев, – проговорила Никки. – Я приложу все усилия, чтобы творить добро.
– В один прекрасный день с помощью таких хороших людей, как ты, мы изменим мир. Я не заблуждаюсь. В мире слишком много бессердечных людей, и нам потребуется немало времени, чтобы завоевать истинных сторонников, но все мы, сидящие в этой комнате, вместе с нашими единомышленниками по всей стране, являемся опорой надежды.
– Значит, это тайное общество? – шепотом спросила Никки.
Все засмеялись. Брат Нарев смеяться не стал, только его губы снова раздвинулись в улыбке.
– Нет, дитя. Совсем наоборот. Наше первостепенное желание и основной долг – как можно шире разнести правду о низменности людской. Создатель совершен. А мы, смертные, – лишь ничтожные черви. Мы должны сознавать нашу гнусную сущность, если надеемся избежать его справедливого гнева и заслужить освобождение в мире ином. Самопожертвование во имя всеобщего блага – единственный путь к спасению. Наше братство открыто для всех, кто желает посвятить себя благому делу и жить праведной жизнью. Большинство людей не принимают нас всерьез. Когда-нибудь они станут относиться к нам иначе.
Сверкающие мышиные глазки смотрели, не моргая, а глубокий мощный голос брата Нарева нарастал, как гневный глас Создателя.
– Наступит день, когда жаркое пламя перемен пронесется по этой земле, сжигая все устаревшее, омертвевшее и ложное, дабы новый порядок расцвел на почерневших останках зла. Когда мы очистим мир, не станет никаких властителей, повсюду будет порядок, установленный простыми людьми для простых людей. И лишь тогда не будет ни голодных, ни замерзающих, ни нищих, ни оставленных без помощи. Всеобщее благо – вот что будет превыше всего, превыше эгоистических желаний индивидуума.
Никки хотела творить добро. Действительно хотела. Но голос брата Нарева звучал так, что ей показалось, будто за ней со скрежетом захлопнулась дверь темницы.
Глаза всех присутствующих устремились на нее – настолько ли она хороша, как ее мать?
– Это звучит просто чудесно, брат Нарев.
Он кивнул.
– Так и будет, дитя. И ты поможешь приблизить тот день, И да ведут тебя твои чувства. Ты станешь солдатом, марширующим к новому мировому порядку. Это будет долгий и опасный путь. Но ты должна хранить веру. Все остальные, кто присутствует сейчас в этой комнате, вряд ли доживут до этого дня, но ты, возможно, еще увидишь в один прекрасный день тот дивный новый порядок, который наступит в нашем мире.
Никки сглотнула.
– Я буду молиться об этом, брат Нарев.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:44 | Сообщение # 9
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава11
На следующий день, нагруженная большой корзиной с хлебом, Никки выскочила из экипажа вместе с несколькими взрослыми дамами из братства, чтобы раздать хлеб нуждающимся. Ради такого случая мать нарядила ее в красное гофрированное платьице и коротенькие белые носочки с красным орнаментом. Гордая, что наконец-то творит добро, Никки шагала по загаженной вонючей улице, неся корзинку хлеба и мечтая о том дне, когда повсюду наступит новый порядок и все воспрянут из бездны отчаяния и нищеты.
Некоторые улыбались и благодарили ее за хлеб. Другие брали хлеб молча, без улыбки. Большинство, впрочем, выражали недовольство тем, что хлеб принесли слишком поздно и буханки слишком маленькие, и вообще не того сорта. Но Никки это нисколько не обескураживало. Она повторяла беднякам слова матери, объясняла, что во всем виноват булочник, который в первую очередь печет хлеб ради собственной прибыли, а поскольку милосердие – не главное его качество, то этот хлеб он выпекает в последнюю очередь. Ей очень жаль, говорила Никки, что плохие люди относятся к беднякам, как к людям второго сорта, но в один прекрасный день Братство Порядка придет в эту страну и позаботится о том, чтобы ко всем относились одинаково.
Так она шла по улице, раздавая хлеб – и вдруг какой-то мужчина схватил ее за руку и поволок в узкую темную боковую аллею. Никки протянула ему буханку. Мужчина выбил корзинку у нее из рук и заявил, что ему нужно серебро или золото. Никки сказала, что у нее нет денег, и испуганно ахнула, когда он притянул ее к себе. Грязные пальцы жадно шарили по ее телу, даже в самых интимных местах, в поисках кошелька, но не нашли ничего. Он стянул с нее туфельки и, ничего не обнаружив, отшвырнул прочь.
Здоровенный кулак дважды ударил Никки в живот. Девочка рухнула на землю. Грязно выругавшись, мужчина растворился среди отбросов.
Никки приподнялась на трясущихся руках. Ее вырвало в грязный поток, выливавшийся из-под мусорных куч. Проходившие мимо люди все видели, но отводили глаза и спешили дальше по своим делам. Некоторые быстро заскакивали в аллею, наклонялись, выхватывали буханки из раскрытой корзины и убегали. Никки ловила ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. По щекам текли слезы. Коленки кровоточили. Платье было все заляпано.
Когда она в слезах вернулась домой, мать при виде нее улыбнулась.
– У меня тоже часто слезы наворачиваются на глаза, когда я вижу, как они живут.
Никки отчаянно затрясла головой и рассказала матери, что какой-то мужчина схватил ее и ударил, требуя денег. Она с плачем кинулась в объятия матери, крича, что это плохой, плохой, плохой человек.
Мать ударила ее по губам.
– Не смей осуждать людей! Ты всего лишь ребенок. Кто дал тебе право судить других?
Ошеломленная ударом – не столько болезненным, сколько неожиданным, – Никки окаменела. Во рту стоял привкус рвоты.
– Но, мама, он был жесток со мной... Трогал меня повсюду, а потом ударил!
Мать снова шлепнула ее по губам, на этот раз сильнее.
– Я не позволю, чтобы ты бездушными речами унижала меня перед братом Наревом и моими друзьями! Слышишь? Ты не знаешь, что заставило его так поступить! Может, у него дома больные дети, и ему нужны деньги на лекарства. А тут ему попадается богатенькая избалованная девчонка, и он не выдерживает, зная, что его собственных детей всю жизнь обманывают такие, как ты, чтобы покупать себе красивую одежду и всякие безделушки. Ты не знаешь, какие жизненные тяготы приходится выносить этому человеку. И не смей осуждать людей за их поступки только потому, что ты слишком бесчувственна и эгоистична и не желаешь даже постараться понять их!
– Но я думаю...
Мать ударила ее в третий раз так, что Никки пошатнулась.
– Думаешь? Размышления – кислота, разъедающая веру! Твой долг – верить, а не думать! Разум человека несопоставим с разумом Создателя! Твои мысли – как и мысли всех прочих людей – совершенно бесполезны, как вообще бесполезно все человечество. Ты должна верить, что Создатель вложил свою доброту в эти заблудшие души. Ты должна руководствоваться чувствами, а не разумом. И твой единственный путь – вера, а не мысли.
Никки проглотила слезы.
– И что мне тогда делать?
– Тебе должно быть стыдно, что мир так жесток к этим несчастным, и они вынуждены в растерянности наносить удары. В будущем ты должна найти способ помочь таким людям, ибо у тебя есть все, а у них – ничего. Это твой долг.
В тот вечер, когда отец вернулся домой и на цыпочках зашел к ней в комнату, чтобы посмотреть, насколько сильно она пострадала, Никки взяла его за большие пальцы и крепко прижала их к щеке. Хотя мать и говорила, что он плохой человек, Никки почувствовала себя просто замечательно, когда отец молча опустился на колени возле кровати и начал ласково гладить ее по голове.
Продолжая работать на улицах, Никки в конце концов научилась понимать нужды обитателей трущоб. Их беды казались непоправимы. Что бы она ни делала, это ничего не меняло. Брат Нарев говорил, что это лишь признак того, что Никки не до конца посвящает себя делу. Каждый раз, как у нее что-то не получалось, Никки – по требованию брата Нарева и матери – удваивала усилия.
Однажды, уже проработав в братстве несколько лет, она за ужином сказала:
– Отец, есть один человек, которому я пытаюсь помочь. У него десять детей и нет работы. Ты не мог бы взять его к себе на работу?
Отец поднял голову от тарелки с супом.
– Почему?
– Я же тебе сказала! У него десять детей.
– Но что он умеет делать? Почему я должен его нанять?
– Потому что ему нужна работа.
Отец отложил ложку.
– Никки, солнышко, у меня работают квалифицированные рабочие. От того, что у него десять детей, сталь ведь не станет выковываться, верно? Что этот человек умеет делать? Какая у него профессия?
– Будь у него профессия, отец, он смог бы найти работу. Разве справедливо, что его дети вынуждены голодать только потому, что их отцу не предоставляют шанса?
Отец посмотрел на нее, будто изучал какой-то подозрительный новый металл. Узкие губы матери растянулись в едва заметной улыбке, но она молчала.
– Шанса? На что? У него нет профессии.
– Наверняка в таких больших мастерских, как твои, для него найдется какая-нибудь работа.
Отец, внимательно изучая ее решительное личико, побарабанил пальцами по столу. Затем, откашлявшись, произнес:
– Ну что ж, возможно, я смогу использовать его на погрузке фургонов.
– Он не может грузить фургоны. У него больная спина. Он годами не мог работать именно потому, что у него болит спина.
Отец недоуменно нахмурился:
– Больная спина не помешала ему настрогать десяток детей.
Никки очень хотелось сделать доброе дело, и она ответила отцу решительным взглядом.
– Почему ты такой нетерпимый, отец? У тебя есть рабочие места, а этому человеку нужна работа. У него голодные дети, которых нужно кормить и одевать. Неужели ты отказываешь ему в возможности заработать себе на жизнь лишь потому, что ему не повезло? Или твое богатство застилает тебе глаза, и ты не видишь нужд простых людей?
– Но мне нужны...
– Почему ты всегда исходишь из того, что нужно тебе, а не из того, что нужно другим? Неужели все должно быть только для тебя?
– Это – дело...
– А в чем цель дела? Разве не в том, чтобы предоставлять работу тем, кто в ней нуждается? Разве не лучше, если человек работает, а не унижается, выпрашивая милостыню? Ты этого хочешь? Чтобы он просил милостыню, вместо того чтобы работать? Разве не ты всегда так превозносил труд?
Никки выпускала вопросы, как стрелы, причем так быстро, что отец и слова не успевал вставить. Мать улыбалась, слушая, как дочь выпаливает слова, которые знает уже наизусть.
– Почему ты так жесток к самым обездоленным? Почему не можешь хоть раз подумать о том, что ты в состоянии сделать для них, вместо того чтобы думать о деньгах и только о деньгах? Неужели тебе повредит, если ты наймешь нуждающегося в работе человека? Повредит, отец? Покончит с твоим делом? Разорит тебя?
Ее исполненные благородства вопросы эхом звучали по обеденном залу, а отец смотрел на нее так, словно видел впервые. Казалось, его поразили настоящие стрелы. Его губы шевелились, но он не мог вымолвить ни слова. Похоже, он не мог даже пошевелиться. Лишь молча смотрел на нее.
Мать сияла.
– Ну... – проговорил он наконец. – Полагаю... – Он взял ложку и уставился в тарелку. – Присылай его, я дам ему работу.
Никки ощутила новое чувство гордости. И могущества. Она никогда не думала, что так легко сможет заставить отца отступить. Она поколебала его эгоистичную сущность одной лишь добротой.
Отец встал из-за стола.
– Я... Мне нужно возвращаться в мастерские. – Его взгляд шарил по столу, на Никки и мать он не глядел. – Я только что вспомнил... Нужно присмотреть за одним делом...
Когда он ушел, мать сказала:
– Я рада, что ты избрала правильный путь, Никки, а не последовала его ложной дорогой. Ты никогда не пожалеешь о том, что позволила любви к людям направлять твои чувства. Создатель улыбнется тебе.
Никки знала, что поступила правильно и достойно, и все же не могла не вспоминать тот вечер, когда отец молча гладил ей бровь, а она прижимала его пальцы к щеке.
Тот человек начал работать в мастерских. Отец больше никогда о нем не упоминал. Он все время был занят и пропадал на работе. У Никки тоже все больше и больше времени занимала ее деятельность. Но ей недоставало того выражения его глаз. И она думала, что, наверное, просто взрослеет.
Следующей весной, когда Никки уже исполнилось тринадцать, она как-то раз вернулась домой после работы в братстве и обнаружила сидящую вместе матерью в гостиной женщину. Что-то в облике этой женщины было такое, от чего волосы Никки встали дыбом. Она положила на стол список нуждающихся, а обе женщины встали.
– Никки, дорогая, это сестра Алессандра. Она приехала сюда из Дворца Пророков в Танимуре.
Женщина была старше матери. Длинная каштановая коса уложена короной вокруг головы и закреплена на затылке красивым гребнем, нос чуть-чуть великоват; полноватая, но не уродливая. Ее глаза сверлили Никки с тревожащей настойчивостью, а не бегали по сторонам, как тараканьи глазки матери.
– Ваше путешествие было долгим, сестра Алессандра? – вежливо спросила Никки, сделав книксен. – Из Танимуры, я хочу сказать?
– Всего три дня, – ответила сестра Алессандра и улыбнулась, подняв узенькое личико Никки за подбородок. – Так-так! Маленькая, а делает взрослую работу. – Она указала на стул. – Не присядешь ли с нами, дорогая?
– Вы сестра из нашего братства? – спросила Никки, не очень хорошо понимая, кто эта женщина.
– Вашего – чего?
– Никки, – ответила мать, – сестра Алессандра – сестра Света.
Никки изумленно опустилась на стул. Сестры Света обладали волшебным даром, как они с матерью. Никки мало что знала о сестрах, кроме того, что они служат Создателю. Но ей от этого лучше не стало. Присутствие такой женщины в их доме вызывало смущение, совсем как тогда, когда Никки стояла перед братом Наревом. Ее охватило необъяснимое ощущение обреченности.
К тому же Никки испытывала нетерпение, ведь ее ждали дела. Нужно еще собрать пожертвования. В некоторые места ее сопровождали взрослые. В другие отправляли ее одну, говоря, что молоденькая девочка там добьется лучших результатов, пристыдив тех, кто имеет больше, чем заслуживает. Эти люди, все владельцы предприятий, отлично знали, кто она такая. И всегда спрашивали, как поживает отец. Как ее учили, Никки отвечала, что отец будет очень доволен, когда узнает, что они проявляют заботу о нуждающихся. В конце концов большинство вносили пожертвования.
Затем нужно было отнести лекарства женщинам с больными детьми. И одежда детям тоже нужна. Никки старалась кого-то уговорить пожертвовать старую одежду, кого-то – пошить новую. Некоторые люди были бездомными, другие всем скопом ютились в жалких каморках. Никки пыталась уговорить кого-нибудь из богатых пожертвовать дом. А еще на нее была возложена обязанность раздобывать для женщин кувшины, чтобы ходить за водой. Надо нанести визит горшечнику. Нескольких ребятишек постарше поймали на воровстве. Другие дрались, кое-кто избивал в кровь детишек поменьше. Никки заступалась за них, пытаясь объяснить, что они не виноваты, просто жизнь к ним несправедлива, и такое поведение – естественная реакция на жестокие условия. Она надеялась уговорить отца взять на работу хотя бы нескольких обездоленных.
Проблемы разрастались, как снежный ком, и конца им не предвиделось. Создавалось впечатление, что чем большему количеству людей помогало братство, тем больше становилось нуждающихся в помощи. Вначале Никки думала, что решит мировые проблемы. А теперь начала чувствовать себя безнадежно неспособной. Она знала, что сама виновата. Ей нужно трудиться еще больше.
– Ты умеешь читать и писать? – поинтересовалась сестра.
– Не очень хорошо, сестра. В основном имена. Мне так много нужно делать для тех, кому повезло меньше, чем мне! Их нужды куда важнее моих эгоистических желаний.
Мать, улыбнувшись, кивнула сама себе.
– Просто добрый дух во плоти, – расчувствовалась сестра Алессандра. Глаза ее увлажнились. – Наслышана о твоей деятельности.
– Правда? – На мгновение Никки испытала гордость, но тут же вспомнила, что, как бы она ни старалась, лучше все равно не становится, и ощущение того, что она неудачница, вернулось. К тому же мать все время твердила, что гордыня – грех. – Не вижу ничего особенного в том, что я делаю. Эти люди – особенные из-за тех страданий, что они переносят, живя в жутких условиях. Они ободряют меня.
Мать довольно улыбалась. Сестра Алессандра, наклонившись поближе, серьезно спросила:
– Ты училась пользоваться своим даром, дитя?
– Мать учит меня всякой мелочи вроде лечения несложных болячек, но я знаю, что было бы несправедливо демонстрировать мой дар перед теми, кто менее благословен, чем я, и потому всячески стараюсь не пользоваться им.
Сестра сложила руки на коленях.
– Мы с твоей матерью побеседовали, пока тебя ждали. Она хорошо поработала, наставив тебя на путь истинный. Однако мы считаем, что ты способна на большее, если бы служила более высокому призванию.
Никки вздохнула:
– Ну ладно. Может, я смогу вставать чуть раньше. Но у меня уже есть обязанности в отношении нуждающихся, и мне придется как-то совмещать их с новыми. Надеюсь, вы меня понимаете, сестра. Я не пытаюсь вызвать сочувствие, правда-правда, но я надеюсь, что этот долг мне не придется выполнять быстро, потому что я и так уже очень занята.
Сестра Алессандра терпеливо пояснила:
– Ты не понимаешь, Никки. Нам бы хотелось, чтобы ты продолжила свою деятельность с нами, во Дворце Пророков. Конечно, сначала ты будешь послушницей, но в один прекрасный день станешь сестрой Света, и в этом качестве продолжишь делать то, что так хорошо начала сейчас.
Никки охватила паника. Жизнь стольких людей держалась лишь на тех ниточках, что протягивала она. В братстве у нее есть друзья, которых она любит. Ей так много нужно сделать! Ей не хотелось покидать мать и даже отца. Она знала, что отец плохой, но с ней-то он плохим не был. Она знала, что он алчный эгоист, но он по-прежнему иногда относил ее в кровать и ласково гладил по плечу. Никки была уверена, что когда-нибудь снова увидит проблеск в его голубых глазах, требуется только время. Она не хотела уезжать от него. По какой-то причине ей было отчаянно необходимо еще раз увидеть ту яркую искорку в его глазах. Никки знала, что эти ее желания эгоистичны.
Она сморгнула слезы.
– Я забочусь о нуждающихся, сестра Алессандра. У меня перед ними обязательства. Простите, но я не могу их бросить.
В этот момент в дверях появился отец. И застыл в неловкой позе, на полушаге, уставясь на сестру.
– Что тут происходит?
Мать встала:
– Говард, это сестра Алессандра. Она сестра Света и приехала...
– Нет! Я не допущу, слышишь?! Она наша дочь, и сестры не получат ее!
Сестра Алессандра поднялась, искоса глядя на мать.
– Пожалуйста, попросите вашего мужа удалиться. Это его не касается.
– Не касается?! Она моя дочь! Вы не получите ее!
Он рванулся вперед, чтобы схватить Никки за протянутую руку. Сестра подняла палец и, к изумлению Никки, отца отбросило назад яркой вспышкой света. Он с грохотом врезался спиной в стену и сполз на пол, хватаясь за грудь. Заливаясь слезами, Никки бросилась к отцу, но сестра Алессандра схватила ее за руку и дернула назад.
– Говард, – прошипела сквозь зубы мать, – воспитание ребенка – мое дело. Я несу дар Создателя. Когда договаривались о нашем с тобой браке, ты дал слово, что если родится девочка и у нее будет дар, только я буду обладать правом воспитывать ее так, как сочту нужным. Я считаю, что так надо, такова воля Создателя. Во Дворце Пророков у нее будет время научиться читать. Время научиться использовать свой дар во благо людям так, как это умеют только сестры. Ты сдержишь слово. Я об этом позабочусь. Не сомневаюсь, что у тебя есть дела, к которым ты должен немедленно вернуться.
Отец тер ладонью грудь. Потом опустил руки и, понурив голову, вышел. Но прежде чем закрыть за собой дверь, он встретился взглядом с Никки. Сквозь слезы она увидела в глазах отца ту самую искорку, будто он хочет ей что-то сказать, но потом искорка исчезла, и отец закрыл за собой дверь.
Сестра Алессандра сказала, что будет лучше, если они уедут сразу же и Никки сейчас не станет общаться с отцом. Она пообещала, что если Никки будет соблюдать правила, то после того как освоится, научится читать и пользоваться своим даром, она снова увидит отца.
Никки научилась читать, пользоваться своим даром и освоила все, что от нее хотели. Она выполняла все требования, она делала все. Ее жизнь послушницы была бесстрастно самоотверженной. Сестра Алессандра забыла о своем обещании, а если Никки напоминала ей, тут же выражала недовольство и находила очередную работу.
Через несколько лет после того, как Никки увезли во Дворец, она снова встретила брата Нарева. Никки столкнулась с ним совершенно случайно. Он работал на конюшне Дворца Пророков. Брат Нарев, пристально глядя на Никки, медленно улыбнулся. Он сообщил ей, что пришел во Дворец по ее примеру. Заявил, что хочет прожить долго и увидеть, как в мире наступает новый порядок.
Никки тогда подумала, что работа на конюшне – странное занятие для брата, но брат Нарев сказал, что считает работу на сестер более возвышенной, чем на тех, кто загребает деньги. Заверил Никки, что ему все равно, скажет она во Дворце кому-нибудь о нем и его деятельности в братстве или нет, но попросил не говорить сестрам, что он обладает волшебным даром, потому что тогда ему не разрешат остаться тут и работать на конюшне. А если они раскроют его дар, он откажется им служить, поскольку, как он заявил, желает служить Создателю по-своему.
Никки сохранила его тайну – не столько из верности, сколько потому, что была слишком занята учебой и работой, чтобы думать о брате Нареве и его братстве. Видела она его крайне редко, детские воспоминания покрывались дымкой. Во Дворце имелась работа, которой она должна была посвятить себя, согласно пожеланиям сестер. Только много лет спустя Никки поняла истинные причины пребывания брата Нарева во Дворце Пророков.
Сестра Алессандра позаботилась о том, чтобы Никки была постоянно занята, и отклоняла эгоистичные просьбы о поездке домой. Лишь двадцать семь лет спустя, все еще будучи послушницей, Никки снова увидела отца. На его похоронах.
Мать написала, чтобы Никки приехала повидать отца, потому что он тяжко болен. Никки тут же помчалась домой в сопровождении сестры Алессандры, но к ее приезду отец уже умер.
Мать сказала, что он несколько недель умолял ее послать за дочерью. Вздохнув, она сообщила, что не обращала внимания на его слова, думала, что он поправится. Кроме того, заявила мать, она не хотела отрывать Никки от важных дел по столь ничтожному поводу. Она сказала, что отец хотел только одного: увидеть Никки. Мать посчитала, что это глупо, поскольку ему всегда было наплевать на других. С чего это вдруг ему понадобилось кого-то видеть? Он умер в одиночестве, пока мать где-то ходила, помогая жертвам бесчувственного мира.
К тому времени Никки уже исполнилось сорок лет, но мать по-прежнему считала ее молоденькой девушкой – ведь благодаря древнему заклятию, наложенному на Дворец Пророков, Никки выглядела лет на пятнадцать-шестнадцать. Мать велела ей надеть яркое платье – в конце концов, похороны не такой уж печальный повод.
Никки долго стола у тела отца. Возможность увидеть его голубые глаза была утрачена навсегда. И впервые за многие годы боль заставила ее ощутить что-то, сокрытое глубоко внутри. Так хорошо снова что-то чувствовать – пусть даже боль!
Пока Никки стояла, глядя на восковое лицо отца, сестра Алессандра говорила, что ей очень жаль, что она увезла Никки из дома, но за всю свою жизнь она, сестра Алессандра; не встречала женщины с таким мощным даром, как у Никки, и что такой дар Создателя не должен пропадать втуне.
Никки ответила, что все понимает. Поскольку у нее есть способности, то вполне справедливо, что она должна использовать их во благо нуждающимся.
Во Дворце Пророков Никки называли самой бескорыстной и чуткой послушницей и ставили в пример тем, что помоложе. Даже аббатиса ее похвалила.
Все эти восхваления были для нее пустым звуком. Быть лучше других – не правильно. Как Никки ни старалась, она не могла избежать унаследованного от отца преимущества. Это преимущество струилось по ее жилам, сочилось из каждой поры, отравляя все, что она делала. Чем бескорыстнее она была, тем сильнее это подчеркивало ее превосходство, а следовательно, ее греховность.
Никки знала: это означает одно – она грешница.
– Постарайся не запоминать его таким, – посоветовала сестра Алессандра после долгого молчания, когда они стояли над телом. – Постарайся помнить своего отца таким, каким он был при жизни.
– Не могу, – ответила Никки. – Я никогда не знала его, когда он был жив.
Мать взяла управление мастерскими на себя. Она писала Никки радостные письма, рассказывая, как много нуждающихся она теперь приняла на работу. Учитывая все накопленные богатства, производство вполне в состоянии это выдержать. Мать гордилась тем, что наконец-то богатство служит высоконравственным целям. Она писала, что смерть отца – скрытое благословение, ибо это позволило наконец-то помогать тем, кто всегда этого заслуживал. Все это – часть промысла Создателя, писала она.
Матери пришлось повышать цены, чтобы платить деньги всем людям, которым она предоставила работу. Многие старые работники ушли. Мать писала, что рада этому, поскольку у них отсутствует чувство долга перед другими.
Заказов становилось все меньше. Поставщики начали требовать предоплату. Мать больше не ставила клеймо мастерских на оружии – новые работники жаловались, что нечестно требовать от них выдерживать такие высокие стандарты. Они заявляли, что стараются изо всех сил, а остальное не имеет значения. Мать пошла навстречу их требованиям.
Прокатный стан продали. Многие постоянные клиенты перестали заказывать оружие и доспехи. Мать заявила, что обойдется без таких бесчувственных покупателей. Она ждала от герцога новых законов, в соответствии с которыми работа должна распределяться поровну, но законы что-то запаздывали. Немногие оставшиеся покупатели не платили в срок по счетам, но обещали непременно заплатить, а заказанный ими товар тем временем поставлялся, хоть и с запозданием.
Через полгода после смерти отца предприятие разорилось. Огромное состояние, заработанное им за всю жизнь, исчезло.
Высококвалифицированные рабочие, нанятые когда-то отцом, уехали, надеясь найти работу в оружейных мастерских в других местах. А большинство – те, что остались в городе – могли отыскать лишь низкооплачиваемую работу и были рады и этому. Многие новые рабочие требовали от матери сделать что-то. Мать и братство обратились с просьбой к другим владельцам мастерских, чтобы те взяли их к себе. Кое-кто попытался помочь, но большинство не имели возможности нанимать рабочих.
Оружейные мастерские отца были крупнейшими в их краях и обеспечивали работой многие другие мастерские. Теперь люди, чье дело зависело от работы оружейных мастерских – торговцы, мелкие поставщики, перевозчики, – тоже разорились. Многие в городе, от пекарей до мясников, потеряли своих покупателей и были вынуждены сократить число работников.
Мать попросила герцога поговорить с королем. Герцог ответил, что король размышляет над этим вопросом.
После закрытия отцовских мастерских появилось много заброшенных домов, жители которых уехали в поисках работы. По настоянию братства эти дома самовольно заселили. Прежде спокойные кварталы превратились в трущобы, где процветало воровство и насилие. Не имея возможности продать оставшееся на складах оружие, мать раздала его нуждающимся, чтобы те могли защитить себя. Вопреки ее усилиям, преступность лишь возросла.
За ее благотворительную деятельность и верную службу отца короне король назначил матери пенсион, позволявший ей жить в собственном доме и даже содержать штат прислуги, хоть и небольшой. Мать продолжала деятельность в братстве, пытаясь исправить ту несправедливость, которая, по ее мнению, привела к краху предприятия. Она надеялась в один прекрасный день снова открыть мастерские и нанять людей на работу. За самоотверженный труд король наградил ее серебряной медалью. Мать с гордостью писала Никки, что король никогда не видел женщины, столь близкой к тому, чтобы стать добрым духом во плоти. Никки регулярно получала сообщения о наградах, которые мать получала за свой бескорыстный труд.
Восемнадцать лет спустя, когда мать умерла, Никки по-прежнему выглядела как семнадцатилетняя девушка. Она хотела надеть на похороны красивое черное платье. Лучшее из лучших. Однако во Дворце Пророков ей сказали, что послушнице не подобает подавать столь эгоистичное прошение и что это не обсуждается, Никки может получить только скромную простую одежду.
Приехав домой, Никки отправилась к королевскому портному и сказала, что на похороны матери ей нужно самое лучшее черное платье, которое он когда-либо шил. Тот назвал цену. Никки спокойно сказала, что денег у нее нет, но платье ей нужно все равно.
Портной – мужчина с тремя подбородками, с растущей на ушах шерстью, ненормально длинными желтыми ногтями и похотливой ухмылкой – ответил, что ему тоже кое-что нужно. Он придвинулся, нежно держа ее гладкую руку костлявыми пальцами, и прошептал, что если она позаботится о его нуждах, то он позаботится о ее.
На похоронах матери Никки была в великолепном черном платье.
Мать всю свою жизнь посвятила нуждам других людей. Никки нисколько не сожалела, что никогда больше не увидит тараканьи глазки матери, и не чувствовала той боли, что заполнила внутри нее пустоту на похоронах отца. И сознавала, что она отвратительный человек. И впервые поняла, что по какой-то причине ей попросту все безразлично.
С этого дня Никки носила только черные платья. Сто двадцать три года спустя, стоя у перил на галерее главного зала Дворца Пророков, Никки увидела глаза, поразившие ее своим внутренним светом. Но то, что в глазах ее отца было лишь неуловимым отблеском, в серых глазах Ричарда полыхало ярким пламенем. И она по-прежнему не знала, что это.
Знала только, что именно в этом – различие между жизнью и смертью и что она должна это уничтожить. И теперь наконец она знала, как, это сделать.
Если бы только кто-нибудь проявил много лет назад такое же милосердие к ее отцу...



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:45 | Сообщение # 10
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава12
Сворачивая на дорогу к поместью, где, по словам сестер, Джегань устроил себе резиденцию, Никки изучала взглядом раскинувшийся вокруг огромный лагерь Имперского Ордена. Она искала одну группу палаток и знала, что эти палатки должны стоять где-то здесь, недалеко от Джеганя. Насколько хватал глаз, повсюду виднелись шатры, палатки, фургоны; бродили люди, как темный крап усыпавшие окрестные поля и холмы. Казалось, и небо и земля затянуты хмурой дымкой. На полях, как звезды на небе, сияли огни многочисленных костров.
День становился гнетуще-мрачным, и не только из-за приближения вечера – на небе собирались свинцово-серые тучи. Натянутая ткань палаток хлопала под порывами ветра, искры костров взметались в небо, струйки дыма метались из стороны в сторону. Тяжелый запах испражнений заглушал ароматы готовящейся еды. И чем дольше армия будет стоять на месте, тем гуще будет вонь.
Вверху, над мрачным пейзажем, возвышались элегантные строения поместья. Джегань был там. Имея доступ к разуму сестер Рошели, Георгии и Обри, он уже наверняка знал, что Никки вернулась. И ждал ее.
Ничего, подождет. Для начала ей нужно кое-что сделать.
Джегань не может овладеть ее разумом, и она вольна исполнить задуманное.
Никки наконец обнаружила то, что искала. Сойдя с дороги, она пошла по полю. Даже на расстоянии она различала те особые звуки, что доносились из этих палаток. Слышала их за смехом и пением, треском костров, шипением жарившегося мяса, скрежетом точильных камней, ударов молота по металлу и скрипу пил.
Солдаты хватали ее за руки, пытались сорвать платье, но Никки ни на что не обращала внимания. Проталкиваясь сквозь толпу, она просто отпихивала солдат. Когда здоровенный детина схватил ее за запястье, она остановилась лишь для того, чтобы ударом магии испепелить ему сердце прямо в груди. Тело с глухим стуком рухнуло на землю, но никто не понял, что солдат мертв. Впрочем, на Никки больше никто не покушался. Среди солдат позади нее пробежал шепоток: «Госпожа Смерть».
Наконец Никки достигла намеченной цели. Вокруг палаток, где пленники кричали от боли, солдаты играли в кости, ели бобы, храпели в спальных мешках. Двое выволокли из большой палатки труп и зашвырнули в фургон.
Никки щелкнула пальцами, подзывая небритого вояку, который шествовал от другой палатки.
– Покажите мне список, капитан.
Вояка грозно уставился на нее, но тут заметил черное платье, и на лице его мелькнуло узнавание. Он передал Никки засаленную книгу, продавленную посередине, будто на нее кто-то случайно сел. Выпавшие страницы, оборванные и грязные, были небрежно засунуты обратно.
– Докладывать особо нечего, госпожа. Пожалуйста, передайте его превосходительству, что мы призвали на помощь всех колдуний, но она молчит.
Никки раскрыла книгу и стала читать список новых пленных.
– Она? О ком это вы, капитан? – пробормотала она, отрываясь от чтения.
– Как о ком? О, Морд-Сит, конечно!
Никки подняла на него взгляд.
– Морд-Сит. Конечно. Где она?
Капитан указал на палатку, стоявшую чуть в стороне.
– Я знаю, его превосходительство и не ожидал, что эта черная ведьма поделится с нами сведениями о Магистре Рале, но все же надеялся его порадовать. – Сунув пальцы за пояс, капитан раздраженно вздохнул:
– Не повезло.
Никки некоторое время смотрела на палатку. Криков не слышно. Она никогда еще не видела ни одной Морд-Сит, но кое-что о них знала. Например, что обращать против них магию – смертельная ошибка.
Она вернулась к чтению списка. Ничего интересного. Большинство – местные жители, захваченные на всякий случай: вдруг что знают. Вряд ли они знают то, что нужно ей.
Никки постучала по последней строчке списка, гласившей: «гонец».
– А этот где?
Капитан указал на палатку.
– Им занимается один из лучших моих людей. Когда я проверял в последний раз, из него еще ничего не вытянули. Но это было рано утром.
С тех пор прошел уже почти день. Под пыткой день кажется вечностью. Никки сунула книгу офицеру.
– Спасибо. На этом все.
– Значит, вы доложите его превосходительству? – Никки рассеянно кивнула. – Скажете ему, что от этой партии мало проку?
Никто не осмеливался признаться Джеганю лично, что не справился с заданием, Джегань оправдания не принимал. Никки кивнула и молча направилась к палатке, где допрашивали гонца.
– Я скоро увижу его превосходительство. И передам ваш доклад, капитан.
Едва войдя в палатку, Никки поняла, что опоздала. На узком деревянном столе лежали окровавленные останки.
Допрашивавший держал в руках сложенный лист бумаги.
– Что это?
Ухмыльнувшись, он протянул листок Никки.
– Кое-что, чему его превосходительство будет очень рад. Карта.
– Карта чего?
– Где этот малый был. Я нарисовал ее с его слов. – Он рассмеялся своей шутке.
– Неужели? – Улыбка солдата заинтересовала ее. Такой человек улыбается, только если заполучил что-то очень ценное – то, что позволит выслужиться в глазах начальства. – И где же был этот человек?
– Навещал своего властителя. – Он помахал бумажкой так, словно в руках у него была карта, указывающая, где спрятаны сокровища. Устав от игры, Никки выхватила у солдата обрывок и развернула смятый листок. Это действительно была карта с тщательно нарисованными реками, береговой линией и горами. Даже проходы в горах указаны.
Никки определила, что карта подлинная. Когда она жила во Дворце Пророков, Новый мир был местом далеким и таинственным, которое редко посещали немногие сестры. И каждая отправившаяся туда сестра вела точные записи, а по ним впоследствии подправляли карты, хранившиеся во Дворце. Во время обучения послушницы запоминали эти карты. И хотя в те годы Никки и не думала, что ей когда-либо доведется путешествовать по Новому миру, отображенный на карте кусок местности был ей хорошо – знаком. Никки внимательно изучала карту, отмечая все новое, чего она не знала.
Солдат ткнул в единственный на карте кровавый отпечаток пальца.
– Вот тут и скрывается Магистр Рал. Помечено точкой в горах.
Никки на миг перестала дышать. Она уставилась на карту, тщательно откладывая в памяти каждый ручей, каждую речку, каждую гору, дорогу, тропинку и перевал, каждый город, каждую деревню.
– Что этот человек еще рассказал перед смертью? – Она подняла глаза на солдата. – Его превосходительство ждет моего доклада. Я как раз направлялась к нему. – Она щелкнула пальцами. – Выкладывай все.
Солдат почесал бороду. Под ногтями у него была засохшая кровь.
– Ты ему расскажешь, да? Скажешь, что сержант Ветцель получил эти сведения от гонца?
– Конечно, – заверила Никки. – Награду получишь ты. Мне она ни к чему. – Она постучала по золотому кольцу в губе. – Император всегда – каждое мгновение – находится в моих мыслях. Наверняка он именно сейчас видит моими глазами, что именно ты добыл эти сведения. Так что же еще поведал тот человек?
Сержант Ветцель снова почесал бороду, явно пытаясь решить, стоит ли доверять Никки или лучше самому сообщить эти сведения Джеганю. В Имперском Ордене никто никому не доверял. Сержант чесал бороду, оставляя в волосах ошметки высохшей крови.
Никки смотрела в его красные глаза. От вояки несло перегаром.
– Если ты не расскажешь мне все, сержант, причем немедленно, то окажешься следующим клиентом на этом столе, и я выслушаю твой доклад, перемежающийся твоими воплями, а когда закончу, тебя зашвырнут в фургон с покойниками.
Он поспешно кивнул, сдаваясь.
– Конечно. Я просто хотел убедиться, что его превосходительство узнает о моем достижении. Мы постоянно отправляем отделения из шести человек на разведку. Группа двигалась по кругу на север, в обход вражеской армии. С ними была одна колдунья, чтобы прикрывать их. Они были где-то к северо-западу от вражеских войск, когда чисто случайно напоролись на этого малого. И приволокли мне его для допроса. Я выяснил, что он – из числа постоянных гонцов, курсирующих туда-сюда с докладами Магистру Ралу. Никки показала на карту.
– Но это вот выглядит как расположение вражеских войск. Ты хочешь сказать, что Ри... Магистр Рал не со своей армией?
– Точно. Гонец не знал почему. Его единственная обязанность – доставлять своему повелителю сведения о дислокации и состоянии войск. – Сержант постучал по карте в руке Никки. – Вот тут и скрывается Магистр Рал со своей женой.
У Никки отвисла челюсть.
– С женой...
Сержант Ветцель кивнул:
– Этот малый сказал, что Магистр Рал женился на какой-то бабе, известной как Мать-Исповедница. Она ранена, и они прячутся там, в горах.
Никки вспомнила, какие чувства питал Ричард к этой женщине, вспомнила ее имя: Кэлен. Женитьба Ричарда все меняет. Это может помешать ее планам. Или...
– Что-нибудь еще, сержант?
– Гонец сказал, что с Магистром Ралом и его женой находится еще одна баба, Морд-Сит. Охраняет их.
– Но почему они там? Почему Магистр Рал и Мать-Исповедница не со своим войском? Не в Эйдиндриле? Не в Д'Харе, наконец?
Сержант покачал головой:
– Гонец – простой солдат, он умеет только быстро скакать и читать карту. Это все, что он знал: они там, в горах, и одни.
Никки такой поворот событий озадачил.
– Еще что-нибудь? – Солдат покачал головой. Никки положила ладонь ему на спину, между лопаток. – Спасибо, сержант. Ты оказал куда более существенную помощь, чем полагаешь.
Он расплылся в ухмылке, и Никки нанесла магический удар, мгновенно выжегший ему мозг. Сержант с грохотом рухнул на землю.
Никки еще раз тщательно изучила карту, чтобы запомнить крепко-накрепко, и спалила ее волшебным огнем. Бумага корчилась и чернела, огонь поглощал тщательно нарисованные реки и горы, а потом добрался до кровавого отпечатка и помеченной точки. Пепел черным снегом осыпался на лежащее у ног Никки тело.
Подойдя к палатке, где допрашивали Морд-Сит, Никки обвела настороженным взглядом окрестности, проверяя, не наблюдает ли кто, но на пыточные палатки никто не обращал внимания. Она скользнула внутрь.
При виде распростертой на деревянном столе женщины Никки вздрогнула и лишь усилием воли заставила себя выдохнуть.
Стоявший подле стола солдат с окровавленными руками сердито глянул на Никки. Не дав ему и слова промолвить, Никки приказала:
– Докладывай.
– Ни слова от нее не добились, – буркнул он. Никки кивнула и положила руку на широкую спину солдата. Встревожившись, он начал отодвигаться, но опоздал и замертво рухнул на землю, даже не успев сообразить, что произошло. Будь у нее время, он не отделался бы так легко.
Усилием воли Никки заставила себя подойти к столу и заглянуть в голубые глаза. Голова женщины слегка подрагивала.
– Обрати свою магию против меня, ведьма.
Никки улыбнулась.
– Сражаешься до конца, да?
– Примени магию, ведьма.
– Вряд ли. Видишь ли, я кое-что знаю о таких, как ты.
Голубые глаза вызывающе сверкнули.
– Ничего ты не знаешь.
– Да нет, знаю. Ричард мне рассказал. Ты его знаешь как Магистра Рала, но какое-то время он был моим учеником. Мне известно, что, такие женщины, как ты, способны захватить чужую магию, если эту магию обратить против вас. И тогда вы обращаете ее против нас же. Так что, как ты понимаешь, я, пожалуй, воздержусь.
Женщина отвела взгляд.
– Тогда пытай меня, если ты пришла за этим. Ничего ты от меня не услышишь.
– Я здесь вовсе не затем, чтобы тебя пытать, – спокойно проговорила Никки.
– Тогда – зачем?
– Позволь представиться, – произнесла Никки. – Я – госпожа Смерть.
Голубые глаза женщины обратились к Никки, в них впервые мелькнул огонек надежды.
– Отлично. Убей меня.
– Мне нужно кое-что у тебя узнать.
– Я... ничего... тебе... не скажу. – Слова давались ей с трудом. – Ничегошеньки. Убей меня.
Никки взяла со стола окровавленный нож и поднесла к голубым глазам.
– Думаю, скажешь.
Женщина улыбнулась:
– Валяй. Это лишь приблизит мою смерть. Я точно знаю, сколько может выдержать человек. Я уже на полпути к миру духов. Но все равно, что бы ты ни делала, я умру молча.
– Ты не поняла. Я не прошу тебя предавать Магистра Рала. Разве ты не слышала, как твой палач упал на землю? Если чуть повернешь голову, то, возможно, увидишь, что тот, кто сотворил с тобой все это, мертв. Мне вовсе не нужны от тебя никакие секреты.
Женщина постаралась разглядеть валяющееся на земле тело. Брови ее приподнялись.
– Тогда – что?
Никки отметила про себя, что женщина не просит освободить ее. Морд-Сит понимала, что она все равно уже не жилец. Единственное, на что она могла надеяться, это что Никки положит быстрый конец ее мучениям.
– Ричард был моим учеником. Он рассказал мне, как однажды его взяла в плен Морд-Сит. Это ведь не секрет, верно?
– Не секрет.
– Именно об этом я и хочу узнать подробнее. Как тебя зовут?
Женщина отвернулась. Никки осторожно повернула ее к себе лицом.
– У меня есть к тебе предложение. Я не стану выспрашивать у тебя никаких секретов, которые ты должна хранить. И не стану просить предать Магистра Рала. Я этого вовсе не хочу. Меня все это не интересует. Если ты мне поможешь, – Никки снова поднесла нож к лицу женщины, – я быстро положу конец твоим страданиям, и больше не будет ни пыток, ни боли. Лишь последние объятия смерти.
Губы женщины задрожали.
– Пожалуйста... – прошептала она. В ее глазах снова загорелся огонек надежды. – Пожалуйста... убей меня.
Никки чаще всего оставалась равнодушной при виде страданий, но сейчас это ее задело. Она не отрывала глаз от лица женщины, стараясь не смотреть на ее обнаженное тело и то, что с ним сделали. Никки решительно не понимала, как этой женщине удавалось не издать ни стона, ни крика и как она способна еще говорить.
– Меня зовут Ханна. – Руки и ноги женщины были намертво прикручены к столу, так что шевелить она могла только головой. Она посмотрела Никки в глаза. – Ты убьешь меня? Пожалуйста...
– Да, Ханна. Обещаю. Быстро и безболезненно. Если ты расскажешь мне то, что я хочу узнать.
– Я не могу тебе ничего рассказать. – Ханна обмякла, понимая, что мучения продолжатся. – Не стану.
– Я только хочу узнать о тех временах, когда Ричард был пленником. Ты ведь знаешь, что он когда-то был пленником Морд-Сит?
– Конечно.
– Я хочу об этом знать.
– Зачем?
– Потому что хочу понять его.
Голова Ханны качалась из стороны в сторону. Она даже смогла улыбнуться.
– Никто из нас не понимает Магистра Рала. Его мучили, но он... не стал мстить. Мы не понимаем его.
– Я тоже, но все же надеюсь понять. Меня зовут Никки. Я хочу, чтобы ты это знала. Я Никки, и избавлю тебя от страданий, Ханна. Расскажи мне. Пожалуйста. Мне необходимо знать. Ты знала ту женщину, что захватила Ричарда в плен? Ее имя?
Женщина некоторое время молчала, будто прикидывая, не может ли это как-то повредить Магистру Ралу.
– Денна, – прошептала она наконец.
– Денна. Чтобы бежать, Ричард убил ее. Об этом он сам рассказал. Ты была знакома с Денной?
– Да.
– Я ведь не выпытываю у тебя военных тайн, верно?
Чуть поколебавшись, Ханна покачала головой.
– Итак, ты знала Денну. И с Ричардом ты была тогда знакома? Когда он был ее пленником? Ты знала, что он ее пленник?
– Мы все знали.
– Это почему?
– Магистр Рал... Прежний Магистр Рал...
– Отец Ричарда.
– Да. Он хотел, чтобы именно Денна воспитывала Ричарда, чтобы он не колеблясь отвечал на любые вопросы Даркена Рала. Она была лучшей из нас.
– Хорошо. А теперь расскажи мне подробно. Все, что знаешь.
Ханна прерывисто вздохнула. Заговорила она не сразу.
– Я не предам его. Я привычна к тому, что со мной тут делают. Ты меня не обманешь. Я не предам Магистра Рала ради того, чтобы избавиться от мучений. Не для того я столько вынесла, чтобы предать его сейчас.
– Я обещаю ничего не спрашивать о настоящем, о том, что касается войны. Ничего, что могло бы выдать его Джеганю.
– Если я расскажу тебе лишь о том, что было тогда, с Денной, и ничего о том, где он сейчас, не выдам никаких военных тайн, ты обещаешь, что положишь этому конец? Убьешь меня?
– Даю тебе слово, Ханна. Я не прошу тебя предать Магистра Рала. Я знаю его и слишком сильно уважаю, чтобы просить тебя об этом. Все, что мне нужно – это его понять. На то у меня личные причины. Прошлой зимой я была его наставницей, обучала его пользоваться волшебным даром. Мне необходимо его понять. Мне кажется, если я его пойму, то смогу быть ему полезной.
– И тогда ты мне поможешь? – На глаза Ханны навернулись слезы надежды. – Тогда ты убьешь меня?
Этой женщине уже больше не на что было рассчитывать, кроме быстрой смерти. Только это ей и осталось: надежда на быструю смерть как избавление от боли.
– Как только ты закончишь рассказ, я прекращу твои страдания, Ханна.
– Клянешься мне твоей надеждой на вечное пребывание в мире ином в свете Создателя?
Никки ощутила резкую волну боли, поднимавшуюся из самой глубины души. Сто семьдесят лет назад она не желала ничего, только помогать другим, и все же так и не смогла уйти от своей гнусной сути. Она – госпожа Смерть. Падшая женщина.
Она провела пальцем по нежной щеке Ханны. Женщины обменялись долгим понимающим взглядом.
– Обещаю, – прошептала Никки. – Быстро и безболезненно. Положу конец твоим мучениям...
Из глаз Ханны ручьем потекли слезы. Она едва заметно кивнула.
Глава13
Надо полагать, поместье было величественным. Никки и раньше доводилось видеть подобное великолепие. Точнее – куда большее. Она прожила в роскоши почти сто семьдесят лет – среди монументальных колонн и анфилад роскошных залов, резного камня и инкрустированных панелей, пуховых перин и шелковых простыней, мягких ковров и богатых драпировок, серебряных и золотых орнаментов, разноцветных витражей с изображениями эпических сцен. Там сестры улыбались Никки, сияя глазами, и вели умные разговоры.
Пышность и расточительность значили для нее не больше, чем грязь на улицах, холодные влажные простыни на жесткой земле, убежища из фанеры под открытым небом в заплеванных узких грязных переулках. Обитавшие там люди никогда не улыбались ей, только смотрели ввалившимися глазами, как выпрашивающие корм голуби.
Какая-то часть ее жизни прошла среди роскоши, другая – среди отбросов. Одни люди были обречены жить в одном мире, другие – в другом, она же – в обоих.
Никки взялась за серебряную ручку резной двери, по обе стороны которой стояли два покрытых паршой солдата – видимо, их растили в свинарнике, – и заметила, что на руке у нее кровь. Повернувшись, она небрежно вытерла руку о грязную заляпанную кровью тунику одного из солдат. Его бицепсы были толщиной с ее талию. Он злобно глянул на Никки, но даже не попытался остановить. В конце концов, не пачкала же она ему чистую одежду.
Ханна выполнила свою часть сделки. Никки редко пользовалась обычным оружием. Как правило, она прибегала к магии. Но в данном случае это было бы грубой ошибкой. Когда она поднесла нож к горлу Ханны, та шепотом поблагодарила Никки. Впервые кто-то благодарил ее за смерть. Ее редко благодарили за помощь. У нее была возможность, у них – нет. Так что ее долг помогать нуждающимся.
Закончив вытирать руки о молчавшего стража, она бесстрастно улыбнулась ему и вошла в приемную залу. Высокие окна были завешаны светло-золотистыми занавесками, сверкающими в свете ламп, будто украшенные золотой нитью. Летний дождик стучал в оконные стекла, темные снаружи, отражавшие все, что происходило внутри. Светлые шерстяные ковры с цветочным орнаментом были покрыты грязью.
Здесь сновали разведчики и гонцы, солдаты докладывали что-то офицерам. Офицеры лаяли приказы. Солдаты, следовавшие за высокими чинами, несли свернутые карты.
Одна из карт лежала на продолговатом столе. Снятый со стола серебряный канделябр стоял рядом на полу. Проходя мимо стола, Никки бросила взгляд на карту и мысленно отметила, что там не хватает многих важных деталей, тщательно прорисованных на той карте, что была составлена со слов д'харианского гонца. На лежавшей на столе карте северо-западная область была помечена лишь темными пятнами пролитого зля. На карте же, отпечатанной в мозгу Никки, были горы, реки, перевалы и водопады. И точка, указывавшая место, где находятся Ричард с Матерью-Исповедницей и Морд-Сит.
Офицеры переговаривались между собой – некоторые стоя, другие сидя на мраморных столах или развалившись в кожаных креслах, лакомясь деликатесами с подносов, которые держали трясущиеся от страха слуги. Одни потягивали эль из высоких кувшинов, другие пили вино из изящных бокалов. Все вели себя так, будто давно привыкли к такой роскоши, и все казались здесь неуместны, как жабы за чаепитием.
Старушка, сестра Лидмила, явно старавшаяся держаться как можно более незаметно, за шторами, при виде пересекающей зал Никки вздрогнула и вышла из укрытия, на мгновение остановившись, чтобы оправить замызганную юбку. Когда-то сестра Лидмила говорила Никки, что вещи, усвоенные в юности, не забываются никогда, и их иногда куда легче вспомнить, чем вчерашний ужин. Ходили слухи, будто престарелая сестра, владеющая сложными заклинаниями, известными лишь самым могущественным колдуньям, может много чего интересного припомнить из времен своей юности.
Пергаментная кожа так плотно обтягивала ее череп, что сестра Лидмила куда больше походила на эксгумированный труп, чем на живого человека. Но как бы то ни было, двигалась она довольно-таки шустро.
Примерно футах в десяти сестра Лидмила замахала рукой, будто боялась, что Никки ее не заметит.
– Сестра Никки! Сестра Никки, наконец-то! – Она схватила Никки за руку. – Пойдем скорей, дорогая. Пойдем. Его превосходительство ждет тебя. Сюда. Пошли скорее.
Никки высвободилась из хватки сестры.
– Показывай дорогу, сестра Лидмила. Я пойду следом.
Старуха улыбнулась. Ее улыбка не была ни радостной, ни довольной. Так улыбаются, когда испытывают облегчение. Джегань наказывал любого, кто вызывал его недовольство, не важно, виноват ты или нет.
– Что тебя так задержало, сестра Никки? Его превосходительство просто вне себя, да-да, и все из-за тебя! Где ты пропадала?
– У меня... было одно дело, которое необходимо закончить.
Старушке приходилось семенить, чтобы поспевать за Никки.
– Ну да, дело! Будь моя воля, я бы отправила тебя драить горшки за то, что тебя не было в пределах досягаемости, когда ты нужна!
Сестра Лидмила была дряхлой и забывчивой, и временами переставала понимать, что она уже не во Дворце Пророков. Джегань держал ее, чтобы встречать людей или показывать дорогу. Если она забывала путь, сноходец всегда мог в случае необходимости ее поправить. Он развлекался, используя уважаемую сестру Света – колдунью, владеющую самыми сложными и могучими заклинаниями – в качестве девочки на побегушках. Оказавшись вне Дворца Пророков с замедляющим старение заклятием, сестра Лидмила стремительно начала приближаться к могиле. Как и все сестры.
Сгорбленная старушка, размахивая руками, тянула Никки за собой, ведя по большим залам, вверх по лестницам, вниз по коридорам. Наконец она остановилась перед украшенной золотом дверью и потеребила кольцо в губе, переводя дыхание. Мрачные солдаты, патрулировавшие коридор, одарили Никки взглядами – черными, как ее платье. Она узнала императорских гвардейцев.
– Здесь. – Сестра Лидмила покосилась на Никки. – Его превосходительство в своих покоях. Поспеши. Иди. Ну иди же! – Она взмахнула руками, будто пыталась взнуздать лошадь. – Ступай.
Прежде чем войти, Никки повернулась к старухе:
– Сестра Лидмила, ты как-то сказала мне, что я лучше всех подхожу для того, чтобы перенять у тебя кое-какие знания.
Лицо сестры Лидмилы озарилось лукавой улыбкой.
– А! Наконец-то тебя заинтересовала более сложная магия, сестра Никки?
Никки еще никогда не проявляла интереса к тому, чему так хотела научить ее сестра Лидмила. Магия – эгоистичный дар. Никки выучила то, что было необходимо, но никогда не пыталась идти дальше.
– Да, честно говоря, мне думается, я наконец созрела.
– Я всегда твердила аббатисе, что ты единственная, кто обладает достаточной силой, чтобы овладеть теми же заклинаниями, что и я. – Старушка наклонилась поближе. – Опасными заклинаниями, смею заметить.
– Их следует передать, пока ты еще в состоянии это сделать.
Сестра Лидмила удовлетворенно кивнула.
– Полагаю, ты уже достаточно взрослая. Я могла бы тебе показать. Когда?
– Я приду к тебе... завтра. – Никки покосилась на дверь. – Сомневаюсь, что сегодня смогу прийти на урок.
– Значит, завтра.
– Если я... приду к тебе завтра, то очень захочу научиться. В особенности мне хотелось бы научиться творить материнское заклятие.
Судя по тому, что знала Никки, заклятие под странным названием «материнское» было именно тем, что ей нужно. У него было еще одно преимущество: однажды наложенное, снятию оно не подлежало.
Сестра Лидмила приосанилась и снова коснулась пальцем нижней губы. На лице появилось озабоченное выражение.
– Так-так. Это, значит? Ну что ж, да, я могу тебя ему обучить. У тебя есть способности. Мало у кого они есть. Я не доверила бы подобное заклятие никому, кроме тебя. Оно требует колоссальной волшебной силы. У тебя сила есть. Если ты понимаешь, на что идешь, и готова добровольно заплатить цену заклятия, я тебя научу.
Никки кивнула.
– Значит, как только смогу, я приду.
Старушка зашаркала по коридору в глубокой задумчивости, уже размышляя о предстоящем уроке, Никки не знала, доживет ли она до этого урока.
Проследив, как старая сестра исчезает за углом, Никки вступила в тихую комнату, освещенную мириадами свечей и ламп. Высокие потолки были расписаны узорами в форме листьев и колосков. На полумягкие ковры, желтые, оранжевые и красные, словно осенний лес; кушетки и кресла обиты коричневым плюшем. Высокие окна плотно завешаны тяжелыми драпировками.
Две сидевшие на кушетке сестры мгновенно вскочили.
– Сестра Никки! – буквально завопила одна.
Другая помчалась к двойным дверям в противоположном конце комнаты и без стука приоткрыла одну, явно выполняя указания. Просунув голову внутрь, она что-то тихо проговорила. Сестра отскочила, когда из комнаты донесся рев Джеганя:
– Вон! Все вон! Чтоб духу не было!
Две сестры помоложе, личные помощницы императора, пулей вылетели из помещения. Никки пришлось отойти в сторонку, чтобы колдуньи не сбили ее с ног. Не замеченный Никки юноша бросился за ними. Никто даже не глянул на нее. Первый урок, который усваивали рабы Джеганя: если император приказывает что-то сделать, делать это нужно немедленно. Ничто так не выводило его из себя, как медлительность.
Из дверей во внутренние покои вылетела незнакомая Никки женщина – молодая, красивая, темноволосая, темноглазая. Наверняка пленница, захваченная по дороге, очередная игрушка Джеганя. Глаза женщины говорили о том, что ее мир рухнул.
Такова неизбежная цена установления в мире нового порядка. В характере великих вождей всегда есть недостатки, которые сами они, впрочем, считают лишь пустяками. Огромное благо, которое Джегань несет страдающим человеческим массам, намного перевешивает его мелкие пороки, например любовь к наслаждениям и разрушениям. Никки частенько была объектом его пороков, но это цена, которую приходится платить за грядущую помощь угнетенным и обездоленным.
Наружная дверь захлопнулась, покои опустели. Остались лишь Никки и император. Никки стояла, высоко подняв голову и свободно опустив руки, наслаждаясь тишиной. Великолепие мало что для нее значило, но тишина и спокойствие были роскошью, которую она научилась ценить, пусть даже это и эгоистично. В палатках вечно стоял шум от толпившихся вокруг войск. Здесь же царила тишина. Она оглядела большую, изящно обставленную переднюю, размышляя, не приобрел ли Джегань вкус к такого рода местам. А может, ему тоже хотелось тишины?
Она повернулась к внутренним покоям. Император сидел там, внутри, поджидая ее. Мускулистая масса кипящего гнева, переходящего в ярость.
Никки направилась прямо к нему.
– Вы хотели меня видеть, ваше превосходительство?
Мясистая ладонь наотмашь ударила ее по лицу. От удара Никки повернулась и рухнула на колени. Джегань за волосы вздернул ее на ноги. Во второй раз, перед тем как рухнуть на пол, она впечаталась в стенку. Боль была чудовищной. Очнувшись, Никки поднялась на ноги и опять встала перед ним. В третий раз она увлекла с собой на пол здоровенный канделябр. Свечи покатились по полу. Занавеска, за которую она ухватилась, порвалась, и большой кусок полотна обрушился на нее сверху, когда Никки и перевернутый ею стол грохнулись на пол. Стекло разлетелось вдребезги. Мелкие предметы с металлическим звоном запрыгали по комнате.
В голове шумело, взор затуманился. Глаза, похоже, заплывали, челюсть болела, как будто ее сломали, а шея не слушалась – наверное, мышцы порвались. Никки распласталась на полу, наслаждаясь волнами боли, купаясь в редком для нее состоянии ощущения чего-либо.
Она видела кровавые полосы на ковре и деревянном полу.
Слышала, как Джегань что-то кричит, но из-за звона в ушах не могла различать слова. Никки приподнялась, опираясь о пол трясущейся рукой, поднесла руку ко рту – пальцы окрасились, кровью. Она блаженствовала в боли. Она так давно ничего не чувствовала, за исключением того краткого мига с Морд-Сит. А теперь просто купалась в ощущениях.
Жестокость Джеганя могла пробиться в наполнявшую Никки пустоту потому, что она знала: она не обязана это выносить. И он тоже знал, что Никки тут по своему выбору, а не по его желанию. И это понимание лишь подстегивало ярость императора и усиливало ее ощущения.
Казалось, гнев его смертоносен. Никки лишь мимоходом отметила, что, скорее всего не выйдет отсюда живой. И скорее всего не выучит заклинания сестры Лидмилы. Она просто ждала того, что уже уготовила ей судьба.
Наконец стены замедлили вращение, и Никки снова поднялась на ноги. Она заставила себя стоять прямо перед темным массивным силуэтом императора. В его бритом черепе отражался свет ламп. Над губами виднелись узенькие полоски усов, в центре подбородка – борода. Золотое кольцо в левой ноздре и протянувшаяся от него к золотой серьге в левом ухе цепочка мерцали в мягком свете ламп. Сегодня лишь массивные перстни украшали его пальцы, а обычный набор многочисленных королевских цепей, которые он носил на шее, отсутствовал. Перстни были мокрыми от ее крови.
Джегань сидел, обнаженный по пояс, его грудь была покрыта курчавыми волосами. Мышцы бугрились. Шея у него была бычья, а нрав еще хуже.
Никки стояла перед ним, глядя в жуткие глаза, которые давно привыкла видеть в своих кошмарах. Темно-серые, без зрачков, с пробегающими темными сполохами. Хотя в них не было ярко выраженного зрачка и радужной оболочки – ничего, кроме темных дыр там, где у обычного человека находились глаза, – Никки всегда точно знала, когда он смотрит на нее.
Это были глаза сноходца. Сноходца, потерявшего доступ к ее разуму. И теперь Никки знала почему.
– Ну?! – прорычал он. – Рыдай! Ори! Вопи! Умоляй! Спорь! Оправдывайся! Только не стой вот так!
Никки, безмятежно глядя в побагровевшие глаза, сглотнула кровь.
– Пожалуйста, уточните, ваше превосходительство, что именно вы предпочитаете, как долго мне продолжать и следует ли остановиться, когда я сама сочту нужным, либо ждать, пока вы меня изобьете до бесчувствия.
С яростным ревом он обрушился на нее, здоровенной ручищей схватил за горло и ударил. Колени Никки подогнулись, но император удерживал ее, пока она не пришла в себя настолько, чтобы держаться на ногах.
Джегань отпустил ее и оттолкнул.
– Я желаю знать, почему ты так обошлась с Кадаром!
Никки лишь улыбнулась окровавленными губами. Грубо заломив ей руку за спину, Джегань крепко притиснул ее к себе.
– Почему ты это сделала? Почему?
Смертельная пляска с Джеганем началась. Никки снова отстраненно спросила себя, не расстанется ли она на сей раз с жизнью.
Джегань убил немало сестер, не угодивших ему. То, что Никки была подле него в безопасности, объяснялось ее полным безразличием к собственной жизни. Оно очаровывало Джеганя именно потому, что он знал: безразличие это абсолютно искреннее.
– Временами ты просто дурак, – произнесла она с ненаигранным презрением, – слишком самоуверенный, чтобы разглядеть то, что у тебя под самым носом.
Он заламывал ей руку до тех пор, пока Никки не подумала, что сейчас сломается кость. Его тяжелое дыхание согревало саднящую щеку.
– Я убивал людей за куда менее непочтительные слова
Несмотря на боль, Никки издевательски проговорила:
– Значит, ты собрался утомить меня до смерти? Если хочешь убить, валяй. Возьми за горло и удави или избей так, чтобы я истекла кровью у твоих ног. Только не думай, что сможешь удушить меня своими угрозами! Если хочешь меня бить, так будь мужиком – и бей! Или заткнись.
Большинство людей допускали грубую ошибку, принимая Джеганя за тупого безмозглого костолома. Он таким вовсе не был. Джегань был одним из умнейших людей, каких Никки встречала за всю свою долгую жизнь. Жестокость была его маской. Имея доступ к разуму многих людей, он имел доступ к их знаниям, мудрости, мыслям. И это лишь укрепляло его ум. А еще он знал, чего люди боятся больше всего. Если что в нем и пугало Никки, так это не жестокость, а ум. Она точно знала, что этот ум может быть неисчерпаемым источником жестокости.
– Почему ты убила его, Никки? – снова спросил он, уже слегка остыв.
В ее мозгу, как защитная стена, пробегали мысли о Ричарде. Джегань наверняка видел это по ее глазам. Она знала, что отчасти ярость Джеганя вызвана тем, что он не способен проникнуть в ее разум, не может владеть ею так же, как многими другими. Ее понимающая ухмылка дразнила, намекая на то, чего он не мог получить.
– Я просто позабавилась, вынудив великого Кадара Кардифа молить о милосердии, а потом отказав ему в этом.
Джегань снова взревел. Звериный рык звучал неуместно в изысканной спальне. Никки увидела, как его рука устремляется к ней. Стены завертелись. Она ждала, что ударится обо что-то и переломает себе все кости. Но вместо этого подлетела и приземлилась на чем-то неожиданно мягком – на кровати, сообразила она. Каким-то образом она избежала столкновения с мраморными и деревянными столбами по углам. Похоже, судьба плутует с ней.
Джегань навалился на нее.
Никки подумала, что теперь он наверняка забьет ее до смерти. Но он лишь пристально глядел ей в глаза. Затем сел, придавив ей бедра. Могучие руки принялись развязывать шнуровку корсажа. Рванув ткань, он обнажил ее грудь. Пальцы сжали нежную плоть и давили до тех пор, пока у Никки не выступили слезы.
Никки не смотрела на него и не сопротивлялась, а просто неподвижно лежала, пока он задирал ей подол. Мысли ее устремились далеко, туда, куда, кроме нее, никто не имел доступа. Джегань обрушился на нее всей тяжестью, выбив воздух из легких.
Держа руки вдоль тела, не моргая, Никки смотрела на шелковый полог кровати. Мысли ее носились далеко. Боль тоже казалась чем-то отдаленным. А дышала она по привычке.
Пока Джегань занимался своим делом, Никки размышляла о том, что предпримет в дальнейшем. Открывшиеся сейчас возможности прежде казались ей совершенно нереальными. Теперь же это очень даже осуществимо. Нужно только решиться.
Джегань шлепнул ее, заставляя вернуться к нему.
– Ты слишком глупа, чтобы хотя бы хныкать!
Никки поняла, что он кончил. И вовсе не рад, что она этого не заметила. Пришлось напрячься, чтобы не потереть челюсть, болевшую от того, что Джеганю казалось легким тычком. Пот с его подбородка капал ей на лицо. Могучее тело блестело от усилий, которых она даже и не заметила.
Нависнув над ней, Джегань смотрел ей в глаза, тяжело дыша. Конечно, доминирующим в этом взгляде был гнев, но Никки показалось, будто там промелькнуло что-то еще: сожаление, а может быть, мука или даже боль.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:46 | Сообщение # 11
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
– Именно этого вы от меня хотите, превосходительство? Чтобы я хныкала?
Он лег на бок рядом с ней.
– Нет. – В его голосе звучала горечь. – Я хочу, чтобы ты реагировала.
– Но я реагирую, – произнесла Никки, глядя на полог. – Просто это не та реакция, которая тебе нужна.
Джегань сел.
– Да что с тобой такое, женщина?
Никки посмотрела на него и отвела взгляд.
– Понятия не имею, – чистосердечно ответила она. - Но думаю, что выясню.
ГЛАВА 14

— Раздевайся. Проведешь ночь здесь, — махнул рукой Джегань. — Прошло много времени…
Теперь настал его черед уставиться на стены.
— Мне не хватало тебя в постели, Никки.
Никки не ответила. Она не верила, что в постели ему хоть чего-то недостает. И сильно сомневалась, что он вообще понимает, что значит по кому-то скучать. Чего ему точно не хватает, подумала она, так это умения скучать по кому-то.
Никки села, свесив ноги с кровати, и принялась выпутываться из платья. Она повесила платье на спинку стула. Выудив из-под покрывала нижнее белье, аккуратно положила его на стул, затем сняла чулки и сложила туда же. Джегань наблюдал, скользя взглядом по ее телу, смотрел, как она разглаживает смятое платье, следил за таинственным поведением женщины, ведущей себя как женщина.
Сложив одежду, Никки повернулась к нему. Она гордо стояла, позволяя ему разглядывать все то, что он мог получить только силой и никогда — как добровольный дар. Она видела промелькнувшее на его лице сожаление. И это была ее единственная победа: чем чаще он брал ее силой, тем лучше понимал, что только так и может ее получить. И тем сильнее это его бесило. Никки скорее бы умерла, чем добровольно отдалась ему, и он знал эту жестокую истину.
Наконец он подавил свое потаенное горькое желание и посмотрел ей в глаза:
— Почему ты убила Кадара?
Ники села на край постели напротив Джеганя, вне его досягаемости, но так, что он мог достать ее рывком, и пожала обнаженными плечами.
— Ты — не Орден. Орден — не какой-то один человек, а идеал справедливости. И в этом качестве переживет любого человека. Ты в данный момент служишь этому идеалу и Ордену в качестве обычного изувера. В этой роли Орден может использовать любого садиста. Тебя, Кадара или еще кого-нибудь. Я просто убрала того, кто когда-нибудь мог бы стать угрозой для тебя, прежде чем ты перерастешь свое нынешнее амплуа.
Джегань усмехнулся:
— И ты ждешь, чтобы я поверил, будто ты оказала мне услугу? Да ты надо мной издеваешься!
— Если тебе нравится так думать, то пожалуйста. Ее белая кожа резко контрастировала с тяжелым темно-зеленым покрывалом и зелеными простынями. Джегань лежал на спине поверх покрывала, откинувшись на кучу смятых подушек, бесстыдно открытый ее взору. Его темные глаза стали еще темнее.
— Что это за разговоры я постоянно слышу насчет “Джеганя Справедливого”?
— Твой новый титул. То, что спасет тебя, поможет одержать победу, принесет куда большую славу, чем что бы то ни было. А ты, за то, что я убрала потенциальную угрозу твоему будущему и превратила тебя в народного героя, избил меня в кровь.
Джегань заложил руку за голову.
Иногда я начинаю думать, что о тебе верно толкуют. Ты и вправду чокнутая.
— А если ты всех убьешь?
— Значит, они будут мертвы.
— Я тут недавно проезжала по городам, которые навестили твои солдаты. Похоже, они не убивают жителей. Во всяком случае, не вырезают всех в пределах досягаемости, как делали в начале наступления на Новый мир.
Он рванулся, схватил ее за волосы, рывком опрокинул на спину рядом с собой. Никки перевела дух, а Джегань приподнялся на локте и вперил свой жуткий взор в ее глаза.
— Это твоя работа — показывать пример на людях, демонстрировать им, что они обязаны вносить свой вклад в наше дело. Заставить их бояться справедливого гнева Имперского Ордена. Именно эту задачу я на тебя возложил.
— Неужели? Тогда почему солдаты тоже не устраивают показательные экзекуции? Почему не трогают эти города? Поему не участвуют в акциях устрашения? Почему не оставляют за собой выжженные и вырезанные под корень города?
— И кем я тогда буду править, кроме моих солдат? Кто будет работать? Кто будет производить товары? Выращивать хлеб? Платить дань? Кому я принесу порядок Ордена? Кто будет воспевать великого императора Джеганя, если я всех убью?
Он откинулся на спину.
— Может, тебя и прозвали “госпожа Смерть”, но мы не можем действовать по-твоему, и убивать всех подряд. В этом мире ты связана с целями Ордена. Если люди будут знать, что прибытие Ордена не несет ничего, кроме смерти, они будут сопротивляться до упора. Они должны знать, что только своим сопротивлением навлекут на себя скорую и неотвратимую гибель. Если же осознают, что мы несем им высоконравственную жизнь, жизнь под дланью Создателя, когда благосостояние человека превыше всего, они с радостью примут нас.
— В этот город ты принес смерть, — подначила она, вынуждая Джеганя невольно подтвердить правильность того, что она сделала. — Хотя эти люди выбрали Орден.
— Я отдал приказ, чтобы оставшимся в живых горожанам было дозволено вернуться в дома. Грабежи закончились. Местные жители не сдержали своих обещаний и тем спровоцировали жестокое обращение. Они увидели, на что мы способны, увидели, что теперь все закончилось, и наступил новый порядок. Разделенным государствам пришел конец. Все люди будут подчиняться единому руководству и все вместе войдут в новую эру процветания — под властью Имперского Ордена. Уничтожат только тех, кто будет сопротивляться, но не за то, что сопротивлялись, а потому что они враги всеобщего процветания и должны быть уничтожены. Здесь, в Андерите, произошел поворот в нашей борьбе. Наконец-то Ричарда Рала отверг народ, увидевший ценность того, что предлагаем мы. Отныне Рал больше не может заявлять, что представляет их интересы.
— И все же ты пришел и вырезал…
— Местные руководители не выполнили кое-какие обязательства. Кто знает, сколько еще народу в этом замешано, поэтому горожанам пришлось заплатить. Но все в целом они заслужили место в Ордене своей храбростью, решительно отвергнув Магистра Рала и устаревшие, эгоистичные моральные принципы, что он им предлагал. Течение повернуло в другую сторону. Люди больше не верят Магистру Ралу, и он теперь тоже не может верить в них. Ричард Рал — падший вождь.
Никки мысленно грустно улыбнулась. Она — падшая женщина, Ричард — падший мужчина. Их судьбы переплетены.
— Возможно, здесь, в маленьком местечке это и так, — сказала она. — Но он далеко не побежден. Он все еще опасен. В конце концов, именно из-за Ричарда Рала ты не смог получить все, что хотел в Андерите. Он не только лишил тебя чистой победы, уничтожив огромные запасы продовольствия и полностью разрушив всю производственную систему, но еще и проскользнул у тебя между пальцами, когда ты уже считал, что он у тебя в руках.
— Я его схвачу!
— Да ну? Сомневаюсь. — Никки проследила, как сжался и вновь разжался огромный кулак, и продолжила:
— Когда ты намерен двинуть наши силы на север, в Срединные Земли?
Джегань потер волосатую грудь.
— Скоро. Для начала я хочу дать им время расслабиться. А когда их самодовольство достигнет пика, ударю на севере. Великий полководец должен понимать суть битвы, чтобы вовремя менять тактику. Теперь мы уже двинем на север как освободители, неся славу Создателя народам Срединных Земель. Мы должны завоевать сердца и умы необращенных.
— Ты решился на такие перемены? Сам? Ты не считаешься с волей Создателя, ведя свою кампанию?
В ответ на такое нахальство Джегань грозно поглядел на Никки, давая понять, что лучше бы ей не задавать подобных вопросов.
— Я император. Мне не нужно советоваться с духовными лидерами, но поскольку и совет всегда приветствуется, я уже переговорил со жрецами. Они одобрительно отозвались о моих планах. Брат Нарев счел это мудрым решением и дал свое благословение. Ты лучше занималась бы своим делом подавления всяких оппозиционных идей. Если не станешь выполнять мои приказы — что ж, никто не станет скучать без одной из сестер. У меня их много.
Никки его угрозы совершенно не трогали, какими бы реальными они ни были. Судя по подозрительному взгляду Джеганя, он тоже начал понимать ее отношение.
— То, что ты говоришь, вполне годится, — произнесла она, — но это нужно поделить на маленькие кусочки, которые народ сможет прожевать. Народ не обладает мудростью Ордена и не видит, что для него лучше. Люди редко это понимают. Даже такой тупица, как ты, должен понимать, что я предвидела твои планы, помогая тем, кого ты не можешь себе позволить убить, понять, что ты избавил их от страданий благодаря твоему чувству справедливости. Слухи о подобных деяниях завоюют сердца людей.
Джегань покосился на нее.
— Я — очистительный огонь Ордена. Это необходимый пожар, но не финал. Это всего лишь средство дойти до конечной цели. На том пепелище, что создаю я, Джегань, прорастет и расцветет новый порядок. Именно эта конечная цель, эта новая эра процветания человечества, оправдывает все. И тут моя обязанность — а вовсе не твоя — устанавливать справедливость, определять, на кого она распространяется, а на кого нет.
Его хвастовство начало раздражать Никки.
— Я просто дала этому имя — Джегань Справедливый — и начала распространять твой новый титул, когда подвернулась подходящая возможность, — колючим тоном проговорила Никки. — Ради этой конечной цели я пожертвовала Кадаром, по тем самым причинам, что ты перечислил. Это нужно было сделать сейчас, чтобы у нас было время, и новость распространилась повсеместно, иначе Новый мир вскоре необратимо сплотит свои ряды против Ордена. Я выбрала время и место и, пожертвовав жизнью Кадара — жизнью героя войны, — доказала, что ты ставишь верность Ордену превыше всего. Очко в твою пользу. Пожар может учинить любой изувер. Этот новый титул демонстрирует твои высоконравственные позиции — еще одно проявление твоего превосходства над всеми остальными. Я заронила семя, которое сделает тебя героем в глазах простого народа и, что гораздо важнее, в глазах Братства. Ты собираешься притворяться, что считаешь этот титул не соответствующим твоим требованиям? Или делать вид, что он не служит твоим целям?
Это я, Никки, в одиночку сделала то, чего не могла бы добиться вся твоя армия. В обмен на жизнь Кадара ты получаешь нечто гораздо большее: почет, доброе имя, преданность. И все это ты получаешь добровольно, без всякой борьбы. Тебе это не будет стоить ничего. Это я, Никки, превратила тебя в вождя, которому люди доверятся по доброй воле, полагаясь на его справедливость.
На некоторое время Джегань отвел пристальный взгляд от горящих глаз Никки. Император размышлял. Наконец его рука расслабилась, и пальцы мягко пробежались вдоль ее бедра. Это было молчаливое признание ее правоты.
Через несколько мгновений он зевнул; глаза его закрылись; дыхание выровнялось, и он погрузился в дремоту. Повелитель не сомневался, что к его пробуждению Никки все еще будет оставаться на прежнем месте и в его распоряжении. Сама Никки полагала, что может уйти в любое время.
Но не сейчас. Пока рано.
Джегань проснулся через час. Никки немигающим взглядом уставилась на балдахин, думая о Ричарде. Казалось, в ее плане недостает небольшого фрагмента. Единственного кусочка в мозаике, но который должен все расставить по местам.
Император спал на боку, спиной к Никки. Сейчас он повернулся и подтянул ее ближе; в темных глазах снова разгоралась похоть. Тело его было горячим, словно камень, нагретый солнцем. И лишь немного более мягким, чем камень.
— Доставь мне удовольствие, — скомандовал Джегань. Сиплый рык способен был напугать любую женщину настолько, чтобы она не посмела ослушаться.
— Или что? Убьешь меня? Если б я боялась смерти, меня бы здесь не было. Я здесь насильно, а не по согласию, и не собираюсь поддерживать твое заблуждение. Я не позволю тебе думать, что хочу тебя.
Джегань ударил ее тыльной стороной ладони, отбросив на другую сторону кровати.
— Но тебе же это нравится! — он схватил ее за лодыжку и подтянул обратно к себе. — Иначе, почему еще ты здесь?
— Ты приказал мне.
Он самодовольно ухмыльнулся.
— И ты пришла, хотя могла бы сбежать.
Никки уже было открыла рот, но не нашла ответа, который можно было облечь в слова. Такого ответа, который мог бы понять Джегань.
Победно ухмыляясь, император придавил ее своим телом и прижался к ее губам. Даже причиняя ей боль, Джегань считал свое поведение проявлением особой благосклонности. Он не раз повторял, что, если у него и возникало желание целовать женщину, то это была она, Никки. Казалось он уверен, что проявляя к ней подобные чувства, он не оставляет ей выбора, кроме как почувствовать то же самое. Словно чувство, высказанное словами, становилось монетой, на которую по первому требованию можно купить любовь и привязанность.
И Никки знала, что это — только начало долгой ночи. Долгой пытки. До наступления утра ей еще не раз придется вынести его неистовую ярость.
Пришло утро, а с ним тупая пульсирующая боль в голове — следствие побоев. Болело все тело там, куда приходились удары Джеганя, когда он вдруг осознавал, что добровольное подчинение Никки — лишь его заблуждение. И это осознание еще сильнее раздражало императора.
Это была долгая ночь на подушках, испачканных ее собственной кровью. Ночь необычных переживаний и ощущений. Никки знала, что она — зло, и заслуживает самого грубого обращения. У нее нет морального права протестовать, даже если то, что с ней вытворяют, ужасно и жестоко. И совершая насилие, Джегань даже не приблизился к тому, чтобы сравниться с ней в степени порочности. Джегань был подвержен простым плотским грехами, и в том не было ничего нового — все люди порочны по своей природе. Но она-то, Никки, столь равнодушная к страданиям окружающих, была порочна в душе. А это уже являлось злом в чистом виде. И потому она заслужила все страдания, что причиняет ей Джегань, от чего в ее душе, погруженной во мрак, мелькнуло нечто похожее на удовлетворение.
Коснувшись рта, Никки нащупала рану, которая хоть и болела, но уже затянулась. Можно было бы ее исцелить, только боль от этого не исчезнет. Но Никки твердо решила, что обратится к одной из Сестер за лечением. Это будет всяко лучше, чем доставлять Джеганю удовольствие наблюдать за ее страданиями и болью.
С этим мысли Никки вернулись к раздумьям о сестре Лидмиле.
И тут до Никки дошло, что Джеганя рядом с ней нет. Она села в постели и увидела, что он сидит в кресле рядом с кроватью и смотрит на нее.
Она потянула на себя простыню в засохших пятнах крови, прикрывая грудь.
— Ты — свинья.
— Но ты не можешь насытиться мной, что бы ни говорила. Ты хочешь быть со мной, Никки. Почему бы еще ты осталась?
Джегань наблюдал за ней. Его кошмарные глаза пытались найти путь в ее сознание и… ничего не происходило. Он больше не мог быть ее ночным кошмаром. Ричард охранял ее сознание.
— Ну, причины вовсе не те, в которые тебе хотелось бы верить. Главным образом, меня удержали нравственные устои Ордена. Я хочу, чтобы он процветал. Хочу помочь беспомощным жертвам, хочу положить конец из жизни, полной страданий. Я хочу, чтобы все, наконец, стали равны и имели все, в чем нуждаются. Я посвятила этому большую часть своей жизни. Орден увидит, каким справедливым станет мир. И если ради этого мне приходится терпеть и поддерживать тебя, то это пустяк, незначительная мелочь.
— Звучит очень благородно. Но, думаю, за этим скрывается нечто большее. Полагаю, ты ушла бы, если б могла, или… — император улыбнулся, — если бы действительно этого захотела. Так в чем же дело, Никки?
Размышлять над этим вопросом Никки не хотелось — очень уж болела голова.
— Что это за разговоры о твоем новом дворце?
— Так ты уже слышала?
Джегань сделал глубокий вдох и страстно выдохнул.
— Это будет величайший из когда-либо построенных дворцов. Дворец, достойный Императора Имперского Ордена. Подобающая резиденция для человека, который правит обоими мирами — и Древним, и Новым.
— Который хочет править. На пути у тебя стоит Лорд Рал. Сколько раз уже он одерживал над тобой верх?
В глазах Джеганя сверкнул огонь, который, как знала Никки, мог обернуться яростью. Ричард не раз срывал планы Джеганя. Даже не одержав победу, Ричарду удавалось одурачить императора. Довольно неплохо для человека, располагающего такой крошечной армией. Люди, подобные Джеганю, ненавидели оставаться в дураках. Ненавидели столь же сильно, как и необходимость проливать в сражениях собственную кровь.
— Я уничтожу Ричарда Рала, не беспокойся, — прорычал Джегань.
Никки вернулась к теме, которая ее действительно интересовала.
— И когда Император Джегань завоюет все, он сделается ленивым и пожелает жить в роскоши?
— Ах, но ведь теперь я — Джегань Справедливый, помнишь?
Император тяжело опустился на кровать.
— Мне жаль, что приходится причинять тебе боль, Никки. Я никогда не хотел делать тебе больно, но ты сама меня вынуждаешь. Ты же знаешь, я о тебе забочусь.
— Заботишься, и все же причиняешь боль?! Заботишься, и не удосужился рассказать о столь большом проекте, как строительстве дворца? Ничего я для тебя не значу.
— Сказал же: сожалею, что обидел тебя. Но ты ведь знаешь, что сама во всем виновата.
Джегань произносил слова почти с любовью. При упоминании о дворце лицо его смягчилось и приняло мечтательное выражение.
— Будет вполне пристойно иметь подобающее монументальное сооружение, которое добавит мне престижа.
— Ты, который всегда довольствовался полевой палаткой, теперь захотел жить во дворце? Почему?
— Потому что однажды я принесу Новому Миру правление Ордена. Люди должны видеть своего вождя в величественной обстановке. Но то будет больше, чем просто роскошь.
— Ну, разумеется, — съязвила Никки.
Джегань взял ее за руку.
— Никки, я с гордостью ношу титул Джеганя Справедливого. Ты права, настало время для такого шага. Я разозлился только из-за того, что ты сделала этот шаг, не посоветовавшись сначала со мной. Забудем об этом.
Никки промолчала. Видимо, чтобы подчеркнуть свою искренность, Джегань крепче сжал ее руку.
— Ты полюбишь дворец, когда он будет закончен. — Он нежно провел пальцами другой руки по ее щеке. — Мы будем жить там очень долго.
От этих слов внутри Никки что-то оборвалось.
— Очень долго?
Она впервые осознала, что тут было нечто большее, чем просто желание иметь дворец взамен разрушенного Ричардом Дворца Пророков. Ему нужно было что-то еще. То, что у него тоже отнял Ричард. Может это…
Никки вглядывалась в лицо императора в поисках разгадки, а он просто улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд.
— Строительство уже началось, — сказал он, уводя ее мысли в сторону. — Архитекторы и величайшие строители Древнего Мира собрались вместе, чтобы работать там. Каждый хочет быть частью великого проекта.
Никки сделала еще одну попытку.
— А Брат Нарев? Что он думает о строительстве подобного легкомысленного памятника одному человеку, когда столько еще нужно сделать для стольких нуждающихся?
— Брат Нарев и его ученики весьма благоволят к проекту, — на лице Джеганя промелькнула лукавая улыбка, — конечно, они тоже будут там жить.
И тут Никки осенило.
— Он собирается наложить заклятье на новый дворец, — изумленно прошептала она самой себе.
Наблюдая за ней, Джегань лишь улыбнулся, довольный ее реакцией.
Брат Нарев прожил во Дворце Пророков почти так же долго, как и Никки — около ста семидесяти лет, но, казалось, за это время, подобно ей, постарел всего лет на десять-пятнадцать. Кроме Никки никто во Дворце даже не подозревал, что он был кем угодно, только не конюхом — они не знали, что у него есть дар.
Все это время, она и все остальные почти не обращали на него внимания, а он, должно быть, изучал заклятье, наложенное на Дворец. Насколько она знала, большую часть учеников Брата Нарева составляли молодые волшебники из Дворца Пророков. Когда-то они имели доступ в хранилища и могли добывать информацию, которая помогала ему. Но действительно ли он способен на подобные вещи?
— Расскажи мне о дворце, — попросила Никки, предпочитая звук его голоса безмолвному взгляду кошмарных глаз.
Джегань впервые поцеловал ее как мужчина женщину, а не как насильник жертву. Никки стерпела поцелуй с обычным равнодушием, но император на сей раз, казалось, не обратил на это никакого внимания. Судя по улыбке, он явно получал от поцелуя удовольствие.
— Там будет галерея, миль пятнадцати в длину, проходящая через все залы.
Джегань взмахнул рукой, как бы рисуя в воздухе грандиозный силуэт дворца. Он говорил так, словно видел перед собой парящие в пространстве очертания.
— Никому и никогда не доводилось видеть ничего, равного ему. Мое дело — нести свет учения Ордена грешникам и скрягам, что населяют Новый Мир. Я несу истинное слово Создателя, чтобы искоренить их древнюю религию, именуемую магией. И пока я этим занят, в моей родной стране идет работа по строительству дворца.
— Каменоломни на годы будут обеспечены работой, добывая каменные глыбы, которые пойдут на сооружение. Глыбы разнообразного камня, несомненно, послужат славе дворца. Самый качественный мрамор! Самая лучшая древесина! Каждый гвоздь, предназначенный для строительства дворца, будет исключительным. Лучшие мастера будут создавать это грандиозное строение.
— Да уж. Если не считать того, что там могли бы жить и другие люди, — издевательски заметила Никки с холодным презрением.
— Это будет помпезный монумент одному человеку: Великому и Могущественному Императору Джеганю.
— Нет! Это будет жертва во славу Создателя.
— Неужели? Создатель тоже поселится там?
Джегань нахмурился, услышав ее богохульство.
— Брат Нарев желает, чтобы дворец выглядел поучительно. Он взял на себя духовное руководство и лично присматривает за строительством, пока я расчищаю дорогу Ордену.
Именно это Никки и хотела узнать.
Джегань вглядывался в невидимые очертания дворца, существовавшего пока только в его воображении. В его голосе послышалось благоговение.
— Брат Нарев разделяет мои представления. Он всегда был мне как отец. Он зажег этот огонь в моей груди. Его духовные наставления всю жизнь вдохновляют меня. Он дал мне возможность быть впереди, обрести победы и славу, но без его духовного руководства я так и остался бы никем. Я побеждал как воин, как боевой кулак Ордена. Но кулак — это лишь часть целого, так и все мы — ничтожные пылинки единого общества. Ты права: многие могли бы занять мое место в Ордене, но это мое предназначение — быть тем, кто веден нас. Брат Нарев верит в меня, и я никогда не сделаю ничего, способного предать эту веру. Он указывает путь всем нам, и предать его — означает предать самого Создателя.
— Я всего лишь хотел построить подобающий дворец. Дворец, откуда мы будем править, и откуда будем нести благо людям. Брат Нарев дал моей мечте духовное обоснование, понятное каждому. Когда люди увидят величественное строение, они увидят истинное место человека в новом порядке. И они поймут, что человек никогда не сможет быть достоин Света Создателя, потому что он — всего лишь незначительная частица великого братства людей. А потому не имеет права быть богатым, тем самым, ввергая в нужду своих собратьев. Все будут благоденствовать вместе. Кроме того, в этом месте каждый склонит голову, потому что поймет, насколько он ничтожен перед Светом Создателя, и признает всю порочность, всю низость, всю извращенность человеческой натуры.
Никки почти видела перед собой дворец, о котором говорил император. Несомненно, зрелище будет воздействовать на людей усмиряющее. Своим рассказом Джегань практически внушил ей чувство смирения, как смирил ее когда-то Брат Нарев.
— Вот почему я осталась, — прошептала она.
— Потому что Орден — это справедливость.
Кусочек головоломки был найден. Тот самый, которого ей не хватало.
Замолчав, Джегань снова поцеловал ее. Когда он закончил, Никки выскользнула из его объятий, встала и начала одеваться. Император со сдержанной улыбкой наблюдал за ней.
— Тебе там понравится, Никки. Это будет подобающее для тебя место.
— Да? Как королеве-рабыне?
— Просто, как королеве, если ты пожелаешь. Я собираюсь дать тебе власть, какой у тебя никогда не было. Мы там будем счастливы, ты и я. На самом деле счастливы. Долго-долго счастливы.
Никки натянула на ногу чулок.
— Когда Улиция и четверо ее Сестер придумали, как им тебя… покинуть, я не воспользовалась их идеей и предпочла остаться. Потому что знаю, что только Орден способен духовно направлять человечество. Но сейчас я…
— Ты осталась потому, что без Ордена ты — ничто.
Никки отвела взгляд от его глаз. Натянула через голову платье, просунула руки в рукава и разгладила юбку на бедрах.
— Верно, без Ордена я — ничто. Но и с Орденом тоже — ничто. Никто. Все мы — жалкие презренные создания, ибо такова человеческая натура. Вот чему учит Создатель. Но Орден показывает человеку его долг — сделать жизнь лучше ради всеобщего блага.
— А я — император Имперского Ордена!
Красное лицо Джеганя медленно остывало, словно его до этого раскалили. В полном молчании он сделал непонятный жест и заговорил более мягким тоном.
— Мир будет един под управлением Ордена. Мы будем счастливы в этом дворце, когда он будет построен, Никки. Ты и я! Под духовным руководством наших жрецов. Вот увидишь. Со временем, когда…
— Я ухожу.
Никки натянула сапог.
— Я тебе не позволю.
Никки замерла с полунадетым сапогом и заглянула в его темные глаза. Затем щелкнула пальцами в направлении каменной вазы, стоявшей на столе у дальней стены. Вспыхнул свет. Ваза взорвалась облаком пыли и гравия; оглушительный звук сотряс комнату. Всколыхнулись шторы; задрожали в окнах стекла.
— Ты не позволишь мне? — произнесла Никки, когда осела пыль. Затем наклонилась и продолжала натягивать сапоги.
Джегань подошел к столу и погрузил пальцы в пыль, которая осталась единственным напоминанием о каменной вазе. Он повернулся обратно к ней, во всем своем обнаженном, волосатом императорском величии.
— Ты угрожаешь мне? Или, в самом деле думаешь, что смогла бы использовать свою силу против меня?
— Я не думаю, — ответила Никки, затягивая потуже шнурки, — я это знаю. Правда в том, что предпочла бы не использовать.
Император принял вызывающую позу.
— И почему бы?
Никки стояла и смотрела на него.
— Потому что, как ты сказал, Орден нуждается в тебе. Точнее, в изувере, подобном тебе. Ты служишь целям Ордена — ты его кулак. Ты несешь очищающий огонь. Ты выполняешь эту функцию очень хорошо. Можно даже сказать, выполняешь необычайно талантливо.
— Ты Джегань Справедливый. Ты видишь здравый смысл в титуле, который я тебе дала и используешь его для продвижения дела Ордена. Вот почему я предпочла не использовать свою силу против тебя. Это было бы то же самое, что использовать силу против Ордена, против моего собственного долга перед будущим человечества.
— Тогда почему ты хочешь уйти?
— Потому что должна. — Она взглянула на него с ледяной решимостью и смертельной угрозой.
— До того как уйду, я проведу некоторое время с сестрой Лидмилой. Ты немедленно и полностью уберешься из ее сознания, и будешь держаться подальше, все время пока я буду с ней. Мы воспользуемся твоей палаткой, так как тебе она больше не нужна. Ты присмотришь за тем, чтобы все оставили нас одних на такой срок, какой потребуется. Любой, кто войдет, без моего позволения — умрет. Включая тебя. Клянусь тебе в этом, как Сестра Тьмы. Когда я закончу, и после того как уйду, можешь делать с Сестрой Лидмилой что захочешь. Убей ее, если пожалеешь, хотя я не понимаю, зачем беспокоиться, раз она собирается сослужить тебе великую службу.
— Ясно. — Мощная грудь Джеганя поднялась. Он медленно выдохнул.
— И как надолго ты уйдешь в этот раз, Никки?
— Этот раз не похож на предыдущие. Сейчас все по-другому.
— Как надолго?
— Может, ненадолго. Может, очень надолго. Я еще не знаю. Дай мне одной сделать, то, что должна, и однажды я вернусь к тебе.
Он заглянул в ее глаза, но не смог заглянуть в ее сознание. Другой защищал ее сознание, и берег ее мысли для нее самой.
За все время, проведенное с Ричардом, Никки не узнала того, что интересовало ее больше всего. Но все же она узнала слишком много. Большую часть времени ей удавалось похоронить эти нежелательные знания под плитой холодного безразличия. Однако время от времени, как сейчас, они необъяснимо восставали из своей могилы, и захватывали ее. Когда это происходило, она становилась беспомощной против их хватки, и могла только ждать, когда забвение холодной отчужденности похоронит их вновь.
Глядя в глубокую чёрноту нечеловеческих глаз Джеганя, глаз, которые не отражали ничего кроме мрака его души, Никки прикоснулась пальцем к золотому кольцу, которое Джегань приказал продеть в ее нижнюю губу, чтобы пометить как личную рабыню. Тонкой струйкой выпустила Магию Ущерба, и кольцо перестало существовать.
— Что ты собираешься делать Ники?
Я собираюсь уничтожить Ричарда Рала. Для тебя.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:47 | Сообщение # 12
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава15
Зеддикус Зу'л Зорандер сумел уболтать и обаять всех попавшихся ему по дороге солдат, но этих нисколько не тронули его заверения в том, что он дед Ричарда. Пожалуй, лучше было бы прийти сюда днем, чтобы избежать подозрений, но он устал и к тому же никак не предполагал, что проникнуть в лагерь окажется так непросто.
Солдаты проявили должную бдительность, что весьма понравилось Зедду, но он полностью выдохся, и у него сейчас были дела куда поважнее, чем отвечать на вопросы.
– Зачем вы хотите его видеть? – повторил солдат.
– Я же сказал. Я дед Ричарда.
– Вы толковали о Ричарде Сайфере, которого, как вы теперь говорите...
– Да-да, так его звали, когда он был ребенком, и я привык так его называть, но я имел в виду Ричарда Рала, как его зовут теперь. Знаете, Магистр Рал, ваш правитель? Мне думается, что, будучи дедом столь знатного господина, как ваш Магистр Рал, я достоин некоторого уважения. И не только уважения. Я бы с удовольствием поел чего-нибудь горячего.
– С тем же успехом я могу заявить, что я брат Магистра Рала, – возразил солдат, крепко держа лошадь Зедда под уздцы. – Но это не значит, что так оно и есть.
– Очень верно, – вздохнул Зедд. Как бы ни был раздосадован Зедд, в глубине души он радовался, что эти люди не глупы и не отличаются доверчивостью.
– Но я еще и волшебник, – добавил Зедд, нахмурив брови для пущего воздействия. – Не будь я столь дружелюбен, я попросту испепелил бы вас и пошел дальше.
– А не будь я столь дружелюбен, – заявил солдат, – я подал бы сигнал – а вас уже пропустили довольно далеко, и вы теперь полностью окружены, – и десяток лучников, прячущихся в темноте, выпустили бы стрелы, которые нацелены на вас с того момента, как вы приблизились к лагерю.
– А! – победно воздел палец Зедд. – Все это хорошо и здорово, но...
– И даже если бы я погиб в огне, служа Магистру Ралу, эти стрелы все равно бы полетели без моего сигнала.
Зедд хмыкнул, опустив палец, но мысленно улыбнулся. Хорош же он, Волшебник Первого Ранга! Не будь это свои, его обставил бы в этой игре простой солдат.
А может, и нет.
– Во-первых, сержант, как я вам сказал, я волшебник, и давно знаю об этих лучниках. Я уже отвел угрозу, заколдовав их стрелы, так что теперь они не страшнее помоев. Во-вторых, если я лгу – а именно так вы сейчас думаете, – то вы совершили ошибку, сообщив мне об угрозе и дав таким образом возможность тут же прибегнуть к магии и обезопасить себя.
Лицо сержанта расплылось в улыбке.
– Ух ты, потрясающе! – Он почесал затылок, посмотрел на напарника, потом опять на Зедда. – Вы правы, именно об этом я и думал: что вы можете лгать о том, что знаете о лучниках.
– Вот видите, юноша? Не очень-то вы и сообразительны, как выясняется.
– Вы правы, сударь, не очень. Вот стою я, так увлекшись беседой с вами и так убоявшись вашего могущества и всего такого, что напрочь забыл сказать вам о том, что еще таится в темноте и будет чуток поопасней стрел, смею сказать.
Зедд сердито поглядел на него:
– А теперь смотрите сюда...
– Почему бы вам не спешиться, как я говорю, и не выйти на свет, чтобы я рассмотрел вас получше, и не ответить на некоторые вопросы?
Обреченно вздохнув, Зедд слез с лошади и ободряюще похлопал Паучиху по шее. У Паучихи, гнедой кобылы, по крупу шли черные, похожие на паутину, тонкие полосы, благодаря которым она и получила свою кличку. Молодая, сильная, умная и добродушная, лошадка была отличным компаньоном. Они с Зеддом на пару через многое прошли.
Зедд вступил в круг света от костра и зажег огонь в ладонях. Солдаты вытаращили глаза. Зедд сердито поглядел на них.
– У меня есть свой огонь, раз уж вам нужно получше меня рассмотреть. Это улучшает ваше зрение, сержант?
– Э-э... Да, сударь! – рявкнул сержант.
– Да уж, действительно улучшает, – произнесла ступившая в круг света женщина. – Почему вы сразу не призвали Хань и не продемонстрировали ваше искусство? – Она махнула рукой во тьму, будто приказывая остальным расслабиться, после чего вежливо улыбнулась. – Добро пожаловать, волшебник.
Зедд отвесил поясной поклон.
– Зеддикус Зу'л Зорандер, Волшебник Первого Ранга, к вашим услугам...
– Сестра Филиппа, волшебник Зорандер. Я помощница аббатисы.
Повинуясь ее жесту, сержант взял из рук Зедда уздечку и повел лошадь прочь. Зедд хлопнул его по спине, показывая, что не в обиде, затем потрепал Паучиху – мол, все в порядке, она может идти с сержантом.
– Обращайтесь с ней как можно лучше, сержант. Паучиха – мой друг.
Сержант отсалютовал, прижав кулак к сердцу.
– С ней будут обращаться как с другом, сударь.
Когда солдат увел Паучиху, Зедд спросил:
– Аббатисы? Которой именно? Узколицая сестра сложила на груди руки.
– Аббатисы Верны, разумеется.
– Ах да, конечно. Аббатисы Верны.
Сестры Света не знали, что Энн жива. Во всяком случае, была жива, когда Зедд видел ее в последний раз несколько месяцев назад. Энн с помощью путевого дневника сообщила Верне, что жива, но просила ее пока держать это в тайне. Все это время Зедд надеялся, что Энн провернула то, что задумала в лагере Имперского Ордена, и огорчился, узнав, что ничего у нее не вышло. Хорошего это ей не сулило.
Зедд не слишком любил сестер Света – многолетнюю неприязнь не так-то легко забыть, – но начал уважать Энн как женщину решительную и собранную. Впрочем, он по-прежнему весьма скептически относился к некоторым ее убеждениям и целям, хотя и знал, что в конечном итоге у них с Энн много общего. Об остальных сестрах Света он этого сказать не мог.
Выглядела сестра Филиппа как женщина средних лет, но у сестер ведь не поймешь. Возможно, она прожила во Дворце Пророков лишь год, а может – века. Темноглазая, с высокими скулами, она обладала весьма экзотичной внешностью. Двигалась сестра Филиппа, как движутся обычно высокомерные женщины – плыла, словно лебедь.
– Чем могу служить, волшебник Зорандер?
– Сойдет и Зедд. Эта ваша аббатиса не спит еще?
– Не спит. Сюда, Зедд, будьте любезны.
Он проследовал за женщиной, двинувшейся к темным силуэтам палаток.
– Тут есть что-нибудь пожевать?
Она обернулась:
– Так поздно?
– Ну, я довольно долго ехал... И не так уж и поздно еще, а?
Сестра смерила его оценивающим взглядом.
– Я верю, что поздно не бывает никогда, согласно учению Создателя. И выглядите вы отощавшим – от долгого путешествия, не сомневаюсь. – Ее улыбка слегка потеплела. – Еда готова всегда. Наши солдаты ведут и ночные действия, они нуждаются в пище. Полагаю, что смогу для вас что-нибудь найти.
– Было бы весьма любезно с вашей стороны, – радостно прочирикал Зедд, буравя ее спину сердитым взглядом. – Но я не тощий. Я жилистый. Многие женщины находят худощавых мужчин привлекательными.
– Правда? Никогда не знала.
Эти сестры Света – высокомерные заразы, уныло подумал Зедд. На протяжении тысячелетий появление в Новом мире означало для них смертный приговор. Зедд всегда был чуть более снисходителен. Но ненамного. В прошлом сестры приезжали в Новый мир с одной лишь целью – похищать мальчиков, наделенных магическим даром. Сестры заявляли, что тем самым спасают их. Но Зедд считал, что волшебников должны учить волшебники. И если сестры приезжали в Новый мир, чтобы увести мальчика за великий барьер во Дворец Пророков, они, по мнению Зедда, совершали тягчайшее преступление. Именно за этим они приехали сюда прошлой зимой и забрали Ричарда. И как раз сестра Верна захватила Ричарда и увезла в Древний мир. Живя под заклятием Дворца, он запросто мог застрять там на столетия. Пусть уж Ричард устанавливает с сестрами Света дружеские отношения, ну их.
Впрочем, если быть честным, у сестер тоже есть повод косо посматривать на него, Зедда. В конце концов, именно он состряпал то заклинание, с помощью которого Ричард разрушил их Дворец. Но и аббатиса Энн тоже принимала в этом участие – ведь она понимала, что это единственный способ помешать Джеганю захватить Дворец и воспользоваться хранящимися там пророчествами.
Повсюду в лагере бродили часовые. Здоровенные часовые. В кольчугах и кожаных доспехах они являли собой внушительное зрелище. Скользя во тьме, они видели все и вся. В лагере было относительно тихо, учитывая его немалые размеры. Звуки многое могут выдать неприятелю. Не так-то просто заставить такое количество людей соблюдать тишину.
– Я рада, что первый визитер, наделенный даром, оказался другом, – сказала сестра.
– А я рад, что наделенные даром помогают часовым нести службу. Есть разновидности вражеских набегов, которые обычные часовые не в состоянии заметить. – Зедд не знал, действительно ли они готовы отразить такого рода набеги.
– Если будет задействована магия, мы ее распознаем.
– Полагаю, вы все время за мной следили.
– Да, – кивнула сестра Филиппа. – Как только вы миновали линию холмов.
– Да? – Зедд почесал подбородок. – Немалое расстояние.
– Немалое, – довольно усмехнулась сестра Филиппа. Он оглянулся и посмотрел во тьму.
– Вы обе. Очень хорошо.
Она замерла и повернулась к волшебнику:
– Обе? Вы знали, что нас две?
Зедд невинно улыбнулся:
– Ну конечно! Вы просто следили. А она следовала чуть позади, заготавливая кое-какие мелкие пакости на случай, если я окажусь врагом.
Сестра Филиппа изумленно моргнула.
– Потрясающе. Вы почувствовали, как она касается своего Хань? На таком расстоянии?
Зедд самодовольно кивнул.
– Я стал Волшебником Первого Ранга не за то, что жилистый.
Наконец улыбка сестры Филиппы сделались искренней.
– Я рада, что вы пришли как друг, а не как враг.
Сестра даже не подозревала, насколько она права. Зедд обладал немалым опытом в малоприятном, грязном деле: применении магии в войне. Подъехав к лагерю, он увидел бреши в обороне и слабые места в способах применения магии. Они не ставили себя на место противника, не умели думать, как он. Будь Зедд врагом, в лагере бы уже давно начался переполох, несмотря на все их приготовления к встрече с волшебниками.
Сестра Филиппа повела его дальше. Шагая по д'харианскому военному лагерю, Зедд чувствовал себя несколько неуютно, хотя и отлично знал, что они воюют на одной стороне. Очень долгое время д'харианцы были для него смертельно опасными врагами. Ричард все изменил. Зедд вздохнул. Иногда он думал, что Ричард вполне способен подружиться с громом и молнией и пригласить их на обед.
Повсюду темнели палатки и фургоны. Копья и пики стояли аккуратными рядами. Некоторые солдаты спали, другие сидели в темноте, тихо переговариваясь и негромко смеясь.
Повсюду расхаживали патрули, Зедд чувствовал их дыхание, но в темноте не мог разглядеть лиц.
Часовые охраняли все подходы. Костров в лагере было совсем немного, причем в основном сигнальные, разожженные в стороне от основных сил, а большую часть лагеря покрывала тьма. В некоторых армиях ночами выполняли много работы, ремонтируя или изготавливая необходимые предметы, и солдатам позволялось делать что хотят. Эти же люди вели себя тихо, и лазутчики мало что могли узнать. Д'харианцы были отлично обученными, дисциплинированными, профессиональными солдатами. На расстоянии размеры лагеря определить было трудно. На самом деле он был огромным.
Сестра Филиппа привела Зедда к большой палатке, достаточно высокой, чтобы в ней можно было стоять. Висевшие под потолком лампы освещали палатку изнутри. Женщина нырнула под навес и заглянула внутрь.
– Я привела волшебника, он желает видеть аббатису.
В ответ из палатки донесся изумленный голос, разрешающий войти.
– Заходите, – улыбнулась сестра Филиппа, легонько подтолкнув его в спину. – А я пока поищу вам чего-нибудь поесть.
– Буду не только премного благодарен, но и в долгу перед вами, – ответил Зедд.
Едва он вошел, сидевшие в палатке люди встали, приветствуя его.
– Зедд! Ты, старый дурень! Ты быть живой!
Зедд ухмыльнулся, когда Эди, старая колдунья, известная в Вестландии как костяная женщина, кинулась ему в объятия. Прижав ее голову к груди, Зедд гладил колдунью по черным с проседью волосам, постриженным «каре», чуть ниже ушей.
– Я же обещал, что ты снова меня увидишь, верно?
– Да, обещал, – прошептала Эди, уткнувшись в его балахон.
Она отстранилась и оглядела его с ног до головы, не выпуская его рук. Затем потянулась и пригладила его непослушные волнистые белые волосы.
– Ты, как всегда, прелестна, – сказал Зедд. Эди посмотрела на него своими белыми глазами. Ее лишили зрения, когда она была еще совсем молодой. Теперь Эди видела с помощью своего волшебства. И в каком-то смысле куда лучше, чем обычным зрением.
– Где твоя шляпа?
– Шляпа?
– Я купила тебе красивую шляпу, а ты ее потерял. И, как вижу, так и не приобрел новой. Ты сказал мне, что купишь. Я думала, это обещание.
Зедд ненавидел ту шляпу с длинным пером, которую Эди купила ему вместе с другой одеждой. Он предпочитал простые балахоны, положенные волшебнику его ранга, но Эди «потеряла» их, когда он купил роскошный темно-бордовый балахон с черными рукавами и подбитыми плечами – тот, что был на нем сейчас. Три ряда серебряной канвы украшали отвороты. Более широкая золотая канва шла от горла вниз по груди. Одеяние стягивал красный атласный пояс с золотой пряжкой. Такую одежду носили только ученики волшебника. А среди тех, кто не наделен магическим даром, так одевались дворяне, но куда чаще богатые купцы. Поэтому, хотя Зедд терпеть не мог этот павлиний наряд, временами все же он служил удачной маскировкой. Кроме того, Эди всегда восхищалась, когда он надевал темно-бордовый балахон. Но шляпа – это чересчур. И Зедд ее «посеял».
Зедд отметил, что Эди ухитрилась сохранить свой простой наряд. Желто-красные узоры вокруг шеи – вышитые древние символы колдуньи – были единственным украшением.
– Я был занят, – отмахнулся он, – иначе купил бы новую.
– Ба! – фыркнула Эди. – Ты быть обманщик.
– Да нет же! Я был...
– Цыц. – Крепко держа его за руку, Эди указала тонким пальцем на какую-то женщину, – Зедд, это быть Верна, аббатиса сестер Света.
На вид женщине было лет тридцать пять – сорок. Зедд знал, что она намного старше. Энн, предшественница Верны, сказала ему, сколько Верне лет, и хотя точно он не помнил, но что-то около ста шестидесяти. Молодая для сестры Света. У нее было простое открытое лицо, слегка вьющиеся каштановые волосы и чуть полноватая, но изящная фигура. Взгляд внимательных карих глаз, казалось, мог высечь искры из гранита. Судя по выражению лица, Верна была женщиной волевой и решительной.
Зедд склонил голову.
– Аббатиса. Первый волшебник Зеддикус Зу'л Зорандер, к вашим услугам. – Его тон не оставлял сомнений, что это лишь фигура речи.
Верна – та самая женщина, что увезла Ричарда в Древний мир. Даже если она полагала, что таким образом спасает Ричарду жизнь, Зедд как Первый волшебник считал подобные действия отвратительными. Сестры – все как одна колдуньи – были убеждены, что способны обучить молодых людей пользоваться своим даром. Они ошибались. С этой задачей способен справиться только другой волшебник.
Верна протянула руку с золотым перстнем-печаткой. Зедд поцеловал ей руку, считая, что таков их обычай. Когда он выпрямился, Верна, в свою очередь, взяла его руку и тоже поцеловала.
– Для меня большая честь познакомиться с человеком, вырастившим нашего Ричарда. Должно быть, вы необычный человек, судя по тому, каким был Ричард, когда мы помогали ему начать обучение. – Верна деланно рассмеялась. – Нелегкая это оказалась работенка, учить вашего внучка.
Зедд пересмотрел свое мнение об этой женщине и решил быть с ней крайне осторожным.
– Это потому, что все вы овцы, пытающиеся научить коня скакать. Вам, сестрам, следовало бы заниматься более подходящим делом.
– Да-да, ты быть блестящий человек, Зедд, – фыркнула Эди. – Просто блестящий. Возможно, я в один прекрасный день даже начну тебе верить. – Она дернула Зедда за рукав, указывая на какого-то юношу. – А это быть Уоррен.
Зедд приветственно кивнул Уоррену, но тот уже упал на колени у его ног, склонив светловолосую голову.
– Волшебник Зорандер! Для меня это большая честь! – Вскочив, он схватил руку Зедда обеими руками и тряс очень долго. Зедд даже испугался, что у него вывернется сейчас плечо. – Я так рад с вами познакомиться! Ричард мне все о вас рассказал. Как же я рад встретить волшебника вашего уровня и таланта! Я был бы счастлив учиться у вас!
Чем счастливее становился Уоррен, тем чернее делался взгляд Верны.
– Ну, я тоже рад с тобой познакомиться, мой мальчик. – Зедд не стал говорить Уоррену, что Ричард никогда о нем не упоминал. Но не по забывчивости или небрежению. У Ричарда просто не было возможности рассказать Зедду о многих очень важных вещах. Зедд ощутил, что этот молодой человек – волшебник необычных способностей.
Вперед выступил похожий на медведя гигант с курчавой ржаво-рыжей бородой, белым шрамом от левого виска до челюсти и тяжелыми бровями. Его серо-зеленые глаза сверлили Зедда напряженным горящим взглядом, но при этом он ухмылялся, как солдат, заприметивший после долгого марша одинокую фляжку с элем.
– Генерал Райбих, командующий д'харианской армией здесь, на юге, – представился он, пожимая Зедду руку, когда Уоррен наконец отошел к Верне. – Дед Магистра Рала! Какая удача, сэр! – Рукопожатие генерала было твердым, но не болезненным. – Очень большая удача.
– Да уж, – пробормотал Зедд. – Учитывая неудачные обстоятельства, генерал Райбих.
– Неудачные?..
– Ладно, пока не важно, – отмахнулся Зедд и тут же задал вопрос:
– Скажите, генерал, вы уже начали копать братские могилы? Или вы желаете, чтобы немногие уцелевшие попросту оставили тела без погребения?
– Тела?
– Ну да... Тела солдат всей вашей армии, которая погибнет.
Глава16
– Надеюсь, вы любите яичницу, – пропела сестра Филиппа, входя в палатку с дымящейся миской в руках.
– Замечательно! – потер руки Зедд. Остальные все еще стояли в потрясенном молчании. Сестра Филиппа вроде бы этого не замечала.
– Еще я велела повару дать ветчины и всякого разного, что оказалось у него под рукой. – Она оглядела тощую фигуру Зедда. – Думаю, вам не помешает нарастить немного жирка.
– Чудесно! – ухмыльнулся Зедд, забирая у нее миску с горой яичницы и ветчиной.
– А... – начал генерал, явно не зная, как сформулировать вопрос. – Не будете ли вы любезны объяснить... что вы имеете в виду, волшебник Зорандер?
– Просто Зедд. – Зедд на миг оторвался от созерцания миски. – Умрут. – Он провел вилкой по горлу. – Что тут непонятного? Умрут. Почти все. Умрут. – Он повернулся к сестре Филиппе. – Пахнет просто великолепно. – Он опять вдохнул поднимающийся от миски пар. – Просто великолепно. Вы женщина с добрым сердцем и большого ума, раз заставили повара добавить такой замечательный набор специй. Просто великолепно.
Сестра просияла.
– Волшебник Зорандер, – поднял руку генерал, – могу я...
Эди цыкнула на здоровенного генерала:
– Вы быть плохой соперник еде. Потерпите.
Зедд начал есть, урча от удовольствия. Эди подвела его к лавке у стенки палатки. На столе стояли несколько кружек и лампа.
Несмотря на рекомендацию Эди потерпеть, все заговорили одновременно. Посыпались вопросы и возражения. Зедд ни на что не обращал внимания, с аппетитом поглощая яичницу. Нарезанная толстыми ломтями ветчина оказалась просто объедением. Зедд помахал особенно сочным кусочком перед растерянными зрителями, демонстрируя свое удовольствие. Специи, лук, перец и теплые куски мягкого сыра тоже таяли во рту. Закатив глаза, Зедд застонал от блаженства.
Лучшая еда за много дней! Его дорожный рацион был простой и уже давным-давно успел ему до смерти надоесть. Зедд частенько ворчал, что Паучиха питается куда лучше, чем он. Паучиха, похоже, лучилась довольством, что тоже выводило его из себя. Нехорошо, когда лошадь смотрит на тебя свысока.
– Филиппа, – прорычала Верна, – с чего ты так радуешься миске с яичницей?
– Ну, этот несчастный крепко оголодал. – Озадаченная сердитым взглядом Верны, она махнула на Зедда рукой. – Ты только посмотри на него! Я просто радуюсь, глядя, как он наслаждается едой, и счастлива, что смогла помочь тому, кто несет дар Создателя.
Растягивая удовольствие, Зедд снизил темп, когда миска почти опустела. Он мог бы запросто съесть еще одну такую же порцию. Генерал Райбих, сидя на лавке напротив, сердито теребил бороду. Увидев, что Зедд закончил, он подался вперед, напряженно глядя на волшебника.
– Волшебник Зорандер, мне необходимо...
– Зедд. Помните?
– Ага, Зедд. Зедд, я отвечаю за жизнь моих солдат. Не могли бы вы объяснить, почему вы так уверены, что им грозит опасность?
– Я уже объяснил, – сообщил Зедд с набитым ртом.
– Но... Что это за опасность?
– Одаренные. Ну, магия, понимаете?
Генерал сурово выпрямился:
– Одаренные?
– Ну да. У противника есть люди, наделенные магическим даром. Я думал, вам это известно.
Генерал поморгал, снова прокручивая в голове услышанное и пытаясь отыскать в простом объяснении Зедда намек на скрытую опасность.
– Ну конечно, известно.
– А! Тогда почему вы еще не выкопали несколько братских могил?
Верна вскочила на ноги.
– Во имя Творения! А кто мы, по-вашему? Служанки? И находимся здесь, чтобы подавать вам ужин? Мы – наделенные даром сестры, находимся здесь, чтобы защищать нашу армию от плененных Джеганем сестер!
Эди едва заметным жестом велела Верне сесть и замолчать.
– Почему бы тебе просто не поведать нам, что ты обнаружил, Зедд? – своим обычным надтреснутым голосом проговорила она. – Я быть уверена, что генерал с аббатисой хотят это узнать, чтобы укрепить нашу оборону.
Зедд тщательно подобрал последние крошки, которых осталось до обидного мало.
– Аббатиса, я вовсе не хотел обвинить вас в недостаточной компетентности.
– Ну, вы наверняка...
– Просто все вы слишком хорошие, вот и все.
– Прошу прощения?
– Слишком хорошие. Вы и ваши сестры всю жизнь пытались помогать людям.
– Ну... Я... Мы... Ну конечно, мы помогаем людям. В этом наше предназначение.
– Но не убивать. Джегань же непременно постарается перебить вас всех.
– Мы это знаем, Зедд. – Генерал почесал бороду, переводя взгляд с Зедда на Верну и обратно. – Аббатиса и ее сестры помогли нам обнаружить многих вражеских лазутчиков. Так же, как сестра Филиппа обнаружила вас, когда вы направлялись к лагерю, они обнаруживают и врагов. Они выполняют свою работу и не жалуются. Каждый солдат в нашем лагере рад, что они с нами.
– Отлично, замечательно, но когда армия Имперского Ордена пойдет в атаку, все будет иначе. Они станут использовать колдунов, чтобы опустошить ваши ряды.
– Попытаются. – Верна старалась говорить убедительно, не повышая голоса, хотя ей явно хотелось заорать. – Но мы готовы предотвратить такого рода атаки.
– Совершенно верно, – закивал Уоррен. – У нас есть люди, находящиеся в постоянной боевой готовности.
– Это хорошо, это хорошо, – протянул Зедд, будто бы изменив свое мнение. – Значит, в таком случае вы готовы разобраться с мелкими неприятностями. Белыми комарами, к примеру, и всем таким прочим.
Кустистые брови генерала Райбиха сошлись на переносице.
– Чем-чем?
Зедд помахал вилкой.
– Тогда скажите-ка мне – просто чтобы удовлетворить мое любопытство, – что вы намерены предпринять, когда противник дойдет в атаку? Ну, скажем, кинет на вас кавалерию.
– Заготовим завесу огня, – не колеблясь ответил Уоррен. – А когда они ринутся в атаку, зажжем ее, прежде чем они успеют хотя бы взять копья наперевес.
– А! Огонь. – Зедд сунул в рот последние остатки яичницы. Все молча, смотрели, как он жует. Прожевав, он поднял взгляд. – Большой огонь, надо полагать? Колоссальные языки пламени и все такое?
– Да о каких таких комарах он толкует? – пробормотал генерал Райбих, повернувшись к сидящим рядом с ним на лавке Верне с Уорреном.
– Совершенно верно, – не слушая генерала, ответила сестра Верна. Генерал со вздохом сложил руки на могучей груди. – Качественную завесу Огня. Вас что-то в этом не устраивает, Первый волшебник?
– Ну... – пожал плечами Зедд. Он помолчал, потом нахмурился и наклонился к генералу, присматриваясь. Затем ткнул костлявым пальцем в его скрещенные руки.
– А вот и он. Вас собирается укусить комар, генерал.
– Что? О! – Райбих прихлопнул насекомое. – Этим летом их тьма-тьмущая. Впрочем, по-моему, сезон заканчивается. И мы будем несказанно рады от них избавиться, позвольте заметить.
– И они все такие, как этот? – снова ткнул пальцем Зедд. Генерал Райбих поднял руку и присмотрелся к расплющенному насекомому.
– Ну да, мелкие паршивые кровососы...
И замолчал. Присмотрелся более внимательно. Потом взял крошечное тельце двумя пальцами за крылышко и поднес к глазам.
– Ну, я готов... Эта тварь... – Лицо генерала слегка посерело – Белая... – Серо-зеленые глаза устремились на Зедда. – Что вы там говорили о...
– Белых комарах, – подтвердил Зедд, положив пустую миску на пол. Он указал тощим пальцем на расплющенное насекомое. – Вы никогда не сталкивались с белой лихорадкой, генерал? Вообще кто-нибудь из вас? Жуткая штука, эта белая лихорадка.
– Что за белая лихорадка? – спросил Уоррен. – Никогда о такой не слышал. И в книгах мне ничего о ней не попадалось, я уверен.
– Правда? Должно быть, встречается только в Срединных Землях.
Генерал пристально оглядел крошечное насекомое.
– И что белая лихорадка делает с человеком?
– Ой, ну, ваша кожа становится мерзко белого цвета, – отмахнулся вилкой Зедд. – А вы знаете, – задумчиво нахмурился он, будто припоминая что-то, и поднял глаза к своду палатки, – что однажды мне довелось видеть, как один волшебник установил простую завесу огня перед атакующей кавалерией?
– Ну наконец-то! – воскликнула Верна. – Тогда вам хорошо известно, что это такое. Видели ее в действии.
– Да... – протянул Зедд. – Вся беда в том, что противник был готов к такой простейшей уловке.
– Простейшей?! – Верна вскочила на ноги. – Не понимаю, как вы можете считать...
– На этот случай противник сотворил выпуклые щиты.
– Выпуклые щиты? – Уоррен отбросил со лба прядь светлых волос. – Никогда не слышал о такой штуке. Что это за выпуклые...
– Конечно, установивший огненную завесу волшебник предвидел, что противник установит щиты, и сделал свой огонь устойчивым к этой ожидаемой защите. Однако щиты были предназначены вовсе не для того, чтобы загасить огонь. – Зедд перевел взгляд с расширившихся глаз Уоррена на сердитые глаза Верны. – А чтобы катить его.
– Белая лихорадка? – помахал прибитым комаром генерал. – Не могли бы вы объяснить...
– Катить огонь? – подался вперед Уоррен.
– Да, – кивнул Зедд. – Катить огонь перед атакующей кавалерией. Так что вместо кавалерийской атаки на защитников покатилась стена огня.
– О Создатель... – прошептал Уоррен. – Это гениально... Но щит наверняка затушил огонь.
Зедд, продолжая рассказ, покрутил вилкой, как бы показывая, как катился огонь.
– Созданный волшебником для защиты, огонь был устойчив к щитам, поэтому не гас, а продолжал гореть. И это, естественно, позволило выпуклым щитам покатить огонь назад, не гася его. Ну, и конечно, будучи устойчивым к щитам, этот огонь спокойно порушил все щиты, установленные сотворившим его волшебником.
– Но волшебник ведь мог его просто погасить, и все! – Уоррен начал паниковать, будто воочию видел, как на него накатывается им же сотворенная стена огня.
– Мог? – улыбнулся Зедд. – Он тоже так считал, только вот не учел одно свойство вражеских щитов. Не понимаешь? Они не только катили огонь, но и сами катились вместе с ним, обволакивая его, защищая от магии.
– Ну конечно... – пробормотал Уоррен.
– На щиты было также наложено заклинание, настроенное на поиск источника огня, так что огонь покатился прямо на сотворившего его волшебника. Он погиб от собственного огня. После того, как этот огонь по пути к волшебнику прокатился по сотням его же солдат.
В палатке повисла тишина. Даже генерал, все еще державший комара, окаменел.
– Видите ли, – продолжил наконец Зедд, положив вилку в миску, – применение магии в войне – это не просто использование вашей волшебной силы, но и мозгов. Возьмем, к примеру, вот этого комара, которого держит генерал Райбих. Под покровом тьмы, вот как сейчас, десятки тысяч этих сотворенных противником комаров могут обрушиться на ваш лагерь и заразить солдат лихорадкой, при этом никто даже не сообразит, что вас атаковали. А с утречка противник нападет на лагерь и перережет больных обессиленных солдат, как младенцев.
Примостившаяся рядом с Эди сестра Филиппа тревожно отмахнулась от пищащего комара.
– Но ведь наши маги смогли бы противостоять такого рода атаке? – Это была скорее мольба, чем возражение.
– Неужели? Очень трудно обнаружить такой крошечный кусочек волшебства. Никто из вас не почуял этих крошечных завоевателей, верно?
– Ну, нет, но...
Зедд свирепо глянул на сестру Филиппу.
– Сейчас ночь. А ночью они выглядят как обычные комары, надоедливые, но совершенно неотличимые от других. Да вот генерал их вовсе не заметил. Как и ни один из вас; владеющих магией. И лихорадку, которую они переносят, вы тоже не можете уловить, потому что это тоже лишь мизерный огонек магии. А вы такую мелочь и не ищете, вы ищете что-то большое, могучее и страшное. Большую часть сестер покусают во сне, они и знать ничего не будут, пока не проснутся в темноте с высоченной температурой, лишь для того, чтобы обнаружить самый первый поражающий синдром этой специфической лихорадки: слепоту. Видите ли, это не в ночной тьме они проснутся – уже рассветет, – просто они ослепнут. Потом обнаружат, что ноги не слушаются, а в ушах стоит звон, похожий на непрерывный крик.
Генерал повел глазами, проверяя зрение, затем поскреб пальцем в ухе, будто прочищая.
– К этому времени все покусанные уже слишком слабы, чтобы подняться, – продолжил Зедд. – Тело не слушается, и они беспомощно лежат в собственных экскрементах. До смерти им остается несколько часов... Но эти последние часы покажутся им годами.
– Как мы можем этому противостоять? – Уоррен облизнул губы. – Как это лечить?
– Лечить? Это неизлечимо! А теперь к лагерю начинает подползать туман. На сей раз уцелевшие маги чувствуют, что эта огромная масса надвигающегося мрака насыщена темной, удушающей магией. Они всех предупреждают. Те, кто слишком плох, чтобы передвигаться, в ужасе воют. Видеть они не могут, зато слышат отдаленный боевой клич надвигающегося противника. Испугавшись, что до них доберется смертоносный туман, все, кто способен встать, встают. Кто-то пытается уползти. Прочие удирают со всех ног, спасаясь от наползающего тумана. И это их последняя ошибка, – прошептал Зедд, вытянув руку перед их побелевшими лицами. – Они бегут сломя голову прямо в смертельную западню.
К этому времени все уже сидели, вытаращив глаза и раскрыв рты, невольно сдвинувшись на край лавки.
– Итак, генерал, – бодро проговорил Зедд, откидываясь на лавке, – так как насчет братских могил? Или вы планируете попросту побросать больных умирать, а трупы гнить? Пожалуй, неплохая идея. Забот и так будет достаточно, чтобы еще беспокоиться о раненых и хоронить всех умерших. Особенно если учесть, что соприкасание с их белой кожей грозит неминуемым заражением весьма неожиданной болезнью, а потом...
Верна вскочила.
– Но что мы можем сделать?! – Она живо представляла возможный хаос. – Как можем противостоять столь гнусной магии? – Она всплеснула руками. – Что нам делать?
Зедд пожал плечами:
– Я полагал, вы с сестрами что-то придумали. Мне казалось, вы знаете, что делаете. – Он махнул на юг, в сторону противника. – По-моему, вы сказали, что полностью владеете ситуацией.
– Э-э... Зедд... – Генерал Райбих растерянно сглотнул. Он протянул комара. – Зедд, по-моему, меня начинает знобить. Вы можете что-то сделать?
– С чем?
– С лихорадкой. Мне кажется, у меня в глазах темнеет. Можете что-то предпринять?
– Нет, не могу.
– Не можете?
– Не могу, потому что ничего с вами не случилось. Я просто сотворил пару белых комаров для пущей убедительности. Дело в том, что то, что я увидел, приехав в лагерь, напугало меня до полусмерти. Маги противника все как один умны и хитры, а будучи в руках Джеганя, становятся еще опаснее, и ваша армия очень плохо подготовлена к встрече с ними.
Сестра Филиппа подняла руку, как ученица на уроке.
– Но, учитывая количество магов среди нас, мы наверняка... узнали бы... или...
– Именно это я и пытаюсь до вас донести: судя по тому, как у вас сейчас поставлено дело, ничего вы не узнаете. Это вещи, о которых вы никогда не слышали, которых никогда не видели, не ожидаете и даже представить себе не можете, что на вас обрушится. Конечно, противник будет использовать и стандартную магию, которая сама по себе доставит немало хлопот, но бояться вы в первую очередь должны белых комаров.
– Вы сказали, что сотворили их для пущей убедительности, – произнес Уоррен. – Может быть, враг не так сообразителен, как вы, и не додумается до подобного.
– Орден захватил весь Древний мир не потому, что глуп, а потому что беспощаден. – Зедд нахмурился и поднял палец. – К тому же они уже додумались до такого рода вещей. Прошлой весной одна из сестер Джеганя при помощи магии напустила чуму, которую не мог обнаружить никто из владеющих волшебным даром. Десятки тысяч людей, младенцы и старики, умерли мучительной смертью.
Находившиеся в руках противника сестры представляли собой очень серьезную и насущную угрозу. Энн отправилась туда, чтобы либо освободить их, либо уничтожить. Судя по тому, что Зедду довелось видеть в Андерите, Энн потерпела неудачу. Он не знал, что с ней сталось, но точно знал, что Джегань все еще имеет в своем распоряжении колдуний.
– Но мы же остановили чуму, – заметил Уоррен.
– Ричард ее остановил, и это мог сделать только он. – Зедд поглядел на молодого волшебника. – А знаешь ли ты, что для того, чтобы избавить нас от этой заразы, ему пришлось отправиться в Храм Ветров, укрытый за завесой, отделяющей мир живых, в мире мертвых? Ни ты, ни я даже представить себе не можем, что ему довелось там пережить. Я видел в его глазах тени преследовавших его воспоминаний, когда он говорил об этом. Я даже думать боюсь, насколько мизерным был шанс на успех, когда он отправился в это безнадежное путешествие. Не победи он вопреки всему, мы бы уже умерли от невидимой заразы, принесенной магией, которой мы не можем не только противостоять – мы даже не в силах ее определить.
Спорить ни у кого желания не возникло. Присутствующие либо незаметно кивали, либо отводили взгляды. В палатке повисла гнетущая тишина.
Верна поправила волосы.
– Гордость покойникам ни к чему. Признаю: мы мало что знаем о применении магии в войне. Сражаться мы умеем, даже неплохо, но вынуждена признать, что мы полные профаны в сфере боевой магии. Считайте нас дураками, если хотите, Зедд, но не думайте, что мы против вас. Все мы воюем на одной стороне. – В ее карих глазах не было ничего, кроме искренности. – Мы не только охотно воспользуемся вашей помощью, но будем за нее безмерно благодарны.
– Конечно, он нам поможет! – фыркнула Эди, одарив Зедда хмурым взглядом.
– Ну, начали вы совсем неплохо. Признать, что ничего не знаешь, – первый шаг к знаниям. – Зедд поскреб подбородок. – Каждый день не устаю поражаться, сколько же я еще не знаю.
– Это чудесно! – воскликнул Уоррен. – Если вы станете нам помогать, я хочу сказать. – Он поколебался, но все же продолжил:
– Мне бы действительно очень хотелось воспользоваться опытом настоящего волшебника.
Зедд покачал головой.
– Я бы с удовольствием – и не сомневайтесь, что я вам обязательно дам кое-какие советы, – однако я проделал долгий и трудный путь, и боюсь, путешествие мое еще не закончено. Я не могу остаться с вами. Мне вскоре нужно уезжать.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:48 | Сообщение # 13
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава17
Уоррен пригладил волосы.
– И что же за путь вы проделали, Зедд?
– Вам не нужен этот прихлопнутый комар, генерал, – указал костлявым пальцем Зедд.
Генерал Райбих сообразил, что до сих пор держит в пальцах комара, и выбросил его. Все ждали, что скажет Зедд. Рассеянно глядя в пол, он разгладил на тощих бедрах темно-бордовый балахон. Потом тяжело вздохнул.
– Я приходил в себя после весьма познавательной встречи с удивительной магией, с которой никогда прежде не сталкивался, а когда окончательно пришел в себя, еще много месяцев был занят поисками. Побывал в Андерите и видел, что там натворил Орден. Тяжелые там сейчас времена. Причем не только из-за солдатских грабежей, но и благодаря усилиям одной из ваших сестер, Верна. Они называют ее госпожа Смерть.
– Вы знаете, которая это? – с горечью спросила Верна.
– Нет. Я видел ее только раз, да и то издалека. Если бы к этому времени я полностью оправился, то смог бы что-нибудь предпринять, но тогда я был еще не совсем здоров и не осмелился с ней связываться. К тому же с ней было несколько тысяч солдат. И люди впадали в панику при виде этих полчищ, ведомых женщиной, о которой они уже были наслышаны и которой боялись. Сестра эта молодая, светловолосая. В черном платье.
– О Создатель, – прошептала Верна. – Она не моя, а Владетеля. Мало на свете женщин, родившихся с такой силой, как у нее. А еще она обладает могуществом, полученным не праведными путями. Никки – сестра Тьмы.
– Мне докладывали, – вмешался генерал Райбих. По его мрачному тону Зедд понял, что в докладах все изложено верно. – Так я слышал, что там вроде все поуспокоилось.
Зедд кивнул:
– Поначалу Орден зверствовал, но теперь Джегань Справедливый, как они его последнее время называют, положил этому конец. В большинстве мест, за исключением Ферфилда, где была самая большая резня, народ поддерживает его как освободителя, пришедшего дать им лучшую жизнь. Они доносят на соседей или приезжих – всякого, в ком заподозрят противника идеалов Ордена. Я проехал по всему Андериту и довольно много времени провел в тылах противника, ведя поиск. Безуспешно. Тогда я направился в степи и на север, миновал множество небольших городков и даже несколько крупных центров, но ничего не нашел. Полагаю, мои способности восстанавливались довольно-таки долго. И лишь совсем недавно я обнаружил вас. Должен вас поздравить генерал, вы отлично замаскировали свои войска. У меня целая вечность ушла на поиск вашей дислокации. – Кулаки Зедда сжались. – Я обязан его найти.
– Ричарда, ты имеешь в виду? – спросила Эди. – Ты быть в поисках своего внука?
– Да. Ричарда и Кэлен. Обоих. – Зедд беспомощно взмахнул рукой. – Однако, вынужден признать, без всякого успеха. Мне не попался никто, кто хотя бы видел их. Я воспользовался всем моим умением, но так ничего и не добился. Если бы я не знал точно, что они живы, то решил бы, что их больше нет на этом свете.
Присутствующие переглянулись. Зедд переводил взгляд с одного удивленного лица на другое.
– Что?! Что такое?! Вам что-то известно?
– Покажите ему, генерал, – указала Верна под лавку. Генерал Райбих извлек свернутую карту. Раскрыл ее и разложил у своих ног, перевернув так, чтобы Зедд мог ее прочитать. Генерал постучал по горам в западной части Вестландии.
– Вот здесь, Зедд.
– Вот здесь... что?
– Ричард с Кэлен, – пояснила сестра Верна. Зедд уставился на нее, потом снова на карту. Палец генерала Райбиха указывал на большую горную гряду. Зедд отлично знал эти места. Очень негостеприимные.
– Там? Добрые духи, с чего вдруг Ричарда с Кэлен понесло в эту глушь? Что они там забыли?
– Кэлен быть ранена, – мягко объяснила Эди.
– Ранена?
– Она была на грани перехода в мир духов. Судя по тому, что нам сказали, возможно, она даже успела побывать по ту сторону завесы. Ричард увез ее в те края поправляться, – ткнула на карту Эди.
– Но... зачем это ему понадобилось? – Зедд пригладил волосы на макушке. Мысли бестолково крутились в голове, и он никак не мог привести их в порядок. – Ее можно было вылечить...
– Нет. На нее наложено заклятие. Если попытаться вылечить ее с помощью магии, скрытое заклятие сработает и ее убьет.
И тут до него дошло.
– Добрые духи... Какое счастье, что мальчик вовремя понял... – Прежде чем воспоминания о долгих криках успели обрушиться на него, Зедд мысленно захлопнул перед ними дверь. Он проглотил горькую слюну. – И все же почему он не с вами? Он нужен здесь.
– Конечно, нужен! – прокричала Верна. Судя по тону, это была болезненная тема.
– Он не может сюда приехать, – сказал Уоррен. Зедд уставился на него, и молодой волшебник пояснил:
– Мы не совсем понимаем, но полагаем, что Ричард следует своего рода пророчеству.
– Пророчеству! – отмахнулся Зедд. – Ричард терпеть не может пророчества. Он их ненавидит и никогда с ними не считался. Бывали времена, когда мне хотелось, чтобы он относился к этому иначе, но он не пожелал.
– Ну, а с этим он посчитался. – Уоррен сжал губы. – Оно – его собственное.
– Его собственное... что?
Уоррен откашлялся.
– Пророчество.
– ЧТО?! – вскочил Зедд. – Ричард? Чушь!
– Он боевой чародей, – спокойным властным тоном произнесла Верна.
Зедд обвел всех сердитым взглядом, скорчил кислую мину и, взметнув подол балахона, вернулся на лавку к Эди.
– И что там, в этом пророчестве?
Уоррен потеребил край балахона.
– Он в точности не сказал.
– Вот. – Генерал Райбих достал из кармана смятые бумажки. – Он шлет мне письма. Мы все их прочли.
Зедд, вскочив, выхватил письма из здоровенной руки генерала, подошел к столу и аккуратно расправил листки. Склонившись над столом, он принялся внимательно читать. Остальные молча ждали.
Ричард решительно отказался от власти. Он писал, что после долгих размышлений кое-что понял, понимание это пришло вместе с видением, и теперь он совершенно уверен, что его помощь приведет лишь к полному краху.
В последующих письмах он сообщал, что они с Кэлен в безопасности и что она медленно поправляется. С ними была Кара. В ответ на все письма генерала Райбиха Ричард непоколебимо стоял на своем. Он предупреждал, что борьба за свободу будет проиграна навсегда, если он свернет с верного пути. Писал, что какие бы решения ни приняли генерал Райбих и остальные, он не станет ни возражать, ни критиковать их. Он говорил, что сердцем с ними, но они останутся предоставленными сами себе на ближайшее будущее. А возможно, и навсегда.
В этих письмах не было ничего ценного, кроме ссылок на его видение и пришедшее к нему понимание, и еще – твердого разъяснения, что никаких приказов он отдавать не будет. Однако кое-что Зедд все же прочитал между строк.
Волшебник довольно долго смотрел на письма. Огонек лампы медленно колыхался, иногда почти затухая – тогда из лампы вырывался маслянистый дымок. Зедд слышал приглушенные голоса снаружи, когда патрульные тихо обменивались сведениями, но в самой палатке царила тишина.
На лице Верны была написана тревога. Она больше не могла сдерживаться.
– Ты поедешь к нему, Зедд? Убедишь вернуться и возглавить борьбу?
Зедд легонько провел пальцами по письмам.
– Не могу. Это как раз тот случай, когда я ничем не могу ему помочь.
– Но он ведь наш вождь. – Сестра Верна в отчаянии потерла бровь. – Без него...
Зедд не ответил. Он даже представить себе не мог, как отреагировала бы Энн на такое развитие событий. Столетиями она продиралась сквозь пророчества, предвкушая рождение боевого чародея, который поведет их в бой за само существование магии. Ричард и был тем самым чародеем, рожденным для битвы, которую он внезапно оставил.
– В чем, по-твоему, тут было дело? – хрипловатым голосом спросила Эди.
Зедд еще раз посмотрел на письма, поднял глаза и выпрямился. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него, будто в надежде, что волшебник каким-то образом избавит их от судьбы, которой они не понимали, но инстинктивно боялись.
– Для Ричарда это время душевных испытаний. – Зедд спрятал руки в рукава. – Своего рода переход. Удар, обрушившийся на него из-за понимания чего-то такого, что видно только ему.
Уоррен кашлянул. – Что это за испытание, Зедд? Можешь нам сказать?
Зедд слабо махнул рукой. Жуткие воспоминания пронеслись в его мозгу.
– Борьба... Примирение...
– Какого рода примирение? – настаивал Уоррен. Зедд поглядел в голубые глаза молодого волшебника, сожалея, что тот задает слишком много вопросов.
– В чем цель твоего дара?
– Цель? Ну я... полагаю... Ну, он просто есть. Дар – это просто способность.
– Помогать другим, – категорично отрезала Верна. Она поплотнее укуталась в легкий синий плащ, будто это доспехи, способные защитить ее от того, чем сейчас запустит в нее Зедд.
– А! Тогда что ты тут делаешь?
Вопрос застал ее врасплох.
– Тут?
– Да. – Зедд широким жестом указал куда-то вдаль. – Если дар – для того чтобы помогать другим, то почему ты не там? Там ведь есть больные, нуждающиеся в исцелении, невежды, нуждающиеся в знаниях, голодные, нуждающиеся в пище. Так что же ты сидишь тут, здоровая, умная и упитанная?
Верна поправила плащ и распрямила плечи, придавая себе решительный вид.
– В битве, если ты оставляешь ворота, чтобы помочь упавшему товарищу, значит, ты подвержен слабости. Ты недостаточно крепок духом, чтобы устоять, остаться на месте и тем самым предотвратить еще худшие последствия. Если я помчусь помогать тем немногим, то оставлю свой пост здесь, в армии, которая пытается удержать полчища, вознамерившиеся штурмовать ворота в Новый мир.
Мнение Зедда об этой женщине немного улучшилось. Она довольно близко подошла к тому, чтобы сформулировать самую суть жизненно важной истины. Он кивнул, одарив сестру Верну уважительной улыбкой, чем изумил ее даже больше, чем своим вопросом.
– Я теперь понимаю, почему сестер Света считают хорошими слугами нуждающихся. – Зедд потер подбородок. – Итак, ты убеждена, что мы, те, у кого есть способности – волшебный дар, – рождены быть рабами всех нуждающихся?
– Ну нет... Но если нужда велика...
– То мы еще крепче привязаны рабскими цепями к тем, чьи нужды еще больше, – закончил за нее Зедд. – Следовательно, каждый нуждающийся по праву становится – как ты считаешь – нашим хозяином? Мы кабальные слуги одному делу или каждому более серьезному делу, что подвернется, но так или иначе рабы. Так?
На сей раз сестра Верна предпочла не вступать в дискуссию, что, впрочем, не помешало ей ожечь волшебника взглядом.
Зедд знал, что на этот вопрос существует лишь один философски верный ответ. Если Верна и знала его, то промолчала.
– Ричард явно подошел к той точке, когда должен критически оценить варианты и избрать верный жизненный курс, – объяснил Зедд. – Возможно, обстоятельства вынудили его задуматься о правильном использовании своих способностей и, с точки зрения его жизненных ценностей, его истинного предназначения.
Верна беспомощно развела руками:
– Не понимаю, какое у него может быть более высокое предназначение, чем находиться здесь и помогать армии выстоять против угрозы всему Новому миру? Угрозы жизни всех свободных людей?
Зедд опустился на лавку.
– Ты этого не понимаешь, я этого не понимаю, но Ричард явно понимает.
– Однако это вовсе не означает, что он прав, – заметил Уоррен.
Зедд некоторое время пристально изучал молодого волшебника. Лицо Уоррена было юным и свежим, но выражение глаз свидетельствовало, что он далеко не молод. Зедд размышлял, сколько Уоррену лет.
– Да, не означает. Не исключено, что он совершает героическую ошибку, которая уничтожит все наши шансы выжить.
– Кэлен думает, что он, возможно, ошибается, – вступила в разговор Эди, как бы сожалея, что говорит об этом. – Она прислала мне с гонцом записку – полагаю, без ведома Ричарда, поскольку писала с ее слов Кара. Кэлен высказывает опасение, что Ричард так поступает отчасти из-за того, что случилось с ней. Мать-Исповедница также опасается, что Ричард утратил веру в людей и из-за того, что его отверг народ Андерита, возможно, считает себя неудавшимся вождем.
– Ба! – отмахнулся Зедд. – Вождь не может плестись за народом, поджав хвост, и, прислушиваясь к их сиюминутным капризам и желаниям, выклянчивая возможность идти за ними тем путем или этим, пока они ползут по жизни. Таким людям не вождь нужен, а хозяин, и таковой обязательно появится. Настоящий вождь прокладывает путь в моральных дебрях, чтобы люди смогли увидеть дорогу. Ричард был лесным проводником, потому что именно такова его сущность. Возможно, он заблудился в этом темном лесу. В этом случае он должен сам найти дорогу, причем найти ее четко и верно, если ему предстоит стать настоящим вождем свободных людей.
Слушатели тихо переваривали объяснение. Генерал был солдатом, следовавшим за Магистром Ралом, и просто ждал его приказов. Сестры руководствовались собственными соображениями. Зедд с Эди знали, что лежащая перед ними дорога вовсе не такая, как кажется некоторым.
– Именно это Ричард сделал для меня, – тихо проговорил Уоррен, глядя в пространство и вспоминая что-то свое. – Он указал мне путь, заставил меня захотеть последовать за ним наружу, выйти из хранилищ. Я привык жить в подвалах, довольный обществом книг и моей судьбой, но я был пленником царившего там сумрака, жил битвами и свершениями других. Я так никогда в точности и не понял, как ему удалось вдохновить меня захотеть последовать за ним и выйти наружу. – Подняв голову, Уоррен поглядел Зедду в глаза. – Может быть, он сейчас и сам нуждается примерно в такого же рода помощи? Ты в состоянии помочь ему, Зедд?
– Он сейчас переживает темные времена для любого человека, особенно волшебника. Если я сдуру подтолкну его на другой путь, это может закончиться порабощением мира Имперским Орденом. – Зедд покачал головой. – Нет. Уж одно я знаю точно: Ричарда нужно оставить в покое, пусть делает то, что должен. Если он действительно тот, кому суждено вести нас в битве за будущее магии и человечества, значит – это часть его пути и он должен пройти ее сам.
Почти все нехотя закивали.
Уоррен не кивнул. Он потеребил подол лилового балахона.
– Мы не учли одну вещь. – Все ждали продолжения, а Уоррен уставился голубыми глазами на Зедда. Зедд прочитал в этих глазах необычную мудрость, сказавшую ему, что этот молодой человек способен видеть глубинную суть вещей, тогда как большинство людей видит лишь то, что лежит на поверхности. – Может оказаться, – спокойно, но решительно заговорил Уоррен, – что Ричарда, поскольку он наделен магическим даром и является боевым чародеем, действительно посетило откровение. Боевые чародеи отличны от прочих волшебников. Их способности не узко профилированы, как у большинства из нас, а очень широкого спектра. Прорицание – по крайней мере теоретически – вполне ему доступно. Более того, Ричард владеет магией Ущерба, как и Приращения. Ни один волшебник, родившийся за последние три тысячи лет, не владел обеими сторонами магии. Наверное, мы в состоянии представить себе его возможности, но мы ничего не знаем о его потенциале, хотя в пророчествах и встречаются кое-какие намеки. Весьма вероятно, что Ричарду было настоящее откровение, смысл которого он отлично понимает. Если так, значит, он делает в точности то, что должно. Возможно даже, что он ясно понимает смысл пророчества, и смысл этот столь ужасен, что он оказывает нам единственную услугу – ничего не говорит.
Верна накрыла его руку ладонью.
– Ты ведь на самом деле так не думаешь, правда, Уоррен?
Зедд отметил, что Верна очень серьезно относится к словам Уоррена. Энн рассказывала Зедду, что Уоррен только начал проявлять свой пророческий дар. Волшебники такого рода – пророки – рождались крайне редко, раз или два в тысячелетие. Потенциальная важность такого волшебника была неизмеримой. Зедд не знал, как далеко продвинулся по этому пути Уоррен. Скорее всего и сам Уоррен этого не знал.
– Пророчество может быть тяжким бременем. – Уоррен разгладил балахон на коленях. – Возможно, Ричард понял из пророчества, что, если он хочет получить шанс на победу, он должен уцелеть, а не погибнуть, как все мы, в битве с полчищами Имперского Ордена.
Генерал Райбих, не вмешиваясь в разговор, слушал и наблюдал очень внимательно. Сестра Филиппа теребила пуговицу на платье. Даже несмотря на ласковую поддержку Верны, Уоррен сейчас выглядел потерянным.
– Уоррен. – Зедд посмотрел ему прямо в глаза. – Все мы иногда предполагаем самый скверный поворот событий просто потому, что это самое страшное, что мы способны вообразить. Не стоит в первую очередь концентрироваться на одной из наименее вероятных причин поступков Ричарда лишь потому, что ты боишься этого больше всего. Я считаю, что Ричард сейчас отчаянно бьется, чтобы понять, где его место в мире. Вспомни, он почти всю свою взрослую жизнь был лесным проводником. Он должен освоиться не только со своими способностями, но и с бременем власти.
– Да, но...
– Как правило, самое верное объяснение – самое простое, – поднял палец Зедд, подчеркивая свои слова.
Угрюмость на лице Уоррена, сменилась наконец ослепительной улыбкой.
– Я начисто позабыл эту старую истину. Спасибо, Зедд.
Генерал Райбих перестал расчесывать пальцами бороду и сжал кулак.
– К тому же д'харианцев не так-то просто победить. Мы можем подтянуть дополнительные войска из самой Д'Хары, и у нас есть союзники тут, в Срединных Землях, они тоже придут нам на подмогу. Все мы слышали сообщения о численности армии Ордена, но они всего лишь люди, а не злые духи. Да, у них есть маги, но и у нас они есть. Им еще предстоит столкнуться лицом к лицу с мощью д'харианских солдат.
Уоррен поднял небольшой камешек и, держа его в руке, заговорил:
– Не хочу показаться невежливым, генерал, и уж совсем не намерен отговаривать вас бороться за правое дело, но Орден был моим хобби. Я изучал его годами. Я ведь тоже из Древнего мира.
– Честное заявление. Так что вы хотите нам сказать?
– Ну, представим, что крышка стола – это Древний мир. Область, откуда Джегань черпает пополнение. Конечно, там есть и малонаселенные районы. Но густозаселенных тоже хватает.
– Как и в Новом мире, – кивнул генерал. – В Д'Харе есть и заселенные, и пустынные места.
Уоррен покачал головой и провел рукой над крышкой стола.
– Скажем, весь стол – это Древний мир. – Он показал генералу камень, затем положил его на край стола. – А это – Новый мир. Вот такого размера, как этот камешек, по сравнению с Древним миром.
– Но... но это не включая Д'Хару. – Генерал чуть не заикался. – Наверняка... С Д'Харой...
– Д'Хара тоже сюда входит.
– Боюсь, Уоррен прав, – сказала Верна. Сестра Филиппа тоже мрачно кивнула.
– Возможно... – проговорила она, глядя на сложенные на коленях руки, – возможно, Уоррен прав, и Ричарду было видение нашего поражения, и он знает, что должен держаться в стороне, иначе погибнет, как все мы.
– Очень сомневаюсь, – ласково проговорил Зедд. – Я знаю Ричарда. Если бы Ричард считал, что мы проиграем, он бы сказал, чтобы люди имели это в виду, принимая решения.
Генерал откашлялся.
– Ну, вообще-то в этой кипе одного письма недостает. Самого первого, где лорд Рал рассказывает мне о своем видении. И в нем он действительно написал, что у нас нет шансов победить.
Зедд почувствовал, как кровь отхлынула от сердца, но постарался не показывать виду.
– О? И где же оно?
Генерал покосился на Верну.
– Ну вообще-то, – замялась Верна, – когда я его прочла, то разозлилась и...
– Смяла письмо и швырнула в огонь, – закончил за нее Уоррен.
Верна покраснела, но оправдываться не стала. Зедд вполне понимал ее чувства, но все же предпочел бы прочитать письмо сам. Он выдавил улыбку.
– Это его точные слова – что у нас нет шансов победить? – спросил Зедд, стараясь скрыть тревогу. Он чувствовал, как по спине струится пот.
– Нет... – Генерал Райбих поерзал на лавке, подбирая слова. – Нет, лорд Рал писал, что мы ни при каких обстоятельствах не должны напрямую атаковать Имперский Орден, иначе будем уничтожены и все шансы на победу в будущем окажутся потерянными навсегда.
К пальцам Зедда начала возвращаться чувствительность. Он стер пот с виска. Теперь можно вздохнуть относительно спокойно.
– Ну, в этом, безусловно, есть смысл. Если их так много, как говорит Уоррен, то, конечно, прямая атака – чистой воды самоубийство.
Это действительно был разумный совет. Однако Зедд не понимал, зачем Ричарду говорить столь очевидную вещь такому опытному военачальнику, как генерал Райбих. Может быть, Ричард просто осторожничает? В этом нет ничего плохого.
Эди взяла Зедда под руку и сунула кулачок ему в ладонь.
– Если ты считаешь, что нужно оставить Ричарда в покое, ты останешься тут? Научишь их тому, что им нужно знать?
Улыбнувшись, Зедд обнял Эди за плечи.
– Ну конечно, я вас не оставлю.
Все присутствующие тихо вздохнули и расслабились, будто им сняли петлю с шеи.
Зедд обвел собравшихся тяжелым взглядом.
– Война – грязная штука. Задача – убить людей до того, как они убьют тебя. Магия на войне – всего лишь оружие, пусть и страшное. И вы должны отчетливо понимать, что, следовательно, магия используется для того, чтобы убивать.
– Что нам нужно делать? – спросила Верна, явно довольная, что Зедд согласился остаться, но не демонстрирующая этого так откровенно, как генерал Райбих, Уоррен и сестра Филиппа.
Зедд задумался, теребя балахон. Он совсем не стремился давать такие уроки.
– Приступим завтра утром. Вам предстоит многое узнать о том, как противостоять магии на войне. Я научу всех, наделенных даром, как обратить во зло то, что вы всегда надеялись обратить во благо. Уроки довольно-таки неприятные – впрочем, альтернатива еще хуже.
Мысли о теоретических лекциях, а тем более – о практических занятиях, не слишком радовали. Эди, имевшая некоторое представление о чудовищной сути такой войны, сочувственно потерла Зедду спину. Тяжелый балахон лип к телу. Зедду очень хотелось получить назад свои простые балахоны.
– Мы сделаем все возможное, чтобы защитить наших людей от чудовищной магии Имперского Ордена, – сказала Верна. – Слово аббатисы.
– Значит, завтра и приступим, – кивнул Зедд.
– Боюсь даже думать о применении магии в войне, – произнес генерал Райбих, поднимаясь. Зедд пожал плечами:
– По правде говоря, основная цель магии на войне – противостоять магии противника. Если мы как следует справимся с нашей работой, то получится равновесие. Иными словами, вся магия будет нейтрализована, и солдаты смогут сражаться, не опасаясь сюрпризов. Вы будете биться сталь против стали, пока мы станем сражаться магией против магии.
– То есть прямой магической помощи у нас не будет?
– Мы постараемся любыми способами нанести им максимальный урон, – снова пожал плечами Зедд, – но когда пытаешься использовать магию как оружие, противник, в свою очередь, пытается ее нейтрализовать. А все их попытки использовать магию против нас будем стараться нейтрализовать мы. Результат применения магии на войне – если все проделать четко и грамотно – в том, чтобы казалось, будто магии не существует вовсе. Если мы не справимся с задачей, мощь, которую они на нас обрушат, будет воистину ужасающей. Если же мы их переиграем, тогда вы увидите такой урон во вражеском стане, какой и представить себе не в силах. Но, по моему опыту, магия любит равновесие, и такое случается редко.
– Значит, наша цель – создание тупиковой ситуации? – спросила сестра Филиппа.
Зедд руками изобразил чаши весов.
– Маги с обеих сторон будут работать интенсивнее, чем когда-либо в жизни. Могу сказать, что это крепко выматывает. А в результате, если не считать мелких побед, будет казаться, что мы все ничего не делаем. - Зедд опустил руки. – И постоянно будут наступать мгновения дикого ужаса и полной паники, когда станет казаться, что мир действительно вот-вот развалится на куски в последнем бешеном вихре.
Генерал улыбнулся доброй, неожиданно понимающей улыбкой.
– Позвольте заметить, что война, которую ведешь с саблей в руке, выглядит примерно так же. – Он шутливо поднял руку в обороне. – Но это, пожалуй, лучше, чем отмахиваться саблей от каждого пролетающего комара. Я сражаюсь сталь против стали. У нас есть Магистр Рал, чтобы сражаться магией против магии. И я рад, что дед Магистра Рала, Первый волшебник, тоже помогает нам. Спасибо, Зедд. Все, что вам нужно, – ваше. Только попросите.
Верна с Уорреном молча кивнули, а генерал шагнул к выходу из палатки. Когда Зедд заговорил, генерал обернулся, держа рукой полог.
– Вы по-прежнему шлете Ричарду гонцов?
Генерал кивнул.
– Капитан Мейфферт тоже там побывал. Он может рассказать вам больше.
– И все гонцы возвратились живыми и здоровыми?
– Большинство. – Генерал почесал бороду. – Пока что мы потеряли двоих. Одного случайно нашли на дне ущелья. Второй так и не объявился, и тела его тоже не обнаружили, но ничего необычного тут нет. Путь туда долгий и трудный. Мало ли что может приключиться? Следует ожидать некоторых потерь.
– Мне бы хотелось, чтобы вы перестали посылать Ричарду гонцов.
– Но Магистра Рала нужно держать в курсе событий!
– А если противник захватит гонца и узнает, где скрывается Ричард? Любому человеку можно развязать язык. В данном случае риск неоправдан.
Генерал Райбих потеребил эфес сабли, размышляя над словами Зедда.
– Орден довольно далеко на юге от нас, в Андерите. Мы контролируем всю территорию между лагерем и горами, где находится Магистр Рал. – Он покорно кивнул, встретив твердый взгляд Зедда. – Но если вы считаете, что это опасно, больше я гонцов посылать не стану. Однако не будет ли лорд Рал недоумевать, что тут с нами происходит?
– То, что с нами происходит, для него сейчас не слишком важно. Он делает то, что должен делать, и не может допустить, чтобы наше положение повлияло на его решение. Он ведь вам ясно сказал, что не вправе отдавать вам приказы, что он должен стоять в стороне. – Зедд одернул рукава и вздохнул:
– Может быть, когда закончится лето, зима еще не войдет в силу, а в горах выпадет снег, я съезжу посмотреть, как они там.
Генерал Райбих улыбнулся:
– Если вы сможете поговорить с лордом Ралом, для нас это будет большим облегчением, Зедд. Вашим словам он поверит. Доброй ночи.
Этот человек только что выдал свои истинные чувства. Никто из находившихся в палатке не верил до конца в то, что сейчас делал Ричард. Разве что Зедд, но и у Зедда тоже были сомнения. Кэлен написала, что, по ее мнению, Ричард считает себя падшим вождем. Эти люди, которые заявляли, что не понимают, как это он может так считать, в то же время сами не доверяли его действиям.
Ричард совсем один, и поддерживает его лишь сила собственной убежденности.
Когда генерал удалился, Уоррен подался к Зедду:
– Зедд, я мог бы поехать с тобой проведать Ричарда. Мы бы уговорили его рассказать нам все, а потом решили бы, действительно ли это пророчество или, как он сам утверждает, просто понимание, к которому он пришел. Если это не подлинное пророчество, мы могли бы убедить его по-иному взглянуть на вещи. Более того, мы могли бы начать учить его – во всяком случае, ты мог бы – пользоваться даром, пользоваться магией. Он должен уметь использовать свои способности.
Зедд принялся вышагивать по палатке, а Верна тихонько фыркнула – она явно скептически отнеслась к предложению Уоррена.
– Я пыталась научить Ричарда касаться Хань. И многие сестры тоже пытались. И ни одна не смогла добиться ровным счетом ничего.
– Но Зедд считает, что это должен делать волшебник. Верно, Зедд?
Зедд перестал кружить по палатке, некоторое время смотрел на обоих, будто прикидывая, как облечь свои мысли в слова.
– Ну, как я уже сказал, обучение волшебника – дело не колдуний, а другого волшебника...
– Сомневаюсь, что с Ричардом тебе повезло бы больше, чем нам, – съехидничала Верна.
– Но Зедд считает... – не уступал Уоррен. Зедд кашлянул, призывая к тишине.
– Ты прав, мой мальчик. Дело волшебника учить другого волшебника, рожденного с даром. – Верна сердито подняла палец, собираясь возразить, но Зедд продолжил:
– Однако, по-моему, в данном случае Верна права.
– Права? – переспросил Уоррен.
– Права? – переспросила Верна. Зедд жестом успокоил их.
– Да, Верна, я так считаю. Думаю, кое-чему сестры все же научить могут. В конце концов, посмотрите на Уоррена. Сестры ухитрились-таки немного научить его пользоваться даром, пусть это и заняло немало времени. Вы обучили других – пусть это, на мой взгляд, и очень мало, – но не смогли научить Ричарда даже простейшим вещам. Это так?
Верна недовольно скривила губы.
– Ни одной из нас не удалось его научить даже такой простой вещи, как чувствовать собственный Хань. Я часами сидела с ним и пыталась направлять его. – Под пристальным взглядом Зедда сестра Верна сложила руки на груди и отвела глаза. – Это просто-напросто не сработало, как должно было.
Уоррен, нахмурившись, потер пальцем подбородок – будто что-то припоминая.
– Знаете, однажды Натан мне кое-что сказал. Я говорил, что хочу учиться у него, чтобы он научил меня быть пророком. Натан тогда ответил, что пророками не становятся, ими рождаются. И тогда я понял: всему, что я знаю и понимаю в прорицании – действительно понимаю, совершенно по-иному, – я выучился сам, а не у кого-то. Не может ли с Ричардом быть то же самое? Ты к этому клонишь, Зедд?
– Именно. – Зедд снова уселся рядом с Эди на жесткую скамью. – Я бы охотно – не только как дед, но и как Волшебник Первого Ранга – научил Ричарда тому, что ему нужно знать, но пришел к выводу, что вряд ли это возможно. Ричард отличается от любого другого волшебника не только тем, что владеет и магией Приращения, и магией Ущерба.
– И все же, – сказала сестра Филиппа, – вы ведь Первый волшебник. Наверняка вы смогли бы многому его научить.
Зедд подвернул толстый балахон, просунув подол между своим тощим задом и жесткой лавкой.
– Ричард делал такие вещи, которых даже я не понимаю. Без моих уроков он добился такого, чего я и представить себе не мог. Ричард сам добрался до Храма Ветров в подземном мире, сумел остановить чуму и вернуться из-за завесы в мир живых. Кто-нибудь из вас способен хотя бы осознать, что это такое? Особенно для необученного чародея? Он изгнал шимов из мира живых, а каким образом – я представления не имею. Он творил магию, о которой я отродясь не слыхал, не говоря уж о том, чтобы видеть или понимать. Боюсь, мои знания окажутся для него скорее помехой. К тому же часть способностей Ричарда зависит от его видения мира – а у него не только свежий взгляд, но и глаза Искателя Истины. Ричард не знает, что что-то невозможно, и пытается это осуществить. Я боюсь говорить ему, как делать то или другое, как пользоваться его магией, потому что такое обучение покажет ему теоретическую ограниченность его магии и тем самым действительно его ограничит. Чему я могу обучить боевого чародея? Я ничего не знаю о магии Ущерба.
– Ты хочешь сказать, что за неимением второго боевого чародея для его обучения, возможно, понадобится сестра Тьмы? – уточнил Уоррен.
– Ну, – задумчиво протянул Зедд, – как знать. – Он устало вздохнул и снова сделался серьезным. – Я пришел к выводу, что пытаться научить Ричарда не только бесполезно, но, может, даже опасно. Для мира. Я хотел бы повидать его и предложить поддержку, опыт и сочувствие. Но помощь? – Зедд покачал головой. – Я не смею.
Никто не возразил ему. Верна на собственном опыте убедилась уже в его правоте. Остальные, видимо, тоже знали Ричарда достаточно хорошо.
– Позволь, Зедд, я помогу тебе найти свободную палатку, – сказала наконец Верна. – Похоже, отдых тебе не повредит. А утром, когда выспишься, мы снова над всем этим подумаем и обсудим.
Уоррен, собравшийся было задать очередной вопрос, разочарованно кивнул.
Зедд зевнул, вытянув ноги.
– Это было бы неплохо. – Мысли о предстоящей работе угнетали. Ему очень хотелось увидеть Ричарда, помочь ему. Он так долго его искал! Иногда очень трудно – оставлять людей одних, даже когда им это необходимо. – Это было бы неплохо, – повторил Зедд. – Я устал.
– Лето заканчивается, ночи становятся прохладными, – проговорила Эди, прижимаясь к его боку. Она подняла на него белые глаза, блеснувшие в свете лампы янтарным блеском. – Останься со мной и согрей мои кости, старик.
Улыбнувшись, Зедд обнял ее. С Эди было уютно. Вообще-то, подари она сейчас ему очередную шляпу с пером, он бы ее надел, причем с улыбкой. Однако тревога не оставляла его, и от этого ломило кости, как перед грозой.
– Зедд, – заговорила Эди, будто заметив в его глазах отражения его тяжких дум. – Ричард – боевой чародей, доказавший, как ты сказал, свои удивительные способности. Он очень могущественный человек. К тому же – Искатель Истины, у него есть для защиты Меч Истины. Меч, которым он прекрасно владеет, я сама тому свидетель. Кэлен – Исповедница. Мать-Исповедница. У нее огромный опыт в обращении с магией. И еще с ними Морд-Сит. А Морд-Сит случайностей не допускают.
– Знаю, – прошептал Зедд, глядя в пространство сквозь кошмар мыслей. – Но все же я за них страшно боюсь.
– Что так тебя беспокоит? – спросил Уоррен.
– Белые комары.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:49 | Сообщение # 14
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава18
Кэлен, тяжело дыша, отступала сквозь колючие заросли ежевики, чтобы избежать удара мечом. Острие просвистело буквально в дюйме от ребер. В отчаянной попытке уклониться она не обращала внимания на впивающиеся и цепляющиеся за штаны колючки. Сердце бешено колотилось.
Он неумолимо наступал, вынуждая ее отходить за невысокий выступ и дальше по низине. Опавшие листья под его сапогами взлетали в воздух, словно разноцветные конфетти. Ярко-желтые, оранжевые и зеленые листочки сыпались дождем на каменистые островки между колючими зарослями можжевельника. Это походило на сражение внутри радуги.
Ричард сделал очередной выпад. Кэлен, ахнув, едва успела парировать удар. Он с неумолимой решимостью усилил натиск. Кэлен отступила, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о корни высокой лиственницы. Оступиться никак нельзя, стоит упасть – и Ричард мгновенно поразит ее мечом.
Она покосилась влево. Там виднелось довольно приличное каменистое возвышение, покрытое пушистым мхом. Край возвышения упирался прямо в скалу. Если отступить туда, то дальше придется либо забираться вверх, либо прыгать вниз.
Кэлен отразила быстрый выпад, Ричард, в свою очередь, парировал ее удар. В приступе ярости она решительно атаковала, вынудив его отступить шагов на десять. Ричард легко отразил ее удары и тут же жестко атаковал сам. Кэлен быстро потеряла отвоеванную позицию, даже отступила еще дальше. Опять она лишь отчаянно защищалась, сражаясь за каждую пядь земли.
Футах в десяти на сухой ветке тополя сидела рыжая белка и грызла коричневые кожистые семена лишайника. Белка сидела на задних лапках, демонстрируя белое брюшко, пушистый хвост гордо торчал вверх. Сжимая в крошечных лапках плод, она с аппетитом грызла его, как зритель на турнире, который наблюдает за бойцами, поедая печенье.
Ловя ртом воздух, Кэлен шарила взглядом по сторонам, выискивая свободное пространство между стволами деревьев, одновременно пытаясь обнаружить что-нибудь, что могло бы ее спасти. Если каким-то образом удастся обойти Ричарда, она сможет удрать. Конечно, он ее догонит, но это даст ей время. Отбив очередной выпад, Кэлен нырнула за клен в желтовато-бурые заросли папоротника, подсвеченные яркими солнечными лучами.
Ричард, ринувшись вперед в последней атаке, поднял меч, чтобы зарубить ее.
Вот оно! Ее единственный шанс.
Кэлен мгновенно поднырнула под его руку и вонзила меч прямо ему в живот.
Ричард схватился руками за рану. Зашатавшись, он рухнул в папоротники, упал на спину и замер. Листочки деревьев, лежавшие на папоротниках, взметнулись в воздух и в медленном танце стали осыпаться на его тело. Кленовые листья были такими ярко-красными, что кровь по сравнению с ними показалась бы коричневой.
Кэлен постояла над Ричардом, стараясь отдышаться, потом опустилась на колени и улеглась поперек него. Листья папоротников свернулись в крошечные кулачки, будто протестуя, не желая умирать на зиму. От них исходил приятный сладковатый запах. Мало что может сравниться по хрупкой красоте с осенним лесом. По какой-то случайности клен, защищенный скалой, еще не облетел и полыхал оранжевым пламенем, настолько ярким на фоне голубого осеннего неба, что от этого резало глаза.
– Кара! – Опершись левой рукой на грудь Ричарда, Кэлен приподнялась. – Кара! Я убила Ричарда!
Кара, лежавшая неподалеку на животе у края горного выступа, озирала окрестности и не реагировала.
– Я его убила! Ты слышишь? Кара? Ты видела?
– Угу, – пробормотала Морд-Сит. – Слышу. Ты убила лорда Рала.
– Нет, не убила, – возразил Ричард, все еще тяжело дыша.
Кэлен шлепнула его по плечу ивовым мечом.
– Нет, убила! На сей раз убила. Убила на месте!
– Только слегка задела. – Он прижал кончик своего ивового меча к ее боку. – И попалась в расставленную мной ловушку. И теперь я держу тебя на кончике меча. Сдавайся или умри, женщина.
– Ни за что! – рассмеялась Кэлен. – Я скорее умру, чем сдамся такому, как ты, бандит ты эдакий!
Она несколько раз кольнула его в ребра ивовым мечом, а он, смеясь, перекатывался с боку на бок.
– Кара! Ты видела? На этот раз я убила его. Я его все-таки достала!
– Ага, ладно, – пробурчала Кара, внимательно глядя по сторонам со своего насеста, – Ты убила лорда Рала. Молодец. – Она оглянулась через плечо. – Этот мой, да, лорд Рал? Вы обещали, что этот мой.
– Да, – отдуваясь, кивнул Ричард. – Этот твой, Кара.
– Отлично, – довольно улыбнулась Кара. – Он здоровенный.
Ричард хихикнул, глядя на Кэлен.
– Знаешь, а ведь я сам подставился.
– Ничего подобного! Я победила. Достала тебя. – Она снова шлепнула его ивовым мечом. Потом нахмурилась. – По-моему, ты сказал, что не умер. Сказал, это только царапина. Ха! Ты сам признался, что я тебя достала!
Ричард хохотнул.
– Я дал тебе...
Кэлен заткнула ему рот поцелуем. Кара, отвернувшись, закатила глаза.
Снова заглянув за край выступа, Морд-Сит быстро вскочила.
– Они только что ушли! Пойдем, пока кто-нибудь до него не добрался!
– Кара, никто до него не доберется, – успокоил ее Ричард. – Куда так спешить?
– Пойдем! Вы обещали, что этот мой! Мне вовсе неохота тащиться туда попусту. Пошли же!
– Ладно, ладно! – пробурчал Ричард, пока Кэлен поднималась на ноги. – Идем.
Он протянул Кэлен руку, чтобы она помогла ему встать, но Кэлен вместо этого ткнула его ивовым мечом в ребра.
– Я снова вас достала, лорд Рал! Теряете бдительность.
Ричард лишь улыбнулся, когда Кэлен все же соизволила протянуть ему руку. Поднявшись, он на мгновение стиснул ее в объятиях и сказал:
– Отлично сработано, Мать-Исповедница. Просто отлично. Ты убила меня на месте. Я тобой горжусь!
Кэлен просияла. Ричард подхватил мешок, забросил за спину и быстро пошел вниз по склону горы. Кэлен накинула на себя волчий тулуп и поспешила за ним, прыгая по камушкам.
– Осторожнее! – крикнул Ричард Каре. – Под листвой не видно ям и провалов.
– Знаю-знаю, – буркнула она. – Сколько раз можно повторять одно и то же!
Обычно маршрут прокладывал Ричард. Он учил их ходить по горной местности, объясняя, чего следует опасаться. С самого начала их путешествия по горам и лесам Кэлен обратила внимание, что Ричард шагает спокойно и плавно, а Кара скачет с камня на камень, как коза. Поскольку большую часть жизни Кара провела в помещении, она понятия не имела, как нужно ходить по горам.
Ричард терпеливо ей втолковывал:
– Смотри, куда ставишь ноги, старайся идти ровно. Не наступай без необходимости в ямки, не ставь ногу на возвышения, а если ставишь, то необязательно переносить всю тяжесть, достаточно согнуть ноги.
Кара жаловалась, что ей трудно постоянно думать о том, куда ставить ногу. Ричард объяснял, что, если не думать, она, Кара, всякий раз будет проделывать двойной путь. А если она станет думать, куда ставит ноги, то вскоре начнет автоматически ходить как следует. Когда Кара обнаружила, что, если следовать советам Ричарда, мышцы ног болят куда меньше, она мгновенно стала прилежной ученицей. Теперь Морд-Сит уже не спорила, а задавала вопросы.
Кэлен заметила, что Кара, спускаясь по тропинке, пользуется палкой как импровизированным посохом и, как учил Ричард, сначала проверяет подозрительные места и только потом ставит ногу. Вряд ли тут можно было сломать лодыжку, но Ричард ничего не сказал. Он лишь улыбался, когда Кара обнаруживала ямку палкой, а не ногой, как прежде.
Прокладывать новую тропу на склоне горы было делом опасным, такие тропинки нередко заводят в тупик, и тогда приходится возвращаться по своим следам. На менее крутых горных склонах, холмах и в долинах тропы зачастую протаптывали звери. А вот прокладывать новую тропу по каменному обрыву в тысячу футов высотой было делом тяжелым и утомительным. В этом случае, особенно если день близится к концу, нежелание заново повторять тяжелый подъем часто толкает на риск.
Ричард говорил, что очень важно подавлять желание поскорее спуститься и добраться до дома.
– Такое желание ведет к гибели, – часто повторял он. – А если будешь думать, то быстрее окажешься дома.
Кара ткнула палкой в кучу листвы между двух гранитных камней.
– Не наступайте сюда, – бросила она через плечо, прыгая на другой камень. – Тут яма.
– Премного благодарен, Кара, – с преувеличенной любезностью произнес Ричард. Можно подумать, он бы туда наступил!
На склоне, по которому они спускались, было несколько больших выступов, где росли низенькие корявые деревца и кустики. По выступам было удобно идти и было за что держаться.
Ниже склон прорезало глубокое ущелье. На той стороне землю покрывали хвойные деревья и унылые серые скелеты дубов, кленов и берез.
Осенняя листва была прекрасна, пока держалась на ветвях, но теперь усыпавшие землю листочки быстро увядали. Обычно дубы сохраняли листву до начала зимы, а некоторые – даже до весны, но здесь, высоко в горах, ледяной ветер и ранние метели уже сорвали со всех деревьев последние листья.
Кара ступила на край выступа, нависающего над глубоким провалом.
– Вот, – указала она. – Вон там, наверху. Видите?
Ричард, прикрыв глаза козырьком ладони и щурясь против солнца, посмотрел на противоположный склон и издал глухой горловой звук.
– Мерзкое местечко, чтобы умереть.
Кэлен натянула теплый волчий мех на уши, защищаясь от пронизывающего ветра.
– А есть хорошие?
Ричард опустил руку.
– Думаю, нет.
Выше той точки, куда указывала Кара, начинался так называемый кривой лес. А над ним, где деревья расти не могли, торчали голые камни. Еще выше лежал снег, сверкая на солнце. Кривой лес стоял на семи ветрах, и стволы деревьев были изогнуты самым немыслимым образом. Эти кривули служили границей между высокогорьем, где росли одни лишь мхи и лишайники, и густым лесом.
– Не будем терять времени. – Ричард махнул вправо. – Мне бы не хотелось, чтобы нас тут застала тьма.
Кэлен посмотрела туда, где открывался вид на заснеженные пики, долины и бесконечные хвойные леса. Долины укрывал толстый ковер облаков, цеплявшихся за склоны гор и медленно наползавших на лес. Вдалеке виднелись одинокие вершины с шапочками снега. Должно быть, в долинах, ниже облаков, погодка сейчас отвратная.
Ричард с Карой ждали, что скажет Кэлен. Ее нисколько не прельщала перспектива оказаться в кривом лесу, когда туда доберется этот мерзкий ледяной туман.
– Все в порядке. Пошли и покончим с этим. А потом спустимся пониже, отыщем приют-сосну и переночуем в сухости. Я не против посидеть у теплого костерка, потягивая горячий чай.
Кара погрела дыханием замерзшие руки.
– По мне, так звучит совсем неплохо.
В тот день, больше года назад, когда Кэлен впервые встретила Ричарда, он привел ее к приют-сосне. Кэлен и не подозревала о существовании таких деревьев в огромных лесах Вестландии. Приют-сосны по-прежнему казались ей чем-то таинственным, совсем как тогда, когда она увидела первую, возвышавшуюся над всеми окрестными деревьями.
Огромные лапы приют-сосны свисали по кругу до самой земли, образуя своего рода шатер. Хвоя росла в основном на внешних ветках, а внутренние оставались голыми. Под такой зеленой юбкой хорошо скрываться от непогоды. Приют-сосны устойчивы к огню, и, соблюдая некоторую осторожность, там можно развести небольшой костер и сидеть в тепле и сухости, пока снаружи бушует непогода.
Ричард, Кэлен и Кара частенько останавливались под кровом приют-сосны, когда бродили по горам. Эти посиделки под хвойным шатром сближали их. Они размышляли, беседовали, рассказывали истории – то смешные, то грустные.
Услышав, что Кэлен готова идти, Ричард с Карой двинулись вниз по скале. Кэлен уже оправилась после болезни, но они по-прежнему беспокоились за нее. Сейчас придется сначала одолеть крутой спуск, потом подъем, потом еще один спуск, а потом – если повезет – они найдут пристанище под приют-сосной.
Кэлен выздоравливала долго. Конечно, она понимала, что такие травмы заживают нескоро, но, пока она лежала, мышцы совсем атрофировались. Кроме того, почти все это время она не могла много есть и превратилась почти в скелет. Кэлен стала такой слабой и беспомощной, что впала в глубокую депрессию.
Она даже не представляла себе, какие придется приложить усилия, чтобы снова стать собой. Ричард с Карой старались ее развлечь, но безуспешно. Они просто не понимали, каково ей. Ноги истончились и превратились в обтянутые кожей кости с шишками коленных суставов. Кэлен чувствовала себя не только беспомощной, но и уродливой. Ричард вырезал для нее всяких зверушек: соколов, лисичек, выдр, уток, даже бурундучков. Кэлен не реагировала. В самые тяжелые дни она жалела, что не умерла со своим ребенком.
Жизнь превратилась в бессмысленное существование. День за днем, неделю за неделей Кэлен видела одно и то же: четыре стены своей больничной палаты. Боль изнуряла, однообразие отупляло. Она начала ненавидеть горький отвар тысячелистника, который ее заставляли пить. Когда она стала отказываться от этого отвара, Ричард заменил тысячелистник липой. От головной боли частенько помогала полынь, хотя после нее во рту долго стоял вяжущий привкус. Иногда как обезболивающее ей давали пиретрум. Кэлен уже ненавидела все эти травы и часто говорила, что у нее ничего не болит, лишь бы не пить мерзкое варево.
Ричард не стал прорубать в спальне большое окно, чтобы комната не нагревалась от жаркого летнего солнца, и Кэлен видела лишь клочок неба, верхушки нескольких деревьев да сине-серые очертания скалистых гор вдали.
Ричард хотел вынести ее наружу, но Кэлен умоляла не трогать ее, говорила, что так будет еще больнее. Дни шли за днями, ясные и пасмурные, солнечные и дождливые. Время текло. Лежа в крошечной комнатенке и медленно выздоравливая, Кэлен думала о том, что это лето для нее потеряно.
Как-то раз ей захотелось пить, а Ричард забыл налить чашку и поставить на столик рядом с кроватью. Когда она попросила воды, Ричард вошел с чашкой и бурдюком, поставил все на подоконник, и тут его позвала Кара. Он побежал наружу, на ходу бросив Кэлен, что им с Карой нужно сходить проверить удочки, и они вернутся, как только смогут. Не успела Кэлен попросить его поставить воду ближе, как он уже исчез.
Кэлен лежала, молча кипя от злости, с трудом веря, что Ричард оказался столь невнимателен, и беспомощно смотрела на деревянную чашку на подоконнике.
Готовая расплакаться, она застонала от жалости к себе, стукнув кулаком по кровати, а потом отвернула голову от окна, закрыла глаза и решила вздремнуть, чтобы не думать о мучившей ее жажде. Когда она проснется, Ричард с Карой уже вернутся и подадут ей воды. А Ричард получит выволочку.
По шее стекал пот. За окном пела птичка. Ее повторяющийся клич напоминал голосок маленькой девочки, кричащей «приди». Это «приди» затянулось надолго. Кэлен думала только о воде.
Она не могла заставить себя заснуть. Надоедливая пичуга продолжала настырно кого-то звать. Не раз Кэлен ловила себя на том, что шепотом отвечает «иду-иду». Она вслух обругала Ричарда. Закрыв глаза, Кэлен попыталась забыть о мучившей ее жажде, о птице и уснуть. Но глаза настойчиво раскрывались.
Кэлен приподняла на груди ночную рубашку, чтобы немного охладиться, и поймала себя на том, что глаз не сводит с воды на подоконнике. Чашка стояла вне досягаемости, в другом конце комнаты. Комната была не очень большой, но ходить-то Кэлен не могла, и Ричард отлично это знал. Она подумала, что, если сядет и переползет в изножье кровати, то сможет дотянуться до чашки.
Сердито фыркнув, Кэлен отбросила покрывало с костлявых ног. Она терпеть не могла на них смотреть... Ну почему Ричард так невнимателен? Что с ним случилось? Кэлен твердо вознамерилась высказать ему все, что она о нем думает, когда он вернется.
Она свесила ноги с кровати. Матрас был упругий, набитый сеном, пером и пухом. Очень удобный. Она с усилием села и долго сидела на краю постели, держась за голову и переводя дух. Все тело сводило от боли.
В первый раз за все время она села самостоятельно.
Она уже поняла, что затеял Ричард, но все равно ей очень не нравился способ, каким он заставил ее встать. Это жестоко. Она не готова. У нее еще все болит. Чтобы поправиться, ей нужно лежать. Открытые раны затянулись, но она еще слишком слаба, чтобы вставать.
Громко стеная и охая, Кэлен добралась до конца кровати. Усевшись там и держась рукой за изножье, она попыталась дотянуться до чашки. Слишком далеко. Придется все же вставать.
Она немного посидела, мысленно ругая своего дражайшего супруга на чем свет стоит.
После одного такого случая, много недель назад, когда она долго звала Ричарда, а он не слышал, Ричард положил возле кровати легкую палку, чтобы Кэлен могла постучать в стенку или в дверь. Теперь Кэлен взяла эту палку и поставила вертикально. Опираясь как на костыль, она медленно сползла с кровати. Ноги коснулись холодного земляного пола. Перенеся тяжесть на ноги, Кэлен охнула от боли.
Теперь она полустояла, полулежала на кровати и уже собиралась завопить, когда вдруг поняла, что охает не от боли, а от ожидания боли. Нет, боль, конечно, была, но вполне терпимая. Кэлен даже несколько растерялась от неожиданности.
Она покрепче оперлась на ноги и начала с помощью палки подниматься. Наконец она встала на трясущихся ногах. Она действительно стоит и встала совершенно самостоятельно!
Кэлен никак не могла заставить себя передвигать ноги, но если она хочет добраться до воды, ей придется это сделать. По крайней мере пока не доберется до подоконника. А потом можно спокойно падать на пол, где Ричард ее и обнаружит. Она мысленно представила себе эту сцену и посмаковала ее. Вот тогда-то его план вытащить ее из постели не покажется ему столь уж блестящим.
С помощью палки-костыля Кэлен медленно заковыляла к окну. Она сказала себе, что если свалится, то будет лежать на холодном полу без всякой воды, пока Ричард не обнаружит ее стонущей, с потрескавшимися губами, умирающей от жажды. Он будет чувствовать себя виноватым всю оставшуюся жизнь! Уж она об этом позаботится!
Чуть ли не желая упасть с каждым мучительным шагом, Кэлен доковыляла до окна. Она облокотилась о подоконник и закрыла глаза, прерывисто, тяжело дыша, чтобы не потревожить ребра. Отдышавшись, Кэлен схватила чашку и залпом осушила ее.
Шмякнув чашку обратно на подоконник, Кэлен выглянула наружу.
Прямо за окном на земле сидел Ричард, обхватив руками колени.
– Привет! – улыбнулся он.
Сидевшая рядом с ним Кара смотрела совершенно равнодушно.
– Как вижу, ты встала.
Кэлен хотела устроить скандал, но внезапно обнаружила, что с трудом сдерживает смех. В этот момент она почувствовала себя последней дурой из-за того, что до сих пор не пыталась самостоятельно встать.
Она смотрела на деревья, на величественные горы, огромное небо, по которому плыли белые барашки облаков, и по ее щекам струились слезы. Громады гор, их гигантские склоны самых разных цветов и оттенков представляли собой зрелище, равного которому Кэлен еще не видела. Да как она могла киснуть, не желая вставать?
– Ты, конечно, понимаешь, что совершила большую ошибку? – сказал Ричард.
– То есть? – спросила Кэлен.
– Ну, если бы ты сейчас не встала, мы бы еще позволили тебе полежать. Некоторое время. Но поскольку ты продемонстрировала нам, что вполне в состоянии самостоятельно вставать и передвигаться, мы и дальше продолжим в том же духе. Будем класть вещи вне пределов досягаемости, чтобы ты была вынуждена двигаться и таким образом помогала сама себе.
Хотя Кэлен была ему очень признательна, она вовсе не желала сообщать Ричарду, что он прав, но любила его еще больше: ведь он рискнул вызвать ее гнев, чтобы помочь ей.
– Покажем ей теперь, где она может найти стол? – обратилась к Ричарду Кара.
– Если она проголодается, – пожал плечами Ричард, – ей придется выйти из спальни и самой поискать стол.
Кэлен запустила в него чашкой. Ричард легко поймал снаряд.
– Рад, что руки у тебя тоже работают, – ухмыльнулся он. – Сможешь сама резать себе хлеб.
Когда она начала возражать, он добавил:
– Это будет честно. Кара печет хлеб. Значит, тебе его резать.
Кэлен ошеломленно переспросила:
– Кара печет хлеб?
– Лорд Рал меня научил, – ответила Кара. – Мне хотелось хлеба к жаркому, настоящего хлеба. А он сказал, что раз мне хочется хлеба, значит, придется научиться его печь. Это оказалось действительно легко. Примерно как добраться до окна. Но я в отличие от некоторых не стала ничем в него швыряться.
Кэлен невольно улыбнулась, отлично зная, что Каре месить тесто было куда труднее. И почему-то она сильно сомневалась, что Кара повела себя вполне прилично. Кэлен с удовольствием посмотрела бы, как они мерились силой воли.
– Верните-ка мне мою чашку. А потом отправляйтесь и наловите рыбы. Я есть хочу. Желаю форель. Большую форель! С хлебом!
– Это можно, – улыбнулся Ричард. – Если ты найдешь стол.
Кэлен нашла стол. И больше никогда не ела в постели. Сначала боль при ходьбе была невыносимой, и Кэлен спешила вернуться в постель. Тогда приходила Кара и расчесывала ей волосы, просто чтобы Кэлен не оставалась одна. Мышцы совсем одрябли, и Кэлен едва могла передвигаться. Расчесать волосы самой было колоссальным трудом. Путешествие до стола превращалось в целое приключение, и первое время Кэлен хватало только на это. Ричард с Карой относились к ней сочувственно и все время подбадривали ее. Но и понукали тоже.
Кэлен так была рада выбраться из кровати, что это помогало терпеть боль. Мир снова сделался чудесным. А уж как она была счастлива расстаться наконец с ночным горшком! Кэлен была уверена, что Кара тоже этому рада, хотя Морд-Сит никогда ничего такого не говорила.
Как бы ей ни нравился домик, выбраться из него было все равно что освободиться из темницы. Прежде Ричард частенько предлагал вынести ее наружу, но Кэлен отказывалась, опасаясь боли. Она поняла, что из-за тяжелой болезни ум ее начал притупляться. Теперь наконец разум снова стал ясным.
Кэлен обнаружила, что вид из окна был лишь маленькой частью окружающего пейзажа. Построенный у подножия гор маленький домик окружали высоченные пики со снежными вершинами. Этот домик выстроили Ричард с Карой. Там были две спальни – одна для Кэлен с Ричардом, другая для Кары – и общая комната между ними. Дом стоял на краю зеленого луга, усыпанного цветами. Хотя они приехали сюда довольно поздно, Ричард ухитрился разбить небольшой огород с солнечной стороны, прямо под окном Кары. Там росли зелень и специи. Прямо за домом возвышались огромные сосны, закрывая их от ветра.
Ричард, сидя у постели Кэлен, резал по дереву, рассказывая всякие истории. Когда Кэлен начала ходить, Ричард вместо животных стал вырезать человеческие фигурки.
А потом удивил ее, сделав свое лучшее творение – чтобы отпраздновать, как он сказал, ее возвращение в мир. Изумленная потрясающим реализмом и мощью небольшой статуэтки, Кэлен прошептала, что его рукой наверняка управлял волшебный дар. Ричард счел это глупостью.
– Люди, не имеющие волшебного дара, все время создают прекрасные статуи, – сказал он. – И магия тут ни при чем.
Однако Кэлен знала, что некоторые скульпторы обладали магическим даром и своим произведениями творили волшебство.
Ричард иногда с легкой завистью говорил о произведениях искусства, которые стояли во Дворце Пророков, в Д'Харе, где он когда-то был пленником. Выросший в Хартленде, он никогда прежде не видел мраморных статуй. Эти скульптуры некоторым образом открыли Ричарду глаза на мир и произвели на него неизгладимое впечатление. Ну кто еще, кроме Ричарда, мог с такой любовью вспоминать красоту, которую он видел в месте, где его держали пленником и все время мучили?
Верно, что искусство может существовать независимо от магии, но Ричарда захватили в плен посредством заклинания, сотворенного с помощью искусства. Искусство – универсальный язык, а следовательно, бесценное орудие магии.
Но Ричард не верил, что его руку ведет магический дар. Однако Кэлен чувствовала, что, не имея другого выхода, его дар должен проявляться таким образом. Магия всегда находит способ просочиться наружу, и вырезанные Ричардом фигурки людей казались ей, безусловно, волшебными.
Но женская фигурка, которую Ричард сделал для Кэлен, вызывала у нее целую бурю эмоций. Он назвал эту статуэтку, вырезанную из теплого, приятно пахнущего ореха, «Сильная духом». Женственность ее тела, изящные выпуклости и изгибы, кости и мышцы явственно просматривались сквозь развевающееся платье. Она казалась живой.
Кэлен даже представить не могла, как Ричарду удалось осуществить подобное. «Сильная духом» стояла, гордо подняв голову, в развевающемся платье, прижав к бокам стиснутые кулаки, с гордо выпрямленной спиной. Она словно бросала вызов невидимой силе, старающейся подчинить ее. Она была воплощением сильной независимой души.
Статуэтка явно не задумывалась похожей на Кэлен, и все же она вызывала внутренний отклик, ощущение чего-то очень знакомого. Что-то в этой женщине, какие-то ее качества заставляли Кэлен желать снова стать здоровой, живой, сильной и независимой.
Если это не магия – то что?
Кэлен почти всю жизнь провела в роскошных дворцах, где было полным-полно великих творений прославленных мастеров, но ни одно из них не захватывало дух своим внутренним содержанием, внутренней силой и благородством так, как эта фигурка – гордая, полная жизни женщина в развевающемся платье. Сила ее воздействия была такова, что у Кэлен горло перехватило, и она лишь крепко обняла Ричарда, не в силах выразить чувства словами.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


Эдельвина Дата: Воскресенье, 29 Апр 2012, 00:49 | Сообщение # 15
Клан Эсте/Герцогиня Дювернуа

Новые награды:

Сообщений: 2479

Магическая сила:
Экспеллиармус Протего Петрификус Тоталус Конфундус Инкарцеро Редукто Обливиэйт Левикорпус Сектумсемпра Круцио Адеско Файер Авада Кедавра
Глава19
Теперь Кэлен выходила из дома при малейшей возможности. Она поставила «Сильную духом» на подоконник и повернула статуэтку так, чтобы та смотрела наружу. Почему-то Кэлен была уверена, что эта женщина всегда должна смотреть в широкий мир.
Лес вокруг домика был таинственным и притягательным, тропинки звали в тенистую даль. Кэлен очень хотелось исследовать эти звериные тропы, расширенные Ричардом с Карой во время вылазок за ягодами и орехами и на рыбалку. Кэлен, опираясь на клюку, бродила вокруг дома и по лугу – тренировала ноги. Ей хотелось пройтись с Ричардом по этим тропкам, выйти на открытую часть выступа, прогуляться под огромными дубами.
Одним из первых мест, куда Ричард отвел Кэлен, когда она заверила его, что вполне в состоянии совершать короткие прогулки, был просвет в конце одной тропинки. Там струился ручей, укрытый с двух сторон горными склонами, поросшими могучими деревьями. Поток бурлил и пенился, стекая по каменистому руслу, мириады брызг взметались в воздух. Огромные камни в тенистых заводях поросли мягким зеленым мхом, усыпанным хвоей. В воде играли солнечные лучи.
Внизу ущелья, возле подножия горы, ручей замедлял бег и расширялся, вытекая в плодородную долину, окруженную горной грядой. Иногда Кэлен садилась на берег и свешивала ноги в прохладную воду. Она могла часами сидеть на теплой травке, впитывая солнечные лучи и наблюдая за рыбками, играющими в кристально-чистой воде. Ричард был прав, когда говорил, что форель любит красивые места.
Кэлен нравилось смотреть на рыбок, лягушек, рачков и даже на саламандр. Распластавшись на животе и подперев рукой подбородок, она часами наблюдала за снующими в воде рыбками, форелью, выплывающей из-под камней или темных глубин заводей, чтобы схватить какую-нибудь мошку или жучка на поверхности воды. Кэлен ловила сверчков, кузнечиков, прочих насекомых и кормила рыбок. Ричард смеялся, слушая, как она разговаривает с рыбками, упрашивает их вылезти из темных дыр, где они прячутся, и отведать вкусного жучка. Иногда появлялась грациозная серая щука и устраивала охоту на рыб и лягушек.
Кэлен не могла припомнить, была ли она хоть раз в жизни в таком дивном месте. Ричард посмеивался над ней, говоря, что она еще вообще ничего не видела, возбуждая в ней любопытство и желание как можно скорее набраться сил, чтобы исследовать новые красоты. Кэлен ощущала себя маленькой девочкой в волшебной стране, где никого, кроме них, нет. Рожденная Исповедницей, Кэлен в детстве практически не имела возможности наблюдать за животными, смотреть на водопады и облака, любоваться закатами. Она повидала много чудесного, но все это было в городах, и никогда еще она не жила спокойно на природе, наслаждаясь окружающей красотой.
Но подспудно ее не оставляли тревожные мысли. Кэлен знала, что они с Ричардом нужны в другом месте. У них есть обязательства. Однако стоило ей затронуть эту тему, как Ричард тут же небрежно отмахивался. Он объяснил причины своего поведения и был твердо уверен в своей правоте.
К ним уже довольно давно не приезжали гонцы. Это тоже тревожило Кэлен, но Ричард сказал, что не может позволить себе влиять на действия армии, а потому неплохо, что генерал Райбих перестал присылать доклады. К тому же это лишь подвергало гонцов напрасному риску.
Кэлен понимала, что сейчас ей в первую очередь необходимо выздороветь, и жизнь в горах делала ее сильнее день ото дня. Как только они вернутся на войну – как только она убедит Ричарда, что они должны вернуться, – нынешнее мирное существование станет драгоценным воспоминанием.
Однажды, когда лил дождь и Кэлен маялась с тоски, не имея возможности сходить к ручью, Ричард сделал нечто совершенно невероятное. Он начал приносить ей рыбок в банках. Живых рыбок. Чтобы просто на них смотреть.
Отмыв как следует банку из-под масла для ламп и несколько стеклянных банок с широким горлышком, где прежде хранились всякие соленья, травы и мази, он насыпал на дно немного песка и набрал воды из ручья. Потом поймал несколько мелких пескариков и запустил в импровизированные аквариумы. У рыбок были золотистые спинки в черную крапинку, белые брюшки и большие черные плавники. Ричард даже набрал немного ряски, чтобы рыбкам было где прятаться.
Кэлен изумилась, когда Ричард принес первую банку с живыми рыбками. Она поставила банки – в конце концов их набралось пять штук – на подоконник в центральной комнате, рядом с несколькими небольшими резными фигурками. Сидя за маленьким деревянным столом, Кэлен с Ричардом и Карой во время еды могли наблюдать за этим чудом.
– Только не давай им имен, – посоветовал Ричард, – потому что они все равно через некоторое время сдохнут.
То, что Кэлен поначалу сочла нелепой затеей, вскоре совершенно захватило ее. Даже Кара, называвшая рыбок в банке не иначе как бредом, постепенно прониклась к ним.
Казалось, каждый день, проведенный с Ричардом в горах, приносил новое чудо, отвлекавшее от боли и тяжких забот.
Когда рыбки привыкли к людям, они принялись жить своей обычной жизнью, будто существование в банке для них вполне естественное. Ричард периодически менял воду, доливая свежей из ручья. Кэлен с Карой кормили рыбок крошками хлеба и насекомыми. Рыбки охотно ели, постоянно что-то выискивали в песке или просто плавали, разглядывая окружающий мир. Довольно быстро они запомнили время обеда, и когда кто-то подходил, радостной стайкой кружились возле стекла.
В центральной комнате был камин, Ричард выложил его из кирпичей, вылепленных из береговой глины, высушенных на солнце и закаленных на огне. Там же стоял сбитый им стол и плетеные стулья. Сиденья и спинки Ричард обил гладкой берестой.
Деревянная дверь в углу комнаты вела в погреб. На стенке висели деревянные полки, рядом стояла большая тумба с припасами: по пути сюда они закупили огромное количество припасов.
У Кары была своя комната напротив их спальни. Как-то раз, забредя туда, Кэлен с изумлением обнаружила коллекцию камней. Кара, услышав слово «коллекция», зафыркала и принялась доказывать, что никакая это не коллекция, а оборонительное оружие на случай, если на них нападут и они окажутся внутри дома в ловушке. Кэлен сочла камни подозрительно красивыми. Кара же продолжала настаивать, что эти камни – смертельное оружие.
Когда Кэлен лежала, прикованная к постели, Ричард спал на тюфяке в центральной комнате, а иногда и снаружи, под открытым небом. В самом начале, когда боль была еще очень сильна, Кэлен часто просыпалась и обнаруживала его спящим сидя на полу возле кровати, готовым в любой момент вскочить, если ей что-то понадобится. Ричард не хотел спать с ней в одной кровати, опасаясь причинить ей боль. Кэлен была почти готова потерпеть, лишь бы ощутить рядом тепло его тела. Однако, когда она начала ходить, Ричард наконец перебрался спать к ней. В ту первую ночь, лежа у него под боком, Кэлен положила его большую ладонь себе на живот и лежала, глядя на освещенный луной силуэт «Сильной духом», слушая крики ночных птиц, стрекот насекомых и волчий вой, пока глаза не закрылись и она не погрузилась в мирный сон. А на следующий день Ричард впервые убил ее.
Они были у ручья, проверяя удочки. Ричард срезал две прямые ивовые ветки. Бросив одну на землю возле Кэлен, он заявил, что это – ее меч.
Он, казалось, пребывал в игривом настроении и велел ей защищаться. Кэлен приняла вызов, попытавшись неожиданно кольнуть его – просто чтобы поставить на место. Но Ричард уколол ее первым и заявил, что она труп. Кэлен снова напала на него, на сей раз более решительно, и он быстренько убил ее, отрубив голову. Нападая в третий раз, Кэлен уже начала злиться. Она вложила в атаку все свои силы, но Ричард легко нейтрализовал ее нападение и тут же прижал кончик импровизированного меча к ее груди. И в третий раз провозгласил, что она труп. Три раза из трех.
В дальнейшем это превратилось в игру, в которой Кэлен очень хотелось победить. Ричард ни разу не позволил ей этого, он постоянно унижал ее перед Карой. Кэлен понимала, что Ричард делает это ради нее, чтобы она тренировала тело и забыла о боли, чтобы поскорее окрепла. А Кэлен просто хотелось победить его.
Оба они постоянно носили за поясом ивовую ветку, чтобы в любой момент открыть боевые действия. Каждый день велись «сражения». Сначала Кэлен не была для Ричарда серьезным противником, и он ясно давал ей это понять – что, естественно, лишь укрепляло ее решимость. Ричард всячески поощрял ее, но ни разу не сыграл в поддавки. Постепенно Кэлен набиралась сил, и скоро Ричарду уже было не так просто убить ее.
Кэлен научил обращаться с мечом отец, король Вайборн. Во всяком случае, он был королем, пока мать Кэлен не выбрала его в супруги. Для Исповедницы королевский титул ничего не значил. У короля Галей Вайборна и королевы, его первой супруги, было двое детей, так что у Кэлен имелись единокровные брат и сестра.
Кэлен очень хотелось продемонстрировать, чему научил ее отец, но она пока не могла – и это здорово выводило ее из себя.
Но все же что-то в этих тренировках ее беспокоило: Ричард фехтовал в том стиле, которого Кэлен не знала. Она не могла ни уловить, ни определить разницу, но чувствовала ее и не знала, как этому противостоять.
В начале большая часть сражений происходила на лугу рядом с домом. Кара была постоянным зрителем. С течением времени бои становились все более затяжными, свирепыми, яростными и утомительными.
Пару раз Кэлен так огорчалась безжалостностью Ричарда, что потом часами не разговаривала с ним, чтобы не сказать лишнего.
В этих случаях Ричард обычно говорил:
– Прибереги свой гнев для врагов. Здесь тебе от этого никакого проку, а в бою гнев помогает преодолеть страх. Сейчас лучше используй время для того, чтобы научить меч, что делать, тогда потом он сделает все, не задумываясь.
Кэлен отлично знала, что враги добрыми не бывают. Если Ричард поддастся порыву и потешит ее гордость, он только навредит ей. Какими бы тяжелыми ни были уроки фехтования, невозможно было долго злиться на Ричарда. К тому же Кэлен прекрасно понимала, что злится-то она в действительности на себя.
Кэлен всю жизнь провела среди оружия. Почти все из ее окружения прекрасно умели с этим оружием обращаться. И были люди, которые учили ее обращаться с мечом. Но никто, даже отец, не фехтовал так, как Ричард. В исполнении Ричарда битва казалась искусством. Он превращал пляску со смертью в дивное зрелище. Однако было в этом еще что-то, чего Кэлен никак не могла ухватить.
Ричард как-то давно сказал ей, что магия тоже может быть разновидностью искусства. Тогда Кэлен ответила, что это чушь. А теперь уже не была так в этом уверена. Из обрывков услышанных ею рассказов Кэлен поняла, что примерно такого рода магию Ричард использовал при изгнании шимов. Он придумал нечто, чего не только никогда не существовало, но и вообразить никто не мог.
Как-то раз во время очередного боя Кэлен уже была твердо уверена, что сейчас его достанет и убьет на месте, но Ричард легко отразил удар и тут же снова убил ее. При этом то, что казалось невозможным, в его исполнении выглядело абсолютно естественным.
В этот миг ей стало понятно все. Она просто оценивала его манеру боя с неверных позиций.
Не в том дело, что Ричард отлично владел мечом, нет, просто он сливался в единое целое с клинком. Клинком любой формы: мечом, кинжалом, резцом или ивовым прутиком. Он был не просто мастером, но – хозяином клинка.
Фехтование – всего лишь способ применения клинка. Меч он использовал для уничтожения, но, поскольку магия всегда стремится к равновесию, он вырезал другим клинком из дерева статуэтки. Кэлен воспринимала его способности по отдельности, Ричард же видел единое целое.
Все в нем – то, как он стреляет из лука, вырезает фигурки, бьется мечом, даже как ходит, плавно и грациозно – было единым целым, а не различными отдельными способностями... Все они – суть одно и то же.
Ричард замер:
– В чем дело? Ты вся бледная.
Кэлен стояла, опустив прут.
– Ты пляшешь со смертью. Вот что ты делаешь со своим мечом.
Ричард заморгал, будто она только что заметила, что дождик мокрый.
– Ну конечно! – Он коснулся висящего на груди амулета, в центре которого в переплетении серебряных и золотых нитей сверкал каплевидный рубин размером с ноготь ее большого пальца. – Я давно тебе об этом сказал. И ты поверила мне только сейчас?
Она по-прежнему изумленно смотрела на него.
– Ну, похоже, что да.
Кэлен прекрасно помнила те слова, что он произнес, когда она впервые увидела у него этот амулет.
«Рубин символизирует каплю крови. Это символическое изображение основного приказа.
Он означает лишь одно и одновременно все: рази. Если вынужден биться, рази. Все остальное вторично. Рази. Это твой долг, твое предназначение, твое стремление. Нет закона важнее, нет предназначения выше. Рази.
Нити – изображение танца. Рази на уничтожение, а не на испуг. Рази врага быстро и окончательно. Рази наверняка. Рази твердо и решительно. Рази его силу. Проскальзывай в бреши его обороны. Рази его. Рази до конца. Не давай ему продохнуть. Сокруши его. Беспощадно рази до самой глубины его души.
Жизнь – противовес смерти. Это пляска со смертью, Таков закон, по которому живет боевой чародей, иначе он умрет».
Танец – это искусство. И резьба по дереву – искусство. И то, и другое – искусство, сотворенное с помощью клинка. Для Ричарда это одно и то же. Он не видел разницы – для него ее не существовало.
* * *
Луг они делили с рыжей лисой, охотившейся на грызунов, но не возражавшей иногда закусить и сочными мясистыми жуками. Лошади не обращали на лису внимания, зато не слишком радовались забредавшим порой койотам. Кэлен редко видела койотов, но знала, что они где-то рядом, когда лошади начинали храпеть, выражая неудовольствие. По ночам откуда-то с горных склонов до нее долетал лай койотов. Обычно они испускали протяжный вой, за которым следовала череда взлаиваний. Иногда по ночам пели волки. Их долгий протяжный вой эхом разносился по горам. Как-то раз Кэлен увидела черного медведя, бредущего куда-то по своим делам. Косолапый едва глянул на людей и потопал дальше. А однажды вблизи дома промелькнула рысь, и лошади в ужасе разбежались. Ричард тогда чуть ли не весь день потратил на их розыски.
У дверей побирушничали бурундуки, регулярно забредая в гости, – видимо, хотели изучить обстановку внутри дома. Кэлен не раз ловила себя на том, что разговаривает с бурундуками, даже задает вопросы, будто они в состоянии ее понять. Зверушки замирали и вертели головками, и можно было подумать, что они действительно понимают каждое слово. Ранним утром на луг приходило небольшое стадо оленей, иногда оставляя возле дверей свежие следы своего пребывания. Потом у самцов начался гон, и огромные олени с ветвистыми рогами принялись выяснять отношения. Тулуп Кэлен был сделан из шкуры волка, которого разъяренный олень размазал по дубу. Ричард избавил несчастное животное от долгой агонии.
Кэлен и Ричард не только сражались на мечах. Они часто ходили по горам, чтобы Кэлен тренировала мышцы. От этих прогулок ноги у нее гудели так, что она спать не могла. Тогда Ричард растирал ей ноги, массируя окаменевшие мышцы.
Обычно это помогало, и Кэлен засыпала.
Кэлен прекрасно помнила ту дождливую ночь, когда они вернулись домой мокрые и продрогшие. Она тогда легла в постель и закрыла глаза, а Ричард начал растирать ей ноги. Он прошептал, что ее ноги стали почти такими же сильными и стройными, как прежде. Открыв глаза, Кэлен прочла желание у него во взгляде... Это было настолько неожиданным, что у нее от счастья навернулись слезы. Она вновь почувствовала себя женщиной. Желанной женщиной.
Ричард поднял ее ногу и нежно поцеловал ступню. Когда его теплые нежные губы добрались до бедра, она уже тяжело дышала от накатившего желания. Ричард расстегнул ей рубашку и начал втирать масло в живот. Большие ладони поползли вверх и погладили груди. Дыша ртом, он катал в пальцах ее соски, пока те не превратились в твердые бусины.
– Так-так, лорд Рал, – выдохнула Кэлен, – у меня стойкое ощущение, что вы несколько увлеклись.
Он замер, будто только что сообразил, что делает, и поспешно убрал руки.
– Я не рассыплюсь, Ричард. – Она перехватила его руку и вернула обратно. – Я в полном порядке. И хочу, чтобы ты продолжил.
Когда он принялся целовать ей груди, плечи, шею, она вцепилась в его волосы. Его горячее дыхание обжигало. Опытные пальцы заставляли содрогаться от желания. Ощущение его тела, прижимающегося к ней, возбуждало все сильнее и сильнее. Кэлен больше не чувствовала усталости. Наконец он нежно поцеловал ее в губы. Жадно ответив на поцелуй, она дала понять, что вовсе нет необходимости быть таким нежным.
Дождь мягко барабанил по крыше. Молнии освещали статуэтку на окне, в горах грохотал гром. Кэлен, не думая ни о чем, ничего не боясь, крепко прижимала Ричарда к себе, пока они предавались неистовой страсти. Никогда они так не нуждались друг в друге, как в ту ночь. Все ее страхи и тревоги растворились в волне желания. Кэлен плакала от наслаждения.
Когда много позже они с Ричардом лежали, крепко обнявшись, Кэлен почувствовала, как по его щеке скатилась слеза. Она спросила, что с ним. Покачав головой, он сдержанно ответил, что так долго боялся потерять ее, что чуть не сошел с ума. Похоже, теперь Ричард наконец избавился от снедавшего его все эти месяцы ужаса. Боль, которую Кэлен впервые увидела в его глазах, когда не могла вспомнить его имя, исчезла.
* * *
Они бродили по горам. Иногда брали заплечные мешки и проводили ночь в лесу, часто под кровом приют-сосны. Перед ними простиралась бесконечная череда пейзажей. В одних местах их окружали голые каменные скалы, в других они стояли на краю обрыва и любовались закатом. Небо сначала становилось оранжевым, потом лиловым, а потом – когда солнце уходило за горы – черным. Над долиной внизу плыли ленивые облака. Ричард с Кэлен видели огромные водопады, в которых мерцали радуги. В горах попадались чистые, прогретые солнцем озера, где они купались. Они ели, сидя на вершинах, возвышающихся над ущельями, которых никто, кроме них, еще не видел. Бродили звериными тропами по огромным массивам искривленных деревьев, по темным лесам, где стволы напоминали гигантские бурые колонны, такие толстые, что двадцать человек, взявшись за руки, не смогли бы обхватить их.
Ричард заставлял Кэлен упражняться с луком, чтобы укреплять мышцы рук. Они охотились на мелкую дичь, которую потом жарили или варили. Кое-что вялили, в том числе – и рыбу. Ричард, как правило, мяса не ел, но иногда позволял себе кусочек-другой. Вегетарианство было следствием его дара, в противовес убийствам, которые он вынужден был совершать. Сейчас необходимость в балансе несколько уменьшилась, ведь он никого не убивал, вел мирную жизнь. Возможно, теперь роль противовеса выполняла резьба по дереву. С каждым днем Ричард мог есть все больше мяса. В походах, помимо наловленной дичи, они обычно ели рис, бобы, лепешки и ягоды, что собирали по дороге.
Кэлен помогала чистить рыбу, солить ее и копить на зиму. Раньше она никогда этим не занималась. Они собирали ягоды, орехи, дикие яблоки и складывали в погреб к корнеплодам, которые Ричард купил по дороге в горы. Ричард выкапывал все попадавшиеся по пути маленькие яблоньки и сажал их возле дома, чтобы, как он говорил, в один прекрасный день у них были свои яблоки.
Кэлен размышляла, сколько же он намерен продержать их здесь, вдали от тех мест, где они нужны. Этот вопрос, хоть и не высказанный, постоянно висел в воздухе. Кара никогда не говорила об этом с Ричардом, но иногда отпускала кое-какие намеки, когда они с Кэлен оставались наедине. Кара – личный телохранитель Магистра Рала – была рада находиться рядом с ним, так что особо не беспокоилась. В конце концов, Магистр Рал здесь в безопасности.
Кэлен всегда ощущала бремя возложенных на них с Ричардом обязанностей. И как ни нравился ей выстроенный Ричардом домик на краю луга, как ни любила она исследовать прекрасные скалистые, переменчивые горы – с каждым днем Кэлен все больше чувствовала это бремя ответственности и все сильнее хотела быть там, где они нужны. Она беспокоилась, что происходит в Срединных Землях, пока они тут прохлаждаются. Имперский Орден не будет стоять на месте. Армия такого размера предпочитает движение. Во время долгих стоянок солдаты начинают маяться от безделья, и рано или поздно возникают всякие сложности. Она беспокоилась о людях, которые нуждаются в присутствии Ричарда, в его руководстве. И не только в его. Многие всю жизнь прожили с сознанием, что Мать-Исповедница позаботится о них, защитит, поможет.
В преддверии зимы Ричард сшил для Кэлен волчий тулуп. Еще у нее было две шкурки койотов. Одного Ричард нашел со сломанной лапой и положил конец его мучениям, а второй был одиночкой, преследуемым местной стаей. Он повадился воровать еду из коптильни. Ричард уложил воришку одной стрелой.
Большую часть шкур они сняли с раненых или старых волков. Ричард вместе с Карой и Кэлен часто ходили по волчьему следу, чтобы тренировать ноги. Кэлен в конце концов научилась читать след и даже с первого взгляда отличала на мягкой глине следы задних лап от передних. Ричард показал ей, что на передних лапах пальцы расходятся чуть больше, а задние более плотные. В горах он нашел несколько волчьих стай, и они втроем нередко следовали за стаей или семейством чтобы проверить, смогут ли сделать это незаметно. Ричард сказал, что так любят играть лесные проводники, чтобы не потерять навыки и поддерживать остроту восприятия.
Когда тулуп Кэлен был готов, они стали набирать шкуры для Кары. Каре, одетой в облачение Морд-Сит, понравилась мысль, что лорд Рал сошьет ей тулуп. Такой же, как сшил для Кэлен. Кэлен чувствовала, что Кара видит в этом проявление уважения к ней, доказательство, что она не просто телохранитель.
Этот поход они предприняли за очередной шкурой для Кары, и Морд-Сит относилась к происходящему крайне серьезно. Она даже готовила для них еду.
Теперь, спускаясь с горы, на которой ей наконец удалось победить Ричарда, Кэлен пребывала в отличном расположении духа. Последние два дня они шли по волчьему следу по горам, на запад от дома. Но для Ричарда этот поход был важен в первую очередь из-за Кэлен.
Последние два месяца он чуть ли не каждый день вынуждал ее ходить по самым трудным маршрутам, чтобы заставить работать все мышцы ее тела. Чем лучше чувствовала себя Кэлен, тем длиннее становились маршруты: вначале они ограничивались окрестностями, теперь же она шагала по горам. Кроме того, он частенько нападал на нее с ивовым прутиком и выставлял на посмешище, если она сражалась не в полную силу.
В какой-то степени одержанная ею только что победа озадачивала. Возможно, Ричард устал, неся самый тяжелый мешок и в одиночку проверяя некоторые опасные тропы, но отнюдь не валился с ног, а Кэлен его все-таки победила. Она ничего не могла с собой поделать и была этому очень рада, хотя и пребывала в некотором недоумении. Краем глаза она замечала, что Ричард улыбается, глядя на нее. Кэлен знала: Ричард гордится тем, что она его обставила. В каком-то смысле это поражение было его победой.
Кэлен вдруг подумала, что после таких тренировок она сейчас стала сильнее, чем прежде. Это была непросто, но оно того стоило – хотя бы затем, чтобы чувствовать себя похожей на статуэтку на подоконнике.
Кэлен положила Ричарду руку на плечо. Они как раз следовали за Карой по изломанным гранитным плитам, чисто случайно расположенным как большие ступени.
– Ричард, как мне удалось победить тебя?
По выражению глаз он понял, что она спрашивает серьезно.
– Ты убила меня, потому что я допустил ошибку.
– Ошибку? То есть стал слишком самоуверен? Может, ты просто устал и думал о чем-то другом?
– Это ведь на самом деле не важно, верно? Как бы там ни было, ошибка стоила мне в этой игре Жизни. В настоящем бою я бы погиб. Ты дала мне ценный урок, показала, что я должен укрепить свою решимость всегда выкладываться целиком. А еще – очень вовремя напомнила, что я могу в любой момент допустить ошибку и проиграть.
Кэлен невольно подумала: не совершает ли он ошибку, оставаясь сейчас в стороне от борьбы. Она не могла избавиться от стремления помочь своему народу. Как Мать-Исповедница Кэлен отлично знала, что даже если люди не всегда понимают все решения и действия своего вождя, это еще не повод бросать их.
Надвигалась зима. Кэлен надеялась, что Имперский Орден предпочтет отсидеться в Андерите. Она должна была убедить Ричарда вернуться в Срединные Земли, но не представляла, как это сделать. Ричард твердо держался своего решения, и Кэлен не могла найти ни малейшей бреши в его логике. Эмоции тут не помогут.
Кара вела их вниз по крутому склону, лишь дважды возвращаясь по своим следам. Спуск оказался трудным, Кара была довольна собой, довольна, что Ричард позволил ей прокладывать маршрут. Ведь они шли, чтобы раздобыть волчью шкуру для нее, Кары. Теперь Кара вела их по дну ущелья и дальше – вверх по склону, туда, где деревья цеплялись корнями за камни.
В ущелье дул пронизывающий ветер. Облака сгущались, закрывая солнце. Кэлен, Ричард и Кара поднялись в густой темный хвойный лес. Высоко над головой верхушки деревьев сгибались под ветром, но внизу было тихо. Звук шагов заглушал толстый ковер бурой хвои.
Подъем был крутым, но не отвесным. Выше расстояние между огромными соснами увеличивалось. Кроны стали уже не такими густыми и пропускали чуть больше света. На скалах вверху не росло ничего, даже мох. Местами, чтобы подняться, приходилось хвататься за выступы камней, или корни. Кэлен глубоко вдохнула холодный воздух. Как приятно размять мышцы!
Они вышли из леса – туда, где завывал ветер под серым предвечерним небом. Теперь они были в кривом лесу.
Мох, покрывавший камни ниже по склону, здесь не рос, зато виднелся желто-зеленый лишайник. Редкие низенькие кустики торчали тут и там в щелях между камнями. Но самыми странными были деревья, которые, собственно, и дали название этому мрачноватому месту. Из-за того, что ветер почти всегда дул здесь в одну сторону, ветви тоже росли только с одной стороны стволов, и деревья походили на кошмарные, застывшие на бегу скелеты.
Выше кривого леса росли одни лишайники, а еще выше лежал снег.
– Вот мы и пришли, – сказала Кара.
Они обнаружили волка, лежавшего в расщелине у заляпанного высохшей кровью невысокого острого выступа. Повыше этого места стая серых волков пыталась завалить матерого пятнистого оленя. Олень отшвырнул невезучего волка ударом копыта, тот перелетел за выступ, упал вниз и разбился. Кэлен провела пальцами по густой желтовато-серой с черными кончиками шерсти. Шкура в отличном состоянии, у Кары будет на зиму прекрасный тулуп.
Ричард с Карой принялись обдирать шкуру, а Кэлен подошла к краю скалы. Прикрыв уши воротником, она стояла на пронизывающем ветру и наблюдала за приближающимися облаками. И то, что она увидела, несколько удивило ее.
– Ричард, на нас надвигается не дождик, – сказала она. – Это снег.
Он на мгновение оторвался от работы.
– Не видишь в долине какой-нибудь приют-сосны?
Кэлен внимательно оглядела простиравшуюся внизу долину.
– Да, вижу парочку. Тучи еще далеко. Если вы поторопитесь, мы успеем, пока не пошел снег, спуститься и даже набрать дров.
– Мы почти закончили, – ответила Кара. Ричард поднялся, чтобы посмотреть самому. Окровавленной рукой он машинально слегка выдвинул из ножен свой настоящий меч, затем сунул обратно. Привычка, которую он приобрел, проверяя, легко ли выходит меч из ножен. Беспокоящий жест. Ричард не доставал меч с того самого дня, когда вынужден был перебить всех людей, которые напали на них в Хартленде.
– Что-то не так?
– Что? – Ричард заметил, куда она смотрит, и перевел взгляд на меч. – О! Нет, все нормально. Просто привычка.
– Вон там есть приют-сосна, – указала Кэлен. – Это ближайшая, да к тому же она и побольше.
Ричард тыльной стороной ладони отбросил волосы с глаз. Пальцы его были в крови.
– Еще дотемна мы будем сидеть под ветками у костра, попивая чай. Я могу натянуть на внутренних ветках полотнище, а снег создаст дополнительную изоляцию. Мы отлично отдохнем в тепле и уюте и поутру двинемся в обратный путь. Чуть ниже снега не будет, только дождь.
Холодный ветер пробрался под воротник, Кэлен поежилась под теплой волчьей шкурой. Подступала зима.



Подпись
Самый счастливый человек, это тот, который попав в прошлое, ничего не стал бы там менять!


Ива и перо Пегаса, 14 дюймов


  • Страница 1 из 4
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
Поиск: